Книговод

Как вам угодно

Шекспир Вильям


ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ двѣнадцатый.

1) Напрасный трудъ любви. 2) Всѣ хорошо, что кончается хорошо. 3) Какъ вамъ угодно. 4) Два благородныхъ родственника. 5) Завѣщаніе.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Герцогъ, живущій въ изгнаніи.
   Фредерикъ, братъ его, похитившій у него престолъ.
   Аміанъ, Жакъ -- приверженцы герцога, послѣдовавшіе за нимъ въ изгнаніе.
   Ле-Бо, придворный Фредерика.
   Шарль, борецъ.
   Оливеръ, Жакъ, Орландо -- сыновья синьора Роланда-де-Буа.
   Адамъ, Денисъ -- слуги Оливера.
   Оселокъ, шутъ.
   Мессиръ Оливеръ Путаница, пасторъ.
   Коренъ, Сильвій -- пастухи.
   Гильомъ, деревенскій парень, влюбленный въ Одри.
   Лицо, изображающее Гименея.
   Розалинда, дочь изгнаннаго герцога.
   Целія, дочь герцога Фредерика.
   Феба, пастушка.
   Одри, деревенская дѣвушка.
   Синьоры, приверженцы обоихъ герцоговъ; пажи, охотники и прочая свита.
  

Сцена происходитъ сначала близь дома Оливера; потомъ, частью, при дворѣ герцога Фредерика, частью въ Арденскомъ лѣсу.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

  

СЦЕНА I.

Огородъ близь дома Оливера.

Входятъ: Орландо и Адамъ.

  
   Орландо. На сколько я помню, Адамъ, вотъ что было оставлено мнѣ по завѣщанію: лишь жалкая тысяча ефимковъ; но, какъ ты самъ говоришь, на брата моего было возложено, подъ страхомъ его спасенія, воспитать меня хорошо. Съ этого и начинается мое горе. Онъ помѣстилъ моего брата Жака въ школу и о немъ получаются самые золотые отзывы; что же до меня касается, то онъ держитъ меня дома по деревенски или, говоря правильнѣе, наравнѣ съ животными. Развѣ можно назвать содержаніемъ, подобающимъ дворянину моего происхожденія, такое, которое не отличается отъ содержанія вола въ хлѣвѣ? Его лошади воспитываются лучше, потому что, кромѣ того, что имъ нѣтъ недостатка въ кормѣ, ихъ обучаютъ ѣздѣ, для чего и нанимаютъ берейторовъ за дорогую плату. А я, его братъ, пользуюсь на его попеченіи только правомъ рости; въ этомъ отношеніи, его скотъ на навозныхъ кучахъ столько же ему обязанъ, какъ я. Помимо этого ничего, которое онъ даруетъ мнѣ такъ щедро; онъ старается еще отнять у меня то немногое, что дала мнѣ природа, заставляетъ меня ѣсть съ своей челядью, отказываетъ мнѣ въ положеніи своего брата и, насколько въ его власти, уничтожаетъ во мнѣ благородство такимъ воспитаніемъ. Вотъ что огорчаетъ меня, Адамъ, и духъ моего отца, который я сознаю въ себѣ, начинаетъ возмущаться противъ подобнаго рабства: я не хочу терпѣть его болѣе, хотя и не нахожу еще разумнаго средства къ избавленію отъ него.
  

Входитъ Оливеръ.

  
   Адамъ. Вотъ и мой хозяинъ, братъ вашъ.
   Орландо. Отойди въ сторону, Адамъ, и ты услышишь, какъ онъ будетъ пробирать меня.
   Оливеръ. Что подѣлываешь здѣсь, сударь?
   Орландо. Ничего; меня не обучали умѣть дѣлать что-нибудь.
   Оливеръ. Такъ что вы портите здѣсь, сударь?
   Орландо. Да, вотъ, помогаю вамъ портить праздностью такого вашего бѣднаго, недостойнаго брата, какимъ Богъ меня создалъ.
   Оливеръ. Придумайте что нибудь получше, да довольствуйтесь быть ничѣмъ.
   Орландо. Неужели я долженъ сторожить вашихъ свиней и питаться съ ними лузгой? Что за наслѣдіе я промоталъ для того, чтобы дойти до такого нищенства?
   Оливеръ. Понимаете ли вы, сударь, гдѣ вы?
   Орландо. Прекрасно понимаю: въ вашемъ огородѣ.
   Оливеръ. И знаете, передъ кѣмъ вы?
   Орландо. О, и гораздо лучше, чѣмъ тотъ, передъ кѣмъ я, знаетъ меня. Я знаю. что вы мой старшій братъ и, по нѣжному голосу крови, вы должны бы знать и кто я. Народный обычай признаетъ за вами преимущества, какъ за первымъ рожденнымъ, но тотъ самый завѣтъ не лишаетъ меня моей крови, будь между мною и вами хотя еще двадцать братьевъ: во мнѣ такая же отцовская частица, какъ и въ васъ, хотя я признаю, что ваше первородство ставитъ васъ ближе къ почестямъ, которыми онъ пользовался.
   Оливеръ. Что, мальчишка?..
   Орландо. Потише, старшій братецъ, не то вы окажетесь помоложе меня кое въ чемъ...
   Оливеръ. Ты позволишь себѣ дать волю рукамъ, подлый?
   Орландо. Я не подлый: я младшій сынъ синьора Роланда де Буа; онъ былъ моимъ отцомъ, и трижды подлъ тотъ, кто говоритъ, что такой отецъ народилъ подлыхъ. Не будь ты моимъ братомъ, я не выпустилъ бы твоего горла изъ этой руки, пока другою не вырвалъ бы у тебя языка, произнесшаго это! Ты обругалъ самъ себя.
   Адамъ. Дорогіе господа, не горячитесь; въ память отца вашего, будьте посогласнѣе!
   Оливеръ. Пусти меня, говорю!
   Орландо. Подождешь, пока захочу. Ты долженъ меня выслушать. Мой отецъ завѣщалъ тебѣ дать мнѣ хорошее воспитаніе, а ты выростилъ изъ меня мужика, закрывая, утаивая отъ меня всѣ свойства благороднаго человѣка; но духъ моего отца возстаетъ грозно во мнѣ, и я не хочу болѣе выносить прежняго; ты долженъ предоставить мнѣ занятія, приличныя дворянину, и возвратить мнѣ ничтожную сумму, завѣщанную мнѣ отцомъ; я отправлюсь съ нею попытать своего счастья.
   Оливеръ. И что же ты будешь дѣлать? Растративъ ее, просить милостыни? Хорошо, убирайся; не хочу болѣе возиться съ тобой; я исполню часть того, что ты просишь. Оставь меня теперь, прошу.
   Орландо. Я не хочу оскорблять тебя болѣе того, что требуется для моей пользы.
   Оливеръ. Уходи и ты съ нимъ, старый песъ!
   Адамъ. Это въ награду мнѣ: старый песъ?.. Оно и вѣрно: я зубы растерялъ на службѣ у васъ... Господь помяни моего стараго господина! Онъ не выговорилъ бы такого слова (Уходятъ Орландо и Адамъ).
   Оливеръ. Такъ-то оно? Ты хочешь перерости меня? Я вылечу тебя отъ такой скороспѣлости, и не жертвуя вовсе тысячью ефимковъ. Ей, Денисъ!
  

Входитъ Денисъ.

  
   Денисъ. Вы звали, ваша милость?
   Оливеръ. Не приходилъ сюда Шарль, борецъ герцога, чтобы поговорить со мною?
   Денисъ. Какже, онъ тутъ, у входа, и настаиваетъ на томъ чтобы видѣть васъ.
   Оливеръ. Призови его сюда (Денисъ уходитъ). Это будетъ отличное средство; борьба назначена на завтра.
  

Входитъ Шарль.

  
   Шарль. Добраго-утра вашей милости!
   Оливеръ. Почтенный господинъ Шарль!..Что новенькаго при новомъ дворѣ?
   Шарль. Новаго ничего при дворѣ, одно старое: то есть, старый герцогъ изгнанъ его младшимъ братомъ, новымъ герцогомъ и трое или четверо изъ преданныхъ ему вельможъ послѣдовали добровольно за нимъ въ изгнаніе, а новый герцогъ забралъ себѣ ихъ земли и доходы, вслѣдствіе чего охотно даетъ имъ разрѣшеніе странствовать.
   Оливеръ. Можете вы мнѣ сказать, изгнана-ли и Розалинда, дочь герцога, вмѣстѣ съ отцомъ?
   Шарль. О, нѣтъ, потому что дочь новаго герцога, ея двоюродная сестра, такъ любитъ ее; онѣ воспитывались вмѣстѣ съ самой колыбели, и она скорѣе послѣдовала бы за нею въ изгнаніе, или же умерла бы отъ разлуки съ нею. Розалинда осталась при дворѣ и любима дядею не менѣе, нежели его собственная дочь. Никогда еще двѣ женщины не любили такъ другъ друга, какъ онѣ.
   Оливеръ. Гдѣ живетъ старый герцогъ?
   Шарль. Говорятъ, что онъ теперь въ Арденскомъ лѣсу, вмѣстѣ съ нѣсколькими веселыми товарищами; они живутъ тамъ, какъ старый англійскій Робинъ-Гудъ. Слышно, что еще многіе молодые дворяне пристаютъ къ нимъ съ каждымъ днемъ, и они проводятъ время беззаботно, какъ въ золотомъ вѣкѣ.
   Оливеръ. Вы завтра боретесь въ присутствіи герцога?
   Шарль. Да, ваша милость, и я пришелъ съ тѣмъ, чтобы сообщить вамъ кое-что. Мнѣ передали, потихоньку, что вашъ младшій братъ, Орландо, намѣренъ явиться переодѣтымъ, чтобы попытать силы въ схваткѣ со мной. Но завтра, мессиръ, я борюсь изъ чести, и тотъ, кто уйдетъ отъ меня не искалѣченнымъ, долженъ считать себя счастливымъ. Вашъ братъ очень молодъ, нѣженъ и, при моемъ расположеніи къ вамъ, мнѣ было бы жаль изувѣчить его, а ради моей чести мнѣ придется это сдѣлать. Вотъ почему, любя васъ, я пришелъ васъ предувѣдомить, для того, чтобы вы могли отговорить его отъ его намѣренія, или же были бы уже приготовлены къ несчастію, которое онъ на себя накликаетъ. Самъ онъ лѣзетъ на это, и совершенно помимо моего желанія.
   Оливеръ. Благодарю тебя, Шарль, за любовь ко мнѣ; ты увидишь, что я съумѣю за нее отплатить. Я самъ зналъ уже о намѣреніи брата и старался стороною отклонить его отъ того; но онъ стоитъ на своемъ. Я долженъ сказать тебѣ, Шарль: это самый упрямый малый во всей Франціи: онъ очень честолюбивъ, завистливъ и хочетъ равняться по таланту со всякимъ; да еще питаетъ тайные и подлые замыслы противъ меня, своего родного брата... Поэтому поступай, какъ знаешь: мнѣ все равно, сломаешь ли ты ему палецъ, или и шею; но тебѣ надо быть на-сторожѣ, потому что, если ты причинишь ему только легкое поврежденіе, или же онъ самъ не одержитъ надъ тобою блистательной побѣды, онъ употребитъ противъ тебя ядъ, завлечетъ тебя предательски въ какую нибудь ловушку и не отстанетъ, пока не лишитъ тебя жизни, тѣмъ или другимъ способомъ. Увѣряю тебя и говорю это со слезами, нѣтъ теперь въ живыхъ человѣка, такого молодого и уже столь низкаго. И я разсуждаю о немъ еще по-братски, а еслибы я сталъ разбирать его вполнѣ, мнѣ пришлось бы краснѣть и плакать, а ты поблѣднѣлъ бы отъ ужаса.
   Шарль. Я радъ сердечно, что пришелъ къ вамъ: если онъ явится завтра, я съ нимъ посчитаюсь! И если, послѣ этого, онъ будетъ еще въ состояніи ходить одинъ, обѣщаю не бороться болѣе на призы! А затѣмъ Богъ храни вашу милость! (Уходитъ).
   Оливеръ. Прощай, любезный Шарль... Теперь надо будетъ подстрекнуть этого повѣсу. Надѣюсь, наступитъ ему конецъ... Клянусь душою, не знаю почему, но я никого не ненавижу такъ, какъ его. Между тѣмъ, онъ добръ; не обученъ ничему, но знающъ; полонъ благороднаго порыва; любимъ всѣми слоями общества и даже такъ обвораживаетъ сердца всѣхъ, особенно моихъ собственныхъ людей, которые его ближе знаютъ, что я остаюсь безъ должнаго уваженія. Но это не продлится: этотъ борецъ уладитъ все; мнѣ остается только поджечь мальчишку еще болѣе, и я займусь этимъ тотчасъ (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Лужокъ передъ герцогскимъ дворцомъ.

Входятъ: Розалинда и Целія.

  
   Целія. Прошу тебя, Розалинда, милая моя сестрица, будь веселѣе.
   Розалинда. Дорогая Целія, я и такъ выказываю большую веселость противъ той, которую чувствую, а ты требуешь, чтобы я была еще веселѣе? Если ты не можешь заставить меня забыть изгнаннаго отца, то не можешь и научить меня вспоминать что либо особо пріятное.
   Целія. Я вижу изъ этого, что ты не любишь меня со всею тою силою, съ которою я тебя люблю. Еслибы мой дядя, твой изгнанный отецъ, изгналъ бы твоего дядю, моего отца, герцога, а я осталась бы съ тобою, я научилась бы любить твоего отца вмѣсто своего; такъ поступила бы и ты, еслибы сила твоей любви ко мнѣ была такого же прочнаго закала. какъ моя къ тебѣ.
   Розалинда. Хорошо, я забуду свое положеніе для того, чтобы радоваться твоему.
   Целія. Ты знаешь, что я единственное дитя моего отца, у котораго, вѣроятно, другихъ и не будетъ; когда онъ умретъ, ты увидишь, что ты будешь его наслѣдницей, потому что отнятое имъ силою у твоего отца будетъ возвращено мною тебѣ любовно. Клянусь честью, я это сдѣлаю; если же я нарушу эту клятву, пусть обращусь я въ чудовище! Поэтому Роза, моя дорогая Роза, будь весела!
   Розалинда. Буду съ этихъ поръ, сестричка; начнемъ забавляться. Что бы придумать?.. Какъ ты думаешь, не влюбиться ли намъ?
   Целія. Прекрасно, прошу тебя; но только ради забавы: серьезно полюбить мужчину не надо, да и въ шутку лишь такъ, чтобы можно было отстать честно, не теряя своего непорочнаго румянца.
   Розалинда. Чѣмъ же мы станемъ забавиться?
   Целія. Сядемъ и будемъ издѣваться надъ хозяюшкою-фортуной съ ея колесомъ, ради того, чтобы она впередъ раздавала свои дары поравномѣрнѣе.
   Розалинда. Это стоитъ сдѣлать, потому что она одаряетъ всѣхъ очень несправедливо: щедрая слѣпая женщина особенно ошибается въ своихъ подаркахъ женщинамъ.
   Целія. Это вѣрно: тѣхъ, которыхъ она даритъ красотою, она рѣдко дѣлаетъ и честными, а тѣхъ, кого сдѣлаетъ честными, даритъ однимъ безобразіемъ.
   Розалинда. Но ты смѣшиваешь обязанности фортуны съ принадлежащими природѣ: фортуна властвуетъ надъ земными дарами, а не надъ тѣмъ, что творится природой.
  

Входитъ Оселокъ.

  
   Целія. Такъ?.. Но если природа создала красивое существо, развѣ оно не можетъ, по волѣ фортуны, свалиться въ огонь? Если природа одарила насъ умомъ для борьбы съ фортуной, не послала ли фортуна сюда этого дурака, чтобы прервать нашъ споръ?
   Розалинда. Въ этомъ случаѣ фортуна слишкомъ жестока къ природѣ: она обращаетъ природную глупость на помѣху природному уму.
   Целія. Можетъ быть, это дѣло не фортуны, а самой природы, которая, находя нашъ природный умъ слишкомъ тупымъ для разсужденія о такихъ богиняхъ, прислала сюда этого дурака, чтобы служить намъ оселкомъ: тупость дурака служитъ всегда оселкомъ его остротъ... Ну, что, умница? Куда ты направляешься?
   Оселокъ. Сударыня, пожалуйте къ отцу.
   Целія. Тебя сдѣлали посломъ?
   Оселокъ. Нѣтъ, честное слово, но мнѣ поручили сходить за вами.
   Розалинда. Гдѣ ты выучился такой клятвѣ, дуракъ?
   Оселокъ. Перенялъ ее у одного кавалера, который клялся честнымъ словомъ, что блины хороши, и клялся, тоже честнымъ словомъ, что горчица никуда не годится. А я могу поручиться, что блины никуда не годились, а горчица была хороша. И все же этотъ кавалеръ клялся не ложно.
   Целія. Какже ты это докажешь своимъ великимъ запасомъ разума?
   Розалинда. Да, просимъ тебя, сними узду съ своей мудрости.
   Оселокъ. Станьте обѣ передо мной; потрите себѣ подбородки и поклянитесь своими бородами, что я подлецъ.
   Целія. Клянемся бородами, будь только онѣ у насъ, что ты подлецъ.
   Оселокъ. Клянусь своею подлостью, что я таковъ, будь только она во мнѣ. Но если вы клянетесь тѣмъ, чего у васъ нѣтъ, вы не нарушаете клятвы; такъ было и съ тѣмъ кавалеромъ, который клялся честью: ея у него не бывало никогда, а если и водилась, то онъ давно разстратилъ ее на клятвы, прежде нежели увидалъ эти блины и эту горчицу.
   Целія. Кого-же это ты разумѣешь здѣсь, скажи?
   Оселокъ. Человѣкъ, котораго любитъ вашъ отецъ, старый Фредерикъ.
   Целія. Одной любви моего отца къ нему уже достаточно, чтобы его уважать. Довольно! Не говори болѣе о немъ. Тебя высѣкутъ на дняхъ за твои издѣвательства.
   Оселокъ. Очень жаль, что дуракамъ запрещается говорить умно о глупостяхъ, совершаемыхъ умными людями.
   Целія. Клянусь, это ты говоришь справедливо: съ тѣхъ поръ, какъ небольшой умъ дураковъ былъ вынужденъ замолчать, доля глупости, присущая умнымъ людямъ, стала очень заявлять о себѣ. Вотъ идетъ Ле Бо.
  

Входитъ Ле Бо.

  
   Розалинда. Съ полнымъ ртомъ новостей...
   Целія. Которыя онъ выложитъ передъ нами, какъ голубь, питающій своихъ птенцовъ.
   Розалинда. Такъ мы будемъ начинены новостями.
   Целія. Тѣмъ лучше: на насъ будетъ болѣе покупателей. Добраго дня, господинъ Ле Бо! Что новаго?
   Ле Бо. Прекрасная принцесса, вы пропустили хорошую забаву.
   Целія. Забаву? Какого цвѣта?
   Ле Бо. Цвѣта, принцесса? Какъ мнѣ отвѣтить вамъ?
   Розалинда. Какъ подскажутъ вамъ остроуміе и случай.
   Оселокъ. Или какъ будетъ предназначено судьбою.
   Целія. Прекрасно сказано, угодилъ пальцемъ въ небо.
   Оселокъ. Позвольте, еслибы я не поддерживалъ своего положенія...
   Розалинда. Ты потерялъ бы весь свой ароматъ.
   Ле Бо. Вы меня сбили съ толку, принцессы. Я хотѣлъ разсказать вамъ о прекрасной борьбѣ, которую бы проглядѣли.
   Розалинда. Передайте намъ подробности этой борьбы.
   Ле Бо. Я разскажу вамъ о ея началѣ, а если вашей милости будетъ угодно, окончаніе ея вы увидите; теперь-то и настанетъ самое занимательное, а для совершенія его борцы придутъ сюда, гдѣ вы теперь.
   Целія. Ну, это начало, которое умерло и схоронено?
   Ле Бо. Пришелъ старикъ съ тремя сыновьями...
   Целія. Какъ разъ начало для старинной сказки!
   Ле Бо. Всѣ трое славные молодые люди, прекраснаго роста и наружности...
   Розалинда. Съ билетами на шеѣ: "Да будетъ симъ извѣстно всѣмъ и каждому"...
   Ле Бо. Старшій вступилъ въ бой съ Шарлемъ, герцогскимъ борцомъ, который повалилъ его въ одинъ мигъ, переломивъ ему три ребра, такъ что теперь мало надежды на его спасеніе. Точно также отдѣлалъ онъ и второго, и третьяго. Всѣ трое лежатъ тамъ, а бѣдный старикъ, ихъ отецъ, такъ убивается съ горя надъ ними, что у всѣхъ зрителей выступаютъ слезы отъ сочувствія къ нему.
   Розалинда. Увы!
   Оселокъ. Но какую же забаву, сударь, проглядѣли принцессы?
   Ле Бо. Да ту же, о которой я говорю.
   Оселокъ. Вѣкъ живи, вѣкъ учись! Я слышу въ первый разъ, что ломаніе реберъ составляетъ забаву для дамъ.
   Целія. И я тоже, увѣряю тебя.
   Розалинда. Но неужели найдется еще кто-нибудь, желающій прочувствовать эту сокрушительную музыку на своихъ бокахъ? Есть еще охотникъ до перелома реберъ?.. Будемъ мы смотрѣть на эту схватку, кузина?
   Ле Бо. Придется вамъ, если останетесь здѣсь, потому что именно это мѣсто назначено для борьбы, и они уже готовы начать ее.
   Целія. Вотъ уже и идутъ. Останемся и посмотримъ.
  

Музыка. Входятъ: герцогъ Фредерикъ, придворные, Орландо, Шарль и свита.

  
   Герцогъ. Начинайте. Если этотъ юноша не слушаетъ увѣщаній, пусть самъ отвѣчаетъ за свою смѣлость.
   Розалинда. Это онъ?
   Ле Бо. Этотъ самый, принцесса.
   Целія. Увы, онъ слишкомъ молодъ! Однако, видъ у явно самоувѣренный.
   Герцогъ. Какъ, дочь моя и племянница?.. Вы пробрались сюда взглянуть на борьбу?
   Розалинда. Да, государь, просимъ на то вашего позволенія.
   Герцогъ. Это доставитъ вамъ мало удовольствія, увѣряю васъ, потому что слишкомъ велико различіе между этими людьми. Изъ состраданія къ юности вызывающаго, я старался его отклонить, но онъ не хочетъ слушать никакихъ убѣжденій. Поговорите вы, дѣвушки, съ нимъ; посмотрите, не удастся ли вамъ тронуть его.
   Целія. Позовите его сюда, добрѣйшій господинъ Ле Бо.
   Герцогъ. Сдѣлайте это; я отойду въ сторону.(Удаляется).
   Ле Бо. Господинъ вызывающій, принцессы зовутъ васъ.
   Орландо. Повинуюсь, со всѣмъ подобающимъ уваженіемъ.
   Розалинда. Молодой человѣкъ, вы вызвали на бой борца Шарля?
   Орландо. Нѣтъ, прекрасная принцесса; онъ вызываетъ всѣхъ вообще, и я, подобно другимъ, хочу испытать съ нимъ мою молодую силу.
   Целія. Молодой кавалеръ, духъ у васъ слишкомъ смѣлъ для вашихъ лѣтъ: вы видѣли уже жестокое доказательство силы этого человѣка; еслибы вы захотѣли взглянуть на себя своими глазами и обсудить себя своимъ-же разсудкомъ, то опасность вашего предпріятія подала-бы вамъ совѣтъ приступить къ болѣе равномѣрному испытанію. Мы просимъ васъ, ради васъ-же самого, позаботиться о своей сохранности и отказаться отъ своей затѣи.
   Розалинда. Согласитесь на это, молодой синьоръ; ваша слава не пострадаетъ отъ этого: мы можемъ попросить герцога о томъ, чтобы онъ велѣлъ прекратить бой.
   Орландо. Умоляю васъ, не судите о мнѣ сурово, хотя и сознаюсь, что виновенъ, отказывая въ чемъ-либо такимъ прелестнымъ и достойнымъ особамъ. Но пусть ваши прекрасные глаза и добрыя пожеланія сопровождаютъ меня на это испытаніе: если я паду, будетъ опозоренъ лишь тотъ, кто никогда не бывалъ въ чести; если буду убитъ, то умретъ лишь тотъ, кто и всегда желалъ этого; я не огорчу тѣмъ никого изъ моихъ друзей, потому что и нѣтъ у меня никого, кто сталъ-бы сокрушаться обо мнѣ: я только занимаю въ мірѣ мѣсто, которое можетъ быть занято болѣе достойно, когда я очищу его.
   Розалинда. Я хотѣла-бы прибавить вамъ ту малую силу, которою я обладаю.
   Целія. А я, въ добавку къ ней, и мою.
   Розалинда. Будьте счастливы! Молите небо, чтобы я ошиблась насчетъ васъ!
   Целія. Да исполнятся сердечныя желанія ваши!
   Шарль. Ну, гдѣ-же тотъ юный молодецъ, которому такъ хочется полежать съ своею матерью -- землей?
   Орландо. Къ вашимъ услугамъ, мессиръ, но его притязанія болѣе скромны.
   Герцогъ. Бой лишь до перваго паденія.
   Шарль. Я поручусь вашей свѣтлости, что вамъ не придется ободрять его во вторую схватку, послѣ того, что вы такъ настоятельно отговаривали его отъ первой.
   Орландо. Вы надѣетесь посмѣяться надо мною потомъ; но вамъ не слѣдовало-бы издѣваться напередъ. Но, начинайте!
   Розалинда. Геркулесъ тебѣ въ помощь, молодой человѣкъ!
   Целія. Я хотѣла-бы быть невидимкой, чтобы схватить того силача за ногу.
  

Шарлъ и Орландо борятся.

  
   Розалинда. О, превосходный молодой человѣкъ!
   Целія. Будь у меня въ глазахъ громовой ударъ, я знаю, кто былъ-бы пораженъ.
  

Шарль падаетъ. Восклицанія.

  
   Герцогъ. Довольно, довольно!
   Орландо. Да, прошу вашу свѣтлость; мнѣ надо перевести духъ.
   Герцогъ. Каково тебѣ, Шарль?
   Ле Бо. Онъ не въ состояніи говорить, ваша свѣтлость.
   Герцогъ. Унесите его (Шарля уносятъ). Имя твое, молодой человѣкъ?
   Орландо. Орландо, государь. Я младшій сынъ синьора Роланда де Буа.
   Герцогъ. Я желалъ-бы лучше, чтобы ты былъ сыномъ кого-нибудь другого; свѣтъ считалъ твоего отца почтеннымъ человѣкомъ, но я встрѣчалъ въ немъ всегда врага, и ты понравился-бы мнѣ болѣе своимъ подвигомъ, еслибы происходилъ изъ другого дома. Но привѣтствую тебя: ты доблестный юноша... Хотѣлось-бы мнѣ только, чтобы ты назвалъ мнѣ другого отца (Уходитъ; за нимъ cвuma и Ле Бо).
   Целія. Будь я на мѣстѣ моего отца, сестричка, поступила ли бы я такъ?
   Орландо. А я горжусь тѣмъ, что я сынъ синьора Роланда, его младшій сынъ... И я не промѣняю этого названія на то, чтобы стать пріемнымъ наслѣдникомъ Фредерика!
   Розалинда. Мой отецъ любилъ синьора Роланда, какъ свою душу, и всѣ на свѣтѣ были одного мнѣнія съ моимъ отцомъ. Еслибы я знала прежде, что этотъ молодой человѣкъ его сынъ, я умоляла-бы его со слезами не отваживаться
   Целія. Милая кузина, пойдемъ, поблагодаримъ его и ободримъ. Грубое и подозрительное обращеніе моего отца колетъ меня въ сердце... Мессиръ, вы отличились, и если вы будете исполнять свои любовные обѣты подобно тому, какъ вы здѣсь даже превзошли обѣщанное, ваша возлюбленная будетъ счастлива.
   Розалинда (давая ему цѣпь съ своей шеи). Синьоръ, носите это въ память обо мнѣ, находящейся не въ ладахъ съ фортуной и желавшей-бы дать вамъ болѣе, но не имѣющей на то въ рукахъ средствъ... Идемъ, сестричка?
   Целія. Да... Прощайте, прекрасный кавалеръ (Удаляются).
   Орландо. Неужели я не могу выговорить: благодарю? Мои лучшія способности уничтожены, а то, что сохранилось, стоитъ столбомъ, безжизненною массой!
   Розалинда. Онъ зоветъ насъ назадъ... Моя гордость ослабѣла вмѣстѣ съ моимъ счастьемъ; я спрошу, чего онъ хочетъ... Вы звали, мессиръ?.. Вы боролись хорошо и побѣдили не одного только врага...
   Целія. Идемъ, что-ли, сестрица?
   Розалинда. Тотчасъ... Прощайте (Уходитъ съ Целіей).
   Орландо. Что за страсть сковала такою тяжестью мой языкъ? Я не могъ заговорить съ нею, когда она напрашивалась на бесѣду... О, бѣдный Орландо! Ты пораженъ: если не Шарль, то кто-нибудь послабѣе одолѣлъ тебя.
  

Входитъ снова Ле Бо.

  
   Ле Бо. Любезный мессиръ, даю вамъ дружескій совѣтъ покинуть эти мѣста. Хотя вы заслужили высокое одобреніе, искреннія рукоплесканія и любовь,-- но герцогъ теперь въ такомъ расположеніи духа, что истолковываетъ иначе все сдѣланное вами... Герцогъ своенравенъ... Что онъ въ сущности, о томъ вамъ легче догадаться, нежели мнѣ говорить.
   Орландо. Благодарю васъ, синьоръ; но, прошу васъ, скажите: которая изъ двухъ, присутствовавшихъ при борьбѣ, была дочь герцога?
   Ле Бо. Ни одна, если судить по обращенію; но, въ дѣйствительности, та, которая пониже, его дочь; другая-же -- дочь изгнаннаго герцога; она удержана здѣсь похитителемъ престола -- дядей, чтобы быть подругой его дочери; но ихъ взаимная любовь глубже, чѣмъ естественный союзъ сестеръ. Однако, я могу сообщить вамъ, что въ послѣднее время этотъ герцогъ возымѣлъ неудовольствіе противъ своей кроткой племянницы; оно основано единственно на томъ, что народъ уважаетъ ее за ея добродѣтель и жалѣетъ ее, изъ-за участи ея отца. Я убѣжденъ вполнѣ, что его злоба противъ этой молодой дѣвушки вспыхнетъ какъ-нибудь внезапно... Мессиръ прощайте! Впослѣдствіи, среди лучшаго общества, нежели здѣшнее, я постараюсь снискать вашего большаго расположенія и познакомиться ближе съ вами.
   Орландо. Я очень вамъ признателенъ. Прощайте! (Ле Бо уходитъ). Мнѣ приходится изъ дыма въ копоть: отъ тирана герцога къ тирану брату... Но, небесная Розалинда! (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ.

Входятъ: Целія и Розалинда.

  
   Целія. Что же, кузина.. Что-же, Розалинда... Помилуй насъ, Купидонъ... Ни словечка!
   Розалинда. Ни одного, чтобы даже бросить собакѣ!
   Целія. Твои слова слишкомъ драгоцѣнны, чтобы бросить ихъ собакамъ; но брось какія-нибудь мнѣ, забей меня своими разсужденіями.
   Розалинда. И будутъ-тогда двѣ кузины, которыхъ пришлось уложить: одна была забита разсужденіями, а другая помѣшалась отъ недостатка въ нихъ.
   Целія. Все это относительно твоего отца?
   Розалинда. Нѣтъ, отчасти и относительно его дочери. О, какъ много терній въ этомъ будничномъ мірѣ!
   Целія. Это только репейники, которыми мы перебрасываемся при нашихъ праздничныхъ шалостяхъ; если мы ходимъ не по пробитой дорожкѣ, они прицѣпляются къ нашимъ юбкамъ.
   Розалинда. Я могу отряхнуть эти съ платья, но тѣ у меня въ сердцѣ.
   Целія. Выкашляй ихъ прочь.
   Розалинда. Хотѣла-бы попытаться: кашлянуть: "го!" и получить "его".
   Целія. Полно, борись съ своимъ увлеченіемъ.
   Розалинда. О, оно держитъ сторону лучшаго борца, нежели я!
   Целія. Но я желаю тебѣ успѣха! Настанетъ пора, когда и ты вступишь въ борьбу, не страшась упасть... Но, оставимъ эти лишнія шутки, поговоримъ серьезно: возможно-ли, чтобы ты такъ внезапно глубоко полюбила младшаго сына стараго Роланда?
   Розалинда. Герцогъ, мой отецъ, очень любилъ его отца...
   Целія. Развѣ изъ этого слѣдуетъ, что ты должна очень любить его сына? Если разсуждать такъ, то я должна ненавидѣть Орландо, потому что мой отецъ глубоко ненавидѣлъ его; однако, я не ненавижу его.
   Розалинда. Нѣтъ, прошу тебя, ради меня, не питай къ нему ненависти.
   Целія. Зачѣмъ буду я? Развѣ онъ не заслужилъ уваженія?
   Розалинда. Дозволь мнѣ любить его за это, а ты люба его потому, что я люблю... Но, смотри, сюда идетъ герцогъ.
   Целія. И съ взглядомъ, полнымъ гнѣва!
  

Входитъ Герцогъ съ придворными.

  
   Герцогъ. Сударыня, соберитесь возможно поспѣшнѣе и удалитесь изъ нашего двора.
   Розалинда. Я, дядя?
   Герцогъ. Да, племянница. И если, въ теченіе послѣдующихъ десяти дней, тебя встрѣтятъ ближе, чѣмъ за двадцать миль отъ мѣстопребыванія нашего двора, ты умрешь за это.
   Розалинда. Умоляю вашу свѣтлость позволить мнѣ унести съ собою хотя объясненіе моей вины: если я владѣю своимъ разсудкомъ или сознаю свои собственныя желанія, если я не сплю и не помѣшана,-- на что надѣюсь,-- то я, дорогой дядя, никогда, даже въ самомъ зародышѣ помышленія, не оскорбляла вашей свѣтлости.
   Герцогъ. Таковы всѣ предатели; еслибы ихъ оправданіе зависѣло отъ словъ, они были-бы чище самой благодати!.. Довольно того, что я тебѣ не довѣряю.
   Розалинда. Ваше недовѣріе не можетъ еще обратить меня въ предательницу. Скажите, на чемъ вы основываете подобное?
   Герцогъ. Ты дочь своего отца: этого достаточно.
   Розалинда. Я была ею, когда ваша свѣтлость владѣли его герцогствомъ; была, когда вы изгнали его, предательство не наслѣдственно, синьоръ; но еслибы даже оно и передавалось намъ родственниками, это не относится ко мнѣ: мой отецъ не билъ предателемъ. Поэтому, мой добрый государь, не подозрѣвайте меня такъ, не считайте мое бѣдствіе способнымъ на измѣну.
   Целія. Дорогой властитель, позвольте мнѣ сказать...
   Герцогъ. О, Целія, она оставалась здѣсь лишь ради тебя, иначе она скиталась-бы со своимъ отцомъ.
   Целія. Я не просила васъ оставлять ее здѣсь, но это была ваша добрая воля и ваше состраданіе; я была еще слишкомъ мала въ то время, чтобы оцѣнить Розалинду, но я знаю ее теперь: если она измѣнница, то такова и я; мы спали вмѣстѣ, вставали разомъ, учились, играли, ѣли въ одно время и, куда-бы мы ни шли, подобно лебедямъ Юноны, мы были всегда парой, неразлучны.
   Герцогъ. Она слишкомъ хитра для тебя; ея кротость, самое ея безмолвіе и терпѣніе, трогаютъ народъ, и онъ ее сожалѣетъ. Ты глупа: она лишаетъ тебя должнаго, и ты покажешься краше, будешь сочтена добродѣтельнѣе, когда ея не будетъ... Поэтому не открывай уста! Приговоръ, произнесенный мной надъ нею, твердъ и неизмѣненъ: она изгнана.
   Целія. Произносите тогда такой-же приговоръ и надо мною, государь: я не могу жить безъ нея.
   Герцогъ. Ты безумна... А ты, племянница, распорядись. Если ты пропустишь срокъ, клянусь честью и моимъ великимъ словомъ, ты умрешь (Уходитъ съ придворными).
   Целія. О, бѣдняжка Розалинда! Куда-же ты пойдешь? Хочешь, обмѣняемся отцами? Я уступлю тебѣ своего... Прошу тебя, не будь печальнѣе, чѣмъ я!
   Розалинда. Мнѣ болѣе причинъ на то.
   Целія. Нѣтъ, кузина. Прошу тебя, развеселись: развѣ ты не знаешь, что герногъ изгналъ и меня, свою дочь?
   Розалинда. Этого онъ не дѣлалъ.
   Целія. Нѣтъ? Не дѣлалъ? Такъ Розалиндѣ не достаетъ любви, которая внушила-бы ей, что мы съ нею одно! Можемъ-ли мы быть разлучены? Можемъ-ли разстаться, милая дѣвушка? Нѣтъ. Пусть мой отецъ ищетъ себѣ другую наслѣдницу... Обсудимъ вмѣстѣ, какъ намъ бѣжать, куда идти, что взять съ собою. И не старайся ты принять всю эту перемѣну на себя, нести одной бѣду, исключивъ меня вовсе изъ нея; именемъ неба, блѣднѣющаго при видѣ нашихъ горестей, что бы ты ни говорила мнѣ, я иду всюду съ тобою.
   Розалинда. Но куда мы пойдемъ?
   Целія. Отыщемъ моего дядю.
   Розалинда. Увы! какой опасности подвергнемся мы, странствуя въ такую даль, мы, дѣвушки? Красота прельщаетъ хищниковъ еще болѣе, чѣмъ золото.
   Целія. Я одѣнусь въ бѣдную, простую одежду и вымажу себѣ лицо чѣмъ-нибудь вродѣ умбры; такъ сдѣлаешь и ты и тогда мы пройдемъ, не подвергаясь нападеніямъ.
   Розалинда. Не лучше-ли мнѣ, такъ я выше обыкновеннаго роста, переодѣться мужчиной? Красивый тесакъ на бедрѣ, въ рукъ кабанье копье и,-- какой-бы женскій страхъ ни таился у меня на сердцѣ,-- у меня будетъ лихая и воинственная наружность, не хуже, чѣмъ у многихъ трусовъ -- мужчинъ, лишь прикрывающихся наружной личиной.
   Целія. Какже мнѣ звать тебя, когда ты станешь мужчиною?
   Розалинда. Я не хочу называться хуже, чѣмъ пажъ Юпитера, и потому, смотри-же, зови меня: Ганимедъ. А какъ звать тебя?
   Целія. Такъ, чтобы было сообразно моему положенію: я болѣе не Целія, а Аліена.
   Розалинда. Но, кузина, что, если мы постараемся сманить дурачливаго шута, который при дворѣ твоего отца? Не будетъ-ли онъ намъ подпорой въ нашемъ странствованіи?
   Целія. Онъ готовъ пойти на край свѣта за мною; предоставь мнѣ одной уговорить его. Пойдемъ теперь, соберемъ наши драгоцѣнныя украшенія и нашу казну, намѣтимъ удобнѣйшее время и лучшій способъ, какъ скрываться отъ погони, которая устремится за мною послѣ моего бѣгства. Идемъ радостно не въ изгнаніе, а на свободу (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

  

СЦЕНА I.

Арденскій лѣсъ.

Входитъ: Старшій Герцогъ, Аміанъ и другіе дворяне въ охотничьихъ костюмахъ.

  
   Ст. Герцогъ. Ну, что, мои товарищи и братья по изгнанію, не сдѣлала-ли намъ долгая привычка эту жизнь слаще той, съ ея подкрашеннымъ великолѣпіемъ? Не свободнѣе-ли отъ опасности эти лѣса, чѣмъ завистливый дворъ? Мы испытываемъ здѣсь лишь кару Адама: перемѣну временъ года; но когда когти мороза и суровыя нападки зимняго вѣтра рѣжутъ и треплютъ мое тѣло, заставляя меня дрожать отъ холода, я улыбаюсь и говорю: "Это не лесть, это совѣтники, которые осязательно убѣждаютъ меня въ томъ, что я такое". Дѣйствія невзгоды сладки: она, подобно безобразной и ядовитой жабѣ, носитъ въ своей головѣ драгоцѣнный камень. Такъ наша здѣшняя жизнь, вдали отъ общественной суеты, открываетъ намъ глаголъ въ деревьяхъ, книги въ текущихъ ручейкахъ, поученія въ камняхъ и добро во всѣхъ предметахъ.
   Аміанъ. Я не желалъ-бы перемѣны, и счастливы вы, ваша свѣтлость, умѣя очертить гоненія судьбы въ столь спокойныхъ и мягкихъ выраженіяхъ!
   Ст. Герцогъ. Что-же, отправиться намъ убивать дичину? Хотя мнѣ бываетъ жаль бѣдныхъ пѣгихъ глупцовъ, природныхъ гражданъ этихъ пустынныхъ мѣстъ; среди ихъ собственныхъ владѣній, имъ пронзаютъ крутые бока наши зазубренныя стрѣлы.
   1-й дворянинъ. Дѣйствительно, ваша свѣтлость, и Жакъ-меланхоликъ груститъ о томъ-же самомъ, клянясь, что, въ этомъ отношеніи, вы еще большій похититель, нежели вашъ братъ, изгнавшій васъ. Сегодня-же, синьоръ Аміанъ и я -- мы подкрались къ нему сзади, когда онъ лежалъ подъ дубомъ, старый стволъ котораго нависъ надъ ручьемъ, журчащимъ въ этомъ лѣсу. Къ этому-же мѣсту притащился вздыхать бѣдный, загнанный олень, пораженный ударами охотниковъ; и правда, ваша свѣтлость, это несчастное животное испускало такіе тяжкіе стоны, что выдыханіе ихъ распирало его кожу такъ, что она была готова лопнуть; а большія, круглыя слезы катились, одна за другой, по его невинной мордѣ, въ жалобной гоньбѣ. И волосатый бѣднякъ, замѣченный Жакомъ, стоялъ такъ на самомъ краю обрыва, надъ быстрымъ ручьемъ, увеличивая его своими слезами.
   Ст. Герцогъ. А что говорилъ Жакъ? Не извлекалъ-ли онъ нравоученій изъ этого зрѣлища?
   1-й дворянинъ. О, да, на тысячу ладовъ. Во-первыхъ, по поводу того, что олень ронялъ слезы въ ненуждавшійся въ томъ ручей: "Бѣдное животное, говорилъ онъ, ты дѣлаешь завѣщаніе подобно свѣтскимъ людямъ, отказывающимъ наибольшія суммы тѣмъ, у которыхъ и такъ слишкомъ много". Потомъ, насчетъ того, что онъ былъ одинокъ и покинутъ своими бархатистыми друзьями: "И правильно, говорилъ онъ, несчастіе должно всегда отталкивать пріятелей". Когда же безпечное стадо, насытившись на пастьбѣ, промчалось мимо, не остановясь для привѣта ему, Жакъ замѣтилъ: "Бѣгите, отъѣвшіеся, жирные граждане! Такъ принято; нечего заботиться объ этомъ бѣдномъ. разорявшемся банкротѣ". Такъ, крайне ѣдко, пронизывалъ онъ насквозь дворъ, города и села и даже нашъ образъ жизни, клянясь, что мы похитители, тираны и даже хуже того, если пугаемъ звѣрей и убиваемъ ихъ въ назначенномъ имъ природномъ обиталищѣ.
   Старшій герцогъ. И вы оставили его среди этого созерцанія?
   2-й дворянинъ. Въ слезахъ и разсужденіяхъ надъ рыдающимъ оленемъ.
   Старшій герцогъ. Укажите мнѣ это мѣсто. Я люблю накрывать Жака въ такомъ мрачномъ настроеніи, потому что именно тогда онъ особенно занимателенъ.
   2-й дворянинъ. Я проведу васъ прямо туда (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Комната во дворцѣ.

Входятъ: Герцогъ Фредерикъ, придворные и свита.

  
   Герцогъ. Возможно-ли, чтобы никто не видѣлъ ихъ? Не можетъ быть!.. Какіе-нибудь негодяи при моемъ дворѣ были потворщиками и пособниками въ этомъ.
   1-й придворный. Не слышно, чтобы кто видѣлъ ихъ. Дамы, состоящія при ея комнатахъ, оставили ее въ постели, а рано утромъ нашли эту постель уже безъ ея драгоцѣнной госпожи.
   2-й придворный. Ваша свѣтлость, тотъ дрянной шутъ, надъ которымъ вы часто изволили потѣшаться, тоже пропалъ; затѣмъ Гесперія, фрейлина принцессы, признается, что подслушала, какъ ваша дочь и ея кузина разсуждали между собой о качествахъ и прелести того борца, который побѣдилъ недавно могучаго Шарля; она полагаетъ, что, куда бы онѣ ни скрылись, этотъ юноша долженъ быть съ ними.
   Герцогъ. Пошлите къ его брату, приведите этого молодца сюда; я заставлю его отыскать этого юношу; торопитесь! И чтобы розыски и распросы не ослабѣвали, пока мы не найдемъ безумныхъ бѣглецовъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Передъ домомъ Оливера.

Орландо и Адамъ встрѣчаются.

   Орландо. Кто здѣсь?
   Адамъ. Что это? Молодой хозяинъ!.. О, дорогой господинъ, мой милый господинъ! О, воплощеніе стараго синьора Роланда! Зачѣмъ вы здѣсь? Зачѣмъ вы добродѣтельны? Зачѣмъ любитъ васъ народъ? Зачѣмъ вы кротки, сильны и храбры? Зачѣмъ вы рѣшаетесь одолѣвать костистыхъ борцовъ причудливаго герцога? Ваша слава достигнута вами слишкомъ скоро. Развѣ вамъ не извѣстно, что достоинства обращаются во вредъ нѣкоторымъ людямъ? Такъ оно съ вами: ваша доблесть, добрый господинъ, святая и непорочная предательница ваша. О, что это за міръ, если то, что хорошо, оказывается отравою для украшеннаго имъ!
   Орландо. Но въ чемъ дѣло?
   Адамъ. О, несчастный юноша, не входи въ эти двери, подъ этой крышей живетъ врагъ всѣхъ твоихъ достоинствъ: твой братъ... Нѣтъ, нѣтъ, не братъ... однако, сынъ... Нѣтъ, и не сынъ; не хочу называть его сыномъ того, котораго я только-что хотѣлъ назвать его отцомъ... Онъ узналъ о вашей славѣ и рѣшился поджечь этой ночью то помѣщеніе, въ которомъ вы ночуете; если это ему не удастся, онъ отыщетъ другія средства, чтобы васъ извести. Я подслушалъ его, знаю его намѣренія. Здѣсь не мѣсто вамъ, этотъ домъ лишь бойня, возненавидьте его и страшитесь и не входите въ него!
   Орландо. Но куда же хочешь ты, чтобы я пошелъ, Адамъ?
   Адамъ. Все равно куда, лишь бы не сюда!
   Орландо. Неужели ты хочешь, чтобы я пошелъ просить себѣ на хлѣбъ? Или, взявъ подлый и буйный мечъ, сталъ разбойничать на большихъ дорогахъ? Придется мнѣ взяться за это или же не знать, что дѣлать; но я не могу дѣлать этого, что бы тамъ ни было. Я готовъ лучше подвергнуться злокозненности извращеннаго родства и кровожадности брата!
   Адамъ. Не дѣлайте этого. У меня есть пятьсотъ ефимковъ, бережливо скопленныхъ мною на службѣ у вашего отца и сохраненныхъ мною, какъ подспорье на то время, когда мои старые члены откажутся служить, и я, одряхлѣвшій, буду заброшенъ въ уголъ. Возьмите это; а Тотъ, Который питаетъ вороновъ и предусмотрительно запасаетъ и про воробья, пріютитъ и мою старость. Вотъ золото; я даю вамъ все, но позвольте мнѣ быть вашимъ слугою: хотя я на видъ старикъ, но я силенъ и бодръ, благодаря тому, что въ юности не примѣшивалъ горячихъ и возбудительныхъ напитковъ къ моей крови, и тоже никогда, съ безстыднымъ лбомъ, не добивался средствъ къ тому, чтобы себя разслабить, сдѣлать немощнымъ. Поэтому моя старость подобна ясной зимѣ; холодной, но здоровой. Позвольте же мнѣ идти съ вами: я прислужу вамъ не хуже молодого во всѣхъ вашихъ нуждахъ и дѣлахъ.
   Орландо. О, добрый старикъ! Какъ хорошо изображаешь ты собою одного изъ преданныхъ старинныхъ слугъ, усердствовавшихъ ради долга, а не платы! Ты не подъ стать нынѣшнимъ обычаямъ, когда никто не хочетъ стараться иначе, какъ ради своей выгоды, и, достигнувъ ее, оставляетъ службу съ тѣмъ, что добылъ. Ты не таковъ; но, бѣдный старикъ, ты ухаживаешь здѣсь за подгнившимъ деревомъ, которое не можетъ подарить тебѣ даже просто цвѣткомъ за всѣ твои труды и заботы. Брось это, пойдемъ со мною, и прежде, нежели мы истратимъ заработокъ твоихъ молодыхъ лѣтъ, мы набредемъ на какое-либо смиренное пристанище себѣ.
   Адамъ. Ступайте, господинъ, ни послѣдую за вами до послѣдняго моего издыханія, со всею честностью и вѣрностью! Съ семнадцати лѣтъ я прожилъ здѣсь почти до восьмидесяти, но болѣе жить не буду. Въ семнадцать -- многіе ищутъ своего счастья; въ восемьдесятъ -- уже на одну недѣльку поздненько; но судьба не можетъ послать мнѣ лучшей награды, какъ позволивъ мнѣ хорошо умереть и не въ долгу у моего господина (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Арденскій лѣсъ.

Входятъ Розалинда въ мужскомъ платьи, Целія, одѣтая пастушкой, и Оселокъ.

  
   Розалинда. О, Юпитеръ! Какъ ослабъ мой духъ!
   Оселокъ. Мнѣ до моего духа нѣтъ дѣла, еслибы только ноги у меня не ослабли.
   Розалинда. Еслибы я послушалась моего сердца, то опозорила бы этотъ мужской нарядъ, расплакавшись, какъ женщина. Но я должна ободрять болѣе утлый сосудъ, потому что камзолъ и штаны должны выказывать храбрость передъ юбкой. Поэтому ободрись, милая Аліена!
   Целія. Прошу васъ, перенесите это отъ меня, но я не могу идти далѣе.
   Оселокъ. Что до меня, то мнѣ лучше перенести что-либо отъ васъ, чѣмъ нести васъ; хотя, въ этомъ случаѣ, мнѣ не пришлось бы нести крестъ, потому что, сдается мнѣ, въ кошелькѣ-то у васъ нѣтъ денегъ.
   Розалинда. Вотъ и Арденскій лѣсъ!
   Оселокъ. Такъ и я въ Арденахъ! Тѣмъ глупѣе я; когда я былъ дома, я находился въ лучшемъ мѣстѣ; но путникамъ приходится мириться со всѣмъ.
   Розалинда. О, да, добрый Оселокъ!.. Но смотри, сюда идутъ: молодой человѣкъ и старый; они ведутъ серьезную бесѣду.
  

Входятъ: Коренъ и Сильвій.

  
   Коренъ. Этимъ путемъ ты добьешься постояннаго презрѣнія отъ нея.
   Сильвій. О, Коренъ, еслибы ты зналъ, какъ я люблю ее.
   Коренъ. Догадываюсь отчасти, потому что и я нѣкогда любилъ.
   Сильвій. Нѣтъ, Коренъ, ты старъ и не можешь этого понимать, хотя бы ты былъ въ юности самымъ истымъ влюбленнымъ, когда либо вздыхавшимъ надъ ночною подушкой; но еслибы твоя любовь сколько-нибудь уподоблялась моей, то, также вѣрно, какъ никогда никто не любилъ такъ, какъ я, въ какое число нелѣпыхъ поступковъ ни вовлекла бы тебя твоя склонность?
   Коренъ. И вовлекала въ тысячу уже перезабытыхъ мною.
   Сильвій. О, значитъ, ты никогда не любилъ всѣмъ сердцемъ! Если ты не припоминаешь малѣйшаго изъ безразсудствъ, въ которыя заставляла тебя впадать любовь, ты не любилъ; если ты не сиживалъ, какъ я теперь, надоѣдая слушателю своими похвалами возлюбленной,-- ты не любилъ; если ты не покидалъ внезапно собесѣдника, какъ моя страсть вынуждаетъ меня сдѣлать это теперь,-- ты не любилъ...О, Феба! Феба! Феба... (Уходитъ).
   Розалинда. Увы, бѣдный пастухъ! Пока ты обнаруживалъ свою рану, я, по горькой случайности, ощутила свою.
   Оселокъ. А я свою. Я помню, какъ, будучи влюбленъ, я изломалъ свой мечъ о камень, твердя ему принять это за мои ночныя посѣщенія Джэнъ-улыбки; помню, какъ цѣловалъ ея валекъ и коровы вымя, выдоенное ея малыми, потрескавшимися ручками; помню, какъ ухаживалъ за гороховой шелухою вмѣсто нея, взялъ двѣ шелушинки и возвратилъ ихъ ей со слезами, говоря: "носи ихъ въ память обо мнѣ". Мы, истинные влюбленные, подвержены страннымъ причудамъ, но такъ какъ въ природѣ все смертно, то и все, что есть въ природѣ влюбленнаго, поражено смертельно безуміемъ.
   Розалинда. Ты говоришь разумнѣе, нежели самъ то замѣчаешь.
   Оселокъ. Никогда я и не замѣчу своего ума, пока не наткнусь на него такъ, что голени себѣ переломаю.
   Розалинда. Юпитеръ! Юпитеръ! Страсть этого пастуха весьма походитъ на мою.
   Оселокъ. И на мою; только моя начинаетъ уже выдыхаться.
   Целія. Прошу, спросите кто-нибудь изъ васъ этого человѣка, не согласится-ли онъ дать намъ пищи за золото: я ослабѣла до смерти.
   Оселокъ. Эй, ты, шутъ!
   Розалинда. Тише; онъ не родственникъ тебѣ.
   Коренъ. Кто кличетъ?
   Оселокъ. Тѣ, кто почище васъ, сударь.
   Коренъ. Будь иначе, они были бы уже совсѣмъ жалкими.
   Розалинда. Молчи, я говорю... Добраго вечера, другъ!
   Коренъ. И вамъ, любезный господинъ, и всѣмъ вамъ!
   Розалинда. Скажи намъ, пастухъ, возможно ли въ этихъ пустыхъ мѣстахъ добыть себѣ, по радушію или за золото, такое пристанище, въ которомъ мы могли бы отдохнуть и поѣсть? Эта молодая дѣвушка крайне утомилась въ пути и нуждается въ подкрѣпленіи.
   Коренъ. Прекрасный синьоръ, сожалѣю ее и желалъ бы, болѣе ради ея, чѣмъ ради себя самого, чтобы у меня были средства подкрѣпить ее; но я служу пастухомъ у другаго человѣка и не стригу руна съ тѣхъ, кого пасу. Мой хозяинъ скареденъ и мало заботится о томъ, чтобы проложить себѣ путь на небо своимъ гостепріимствомъ; къ тому же, его усадьба, стала и кормовые запасы теперь въ продажѣ, и при нашей овчарнѣ, по случаю его отсутствія, нѣтъ ничего пригоднаго вамъ въ пищу... Но взгляните на то, что есть, и будьте гостями, на сколько отъ меня зависитъ.
   Розалинда. А кто думаетъ купить его стада и пастбища?
   Коренъ. Этотъ молодецъ, котораго вы видѣли недавно здѣсь; но ему не до покупки чего либо теперь.
   Розалинда. Прошу тебя, если это согласно съ честностью, купи самъ эту усадьбу, пастбище и стадо, на что ты получишь деньги отъ насъ.
   Целія. А мы прибавимъ тебѣ жалованья... Мнѣ нравится это мѣсто, и я охотно проведу въ немъ время.
   Коренъ. Все это несомнѣнно продается; пойдемте со мною, соберите справки, и если вамъ приглянется земля, доходъ и здѣшній образъ жизни, я останусь вашимъ преданнѣйшимъ скотоводомъ и куплю все тотчасъ же на ваше золото (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Входятъ: Аміанъ, Жакъ и прочіе.

  
   Аміанъ (поетъ.) "Кто подъ зеленою древесною сѣнью любитъ возлежать со мной и тянуть веселую пѣсню, какъ сладкогласное птичье горлышко, приходи сюда, приходи, приходи! Здѣсь ты не увидишь другаго врага, кромѣ зимы и непогоды!"
   Жакъ. Еще, еще, прошу тебя, еще!
   Аміанъ. Но я нагоню на васъ грусть, мессиръ Жакъ.
   Жакъ. За это и спасибо. Еще, прошу тебя, еще! Я могу высасывать грусть изъ пѣсни, какъ хорекъ высасываетъ яйца. Еще, прошу, еще!
   Аміанъ. У меня сиплый голосъ; я знаю, что не понравлюсь вамъ.
   Жакъ. Я и не требую, чтобы ты мнѣ понравился; я желаю только, чтобы ты пѣлъ. Прошу тебя, еще; другіе стансы. Вы называете это стансами?
   Аміанъ. Какъ хотите, мессиръ Жакъ.
   Жакъ. Да мнѣ и нѣтъ дѣла до названій, какъ и имъ до меня. Вы запоете?
   Аміанъ. Болѣе по вашей просьбѣ, чѣмъ по собственному удовольствію.
   Жакъ. Ну, такъ если я когда нибудь поблагодарю человѣка, это будетъ васъ. Но то, что называютъ вѣжливостями, походитъ для меня на встрѣчу двухъ обезьянъ; и когда кто-нибудь благодаритъ меня сердечно, мнѣ все кажется, что я подалъ ему грошъ, и онъ осыпаетъ меня нищенскою признательностью. Ну, пойте же, а кто не хочетъ, пусть прикуситъ языкъ.
   Аміанъ. Хорошо, я докончу пѣсню. А вы, господа, накройте столъ; герцогъ желаетъ выпить подъ этимъ деревомъ... Онъ цѣлый день искалъ васъ, Жакъ.
   Жакъ. А я цѣлый день избѣгалъ его. Онъ слишкомъ большой спорщикъ для меня. Я размышляю о не меньшихъ предметахъ, чѣмъ онъ, но, благодаря небу, не пользуюсь такъ этимъ. Ну, пойте же, ну!
   Всѣ (поютъ). "Кто не гонится за честолюбіемъ и любитъ жить на солнышкѣ, отыскивая самъ себѣ пищу, и доволенъ тѣмъ, что найдетъ, приходи сюда, приходи, приходи! Здѣсь ты не увидишь другаго врага, кромѣ зимы и непогоды".
   Жакъ. Я прибавлю вамъ строфу къ этой пѣснѣ, сочиненную мною вчера вопреки собственному вдохновенію.
   Аміанъ. А я спою ее.
   Жакъ. Вотъ она: "Если случится, что человѣкъ превратится въ осла и покинетъ свои богатства и удобства, ради упрямой прихоти, дукдаме, дукдаме, дукдаме! Здѣсь онъ найдетъ такихъ же великихъ дураковъ, какъ онъ самъ, если онъ придетъ къ намъ..."
   Аміанъ. Но что это за дукдаме?
   Жакъ. Это греческое заклинаніе для собиранія дураковъ въ кружокъ. Я постараюсь заснуть; если мнѣ не удастся, обругаю всѣхъ перворожденныхъ въ Египтѣ!
   Аміанъ. А я пойду звать герцога: трапеза для него готова (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Тамъ же. Входятъ: Орландо и Адамъ.

  
   Адамъ. Дорогой господинъ, я не могу идти далѣе. О, я умираю безъ пищи!.. Я лягу здѣсь и вымѣряю себѣ могилу. Прощайте, добрый господинъ!
   Орландо. Что ты, Адамъ! Ты такъ слабъ духомъ? Оживись немного, ободрись немного, развеселись немного! Если въ этомъ дикомъ лѣсу водится какое-нибудь дикое животное, я или буду пожренъ имъ, или принесу его въ пищу тебѣ. Твое воображеніе болѣе поражено смертью, нежели твои силы. Ради меня, успокойся, отдали отъ себя смерть на время; я тотчасъ же ворочусь къ тебѣ и если не принесу тебѣ ничего поѣсть, тогда позволю тебѣ умереть; но если ты умрешь до моего возвращенія, ты насмѣешься надъ моимъ трудомъ. Вотъ и хорошо! Ты смотришь веселѣе, и я мигомъ буду снова съ тобой. Но ты лежишь здѣсь на холодѣ; постой, я переведу тебя подъ какое-нибудь убѣжище; и не умрешь ты изъ-за недостатка обѣда, если только водится что живое въ этой пустынѣ. Веселѣе, добрый Адамъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VІІ.

Тамъ же. Накрытый столъ. Входятъ: Старшій Герцогъ, Аміанъ, дворяне и пр.

  
   Старшій герцогъ. Я думаю, что онъ превратился въ звѣря, потому что я не могу отыскать его въ человѣчьемъ обраpѣ.
   1-й дворянинъ. Ваша свѣтлость, онъ только что ушелъ отсюда; онъ былъ здѣсь веселъ и слушалъ пѣніе.
   Старшій герцогъ. Если онъ воплощеніе противорѣчія, пристращается къ музыкѣ, въ нашихъ сферахъ скоро наступитъ дисгармонія. Подите, отыщите его, я хочу съ нимъ поговорить.
  

Входитъ Жакъ.

  
   1-й дворянинъ. Онъ избавляетъ меня отъ труда своимъ появленіемъ.
   Старшій герцогъ. Что же это, мессиръ! Развѣ можно жить такъ, что вашимъ друзьямъ надо выпрашивать вашего общества?... Но, вы что-то веселы!
   Жакъ. Дуракъ, дуракъ!.. Мнѣ попался въ лѣсу дуракъ, ливрейный дуракъ!.. Жалкій міръ!.. Также вѣрно, какъ я живу благодаря пищѣ, я встрѣтилъ дурака; онъ лежалъ, грѣлся на солнцѣ и посмѣивался надъ госпожей Фортуной очень складно, весьма даже удачно, хотя онъ и ливрейный дуракъ. "Добраго утра, дуракъ", сказалъ я. "Нѣтъ, мессиръ, отвѣтилъ онъ, не называйте меня дуракомъ, пока небо не пошлетъ мнѣ счастья". Потомъ онъ вытащилъ часы изъ своего кармана и, глядя на нихъ мутными глазами, произнесъ очень разумно: "Теперь десять часовъ; мы можемъ такъ слѣдить за міромъ, какъ онъ тащится; лишь часъ тому назадъ было девять, а черезъ часъ позднѣе будетъ одиннадцать; и такъ, изъ часа въ часъ, мы зрѣемъ и зрѣемъ, и тоже, изъ часа въ часъ, гніемъ, гніемъ, и въ этомъ весь сказъ". Когда я услыхалъ, какъ ливрейный шутъ извлекаетъ такую мораль изъ времени, мои легкія стали кукарекать подобно пѣтуху, при видѣ такого глубоко-созерцательнаго дурака, я я сталъ хохотать, безъ передышки, втеченіе цѣлаго часа по его циферблату... О, благородный шутъ! О, достойный шутъ! Единственный теперь нарядъ -- пестрый, шутовской.
   Старшій герцогъ. Что же это за шутъ?
   Жакъ. О, почтенный шутъ!.. Онъ изъ придворныхъ и говоритъ, что если дамы молоды и хороши, онѣ имѣютъ даръ знать это; въ его мозгу,-- изсохшемъ какъ залежалый сухарь послѣ путешествія,-- у него находятся странные уголки, снабженные наблюденіями, которыя онъ выпускаетъ въ разныхъ видахъ... О, еслибы мнѣ быть дуракомъ! Я теперь жажду пестраго наряда.
   Старшій герцогъ. Ты его получишь.
   Жакъ. Это моя единственная просьба; разумѣется, если вы искорените изъ вашей разумной мысли внѣдрившееся въ нее убѣжденіе о томъ, что я уменъ. Я долженъ пользоваться такъ широко -- какъ вѣтеръ, свободою нападать на кого хочу; это предоставлено дуракамъ. И тѣ, кого я наиболѣе задѣну моимъ дурачествомъ, должны смѣяться тоже болѣе всѣхъ. А почему, мессиръ, должны они? Это "почему" также очевидно, какъ дорога къ приходской церкви: тотъ, кого дуракъ разумно задѣваетъ, поступитъ глупо, хотя-бы и былъ уменъ, если не выкажетъ нечувствительности къ удару иначе, глупость этого умника будетъ выставляться на показъ даже при пущенныхъ наудачу словечкахъ дурака. Одѣньте меня въ шутовской нарядъ, разрѣшите мнѣ говорить, что у меня на душѣ, и я вамъ прочищу вдоль и поперекъ прогнившее тѣло зараженнаго міра, если онъ только захочетъ терпѣливо принимать мое лекарство.
   Старшій герцогъ. Полно! Я знаю, что изъ этого выйдетъ.
   Жакъ. Что, ручаюсь счетной маркой, что сдѣлаю я, кромѣ добра?
   Старшій герцогъ. Худшій, ужасный грѣхъ, преслѣдуя грѣхъ, потому что самъ ты былъ распутенъ, сластолюбивъ, какъ самая скотская похоть, и всѣ собранные тобою недуги, все накопленное тобою зло, будутъ излиты тобою на міръ вообще.
   Жакъ. Что-же, если кто-нибудь возстаетъ противъ гордыни, развѣ онъ указываетъ тѣмъ на кого-либо въ частности? Развѣ она не воздымается такъ же высоко, какъ море, до тѣхъ поръ, пока самая крайность этого не вызоветъ отлива? Какую женщину въ городѣ разумѣю я, если говорю, что иная городская женщина носитъ на недостойныхъ плечахъ цѣлыя королевскія состоянія? Которая изъ нихъ можетъ придти сказать, что я подразумѣваю именно ее, когда совершенно подобна ей ея же сосѣдка? Или кто при подломъ ремеслѣ, скажетъ, что его нарядъ добытъ не на мой счетъ, полагая, что я указываю именно на него, и тѣмъ признаетъ свое безуміе предметомъ моей рѣчи? Пусть такъ, но какже! Посмотримъ, въ чемъ обидѣлъ его мой языкъ: если я отозвался о немъ справедливо, онъ самъ вредитъ теперь себѣ; если онъ свободенъ отъ нареканія, то моя оцѣнка улетаетъ, какъ дикій гусь, не требуемый никѣмъ... Но кто спѣшитъ сюда?
  

Входитъ Орландо съ обнаженнымъ мечомъ.

  
   Орландо. Остановитесь и не ѣшьте болѣе!
   Жакъ. Да я еще и не ѣлъ ничего.
   Орландо. И не долженъ, пока не будетъ насыщена нужда!
   Жакъ. Какой породы можетъ быть этотъ пѣтухъ?
   Старшій герцогъ. Скажи, любезный, осмѣливаетъ тебя на это крайность или же презрѣніе къ хорошему обхожденію лишаетъ тебя всякой вѣжливости?
   Орландо. Вы угадали въ первомъ случаѣ терновый уколъ крайней нужды снялъ съ меня обличье нѣжной учтивости; однако, я не изъ дикихъ мѣстъ и нѣсколько воспитанъ. Но, остановитесь, говорю... Тотъ умретъ, кто дотронется до одного изъ этихъ плодовъ, прежде чѣмъ будемъ удовлетворены я и мои нужды!
   Жакъ. Если васъ нельзя удовлетворить разумно, то мнѣ придется умирать?
   Старшій герцогъ. Но что вамъ надо? Вы добьетесь отъ насъ всего скорѣе кротостью, чѣмъ укротите насъ насиліемъ.
   Орландо. Я почти умираю съ голода; дайте мнѣ поѣсть.
   Старшій герцогъ. Милости просимъ къ нашему столу.
   Орландо. Вы говорите такъ ласково? Простите мнѣ, прошу; я думалъ, что все здѣсь дико и потому прибѣгнулъ къ строгому приказу. Но, кто-бы ни были вы, въ этой неприступной пустынѣ, подъ сѣнью этой унылой листвы, проводящіе безпечно крадущіеся часы времени! Если вы видали когда-либо лучшіе дни; если вы живали тамъ, гдѣ колокола сзываютъ въ церковь; если вы садились за трапезу съ добрыми людями; если вы утирали съ вашихъ вѣкъ слезу и знавали, что значитъ сожалѣть и быть предметомъ жалости, то пусть моимъ сильнѣйшимъ насиліемъ будетъ простота! Надѣясь на нее, я краснѣю и прячу свой мечъ.
   Старшій герцогъ. Справедливо то, что мы видали лучшіе дни, и что призывали насъ въ церковь священные колокола; сиживали мы и за трапезой съ добрыми людьми, утирали съ глазъ капли, вызываемыя блаженной жалостью; поэтому, садитесь мирно съ нами и распоряжайтесь по желанію тѣмъ, чѣмъ мы можемъ служить, и что годится вамъ для вашей нужды.
   Орландо. Такъ обождите немного съ вашею ѣдой, покуда я, подобно лани, схожу къ своему дѣтенышу и отнесу ему пищи. Со мною тутъ бѣдный старикъ, который, изъ одной любви ко мнѣ, проковылялъ не мало тягостныхъ шаговъ; пока не накормится сначала онъ, угнетенный двойнымъ зломъ: старостью и голодомъ, я не возьму куска.
   Старшій герцогъ. Такъ сходите за нимъ, а мы не дотронемся ни до чего, пока вы не возвратитесь.
   Орландо. Благодарю васъ! Будьте благословенны за вашу добрую помощь! (Уходитъ).
   Старшій герцогъ. Ты видишь, не мы одни несчастливы: обширный театръ вселенной представляетъ болѣе печальныхъ зрѣлищъ, нежели сцена, на которой играемъ мы.
   Жакъ. Весь міръ, сцена и всѣ мужчины и всѣ женщины лишь актеры: у нихъ свои выходы и свои появленія, и одинъ человѣкъ играетъ на своемъ вѣку разныя роли, при чемъ дѣйствія замѣняются у него семью возрастами. Сначала, онъ ребенокъ, пищащій и кривляющійся на рукахъ у няньки; потомъ -- хнычащій школяръ, съ своею сумкою и свѣтлымъ, какъ заря, лицомъ, ползущій въ школу неохотно, какъ улитка, потомъ -- влюбленный, вздыхающій, какъ горнъ, и съ грустною балладой въ честь бровей возлюбленной; потомъ -- солдатъ съ запасомъ чужеземныхъ клятвъ, бородатый, какъ леопардъ, недотрога въ чести, всегда скорый на ссору, готовый искать мимолетной славы хоть въ самомъ дулѣ пушки потомъ -- судья, съ хорошенькимъ круглымъ брюшкомъ, начиненнымъ добрыми каплунами, со строгостью во взглядѣ и бородой, подстиженной профессіонально, полный мудрыхъ изреченій и общихъ мѣстъ. Такъ играетъ человѣкъ свои роли. А шестой возрастъ ходитъ въ обвислыхъ панталонахъ съ туфлями, съ очками на носу и мѣшкомъ на боку; штаны его молодыхъ дней, хорошо сохранившіеся, непомѣрно широки для его сморщенныхъ икръ, а его густой, мужественный голосъ, обращаясь снова въ младенческій лепетъ, походитъ звукомъ на пискъ и свистъ. А послѣдняя сцена, которою заключается эта многосодержательная исторія, состоитъ изъ второго дѣтства, равнаго забвенію: безъ зубовъ, безъ глазъ, безъ вкуса, безъ всего!..
  

Входятъ: Орландо съ Адамомъ.

  
   Старшій герцогъ. Добро пожаловать! Усадите ваше почтенное бремя и накормите его.
   Орлаидо. Весьма благодарю васъ за него.
   Адамъ. Такъ и слѣдуетъ; я самъ почти не въ силахъ отблагодарить...
   Старшій герцогъ. Милости просимъ! Приступайте; я не буду тревожить васъ теперь разспросами о вашихъ похожденіяхъ. Пусть музыка играетъ, а ты, добрый кузенъ, спой.
   Аміанъ (поетъ). "Дуй, дуй, зимній вѣтеръ, ты не такъ золъ, какъ людская неблагодарность; твой зубъ не такъ рѣзокъ, потому что тебя не видно, хотя твое дыханіе и сурово. Гей, го! пойте; гей, го! подъ зеленымъ остролистникомъ! Часто дружба притворна, часто любовь -- одно безуміе, поэтому гей-го! подъ остролистникомъ, жизнь наша веселѣе!.. Студи насъ, студи, суровое небо; ты не уязвишь такъ, какъ забытое благодѣяніе! Хотя ты заволакиваешь воды, твои уколы не такъ пронзительны, какъ забывчивость друзей. Гей, го! пойте, гей, го! подъ зеленымъ остролистникомъ. Часто дружба притворна, часто любовь -- одно безуміе, поэтому, гей, го! подъ остролистникомъ, жизнь наша веселѣе!"
   Старшій герцогъ. Если ты сынъ добраго синьора Роланда, какъ ты довѣрилъ мнѣ искренно и какъ мои глаза удостовѣряются въ томъ, видя вѣрное воспроизведеніе его облика въ твоихъ чертахъ, будь намъ желаннымъ пришельцомъ. Я герцогъ, любившій твоего отца. Приди въ мою пещеру, чтобы разсказать мнѣ все остальное о своей судьбѣ... Добрый старикъ, добро пожаловать и ты, какъ твой господинъ... Отведите его подъ руки... А ты подай мнѣ руку и повѣдай мнѣ всѣ свои похожденія (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Комната во дворцѣ.

Входятъ: Герцогъ Фредерикъ, Оливеръ, придворные и свита.

  
   Герцогъ. Ты не видалъ его съ тѣхъ поръ? Мессиръ, мессиръ, это не можетъ быть; и еслибы во мнѣ не преобладало милосердіе, я не сталъ бы искать отсутствующаго предмета моей мести, если ты на лицо. Но, смотри, отыщи своего брата, гдѣ бы онъ ни былъ; ищи съ огнемъ, доставь его, живого или мертваго, въ теченіе двѣнадцати мѣсяцевъ, или же не возвращайся въ наши владѣнія. Твои земли и все, что ты называешь своимъ и что стоитъ взять, перейдетъ въ наши руки, до тѣхъ поръ, пока ты не оправдаешься устами своего брата отъ подозрѣній нашихъ на тебя.
   Оливеръ. О, еслибы ваша свѣтлость знали, что у меня на сердцѣ! Я никогда въ жизни не любилъ этого брата.
   Герцогъ. Тѣмъ подлѣе ты. Ну, вытолкайте его вонъ, и пусть тѣ мои служащіе, которымъ это надлежитъ, опишутъ его домъ и земли. Чтобъ это было сдѣлано немедленно; и выгнать его! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Лѣсъ.

Входитъ Орландо съ запиской.

  
   Орландо. Висите здѣсь, мои стихи, свидѣтельствуя о моей любви; а ты, трижды вѣнчанная царица ночи, блюди своимъ цѣломудреннымъ окомъ, съ высоты твоей блѣдной сферы, за именемъ твоей ловительницы, губящей всю мою жизнь. О, Розалинда! Эти деревья будутъ моими записями, я начерчу мои помыслы на ихъ корѣ, такъ чтобы каждый глазъ, смотрящій въ этомъ лѣсу, могъ видѣть твои достоинства засвидѣтельствованными повсюду. Бѣги, бѣги, Орландо, вырѣжи на каждомъ деревѣ ее -- прекрасную, непорочную, невыразимую! (Уходитъ).
  

Входятъ: Коренъ и Оселокъ.

  
   Коренъ. Ну, какъ нравится вамъ эта пастушья жизнь, мессиръ Оселокъ?
   Оселокъ. Правду сказать, пастухъ, если взять эту жизнь самое по себѣ, жизнь не дурная; но если въ томъ смыслѣ, что это жизнь пастуховъ, то она никуда не годится. Въ томъ отношеніи, что она уединенная, она мнѣ очень нравится; но въ томъ, что она захолустная, это очень подлая жизнь. Такъ какъ она въ поляхъ, то она очень по мнѣ; но такъ какъ не при дворѣ, то очень скучна. Будучи умѣренной, видишь ли, она мнѣ по вкусу, но она очень не изобильна, и потому претитъ моему желудку. Ты способенъ философствовать, пастухъ?
   Коренъ. Лишь на столько, чтобы знать, что чѣмъ болѣе хворъ человѣкъ, тѣмъ хуже онъ себя чувствуетъ; и если нѣтъ у него денегъ, средствъ и довольства собою, то не достаетъ ему трехъ добрыхъ друзей. Знаю тоже, что свойство дождя въ томъ, чтобы вымачивать, а свойство огня -- жечь; что отъ хорошей пастьбы овцы жирѣютъ и что главная причина темноты ночи въ отсутствіи солнца. Знаю еще, что тотъ, у кого нѣтъ ума, ни отъ природы, ни отъ ученья, можетъ жаловаться на то, что учили его плохо, или же на то, что происходитъ отъ очень тупыхъ родителей.
   Оселокъ. Это у тебя натуральная философія. Бывалъ ты при дворѣ, пастухъ?
   Коренъ. Нѣтъ, воистину.
   Оселокъ. Такъ ты проклять.
   Коренъ. Надѣюсь, что нѣтъ.
   Оселокъ. Вѣрь, что проклятъ; ты будешь, какъ худо спеченое яйцо, поджаренъ съ одной стороны.
   Коренъ. За то, что не былъ при дворѣ? Растолкуйте это.
   Оселокъ. Если ты не бывалъ при дворѣ, ты никогда не видывалъ хорошаго обращенія; если ты не видывалъ хорошаго обращенія, обращеніе у тебя должно быть дурное; а все дурное -- грѣхъ, а грѣшники прокляты. Твое положеніе опасно, пастухъ.
   Коренъ. И нисколько, Оселокъ. То, что считается хорошимъ обращеніемъ при дворѣ, очень смѣшно въ деревнѣ, какъ деревенское -- смѣшно при дворѣ. Вы разсказывали мнѣ, что вы не иначе здороваетесь при дворѣ, какъ поцѣловавъ себѣ ручку; это было бы очень неопрятно, еслибы придворные были пастухами.
   Оселокъ. Доказательство, мигомъ! Ну же, скорѣе!
   Коренъ. Да мы постоянно трогаемъ своихъ овецъ, а шерсть у нихъ, вы знаете, жирная.
   Оселокъ. А развѣ у придворныхъ руки не потѣютъ? И развѣ овечій жиръ менѣе здоровъ, чѣмъ человѣчій потъ? Слаб

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА.

По, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 8.

КОРОЛЬ ЛИРЪ.
МНОГО ШУМУ ПО ПУСТОМУ.
ЦИМБЕЛИНЪ.
КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

Изданіе И. Солдатенкова

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и К®, у Пречистенскихъ вор, д. Шиловой
1877.

   

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Герцогъ, живущій въ изгнаніи.
   Фредерикъ, его братъ, завладѣвшій его престоломъ.
   Амьенъ, Жакъ, дворяне, послѣдовавшіе за Герцогомъ въ изгнаніе.
   Ле-Бо, придворный Фредерика.
   Чарльзъ, его борецъ.
   Оливеръ, Жакъ, сыновья Ровланда Де Буа.
   Орландо, Адамъ, Денисъ, слуги Оливера.
   Оселокъ, кловнъ.
   Оливеръ Map-текстъ, викарій.
   Коринъ, Сильвій, пастухи.
   Вилльямъ, поселянинъ, влюбленный въ Одри.
   Лице, изображающее Гименея.
   Розалинда, дочь изгнаннаго Герцога.
   Целія, дочь Фредерика.
   Фебе, пастушка.
   Одри, поселянка.

Придворные обоихъ Герцоговъ, Пажи, Лѣсничіе и другіе.

Мѣсто дѣйствія въ началѣ близь дома Оливера; потомъ частью при дворѣ Похитителя престола, частью въ Арденскомъ лѣсу.

   

ДѢЙСТВІЕ 1.

СЦЕНА 1.

Садъ подлъ дона Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ.

   ОРЛА. Дѣло, сколько мнѣ, Адамъ, помнится было такъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: it was upon this fatchion bequeathed me: By will... По Колльеру: it was upon this faschion: he bequeathed me by will.}: онъ завѣщалъ мнѣ, по духовной, жалкую тысячу кронъ, и обязалъ, какъ ты говорилъ, моего брата дать мнѣ, если ему дорого его благословеніе, хорошее воспитаніе,-- вотъ тутъ-то и начинается мое горе. Брата Жака онъ отдалъ въ школу, и молва говоритъ чудеса объ его успѣхахъ; меня же воспитываетъ, по мужицки, дома, или, говоря вѣрнѣе, держитъ дома, никакъ не воспитывая. Можно развѣ назвать воспитаніемъ дворянина моего происхожденія то, что нисколько не отличается отъ выкармливанія быка? Его лошади воспитываются лучше; потому что, кромѣ того что ихъ хорошо кормятъ, ихъ и объѣзжаютъ, и для этого нанимаются дорогіе наѣздники; я же, его братъ, если что и пріобрѣтаю подъ его надзоромъ, такъ это развѣ только ростъ, а этимъ и его животныя на своемъ навозѣ столько же ему обязаны, какъ и я. Кромѣ этого ничто, которымъ онъ такъ щедро надѣляетъ меня, и то немногое, что даровала мнѣ природа, онъ хочетъ, кажется, отнять у меня своимъ обращеніемъ со мною; онъ заставляетъ меня ѣсть съ своей прислугой, отказываетъ въ мѣстѣ брата, и на сколько можетъ подкапываетъ мое дворянство моимъ воспитаніемъ. Вотъ это-то, Адамъ, и сокрушаетъ меня; и духъ моего отца, который думаю живетъ во мнѣ, начинаетъ возмущаться противъ этого рабства. Не хочу долѣе терпѣть его, хотя и не знаю еще какъ лучше мнѣ отъ него избавиться.
   АДАМ. Мой господинъ, а вашъ братъ, идетъ сюда.
   ОРЛА. Отойди въ сторону, Адамъ; услышишь какъ онъ проберетъ меня. (Адамъ отходитъ въ сторону.)

Входитъ Оливеръ.

   ОЛИВ. Ты что тутъ дѣлаешь?
   ОРЛА. Да ничего. Меня не учили что нибудь дѣлать.
   ОЛИВ. Что жь гадишь тогда?
   ОРЛА. Помогаю тебѣ гадить созданнаго Богомъ, бѣднаго твоего брата, праздностью.
   ОЛИВ. Займись чѣмъ нибудь получше; убирайся.
   ОРЛА. Стеречь мнѣ твоихъ свиней, ѣсть вмѣстѣ съ ними шелуху? Какое наслѣдіе блуднаго сына промоталъ я, что долженъ жить въ такой нищетѣ?
   ОЛИВ. Знаешь, любезный, гдѣ ты?
   ОРЛА. Очень хорошо; твой это садъ.
   ОЛИВ. Знаешь передъ кѣмъ стоишь?
   ОРЛА. Лучше, чѣмъ стоящій передо мной меня. Я знаю, ты старшій братъ мой, и тебѣ, по нѣжнымъ кровнымъ отношеніямъ, слѣдовало бы также знать кто я. Обычай народовъ ставитъ тебя выше меня, потому что ты перворожденный; но тотъ же обычай не отнимаетъ у меня моей крови, хотя бы между нами было и двадцать братьевъ. Во мнѣ столько же моего отца, сколько и въ тебѣ; хотя, допускаю, явившись на свѣтъ прежде меня, тебѣ надлежало бы и побольше уважать его.
   ОЛИВ. Какъ, мальчишка!
   ОРЛА. Полно, полно, старшій братъ, слишкомъ ты молодъ въ этомъ отношеніи.
   ОЛИВ. Хочешь поднять на меня руку, негодяй?
   ОРЛА. Не негодяй я, младшій я сынъ Ровланда Де-Буа; онъ былъ моимъ отцемъ, и трижды негодяй тотъ, кто говоритъ, что такой отецъ могъ породить негодяевъ. Не будь ты мой братъ, не отнялъ бы я этой руки отъ твоего горла, пока не вырвалъ бы другой твоего языка за такое слово. Ты наругался надъ самимъ собою.
   АДАМ. (Выходя впередъ). Перестаньте, господа мои; памятью отца умоляю васъ не ссорьтесь.
   ОЛИВ. Пусти, говорю я тебѣ.
   ОРЛА. Не пущу, пока самъ не захочу, ты выслушаешь меня. Отецъ мой обязалъ тебя послѣдней своей волей дать мнѣ хорошее воспитаніе; ты же выростилъ меня мужикомъ, заглушая и подавляя во мнѣ всѣ свойственныя дворянину качества; но духъ моего отца крѣпнетъ во мнѣ, и не хочу я долѣе терпѣть это. А потому дозволь мнѣ занятія приличныя дворянину, или выдай ничтожную, завѣщанную отцемъ часть; пойду съ ней искать моего счастія.
   ОЛИВ. Чтожь будешь ты дѣлать? Побираться, когда истратишь ее? Хорошо, ступай. Не намѣренъ долго съ тобой мучиться; желаніе твое будетъ отчасти исполнено; прошу, оставь меня.
   ОРЛА. Болѣе, чѣмъ нужно не буду тебя безпокоить.
   ОЛИВ. Ступай съ нимъ и ты, старая собака.
   АДАМ. Старой-то собакой награждаете вы меня? Оно дѣйствительно -- потерялъ я всѣ мои зубы на службѣ вамъ. Да будетъ Господь съ старымъ моимъ господиномъ! не сказалъ бы онъ мнѣ такого слова. (Уходитъ съ Орландо.)
   ОЛИВ. Такъ вотъ оно какъ! Начинаешь ты переростать меня? Остановлю я быстрый твой ростъ, а тысячи кронъ все-таки не дамъ. Эй, Денисъ!

Входитъ Денисъ.

   ДЕНИ. Изволили звать?
   ОЛИВ. Кажется Чарльзъ, борецъ Герцога, былъ здѣсь и желалъ говорить со мной?
   ДЕНИ. Онъ и теперь у дверей и пристаетъ, чтобъ допустили къ вамъ.
   ОЛИВ. Пошли его сюда. (Денисъ уходитъ.) Это будетъ не дурно; борьба завтра.

Входитъ Чарльзъ.

   ЧАРЛ. Добраго утра вашей милости.
   ОЛИВ. Что скажешь, любезный Чарльзъ, какія у васъ при новомъ дворѣ новѣйшія новости?
   ЧАРЛ. При дворѣ -- никакихъ, кромѣ старыхъ; того, напримѣръ: что старый Герцогъ изгнанъ младшимъ своимъ братомъ, новымъ герцогомъ; что трое или четверо приверженныхъ вельможъ добровольно послѣдовали за нимъ въ изгнаніе; что земли и доходы ихъ обогатили новаго герцога, вслѣдствіе чего онъ и дозволяетъ имъ странствовать.
   ОЛИВ. А не можешь ли сказать мнѣ: изгнана и Розалинда, дочь стараго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: the duke's daughler... По Колльеру: the old duke's daughter.}, вмѣстѣ съ отцемъ?
   ЧАРЛ. О, нѣтъ; потому что дочь новаго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: for the duke's daughter... По Колльеру: for the new duke's daugter...}, двоюродная ея сестра, съ колыбели росшая съ ней вмѣстѣ, такъ ее любитъ, что послѣдовала бы за ней въ изгнаніе, или умерла бы, оставшись. Она при дворѣ, и дядя любитъ ее не меньше своей дочери; никогда двѣ дѣвушки не любили другъ друга такъ, какъ онѣ.
   ОЛИВ. Гдѣ же старый герцогъ думаетъ жить?
   ЧАРЛ. Говорятъ что онъ ужъ поселился въ Арденскомъ лѣсу и съ нимъ много веселыхъ людей, и что они живутъ тамъ, какъ старый англійскій Робинъ-Худъ. Говорятъ, что каждый день къ нему наѣзжаетъ много молодыхъ дворянъ проводить время такъ же беззаботно, какъ въ золотомъ вѣкѣ.
   ОЛИВ. Завтра ты долженъ, кажется, бороться передъ новымъ герцогомъ?
   ЧАРЛ. Такъ точно; я вотъ по этому-то случаю и пришелъ сообщить вамъ объ одномъ обстоятельствѣ. Мнѣ по секрету намекнули, что противъ меня намѣревается, переодѣвшись, выступить вашъ младшій братъ, Орландо. Завтра я состязаюсь для поддержки моей славы, и тотъ, кто ускользнетъ отъ меня безъ перелома какого-нибудь члена будетъ очень счастливъ. Вашъ же братъ молодъ и слабосиленъ, и по любви къ вамъ, не хотѣлось бы мнѣ растянуть его, что, однакожь, ради собственной чести, если онъ только явится, долженъ буду сдѣлать; по этому, изъ любви къ вамъ, я и пришелъ сообщить вамъ о томъ, чтобы вы или удержали его отъ этого, или приготовились къ тому несчастію какое можетъ съ нимъ случиться; онъ самъ ищетъ его, совершенно противъ моего желанія.
   ОЛИВ. Благодарю тебя, Чарльзъ, за твою любовь ко мнѣ, за которую, увидишь, достойно отблагодарю тебя. Я слышалъ уже о намѣреніи моего брата, и всячески старался отговорить, но онъ непоколебимъ. Скажу тебѣ, Чарльзъ, онъ упрямѣйшій изъ молодыхъ людей Франціи, преисполненъ честолюбія, завистливый соперникъ хорошихъ качествъ каждаго, скрытный и гнусный каверзникъ противъ меня, роднаго его брата; по этому дѣйствуй, какъ знаешь. Сломишь ему шею -- пожалѣю столько же, сколько и о переломѣ пальца; и мой совѣтъ тебѣ -- не зѣвать; потому что сдѣлаешь, хоть и самомалѣйшую ему непріятность, или не дашь только восторжествовать надъ тобой -- онъ будетъ дѣйствовать противъ тебя ядомъ, поддѣнетъ какой нибудь измѣннической хитростью, не отстанетъ пока не лишитъ жизни какимъ нибудь косвеннымъ, или другимъ способомъ; потому что, вѣрь, говорю почти со слезами, нѣтъ человѣка, который, бывши такъ молодъ, былъ бы такъ гнусенъ. Говорю еще о немъ, какъ братъ, а представляй я его тебѣ такимъ, каковъ онъ есть, пришлось бы мнѣ краснѣть и рыдать, а тебѣ блѣднѣть и изумляться.
   ЧАРЛ. Я очень радъ что пришелъ къ вамъ. Явится онъ завтра -- угощу я его; вернется безъ помощи другихъ -- никогда, ни изъ за чего, не буду болѣе бороться. Да хранитъ Господь вашу милость! (Уходитъ.)
   ОЛИВ. Прощай, добрый Чарльзъ.-- Теперь подзадорю и моего сорванца. Надѣюсь, увижу конецъ его; ни къ кому не питаю я -- и самъ не знаю почему,-- такой ненависти, какъ къ нему. А вѣдь онъ добръ, образованъ, никогда и не учившись; любимъ всѣми до обожанія; такъ, въ самомъ дѣлѣ, по сердцу всѣмъ и въ особенности моимъ людямъ, которые лучше его знаютъ, что я, по его милости, въ презрѣніи; но не долго это будетъ -- борецъ все уладитъ. Остается только посильнѣе разжечь малаго, чѣмъ и займусь сейчасъ же. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 2.

Площадка передъ дворцовъ Герцога.

Входятъ Розалинда и Целія.

   ЦЕЛІ. Прошу тебя, Розалинда, сокровище мое, будь же повеселѣе.
   РОЗА. Милая Целія, я и такъ обнаруживаю большую чѣмъ имѣю веселость; какъ же ты хочешь, чтобъ я была еще веселѣе? Не можешь научить меня забвенію изгнаннаго отца, не требуй и припоминовенія какой нибудь особенной веселости.
   ЦЕЛІ. Изъ этого я вижу, что ты не такъ меня любишь, какъ я тебя. Еслибъ мой дядя, твой изгнанный отецъ, изгналъ твоего дядю, герцога отца моего, и ты осталась бы по прежнему со мной, я научила бы мою любовь видѣть въ твоемъ отцѣ моего; точно тоже сдѣлала бы и ты, еслибъ твоя любовь ко мнѣ вполнѣ соотвѣтствовала моей.
   РОЗА. Хорошо, я забуду о своемъ положеніи, чтобъ радоваться твоимъ.
   ЦЕЛІ. Ты знаешь, кромѣ меня у моего отца нѣтъ дѣтей, да вѣроятно и не будетъ; умретъ онъ, ты будешь его наслѣдницей; потому что все отнятое имъ у твоего отца силой, я возвращу тебѣ любовью -- клянусь честью, возвращу; а если измѣню этой клятвѣ -- пусть обращусь въ чудовище; будь же, моя милая, моя дорогая Роза, весела.
   РОЗА. Отнынѣ буду, примусь даже придумывать забавы. Какъ ты, напримѣръ, думаешь, еслибъ мы влюбились?
   ЦЕЛІ. Сдѣлай милость, влюбись, но только для шутки, никакъ не серьезно; да и въ шутку не заходи далѣе возможности отдѣлаться съ честью, не краснѣя.
   РОЗА. Чѣмъ же станемъ мы забавляться?
   ЦЕЛІ. Сядемъ и отгонимъ насмѣшками Фортуну, эту славную хозяйку, отъ ея прялки, чтобы она отнынѣ равномѣрнѣе надѣлала своими дарами.
   РОЗА. Хорошо, еслибъ могли; потому что она ужасно дурно ими распоряжается, и ошибается эта добрая слѣпая наиболѣе въ надѣлѣ ими женщинъ.
   ЦЕЛІ. Такъ; тѣхъ, которыхъ она дѣлаетъ прекрасными, рѣдко дѣлаетъ она добродѣтельными, а тѣхъ, которыхъ дѣлаетъ добродѣтельными -- дѣлаетъ очень не красивыми.
   РОЗА. Да ты дѣло природы приписываешь Фортунѣ; Фортуна распоряжается вѣдь только мірскими дарами, никакъ не природными чертами лица.

Входитъ Оселокъ.

   ЦЕЛІ. Будто? А развѣ прекрасное произведеніе природы не можетъ попасть, благодаря Фортунѣ, въ огонь?-- Вотъ и теперь, хотя природа и дала намъ умъ для насмѣшекъ надъ Фортуной, развѣ Фортуна не прислала къ намъ этого дурня, чтобъ прервать наше разсужденіе?
   РОЗА. Дѣйствительно слишкомъ ужь жестока Фортуна съ природой, если дурня природы дѣлаетъ кончателемъ ума природы.
   ЦЕЛІ. А можетъ это дѣло и не Фортуны, а самой природы, которая, замѣтивъ что нашъ умъ слишкомъ тупъ для разсужденій о такихъ богиняхъ, прислала намъ этого дурня въ замѣнъ оселка; потому что тупость дурня -- всегда оселокъ ума.-- Ну что, мудрецъ? куда бредешь ты?
   ОСЕЛ. Вашъ родитель требуетъ васъ, сударыня, къ себѣ.
   ЦЕЛІ. И тебя сдѣлали для этого посломъ?
   ОСЕЛ. Нѣтъ, клянусь честью; просто прислали за вами.
   РОЗА. Гдѣ научился ты такъ клясться?
   ОСЕЛ. У одного рыцаря, который клялся честью, что блины отличные, а горчица -- гадость; я же ручаюсь вамъ, что блины были гадость, а горчица -- отличная, и все таки рыцарь-то не былъ клятвопреступенъ.
   ЦЕЛІ. Какъ же ты это докажешь кучей своихъ знаній?
   РОЗА. Разнуздай въ самомъ дѣлѣ свою мудрость.
   ОСЕЛ. Выступите обѣ впередъ, погладьте ваши подбородки, и поклянитесь вашими бородами, что я бездѣльникъ.
   ЦЕЛІ. Клянемся нашими бородами, еслибъ онѣ у насъ были, бездѣльникъ ты.
   ОСЕЛ. Клянусь моимъ бездѣльничествомъ, еслибъ оно у меня было, былъ бы я имъ; ну вотъ, такъ какъ вы клялись тѣмъ, чего у васъ нѣтъ -- вы и не клятвопреступные точно такъ же и тотъ рыцарь, клявшійся своей честью, потому что у него никогда никакой не бывало; а если и была то онъ отклялъ ее отъ себя, гораздо прежде, чѣмъ увидалъ эти блины и эту горчицу.
   ЦЕЛІ. На кого это, скажи, намекаешь ты?
   ОСЕЛ. На кого-то старымъ Фредерикомъ, вашимъ отцемъ, любимаго.
   ЦЕЛІ. Любви моего отца достаточно, чтобъ доставить ему достаточно чести. Не говори болѣе о немъ; высѣкутъ тебя какъ нибудь за твое злословіе.
   ОСЕЛ. То-то и прискорбно, что дуракамъ нельзя говорить умно о томъ, что умные глупо дѣлаютъ.
   ЦЕЛІ. Клянусь, правду ты говоришь, потому что съ тѣхъ поръ какъ небольшой умишко дураковъ заставили молчать, небольшая дурь умныхъ страшно расходилась. Вотъ и Monsieur Ле-Бо идетъ сюда.

Входитъ Ле-Бо.

   РОЗА. Съ полнымъ ртомъ новостей.
   ЦЕЛІ. Которыми начнетъ пичкать насъ, какъ голуби своихъ дѣтенушей.
   РОЗА. Откормитъ новостями.
   ЦЕЛІ. Тѣмъ лучше; цѣннѣе будемъ на рынкѣ. Bonjour, Monsieur Ле-Бо, что новаго?
   ЛЕ-БО. Прелѣстнѣйшая принцесса, вы отличнѣйшей потѣхи лишились.
   ЦЕЛІ. Потѣхи? Какого цвѣта?
   ЛЕ-БО. Какъ, какого цвѣта? Какъ отвѣчать мнѣ вамъ на это?
   РОЗА. Какъ уму и счастію угодно.
   ОСЕЛ. Или какъ велятъ судьбы.
   ЦЕЛІ. Прекрасно сказано; какъ лопаткой каменьщика примазано {Старая поговорка о грубой лести.}.
   ОСЕЛ. Да если не поддержу своего званія --
   РОЗА. Утратишь старый свой запахъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова rank -- званіе, санъ и вонь, промозглость.}.
   ЛЕ-БО. Вы, мои многоуважаемыя, совершенно смутили меня. Я хотѣлъ вамъ разсказать о прекраснѣйшей борьбѣ, которой не пришлось вамъ видѣть.
   РОЗА. Такъ разскажите теперь какъ это было.
   ЛЕ-БО. Разскажу вамъ начало, а конецъ, если вамъ будетъ угодно, можете еще видѣть; потому что самое-то лучшее должно еще произойти, и произойдетъ вотъ здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вы стоите.
   ЦЕЛІ. Прекрасно,-- такъ начало, уже скончавшееся и схороненное.
   ЛЕ-БО. Выступаютъ старикъ и три его сына --
   ЦЕЛІ. Да это начало старой сказки.
   ЛЕ-БО. Три прекрасные молодые человѣка, рослые, видные --
   РОЗА. Съ объявленіями на спинѣ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова: bills -- сѣкиры и объявленія фехтовальныхъ мастеровъ, начинавшіяся словами да будетъ вѣдомо.}, гласящими: симъ да будетъ вѣдомо всѣмъ нижеслѣдующимъ.
   ЛЕ-БО. Старшій изъ трехъ началъ борьбу съ Чарльзомъ, борцемъ герцога; Чарльзъ разомъ повергъ его и переломилъ ему три ребра, и сомнительно останется ли онъ живъ; такъ же угостилъ онъ и втораго, и третьяго. Они лежатъ тамъ, и бѣдный старикъ, отецъ ихъ, рыдаетъ надъ ними такъ жалобно, что всѣ зрители, сочувствуя ему, заливаются слезами.
   РОЗА. О Боже!
   ОСЕЛ. Но какой же, monsieur, потѣхи принцесы-то лишились?
   ЛЕ-БО. Да той, о которой разсказываю.
   ОСЕЛ. Какъ это люди день это дня все умнѣй становятся! Въ первый вотъ разъ слышу, что переломъ трехъ реберъ потѣха для женщинъ.
   ЦЕЛІ. И я, увѣряю тебя.
   РОЗА. И есть еще сгарающій нетерпѣніемъ услышать эту скрыпучую музыку въ бокахъ своихъ? есть еще кто-нибудь бредящій переломомъ реберъ? Будемъ мы, сестра, смотрѣть борьбу эту?
   ЛЕ-БО. Придется, если здѣсь останетесь; потому что здѣсь назначено произойти ей, и они готовы приступить къ ней.
   ЦЕЛІ. Вотъ, вѣрно это они и идутъ сюда. Останемся, посмотримъ.

Трубы. Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные, Орландо, Чарльзъ и Свита.

   ФРЕД. Такъ начинайте жь; не слушаетъ юноша никакихъ убѣжденій -- пусть и платится за свою самонадѣянность.
   РОЗА. Онъ это?
   ЛЕ-БО. Онъ самый.
   ЦЕЛІ. Ахъ, онъ такъ молодъ; смотритъ, однакожь, побѣдоносно.
   ФРЕД. Какъ и вы, дочь и племянница, приползли посмотрѣть на борьбу?
   РОЗА. Да, мой повелитель; если позволите.
   ФРЕД. Мало доставитъ вамъ это удовольствія; между ними такое неравенство силъ. Изъ состраданія къ юности противника, я старался отговорить его, но онъ не слушаетъ; поговорите вы съ нимъ; попробуйте, можетъ вамъ и удастся.
   ЦЕЛІ. Подзовите его къ намъ, добрый monsieur Ле-Бо.
   ФРЕД. Позови; я отойду въ сторону. (Отходите.)
   ЛЕ-БО. Господинъ вызывающій, принцессы желаютъ, чтобъ вы подошли къ нимъ.
   ОРЛА. Повинуюсь съ полнѣйшимъ уваженіемъ и готовностью.
   РОЗА. Скажите, молодой человѣкъ, вы вызвали борца Чарльза?
   ОРЛА. Нѣтъ, прекрасная принцесса; онъ вызывающій. Я явился только, какъ и другіе, попытать съ нимъ силу моей юности.
   ЦЕЛІ. Вы слишкомъ для вашихъ лѣтъ смѣлы. Вы видѣли жестокое доказательство силы этого человѣка; еслибъ вы взглянули на себя нашими глазами, поняли себя нашимъ пониманіемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: if you saw yourself with your eyes, or Knew yourself with your judgement... По Колльеру: if you saw jourself with our eyes, or Knew yourself with our judgement...}, опасность вашей отваги посовѣтовала бы вамъ болѣе равное состязаніе. Просимъ васъ, для васъ же самихъ подумать о вашей безопасности и отказаться отъ этой попытки.
   РОЗА. Послушайтесь насъ; ваша честь нисколько отъ этого не пострадаетъ; мы попросимъ герцога отмѣнить борьбу эту.
   ОРЛА. Прошу васъ, не наказывайте меня дурнымъ вашимъ обо мнѣ мнѣніемъ, котораго отказомъ, въ чемъ-бы то ни было, такимъ прелестнымъ принцессамъ, признаюсь, вполнѣ заслуживаю, и не покидайте меня прекрасными вашими взорами и добрыми вашими желаніями въ этомъ состязаніи. Буду побѣжденъ -- опозорится никогда не славившійся; буду убитъ -- будетъ мертвъ, желающій быть имъ. Этимъ я не причиню никакого горя близкимъ, потому что некому плакать обо мнѣ; не потеряетъ ничего и міръ, потому что нѣтъ у меня въ немъ ничего; занимаю только въ немъ мѣсто, которое, когда освободится, займется, можетъ быть, и лучшимъ.
   РОЗА. И небольшую мою силу передала бы я вамъ.
   ЦЕЛІ. А я мою, чтобъ увеличить ее.
   РОЗА. Прощайте. Молю Бога, чтобъ ошиблась въ васъ.
   ЦЕЛІ. Да исполнятся всѣ желанія вашего сердца.
   ЧАРЛ. Что же, гдѣ же храбрецъ, жаждущій прилечь къ своей матери, землѣ?
   ОРЛА. Онъ готовъ; желанія его только скромнѣе.
   ФРЕД. Вы боритесь до перваго только паденія.
   ЧАРЛ. Ручаюсь, ваше высочество, не придется вамъ, такъ его уговаривавшимъ отказаться отъ перваго, уговаривать на второе.
   ОРЛА. Вы вѣдь разсчитываете посмѣяться надо мной послѣ, не слѣдовало бы вамъ смѣяться прежде; но къ дѣлу.
   РОЗА. Да будетъ Геркулесъ твоимъ, молодой человѣкъ, помощникомъ!
   ЦЕЛІ. Я желала бы сдѣлаться невидимкой, чтобъ схватить силача за ногу. (Чарльза и Орландо борются.)
   РОЗА. О дивный молодой человѣкъ!
   ЦЕЛІ. Будь въ моихъ глазахъ стрѣла громовая, я могла бы сказать кто падетъ. (Чарльзъ повергнута. Восклицанія.)
   ФРЕД. Довольно, довольно.
   ОРЛА. Позвольте, ваше высочество; я еще нисколько не утомился.
   ФРЕД. Какъ ты себя чувствуешь, Чарльзъ?
   ЛЕ-ББ. Не можетъ онъ говорить, ваше высочество.
   ФРЕД. Унесите его. (Чарльза уносятъ.) Твое имя, молодой человѣкъ?
   ОРЛА. Орландо, мой повелитель; младшій я сынъ Ровланда Дебуа.
   ФРЕД. Желалъ бы, чтобъ ты былъ сыномъ кого-нибудь другаго. Отецъ твой пользовался общимъ уваженіемъ, но былъ всегда врагомъ мнѣ; этимъ подвигомъ ты понравился бы мнѣ гораздо болѣе, еслибъ былъ другаго происхожденія. Прощай, однакожь; храбрый ты юноша! Жалѣю, что не назвалъ мнѣ другаго отца. (Уходитъ съ Ле-Бо и со свитой.)
   ЦЕЛІ. Будь я моимъ отцемъ, моя милая, поступила ли бы я такъ?
   ОРЛА. Я горжусь что я сынъ Ровланда -- младшій его сынъ, и не промѣняю этого именованія и на титло усыновленнаго наслѣдника Фредерика.
   РОЗА. Мой отецъ любилъ Ровланда, какъ душу свою, и весь міръ раздѣлялъ расположеніе отца моего. Знай я прежде, что молодой этотъ человѣкъ его сынъ, слезами замѣнила бы я просьбы, чтобъ не отваживался на это состязаніе.
   ЦЕЛІ. Милая сестра, подойдемъ къ нему, поблагодаримъ и ободримъ. Мнѣ ужасно больно что отецъ обошелся съ нимъ такъ сурово и непріязненно.-- Отличились вы, молодой человѣкъ; если вы и въ любви будете сдерживать обѣщанія, какъ тутъ превзошли обѣщанное, ваша возлюбленная будетъ очень счастлива.
   РОЗА. (Подавая ему снятую съ своей шеи цѣпъ.) Носите это въ память разладившей со счастіемъ, которая могла бы дать и больше, еслибъ были на то въ рукахъ ея средства.-- Идемъ, сестра.
   ЦЕЛІ. Да.-- Прощайте, добрый господинъ.
   ОРЛА. Не могу я сказать и благодарю васъ?-- Всѣ лучшія мои способности сбиты, и то, что стоитъ еще здѣсь -- потѣшный столбъ {Quintaine -- врытый на полѣ столбъ, въ которому крѣпко привязывался щитъ и другіе трофеи, которые на всемъ скаку сбивали копьями. Столбы эти устроивались различно и съ разными приспособленіями.}, бревно безжизненное.
   РОЗА. Онъ зоветъ насъ назадъ. Моя гордость пропала вмѣстѣ съ моимъ счастіемъ; спрошу чего онъ хочетъ.-- Вы насъ зовете? Вы прекрасно боролись, и побороли не врага только.
   ЦЕЛІ. Идемъ же, сестра.
   РОЗА. Иду.-- Прощайте. (Уходитъ съ Целіей.)
   ОРЛА. Что придавило языкъ мой такой тяжестью? Не могу говорить съ ней, а она вызывала на разговоръ.

Входитъ Ле-Бо.

   О бѣдный Орландо, побѣжденъ ты; Чарльзъ, или нѣчто слабѣйшее превозмогло тебя.
   ЛЕ-БО. Многоуважаемый, я дружески совѣтую вамъ удалиться отсюда. Хотя вы и заслужили величайшую похвалу, искреннее одобреніе и общее расположеніе; но настоящее настроеніе герцога таково, что онъ все сдѣланное вами перетолковываетъ въ дурную сторону. Герцогъ причудливъ; но что онъ въ самомъ дѣлѣ, вамъ удобнѣе понять, чѣмъ мнѣ объяснять.
   ОРЛА. Благодарю васъ, и прошу сказать мнѣ: которая изъ двухъ, присутствовавшихъ при борьбѣ, дочь герцога?
   ЛЕ-БО. По нраву -- ни которая; но въ дѣйствительности та, которая пониже. Другая же дочь изгнаннаго герцога, удержанная здѣсь похитившимъ престолъ дядей, для сообщества его дочери; онѣ любятъ другъ друга болѣе, чѣмъ родныя сестры. Но могу вамъ сказать, что съ нѣкотораго времени вашъ герцогъ недоволенъ своей прекрасной племянницей, и только потому что народъ восхваляетъ ее за добродѣтель и жалѣетъ о ней ради ея добраго отца; и ручаюсь вамъ жизнію, что недовольство это не замедлитъ разразиться.-- Прощайте, любезнѣйшій! Въ послѣдствіи, въ мірѣ лучшемъ этого, я похлопочу о болѣе близкомъ съ вами знакомствѣ.
   ОРЛА. Много вамъ обязанъ; прощайте. (Ле-Бо уходитъ.) Вотъ и ступай изъ огня да въ полымя; отъ герцога тирана къ тирану брату.-- Но -- о небесная Розалинда! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 3.

Комната во дворцѣ.

Всодятъ Целія и Розалинда.

   ЦЕЛІ. Ну, сестра, ну, Розалинда;-- пощади Купидонъ!-- Ни слова?
   РОЗА. Ни одного, чтобъ бросить собакѣ.
   ЦЕЛІ. Твои слова слишкомъ, разумѣется, драгоцѣнны, чтобъ бросать ихъ собакамъ; брось нѣсколько мнѣ; ну же, калѣчь меня причинами.
   РОЗА. Слягутъ тогда двѣ сестры; одна отъ искалѣченья причинами, другая отъ сумасшествія безъ всякой.
   ЦЕЛІ. И все это изъ-за отца твоего?
   РОЗА. Частью и изъ-за дѣтища отца моего. О, какъ полонъ этотъ будничный міръ терній!
   ЦЕЛІ. Все это репейникъ, набросанный на тебя праздничной шаловливостью; прогуливаемся по не протореннымъ дорожкамъ -- пристаетъ онъ и къ нашимъ юбкамъ.
   РОЗА. Съ платья-то я могла бы стряхнуть его; но этотъ репейникъ въ сердцѣ моемъ.
   ЦЕЛІ. Такъ выкашляй его.
   РОЗА. Выкашляла бы, еслибъ могла кашлемъ отъ него отдѣлаться.
   ЦЕЛІ. Такъ борись съ своей страстью.
   РОЗА. Ахъ, на сторонѣ она борца лучшаго, чѣмъ я.
   ЦЕЛІ. Желаю все таки тебѣ успѣха! придетъ время -- отважиться, на зло низложенью. Шутки, однакожь, въ сторону, поговоримъ серьёзно. Возможно ли, чтобы ты такъ внѣзапно и такъ страстно полюбила младшаго сына стараго Ровланда?
   РОЗА. Герцогъ, отецъ мой, горячо любилъ отца его.
   ЦЕЛІ. Но развѣ изъ этого слѣдуетъ, что и ты такъ же горячо должна любить его сына? По такому выводу, мнѣ слѣдовало бы ненавидѣть его, потому что мой отецъ сильно ненавидѣлъ его отца; а я нисколько не ненавижу Орландо.
   РОЗА. И не ненавидь, ради меня.
   ЦЕЛІ. Какъ же ненавидѣла бы я его, когда онъ оказался такимъ доблестнымъ?
   РОЗА. Такъ позволь же мнѣ и любить его за то; люби его и ты, потому что я его люблю.-- Смотри, Герцогъ идетъ сюда.
   ЦЕЛІ. Со сверкающими отъ гнѣва глазами.

Входитъ Герцогъ Фредерикъ съ Придворными.

   ФРЕД. Извольте, сударыня, какъ можно скорѣе собираться {Въ прежнихъ изданіяхъ: with your sa fest haste... По Колльеру: with your fastest haste...}, и сейчасъ же оставить дворъ нашъ.
   РОЗА. Я, дядя?
   ФРЕД. Ты, племянница. Если въ теченіи десяти этихъ дней тебя найдутъ въ разстояніи и двадцати миль отъ двора вашего -- умрешь ты за это.
   РОЗА. Позвольте же мнѣ, ваше высочество, удалиться съ извѣстностью моей вины. Если я понимаю себя, если знаю свои желанія, если не сонъ это, не сошла я съ ума -- чего никакъ не предполагаю, -- повѣрьте, любезный дядя, никогда, ни даже и нерожденной еще мыслью не оскорбляла я вашего высочества.
   ФРЕД. Такъ говорятъ всѣ измѣнники; можно очиститься словами -- они невинны, какъ сама добродѣтель.-- Будетъ съ тебя и того, что я не довѣряю тебѣ.
   РОЗА. Но ваше недовѣріе не можетъ сдѣлать меня измѣнницей. Скажите причину хоть вѣроятности.
   ФРЕД. Ты дочь твоего отца, и этого довольно.
   РОЗА. Я была ею и въ то время, какъ вы завладѣли его герцогствомъ; была ею и въ то время, какъ вы его изгнали. Измѣна не наслѣдственна; да еслибъ и передавалась близкими -- нисколько ко мнѣ не относится; мой отецъ не былъ измѣнникомъ; и потому не ошибайтесь во мнѣ, мой повелитель, до предположенія что вѣроломна моя бѣдность.
   ЦЕЛІ. Послушай меня, дорогой мой повелитель.
   ФРЕД. Для тебя только, Целія, и оставилъ я ее здѣсь; скиталась бы она безъ того съ отцемъ своимъ.
   ЦЕЛІ. Тогда я не упрашивала тебя оставить ее здѣсь; удержалъ ее ты по своей собственной волѣ, по собственному своему состраданію; тогда я была слишкомъ еще молода, чтобъ знать ей цѣну; но теперь я ее знаю; измѣнница она -- я я тоже; мы спали всегда вмѣстѣ, вставали въ одно время, учились, играли, ѣли вмѣстѣ, и куда бы ни шли -- шли, какъ лебеди Юноны, всегда четой неразлучной.
   ФРЕД. Она слишкомъ хитра для тебя; ея кротость, самое ея молчаніе, ея терпѣливость говорятъ народу, и онъ жалѣетъ ее. Ты глупа; она крадетъ у тебя твою славу; ты будешь и прекраснѣй и добродѣтельнѣй, когда она удалится; а потому и не открывай рта; твердо и непремѣнно наше рѣшеніе; она изгнана.
   ЦЕЛІ. Произнеси жь такой же приговоръ и мнѣ, мой повелитель; не могу я жить безъ нея.
   ФРЕД. Глупа ты.-- А ты, племянница, собирайся; промедлишь долѣе назначеннаго срока, клянусь честью, значеніемъ моего слова -- умрешь. (Уходитъ съ Придворными.)
   ЦЕЛІ. О моя бѣдная Розалинда, куда же пойдешь ты? Хочешь помѣняться отцами? Я отдамъ тебѣ моего. Заклинаю, не огорчайся болѣе меня.
   РОЗА. У меня болѣе причинъ.
   ЦЕЛІ. Никакъ не болѣе, сестра; будь же, прошу, веселѣй; не знаешь развѣ, что герцогъ изгналъ и меня, дочь свою?
   РОЗА. Тебя не изгонялъ онъ.
   ЦЕЛІ. Какъ же не изгналъ? Нѣтъ стало въ Розалиндѣ той любви, которая должна убѣдить тебя, что ты и я одно. И мы разлучимся? разстанемся, моя дорогая? Никогда; пусть отецъ ищетъ другую себѣ наслѣдницу. Обдумаемъ поэтому вмѣстѣ: какъ намъ бѣжать, куда, и что взять съ собой; и не старайся взять на одну себя это несчастіе, одной нести свое горе, отстранивъ меня; клянусь этимъ небомъ, поблѣднѣвшимъ отъ нашей горести, что бы ты ни говорила -- я пойду съ тобой.
   РОЗА. Куда?
   ЦЕЛІ. Отыскивать моего дядю въ Арденскомъ лѣсу.
   РОЗА. Ахъ, опасенъ такой далекій путь для такихъ, какъ мы дѣвушекъ! Красота накликаетъ воровъ скорѣй вѣдь и золота.
   ЦЕЛІ. Я одѣнусь простѣй и бѣднѣе; затемню лице умброй; то же сдѣлай и ты; такъ пройдемъ мы благополучно, не вызвавъ ничьего нападенія.
   РОЗА. Не лучше ли мнѣ, такъ какъ ростомъ я выше обыкновеннаго, одѣться мущиной? Красивый мечъ на боку и охотничье копье въ рукѣ придадутъ мнѣ -- какой бы тамъ женскій страхъ ни скрывался въ сердцѣ, -- отважный, воинственный видъ, какъ и многимъ трусамъ, озадачивающимъ такой внѣшностью.
   ЦЕЛІ. Какъ же звать мнѣ тебя, когда ты будешь мущиной?
   РОЗА. Не иначе, какъ имянемъ пажа Юпитерова; зови меня Ганимедомъ. Ну а ты, какое выберешь имя?
   ЦЕЛІ. Соотвѣтствующее моему положенію. Не Целія я болѣе, а Аліена {Латинское aliena -- чуждая, отчужденная.}.
   РОЗА. А что, сестра, еслибъ мы попробовали сманить потѣшнаго шута отца твоего? Вѣдь онъ большой былъ бы намъ помощью въ дорогѣ.
   ЦЕЛІ. О, онъ пойдетъ за мной и на край свѣта; предоставь мнѣ уговорить его. Идемъ же, соберемъ наши брилліанты и все наше богатство, и выберемъ удобнѣйшее время и вѣрнѣйшій путь, чтобъ скрыться отъ погони, которая непремѣнно за моимъ побѣгомъ будетъ. Идемъ съ радостью на свободу -- не въ изгнанье! (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Арденскій лесъ.

Входятъ Старый Герцогъ, Амьень и другіе Дворяне, въ одеждѣ лѣсниковъ.

   ГЕРЦ. Ну что, товарищи и братья мои по изгнанію, не сдѣлала старѣющая привычка эту жизнь гораздо пріятнѣй жизни въ разрумяненной роскоши? Не безопаснѣй эти лѣса завистливыхъ дворовъ? Не испытываемъ мы здѣсь кары Адама. Перемѣна временъ года, ледяные клыки, грубая ругань зимняго вѣтра, продуваетъ онъ и щиплетъ мое тѣло до того, что дрожу отъ холода -- я улыбаюсь и говорю: не лесть это; все это совѣтники, ощутительно убѣждающіе меня въ томъ, что я есть. Благодатно испытаніе невзгодъ, которое, какъ жаба, гадкое и ядовитое, носитъ, однакожь, въ головѣ своей брилліантъ драгоцѣннѣйшій {Старое повѣрье, что въ головѣ старой жабы находится камень или жемчужина, одаренный необыкновенными силами.}; и эта наша жизнь, чуждая мірской суеты, находитъ языки въ деревьяхъ, книги въ ручьяхъ, поученія въ камняхъ, доброе во всемъ.
   АМЬЕ. Не промѣняю я ее ни на какую. Счастливы вы, ваше высочество, что можете переводить шероховатость счастія такимъ гладкимъ, такъ пріятнымъ слогомъ.
   ГЕРЦ. Чтожь, пойдемъ и набьемъ мы себѣ дичи? А больно мнѣ все таки язвить развилистыми остріями нашихъ стрѣлъ круглые бока бѣдныхъ пятнистыхъ глупышекъ, урожденныхъ гражданъ этого пустыннаго государства, въ ихъ собственныхъ предѣлахъ.
   1. дво. Этимъ сильно огорчается и меланхолическій нашъ Жакъ; клянется, что въ этомъ отношеніи вы хищнѣе и вашего брата, васъ изгнавшаго. Нынче, я и благородный Амьень подкрались къ нему, когда онъ лежалъ подъ дубомъ, старые корни котораго просунулись въ ручей, журчащій въ этомъ лѣсу; сюда же пробрался томиться и бѣдный, пораненный стрѣлою охотника олень; несчастное это животное стонало такъ сильно, что кожаная его сорочка, казалось, готова была лопнуть, и крупныя, круглыя слезы, гоня другъ друга, катились одна за другой по невинной его мордѣ. Такъ стоялъ волосатый этотъ глупышь, съ котораго грустный Жакъ не спускалъ глазъ, на самомъ краю быстраго ручья, пополняя его своими слезами.
   ГЕРЦ. Что же говорилъ Жакъ? Разражался нравоучительными изъ этой картины выводами?
   1. дво. Какъ же, въ тысячѣ сравненій. Прежде всего, на счетъ слезъ, совсѣмъ ручью не нужныхъ; "бѣдное животное", говорилъ онъ, "ты дѣлаешь духовную какъ свѣтскіе люди; отдаешь свой преизбытокъ тому, что и само въ преизбыткѣ". За тѣмъ, на счетъ того, что онъ одинъ, оставленъ, покинутъ бархатными своими друзьями; "такъ и должно", говорилъ онъ, "такъ отводитъ несчастіе притокъ общества". Тутъ, беззаботное стадо, пресытившееся на сосѣдней луговинѣ, пронеслось мимо, никакъ не попривѣтствовавъ его; "прекрасно!" воскликнулъ Жакъ, "утекайте, толстые, жирные граждане; такъ именно и слѣдуетъ; зачѣмъ вамъ оглядываться на этого бѣднаго, злополучнаго банкрота?" -- Такъ пронзалъ онъ колкими насмѣшками и села, и города, и дворъ, и даже нашу теперешную жизнь; клялся, что всѣ мы беззаконники, тираны, и еще худшіе, потому что распугиваемъ и убиваемъ животныхъ въ мѣстахъ имъ предназначенныхъ, прирожденныхъ.
   ГЕРЦ. И въ такихъ размышленіяхъ вы оставили его?
   2. дво. Оставили въ слезахъ и въ размышленіи о плачущемъ животномъ.
   ГЕРЦ. Покажите мнѣ это мѣсто; люблю я, во время приступовъ такого мрачнаго расположенія, бесѣдовать съ нимъ; тутъ онъ въ особенности богатъ мыслями.
   2. дво. Я сейчасъ проведу васъ къ нему. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Комната во дворцѣ.

Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные и Свита.

   ФРЕД. Возможно ли, чтобы никто не видалъ ихъ? Не можетъ это быть; есть при моемъ дворѣ бездѣльники, знавшіе и допустившіе это.
   1 при. Не слыхалъ я, чтобы кто-нибудь видѣлъ ее. Прислуживавшія ей дамы видѣли какъ она легла въ постель, а рано утромъ на постелѣ не было уже ея сокровища, госпожи ихъ.
   2 при. И наглаго шута, который такъ часто смѣшилъ ваше высочество, также не оказывается. Гесперія, одна изъ прислужницъ принцессы, призналась, что подслушала, какъ ваша дочь и ея сестра очень расхваливали красоту и доблести борца, недавно поборовшаго силача Чарльза; она думаетъ, что, куда бы онѣ ни отправились, молодой этотъ человѣкъ навѣрное съ ними.
   ФРЕД. Послать къ его брату; доставить сюда этого героя; не найдутъ его -- доставить ко мнѣ брата; я заставлю его отыскать его. Распорядитесь этимъ сейчасъ же, я усильте поиски и развѣдываніе, чтобъ возвратить сюда глупыхъ этихъ бѣглянокъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Передъ домомъ Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ съ разныхъ сторонъ.

   ОРЛА. Кто это?
   АДАМ. Какъ! молодой мой господинъ?-- О, мой любезный, о, мой добрый господинъ, о, памятникъ стараго Ровланда! зачѣмъ, что вы здѣсь дѣлаете? Зачѣмъ вы добродѣтельны? Зачѣмъ люди васъ любятъ? И зачѣмъ вы благородны, сильны и храбры? Зачѣмъ вамъ такъ безумно хотѣлось побороть могучаго борца сумасброднаго герцога? Торжество ваше донеслось сюда слишкомъ скоро, прежде васъ. Не знаете вы развѣ, что нѣкоторымъ людямъ всякая ихъ доблесть врагъ? Враги и вамъ ваши; ваши достоинства, добрый господинъ, невинные, святые, въ отношеніи къ вамъ, предатели. О, что же это за свѣтъ, когда въ немъ и самое прекрасное отравляетъ надѣленнаго имъ!
   ОРЛА. Да что такое, въ чемъ дѣло?
   АДАМ. О, несчастный юноша, не входи въ эти двери; подъ этой кровлей живетъ врагъ всѣхъ твоихъ доблестей. Вашъ братъ -- нѣтъ не братъ; сынъ -- нѣтъ не сынъ, не хочу назвать его сыномъ того, кого готовъ былъ назвать отцемъ его,-- узналъ о вашемъ торжествѣ, и задумалъ нынѣшней же ночью сжечь помѣщеніе, въ которомъ вы обыкновенно спите, а въ немъ и васъ; Не удастся это, онъ прибѣгнетъ къ другимъ средствамъ извести васъ. Я подслушалъ его замыслы. Этотъ домъ не жилище, а бойня; гнушайтесь имъ, бойтесь его, не входите въ него.
   ОРЛА. Куда же идти мнѣ, Адамъ?
   АДАМ. Куда хотите, только не туда.
   ОРЛА. Хочешь, чтобъ я пошелъ питаться подаяніемъ, или позорнымъ, разбойничьимъ мечемъ поддерживать воровскую жизнь на столбовой дорогѣ? Только это и остается мнѣ сдѣлать, болѣе не знаю что мнѣ дѣлать; но я этого не сдѣлаю, что бы тамъ ни сдѣлалось; отдамся скорѣй злобѣ выродившагося, жестокаго и кровожаднаго брата {Въ прежнихъ изданіяхъ: Of а diverted blood, and bloody brother... По Колльеру: Of а diverted, proud, and bloody brother...}.
   АДАМ. Не дѣлайте этого; у меня есть пятьсотъ кронъ; эту небольшую сумму скопилъ я на службѣ вашему отцу, для того, чтобъ она была моей кормилицей, когда одряхлѣвшіе члены откажутся служить и пренебрегаемую старость забросятъ въ уголъ. Возьмите ее; тотъ кто питаетъ врановъ, печется и о воробьяхъ, будетъ попечителемъ моей старости. Вотъ это золото; все это отдаю я вамъ. Позвольте мнѣ быть вашимъ служителемъ; хоть я и дряхлъ на видъ, я все-таки силенъ и бодръ, потому что въ юности никогда не употреблялъ горячихъ, возмущающихъ кровь напитковъ; никогда безстыдно не предавался тому, что родитъ слабость и немощность; потому моя старость -- хорошая зима, морозная, но здоровая; позвольте мнѣ идти съ вами; буду служить вамъ, какъ молодой человѣкъ, во всѣхъ вашихъ дѣлахъ и надобностяхъ.
   ОРЛА. О, добрый старикъ! какъ прекрасно проявляется въ тебѣ неизмѣнная преданность {Въ прежнихъ изданіяхъ: The constant service... По Колльеру: The constant favour...} стараго времени, когда потѣли на службѣ по долгу, не изъ корма! Не нынѣшняго ты времени, когда всѣ потѣютъ только изъ повышенія, и добившись его, добытымъ и придушаютъ свою службу; не таковъ ты. Но, бѣдный старикъ, ты ухаживаешь за сгнившимъ деревомъ, которое за всѣ твои труды и заботы даже и зацвѣсть не въ состояніи. Пусть будетъ однакожь по твоему, пойдемъ вмѣстѣ; наткнемся, прежде чѣмъ издержимъ жалованье твоей юности, на какое нибудь покойное, скромное довольство.
   АДАМ. Идемъ, дорогой мой господинъ; буду до послѣдняго моего часа служить тебѣ вѣрно и честно. Съ семнадцати лѣтъ, а мнѣ почти ужь восемьдесятъ, жилъ я здѣсь -- не жить мнѣ здѣсь болѣе. Въ семнадцать лѣтъ многіе добиваются счастія; въ восемьдесятъ поздно ужь. И все таки, умру хорошо и не должникомъ моему господину -- буду какъ нельзя болѣе вознагражденъ счастіемъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Арденскій лисъ.

Входятъ Розалинда въ мужскомъ платьѣ, Делія, одѣтая пастушкой, и Оселокъ.

   РОЗА. О, Юпитеръ, какъ утомились душевныя мои силы!
   ОСЕЛ. О моихъ душевныхъ силахъ нисколько я не безпокоюсь; вотъ, еслибъ ноги-то не утомлялись.
   РОЗА. Я могла бы опозорить мужской мой нарядъ, расплакаться какъ женщина; но я должна ободрять сосудъ слабѣйшій, потому что штаны и куртка должны быть мужественнѣй юбки, и потому, мужайся, добрая Аліена.
   ЦЕЛІ. Будьте снисходительны, переносите мою слабость; не могу идти далѣе.
   ОСЕЛ. Что до меня, я скорѣй соглашусь переносить вашу слабость, чѣмъ васъ; впрочемъ, еслибы и понесъ васъ, не понесъ бы креста {Cross -- крестовикъ, монета съ изображеніемъ на ней креста.}, потому что, полагаю, нѣтъ вѣдь никакихъ денегъ въ кошелькѣ вашемъ.
   РОЗА. Мы въ Арденскомъ ужь лѣсу.
   ОСЕЛ. Въ Арденскомъ я, и тѣмъ я глупѣе; былъ я дома -- былъ въ лучшемъ мѣстѣ; но путешественники должны всѣмъ вѣдь быть довольны.
   РОЗА. И будь, добрый Оселокъ.-- Смотри, кто это, однакожь, идетъ сюда? молодой человѣкъ и старикъ въ пресерьезномъ разговорѣ.

Входятъ Коринъ и Сильвій.

   КОРИ. Такимъ образомъ ты заставишь ее всегда пренебрегать тобой.
   СИЛЬ. О, Коринъ, еслибъ ты зналъ какъ люблю я ее!
   КОРИ. Отчасти догадываюсь; любилъ вѣдь и я когда-то. силъ. Нѣтъ, Коринъ, не можешь ты, по старости, догадаться, хотя бы въ молодости и былъ такимъ истиннымъ любовникомъ, какой когда-либо вздыхалъ на полунощной подушкѣ; еслибъ твоя любовь когда-либо было похожа на мою -- а я увѣренъ, что никто не любилъ еще такъ, -- до какого множества смѣшнѣйшихъ продѣлокъ былъ бы ты доведенъ твоей страстью.
   КОРИ. До тысячи, забытыхъ ужь.
   СИЛЬ. О, такъ ты никогда и не любилъ такъ страстно. Если ты не помнишь и малѣйшей глупости, до которой когда-либо доводила тебя любовь твоя -- не любилъ ты; если ты не говорилъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Or if thou hast not sat... По Колльеру Or if thou hast not spake...}, какъ теперь я, утомляя слушателя восхваленіями своей любезной -- не любилъ ты; если ты не отрывался вдругъ отъ бесѣды, какъ теперь я -- не любилъ ты. О Фебе, Фебе, Фебе! (Уходитъ.)
   РОЗА. Бѣдный пастухъ! изслѣдуя твою рану, я нашла, по какой-то злой случайности, свою.
   ОСЕЛ. А я мою. Помню, когда я былъ влюбленъ, я переломилъ свой мечъ о камень, и внушилъ ему, что это за ночныя его прогулки къ Жаннѣ Смиль; помню и поцѣлуи ея вальку и коровьимъ соскамъ, которыхъ, при дойкѣ, касались ея прекрасныя, растрескавшіяся ручки; помню какъ любезничалъ съ гороховымъ, вмѣсто ея, стручкомъ, какъ вынулъ изъ него двѣ горошины и, возвращая ихъ назадъ, сказалъ, заливаясь слезами: носи это въ память обо мнѣ. Мы, истинно влюбленные, удивительно сумасбродны; но такъ какъ въ природѣ все смертно, то и въ любви все смертельно безумно.
   РОЗА. Ты говоришь умнѣе, чѣмъ думаешь.
   ОСЕЛ. Да я въ моемъ умѣ никогда и не усомнюсь, пока не переломлю о него ноги.
   РОЗА. Юпитеръ! Юпитеръ! страсть этого пастуха такъ сходна съ моей.
   ОСЕЛ. И съ моей; моя немного только поустарѣла, поослабѣла {Въ прежнихъ изданіяхъ: but it grows something stale with me... По Колльеру: but it grows something stale with me, And begins to jail with me.}.
   ЦЕЛІ. Прошу васъ, спросите у этого человѣка, не можетъ ли онъ за деньги накормить насъ; я до смерти отощала.
   ОСЕЛ. Эй ты, дурень!
   РОЗА. Полно, шутъ; не родня вѣдь онъ тебѣ. кори. Кто тамъ зоветъ меня?
   ОСЕЛ. Лучшіе тебя, почтеннѣйшій.
   КОРИ. Куда какъ, безъ того, были бъ вы жалки.
   РОЗА. Да перестань же.-- Добраго тебѣ вечера, любезный другъ.
   КОРИ. И вамъ, прекрасный господинъ, и вамъ всѣмъ.
   РОЗА. Прошу тебя, любезный, если просьбой или деньгами можно отыскать въ этомъ пустынномъ мѣстѣ гостепріимство, проводи насъ туда, гдѣ бы можно было отдохнуть и поѣсть. Молодая эта дѣвушка страшно утомилась дорогой, нуждается въ помощи.
   кори. Жаль мнѣ ее, прекрасный господинъ, и ради ея, болѣе чѣмъ ради себя, хотѣлъ бы быть позажиточнѣй, чтобъ помочь ей; но я пастухъ другаго человѣка, и не стригу овецъ, которыхъ пасу; хозяинъ же мой скупъ, и не ищетъ гостепріимствомъ дороги въ царствіе небесное. Да къ тому жь еще и домъ, и стада, и пастбища его продаются, и такъ какъ самъ онъ въ отсутствіи, то въ нашей овчарнѣ и нѣтъ ничего съѣдобнаго. Впрочемъ, пойдемте, посмотрите сами; что до меня -- я очень вамъ радъ.
   РОЗА. Кто жь покупаетъ его стада и пастбища?
   КОРИ. А вотъ, тотъ самый молодой пастухъ, что сейчасъ ушолъ отсюда; да ему не до покупокъ теперь.
   РОЗА. Такъ будь же такъ добръ, купи, если только не будетъ это противно чести, и домъ, и стада, и пастбища для насъ; деньги на это мы дадимъ тебѣ.
   ЦЕЛІ. И мы увеличимъ твое жалованье. Мнѣ нравится это мѣсто, и я охотно поселюсь здѣсь.
   КОРИ. Купить все это, навѣрное можно. Пойдемте; найдете, и послѣ всего что узнаете, почву, доходы и этотъ образъ жизни подходящими, я куплю все на ваши деньги тотчасъ же, и буду вѣрнымъ вашимъ слугою. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5

Другая часть лѣса,

Входятъ Амьень, Жакъ и другіе.

   АМЬЕ. (Поетъ). Кто подъ зеленой листвой
             Любитъ валяться со мной,
             Пѣсню веселую радъ
             Съ птичками нѣтъ въ одинъ ладъ,
   Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда;
             Не узритъ никогда
             Здѣсь онъ врага,
   Кромѣ развѣ зимы да ненастной погоды.
   ЖАКЪ. Продолжай, продолжай, прошу тебя, продолжай.
   АМЬЕ. Усилю, пожалуй, еще болѣе грустное твое расположеніе, Жакъ.
   ЖАКЪ. Скажу спасибо и за то. Продолжай, прошу, продолжай. Я могу высасывать грусть изъ пѣсни, съ такимъ же удовольствіемъ, какъ ласочка яйца. Продолжай, прошу, продолжай.
   АМЬЕ. Я охрипъ; увѣренъ, что не угожу тебѣ.
   ЖАКЪ. Да я и не прошу тебя угождать, прошу пѣть. Дальше, второй куплетъ; куплетами вы вѣдь это называете?
   АМЬЕ. Какъ хочешь, любезный Жакъ.
   ЖАКЪ. Какое мнѣ впрочемъ дѣло до названій; ничего вѣдь не должны они мнѣ. Чтожь, споешь?
   АМЬЕ. Пожалуй; въ угоду больше тебѣ, чѣмъ себѣ.
   ЖАКЪ. Прекрасно; вздумаю когда-нибудь благодарить кого, поблагодарю тебя. То, что они называютъ комплиментами, ни дать ни взять -- встрѣча двухъ мартышекъ; разсыпается человѣкъ передо мной въ благодарностяхъ, мнѣ все сдается, что подалъ я ему какой-нибудь пенсъ, и онъ отвѣчаетъ мнѣ нищенской благодарностью.-- Пой же.-- А вы, не расположенные пѣть, молчите.
   АМЬЕ. Изволь, докончу мою пѣсню. Накрывайте, господа, между тѣмъ столъ; Герцогъ желаетъ пображничать подъ этимъ деревомъ. Онъ весь этотъ день искалъ тебя.
   ЖАКЪ. А я весь этотъ день избѣгалъ его. Онъ слишкомъ большой для меня спорщикъ. Я раздумываю о многомъ, какъ и онъ, но я, благодареніе Богу, не хвастаюсь этимъ. Ну, щебечи же.
   ВСѢ (Кромѣ Жака поютъ):
             Кто честолюбья бѣжитъ,
             Лучше на солнцѣ корпитъ,
             Пищу себѣ самъ достаетъ,
             Доволенъ и тѣмъ, что найдетъ,
   Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда;
                       Не узритъ никогда
                       Здѣсь онъ врага,
   Кромѣ развѣ зимы, да ненастной погоды.
   
   ЖАКЪ. Скажу вамъ на этотъ мотивъ стишки, которые сложилъ вчера на зло стихотворной моей способности.
   АМЬЕ. А я пропою ихъ.
   ЖАКЪ. Вотъ они.
             Если попутаетъ грѣхъ --
             Станетъ осломъ человѣкъ,
             Броситъ имѣнье и домъ,
             Бывши каприза рабомъ,
   Дукдамъ, дукдамъ, дукдамъ *);
                       Его предстанутъ глазамъ
                       Дураки, какъ и самъ,
   Придти коль вздумаетъ къ намъ.
   *) Ducdame -- одни комментаторы превратили это слово въ duc ad me -- веди его ко мнѣ; другіе предполагаютъ что это простонародная кличка для сбора утокъ; третьи, что это простой припѣвъ пѣсенъ.
   
   АМЬЕ. Что-же дукдамъ-то значитъ? ЖАКЪ. Греческое это заклинанье для сбора дураковъ въ заколдованный кругъ.-- Пойду спать, если удастся заснуть, а не удастся -- примусь издѣваться надъ первенцами Египта.
   АМЬЕ. А я пойду за Герцогомъ; готово все для пира.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 6.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Адамъ.

   АДАМ. Не могу, дорогой мой господинъ, идти далѣе. Умираю съ голоду! Лягу здѣсь, отмѣрю здѣсь себѣ могилу. Прощайте, добрый господинъ мой.
   ОРЛА. Полно; что съ тобой, Адамъ? на столько-то у тебя мужества? Поживи еще немного; поободрись немного; поразвеселись немного. Есть въ этомъ дремучемъ лѣсу какой-нибудь звѣрь -- сдѣлаюсь его пищей, или притащу его въ пищу тебѣ. Къ смерти воображеніе твое ближе твоихъ силъ. Ободрись для меня {Въ прежнихъ изданіяхъ: be comfortable... По Колльеру: be сотforted...}; погоди умирать. Я сейчасъ же возвращусь къ тебѣ; не добуду тебѣ чего-нибудь поѣсть -- умирай себѣ; умрешь до моего возвращенія -- насмѣешься надъ моимъ стараніемъ. Ну вотъ, отлично! ты смотришь веселѣй; я какъ разъ возвращусь къ тебѣ. Ты лежишь однакожь на холодномъ вѣтру; дай я перенесу тебя подъ какой-нибудь кровъ; не умрешь ты отъ недостатка пищи, если только живетъ что либо въ этой пустынѣ. Веселѣй, добрый Адамъ! (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 7.

Тамъ же. Накрытый столъ.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Дворяне и другіе.

   ГЕРЦ. Видно онъ въ звѣря обратился; потому что въ человѣческомъ видѣ нигдѣ не оказывается.
   1. дв. Онъ только что ушелъ отсюда. Здѣсь онъ былъ веселъ, слушалъ пѣсню.
   ГЕРЦ. Ну, если онъ, весь разногласіе, дѣлается музыкальнымъ -- быть скоро разладу въ созвѣздіяхъ. Ступайте, отыщите его; скажите что хочу говорить съ нимъ.

Входитъ Жакъ.

   1. дв. Избавляетъ онъ меня своимъ возвращеніемъ сюда отъ труда этого.
   ГЕРЦ. Что же это, любезнѣйшій? что же это за жизнь, если бѣдные твои друзья должны добиваться бесѣды съ тобой, какъ милости? Да ты веселехонекъ.
   ЖАКЪ. Шутъ, шутъ! Въ лѣсу я встрѣтилъ шута, полосатаго шута; -- о, жалкій свѣтъ!-- Такъ вѣрно, какъ живу пищей, наткнулся я на шута; разстянувшись грѣлся онъ на солнышкѣ и издѣвался надъ госпожей Фортуной отличнѣйшимъ образомъ, отличнѣйшимъ, и вполнѣ разумно, хоть и полосатый шутъ.-- "Здорово, шутъ", сказалъ я ему. "Нѣтъ, почтеннѣйшій", сказалъ онъ, "не называйте меня шутомъ, пока не пошлетъ мнѣ небо богатство". За тѣмъ, онъ вынулъ изъ кармана солнечные часы, посмотрѣлъ на нихъ мрачно и сказалъ весьма мудро: "десять часовъ. Изъ этого", продолжалъ онъ, "видимъ мы какъ движется міръ. Часъ только тому назадъ было девять; а черезъ часъ еще будетъ одиннадцать; и такъ, часъ за часомъ, мы зрѣемъ и зрѣемъ, а за тѣмъ, часъ за часомъ, мы гніемъ и гніемъ; и все тутъ". Услыхавъ эти разсужденія полосатаго шута о времени, принялись мои легкія пѣть пѣтухомъ отъ радости, что дураки могутъ быть такъ глубокомысленны, и смѣялся я, безъ перерыва, цѣлый, по его часамъ, часъ.-- О, благородный шутъ! превосходнѣйшій шутъ! Полосатая, изъ всѣхъ одеждъ лучшая.
   ГЕРЦ. Какой же это шутъ?
   ЖАКЪ. О, превосходнѣйшій шутъ!-- Былъ и придворнымъ; и говоритъ, что женщины, когда онѣ молоды и красивы, одарены способностью сейчасъ узнавать это; и въ мозгу его, высохшемъ, какъ оставшійся отъ путешествія сухарь, есть странные отдѣлы, напичканные наблюденіями, которыя онъ отрывками и пускаетъ въ ходъ.-- О, зачѣмъ я не шутъ! жажду полосатаго наряда.
   ГЕРЦ. Получишь его.
   ЖАКЪ. Это единственная моя просьба; въ предположеніи, разумѣется, что вырвете изъ болѣе здраваго вашего сужденія разросшееся въ немъ мнѣніе, что уменъ я. Хочу быть вполнѣ свободнымъ, имѣть такую-жь, какъ вѣтеръ, широкую привилегію дуть на кого вздумается; шуты имѣютъ вѣдь ее. И тѣ, которыхъ наиболѣе буду продувать шутовствомъ моимъ, наиболѣе должны будутъ смѣяться. А почему должны? Это почему такъ же видимо, какъ дорога въ приходскую церковь. Тому, кого шутъ умно уколитъ, глупо вѣдь не казаться совершенно къ его уколу безчувственнымъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Not to seem senseless of the bob... Пo Колльеру: But to seem senseless of the bob...}, какъ бы тамъ его ни коробило; не захочетъ -- глупость умника обнаружится даже и косвенными намеками шута. Дайте мнѣ полосатый мой нарядъ, дайте свободу говорить что думаю, и выполощу я на чисто гнусное тѣло зачумленнаго міра; если только терпѣливо будутъ принимать мое лѣкарство.
   ГЕРЦ. Полно! могу тебѣ сказать, что бы ты дѣлалъ.
   ЖАКЪ. Что же, кромѣ хорошаго?
   ГЕРЦ. Грѣшилъ бы, бичуя грѣхъ ужаснѣйшимъ образомъ; потому что самъ былъ распутенъ и чувствененъ, какъ сама животная похоть; и всѣ волдыри и язвы, добытыя твоимъ собственнымъ разгуломъ, сваливалъ бы ты на весь міръ.
   ЖАКЪ. Да развѣ возстающій противъ гордости возстаетъ противъ какого-нибудь отдѣльнаго лица? Не вздымается развѣ она такъ же страшно, какъ море, пока самыя средства этого не начнутъ отливать {Въ прежнихъ изданіяхъ: Till that the very very means do ebb?.. По Колльеру: Till that the very zneans of wear do ebb?}? Какую изъ женщинъ города называю я, когда говорю: царскіе доходы носитъ горожанка на недостойныхъ плечахъ своихъ? Какая изъ нихъ можетъ выступить и сказать, что я разумѣю ее, когда и ея сосѣдка такова же, какъ она? Кто и изъ самого низкаго сословія, думая что я говорю о немъ, выступитъ и скажетъ: не на твой вѣдь счетъ щеголяю я, и оправдаетъ такой глупостью мѣткость моей рѣчи? Вотъ и все; что же тутъ? что же? Укажите, чѣмъ оскорбилъ его языкъ мой; отдалъ онъ должную ему справедливость -- онъ оскорбилъ себя самъ; чистъ онъ -- мой укоръ проносится, какъ дикій гусь, никѣмъ не признанный.-- Это кто?

Входитъ Орландо съ обнаженнымъ мечемъ.

   ОРЛА. Остановитесь, не ѣшьте больше.
   ЖАКЪ. Да я ничего и не ѣлъ еще.
   ОРЛА. И не будешь, пока нужда не насытится.
   ЖАКЪ. Какой же это породы пѣтухъ?
   ГЕРЦ. Дѣлаетъ тебя такъ дерзкимъ крайность, или грубое презрѣніе вѣжливости заставляетъ тебя забыть всякое приличіе?
   ОРЛА. Первымъ вы попали прямо въ жилку; тернистое остріе крайней нужды лишило меня привѣтливой вѣжливости; родился я, однакожь, не въ дичи, получилъ кой-какое образованіе. И все-таки говорю, остановитесь, смерть тому, кто коснется этихъ плодовъ прежде, чѣмъ будутъ удовлетворены я и мое требованіе.
   ЖАКЪ. Не удовлетворятся благоразуміемъ -- умереть мнѣ.
   ГЕРЦ. Чего хочешь ты? Вѣжливостью ты скорѣй, чѣмъ принужденіемъ, принудилъ бы и насъ быть вѣжливыми.
   ОРЛА. Я почти умираю отъ недостатка пищи, и вы дадите мнѣ ее.
   ГЕРЦ. Садись и ѣшь, милости просимъ.
   ОРЛА. Говорите вы такъ ласково? Простите же мнѣ, прошу васъ. Я думалъ, что здѣсь все дико, и потому обратился къ вамъ такъ грозно-повелительно. Но кто бы ни были вы, беззаботно коротающіе ползущіе часы времени подъ сѣнію мрачныхъ вѣтвей въ этой неприступной пустынѣ, если вы когда нибудь знали дни лучшіе; если когда нибудь были тамъ, гдѣ колокола призываютъ въ церковь; если когда нибудь сидѣли за столомъ добраго человѣка; если когда нибудь стирали слезу съ рѣсницъ вашихъ, и знаете, что значитъ сострадать и возбуждать состраданіе -- вы дозволите и вѣжливости быть настоятельнымъ требованіемъ. Въ этой надеждѣ, краснѣя, влагаю я мечъ въ ножны.
   ГЕРЦ. Дни лучшіе мы видѣли, колокола въ церковь насъ призывали, за столомъ добрыхъ людей мы сиживали, и глаза отъ слезъ, святымъ состраданіемъ вызванныхъ, отирали; и потому, садись спокойно, и распоряжайся всѣмъ, чѣмъ можемъ помочь нуждѣ твоей.
   ОРЛА. Такъ погодите же еще немного приступать къ вашей трапезѣ, пока я, какъ лань, не сбѣгаю за моимъ дѣтенушемъ, чтобъ накормить и его. Это бѣдный старикъ, столько, изъ одной только любви ко мнѣ, проковылявшій за мною; пока онъ, удрученный двумя тяжкими недугами: старостью и голодомъ, не насытится -- не возьму я ничего въ ротъ.
   ГЕРЦ. Ступай за нимъ; мы ни до чего не дотронемся до твоего возвращенія.
   ОРЛА. Благодарю васъ, и да благословитъ васъ Господь за доброту вашу! (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Видишь, не одни мы несчастливы; на громадномъ вселенскомъ театрѣ разыгрываются сцены, далеко плачевнѣйшія той, какую мы разыгрываемъ.
   ЖАКЪ. Весь міръ сцена, и всѣ, и мущины и женщины, актеры; всѣ имѣютъ свои входы и выходы; и одинъ и тотъ же человѣкъ играетъ не одну роль въ семи дѣйствіяхъ, его возрастами образуемыхъ. Въ началѣ, роль дитяти, срыгивающаго и визжащаго на рукахъ кормилицы; потомъ, плаксиваго школьника, съ свѣжимъ утреннимъ личикомъ и съ сумочкой, неохотно, улиткой ползущаго въ школу; потомъ, влюбленнаго, вздыхающаго, какъ печка, горестными сонетами бровямъ своей возлюбленной; потомъ, воина, богатаго неслыханными проклятіями и бородой леопарда, жаднаго къ почестямъ, задорнаго и бѣшенаго въ ссорахъ, отыскивающаго мыльный пузырь славы въ самомъ жерлѣ пушекъ; за тѣмъ, судьи, съ кругленькимъ брюшкомъ, начиненнымъ каплуномъ, со строгимъ взоромъ, съ подобающей бородой {Во время Шекспира каждое званіе имѣло свою отличительную бороду; борода судей была отлична отъ бороды военныхъ, епископская -- отъ бороды и тѣхъ и другихъ, и т. д.}, преисполненнаго мудрыхъ изрѣченій и пошлыхъ доводовъ. Въ шестомъ, онъ является сухопарымъ Панталономъ въ туфляхъ {Лице Итальянскихъ комедій, являющееся въ туфляхъ.}, съ очками на носу и съ кошелемъ на боку; тщательно сбереженные штанишки юности страшно широки для высохшихъ его ногъ, и голосъ мужа перешолъ въ дѣтскій дискантъ, и потому онъ пищитъ и визжитъ въ этомъ только тонѣ. Послѣдняя сцена всего этого, заканчивающая эту странную, богатую событіями повѣсть -- второе дѣтство, полное забвеніе; безъ зубъ, безъ глазъ, безъ вкуса, безъ всего.

Орландо возвращается съ Адамомъ.

   ГЕРЦ. Милости просимъ! Усаживай, почтенную твою ношу, и пусть насыщается.
   ОРЛА. Благодарю васъ за него.
   АДАМ. Должны по неволѣ; потому что едва говорю; не въ силахъ благодарить васъ.
   ГЕРЦ. Прошу покорно; приступайте. Не буду мѣшать вамъ теперь распросами.-- Сыграйте намъ что нибудь, а ты, любезный братъ, спой.
   АМЬЕ. (Поетъ:)
             Дуй, дуй вѣтеръ зимній себѣ,
             Не такъ ты все же жестокъ,
                       Какъ неблагодарность людей;
             Не такъ и зубъ твой остеръ.
             Потому что ты вѣдь незримъ
                       Какъ бы ни рѣзко дышалъ.
   Пойте жь, славьте жь зеленую сѣнь!
   Сплошь вѣдь дружба обманъ, дуръ и любовь.
                       Славьте жь зеленую сѣнь,
                       Веселѣй жизнь наша подъ ней.
             Морозь, морозь гнѣвное небо,
             Не кусаешь свирѣпо такъ ты,
                       Какъ благодѣяній забвенье.
             Хоть и леденишь ты водную зыбь,
             Все жь не язвитъ такъ жало твое,
                       Какъ измѣна друзей.
   Пойте жь, славьте жь зеленую сѣнь!
   Сплошь вѣдь дружба обманъ, дурь и любовь.
                       Славьте жь зеленую сѣнь,
                       Веселѣй жизнь наша подъ ней.
   ГЕРЦ. Если ты сынъ добраго Ровланда, какъ ты шепнулъ мнѣ и какъ свидѣтельствуетъ мой глазъ, видя въ твоемъ лицѣ живой его портретъ -- искренно радъ тебѣ. Я герцогъ, любившій отца твоего. Пойдемъ въ мою пещеру; тамъ ты разскажешь мнѣ все, что съ тобой было.-- Добрый старикъ, я радъ и тебѣ такъ же, какъ твоему господину. Помогите ему идти.-- (Орландо) Руку, разскажи мнѣ все. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната во дворцѣ.

Входятъ Фредерикъ, Оливеръ, Придворные и Служители.

   ФРЕД. Съ тѣхъ поръ не видалъ его? Не можетъ этого быть; не преобладай во мнѣ милосердіе -- не искалъ бы я, видя тебя передъ собою, другаго для моей мести. Но смотри, отыщи брата, гдѣ бы онъ тамъ ни былъ; ищи его со свѣчей. Представь его, живаго, или мертваго, въ теченіи двѣнадцати этихъ мѣсяцевъ, или не возвращайся жить въ нашихъ владѣніяхъ. Твои земли и все, что ты называешь своимъ, стоящее конфискаціи, будетъ конфисковано до тѣхъ поръ, пока устами твоего брата не оправдается въ томъ, въ чемъ мы тебя подозрѣваемъ.
   ОЛИВ. О, еслибъ ваше высочество знали мое къ нему расположеніе! Никогда не любилъ я его.
   ФРЕД. Тѣмъ гнуснѣе ты.-- Вытолкайте его вонъ, и велите чиновникамъ, на то назначеннымъ, секверстовать его домъ и земли. Сдѣлать это немедленно, а его прогнать. (Уходите.)
   

СЦЕНА 2.

Ардвискій лѣсъ.

Входите Орландо и привѣшиваетъ къ дереву бумагу.

   ОРЛА. Висите здѣсь, стихи мои, свидѣтелями любви моей; а ты, трижды увѣнчанная царица ночи {Прозерпина, Цинтія и Діана считаются нѣкоторыми миѳологами за одно божество.}, стереги, съ блѣдной твоей выси, цѣломудреннымъ твоимъ глазомъ имя твоей звѣроловицы, всей моей жизнью властвующей. О Розалинда! эти деревья будутъ моей бумагой, и на корѣ ихъ напишу я что думаю, чтобы глазъ каждаго, въ этотъ лѣсъ заглянувшаго, видѣлъ всюду твое совершенство заявленнымъ. Бѣги же, бѣги, Орландо; вырѣзывай на каждомъ деревѣ имя несравненной, цѣломудренной, несказанной. (Уходитъ.)

Входятъ Коринъ и Оселокъ.

   КОРИ. Ну, какъ же нравится тебѣ, почтеннѣйшій Оселокъ, паcтушеская жизнь эта?
   ОСЕЛ. Сказать тебѣ, пастухъ, правду, въ отношеніи къ самой себѣ жизнь это, конечно, хорошая; но въ отношеніи къ пастуху -- прежалкая. Какъ жизнь уединенная, она мнѣ нравитcя; но по разобщенности, куды какъ дрянна она. Ну, и потому что проходитъ въ поляхъ, она мнѣ по сердцу; но потому что не при дворѣ -- скучна она ужасно. Какъ жизнь скромная, она, видишь ли, весьма соотвѣтствуетъ расположенію моего духа; но, какъ чуждая всякаго обилія, сильно претитъ моему желудку. Есть въ тебѣ, пастухъ, какая нибудь философія?
   КОРИ. Знаю только, что чѣмъ сильнѣе кто боленъ, тѣмъ ему хуже; что у кого нѣтъ денегъ, имущества и довольства -- лишенъ трехъ добрыхъ друзей; что свойство дождя мочить, а огня -- жечь; что хорошее пастбище дѣлаетъ овцу жирной; что главная причина ночи -- отсутствіе солнца; что не получившій ума ни отъ рожденія, ни отъ ученія можетъ жаловаться на недостатокъ хорошаго образованія, или вышелъ изъ очень ужь глупой семьи.
   ОСЕЛ. Натуральная это философія. Былъ ты когда нибудь при дворѣ?
   КОРИ. Никогда.
   ОСЕЛ. Такъ осужденъ ты на муки вѣчныя.
   КОРИ. Надѣюсь, нѣтъ --
   ОСЕЛ. Вѣрь, поджаришься, какъ дурно испеченное яйцо, съ одной только стороны.
   КОРИ. За то, что не былъ при дворѣ? Почему же?
   ОСЕЛ. Почему? потому что не былъ если при дворѣ, никогда хорошихъ манеръ и не видывалъ; а если никогда хорошихъ манеръ не видывалъ -- твои манеры должны быть злодѣйскія, а злодѣйство грѣхъ, а грѣхъ ведетъ прямо въ адъ. Въ отчаянномъ ты, пастухъ, положеніи.
   КОРИ. Нисколько, Оеелокъ; вѣдь хорошія при дворѣ манеры такъ же смѣшны въ деревнѣ, какъ деревенскія при дворѣ. Ты говорилъ мнѣ, что вы при дворѣ не кланяетесь, а цѣлуете ваши руки; такое привѣтствіе, еслибъ придворные были пастухи, было бы страшно нечистоплотно.
   ОСЕЛ. Докажи, докажи!
   КОРИ. Да вѣдь мы безпрестанно возимся съ овцами; а шкура ихъ, ты знаешь, пресальная.
   ОСЕЛ. А развѣ руки нашихъ придворныхъ не потѣютъ? развѣ сало овецъ не такъ же здорово, какъ потъ человѣка? Плохое, это доказательство. Приводи получше; ну.
   КОРИ. Кромѣ того, наши руки жестк

   

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ", съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ X.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ

ИЗДАНІЕ т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

   

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

   Хотя комедія: "Какъ вамъ угодно" была напечатана въ первый разъ только въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира in folio 1623 года, но для опредѣленія времени, когда пьеса была написана, есть данныя, опредѣляющія это время довольно достовѣрно. Въ регистрахъ книгъ 1600 года существуетъ указаніе, что комедія предполагалась къ печати уже въ этомъ году вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими пьесами Шекспира, значить -- въ этомъ году она уже существовала. Что касается крайняго ранняго срока, когда она могла быть написана, то, принимая во вниманіе, что въ указателѣ Шекспировыхъ произведеній, изданномъ за два года, а именно въ 1598 году, имя комедіи еще не упомянуто, слѣдуетъ заключить, что она была "написана или въ этомъ, или въ слѣдующемъ 1599 году. За эти годы говоритъ еще то обстоятельство, что" въ комедіи есть стихъ, взятый изъ поэмы Марло "Геро и Леавдръ" (см. прим. 67). А такъ какъ поэма эта появилась въ печати въ первый разъ въ 1598 году, слѣдовательно -- и пьеса не могла быть написана ранѣе этого года. Иныхъ свѣдѣній о времени появленія комедіи нѣтъ.
   Фабула пьесы заимствовала изъ новеллы Лоджа, появившейся въ 1590 году и озаглавленной: "Розалинда,-- сокровище, завѣщанное Эвфузсомъ и отысканное послѣ его смерти въ Силекседрѣ". Имя Эвфузса поставлено въ заглавіи разсказа, какъ реклама, вслѣдствіе того," что извѣстный романъ писателя Лили, носившій это имя и отличавшійся необыкновенно вычурнымъ слогомъ, давшимъ тонъ всему тогдашнему литературному языку, былъ въ Англіи въ большой модѣ, какъ разъ въ эпоху появленія Шекспировыхъ произведеній, перваго періода его творчества. Заимствованія, сдѣланныя Шекспиромъ изъ разсказа Лоджа для своей пьесы, настолько обширны я важны, что для правильной оцѣнки ея идеи необходимо привести краткое изложеніе этого разсказа.
   Мальтійскій рыцарь Жанъ Бордосскій, чувствуя приближеніе смерти, раздѣлилъ все имущество между своими тремя сыновьями: Саладиномъ, Фернандиномъ и Розадеромъ, при чемъ поручилъ старшему изъ нихъ, Саладину, быть воспитателемъ и защитникомъ своихъ младшихъ братьевъ. Но Саладинъ вмѣсто того, чтобъ честно выполнить волю отца, рѣшилъ присвоить все наслѣдство себѣ, братьевъ же оставить въ нищетѣ и неизвѣстности. Перваго изъ нихъ -- Фернандина, скромнаго отъ природы, онъ помѣстилъ въ школу, чтобы сдѣлать изъ него клерка, а младшаго, Розадера, сталъ держать со своими слугами, заставляя его служить себѣ наравнѣ съ ними. Но Розадеръ, подросши, оказался настолько одареннымъ умомъ, храбростью и благородствомъ чувствъ, что возмутился противъ такого обращенія и разъ, когда братъ, недовольный имъ, приказалъ его связать, онъ такъ храбро разогналъ толпу сбѣжавшихся лакеевъ брата, что Саладинъ, испугавшись такого поступка, притворно предложилъ ему миръ и дружбу, рѣшивъ въ душѣ все-таки погубить его во что бы то ни стало. Во Франціи царствовалъ въ это время король Торисмондъ, изгнавшій своего брата, законнаго короля Жерисмонда, и завладѣвшій его престоломъ силой. Саладинъ, услыхавъ, что при дворѣ предполагалась карусель для испытанія силы борцовъ, и что при этомъ выступалъ для борьбы одинъ извѣстный страшный силачъ, коварно подговорилъ Розадера выступить съ нимъ въ состязаніе, увѣренный, что молодому человѣку ни въ какомъ случаѣ не одолѣть такого геркулеса, и что гибель его будетъ неизбѣжна. Но Розадеръ не только блистательно выдержалъ единоборство, сразивъ своего страшнаго противника, но, кромѣ этой побѣды, одержалъ еще другую, иного рода. При дворѣ Ториѳмонда жила его племянница, Розалинда, дочь изгнаннаго имъ брата, воспитанная вмѣстѣ съ дочерью самого Ториѳмонда, своей двоюродной сестрой Адиндой. Восхищенная храбростью Розадера, Розалинда влюбилась въ него, а онъ бъ нее. Любовь ихъ была скрѣплена обмѣномъ вещественныхъ доказательствъ: Розалинда подарила Розадеру драгоцѣнную цѣпь, а онъ поднесъ ей пламенный сонетъ собственнаго сочиненія. Вернувшись домой, Розадеръ былъ очень нелюбезно принятъ своимъ братомъ; но однако наружная ихъ дружба продолжалась. Между тѣмъ подозрительный Торисмондъ, замѣтя, что племянница его, Розалинда, дочь изгнаннаго короля, сдѣлалась предметомъ общей любви и уваженія, рѣшился изгнать ее также, какъ изгналъ ея отца. Алинда, глубоко любя сестру, горячо заступилась за нее передъ своимъ отцомъ, но навлекла этимъ только его гнѣвъ и на себя. Раздраженный Торисмондъ объявилъ, что если она не хочетъ ему повиноваться, то можетъ покинуть дворъ вмѣстѣ съ Розалиндой. Обѣ дѣвушки съ радостью ухватились за этотъ случаи, чтобы не разлучаться, и удалились въ Арденнскій лѣсъ, гдѣ, какъ онѣ слышали, поселился со своими товарищами изгнанный герцогъ. При этомъ Розалинда, чтобы не привлекать вниманія праздныхъ гулякъ на двухъ одинокихъ дѣвушекъ, переодѣлась въ мужское платье. Герцога-отца онѣ однако не могли отыскать, вслѣдствіе чего и рѣшились поселиться въ лѣсу однѣ, для чего купили чрезъ посредство одного встрѣченнаго ими пастуха небольшую мызу со стадомъ овецъ. Дѣйствіе разсказа переносится затѣмъ опять въ домъ Саладина. Страшно раздраженный побѣдой брата, онъ рѣшился погубить его во что бы то ни стало и для этого, напавъ на него ночью съ толпою слугъ, связалъ и приковалъ цѣпями къ столбу залы своего замка, задумавъ увѣрить сосѣдей, будто Розадеръ былъ бѣшеный сумасшедшій. Розадера спасъ старый слуга его отца, Адамъ. Онъ принесъ тайно въ залу оружіе и подпилилъ оковы привязаннаго. Когда же Саладинъ явился съ толпой своихъ друзей, то Розадеръ, сбросивъ оковы, схватилъ вмѣстѣ съ Адамомъ приготовленное оружіе и выгналъ изъ залы всѣхъ своихъ враговъ, не ожидавшихъ такого сопротивленія. Оба спаслись затѣмъ бѣгствомъ и удалились въ тотъ же Арденнскій лѣсъ, гдѣ долгое время блуждали безъ пищи, пока наконецъ, истомленные голодомъ, не встрѣтили стараго изгнаннаго короля Жернемонда съ его свитой, которые пріютили ихъ и обласкали. Далѣе въ новеллѣ разсказывается, какъ Розадеръ, поселясь въ лѣсу и изнывая отъ любви къ Розалиндѣ, сталъ писать на корѣ деревьевъ пламенные стихи, обращенные къ ней: какъ Розалинда и Алина, увидѣвъ и прочтя эти стихи, вступили съ нимъ въ разговоръ, и какъ Розадеръ не узналъ Розалинды въ мужскомъ платьѣ. Она же стала его утѣшать, при чемъ предложила въ шутку разыгрывать предъ нимъ роль настоящей Розалинды. Послѣ нѣсколькихъ идиллическихъ шуточныхъ сценъ между любовниками дѣйствіе новеллы возвращается вновь къ Саладину. Подозрительный Торисмондъ изгналъ его изъ предѣловъ королевства, при чемъ Саладинъ, сбившись съ пути, попалъ въ тотъ же Арденнскій лѣсъ, гдѣ, заснувъ подъ деревомъ, подвергся нападенію голоднаго льва. Розадеръ, случайно проходившій мимо, благородно спасъ своего коварнаго брата, послѣ чего оба искренно примирились. Скоро потомъ Саладину представился случай его отблагодарить. Жившіе въ лѣсу разбойники напали на Розалинду съ Лдиндой. Розадеръ. смѣло бросившійся имъ на помощь, былъ раненъ въ схваткѣ и навѣрно бы погибъ, если бъ не подоспѣлъ всѣмъ тремъ на помощь проходившій случайно мимо Саладинъ. Увидя при этомъ Алинду, онъ такъ былъ пораженъ ея красотой, что, влюбившись немедленно, предложилъ ей вступить съ нимъ въ бракъ, на что и получилъ согласіе. Далѣе въ разсказъ вводится новый эпизодъ. Въ лѣсу жили простодушный пастухъ Монтанусъ и гордая красавица, пастушка Фебе. Монтанусъ тщетно добивался ея любви и разъ какъ-то съ грустью пожаловался на свое горе Розалиндѣ. Розалинла вздумала убѣдить Фебе согласиться на искательства Монтануса, но изъ убѣжденій ея вышелъ совершенно неожиданный результатъ: Фебе, обманутая мужскимъ платьемъ Розалинды, влюбилась въ нее. Тоща Розалинда, желая кончить какъ это недоразумѣніе, такъ равно и свою мистификацію съ Розадеромъ, считавшимъ ее тоже мужчиной, объявила Фебе, что готова на ней жениться съ тѣмъ однако условіемъ, что если въ день брака Фебе откажется отъ свадьбы сама, то обязана будетъ стать женой Монтануса. Фебе согласилась. Тоща Розалинда устроила великолѣпную свадьбу Саладина съ Алиндой, пригласивъ на нее скрывавшагося въ Арденнскомъ лѣсу герцога, своего отца, со свитой. Когда же гости собрались, то, явясь въ женскомъ платьѣ, она открылась отцу и Розадеру, доказавъ тѣмъ равно и Фебе невозможность своего съ нею брака. Во время свадебнаго пира всѣхъ трехъ паръ пришло извѣстіе, что король Торисмондъ собралъ огромную армію съ намѣреніемъ напасть на изгнаннаго герцога въ лѣсу. Послѣдовавшая битва б мла счастлива для изгнанниковъ. Побѣжденный Торисмондъ погибъ въ сраженіи, послѣ чего изгнанный герцогъ вновь занялъ престолъ, щедро наградивъ друзей и помощниковъ, раздѣлявшихъ съ нимъ его судьбу. Новелла заключается, по общему обычаю разсказовъ этого рода, нравоученіемъ автора, откуда мы узнаемъ, что цѣлью его было показать, какъ нехорошо не исполнять завѣщанія своихъ родителей; что добродѣтель измѣряется не знатностью рода, но поведеніемъ; что младшіе братья могутъ быть порой лучше и добродѣтельнѣе старшихъ, и что истинная братская любовь должна побѣдить гнетъ всякихъ внѣшнихъ событій.
   Сличая выведенные въ новеллѣ факты съ тѣмъ, что изобразилъ Шекспиръ въ своей комедіи, нельзя не замѣтить, что съ фактической стороны онъ почти ни въ чемъ не отступилъ отъ разсказа Лоджа. Единственный измѣненный имъ фактъ состоитъ въ томъ, что, по Лоджу, король, похитившій престолъ, погибаетъ въ битвѣ; а по Шекспиру -- онъ отказывается отъ престола самъ, пораженный увѣщаніемъ святого отшельника. Какъ ни ничтожно и даже какъ ни странно такое измѣненіе, не мотивированное, повидимому, ничѣмъ, но оно, какъ увидимъ ниже, звучитъ совершенно въ тонъ съ тѣмъ совершенно новымъ духомъ, который влилъ въ свое произведеніе сравнительно съ разсказомъ Лоджа Шекспиръ. Эта разница между обоими произведеніями по духу чувствуется уже при первомъ взглядѣ на то, какъ расположены въ нихъ сцены. У Лоджа мѣсто дѣйствія безпрестанно мѣняется, переходя изъ дворца герцога, похитителя престола, въ Арденнскій лѣсъ и обратно, при чемъ эта разность мѣста не обращаетъ на себя при чтеніи разсказа никакого особеннаго вниманія и кажется совершенно случайной, обусловленной только нитью разсказа. Между темъ у Шекспира вся комедія раздѣлена по мѣсту дѣйствія на два отдѣла, рѣзко оттѣненныхъ каждый совершенно своеобразнымъ характеромъ. Въ первой части дѣйствіе происходитъ почти исключительно при дворѣ, а во второй -- въ лѣсу. Нѣкоторыя небольшія сцены, правда, чередуются по мѣсту дѣйствія и у Шекспира, но въ общемъ это не мѣшаетъ впечатлѣнію рѣзкой разграниченности обѣихъ частей. Въ первой всѣ событія носятъ характеръ того вѣка желѣза и крови, когда человѣческая жизнь ни во что не ставилась, когда ради жестокаго эгоизма презирались самыя близкія узы родства и для достиженія цѣли пускались всѣ средства, лишь бы цѣль была достигнута. Такъ, мы видимъ братьевъ, возстающихъ на братьевъ; дядю, изгоняющаго ни въ чемъ невинную предъ нимъ племянницу; время проводится въ жестокихъ забавахъ, напоминающихъ вѣкъ гладіаторовъ. Совсѣмъ иное во второй части. Уже самое мѣсто дѣйствія показываетъ, что оно перенеслось въ какую-то другую, невѣдомую страну, не имѣющую съ прежней ничего общаго. Мѣсто, правда, названо, какъ и у Лоджа, Арденнскимъ лѣсомъ, т.-е., мѣстомъ, лежащимъ неподалеку отъ того суроваго дворца, гдѣ происходятъ первыя сцены; но при самомъ поверхностномъ взглядѣ мы увидимъ, что лѣсъ этотъ имѣетъ съ настоящимъ Арденнскимъ лѣсомъ общаго только имя. Въ этомъ сѣверномъ лѣсу растутъ маслины и пальмы, въ немъ водятся гигантская змѣя и свирѣпые львы; природа его нѣжитъ чувства своей идиллической простотой и прелестью, словомъ -- это какое-то фантастическое царство, напоминающее скорѣе тѣ сказочныя страны, въ которыхъ происходитъ дѣйствіе "Сна въ лѣтнюю ночь" или "Бури". Если мы перейдемъ къ анализу поступковъ дѣйствующихъ лицъ, то увидимъ, что и они живутъ и поступаютъ совершенно иначе, чѣмъ въ первой части. Такъ, главные герои пьесы, Орландо и Розалина, представлены въ первой части: онъ -- какъ оскорбленный, энергичный юноша, рѣшившійся добиться всего силой и храбростью: а она -- какъ невинно обиженная дѣвушка, изгнанная своимъ дядей. Но что же видимъ мы во второй части? Герой, сразившій силача, котораго не могъ одолѣть никто, является превращеннымъ въ идиллическаго влюбленнаго, забывшаго ради любви весь міръ. Онъ плачетъ, вздыхаетъ, пишетъ пламенные стихи, царапаетъ ихъ на корѣ деревьевъ, ищетъ пособить своему горю даже наивной мистификаціей, повѣряя свои страданія воображаемому лицу. Равно, серьезная, меланхолическая Розалина оказывается тоже страстно влюбленной. Она то страдаетъ при мысли, что возлюбленный опоздалъ прійти на свиданье, то вдругъ начинаетъ рѣзвиться, какъ шаловливое дитя, выдумывая разныя шутки, чтобъ ласково и нѣжно посмѣяться надъ своимъ другомъ. Прочія дѣйствующія лица подвергаются точно такому же превращенію. Герцогскій шутъ, не особенно привыкшій во дворцѣ къ идиллическимъ чувствамъ, влюбляется, поселившись въ лѣсу, тоже въ какую-то деревенскую Дульцинею. Старый изгнанный герцогъ и его свита, попавшіе въ лѣсъ никакъ не по собственному желанію, мирятся съ судьбой и наслаждаются природой, громко заявляя, что въ жизни можно вѣрить только ея привѣту. Старшій братъ Орландо, Оливеръ, этотъ безсердечный негодяй, какимъ онъ выведенъ въ первой части, попавъ бъ тотъ-же лѣсъ, искренно мирится съ братомъ и затѣмъ, влюбившись бъ Целію, оставляетъ ради любви всѣ свои прежніе честолюбивые замыслы. Всѣ эти перемѣны хотя нѣсколько и бросаются въ глава своей рѣзкостью, но въ нихъ Шекспиръ повторилъ по крайней мѣрѣ факты разсказа Лоджа; между тѣмъ въ концѣ комедіи встрѣчаемъ мы уже совершенно неожиданное отступленіе отъ того, что даетъ даже этотъ разсказъ. Герцогъ, похититель престола, погибающій, по новеллѣ Лоджа, въ сраженіи, у Шекспира раскаивается въ своихъ грѣхахъ, убѣжденный словами святого отшельника, и такимъ образомъ примыкаетъ также къ тому мирному, идиллическому настроенію, какимъ проникнута вся вторая часть пьесы. Это измѣненіе редакціи разсказа очень характерно и лучше всего обличаетъ, что Шекспиръ, сочиняя свою комедію, преслѣдовалъ совершенно иную идею сравнительно съ новеллой Лоджа, Идея эта проста и сквозитъ при самомъ поверхностномъ взглядѣ. Въ Шекспировой пьесѣ явно изображено благотворное вліяніе на людскую душу безыскусственной природной жизни сравнительно съ той грубой, безсердечной ея обстановкой, какая сложилась въ городахъ и замкахъ. Разсказъ Лоджа, написанный по шаблону всѣхъ средневѣковыхъ новеллъ, съ единственной цѣлью дать какъ можно болѣе поразительныхъ событій, не обличаетъ этой идеи почти ничѣмъ; но Шекспиръ подсмотрѣлъ ее въ нѣкоторыхъ деталяхъ новеллы и подчеркнулъ съ особенной рельефностью въ своей пьесѣ, сдѣлавъ эту идею основной ея мыслью. Цѣли своей Шекспиръ, конечно, достигъ главнѣйше тѣмъ, что, независимо отъ измѣненія общаго хода сюжета, онъ переработалъ совершенно его детали, вливъ въ содержаніе отдѣльныхъ сценъ цѣлое море неподражаемой, утонченной поэзіи (чего совсѣмъ нѣтъ у Лоджа), но сдѣланное имъ рѣзкое раздѣленіе всего сюжета на два различныхъ отдѣла, а равно измѣненное окончаніе играютъ также очень большую роль въ томъ впечатлѣніи, какое производитъ общая идея пьесы.
   Какъ ни мила эта идея, нельзя однако не сознаться, что сама по себѣ она не заключаетъ достаточно богатаго матеріала для драматическаго произведенія. Безконечное воркованье влюбленныхъ ши идиллическое наслажденіе красотами природы -- все это сцены, могущія дать матеріалъ для идилліи или для лирическихъ стихотвореній" но никакъ не для драмы, въ которой рядомъ съ изображеніемъ чувствъ долженъ быть непремѣнно представленъ ходъ событій, подъ вліяніемъ которыхъ чувства и взгляды дѣйствующихъ лицъ мѣняются предъ глазами зрителя. Вотъ этого-то условія мы въ комедіи не находимъ дѣйствительно. Изъ всѣхъ произведеній Шекспира она единственная, въ которой драматизмъ пожертвованъ въ пользу лиризма. Главныя лица -- Орландо, Розалина, Оливеръ и герцогъ-похититель -- являются во второй части комедіи какъ бы совершенно иными лицами сравнительно съ тѣмъ, какими мы ихъ видѣли вначалѣ, а потому и не могутъ назваться истинно драматическими характерами. Опредѣляя такъ общее впечатлѣніе пьесы, слѣдуетъ однако прибавить, что въ отдѣльныхъ ея эпизодахъ (и особенно въ тѣхъ, которые сочинены самимъ Шекспиромъ) драматическое начало все-таки пробивается полной и яркой струей, не менѣе, чѣмъ и въ прочихъ лучшихъ произведеніяхъ поэта. Такъ, напримѣръ, мы видимъ очень много сценичности и драматизма въ томъ, какъ изображены характеры меланхолика Жака, шута, его деревенской возлюбленной и пастушки Фебе. Изъ этихъ лицъ первыя три созданы самостоятельно самимъ Шекспиромъ, а личность пастушки Фебе хотя и взята изъ разсказа Лоджа, но характеръ ея передѣланъ и освѣщенъ Шекспиромъ гораздо полнѣе и рельефнѣй. Меланхоликъ Жакъ можетъ быть названъ маленькимъ комическимъ Лимономъ. Но между нимъ и этимъ лицомъ лежитъ та огромная разница, что настоящій Тихонъ дѣйствительно много перенесъ отъ людей, и потому его къ нимъ ненависть, хотя и преувеличенная, имѣла серьезное, даже трагическое основаніе. Между тѣмъ меланхолія Жака отличается тѣмъ, что роль враговъ, поселившихъ въ немъ ненависть и презрѣніе къ людямъ и жизни, разыгралъ, самъ того не замѣчая, онъ самъ. Изъ словъ герцога о прежней жизни этого миніатюрнаго мизантропа мы узнаемъ, что онъ слишкомъ всласть насладился жизнью, насладился до потери силъ, ею пользоваться, а затѣмъ, не желая изъ самолюбивой щепетильности покаяться предъ самимъ собой въ этомъ грѣхѣ, вздумалъ притянуть за него къ отвѣту ни въ чемъ неповинную предъ нимъ жизнь. Въ характерѣ его всего комичнѣе то, что, драпируясь въ мантію дешевой и совершенно безобидной мизантропіи, онъ въ результатѣ оказывается не болѣе, какъ мелочнымъ брюзгой, способнымъ возбудить своими моральными сентенпіями лишь добродушную надъ собою насмѣшку. Нужно ли говорить, до чего этотъ характеръ вѣренъ съ тѣмъ, что мы встрѣчаемъ въ жизни- Подобнаго рода душевное настроеніе до того присуще человѣческой природѣ вообще, что такимъ Жакомъ можетъ оказаться въ иныя минуты всякій. Рѣдко даже у Шекспира можно встрѣтить то искусство, съ какимъ поэтъ умѣлъ слить въ этомъ лицѣ серьезныя нравственныя черты съ неподражаемымъ юморомъ. Въ сущности, Жакъ очень добродушенъ, чѣмъ бееусловно привлекаетъ къ себѣ симпатію окружающихъ. Онъ не столько злится на людей, сколько о нихъ сожалѣетъ, что они должны жить въ тѣхъ ненормальныхъ условіяхъ, въ какія, по мнѣнію Жака, поставлена жизнь, и вотъ мы видимъ, что онъ преискренно, хотя и нѣсколько театрально, плачетъ надъ раненымъ оленемъ, оставленнымъ своими товарищами. Его судьбу сравниваетъ онъ съ судьбой тѣхъ бѣдняковъ, горе которыхъ не хотятъ знать богатые. Весь міръ представляется ему театромъ, на которомъ каждый изъ людей не болѣе, какъ актеръ, обязанный, хочешь -- не хочешь, сыграть роль, предписанную впередъ. Добродушный философъ забылъ при этомъ только то, что какъ ни тяжелы порой бываютъ тѣ оковы, въ которые заключаютъ насъ внѣшнія условія жизни, но въ очень большомъ числѣ случаевъ мы все-таки можемъ къ нимъ приноровиться и часто даже ихъ побѣдитъ. Для этого, правда, нужно имѣть твердую волю и энергію, и потому тотъ, въ комъ ихъ нѣтъ, конечно, не достигнетъ цѣли; но несправедливо будетъ въ подобномъ случаѣ обвинять вмѣсто себя жизнь. А Жакъ поступаетъ именно такимъ образомъ, за что и наказываетъ самъ себя, оставаясь одинокимъ. Интересно, съ какимъ тонкимъ знаніемъ души подобныхъ людей Шекспиръ закончилъ его роль. Такихъ мизантроповъ на добродушной, безвредной подкладкѣ, каковъ былъ Жакъ, обыкновенно въ жизни не только не преслѣдуютъ, но, напротивъ, любятъ и балуютъ. Ихъ преувеличенныя жалобы и даже дерзкія съ виду выходки возбуждаютъ скорѣе добродушный смѣхъ, чѣмъ негодованіе окружающихъ. Товарищи Жака, съ герцогомъ во главѣ, относятся къ нему именно такимъ образомъ. Герцогъ искренно уговариваетъ его остаться въ ихъ компаніи, но безвредный человѣконенавистникъ не хочетъ и слушать. Онъ почуялъ, что обращенный святымъ отшельникомъ и раскаявшійся въ своихъ грѣхахъ похититель престола будетъ для него болѣе пріятнымъ собесѣдникомъ. Съ нимъ можно будетъ побрюзжать и побранить міръ лучше, чѣмъ въ обществѣ людей, довольныхъ этимъ міромъ, и мы видимъ, что Жакъ, не колеблясь, покидаетъ любящихъ его друзей, чтобы отвести душу съ новымъ собесѣдникомъ.
   Кромѣ Жака, сочинены въ настоящей пьесѣ самостоятельно Шекспиромъ личности Ле-Бо, шута, и его деревенской дульцинеи Одри. При всей незначительности этихъ лицъ, они нарисованы мастерскими штрихами и, кромѣ того, вводятъ въ ходъ пьесы своимъ комизмомъ очень оживляющую струю среди идиллическихъ сценъ второй части, которыя, несмотря на свою поэтическую прелесть, могли бы иначе произвести слишкомъ однообразное впечатлѣніе. Логика шута, когда, напримѣръ, онъ взвѣшиваетъ выгоды и невыгоды деревенской и городской жизни, проникнута истинно Шекспировскимъ юморомъ. Въ рѣшимости его жениться, тоіда какъ онъ и по профессіи и по всей прошедшей жизни, казалось бы, менѣе всего былъ способенъ на такой шагъ, также высказывается общая идея пьесы о томъ отрезвляющемъ вліяніи, какое простая, природная жизнь производитъ на неиспорченныя стороны нашей души. Личность пастушки Фебе существуетъ и въ разсказѣ Лоджа, но Шекспиръ со свойственнымъ ему одному умѣньемъ оживилъ нѣсколькими штрихами ея характеръ, совершенно безличный у Лоджа. Сцена, когда она влюбляется въ Орландо и затѣмъ противъ воли выдаетъ себя, говоря Сильвіо, повидимому, совершенно противоположное тому, что думаетъ, принадлежитъ къ лучшимъ изъ тѣхъ второстепенныхъ психологическихъ положеній, какія выведены Шекспиромъ въ его комедіяхъ при изображеніи женскихъ характеровъ.
   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Герцогъ, живущій въ изгнаніи.
   Фредерикъ, его братъ, похитившій престолъ.
   Амьенъ, Жакъ, вельможи, послѣдовавшіе за изгнаннымъ герцогомъ.
   Ле-Бо, придворный.
   Карлъ, атлетъ для борьбы при дворѣ герцога.
   Оливеръ, Жакъ, Орландо, сыновья умершаго вельможи Роуланда де-Буа.
   Адамъ, Деннисъ, слуги Оливера.
   Оселокъ, шутъ.
   Оливеръ Кривотолкъ, самозванный священникъ 1).
   Коринъ, Сильвій, пастухи.
   Вилліамъ, поселянинъ, влюбленный въ Одри.
   Лицо, изображающее Гименея.
   Розалина, дочь изгнаннаго герцога.
   Целія, дочь Фредерика, ея двоюродная сестра.
   Фебе, пастушка.
   Одри, деревенская дѣвушка.

Вельможи, пажи, лѣсничій и свита.

Дѣйствіе происходитъ сначала въ помѣстьѣ Оливера, потомъ при дворѣ Фредерика, а затѣмъ въ Арденнскомъ лѣсу.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Садъ при домѣ Оливера.

(Входятъ Орландо и Адамъ).

   Орландо. Сколько я помню, Адамъ, дѣло было такъ: онъ завѣщалъ мнѣ жалкую тысячу кронъ 2), съ условіемъ, чтобъ братъ, какъ ты сказалъ, далъ мнѣ, подъ угрозой лишиться отцовскаго благословенія, приличное воспитаніе. Отсюда начались всѣ мои невзгоды. Братъ Жакъ, помѣщенный имъ въ шкоду, сдѣлалъ такіе быстрые успѣхи, что молва прославила ихъ какъ чудо. Меня же онъ сталъ воспитывать дома или, вѣрнѣй говоря, оставилъ безъ всякаго воспитанія. Посуди самъ: можно ли назвать для дворянина приличнымъ воспитаніемъ, если его будутъ содержать и кормить, какъ быка? Въ этомъ я могу позавидовать даже его лошадямъ, потому что ихъ, кромѣ корма, учатъ и дрессируютъ, нанимая для этого дорогихъ конюховъ. А я, его братъ, живу жалкими подачками! Его вьючный скотъ обязанъ ему за свой подножный кормъ не больше, чѣмъ я. Мало того: онъ своимъ со мной обращеньемъ старается уничтожить даже то, что даетъ. Онъ заставляетъ меня обѣдать съ своей прислугой, отказывая мнѣ въ имени брата! Вѣдь, обращаясь со мной такъ, онъ клеймитъ даже благородство моего происхожденья. Вотъ что терзаетъ меня, Адамъ! Но я чувствую, что духъ отца, живущій во мнѣ, заставляетъ меня возстать противъ такого обращенія. Я не буду выносить его больше, хотя и не знаю, какимъ средствомъ поправить бѣду.
   Адамъ. Смотрите, вашъ братъ идетъ сюда.
   Орландо. Отойди къ сторонѣ. Ты увидишь самъ, какъ онъ со мной обращается.

(Входитъ Оливеръ).

   Оливеръ. Ты что тутъ дѣлаешь?
   Орландо. Ничего. Меня что-нибудь дѣлать не научили.
   Оливеръ. Выдумываешь какую-нибудь гадость?
   Орландо. Именно 3): помогаю тебѣ гадить твоего несчастнаго брата, оставляя его въ бездѣльѣ.
   Оливеръ. Догадайся сдѣлать что-нибудь умнѣй и убирайся отсюда вонъ.
   Орландо. Куда? Не хочешь ли ты, чтобъ я сталъ пасти твоихъ свиней и кормился ихъ желудями? Я не промоталъ, какъ блудный сынъ, ничьего добра, чтобъ дойти до этого.
   Оливеръ. Ты знаешь, гдѣ ты?
   Орландо. Знаю: въ твоемъ саду.
   Оливеръ. И знаешь, передъ кѣмъ стоишь?
   Орландо. Лучше, чѣмъ знаетъ тотъ, передъ кѣмъ я стою. Ты мой старшій братъ и по кровному родству долженъ былъ бы знать это также. Если законъ ставитъ тебя выше меня по праву первородства 4), то тотъ же законъ не отнимаетъ моихъ правъ, хотя бы насъ раздѣляли съ тобой еще двадцать другихъ братьевъ. Во мнѣ столько же отцовской крови, сколько въ тебѣ, но ты долженъ былъ бы вести себя приличнѣй, чтобъ быть похожимъ на отца; и это именно потому, что ты старшій братъ.
   Оливеръ (бросаясь на Орландо). Мальчишка!..
   Орландо (схватывая его) 5). Ну, на-это у тебя коротка руки, несмотря на твое старшинство.
   Оливеръ. Ты хочешь поднять на меня руку, дрянь?..
   Орландо. Я не дрянь 6), а младшій сынъ Роуланда де-Буа. Онъ мой отецъ, а потому будетъ трижды дрянью тотъ, кто посмѣетъ сказать, что у такого отца могъ родиться дрянной сынъ! Не будь ты моимъ братомъ, я не выпустилъ бы твоего горла изъ моей руки, пока не вырвалъ бы другой рукой за такія слова твой гнусный языкъ! Стыдъ за нихъ не мнѣ, а тебѣ!
   Адамъ (подходя). Полноте, господа. Помиритесь хоть ради памяти вашего отца.
   Оливеръ. Говорю тебѣ, выпусти меня!..
   Орландо. Не выпущу, пока не захочу. А ты стой и слушай! Отецъ обязалъ тебя предсмертной волей дать мнѣ приличное воспитаніе, а ты вырастилъ меня невѣждой и мужикомъ, убивъ во мнѣ всѣ благородныя чувства. Къ счастью, духъ отца еще живъ въ моей душѣ, и я не позволю такъ обращаться со мной впередъ! Потому выбирай одно изъ двухъ: или дай мнѣ жить, какъ слѣдуетъ дворянину, или выплати ту ничтожную сумму, какую завѣщалъ мнѣ отецъ. Съ ней я найду свое счастье.
   Оливеръ. Что жъ ты задумалъ?-- промотать все, а затѣмъ заняться нищенствомъ? Впрочемъ, хорошо!-- я согласенъ. Ступай, куда хочешь. Мнѣ возиться съ тобой надоѣло. Бери свою часть, только оставь меня въ покоѣ.
   Орландо. Больше я отъ тебя ничего не требую.
   Оливеръ (Адаму). Ты, старый песъ, убирайся съ нимъ также.
   Адамъ. Я старый песъ!-- хороша награда за мою службу. Впрочемъ, я на ней вѣдь точно, какъ старый песъ, потерялъ всѣ мои зубы. Господь да упокоитъ нашего стараго господина! Не сказалъ бы мнѣ такого слова онъ.

(Уходятъ Орландо и Адамъ).

   Оливеръ. Вотъ оно какъ! Молокососъ вздумалъ меня перерасти. Ну, да я поумѣрю его прыть. Тысячи кронъ онъ такъ же не увидитъ, какъ своихъ ушей! Эй, Деннисъ!

(Входитъ Деннисъ).

   Деннисъ. Вы изволили звать?
   Оливеръ. Приходилъ ли Карлъ, герцогскій силачъ?
   Деннисъ. Онъ здѣсь и ждетъ, когда вамъ будетъ угодно его позвать.
   Оливеръ. Зови. (Деннисъ уходитъ). Дѣло можетъ наладиться. Вѣдь схватка назначена завтра. (Входитъ Карлъ).
   Карлъ. Добраго здоровья вашей милости.
   Оливеръ. Здравствуй, голубчикъ Карлъ. Какія новости при новомъ дворѣ 7)?
   Карлъ. Да никакихъ, кромѣ прежнихъ. Стараго герцога, какъ извѣстно, прогналъ новый, его младшій братъ; а за старымъ поплелись въ добровольное изгнанье трое или четверо старыхъ придворныхъ. Земли ихъ достались новому герцогу, почему онъ и посмотрѣлъ на ихъ уходъ сквозь пальцы.
   Оливеръ. А Розалина, дочь стараго герцога, изгнана съ нимъ также?
   Карлъ. О, нѣтъ. Съ ней слишкомъ слюбилась дочь новаго герцога, ея двоюродная сестра. Онѣ вѣдь вмѣстѣ выросли, и она объявила, что или уйдетъ вмѣстѣ съ сестрой, или наложитъ на себя руки. Потому Розалину оставили при дворѣ. Къ тому же вѣдь и новый герцогъ любитъ ее не меньше, чѣмъ свою дочь. А ужъ какъ любятъ другъ друга обѣ сестры, такъ этого не разскажешь.
   Оливеръ. Гдѣ же старый герцогъ намѣренъ поселиться?
   Карлъ. По слухамъ, онъ теперь въ Арденнскомъ лѣсу, гдѣ гуляетъ не мало веселыхъ людей въ родѣ тѣхъ, какіе жили съ англійскимъ Робинъ-Гудомъ 8). Говорятъ, новая молодежь пристаетъ къ нимъ каждый день и живетъ припѣваючи, какъ въ золотомъ вѣкѣ.
   Оливеръ. Кажется, завтра ты долженъ показать предъ герцогскимъ дворомъ свою силу?
   Карлъ. Такъ точно; и я нарочно зашелъ доложить вамъ объ этомъ. Мнѣ шепнули втихомолку, будто со мной хочетъ схватиться, переодѣтымъ, вашъ младшій братецъ, Орландо. А завтра стоитъ на ставкѣ моя честь, и потому впередъ скажу, что счастливъ будетъ тотъ, кто уйдетъ изъ моихъ рукъ съ. цѣлыми костями. Братецъ вашъ такой молодой и деликатный, и мнѣ, ради любви моей къ вамъ, вовсе не хотѣлось бы его растянуть. Между тѣмъ честь заставитъ въ случаѣ, если онъ сунется, сдѣлать это непремѣнно. Такъ вотъ я и явился сказать вамъ объ этомъ для того, чтобъ вы или отговорили его выходить, или въ противномъ случаѣ -- ужъ дѣлать нечего -- приготовились къ несчастью. Онъ накликалъ его на себя самъ, и. я тутъ ни при чемъ.
   Оливеръ. Спасибо, другъ, за твою заботливость обо мнѣ, и повѣрь, что я сумѣю тебя за это наградить. О затѣѣ брата я слышалъ самъ и старался всячески его отговорить. Но что станешь дѣлать?-- онъ рѣшился твердо. Скажу тебѣ между нами, что упрямѣй этого мальчишки не найдешь во всей Фраядіи. Онъ нахаленъ, завистливъ, честолюбивъ. Мало того, онъ трусъ, негодяй и постоянно строить козни противъ меня, его роднаго брата! Потому дѣйствуй, какъ знаешь. Переломишь ли ты ему только палецъ или шею, я отнесусь равнодушно какъ къ тому, такъ и къ другому. А тебѣ дамъ изъ дружбы совѣтъ: не зѣвай! Если ты разсердишь его хоть чѣмъ-нибудь, ну, хоть просто не дашь одержать надъ собой побѣды, которой онъ могъ бы похвастать, то берегись! Онъ изведетъ тебя какимъ-нибудь инымъ способомъ: ядомъ, засадой, ну, словомъ, какой-нибудь подлостью. Повторяю тебѣ. и повторяю со слезами, что такого испорченнаго мальчишки не найдешь въ цѣломъ свѣтѣ. Я это говорю еще сдержанно, какъ его братъ. Суди же, въ какой ужасъ и изумленіе привелъ бы я тебя, и какъ рыдать и краснѣть долженъ былъ бы самъ, если бъ раскрылъ предъ тобой всѣ его настоящія качества!
   Карлъ. Очень я радъ, что мнѣ пришло на умъ съ вами повидаться. Пусть только онъ явится завтра -- увидите, какъ я его обработаю 9). Если ему удастся уйти безъ костылей, то даю слово отказаться отъ борьбы навсегда. Пошли Господь вамъ свою благодать. (Уходитъ Карлъ).
   Оливеръ. Прощай, любезный Карлъ. Ну, теперь, надѣюсь, прохвостъ 10) въ моихъ рукахъ. Кончить съ нимъ удастся навѣрно. Нѣтъ человѣка, котораго бы я такъ ненавидѣлъ, какъ его! За что?-- не знаю самъ. Онъ вкрадчивъ, образованъ, хоть и ничему не учился. Въ немъ есть какая-то порядочность, какая нравится всѣмъ, и нравится особенно моимъ людямъ, такъ что даже я стою въ ихъ глазахъ ниже, чѣмъ онъ. Ну, да скоро все это кончится! Этотъ дюжій парень устроитъ дѣло, какъ слѣдуетъ. Надо только подбить и разогрѣть моего юнца. Займусь теперь этимъ.

(Уходитъ).

   

СЦЕНА 2-я.

Площадь предъ дворцомъ герцога.

(Входятъ Розалина и Целія).

   Целія. Розалиночка! Дружокъ мой!-- да будь же хоть немножко повеселѣй.
   Розалина. Право, милая Целія, я и то кажусь гораздо веселѣй, чѣмъ весела на дѣлѣ; а ты требуешь еще большаго! Вѣдь если ты не заставишь меня забыть главную причину моей печали -- изгнаннаго отца, то нечего и просить меня быть веселой.
   Целія. Значитъ, ты любишь меня меньше, чѣмъ я тебя. Если бъ твой отецъ, мой дядя, взялъ верхъ надъ твоимъ дядей, моимъ отцомъ, а ты при этомъ осталась со мной, то увѣряю, что моя къ тебѣ любовь пріучила бы меня считать твоего отца моимъ. Потому, если бъ ты любила меня, какъ я тебя, то думала бъ точно такъ же.
   Розалина. Хорошо, постараюсь забыть свое положеніе, чтобъ радоваться твоимъ.
   Целія. Ты знаешь, что у моего отца, кромѣ меня, дѣтей нѣтъ, да, вѣроятно, и не будетъ. Потому, въ случаѣ его смерти, наслѣдницей престола будешь ты. Это вѣрно, такъ какъ я поклялась возвратить тебѣ доброй волей все, что мой отецъ отнялъ у твоего, и если этого не исполню, то считай меня чудовищемъ. Будь же моя милая, сладчайшая Розочка, повеселѣй.
   Розалина. Буду, буду; начну даже выдумывать разныя забавы. Какъ ты думаешь, что если бъ мы для начала обѣ влюбились?
   Целія. Почему же нѣтъ? Но только подъ условіемъ, что это будетъ именно для забавы. Влюбиться же серьезно -- оборони Богъ! Да и для забавы надо вести себя такъ, чтобъ всегда можно было отступить съ чистымъ румянцемъ, не потерявъ стыда.
   Розалина. Съ чего же начнемъ мы нашу забаву?
   Целія. Да хоть съ того, что посмѣемся надъ счастьемъ. Можетъ-быть, намъ удастся нашими насмѣшками заставить хозяйку-фортуну 11) сойти съ ея колеса и распредѣлять подарки людямъ ровнѣй и справедливѣй.
   Розалина. Хорошо, если бъ можно было это сдѣлать; а то вѣдь благодѣянія ея дѣйствительно попадаютъ зря. Особенно же эта почтенная слѣпая особа ошибается въ раздачѣ своихъ подарковъ женщинамъ.
   Целія. Это вѣрно: хорошенькихъ она рѣдко дѣлаетъ честными, а честныхъ обыкновенно обижаетъ насчетъ красоты.
   Розалина. Ну, въ этомъ случаѣ ты приписываешь фортунѣ то, что лежитъ на обязанности природы. Фортуна даритъ только счастье 12); а наружность -- это дѣло ужъ природы.
   Целія. Не совсѣмъ такъ: если природа создаетъ прелестное существо, то фортуна можетъ его уничтожить, толкнувъ въ огонь (Входитъ Оселокъ). Она можетъ вмѣшиваться во все. Вотъ и теперь: чуть только вздумали мы позубоскалить надъ фортуной, какъ она сейчасъ же прислала сюда этого дурака, чтобъ прервать наши разсужденія.
   Розалина. Надо заключить, что фортуна не очень цѣнитъ природу, если не брезгаетъ воспользоваться даже глупостью для того, чтобъ кончить умный разговоръ.
   Целія. Можетъ-быть, это, напротивъ, дѣло природы, а совсѣмъ не фортуны. Природа, замѣтивъ, что нашихъ способностей не хватаетъ для разсужденія о богинѣ, прислала намъ этого тупого дурака въ видѣ оселка, чтобъ наточить нашъ умъ. Вѣдь глупость дураковъ часто возбуждаетъ острыя насмѣшки въ умныхъ. (Оселку). Ну, что умникъ? Гдѣ ты странствовалъ съ своимъ великимъ умомъ?
   Оселокъ. Вашъ батюшка приказалъ вамъ прійти къ нему.
   Целія. И выбралъ для этого тебя посломъ?
   Оселокъ. Ну, хоть не посломъ, а все-таки прислалъ за вами; клянусь въ томъ честью!
   Розалина. Гдѣ ты научился такимъ клятвамъ 13)?
   Оселокъ. У одного рыцаря, который клялся честью даже въ томъ случаѣ, если надо было сказать, что пироги хороши, а горчица никуда не годится. Я хоть и видѣлъ при этомъ, что, напротивъ, горчица была хороша, а пироги скверны, но все-таки скажу, что рыцарь, поклявшись такой клятвой, не взялъ грѣха на душу.
   Целія. Чѣмъ же твоя мудрость это докажетъ?
   Розалина. Разнуздай ее для отвѣта.
   Оселокъ. Встаньте рядомъ и поклянитесь вашими бородами, что я бездѣльникъ.
   Целія. Клянемся бородами (если бъ онѣ у насъ были), что ты бездѣльникъ.
   Оселокъ. Клянусь и я моимъ бездѣльничествомъ (если бъ оно у меня было), что я точно бездѣльникъ. Но такъ какъ и я и вы поклялись тѣмъ, чего у насъ нѣтъ, значитъ -- наша клятва безгрѣшна. Точно такъ и рыцарь, поклявшись честью, которой не имѣлъ, остался чистъ отъ грѣха. Да сверхъ того, если бъ она у него когда-нибудь и была, то онъ навѣрно ее бы потерялъ раньше клятвы о пирогахъ и горчицѣ.
   Целія. На кого ты намекаешь?
   Оселокъ. На одного человѣка, котораго очень любитъ вашъ отецъ, Фредерикъ.
   Целія. Если его любитъ мой отецъ, то этого достаточно, чтобъ защитить его честь. И потому совѣтую тебѣ о немъ много не говорить, если не хочешь попробовать палокъ.
   Оселокъ. Очень жаль, если дуракамъ будетъ запрещено умно говорить о глупостяхъ умныхъ людей.
   Целія. Въ этомъ, пожалуй, ты правъ, потому что съ тѣхъ поръ, какъ надѣли намордникъ на небольшой умъ дураковъ, маленькая глупость умныхъ стала разрастаться не по днямъ, а по часамъ. Но вотъ идетъ господинъ Ле-Бо.

(Входитъ Ле-Бо).

   Розалина. И навѣрно съ цѣлымъ коробомъ новостей.
   Целія. Которыми начнетъ кормить насъ, какъ цыплятъ.
   Розалина. Это такъ: начинитъ насъ ими, какъ фаршемъ.
   Целія. Тѣмъ больше поднимется наша рыночная цѣна. Здравствуйте, господинъ Ле-Бо!-- что новаго?
   Ле-Бо. Не могу выразить, прекрасныя принцессы, какой чудной лишились вы потѣхи!
   Целія. Потѣхи? Какого же она была цвѣта 14)?
   Ле-Бо. Цвѣта?-- не знаю, какъ вамъ на это отвѣтить.
   Розалина. Какъ подскажетъ ваше остроуміе.
   Оселокъ. Или какъ Богъ положитъ на душу 15).
   Целія. Хорошо сказано,-- не могъ бы каменщикъ лучше примазать кирпичъ.
   Оселокъ. Еще бы!-- мое остроуміе пока еще не попортилось.
   Розалина. Случись это -- ты бы выдохся совсѣмъ.
   Ле-Бо. Позвольте позвольте, принцессы! Вы меня сбиваете съ нити разсказа. Я хочу сообщить вамъ о чудеснѣйшей борьбѣ, которой вамъ не удалось видѣть.
   Розалина. Такъ сообщайте, мы послушаемъ.
   Ле-Бо. Я начну съ начала, и если оно вамъ понравится, то вы можете, если пожелаете, увидѣть конецъ собственными глазами, потому что главное дѣло еще не кончено и будетъ происходить именно здѣсь, гдѣ вы теперь стоите.
   Целія. Хорошо. Но если начало, какъ вы сказали, уже кончено, то схоронимте его и перейдемте прямо къ концу.
   Ле-Бо. Представьте: является почтенный старецъ съ тремя сыновьями.
   Целія. Да это совершенно начало старинной сказки.
   Ле-Бо. Три юныхъ молодца!-- ростъ и красота всѣхъ неописанные.
   Розалина. Не были ли ихъ качества прописаны у нихъ на лбу 16) съ извѣстной фразой: "да будетъ вѣдомо каждому"?
   Ле-Бо. Старшій вызвалъ на состязанье извѣстнаго герцогскаго силача, Карла. Тотъ обработалъ его въ одинъ мигъ, сломавъ ему три ребра. Говорятъ, онъ не будетъ жить. Вышелъ другой -- та же исторія; и наконецъ третій! Старикъ, увидя это, разрыдался такъ, что заразилъ слезами всѣхъ присутствующихъ.
   Розалина. О, Боже!..
   Оселокъ. Но въ чемъ же заключается та потѣха, которой, къ вашему сожалѣнію, не видѣли принцессы?
   Ле-Бо. Какъ въ чемъ?-- да въ томъ, что я разсказалъ.
   Оселокъ. Должно-быть, люди становятся умнѣе со дня на день! Въ первый разъ въ жизни слышу, чтобъ видъ переломанныхъ реберъ могъ доставить женщинамъ удовольствіе.
   Целія. Я думаю тоже.
   Розалина. Неужели нашлись любители, желающіе послу-" тать музыку сломанныхъ костей еще разъ? Пойдешь ты, Целія, смотрѣть конецъ этой потѣхи?
   Ле-Бо. Если вы останетесь здѣсь, то вамъ придется увидѣть ее поневолѣ, потому что для продолженія борьбы назначено это мѣсто, и она начнется сейчасъ.
   Целія. Дѣйствительно, всѣ идутъ сюда. Нечего дѣлать: останемся и посмотримъ. (Трубы. Входятъ герцогъ Фредерикъ, придворные, Орландо, Карлъ и свита).
   Герц. Фредерикъ. Входите. Если юноша не слушаетъ никакихъ увѣщаній, то пусть поплатится за свою самонадѣянность.
   Розалина (указывая на Орландо). Это тотъ самый юноша?
   Ле-Бо. Да, принцесса.
   Целія. Какъ молодъ, но смотритъ храбрецомъ.
   Герц. Фредерикъ. Что вижу? дочь и племянница! вы тоже здѣсь? Значитъ, посмотрѣть на состязанье захотѣлось и вамъ?
   Розалина. Да, государь, если вамъ будетъ угодно позволить.
   Герц. Фредерикъ. Едва ли это доставитъ вамъ большое удовольствіе. Силы-то ужъ очень не равны. Я изъ состраданія къ молодости юноши всячески убѣждалъ его бросить свою затѣю, но онъ упорно стоитъ на своемъ. Попробуйте поговорить съ нимъ вы. Можетъ-быть, вамъ удастся убѣдить его лучше, чѣмъ мнѣ.
   Целія. Позовите, господинъ Ле-Бо, молодого человѣка къ намъ.
   Герц. Фредерикъ. Попробуйте, попробуйте; -- я не буду вамъ мѣшать. (Герцогъ отходитъ).
   Ле-Бо (Орландо). Господинъ вызывающій! съ вами желаютъ говоритъ принцессы.
   Орландо. Исполняю со всѣмъ должнымъ уваженіемъ ихъ приказъ.
   Розалина. Неужели, молодой человѣкъ, вы точно вызвали силача Карла?
   Орландо. Нѣтъ, принцесса,-- вызывающимъ былъ онъ. Вѣдь онъ объявилъ вызовъ всѣмъ, а я только попалъ въ ихъ число, желая испытать мои молодыя силы.
   Целія. Ваша храбрость переросла вашъ возрастъ. Вы видѣли страшное доказательство силы этого человѣка. Если глаза ваши могутъ ясно видѣть, а умъ здраво судить, то страхъ предъ задуманнымъ долженъ непремѣнно дать вамъ совѣтъ поискать подвиговъ, болѣе подходящихъ къ вашимъ силамъ. Мы просимъ объ этомъ ради: васъ же самихъ, а потому подумайте о вашей безопасности и откажитесь.
   Розалина. Да, молодой храбрецъ, сдѣлайте то, что вамъ совѣтуютъ. Ваша репутація отъ этого нисколько не пострадаетъ. Мы беремъ на себя получить согласіе герцога, чтобъ состязаніе было отмѣнено.
   Орландо. Прошу васъ, не лишайте меня бодрости вашимъ сомнѣніемъ. Я это говорю, какъ ни прискорбно мнѣ противорѣчить просьбѣ такихъ прекрасныхъ дамъ. Обѣщайте лучше вдохновить меня вашими прекрасными взорами, когда я буду на аренѣ. Если я буду побѣжденъ, то вѣдь падетъ человѣкъ, не знавшій счастья и прежде. Умретъ желавшій своей смерти самъ. Своихъ друзей я не огорчу по той простой причинѣ, что у меня ихъ нѣтъ. Міръ ничего не потеряетъ, потому что терять въ немъ нечего мнѣ. Я занимаю на землѣ только мѣсто, которое, съ моей погибелью, займетъ гораздо лучше кто-нибудь другой.
   Розалина. Какъ ни ничтожны мои силы, но я отъ всей души желала бы подкрѣпить ими ваши.
   Целія. И я, и я также.
   Розалина. Успѣхъ да будетъ съ вами! отъ души желаю ошибиться въ моемъ мнѣніи.
   Целія. Да исполнятся ваши надежды!
   Карлъ. Ну, что жъ? Гдѣ этотъ храбрецъ, которому такъ хочется растянуться на своей матери-землѣ?
   Орландо. Къ твоимъ услугамъ, хотя надежды его и скромнѣе твоихъ.
   Герц. Фредерикъ. Бой продолжается до перваго паденія.
   Карлъ. Ручаюсь, ваше высочество, что вамъ не придется отговаривать его отъ второй схватки, какъ отговаривали отъ первой.
   Орландо. Если ты разсчитываешь посмѣяться надо мной потомъ, такъ зачѣмъ же смѣешься впередъ? Но однако пора приступить къ дѣлу.
   Розалина. Геркулесъ будь твоимъ помощникомъ!
   Целія. Желала бы я встать за нимъ невидимкой и схватить этого силача за ноги. (Орландо и Карлъ борются).
   Розалина. О, дивный юноша!..
   Целія. Будь въ моихъ глазахъ громовая стрѣла, я знала бы, кто одержитъ побѣду. (Орландо опрокидываетъ Карла).
   Герц. Фредерикъ. Довольно, довольно!..
   Орландо. Позвольте, ваше высочество, продолжать; я еще не успѣлъ, какъ слѣдуетъ, разогрѣться.
   Герц. Фредерикъ. Что съ Карломъ?
   Ле-Бо. Готовъ,--не можетъ сказать слова.
   Герц. Фредедикъ. Пусть его унесутъ. Какъ тебя звать, молодой человѣкъ? (Карла уносятъ).
   Орландо. Орландо, ваше высочество. Я младшій сынъ Роуланда де-Буа.
   Герц. Фредерикъ. Сердечно жалъ, что не другое имя
             Назвалъ ты мнѣ! Отецъ твой всѣми былъ
             Достойно уважаемъ, но считался
             Всегда моимъ врагомъ. Я оцѣнилъ бы
             Твой подвигъ вдвое больше, если бъ былъ
             Иной твой родъ. Но, впрочемъ, что объ этомъ
             Намъ говорить! Иди! ты храбръ и смѣлъ.
             Но все жъ мнѣ жаль, что не другимъ отцомъ
             Рожденъ ты въ свѣтъ. (Герцогъ, Ле-Бо и свита уходятъ)"
   Целія (Розалин 23;).           Будь я моимъ отцомъ,
             Какъ думаешь, сказала бы я это?
   Орландо. А я горжусь, напротивъ, зваться сыномъ
             Сэръ Роуланда, пусть даже самымъ младшимъ,
             Я это имя не смѣню на званье
             Наслѣдника вѣнца, хотя бы этотъ
             Титулъ мнѣ далъ самъ герцогъ Фредерикъ.
   Розалина. Отецъ любилъ покойнаго Роуланда,
             Какъ собственную душу, и такого жъ
             О немъ держался мнѣнья всякій, кто
             Былъ съ нимъ знакомъ. Когда бъ я знала раньше,
             Что этотъ храбрый, юный воинъ -- сынъ
             Сэръ Роуланда, то я свои мольбы
             Чтобъ онъ не выходилъ на эту битву,
             Усилила бъ навѣрно моремъ слезъ!
   Целія. Пойдемъ же ободрить его привѣтомъ
             Теперь своимъ. Отецъ вѣдь обошелся
             Съ нимъ такъ неласково. Мнѣ эта мысль
             Терзаетъ больно сердце. (Орландо). Отличились
             Вы славно, сэръ! Когда держать обѣты
             Вы будете такъ твердо и въ любви.
             Какъ превзошли, что сдѣлать обѣщали
             Сегодня здѣсь, то счастливою будетъ
             Та, на кого вы обратите взоръ.
   Розалина (снявъ съ шеи цѣпъ, подаетъ ее Орландо).
             Носите это въ память обо мнѣ.
             Дала бъ гораздо больше я, будь счастье
             Со мной въ ладу; но мнѣ пришлось на горе
             Разстаться съ нимъ. Идемъ, сестра.
   Целія.                                                  Прощайте,
             Прекрасный юноша.
   Орландо.                               Ужель не въ силахъ
             Я даже выразить въ словахъ мою
             Признательность? Мои всѣ силы духа
             Поражены! Стою, какъ глупый столбъ,
             На полѣ я 17), безъ словъ и безъ движенья.
   Розалина (Целіи). Онъ насъ зоветъ,-- вернемся. Потерявъ
             Мой прежній сазъ, я потеряла вмѣстѣ
             И гордость всю. Что вамъ угодно, сэръ?
             Въ борьбѣ сегодня побѣжденъ былъ вами
             Не врагъ одинъ.
   Целія (Розалинѣ).           Ну, что жъ. сестра?-- идемъ.
   Розалина. Иду, иду! (Орландо). Прощайте.

(Розалина и Целія уходятъ).

   Орландо.                                                             Что за тяжесть
             Сдавила мнѣ языкъ! Не могъ я съ ней
             Сказать двухъ словъ; а говорить со мной
             Она сама хотѣла. О, Орландо!
             Не могъ тебя сразить свирѣпый Карлъ,
             Но побѣжденъ слабѣйшимъ ты созданьемъ!

(Входитъ Ле-Бо).

   Ле-Бо. Вамъ, храбрый юноша, хочу я дать
             Благой совѣтъ: спѣшите удалиться
             Отсюда прочь. Конечно, заслужили
             Достойно вы хвалы и поздравленья;
             Но дѣло въ томъ, что герцогъ нашъ настроенъ
             Такъ противъ васъ, что видитъ и въ хорошемъ
             Лишь только зло. Вѣдь онъ у насъ причудливъ.
             Сказавши это вамъ, я умолкаю.
             Судите сами, что начать и дѣлать
             Полезнѣй вамъ.
   Орландо.                     Благодарю всѣмъ сердцемъ
             За вашъ совѣтъ. Брошу, скажите мнѣ,
             Которая изъ двухъ принцессъ, здѣсь бывшихъ,
             Дочь герцога?
   Ле-Бо.                     По нраву -- ни одна.
             Но по рожденью та, которой ниже
             Немного ростъ 18). Другая же его
             Племянница, дочь изгнаннаго брата.
             Ее оставилъ похититель трона
             При дочери. Онѣ другъ друга любятъ,
             Какъ врядъ могли бы полюбить и двѣ
             Родныхъ сестры. Но горе въ томъ, что герцогъ,
             Мы замѣчаемъ съ нѣкоторыхъ поръ.
             Сталъ почему-то рѣзко поступать
             Съ племянницей. Причиной, можетъ-быть,
             Лишь только то, что юная принцесса
             Любима замѣчательно толпой.
             Въ ней цѣнятъ нравъ, прекраснѣйшее сердце;
             А главное -- жалѣютъ за несчастье,
             Постигшее достойнаго ея
             Родителя, и я боюсь ужасно,
             Чтобъ скрытый гнѣвъ, какимъ проникся герцогъ,
             Не разразился чѣмъ-нибудь дурнымъ.
             Прощайте, сэръ; желаю видѣть васъ
             При лучшихъ обстоятельствахъ, чѣмъ нынче.

(Ле-Бо уходитъ).

   Орландо. Отъ всей души благодарю; прощайте.
             Немного мнѣ сулитъ судьба впередъ
             Хорошаго! Придется отъ огня
             Лѣзть въ полымя! Бѣгу я отъ тирана...
             Но братъ тиранъ -- вѣдь вдвое хуже рана!
             Будь, Розалина, яснымъ свѣтомъ мнѣ. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Комната во дворцѣ.

(Входятъ Целія и Розалина).

   Целія. Сестра! Розалина! Хоть бы сжалился надъ тобой Купидонъ!-- Вымолви словечко.
   Розалина. Нечего говорить. Добраго слова не найдется даже для подачки собакѣ.
   Целія. Твои слова слишкомъ дороги, чтобъ бросать ихъ собакамъ. Поговори лучше со мной. Бей и калѣчь меня словами, какъ хочешь.
   Розалина. Пріятный, нечего сказать, видъ представятъ двѣ сестры, изъ которыхъ одна будетъ искалѣчена словами, а другая -- иными причинами.
   Целія. Неужели причиной всему горе твоего отца?
   Розалина. Нѣтъ, горе его дочери 19). Сколько, сколько подумаешь терній въ нашей будничной жизни!
   Целія. Это все только репейникъ, который валится на насъ въ праздничные дни. Если хочешь гулять не по однѣмъ расчищеннымъ дорожкамъ, то волей-неволей надо съ этимъ помириться. Вѣдь репейникъ цѣпляется за каждую юбку.
   Розалина. Съ юбки его можно стряхнуть, но не такъ легко вырвать репейникъ, если онъ попалъ въ сердце.
   Целія. Такъ выкашляй его: онъ выскочитъ.
   Розалина. Да,-- выскочитъ, но все-таки не ускачетъ прочь20).
   Целія. Такъ борись съ твоимъ горемъ твердой волей.
   Розалина. О, мое горе умѣетъ бороться съ бойцами, сильнѣй меня 21).
   Целія. Я все-таки желаю тебѣ успѣха. Придетъ время, когда, можетъ-бытъ, ты не побоишься въ этой борьбѣ сдаться съ удовольствіемъ сама. Довольно, впрочемъ, балагурить;-- поговоримъ серьезно. Неужели ты въ самомъ дѣлѣ такъ сильно полюбила младшаго сына Роуланда-де-Буа съ перваго взгляда?
   Розалина. Его отца нѣжно любилъ мой.
   Целія. Гдѣ жъ тутъ предлогъ полюбить такой же любовью сына? Разсуждая такъ, вѣдь можно прійти къ заключенью, что я должна его ненавидѣть, потому что мой отецъ глубоко ненавидѣлъ его отца. А между тѣмъ ты видишь, что Орландо вовсе мнѣ не противенъ
   Розалина. О, прошу, люби его, люби!.. люби ради меня...
   Целія. Да за что жъ мнѣ его не любить? Развѣ онъ не прелестенъ во всѣхъ отношеніяхъ?
   Розалина. О, да, о, да! и за это буду любить его я; а ты люби изъ любви ко мнѣ. Но, смотри, идетъ герцогъ.
   Целія. И, кажется, чѣмъ-то очень разсерженъ.

(Входитъ герцогъ Фредерикъ со свитой).

   Герц. Фредерикъ (Розалинѣ). Прошу, сударыня, васъ собираться
             Немедля въ путь. Мой домъ для васъ не мѣсто.
   Розалина. Я, дядя?..
   Герц. Фредерикъ. Да; когда чрезъ десять дней
             Тебя найдутъ въ окрестностяхъ столицы
             На двадцать миль -- тебя ждетъ смерть.
   Розалина.                                                             Молю васъ,
             Скажите мнѣ, по крайней мѣрѣ, что
             Я сдѣлала? Какъ ни стараюсь я
             Спросить себя сама, какъ ни усердно
             С-вою пытаю совѣсть -- все жъ, коль скоро
             Я не во снѣ, иль не сошла съ ума
             (Чего, надѣюсь, нѣтъ),-- не въ силахъ даже
             Себѣ представить я, чѣмъ такъ могла я
             Васъ оскорбить.
   Герц. Фредерикъ.           Извѣстная уловка
             Измѣнниковъ: въ своихъ рѣчахъ они
             Всегда бываютъ чисты вѣдь, какъ святость.
             Съ тебя довольно будетъ, если я
             Скажу одно, что я тебѣ не вѣрю.
   Розалина. Не вѣря мнѣ, не можете вы сдѣлать
             Меня измѣнницей. Должны скрѣпить вы
             Такое мнѣнье хоть малѣйшимъ фактомъ.
   Герц. Фредерикъ. Въ тебѣ течетъ кровь твоего отца,--
             Вотъ фактъ, яснѣй какого мнѣ не надо.
   Розалина. Но вѣдь была я дочерью его
             И въ день, когда надѣли вы корону,
             Изгнавъ отца. Измѣна не бываетъ
             Наслѣдственной. А если бъ даже точно
             Она передавалась по родству,
             То вѣдь отецъ мой не былъ никогда
             Измѣнникомъ. Не оскорбляйте жь горько
             Меня такою мыслью. Принимать
             Вы не должны мою печаль и горе
             За дерзкій грѣхъ измѣны.
   Целія.                                         Дай сказать,
             Отецъ, мнѣ слово.
   Герц. Фредерикъ. Говори; позволилъ
             Тебя лишь ради я вѣдь ей остаться
             Въ моемъ дому. Скиталась бы иначе
             Она давно съ своимъ отцомъ.
   Целія.                                                   Объ этомъ
             Тебя я не просила. Ты позволилъ
             Остаться съ нами ей, руководясь
             Тѣмъ, что твоя тебѣ шептала совѣсть.
             Была тогда я слишкомъ молода,
             Чтобъ знать сестру, какъ должно, но теперь
             Она извѣстна слишкомъ мнѣ. Коль скоро
             Ее ты хочешь обвинить въ измѣнѣ,
             То обвиняй въ измѣнѣ и меня:
             Мы жили съ ней, учились, вмѣстѣ спали,
             Не разлучались въ жизни никогда,
             Похожи были съ нею мы на пару
             Тѣхъ лебедей, какіе впряжены
             Въ блестящую Юноны колесницу 22).
   Герц. Фредерикъ. Она хитра, а ты ребенокъ глупый!
             Держа себя притворно тихой, скромной,
             Таитъ она въ душѣ коварно мысль
             Вселить въ сердца сочувствіе и жалость
             Къ своей судьбѣ, и ужъ успѣла въ этомъ.
             Ты въ простотѣ не видишь, какъ упада
             Ты во мнѣньи всѣхъ. Завоевать же вновь
             Свой прежній блескъ ты можешь, если только
             Уйдетъ она. Не смѣй же мнѣ перечить!
             Мой приговоръ рѣшителенъ и строгъ.
             Ее изгналъ я твердо и навѣки.
   Целія. Такъ пусть тогда падетъ вашъ приговоръ
             И на меня: я не разстанусь съ нею.
   Герц. Фред. Пропалъ твой умъ! (Розалинѣ).
                                                     А ты замѣть себѣ,
             Что я сказалъ: когда пропустишь срокъ ты,
             Мной сказанный -- клянусь величьемъ сана
             Я моего -- тебя ждетъ смерть. Прощай!

(Герцогъ и свита уходятъ).

   Целія. О, Розалина,-- гдѣ же ты найдешь
             Себѣ пріютъ? Готова помѣняться
             Съ тобой отцами я! Отдамъ тебѣ
             Я своего, лишь не терзайся горемъ
             Твоимъ сильнѣй, чѣмъ имъ терзаюсь я.
   Розалина. Я горевать причинъ имѣю больше.
   Целія. Нѣтъ, нѣтъ, сестра! ты выслушай: съ тобою
             Изгналъ отецъ равно вѣдь и меня.
   Розалина. Изгналъ тебя?..
   Целія.                               Ты мнѣ не вѣришь? Значитъ,
             Меня не любишь ты такъ горячо,
             Чтобъ вѣрить въ то, что нераздѣльно слиты
             Мы навсегда? Разстаться мнѣ съ тобою?...
             Нѣтъ, нѣтъ! пусть ищетъ мой отецъ другую
             Наслѣдницу, а мы рѣчь поведемъ,
             Какъ скрыться намъ, куда направить путь,
             Что взять съ собою. Не думай, что несчастье
             Нести свое ты будешь безъ меня.
             Клянусь тебѣ я небомъ, поблѣднѣвшимъ
             При видѣ нашей горести, что будешь
             Напрасно ты и думать здѣсь оставить
             Меня одну: я за тобою слѣдомъ
             Пойду вездѣ!
   Розалина.                     Куда же мы пойдемъ?
   Целія. Въ Арденнскій лѣсъ и тамъ отыщемъ дядю.
   Розалина. А сколько ждетъ опасностей въ такой
             Дорогѣ насъ, двухъ дѣвушекъ, однѣхъ!
             Вѣдь видъ красивыхъ личикъ привлекаетъ
             Воровъ сильнѣй, чѣмъ золото.
   Целія.                                                   Надѣнемъ
             Убогій мы нарядъ, а наши лица
             Подкрасимъ темной краской. Этихъ средствомъ
             Откроемъ мы себѣ свободный путь,
             Не возбудивъ охоты насъ обидѣть.
   Розалина. Не лучше ли воспользоваться тѣмъ.
             Что ростомъ выше я, и нарядиться
             Въ мужское платье мнѣ? Кинжалъ за поясь,
             Мечъ на бедро и длинный дротикъ въ руки.
             Тогда, хотя бъ и билось сердце страхомъ
             Во мнѣ. какъ въ женщинѣ, все жъ придала бы
             Себѣ я храбрый, мужественный видъ
             Снаружи хоть, какъ это зачастую
             Умѣютъ дѣлать трусы, надувая
             Людей фальшивой храбростью.
   Целія.                                                   А какъ
             Мнѣ звать тебя, когда преобразишься
             Въ мужчину ты?
   Розалина.                               Хочу по меньшей мѣрѣ
             Я быть пажомъ Юпитера!-- зови жъ
             Не иначе меня, какъ Ганимедомъ.
             А ты? какъ звать тебя мнѣ?
   Целія.                                         Дамъ себѣ
             Я имя, подходящее къ тому,
             Чѣмъ стала я: отчуждена отъ дома
             Вѣдь я отцомъ,-- зови жъ меня Альеной 23).
   Розалина. А что, когда бъ уговорили мы
             Отправиться въ дорогу вмѣстѣ съ нами
             Шута отца? Вѣдь былъ бы онъ большой
             Подмогой намъ.
   Целія.                     Онъ за меня пойдетъ,
             Куда хочу, хоть на границу свѣта.
             Я убѣдить берусь на это дѣло
             Его одна. Пойдемъ теперь собрать,
             Что нужно въ путь:-- уборы, деньги, платье;
             А тамъ искусно выберемъ минуту,
             Чтобъ обмануть погоню. Вѣдь ее
             Пошлютъ за мной навѣрно. Такъ смѣлѣе
             Въ нашъ дальный путь! Изгнанья горькій часъ
             Свободы днемъ мы сдѣлаемъ для насъ! (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Арденнскій лѣсъ.

(Входятъ старый герцогъ, Амьенъ и свита, всѣ въ одеждѣ лѣсниковъ).

   Герцогъ. Теперь, мои товарищи въ изгнаньи,
             Я васъ спрошу: не сдѣлала ль привычка
             Намъ эту жизнь пріятнѣй во сто разъ
             Былыхъ утѣхъ? Не чувствуемъ ли мы
             Себя цѣлѣй и безопаснѣй въ этомъ
             Густомъ лѣсу, чѣмъ средь пустыхъ и злобныхъ
             Интригъ двора? Мы, правда, терпимъ кару,
             Какую несъ нашъ праотецъ Адамъ:
             Мы, какъ и онъ, здѣсь переносимъ холодъ,
             Морозный вихрь безжалостной зимы
             Бьетъ тѣло намъ, но я, дрожа при этомъ,
             Все жъ говорю съ улыбкой, что морозъ
             Честнѣй, чѣмъ лесть. Правдивый онъ совѣтникъ,
             Который намъ внушительно твердитъ
             Безъ лживыхъ словъ о томъ, что мы такое.
             Бѣды для насъ полезны вѣдь всегда.
             Подъ ними скрытъ, какъ въ головѣ у жабы,
             Безцѣнный перлъ, хотя онѣ по виду
             И страшны намъ, какъ этотъ вредный гадъ 24).
             Живя въ лѣсу, вдали отъ шума свѣта,
             Встрѣчаемъ мы плѣнительный привѣтъ
             Въ журчаньи струй иль въ робкомъ шумѣ листьевъ;
             Въ камняхъ мы даже, разсудивъ найдемъ
             Благой совѣтъ: добро вездѣ во всемъ!
   Амьенъ. Что до меня, то лучше жизни мнѣ
             Не надобно. Тѣмъ болѣе счастливы
             Вы, государь, когда найти успѣли
             Въ тиши лѣсовъ забвенье тѣхъ несчастій,
             Какія вамъ пришлось перенести.
   Герцогъ. Что жъ, будемъ мы сегодня, какъ всегда,
             Охотиться? А что ни говорите,
             Прискорбно мнѣ бываетъ убивать
             Несчастныхъ, жалкихъ тварей, уроженцевъ
             Лѣсовъ пустынныхъ этихъ. Проливая
             Концами стрѣлъ невинную ихъ кровь,
             Мы губимъ ихъ вѣдь въ собственныхъ ихъ дебряхъ.
   1-й дворянинъ. Какъ разъ о томъ же самомъ горько плачетъ
             Унылый Жакъ. Онъ увѣряетъ даже,
             Что будто вы несправедливѣй въ этомъ,
             Чѣмъ братъ вашъ, тронъ похитившій у васъ.
             Недавно какъ-то мы, бродя съ Амьеномъ,
             Его тайкомъ увидѣли въ лѣсу
             Подъ деревомъ, свои склонившимъ вѣтви
             Надъ ручейкомъ. Къ водѣ приплелся жалкій,
             Израненный олень. Несчастный звѣрь
             Стоналъ съ такимъ тяжелымъ, скорбнымъ вздохомъ,
             Что разорваться бъ отъ него могла
             Бѣдняги грудь. Изъ глазъ его катились
             Потоки слезъ, обильно орошая
             И ротъ и носъ. Жакъ видѣлъ это все,
             А бѣдный звѣрь страдалъ, мѣшая о, слабо! Нужно доказательство получше; ну же, говори!
   Коренъ. Руки у насъ грубоваты.
   Оселокъ. Тѣмъ чувствительнѣе онѣ для губъ. Слабо опять; подавай доказательство посильнѣе; ну-же!
   Коренъ. И онѣ часто въ дегтѣ, которымъ мы лечимъ нашихъ овецъ. Неужели вы хотите, чтобы мы цѣловали деготь? У придворныхъ-то руки надушены мускусомъ.
   Оселокъ. О, тупой человѣкъ! Ты тухлятина по сравненію съ хорошимъ кускомъ мяса, право! Учись у умныхъ и заруби себѣ: мускусъ худшаго происхожденія, нежели деготь; это весьма неопрятное истеченіе кошачье. Измѣни свои доказательства, пастухъ.
   Коренъ. У васъ слишкомъ придворный умъ для меня; я отступаюсь.
   Оселокъ. Ты хочешь оставаться проклятымъ?.. Господь, да спасетъ тебя, тупоумный! Да подстругаетъ Онъ тебя! Ты совсѣмъ неотесанный.
   Коренъ. Я простой земледѣлецъ; я ѣмъ то, что жну, добываю то, что ношу; не питаю ни къ кому ненависти, не завидую ничьему счастью; радуюсь чужому благополучію, покоряюсь своимъ бѣдамъ и ничѣмъ такъ не тѣшусь, какъ глядя на то, какъ мои овцы пасутся, а ягнята сосутъ.
   Оселокъ. Въ этомъ опять твой грѣхъ по невѣдѣнію: ты сводишь овецъ и барановъ, добываешь себѣ пропитаніе совокупленіемъ скота; ты сводникъ при баранѣ съ бубенчиками и даришь годовалую овечку кривоногому, старому, рогоносцу -- барану, не годному уже въ разумный союзъ. Если ты не будешь проклятъ за это, то, значитъ, самому дьяволу не нужны болѣе пастухи; иначе, не знаю, какъ ты отъ него спасешься.
   Коренъ. Вотъ идетъ мессиръ Ганимедъ, братъ моей новой хозяйки.
  

Входитъ Розалинда, читая записку.

  
   Розалинда (читаетъ). "Отъ востока до западной Индіи, нѣтъ драгоцѣнности, равной Розалиндѣ. Ея достоинства, несомыя вѣтромъ, гласятъ по всему міру о Розалиндѣ. Всѣ портреты, нарисованные прекрасно, черны передъ Розалиндой. Въ душѣ не должно оставаться другого образа, кромѣ красоты Розалинды".
   Оселокъ. Я готовъ риѳмоплетничать вамъ такъ восемь лѣтъ подрядъ, за исключеніемъ часовъ для обѣда, ужина и спанья. Это вродѣ того какъ ѣдетъ въ перевалку торговка на базаръ.
   Розалинда. Прочь, дуракъ!
   Оселокъ. Не угодно ли? Если оленю нужна дань, пусть онъ отыщетъ Розалинду; если кошка желаетъ дружка, то, навѣрное, желаетъ того Розалинда. Зимняя одежда должна быть съ подбоемъ, такъ и стройная Розалинда; кто пожинаетъ, долженъ собирать въ снопы и вязать, чтобы везти потомъ съ Розалиндой; у самаго сладкаго орѣха самая горькая скорлупа; такой орѣхъ и Розалинда. Кто хочетъ найти благоуханнѣйшую розу долженъ взять шипы любви и Розалинду!" Это какая-то поддѣльная скачка стиховъ; охота вамъ заражать себя ими!
   Розалинда. Молчи, тупой шутъ; я нашла ихъ на деревѣ.
   Оселокъ. Плохіе же оно приноситъ плоды.
   Розалинда. Я привью его къ тебѣ, а потомъ привью къ нему кизильникъ; тогда оно дастъ самые ранніе плоды во всей странѣ, потому что ты сгніешь прежде чѣмъ на половину созрѣешь, что и составляетъ настоящее качество кизила.
   Оселокъ. Вы присудили, но, разумно или нѣтъ,-- пусть рѣшитъ лѣсъ.
  

Входитъ Целія, читая записку.

  
   Розалинда. Тише! Вотъ идетъ моя сестра, читая... Отойдите въ сторону.
   Целія. "Почему должна безмолвствовать эта пустыня? Потому ли, что она необитаема? Нѣтъ; я повѣшу по языку на каждое дерево и они будутъ вѣщать торжественныя слова: одни -- о томъ, что человѣческая жизнь пробѣгаетъ свое блуждающее странствіе такъ быстро, что на протяженіи пядени умѣстится сумма его лѣтъ; другіе -- о нарушеніи клятвъ между двумя дружественными душами. Но на самыхъ красивыхъ вѣтвяхъ и на концѣ каждаго изреченія я напишу "Розалинда" для того, чтобы всякій читающій зналъ, что небо сосредоточило самую тонкую сущность всякаго изящества въ ней, какъ въ миніатюрѣ. Небо поручило природѣ соединить въ одномъ тѣлѣ все прекрасное, разсѣянное въ мірѣ, и природа собрала тогда для нея: лицо Елены, но не ея сердце; величавость Клеопатры, все, что было лучшаго въ Аталантѣ, и унылую скромность Лукреціи. Такъ многосторонне была одарена Розалинда небеснымъ синклитомъ; многія лица, очи и сердца сообщали ей свои драгоцѣнныя черты. Небо рѣшило, что она будетъ обладать этими дарами, а я буду жить и умру ея рабомъ".
   Розалинда. О, благій Юпитеръ!... Какою скучнѣйшею проповѣдью любви изморилъ ты своихъ прихожанъ, даже не прибавя: "Потерпите, добрые люди!"
   Целія. Вы здѣсь, меньшая братія? Пастухъ, отойди немного; и ты съ нимъ, сударь.
   Оселокъ. Пойдемъ, пастухъ, совершимъ почетное отступленіе, если не съ оружіемъ и обозомъ, то съ записочками и сочиненьицами. (Уходитъ съ Кореномъ).
   Целія. Выслушала ты эти стихи?
   Розалинда. О, да, выслушала все и даже болѣе того, потому что въ нѣкоторыхъ изъ нихъ болѣе стопъ, нежели полагается для стиха.
   Целія. Это не бѣда, лишь бы такія стоны поддерживали стихъ.
   Розалинда. То-то, что стопы хромали и не могли бы устоять безъ стиховъ. почему онѣ калѣчили и стихи.
   Целія. Но не странно ли тебѣ было услышать, что твое имя должно быть вырѣзано или подвѣшено на этихъ деревьяхъ?
   Розалинда. Я дивилась уже семь дней изъ девяти до тебя, потому что, взгляни, что я нашла на одномъ пальмовомъ деревѣ. Никогда еще не прославляли меня такъ въ стихахъ со временъ Пиѳагора, когда я была ирландскою крысой, о чемъ я плохо припоминаю.
   Целія. Подумай, кто бы могъ это устраивать?
   Розалинда. Человѣкъ?
   Целія. И съ того цѣпью на шеѣ, которую ты когда-то носила. Ты мѣняешься въ лицѣ?
   Розалинда. Прошу тебя, кто-же?
   Целія. О, Боже, Боже! Другу съ другомъ трудно сойтись, но горы могутъ сдвинуться при землетрясеніи и встрѣтиться.
   Розалинда. Да, ну же, кто это?
   Целія. Возможно-ли это'?
   Розалинда. Нѣтъ, прошу тебя, съ самою пылкой настойчивостью, скажи мнѣ, кто это?
   Целія. О, изумительно, изумительно, и весьма изумительно -- изумительно, и до крайности изумительно, и превыше всякихъ возгласовъ!
   Розалинда. Чтобъ мнѣ поблекнуть! Неужели ты полагаешь, что, нарядясь мужчиной, я одѣла и свой характеръ въ камзолъ и штаны? Еще одинъ дюймъ ожиданія равенъ для меня поѣздкѣ на открытія въ Южномъ океанѣ. Прошу тебя, скажи, кто онъ? Скорѣе, говори тотчасъ. Я желала-бы, чтобы ты была заикой, такъ, чтобы этотъ тайный человѣкъ выскочилъ у тебя изо рта, какъ вино изъ узкогорлой бутылки: или разомъ хлынетъ, или вовсе не идетъ. Прошу тебя, вынь пробку у себя изо рта, такъ, чтобы я могла испить твои вѣсти.
   Целія. И помѣстить человѣка у себя въ желудкѣ?
   Розалинда. Твореніе-ли онъ рукъ Божіихъ? Что за человѣкъ? Стоитъ-ли своей шляпы его голова, подбородокъ стоитъ-ли бороды?
   Целія. У него мала борода.
   Розалинда. Богъ пошлетъ и болѣе, если человѣкъ захочетъ быть благодарнымъ; но я готова ждать роста его бороды, если ты не отложишь болѣе моего знакомства съ его подбородкомъ.
   Целія. Это молодой Орландо, тотъ самый, который поразилъ за одно и борца, и твое сердце.
   Розалинда. Нѣтъ, къ чорту шутки! Говори серьезно и, если ты чистая дѣвушка.
   Целія. Право, сестричка, это онъ.
   Розалинда. Орландо?
   Целія. Орландо.
   Розалинда. О, горе! Что я теперь стану дѣлать съ моими штанами и камзоломъ?... Что онъ дѣлалъ, когда ты его увидала? Что онъ говорилъ? Каковъ у него видъ? Въ чемъ онъ одѣтъ? И зачѣмъ онъ здѣсь? Спрашивалъ онъ обо мнѣ?.. Гдѣ онъ живетъ? Какъ онъ разстался съ тобою? И когда ты увидишь его опять? Отвѣчай однимъ словомъ!
   Целія. Дай мнѣ сперва такой ротъ, какъ у Гаргантуа: такое слово должно быть слишкомъ громадно для рта современной намъ величины. Отвѣтить только черезъ "да" или "нѣтъ" на всѣ эти подробности труднѣе, чѣмъ на катехизисъ.
   Розалинда. Но знаетъ ли онъ, что я здѣсь, въ лѣсу, и въ мужской одеждѣ? Такъ ли онъ бодръ, какъ въ день той борьбы?
   Целія. Легче перечислитъ пылинки, чѣмъ разрѣшитъ предположенія влюбленной! Но ознакомься съ тѣмъ, какъ я его открыла, и слушай это съ должнымъ вниманіемъ. Я нашла его подъ деревомъ, какъ упавшій жолудь.
   Розалинда. Это дерево можетъ назваться Юпитеровымъ, если роняетъ такіе плоды.
   Целія. Выслушайте же, почтенная особа.
   Розалинда. Продолжай.
   Целія. Онъ лежалъ тутъ, вытянувшись, какъ раненый рыцарь.
   Розалинда. Какъ ни жалостно подобное зрѣлище, но оно должно украшать пейзажъ.
   Целія. Крикни "тпру"! своему языку, прошу тебя: онъ брыкается очень неразумно. Одѣтъ онъ былъ по-охотничьи.
   Розалинда. О, страхъ! Онъ намѣревается убить мое сердце.
   Целія. Я желала-бы пропѣть свою пѣсенку безъ припѣва: ты сбиваешь меня съ тона.
   Розалинда. Развѣ ты не знаешь, что я женщина? Когда я думаю, то должна и высказываться. Ну, милая, говори.
  

Входятъ: Орландо и Жакъ.

  
   Целія. Ты все сбиваешь меня... Тише! Не онъ ли идетъ сюда?
   Розалинда. Это онъ... спрячемся и прослѣдимъ за нимъ. (Отходятъ обѣ въ сторону).
   Жакъ. Благодарю васъ за общество; хотя, правду сказать, я также охотно остался бы одинъ.
   Орландо. Я тоже; однако, ради приличія, и я благодарю васъ за бесѣду.
   Жакъ. Съ Богомъ! Будемъ встрѣчаться такъ рѣдко, какъ возможно.
   Орландо. Я желалъ-бы лучше, чтобы мы стали и совсѣмъ чужими.
   Жакъ. Я попрошу васъ, не портите болѣе деревьевъ, исписывая ихъ кору любовными стихами.
   Орландо. Я попрошу васъ, не портите болѣе моихъ стиховъ, читая ихъ неблагосклонно.
   Жакъ. Вашу возлюбленную зовутъ: Розалинда?
   Орландо. Да, такъ.
   Жакъ. Не нравится мнѣ ея имя.
   Орландо. Никто не подумалъ о томъ,чтобы вамъ понравиться, когда ее крестили.
   Жакъ. Какого она роста?
   Орландо. Такъ высока, какъ у меня сердце.
   Жакъ. У васъ на-готовѣ миленькіе отвѣты. Не были-ли вы знакомы съ женами ювелировъ и не заимствовали-ли все съ ихъ перстеньковъ?
   Орландо. Нѣтъ, но я отвѣчаю вамъ какъ крашеная ткань, съ которой вы заимствуете ваши вопросы.
   Жакъ. У васъ юркій умъ; думаю, что онъ сдѣланъ изъ пятокъ Аталанты. Хотите посидѣть со мною? Будемъ посмѣиваться надъ вашею любовницею, міромъ и надъ всѣми нашими бѣдствіями.
   Орландо. Я не хочу бранить никого изъ дышащихъ въ мірѣ, кромѣ меня самого, за которымъ я знаю много ошибокъ.
   Жакъ. Худшая у васъ та, что вы влюблены.
   Орландо. Это такой проступокъ, который я не обмѣняю на вашу лучшую добродѣтель. Надоѣли вы мнѣ!
   Жакъ. Клянусь, я искалъ дурака, когда нашелъ васъ.
   Орландо. Онъ утонулъ въ ручьѣ; загляните только туда и увидите его.
   Жакъ. Я увижу тамъ свою собственную особу.
   Орландо. Которую я считаю за дурака или за нуль.
   Жакъ. Не могу болѣе мѣшкать съ вами. Прощайте, почтенный синьоръ Любовь!
   Орландо. Я радъ вашему уходу; прощайте, почтенный синьоръ Меланхолія! (Жакъ уходитъ. Целія и Розалинда приближаются).
   Розалинда. Я заговорю съ нимъ какъ развязный слуга и поведу себя нагло, благодаря этой одеждѣ. Слышь, охотникъ!
   Орландо. Слышу. Чего вамъ надо?
   Розалинда. Скажите, который часъ?
   Орландо. Вы должны были-бы спросить, какое время дня, потому что въ лѣсу нѣтъ часовъ.
   Розалинда. Такъ нѣтъ здѣсь и настоящихъ влюбленныхъ, потому что, вздыхая каждую минуту и стеня каждый часъ, они опредѣляли-бы медленный ходъ времени такъ-же вѣрно, какъ часы.
   Орландо. Почему не быстрый ходъ времени? Не точнѣе-ли это будетъ?
   Розалинда. Никакъ, мессиръ. Время идетъ различнымъ шагомъ для различныхъ людей. Я могу сказать вамъ, для кого оно идетъ иноходью, для кого идетъ рысью, для кого вскачь, а для кого и на мѣстѣ стоитъ.
   Орландо. Скажи, прошу, для кого оно идетъ рысью?
   Розалинда. Оно идетъ большой рысью для дѣвушки между днемъ ея брачнаго контракта и днемъ совершенія брака. Будь этотъ промежутокъ всего въ семь ночей, время шагаетъ такъ тряско, что покажется длиной и въ семь лѣтъ.
   Орландо. А для кого оно идетъ иноходью?
   Розалинда. Для священника, не знающаго латыни, и для богача, не болѣющаго подагрой: первый спитъ спокойно, потому что не можетъ учиться, а второй живетъ весело, потому что не испытываетъ боли; первый избавленъ отъ бремени сухого и губительнаго ученія; другой незнакомъ съ бременемъ тяжкой, унылой заботы. Для нихъ время ступаетъ иноходью.
   Орландо. Для кого-же оно мчится вскачь?
   Розалинда. Для вора на пути къ висѣлицѣ, потому что, какъ-бы тихо онъ ни передвигалъ ноги, ему все-же покажется, что онъ дошелъ слишкомъ скоро.
   Орландо. А для кого оно на мѣстѣ стоитъ?
   Розалинда. Для судей во время неприсутственныхъ дней: они спятъ отъ срока до срока, почему и не замѣчаютъ движенія времени.
   Орландо. Гдѣ живешь ты, красивый мальчикъ?
   Розалинда. Я живу съ этою пастушкой, моею сестрой, здѣсь на опушкѣ лѣса, какъ на бахромкѣ у юбки.
   Орландо. Вы здѣшній уроженецъ?
   Розалинда. Какъ кроликъ, который тамъ и живетъ, гдѣ родился.
   Орландо. Но выговоръ у васъ чище, чѣмъ тотъ, который можно усвоить въ такихъ уединенныхъ мѣстахъ.
   Розалинда. Такъ замѣчаютъ мнѣ многіе, но дѣло въ томъ, что меня обучалъ говорить старикъ дядя, священникъ, бывшій, въ своей юности, человѣкомъ хорошаго общества; онъ зналъ хорошо придворный бытъ; тамъ онъ влюбился, и я слышалъ потомъ отъ него много проповѣдей противъ любви. Благодарю Бога, что я не женщина и потому свободенъ отъ многихъ недостатковъ, которыми онъ укорялъ вообще весь женскій полъ.
   Орландо. Вы можете припомнить главнѣйшія изъ золъ, которыя онъ ставилъ въ вину женщинамъ?
   Розалинда. Главнѣйшихъ не было, всѣ были одинаковы, какъ гроши; каждый недостатокъ казался чудовищнымъ, пока другой не являлся ему на смѣну.
   Орландо. Но, прошу тебя, припомни нѣкоторые изъ нихъ.
   Розалинда. Нѣтъ, я не хочу тратить лекарствъ, иначе какъ только на больныхъ. Здѣсь шатается по лѣсу человѣкъ, который портитъ молодыя растенія, вырѣзая на ихъ корѣ имя Розалинды; онъ развѣшиваетъ оды на шиповникахъ, элегіи на черной малинѣ, обоготворяя въ нихъ эту Розалинду. Еслибы мнѣ удалось встрѣтить этого мечтателя, я преподалъ-бы ему нѣсколько хорошихъ совѣтовъ, потому что у него, какъ видно, ежедневная любовная лихорадка.
   Орландо. Это меня такъ трясетъ отъ любви.Прошу тебя, объяви мнѣ свое лекарство.
   Розалинда. Не вижу я въ васъ ни одного изъ дядиныхъ признаковъ любви. Дядя научилъ меня, какъ распознавать влюбленныхъ. Я убѣжденъ, что вы не попались еще въ эту тростниковую клѣтку.
   Орландо. А какіе-же это признаки?
   Розалинда. Впалыя щеки, а этого у васъ нѣтъ; глаза, окруженные синевой и ввалившіеся, чего тоже нѣтъ; неразговорчивое расположеніе духа, чего тоже нѣтъ; растрепанная борода, чего тоже нѣтъ... Но это вамъ прощается, потому что ваша бородатость равна пока доходамъ меньшихъ братьевъ. Далѣе, ваши штаны должны быть безъ подвязокъ, шапка развязана, рукава разстегнуты, башмаки не пристегнуты, и все на васъ должно обнаруживать небрежность и запустѣніе. Но вы не таковы: вы скорѣе изысканы въ своей одеждѣ и болѣе походите на то, что любите себя, а не кого другого.
   Орландо. Прекрасный юноша, мнѣ хотѣлось бы убѣдить тебя, что я влюбленъ.
   Розалинда. Убѣдить меня? Скорѣе убѣдите ту, которую любите, какъ вы говорите. Она, ручаюсь вамъ, болѣе склонна къ этому, чѣмъ къ тому чтобы въ этомъ признаться; это одинъ изъ тѣхъ случаевъ, въ которыхъ женщины всегда говорятъ противъ совѣсти. Но скажите правду, неужели это вы увѣшиваете деревья стихами, въ которыхъ прославляете Розалинду?
   Орландо. Клянусь тебѣ, юноша, бѣлой рукой Розалинды, это я, несчастный я!
   Розалинда. И вы такъ влюблены, какъ это говорится въ вашихъ стихахъ?
   Орландо. Не выразить этого вполнѣ ни стихами, ни разумомъ!
   Розалинда. Любовь -- одно безуміе; она заслуживаетъ темной комнаты и бича, какъ сумасшедшіе; и если влюбленныхъ не наказываютъ, какъ и не лечатъ, то потому, что подобное помѣшательство слишкомъ распространено и тѣ, которымъ пришлось бы сѣчь другихъ, влюблены сами. Но я берусь излечивать это совѣтомъ.
   Орландо. И вы уже излечивали кого?
   Розалинда. Да, одного, и вотъ какимъ способомъ. Онъ долженъ былъ вообразить меня предметомъ своей любви, своею возлюбленной, и ухаживать за мною ежедневно; а я, какъ измѣнчивая особа, то грустна, изнѣжена, капризна, прихотлива, нѣжна, горда, причудлива, лукава, слаба, непостоянна, слезлива или готова улыбаться, какъ будто испытывала всякую страсть хотя въ сущности, ни одной, въ чемъ молодые люди и женщины, большею, частью стадо одной масти; то любила его, то не могла терпѣть, то ласкала, то ругала его, то рыдала надъ нимъ, то плевала на него. Такимъ образомъ, я извлекла моего поклонника изъ безумія любви для перехода въ помѣшательство пожизненное, которое состояло въ томъ, что онъ отказался отъ всего мірского потока и отправился на житье въ совершенно монашескій уголъ. Такъ былъ онъ вылеченъ, и я изберу тотъ же путь для того, чтобы ваша печень стала столь же чистою, какъ здоровое овечье сердце, и въ ней не осталось бы ни пятнышка любви.
   Орландо. Я не хочу выздоравливать, юноша.
   Розалинда. Я вылечу васъ, если вы только согласитесь звать меня Розалиндой, приходя каждый день въ мою хижину, и ухаживать за мной.
   Орландо. Хорошо, именемъ моей любви, я согласенъ; разскажи мнѣ, гдѣ эта хижина.
   Розалинда. Пойдемъ вмѣстѣ, и я покажу ее вамъ, а вы разскажите мнѣ дорогою, гдѣ живете вы въ этомъ лѣсу. Хотите идти?
   Орландо. Отъ всей души, добрый юноша.
   Розалинда. Нѣтъ, зовите меня Розалиндой. Сестра, ты идешь съ нами? (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Входятъ: Оселокъ и Одри. Жакъ наблюдаетъ за ними издалека.

  
   Оселокъ. Иди скорѣе, милая Одри! Я загоню твоихъ козъ, Одри. Ну, что, Одри? Гожусь я тебѣ? Мои простыя черты удовлетворяютъ тебя?
   Одри. Ваши черты! Господи помилуй! Какія такія черты?
   Оселокъ. Я здѣсь съ тобой и твоими козами, какъ самый прихотливый поэтъ, честной Овидій, былъ между готами.
   Жакъ (всторону). О, плохо помѣщенная ученость хуже, чѣмъ Юпитеръ подъ соломённою крышей!
   Оселокъ. Когда наши стихи непоняты, или наше остроуміе не поддерживается этимъ скороспѣлымъ ребенкомъ, догадливостью, это человѣку болѣе смертельный ударъ, нежели большой счетъ за ничтожное угощеніе. Да, хотѣлось бы мнѣ, чтобы боги создали тебя поэтичнѣе.
   Одри. Не знаю, что это, поэтичное. Честное что нибудь въ дѣлахъ и въ рѣчи? Правдивое что?
   Оселокъ. По правдѣ, нѣтъ; потому что искреннѣйшая поэзія лишь вымыселъ; а влюбленные склонны къ поэзіи, и то, въ чемъ они клянутся въ своей поэзіи, такъ сказать, какъ влюбленные; должно быть ими вымышлено.
   Одри. А вы все желаете, чтобы боги сдѣлали меня поэтичною?
   Оселокъ. Очень желаю, потому что ты клянешься мнѣ въ томъ, что ты честна; если же ты будешь поэтессой, мнѣ можно будетъ отчасти надѣяться, что ты притворяешься.
   Одри. А вамъ хочется, чтобы я не была честна?
   Оселосъ. Не хотѣлось бы въ томъ случаѣ, если-бы ты была безобразна; а честность въ придачу къ красотѣ, это все равно, что медъ соусомъ къ сахару.
   Жакъ (всторону). Набитый знаніемъ дуракъ!
   Одри. Вѣдь я некрасива, поэтому и прошу боговъ сдѣлать меня честною.
   Оселокъ. Но одарять честностью гадкую неряху, значитъ подавать хорошее кушанье на грязномъ блюдѣ.
   Одри. Я не неряха, хотя и благодарю боговъ за то, что дурнушка.
   Оселокъ. Ну, возблагодаримъ боговъ за твою дурноту! Неряшество можетъ явиться потомъ. Но, какъ бы тамъ ни было, я хочу жениться на тебѣ и я переговорилъ уже о томъ съ мессиромъ Оливеромъ Путаницей, викаріемъ ближайшей деревни; онъ обѣщался придти на это мѣсто въ лѣсу и соединить насъ.
   Жакъ (всторону). Желательно посмотрѣть на эту сходку.
   Одри. Да пошлютъ боги намъ счастья!
   Оселокъ. Аминь! Иной трусливый человѣкъ и побоялся бы такого шага, потому что здѣсь нѣтъ другого храма, кромѣ этого лѣса, нѣтъ другого общества, кромѣ рогатыхъ животныхъ. Но что же изъ этого? Смѣлѣе! Если рога противны, они и необходимы. Сказано: иной человѣкъ не видитъ конца своему богатству; вѣрно! у иного человѣка хорошіе рога и онъ не видитъ ихъ конца. Что же, это приданое его жены, а не самъ онъ ихъ пріобрѣтаетъ. Рога!.. Ну, да. Только для бѣдняковъ?.. Нѣтъ, нѣтъ; обладаетъ ими какъ самый благородный изъ оленей, такъ и самый захудалый. И развѣ холостякъ блаженъ? Нѣтъ! Какъ обнесенный стѣною городъ превосходитъ деревню, такъ и чело женатаго человѣка почетнѣе голаго лба холостого, и на сколько искусство защититься лучше неумѣнья, на столько рога предпочтительнѣе отсутствія ихъ.
  

Входитъ мессиръ Оливеръ Путаница.

  
   Вотъ и мессиръ Оливеръ!.. Мессиръ Оливеръ Путаница, добро пожаловать! Покончите вы съ нами подъ этимъ деревомъ или намъ надо пойти съ вами въ вашу часовню?
   Путаница. Кто здѣсь выдаетъ эту женщину?
   Оселокъ. Я не хочу принимать въ подарокъ ее отъ какого-нибудь мужчины!
   Путаница. Но она должна выдаваться кѣмъ-нибудь, или же бракъ не будетъ законнымъ.
   Жакъ (подходя). Дѣйствуйте, дѣйствуйте; я готовъ выдать ее.
   Оселокъ. Добраго вечера, добрый господинъ "Какъ васъ звать!" Какъ поживаете, мессиръ? Кстати пожаловали. Богъ благословитъ васъ за такое появленіе; очень вамъ благодаренъ... Что вы держите въ рукахъ эту игрушку, мессиръ? Прошу васъ, накройтесь.
   Жакъ. Ты хочешь жениться, пестрый?
   Оселокъ. Какъ у вола ярмо, у коня удило, у сокола колокольчики, такъ у человѣка свои желанія; и какъ голуби цѣлуются, такъ и въ супружествѣ слѣдуетъ поклеваться.
   Жакъ. И такой воспитанный человѣкъ, какъ ты, хочетъ вѣнчаться подъ кустомъ, какъ нищій? Иди въ церковь, къ хорошему священнику, который объяснить тебѣ, что такое бракъ. Этотъ же человѣкъ только сколотитъ васъ какъ деревянную обшивку; одинъ изъ васъ осядетъ и, какъ сырая доска, покоробится, покоробится.
   Оселокъ (всторону). Я бы не прочь, чтобы меня обвѣнчалъ этотъ, а не другой, потому что этотъ обвѣнчаетъ какъ нибудь не ладно; а если я буду обвѣнчанъ не ладно, это послужитъ мнѣ потомъ хорошимъ извиненіемъ къ тому, чтобы бросить жену.
   Жакъ. Пойдемте со мною, я научу васъ.
   Оселокъ. Пойдемъ, милая Одри; мы должны обвѣнчаться или жить прелюбодѣйно. Прощайте, добрый мессиръ Оливеръ!.. (напѣваетъ). "Нѣтъ, о милый Оливеръ, о почтенный Оливеръ, не оставляй меня сзади себя! Но... убирайся прочь, уходи, говорю тебѣ, я не хочу, чтобы вѣнчалъ меня ты! (Уходятъ: Жакъ, Оселокъ и Одри).
   Путаница. Это ничего не значитъ. Никогда такіе сумасбродные негодяи не вытѣснятъ меня изъ моей профессіи (уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Тамъ же. Передъ деревенскимъ домикомъ. Входитъ Целія и Розалинда.

  
   Розалинда. Не говори мнѣ ничего, я хочу плакать.
   Целія. Сдѣлай милость, но только потрудись принять въ соображеніе, что слезы мужчинѣ не къ лицу.
   Розалинда. Но развѣ мнѣ нѣтъ повода плакать?
   Целія. О, самый подходящій; поэтому, плачь.
   Розалинда. У него даже волоса вѣроломнаго цвѣта.
   Целія. Немногимъ темнѣе, нежели у Іуды; поцѣлуи его должны быть родными дѣтищами Іуды.
   Розалинда. Нѣтъ, волоса у него хорошаго цвѣта.
   Целія. Превосходнаго: каштановый цвѣтъ былъ всегда наилучшимъ.
   Розалинда. А поцѣлуи благоговѣйны, какъ прикосновеніе къ освященному хлѣбу.
   Целія. Онъ купилъ пару цѣломудренныхъ губъ у Діаны, самая замороженная монахиня не цѣлуетъ болѣе набожно: въ этихъ поцѣлуяхъ самый ледъ цѣломудрія.
   Розалинда. Но зачѣмъ поклялся онъ, что придетъ сегодня утромъ, и не пришелъ?
   Целія. Ясно, что онъ человѣкъ невѣрный.
   Розалинда. Ты такъ думаешь?
   Целія. Да. Онъ не карманщикъ, не конокрадъ, но что касается его любовной вѣрности, я считаю его такимъ же пустымъ, какъ стаканъ съ крышкой или выѣденный червемъ орѣхъ.
   Розалинда. Невѣренъ въ любви?
   Целія. Да, когда онъ влюбленъ; но мнѣ кажется, что этого нѣтъ.
   Розалинда. Ты слышала, какъ онъ клялся, что былъ влюбленъ!
   Целія. "Былъ" не значитъ "есть", не говоря уже о томъ, что обѣты влюбленнаго не надежнѣе завѣреній кабатчика; оба они подтверждаютъ ложные счеты... Онъ здѣсь въ лѣсу съ герцогомъ, твоимъ отцомъ.
   Розалйнда. Я встрѣтила герцога вчера и много съ нимъ говорила. Онъ спрашивалъ меня о моемъ происхожденіи; я сказала, что оно не хуже его собственнаго; онъ разсмѣялся и отпустилъ меня... Но что мы разсуждаемъ о родителяхъ, если есть такой человѣкъ, какъ Орландо?
   Целія. О, это славный человѣкъ! Пишетъ славные стихи, говоритъ славные рѣчи, даетъ славныя клятвы и славно нарушаетъ ихъ, пронизывая поперекъ сердце своей возлюбленной, какъ неумѣлый наѣздникъ, который даетъ шпоры коню лишь съ одного бока и ломаетъ свою шпагу, какъ благородный гусь. Но славно все, на чемъ скачетъ молодость и чѣмъ правитъ безуміе... Кто идетъ сюда?
  

Входитъ Коренъ.

  
   Коренъ. Хозяинъ и хозяйка, вы часто распрашивали о пастухѣ, который томится любовью; вы видѣли его, когда мы сидѣли съ нимъ на лугу, и онъ восхвалялъ гордую, высокомѣрную пастушку, свою возлюбленную.
   Целія. Хорошо, что же съ нимъ?
   Коренъ. Если вамъ угодно видѣть настоящее представленіе между блѣднолицею любовью и ярко-румянымъ издѣвательствомъ и гордымъ пренебреженіемъ, пойдемте неподалеку отсюда; я отведу васъ туда, гдѣ вы увидите это.
   Розалинда. О, отправимся... Видъ влюбленныхъ питаетъ тѣхъ, кто тоже любитъ... Проводи насъ къ этому зрѣлищу, и тебѣ можно будетъ сказать, что и я выступлю дѣятельнымъ актеромъ въ этой пьесѣ (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Другая часть лѣса.

Входятъ: Сильвій и Феба.

  
   Сильвій. Милая Феба, несмѣйся надо мною; не дѣлай этого, Феба! Говори, что ты не любишь меня, но говори это безъ горечи. Простой палачъ, сердце котораго ожесточилось отъ привычнаго вида смерти, и тотъ не опускаетъ меча на склоненную голову, не попросивъ напередъ прощенья. Неужели ты хочешь быть суровѣе того, кто живетъ пролитіемъ крови до своей кончины?
  

Входятъ: Целія, Розалинда и Коренъ, которые останавливаются въ сторонѣ.

  
   Феба. Я не хочу бытъ твоимъ палачомъ, я бѣгу отъ тебя потому, что не хочу тебя оскорблять. Ты говоришь, что мой взоръ убійственъ. Нечего сказать, прекрасно и очень правдоподобно, что глаза -- эти столь нѣжные и хрупкіе органы, смыкающіе трусливо свои двери передъ каждою пылинкой -- могутъ называться тиранами, рѣзниками, убійцами! Ну, я теперь нахмурюсь на тебя отъ всего сердца! И если мои глаза могутъ ранить, пусть она убиваютъ тебя. Притворись, что обмираешь, упади на землю, и если не можешь, такъ стыдись, стыдись и не лги, говоря, что мои глаза убійственны. Покажи рану, нанесенную тебѣ моимъ взоромъ; оцарапай себя булавкой, и то останется у тебя какой-нибудь слѣдъ; попробуй опереться о кустъ, и на твоей ладони останется царапина, какой-либо отпечатокъ, хоть на минуту; а мои глаза, которые я устремляю на тебя, не наносятъ тебѣ вреда. Да я и знаю, что нѣтъ въ глазахъ такой силы, которая могла бы ранить.
   Сильвій. О, дорогая Феба, если когда нибудь -- а это "когда-нибудь" можетъ быть очень близко -- ты встрѣтишь въ чьемъ-либо красивомъ лицѣ силу внушить тебѣ любовь, тогда ты поймешь, какія невидимыя раны наносятъ острыя стрѣлы любви!
   Феба. Но, до этого времени, не приближайся ты ко мнѣ; а когда оно настанетъ, осыпай меня насмѣшками, не сожалѣй меня, какъ и я до той минуты тебя жалѣть не буду.
   Розалинда (подходя). А почему, скажите? Что была у васъ за мать, если вы можете такъ оскорблять несчастныхъ, такъ возноситься надъ ними? Неужели потому, что вы красивы,-- хотя я, признаюсь, вижу тутъ красоты лишь настолько, чтобы пойти въ темнотѣ, безъ свѣчи, къ кровати,-- вы должны быть надменной и безжалостной?.. Но что это? Зачѣмъ вы такъ уставились на меня? Я вижу въ васъ не болѣе, какъ дюжинное твореніе природы. О, чтобъ меня побрало! Мнѣ кажется, она думаетъ заполонить и мои глаза. Нѣтъ, повѣрьте, гордая госпожа, вамъ нечего надѣяться на это. Ни ваши чернильныя брови, ни ваши волоса, похожіе на черный шелкъ, ни ваши воловьи глаза, ни ваши молочныя щеки не склонятъ моего духа на поклоненіе вамъ... А ты, глупый пастухъ, чего ты ходишь за нею, подобно южному туману, нагоняющему вѣтеръ и дождь? Ты въ тысячу разъ лучше, какъ мужчина, чѣмъ она, какъ женщина. Это именно такіе глупцы, какъ ты, населяютъ міръ безобразными ребятами. Не ея зеркало, а ты льстишь ей, и въ тебѣ она видитъ себя красивѣе, чѣмъ она въ дѣйствительности. Но, сударыня, придите въ себя; станьте на колѣна и благодарите небо, постясь, за любовь добраго человѣка, потому что, шепну вамъ дружески на ушко, продавайте, пока берутъ; вы не всякому годны. Молите у него прощенья, любите его: примите его предложеніе. Дурныя еще дурнѣе, когда позволяютъ себѣ насмѣхаться. Итакъ, бери ее, пастухъ... Прощайте!
   Феба. Милый юноша, прошу тебя, брани меня хоть цѣлый годъ; мнѣ пріятнѣе переносить твои выговоры, нежели его ухаживанія.
   Розалинда. Онъ влюбился въ ея дурноту, а она готова влюбиться въ мой гнѣвъ! Если это такъ, то лишь только она отвѣтитъ тебѣ съ суровымъ видомъ, я начну обдавать ее грубостями. Зачѣмъ смотрите вы такъ на меня?
   Феба. Не съ дурнымъ намѣреніемъ.
   Розалинда. Прошу васъ, не вздумайте въ меня влюбиться, потому что я вѣроломнѣе обѣтовъ, данныхъ спьяна. Къ тому-же, вы мнѣ не нравитесь... Если хотите знать, гдѣ я живу, то это въ оливковой рощѣ, здѣсь по близости... Хочешь идти, сестра?.. Пастухъ, не давай ей спуска... Идемъ, сестра... Пастушка, будь къ нему милостивѣе, не гордись: еслибы на тебя смотрѣлъ весь свѣтъ, никто не ошибался-бы такъ въ твою пользу, какъ онъ!.. Идемъ къ нашему стаду (Уходятъ: Розалинда, Целія и Коренъ).
   Феба. Пастухъ умершій!.. Теперь я понимаю смыслъ твоего стиха: "Тотъ не любилъ, кто не влюбился съ перваго взгляда"...
   Сильвій. Милая Феба...
   Феба. Ахъ!.. Что ты говоришь, Сильвій?
   Сильвій. Милая Феба, пожалѣй меня.
   Феба. Что-же, мнѣ грустно за тебя, добрый Сильвій.
   Сильвій. Тамъ, гдѣ грусть, можетъ быть и утѣшеніе. Если ты сочувствуешь моему любовному горю, то, подаривъ мнѣ любовь, ты можешь исцѣлить разомъ и свою грусть, и мое горе.
   Феба. Я дарю тебѣ свою пріязнь; развѣ это не милостиво?
   Сильвій. Я желалъ-бы тебя самое.
   Феба. Это уже жадность. Недавно еще, Сильвій, я тебя ненавидѣла, и теперь еще я не питаю къ тебѣ любви, но потому, что ты можешь говорить о любви такъ краснорѣчиво, я хочу терпѣть твое общество, которое было такъ несносно для меня, и я буду пользоваться твоими услугами; но не жди дальнѣйшей награды и радуйся лишь на то, что тебя будутъ употреблять.
   Сильвій. Моя любовь такъ свята и такъ совершенна, а я такъ лишенъ всякой ласки, что сочту за обильную жатву, если мнѣ удастся подобрать хотя кое-какіе поломанные колосья вслѣдъ за тѣмъ, кому достанется главнѣйшій сборъ. Брось мнѣ порою небрежную улыбку,-- и я этимъ проживу.
   Феба. Ты знаешь юношу, который говорилъ со мной тотчасъ?
   Сильвій. Особенно не знаю, но часто его встрѣчалъ; онъ купилъ усадьбу и поля у стараго хрыча, который былъ тутъ хозяиномъ прежде.
   Феба. Не подумай, что я его люблю, хотя распрашиваю о немъ; это глупый мальчишка... Однако, онъ говоритъ складно... Но что мнѣ до рѣчей?.. Хотя рѣчи пріятны, когда говорящій нравится тому, кто слушаетъ... Красивый юноша... Не то, чтобы очень... Только видно, что гордъ... Но гордость идетъ къ нему; изъ него выйдетъ дѣльный мужчина... Лучше всего у него цвѣтъ лица, и прежде, чѣмъ его языкъ успѣетъ нанести обиду, его глаза уже залечатъ ее... Онъ не высокъ, но довольно высокъ для своихъ лѣтъ... Ноги у него -- такъ себѣ; однако, недурны... На губахъ прекрасный румянецъ: немного гуще и ярче, нежели на щекахъ; именно различіе между алой краской и нѣжно-розовой. Иныя женщины, Сильвій, успѣвъ разобрать его такъ, какъ я, могли-бы въ него влюбиться; но, что до меня, я не люблю его, и не ненавижу тоже, хотя у меня болѣе причинъ его ненавидѣть, чѣмъ любить, потому что зачѣмъ ему понадобилось журить меня? Онъ говорилъ, что у меня черные глаза и волосы тоже черные, и, какъ я припоминаю, насмѣхался надо мной... Удивительно, отчего я ему не возражала? Но это все равно: что отложено, то еще не пропало; я напишу ему очень дерзкое письмо, и ты его снесешь. Сдѣлаешь это, Сильвій?
   Сильвій. Отъ всего сердца, Феба.
   Феба. Я тотчасъ-же напишу. Оно уже готово у меня въ головѣ и въ сердцѣ. Я отнесусь къ нему ѣдко и безъ околичностей. Иди со мною, Сильвій (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

  

СЦЕНА I.

Тамъ-же.

Входятъ: Оселокъ и Одри.

  
   Оселокъ. Придетъ время, Одри. Надо потерпѣть, милая Одри.
   Одри. А право, этотъ пасторъ былъ довольно хорошъ, чтобы ни говорилъ старый синьоръ.
   Оселокъ. Очень дурной этотъ мессиръ Оливеръ, Одри, очень подлый этотъ Путаница!.. Но, Одри, тутъ въ лѣсу находится молодой человѣкъ съ притязаніями на тебя.
   Одри. О, знаю, кто это, но у него нѣтъ никакихъ правъ въ свѣтѣ на меня. Онъ и идетъ сюда, этотъ человѣкъ,о которомъ вы думаете.
  

Входитъ Гильомъ.

  
   Оселокъ. Настоящая ѣда и питье для меня -- встрѣча съ простакомъ! Клянусь, мы, люди остроумные, должны нести за это и большую отвѣтственность. Мы должны насмѣхаться, мы не можемъ удержаться отъ этого.
   Гильомъ. Добраго вечера,Одри!
   Одри. Пошли и вамъ Богъ добраго вечера, Гильомъ!
   Гильомъ. И вамъ добраго вечера, почтенный синьоръ!
   Оселокъ. Добраго вечера, любезный. Накрой голову, накрой... Ну же, прошу тебя, накройся.Который тебѣ годъ, мой другъ?
   Гильомъ. Мнѣ двадцать пять, мессиръ.
   Оселокъ. Возрастъ зрѣлый. Зовутъ тебя: Гильомъ?
   Гильомъ. Гильомъ, мессиръ.
   Оселокъ. Хорошенькое имя. Ты родился здѣсь,въ лѣсу?
   Гильомъ. Да, мессиръ, благодаря Бога.
   Оселокъ. "Благодаря Бога". Это хорошій отвѣтъ. А ты богатъ?
   Гильомъ. Что же, мессиръ... Такъ себѣ.
   Оселокъ. "Такъ себѣ". Это хорошо, очень хорошо, весьма отлично... Однако, нѣтъ, это лишь такъ себѣ. А ты уменъ?
   Гильомъ. Да, мессиръ, ума у меня довольно.
   Оселокъ. Вотъ это ты хорошо говоришь. Я припоминаю одну поговорку: "Глупецъ думаетъ, что уменъ, а умный знаетъ о себѣ, что глупъ". Языческій философъ, желая поѣсть винограда, открывалъ губы, когда клалъ его въ ротъ, желая сказать этимъ, что виноградъ созданъ на то, чтобы быть съѣденнымъ, а губы на то, чтобы открываться. Вы любите эту дѣвицу?
   Гильомъ. Да, мессиръ.
   Оселокъ. Дайте мнѣ руку. Вы учены?
   Гильомъ. Нѣтъ, мессиръ.
   Оселокъ. Такъ научитесь слѣдующему отъ меня: Имѣть, значитъ: имѣть. Это только риторическая фигура, что питье, будучи вылито изъ чаши въ стаканъ, черезъ наполненіе его, опоражниваетъ ее. Вѣдь всѣ ваши авторы согласны въ томъ, что ipse -- это онъ; вы же не можете быть ipse, потому что онъ -- это я.
   Гильомъ. Кто это "онъ", мессиръ?
   Оселокъ. Тотъ "онъ",который долженъ жениться на этой женщинѣ. Поэтому ты, деревенщина, покинь... что на обыденномъ языкѣ значитъ: оставь... общество... что,по деревенски, знакомство... съ этою особою женскаго пола... въ просторѣчіи женщиною... Это, вообще, значитъ: не знайся съ этою женскою личностью! Или же, деревенщина, ты погибнешь, или, чтобы тебѣ было понятнѣе, умрешь; иначе говоря, я тебя убью, уничтожу, обращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ закрѣпощеніе, расправлюсь съ тобою ядомъ, или палкою, или сталью; я затравлю тебя ловушками; опутаю тебя хитростями, умерщвлю на полтораста разныхъ способовъ! Поэтому трепещи и убирайся!
   Одри. Уходи, добрый Гильомъ.
   Гильомъ. Счастливо оставаться, мессиръ! (Уходитъ).
  

Входитъ Коренъ.

  
   Коренъ. Хозяинъ и хозяйка ищутъ васъ. Идите, идите!
   Оселокъ. Бѣги, Одри, бѣги... Спѣшу, спѣшу! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же.

Входятъ: Орландо и Оливеръ.

  
   Орландо. Возможно-ли, чтобы при столь короткомъ знакомствѣ она уже понравилась тебѣ? И только увидѣвъ ее,ты уже влюбился? И, влюбясь, уже сдѣлалъ предложеніе? и она тотчасъ-же приняла его? И ты твердо рѣшился обладать ею?
   Оливеръ. Не ставь вопроса о моемъ легкомысліи, о ея бѣдности, о слишкомъ кратковременномъ нашемъ знакомствѣ, о моемъ поспѣшномъ предложеніи и ея поспѣшномъ согласіи, но говори вмѣстѣ со мною, что я люблю Аліену, а съ нею, что она любитъ меня; самъ-же ты согласись съ обоими нами, въ домъ, что мы можемъ соединиться, и это будетъ къ твоему-же благу, потому что я отдамъ тебѣ и домъ нашего отца, и всѣ доходы, принадлежавшіе старому синьору Роланду, а самъ стану жить здѣсь и умру пастухомъ.
  

Входитъ Розалинда.

  
   Орландо. Я соглашаюсь. Пусть свадьба ваша совершится завтра-же; я приглашу на нее герцога и всѣхъ его веселыхъ приверженцевъ. Поди и приготовь къ тому Аліену; ты видишь, сюда идетъ Розалинда.
   Розалинда. Богъ въ помочь, братъ!
   Оливеръ. И тебѣ, сестра.
   Розалинда. О, дорогой Орландо, какъ грустно мнѣ, что у тебя сердце въ перевязкѣ!
   Орландо. Только рука.
   Розалинда. Я думала, что когти львицы поранили тебѣ и сердце.
   Орландо. Оно поранено, но слезами одной дамы.
   Розалинда. Разсказывалъ тебѣ твой братъ о моемъ притворномъ обморокѣ. когда онъ показалъ мнѣ твой платокъ'?
   Орландо. Да, и еще о большихъ чудесахъ.
   Розалинда. О, я понимаю, на что ты намекаешь... Дѣйствительно,не случалось ничего столь внезапнаго, развѣ что драка двухъ барановъ или хвастливый возгласъ Цезаря: "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ". Твой братъ и моя сестра, лишь только встрѣтились, такъ воззрились другъ на друга; лишь только воззрились, влюбились; лишь только влюбились, стали вздыхать; лишь только завздыхали, такъ спросили другъ друга о причинѣ того; лишь только узнали причину, стали искать исцѣленія, и такъ, но ступенькамъ, устроили себѣ пару лѣстницъ къ браку, по которымъ они должны взобраться не воздерживаясь, чтобы не стать невоздержанными до брака. Они въ полной любовной ярости и готовы схватиться; ихъ не разнимешь и палками!
   Орландо. Они обвѣнчаются завтра, и я приглашаю герцога къ брачному обряду. Но, какъ горько смотрѣть на счастье сквозь глаза другого человѣка! На сколько усилится у меня завтра на сердцѣ тяжесть, при мысли моей о счастіи брата, получившаго то, чего онъ желалъ!
   Розалинда. Что-же, развѣ я не могу завтра служить вамъ за Розалинду?
   Орландо. Я не могу жить долѣе только мечтою.
   Розалинда. Я не буду мучить васъ болѣе пустымъ разговоромъ. Знайте-же отъ меня... я говорю теперь съ извѣстной цѣлью... что я признаю васъ за достойнаго синьора. Сказываю это не для того, чтобы вы возымѣли хорошее мнѣніе о моемъ разсудкѣ, видя, что я понимаю, каковы вы. Не стараюсь я тоже заслужить отъ васъ уваженія болѣе той малой мѣры, которая нужна для поселенія въ васъ довѣрія, ради вашей-же пользы, а не ради моего собственнаго восхваленія... Повѣрьте-же мнѣ, прошу васъ, что мнѣ доступны чудныя дѣла: съ моего трехлѣтняго возраста, я былъ въ сношеніи съ чародѣемъ, весьма могущественнымъ въ своемъ искусствѣ, хотя и не вѣдавшимся съ нечистымъ. Если вы такъ любите Розалинду, какъ это выдается всѣми вашими движеніями, то вы можете жениться на ней, когда вашъ братъ женится на Аліенѣ. Я знаю, до какой крайности доведена она судьбою, и мнѣ возможно, если вы не найдете въ томъ неудобства, вызвать ее завтра вамъ на глаза, въ ея человѣческомъ образѣ, безъ всякой опасности.
   Орландо. Говоришь ты серьезно?
   Розалинда. Клянусь жизнью, которою я дорожу, хотя и говорю, что я чародѣй. Поэтому одѣнься въ свое лучшее платье, пригласи своихъ друзей, потому что если ты желаешь жениться завтра,то и женишься, и на Розалиндѣ, если ты этого хочешь.
  

Входятъ: Сильвій и Феба.

  
   Смотри, идетъ сюда влюбленная въ меня и влюбленный въ нее.
   Феба. Молодой человѣкъ, вы поступили очень невѣжливо со мною, показавъ письмо, которое я вамъ написала.
   Розалинда. Мнѣ дѣла нѣтъ до этого; я даже стараюсь быть невѣжливымъ и злобнымъ съ вами; за вами слѣдуетъ этотъ вѣрный пастухъ; смотрите на него, полюбите его; онъ васъ боготворитъ.
   Феба. Добрый пастухъ, скажи этому юношѣ, что значитъ любить.
   Сильвій. Это значитъ: состоять изъ слезъ и вздоховъ; таковъ я ради Фебы.
   Феба. А я ради Ганимеда.
   Орландо. А я ради Розалинды.
   Розалинда. А я ради никакой женщины.
   Сильвій. И состоять изъ вѣрности и преданности. Таковъ я для Фебы.
   Феба. А я для Ганимеда.
   Орландо. А я для Розалинды.
   Розалинда. А я ни для какой женщины.
   Сильвій. Это значитъ тоже состоять изъ одного восторга, страсти, изъ желаній, обожанія, обязанности, вниманія, смиренія, терпѣнія и; нетерпѣнія, чистоты, самопожертвованія и повиновенія; таковъ я для Фебы.
   Феба. А я для Ганимеда.
   Орландо. А я для Розалинды.
   Розалинда. А я ни для какой женщины.
   Феба (Розалиндѣ). Если это такъ, то зачѣмъ вините вы меня за любовь къ вамъ?
   Сильвій (Фебѣ). Если это такъ, зачѣмъ вините вы меня за любовь къ вамъ?
   Розалинда (Орландо). Кому скажете вы: "Зачѣмъ вините вы меня за любовь къ вамъ?"
   Орландо.Той, которой здѣсь нѣтъ, и которая не можетъ меня слышать.
   Розалинда. Довольно этого: это походитъ на вой ирландскихъ волковъ на луну (Сильвію). Я постараюсь помочь вамъ, если могу (Фебѣ). Я полюбилъ-бы васъ, еслибы могъ... Мы встрѣтимся всѣ завтра и тогда (Фебѣ), я обвѣнчаюсь съ вами, если только когда либо буду вѣнчаться съ женщиной... и обвѣнчаюсь завтра (къ Орландо). Я исполню ваше желаніе, если мнѣ дано когда-либо исполнить желаніе мужчины, и вы будете обвѣнчаны завтра (Сильвію). И васъ я удовлетворю, если то, что вамъ нравится, можетъ васъ удовлетворить; вы будете обвѣнчаны завтра (къ Орландо). Если вы любите Розалинду, вы придете; (Сильвію), если вы любите Фебу, вы придете, и если я не люблю ни одной женщины, я приду... И такъ, прощайте! Я оставляю вамъ эти приказанія.
   Сильвій. Не премину исполнить, если буду живъ.
   Феба. И я.
   Орландо. И я (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ-же.

Входятъ: Оселокъ и Одри.

  
   Оселокъ. Завтра радостный день, Одри: мы завтра поженимся.
   Одри. Я желаю этого отъ всего сердца, и я надѣюсь, что нѣтъ ничего нечестнаго въ желаніи зажить своимъ домкомъ. Сюда идутъ два пажа изгнаннаго герцога.
  

Входятъ два пажа.

  
   1-й пажъ. Пріятно встрѣтиться, уважаемый мессиръ!
   Оселокъ. Клянусь, пріятно! Садитесь, садитесь, и пѣсенку!
   2-й пажъ. Къ вашимъ услугамъ; садитесь между нами.
   1-й пажъ. Что же, примемся разомъ, безъ прокашливанія или сплевыванія, или извиненій въ томъ, что охрипли,-- всего, къ чему прибѣгаютъ, обыкновенно, безголосые?
   2-й пажъ. Да, да, и оба въ одинъ тонъ, какъ два цыгана на лошади.
  

Оба поютъ.

  
   "Былъ влюбленный и его красотка, гей, го, гей, но-ни-но. Шли они черезъ зеленое ржаное поле, въ весеннюю пору, единственно милое время, когда все парится и птички поютъ: гей, дингъ, дингъ, дннгь! Нѣжные любовники любятъ весну. Среди ржаныхъ полей, гей, го, гей, но-ни-но! красивые эти деревенскіе люди легли, въ весеннюю пору, единственно милое время, когда все парится и птички поютъ: гей, дингъ, дингъ, дингъ! Они начали пѣть тотчасъ эту пѣсню, гей, го, гей, но-ни-но! О томъ, что жизнь лишь цвѣтокъ въ весеннюю пору, единственно милое время, когда все парится и птички поютъ: гей, дингъ, дингъ, дингь! Пользуйтесь же настоящимъ временемъ, гей, го, гей, но-ни-но! потому что любовь вѣнчается первымъ цвѣтомъ, въ весеннюю пору, единственно милое время, когда все парится и птички поютъ: гей, дингъ, дингъ, дингъ!"
   Оселокъ. Знаете что, молодые господа, хотя мало смысла въ словахъ, но и пѣніе-то вышло плоховато.
   1-й пажъ. Вы ошибаетесь, мессиръ; мы не сбивались съ такта, сохраняли тактъ.
   Оселокъ. Совершенно вѣрно. Я тоже велъ счетъ времени, которое потерялъ, слушая такую глупую пѣснь. Господь съ вами! Да исправитъ Онъ вамъ голоса! Пойдемъ, Одри (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Другая часть лѣса.

Входитъ: Старшій Герцогъ, Аміанъ, Жакъ, Орландо, Оливеръ и Целія.

  
   Старшій герцогъ. И ты думаешь, Орландо, что этотъ юноша можетъ выполнить все то, что обѣщаетъ?
   Орландо. То вѣрю этому, то нѣтъ, какъ тѣ, которые, хотя и боятся, но питаютъ надежду на то, что опасенія ихъ не сбудутся.
  

Входятъ: Розалинда, Сильвій и Феба.

  
   Розалинда. Еще немного терпѣнія до исполненія нашего уговора (Герцогу). Вы обѣщаете, если я приведу вашу Розалинду, выдать ее за этого Орландо?
   Старшій герцогъ. Я это сдѣлаю, будь у меня даже королевство, чтобы дать за нею!
   Розалинда (къ Орланду). А вы говорите, что вы берете ее, если я ее приведу?
   Орландо. Беру, будь я даже королемъ всѣхъ королевствъ.
   Розалинда (Фебѣ). Вы говорите, что пойдете за меня, если я изъявлю на то согласіе?
   Феба. Да, хотя бы мнѣ пришлось умереть черезъ часъ послѣ того!
   Розалинда. Но если вы сами откажетесь выдти за меня, вы отдадитесь этому преданному вамъ пастуху?
   Феба. Таковъ уговоръ.
   Розалинда (Сильвію). Вы сказали, что возьмете Фебу, если она того захочетъ?
   Сильвій. Хотя-бы обладаніе ею и смерть были тожественны.
   Розалинда. Я обѣщаю уладить всѣ эти дѣла. Сдержите свое слово, о, герцогъ, и отдайте свою дочь, а вы, Орландо, сдержите свое о томъ, что примете его дочь; сдержите свое слово, Феба, и выходите за меня, или же, если откажетесь, за этого пастуха. Сдержите свое слово, Сильвій, жениться на ней, если она откажется отъ меня... А я уйду теперь, чтобы разрѣшить всѣ эти сомнѣнія (Уходитъ съ Целіей).
   Старшій герцогъ. Въ этомъ молодомъ пастушкѣ припоминаются мнѣ нѣкоторыя милыя черты моей дочери.
   Орландо. Синьоръ, увидя его въ первый разъ, я счелъ его за брата вашей дочери; но, добрый синьоръ, этотъ юноша уроженецъ здѣшнихъ лѣсовъ и былъ обученъ разнымъ тайнымъ наукамъ своимъ дядей, великимъ чародѣемъ, по его словамъ, и скрывающимся въ этихъ дебряхъ.
  

Входятъ: Оселокъ и Одри.

  
   Жакъ. Вѣроятно, наступитъ другой потопъ, если всѣ пары спѣшатъ въ ковчегъ! Вотъ явилась пара замѣчательныхъ звѣрей, называемыхъ на всѣхъ языкахъ дураками.
   Оселоуъ. Поклонъ и привѣтствіе всѣмъ вамъ!
   Жакъ. Добрѣйшій синьоръ, примите его милостиво. Это тотъ нестроумный господинъ, котораго я часто встрѣчалъ въ лѣсу; онъ клянется въ томъ, что былъ,царедворцемъ.
   Оселокъ. Если кто сомнѣвается въ этомъ, пусть онъ подвергнетъ меня испытанію! Я прохаживался въ танцахъ, я увлекъ одну даму, я былъ остороженъ съ друзьями, любезенъ съ врагами; разорилъ трехъ портныхъ, имѣлъ четыре ссоры и чуть не подрался изъ-за одной.
   Жакъ. Какъ-же она покончилась?
   Оселокъ. Мы сошлись и нашли, что ссора не доходитъ еще до седьмого случая.
   Жакъ. Какой седьмой случай? Добрый синьоръ, полюбите этого молодца.
   Старшій герцогъ. Онъ мнѣ очень нравится.
   Оселокъ. Господь васъ вознаградитъ, синьоръ! Желаю, чтобы и вы нравились! Я поспѣшилъ сюда, вмѣстѣ съ другими сельскими брачащимися, чтобы принести клятву, а потомъ нарушить ее, потому что вѣнчаніе соединяетъ, а страсти нарушаютъ. Вотъ бѣдная дѣвица, ваша милость, порядочная замарашка, ваша милость, но моя собственная; жалкая прихоть съ моей стороны, ваша милость, брать то, что никому не годится... Но богатая собой честность живетъ въ лачугахъ, какъ скупецъ, ваша милость, подобно жемчужинѣ въ грязной раковинѣ.
   Старшій герцогъ. Поистинѣ, онъ очень находчивъ и рѣчистъ.
   Оселокъ. Это согласно съ болтовнею шута, ваша милость, и съ другими сладенькими поговорками.
   Жакъ. Но обратимся къ седьмому случаю. Какъ нашли вы, что ваша ссора не подводится вполнѣ подъ седьмой случай?
   Оселокъ. То есть, подъ седьмое отрицаніе лжи... Держись поприличнѣе, Одри... Вотъ какъ оно было, мессиръ. Мнѣ не нравилось, какъ подстригаетъ себѣ бороду одинъ придворный. Онъ прислалъ мнѣ сказать, что если, по моему, его борода была дурно подстрижена, то онъ былъ другого мнѣнія на этотъ счетъ. Это называется "вѣжливое возраженіе". Когда я замѣтилъ, что она все же дурно подстрижена, онъ сказалъ, что стрижетъ ее по своему вкусу. Это называется "скромная язвительность". Я ему снова: Не хорошо подстрижена! Онъ мнѣ въ отвѣтъ, что я ничего несмыслю; это уже "грубое возраженіе". Я свое: Не хорошо подстрижена! Онъ отвѣчаетъ, что я говорю неправду. Это зовется: "смѣлый отпоръ". Я снова: не хорошо подстрижена. Тогда онъ мнѣ уже прямо, что я вру. Это уже "бранное опроверженіе". Затѣмъ идетъ далѣе "опроверженіе обстоятельное" и "прямое уличеніе во лжи".
   Жакъ. Сколько же разъ вы сказали, что его борода дурно подстрижена?
   Оселокъ. Я не пошелъ далѣе "опроверженія обстоятельнаго", а онъ не рѣшился тоже прибѣгнуть къ "прямому уличенію во лжи". Такъ мы помѣрились шпагами и разошлись.
   Жакъ. Вы можете перечислить по порядку всѣ эти степени лжи?
   Оселокъ. О, мессиръ, мы споримъ по печатному, у насъ есть на это книга, какъ у васъ бываютъ книги на счетъ хорошаго обхожденія. Но я могу пересчитать вамъ эти степени. Первая: "Вѣжливое возраженіе"; вторая: "Скромная язвительность"; третья: "Грубое возраженіе"; четвертая: "Смѣлый отпоръ"; пятая: "Бранное опроверженіе"; шестая: "Опроверженіе обстоятельное"; седьмая: "Прямое уличеніе во лжи". Вы можете уклониться отъ всѣхъ, кромѣ "Прямого уличенія во лжи". Да можно избѣжать и этого посредствомъ "Если". Я видѣлъ разъ, какъ семь судей не могли уладить ссоры; но когда оба спорящіе встрѣтились, кто-то изъ нихъ вспомнилъ о "Если". Въ такомъ родѣ: Если вы сказали такъ, то я сказалъ такъ, и они пожали руки другъ другу и побратались. Это "Если" -- единственный миротворецъ; много добра въ "Если".
   Жакъ. Не замѣчательный ли это малый, ваша свѣтлость? Онъ пригоденъ на все, хотя только шутъ.
   Старшій герцогъ. Его шутовство служитъ ему только конькомъ, и онъ пользуется этой личиной для своихъ остротъ.
  

Входитъ Гименей, ведя Розалинду въ женской одеждѣ. За ними Целія. Тихая музыка.

  
   Гименей. "Въ небесахъ радость, когда на землѣ дѣла устраиваются къ общему удовольствію. Добрый герцогъ, прими свою дочь: Гименей приводитъ ее съ неба, да, приводитъ ее сюда для того, чтобы ты могъ соединить ея руку съ рукой того, чье сердце у нея въ груди".
   Розалинда (герцогу). Отдаюсь вамъ, потому что я ваша (къ Орландо). Отдаюсь вамъ, потому что я ваша.
   Старшій герцогъ. Если зрѣніе меня не обманываетъ, ты моя Розалинда!
   Орландо. Если зрѣніе меня не обманываетъ, ты моя Розалинда!
   Феба. Если зрѣніе и ея образъ меня не обманываютъ, тогда -- прощай, моя любовь!
   Розалинда (герцогу). Я не хочу другого отца, кромѣ васъ (къ Орландо). Не хочу другого мужа, кромѣ васъ (Фебѣ). Не выйду ни за какую женщину, если не за васъ.
   Гименей. Тише! Я предотвращаю замѣшательство; мнѣ надлежитъ привести къ заключенію эти странныя событія. Эти восьмеро должны взяться за руки, чтобы соединиться узами Гименея, если только истина пребываетъ истиной (Розалиндѣ и Орландо). Васъ не должно раздѣлять никакое недоразумѣніе (Оливеру и Целіи). Ваши сердца неразрывны (Фебѣ). Вы должны склониться на его любовь или же имѣть супругомъ женщину (Оселку и Одри). Вы такъ крѣпко связаны другъ съ другомъ, какъ непогода съ зимою. Но, пока мы поемъ свадебную пѣснь, утѣшайте себя распросами, и разсудокъ поуменьшитъ ваше изумленіе передъ такими встрѣчами и такою развязкою дѣлъ (Поетъ) "Бракъ -- это вѣнецъ великой Юноны. О, благословенный союзъ крова и ложа! Кто, какъ не Гименей, населяетъ всѣ веси! Да будетъ же слава брачному союзу, да будетъ честь, высокая честь и слава Гименею, божеству всякой веси!"
   Старшій герцогъ. Моя дорогая племянница, привѣтствую тебя; ты равна мнѣ дочери, не менѣе ея благожеланна для меня.
   Феба (Сильвію). Я не хочу отказываться отъ моего слова: теперь ты мой; твоя вѣрность склоняетъ къ тебѣ мои чувства.
  

Входитъ Жакъ де-Буа.

  
   Жакъ де-Буа. Благоволите выслушать отъ меня слова или два. Я второй сынъ стараго синьора Роланда де-Буа и приношу такія вѣсти этому уважаемому собранію: герцогъ Фредерикъ, узнавъ, что сюда, въ лѣсъ, стекаются ежедневно люди, самые достойные, собралъ большія силы и двинулся, во главѣ ихъ, чтобы захватить здѣсь своего брата и лишить его жизни. Онъ подошелъ уже къ опушкѣ этого дикаго лѣса, но встрѣтился здѣсь съ благочестивымъ старцемъ; поговоривъ съ нимъ, онъ отказался не только отъ своего предпріятія, но и отъ міра, завѣщая свою корону изгнанному имъ брату и возвращая земли всѣмъ тѣмъ, которые были изгнаны съ нимъ. Въ истинѣ того, что говорю, ручаюсь жизнью.
   Старшій герцогъ. Добро пожаловать, молодой человѣкъ! Ты приносишь хорошіе подарки на свадьбу братьевъ: одному -- его конфискованныя земли, а другому -- большую область, могущественное герцогство. Но прежде покончимъ здѣсь въ лѣсу то, что было начато хорошо и хорошо проведено. А послѣ весь счастливый сонмъ терпѣвшихъ здѣсь со мною тяжкіе дни и ночи раздѣлитъ съ нами и блага, даруемыя намъ поворотомъ счастья, сообразно съ своими заслугами. Но, пока, забудемъ эти неожиданныя почести и повеселимся по сельски. Музыка, играй! А вы всѣ, женихи и невѣсты, гармонично преисполненные радости, пляшите подъ гармоничные звуки.
   Жакъ. Мессиръ, прошу извиненія... Но, если я васъ вѣрно понялъ, герцогъ обратился къ благочестивой жизни, отвергнувъ съ пренебреженіемъ всю придворную пышность?
   Жакъ де-Буа. Такъ точно.
   Жакъ. Я пойду къ нему. Отъ такихъ обращенныхъ можно услышать многое и поучиться многому (Герцогу). Предоставляю васъ вашимъ прежнимъ почестямъ; вы заслуживаете ихъ своимъ терпѣніемъ и добродѣтелями (къ Орландо). Васъ предоставляю любви, которую заслуживаетъ ваша вѣрность... (Оливеру). Васъ -- вашей области, любви и высокимъ союзамъ... (Сильвію). Васъ -- давно желанному и заслуженному ложу... (Оселку). А васъ -- ссорамъ; потому что ваше любовное путешествіе снабжено припасами лишь на два мѣсяца... Итакъ, каждому свое удовольствіе... А я способенъ на иное, чѣмъ на пляски.
   Старшій герцогъ. Останьтесь, Жакъ, останьтесь.
   Жакъ. Не вижу въ этомъ веселья... Если вы пожелаете сказать мнѣ что, я обожду этого въ покинутой вами пещерѣ (Уходитъ).
   Старшій герцогъ. Начинайте, начинайте! Приступимъ жъ празднеству, надѣюсь, что оно закончится истиннымъ блаженствомъ (Танцы).
  

ЭПИЛОГЪ.

  
   Розалинда. Непринято видѣть госпожу -- эпилогъ, но это нисколько не некрасивѣе, чѣмъ видѣть господина пролога. Если справедливо, что хорошее вино не нуждается въ пучкѣ вѣтокъ, справедливо и то, что хорошая пьеса не нуждается въ эпилогѣ. Однако, хорошему вину придаютъ и хорошіе пучки, а хорошія пьесы выигрываютъ отъ хорошаго эпилога. Каково же мнѣ, когда я и не представляю собой хорошаго эпилога, и не могу говорить вамъ въ пользу хорошей пьесы? На мнѣ не нищенское одѣяніе, поэтому мнѣ не идетъ выпрашивать по нищенски; мнѣ остается только заклинать васъ, и я начну съ женщинъ... О, женщины! Именемъ любви, которую вы питаете къ мужчинамъ, заклинаю васъ полюбить эту пьесу на столько, чтобы она имъ понравилась; а васъ, о, мужчины! заклинаю именемъ любви, которую вы питаете къ женщинамъ... а ни одинъ изъ васъ не ненавидитъ ихъ, какъ я заключаю по вашимъ усмѣшкамъ... Заклинаю васъ о томъ, чтобы пьеса имѣла успѣхъ, благодаря вамъ и женщинамъ. Будь я женщиной, я перецѣловала, бы всѣхъ тѣхъ изъ васъ, которыхъ бороды понравились бы мнѣ, цвѣтъ лица тоже мнѣ приглянулся бы и дыханіе было; бы мнѣ не противно, и я надѣюсь, что всѣ, у кого хорошая борода, пріятное лицо и нѣжное дыханіе, захотятъ, за такое мое доброе предложеніе, пожелать мнѣ успѣха, когда я раскланяюсь съ ними (Уходитъ).
  

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

  
   Согласно нѣкоторымъ коментаторамъ, сюжетъ этой пьесы заимствованъ Шекспиромъ изъ повѣсти Кока (Coke) "Tale of Gamelyn"; по другому мнѣнію, болѣе достовѣрному, онъ взятъ изъ повѣсти Лоджа (Lodge), извѣстной подъ названіемъ "Rоsalynd or Epheu's golden Legacy". Шекспиръ мало отступилъ отъ своего источника въ этомъ случаѣ, но личности Жака, Шута и Одри введены имъ. Джонсонъ находитъ "Какъ вамъ угодно" одною изъ наиболѣе удачныхъ шекспировскихъ комедій, хотя дѣлаетъ нѣсколько оговорокъ относительно плана пьесы и ея развитія; такъ онъ находитъ конемъ ея скомканнымъ; вмѣсто нѣкоторыхъ излишнихъ длиннотъ, было бы умѣстнѣе не выпускать бесѣды герцога Фредерика съ отшельникомъ; эта бесѣда имѣетъ рѣшающее значеніе, между тѣмъ, зритель узнаетъ о ней лишь по разсказу второстепеннаго лица. Перечисляя достоинства пьесы, Джонсонъ указываетъ на содержаніе въ ней сравнительно меньшаго числа тѣхъ вольныхъ выраженій, которыми такъ богаты рѣчи, но только шутовъ, но и другихъ лицъ въ шекспировскихъ комедіяхъ; онъ находитъ характеръ Жака вполнѣ выдержаннымъ; Целія и Розалинда представляютъ трогательный образецъ женской дружбы; онѣ только слишкомъ внезапно влюбляются.-- По мнѣнію Мелона, пьеса написана въ 1600 г.
   Стр. 156. "Хозяюшка-Фортуна съ ея колесомъ..." По замѣчанію Джонсона, авторъ смѣшиваетъ здѣсь Фортуну, колесо которой изображаетъ лишь непрочность земнаго счастія, съ Рокомъ (Парками, плетущими и перерѣзающими нить человѣческой жизни); или же отожествляетъ колесо Фортуны съ колесомъ прялки, на которой работаетъ домовитая хозяйка.
   Стр. 157. "Съ тѣхъ поръ какъ дураки..." Намекъ на стѣсненіе полной свободы слова, предоставленной, въ прежнее время, придворнымъ шутамъ.
   Стр. 164. Умбра, грязно-желтая краска, добываемая въ Умбріи.
   Стр. 165. "Аліена" -- отчужденная.
   Стр. 166. "Подобно безобразной жабѣ..." По старинному повѣрью, въ головахъ старыхъ жабъ находились драгоцѣнные камни или жемчужины, имѣвшіе чудодѣйственную силу. Льюптонъ (Thomas Lupton), въ своей книгѣ о замѣчательныхъ вещахъ (Book of Notable Things), разсказываетъ о необыкновенныхъ свойствахъ этихъ камней, которые онъ называетъ "Crapaudina", при чемъ учитъ, какъ ихъ добивать и какъ удостовѣряться въ ихъ неподдѣльности. Для этого, говоритъ онъ, надо держать такой камень передъ какою нибудь встрѣчной жабой; если онъ настоящій "Crapaudina", жаба поползетъ съ нему, дѣлая попытки его проглотить, съ досады на то, что человѣкъ овладѣлъ такимъ талисманомъ.
   Стр. 169. "Перенесите отъ меня..." Игра словъ; Целія хочетъ сказать: не вините меня. Въ словахъ Оселка тоже игра словъ: подъ "крестомъ" разумѣются монеты. съ вычеканеннымъ на нихъ крестомъ.
   Стр. 173. "Дукдами". Испорченное: due ad me, т. е. приведи его ко мнѣ.
   Стр. 176. Прежнее дѣленіе человѣческой жизни на семь возрастовъ изображалось на картинахъ, весьма распространенныхъ въ старину.
   Стр. 177. "Съ бородой, подстриженной профессіонально..." Военные подстригали себѣ бороду на одинъ образецъ, судьи иначе и т. д.
   Стр. 182. "Когда я была ирландскою крысой..." Намекъ на ученіе Пиѳагора о переселеніи душъ.
   Стр. 185. "Я отвѣчаю, какъ крашеная ткань..." Въ старину были въ модѣ занавѣси и обои съ отпечатанными или затканными на нихъ нравоучительными или забавными изреченіями.
   Стр. 188. "Чтобы ваша печенъ стала здоровой..." Печень считалась мѣсторожденіемъ любви.
   Стр. 190. "Пестрый". Жакъ называетъ такъ шута вслѣдствіе его разноцвѣтнаго шутовскаго наряда.
   Стр. 191. "Волоса вѣроломнаго цвѣта". Іуду изображали всегда съ рыжими волосами.
   Стр. 194. "Тотъ не любилъ..." Стихъ изъ "Геро и Леандръ" (Марло 1637).
   Стр. 196. "Я не повѣрю, что вы плавали въ гондолахъ..." т. е. были въ Венеціи. Венеція была центромъ всякихъ увеселеній и распущенности; молодые люди стремились въ нее и находили потомъ скучными свои отечественные обычаи и порядки.
   Стр. 197. "Я буду лишенъ всего?.." "Не платья..." Здѣсь игра словъ на suit -- искъ, ходатайство, и suit -- одежда.
   Стр. 199. "Діана въ фонтанѣ..." Фонтаны украшались статуями, поставленными такъ, что вода струилась черезъ нихъ.
   Стр. 208. "И тебѣ, сестра!.." Оливеръ зазываетъ Ганимеда (переодѣтую Розалинду) такъ въ подражаніе брату, который зоветъ юношу женскимъ именемъ.
   Стр. 213. "Мы споримъ по печатному..." Авторъ смѣется надъ нелѣпымъ трактатомъ Саніоло "О чести и честныхъ поводахъ къ ссорѣ".
   Стр. 216. "Не принято видѣть госпожу -- эпилогъ". Въ прежнее время, женскія роли исполнялись мужчинами.-- "Хорошее вино не нуждается въ пучкѣ вѣтокъ..." Лавки, въ которыхъ производилась продажа вина на ярмаркахъ, украшались вѣтками.
  
и.
   ОСЕЛ. Тѣмъ скорѣе ощутятъ ихъ ваши губы. Плохо и это. Приводи болѣе дѣльное.
   КОРИ. И зачастую вымазаны лекарствомъ нашихъ овецъ; хочешь чтобъ мы цѣловали деготь? Руки придворныхъ благоухаютъ выхухолемъ.
   ОСЕЛ. Пустѣйшій ты человѣкъ! Червями изъѣденный ты кусъ мяса, въ сравненіи съ свѣжей его частью. Узнай отъ мудраго, и поразмысли: выхухоль, по происхожденію, далеко ниже и дегтя; самое онъ неопрятное изверженіе кошки. Приводи лучшее доказательство.
   КОРИ. Нѣтъ, слишкомъ ужь ты, по придворному, уменъ для меня; остаюсь при своемъ.
   ОСЕЛ. Хочешь стало остаться осужденнымъ? Да поможетъ же тебѣ, Господь, глупый ты человѣкъ! да вразумитъ тебя! несмышленокъ ты.
   КОРИ. Простой я, почтеннѣйшій, работникъ; пожинаю что ѣмъ, добываю что ношу; ни къ кому не питаю ненависти, никому и не завидую; радуюсь довольству другихъ и не ропщу на свою тяжелую долю; величайшее мое счастіе -- видѣть что мои овцы пощипываютъ себѣ травку, а ягнята сосутъ.
   ОСЕЛ. Вотъ и другой глупый грѣхъ твой: ты сгоняешь овецъ съ баранами, добываешь хлѣбъ совокупленіемъ скота, служишь сводникомъ барану, предаешь, въ противность всякому разумному соединенію, двѣнадцати-мѣсячную ярочку старому, кривомордому, рогатому окну. Если и за это не будешь ты осужденъ -- отказывается самъ дьяволъ отъ пастуховъ; не знаю, какъ иначе ускользнешь ты.
   КОРИ. Вотъ, молодой Ганимедъ, братъ моей новой госпожи, идетъ сюда.

Входитъ Розалинда.

   РОЗА. (Читая бумагу Орландо):
   Отъ востока до запада Индій
   Нѣтъ брилліанта свѣтлѣй Розалинды,
   На крылахъ своихъ по міру всему
   Вѣтеръ славу разноситъ Розалинды.
   И всѣ лучшія красы изображенья
   Предъ ликомъ меркнутъ Розалинды;
   Не храните жь въ памяти своей
   Ничьего лица, кромѣ лица Розалинды.
   ОСЕЛ. Да я буду риѳмовать вамъ такъ {Все стихотвореніе, читаемое Розалиндой, такъ же какъ и послѣдующее Оселка риѳмуютъ только на Rosalind.} цѣлые восемь лѣтъ, за исключеніемъ только часовъ обѣда, ужина и сна; ни дать ни взять вереница это на рынокъ бѣгущихъ молошницъ.
   РОЗА. Полно, шутъ.
   ОСЕЛ. Вотъ вамъ обративъ:
   Не достаетъ оленю оленицы,
   Пусть ищетъ такой, какъ Розалинда;
   Жаждетъ вошка кота --
   Хочетъ того-жь и Розалинда;
   Нужна зимней одеждѣ покрышка --
   Нуждается въ ней и Розалинда;
   Кто жнетъ, долженъ вязать
   И валить на возы -- вались и Розалинда;
   Чѣмъ слаще орѣхъ, тѣмъ кислѣй скорлупа --
   Такой точно орѣхъ и Розалинда.
   Изъ розъ кто прекраснѣйшей ищетъ --
   Суждены тому муки любви и Розалинда.
   
   Глупѣвшая скачка риѳмъ. Зачѣмъ заражаетесь вы ей?
   РОЗА. Молчи, безтолковый шутъ; нашла я ихъ на деревѣ.
   ОСЕЛ. Скверный же плодъ приноситъ это дерево.
   РОЗА. Привью его тобою, а за тѣмъ кизвлемъ, и оно принесетъ, изъ всѣхъ плодовъ этой страны, самый ранній, потому что сгніешь прежде, чѣмъ на половину созрѣешь, а это главное достоинство кизиля {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ medlar -- кизиль, и medler -- человѣкъ во все вмѣшивающійся.}.

Входитъ Целія, читая бумагу.

   РОЗА. Молчи! Сестра идетъ сюда, что-то читая; отойдемъ въ сторону.
   ЦЕЛІ. (Читаетъ):
   Зачѣмъ же быть лѣсу этому безмолвнымъ?
             Потому что безлюденъ? Нѣтъ;
   Ко всѣмъ деревьямъ я его
             Привѣшу языки, и возвѣстятъ они:
   Одни -- какъ коротка людская жизнь,
             Какъ быстро совершаетъ блужданіе свое,
   Что не длиннѣе и локти оно;
             Другіе -- нарушенье клятвъ
   Другъ другу данныхъ;
             Но на лучшихъ изъ вѣтвей,
   И въ заключенье каждой мысли
             Будетъ имя Розалинды.
   И узнаетъ каждый, что прочтетъ:
             Что, задумавъ въ маломъ показать
   Все лучшее прекраснаго всего,
             Соединить природѣ небо повелѣло
   Въ одномъ лицѣ всѣ совершенства;
             Что потому природа ей и даровала:
   Красу ланитъ Елены -- но не сердце,--
             Все величье Клеопатры,
   Все лучшее что было въ Аталантѣ,
             И Лукреціи степенной скромность;
   Что такъ, велѣніемъ боговъ,
             И создалася Розалинда,
   Изъ многихъ глазъ, сердецъ и лицъ
             Соединивъ все лучшее въ себѣ.
   Хотѣло небо даровать ей это все,
             А я хочу и жить, и умереть ея рабомъ.
   РОЗА. О добрѣйшій Юпитеръ! какой скучнѣйшей проповѣдью любви угостилъ ты прихожанъ своихъ, ни разу не воскликнувъ: терпѣніе, любезнѣйшіе!
   ЦЕЛІ. А вы что здѣсь? уходите, други; ступай, пастухъ; и ты съ нимъ, дуралей.
   ОСЕЛ. Идемъ, пастухъ; отступимъ съ честью, если не съ обозомъ, такъ съ сумой. (Уходитъ съ Кориномъ.)
   ЦЕЛІ. Слышала ты стихи эти?
   РОЗА. Слышала всѣ, и съ излишкомъ; потому что нѣкоторые съ такимъ преизбыткомъ стопъ, что стиху и не вынести.
   ЦЕЛІ. Не бѣда это; -- стопы вынесутъ стихъ.
   РОЗА. Но если онѣ хромаютъ и не могутъ безъ стиха держаться -- хромаетъ вѣдь и стихъ.
   ЦЕЛІ. Не удивляетъ тебя, что твое или виситъ и вырѣзано на всѣхъ здѣсь деревьяхъ?
   РОЗА. Дивлюсь семь ужь дней изъ девяти до твоего прихода; вотъ, смотри, что я нашла на одной пальмѣ. Никогда со временъ Пиѳагора, когда была Ирландской крысой -- что едва помню, -- не обдавали еще меня такъ стихами {Въ Ирландіи существовало повѣрье, что крысъ можно убивать стихами.}.
   ЦЕЛІ. Догадываешься, кто ихъ пишетъ?
   РОЗА. Человѣкъ.
   ЦЕЛІ. И цѣпь, которую ты нѣкогда носила на шеѣ. Что покраснѣла?
   РОЗА. Кто же?
   ЦЕЛІ. О, боже, боже! трудно развѣ друзьямъ встрѣтиться; и горы могутъ вѣдь сдвинуться землетрясеніемъ, и такъ встрѣтиться.
   РОЗА. Да кто же?
   ЦЕЛІ. Возможно ли?
   РОЗА. Прошу тебя теперь настоятельно, неотступно, скажи, кто.
   ЦЕЛІ. Удивительно, удивительно, чрезвычайно удивительно, и опять удивительно, и превыше всякаго удивленія.
   РОЗА. Несносная! неужели ты думаешь что если я одѣлась мущиной, такъ и нравъ мой въ штанахъ и въ курткѣ? И минута еще отсрочки будетъ Южнымъ океаномъ для открытій. Прошу, скажи, кто, и скорѣй, сейчасъ же. Желала-бъ чтобъ ты была заикой, чтобы скрываемый человѣкъ этотъ могъ вырваться изо рта твоего, какъ вино изъ узкогорлой бутылки, изъ которой или разомъ слишкомъ много выливается, или ничего не льется. Откупорь, же прошу, ротъ свой, дай упиться тѣмъ, что онъ повѣдаетъ.
   ЦЕЛІ. Быть тогда человѣку въ животѣ твоемъ.
   РОЗА. Божіе онъ созданіе? Что за человѣкъ это? Стоитъ его голова шляпы, а подбородокъ -- бороды?
   ЦЕЛІ. Борода у него маленькая.
   РОЗА. Богъ пошлетъ и большую, если будетъ признателенъ; подожду пока подрастетъ, если только не замедлишь познакомить меня съ его подбородкомъ.
   ЦЕЛІ. Молодой это Орландо, разомъ одолѣвшій и борца и твое сердце.
   РОЗА. Полно, къ черту насмѣшки; говори серьёзно и какъ честная дѣвушка.
   ЦЕЛІ. Право, это онъ.
   РОЗА. Орландо?
   ЦЕЛІ. Орландо.
   РОЗА. Ахъ Боже мой! что же мнѣ дѣлать съ моей курткой и штанами?-- Что дѣлалъ онъ, когда ты увидала его? Что сказалъ онъ? Какой былъ видъ у него? Въ чемъ былъ одѣтъ? Что здѣсь дѣлаетъ? Спрашивалъ обо мнѣ? Гдѣ пребываетъ? Какъ съ тобой разстался? и когда ты опять его увидишь? Отвѣть однимъ словомъ.
   ЦЕЛІ. Для этого снабди меня прежде ртомъ Гаргантуа {Великана Рабеле, разомъ проглотившаго пять пилигримовъ въ платьѣ и съ посохами.}; слишкомъ велико это слово для ртовъ нашего вѣка. Отвѣтить на все это и однимъ только да или нѣтъ труднѣе, чѣмъ на всѣ вопросы катехизиса.
   РОЗА. Знаетъ онъ, что я въ этомъ лѣсу, и въ мужскомъ платьѣ? Такъ же онъ цвѣтущь, какъ въ день борьбы?
   ЦЕЛІ. Рѣшать задачи влюбленныхъ такъ же трудно, какъ считать пылинки; попробуй же мою находку, да разжуй ее хорошенько. Нашла я его подъ деревомъ, какъ свалившійся желудь.
   РОЗА. Можно назвать это дерево деревомъ Юпитера, когда такіе плоды съ него сваливаются.
   ЦЕЛІ. Слушайте-жь, сударыня.
   РОЗА. Продолжай.
   ЦЕЛІ. Лежалъ онъ подъ нимъ растянувшись, какъ раненный рыцарь.
   РОЗА. Какъ ни жалостно такое положеніе, украшало оно все-таки землю.
   ЦЕЛІ. Да крикни жь: смирно! языку своему; слишкомъ ужь онъ некстати расходился. Одѣтъ онъ былъ охотникомъ.
   РОЗА. О скверное предзнаменованіе! чтобъ пронзить мое сердце явился онъ.
   ЦЕЛІ. Я хотѣла спѣть мою пѣсню безъ припѣва; ты сбиваешь меня.
   РОЗА. Развѣ не знаешь, что я женщина? подумала, и заговорила. Разсказывай, моя милая.

Входятъ Орландо и Жакъ.

   ЦЕЛІ. Да ты все перебиваешь.-- Молчи! онъ это, кажется.
   РОЗА. Онъ; спрячемся и подслушаемъ. (Прячутся.)
   ЖАКЪ. Благодарю за компанію; а сказать правду, мнѣ такъ же было бы пріятно и въ одиночествѣ.
   ОРЛА. Да и мнѣ; но изъ приличія, благодарю васъ также за вашу бесѣду.
   ЖАКЪ. Господь съ вами; будемъ встрѣчаться какъ можно рѣже.
   ОРЛА. Будемъ понезнакомѣе другъ съ другомъ.
   ЖАКЪ. Прошу васъ, не портить болѣе деревьевъ вырѣзываніемъ любовныхъ стиховъ на корѣ ихъ.
   ОРЛА. Прошу васъ, не портить болѣе моихъ стиховъ сквернымъ вашимъ чтеніемъ.
   ЖАКЪ. Розалинда, имя вашей возлюбленной?
   ОРЛА. Да.
   ЖАКЪ. Не нравится мнѣ это имя.
   ОРЛА. И не думали угождать вамъ при ея крещеніи.
   ЖАКЪ. Какого она роста?
   ОРЛА. Вполнѣ моему сердцу соотвѣтствующаго.
   ЖАКЪ. Вы полны прекраснѣйшихъ отвѣтовъ. Не были ль вы знакомы съ женами золотыхъ дѣлъ мастеровъ, не съ колецъ ли запаслись ими?
   ОРЛА. Никакъ; отвѣчаю вамъ совершенно какъ обои {Старые обои, кромѣ разныхъ изображеній, снабжались и разными изрѣченіями.}, съ которыхъ заимствуете вы ваши вопросы.
   ЖАКЪ. Умъ вашъ такъ быстръ; созданъ, полагаю, изъ пятъ Аталанты. Хотите присѣсть со мной? примемся вдвоемъ издѣваться надъ нашей владычей -- вселенной, и надъ всѣми нашими напастями.
   ОРЛА. Не стану издѣваться ни надъ чѣмъ въ мірѣ, кромѣ самого себя, зная за собой вдоволь недостатковъ.
   ЖАКЪ. Величайшій изъ вашихъ недостатковъ, это то, что влюблены вы.
   ОРЛА. Недостатокъ этотъ не промѣняю я и на величайшую изъ вашихъ доблестей. Надоѣли вы мнѣ.
   ЖАКЪ. Клянусь, я искалъ шута когда на васъ наткнулся.
   ОРЛА. Утопъ онъ въ ручьѣ; взгляните въ него, и увидите.
   ЖАКЪ. Увижу свою собственную особу.
   ОРЛА. Которую считаю шутомъ, или нулемъ.
   ЖАКЪ. Не хочу долѣе оставаться съ вами; прощайте, добрѣйшая синьора Любовь.
   ОРЛА. Искренно радъ вашему удаленію; прощайте, добрѣйшая госпожа Меланхолія. (Жака уходитъ; Целія и Розалинда выходятъ.)
   РОЗА. (Целіѣ). Заговорю съ нимъ, какъ назойливый служитель; потѣшусь надъ нимъ въ этомъ платьѣ.-- (Орландо) Эй, лѣсникъ, послушай!
   ОРЛА. Слушаю; что тебѣ надо?
   РОЗА. Скажи, который теперь часъ?
   ОРЛА. Спросилъ бы лучше, какое теперь время дня; часовъ-то нѣтъ вѣдь въ лѣсу.
   РОЗА. Нѣтъ стало въ лѣсу и настоящаго любовника; иначе, ежеминутные его вздохи, ежечасные его стоны обозначали бы лѣностный бѣгъ времена такъ же точно, какъ и часы.
   ОРЛА. Почему жь не быстрый его бѣгъ? не былоли-бъ это вѣрнѣе?
   РОЗА. Никакъ. Время идетъ для разныхъ лицъ различно. Могу тебѣ сказать для кого оно идетъ иноходью, для кого -- рысью, для кого -- вскачь, для кого -- и съ мѣста не двигается.
   ОРЛА. Для кого же идетъ оно рысью?
   РОЗА. Идетъ оно тряской рысью для молодой дѣвушки между заключеніемъ брачнаго договора и вѣнчаньемъ; будь этотъ промежутокъ и семидневный, рысь времени такъ для нея тягостна, что кажется ей семилѣтнимъ.
   ОРЛА. Для кого идетъ оно иноходью?
   РОЗА. Для попа незнающаго Латыни, и для богача подагры невѣдающаго; потому что первый спитъ себѣ спокойно, не имѣя возможности изучать, а второй живетъ припѣваючи, не чувствуя никакой боли; одному незнакомо бремя сухой, изнуряющей науки, другому -- бремя тягостной, многотрудной нищеты. Для нихъ время идетъ иноходью.
   ОРЛА. Для кого скачетъ оно?
   РОЗА. Для вора, къ виселицѣ; потому что, или оно и такъ медленно, какъ только можетъ ступать нога, ему все кажется, что слишкомъ скоро онъ къ ней прибылъ.
   ОРЛА. Для кого-же оно и съ мѣста не двигается?
   РОЗА. Для судей въ вакантное время; потому что отъ закрытія до открытія судовъ они спятъ себѣ, и не замѣчаютъ какъ оно движется.
   ОРЛА. Гдѣ живешь ты, любезный?
   РОЗА. Живу, вотъ съ этой пастушкой, сестрой моей, на опушкѣ этого лѣса, какъ бахрома на подолѣ юбки.
   ОРЛА. И здѣшній ты уроженецъ?
   РОЗА. Какъ кроликъ, тамъ гдѣ рожденъ и живущій.
   ОРЛА. Говоришь, однакожь, такъ, какъ не научишься въ такомъ захолустьѣ.
   РОЗА. Многіе это замѣчали; научилъ меня такъ говорить мой дядя, старый священникъ, въ юности жившій въ городахъ и хорошо знавшій свѣтское обращеніе, потому что былъ тамъ влюбленъ. Слышалъ я не мало его проповѣдей противъ любви, и благодарю Бога, что не женщина и потому не одержимъ тѣмъ множествомъ сквернѣйшихъ недостатковъ, какіе онъ приписывалъ вообще всему этому полу.
   ОРЛА. Не помнишь ли какіе изъ главнѣйшихъ взваливалъ онъ на женщину?
   РОЗА. Главнѣйшихъ совсѣмъ не было; всѣ они были равны, какъ полупенсы; каждый казался чудовищнымъ только до тѣхъ поръ, пока не выступалъ другой.
   ОРЛА. Повѣдай, сдѣлай милость, хоть нѣкоторые.
   РОЗА. Нѣтъ; поберегу мое лѣкарство для больныхъ. Вотъ по нашему лѣсу бродитъ какой-то человѣкъ и портитъ наши деревья, вырѣзывая на нихъ имя Розалинды; развѣшиваетъ оды на кустахъ боярышника, элегіи -- на терновникѣ, и все обоготворяющія имя Розалинды; -- встрѣть я этого сумасброда, я непремѣнно далъ бы ему отличный совѣтъ, потому что, по всему, ежедневной страждетъ онъ лихорадкой любви.
   ОРЛА. Это меня трясетъ такъ любовь; скажи же мнѣ, прошу, твое лѣкарство.
   РОЗА. Да въ васъ нѣтъ ни одного изъ признаковъ, сообщенныхъ мнѣ дядей; онъ научилъ меня какъ распознавать влюбленныхъ; не попали вы еще въ западню эту -- это вѣрно.
   ОРЛА. Какіе-жь это признаки?
   РОЗА. Осунувшіяся щеки, чего нѣтъ у васъ; синева подъ ввалившимися глазами, чего нѣтъ у васъ; неразговорчивость, чего нѣтъ у васъ; борода нерасчесанная, чего нѣтъ у васъ,-- но это я обхожу, потому что борода ваша такова же, какъ доходы меньшаго брата.-- За тѣмъ штанамъ вашимъ слѣдовало-бъ быть безъ подвязокъ, шляпѣ -- безъ ленты, рукавамъ -- разстегнутыми, башмакамъ -- не застегнутыми, и все на васъ должно бы носить на себѣ отпечатокъ отчаянной небрежности. Ничего этого въ васъ нѣтъ; одѣты вы, напротивъ, щегольски, какъ человѣкъ любящій самого себя, а не кого-нибудь другаго.
   ОРЛА. Любезный юноша, какъ хотѣлось бы мнѣ убѣдить тебя, что люблю я.
   РОЗА. Меня убѣдить? это такъ же легко, какъ убѣдить въ этомъ ту, которую любите; а она, ручаюсь, способнѣе убѣдиться, чѣмъ признаться въ этомъ; тутъ женщина всегда винитъ во лжи свою совѣсть.-- Но, не шутя, вы это развѣшиваете по кустамъ и деревьямъ стихи, преисполненныя дивованья Розалиндой?
   ОРЛА. Клянусь тебѣ, юноша, бѣлой рукой Розалинды, я, я, несчастный.
   РОЗА. Такъ ли вы, однакожъ, влюблены, какъ говорятъ стихи ваши?
   ОРЛА. Ни стихи, ни умъ не въ состояніи выразить какъ сильно.
   РОЗА. Любовь чистѣйшее сумасшествіе, и, скажу вамъ, такъ же заслуживаетъ темной комнаты и плети, какъ и настоящій сумасшедшій; если же влюбленныхъ не наказываютъ и не врачуютъ такъ, то это потому только, что это сумасшествіе до того обыкновенно, что и бичевальщики тоже влюблены. Но я стою за мое лѣченіе добрымъ совѣтомъ.
   ОРЛА. И удалось тебѣ хоть кого-нибудь излѣчить имъ?
   РОЗА. Одного, да; и вотъ какъ. Онъ долженъ былъ вообразить, что я его возлюбленная, его владычица, и ухаживать за мной ежедневно; я же, какъ перемѣнчивая юность, былъ съ нимъ грустенъ, жеманенъ, капризенъ, требователенъ, льстивъ, надмѣненъ, причудливъ, глупъ, пустъ, вѣтренъ, и слезливъ и смѣшливъ; выказывалъ кое-что каждой страсти, и ничего каждой страсти дѣльнаго, какъ дѣти и женщины -- животныя большей частью этой масти; то я любилъ его, то ненавидѣлъ; то занимался, то пренебрегалъ имъ; то плакалъ о немъ, то плевалъ на него; такимъ образомъ заставилъ я моего обожателя перейти изъ любовнаго его безумія въ настоящее, выразившееся отрѣченіемъ отъ всѣхъ треволненій свѣта для жизни въ монашескомъ почти затворничествѣ. Такъ я и изцѣлилъ его; этимъ путемъ, берусь вымыть и вашу печень, какъ сердце здоровой овцы, на чисто, такъ что ни пятнышка любви на ней не останется.
   ОРЛА. Да не хочу я изцѣленія.
   РОЗА. Я изцѣлилъ бы я васъ, еслибъ вы только согласились звать меня Розалиндой, ежедневно приходить въ мою лачугу и ухаживать за мной.
   ОРЛА. Чтожь, клянусь моей любовью, готовъ; скажи, гдѣ она.
   РОЗА. Пойдемте со мной, я покажу вамъ ее; дорогой и вы скажете мнѣ, гдѣ вы въ этомъ лѣсу живете. Идете?
   ОРЛА. Съ величайшимъ, добрый юноша, удовольствіемъ.
   РОЗА. Нѣтъ, вы Розалиндой должны звать меня.-- Идемъ, сестра, съ нами. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Входятъ Оселокъ и Одри; Жакъ въ отдаленіи подслушиваетъ ихъ.

   ОСЕЛ. Иди же, иди, милая Одри, скорѣе; козъ-то твоихъ я ужь соберу. Ну чтожь, Одри, подходящій я человѣкъ? Удовлетворяютъ тебя нехитростныя черты мои?
   ОДРИ. Черты твои! Какія жь это, помилуй насъ Боже, черты?
   ОСЕЛ. Я здѣсь съ тобой и съ твоими козами, какъ нѣкогда причудливѣйшій изъ поэтовъ, честный Овидій между Готами {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: goats -- козлы и Goths -- Готы.}.
   ЖАКЪ. (Про себя). О, ученость, гдѣ это ты пріютилась! хуже даже и Юпитера въ покрытой соломой лачугѣ!
   ОСЕЛ. Когда чьи-нибудь стихи не понимаются, не помогаетъ и смѣтливый малютка, пониманіе, это убиваетъ человѣка еще болѣе, чѣмъ громадный счетъ въ крошечной комнаткѣ.-- Право, желалъ бы, чтобъ боги сдѣлали тебя поэтичной.
   ОДРИ. Не знаю я что такое поэтичное. Хорошее это и на словахъ и на дѣлѣ? Настоящее это дѣло?
   ОСЕЛ. Нисколько, потому что именно настоящая-то поэзія и вымышленнѣйшая; любовники преданы поэзіи, а потому, чѣмъ бы они въ поэзіи ни клялись, все это, какъ любовники, можно сказать, они сочиняютъ.
   ОДРИ. Какъ же ты желаешь, чтобъ боги сдѣлали меня поэтичной?
   ОСЕЛ. Желаю, потому что ты вотъ клянешься, что честная ты дѣвушка; будь ты поэтъ -- я могъ бы предположить, что сочиняешь ты это.
   ОДРИ. Такъ ты не желалъ бы, чтобъ я была честной дѣвушкой?
   ОСЕЛ. Не желалъ бы только въ случаѣ, еслибъ ты была дурна лицемъ; присоединеніе честности къ красотѣ то же вѣдь что медовая подливка къ сахару.
   ЖАКЪ. (Про себя). Куды какой смышленый дуракъ!
   ОДРИ. Я не красива; потому и молю боговъ сдѣлать меня честною.
   ОСЕЛ. Снабдить честностью безобразную неряху -- то же что положить отличное кушанье на грязное блюдо.
   ОДРИ. Я не неряха, хотя благодареніе богамъ, и безобразна.
   ОСЕЛ. Восхвалимъ боговъ за твое безобразіе! неряшество же придетъ послѣ. Но будь тамъ, что будетъ -- женюсь я на тебѣ; для этого я былъ уже у достопочтеннаго Оливера Мартекста, викарія ближайшей деревни, и онъ обѣщалъ отыскать меня въ этой части лѣса, и совокупить насъ.
   ЖАКЪ. (Про себя). Посмотрѣлъ бы на эту сходку.
   ОДРИ. Прекрасно, да даруютъ же намъ боги радость.
   ОСЕЛ. Аминь. Человѣкъ трусливый, пожалуй, и не отважился бы на такой подвигъ; нѣтъ вѣдь тутъ никакого храма -- кромѣ лѣса, никакого свидѣтеля -- кромѣ звѣрей рогатыхъ! Чтожь такое? Не смущайся! Какъ тамъ рога ни противны -- необходимы они. Говорятъ: многіе не знаютъ и счета богатствамъ своимъ; вѣрно; многіе и рогами богатые не знаютъ счета имъ. Ничего, приданое это жены -- не собственное пріобрѣтеніе. Надѣляются рогами только бѣдные {Въ прежнихъ изданіяхъ: Horns? Even so.-- Poor men alone?... По Колльеру: Are horns given to poor men alone?}? Нѣтъ, нѣтъ; и у благороднѣйшаго звѣря они такъ же громадны, какъ и у паршивика. Благословенъ по этому холостякъ? Нѣтъ; какъ обнесенный стѣнами городъ важнѣе деревни, такъ и лобъ женатаго почтеннѣе гладкаго лба холостаго, и на сколько защита лучше беззащитности, на столько имѣнье роговъ благодатнѣе отсутствія ихъ.

Входите Оливеръ Мартекстъ.

   Вотъ и господинъ Оливеръ.-- Милости просимъ, господинъ Мартекстъ. Отдѣлаете вы насъ подъ этимъ деревомъ, или идти намъ съ вами въ вашу часовню?
   МАРТ. Нѣтъ здѣсь никого, кто-бъ передалъ тебѣ эту женщину?
   ОСЕЛ. Не возьму я ее ни по чьей передачѣ, и а р т. Необходимо, однакожъ, чтобъ была она передана тебѣ; не будетъ безъ этого бракъ законенъ.
   ЖАКЪ. (Выходя). Не останавливайся, не останавливайся этимъ; передамъ ее я.
   ОСЕЛ. Ахъ, здраствуйте, господинъ Какъ-вы-тамъ-называетесь. Какъ поживаете? Вы какъ нельзя кстати. Пошли вамъ Господи за то, что къ намъ подоспѣли. Очень радъ васъ видѣть,-- у насъ тутъ кое-что затѣвается.-- Прошу накройтесь же.
   ЖАКЪ. Вздумалъ ты, полосатый шутъ, жениться?
   ОСЕЛ. Какъ у вола есть свое ярмо, достолюбезнѣйшій господинъ, у лошади -- своя узда, у сокола -- свои колокольчики, такъ и у человѣка есть свои пожеланія; и какъ голуби носиками цѣлуются, такъ и вступающіе въ бракъ не прочь поклеваться.
   ЖАКЪ. И ты, человѣкъ такого, какъ твое, происхожденія, хочешь повѣнчаться подъ кустомъ, какъ нищій? Ступай въ церковь, обратись къ достойнѣшему священнику, способному объяснить тебѣ, что такое бракъ; этотъ же соединитъ васъ, какъ соединяютъ панели, и за тѣмъ какъ-разъ кто-нибудь изъ васъ ссохнется, и затрещитъ, затрещитъ, какъ сырая доска.
   ОСЕЛ. (Про себя). Да и не разсчитывалъ я, что буду имъ обвѣнчанъ лучше, чѣмъ другимъ; по всему -- онъ обвѣнчаетъ меня дурно, а буду я дурно обвѣнчанъ -- будетъ это мнѣ, въ послѣдствіи, отличнымъ извиненіемъ, что бросилъ жену мою.
   ЖАКЪ. Пойдемъ со мной; дай мнѣ образумить тебя.
   ОСЕЛ. Идемъ, милѣйшая Одри; а повѣнчаться намъ все таки надо, или придется жить беззаконно. Прощай, почтеннѣйшій Оливеръ.
   
   Оливеръ мой милый, мой славный,
             Не увлечь тебѣ насъ за собой;
   Повернись, уберись неотвязный --
             Не хочу, чтобъ былъ я обвѣнчанъ тобой.

(Уходитъ съ Жакомъ и съ Одри.)

   МАРТ. Плевать мнѣ на тебя; никогда, никакому сумасбродному негодяю не отсмѣять меня отъ моего призванія.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Передъ мызой.

Входятъ Розалинда и Целіа.

   РОЗА. И не говори, хочу плакать.
   ЦЕЛІ. Плачь, сдѣлай милость; а все таки сообрази, что слезы мущинѣ вѣдь неприличны.
   РОЗА. Нѣтъ развѣ у меня причины плакать?
   ЦЕЛІ. Болѣе достаточной и пожелать нельзя, плачь себѣ.
   РОЗА. Самые волосы его лживаго цвѣта.
   ЦЕЛІ. Не много они потемнѣе волосъ Іуды; и поцѣлуи его -- поцѣлуи Іуды.
   РОЗА. Волосы его все таки прекраснаго цвѣта.
   ЦЕЛІ. Отличнаго; каштановый всегда вѣдь былъ твоимъ любимымъ цвѣтомъ.
   РОЗА. И поцѣлуи его невинны, какъ прикосновеніе святой бороды.
   ЦЕЛІ. Онъ купилъ пару губъ Діаны; и монахиня зимней общины не цѣлуетъ такъ невинно; самый ледъ цѣломудрія въ нихъ.
   РОЗА. Зачѣмъ же клялся онъ, что придетъ сегодня утромъ, и нейдетъ?
   ЦЕЛІ. Нѣтъ въ немъ никакой честности.
   РОЗА. Ты думаешь?
   ЦЕЛІ. Да, думаю: не карманникъ онъ и не конокрадъ; но что до его честности въ любви -- думаю: пустехонекъ онъ, какъ закрытая кружка, или какъ червивый орѣхъ.
   РОЗА. Нечестенъ въ любви?
   ЦЕЛІ. Ну да, если влюбленъ; но я думаю, и не влюбленъ онъ.
   РОЗА. Да вѣдь ты слышала, какъ онъ клятвенно завѣрялъ что былъ.
   ЦЕЛІ. Былъ не то, что есть; кромѣ того, клятва любовника нисколько не вѣрнѣе клятвы шинкаря; обѣ -- скрѣпы только лживыхъ счетовъ. Онъ здѣсь въ лѣсу въ свитѣ Герцога, отца твоего.
   РОЗА. Герцога вчера я встрѣтила, и онъ много со мной разговаривалъ. Спросилъ, какого я происхожденія; сказала, такого-жь какъ и онъ; онъ улыбнулся, и отпустилъ меня. Но что же мы толкуемъ объ отцахъ, когда есть такой человѣкъ, какъ Орландо.
   ЦЕЛІ. О, чудесный это человѣкъ! чудесные пишетъ онъ стихи, чудесными говоритъ словами, чудесными клянется клятвами, которыя чудесно, совершенно поперегъ, пронзая сердце своей возлюбленной, и переламываетъ; ни дать, ни взять, какъ на турнирѣ, неумѣлый, шпоря лошадь все съ одной стороны, переламываетъ копье свое, какъ гусакъ благородный; но на чемъ бы тамъ юность ни скакала, и чѣмъ бы глупость ни управляла -- все чудесно.-- Это кто идетъ сюда?

Входитъ Коринъ.

   КОРИ. Добрая госпожа, и вы, мой господинъ, вы не разъ спрашивали о пастухѣ, который, вы видѣли, сидѣлъ со мной на травѣ, и жаловался на любовь, восхваляя надменную пастушку, его плѣнившую.
   ЦЕЛІ. Ну такъ что же?
   КОРИ. Хотите взглянуть на сцену, разыгрываемую теперь вѣрнѣйшимъ образомъ блѣдной любовью и пыломъ гнѣва и надменнаго пренебреженія, такъ пойдемте; покажу, если вы не прочь полюбоваться ей.
   РОЗА. О, идемъ, идемъ! Видъ влюбленныхъ оживляетъ любящихъ.-- Покажешь -- увидишь, приму самое дѣятельное участіе въ ихъ піесѣ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Другая часть лѣса.

Входятъ Сильвій и Фебе.

   СИЛЬ. Милая Фебе, не негодуй же на меня; не негодуй, Фебе. Скажи, что не любишь; но не говори этого такъ злобно. И обыкновенный палачъ, сердце котораго ожесточилось отъ привычнаго вида смерти, никогда не опускаетъ топора на склоненную выю, не попросивъ прежде прощенія. Хочешь ты быть суровѣй и того, кто убиваетъ и живетъ кровавыми каплями {Въ прежнихъ изданіяхъ: he that dies and lives by bloody drops?... По Колльеру: he that killt and lives by bloody drops?...}?

Входятъ Розалинда, Целія и Коринъ, и остаются въ глубинѣ сцены.

   ФЕБЕ. Не хотѣлось бы мнѣ быть палачемъ твоимъ; я избѣгаю тебя, потому что не хочу огорчать тебя. Ты говоришь, что въ глазахъ моихъ убійство; какъ это мило, и какъ правдоподобно, что глаза -- то, что нѣжнѣе и слабѣе всего, что и отъ малѣйшей пылинки замыкаетъ трусливые свои ворота,-- можно назвать, тиранами, мясниками, убійцами!-- Отъ души негодую я теперь на тебя, и если могутъ мои глаза ранить -- пусть умертвятъ они тебя; ну чтожь, прикидывайся же, что лишаешься чувствъ, падай же; а не можешь -- такъ, стыда ради, стыда ради, не лги же, что глаза мои убійцы. Кажи рану, нанесенную тебѣ моими глазами; оцарапь себя булавкой, и она какой нибудь слѣдъ да оставитъ; обопрись ладонью на тростникъ, и его полосы и вдавленья {Въ прежнихъ изданіяхъ: The cicatrice and capable impessure... По Колльеру: The cicatrice and palpable impressure...} будутъ на ней нѣсколько времени видимы; а вотъ, глаза мои, на тебя устремленные, ни сколько тебя не ранятъ; да глаза, увѣрена, никакъ ранить и не могутъ.
   СИЛЬ. О, дорогая Фебе, если когда нибудь -- а это когда нибудь, можетъ быть, и очень близко,-- чьи либо румяныя щеки заставятъ тебя испытать могущество страсти, узнаешь ты незримыя раны острой стрѣлой любви наносимыя.
   ФЕБЕ. До тѣхъ поръ ты и не подходи ко мнѣ; тогда же казни меня насмѣшками, и не жалѣй, какъ и я не буду до тѣхъ поръ жалѣть тебя.
   РОЗА. (Выходя впередъ). Для чего же это, скажи? Кто могъ быть твоей матерью, что ты такъ, бъ такимъ наслажденіемъ издѣваешься надъ бѣднякомъ этимъ? Неужели красота твоя -- а она, клянусь, никакъ не больше безъ свѣчи ко сну отходящей, -- даетъ тебѣ право быть надменной и безжалостной? На что же это похоже? Что смотришь на меня? Не вижу въ тебѣ ничего болѣе обыкновеннаго, на продажу природой производимаго.-- Прошу покорно! да она, кажется, и меня ослѣпить разсчитываетъ; нѣтъ, гордая красавица, не удастся тебѣ это; ни чернильныя твои брови, ни черные, шелковистые твои волосы, ни бычьи твои глаза, ни бѣлыя, какъ сливки, твои щеки, не одурятъ меня до обожанія тебя. А ты, глупый пастухъ, зачѣмъ слѣдишь ты за ней, какъ туманный югъ, пышущій вѣтромъ и дождемъ? Ты, какъ мущина, въ тысячу разъ красивѣе, чѣмъ она, какъ женщина; такіе-то дурни, какъ ты, и переполняютъ міръ дѣтьми безобразными. Не зеркало ея, а ты льстишь ей; отъ тебя видитъ она въ себѣ красоту, ни одной чертой ея лица не показываемую. Узнай же себя, гордая; на колѣни, и постомъ благодари Господа за любовь хорошаго человѣка, потому что -- дружески долженъ я сказать тебѣ на ушко,-- продавайся когда можешь; не для всѣхъ ты рынковъ. Проси у бѣднаго прощенія; люби его; прими его предложеніе; дурное еще дурнѣе, когда, бывши дурнымъ, издѣвается еще. Бери ее, пастухъ;-- прощайте.
   ФЕБЕ. Милый юноша, прошу, брани меня цѣлый годъ; твоя брань пріятнѣй мнѣ его ухаживанья.
   РОЗА. Онъ влюбился въ ея дурноту, а она -- въ мое негодованіе. Если такъ, какъ только она отвѣтитъ тебѣ гнѣвнымъ взоромъ -- угощу ее горькимъ словомъ.-- Что ты такъ на меня смотришь?
   ФЕБЕ. Не изъ дурнаго къ тебѣ чувства.
   РОЗА. Прошу, не влюбись въ меня, потому что я лживѣе и клятвъ пьянаго; кромѣ того, и не нравишься ты мнѣ. Хочешь знать гдѣ живу -- не далеко отсюда, близь чащи оливъ.-- Хочешь идти, сестра?-- Приступай къ ней, пастухъ, сильнѣе.-- Идемъ, сестра.-- Будь къ нему, пастушка, благосклоннѣй, и не гордись; хотя бы и цѣлый свѣтъ могъ тебя видѣть -- никого не ослѣпить тебѣ такъ, какъ его.-- Идемъ къ нашему стаду. (Уходитъ съ Целіей и Кориномъ.)
   ФЕБЕ. Вижу теперь, покойный пастухъ, какъ справедлива твоя поговорка: кто-жь когда либо любилъ, не влюбившись съ перваго взгляда?
   СИЛЬ. Милая Фебе --
   ФЕБЕ. А! что тебѣ, Сильвій?
   СИЛЬ. Сжалься надо мной, милая Фебе?
   ФЕБЕ. Да я жалѣю тебя, любезный Сильвій.
   СИЛЪ. Гдѣ сожалѣнье, тамъ должно вѣдь быть и утѣшенье. Возбуждаютъ въ тебѣ муки моей любви жалость -- даровавъ мнѣ твою любовь, и ты отдѣлалась бы отъ жалости, и я отъ мученій.
   ФЕБЕ. Она твоя; не по сосѣдски это?
   СИЛЬ. Хотѣлось бы чтобъ и ты была моей.
   ФЕБЕ. Ну это ужь жадность. Сильвій, было время что я ненавидѣла тебя; и теперь не то чтобы любила, но такъ какъ ты такъ хорошо умѣешь говорить о любви, то не буду болѣе избѣгать бесѣдъ твоихъ, прежде такъ меня сердившихъ; потребую даже услугъ твоихъ; но большей награды не жди; будетъ съ тебя и радости, что будешь прислуживать мнѣ.
   СИЛЬ. Такъ свята и безпредѣльна любовь моя, и такъ бѣдна счастіемъ, что сочту богатѣйшей жатвой и жалкое подбираніе оброненныхъ колосьевъ за настоящимъ жнецомъ; бросай по временамъ разсѣянную улыбку -- буду жить и этимъ?
   ФЕБЕ. Знаешь ты юношу, сейчасъ со мной говорившаго?
   СИЛЬ. Не совсѣмъ, хоть и встрѣчаюсь съ нимъ довольно часто; это онъ купилъ мызу и земли стараго скряги.
   ФЕБЕ. Ты не подумай, потому что спрашиваю о немъ, что влюбилась въ него; дерзкой онъ мальчишка, -- говоритъ, однакожь, хорошо;-- да что мнѣ въ словахъ? но и слова пріятны вѣдь, когда тотъ, кто ихъ произноситъ, тому кто слушаетъ нравится. Онъ красивъ -- не очень впрочемъ,-- а вотъ гордъ навѣрное; гордость идетъ однакожь къ нему. Отличный будетъ онъ мущина; всего лучше въ немъ цвѣтъ его лица; и какъ ни скоръ языкъ его на оскорбленья, глаза его заглаживаютъ ихъ еще скорѣе. Не высокъ онъ, но для своихъ лѣтъ высокъ достаточно; нога его такъ себѣ, но хороша. А какая чудесная краснота губъ; не много только погуще и поживѣе румянца щекъ; такая жь между ними разница, какъ между красной и алой розами.-- Видишь ли, Сильвій, нашлись бы женщины, которыя, еслибъ разсмотрѣли его такъ, какъ я, подробно, готовы были бы въ него влюбиться, но я не люблю его, да и не ненавижу; а я -- я имѣю причину скорѣй ненавидѣть, чѣмъ любить его. Съ какой стати вздумалъ онъ бранить меня? Онъ сказалъ что глаза мои черны, что черны и мои волосы, и за тѣмъ, помню, принялся издѣваться надо мной; удивляюсь какъ я не отплатила ему тѣмъ же. Но ничего; спущено -- не опущено еще. Я напишу преязвительное письмо, и ты отнесешь его. Отнесешь, Сильвій?
   СИЛЬ. Съ величайшимъ удовольствіемъ.
   ФЕБЕ. Я сейчасъ напишу его; содержаніе въ головѣ уже и въ сердцѣ. Я буду очень зла съ нимъ, и страшно коротка. Идемъ, Сильвій. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Розалинда, Целія и Жакъ.

   ЖАКЪ. Прошу, прекрасный юноша, позволь мнѣ покороче съ гобой познакомиться.
   РОЗА. Говорятъ, премрачный вы господинъ.
   ЖАКЪ. Правда это; предпочитаю это смѣшливости.
   РОЗА. Доводящіе и то и другое до крайности противны и больше даже пьяницъ достойны порицанія.
   ЖАКЪ. Отчего же? быть мрачнымъ и молчаливымъ, право, не дурно.
   РОЗА. Не дурно стало, быть и бревномъ.
   ЖАКЪ. Моя мрачность, не ученаго, у котораго она соревнованіе; не музыканта, у котораго она фантазія; не придворнаго, у котораго она тщеславіе; не солдата, у котораго она славолюбіе; не законника, у котораго она разсчетъ; не женщины, у которой она прихоть; не влюбленнаго, у котораго она все это; моя мрачность совершенно особенная, исключительно мнѣ принадлежащая, сложившаяся изъ многихъ вздоровъ, изъ многаго извлеченныхъ; въ сущности -- воспоминаніе это о моихъ путешествіяхъ, раздумье о которыхъ часто повергаетъ меня въ престранное грустное расположеніе.
   РОЗА. Такъ вы путешественникъ! Имѣете стало весьма основательную причину быть грустнымъ. Увѣренъ, вы продали свои земли, чтобъ увидать земли другихъ; а увидать многое, и не имѣть ничего, то же, что имѣть глаза богатые, а руки -- бѣдныя.
   ЖАКЪ. Такъ, но я пріобрѣлъ опытность.

Входить Орландо.

   РОЗА. И ваша опытность повергаетъ васъ въ уныніе. По моему, лучше ужь пріобрѣсти шута, чтобъ онъ веселилъ, чѣмъ опытность, чтобъ омрачала, и еще странствовать за ней.
   ОРЛА. Добраго дня и счастія, Розалиндѣ безцѣнной.
   ЖАКЪ. Ну, пойдутъ теперь бѣлые стихи. Господь съ вами.
   РОЗА. Прощайте, господинъ путешественникъ; картавьте, одѣвайтесь постраннѣе, унижайте все хорошее отечества, кляните свое рожденіе, браните даже Бога за то, что даровалъ вамъ это, а не другое лице,-- или не повѣрю, чтобы вы когда-нибудь катались въ гондолѣ. (Жака уходитъ.) Ну, Орландо! гдѣ же это ты былъ все это время? хорошъ любовникъ!-- сыграешь въ другой разъ такую со мной штуку -- и не показывайся болѣе на глаза.
   ОРЛА. Да я какимъ нибудь только часомъ запоздалъ, прелестная Розалинда.
   РОЗА. Опоздать въ любви часомъ! Да раздѣли человѣкъ минуту на тысячу частей, и опоздай въ дѣлѣ любви хоть только на тысячную частичку минуты, можно сказать про него, что Купидонъ потрепалъ его по плечу, но сердца его никакъ не коснулся.
   ОРЛА. Прости мнѣ, дорогая моя Розалинда.
   РОЗА. Нѣтъ, будешь такъ мѣшкотенъ, не кажись мнѣ на глаза; и улитка лучше бы за мной ухаживала.
   ОРЛА. Улитка?
   РОЗА. Ну да, улитка; ползетъ она хоть и медленно, да съ домкомъ на головѣ -- съ вдовьимъ участкомъ, какого ты, увѣрена, женѣ не оставишь; тащитъ, кромѣ того, на ней и судьбу свою.
   ОРЛА. Это что еще?
   РОЗА. Да рога, которыми такіе, какъ ты, неминуемо женами награждаются; но она является вооруженная уже своей судьбой, и охраняетъ такимъ образомъ жену отъ клеветы.
   ОРЛА. Добродѣтель не готовитъ роговъ; а моя Розалинда добродѣтельна.
   РОЗА. И я твоя Розалинда.
   ЦЕЛІ. Ему нравится такъ тебя называть; но у него есть Розалинда получше тебя.
   РОЗА. Ну, заискивай же, заискивай; нынче въ праздничномъ я настроеніи, достаточно расположена къ уступкамъ. Что сказалъ бы ты мнѣ теперь, еслибъ я была настоящая, настоящая твоя Розалинда?
   ОРЛА. Поцѣловалъ бы прежде, чѣмъ сказалъ что нибудь.
   РОЗА. Нѣтъ, лучше прежде заговорить, а тамъ, какъ замнешься отъ недостатка содержанія, можешь прибѣгнуть и къ поцѣлуямъ. Отличнѣйшіе ораторы, когда замнутся -- отплевываются; а для любовника, когда онъ -- чего да избавитъ насъ Боже,-- не найдетъ что говорить болѣе, опрятнѣе поцѣлуевъ нѣтъ увертки.
   ОРЛА. А если до поцѣлуевъ-то не допустятъ?
   РОЗА. Заставятъ вымаливать ихъ; дадутъ тѣмъ новую пищу для разговора.
   ОРЛА. Но кто же не нашелъ бы, что говорить съ своей возлюбленной?
   РОЗА. Да вы, еслибъ я былъ вашей возлюбленной; уступилъ бы иначе мой умъ моей добродѣтели {Въ прежнихъ изданіяхъ: I shouid think my honesty ranker than my wit... Но Колльеру: I should thank my honesty rather than my wit...}.
   ОРЛА. Какъ, я не нашелся бы?
   РОЗА. Не то, что не нашлись, а замялись бы {Непереводимая тутъ игра значеніями слова suit -- просьба и нарядъ, одежда.}. Не ваша я развѣ Розалинда?
   ОРЛА. Нахожу нѣкоторое удовольствіе называть тебя ею, потому что хочется говорить о ней.
   РОЗА. Такъ ея именемъ говорю я вамъ -- не нужны вы мнѣ.
   ОРЛА. Такъ собственной своей особой, умру я.
   РОЗА. Нѣтъ, умрите ужь лучше чрезъ уполномоченнаго. Бѣдному міру почти шесть уже тысячь лѣтъ, а ни одинъ еще человѣкъ не умиралъ самъ собою, въ любовномъ, разумѣю, дѣлѣ. Троилу раскроила голову греческая дубина; хотя онъ и дѣлалъ все что могъ, чтобы умереть еще прежде; а онъ образецъ любви. Леандръ, безъ жаркой лѣтней ночи, прожилъ бы много еще прекрасныхъ лѣтъ, хотя бы Геро и постриглась; добрый юноша влезъ въ Гелеспонтъ только для того чтобъ покупаться, и утонулъ отъ судорги; а глупые лѣтописцы того времени, приписали вину этого Геро Сестосской. Все это ложь; временами люди и умирали, и черви съѣдали ихъ, но не отъ любви.
   ОРЛА. Не желалъ бы, чтобъ настоящая моя Розалинда была такого мнѣнія; потому что, клянусь, гнѣвный ея взглядъ убилъ бы меня.
   РОЗА. Клянусь, не убьетъ онъ и мухи. Но успокойтесь, буду теперь вашей болѣе благосклонной Розалиндой; проси у меня чего хочешь, не откажу ни въ чемъ.
   ОРЛА. Такъ люби жь меня, Розалинда.
   РОЗА. Буду по пятницамъ, по субботамъ, и во всякой.
   ОРЛА. И возмешь меня?
   РОЗА. И тебя, и еще двадцать такихъ, какъ ты.
   ОРЛА. Что говоришь ты?
   РОЗА. Да развѣ ты не хорошъ?
   ОРЛА. Надѣюсь, не дуренъ.
   РОЗА. Ну, а хорошаго можно развѣ желать слишкомъ много?-- Будь же, сестра, священникомъ, и обвѣнчай насъ.-- Давай мнѣ руку, Орландо.-- Чтожь ты, сестра, намъ скажешь?
   ОРЛА. Сдѣлай милость, обвѣнчай насъ.
   ЦЕЛІ. Да я не знаю, что говорить для этого.
   РОЗА. Ты должна начать вопросомъ: хочешь ты, Орландо --
   ЦЕЛІ. Начинаю.-- Хочешь ты, Орландо, взять въ жены сію Розалинду?
   ОРЛА. Хочу.
   РОЗА. Хочу, когда же?
   ОРЛА. Да тотчасъ же, какъ только обвѣнчаютъ.
   РОЗА. Въ такомъ случаѣ ты долженъ сказать: беру тебя, Розалинда, въ жены.
   ОРЛА. Беру тебя, Розалинда, въ жены.
   РОЗА. Я могла бы потребовать надлежащаго тебѣ на это разрѣшенія; но -- беру тебя, Орландо, въ мужья; вотъ невѣста-то и опередила священника; да вѣдь женская мысль всегда опереживаетъ дѣйствіе.
   ОРЛА. Тоже дѣлаетъ и всякая мысль; крылаты вѣдь онѣ.
   РОЗА. Повѣдай теперь, долго-ли будешь ты дорожить ей, за тѣмъ какъ ей овладѣешь?
   ОРЛА. Цѣлую со днемъ вѣчность.
   РОЗА. Скажи: какой-нибудь день безъ вѣчности. Нѣтъ, нѣтъ, Орландо; мущины апрѣль когда ухаживаютъ, декабрь когда женются; дѣвы май, пока дѣвы еще, но погода измѣняется какъ только сдѣлаются женами. Я буду ревновать тебя больше чѣмъ Варварійскій голубь свою голубку; буду крикливѣе попугая во время дождя, причудливѣе и обезьяны, проказливѣй и мартышки; буду плакать ни изъ чего, какъ Діана у фонтана, и это тогда, какъ ты будешь расположенъ къ веселью; буду хохотать, какъ гіена, и это тогда, какъ тебѣ захочется спать.
   ОРЛА. И будетъ на все это моя Розалинда способна?
   РОЗА. Будетъ; клянусь жизнью, точнехонько какъ я.
   ОРЛА. Нѣтъ, она разумна.
   РОЗА. Да безъ того у ней и не хватило бы на это ума; чѣмъ умнѣй -- тѣмъ своенравнѣй. Запри женскому уму двери -- выпорхнетъ онъ въ окно; запри окно -- проскользнетъ въ замочную скважину; заткни ее -- вылетитъ вмѣстѣ съ дымомъ въ трубу.
   ОРЛА. Тотъ, кому досталась бы жена съ такимъ умомъ, могъ бы воскликнуть: куда это умъ несетъ тебя?
   РОЗА. Ну, этотъ укоръ вы могли бы поберечь до открытія, что умъ вашей жены пробирается на постель вашего сосѣда.
   ОРЛА. У какого жь ума достанетъ ума оправдать это?
   РОЗА. Можетъ сказать, что искала тамъ васъ. Никогда, если только не лишится языка, не останется она безъ отвѣта. Женщинѣ, которая не съумѣетъ свалить свою вину на мужа {Въ прежнихъ изданіяхъ: make her fault her husband's occasion... По Колльеру: make her fault her husband's accusing...}, никогда не позволяйте самой кормить свое дѣтище, потому что такая выкормитъ непремѣнно дурака.
   ОРЛА. Теперь, часа на два я долженъ тебя, Розалинда, оставить.
   РОЗА. Ахъ, мой милый, не могу я два часа безъ тебя оставаться.
   ОРЛА. Необходимо мнѣ быть за обѣдомъ Герцога; черезъ два часа буду опять съ тобой.
   РОЗА. Чтожь, ступайте, ступайте, куда хотите;-- я знала, чѣмъ вы окажетесь; мои друзья предупреждали меня, и сама я то же думала; вашъ льстивый языкъ овладѣлъ мной только для того, чтобы бросить; приди же смерть.-- Такъ черезъ два, говорите вы, часа?
   ОРЛА. Да, милая Розалинда.
   РОЗА. Клянусь же честію, и нисколько не шутя, и надеждой на благость Бога, и всѣми прекрасными, ничуть не опасными клятвами, если вы хоть какъ нибудь не сдержите обѣщанія, опоздаете хоть только минутой, я буду считать васъ отъявленнѣйшимъ вѣроломцемъ, лживѣйшимъ изъ любовниковъ, изъ всей громадной ватаги измѣнниковъ недостойнѣйшимъ той, которую называете своей Розалиндой; и потому, берегитесь моего осужденія и сдержите свое обѣщаніе.
   ОРЛА. Сдержу такъ же свято, какъ еслибъ ты былъ и въ самомъ дѣлѣ моя Розалинда; прощай.
   РОЗА. Хорошо, время старый вѣдь судья, обличающій всѣхъ такихъ преступниковъ, время покажетъ. Прощай! (Орландо уходитъ.)
   ЦЕЛІ. Въ любовной болтовнѣ своей ты страшно наклепала на нашъ полъ; слѣдовало бы намъ поднять тебѣ за это и штаны и куртку на голову, и показать всему свѣту что сдѣлала птица съ гнѣздомъ своимъ.
   РОЗА. О, сестра, сестра, милая сестра мои, еслибъ ты знала на сколько сажень углубилась я въ любовь! Но не измѣрить ея; неизвѣстно дно моей страсти, какъ Португальскаго залива.
   ЦЕЛІ. Бездонна она; сколько не вливай -- все выливается.
   РОЗА. Нѣтъ, пусть злой, незаконный сынишка Венеры, задуманный мыслью, зачатый причудой, рожденный сумасшествіемъ; пусть слѣпой, коварный этотъ мальчишка, надувающій глаза всѣхъ, потому что самъ лишенъ ихъ, пусть онъ рѣшитъ какъ глубоко я въ любви.-- Скажу тебѣ, Аліена, не могу жить безъ Орландо. Пойду, отыщу какое-нибудь тѣнистое мѣстечко, и буду вздыхать пока придетъ.
   ЦЕЛІ. А я засну. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая часть лѣса.

Входятъ Жакъ и Дворяне въ охотничьей одеждѣ.

   ЖАКЪ. Кто убилъ этого оленя?
   1. дво. Я.
   ЖАКЪ. Представьте его Герцогу, какъ Римскому побѣдителю; да не худо его рогами, вмѣсто лавровъ, и увѣнчать его.-- Нѣтъ ли у васъ на этотъ случай и пѣсни?
   2. дво. Есть.
   ЖАКЪ. Такъ спойте-жь ее; не бѣда, если и не въ тонъ, было бы только шумно.

ПѢНІЕ.

   Чѣмъ же наградимъ мы того, это оленя убилъ?
   А шкурой да рогами его, чтобъ ихъ онъ носилъ.
   Носи-къ ты, не гнушаясь, рога;
   И до рожденья тебя, они были замѣной гребня.
             Носилъ ихъ отецъ отца твоего;
             Носилъ и родной твой отецъ.
   ВСѢ. Рогами, рогами, большими рогами
             Гнушаться нельзя.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 3.

Лѣсъ.

Входятъ Розалинда и Целія.

   РОЗА. Что же теперь ты скажешь? Два часа прошли ужь, а Орландо нѣтъ какъ нѣтъ.
   ЦЕЛІ. Ручаюсь, преисполненный чистѣйшей любовью и совершеннѣйшимъ разстройствомъ мозга, взялъ онъ свой лукъ и стрѣлы, и отправился -- спать -- Это кто идетъ сюда?

Входитъ Сильвій.

   СИЛЬ. Я къ вамъ прекрасный юноша; моя дорогая Фебе велѣла мнѣ доставить вамъ вотъ это. (Подаетъ ей письмо. Розалинда читаетъ). Я не знаю содержанія, но но сведеннымъ бровямъ и по гнѣвнымъ, во время писанія, тѣлодвиженіямъ, догадываюсь что злое оно; вы простите мнѣ это, вѣдь я невинный только посланный.
   РОЗА. Взорвало бы это письмо и самое терпѣніе и заставило бы разыграть роль крикуна; снеси это -- снесешь и все. Она пишетъ, что я совсѣмъ не хорошъ собой, что неучь я, гордецъ; что не полюбила бы она меня и тогда какъ мущины были бы такъ же рѣдки, какъ фениксъ. Да ея любовь, чертъ возьми, совсѣмъ не тотъ заяцъ, за которымъ охочусь. Къ чему пишетъ она это мнѣ?-- Слушай, слушай, пастухъ, письмо это твоего сочиненія.
   СИЛЬ. Клянусь, не знаю я его содержанія; Фебе писала его.
   РОЗА. Полно, полно, ты дурень, совсѣмъ отъ любви потерявшій голову. Видѣлъ я ея руку; кожаная она, песочнаго цвѣта; твердо былъ убѣжденъ, что старая на ней ея перчатка, но это была ея рука; рука у ней кухарки -- да не въ томъ дѣло; говорю, не она сочинила это письмо. Сочиненіе это мущины, его это рука.
   СИЛЬ. Повѣрьте ея.
   РОЗА. Слогъ такой задорный, такой свирѣпый, слогъ рѣшительно вызывателей; къ чему раздражаетъ она меня какъ Турокъ христіанина? Нѣжный мозгъ женщины неспособенъ на такое чудовищно-грубое произведеніе, не придумаетъ такихъ Ефіопскихъ словъ, значеніемъ чернѣйшихъ самой даже ихъ внѣшности, -- Хочешь прослушать это письмо?
   СИЛЬ. Если позволите; никогда еще до этого не прослушивалъ я его; о жестокости же Фебе вдоволь ужь наслушался.
   РОЗА. Офебиваетъ она меня. Слушай что злодѣйка пишетъ. (Читаетъ) "Богъ ты, обратившійся въ пастуха, и сжегшій сердце дѣвы?" -- Можетъ такъ женщина издѣваться?
   СИЛЬ. Вы это издѣваньемъ называете?
   РОЗА. "Къ чему, сбросивъ свою божественность, воюешь ты съ сердцемъ женщины?" -- Слыхали вы когда нибудь, чтобъ такъ издѣвались?-- "Доселѣ страстные взоры мущинъ не причиняли еще мнѣ никакого зла".-- Она думаетъ что звѣрь я.-- "Если и гнѣвъ свѣтлыхъ твоихъ глазъ можетъ возбуждать такую любовь во мнѣ, увы, что же сталось бы со мной, еслибъ они смотрѣли ласково? И въ то самое время какъ ты бранишь меня, люблю я тебя; до чего жь довели бы меня твои просьбы? Тотъ, кто передастъ тебѣ любовь мою, не знаетъ любви моей; открой мнѣ черезъ него твою душу: согласны ли твоя юность и твое расположеніе принять мое искреннее предложеніе и себя самой и всего, чѣмъ обладаю; черезъ него же передай, если и отвергаешь любовь мою, и тогда придумаю какъ умереть".
   СИЛЬ. И это называете вы издѣваньемъ?
   ЦЕЛІ. Бѣдный пастухъ!
   РОЗА. Ты жалѣешь его? Нѣтъ, не заслуживаетъ онъ сожалѣнья.-- И ты будешь еще любить такую женщину?-- Она дѣлаетъ тебя глупымъ инструментомъ, чтобъ разыгрывать лживыя на тебѣ пѣсенки! Невыносимо вѣдь это!-- Ну, да ступай -- потому что, вижу, любовь сдѣлала тебя беззубой змѣей,-- и скажи ей, что если она любитъ меня, то должна полюбить тебя; что если не согласится на это -- не хочу и знать ее, развѣ самъ за нее попросишь.-- Вѣрный ты любовникъ -- ступай къ ней; и ни слова болѣе; видишь, сюда идутъ. (Сильвій уходитъ.)

Входитъ Оливеръ.

   ОЛИВ. Здравствуйте, любезные. Скажите, пожалуйста, не знаете ли, гдѣ тутъ овчарня, окруженная оливковыми деревьями?
   ЦЕЛІ. Отсюда къ западу, въ сосѣдней лощинѣ; оставивъ вправѣ рядъ изъ ростущихъ по берегу ручья, вы прямо къ ней придете; но въ настоящую минуту она сама стережетъ себя, никого вы въ ней не найдете.
   ОЛИВ. Если глазамъ можетъ помогать языкъ -- я долженъ бы узнать васъ по описанію. Таже одежда и тѣже лѣта: юноша бѣлокуръ, лице у него почти женское, такъ что его можно принять за старшую сестру; дѣвушка ниже ростомъ и смуглѣе брата. Не вы ли владѣльцы овчарни, о которой спрашивалъ?
   ЦЕЛІ. Не хвастовство вѣдь сказать, когда спрашиваютъ, что мы.
   ОЛИВ. Орландо поручилъ мнѣ вамъ кланяться, и вручить этотъ окровавленный платокъ молодому человѣку, котораго онъ называетъ Розалиндой. Вы это?
   РОЗА. Я; но что же должны мы понять изъ этого?
   ОЛИВ. Позоръ мой, если захотите узнать отъ меня кто я, и какъ, и почему, и гдѣ окровавился платокъ этотъ.
   ЦЕЛІ. Прошу, скажите.
   ОЛИВ. Разставаясь нынче съ вами, юный Орландо обѣщалъ возвратиться черезъ часъ; представьте же что случилось; пережевывая сладкое и горькое воображенія, пробирался онъ по лѣсу, взглянулъ случайно въ сторону, и что же, вообразите, увидалъ онъ? Подъ дубомъ, сучья котораго отъ лѣтъ покрылись мохомъ, а вершина оплѣшивѣла отъ изсушающей старости, спалъ, лежа на спинѣ, какой-то оборванный, обросшій волосами бѣднякъ, и золотисто-зеленая змѣя, обвившись вкругъ его шеи, приближала уже грозную свою голову къ его раскрытому рту; но, увидавъ Орландо, тотчасъ же развилась и уползла въ кусты, въ тѣни которыхъ лежала львица съ высохшими сосцами, прижавшись головой къ землѣ и выжидая, какъ кошка, чтобъ спящій пошевелился; потому что царственный звѣрь этотъ не бросается ни на что мертвымъ кажущееся. Увидавъ это, Орландо бросился къ спящему, и узналъ въ немъ брата, старшаго своего брага.
   ЦЕЛІ. О, онъ часто разсказывалъ намъ объ этомъ братѣ; говорилъ, что это безсердечнѣйшій изъ всѣхъ живущихъ.
   ОЛИВ. И могъ говорить это; знаю я хорошо какъ онъ былъ безсердеченъ.
   РОЗА. Но что жь Орландо?-- Оставилъ онъ его въ снѣдь голодной, кормящей львицы?
   ОЛИВ. Два раза поворачивался онъ къ нему спиною, съ этимъ намѣреніемъ; но доброта, благороднѣйшая мести, природа, сильнѣйшая справедливаго нерасположенія, заставили его сразиться со львицей, и она вскорѣ пала къ ногамъ его, и во время этой схватки я проснулся.
   ЦЕЛІ. Такъ вы братъ его?
   РОЗА. Васъ спасъ онъ?
   ЦЕЛІ. Вы это такъ часто замышляли убить его?
   ОЛИВ. Я; но теперь не тотъ ужь я. Не стыжусь я признаться чѣмъ былъ, съ тѣхъ поръ какъ переходъ къ тому что я теперь такъ сладостенъ.
   РОЗА. Но окровавленный платокъ?
   ОЛИВ. Сейчасъ. Послѣ того, какъ мы омыли, отъ перваго до послѣдняго, всѣ наши другъ другу разсказы нѣжнѣйшими слезами, когда я сообщилъ ему какъ я зашелъ въ это пустынное мѣсто,-- коротко, онъ свелъ меня къ добрѣйшему Герцогу, который одѣлъ и накормилъ меня, и поручилъ любви брата; онъ же, тотчасъ же привелъ меня въ свою пещеру, и тутъ только, когда онъ раздѣлся, оказалось что львица вырвала изъ руки его кусокъ мяса, и что все это время истекалъ онъ кровью; вскорѣ, призывая Розалинду, лишился онъ чувствъ. Коротко, я привелъ его въ чувство, перевязалъ рану, и черезъ нѣсколько времени, немного оправившись, онъ послалъ меня, совсѣмъ незнакомаго съ мѣстностью, сюда, разсказать вамъ о случившемся въ оправданіе того, что не сдержалъ обѣщанія, и передать этотъ, окрашенный его кровью платокъ молодому пастуху, котораго, шутя, называетъ своей Розалиндой.
   ЦЕЛІ. (Лишающейся чувство Розалиндѣ). Что съ тобой мой Ганимедъ? милый мой Ганимедъ?
   ОЛИВ. Многіе вѣдь и отъ одного взгляда на кровь лишаются чувствъ.
   ЦЕЛІ. Нѣтъ, тутъ не то.-- Братъ!-- Ганимедъ!
   ОЛИВ. Приходитъ онъ въ себя.
   РОЗА. Хотѣлъ бы я быть теперь дома.
   ЦЕЛІ. Мы сведемъ тебя туда.-- Прошу, возьмите его подъ руку.
   ОЛИВ. Ободрись, юноша.-- Мущина ты?-- Не мужское у тебя сердце.
   РОЗА. Да, признаюсь въ этомъ.-- А какъ многіе приняли бы это за отличную поддѣлку. Прошу васъ, разскажите вашему брату, какъ мастерски я прикинулся.
   ОЛИВ. Не прикинулись. Слишкомъ ясно свидѣтельствуетъ ваше лице, что, не шутя, были вы взволнованы.
   РОЗА. Увѣряю васъ, прикинулся.
   ОЛИВ. Ободритесь же, и прикиньтесь мущиной.
   РОЗА. Что и дѣлаю; но, сказать правду, слѣдовало бъ мнѣ быть женщиной.
   ЦЕЛІ. Идемъ, ты все болѣе и болѣе блѣднѣешь; идемъ, прошу, домой. Идите и вы, добрый господинъ, съ нами.
   ОЛИВ. Пойду, потому что долженъ возвратиться къ брату съ отвѣтомъ, что вы, Розалинда, прощаете его.
   ЦЕЛІ. Придумаю что нибудь. Но вы, прошу васъ, расхвалите ему мое искусство прикидываться.-- Угодно вамъ идти? (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Тамъ и.

Входитъ Оселокъ и Одри.

   ОСЕЛ. Успѣемъ, Одри; терпѣніе, милая Одри.
   ОДРИ. На что бы, право, лучше того священника, что бы тамъ старый господинъ ни говорилъ.
   ОСЕЛ. Нечестиваго-то Оливера, гнуснѣйшаго Мартекста? Но вотъ что, Одри, есть въ этомъ лѣсу малой, заявляющій какое-то на тебя право.
   ОДРИ. Знаю кто это; никакого онъ права на меня не имѣетъ; да вотъ и тотъ на кого намекаешь.

Входитъ Вилльямъ.

   ОСЕЛ. Видѣть неуча -- и пища и питье для меня. Намъ, одареннымъ разумомъ, за многое приходится отвѣчать; мы должны быть насмѣшливыми; не можемъ мы удержаться.
   ВИЛЛ. Добраго вечера, Одри.
   ОДРИ. Добраго и тебѣ, Вилльямъ.
   ВИЛЛ. И тебѣ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Добраго вечера, любезный другъ. Накройся, накройся; да полно же, прошу, накройся. Сколько тебѣ лѣтъ, дружище?
   ВИЛЛ. Двадцать пять, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Возрастъ это зрѣлый. Твое имя Вилльямъ вѣдь?
   ВИЛЛ. Вилльямъ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Хорошее имя.-- Родился ты въ этомъ лѣсу?
   ВИЛЛ. Да, благодареніе Богу, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Благодареніе Богу!-- отвѣтъ хорошій. Богатъ?
   ВИЛЛ. Такъ себѣ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Такъ себѣ!-- хорошо, очень хорошо, какъ нельзя лучше, и не совсѣмъ однакожь; такъ себѣ. Уменъ?
   ВИЛЛ. Да, почтеннѣйшій, могу умомъ похвастаться.
   ОСЕЛ. Отлично. Припоминаю теперь поговорку: дуракъ думаетъ что онъ уменъ, умный же знаетъ что глупъ онъ.-- Одинъ языческій филосовъ, когда рождалось въ немъ желаніе съѣсть кисть винограда, раскрывалъ ротъ какъ только подносилъ ее къ нему, давая тѣмъ уразумѣть, что виноградъ созданъ для ѣды, а ротъ для раскрыванья.-- Ты любишь эту дѣвицу?
   ВИЛЛ. Люблю, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Дай руку. Ученъ ты?
   ВИЛЛ. Нѣтъ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Такъ научись же отъ меня вотъ чему. Имѣть, значитъ имѣть; потому что риторическая это фигура, что питье, когда его переливаютъ изъ кубка въ стаканъ, наполняя одинъ, другой опоражниваетъ; потому что всѣ писатели соглашаются, что ipse -- онъ; ну а ты не ipse, потому что онъ -- я.
   ВИЛЛ. Какой же это онъ, почтеннѣйшій?
   ОСЕЛ. Да тотъ, почтеннѣйшій, который долженъ жениться на этой женщинѣ. Посему, ты мужланъ, покинь -- или по простонародному, оставь,-- сообщество -- или по деревенскому, компанію,-- сей жены -- или по мужицки, дѣвки; что все вмѣстѣ составляетъ: покинь общество сей жены, или ты, мужланъ, погибнешь; или, чтобъ ты лучше уразумѣлъ -- умрешь; то есть: убью я тебя, уничтожу, превращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ рабство. Угощу тебя или ядомъ, или палками, или желѣзомъ; возстановлю противъ тебя толпу, доканаю хитростью; убью тебя сто-пятидесатью способами, и потому трепещи и убирайся.
   ОДРИ. Уходи, добрый Вилльямъ.
   ВИЛЛ. Да хранитъ васъ Господь, почтеннѣйшій. (Уходитъ.)

Входитъ Коринъ.

   КОРИ. Господинъ и госпожа наши ищутъ тебя; иди, иди.
   ОСЕЛ. Улепетывай, Одри, улепетывай, Одри.-- Иди, иду.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Оливеръ.

   ОРЛА. Возможно ли, чтобъ ты только что познакомился, ужь и очаровался ей? только что увидалъ, и полюбилъ? только что полюбилъ, и объяснился? только что объяснился, и получилъ ужь ея согласіе? И не измѣнишь ты рѣшенія жениться на ней?
   ОЛИВ. Не распространяйся ни о безрасудности этого, ни о ея бѣдности, ни о недавности знакомства, ни о внезапности моего сватовства, ни о внезапности ея согласія; скажи лучше со мной: люблю Аліену; скажи съ ней: люблю тебя; согласись съ обоими, что можемъ соединиться; и для тебя будетъ это лучше; потому что и домъ мой, и все, чѣмъ владѣлъ старый Ровландъ, передамъ я тебѣ, а самъ буду жить и умру здѣсь пастухомъ.
   ОРЛА. Даю тебѣ мое согласіе, и пусть завтра же будетъ твоя свадьба; я приглашу на нее Герцога и веселыхъ его спутниковъ. Ступай, предупреди свою Аліену, а вотъ, смотри,

Входитъ Розалинда.

   и моя Розалинда.
   РОЗА. Богъ тебѣ въ помощь, братъ.
   ОЛИВ. И тебѣ, прекрасная сестра. (Уходитъ.)
   РОЗА. О, мой милый Орландо, какъ больно мнѣ видѣть твое сердце въ перевязкѣ.
   ОРЛА. Моя рука въ ней.
   РОЗА. А я думала, поранено твое сердце когтями львицы.
   ОРЛА. Поранено и оно, но глазами дѣвы.
   РОЗА. Разсказалъ тебѣ братъ, какъ я прикинулась лишающейся чувствъ, когда показалъ онъ мнѣ платокъ твой?
   ОРЛА. Разсказалъ и большіе еще чудеса.
   РОЗА. Знаю, знаю на что вы намекаете.-- Дѣйствительно, никогда, ничто не бывало еще такъ неожиданно, кромѣ развѣ схватки двухъ барановъ, да Цезарева хвастливаго: пришолъ, увидѣлъ, побѣдилъ, потому что вашъ братъ и моя сестра не успѣли встрѣтиться, и ужь вглядѣлись другъ въ друга; не успѣли вглядѣться и ужь влюбились; не успѣли влюбиться, и ужь вздохнули; не успѣли вздохнуть и ужь спросили другъ друга: о чемъ; не успѣли узнать о чемъ, и ужь придумали и лѣкарство; и такъ смастерили себѣ лѣсенку къ браку, на которую и взберутся неудержно, или еще до брака не удержатся; они теперь въ самомъ разгарѣ страсти, и соединятся; и дубинами не разгонишь ихъ.
   ОРЛА. Ихъ завтра же обвѣнчаютъ; приглашу на свадьбу и Герцога. Но какъ же горько видѣть счастіе только глазами другихъ! Завтра, на сколько братъ мой будетъ счастливъ достиженіемъ желаемаго, на столько буду я несчастливъ.
   РОЗА. Отчего же и завтра не могу я быть вашей Розалиндой?
   ОРЛА. Не могу болѣе жить воображеніемъ.
   РОЗА. Не хочу болѣе утомлять васъ пустой болтовней. Узнайте же -- говорю теперь не шутя,-- я знаю, что хорошій вы человѣкъ. Говорю, что знаю это, не для того, чтобъ убѣдить васъ въ моей проницательности; не добиваюсь чтобъ вы были обо мнѣ мнѣнія болѣе высокаго, чѣмъ нужно для вызова довѣренности, для вашей пользы необходимой -- нисколько не для того, чтобъ ей похвастаться. Повѣрьте же мнѣ, если вамъ будетъ угодно, что могу дѣлать удивительнѣйшія вещи. Бывши еще трехъ лѣтъ, я уже занимался съ волшебникомъ, глубоко изучившимъ свое дѣло, нисколько впрочемъ не предосудительное. Если вы любите Розалинду, такъ сильно, какъ наружно высказывается -- вы обвѣнчаетесь съ ней въ то время какъ будетъ вѣнчаться вашъ братъ съ Аліеной.-- Я знаю въ какую трущобу загнала ее судьба, и могу -- если только вы не найдете этого неумѣстнымъ,-- представить вамъ ее завтра, и не призракомъ, сколько нибудь опаснымъ.
   ОРЛА. Говоришь ты въ самомъ дѣлѣ не шутя?
   РОЗА. Клянуся жизнію, которой очень дорожу, хоть и выдаю себя за волшебника. Одѣньтесь же въ лучшую вашу одежду, и пригласите друзей вашихъ, потому что если хотите завтра обвѣнчаться -- будете; и съ Розалиндой -- если хотите.

Входятъ Сильвій и Фебе.

   Вотъ вамъ и влюбленная въ меня, и влюбленный въ нее.
   ФЕБЕ. Юноша, ты поступилъ со мной очень невѣжливо, показавъ мое письмо.
   РОЗА. И не жалѣю, если это и такъ; задача вѣдь моя -- быть съ тобой и злымъ и невѣжливымъ. Съ тобой твой вѣрный пастухъ; обрати вниманіе на него, люби его; онъ обожаетъ тебя.
   ФЕБЕ. Добрый пастухъ, скажи этому юношѣ, что значитъ любить.
   СИЛЬ. Быть вздохами и слезами, какъ и по Фебе.
   ФЕБЕ. А я по Ганимеду.
   ОРЛА. А я по Розалиндѣ.
   РОЗА. А я, ни по какой женщинѣ, силъ. Быть самой вѣрностью, однимъ служеніемъ, какъ я Фебе.
   ФЕБЕ. А я Ганимеду.
   ОРЛА. А я Розалиндѣ.
   РОЗА. А я, никакой женщинѣ.
   СИЛЬ. Быть самой преданностью, быть самой страстью, быть самимъ увлеченьемъ, самимъ обожаньемъ, чествованіемъ и послушаньемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: duty and observance... По Колльеру: duty and obedience.}, быть самой покорностью, самимъ терпѣніемъ и нетерпѣніемъ, самимъ смиреніемъ, самой очарованностью, самой почтительностью, и таковъ я для Фебе.
   ФЕБЕ. А я для Ганимеда.
   ОРЛА. А я для Розалинды.
   РОЗА. А я, ни для какой женщины.
   ФЕБЕ. (Розалиндѣ). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   СИЛЬ. (Фебе). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня, за любовь къ тебѣ?
   ОРЛА. (Розалиндѣ). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   РОЗА. Къ кому обращаете вы ваше: зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   ОРЛА. Къ той, которой нѣтъ здѣсь, которая не слышитъ меня.
   РОЗА. Прошу васъ, будетъ объ этомъ; точно вой это Ирландскихъ волковъ на мѣсяцъ.-- (Сильвію) Помогу тебѣ, если могу.-- (Фебе) Я любилъ бы тебя, еслибъ могъ.-- Приходите завтра всѣ ко мнѣ.-- (Фебе) Я обвѣнчаюсь на тебѣ, если когда нибудь обвѣнчаюсь на женщинѣ, а обвѣнчаюсь я завтра.-- (Орландо) Я удовлетворю васъ, если когда нибудь смогу удовлетворить мущину, и вы женитесь завтра.-- (Сильвію) Я удовольствую тебя, если только то, что тебѣ нравится, можетъ тебя удовольствовать, и ты женишься завтра.-- (Орландо) Если любите Розалинду -- придете; (Сильвію) если любишь Фебе -- придешь; и я, такъ вѣрно, какъ то, что не влюбленъ ни въ одну женщину, буду ждать васъ.-- За симъ, прощайте; приказъ отданъ.
   СИЛЬ. Буду живъ -- приду непремѣнно.
   ФЕБЕ. И я.
   ОРЛА. И я. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Тамъ же.

Входятъ Оселокъ и Одри.

   ОСЕЛ. Завтра радостный будетъ для насъ день, Одри, завтра повѣнчаемся мы.
   ОДРИ. Отъ всего сердца желаю этого, и надѣюсь, желаніе сдѣлаться замужней женщиной нисколько не безчестное желаніе.-- Вотъ, два пажа изгнаннаго Герцога идутъ сюда.

Входятъ два Пажа.

   1. паж. Пріятнѣйшая, почтенный господинъ, встрѣча.
   ОСЕЛ. Препріятная, ей-богу. Ну, присядьте же, присядьте, и спойте что нибудь.
   2. паж. Мы къ вашимъ услугамъ; садитесь посрединѣ.
   1. паж. Запоемъ мы прямо, безъ откашливанія и отплевыванія, и безъ ссылокъ на хрипоту -- обыкновенныхъ прелюдій безголосыхъ?
   2. паж. Да, да; и оба на одинъ голосъ, какъ двѣ цыганки на одной лошади. (Поютъ):
   
   Шолъ любовникъ съ подругой своей,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Хлѣбною нивой зеленой
             Весною, единой прекрасной порою любви 1),
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   И на межку межъ ржи,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Хотѣлось бы юнымъ прилечь
             Весною, единой прекрасной порою любви.
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   И вотъ, запѣли дружно они,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Что жизнь бываетъ цвѣткомъ
             Весной лишь, единой прекрасной порою любви,
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   Пользуйтесь же ей, благодатной,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Потому что любовь цвѣтетъ лишь
             Весною, единой прокрасной порою любви,
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   1) Въ прежнихъ изданіяхъ: the only pretty rank time... По Колльеру: the only pretty ring time...
   
   ОСЕЛ. Сказать вамъ правду, юные друзья мои, хотя слова вашей пѣсни и не особой важности, а вы, все-таки сбились съ такта {Въ прежнихъ изданіяхъ: was very untuneable... По Колльеру: was very untimable...}.
   1. паж. Ошибаетесь, почтеннѣйшій, ниче слезы
             Съ потокомъ водъ, бурливыхъ безъ того.
   Герцогъ. А что же Жакъ? Ужель онъ въ назиданье
             При этомъ видѣ не сказалъ двухъ словъ?
   1-й дворянинъ. Сказалъ, сказалъ, и не одно, а много.
             Во-первыхъ, видя какъ терялись слезы
             Въ водѣ ручья, онъ молвилъ: "бѣдный, бѣдный!
             Какъ богачи безпутно отдаютъ
             Свое добро по завѣщанью людямъ,
             Ужъ взысказаннымъ судьбой и безъ того,
             Такъ точно ты льешь безполезно слезы
             Въ пучину водъ!" Затѣмъ, при скорбномъ видѣ,
             Что бѣдный звѣрь безжалостно былъ брошенъ
             Толпой веселыхъ, бархатныхъ друзей 25),
             Онъ продолжалъ: "да, да, всегда бываетъ
             На свѣтѣ такъ: несчастье гонитъ прочь
             Отъ насъ людей!" Тутъ вдругъ промчалось стадо
             Звѣрей въ лѣсу, здоровыхъ, легкихъ, сильныхъ.
             Но ни одинъ не обратилъ вниманья
             На бѣдняка! Жакъ продолжалъ: "бѣги,
             Бѣги толпа богатыхъ, толстыхъ гражданъ!
             Привыкли вы такъ поступать всегда!
             Что вамъ смотрѣть на горе и заботы
             Несчастнаго, сраженнаго бѣдой!"
             Такъ онъ пронзалъ ироніей печальной
             Весь родъ людской, въ деревнѣ, въ городахъ
             И яри дворѣ! Всѣхъ называлъ онъ насъ
             Тиранами; клялся, что мы злодѣи,
             Грабители, и кончилъ рѣчь свою
             Вдругъ выводомъ, что хуже нѣтъ поступка,
             Какъ гнать и бить невинныя стада
             Въ родномъ лѣсу -- природномъ ихъ жилищѣ.
   Герцогъ. И вы его оставили подъ гнетомъ
             Подобныхъ думъ?
   2-й дворянинъ. Да, государь. Все время
             Причитывалъ и плакалъ безъ конца,
             Надъ звѣремъ онъ.
   Герцогъ. Пусть мнѣ покажутъ мѣсто.
             Гдѣ онъ сидитъ. Съ нимъ говорить люблю я,
             Когда напуститъ на себя онъ тучу
             Такой хандры. Звучитъ въ его словахъ
             Тогда не мало дѣльныхъ, здравыхъ мыслей.
   2-й дворянинъ. Я покажу сейчасъ вамъ это мѣсто.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 2-я.

Комната во дворцѣ.

(Входятъ герцогъ Фредерикъ, придворные и свита).

   Герц. Фредерикъ. Возможно ли, чтобъ не видалъ ихъ точно
             Изъ васъ никто? Не можетъ быть! Нашлись
             Мерзавцы при дворѣ моемъ! Вошли
             Они въ согласье съ ними.
   1-й дворянинъ. Я не слыхалъ,
             Чтобъ видѣлъ нынче утромъ двухъ принцессъ
             Хоть кто-нибудь. Онѣ вт глазахъ прислужницъ
             Легли въ постель, а рано утромъ были
             Кровати пусты, жившихъ въ нихъ сокровищъ
             Исчезъ и слѣдъ.
   2-й дворянинъ. Тотъ дерзкій шутъ, который
             Васъ часто забавлялъ, пропалъ равно
             За ними вслѣдъ. Гесперія, служанка
             Принцессы вашей дочери, призналась,
             Что разговоръ нерѣдко заводился
             У ней съ сестрой о рѣдкихъ совершенствахъ
             И качествахъ бойца, которымъ былъ
             Сраженъ силачъ вашъ Карлъ. Есть много данныхъ
             Подозрѣвать, что принималъ участье
             Въ побѣгѣ ихъ я этотъ молодецъ.
   Герц. Фредерикъ. Пусть скажутъ брату этого нахала,
             Чтобъ онъ прислалъ сейчасъ его сюда.
             А если скрылся онъ, то пусть пріѣдетъ
             Сюда самъ братъ. Мы вмѣстѣ съ нимъ сумѣемъ
             Его найти. Скорѣй же, торопитесь!
             Всѣ силы вы должны употребить.
             Чтобъ возвратить сегодня же бѣглянокъ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Передъ домомъ Оливера.

(Встрѣчаются Орландо и Адамъ).

   Орландо. Кто тутъ?
   Адамъ.                     Возможно ль?-- молодой мой баринъ!
             О, милый, добрый баринъ! Вѣдь живой
             Портретъ отца вы вашего! Что дѣлать
             Пришли вы здѣсь? Зачѣмъ, зачѣмъ вы честны?
             Зачѣмъ такъ любятъ васъ? Зачѣмъ такъ храбры
             И сильны вы? Зачѣмъ неосторожно
             Вы побѣдили этого бойца?
             Капризенъ герцогъ нашъ, и ваша слава.
             На горе вамъ, кричитъ о васъ вездѣ.
             Вы знаете ль, что есть на свѣтѣ люди,
             Чья доблесть ихъ же первый, главный врагъ?
             Вы въ ихъ числѣ. Злодѣями должны вы
             Считать святыя качества свои.
             Но Боже, Боже! что за свѣтъ, въ которомъ
             Добро отравой служитъ для себя жъ!
   Орландо. Скажи, въ чемъ дѣло?
   Адамъ.                                         Юноша несчастный, --
             Не преступайте черезъ эту дверь!
             Живетъ здѣсь врагъ всего, что вамъ дано
             Хорошаго!-- вашъ братъ... нѣтъ, нѣтъ -- не братъ!
             Сынъ... и не сынъ!-- назвать его стыжусь
             Я сына именемъ того, кто былъ
             Ему отцомъ дѣйствительно. Узнайте,
             Что, понаслышавшись разсказовъ славныхъ
             О томъ, что вами сдѣлано, рѣшилъ онъ
             Сегодня въ ночь сжечь комнату, въ которой
             Живете вы; а съ этимъ, безъ сомнѣнья,
             Ждетъ смерть и васъ. Когда же не удастся
             Брестуиный этотъ умыселъ, то онъ
             Найдетъ навѣрно средство погубить
             Васъ иначе. Своими я ушами
             Подслушалъ этотъ заговоръ. Бѣгите!
             Быть здѣсь не мѣсто вамъ! Сталъ этотъ домъ
             Кровавой, гнусной бойней! Избѣгайте
             Его, молю о томъ! Должны считать
             Запретнымъ вы порогъ его...
   Орландо.                                                   Но гдѣ же
             Искать спасенья мнѣ?
   Адамъ.                               О, гдѣ хотите,
             Но лишь не здѣсь.
   Орландо.                               Что жъ, развѣ хочешь ты,
             Чтобъ сталъ я жить, питаясь подаяньемъ,
             Иль, въ руки взявъ безславный мечъ, пошелъ
             Искать добычи по большимъ дорогамъ?
             Мнѣ дѣлать больше нечего, а это
             Я дѣлать не хочу, хотя и могъ бы.
             Такъ лучше пусть свою пролью я кровь,
             Убитый подло кровожаднымъ братомъ.
   Адамъ. Нѣтъ, нѣтъ,-- не будетъ этого: имѣю
             Пятьсотъ я кронъ, накопленныхъ на службѣ
             У вашего отца. Я обезпечить
             Хотѣлъ себя ничтожной этой суммой,
             Когда болѣзнь и старость одолѣютъ
             Меня совсѣмъ, и долженъ буду я,
             Заброшенный, отъ глазъ укрыться свѣта.
             Возьмите ихъ. Тотъ, Кто въ лѣсу питаетъ
             И ворона и жалкихъ воробьевъ,
             Меня не броситъ также, успокоить
             Меня въ печальной старости. Берите жъ:
             Вотъ золото,-- его я отдаю
             Все полностью. Позвольте мнѣ остаться
             Слугою вамъ. Я хоть и старъ, но крѣпокъ.
             Въ дни юности не дозволялъ себѣ
             Я никакихъ губительныхъ излишествъ;
             Не горячилъ позорнымъ пьянствомъ кровь;
             Не предавался безъ стыда разврату,
             Чья злая власть въ насъ губитъ наши силы
             И гаситъ умъ. Остался потому
             И въ старости похожимъ я на зиму,
             Холодную, но полную здоровья
             И крѣпости. Позвольте жъ быть слугой
             Мнѣ вамъ впередъ. Повѣрьте, я сумѣю
             Исполнить все, что надо будетъ вамъ
             Не хуже многихъ юношей.
   Орландо.                                         О, добрый
             И честный мой старикъ! Какъ сохранился
             Въ тебѣ характеръ вѣрныхъ прежнихъ слугъ,
             Служившихъ вѣкъ безъ мысли о наградѣ
             И долгъ считавшихъ выше, чѣмъ корысть.
             Ты не похожъ на нынѣшнихъ, чьи руки
             Не двинутся 26) иначе, какъ надѣясь
             Взять что-нибудь: а взявши, оросятъ дѣло,
             Не кончивши, какъ слѣдуетъ, его.
             Ты не таковъ, бѣднякъ простой!.. Но ты
             За деревомъ ухаживать вѣдь вздумалъ.
             Чей корень сгнилъ! Не дастъ тебѣ оно
             За всѣ труды ни цвѣта ни побѣга!..
             Что бъ ни было, я, впрочемъ, соглашаюсь
             На твой совѣтъ: пойдемъ бродить по свѣту!
             Авось удастся намъ еще до срока,
             Когда мы бѣдный заработокъ твой
             Весь проживемъ, найти какой-нибудь
             Пріютъ, гдѣ намъ удастся отдохнуть!
   Адамъ. Идемте же! Пусть жребій неизвѣстный
             Насъ ждетъ впередъ!.. Клянусь служить вамъ честно
             До гроба я, какихъ бы бремя бѣдъ
             Ни ждало насъ! Съ семнадцати я лѣтъ
             Жилъ въ домѣ здѣсь (а восемьдесятъ скоро
             Вѣдь минетъ мнѣ;г, но жить среди позора,
             Я чувствую, въ моей душѣ нѣтъ силъ!
             Что дѣлать! Вижу самъ, что раньше былъ
             Бодрѣе я, чтобъ плыть на поискъ счастья;
             Но какъ же знать? Быть-можетъ, что участье
             Судьба и мнѣ захочетъ показать,
             Позволивъ жизнь за васъ мою отдать!

(Уходятъ.).

   

СЦЕНА 4-я.

Арденнскій лѣсъ.

(Входитъ Розалина въ мужскомъ платьѣ, Целія, въ платьѣ пастушки Оселокъ).

   Розалина. Я устала до того, что упала и духомъ 27).
   Оселокъ. Ну, я о духѣ не тужу, лишь бы отдохнули ноги.
   Розалина. Я готова осрамить мой мужской костюмъ, расплакавшись, какъ женщина. А между тѣмъ надо позаботиться о болѣе слабомъ сосудѣ. Вѣдь камзолъ и рейтузы должны подавать примѣръ бодрости юбкѣ; такъ прибодрись же, дорогая Альена.
   Целія. Вамъ придется волей-неволей перенести мою слабость: я не могу итти дальше.
   Оселокъ. Вашу слабость взвалилъ бы я на плечи гораздо охотнѣе, чѣмъ васъ. Впрочемъ, я думаю, васъ самихъ тоже нельзя будетъ назвать слишкомъ тяжелой крестной ношей, потому что вашъ карманъ навѣрно крестовиками не богатъ 28).
   Розалина. Такъ это Арденнскій лѣсъ?
   Оселокъ. Да,-- и я чувствую въ немъ себя гораздо больше дуракомъ, чѣмъ дома, потому что, приплетясь сюда, промѣнялъ хорошее на дурное. Что, впрочемъ дѣлать! Путешественники должны быть готовы на все.
   Розалина. Вѣрно сказано, добрый Оселокъ.-- Но, смотри, сюда идутъ двое: старикъ съ молодымъ, я оба заняты важнымъ разговоромъ.

(Входятъ Коринъ и Сильвій).

   Коринъ. Пойми, что, такъ держа себя, успѣешь
             Ты оттолкнуть ее еще сильнѣй.
   Сильвій. О, если бы, Коринъ, ты зналъ, какъ я
             Ее люблю!
   Коринъ.                     Что жъ тутъ не знать? Любилъ вѣдь
             И я въ былые годы.
   Сильвій.                               Нѣтъ, Коринъ!
             Какъ ни любилъ ты въ юности, какъ горько
             Ни плакалъ, можетъ-быть, ты по ночамъ,
             Припавъ лицомъ къ подушкѣ,-- все же старость
             Не дастъ тебѣ понять моей любви!
             Скажи мнѣ, напримѣръ (ужъ если точно
             Ты говорить, что будто бы любилъ,
             Какъ я теперь), какія ты безумства
             Выдѣлывалъ въ пылу своей любви?
   Коринъ. Да мало ль, сколько было ихъ!.. Гдѣ жъ это
             Мнѣ помнить все?
   Сильвій.                               Ну, вотъ, ну, вотъ,-- ты, значитъ,
             И не любилъ! Когда не помнишь ты
             Всѣ глупости, какія заставляла
             Тебя твоя выдѣлывать любовь, --
             Ты не любилъ! Когда не мучилъ ты
             Ушей твоихъ знакомыхъ, напѣвая
             Имъ похвалы красавицѣ твоей, --
             Ты не любилъ!.. Когда не покидалъ
             Ты грубо ихъ бесѣду, удаляясь,
             Подъ гнетомъ страсти, прочь, какъ я теперь,--
             Ты не любилъ! О, Фебе! Фебе! Фебе!

(Сильвій уходитъ).

   Розалина. О, бѣдный пастушокъ!.. Твои страданья
             Невольно мнѣ напомнили мои.
   Оселокъ. А мнѣ мои. Помню, что когда я былъ влюбленъ, то разбилъ разъ даже о камень свой мечъ со словами: "вотъ тебѣ зато, что ты смѣлъ таскаться по ночамъ вмѣстѣ со мной на свиданья съ Дженни Смайль". А сколько разъ я цѣловалъ ея стиральный катокъ и даже коровьи соски, которыхъ она касалась своими прелестными, растрескавшимися пальчиками, когда ихъ доила! А то случилось даже, что, облупивъ какъ-то гороховый стручокъ, я, по разсѣянности, подалъ ей шелуху и сказалъ съ тяжкимъ вздохомъ: "носи это въ память обо мнѣ!" Вѣдь мы, вѣрные любовники, удивительные сумасброды. Но это понятно: въ природѣ все смертно, а потому и любовь находитъ свою смерть въ глупости.
   Розалина. Ты говоришь иногда умнѣе, чѣмъ самъ думаешь.
   Оселокъ. Я о своемъ умѣ забочусь мало, лишь бы не толкнулъ онъ меня на такую глупость, при которой можно переломать ноги.
   Розалина. Какъ горе внятно мнѣ его,
             Когда я вспомню про свое!
   Оселокъ. Также, какъ про свое я! Но только мое уже немного поблекло и постарѣло.
   Целія. Прошу васъ, ради Бога, попытайтесь
             Спросить прохожихъ этихъ, не дадутъ ли
             Они за деньги намъ хоть что-нибудь,
             Чтобъ подкрѣпить себя. Я умираю
             Отъ голода.
   Оселокъ (Корину). Эй, шутъ! Поди сюда.
   Розалина. Что жъ такъ его зовешь ты? Развѣ онъ
             Тебѣ родня?
   Коринъ.                     Кто звалъ меня?
   Оселокъ.                                                   Кой-кто
             Почище вашей братьи.
   Коринъ.                                         Ну, немного жъ
             Сказалъ ты этимъ словомъ.
   Розалина (шуту). Замолчи!
             (Корину). Съ пріятнымъ днемъ, почтенный старичокъ.
   Коринъ. Желаю вамъ такого жъ,-- вамъ и вашимъ
             Товарищамъ.
   Розалина.                     Скажи, прошу, найдемъ ли
             Мы здѣсь въ лѣсу какой-нибудь пріютъ,
             Гдѣ мы могли бъ по добротѣ хозяевъ
             Иль заплативъ, какъ слѣдуетъ, за все,
             Достать питья и пищи? Съ нами здѣсь
             Больная дѣвушка. Она ослабла
             Отъ труднаго пути, и ей нужна
             Немедленная помощь.
   Коринъ.                                         Отъ души
             Жалѣю я ее. Хотѣлъ бы очень
             Я быть богаче и, повѣрьте слову,
             Хотѣлъ гораздо бъ болѣе для васъ,
             Чѣмъ для себя! Но я простой бѣднякъ
             На службѣ у хозяина- Овецъ
             Я лишь пасу и не имѣю права
             Ихъ стричь себѣ на пользу. А хозяинъ
             Мой скупъ и строгъ. Онъ проторить себѣ
             Дорогу въ рай достойными дѣлами
             Не думаетъ. Онъ, сверхъ того, намѣренъ,
             Продать свое помѣстье со стадами
             И всѣмъ добромъ. Онъ самъ теперь въ отлучкѣ,
             И потому у насъ во всемъ хозяйствѣ
             Нѣтъ ничего, чѣмъ угостить могли бы
             Мы васъ, какъ должно. Впрочемъ, все жъ пойдемте;
             Я постараюсь сдѣлать, что могу.
   Розалина. А кто хотѣлъ купить его имѣнье?
   Коринъ. А богъ тотъ самый молодой пастухъ,
             Котораго вы видѣли. Но нынче
             Онъ пересталъ, какъ кажется, объ этомъ
             И помышлять.
   Розалина.                     Ну, такъ послушай: если
             Не будетъ въ томъ обмана, то купи
             Стада, усадьбу, пастбища -- все, словомъ,
             Чти твой хозяинъ продаетъ -- на имя
             Мое съ сестрой. Чтобъ заплатить, подучишь
             Всю сумму ты немедленно сполна.
   Целія. За этотъ трудъ ты можешь ждать прибавки
             Къ тому, что получалъ до этихъ поръ,
             Бывъ пастухомъ. (Розалинѣ). А это мѣсто мнѣ
             Понравилось. Я поселиться тутъ
             Съ тобой готова хоть навѣкъ.
   Коринъ.                                                   Я вѣрно
             Вамъ говорю: имѣнье продается.
             Я покажу сейчасъ вамъ все, и если
             Останетесь довольны вы землей,
             Устройствомъ дома, скарбомъ и доходомъ,
             То вамъ клянусь я вѣрнымъ быть слугой
             И тотчасъ все куплю на ваши деньги.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 5-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Амьенъ, Жакъ и другіе).

   Амьенъ (поетъ).           Кто любитъ на сѣнѣ валяться
                                 Подъ зеленью свѣжихъ вѣтвей
                       И пташкамъ вослѣдъ заливаться
                                 Веселою пѣсней своей,--
             Тѣхъ милости просимъ въ нашъ дружескій круть!
                                 Мы здѣсь веселимся.
                                 И если боимся,
             То только ненастья да холода вьюгъ 29).
   Жакъ. Еще, пожалуйста, еще.
   Амьенъ. Зачѣмъ? Вѣдь я только растревожу моимъ пѣніемъ твою меланхолію.
   Жакъ. Скажу спасибо и за то, а потому продолжай. Я вѣдь способенъ высосать меланхолію изъ каждой пѣсни, какъ лассочка сосетъ яйца. Прошу, продолжай.
   Амьенъ. Мой голосъ охрипъ и тебѣ не угодитъ.
   Жакъ. Я прошу тебя не угождать мнѣ, а пѣть. Итакъ, слѣдующій куплетъ. Вѣдь, кажется, вы зовете это куплетами?
   Амьенъ. Будемъ звать, какъ ты пожелаешь
   Жакъ. До названій мнѣ дѣла нѣтъ. Отъ нихъ вѣдь, какъ отъ козла, ни шерсти ни молока. Ну, что жъ, будешь ты пѣть или нѣтъ?
   Амьенъ. Такъ и быть; но только для тебя.
   Жакъ. Обѣщаюсь тебя за это поблагодарить, если когда-нибудь доживу до охоты разсыпаться предъ кѣмъ-нибудь въ благодарностяхъ. Онѣ въ моихъ глазахъ похожи вѣдь на мартышекъ, кривляющихся другъ передъ другомъ. Кто меня благодаритъ, представляется мнѣ нищимъ, которому я подалъ грошъ. Начинай! А вы, кому нѣтъ охоты слушать, держите языки за зубами.
   Амьенъ. Хорошо,-- я кончу начатую пѣсню; а вы, пока я буду пѣть, накройте столъ для герцога. Онъ пожелалъ обѣдать подъ этими деревьями. (Жаку). Кстати скажу, что онъ ищетъ тебя сегодня съ утра.
   Жакъ. А я съ утра же отъ него бѣгаю. Онъ для меня слишкомъ большой спорщикъ. Положимъ, у меня языкъ привѣшенъ не хуже, чѣмъ у него, но я по крайней мѣрѣ этимъ не хвастаюсь. Ну, начинай свое щебетанье.

(Амьенъ и прочіе поютъ хоромъ).

                       Кого честолюбье не губитъ,
                                 Кто жить пріучился трудомъ,
                       Кто грѣться на солнышкѣ любитъ
                                 И счастье находитъ во всемъ, --
             Тѣхъ милости просимъ въ нашъ дружескій кругъ!
                                 Мы здѣсь веселимся.
                                 И если боимся.
             То только ненастья да холода вьюгъ 30).
   
   Жакъ. Я прибавлю къ твоей пѣснѣ куплетъ, который вылился у меня вчера какъ-то самъ собой.
   Амьенъ. Дѣло; а я его пропою.
   Жакъ. Вотъ онъ:
                       Коль случай такой приключится.
                                 Что кто-нибудь станетъ осломъ
                       И, деньги спустивъ, разорится, --
                       Утѣшимъ его мы и въ томъ:
             Пусть явится въ нашъ онъ пріятельскій кругъ
                                 Онъ будетъ межъ нами
                                 Съ такими жъ ослами.
             Duc dame будь привѣтомъ тебѣ, милый другъ 31)!
   
   Амьенъ. Это что такое значитъ: дукдамъ?
   Жакъ. Греческое заклинанье для сбора дураковъ. Пойду однако спать. Удастся заснуть -- хорошо, а если нѣтъ, то разражусь противъ всѣхъ египетскихъ первенцевъ 32).
   Амьенъ. А я пойду звать герцога. Обѣдъ готовъ.

(Расходятся).

   

СЦЕНА 6-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Орландо и Адамъ).

   Адамъ. Не могу я, мой добрый господинъ, итти дальше, не могу! Голодъ меня истомилъ. Позвольте мнѣ лечь здѣсь и умереть! Прощайте! (Ложится на землю).
   Орландо. Неужели, мой добрый Адамъ, ты такъ упалъ духомъ? Ободрись! Сбери остатокъ силъ. Если мнѣ удастся встрѣтить въ этомъ дикомъ лѣсу какого-нибудь звѣря, то я клянусь, что или погибну въ его когтяхъ, или накормлю тебя его мясомъ. Смерть, повѣрь, не такъ близко къ тебѣ, какъ ты думаешь. Ободрись же и гони мысль о ней прочь. Я вернусь тотчасъ, и если не принесу тебѣ ничего, тогда умирай, пожалуй. Но если ты умрешь до моего возвращенья, то я скажу, что ты вздумалъ посмѣяться надъ моими трудами. Вѣдь вѣрно говорю? Кажется, ты взглянулъ повеселѣй? Жди; я вернусь скоро. Но ты лежишь на холодной землѣ. Пойдемъ, я сведу тебя и усажу куда-нибудь поудобнѣй. Съ голоду ты не умрешь, если мнѣ посчастливится найти хоть что-нибудь. Прибодрись же, прибодрись.

(Поднимаетъ и уводитъ Адама).

   

СЦЕНА 7-я.

Другая часть лѣса.

(Старый герцогъ, Амьенъ и свита сидятъ за обѣдомъу.

   Герцогъ. Я, право, думаю, не превратился ль
             Ужъ въ звѣря онъ? Подъ человѣчьимъ видомъ
             Не встрѣтилъ нынче я его нигдѣ 33).
   1-й дворянинъ. Онъ только-что оставилъ насъ и очень
             Былъ веселъ даже, слушая, какъ пѣли
             Мы хоромъ пѣсни.
   Герцогъ.                               Ну, ужъ если онъ,
             Въ комъ чувства разногласятъ всѣ, сталъ слушать
             Съ охотой музыку, то надо ждать,
             Что станутъ разногласными созвѣздья.
             Пусть кто-нибудь найдетъ его и скажетъ,
             Что хочется мнѣ съ нимъ поговорить.
   1-й дворянинъ. Излишенъ трудъ: идетъ сюда онъ самъ.

(Входитъ Жанъ).

   Герцогъ. Ну, что за жизнь ведешь ты? Надо слезно
             Просить тебя, чтобъ удостоилъ ты
             Друзей своихъ бесѣдой! Но что вижу?
             Ты, кажется мнѣ, веселъ?
   Жакъ.                                         Ха-ха-ха!
             Шута я встрѣтилъ! да, шута! Въ лѣсу
             Въ своемъ онъ бродитъ полосатомъ платьѣ!
             О, жалкій свѣтъ!.. Сказалъ я вамъ, что встрѣтилъ
             Въ лѣсу шута!-- Клянусь вамъ, это вѣрно
             Какъ вѣрно то, что ѣмъ я, пью и сплю!
             Я видѣлъ, какъ, на солнцѣ растянувшись,
             Лежалъ и грѣлся онъ и такъ при этомъ
             Умно и зло смѣялся надъ фортуной,
             Что было бъ впору и не дураку.
             "Здорово шутъ!" -- такъ я сказалъ; а онъ
             Въ отвѣтъ: "нѣтъ, сэръ, меня такъ не зовите,
             Пока фортуна не пошлетъ въ удѣлъ
             Богатства мнѣ". Тутъ изъ кармана онъ
             Досталъ часы, взглянулъ на нихъ и мрачно
             Промолвилъ такъ: "пробило десять! Можно
             Понять легко, какъ движется вся жизнь.
             Стояла стрѣлка часъ тому назадъ
             На девяти, а черезъ часъ покажетъ
             Одиннадцать! Вотъ такъ и мы растемъ
             Изъ часа въ часъ, а послѣ будемъ такъ же
             Изъ часа въ часъ лежать и шить въ землѣ!
             И въ томъ вся жизнь!" Услышавъ, что дуракъ
             Такъ мудро философствуетъ, схватился
             Я за бока, затѣмъ, что мнѣ отъ смѣха
             Запѣть хотѣлось звонкимъ пѣтухомъ.
             Смѣялся цѣлый часъ безъ перерыва
             Я надъ шутомъ! Достойный шутъ! Я буду
             Впередъ считать дурацкую одежду
             Первѣйшей изъ одеждъ!
   Герцогъ.                                         Но кто жъ онъ былъ?
   Жакъ. Чудесный шутъ! онъ жилъ и при дворѣ.
             Онъ толковалъ, что женщины, покуда
             Ихъ личики красивы и свѣжи,
             Прекрасно это знаютъ. Онъ сберегъ
             Въ своемъ мозгу, изсохшемъ, какъ остатки
             Подгнившихъ корабельныхъ сухарей,
             Все жъ кой-какія мысли, и вѣдь какъ же
             Онъ сыпалъ ими! О, когда бы могъ
             Я стать шутомъ! Его камзолъ дурацкій
             Моя мечта!
   Герцогъ.                     Получишь, если хочешь.
   Жакъ. Хочу, хочу!-- но вы должны при этомъ
             Изгнать навѣкъ изъ вашей головы
             Сложившееся мнѣнье въ ней, что будто
             Я умный человѣкъ. Хочу, чтобъ дали
             Мнѣ право дураковъ: болтать свободно,
             Какъ вольный вѣтеръ, все, что ни придетъ
             Мнѣ въ голову о всѣхъ, кого лишь только
             Задѣть я захочу, и пусть смѣется
             Тотъ именно при этомъ громче всѣхъ,
             Кто будетъ мной осмѣянъ. Вы хотите,
             Быть-можетъ, знать причину, почему
             Такъ быть должно? Причины проще нѣтъ:
             Она ясна, какъ путь къ приходской церкви.
             Тотъ, кто уколотъ шуткой дурака,
             Никакъ показывать не долженъ явно,
             Что чувствуетъ онъ боль ея,-- иначе
             Онъ выкажетъ осмѣянную глупость
             Свою вѣдь самъ. Такъ подавайте жъ мнѣ
             Костюмъ шута! Хочу, чтобъ дали волю
             Болтать мнѣ все! Очищу этимъ средствомъ
             Я сгнившій свѣтъ, лишь только бъ захотѣлъ
             Съ терпѣньемъ онъ принять мое лѣкарство.
   Герцогъ. Ну, это вздоръ: я знаю лучше, что
             Успѣлъ бы сдѣлать ты.
   Жакъ.                                         А что жъ? Конечно,
             Одно добро.
   Герцогъ.                     Не правда; ты, бичуя
             Грѣхи другихъ, впалъ этимъ только самъ бы
             Въ тягчайшій грѣхъ. Не забывай, какимъ
             Ты былъ въ своей прошедшей жизни гнуснымъ
             Развратникомъ! Страстямъ ты предавался,
             Какъ грубый скотъ. Какая жъ будетъ польза,
             Когда ты станешь бичевать весь свѣтъ
             За тѣ грѣхи, въ которыхъ ты виновенъ
             Безъ мѣры самъ?
   Жакъ. Такъ что жъ? Я, возставая
             На общій грѣхъ, его вѣдь не валю,
             Такъ говоря, кому-нибудь на плечи
             Въ отдѣльности. Зло въ людяхъ, точно море,
             Не перестанетъ бушевать, покуда
             Не обезсилитъ самого себя.
             Когда скажу я, указавъ на женщинъ.
             Что на себѣ онѣ безстыдно носятъ
             Доходъ труда нерѣдко цѣлыхъ странъ,
             То разсердиться развѣ будетъ въ правѣ
             Хотя одна, вообразивъ, что мѣтилъ
             Я на нее? Въ ея грѣхѣ грѣшны
             Вѣдь всѣ ея сосѣдки. Глупый щеголь,
             Мнѣ чванно заявившій точно также,
             Что не на мой онъ расфрантился счетъ,
             Равно покажетъ этой рѣчью только,
             Что онъ дуракъ. Вотъ такъ-то! Пусть докажутъ,
             Что оскорбилъ своей я шуткой ихъ!
             Когда она вѣрна, то оскорбленье
             Они, сознавши, что сказалъ я правду,
             Себѣ наносятъ сами; если жъ чисты
             Они во всемъ, тогда мои слова,
             Какъ рой гусей, порхать свободно будутъ,
             Не задѣвая никого. Смотрите:
             Къ намъ, кажется, подходитъ кто-то.
             (Входитъ Орландо съ обнаженнымъ мечомъ).
   Орландо.                                                             Стойте!
             Въ ротъ ни куска!..
   Жакъ.                               Вотъ тебѣ разъ!.. Да я
             И класть еще не думалъ.
   Орландо.                                         Не положишь
             Ты и впередъ, покуда сытъ не будетъ
             Тотъ, кто въ нуждѣ и голоднѣй, нѣмъ ты.
   Жакъ. Что за пѣтухъ? какой такой породы?
   Герцогъ. Скажи, любезный, дерзкимъ ли по нраву
             Родился ты, иль, можетъ-быть, нужда
             Заставила тебя забыть приличье
             И вѣжливость?
   Орландо.                     Попали рѣчью вы
             Въ чувствительное мѣсто! Зло нужды
             Заставило забыть меня, что выросъ
             Въ приличномъ я кругу 34), и преступилъ
             Законъ учтивости. Я повторяю,
             Что не коснетесь вы до этихъ блюдъ,
             Пока своей не получу я части.
   Жакъ. Не голодать же намъ изъ-за того,
             Что хочешь грубіянить ты.
   Герцогъ.                                                   Скажи,
             Чего ты требуешь? Сказавши это
             Съ учтивостью, заставишь насъ исполнить
             Свою ты просьбу легче, чѣмъ насильемъ.
   Орландо. Я умираю отъ потери силъ!
             Я голоденъ.
   Герцогъ.                     Такъ кушай на здоровье.
             Желаннымъ гостемъ будь.
   Орландо.                                         О, если вы
             Такъ ласковы, то умоляю васъ
             Меня простить! Я думалъ вѣдь, что дико
             Въ лѣсу здѣсь все, и потому невольно
             Пришло мнѣ въ умъ угрозою добиться
             Отъ васъ, чего хочу. Но, впрочемъ, кто бы
             Вы ни были, живущіе подъ тѣнью
             Лѣсовъ пустынныхъ этихъ, не заботясь
             О времени, я все жъ скажу, что если
             Видали вы счастливѣйшіе дни,
             Что если умилялись вы при звукѣ
             Колоколовъ; за трапезой сидѣли
             Въ кругу друзей; съ глазъ отирали слезы.
             Навернутыя чувствомъ состраданья
             Къ чужой бѣдѣ,-- то я молю, отвѣтьте
             Привѣтливо на дерзкій мой приходъ.
             Сказавши это вамъ, влагаю мечъ я
             Назадъ въ ножны, краснѣя отъ стыда.
   Герцогъ. Счастливѣйшіе дни, какъ говоришь ты,
             Мы видѣли; святымъ колоколамъ
             Внимали съ умиленьемъ; пировать
             Случалось и съ друзьями намъ, а также
             Нерѣдко приходилось горько плакать
             Надъ бѣдствіемъ другихъ,-- а потому
             Садись за столъ и угощайся съ нами,
             Чѣмъ Богъ послалъ. Все, что мы можемъ дать,
             Бери, не церемонясь.
   Орландо.                               Подождите жъ,
             Прошу, одну минуту. Долженъ я,
             Какъ лань въ лѣсу, заботясь о себѣ,
             Безъ корма не оставить своего
             Дѣтеныша. Со мной бѣднякъ-старикъ.
             Онъ изъ любви ко мнѣ одной пустился
             Въ тяжелый этотъ путь, и потому,
             Пока свои не подкрѣпитъ онъ силы,
             Упавшія отъ голода и лѣтъ,
             Не прикоснусь я къ пищѣ самъ.
   Герцогъ.                                                   Веди же
             Его сюда. Пока вы не вернетесь,
             Не будемъ ѣсть и мы.
   Орландо.                                         О, какъ я васъ
             Благодарю! Да наградитъ васъ небо
             За вашу доброту!

(Орландо уходитъ).

   Герцогъ (Жаку).                     Не мы одни,
             Какъ видишь ты, несчастны. На театрѣ
             Земной, широкой жизни можно встрѣтить
             Бѣды и зло гораздо хуже тѣхъ,
             Какія терпимъ мы.
   Жакъ.                               Весь міръ -- театръ 35).
             Мужчины, женщины на немъ играютъ
             Имъ всѣмъ судьбой назначенную роль.
             Опредѣленъ для каждаго свой выходъ,
             И выходовъ но счету главныхъ -- семь.
             Является сперва актеръ-ребенокъ;
             Сосетъ онъ грудь, плюется молокомъ,
             Реветъ, шумитъ, съ своей воюетъ мамкой;
             Но дни бѣгутъ, и вотъ его жъ мы видимъ,
             Какъ въ школу онъ улиткою ползетъ,
             Со связкой книгъ, едва продравъ съ просонокъ
             Свои глаза. Является затѣмъ
             Пора любви. Сонеты страстно пишетъ
             Въ честь дивныхъ глазъ красотки онъ своей;
             Подъ гнетомъ чувствъ шлетъ пламенные вздохи Зб).
             Но дни бѣгутъ -- мы видимъ новость: сталъ
             Онъ воиномъ;-- украшенъ бородой,
             Какъ пестрый барсъ, наборомъ смѣло сыплетъ
             Страшнѣйшихъ клятвъ; на ссоры лѣзетъ, гдѣ лишь
             Найдетъ предлогъ; а ради чести встать
             Готовъ сейчасъ хоть передъ дуломъ пушки!
             Затѣмъ судьей является почтеннымъ
             Предъ нами онъ. Обзавелся солиднымъ
             Ужъ онъ брюшкомъ, въ которое упрятать
             Привыкъ съ утра, чуть вставши, каплуна;
             Подстригъ прилично бороду и важно,
             Сидя въ судѣ, въ глаза пускаетъ пыль
             Наборомъ словъ, съ достоинствомъ играя
             Свою предъ всѣми роль. Въ шестомъ явленьи
             Становится похожъ онъ на шута 37).
             Худой, какъ жердь, носъ осѣдлавъ очками
             И кошелекъ привѣсивши къ бедру,
             Онъ путается въ обветшалыхъ брюкахъ
             Изсохшими костями старыхъ ногъ.
             Пропалъ былой, пріятный, звучный голосъ,
             И говорить свистящимъ сталъ дискантомъ
             Онъ, какъ дитя. Послѣдній выходъ свой
             Дѣйствительно кончаетъ возвращеньемъ
             Онъ къ дѣтству вновь: забытый свѣтомъ всѣмъ,
             Живетъ безъ глазъ, безъ чувствъ и безъ желаній!

(Возвращается Орландо, неся на рукахъ Адама).

   Герцогъ. Ну, здравствуйте! Клади на землю ношу
             Почтенную свою, и пусть старикъ твой,
             Какъ хочетъ, угоститъ себя.
   Орландо.                                         Всѣмъ сердцемъ
             Я за него вамъ благодаренъ.
   Адамъ.                                                   Дѣльно
             Онъ вамъ сказалъ: я самъ не въ силахъ былъ бы,
             Какъ должно, васъ и поблагодарить.
   Герцогъ. Гостями будьте нашими. Садитесь
             За столъ безъ словъ. Я васъ смущать не буду
             Разспросами о томъ, что привелось
             Вамъ пережить. Эй, музыку! (Амьену) А ты,
             Любезный другъ, потѣшь своимъ насъ пѣньемъ.
   Амьенъ (поетъ). Бушуйте вихри стужи зимней!
                       Вашъ холодъ все жъ гостепріимнѣй,
                       Чѣмъ злость холодная людей.
                       На насъ нещадно вы несетесь,
                       Но вы надъ нами не смѣетесь,
                       Какъ люди, злостью все жъ своей.
             Гей, го! Гей, го! Туда, туда! подъ тѣнь густую!
             Любовь -- обманъ, друзья -- враги! За ложь пустую
                       Должны мы ласки ихъ считать.
                       Безъ страха можно довѣрять
                       Одной природы поцѣлую!
                       Пусть небо хмурится и злится,--
                       Его жестокость не сравнится
                       Съ неблагодарностью людской.
                       Когда скуются льдами воды,
                       Обиды злобной непогоды
                       Ничто предъ злобною душой.
             Гей, го! Гей, го! Туда, туда -- подъ тѣнь густую!
             Любовь -- обманъ, друзья -- враги! За ложь пустую
                       Должны мы ласки ихъ считать.
                       Безъ страха можно довѣрять
                       Одной природы поцѣлую 38).
   Герцогъ (Орландо). Когда ты сынъ Роуланда де-Буа,
             Какъ мнѣ шепнулъ, и какъ я увѣряюсь
             Въ томъ самомъ же, при видѣ, какъ похожъ ты
             На своего покойнаго отца,
             То будь желаннымъ гостемъ здѣсь. Я -- герцогъ,
             И твой отецъ любимъ былъ мной сердечно.
             Пойдемъ въ пещеру къ намъ. Ты мнѣ разскажешь
             Все, что съ тобой случилось. (Адаму) Ты, старикъ,
             Жди за нами также. (Свитѣ) Пусть помогутъ
             Ему итти. Разскажете вы оба,
             Что въ жизни вамъ судьбы послала злоба.

(Уходятъ).

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната во дворцѣ герцога Фредерика.

(Входятъ герцогъ Фредерикъ, Оливеръ и придворные).

   Герц. Фредерикъ. Не видѣлъ ты его?-- не вѣрю! вздоръ!
             Счастливымъ почитать себя ты долженъ
             За то, что добръ и мягокъ я душой!
             Почувствовалъ иначе ты, на комъ бы
             Сорвалъ я гнѣвъ! Но все же берегись!
             Приказъ тебѣ, чтобъ отыскалъ ты брата.
             Гдѣ бъ ни былъ онъ! Ищи хоть днемъ съ огнемъ!
             Достать его ты долженъ мнѣ живого
             Иль мертваго! Даю тебѣ на это
             Я сроку годъ. Не смѣй подъ страхомъ смерти
             Иначе возвращаться! Все твое
             Имущество, доходы и добро
             Возьмутся подъ залогъ, пока проступки,
             Въ какихъ подозрѣваю я тебя,
             Оправданы не будутъ тѣмъ признаньемъ,
             Какое намъ обязанъ дать твой братъ.
   Оливеръ. О, государь, когла бъ могли читать вы
             Въ моей душѣ! О братѣ вамъ скажу я,
             Что не любилъ его я никогда.
   Герц. Фредерикъ. Тѣмъ ты сквернѣй! (Свитѣ)
             Прогнать его сейчасъ же,
             И пусть опишутъ все его добро,
             Какъ я сказалъ. Прочь съ глазъ, безъ разговоровъ!

(Уходятъ),

   

СЦЕНА 2-я.

Арденнскій лѣсъ.

(Входитъ Орландо; въ его рукахъ бумага со стихами, которую онъ прикалываетъ къ дереву).

   Орландо. Висите здѣсь свидѣтелями страстной
             Моей любви! А ты свой взоръ, луна,
             На имя жрицы брось твоей прекрасной,
             Которой жизнь моя вся отдана!
             Я на деревьяхъ имя Розалины
             Пишу вездѣ. Пускай, кто ни придетъ
             Здѣсь посѣтить поля, лѣса, долины,--
             Слѣдъ страстныхъ думъ моихъ о ней найдетъ!
             Пиши вездѣ, Орландо вдохновенный,
             Твоей богини вензель драгоцѣнный!

(Уходитъ Орландо. Входятъ Коринъ и Оселокъ).

   Коринъ. Какъ нравится вамъ, господинъ Оселокъ, наша пастушеская жизнь?
   Оселокъ. Какъ тебѣ сказать?.. Для пастуха она, конечно, хороша; но зато сама по себѣ никуда не годится. Съ точки зрѣнія уединенности -- лучше ея не найдешь; но дѣло въ томъ, что сама-то уединенность, по-моему, очень скверная вещь. Среди полей она мнѣ очень нравится; а подумавъ о ней при дворѣ, ощутишь. изрядную скуку. Какъ скромная жизнь, она меня удовлетворяетъ; а какъ лишенная удобствъ, мнѣ претить. Скажи, пастухъ, ты занимался философіей?
   Коринъ. Мало. Знаю развѣ только то, что. чѣмъ сильнѣе бываешь боленъ, тѣмъ сквернѣй себя чувствуешь; слыхалъ также, что тотъ, у кого нѣтъ ни денегъ, ни средствъ, ни довольства, лишенъ трехъ добрыхъ друзей. Еще знаю, что дождь мочитъ, а огонь жжетъ, и что на хорошемъ пастбищѣ овцы жирѣютъ. Наученъ также, что ночью бываетъ темно потому, что нѣтъ солнца. Говорили мнѣ тоже, будто поютъ, у кого нѣтъ ума ни отъ природы ни отъ ученья -- въ правѣ сказать, что онъ худо воспитанъ и навѣрно родился отъ родителей дураковъ.
   Оселокъ. Вижу, что ты натуральный философъ. Скажи, случалось тебѣ быть при дворѣ?
   Коринъ. Ни въ жизнь.
   Оселокъ. Ну, такъ тебѣ не будетъ спасенья на томъ свѣтѣ.
   Коринъ. А я думаю, что будетъ.
   Оселокъ. Не будетъ, не будетъ! Зажарятъ тебя тамъ съ одной стороны, какъ скверно приготовленное яйцо 39).
   Коринъ. За то, что не былъ при дворѣ? Почему же это?
   Оселокъ. Суди самъ: если ты не былъ при дворѣ, то не видалъ хорошихъ манеръ. Если твои манеры не хороши, значитъ, онѣ дурны, а все дурное грѣхъ. Какъ же тебѣ не быть осужденнымъ за грѣхи? Плохи твои дѣла, очень плохи!
   Коринъ. Полно вамъ! Сунуться съ придворными манерами въ деревню такъ же смѣшно, какъ залѣзть съ деревенскими ко двору. Тамъ, слышалъ я, и здороваются не поклонами, какъ мы, а цѣлуютъ другъ у друга руки. Грязный былъ бы это обычай для насъ, пастуховъ.
   Оселокъ. Объясни, почему.
   Коринъ. Да потому, что мы, пастухи, вѣчно возимся съ овцами, а у нихъ шерсть сальная и потная.
   Оселокъ. Какъ будто у придворныхъ нѣтъ потныхъ рукъ? А сверхъ того, извѣстно, что овечье сало здоровѣй людского. Доводъ твой не годится. Подавай другой.
   Коринъ. Ну, тогда скажу, что у насъ руки жесткія.
   Оселокъ. Тѣмъ чувствительнѣй будутъ для губъ поцѣлуи... Опять совралъ. Доказывай иначе.
   Коринъ. Онѣ часто бываютъ у насъ выпачканы дегтемъ, которымъ мы лѣчимъ овецъ; такъ кто жъ захочетъ ихъ цѣловать? Придворныя руки надушены мускусомъ.
   Оселокъ. Дуракъ ты, дуракъ! кусокъ несвѣжей говядины!.. Слушай мудрыхъ людей и поучайся: развѣ мускусъ почетнѣй дегтя? Вѣдь его дѣлаютъ изъ отбросковъ хорька. Придумывай доказательство лучше.
   Коринъ. Будетъ съ меня. Куда мнѣ тягаться съ умниками, какъ вы. Отступаюсь.
   Оселокъ. Хочешь, значитъ, быть осужденнымъ. Да смилуется же надъ тобой Господь, и да пошлетъ тебѣ духъ разумѣнія 40), глупый ты человѣкъ.
   Коринъ. Что я?... Я человѣкъ простой. Заработковъ моихъ хватаетъ только на хлѣбъ да на платье. Съ людьми не ссорюсь, добру ихъ не завидую, а, напротивъ, счастью другихъ радуюсь. Своимъ доволенъ и на долю не ропщу. Радость моя въ томъ, чтобъ видѣть, какъ овцы пасутся, а ягнята сосутъ.
   Оселокъ. Ну, вотъ новый грѣхъ твоей глупости! Жить случкой барановъ съ овцами; быть сводникомъ; спаривать невинныхъ однолѣтокъ съ какимъ-нибудь старымъ кривомордымъ козломъ! Если ужъ ты за это не попадешь въ адъ, значитъ -- отъ пастуховъ отказался самъ дьяволъ... Не приложу даже ума, что бы придумать, какимъ путемъ можешь ты спастись.
   Коринъ. Смотрите, идетъ молодой господинъ Ганимедъ, братъ моей новой хозяйки.

(Входить Розалина, читая стихи).

   Розалина. Какъ ни славятся Индій рубины,--
             Ярче щечки горятъ Розалины!
             Бурный вихрь, пробѣгая равнины,
             Вѣсть о славѣ гудитъ Розалины!
             Не сравню никакой я картины
             Съ красотою моей Розалины.
             Пой весь міръ, слившись въ хоръ соловьиный,
             Красоту лишь одной Розалины 41).
   Оселокъ. Этакъ риѳмовать я буду, пожалуй, цѣлыя восемь лѣтъ сряду съ перерывомъ только для сна, обѣда и ужина. Такіе стихи похожи на вереницу молочныхъ торговокъ, когда онѣ бѣгутъ гурьбой на рынокъ.
   Розалина. Молчи, дуракъ.
   Оселокъ. Могу васъ увѣрить; вотъ доказательства:
   
             Если къ самкѣ самецъ льнетъ звѣриный,
             Чуетъ въ ней онъ красу Розалины.
             Кошка ловъ забываетъ мышиный
             Для кота!-- такова жъ Розалина!
             Какъ зимой мѣхомъ грѣемъ мы спину,
             Такъ согрѣлъ бы и я Розалину.
             Какъ въ орѣхѣ ѣдятъ сердцевину,
             Такъ хотѣлъ бы я съѣсть Розалину!
             Есть колючки въ цвѣточной корзинѣ!
             Есть такія жъ, увы, въ Розалинѣ 43)!
   
   И такъ далѣе, до безконечности. Но вѣдь это глупая скачка глупыхъ виршей. Для чего вы ими заражаетесь?
   Розалина. Молчи! глупъ ты самъ. Я нашла ихъ приколотыми къ древу.
   Оселокъ. Плохіе, значитъ, плоды приносятъ здѣшнія деревья.
   Розалина. Я привью къ нимъ тебя, а потомъ кизиль. Отъ такого сводничества навѣрно вырастутъ плоды, которые, какъ кизиль, будутъ портиться прежде, чѣмъ созрѣютъ. Вы, сводники, творите въ жизни вѣдь то же самое 43).
   Оселокъ. Можетъ-быть, оно и такъ; но предоставьте рѣшить дѣло лѣсу 44).
   Розалина. Молчи,-- идетъ сестра. Пойдемъ и встанемъ,
             Чтобъ не могла она замѣтить насъ.

(Входитъ Целія, читая стихи).

   Целія. Хоть нѣтъ людей въ дубравѣ этой,
             Хоть все въ ней спитъ, но населить
             Хочу я лѣсъ мечтой поэта
             И лѣсъ заставить говорить...
             Въ стихахъ представлю я земную
             Судьбу людей, какъ имъ она
             Порой тяжка, иль на пустую
             Бываетъ мелочь сведена!
             Какъ нарушаютъ обѣщанья,
             Какъ друга другъ готовъ продать,
             Какъ лжетъ весь міръ,-- но въ окончаньи
             Стиховъ я буду выставлять
             Повсюду имя Розалины!
             Докажетъ міру пусть она,
             Что если страшенъ гнетъ судьбины,
             То въ жизни радость все жъ дана!
             Природа въ ней соединила
             Всѣ совершенства безъ конца,
             Рукою щедрой подарила
             Ей прелесть сердца и лица.
             Красой она равна съ Еленой,
             Но честь въ душѣ ея царитъ;
             А взоръ владычицы вселенной,
             Взоръ Клеопатры къ ней дивить!
             Что въ Аталантѣ съ полнымъ нравомъ
             Считаютъ лучшимъ -- видимъ въ ней
             Воскресшимъ мы 45); а чистымъ нравомъ
             Она Лукреціи святѣй!
             Надъ Розалиной расточала
             Судьба щедроты безъ границъ
             И для нея дары собрала
             Съ различныхъ глазъ, сердецъ и лицъ,
             А я своей стремлюсь душою
             Ей вѣкъ покорнымъ быть слутою 46).
   Розалина. О, милосердый Юпитеръ! Какой скучнѣйшей проповѣдью любви угостилъ ты своихъ прихожанъ! и хотъ бы разъ попросилъ у нихъ снисхожденья.
   Целія (Оселку и Карину). Что вы тутъ дѣлаете? или вздумали подслушивать 47)? Ступайте прочь,-- и ты. пастухъ, и ты, дуракъ, тоже.
   Оселокъ. Идемъ, дружище. Отступимъ если не съ важной рожей, такъ съ цѣлой кожей 48).

(Уходятъ Оселокъ и Коринъ).

   Целія. Ты слышала эти стихи?
   Розалина. О, да,-- слышала, даже съ излишкомъ. Они хромы до того, что я не знаю, какъ могла ты ихъ прочесть, не споткнувшись.
   Целія. Хромы стихи, а не я,-- такъ съ чего же было мнѣ спотыкаться 49)?
   Розалина. Да, но вѣдь при чтеньи хромыхъ стиховъ твои ноги выбивали къ нимъ тактъ; а потому ты легко могла охромѣть сама.
   Целія. Во всякомъ случаѣ, неужели ты не дивилась, что твое имя написано въ лѣсу чуть не на каждомъ деревѣ?
   Розалина. Дивилась, какъ восьмому чуду свѣта 50), еще раньше, чѣмъ ты мнѣ объ этомъ сказала. Посмотри, что я нашла написаннымъ на этой пальмѣ. Я думаю, такихъ виршей въ мою честь никто не писалъ со временъ Пиѳагора, когда я жила въ какой-нибудь ирландской крысѣ и бѣгала отъ стиховъ, какъ она 51), хотя, конечно, этого не помню.
   Целія. Какъ думаешь, чьи это продѣлки?
   Розалина. Вѣроятно, какого-нибудь мужчины.
   Целія. Я думаю даже, что онъ носитъ на шеѣ ту самую золотую цѣпь 52), которую носила прежде ты. Что жъ ты покраснѣла?
   Розалина. Скажи яснѣй, кто онъ по-твоему?
   Целія. О, Господи,-- неужели такъ трудно узнать другъ друга друзьямъ? Но, впрочемъ, это не бѣда: вѣдь землетрясенье сдвигаетъ и горы.
   Розалина. Отвѣчай толковѣй.
   Целія. Такъ ты сама не догадываешься?
   Розалина. Да нѣтъ же; а потому еще разъ прошу тебя съ убѣдительнѣйшей настойчивостью сказать мнѣ твое предположенье.
   Целія. Чудеса да и только! Какъ ни разсуждай, придется все-таки кончить, воскликнувъ: чудеса!
   Розалина. Я обращаюсь къ тебѣ во имя скромности моего пола. Неужели ты думаешь, что, надѣвъ камзолъ и штаны, я сдѣлалась въ самомъ дѣлѣ мужчиной? Стоя на вершокъ отъ догадки, я также далеко отъ нея. какъ отъ острововъ Южнаго океана. Потому говори прямо, кто онъ? Говори скорѣй! Жалѣю, что ты не заика, и что имя это не можетъ сорваться съ твоихъ губъ противъ твоей воли. Пусть бы оно выскочило, какъ пробка изъ узкогорлой бутылки. Или все, или ничего! Откупори же, прошу, твою бутыль, чтобъ я могла проглотить твою тайну.
   Целія. Въ такомъ случаѣ ты проглотишь мужчину и поселишь его въ себѣ. Неужели ты хочешь этого?
   Розалина. Божье ли онъ созданье? Что за человѣкъ? Стоить ли его голова шляпы, а щеки бороды?
   Целія. Борода у него есть,-- только маленькая.
   Розалина. Богъ дастъ, вырастетъ и большая. Я согласна терпѣливо ждать этого времени, если ты, какъ слѣдуетъ, опишешь мнѣ его теперешній подбородокъ.
   Целія. Онъ тотъ самый молодой Орландо, который разомъ побѣдилъ и герцогскаго силача и твое сердце.
   Розалина. Ахъ!.. пожалуйста, безъ шутокъ. Говори, какъ честная дѣвушка.
   Целія. Увѣряю тебя, что это онъ.
   Розалина. Орландо?..
   Целія. Орландо.
   Розалина. Для чего жъ мнѣ тогда мои штаны и камзолъ?.. Говори, что онъ дѣлалъ, когда ты его видѣла въ послѣдній разъ? что онъ говорилъ? какой имѣлъ видъ? какъ былъ одѣтъ?.. зачѣмъ сюда пришелъ? спрашивалъ ли обо мнѣ? гдѣ теперь? какъ онъ съ тобой разстался и когда ты увидишь его снова?.. Отвѣчай на все однимъ словомъ.
   Целія. Для такого большого слова ты должна дать мнѣ ротъ Гаргантуа 53), потому что съ моимъ маленькимъ ртомъ сказать его трудно. Отвѣтить на твои вопросы однимъ да или нѣтъ труднѣй, чѣмъ разъяснить весь катехизисъ.
   Розалина. Скажи по крайней мѣрѣ, знаетъ ли онъ, что я брожу здѣсь въ лѣсу въ мужскомъ платьѣ, и такъ ли онъ бодръ съ виду, какъ былъ въ день, когда боролся съ силачомъ?
   Целія. Сосчитать въ морѣ песокъ легче, чѣмъ отвѣтить на вопросы влюбленныхъ. Слушай же и разжевывай мои отвѣты, какъ знаешь, сама. Я нашла его лежащимъ подъ деревомъ, какъ свалившійся жолудь.
   Розалина. Дерево съ такими плодами должно назваться деревомъ Юпитера!..
   Целія. Потерпи и не прерывай.
   Розалина. Дальше.
   Целія. Онъ лежалъ, растянувшись во весь воетъ, какъ раненый рыцарь.
   Розалина. Какъ ни печаленъ былъ такой видъ, но онъ украшалъ землю!..
   Целія. Да прикуси же языкъ! Лежалъ онъ въ охотничьемъ платьѣ.
   Розалина. О, горе! онъ сбирался пронзить мое сердце.
   Целія. Ну, вотъ опять! Только-что я затяну пѣсню, ты сейчасъ собьешь меня съ тона.
   Розалина. Вѣдь ты знаешь, что -- я женщина, и потому не могу думать иначе, какъ только вслухъ. Но продолжай, продолжай!
   Целія. Да ужъ теперь поздно: я сбилась совсѣмъ. Смотри, смотри: онъ идетъ сюда самъ.
   Розалина. Онъ! точно онъ!.. Спрячемся и будемъ наблюдать.

(Розалина и Целія отходятъ. Входятъ Орландо и Жакъ).

   Жакъ. Очень благодаренъ вамъ за компанію, но признаюсь, охотнѣй провелъ бы время одинъ.
   Орландо. Совершенно, какъ я. Но все-таки считаю долгомъ поблагодарить и васъ хоть изъ учтивости.
   Жакъ. Прощайте и постараемтесь встрѣчаться какъ можно рѣже.
   Орландо. А еще лучше было бы не встрѣчаться совсѣмъ.
   Жакъ. Предъ разставаньемъ я попрошу васъ только не портить кору здѣшнихъ деревьевъ, царапая на ней ваши любовныя вирши.
   Орландо. А я попрошу васъ не портить моихъ виршей, читая ихъ такимъ отвратительнымъ образомъ.
   Жакъ. Вашъ предметъ зовется Розалиной?
   Орландо. Не отрицаю.
   Жакъ. Это имя мнѣ не нравится.
   Орландо. Крестные отцы, давая ей это имя, не думали угождать вамъ.
   Жакъ. Какъ высока она ростомъ?
   Орландо. Подъ стать съ высотой моего сердца.
   Жакъ. Ваши отвѣты прелестны! Не были ли вы знакомы съ женами ювелировъ и не вычитали ли эти отвѣты на ихъ кольцахъ 54)?
   Орландо. О, нѣтъ. А скажите, не списаны ли ваши вопросы съ мудрыхъ загадокъ на обояхъ 55)?
   Жакъ. Ваши остроты мчатся быстрѣе пятокъ Аталанты 56). Хотите присѣсть и позубоскалить вмѣстѣ со мной надъ нашей владычицей вселенной и надъ всѣми людскими горестями?
   Орландо. Я смѣюсь только надъ самимъ собой и надъ своими недостатками, а ихъ во мнѣ очень много.
   Жакъ. И величайшій изъ нихъ тотъ, что вы влюблены.
   Орландо. Я однако не промѣняю его на величайшую изъ вашихъ добродѣтелей. Но довольно: мнѣ съ вами скучно.
   Жакъ. А я, представьте, познакомился съ вами, надѣясь найти въ васъ шута.
   Орландо. Здѣшній шутъ утонулъ въ ручьѣ. Наклонитесь надъ водой: можетъ-быть, вы его увидите.
   Жакъ. Сдѣлавъ это, я увижу самого себя.
   Орландо. Давая вамъ этотъ совѣтъ, я именно васъ и подразумѣвалъ, или, если хотите, никого, то-есть, ничтожество.
   Жакъ. Не буду утомлять васъ своимъ присутствіемъ. Прощайте, signior влюбленный!
   Орландо. Прощайте, monsieur меланхоликъ 57)!

(Жакъ уходитъ. Розалина и Целія приближаются).

   Розалина (тихо Целіи). Заговорю съ нимъ, какъ развязный лакей, и сыграю въ моемъ мужскомъ платьѣ какую-нибудь шутку. (Громко). Эй, охотникъ! вы слышите?
   Орландо. Слышу прекрасно. Что тебѣ надо?
   Розалина. Можете вы мнѣ сказать, который часъ?
   Орландо. Могу сказать только, какое время дня, потому что часовъ въ лѣсу нѣтъ.
   Розалина. Значитъ, въ немъ нѣтъ истинно-влюбленныхъ. Иначе они, вздыхая каждую минуту, могли бы опредѣлять тихій ходъ времени лучше всякихъ часовъ.
   Орландо. Тихій? почему же не быстрый? Развѣ такое выраженіе не будетъ справедливѣй?
   Розалина. Ни въ какомъ случаѣ. Время для разныхъ людей плетется различно. Для кого рысью, для кого спокойнымъ шагомъ, для кого вскачь. А для нѣкоторыхъ стоитъ, даже совсѣмъ не двигаясь.
   Орландо. Для кого жъ плетется оно рысью?
   Розалина. Для молодой дѣвушки между сговоромъ и бракомъ. Это такая утомительная рысь, что, будь ея срокъ всего какихъ-нибудь семь дней, они могли бы показаться семью годами.
   Орландо. Для кого идетъ оно шагомъ?
   Розалина. Для священника, плохо знающаго по-латыни, и для богача, не страдающаго подагрой. Первый спитъ спокойно всю жизнь, потому что ему нечего дѣлать, а второй пребываетъ въ блаженномъ благодушіи, не чувствуя никакихъ невзгодъ. Одному незнакомы занятія изсушающей науки, а другому -- печальныя бѣдствія нищеты.
   Орландо. Для кого мчится вскачь?
   Розалина. Для преступника по дорогѣ къ висѣлицѣ. Какъ ни медленъ будетъ ходъ времени въ этомъ случаѣ, онъ покажется бѣдняку все-таки слишкомъ скорымъ.
   Орландо. А для кого же оно стоитъ, не двигаясь?
   Розалина. Для судей во время вакацій. Они просыпаютъ этотъ срокъ такимъ непробуднымъ сномъ, что не замѣчаютъ, движется ли время, или стоитъ.
   Орландо. Гдѣ ты живешь, милый юноша?
   Розалина. Здѣсь въ лѣсу, вмѣстѣ съ моей сестрой, пастушкой. Нашъ домъ стоитъ на самой окраинѣ лѣса, какъ бахрома, пришитая къ юбкѣ.
   Орландо. Ты здѣшній уроженецъ?
   Розалина. Какъ кроликъ, который, гдѣ родится, тамъ и живетъ.
   Орландо. У тебя однако слышна въ выговорѣ изысканность, какой нельзя ожидать отъ живущихъ въ такой глуши.
   Розалина. Это замѣчали многіе. Я научился такъ говорить у моего дяди, священника, который въ молодости жилъ въ городахъ и тамъ набрался свѣтскихъ манеръ, потому что былъ влюбленъ. Много онъ потомъ сказалъ проповѣдей противъ любви, и я отъ всей души благодарю Бога за то, что Онъ не создалъ меня женщиной. Очень было бы мнѣ непріятно обладать такимъ ворохомъ дурныхъ качествъ, какія дядя приписывалъ всему женскому полу.
   Орландо. Не можешь ли ты припомнить хоть одного изъ главныхъ дурныхъ качествъ, въ которыхъ онъ ихъ обвинялъ?
   Розалина. Главнаго между ними не было. Всѣ были одного достоинства, какъ полупенсовыя монеты. Каждое казалось самымъ ужаснымъ, пока не смѣнялось своимъ товарищемъ.
   Орландо. Перечисли хоть нѣсколько.
   Розалина. Нѣтъ, я поберегу это перечисленіе, какъ лѣкарство для больныхъ. Здѣсь въ лѣсу, кстати, завелся какой-то чудакъ, который портитъ наши деревья тѣмъ, что царапаетъ на корѣ каждаго имя какой-то Розалины. На кусты боярышника вѣшаетъ онъ оды, а на терновникѣ -- элегіи, все тоже съ именемъ Розалины. Вотъ если бъ я встрѣтилъ этого сумасброда, то охотно преподалъ бы ему мои совѣты, потому что онъ явно зараженъ лихорадкой любви.
   Орландо. Этотъ сумасбродъ я. Начинай же свое лѣченье.
   Розалина. Вы? Не можетъ быть. Въ васъ не замѣтно ни одного изъ тѣхъ признаковъ, какіе сообщилъ мнѣ мой дядя. Онъ научилъ меня, какъ узнавать влюбленныхъ, и я увѣренъ, что вы этой напастью на заражены.
   Орландо. Какіе же это признаки?
   Розалина. Впалыя щеки, которыхъ у васъ нѣтъ. Синяки подъ глазами, чего въ васъ также не замѣтно. Упорная склонность къ молчанью,-- въ васъ я ея тоже не вижу. Растрепанная борода;-- ну, насчетъ вашей бороды я распространяться не буду, потому что она у васъ меньше доходовъ младшихъ братьевъ. Затѣмъ вы носили бы чулки безъ подвязокъ, шляпу безъ шнурка, рукава безъ пуговицъ, башмаки безъ застежекъ, словомъ -- весь вашъ туалетъ представлялъ бы полный безпорядокъ. Ничего этого въ васъ нѣтъ, и вы, напротивъ, смотрите самымъ кокетливымъ щеголемъ. Если можно почесть васъ влюбленнымъ, то развѣ только въ самого себя.
   Орландо. А между тѣмъ мнѣ очень бы хотѣлось убѣдить тебя, что я влюбленъ дѣйствительно.
   Розалина. Убѣждайте. Это вамъ будетъ сдѣлать не труднѣй, чѣмъ убѣдить въ томъ же ту, которую вы любите. Она навѣрно повѣритъ вашей любви скорѣй, чѣмъ сознается въ ней вамъ сама. Это одинъ изъ тѣхъ случаевъ, въ которыхъ женщины чаще всего лгутъ безъ всякой совѣсти. Вы, значитъ, сознаетесь, что вся эта стихотворная чепуха, въ которой прославляется Розалина, написана на деревьяхъ вами?
   Орландо. Клянусь тебѣ бѣлой ручкой Розалины, что этотъ несчастный дѣйствительно я
   Розалина. И вы въ самомъ дѣлѣ влюблены такъ страстно, какъ выражаете это въ вашихъ стихахъ?
   Орландо. Моей любви не выразить ни стихами ни какимъ-либо инымъ способомъ.
   Розалина. Да вѣдь любовь -- сумасшествіе, и ее слѣдовало бы точно такъ же смирятъ тюрьмой и бичомъ, какъ смиряютъ помѣшанныхъ. Если это не исполняется, то только потому, что болѣзнь слишкомъ распространена, и трудно было бы найти исполнителей лѣченія. Они оказались бы влюбленными сами. Я предпочитаю лѣчить эту болѣзнь другимъ способомъ.
   Орландо. И твой способъ оказался удачнымъ?
   Розалина. Да, и вотъ въ чемъ онъ состоялъ. Влюбленный долженъ былъ вообразить, что предметъ его страсти -- я, и начать пресерьезно за мной ухаживать. А я, принявъ тонъ и манеры самой измѣнчивой, вѣтряной дѣвушки, сталъ мучить его всевозможными способами. То томничалъ, то капризничалъ; былъ то веселъ, то грустенъ; то дерзокъ, то нѣженъ. Иной разъ безъ причины плакалъ, въ другой смѣялся. Фантазировалъ, дулъ губы, бранился, словомъ -- разыгрывалъ всевозможныя душевныя расположенія, не ощущая ни одного. Вѣдь влюбленные -- какъ мальчишки, такъ и женщины -- созданья именно такой масти и ведутъ себя такъ поголовно всѣ. Я то притворялся въ него влюбленнымъ, то ссорился съ нимъ изъ-за пустяковъ. Сегодня лѣзъ къ нему съ поцѣлуями, а завтра плевалъ ему въ лицо. Этимъ способомъ я довелъ моего влюбленнаго до того, что онъ чуть не сошелъ съ ума въ самомъ дѣлѣ и, отрекшись отъ шумной, свѣтской жизни, сталъ жить почти въ монастырскомъ спокойствіи и уединеніи. Успѣхъ лѣченія оказался полнымъ, а потому я предлагаю этимъ способомъ очистить и ваше сердце отъ поселившейся въ немъ страсти, сдѣлавъ его бѣлѣе невиннаго агнца. Ручаюсь, что любви не останется въ немъ и слѣда.
   Орландо. Да я совсѣмъ не желаю такихъ послѣдствій твоего лѣченья.
   Розалина. А я все-таки взялся бы васъ вылѣчить. Для этого вы должны только звать меня Розалиной и являться каждый день за мной ухаживать.
   Орландо. Хорошо, -- я согласенъ; клянусь въ томъ тебѣ моей любовью. Говори, гдѣ твой домъ?
   Розалина. Сейчасъ я вамъ его покажу: а вы скажите мнѣ, въ какой части лѣса живете сами. Идемте.
   Орландо. Идемъ, милѣйшій юноша.
   Розалина. Нѣтъ, нѣтъ, зовите меня Розалиной. (Целіи). Идемъ, сестра, съ нами.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 3-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Оселокъ и Одри, Жакъ слѣдитъ за ними издали).

   Оселокъ. Сюда, милѣйшая Одри, сюда! Я присмотрю за твоими овцами. Отвѣть мнѣ прямо: подходящій ли я для тебя человѣкъ, или нѣтъ? удовлетворяешься ли ты моей будничной ыизіономіей?
   Одри. А что это такое значитъ: ф-и-з-і-о-н-о-м-і-я?
   Оселокъ. Неужели ты не умиляешься даже при томъ видѣ, что я сижу съ твоими козами, какъ Овидій 58).
   Жакъ (въ сторону). О, ученость! куда ты не забе го не утратилось отъ нашего исполненія.
   ОСЕЛ. Клянусь утратилось; утратилось время, потому что слушанье такой глупой пѣсни -- рѣшительная потеря его {Тутъ игра значеніями слова time -- время и таитъ.}. Да хранитъ васъ Господь и да исправитъ голоса ваши! Идемъ, Одри. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА. 5.

Другая часть лѣса.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Жакъ, Орландо, Оливеръ и Целія.

   ГЕРЦ. И ты, Орландо, вѣрить, что этотъ юноша можетъ все что обѣщалъ исполнить?
   ОРЛА. То вѣрю, то не вѣрю, какъ тотъ, кто боится надѣяться, и знаетъ что боится {Въ прежнихъ изданіяхъ: As those that fear they hope... По Колльеру: As those that fear to hope...}.

Входятъ Розалинда, Сильвій и Фебе.

   РОЗА. Еще разъ, терпѣніе; выслушайте прежде уговоръ нашъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: whiles our compact is urg'd... По Колльdpy: whiles our compact is heard...}. (Герцогу). Вы обѣщали, если приведу вашу Розалинду, отдать ее вотъ этому Орландо?
   ГЕРЦ. Отдамъ, еслибъ даже вмѣстѣ съ ней пришлось отдать и цѣлое королевство.
   РОЗА. [Орландо). А вы обѣщали, если приведу ее, жениться на ней?
   ОРЛА. Женюсь, будь я и королемъ всѣхъ королевствъ.
   РОЗА. (Фебе). Ты обѣщала выдти за меня, если только буду на это согласенъ?
   ФЕБЕ. Выду, еслибъ даже черезъ часъ за тѣмъ и пришлось умереть.
   РОЗА. А если сама отъ меня откажешься, выдти за вѣрнѣйшаго этого пастуха?
   ФЕБЕ. Такъ условились мы.
   РОЗА. (Сильвію). Ты обѣщалъ жениться на Фебе, если она будетъ согласна?
   СИЛЬ. Женюсь, еслибъ даже женитьба и смерть были одно и тоже.
   РОЗА. А я обѣщалъ все это уладить. Будь же, о Герцогъ, вѣренъ своему слову -- отдать твою дочь; ты, Орландо, своему -- жениться на ней; ты, Фебе, своему -- выдти за меня, а въ случаѣ, если отъ меня откажешься, за этого пастуха; ты, Сильвій, своему -- жениться на ней, если она отъ меня откажется; за симъ ухожу чтобы все это уладить точнехонько такъ, какъ условились {Въ прежнихъ изданіяхъ: То make these doubts all even... По Кольеру: To make these doubts all even -- even so.}. (Уходитъ съ Целіей.)
   ГЕРЦ. Въ лицѣ молодаго этого пастуха есть черты рѣшительно моей дочери.
   ОРЛА. Въ первый разъ какъ я увидалъ его, я подумалъ что братъ это вашей дочери; но онъ родился въ этомъ лѣсу и изучилъ, подъ руководствомъ своего дяди, начала многихъ темныхъ наукъ; дядя же, говорятъ, большой чародѣй, въ этомъ лѣсу скрывающійся.

Входятъ Оселокъ и Одри.

   ЖАКЪ. Близится, навѣрное, новый потопъ; вотъ и еще пара спѣшитъ въ ковчегъ! Это чета престранныхъ животныхъ, на всѣхъ языкахъ глупышками именуемыхъ.
   ОСЕЛ. Поклонъ и привѣтъ вамъ всѣмъ!
   ЖАКЪ. Привѣтьте его, добрый герцогъ. Это тотъ самый полосатый господинъ, котораго такъ часто встрѣчалъ я въ лѣсу; клянется что былъ придворнымъ.
   ОСЕЛ. Сомнѣвается кто въ этомъ -- можетъ испытать меня. Выплясывалъ я минуетъ, ухаживалъ за дамой, хитрилъ съ другомъ и лебезилъ со врагомъ, разорилъ трехъ портныхъ, имѣлъ четыре ссоры, изъ которыхъ одна чуть не кончилась схваткой.
   ЖАКЪ. Какъ же ты отдѣлался отъ нея?
   ОСЕЛ. Да сошлись мы, и нашли что наша ссора по седьмому поводу.
   ЖАКЪ. Какъ по седьмому поводу? Полюбите его, ваше высочество.
   ГЕРЦ. Онъ очень мнѣ нравится.
   ОСЕЛ. Господь да наградитъ васъ за это; того же жду и отъ васъ. Я поспѣшилъ, ваше высочество, сюда, въ среду этихъ брачущихся поселянъ, чтобъ поклясться и нарушить за тѣмъ клятву, такъ какъ бракъ связываетъ, а кровь развязываетъ. Она -- дѣва бѣдная, ваше высочество, и невзрачная, ваше высочество, но будетъ все-таки моей; такой ужь капризъ нашелъ -- взять то, чего никто не хочетъ. Богатая честность живетъ вѣдь, ваше высочество, какъ нищета, въ лачугѣ, точнехонько какъ жемчужина въ скверной раковинѣ.
   ГЕРЦ. Онъ удивительно находчивъ и богатъ поучительными изрѣченіями.
   ОСЕЛ. Сладкой горечью, какъ подобаетъ язвительности шута.
   ЖАКЪ. Возвратимся, однакожь, къ седьмому поводу; какъ добрались вы, что ваша ссора по седьмому поводу?
   ОСЕЛ. Да по лжи семь разъ отраженной.-- Держись же попристойнѣе, Одри.-- Происходитъ это, ваше высочество, такъ. Опорочиваю я подстрижку бороды какого-нибудь придворнаго, а онъ отзывается на это тѣмъ, что хотя я и говорю, что борода его дурно подстрижена, онъ полагаетъ, однакожь, что хорошо,-- именуется это Вѣжливымъ отрицаніемъ. Повторяю, что нехорошо она подстрижена, а онъ отзывается тѣмъ, что подстригъ ее такъ для своего собственнаго удовольствія,-- именуется это Скромной колкостью. Говорю опять: не хорошо она подстрижена, а онъ говоритъ: не вамъ судить объ этомъ,-- называется это Грубымъ опроверженіемъ. Скажу еще: не хорошо она подстрижена, а онъ скажетъ на это: неправда,-- называется это Смѣлымъ обличеніемъ. Отвѣтитъ онъ на новое не хорошо она подстрижена словомъ лжете,-- называется это Задорливымъ попрекомъ, и такъ до Лжи случайной и Лжи прямой.
   ЖАКЪ. Сколько же разъ сказалъ ты, что борода его нехорошо подстрижена?
   ОСЕЛ. Я не посмѣлъ идти далѣе Лжи условной, и онъ не посмѣлъ упрекнуть меня Ложью прямой; вотъ, смѣрили мы мечи, и разошлись.
   ЖАКЪ. А можешь ты перечислить теперь по порядку всѣ семь степеней лжи?
   ОСЕЛ. Мы ссоримся по печатному, по книгѣ; есть вѣдь для хорошимъ манеръ книги {Намекъ на книгу Винценціо Савіола, подъ заглавіемъ: Of honour and Honourable Quarrels in 4-to, напечатанную Вольфомъ въ 1594.}. Перечисляю вамъ всѣ степени. Первая -- Вѣжливое отрицаніе; вторая -- Скромна я колкость; третья -- Грубое опроверженіе; четвертая -- Смѣлое обличеніе; пятая -- Задорливый попрекъ; шестая -- Ложь случайная; седьмая -- Ложь прямая. Отдѣлаться вы можете это всѣхъ, кромѣ Лжи прямой; можете, впрочемъ, и отъ этой отдѣлаться черезъ Если. Знаю я случай, что и семь судей не могли отклонить схватку; но когда противники сошлись, одному изъ нихъ вздумалось прибѣгнуть къ Если, къ изрѣченію: Если вы сказали это, такъ я сказалъ это, и они пожали другу другу руки и поклялись быть братски дружными. Если -- единственный умиротворитель; большая сила въ Если.
   ЖАКЪ. Ну не рѣдкостный это человѣкъ, ваше высочество? на все гораздъ, а шутъ вѣдь.
   ГЕРЦ. Шутовство служитъ ему чучелой, изъ за которой онъ и стрѣляетъ своимъ остроуміемъ.

Входятъ Гименей, ведя за руку Розалинду, въ женскомъ платьѣ, и Целія.

   

ТИХАЯ МУЗЫКА.

   ГИМЕ. Преисполняется веселіемъ небо,
   Когда примиренные смертные
             Соединяются.
   Прими же, добрый Герцогъ, дочь;
   Ее съ небесъ приводитъ Гименей,
             Чтобъ ты
   Отдалъ ее тому,
   Чье сердце въ ея бьется груди.
   
   РОЗА. (Герцогу). Тебѣ отдаюсь я, потому что я твоя. (Орландо) Тебѣ отдаюсь я, потому что я твоя.
   ГЕРЦ. Не лгутъ глаза мои, ты дочь моя.
   ОРЛА. Не лгутъ глаза мои, ты моя Розалинда.
   ФЕБЕ. Не врутъ глаза и то что вижу -- прощай моя любовь!
   РОЗА. (Герцогу). Нѣтъ у меня отца, если ты не онъ;-- (Орландо) нѣтъ мнѣ мужа, если ты имъ не будешь;-- (Фебе) нѣтъ мнѣ и жены, если не женюсь на тебѣ.
   ГИМЕ. Молчаніе! не допускаю я безпорядковъ. Мнѣ слѣдуетъ порѣшить странныя эти событія. Здѣсь восемь человѣкъ, которые, если правда -- правда, должны соединить руки узами Гименея. (Орландо и Розалиндѣ) Васъ никакое препятствіе не разлучитъ; (Оливеру и Целіѣ) ваши два сердца -- одно; (Фебѣ) ты должна или уступить его любви, или быть женой женщины; (Оселку и Одри) вы такъ связаны другъ съ другомъ, какъ зима съ непогодой. Пока мы будемъ пѣть брачный гимнъ, упитывайтесь разспросами, чтобъ объясненьемъ уменьшить ваше дивованье и этой встрѣчѣ и такому заключенью {Въ прежнихъ изданіяхъ: and these things finish... По Колльеру: and thus we finish.}.
   

ГИМНЪ.

   О бракъ, вѣнецъ великой, ты, Юноны,
             Благодатный ты союзъ постели и стола!
   Гименей вѣдь всюду населяетъ города;
             Почтамъ же бракъ хвалой;
   Хвала, хвала тебѣ, о Гименей,
             Ты богъ всѣхъ городовъ!
   
   ГЕРЦ. О милая моя племянница, я такъ же радъ тебѣ, какъ и дочери.
   ФЕБЕ. (Сильвію). Не измѣню я моему слову -- я твоя. Твоя преданность заставляетъ полюбить тебя.

Входитъ Жакъ Де-буа.

   Ж. ДЕ. Позвольте мнѣ сказать вамъ два, три слова; я второй сынъ стараго Ровланда, и являюсь вотъ съ какой вѣстью прекрасному этому собранію: Герцогъ Фредерикъ, услыхавъ что люди весьма значительные каждый день прибываютъ въ этотъ лѣсъ, собралъ большое войско и повелъ его сюда, чтобъ схватить своего брата и предать его мечу. Подступивъ къ этому дикому лѣсу, встрѣтилъ онъ на опушкѣ его стараго отшельника, и послѣ непродолжительнаго съ нимъ разговора, отказался и отъ своего намѣренія и отъ свѣта; возвращаетъ изгнанному своему брату корону, а всѣмъ, вмѣстѣ съ нимъ изгнаннымъ ихъ земли. Въ справедливости этого ручаюсь жизнію.
   ГЕРЦ. Душевно радъ тебѣ, молодой человѣкъ; ты принесъ прекрасный свадебный подарокъ своимъ братьямъ: одному -- отнятыя земли, другому -- большое, могущественное герцогство. Но мы покончимъ прежде въ этомъ лѣсу, что такъ прекрасно здѣсь задумали и начали; за тѣмъ уже каждый, изъ дѣлившихъ со мною тяжкіе дни и ночи, раздѣлитъ съ нами, соотвѣтственно своему званію, и хорошее вернувшагося къ намъ счастія. Забудемъ же на время новорожденное возвеличеніе, и предадимся нашему сельскому веселію.-- Играй, музыка!-- а вы, женихи и невѣсты, пускайтеся въ полный веселія плясъ.
   ЖАКЪ. Съ вашего, милостивый государь, позволенія; если хорошо я васъ разслышалъ -- Герцогъ пошелъ въ монахи, пренебрегъ пышностью двора?
   Ж. ДЕ. Да.
   ЖАКЪ. Отправляюсь къ нему; отъ этихъ обращенныхъ можно многое узнать, многому можно научиться. (Герцогу) Завѣщаю васъ вашему прежнему величію; ваше терпѣніе и добродѣтель дѣлаютъ васъ вполнѣ его достойнымъ; (Орландо) васъ -- любви, вашей вѣрностью вполнѣ заслуженной; (Оливеру) васъ -- вашимъ владѣніямъ, любви и знатнымъ вашимъ родственникамъ; (Сильвію) тебя -- брачному ложу, на много, по заслугамъ, лѣтъ; (Оселку) тебя -- раздорамъ, потому что твое любовное странствованіе запаслось на два только мѣсяца.-- Принимайтесь же за ваше веселье -- мое, не плясъ, веселье.
   ГЕРЦ. Останься, останься, Жакъ!
   ЖАКЪ. Для потѣхи -- низачто; угодно вамъ что нибудь отъ меня, подожду въ вашей покидаемой пещерѣ. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Преступайте жь, приступайте къ торжеству; увѣренъ, полнѣйшимъ оно кончится удовольствіемъ. (Танцы.)
   

ЭПИЛОГЪ.

   РОЗА. Не въ обычаѣ, чтобъ женщина являлась Эпилогомъ, но это нисколько не безобразнѣе вѣдь появленія мущины Прологомъ. Если справедливо, что хорошее вино не нуждается въ ярлыкѣ {Въ подлинникѣ bush -- пукъ, вѣнокъ или, какъ у насъ, елка, которыми обозначались питейные дома.}, справедливо и то, что хорошая піеса не нуждается въ Эпилогѣ; но хорошее вино все-таки обозначаютъ хорошимъ ярлыкомъ, и хорошія піесы отъ хорошихъ Эпилоговъ кажутся еще лучшими. Въ какое жь затруднительное положеніе поставлена я, нисколько не хорошій Эпилогъ и нисколько не способная расположить васъ въ пользу и хорошей піесы! Не одѣта я нищей, а потому и нищить мнѣ не прилично; остается только заклинать васъ -- начну же съ женщинъ. Заклинаю васъ, о женщины, вашей любовью къ мущинамъ, одобрить эту піесу хоть на столько, на сколько она имъ понравится; заклинаю и васъ, о мущины, любовью, которую питаете къ женщинамъ -- а изъ васъ, вижу по вашимъ улыбкамъ, никто не питаетъ къ нимъ ненависти,-- согласиться, что и вамъ и женщинамъ піеса эта можетъ нравиться. Будь я женщина {Въ Шекспирово время женскія роли игрались мущинами.}, я разцѣловала бы всѣхъ, чья только борода мнѣ понравится, лице приглянется, а дыханіе не будетъ противно; и увѣрена, что всѣ, обладающіе хорошей бородой, красивымъ лицомъ и дыханіемъ пріятнымъ, никакъ не откажутся, въ награду за радушную мою готовность, отозваться, только что присяду, благосклоннымъ прощай. (Уходятъ).

КОНЕЦЪ.

   
   
d>
решься! Похожа ты здѣсь на Юпитера въ хлѣву 59).
   Оселокъ (въ сторону). Если поэзія остается для тебя непонятной, и умъ твой, какъ недоношенный ребенокъ, не откликается на остроты, то приходится поневолѣ опустить руки, какъ при подачѣ огромнаго счета въ дрянной гостиницѣ. (Одри). О, зачѣмъ боги не создали тебя поэтичнѣй!
   Одри. Нъ вотъ опять не пойму, что вы такое говорите: хорошее это слово или пустячное? правда или неправда?
   Оселокъ. Ну, правды въ поэзіи, пожалуй, точно нѣтъ! Она вся -- однѣ выдумки. Поэтому и о любовникахъ, которые поэты отъ головы до пятокъ, часто говорятъ, что они врутъ въ своихъ клятвахъ.
   Одри. Такъ неужели вы этого хотите и отъ меня?
   Оселокъ. Именно,-- ты вѣдь клялась мнѣ, будто ты честная дѣвушка; а будь ты поэтомъ, я могъ бы съ большимъ вѣроятіемъ предположить, что ты врешь.
   Одри. Такъ вы хотите, чтобъ я была не честной?
   Оселокъ. Хочу, хочу! Не хотѣлъ бы только въ томъ случаѣ, если бъ ты была уродомъ. Честность такая же лишняя приправа для красоты, какъ медовый соусъ для сахара.
   Жакъ (въ сторону). Продувная бестія!..
   Одри. Красоты во мнѣ нѣтъ, а потому помоги Богъ остаться хоть честной.
   Оселокъ. Да; но надѣлить честностью урода все равно, что подать хорошее кушанье на грязномъ блюдѣ.
   Одри. Грязи во мнѣ нѣтъ, а красоты я не хочу сама.
   Оселокъ. Да будутъ же прославлены боги, сдѣлавшіе тебя уродомъ! Что же касается грязи, то она можетъ явиться сама собой послѣ. Какъ бы то ни было, я на тебѣ женюсь! Я ужъ видѣлся съ сэромъ Кривотолкомъ, попомъ здѣшняго мѣста, и онъ обѣщалъ прійти въ лѣсъ, чтобъ насъ обвѣнчать.
   Жакъ (въ сторону). Желалъ бы я посмотрѣть на эту свадьбу.
   Одри. Пошли Богъ счастливый часокъ!
   Оселокъ. Аминь! Будь я потрусливѣй, я, пожалуй, остановился бы передъ такимъ подвигомъ! Церкви въ лѣсу нѣтъ, а свидѣтелями поневолѣ могутъ быть только рогатые олени. Ну, да это не бѣда! Смѣлѣй впередъ! Рога, конечно, вещь, скверная, но вѣдь отъ нихъ не убережешься! Говорятъ, что богатый иной разъ не знаетъ счета своему добру. Рогатые мужья тоже зачастую не знаютъ, что украшены рогами; да иной разъ подчасъ еще не одной парой 60). Къ тому же вѣдь рога -- приданое жены: сами мы въ ихъ производствѣ не виноваты. А сверхъ того, развѣ ими украшается только одна дрянь? Никогда! Самый лучшій благородный звѣрь носитъ ихъ точно такъ же, какъ и общипанный. Неужели положеніе холостяка почетнѣй? Ни въ какомъ случаѣ! Замки, обнесенные каменными стѣнами съ башнями, почетнѣе деревень; точно также и лобъ женатаго, украшенный рогами, долженъ имѣть болѣе внушительный видъ, чѣмъ гладкая голова холостяка. Имѣть орудіе защиты лучше, чѣмъ быть безоружнымъ. Это примѣняется и къ рогамъ. Но вотъ и сэръ Оливеръ Кривотолкъ. (Входить Оливеръ Кривотолкъ). Милости просимъ, сэръ! Согласны вы обвѣнчать насъ подъ этимъ деревомъ, или придется тащиться за вами въ церковь?
   Кривотолкъ. Найдется ли здѣсь кто-нибудь для передачи тебѣ жены 61)?
   Оселокъ. Для передачи? Что вы, что вы! Я вовсе не хочу получать жену, переданную мнѣ изъ вторыхъ рукъ.
   Кривотолкъ. Этого требуетъ обрядъ. Иначе бракъ будетъ незаконенъ.
   Жакъ (приближаясь). Начинайте:-- обрядъ исполню я.
   Оселокъ. Добро пожаловать, сэръ Будь-Кѣмъ-Хочешь 62). Какъ живете, какъ можете? Очень радъ васъ видѣть! Тутъ у насъ затѣвается дѣльце. Да что же вы стойте безъ шляпы? Прошу, накройтесь.
   Жакъ. Ты вздумалъ жениться, полосатый тутъ?
   Оселокъ. Быкъ лѣзетъ въ ярмо, лошадь въ узду, соколъ въ ошейникъ съ колокольчиками,-- потому и у человѣка есть свои желанья. Голуби, спарясь, цѣлуются, значитъ -- и новобрачнымъ охота поклеваться.
   Жакъ. Какъ же ты, порядочный человѣкъ, хочешь вѣнчаться подъ деревомъ, точно бродяга? Ступай въ церковь, сыщи приличнаго священника, который могъ бы тебѣ объяснить, что такое бракъ. Вѣдь этотъ шарлатанъ спаритъ васъ, какъ плотникъ пристругиваетъ къ дверной рамѣ косякъ. Чуть какая-нибудь изъ этихъ частей начнетъ сохнуть и трескаться -- развалится вся дверь.
   Оселокъ (въ сторону). А я, напротивъ, желаю, чтобъ насъ обвѣнчалъ попъ именно такого рода. Если его вѣнчанье не стоитъ ни шиша, то тѣмъ легче будетъ потомъ развестись.
   Жакъ. Повторяю тебѣ: послушайся меня и ступай за мной.
   Оселокъ. Идемъ, Одри: жениться надо точно,
             Какъ слѣдуетъ, а то, пожалуй, насъ
             Вѣдь обвинять въ развратномъ поведеньи.
   
                                 А ты, Оливеръ,
                                 Ступай, честный сэръ,
                       Отсюда домой во-свояси!
                                 Ни я ни Одри,
                                 Ты сколько ни ври,
                       Твоей не поклонимся рясѣ 63)!

(Уходятъ Оселокъ, Одри и Жанъ).

   Кривотолкъ. Сколько ни ври ты самъ, я своего ремесла не оставлю. Найдутся дураки и безъ тебя.

(Уходитъ).

   

СЦЕНА 4-я.

Лѣсъ передо сельскимъ домомъ.

(Входятъ Розалина и Целія).

   Розалина. Пожалуйста, не утѣшай,-- я плакать не перестану.
   Целія. Плачь на здоровье. Я скажу только, что если ты хочешь представлять изъ себя мужчину, то слезы имъ не пристали.
   Розалина. Развѣ причина моихъ слезъ недостаточна?
   Целія. Напротивъ, хуже нельзя пожелать, а потому плачь.
   Розалина. У него даже волосы какого-то измѣнническаго цвѣта.
   Целія. Что и говорить!-- волосы Іуды предателя. Онъ даже цѣлуетъ, какъ Іуда.
   Розалина. Да; но цвѣтъ волосъ все-таки очаровательный.
   Целія. Еще бы!-- чистѣйшій каштанъ. Вѣдь ты всегда любила этотъ оттѣнокъ.
   Розалина. А поцѣлуй!-- чище и святѣе освященнаго хлѣба.
   Целія. Можно подумать, что ему подарила свои губы Діана. Монахиня общины холоднаго воздержанія не можетъ поцѣловать скромнѣе. Онъ весь ледъ цѣломудрія.
   Розалина. Почему же онъ клялся сегодня утромъ, что придетъ навѣрно,-- и не пришелъ?
   Целія. Потому что въ немъ нѣтъ чести.
   Розалина. Неужели ты такъ думаешь?
   Целія. Думаю. Конечно, я не хочу сказать этимъ словомъ, что онъ карманный воръ или конокрадъ. Но что касается честности въ любви, то, повѣрь, онъ въ этомъ случаѣ пустъ, какъ опорожненная кружка или гнилой орѣхъ.
   Розалина. Онъ нечестенъ въ любви?!
   Целія. Да, если онъ любитъ. Но вопросъ еще въ томъ, любитъ ли?
   Розалина. Вѣдь ты сама слышала, какъ онъ мнѣ въ этомъ клялся.
   Целія. Клялся, что любилъ; но это не доказательство, что любитъ теперь. А сверхъ того, клятвы даже любящихъ стоятъ не дороже клятвы трактирщиковъ. Обѣ скрѣпляютъ только фальшивые счета. Онъ теперь здѣсь въ лѣсу, въ свитѣ герцога, твоего отца.
   Розалина. Я встрѣтилась съ герцогомъ-отцомъ вчера и довольно долго съ нимъ разговаривала. Онъ разспрашивалъ меня, кто я и кто мои родственники. Я отвѣтила, что родъ мой не ниже его собственнаго, на что въ отвѣтъ онъ раз смѣялся и отпустилъ меня домой. Но, впрочемъ, что намъ говорить объ отцахъ, когда на умѣ такой сынъ, какъ Орландо?
   Целія. О, да,-- прелестный юноша! Какіе прелестные пишетъ стихи! Какими прелестными говоритъ словами! Какія прелестныя даетъ клятвы и какъ прелестно ихъ нарушаетъ, терзая тѣмъ сердце своей возлюбленной! Точь-въ-точь неловкій рыцарь на турнирѣ: направилъ копье въ одну сторону, а попалъ въ другую 64). Все это, впрочемъ, не бѣда: продѣлки молодости остаются прелестными, какъ бы ни были глупы. Но кто идетъ?

(Входитъ Коринъ).

   Коринъ. Вы, баринъ съ барыней, мнѣ приказали
             Свести васъ съ тѣмъ влюбленнымъ пастушкомъ,
             Что прошлый разъ, сидя со мною въ полѣ,
             Расхваливалъ красавипу-пастушку,
             Которая не хочетъ и смотрѣть
             На страсть его.
   Целія.                     Ну, да; такъ что жъ?
   Коринъ.                                                   Хотите
             Вы посмотрѣть комедію, какъ спорятъ
             Несчастная и блѣдная любовь
             Съ румянцемъ жаркимъ гордаго презрѣнья?
             Когда хотите, то пойдемте, я
             Вамъ это покажу.
   Розалина.                               О, да, пойдемъ!
             Видъ любящихъ способенъ поддержать
             Любовь и въ насъ. Полезную сыграть,
             Быть-можетъ, роль мнѣ случай дастъ пьеса,
             Какую мы увидимъ здѣсь, средь лѣса.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 5-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Сильвій и Фебе).

   Сильвій. Ахъ, Фебе, будь добрѣй! Когда ужъ точно
             Не любишь ты меня, то все жъ скажи
             Мнѣ это ласковѣй! Вѣдь и палачъ,
             Привыкшій видѣть смерть, не опускаетъ
             На шею бѣдной жертвы топора,
             Не испросивъ сперва у ней прощенья 65).
             Ужель ты хочешь быть жестокосерднѣй
             Того, кто кровью дышитъ и живетъ?

(Входятъ и останавливаются въ отдаленіи Розалина, Целія и Коринъ).

   Фебе. Быть палачомъ во мнѣ охоты нѣтъ
             И не было. Тебя я взбѣгаю,
             Напротивъ, именно, чтобъ не давать
             Тебѣ причинъ корить меня. Придумалъ
             Прелестный выводъ ты, что убиваетъ
             Тебя мой взглядъ! Куда какъ хорошо!
             Повѣритъ ли хоть кто-нибудь, чтобъ глазъ,
             Частица эта тѣла, деликатнѣй
             Которой нѣтъ, чьи створки заставляетъ
             Сомкнуться вѣтеръ или легкій пухъ, --
             Вдругъ сдѣлался бъ убійцею, тираномъ
             Иль палачомъ? Смотри: я направляю
             Нарочно самый дерзкій злобный взглядъ
             Тебѣ въ лицо; что жъ не блѣднѣешь ты?
             Не падаешь? не увѣряешь, будто
             Ты имъ убить? Стыдись, стыдись, не лги!
             Не говори, что взглядъ мой -- взглядъ убійцы:
             Онъ не нанесъ тебѣ смертельныхъ ранъ.
             Когда бъ сучкомъ ты оцарапалъ руку --
             На ней остался бъ явственно рубецъ.
             Когда бъ на гибкій ты тростникъ наткнулся,
             То даже онъ вдавилъ бы ясный слѣдъ
             Въ твою ладонь;-- мои жъ глаза, какъ злобно
             Я ни стараюсь на тебя смотрѣть,
             Тебѣ вреда не дѣлаютъ и сдѣлать,
             Повѣрь, равно не могутъ никому.
   Сильвій. О, Фебе, Фебе! если доживешь
             Ты до поры -- она близка, быть-можетъ --
             Когда смутить такимъ же обаяньемъ
             Тебя гроза всесильной красоты,
             Узнаешь ты невидимыя раны,
             Какія можетъ намъ нанести любовь.
   Фебе. Такъ я прошу, оставь меня въ покоѣ
             До той поры. Когда жъ случится это,
             Такъ можешь поднимать меня на смѣхъ
             Какъ вздумаешь, нисколько не жалѣя
             Меня, какъ я не думаю жалѣть
             Теперь тебя.
   Розалина (подойдя). А почему?-- скажи мнѣ.
             Кѣмъ мать была твоя, что научила
             Тебя такъ безсердечно издѣваться
             Надъ бѣднякомъ? Когда была бы ты
             Красавицей (а красота твоя
             Вѣдь такова, что лечь въ постель съ тобою
             Захочетъ всякій лучше безъ свѣчи),
             Тогда еще, скажу, имѣла бъ право
             Гордиться ты... А что теперь? Кого
             Ты хочешь обмануть? Зачѣмъ ты смотришь
             Такъ на меня? Знай: ты въ моихъ глазахъ
             Пустѣйшее, ничтожное созданье!
             Такихъ, какъ ты, природа безъ усилій
             Творитъ гуртомъ, какъ рыночный товаръ.
             Не вздумала ль ты этимъ нѣжнымъ взглядомъ
             Очаровать лукаво и меня?
             Оставь надежду, глупенькая кукла!
             Ни черный шелкъ волосъ твоихъ, ни брови,
             Ни свѣтлый взглядъ, блестящій, какъ стекло 66),
             Ни цвѣтъ лица -- будь молока бѣлѣй онъ --
             Меня, повѣрь, склониться не заставятъ
             Передъ тобой! (Сильвію) Ты жъ, глупый пастушокъ,
             Скажи, зачѣмъ преслѣдуешь ее ты,
             Какъ облако, готовое разлиться
             Сейчасъ дождемъ? Ты стоишь, какъ мужчина,
             Во много разъ вѣдь больше, чѣмъ она,
             Какъ женщина. Однихъ глупцовъ, какъ ты,
             Прельщаетъ мысль творить во что бъ ни стало
             Уродливыхъ дѣтей. За красоту
             Ей льстить не станетъ зеркало; надулъ
             Ей въ уши ты одинъ, что будто прелесть
             Она собой. (Фебе) Тебѣ жъ даю совѣтъ
             Благодарить со слезною молитвой
             Творца за то, что полюбилъ тебя
             Такой прекрасный юноша. Шепну
             Я на ухо тебѣ: спѣши отдаться,
             Когда берутъ! Себя на всякомъ рынкѣ
             Ты не продашь. Проси жъ, чтобъ онъ простилъ
             Тебя за злость. Должна ты предложенье
             Его принять сейчасъ же и любить
             Его отъ всей души. Не забывай,
             Что если есть дурное въ насъ, то злостью
             Его усугубляемъ мы. Бери,
             Пастухъ, свою невѣсту, а затѣмъ
             Прощайте оба.
   Фебе.                               Ахъ, постой, останься,
             Прелестный юноша! Брани меня,
             Брани хоть цѣлый годъ: твоя пріятнѣй
             Мнѣ вдвое брань, чѣмъ ласки пастуха.
   Розалина. Онъ влюбился въ нее за уродства, а она, кажется, готова влюбиться въ меня за злость. (Сильвію) Если такъ, то на ея гнѣвные, обращенные къ тебѣ взгляды я буду отвѣчать бранью. (Фебе) Что ты на меня такъ смотритъ?
   Фебе. Дурныхъ намѣреній въ моемъ взглядѣ нѣтъ.
   Розалина. Не вздумай полюбить меня: я сердцемъ
             Фальшивѣй клятвы, данной съ пьяныхъ глазъ.
             А сверхъ того, скажу, что ты мнѣ вовсе
             Не нравишься. Когда ты хочешь знать,
             Гдѣ я живу, -- то вотъ, отсюда близко.
             Подъ этой группой маслинъ. (Целіи). Намъ съ тобою
             Пора итти. (Сильвію). А ты, пастухъ, смотри
             За ней во всѣ глаза. (Целіи). Идемъ, Альена.
             (Фебе). А ты, пастушка, будь съ нимъ полюбезнѣй
             И не гордись. Будь увлеченъ тобой
             Хоть цѣлый свѣтъ, и тотъ въ тебѣ бъ не видѣлъ
             Того, что видитъ милый твой. Идемте.

(Уходятъ Розалина, Целія и Коринъ).

   Фебе. Увы, пастухъ,-- ты схороненъ! Понятенъ
             Теперь мнѣ стихъ, какой ты мнѣ сказалъ:
             "Тотъ не любилъ, кто полюбилъ не съ разу!" 67)
   Сильвій. Другъ милый, Фебе!..
   Фебе.                                         А!.. что говоришь ты?
   Сильвій. О, сжалься надо мной!
   Фебе.                                         Да, да, -- жалѣю
             Тебя, повѣрь, я, Сильвій, отъ души.
   Сильвій. Должна итти за сожалѣньемъ помощь.
             Когда тебѣ внушаетъ сожалѣнье
             Моя любовь, такъ полюби меня,--
             Тогда любовь и сожалѣнье оба
             Найдутъ покой.
   Фебе.                               Что жъ!.. Я тебя люблю.
   Сильвій. Отдайся жъ мнѣ.
   Фебе.                               Ну, это будетъ слишкомъ!
             Утѣшься тѣмъ, что было прежде время,
             Когда тебя не выносила я,
             Ну, а теперь... конечно, не скажу я,
             Что очень я люблю тебя; но все же
             Ты говорить умѣешь про любовь,
             И потому тебя я буду слушать
             Съ охотою, -- тебя, кого, бывало,
             Я прежде не терпѣла. Можешь даже
             Ты мнѣ служить; не жди зато лишь только
             Себѣ иной награды, кромѣ мысли,
             Что осчастливленъ этимъ дѣломъ ты.
   Сильвій. Я такъ тебя люблю и такъ ничтожно
             За то вознагражденъ, что мнѣ казаться
             И малость будетъ многимъ. Буду я
             Похожъ на бѣдняка, который ходитъ
             По полю за жнецомъ и подбираетъ
             Упавшія колосья. Если ты
             Порой мнѣ улыбнешься, то и это
             Ужъ будетъ мнѣ достаточной наградой,
             Чтобъ могъ я жить.
   Фебе.                               Скажи, знакомъ ли ты
             Съ тѣмъ юношей, который говорилъ
             Сейчасъ со мной?
   Сильвій.                               Не близко, но встрѣчались
             Мы съ нимъ не разъ. Купилъ недавно онъ
             Имущество и домъ, какими здѣсь
             Владѣлъ Кардо.
   Фебе.                               Пожалуйста, не вздумай
             Вообразить, что будто бы онъ мнѣ
             Понравился. Онъ, видно по всему,
             Пустой, дрянной мальчишка. Говоритъ
             Онъ, правда, мило, но слова вѣдь вздоръ.
             Пріятно слушать ихъ, когда пріятенъ
             Намъ тотъ, кто говоритъ. Собой, конечно,
             Онъ недуренъ. Немножко, правда, гордъ,
             Но даже эта гордость какъ-то очень
             Къ нему идетъ. Какимъ прелестнымъ будетъ
             Мужчиной онъ! Теперь всего милѣе
             Въ немъ нѣжный цвѣтъ лица. А взглядъ!.. какъ онъ
             Смягчить умѣлъ имъ все, что насказалъ
             Мнѣ дерзкаго! Онъ небольшого роста,
             Но ростъ недуренъ все жъ для этихъ лѣтъ.
             Нога -- такъ-сякъ, но все жъ красива; губы
             Горятъ, какъ пара вишенъ. Споритъ ихъ
             Румянецъ со щеками, и различіе
             Оттѣнковъ очень мило. Губы ярче
             И лучше щекъ 68). Ты знаешь, Сильвій, много
             Нашлось навѣрно бъ женщинъ, для которыхъ
             Довольно было бъ разобрать его
             По косточкамъ, -- вотъ, напримѣръ, какъ это
             Я сдѣлала сейчасъ, чтобы влюбиться
             Въ него до страсти!.. Я жъ... нѣтъ, нѣтъ, его
             Я не люблю... Нельзя сказать, конечно,
             Чтобъ былъ онъ ненавистенъ мнѣ, хоть правъ
             На ненависть къ нему во мнѣ есть больше,
             Чѣмъ на любовь. Ты слышалъ самъ, какъ дерзко
             Со мной онъ говорилъ! Бранилъ меня! Смѣлъ даже-
             Сказать въ лицо, что ни мои глаза
             Ни волосы не могутъ никому
             Понравиться 69)! Припомни, Сильвій, также,
             Какъ надо мной обидно онъ смѣялся!
             Дивлюсь, какъ не отвѣтила ему
             И я такой же дерзостью. Но, впрочемъ,
             Отсрочка не отказъ. Я напишу
             Ему сейчасъ предерзкое посланье,
             А ты его снесешь; не правда ль, Сильвій?
   Сильвій. Все, что ты ни прикажешь.
   Фебе.                                                   Напишу!
             Сейчасъ же напишу!.. Я сочинила
             Письмо ужъ въ головѣ моей. Чѣмъ будетъ
             Оно сильнѣй и дерзче, тѣмъ довольнѣй
             Останусь я. Идемъ же, милый Сильвій. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Арденнскій лѣсъ.

(Входятъ Розалина, Целія и Жакъ).

   Жакъ. Позволь, прелестный юноша, познакомиться съ тобой ближе.
   Розалина. Я слышалъ, будто вы очень угрюмый человѣкъ.
   Жакъ. Это вѣрно: хандрить я люблю больше, чѣмъ смѣяться.
   Розалина. Тѣ, которые впадаютъ въ то или другое до крайности -- пренесносные люди. Ихъ осуждаютъ больше, чѣмъ пьяницъ.
   Жакъ. Быть серьезнымъ и молчаливымъ вовсе не дурно.
   Розалина. Значитъ, недурно быть пнемъ.
   Жакъ. Моя серьезность совсѣмъ иного рода. Ученый серьезенъ изъ соревнованья, музыкантъ ради фантазіи, придворный изъ чванства, солдатъ изъ самолюбія, законникъ изъ расчета, женщина изъ прихоти, любовникъ ради всего. Ничего этого во мнѣ нѣтъ. Моя серьезность составилась изъ множества мелочей, а главное -- изъ наблюденій и замѣтокъ, сдѣланныхъ во время моихъ путешествій. Вспоминая о нихъ, я невольно погружаюсь въ мрачную меланхолію.
   Розалина. Такъ вы путешественникъ? Послѣ этого я вашей хандрѣ не удивляюсь. Вы, значитъ, одинъ изъ тѣхъ, которые промотали свои собственныя земли ради удовольствія пошататься по чужимъ. Много видѣть и ничего не имѣть, значитъ -- обогатить глаза насчетъ рукъ.
   Жакъ. Зато я пріобрѣлъ опытность.
   Розалина. А она превратилась въ хандру. Что до меня, то я лучше соглашусь быть веселымъ дуракомъ, чѣмъ плачущимъ умникомъ; особенно, если для полученія этого званія надо еще обѣгать весь свѣтъ. (Входитъ Орландо).
   Орландо. Привѣтъ моей милой Розалинѣ!
   Жакъ. Ну!.. сейчасъ начнутся бѣлые стихи. Господь съ вами съ обоими. (Жакъ уходитъ).
   Розалина. Прощайте, господинъ путешественникъ! На прощанье совѣтую вамъ какъ можно больше модничать, говоря картавымъ голосомъ 70), одѣваться въ вычурные костюмы, бранить все, что есть хорошаго въ нашей родной странѣ, проклинать судьбу за ваше рожденье и даже роптать на Бога за то, что вамъ дана такая, а не другая физіономія. Иначе вы меня не увѣрите, что вы были въ Венеціи и плавали въ гондолѣ 71). (Орландо). Что жъ это значитъ, Орландо? Гдѣ ты былъ до сихъ поръ? Хорошъ любовникъ! Если ты будешь себя вести такъ и впередъ, то не смѣй являться мнѣ больше на глаза.
   Орландо. Милая Розалина! Вѣдь я опоздалъ на какой-нибудь часъ.
   Розалина. Опоздалъ на часъ? И это въ любви! Да знаешь ли ты, что если кто опоздалъ въ такомъ случаѣ на одну тысячную долю минуты, то про такого человѣка слѣдуетъ сказать, что купидонъ потрепалъ его только по плечу, не тронувъ сердца.
   Орландо. Прости меня, Розалина!
   Розалина. Не прощу! Не смѣй больше приходить. Я лучше влюблюсь въ улитку.
   Орландо. Въ улитку?
   Розалина. Ну, да! Она ползетъ, ползетъ, да когда-нибудь доползетъ, и при этомъ тащитъ на себѣ свой домъ: значитъ, у ея жены будетъ вдовій участокъ. А вотъ ты такъ навѣрно его своей женѣ не оставишь! Сверхъ того, судьба улитки видна, чуть на нее взглянешь.
   Орландо. Какая же это судьба?
   Розалина. Какая?.. быть рогатой. Вы, мужчины, обязаны этимъ украшеніемъ вашимъ женамъ, а улиткѣ подарила рога сама природа. Такимъ образомъ выходитъ, что улитка защищаетъ своими рогами жену отъ злословія.
   Орландо. Честность спасаетъ отъ рогъ, а моя Розалина честна.
   Розалина. Это вы про меня говорите?
   Целія. Онъ тебя такъ только зоветъ; но у него есть другая Розалина, получше.
   Розалина. Продолжайте, продолжайте ухаживать за мной. Я сегодня въ веселомъ расположеніи духа и склонна на все соглашаться 72). Что сказали бы вы мнѣ теперь, если бъ я былъ вашей настоящей Розалиной?
   Орландо. Поцѣловалъ бы прежде перваго слова.
   Розалина. Напрасно. Вамъ слѣдовало бы начать съ рѣчей, а къ поцѣлуямъ перейти, когда истощится краснорѣчіе. Очень многіе, даже хорошіе ораторы, въ подобномъ случаѣ маскируютъ свое неловкое положеніе тѣмъ, что начинаютъ отхаркиваться; любовники же, когда случится (чего Боже упаси!) встать втупикъ, могутъ лучше всего выпутаться изъ такой бѣды поцѣлуемъ.
   Орландо. А если получатъ отказъ?
   Розалина. Тогда начинаются мольбы, и предметъ для разговора такимъ способомъ возстановляется вновь.
   Орландо. Я не могу себѣ представить, чтобъ можно было встать втупикъ, говоря съ той. которую любишь.
   Розалина. Вы встали бы первый въ случаѣ, если бъ я сталъ точно вашей возлюбленной. Иначе моя честность оказалась бы выше ума.
   Орландо. Какъ!.. всталъ бы втупикъ я?
   Розалина. Ну, конечно, только въ рѣчахъ 73). Вѣдь я ваша Розалина?
   Орландо. Мнѣ пріятно такъ тебя называть, думая о ней.
   Розалина. Ну, такъ я скажу вамъ отъ ея имени: мнѣ тебя не надо.
   Орландо. Отвѣчаю отъ моего имени: тогда я умру!
   Розалина. Неправда. Если умрете, то по такому же уполномочію, по какому я называюсь Розалиной 74). Шесть тысячъ лѣтъ прошло съ тѣмъ поръ, какъ существуетъ міръ, и ни разу не случилось, чтобъ кто-нибудь умеръ отъ любви по собственному почину. Троилъ изъ кожи лѣзъ вонъ, чтобъ умереть, а кончилъ тѣмъ, что ему раскроила лобъ греческая дубина. Леандръ прожилъ бы несчетные годы даже въ томъ случаѣ, если бъ Геро постриглась въ монахини. Бѣдняка погубила жаркая лѣтняя ночь, когда онъ вздумалъ выкупаться въ волнахъ Геллеспонта, и пошелъ ко дну, схваченный судорогой! А глупые лѣтописцы обвинили въ его смерти Геро! Но вѣдь это вздоръ! Мужчины умирали во всѣ времена; черви ихъ съѣдали; но никогда не была причиной этого любовь.
   Орландо. Не желаю, чтобъ такъ думала моя настоящая
   Розалина. Меня навѣрно убилъ бы ея первый неласковый взглядъ.
   Розалина. Онъ навѣрно не убилъ бы даже мухи. Я хочу разыграть вашу настоящую Розалину, и потому спрашивайте меня о чемъ хотите, какъ будто бы вы говорили съ нею.
   Орландо. Полюби меня, Розалина.
   Розалина. Изволь! Буду любить по пятницамъ я субботамъ такъ же, какъ во всѣ остальные дни!
   Орландо. Хочешь меня взять?
   Розалина. Хочу, хочу!.. тебя и еще двадцать такихъ же, какъ ты!
   Орландо. Какъ!.. Что ты сказала?
   Розалина. Вѣдь ты прелестенъ?
   Орландо. Надѣюсь.
   Розалина. Ну, такъ что жъ дурного въ томъ, что я хочу получить хорошаго какъ можно больше? (Целіи) Обвѣнчай насъ, сестра, обвѣнчай сейчасъ же! Подавай, Орландо, руку! Ну, что жъ ты ждешь, сестра?
   Орландо. О, да, о, да,-- обвѣнчай насъ.
   Целія. Я не знаю обрядныхъ словъ.
   Розалина. Я тебя научу. Повторяй: "имѣешь ли ты, Орландо" -- и такъ дальше.
   Целія. "Имѣешь ли ты, Орландо, благое соизволеніе взять въ жены Розалину?"
   Орландо. Имѣю, имѣю.
   Розалина. Имѣешь, но когда?
   Орландо. Сейчасъ, сію минуту.
   Розалина. Такъ говори: "беру тебя, Розалина, въ жены".
   Орландо. Беру тебя, Розалина, въ жены!
   Розалина. Надо было бы потребовать твои документы; но ужъ куда ни шло -- обойдемся безъ нихъ. Беру тебя, Орландо, въ мужья! Невѣста отвѣтила, не дождавшись вопроса священника. Впрочемъ, женскія ласки всегда опережаютъ поступки.
   Орландо. Какъ и всѣ мысли;-- вѣдь онѣ крылаты.
   Розалина. Отвѣть теперь: сколько времени, овладѣвъ Розалиной, будешь ты ей вѣренъ?
   Орландо. Вѣчность и еще одинъ день.
   Розалина. Скажи лучше: одинъ день, безъ вѣчности. Нѣтъ, нѣтъ, Орландо! мужчины бываютъ вешнимъ апрѣльскимъ днемъ, когда сватаются, и становятся декабремъ, женившись. Дѣвушки также бываютъ похожи на май въ свои дѣвичьи годы, но становятся далеко не тѣмъ, чуть выйдутъ замужъ. Про меня же знай, что я буду ревновать тебя, какъ варварійскій голубь ревнуетъ свою голубку. Буду крикливѣй попугая предъ дождемъ; капризнѣе и прихотливѣе обязьяны. Буду плакать, какъ Діана у фонтана, когда ты будешь веселъ, и хохотать, какъ гіена, чуть ты захочешь заснуть.
   Орландо. Неужели такъ будетъ поступать моя Розалина?
   Розалина. Стала бы, если бъ могла ею сдѣлаться.
   Орландо. Не вѣрю: она умна.
   Розалина. Еще бы! безъ ума всего этого продѣлать нельзя. Чѣмъ умнѣй, тѣмъ хитрѣй! Попробуй задеретъ предъ женской хитростью дверь, она выскочитъ въ окно. Запри окно -- пролѣзетъ въ замочную скважину, а закупоришь ее -- такъ она вылетитъ чрезъ трубу съ дымомъ 75).
   Орландо. Мужъ, у котораго окажется такая хитрая жена, можетъ въ самомъ дѣлѣ съ безпокойствомъ спросить себя, куда заведетъ такая хитрость?
   Розалина. Этотъ укоръ онъ долженъ поберечь до случая, когда замѣтитъ, что хитрость жены толкаетъ ее въ постель сосѣда.
   Орландо. А какую новую хитрость придумаетъ она, чтобъ прикрыть эту?
   Розалина. Пожалуй, скажетъ, что ей почудилось, будто въ этой постели лежитъ мужъ. Отвѣтъ у женщины найдется всегда, пока есть во рту языкъ. Если найдется женщина, которая не сумѣетъ во всякой своей бѣдѣ обвинить мужа, то ей не слѣдуетъ давать кормить дѣтей: она выраститъ дураковъ.
   Орландо. Я долженъ покинуть тебя, моя Розалина, часа на два.
   Розалина. О, мой дорогой!-- не могу прожить безъ тебя и двухъ часовъ.
   Орландо. Я долженъ присутствовать на обѣдѣ герцога и чрезъ два часа вернусь непремѣнно.
   Розалина. Иди, иди! Мои друзья мнѣ это предсказывали;           да я предвидѣла и сама. Твой лживый языкъ обольстилъ меня только затѣмъ, чтобъ потомъ коварно бросить!.. Ну, что жъ? пускай! Вѣдь на свѣтѣ будетъ только одной покинутой больше! Такъ чрезъ два часа? не правда ль?
   Орландо. Да, безцѣнная Розалина!
   Розалина. Ну, такъ слушай: клянусь тебѣ надеждой на Бога и всѣми безгрѣшными клятвами, что если ты не исполнишь обѣщаннаго и опоздаешь хоть на одну минуту, то я объявлю тебя самымъ отъявленнымъ измѣнникомъ и самымъ низкимъ любовникомъ. Скажу, что ты недостоинъ той, которую зовешь Розалиной, и что такихъ, какъ ты, не сыщется во всей толпѣ невѣрныхъ!-- Потому берегись и держи слово.
   Орландо. Сдержу такъ же вѣрно, какъ сдержалъ бы въ томъ случаѣ, если бъ ты дѣйствительно была моей Розалиной. А теперь прощай!
   Розалина. Увидимъ: время покажетъ правду. Вѣдь оно для измѣнниковъ самый непогрѣшимый судья. Прощай!

(Орландо уходитъ).

   Целія. Хорошо ты отдѣлала въ твоихъ рѣчахъ весь нашъ полъ. Стоило бы за это спустить съ тебя твои штаны, а камзолъ поднять на голову и показать всему свѣту, что сдѣлала птичка съ своимъ собственнымъ гнѣздомъ.
   Розалина. Ахъ, сестрица, сестрица! милая моя, дорогая! если бъ ты могла почувствовать, до чего я его люблю!.. Но ты этого не поймешь! Моя страсть неизвѣдана, какъ португальскій заливъ.
   Целія. Скажи вѣрнѣе, что она бездонна:-- что вольется въ нее, то и выльется.
   Розалина. Не правда!-- зову въ свидѣтели незаконнаго сынишку Венеры, этого злого мальчугана, задуманнаго отъ скуки и зачатаго безуміемъ; слѣпого шалуна, одуряющаго глаза зрячихъ, несмотря на то, что у него нѣтъ собственныхъ. Говорю тебѣ, Альена, что безъ Орландо я не могу жить! Пойду, сяду куда-нибудь въ тѣнь и буду вздыхать до его возвращенія.
   Целія. А я лягу спать. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Жакъ и дворяне, въ платьѣ охотниковъ).

   Жакъ. Кто убилъ этого оленя?
             1- и дворянинъ. Я.
   Жакъ. Поднеси его въ подарокъ герцогу, какъ римскому завоевателю, и при этомъ напяль ему же на голову оленьи рога, какъ побѣдный вѣнокъ. Нѣтъ ли у васъ на этотъ случай какой-нибудь пѣсни?
   2-й дворянинъ. Найдется.
   Жакъ. Такъ спойте. Какой ладъ -- все равно; было бы побольше шуму.
   

ПѢСНЯ.

             Кто звѣря, други, застрѣлилъ
             И что за это заслужилъ!
             Ему рога мы поднесемъ,
             Домой въ тріумфѣ отведемъ.
             Стыда и горя нѣтъ въ рогахъ:
             Они красуются въ гербахъ.
             Ихъ дѣдъ его навѣрно зналъ,
             Отецъ въ нихъ тоже щеголялъ.
             Рога -- удѣлъ невольный всѣхъ.
             Такъ что жъ ихъ поднимать на смѣхъ?
             Зачѣмъ въ нихъ видѣть намъ врага-
             Почетъ и слава вамъ, рога!

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 3-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Розалина и Целія).

   Розалина. Что ты на это скажешь? Два часа прошли, а Орландо нѣтъ какъ нѣтъ.
   Целія. Увѣряю тебя, что подъ гнетомъ чистѣйшей любви и разстроеннаго воображенія онъ взялъ свой лукъ со стрѣлами и сладко заснулъ. Смотри: кто идетъ сюда?

(Входитъ Сильвій).

   Сильвій (Розалинѣ). Меня прислали, баринъ, къ вамъ. Велѣла
             Отдать вамъ Фебе это письмецо.
             Что въ немъ -- Богъ вѣсть; но ежели судить
             По гнѣвному лицу, съ какимъ писала
             Она его, то содержанье врядъ ли
             Найдете вы любезнымъ. Потому
             Прошу меня простить: вѣдь я лишь только
             Невинный передатчикъ.
   Розалина (прочтя письмо).           Нѣтъ,-- само
             Терпѣнье было бъ взорвано такимъ
             Неслыханнымъ поступкомъ! Стало бъ первымъ
             Зачинщикомъ на вызовъ! Кто снесетъ
             Такую вещь -- снесетъ все терпѣливо!
             Сказать, что не красавецъ я, что нѣтъ
             Во мнѣ манеръ держать себя, какъ должно!
             Что гордъ я и заносчивъ! что въ меня
             Она бы не влюбилась, если бъ даже
             Мужчинъ на свѣтѣ меньше было, чѣмъ
             Есть фениксовъ! благодарить судьбу,
             Что не за ней гоняюсь я съ любовью!..
             А ты, пастухъ,-- увѣренъ твердо я,
             Что самъ ты сочинилъ посланье это!..
   Сильвій. Ей-ей же, нѣтъ! Не знаю даже я
             Ни буквы, что въ немъ сказано. Писала
             Его сама Фебе.
   Розалина.                               Ну, ну! сдурѣлъ ты,
             Какъ вижу, отъ любви. Рука Фебе
             Знакома мнѣ: груба, желта, какъ кожа.
             Ее я принялъ даже за перчатку
             На первый взглядъ и лишь потомъ увидѣлъ,
             Что то была ея рука,-- рука
             Кухарки, поломойки! Впрочемъ, дѣло
             Теперь не въ томъ. Я повторю еще,
             Что никогда бъ она не сочинила
             Подобнаго письма. Работа ясна
             Мужчины тутъ;-- она видна во всемъ.
   Сильвій. Клянусь я вамъ, что нѣтъ! Фебе писала
             Письмо сама.
   Розалина.                     Такимъ задорнымъ слогомъ?
             Прямой вѣдь это вызовъ! Христіанъ
             Бранить такъ могутъ турки! Женскій умъ
             Такъ нѣженъ и учтивъ, что никогда
             Дойти не могъ до этакихъ ругательствъ!
             Такъ говоритъ невѣжа, эѳіопъ!
             Смыслъ словъ чернѣй, чѣмъ цвѣтъ чернилъ, какими
             Писали ихъ. Желаешь, я прочту?
   Сильвій. Пожалуйста: вѣдь я письма не знаю;
             Жестокость же Фебе, увы, извѣстна
             Мнѣ хорошо.
   Розалина.                     Затѣяла она
             Меня завлечь 77). Вотъ что тиранъ твой пишетъ.
             (Читаетъ) Одѣтъ ты скромнымъ пастухомъ;
             Но бога взглядъ въ лицѣ твоемъ.
             Можетъ ли женщина такъ насмѣхаться?
   Сильвій. Вы называете это насмѣшкой?
   Розалина. Величье богъ свое забылъ
             И дѣвы сердце поразилъ.
   
   Слыхалъ ты когда-нибудь такія дерзости?
   
             Не поражалъ до этихъ поръ
             Меня мужчины страстный взоръ.
   
   Вѣроятно, она считаетъ меня звѣремъ.
   
             Ты первый душу мнѣ пронзилъ,
             Но равнодушенъ взглядъ твой былъ;
             Суди жъ, что было бы со мной,
             Когда бъ сверкалъ онъ добротой?
             Ужъ если ты мнѣ въ злости милъ,
             Что жъ было бъ, если бъ ты любилъ?
             Тотъ, кто придетъ къ тебѣ съ письмомъ.
             Съ моею тайной незнакомъ;
             Я потому черезъ него
             Я жду отвѣта твоего.
             Скажи, согласенъ ты иль нѣтъ,
             Внявъ пылкой страсти юныхъ лѣтъ,
             Меня навѣкъ своей назвать
             И все, что дать могу я, взять?
             Я жду! отвѣть!.. отказъ мнѣ твой
             Пробьетъ часъ смерти роковой 78).
   Сильвій. Вы называете это дерзостями?
   Целія. Бѣдный пастухъ!
   Розалина. Ты его жалѣешь? Не жалѣй: онъ этого не стоитъ. (Сильвію) И ты можешь любить такую женщину? Позволяешь ей играть на себѣ, какъ на инструментѣ, да еще такъ фальшиво? Это невыносимо! Но дѣлать нечего: ступай къ ней. Я вижу, что любовь зачаровала тебя, какъ змѣю, и сдѣлала совсѣмъ ручнымъ 79). Скажи своей красавицѣ, что если она влюбилась въ меня, то я приказываю ей полюбить тебя. Когда жъ она не послушаетъ моего приказа, то объяви, что она меня не увидитъ, пока ты самъ не придешь меня просить отвѣтить любовью на ея мольбы. Иди же, если ты дѣйствительно вѣрный любовникъ, и ни слова больше, потому что сюда идутъ. (Сильвій уходитъ. Входитъ Оливеръ).
   Оливеръ. Привѣтъ вамъ, молодежь; прошу, скажите,
             Гдѣ здѣсь въ лѣсу есть скромная овчарня,
             Стоящая въ тѣни густыхъ оливъ?
   Целія. Идите прямо къ западу; найдете
             Вы тамъ аллею изъ. Ошѣ стоятъ
             Надъ ручейкомъ, а отъ него направо,
             Какъ разъ въ долинѣ, встрѣтите вы то,
             Что ищете. Но въ этотъ часъ въ усадьбѣ
             Нѣтъ никого, и сторожитъ она
             Себя сама.
   Оливеръ.                     Когда призвать глаза
             На помощь языку, то мнѣ сдается,
             Что я могу узнать васъ по разсказу 80):
             Тотъ самый возрастъ, то же платье; мальчикъ
             Красивъ собой и выглядитъ почти
             Какъ дѣвушка; походитъ онъ скорѣе
             На старшую сестру; она же ростомъ
             Не велика и посмуглѣй лицомъ.
             Не вы ль, скажите мнѣ, владѣльцы дома,
             Который я ищу?
   Целія.                               Отвѣтивъ да,
             Мы не солжемъ.
   Оливеръ.                     Такъ знайте же, что къ вамъ
             Прислалъ меня Орландо съ порученьемъ,
             Чтобъ отдалъ окровавленный платокъ
             Я юношѣ, котораго зоветъ
             Своей онъ Розалиной. Вы ли это?
   Розалина. Я именно; но какъ должны понять,
             Мы вашу рѣчь?
   Оливеръ.                     Въ ней мой позоръ и срамъ!
             Хотите знать, конечно, вы кто я,
             Зачѣмъ я здѣсь, и какъ попалъ мнѣ въ руки
             Платокъ кровавый этотъ?
   Целія.                                         Просимъ, просимъ,
             Скажите намъ...
   Оливеръ.                               Орландо, уходя,
             Вамъ обѣщалъ, какъ помните, вернуться
             Вновь черезъ часъ 81). Направивъ путь чрезъ лѣсъ
             И замечтавшись подъ наплывомъ горькихъ
             И сладкихъ думъ, внезапно пораженъ
             Онъ былъ ужаснымъ зрѣлищемъ: подъ дубомъ.
             Покрытымъ мхомъ отъ лѣтъ и ужъ лишеннымъ
             Листвы на верхнихъ сучьяхъ, позабылся
             Глубокимъ сномъ какой-то человѣкъ
             Въ дырявомъ, ветхомъ рубищѣ, съ лицомъ,
             Обросшимъ бородой; а близъ него,
             Извившись рядомъ золотистыхъ колецъ,
             Таясь, сверкала страшная змѣя!..
             Она обвить уже успѣла горло
             Несчастнаго и въ мигъ одинъ впилась бы
             Въ открытый ротъ; но, къ счастью, видъ Орландо
             Ее спугнулъ; она отпала, сжалась
             И, шелестя, исчезла средь кустовъ.
             А въ ихъ тѣни ждала бѣда другая;
             Зіяла тамъ голодной львицы пасть.
             Звѣрь, весь худой, съ изсохшими сосцами,
             Стерегъ, чтобъ всталъ заснувшій человѣкъ.
             (Вѣдь левъ не ѣстъ по царственной натурѣ
             Того, кто спитъ и сходенъ съ мертвецомъ).
             Орландо, быстро подбѣжавъ къ сонливцу.
             Увидѣлъ вдругъ, что это былъ его
             Братъ, Оливеръ.
   Целія.                               Ахъ!.. онъ мнѣ говорилъ
             О немъ не разъ. Братъ, по его разсказу,
             Жестокъ и безсердеченъ.
   Оливеръ.                                         Онъ былъ правъ,
             Такъ говоря; его мнѣ безсердечность
             Извѣстна хорошо.
   Розалина.                               Но, что жъ Орландо?
             Оставленъ ли на жертву злому звѣрю
             Былъ Оливеръ?
   Оливеръ.                               Два раза былъ готовъ онъ
             Такъ поступить, уйдя спокойно прочь;
             Но доброта и благородство взяли
             Надъ местью верхъ. Вступилъ онъ съ львицей въ бой;
             Она была убита имъ, а я
             Проснулся въ этотъ мигъ.
   Целія.                                         Какъ? вы?.. такъ, значить,
             Вы братъ его?..
   Розалина.                               Онъ спасъ отъ смерти васъ?..
   Целія. Васъ, чье коварство покушалось даже
             На жизнь его?.. Такъ это были вы?
   Оливеръ. Былъ точно я, но сдѣлался другимъ,
             И безъ стыда предъ вами заявляю
             О томъ теперь, съ тѣхъ поръ, какъ переходъ
             Къ тому, чѣмъ сталъ я нынче, мнѣ доставилъ
             Такъ много счастья.
   Розалина.                               Но платокъ кровавый...
             Что значитъ онъ?..
   Оливеръ.                               Узнаете сейчасъ.
             Когда омыли мы любви слезами
             Дурную память прошлыхъ дней, и я
             Ему сказалъ, какой попалъ причиной
             Въ пустынный лѣсъ, онъ тотчасъ свелъ меня
             Въ пріютъ свой тихій къ герцогу. Тамъ былъ я
             Накормленъ и одѣтъ; былъ порученъ
             Заботамъ нѣжнымъ брата, и тогда лишь,
             Когда пришли въ пещеру мы, а онъ
             Свое хотѣлъ снять платье, я увидѣлъ,
             Что тяжело онъ раненъ былъ въ плечо
             Свирѣпой лапой звѣря. Кровь струилась
             Такимъ ручьемъ, что онъ не могъ стоять
             И, простонавши имя Розалины,
             Упалъ безъ чувствъ. Я поддержалъ его,
             Перевязалъ, а онъ, пришедши въ память,
             Мнѣ поручилъ (хоть съ лѣсомъ вашимъ я
             И незнакомъ) сыскать во что бъ ни стало
             Обоихъ васъ, вамъ объяснить причину,
             Что онъ не могъ явиться самъ, а также
             Отдать платокъ кровавый пастуху,
             Имъ названному въ шутку Розалиной.

(Розалина лишается чувствъ).

   Целія. Мой Ганимедъ! мой милый Ганимедъ!..
   Оливеръ. Онъ выносить не можетъ вида крови.
   Целія. Ахъ, нѣтъ, не то... сестра! мой Ганимедъ!
   Оливеръ. Очнулся онъ.
   Розалина.                               Домой, домой хочу я!..
   Целія. Мы тотчасъ отведемъ тебя. (Оливеру) Возьмите
             Его, прошу васъ, подъ руку.
   Оливеръ. Ободрись, юноша!-- ты хоть и мужчина, а сердце у тебя, какъ кажется, не мужское.
   Розалина. Я въ этомъ сознаюсь. Но, впрочемъ, вѣдь я притворился. Не правда ли, притворился? Скажите вашему брату, какъ ловко я разыгралъ эту комедію. (Вздыхаетъ).
   Оливеръ. Ну, нѣтъ,-- тутъ комедіи не было: блѣдность твоихъ щекъ доказываетъ ясно, какъ былъ ты пораженъ
   Розалина. Увѣряю васъ, что это была одна шутка.
   Оливеръ. Ну, хорошо, хорошо,-- мы тебѣ вѣримъ. Постарайся продолжать эту шутку и разыграть, какъ слѣдуетъ, мужчину.
   Розалина. Вѣдь я это и дѣлаю... Но... но, право, лучше, если бъ я былъ женщиной...
   Целія. Ну, вотъ, ты поблѣднѣлъ опять. (Оливеру) Помогите, пожалуйста, намъ добраться до дома.
   Оливеръ. Отъ всей души. Я брату долженъ снесть
             Отвѣтъ, что былъ прощенъ онъ Розалиной.
   Розалина. Хорошо хорошо; но не забудьте похвалить ему мое искусство притворяться. Идемте. (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Арденнскій лѣсъ.

(Входятъ Оселокъ и Одри).

   Оселокъ. Успѣемъ, Одри, успѣемъ, потерпи немного.
   Одри. По-моему, священникъ былъ очень хорошій, что бы ни говорилъ про него этотъ старый господинъ 82).
   Оселокъ. Какой священникъ? мазурикъ-то Оливеръ? подлецъ Кривотолкъ? Полно, полно! Дѣло однако въ томъ, что здѣсь въ лѣсу завелся какой-то парень, который, мнѣ кажется, имѣетъ на тебя виды.
   Одри. Я его знаю; только ты можешь быть спокоенъ: мнѣ его не надо и даромъ. Да вотъ и онъ самъ.

(Входитъ Вилліамъ).

   Оселокъ. Меня хоть хлѣбомъ не корми, лишь дай позабавиться надъ деревенскими остолопами 83). Съ насъ, умныхъ людей, вѣдь и требуется больше, такъ что жъ мудренаго, если мы смѣемся надъ тѣмъ, что смѣшно. Тутъ удержаться трудно.
   Вилліамъ. Здравствуй, Одришенька.
   Одри. Здравствуй.
   Вилліамъ. Наше вамъ, сударь, почтенье.
   Оселокъ. Таковое жъ тебѣ, пріятель. Накрой голову, накрой. Сколько тебѣ лѣтъ?
   Вилліамъ. Двадцать-пять.
   Оселокъ. Хорошій возрастъ. Тебя зовутъ Вилліамомъ?
   Вилліамъ. Такъ точно.
   Оселокъ. Хорошее имя. А гдѣ ты родился? здѣсь въ лѣсу?
   Вилліамъ. Да, сударь, слава за то Господу.
   Оселокъ. Хорошъ отвѣть. Ты богатъ?
   Вилліамъ. Такъ себѣ, сударь.
   Оселокъ. Хорошо, если такъ себѣ; очень хорошо, хоть и не совсѣмъ. Уменъ ты?
   Вилліамъ. Ума найдется довольно.
   Оселокъ. Хорошо отвѣчено. Послушавъ тебя, я вспоминаю поговорку: "дуракъ считаетъ себя умнымъ, а умный глупымъ". Древніе философы, когда имъ хотѣлось съѣсть кисть винограда, открывали ротъ и этимъ ясно говорили великую истину, что виноградъ созданъ для того, чтобы его ѣсть, а ротъ -- чтобъ его открывать 84). Скажи, ты любишь эту дѣвушку?
   Вилліамъ. Люблю, сударь.
   Оселокъ. Подавай руку. Скажи, ты ученъ?
   Вилліамъ. Нѣтъ, сударь.
   Оселокъ. Такъ поучись у меня. Имѣть значитъ -- имѣть. Риторическая фигура говоритъ, что если вино вылить изъ бутылки въ стаканъ, то полное станетъ пустымъ, а пустое полнымъ. Всѣ писатели согласны въ томъ, что ipse значить -- онъ. Ты не ipse, потому этотъ онъ -- я 85).
   Вилліамъ. Какой онъ?
   Оселокъ. А тотъ, который на ней женится. Потому ты, деревенщина, можешь убираться, то-есть, говоря проще, покинуть общество этой женщины или, говоря по-деревенски, этой бабы. Иначе ты погибнешь или, выражаясь понятнѣй, умрешь, потому что я тебя убью, превращу твою жизнь въ смерть, свободу въ рабство. Изведу тебя ядомъ, заколочу палками, уничтожу засадой, словомъ -- погублю ста пятидесятые способами. Потому трепещи и убирайся.
   Одри. Уходи, милый Вилліамъ, уходи.
   Вилліамъ. Счастливо вамъ оставаться.

(Уходитъ Вилліамъ. Входитъ Коринъ).

   Коринъ. Васъ спрашиваютъ хозяинъ и хозяйка. Идите скорѣй.
   Оселокъ. Бѣги, Одри, бѣга; я буду сейчасъ.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 2-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Орландо и Оливеръ).

   Орландо. Неужели ты точно, чуть познакомясь, очаровался; чуть увидя, влюбился; влюбясь, посватался, а посватавшись, сейчасъ подучилъ согласье? Твоя рѣшимость, значитъ, тверда?
   Оливеръ. Не говори, пожалуйста, ни о безразсудствѣ моего поступка, ни о бѣдности, ни о нашемъ маломъ знакомствѣ, ни о моемъ поспѣшномъ сватовствѣ. Воскликни лучше со мной: я люблю Альену, а съ ней -- что она любитъ меня! Согласись съ вами обоими, что мы должны соединиться. Ты долженъ это сдѣлать, потому что выиграешь при этомъ самъ. Я уже объявилъ, что все имущество сэра Роуланда отдаю тебѣ и поселюсь жить навсегда въ этомъ лѣсу простымъ пастухомъ.
   Орландо. Противъ твоего брака я не имѣю ничего: женись хоть завтра же. Я приглашу на свадьбу нашего добраго герцога и всю его веселую свиту 86). Иди торопить Альену; а между тѣмъ смотри -- идетъ моя Розалина.

(Входитъ Розалина).

   Розалина. Здравствуй, милый братъ.
   Оливеръ. Здравствуй, милая сестра 87).
   Розалина. О, милый Орландо,-- какъ грустно мнѣ видѣть твое сердце въ повязкѣ.
   Орландо. То-есть руку, а не сердце.
   Розалина. Я боюсь,-- что когти львицы оцарапали тебѣ и сердце.
   Орландо. Оно ранено точно, но не когтями львицы, а глазами женщины.
   Розалина (Оливеру). Сказалъ ли ты ему, любезный братъ, какъ искусно я притворился лишившимся чувствъ, когда получилъ его платокъ?
   Орландо. Какже, какже! Онъ мнѣ разсказалъ о чудесахъ, еще болѣе неожиданныхъ.
   Розалина. Я знаю, что вы хотите сказать. Съ неожиданностью этихъ чудесъ можно сравнить развѣ только стычку двухъ барановъ или Цезаревское: "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ!" Милѣйшіе мои братъ и сестра, чуть успѣвъ встрѣтиться, воззрились другъ на друга, воззрившись, влюбились, влюбившись, начали вздыхать, а тамъ стали выдумывать противъ этихъ вздоховъ лѣкарство, которое и нашли въ томъ, что, очутясь передъ брачной лѣсенкой, затѣяли на нее взобраться изъ опасенія какъ бы не обойтись безъ нея. Любовная страсть охватила обоихъ до такой степени, что ихъ не разлить и водой 88).
   Орландо. Они обвѣнчаются завтра же, и я намѣренъ пригласить на свадьбу герцога. Но я!-- не горькая ли судьба смотрѣть на счастье только чужими глазами? Чѣмъ пріятнѣй будетъ мнѣ видѣть счастье брата, тѣмъ тяжелѣй покажется мое собственное горе.
   Розалина. Полноте!-- развѣ я не могу замѣнить вамъ вашу Розалину?
   Орландо. Я не могу жить вѣчно воображеньемъ.
   Розалина. Ну, такъ я не буду больше дразнить васъ пустой болтовней. Вы (я говорю теперь не шутя) -- человѣкъ хорошій. Говорю это вовсе не затѣмъ, чтобъ поселить въ васъ высокое мнѣніе о моей проницательности, съ помощью которой я успѣлъ васъ узнать. Равно не добиваюсь я оцѣнки съ вашей стороны моихъ способностей, чтобъ этимъ похвастать, но говорю единственно въ виду вашей собственной пользы. Вѣрьте или нѣтъ, но я скажу вамъ, что обладаю кой-какими очень удивительными познаніями. Меня съ трехлѣтняго возраста воспиталъ одинъ очень мудрый волшебникъ, въ наукѣ котораго, впрочемъ, не было ничего грѣшнаго. Знайте же, что если вы точно любите Розалину, какъ говорите, то я обвѣнчаю васъ съ ней въ тотъ же часъ, когда вашъ братъ женится на Адьенѣ. Я знаю, куда бросила ее судьба, и владѣю средствомъ, если вы этого захотите, представить ее вамъ завтра, и представить не призракомъ, а настоящимъ человѣкомъ съ плотью и кровью. Прибавлю, что въ колдовствѣ моемъ не будетъ ничего опаснаго.
   Орландо. Ты говоришь не шутя?
   Розалина. Клянусь жизнью, нѣтъ. А вѣдь жизнь мнѣ дорога, хоть я и подвергаю ее опасности, выдавая себя за колдуна 89). Одѣньтесь же въ ваше лучшее платье и приглашайте друзей на свадьбу. Если хотите жениться завтра, то женитесь, и притомъ, въ случаѣ вашего желанія, именно на Розалинѣ. Но смотрите: сюда идутъ влюбленная въ меня и влюбленный въ нее.

(Входятъ Сильвій и Фебе).

   Фебе (Розалинѣ.) Ты, юноша, со мною поступилъ
             Нехорошо. Скажи, зачѣмъ ты отдалъ
             Ему мое письмо?
   Розалина.                               Я это сдѣлалъ
             Съ намѣреньемъ. Моя задача въ тонъ
             Вѣдь именно, чтобъ ты меня считала
             Невѣжливымъ и злымъ. Любима ты
             Прекраснымъ пастухомъ; тебѣ онъ вѣренъ,
             Тебя боготворитъ -- такъ преклони же
             И ты къ нему свой благосклонный взглядъ.
   Фебе (Сильвію). Пусть чрезъ тебя узнаетъ онъ, что значитъ
             Влюбленнымъ быть.
   Сильвій.                               О, это значитъ плакать,
             Вздыхать весь день и думать лишь о ней,
             Какъ я о милой Фебе.
   Фебе.                                         Или я
             О миломъ Ганимедѣ.
   Орландо.                                         Или я
             О милой Розалинѣ!
   Розалина.                               Или я
             Ни объ одной изъ всѣхъ живущихъ женщинъ.
   Сильвій. Быть сотканнымъ изъ вѣрности, и быть
             Слугою вѣчнымъ ей, какъ вѣчный я
             Слуга для милой Фебе!
   Фебе.                                         Или я
             Слуга для Ганимеда.
   Орландо.                               Или я
             Слуга для Розалины!
   Розалина.                                         Или я
             Ни для одной изъ всѣхъ живущихъ женщинъ!
   Сильвій. Быть преданнымъ до страсти, до забвенья!
             Смиреннымъ быть, покорнымъ, терпѣливымъ,
             Почтительнымъ и скромнымъ, словомъ -- тѣмъ,
             Что я во всемъ для Фебе!
   Фебе.                                         Или я
             Во всемъ для Ганимеда.
   Орландо.                                         Или я
             Во всемъ для Розалины.
   Розалина.                                         Или я
             Ни для одной изъ всѣхъ живущихъ женщинъ!
   Фебе (Розалинѣ). За что жъ коришь ты за любовь меня?
   Сильвій (Фебе). За что коришь ты за любовь меня?
   Орландо (Розалинѣ). За что коришь ты за любовь меня?
   Розалина. Къ кому же вы вопросъ свой обратили?
   Орландо. На горе къ той, которой нѣжный слухъ
             Меня не можетъ въ этотъ мигъ услышать.
   Розалина. Довольно болтать эти пустяки. Онѣ напоминаютъ вой ирландскихъ волковъ на луну. (Сильвію) я помогу тебѣ, если буду въ состояніи это сдѣлать. (Фебе) Тебя полюбилъ бы я, если бъ могъ. Приходите завтра ко мнѣ оба. (Фебе) Я обвѣнчаюсь съ тобой завтра, если могу обвѣнчаться съ какой-нибудь женщиной. (Орландо). Если мужчина можетъ быть мною удовлетворенъ, то завтра вы будете женаты. (Сильвію). Исполню и твои желанья, если ты увѣренъ, что это составитъ твое счастье: ты женишься тоже. Итакъ: (Орландо) если ты любишь Розалину, то приходи. (Сильвію) Если любишь Фебе -- приходи. А я хоть и не люблю ни одной женщины, но явлюсь тоже. Прощайте,-- приказъ отданъ въ порядкѣ!
   Сильвій. Порукой жизнь,-- явлюсь!
   Фебе.                                                   И я!
   Орландо.                                                             И я! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ Оселокъ и Одри).

   Оселокъ. Завтра блаженный день, Одри: мы будемъ обвѣнчаны.
   Одри. Желаю этого отъ всего сердца. Вѣдь желать выйти замужъ стыда нѣтъ 90). Но вотъ идутъ пажи изгнаннаго герцога. (Входятъ два пажа).
   1-й пажъ. Гады васъ встрѣтить, почтенный господинъ.
   Оселокъ. Радъ и я. Садитесь и спойте что-нибудь.
   2-й пажъ. Съ удовольствіемъ. Садитесь посрединѣ.
   1-й пажъ (2-му пажу). Какъ же намъ начать? прямо ли, безъ кашля, отплевыванія и извиненія, что мы охрипли? Скверные пѣвцы всегда вѣдь начинаютъ съ этого.
   2-й пажъ. Прямо, прямо, и въ два голоса разомъ, какъ двѣ цыганки верхомъ на одной лошади.
   

ПѢСНЯ.

             Шли какъ-то любовникъ съ красоткой своей...
             Гей нонни, гей нонни, гей нонни!
             Гуляли они средь зеленыхъ полей
             Весеннею брачной порою 9І)*
             Крутомъ пѣли пташки, гей-го, динь-динь-донъ!
             Любовь намъ пріятнѣй весною!
   
             И вотъ средь созрѣвшихъ полей подъ кустомъ --
             Гей нонни, гей нонни, гей нонни!
             Счастливцы улечься рѣшили рядкомъ
             Весеннею брачной порою.
             Кругомъ пѣли пташки, гей-го! динь-динь-донъ!
             Любовь намъ пріятнѣй весною!
   
             И пѣнье неслось молодыхъ голосовъ...
             Гей, нонни, гей нонни, гей нонни!
             Живемъ беззаботнѣй вѣдь свѣжихъ цвѣтовъ
             Мы брачной весенней порою!
             Кругомъ пѣли пташки, гей-го! динь-динь-донъ!
             Любовь намъ пріятнѣй весною!
   
             Ловите минуту счастливой любви...
             Гей нонни, гей нонни, гей нонни!
             Намъ ласки она расточаетъ свои
             Лишь брачной, весенней порою!
             Кругомъ пѣли пташки: гей-го! динь-динь-донъ!
             Любовь намъ пріятнѣй весною 92)!
   Оселокъ. Ну, юные друзья! вижу, что вы въ риѳмоплетствѣ не сильны, да и въ пѣньи потеряли тактъ.
   1-й пажъ. Ошибаетесь, сэръ:-- мы учились, не теряя временя, а потому не теряли и такта.
   Оселокъ. Ну, такъ время теряемъ мы, слушая такую глупую пѣсню 93). Господь да благословитъ васъ и да исправитъ ваши голоса. Идемъ, Одри. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Другая часть лѣса.

(Входятъ старый герцогъ, Амьенъ, Жакъ, Орландо, Оливеръ и Целія).

   Герцогъ. И ты, Орландо, вѣришь, что исполнитъ
             Намъ этотъ мальчикъ все, что обѣщалъ?
   Орландо. Какъ вамъ сказать?-- и вѣрю и не вѣрю,
             Какъ люди тѣ, въ чьихъ мысляхъ каждый мигъ
             Смѣняетъ страхъ завѣтную надежду.

(Входятъ Розалина, Сильвій и Фебе).

   Розалина. Терпѣнья мигъ, чтобъ утвердить, какъ должно,
             Нашъ договоръ. (Герцогу). Сказали вы, что, если
             Я возвращу вамъ вашу Розалину,
             Ее Орландо отдадите вы?
   Герцогъ. Что сказано) то вѣрно! Пусть бы даже
             Отдать пришлось мнѣ вмѣстѣ съ ней мой тронъ.
   Розалина. (Орландо). А вы, будь здѣсь она, ее возьмете?
   Орландо. Возьму, хоть былъ бы я царемъ всѣхъ царствъ.
   Розалина (Фебе). А ты, когда свое я дамъ согласье,
             Возьмешь меня?
   Фебе.                               О, да, хотя бы даже
             Пришлось затѣмъ сейчасъ мнѣ умереть.
   Розалина. Но ежели сама не пожелаешь
             Ты быть моей, даешь свое ты слово
             Тогда женой быть вѣрной пастуху?
   Фебе. Такъ рѣшено.
             Розалина (Сильвіо). Отвѣть и ты: согласенъ
             Взять Фебе ты, когда она попроситъ
             О томъ сама?
   Сильвій.                     Возьму, хотя бъ пришлось
             Взять съ нею смерть!
   Розалина.                               Дала свое я слово
             Исполнить все; готовьтесь же сдержать
             Слова и вы. Отдать обязанъ герцогъ
             Орландо дочь; онъ -- обвѣнчаться съ нею;
             Фебе придется выйти за меня
             Иль, отказавшись отъ такого брака,
             Женой навѣкъ стать вѣрной пастуху.
             А Сильвій, если мнѣ откажетъ Фебе,
             Возьметъ ее. Я ухожу теперь,
             Чтобъ разрѣшить все дѣло по условью.

(Розалина уходитъ).

   Герцогъ. Рѣшительно пастухъ мнѣ юный этотъ
             Въ чертахъ лица напоминаетъ дочь.
   Орландо. И я, когда увидѣлъ въ первый разъ
             Его въ лѣсу, подумалъ, не родной ли
             Онъ братъ ея; но это безъ сомнѣнья
             Одинъ обманъ. Родился онъ въ лѣсу
             И былъ воспитанъ въ немъ какимъ-то дядей,
             Котораго прославила молва
             Волшебникомъ. Ему, какъ увѣряютъ,
             Преподалъ онъ познанье темныхъ тайнъ.

(Входятъ Оселокъ и Одри).

   Жакъ. Еще парочка! Ужъ не грозитъ ли второй всемірный потопъ, если сюда, какъ въ ковчегъ, собираются всевозможные звѣри. Этихъ двухъ, безъ сомнѣнья, надо окрестить кличкой дураковъ.
   Оселокъ. Поклонъ и всякихъ благъ честному собранью!
   Жакъ. Примите его, ваше высочество, благосклонно. Это тотъ самый полосатый мудрецъ 94), котораго я не разъ встрѣчалъ въ здѣшнемъ лѣсу. Онъ увѣряетъ, что былъ когда-то придворнымъ.
   Оселокъ. А кто жъ въ этомъ сомнѣвается? Хотите доказательствъ: Менуэты я танцовалъ, за дамами бѣгалъ, друзей надувалъ, врагами льстилъ, разорилъ трехъ портныхъ, имѣлъ четыре ссоры, изъ которыхъ одна чуть не кончилась дракой.
   Жакъ. Какъ же ты отъ нея отдѣлался?
   Оселокъ. Мы сошлись и рѣшили, что это была ссора по седьмому разряду.
   Жакъ. Какъ по седьмому разряду? Обратите на него вниманіе, ваше высочество.
   Герцогъ. Онъ меня интересуетъ.
   Оселокъ. Благодарю, ваше высочество. Очень бы желалъ найти васъ тоже соотвѣтствующимъ моимъ интересамъ 95). Я явился въ общество этихъ деревенскихъ парочекъ съ намѣреніемъ принести вмѣстѣ съ ними свою клятву, а затѣмъ ее и нарушить согласно съ правиломъ, что бракъ связываетъ, а кровь разрѣшаетъ. Предъ вами, какъ вы видите, бѣдная дѣвушка. Съ виду она, конечно, не казиста, но зато моя собственность. Что жъ дѣлать, если мнѣ пришла блажь взять то, чего никто не хотѣлъ 96)? Истинная честность живетъ часто, какъ жемчужина, въ грязной устричной раковинѣ.
   Герцогъ. Онъ, какъ вижу, за словомъ въ карманъ не полѣзетъ.
   Осело къ. Профессія шутовъ!.. Намъ надо умѣть сыпать горечью и сладостью вмѣстѣ.
   Жакъ. Вернемся же къ ссоръ по седьмому разряду. Какимъ образомъ опредѣляешь ты эти разряды?
   Оселокъ. Смотря по вранью, которымъ они сопровождаются. Одри, держи себя прилично.-- Вотъ вамъ примѣръ: предположимъ, что мнѣ не нравится, какъ у одного изъ придворныхъ подстрижена борода. Я это ему замѣчаю; а онъ въ отвѣтъ, что, по его мнѣнію, она подстрижена хорошо. Это ссора перваго разряда и называется "вѣжливымъ возраженіемъ". Я повторяю свое замѣчаніе, а онъ возражаетъ, что подстригъ ее такъ для собственнаго удовольствія. Вотъ вамъ второй разрядъ, именуемый: "скромной колкостью". Я не унимаюсь и говорю то же самое. Онъ начинаетъ спорить. Это третій разрядъ, и имя ему: "грубый отвѣтъ". Я продолжаю нести прежнее, а онъ въ отвѣтъ, что не мнѣ объ этомъ судить. Это разрядъ четвертый и называется "смѣлымъ обличеньемъ". Если бъ я повторилъ прежнее замѣчаніе, а онъ отвѣтилъ, что я сказалъ неправду, то это была бы ссора по пятому разряду, и имя ему: "задорное возраженіе". Затѣмъ остались бы только попреки въ явной лжи -- сдержанный и прямой.
   Жакъ. На которомъ же разрядѣ остановился ты въ своей ссорѣ изъ-за подстриженной бороды?
   Оселокъ. Я не посмѣлъ итти дальше сдержаннаго попрека во лжи, а мой противникъ не рѣшился сдѣлать мнѣ прямого, въ слѣдствіе чего мы только смѣрили шпаги и затѣмъ разошлись.
   Жакъ. Можешь ты повторить всѣ эти разряды по порядку?
   Оселокъ. О, сэръ, вѣдь они взяты изъ такой же печатной книги, какъ и ваши руководства хорошихъ манеръ 97). Я повторяю вамъ всѣ разряды: первый -- вѣжливое возраженіе; второй -- скромная колкость; третій -- грубый отвѣтъ; четвертый -- смѣлое обличеніе; -- пятый -- задорное возраженіе, шестой -- сдержанный попрекъ во лжи, и наконецъ седьмой -- попрекъ явный. Отъ всѣхъ этихъ разрядовъ можно отдѣлаться, кромѣ послѣдняго; да и отъ него есть средство отвилять помощью слова "если". Я зналъ случай, что возникшую ссору не могли покончить цѣлыхъ семь судей, и когда противники уже совсѣмъ были готовы сцѣпиться, одинъ изъ нихъ поправилъ дѣло именно такимъ "если". "Если вы говорите такъ -- сказалъ онъ, то я говорю этакъ". А затѣмъ они пожали другъ другу руки и поклялись въ братской любви. "Если" -- великій миротворецъ.
   Жакъ. Ну, не рѣдкостный ли это, ваше высочество, человѣкъ? Гораздъ на все, а между тѣмъ не больше, какъ шутъ.
   Герцогъ. Онъ прячется за шутовствомъ, какъ за чучеломъ лошади, и стрѣляетъ изъ-за него зарядами своего остроумія.

(Входитъ лицо, изображающее Гименея, ведя подъ руку Розалину въ женкомъ платьѣ. За ней Целія. Тихая музыка).

   Гименей. Сводъ неба радостью сіяетъ,
             Когда людей соединяетъ
                       Любви и мира благодать.
             Судьбы рѣшающая сила
             Чрезъ Гименея присудила,
                       Властитель, дочь тебѣ отдать,
             Съ тѣмъ, чтобъ ее ты отдалъ тоже
             Тому, кто ей души дороже æ)!
   
   Розалина (Герцогу). Бери меня -- тебѣ принадлежу я.
             (Орландо). Бери меня -- тебѣ принадлежу я!
   Герцогъ. Когда не лгутъ глаза -- моя ты дочь!
   Орландо. Когда не лгутъ глаза -- ты Розалина!
   Фебе. Когда не лгутъ глаза -- должна проститься
             Навѣки я со сладкою мечтой!
   Розалина (Герцогу)- Будь мнѣ отцомъ -- другой быть имъ не можетъ,
             (Орландо). Будь мужемъ мнѣ -- другой имъ быть не можетъ,
             (Фебе). Жениться жъ я могу лишь на тебѣ.
   Гименей. Бросьте споры и сомнѣнья,
             Ваши всѣ недоумѣнья
             Унесутся прочь, какъ тѣнь.
             Свѣтъ и правда воцарятся,
             Восемь рукъ соединятся
             Гименеемъ въ этотъ день.

(Орландо и Розалинѣ).

             Другъ для друга вы родились.

(Оливеру и Целіи).

             Въ васъ сердца соединились.

(Фебе).

             Стать пастушкой выборъ твой,
             Иль быть женщины женой.

(Оселку и Одри).

             Вы въ союзъ вступили вѣрный,
             Какъ зима съ погодой скверной.
             Пустъ же брачный грянетъ хоръ;
             Вы жъ, оставивъ всякій споръ,
             Въ томъ, что было, разберитесь
             И былому не дивитесь 99).
   

ХОРЪ.

             Вракъ Юнона намъ въ даръ посылаетъ;
                       Онъ святѣе и выше всего!
             Гименей города населяетъ;
                       Преклонитесь предъ ложемъ его!
             Будь прославленъ всемірный властитель
                       Гименей -- всѣхъ людей повелитель 100).
   
   Герцогъ. (Целіи). Племянница! какъ радъ тебя я видѣть.
             Ты дорога не меньше мнѣ, чѣмъ дочь.
   Фебе (Сильвіо). Какъ рѣшено 101), клянусь я быть твоей.
             Любовь купилъ ты вѣрностью своей.

(Входитъ Жакъ де-Буа).

   Жакъ де-Буа. Прошу у васъ вниманья на два слова.
             Второй я сынъ Роуланда де-Буа
             И вотъ съ какимъ явился сообщеньемъ.
             Принцъ Фредерикъ, взволнованный извѣстьемъ,
             Что съ каждымъ днемъ все болѣе дворянъ,
             Бросая службу, тайно уходили
             Куда-то въ лѣсъ, собралъ большое войско
             И, вставъ въ его главѣ, рѣшилъ пойти
             На васъ открытой силой, чтобъ покончить
             Вопросъ мечомъ. Но чуть достигнувъ лѣса,
             Онъ встрѣтился внезапно со святымъ
             Отшельникомъ, съ которымъ и вступилъ
             Въ предлинный разговоръ. Конецъ былъ тотъ,
             Что измѣнилъ совсѣмъ свои онъ мысли.
             Рѣшивъ не только бросить всѣ свои
             Намѣренья, но даже совершенно
             Покинуть свѣтъ. Вѣнецъ онъ возвращаетъ
             Вамъ, государь, а земли -- тѣмъ дворянамъ,
             Которые ушли за вами вслѣдъ.
             Въ правдивости вѣстей моихъ готовъ я
             Своей поклясться жизнью.
   Герцогъ.                                         Гостемъ будь
             Желаннымъ, милый юноша. Принесъ
             Прекрасный брачный даръ своимъ ты братьямъ.
             Одинъ получитъ землю, а другой
             Въ придачу къ нимъ вѣнецъ 102). Должны однако
             Сначала мы, какъ слѣдуетъ, окончить
             Тѣ добрыя дѣла, какія здѣсь
             Затѣяли въ лѣсу; а тамъ сумѣю
             Я наградить достойно, по заслугамъ,
             Всѣхъ тѣхъ изъ васъ, которые дѣлили
             Со мной бѣды и горе дней былыхъ.
             Забудемте жъ на время, что вернулись
             Мнѣ санъ и власть, и предадимтесь скромно
             Веселью сельскихъ игръ. Впередъ, невѣсты
             И женихи! Эй, музыку! танцуйте,
             Друзья мои! играйте и пируйте.
   Жакъ. (Жаку де-Буа). На слово, сэръ; вы, кажется, сказали,
             Что бывшій герцогъ нашъ намѣренъ жить
             Отшельникомъ, вдали отъ блеска свѣта?
   Жакъ де-Буа. Да, это такъ.
   Жакъ.                                         Такъ я иду къ нему.
             Отъ этихъ обращенныхъ зачастую
             Услышать можемъ дѣльную мы рѣчь.
             (Герцогу) Васъ, государь, я оставляю съ вашимъ
             Достоинствомъ, вамъ возвращеннымъ вновь.
             (Орландо) Васъ, сэръ -- съ любовью, вами заслуженной;
             (Оливеру) Васъ, сверхъ того, съ друзьями и добромъ.
             (Сильвію) Тебя -- съ давно желаннымъ брачнымъ ложемъ".
             (Оселку) А ты, конечно, погрузишься въ дрязги
             Домашнихъ ссоръ. Любви твоей вѣдь хватитъ
             На мѣсяцъ, много два. Всѣмъ вамъ поклонъ
             Усердный мой. Пляшите, веселитесь!
             Я не таковъ: не нужно мнѣ веселья:
             Нашелъ себѣ иную въ жизни цѣль я!
   Герцогъ. Останься, Жакъ, останься съ намъ.
   Жакъ.                                                             Нѣтъ!
             Забавъ я чуждъ: поговорить же съ вами
             Всегда готовъ въ пещерѣ, подъ камнями.

(Жакъ уходитъ).

   Герцогъ. А мы, друзья, начнемте день утѣхъ.
             Пусть будетъ онъ днемъ радости для всѣхъ! (Танцы).
   

ЭПИЛОГЪ.

   Розалина. Не принято, чтобъ эпилогъ произносила женщина, но въ этомъ вѣдь не больше преступленья, чѣмъ если бъ въ эпилогѣ появился герой пьесы 103). Если говорятъ, что хорошее вино не требуетъ этикета, то хорошая пьеса точно также не нуждается въ эпилогѣ. Но если на бутылку съ хорошимъ виномъ все-таки лѣпятъ красный ярлыкъ, то и хорошая пьеса ничего не проиграетъ отъ хорошаго эпилога. Судите однако, въ какомъ нахожусь я затрудненіи, сознавая, что хорошаго эпилога я вамъ сказать не могу, и что, сверхъ того, пьеса также не имѣетъ достоинствъ. Я съ виду не похожа на нищаго, а потому и не стану вымаливать вашего снисхожденія, но обращусь лишь съ учтивой просьбой, начавъ съ обращенія къ дамамъ. Прошу васъ, милыя дамы, во имя вашей любви къ мужчинамъ, одобрить въ пьесѣ то, что вамъ въ ней понравилось. А васъ, мужчины, прошу, также во имя вашей любви къ дамамъ (я замѣчаю по вашимъ улыбкамъ, что онѣ вамъ не противны), согласиться съ дамами въ томъ, что пьеса понравилась и вамъ. Если бъ я былъ женщиной 104), то расцѣловалъ бы изъ васъ всѣхъ тѣхъ, чья борода красива, цвѣтъ лица свѣжъ, а дыханіе пріятно. Съ своей стороны я остаюсь увѣреннымъ, что всѣ, чья борода красива, цвѣтъ лица свѣжъ и дыханіе пріятно, отвѣтятъ также на мой поклонъ благосклоннымъ привѣтомъ.
   

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Имя шута въ подлинникѣ: Touchstone (что значитъ пробный камень или оселокъ), а священника -- Mar-Text. Слово mar значить искажать, а text -- текстъ, потому значеніе этого имени: исказитель текста (подразумѣвается -- Священнаго Писанія). Слово Кривотолкъ, употребленное въ переводѣ для этого имени, передаетъ вполнѣ этотъ смыслъ подлинника. Такихъ самозванныхъ священниковъ было въ Англіи въ Шекспирово время очень много, особенно среди пуританъ.
   2. Орландо говоритъ о -завѣщаніи своего отца.
   3. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра созвучіемъ словъ. Оливеръ спрашиваетъ: "what mar you then?", т.-е. какую ты гадость дѣлаешь? А Орландо отвѣчаетъ: "marry, sir", именно (т.-е. дѣлаю
   4. Въ подлинникѣ выраженіе: "thé courtesy of nations", т.-е. по обычаю, принятому у народовъ. Дѣло идетъ объ извѣстномъ англійскомъ законѣ, по которому имущество отца доставалось старшему сыну. Буквальный переводъ былъ бы непонятенъ.
   5. Въ повѣсти Лоджа, изъ которой заимствованъ сюжетъ комедія, здѣсь описывается прямая, происшедшая между братьями, драка. Въ подлинникѣ Орландо, удерживая Оливера, говоритъ: "elder broker, you are too yong in this", т.-е. буквально: ты хотя и старшій брать, но для этого молодъ (т.-е. для того, чтобъ меня бить). Русская пословица, употребленная въ текстѣ перевода, передаетъ смыслъ рельефнѣе.
   6. Въ подлинникѣ Оливеръ называетъ Орландо "villain" -- что значитъ дрянь; но Орландо принимаетъ это слово въ смыслѣ человѣка неблагороднаго происхожденія и возражаетъ, что онъ, какъ и Оливеръ, сынъ Роланда де-Буа, а потому его нельзя звать дрянью.
   7. Оливеръ называетъ новымъ дворомъ дворъ герцога, похитившаго престолъ.
   8. Робинъ Гудъ -- легендарный герой старой Англіи, прославившійся въ эпоху подчиненія ея норманами. Эта личность превосходно изображена въ романѣ Вальтера Скотта "Айвенго".
   9. Въ подлинникѣ Карлъ говорить; "I'll give bim his payment", т.-е. буквально: я уплачу ему по его счету (въ смыслѣ: раздѣлаюсь съ нимъ).
   10. Въ подлинникѣ: "gamester" -- буквально игрокъ, но это слово употреблялось также въ смыслѣ мошенникъ, обманщикъ, и т. п.
   11. Въ подлинникѣ фортуна названа хозяйкой (housewife). Въ выраженіи этомъ -- ироническій смыслъ, что фортуна вертитъ колесо, какъ хозяйка прялку.
   12. Въ подлинникѣ сказано, что фортуна раздаетъ "gifts оі the world", т.-е. мірскіе дары или дары жизни.
   13. Честью клялись въ то время только рыцари или люди знатнаго происхожденія; потому Розалина и дѣлаетъ шуту вопросъ: гдѣ онъ научился такимъ клятвамъ?
   14. Въ этомъ безсмысленномъ вопросѣ о цвѣтѣ потѣхи, вѣроятно, надо видѣть умышленную насмѣшку надъ глуповатымъ Ле-Бо.
   15. Въ подлинникѣ шутъ говоритъ: "or as thedestinies deeree", т.-е. буквально: или какъ опредѣлитъ судьба. Смыслъ тотъ, какой данъ редакціи перевода.
   16. Въ подлинникѣ сказано: "with bills on their necks". Bill значить аллебарда, а также вывѣска; потому смыслъ фразы будетъ: съ аллебардами (или вывѣсками) на плечахъ (или на шеѣ). Нѣкоторые комментаторы хотѣли видѣть здѣсь игру словъ, для чего прибавляли эту фразу къ предыдущему монологу Ле-Бо, полагая, что онъ говоритъ слово bill въ смыслѣ аллебарда, т.-е.-- что молодые люди были съ этимъ оружіемъ на плечахъ. А Розалина повторяетъ слово bill въ смыслѣ вывѣска или надпись. Толкованіе это однако произвольно, потому что этой фразы въ рѣчи Ле-Бо нѣтъ въ изданіи in folio.
   17. Въ подлинникѣ Орландо называетъ себя "quintain". Это было спеціальное названіе столба съ деревянной фигурой, который ставился, какъ цѣль, при играхъ метанія копій или другихъ.
   18. Въ изданіи in folio напечатано, что дочь герцога -- "taller", т.-е. не ниже ростомъ, а напротивъ -- выше. Но это явная ошибка, потому что затѣмъ въ текстѣ пьесы болѣе высокой вездѣ означается Розалина, одѣтая мужчиной. Мало не предложилъ поправку smaller вмѣсто taller, т.-е. меньше ростомъ. Эта поправка принята и для редакціи перевода.
   19. Въ изданіи in folio Розалина говоритъ: "my child's father", т.-е. горе отца моего дитяти. Теобальдъ объяснялъ, будто она намекаетъ этимъ за Орландо, за котораго намѣрена выйти замужъ и имѣть потому отъ него дѣтей. Эта натянутая и довольно неделикатная въ устахъ молодой дѣвушки метафора подверглась критикѣ. Роу въ своемъ изданіи предложилъ измѣнить это выраженіе на "my father's child", т.-е. дитя моего отца, или сама Розалина. Поправка эта принята въ послѣдующихъ изданіяхъ.
   20. Въ подлинникѣ здѣсь игра созвучіемъ словъ "hem" и "him", изъ которыхъ первое означаетъ звукъ при кашлѣ, а второе -- мѣстоимѣніе его. Розалина говорить, что она бы хотѣла "cry hem and have hin", т.-е. выкашлять его и получить (подразумѣвается Орландо).
   21. Въ этихъ словахъ также намекъ на Орландо.
   22. Въ этихъ словахъ -- ошибка противъ миѳологіи: колесницу Юноны везли павлины, а не лебеди.
   23. Слово Aliena значитъ по-латыни отчужденная. Это слово, понятное въ романскихъ языкахъ, не могло быть переведено по-русски.
   24. Объ этомъ волшебномъ камнѣ, находящемся будто бы въ головѣ у жабы, говоритъ Фентонъ въ книгѣ: "Secret wonders of Nature", вышезшей въ 1569 году. Камень этотъ названъ borax или stelon.
   25. Эпитетъ бархатный употребленъ для означенія мягкой кожи оленя, а также богатыхъ бархатныхъ платьевъ ложныхъ друзей.
   26. Въ подлинникѣ сказано: "will not sweat", т.-е. буквально: которые не будутъ потѣть (въ смыслѣ трудиться).
   27. Въ подлинникѣ Розалина восклицаетъ здѣсь: "О, Юпитеръ!" Клятвы миѳологическими богами и призывъ ихъ на помощь были въ модѣ въ эпоху Возрожденія. Въ переводѣ такія выраженія показались бы неумѣстными, особенно въ настоящей сценѣ, когда Розалина является истомленной и упавшей духомъ.
   28. Здѣсь довольно натянутая игра значеніемъ слова "cross", которое значитъ крестъ (въ смыслѣ нести крестъ, т.-е. страдать), а также монета (крейцеръ), на которой былъ изображенъ крестъ.
   29. Буквальный переводъ этой пѣсни: "Кто любитъ лежать со мной подъ зелеными деревьями и весело присоединять голосъ къ пѣнію птицъ, тотъ приходи сюда, приходи сюда, приходи сюда. Онъ не найдетъ здѣсь иныхъ враговъ, кромѣ зимней и суровой непогоды".
   30. Буквальный переводъ: "Тотъ, кто бѣжитъ честолюбія и любитъ жить на солнцѣ, питаясь собственнымъ трудомъ, довольный тѣмъ, что найдетъ,-- тотъ приходи сюда, приходи сюда" и т.д. тотъ же припѣвъ.
   31. Буквальный переводъ: "Если случится, что человѣкъ, сдѣлавшись осломъ, броситъ богатство съ довольствомъ и поселитъ въ головѣ упрямую блажь" тотъ ducdame, ducdame, ducdame. Онъ здѣсь найдетъ такихъ же ословъ, какъ самъ, если захочетъ прійти". Слово duedame объясняется различно. Нѣкоторые производятъ его отъ стариннаго выраженія "duc ad me", т.-е. приведи его ко мнѣ, что будетъ имѣть одинаковое значеніе съ припѣвомъ предыдущихъ куплетовъ: "приходи сюда". Другіе же комментаторы объясняютъ, что слово ducdame было деревенской кличкой для сбора утокъ. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ Жакъ насмѣшливо извращаетъ то же слово, припѣвая: "приходи" и затѣмъ при своей пародіи на куплетъ говоритъ, что это было греческое слово для сбора дураковъ.
   32. Жакъ хочетъ сказать этимъ, что онъ выразитъ свой гнѣвъ, какъ Ногъ, поразившій египетскихъ первенцевъ.
   33. Герцогъ говоритъ о Жакѣ, скрывающемся въ лѣсу.
   34. Въ подлинникѣ Орландо говоритъ: "yet am I inland bred", т. е. буквально: я воспитанъ во внутренней странѣ. Выраженіе 1-го употреблялось въ томъ смыслѣ, что внутри страны были города болѣе цивилизованные, чѣмъ на окраинахъ, и потому въ нихъ можно было подучить лучшее воспитаніе. Въ противоположность этому выраженію, говорилось "out land", т.-е. на окраинѣ.
   35. Эти слова -- переводъ изреченія Петронія: "Totus mundus agit histrionem", т.-е. весь міръ играетъ комедію. Изреченіе это было написано надъ входомъ театра Глобусъ, въ которомъ играла Шекспирова труппа.
   36. Въ подлинникѣ: "sighing like furnace", т.-е. буквально: вздыхаетъ, какъ печка. Редакція перевода: пламенные вздохи передаетъ эту мысль.
   37. Въ подлинникѣ: "Pantalon". Такъ называлось глупое лицо итальянскихъ площадныхъ фарсовъ.
   38. Буквальный переводъ этой пѣсни: "Дуй, дуй, зимній вѣтеръ! Ты не жъ непривѣтливъ, какъ людская неблагодарность. Твой зубы не такъ чувствительны, потому что они невидимы, какъ ни жестоко твое дыханье. Гей-го! пойте, Гей-го, подъ зеленой сѣнью; дружба одно притворство, а любовь безуміе. Потому, Гей-го! лучше всего жить подъ зеленой сѣнью. Морозь, морозь, суровое небо! Ты не кусаешь такъ свирѣпо, какъ неблагодарность. Ты ледянишь поверхность воды. Но твое жало язвитъ не такъ больно, какъ измѣна друзей. Гей-го", и т. д., тотъ же припѣвъ.
   39. Выраженіе, почему дурно приготовленное яйцо (an ill roasted egg) поджарено только съ одной стороны, не объяснено.
   40. Въ подлинникѣ шутъ говоритъ: "God make incision in thee", т.-е. буквально: Да сдѣлаетъ Богъ тебѣ надрѣзъ (въ смыслѣ произведетъ надъ тобой операцію). Довольно натянутый смыслъ тотъ, что шутъ желаетъ Корину исцѣленія отъ его глупости, за которую онъ попадетъ въ адъ.
   41. Переводъ этихъ и слѣдующихъ стиховъ представлялъ очень большую трудность, потому что въ подлинникѣ всѣ строчки риѳмуютъ на слово Розалинда, что надо было непремѣнно соблюсти и въ переводѣ, такъ какъ въ этомъ вся ироническая соль этихъ куплетовъ. Въ русскомъ языкѣ словъ съ такимъ окончаніемъ нѣтъ совсѣмъ; но исполнить задачу хотя приблизительно представилась возможность, измѣнивъ окончаніе имени подлинника (Розалинда) на Розалину. Вотъ буквальный переводъ. "Ни въ восточной ни въ западной Индіи нѣтъ драгоцѣннаго камня, подобнаго Розалиндѣ. Ея достоинства, подхваченныя вѣтромъ разносятъ по всему свѣту слухъ о Розалиндѣ. Картины, нарисованныя съ самымъ утонченнымъ искусствомъ, кажутся черными предъ Розалиндой. Не храните въ памяти никакого лица, кромѣ прекраснаго лица Розалинды".
   42. Переводъ этихъ стиховъ былъ еще труднѣе, чѣмъ предыдущихъ, вслѣдствіе тѣхъ (надо сознаться, довольно пошлыхъ), двухсмысленностей, какія въ нихъ заключаются. Вотъ подстрочный смыслъ: "Если олень ищетъ самку, пусть ищетъ подобную Розалинѣ. Если кошка хочетъ кота, то желаетъ того же и Розалина. Зимой мы желаемъ теплой покрышки -- въ ней нуждается и Розалина. Когда пашутъ, надо вязать и валить снопы -- точно то же и съ Розалиной. У орѣха кисла скорлупа и вкусно ядро -- такова и Розалина. Кто сорветъ самую лучшую розу -- найдетъ въ ней и шипы то же самое и въ Розалинѣ".
   43. Въ этомъ монологѣ Розалины игра значеніемъ слова "inedlar", которое значитъ кизилъ (ягода), а также сводникъ. Ягода кизиля очень нѣжна и часто портится, еще не созрѣвъ. Розалина хочетъ сказать, что сводники точно такъ же портятъ невинныхъ дѣвушекъ.
   44. Въ подлинникѣ Оселокъ говоритъ: "let the forest judge", т.-е. пусть судитъ лѣсъ. Темный смыслъ этого выраженія не объясненъ. Вѣроятно, Оселокъ хочетъ сказать, что при рѣшеніи подобныхъ вопросовъ можно заблудиться, какъ въ лѣсу.
   45. Аталанта, дочь царя острова Сцироса, прославилась быстротою бѣга. Почему Шекспиръ сравнилъ съ нею въ этомъ случаѣ достоинства Розалины, изъ текста пьесы не видно, а равно не было объяснено съ достаточной вѣроятностью и комментаторами.
   46. Буквальный переводъ этихъ стиховъ: "Почему это мѣсто должно назваться пустыннымъ? Потому что оно не населено? Нѣтъ! Я развяжу языки на всѣхъ деревьяхъ, и они обнаружатъ культурность (civil saying) этой страны. Одно изъ моихъ изреченій скажетъ о томъ, какъ коротка людская жизнь; какъ она свершаетъ свое блужданіе, которое въ суммѣ вѣковъ не длиннѣе руки. Буду говорить также о нарушеніи обѣтовъ между друзьями. Но на самыхъ лучшихъ вѣтвяхъ, въ концѣ каждой фразы я напишу имя Розалинды для того, чтобъ всѣ могли прочесть, что небо совмѣстило въ ея небольшомъ существѣ квинтэссенцію всего лучшаго. Небо повелѣло природѣ, чтобъ въ одномъ тѣлѣ соединились совершенства, разсѣянныя широко въ мірѣ. Природа дѣйствительно влила въ нее красоту Елены, но не ея сердце; величіе Клеопатры, лучшія качества Аталанты, строгую чистоту Лукреціи. Такимъ образомъ различныя совершенства Розалинды были соединены высшей властью небесъ. Множество лицъ, глазъ и сердецъ уступило ей лучшія свои качества. Небо судило, чтобъ она обладала всѣми этими дарами, а я -- чтобъ жилъ и умеръ ея рабомъ".
   47. Въ подлинникѣ Целія называетъ здѣсь Корина и Оселка "back-friends", т.-е. буквально: заспинные друзья, въ смыслѣ, что они стояли за спиной и подслушивали.
   48. Въ подлинникѣ Оселокъ приглашаетъ Корина уйти: "though not with bag and baggage, yet with scrip and scrippage". Буквально это присловье значитъ: если безъ большого багажа (въ смыслѣ большой выгоды), то хоть съ мѣшкомъ (въ смыслѣ нищенскаго заработка). Употребленное для перевода выраженіе передаетъ подходящій смыслъ въ болѣе рельефной формѣ для циническаго характера Оселка.
   49. Въ этомъ разговорѣ Розалины съ Деліей о стихахъ -- игра значеніемъ слова "foot", которое значитъ стихотворная стопа и нога.
   50. Въ подлинникѣ здѣсь перифраза поговорки, что чуду дивятся въ теченіе девяти дней. Розалина говоритъ: я дивилась семь дней изъ девяти. Въ переводѣ это выраженіе не имѣло бы смысла и потому замѣнено равнозначащимъ русскимъ выраженіемъ.
   51. Въ то время въ Ирландіи было повѣрье, что крысъ можно прогнать изъ мѣста, гдѣ онѣ поселились, заклинательными стихами. Въ упоминаніи о Пиѳагорѣ -- намекъ на ученіе о переселеніи душъ.
   52. Целія, говоря о цѣпи, намекаетъ на Орландо, которому Розалина подарила свою цѣпь послѣ его единоборства съ Карломъ.
   53. Великанъ Гаргантуа -- герой извѣстнаго романа Рабле. Въ Шекспирово время онъ былъ извѣстенъ въ Англіи по народной сказкѣ, изданной въ 1594 году. Въ сказкѣ этой описывалось, что онъ съѣлъ за завтракомъ пять пилигримовъ.
   54. Въ Шекспирово время были въ большой модѣ золотыя кольца съ надписями обыкновенно довольно пошлаго содержанія.
   55. На обояхъ того времени часто дѣлались также нравоучительныя или эротическія надписи.
   56. См. прим. 45.
   57. Слова signor и monsieur часто употреблялись въ Шекспирово время въ насмѣшку надъ заѣзжими въ Англію итальянцами и французами, задававшими тонъ своими будто бы болѣе утонченными манерами сравнительно съ обычаями солидныхъ англичанъ.
   58. Въ подлинникѣ здѣсь игра созвучіемъ словъ "goats" -- козы и "goths" -- готы (народъ). Оселокъ говоритъ, что онъ будетъ присматривать за козами (goats) Одри, какъ насъ козъ среди готовъ (goths) сосланный поэтъ Овидій. Въ переводѣ пришлось замѣнить эту игру словъ по возможности.
   59. Здѣсь намекъ на Юпитера, который посѣтилъ Филимона и Бавкиду, не погнушавшись соломенной кровлей ихъ жилища.
   60. Въ подлинникѣ Оселокъ, говоря о рогахъ, употребляетъ оригинальное выраженіе, что мужья -- "knows no end of them", т.-е. буквально: не знаютъ имъ конца. Смыслъ тотъ, который данъ редакціи перевода.
   61. Фраза: передать жену (to give the woman) была техническимъ выраженіемъ при обрядѣ тогдашняго брака, требовавшемъ, чтобъ кто-нибудь вводилъ новобрачную въ церковь и передавалъ ее жениху.
   62. Въ подлинникѣ Оселокъ, не зная имени Жака, привѣтствуетъ его выраженіемъ "good mister What-ye-Call't" т.-е. господинъ Будь Кѣмъ Хочешь (какъ бы тебя ни звали).
   63. Буквальный переводъ этихъ шуточныхъ стиховъ Оселка, которые не что иное, какъ перифразировка одной старинной баллады: "О, сладчайшій Оливеръ! О, честный Оливеръ! Ты меня не увлечешь. Повернись и уберись отсюда. Я не хочу быть обвѣнчаннымъ тобой",
   64. Въ подлинникѣ сказано: переламывая копья, какъ гусь (въ смыслѣ неумѣлаго, неудачнаго удара). Буквальный переводъ не имѣлъ бы смысла.
   65. По обычаю того времени, палачъ, свершая казнь, просилъ у осужденнаго прощенья.
   66. Въ подлинникѣ "bugle eye balls", т.-е. стеклянные шары глазъ.
   67. Стихъ изъ "Геро и Леандра" Марло.
   68. Въ подлинникѣ Фебе говоритъ, что между цвѣтомъ губъ и щекъ Розалины такая же разница, какъ между постояннымъ краснымъ (constant red) и цвѣтомъ мѣшаннаго Дамаска (mingled damask); буквальный переводъ былъ бы очень неловокъ.
   69. Въ подлиникѣ Фебе говоритъ, что Розалина назвала ея глаза и волосы черными (black). Слово black употреблялось часто Шекспиромъ въ смыслѣ некрасивый или дурной. Въ настоящемъ случаѣ, конечно, надо понимать это слово именно въ этомъ смыслѣ, потому что иначе Фебе нечего было бы обижаться за то, что ея волосы и глаза названы черными.
   70. Говорить картавя считалось у тогдашнихъ щеголей знакомъ хорошаго тона.
   71. Въ подлинникѣ просто сказано: не плавали въ гондолѣ. Смыслъ тотъ, что Венеція была въ то время моднымъ городомъ, куда стремились всѣ щеголи и богатые люди. Буквальный переводъ безъ упоминаній о Венеціи не имѣлъ бы яснаго смысла.
   72. Особенность настоящей сцены въ томъ, что Розалина говоритъ о себѣ то въ мужскомъ, то въ женскомъ родѣ, смотря по тому, обращается ли она къ Орландо, какъ мальчикъ (по своему мужскому костюму, въ которомъ онъ ея не узналъ), или какъ дѣвушка, когда разыгрываетъ передъ нимъ роль настоящей Розалины. По тому же самому она говоритъ ему, какъ мальчикъ-пастухъ -- вы, а какъ Розалина -- ты.
   73. Въ подлинникѣ здѣсь игра значеніемъ слова "suit", которое значитъ одежда и искательство. Орландо на слова Розалины, что онъ не нашелъ бы, что сказать (сталъ бы втупикъ), возражаетъ: "what, out my suit" т.-е. неужели я былъ бы остановленъ въ моемъ искательствѣ? А Розалина, принимая слово suit въ смыслѣ одежда, говоритъ, что, конечно, не остался бы безъ одежды, но все-таки не достигъ бы цѣли. Въ точности этого невозможно было передать.
   74. Въ подлинникѣ "die by attorney", т.-е. умрете черезъ адвоката.
   75. Въ подлинникѣ въ этой рѣчи Розалина, говоря о женщинахъ, употребляетъ слово "wit", буквально -- остроуміе, но въ настоящемъ случаѣ слово это употреблено въ смыслѣ хитрость.
   76. Буквальный переводъ этой пѣсни: "Что долженъ получить тотъ, кто убилъ оленя?-- его шкуру и рога для ношенія. Такъ отведемте его домой съ пѣсней. Рога были нашлемникомъ, который ты носилъ еще до рожденія. Ихъ носилъ отецъ твоего отца, а также и твой отецъ. Рога, рога, веселые рога! Они не такая вещь, надъ которой можно смѣяться".
   77. Въ подлинникѣ Розалина здѣсь производитъ отъ имени Фебе глаголъ и говоритъ: "she phebes me", т.-е. она хочетъ меня обфебить.
   78. Буквальный переводъ письма Фебе: "Не богъ ли ты, переодѣвшійся пастухомъ и воспламенившій сердце дѣвушки? Зачѣмъ, сложивши свое божество, объявляешь ты войну женскому сердцу? Сколько ни старались глаза мужчинъ меня покорить, ни одинъ изъ нихъ не нанесъ мнѣ раны. Если ты. глядя на меня своимъ яснымъ взоромъ даже презрительно, возбуждалъ во мнѣ такую любовь, то чти же было бы, если бъ ты взглянулъ на меня съ лаской? Я люблю тебя, когда ты меня оскорбляешь; какъ же тронули бы меня твои мольбы? Тотъ, кто передалъ тебѣ о моей любви (письмо), не знаетъ объ этомъ. Открой мнѣ чрезъ него твою душу, хочетъ ли твоя страсть и расположеніе принять все, что я съ искренностью готова тебѣ отдать! Иначе передай черезъ него же твой отказъ, и тогда я буду искать средства, какъ умереть".
   79. Это загадочное сравненіе съ змѣей толкуется различно. Въ подлинникѣ сказано: "love made thee a tame snak", т.-е. любовь сдѣлала тебя укрощенной змѣей. Нейтъ толкуетъ, что Розалина намекаетъ этими словами на индѣйскихъ заклинателей, которые очаровывали змѣй. Другіе жъ полагаютъ, что Розалина хочетъ сказать, будто Сильвіи унижаетъ себя, ползая предъ Фебе, какъ змѣя.
   80. Въ подлинникѣ мысль эта выражена довольно сжато. Оливеръ говоритъ: "if that an eye may profit by a tongue", т.-е. буквально: если глазъ можетъ воспользоваться услугами языка. Смыслъ тотъ, что онъ, взглянувъ на Розалину и Делію, узналъ ихъ по описанію, которое сдѣлалъ о нихъ Орландо.
   81. Въ этихъ словахъ -- одинъ изъ мелочныхъ недосмотровъ Шекспира или, можетъ-быть, издателей. Орландо обѣщалъ вернуться черезъ два часа, а Оливеръ говоритъ: черезъ часъ.
   82. Одри намекаетъ на меланхолика Жака, который помѣшалъ ихъ вѣнчанью въ 3-й сценѣ 3-го дѣйствія.
   83. Въ подлинникѣ Оселокъ говоритъ: "it is meat and drink to me to see a clown", т.-е. для меня пища и питье увидѣть клоуна.-- Клоунами назывались не одни профессіональные шуты, но вообще личности, возбуждавшія смѣхъ своими манерами, глупостью и т. п. Такъ, въ "Зимней сказкѣ" клоуномъ названъ сынъ пастуха, хотя онъ вовсе не шутъ. Здѣсь Оселокъ называетъ клоуномъ Вилліама за его деревенскую неотесанность.
   84. Этотъ монологъ Оселка -- насмѣшка надъ существовавшимъ въ Шекспирово время благоговѣніемъ предъ изреченіями древнихъ философовъ, при чемъ приписывалась великая мудрость даже самымъ пустячнымъ ихъ словамъ. Книга такого рода была издана Какстономъ въ 1477 году подъ заглавіемъ "Слова и изреченія философовъ".
   85. Въ этомъ монологѣ Оселокъ продолжаетъ дурачить въ томъ же тонѣ Вилліама.
   86. Въ подлинникѣ свита названа "contented", т.-е. буквально: удовлетворительная. Смыслъ -- веселая.
   87. Розалина зоветъ Оливера братомъ, потому что онъ хочетъ жениться на ея сестрѣ Целіи, а онъ называетъ ее сестрой (несмотря на ея мужское платье), продолжая этимъ шутку, по которой она условилась съ Орландо считаться его Розалиной.
   88. Въ подлинникѣ Розалина говоритъ, что Оливера съ Целіей не разлучить даже крикомъ "clubs", т.-е. палокъ! Крикъ "ciubs" было полицейскимъ терминомъ, которымъ блюстители порядка приглашали разойтись народныя сходбища.
   89. Въ подлинникѣ Розалина просто говоритъ, что она цѣнитъ свою жизнь, несмотря на то, что объявила себя волшебникомъ. Смыслъ тотъ, что, говоря такъ, она подвергаетъ себя опасности по обвиненію въ колдовствѣ, которое въ то время строго преслѣдовалось. Переводъ безъ разъясненія былъ бы непонятенъ.
   90. Въ подлинникѣ Одри говоритъ, что нѣтъ стыда въ желаніи сдѣлаться: "a woman of the world", т.-е. буквально: женщиной свѣта. Выраженіе это имѣло спеціальный смыслъ: выйти замужъ.
   91. Въ подлинникѣ "ring-time", т.-е. буквально: въ пору колецъ. Смыслъ, что весна время обмѣна колецъ, т.-е. время браковъ.
   92. Буквальный переводъ этой пѣсни: "Жилъ былъ любовникъ со своей красоткой, которые съ пѣсней "Гей то и гей нонни" шли однажды чрезъ зеленое поле ржи. Это было весенней порой, порой обмѣна колецъ. Птички пѣли гей динь, динь, динь! нѣжные любовники любятъ весну. Между полями ржи милый деревенскій народъ захотѣлъ прилечь. Это было весенней порой (и т. д. тотъ же припѣвъ). Они дружно запѣли пѣсню о томъ, что жизнь наша цвѣтокъ. Это было весенней порой (припѣвъ). Пользуйтесь настоящей минутой, потому что любовь цвѣтетъ лишь весенней порой) (припѣвъ).
   93. Здѣсь игра двойнымъ значеніемъ слова -- "time" время и размѣръ пѣсни).
   94. Въ подлинникѣ Жакъ называетъ Оселка "motley minded gentleman", т.-е. человѣкъ съ полосатымъ умомъ. Въ этихъ словахъ намекъ на полосатую одежду шутовъ.
   95. Въ подлинникѣ герцогъ говоритъ объ Оселкѣ: "I like him very weil", т.-е. онъ мнѣ нравится, или меня интересуетъ. А Оселокъ отвѣчаетъ: "I desire you of the like", т.-е. желаю отъ васъ подобнаго же, т.-е., чтобъ герцогъ ему понравился тоже. Эта игра словъ замѣнена по возможности.
   96. Здѣсь опять недосмотръ и противорѣчіе съ прежнимъ текстомъ. На Одри хотѣлъ жениться Вилліамъ, а потому Оселокъ не могъ сказать, что онъ беретъ то, чего никто не хотѣлъ взять.
   97. Этотъ монологъ Оселка-насмѣшка надъ вышедшей въ то время книгой Винченціо Савіоло, озаглавленной: "О чести и почетныхъ ссорахъ". Въ книгѣ этой описывались именно такіе щепетильные поводы къ поединкамъ. Повтореніе всѣхъ этихъ глупостей въ слѣдующемъ монологѣ Оселка -- плеоназмъ, неизвѣстно, для чего введенный въ пьесу. Можетъ-быть, ради смѣха, который возбуждался этимъ перечнемъ при представленіяхъ пьесы.
   98. Буквальный переводъ этихъ стиховъ: "На небѣ радуются, когда земныя дѣла приходятъ къ согласію и порядку. Прими, добрый герцогъ, твою дочь. Гименей привелъ тебѣ ее съ неба, но привелъ съ тѣмъ, чтобъ ты соединилъ ея руку съ рукою того, чье сердце живетъ въ ея груди".
   99. Буквальный переводъ этой рѣчи Гименея: "Тише! я не люблю несогласій. Заключеніе о всѣхъ этихъ чудныхъ происшествіяхъ сдѣлаю я. Если правда, дѣйствительно правда, то восемь рукъ соединятся здѣсь узами Гименея. (Орландо и Розалинѣ). Васъ не разлучитъ никакое препятствіе. (Оливеру и Деліи). Вы соединены сердцами. (Фебе). Ты должна склониться къ его любви или назвать своимъ мужемъ женщину. (Оселку и Одри). Вы соединились, какъ зима съ дурной погодой. Пока мы будемъ пѣть брачные гимны, вы можете заняться разспросами для того, чтобъ, узнавъ правду, перестать дивиться и нашей встрѣчѣ и развязкѣ всѣхъ этихъ событій".
   100. Буквальный переводъ этого гимна: "Бракъ -- вѣнецъ, даруемый Юноной. Да будетъ благословенъ союзъ стола (въ смыслѣ совмѣстнаго сожительства) и ложа. Города населяются Гименеемъ; да будетъ же почтенъ бракъ! Честь, высшая честь Гименею, богу каждаго города (въ смыслѣ всѣхъ людскихъ обществъ)".
   101. Въ подлинникѣ Фебе говоритъ: "I will not eat my word", т.-е. буквально: я не проглочу даннаго слова (т.-е. не нарушу его).
   102. Изъ текста не видно, кого изъ братьевъ, Оливера или Орландо, поздравляетъ герцогъ съ пріобрѣтеніемъ владѣтельнаго вѣнца. Оливеръ, какъ старшій братъ, можетъ получить его по наслѣдству; а Орландо, какъ женившійся на Розалинѣ -- дочери и наслѣдницѣ герцога.
   103. По обычаю того времени, эпилогъ произносилъ не герой пьесы, а одинъ изъ второстепенныхъ актеровъ.
   104. Розалина называетъ здѣсь себя мужчиной, потому что въ то время женскія роли исполнялись мальчиками.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов