Книговод

Король Иоанн

Шекспир Вильям


  

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО НАЙДЕННОМУ ПЭНЪ КОЛЬЕРОМЪ, СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

  

ЧАСТЬ 1.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

РИЧАРДЪ II.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 1-Я.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 2-Я.

  

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1862.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

  
   Король Іоаннъ.
   Принцъ Генрихъ, сынъ его, впослѣдствіи король Генрихъ III.
   Артуръ, сынъ герцога Бретаньскаго Джефрея, старшаго брата короля Іоанна.
   Вилльямъ Марешалль, Графъ Пемброкъ.
   Джефрей Фицъ Питеръ, графъ Эссексъ, верховный судья Англіи.
   Вилльямъ Лонгсфордъ, графъ Сольсбёри.
   Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
   Губертъ де-Бургъ, камергеръ короля.
   Робертъ Фолькенбриджь.
   Филипъ Фолькенбриджь, братъ его, побочный сынъ короля Ричарда I.
   Джемсъ Горней, слуга леди Фолькенбриджь.
   Питеръ Помфредскій, предвѣщатель.
   Филиппъ, король Франціи.
   Людвигъ, дофинъ.
   Эрцгерцогъ Австрійскій.
   Кардиналъ Пандульфо, папскій легатъ.
   Медень, французскій дворянинъ.
   Шатильонъ, французскій посланникъ.
   Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.
   Констанса, мать Артура.
   Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.
   Леди Фолькенбриджь, мать незаконнаго Фолькенбриджа и брата его Роберта.

Придворные, Граждане Анжера, Шерифъ, Герольды, Офицеры, Солдаты, Гонцы и другіе служители.

  

Дѣйствіе во Франціи и въ Англіи.

  

ДѢЙСТВІЕ I.

  

СЦЕНА I.

  

Норсантонъ. Тронная зала во дворцѣ.

Король Іоаннъ, Элеонора, Пемброкъ, Эссексъ, Сольсбери и другіе входятъ съ Шатильономъ.

  
   К. ІОАН. Говори же, Шатильонъ, чего хочетъ отъ насъ Франція?
   ШАТИЛ. За привѣтомъ, вотъ что говоритъ черезъ меня король Франціи твоему величеству, твоему заемному величеству --
   ЭЛЕОН. Заемному? -- странное начало!
   К. ІОАН. Не перебивай, добрая матушка; выслушаемъ посланіе.
   ШАТИЛ. Филиппъ, король Франціи, требуетъ отъ имени и въ пользу Артура Плантагенета, сына твоего покойнаго брата Джефрея, чтобъ ты передалъ ему этотъ прекрасный островъ, вмѣстѣ съ Ирландіей, Пуатье, Анжу, Туренью и Мэнью, -- чтобъ ты положилъ мечъ, которымъ такъ беззаконно поработилъ себѣ эти земли, и чтобъ возвратилъ ихъ юному Артуру, твоему племяннику и законному государю.
   К. ІОАН. А если мы не согласимся -- что тогда?
   ШАТИЛ. Ярая, кровавая война, чтобъ силой возвратить права, такъ насильственно удерживаемыя.
   К. ІОАН. Скажи же королю Франціи, что мы отвѣтимъ на войну войной, кровью на кровь, силой на силу.
   ШАТИЛ. Такъ прими же изъ моихъ устъ вызовъ Филиппа -- послѣднее слово моего посланія.
   К. ІОАН. Возьмижь и мой, и ступай съ миромъ. Но спѣши во Францію съ быстротою молніи, не то прежде, чѣмъ ты явишься къ своему повелителю, я буду уже тамъ, услышатъ громъ моихъ орудій. Ступай! будь трубой нашего гнѣва, нежданнымъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and sullen presage.... По экземпляру Коньера: and sudden presage...} предвѣстникомъ вашего паденья! -- Пемброкъ, проводить его съ приличной почестью. Прощай, Шатильонъ. (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ.)
   ЭЛЕОН. Ну что, сынъ мой? Не говорилаль я всегда, что честолюбивая Констанса не успокоится до тѣхъ поръ, пока не подожжетъ Франціи и цѣлаго міра принять сторону своего сына, стать за права его? -- Все это такъ легко было предупредить, уничтожить полюбовной сдѣлкой; а теперь должно рѣшиться ужасной, кровавой борьбой двухъ государствъ.
   К. ІОАН. За насъ наше могущество и наше право.
   ЭЛЕОН. Не столько право, сколько могущество; иначе худо было бы и тебѣ и мнѣ. Такъ шепчетъ тебѣ моя совѣсть, чего не услышитъ никто, кромѣ неба, тебя и меня.
  

Входитъ Норсамтонскій Шерифъ и говоритъ что-то на ухо Эссексу.

  
   ЭССЕК. Государь, въ здѣшнемъ округѣ завязалась престранная, неслыханная тяжба. Требуютъ твоего суда. Ввести просителей?
   К. ІОАН. Введи. (Шерифъ уходитъ). -- Наши монастыри и аббатства дадутъ средства для этого похода --
  

Шерифъ возвращается съ Робертомъ Фолькенбриджь и Филиппомъ, его незаконнорожденнымъ братомъ.

  
   Что вы за люди?
   Ф. ФОЛ. Я твой вѣрный подданный, дворянинъ, рожденный въ Норсамтонѣ и, какъ полагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджь. Воинъ, на полѣ битвы посвященный въ рыцари облагороживающей рукой Львинаго-сердца.
   К. ІОАН. (Роберту). А ты?
   РОБЕР. Сынъ и наслѣдникъ того же Фолькенбриджа.
   К. ІОАН. Онъ старшій, а ты наслѣдникъ! Стало-быть, вы не одной матери?
   Ф. ФОЛ. Одной, государь. Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнья -- это всѣмъ извѣстно. Полагаю и одного отца; но вотъ это знаютъ ужь только небо, да мать моя -- а я могу сомнѣваться, какъ и всякій сынъ смертнаго.
   ЭЛЕОН. Стыдись, грубый человѣкъ! Ты позоришь мать свою, оскорбляешь ея честь такимъ сомнѣніемъ.
   Ф. ФОЛ. Я, королева?-- нѣтъ, мнѣ не изъ чего, Это доносъ моего брата, и если ему удастся доказать, что это правда -- онъ оттягаетъ у меня, по крайней мѣрѣ, пять-сотъ Фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода. Да сохранитъ Всевышній честь моей матери и мою землю!
   К. ІОАН. Прямой, смѣлый малый! -- почемужъ онъ, послѣрожденный, требуетъ твое наслѣдство?
   Ф. ФОЛ. Не знаю. Вѣрно потому, что хочетъ завладѣть моей землей. Какъ бы тамъ ни было, онъ обругалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ же я рожденъ: законно или не совсѣмъ законно, я слагаю это, однажды навсегда, на голову моей матери; но что рожденъ хорошо -- миръ костямъ, которыя похлопотали обо мнѣ, -- ваше величество, можете видѣть сами. Сравните только наши лица, и судите. Если старый сэръ Робертъ отецъ намъ обоимъ и этотъ сынъ похожъ на него -- о, старый сэръ Робертъ, отецъ, я на колѣняхъ благодарю небо, что не похожъ на тебя!
   К. ІОАН. Что это за сумасшедшаго послало намъ небо!
   ЭЛЕОН. Въ его лицѣ и голосѣ есть что-то Ричардовское. Не замѣчаешь ли и ты въ мощномъ складѣ этого человѣка какого-то сходства съ моимъ сыномъ?
   К. ІОАН. Я пристально вглядывался въ черты его -- онъ живой Ричардъ. -- Ну, а ты -- говори, почему требуешь ты земли своего брата.
   Ф. ФОЛ. Потому что у него полулицо, какъ у отца. И этимъ полулицомъ онъ хочетъ завладѣть моими землями -- полулицевой гротъ пятью стами фунтовъ годоваго дохода {Филиппъ Фолькенбриджь смѣется надъ чрезвычайно узкимъ и длиннымъ лицемъ брата, сравнивая его съ профилями королей на мелкой монетѣ. Теобальди.}!
   РОБЕР. Государь, когда мой отецъ былъ еще живъ, твой братъ употреблялъ часто моего отца --
   Ф. ФОЛ. Нѣтъ, сэръ, этимъ вы не выиграете моей земли! Разсказывайте, какъ онъ употреблялъ мать мою.
   РОБЕР. Такъ, однажды онъ отправилъ его посломъ въ Германію, для переговоровъ съ императоромъ объ одномъ важномъ дѣлѣ. Король воспользовался его отсутствіемъ, и жилъ все это время въ домѣ моего отца. Какъ онъ соблазнилъ, я стыжусь говорить; но что правда, то правда. По собственнымъ словамъ моего отца, огромныя пространства моря и земель раздѣляли его и мою мать, когда этотъ весельчакъ былъ зачатъ. На смертномъ одрѣ, мой отецъ завѣщалъ мнѣ свои земли и поклялся послѣднимъ часомъ, что этотъ сынъ моей матери нисколько не его сынъ; а еслибъ и былъ имъ, такъ явился на свѣтъ цѣлыми четырнадцатью недѣлями раньше. А потому, государь, возврати мнѣ мое: землю моего отца, какъ того хотѣлъ самъ отецъ мой.
   К. ІОАН. Безтолковый, твой братъ законный сынъ. Жена твоего отца родила его по совершеніи уже брака; спроказила она тутъ -- ея грѣхъ, а этого грѣха можетъ ожидать каждый изъ мужей. Скажи, могъ ли мой братъ, если и правда, какъ ты говоришь, что онъ похлопоталъ объ этомъ сынѣ, требовать его у отца твоего? Нѣтъ; твой отецъ имѣлъ полное право не уступать никому въ свѣтѣ теленка своей коровы. Если онъ и сынъ моего брата, такъ мой братъ не могъ его требовать, ни твой отецъ отвергать его, хотя бы и не былъ его отцомъ. А изъ того: если сынъ моей матери доставилъ твоему отцу наслѣдника, такъ наслѣднику твоего отца слѣдуютъ и земли твоего отца.
   РОБЕР. Но развѣ воля моего отца не можетъ лишить наслѣдства сына, котораго не признаетъ своимъ?
   Ф. ФОЛ. Не можетъ, сэръ! точно также, какъ не могла и зачать меня, если не ошибаюсь.
   ЭЛЕОН. Что для тебя лучше: быть ли Фолькенбриджемъ и владѣть, подобно твоему брату, землею, или быть признаннымъ сыномъ Львинаго-сердца и безземельнымъ властелиномъ самого себя?
   Ф. ФОЛ. Королева, если бы мой братъ былъ похожъ на меня, а я, какъ онъ, на сэръ Роберта, -- еслибъ вмѣсто ногъ у меня были два такіе хлыстика, вмѣсто рукъ два начиненные угря, а лицо такое узенькое, что не посмѣлъ бы заткнуть и розана за ухо, потому что каждый сказалъ бы: посмотрите, вонъ гуляютъ три фарзинга {Въ Шекпирово время была мода носить за ухомъ розанъ, который женщины замѣняли бантами. Эти украшенія видны и на монетахъ, чеканенныхъ въ царствованіе Елисаветы; но на мелкой трехъ-пенсовой и трехъ-фарзинговой монетѣ розанъ бывалъ часто больше самой головы королевы. Теобальди.}, -- еслибъ вмѣстѣ съ его фигурой я наслѣдовалъ и всю его землю -- пусть никогда не сойду съ этого мѣста, если не отдамъ ее всю, пядень за пяденью, за мое настоящее лицо. Ни въ какомъ случаѣ не хотѣлъ бы я быть сэръ Нобомъ {Сокращеніе Роберта.}.
   ЭЛЕОН. Ты мнѣ нравишься. Согласенъ ты отказаться отъ своего наслѣдства, уступить ему свою землю и слѣдовать за мной? Я воинъ, и иду теперь на Францію.
   Ф. ФОЛ. Братъ, бери мою землю, а я беру себѣ въ удѣлъ мою судьбу. Твое лицо выиграло тебѣ пять сотъ фунтовъ годоваго дохода; но отдавай его и за пять пенсовъ, все будетъ слишкомъ дорого. -- Королева, я иду за вами даже въ пасть смерти!
   ЭЛЕОН. Зачѣмъ же за мной? туда ты можешь и предшествовать мнѣ.
   Ф. ФОЛ. Обычай нашей страны давать дорогу старшимъ.
   К. ІОАН. Твое имя?
   Ф. ФОЛ. Филиппъ, государь. Филиппъ, старшій сынъ жены добраго сэръ Роберта.
   К. ІОАН. Отнынѣ носи имя даровавшаго тебѣ черты свои. Филиппъ, преклони колѣно и встань возвеличеннымъ. Встань, сэръ Ричардъ и Плантагенетъ.
   Ф. ФОЛ. Руку, братъ по матери. Мой отецъ даетъ мнѣ честь, твой -- землю; благословляю часъ ночи или дня моего зачатія въ отсутствіе сэръ Роберта.
   ЭЛЕОН. Настоящій Плантагенетъ!-- Называй меня бабушкой, Ричардъ: вѣдь я въ самомъ дѣлѣ твоя бабушка.
   Ф. ФОЛ. Случайно, королева, противъ принятаго порядка. Впрочемъ, чтожъ такое? немножко непрямо, нѣсколько влѣво, въ окно или черезъ заборъ; кто не смѣетъ ходить днемъ, ходитъ ночью; что есть, то ужь есть, какъ бы ни было добыто; въ упоръ или издали, да попало -- выстрѣлъ все-таки хорошъ; и я все-таки я, какъ бы ни былъ зачатъ.
   К. ІОАН. Ступай же, Фолькенбриджь; просьба твоя исполнена. Безземельный рыцарь {Намекъ на прозванье Іоанна: безземельный.} дѣлаетъ тебя многоземельнымъ помѣщикомъ. -- Идемъ, матушка! идемъ, Ричардъ! Медлить нечего, скорѣй во Францію.
   Ф. ФОЛ. Прощай, братъ; будь счастливъ -- вѣдь ты рожденъ законно. (Всѣ уходятъ, кромѣ Филиппа).
   Вотъ я возвысился чуть-чуть не на цѣлый футъ; зато сколько же футовъ земли потеряно. Ничего! теперь я могу пожаловать въ леди любую Джени! -- "Добраго вечера, сэръ Ричардъ". --"Благодарю, любезный" -- и будь онъ Джорджь, я все-таки назову его Петромъ; вѣдь новыя почести заставляютъ забывать имена: помнить ихъ -- былобъ слишкомъ ужь вѣжливо, слишкомъ обходительно. А тамъ, для развлеченія, является и путешественникъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and too sociable For your conversion. Now your traveller... По экэемпляру Кольера: and too sociable. For your diversion, now, your traveller... Насмѣшка надъ афектаціей путешественниковъ и высшаго круга. Путешественникъ почитался тогда необходимой принадлежностью всякой бесѣды высшаго тона.}; и онъ и его зубочистка {Зубочистка вывезена изъ Италіи и служила въ то время роскошной игрушкой.} за столомъ моей милости. И когда удовлетворится мой рыцарскій желудокъ, я посасываю себѣ изъ зубовъ и разспрашиваю моего щеголеватаго странствователя. "Почтеннѣйшій сэръ" -- такъ начинаю я, опершись на локоть -- "я хотѣлъ бы попросить васъ". -- Это вопросъ, а за нимъ отвѣтъ, какъ въ азбукѣ: "О, сэръ!" говоритъ отвѣтъ, "я весь къ вашимъ услугамъ; повелѣвайте, располагайте мной". -- "О, нѣтъ, сладчайшій сэръ!" говоритъ вопросъ, "я самъ къ вашимъ услугамъ". И такъ далѣе, прежде чѣмъ отвѣтъ узнаетъ, чего хочетъ вопросъ, болтаемъ до самаго ужина, пересыпая въ промежуткахъ комплиментами, объ Альпахъ, Аппенинахъ, о Пиренеяхъ, о рѣкѣ По. Это бесѣда высшаго тона, приличная душамъ, которыя, какъ моя, хотятъ возвыситься; и тотъ побочный сынъ времени, которымъ я все-таки останусь, кто не будетъ подражать тому высшаго круга не только наружностью, платьемъ, пріемами, но и внутреннимъ побужденіемъ готовить сладкій, сладкій ядъ для зѣва современности. Я изучу все это, разумѣется, не для того, чтобъ обманывать, а чтобъ самому не быть обманутымъ. Оно уровняетъ ступени моего возвышенія.-- Это кто спѣшитъ сюда, въ дорожномъ платьѣ? Что это за гонецъ женскаго пола? неужели у ней нѣтъ мужа, чтобъ возвѣстить рогами ея прибытіе?
  

Входятъ Леди Фолькинбриджь и Джемсъ Горней.

  
   Э, э! да это моя мать! -- Скажите, добрая леди, что привело васъ ко двору, и въ такихъ попыхахъ?
   Л. ФОЛ. Гдѣ братъ твой? гдѣ этотъ негодяй, вздумавшій позорить честь мою?
   Ф. ФОЛ. Мой братъ Робертъ? сынъ стараго сэръ Роберта, исполинъ Кольбрандтъ {Датскій исполинъ, побѣжденный Гюй Варвикомъ въ присутствіи короля Ательстана. Битва эта описана чрезвычайно напыщенно въ Поліольбіонѣ Дридена. Джонсонъ.}, могучій мужъ? Такъ ты ищешь сына сэръ Роберта?
   Л. ФОЛ. Сына сэръ Роберта? -- Непочтительный сынъ сэръ Роберта, что смѣешься ты надъ сэръ Робертомъ? онъ сынъ сэръ Роберта, также какъ и ты.
   Ф. ФОЛ. Джемсъ Горней, оставь насъ на минуту.
   ГОРН. Слушаю, добрый Филиппъ.
   Ф. ФОЛ. Что Филиппъ -- Филиппъ воробей {Воробья въ Англіи называли Филиппомъ, можетъ быть, потому-что въ его чиликаньи отзывается это имя.}! Есть новости, Джемсъ; я разскажу ихъ тебѣ послѣ. (Горней уходить). Леди, старый сэръ Робертъ не отецъ мнѣ! Сэръ Робертъ могъ съѣсть свою часть во мнѣ въ страстную пятинцу и не оскоромился бы нисколько. Ну могъ ли сэръ Робертъ сдѣлать что-нибудь путное? Нѣтъ, сэръ Робертъ не могъ быть моимъ отцомъ -- мы знаемъ его произведенія. Скажи же, добрая матушка, кому я обязанъ этими мощными членами? Сэръ Роберту не удалось бы и одной этой ноги.
   Л. ФОЛ. Да ты сговорился что ли съ братомъ? Для собственной же пользы, тебѣ слѣдовало бы защищать честь мою! -- Что значатъ эти насмѣшки, рабъ заносчивый?
   Ф. ФОЛ. Рыцарь, рыцарь, добрая матушка, -- рыцарь, какъ Базилиско {Намекъ на жалкую современную пьесу Солиманъ и Перседа, которая появилась на сцену въ 1592 году. Въ ней выведенъ хвастливый рыцарь Базилиско, котораго Пистонъ, шутливый слуга, заставляетъ повторять за собой слѣдующую клятву:
   P. By the contente of this blade.
   B. By the contents of this blade.
   P. I the aforesaid Basilisco.
   B. I the aforesaid Basiliseo Knight, good fellow Knight.
   P. Knawe, good fellow knave!}. Я посвященъ: плечи мои чувствуютъ еще почетный ударъ, -- но все-таки я не сынъ сэръ Роберта; я отрекся отъ сэръ Роберта и отъ моей земли, законности, имени, отъ всего. Скажи же, кто мой отецъ? вѣрно славный человѣкъ! Ну, матушка, говори кто онъ?
   Л. ФОЛ. Отрекся отъ имени Фолькенбриджа?
   Ф. ФОЛ. Такъ вѣрно, какъ отрекаюсь отъ дьявола.
   Л. ФОЛ. Твой отецъ -- король Ричардъ Львиное-сердце. Долгое, страстное преслѣдованіе превозмогло меня. Да проститъ мнѣ Всевышній мое прегрѣшеніе! Ты плодъ проступка, котораго не могла избѣжать, сколько ни защищалась.
   Ф. ФОЛ. Клянусь свѣтомъ этого дня, еслибъ мнѣ было суждено родиться опять, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Есть грѣхи, которые на землѣ въ самихъ же себѣ несутъ и извиненье; таковъ и твой грѣхъ, матушка. Ты пала не по безумію; ты должна была отдать ему свое сердце, какъ покорную дань непреодолимой любви. Съ яростью, съ безпримѣрной мощью Ричарда не посмѣлъ вступить въ бой бѣшеный левъ, не могъ защитить отъ него своего царственнаго сердца {Расталь говоритъ въ своей лѣтописи: "Разсказываютъ, что въ темницу короля Ричарда пустили льва, чтобъ онъ пожралъ его, и когда левъ разинулъ пасть -- онъ всунулъ въ все руку и рванулъ льва за сердце такъ сильно, что умертвилъ его, и потому, по мнѣнію многихъ, прозванъ Ричардомъ львинымъ-сердцемъ".}. Мудрено ли завладѣть сердцемъ женщины тому, кто и львовъ лишаетъ сердецъ? Нѣтъ, матушка, отъ души благодарю тебя за такого отца! и кто посмѣетъ хоть только намекнуть, что, родивъ меня, ты сдѣлала дурно, я пошлю въ адъ его душу! -- Пойдемъ, я познакомлю тебя съ моими родственниками; и они скажутъ, что ты согрѣшила бы, отвергнувъ любовь Ричарда. Тотъ солжетъ, кто скажетъ, что это неправда!
  

ДѢЙСТВІЕ II.

  

СЦЕНА I.

  

Франція. Передъ стѣнами Анжера.

Входятъ съ войсками: съ одной стороны Эрцгерцогъ Австрійскій, съ другой -- Король Филиппъ, Людвигъ, Констанса, Артуръ и свита.

   ЛЮДВ. Доблестный Эрцгерцогъ, привѣтствую тебя передъ стѣнами Анжера.-- Артуръ, твой славный предокъ, Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва, ведшій святыя войны въ Палестинѣ, сошелъ прежде времени въ могилу виной этого храбраго герцога {Ричардъ не былъ убитъ герцогомъ Австрійскимъ, и самое лицо его здѣсь анахронизмъ, потому что онъ умеръ отъ паденія съ лошади въ 1145 году, слѣдовательно на нѣсколько лѣтъ до начала драки.}; но, чтобъ загладить это, онъ пришелъ сюда по нашей просьбѣ и развернулъ свои знамена за права его потомка -- за твой престолъ, похищенный твоимъ нечестивымъ дядей Іоанномъ. Обойми же его, любя и привѣтствуй!
   АРТУР. Богъ проститъ вамъ смерть Львинаго-сердца за то, что даете жизнь его потомку, пріосѣнивъ его права воинственнымъ крыломъ своимъ. Привѣтствую васъ рукой безсильной, но сердцемъ, полнымъ любви непринужденной {Въ прежнихъ изданіяхъ: of unstained love... По экземпляру Кольера: of unstrained love...}. Привѣтствую васъ, герцогъ, предъ вратами Анжера.
   ЛЮДВ. Благородное дитя, ктожь не возсталъ бы за твое право?
   ЭРЦГ. Пусть этотъ поцѣлуй запечатлѣетъ мой обѣтъ: не возвращаться въ отчизну до тѣхъ поръ, пока Анжеръ и все, на что имѣешь права во Франціи, и блѣдные, набѣленные берега, подошва которыхъ отбиваетъ ревущія волны океана, отрѣзывающаго ихъ жителей отъ прочихъ странъ міра -- пока и Англія, эта окруженная водой твердыня, не будетъ за тобой упрочена и обезопасена отъ всякихъ притязаній другихъ! Да, до тѣхъ поръ, пока и этотъ отдаленный уголокъ запада не признаетъ тебя королемъ, я не подумаю о родинѣ -- не сойду съ поля битвы.
   КОНСТ. О, прими же благодарность его матери, благодарность вдовы, пока твоя мощная рука не дастъ ему возможности отблагодарить за твою любовь достойнѣйшимъ образомъ.
   ЭРЦГ. Небо награда тому, кто обнажаетъ мечъ на войну, столь правую и благородную.
   К. ФИЛ. Итакъ къ дѣлу. Наведемъ пушки на упрямый городъ, осмотримъ выгоднѣйшія мѣста для приступа. Клянусь, мы положимъ здѣсь наши царственныя кости, или, по колѣни во французской крови, пробьемся на его площади и покоримъ его этому отроку.
   КОНСТ. Подождите отвѣта на ваше посланіе, чтобъ не обагрить мечей не нужной кровью. Можетъ-быть Шатильонъ возвратится изъ Англіи съ мирной уступкой правъ, которыя хотимъ вынудить войной, и тогда придетъ каяться въ каждой каплѣ, пролитой съ такой необдуманной поспѣшностью {Въ прежнихъ изданіяхъ: That hot rash haste so indirectly shed... По экземпляру Кольера: That hot rash haste so indiscreetly shed...}.
  

Входить Шатильонъ.

  
   К. ФИЛ. О, чудо, королева! смотри, по твоему слову является и нашъ посолъ.-- Благородный Шатильонъ, передай намъ въ короткихъ словахъ отвѣтъ Іоанна; мы ждемъ его спокойно -- говори.
   ШАТИЛ. Оставьте эту ничтожную осаду и собирайте силы на дѣло гораздо важнѣйшее. Іоаннъ, раздраженный вашими справедливыми требованіями, возсталъ войной. Противные вѣтры задержали меня и дали ему возможность переправиться сюда со всѣми войсками въ одно время со мной. Быстро приближается онъ къ Анжеру; полки его многочисленны, воины мужественны. Съ нимъ королева-мать, какъ Геката {Въ прежнихъ изданіяхъ: the mother-queen An Ate... По экземпляру Кольера: the mother-queen, As Ate...}, подстрекающая его на битвы и кровопролитіе, ея племянница Бланка Испанская, побочный сынъ покойнаго короля и всѣ безпокойные умы государства -- пылкіе, смѣлые, отчаянные искатели приключеній съ дѣвственными ланитами и съ ярою злобой драконовъ. Они продали все, что тамъ имѣли, и, съ гордостью взваливъ на спину наслѣдственныя права свои, спѣшатъ сюда искать новыхъ достояній. Коротко, никогда еще Англія не собирала, не переправляла черезъ бурныя волны такого цвѣта безстрашныхъ сердецъ на бѣду и горе христіанства -- (Барабанный бой). Громъ ихъ барабановъ прерываетъ дальнѣйшія подробности; они спѣшатъ сюда для переговоровъ, или для битвы, и потому приготовьтесь.
   К. ФИЛ. Какъ неожиданенъ приходъ ихъ!
   ЭРЦГ. Чѣмъ неожиданнѣе, тѣмъ сильнѣе будетъ и отпоръ; потому что мужество возрастаетъ вмѣстѣ съ обстоятельствами. -- Милости просимъ, мы готовы.
  

Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Филиппъ Фолькенбриджь и Пемброкъ съ войсками и cвumoй.

  
   К. ІОАН. Миръ Франціи, когда она мирно, безпрепятственно пропуститъ насъ въ наши законныя владѣнія. Въ противномъ случаѣ -- обагряйся Франція кровью, улетай миръ на небо, пока мы, какъ грозныя орудія Всевышняго, не смиримъ ея гордыни, удаляющей миръ въ надзвѣздныя селенія.
   К. ФИЛ. Миръ Англіи, если эта война возвратятся изъ Франціи въ Англію, чтобъ жить тамъ въ мирѣ. Мы любимъ Англію, и для блага Англіи потѣемъ здѣсь подъ тяжелыми доспѣхами; тогда какъ это слѣдовало бы тебѣ. Но ты не любишь Англіи; ты оттѣснилъ законнаго короля, нарушилъ порядокъ наслѣдованія, насмѣялся надъ несовершеннолѣтіемъ, наругался надъ дѣвственной чистотой короны! Взгляни сюда, на лицо твоего брата Джефрея -- вѣдь это его чело, его глаза. Въ этомъ маленькомъ сокращеніи все великое, что умерло съ Джефреемъ, и рука времени разовьетъ это небольшое сокращеніе въ книгу также великую. Джефрей былъ старшій братъ твой, а это сынъ его. Англія принадлежала Джефрею по праву, а онъ сынъ Джефрея по волѣ Всевышняго. Скажи, какъ же это случилось, что тебя называютъ королемъ, когда живая кровь бьется еще въ вискахъ законнаго наслѣдника короны, которой ты величаешься?
   К. ІОАН. Король Франціи, кто далъ тебѣ великое полномочіе требовать отъ меня отчета?
   К. ФИЛ. Верховный судія, вселяющій въ грудь каждаго законнаго властителя благое желаніе возставать противъ всякаго нарушенія права. Этотъ судія сдѣлалъ меня попечителемъ этого ребенка, уполномочилъ обвинять тебя въ беззаконіи и поможетъ наказать за это.
   К. ІОАН. Ты присвоиваешь себѣ чужую власть.
   К. ФИЛ. Извини, я принимаю ее, чтобъ низвергнуть присвоителя чужой короны.
   ЭЛЕОН. Кого же зовешь ты присвоителемъ?
   КОНСТ. Позволь, я скажу ей -- твоего беззаконнаго сына.
   ЭЛЕОН. Молчи, дерзкая? Ты хочешь короны своему незаконнорожденному, чтобъ самой быть королевой, чтобъ мутить цѣлымъ міромъ.
   КОНСТ. Я всегда была такъ же вѣрна твоему сыну, какъ ты своему мужу. Мой сынъ, похожѣй лицомъ на Джефрея, чѣмъ твой Іоаннъ на тебя поступками, а вы сходны по нимъ, какъ дождь съ водой, какъ сатана съ своей матерью. -- Мой сынъ незаконнорожденный? Клянусь Богомъ, я не думаю, чтобъ его отецъ родился такъ законно -- вѣдь ты его мать {Констанса намекаетъ на невѣрность Элеоноры первому мужу, Людвигу VII. По разводѣ съ нимъ, она вступила въ бракъ съ Англійскимъ королемъ Генрихомъ II, въ 1151 году.}!
   ЭЛЕОН. Хороша мать! Дитя, она позоритъ отца твоего.
   КОНСТ. Хороша бабушка! Дитя, ей хочется опозорить тебя.
   ЭРЦГ. Перестаньте!
   Ф. ФОЛ. Внемлите глашатаю!
   ЭРЦГ. Это что за дьяволъ?
   Ф. ФОЛ. Не дьяволъ, а человѣкъ, готовый разыграть дьявола, какъ только залучитъ тебя и твою шкуру. Ты заяцъ, про котораго идетъ слава, что не боится дергать мертвыхъ львовъ за бороду. Попадись только -- я прокопчу твой кожаный кафтанъ {По старымъ преданіямъ, Эрцгерцогъ Австрійскій, погубивъ Ричарда, носилъ, какъ трофей, принадлежавшую ему львиную шкуру.}, прокопчу непремѣнно.
   БЛАН. О, какъ пристала эта львиная шкура къ укравшему ее у льва!
   Ф. ФОЛ. Она красуется на его плечахъ, точь въ-точь какъ Алкидова на ослѣ {As great Alcides' shoes upon an ass. Теобальдъ принимаетъ shoes -- башмаки, за описку и замѣняетъ это слово словомъ shows.}. Берегись, однакожъ, оселъ! я сорву это бремя со спины твоей, или взвалю на нее такое, что хруснутъ твои плечи.
   ЭРЦГ. Кто этотъ дерзкій самохвалъ, оглушающій насъ пустыми звуками своего дыханія? Король, Людвигъ, рѣшайте что дѣлать.
   ЛЮДВ. Замолчите же, безумцы и женщины!-- Король Іоаннъ, все дѣло въ томъ, что я требую, именемъ Артура, Англію, Ирландію, Анжу, Турень и Мэнь. Согласенъ ли ты уступить ихъ и положить оружіе?
   К. ІОАН. Скорѣй жизнь. Нѣтъ, Франція, я не страшусь тебя! -- Артуръ Бретаньскій, довѣрься мнѣ, и, кромѣ любви, я дамъ тебѣ больше, чѣмъ можетъ завоевать трусливая рука Франціи. Покорись, дитя.
   ЭЛЕОН. Поди лучше къ твоей бабушкѣ.
   КОНСТ. Да, дитя мое, поди къ бабушкѣ; отдай ей свое королевство, я бабушка пожалуетъ тебѣ сливку, вишенку, да винную ягодку. О, добрая бабушка!
   АРТУР. Перестань, милая матушка! Лучше еслибъ я лежалъ глубоко въ могилѣ; стою ли я, чтобъ изъ-за меня заводили такія смуты.
   ЭЛЕОН. Бѣдное дитя плачетъ -- ему стыдно за мать свою.
   КОНСТ. Стыдитъ ли она его или нѣтъ -- стыдъ все-таки тебѣ! Не стыдъ за мать, а несправедливости бабушки навертываютъ на глаза бѣднаго эти чудные перлы; они тронутъ, подкупятъ и самое небо на защиту его правъ, на месть вамъ.
   ЭЛЕОН. Ты чудовищно клевещешь на небо и землю!
   КОНСТ. Ты чудовищно позоришь и землю и небо! Не называй меня клеветницей; ты и твое изчадіе лишаете бѣднаго малютку и владѣній, и престола, я правъ. Онъ тѣмъ только и несчастливъ, что сынъ твоего старшаго сына. Твои грѣхи наказуются въ этомъ невинномъ ребенкѣ; надъ нимъ тяготѣетъ страшный завѣтъ, потому что одно только поколѣніе отдѣляетъ его отъ твоей чреватой грѣхами утробы.
   К. ІОАН. Кончи, безумная!
   КОНСТ. Еще одно слово! -- мало, что онъ терпитъ за ея грѣхъ, Богъ сдѣлалъ и ея грѣхъ и ее самое наказаніемъ этой отдаленной отрасли, караемой за нее же и ея же наказаніемъ -- ея сыномъ. Его беззаконіе, ея беззаконность -- все вымещается на этомъ бѣдномъ ребенкѣ, и все за нее. О, проклятіе ей!
   ЭЛЕОН. Безразсудная ругательница, я могу показать послѣднюю волю, уничтожившую всѣ права твоего сына.
   КОНСТ. Кто же сомнѣвается? вѣдь это воля беззаконная, воля женщины, воля злой бабушки!
   К. ФИЛ. Перестаньте, леди; кончите, или говорите хладнокровнѣй; намъ не прилично поощрять такъ не благозвучные перекоры. -- Трубы, вызывайте гражданъ Анжера на стѣны. Спросимъ ихъ за кого они: за Іоанна, или за Артура.
  

Трубы.-- Граждане Анжера появляются на стѣнахъ.

  
   1. ГРАЖ. Кто вызываетъ насъ на стѣны?
   К. ФИЛ. Франція за Англію.
   К. ІОАН. Англія за самое себя. Граждане Анжера, вѣрные мои подданные --
   К. ФИЛ. Граждане Анжера, вѣрные подданные Артура, наши трубы вызвали васъ для мирныхъ переговоровъ --
   К. ІОАН. Въ нашу пользу, и потому выслушайте насъ прежде. Знамена Франціи подошли подъ вашъ городъ съ недобрымъ умысломъ. Орудія ихъ полны грозы и готовы брызнуть въ ваши стѣны чугуннымъ гнѣвомъ. Все нужное для кровавого приступа и безпощадныхъ замысловъ ихъ придвинуто уже къ очамъ города, къ его замкнутымъ воротамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Confront your city's eyes... По экземпляру Кольера: Come'fore your city's eyes...}. Не подоспѣй мы -- камни, окружающіе васъ, какъ поясомъ, были бы сорваны ихъ орудіями съ твердаго глинянаго ложа, и кровавое насиліе вторглось бы въ мірныя улицы всесокрушающимъ опустошеніемъ. Теперь, при видѣ вашего законнаго короля, бистро подоспѣвшаго на охрану ланитъ вашего города отъ грозившихъ имъ царапинъ -- изумленные французы склоняются на мирные переговоры; теперь, вмѣсто того, чтобъ въ пламени обстрѣливать ядрами, потрясать лихорадкой ваши стѣны, они стрѣляютъ льстивыми словами, облекая ихъ дымомъ, чтобъ обмануть слухъ вашъ. -- Довѣрьтесь же, любезные граждане, вашему королю и впустите насъ. Утомленные быстрымъ и труднымъ переходомъ, мы требуемъ отдыха въ вашихъ стѣнахъ.
   К. ФИЛ. Когда я кончу, отвѣчайте намъ обоимъ.-- Посмотрите, рука юнаго Плантагенета въ моей правой рукѣ, подвигнутой священнѣйшимъ обѣтомъ на защиту его правъ. Онъ сынъ старшаго брата этого человѣка; его король, какъ я всего имъ присвоеннаго. Только для возстановленія попраннаго права подступили мы въ этомъ воинственномъ видѣ подъ ваши стѣны; мы враги вамъ отнюдь не болѣе какъ на столько, на сколько это, по совѣсти, требуется для вынужденія ревностнаго возстанія за угнетеннаго. Согласитесь оказать должное кому должно, слѣдовательно этому юному принцу, и наше оружіе, какъ медвѣдь въ намордникѣ, будетъ страшно только съ виду, гроза нашихъ пушекъ разразится въ неразимыя облака неба, и мы отступимъ радостно, не зазубривъ мечей, не помявъ шлемовъ; возвратимся домой, не проливъ и капля кипучей крови, которой думали обагрить ваши стѣны; оставимъ въ мирѣ и дѣтей, и женъ, и васъ. Но если вы безразсудно отвергнете наше предложеніе, васъ не скроютъ отъ нашихъ вѣстниковъ войны и эти сѣдыя стѣны, хотя бы за ними стояло все англійское войско. Говорите же, покоряетесь ли вы намъ во имя вашего законнаго короля; или мы дадимъ волю нашему праведному гнѣву и кровью войдемъ въ нашу собственность!
   1. ГРАЖ. Мы подданные короля Англіи и хранимъ для него этотъ городъ въ силу правъ его.
   К. ІОАН. Такъ признайте-жь вашего короля и впустите меня.
   1. ГРАЖ. Не можемъ. Только тому, кто докажетъ себя настоящимъ королемъ, докажемъ мы нашу вѣрность; а до тѣхъ поръ не отворимъ нашихъ воротъ никому въ мірѣ.
   К. ІОАН. Развѣ корона Англіи не доказываетъ, кто король? Если вамъ мало этого, такъ я привелъ въ свидѣтели дважды пятнадцать тысячъ истинныхъ сыновъ Англіи --
   Ф. ФОЛ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.
   К. ІОАН. Готовыхъ жертвовать жизнію за мое право.
   К. ФИЛ. Столько же и также благородной крови --
   Ф. ФОЛ. И также не безъ незаконнорожденныхъ.
   К. ФИЛ. Стоятъ передъ нимъ и оспориваютъ права его.
   1. ГРАЖ. До тѣхъ поръ, пока вы не докажете, чье право справедливѣе, для справедливѣйшаго, мы не отворимъ воротъ обоимъ.
   К. ІОАН. Прости же, Господи, грѣхи всѣхъ душъ, которыя въ грозной борьбѣ за короля нашего королевства, еще прежде, чѣмъ падетъ вечерняя роса, отлетятъ въ свои вѣчныя жилища!
   К. ФИЛ. Аминь. На коней, рыцари! къ оружію!
   Ф. ФОЛ. Святый Георгъ, поразившій дракона и съ тѣхъ поръ все сидящій на конѣ надъ дверью моей хозяйки, помогай же намъ хорошенько! -- (Эрцгерцогу) Чертъ возьми! будь я дома, въ твоей берлогѣ, съ твоей львицей, я непремѣнно насадилъ бы на твою львиную шкуру воловью голову -- сдѣлалъ бы тебя чудищемъ!
   ЭРЦГ. Молчи! ни слова болѣе.
   Ф. ФОЛ. Трепещи! ты слышишь ревъ льва.
   К. ІОАН. Идемъ на равнину: выстроимъ тамъ войска наши.
   Ф. ФОЛ. Поспѣшимъ же занять выгоднѣйшее мѣсто.
   К. ФИЛ. Да будетъ такъ. (Людвигу.) Выстроить наши на другомъ возвышеніи. -- За насъ Господь и наше право!
  

СЦЕНА 2.

  

Шумъ битвы. Стычки. Отступленіе. Наконецъ входитъ Французскій Герольдъ съ трубачами.

  
   ФР. ГЕР. Граждане Анжера, разтворяйте ворота! впускайте юнаго Артура, герцога Бретаньскаго!-- Много слезъ выжалъ онъ нынче доблестной рукой Франціи изъ глазъ англичанокъ, усѣявъ кровавое поле сынами ихъ! Не одной вдовы мужъ даетъ хладное лобзаніе обагренной землѣ! Побѣда, съ незначительной потерей, развѣваетъ знамена Франціи, и торжествующее войско ея готовится вступить въ ваши стѣны, провозглашая Артура Бретаньскаго королемъ Англіи и вашимъ!
  

Входитъ Англійскій Герольдъ съ трубачами.

  
   АН. ГЕР. Радуйтесь, граждане Анжера! звоните въ колокола! -- Король Іоаннъ, король Англіи и вашъ, приближается побѣдителемъ. Сверкая серебристыми доспѣхами, пошло его войско на битву и возвращается вызолоченное французской кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не помято французскими копьями; знамена несутся тѣми же руками, въ которыхъ развѣвались при выступленіи. Какъ веселая толпа охотниковъ, идутъ англичане съ руками, обагренными, окрашенными окрашивающимъ убійствомъ враговъ.-- Отворяйте же ворота, впускайте побѣдителей.
   ГУБЕРТЪ {Губертъ Де-Бургъ. Въ новѣйшихъ изданіяхъ его замѣнили въ этой сценѣ, не извѣстно почему, Первымъ Гражданиномъ.}. Герольды, мы смотрѣли съ нашихъ башенъ отъ начала до конца: видѣли и сшибку и отступленіе обѣихъ армій, и не можемъ рѣшить, которая пересилила. Кровь окупалась кровью, на удары отвѣчали ударами, сила напирала на силу, толпа отражала толпу. Обѣ стороны равносильны, и мы равно расположены къ обѣимъ. Одна должна превозмочь; а до тѣхъ поръ мы не отворимъ воротъ ни той, ни другой.
  

Входятъ съ войсками: съ одной стороны -- Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка и Филиппъ Фолькенбриджь; съ другой -- Король Филиппъ, Людвигъ и Эрцгерцогъ.

  
   К. ІОАН. Франція, неужели ты и теперь не перестанешь расточать кровь свою? Скажи, еще ли напирать на тебя потоку нашего права? Задержанный твоимъ сопротивленіемъ, онъ выступитъ изъ естественнаго ложа; не дашь ему мирно катить въ океанъ серебристыя воды -- онъ яростно зальетъ берега его стѣсняющіе.
   К. ФИЛ. Англія, ты не сберегла въ этомъ тяжкомъ испытаніи ни одной лишней капли крови передъ Франціей; ты утратила даже больше. И, клянусь этой рукой, властвующей всѣми землями, обнимаемыми этимъ небосклономъ, мы не положимъ праведнаго оружія, пока не сложимъ тебя, виновника нашего возстанія, или не увеличимъ числа падшихъ царственнымъ трупомъ, не украсимъ списка о потеряхъ этой войны царственнымъ именемъ.
   Ф. ФОЛ. О, какже возрастаетъ царственное величіе, когда вспыхиваетъ драгоцѣнная кровь королей! Теперь-то смерть обобьетъ свои мертвыя челюсти сталью: мечи воиновъ замѣнятъ ей клыки и зубы; теперь-то запируетъ она, пожирая человѣческое мясо въ нерѣшенной борьбѣ властителей! Чтожь стоятъ королевскіе ряды въ нѣмомъ изумленіи? Двиньте же ихъ призывомъ на гибель! назадъ, на кровавое поле, равномощные владыки, дико-воспламененныя души {Въ прежнихъ изданіяхъ: You equal potents, fiery kindled eptrite... По экземпляру Коньера: You equal potent, fire-ykindled spirit...}! Пусть гибель одной стороны упрочитъ миръ другой; а до тѣхъ поръ -- сѣча, кровь, смерть!
   К. ІОАН. Чью же сторону возьмете теперь, горожане?
   К. ФИЛ. Говорите граждане за Англію: кто король вашъ?
   ГУВЕР. Король Англіи, когда узнаемъ кто ея король.
   К. ФИЛ. Признайте же его въ насъ, защитникахъ его правъ.
   К. ІОАН. Въ насъ; мы сами ходатаи за себя, мы собственной полновластной особой объявляемъ себя королемъ Анжера и вашимъ.
   ГУБЕР. Все это отрицаетъ власть высшая нашей. Колеблемые прежнимъ недоразумѣніемъ, преодолѣваемые страхомъ, мы не отомкнемъ воротъ до тѣхъ поръ, пока нашъ страхъ не устранится, не уничтожится королемъ несомнѣннымъ.
   Ф. ФОЛ. Короли! клянусь небомъ, паршивые Анжерцы издѣваются надъ вами; они стоятъ себѣ на стѣнахъ, и преспокойно зѣваютъ, показываютъ пальцами, какъ въ театрѣ, на страшную, смертельную игру вашу. Послушайте меня: возьмите примѣръ съ іерусалимскихъ возмутителей {Намекъ на соединеніе всѣхъ іерусалимскихъ партій во время ocaды его Титомъ.}, помиритесь на время и обратите всѣ ужасы взаимной вражды на эти стѣны. Громите ихъ съ востока и съ запада изъ вашихъ орудій, заряженныхъ по самое горло, пока душу потрясающій ревъ ихъ не потрясетъ каменныхъ ребръ этого надменнаго города. Стрѣляйте по этой сволочи, пока всенизвергающее опустошеніе не оставитъ ее безъ прикрытія, какъ обыкновенный воздухъ, и затѣмъ разведите опять свои соединившіяся войска, раздѣлите смѣшавшіяся знамена, обратитесь челомъ къ челу, кровавымъ остріемъ къ острію, и счастье тотчасъ же отыщетъ своего любимца, подаритъ его этимъ днемъ, поцѣлуетъ славной побѣдой! Какъ вамъ нравится бѣшеный совѣтъ мой? не отзывается ли онъ не много и политикой?
   К. ІОАН. Клянусь небомъ, перегибающимся надъ нашими головами, онъ мнѣ по сердцу. Франція, согласна ты соединять наши силы, сравнять Анжеръ съ землей, и затѣмъ рѣшить оружіемъ, кому быть королемъ его?
   Ф. ФОЛ. Если въ тебѣ есть королевская доблесть -- вѣдь дерзкій городишка оскорбилъ и тебя, -- обрати вмѣстѣ съ нами свои орудія противъ его горделивыхъ стѣнъ; сравняемъ ихъ съ землей -- тогда рѣжьтесь, пожалуй, между собой, посылайте другъ друга въ рай, или въ адъ, какъ тамъ приведется
   К. ФИЛ. Я согласенъ. -- Откуда же начнете вы приступъ?
   К. ІОАН. Мы грянемъ разрушеньемъ съ запада.
   ЭРЦГ. Я съ сѣвера.
   К. ФИЛ. А мы пошлемъ градъ ядеръ съ юга.
   Ф. ФОЛ. (Въ сторону). О, чудный распорядокъ! Съ сѣвера на югъ Австрія и Франція начнутъ стрѣлять другъ другу въ ротъ. Подожгу ихъ еще сильнѣе. -- Такъ идемте же!
   ГУБЕР. Послушайте насъ, доблестные короли; помедлите еще минуту, и я скажу вамъ, какъ заключить миръ прекраснѣйшимъ союзомъ, какъ пріобрѣсти этотъ городъ безъ уда ровъ и ранъ, какъ сохранить жизнь для покойной смерти на пастели всѣмъ, пришедшимъ лечь на этомъ нолѣ. Не упорствуйте, выслушайте меня, мощные властители.
   К. ІОАН. Говори; мы позволяемъ, готовы выслушать.
   ГУБЕР. Бланка, дочь Испаніи, племянница короля Англіи {Въ прежнихъ изданіяхъ: the lady Blanch, Is near to England... По экземпляру Колльера: the lady Blanch, Is niece to England...}. Обратите вниманіе на лѣта дофина и этой прелестной дѣвицы. Пожелаетъ ли любовь сластолюбивая красоты -- гдѣ найдетъ она кого-либо прекраснѣе Бланки? Пожелаетъ ли любовь цѣломудренная добродѣтели -- гдѣ найдетъ она ее такъ чистою, какъ въ Бланкѣ? Пожелаетъ ли любовь честолюбивая благородства происхожденія -- чья кровь благороднѣе, вращающейся въ жилахъ Бланки? Какъ она совершенна красотой, добродѣтелью и рожденіемъ, такъ совершененъ и юный дофинъ; а если чѣмъ и уступаетъ ей, такъ развѣ только тѣмъ, что онъ не она. И ей, въ свою очередь, ничего не достаетъ, если не назовемъ недостаткомъ того, что она не онъ. Онъ половина совершеннѣйшаго человѣка, котораго можетъ пополнить только она; она раздѣленное превосходство, полнота котораго заключается въ немъ. Соединеніе двухъ такихъ серебристыхъ потоковъ украситъ берега ихъ объемлющіе; а берегами этихъ двухъ слитыхъ потоковъ можете быть вы, доблестные государи, если соедините бракомъ эти двѣ царственныя отрасли. Союзъ этотъ подѣйствуетъ на наши крѣпко замкнутыя ворота сильнѣй, чѣмъ ваши орудія; разпахнетъ ихъ вамъ настежь скорѣй, чѣмъ порохъ. А безъ того, и возмущенное море будетъ не такъ глухо, львы довѣрчивѣе, горы и скалы подвижнѣе и даже самая смерть, въ своемъ убійственномъ бѣшенствѣ, не будетъ такъ упорна, какъ мы, отстаивая нашъ городъ.
   Ф. ФОЛ. Что за молодецъ! того и гляди, что вытряхнетъ гнилой скелетъ дряхлой смерти изъ его лохмотьевъ! Что за пасть! такъ и плюетъ смертью, горами, скалами и морями; болтаетъ о ревущихъ львахъ такъ же свободно, какъ тринадцатилѣтняя дѣвочка о щенятахъ! Вѣрно онъ сынъ пушкаря, что такъ и пышетъ дымомъ, пламенемъ и выстрѣлами. Дуетъ себѣ, хлещетъ языкомъ по ушамъ, какъ палками; каждое слово его колотитъ сильнѣе любаго французскаго кулака. Чертъ возьми, съ тѣхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мнѣ еще никогда не случалось быть такъ избиту словами.
   ЭЛЕОН. Согласись на его предложеніе, сынъ мой, заключи союзъ этотъ, дай нашей племянницѣ приличное приданое; этимъ союзомъ ты упрочишь за собой теперь севѣрную еще корону такъ, что ребенку Констансы не достанетъ солнца развиться въ цвѣтокъ, обѣщающій роскошный плодъ. Я вижу по глазамъ, что французы готовы податься; смотри, какъ они перешептываются; предлагай, пока души ихъ способны еще увлечься этимъ, пока сердца, смягченныя дыханіемъ умилительныхъ просьбъ, состраданія и упрековъ совѣсти не охладѣли, не пришли въ прежнюю безчувственность.
   ГУБЕР. Короли, чтожь вы не отвѣчаете на дружественное предложеніе города?
   К. ФИЛ. Говори, Англія -- вѣдь ты первая повела рѣчь съ городомъ. Что скажешь ты?
   К. ІОАН. Если дофинъ, твой царственный сынъ, прочтетъ въ этой книгѣ красоты: люблю -- ея приданое не уступитъ королевскому; Анжу, прекрасная Турень, Пуатье, Мэнь, и все, что по сю сторону моря, исключая этотъ осаждаемый нами городъ, подвластно нашей коронѣ, озолотитъ ея брачное ложе, обогатятъ ее титлами, почестями и владѣніями. Красотой же, воспитаніемъ и рожденіемъ она не уступаетъ никакой принцессѣ въ цѣломъ мірѣ.
   К. ФИЛ. Что скажешь ты, мой сынъ? вглядись въ лицо принцессы.
   ЛЮДВ. Гляжу, мой повелитель, я въ очахъ ея вижу диво дивное: свою собственную тѣнь; и эта тѣнь твоего сына становится въ нихъ солнцемъ и дѣлаетъ твоего сына тѣнью. Клянусь, я никогда ее былъ самолюбивъ, до тѣхъ поръ, пока не увидалъ себя изображеннымъ въ льстивомъ зеркалѣ ея очей. (Разговариваетъ тихо съ Бланкой.)
   Ф. ФОЛ. Вздернутый въ льстивое зеркало ея очей, повѣшенный въ складкѣ ея нахмуренныхъ бровей, четвертованный въ ея сердцѣ, онъ видитъ себя предателемъ любви. И не жалость ли, что такой олухъ будетъ вздернутъ, повѣшенъ и четвертованъ такой любовью!
   БЛАНК. Въ этомъ отношеніи воля моего дяди будетъ и моею. Найдетъ онъ въ васъ что-нибудь пріятное для него -- это пріятное для него что-нибудь я охотно передамъ и моей волѣ, или, вѣрнѣе, поручу, если вамъ угодно, любви моей. Далѣе, принцъ, я не польщу вамъ увѣреніемъ, что въ васъ все достойно любви; скажу только, что и самое недоброжелательство не найдетъ въ васъ ничего такого, что бы могло вызвать и самомалѣйшее нерасположеніе къ вамъ.
   К. ІОАН. Ну чтоже скажетъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?
   БЛАНК. Что моя обязанность повиноваться приказаніямъ вашей мудрости.
   К. ІОАН. Говори же, дофинъ -- можешь ты любить эту принцессу?
   ЛЮДВ. Спросите лучше, могу ли не любить, когда люблю уже страстно.
   К. ІОАН. Если такъ, я отдаю тебѣ вмѣстѣ съ нею Волькессенъ {Pagus Velocassinus.}, Турень, Анжу, Пуатье и Мэнь, всѣ эти пять провинцій, и еще въ придатокъ тридцать тысячъ маркъ англійскаго золота. Король Филиппъ, если ты доволенъ, соедини руки дѣтей твоихъ.
   К. ФИЛ. Совершенно. -- Дѣти, соедините ваши руки.
   ЭРЦГ. И губы; я очень хорошо помню, что я это сдѣлалъ при моей первой помолвкѣ.
   К. ФИЛ. Теперь, граждане Анжера, отворяйте ворота, впускайте друзей, которыхъ сами же соеднили. Мы сію же минуту обвѣнчаемъ ихъ въ часовнѣ пресвятой Маріи. -- А герцогини Констансы нѣтъ здѣсь? -- нѣтъ, навѣрное, потому что при ней мы не уладили бы этого союза такъ легко и скоро. Скажите, гдѣ же она и сынъ ея?
   ЛЮДВ. Она груститъ въ палаткѣ вашего величества.
   К. ФИЛ. Не облегчимъ мы ея грусти этимъ союзомъ. -- Братъ Іоаннъ, какъ бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Вѣдь мы пришли сюда ратовать за ея права, и, Богъ знаетъ какъ, сбились на тропу собственной пользы.
   К. ІОАН. Мы все уладимъ; мы провозгласимъ Артура герцогомъ Бретани и графомъ Ричмондскимъ, и отдалимъ ему этотъ богатый городъ. Позвать герцогиню; пошлите къ ней кого-нибудь съ приглашеніемъ присутствовать при нашемъ торжествѣ. -- Я думаю, что мы удовлетворимъ ее этимъ, если и не вполнѣ, такъ по крайней мѣрѣ на столько, что она поумѣритъ свои возгласы. -- Идемте же скорѣй на торжество нежданное и неприготовленное. (Граждане сходятъ со стѣнъ, и всѣ уходятъ, кромѣ Филиппа.)
   Ф. ФОЛ. Безумный свѣтъ! безумные короли! безумный союзъ!-- Іоаннъ, чтобъ уничтожить требованія Артура на все, удѣляетъ частичку добровольно; Франція, которую вооружила сама совѣсть, которую само милосердіе вывело на поле, какъ Божію рать, поддается этой измѣнительницѣ всѣхъ предположеній, этому лукавому демону, этому маклеру, торгующему вѣрностью, измѣняющему своему слову ежедневно, надувающему всѣхъ: и королей и нищихъ, и старыхъ и молодыхъ, и дѣвъ, которыхъ лишаетъ даже и этого названія, если ужь больше нечего лишить ихъ, -- этому льстивому придворному -- соблазнительной корысти. Корысть -- страшная наклонность свѣта; самъ по себѣ уравновѣшенный, онъ катился бы по гладкой поверхности прямо, еслибъ эта гадкая, увлекающая наклонность, этотъ двигатель, эта корысть не лишала его всякаго равновѣсія, не заставляла измѣнять всякому направленію, всякому предположенію, стремленію, цѣли. И эта-то самая наклонность, эта корысть, эта сводня, этотъ маклеръ, это всеизмѣняющее слово, ослѣпивъ внѣшнее зрѣніе непостоянной Франціи, заставляетъ ее измѣнить предположенной цѣли {Въ прежнихъ изданіяхъ: from his own determin'd aid... По экземпляру Кольера: from his own determin'd aim...}, промѣнять честную, начатую уже войну на подлѣйшій миръ. Да и я, отчего возстаю я такъ противъ корысти? Только отъ того, что до сихъ поръ она не соблазняла еще меня; не по тому, что не сжалъ бы руки {Въ прежнихъ изданіяхъ: Not that I have the power to clutch my hand... По экземпляру Кольера: Not that I have no power to clutch my hand...} и тогда, когдабъ она прикоснулась къ моей ладони своими прекрасными ангелами {Монета въ 10 шиллинговъ.}, а по тому, что не искушенная еще рука моя -- нищій, издѣвающійся надъ богатствомъ. И пока я нищій, я буду издѣваться и увѣрять, что нѣтъ грѣха, кромѣ богатства; а разбогатѣю -- примусь утверждать, что нѣтъ грѣха, кромѣ бѣдности. Если и короли измѣняютъ клятвамъ изъ корысти -- почемужь и мнѣ не сдѣлать пріобрѣтеніе своимъ идоломъ и не поклоняться ему? (Уходитъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ III.

  

СЦЕНА 1.

  

Палатка Французскаго короля передъ Анжеромъ.

Констанса, Артуръ и Сольсбери.

   КОНСТ. Пошли вѣнчаться? пошли утверждать миръ клятвами, соединеніемъ лживой крови съ лживой? Сдружились? Людвигъ беретъ Бланку, а Бланка эти провинціи? -- Нѣтъ, это что-нибудь не такъ; ты ошибся, ослушался; припомни хорошенько, разскажи все сначала. Это невозможно; ты только такъ говоришь это. Я убѣждена, что не должна вѣрить тебѣ, потому что твое слово ничтожное дыханіе простолюдина. Повѣрь, что я и не вѣрю тебѣ, потому что королевская клятва ручается мнѣ въ противномъ. Тебя накажутъ за то, что такъ напугалъ меня. Вѣдь я больна, и потому пуглива; угнетена скорбями, и потому полна страховъ; вдова, безъ мужа, и потому могу страшиться всего; женщина, и потому робка по самой уже природѣ. Если ты теперь и признаешься, что пошутилъ -- взволнованныя чувства все-таки не успокоятся, и я, весь этотъ день, не перестану вздрагивать, пугаться. Что хочешь ты сказать покачиваніемъ головы? Что смотришь такъ печально на моего сына? Зачѣмъ прижимаешь руку къ груди? Отчего слезы навертываются на твои глаза, какъ потокъ, выступающій изъ своего ложа? Неужели все это грустныя доказательства, что ты сказалъ правду? О, такъ говори же -- но не повторяй всего разсказа, скажи только, вѣренъ ли онъ?
   СОЛЬС. Такъ вѣренъ, какъ лживы покажутся вамъ виновники, что все переданное мною правда.
   КОНСТ. О, если ты хочешь убѣдить меня въ моемъ несчастіи, такъ убѣди же и это несчастіе умертвитъ меня; пусть это убѣжденіе и жизнь сразятся, какъ два отчаянные противника, которые только что встрѣтились, то и пали, и мертвы. -- Людвигъ женится на Бланкѣ! кудажь теперь тебѣ дѣваться, дитя мое? Франція сдружилась съ Англіей! чтожь станется со мною? -- О, удались! я не могу видѣть тебя: эта вѣсть сдѣлала тебя гнуснѣйшимъ изъ людей.
   СОЛЬС. Что же сдѣлалъ я вамъ, добрая герцогиня? разсказалъ только о злѣ, которое сдѣлали другіе.
   КОНСТ. Но это зло само по себѣ такъ ужасно, что дѣлаетъ ненавистнымъ всякаго, кто говоритъ о немъ.
   АРТУР. Матушка, прошу васъ, успокойтесь.
   КОНСТ. О, еслибъ ты, упрашивающій меня успокоиться, былъ противенъ, гадокъ, позоренъ для чрева матери, покрытъ скверными пятнами, хромъ, глупъ, горбатъ, уродливъ, черенъ, испещренъ отвратительными родинками -- я не сказала бы ни слова, была бы спокойна. Тогда я не любила бы тебя; тогда ты не былъ бы достоинъ ни твоего великаго рожденія, ни короны. Но вѣдь ты прекрасенъ; при твоемъ рожденіи, дитя мое, и природа, и счастье соединились, чтобъ сдѣлать тебя великимъ. Дарами природы ты можешь поспорить и съ лиліей, и съ полураспустившейся розой; а счастьемъ -- о, оно измѣнило, обмануло, оставило тебя! Оно ежечасно прелюбодѣйствуетъ съ твоимъ дядей Іоанномъ; золотой рукой своей оно заставило короля Филиппа забыть свой царственный санъ и сдѣлаться ихъ гнуснымъ сводникомъ. Король Франціи сводникъ Фортуны и короля Іоанна, развратной Фортуны и похитителя короны, Іоанна!-- О, скажи же! и послѣ этого король Франціи не клятвопреступникъ? Отрави его словами, или удались, оставь меня одну нести мое горе.
   СОЛЬС. Простите, герцогиня, безъ васъ я не могу возвратиться къ королямъ.
   КОНСТ. Ты можешь, ты возвратишься. Я не пойду съ тобой; я научу мою скорбь гордости, потому что горе гордо, оно преклоняетъ предъ собою даже и хозяина своего. Пусть короли соберутся вокругъ меня и моего великаго горя, а оно такъ велико, что развѣ только твердая, громадная земля въ состоянія сдержать его. (Садится на землю.) Вотъ престолъ моего горя и мой; зови королей, пусть придутъ и преклонятъ предъ нимъ колѣна.
  

Входятъ: Король Іоаннъ, Король Филиппъ, Людвигъ, Бланка, Элеонора, Фолькенвриджь, Эрцгерцогъ Австрійскій и свита.

  
   К. ФИЛ. Правда, прекрасная дочь моя, и благодатный день этотъ всегда будутъ праздновать во Франціи. Для него и самое солнце остановило теченіе и разыгрываетъ алхимиста, превращая, блескомъ свѣтлыхъ очей своихъ, тощую, бугроватую землю въ сверкающее золото. Каждый годъ день этотъ будетъ днемъ празднества.
   КОНСТ. Грѣха -- не празднества! (Вставая). Что такое день этотъ? что сдѣлалъ онъ, чтобъ блестѣть въ календарѣ золотыми буквами, между святыми праздниками {Въ календаряхъ временъ Елисаветы и Іакова обозначались не только дни, о которыхъ предполагали, что имѣютъ вліяніе на погоду; но и тѣ, которые почитались счастливыми или несчастливыми для всякихъ начинаній.}? Нѣтъ, лучше выкиньте изъ недѣли этотъ день позора, угнетенья, вѣроломства; оставите его -- пусть роженицы молятъ неразрѣшаться въ этотъ день, потому что онъ чудовищно обманетъ надежды ихъ. Морякамъ только онъ и будетъ грозить кораблекрушеніемъ; всякій договоръ, заключенный въ этотъ день, будетъ нарушенъ; все, что ни начнется въ этотъ день, кончится скверно; въ этотъ день и самая вѣрность превратится въ гнусную измѣну?
   К. ФИЛ. Клянусь небомъ, герцогиня, тебѣ нечего проклинать прекрасное торжество этого дня. Развѣ я не обезпечилъ тебя моимъ королевскимъ словомъ?
   КОНСТ. Ты обманулъ меня поддѣлкой подъ королевское слово; оно оказалось ничтожнымъ какъ только дошло до дѣла, не выдержало и перваго испытанія. Ты клятвопреступникъ; ты вооружился, чтобъ лить кровь моихъ враговъ, и, вооружившись, усиливаешь ее своею. Воинственный пылъ и ярая гроза войны охлаждены, уничтожены миромъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Is cold in amity and painted peace... По экземпляру Колльера: Is cold in amity and faint in peace...}, и угнетеніе насъ -- основа этого союза. Карай же, о небо, карай этихъ клятвопреступныхъ королей! Внемли воплямъ вдовы {Констанса была въ это время за третьимъ мужемъ, за Гвидо, братомъ Виконта Туарскаго. Мэлонъ.}, будь моимъ мужемъ о небо! не попусти часамъ этого безбожнаго дня промчаться въ мирѣ; пошли вооруженный раздоръ въ среду этихъ вѣроломныхъ королей, прежде чѣмъ закатится солнце! О, услышь, услышь меня!
   ЭРЦГ. Миръ, герцогиня!
   КОНСТ. Война! война! не бывать миру! миръ -- война для меня! О, Лиможь! о Австрія {Въ лицѣ Эрцгерцога соединяются два врага Ричарда -- Леопольдъ Австрійскій и Видомаръ Виконтъ Лиможьскій.}! ты страмишь эту кровавую добычу {Вѣроятно она показываетъ на львиную шкуру Ричарда.}. Рабъ, трусъ! малый дѣлами, великій низостью! всегда сильный на сторонѣ сильнѣйшаго! рыцарь Фортуны, готовый на битву тогда только, когда знаетъ, что эта прихотница хлопочетъ о его безопасности -- и ты точно также клятвопреступникъ, и ты поклонникъ сильныхъ! И какъ же быть такъ глупымъ, такъ пошло глупымъ -- хвастать, топать ногами, клятвенно принимать мою сторону! Рабъ безчувственный, развѣ ты не гремѣлъ за меня ярымъ громомъ, не клялся защищать меня, не уговаривалъ положиться на твою звѣзду, силу, счастье -- и теперь передаешься моимъ врагамъ! -- А еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее скорѣй отъ стыда и накинь на свои гнусныя плечи телячью {Намекъ на одежду шутовъ, которыхъ наряжали въ кафтаны изъ телячьей шкуры, застегивавшіеся сзади.}.
   ЭРЦГ. О, если бы это сказалъ мущина!
   Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
   ЭРЦГ. Страшись за жизнь, если осмѣлишься сказать это.
   Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
   К. ІОAН. Намъ непріятно это; ты забываешься.
  

Входитъ Пандульфо.

  
   К. ФИЛ. Вотъ святый легатъ Папы.
   ПАНД. Благо вамъ, помазанные намѣстники Всевышняго!-- Король Іоаннъ, къ тебѣ мое посланіе. Я, Пандульфо, кардиналъ прекраснаго Милана и легатъ папы Инокентія, спрашиваю тебя отъ его имени и по совѣсти, зачѣмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви -- нашей святой матери, и силой возбраняешь Стефану Лангтону, избранному въ Кэнтербёрійскіе архіепископы, занять эту святую епархію? Именемъ вышерѣченнаго отца нашего, святѣйшаго папы Инокентія, требую отвѣта.
   К. ІОАН. Какое смертное имя въ силахъ принудить къ отвѣту свободное дыханіе короля помазаннаго? Изъ всѣхъ же возможныхъ, кардиналъ, ты не могъ найти ничтожнѣе, смѣшнѣе и безсильнѣе имени Папы, чтобъ потребовать отъ меня отвѣта. Скажи ему это и прибавь еще отъ моего имени, что ни одному итальянскому священнослужителю не собрать въ нашихъ владѣніяхъ ни десятины, ни какой другой подати; что, подвластные только одному Богу, мы съумѣемъ поддержать нашу власть тамъ, гдѣ его милостью властвуемъ, не нуждаясь въ содѣйствіи какого бы то ни было смертнаго. Скажи это своему Папѣ, откинувъ всякую боязнь его самого и его незаконно присвоенной власти.
   К. ФИЛ. Братъ Іоаннъ, ты богохульствуешь.
   К. ІОАН. Пусть ты и всѣ короли христіанства подчиняются грубому обману властолюбиваго попа, -- страшатся проклятія, отъ котораго можно откупиться деньгами, -- покупаютъ цѣной презрѣннаго золота, грязи, пыли, лживое отпущеніе у человѣка, который, торгуя имъ, продаетъ и свое собственное; пусть ты и всѣ прочіе поддаются этому наглому обману и откармливаютъ лживаго чародѣя богатыми доходами, я -- я одинъ возстаю противъ Папы и признаю моими врагами всѣхъ друзей его!
   ПАНД. Итакъ, въ силу дарованной мнѣ власти, я проклинаю и отрѣшаю тебя отъ церкви. И благословенъ, кто отложится отъ подданства еретику; прославленъ, причтенъ къ лику святыхъ, кто какимъ бы то ни было тайнымъ средствомъ прекратитъ богомерзкую жизнь твою.
   КОНСТ. О, позволь же и мнѣ, вмѣстѣ съ Римомъ, проклинать его! Добрый отецъ кардиналъ, говори аминь къ каждому изъ моихъ праведныхъ проклятій, потому что безъ меня никто не съумѣетъ клясть его, какъ надо.
   ПАНД. Мое проклятіе, герцогиня, оправдывается закономъ, полномочіемъ.
   КОНСТ. И мое также; когда законъ не защищаетъ права, къ чемужь ему воспрещать и неправое? Законъ не можетъ возвратить королевство моему сыну, потому что тотъ, кто владѣетъ его королевствомъ, владѣетъ и закономъ. Если самъ законъ высочайшая несправедливость, какъ же запретитъ онъ мнѣ проклинать?
   ПАНД. Филиппъ, король Франціи, подъ опасеніемъ проклятія, покинь руку этого архи-еретика и грянь на него всѣми силами Франціи, если онъ не покорится Риму добровольно.
   ЭЛЕОН. Ты блѣднѣешь, Франція? не отнимай руки своей.
   КОНСТ. Смотри, демонъ, чтобъ Франція не раскаялась и, отдернувъ руку, не лишила адъ еще одной души.
   ЭРЦГ. Король Филиппъ, послушай кардинала.
   Ф. ФОЛ. И накинь телячью шкуру на его гнусныя плечи.
   ЭРЦГ. Хорошо, негодяй, я поневолѣ долженъ сносить твои дерзости, потому что --
   Ф. ФОЛ. Твои штаны сносятъ ихъ еще лучше {Pocket up значитъ класть въ карманъ и переносить обиду. Фолькенбриджь принимаетъ въ первомъ значеніи.}.
   К. ІОАН. Филиппъ, что же ты скажешь кардиналу?
   КОНСТ. Чтожь сказать ему, какъ не то, что согласенъ на его требованіе.
   ЛЮДВ. Отецъ, подумай: тебѣ предстоитъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая потеря дружбы съ Англіей. Выбирай меньшее зло --
   БЛАНК. Меньшее -- проклятіе Рима.
   КОНСТ. Не поддавайся, Людвигъ! тебя соблазняетъ демонъ въ видѣ еще дѣвственной жены.
   БЛАНК. Не правда, а нужда говоритъ устами Констансы.
   КОНСТ. О, если ты допускаешь, что я въ нуждѣ, которая только и живетъ потому, что умерла правда, такъ уже эта самая нужда доказываетъ, что правда оживетъ какъ только умретъ нужда. Уничтожьте же мою нужду, и правда возникнетъ; поддержите мою нужду, и правда подавлена.
   К. ІОАН. Король смутился и не отвѣчаетъ.
   КОНСТ. Отступись отъ него и отвѣчай какъ слѣдуетъ.
   ЭРЦГ. Да, отвѣчай, Филиппъ, отбрось всѣ сомнѣнья.
   Ф. ФОЛ. И набрось телячью шкуру, на этого милаго олуха.
   К. ФИЛ. Я такъ смущенъ -- не знаю что сказать.
   ПАНД. Что бы ты ни сказалъ, ты смутишься еще болѣе, когда надъ тобой разразится проклятіе и отрѣшеніе отъ церкви.
   К. ФИЛ. Почтенный отецъ, поставь себя на мое мѣсто и скажи, что бы ты сдѣлалъ? Эта царственная рука и моя соединились такъ недавно, и, сближенныя союзомъ, сердца наши связаны, прикованы другъ къ другу всею силою священныхъ обѣтовъ; послѣдній звукъ слова былъ клятва пребывать намъ и нашимъ королевствамъ въ мирѣ, любви и дружбѣ. А до этого -- за какое-нибудь мгновеніе, въ которое только что успѣли умыть руки, чтобъ заключить этотъ царственный союзъ, -- Богъ свидѣтель, онѣ были выпачканы смертоносной кистью, которой мщеніе писало ужасную борьбу разъяренныхъ королей. И эти руки, съ которыхъ только что смыли кровь, которыя только что соединились любовью, такъ сильной въ обоихъ, должны отказаться отъ дружественнаго, привѣтливаго пожатія? И мы должны играть вѣрностью, шутить небомъ, уподобиться непостояннымъ дѣтямъ, отречься отъ клятвъ, только что данныхъ, вступить съ кровавымъ войскомъ на брачное ложе улыбающагося мира, возмутить свѣтлое чело довѣренности? О, не требуй этого, святый отецъ! Пусть твоя благость придумаетъ, предложитъ, повелитъ другое, и мы съ радостью исполнимъ угодное тебѣ и останемся друзьями.
   ПАНД. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, безчинно, беззаконно -- и потому къ оружію! Будь защитникомъ нашей церкви, или церковь -- наша общая мать, изречетъ проклятіе, материнское проклятіе своему возмутившемуся сыну. Король Филиппъ, тебѣ безопаснѣе держать змѣю за жало, льва въ клѣткѣ за страшную лапу, голоднаго тигра за зубы, чѣмъ эту руку.
   К. ФИЛ. Я могу отнять руку, но не вѣрность.
   ПАНД. Такимъ образомъ ты и вѣрность дѣлаешь врагомъ вѣрности; возстановляешь, какъ междоусобная война, клятву противъ клятвы, твой языкъ противъ твоего языка. Исполни прежде всего прежде данную клятву небу, клятву быть воителемъ нашей церкви. Клятвы, данныя тобою за тѣмъ, даны противъ себя, и ты можешь и не исполнять ихъ; потому что и то дурное, которое поклялся сдѣлать, перестаетъ быть дурнымъ, какъ скоро дѣлаешь должное; неисполненіе того, что исполнять дурно, во всякомъ случаѣ ближе къ должному. Всякій дурной замыселъ поправляется неисполненіемъ; пусть это не совсѣмъ справедливо, но такимъ образомъ и несправедливое дѣлается справедливымъ, и ложь уничтожаетъ ложь, какъ огонь прохлаждаетъ огонь въ воспаленныхъ жилахъ только-что обжегшагося. Клятвы тебя заставляетъ сдерживать религія, а ты поклялся противъ религіи, противъ того, чѣмъ клянешься: противъ клятвы, клятву же сдѣлалъ порукой своей вѣрности. Но тамъ, гдѣ ты не увѣренъ въ своей клятвѣ, клянись только не быть клятвопреступнымъ; иначе, чтожь такое были бы клятвы? игрушки!-- Ты поклялся быть клятвопреступнымъ, и будешь еще клятвопреступнѣе, если сдержишь эту клятву. Поэтому твои послѣднія клятвы противъ прежнихъ, возмущеніе въ тебѣ самомъ противъ самого себя, и для тебя нѣтъ выше побѣды, какъ вооружить свои постояннѣйшія, благороднѣйшія качества противъ этихъ безразсудныхъ, преступныхъ обольщеній. И за эти лучшія качества мы будемъ молить, если только снизойдешь самъ къ нашимъ молитвамъ; а если нѣтъ -- такъ знай же, что мы разразимся надъ тобой проклятіемъ, столь тяжелымъ, что ты никогда не свергнешь его, умрешь подъ его чернымъ бременемъ въ отчаяніи.
   ЭРЦГ. Возмущеніе, явное возмущеніе!
   Ф. ФОЛ. Опять? и телячья шкура не затыкаетъ тебѣ рта?
   ЛЮДВ. Къ оружію, отецъ!
   БЛАНК. Въ день твоего брака, и противъ крови, съ которой сочетался? Какъ? трупы убитыхъ будутъ праздновать наше торжество? громъ барабановъ, рѣзкіе звуки трубъ и адскіе вопли будутъ нашей пиршественной музыкой? О, послушай меня, супругъ мой -- ахъ, какъ еще ново для меня слово супругъ! -- этимъ словомъ, которое до сихъ поръ никогда еще не срывалось съ моего языка, на колѣняхъ, прошу тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди.
   КОНСТ. На колѣняхъ, одеревянѣвшихъ отъ колѣнопреклоненій, молю тебя, благородный дофинъ, не измѣняй рѣшенія, внушеннаго тебѣ самимъ небомъ.
   БЛАНК. Теперь ты можешь доказать мнѣ любовь свою. Посмотримъ, что сильнѣе просьбы жены.
   КОНСТ. То, что поддерживаетъ и его, твою опору -- его честь. Твоя честь, Людвигъ, твоя честь!
   ЛЮДВ. Я удивляюсь, что ваше величество еще колеблетесь, когда такія высокія причины требуютъ дѣйствій?
   ПАНД. Я произнесу проклятье --
   К. ФИЛ. Незачѣмъ.-- Англія, я оставляю тебя.
   КОНСТ. О дивное пробужденіе подавленной царственности!
   ЭЛЕОН. О низкое возвращеніе Французскаго непостоянства!
   К. ІОАН. Франція, черезъ часъ ты проклянешь этотъ часъ.
   Ф. ФОЛ. Проклянешь, если захочетъ только время, этотъ дряхлый звонарь, этотъ лысый могильщикъ!
   БЛАНК. Солнце омрачается кровью. Прощай, прекрасный день! Теперь чью же сторону принять мнѣ? Я принадлежу и той и другой; каждая держитъ меня за руку, и въ борьбѣ онѣ разорвутъ меня пополамъ, разтерзаютъ на части. Супругъ, я не могу молить тебѣ побѣду; дядя, я должна молить, чтобъ ты проигралъ; отецъ, я не смѣю желать тебѣ успѣха; бабушка, я не хочу желать, чего ты желаешь. Кто бы вы выигралъ -- я проигрываю; участь моя рѣшена заранѣе.
   ЛЮДВ. Ко мнѣ; со мной живетъ твое счастье.
   БЛАНК. Гдѣ живетъ мое счаcтье, тамъ умираетъ моя жизнь.
   К. ІОАН. Ступай, племянникъ, собери наши войска. (Фолькенбриджь уходитъ.) Франція, ярый гнѣвъ жжетъ мою грудь, и только кровь, драгоцѣннѣйшая кровь Франціи можетъ залить страшный пылъ его.
   К. ФИЛ. Онъ сожжетъ, обратитъ тебя въ пепелъ прежде, чѣмъ наша кровь зальетъ его. Берегись, ты въ опасности.
   К. ІОАН. Не

ВИЛЛЬЯМЪ ШЕКСПИРЪ.

КОРОЛЬ ІОАННЪ
ДРАМАТИЧЕСКАЯ ХРОНИКА ВЪ 5 ДѢЙСТВІЯХЪ
ВЪ СТИХАХЪ,
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
В. Костомарова.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1865.

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

   Задумавъ издать русскій переводъ Шекспира, мы серьозно глядѣли на это предпріятіе,-- съ полнымъ сознаніемъ всѣхъ трудностей, съ которыми предстояло бороться нашимъ слабымъ силамъ,-- и приступили къ переводу только послѣ долгаго и самаго тщательнаго изученія переводимаго нами автора.
   Болѣе трехсотъ лѣтъ отдѣляютъ насъ отъ Шекспира. Многіе намеки, совершенно ясные для его современниковъ,-- сдѣлались доступны нашему пониманію только благодаря утомительной работѣ коментаторовъ. Поэтому, въ настоящее время чтеніе Шекспира почти невозможно безъ объясненій историческихъ, философскихъ, лингвистическихъ и пр. Но составленіе коментарія дѣло весьма не легкое: не говоря уже о самомъ многостороннемъ изученіи самаго автора,-- его языка, его отношеній къ различнымъ отраслямъ тогдашняго знанія, его политическихъ и религіозныхъ мнѣній и пр. оно требуетъ основательнаго изученія исторіи и археологіи такъ какъ, почти въ трети своихъ драмъ, Шекспиръ-поэтъ историческій. Не обладая такими обширными свѣдѣніями, мы не могли взять на себя обязанности истолкователя переводимаго нами автора:-- а не вдаваясь ни въ какія собственныя предположенія, пользовались уже готовыми коментаріями, которыми сопровождается большая часть заграничныхъ изданій и переводовъ Шекспира. Сверхъ того мы сочли не излишнимъ приложить къ каждой драмѣ Шекспира объяснительныя введенія, при составленіи которыхъ главнымъ образомъ пользовались книгой Франсуа-Виктора Гюго. Не малымъ пособіемъ при переводѣ служилъ намъ и трудъ г. Кетчера.
   Переводя уже болѣе половины драмъ Шекспира, мы рѣшаемся приступить къ ихъ изданію. На сколько удовлетворитъ публику наша посильная копія съ безсмертнаго оригинала?-- Вотъ вопросъ, отъ рѣшенія котораго зависитъ успѣшное окончаніе предпринятаго нами труда.
  

ВВЕДЕНІЕ.

   Въ 1199 году Англіей управлялъ государь, называвшійся Іоанномъ. По какому праву? Въ силу закона о престолонаслѣдіи, корона должна была принадлежать Артуру Плантагенету, сыну Джеффри, старшаго брата Іоаннова. Но Артуръ только одиннадцати-лѣтній ребенокъ, а Іоанну за тридцать. Артуръ слабъ, Іоаннъ силенъ. Дядя лишилъ престола племянника.
   Впрочемъ Іоаннъ не добровольно сдѣлалъ подобное похищеніе, онъ былъ настроенъ на это преступленіе своей матерью, королевой Элеонорой,-- этой Медичи среднихъ вѣковъ, которая управляла имъ какъ Екатерина управляла Карломъ IX. Эта ужасная старуха завидовала своей невѣсткѣ, прекрасной Констансѣ, вдовѣ Джеффри, и чтобъ не допустить ее быть правительницей, она принудила своего сына лишить престола внука. "Королева Элеонора, говоритъ Голиншедъ, была раздражена противъ своего внука Артура не столько по враждѣ къ ребенку, сколько но ненависти къ его матери; ибо она видѣла, что если онъ сдѣлается королемъ, мать его, Констанса, захочетъ сохранить власть въ королевствѣ до того времени, пока сынъ ея не достигнетъ того возраста, когда будетъ царствовать самъ."
   Англія, Нормандія, Мэнъ, Атку, Аквитанія признали владычество Іоанна; у Артура оставалось только герцогство Бретаньское. Но Констанса не осталась равнодушной зрительницей этой узурпаціи, лишавшей ея сына наслѣдства: она прибѣгнула къ Филиппу Августу; Французскій король согласился поддержать права Артура, но съ условіемъ, чтобъ Артуръ уступилъ ему всѣ провинціи, которыми онъ владѣетъ во Франціи. Констанса согласилась на эти условія и Филиппъ больше не колебался: онъ провозгласилъ Іоанна похитителемъ и объявилъ ему войну.
   Послѣ восьмимѣсячной борьбы Французскій король овладѣлъ Нормандіей, Анжу, Мэномъ и Турэнью. Но вмѣсто того, чтобъ возвратить эти провинціи Артуру, искавшему его покровительства, онъ отдаетъ ихъ его врагу. Трактатомъ 22 мая 1200 г. Филиппъ уступаетъ Іоанну всѣ владѣнія, имъ завоеванныя, съ тѣмъ, что Іоаннъ по смерти своей обязывается отказать ихъ по духовному завѣщанію Французской коронѣ. Въ залогъ этой беззаконной сдѣлки, устроенной королевой-матерью, Элеонорой, заключенъ былъ брачный договоръ между сыномъ короля Французскаго и племянницей короля англійскаго. "Въ заключеніе, оба короля съѣхались для личныхъ переговоровъ, между городами Вернономъ и Анделисомъ и порѣшили бракъ Людовика, сына Филиппова съ госпожею Бланкой, дочерью Альфонса, короля Кастильскаго, восьмаго этого имени, и племянницей короля Іоанна, по матери его Элеонорѣ" {Голиншедъ.}. Что же касается до Артура, онъ долженъ былъ довольствоваться герцогствомъ Кретаньскимъ и графствомъ Ричмондскимъ, которыя оба короля соблаговолили ему оставить.
   Констанса умерла въ 1201 г., черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этой конвенціи. Умерла-ли она отъ горя? хроника ничего объ этомъ не говоритъ. Такимъ образомъ, избавившись отъ своей неутомимой соперницы, вдовствующая королева считала дѣло Артура навсегда проиграннымъ. Но она не брала въ разсчетъ страстей своего сына, которыя стали поперекъ ея соображеній. Во время путешествія своего въ Аквитанію, король Іоаннъ страстно влюбился въ Изабеллу Ангулемскую, жену графа Марійскаго; онъ нашелъ очень естественнымъ похитить ее и жениться на ней, не смотря на то, что и самъ ужь былъ женатъ. Графъ Марійскій возсталъ противъ этаго оскорбленія съ яростью, достойною Менелая, и по его наущенію Филиппъ-Августъ объявилъ новому Парису вторую троянскую войну. И вотъ Англія и Франція возмущены, какъ древле Греція и Азія. Филиппъ снова взялъ подъ свое покровительство Артура Бретаньскаго и борьба началась съ большимъ ожесточеніемъ противъ прежняго. Между тѣмъ какъ французскій король осаждалъ Нормандію, а графъ Марійскій Аквитанію, Артуръ, пятнадцати-лѣтній юноша, съ отрядомъ бретонцевъ, напалъ на Пуату, съ той цѣлью, чтобъ захватить свою бабку, королеву Элеонору, заключившуюся въ замкѣ Мирбо. Послѣ нѣсколькихъ дней осады, старая непріятельница Констансы уже хотѣла сдаться на капитуляцію, какъ вдругъ въ ночь на 1 Августа 1202 г. является король Іоаннъ, нападаетъ на осаждающихъ во время ихъ сна и беретъ въ плѣнъ племянника соннаго, на постелѣ. Что сдѣлалось съ бѣднымъ юношей, когда онъ попалъ въ руки дяди? припомните, какъ государи обращались другъ съ другомъ въ то время; припомните Исаака Ангела, лишеннаго зрѣнія и престола роднымъ братомъ своимъ, Алексѣемъ, а потомъ послушайте разсказъ Голиншеда:
   "Сказано, что король Іоаннъ отвезъ своего племянника Артура въ Фалэзъ, уговаривалъ его всѣми средствами оставить дружбу съ королемъ Французскимъ и пристать къ нему, своему родному дядѣ. Но недовольно благоразумный и слишкомъ упорный въ своемъ мнѣніи, Артуръ отвѣчалъ съ надменностью; отказался не только отъ требованій короля Іоанна, но еще приказывалъ ему возвратить себѣ англійскія королевства, также и всѣ другія земли и владѣнія, принадлежавшія королю Ричарду въ минуту его смерти. И въ самомъ дѣлѣ, все это было его по праву наслѣдства; Артуръ объявилъ, что если отдача не будетъ немедленно приведена въ исполненіе, то дядя его не долго останется въ покоѣ. Король Іоаннъ, задѣтый за живое такими словами своего племянника, порѣшилъ, что онъ крѣпко будетъ содержаться въ тюрьмѣ, сначала въ Фалэзѣ, а потомъ въ Руанѣ, въ новомъ замкѣ.
   "Черезъ нѣсколько времени король Іоаннъ, переѣхавъ въ Англію, велѣлъ себя вновь короновать въ Кэнторбери тамошнему архіепископу Губерту, въ четырнадцатый день Апрѣля, послѣ чего возвратился въ Нормандію. Вслѣдъ за его прибытіемъ распространился слухъ по всей Франціи, будто племянникъ его Артуръ умеръ. Дѣло вотъ въ чемъ: Французскій король, Гильомъ де Мишъ, храбрый баронъ Пуату и многіе другіе сеньоры бретонскіе прислали просьбу очень настоятельную, которой требовали освобожденія Артура. Всѣ они, не получивши желаемаго исполненія своей просьбы, соединились вмѣстѣ, и составивши союзъ съ Робертомъ графомъ Алансонскимъ, виконтомъ Бомонъ, Гильомомъ де Фужеръ и другими, открыли ожесточенную войну противъ короля Іоанна въ разныхъ мѣстахъ и всѣ полагали, что не будетъ покоя въ этой провинціи покуда Артуръ живъ. Вслѣдствіе чего, король Іоаннъ, убѣжденный, какъ говорятъ, своими совѣтниками, приказалъ нѣкоторымъ изъ преданныхъ ему людей отправиться въ Фалэзъ, гдѣ Артуръ былъ заключенъ подъ присмотромъ Губерта Бурга,-- съ порученіемъ вырвать глаза молодому принцу.
   "Но Артуръ показалъ такое сопротивленіе одному изъ мучителей, пришедшему исполнить приказъ короля (другой рѣшился лучше оставить своего государя и отечество, чѣмъ согласиться исполнить въ этомъ случаѣ волю королевскую) и говорилъ такія жалостный слова, что Губертъ Бургъ спасъ его отъ муки, полагая, что получитъ отъ короля скорѣе благодарность, чѣмъ выговоръ за несовершеніе злодѣйства, которое отозвалось-бы на его величествѣ, если-бы съ молодымъ принцемъ было такъ жестоко поступлено. Ибо онъ рѣшилъ самъ съ собою, что король Іоаннъ принялъ это намѣреніе только въ пылу гнѣва. А извѣстно каждому, что эта страсть побуждаетъ людей къ самымъ гибельнымъ поступкамъ; неумѣстная въ человѣкѣ простаго званія, она гораздо предосудительнѣе въ государѣ; всѣ люди въ подобномъ настроеніи духа дѣлаются неблагоразумными и бѣшеными, и наклонны къ исполненію злобныхъ мыслей, овладѣвшихъ ихъ сердцами, какъ кто-то очень хорошо сказалъ:
  
                                           "Promis in fram
   Stullorum est animas, facile excandescit et audet
   Omne scelus, quoties concepta bile tumescit.
  
   "И такъ Губертъ Бургъ думалъ, что король, по зрѣломъ размышленіи, раскается, отдавши такой приказъ и былъ бы не очень ему благодаренъ, еслибъ онъ поспѣшилъ его исполнить. Но чтобъ сдѣлать ему минутное удовольствіе и чтобъ удержать ярость бретонцевъ, онъ распустилъ по странѣ слухъ, съ одной стороны, что приказъ короля исполненъ, а съ другой, что Артуръ умеръ отъ печали и боли. Въ теченіе пятнадцати дней этотъ слухъ распространился по королевствамъ англійскому и французскому и звонъ колоколовъ раздавался по всѣмъ городамъ и селеніямъ какъ-бы для похоронъ Артура. Молва прибавляла, что тѣло его погребено въ монастырѣ Св. Андрея, ордена цистеріанцевъ.
   "Но Бретонцы далеко не успокоились этой вѣстью; напротивъ, она родила въ нихъ мысль отмстить за смерть своего государя со всевозможною жестокостью. Тогда не оставалось другаго средства, какъ объявить всенародно, что Артуръ еще живъ и находится въ добромъ здоровьи. И когда король узналъ истину обо всемъ этомъ дѣлѣ, онъ не изъявилъ ни малѣйшаго неудовольствія за то, что приказъ его не былъ исполненъ, потому что многіе изъ начальниковъ его войскъ на отрѣзъ объявили ему, что если онъ будетъ такъ жестоко обращаться съ своимъ племянникомъ, то не найдетъ ни однаго рыцаря, который-бы захотѣлъ оберегать его замки. Потому что если-бы привелось кому нибудь изъ нихъ быть захваченнымъ французскимъ королемъ, или кѣмъ либо изъ его союзниковъ, то и онъ подвергся-бы той же участи.
   "Что-жь касается до того, какимъ образомъ дѣйствительно послѣдовала кончина Артура,-- авторы говорятъ объ этомъ различно. Но достовѣрно то, что въ слѣдующемъ году онъ былъ переведенъ изъ замка Фалэзъ въ Руанъ, и что никто не можетъ утвердительно сказать, что онъ видѣлъ его вышедшаго оттуда живымъ. Одни писали, что такъ-какъ онъ покушался убѣжать изъ темницы, перепрыгнувши черезъ стѣны замка, то будто-бы упалъ въ Сену и утонулъ, другіе пишутъ, что онъ зачахъ отъ горя и скуки и умеръ отъ болѣзни естественною смертью. Нѣкоторые думаютъ, что король Іоаннъ велѣлъ убить его и похоронить тайно. И такъ на-вѣрно неизвѣстно, какимъ образомъ онъ окончилъ жизнь свою. Но дѣло въ томъ, что король Іоаннъ остался въ большомъ подозрѣніи, справедливо или напрасно, Богъ одинъ знаетъ."
   Послѣ убійства Артура торжество Іоанна было полно: онъ зналъ, что единственный законный наслѣдникъ короны умеръ. И такъ онъ твердо сидитъ на тронѣ, потому что претендентъ изчезъ. Но подождемъ будущаго. Въ 1208 г., пять лѣтъ спустя послѣ ужасной драмы, разсказанной намъ Голиншедомъ, Иннокентій III наложилъ на Англію церковное запрещеніе, чтобъ наказать короля Іоанна не за убійство Артура, но за то что онъ лишилъ каѳедры архіепископа Лэнгтона, только-что избраннаго монахами Кэнторберійскими. Запрещеніе длилось четыре года, а король Іоаннъ и не подумалъ сдѣлать удовлетвореніе архіепископу; тогда папа рѣшился на болѣе строгія мѣры. Въ 1212 г. онъ черезъ своего легата кардинала Пандольфа, отлучилъ короля отъ церкви, лишилъ его королевскихъ правъ и, въ силу своей апостольской власти, отдалъ англійскую корону Филиппу-Августу. Филиппъ поймалъ Иннокентія III на словѣ, принялъ предложеніе и сдѣлалъ огромныя приготовленія для занятія своего новаго королевства. Въ этихъ крайне критическихъ обстоятельствахъ Іоаннъ показалъ удивительную дѣятельность: онъ, который въ 1204 г. потерялъ Нормандію безъ боя, на этотъ разъ принялъ оборонительное положеніе; онъ соединяетъ въ Портсмутѣ всѣ суда, способныя поднять шесть лошадей; переплываетъ Ламаншъ, сжигаетъ Дьеппъ и въ Фекампской гавани разрушаетъ всѣ вооруженія Филиппа. Между тѣмъ одна странная личность встревожила Іоанна посреди его побѣдъ. "Въ это время появился пустынникъ по имени Петръ, жившій въ окрестностяхъ Йорка. Имя этого человѣка пользовалось большою извѣстностью въ простонародіи, оттого-ли, что онъ предсказывалъ будущее, или потому что, по мнѣнію народному, онъ имѣлъ даръ пророчества, или и въ самомъ дѣлѣ обладалъ нѣкоторыми познаніями въ искусствѣ волхвованія. 1-го Января (1213) Петръ сказалъ королю, что въ будущій день вознесенія онъ будетъ лишенъ королевства и предложилъ претерпѣть смерть, если не сбудутся слова его" {Голиншедъ.}. Король Іоаннъ счелъ этого человѣка за обманщика и велѣлъ посадить его въ темницу; но тогда явились на небѣ знаменія, какъ бы въ подтвержденіе словъ народнаго пророка. Однажды вечеромъ жители Йоркской провинціи ясно увидѣли "пять лунъ:-- первую на западѣ, вторую на востокѣ, третью на сѣверѣ, четвертую на югѣ, а пятую, окруженную множествомъ звѣздъ, посереди ихъ. Эти луны вертѣлись одна около другой пять или шесть ранъ почти часъ времени, и потомъ скоро изчезли" {Тамъ-же.}. Увидавши эти явленія, король вспомнилъ о паденіи Цезаря: онъ боится какой-то непредвидѣнной катастрофы, но не знаетъ, что ему дѣлать, и думая избѣжать опасности, самъ стремится къ ней.-- 15 Мая 1213, въ тотъ самый день, который назначилъ Петръ Помфретскій, Іоаннъ изъявилъ покорность папѣ и торжественнымъ трактатомъ объявилъ королевство Англію леномъ святаго престола. Такимъ образомъ онъ осуществляетъ пророчество пустынника: чтобъ не быть свергнутымъ съ престола Филиппомъ-Августомъ, онъ отдается въ руки Иннокентія III.-- Не смотря на то, что предсказаніе Петра Помфретскаго оказалось справедливымъ -- его все-таки повѣсили: Іоаннъ велѣлъ вывести его изъ Корфской темницы и отвести да висѣлицу. "Всѣ думали, что онъ несправедливо преданъ смерти, потому что дѣло совершилось такъ какъ онъ предсказалъ: король уступилъ папѣ верховную власть въ своемъ королевствѣ и дѣйствительно пересталъ ужь быть государемъ самостоятельнымъ" {Голиншедъ.}.
   Иннокентій III, хотя и былъ намѣстникомъ Іисуса Христа, но какъ видно, не обладалъ большою совѣстливостью. Онъ отдалъ Филиппу-Августу англійское королевство; но теперь, когда Іоаннъ передалъ его ему, онъ хочетъ приберечь его для самаго себя. Сейчасъ онъ оспоривалъ у Іоанна право носить корону; теперь онъ признаетъ его властнымъ располагать ею. Что за дѣло папѣ до этихъ противорѣчій? когда Іоаннъ былъ противъ него, онъ отлучилъ его отъ церкви; теперь Іоаннъ покорился -- и онъ покровительствуетъ ему; и для начала запрещаетъ Филиппу-Августу нападать на вассала Церкви.
   Филиппу-Августу и дѣла нѣтъ до этого запрещенія. На анаѳему папы онъ отвѣчаетъ Бувинской побѣдой. Тогда англійскіе бароны, наскучивъ тиранніею, возстаютъ; объявляютъ Іоанна лишеннымъ престола и предлагаютъ корону сыну побѣдителя. Принцъ Людовикъ Французскій, призванный баронами, торжественно вступаетъ въ Лондонъ 30 Мая 1216. Іоаннъ съ своей стороны, не имѣя другихъ войскъ кромѣ наемныхъ, запирается въ Бостонской крѣпости. Наконецъ 12 октября онъ сбирается переплыть заливъ, отдѣляющій берегъ линкольнскій отъ берега норфокскаго, высаживаетъ свой авангардъ на римской плотинѣ, которая по случаю отлива океана была суха; но только-что онъ тронулся съ мѣста, какъ вода начала прибывать и Іоаннъ видитъ съ берега какъ волны поглощаютъ его лучшихъ солдатъ, запасы и всѣ сокровища. Гибельное предзнаменованіе: одна морская волна унесла англійскую корону... Пораженный этимъ несчастіемъ тиранъ смиряется: измѣна народа не сломила его, но возстаніе природы подавило его. Растерявшійся, истомленный, дрожа отъ лихорадки, онъ кое-какъ дотащился до ближайшаго аббатства, и тамъ-то, наконецъ, убійца Артура умираетъ отъ отравы. Возвышенный кознями, Іоаннъ-Безземельный и погибъ отъ козней. "Потерявши свое войско, король Іоаннъ пришелъ въ аббатство Свайнсгидъ, въ графствѣ Линкольнскомъ. Тамъ узнавши, что урожай хорошъ и что хлѣбъ будетъ дешевъ, онъ выказалъ большое неудовольствіе: потому что вражда, которую онъ питалъ къ англичанамъ, за ихъ предпочтеніе къ его врагу Дофину была такъ велика, что онъ желалъ имъ всѣхъ возможныхъ бѣдствій. Въ припадкѣ гнѣва король воскликнулъ, что въ короткое время онъ на много возвыситъ цѣны на хлѣбъ. Услышавши такія рѣчи, одинъ монахъ....поднесъ королю яду въ кубкѣ эля, изъ котораго онъ отпилъ первый, дабы не возбудить подозрѣнія -- и оба умерли вмѣстѣ.
  

КОРОЛЬ ІОАННЪ (1).

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

   Король Іоаннъ.
   Принцъ Генрихъ, сынъ его, потомъ король Генрихъ III.
   Артуръ, герцогъ бретаньскій, сынъ Джеффри, послѣдняго герцога бретаньскаго и старшаго брата короля Іоанна.
   Вильямъ Маршаллъ, графъ Пемброкъ.
   Джеффри Фицпитеръ, графъ Эссексъ, верховный судья Англіи.
   Вильямъ Лонгсвордъ, графъ Сольсбёри.
   Робертъ Биготъ, графъ Норфокъ.
   Губертъ Дюбургъ, камергеръ короля.
   Робертъ Фокенбриджъ, сынъ сэра Роберта Фокенбриджа.
   Филиппъ Фокенбриджъ, его побочный братъ, прозванный Бастардомъ, (незаконнорожденнымъ).
   Джемсъ Горни, слуга лэди Фокенбриджъ.
   Петръ Помфретскій, предсказатель.
   Филиппъ, король Франціи.
   Людовикъ, дофинъ.
   Эрцгерцогъ австрійскій.
   Кардиналъ Пандольфо, папскій легатъ.
   Мелёнъ, французскій дворянинъ.
   Шатильонъ, французскій посланникъ ко двору Іоанна.
   Два палача.
   Королева мать Элеонора, вдова Генриха II.
   Констанса, мать Артура.
   Бланка, дочь Альфонса, короля Кастильскаго, племянница короля Іоанна.
   Лэди Фокенбриджъ, мать Бастарда и Роберта Фокенбриджа.

Лорды и Лэди, граждане Анжера, шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и другіе служители.

ДѢЙСТВІЕ во Франціи и Англіи.

  

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Нортэмптонъ. Тронная зала во дворцѣ.

Король Іолннъ, королева-мать Элеонора, Пемброкъ, Эссексъ, Сольсбери и другіе придворные входятъ съ Шатильономъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, Шатильонъ, скажи -- чего же хочетъ
             Отъ насъ король Французскій?
  
                                 Шатильонъ.
  
                                           Онъ, во-первыхъ
             Привѣтствуетъ тебя; а во-вторыхъ,
             Вотъ что велѣлъ сказать онъ твоему
             Величеству,-- иль лучше, твоему
             Заемному величеству --
  
                                 Элеонора.
  
                                           Какому?
             Заемному? -- вотъ странное начало!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Но, матушка -- зачѣмъ перебивать?
             Послушаемъ посланника.
  
                                 Шатильонъ.
  
                                           Французскій
             Король Филиппъ -- отъ имени и въ пользу
             Артура, сына брата твоего,
             Покойнаго Плантагенета Джеффри,--
             Симъ требуетъ, чтобъ ты законно отдалъ
             Ему прекрасный островъ этотъ, вмѣстѣ
             Съ Ирландіей, Анжу, Турэнью, Мэномъ
             И Пуату,-- онъ требуетъ, что-бъ ты
             Оставилъ мечъ, которымъ беззаконно
             Ты подчинилъ себѣ всѣ эти земли,
             И возвратилъ ихъ юному Артуру,
             Какъ своему законному монарху.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             А если мы откажемъ -- что тогда?
  
                                 Шатильонъ.
  
             Жестокая, кровавая война,--
             Чтобъ возвратить оружіемъ и силой
             Насильственно удержанное право.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Такъ Франціи скажи, что мы на кровь
             Отвѣтимъ кровью, силою -- на силу,
             И на войну -- войной.
  
                                 Шатильонъ
  
                                           Прими-же вызовъ
             Отъ Франціи, изъ устъ моихъ;-- онъ будетъ
             Послѣднимъ словомъ нашего посольства.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Возьми и мой -- и отправляйся съ миромъ;
             Но предъ очами Франціи явись
             Какъ молнія: иль, прежде чѣмъ успѣешь
             Пересказать, что я сбираюсь къ вамъ,--
             Какъ громъ моихъ орудій ужь раздастся.
             Ступай отсюда! гнѣва моего
             Трубою будь,-- и вашего паденья
             Предвѣстникомъ нежданнымъ! проводить
             Его съ почетомъ, Пемброкъ.-- Ну-съ, прощайте!

Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ.

  
                                 Элеонора.
  
             Ну, что, мой сынъ? не говорила-ль я: --
             Смотри, честолюбивая Констанса
             Настойчива; до тѣхъ поръ не уймется,
             Пока она и Францію, и нѣмцевъ,
             И цѣлый міръ не подожжетъ вступиться
             За своего обиженнаго сына.
             Вѣдь было такъ легко предупредить
             Всѣ эти распри сдѣлкой полюбовной;
             Теперь они должны рѣшиться страшной,
             Кровавою борьбой двухъ государствъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             За насъ стоитъ могущество и право.

Элеонора тихо Іоанну.

             И болѣе могущество, чѣмъ право.
             Иначе худо было-бы и мнѣ,
             Да и тебѣ -- вѣрь совѣсти моей:
             Она тебѣ нашептываетъ то,
             Что кромѣ насъ не долженъ знать никто.

Входитъ Нортемптонскій Шерифъ и говоритъ что-то на ухо Эссексу.

  
                                 Эссексъ.
  
             Милордъ,-- въ шерифствѣ здѣшнемъ завязалась
             Престранная, неслыханная тяжба.--
             Противники хотятъ, чтобы ты самъ
             Ихъ разсудилъ. Прикажешь ихъ ввести?

Шерифъ уходитъ.

                                 Король Іоаннъ.
  
             Введи. Монастыри дадутъ намъ средства
             Для этого похода

Шерифъ возвращается съ Робертомъ Фокенбриджемъ и Филиппомъ Бастардомъ. (2)

                                 -- Что за люди?
  
                                 Бастардъ.
  
             Твой подданный. Я дворянинъ, рожденный
             Здѣсь, въ Нортэмптонѣ и, какъ полагаю,
             Я старшій сынъ Роберта Фокенбриджа,--
             Что въ рыцари на самомъ полѣ битвы
             Былъ посвященъ Ричардомъ Львинымъ-сердцемъ.
  
                       Король Іоаннъ Роберту.
  
             А ты?
  
                       Робертъ Фокенбриджъ.
  
                       Я сынъ того-же Фокенбриджа,
             Его наслѣдникъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Какъ, онъ старшій сынъ,
             А ты -- наслѣдникъ? какъ-же -- стало-быть
             Вы родились отъ разныхъ матерей?
  
                                 Бастардъ.
  
             Нѣтъ, государь -- на-вѣрно отъ одной;
             И это всѣмъ извѣстно. Я-такъ полагаю,
             Что и отца мы то же одного;
             Но это ужь извѣстно только небу,
             Да матери моей. А я могу
             Какъ всякій сынъ, лишь сомнѣваться въ этомъ.
  
                                 Элеонора.
  
             Фи, грубіянъ! ты мать свою позоришь,
             Ты честь ея сомнѣньемъ оскорбилъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Я, королева? Мнѣ-то изъ чего-же?
             Вѣдь это братъ мой хочетъ доказать,--
             И ежели ему удастся это,
             Онъ у меня вѣдь фунтовъ на пятьсотъ
             Доходу годоваго оттягаетъ.
             И потому -- да сохранитъ Всевышній
             Честь -- матери, а мнѣ -- мое наслѣдство!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Вотъ славный малый -- смѣлый и прямой.
             Но почему-же онъ, послѣрожденный
             Твое наслѣдство требуетъ?
  
                                 Бастардъ.
  
                                           Не знаю.
             А ужь всего вѣрнѣе, потому,
             Что завладѣть моимъ помѣстьемъ хочетъ,
             А все-таки онъ обругалъ меня,
             Назвавши незаконнымъ: какъ рожденъ я:
             Законно-ли, иль не совсѣмъ законно,--
             За это я, однажды навсегда,
             Отвѣтственность на матушку слагаю.
             Ну, а что я родился хорошо --
             (Миръ тѣмъ костямъ, которыя объ этомъ
             Похлопотали) -- это, государь,
             Вы видите. Сравните наши лица,
             Потомъ судите. Если старичекъ
             Сэръ Робертъ былъ обоимъ намъ отцомъ,
             Да на него похожъ сыночекъ этотъ --
             О, мой отецъ, сэръ -- Робертъ! на колѣняхъ
             Благодарю Всевышняго за то,
             Что на тебя я не похожъ нисколько!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Вотъ чудака намъ небо ниспослало!
  
                                 Элеонора.
  
             Въ его лицѣ ричардовское что-то,
             И голосъ тотъ-же. Ты не замѣчаешь
             Въ его широкомъ, мускулистомъ складѣ
             Чего-то очень схожаго съ Ричардомъ?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Я пристально въ черты его вглядѣлся --
             Живой Ричардъ.-- Роберту Фокенбриджу.
                                 -- Ну, что-же -- почему
             Ты требуешь себѣ помѣстья брата?
  
                                 Бастардъ.
  
             Да потому, что профиль у него
             Такой-же какъ у батюшки. И съ этимъ
             Полулицомъ онъ хочетъ завладѣть
             Моимъ помѣстьемъ: грошъ поллицевой --
             Пріобрѣсти пятьсотъ гиней дохода! (3)
  
                       Робертъ Фокенбриджъ.
  
             Когда еще былъ живъ отецъ мой,-- братъ вашъ
             Его, Милордъ, не разъ, употреблялъ --
  
                                 Бастардъ.
  
             Э, сэръ, вамъ это въ тяжбѣ не поможетъ!
             Разсказывайте, какъ употреблялъ
             Онъ мать мою --
  
                                 Робертъ Фокенбриджъ.
  
                                 -- Такъ, напримѣръ, однажды
             Его посломъ въ Германію отправилъ,
             Договориться съ Цезаремъ о дѣлѣ
             Довольно важномъ. Пользуясь его
             Отсутствіемъ, король все это время
             Жилъ въ нашемъ домѣ. Какъ онъ соблазнилъ --
             Мнѣ совѣстно разсказывать. Но правда --
             Все будетъ правдой. Самъ-же мой отецъ
             Говаривалъ не рѣдко, что его
             И мать мою огромныя пространства
             Материковъ и моря раздѣляли,
             Когда былъ зачатъ этотъ весельчакъ.
             Родитель мой уже на смертномъ ложѣ
             Мнѣ завѣщалъ свои дома и земли,
             И поклялся своимъ послѣднимъ часомъ,
             Что этотъ вотъ -- сынъ матери моей --
             Не сынъ его, а если-бъ онъ былъ имъ --
             Недѣлями четырнадцатью раньше
             Явился-бы на свѣтъ. А потому,
             Мой повелитель добрый,-- возврати мнѣ
             То, что мое: отцовскія помѣстья,
             Какъ этаго самъ мой отецъ хотѣлъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ты безтолковъ. Твой братъ законный сынъ.
             Онъ родился отъ матери твоей
             По совершеньи брака съ Фокенбриджемъ;
             И если тутъ спроказила она,
             То грѣхъ ея. А грѣхъ такого рода
             Случиться можетъ съ каждымъ изъ мужей.
             Скажи одно мнѣ: могъ-ли братъ мой, если
             И правда то, что онъ похлопоталъ
             Объ этомъ сынѣ -- требовать его
             У Фокенбриджа? Нѣтъ, мой другъ; отецъ твой
             Могъ никому не уступать теленка
             Своей коровы -- это ужь навѣрно.
             Но если онъ и сынъ Ричарда, все -- же
             Мой братъ не могъ потребовать его,
             Какъ твой отецъ не могъ его отвергнуть,
             Хотя бы онъ отцомъ его и не былъ.
             Поэтому -- сынъ матери моей
             Наслѣдника доставилъ твоему
             Отцу; и такъ -- наслѣднику отца
             И слѣдуютъ отцовскія помѣстья. (4)
  
                       Робертъ Фокенбриджъ.
  
             Отецъ вѣдь могъ лишить наслѣдства сына,
             Котораго не признавалъ своимъ?
  
                                 Бастардъ.
  
             Нѣтъ, сэръ, не могъ! не могъ онъ, точно такъ
             Какъ -- если только я не ошибаюсь --
             Не могъ меня произвести на свѣтъ.
  
                                 Элеонора.
  
             Что лучше для тебя: быть Фокенбриджемъ,
             И какъ твой братъ, владѣть помѣстьемъ; или
             Быть признаннымъ, но безземельнымъ сыномъ
             Ричарда и -- владѣть самимъ собой?
  
                                 Бастардъ.
  
             Да, королева, если-бы мой братъ
             Былъ на меня похожъ: а я, какъ онѣ,
             Былъ вылитый сэръ Робертъ, если-бъ вмѣсто
             Ногъ -- у меня два хлыстика торчали,
             А вмѣсто рукъ -- двѣ начиненныхъ шкурки
             Морскихъ угрей; лицо-же узко такъ,
             Что за ухо не- смѣлъ-бы я заткнуть
             И розана, боясь, чтобъ не сказали*
             "Смотрите, вотъ три фартинга гуляютъ!" (5)
             Да, если-бъ я съ его фигурой вмѣстѣ
             Наслѣдовалъ всю Англію -- клянусь,
             Я отдалъ-бы ему ее безъ бою,
             Чтобъ только быть всегда самимъ собою,
             А не такимъ -- обиженнымъ судьбою!
  
                                 Элеонора.
  
             Ты нравишься мнѣ, Хочешь отказаться
             Отъ своего наслѣдства, уступить
             Ему свои помѣстья и доходы,
             И слѣдовать за мною?-- Я -- солдатъ,.
             На Францію иду теперь.
  
                                 Бастардъ.
  
                                           Ну, братъ,
             Бери себѣ мое наслѣдство цѣлымъ,
             Судьба моя -- пусть будетъ мнѣ удѣломъ.
             Своимъ лицомъ ты выигралъ теперь
             Пятьсотъ гиней; хоть за него, повѣрь,
             Пять пенсовъ дать -- все будетъ слишкомъ много

Къ Элеонорѣ.

             Хоть къ смерти въ пасть готовъ идти за вами!
  
                                 Элеонора,
  
             Нѣтъ, лучше ужь предшествуй мнѣ туда.
  
                                 Бастардъ.
  
             Таковъ обычай нашей стороны;
             Что младшіе даютъ дорогу старшимъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Какъ васъ зовутъ?
  
                                 Бастардъ.
  
                                           Филиппомъ, Государь.
             Да, я Филиппъ. Ребенокъ первородный
             Сэръ Роберта супруги благородной.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Зовись теперь по имени того,
             Кто далъ тебѣ черты свои. Филиппъ,--
             Какъ Фокенбриджъ, ты преклони колѣна,
             И возвеличенъ встань. Встань, сэръ Ричардъ --
             И Платагенетъ! (6)

Бастардъ становится на колѣни, король Іоаннъ посвящаетъ его въ рыцари.
Бастардъ поднимаясь, Роберту.

                                 Руку, милый братъ...
             По матери... чему я, впрочемъ, радъ.
             Я отъ отца въ наслѣдство честь пріемлю,
             А твой отецъ -- тебѣ оставилъ землю.
             Благословенъ часъ ночи или дня
             Когда, о мать, ты зачала меня
             Въ отсутствіе сэръ Роберта!
  
                                 Элеонора.
  
                                           Проказникъ!
             Весь -- Плантагенетъ! бабушкой зови
             Меня, Ричардъ. Да, вѣдь и въ самомъ дѣлѣ
             Я довожуся бабушкой тебѣ.
  
                                 Бастардъ.
  
             И бабушкой случайной, королева,--
             На перекоръ всѣмъ принятымъ порядкамъ.
             А впрочемъ -- что-жь? не все-ль одно выходитъ:
             Не пустятъ въ дверь -- въ окошко можно влезть;
             Кто днемъ ходить боится -- ночью ходитъ;
             Какъ ни добудь, а что ужь есть, то есть!
             Какъ ни стрѣляй, да только-бы попало;
             И я -- все я, кто-бъ не далъ мнѣ начало.
  
                       Король Іоаннъ Роберту.
  
             Ну, Фокенбриджъ, теперь ты получилъ
             Все, что желалъ. И рыцарь безземельный (7)
             Многоземельнымъ дѣлаетъ тебя.
  
                                 Королевѣ.
  
             Въ путь, матушка! идемъ, Ричардъ; пора
             Во Францію! не станемъ больше медлить!
  
                                 Бастардъ.
  
             Ну, братъ, прощай,-- и счастливъ будь во всемъ --
             Явился въ міръ законнымъ ты путемъ.

Всѣ уходятъ, за исключеніемъ Бастарда.

             Возвысился я чуть-ли не на футъ,
             Да ужь земли ни фута не осталось.
             Э! ничего. За то теперь могу
             Пожаловать любую Дженни -- въ лэди.
             Иль встрѣтится знакомый: "добрый- вечеръ
             Вамъ, сэръ Ричардъ!"(8) -- "благодарю, любезный!" --
             И будь онъ Джорджъ,-- я назову Петромъ.
             Вѣдь почести,-- а ужь подавно вновѣ --
             Всѣ имена заставятъ позабыть:
             Упомнить всѣ ихъ -- было бы ужь слишкомъ
             Привѣтливо и вѣжливо. А тамъ,
             Глядишь -- и путешественникъ явился
             Для развлеченья вашего: (9) -- и онъ
             Ужь приглашёнъ съ своею зубочисткой (10)
             Къ столу моей высокородной чести.
             Потомъ, когда мой рыцарскій желудокъ
             Насытится,-- посасывая зубы,
             Я обращусь къ моей заморской птицѣ
             Съ распросами: "ну, что, любезный сэръ --
             Такъ, опираясь на локоть, скажу я:
             "Я попросить хотѣлъ-бы".. То вопросъ;
             А ужь за нимъ, какъ въ азбукѣ, отвѣтъ:
             "О, сэръ!" -- Отвѣтъ мнѣ говоритъ: -- "Я весь
             Къ услугамъ вашимъ, сэръ; располагайте,
             Повелѣвайте мной." -- "Нѣтъ, милый сэръ!"
             Гласитъ Вопросъ:"Я самъ къ услугамъ вашимъ."
             Такъ, прежде чѣмъ Отвѣтъ добьется толку,
             Чего Вопросъ желаетъ,-- мы болтаемъ,
             То тамъ, то сямъ, вставляя комплименты: --
             Объ Аппенинахъ, Альпахъ, Пиренеяхъ,
             О По; а тамъ -- и ужинать пора ужь.
             Вотъ это значитъ свѣтская бесѣда,
             Приличная душамъ моей подобнымъ,
             Которыя возвыситься хотятъ.
             Тотъ времени побочный только сынъ,--
             (И я останусь все-таки побочнымъ)
             Кто подражать во всемъ не станетъ модѣ,
             Не только платьемъ, внѣшностью,-- но даже
             И внутреннимъ, душевнымъ побужденьемъ;
             Не будетъ сладкій, сладкій, сладкій ядъ
             Для зѣва современности готовить.
             Я изучу все это;-- ну, конечно,
             Не для того, чтобъ обмануть другихъ,
             А чтобъ не быть обмануту другими
             И уровнять ступени возвышенья.
             А! это кто спѣшитъ въ дорожномъ платьѣ?
             Какая это женщина-гонецъ?
             Не ужели у бѣдной нѣтъ и мужа,
             Чтобъ возвѣстить пріѣздъ ея....рогами? (11)

Входятъ Лэди Фокенбриджъ и Джемсъ Горни.

             Э -- э! да это -- матушка моя!
             Ахъ, это вы? чего вы такъ спѣшите?
             Что привело сюда васъ,-- ко двору?
  
                       Лэди Фокенбриджъ.
  
             Гдѣ братъ твой,-- а? гдѣ этотъ негодяй,
             Что честь мою осмѣлился позорить?
  
                                 Бастардъ.
  
             Кто? стараго сэръ Роберта сынокъ,
             Мой братецъ Робертъ? исполинъ Кольбрантъ, (12)
             Могучій мужъ? и такъ -- ты ищешь сына
             Сэръ Роберта?
  
                       Лэди Фокенбриджъ.
  
                                 Ну да...какъ это сына
             Сэръ Роберта?-- да, непокорный сынъ
             Сэръ Роберта!-- чему-же ты смѣешься?
             Онъ, какъ и ты, такой-же точно сынъ
             Сэръ Роберта...
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Оставь насъ на минутку,
             Мой милый Горни.
  
                                 Джемсъ Горни.
  
                                 Слушаю, Филиппъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Ну что -- Филиппъ! Такъ воробьи кричатъ (13).
             Есть новости, Джемсъ Горни; только я
             Ихъ не теперь скажу тебѣ, а послѣ.

Джемсъ Горни уходить.

             Сударыня! сэръ Робертъ -- не отецъ мнѣ!
             Сэръ Робертъ могъ съѣсть въ пятницу страстную,
             Не оскоромясь, часть свою во мнѣ.
             Сэръ Робертъ вашъ порядочно работалъ
             Но, чортъ возьми все -- будемъ откровенны --
             Меня то онъ ужь не съумѣлъ бы сдѣлать..
             Моимъ отцемъ онъ, право, быть не могъ!
             Мы знаемъ вѣдь его произведенья....
             Ну, матушка, кому-же я обязанъ
             Моимъ тѣлосложеніемъ могучимъ?
             Сэръ Роберту -- куда?-- не удалось бы
             Одной ноги такой соорудить!
  
                                 Лэди Фокенбриджъ.
  
             Да что ты, вѣрно съ братомъ сговорился?
             Ты честь мою обязанъ защищать
             Для собственной-же выгоды! Что значатъ
             Твои слова, заносчивый холопъ?
  
                                 Бастардъ.
  
             Нѣтъ матушка, скажите -- рыцарь; рыцарь,
             Какъ Базилиско. (14) Да-съ. Я посвященъ:
             И даже плечи чувствуютъ еще
             Ударъ почетный.-- Все-же я не сынъ
             Сэръ Роберта; я отъ всего отрекся:
             Отъ имени, законности рожденья
             И отъ земли. Скажи, кто мой отецъ?
             Онъ, вѣрно, былъ чудесный человѣкъ,--
             Но все-таки,-- кто именно?
  
                                 Лэди Фокенбриджъ.
  
                                                     Такъ ты
             Отъ имени Фокенбриджей отрекся?
  
                                 Бастардъ.
  
             Такъ, какъ теперь отъ чорта отрекаюсь.
  
                                 Лэди Фокенбриджъ.
  
             Отецъ твой былъ -- Ричардъ, король великій,
             Котораго мы Львинымъ-Сердцемъ звали.
             Преслѣдуя настойчиво и страшно,
             Онъ, наконецъ, добился, что ему
             Я уступила. Да проститъ Всевышній
             Мнѣ этотъ грѣхъ! Ты, сынъ мой -- плодъ проступка,
             Съ которымъ я боролась какъ могла,
             И все-таки -- побѣждена была.
  
                                 Бастардъ.
  
             Клянуся свѣтомъ -- если-бъ мнѣ опять
             Пришлось родиться -- лучшаго отца
             Я не желалъ-бы. Много есть проступковъ,
             Которые содержатъ извиненье
             Въ самихъ себѣ: таковъ и вашъ, милэди.
             Вы совершили грѣхъ не по безумью.
             Ему должны вы были ваше сердце
             Отдать, какъ дань любви неодолимой.
             Вѣдь съ яростью и мощію Ричарда
             Въ борьбу вступить не могъ и грозный левъ,--
             И не былъ въ силахъ царственнаго сердца
             Онъ отъ руки могучей защитить. (15)
             Вы -- женщина: и вашимъ слабымъ сердцемъ
             Не трудно, право, было завладѣть
             Тому, кто даже -- львовъ сердецъ лишаетъ!
             Нѣтъ, матушка, отъ всей души тебя
             Благодарю я за отца такого!
             Пусть кто нибудь осмѣлится сказать,
             Что ты дурной поступокъ совершила,
             Родивъ меня:-- я въ адъ его отправлю!
             Ну, матушка, пойдемъ; я васъ представлю
             Моей роднѣ.-- Услышите отъ всѣхъ,
             Что если-бъ трудъ Ричарда былъ напрасенъ,--
             Тяжелый-бы вы совершили грѣхъ!
             Тотъ скажетъ ложь, кто съ этимъ несогласенъ.

Уходятъ.

  

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Франція. Передъ стѣнами Анжера.

Входятъ во главѣ своихъ войскъ -- съ одной стороны: Эрцгерцогъ Австрійскій; съ другой: король Филиппъ, Людовикъ. Констанса, Артуръ и свита.

  
                                 Людовикъ.
  
             Привѣтствую васъ, доблестный Эрцгерцогъ,
             Передъ стѣнами города Анжера!
             Артуръ,-- твой предокъ доблестный, Ричардъ,
             Что изъ груди у льва похитилъ сердце
             И велъ святыя войны въ Палестинѣ,
             Сошелъ въ могилу раннюю -- и смерти
             Его виной -- былъ этотъ храбрый герцогъ. (16)
             Чтобъ искупить свой грѣхъ передъ потомкомъ --
             Эрцгерцогъ къ намъ пришолъ, по нашей просьбѣ,
             И развернулъ теперь свои знамёна
             За твой престолъ,-- похищенный твоимъ
             Безчеловѣчнымъ дядей Іоанномъ.--
             Привѣтствуй-же его и обойми.
  
                                 Артуръ.
  
             Богъ вамъ проститъ смерть храбраго Ричарда
             За то что вы теперь его потомку
             Даете жизнь,-- права его своимъ
             Воинственнымъ крыломъ пріосѣняя.
             Привѣтствую васъ этою рукой
             Безсильною -- но вмѣстѣ съ тѣмъ и сердцемъ,
             Исполненнымъ любви непринужденной!
             Привѣтствую васъ, доблестный эрцгерцогъ
             Передъ вратами города Анжера!
  
                                 Людовикъ.
  
             Кто-жь не возсталъ-бы, отрокъ благородный,
             Чтобъ возвратить тебѣ твои права?
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Пусть этотъ поцѣлуй запечатлѣетъ
             Обѣтъ любви моей:-- не возвращаться
             До той поры на родину, пока
             Анжеръ, и все, на что права имѣешь
             Во Франціи -- и блѣдный, бѣлый берегъ, (17)
             Котораго подошва отбиваетъ
             Напоры волнъ ревущихъ океана,
             Отъ прочихъ странъ отрѣзавшаго этихъ
             Островитянъ; и Англія, морями,
             Какъ валомъ обнесенная твердыня,
             Которая на вѣки безопасна
             Отъ притязаній гордыхъ чужеземцевъ: -- ^
             Пока и этотъ, самый отдаленный
             Изъ всѣхъ народовъ запада -- тебя
             Своимъ царемъ законнымъ не признаетъ:
             До той поры, прекрасное дитя,
             Объ очагѣ домашнемъ я не вспомню,
             И не вложу оружія въ ножны!
  
                                 Констанса.
  
             О, такъ прими-же, герцогъ, благодарность
             Отъ матери Артура; благодарность
             Вдовы,-- покуда мощная рука
             Но дастъ намъ силы -- болѣе достойно
             За всю любовь твою благодарить!
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Небесный миръ тому наградой служитъ,
             Кто обнажаетъ мечъ свой на такую
             Священную и правую войну.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             И такъ, за дѣло. Наведемте пушки
             Противъ чела упрямаго Анжера.
             Позвать людей, искусныхъ въ ратномъ дѣлѣ,
             Пускай они осмотрятъ всѣ мѣста,
             Удобныя для приступа. Иль здѣсь
             Мы сложимъ наши царственныя кости;
             Иль, во французской крови увязая,
             Пробьемся мы на площади Анжера
             И для Артура городъ покоримъ!
  
                                 Констанса.
  
             Нѣтъ, надо ждать отвѣта на посольство,
             Чтобы мечей своихъ ненужной кровью
             Не обагрять. Быть-можетъ Шатилонъ
             Отъ Іоанна возвратится съ мирной
             Уступкой правъ, которыя войною
             У Англіи мы вынудить хотимъ;
             Тогда придется въ каждой каплѣ крови
             Раскаяться,-- что пролили ее
             Съ поспѣшностью и не обдумавъ дѣла.

Входить Шатильонъ.

  
                                 Король Филиппъ.
  
             О, чудо! королева,-- посмотрите,
             Вы только пожелали -- а посолъ
             Ужь и явился. Здравствуй, Шатильонъ!
             Перескажи, какъ можно покороче,
             Какой дала намъ Англія отвѣтъ?
             Ну говори -- мы ждемъ его спокойно.
  
                                 Шатильонъ.
  
             Снимайте-жь эту жалкую осаду
             И собирайтесь съ силами на дѣло
             Важнѣйшее, чѣмъ это. Іоанна
             Такъ раздражили требованья ваши,
             (Хотя они глубоко справедливы)
             Что онъ возсталъ войной. Противный вѣтеръ
             Насъ задержалъ, ему-же далъ возможность
             Свои войска въ одно со мною время
             Черезъ проливъ Ламаншскій переправить.
             Онъ быстро приближается сюда,
             Съ значительнымъ и мужественнымъ войскомъ.
             Съ нимъ королева-мать; (она, какъ Атэ (18)
             Его на кровь и битвы подстрекаетъ);
             Племянница Элеоноры -- Бланка
             Испанская; потомъ побочный сынъ
             Покойнаго Ричарда; вмѣстѣ съ ними
             Вся вольница безчинная страны,
             Отважные, отчаянные люди,
             Искатели добычъ и приключеній,--
             Все съ дѣвственнымъ румянцемъ на ланитахъ
             И злобою драконовъ злыхъ -- въ сердцахъ.
             Все что имѣли въ Англіи, они
             Распродали, и съ гордостью взваливъ
             Свои права наслѣдныя на спину,
             Спѣшатъ сюда за новымъ достояньемъ.
             Ну, да короче -- Англія ни разу
             Черезъ проливъ еще не посылала
             Такой ватаги бѣшеныхъ головъ
             На горе и бѣду для христіанства --

Барабанный бой.

             Громъ барабановъ ихъ перерываетъ
             Дальнѣйшія подробности;-- враги
             Спѣшатъ къ Анжеру для переговоровъ,
             Или для битвы. Будьте на готовѣ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Какъ неожиданъ быстрый ихъ приходъ!
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Чѣмъ болѣе приходъ ихъ неожиданъ,
             Тѣмъ долженъ быть сильнѣе нашъ отпоръ;
             Опасность наше мужество удвоитъ.
             Пускай идутъ: мы ихъ принять готовы.

Входятъ король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Бастардъ, Пемброкъ съ войсками и свитой.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Миръ Франціи,-- конечно, если только
             Она пропуститъ насъ миролюбиво
             Въ законныя владѣнія мои.
             А если нѣтъ -- пусть обольется кровью
             Вся Франція! Миръ улетитъ на небо,
             Покуда мы,-- оружье гнѣва божья --
             Не сокрушимъ ея гордыни дерзкой,
             Изгнавшей миръ съ земли на небеса!
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Миръ Англіи, когда ея войска
             Изъ Франціи на родину вернутся,
             Чтобъ жить тамъ въ мирѣ! Англію мы любимъ;
             И для ея спасенія и блага
             Потѣемъ здѣсь подъ тяжестью доспѣховъ,
             Тогда какъ это -- слѣдуетъ тебѣ.
             Но ты не любишь Англіи: тобою
             Ея король законный оттѣсненъ;
             Наслѣдія порядокъ ты нарушилъ;
             Надъ королемъ несовершеннолѣтнимъ
             Ты насмѣялся, нагло издѣваясь
             Надъ чистотою дѣвственной короны!

Показывая на Артура.

             Взгляни сюда -- вѣдь это братъ твой Джеффри;
             Его глаза, его черты лица!
             Какъ въ сокращеньи -- все мы видимъ въ сынѣ,
             Что умерло великаго съ отцемъ;
             Но времени всесильная рука
             И сокращенье маленькое -- въ книгу
             Такую-же большую разовьетъ.
             Вѣдь этотъ Джеффри былъ твой старшій братъ;
             Вотъ сынъ его; вся Англія, по праву
             Наслѣдія -- принадлежала Джеффри,
             И это право, милостію божьей,
             Послѣ него къ Артуру перешло.
             Такъ по какому-жь праву величаешь
             Ты королемъ себя, тогда какъ бьется
             Еще живая кровь въ вискахъ того,
             Чью голову должна вѣнчать корона,
             Которой ты преступно завладѣлъ?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Кто, Франція, облекъ тебя такою
             Высокой властью требовать отчета
             Отъ короля, подобнаго тебѣ?
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Тотъ Судія верховный, что вселяетъ
             Въ грудь каждаго властителя -- благое
             Желаніе вести борьбу со всякой
             Неправдою и нарушеньемъ права.
             Вотъ Онъ-то мнѣ и отдалъ подъ защиту
             Несчастнаго ребенка; беззаконье
             Онъ обличить меня уполномочилъ
             И наказать поможетъ за него.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ты самъ теперь чужую власть похитилъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Нѣтъ, извини; я принялъ эту власть,--
             Но лишь за тѣмъ, чтобъ ею низпровергнуть
             Того, кто власть законную похитилъ.
  
                                 Элеонора Филиппу.
  
             По твоему, кто-жь этотъ похититель?
  
                                 Констанса Филиппу.
  
             Дай я отвѣчу.

Элеонорѣ.

                                 Сынъ твой -- похититель.
  
                                 Элеонора.
  
             Прочь дерзкая! ты хочешь, чтобъ мальчишка,
             Твой незаконный сынъ, былъ королемъ,
             Чтобъ вмѣстѣ съ нимъ самой быть королевой,
             И цѣлый міръ смутить и перессорить --
  
                                 Констанса.
  
             Я сыну твоему была вѣрна,
             Какъ ты была вѣрна его отцу.
             Мой сынъ лицомъ похожее на Джеффри,
             Чѣмъ на тебя -- поступками твой сынъ:
             Твой сынъ, который въ нихъ съ тобою сходенъ
             Какъ чортъ съ своею матерью-чертовкой,
             Какъ дождь съ водой. Какъ? мой сынъ незаконный!
             Клянусь душой,-- мнѣ кажется, едва-ли
             Его отецъ родился такъ законно;
             Сомнительно: ты мать его была! (19)
  
                                 Элеонора Артуру.
  
             Вотъ это мать! дитя мое, ты слышишь,
             Какъ твоего отца она чернитъ?
  
                                 Констанса.
  
             Ну -- бабушка! Ей хочется тебя,
             Дитя мое, предъ всѣми опозорить.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Да перестаньте.

Бастардъ показывая на Эрцгерцога.

                                 Вотъ какой глашатай! (20)
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Ты что за чортъ?
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Не чортъ, а человѣкъ,
             Готовый, впрочемъ, чорта разыграть,
             Какъ только васъ залучитъ съ этой шкурой.

Показываетъ на львиную шкуру, которую Эрцгерцогъ всегда носилъ поверхъ своего вооруженія. (21)

             Вы -- заяцъ; какъ тамъ въ сказкѣ говорится
             Что будто онъ такъ храбръ, что не боится
             И мертвыхъ львовъ за бороду таскать. (22)
             Ужь, погоди ты! только попадись,--
             Я прокопчу тебѣ твой полушубокъ,
             Клянусь тебѣ! увидишь,-- прокопчу!
  
                                 Бланка.
  
             О, какъ идетъ доспѣхъ изъ львиной шкуры
             Къ тому, кто самъ у льва ее... укралъ!
  
                                 Бастардъ.
  
             Она точь въ точь къ его спинѣ пристала.
             Какъ палица алкидова къ ослу (23)
             Смотри оселъ! я скоро эту ношу
             Съ твоей спины или совсѣмъ ужь сброшу;
             Иль на нее взвалю такой нарядъ,
             Что отъ него всѣ кости захрустятъ.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Что тамъ за глупый, наглый самохвалъ
             Насъ оглушаетъ дерзкими словами?--
             Король Филиппъ, рѣшайте-же, что дѣлать.
  
                                 Король Филиппъ. (24)
  
             Ну, дураки и женщины -- молчите!
             Братъ Іоаннъ,-- все дѣло видишь въ чемъ:
             Я требую, отъ имени Артура,
             Всю Англію, Ирландію, Анжу,'
             Туренъ и Мэнъ. Согласенъ ли ты будешь
             Ихъ уступить и положить оружье?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Скорѣе жизнь отдамъ! король французскій,
             Я не боюсь тебя... Артуръ бретанскій,
             Довѣрься мнѣ: повѣрь, моя любовь
             Тебѣ гораздо больше дастъ, чѣмъ можетъ
             Завоевать трусливая рука
             Надменнаго француза. Покорись мнѣ.
  
                                 Элеонора.
  
             Отдайся лучше бабушкѣ своей!
  
                                 Констанса.
  
             Да, бабушкѣ. Отдай ей королевство:
             А бабушка пожалуетъ тебѣ
             За это сливку, вишенку да фигу....
             Какъ въ самомъ дѣлѣ, бабушка добра!
  
                                 Артуръ.
  
             Ахъ, перестаньте, мама! лучше-бъ я
             Лежалъ въ могилѣ! Право, я не стою,
             Чтобы такія смуты заводили
             Изъ-за меня!
  
                                 Элеонора.
  
                       Смотри: ребенокъ плачетъ.
             За мать свою ему, бѣдняжкѣ, стыдно!
  
                                 Констанса.
  
             Стыдитъ его она, иль не стыдитъ,--
             А стыдъ тебѣ! о, нѣтъ! не стыдъ за мать,
             А бабушки его несправедливость
             Изъ глазъ бѣдняжки вырвали тѣ перлы,
             Которые какъ жертву небо приметъ!
             Да! небеса, подкупленныя ими,
             Подвигнутся въ защиту правъ его,
             И отомстятъ вамъ!
  
                                 Элеонора.
  
                                 Какъ-же ты клевещешь
             Чудовищно на небо и на землю!
  
                                 Констанса.
  
             А ты его чудовищно позоришь
             Кого и въ чемъ оклеветала я?
             Ты и твое изчадіе лишаютъ
             Несчастнаго малютку всѣхъ владѣній,
             Коронъ и правъ. Онъ тѣмъ лишь и несчастенъ,
             Что сынъ твой старшій былъ его отцомъ.
             Твои грѣхи отмщаются на этомъ
             Ребенкѣ бѣдномъ-, страшное заклятье
             Лежитъ на немъ, невинномъ: потому что
             Онъ только лишь второе поколѣнье
             Твоей, грѣховъ исполненной, утробы.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Да кончи ты, безумная!
  
                                 Констанса.
  
                                           Постой.--
             И этого вѣдь мало, что онъ терпитъ
             За грѣхъ ея: и самое ее,
             И этотъ грѣхъ,-- Богъ сдѣлалъ наказаньемъ
             Ея потомка бѣднаго, который
             Изъ-за нея-же -- ей самой наказанъ!
             Онъ беззаконенъ только тѣмъ, что ты --
             Ты беззаконна. Онъ однѣ ножны
             Твоихъ грѣховъ. Артуръ за все наказанъ,--
             И за тебя все.-- Будь ты проклята!
  
                                 Элеонора.
  
             Ругательница глупая! ты знаешь,
             Что завѣщанье сына моего
             Уничтожаетъ всѣ права Артура.
  
                                 Констанса.
  
             Да если эта воля беззаконна?
             Вѣдь это воля -- женщины; и воля --
             Злой бабушки!
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                 Да перестаньте, лэди!
             Иль кончите, иль будьте хладнокровнѣй.
             Намъ неприлично поощрять такой
             Неблагозвучный споръ. Гремите трубы
             И вызывайте на стѣны Анжерцевъ.
             Мы спросимъ ихъ, чье право признаютъ
             Они -- Артура или Іоанна?

Трубы. Граждане Анжера показываются на стѣнахъ.

  
                                 Гражданинъ.
  
             Кто вызываетъ насъ на эти стѣны?
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Мы: Франція за Англію, и право.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             И Англія за самоё себя.
             Намъ, гражданамъ Анжера и моимъ
             Любезнымъ вѣрно-подданнымъ --
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                                     Анжерцы,
             И подданные вѣрные Артура!
             Насъ наши трубы вызвали для мирныхъ
             Переговоровъ --
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Да, и въ нашу пользу.
             Поэтому насъ выслушайте прежде.
             Подъ городъ вашъ французскія знамёна
             Съ намѣреньемъ недобрымъ подошли.
             Орудія, чреватыя грозою,
             Желѣзный гнѣвъ готовы изрыгнуть
             На ваши стѣны; все что только нужно
             Для приступа кроваваго -- французы
             Придвинули уже къ очамъ Анжера,
             Къ его воротамъ замкнутымъ. И если-бъ
             Не подоспѣли мы къ вамъ -- эти камни,
             Которыми вашъ городъ опоясанъ,
             Ужъ были-бы разбужены стрѣльбою,
             И сброшены съ ихъ глинянаго ложа,
             И вторглось-бы въ широкіе проломы
             Насиліе кровавое,-- чтобъ съ улицъ
             Спокойствіе прогнать опустошеньемъ.
             Когда-же мы, законный вашъ король,
             Къ воротамъ вашимъ быстро подоспѣли,
             Чтобы чело прекраснаго Анжера
             Отъ ранъ, ему грозившихъ, охранить:
             То появленьемъ нашимъ изумленный,
             Французъ готовъ вступить въ переговоры
             И вмѣсто ядеръ, пламенемъ обвитыхъ,
             Которыми враги, какъ лихорадкой,
             Хотѣли стѣны ваши потрясти,--
             Они стрѣляютъ льстивыми словами
             И обвиваютъ дымомъ ихъ, чтобъ слухъ
             Вашъ обмануть. Любезные граждане,
             Довѣрьтесь мнѣ -- впустите короля:
             Утомлены тяжелымъ переходомъ,
             Лишь отдыха мы требуемъ у васъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Когда я кончу, дайте намъ обоимъ
             Тогда отвѣтъ. Смотри

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ третій.
1) Король Іоаннъ. 2) Царствованіе Эдварда III. 3) Жизнь и смерть короля Ричарда II.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Король Іоаннъ.
   Принцъ Генрихъ, его сынъ, впослѣдствіи король Генрихъ III.
   Артуръ, герцогъ Бретанскій, сынъ Жофруа, послѣдняго герцога Бретаніи, и старшій братъ короля Іоанна.
   Уильямъ Марэшаль, графъ Пемброкъ.
   Джефри Фитцъ-Питэръ, графъ Эссэксъ, великій судья Англіи.
   Уильямъ Лонгсуордъ, графъ Сольсбери.
   Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
   Гьюбертъ дэ-Боргъ, камергеръ короля.
   Робертъ Фолькенбриджъ, сынъ Сэра Роберта Фолькенбриджъ.
   Филиппъ Фолькенбриджъ, его братъ, незаконный сынъ короля Ричарда I,-- Пригулокъ.
   Джемсъ Гурни, слуга леди Фолькенбриджъ.
   Питэръ изъ Помфрэта, прорицатель.
   Филипъ, король Франціи.
   Людовикъ, дофинъ.
   Эрцгерцогъ Австрійскій.
   Кардиналъ Пандольфъ, папскій легагь.
   Мелонъ, французскій дворянинъ.
   Шатильонъ, французскій посолъ.
   Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.
   Констанца, мать Артура.
   Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.
   Леди Фолькенбриджъ, мать Роберта и Филиппа Фольконбриджа.
   Придворные обоего пола, граждане города Анжера.
   Шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и слуги.
  

Дѣйствіе поперемѣнно, то въ Англіи, то во Франціи.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Порсэмтонъ. Тронная зала во дворцѣ.

Король Іоаннъ, Элсопора, Пемброкъ, Эссэксъ, Сольсбери и другіе входятъ, сопровождаемые Шатильономъ.

   Король Іоаннъ. Говорите, Шатильонъ, чего желаетъ отъ насъ король Франціи?
   Шатильонъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій, король Франціи поручилъ мнѣ передать вашему, возсѣдающему на англійскомъ престолѣ величеству, величеству заемному...
   Элеонора. Заемному? Начало странное.
   Король Іоаннъ. Не перебивай, дорогая матушка; дай выслушать до конца, что намъ велѣно передать.
   Шатильонъ. Король Франціи, Филиппъ, отъ имени Артура Плантадженета, сына покойнаго брата вашего Жофруа, требуетъ, чтобы вы возвратили племяннику этотъ прекрасный островъ, a вмѣстѣ съ нимъ Ирландію и провинціи Пуатье, Анжу, Турэнъ и Мэнъ. Требуетъ король еще, чтобы вы вложили въ ножны свой мечъ, при помощи котораго вы беззаконно завладѣли всѣми названными землями, и не смѣли поднимать его противъ своего племянника и законнаго государя Англіи.
   Король Іоаннъ. A что воспослѣдуетъ, если я отвѣчу отказомъ?
   Шатильонъ. Придется прибѣгнуть къ кровопролитной войнѣ, чтобы ея безпощадною силою отнять! y васъ все, беззаконно захваченное вами.
   Король Іоаннъ. Мы готовы отвѣчать на войну войною, кровью на кровь и насиліемъ на насиліе. Такъ и отвѣтьте королю Франціи.
   Шатильонъ. Услышь же изъ моихъ устъ вызовъ короля; это крайній предѣлъ моихъ полномочій.
   Король Іоаннъ. Передай ему и мой, a затѣмъ уѣзжай съ миромъ. Предстань, какъ молнія, предъ глазами своего повелителя, потому что не успѣешь ты еще къ нему доѣхать, какъ я уже буду во Франціи и оглушу ее громомъ моихъ пушекъ. Ступай-же отсюда; служи громогласною трубою нашему негодованію и явись зловѣщимъ предсказателемъ Франціи собственной ея погибели. Дать ему почетный конвой! Наблюди за этимъ, Пемброкъ. Прощай, Шатильонъ (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ).
   Элеонора. Ну ,что, мой сынъ? Не говорила ли я тебѣ всегда, что честолюбивая Констанца до тѣхъ поръ не успокоится, пока не успѣетъ воспламенить противъ тебя и Францію, и весь міръ, чтобы они вступились за права ея сына. Все это дѣло можно было предупредить и уладить при помощи ничего не стоющихъ дружескихъ заявленій, a теперь между обоими государствами должна разыграться жестокая, кровавая борьба.
   Король Іоаннъ. За насъ и могущество наше, и право.
   Элеонора (Тихо ему). Не столько право, сколько могущество, иначе и тебѣ, и мнѣ пришлось-бы плохо. Это шепчетъ тебѣ моя совѣсть, но словъ ея не услышитъ никто, помимо неба, тебя и меня.
  

Входитъ Норсэмтонскій Шэрифъ и говоритъ что-то на ухо Эссэксу.

  
   Эссэксъ. Государь, въ этомъ графствѣ возникла крайне странная, неслыханная тяжба. Обѣ спорящія стороны на судъ явились къ вамъ. Прикажете ихъ впустить?
   Король Іоаннъ. Пускай войдутъ (Шерифъ уходитъ). Средства для этого похода доставятъ наши аббатства и монастыри (Шерифъ возвращается; за нимъ входятъ Робертъ Фолькенбриджъ и побочный братъ послѣдняіг Филиппъ). Что вы за люди?
   Филиппъ Фолькенбриджъ. Вашъ вѣрноподданный, государь. Я родомъ джентльменъ изъ графства Норсэмтонъ я, какъ предполагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджа. Помимо того, я воинъ, на полѣ битвы возведенный въ санъ рыцаря, дарующей почести рукою Львинаго сердца.
   Король Іоаннъ. A ты кто такой?
   Робертъ Фолькенбриджъ. Сынъ и насіѣдникъ того-же Фолькенбриджа.
   Король Іоаннъ. Какъ-же такъ?-- Онъ старшій, a наслѣдникъ ты? Вы, какъ видно, родились не отъ одной матери?
   Филиппъ. Отъ одной, государь. Въ томъ нѣтъ никакого сомнѣнія, и всѣ это знаютъ. Предполагаю также, что и отъ одного отца, но насколько это вѣрно, знаютъ только наша мать, да небеса; на этотъ счетъ y меня могутъ быть сомнѣнія, какъ и y каждаго человѣка, рожденнаго отъ человѣка.
   Элеонора. Стыдись, грубый человѣкъ. Ты позоришь родную мать и своимъ сомнѣніемъ кладешь пятно на ея честь.
   Филиппъ. Я, королева?-- нисколько! У меня для этого нѣтъ никакого основанія. Это отзывъ моего брата, a не мой. Если ему удастся это доказать, онъ оттягаетъ y меня, по крайней мѣрѣ, пятьсотъ прекраснѣйшихъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода. Да хранятъ небеса честь моей матеря и мое наслѣдство.
   Король Іоаннъ. Малый прямой, хотя и грубый! Почему-же онъ, рожденный послѣ тебя, заявляетъ притязанія на твое наслѣдство?
   Филиппъ. Не знаю. Должно быть, потому, что ему хочется завладѣть моими землями. Онъ какъ-то обозвалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ я рожденъ: -- въ законѣ-ли также, какъ онъ, или въ беззаконіи? -- отвѣтить на это я разъ навсегда предоставляю моей матери. Но какъ именно я рожденъ, хорошо или дурно,-- миръ костямъ, похлопотавшимъ о моемъ появленіи на свѣтъ!-- вы, государь, можете рѣшить сами. Сравните только наши лица, и вы все увидите. Если старый сэръ Робертъ дѣйствительно отецъ намъ обоимъ, и вотъ этотъ сынъ похожъ на него, я на колѣняхъ готовъ благодарить небеса, что я не похожъ на тебя, сэръ Робертъ.
   Король Іоаннъ. Какого это сумасброда посылаютъ намъ небеса?
   Элеонора. Онъ и лицомъ, и звукомъ голоса очень сильно напоминаетъ Львиное сердце. Не замѣчаешь-ли ты и въ могучемъ сложеніи этого человѣка сходства съ моимъ сыномъ?
   Король Іоаннъ. Я хорошо вглядѣлся въ его наружность и нахожу, что онъ поразительно похожъ на Ричарда.-- Ну, а теперь говори ты. На какомъ основаніи заявляешь ты притязанія на земли брата?
   Филиппъ. На томъ основаніи, что y него одна половина лица похожа на лицо сэра Роберта и вотъ за эту-то половину, не стоющую и фартинга, онъ хочетъ получить всѣ мои пятьсотъ фунтовъ годового дохода.
   Робертъ Фолькенбриджъ. Свѣтлѣйшій государь, когда мой отецъ былъ живъ, вашъ братъ часто пользовался его услугами.
   Филиппъ. Этимъ, сэръ, вы моихъ земель не оттягаете; разсказывайте лучше, какъ онъ пользовался ласками нашей матери.
   Робертъ Фолькенбриджъ. Такъ онъ однажды отправилъ его посломъ къ германскому императору для переговоровъ по какому-то важному дѣлу. Король этимъ воспользовался и все время, пока длилось отсутствіе моего отца, прожилъ y него въ домѣ. Я стыжусь разсказывать, какъ именно соблазнилъ онъ нашу мать, но, что было такъ, къ несчастію, правда. По собственнымъ словамъ моего отца, его, въ то время, когда былъ зачатъ вотъ этотъ дѣтина, отъ нашей матери отдѣляли громадныя пространства моря и суши. На смертномъ одрѣ, отецъ всѣ свои земли завѣщалъ мнѣ и смертнымъ часомъ поклялся, что вотъ этотъ сынъ моей матери нисколько ему не сынъ, a если и сынъ, то явился на свѣтъ четырнадцатью недѣлями ранѣе, чѣмъ слѣдовало. Поэтому, государь, прошу васъ, по желанію покойнаго отца, приказать возвратить мнѣ мои земли, на которыя я имѣю неотъемлемыя права.
   Король Іоаннъ. Странный ты человѣкъ! Твой братъ признанъ былъ законнымъ; жена твоего отца родила его уже по вступленіи въ бракъ. Если въ ея игрѣ и была передержка, вина эта ложится на нее одну. Такая-же непріятность можетъ постигнуть каждаго человѣка. Даже въ томъ случаѣ, если ты говоришь правду, будто о произведеніи на свѣтъ старшаго ребенка твоей матери похлопоталъ мой братъ, скажи, могъ-ли этотъ незаконный отецъ требовать своего сына y отца, считавшагося законнымъ? Нѣтъ, пріятель, отецъ твой имѣлъ полное право оставить за собою телка отъ своей коровы, требуй хоть весь міръ его выдачи. Да, онъ, разумѣется, имѣлъ полное право это сдѣлать. Положимъ, что ребенокъ дѣйствительно рожденъ отъ моего брата, но братъ мой никоимъ образомъ не могъ признать его своимъ сыномъ, точно такъ-же, какъ твой отецъ не имѣлъ никакой возможности не признать его своимъ. Изъ этого-же вытекаетъ слѣдующее:-- если сынъ моей матери сдѣлалъ твоему отцу наслѣдника, то само-собою понятно, что и земли твоего отца должны перейти къ его наслѣднику.
   Робертъ. Итакъ, желаніе моего отца, чтобы его имѣнія не доставались сыну, рожденному не отъ него, ровно ничего не значитъ?
   Филиппъ. Для того, чтобы лишить меня наслѣдства, его желаніе значитъ такъ-же мало, какъ, по моему предположенію, было мало его участіе при моемъ зачатіи.
   Элеонора. Что предпочелъ-бы ты: -- оставаться попрежнему Фолькенбриджемъ и, подобно твоему брату, владѣть землями, или быть признаннымъ какъ сынъ Львинаго сердца, но безъ всякихъ земель и ограничиться владѣніемъ только собственной твоей особой?
   Филиппъ. Ваше величество, если-бы y моего брата была такая наружность, какъ y меня, a y меня такая, какъ y него, то-есть, вмѣсто ногъ два прута, вмѣсто рукъ двѣ пустыя кожи отъ угря, a лицо такое, что я не рѣшился бы заткнуть за ухо себѣ розу, боясь, какъ бы люди не стали говорить: -- "Взгляните на эту трехъ-фартинговую монету"! -- да, если-бы вмѣстѣ съ землями мнѣ предложили взять м наружность брата, я до послѣдняго дюйма отдалъ бы эти земли, чтобы только теперешняя моя наружность осталась при мнѣ. Ни за что на свѣтѣ не захотѣлъ бы я быть похожимъ на сэра Ноба.
   Элеонора. Ты мнѣ нравишься. Если хочешь, откажись отъ наслѣдства, предоставь его брату и слѣдуй за мною. Я хотя и женщина, но тоже воинъ и собираюсь въ походъ противъ Франціи.
   Филиппъ. Братъ, бери мои земли, попытаю счастія на иномъ пути. Ты, благодаря своему лицу, пріобрѣлъ пять сотъ фунтовъ ежегоднаго дохода, но отдавай его хоть за пять пенсовъ, даже и такая цѣна за него покажется слишкомъ дорогою. Государыня, я готовъ идти за вами даже въ пасть смерти.
   Элеонора. Нѣтъ, лучше отправляйся туда прежде меня.
   Филиппъ. Въ нашей странѣ существуетъ обычай уступать дорогу старшимъ.
   Король Іоаннъ. Какъ твое имя?
   Филиппъ. Государь, зовутъ меня Филиппомъ; это имя дано мнѣ при крещеніи. Да, я Филиппъ, старшій сынъ жены добраго старика, сэра Роберта.
   Король Іоаннъ. Носи отнынѣ имя того, отъ кого ты унаслѣдовалъ наружность. Преклони колѣно, a когда встанешь, ты окажешься еще знатнѣе, чѣмъ прежде. Встань-же; теперь ты сэръ Ричардъ и Плантадженетъ.
   Филиппъ. Дай мнѣ руку, братъ мой по матери. Мой отецъ даетъ мнѣ честь, a твой тебѣ земли. Будь благословенъ тотъ часъ дня или ночи, когда я былъ зачатъ въ отсутствіе сэра Роберта.
   Элеонора. Въ немъ весь духъ Плантадженетовъ! Сэръ Ричардъ, я тебѣ бабка; такъ и зови меня.
   Филиппъ. Да, государыня. вы мнѣ бабка по случаю, но не по принятому закону. Впрочемъ, что за бѣда! Это почти одно и то же, немножко не прямо, нѣсколько съ лѣвой руки... Не все-ли равно войти въ окно или перелѣзть черезъ заборъ? Кто не можетъ ходить днемъ,тотъ ходитъ ночью. Что имѣешь, то твое, какъ-бы оно ни было добыто; стрѣляй хоть издали, хоть въ упоръ, но если попалъ куда слѣдуетъ, значитъ, прицѣлъ взятъ былъ вѣрно, и я,-- все-таки я, какъ бы я ни явился на свѣтъ.
   Король Іоаннъ. Ступай, Фолькенбриджъ; желаніе твое исполнено. Безземельный рыцарь дѣлаетъ тебя владѣльцемъ большого количества земель. Идемте, матушка, идемъ, Ричардъ. Намъ надо отправляться во Францію скорѣе... Да, во Францію! Насъ торопятъ обстоятельства.
   Филиппъ. Братъ, прощай. Желаю тебѣ удачи во всемъ, хотя ты и добытъ честнымъ путемъ (Всѣ, кромѣ Филиппа, уходятъ). Вотъ я сталъ на одинъ футъ знатнѣе, чѣмъ прежде, но за то какого громаднаго количества футовъ земли я лишился! Ну, теперь изъ любой Джоанны я могу сдѣлать настоящую леди. "Добраго вечера, сэръ Ричардъ!" -- "Благодарю, любезный" и будь ему даже имя Джорджъ, я все-таки назову его Питэромъ; вѣдь, новыя почести прежде всего научаютъ забывать, какъ зовутъ другихъ. Помнить это было-бы съ нашей стороны слишкомъ большою вѣжливостью, слишкомъ крупною любезностью... Вотъ является путешественникъ. Моя милость приглашаетъ къ себѣ обѣдать и его самого, и его зубочистку. Когда рыцарскій мой желудокъ вполнѣ удовлетворенъ, я, высасывая изъ зубовъ все, что въ нихъ застряло, и важно подпирая рукою голову, начинаю, словно по катехизису, разспрашивать своего поминутно охорашивающагося гостя, видѣвшаго столько странъ: -- "Любезный сэръ", приступаю я съ вопросомъ: -- "сдѣлайте одолженіе, разскажите"... Слѣдуютъ дальнѣйшіе вопросы, a за ними, какъ до азбукѣ: -- "О, сэръ", слышится отвѣтъ: -- "я весь къ вашимъ услугамъ; располагайте мною, какъ рабомъ!" -- "Нѣтъ, сладчайшій сэръ!" произноситъ вопрошающій: -- "не вы къ моимъ, a я весь къ вашимъ услугамъ". Вотъ такимъ-то образомъ ранѣе, чѣмъ отвѣчающему удастся узнать, о чемъ его спрашиваютъ, начинается обмѣнъ любезностей, a въ промежуткахъ между ними слѣдуютъ разсказы про Альпы, про Аппенины, про Пиренеи, про рѣку По, и такъ время проходитъ до ужина. Это разговоръ высшаго общества, приличный людямъ, подобно мнѣ желающимъ подняться на подобающую высоту, потому что всякій, не умѣющій приноровиться къ обычаямъ времени, навсегда останется такимъ-же пригулкомъ, какимъ до сихъ поръ былъ я. Однако, приноровлюсь я или не приноровлюсь, я все-таки останусь не болѣе какъ пригулкомъ, хотя и стану подражать не только пріемамъ, привычкамъ, обращенію и одеждѣ высшаго современнаго круга, но и его понятіямъ, внутреннимъ его побужденіямъ и стану разливать съ своихъ устъ столь сладкій, сладкій, сладкій ядъ нашего вѣка, -- лесть и клеветы. Я изучу все это до тонкости не для того, конечно, чтобы обманывать другихъ, но для того, чтобы не обманывали меня самого. Это поможетъ мнѣ стать въ уровень съ моимъ новымъ положеніемъ... Однако, кто-же это такъ торопливо идетъ сюда? Что за гонецъ, въ дорожномъ женскомъ платьѣ? Неужто y нея нѣтъ мужа, чтобы возвѣстить трубами о ея прибытіи? (Входятъ Леди Фолькенбриджъ и Джемсъ Гурни). А! это моя мать! Скажите, добрѣйшая леди, что такъ поспѣшно привело васъ ко двору?
   Леди Фолькенбриджъ. Гдѣ твой братъ? Гдѣ онъ -- гнусный холопъ, позорящій мою честь, топчущій ее въ грязь.
   Филиппъ. Вы спрашиваете о моемъ братѣ Робертѣ, о сынѣ стараго сэра Роберта? О новѣйшемъ великанѣ Кольбрандѣ, объ этомъ устрашающемъ человѣкѣ?.. Скажите, вы въ самомъ дѣлѣ ищете сына сэра Роберта?
   Лэди Фолькенбриджъ. Сына сэра Роберта! Да, наглый мальчишка, сына сэра Роберта! Какъ смѣешь ты глумиться надъ сэромъ Робертомъ, когда онъ отецъ твоему брату Роберту да и тебѣ тоже?
   Филиппъ. Джемсъ Гурни, уйди отсюда ненадолго.
   Гурни. Хорошо, добрѣйшій Филиппъ.
   Филиппъ. Филиппъ! Что такое Филиппъ? -- крикъ воробья. Есть много новаго, Джемсъ; я все разскажу тебѣ позже (Гурни уходитъ). Миледи, старикъ сэръ Робертъ мнѣ не отецъ, онъ могъ-бы даже въ страстную пятницу съѣсть во мнѣ свою часть и ни сколько не оскоромиться. Сэръ Робертъ безспорно могъ дѣлать много хорошаго, но могъ-ли онъ сдѣлать меня? Нѣтъ, этого онъ не могъ: -- мы знаемъ его работу. Поэтому, добрѣйшая моя матушка, скажите, кому я обязанъ своею статностью? Сэръ Робертъ не былъ-бы въ состояніи сотворить ни такихъ бедръ, ни такихъ икръ.
   Лэди Фолькенбриджъ. Что? Ты, кажется, заодно съ братомъ? Защищать мою честь тебѣ слѣдовало-бы, ради собственной пользы. Что значатъ эти укоры? Говори, презрѣнный холопъ!
   Филиппъ. Не холопъ, добрая матушка, a рыцарь, настоящій рыцарь! Такой-же рыцарь, какъ Базилиско! До меня дотронулся мечъ, и я до сихъ поръ чувствую его прикосновеніе къ моему плечу. Во всякомъ случаѣ, я сынъ не сэра Роберта. Я отрекся и отъ его имени, и отъ его земель. Законность рожденія, нѣтъ -- ни о чемъ подобномъ теперь уже и рѣчи нѣтъ. Затѣмъ скажите, матушка, кто мой отецъ? Надѣюсь -- человѣкъ не заурядный?
   Лэди Фолькенбриджъ. Ты отрекся отъ имени Фолькенбриджа?
   Филиппъ. Такъ-же вѣрно, какъ отрекся отъ дьявола.
   Лэди Фолькенбриджъ. Ты сынъ Ричарда Львиное сердце. Обольщенная долгимъ и страстнымъ преслѣдованіемъ, я согласилась дать ему мѣсто на постели моего мужа. Да проститъ мнѣ Господь мое прегрѣшеніе! Какъ ни боролась я противъ увлеченія, какъ ни защищалась, это ни къ чему не повело, и плодомъ этого сладкаго грѣха явился ты.
   Филиппъ. Миледи, клянусь сіяніемъ этого дня, если-бы мнѣ предложили родиться еще разъ, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Иныя прегрѣшенія на землѣ носятъ свое оправданіе въ самихъ себѣ; ваше прегрѣшеніе одно изъ нихъ. Ваша вина не была плодомъ безумія. Какая женщина на вашемъ мѣстѣ была бы въ состояніи не подчинить своего сердца царственной любви, не отдать этого сердца, какъ дань покорности великому Ричарду, противъ котораго не могъ устоять даже левъ и защитить свое царственное сердце. Тотъ, кто своею силою вырвалъ львиное сердце, могъ ли не покорить сердца женщины? Да, матушка, отъ всего сердца благодарю васъ за то, что вы дали мнѣ такого отца. Пусть кто нибудь изъ живущихъ дерзнетъ утверждать; будто вы поступили не хорошо, и я тотчасъ отправлю его душу въ адъ. Идемте, матушка, я представлю васъ новой моей семьѣ, гдѣ всякій скажетъ, что если-бы въ ту ночь, когда меня зачалъ Ричардъ, вы отказали ему въ своихъ ласкахъ, это было-бы съ вашей стороны великимъ грѣхомъ. Всякій, кто дерзнетъ сказать, что, отдавшись любви, вы совершили проступокъ, окажется лгуномъ, и я прямо въ глаза скажу ему:--"Ты лжешь!" (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Во Франціи передъ стѣнами Анжера.

Въ сопровожденіи войскъ съ одной стороны входятъ Эрцгерцогъ Австрійскій, съ другой король Филиппъ, Дофинъ, Констанца, Артуръ и свита.

   Дофинъ. Привѣтъ вамъ передъ стѣнами Анжера, храбрый Эрцгерцогъ Австрійскій.-- Артуръ, одинъ, изъ ближайшихъ твоихъ родственниковъ. -- Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва и ведшій священныя войны въ Палестинѣ, преждевременно лишился жизни, благодаря именно вотъ этому доблестному эрцгерцогу. Чтобы загладить свою вину, онъ по нашей просьбѣ пришелъ вступиться за права потомка убитаго. Да, дитя, онъ развернулъ свои знамена для защиты твоихъ правъ, беззаконно присвоенныхъ себѣ твоимъ жестокосерднымъ дядей, королемъ англійскимъ Іоанномъ. Обними-же его, люби и благодари за приходъ сюда.
   Артуръ. Да проститъ вамъ Богъ смерть Львинаго сердца за то, что вы даете жизнь его потомку, осѣнивъ его права воинственнымъ своимъ крыломъ. Привѣствую васъ рукою, еще безсильною, и сердцемъ, полнымъ безупречной любви. Герцогъ, привѣтствую васъ передъ воротами Анжера.
   Дофинъ. Благородный мальчикъ, кто отказался бы вступиться за твои права?
   Эрцгерцогъ. Пусть горячій поцѣлуй, который я запечатлѣваю на твоей щекѣ, послужитъ залогомъ любви моей къ тебѣ. Даю обѣтъ до тѣхъ поръ не возвращаться домой, пока не вернутся тебѣ не только Анжеръ, но и все, на что ты имѣешь право во Франціи, также какъ и твой островъ, съ его бѣдными, бѣлыми мѣловыми берегами, ногою своею отталкивающій вспять напоръ ревнующихъ волнъ океана, которыя держатъ его обитателей въ отчужденіи отъ другихъ странъ міра; да, покуда вся Англія, защищаемая своими несокрушимыми водяными укрѣпленіями отъ возможности чужеземнаго вторженія и потому вполнѣ покойная за свою свободу, пока она вся, не исключая и самаго дальняго угла ея на западѣ не преклонитъ передъ тобою колѣна, какъ передъ своимъ королемъ, снова клянусь даже не помышлять о возвращеніи домой и упорно воевать, милый ребенокъ, за твои права.
   Констанца. Примите за это благодарность отъ его матери -- вдовы, пока могучая ваша рука не дастъ ему возможности отблагодарить васъ за самоотверженіе болѣе дѣйствительнымъ образомъ.
   Эрцгерцогъ. Небо не откажетъ въ своемъ благословеніи тому, кто обнажаетъ мечъ и ведетъ войну по такому справедливому поводу, полному любви къ ближнему.
   Король Филиппъ. Итакъ, за дѣло. Мы направимъ свои орудія противъ чела этого, сопротивляющагося намъ города. Пусть созовутъ нашихъ опытнѣйшихъ военачальниковъ, чтобы ихъ совѣты могли указать намъ, какое наиболѣе выгодное положеніе намъ слѣдуетъ занять. Мы подъ стѣнами этого города сложимъ наши царственныя кости, пройдемъ, направляясь къ главной его площади вбродъ черезъ потоки французской крови, но все-таки заставимъ его признать своимъ властелиномъ вотъ этого отрока.
   Констанца. Дождитесь прежде отвѣта отъ своего посла, иначе вы, пожалуй, безъ всякой нужды обагрите мечи чужою кровью. Можетъ быть, Шатильонъ вернулся изъ Англіи съ извѣстіемъ, что теперешній ея король готовъ, безъ нарушенія мира, уступить тѣ права, за которыя мы собирались воевать? Тогда намъ придется горько скорбѣть о каждой каплѣ крови, несправедливо пролитой изъ-за одной, не въ мѣру горячей, поспѣшности.
  

Входитъ Шатильонъ.

  
   Король Филиппъ. Смотрите, королева, какое чудо. Какъ бы по вашему желанію, Шатильонъ легокъ на поминѣ. Графъ, передайте въ короткихъ словахъ, какой отвѣтъ шлетъ намъ Англія? Мы готовы его выслушать совершенно хладнокровно. Говорите-же.
   Шатильонъ. Если такъ, государь, прекратите жалкую эту осаду и обратите ваши силы противъ болѣе могучаго непріятеля. Король Англіи, разсерженный справедливыми вашими требованіями, тотчасъ же взялся за оружіе. Пока я, въ ожиданіи попутнаго вѣтра, вынужденъ былъ стоять на мѣстѣ, мое бездѣйствіе дало ему возможность переправить сюда свои войска почти въ одно время со мною. Онъ быстро приближается къ этому городу; войска его многочисленны, солдаты надежны. Его сопровождаютъ королева-мать, настоящая Геката, подстрекающая сына на распри, на кровопролитіе, ея племянница, Бланка Испанская, Пригулокъ покойнаго короля,и цѣлый сонмъ всякихъ добровольцевъ, набранныхъ со всѣхъ концовъ королевства, людей съ безпокойнымъ нравомъ, но пылкихъ, отчаянныхъ, готовыхъ на все. Лица y нихъ хоть и женоподобныя, но въ груди пышетъ бѣшенная ярость драконовъ. Они продали все, что имѣли на родинѣ, и теперь, гордо взваливъ на спины свои прирожденныя права, являются сюда искать новыхъ средствъ къ обогащенію. Словомъ, никогда еще англйскія суда не перевозили, a волны морскаго прилива не поднимали на себѣ такихъ отборныхъ, необузданныхъ головорѣзовъ на бѣду и разгромъ всего христіанства (Слышенъ барабанный бой). Вторженіе ихъ барабановъ прерываетъ дальнѣйшія мои объясненія. Они уже близко. Спѣшатъ они сюда или для переговоровъ, или для того, чтобы вступить въ бой. Поэтому, государь, приготовьтесь.
   Король Филиппъ. Какъ неожиданно ихъ вторженіе.
   Эрцгерцогъ. Чѣмъ оно неожиданнѣе, тѣмъ сильнѣе должны мы разгорячить свое мужество, чтобы дать имъ надлежащій отпоръ. Вѣдь сила обстоятельствъ заставляетъ мужество возрастать; поэтому, добро пожаловать, господа; мы готовы.
  

Входятъ Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Пригулокъ, Филиппъ Фолькенбриджь, Пемброкъ и войско.

  
   Король Іоаннъ. Миръ вамъ, король Франціи, если вы, государь, дозволите намъ мирно войти въ наши, безспорно законныя владѣнія. Если-же нѣтъ, пусть Франція обольется кровью, a миръ отлетитъ на небеса, пока мы, какъ орудія Божьяго гнѣва, не покараемъ ее за ея надменное презрѣніе, вынудившее миръ отлетѣть отъ земли.
   Король Филиппъ. Миръ королю Англіи, если войско его опять вернется въ Англію и будетъ тамъ жить, никого не задѣвая. Мы любимъ Англію и, только ради ея выгодъ, обливаемся теперь потомъ подъ своими тяжелыми доспѣхами, тогда какъ дѣлать это слѣдовало-бы тебѣ, a не намъ. Но въ тебѣ нѣтъ ни малѣйшей любви къ Англіи. Ты оттѣснилъ законнаго ея короля, нарушилъ порядокъ престолонаслѣдія, насмѣялся надъ правами несовершеннолѣтняго, насиліемъ воспользовался дѣвственною чистотою короны. Смотри сюда! Видишь черты этого ребенка; развѣ эти брови, эти глаза не точное воспроизведеніе бровей и глазъ твоего брата Жофруа? Въ этомъ отрокѣ только въ уменьшенномъ видѣ таится все, что умерло въ Жофруа, но рука времени придастъ этому сокращенію надлежащіе крупные размѣры. Жофруа былъ старше тебя, a этотъ ребенокъ его сынъ. Престолъ Англіи по всѣмъ правамъ принадлежалъ Жофруа, Артуръ-же, по волѣ Создателя, сынъ Жофруа. Отвѣчай, какъ случилось, что королемъ величаютъ тебя, когда живая кровь еще бьется въ жилахъ законнаго наслѣдника престола, a ты за этого наслѣдника выдаешь себя?
   Король Іоаннъ. Король Франціи, кто далъ тебѣ право обращаться ко мнѣ съ такими вопросами и требовать отъ меня отчета?
   Король Филиппъ. Тотъ Верховный Судья, который внушаетъ каждому властителю, крѣпкому своимъ законнымъ правомъ, благую мысль всматриваться въ пятна и въ обиды, нанесенныя чужимъ правамъ. Тотъ-же судья поставилъ меня попечителемъ надъ этимъ ребенкомъ: съ Его-то соизволенія я уличаю тебя въ преступленіи и при Его помощи надѣюсь воздать тебѣ доллжную кару.
   Король Іоаннъ. Нѣтъ, ты, какъ похититель, думаешь воспользоваться непринадлежащею тебѣ властью.
   Король Филиппъ. Напротивъ, я намѣренъ наказать похитителя чужого престола.
   Элеонора. Скажи, король Франціи, кого называешь ты похитителемъ чужого престола?
   Констанца. Государь, позвольте я отвѣчу ей. -- Твоего преступнаго сына.
   Элеонора. Прочь, дерзкая! Ты добиваешься престола для своего незаконнорожденнаго щенка, чтобы самой быть королевой и предписывать законы всему міру!
   Констанца. Я всегда была вѣрнѣе ложу твоего сына, чѣмъ ты своему мужу. Этотъ мальчикъ болѣе похожъ наружностью на своего отца, чѣмъ похожи между собою ты и Іоаннъ, хотя между вами такое-же сходство, какъ между водою и дождемъ, какъ между дьяволомъ и его матерью! Мой-то сынъ незаконнорожденный! Нѣтъ,клянусь душой, едва ли его отецъ былъ зачатъ настолько-же законно, какъ онъ, да и не могло этого быть, когда ты его мать!
   Элеонора. Хороша y тебя мать, дитя; она позоритъ твоего отца.
   Констанца. Хороша y тебя бабка; она позоритъ тебя самого!
   Эрцгерцогъ. Перестаньте!
   Пригулокъ. Слушайте глашатая!
   Эрцгерцогъ. Это еще что за чортъ?
   Пригулокъ. Показалъ-бы я вамъ, что я за чортъ, если-бы мнѣ удалось одному захватить въ свои руки васъ и вашу шкуру. Сами-то вы что такое? -- Заяцъ, y котораго, по извѣстной поговоркѣ, храбрости хватаетъ только на то, чтобы теребить за бороду мертвыхъ львовъ. Попадитесь мнѣ только, и я прокопчу ту шкуру, что y васъ надѣта на плечи! Берегись, пріятель, все будетъ такъ, какъ я говорю, да, именно, такъ.
   Бланка. Какъ къ лицу эта львиная шкура тому, кто укралъ ее y льва.
   Пригулокъ. Да, она такъ-же впору его плечамъ, какъ обувь великаго Алкида -- ослу. Берегись, однако, милѣйшій мой оселъ, я сорву съ твоихъ плечъ эту тяжесть или прибавлю къ ней такую, что твои кости затрещатъ.
   Эрцгерцогъ. Это что еще за трещотка, оглушающая насъ трескотней своихъ ненужныхъ рѣчей?
   Король Филиппъ. Людовикъ, рѣшайте-же, какъ намъ поступить?
   Дофинъ. Замолчите всѣ, и вы, женщины, и вы, безумцы! Король Іоаннъ, вотъ наше рѣшеніе: -- отъ имени Артура, я требую, чтобы ты цѣликомъ возвратилъ ему все, что составляетъ его собственность, то-есть, Англію, Ирландію, Анжу, Турэнь и Мэнъ. Согласенъ ты исполнить это требованіе и положить оружіе?
   Король Іоаннъ. Скорѣе соглашусь разстаться съ жизнью! Нѣтъ, король Франціи,ты мнѣ не страшенъ! Артуръ Бретанскій, довѣрься мнѣ, и отдайся мнѣ въ руки. Моя любовь сдѣлаетъ для тебя болѣе, чѣмъ когда-либо трусливая рука Франціи будетъ въ силахъ для тебя чего-нибудь добиться. Покорись мнѣ, дитя.
   Элеонора. Милый мой внучекъ, иди къ своей бабушкѣ.
   Констанца. Да, дитя мое, иди къ бабушкѣ; она отберетъ y тебя королевство, a тебѣ дастъ за это сливу, вишню или фигу. Ахъ, какая добрая бабушка!
   Артуръ. Перестань, милая матушка! Лучше-бы мнѣ лежать въ могилѣ, чѣмъ видѣть, какъ изъ-за такого ничтожества, какъ я, поднимаютъ столько шума.
   Элеонора. Бѣдный ребенокъ плачетъ; ему стыдно за мать.
   Констанца. Такъ это или нѣтъ, весь стыдъ долженъ пасть на тебя! Обиды его бабки, a не позоръ матери извлекаютъ изъ бѣдныхъ глазъ эти жемчужины, способныя вызвать состраданіе y самого неба. Онѣ окажутся своего рода платой, которая подкупитъ небеса, и они за эти блестящія бисеринки вступятся за его права и накажутъ васъ.
   Элеонора. О, чудовищная тварь, ты клевещешь на небо и на землю!
   Констанца. A ты сама чудовищно оскорбляешь и небо, и землю! Не смѣй называть меня клеветницей! Ты и твой Іоаннъ воровски захватили въ свои руки владѣнія, корону, всѣ права угнетаемаго этого ребенка. Онъ сынъ старшаго твоего сына, a между тѣмъ, одна ты, виновница всѣхъ его несчастій. Твои собственныя грѣхи караются въ лицѣ несчастнаго моего сына; гнѣвъ небесъ преслѣдуетъ его за то, что онъ только второе поколѣніе, вышедшее изъ твоего порочнаго чрева, могущаго зачинать только одно грѣховное!
   Король Іоаннъ. Замолчи, сумасшедшая!
   Констанца. Нѣтъ, дайте договорить,что нужно! Его не только постигла кара за ея грѣхи, но Богъ и ее самое, и ея грѣхи сдѣлалъ орудіемъ кары для ея-же потомка: Господь караетъ ребенка за нее и ея же рукою! Ея виновность -- единственная вина его, a мечъ высшаго правосудія за ея виновность, за ея проступки обрушивается на моего несчастнаго сына! О, будь она проклята!
   Элеонора. Перестань ругаться, безразсудная тварь! Я могу представить завѣщаніе, уничтожающее всѣ права твоего сына.
   Констанца. Кто же сомнѣвается, что можешь?Завѣщаніе! Дрянное завѣщаніе, выражающее только волю женщины, волю гнусной бабки!
   Король Филиппъ. Довольно, герцогиня; замолчите или говорите умѣреннѣе. Намъ неприлично поощрять своимъ присутствіемъ такъ дурно звучащую перебранку... Пусть звуки трубы вызовутъ на стѣны гражданъ Анжера и пусть они выскажутъ, чьи права въ ихъ глазахъ законнѣе: -- права Артура или Іоанна?
  

Трубятъ; на укрѣпленіяхъ показываются граждане.

  
   Гражданинъ. Кто вызываетъ насъ на укрѣпленіе?
   Король Филиппъ. Король французскій отъ имени Англіи.
   Король Іоаннъ. Король Англіи отъ собственнаго своего имени. Вы, граждане Анжера, не правда-ли, преданные мнѣ вѣрноподданные!
   Король Филиппъ. Жители Анжера, васъ, преданныхъ Артуру вѣрноподданныхъ, на укрѣпленія вызываютъ для мирныхъ переговоровъ.
   Король Іоаннъ. Нѣтъ, выслушайте прежде меня, такъ-какъ я отстаиваю вашу пользу. Французскія знамена, развѣвающіяся y васъ на глазахъ и въ виду вашего города, подошли къ нему съ гибельными для васъ намѣреніями. Утробы ихъ орудій полны сокрушительныхъ замысловъ. Пасти этихъ орудій направлены противъ васъ и готовы излить свое негодованіе, изрыгая на ваши стѣны цѣлый градъ чугунныхъ ядеръ. У французовъ все уже готово для кровопролитной осады и для другихъ враждебныхъ дѣйствій противъ васъ. Дула ихъ направлены противъ вашего города, какъ вы можете это видѣть, слегка пріотворивъ ваши запертыя ворота. Не подоспѣй мы вовремя, мирно спящіе камни вашихъ стѣнъ, окружающихъ васъ, словно поясъ, благодаря безпощаднымъ выстрѣламъ французовъ, не устояли бы на своемъ неподвижномъ, глиняномъ основаніи и были бы сдвинуты съ мѣста. Теперь въ стѣнахъ уже оказался бы широкій пробой, могущій дать кровожаднымъ войскамъ свободный доступъ въ вашъ городъ, чтобы нарушить спокойствіе его обитателей. Но при видѣ насъ, вашего законнаго короля, съ такимъ трудомъ и только при помощи необычайно быстрыхъ переходовъ явившагося y вашихъ воротъ противѣсомъ силѣ французовъ, чтобы спасти Анжеръ отъ царапинъ, угрожавшихъ его щекамъ, смотрите, изумленные нашимъ появленіемъ французы желаютъ вступить съ вами въ переговоры. Теперь, вмѣсто того, чтобы метать смертоносные,огненные снаряды, отъ которыхъ ваши стѣны задрожали-бы, какъ въ лихорадкѣ, они намѣрены стрѣлять въ васъ сладкими словами, окутывая ихъ дымомъ, чтобы предательски обмануть ими вашъ слухъ. Довѣрьтесь, любезные граждане, своему королю и впустите насъ въ свои стѣны. Мы утомлены тяжелымъ и быстрымъ переходомъ, поэтому отдыхъ намъ необходимъ, и мы его требуемъ.
   Король Филиппъ. Когда я кончу, вы разомъ отвѣтите намъ обоимъ. Смотрите, по велѣнію Божьей благодати, мы поднялись на защиту того, чья младенческая рука покоится въ данную минуту въ нашей правой рукѣ. То рука юнаго Плантадженета, сына старшаго брата, вотъ этого человѣка! Племяннику слѣдовало-бы стать королемъ надъ дядей и владѣть всѣмъ, что захватилъ въ свои руки теперешній король, Съ единственною цѣлью возстановить эти, нагло попранныя права, мы воинственными своими передвиженіями топчемъ зеленую траву передъ вашимъ городомъ. Враги мы вамъ настолько, насколько по совѣсти требуетъ наше ревностное желаніе возстановить законныя права ограбленнаго ребенка. Воздайте же должное тому, кому воздать его вы обязаны, а именно вотъ этому юному принцу, и наше оружіе, словно обузданный намордникомъ медвѣдь, окажется грознымъ по одному только виду; гнѣву нашихъ пушекъ придется безплодно угрожать только неуязвимымъ, бродящимъ по небу облакамъ, Затѣмъ, не смущая никого мирнымъ отступленіемъ, безъ единой зазубрины на мечахъ, не помявъ ни одного шлема, мы обратно принесемъ домой ту кипучую кровь, которую намѣревались пролить y стѣнъ вашего города, оставивъ въ покоѣ женъ вашихъ, дѣтей и васъ самихъ. Если-же вы безразсудно отвергнете наши предложенія, не надѣйтесь, чтобы дряхлыя ваши стѣны защитили васъ отъ нашихъ вѣстниковъ войны, хотя бы за окружностью этихъ стѣнъ нашло себѣ пристанище все прекрасно выдержанное англійское войско. Отвѣчайте-же, признаете вы своимъ королемъ юнаго принца, въ защиту котораго мы взялись за оружіе? Если нѣтъ, мы дадимъ волю справедливому своему гнѣву и при помощи кровопролитія добьемся того, что принадлежитъ намъ по праву.
   Гражданинъ. На это мы отвѣтимъ коротко. Какъ поданные короля Англіи, мы и нашъ городъ обязаны стоять за него.
   Король Іоаннъ. Такъ, признавая во мнѣ своего короля, впустите меня.
   Гражданинъ. Нѣтъ, мы этого не можемъ. Мы свою вѣрность докажемъ только тому, кто самъ докажетъ, что онъ дѣйствительно король Англіи. До тѣхъ поръ наши ворота не отворятся ни для кого въ мірѣ.
   Король Іоаннъ. Развѣ корона Англіи не доказываетъ, что я король? Если этого не достаточно, я могу представить тридцать тысячъ свидѣтелей, все истинныхъ сыновъ Англіи.
   Пригулокъ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.
   Король Іоаннъ. Готовыхъ цѣною жизни отстаивать мои права.
   Король Филиппъ. У насъ не меньшее количество не менѣе благородной крови...
   Пригулокъ. Тоже, я думаю, безъ незаконнорожденныхъ не обходится?
   Король Филиппъ. Она возстаетъ противъ короля Англіи и оспариваетъ его притязанія.
   Гражданинъ. Пока вы не придете къ соглашенію, чьи права законнѣе, мы, въ ожиданіи законнаго короля, будемъ держаться въ сторонѣ отъ обоихъ.
   Король Іоаннъ. Отпусти-же, Господи, грѣхи тѣмъ несчастнымъ душамъ, которыя еще ранѣе, чѣмъ падетъ ночная роса, отыдутъ въ вѣчное свое жилище, павъ въ грозной борьбѣ за короля своего королевства.
   Король Филиппъ. Аминь! Аминь! Къ оружію, рыцари, на коней!
   Пригулокъ. Послужи намъ хорошенько защитой, Святой Георгъ, сокрушившій дракона и съ тѣхъ поръ все сидящій на конѣ надъ дверью моей хозяйки! (Эрцгерцогу). Слушайте, если-бы я былъ y васъ въ домѣ, то-есть, y васъ въ логовищѣ и засталъ васъ въ обществѣ вашей львицы, я къ вашей львиной шкурѣ придѣлалъ-бы бычачью голову и тѣмъ превратилъ-бы васъ въ чудовище.
   Эрцгерцогъ. Молчатъ! ни слова болѣе!
   Пригулокъ. Вотъ оно -- рычанье-то льва! Фу, какъ страшно!
   Король Іоаннъ. Идемъ на равнину и выстроимъ тамъ войско.
   Пригулокъ. Постараемся занять наиболѣе выгодную позицію.
   Король Филиппъ. Такъ (Людовику). Мы займемъ противуположный холмъ, a вы будете y насъ въ запасѣ. Съ нами Богъ и наше право! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Трубы гремятъ, происходитъ движеніе войскъ, потомъ отступленіе. Входитъ французскій герольдъ и трубитъ y воротъ города

   Герольдъ. Граждане Анжера, отворяйте шире ворота и впустите въ нихъ Артура, герцога Бретанскаго. Много слезъ вызоветъ сегодняшній день изъ глазъ матерей англичанокъ потому что, благодаря доблестной рукѣ Франціи, все поле, обагренное кровью, усѣяно трупами ихъ сыновей; много женъ останутся вдовами, такъ-какъ ихъ мужья валяются теперь, холодно обнимая сырую землю. Побѣда, доставшаяся при небольшой потерѣ, весело паритъ надъ развѣвающимися знаменами французовъ, приближающихся къ вашимъ воротамъ, чтобы войти въ нихъ торжествующими побѣдителями и провозгласить Артура бретанскаго королемъ Англіи и вашимъ.
  

Входитъ англійскій герольдъ съ трубачами.

  
   Англійскій Герольдъ. Радуйтесь, граждане Анжера, звоните въ колокола! Король Іоаннъ, законный король и вашъ, и Англіи, оставшійся побѣдителемъ въ горячей и ожесточенной сегодняшней битвѣ, приближается! Когда войска отправлялись въ бой, ихъ оружіе сверкало, какъ серебро, но теперь, при возвращеніи съ боя, оно все позлащено французскою кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не сорвано французскимъ копьемъ. Тѣ-же руки, которыя развернули наши знамена при отправленіи въ походъ, несутъ ихъ и теперь. Наши здоровенные англичане возвращаются послѣ сраженія, словно веселая толпа охотниковъ, съ руками, окрашенными кровью сраженныхъ ими непріятелей. Отворите-же ворота и впустите въ вашъ городъ побѣдоноснаго короля,
   Гражданинъ. Герольды, мы, съ высоты своихъ башенъ, видѣли весь бой съ самаго его начала и до конца; видѣли, какъ схватились оба войска и какъ они разошлись. Ни одинъ даже самый зоркій глазъ не могъ-бы рѣшить, за кѣмъ осталась побѣда: за кровь платилось кровью; на каждый ударъ отвѣчали ударомъ; сила сопротивлялась равной силѣ, могущество равному-же могуществу. Оба противника стоятъ одинъ другого, и мы одинаково расположены къ обоимъ. Необходимо, чтобы кто-нибудь изъ нихъ одержалъ верхъ надъ другимъ; пока они находятся въ полномъ равновѣсіи, мы станемъ охранять нашъ городъ отъ обоихъ и для обоихъ.
  

Входятъ съ одной стороны во главѣ своего войска король Іоаннъ съ нимъ Элеонора, Бланка и Пригулокъ; съ другой появляются король Филиппъ, Дофинъ Людовикъ, Эрцгерцогъ австрійскій и войско.

  
   Король Іоаннъ. Неужто, король Франціи, ты и теперь намѣренъ продолжать расточать свою кровь и сопротявляться потоку нашего права? Смотри, какъ-бы этотъ бурный потокъ, свободному теченію котораго ты ставишь преграды, не вышелъ въ ярости изъ своего естественнаго русла и не залилъ твоихъ прибрежныхъ странъ, если ты не дашь серебристымъ водамъ его мирно катиться къ океану.
   Король Филиппъ. Нѣтъ, король Англіи, въ горячей этой схваткѣ ты не сберегъ ни одной лишней капли крови противъ насъ, французовъ; нѣтъ, y тебя пролито ея даже болѣе, чѣмъ y насъ. Клянусь вотъ этою рукою, управляющею разстилающеюся передъ нами страною, что мы до тѣхъ поръ не положимъ оружія, поднятаго нами во имя справедливости, пока не заставимъ подчиниться тебя, противъ котораго мы его подняли, или не увеличимъ числа падшихъ жертвъ нашимъ царственнымъ трупомъ и не украсимъ списка убитыхъ въ эту войну именемъ короля.
   Пригулокъ. О, царственное величіе, какъ сильно ты разростаешься, когда воспламенится благородная королевская кровь. Теперь смерть снабдитъ сталью мертвыя свои челюсти: вмѣсто клыковъ и зубовъ ей будутъ служить мечи воиновъ; запируетъ она, благодаря распрѣ, возникшей между королями и пойдетъ раздирать на клочья человѣческое мясо. Зачѣмъ-же, короли, стоите вы другъ противъ друга въ какомъ-то изумленіи? Крикните войскамъ: -- впередъ, на бой, на рѣзню! Вернитесь снова на окровавленное поле, о, вы, равные по силѣ, воспламенные умы! Пусть пораженіе одного будетъ источникомъ мира для другого, a до тѣхъ поръ пусть сыплются удары, льется кровь и свирѣпствуетъ смерть!
   Король Іоаннъ. Чьи-же права готовы признать горожане?
   Король Филиппъ. Граждане, отвѣчайте Англіи, кого признаете вы своимъ королемъ?
   Гражданинъ. Короля Англіи, когда мы будемъ знать, кто онъ.
   Король Филиппъ. Признайте его въ насъ, поддерживающихъ его права.
   Король Іоаннъ. Нѣтъ, насъ, говорящихъ самихъ за себя, собственной особой пришедшихъ завладѣть вами и провозгласить себя королемъ и Анжера, и вашимъ.
   Гражданинъ. Власть, стоящая выше насъ, отвергаетъ все это; слѣдовательно, пока споръ не будетъ рѣшенъ окончательно, мы остаемся при прежнемъ недоумѣніи и ни для кого не отворимъ городскихъ воротъ. Такого образа дѣйствія мы станемъ держаться до тѣхъ поръ, пока полное убѣжденіе не преодолѣетъ нашихъ сомнѣній и пока доказательства, представленныя верховною властью, не обратятъ этихъ сомнѣній въ ничто.
   Пригулокъ. Государь, клянусь этимъ небомъ, наглые анжерцы не хотятъ васъ знать. Они, спокойно спрятавшись за свои зубчатыя стѣны, разиня ротъ, словно на представленіе, глазѣютъ на вызванныя вами кровопролитныя стычки. Позвольте, государи, обоимъ вамъ предложить совѣть. Поступите такъ-же, какъ Іерусалимскіе возмутители, то-есть, превратитесь на время въ союзниковъ и направьте свои соединенные громы противъ этого города. Пусть Франція и Англія свои орудія, заряженныя по самое жерло всякими истребительными снарядами, направятъ противъ Анжера и примутся его громить съ востока и съ запада, пока ихъ чудовищный, всесокрушающій громъ не сокрушитъ каменныхъ реберъ этого надменнаго города. Я сталъ-бы тотчасъ стрѣлять по этимъ клячамъ, до тѣхъ поръ, пока камня на камнѣ не останется отъ ихъ стѣнъ и сами онѣ не окажутся ничѣмъ не защищенными, кромѣ обыкновеннаго воздуха. Когда это будетъ достигнуто, разъедините снова свои слившіяся на время силы; пусть перемѣшавшіяся ваши знамена раздѣлятся, и вы очутитесь челомъ противъ чела, окровавленнымъ остріемъ къ острію, и тогда счастіе живо изберетъ въ которой-нибудь изъ сторонъ своего любимца, сдѣлаетъ его героемъ сегодняшняго дня и поцѣлуемъ поздравитъ его съ блестящей побѣдой. Что скажете вы, могущественные государи, на этотъ, быть можетъ, дикій совѣтъ? Не отдаетъ-ли отъ него немного политикой?
   Король Іоаннъ. Клянусь раскинувшимися подъ нами небесами, совѣтъ мнѣ по вкусу. Согласенъ-ли король Франціи дѣйствовать заодно съ нами, чтобы сравнять съ землею самонадѣянный Анжеръ, a потомъ снова обратиться одному противъ другого, чтобы рѣшить, кому быть королемъ?
   Пригулокъ. Вѣдь и тебѣ, государь, этотъ заносчивый городишко нанесъ такое-же оскорбленіе, какъ и намъ; поэтому, если въ тебѣ есть хоть искра королевской доблести, направь пасти своихъ орудій противъ наглыхъ его стѣнъ. Когда-же мы сроемъ ихъ до основанія, вызывайте снова другъ друга на бой и въ общей свалкѣ отправляйте противниковъ на небеса или въ адъ.
   Король Филиппъ. Пусть будетъ такъ. Съ какой стороны думаете вы открыть военныя дѣйствія?
   Король Іоаннъ. Мы станемъ съ запада метать разрушеніе въ самую грудь города.
   Эрцгерцогъ. A я съ сѣвера.
   Король Филиппъ. Мы-же разразимся своими громами съ юга и осыплемъ городъ дождемъ чугунныхъ ядеръ.
   Пригулокъ. (Про себя). Какое мудрое распоряженіе! Одни съ сѣвера, другіе съ юга; такимъ образомъ австрійцы и французы станутъ прямо стрѣлять другъ друту въ ротъ. Подзадорю ихъ еще сильнѣе (Громко). Идемте-же, идемте!
   Гражданинъ. Послушайте насъ, великіе государи! Повремените минуту, и я укажу вамъ,какъ заключить миръ при помощи прекраснѣйшаго союза. Тогда вы завладѣете этимъ городомъ, не нанеся ни одного удара, ни одной раны. Представьте слѣдующимъ за вами живымъ существамъ лучше спокойно умереть на своихъ постеляхъ, чѣмъ лечь костьми на кровавомъ полѣ.
   Король Іоаннъ. Мы позволяемъ тебѣ говорить и готовы выслушать твои слова,
   Гражданинъ. Взгляните на эту дѣвушку. Она дочь Испаніи и родственница Англійскому королю. Обратите вниманіе на года Дофина и этой прелестной дѣвушки. Когда чувство любви ничто иное, какъ сладостное желаніе обладать красотою, гдѣ-же найдете вы красоту, равную красотѣ Бланки? если любовь пожелаетъ добродѣтели, въ комъ-же искать ее какъ не въ той-же инфантинѣ? Если-же любовь честолюбива и требуетъ знатнаго происхожденія, чья кровь знатнѣе той, что течетъ въ жилахъ испанской принцессы? Насколько она щедро надѣлена совершенствами, настолько-же роскошно одаренъ ими и молодой дофинъ Людовикъ; y него есть всѣ тоже, что и y нея: -- красота, добродѣтель и знатность. Если онъ въ чемъ-нибудь уступаетъ ей, то развѣ только въ томъ, что онъ не она, точно такъ-же единственный ея недостатокъ,-- если это можно назвать недостаткомъ,-- только то, что она не онъ. Дофинъ лишь на половину совершенный человѣкъ; пусть-же такая жена,какъ Бланка, сдѣлаетъ его совершеннымъ вполнѣ; если-же она, какъ и онъ, тоже лишь половина совершенства, пусть онъ пополнитъ то, чего ей недостаетъ. Сліяніе двухъ такихъ серебрянныхъ потоковъ послужить украшеніемъ объемлющихъ ихъ береговъ, a берегами ихъ славныхъ этихъ потоковъ можете оказаться вы, доблестные государи, если сочетаются бракомъ обѣ эти царственныя вѣтви. Такой союзъ сильнѣе воздѣйствуетъ на запертыя наши ворота, чѣмъ всѣ ваши орудія; онъ быстрѣе, чѣмъ порохъ, заставитъ ихъ растворяться настежь. Безъ него-же знайте, что разъяренное море не такъ глухо, львы не такъ рѣшительны, горы и скалы не такъ недвижимы, ни даже сама смерть не такъ изступленно преслѣдуетъ намѣченную ею жертву, какъ будемъ глухи мы, отстаивая свой городъ.
   Пригулокъ. Наконецъ-то остановился, a то, право, казалось, что онъ того и гляди вытряхнетъ изъ лохмотьевъ дряхлый скелетъ смерти. Языкъ y него за словомъ въ карманъ не лѣзетъ; онъ такъ и плюется смертью, горами, скалами и морями, и о рыкающихъ львахъ толкуетъ, какъ о чемъ-то коротко знакомомъ, словно тринадцатилѣтняя дѣвчонка, болтающая о щенкѣ своей собаченки. Онъ горячностью своей крови, должно быть, обязанъ какому-нибудь пушкарю и поэтому-то y него такъ и сыплятся съ языка пушки, огонь, дымъ и взрывы; его языкъ, кажется, способенъ наносить удары не хуже палочныхъ; онъ совершенно оглушилъ наши уши, и слова его разятъ сильнѣе, чѣмъ удары французскаго кулака. Клянусь Богомъ, съ тѣхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мнѣ никогда еще не случалось быть такъ сильно отхлестаннымъ словами.
   Элеонора. Сынъ мой, согласись на этотъ бракъ. Дай за нашею родственницею хорошее приданое; этимъ ты укрѣпишь колеблющуюся на головѣ твоей корону, a для сына Констанцы не хватитъ солнечныхъ лучей, чтобы его развивающаяся почка расцвѣла и дала сочный плодъ. Я по глазамъ французовъ вижу, что они готовы сдаться. Смотри, какъ они перешептываются между собою. Дѣйствуй на нихъ нахрапомъ, пока ихъ души, увлеченныя честолюбіемъ, еще способны поддаться льстивымъ предложеніямъ; иначе ихъ теперешнее настроеніе можетъ растаять каждую минуту; явятся состраданіе, укоры совѣсти, и тогда расположеніе Франціи къ Артуру сдѣлается еще сильнѣе.
   Гражданинъ. Почему ихъ величества ничего не отвѣчаютъ на предложеніе города, которому они грозятъ своею карою?
   Король Филиппъ. Король Англіи, отвѣчай прежде ты, такъ какъ ты первый вступилъ въ переговоры съ городомъ. Что-же ты скажешь?
   Король Іоаннъ. Если дофинъ, царственный твой наслѣдникъ, съ умѣетъ прочесть въ этой книгѣ красоты слово "люблю", приданое Бланки окажется нисколько не менѣе значительно, чѣмъ приданое любой королевской дочери, потому что и Анжу, и прекрасная Турэнь, и Менъ, и Пуатье, словомъ все, за исключеніемъ этого осажденнаго города, чѣмъ мы владѣемъ по сю сторону моря, озолотитъ ея брачное ложе. Эти сокровища послужатъ добавленіемъ къ тому, что она уже имѣетъ, какъ-то: -- титулы, право на почести и другіе дары, какъ красота, молодость, воспитаніе и проч. Обладая всѣмъ этимъ, она можетъ поспорить съ любой принцессой въ мірѣ.
   Король Филиппъ. Что скажетъ на это мой сынъ? Вглядись хорошенько въ лицо этой дѣвушки.
   Дофинъ. Это я и дѣлаю, государь. Въ ея глазахъ я открываю изумительное чудо. Въ нихъ я вижу волшебное отраженіе самого себя, a это отраженіе -- тѣнь, производимая солнечнымъ сіяніемъ. Клянусь, никогда не нравился я себѣ такъ сильно, какъ увидавъ свое изображеніе въ льстивомъ зеркалѣ ея небесныхъ глазъ (Тихо разговариваетъ съ Бланкой).
   Пригулокъ. Вздернутый на дыбу льстивымъ зеркаломъ ея глазъ, на висѣлицу складкою нахмуренныхъ ея бровей, четвертованный въ ея сердцѣ, нашъ влюбленный считаетъ себя справедливо наказаннымъ за предательство въ любви. Какъ, однако, жаль, что такой олухъ вздернутъ на дыбу, повѣшенъ, четвертованъ и все это въ такомъ пріятномъ мѣстѣ!
   Бланка. Въ данномъ случаѣ, воля дяди -- и моя воля. Если вы ему нравитесь, я не стану спорить противъ того, что пришлось ему по сердцу, но, согласно его волѣ, заставлю и свою волю находить это прекраснымъ. Если-же вы желаете, чтобы я выразилась болѣе опредѣленно, я даже съумѣю заставить себя полюбить васъ, и это не будетъ мнѣ трудно. Не стану льстить вамъ, государь, увѣряя, будто все, что я вижу въ васъ, достойно любви, a только скажу, что даже самый строгій самый предпріимчивый судья не найдетъ въ васъ ничего достойнаго ненависти или отвращенія.
   Король Іоаннъ. Что-же отвѣтитъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?
   Бланка. Скажу одно, что я всегда и во всемъ буду поступать согласно мудрымъ вашимъ желаніямъ.
   Король Іоаннъ. A что отвѣтите вы, дофинъ? Можете вы полюбить эту дѣвушку?
   Дофинъ. Спросите лучше, легко-ли мнѣ сдерживать свою любовь? потому что я полюбилъ Бланку беззавѣтно.
   Король Іоаннъ. Если такъ, берите въ придачу къ ней и пять провинцій: -- Волькессенъ, Турэнь, Мэнъ, Пуатье и Анжу; помимо этого еще тридцать тысячъ марокъ англійскаго чекана. Король Франціи Филиппъ, если ты согласенъ, прикажи своему сыну и своей дочери, чтобы они соединили свои руки.
   Король Филиппъ. Мы довольны, какъ нельзя болѣе. Дѣти мои, соедините ваши руки.
   Эрцгерцогъ. Не только руки, но и уста; я отлично помню, что сдѣлалъ это, когда былъ помолвленъ въ первый разъ.
   Король Филиппъ. Отворяйте-же свои ворота, граждане Анжера, и впустите къ себѣ друзей, которыхъ сами-же вы сблизили, a тамъ, въ часовнѣ святой Маріи, немедленно будетъ совершено торжественное бракосочетаніе жениха и невѣсты. A герцогини Констанцы здѣсь нѣтъ? Конечно, нѣтъ. При ней предстоящій бракъ уладился бы не такъ легко и скоро. Гдѣ-же она? Гдѣ ея сынъ? Не знаетъ ли этого кто-нибудь?
   Дофинъ. Она, удрученная горемъ, сидитъ въ палаткѣ вашего величества.
   Король Филиппъ. Можно смѣло поручиться, что нашъ союзъ не облегчитъ ея горя. Братъ мой, король Англіи, чѣмъ-бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Мы пришли сюда, чтобы отстаивать ея права, a между тѣмъ, одинъ Богъ вѣдаетъ какъ мы сбились съ прежняго пути и пришли только къ собственнымъ выгодамъ.
   Король Іоаннъ. Мы уладимъ все: -- признаемъ Артурга герцогомъ Бретонскимъ, дадимъ ему титулъ графа Ричмонда, да и самый этотъ цвѣтущій городъ отдадимъ въ его владѣніе. Надо позвать герцогиню Констанцу. Пусть кто-нибудь по скорѣе отправится къ ней и попроситъ ее присутствовать при нашемъ торжествѣ. Я надѣюсь, что мы, если и не въ полной мѣрѣ, то хоть отчасти удовлетворимъ ея требованіямъ. Идемте-же скорѣе, -- насколько то позволятъ силы,-- на неожиданное и не подготовленное торжество (Всѣ, кромѣ Пригулка, уходятъ; граждане удаляются со стѣнъ).
   Пригулокъ. Безумный свѣтъ! безумные короли! безумныя условія! Іоаннъ, чтобы положить конецъ требованіямъ Артура, добровольно соглашается разстаться съ частью своихъ владѣній, a Король Франціи, котораго будто бы заставила вооружиться сама совѣсть, котораго будто бы милосердіе вывело на поле битвы, какъ вождя Божіей рати, вдругъ оставляетъ на произволъ судьбы того, за кого ратовалъ. A изъ-за чего? Изъ-за личной выгоды, изъ-за непобѣдимой этой силы, заставляющей мгновенно измѣнять намѣренія, изъ-за лукаваго демона, ежедневно подстрекающаго нарушать данные обѣты, заставляющаго служить ему всѣхъ:-- и королей, и нищихъ, и старцевъ, и юношей, и женщинъ, вынуждая бѣдныхъ дѣвушекъ, не имѣющихъ возможности потерять что-либо иное, приносить въ даръ этому божеству, съ ласково улыбающимся лицомъ, послѣднее свое достояніе -- право называться дѣвушками. Да, ты, собственная выгода, ты, корысть, заставляешь весь міръ идти по кривому пути. Уравновѣшенный міръ двигался по прямому направленію и по ровной почвѣ, пока вдругъ корысть, дрянной, негодный этотъ камень, эта гнусная мелочь, это ничтожество не заставило его уклониться отъ направленія, даннаго ему царственною рукою, отъ указаннаго ему движенія, отъ его пути, отъ его цѣли! Эта-то самая корысть, эта-то мерзавка -- побудительница, ходящая кривыми путями, эта сводня, эта сокрушительница обѣтовъ,соблазнила взглядъ короля Франціи, подстрекнула его измѣнить своимъ клятвамъ, заставила его промѣнять заранѣе обдуманную и уже начатую борьбу на позорный, своекорыстный миръ, заключенный на самыхъ гнусныхъ условіяхъ. Однако, почему я-то возстаю такъ сильно противъ корысти? Не потому-ли только, что она еще не поглалида меня своею ласковою рукою? Не знаю, хватило-ли бы y меня честности сжать свою руку, если-бы ей, корысти, вздумалось познакомить мою ладонь съ прелестными своими золотыми ангелами? Все дѣло въ томъ, что до сихъ поръ моя ладонь не познакомилась съ искушеніемъ, и я, въ качествѣ бѣдняка, обязанъ ратовать противъ богатства и своекорыстія. Если-бы я былъ богатъ, единственнымъ порокомъ въ моихъ глазахъ была-бы нищета. Если даже короли нарушаютъ свои обѣты, ради выгоды, будь моимъ божествомъ ты, корысть! Отнынѣ я стану поклоняться одной тебѣ! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Палатка французскаго короля.

Входятъ Констанца, Артуръ и Сольсбюри.

   Констанца. Отправились вѣнчаться! Отправились клясться другъ другу въ вѣчной вѣрности! Предательская кровь, вступая въ союзъ съ предательствомъ, отправляется скрѣплять узы дружбы! Неужто Бланка достается Людовику, а эти провинціи Бланкѣ?.. Не можетъ быть! Ты вѣрно оговорился, или ослышался? Справься хорошенько съ памятью и повтори мнѣ снова свои слова. Не можетъ этого быть; ты только говоришь, что такъ есть. Я тебѣ не вѣрю, не въ силахъ повѣрить, потому что слова твои пустой звукъ, вылетающій изъ груди ничтожнаго человѣка. Подумай самъ, могу-ли я тебѣ повѣрить, когда самъ король далъ мнѣ королевское свое слово? Ты будешь наказанъ за то, что пугаешь меня. Я больна, и этому способна пугаться. Меня гнететъ такая бездна неспрведливостей, что я полна всякихъ страховъ. Потомъ, какъ бояться всего вдовѣ, лишенной мужа? да и вообще женщина какъ будто рождена для чувства страха! Хотя бы ты и сознался теперь, что только пошутилъ, дрожь въ моемъ тѣлѣ не уймется во весь день. Зачѣмъ покачиваешь ты головою? Что хочешь ты этимъ сказать? Зачѣмъ такъ уныло смотришь моего сына? Зачѣмъ прижимаешь руку къ груди? Зачѣмъ словно воды рѣки, выступающей изъ береговъ, на твои глаза навертываются слезы. Должны эти признаки скорби служит подтвержденіемъ твоихъ словъ?.. Повтори-же все, что разсказывалъ... Нѣтъ, всего не повторяй, a только однимъ словомъ отвѣть, правду ты говорилъ или нѣтъ?
   Сольсбюри. Какъ мнѣ извѣстно, слова мои настолько же правдивы, насколько вы должны считать лживыми тѣхъ, кто вынуждаетъ меня сообщать вамъ горькую правду.
   Констанца. О, если ты хочешь научить меня вѣрить этому горю, научи-же и это горе, какъ скорѣе меня убить. Пусть убѣжденіе и жизнь вступаютъ между собою въ смертельный бой, какъ два бѣшеныхъ противника, которыя едва успѣвъ встрѣтиться, уже оба падаютъ и умираютъ. Людовикъ женится на Бланкѣ! О, если такъ, что-же будетъ съ тобою, дитя? Франція дружитъ съ Англіею! Что-же станетъ со мною, если такъ? Уйди отсюда, мой другъ; самый твой видъ мнѣ непріятенъ. Принесенныя тобою извѣстія сдѣлали для меня невыносимымъ твое присутствіе!
   Сольсбюри. Какъ-же, герцогиня, могъ обидѣть васъ, сообщивъ объ обидѣ, нанесенной вамъ другими?
   Констанца. Самая обида такъ ужасна, что дѣлаетъ ненавистнымъ каждаго, кто скажетъ о ней хоть слово.
   Артуръ. Умоляю тебя, матушка, покорись судьбѣ.
   Констанца. Если бы ты самъ, умоляющій меня, былъ настолько противенъ и безобразенъ, что утроба матери стыдилась-бы тебя; если-бы ты весь былъ покрытъ отвратительными прыщами и струпьями; если-бы ты хромалъ, былъ глупъ, горбатъ, черенъ, чудовищно гадокъ, весь испещренъ омерзительными бородавками и другими скверными болячками, мнѣ было бы все равно, и я могла-бы помириться, потому что тогда я тебя бы не любила! Тогда я не считала-бы тебя достойнымъ ни твоего высокаго происхожденія, ни короны. Но ты прекрасенъ, и при твоемъ рожденіи природа и счастіе подали другъ другу руку, чтобы возвести тебя на высоту величія. Природными своими дарами ты можешь поспорить съ лиліями и съ едва распускающимися розами. Что-же касается счастія, увы! его подкупили, и оно отвернулось отъ тебя, измѣнило; оно пребываетъ теперь въ незаконномъ сожительствѣ съ дядей твоимъ Іоанномъ. Позолоченная рука его до того увлекла короля Франціи, что вынудила его величество забыть свои клятвенныя обѣщанія, уваженіе къ своему королевскому сану и превратиться въ сводника. Да, король Франціи служитъ теперь сводникомъ для успѣховъ короля Іоанна; счастіе, какъ блудница, пало въ объятія Іоанна, похитителя англійскаго престола! Ну, a ты, пріятель, скажи, развѣ король Франціи не клятвопреступникъ? Осыпь его ядовитѣйшими словами или уйди. Оставь меня наединѣ съ этими гнетущими скорбями,посланными мнѣ на долю жестокою судьбой.
   Сольсбюри. Простите меня, герцогиня, но я не могу вернуться туда безъ васъ.
   Констанца. Можешь и долженъ вернуться; я за тобою не пойду; я научу свои страданія гордости, потому что страданіе должно быть гордо, должно придавать величіе своей жертвѣ. Пусть короли идутъ сюда ко мнѣ! Пусть они соберутся передъ величьемъ моей скорби, потому что скорбь моя такъ велика, что никто, кромѣ твердой и необъятной земли, не можетъ служить ей опорой (Бросается на землю). Здѣсь возсѣдаетъ мое горе; здѣсь его престолъ; пусть приходятъ короли и преклонятъ передъ нимъ колѣна!
  

Входятъ Король Іоаннъ, Король Филиппъ, Дофинъ, Бланка, Элеонора, Пригулокъ, Эрцгерцогъ австрійскій и свита.

   Король Филиппъ. Ты совершенно права, прелестная моя дочь. Благодатный сегодняшній день вѣчно будетъ считаться во Франціи праздникомъ. Для того, чтобы придать болѣе торжественности этому дню, само сіяющее солнце остановилось въ своемъ движеніи и, подобно алхимику, блескомъ своихъ лучезарныхъ глазъ, превращаеть скучную, грязную землю въ чистое золото. День этотъ при ежегодномъ своемъ возвращеніи будетъ праздникомъ.
   Констанца. Днемъ несчастія, a не праздникомъ! (Вскакиваетъ съ мѣста). За что такая честь этому дню? Что онъ далъ онъ такого, чтобы память о немъ золотыми буквами вносить въ мѣсяцесловъ въ числѣ святыхъ праздниковъ? Нѣтъ лучше вычеркните его совсѣмъ изъ недѣли, какъ день позора, угнетенія и клятвопреступленія! Или если уже нельзя вычеркнуть его совсѣмъ, пусть роженицы усердно молятъ Бога, чтобы разрѣшиться имъ пришлось не въ этотъ день, такъ-какъ онъ чудовищно обманетъ ихъ надежды. Пусть никакой другой день, кромѣ этого, не грозитъ крушеніемъ мореходамъ; пусть не расторгается ни одна торговая сдѣлка кромѣ тѣхъ, которыя заключены въ этотъ день; пусть всѣ начатое въ этотъ день, ожидаетъ неблагополучный конецъ, да, пусть сама правда въ этотъ день превращается въ безсодержательную ложь!
   Король Филиппъ. Клянусь небомъ, герцогиня, вамъ не за что осыпать проклятіями совершившееся въ этотъ день. Развѣ я не далъ вамъ королевскаго своего слова?
   Констанца. Вы обманули меня поддѣлкой, имѣющей сходство съ королевскимъ словомъ, которая, будучи не пробованной и невзвѣшенной, оказывается совсѣмъ не имѣющей никакой цѣны. Вы клятвопреетупникъ, да, клятвопреступникъ! Вы съ оружіемъ въ рукѣ пришли проливать кровь м его врага, a теперь протягиваете этому врагу руку, чтобы съ нимъ породниться! Могучія схватки войны остыли; складки на нахмуренномъ ея лбу распрямились; вмѣсто нихъ явили дружба и подкрашенный миръ, и весь этотъ союзъ основанъ на притѣсненіи, которое приходится мнѣ терпѣть. Вооружитесь-же, небеса, вооружитесь противъ царственныхъ клятвопреступниковъ! Вдова съ крикомъ взываетъ къ вамъ: -- "Заступите мнѣ мѣсто мужа! Не дайте часамъ безбожнаго этого дня истечь благополучно; и прежде чѣмъ закатится солнце, посѣйте вооруженный раздоръ между обоими вѣроломными королями!" О, услышьте меня, услышьте!
   Эрцгерцогъ. Миръ, герцогиня.
   Констанца. Нѣтъ, война! война! Не хочу я мира! Миръ для меня война! О, Лиможъ! О, ты, австріецъ, позорящій окровавленную шкуру, висящую y тебя на плечахъ, ты, рабъ, ты негодяй, ты жалкій трусъ! Ты, малый въ честныхъ дѣлахъ, но крупный въ дѣлахъ гнусныхъ, ты, сильный только тѣмъ, что вѣчно льнешь только къ сильнымъ! Ты, прихвостникъ фортуны, только тогда вступающій въ бой, когда знаешь, что эта, прихотливая особа поможетъ тебѣ остаться здравымъ и невредимымъ! Ты, поклонникъ только сильныхъ, тоже клятвопреступникъ! Какъ-же быть такъ пошло, такъ непроходимо глупымъ, чтобы хвастаться, топать ногами и клясться, что готовъ посвятить всего себя моей защитѣ! Рабъ, съ холодной рыбьей кровью, развѣ твоя громовая рѣчь не разражалась противъ моихъ обидчиковъ? Развѣ ты не клялся быть бойцомъ за мои права? развѣ не убѣждалъ меня положиться на твою счастливую звѣзду, на твою преданность, на твою силу? -- И кто-же, какъ не ты, передается на сторону моихъ враговъ? a еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее, хоть ради стыда, и повѣсь на свои гнусныя плечи -- телячью.
   Эрцгерцогъ. О, если-бы мужчина дерзнулъ обратиться ко мнѣ съ такими словами!
   Пригулокъ. Слышали? она совѣтуетъ на эти гнусныя плечи повѣсить телячью шкуру.
   Эрцгерцогъ. Не смѣй, шутъ, повторять ея словъ, или ты поплатишься за это жизнью.
   Пригулокъ. Однако, она все-таки говоритъ: -- повѣсь на эти плечи телячью шкуру.
   Король Іоаннъ. Я не люблю подобныхъ шутокъ; ты забываешься.
  

Входить Кардиналъ Пандольфъ.

  
   Король Филиппъ. А, вотъ идетъ святѣйшій папскій легатъ.
   Пандольфъ. Божье благословеніе на васъ, вѣнчанные намѣстники небесъ! Мое священное посланіе касается тебя, Король Іоаннъ. На меня, Пандольфа, кардинала изъ прекраснаго Милана, святѣйшій нашъ отецъ, папа Иннокентій, возложилъ обязанность спросить тебя, зачѣмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви, священной нашей матери, и почему силою произвола возбраняешь Стифену Ленгдону, избранному въ архіепископы Кентэрбрійскіе, вступить въ управленіе этою святою епархіею? я отъ имени вышеназваннаго отца нашего, папы Иннокентія, требую отъ тебя отвѣта.
   Король Іоаннъ. Какое земное существо имѣетъ право подвергать допросу свободно дышащую особу помазаннаго короля? Ты-же, кардиналъ, надѣясь заставить меня отвѣчать, прибѣгнувъ къ имени папы, не могъ придумать ничего болѣе ничтожнаго, болѣе безсильнаго, даже болѣе

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ къ каждой пьесѣ историко-критическаго о ней очерка и объяснительныхъ примѣчаній.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ

Томъ VII.

ДРАМАТИЧЕСКІЯ ХРОНИКИ.

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ,
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

   
   Помѣщенныя въ настоящемъ и слѣдующихъ двухъ томахъ десять пьесъ составляютъ въ произведеніяхъ Шекспира совершенно особый, своеобразный отдѣлъ, что можно видѣть уже изъ присвоеннаго этимъ пьесамъ названія. Это не трагедіи, не драмы и не комедіи. Въ подлинныхъ англійскихъ изданіяхъ онѣ обыкновенно называются histories; но буквальный переводъ этого имени (исторіи) не выразилъ бы ихъ характера, какъ поэтическихъ произведеній, а потому принятое для нихъ въ русскихъ переводахъ имя "драматическихъ хроникъ" опредѣляетъ этотъ характеръ гораздо лучше. Кромѣ своеобразнаго значенія по отношенію къ произведеніямъ Шекспира собственно, этотъ родъ сценическихъ произведеній представляетъ не менѣе оригинальное явленіе еще тѣмъ, что чего-либо подобнаго (по крайней мѣрѣ, по широтѣ развитія) мы не находимъ ни въ одной литературѣ. Пьесы эти родились и развились только въ Англіи, при чемъ Шекспиръ не былъ даже ихъ творцомъ. Онѣ отлились въ эту форму и получили этотъ духъ и характеръ подъ вліяніемъ событій, сложившихся особенно благопріятно для ихъ развитія именно въ этомъ видѣ, какъ по содержанію, такъ и по духу, а потому, прежде чѣмъ говорить, что сдѣлалъ на этомъ полѣ Шекспиръ, необходимо сказать нѣсколько словъ о томъ, что онъ нашелъ для своей дѣятельности готовымъ.
   Въ краткомъ анализѣ характера вѣка Елисаветы (т. I, вступ. cт.) было, между прочимъ, сказано, что вѣкъ этотъ отличался необыкновеннымъ подъемомъ національнаго духа, что было послѣдствіемъ счастливо оконченныхъ войнъ, изъ которыхъ одна: война съ Филиппомъ II, ознаменовавшаяся истребленіемъ армады, кончилась въ царствованіе самой Елисаветы; другая же -- война Алой и Бѣлой розы -- происходила въ столь недальнемъ прошломъ, что память о ней сохранилась въ умахъ массъ даже въ подробностяхъ. Если въ вѣкѣ Елисаветы, правда, не было въ живыхъ уже ни Одного изъ участниковъ этой войны, то разсказы о ней, слышанные отъ дѣдовъ и прадѣдовъ, переходили изъ устъ въ уста и тѣмъ въ сильной степени поддерживали и подогрѣвали въ народѣ патріотическій духъ, а равно любовь къ родинѣ и ея славѣ. Такое настроеніе имѣло, конечно, прекрасныя стороны, послуживъ могучимъ двигателемъ для политическаго роста націи; но, съ другой стороны, оно могло способствовать возникновенію шовинизма, который нерѣдко дѣлается тормозомъ для культурно-эстетическаго развитія. Поэзія и искусства худо уживаются но только съ громомъ военной славы и подвиговъ, но даже съ тѣмъ самохвальнымъ настроеніемъ умовъ, которое часто на многіе годы переживаетъ тѣ подвиги и ту славу. Въ Англіи въ описываемую эпоху этого не случилось. Напротивъ, историческія обстоятельства сложились такъ счастливо, что военные подвиги расчистили почву для культурно-эстетическаго развитія, а оно почерпнуло изъ нихъ матеріалъ для поэтическихъ произведеній. Случилось это благодаря тому, что окончаніе воинственнаго періода въ настоящемъ случаѣ совпало съ особенно сильнымъ распространеніемъ въ Англіи идей эпохи Возрожденія, принесшаго одновременно съ смягченіемъ нравовъ любовь къ искусствамъ, поэзіи и вообще къ культурному развитію. Идеи Возрожденія въ прямомъ смыслѣ, т.-е. въ формѣ восхищенія древнимъ міромъ и памятниками его искусства, могли, конечно, коснуться только высшаго, болѣе образованнаго сословія; но толчокъ, данный этому сословію, не могъ остаться безъ отраженія и на массахъ народа, хотя и не въ столь утонченной формѣ. Если народъ не былъ достаточно развитъ, чтобъ восхищаться произведеніями Спенсера и другихъ поэтовъ, то потребность въ умственной пищѣ сказывалась и въ немъ; а потому время должно было выработать форму и матеріалъ, въ какихъ онъ могъ ее получать. Самымъ удобнымъ изъ этихъ видовъ оказались театральныя представленія. Будучи легко доступны всѣмъ, они дѣйствительно сдѣлались самой лучшей забавой и могущественнѣйшимъ проводникомъ культурно-эстетическихъ началъ въ народную толпу. Въ театръ въ то время ходили всѣ, и онъ давно уже пересталъ быть мѣстомъ только праздничной забавы для пустыхъ гулякъ. Но если бъ драматическіе авторы стали писать для народныхъ театровъ точно такія же пьесы, какими развлекалось высшее, образованное сословіе, т.-е. пьесы, сочиненныя по рецепту древнихъ классическихъ трагедій, то народъ ничего бы въ нихъ не понялъ и не сталъ бы ходить въ театръ. Ему нужны были зрѣлища по плечу, которыя его бы поучали и забавляли. Комедіи съ бытовыми сценами, чуждыми всякаго классическаго пошиба, могли прекрасно это исполнить, но комедій было недостаточно. Народъ искалъ на сценѣ не одной только забавы, но желалъ видѣть изображеніе и болѣе благородныхъ чувствъ съ тѣмъ лишь условіемъ, чтобъ преподносимое ему было занимательно, а главное -- понятно. Вотъ тутъ-то картины изъ недавняго славнаго прошлаго его родины и дали самый подходящій, благодарный матеріалъ для сценическихъ представленій, какихъ могъ желать народъ. Сценическія картины, изображающія военные подвиги, смотрятся полуобразованной публикой вообще очень охотно, независимо даже отъ времени и именъ лицъ, которыя изображены; если же на сценѣ изображаются событія всѣмъ памятныя и извѣстныя, а сверхъ того съ именемъ которыхъ соединены народныя слава и гордость, то успѣхъ такихъ представленій несомнѣненъ. Имена Генриха V, покорившаго Францію, Генриха VII, положившаго конецъ пагубной войнѣ, и многія другія были еще въ памяти у всѣхъ. Воспоминаніе о битвахъ при Азинкургѣ, Босвортѣ, Сентъ-Альбанѣ и др. жило не только въ каменныхъ стѣнахъ гордыхъ замковъ, но и подъ крышей убогихъ лачугъ, обитатели которыхъ помнили по преданію разсказы о подвигахъ въ этихъ битвахъ ихъ прадѣдовъ, и потому воспроизведеніе картинъ этихъ битвъ на сценѣ льстило самолюбію толпы и нравилось ей. Къ этому надо прибавить, что удовольствіе это, кромѣ вульгарной публики, раздѣлялось и высшимъ сословіемъ. Гордые бароны готовы были съ неменьшимъ удовольствіемъ смотрѣть на сценическихъ подмосткахъ изображеніе подвиговъ, совершенныхъ ихъ предками, чье прославленное имя они носили сами, и это обстоятельство повело къ улучшенію самихъ произведеній. Авторы описываемыхъ пьесъ понимали, что если балаганная шумиха съ выстрѣлами и картинами битвъ могла приводить въ восторгъ зрителей райка, то для болѣе образованной части публики надо было вводить въ пьесы и болѣе серьезное начало. Вслѣдствіе этого, кромѣ банальныхъ сценъ битвъ, въ пьесы этого рода стали вводиться сцены, въ которыхъ трактовались вопросы болѣе высшаго порядка. Переговоры между королями, пріемы пословъ, придворныя интриги и даже закулисныя тайны политики стали изображаться на сценѣ рядомъ съ картинами битвъ, и это не только не мѣшало успѣху пьесъ, но, напротивъ, поддерживало его именно вслѣдствіе того, что при такой компоновкѣ произведеній они нравились публикѣ всѣхъ слоевъ общества. Несмотря однако на это улучшенное, облагороженное содержаніе пьесъ, онѣ все-таки не могли удовлетворить требованіямъ истиннаго искусства. Содержаніе это было слишкомъ офиціально и холодно по отсутствію въ немъ изображенія оригинальныхъ характеровъ и интимныхъ житейскихъ отношеній, чѣмъ исключительно придается литературнымъ произведеніямъ интересъ и жизнь. Это недостающее начало вторглось само собой, и мы дѣйствительно видимъ, что подъ перомъ уже предшественниковъ Шекспира пьесы такого рода стали оживляться тѣмъ, что авторы начали осмысливать выводимые историческіе факты, намѣчая связь между этими фактами и личнымъ характеромъ дѣйствующихъ лицъ, при чемъ, кромѣ лицъ историческихъ, нерѣдко стали вводиться и вымышленныя личности, чье значеніе связывалось съ общимъ историческимъ сюжетомъ благодаря уже исключительно фантазіи авторовъ. Словомъ, здѣсь произошло то же самое, что было и при распространеніи библейскихъ мистерій, въ которыхъ теперь началъ мало-по-малу вкрадываться свѣтскій матеріалъ, какъ объ этомъ подробно сказано въ вступительномъ этюдѣ I тома.
   Когда явился Шекспиръ, то онъ нашелъ такой обширный циклъ произведеній съ подобнымъ содержаніемъ и разработкой, что могъ почерпнуть изъ нихъ готовый матеріалъ почти для всѣхъ своихъ драматическихъ хроникъ. По характеру Шекспирова таланта надо было, конечно, ожидать, что изъ всѣхъ трехъ элементовъ, составлявшихъ содержаніе этихъ пьесъ (т.-е. вульгарныхъ сценъ для народа, болѣе высокихъ историческихъ картинъ для образованнаго общества и наконецъ художественнаго изображенія характеровъ), онъ обратитъ особенное вниманіе на послѣднее, и мы дѣйствительно видимъ, что онъ поступилъ такимъ образомъ. Сырой, часто очень мало обработанный матеріалъ найденныхъ имъ пьесъ, превратился подъ его рукой въ высокопоэтическія созданія, гдѣ, вмѣсто недоконченныхъ отдѣлкой характеровъ, а иногда и просто шаблонныхъ куколъ, возникли точно такіе же живые люди, со всѣми ихъ страстями, привычками и оригинальными чертами, какія мы находимъ и въ прочихъ его произведеніяхъ. Читая однако Шекспировы хроники, можно замѣтить, что рядомъ съ истинно-геніальными картинами, достойными руки, написавшей "Гамлета" и "Лира", мы нерѣдко встрѣчаемся и съ монотонными разглагольствіями въ родѣ споровъ королей и знатныхъ лордовъ о ихъ правахъ и политическихъ интригахъ, или съ балаганными зрѣлищами сраженій и тому подобныхъ картинъ. Вслѣдствіе этого, должно въ томъ сознаться, Шекспировы хроники читаются въ нѣкоторыхъ своихъ частяхъ съ большимъ трудомъ, чѣмъ прочія его пьесы, и требуютъ отъ читателя нѣкотораго усилія надъ собой. Такого рода скучный балластъ, расхолаживающій иногда впечатлѣніе этихъ произведеній, встрѣчается во всѣхъ хроникахъ, въ однѣхъ больше, въ другихъ меньше; но строго порицать за то Шекспира нельзя ни въ какомъ случаѣ. Онъ писалъ для публики своего времени и долженъ былъ ей угождать. А публика эта была такого рода, что ей въ подобныхъ пьесахъ нравилось именно то, что намъ кажется скучнымъ. Взгляды съ тѣхъ поръ измѣнились. Если даже въ современной намъ Англіи навѣрно нѣтъ болѣе зрителей, которые стали бы ради патріотизма и сочувствія къ судьбамъ родины восхищаться представленіями на сценѣ Азинкуртской побѣды или спорами о династическихъ правахъ того или другого дома на корону Англіи, то тѣмъ болѣе не можетъ интересоваться изображеніемъ на сценѣ подобныхъ вопросовъ публика другихъ національностей. Сверхъ того, этотъ фальшивый историческій элементъ въ Шекспировыхъ хроникахъ объясняется еще другой причиной. Всѣ его хроники (за исключеніемъ "Короля Генриха VIII") написаны въ первый періодъ его дѣятельности, между 1591 и 1600 годами, когда его геній еще не развился совершенно и пробовалъ, такъ сказать, лишь свои силы. Эта сравнительная краткость періода, въ который хроники написаны, и ихъ однообразный характеръ даютъ прекрасное средство серьезнымъ изучателямъ Шекспира прослѣдить по хроникамъ именно это развитіе Шекспирова таланта и прослѣдить даже лучше, чѣмъ по другимъ пьесамъ, гдѣ картина этого развитія можетъ иногда маскироваться разнообразіемъ содержанія и его интересомъ. Но для того, чтобъ подмѣтить эту черту постепеннаго развитія Шекспирова таланта, необходимо изучать хроники не въ томъ историко-хронолотческомъ порядкѣ изображенныхъ въ нихъ событій, въ какомъ онѣ печатаются въ изданіи Шекспировыхъ сочиненій ради историческаго интереса, а, напротивъ, въ той послѣдовательности, въ какой онѣ были написаны Шекспиромъ. Изъ десяти оставленныхъ Шекспиромъ хроникъ особенно замѣчательны въ этомъ отношеніи восемь среднихъ. Онѣ начинаются съ короля Ричарда II и оканчивается королемъ Ричардомъ III, представляя поэтическое изложеніе цѣлаго періода исторіи Англіи съ 1398 по 1485 годъ, при чемъ изображенныя въ нихъ историческія событія изложены въ такой непрерывной послѣдовательности и въ такомъ строгомъ хронологическомъ порядкѣ, что начальныя сцены каждой пьесы почти всегда являются продолженіемъ послѣднихъ сценъ предыдущей. Написаны эти пьесы однако совсѣмъ не въ томъ порядкѣ, въ какомъ печатаются. Четыре послѣднія (три части "Генриха VI" и "Ричардъ III"), представляя событія, случившіяся въ дѣйствительности позднѣе, чѣмъ событія, изображенныя въ четырехъ первыхъ ("Ричардъ II", "Генрихъ IV и V"), написаны Шекспиромъ ранѣе, а потому читатели, интересующіеся въ Шекспировыхъ хроникахъ не столько историческимъ ихъ значеніемъ, сколько поэтическимъ, по отношенію къ развитію Шекспирова творческаго генія, должны начать чтеніе не съ первыхъ хроникъ, какъ онѣ печатаются, а съ трехъ частей "Короля Генриха VI" и уже потомъ перейти къ остальнымъ. Начавъ чтеніе такимъ образомъ, мы найдемъ въ первой части "Генриха VI" еще совершенно слабое, можно сказать, даже неумѣлое отношеніе автора къ своему предмету. Молодой поэтъ явно пробовалъ здѣсь только свои силы. Обрисовки характеровъ, этого краеугольнаго камня Шекспирова творчества, мы почти не находимъ. Изложенныя событія, несмотря на проблески красоты въ нѣкоторыхъ картинахъ, чередуются часто безъ всякой связи и иногда явно обнаруживаютъ стремленіе бить на эффектъ, съ цѣлью подкупить расположеніе публики, угождая ея вульгарнымъ вкусамъ или дешевому патріотизму. (Примѣръ вся роль Іоанны д'Аркъ). Вторая часть той же пьесы уже несравненно выше и глубже, хотя по компоновкѣ фабулы она, пожалуй, еще монотоннѣе и часто грѣшитъ скучными длиннотами. Дѣйствующія лица иногда ведутъ длинные скучные разговоры о предметахъ хотя и историческихъ, но которые не представляютъ никакого интереса. Зато рядомъ съ такими сценами уже проявляются попытки изобразить характеры. Это можно, напримѣръ, замѣтить въ лицѣ короля Генриха, его жены, въ герцогѣ Глостерѣ и другихъ. Сверхъ того, въ этой пьесѣ превосходно изображена народная толпа въ картинѣ бунта извѣстнаго Джака Кэда. Третья часть значительно выше. Здѣсь дѣйствіе идетъ гораздо энергичнѣе, событія сгруппированы интереснѣе, и сами характеры дѣйствующихъ лицъ уже обрисовываются вполнѣ. Ричардъ Іоркскій (впослѣдствіи король Ричардъ Ш) выступаетъ своей зловѣщей фигурой до того рельефно, что дальнѣйшее его изображеніе въ слѣдующей пьесѣ ("Король Ричардъ III") представляетъ лишь дальнѣйшее развитіе этихъ, уже намѣченныхъ, чертъ. Въ общемъ, эта послѣдняя хроника можетъ считаться вполнѣ законченнымъ художественнымъ произведеніемъ. Кромѣ Ричарда, чья личность справедливо причисляется къ лучшимъ созданіямъ Шекспира, въ пьесѣ этой съ неменьшимъ искусствомъ изображены и другія лица, какъ, напримѣръ, королева Маргарита, лэди Анна, герцогъ Букингамъ и другія. Историческія событія выбраны и сгруппированы гораздо лучше и осмотрительнѣй. Если порой попадаются еще кой-какія длинноты и сцены, которыя могли бы быть выпущены безъ ущерба для общей картины, то ихъ гораздо менѣе, чѣмъ въ предыдущихъ пьесахъ. Болѣе полное отрѣшеніе отъ этихъ недостатковъ мы находимъ лишь въ слѣдующей серіи хроникъ, гдѣ, можно сказать, Шекспиръ становится вполнѣ Шекспиромъ. Историческій элементъ отходитъ въ нихъ на второстепенный планъ; на первый же авторъ могучей рукой выдвигаетъ изображеніе характеровъ. Такова личность Ричарда II въ хроникѣ того же имени. Предъ силой, съ какой нарисована и выяснена его личность, блѣднѣетъ даже историческая канва произведенія, такъ что пьесу скорѣе можно назвать трагедіей, чѣмъ хроникой. Въ слѣдующей хроникѣ (двѣ части "Генриха IV") своеобразныя черты Шекспирова генія выступаютъ еще съ большей силой я еще болѣе заставляютъ порой забывать, что мы имѣемъ дѣло съ изображеніемъ на сценѣ историческихъ событій. Король Генрихъ, Генрихъ принцъ Уэльскій, Готспоръ -- все это прежде всего живые люди и уже только отчасти являются какъ историческія лица. Всего же болѣе выказался геній Шекспира, конечно, въ той, можно сказать, интермедіи, которую онъ ввелъ въ общій ходъ разсматриваемой пьесы, создавъ личность Фальстафа,-- личность, въ которой изображена такая глубокая сторона душевныхъ свойствъ и качествъ, присущихъ рѣшительно всѣмъ людямъ, что характеръ этотъ справедливо ставится въ рядъ съ величайшими созданіями Шекспира. Въ послѣдней пьесѣ этой серіи ("Король Генрихъ V") Шекспиръ какъ будто нѣсколько впалъ въ прежній тонъ, нарисовавъ въ угоду публики нѣсколько сценъ, льстившихъ дешевому патріотизму толпы; но это объясняется тѣмъ, что изображенный имъ герой дѣйствительно представлялся тогдашней толпѣ легендарной личностью, а потому для успѣха пьесы необходимо было изобразить его подъ нѣкоторымъ ореоломъ. Это не помѣшало однако Шекспиру нарисовать короля Генриха V такими живыми чертами и связать такой вѣрной психологической связью съ тѣмъ образомъ, въ какомъ то же лицо выведено въ предыдущихъ двухъ хроникахъ ("Король Генрихъ IV"), подъ именемъ принца Уэльскаго, что личность эта, проведенная такимъ образомъ черезъ цѣлыхъ три пьесы, можетъ справедливо назваться по широтѣ и разнообразію изображеннаго однимъ изъ самыхъ полныхъ Шекспировыхъ характеровъ. Вниманіе и утонченная разработка, какія Шекспиръ примѣнилъ при созданіи этого лица, такъ велики, что между критиками установилось даже довольно распространенное мнѣніе считать короля Генриха V излюбленнымъ героемъ Шекспира. "Генрихъ V" по времени своего созданія былъ послѣдней изъ тѣхъ восьми хроникъ, въ которыхъ изображенъ въ непрерывномъ ходѣ цѣлый періодъ исторіи Англіи. Остальныя двѣ хроники -- "Король Іоаннъ" и "Король Генрихъ VIII" -- по времени изображенныхъ въ нихъ событій отдѣляются отъ описанныхъ значительнымъ промежуткомъ времени. Іоаннъ царствовалъ почти за двѣсти лѣтъ до Ричарда II, а Генрихъ VIII нѣсколькими десятками лѣтъ позднѣе Ричарда III. Что касается времени, коіда обѣ эти хроники написаны Шекспиромъ, то "Король Іоаннъ" написанъ одновременно съ послѣдними изъ упомянутыхъ выше пьесъ, т.-е. въ концѣ XVI столѣтія, "Генрихъ же VIII" -- гораздо позднѣе. Многіе комментаторы считаютъ эту пьесу даже послѣднимъ произведеніемъ Шекспира.
   Сюжетъ всѣхъ десяти хроникъ настолько тѣсно связанъ съ исторіей, что при чтеніи ихъ представляется полная необходимость возстановитъ въ памяти, хотя бы въ краткихъ чертахъ, историческія событія изображенной въ нихъ эпохи. Это необходимо для того, во-первыхъ, чтобы видѣть, какіе именно историческіе факты выведены Шекспиромъ и какіе оставлены имъ безъ вниманія, а во-вторыхъ, не меньшій интересъ представляетъ изслѣдованіе, насколько Шекспиръ уклонился, создавая эти пьесы, отъ исторической истины. Такія уклоненія были неизбѣжны потому, что Шекспиръ не имѣлъ подъ руками правильно разработанной исторіи, которая въ то время еще не существовала какъ наука, и вслѣдствіе этого поневолѣ долженъ былъ почерпать свѣдѣнія изъ лѣтописей (Голлиншедовой и другихъ), гдѣ правда часто перемѣшивалась съ баснями. А сверхъ того, нѣкоторое уклоненіе отъ исторической истины въ драматическомъ произведеніи бываетъ необходимо въ силу условій и требованій сцены или даже просто для лучшаго и болѣе рельефнаго поэтическаго изображенія того или другого характера. Чтобы дать возможность судить объ этомъ, въ полныхъ изданіяхъ сочиненій Шекспира обыкновенно прилагается краткій очеркъ общаго историческаго періода, изображеннаго въ хроникахъ; но такъ какъ періодъ этотъ былъ довольно длиненъ, а событія его очень сложны, то я вмѣсто одной общей большой статьи предпочелъ лучше помѣстить краткія историческія свѣдѣнія о событіяхъ отдѣльныхъ пьесъ въ приложенныхъ къ нимъ критическихъ этюдахъ. Этимъ способомъ, я полагаю, читатель удобнѣе получитъ возможность оріентироваться при чтеніи, чтобъ дѣлать желаемыя сравненія и выводы.
   Въ заключеніе общаго взгляда на Шекспировы хроники считаю необходимымъ сказать нѣсколько словъ о системѣ, какой я держался при передачѣ въ текстѣ перевода англійскихъ собственныхъ именъ. Всего раціональнѣе было бы, конечно, писать имена, какъ они произносятся въ подлинникѣ, но извѣстно, что англійское произношеніе часто бываетъ непередаваемо. Напримѣръ, имя Northumberland было бы крайне неловко произнести по-русски Норсомберлендъ. Сверхъ того, многія изъ болѣе извѣстныхъ историческихъ именъ уже давно печатаются въ русскихъ сочиненіяхъ иначе, чѣмъ они произносятся, какъ, напримѣръ, король Іоаннъ, принцъ Генрихъ и другія. Назвать этихъ лицъ король Джонъ или принцъ Генри было бы неловко для русскаго уха, привыкшаго къ иному произношенію этихъ именъ. Но другія имена требуютъ, напротивъ, тоже ради благозвучія, именно точной передачи съ сохраненіемъ звука подлинника. Такъ очень неловко было бы вмѣсто сэръ Джонъ Фальстафъ, написать сэръ Іоаннъ Фальстафъ. Вслѣдствіе этого затрудненія я рѣшился не держаться при переводъ именъ какой-нибудь опредѣленной системы, но передавать каждое, какъ привыкло ихъ слышать русское ухо, или какъ произношеніе оказывалось болѣе красивымъ и удобнымъ для стиха. Потому, сохранивъ имена Іоаннъ, Генрихъ и нѣкоторыя другія, я не задумался замѣнить принятое въ русскихъ сочиненіяхъ имя Эдуарда -- Эдвардомъ, какъ болѣе красивымъ, или Уэрвика -- Варвикомъ. Равно принцъ Уэльскій называется у меня этимъ именемъ; но для имени жителей Уэльса оставлено старое произношеніе валисцы въ виду труднаго произношенія по-русски слова: уэльсцы. Обстоятельство это, конечно, можно считать мелочнымъ, однако оно имѣетъ значеніе, особенно при стихотворной рѣчи, и я упомянулъ о немъ, чтобы меня не обвинили въ непослѣдовательности или небрежности.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

   Пьеса "Король Іоаннъ" въ томъ видѣ, какъ мы ее знаемъ, была напечатана въ первый разъ въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира in folio 1623 года, слѣдовательно -- уже послѣ смерти поэта. Въ изданіи этомъ пьеса напечатана во второмъ отдѣлѣ книги, заключающемъ драмы изъ исторіи Англіи и озаглавлена: "The life and death of King John", т.-е. "Жизнь и смерть короля Іоанна". Были или нѣтъ болѣе раннія изданія этого текста пьесы, намъ неизвѣстно, а потому и опредѣленіе, когда она была написана, можно сдѣлать только предположительно. Такъ, нѣкоторые комментаторы утверждаютъ, что "Король Іоаннъ" написанъ Шекспиромъ въ 1591 году и, слѣдовательно, принадлежитъ къ самымъ раннимъ произведеніямъ поэта. Мнѣніе это основывается на томъ, что до насъ дошла напечатанная въ этомъ году безъ имени автора пьеса, съ такимъ же содержаніемъ и даже озаглавленная тѣмъ же именемъ, какъ и Шекспировъ "Іоаннъ", при чемъ мы находимъ въ ней совершенно тѣ же характеры и почти тѣ же положенія, какія вывелъ Шекспиръ. Пьеса была перепечатана въ 1611 году съ иниціалами W. S. и затѣмъ, за годъ до выхода изданія in folio, съ полнымъ именемъ Шекспира. Это обстоятельство подало поводъ нѣкоторымъ критикамъ считать пьесу первоначальнымъ текстомъ Шекспировой драмы, которую онъ будто бы исправилъ и совершенно передѣлалъ позднѣе. Но мнѣніе это не выдерживаетъ критики. Литературные подлоги и плагіаты были въ то время въ такомъ ходу, что изданіе пьесы не только съ иниціалами, но даже съ именемъ Шекспира вовсе не доказываетъ, чтобъ онъ былъ дѣйствительно ея авторомъ. Сверхъ того, самая пьеса до того груба и такъ мало похожа по слогу и вообще по всему даже на одновременныя съ нею юношескія произведенія Шекспира, что считать его ея авторомъ можно только при слишкомъ пристрастномъ желаніи. Гораздо вѣрнѣе предположеніе (принятое въ настоящее время почти всѣми), что, не будучи авторомъ этой пьесы, Шекспиръ взялъ ее основаніемъ для своей хроники и переработалъ въ томъ видѣ, въ какомъ "Король Іоаннъ" напечатанъ въ изданіи in folio. Относительно времени, когда эта переработка была сдѣлана, мы не имѣемъ прямыхъ указаній; но мастерство, съ какимъ пьеса скомпонована, глубокій анализъ характеровъ и наконецъ самый слогъ заставляетъ предполагать, что если "Король Іоаннъ" написанъ Шекспиромъ одновременно съ прочими хрониками, т.-е. между 1591 и 1600 годами, то пьеса эта должна быть отнесена къ послѣднимъ годамъ этого періода, когда изъ-подъ пера Шекспира вышли уже болѣе совершенныя произведенія. Это мнѣніе до нѣкоторой степени подтверждается одной замѣткой, помѣщенной въ сочиненіи Миреса: "Сокровищница Паллады", вышедшемъ въ 1598 году. Въ замѣткѣ этой сказано, что "Король Іоаннъ" долженъ быть причисленъ къ лучшимъ произведеніямъ Шекспира". Едва ли можно предположить, чтобъ авторъ замѣтки отозвался такъ о той грубой и изъ ряду вонъ плохой пьесѣ, о которой было говорено выше. Если же онъ имѣлъ въ виду ту Шекспирову пьесу, которая позднѣе напечатана въ изданіи in folio, то, значитъ, "Король Іоаннъ" уже существовалъ въ 1598 году и, вѣроятно, былъ написанъ около этого же времени, т.-е. въ предшествующіе два-три года.
   Іоаннъ (прозванный Безземельнымъ) былъ одинъ изъ самыхъ жалкихъ и недостойныхъ англійскихъ королей. Вступивъ на престолъ въ 1199 году, онъ царствовалъ до 1216. Корона досталась ему по смерти старшаго его брата, Ричарда Львинаго Сердца, погибшаго насильственной смертью въ чужихъ странахъ. Англія владѣла въ это время значительными провинціями во Франціи, при чемъ англійскіе государи считались относительно этихъ земель вассалами французскаго короля. Едва Іоаннъ успѣлъ вступить на престолъ, какъ французскій король Филиппъ, уже давно желавшій вернуть англійскія владѣнія во Франціи подъ полную свою власть, нашелъ случай вмѣшаться въ вопросъ объ англійскомъ престолонаслѣдіи, объявивъ, что королемъ долженъ быть не Іоаннъ, а его племянникъ -- малолѣтній принцъ Артуръ, сынъ старшаго брата Іоанна, Готфрида. Возгорѣвшаяся вслѣдствіе того война между Франціей и Англіей принесла вредъ только одному Артуру. Оба противника, Филиппъ и Іоаннъ, уже готовые сразиться, остановили распрю изъ-за политическихъ осложненій, возникшихъ въ ихъ государствахъ, вслѣдствіе чего между ними былъ заключенъ договоръ, по которому Филиппъ призналъ Іоанна законнымъ государемъ Англіи, а Іоаннъ обязался выдать свою племянницу Бланку за сына Филиппа, Лудовика, назначивъ его вмѣстѣ съ тѣмъ наслѣдникомъ англійскаго престола послѣ своей смерти. Артуръ былъ совершенно устраненъ и получилъ въ вознагражденіе Бретанское герцогство. Но дѣло этимъ не кончилось. Артуръ нашелъ приверженцевъ и, несмотря на свою молодость (ему было около 15-ти лѣтъ) рѣшилъ отстаивать свои права силой. Между тѣмъ Іоаннъ своимъ недостойнымъ поведеніемъ вооружилъ противъ себя своихъ же собственныхъ вліятельныхъ вассаловъ. Влюбившись во время своего путешествія по Аквитаніи въ невѣсту одного изъ нихъ, онъ похитилъ ее и сдѣлалъ своей любовницей. Этотъ поступокъ былъ искрой, отъ которой окончательно вспыхнулъ уже готовый горючій матеріалъ. Французскій король принялъ сторону Артура, и война загорѣлась вновь. Счастье сначала улыбнулось Іоанну. Быстрымъ походомъ во Францію онъ предупредилъ усилія своихъ враговъ и взялъ Артура въ плѣнъ. Несчастный мальчикъ былъ брошенъ въ тюрьму, гдѣ вскорѣ умеръ, вѣроятно, убитый по приказанію Іоанна. Такъ или нѣтъ это было на самомъ дѣлѣ, осталось въ точности неизвѣстнымъ, но общественное мнѣніе единогласно обвинило въ смерти Артура Іоанна, и это имѣло для него самыя пагубныя послѣдствія. Вся Нормандія возстала противъ него. Король Филиппъ прекрасно воспользовался этимъ обстоятельствомъ. Предъявивъ свои сюзеренныя права на англійскія владѣнія во Франціи, онъ потребовалъ Іоанна за убійство Артура къ суду, какъ своего вассала; когда же Іоаннъ отказался явиться, то Филиппъ объявилъ конфискацію его французскихъ земель. Вассалы безпрекословно предались на сторону Франціи, и результатомъ вышло то, что Іоаннъ потерялъ всѣ свои главнѣйшія французскія владѣнія, оставшись королемъ почти одной Англіи.
   Все это случилось между 1202 и 1206 годами. Остальныя десять лѣтъ правленія Іоанна прошли въ такихъ же смутахъ и неудачахъ, вызывавшихся его жалкимъ, ничтожнымъ характеромъ. Потерявъ Францію, Іоаннъ почти въ то же время началъ необдуманную распрю съ папой Иннокентіемъ III, отказавшись принять назначеннаго папой Кэнтерберійскаго архіепископа Стефана Лэнгтона. Папа наложилъ на Англію интердиктъ, вслѣдствіе чего въ странѣ прекратилось отправленіе богослуженія. Іоаннъ сталъ свирѣпо преслѣдовать духовенство. До чего доходила при этомъ его безтактность, можно видѣть изъ случая, когда онъ освободилъ отъ суда и наказанія одного убійцу священника, громко заявивъ, что всякій, сдѣлавшій такое преступленіе, его другъ. Распря съ папой была, конечно, въ то время дѣломъ опаснымъ; но будь Іоаннъ немного умнѣе и дальновиднѣе, онъ могъ бы выйти изъ нея побѣдителемъ, если бъ умѣлъ остаться въ хорошихъ отношеніяхъ съ собственными подданными и особенно съ вліятельными вельможами. Но онъ поступалъ какъ будто бы нарочно, чтобъ сдѣлаться ненавистнымъ и въ ихъ глазахъ. Онъ окружилъ себя гнусными фаворитами, отягчилъ страну невыносимыми налогами, бралъ у вассаловъ въ заложники дѣтей, нарушалъ права бароновъ, словомъ -- велъ себя, какъ самый разнузданный деспотъ. Англійскіе вассалы ожесточились наконецъ до того, что вошли въ сношенія съ французскимъ королемъ. Папа также воспользовался этимъ случаемъ и повторилъ въ 1212 году отлученіе Іоанна отъ церкви, объявивъ его низложеннымъ съ престола, Англію же подарилъ Филиппу французскому. Конечно, подарокъ этотъ былъ только номинальный, и все дальнѣйшее дѣло зависѣло отъ того, какъ отнесется къ нему французскій король. Филиппъ дѣйствительно двинулъ на Іоанна свои войска, а папа между тѣмъ послалъ къ Іоанну для переговоровъ хитраго кардинала, Пандольфа, надѣясь, что онъ заставитъ Іоанна смириться предъ папскимъ престоломъ изъ страха потерять все. Пандольфъ прекрасно исполнилъ порученіе. Наглый въ успѣхѣ и низкій трусъ передъ бѣдой, Іоаннъ подчинился всѣмъ требованіямъ папы, передавъ ему съ самыми унизительными церемоніями корону и признавъ себя ею данникомъ. Умилостивленный папа простилъ раскаявшагося грѣшника и возвратилъ ему вновь престолъ, пославъ французскому королю приказаніе прекратить войну. Но Филиппъ оказался не такъ покоренъ волѣ папы, какъ Іоаннъ. Въ возгорѣвшейся войнѣ французы одержали надъ англичанами блистательную побѣду при Бувинѣ (1214 г.), Іоаннъ, благодаря вмѣшательству папы, правда, успѣлъ заключить съ французами миръ, въ силу котораго удержалъ за собой англійскій престолъ, но зато окончательно потерялъ свой престижъ въ Англіи, какъ король. Вліятельные бароны рѣшили положить предѣлъ деспотизму ничтожнаго короля и потребовали отъ него торжественнаго возстановленія и признанія правъ, данныхъ Англіи Эдуардомъ Исповѣдникомъ и подтвержденныхъ Генрихомъ I. Іоаннъ сначала упорствовалъ, вслѣдствіе чего возгорѣлась въ Англіи междоусобная война. Оставленный почти всѣми, Іоаннъ, несмотря на поддержку папы, долженъ былъ наконецъ уступить "арміи Бога", какъ называли тогда армію взбунтовавшихся бароновъ, и подписалъ въ 1215 году знаменитый актъ, извѣстный подъ именемъ Великой Хартіи, которымъ подтверждались какъ прежнія, неисполнявшіяся деспотическими королями права и привилегіи англійскаго народа, такъ равно учреждались многія новыя. Актъ этотъ, легшій въ основу всего дальнѣйшаго политическаго устройства Англіи, былъ величайшимъ событіемъ царствованія Іоанна, хотя лично ему эта вынужденная уступка не принесла ничего кромѣ стыда. Подписавъ со злобой и ненавистью великій актъ, Іоаннъ питалъ тайную надежду, что Хартія останется одной формой. Въ особенности надѣялся онъ на помощь папы, который со времени изъявленной Іоанномъ покорности сталъ на его сторону. Папа дѣйствительно объявилъ Хартію уничтоженной, а вынудившихъ ея изданіе бароновъ отлучилъ отъ церкви. Но было уже поздно. Вся Англія слишкомъ хорошо поняла, что она получила этимъ актомъ и что потеряетъ, если не успѣетъ его отстоятъ. Тѣмъ не менѣе Іоаннъ нашелъ приверженцевъ, и вслѣдствіе этого междоусобная война не прекратилась, тогда сиротивлявшіеся Іоанну бароны рѣшились обратиться къ французскому королю, предложивъ англійскую корону его сыну, Лудовику. Этотъ оборотъ дѣла поставилъ Іоанна въ отчаянное положеніе. Лудовикъ, вопреки запрещенію папы, высадился въ Сандвичѣ и вскорѣ затѣмъ короновался въ Лондонѣ королемъ Англіи. Іоаннъ, собравъ послѣдніе остатки своихъ силъ, поспѣшилъ противъ врага, но армія его, застигнутая приливомъ, пришла въ совершенное разстройство. Растерявшійся окончательно король внезапно захворалъ и умеръ въ октябрѣ 1216 года по нѣкоторымъ свѣдѣніямъ отъ лихорадки, по другимъ же -- отъ отравы, будто бы поднесенной ему однимъ монахомъ. Смерть его дала всему дѣду совершенно новый, нежданный оборотъ. Сынъ и наслѣдникъ Іоанна, принцъ Генрихъ, имѣлъ въ то время всего девять лѣтъ отъ роду. Нетерпѣвшіе Іоанна бароны поняли, что было бы несправедливо мстить сыну за грѣхи отца, а сверхъ того Генрихъ былъ все-таки англійскимъ принцемъ, а не иноземцемъ, какъ Лудовикъ. Общественное мнѣніе, согрѣтое этимъ патріотическимъ чувствомъ, быстро склонилось въ пользу Генриха. Англійскіе дворяне, сражавшіеся за Лудовика, стали покидать его одинъ за другимъ. Призванныя на помощь войска изъ Франціи были разбиты еще до высадки англійскимъ флотомъ, и въ концѣ концовъ Лудовикъ долженъ былъ удалиться изъ Англіи, гдѣ его малолѣтній соперникъ былъ возведенъ на тронъ подъ именемъ Генриха III.
   Таковы въ общихъ чертахъ истинные факты царствованія Іоанна. Сопоставляя эти факты съ тѣми, которые выведены въ пьесѣ, мы легко замѣтимъ, что Шекспиръ въ значительной степени отклонился отъ исторической истины. Отклоненія эти объясняются частью тѣмъ, что онъ имѣлъ матеріаломъ для своего труда не правильно разработанную исторію, а легендарныя лѣтописи; но еще болѣе важныя уклоненія сдѣланы имъ въ силу сценическихъ требованій. Такъ, мы видимъ, что факты довольно длиннаго, продолжавшагося почти семнадцать лѣтъ, царствованія Іоанна онъ сжалъ въ гораздо меньшій промежутокъ времени и, сверхъ того, соединилъ нѣкоторые вмѣстѣ, тогда какъ въ дѣйствительности они происходили въ разныя эпохи. Такъ, напримѣръ, распря Іоанна съ Филиппомъ французскимъ, возникавшая въ дѣйствительности два раза, представлена въ драмѣ объединенной. Вмѣшательство папы и посольство Пандольфа связано въ драмѣ непосредственно съ этой распрей, по исторіи же мы знаемъ, что эпизодъ отлученія Іоанна отъ церкви случился гораздо позднѣе. О Великой Хартіи, этомъ важнѣйшемъ фактѣ царствованія Іоанна, въ пьесѣ не упомянуто ни однимъ словомъ. Артуръ представленъ въ пьесѣ малолѣтнимъ ребенкомъ, тогда какъ въ дѣйствительности онъ умеръ шестнадцати лѣтъ, т.-е. въ возрастѣ, когда въ средніе вѣка молодые люди считались возмужавшими настолько, что принимали даже участіе въ битвахъ. Наслѣдникъ Іоанна, принцъ Генрихъ, вступившій на престолъ девяти лѣтъ, представленъ, наоборотъ, взрослымъ юношей, уже самостоятельно разсуждающимъ о своихъ правахъ. Всѣ эти невѣрности однако не только не могутъ быть поставлены Шекспиру въ упрекъ, но, при ближайшемъ разсмотрѣніи, напротивъ, онѣ-то и показываютъ то искусство и тактъ Шекспира, съ какими онъ, обрабатывая историческій сюжетъ, часто сухой и монотонный, умѣлъ помощью легкихъ измѣненій, нисколько не искажающихъ духа описываемыхъ событій, превращать его въ художественное произведеніе, полное силы и огня. Такъ, напримѣръ, какъ ни важно было въ представленную эпоху изданіе Великой Хартіи, но событіе это имѣло слишкомъ сухое, болѣе юридическое, чѣмъ житейское значеніе, и потому не представляло достаточно яркихъ фактовъ, чтобы быть выведеннымъ съ интересомъ на сценѣ. Изображеніе Артура ребенкомъ, повидимому, безъ нужды противорѣчитъ исторической истинѣ; но если бъ Шекспиръ представилъ его взрослымъ юношей, то этимъ было бы ослаблено то потрясающее впечатлѣніе, какое производятъ его отношенія къ матери, и трагическая судьба. Если бъ, наоборотъ, былъ представленъ ребенкомъ (какъ это говоритъ исторія) наслѣдный принцъ Генрихъ, то онъ не могъ бы самостоятельно заявить о своихъ правахъ на престолъ, и тогда не было бы выставлено въ пьесѣ то охватившее страну патріотическое одушевленіе, выраженіемъ котораго блестяще заканчивается пьеса.
   Если пьесу разбирать сравнительно съ прочими Шекспировыми хрониками, то по духу и характеру ее слѣдуетъ отнести къ второй серіи этихъ произведеній, въ которыхъ талантъ Шекспира, ставъ вполнѣ самостоятельнымъ, началъ освобождаться отъ тѣхъ слабостей и длиннотъ, какія замѣчаются въ первыхъ пьесахъ этого рода. Нѣкоторыя сцены (особенно въ которыхъ изображены политическія и военныя событія) кажутся, правда, при чтеніи нѣсколько монотонными и риторичными и въ "Королѣ Іоаннѣ", но это обусловливается уже самымъ содержаніемъ этихъ сценъ. Внѣшняя сторона историческихъ событій представляется намъ всегда въ нѣсколько офиціальномъ видѣ вслѣдствіе того, что мы рѣдко можемъ прослѣдить, какими индивидуальными чертами или страстями эти событія вызваны; а между тѣмъ изображеніе этихъ душевныхъ чертъ и страстей и составляетъ всю душу поэтическихъ произведеній. Тѣмъ не менѣе нельзя не замѣтить, съ какимъ умѣньемъ успѣлъ Шекспиръ скомпоновать въ этой пьесѣ даже историческія событія, сжавъ ихъ до того размѣра, при какомъ они все-таки не портятъ общаго впечатлѣнія. Что касается внутренней, интимной, фабулы пьесы, то въ ней мы не находимъ еще того единства въ концепціи сюжета и его развитіи, какъ, напримѣръ, въ "Ричардѣ II" или "Генрихѣ V", гдѣ главныя лица составляютъ дѣйствительно драматическіе центры, около которыхъ группируется и совершается все дѣйствіе. Личность короля Іоанна изображена, правда, прекрасно, но самый яркій драматическій интересъ произведенія сосредоточенъ не столько въ немъ, сколько въ побочныхъ эпизодахъ, имѣющихъ съ главнымъ историческимъ дѣйствіемъ лишь внѣшнюю связь. Таковъ, напримѣръ, подавляющій своимъ трагизмомъ, эпизодъ отношеній Констансы къ своему сыну Артуру, или вся сцена покушенія на его убійство. Даже въ созданіи характеровъ второстепенныхъ дѣйствующихъ лицъ Шекспиръ здѣсь какъ будто отступилъ отъ своего правила выводить только такія лица, которыя необходимы для хода дѣйствія и связаны съ нимъ неразрывно. Такъ, личность незаконнаго Фолькенбриджа, разсматриваемая, какъ отдѣльный характеръ, принадлежитъ къ самымъ яркимъ и самымъ сильнымъ созданіямъ Шекспира. При чтеніи драмы Фолькенбриджъ даже подавляетъ своей рельефностью прочія, болѣе важныя дѣйствующія лица, а между тѣмъ съ общимъ дѣйствіемъ драмы личность его связана чисто внѣшней, эпизодической связью, и вся его роль могла бы быть выпущена безъ нарушенія хода дѣйствія. Такое отсутствіе единства въ общемъ планѣ произведенія, конечно, можетъ быть названо недостаткомъ, но для истинныхъ почитателей Шекспира даже этотъ недостатокъ интересенъ тѣмъ, что по немъ можно прослѣдить послѣдовательное развитіе Шекспирова генія. Драма написана на рубежѣ тѣхъ двухъ періодовъ Шекспировой дѣятельности, когда, написавъ двѣ-три незначительныхъ комедіи и передѣлавъ нѣсколько старыхъ пьесъ, (три части "Генриха VI"), онъ сталъ переходить къ тому самостоятельному творчеству, результатомъ котораго явились "Лиръ", "Гамлетъ" и прочія величайшія его произведенія. А потому нѣтъ ничего удивительнаго, если въ написанныхъ имъ въ этотъ періодъ пьесахъ ("Король Іоаннъ", "Генрихъ IV и V") рядомъ съ геніальными картинами иногда проскальзываютъ и прежніе недостатки, отъ которыхъ поэтъ не успѣлъ еще совершенно отрѣшиться.
   Характеръ Іоанна представленъ Шекспиромъ совершенно согласно съ тѣмъ, что говоритъ объ этомъ правителѣ исторія. Достигнувъ вѣнца неправильнымъ путемъ и закрѣпивъ его на головѣ злодѣйствомъ, король этотъ естественно долженъ былъ стараться поддерживать свою власть внѣшнимъ престижемъ и въ то же время не пренебрегать для той же цѣли никакими, хотя бы даже низкими, преступными средствами. Отсюда должна была развиться въ немъ, съ одной стороны, наглая надменность, а съ другой -- затаенное коварство. Сверхъ того, онъ былъ трусливъ отъ природы, и потому готовъ былъ, въ случаѣ необходимости, перенесть даже униженіе, если только этимъ представлялась возможность спасти себя и свою власть. Пасть предъ напоромъ бѣды гордо, какъ герой, Іоаннъ не былъ способенъ ни въ какомъ случаѣ. Всѣ эти качества прекрасно выражены въ созданномъ Шекспиромъ характерѣ. Говоря съ французскимъ посломъ въ первой сценѣ пьесы, Іоаннъ явно позируетъ, думая устрашить враговъ громкими словами. Точно такъ же ведетъ себя онъ и подъ стѣнами Анжера во время переговоровъ съ осажденными. Но этотъ грозный, чувствующій себя, повидимому, сильнымъ своей правотой, деспотъ хорошо сознаетъ внутренно, что однѣми громкими рѣчами достичь цѣли нельзя. Увидя своего главнаго врага, малолѣтняго племянника, у котораго онъ похитилъ престолъ, Іоаннъ тотчасъ мѣняетъ тонъ и льстиво разыгрываетъ передъ нимъ любящаго дядю, чтобъ тѣмъ легче заманить его въ свою сѣть. Хитрость эта, конечно, была слишкомъ явна и не могла обмануть никого; но характеръ низкихъ душою людей, коіда они, сверхъ того, трусливы отъ природы, именно тѣмъ и выражается, что они не умѣютъ скрывать своихъ презрѣнныхъ замысловъ и ловко хоронить ихъ концы. Трусость и нерѣшительность обнаруживается въ нихъ даже въ тѣ минуты, когда судьба, повидимому, даетъ имъ въ руки всѣ средства достигнуть цѣли. Это свойство характера Іоанна превосходно выражено въ слѣдующей сценѣ (лучшей во всей пьесѣ), когда, захвативъ Артура въ свою власть, Іоаннъ требуетъ его убійства. Дѣло, казалось бы, можно было кончить совершенно просто. Артуръ попалъ въ его руки, и смерть его зависѣла отъ одного мановенія руки Іоанна; но, вѣчно подозрительный и трусливый, онъ хочетъ и здѣсь скрыться за чьей-либо спиной, чтобы имѣть путь къ отступленію въ случаѣ какой-либо неожиданности въ будущемъ. И вотъ онъ начинаетъ свой разговоръ съ убійцей Губертомъ издалека; льстивыми словами увѣряетъ его въ своемъ расположеніи и лишь мало-по-малу заставляетъ понять свою задушевную мысль. Онъ не высказываетъ прямого приказа убить Артура, даже когда Губертъ его вполнѣ понялъ. "Умретъ?" -- вотъ единственное слово, какое онъ произноситъ въ видѣ робкаго вопроса, представляя затѣмъ Губерту дѣйствовать какъ бы по собственному почину. Прямымъ продолженіемъ этой сцены является слѣдующая, когда, испуганный послѣдствіями, какими грозитъ слухъ о смерти Артура, Іоаннъ обращается къ тому же Губерту съ низкими упреками за исполненіе убійства. "Вѣдь Артуръ убитъ твоей рукой!-- Я хоть имѣлъ причины желать его смерти, а у тебя ихъ не было! Я намекнулъ тебѣ слегка лишь только, что мнѣ была бы желательна смерть племянника; а у тебя, чтобъ подло мнѣ угодить, не дрогнула рука исполнить это!" -- И такъ говоритъ король! Этими двумя сценами Шекспиръ нарисовалъ характеръ Іоанна лучше, чѣмъ можно его понять изъ исторіи. Дѣйствительно, могъ ли быть внушающимъ уваженіе правителемъ человѣкъ съ такой низкой, трусливой душой? Презрительное къ нему отношеніе окружающихъ вельможъ становится такимъ образомъ совершенно понятнымъ. Достойно замѣчанія, что обѣ эти сцены нарисованы Шекспиромъ, можетъ-быть, даже въ противорѣчіи съ исторической правдой. Истинный фактъ, кѣмъ и какимъ образомъ былъ умерщвленъ Артуръ, остался въ серьезной исторіи неразъясненнымъ; что же касается легендарныхъ повѣствованій тогдашнихъ лѣтописей, то у Голлиншеда, чьей лѣтописью Шекспиръ пользовался, какъ матеріаломъ для своихъ хроникъ, сказано, будто Іоаннъ далъ приказъ не на прямое убійство Артура, а только на то, чтобъ онъ былъ лишенъ зрѣнія. Неправдоподобность этого разсказа видна при первомъ взглядѣ. Имя Артура было знаменемъ, подъ которымъ сбирались враги Іоанна, а потому ему важнѣе всего было уничтожить этого мальчика совершенно. Лишивъ же его зрѣнія и оставивъ въ живыхъ, Іоаннъ только увеличилъ бы общее сочувствіе къ несчастному и еще болѣе разжегъ преданность его друзей. Лишеніе Артура глазъ было бы совершенно ненужной жестокостью, а Іоаннъ не былъ злодѣемъ только ради желанія дѣлать зло. Онъ, правда, не остановился бы ни предъ какимъ злодѣйствомъ, но лишь въ томъ случаѣ, если бъ это злодѣйство могло принесть ему пользу. Такимъ образомъ мы видимъ, что Шекспиръ не задумался замѣнить вымысломъ фактъ, который, можетъ-быть, считалъ даже исторически вѣрнымъ; но онъ это сдѣлалъ потому, что преслѣдовалъ въ своихъ произведеніяхъ иную правду, болѣе важную, чѣмъ историческая вѣрность мелочныхъ событій. Онъ не обращалъ вниманія даже на то, если впадалъ при этомъ въ мелочныя противорѣчія съ самимъ собой и представлялъ въ послѣдующихъ сценахъ не совсѣмъ то, что говорилъ въ предыдущихъ. Чрезвычайно рельефный тому примѣръ мы находимъ именно въ настоящемъ случаѣ. Губертъ, получивъ ясный приказъ убить Артура, намѣревается затѣмъ именно только лишить его зрѣнія. Сочинивъ эту вторую сцену согласно преданію, заимствованному изъ Голлиншедовой хроники, Шекспиръ явно впалъ въ фактическое противорѣчіе съ тѣмъ, что вывелъ раньше. Но это противорѣчіе мы охотно ему прощаемъ, когда вспомнимъ, во сколько разъ увеличилъ онъ трогательную драматичность этой сцены, заставивъ несчастнаго ребенка молить за спасеніе своихъ глазъ, а не жизни. Предъ угрозой смерти малолѣтній ребенокъ вѣрнѣе только бы испугался и впалъ въ отчаяніе. Между тѣмъ, защищая свое зрѣніе, онъ естественнѣе могъ излить свое горе въ тѣхъ трогательныхъ монологахъ, которые принадлежатъ безспорно къ безцѣннѣйшимъ перламъ не только этой пьесы, но и вообще всего, что Шекспиръ написалъ.
   Личность Іоанна до того хорошо разъясняется вышеупомянутыми двумя сценами, что предъ ними кажутся блѣдными даже прочія, въ которыхъ онъ является, какъ историческое лицо. Всѣ онѣ, впрочемъ, написаны совершенно въ томъ же тонѣ, и выведенныя въ нихъ психологическія черты Іоаннова характера нимало не противорѣчатъ одна другой. Такъ, его наглая надменность прекрасно изображена въ сценахъ переговоровъ и битвъ. Малодушная его трусливость выражается въ отношеніяхъ къ баронамъ, которыхъ онъ боится и потому имъ льститъ. Застигнутый бѣдой, онъ, подобно всѣмъ малодушнымъ людямъ, теряется въ догадкахъ, какъ себѣ помочь, и хватается за первыя пришедшія на умъ средства, не видя ихъ безполезности. Такъ, напримѣръ, онъ выдумываетъ повторить свою коронацію, воображая возвратить этимъ въ глазахъ толпы потерянный престижъ. Унизительное его подчиненіе папѣ продиктовано тѣмъ же чувствомъ. Шекспиръ изобразилъ его такой же ничтожной личностью въ самой смерти. Онъ не находитъ довольно мужества, чтобы, потерявъ все, хоть съ твердостью умереть, какъ это мы видимъ въ Ричардѣ III или Макбетѣ -- злодѣяхъ не менѣе Іоанна, но, по крайней мѣрѣ, мужественныхъ и твердыхъ. Постигнутый болѣзнью, онъ забываетъ даже свое королевское достоинство и умираетъ, не произнося ни слова, когда ему приносятъ послѣднюю страшную вѣсть о гибели его войска. Характеръ Іоанна интересенъ тѣмъ, что онъ былъ позднѣе разработанъ Вальтеромъ Скоттомъ въ романѣ "Айвенго". Въ романѣ этомъ Іоаннъ представленъ не королемъ, но еще только правителемъ Англіи въ отсутствіе короля Ричарда Львинаго Сердца, но характеръ его нарисованъ совершенно такими же чертами, какъ и у Шекспира.
   Изъ прочихъ эпизодовъ пьесы рельефнѣе всѣхъ выдѣляются отношенія Констансы къ Артуру. Шекспиръ нерѣдко изображалъ любовь родителей къ дѣтямъ, но почти во всѣхъ такихъ случаяхъ любовь эта, кромѣ естественной ея причины, мотивируется у него еще какимъ-нибудь побочнымъ обстоятельствомъ, вытекающимъ изъ положенія и индивидуальнаго характера изображаемыхъ лицъ. Такова, напримѣръ, любовь Лира къ Корделіи, усиленная во много разъ угрызеніями совѣсти за ту несправедливость, которую онъ ей сдѣлалъ; или любовь Волюмніи къ Коріолану, гдѣ значительную роль играетъ гордое чувство довольства за славу сына,-- славу, которую Волюмнія цѣнитъ выше всего. Но въ отношеніяхъ Констансы къ Артуру изображена любовь матери къ своему ребенку въ чистѣйшемъ видѣ, безъ всякихъ иныхъ усиливающихъ причинъ. Констанса, правда, тоже приходитъ въ отчаяніе и ярость, когда узнаетъ, что сынъ ея лишенъ престола, но самый престолъ она желаетъ ему не столько ради славы или гордости, сколько потому, что считаетъ его принадлежащимъ Артуру по праву; а сверхъ того, сынъ кажется въ ея глазахъ такимъ совершенствомъ, что только одна корона достойна украшать его голову.-- "Что ты мнѣ говоришь о терпѣньи!-- восклицаетъ она, когда мальчикъ убѣждаетъ ее успокоиться.-- Если бъ ты былъ уродливъ, хромъ, горбатъ, неразвитъ разсудкомъ -- тогда, быть-можетъ, была бы я спокойной, подчинилась всему! Но вѣдь ты прелестенъ! сама судьба, сговорясь со счастьемъ, рѣшила подарить тебѣ величье! вѣдь ты одаренъ природой щедрѣй, чѣмъ лиліи или розы!" -- А когда малютка погибъ, и несчастная мать, по замѣчанію окружающихъ, стала взамѣнъ сына лелѣять свое горе, то вотъ ея отвѣтъ:-- "Да! вы правы! вѣдь горе замѣнило мнѣ Артура! какъ онъ, повсюду ходитъ оно за мной! въ его ложится люльку, лепечетъ звукъ его невинныхъ словъ! глядитъ въ глаза его былой улыбкой, прячется въ его пустое платье! во всемъ напоминаетъ его прелесть! Такъ какъ же не лелѣять мнѣ мое горе!" -- Слушая эти раздирающіе монологи, кажется, видишь предъ собой классическую Ніобею. Но Шекспиръ не ограничился изображеніемъ Констансы въ такомъ одностороннемъ видѣ. Убитая горемъ, какъ Ніобея, она встаетъ, подобная грозной Эвменидѣ, когда судьба сводитъ ее лицомъ къ лицу съ врагами.-- "Я мира не хочу!-- грозно восклицаетъ она на лицемѣрное желаніе австрійскаго герцога, чтобъ небо послало миръ ея душѣ.--
   
   Хочу войны! Смирюсь я только ею!
   Ты, Австріи властитель и Лиможа!
   Коварный трусъ! ничтожный рабъ! великій
   Лишь въ подлостяхъ! всегда вездѣ дружащій
   Съ тѣмъ, кто силенъ! . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . Не ты ли призывалъ
   Всѣ громы мнѣ въ защиту?.. хладнокровный,
   Презрѣнный рабъ! не звалъ ли положиться
   На счастье, храбрость и твою звѣзду?
   И ты теперь коварно переходишь
   Къ моимъ врагамъ!.. Носить на плечахъ смѣешь
   Ты кожу льва!-- стыдись, стыдись, стыдись!
   Долой ее, и, вмѣсто знака славы,
   Телячью шкуру на спину накинь!"
   
   Если прочесть изъ роли Констансы только приведенныя выдержки, то можно подумать, что такъ говорятъ два совершенно разныя лица; но, прослѣдивъ всю роль, какъ она проходитъ въ драмѣ, мы увидимъ, что Шекспиръ и въ этомъ случаѣ умѣлъ органически связать такія противоположныя душевныя черты, какъ нѣжная любовь и жажда мести, и создалъ въ лицѣ Констансы одинъ изъ самыхъ яркихъ характеровъ, какіе мы находимъ въ его произведеніяхъ..
   Артуръ стоитъ рядомъ съ Констансой, и оба эти лица дополняютъ одно другое. Шекспиръ нѣсколько разъ изображалъ въ своихъ драмахъ дѣтей. Изъ такого слабаго и незрѣлаго психологическаго матеріала, какимъ представляется дѣтская душа, конечно, нельзя было сдѣлать чего-либо глубокаго и серьезнаго, но, изучая Шекспировы дѣтскіе характеры, мы видимъ, что онъ и въ этомъ случаѣ остался такимъ же вѣрнымъ психологомъ, какъ и въ изображеніи прочихъ своихъ лицъ. Артуръ представляетъ въ семьѣ Шекспировыхъ дѣтскихъ характеровъ самое полное созданіе этого рода. Прочія дѣти (маленькій сынъ Макдуфа въ "Макбетѣ", молодые принцы въ "Ричардѣ III", принцъ Мамилій въ "Зимней сказкѣ") нарисованы слабыми, хотя и граціозными штрихами, но въ Артурѣ изображенъ, какъ въ зернѣ, полный характеръ будущаго человѣка. Нѣжная, впечатлительная душа рисуется въ его словахъ:-- "Ахъ, мама, мама! я лучше хотѣлъ бы лежать въ могилѣ, чѣмъ видѣть, что изъ-за меня начинаются такія ссоры и распри".-- Фраза эта замѣчательна своей правдивой наивностью. Ребенокъ явно испуганъ при видѣ двухъ грозныхъ армій, готовыхъ вступить въ бой, но за этимъ испугомъ, столь понятнымъ въ ребенкѣ, видна и его благородная душа: ему больно, что именно онъ причина такихъ несчастій. Не выказывается ли уже въ этой, совершенно по-датски выраженной, мысли зародышъ будущаго человѣка съ чистой, правдивой душой? Сцена съ Губертомъ въ тюрьмѣ рисуетъ Артура еще яснѣй и еще рельефнѣе. Томительная грусть грызетъ сердце мальчика, разлученнаго съ матерью; но вмѣстѣ съ выраженіемъ этой грусти выказываются и зачатки прекрасныхъ душевныхъ его качествъ. Онъ нѣжно привязывается къ своему тюремщику Губерту. Такую черту могъ обнаружить ребенокъ только съ особенно утонченнымъ характеромъ, потому что постигнутыя бѣдой дѣти въ большей части случаевъ только уходятъ въ себя, становятся похожими на дикихъ, запуганныхъ звѣрьковъ и рѣдко выказываютъ нѣжность и привѣтливость къ окружающимъ. Когда же послѣдній другъ Артура, Губертъ, вдругъ оказывается въ глазахъ его самымъ злымъ врагомъ, то ребенокъ и тутъ представленъ сохранившимъ трогательныя качества своей прекрасной души. Онъ не приходитъ въ отчаяніе, не кричитъ, не выходитъ изъ себя отъ ужаса, но приступаетъ къ своему палачу съ мольбою о пощадѣ во имя той же нѣжной къ нему привязанности. Не слѣдуетъ однако думать, что въ душѣ Артура были задатки только одной любви и нѣжности. Напротивъ, въ немъ виднѣлись также начала рѣшительности и твердости. Рѣшась спасти себя во что бы то ни стало, онъ создаетъ для этого обдуманный планъ, сознательно переодѣвается, чтобъ не быть узнаннымъ, и, только не разсчитавъ своихъ дѣтскихъ силъ, гибнетъ, выпрыгивая изъ окна. Этотъ фактъ смерти Артура совершенно противорѣчитъ исторической истинѣ. Артуръ въ дѣйствительности погибъ шестнадцатилѣтнимъ юношей и въ распрѣ съ своимъ дядей принималъ уже самостоятельное участіе, какъ взрослый, а сверхъ того, самый образъ его смерти остался въ точности неизвѣстнымъ. Потому всю его исторію въ томъ видѣ, какъ она изображена въ пьесѣ, слѣдуетъ считать самостоятельнымъ созданіемъ Шекспира. Сдѣлавъ Артура ребенкомъ, поэтъ получилъ возможность особенно нѣжно и трогательно нарисовать этотъ милый, симпатичный образъ. Въ пьесѣ исторія Артура составляетъ совершенно самостоятельный эпизодъ, но настоящая драма именно тѣмъ и отличается, что значеніе отдѣльныхъ эпизодовъ и характеровъ преобладаетъ въ ней надъ общей идеей, которой, можно сказать, почти нѣтъ совсѣмъ.
   Изъ числа прочихъ лицъ особенно рельефно выдѣляется Фолькенбриджъ. Съ общимъ историческимъ ходомъ дѣйствія онъ связанъ еще менѣе, чѣмъ Артуръ. Вся его роль могла бы быть выпущена безъ нарушенія этого хода; но сила и вѣрность, съ какою нарисованъ этотъ характеръ, дѣлаютъ его если не главнымъ, то навѣрно самымъ замѣтнымъ лицомъ въ пьесѣ. Значеніе это усиливается еще болѣе тѣмъ, что изъ числа окружающихъ короля Іоанна сподвижниковъ и придворныхъ Фолькенбриджъ является единственнымъ вполнѣ нарисованнымъ характеромъ. Прочая свита бароновъ составляетъ не болѣе, какъ фонъ картины, и всѣ они выведены почти для однѣхъ репликъ къ поступкамъ Іоанна. Несмотря на такое, повидимому, излишнее введеніе въ историческую драму лица, хотя и оригинальнаго, но совершенно чуждаго ходу дѣйствія, мы, вдумавшись въ этотъ характеръ глубже, увидимъ, что едва ли въ какой-нибудь изъ своихъ историческихъ пьесъ Шекспиръ, изображая единичную личность, успѣлъ очертить такъ вѣрно и полно духъ эпохи, когда происходитъ дѣйствіе, какъ это изображено имъ въ лицѣ Фолькенбриджа. Чтобы убѣдиться въ этомъ, слѣдуетъ взглянуть съ общей точки зрѣнія на Англію въ тотъ историческій періодъ, когда, послѣ завоеванія ея норманами, она сдѣлалась окончательно сформировавшимся государствомъ, и затѣмъ прослѣдить, какой характеръ имѣлъ ея общественный бытъ въ послѣдовавшіе четыре вѣка до воцаренія дома Тюдоровъ. Главной характерной чертой этого періода является постоянная распря королей съ могущественной феодальной аристократіей изъ-за ихъ взаимныхъ правъ и привилегій. Народъ былъ при этомъ совершенно инертной массой и служилъ только орудіемъ въ рукахъ искусныхъ интригановъ для достиженія корыстныхъ цѣлей той или другой стороны. Какія же нравственныя начала могли выработаться при такихъ общественныхъ условіяхъ въ тогдашнихъ дѣятеляхъ, т.-е. въ короляхъ и могущественныхъ баронахъ? Будучи вынуждены ежеминутно стоять на стражѣ своихъ интересовъ и въ то же время стремясь постоянно къ расширенію своихъ правъ, люди эти, съ одной стороны, должны были развить въ себѣ рядомъ съ храбростью и желѣзной волей полнѣйшее равнодушіе къ тому, какими средствами достигалась желанная цѣль, а съ другой -- имъ необходимо было окружать себя нѣкоторымъ напускнымъ ореоломъ для того, чтобъ внушительно дѣйствовать на толпу, чьими трудами они пользовались. И вотъ мы видимъ, что короли той эпохи, совершая самые возмутительные поступки и безпрестанно нарушая чужія права, въ то же время не переставали толковать о своемъ божественномъ правѣ на власть или о благѣ родины, для которой будто бы они были готовы жертвовать всѣмъ, до себя включительно. Съ другой же стороны, и бароны, преслѣдуя свои, не менѣе эгоистическія, дѣли и не брезгая никакими средствами, чтобы ихъ достичь, также старались всѣми силами придать своимъ поступкамъ наружный лоскъ права и благородства. Если было выгоднѣе вѣрно служить королю, то пускались въ ходъ громкія рѣчи о чести и вѣрности; а если оказывалось полезнѣй перейти на другую сторону, то находились тысячи честныхъ съ виду оправданій и для этого. Такого правила держались эти люди во всѣхъ случаяхъ жизни, и слѣдствіемъ вышло то, что постоянная привычка дѣйствовать такимъ образомъ въ концѣ концовъ воспитала въ ихъ умахъ совершенно искреннюю увѣренность, будто они дѣйствовали именно такъ, какъ слѣдовало, и что иначе не могло даже быть. Въ лицѣ Фолькенбриджа изображенъ человѣкъ именно такого закала. Храбрый воинъ, онъ гордо вѣритъ въ свою честь и правоту. Храбростью, надо отдать этимъ людямъ справедливость, они отличались всѣ. Ее за этою храбростью и гордой вѣрой въ себя въ Фолькенбриджѣ исчезалъ всякій нравственный контроль за своими поступками въ тѣхъ даже случаяхъ, когда онъ, какъ умный человѣкъ, все-таки чувствовалъ ихъ несправедливость. Явясь на судъ короля, чтобъ защитить свои права на имя и наслѣдство, онъ горячо заступается за свою мать, обвиняемую въ невѣрности; но когда ему предлагаютъ промѣнять свои законныя права на незаконныя, болѣе блестящія и выгодныя, онъ съ совершенной чистосердечностью мѣняетъ свой взглядъ, не только не видя въ томъ чего-либо дурного, а напротивъ -- высказываетъ полное свое довольство.-- "Лучшаго происхожденія я себѣ не желалъ бы самъ,-- говоритъ онъ, вполнѣ довольный и счастливый, той же самой матери, которую защищалъ:-- и ты, матушка, должна быть довольна тѣмъ сама! Пусть попробуетъ кто-нибудь тебя обвинить! онъ будетъ имѣть дѣло со мною". И надо прибавить, что если бъ это случилось дѣйствительно, то Фолькенбриджъ честно и добросовѣстно исполнилъ бы свое обѣщаніе. Подобныхъ правилъ онъ держится во всѣхъ своихъ поступкахъ. Когда короли, давъ слово защищать Артура, неблагородно его оставляютъ ради своихъ выгодъ, Фолькенбриджъ, какъ слишкомъ умный человѣкъ, чтобъ не видѣть подкладки ихъ поступковъ, не стѣсняется совершенно искренно обвинить ихъ въ подлости. Вотъ его слова по этому поводу:
   
   О, выгода! красивый соблазнитель!
   Ты -- тотъ наклонъ, который заставляетъ
   Катиться міръ, и безъ чего бы могъ онъ
   Итти впередъ спокойно, безъ грѣха!
   Ты, ты одна, подводный, подлый камень,
   Съ пути добра его сбиваешь вкривь!
   Достичь мѣшаешь честной, славной цѣли
   И губишь жаръ намѣреній святыхъ.
   
   Кто можетъ сказать слово противъ благородства и правды такихъ мыслей; но взгляните, что говоритъ вслѣдъ затѣмъ тотъ же Фолькенбриджъ:
   
                       Но что же самъ-то
   Я горячусь? не просто ль потому,
   Что на меня фортуна не успѣла
   Пока еще привѣтливо взглянуть?
   Вѣдь я и самъ передъ дождемъ червонцевъ
   Не сталъ бы прятать пригоршней своихъ!
   Такъ буду жъ я, какъ всѣ, ругать богатство,
   Пока я голъ, а разъ разбогатѣвъ,
   Начну считать порокомъ первымъ бѣдность.
   Ужъ если честь на выгоду мѣняютъ,
   Такъ не стѣсняясь, даже короли,
   То пусть она всесильнымъ богомъ будетъ
   Впередъ и мнѣ: я преклонюсь пледъ ней.
   
   Кто такъ говоритъ? Циникъ или негодяй? И тотъ и другой -- можно, пожалуй, сказать въ отвѣтъ, если смотрѣть на дѣло съ точки зрѣнія безусловной нравственности. Но если вспомнить, что такъ думали и поступали люди, жившіе въ вѣкѣ желѣза и крови, когда самыя обыкновенныя правовыя отношенія были еще только идеаломъ, о которомъ можно было лишь мечтать, то становится понятнымъ какъ начало подобныхъ взглядовъ на нравственную сторону жизни, такъ равно и безцеремонное примѣненіе ихъ къ дѣлу. То былъ вѣкъ, когда стремленія къ анализу своихъ поступковъ и сомнѣнія въ ихъ справедливости почти не существовало, а потому и преобладающей характерной чертой тогдашнихъ людей были откровенная грубость и незастѣнчивость въ выборѣ средствъ для достиженія своихъ цѣлей. Можно не симпатизировать такимъ людямъ, но нельзя дѣлать о нихъ слишкомъ строгихъ приговоровъ. Фолькенбриджъ -- представитель именно такихъ людей, а вмѣстѣ съ тѣмъ и времени, когда они жили. Вѣяніе новыхъ идей, во имя которыхъ люди стали углубляться въ себя для того, чтобъ путемъ сомнѣнія и анализа убѣждаться въ справедливости того, что они дѣлали, въ то время едва начиналось и жило въ умахъ только очень немногихъ. Вѣщій поэтъ, конечно, принадлежалъ къ числу такихъ людей, и мы можемъ это видѣть изъ того, что вскорѣ послѣ личности Фолькенбриджа онъ создалъ Гамлета -- лицо, въ которомъ изображена противоположность именно тѣхъ чувствъ и правилъ, какихъ держались Фодькенбриджъ и подобные ему люди.
   О прочихъ, окружающихъ короля Іоанна, лицахъ уже сказано, что въ пьесѣ они не имѣютъ самостоятельнаго значенія. Исключеніе составляетъ одинъ Пандольфъ. Въ лицѣ этомъ Шекспиръ съ обычнымъ мастерствомъ изобразилъ тѣхъ хитрыхъ дѣятелей католицизма, которые вездѣ умѣли ловко ловить рыбу въ мутной водѣ, постоянно выходя сухи изъ нея сами. Сцена, когда Пандольфъ даетъ политическіе уроки юному принцу Лудовику, принадлежитъ къ числу лучшихъ, написанныхъ Шекспиромъ, вводныхъ картинокъ, иллюстрирующихъ и поясняющихъ общее содержаніе пьесы.
   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА 1).

   Король Іоаннъ.
   Принцъ Генрихъ, его сынъ.
   Артуръ, сынъ Готфрида бретанскаго, старшаго брата короля.
   Вилліямъ Марешаль, графъ Пемброкъ.
   Джефрей Фицъ Петеръ, графъ
   Эссексъ, верховный судья.
   Вилліямъ Лонгсвордъ, графъ Са          лисбюри.
   Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
   Губертъ де-Бургъ, каммергеръ короля.
   Робертъ Фолкенбриджъ,
   Филиппъ Фолькенбриджъ, его братъ по матери, побочный сынъ короля Ричарда Львинаго Сердца.
   Джемсъ Горней, слуга лэди Фолькенбриджъ.
   Питеръ Помфретъ, предвѣщатель.
   Филиппъ, король Франціи.
   Лудовикъ, дофинъ.
   Эрцъ-герцогъ Австрійскій.
   Кардиналъ Пандольфъ, папскій легатъ.
   Мелёнъ, французскій дворянинъ.
   Шатильонъ, французскій посланникъ.
   Элеонора, мать короля Іоанна.
   Констанса, мать Артура.
   Бланка, дочь Альфонса Кастильскаго, племянница короля.
   Лэди Фолькенбриджъ, мать Филиппа Фолькенбриджа и брата его Роберта.

Придворные, граждане Анжера, шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и слуги.
Дѣйствіе во Франціи и Англіи.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Нортгэмптонъ. Пріемная зала во дворцѣ 2).

(Король Іоаннъ, его матъ Элеонора, Пемброкъ, Эссексъ, Салисбюри и свита входятъ съ Шатильономъ).

   Кор. Іоаннъ. Теперь сказать ты можешь, Шатильонъ,
             Что хочетъ Франція.
   Шатильонъ.           Король французскій,
             Привѣтствуя тебя въ моемъ лицѣ,
             Велѣлъ мнѣ передать тебѣ отъ слова
             До слова такъ: престолъ британскій, взятый
             Тобой взаймы...
   Элеонора.           Престолъ взаймы?-- признаться,
             Начало очень странно.
   Кор. Іоаннъ.                     Не мѣшайте,
             Прошу васъ, матушка: пускай посолъ
             Докончитъ рѣчь.
   Шатильонъ.           Итакъ: король французскій,
             Признавъ права, какими облеченъ
             Племянникъ твой, сынъ герцога Джефрея,
             Артуръ Плантагенетъ -- велѣлъ сказать,
             Чтобъ отказался ты безъ промедленья
             Отъ правъ твоихъ на этотъ славный островъ,
             На Мэнъ, Турень, Анжу и Пуатье
             Съ Ирландіей, и чтобъ, сложивъ съ тѣмъ вмѣстѣ
             Тотъ мечъ, которымъ держишь незаконно
             Въ своей ты власти названныя земли,
             Ты отдалъ ихъ, какъ должно, твоему
             Племяннику, законному монарху
             Всѣхъ этихъ странъ, и самого тебя.
   Кор. Іоаннъ. Что жъ должно ждать, когда тебѣ отвѣчу
             Отказомъ я?
   Шатильонъ. Войны! войны кровавой,
             Въ отместку правъ, поруганныхъ тобой.
   Кор. Іоаннъ. Такъ пусть война войнѣ отвѣтомъ будетъ!
             Поставимъ силу силѣ мы въ отпоръ
             И крови -- кровь. Вотъ что отвѣтить можеш

КОРОЛЬ ІОАННЪ

ДРАМА ШЕКСПИРА

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Дмитрія Мина.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи (М. Катковъ),
на Страстномъ бульварѣ.
1882.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Нортамптонъ. Тронная зала во дворцѣ.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА, ПЕМБРОКЪ, ЭССЕКСЪ, СОЛСБЕРИ и другіе съ ШАТИЛЬЙОНОМЪ.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Ну, Шатильйонъ, скажи, чего отъ насъ
             Желаетъ Франція?
   

ШАТИЛЬЙОНЪ.

                                 Король французскій
             Привѣтствуетъ и здѣсь, въ моемъ лицѣ,
             Такъ говоритъ величеству, взятому
             Взаймы у Англіи...
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

                                 Взаймы взятому
             Величеству?... престранное начало!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Нѣтъ, матушка, дослушаемъ посла.
   

ШАТИЛЬЙОНЪ.

             Король Филиппъ отъ имени Артура
             Плантагенета, что рожденъ Готфридомъ,
             Твоимъ покойнымъ братомъ, предъявляетъ
             Законнѣйшее право на весь этотъ
             Прекрасный островъ съ областями: Меномъ,
             Ирландіей, Анжу, Потье, Туренемъ,
             И требуетъ, чтобъ ты, сложивши мечъ,
             Такъ незаконно взявшій эти земли,
             Вручилъ его Артуру, твоему
             Племяннику и вмѣстѣ съ тѣмъ монарху.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             А если мы откажемъ, что затѣмъ?
   

ШАТИЛЬЙОНЪ.

             Затѣмъ -- свирѣпый натискъ грозной брани
             Чтобъ вырвать силою взятое силой.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ вотъ отвѣтъ: за бранью ждите брань.
             За кровью кровь, насилье за насильемъ.
   

ШАТИЛЬЙОНЪ.

             Прими жь изъ устъ моихъ Филипповъ вызовъ,
             Какъ ультиматумъ моего посольства.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Прими и мой, и удалися съ миромъ.
             Будь молніей въ глазахъ Французовъ: прежде,
             Чѣмъ принесешь ты къ нимъ объ этомъ вѣсть,--
             Я буду тамъ и гряну громомъ пушекъ.
             Такъ съ Богомъ въ путь! Будь трубнымъ гласомъ гнѣва,
             Пророкомъ мрачнымъ вашего разгрома.
             Графъ Пемброкъ, проводить посла съ почетомъ
             И почестью. Прощайте, Шатильйонъ!

(Шатильйонъ и Пемброкъ уходятъ.)

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Ну, что, мой сынъ? Не я ли говорила
             Что не смирится гордый духъ Констансы
             До той поры, пока не запалитъ
             Всю Францію, весь міръ войной за сына?
             А это мы могли бы отвратить,
             Легко уладить все миролюбиво.
             И вотъ теперь двухъ королевствъ судьба
             Должна рѣшиться страшной тратой крови.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             За насъ могущество, за насъ и право.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Могущество, но только, сынъ, не право;
             Не то бы плохо было мнѣ съ тобой!
             Такъ на ухо тебѣ моя тутъ шепчетъ совѣсть,
             Но только Богъ, да ты, да я, ту слышимъ повѣсть.

Входитъ шерифъ Нортамптонскій и шепчетъ на ухо Эссексу.

ЭССЕКСЪ.

             Пришли съ неслыханной изъ графства тяжбой
             Истцы на судъ твой, государь. Ввести ихъ?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Введи. (Шерифъ уходитъ.) Пусть наши
             Монастыри съ аббатствами заплатятъ
             Издержки на войну.

Входятъ ШЕРИФЪ съ РОБЕРТОМЪ ФОКЕНБРИДЖЕМЪ и ФИЛИППОМЪ, его побочнымъ братомъ.

                                           Что вы за люди?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Твой вѣрноподданный. Я джентельменъ,
             Изъ Нортамптона родомъ, старшій сынъ,
             Какъ думаю, сэръ-Робертъ Фокенбриджа,
             Что въ рыцари былъ посвященъ въ бою
             Подателемъ почетовъ Львинымъ-Сердцемъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ (Роберту).

             А ты?
   

РОБЕРТЪ.

                       Я сынъ и истинный наслѣдникъ
             Того же Фокенбриджа.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                           Какъ же это?
             Онъ старшій сынъ, а ты прямой наслѣдникъ!
             Вы стало-быть отъ разныхъ матерей?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Нѣтъ, отъ одной; въ томъ, государь, нѣтъ спора,
             И, думаю, отъ одного отца;
             Но вѣрно ли и это, знаетъ небо,
             Да мать моя, а я -- какъ всякій сынъ --
             Не вѣдаю.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

                       Ахъ, грубый человѣкъ!
             Не стыдно ли тебѣ позорить мать?
             Ты честь ея чернишь такимъ сомнѣньемъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Я, королева? Нѣтъ; что мнѣ позорить?
             Объ этомъ братъ хлопочетъ, а не я.
             И докажи онъ это, онъ отхватитъ,
             По малой мѣрѣ, пятьсотъ фунтовъ въ годъ
             Моихъ доходовъ. Да хранитъ же небо
             Честь матери моей и мой доходъ!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Вотъ удалецъ! Но если братъ онъ младшій,
             Съ чего жь онъ хочетъ твоего наслѣдства?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Съ чего -- не знаю; видно чтобъ владѣть имъ!
             Но онъ коритъ меня моимъ рожденьемъ.
             Законно ли рожденъ я, или нѣтъ,
             На голову пусть матери моей
             Падетъ вина; но что рожденъ недурно
             (Миръ надо мной трудившимся костямъ)!
             Судите сами, государь, сличивъ
             Его лицо съ моимъ, скажите, могъ ли
             Старикъ сэръ-Робертъ насъ родить обоихъ?
             А если былъ отецъ онъ намъ обоимъ,
             И этотъ сынъ портретъ его,-- о, Робертъ!
             Я на колѣнахъ прославляю Бога
             Что на тебя похожъ я такъ немного!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Откуда къ намъ такой чудакъ явился?
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Въ немъ сходное есть что-то съ Львинымъ Сердцемъ...
             И голосомъ похожъ онъ на него.
             Взгляни, какъ онъ своимъ громаднымъ ростомъ
             Напоминаетъ сына моего.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Въ его черты я вглядывался долго;
             Онъ вылитый Ричардъ. Скажи, пріятель,
             Съ чего ты требуешь владѣній брата?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Съ того что онъ съ полъ-лика, какъ отецъ!
             Самъ съ полъ-лица, а хочетъ взять всю землю,
             Отнять дохода пятьсотъ фунтовъ въ годъ.
   

РОБЕРТЪ.

             О, государь! Когда былъ живъ отецъ мой,
             Твой братъ бывалъ въ нерѣдкихъ съ нимъ сношеньяхъ...
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Ну, этимъ, сэръ, не выиграть вамъ иска!
             Вы лучше разкажите намъ, въ какихъ
             Сношеньяхъ съ нимъ бывала наша мать.
   

РОБЕРТЪ.

             И какъ-то разъ посломъ его отправилъ
             Въ Германію, для сдѣлокъ по дѣламъ
             Тогдашнимъ, къ императору. Король
             Воспользовался этимъ и, покуда
             Отецъ мой былъ въ отлучкѣ, жилъ у насъ
             Въ дому все время. Какъ прельстилъ онъ мать,
             Стыжусь сказать, но правда, все же правда!
             Огромными морями былъ отрѣзанъ
             Отъ матери отецъ мой (какъ я слышалъ
             Самъ отъ него), когда зачатъ забавный
             Былъ этотъ сэръ. На смертномъ же одрѣ
             Отецъ въ духовной завѣщалъ мнѣ земли
             И умеръ, въ томъ увѣренный что этотъ
             Сынъ матери моей не сынъ его;
             А еслибы и былъ имъ, то родился
             На Божій свѣтъ задолго раньше срока.
             Такъ возврати жь мнѣ, государь, удѣлъ мой;
             Онъ мой! Онъ мнѣ отцомъ моимъ завѣщанъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Довольно, другъ! Твой братъ законный сынъ:
             Онъ былъ рожденъ женою послѣ брака.
             А если ею твой отецъ обманутъ,
             То мать вини: вѣдь это рискъ для всѣхъ
             Кто женится. Скажи мнѣ, могъ ли братъ мой,
             Кѣмъ этотъ сынъ рожденъ, какъ увѣряешь,
             Отнять его у твоего отца?
             Повѣрь, мой другъ, отецъ твой отстоялъ бы
             Его предъ цѣлымъ свѣтомъ какъ теленка
             Своей коровы. Если же мой братъ,
             Будь онъ отцомъ его, надъ нимъ не властенъ,
             То и отецъ твой, хоть ему чужой,
             Не въ правѣ отвергать его. Итакъ,
             Ужь если сыномъ матери моей
             Былъ твоему отцу рожденъ наслѣдникъ,
             То и наслѣдникъ твоего отца
             Имѣетъ право на удѣлъ отцовскій.
   

РОБЕРТЪ.

             Такъ мой отецъ не властенъ былъ наслѣдства
             Лишить того, въ комъ онъ не призналъ сына?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Не властенъ, сэръ, такъ точно, какъ заставить
             Чтобъ я родился, если смѣю думать.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Чѣмъ хочешь быть -- простымъ ли Фокенбриджемъ,
             Владѣть землей, какъ братъ твой, или сыномъ,
             Усыновленнымъ славнымъ Львинымъ Сердцемъ,
             Наслѣдникомъ величья, но безъ лена?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Будь, королева, братъ мой схожъ со мной,
             А я, какъ онъ, сэръ-Роберту подобенъ;
             Имѣй, какъ онъ, я хлыстики, не ноги,
             И, вмѣсто рукъ, двѣ шкурки отъ угрей;
             Будь профиль мой такъ узокъ что не смѣлъ бы
             Я за ухо заткнуть изъ розы бантикъ,
             Чтобъ не сказали: "Вотъ гуляетъ фартинкъ";
             Владѣй при томъ и всѣмъ его имѣньемъ,--
             То не сойти мнѣ съ мѣста, королева,
             Когда солгу,-- я отдалъ бы всѣ земли
             Лишь бы имѣть мой образъ, взглядъ и лобъ;
             Нѣтъ, не хочу тобою быть, сэръ-Нобъ! {Сокращенное Робертъ.}
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Ты нравишься мнѣ очень! Брось всѣ земли,
             Отдай ихъ брату; самъ же вслѣдъ за мной
             Неси во Францію войны перуны.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (Роберту).

             Владѣй же, братъ, землей; я рабъ фортуны.
             Ты сталъ богатъ по милости лица,
             Хоть для него не сыщешь ты купца.
             А я на смерть за вами, королева.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             За мной? Нѣтъ, ты передъ лицомъ монаршимъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Обычай мой -- давать дорогу старшимъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Какъ звать тебя?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Филиппомъ, государь.
             Да, я Филиппъ, твой рабъ, мой властелинъ,
             Сэръ-Роберта супруги старшій сынъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Носи жь отнынѣ имя ты того
             Чей носишь образъ. Преклони, Филиппъ,
             Колѣно, встань, и пусть узнаетъ свѣтъ
             Что ты сэръ-Ричардъ и Плантагенетъ.
   

ФИЛЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Ну, по рукамъ, по матери мой братъ!
             Я почестью, землею ты богатъ.
             Благословляю часъ, въ который волей рока
             Я былъ зачатъ когда сэръ-Робертъ былъ далеко.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Прямой Плантагенетъ! Зови меня
             Своею бабушкой; ты внукъ мой, Ричардъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Хоть не совсѣмъ законно; что за дѣло?
             Немножко вкривь и далеко за край!
             Влѣзай въ окно, кто въ дверь войти не смѣетъ;
             Кто днемъ боится, ночью тотъ гуляй;
             Какъ ни добыть, кто добылъ, тотъ имѣетъ.
             Какъ ни стрѣльнулъ, лишь бы попалъ стрѣлецъ,
             И я все я, ктобъ ни былъ мой отецъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ (Роберту).

             Ну, Фокенбриджъ, владѣй землей удѣльной;
             Ты сквайръ съ землей, онъ рыцарь безземельный.
             Но, матушка, насъ Франція зоветъ!
             За нами, Ричардъ! Намъ пора въ походъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Прощай, мой братъ! Пусть счастье благосклонно
             Тебя хранитъ: вѣдь ты рожденъ законно.

(Уходятъ всѣ кромѣ Филиппа Побочнаго).

             Ну вотъ, на футъ разбогатѣвъ почетомъ,
             Я обѣднѣлъ землей на сотни футовъ.
             За то теперь могу любую Джени
             Я сдѣлать дамой.-- "Добрый день, сэръ-Ричардъ!"
             -- Благодарю, мой милый!-- И Петромъ
             Я назову того чье имя Джорджъ;
             Вѣдь съ новыхъ почестей именъ не помнятъ:
             Все это слишкомъ вѣжливо и чинно
             Для насъ, недавнихъ выскочекъ! Но вотъ
             И гость заморскій съ модной зубочисткой
             Является къ столу моей особы.
             И я, насытя рыцарскій свой голодъ,
             Вступаю, чистя зубы, въ разговоръ
             Съ заѣзжимъ франтомъ.-- "Мой милѣйшій сэръ!"
             (Такъ на локоть опершись, начинаю),
             "Позвольте мнѣ спросить васъ".-- То вопросъ;
             А тамъ, какъ въ катехизисахъ, и мнѣ
             Даютъ отвѣтъ: "Я весь къ услугамъ вашимъ!
             Я вашъ слуга покорный." -- И опять
             Вопросъ: "Нѣтъ, сэръ; чѣмъ я могу служить вамъ?"
             Такъ, прежде чѣмъ отвѣтъ пойметъ вопросъ,
             Мы другъ предъ другомъ сыплемъ комплименты,
             Болтая всякій вздоръ о славномъ По,
             О Пиренеяхъ, Альпахъ, Апеннинахъ,
             Чтобъ вплоть до ужина убить тѣмъ время.
             И вотъ она, вотъ болтовня придворныхъ;
             Вотъ цѣль людей ползущихъ вверхъ какъ я!
             Тотъ сынъ побочный времени (какимъ
             Останусь я, какъ ни гонись за свѣтомъ),
             Въ комъ нѣтъ не только смысла подражать
             Манерами, костюмомъ, внѣшней формой,
             Пустому тону высшаго сословья,
             Но и сердечной склонности струить
             Пресладко-сладкій ядъ по вкусу вѣка.
             Все это нужно изучить не съ тѣмъ
             Чтобъ міръ обманывать, но чтобъ въ обманъ
             Не власть и этимъ выпрямить ступеньки
             Той лѣстницы гдѣ мнѣ придется лѣзть.--
             Но кто спѣшитъ сюда въ дорожномъ платьѣ?
             Что за почтарь-жена? Да что жь безъ мужа?
             Хоть потрудился бъ рогомъ извѣстить
             Насъ о ея пріѣздѣ.

(Входятъ леди Фокенбриджъ и Джемсъ Гэрней.)

                                 Боже мой!
             Да это мать моя! Скажите, леди,
             Зачѣмъ спѣшите ко двору? Что съ вами?
   

ЛЕДИ ФОКЕНБРИДЖЪ.

             Гдѣ, гдѣ онъ, братъ твой? Гдѣ тотъ рабъ негодный,
             Что такъ безчеститъ мать свою?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                           Братъ Робертъ,
             Сынъ старика сэръ-Роберта, гигантъ
             Могучій Кольбрандтъ, многосильный мужъ?
             Такъ вы за нимъ, за Робертовымъ сыномъ?
   

ЛЕДИ ФОКЕНБРИДЖЪ.

             Да, да, за нимъ! Да, грубіанъ, за сыномъ
             Сэръ-Роберта? Что ты надъ нимъ глумиться?
             Твой братъ и ты -- сэръ-Роберта вы дѣти!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Оставь, Джемсъ Гэрней, на минуту насъ.
   

ГЭРНЕЙ.

             Изволь, Филиппъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Филиппъ? пипъ-пипъ! зови
             Такъ воробьевъ. Сейчасъ не то услышишь.-- (Гэрней уходитъ.)
             Сударыня, сэръ-Робертъ -- не отецъ мой!
             Сэръ-Робертъ могъ бы часть свою во мнѣ,
             Не оскоромясь, съѣсть въ пятокъ великій.
             Сэръ-Робертъ могъ трудиться; только врядъ ли
             Онъ надо мной трудился: мы вѣдь знаемъ
             Его издѣлья! Матушка, скажите,
             Кому обязанъ я за эти члены?
             Вѣдь ногъ такихъ не могъ сработать Робертъ?
   

ЛЕДИ ФОКЕНБРИДЖЪ.

             Такъ заодно ты съ братомъ? Хоть изъ выгодъ
             Своихъ бы честь мою ты поберегъ?
             Къ чему насмѣшки эти, дерзкій рабъ?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Не рабъ, а рыцарь, сущій Базилиско!
             Меча ударомъ -- ухъ, плечо какъ ломитъ!
             Здѣсь посвященъ я въ рыцари. Нѣтъ, я
             Не сынъ сэръ-Роберта. Я самъ отрекся
             Отъ Роберта, отъ имени, помѣстья,
             Законнаго рожденья -- отъ всего.
             Скажите жь, кто отецъ мой? Онъ, надѣюсь,
             Былъ славный малый? Кто онъ, говорите?
   

ЛЕДИ ФОКЕНБРИДЖЪ.

             Отъ имени отрекся Фокенбриджа?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Да, всей душей и сердцемъ, какъ отъ бѣса.
   

ЛЕДИ ФОКЕНБРИДЖЪ.

             Ты былъ рожденъ Ричардомъ Львинымъ-Сердцемъ.
             Обольщена его любовью страстной,
             Я приняла его на ложе мужа.
             О, да проститъ мнѣ небо тяжкій грѣхъ!
             Ты былъ плодомъ любви моей преступной,
             Меня сломившей силой неотступной.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Клянусь же солнцемъ, еслибъ вновь родиться
             Я долженъ былъ -- къ чему отецъ мнѣ лучшій!
             Есть и грѣхи достойные прощенья;
             Таковъ и твой! Твой грѣхъ не плодъ безпутства.
             Какъ дань покорности любви могучей,
             Свое ты сердце отдала тому,
             Съ чьей яростью и силой непомѣрной
             Не смѣлъ вступить и левъ безстрашный въ бой,
             Отъ чьей руки онъ царственнаго сердца
             Не уберегъ; у льва жь кто вырвалъ сердце,
             Тому похитить женское легко.
             Нѣтъ, матушка, благодарю тебя
             Отъ всей души я за отца такого!
             И кто дерзнетъ тебѣ вмѣнить въ развратъ
             Любовь твою, ту душу шлю я въ адъ.
             Пойдемъ къ моимъ, и съ ласкою привѣта
             Тамъ скажутъ всѣ: ты впала бъ въ страшный грѣхъ,
             Страсть Ричарда оставивъ безъ отвѣта,
             И думать такъ я приневолю всѣхъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

ФРАНЦІЯ. ПОДЪ СТѢНАМИ АНЖЕРА.

Входятъ, съ одной стороны, ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ, съ войскомъ; съ другой -- КОРОЛЬ ФИЛИППЪ ФРАНЦУЗСКІЙ, съ войскомъ, ЛУДОВИКЪ, КОНСТАНСА, АРТУРЪ и свита.

ЛУДОВИКЪ.

             Привѣтъ мой Австріи передъ Анжеромъ.
             Артуръ! Великій Ричардъ, предокъ твой,
             Тотъ что у льва изъ груди вырвалъ сердце
             И велъ войну святую въ Палестинѣ,
             Былъ этимъ храбрымъ герцогомъ до срока
             Сведенъ во гробъ. Но, чтобы зло исправить,
             Теперь пришелъ по нашей просьбѣ герцогъ
             Развить за честь твою, дитя, знамена
             И вырвать то что у тебя похитилъ
             Твой беззаконный дядя Іоаннъ.
             Такъ обними жь его, люби и чествуй.
   

АРТУРЪ.

             Богъ вамъ проститъ смерть Ричарда, тѣмъ болѣ
             Что жизнь дарите вы его потомку,
             Права его прикрывъ крылами брани!
             Шлю вамъ привѣтъ безсильною рукой,
             Но сердцемъ полнымъ чистой къ вамъ любви.
             У стѣнъ Анжера мой привѣтъ вамъ, герцогъ!
   

ЛУДОВИКЪ.

             Прекрасный отрокъ, кто жь тебя отвергнетъ?
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Кладу на лобъ твой жаркій поцѣлуй,
             Печать любви въ залогъ мной данной клятвѣ
             Что не вернусь домой пока Анжеръ
             И все, чѣмъ ты во Франціи владѣешь,
             Съ тѣмъ блѣдноликимъ берегомъ, гдѣ волны
             Къ пятамъ его мчитъ съ ревомъ Океанъ,
             Отъ прочихъ странъ отторгшій весь тотъ островъ,
             Пока вся Англія въ оградѣ моря,
             Вся эта твердь съ стѣной изъ волнъ, гдѣ ей
             Не страшны замыслы племенъ враждебныхъ,
             Пока весь дальній уголъ міра
             Тебя не встрѣтитъ королемъ; дотолѣ,
             Дитя мое, не положу оружья.
   

КОНСТАНСА.

             Примите жь благодарность отъ вдовы,
             Отъ матери, покуда съ силой вашей
             Онъ не получитъ столько силъ что вамъ
             Воздастъ полнѣе за любовь.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

                                           Миръ неба
             Надъ тѣмъ, чей мечъ подъятъ въ столь правой брани
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Такъ съ Богомъ къ дѣлу! Громъ орудій нашихъ
             Направимте къ разгрому гордыхъ стѣнъ.
             Велите лучшимъ людямъ въ ратномъ дѣлѣ
             Всѣ подступы къ Анжеру осмотрѣть.
             Мы царственныя кости сложимъ здѣсь,
             Пробьемся внутрь въ ручьяхъ французской крови,
             Но этотъ городъ принцу покоримъ.
   

КОНСТАНСА.

             Нѣтъ, подождите что посолъ вамъ скажетъ,
             Чтобъ понапрасну не багрить мечей.
             Изъ Англіи, быть-можетъ, Шатильйонъ
             Несетъ намъ миръ, пока мы брань готовимъ.
             Тогда раскаемся мы въ каждой каплѣ крови,
             Пролитой здѣсь съ поспѣшностью безумной.

(Входитъ ШАТИЛЬЙОНЪ.)

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Не чудно ли, принцесса! Вотъ лишь только
             Сказала ты, какъ ужь посолъ явился.
             Ну благородный Шатильйонъ скажи,
             Но въ двухъ словахъ, въ чемъ Англіи отвѣтъ?
   

ШАТИЛЬЙОНЪ.

             Скажу, покиньте этотъ жалкій приступъ:
             Для вашихъ силъ есть подвигъ поважнѣе.
             Отвергнувъ правый искъ вашъ, Іоаннъ
             Идетъ войной на васъ. Противный вѣтеръ
             Мнѣ помѣшалъ; ему жь помогъ въ одно
             Со мною время высадиться съ войскомъ.
             Неудержимо онъ идетъ къ Анжеру.
             Полки его сильны, солдаты храбры.
             Съ нимъ королева-мать какъ духъ раздора,
             Чтобъ разжигать въ немъ кровь враждой; при ней
             Племянница Іоанна Бланка; съ ними
             Побочный сынъ покойнаго Ричарда
             И вся лихая вольница страны,
             Сбродъ безшабашныхъ, пылкихъ добровольцевъ
             Съ щеками дѣвушекъ, съ огнемъ драконовъ.
             Всѣ замки дома распродавъ и гордо
             Права родовъ взваливъ себѣ на плечи,
             Они идутъ вновь попытать здѣсь счастья.
             Короче -- лучшій выборъ смѣльчаковъ,
             Чѣмъ тотъ какой несетъ къ намъ флотъ британскій,
             Еще не плылъ ни разу по волнамъ
             На пагубу и горе христіанства.

(Барабанный бой.)

             Но дикій громъ ихъ грубыхъ барабановъ
             Велитъ молчать. Смотрите, вотъ они
             Идутъ вступить въ переговоръ иль бой.
             Готовьтесь.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                 Какъ нежданно врагъ явился!
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Чѣмъ врагъ нежданнѣе, тѣмъ въ насъ сильнѣй
             Онъ долженъ вызвать смѣлость для отпора:
             Вѣдь смѣлость крѣпнетъ и растетъ съ бѣдой.
             Такъ пусть идутъ! Привѣтъ имъ; мы готовы.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, ЭЛЕОНОРА, БЛАНКА, ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ, ПЕМБРОКЪ и войска.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Миръ Франціи, когда насъ съ миромъ впуститъ
             Въ нашъ край исконный; если жь нѣтъ, пусть льется
             Кровь Франціи; пусть миръ летитъ на небо;
             А мы, Господень гнѣвный бичъ, смиримъ
             Гордыню тѣхъ кто гонитъ миръ на небо.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Миръ Англіи, когда съ войной отхлынетъ
             Отъ Франціи чтобъ Англіи дать миръ!
             Мы любимъ Англію и для нея
             Льемъ градомъ потъ подъ тяжестью доспѣховъ,
             А этотъ трудъ твоимъ бы долженъ быть.
             Но ты такъ мало Англію щадишь
             Что подкопался подъ ея монарха,
             Расторгъ преемственный царей порядокъ
             И малолѣтство трона осмѣявъ,
             Честь дѣвственной короны опозорилъ!
             Смотри вотъ образъ брата твоего;
             Глаза, чело -- все такъ, какъ у Готфрида.
             Онъ малый очеркъ все въ себѣ вмѣстилъ,
             Что умерло съ Готфридомъ, и рукой
             Временъ развитъ онъ будетъ въ длинный свитокъ.
             Готфридъ твой старшій братъ; вотъ сынъ Готфридовъ
             Тронъ Англіи -- Готфридовъ тронъ по праву;
             А онъ Готфридовъ сынъ! Такъ какъ же это
             Случилось такъ что сталъ ты королемъ,
             Когда живая кровь еще струится
             Въ вискахъ того съ кого ты снялъ корону?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             А кто тебѣ далъ, Франція, высокій
             Санъ судіи чтобъ звать меня къ отвѣту?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Тотъ Судія верховный кто влагаетъ
             Въ грудь каждаго законнаго монарха
             Благую мысль блюсти законность правъ.
             И тотъ кѣмъ мнѣ повѣренъ этотъ отрокъ,
             Мнѣ власть даетъ винить тебя въ неправдѣ;
             Онъ мнѣ поможетъ и казнить ее.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Въ чужую власть облекся ты.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                           Нисколько!
             Я тѣхъ караю кто похитилъ власть.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Кто жь, Франція, скажи, похитилъ власть?
   

КОНСТАНСА.

             Я дамъ отвѣтъ: ее твой сынъ похитилъ!
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             О наглая! Ужь не тебѣ ль съ твоимъ
             Побочнымъ сыномъ властвовать надъ міромъ?
   

КОНСТАНСА.

             Была вѣрна я сыну твоему,
             Какъ своему ты мужу, и мой сынъ
             Лицомъ сходнѣй съ отцомъ своимъ Готфридомъ,
             Чѣмъ Іоаннъ съ тобою нравомъ; вы же
             Сходны какъ дождь съ водой, какъ дьяволъ съ бѣсомъ.
             Мой сынъ побочный? О клянусь душой,
             Отецъ его не такъ рожденъ законно!
             Вѣдь знаютъ всѣ что онъ рожденъ тобой!
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Ну мать! Дитя, она отца безчеститъ!
   

КОНСТАНСА.

             Ну бабка! Сынъ, она тебя позоритъ!
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Уймитесь!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                       Чу! кричитъ герольдъ.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

                                                     Вотъ дьяволъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             И онъ тебя по-дьявольски проучитъ
             Лишь попадись ему ты въ этой шкурѣ!
             Вѣдь заяцъ ты; о зайцѣ жь ходитъ слухъ
             Что онъ такъ храбръ что щиплетъ львовъ за гривы,
             Но только -- мертвыхъ! Эй, пріятель, бойся;
             Я прокопчу твой мѣхъ, лишь попадись!
   

БЛАНКА.

             И какъ къ нему идетъ одежда льва,
             Что имъ у льва похищена сперва!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Она виситъ съ спины его не хуже
             Чѣмъ пышный плащъ Алкидовъ съ плечъ осла.
             Твой грузъ, оселъ, сниму я въ первой встрѣчѣ
             И дамъ такой что затрещатъ и плечи.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Что за крикунъ? Онъ оглушилъ намъ уши
             Такимъ избыткомъ словоизверженья!
             Король Филиппъ, рѣшай, что предпринятъ?
   

ФИЛИППЪ.

             Глупцы и женщины, прервите споры!
             Вотъ, Іоаннъ, нашъ искъ: всю Англію
             Съ Ирландіей, Анжу, Туренъ и Менъ
             Я требую отъ имени Артура;
             Отдай мнѣ ихъ и положи оружье.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Нѣтъ, жизнь скорѣй! Тебя я презираю!
             Артуръ Бретонскій, сдайся въ наши руки,
             И -- отъ любви моей получишь больше
             Чѣмъ отъ трусливой Франціи руки.
             Смирись, дитя.
   

ЭЛЕОНОРА.

                                 Поди ко мнѣ, мой внучекъ!
   

КОНСТАНСА.

             Поди, дитя; поди, мой милый, къ бабкѣ;
             Отдай ей тронъ, и бабушка за то
             Въ награду дастъ и сливъ, и фигъ, и вишень.
             Вѣдь бабушка добра!
   

АРТУРЪ.

                                           Постойте, мама!
             Ахъ, лучше бъ мнѣ скорѣй въ могилу лечь!
             Не стою я чтобъ такъ за насъ шумѣли.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Онъ матери стыдится. Бѣдный, плачетъ!
   

КОНСТАНСА.

             Стыдится ль, нѣтъ ли,-- все же стыдъ тебѣ!
             Не стыдъ за мать, а хитрой бабки злоба
             Изъ бѣдныхъ глазъ его исторгли эти
             Жемчужины любезныхъ небу слезъ.
             И небо приметъ ихъ, какъ даръ. Да, эти
             Кристаллы слезъ преклонятъ небеса
             Вамъ отомстить и дать ему защиту.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             О, богохульница земли и неба!
   

КОНСТАНСА.

             О ты, злодѣйка предъ землей и небомъ!
             Я богохульница? Нѣтъ, ты и сынъ твой
             Отняли тронъ, права и всѣ владѣнья
             У бѣднаго ребенка! Онъ, рожденный
             Твоимъ же старшимъ сыномъ, сталъ несчастливъ
             Изъ-за тебя: твой грѣхъ на немъ казнится.
             Законовъ кара пала на него,
             Затѣмъ что онъ -- второе лишь колѣно
             Отъ гнусныхъ чреслъ твоихъ, грѣхомъ чреватыхъ!
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Уймись, безумная!
   

КОНСТАНСА.

                                 Одно лишь слово!
             Не только онъ за грѣхъ ея казнится;
             Но Богъ избралъ ее съ ея грѣхомъ
             Въ орудье казни этой дальной вѣтви,
             Казнимой за нее ея же казнью.
             А грѣхъ ея -- неправда, и неправда
   
             Палачъ ея грѣха. И вотъ за это,
             Изъ-за нея, казнится мой ребенокъ.
             Проклятье ей!
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

                                 Хулительница злая!
             Послѣдней волей сынъ твой правъ лишенъ.
   

КОНСТАНСА.

             Все знаю -- все! Но воля та подложна;
             То воля женщины, злой бабки воля.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ

             О, перестань, принцесса! Будь спокойнѣй!
             Не подобаетъ крикомъ привлекать
             Вниманье всѣхъ къ столь жалкимъ пререканьямъ.
             Трубачъ, зови на стѣны городскія
             Людей Анжера: пусть рѣшатъ, кто долженъ
             Быть королемъ -- Артуръ иль Іоаннъ?

Трубятъ въ трубы. ГРАЖДАНЕ Анжера появляются на стѣнахъ.

ГРАЖДАНИНЪ.

             Кто вызвалъ насъ на стѣны?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                           Франція.
             За Англію.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                 За самое себя
             Васъ Англія зоветъ, народъ мой вѣрный,
             Мои Анжерцы!
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                 Васъ, Анжерцевъ вѣрныхъ
             И подданныхъ Артура, звали мы
             Для совѣщаній мирныхъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                           Въ нашу пользу.
             Такъ напередъ и выслушайте насъ.
             Знамена войскъ французскихъ, подступившихъ
             Вотъ тутъ предъ очи вашего Анжера,
             Такъ сдвинуты на гибель вамъ! Ихъ пушки,
             Тая въ своихъ утробахъ страшный гнѣвъ,
             Готовы каждую минуту ринуть
             Чугунъ ихъ злобы противъ вашихъ стѣнъ.
             Все къ приступу кровавому готово;
             Французъ жестокій сталъ ужь у воротъ,--
             У этихъ сомкнутыхъ очей Анжера!
             И, не успѣй придти я, эти камни,
             Что мирно спятъ, обвивши васъ кругомъ,
             Какъ поясомъ, ужь силой ихъ орудій
             Изъ прочныхъ известковыхъ ложъ своихъ
             Всѣ были бъ вырваны чтобъ дать убійству
             Широкій путь ворваться въ домъ вашъ мирный.
             Но вотъ, при видѣ вашего монарха,
             Законнаго, который быстрымъ маршемъ,
             Хоть и съ трудомъ, въ отпоръ имъ сталъ у стѣнъ,
             Чтобъ защитить имъ щеки отъ царапинъ,--
             Смотрите, вдругъ Французы оробѣли
             И вмѣсто ядеръ облеченныхъ въ пламя
             Чтобъ затряслась стѣна какъ въ лихорадкѣ,
             Теперь стрѣляютъ словомъ, скрытымъ въ дымъ,
             Съ злымъ умысломъ смутить вашъ слухъ обманомъ.
             Такъ вѣрьте жь имъ! Нѣтъ, добрые граждане,
             Впустите насъ. Король вашъ утомленъ,
             Измучился отъ спѣшности похода
             И ждетъ гостепріимства вашихъ стѣнъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Лишь кончу я, отвѣтьте намъ обоимъ.
             Смотрите, вотъ, держа мою десницу,
             Которой Богъ вручилъ защиту права,
             Стоитъ здѣсь юный принцъ Плантагенетъ,--
             Сынъ брата старшаго того пришельца
             И, стало-быть, король его и вашъ.
             Вотъ за его-то попранное право
             Мы попираемъ предъ Анжеромъ поле,
             Къ вамъ будучи настолько лишь враждебны,
             Насколько намъ велитъ нашъ долгъ святой
             Потребовать отъ васъ гостепріимной
             Защиты угнетенному. Свершите жь
             Прямой вашъ долгъ предъ тѣмъ кто въ правѣ ждать
             Его отъ васъ,-- предъ этимъ юнымъ принцемъ!
             Тогда оружье наше, какъ медвѣдь
             Закованный, лишь съ виду будетъ грозно;
             Гнѣвъ нашихъ пушекъ грянетъ празднымъ громомъ
             Въ неуязвимыхъ облакахъ небесъ,
             И безъ боя, мы радостно отступимъ,
             Не иззубривъ мечей, не смявши шлемовъ,--
             Уйдемъ домой съ той теплой въ жилахъ кровью,
             Которой шли обрызгать городъ вашъ,
             А женъ, дѣтей и васъ оставимъ въ мирѣ.
             Но если намъ откажете безумно,
             То эта толща вашихъ древнихъ стѣнъ
             Не скроетъ васъ отъ нашихъ громовъ бранныхъ,
             Хотя бъ со всѣмъ ихъ войскомъ Англичане
             Вмѣстились здѣсь за грубой стѣнъ оградой.
             Такъ говорите жь: признаетъ ли городъ
             Монархомъ насъ во имя правъ Артура,
             Иль мы должны подать къ сраженью знакъ
             И въ нашу собственность ворваться кровью?
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Мы -- подданные короля Британцевъ,
             И въ городъ нашъ войдетъ лишь нашъ монархъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Признайте жь въ насъ монарха и впустите.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Не смѣемъ! Лишь предъ тѣмъ кто намъ докажетъ
             Что онъ монархъ нашъ,-- склонимся. Дотолѣ жь
             Ворота наши заперты для всѣхъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             На комъ корона, тотъ вамъ и монархъ.
             Не вѣрите? Такъ вотъ вамъ тридцать тысячъ
             Свидѣтелей изъ истыхъ Англичанъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (въ сторону).

             Дѣтей побочныхъ и иныхъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Всѣ подтвердятъ мой санъ своею кровью.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Не меньше здѣсь, и столь же чистокровныхъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (въ сторону).

             Не безъ побочныхъ впрочемъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Стоятъ предъ нимъ, готовясь въ бой за право!
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Пока никто не доказалъ намъ права,
             Мы, ради права, васъ лишаемъ правъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ да проститъ Господь грѣхи всѣхъ тѣхъ
             Чьи души, прежде чѣмъ падетъ роса
             Вечерняя, взнесутся къ вѣчной жизни
             Въ ужасной прѣ о томъ кто здѣсь король!
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Аминь! На коней, рыцари! къ оружью.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Святой Георгъ,-- ты, пасть пронзивъ дракону,
             Сидишь съ тѣхъ поръ верхомъ въ дверяхъ тавернъ,--
             Учи насъ драться! (Эрцгерцогу.) Лѣшій, будь я дома,
             Въ твоей пещерѣ и съ твоею львицей,
             Я бъ къ шкурѣ льва приладилъ бычью морду,
             И сталъ бы ты уродомъ.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

                                           Смолкни, рабъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Что? вздрогнули! Вѣдь это левъ рычитъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Въ равнину -- въ бой! Тамъ въ боевомъ порядкѣ
             Пусть строются къ сраженью всѣ полки.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Не медлите воспользоваться полемъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Да будетъ такъ. (Лудовику) А ты на томъ холмѣ
             Построить нашихъ. Богъ и наше право!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

ТАМЪ ЖЕ.

Шумъ битвы; стычки; потомъ отступленіе.
ФРАНЦУЗСКІЙ ГЕРОЛЬДЪ съ трубачами подходитъ къ воротамъ города.

ФРАНЦУЗСКІЙ ГЕРОЛЬДЪ.

             Ворота настежь распахни, Анжеръ!
             Встрѣчай Артура, герцога Бретаньи!
             Рукой Французовъ въ этотъ день свершилъ
             Онъ столько дѣлъ что много слезъ Британки
             Прольютъ о дѣтяхъ падшихъ въ прахъ кровавый,
             Гдѣ столькихъ вдовъ мужья легли какъ трупы,
             Холодную лобзая грудь земли.
             Побѣда, съ легкою для насъ потерей,
             Играетъ въ вьющихся знаменахъ нашихъ,
             Вступить готовыхъ въ городъ вашъ, Анжерцы,
             Чтобъ съ торжествомъ провозгласить Артура
             Всей Англіи и вашимъ королемъ.

Входитъ АНГЛІЙСКІЙ ГЕРОЛЬДЪ съ трубачами.

АНГЛІЙСКІЙ ГЕРОЛЬДЪ.

             Ликуй, Анжеръ! звони въ колокола!
             Какъ побѣдитель въ жаркой, страшной сѣчѣ,
             Идетъ и нашъ, и твой король Іоаннъ!
             Блиставшія предъ симъ какъ серебро,
             Французской кровью позлатились брони;
             На гребняхъ шлемовъ нашихъ нѣтъ пера
             Чтобъ было сшиблено копьемъ французскимъ;
             Знамена наши держатъ тѣ же руки
             Что ихъ несли когда мы вышли въ бой,
             И, какъ охотники съ веселой травли,
             Идутъ Британцы съ поля молодцами,
             Окрасивъ руки въ пурпуръ вражьей крови.
             Ворота настежь! дайте путь героямъ!
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Герольды! Съ нашихъ башень мы могли
             Съ начала до конца слѣдить за ходомъ
             Борьбы межь вами. Самый лучшій глазъ
             Не могъ замѣтить разницы межь вами:
             Кровь шла за кровь, удары за удары,
             И мощь за мощь, и смѣлость за отвагу.
             Въ васъ равный вѣсъ, и васъ равно мы любимъ;
             Но прежде чѣмъ одинъ не перевѣситъ,
             Нашъ городъ запертъ вамъ, хоть радъ обоимъ.

Входятъ, съ одной стороны, КОРОЛЬ ІОАННЪ, съ войскомъ, ЭЛЕОНОРА, БЛАНКА и ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ; съ другой КОРОЛЬ ФИЛИППЪ, ЛУДОВИКЪ, ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ и войско.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Иль, Франція, не изошла ты кровью
             Что правъ моихъ стѣснять все хочешь бѣгъ?
             Смотри чтобъ ихъ потокъ, тѣснимъ преградой,
             Не вышелъ изъ русла и не залилъ,
             Ярясь, твоихъ стѣсняющихъ плотинъ!
             Такъ не мѣшай же имъ спокойно литься
             Серебряной волною въ Океанъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             А развѣ крови меньше, хоть на каплю,
             Тобой пролито, Англія, чѣмъ мной?
             Нѣтъ! много больше. И клянусь десницей,
             Что правитъ всей страной подъ этимъ небомъ,
             Что прежде чѣмъ вложу я мечъ въ ножны,
             Сражу того, надъ кѣмъ онъ занесенъ,
             Или внесу мой трупъ въ число убитыхъ,
             Чтобъ красовался именемъ монарха,
             Убитаго, потерь военныхъ списокъ.
   

ПОБОЧНЫЙ.

             Ого, величество! Какъ въ васъ взыграла
             Кровь царская при громкомъ словѣ: слава!
             О смерть! Желѣзомъ челюсти оправь,
             Мечи солдатъ себѣ клыками сдѣлай
             И, пожирая мясо человѣчье,
             Пируй, пока цари творятъ расправу.
             Что жь, короли, смутились? что стоите?
             Кричите: въ бой! Скорѣй къ полямъ кровавымъ,
             О грозные, хоть равные, владыки!
             Пусть смерть однихъ упрочитъ миръ другимъ;
             Но напередъ -- убійство, кровь и гибель!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Чью сторону вы, граждане, берете?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Кто вашъ король? за Англію отвѣтьте.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Король нашъ -- тотъ, въ комъ короля признаемъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Признайте въ насъ: мы стали здѣсь за право.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Нѣтъ -- въ насъ! Мы сами здѣсь собственнолично
             Уполномочились вамъ предъявить права
             На нашъ удѣлъ -- Анжеръ, на васъ -- Анжерцы.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Власть выше нашей отрицаетъ это.
             И вотъ пока вашъ длится споръ, мы, въ прежнемъ
             Сомнѣньи, накрѣпко замкнемъ ворота,
             Покуда страхъ царящій въ насъ теперь,
             Не разрѣшится королемъ безспорнымъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Клянуся небомъ, эта дрянь Анжерцы
             Дурачатъ васъ, монархи! Беззаботно
             Съ бойницъ своихъ глазѣютъ какъ въ театрѣ,
             И кажутъ пальцами на драму вашихъ
             Кровавыхъ сценъ. Примите жь мой совѣтъ.
             На время примиритесь, какъ мятежный
             Ерусалимъ и двиньте сообща
             Всѣ средства злобы на Анжеръ. Съ востока
             И запада Французъ съ Британцемъ гряньте
             Изъ заряженныхъ до ихъ жерлъ орудій,
             Пока ихъ грохотъ въ прахъ не разгромитъ
             Кремнистыхъ ребръ той крѣпости мятежной.
             По мнѣ сейчасъ бы грянуть въ эту сволочь
             И бить ее и бить покуда стѣнъ
             Безпомощныхъ мы не развѣемъ въ воздухъ!
             Покончивъ съ этимъ, раздѣлите силы,
             По націямъ разставьте знамена,
             И двиньте мечъ на мечъ, фронтъ противъ фронта.
             И мигъ придетъ когда въ одномъ изъ васъ
             Фортуна сыщетъ своего любимца,
             Его украситъ лавромъ дня того
             И поцѣлуетъ славною побѣдой.
             Ну что? каковъ совѣтъ мой, государи?
             Политикъ въ немъ не чуется ли вамъ?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Клянусь нависшимъ надо мною небомъ,
             Совѣтъ хорошъ. Что жь, Франція, сольемся,
             Съ землей Анжеръ сравняемъ и потомъ
             Рѣшимъ въ бою: кто будетъ въ немъ монархомъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (французскому королю).

             Когда въ тебѣ есть царская порода
             (Вѣдь и тебя какъ насъ злой городъ бѣситъ!),
             То противъ дерзкихъ этихъ стѣнъ поставь
             Орудія какъ и свои мы ставимъ.
             Потомъ, разсыпавъ въ прахъ Анжеръ, начните
             Вновь ссориться и чтобъ покончить ссору,
             Въ рай или адъ насъ шлите безъ разбору.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Да будетъ такъ! Откуда жь вы начнете?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Мы съ запада направимъ разрушенье
             Въ центръ города.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

                                 Я съ сѣвера.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                                     А съ юга
             Градъ ядеръ ринетъ нашихъ пушекъ громъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (въ сторону).

             Преумный планъ! Отъ сѣвера да къ югу!
             Французъ съ Австрійцемъ метятъ въ ротъ другъ другу!
             Я подожгу ихъ. Что жь впередъ, впередъ!
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Постойте мигъ и выслушайте насъ,
             Великіе! Я укажу путь къ миру
             И дружбѣ -- путь безъ крови въ городъ нашъ,
             И дамъ возможность кончить жизнь, въ постеляхъ
             Тѣмъ существамъ что обреклись лечь въ полѣ.
             Внимайте жь намъ, о сильные, безъ гнѣва.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Ну, говори! Мы выслушать готовы.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Вотъ дочь Испаніи принцесса Бланка
             Она въ родствѣ съ Британіей. Припомнимъ
             Лѣта дофина и лѣта принцессы.
             Коль пылкая любовь красы лишь ищетъ,
             Гдѣ ей найти прекраснѣй юной Бланки?
             Коль честная любовь лишь ищетъ чести,
             Гдѣ ей сыскать честнѣй и чище Бланки?
             Коль гордая любовь цѣнитъ лишь знатность,
             Въ чьихъ жилахъ кровь знатнѣй, чѣмъ въ жилахъ Бланки?
             Но если въ ней краса и честь, и знатность,
             То это жь все и въ принцѣ; если жь нѣтъ,
             То лишь затѣмъ что онъ вѣдь не она.
             Порока нѣтъ и въ ней, коль ей не вмѣнимъ
             Въ порокъ лишь то зачѣмъ она не онъ.
             Онъ тотъ счастливый въ половину смертный,
             Кто будетъ полнымъ, только слившись съ ней.
             Она -- отдѣлъ прекрасный совершенства,
             Но полнота всѣхъ совершенствъ лишь въ немъ.
             О! два такихъ сребристыхъ тока вмѣстѣ
             Даютъ красу ихъ общимъ берегамъ;
             А два такіе берега двумъ токамъ,
             Двѣ обороны, дали бъ вы, монархи,
             Двумъ этимъ принцамъ, сочетавъ ихъ бракомъ.
             Такой союзъ скорѣй бы чѣмъ всѣ пушки
             Разбилъ воротъ затворы; бракъ такой,
             Сильнѣй чѣмъ можно порохомъ взорвать,
             Понудитъ насъ открыть входъ въ городъ настежъ
             Чтобъ васъ принять. А безъ того и море
             Свирѣпое не такъ къ моленьямъ глухо,
             Львы болѣе доступны; горы, скалы
             Подвижнѣе; нѣтъ, мало -- смерть сама
             Не такъ рѣшительна въ своемъ свирѣпствѣ,
             Какъ тверды мы въ упорствѣ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                           Вотъ такъ голосъ!
             Онъ разомъ вызвалъ изъ лохмотьевъ смерти
             Всю гниль ея! Вотъ это ротъ такъ ротъ!
             Смерть, горы, скалы, море такъ и мечетъ;
             О львахъ же лютыхъ говоритъ такъ просто,
             Какъ о сабачкахъ малыя дѣвчонки!
             Какой пушкарь родилъ его на свѣтъ?
             Его слова -- дымъ, пламя, взрывы, пушки;
             Его языкъ, что палка, такъ и хлещетъ
             Насъ по ушамъ. Что слово, то ядро;
             Да и получше чѣмъ кулакъ французскій!
             Съ тѣхъ поръ какъ папой братняго отца
             Я началъ звать, такъ не былъ битъ я словомъ.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Сынъ, согласимся съ нимъ; устроимъ бракъ;
             Племянницу надѣлимъ должнымъ вѣномъ.
             Такой союзъ, повѣрь мнѣ, такъ упрочитъ
             Тебя въ правахъ непрочныхъ на корону
             Что отпрыску тому не хватитъ свѣта
             Разцвѣсть въ цвѣтокъ и дать могучій плодъ.
             Я вижу по глазамъ, сдались Французы;
             Замѣть, какъ шепчутся они! Такъ дѣйствуй,
             Пока еще въ нихъ духъ честолюбивъ;
             Пока сердца, готовыя растаять
             Отъ теплаго дыханья нѣжныхъ чувствъ,
             Въ нихъ не застыли снова въ прежній ледъ.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Какой отвѣтъ на наше предложенье
             Получимъ мы отъ двухъ величествъ вашихъ?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Пусть Англія начнетъ; она всѣхъ прежде
             Рѣчь повела съ Анжеромъ. Что ты скажешь?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Окажу: когда твой царскій сынъ способенъ
             Прочесть: люблю въ той книгѣ красоты, (указывая на Бланку)
             Въ приданое я дамъ ей какъ царицѣ
             Анжу, Потье, Туренъ съ прекраснымъ Мэномъ
             И все что мы на этомъ берегу
             Считаемъ нашимъ (исключая впрочемъ
             Лишь осаждаемый Анжеръ): все это
             Озолотитъ ей брачную постель,
             Обогатитъ ее гербами, саномъ,
             Какъ и она красой, умомъ и родомъ
             Равняется всѣмъ въ мірѣ королевамъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Что скажешь, сынъ? Взгляни въ лицо принцессы.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Гляжу и такъ, и вижу, мой отецъ,
             Въ очахъ ея неслыханное диво;
             Въ нихъ отраженъ весь образъ мой, какъ тѣнь,
             И эта тѣнь, ставъ солнцемъ въ дивныхъ взорахъ,
             Велитъ мнѣ, солнцу, быть простою тѣнью.
             О! никогда еще я не любилъ
             Такъ самого себя, какъ здѣсь увидя,
             Что въ блескѣ глазъ у ней я отраженъ.

(Шепчется съ Бланкой.)

   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ (въ сторону).

             Онъ въ блескѣ глазъ у Бланки отраженъ,
             Повѣшенъ въ складкахъ лба ея за шалость
             И четвертованъ въ сердцѣ -- что же онъ?
             Любви измѣнникъ? О, какая жалость,
             Что отраженъ, повѣшенъ и казненъ
             Въ тѣхъ прелестяхъ такой болванъ какъ онъ!
   

БЛАНКА.

             Мнѣ воля дяди то же что моя,
             И если въ васъ онъ замѣчаетъ нѣчто
             Пріятное ему, то это нѣчто
             Мнѣ отнести къ моей не трудно волѣ,
             И, коль хотите (чтобъ сказать вѣрнѣй),
             Могу себя заставить полюбить васъ.
             Я впрочемъ льстить не стану вамъ, милордъ,
             Оказавъ что все что въ васъ -- любви достойно;
             Скажу одно лишь -- нѣтъ въ васъ ничего,
             (Хотя бъ судья вашъ былъ вполнѣ пристрастный),
             За что бы я могла васъ ненавидѣть.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Что говорятъ счастливцы? что мнѣ скажетъ
             Племянница?
   

БЛАНКА.

                                 Мой долгъ повиноваться
             Всему что мнѣ предпишетъ ваша мудрость.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             А вы, дофинъ, любить ее способны?
   

ЛУДОВИКЪ.

             Способенъ ли? Спросите лучше: можно ль
             Мнѣ не любить, кого люблю всѣмъ сердцемъ?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             О, если такъ, мы съ ней даемъ тебѣ
             Пять нашихъ областей: Туренъ, Волкоссенъ,
             Анжу, Потье и Менъ, и тридцать тысячъ
             Маркъ англійской монетой, къ нимъ въ добавокъ.
             Филиппъ французскій, если ты согласенъ,
             Благослови дѣтей твоихъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                           Я радъ!
             Соедините руки, принцъ съ принцессой.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             И губы! Такъ -- скажу я безъ обмолвки --
             Я поступилъ и въ день моей помолвки.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Такъ отворяйте жь ворота, Анжерцы!
             Встрѣчайте вами созданныхъ друзей,
             Сейчасъ въ капеллѣ пресвятой Маріи
             Торжественно свершимъ обрядъ вѣнчанья.
             Но гдѣ жь принцесса съ сыномъ? гдѣ Констанса?
             Не здѣсь конечно; иначе бъ она
             Своимъ присутствіемъ намъ помѣшала
             Бракъ совершить. Кто знаетъ, гдѣ она?
   

ЛУДОВИКЪ.

             Груститъ въ твоей палаткѣ королевской.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             И то сказать: здѣсь заключенный бракъ,
             Ее, конечно, не утѣшитъ въ скорби.
             Британскій братъ нашъ, какъ намъ успокоить
             Вдову-принцессу? За ея права
             Я шелъ, и вдругъ, Богъ знаетъ какъ, склонился
             На путь своихъ лишь выгодъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                           Все устроимъ.
             Мы герцогство Бретаньи съ графствомъ Ричмондъ
             Дадимъ Артуру и Анжеръ богатый
             Ему сдадимъ. Позвать сюда Констансу;
             Пусть поспѣшитъ къ ней вѣстникъ съ приглашеньемъ
             На торжество. Конечно, этимъ мы
             Ея надеждъ не всю исполнимъ мѣру,
             Но хоть отчасти такъ ее утѣшимъ
             Что заградимъ ея уста для криковъ.
             Пойдемте же и наскоро устроимъ
             Негаданный, нежданный этотъ пиръ.

(Вотъ уходятъ, кромѣ Филиппа Побочнаго; граждане сходятъ со стѣнъ.)

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Свѣтъ, короли, ихъ сдѣлки -- о безумство!
             Вотъ Іоаннъ, вкругъ обобравъ Артура
             Радешенекъ съ нимъ подѣлиться частью!
             А Франція?-- не совѣстью ль въ доспѣхъ
             Закована, не съ честью ль шла за право.
             Какъ Божій воинъ?-- шепчется теперь
             Съ лукавымъ бѣсомъ, смутникомъ всѣхъ мнѣній,
             Съ тѣмъ маклеромъ, который все ломаетъ
             Обѣты, вѣрность; кто хватаетъ всѣхъ
             Царей и нищихъ, старыхъ, юныхъ, даже
             И дѣвъ у коихъ только-что и есть
             Что имя дѣвъ и тѣхъ готовъ ограбить.
             О выгода! ты льстивый джентельменъ,
             Приманка, къ коей такъ податливъ свѣтъ,--
             Тотъ свѣтъ, который такъ уравновѣшенъ,
             Что плавно бъ могъ по ровному катиться,
             Когда бъ не ты, о, выгода, ты, падкость
             На низкое, пружина всѣхъ движеній,
             Не отклоняла насъ отъ равновѣсья,
             Отъ всѣхъ путей, стремленій, высшихъ цѣлей,--
             Да, это ты, о выгода, приманка,
             Дѣлецъ и сводникъ, вѣчно лгущій звукъ,
             Глаза затмила вѣтреннымъ Французамъ,
             Заставивъ ихъ вдругъ промѣнять войну,
             Святую, честную, въ охрану права,
             На этотъ миръ, позорнѣйшій и низкій!
             Но я-то самъ зачѣмъ надъ ней глумлюсь?
             Затѣмъ что ею все еще не взысканъ!
             А всыпь она въ ладонь мнѣ горсть червонцевъ,
             Сожму ль въ кулакъ я пальцы чтобъ не брать?
             Такъ вотъ и я глумлюсь надъ богачами,
             Пока я нищъ и рукъ не грѣлъ на деньгахъ.
             Ну что жь? пока я нищъ, браню богатыхъ
             И говорю: богатство грѣхъ великій!
             Когда жь и мнѣ пошлетъ богатство рокъ,
             Тогда скажу: "о бѣдность, злой порокъ!"
             Ужь если и цари для выгодъ рушатъ клятвы,
             Мнѣ выгода кумиръ и жду отъ ней я жатвы.

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Тамъ же. Палатка французскаго короля.

Входятъ КОНСТАНСА, АРТУРЪ и СОЛСБЕРИ.

КОНСТАНСА.

             Пошли вѣнчаться! миръ скрѣпить присягой!
             Двѣ лживыхъ крови слить въ одну! Сдружились!
             Дофинъ мужъ Бланки! Бланкѣ наши земли!
             Не можетъ быть! Ты спуталъ, не дослышалъ;
             Обдумайся и разкажи опять.
             Возможно ль это? Нѣтъ, ты ложь сказалъ.
             Я не солгу, сказавъ что лжешь ты. Рѣчи
             Ты говоришь пустыя, такъ -- на вѣтеръ.
             Другъ, увѣряю, я тебѣ не вѣрю:
             Вѣдь мнѣ король клялся совсѣмъ въ противномъ.
             Казнить тебя за то что такъ пугаешь!
             Вѣдь я больна и такъ склонна къ испугамъ;
             Угнетена и потому пуглива,
             Вдова, безъ мужа, и всего пугаюсь,
             Я женщина, а женщины пугливы.
             И если ты мнѣ скажешь: я шутилъ,
             Въ душѣ моей тревога все не ст большей той, которая грозитъ грозящему. Къ оружію! къ оружію скорѣй!
  

СЦЕНА 2.

  

Полѣ передъ Анжеромъ. Сраженія. Сшибки.

Входитъ Фолькенбриджь съ головой Эрцгерцога,

  
   Ф. ФОЛ. Клянусь жизнью, день становится страшно жарокъ; какой-нибудь огненный демонъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Some airy devil... По экземпляру Кольера: Some fiery devil...} носится по небу и сыплетъ бѣдами. Голова Эрцгерцога полежитъ здѣсь, пока Филиппъ дышетъ еще.
  

Входятъ: Король Іоаннъ, Артуръ и Губертъ.

  
   К. ІОАН. Губертъ, береги этого мальчика.-- Филиппъ, спѣши! моя мать осаждена въ нашей ставкѣ, и, боюсь, взята.
   Ф. ФОЛ. Успокойтесь, я выручилъ ее; ея величество и безопасности.-- Впередъ, мой повелитель; еще небольшое усиліе, и начатое увѣнчается счастливѣйшимъ окончаніемъ.
  

СЦЕНА 3.

  

Другая часть равнины передъ Анжеромъ.

Сшибки. Отступленіе. Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Фолькенбриджь, Губертъ и свита.

  
   К. ІОАН. (Элеонорѣ). Рѣшено; ваше величество остаетесь здѣсь съ достаточными силами. (Артуру.) Не смотри же такъ печально, малютка. Твоя бабушка любитъ тебя, а дядя будетъ къ тебѣ добръ, какъ отецъ.
   АРТУР. Ахъ, маменька умретъ съ печали обо мнѣ.
   К. ІОАН. (Филиппу). Ты, племянникъ, спѣши впередъ въ Англію и прежде, чѣмъ мы прибудемъ, повытряси мѣшки толстыхъ аббатовъ, освободи заключенныхъ въ нихъ ангеловъ {Монета. -- Въ прежнихъ изданіяхъ: imprisoned angels Set thou at liberty... По экземпляру Комьера: their imprisoned angels Set at liberty ...}; кому же, какъ не жирнымъ ребрамъ мира, откармливать теперь голодныхъ? Я даю тебѣ на это неограниченное полномочіе.
   Ф. ФОЛ. Колоколъ, книга и свѣчи {При обрядѣ проклятія гасили три свѣчи, одну за другой. Грей.} не попятятъ меня, когда зоветъ серебро и золото. Я оставляю ваше величество.-- Бабушка, я буду молить -- если только не забуду быть набожнымъ, -- чтобъ Всевышній сохранилъ надолго ваши драгоцѣнные дни. Цѣлую вашу руку.
   ЭЛЕОН. Прощай, любезный внукъ.
   К. IOAН. Прощай, племянникъ. (Филиппъ уходитъ.)
   ЭЛЕОН. (Артуру). Подойди ко мнѣ, малютка; послушай, что я скажу тебѣ. (Отводить его въ сторону.)
   К. ІОАН. Подойди ко мнѣ, Губертъ. Любезный Губертъ, мы обязаны тебѣ многимъ; за этой тѣлесной стѣной живетъ душа, которая признаетъ себя твоей должницей и хочетъ заплатить за твою любовь съ лихвою. Твою добровольную присягу я лелѣю, мой другъ, въ этой груди, какъ сокровище. Дай мнѣ твою руку. Я хотѣлъ кое-что сказать тебѣ -- но отлагаю это до другаго, удобнѣйшаго времени. Клянусь небомъ, Губертъ, мнѣ почти стыдно сказать, какъ я уважаю тебя.
   ГУБЕР. Вы такъ обязываете, ваше величество.
   К. ІОАН. Другъ, теперь ты еще не имѣешь причины говорить это; но скоро -- какъ ни ползетъ время, придетъ все-таки пора, -- и я осыплю тебя милостями. Я хотѣлъ кое-что сказать тебѣ -- но нѣтъ. Солнце блеститъ еще на небѣ, а гордый день, за которымъ такъ и ухаживаютъ радости міра, слишкомъ легкомысленъ, слишкомъ роскошенъ для того, чтобъ выслушать меня. Еслибъ полуночный колоколъ прозвучалъ своимъ чугуннымъ языкомъ и мѣднымъ зѣвомъ въ сонливое ухо ночи {Въ прежнихъ изданіяхъ: into the droway race of night... По экземпляру Кольера: into the drowsy ear of night...}, еслибъ мы стояли на кладбищѣ и тебя удручали тысячи огорченій, -- или, еслибъ угрюмый духъ меланхоліи сгустилъ, запекъ, лишилъ движенія твою кровь, которая безъ того, играя {Въ прежнихъ изданіяхъ: runs tickling up and down... По экземпляру Кольера: runs tingling up and down...}, пробѣгаетъ по жиламъ, наводитъ глупую улыбку на лицо мужа, напрягаетъ щеки его безумной веселостью, такъ противной моему замыслу, -- или, еслибъ ты могъ видѣть меня безъ помощи глазъ, слышать безъ ушей, отвѣчать безъ языка, одной мыслью, безъ глазъ, ушей и опаснаго звука словъ -- я перенесъ бы въ твою грудь, что думаю, на зло свѣтлому, бодрствующему дню {Въ прежнихъ изданіяхъ: in despite ef brooded watchful day... По экземпляру Колльера: in deipite of the broud watchful day...}. Но, нѣтъ -- а я такъ люблю тебя; полагаю, что и ты любишь меня.
   ГУБЕР. Такъ, что еслибъ поручили мнѣ и такое дѣло, съ которымъ сопряжена моя гибель -- я исполнилъ бы его.
   К. ІОАН. Развѣ я не знаю этого? Губертъ, добрый Губертъ, посмотри на этого мальчика; я скажу тебѣ, мой другъ, онъ настоящая змѣя на пути моемъ: куда бы ни ступилъ я, онъ лежитъ передо мной. Понимаешь ты меня? Ты его стражъ.
   ГУБЕР. И буду стеречь его, такъ что онъ не будетъ опасенъ вашему величеству.
   К. ІОАН. Смерть.
   ГУБЕР. Государь?
   К. ІОАН. Могила.
   ГУБЕР. Ему не жить.
   К. ІОАН. Довольно. Теперь я могу быть веселъ. Губертъ, я люблю тебя. Я не скажу, что предназначаю тебѣ. Помни!-- Прощайте, королева. Я пришлю вашему величеству подкрѣпленіе.
   ЕЛЕОН. Да будетъ надъ тобой мое благословеніе!
   К. ІОАН. Отправляйся въ Англію, племянникъ. Губертъ будетъ твоимъ спутникомъ, будетъ служить тебѣ вѣрно.-- Въ Кале! (Уходите.)
  

СЦЕНА 4.

  

Палатка короля Филиппа передъ Анжеромъ.

Входятъ: Король Филиппъ, Людвигъ, Пандульфо и свита.

  
   К. ФИЛ. Такъ въ грозную бурю разметывается по морю цѣлая армада соединенныхъ кораблей {Въ прежнихъ изданіяхъ: А whole armado of convicted sail... По экземпляру Колльера: А whole armado of converted sail. Вѣроятно намекъ на такъ-называемую армаду, которая была уничтожена не задолго до сочиненія этой драмы (1588).}.
   ПАНД. Мужайтесь и надѣйтесь! все еще поправится.
   К. ФИЛ. Какъ поправиться послѣ такой неудачи? Развѣ мы не разбиты? Анжеръ не потерянъ? Артуръ взятъ, сколько друзей убито, и обагренные кровью Англичане возвращаются домой, преодолѣвъ всѣ препоны, на зло Франціи.
   ЛЮДВ. Они укрѣпили все, что завоевали. Такая обдуманность при такой поспѣшности, такой порядокъ въ такомъ яромъ дѣлѣ -- безпримѣрны. Кто слыхалъ или читалъ что-нибудь подобное?
   К. ФИЛ. Мнѣ было бы легче уступить эту славу Англіи, еслибы зналъ позоръ, подобный нашему.
  

Входитъ Констанса.

  
   Вотъ и она -- могила души, удерживающая вѣчный духъ противъ его воли въ презрѣнной темницѣ удрученной жизни. -- Герцогиня, прошу, ѣдемъ со мной.
   КОНСТ. Чтожь, любуйтесь теперь плодами вашего мира!
   К. ФИЛ. Терпѣніе, добрая герцогиня! утѣшься, прекрасная Констанса!
   КОНСТ. Нѣтъ, отвергаю всякій совѣтъ, всякую поѵощь, кромѣ смерти -- смерти, истинной помощницы, кончающей веѣ совѣты. О. милая, любезная смерть! благоухающая вонь, здоровая гниль, ненависть и страхъ всякаго довольства, возстань съ одра вѣчной ночи, приди, и я разцѣлую твои гадкія кости, вложу мои очи въ твои пустыя глазницы, обовью мои пальцы твоими домовитыми червями, замкну врата дыханія твоимъ отвратительнымъ прахомъ и сдѣлаюсь, какъ ты, чудовищнымъ трупомъ! -- Приди, оскаль на меня свои зубы, и я буду думать, что ты улыбаешься, примусь цѣловать тебя, какъ твоя нѣжная жена! -- О, приди же, приди ко мнѣ, любовница несчастія!
   К. ФИЛ. Успокойся, прекрасная страдалица!
   КОНСТ. Нѣтъ, нѣтъ, не хочу, пока есть еще во мнѣ дыханіе для крика! -- О, еслибы мой языкъ былъ въ устахъ грома! какъ страшно потрясла бы я весь міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Then with а passion I would schake the world... По экземпляру Кольера: Then with what passion I would schake the world...}, пробудила бы этотъ безжалостный остовъ, который не слышитъ слабаго стенанья женщины, пренебрегаетъ призывомъ вдовы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Which scorns а modern invocation... По экземпляру Кольера: Which scorns а widow's invocation.}.
   ПАНД. Герцогиня, вами говоритъ не горе, а безуміе.
   КОНСТ. Тебѣ грѣшно говорить такую неправду. Я не безумная: вѣдь эти волосы, которые я рву -- мои; меня зовутъ Констансой; я была женой Джефрея; юный Артуръ мой сынъ, и онъ -- погибъ! Нѣтъ, я не безумная; о, когда бы небу было угодно лишить меня ума -- можетъ-быть, тогда я забыла бы самое себя, и какое горе забыла бы я тогда! -- Кардиналъ, наговори на меня безуміе, и тебя причтутъ къ лику святыхъ; потому что въ здравомъ умѣ я чувствую всю силу моего горя, и разумъ надоумитъ меня какъ избавиться отъ мукъ, научитъ заколоться, или повѣситься. Въ безуміи, я забыла бы моего сына, или видѣла бы его въ какой-нибудь тряпичной куклѣ. Нѣтъ, я не безумная; я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую всѣ мучительные оттѣнки каждаго несчастія.
   К. ФИЛ. Заплети косы. -- О, сколько любви и въ этихъ роскошныхъ волосахъ! Гдѣ, хотя случайно, упала одна серебристая капля, тысячи дружественныхъ волосковъ прилипаютъ къ ней въ грустной совокупности, какъ истинные, вѣрныя друзья, сближающіеся еще болѣе въ несчастіи.
   КОНСТ. Ѣдемъ въ Англію, когда хотите.
   К. ФИЛ. Подбери волосы.
   КОНСТ. Подберу; но для чего? Распуская ихъ, я громко восклицала: "о, еслибы эти руки освободили моего сына такъ же, какъ освобождаютъ эти волосы!" -- Но теперь я свяжу ихъ опять, теперь я завидую ихъ свободѣ, потому что мое бѣдное дитя въ плѣну. -- Отецъ кардиналъ, ты какъ-то говорилъ, что на небѣ мы свидимся, будемъ опять вмѣстѣ съ нашими друзьями; если это правда, я увижу мое дитя опять. Съ перворожденнаго Каина до рожденнаго вчера, свѣтъ не видывалъ еще созданія прекраснѣе его; но теперь червь грусти источитъ мою нѣжную распукольку, сгонитъ врожденную красоту со щекъ, онъ исхудаетъ, какъ тѣнь, исчахнетъ, посинѣетъ, какъ лихорадочный, и такъ умретъ -- и когда такимъ возстанетъ и встрѣтится со мной на небѣ, я вѣдь не узнаю его. Нѣтъ, вѣрно никогда не видать уже мнѣ моего прекраснаго Артура!
   ПАНД. Вы придаете грусти слишкомъ уже безбожное значеніе.
   КОНСТ. Это говоритъ человѣкъ, никогда не бывшій отцомъ.
   К. ФИЛ. Ты также пристрастна къ своей грусти, какъ и къ сыну.
   КОНСТ. Грусть занимаетъ мѣсто моего сына, ложится въ его постельку, бродитъ вездѣ со мною, глядитъ на меня его свѣтлыми глазками, повторяетъ его слова, припоминаетъ мнѣ всѣ его чудныя свойства, наполняетъ оставленное платье формами его. -- Какъ же не быть мнѣ пристрастной къ моей грусти? Прощайте; еслибъ съ вами случилось то же, что со мной, я не такъ утѣшала бы васъ. -- (Срывая головную уборку). Къ чему эти украшенія на головѣ, когда въ ней такой безпорядокъ! О Боже! дитя мое, мой милый сынъ, мой Артуръ, моя жизнь, моя радость, мое все, утѣшенье моего вдовства, отрада моей грусти! (Уходитъ.)
   К. ФИЛ. Я боюсь ея отчаянья; пойду за ней. (Уходитъ.)
   ЛЮДВ. Въ цѣломъ мірѣ нѣтъ уже для меня ничего радостнаго; жизнь скучна, какъ дважды пересказанная сказка, надоѣдающая и притупленному уху засыпающаго. Позоръ лишилъ этотъ міръ всѣхъ прелестей, не оставилъ въ немъ ничего, кромѣ стыда и горечи.
   ПАНД. Передъ выздоровленіемъ отъ тяжкой болѣзни, именно когда начнутъ возвращаться и силы и здоровье, припадки всегда жесточѣе; всякое зло, покидая насъ, кажется наизлѣйшимъ. Чтоже утратили вы потерей нынѣшняго дня?
   ЛЮДВ. Всѣ дни славы, радости и счастья.
   ПАНД. Да, если бъ вы выиграли. Нѣтъ, когда счастье наиболѣе благопріятствуетъ человѣку, оно смотритъ на него гнѣвными очами. Вы не можете себѣ представить, какъ много проигралъ король Іоаннъ своимъ мнимымъ выигрышемъ. Вамъ прискорбно, что Артуръ его плѣнникъ?
   ЛЮДВ. Такъ же, какъ ему весело, что завладѣлъ имъ.
   ПАНД. Твой умъ такъ же юнъ, какъ и кровь. Выслушай же мое пророчественное слово. Одно уже дыханіе того, что хочу сказать, сдуетъ всякую пылинку, всякую соломинку, всякую малѣйшую препону съ тропы, которая поведетъ тебя прямо на престолъ Англіи, и потому слушай внимательно. Артуръ теперь во власти Іоанна, и Іоаннъ, занимая чужое мѣсто, не будетъ имѣть ни часа, ни минуты покоя, ни разу не переведетъ свободно духа, пока теплая кровь играетъ въ жилахъ этого ребенка. Скипетръ, вырванный мятежной рукой, можно удержать только такимъ же насильствомъ, какимъ добытъ, и тотъ, кто стоитъ на скользкой вершинѣ, хватается за всякую опору, какъ бы гнусна ни была она. Чтобъ устоять Іоанну, Артуръ долженъ пасть; и такъ будетъ, потому что не можетъ быть иначе.
   ЛЮДВ. Но чтоже выиграю я черезъ паденіе Артура?
   ПАНД. По Бланкѣ, твоей женѣ, всѣ права Артура переходятъ къ тебѣ.
   ЛЮДВ. И я, какъ Артуръ, лишусь ихъ, жизни, всего!
   ПАНД. О, какъ же ты молодъ и новъ въ этомъ старомъ свѣтѣ! Самъ Іоаннъ прокладываетъ тебѣ дорогу, время тебѣ благопріятствуетъ, потому что тотъ, кто обагряетъ свою безопасность праведной кровью, находитъ только кровавую безопасность и притомъ ложную. Это гнусное злодѣяніе охладитъ къ нему сердца всего народа, заморозитъ его любовь къ нему до того, что народъ обрадуется и самомалѣйшему предлогу свергнуть его владычество; каждому естественному явленію на небѣ, каждой игрѣ природы, каждой невзгодѣ, самому обыкновенному событію онъ придастъ сверхъестественное значеніе: назоветъ метеоромъ, чудомъ, знаменіемъ, гласомъ неба, ясно требующимъ казни Іоанна.
   ЛЮДВ. Можетъ быть, онъ и не умертвитъ Артура; обезопаситъ себя только строгимъ заключеніемъ.
   ПАНД. О, нѣтъ, принцъ, если Артуръ и доживетъ до извѣстія о вашей высадкѣ въ Англію, такъ это извѣстіе умертвитъ его тотчасъ же; и сердца всего народа отвратятся отъ Іоанна, и народъ прильнетъ къ устамъ не извѣданной еще перемѣны, вырветъ изъ кровавыхъ рукъ Іоанна мощный предлогъ къ ярому возстанью. Мнѣ кажется, я уже вижу всѣ эти смуты; и сколько еще гораздо лучшаго таися для васъ въ будущемъ! -- Незаконнорожденный Фолькенбриджь грабитъ теперь въ Англіи церкви, ругается надъ святыней; будь тамъ хоть двѣнадцать вооруженныхъ Французовъ -- они переманили бы на свою сторону десятки тысячъ Англичанъ, возросли бы, какъ небольшой комокъ снѣга, возростающій, перекатываясь, горою. Пойдемте къ королю, благородный дофинъ. Чудо, что можно выработать изъ такого оскорбленія народа; онъ раздраженъ теперь какъ нельзя болѣе, и потому скорѣй въ Англію. Я подстрекну короля.
   ЛЮДВ. Да, рѣшительныя мѣры дѣлаютъ иногда чудеса. Идемте же; если вы скажете: да, король не скажетъ: нѣтъ.
  

ДѢЙСТВІЕ IV.

  

СЦЕНА 1.

  

Норсамтонъ. Комната въ замкѣ.

Входитъ Губертъ съ двумя Служителями.

  
   ГУБЕР. Разкалите хорошенько это желѣзо и спрячьтесь за обои {Обои съ изображеніями ландшафтовъ или фигуръ были обыкновеннымъ украшеніемъ комнатъ. Для сбереженія отъ сырости, ихъ набивали на рамы, которыя ставили въ такомъ разстояніи отъ стѣны, что за ними могъ свободно помѣститься человѣкъ.}; когда нога моя ударитъ въ грудь земли, вы броситесь на мальчика, котораго увидите со мной, и привяжете его накрѣпко къ стулу. Смотритежь, не зѣвать. Ступайте.
   1 СЛУЖ. Надѣюсь, вы уполномочены на это дѣло?
   ГУБЕР. Глупое сомнѣнье! Вамъ нечего бояться; ступайте. -- (Apmypy). Выдь сюда, малютка; мнѣ нужно поговорить съ тобой.
  

Входитъ Артуръ.

  
   АРТУР. Здравствуй, Губертъ.
   ГУБЕР. Здравствуй, маленькій принцъ.
   АРТУР. Маленькій, не смотря на огромныя права быть такимъ большимъ принцемъ, какимъ только можно. -- Ты что-то печаленъ?
   ГУБЕР. Да, я бывалъ веселѣе.
   АРТУР. Извини; мнѣ все кажется, что кромѣ меня никто не долженъ печалиться. Однакожь, теперь я припоминаю, когда я былъ еще во Франціи, молодые дворяне притворялись печальными, какъ ночь, такъ, изъ одной только шутки {Намекъ на современную моду прикидываться въ обществѣ печальнымъ. Стивенсъ.}. Боже мой, еслибъ меня только выпустили изъ тюрьмы, пусть бы я пасъ овецъ -- я былъ бы цѣлый день веселёхонекъ; я былъ бы веселъ и здѣсь, еслибъ не подозрѣвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня еще худшее. Онъ боится меня, а я -- его. А виноватъ ли я, что я сынъ Джефрея? Право, нѣтъ; и какъ благодарилъ бы я Бога, еслибъ я былъ твой сынъ, Губертъ; вѣдь ты любилъ бы меня?
   ГУБЕР. Если я разговорюсь съ нимъ, его невинное болтанье пробудитъ замершее состраданіе. Кончу скорѣй, разомъ.
   АРТУР. Не болѣнъ ли ты, Губертъ? ты ныньче такой блѣдный. А знаешь ли что? мнѣ, право, хотѣлось бы, чтобъ ты въ самомъ дѣлѣ немножко захворалъ; я просидѣлъ бы подлѣ тебя цѣлую ночь, не спалъ бы вмѣстѣ съ тобой. Право, я люблю тебя больше, чѣмъ ты меня.
   ГУБЕР. Его слова проникаютъ въ душу. (Подавая ему бумагу). Прочти. (Про себя.) О, глупая влага, выталкивающая за дверь безжалостную пытку! Скорѣй, чтобъ моя рѣшимость не вытекала изъ глазъ нѣжными, бабьими слезами. -- Что, не прочтешь? развѣ дурно написано?
   АРТУР. Нѣтъ, Губертъ, слишкомъ хорошо для такого гадкаго дѣла. Ты долженъ выжечь мнѣ оба глаза разкаленнымъ желѣзомъ?
   ГУБЕР. Долженъ, дитя.
   АРТУР. И выжжешь?
   ГУБЕР. Выжгу.
   АРТУР. И у тебя достанетъ на это духу? Когда у тебя болѣла голова, я обвязалъ ее моимъ платкомъ, моимъ лучшимъ платкомъ: его вышивала принцесса, и я никогда не просилъ его у тебя назадъ. Въ полночь я поддерживалъ твою голову и, какъ бдительныя минуты часа, сокращалъ тебѣ тягостное время безпрестанными вопросами: что съ тобой? гдѣ болитъ? чѣмъ помочь тебѣ? Другой, простой мальчикъ, лежалъ бы себѣ спокойно и не сказалъ бы тебѣ ни одного утѣшительнаго слова; а за тобой ухаживалъ принцъ. Можетъ быть, ты думаешь, что моя любовь была притворная, и скажешь, что все это хитрости; чтожь, пожалуй. Если ужь Богъ хочетъ, чтобъ ты поступалъ со мной дурно, ты долженъ по неволѣ. И ты выжжешь мнѣ глаза -- глаза, которые еще ни разу не взглянули и не взглянутъ на тебя косо?
   ГУБЕР. Я поклялся, и выжгу ихъ разкаленнымъ желѣзомъ.
   АРТУР. Ахъ, только въ это желѣзное время и можно рѣшиться на такое дѣло! Само разкаленное желѣзо, приблизившись къ этимъ глазамъ, упилось бы ихъ невинными слезами, загасило бы ими свою распаленную ярость и потомъ уничтожилось бы ржавчиной, за то что пылало на бѣду глазамъ моимъ. Неужели ты суровѣе, жесточѣе кованаго желѣза? Еслибы ко мнѣ пришелъ ангелъ и сказалъ: Губертъ ослѣпитъ тебя, я не повѣрилъ бы ему, и никому, кромѣ Губерта.
   ГУБЕР. (Топая ногой.) Сюда! (Прислужники входятъ съ желѣзомъ, веревками и прочимъ.) Исполняйте!
   АРТУР. О, спаси, спаси меня, Губертъ! мои глаза слѣпнутъ ужь и отъ однихъ звѣрскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей.
   ГУБЕР. Подайте мнѣ желѣзо и привяжите его.
   АРТУР. Зачѣмъ же это жестокое насиліе? я не буду противиться, я буду неподвиженъ, какъ камень. Ради Бога, Губертъ, не вели меня связывать. Нѣтъ, послушай меня, Губертъ; прогони этихъ людей, и я буду сидѣть покойно, какъ овечка: не шевельнусь, не отдернусь, не скажу ни слова, не взгляну даже сердито на это желѣзо. Вышли только этихъ людей, и я прощу тебѣ, какъ бы ты ни мучилъ меня.
   ГУБЕР. Оставьте насъ однихъ; подождите за дверью.
   1 СЛУЖ. Я радёхонекъ быть подальше отъ такого дѣла. (Служители уходятъ.)
   АРТУР. Боже мой, я самъ прогналъ моего друга; взглядъ его суровъ, но сердце нѣжно. Позови его назадъ; его состраданіе оживитъ и твое!
   ГУБЕР. Полно; приготовься.
   АРТУР. Неужели ничто не поможетъ?
   ГУБЕР. Я долженъ ослѣпить тебя.
   АРТУР. О небо!-- Когда бы въ твой глазъ попала хоть порошинка, хоть зернушко, хоть мошка, хоть волосокъ, ты почувствовалъ бы какъ мучительны въ немъ и эти бездѣлицы, и ужаснулся бы своего гадкаго намѣренія.
   ГУБЕР. Такъ-то ты держишь слово? закуси языкъ.
   АРТУР. Ахъ, Губертъ, на защиту двухъ глазъ мало и двухъ языковъ. Не заставляй меня молчать, не заставляй, Губертъ; или, знаешь ли что, Губертъ? отрѣжь мнѣ языкъ, но пощади глаза. О, оставь мнѣ глаза, хоть только для того, чтобъ смотрѣть на тебя. Посмотри, и желѣзо простыло, не повредитъ мнѣ.
   ГУБЕР. Я разкалю его опять.
   АРТУР. Нѣтъ, нѣтъ; и огонь умеръ отъ грусти, что, созданный на пользу, долженъ служить такой незаслуженной жестокости. Ну, посмотри самъ: въ этихъ потухшихъ угольяхъ нѣтъ никакого зла; дыханіе неба задуло пылъ ихъ и покрыло пепломъ раскаянья.
   ГУБЕР. Но я могу оживить ихъ своимъ дыханіемъ.
   АРТУР. Если ты это сдѣлаешь, Губертъ, они только покраснѣютъ, запылаютъ стыдомъ отъ твоего поступка. Можетъ быть, они стрекнутъ даже въ твои глаза, точно такъ, какъ собака, когда ее приневоливаютъ къ бою, хватаетъ иногда за руку того, кто ее натравливаетъ. Все нужное, чтобъ повредить мнѣ, отказывается служить тебѣ; только въ тебѣ нѣтъ состраданія, которое есть и въ яромъ огнѣ, и въ желѣзѣ, въ этихъ невольныхъ орудіяхъ безчеловѣчнаго дѣла.
   ГУБЕР. Такъ живи же зрячимъ; я не трону твоихъ глазъ ни за какія сокровища твоего дяди. А я поклялся, дитя, и ужь было рѣшился выжечь ихъ этимъ желѣзомъ.
   АРТУР. Вотъ теперь ты настоящій Губертъ! а до этого, ты все притворялся.
   ГУБЕР. Довольно, прощай! Твой дядя не долженъ знать, что ты живъ; я обману его злыхъ лазутчиковъ ложными слухами. Теперь спи спокойно, милое дитя мое; спи въ твердой увѣренности, что Губертъ не сдѣлаетъ тебѣ ни малѣйшаго зла и за всѣ блага міра.
   АРТУР. О, Боже -- благодарю тебя, Губертъ!
   ГУБЕР. Молчи! ни слова болѣе! ступай за мной тихохонько. Я подвергаюсь изъ-за тебя большой опасности.
  

СЦЕНА 2.

  

Тамъ же. Пріемная комната во дворцѣ.

Входятъ: Король Іоаннъ, въ коронѣ; Пемброкъ, Сольсбёри и другіе.

  
   К. ІОАН. (Садясь на тронъ.) И вотъ мы опять на этомъ тронѣ, въ другой разъ коронованы, и, надѣюсь, къ общему удовольствію.
   ПЕМБР. Безъ воли вашего величества, этотъ другой разъ былъ бы совершенно излишенъ. Вы были уже коронованы, и никто не лишалъ васъ вашей высокой королевственности; вѣрность вашихъ подданныхъ не омрачалась бунтомъ; жажда перемѣны или улучшенія не возмущала вашихъ владѣній.
   СОЛЬС. И потому окружать себя двойнымъ великолѣпіемъ, окаймлять санъ и безъ того блестящій, золотить золото, расписывать лилію, душить фіялку, гладить ледъ, прибавлять новые цвѣта къ радугѣ, украшать дивное око неба восковыми свѣчами -- смѣшное, расточительное излишество.
   ПЕМБР. Со всѣмъ уваженіемъ къ вашей королевской волѣ, это похоже на старую, вновь пересказываемую сказку, скучную, если повторится не во-время.
   СОЛЬС. Это искажаетъ величавую простоту хорошо извѣстныхъ древнихъ обычаевъ; измѣняетъ ходъ понятій, какъ перемѣнный вѣтеръ бѣгъ корабля; заставляетъ здравый смыслъ хворать, подозрѣвать истину, когда она является въ такомъ новомодномъ убранствѣ.
   ПЕМБР. Стараясь хорошо сдѣланную вещь сдѣлать еще лучше, ремесленникъ превращаетъ и самое искусство въ страсть превосходить. Часто, извиняя ошибку, мы увеличиваемъ ее самымъ извиненіемъ; такъ заплата, положенная на крошечную прорѣху, закрывая ее, обезображиваетъ болѣе, чѣмъ сама прорѣха безъ заплаты.
   СОЛЬС. Мы высказали наше мнѣніе передъ вторичнымъ коронованіемъ; но вашему величеству не угодно было принять его, и мы согласились, потому что всѣ наши желанія должны уступать волѣ вашего величества.
   К. ІОАН. Нѣкоторыя изъ причинъ нашего вторичнаго коронованія я уже сообщилъ вамъ, и почитаю ихъ достаточными. Уменьшивъ, такимъ образомъ, мои опасенія, я сообщу вамъ и остальныя, еще важнѣйшія {Въ прежнихъ изданіяхъ: then lesser is my fear... По экземпляру Колльера: thus lessening my fear...}; между тѣмъ, скажите что дурно, что желали бы преобразовать, и вы увидите, какъ я готовъ выслушивать и исполнять ваши просьбы.
   ПЕМБР. Такъ позвольте же мнѣ, языку всѣхъ здѣсь присутствующихъ, желанія сердецъ ихъ, просить -- ради меня и ихъ, но еще болѣе, ради вашего собственнаго спокойствія, главной цѣли всѣхъ нашихъ стараній, -- объ освобожденіи Артура. Его заключеніе можетъ довести ропотъ недовольныхъ до опаснаго вопроса: "если ваши права на то, чѣмъ владѣете безпрепятственно, справедливы, то отчего-же страхъ, который, какъ говорятъ, всегдашній спутникъ неправды, побуждаетъ васъ держать вашего малолѣтнаго родственника въ заключеніи, угнетать его дни варварскимъ невѣжествомъ, лишать его юность драгоцѣнныхъ выгодъ благородныхъ упражненій {Воинскихъ упражненій, которыми въ средніе вѣка ограничивалось воспитаніе принцевъ и вообще молодыхъ дворянъ.}?" Чтобъ враги ваши не употребили этого въ свою пользу, молимъ его свободы. Тутъ мы ходатайствуемъ за себя только потому, что наше счастіе, основываясь на вашемъ, почитаетъ его свободу необходимой для вашего благоденствія.
   К. ІОАН. Да будетъ такъ; я повѣряю этого ребенка вамъ.--
  

Входитъ Губертъ.

  
   Что новаго, Губертъ? (Губертъ говоритъ ему что-то тихо).
   ПЕМБР. Это человѣкъ, которому поручено это кровавое дѣло. Онъ показывалъ повелѣніе одному изъ моихъ друзей. Злое, безчеловѣчное преступленіе сверкаетъ въ его глазахъ, скрытный видъ обнаруживаетъ встревоженную совѣсть; боюсь, ужь не исполнилъ ли онъ своего страшнаго порученья.
   СОЛЬС. Лицо короля мѣняется безпрестанно; то замыселъ, то совѣсть гонитъ краску, и она мелькаетъ, какъ вѣстники между двумя грозными арміями. Страсть назрѣла и скоро прорвется.
   ПЕМБР. Боюсь, отвратительнымъ гноемъ смерти бѣднаго ребенка.
   К. ІОАН. Кто удержитъ мощную руку смерти! Благородные лорды, во мнѣ еще живо желаніе сдѣлать вамъ пріятное; но вина вашей просьбы уже не существуетъ, мертва. Онъ извѣстилъ насъ, что Артуръ умеръ нынѣшней ночью.
   СОЛЬС. Мы такъ и думали, что болѣзнь его неизлѣчима.
   ПЕМБР. Мы слышали, какъ близокъ былъ онъ къ смерти, даже прежде, чѣмъ почувствовалъ что боленъ. Но здѣсь ли, тамъ ли, а за такое дѣло не избѣжать отвѣта.
   К. ІОАН. Чтоже смотрите вы на меня такъ мрачно? Не воображаете ли, что я держу ножницы судьбы? Властенъ ли я надъ пульсомъ жизни?
   СОЛЬС. Обманъ слишкомъ очевиденъ; и какое страшное униженіе величія вести такую безчестную игру, и такъ явно. -- Желаю вамъ успѣха, и за тѣмъ прощайте!
   ПЕМБР. Подождите, лордъ Сольсбёри; пойдемте вмѣстѣ отыскивать наслѣдіе бѣднаго ребенка -- его маленькое царство, его безвременную могилу. И кровь, которой принадлежалъ весь этотъ островъ, владѣетъ теперь какими-нибудь тремя футами его! О, гнусное время! но это не пройдетъ такъ; это возбудитъ все, и можетъ-быть, скорѣй, чѣмъ думаютъ. (Лорды уходятъ.)
   К. ІОАН. Они пылаютъ негодованіемъ. Я начинаю раскаяваться. Кровь невѣрное основаніе; смертью другаго не упрочишь своей жизни.
  

Входитъ Гонецъ.

  
   Ужасъ въ твоемъ взорѣ; гдѣ кровь, жившая прежде въ этихъ щекахъ? Такое пасмурное небо не проясняется безъ бури; разражайся же грозой своей! Говори, что Франція?
   ГОНЕЦ. Идетъ изъ Франціи на Англію. Никогда еще не выставляла она такого огромнаго войска. Французы научились у тебя быстротѣ, и вмѣстѣ, съ вѣстью объ ихъ вооруженіи, тебя извѣщаютъ и объ ихъ прибытіи.
   К. ІОАН. Гдѣ же напилась, гдѣ заспалась эта вѣсть? Кудажь дѣвалась бдительность королевы, нашей матери? Франція выдвинула такое войско, и она ничего не слыхала!
   ГОНЕЦ. Государь, слухъ ея засыпанъ землей. Ваша матушка скончалась перваго апрѣля; а за три дни передъ тѣмъ, какъ я слышалъ, умерла и герцогиня Констанса въ припадкѣ бѣшенства. Но все это слухи; правда или ложь, не знаю.
   К. ІОАН. Не спѣшите же, грозныя случайности! заключите со мной союзъ, хоть на время, пока успокою моихъ негодующихъ перовъ! -- Королева умерла! О, какъ же дурно идутъ мои дѣла во Франціи! -- Кто предводительствуетъ войскомъ, которое, какъ ты говоришь, высадилось на берега Англіи?
   ГОНЕЦ. Дофинъ.
  

Входятъ: Филиппъ Фолькенбриджь и Петръ Помфретскій.

  
   К. ІОАН. Ты совсѣмъ смутилъ меня своими гадкими вѣстями. -- (Филиппу). Ну, что говорятъ о твоихъ дѣйствіяхъ? не забивай только мою голову дурными новостями; она и такъ полна ими.
   Ф. ФОЛ. Если ты боишься выслушать самое худшее, такъ пусть же и самое худшее разразится надъ тобой безъ всякаго предупрежденія.
   К. ІОАН. Не сердись, племянникъ. Внезапный приливъ залилъ было меня совершенно; но теперь я снова надъ волнами: могу выслушать все, что ни скажешь.
   Ф. ФОЛ. Успѣлъ ли я съ духовенствомъ, тебѣ разскажутъ собранныя мной суммы; но, возвращаясь сюда, я нашелъ народъ престранно взволнованнымъ глупыми, вздорными слухами: въ ужасномъ страхѣ, а чего и самъ не знаетъ. Вотъ пророкъ {Это былъ пустынникъ, пользовавшійся въ народѣ большой славой. Не смотря на то, что его предсказаніе сбылось, его привязали въ хвосту лошади и такъ тащили по улицамъ Вергэма, и потомъ повѣсили вмѣстѣ съ сыномъ.}, котораго я схватилъ на улицахъ Помфрета; въ то самое время, какъ онъ напѣвалъ огромной толпѣ, въ нескладныхъ стихахъ, что въ первое Вознесеніе, въ самый полдень, ваше величество сложите корону.
   К. ІОАН. Глупый сновидѣцъ, съ чего же взялъ ты это?
   П. ПОМФ. Съ того что знаю: будетъ такъ.
   К. ІОАН. Прочь съ глазъ моихъ! Губертъ, брось его въ темницу, и въ самый полдень Вознесенья, когда, во словамъ его, я сложу корону, вздерни на висѣлицу. Отдай его подъ стражу, и тотчасъ же возвратись сюда; ты мнѣ нуженъ. (Губертъ уходитъ съ Петромъ Помфретскимъ.) -- О, мой добрый племянникъ, слышалъ ли заграничныя новости? знаешь ли кто прибылъ?
   Ф. ФОЛ. Французы; это общіе толки. Кромѣ того, я встрѣтилъ лордовъ Сольсбёри и Бигота, съ глазами красными, какъ только что зажженный огонь. Они и многіе другіе ищутъ могилы Артура, который, какъ говорятъ, умеръ ныньче ночью по твоему приказанію.
   К. ІОАН. Любезный племянникъ, поди, вмѣшайся въ среду ихъ. Я знаю какъ привязать ихъ къ себѣ снова; приведи ихъ ко мнѣ.
   Ф. ФОЛ. Я сейчасъ отыщу ихъ.
   К. ІОАН. Скорѣе; чтобъ одна нога погоняла другую.-- О, Боже! избавь отъ враговъ внутреннихъ, когда гибельное вторженіе враговъ внѣшнихъ грозитъ городамъ моимъ. -- Будь Меркуріемъ, привяжи къ ногамъ крылья и, какъ мысль, прилетай опять ко мнѣ!
   Ф. ФОЛ. Требованія времени научатъ меня поспѣшности. (Уходитъ.)
   К. ІОАН. Слово, достойное настоящаго дворянина.-- (Гонцу.) Ступай за нимъ, можетъ-быть ему понадобятся посредникъ между мной и перами; я избираю тебя.
   ГОНЕЦ. Благодарю, государь. (Уходитъ.)
   К. ІОАН. И мать скончалась!
  

Входитъ Губертъ.

  
   ГУБЕР. Государь! говорятъ, что ночью видѣли пять мѣсяцевъ; четыре стояли недвижно, а пятый вертѣлся вокругъ ихъ дивными кругами {Нѣкоторые англійскіе историки упоминаютъ объ этомъ явленіи. -- Грей.}.
   К. ІОАН. Пять мѣсяцевъ?
   ГУБЕР. На улицахъ старики я старухи ведутъ объ этомъ опасные толки. Молва о смертя Артура переходитъ изъ устъ въ уста, и когда заходитъ о ней рѣчь, всѣ покачиваютъ сомнительно головами, перешептываются, я тотъ, кто говоритъ, схватываетъ слушателя за руку, а тотъ, кто слушаетъ, ужасается, хмурятъ брови, киваетъ головой, поводитъ глазами. Я видѣлъ, какъ кузнецъ, съ молотомъ въ рукѣ, забывъ, что желѣзо стынетъ на наковальнѣ, слушалъ, разинувъ ротъ, портнаго, который, съ ножницами и съ мѣркой въ рукахъ, въ туфляхъ, надѣтыхъ въ попыхахъ не на тѣ ноги, разсказывалъ, какъ тысячи французскаго войска стоятъ уже въ Кентѣ, въ боевомъ порядкѣ. Другой, худой, запачканный ремесленникъ, перебилъ его разсказомъ о смерти Артура.
   К. ІОАН. Къ чему стараешься ты запугать меня всѣми этими страхами? къ чему напоминаешь безпрестанно о смерти Артура? Вѣдь ты убилъ его. Я имѣлъ причину желать его смерти; ты -- никакой, чтобъ умертвить его!
   ГУБЕР. Какъ никакой, государь? развѣ вы не заставляли меня?
   К. ІОАН. О, въ томъ-то и страшная кара королей, что имъ служатъ рабы, которые вздорный капризъ принимаютъ тотчасъ же за повелѣніе вторгнуться въ тайникъ жизни; простое мановеніе -- за законъ; воображаютъ понимать, отгадывать мысль грознаго владыки, когда онъ хмурится, можетъ быть, безъ всякой причины, такъ, просто изъ прихоти.
   ГУБЕР. Вотъ ваше собственноручное повелѣніе, скрѣпленное вашей печатью.
   К. ІОАН. О, страшно потребуютъ и эти черты, и эта печать нашего осужденія, когда настанетъ день послѣдняго разсчета между небомъ и землей! Какъ часто рѣшаетъ насъ на зло одинъ случайный взглядъ на орудіе зла {Въ прежнихъ изданіяхъ: Makes deeds ill done. .. По экземпляру Колльера: Makes ill deeds done...}!-- Не случись ты, заклейменный, отличенный, избранный самой природой на дѣла мрака, никогда это убійство не пришло бы въ мою голову; но, увидавъ твое гнусное лицо, я нашелъ тебя способнымъ на кровавое беззаконіе, годнымъ на опасный замыселъ, и намекнулъ слегка на смерть Артура. И ты, чтобъ вкрасться въ любовь короля, не посовѣстился умертвить принца!
   ГУБЕР. Государь --
   К. ІОАН. Покачай ты только головой; изумись, когда я въ темныхъ выраженіяхъ передавалъ тебѣ мой замыселъ; взгляни на меня въ недоумѣніи; попроси, чтобъ я высказалъ прямо чего хочу -- и я онѣмѣлъ бы отъ стыда, остановился бы; твой ужасъ устрашилъ бы и меня. Но ты понялъ меня и по темнымъ намекамъ; намеками сговорился съ намеками {Въ прежнихъ изданіяхъ: And didst in eigne again parley with sin... По экземпляру Колльера: And didst in signs again parley with sigh...}; твое сердце согласилось безпрекословно, и злодѣйская рука свершила, не дрогнувъ, чего мы оба и выговорить не смѣли. Прочь съ глазъ моихъ; чтобъ я никогда не видалъ тебя! Перы оставили меня, государству грозятъ войска иноземцевъ почти у самыхъ воротъ; и даже въ этомъ тѣлесномъ владѣніи, въ этихъ границахъ крови и дыханія, вражда, усобица между совѣстью и смертью племянника.
   ГУБЕР. Вооружайтесь противъ другихъ враговъ, а съ совѣстью я помирю васъ. Артуръ живъ -- моя рука еще дѣвственно-невинна, не запятнана кровью. Въ эту грудь никогда не проникало еще ужасное желаніе убійства, и вы наругались надъ природой, придавъ такое значеніе моей наружности; не смотря на эту грубую внѣшность, подъ ней кроется душа слишкомъ благородная, чтобъ быть палачемъ невиннаго ребенка.
   К. ІОАН. Артуръ живъ! -- о, спѣши же къ перамъ, затуши этой вѣстью вспыхнувшее негодованіе, возврати ихъ къ прежней покорности. Прости моей горячности, мое несправедливое заключеніе по твоему лицу; мое бѣшенство ослѣпило меня, и глазамъ, залитымъ кровью, оно показалось ужаснѣе, чѣмъ въ самомъ дѣлѣ. О, не отвѣчай -- спѣши принести ко мнѣ раздраженныхъ лордовъ. Мои просьбы медленны -- будь быстрѣе ихъ.
  

СЦЕНА 3.

  

Тамъ же. Передъ замкомъ.

Артуръ показывается на стѣнѣ.

  
   АРТУР. Высоко; но я все-таки спрыгну.-- О, будь же сострадательна, добрая земля; не ушиби меня!-- Меня почти никто не знаетъ; а еслибъ кто и зналъ, такъ обманется платьемъ юнги.-- Страшно! отважусь однакожь. Спрыгну и не переломлю ногъ -- найду тысячи средствъ скрыться. Умереть спасаясь все-таки лучше, чѣмъ умереть оставаясь.-- (Спрыгиваетъ внизъ.) О! духъ моего дяди въ этихъ камняхъ.-- Боже, прими мою душу, Англія -- мои кости {Какъ умерщвленъ Артуръ не извѣстно. Французскіе писатели полагаютъ, что Іоаннъ подъѣхалъ ночью на лодкѣ въ Руанскому замку, гдѣ содержался Артуръ, велѣлъ вывести его къ себѣ и закололъ въ то самое время, какъ онъ молилъ о пощадѣ. Послѣ этого его бросили въ Сену, распустивъ слухъ, что, желая выпрыгнуть въ окно, онъ упалъ въ рѣку и утонулъ. Мэлони.}! (Умираетъ.)
  

Входятъ: Пемброкъ, Сольсбёри и Биготъ.

  
   СОЛЬС. Лорды, я отправляюсь къ нему въ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри; этого требуетъ наша безопасность, и мы не должны отказываться отъ такого дружественнаго приглашенія въ такое опасное время?
   ПЕМБР. Кто привезъ письмо кардинала?
   СОЛЬС. Графъ Мелёнь, благородный лордъ Франціи. То, что поручено ему передать изустно о расположеніи къ намъ дофина {Въ прежнихъ изданіяхъ: Whose private with me of the Dauphin's love... По экземпляру Колльера: Whose private missive of the Dauphin's love...}, далеко сильнѣе письма.
   БИГОТ. Такъ повидаемся съ нимъ завтра утромъ.
   СОЛЬС. Вѣрнѣе, отправимся къ нему, потому что до него два длинныхъ дня пути.
  

Входить Филиппъ Фолькенбриджь.

  
   Ф. ФОЛ. Еще разъ въ этотъ день привѣтствую васъ, негодующіе лорды. Король требуетъ васъ къ себѣ, черезъ меня, немедленно.
   СОЛЬС. Король самъ удалилъ насъ отъ себя. Мы не хотимъ подбивать его запятнанную грѣхомъ порфиру {Въ прежнихъ изданіяхъ: his thin bestained cloak... По экземпляру Колльера: his sin-bestained cloak...} своей ничѣмъ непомраченной честью, ни идти по его стопамъ, оставляющимъ вездѣ кровавый слѣдъ. Возвратитесь къ нему и скажите что слышали; мы знаемъ все.
   Ф. ФОЛ. Что бы вы ни знали, а, по моему, привѣтливое слово было бы теперь приличнѣе.
   СОЛЬС. Не приличіе, а негодованіе говоритъ теперь намъ.
   Ф. ФОЛ. Но вашему негодованію не достаетъ благоразумія, и потому гораздо благоразумнѣе припомнить приличіе.
   ПЕМБР. Сэръ, горячность имѣетъ свои права.
   Ф. ФОЛ. Да, вредить своему хозяину и никому болѣе.
   СОЛЬС. Вотъ темница -- (Увидавъ трупъ Артура). Это кто лежитъ подъ стѣной?
   ПЕМБР. О, смерть, гордясь чистой, царственной красой! И земля не могла скрыть такого ужаса.
   СОЛЬС. Убійство, какъ бы гнушаясь собственнымъ дѣломъ, оставило его на виду взывать о мщеніи.
   БИГОТ. Или, обрекши эту красоту могилѣ, нашло ее слишкомъ царственно-драгоцѣнной для могилы.
   СОЛЬС. Что скажете, сэръ Ричардъ? Случаюсь ли вамъ видѣть, читать, или слышать, или могли ли вы когда-нибудь вообразить подобное тому, что теперь видите и, можетъ-быть, не вѣрите собственнымъ глазамъ своимъ? Не видавъ этого, могло ли подобное придти вамъ въ голову? Это вѣнецъ, это верхъ, это верхъ верха злодѣйствъ; это кровожаднѣйшая гнусность, свирѣпѣйшее звѣрство, подлѣйшая продѣлка, какой каменносердая ярость и безпредѣльное бѣшенство никогда не вызывали еще слезъ кроткаго состраданія.
   ПЕМБР. Всѣ свершенныя убійства извиняются этимъ; это -- единственное, несравнимое -- придастъ и чистоту, и святость всѣмъ, нерожденнымъ еще грѣхамъ будущности. Всякое смертоносное кровопролитіе будетъ только шуточнымъ подражаніемъ этому страшному дѣлу.
   Ф. ФОЛ. Да, это кровавое, адское дѣло; безчеловѣчное дѣло гнусной руки, если только это дѣло руки.
   СОЛЬС. Если только это дѣло руки? -- Мы подозрѣвали что будетъ: это позорное дѣло руки Губерта, замыселъ и внушеніе короля, которому отнынѣ перестаю повиноваться, и, преклоняя колѣна передъ этой развалиной дивной жизни, даю этому бездыханному совершенству обѣтъ, святый обѣтъ: никогда не вкушать радостей жизни {Текстъ обѣтовъ того времени.}, никогда не заражаться наслажденіями, не знать ни праздности, ни отдыха, пока не окружу эту голову сіяніемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Till I have set а glory to this hand... По экземпляру Колльера: Till I have set а glory to this head...}, посвятивъ ей службу мщенія.
   ПЕМБР. И БИГОТ. И мы отъ души раздѣляемъ съ тобой эту клятву.
  

Входитъ Губертъ.

  
   ГУБЕР. Благородные лорды, я такъ спѣшилъ отыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ; король послалъ меня за вами.
   СОЛЬС. Какая наглость; и трупъ не смущаетъ его.-- Исчезни, убирайся отсюда, гнусный бездѣльникъ!
   ГУБЕР. Я не бездѣльникъ.
   СОЛЬС. (Обнажая мечъ.) Неужели я долженъ лишить законъ его вѣрной жертвы?
   Ф. ФОЛ. Сэръ, вашъ мечъ слишкомъ чистъ для этого; вложите его въ ножны.
   СОЛЬС. Никогда, пока не погружу его въ грудь убійцы!
   ГУБЕР. Назадъ, лордъ Сольсбёри, назадъ, говорятъ вамъ; клянусь небомъ, мой мечъ не тупѣе вашего. Мнѣ не хочется, чтобъ вы, забывшись, испытали опасность моей правдивой обороны; увлеченный вашимъ бѣшенствомъ, а могу забыть и вашу славу, и вашъ санъ.
   БИГОТ. И эта навозная куча смѣетъ храбриться передъ дворяниномъ.
   ГУБЕР. Никогда; но защищать мою невинную жизнь я стану и противъ императора.
   СОЛЬС. Ты убійца!
   ГУБЕР. Смотрите, не сдѣлайте меня имъ; а покамѣстъ я еще не убійца. Чей языкъ говоритъ не то что есть, говоритъ неправду, а кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ.
   ПЕМБР. Руби его въ куски!
   Ф. ФОЛ. Перестаньте, успокойтесь!
   СОЛС. Прочь, Фолкенбриджь, или, чего добраго, я и тебя задѣну.
   Ф. ФОЛ. Лучше тебѣ задѣть самого дьявола, Сольсбёри. Покосись только на меня, сдѣлай только шагъ, позволь своей запальчивости оскорбить меня, и ты мертвъ. Вложи мечъ; а то я исковеркаю и тебя, и твой вертелъ такъ, что подумаешь самъ чертъ вырвался изъ ада.
   БИГОТ. Что ты дѣлаешь, благородный Фолькенбриджь? вступаешься за бездѣльника, за убійцу.
   ГУБЕР. Лордъ Биготъ, я не убійца.
   БИГОТ. Ктожь умертвилъ этого принца?
   ГУБЕР. Не прошло и часа, какъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я уважалъ, любилъ его, и всю жизнь мою буду оплакивать его преждевременную смерть.
   СОЛЬС. Не вѣрьте хитрымъ слезамъ глазъ его, -- вѣдь и злодѣи снабжены этой влагой; и онъ, давно уже промышляющій ими, прольетъ ее рѣками притворнаго состраданья и невинности. За мной, кому противно отвратительное дыханіе бойни; меня душитъ чадъ грѣха!
   БИГОТ. Въ Бёри, къ дофину!
   ПЕМБР. Скажите королю, что о насъ онъ можетъ освѣдомиться тамъ. (Лорды уходятъ.)
   Ф. ФОЛ. Хорошо!й -- Знакома тебѣ эта чудная продѣлка? Какъ бы ни было безконечно, безпредѣльно милосердіе неба, ты проклятъ, Губертъ, если это страшное дѣло твое.
   ГУБЕР. Выслушайте меня, сэръ.
   Ф. ФОЛ. Дай досказать. Ты проклятъ, какъ черный -- да нѣтъ, чернѣе нѣтъ ничего, -- ты проклятъ страшнѣе самого Люцифира, потому что и въ цѣломъ аду не найдется демона ужаснѣе, если правда, что ты убилъ этого ребенка.
   ГУВЕР. Клянусь душой --
   Ф. ФОЛ. Если и не по собственному побужденію -- горе тебѣ! Нѣтъ веревки -- довольно будетъ и тончайшей паутины, которую когда-либо выпускалъ паукъ, чтобъ задавиться; тростинка замѣнятъ перекладину, чтобъ повѣситься; а вздумаешь утопиться, налей не много воды въ ложку, и она расплеснется океаномъ, чтобъ задушить такого бездѣльника. Губертъ, я сильно подозрѣваю тебя.
   ГУБЕР. Если я дѣломъ, словомъ или мыслью виновенъ въ похищеніи сладкаго дыханія, жившаго въ этой прекрасной оболочкѣ, пусть адъ истощитъ на мнѣ всѣ свои муки! Я оставилъ его здоровымъ.
   Ф. ФОЛ. Подними же его. -- Я совершенно растерялся, сбился съ пути между терній и опасностей настоящаго времени. -- (Губертъ поднимаетъ Артура.) Какъ легко поднимаешь ты цѣлую Англію! И жизнь, и право, и вѣрность цѣлаго государства отлетѣли вмѣстѣ съ жизнью этого куска умершей королевственности, и Англія примется теперь оттягивать, рвать, терзать зубами непризнаваемое право гордаго властвованія. Изъ-за обглоданной кости царственности собачливая война подниметъ теперь гнѣвную шерсть и зарычитъ на кроткія очи мира; враги чужеземные и домашнія неудовольствія соединятся, и безконечныя смуты ждутъ только близкаго изнеможенія похищенной власти, какъ воронъ послѣднихъ минутъ издыхающаго животнаго. Счастливъ теперь, чей поясъ и епанча вынесутъ эту невзгоду. -- Снеси ребенка и возвращайся ко мнѣ скорѣе; я иду къ королю. Насъ ждутъ тысячи заботъ; само небо хмурится на Англію.
  

ДѢЙСТВІЕ V.

  

СЦЕНА 1.

  

Норсамтонъ. Комната во дворцѣ.

Входятъ: Король Іоаннъ, Пандульфо, съ короной, и свита.

  
   К. ІОАН. Я передалъ вамъ вѣнецъ моего могущества.
   ПАНД. (Отдавая корону королю.) Примите его обратно, а вмѣстѣ съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе, какъ даръ святѣйшаго Папы.
   К. ІОАН. Теперь исполните же ваше святое слово: спѣшите къ Французамъ, употребите всю власть святѣйшаго Папы, чтобъ остановить ихъ, прежде чѣмъ вспыхнемъ пожаромъ. Недовольныя графства наши возмущаются; народъ, въ разладѣ съ долгомъ, присягаетъ чужеземной крови, чуждому королю. Только вы можете остановить этотъ разливъ испорченныхъ соковъ. Не медлите; болѣзнь нашего времени такъ сильна, что если не дать сейчасъ лекарства, она сдѣлается неизлѣчимой.
   ПАНД. Мое дыханіе возбудило эту бурю за ваше сопротивленіе Папѣ; вы покорились -- и мои же уста укротятъ грозу войны, возвратятъ ясную погоду вашимъ возмущеннымъ владѣніямъ. Ныньче же, въ день Вознесенія, не забывайте этого, въ день вашей клятвы служить Папѣ, я отправлюсь къ Французамъ и заставлю ихъ положить оружіе. (Уходитъ.)
   К. ІОАН. Ныньче день Вознесенія? Пророкъ говорилъ, кажется, что я сложу корону въ день Вознесенія, въ полдень? -- и я сложилъ ее. Тогда я думалъ, что вынужденно; но, благодареніе Богу, я сложилъ ее добровольно.
  

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь.

  
   Ф. ФОЛ. Весь Кентъ передался, только Дуврскій замокъ держится еще. Лондонъ принялъ дофина и его войско, какъ добраго гостя. Ваши дворяне отказались повиноваться вамъ и отправились предлагать свои услуги вашему врагу; небольшое число сомнительныхъ друзей мечется въ ужаснѣйшемъ смятеніи то туда, то сюда.
   К. ІОАН. И послѣ вѣсти, что Артуръ живъ, лорды не хотятъ возвратиться?
   Ф. ФОЛ. Они нашли его на улицѣ мертвымъ -- пустой ларецъ, изъ котораго чья-то проклятая рука похитила уже драгоцѣнный алмазъ жизни.
   К. ІОАН. Бездѣльникъ Губертъ сказалъ мнѣ, что онъ живъ,
   Ф. ФОЛ. Клянусь, онъ и самъ такъ думалъ. Но зачѣмъ же упадать духомъ? что смотрите такъ грустно? Будьте такъ же велики и дѣломъ, какъ были -- помыслами; не кажите свѣту, что страхъ и блѣдное сомнѣніе {Въ прежнихъ изданіяхъ: and sad distrust... По вкземиляру Коньера: and blank distrust...} могутъ отуманить и царственыя очи. Будьте такъ же быстры и дѣятельны, какъ время, огнемъ съ огнемъ, грозой грозящему; глядите прямо въ лицо хвастливаго страха, и низшіе, перенимающіе все у высшихъ, возвысятся вашимъ примѣромъ, исполнятся нетрепетнаго духа рѣшимости. -- впередъ! блестите, какъ богъ войны, когда онъ задумаетъ украсить собою поле брани: покажите, что вы не лишены ни мужества, ни возвышающей увѣренности. Неужели имъ отыскивать льва въ его пещерѣ, въ ней запугивать его, приводить въ трепетъ? О, не попускайте этого. -- Ободритесь {Въ прежнихъ изданіяхъ: Forage, and run... По экземпляру Колльера: Courage! and run...}, спѣшите встрѣтить зло какъ можно дальше отъ порога; въ схватку съ нимъ, прежде чѣмъ оно подойдетъ такъ близко.
   К. ІОАН. Сейчасъ былъ у меня легатъ Папы, и мнѣ удалось заключить съ нимъ миръ. Онъ обѣщалъ отослать войска, предводимыя дофиномъ, назадъ.
   Ф. ФОЛ. О, позорный союзъ! И мы, въ сердцѣ своихъ владѣній, поведемъ сладкія рѣчи {Въ прежнихъ изданіяхъ: Send fair-play orders... По экземпляру Колльера: Send fair-play offers...}, пустимся въ переговоры, отвѣтимъ угодливостью, просьбами постыднаго мира на воинственное вторженіе? позволимъ безбородому мальчишкѣ, этому изнѣженному, шелковому щеголю, храбровать безнаказанно на нашихъ поляхъ, подстрекать свое мужество нашей воинственной почвой, издѣваться надъ нашимъ воздухомъ, разсѣкая его своими тщеславными знаменами? -- Къ оружію, король! Можетъ-быть, кардиналу не удастся заключить мира; а если и удастся, пусть видятъ, что мы готовы къ отпору.
   К. ІОАН. Я поручаю тебѣ всѣ нужныя въ этомъ случаѣ распоряженія.
   Ф. ФОЛ. Такъ выступимъ же смѣло; я знаю, теперь мы можемъ встрѣтить и врага гораздо значительнѣйшаго.
  

СЦЕНА 2.

  

Равнина близь Свитъ-Эдмондсъ-Бёри.

Входятъ: Людвигъ, Сольсбёри, Мелёнь, Пемброкъ, Биготъ, всѣ съ доспѣхами, и войска.

  
   ЛЮДВ. Графъ Мелёнь, намъ на память вы снимите съ этого договора списокъ, а подлинникъ возвратите лордамъ, чтобъ и они, и мы, перечитывая наши условія, знали для чего принимали святое причастіе {При торжественныхъ союзахъ, лица, заключавшія ихъ, принимали причастіе, какъ бы для того, чтобъ скрѣпить ихъ еще сильнѣе.}, и хранили наши клятвы твердо, ненарушимо.
   СОЛЬС. Мы, съ нашей стороны, не нарушимъ ихъ никогда. Но, благородный дофинъ, повѣрьте, не смотря на добровольную клятву въ невынужденной вѣрности, въ ревностномъ содѣйствіи успѣху вашего оружія, мнѣ горестно, что для этой болячки вашего времени необходимъ пластырь гнуснаго возмущенія, что одну застарѣлую язву надо лѣчить множествомъ новыхъ. Больно мнѣ, что долженъ обнажить это желѣзо для того, чтобъ надѣлать столько вдовъ, и когда же?-- когда все громко зоветъ Сольсбёри на благородную защиту, на спасенье отечества. Но такова уже порча нашего времени, что для обороны, для сохраненія нашего права, мы сами не можемъ не дѣйствовать рукой жестокой неправды и возмутительнаго зла. И не горе ли намъ, не менѣе меня огорченные друзья мои, что мы, дѣти этого острова, дожили до того, что заодно съ иноземцами должны попирать грудь нашей прекрасной родины, пополнять собой ряды враговъ ея? Я не могу не плакать и отъ одной уже мысли {Въ прежнихъ изданіяхъ: Upon the spot of this enforced cause... По экземпляру Колльера: Upon the thought of this enforced cause...} о горькой необходимости украсить собой иноземное дворянство, слѣдовать за знаменами, совершенно намъ чуждыми, и куда же?-- сюда, сюда!-- О, народъ мой, еслибъ ты могъ передвинуться! еслибы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, отвлекъ тебя отъ самосознанія и перебросилъ на языческій берегъ, гдѣ эти обѣ христіянскія арміи могли бы слить враждующую кровь въ единый сосудъ союза, вмѣсто того, чтобъ проливать ее такъ не по-сосѣдски!
   ЛЮДВ. Ты вполнѣ обнаруживаешь этимъ свою благородную душу; это землетрясеніе благородства произведено въ твоей груди борьбой высокихъ привязанностей. О, какую благородную битву выдержалъ ты между необходимостью и любовью къ отчизнѣ! Позволь мнѣ осушить прекрасную росу, серебромъ прокрадывающуюся по щекамъ твоимъ. Мое сердце трогалось нерѣдко слезами женщинъ, этимъ обыкновеннымъ ливнемъ, но эти мужественныя слезы, этотъ дождь, проливаемый бурей души, поражаетъ, изумляетъ меня сильнѣе, чѣмъ видъ неба, разсѣкаемаго пламенными метеорами. Подними же голову, благородный Сольсбёри, подави эту бурю величіемъ своего сердца, предоставь эти слезы дѣтскимъ очамъ, никогда еще не видавшимъ исполинской борьбы міра, встрѣчавшимъ счастье только за пиршествами, въ разгарѣ веселья, наслажденій. Идемъ, идемъ; ты углубишь руку въ кошель богатаго успѣха, такъ же далеко, какъ самъ Людвигъ; точно такъ же и вы, благородные лорды, если присоедините силу своихъ мышцъ къ моей.
  

Входитъ Пандульфо со свитой.

  
   И вотъ, какъ бы гласъ ангела говоритъ мнѣ: смотри, вотъ идетъ святый легатъ, онъ несетъ вамъ полномочіе неба, даруетъ своимъ словомъ право всѣмъ вашимъ дѣйствіямъ.
   ПАНД. Благо доблестному дофину Франціи! Король Іоаннъ примирился съ Римомъ; духъ его, возставшій противъ святой церкви, покорился снова великой римской митрополіи, престолу святѣйшаго Папы. И потому сверни грозныя знамена, укроти буйный духъ ярой войны, и да ляжетъ она къ стопамъ мира смиренно, какъ ручный левъ, страшный только съ виду.
   ЛЮДВ. Извини, святый отецъ, я не пойду назадъ; я слишкомъ великъ, чтобъ быть собственностью, подчиненнымъ помощникомъ, полезнымъ работникомъ, орудіемъ какой бы то ни было власти въ мірѣ. Ты самъ же раздулъ погасшіе угли войны между мной и этимъ караемымъ государствомъ; самъ далъ пищу этому пламени, и теперь не погасить, не задуть его тѣмъ же слабымъ дыханіемъ, которымъ вздулъ его такъ удачно. Ты самъ объяснилъ мнѣ мои права на эти владѣнія; самъ подстрекнулъ меня на это предпріятіе, и теперь приходишь и говоришь, что Іоаннъ помирился съ Римомъ. Чтожь мнѣ въ этомъ примиреніи? Со смертью Артура вся эта страна дѣлается, по моей женѣ, моей собственностью; и теперь, когда она вполовину ужь завоевана, я долженъ возвратиться, потому что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Да развѣ я рабъ Рима? Развѣ Римъ помогалъ мнѣ деньгами, войсками или снарядами? Развѣ не я одинъ несу на себѣ всю тягость этого предпріятія? Кто, кромѣ меня и подвластныхъ мнѣ, потѣетъ въ этомъ дѣлѣ, ведетъ эту войну? Развѣ я не слыхалъ, какъ эти островитяне кричали: Vive le Roy! когда я проѣзжалъ мимо ихъ городовъ? Не у меня ли лучшія карты, чтобъ выиграть эту игру въ корону, и когда мнѣ почти ужь уступаютъ ее -- я откажусь? Нѣтъ, клянусь небомъ, никогда!
   ПАНД. Вы смотрите только на внѣшнюю сторону этого дѣла.
   ЛЮДВ. На внѣшнюю или внутреннюю, я не возвращусь во Францію до тѣхъ поръ, пока мое предпріятіе не увѣнчается успѣхомъ, котораго надѣялся прежде, чѣмъ вывелъ это храброе войско, собралъ эти пламенныя души, чтобъ насмѣяться надъ военнымъ счастіемъ и вырвать славу изъ самыхъ челюстей опасностей и смерти. (Трубы.) Что значатъ эти веселые звуки?
  

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь со свитой.

  
   Ф. ФОЛ. Въ надеждѣ, что вамъ не чужды приличія свѣта, прошу меня выслушать, потому что я присланъ говорятъ. Святый отецъ Миланскій, король Іоаннъ поручилъ мнѣ спросить, чѣмъ кончились ваши переговоры; смотря по отвѣту, я увижу: дать ли волю, или обуздать языкъ мой.
   ПАНД. Дофинъ упорствуетъ, не соглашается на мои просьбы и говорятъ рѣшительно, что не положитъ оружія.
   Ф. ФОЛ. И клянусь всею кровью, которою когда-либо упивалось бѣшенство, онъ говоритъ дѣло. -- Теперь выслушайте же короля Англіи, потому что я буду говорить отъ лица его величества. Онъ готовъ, я готовъ не даромъ; надъ этимъ обезьянскимъ и невѣжливымъ вторженіемъ, надъ этимъ шорнымъ маскерадомъ, надъ этой глупой комедіей, надъ этой неслыханной дерзостью дѣтскихъ войскъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: This unhair'd saucieness and boyish troops... По экземпляру Колльера: This unheard sauciness of boish troops...} онъ смѣется и готовъ выхлестать эту войну карликовъ, эти войска пигмеевъ далеко за предѣлы своихъ владѣній. И неужели вы могли подумать, что рука, которая имѣла столько силы, чтобъ отдуть васъ передъ вашими же дверьми, заставить васъ убираться по домамъ, нырять подобно бадьямъ въ сокровенные колодцы, забиваться въ клева подъ подстилку, лежать въ сундукахъ и шкапахъ подъ замками подобно закладамъ, обниматься съ свиньями, искать сладкой безопасности въ погребахъ и въ темницахъ, трепетать, ужасаться даже крика своего національнаго пѣтуха {Въ прежнихъ изданіяхъ: Even at the crying of your nation's crow... По экземпляру Колльера: Even at the crowiny of your nation's cock...}, принимая крикъ его за крикъ вооруженнаго Англичанина, -- что побѣдоносная рука, такъ славно проучившая васъ въ собственныхъ вашихъ жилищахъ, ослабѣетъ здѣсь, дома? Знайте же, что храбрый король вооруженъ и носится надъ своими птенцами, какъ орелъ, готовый ринуться на перваго, кто приблизится къ гнѣзду его. -- А вы, выродки, неблагодарные бунтовщики, кровожадные Нероны, раздирающіе нѣдра вашей матери, Англіи, краснѣйте отъ стыда; потому что ваши жены и блѣдноликія дѣвы, какъ Амазонки, спѣшатъ на звуки барабановъ, замѣняютъ наперстки наручниками, иглы копьями, а нѣжность сердца дикимъ, кровавымъ мужествомъ.
   ЛЮДВ. Кончи свое храброванье и ступай съ миромъ; мы соглашаемся, что ты можешь переругать насъ. Прощай; мы слишкомъ дорожимъ временемъ, чтобъ терять его съ такимъ хвастуномъ.
   ПАНД. Позвольте мнѣ сказать --
   Ф. ФОЛ. Нѣтъ, дай досказать.
   ЛЮДВ. Мы не хотимъ слушать ни того, ни другаго. Бейте въ барабаны! Пусть громъ войны говоритъ за наши права и за наше вторженіе.
   Ф. ФОЛ. Да, въ самомъ дѣлѣ, ваши барабаны застонутъ, если вы начнете бить ихъ; застонете и вы, когда мы примемся колотить васъ. Пробуди отголосокъ хоть однимъ барабаномъ, и на него отвѣтятъ барабанъ такъ же громкой; ударь въ другой, и другой потрясетъ, такъ же сильно, небесную твердь и насмѣется надъ громомъ; потому что воинственный Іоаннъ, не довѣряя этому хромому легату, котораго послалъ не столько для дѣла, сколько для забавы, приближается сюда, и на челѣ его сидитъ голая смерть, которой пировать ныньче между тысячами Французовъ.
   ЛЮДВ. Гремитежь барабаны; впередъ, отыскивать страшную грозу эту.
   Ф. ФОЛ. И ты найдешь ее, дофинъ, не сомнѣвайся.
  

СЦЕНА 3.

  

Другая часть равнины.

Полѣ битвы. Входятъ: Король Іоаннъ и Губертъ.

  
   К. ІОАН. Скажи, Губертъ, какъ идутъ дѣла?
   ГУБЕР. Боюсь, дурно. Что ваше здоровье, ваше величество?
   К. ІОАН. Лихорадка, которая такъ давно меня мучитъ, усилилась. О, я очень боленъ!
  

Входитъ Гонецъ.

  
   ГОНЕЦ. Государь, вашъ храбрый племянникъ Фолькенбриджь проситъ ваше величество оставить поле сраженія и увѣдомить его черезъ меня куда отправитесь.
   К. ІОАН. Скажи въ Свинстедъ, въ тамошнее аббатство.
   ГОНЕЦ. Приказалъ еще передать, что сильное вспоможеніе, котораго ожидалъ дофинъ, сѣло, три ночи тому назадъ, на Гудвайнскія мели. Сэръ Ричардъ узналъ объ этомъ только теперь. Французы, утомленные битвой, отступаютъ.
   К. ІОАН. Злодѣйка лихорадка жжетъ меня, не даетъ порадоваться этой славной вѣсти. Скорѣй, къ моимъ носилкамъ; въ Свинстедъ. Слабость превозмогаетъ -- я изнемогъ совершенно.
  

СЦЕНА 4.

  

Другая часть поля сраженія.

Входятъ: Сольсбёри, Пемброкъ, Биготъ и другіе.

  
   СОЛЬС. Я никакъ не думалъ, что король такъ богатъ друзьями.
   ПЕМБР. Попробуемъ еще. Ободримъ Французовъ; не удастся имъ -- не удастся и намъ.
   СОЛЬС. Незаконнорожденный демонъ, Фолькенбриджь, на зло самому злу, отстаиваетъ побѣду почти одинъ.
   ПЕМБР. Говорятъ, что король захворалъ сильно и оставилъ поле сраженія.
  

Входитъ Мелёнь, поддерживаемый солдатами.

  
   МЕЛЁН. Ведите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.
   СОЛЬС. Въ счастьи насъ называли иначе.
   ПЕМБР. Это графъ Мелёнь.
   СОЛЬС. Смертельно раненый.
   МЕЛЁН. Спасайтесь, благородные лорды, вы проданы. Покиньте широкую дорогу возмущенія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Unthread the rude eye of rebellion... По экземпляру Колльера: Untread the road-way of rebellion...}; назадъ, къ уволенной вѣрности, отыщите короля Іоанна и падите къ его ногамъ, потому что одержатъ ныньче побѣду Французы -- въ награду за всѣ ваши труды, дофинъ обезглавитъ-васъ. Онъ поклялся въ этомъ, вмѣстѣ со мной и со многими другими, передъ алтаремъ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри, передъ тѣмъ самымъ алтаремъ, у котораго мы клялись вамъ въ вѣчной любви и дружбѣ.
   СОЛЬС. Возможно ли? правда ли это?
   МЕЛЁН. Страшная смерть заглядываетъ ужь мнѣ въ глаза; жизнь истекаетъ кровью, таетъ, какъ восковое изображеніе отъ огня {Намекъ на изображенія, которыя дѣлались вѣдьмами. Голинедъ упоминаетъ, что Элеонору Кобхэмъ и ея сообщниковъ обвинили, между прочимъ, и въ томъ, что они сдѣлали восковое изображеніе короля, которое постепенно таяли на огнѣ, думая тѣмъ извести короля.}. И что же въ цѣломъ мірѣ можетъ побудить меня къ обману теперь, когда я ужь не могу пользоваться обманомъ? для чего мнѣ лгать, когда правда, что долженъ умереть здѣсь, и жить тамъ правдой. Еще разъ: Людвигъ клятвопреступникъ, если одержитъ ныньче побѣду, и ваши глаза увидятъ какъ займется заря слѣдующаго дня. Въ эту же ночь, черное, заразительное дыханіе которой клубится уже надъ пылающимъ гребнемъ стараго, слабаго, утомленнаго днемъ солнца, -- въ эту же гибельную ночь вы изпустите послѣднее дыханіе, сраженные измѣной за измѣну, если только Людвигъ, съ вашей помощью, одержитъ ныньче побѣду. Поклонитесь отъ меня Губерту, что остался при королѣ; дружба къ нему и память, что мой прадѣдъ былъ Англичанинъ, пробудили мою совѣсть и заставили открыть вамъ все. И за все это, прошу васъ: отнесите меня куда-нибудь подальше отъ шума и грома битвы, гдѣ бы я могъ спокойно передумать остатокъ мыслей, отдѣлить душу отъ тѣла въ созерцаніи, въ набожныхъ помышленіяхъ.
   СОЛЬС. Мы вѣримъ тебѣ, и да накажетъ меня небо, если не правда, что я радъ этому счастливому поводу воротиться назадъ стезей проклятаго бѣгства. Какъ сбывающій разливъ, мы оставимъ наше прежнее буйное и безпорядочное стремленіе, войдемъ въ предѣлы, изъ которыхъ выступили, и тихо и покорно потечемъ назадъ къ нашему океану, къ нашему великому королю Іоанну. Въ твоихъ глазахъ, я вижу, назрѣла уже жестокая предсмертная тоска {Въ прежнихъ изданіяхъ: Right in thine eye... По экземпляру Колльера: Bright in thine eye...} -- я помогу унести тебя отсюда. -- идемъ, друзья! Новое бѣгство! новая перемѣна -- счастливая, потому что возвращаетъ насъ къ старымъ правамъ.
  

СЦЕНА 5.

  

Другая часть той же равнины. Французскій лагерь.

Входитъ Людвигъ и свита.

  
   ЛЮДВ. Мнѣ показалось, что солнце не хотѣло закатиться, остановилось и зарумянило всѣ облака запада, когда утомленные Англичане начали измѣрять свою собственную землю медленнымъ отступленіемъ. И какъ хорошо сдѣлали мы, что, послѣ кровавой работы дня, пожелали имъ доброй ночи залпомъ лишнихъ ядеръ и, почти властелины поля, послѣдніе свернули наши разорванныя знамена!
  

Входитъ Гонецъ.

  
   ГОНЕЦ. Гдѣ дофинъ, мой повелитель?
   ЛЮДВ. Здѣсь. Что новаго?
   ГОНЕЦ. Графъ Мелёнь убитъ; англійскіе лорды отпали по его убѣжденью, а вспоможеніе, котораго вы такъ давно ожидали, погибло на Гудвайнскихъ меляхъ.
   ЛЮДВ. Проклятіе тебѣ за такія гадкія, гнусныя вѣсти! Я не ожидалъ такой непріятности въ эту ночь. -- Кто сказалъ, что король Іоаннъ бѣжалъ, за часъ или за два передъ тѣмъ, какъ досадная ночь остановила утомленныя войска наши?
   ГОНЕЦ. Государь, кто бы ни сказалъ это, сказалъ правду.
   ЛЮДВ. Хорошо. Ступайте же по палаткамъ; да смотрите, чтобъ стражи бодрствовали всю ночь. И день не встанетъ раньше меня на новую попытку счастья!
  

СЦЕНА 6.

  

Равнина близь Свинстидскаго аббатства.

Филиппъ Фолькенбриджь и Губертъ встрѣчаются.

  
   ГУБЕР. Кто ты? Отвѣчай скорѣе, а то выстрѣлю.
   Ф. ФОЛ. Другъ. А ты кто?
   ГУБЕР. Англичанинъ.
   Ф. ФОЛ. Куда?
   ГУБЕР. Тебѣ на что? Почемужь бы и мнѣ не спросить о твоихъ дѣлахъ точно такъ же, какъ ты о моихъ?
   Ф. ФОЛ. Кажись, Губертъ?
   ГУБЕР. Отгадалъ. Ты такъ хорошо знаешь мой голосъ, что я готовъ, пожалуй, принять тебя за моего друга. Кто же ты въ самомъ дѣлѣ?
   Ф. ФОЛ. Кто хочешь; впрочемъ, если тебѣ угодно, можешь одолжить, принявъ за потомка Плантагенетовъ.
   ГУБЕР. Проклятая память! ты и безглазая ночь пристыжаете меня. -- простите, храбрый воинъ, что знакомый звукъ вашего голоса ускользнулъ отъ моего слуха.
   Ф. ФОЛ. Безъ комплиментовъ; что новаго?
   ГУБЕР. Я шатаюсь въ этой темнотѣ, отыскивая васъ.
   Ф. ФОЛ. Такъ короче; съ какой вѣстью?
   ГУБЕР. О, сэръ, съ вѣстью подъ пару этой ночи -- черной, страшной, безутѣшной, ужасной.
   Ф. ФОЛ. Кажи же самое больное мѣсто этой скверной вѣсти; вѣдь я не женщина, не упаду въ обморокъ.
   ГУБЕР. Я подозрѣваю, что король отравленъ монахомъ {Никто изъ историковъ, писавшихъ въ теченіи первыхъ 60 лѣтъ по смерти короля, не упоминаетъ объ этомъ отравленіи. Томасъ Вайксъ, первый разсказываетъ о немъ слѣдующимъ образомъ: "монахъ, чтобъ отмстить королю за какое-то оскорбительное слово, отравилъ чашу съ элемъ, принесъ ее къ нему, отпилъ прежде самъ, чтобъ отвратить всякое подозрѣніе, и вскорѣ умеръ".-- Гораздо достовѣрнѣе, что Іоаннъ умеръ въ Ньюаркѣ просто отъ горячки.}. Я оставилъ его почти безъ языка, желая поскорѣй увѣдомить васъ объ этомъ несчастіи, чтобъ вы могли принять св те: тотъ, чью руку
             Держу моею правою рукою,
             Подвигнутой священнѣйшимъ обѣтомъ
             Въ его защиту -- юный Плантагенетъ;
             Его отецъ былъ Джеффри, старшій братъ
             Вотъ этого дурного человѣка,
             Укравшаго корону у ребенка.
             Лишь для защиты попраннаго права
             Мы подступили въ этомъ всеоружьи
             Подъ городъ вашъ; мы вамъ враги на столько,
             На сколько это требуетъ отъ насъ,
             По совѣсти, и долгъ гостепріимства
             И долгъ, гораздо болѣе священный --
             Возстать за угнетеннаго ребенка.
             Такъ согласитесь должное воздать
             Тому, кто ждать отъ васъ имѣетъ право
             Покорности: вотъ этотъ юный принцъ!
             Тогда оружье наше, какъ медвѣдь
             Въ намордникѣ -- лишь съ виду будетъ страшно
             И нашихъ пушекъ злоба разразится
             Безплодно -- противъ тучъ неуязвимыхъ;
             И мы отступимъ радостно, мечей
             Не зазубривъ и не помявши шлемовъ;
             Мы унесемъ домой всю эту кровь,
             Которую пришли пролить до капли
             У вашихъ стѣнъ; оставимъ въ мирѣ васъ
             И вашихъ женъ; но если безразсудно
             Отвергните вы наше предложенье,
             Тогда отъ нашихъ вѣстниковъ войны
             Не скроетъ васъ маститыхъ стѣнъ ограда,
             Хотя-бъ за ихъ твердынею суровой
             Всѣ англичане спрятались. И такъ --
             Признаетъ-ли вашъ городъ государемъ
             Своимъ того, кого мы защищаемъ?
             Иль мы должны, подать сигналъ къ убійству,
             И кровью въ нашу собственность войти?
  
                                 Гражданинъ.
  
             Мы -- подданные англійской короны;
             И городъ свой хранимъ для короля
             И правъ его.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Признайте-жь короля,
             И отворите мнѣ свои ворота.
  
                                 Гражданинъ.
  
             Не можемъ. Мы докажемъ нашу вѣрность
             Тому, кто намъ свои права докажетъ,--
             До тѣхъ-же поръ ни для кого на свѣтѣ
             Анжеръ своихъ воротъ не отопретъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Но развѣ мало англійской короны,
             Чтобъ доказать вамъ, кто ея король?
             А если мало этого,-- такъ я
             Привелъ съ собой свидѣтелями -- дважды
             Пятнадцать тысячъ истыхъ англичанъ --
  
                                 Бастардъ въ сторону.
  
             Незаконнорожденныхъ и другихъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Готовыхъ жизнь отдать за наше право.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Не менѣе,-- и крови столь-же чистой
  
                                 Бастардъ въ сторону.
  
             -- И въ томъ числѣ незаконнорожденныхъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Стоятъ предъ нимъ, чтобъ уличить въ неправдѣ.
  
                                 Гражданинъ.
  
             Покуда мы не будемъ доказательствъ
             Имѣть, чье право болѣе законно --
             Обоимъ вамъ воротъ не отопремъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             И такъ -- пусть Богъ проститъ грѣхи всѣхъ душъ,
             Которыя въ борьбѣ за короля
             Къ свои жилища вѣчныя умчатся,
             Пока еще вечерняя роса
             Своимъ дождемъ земли не окропила.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Аминь! къ оружью, рыцари! Въ сѣдло!
  
                                 Бастардъ.
  
             Святый Георгъ, дракона поразившій,
             Ты помогай, смотри, намъ хорошенько!
  
                                 Эрцгегцогу.
  
             Ты, чортъ возьми!-- ужь если-бъ я былъ дома,
             Въ твоей берлогѣ, съ львицею - твоей --
             Ужь я-бы непремѣнно къ львиной шкурѣ
             Твоей -- воловью голову приставилъ!
             Ужь былъ-бы ты чудовищемъ рогатымъ!
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Молчи! ни слова больше!
  
                                 Бастардъ.
  
                                           Трепещите!
             Услышите теперь рыканье льва!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Идемъ-те же скорѣй на ту равнину,
             И выстроимъ на ней свои войска.
  
                       Бастардъ королю Іоанну.
  
             Спѣши занять повыгоднѣе мѣсто.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Да будетъ такъ.

Людовику.

                                 Мы выстроимъ войска
             На томъ холмѣ.-- Господь и наше право!

Уходятъ.

  

СЦЕНА 2.

Шумъ битвы. Трубы. Стычки, потомъ отступленіе. Къ воротамъ Анжера подходитъ французскій герольдъ, съ трубачами, и обращается къ анжерцамъ, столпившимся на верху своихъ окоповъ.

  
                                 Французскій герольдъ.
  
             Защитники Анжера! отворяйте
             Свои врата для юнаго Артура,
             Для герцога бретаньскаго. Сегодня
             Рукою нашей Франціи онъ выжалъ
             У англичанокъ много горькихъ слезъ,
             Сынами ихъ усѣявъ прахъ кровавый;
             И многихъ вдовъ мужья теперь даютъ
             Сырой землѣ холодное лобзанье!
             Побѣда, съ самой малою потерей,
             Французскія знамена развѣваетъ;
             И наша рать, побѣду торжествуя,
             Идетъ сюда, провозгласить Артура
             Бретаньскаго законнымъ королемъ
             И государемъ Англіи и вашимъ!

Входитъ Англійскій герольдъ съ трубачами.

  
                       Англійскій герольдъ,
  
             Возрадуйтесь, защитники Анжера!
             Въ колокола звоните! Іоаннъ,
             Король законный Англіи и вашъ,
             Кровавую побѣду торжествуя,
             Идетъ сюда. Когда онъ шелъ отсюда --
             Какъ серебро сверкалъ на немъ доспѣхъ,
             Но онъ теперь его французской кровью
             Позолотилъ. Ни одного пера
             Еще не сбито съ англійскаго шлема
             Копьемъ французскимъ; гордыя знамена
             Сюда несутся тѣми-же руками,
             Въ которыхъ такъ красиво развѣвались
             При выступленьи въ битву, и какъ будто
             Охотниковъ веселая толпа,
             Идутъ сюда красавцы -- англичане,
             И кровь врага у каждаго изъ нихъ
             Какъ пурпуромъ окрашиваетъ руки.
             Такъ отворяйте-жь, граждане, ворота --
             Впускайте въ нихъ того, кто побѣдилъ!
  
                                 Губертъ. (24)
  
             Герольды,-- мы сначала до конца
             Смотрѣли съ башенъ: видѣли и сшибку
             И отступленье армій,-- но не можемъ
             Еще рѣшить, которая изъ нихъ
             Осилила. Кровь искупалась кровью,
             И на ударъ ударомъ отвѣчали,
             На силу -- тоже сила напирала,
             Могущество съ могуществомъ боролось:
             И оба войска были равносильны.
             Но городъ нашъ къ обѣимъ сторонамъ
             Расположенъ равно. И такъ, покуда
             Одна изъ нихъ другую не осилитъ --
             Мы сохранимъ нашъ городъ для обѣихъ,
             И ни одной воротъ не отопремъ.

Входятъ съ поисками: съ одной стороны король Іоаннъ, Элеонора, Бланка и Бастардъ; съ другой -- король Филиппъ, Людовикъ и Эрцгерцогъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Что-жь, Франція, ужели кровь свою
             Ты расточать еще не перестанешь?
             Скажи,-- еще-ль потоку нашихъ правъ
             Стѣснять свое свободное теченье?
             Онъ выступилъ, задержанный тобою,
             Изъ своего естественнаго ложа,
             И яростно затопитъ берега,
             Которые мѣшаютъ серебристымъ
             Его водамъ катиться къ океану.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Но, Англія, въ семъ тяжкомъ испытаньи
             Ты противъ насъ ни капли лишней крови
             Не сберегла; ты даже больше насъ
             Утратила. Клянусь моей рукою
             Державною надъ всѣми областями,
             Что обнимаетъ этотъ небосклонъ:
             Мы не положимъ нашего оружья,
             Которое во имя правъ и правды
             Обнажено,-- пока не усмиримъ
             Тебя, виновникъ нашего возстанья,
             Иль груду тѣлъ, въ сраженіи убитыхъ
             Не увеличитъ вѣнценосный трупъ,
             И не украситъ списка о потеряхъ
             Войны кровавой -- царственное имя!
  
                                 Бастардъ.
  
             И вотъ ужь смерть подковываетъ сталью
             Гнилую челюсть: воиновъ мечи
             Замѣнятъ ей теперь клыки и зубы,
             И запируетъ, вѣдьма, пожирая
             Людское мясо -- въ этой нерѣшенной
             Борьбѣ царей. Но что-же это войско
             Стоитъ въ такомъ безмолвномъ изумленьи?
             Буди его призывомъ на рѣзню!
             Идите, силой равные владыки,
             Идите, дико-пламенныя души,
             Назадъ,-- туда, въ кровавую равнину!
             Пусть гибель одного изъ васъ упрочитъ
             Миръ для другаго. А до тѣхъ поръ -- смерть,
             Война и кровь!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Что-жь, граждане Анжера,
             Чью сторону вы примите теперь?
  
                                 Король Филиппъ.
  
             За Англію скажите: кто король вашъ?
  
                                 Губертъ.
  
             Нашъ повелитель -- Англіи король,
             Когда узнаемъ, кто ея король.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Такъ въ насъ его признайте, потому что
             Я -- правъ его защитникъ.
  
                                 Король ІОАННЪ.
  
                                 Въ насъ: мы сами --
             Самихъ-себя намѣстникъ полномочный,
             И собственной особой объявляемъ
             Себя владыкой Англіи и вашимъ.
  
                                 Губертъ.
  
             Но это все опровергаетъ власть,
             Что выше насъ. Покуда не исчезнетъ
             Сомнѣніе,-- мы будемъ вѣрить только
             Своимъ воротамъ замкнутымъ -- и будетъ
             Предосторожность нашимъ королемъ,
             Пока нашъ страхъ и прежнее сомнѣнье
             Не устранится нашимъ несомнѣннымъ
             И, стало-быть, законнымъ королемъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Эхъ, короли! паршивые Анжерцы
             Надъ вами просто-на-просто смѣются,
             Они стоятъ покойно на стѣнахъ
             И, какъ въ театрѣ, смотрятъ беззаботно,
             Показывая пальцами на вашу
             Смертельную и страшную игру.
             Послушайте: возьмите-ка примѣръ
             Съ крамольниковъ ерусалимскихъ: (25) такъ что
             Вы хоть на время только помиритесь,
             Чтобъ обратить всѣ ужасы вражды
             На эти стѣны. Съ сѣвера и юга
             Громите ихъ изъ всѣхъ орудій вашихъ
             По самый зѣвъ заряженныхъ, пока
             Ихъ грозный ревъ совсѣмъ не разшатаетъ
             Гранитныхъ реберъ крѣпости надменной.
             Стрѣляйте въ эту сволочь безпрестанно,
             Пока всеразрушающіе громы
             Безъ всякаго прикрытія оставятъ
             Не, какъ нашъ обыкновенный воздухъ!
             Вы можете потомъ разъединить
             Спять свои сведённыя дружины,
             Раздвоить строй смѣшавшихся знаменъ,
             Поломъ къ челу, какъ прежде, обратиться
             И остріемъ кровавымъ -- къ острію.
             Тутъ счастіе любимца своего
             Сейчасъ найдетъ, за тѣмъ чтобъ возвести
             Его въ герои нынѣшняго дня,--
             Поцѣловать блестящею побѣдой!
             Вамъ нравится мой бѣшеный совѣтъ?
             И отъ него политикою пахнетъ!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Клянусь тебѣ я небомъ, перегнутымъ
             Надъ головами нашими -- онъ любъ мнѣ.
  
                                 Филиппу.
  
             Ты, Франція, согласна наши силы
             Соединить,-- сравнять Анжеръ съ землею,
             На тѣмъ рѣшить оружью предоставить --
             Кому изъ насъ быть королемъ его?
  
                                 Бастардъ Филиппу.
  
             О, если есть въ васъ царственная доблесть
             (Вы точно такъ-же дерзкимъ городишкой
             Оскорблены) -- то обратите съ нами
             Своихъ орудій жёрла противъ этихъ
             Надменныхъ стѣнъ; сравняемъ ихъ съ землею,--
             Тогда, пожалуй, рѣзаться начнемъ,
             И разошлемъ другъ друга, какъ ведется,
             Къ рай или въ адъ,-- кому куда придется.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Пусть будетъ такъ. Откуда-жь мы начнемъ?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Мы съ запада нагрянемъ разрушеньемъ.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Я съ сѣвера.
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                 А мы пошлемъ имъ съ юга
             Градъ нашихъ ядеръ.
  
                                 Бастардъ въ сторону.
  
                                 Вотъ такъ распорядокъ:
             Потѣшимся,-- какъ съ сѣвера на югъ
             Начнутъ стрѣлять другъ другу прямо въ зубы
             Пріятели -- Австріецъ и Французъ.
             Дай подожгу ихъ. (Громко.)
                                 Что-же вы, идемъ!
  
                                 Губертъ.
  
             Нѣтъ, короли великіе; вы прежде
             Послушайте, что скажемъ мы. Постойте,
             Помедлите еще одну минуту --
             И я скажу, какъ можно заключить
             Взаимный миръ прекраснѣйшимъ союзомъ.
             Вы можете Анжеръ пріобрѣсти
             Безъ всякихъ ранъ, царапинъ и ударовъ,
             И для покойной смерти на постелѣ
             Жизнь сохранить для всѣхъ, пришедшихъ лечь
             На этомъ полѣ. Выслушайте насъ,
             Властители,-- безъ всякаго упорства.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, говори. Мы выслушать готовы.
  
                                 Губертъ.
  
             Принцесса Бланка, родственница ваша,--
             Испаніи могущественной дочь. (26)
             Сочтите-же теперь лѣта Дофина-
             Луи -- и этой царственной дѣвицы.
             И если пожелаетъ красоты
             Любовь сластолюбивая -- то гдѣ
             Она найдетъ кого-либо прекраснѣй
             Принцессы Бланки, родственницы вашей?
             А если цѣломудренна любовь
             И ищетъ добродѣтели -- то гдѣ
             Она найдетъ ее такою чистой,
             Какъ въ Лэди Бланкѣ? Если благородства
             Любовь честолюбивая желаетъ --
             Чья кровь чистѣй вращающейся въ жилахъ
             Принцессы Бланки? Такъ, какъ совершенны
             Въ ней красота, рожденье, добродѣтель,
             Такъ и Дофинъ нашъ юный совершененъ.
             А если чѣмъ и уступаетъ ей,
             То развѣ тѣмъ, что онъ -- не есть она.
             Онъ -- только половина совершенства;
             Другую часть дополнить можетъ въ немъ
             Одна она. Въ ней также половина
             Всѣхъ совершенствъ, которыя дополнить
             Онъ только можетъ. О! соединенье
             Такихъ потоковъ чудно-серебристыхъ
             Прославить могутъ только берега,
             Которые ихъ съ двухъ сторонъ объемлютъ.
             А берегами двухъ потоковъ слитыхъ --
             Вы, государи, были-бы тогда.
             Такой союзъ подѣйствуетъ сильнѣе
             На наши крѣпко замкнутыя стѣны,
             Чѣмъ всѣ орудья ваши; распахнетъ
             Ихъ настежъ вамъ, скорѣе чѣмъ вашъ порохъ.
             А безъ того -- взволнованное море
             Не будетъ глуше, львы неустрашимѣй,
             И неподвижнѣй горы и утесы,
             И даже смерть не будетъ такъ упорна
             Въ убійственномъ неистовствѣ своемъ --
             Какъ будемъ мы отстаивать свой городъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Ну, молодецъ! Того вѣдь и гляди,
             Что вытряхнетъ всѣ кости дряхлой смерти
             Изъ ихъ лохмотьевъ! Что это за глотка!
             Такъ и плюётъ горами и морями
             И даже -- смертью! О ревущихъ львахъ
             Съ такой-же точно легкостью болтаетъ
             Какъ дѣвочка объ маленькихъ щеняткахъ!
             Какой пушкарь родилъ его на свѣтъ?
             Онъ такъ и пышетъ пламенемъ и дымомъ,
             Такъ языкомъ и хлещетъ по ушамъ,
             Какъ палками. Сильнѣе кулака
             Французскаго колотитъ каждымъ словомъ.
             Ахъ, чортъ возьми! съ тѣхъ поръ какъ въ первый разъ
             Я назвалъ тятей братнина отца --
             Меня никто словами такъ не жарилъ!

Филиппъ, Дофинъ и Эрцгерцогъ совѣщаются шопотомъ.
Элеонора, въ сторону, королю Іоанну.

             Ты согласись на это предложенье,--
             На этотъ бракъ. Племянницѣ дадимъ
             Приличное приданое; вѣдь этимъ
             Союзомъ ты упрочить за собой
             Пока еще невѣрную корону,
             Такъ что Артуру солнца недостанетъ,
             Чтобъ дать цвѣтокъ, который обѣщалъ-бы
             Могучій плодъ. Я вижу по глазамъ,
             Что Франція готова ужь поддаться;
             Вотъ, посмотри -- какъ шепчутся! спѣши,
             Пока они способны увлекаться;
             Не то сердца, смягченныя дыханьемъ
             Умильныхъ просьбъ, и совѣсти упрековъ
             И состраданья -- снова охладѣютъ
             И въ прежнюю безчувственность придутъ.
  
                                 Губертъ.
  
             Что-жь, государи, вы намъ не дадите
             На наши предложенія отвѣта?
  
                       Король Филиппъ королю Іоанну.
  
             Ты, Англія, вошла въ переговоры
             Съ нимъ прежде насъ. Что ты на это скажешь?
  
                                 Король Іоаннъ Филиппу.'
  
             Что-жь? если сынъ твой царственный, Дофинъ
             Прочтетъ "люблю" въ той книгѣ красоты:
             Тогда мы ей приданое дадимъ
             Какъ королевской дочери: Анжу,
             Прекрасная Турень, Мэнъ, Пуатье,
             Все, что по эту сторону пролива
             Подвластно намъ -- за исключеньемъ только
             Анжера, осаждаемаго нами --
             Озолотятъ имъ брачное ихъ ложе,
             И титлами, владѣньями, почетомъ
             Обогатятъ невѣсту; красотой-же,
             Рожденіемъ своимъ и воспитаньемъ --
             Она и безъ того ужь никакой
             Принцессѣ въ цѣломъ мірѣ не уступитъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Ну, что, мой сынъ? вглядись въ лицо принцессы.
  
                                 Людовикъ.
  
             Гляжу, мой повелитель,-- и въ очахъ
             Ея -- я диво дивное увидѣлъ:
             Узналъ мою же собственную тѣнь,
             И эта тѣнь становится въ нихъ солнцемъ
             И снова тѣнью дѣлаетъ меня.
             Я никогда самолюбивымъ не былъ,
             Пока въ томъ льстивомъ зеркалѣ очей
             Не увидалъ себя изображеннымъ.

Разговариваетъ тихо съ Бланкой.

  
                                 Бастардъ.
  
             Онъ вздернутъ въ льстивомъ зеркалѣ очей,
             И въ складочкахъ бровей ея повѣшенъ,
             Подвергнутъ пыткѣ въ сердцѣ -- и дуракъ
             Изобразилъ, что онъ любовью грѣшенъ.
             Не жалость-ли, что этотъ олухъ такъ
             Любовью вздернутъ, пытанъ и повѣшенъ!
  
                                 Бланка.
  
             Пусть, въ этомъ отношеньи, воля дяди
             Моею будетъ. Если вы ему
             Понравились, то я съ него охотно.
             Возьму примѣръ,-- иль, если вамъ угодно,
             Моей любви все это поручу.
             Хотя не стану льститъ вамъ увѣреньемъ,
             Что въ васъ, мой принцъ, достойно все любви;
             Скажу одно, что самый злой завистникъ
             Въ васъ ничего такого не найдетъ,
             Что вызвать къ вамъ могло-бы отвращенье.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, что-же скажетъ наша молодежь?
             Что скажешь ты, племянница?
  
                                 Бланка.
  
                                                     Моя
             Обязанность -- повиноваться вамъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Скажи, Дофинъ, мнѣ:-- можешь ты любить
             Принцессу Бланку?
  
                                 Людовикъ.
  
                                           Лучше вы спросите
             Могу-ли не любить, когда такъ страстно
             Ее люблю?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                       Ну, если такъ -- то съ Бланкой
             Я отдаю тебѣ Велокассинъ, (27)
             Турень, Анжу, все Пуату и Мэнъ,
             Всѣ эти пять провинцій -- и въ придачу
             Дамъ тридцать тысячъ англійскихъ червонцевъ.
             Филиппъ французскій, если ты доволенъ,
             Соедини дѣтей своихъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                           Будь такъ!
             Соедините, дѣти, ваши руки.

Бланка и Дофинъ Людовикъ подаютъ другъ другу руки.

  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Ну, да и губы кстати-бы ужь вмѣстѣ:
             Такъ предложилъ я, встарь, своей невѣстѣ.

Бланка и Людовикъ цѣлуются.

  
                                 Король Филиппъ.
  
             Ну, отворяй, Анжеръ, свои ворота,
             Впускай друзей, которыхъ самъ-же ты
             Соединилъ. Мы тотчасъ-же хотимъ
             Ихъ обвѣнчать въ капеллѣ пресвятой
             Маріи Дѣвы. А Констансы нѣтъ здѣсь?
             Навѣрно, нѣтъ. При ней-бы такъ легко
             Не сладили мы этого союза.
             Но гдѣ-жь она? Гдѣ сынъ ея? Кто знаетъ?
  
                                 Людовикъ.
  
             Она груститъ теперь въ палаткѣ вашей.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Ну, грусть ея немного облегчитъ
             Союзъ, который мы здѣсь заключили.

Королю Іоанну.

             Братъ Англійскій, нельзя-ли какъ нибудь
             Вамъ помириться съ вдовствующей Лэди?
             Вѣдь мы пришли затѣмъ, чтобъ защищать
             Ея права,-- и Богъ-знаетъ, какъ сбились
             Съ нихъ -- на дорогу личныхъ нашихъ выгодъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Мы все уладимъ. Мы провозгласимъ
             Ея Артура герцогомъ Бретани
             И графомъ Ричмондъ, сверхъ того ему
             Мы отдадимъ богатый этотъ городъ.
             Пошлите къ герцогинѣ съ приглашеньемъ
             Присутствовать при нашемъ торжествѣ.

Филиппу.

             Я думаю, что этимъ успокоимъ
             Мы герцогиню,-- если не вполнѣ,
             Такъ ужь по-крайней-мѣрѣ хоть на столько,
             Что возгласы свои она умѣритъ.--
             Идемте-же какъ можно поскорѣй
             Готовить все къ нежданному обряду.

Всѣ уходятъ кромѣ Бастарда. Губертъ и граждане Анжера сходятъ со стѣнъ.

  
                                 Бастардъ.
  
             Глупѣйшій свѣтъ! безумцы короли!
             Что за союзъ дурацкій! Іоаннъ,
             Чтобъ уничтожить разомъ притязанья
             Племянника на всѣ свои владѣнья,
             Другому отдалъ часть ихъ добровольно.
             А Франція, которая въ доспѣхъ
             Была одѣта Совѣстью самою;
             Которую любовь и состраданье
             Какъ божью рать на честный бой вели:
             Послушалась внушеній этой подлой
             Мѣнятельницы всѣхъ предположеній,
             Торговки -- сводни, хитрой словно дьяволъ,--
             Что продаетъ и покупаетъ вѣрность
             И, ежедневно олову измѣняя,
             Всѣхъ надуваетъ:-- нищихъ и царей,
             И стариковъ, и юношей, и дѣвъ,
             Которыхъ даже этого названья
             Она лишаетъ, если у бѣдняжекъ
             Не остается больше ничего.
             Всѣ увлеклись заманчивой корыстью:
             Корыстью -- этой плоскостью наклонной
             Для міра. Самъ-собой уравновѣшенъ,
             Все прямо онъ катился-бы по гладкой
             Поверхности, когда-бы не корысть,
             Не эта злая, гнусная наклонность!
             Она, его движеньемъ управляя,
             И равновѣсья нужнаго лишивъ,
             Заставила далёко отклониться
             Отъ направленья, цѣли и стремленій.
             И эта-то наклонность, эта сводня,
             Корысть, всеизмѣняющее слово --
             Непостоянствомъ Франціи играя,
             Ее отъ прежней цѣли отклонила,
             И честный, и, уже начатый, бой,
             Заставила постыднымъ миромъ кончить.--
             Но что-же я такъ сильно возстаю
             Противъ корысти? Только оттого,
             Что до сихъ поръ еще не соблазняла
             Она меня;-- О, да! не потому,
             Что я руки не сжалъ бы и тогда,
             Когда-бы вдругъ вблизи себя услышалъ
             Ея прекрасныхъ ангеловъ (28) привѣтъ;
             А потому, что я не испыталъ
             Еще ея соблазна и, какъ нищій,
             Надъ богачемъ завистливо глумлюсь.
             Да; и пока я этимъ нищимъ буду,
             Я издѣваться стану надъ богатымъ
             И увѣрять, что нѣтъ грѣха иного,
             Богатства развѣ. А разбогатѣю,
             Тогда примусь твердить совсѣмъ другое:
             Что бѣдность есть гнуснѣйшій изъ пороковъ.
             Что-жь я такое? Если короли
             Съ тобой, корысть, бороться не могли,--
             Такъ ужь и ты богатствъ себѣ моли
             И поклонись корысти до земли! (29)

Уходитъ.

  

ДѢЙСТВІЕ III

СЦЕНА 1.

Передъ Анжеромъ. Палатка французскаго короля.

Входятъ Констанса, Артуръ и Сольсбери.

  
                       Констанса Сольсбери.
  
             Пошли вѣнчаться! утвердили миръ
             Соединеньемъ лживой крови съ лживой!
             Сдружились! Бланку Людовикъ беретъ,
             А Бланка эти области! О, нѣтъ,
             Тутъ что-нибудь не такъ, Сольсбери... Ты
             Ослышался. Припомни хорошенько
             И разскажи сначала. Невозможно!
             Ты только такъ все это говоришь;
             И я убѣждена, что мнѣ не должно
             Твоимъ разсказамъ вѣрить; потому что
             Слова твои -- ничтожное дыханье
             Простаго человѣка. И повѣрь,
             Что я тебѣ не вѣрю,-- потому что
             Мнѣ клятва королевская въ противномъ
             Ручается. Смотри! тебя накажутъ
             За то, что ты такъ испугалъ меня:
             Вѣдь я больна, и потому пуглива;
             Угнетена скорбями,-- потому
             Полна боязни; я вдова, безъ мужа;
             И потому -- всего могу страшиться;
             Я женщина -- и потому робка,
             Ужь по природѣ самой. Если ты
             Признаешься, что только пошутилъ,--
             То все-таки взволнованныя чувства
             Не усмиришь,-- и я весь этотъ день
             Не перестану вздрагивать, пугаться.
             Ты головой покачиваешь? Что ты?
             Что такъ печально смотришь на Артура?
             Зачѣмъ ты руку къ сердцу прижимаешь?
             И, какъ потокъ, что выступилъ изъ ложа,
             Изъ глазъ твоихъ готовы брызнуть слезы.
             Неужели все это -- грустный признакъ
             Правдивости того, что ты сказалъ?
             Такъ говори-же! но всего разсказа
             Не повторяй:-- зачѣмъ?.. Скажи мнѣ просто --
             Правдивъ-ли онъ?
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Онъ такъ правдивъ -- какъ лживы
             Покажутся виновники того,
             Что все, что я вамъ пёредалъ -- правдиво.
  
                                 Констанса.
  
             Ужъ ежели меня ты убѣждаешь
             Въ моемъ несчастьи,-- такъ ужь и несчастье
             Ты убѣди -- убить меня. Пусть жизнь
             И это убѣжденіе сшибутся
             Какъ ярость двухъ отчаянныхъ враговъ,
             Что падаютъ при первомъ-же ударѣ,--
             И мертвы. Людвигъ женится на Бланкѣ?
             Куда-жь тебѣ, дитя мое, дѣваться?
             Какъ? Франція и Англія -- друзья?
             Что станется со мною?

Сольсбери.

                                           Удались,
             Я видѣть не могу тебя, Сольсбери!
             Извѣстье это сдѣлало тебя
             Противнѣйшимъ, гнуснѣйшимъ изъ людей!
  
                                 Сольсбери.
  
             Да что-же я-то сдѣлалъ, герцогиня?
             Я только вѣдь пересказалъ о злѣ,
             Которое вамъ сдѣлали другіе.
  
                                 Констанса.
  
             Но зло такъ гнусно само по себѣ,
             Что всякаго, кто даже говоритъ
             Объ этомъ злѣ -- такимъ-же точно гнуснымъ
             И ненавистнымъ дѣлаетъ оно.
  
                                 Артуръ.
  
             О, матушка, прошу васъ, успокойтесь.
  
                                 Констанса.
  
             Да, если-бъ ты, что хочешь успокоить
             Меня -- былъ гадокъ; если-бъ ты позоромъ
             Служилъ для чрева матери твоей,
             И скверными былъ пятнами покрытъ;
             Былъ глупъ, горбатъ, уродливъ, хромъ и черенъ,
             Веснушками противно испещренъ:
             Тогда-бы я и слова не сказала,--
             Была-бъ совсѣмъ покойна, потому что
             Ты не былъ-бы достоинъ ни короны,
             Ни твоего высокаго рожденья;
             Но ты прекрасенъ. При твоемъ рожденьи,
             Дитя мое,-- и счастье, и природа
             Соединились, сдѣлали тебя
             Великимъ и прекраснымъ. Ты дарами
             Природы можешь съ лиліей поспорить
             И съ полу-распустившеюся розой;
             А счастьемъ -- о! оно перемѣнилось,
             Оставило тебя и ежечасно
             Теперь прелюбодѣйствуетъ съ твоимъ
             Клятвопреступнымъ дядей -- Іоанномъ.
             Оно своей рукою золотой
             И Францію заставило ногами
             Попрать величье царственнаго сана
             И превратиться -- въ сводню ихъ любви!
             Да: Франція сосводничала Счастье
             Для Іоанна! Франція свела
             Развратницу-Фортуну съ Іоанномъ
             Коронокрадомъ! Что-жь? и ты не скажешь,
             Что Франціи король -- клятвопреступникъ?
             Поди, и отрави его словами;
             Иль удались, оставь мнѣ это горе
             Нести одной!
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Простите, герцогиня.
             Безъ васъ я къ нимъ не смѣю возвратиться.
  
                                 Констанса.
  
             Что мнѣ за дѣло! смѣешь! возвратишься!
             Я не пойду съ тобой! Я научу
             Мою печаль быть гордой, потому что
             Несчастье -- гордо; даже и того,
             Кому принадлежитъ оно -- заставитъ
             Передъ собой колѣна преклонить.
             Пусть короли придутъ и соберутся
             Вокругъ меня и горя моего
             Великаго... а горе такъ велико,
             Что твердая, громадная земля
             Одна его сдержать и въ состояньи.--
             Вотъ мой престолъ и горя моего:
             Гдѣ короли? Зови ихъ -- пусть придутъ
             И предъ моимъ престоломъ ницъ падутъ (30)

Садится на землю.
Входятъ король Іоаннъ, король Филиппъ, Людовикъ, Бланка, Элеонора, Бастардъ, Эрцгерцогъ Австрійскій и свита.

  
                       Король Филиппъ Бланкѣ.
  
             Да, дочь моя возлюбленная; правда.
             И этотъ день благословенный будетъ
             Во Франціи всегда торжествоваться.
             Чтобы его отпраздновать -- и солнце,
             Теченіе свое остановивъ,
             Алхимика разыгрываетъ: блескомъ
             Своихъ очей прекрасныхъ превращая
             Въ сверкающее золото бугры
             Земли тщедушной. Каждый божій годъ
             День этотъ будетъ праздникомъ считаться.
  
                                 Констанса.
  
             Тяжелымъ днемъ считаться будетъ онъ,--
             Не праздникомъ! Вставая.
             Чѣмъ заслужилъ онъ это?
             Что сдѣлалъ онъ, чтобы въ календарѣ
             Быть золотомъ отмѣчену, какъ праздникъ! (З1)
             Нѣтъ, выкиньте вы лучше изъ недѣли
             День этотъ,-- день -- позора, угнетенья
             И вѣроломства; еели-жь вы его
             Оставите: пусть роженицы молятъ
             Не разрѣшаться въ этотъ день -- онъ всѣ
             Надежды ихъ чудовищно обманетъ.
             А морякамъ пусть только онъ одинъ
             И угрожаетъ кораблекрушеньемъ.
             Нарушенъ будетъ всякій договоръ
             Межь кѣмъ-либо въ день этотъ заключенный!
             Что ни начнется въ этотъ день -- все скверно
             Окончится! И вѣрность въ этотъ день
             Въ гнуснѣйшую измѣну превратится!
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Ну, право-же, клянусь вамъ, герцогиня --
             Вамъ не за-что день этотъ проклинать.
             И развѣ я васъ королевскимъ словомъ
             Не обезпечилъ?
  
                                 Констанса.
  
                                 Словомъ королевскимъ!?--
             Ты обманулъ поддѣлкой подъ него,
             Которая, при первомъ испытаньи,
             Ужь никуда негодной оказалась.
             Клятвопреступникъ! Ты вооружился
             За тѣмъ, чтобъ кровь враговъ моихъ пролить --
             И вдругъ ее своею увеличилъ!
             Грозу войны и пылъ кровавой сѣчи
             Ты охладилъ и уничтожилъ миромъ,
             И заключилъ союзъ на угнетенье
             Насъ -- двухъ сиротъ. Карай! карай, о небо,
             Клятвопреступныхъ этихъ королей!
             Услышь вдову -- и будь моимъ супругомъ! (32)
             Не попусти, чтобъ этотъ день безбожный
             Промчался въ мирѣ; прежде чѣмъ стемнѣетъ,
             Посѣй раздоръ вооруженный между
             Клятвопреступныхъ этихъ королей!
             Услышь меня!
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
                                 Миръ, герцогиня, миръ!
  
                                 Констанса.
  
             Война! война! нѣтъ -- миру не бывать!
             Война -- вотъ миръ мой! Австрія! Лиможъ! (33)
             Ты посрамилъ кровавый свой трофей! (34)
             Ты рабъ ничтожный! трусъ! клятвопреступникъ!
             Дѣлами малый, подлостью великій!
             Ты видно силенъ только и бываешь
             Тогда, какъ держишь сторону сильнѣйшихъ!
             Фортуны рыцарь! ты идешь на битву
             Не иначе, какъ только убѣдись,
             Что о тебѣ Фортуна-прихотница
             Заботится! И ты -- клятвопреступникъ,
             Поклонникъ сильныхъ! Какъ-же быть такъ глупымъ
             Такъ пошло глупымъ -- хвастать и кривляться,
             И клятвенно брать сторону мою!
             Безчувственный! ты развѣ не гремѣлъ
             Въ мою защиту? Развѣ ты не клялся,
             Что ты не дашь меня обидѣть? Рабъ,
             Не говорилъ ты мнѣ, чтобъ положилась
             Я на твою звѣзду и силу? А теперь --
             Ты самъ моимъ врагамъ передаешься!
             А еще въ шкурѣ львиной щеголяешь!
             Сбрось, сбрось ее скорѣе отъ стыда,
             Накинь на плечи гнусныя -- телячью! (35)
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             О, если-бъ это мнѣ сказалъ мужчина!
  
                                 Бастардъ.
  
             Накинь на плечи гнусныя свои
             Телячью шкуру.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
                                 Только смѣй еще разъ
             Сказать мнѣ это!
  
                                 Бастардъ.
  
                                 И телячью шкуру
             Накинь на плечи гнусныя твои.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Мы этого не любимъ. Ты забылся.

Входитъ Пандольфо

  
                                 Король Филиппъ.
  
             Вотъ и легатъ святѣйшаго отца.
  
                                 Пандольфо. '
  
             Помазанники Вышняго, миръ вамъ!
             Къ тебѣ мое посланье, Іоаннъ:
             Я кардиналъ прекраснаго Милана,
             Легатъ Пандольфо. Папа Иннокентій
             Прислалъ меня отъ имени его
             Спросить тебя по совѣсти,-- зачѣмъ
             Ты возстаешь такъ буйно противъ церкви,
             Всеобщей нашей матери? Зачѣмъ
             Ты возбраняешь Стэфену Лангтону,
             Котораго капитулъ кэнтрбёрійскій
             Своимъ архіепископомъ избралъ,--
             Занять его эпархію святую?
             Потребовать отвѣта отъ тебя --
             Прислалъ меня святѣйшій нашъ отецъ,
             Вышереченный папа Иннокентій.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Какое имя смертное такъ сильно
             Здѣсь на землѣ, чтобъ требовать отвѣта
             У королей помазанныхъ? Изъ всѣхъ-же
             Именъ возможныхъ, ты, святой отецъ,
             Не могъ придумать имени смѣшнѣе,
             Ничтожнѣе и недостойнѣй -- папы,
             Чтобъ отъ меня потребовать отвѣта.
             Такъ и скажи владыкѣ своему;
             Отъ имени-же Англіи прибавь,
             Что ни одинъ священникъ итальянскій
             По всѣхъ моихъ владѣніяхъ не будетъ
             Ни десятинъ, ни податей сбирать;
             Что тамъ, гдѣ мы подвластны только Богу,
             И царствуемъ по милости Его,--
             Мы нашу власть съумѣемъ поддержать,
             Къ содѣйствію людей не прибѣгая.
             Все это можешь папѣ своему
             Сказать, откинувъ всякую боязнь
             Неправедно присвоенной имъ власти.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Братъ Англійскій! не богохульствуй такъ!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             И ты и всѣ монархи христіанства
             Пусть поддаются грубому обману
             Коварнаго и хитраго попа,--
             Страшатся тѣхъ проклятій, отъ которыхъ
             Посредствомъ денегъ можно откупиться!
             Пускай цѣной презрѣннаго металла,
             Цѣною пыли, грязи -- покупаютъ
             То отпущенье лживое, которымъ
             Торгуетъ тотъ, кто собственнымъ прощеньемъ
             За этотъ торгъ заплатитъ. Пусть другіе
             Его обманамъ наглымъ поддаются;
             Вы можете богатствами своими
             Откармливать святаго колдуна,
             Я -- я одинъ возстану противъ папы!
             Кто другъ ему -- тотъ мой заклятый врага!
  
                                 Пандольфо.
  
             Такъ силою дарованной мнѣ власти
             Я, кардиналъ Пандольфо, отлучаю
             Тебя отъ Церкви. (36) И благословенъ
             Да будетъ всякъ, отпавшій отъ подданства
             Еретику; да будетъ препрославленъ
             И возвеличенъ Господомъ, и къ лику
             Святыхъ причисленъ, (37) -- всякій, кто лишитъ
             Тебя, проклятый, жизни богомерзкой.
  
                                 Констанса.
  
             О, такъ и мнѣ позвольте, вмѣстѣ съ Римомъ,
             Проклясть его! О, добрый кардиналъ,
             Отецъ-легатъ! проговори "Аминь"
             Къ моимъ проклятьямъ: только я одна
             Проклясть его, какъ надо, и съумѣю.
  
                                 Пандольфо.
  
             Мое проклятье -- праведно, принцесса.
             Оно законно.
  
                                 Констанса.
  
                                 Но вѣдь и мое
             Проклятіе не менѣе законно.
             Когда законъ не защищаетъ права --
             Неправой быть онъ мнѣ не запретитъ.
             Законъ безсиленъ. Сыну моему
             Онъ возвратить не можетъ королевства:
             Кто обладаетъ этимъ королевствомъ,
             Тотъ вмѣстѣ съ нимъ владѣетъ и закономъ.
             И потому-то: если самъ законъ
             Есть высшая несправедливость -- какъ-же
             Онъ возбранитъ устамъ моимъ проклятье?
  
                                 Пандольфо.
  
             Филиппъ французскій! Ты, подъ опасеньемъ
             Проклятія, оставить долженъ руку
             Проклятаго архи-еретика
             И, если Риму онъ не подчинится --
             Тогда ты долженъ будешь на него
             Всей силою своей державы грянуть.
  
                                 Элеонора.
  
             Ты поблѣднѣла, Франція? не слушай:
             Не отнимай руки своей.
  
                                 Констанса.
  
                                           Ну, демонъ,
             Не дай ему раскаяться; смотри,
             Чтобъ Франція отдернувъ руку -- адъ
             Его души проклятой не лишила.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Король Филиппъ, послушай кардинала.
  
             Бастардъ Филиппу, указывая на Эрцгерцога.
  
             Накинь на плечи гнусныя его
             Телячью шкуру.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
                                 Ахъ, ты негодяй!
             И по неволѣ долженъ проглотить
             Твои обиды. Потому что я...
  
                                 Бастардъ.
  
             А ежели чего и не проглотишь,
             Такъ спрячь въ карманъ. Въ твоихъ штанахъ широкихъ
             Для нихъ мѣстечко вѣрно ужь найдется. (38)
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Что-жь ты, Филиппъ, отвѣтишь кардиналу?
  
                                 Констанса.
  
             Что-жь, какъ не то, что онъ согласенъ съ Римомъ?
  
                                 Людовикъ.
  
             Отецъ, подумай. Выбрать надо между
             Тяжелою анаѳемою Рима
             И легкою потерей новой дружбы
             Съ Британніей. Такъ выбирай, что меньше!
  
                                 Бланка.
  
             Проклятье Рима -- менѣе опасно.
  
                                 Констанса.
  
             Не поддавайся, Людвигъ! Соблазняетъ
             Тебя самъ дьяволъ въ образѣ жены.
  
                                 Бланка.
  
             Ты говоришь не истину, Констанса,
             А что тебѣ нужда велитъ сказать.
  
                                 Констанса.
  
             О, ежели ты, Бланка, допускаешь,
             Что я въ нуждѣ, которая живетъ
             Лишь потому, что правда умерла:
             Ты допустить должна и то, что правда
             Ожить не можетъ прежде чѣмъ умретъ
             Моя нужда. Хотите уничтожить
             Мою нужду?-- Возстановите правду.
             Но если вы хотите поддержать
             Мою нужду -- сильнѣй гнетите правду.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Король смутился; онъ не отвѣчаетъ.
  
                                 Констанса Филиппу.
  
             Ахъ, брось его, и отвѣчай какъ надо.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Да, отвѣчай,-- отбрось свои сомнѣнья.
  
                                 Бастардъ Эрцгерцогу.
  
             И на плечи набрось телячью шкуру!
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Я такъ смущенъ -- не знаю что сказать.
  
                                 Пандольфо.
  
             Чтобъ ни сказалъ ты -- но еще не такъ
             Смутишься ты, когда проклятье Церкви
             Надъ головой твоею разразится!
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Отецъ святой,-- скажите откровенно,
             Что сдѣлали-бы вы на мѣстѣ нашемъ?
             Давно-ли эту царственную руку
             Съ моей рукою я соединилъ --
             И, сближены союзомъ этимъ, наши
             Сердца теперь прикованы другъ къ другу
             Всей силою священнаго обѣта.
             Послѣднимъ словомъ нашимъ -- былъ обѣтъ
             Быть въ вѣчномъ мирѣ, дружбѣ и любви
             И намъ самимъ и нашимъ королевствамъ.
             До этого -- за нѣсколько минутъ,
             Въ которыя едва-едва успѣли
             Мы вымыть руки, съ тѣмъ чтобъ ихъ пожать
             Въ знакъ нашей дружбы: Богъ тому свидѣтель --
             Онѣ еще покрыты были кровью,
             Которою раскрашивало Мщенье
             Ужасную борьбу двухъ разъяренныхъ
             Враговъ-царей. Не ужели рукамъ,
             Съ которыхъ мы недавно кровь омыли,--
             Которыя любовь соединила
             Съ такою силой -- должно отказаться
             Отъ дружескихъ, привѣтливыхъ пожатій?
             И мы должны играть своею честью?!
             Шутить надъ небомъ, и подобно дѣтямъ
             Непостояннымъ, слову измѣнять?
             Вести войну на брачномъ ложѣ мира,
             И опечалить свѣтлое чело
             Довѣрія? Нѣтъ, этого не будетъ,
             Святой отецъ. Пусть что-нибудь другое
             Придумаетъ, предложитъ, повелитъ
             Намъ ваша благость; съ радостью, отецъ мой,
             Мы вашей волѣ мудрой подчинимся,
             Но съ Англіей останемся друзьями.
  
                                 Пандольфо.
  
             Все, что не противъ Англіи -- безчинно
             И беззаконно. Франція! къ оружью!
             Защитникомъ христовой церкви будь!
             Иль эта церковь, мать святая наша,
             И надъ тобой проклятье изречетъ,
             Какъ надъ дурнымъ и непокорнымъ сыномъ.
             Король Филиппъ! гораздо безопаснѣй
             Держать тебѣ или змѣю за жало,
             Иль въ клѣткѣ льва за когти лапы страшной,
             Иль тигрицу голодную за зубы --
             Чѣмъ эту руку.
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                 Руку я отнять
             Всегда могу; но вѣрность -- никогда.
  
                                 Пандольфо.
  
             Ты сдѣлалъ вѣрность -- вѣрности врагомъ,
             И точно какъ въ войнѣ междоусобной
             Возстановляешь клятву противъ клятвы
             И противъ слова -- слово-же. Но прежде
             Исполни слово небу данной клятвы --
             Быть воиномъ святой христовой церкви.
             Всѣ клятвы, послѣ данныя тобою,
             Противъ себя даны тобой, и ты
             Ихъ исполнять не можешь и не долженъ,
             Хотя-бы ты клялся дурное сдѣлать: --
             Дурное быть дурнымъ перестаетъ,
             Коль скоро ты по долгу поступаешь.
             А долгъ твой есть -- не исполнять того,
             Что очевидно клонится къ дурному.
             Всѣ замыслы преступные, дурные
             Поправить можно -- ихъ неисполненьемъ.
             Пусть это будетъ и несправедливо;
             Но тутъ уже сама несправедливость
             Становится святой и справедливой;
             Одна лишь ложь уничтожаетъ ложь,
             Какъ въ воспаленныхъ жилахъ прохлаждаютъ
             Огонь -- огнемъ. (39) Религія велитъ намъ
             Держать всѣ клятвы данныя: но ты
             Противъ самой религіи поклялся,
             Противъ того, чѣмъ ты клянешься: такъ что
             Ты противъ клятвы самую-же клятву
             И далъ въ поруки вѣрности твоей.
             Но ежели ты въ клятвѣ не увѣренъ,
             Клянися лишь -- не быть клятвопреступнымъ;
             А иначе -- что-бъ были клятвы? шутка!
             По ты поклялся быть клятвопреступнымъ --
             И если сдержишь эту клятву, будешь
             Еще клятвопреступнѣе. Твои
             Послѣдніе обѣты противъ первыхъ
             Есть, такъ сказать, твой внутренній мятежъ,
             Гдѣ ты возсталъ на самаго себя-же.
             Но ты одержишь высшую побѣду,
             Когда своимъ всегдашнимъ благородствомъ
             Возстанешь противъ этихъ безразсудныхъ
             И временныхъ, преступныхъ обольщеній.
             Чтобъ ты избралъ благую часть себѣ,
             Мы всѣ молиться будемъ:-- если только
             Ты самъ прибѣгнешь къ помощи молитвъ;
             А если нѣтъ -- тогда мы разразимся
             Такимъ проклятьемъ тяжкимъ надъ тобою,
             Что ты его не свергнешь никогда
             И, безнадежной скорбью удрученный,
             Умрешь подъ чернымъ бременемъ ея.
  
                                 Эрцгерцогъ.
  
             Война ему! открытое возстанье!
  
                                 Бастардъ.
  
             Ты что еще! смотри,-- телячья шкура
             Какъ разъ тебѣ заканапатитъ ротъ.
  
                                 Людовикъ.
  
             Къ оружію! къ оружію, отецъ!
  
                                 Бланка.
  
             Къ оружію? въ день брака? Противъ крови,
             Съ которой ты недавно сочетался?
             Какъ, трупы будутъ праздновать нашъ бракъ?
             Какъ, адскій вопль и грохотъ барабановъ,
             Пронзительный и рѣзкій звукъ трубы
             Намъ пиршественной музыкою будутъ?
             Супругъ мой милый -- выслушай меня!
             (Какъ это имя ново для меня!)
             Ахъ, этимъ словомъ,-- именемъ супруга,
             Котораго до этихъ поръ уста
             Мои ни разу не произносили,
             Молю тебя -- на дядю моего
             Не поднимай кроваваго оружья!
  
                                 Констанса.
  
             О, на колѣняхъ, одеревянѣвшихъ
             Отъ частаго колѣнопреклоненья,
             Молю тебя, Дофинъ,-- не измѣняй
             Рѣшенія, внушеннаго тебѣ
             Самимъ Всевышнимъ.
  
                                 Бланка.
  
                                 Людовикъ! теперь-то
             Твою любовь узнаю я. Посмотримъ,
             Что для тебя сильнѣе просьбъ супруги?
  
                                 Констанса.
  
             Сильнѣе то, что служитъ и ему,
             Твоей опорѣ -- нравственной опорой.
             То -- честь его. Честь, честь твоя, Дофинъ!
  
                                 Людовикъ.
  
             Не понимаю, право, почему
             Вы, государь, такъ холодны въ то время,
             Когда такія важныя причины
             Васъ побуждаютъ дѣйствовать?
  
                                 Пандольфо.
  
                                                     А вотъ,
             Я изреку проклятіе.
  
             Король Филиппъ кардиналу.
  
                                           Не надо.

Королю Іоанну.

                                                     Я оставляю, Англія, тебя.
  
                                 Констанса.
  
             Подавленная царственность возстала!
  
                                 Элеонора.
  
             О, Франція! какъ ты непостоянна!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             О, Франція! какъ будешь проклинать
             Ты этотъ часъ!
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Да, если только будетъ
             Согласно Время, дряхлый пономарь,
             Могильщикъ лысый:-- точно проклянешь.
  
                                 Бланка.
  
             Покрылось кровью солнце... День прекрасный,
             Прощай! такъ чью-жь мнѣ сторону принять,
             Тогда какъ я принадлежу обѣимъ?
             Да, обѣ держутъ за руку меня,
             И въ бѣшеномъ своемъ единоборствѣ
             Онѣ меня на части разорвутъ.

Людовику.

             Я не могу молить тебѣ побѣду,
             Супругъ мой.

Іоанну.

                                 Дядя, я должна молиться,
             Чтобъ ты сраженье это проигралъ.

Филиппу.

             Тебѣ желать успѣха я не смѣю,
             О мой отецъ!

Элеонорѣ.

                                 Мнѣ, бабушка, увы!
             Нельзя желать того, что ты желаешь.
             И, наконецъ, не все-ль равно мнѣ, кто-бы
             Не выигралъ? Я вѣрно проиграю.
             Да, не начавъ еще игры, ужь я
             Заранѣе увѣрена въ потерѣ.
  
                                 Людовикъ.
  
             Иди ко мнѣ; со мной найдешь ты счастье.
  
                                 Бланка.
  
             Что счастье дастъ, то жизнь мою отниметъ.
  
                       Король Іоаннъ Бастарду.
  
             Иди, сбирай войска мои, племянникъ.
  
                                 Филиппу.
  
             О, Франція! гнѣвъ грудь мою сжигаетъ,
             И только кровью, самой драгоцѣнной
             Твоею кровью -- можно потушить
             Тотъ страшный пылъ, что грудь мою сжигаетъ.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Пусть этотъ гнѣвъ сожжетъ тебя. И прежде,
             Чѣмъ наша кровь зальетъ его -- какъ въ пепелъ
             Онъ обратитъ тебя. Смотри! опасность
             Тебѣ грозитъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Не больше той, какая
             И самому грозящему грозитъ.
             Къ оружію! нашъ мечъ ихъ поразитъ!

Уходитъ.

  

СЦЕНА 2.

Поле передъ Анжеромъ. Сраженіе. Сшибки.

Входитъ Бастардъ съ головой Эрцгерцога. (40)

  
                                 Бастардъ.
  
             Клянуся жизнью, этотъ страшный день
             Становится невыносимо жарокъ.
             Вотъ точно демонъ огненный паритъ
             По воздуху, и бѣдствіями сыплетъ.
             Ну, голова австрійская, а ты
             Здѣсь полежи, покуда еще дышитъ
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Бросаетъ ее на землю.

Входятъ король Іоаннъ, ведя Артура плѣнникомъ, и Губертъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Ты, Губертъ, присмотри
             За мальчикомъ. Бастарду.
                                 Филиппъ, иди скорѣе!
             Тамъ, въ нашей ставкѣ, матушка осталась,
             И я боюсь не взяли-бы ее.
  
                                 Бастардъ.
  
             Я выручилъ родительницу вашу.
             Не опасайтесь больше за Ея
             Величество. Впередъ, мой повелитель!
             Еще одно, послѣднее усилье --
             И счастливо мы кончимъ этотъ день.

Уходитъ.

  

СЦЕНА 3.

Сшибки. Отступленіе. Входитъ король Іоаннъ, Элеонора и Губертъ, который держитъ за руку Артура; потомъ Бастардъ и свита.

  
                       Король Іоаннъ Элеонорѣ.
  
             Такъ рѣшено. Вы, королева, здѣсь
             Останетесь съ достаточною силой.

Артуру.

             Ну, не смотри, малютка, такъ печально!
             Тебя такъ любитъ бабушка, а дядя
             Съ тобою будетъ ласковъ, какъ отецъ.
  
                                 Артуръ.
  
             Ахъ, мать умретъ съ печали обо мнѣ.
  
                       Король Іоаннъ Бастарду.
  
             А ты, племянникъ, въ Англію спѣши.
             И, прежде чѣмъ я самъ туда прибуду,
             Повытряси мѣшки аббатовъ жадныхъ
             И ангеловъ (41) изъ нихъ освободи.
             Кому-же, какъ не жирнымъ ребрамъ мира
             И накормить голодную войну?
             На это нами ты уполномоченъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Ни колоколъ, ни требникъ и ни свѣчи (42)
             Меня назадъ податься не заставятъ,
             Когда велѣло золото придти.--
             Я оставляю васъ, мой повелитель.--
             Я, бабушка, молиться буду -- (если
             Не позабуду быть благочестивымъ) --
             Чтобъ ваши дни Всевышній сохранилъ
             На много лѣтъ. Цѣлую вашу руку.
  
                                 Элеонора.
  
             Господь съ тобой. Прощай, мой милый внукъ.
  
                       Король Іоаннъ Бастарду.
  
             Прощай, племянникъ.

Бастардъ уходитъ.

  
                                 Элеонора Артуру.
  
                                           Подойди ко мнѣ,
             Мой внучекъ милый. Слушай-ка, что я
             Тебѣ скажу. (Отводитъ его въ сторону.)
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Поди сюда, мой Губертъ.
             Послушай Губертъ. Милый, добрый Губертъ
             Какъ много мы обязаны тебѣ!
             За этою тѣлесною оградой
             Живетъ душа, которая считаетъ
             Себя твоей должницею и хочетъ
             Тебѣ за дружбу съ лихвой заплатить.
             Ахъ, добрый другъ мой! Я твою присягу
             Какъ нѣкое сокровище лелѣю
             Въ моей груди. Дай руку мнѣ. Я что-то
             Хотѣлъ сказать тебѣ, но отлагаю
             До болѣе удобнаго мгновенья.
             Клянуся небомъ, Губертъ, я почти
             Стыжусь сказать, какъ я люблю тебя.
  
                                 Губертъ.
  
             Я вашему величеству обязанъ
             Такъ много, что....
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Мой добрый другъ, покуда
             Ты говорить мнѣ это не имѣешь
             Еще причинъ.-- Но скоро -- какъ ни тихо
             Плетется время, все-таки пр смѣшного. Передай ему этотъ отвѣтъ да еще прибавь отъ имени короля Англіи, что ни одинъ итальянскій попъ никогда не получитъ съ нашихъ владѣній ни десятиннаго, ни какого либо иного побора; что, подвластные одному только Богу, тамъ, гдѣ мы царствуемъ съ Его соизволенія, мы не нуждаемся въ поддержкѣ чьей-бы то ни было смертной руки. Такъ и передай ему; я не намѣренъ стѣсняться передъ его самозванною властью!
   Король Филиппъ. Король Англіи, братъ мой, ты богохульствуешь.
   Король Іоаннъ. Всѣ вы, остальные короли христіанскаго міра, продолжайте позволять грубо руководить вами этому властолюбивому попу; страшитесь попрежнему его проклятій, отъ которыхъ можно откупиться деньгами; продолжайте цѣною гнуснаго золота, грязи и праха покупать себѣ подложныя отпущенія торгующаго ими человѣка, такъ какъ отпускаетъ вамъ грѣхи ваши только онъ самъ, а не Богъ. Пусть и ты, и всѣ другіе, подобно тебѣ поддающіеся наглому обману беззастѣнчиваго волхва, продолжаютъ подчиняться грубой его власти; пусть откармливаютъ его крупными подачками, я одинъ возстаю противъ папы и считаю моими врагами всѣхъ его друзей!
   Пандольфъ. Когда такъ, я силою даннаго мнѣ полномочія проклинаю тебя и отлучаю тебя отъ церкви. Благословенъ будь тотъ мятежникъ, кто стряхнетъ съ себя вѣрноподданничество еретику; и тотъ, кому какими-бы то ни было средствами удастся прекратить богомерзкую его жизнь, не только получить отпущеніе всѣхъ грѣховъ, но даже будетъ возвеличенъ, причисленъ къ лику святыхъ.
   Констанца. О, позвольте-же и мнѣ проклинать его заодно съ Римомъ! Добрый отецъ-кардиналъ, говорите "Аминь" на каждое мое заслуженное проклятіе, потому что никто, кромѣ меня, не съумѣетъ клясть его такъ, какъ онъ того достоинъ.
   Пандольфъ. Герцогиня, мое проклятіе законно; оно основано на данномъ мнѣ полномочіи.
   Констанца. A мое развѣ незаконно? Если законъ не въ силахъ защищать право, зачѣмъ-бы ему не разрѣшить беззаконія? Законъ не можетъ вернуть моему сыну его королевства, потому что законъ этотъ находятся въ тѣхъ-же рукахъ, какъ и самое королевство. Когда самъ законъ несправедливъ во всемъ, какъ можетъ онъ запретить мнѣ проклинать?
   Пандольфъ. Король Франціи, Филиппъ, подъ страхомъ проклятія приказываю тебѣ выпустить руку этого архи-еретика и, если онъ не согласится подчиниться Риму, направить противъ него свое войско!
   Элеонора. Король Франціи, ты поблѣднѣлъ. Не отнимай своей руки.
   Констанца. Смотря, дьяволъ, какъ-бы Франція не раскаялась и, отнявъ свою руку, не лишила адъ одной души.
   Эрцгерцогъ. Король Филиппъ, исполни волю кардинала.
   Пригулокъ. И накинь телячью шкуру на эти вѣроломныя плечи.
   Эрцгерцогъ. Хорошо, мерзавецъ! Я поневолѣ вынужденъ терпѣть эти обиды, потому что...
   Пригулокъ. Твои штаны стерпятъ ихъ еще лучше.
   Король Іоаннъ. Что-же ты отвѣтишь кардиналу, Филиппъ?
   Констанца. Онъ исполнитъ волю кардинала; отвѣчать ему больше нечего.
   Дофинъ. Сообрази, отецъ: -- тебя ожидаетъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая возможность лишиться дружбы короля Англіи. Изъ двухъ золъ выбирай меньшее.
   Бланка. A это меньшее -- проклятіе Рима.
   Констанца. Будь твердъ, Людовикъ! не поддавайся искушенію въ образѣ твоей недавней, еще дѣвственной жены.
   Бланка. Говорить это герцогиню Констанцу побуждаетъ не совѣсть, a только желаніе добиться того, что ей нужно..
   Констанца. Если ты допускаешь, что желаніе добиться того, что мнѣ нужно, такъ велико, что оно убиваетъ совѣсть, ты вынуждена будешь придти къ тому заключенію, что совѣсть оживетъ снова, когда я перестану добиваться того, что мнѣ нужно. О, если такъ, помогите мнѣ достигнуть необходимаго, и совѣсть моя воспрянетъ снова; мѣшая-же мнѣ, вы окончательно затопчите во мнѣ совѣсть.
   Король Іоаннъ. Король смущенъ и ничего не отвѣчаетъ.
   Констанца. Отшатнись отъ него и отвѣть, какъ слѣдуетъ.
   Эрцгерцогъ. Да, государь, поступите такъ и бросьте сомнѣнія.
   Пригулокъ. Не бросайте ничего, кромѣ телячьей шкуры на его плечи.
   Король Филиппъ. Я до того смущенъ, что, право, не знаю, что отвѣчать.
   Пандольфъ. Вслѣдствіе неразумнаго отвѣта, ты смутишься еще сильнѣе, когда тебя постигнетъ отлученіе отъ церкви и ея проклятіе.
   Король Филиппъ. Высокочтимый отецъ, поставьте себя на мое мѣсто и рѣшите, какъ поступили бы вы сами? Царственная эта рука только-что породнилась съ моею. Внутреннее душевное согласіе привело къ крѣпкому, нерасторжимому союзу, скрѣпленному священнѣйшими обѣтами. Каждое слово, что вмѣстѣ съ дыханіемъ вырывалось изъ груди, клялось въ ненарушимой дружбѣ, въ вѣрности, въ любви, какъ между нашими государствами, такъ и между обоими государями. Для скрѣпленія нашего союза рукопожатіемъ мы едва имѣли время вложить эти руки одну въ другую. Мало, очень мало времени,-- и это знаетъ самъ Господь, -- прошло съ тѣхъ поръ какъ передъ заключеніемъ мирнаго союза мы для рукопожатія омыли свои руки, окрашенныя безчеловѣчной кистью войны, оставившей на нихъ слѣды непріятельской крови, пролитой изъ-за ожесточеннаго спора двухъ раздраженныхъ королей. И вотъ эти руки, только что омытыя отъ крови, сближенныя взаимнымъ расположеніемъ такъ еще недавно, должны отвергнуть дружеское пожатіе и отказаться отъ добраго, искренняго примиренія. Неужто возможно такъ вѣроломно относиться къ вѣрности, играть ею такъ позорно? Нѣтъ, лукавить такъ постыдно передъ небесами, и, разнявъ обѣ ладони, обратить все дѣло въ дѣтскую игру, было-бы достойно только неразумныхъ ребятъ. Неужто намъ, отрекшись отъ всѣхъ данныхъ клятвъ, на травить цѣлыя кровожадныя полчища на брачное ложе улыбающагося намъ мира и на сіяющемъ челѣ искренней вѣрности снова начертать знаки грознаго раздора? Нѣтъ, святой, уважаемый отецъ, дозвольте, чтобы все приняло другой оборотъ. Пусть осѣняющая васъ благодать придумаетъ, проповѣдуетъ, прикажетъ намъ что-нибудь болѣе милостивее, и тогда мы оба, оставаясь друзьями, охотно покоримся вашему доброму желанію.
   Пандольфъ. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, является образцомъ безобразія; оно не порядокъ, a безпорядокъ. Итакъ, къ оружію! Оставайся, какъ прежде, бойцомъ за нашу Церковь, иначе Церковь, наша общая мать, изречетъ тебѣ свое проклятіе, проклятіе матери возмутившемуся противъ нея сыну. Слушай, король Франціи! тебѣ было-бы лучше держать ехидну за ядовитый языкъ, держать льва за смертоносную его лапу или тигра за зубы, чѣмъ ту руку, которую ты держишь теперь въ своей.
   Король Филиппъ. Отнять свою руку я могу, но измѣнить вѣрности -- нѣтъ.
   Пандольфъ. Какъ вижу, ты заставляешь вѣрность становиться врагомъ вѣрности. Ты, словно въ междоусобной войнѣ, противупоставляешь обѣтъ обѣту, a царственный свой языкъ вынуждаешь противорѣчить ему-же самому. Исполни-же прежде всего данную небесамъ клятву быть неизмѣннымъ защитникомъ нашей Церкви. Всѣ твои обѣты данные послѣ этого, противорѣчатъ первому твоему обѣту, ты имѣешь священное право ихъ не исполнять. Если, давъ слово поступать дурно, ты держишь данное слово и дѣйствительно поступаешь дурно, это предосудительно; но если, несмотря на данное слово, ты поступаешь хорошо, это очищаетъ тебя отъ всякаго нареканія въ клятвопреступленіи. Когда ты впалъ, такимъ образомъ, въ ошибку, лучшее, что тебѣ остается сдѣлать -- это впасть въ другую. Отклонившись отъ прямого пути лучше всего отклониться и отъ новаго направленія; тогда ты самъ собою попадешь опять на прежній надлежащій путь. Въ такихъ случаяхъ вторая измѣна исправляетъ первую: такъ жаръ огня является лучшимъ цѣлебнымъ средствомъ противъ только-что полученной обжоги. Оставаться вѣрнымъ данной тобою клятвѣ тебя заставляетъ богобоязнь; но не забывай, что новая клятва идетъ разрѣзъ съ вѣрою и съ истинною богобоязнью. Итакъ, новый твой обѣтъ какъ разъ противорѣчитъ первому; не исполни второго, ты останешься вѣрнымъ первому и тѣмъ загладишь свое клятвопреступленіе. Если ты, сознавая, что клятвопреступленіе -- грѣхъ, все-таки въ него впалъ, новое клятвопреступленіе лучшее средство омыться отъ новаго грѣха. Чѣмъ-же иначе были-бы прежніе обѣты? -- не болѣе насмѣшками! Ты поклялся теперь нарушить данную клятву и окажешься еще вдвое болѣе клятвопреступнымъ, клятвопреступнымъ противъ самого себя, если рѣшишься ее сдержать. Новые твои обѣты противорѣчатъ прежнимъ, поэтому съ твоей стороны будетъ величайшею побѣдою, если ты вооружишь все, что есть въ тебѣ благороднаго и постояннаго, противъ неосторожныхъ поступковъ и своекорыстныхъ побужденій. За эту прекрасную рѣшимость на помощь къ тебѣ придутъ наши молитвы, если только ты самъ ихъ не отвергнешь. Въ противномъ случаѣ, знай: -- на тебя обрушатся наши проклятія, обрушатся съ такою тяжестью, что стряхнуть ихъ съ себя не хватить силъ, и ты, полный отчаянія, умрешь подъ несокрушимымъ ихъ давленіемъ.
   Эрцгерцогъ. Мятежъ, подольщайся къ мятежу!
   Пригулокъ. Ты все еще разговариваешь? Придется заткнуть тебѣ ротъ телячьею шкурою; авось хоть тогда замолчишь.
   Дофинъ. Къ оружію, отецъ!
   Бланка. Какъ? Ужель ты омрачишь кровопролитіемъ день нашего брака и возстанешь противъ моего дяди, съ которымъ самъ теперь породнился? Неужто на свадебномъ нашемъ пиру будутъ подавать убитыхъ людей. Неужто крикливые возгласы трубъ и гулкій громъ барабановъ,-- адскіе эти звуки,-- займутъ мѣсто той нѣжной и сладкой музыки, которой слѣдуетъ сопровождать наше брачное торжество? Послушай, мужъ мой дорогой, -- какъ еще ново для моего языка это слово "мужъ"! -- хоть ради этого имени, которымъ мои уста никого еще не называли, на колѣняхъ молю тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди!
   Констанца. На колѣняхъ, одеревенѣлыхъ отъ колѣнопреклоненій, умоляю тебя, доблестный дофинъ, не измѣняй своего рѣшенія, внушеннаго тебѣ небесами.
   Бланка. Теперь я увижу, любишь-ли ты меня. Чьи просьбы могутъ быть убѣдительнѣе просьбъ жены?
   Констанца. Совѣты того, что возвеличиваетъ и его самого, и тебя: -- его чести. Не забывай, Людовикъ, о своей чести, не забывай о ней!
   Дофинъ. Удивляюсь, государь, что вы медлите, когда обстоятельства требуютъ, чтобы вы рѣшились скорѣе.
   Пандольфъ. Я медлить долѣе не стану; мое проклятіе разразится надъ его головою.
   Король Филиппъ. Въ этомъ нѣтъ надобности. Король Англіи, я разрываю съ тобою союзъ.
   Констанца. О! отринутое имъ самимъ королевское величіе вернулось къ нему снова!
   Элеонора. Какое гнусное доказательство французскаго непостоянства!
   Король Іоаннъ. Король Франціи, не пройдетъ и часа, какъ ты проклянешь этотъ часъ!
   Пригулокъ. Если старый часовщикъ -- время, -- оно-же и дерзкій могильщикъ, -- поможетъ, Франціи придется залиться слезами.
   Бланка. Солнце какъ будто облилось кровью. Прощай прелестный день! Какой-же стороны слѣдуетъ мнѣ держаться? Я одинаково тѣсно связана и съ тою, и съ другою. Въ каждой арміи есть рука; каждая изъ нихъ ухватилась за меня и въ дикомъ своемъ изступленіи готова разорвать меня пополамъ. О мужъ мой, я не могу молить, чтобы побѣда осталась за тобою! Дядя, я поневолѣ должна молить, чтобы ты остался въ проигрышѣ! Отецъ мой, я не въ силахъ желать тебѣ успѣха! Бабушка, не могу также я желать, чтобы твои желанія осуществились! Кто-бы не остался побѣдителемъ въ этомъ дѣлѣ, платиться за все придется мнѣ! Даже ранѣе чѣмъ началась игра, я вижу, что въ проигрышѣ придется остаться мнѣ.
   Дофинъ. Иди со мною, жена моя; счастіе твое со мною обезпечено.
   Бланка. То, что обезпечиваетъ мое счастіе, сведетъ меня въ могилу.
   Король Іоаннъ. Племянникъ, стяни наши войска (Пригулокъ уходитъ). Король Франціи! Я одержимъ такимъ необузданнымъ гнѣвомъ, я пламенѣю такой жаждою безпощадной мести, что пылъ ихъ можетъ быть залитъ одною кровью. да, только кровью дорогой намъ до сихъ поръ Франціи!
   Король Филиппъ. Ярость твоя сожжетъ тебя самого ранѣе, чѣмъ ты успѣешь залить ее нашею кровью! Берегись, тебѣ грозитъ не малая опасность!
   Король Іоаннъ. Не болѣе той, которая грозитъ тебѣ! Къ оружію и впередъ! (Уходятъ въ разныя стороны).
  

СЦЕНА II.

Поле передъ Анжеромъ; сраженіе, движеніе войскъ.

Входитъ Пригулокъ съ головою Эрцгерцога.

  
   Пригулокъ. Клянусь жизнью, день становится жарокъ не въ мѣру, словно какой-то дьяволъ носится подъ небесами въ воздухѣ и сѣетъ на землю бѣду за бѣдой. Ну, ты, голова австрійца, полежи здѣсь, пока Филиппъ еще дышетъ.
  

Входятъ Король Іоаннъ, Артуръ и Гьюбертъ.

  
   Король Іоаннъ. Гьюбертъ, присмотри за мальчикомъ. Филиппъ, спѣши скорѣе на помощь къ нашей матери. Она въ нашей палаткѣ окружена непріятелемъ. Боюсь, не взята-ли она уже въ плѣнъ.
   Пригулокъ. Не бойтесь, государь, я ее уже выручилъ; ея величество въ полной безопасности. Впередъ, мой повелитель, еще небольшое усиліе, и наши труды увѣнчаются благополучнымъ концомъ (Уходятъ)
  

СЦЕНА III.

Другая часть поля подъ Анжеромъ.

Сраженіе оканчивается; французы отступаютъ. Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Пригулокъ, Гьюбертъ и свита.

  
   Король Іоаннъ (Матери). Итакъ, рѣшено: вы, ваше величество, съ достаточнымъ количествомъ войска остаетесь здѣсь (Артуру). Племянникъ, не смотри такъ уныло; твоя бабушка любятъ тебя, a дядя будетъ такъ-же ласковъ съ тобою, какъ твой покойный отецъ.
   Артуръ. Тоска обо мнѣ убьетъ мою мать.
   Король Іоаннъ (Пригулку). A ты, племянникъ, немедленно поѣзжай впередъ въ Англію, и ранѣе чѣмъ успѣемъ прибыть туда мы, прижми хорошенько заплывшихъ жиромъ аббатовъ и вытряси изъ ихъ мѣшковъ находящихся тамъ въ плѣну золотыхъ ангеловъ. Чѣмъ-же и питаться голоднымъ, какъ не ихъ жирными ребрами, откормленными миромъ? Даю тебя на это самыя широкія полномочія.
   Пригулокъ. Ни колоколъ, ни книги, ни свѣчи не заставятъ меня кипятиться, когда золото и серебро манятъ меня къ себѣ. Имѣю честь откланяться вашему величеству; за васъ-же, дражайшая бабушка, если на меня вдругъ нападетъ минута набожности, я буду молить Создателя,чтобы онъ еще на долгіе года сохранилъ драгоцѣнные ваши дни. Цѣлую вашу руку.
   Элеонора. Прощай, любезный внукъ.
   Король Іоаннъ. До свиданія, племянникъ (Пригулокъ уходитъ).
   Элеонора. Подойди ко мнѣ, дитя; послушай, что я тебѣ скажу (Отходитъ съ Артуромъ всторону).
   Король Іоаннъ. A ты, Гьюбертъ, подойди ко мнѣ я тоже дослушай, что скажу тебѣ я. Дорогой Гьюбертъ, мы обязаны тебѣ многимъ. За нашею плотскою стѣною таится душа, сильно разсчитывающая на своего заимодавца, въ надеждѣ скоро расквитаться съ нимъ за всѣ его услуги вполнѣ, даже съ лихвою. Добровольную твою преданность я лелѣю въ груди, какъ сокровище. Дай-же мнѣ руку. Я имѣю сказать тебѣ нѣчто важное, но отложу это до болѣе благопріятнаго времени. Честное слово, Гьюбертъ, я почти стыжусь высказывать тебѣ въ лицо, какого я высокаго мнѣнія о тебѣ.
   Гьюбертъ. Премного обязанъ вамъ, государь.
   Король Iоaннъ. Добрый другъ, благодарить пока еще не за что, но ты скоро получишь на это право. Какъ-бы медленно ни тянулось время, оно все-таки доползетъ до того, что ты подучишь отъ меня должное. Надо мнѣ кое-что тебѣ сказать... Но оставимъ это пока. Солнце еще свѣтитъ на небѣ, и гордый, ярко сіяющій день слишкомъ переполненъ всякими радостями, слишкомъ сильно гоняется за всякими пустяками; при его свѣтѣ я не могу говорить о томъ, что мнѣ нужно. Вотъ если-бы полночный колоколъ своимъ чугуннымъ языкомъ и своею мѣдною пастью смутилъ сонное теченіе ночи; если-бы мы стояли не здѣсь, a на кладбищѣ, и твоя душа была переполнена ненавистью и жаждою мести, тогда дѣло другое! Въ обыкновенное время кровь живо бѣгаетъ взадъ и впередъ по жиламъ, заставляя глаза сверкать, a лицо глупо улыбаться отъ какой-то нелѣпой и непонятной радости, но такое настроеніе совсѣмъ не подходитъ къ тому, что мнѣ надо тебѣ сказать. Нѣтъ, если-бы подъ давленіемъ чувства тоски кровь эта сгустилась, сдѣлалась лѣнивою, неповоротливою или если-бы ты могъ видѣть меня безъ помощи глазъ, могъ слышать безъ помощи ушей, отвѣчать, не прибѣгая къ содѣйствію языка, а только при посредствѣ одного пониманія, да, безъ глазъ, безъ ушей, безъ грубаго звука рѣчи, я, несмотря на сторожащій насъ лучезарный день, перелилъ-бы свою мысль тебѣ въ душу, но теперь этого не сдѣлаю. Да, теперь я отъ этого воздержусь, хотя люблю тебя очень сильно и хотя вполнѣ убѣжденъ, что и ты мнѣ преданъ.
   Гьюбертъ. Настолько преданъ, ваше величество, что какое-бы дѣло вы мнѣ ни поручили, я исполню его, если-бы оно даже грозило мнѣ гибелью.
   Король Іоаннъ. Развѣ я этого не знаю?... Гьюбертъ, Гьюбертъ, добрый мой Гьюбертъ, посмотри на этого мальчишку. Другъ мой, я признаюсь тебѣ, что онъ настоящая змѣя на моемъ пути, и куда-бы ни вздумала ступить моя нога, онъ всюду торчитъ предо мною. Понялъ ты меня? Будъьего сторожемъ.
   Гьюбертъ. Сторожить его я стану такъ, что онъ болѣе не будетъ помѣхой для вашего величества.
   Король Іоаннъ. Смерть...
   Гьюбертъ. Государь?
   Король Іоаннъ. Могила!
   Гьюбертъ. Онъ проживетъ недолго.
   Король Іоаннъ. Довольно. Теперь мнѣ легче будетъ дышать. Повѣрь, Гьюбертъ, я очень тебя люблю. Не скажу пока, что я готовлю для тебя... но помни это! Будьте готовы, матушка; я скоро пришлю вамъ обѣщанныя подкрѣпленія.
   Элеонора. Да благословитъ тебя Богъ.
   Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, тоже отправишься въ Англію. Туда тебя проводитъ Гьюбертъ; онъ будетъ заботиться о тебѣ, станетъ служить тебѣ вѣрой и правдой. Итакъ, скорѣе въ Кале (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Палатка французскаго короля.

Входятъ Король Филиппъ, Дофинъ, Пандольфъ и свита.

   Король Филиппъ. Такъ ревущею бурею всѣ корабли непобѣдимой армады оторваны одинъ отъ другого и разметаны по лону бушующаго океана?
   Пандольфъ. Не падайте духомъ и надѣйтесь на будущее; все еще можетъ поправиться.
   Король Филиппъ. Легко-ли поправиться послѣ такого пораженія? Развѣ мы не разбиты на голову? Развѣ Анжеръ для насъ не погибъ? Развѣ Артуръ не взятъ въ плѣнъ? Развѣ множество друзей не легло на подѣ битвы и развѣ, несмотря на сопротивленіе Франціи, обагренные кровью англичане не возвращаются побѣдоносно въ отечество?
   Дофинъ. Они укрѣпили все, что завоевали. Скажите, бывали-ли примѣры такой обдуманности при такой поспѣшности дѣйствій, такого порядка среди смятенія кровопролитной битвы? Кто слыхивалъ или читывалъ о чемъ-нибудь подобномъ?
   Король Филиппъ. Мнѣ не больно отдавать справедливость Англіи; благодаря безпримѣрной доблести ея войскъ, наше пораженіе не такъ позорно (Входитъ Констанца; вoлосы ея въ безпорядкѣ). Смотрите, кто сюда идетъ. Вотъ она, могила души, наперекоръ своему желанію, все еще, какъ въ темницѣ, сохраняющая въ удрученной груди своей дыханіе жизни. Прошу васъ, милая герцогиня, уйдемте со мною отсюда.
   Констанца. Ну, что? Чѣмъ кончилась попытка вашего примиренія съ Англіей?
   Король Филиппъ. Терпѣніе, добрая герцогиня! Утѣшьтесь, благородная Констанца!
   Констанца. Прочь отъ меня всякіе совѣты, всякая помощь, кромѣ смерти, нашей истинной помощницы, съ которой никакіе совѣты уже не нужны, милая, желанная смерть, благоухающее зловоніе, нетлѣнное разложеніе, возстань ты, ненавистная большинству людей, наводящая ужасъ на живущихъ въ благополучіи, да, возстань съ своего окруженнаго вѣчно длящимся мракомъ ложа, и я съ восторгомъ буду лобызать твои отвратительныя кости! Я готова въ твои пустыя глазницы вложить свои глаза, вмѣсто колецъ обвить свои пальцы твоими прислужниками-червями, заткнуть отверстіе для дыханія твоимъ смердящимъ прахомъ и превратиться въ такой-же чудовищно отвратительный трупъ, какъ ты сама! Приди, оскаль на меня свои зубы, и я воображу, будто ты улыбаешься, стану тебя цѣловать, какъ нѣжная жена. О, любовница горя, приходи-же ко мнѣ, приходи скорѣе!
   Король Филиппъ. Прекрасная страдалица, успокойся!
   Констанца. Нѣтъ, нѣтъ, не успокоюсь, пока въ груди еще есть дыханіе для воплей! О, если-бы моему языку повиновались громы, какъ страшно потрясла-бы я весь міръ! Я пробудила бы отъ сна этотъ безчувственный остовъ, до котораго не долетаютъ мольбы слабой беззащитной женщины и который пренебрегаетъ ея безутѣшнымъ горемъ.
   Пандольфъ. Это уже не горе, a безуміе.
   Констанца. Грѣхъ тебѣ облыжно называть меня безумной! Я не сумасшедшая! Я сознаю, что эти волосы, которые я на себѣ рву -- мои; что мое имя -- Констанца; что я была замужемъ за Жофруа; что юный Артуръ -- мой сынъ и что онъ для меня погибъ! Видишь, я помню все, значитъ, я не сумасшедшая! О, какъ благодарила-бы я небо, если-бы это была правда! Тогда я забыла-бы и самою себя, и все на свѣтѣ! Слушай, кардиналъ: наговори мнѣ побольше такихъ глубокомысленныхъ проповѣдей, чтобы я, наслушавшись ихъ, могла сойти съ ума, и тогда тебя причислятъ къ лику святыхъ! Видишь, не сохраняя полнаго разсудка, развѣ я была-бы въ силахъ съ такою ясностью помнить свое горе? Вся моя надежда на этотъ сохранившійся разумъ; онъ надоумитъ меня, какъ избавиться отъ мукъ, научитъ, зарѣзаться-ли мнѣ, удавиться или какъ-нибудь иначе покончить съ собою! Если-бы я была сумасшедшая, я забыла-бы о сынѣ или свернула себѣ изъ тряпокъ куклу и воображала, будто это онъ. Нѣтъ, я не сумасшедшая: -- я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую всѣ разнообразныя мученія каждой изъ моихъ пытокъ.
   Король Филиппъ. Заплети снова свои косы. Какая бросающаяся въ глаза любовь живетъ въ неисчислимой безднѣ этихъ волосъ. Гдѣ-бы въ нихъ ни появилась серебристая нить, къ ней съ замѣчательнымъ единодушіемъ тотчасъ-же начинаютъ льнуть десятки тысячъ дружественныхъ волосковъ, какъ-бы желая раздѣлить съ нею общее горе: такъ вѣрные, преданные, искренно, взаимнолюбящіе друзья еще ближе сходятся при несчастіи.
   Констанца. Итакъ, въ Англію, если вы согласны?
   Король Филиппъ. Прежде всего подберите и заплетите свои волосы.
   Констанца. Пожалуй, подберу... но зачѣмъ мнѣ это дѣлать? Когда я рвала ихъ на себѣ, a потомъ распустила, я, и сколько хватало силъ, кричала: -- "О, если бы эти руки, такъ легко освободившія мои волосы, могли такъ-же легко освободить и моего сына!" Но теперь мнѣ становится завидно смотрѣть на ихъ свободу, и я готова подвергнуть ихъ прежней неволѣ, потому что бѣдное дитя мое въ плѣну! Отецъ кардиналъ, я помню, ты какъ-то говорилъ, что на небесахъ мы снова свидимся съ своими друзьями; если это правда, скажи, увижусь-ли я тамъ съ нимъ, съ моимъ ненагляднымъ мальчикомъ? О, со дня рожденія Каина, перваго явившагося на свѣтъ ребенка мужского пола и до послѣдняго, рожденнаго вчера, міръ не видывалъ такого прелестнаго созданія, какъ мое дитя! Неужто губительница-печаль совсѣмъ загложетъ мою распукольку, сокрушитъ красоту моего ребенка, заставитъ его поблѣднѣть настолько, что его можно будетъ принять за призракъ, изсушитъ его хуже, чѣмъ изнурительная лихорадка? Такъ онъ умреть, a когда оживетъ снова, я, встрѣтившись съ нимъ на небесахъ, быть можетъ, совсѣмъ его не узнаю! Поэтому никогда, никогда мнѣ болѣе не видать милаго, прелестнаго моего Артура!
   Пандольфъ. Вы влагаете въ свою скорбь слишкомъ много невависти.
   Констаеца. Слова эти могъ произнесть только человѣкъ никогда не имѣвшій сына.
   Король Филиппъ. Кажется, вамъ самое ваше страданіе не менѣе дорого, чѣмъ вашъ сынъ.
   Констанца. О, страданіе пополняетъ собою пустое мѣсто, оставленное сыномъ; оно лежитъ на его опустѣлой постели, всюду слѣдуетъ за мною, принявъ его красивыя черты, повторяетъ каждое милое его слово и напоминаетъ каждое прелестное его движеніе, наполняетъ собою его осиротѣвшія одежды, поэтому я имѣю основаніе любить свое горе. Прощайте! Если бы вы понесли такую же потерю, какая выпала на долю мнѣ, я съумѣла-бы утѣшить васъ лучше, чѣмъ вы меня! (Срываетъ съ себя головной уборъ). Долой съ головы моей этотъ герцогскій вѣнецъ! Не хочу, чтобы онъ долѣе стѣснялъ мою голову; отъ него только мутятся мысли!.. О Господи! Мой милый мальчикъ, мой Артуръ, мой ненаглядный сынъ, гдѣ ты? Жизнь моя, радость моя, питаніе души моей, ты! бывшій для меня цѣлымъ міромъ, отрадою моего вдовства, цѣлебнымъ средствомъ отъ моихъ печалей, гдѣ-же ты? (Уходитъ).
   Король Филиппъ. Боюсь, какъ бы отчаяніе не довело ее до какого-нибудь крайне сумасброднаго поступка, поэтому иду за нею. (Уходитъ).
   Дофинъ. Все такъ печально, что, кажется, въ цѣломъ мірѣ не осталось ничего, что могло-бы меня обрадовать. Жизнь такъ-же скучна, какъ дважды выслушанная сказка, убаюкивающая полусоннаго ребенка. Горькій вкусъ стыда отравилъ всѣ мои сладкія радости и не оставилъ по себѣ ничего, кромѣ этой горечи.
   Пандольфъ. Именно передъ тѣмъ, какъ мучительной болѣзни начать уступать усиліямъ леченія, да, именно въ ту минуту, когда намъ возвращаютъ здоровье, недугъ кажется наиболѣе тяжкимъ. Страданія при своемъ удаленіи даютъ себя чувствовать всего сильнѣе. Скажи, что потерялъ ты лично среди потерь этого дня?
   Дофинъ. Всю прежнюю славу, радости и счастіе.
   Пандольфъ. Потерялъ бы ты ихъ только въ томъ случаѣ, если бы побѣда осталась за тобою. Всегда такъ: въ ту минуту, когда счастіе готово улыбаться человѣку, онъ смотритъ него самымъ угрожающимъ окомъ. Было бы страшно преждевременно исчислять, какъ много проигралъ король Іоаннъ благодаря своей побѣдѣ. Огорчаетъ тебя, что Артуръ взятъ въ плѣнъ?
   Дофинъ. Меня это огорчаетъ настолько же, насколько оно радуетъ короля Іоанна.
   Пандольфъ. Твой умъ, я вижу, такъ же юнъ, какъ твоя кровь. Теперь выслушай, что скажу тебѣ я, владѣющій даромъ пророчества. Дыханіе того, о чемъ я намѣренъ говорить, будетъ сметать съ твоего пути каждую песчинку, каждую малѣйшую помѣху и прямо приведетъ тебя къ подножію англійскаго престола. Поэтому слушай: -- Іоаннъ взялъ въ плѣнъ Артура. Мыслимо-ли, чтобы сидящій не на своемъ мѣстѣ Іоаннъ имѣлъ хоть одинъ часъ, хоть одну минуту, нѣтъ, даже одинъ мигъ покоя, пока горячая жизнь еще играетъ въ жилахъ ребенка. Скипетръ, захваченный дерзновенною рукою, слѣдуетъ удерживать за собою съ тою же дерзостью, съ какого онъ былъ захваченъ. Никто изъ стоящихъ на скользкомъ пути не пренебрегаетъ даже самой ничтожною опорою. Для того, чтобы Іоаннъ могъ удержаться на престолѣ, необходимо, чтобы Артуръ исчезъ съ лица земли. Да и будетъ такъ, потому что не можетъ быть иначе.
   Дофинъ. Какая-же мнѣ-то польза изъ того, что погибнетъ юный Артуръ?
   Пандольфъ. Ты отъ имени жены своей, принцессы Бланки, будешь въ правѣ требовать того-же, чего добивалась для сына Констанца.
   Дофинъ. И не только ничего не получить, но даже лишиться жизни, какъ тотъ-же Артуръ?!.
   Пандольфъ. Какъ ты еще молодъ и зеленъ въ этомъ старомъ мірѣ! Всѣ козни Іоанна какъ будто съ умысломъ направлены въ твою пользу, и самое время тоже готово вступить съ тобою въ заговоръ противъ него. Помни: -- тотъ, кто надежду на спасеніе окунаетъ въ праведную кровь, находитъ одно только кровавое и при томъ обманчивое спасеніе. Такое гнусно задуманное злодѣяніе охладитъ къ королю сердца всѣхъ его подданныхъ и до такой степени оледенитъ ихъ усердіе, что они съ радостью воспользуются первымъ попавшимся предлогомъ, чтобы свергнуть съ себя иго его владычества. Народъ каждому самому естественному явленію на небѣ, каждой случайной игрѣ природы, каждому дню, не соотвѣтствующему времени года, каждой обыкновеннѣйшей бурѣ, каждому обыденнѣйшему событію, не обращая вниманія на всю ихъ естественность, будетъ придавать таинственное значеніе, называя ихъ метеорами, чудесами, знаменіями, глаголами небесъ, требующими низверженія Іоанна.
   Дофинъ. Можетъ-быть, онъ даже не умертвитъ Артура, a только строжайшимъ заточеніемъ ребенка оградить себя отъ опасности съ этой стороны?
   Пандольфъ. Нѣтъ, принцъ, если даже умерщвленіе юнаго Артура не совершится ранѣе, чѣмъ получится извѣстіе о вашей высадкѣ въ Англію, извѣстіе это умертвитъ его мгновенно. Тогда сердца всего народа отринутъ отъ себя убійцу, и уста этого народа съ восторгомъ прильнутъ къ устамъ еще неизвѣданной перемѣны; самъ Іоаннъ обагренной кровью рукою подастъ своимъ подданнымъ могучій поводъ къ ненависти и къ возстанію. Мнѣ уже чудится, будто я вижу этотъ крѣпко ставшій на ноги мятежъ, и какъ много еще болѣе заманчиваго таится для васъ въ будущемъ! Пригулокъ Филиппъ Фолькенбриджъ грабитъ теперь англійскіе монастыри, ругается надъ святынею. Если-бы теперь въ Англіи находилась хоть дюжина вооруженныхъ французовъ, они явились-бы набатнымъ колоколомъ и переманили-бы на свою сторону десятокъ тысячь англичанъ; такъ катящаяся снѣжинка мало-по-малу превращается въ снѣговую лавину. Доблестный Дофинъ, пойдемте со мною къ королю. Просто изумительно, что можно извлечь изъ предстоящаго раздраженія народа противъ Іоанна! Раздраженіе это быстро дойдетъ до крайнихъ предѣловъ. Пойдемте, я подстрекну вашего отца.
   Дофинъ. Да, смѣлыя мысли иногда влекутъ за собою неожиданныя послѣдствія. Идемте-же къ королю. Если вы станете говорить "да", онъ не скажетъ "нѣтъ" (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Норсэмтонѣ. Комната въ замкѣ.

Входятъ Гьюбертъ и двое прислужниковъ.

   Гьюбертъ. Раскалите до бѣла этотъ желѣзный прутъ сами-же стойте за коврами и ожидайте минуты, когда я ногою топну о полъ. Тогда поспѣшите сюда и покрѣпче привяжите къ стулу того мальчика, котораго увидите здѣсь со мной. Будьте внимательны. Ступайте и, чуръ, -- не дремать.
   1-й прислужникъ. Надѣюсь, всю отвѣтственность за это вы принимаете на себя?
   Гьюбертъ. Глупое недовѣріе! Бояться вамъ нечего. Смотрите-же, чтобы все было исполнено (Прислужники уходитъ.) Ну, дитя, выходи сюда; мнѣ надо съ тобою поговорить.
  

Входитъ Артуръ.

  
   Артуръ. Добраго утра, Гьюбертъ.
   Гьюбертъ. Добраго утра, маленькій принцъ.
   Артуръ. Да, маленькій принцъ, имѣющій столько правъ сдѣлаться большимъ принцемъ. Ты что-то печаленъ сегодня?
   Гьюбертъ. Правда, я часто бывалъ веселѣе.
   Артуръ. Прости меня, Господи! мнѣ кажется, что никогда не о чемъ печалиться, кромѣ меня... Однако, помню, когда я еще жилъ во Франціи, тамъ были молодые придворные, желавшіе казаться мрачнѣе ночи; но все это было одно только притворство. Клянусь словомъ христіанина, если-бы меня освободили отъ заключенія и заставили хоть-бы пасти овецъ, я былъ-бы веселъ съ утра до ночи. Былъ-бы я веселъ даже и здѣсь, если-бы не подозрѣвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня что-то недоброе. Онъ боится меня, a я его. Развѣ виноватъ, что я сынъ его брата Жофруа? Конечно, нѣтъ. О какъ благодаренъ былъ-бы я небу, если-бы моимъ отцомъ оказался ты, Гьюбертъ. Ты любилъ-бы меня.
   Гьюбертъ (Про себя). Если я стану съ нимъ разговаривать, онъ своею невинною болтовнею, пожалуй, пробудитъ во мнѣ уснувшее состраданіе, поэтому надо торопиться. Затѣмъ и конецъ дѣлу.
   Артуръ. Не боленъ-ли ты, Гьюбертъ? Ты сегодня такъ блѣденъ. Мнѣ кажется, что ты немного нездоровъ. Если такъ, я всю ночь буду ухаживать за тобою. Ручаюсь, что я люблю тебя болѣе, чѣмъ ты меня.
   Гьюбертъ (про себя). Его слова проникаютъ въ самую глубь моей души. Прочти вотъ это Артуръ (Показываетъ ему бумагу, потомъ говоритъ про себя). Это что такое? Глупый насморкъ? Прочь отъ меня чувствительность, иначе жестокая пытка сдѣлается невыносимою. Надо покончить скорѣе, или твердое мое намѣреніе разрѣшится одними безсильными женскими слезами. Ты, кажется, не можешь прочесть. Развѣ не разборчиво написано?
   Артуръ. Слишкомъ разборчиво, Гьюбертъ, для такого гнуснаго дѣла. Тебѣ приказано раскаленнымъ желѣзомъ выжечь мнѣ глаза.
   Гьюбертъ. Да, дитя, приказано.
   Артуръ. И ты это исполнишь?
   Гьюбертъ. Исполню.
   Артуръ. И y тебя хватитъ на это духа? Вспомни, когда у тебя какъ-то заболѣла только голова, развѣ я не перевязалъ ее своимъ платкомъ, да еще лучшимъ, какой y меня былъ, такъ какъ его вышивала особа королевской крови, и развѣ я когда-либо требовалъ, что-бы ты мнѣ его возвратилъ? A ночью развѣ я не сжималъ тебѣ головы руками, стараясь насколько возможно облегчить твои страданія? Развѣ по мѣрѣ того, какъ минута протекала за минутой, я не спрашивалъ, что съ тобою и что y тебя болитъ? Развѣ не спрашивалъ, что мнѣ сдѣлать, чтобы тебѣ стало легче? Мало-ли сколько дѣтей простолюдиновъ спало--бы на моемъ мѣстѣ спокойно и ни однимъ словомъ не выразило-бы тебѣ своей привязанности? Но для того, чтобы ухаживать за тобою, около тебя оказался не простолюдинъ, a несчастный принцъ... Ты можешь считать мою привязанность притворствомъ, одною только хитрою уловкой. Считай ее чѣмъ хочешь, когда тебѣ необходимо зломъ отплатить мнѣ за любовь. Если такъ, если небеса рѣшили, что я долженъ потерпѣть отъ тебя пусть будетъ такъ, какъ угодно имъ. Ты хочешь лишить меня зрѣнія? -- Лишай! Да, лишай меня этихъ глазъ, никогда не бросившихъ на тебя ни одного неласковаго взгляда.
   Гьюбертъ. Я поклялся выжечь тебѣ глаза и обязанъ это исполнить.
   Артуръ. О, кто-бы рѣшился на это, если-бы не жилъ въ наше желѣзное время? Даже самое докрасна раскаленное желѣзо, приближаясь къ моимъ глазамъ, утолило бы свою жгучесть моими слезами, и огненная злоба его смилостивилась бы при взглядѣ на меня, ни въ чемъ не повиннаго. Оно покрылось бы ржавчиной отъ одного стыда, что таившійся въ немъ огонь направленъ былъ противъ моихъ глазъ. Ужель ты болѣе непреклоненъ и жестокъ, чѣмъ само кованное желѣзо? Если бы мнѣ явился даже ангелъ и сказалъ, что Гьюбертъ выжжетъ мнѣ глаза, я и ему-бы не повѣрилъ; но словамъ самого Гьюберта не вѣрить я не могу.
   Гьюбертъ (Топая ногой). Эй, сюда! (Прислужники приносятъ веревки, желѣзо и пр. ). Исполняйте то, что я приказалъ.
   Артуръ. О, спаси меня, Гьюбертъ, спаси! Мои глаза готовы ослѣпнуть отъ однихъ звѣрскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей!
   Гьюбертъ. Свяжите его, a желѣзный прутъ подайте мнѣ!
   Артуръ. Зачѣмъ такая безчеловѣчная жестокость? Я не вздрогну; буду стоять неподвижно, словно каменный. Именемъ небесъ заклинаю тебя, Гьюбертъ, не вели меня вязать! Гьюбертъ, услышь меня, прогони отсюда этихъ людей, и я буду сидѣть покорно, какъ ягненокъ. Я не пошевельнусь, не стану отбиваться, не произнесу ни одного слова, даже не буду сердито смотрѣть на раскаленное желѣзо. Прогони этихъ людей, и я прощу тебѣ всѣ мученія, какія-бы ты ни заставилъ меня терпѣть.
   Гьюбертъ. Уйдите и стойте за дверью, оставьте меня одного съ нимъ.
   1-й прислужникъ. Очень радъ, что не обязанъ присутствовать при такомъ звѣрскомъ дѣлѣ (Оба прислужника уходятъ).
   Артуръ. Боже мой, я прогналъ отсюда человѣка, чувствовавшаго ко мнѣ жалость! Взглядъ y него жестокій, но сердце мягкое. Вороти его, чтобы онъ своимъ состраданіемъ вызвалъ состраданіе и въ тебѣ.
   Гьюбертъ. Довольно, дитя! Приготовься.
   Артуръ. Неужто нѣтъ спасенія?
   Гьюбертъ. Никакого: -- тебѣ придется лишиться глазъ.
   Артуръ. Создатель мой! О Гьюбертъ, если-бы тебѣ въ глаза попала хоть пещинка, хоть мошка, хоть соринка, хоть пылинка, хоть волосокъ рѣсницы, что бы то ни было постороннее, ты почувствовалъ-бы, какъ это непріятно; насколько-же мучительнѣе та пытка, которой ты рѣшаешься подвергнуть меня?
   Гьюбертъ. Такъ-то ты держишь свое слово? Ты обѣщалъ молчать.
   Артуръ. Ахъ, Гьюбертъ! Даже двухъ языковъ было-бы мало, чтобы молить о спасеніи пары глазъ! Не заставляй меня молчать, о, не заставляй! Нѣтъ, если хочешь, отрѣжь мнѣ лучше языкъ, но пощади глаза. Да, пощади ихъ, если не ради чего-нибудь другого, то хоть для того, чтобы я могъ видѣть тебя!.. Клянусь жизнью, орудіе пытки уже остыло и болѣе не можетъ мнѣ вредить!
   Гьюбертъ. Дитя, я могу приказатъ раскалить его снова.
   Артуръ. Нѣтъ, ты этого не прикажешь; конечно, нѣтъ! Палящій жаръ его погасъ отъ огорченія, что созданный на пользу намъ, онъ вынужденъ былъ служить такому жестокому дѣлу. Посмотри самъ, y этого чугуна вредить мнѣ не хватитъ болѣе силъ. Дыханіе небесъ выдуло изъ него весь его палящій огонь, и поверхность его покрылась пепломъ раскаянія.
   Гьюбертъ. Стоить мнѣ дыхнуть и огонь оживетъ снова.
   Артуръ. Если ты это сдѣлаешь, Гьюбертъ, ты своимъ поступкомъ вынудишь его поблѣднѣть и опять покраснѣть со стыда. Нѣтъ, нѣтъ, въ твоихъ глазахъ загорается только вынужденный гнѣвъ, какъ иной разъ собака бываетъ вынуждена сопротивляться и противъ своего желанія кусать того, кто ее натравливаетъ на другихъ. Все необходимое для моего истязанія отказывается тебѣ повиноваться. Только въ одномъ тебѣ нѣтъ состраданія, тогда какъ оно есть даже y всесокрушающаго огня и y раскаленнаго желѣза, y этихъ орудій безпощадной злобы, неспособныхъ, казалось-бы, поддаваться состраданію.
   Гьюбертъ. Если такъ, живи, сохранивъ зрѣніе! Ни за какія сокровища твоего дяди я теперь не рѣшился бы дотронуться до твоихъ глазъ! Однако, дитя, я далъ слово, я поклялся, что этимъ самымъ желѣзомъ выжгу тебѣ глаза.
   Aртyръ. О, теперь ты опять становишься для меня прежнимъ Гьюбертомъ. До сихъ поръ ты сегодня казался мнѣ или переряженнымъ, или кѣмъ-то совсѣмъ не тѣмъ, что ты есть.
   Гьюбертъ. Молчи, ни слова болѣе! Твой дядя не долженъ знать, что ты не умеръ. Я постараюсь хитростью обмануть собачье чутье его шпіоновъ они успокоятъ короля ложными донесеніями. Милый ребенокъ, спи спокойно и даже не тревожь себя никакими сомнѣніями. За всѣ сокровища міра Гьюбертъ не рѣшится сдѣлать тебѣ хотя-бы тѣнь зла.
   Артуръ. Боже мой!.. Благодарю тебя, Гьюбертъ!
   Гьюберть. Молчи, ни слова болѣе! Я уведу тебя отсюда тайно. Изъ-за тебя я подвергаюсь жесточайшей опасности (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Тронный залъ во дворцѣ.

Входятъ Король Іоаннъ, въ коронѣ; Пемброкь, Сольсбюри и другіе.

   Король Іоаннъ. Вотъ мы послѣ вторичнаго коронованія снова садимся на престолъ и, надѣюсь, подданные мои смотрятъ на это безъ чувства непріязни.
   Пемброкъ. Если-бы не воля на то вашего величества, вторичное коронованіе было бы совершенно излишнимъ. Вы уже были однажды коронованы на царство, и съ тѣхъ поръ никто не отнималъ y васъ королевскаго вашего сана. Вѣрность вашихъ подданныхъ не запятнала себя ни однимъ возстаніемъ. Желаніе перемѣнъ или улучшеній ни разу не нарушило спокойствія вашихъ владѣній.
   Сольсбюри. Поэтому окружать себя двойнымъ великолѣпіемъ значитъ то же, что прибавлять новые галуны на безъ того уже роскошно расшитыя одежды; это значитъ класть позолоту на чистѣйшее золото, раскрашивать лилію, обливать благоуханіями фіалку, полировать ледъ и при помощи восковыхъ свѣчей стараться усилить дневной свѣтъ, разливаемый лучезарнымъ окомъ неба. Все это -- ненужный и даже, пожалуй, смѣшной излишекъ великолѣпія.
   Пемброкъ. Не будь вторичное коронованіе прямымъ желаніемъ вашего величества, оно имѣло-бы сходство съ старою сказкой, разсказанною съизнова и кажущеюся скучной при новомъ повтореніи, когда это повтореніе не является необходимостью вслѣдствіе требованія времени.
   Сольсбюри. Да, оно, обезобразило наши древніе, хорошо всѣмъ извѣстные обычаи, нарушивъ ихъ величавую простоту. Какъ прихотливый вѣтеръ, безъ толку вздувающій паруса, такое нарушеніе заставляетъ вилять изъ стороны въ сторону направленіе мыслей, пугать умы и повергаетъ ихъ въ смятеніе. Оно туманитъ здравый смыслъ и подстрекаетъ его относиться съ недовѣріемъ къ истинѣ, когда она рядится въ такія черезъ чуръ бросающіяся въ глаза и непривычныя ей одежды.
   Пемброкъ. Когда ремесленникъ старается сдѣлать еще лучше и такъ уже хорошо исполненную вещь, онъ избыткомъ усердія только портитъ свое произведеніе и губитъ даромъ свои способности. Очень часто, стараясь найти извиненіе своей ошибкѣ, мы самымъ этимъ стараніемъ дѣлаемъ эту ошибку еще хуже. Такъ, благодаря заплатѣ, наложенной на небольшую прорѣху, съ намѣреніемъ скрыть изъянъ, прорѣха эта еще сильнѣе бросается въ глаза.
   Сольсбюри. Вотъ, государь, тѣ основанія, на которыхъ мы дерзали отговаривать васъ отъ вторичнаго коронованія, но вамъ не угодно было обратить вниманіе на наши возраженія, и всѣ мы должны быть теперь довольны, потому что каждое желаніе вашего величества должно быть исполнено безпрекословно.
   Король Іоаннъ. Иныя изъ причинъ, побудившихъ меня прибѣгнуть къ вторичному коронованію, я вамъ уже сообщилъ; однако, помимо нихъ есть много и очень много другихъ, правда, менѣе для меня грозныхъ, но ихъ вы узнаете впослѣдствіи. Впрочемъ, я не прочь отвѣчать вамъ и теперь, дабы убѣдить васъ, что я такъ-же охотно отвѣчаю на разумные вопросы, какъ всегда готовъ послѣдовать разумному совѣту.
   Пемброкъ. Если такъ, являясь отголоскомъ всей націи и олицетворяя собою ея мнѣнія и чувства, мы и отъ ея имени, и отъ своего, но главнымъ образомъ отъ имени справедливости и вашей безопасности, служащей первѣйшею заботою какъ всей націи, такъ и моей, я требую немедленнаго освобожденія Артура. Его заточеніе даетъ пищу ропщущимъ устамъ; недовольныхъ оно надоумливаетъ предаваться невыгоднымъ для васъ изслѣдованіямъ и задаваться вопросомъ, какое основаніе, какое право имѣете вы владѣть тѣмъ, чѣмъ владѣете? Они спрашиваютъ еще, какія опасенія, кромѣ тѣхъ, которыя, по ихъ мнѣнію, наглядно обличаютъ васъ въ нарушеніи чужихъ правъ, заставляютъ васъ держать въ заключеніи вашего юнаго родственника, отдавать его молодость во власть гнусному невѣжеству и лишать его свободныхъ упражненій, могущихъ укрѣпить его юныя силы. Если наше мнѣніе можетъ имѣть какой-нибудь вѣсъ, даруйте Артуру, государь, свободу.
   Король Іоаннъ. Пусть будетъ такъ; я отдаю его молодость на ваше попеченіе (Входитъ Гьюбертъ). Что скажешь новаго, Гьюбертъ?
   Пемброкъ. Вотъ тотъ самый человѣкъ, которому поручено совершить кровавое преступленіе. Онъ показывалъ свое полномочіе одному изъ моихъ пріятелей. Въ самомъ его взглядѣ видна безпощадность, видна готовность идти на какое угодно звѣрство. Такая угрюмость, какъ y него, доказываетъ, что его мятежная душа способна на все, и меня сильно тревожитъ опасеніе, не совершилось-ли уже то, что было ему поручено, и чего мы имѣли столько основаній бояться.
   Сольсбюри. Смотрите, краска то заливаетъ лицо короля, то сбѣгаетъ съ него; служа отраженіемъ совершающейся въ немъ борьбы между желаніемъ и совѣстью, цвѣтъ его лица напоминаетъ гонцовъ, поминутно снующихъ между двумя могущественными и враждебными одно другому войсками. Нарывъ его страсти назрѣлъ окончательно и долженъ непремѣнно лопнуть.
   Пемброкъ. A когда лопнетъ, какъ-бы вмѣстѣ съ отвратительнымъ гноемъ не вытекла жизнь несчастнаго ребенка.
   Король Іоаннъ. Что-же дѣлать? Мы не въ силахъ остановить всесокрушающей руки смерти. Добрѣйшіе лорды, какъ ни были мы готовы исполнить ваше желаніе, оно, увы! неисполнимо: вотъ этотъ вѣстникъ сообщаетъ намъ, что Артуръ прошедшею ночью скончался.
   Сольсбюри. Мы уже давно предполагали, что у юнаго принца болѣзнь неизлечимая.
   Пемброкъ. Дѣйствительно, до насъ извѣстія о неминуемомъ исходѣ болѣзни принца доходили ранѣе, чѣмъ принцъ успѣлъ почувствовать себя нездоровымъ. Въ этомъ-ли или въ томъ мірѣ за это придется отвѣчать жестоко.
   Король Іоаннъ. Что смотрите вы на меня такъ торжественно и мрачно? Ужъ не думаете-ли вы, что я управляю ножницами судьбы! Развѣ жизнь и смерть человѣка зависятъ отъ меня?
   Сольсбюри. Это, очевидно, плутовская игра, и какой позоръ, что къ ней такъ явно прибѣгаетъ королевское величіе, Государь, желаю вамъ дальнѣйшихъ успѣховъ на этомъ пути, a затѣмъ -- прощайте.
   Пемброкъ. Подождите, лордъ Сольсбюри, отправимся вмѣстѣ отыскивать наслѣдіе умершаго, его маленькое королевство -- его могилу, въ которую его безвременно уложило насиліе. Да тому, кому по праву рожденія долженъ былъ принадлежать весь этотъ островъ, теперь достаточно и трехъ футовъ земли. Какъ, однако, гнусенъ тотъ міръ, среди котораго мы живемъ! Но это не останется безнаказаннымъ. Произойдетъ отчаянный взрывъ нашихъ скорбей и нашего негодованія, и надо полагать, что день этотъ уже не за горами (Лорды уходятъ).
   Король Іоаннъ. Въ нихъ кипитъ негодованіе, и я раскаяваюсь въ своемъ поступкѣ. Если основаніемъ зданія послужила кровь, основаніе это ненадежно. Своей жизни не спасешь смертью другого (Входитъ Гонецъ). Отчего твои глаза полны такого ужаса? Гдѣ та кровь, которая, какъ я видалъ не разъ, играла на твоихъ щекахъ? Такія тучи не разсѣются безъ бури; разражайся-же скорѣе принесенной съ собою грозою. Говори, какъ идутъ дѣла во Франціи?
   Гонецъ. Франція уже вторглась въ Англію. Никогда такое громадное войско, предназначенное для наступательной войны, не выростало изъ нѣдръ ни одной страны въ мірѣ. Они научились y васъ быстротѣ дѣйствія и въ то время, когда до васъ должно было бы дойти извѣстіе о томъ, что Франція вооружается, вамъ приходится узнать, что войска ея уже высадились на вашихъ берегахъ.
   Король Іоаннъ. Что-же дѣлала наша бдительность? Напилась она, что-ли, и спала? Чего смотрѣла наша мать? Какъ могла она не знать, что противъ насъ во Франціи поднимается такое громадное войско.
   Гонецъ. Государь, уши королевы Элеоноры заткнуты землей. Перваго апрѣля ваша царственная мать скончалась, a за три дня передъ тѣмъ въ припадкѣ изступленія умерла и герцогиня Констанца. Я говорю со словъ молвы и не могу ручаться, справедливъ этотъ слухъ иди ложенъ.
   Король Іоаннъ. О, случайноств, повремените своимъ грознымъ натискомъ хоть до тѣхъ поръ, когда я разсѣю неудовольствіе моихъ перовъ. Моя мать умерла, слѣдовательно, дѣла наши во Франціи идутъ какъ нельзя хуже. Скажи, кто идетъ во главѣ высадившагося y насъ войска?
   Гонецъ. Дофинъ.
  

Входятъ Пригулокъ и Питэръ изъ Помфрэта.

  
   Король Іоаннъ. Ты совсѣмъ оглушилъ меня своими гнусными извѣстіями (Пригулку). Ну, что говоритъ Англія о твоихъ распорядкахъ? Только, пожалуйста, не вздумай набивать мнѣ голову дурными вѣстями; она и такъ полна ими не въ мѣру.
   Пригулокъ. Если вы такъ боитесь услыхать худшее, это худшее обрушится на вашу голову неожиданно.
   Король Іоаннъ. Извини меня, племянникъ. Меня захлестнула и чуть не задушила нахлынувшая волна прилива, но теперь я снова всплылъ на поверхность и въ силахъ выслушивать все, чтобы мнѣ ни говорили. Итакъ, что же ты скажешь?
   Пригулокъ. Какъ расправлялся я съ духовенствомъ, лучше всего объяснятъ вамъ значительныя собранныя мною суммы; но, на возвратномъ пути сюда, я былъ пораженъ страннымъ настроеніемъ народа. Его волнуютъ какія-то бредни, вызванныя какими-то нелѣпыми слухами; онъ чего-то боится, хотя и самъ не знаетъ, чего именно. Вотъ я привелъ съ собою нѣчто въ родѣ пророка, схваченнаго мною на улицахъ Помфрэта. По пятамъ за нимъ слѣдовали многія сотни людей изъ простонародья, a онъ имъ въ грубыхъ стихахъ, съ неблагозвучными рифмами, распѣвалъ нѣчто въ родѣ предсказанія, что въ полдень будущаго Вознесенія, вы, ваше величество, лишитесь престола и вѣнца.
   Король Іоаннъ. Полупомѣшанный прорицатель, зачѣмъ распространялъ ты подобныя бредни?
   Питэръ. Не бредни; такъ оно именно и будетъ.
   Король Іоаннъ. Уведи его, Гьюбертъ, и засади въ тюрьму. Пусть онъ будетъ повѣшенъ ровно въ полдень того самаго дня, на который онъ предсказываетъ мое низверженіе. Отведи-же его въ надежное мѣсто, а самъ возвратись сейчасъ-же, потому что ты мнѣ нуженъ (Питэръ и Гьюбертъ уходятъ). Ну, любезный племянникъ, скажи, слышалъ ты, какія вѣсти доходятъ до насъ изъ чужихъ краевъ?
   Пригулосъ. Вы, государь, говорите о французахъ? y всѣхъ на языкѣ только и рѣчи, что о ихъ высадкѣ. Помимо этого, я встрѣтилъ лорда Бигота, лорда Сольсбюри и многихъ другихъ. У всѣхъ глаза были красны, какъ только-что зажженый огонь; всѣ отправлялись отыскивать могилу Артура, по ихъ словамъ убитаго прошедшею ночью по вашему будто-бы приказанію.
   Король Іоаннъ. Любезный родственникъ, ступай и присоединись къ ихъ обществу; y меня есть средство вернуть себѣ ихъ любовь снова. Приведи ихъ съ собою ко мнѣ.
   Пригулокъ. Отправлюсь ихъ отыскивать.
   Король Іоаннъ. Только поскорѣе. Пусть одна нога перегоняетъ другую. Избавь меня отъ опасности имѣть враговъ среди подданныхъ, когда такая бездна враговъ чужестранныхъ пышностью своего могущественнаго вторженія наводитъ ужасъ на мои города. Будь Меркуріемъ; окрыли свои пятки; лети къ нимъ съ быстротою мысли и такъ-же быстро вернись ко мнѣ.
   Пригулокъ. Потребность времени научитъ меня быстротѣ (Уходитъ).
   Король Iоаннъ. Это рѣчь истиннаго и храбраго джентльмена. Ступай за нимъ, такъ какъ ему, быть можетъ, понадобится гонецъ, чтобы служить посредникомъ между мною и перами. Этимъ посредникомъ будешь ты.
   Гонецъ. Отъ всей души готовъ служить моему государю (Уходитъ).
   Король Іоаннъ. И такъ, моя мать умерла (Гьюбертъ возвращается).
   Гьюбертъ. Государь, разсказываютъ, будто прошедшею ночью на небѣ разомъ появилось цѣлыхъ пять лунъ. Четыре изъ нихъ оставались неподвижными, a пятая вертѣлась, какъ вихрь, и описывала вокругъ остальныхъ изумительные круги.
   Король Іоаннъ. Ты говоришь: -- пять лунъ?
   Гьюбертъ. Старики и старухи ходятъ по улицамъ и на основаніи этого явленія распространяютъ въ народѣ самыя тревожныя пророчества. У всѣхъ только и рѣчи, что о смерти юнаго Артура, При этихъ разговорахъ всѣ задумчиво покачиваютъ головами и что-то шепчутъ другъ другу на ухо; при этомъ говорящій, сильно сжимая руку слушающему, хмуритъ брови, потрясаетъ головою и дико вращаетъ глазами. Я видѣлъ, какъ одинъ кузнецъ стоялъ, вотъ такъ, поднявъ молотъ, a пока его желѣзо простывало на наковальнѣ, самъ онъ, разиня ротъ, слушалъ новости, передаваемыя ему портнымъ. A портной этотъ, съ ножницами и съ мѣркою въ рукахъ, надѣвъ въ торопяхъ туфлю съ правой ноги на лѣвую и наоборотъ, разсказывалъ про многотысячное французское войско, уже стоящее въ Кентѣ въ боевомъ порядкѣ. Другой -- ремесленникъ, жалкій и неумытый, перебилъ его извѣстіемъ о смерти Артура.
   Король Іоаннъ. Зачѣмъ стараешься ты запугивать меня своими страшными извѣстіями, зачѣмъ безпрестанно напоминаешь о смерти юнаго Артура? Умертвила его твоя рука. У меня была могучая причина желать его смерти, но y тебя убивать его никакой.
   Гьюбертъ. Какъ, государь, никакой? Не вы-ли мнѣ приказали?
   Король Іоаннъ. Не истинное-ли несчастіе королей имѣть къ своимъ услугамъ рабовъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе насильственно и кровопролитно ворваться въ жилище, гдѣ обитаетъ жизнь? -- намекъ власти за непреложный законъ, и подъ вліяніемъ дурного расположенія духа наморщенный лобъ за твердое и обдуманное намѣреніе.
   Гьюбертъ. Вотъ приказаніе мнѣ сдѣлать то, что я сдѣлалъ, подписанное вашею рукою и скрѣпленное вашею печатью.
   Король Іоаннъ. О, когда придется сводить послѣдній           счетъ между небомъ и землею, только тогда и эта подпись, и печать послужатъ уликами для нашего осужденія! если-бы не подвернулся мнѣ ты, уже по одному своему облику предназначенный, какъ будто самою природою отмѣченный для позорныхъ дѣяній, мнѣ и на умъ не пришло бы убійство. Но, видя передъ собою твое, наводящее ужасъ лицо, какъ разъ пригодное для совершенія кровавыхъ злодѣяній, обличающее въ тебѣ человѣка, способнаго, не долго думая, пустить въ ходъ кинжалъ, я только случайно намекнулъ тебѣ, что убить Артура было-бы для меня выгодно, a твою совѣсть желаніе угодить королю не удержало отъ убійства принца.
   Гьюбертъ. Государь!
   Король Іоаннъ. Стоило-бы тебѣ только укоризненно покачать годовою, многозначительно помолчатъ въ то время, когда я темно высказывалъ тебѣ свое намѣреніе, или если-бы ты недовѣрчиво взглянулъ мнѣ въ лицо и тѣмъ вынудилъ меня высказаться въ болѣе опредѣленныхъ выраженіяхъ, одинъ внутренній стыдъ заставилъ бы меня образумиться тогда-же: твой ужасъ сообщился бы и мнѣ. Но ты понялъ мое желаніе по внѣшнимъ его проявленіямъ и на основаніи понятаго вошелъ въ общеніе съ грѣхомъ. Да, твое сердце безъ малѣйшихъ колебаній согласилось на все, и это побудило жестокую твою руку исполнить то гнусное дѣло, которое назвать по имени не рѣшается ни мой, ни твой языкъ. Вонъ отсюда и никогда не смѣй опять показываться мнѣ на глаза! Мои дворяне отъ меня отпадаютъ; y самыхъ воротъ моего королевства мнѣ грозятъ неисчислимыя полчища чужестранцевъ. Даже въ плотской груди этого королевства, въ этомъ источникѣ жизни и дыханія, вспыхиваетъ вражда и междоусобица между мною и смертью моего племянника.
   Гьюбертъ. Вооружитесь противъ другихъ вашихъ непріятелей, a я примирю васъ съ вашею совѣстью: -- юный Артуръ живъ; моя рука еще сохраняетъ свою дѣвственную невинность; она еще не замарана багряными каплями крови. Въ душу мою никогда еще не вкрадывалось ужасающее побужденіе сдѣлаться убійцей. Вы въ моемъ лицѣ оклеветали природу. Какъ ни были бы суровы мои черты, за ними все таки таится душа настолько мягкая, что она не отважилась бы стать палачемъ ни въ чемъ невиноватаго ребенка.
   Король Іоаннъ. Артуръ еще живъ? О, спѣши скорѣе къ пэрамъ и охлади этимъ извѣстіемъ ихъ разъяренную злобу укроти ихъ до повиновенія! Прости меня, что подъ вліяніемъ горячности я судилъ о тебѣ только по внѣшнему твоему виду. Меня ослѣпляло бѣшенство и, благодаря крови, чудившейся моимъ глазамъ, ты мнѣ показался много ужаснѣе, чѣмъ ты на самомъ дѣлѣ. Не отвѣчай ничего, a какъ можно скорѣе приведи въ мою рабочую комнату разгнѣванныхъ лордовъ: моя мольба слишкомъ медленна; бѣги быстрѣе, чѣмъ она (Уходитъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Передъ замкомъ.

На стѣнѣ показывается Артуръ.

   Артуръ. Стѣна высока, но я все-таки спрыгну внизъ. Добрая земля, будь сострадательна и не дай мнѣ о тебя ушибиться! Знаютъ меня немногіе, или даже не знаетъ никто. Если бы даже знали, эта одежда юнги дѣлаетъ меня совершенно неузнаваемымъ. Страшно! однако, я все-таки рѣшусь на попытку. Если я соскочу внизъ и не переломаю костей, мнѣ не трудно будетъ найти тысячи средствъ, чтобы выбраться отсюда. Не всели равно, умереть-ли спасаясь или оставаться здѣсь u все таки умереть? (Прыгаетъ внизъ). О, горе мнѣ! У этихъ камней сердце моего дяди! Небо, прими мою душу, a ты, Англія, сохрани мои кости! (Умираетъ).
  

Входятъ Пемброкъ, Сольсбюри и Биготъ.

  
   Сольсбюри. Благородные лорды, для встрѣчи съ нимъ я отправлюсь въ Сентъ-Эдмондсбюри. Въ этомъ наше спасеніе, и мы не можемъ не воспользоваться милостивымъ его предложеніемъ въ такое опасное время.
   Пемброкъ. Кто привезъ письмо отъ кардинала?
   Сольсбюри. Графъ Мелонъ, благородный французскій дворянинъ. То, что графъ передавалъ мнѣ лично, еще яснѣе выражаетъ расположеніе къ намъ дофина, чѣмъ сказанное въ письмѣ.
   Биготъ. Итакъ, отправимся къ нему навстрѣчу завтра утромъ.
   Сольсбюри. Нѣтъ, отправимся лучше сегодня-же, такъ-какъ, лорды, намъ предстоитъ два долгіе дня пути, чтобы до него добраться.
  

Входитъ Пригулокъ.

  
   Пригулокъ. Очень радъ, сердитые лорды, что мнѣ суждено вторично увидать васъ сегодня. Король черезъ мое посредство требуетъ вашего немедленнаго прибытія во дворецъ.
   Сольсбюри. Король самъ лишилъ себя нашего повиновенія. Мы не хотимъ, чтобы наша незапятнанная честь служила подкладкой его ничтожной, загрязненной мантіи и не намѣрены слѣдовать за человѣкомъ, чья нога оставляетъ по себѣ кровавый слѣдъ всюду, куда бы она ни ступила. Ступай и повтори ему это; мы знаемъ про него самое худшее.
   Пригулокъ. Чтобы вы о немъ ни думали, мнѣ кажется, вамъ лучше было-бы отвѣтить добрымъ словомъ.
   Сольсбюри. Разсуждаетъ теперь не наша вѣжливость, a наше негодованіе.
   Пригулокъ. У васъ нѣтъ никакого основанія негодовать, поэтому было-бы разумнѣе прибѣгнуть къ вѣжливости.
   Пемброкъ. Знайте, сэръ, что y выведеннаго изъ себя терпѣнія есть свои права.
   Пригулокъ. Совершенно вѣрно: -- но это вредитъ только тому, кто вышелъ изъ себя, и никому болѣе.
   Сольсбюри. Вотъ тюрьма... (Увидавъ трупъ Артура). Это что лежитъ здѣсь?
   Пемброкъ. О, смерть, гордись ясною и царственною красотою своей жертвы! У земли не нашлось ямы, чтобы скрыть подобное дѣянье!
   Сольсбюри. Убійство, какъ-бы ненавидя то, что само-же совершило, оставило трупъ непокрытымъ, чтобы онъ взывалъ къ мщенію.
   Биготъ. Или потому лишило его погребенія, что нашло такую красоту слишкомъ царственно-драгоцѣнной для могилы.
   Сольсбюри. Что скажете на это вы, сэръ Ричардъ? Теперь видите сами! Случалось-ли вамъ слышать, читать или слышать о чемъ-либо подобномъ? Неужто, не смотря на свидѣтельство вашихъ глазъ, вы почти не отказываетесь вѣрить что видите именно то, что дѣйствительно видите? Могли ли вы, если-бы не такое доказательство, подумать, что совершится нѣчто подобное? Это макушка, вершина, вѣнецъ, вѣнецъ надъ вѣнцомъ того, что могло совершить оружіе убійства! Это кровавѣйшій позоръ, дичайшая дикость, гнуснѣйшій ударъ, нанесенный слѣпою ненавистью или безумнымъ изступленіемъ, оплакивать который приходится слезами вызванными укоромъ задѣтой за живое совѣсти.
   Пемброкъ. Рядомъ съ этимъ убійствомъ всѣ прежде, совершенныя дѣянія, кажутся извинительными. Оно такъ единственно въ своемъ родѣ, такъ несравнимо ни съ чѣмъ, что очищаетъ ненародившіеся проступки времени, придаетъ имъ даже святость. Всѣ ихъ смертоносные удары, всѣ ихъ кровопролвтія покажутся пустяками въ сравненіи съ этимъ гнуснымъ зрѣлищемъ!
   Пригулокъ. Да, это кровавое преступленіе достойно проклятія; оно безчеловѣчное дѣяніе безпощадной руки, если только оно совершено чьею-нибудь рукою.
   Сольсбюри. Совершено-ли оно чьею-нибудь рукою? Предвидѣніе еще ранѣе проливало для насъ нѣкоторый свѣтъ на то, что воспослѣдутъ. Это позорное дѣяніе совершено рукою Гьюберта, покорнаго исполнителя замысла и приказаній короля, повиноваться которому отнынѣ отказывается моя душа. Преклоняя колѣна предъ этою загубленною нѣжною жизнью, предъ этими чудными бездыханными останками, я даю обѣтъ, священный обѣтъ, который, какъ ѳиміамъ, вознесется къ небесамъ. Да, клянусь, не вкушать никакихъ радостей міра, не поддаваться заразѣ наслажденій, не знать ни покоя, ни отдыха, пока не покроется сіяніемъ славы эта рука, всецѣло посвящаемая мною дѣлу мести!
   Пемброкь и Биготъ. Мы отъ всей души сочувствуемъ, твоему обѣту.
  

Входитъ Гьюбертъ.

  
   Гьюбертъ. Благородные лорды, я до того торопился разыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ, и король прислалъ меня за вами.
   Сольсбюри. Какова наглость? Онъ не краснѣетъ даже при видѣ смерти! Вонъ отсюда, ненавистный злодѣй! Уходи скорѣе!
   Гьюбертъ. Я не убійца.
   Сольсбюри (Обнажая мечъ). Неужто я вынужденъ отнять y правосудія принадлежащую ему жертву?
   Пригулокъ. Вашъ мечъ, сэръ, слишкомъ чистъ для такого дѣла. Вложите его снова въ ножны.
   Сольсбюри. Не вложу до тѣхъ поръ, пока не сдѣлаю для него ноженъ изъ шкуры убійцы!
   Гьюбертъ. Назадъ, лордъ Сольсбюри! Говорю вамъ: -- назадъ! Клянусь небомъ, я думаю, что мой мечъ настолько-же остръ, какъ и вашъ! Мнѣ не хотѣлось-бы, милордъ, чтобы вы забывались; не хотѣлось-бы также подвергать васъ опасности законной моей самозащиты. Не заставьте-же меня своимъ изступленіемъ забыть ваше достоинство, ваше величіе и вашу знатность.
   Биготъ. Прочь отсюда, навозная куча! Какъ смѣешь ты угрожать дворянину?
   Гьюбертъ. Я не угрожаю, но защищать свою невиновность сталъ-бы даже противъ императора.
   Сольсбюри. Ты убійца.
   Гьюбертъ. Не вынуждайте меня имъ сдѣлаться. Нѣтъ, я не убійца! Тотъ, чей языкъ взводитъ на другого напраслину, говоритъ неправду, a кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ!
   Пемброкъ. Изрубить его на куски!
   Пригулокъ. A я говорю вамъ стойте смирно.
   Сольсбюри. Посторонитесь, Фолькенбриджъ, или я задѣну и васъ.
   Пригулокъ. Тебѣ было-бы лучше задѣть дьявола, чѣмъ меня. Сольсбюри! Если ты даже посмотришь на меня хмуро, если допустишь свою ногу сдѣлать ко мнѣ хоть шагъ или позволишь своему черезъ-чуръ воспламеняющемуся гнѣву стыдить меня, я убью тебя на мѣстѣ. Убери-ка свой мечъ по добру-поздорову, или я такъ искрошу тебя и твой вертелъ, что ты подумаешь, будто самъ дьяволъ вырвался изъ ада!
   Биготъ. Что ты дѣлаешь, прославленный Фолькенбриджъ? Ты заступаешься за злодѣя, за убійцу?
   Гьюбертъ. Я не злодѣй и не убійца!
   Биготъ. Кто-же убилъ принца?
   Гьюбертъ. Не болѣе часа тому назадъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я относился къ нему съ уваженіемъ, любилъ его, и до послѣдняго своего дня не перестану оплакивать такую дорогую, безвременно погибшую жизнь.
   Сольсбюри. Не довѣряйте лживой влагѣ, выступающей y него на глазахъ: -- злодѣйство всегда готово прослезиться, a этотъ негодяй, давно искусившійся въ своемъ ремеслѣ, старается придать слезамъ видъ потоковъ, вызванныхъ состраданіемъ и невинностью. Пойдемте со мною всѣ, чьей душѣ противны удушливыя испаренія бойни; меня тошнитъ отъ смраднаго запаха преступленія.
   Биготъ. Ѣдемте прямо въ Бюри къ находящемуся тамъ Дофину.
   Пемброкъ. Скажи королю, что онъ можетъ освѣдомиться о насъ тамъ (Лорды уходятъ).
   Пригулокъ. Хорошъ народецъ! (Гьюберту). Отвѣчай: зналъ ты, что подготовлялось это прекрасное дѣло? Если это чудовищное убійство совершено тобою, какъ ни безконечно велико милосердіе небесъ, не жди себѣ пощады, Гьюбертъ; надъ тобою разразится проклятіе.
   Гьюбертъ. О, только выслушайте меня, сэръ!
   Пригулокъ. Нѣтъ, прежде выслушай меня ты. Если дѣйствительно ты убилъ несчастнаго ребенка, нѣтъ мрачнѣе того проклятія, котораго достоинъ ты. Оно будетъ такъ-же страшно, какъ проклятіе, тяготѣющее надъ княземъ ада -- Люциферомъ, потому что во всей преисподней не найдется на одного демона чернѣе тебя, если ты убилъ это дитя.
   Гьюбертъ. Клянусь душой!
   Пригулокъ. Даже если убивалъ не ты самъ, a только далъ согласіе на такое жестокое дѣяніе, простись съ надеждой на помилованіе! Когда такъ, -- тебѣ нужна веревка, и самой тончайшей нити паутины, когда-либо выпряденной утробою паука, будетъ достаточно, для удавленія тебя и тростинки, для твоей висѣлицы; если-же захочешь утопиться налей немного воды въ ложку, и эта вода превратится въ цѣлый океанъ, который зальетъ собою такого мерзавцада какъ ты. Я сильно тебя подозрѣваю.
   Гьюбертъ. Если не только дѣйствіемъ или согласіемъ, но даже мыслью я помогалъ выкрасть душу, жившую въ этомъ прелестномъ тѣлѣ, пусть адъ изобрѣтаетъ для меня еще неслыханныя муки. Я оставилъ ребенка совершенно здоровымъ.
   Пригулокъ. Ступай, возьми его на руки и унеси. Я совсѣмъ ошеломленъ! Мнѣ чудится, будто я сбился съ пути среди шиповъ и опасностей этого свѣта... Какъ легко уносишь ты на рукахъ всю Англію. Съ настоящей минуты, вмѣстѣ съ этимъ умершимъ кусочкомъ королевскаго, величія и жизнь, и справедливость, и правда отлетѣли отъ Англіи къ небесамъ. Теперь ей остается только, ради удовлетворенія частной алчности, расхватывать, растаскивать, рвать зубами это выморочное государство. Пускай отнынѣ за эту обглоданную кость королевскаго величія дворной песъ войны бѣшено щетинитъ свою шерсть и дико лаетъ на милый всѣмъ обликъ мира. Теперь чужія войска и свои неудовольствія заключили между собою союзъ и неизбѣжно должны встрѣтиться лицомъ къ лицу съ похитителемъ престола. Громадная смута, словно воронъ, парящій надъ издыхающимъ животнымъ, только выжидаетъ полнаго паденія въ конецъ сокрушенной власти. Какъ счастливъ тотъ, кому набрюшникъ и плащъ помогутъ теперь вынести такую бурю. Унеси ребенка и скорѣе слѣдуй за мною. Я иду къ королю. У насъ на рукахъ цѣлыя тысячи непріятныхъ дѣлъ, a само небо смотритъ на нашу страну угрюмымъ окомъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ-же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Король Іоаннъ, Пандольфъ, съ короною въ рукахъ, и свита.

   Король Іоаннъ. И такъ, я передалъ въ ваши руки вѣнецъ ь
             Ты Франціи.
   Шатильонъ.           Прими же вызовъ брани
             Изъ устъ моихъ и знай, что этимъ словомъ
             Я кончилъ цѣль посольства моего 3).
   Кор. Іоаннъ. Снеси и ты во Францію мой вызовъ.
             Безъ страха путь ты можешь свой свершить,
             Но долженъ быть при этомъ такъ же скорымъ,
             Какъ молнія, иль иначе рискуешь
             Услышать ты, что грянетъ громъ моихъ
             Орудій тамъ, не выждавши, пока
             Ты явишься... Иди теперь и будь
             Трубою гнѣва нашего! Ужаснымъ
             Пророкомъ бѣдъ, несущихъ зло и гибель
             Твоей странѣ!.. Вели, Пемброкъ, отправить
             Его съ почетной свитой въ путь... Прощай!

(Уходятъ Шатильонъ и Пемброкъ).

   Элеонора. Ну, что, мой сынъ? не правду ль я твердила,
             Что не оставитъ гордая Констанса
             Въ покоѣ насъ, пока не возбудитъ
             И Францію и цѣлый міръ подняться
             На насъ войной въ защиту правъ Артура?
             Могли бы мы легко предотвратить
             Всю эту распрю полюбовной сдѣлкой;
             А вотъ теперь, предавши споръ рѣшенью
             Двухъ королевствъ -- должны его исхода
             Мы ждать въ пылу кровопролитныхъ битвъ.
   Кор. Іоаннъ. За насъ права, а также фактъ владѣнья.
   Элеонора. Владѣнья -- да! Но что до правъ, то имя
             Намъ многаго съ тобой не получить,
             Тебѣ и мнѣ невольно шепчетъ совѣсть
             Про тѣ дѣла, какія вѣдать могутъ
             Лишь мы съ тобой да всемогущій Богъ.

(Входитъ шерифъ и говоритъ тихо съ Эссексомъ).

   Эссексъ (королю). Здѣсь, государь, затѣялся у насъ
             Престранный искъ. Я о такихъ ни разу
             Не слыхивалъ. Просители желаютъ
             Предстать предъ васъ и просятъ правосудья.
             Взести ли ихъ?
   Кор. Іоаннъ. Пускай войдутъ. (Шерифъ уходитъ).-- Издержки
             Войны заплатятъ намъ монастыри
             Съ аббатствами.

(Возвращается шерифъ съ Робертомъ Фолькенбриджемъ и его незаконнымъ братомъ Филиппомъ).

   Кор. Іоаннъ.           Что вы за люди?
   Филиппъ Фольк.                     Я
             Твой вѣрный, честный подданный. Родился
             Въ Нортгэмптонѣ; въ семьѣ я старшій сынъ,
             А былъ моимъ отцомъ, какъ надо думать,
             Сэръ Робертъ Фолькенбриджъ,-- тотъ самый воинъ,
             Что посвященъ былъ въ рыцари монархомъ
             Ричардомъ Львинымъ Сердцемъ, чья рука
             Его почтила этимъ званьемъ въ битвѣ.
   Кор. Іоаннъ (Роберту). А ты? Кто ты такой?
   Робертъ Фольк.                               Сынъ и наслѣдникъ
             Того же Фолькенбриджа.
   Кор. Іоаннъ.                     Ты наслѣдникъ,
             А старшій онъ? Иль родились отъ разныхъ
             Вы матерей?
   Филиппъ Фольк. Нѣтъ, государь, нѣтъ, нѣтъ!
             Была намъ мать одна -- всѣ это знаютъ.
             Равно я долженъ вѣрить, что родились
             И я и онъ отъ одного отца;
             Но разузнать въ вопросѣ этомъ правду
             Вы можете лишь только, разспросивъ
             Иль мать мою, иль небо!-- Я жъ, какъ смертный,
             Могу введенъ въ сомнѣнье быть, какъ всѣ.
   Элеонора. Ты не стыдишься, грубый человѣкъ,
             Позорить мать подобнымъ подозрѣньемъ?
   Филиппъ Фольк. Позорю я?-- нимало: мнѣ на это
             Причины нѣтъ. Придумалъ эту сплетню
             Не я, а братъ, и если онъ докажетъ,
             Что было такъ, то выболтаетъ 4) этимъ
             Себѣ на счетъ мой мало сотенъ пять
             Хорошихъ фунтовъ въ годъ;-- такъ я, напротивъ,
             Молюсь о томъ, чтобъ небо защитило
             Честь матери моей, а вмѣстѣ съ этимъ
             Мое добро.
   Кор. Іоаннъ. Открытый, смѣлый малый!
             Но почему жъ онъ, младшій сынъ въ семьѣ,
             Сталъ требовать наслѣдства?
   Филиппъ Фольк.                     Почему?
             Да просто изъ любви къ моимъ доходамъ...
             Пустилъ онъ сказку въ ходъ, что будто я
             Побочный сынъ! Но на вопросъ вѣдь: вѣрно
             Иль нѣтъ былъ зачатъ я -- отвѣтить можетъ
             Лишь мать моя; а то, что я не скверно 5)
             Рожденъ на свѣтъ (да будетъ миръ костямъ,
             Трудившимся зачать меня) -- то это
             Вы сами видѣть можете:-- сравните
             Лишь лица насъ обоихъ! Если точно
             Сэръ Робертъ былъ отцомъ обоихъ насъ,
             И если онъ (указывая на брата) рожденъ въ отца обличьемъ,
             Такъ я, склонивъ колѣни, приношу
             Сэръ Роберту за то вѣдь благодарность,
             Что онъ меня скроилъ не по себѣ.
   Кор. Іоаннъ. Вотъ чудака пришлось услышать намъ.
   Элеонора (королю). Чѣмъ пристальнѣй смотрю, тѣмъ все сильнѣй
             Я нахожу въ немъ сходство съ Львинымъ Сердцемъ.
             Громадный ростъ, манера говорить --
             Мой сынъ во всемъ... Что скажешь ты на это?
   Кор. Іоаннъ. Замѣтилъ то же самое и я:
             Ричардъ какъ есть. (Роберту) Съ чего же вздумалъ ты
             Присваивать себѣ наслѣдство брата?
   Филиппъ Фольк. Да потому, что выйти удалось
             Ему въ отца:-- такая жъ полурожа!
             И этимъ-то намѣренъ онъ отнять
             Мое добро! Купить пятьсотъ червонцевъ
             За стертый грошъ съ такой же половиной
             Лица, какъ и на немъ 6).
   Робертъ Фольк.           Я, государь,
             Скажу вамъ все: когда былъ живъ отецъ мой --
             Вашъ братъ съ нимъ велъ дѣла...
   Филиппъ Фольк.                     Ну, этой рѣчью
             Моихъ земель себѣ ты не добудешь!
             Твои права вѣдь строишь ты на сплетнѣ
             О тѣхъ дѣлахъ, какія велъ Ричардъ
             Съ твоею матерью.
   Робертъ Фольк. Отецъ былъ посланъ
             Ричардомъ разъ въ Германію для спѣшныхъ
             И важныхъ дѣлъ, которыя тогда
             Велъ съ нами императоръ. Братъ вашъ жилъ,
             Пока онъ былъ въ отлучкѣ, постоянно
             У насъ въ дому, и тутъ-то удалось
             Ему достичь того, о чемъ мнѣ стыдно
             Вамъ говорить... Но правда будетъ правдой!
             Извѣстно всѣмъ, что много странъ и рѣкъ,
             Какъ самъ отецъ сказалъ мнѣ, раздѣляли
             Его и мать, когда былъ зачатъ этотъ
             Здоровый плутъ... Предъ смертью завѣщалъ
             Отецъ свои мнѣ земли и въ могилу
             Унесъ съ собою вѣру, что хотя
             Мой братъ былъ сынъ жены его, но не былъ
             Законный сынъ ему. Пришлось иначе бъ
             Признать такое чудо, что родился
             На цѣлыя четырнадцать недѣль
             Онъ прежде срока;-- потому прошу я
             Васъ, государь, отдать добро отца,
             Съ его согласно волей, мнѣ, какъ сыну.
   Кор. Іоаннъ. Сказалъ ты вздоръ 7): твой братъ узаконенъ
             Ужъ тѣмъ однимъ, что мать была въ замужествѣ,
             Когда родился онъ. Грѣшна иль нѣтъ
             Была она предъ мужемъ -- знать и вѣдать
             Про то лишь ей. На рискъ такой идутъ
             Мужчины всѣ, когда хотятъ жениться.
             Самъ посуди: что, если бъ братъ мой Ричардъ
             Ему отцомъ былъ точно и задумалъ
             Признать его?-- отецъ твой былъ бы въ правѣ
             Безспорно отказать ему, рѣшивъ,
             Что не отдастъ приплодъ своей коровы.
             Такъ или нѣтъ?-- А если братъ не могъ
             Его насильно взять, то и отецъ твой
             Равно не въ правѣ былъ его отвергнуть.
             Отсюда выводъ ясенъ: если братъ мой
             Подбросилъ точно твоему отцу
             Наслѣдника -- то тотъ наслѣдникъ долженъ
             И всѣмъ владѣть, что было у отца.
   Робертъ Фольк. Ужель отецъ не могъ лишить наслѣдства
             Его никакъ, будь хоть чужой онъ сынъ?
   Филиппъ Фольк. Не могъ -- ты видишь самъ: не могъ такъ точно,
             Какъ и родить не могъ меня на свѣтъ.
   Элеонора. Отвѣть, Филиппъ, что предпочелъ бы ты:
             Владѣльцемъ стать наслѣдства Фолькенбриджа
             И зваться имъ, иль, потерявъ наслѣдство,
             Быть признаннымъ за сына короля?
   Филиппъ Фольк. Скажу въ отвѣтъ, что если бъ братъ похожимъ
             Былъ на меня, а я имѣлъ фигуру
             Отца, какъ онъ; что если бъ вмѣсто рукъ
             Болтались на бокахъ моихъ двѣ шкуры
             Сухихъ угрей, а вмѣсто ногъ торчали
             Два хлыстика; что если бъ каждый встрѣчный,
             Увидя розу на моихъ вискахъ,
             Сталъ звать меня, смѣясь, ходячимъ пенсомъ 8),
             И если бъ мнѣ за это дали даромъ
             Его помѣстья всѣ -- то вотъ вамъ клятва,
             Что съ мѣста не сошелъ бы я, покуда
             Не удалось за шагомъ шагъ продать
             Мнѣ земли всѣ, въ надеждѣ этимъ стать,
             Чѣмъ я теперь:-- я не хочу быть Нобомъ 9).
   Элеонора. Ты молодецъ!-- Согласенъ, значитъ, ты
             Отдать ему наслѣдство съ тѣмъ, чтобъ въ свитѣ
             Служить моей? Мы собрались войной
             На Францію.
   Филиппъ Фольк. Бери, братъ, все! Судьбой
             Доволенъ я... Ты добылъ кушъ хорошій;
             Но быть тобой, по мнѣ, не стоитъ гроша!
             (Королевѣ) За вами я отправлюсь хоть на смерть.
   Элеонора. Нѣтъ, не за мной: иди впередъ.
   Филиппъ Фольк.                               Привыкъ я
             Всегда дорогу старшимъ уступать.
   Кор. Іоаннъ. Какъ звать тебя?
   Филиппъ Фольк.                     Филиппомъ, государь.
             Такъ я крещенъ 10). Сэръ Роберта жена
             Была судьбой мнѣ въ матери дана,
             И родился у ней я первымъ сыномъ.
   Кор. Іоаннъ. Носи жъ отнынѣ прозвище того,
             Кѣмъ ты рожденъ... Склонись и встань предъ свѣтомъ
             Знатнѣй, чѣмъ былъ: будь впредь Плантагенетомъ 11).
   Филиппъ Фольк. Дай руку, братъ! мнѣ честь дана отцомъ;
             Тебѣ жъ -- добро. Скажу передъ лицомъ
             Я всѣхъ теперь: хвала, что отлучился
             Сэръ Робертъ въ годъ, когда я въ свѣтъ родился!
   Элеонора. Видна во всемъ въ немъ кровь Плантагенетовъ.
             Тебѣ, Ричардъ, я бабка: можешь звать
             Меня впредь этимъ именемъ.
   Филиппъ Фольк.                     Ну, да!
             Хоть и случайно!-- впрочемъ, что за дѣло!
             Свернуть съ дороги влѣво не грѣшно 12).
             Не все ль равно войти черезъ окно
             Иль чрезъ заборъ? Что не взялъ днемъ -- пытайся
             То ночью взять; а взялъ -- прибытокъ твой!
             Стрѣляя въ цѣль, попасть лишь постарайся!
             Какъ ни родись -- останешься собой.
   Кор. Іоаннъ (Роберту). Ну, Фолькенбриджъ! Сбылись твои моленья:
             Земли лишенный 13) далъ тебѣ владѣнья.
             Теперь пора намъ, матушка, въ походъ!
             Идемъ, Ричардъ,-- насъ Франція зоветъ.
   Филиппъ Фольк. (Роберту). Ну, братъ, прощай! Вѣдь ты рожденъ законно.
             Такъ пусть судьба пошлетъ тебѣ зато
             Премного благъ. (Уходятъ всѣ, кромѣ Филиппа).
                                           Я выросъ на вершокъ,
             А сколько миль потеряно въ помѣстьяхъ!
             Но вѣдь зато могу любую Дженни
             Теперь я сдѣлать барыней!-- "Здоровы ль
             Вы, сэръ Ричардъ?" -- "Такъ, ничего, спасибо!"
             И будь хотя Георгомъ тотъ, кто спроситъ
             Меня о томъ -- я все же назову
             Его небрежно Питеромъ... Нѣтъ дива,
             Что, разъ поднявшись въ почестяхъ, мы станемъ
             Позабывать людскія имена.
             Будь иначе -- найдетъ вѣдь свѣтъ, пожалуй,
             Что мало въ насъ достоинства; что плохо
             Поддерживаемъ мы свой важный санъ.
             Пусть посѣтитъ меня теперь гуляка
             Изъ странъ чужихъ. Пойдетъ со мной къ столу
             Онъ важно, съ зубочисткой!.. Я, насытивъ
             Желудокъ знатный свой и пососавъ
             Затѣмъ въ зубахъ, начну, усѣвшись важно,
             Съ нимъ разговоръ:-- "Прошу, любезный сэръ!" --
             И тутъ небрежно обопрусь на локоть.
             А онъ въ отвѣтъ, заученный, какъ стихъ:
             "О, сэръ, къ услугамъ вашимъ! что угодно
             Вамъ приказать?" А я:-- "Нѣтъ, нѣтъ, напротивъ,
             Вы мнѣ должны приказывать!" -- Ну, словомъ,
             Начнемъ мы тутъ обмѣнъ любезныхъ словъ,
             Еще не зная, что хотимъ и просимъ.
             И пустимся затѣмъ мы въ тары-бары
             Про Альпы, Пиринеи, рѣчку По,
             Такъ вплоть до ужина... Вотъ какъ ведутъ
             Себя въ высокомъ обществѣ, въ какое
             Мнѣ должно влѣзть! Побочнымъ высшій свѣтъ
             (А я побочнымъ былъ всегда и буду)
             Считать привыкъ вѣдь нынче лишь того,
             Въ комъ нѣтъ манеръ, умѣнья одѣваться,
             Держать себя съ достоинствомъ при всѣхъ,
             А главное -- точить, точить, точить
             Тотъ сладкій ядъ фальшивой, грубой лести,
             Какой себя обманываетъ свѣтъ!
             И это все придется непремѣнно
             Мнѣ изучить, хотя не для того,
             Чтобъ лгать другимъ, но чтобъ не очень грубо
             Ужъ лгали мнѣ... Удобнѣе взберусь
             Такимъ путемъ я на ступени счастья,
             Какое мнѣ свалилось вдругъ 11).-- Но кто
             Сюда спѣшитъ въ дорожномъ, женскомъ платьѣ?
             Что за гонецъ? Иль мужа нѣтъ у ней,
             Чтобъ рогомъ возвѣстить ея прибытье?

(Входятъ лэди Фолькенбриджъ и Джемсъ Горней).

             Ба, матушка! Привѣтъ съ пріѣздомъ!-- Что
             Заставило прибыть васъ такъ поспѣшно?
   Лэди Фольк. Гдѣ, гдѣ твой братъ? гдѣ этотъ негодяй,
             Посмѣвшій здѣсь меня такъ опозорить?
   Филиппъ Фольк. Вамъ надо брата Роберта? Кого,
             На свѣтъ родилъ сэръ Робертъ -- славный витязь
             Герой Кольбрандъ 15); могучій богатырь?
             Сэръ Робертъ нуженъ вамъ?
   Лэди Фольк.                     Ну, да,-- онъ самый.
             А ты съ чего, дрянной мальчишка, вздумалъ
             Смѣяться надъ сэръ Робертомъ? Обоимъ
             Онъ вамъ отецъ.
   Филиппъ Фольк. Уйди на время, Горней.
   Горней. Прощай, Филиппъ.
   Филиппъ Фольк.                     Такъ кличутъ воробьевъ 16).
             Поразскажу тебѣ я, Джемсъ, о многомъ,
             Что было здѣсь (Горней уходитъ). А вамъ скажу, милэди,
             Я вотъ про что: сэръ Робертъ старый не былъ
             Моимъ отцомъ! Ту часть, какую далъ
             Сэръ Робертъ мнѣ -- спокойно бъ могъ онъ съѣсть
             Въ Страстную Пятницу, не оскоромясь!
             Какъ ни трудился бъ въ потѣ онъ лица,
             То все равно -- меня бы онъ не сдѣлалъ,
             Сознайтесь въ томъ!-- его произведенья
             Извѣстны намъ; а потому откройте
             По совѣсти, кому обязанъ я
             Всѣмъ тѣмъ, что есть во мнѣ? Вѣдь вашъ сэръ Робертъ
             Не сдѣлалъ бы одной моей ноги.
   Лэди Фольк. И ты туда жъ за братомъ!-- Или смысла
             Нѣтъ у тебя? иль ты понять не можешь,
             Что для своей беречь обязанъ пользы
             Мою ты честь? Мальчишка дерзкій! дрянь!
   Филиппъ Фольк. Не дрянь, а рыцарь, матушка! да -- рыцарь!
             Какъ Базилискъ 17). Тутъ шутокъ нѣтъ: плечо
             Мое болитъ еще отъ посвященья...
             Но, матушка, вѣдь все жъ я не былъ сыномъ
             Сэръ Роберта! Отрекся я съ наслѣдствомъ
             И отъ отца! Рожденье, имя -- все
             Ушло безслѣдно прахомъ... Объявите жъ
             Теперь по чистой совѣсти, кому
             Обязанъ жизнью я? Конечно, не былъ
             Онъ кто-нибудь, а человѣкъ извѣстный.
   Лэди Фольк. Какъ! Фолькенбриджа имя ты отвергъ?
   Филиппъ Фольк. Какъ дьявола.
   Лэди Фольк.                               Ну, если такъ, то знай,
             Что ты рожденъ Ричардомъ Львинымъ Сердцемъ.
             Успѣлъ путемъ онъ долгихъ домогательствъ
             Достичь того, что измѣнила клятвѣ
             Я брачныхъ узъ.-- Да не зачтетъ Господь
             Мнѣ это въ грѣхъ! Изъ всѣхъ я силъ старалась
             Себя сберечь, но былъ мой грѣхъ сильнѣй,
             И сталъ плодомъ ошибки ты моей!
   Филиппъ Фольк. Ну, если такъ, то солнцемъ поклянусь,
             Что если бъ въ свѣтъ родился я вторично,
             То не желалъ бы лучшаго отца!
             Ошибки есть, которыя несутъ
             Въ себѣ прощенье сами. То же было
             И въ этотъ разъ: ты увлеклась не страстью,
             Но уступить должна была невольно
             Предъ натискомъ властительной любви
             Того, предъ кѣмъ смирился даже гордый,
             Свирѣпый левъ, позволивъ вырвать прочь
             Себѣ изъ груди царственное сердце 18)!
             Такъ женская ль душа могла бороться
             Съ тѣмъ, кто взялъ верхъ надъ гордымъ сердцемъ льва?
             Да, матушка! навѣкъ я благодаренъ
             Тебѣ за то, что мнѣ тобою данъ
             Такой отецъ!.. Взгляну я, кто рѣшится
             Тебѣ косой за это бросить взглядъ!
             Онъ будетъ мной отправленъ въ темный адъ!
             Идемъ теперь:-- хочу тебя представить
             Я всѣмъ роднымъ. Вѣрь, всѣ сочтутъ добромъ
             Поступокъ твой! Кто жъ вздумаетъ ославить
             Его, какъ грѣхъ -- то будетъ тотъ лжецомъ! (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Франція. Передъ стѣнами Анжера.

(Входятъ съ одной стороны австрійскій герцогъ съ войскомъ, съ другой -- французскій король Филиппъ, также съ войскомъ, дофинъ Лудовикъ, Констанса, Артуръ и свита).

   Лудовикъ. Прими привѣтъ нашъ предъ Анжерскимъ валомъ,
             Австрійскій храбрый герцогъ!-- (Артуру). Вотъ, Артуръ,
             Тотъ принцъ, кѣмъ былъ сраженъ твой славный дядя,
             Король Ричардъ 19), исторгшій сердце льва
             И ведшій брань святую въ Палестинѣ.
             Онъ хочетъ предъ тобой теперь загладить
             Свою вину и потому явился
             Сюда въ главѣ знаменъ своихъ, чтобъ силой
             Принудить злого дядю твоего
             Отдать тебѣ похищенный неправо
             Британскій тронъ... Привѣтствуй же его
             Сердечнымъ поцѣлуемъ.
   Артуръ.                               Богъ проститъ
             Ричарда смерть вамъ, герцогъ, видя ваше
             Старанье вновь возстановить права
             Его родныхъ, прикрывъ ихъ мощной сѣнью
             Военныхъ вашихъ силъ... Рукой безсильной
             Я васъ благодарю за то, но сердце
             Мое, повѣрьте, полно самой чистой
             Любовью къ вамъ. Прошу васъ предъ Анжеромъ
             Принять привѣтъ мой.
   Лудовикъ. Мальчикъ благородный!
             Кто не вступился бъ за твои права?
   Австр. герц. (Цѣлуя Артура). Пусть поцѣлуй, сердечно мною данный,
             Скрѣпитъ обѣтъ моей къ тебѣ любви.
             Далъ клятву я, что не вернусь въ отчизну,
             Пока Анжеръ, въ главѣ твоихъ владѣній
             Во Франціи, а также бѣлый берегъ,
             Чья твердость отражаетъ рядомъ скалъ
             Напоръ валовъ, храня, какъ за твердыней,
             Жильцовъ своихъ -- возвращены не будутъ
             Тебѣ во власть... Да, да! я обѣщаю,
             Что прежде, чѣмъ не станешь королемъ
             Ты Англіи, земли чудесной этой,
             Закрытой отъ вторженья вражьихъ силъ
             Оградой волнъ, пока весь этотъ дальній
             Конецъ земли на Западѣ не будетъ
             Вполнѣ твоимъ -- до той поры, клянусь,
             Дитя мое, я не сложу оружья
             И не увижу родины моей.
   Констанса. Прими, достойный герцогъ, благодарность
             Вдовы и матери!-- прими, покуда
             Не дастъ твоя могучая рука
             Артуру силъ, чтобъ могъ тебѣ, какъ должно,
             Онъ самъ воздать признательность.
   Австр. герц. Пошлетъ
             Награду Богъ тому, кто обнажаетъ
             Мечъ для войны правдивой и святой.
   Кор. Филиппъ. Итакъ, впередъ!.. На непокорный городъ
             Направимъ жерла пушекъ мы своихъ.
             Пусть позовутъ начальниковъ, чтобъ съ ними
             Избрать могли мы лучшія мѣста
             Для приступа. Свои положимъ здѣсь
             Мы царственныя кости; рѣки крови
             Враговъ прольемъ, лишь только бъ взять намъ городъ
             И, взявъ, ребенку этому отдать.
   Констанса. Нѣтъ, погодите: для чего пятнать
             Мечи напрасно кровью? Пусть вернется
             Посолъ нашъ -- Шатильонъ. Съ собой, быть-можетъ,
             Онъ принесетъ согласье уступить
             Намъ мирно то, что вынудить собрались
             Мы силою. Придется намъ тогда
             Раскаяться за тѣ потоки крови,
             Какіе здѣсь напрасно мы прольемъ. (Входитъ Шатильонъ).
   Кор. Филиппъ. Вотъ чудо, лэди!-- чуть сказали ваше
             Желанье вы -- явился нашъ посолъ.
             Ну, Шатильонъ, передавай короче
             Намъ твой отвѣтъ. Что намъ велѣлъ сказать
             Король британскій? Выслушаемъ мы
             Тебя съ спокойнымъ духомъ.
   Шатильонъ.                               Если такъ,
             То вотъ что вамъ отвѣчу я: оставьте
             Ничтожный этотъ городъ; берегите
             Войска и силу для важнѣйшихъ дѣлъ.
             Король британскій, раздраженный вашимъ,
             Хотя и правымъ, вызовомъ, идетъ
             На васъ войною самъ. Противный вѣтеръ,
             Меня застигшій въ морѣ, далъ возможность
             Ему свободно высадить войска
             Въ одно со мною время. Быстро онъ
             Спѣшитъ сюда. Его солдаты храбры
             И преданны. Съ нимъ мать его -- Геката,
             Свирѣпо подстрекающая сына
             На кровь и распри. Въ свитѣ съ ней идутъ
             Племянница ея, принцесса Бланка,
             Альфонса дочь Кастильскаго, а также
             Побочный сынъ покойнаго Ричарда
             И, сверхъ того, безумная ватага
             Подонковъ всей страны, веселыхъ, дикихъ
             Съ лицомъ дѣвицъ 20), но смѣлыхъ, какъ драконы.
             Проживъ безпутно все свое добро
             Въ отечествѣ, спѣшатъ они въ надеждѣ
             Наживы здѣсь, въ полнѣйшемъ убѣжденьи,
             Что на спинѣ несутъ они съ собой
             Права на все... Короче говоря,
             Ни разу Англія не высылала
             На гребень волнъ еще такой толпы
             Отважныхъ, смѣлыхъ, буйныхъ проходимцевъ
             На зло и смерть достойныхъ христіанъ.

За сценой барабаны).

             Чу! слышите?-- вотъ барабаны ихъ
             Одни прервали рѣчь мою. Готовьтесь
             Итти на бой иль объясняться съ ними.
   Кор. Филиппъ. Не ждали мы такъ скоро ихъ сюда.
   Австр. герц. Чѣмъ врагъ быстрѣй, тѣмъ долженъ быть сильнѣе
             И нашъ отпоръ. Нужда рождаетъ храбрость,--
             Пускай идутъ!-- Мы ихъ готовы встрѣтить.

Входятъ король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Филиппъ Фолькенбриджъ, Пемброкъ и войско).

   Кор. Іоаннъ. Миръ Франціи, когда насъ миромъ встрѣтитъ
             Она въ краю, принадлежащемъ намъ!
             Когда же нѣтъ -- то пусть зардѣетъ кровью
             Ея земля, и улетитъ на небо
             Желанный миръ!.. Орудье Божьей кары,
             Смиримъ ея мы гордость, чье упорство
             Грозитъ изгнать на небо кроткій миръ.
   Кор. Филиппъ. Миръ Англіи, когда ея дружины
             Для мира въ Англію вернутся вновь.
             Вашъ край намъ дорогъ: для его спасенья
             Мы льемъ свой потъ подъ тяжкимъ гнетомъ латъ,
             (Что собственно твоимъ должно быть долгомъ!)
             Но ты далекъ отъ помысловъ о благѣ
             Своей страны: -- законнаго монарха
             Ты низложилъ! преемственности право
             Подсѣкъ въ корню! ты насмѣялся дерзко
             Надъ юной властью! чистоту короны
             Ты осквернилъ! (Указывая на Артура) Покойнаго Джефрея
             Въ его лицѣ ты видишь ли черты?
             Лицо, глаза -- все носитъ въ немъ печать
             Умершаго! Вмѣстилось въ маломъ видѣ
             Въ ребенкѣ то, что видѣли въ отцѣ.
             Но часъ придетъ и разрастется снова
             Въ немъ то, что въ братѣ знали мы твоемъ.
             Его отецъ твоимъ былъ старшимъ братомъ --
             Вотъ сынъ его,-- такъ дай же намъ отвѣтъ,
             Какъ овладѣть смѣлъ дерзко ты престоломъ,
             Пока течетъ еще живая кровь
             Въ томъ, кто по всѣмъ правамъ законнымъ долженъ
             Носить вѣнецъ, похищенный тобой?
   Кор. Іоаннъ. Кто право далъ тебѣ, король французскій,
             Вопросы мнѣ такіе предлагать?
   Кор. Филиппъ. Тотъ, Кто въ сердца властителей законныхъ
             Благую мысль вселяетъ возставать
             Въ защиту правъ, поруганныхъ насильемъ.
             Поставленъ я Судьей великимъ Тѣмъ
             Быть на землѣ защитникомъ Артура!
             И вѣрь, что дастъ Онъ силу мнѣ и мощь
             Тебѣ воздать законнымъ правосудьемъ.
   Кор. Іоаннъ. Превысилъ ты права свои и власть.
   Кор. Филиппъ. Нѣтъ, я возсталъ на тѣхъ, кто ихъ превысилъ!
   Элеонора. Кого жъ ты здѣсь преступникомъ зовешь?
   Констанса. Отвѣчу я: -- твой сынъ преступникъ этотъ.
   Элеонора. Гдѣ стыдъ въ тебѣ? побочному ль мальчишкѣ
             Быть королемъ? Затѣяла вѣдь это
             Все дѣло ты, чтобъ королевой стать
             Себѣ самой, на смѣхъ и горе свѣту.
   Констанса. Была вѣрнѣй я сыну твоему,
             Чѣмъ мужу ты! Ребенокъ этотъ больше
             Съ Джефреемъ схожъ, чѣмъ съ сыномъ Іоанномъ
             Похожи вы. А ты вѣдь схожа съ нимъ,
             Какъ дождь съ водой! какъ бѣсъ съ своей подругой!
             Назвать Артура смѣла ты побочнымъ!
             Его отца скорѣе упрекнуть
             Мы можемъ въ томъ: -- вѣдь былъ твоимъ онъ сыномъ.
   Элеонора (Артуру). И это мать!-- Ты слышишь, какъ безстыдно
             Она позоритъ твоего отца?
   Констанса. И это бабка! Осрамить не стыдно
             И внука ей!
   Австр. герц. Довольно,-- усмиритесь.
   Филиппъ Фольк. Смотрите,-- вотъ глашатай площадной 21).
   Австр. герц. Ты что за дьяволъ?
   Филиппъ Фольк.                     Дьяволъ я, съ которымъ
             Не будетъ прибыли тебѣ сойтись.
             Вѣдь ты изъ зайцевъ тѣхъ, что храбро щиплютъ
             За гриву льва, когда онъ околѣлъ.
             Но я спущу обноски львиной шкуры
             Съ твоей спины! Я выкоптить сумѣю
             Изъ нихъ тебя, какъ моль 22)!.. Ты такъ и знай!
             Что я сказалъ -- то вѣрно.
   Бланка.                               Львиной кожѣ
             Не шло бы плечи украшать того,
             Кто безъ стыда ее у льва похитилъ.
   Филиппъ Фольк. Она ему пристала точно такъ же,
             Какъ епанча Алкидова ослу 23).
             Но знай, оселъ, что я сорвать сумѣю
             Ее съ тебя иль навалю на плечи
             Тебѣ такую ношу, отъ которой
             Ты сломишься.
   Австр. герц.           Что это за ругатель?
             И для чего трещитъ онъ въ уши намъ
             Весь этотъ вздоръ?
   Кор. Филиппъ.           Рѣшай, Лудовикъ, что
             Намъ предпринять?
   Лудовикъ.                     Молчите, болтуны
             И женщины... Къ тебѣ же, Іоаннъ,
             Вотъ рѣчь моя: мы требуемъ, какъ прежде,
             Чтобъ уступилъ во имя правъ Артура
             Ты Англію, Ирландію, Турень,
             Анжу и Мэнъ... Исполнишь ли ты это,
             Сложивъ свой мечъ?
   Кор. Іоаннъ.           Лишусь скорѣе жизни....
             Тебѣ кидаю, Франція, безстрашно
             Я вызовъ мой. Что жъ до тебя, Артуръ,
             То ввѣрься, милый мальчикъ, беззаботно
             И нѣжно мнѣ. Повѣрь, получишь ты
             Гораздо больше, чѣмъ французы-трусы
             Успѣютъ взять насильно у меня.
             Иди жъ ко мнѣ.
   Элеонора.           Къ нему и къ доброй бабкѣ.
   Констанса. Да, да, дитя, иди! Отдай престолъ
             Твой бабушкѣ!.. Она тебѣ за это
             Пожалуетъ игрушку, финикъ, сливу --
             Она вѣдь такъ добра.
   Артуръ.                               Ахъ, мама, мама!
             Лежать въ могилѣ лучше бъ я хотѣлъ!
             Не стою я такихъ вѣдь ссоръ и распрей.
   Элеонора. Смотрите, мальчикъ плачетъ: онъ стыдится
             За мать свою.
   Констанса.           Стыдится или нѣтъ --
             Стыдъ на тебѣ:-- твоя несправедливость,
             А не моя навертываетъ слезы,
             Святые эти перлы, на глаза
             Несчастнаго малютки! Приметъ небо
             Ихъ, какъ залогъ цѣннѣйшій, чѣмъ алмазы,
             И вамъ отмститъ, воздавъ ему добромъ.
   Элеонора. Клевещешь ты на небо и на землю.
   Констанса. Оскорблены и небо и земля
             Тобою лишь! Меня звать клеветницей
             Не смѣешь ты! Тобой и Іоанномъ
             Лишенъ малютка этотъ царской власти
             И правъ ея... Сынъ сына твоего,
             Онъ на себѣ несетъ неправо тяжесть
             Твоихъ грѣховъ! Исполнились надъ нимъ
             Слова писанья: "за нечестье предковъ
             Воздастся внукамъ"... Во второмъ колѣнѣ
             Вѣдь плодъ утробы подлой онъ твоей!
   Кор. Іоаннъ. Безумная! Сдержи языкъ.
   Констанса.                               Нѣтъ, кончить
             Должна я все!.. Не только за нее
             Страдаетъ онъ, но допустило небо,
             Чтобы она жъ была и палачомъ,
             Орудіемъ всѣхъ золъ его и бѣдствій!
             Ея грѣхи -- его бѣды! Проступки,
             Въ какихъ она виновна, тяжкимъ гнетомъ
             Лежатъ на немъ! на немъ одномъ!.. Проклятье
             За это ей!
   Элеонора. Есть ли въ тебѣ разсудокъ?
             Я завѣщанье прочитать могу,
             Которымъ твой Артуръ лишенъ короны.
   Констанса. Да, да,-- кто жъ усомнится въ томъ? Писала
             Его вѣдь ты! Твоею злобной волей
             Обиженъ онъ!.. стараньемъ злобной бабки.
   Кор. Филиппъ. Тсс... полноте, иль вы себя не въ силахъ
             Ужъ сдерживать;-- подобныхъ рѣзкихъ словъ
             Мы допустить не можемъ передъ нами...
             (Свитѣ) Подайте знакъ, чтобъ граждане Анжера
             Явились къ намъ; пускай рѣшаютъ сами
             Они, кто правъ: Артуръ иль Іоаннъ.

(Трубы для переговоровъ. Граждане города появляются на стѣнѣ).

   Гражданинъ. Кто вызвалъ насъ?
   Кор. Филиппъ.                               Король французскій:-- хочетъ
             Переговоры съ вами онъ вести
             За Англію.
   Кор. Іоаннъ. Здѣсь Англія сама;
             И я скажу моимъ анжерцамъ вѣрнымъ...
   Кор. Филиппъ. Къ анжерцамъ вѣрнымъ можетъ обращаться
             Одинъ Артуръ;-- отъ имени, его
             Я васъ зову...
   Кор. Іоаннъ. Зову для нашихъ общихъ
             Васъ выгодъ я -- такъ выслушать должны вы
             Сперва меня. Значки французовъ вѣютъ
             Предъ городомъ;-- сюда они явились
             На горе вамъ! Орудья ихъ готовы
             Изрыгнуть гнѣвъ чугунный свой на васъ.
             Готово все для гибельной осады.
             Французовъ злость пощады вамъ не дастъ.
             Хотятъ они, чтобы ворота ваши
             Смеженныя, какъ вѣки на глазахъ,
             Открылись имъ... Когда бъ не подоспѣли
             Мы во-время -- то были бъ камни стѣнъ,
             Хранящіе, какъ поясомъ, вашъ городъ,
             Ужъ сбиты прочь съ ихъ глиняныхъ основъ!,
             Разгромъ и смерть излились бы потокомъ
             На городъ вашъ, на васъ самихъ!.. Но чуть
             Увидѣлъ врагъ, что вашъ король законный
             Пришелъ сюда, презрѣвъ труды похода;
             Что всталъ врагамъ онъ смѣло на пути;
             Что хочетъ онъ во что бы то ни стало
             Отвесть грозу отъ вашихъ славныхъ стѣнъ 24),--
             Что видимъ мы? французы уступаютъ,
             Спѣша занять васъ льстивой болтовней!
             Взамѣну бомбъ, которыми сбирались
             Они разбить вашъ городъ до основъ,
             Спѣшатъ стрѣлять они лукавой рѣчью;
             Въ туманъ и дымъ стараются облечь
             Свои слова въ надеждѣ, что обманутъ
             Лукаво васъ... Не довѣряйтесь имъ!
             Впустите насъ!.. вамъ это говоритъ
             Вашъ государь! Войска его устали;
             Они для васъ свершили трудный путь
             И ждутъ отъ васъ гостепріимной встрѣчи.
   Кор. Филиппъ. Теперь и я свое скажу вамъ слово --
             А тамъ дадите намъ вы свой отвѣтъ.
             Смотрите всѣ: вотъ объ руку со мной
             Стоитъ дитя!.. въ немъ кровь Плантагенетовъ.
             Ему въ защиту руку поднялъ я,
             Сознавши въ томъ велѣнье высшей власти.
             Его отецъ пришедшему съ войсками
             Былъ старшій братъ!.. Ребенокъ этотъ долженъ
             Быть потому законнымъ королемъ
             Его и васъ. Когда конями топчемъ
             Здѣсь ваши мы зеленыя поля,
             То не вражда подвигнула, повѣрьте,
             На это насъ. Явились мы, чтобъ вновь
             Возстановить растоптанное право!
             Подвигнуть васъ явились мы возстать
             Въ защиту правъ несчастнаго младенца!
             Спѣшите жъ долгъ исполнить вашъ святой!
             Воздайте честь обиженному принцу,
             И я клянусь, что обуздаемъ наше
             Оружье мы. Какъ скованны! медвѣдь,
             Оно ужаснымъ будетъ только съ виду.
             Громъ нашихъ пушекъ грянетъ безобидно
             Лишь въ небеса, и съ радостью вернутся
             Войска домой, не зазубривъ мечей
             И не избивъ въ кровавой сѣчѣ шлемовъ!..
             Въ свои дома уйдемъ мы, не обливъ
             Анжерскихъ стѣнъ горячей нашей кровью,
             И мирно васъ и вашихъ женъ оставимъ
             Въ покоѣ мы... Но если пренебречь
             Рѣшитесь вы безумно предложеньемъ,
             То знайте всѣ, что не укроетъ васъ
             Валъ вашихъ стѣнъ отъ нашей грозной кары!
             Защиты въ немъ не будетъ вамъ, хотя бъ
             За нимъ вы скрыли всѣ полки британцевъ!
             Итакъ, мы ждемъ! Согласны ли признать
             Вы власть того, кого мы защищаемъ,
             Иль дать сигналъ для мести мы должны
             И взять свое въ потокахъ вашей крови?
             Гражданинъ. Отвѣтъ нашъ простъ: британскаго монарха
             Вассалы мы, и въ силу нашихъ правъ
             Свой защищать мы твердо будемъ городъ.
   Кор. Іоаннъ. Вы короля должны признать во мнѣ;
             Откройте жъ намъ безъ дальнихъ словъ ворота.
             Гражданинъ. Откроемъ мы тому ихъ, кто докажетъ,
             Что онъ король;-- а до того мы будемъ
             Ихъ защищать, возстань хоть цѣлый свѣтъ.
   Кор. Іоаннъ. Вамъ доказать вѣнецъ британскій можетъ,
             Кто вашъ король;-- а мало вамъ того,
             То для поддержки правъ моихъ предъ вами
             Я тридцать тысячъ англійскихъ сердецъ
             Привелъ съ собой.
   Филиппъ Фольк. Законныхъ и побочныхъ.
   Кор. Іоаннъ. Они костями лягутъ за меня.
   Кор. Филиппъ. Число такое жъ честныхъ ратоборцевъ
             Стоятъ за мной.
   Филиппъ Фольк. Не безъ побочныхъ тоже.
   Кор. Филиппъ. Его права ничтожны въ ихъ глазахъ.
   Гражданинъ. Покуда вы не разрѣшите точно,
             Кто правъ изъ двухъ -- мы признавать не будемъ
             Ни одного.
   Кор. Іоаннъ. Такъ да проститъ же небо
             Всѣхъ тѣхъ, кто, въ бой вступивъ за короля,
             Умчатся въ рай сегодня жъ, раньше даже,
             Чѣмъ упадетъ вечерняя роса.
   Кор. Филиппъ. Да будетъ такъ!.. На коней, молодцы!
   Филиппъ. Фольк. Святой Георгъ! ты, что сразилъ дракона 25) --
             Сойди съ трактирной вывѣски своей
             И будь за насъ!.. Учи насъ лихо драться.
             (Австр. герц.) Тебѣ же вотъ мой сказъ: будь я въ берлогѣ,
             Гдѣ поселился съ львицей ты своей,
             То я бъ тебѣ на львиный лобъ напялилъ
             Бычачьихъ пару рогъ! Въ потѣху свѣта
             Тебя бы сдѣлалъ чудищемъ.
   Австр. герц.                     Довольно!..
   Филиппъ Фольк. Остерегись!.. Ты слышишь рокотъ льва.
   Кор. Іоаннъ. Впередъ, друзья! Въ долинѣ мы разставимъ
             Свои войска.
   Филиппъ Фольк. Скорѣй!.. Займемте поле.
   Кор. Филиппъ. Такъ рѣшено! (Лудовику) Вели войскамъ спѣшить
             На ближній холмъ: -- за насъ Господь и право!

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же.

(За сценой шумъ битвы. Граждане города на стѣнахъ. Входятъ французскій герольдъ съ трубачомъ).

   Фр. герольдъ. Снимайте прочь замки съ воротъ, анжерцы!
             Должны съ почетомъ встрѣтить у себя
             Артура вы. Онъ съ помощью французовъ
             Потоки слезъ сегодня источилъ
             Изъ глазъ британскихъ матерей, чьи дѣти
             Лежатъ въ крови, поверженныя въ прахъ.
             Не мало вдовъ, чьи мертвые мужья
             Теперь простерты на землѣ холодной,
             Вспомянутъ день, когда побѣдой были
             Осѣнены французскіе значки.
             Потеря войскъ ничтожна, и теперь
             Идутъ они занять съ тріумфомъ городъ,
             Чтобъ объявить Артура королемъ.

(Входятъ англійскій герольдъ съ трубачомъ).

   Англ. герольдъ. Звонить велите радостно, анжерцы,
             Въ колокола!.. Король нашъ Іоаннъ
             Идетъ сюда. Британіи властитель
             Успѣлъ взять верхъ сегодня надъ врагомъ.
             Его солдатъ серебряныя латы
             Подъ кровью вражьей золотомъ горятъ.
             Мечи враговъ съ британскихъ гордыхъ шлемовъ
             Сбить не могли ни одного пера.
             Значки остались въ тѣхъ рукахъ, которымъ
             Они предъ битвой были вручены,
             И, какъ ловцы 26), обрызганные кровью,
             Спѣшатъ домой британскія войска.
             Впустите ихъ!.. Достался намъ день славы!
             Гражданинъ. Смотрѣли мы, герольды, съ нашихъ башень
             На ходъ борьбы съ начала до конца.
             Кто побѣдилъ -- рѣшить не могъ бы самый
             Пристрастный глазъ. Была отвѣтомъ крови
             Такая жъ кровь, а натиску -- отпоръ,
             Повсюду сила отражалась силой,
             И были равны обѣ стороны.
             А потому мы судимъ объ обѣихъ
             Попрежнему: пока не одолѣетъ
             Изъ нихъ одна -- нашъ городъ будетъ противъ
             Той и другой; успѣхъ же дастъ имъ все.

(Входятъ съ одной стороны король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Филиппъ Фолькенбриджъ и войско. Съ другой -- король Филиппъ, Лудовикъ и герцогъ Австрійскій, также съ войскомъ).

   Кор. Іоаннъ. Иль накопилось много лишней крови,
             Французы, въ васъ? Иль вы еще хотите
             Препятствовать потоку нашихъ правъ
             Войти въ русло? Остерегитесь! бурно
             Залить онъ можетъ ваши берега,
             Когда его сребристому теченью
             Вы не дадите влиться въ океанъ.
   Кор. Филиппъ. Не удалось сберечь вамъ, англичане,
             Ни капли крови больше противъ насъ.
             Скажу скорѣй, что пострадали въ битвѣ
             Сильнѣе вы... Клянусь моей рукой,
             Чья власть простерлась надъ землею вашей
             Что не сложу оружья я, покуда
             Не покорю принудившаго насъ
             Его поднять, иль не прибавлю къ ряду
             Тѣхъ, кто убитъ, прославленное имя
             Монарха, смерть нашедшаго въ бою.
   Филиппъ Фольк. О, слава, слава! Какъ прекрасна ты,
             Когда на ставкѣ жизнь стоитъ монарховъ!
             Теперь броней несокрушимой стали
             Должна облечь смерть челюсти свои!
             Мечи солдатъ ея зубами будутъ,
             И запируетъ радостно она!..
             Гдѣ короли сошлись въ горячей распрѣ --
             Людского мяса будетъ вдоволь тамъ!..
             Ну, что жъ стоите молча вы, монархи?
             Къ рѣзнѣ зовите вновь свои войска!
             Туда, туда! На прежнюю равнину!
             Вѣдь силой вы и храбростью равны!
             Разгромъ однихъ другимъ дастъ миръ желанный,
             А до того удары, кровь и смерть!
   Кор. Іоаннъ. Чью жъ сторону, анжерцы, вы берете?
   Кор. Филиппъ. Кто вашъ король?-- вотъ Англіи вопросъ.
   Гражданинъ. Король намъ тотъ, кто будетъ королемъ
             И въ Англіи.
   Кор. Филиппъ. Тогда признать должны вы
             Его во мнѣ. Пришелъ я защищать
             Его права.
   Кор. Іоаннъ. А я здѣсь защищаю
             Права свои: я собственный ходатай
             Самъ за себя. Своей особой лично
             Беру во власть я съ Англіей, анжерцы,
             И городъ вашъ.
   Гражданинъ.           Власть высшая рѣшаетъ
             Вопросъ не такъ. Сомнѣнье мы свое
             Держать, какъ прежде, будемъ подъ замками
             Своихъ воротъ, пока оно не будетъ
             Разрѣшено отвѣтомъ несомнѣннымъ,
             Кто нашъ король.
   Филиппъ Фольк. Нѣтъ, эти негодяи
             Въ глаза смѣются, государи, вамъ!
             Со стѣнъ на бой и смерть спокойно смотрятъ,
             Разинувъ рты, они, какъ на спектакль.
             Хотите ль слушать вы меня?-- должны
             Вы взять примѣръ съ іерусалимскихъ гражданъ 27).
             Забыть на время надобно свои
             Раздоры вамъ и вмѣстѣ грозной силой
             На городъ ихъ стремительно напасть.
             Пусть заодно французы и британцы,
             До горла пушки зарядивъ свои,
             Начнутъ стрѣлять съ востока и съ заката,
             Пока не дрогнутъ каменныя ребра
             Ихъ гордыхъ стѣнъ. Пусть негодяи эти,
             Какъ вольный воздухъ, беззащитны станутъ
             Для выстрѣловъ!.. И вотъ тогда свободно
             Развесть свои вы можете войска,
             Развесть затѣмъ, чтобъ, вновь поставя ихъ
             Лицомъ къ лицу, мечи передъ мечами,
             Рѣшить, кого любимцемъ изберетъ
             Своимъ судьба; кому отдастъ и счастье
             И славу дня, почтивши поцѣлуемъ
             Его успѣхъ... Что скажете? По сердцу ль
             Вамъ мой совѣтъ? Отвѣтьте, короли;
             Совѣтъ хоть грубъ, но смѣлъ и политиченъ.
   Кор. Іоаннъ. Клянусь надъ нами распростертымъ небомъ,
             Совѣтъ хорошъ!.. Согласна ли со мной
             Ты, Франція, слить вмѣстѣ наши силы,
             Съ тѣмъ, чтобъ сравнять сперва Анжеръ съ землей,
             А тамъ рѣшить, кому борьба присудитъ
             Быть королемъ.
   Филиппъ Фольк. (Кор. Филиппу). Что долго думать тутъ?
             Вѣдь оскорбленъ ничтожнымъ городишкой
             Ты, какъ и мы. Когда король ты точно,
             Такъ дай приказъ войскамъ твоимъ немедля
             Начать разгромъ проклятыхъ этихъ стѣнъ.
             Когда же ихъ сравняемъ мы съ землею,
             То кто тогда вамъ можетъ помѣшать
             Рѣзню опять между собой начать?
   Кор. Филиппъ. Пусть будетъ такъ!-- гдѣ ты начнешь свой приступъ?
   Кор. Іоаннъ. Я съ запада;-- направлю свой разгромъ
             Я прямо въ сердце города.
   Австр. герцогъ.           Я сѣверъ
             Избралъ себѣ.
   Кор. Филиппъ. Мои жъ орудья съ юга
             Начнутъ огонь.
   Филиппъ Фольк. (тихо) Придумано умно!
             Начнутъ стрѣлять французъ съ австрійцемъ прямо
             Другъ другу въ ротъ... Ихъ надо подзадорить
             Сильнѣй еще... Ну, что жъ! Пора начать.
   Гражданинъ. Монархи, стойте! Преклоните слухъ!
             Я дамъ совѣтъ вамъ, какъ достигнуть мира
             И городъ взять безъ боя и безъ ранъ.
             Дамъ средство я всѣмъ тѣмъ, кому придется
             Безъ пользы здѣсь на полѣ лечь костьми,
             Спокойно смерть найти въ своихъ постеляхъ.
             Смирите жъ гнѣвъ и благосклонно мнѣ
             Позвольте молвить слово.
   Кор. Іоаннъ.                     Говори,--
             Я соглашаюсь выслушать охотно.
   Гражданинъ. Предъ вами здѣсь стоитъ принцесса Бланка.
             Она тебѣ, Британіи король,
             Племянница... Возможно ль пожелать,
             Чтобъ два лица сходились такъ прекрасно
             По возрасту, какъ принцъ Лудовикъ съ ней?
             Когда любовь желаетъ красоты,
             То гдѣ жъ искать, ее какъ не въ принцессѣ?
             Когда нужна для счастья добродѣтель --
             То кто жъ сравнится съ лэди Бланкой въ ней?
             А если ищетъ честолюбье сана,
             То кто жъ по крови выше, чѣмъ она?
             Судьба послала въ даръ дофину тоже
             И красоту, и качества, и санъ.
             Его назвать могли бъ мы совершенствомъ --
             Но онъ одинъ!-- иль, лучше говоря,
             Онъ не она. Такой же недостатокъ.
             Равно есть въ ней: она не онъ!-- въ нихъ, значитъ,
             Двѣ половины, изъ которыхъ могъ бы
             Создаться совершенный человѣкъ.
             Они нашли бъ другъ въ другѣ дополненье
             И красотѣ и качествамъ своимъ.
             Позвольте жъ слиться этимъ двумъ потокамъ
             Сребристыхъ струй! Пускай соединятся
             Они впередъ на радость и на славу
             Ихъ берегамъ;-- а эти берега,
             Монархи, вы!-- вы, отъ кого зависитъ
             Соединить ихъ юныя сердца.
             Такой союзъ, повѣрьте мнѣ, отворитъ
             Скорѣе вамъ ворота нашихъ стѣнъ,
             Чѣмъ выстрѣлы. Предъ нимъ мы распахнемъ
             Ихъ шире, чѣмъ исполнить это можетъ
             Взрывъ пороха. Войдете вы тогда
             Свободно въ нихъ;-- иначе жъ само море
             Не будетъ глухо такъ въ бурливый день;
             Не будутъ львы такъ безпощадны въ злобѣ,
             Иль горы тверды!.. даже смерть сама
             Свирѣпѣй не окажется, чѣмъ будемъ
             Упорны мы въ рѣшимости стоять
             За городъ свой!
   Филиппъ Фольк. Вотъ всталъ кто поперегъ 28)
             Дороги намъ! Чего не наболталъ
             О смерти онъ! Не хочетъ ли онъ кости
             Ей изъ лохмотьевъ вытрясти долой 29)?
             Широкій ротъ!-- плевалъ горами, моремъ,
             А львовъ считалъ чуть-чуть не за щенковъ,
             Пригодныхъ лишь въ забаву глупымъ дѣтямъ.
             Откуда столько въ немъ горячей крови?
             Пушкарь какой-нибудь родилъ навѣрно
             Его на свѣтъ. Стрѣляетъ онъ словами,
             Какъ порохомъ; бьетъ языкомъ, какъ палкой.
             Завянутъ уши, слушая! Французамъ
             Такъ не подраться даже кулакомъ.
             Я не бывалъ такъ одураченъ рѣчью
             Съ тѣхъ давнихъ поръ, какъ началъ называть
             Отца отцомъ.
   Элеонора (Іоанну). Сынъ, согласись;-- дай слово,
             Что наградишь племянницу приличнымъ
             Приданымъ ты. Такой союзъ, повѣрь,
             Намъ выгоденъ... Имъ укрѣпишь вѣрнѣй
             На головѣ ты шаткую корону
             И не допустишь, чтобы сынъ Констансы
             Созрѣлъ подъ солнцемъ въ пышный цвѣтъ и плодъ.
             Въ глазахъ французовъ вижу я готовность
             Намъ уступить:-- вонъ шепчутся они.
             Лови же мигъ, пока ихъ самолюбье
             Возбуждено; не жди, чтобъ рядомъ жалобъ,
             Упрековъ, просьбъ и прочихъ убѣжденій
             Готовая уступчивость ихъ снова
             Не превратилась въ непреклонный ледъ.
             Гражданинъ. Какой же будетъ, короли, отвѣтъ
             Отъ васъ на наше дружеское слово?
   Кор. Филиппъ. Пускай отвѣтитъ Англія сперва:
             Она вступила въ объясненья раньше.
   Кор. Іоаннъ. Когда согласенъ царственный дофинъ
             Прочесть: "люблю" въ прекрасной этой книгѣ

(указывая на Бланкуг),

             То королевскимъ награжу приданымъ
             Принцессу я... Мэнъ, Пуатье съ Туренью,
             Анжу и все, что намъ принадлежитъ
             Во Франціи до самаго пролива
             (Одинъ Анжеръ лишь только исключивъ),
             Въ день свадьбы будетъ ей моимъ подаркомъ.
             Сравню ее я въ почестяхъ, владѣньяхъ
             И въ прочемъ всемъ съ первѣйшими изъ всѣхъ
             Принцессъ, какія въ мірѣ есть, такъ точно,
             Какъ сравнена уже она съ любой
             По красотѣ, достоинствамъ и крови.
   Кор. Филиппъ. Что скажешь, сынъ?-- взгляни въ лицо принцессы.
   Лудовикъ. Смотрю, отецъ, и, глядя, пораженъ
             Я чудомъ дивнымъ: въ этомъ свѣтломъ взорѣ
             Себя я вижу такъ же отраженнымъ,
             Какъ въ зеркалѣ, иль, лучше говоря,
             Какъ тѣнь предъ солнцемъ. Взоръ принцессы -- солнце,
             А сынъ твой -- тѣнь... Не любовался въ жизни
             Собою я, но дорогъ сталъ теперь
             Себѣ я самъ, увидѣвши себя
             Окованнымъ ея прелестнымъ взоромъ. (Шепчется съ Бланкой)
   Филиппъ Фольк. (тихо). Ну, если ты въ глазахъ ея закованъ,
             Такъ будь повѣшенъ въ дивныхъ складкахъ лба,
             Да заодно ужъ въ сердцѣ четвертованъ!
             Завидная бездѣльнику судьба
             Достанется, сказать могу по чести:
             Казненнымъ быть въ такомъ пріятномъ мѣстѣ.
   Бланка (Лудовику). Законъ мнѣ -- воля дяди. Если точно
             Онъ въ васъ находитъ качества, какія
             Ему пришлись по сердцу и душѣ,
             То я могу пересадить такой же
             Взглядъ и въ себя иль, проще говоря...
             Могу васъ полюбить... Вамъ льстить не стану
             Прямымъ признаньемъ я, что все, что вижу
             Я въ васъ -- мнѣ нравится, но ограничусь
             Словами лишь, что если даже строго
             Судитъ я буду васъ, то не найти
             Мнѣ и тогда хоть что-нибудь, что было бъ
             Мнѣ въ васъ антипатично.
   Кор. Іоаннъ.                     Что жъ отвѣтитъ
             Намъ молодежь? Сперва рѣчь за тобой,
             Племянница.
   Бланка.                     Исполнить я готова
             То, что угодно будетъ вамъ признать
             За лучшее.
   Кор. Іоаннъ. А вы, дофинъ? По сердцу ль
             Принцесса вамъ?
   Лудовикъ.           Спросить должны вы лучше,
             Могу ль ее изъ сердца моего
             Я вырвать прочь?-- я полюбилъ безумно!
   Кор. Іоаннъ. Тогда даю въ приданое я ей
             Валькессенъ, Мэнъ, Анжу, Турень, а также
             И Пуатье. Прибавлю, сверхъ того,
             Я тридцать тысячъ англійскихъ червонцевъ.
             Когда король доволенъ, то пускай
             Влюбленные дадутъ другъ другу руки.
   Кор. Филиппъ. Я радъ отъ всей души. Соедините
             Отъ сердца, дѣти, руки.
   Австр. герцогъ.           Губы также,--
             Я сдѣлалъ то же въ день, когда помолвленъ
             Былъ въ первый разъ.
   Кор. Филиппъ. Теперь открыть должны вы,
             Анжерцы, намъ ворота. Пусть войдетъ
             Въ нихъ дружба та, которую успѣли
             Вы завязать... Сегодня жъ съ торжествомъ
             Свершимъ въ часовнѣ Пресвятой Маріи
             Мы этотъ бракъ.-- Но здѣсь не вижу я
             Средь насъ Констансы;-- впрочемъ, слава Богу,
             Что нѣтъ ея. Навѣрно бъ помѣшала
             Она достичь того, къ чему успѣли
             Мы здѣсь прійти... Кто видѣлъ, гдѣ она
             И сынъ ея?
   Лудовикъ.           Въ отчаяньи и горѣ
             Она укрылась въ ставкѣ короля.
   Кор. Филиппъ. Охотно вѣрю:-- нашъ союзъ лѣкарствомъ
             Не будетъ ей... Британскій братъ! нельзя ли
             Намъ чѣмъ-нибудь утѣшить вдовью скорбь?
             Какъ ни судить, но все жъ вѣдь я пришелъ
             Сюда въ защиту правъ ея, и небо
             Одно лишь знаетъ, какъ могло случиться,
             Что увлеклись мы выгодой своей
             Ей на бѣду.
   Кор. Іоаннъ. Мы это все поправимъ.
             Дадимъ Артуру герцогство Бретань
             И графство Ричмондъ; сверхъ того, прибавлю
             Я и Анжеръ... Пусть пригласятъ Констансу
             Почтить своимъ присутствіемъ нашъ брачный,
             Веселый пиръ... Ей угодить вполнѣ,
             Конечно, мы не можемъ, но надѣюсь,
             Что сдѣланнымъ успѣемъ все жъ смирить
             Избытокъ слезъ и жалобъ... Но однако
             Пора итти, чтобы заняться нашимъ
             Негаданнымъ-нежданнымъ торжествомъ.

(Уходятъ всѣ, кромѣ Фолькенбриджа).

   Филиппъ Фольк. Какъ подлъ весь міръ! Какъ подлы короли!
             Какъ подлъ союзъ, сейчасъ скрѣпленный ими!
             Возставъ затѣмъ, чтобъ все сберечь -- подачку
             Теперь даетъ Артуру Іоаннъ!..
             А Франція!-- всѣмъ прокричавши въ уши,
             Что честь одна принудила ее
             Поднять свой мечъ,-- придя сюда, какъ Божій
             Солдатъ на бой -- и та стакнулась низко
             Съ тѣмъ демономъ, чья власть царитъ надъ всѣми:
             Надъ честью, вѣрой, совѣстью! Въ грязь топчетъ
             Огуломъ всѣхъ: отжившихъ, молодыхъ,
             Монарховъ, нищихъ, даже дѣвъ невинныхъ,
             Чье все добро въ невинности лишь ихъ!
             О, выгода -- красивый соблазнитель!
             Ты -- тотъ наклонъ, который заставляете
             Катиться міръ, и безъ чего бы могъ онъ
             Итти впередъ спокойно, безъ грѣха!
             Ты, ты одна, подводный подлый камень,
             Съ пути добра его сбиваешь вкривь!
             Достичь мѣшаешь честной, славной цѣли
             И губишь жаръ намѣреній святыхъ!
             Такъ Франція, поддавшись малодушно
             Тебѣ, какъ своднѣ, полной льстивыхъ словъ,
             Смѣнила цѣль войны, поднятой честно,
             На гнусный миръ, безславный и пустой!..
             Но, впрочемъ, что жъ? Какъ поглядѣть -- я самъ-то
             Что горячусь?-- не просто ль потому,
             Что на меня фортуна не успѣла
             Пока еще привѣтливо взглянуть?
             Вѣдь я и самъ передъ дождемъ червонцевъ
             Не сталъ бы прятать пригоршней своихъ!
             Такъ буду жъ я, какъ всѣ, ругать богатство,
             Пока я голъ, а разъ разбогатѣвъ,
             Считать начну порокомъ первымъ бѣдность!
             Ужъ если честь на выгоду мѣняютъ,
             Такъ не стѣсняясь, даже короли,
             То пусть она всесильнымъ богомъ будетъ
             Впередъ и мнѣ!-- Я преклонюсь предъ ней! (Уходитъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Тамъ же. Палатка французскаго короля.

(Входятъ Констанса, Артуръ и Салисбюри).

   Констанса. Свершаютъ бракъ! скрѣпляютъ узы мира!
             Хотятъ смѣшать съ безчестной, лживой кровью
             Такую жъ кровь! Друзьями стали всѣ!
             Получитъ Бланка власть, и мужемъ будетъ
             Лудовикъ ей!.. Нѣтъ, нѣтъ -- не можетъ быть!
             Ошибся ты, сказавъ мнѣ эти вѣсти.
             Хочу тебя я выслушать еще.
             Сказалъ ты мнѣ шутя, что будто это
             Случилось все; но я клянусь, что клятвы
             Твои ложны;-- ты человѣкъ, какъ всѣ,
             Не болѣе... Я вѣрю въ то, что вѣрить
             Тебѣ нельзя: вѣдь дали короли
             Торжественную клятву мнѣ въ противномъ!
             А ты!-- достоинъ кары ты за дерзость,
             Что смѣлъ такъ испугать меня: вѣдь вредно
             Пугаться мнѣ!-- вѣдь я больна! Несчастья
             Давно ужъ мнѣ внѣдрили въ сердце страхъ.
             Онъ для вдовы безпомощной ужасенъ,
             И я ему легко такъ поддаюсь,
             Какъ женщина!.. Ты знаешь ли, что если
             Ты даже скажешь мнѣ, что пошутилъ,
             То все жъ смущенный духъ не дастъ покоя
             И послѣ мнѣ: дрожать и плакать буду
             Я цѣлый день!.. Что хочешь ты сказать,
             Качая головой? Зачѣмъ такъ грустно
             Въ глаза ты смотришь сыну? Для чего
             Кладешь на сердце руку?.. Вижу, слезы
             Рѣкой, прорвавшей все, готовы хлынуть
             Изъ глазъ твоихъ... Ужели въ нихъ должна
             Я видѣть знакъ, что точно мнѣ сказалъ
             Ты истину?.. Такъ повтори жъ еще
             Свои слова... не всѣ!-- нѣтъ, нѣтъ! Не нужно
             Подробностей: скажи однимъ мнѣ словомъ,
             Что ты не лгалъ...
   Салисбюри.           Слова моя правдивы
             Настолько же, насколько вамъ должны
             Фальшивыми казаться тѣ, чьей, волей
             Кажусь фальшивымъ я.
   Констанса.                     Ну, если такъ,
             То ты, меня увѣрившій въ несчастьи,
             Устрой теперь и то, чтобъ въ немъ нашла я
             И смерть свою! Пусть жизнь моя, сошедшись
             Съ моей бѣдой, какъ пара злобныхъ фурій,
             Умретъ сама, убивши и ее!..
             Выходитъ Бланка замужъ за дофина!
             (Артуру) Дитя мое! чего же ждать тебѣ?..
             Французы въ дружбѣ съ Англіей!-- что жъ будетъ
             Со мной теперь?-- (Салисбюри) Уйди! уйди! прочь съ глазъ!
             Противенъ мнѣ ты сталъ за эти вѣсти.
             И выносить я не могу тебя!..
   Салисбюри. Что жъ сдѣлалъ я, милэди, вамъ?-- принесъ
             Я только вѣсть о злѣ, но въ немъ виновны
             Не я -- другіе.
   Констанса.           Зло настолько гнусно,
             Что ненавистенъ намъ и тотъ, чье слово
             О немъ мы слышимъ.
   Артуръ.                               Мама, успокойся!
             Прошу тебя.
   Констанса. Ты ль это говоришь?
             Ты ль мнѣ совѣтъ даешь быть терпѣливой?
             Дитя мое!-- да вѣдь когда бъ ты былъ
             Уродливъ, хромъ, горбатъ; когда бъ позорилъ
             Собой ты мать; былъ неразвитъ разсудкомъ;
             Когда бъ глаза взглянувшихъ оскорблялъ
             Наружностью 30),-- тогда еще, быть-можетъ,
             Была бы я спокойной, подчинилась
             Легко всему, затѣмъ, что, если бъ точно
             Ты былъ такимъ -- тебя я не любила бъ!
             Не стоилъ ты дѣйствительно бъ тогда
             Носить корону!-- Но вѣдь ты прелестенъ!
             Сама судьба, со счастьемъ сговорясь,
             Тебя рѣшила подарить величьемъ!
             Ты одаренъ природою щедрѣй,
             Чѣмъ лиліи, чѣмъ почки пышной розы!
             Но счастье!.. О, измѣнчиво оно
             И отъ тебя теперь отворотило
             Свои глаза! Какъ сводня, з ихнетъ
             И вздрагивать я стану цѣлый день.
             Но что же ты такъ головой качаешь?
             Зачѣмъ глядишь такъ жалостно на сына?
             Зачѣмъ къ груди ты руку прижимаешь?
             Зачѣмъ изъ глазъ твоихъ слеза катится
             Какъ вышедшій изъ береговъ потокъ?
             Иль эта скорбь мнѣ потверждаетъ правду
             Рѣчей твоихъ? Такъ повтори жь -- не все,
             Но въ двухъ словахъ: правдива вѣсть, иль нѣтъ?
   

СОЛСБЕРИ.

             Правдива такъ какъ были тѣ къ вамъ лживы,
             По чьей винѣ должны вы вѣрить мнѣ.
   

КОНСТАНСА.

             О, если насъ ты учишь вѣрить горю,
             То научи и горе смерть мнѣ дать!
             И горе то пусть такъ столкнется съ жизнью,
             Какъ сходятся два яростныхъ бойца
             И въ самый мигъ ихъ встрѣчи гибнутъ оба.
             Дофинъ мужъ Бланки! Сынъ, причемъ же ты?
             Французъ Британцу другъ! А что жь со мною?
             Прочь съ глазъ моихъ! Твой видъ мнѣ ненавистенъ;
             Отъ этой вѣсти сталъ такъ гнусенъ ты.
   

СОЛСБЕРИ.

             Какое жь зло я сдѣлалъ вамъ, принцесса.
             Сказавъ о злѣ вамъ сдѣланномъ другими?
   

КОНСТАНСА.

             Но это зло въ самомъ себѣ такъ мерзко
             Что гнусенъ всякъ, кто говоритъ о немъ.
   

АРТУРЪ.

             О, мать моя! Прошу тебя, утѣшься.
   

КОНСТАНСА.

             Мой утѣшитель! Еслибъ былъ ты страшнымъ
             И мать свою позорящимъ уродомъ,
             Весь въ родинкахъ, весь въ безобразныхъ пятнахъ,
             Хромымъ, горбатымъ, смуглымъ идіотомъ,
             Покрытымъ мерзкими для глазъ прыщами,
             О, я тогда бъ утѣшилась! Тогда бы
             Я не могла любить тебя, и ты
             Не стоилъ бы ни рода, ни короны!
             Но ты прекрасенъ, милый мой! Тебѣ
             Со дня рожденья счастье и природа
             Сулили славу. Изъ даровъ природы,
             Краса твоя поспоритъ съ блескомъ лилій
             И съ розой разцвѣтающей. Но счастье,
             Увы! тебя покинуло, забыло,
             И срамъ творитъ съ твоимъ британскимъ дядей;
             А Францію за деньги завлекло
             Въ великій грѣхъ; попрать права царей
             И сводней стать фортуны съ Іоанномъ,--
             Фортуны блудной съ наглымъ Іоанномъ!
             Скажи жь ты мнѣ, не лжецъ ли твой Французъ?
             Излей въ него ядъ злобы, иль ступай,
             Оставь меня, и я одна сумѣю
             Снесть скорбь мою.
   

СОЛСБЕРИ.

                                 Простите мнѣ, принцесса!
             Безъ васъ одинъ уйти я не могу.
   

КОНСТАНСА.

             Ты можешь, долженъ, я нейду съ тобой!
             Я научу печаль мою быть гордой.
             О, скорбь горда, и кто скорбитъ, тотъ силенъ.
             Такъ пусть ко мнѣ, къ моей великой скорби,
             Идутъ цари, а скорбь такъ велика
             Что всей землѣ не снесть ея громады.

(Бросается на землю.)

             Здѣсь я сижу съ моей тоской. Смотри,
             Вотъ мой престолъ; падите въ прахъ, цари!

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, КОРОЛЬ ФИЛИППЪ, ЛЮДОВИКЪ, БЛАНКА, ЭЛЕОНОРА, ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ, ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ и свита.

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Да, дочь моя!.. И этотъ славный день
             Для Франціи днемъ пиршествъ будетъ вѣчно.
             Взгляни, и солнце чтобъ его прославить
             Сдержало бѣгъ и какъ алхимикъ блескомъ
             Очей пылающихъ прахъ этихъ нивъ
             Въ сверкающее злато превращаетъ.
             Пусть каждый годъ, день этотъ приводя,
             Приводитъ намъ его всегда какъ праздникъ.
   

КОНСТАНСА (вставая).

             Какъ день грѣха, не праздникъ! Чѣмъ такимъ
             Прославился? Что онъ такого сдѣлалъ
             Чтобъ золотыми буквами его
             Въ календаряхъ отъ прочихъ отличать?
             Нѣтъ, лучше выкиньте изъ дней недѣли
             Сей день стыда, насилья, вѣроломства;
             А если онъ останется, пусть молятъ
             Беременныя женщины чтобъ роды
             Не совпадали съ этимъ днемъ, изъ страха
             Родить уродовъ; пусть лишь въ этотъ день
             Страшатся моряки судокрушеній;
             Пусть заключенные лишь въ этотъ день
             Контракты рушатся, все начатое
             Въ день этотъ гибнетъ, правда станетъ ложью.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Клянусь, принцесса, нѣтъ тебѣ причины
             Такъ проклинать прекрасный этотъ день.
             Не клялся ль я величествомъ своимъ?
   

КОНСТАНСА.

             Ты обманулъ меня поддѣльнымъ сходствомъ
             Съ величествомъ! Въ фальшивой той монетѣ
             Нѣтъ цѣнности. Ты лгалъ, нарушилъ клятву;
             Ты ль шелъ съ мечомъ лить кровь враговъ моихъ,
             И вотъ свою сливаешь съ вражьей кровью.
             Суровый видъ войны, бойца отвага
             Остыли въ дружбѣ и румянахъ мира,
             И вашъ союзъ есть наше угнетенье.
             Грянь небо, грянь въ предателей-царей!
             Вдова зоветъ, вдовѣ будь мужемъ небо!
             Не попусти чтобъ миромъ завершился
             Безбожный день; но до заката солнца
             Посѣй раздоръ въ предателей-царей!
             Услышь меня, услышь!
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

                                           Констанса, миръ!
   

КОНСТАНСА.

             Война! война! не миръ! мой миръ въ войнѣ!
             О Австрія! Лиможъ! Ты опозорилъ
             Кровавый свой трофей! Рабъ, извергъ, трусъ!
             Отвагой малъ, ты подлостью великъ!
             Ты съ сильной стороной всегда лишь силенъ!
             Фортуны рыцарь, тамъ лишь бьешься ты,
             Гдѣ отъ капризной воли этой дамы
             Спасенья ждешь! И ты клятвопреступникъ,
             И ты рабъ сильныхъ! Что же ты, глупецъ
             И прихвостень, стучалъ, кричалъ и клялся
             Стоять за насъ? Къ чему, холопъ презрѣнный,
             Весь этотъ громъ? Не ты ли мнѣ клялся
             Быть воиномъ моимъ, просилъ повѣрить
             Твоей звѣздѣ, твоей фортунѣ, силѣ?
             И что жь? отпалъ теперь къ моимъ врагамъ!
             А еще въ львиной шкурѣ! Сбрось ее
             И на плеча накинь телячью кожу!
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             О, еслибъ это мнѣ сказалъ мущина!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             И на плеча накинь телячью кожу.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Посмѣй еще, и ты погибъ, несчастный!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             И на плеча накинь телячью кожу.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Забылся ты; намъ это непріятно.

Входитъ ПАНДУЛЬФО.

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Вотъ къ намъ идетъ святой легатъ отъ папы.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Миръ вамъ, земнымъ помазанникамъ неба!
             Къ тебѣ съ святымъ я дѣломъ, Іоаннъ.
             Я, кардиналъ прекраснаго Милана
             И папы Иннокентія легатъ,
             Пандульфъ, тебя за папу вопрошаю:
             Какъ смѣлъ возстать ты противъ церкви, нашей
             Святыя матери, и возбранить
             Стефану Лангтону, что избранъ нами
             Въ архіепископы въ Кэнтербери,
             Занять святую каѳедру? Объ этомъ
             Святый отецъ нашъ папа Иннокентій
             Послалъ меня спросить тебя, король.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Чье имя есть на свѣтѣ чтобъ дерзало
             Къ отвѣту звать свободный духъ царей?
             Но, кардиналъ, чтобъ звать меня къ отвѣту,
             Не могъ ты выбрать имя столь смѣшное,
             Столь жалкое, какъ имя папы. Такъ
             Отвѣть ему и, сверхъ того, прибавь
             Отъ Англіи что никому изъ римскихъ
             Священниковъ не далъ я десятины,
             Ни податей, что въ царствѣ я глаза,
             И что въ странѣ гдѣ царствую, сумѣю
             И власть держать, и удержать главенство.
             Такъ и отвѣть, откинувъ всякій страхъ,
             Предъ папою съ присвоенной имъ властью.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Не богохульствуй, братъ мой Іоаннъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Пускай тебя и всѣхъ владыкъ земныхъ
             Проныра-попъ, вожакъ вашъ, держитъ въ страхѣ
             Проклятьями, но съ правомъ брать съ васъ выкупъ
             Пускай за деньги -- эту пыль и дрянь --
             Онъ продаетъ грѣховъ вамъ отпущенье,
             Хоть тѣмъ себѣ прощенья самъ не купитъ;
             Пусть кормите вы плута-чародѣя
             И своего патрона щедрой данью,--
             Я, я одинъ противлюсь власти лапъ,
             И тотъ мнѣ врагъ, кто папѣ другъ и рабъ.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Такъ, въ силу данной мнѣ закономъ власти,
             Будь проклятъ ты и отлученъ отъ церкви!
             Благословенъ тотъ подданный, кто противъ
             Еретика подыметъ знамя бунта,
             И нарѣчется вѣрнымъ сыномъ церкви
             И сопричтенъ тотъ къ праведникамъ будетъ,
             Кто явно или тайно прекратитъ
             Жизнь грѣшника.
   

КОНСТАНСА.

                                 О, пусть же вмѣстѣ съ Римомъ
             Законъ и мнѣ дастъ право проклинать!
             Скажи: аминь, владыко кардиналъ,
             Проклятьямъ страшнымъ; ихъ изречь лишь можетъ
             Языкъ того, кто былъ, какъ я, обиженъ.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Мнѣ проклинать, жена, законъ далъ право.
   

КОНСТАНСА.

             Онъ далъ и мнѣ! Гдѣ правъ законъ не держитъ,
             Законно тамъ и не хранить закона.
             Законъ отдать не можетъ скиптръ Артуру,
             Затѣмъ что скиптръ взятъ держущимъ законъ.
             Тамъ гдѣ законъ полнѣйшая неправда,
             Законно ль тамъ мнѣ запрещать проклятья?
   

ПАНДУЛЬФО.

             Король Филиппъ, подъ страхомъ отлученья,
             Расторгни связь съ архи-еретикомъ
             И Францію воздвигни на него,
             Коль не уступитъ Риму.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

                                           Ты блѣднѣешь,
             О Франція! Не отнимай руки.
   

КОНСТАНСА.

             А, бѣсъ! боишься что Французъ, раскаясь,
             Союзъ расторгнетъ и уйдетъ отъ ада!
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Король Филиппъ, смирись предъ кардиналомъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             И на плеча накинь телячью кожу.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             И эту спрячу, грубіянъ, я дерзость
             Въ карманъ...
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Нѣтъ! лучше спрячь въ исподнемъ платьѣ,
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Что кардиналу скажешь ты, Филиппъ?
   

КОНСТАНСА.

             Онъ скажетъ то же, что и кардиналъ.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Обдумай строго выборъ свой, отецъ!
             Тамъ Римъ грозитъ своимъ проклятьемъ тяжкимъ;
             Здѣсь предстоитъ намъ съ Англіей разрывъ.
             Что легче?
   

БЛАНКА.

                       Снесть проклятье Рима легче.
   

КОНСТАНСА.

             Крѣпись, Лудовикъ; въ видѣ новобрачной
             Жены твоей тебя смущаетъ демонъ.!
   

БЛАНКА.

             Нужда въ Констансѣ говоритъ,-- не вѣра.
   

КОНСТАНСА.

             Нужда? Такъ ты созналась что въ нуждѣ я,--
             Въ нуждѣ, живущей лишь со смертью вѣры?
             О, если такъ, то вотъ отсюда выводъ:
             Умри нужда, и вѣра оживетъ;
             Съ попраньемъ нуждъ моихъ въ насъ крѣпнетъ вѣра,
             Съ поддержкой ихъ слабѣетъ вѣра въ насъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Въ смущеніи король; не отвѣчаетъ.
   

КОСТАНСА.

             Разстанься съ нимъ, и -- твой отвѣтъ готовъ.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Рѣшись, Филиппъ; брось помыслъ безотрадный.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Набрось телячью кожу, шутъ парадный!
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Въ смущеньи я; не знаю, что отвѣтить.
   

ПАНДУЛЬФО.

             А развѣ менѣе смутишься ты,
             Когда проклятье надъ тобою грянетъ?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             О, будь ты мною, отче преподобный,
             И вырази, какъ поступилъ бы ты?
             Едва мы подали другъ другу руки;
             Едва успѣли слить два царскихъ сердца
             Въ одинъ союзъ, незыблемый, скрѣпленный
             Всей силою священнѣйшихъ обѣтовъ,
             Едва умолкъ и звукъ сердечныхъ клятвъ
             Въ любви и мирѣ, въ вѣрности и дружбѣ
             Двухъ королевствъ и двухъ ихъ королей;--
             Да и за мигъ предъ тѣмъ, до примиренья,
             Едва успѣли смыть съ себя мы кровь,
             Чтобъ по рукамъ ударить въ знакъ согласья,--
             (А руки наши, знаетъ Богъ, какъ были
             Окрашены кровавой кистью мщенья,
             На нихъ писавшей страшный споръ царей):
             И вотъ! ужь эти руки, такъ недавно
             Обмытыя, скрѣпившія союзъ нашъ,
             Должны страшиться дружескихъ пожатій!
             Расторгнуть вѣрность! такъ шутить надъ небомъ!
             Такъ уподобить насъ дѣтямъ, въ ихъ дружбѣ
             Измѣнчивымъ! заставить насъ отречься
             Отъ клятвъ сейчасъ лишь данныхъ! въ брачный пиръ
             Святаго мира вторгнуться съ мечомъ
             И внесть мятежъ на свѣтлое чело
             Чистосердечности! Прелатъ святой,
             Отецъ духовный, да не будетъ такъ!
             Будь милостивъ! Изобрѣти, измысли,
             Вели не столь тяжелое, и свято
             Исполню все, но съ нимъ останусь другомъ.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Все тяжело, все гнусно, все безцѣльно,
             Что не грозитъ Британіи разрывомъ.
             Бери жь свой мечъ! Будь нашей церкви воинъ!
             Не то -- она, мать наша, изречетъ
             Проклятье матери надъ блуднымъ сыномъ.
             О Франція! Схватить змѣю за жало,
             За лапу льва держать въ желѣзной клѣткѣ,
             За клыкъ тигрицу,-- вѣрь мнѣ, безопаснѣй,
             Чѣмъ съ тѣмъ дружить, чью руку держишь ты!
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Расторгнуть руки можно, но не вѣрность.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Такъ ставишь ты въ раздоръ, въ междуусобье,
             И вѣрность съ вѣрностью, и клятву съ клятвой,
             И съ языкомъ языкъ свой? О, сперва
             Исполни первый свой обѣтъ предъ небомъ --
             Обѣтъ быть воиномъ за нашу церковь;
             А въ чемъ клялся ты послѣ и клялся
             Противъ себя -- того не выполняй:
             Понеже тотъ кто клялся сдѣлать злое,
             Зла не свершитъ коль не свершитъ сей клятвы;
             А гдѣ ко злу насъ прямо клонитъ дѣло,
             Не лучше ль тамъ совсѣмъ не сдѣлать дѣла?
             Вѣрнѣйшій путь чтобъ выйти изъ ошибки --
             Власть вновь въ ошибку: пусть мы тутъ неправы,
             За то неправое творимъ мы правымъ
             И ложью ложь врачуемъ; такъ огонь
             Скорѣй всего остудитъ жаръ ожоги.
             Религія велитъ хранить обѣты;
             Но свой обѣтъ ты сдѣлалъ противъ той же
             Религіи, чьимъ именемъ поклялся:
             Въ залогъ ты вѣрности своей далъ клятву
             Противу клятвы! Тамъ же, гдѣ не знаешь,
             Въ чемъ истина, для коей ты клянешься,
             Клянись въ одномъ -- не быть клятвопреступнымъ;
             Иначе клятвы ваши были бъ -- шутки!
             Въ чемъ клялся ты? Чтобъ быть клятвопреступнымъ?
             Ты будешь имъ коль сдержишь то въ чемъ клялся.
             Такъ первый твой обѣтъ въ враждѣ съ послѣднимъ!
             Самъ на себя ты поднялъ бунтъ и, вѣрь мнѣ,
             Славнѣе нѣтъ побѣды для тебя
             Какъ ополчить всю твердость, все величье
             Души твоей въ отпоръ прельщеньямъ грѣшнымъ.
             Вотъ почему и молимъ мы тебя
             Свершить сей подвигъ. Если жь не свершишь,
             То, вѣдай, грянетъ громъ проклятій нашихъ,
             Столь тягостныхъ что вѣкъ ихъ не стряхнешь
             И кончишь жизнь подъ черной ихъ опалой.
   

ЭРЦГЕРЦОГЪ АВСТРІЙСКІЙ.

             Бунтъ! сущій бунтъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Тебѣ еще неймется!
             Заткни жь себѣ телячьей кожей пасть.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Отецъ, за мечъ!
   

БЛАНКА.

                                 За мечъ -- въ день нашей свадьбы?
             За мечъ на кровь съ которой лишь сроднился?
             Какъ? звать на пиръ нашъ трупы мертвецовъ?
             При визгѣ трубъ, при трескѣ барабановъ
             Отпраздновать нашъ бракъ музыкой адской!
             Нѣтъ, мой супругъ -- увы! для устъ моихъ
             Еще такъ ново имя то! Хоть ради
             Словъ: мой супругъ, мной сказанныхъ впервые,--
             Здѣсь на колѣняхъ я молю, на дядю
             Не подымай меча!
   

КОНСТАНСА.

                                 О! на колѣняхъ,
             Огрубшихъ отъ склоненій непрерывныхъ,
             Молю тебя, мой доблестный дофинъ,
             Не измѣняй назначеннаго небомъ!
   

БЛАНКА.

             О, докажи любовь ко мнѣ! Чье имя,
             Какъ не жены, тебя сильнѣе тронетъ?
   

КОНСТАНСА.

             Сильнѣе честь! Она твоей опорѣ
             Сама опора. Честь, Лудовикъ, честь!
   

ЛУДОВИКЪ.

             Возможно ли такъ долго медлить! Ваше
             Величество, опасность ужъ близка.
   

ПАНДУЛЬФО

             Я изреку ему проклятье.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Постой!-- Союзъ нашъ, Англія, расторгнутъ.
   

КОНСТАНСА.

             О, доблестный возвратъ изгнанной чести!
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             О, гнусный подвигъ легкости французской!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Филиппъ, сейчасъ оплачешь этотъ часъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Оплачешь -- да, лишь только бы дозволилъ
             Стражъ вѣчности, могильщикъ лысый, время!
   

БЛАНКА.

             Багровитъ солнце. Свѣтлый день, прощай!
             Къ кому пристать? Теперь я здѣсь и тамъ;
             Къ двумъ арміямъ мои простерты руки,
             И въ бѣшенствѣ, взявъ за руки меня,
             Онѣ меня расторгнутъ на двѣ части.
             Супругъ, могу ль желать тебѣ побѣды?
             О дядя мой, разгромъ твой мнѣ пріятенъ!
             Отецъ, боюсь желать тебѣ успѣха!
             О, бабка, я чужда твоихъ надеждъ!
             Кто бъ тутъ ни выигралъ, все жь въ проигрышѣ я,
             И прежде чѣмъ сыграть игру успѣютъ.
   

ЛУДОВИКЪ.

             За мной, за мной, жена; во мнѣ источникъ счастья.
   

БЛАНКА.

             Гдѣ счастье я найду, тамъ и должна упасть я.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Спѣши, Филиппъ! всѣ силы наши двинь.

(Филиппъ Побочный уходитъ.)

             О Франція! Я весь огнемъ пылаю
             Отъ ярости, и пылъ ея таковъ
             Что только кровью, самой лучшей кровью
             Всей Франціи я жаръ въ себѣ залью.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Смотри, чтобъ жаръ не жжегъ тебя! И прежде
             Чѣмъ наша кровь зальетъ его, самъ въ пепелъ
             Не обратись. Гроза ужь надъ тобой.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Грозѣ въ отпоръ гроза. Къ оружью! смѣло въ бой.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Тамъ же. Поле предъ Анжеромъ. Сраженіе. Стычки.
Входитъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ съ головой эрцгерцога Австрійскаго.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Ухъ, что за жаръ! Весь воздухъ такъ и жжетъ,
             Какъ будто бѣсъ какой-то съ неба пышетъ
             На насъ огнемъ. Дай духъ переведу,
             А голову Австрійца здѣсь положимъ.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, АРТУРЪ и ГУБЕРТЪ.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Смотри за принцемъ, Губертъ. Мчись, Филиппъ!
             Шатеръ нашъ царскій окруженъ врагами,
             И мать моя, боюсь, попалась въ плѣнъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Не бойтесь, государь! Я спасъ ее;
             Ея высочеству ужь врагъ не страшенъ.
             Пойдемьте жь въ бой! Еще одно усилье --
             И счастливо мы кончимъ этотъ трудъ. (Уходятъ)
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Тамъ же. Стычки. Сраженіе. Отступленіе.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, ЭЛЕОНОРА, АРТУРЪ, ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ, ГУБЕРТЪ и лорды.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Пусть будетъ такъ. (Элеонорѣ) Вы, королева, правьте
             Здѣсь съ сильнымъ войскомъ. (Артуру) Другъ мой, что такъ грустенъ?
             Тебя старушка любитъ; дядя жь твой
             Такъ будетъ добръ къ тебѣ, какъ твой отецъ.
   

АРТУРЪ.

             Ахъ, это горе мать мою убьетъ!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ (Филиппу Побочному).

             Братъ, въ Англію отправься предо мной,
             И, прежде чѣмъ прибуду, растряси
             Мѣшки аббатовъ, нашихъ скопидомовъ.
             Пора пустить ихъ ангеловъ на волю;
             Пусть людъ голодный кормится теперь
             На жирныхъ ребрахъ мира. Дѣйствуй смѣло.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Гдѣ золото да серебро, оттуда
             Меня ни книгой, ни свѣчей, ни звономъ
             Не выгонятъ. Я покидаю ваше
             Величество. Въ моихъ молитвахъ (если
             Я вспомню ихъ!) я стану поминать
             Васъ, бабушка. Цѣлую вашу руку.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

             Прощай, нашъ добрый внукъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                           Прощай, прощай!

(Филиппъ Побочный уходитъ).

   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА (Артуру).

             Поди сюда, мой внучекъ,-- на два слова.

(Отводитъ его въ сторону)

   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Приближься, Губертъ. О, мой добрый Губертъ!
             Должникъ я твой, и здѣсь, въ темницѣ тѣла,
             Живетъ душа, которая, повѣрь мнѣ,
             За всю любовь тебѣ съ лихвой заплатитъ.
             Да, добрый другъ мой, преданность твоя
             Хранится здѣсь, какъ драгоцѣнность, въ сердцѣ.
             Дай руку мнѣ. Мнѣ бъ нужно кой о чемъ
             Поговорить съ тобой, но время терпитъ.
             Предъ Богомъ, Губертъ, я почти стыжусь
             Сознаться въ томъ какъ чтимъ ты мной высоко.
   

ГУБЕРТЪ.

             Вы, государь, ко мнѣ добры чрезмѣрно.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Нѣтъ, добрый другъ, такъ говорить не время.
             Но день придетъ, и какъ бы тихо къ намъ
             Ни кралось время,-- день придетъ награды.
             Хотѣлъ сказать я, но отложимъ. Солнце
             Еще горитъ на небѣ; гордый день,
             Ласкаемый утѣхъ житейскихъ роемъ,
             Еще такъ рѣзвъ, такъ пышенъ что мнѣ страшно
             Заговорить. Вотъ еслибъ въ полночь грянулъ
             Желѣзнымъ языкомъ изъ мѣдныхъ устъ
             Вдругъ колоколъ въ глухое ухо ночи;
             Иль еслибъ мы стояли на кладбищѣ
             И ты бъ кипѣлъ отъ тысячи обидъ;
             Иль еслибы унынье, духъ угрюмый,
             Свернулъ, сгустилъ, сковалъ всю кровь тебѣ,--
             (Ту кровь, что въ людяхъ льется такъ игриво,
             Блеститъ въ глазахъ ихъ идіотскимъ смѣхомъ
             И щеки имъ румянитъ тѣмъ весельемъ,
             Что такъ противно для моей души);
             Иль еслибъ могъ ты слышать безъ ушей,
             Глядѣть безъ глазъ и мнѣ давать отвѣты
             Безъ языка, лишь помысломъ однимъ,
             Безъ глазъ, ушей и звука словъ опасныхъ:
             Тогда бъ и въ блескѣ радостнаго дня
             Я въ грудь твою мою излилъ бы душу.
             Но -- нѣтъ; къ чему? А все жь ты дорогъ мнѣ,
             Какъ и тебѣ я, кажется, самъ дорогъ.
   

ГУБЕРТЪ.

             Такъ дороги что все что повелите
             Исполнить мнѣ, хотя бъ съ утратой жизни,
             Клянусь, исполню.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                 Вѣрю, добрый Губертъ.
             О Губертъ, Губертъ! На того ребенка
             Взглянулъ ли ты? Сказать ли правду, другъ мой?
             То сущая змѣя въ моемъ пути,
             И гдѣ бъ ноги я ни поставилъ, всюду
             Онъ предо мной. Ты понялъ мысль мою?
             Ты стражъ его.
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Столъ бдительный что вреднымъ
             Онъ вашему величеству не будетъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Смерть.
   

ГУБЕРТЪ.

                       О, милордъ!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                           Могила.
   

ГУБЕРТЪ.

                                                     Живъ не будетъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Довольно. Губертъ, ты мнѣ другъ. Я веселъ.
             Что ждетъ тебя, о томъ пока молчу.
             Такъ помни же! Прощайте, королева
             Войска мои вамъ слѣдомъ.
   

КОРОЛЕВА ЭЛЕОНОРА.

                                           Да хранитъ
             Тебя Господь!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                       Въ путь, въ Англію, племянникъ
             Вотъ дядька твой; считай его въ числѣ
             Друзей твоихъ. Скорѣе въ путь, въ Кале.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Тамъ же. Палатка Французскаго короля.
Входятъ КОРОЛЬ ФИЛИППЪ, ЛУДОВИКЪ, ПАНДУЛЬФО и свита.

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Такъ бурею среди ревущихъ волнъ
             Разносятся по разнымъ направленьямъ
             Армады цѣлой сборныя суда.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Будь твердъ и вѣрь, все Богъ устроитъ къ благу.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Какихъ ждать благъ, когда такъ много золъ?
             Иль не побиты мы? иль не въ плѣну
             Артуръ? Анжеръ не взятъ? друзья не пали?
             И въ Англію, прорвавъ преграды всѣ,
             Не ускользнулъ Британецъ кровожадный?
   

ЛУДОВИКЪ.

             И все, что взялъ, не укрѣпилъ такъ сильно?
             Примѣровъ не было, чтобъ кто такъ быстро
             И такъ обдуманно, въ такомъ порядкѣ,
             Одерживалъ побѣды! Кто читалъ,
             Иль слыхивалъ о чемъ-нибудь подобномъ?
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Я бъ легче снесъ твою хвалу Британцамъ,
             Будь нашъ позоръ не столько безпримѣрнымъ.

(Входитъ Констанса.)

             Но это кто? Ахъ! то души могила,
             Гдѣ вѣчный духъ, какъ узникъ заключенъ
             Въ темницѣ жалкой, полной горемъ жизни!
             О, согласись идти со мной, принцесса!
   

КОНСТАНСА.

             Ну, вотъ смотри, къ чему довелъ ты миромъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Стерпи, Констанса! милая, утѣшься!
   

КОНСТАНСА.

             Прочь всѣ совѣты, прочь всѣ утѣшенья!
             Мнѣ дастъ совѣтъ кто рушитъ всѣ совѣты --
             Смерть, смерть одна. О, милая услада!
             О, прочный тлѣнъ! о смрадъ благоуханный!
             О, смерть, воздвигнись съ ложа вѣчной ночи,
             Ты, ненависть, ты, всѣхъ счастливыхъ страхъ!
             Позволь мнѣ, смерть, лобзать твой остовъ страшный
             Вложить глаза мои въ твои глазницы,
             Червей твоихъ свить мнѣ на пальцахъ въ перстни
             И, прахомъ дверь дыханью заградивъ,
             Принять твой видъ, страшилище! Приди же,
             Оскаль свой зѣвъ и, какъ Жена, прильну
             Въ улыбкѣ устъ твоихъ. Подруга бѣдныхъ,
             Ко мнѣ, ко мнѣ!
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                 Скорбь милая, умолкни!
   

КОНСТАНСА.

             Нѣтъ, нѣтъ, пока въ груди есть духъ для крика!
             О, будь языкъ мой языкомъ громовъ,
             Я бъ потрясла весь міръ своею скорбью;
             Я бъ вызвала отъ сна злой смерти остовъ,
             Кому не внятенъ слабый женскій вопль,
             Кому смѣшны обычныя воззванья.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Жена, твой крикъ -- крикъ бреда, а не горя.
   

КОНСТАНСА.

             Священникъ ты, а говоришь нелѣпость.
             Я не въ бреду; я помню чьи рву косы;
             Констанса имя мнѣ, Готфридъ мой мужъ,
             Артуръ мой сынъ, и вотъ его не стало.
             Я не въ бреду! О, еслибъ Богъ разстроилъ
             Разсудокъ мой, я бъ и себя забыла;
             Себя жь забывъ, забыла бъ сколько бѣдъ!
             О, докажи, философъ, что въ бреду я,
             И ты къ святымъ причтешься, кардиналъ.
             Нѣтъ, я въ своемъ умѣ, способна къ горю,
             И часть разумная во мнѣ укажетъ
             Мнѣ путь уйти отъ этихъ страшныхъ мукъ
             Кинжаломъ, петлей. Еслибъ я была
             Безумная, я бъ позабыла сына,
             Иль чудился бъ мнѣ въ каждой куклѣ онъ;
             Но я въ своемъ умѣ, и слишкомъ ясно,
             Отчетливо все горе сознаю.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Сбери же пряди косъ своихъ. О, сколько
             Любви и въ этой роскоши волосъ!
             Чуть гдѣ падетъ серебряной росинкой
             Слеза на нихъ, ужь тысячами нити
             Другихъ волосъ къ ней липнутъ въ общемъ горѣ,
             Какъ вѣрный кругъ испытанныхъ друзей,
             Сплотившихся въ одно среди невзгоды.
   

КОНСТАНСА.

             Такъ въ Англію? поѣдемъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

                                           Прежде косы
             Сбери опять.
   

КОНСТАНСА.

                       Пожалуй; а сказать ли,
             Зачѣмъ сберу? Срывая съ нихъ повязку,
             Кричала я: "Рука, спаси мнѣ сына,
             Какъ ты даешь свободу волосамъ!"
             И вотъ теперь, завидуя ихъ волѣ,
             Я снова ихъ повязкою свяжу,
             Пока въ плѣну ребенокъ мой злосчастный.
             Ты говорилъ когда-то, кардиналъ,
             Что, встрѣтясь въ небѣ, мы друзей узнаемъ.
             О, если такъ, я свижусь вновь съ младенцемъ,
             Прекраснѣйшимъ изъ всѣхъ земныхъ дѣтей
             Отъ Каина и до того младенца
             Что въ эту ночь лишь первый издалъ крикъ.
             Но червь тоски цвѣтокъ мой сгложетъ въ почкѣ
             Всю свѣжесть мая сгонитъ съ щекъ его,
             И сынъ мой станетъ худъ, какъ въ лихорадкѣ,
             И слабъ, съ потухшимъ взоромъ, какъ мертвецъ
             И такъ умретъ, и такъ воскреснетъ снова,
             И я, съ нимъ встрѣтившись, ужь не узнаю
             Его въ раю. О, нѣтъ! ужь вѣчно, вѣчно
             Мнѣ милаго Артура не видать.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Грѣшно такъ сильно предаваться грусти.
   

КОНСТАНСА.

             Такъ говоритъ лишь тотъ кто былъ бездѣтенъ.
   

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Ты любишь грусть свою не меньше сына.
   

КОНСТАНСА.

             Грусть заняла мнѣ мѣсто сына. Всюду
             Она со мной, легла въ его постель,
             Глядитъ какъ онъ умильно повторяетъ
             Его слова, движенья; даже въ платье,
             Что онъ носилъ, влагаетъ формы сына.
             Такъ почему жь мнѣ грусти не любить?
             Прощайте. Еслибъ васъ постигло то же
             Что и меня, я бъ утѣшала лучше.

(Срываетъ головной уборъ.)

             Къ чему держать мнѣ волосы въ порядкѣ
             Когда въ умѣ такой разладъ? О небо,
             Мой милый сынъ, мой мальчикъ, мой Артуръ,
             Мой хлѣбъ насущный, радость, жизнь, мой міръ.
             Вдовы надежда и въ скорбяхъ услада!

(Уходитъ.)

КОРОЛЬ ФИЛИППЪ.

             Пойду за ней; ея печаль опасна. (Уходитъ)
   

ЛУДОВИКЪ.

             Нѣтъ радости мнѣ въ мірѣ! Жизнь скучна,
             Какъ два раза разказанная сказка,
             Докучная для слуха тѣхъ кто дремлетъ.
             Да, горькій стыдъ убилъ всю сладость жизни,
             И что въ замѣнъ оставилъ? Срамъ и горечь.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Предъ исцѣленьемъ отъ болѣзни тяжкой,
             Въ тотъ мигъ какъ силы крѣпнутъ въ насъ, сильнѣй
             Бываетъ приступъ; выходя изъ тѣла
             Зло всѣхъ недуговъ кажется намъ злѣй.
             Что потерялъ ты проигравъ день битвы?
   

ЛУДОВИКЪ.

             Всѣ дни веселья, счастія и славы.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Да, выиграй,-- ты бъ потерялъ навѣрно!
             Нѣтъ, сынъ мой, нѣтъ! Къ кому добра фортуна,
             На тѣхъ она глядитъ всегда съ угрозой.
             Повѣришь ли какъ много Іоаннъ
             Утратилъ въ томъ въ чемъ видитъ онъ удачу?
             И ты жалѣешь что Артуръ въ плѣну?
   

ЛУДОВИКЪ.

             Отъ всей души, какъ радъ его плѣнившій.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Какъ кровь юна въ тебѣ, такъ юнъ и разумъ!
             Но выслушай что вѣщій духъ мой скажетъ
             И знай что словъ моихъ единый духъ
             Развѣять долженъ до малѣйшей крошки
             Весь прахъ и соръ съ тропы ведущей прямо
             Тебя на тронъ Британскій. Такъ внимай же.
             Артуръ въ плѣну; но статочное ль дѣло
             Чтобъ Іоаннъ, пока кипитъ ключомъ
             Младая жизнь въ крови того ребенка,
             Имѣлъ хоть часъ, хоть мигъ, хоть вздохъ покойный?
             Нѣтъ, вырванный рукой неправой скипетръ,
             Какъ взятъ, такъ долженъ и хранимъ быть силой;
             А кто стоитъ на скользкомъ мѣстѣ, тотъ
             И подлыхъ рукъ не брезгаетъ поддержкой,
             Чтобъ Іоаннъ стоялъ, Артуру надо пасть
             И будетъ такъ: зане нельзя иначе.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Падетъ Артуръ; какая жь въ томъ мнѣ польза?
   

ПАНДУЛЬФО.

             Какъ Бланки мужъ, ты отъ нея предъявишь
             Всѣ тѣ права что предъявлялъ Артуръ.
   

ЛУДОВИКЪ.

             И, какъ Артуръ, лишусь ихъ вмѣстѣ съ жизнью?
   

ПАНДУЛЬФО.

             О, какъ ты зеленъ въ этомъ дряхломъ мірѣ!
             Іоаннъ далъ путь, успѣхъ же дастъ намъ время.
             Кто свой престолъ упрочилъ кровью правой,
             Того престолъ непроченъ и кровавъ.
             Такимъ злодѣйствомъ подданныхъ сердца
             Онъ охладитъ, остудитъ такъ въ нихъ вѣрность,
             Что весь народъ воспользуется каждымъ
             Малѣйшимъ поводомъ, чтобъ свергнуть иго,
             И каждому паровъ сгущенью въ небѣ,
             Простой игрѣ природы, легкой бурѣ,
             Ненастью, случаямъ наипростѣйшимъ,
             Припишетъ чудное происхожденье
             И назоветъ ихъ знаменьями, чудомъ,
             Предвѣстьемъ, метеоромъ, гласомъ неба,
             Зовущимъ на Іоанна злую месть.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Но, можетъ-быть, онъ не убьетъ Артура,
             А лишь безвреднымъ сдѣлаетъ въ темницѣ?
   

ПАНДУЛЬФО.

             О принцъ! Едва онъ про тебя прослышитъ,
             Какъ ужь Артуръ, коль съ рукъ еще не сбытъ,
             Погибнетъ тотчасъ. Тутъ-то и отхлынутъ
             Сердца всѣхъ подданныхъ отъ Іоанна,
             И, кинувшись лобзать въ уста крамолу,
             Исторгнутъ поводъ къ бурнымъ мятежамъ
             Изъ окровавленной руки тирана.
             Я, мнится, зрю ужь въ очію ту бурю!
             И мало ль благъ тебѣ еще таится
             Въ грядущемъ, принцъ! Побочный Фокенбриджъ
             Ужь въ Англіи теперь; онъ грабитъ церкви,
             Гнететъ святыню. Будь тамъ хоть двѣнадцать
             Французовъ,-- вмигъ примкнули бъ десять тысячъ
             Къ нимъ Англичанъ, какъ сокола на зовъ,
             Иль какъ малѣйшій снѣжный комъ, катясь,
             Становится горою. О дофинъ,
             Пойдемъ къ его величеству! Вѣдь чудо,
             Что можешь ты извлечь изъ этихъ смутъ!
             Теперь-то бы, съ началомъ бѣдъ, и грянуть
             На Англію! Король мнѣ покорится.
   

ЛУДОВИКЪ.

             На сильныя слова могучій и отвѣтъ!
             Идемъ. Скажи лишь да, король не скажетъ: нѣтъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Нортамптонъ. Комната въ замкѣ.

Входятъ ГУБЕРТЪ и ДВОЕ ПРИСЛУЖНИКОВЪ.

ГУБЕРТЪ.

             Ты до красна желѣзо накали,
             А ты за пологъ спрячься, и лишь только
             Ногою топну, оба выбѣгайте,
             И мальчика, съ кѣмъ буду говорить,
             Вяжите крѣпче къ стулу. Ждите знака.
   

1й ПРИСЛУЖНИКЪ.

             А есть приказъ на этакое дѣло?
   

ГУБЕРТЪ.

             Еще бы нѣтъ! Идите жь и не бойтесь. (Прислужники уходятъ.)
             Эй, мальчуганъ, сюда! къ тебѣ есть дѣло.

Входитъ АРТУРЪ.

АРТУРЪ.

             Здорово, Губертъ.
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Здравствуй, малый принцъ.
   

АРТУРЪ.

             Да, малый принцъ; но съ сильнымъ притязаньемъ
             Стать выше принца. Что же ты такъ грустенъ?
   

ГУБЕРТЪ.

             Бывалъ и веселъ.
   

АРТУРЪ.

                                 Не сердись. Я думалъ
             Что на землѣ грустнѣе нѣтъ меня,
             Хоть помню я, во Франціи, гдѣ жилъ я,
             Вся молодежь изъ шалости ходила
             Грустна какъ ночь. Ахъ, еслибъ я на волю
             Былъ выпущенъ и пасъ овецъ,-- ей Богу,
             Я бъ цѣлый день былъ веселъ. Да и здѣсь
             Я не грустилъ бы еслибъ только вѣдалъ
             Что дядя мой не сдѣлаетъ мнѣ зла.
             Онъ все меня боится; только, право,
             Чѣмъ виноватъ я что я сынъ Готфрида?
             Ничѣмъ! Я былъ бы словно въ небесахъ
             Будь я твой сынъ: меня бъ любилъ ты, Губертъ.
   

ГУБЕРТЪ (въ сторону).

             Съ нимъ говорить нельзя: своимъ невиннымъ
             Онъ лепетомъ умершую во мнѣ
             Разбудитъ жалость. Лучше кончить разомъ.
   

АРТУРЪ.

             Ты боленъ, Губертъ; ты сегодня блѣденъ.
             О, я бъ былъ радъ, будь ты немножко боленъ,
             Тогда бъ всю ночь съ тобою я провелъ!
             Какъ я тебя, вѣдь ты меня не любишь.
   

ГУБЕРТЪ (въ сторону).

             Его слова мнѣ прямо входятъ въ душу. (Подаетъ ему бумагу.)
             Читай, Артуръ!
             (Въ сторону). Что это? глупость! слезы!
             Вы гоните всю пытку за дверь! Надо
             Мнѣ поспѣшить; не то -- рѣшимость вылью
             Изъ глазъ моихъ потокомъ женскихъ слезъ.
             (Артуру). Иль не прочтешь? написано знать дурно.
   

АРТУРЪ.

             Нѣтъ, слишкомъ хорошо для дѣлъ столь гнусныхъ!
             Ты оба глаза долженъ выжечь мнѣ!
   

ГУБЕРТЪ.

             Да, принцъ.
   

АРТУРЪ.

                                 И выжжешь?
   

ГУБЕРТЪ.

                                                     Да.
   

АРТУРЪ.

                                                               И хватитъ силъ?
             Разъ у тебя болѣла голова;
             Я лобъ тебѣ обвилъ своимъ платкомъ
             (Онъ лучшій былъ и вышитъ мнѣ принцессой)
             И не просилъ его назадъ. Всю ночь
             Я голову поддерживалъ тебѣ
             И, какъ въ часу минуты, неустанно,
             Развлечь тебя стараясь, говорилъ:
             "Не нужно ли чего?" иль: "гдѣ болитъ?"
             Иль: "Чѣмъ могу помочь тебѣ?" -- Другой,
             Сынъ даже нищаго, всю ночь проспалъ бы
             И не сказалъ бы ласковаго слова.
             А за тобой ухаживалъ вѣдь принцъ.
             Ты скажешь: я хитрилъ, я притворялся
             Изъ выгодъ? Что жь, пожалуй, говори!
             Коль Богъ рѣшилъ, чтобъ ты вредилъ мнѣ,-- значитъ
             Вредить ты долженъ. Ахъ! лишусь ли глазъ,
             Которые ни разу не взглянули,
             Да и не взглянутъ злобно на тебя?
   

ГУБЕРТЪ.

             Я поклялся желѣзомъ выжечь ихъ.
   

АРТУРЪ.

             Такъ можно сдѣлать въ нашъ лишь вѣкъ желѣзный!
             Само желѣзо, красное какъ жаръ,
             Приблизившись къ глазамъ моимъ, упьется
             Слезами ихъ и, видя ихъ невинность,
             Загаситъ въ нихъ неистовый свой пылъ;
             Да и потомъ подъ ржавчиной истлѣетъ
             За то одно что жжечь мнѣ ихъ хотѣло.
             Иль крѣпче ты, чѣмъ кованный чугунъ?
             Нѣтъ! еслибы самъ ангелъ мнѣ явился
             И возвѣститъ: тебя ослѣпитъ Губертъ,--
             Я бъ Губерту повѣрилъ,-- не ему.
   

ГУБЕРТЪ (топая ногой.)

             Эй вы!

Входятъ ПРИСЛУЖНИКИ съ желѣзомъ, веревками и прочимъ.

ГУБЕРТЪ.

                       Сейчасъ за дѣло, какъ велѣлъ я!
   

АРТУРЪ.

             Спаси, о Губертъ! о спаси! Я слѣпну
             Ужь отъ однихъ злыхъ взоровъ тѣхъ убійцъ.
   

ГУБЕРТЪ.

             Подать желѣзо, говорятъ вяжите!
   

АРТУРЪ.

             Ахъ, для чего насиліе такое?
             Я не противлюсь; буду твердъ, какъ камень.
             Ахъ, ради Бога, не вяжи меня!
             Послушай, Губертъ! прогони злодѣевъ,
             И буду я сидѣть смирнѣй овечки,
             Не шевельнусь, словечка не промолвлю
             И на желѣзо не взгляну сердито.
             Лишь только вышли ихъ; а тамъ, какъ хочешь,
             Терзай меня; я все тебѣ прощаю.
   

ГУБЕРТЪ (прислужникамъ).

             Вонъ! встать за дверью! я одинъ съ нимъ справлюсь.
   

1й ПРИСЛУЖНИКЪ.

             Душевно радъ не быть при этомъ дѣлѣ.

(Прислужники уходятъ.)

АРТУРЪ.

             Ахъ что я сдѣлалъ? Самъ я друга выгналъ!
             Онъ сердцемъ добръ, и съ виду только страшенъ.
             Верни его: онъ жалостью своей
             Твою разбудитъ.
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Ну, готовься, мальчикъ!
   

АРТУРЪ.

             И нѣтъ спасенья?
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Нѣтъ! ты глазъ лишишься.
   

АРТУРЪ.

             О, небо! еслибъ тонкій волосокъ,
             Пылинка, мошка -- все что такъ опасно
             Для лучшаго изъ чувствъ -- въ твой глазъ попало,
             То, чувствуя какъ жжетъ и эта малость,
             Ты понялъ бы, какъ страшенъ замыслъ твой.
   

ГУБЕРТЪ.

             Гдѣ жь обѣщанья? Стой, уйми языкъ.
   

АРТУРЪ.

             Двухъ языковъ, о Губертъ, было бъ мало,
             Чтобъ вымолить пощаду парѣ глазъ!
             Не принуждай меня молчать. Нѣтъ, Губертъ,
             Ужъ если хочешь, вырѣжь мнѣ языкъ;
             Но глазъ не трогай! Пощади мнѣ ихъ,
             Хоть для того, чтобъ на тебя смотрѣть.
             Вонъ, погляди, твой прутъ желѣзный стынетъ
             И сталъ безвреднымъ.
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Раскалю опять.
   

АРТУРЪ.

             Нѣтъ, право, нѣтъ! Огонь вѣдь умеръ съ горя
             О томъ что, созданный намъ въ пользу, служитъ
             Для дѣлъ ему несвойственныхъ. Самъ видишь,
             Ужь злобы нѣтъ въ горящихъ угляхъ тѣхъ:
             Небесный вѣтръ задулъ въ нихъ пылъ, посылавъ
             Имъ голову раскаянія пепломъ.
   

ГУБЕРТЪ.

             Я оживлю въ нихъ пылъ своимъ дыханьемъ.
   

АРТУРЪ.

             Но лишь затѣмъ, чтобъ вызвать въ нихъ румянецъ
             И жаръ стыда за твой поступокъ, Губертъ.
             Смотри, чтобъ съ нихъ не отскочила искра
             Тебѣ въ глаза: натравленный на драку,
             Такъ песъ грызетъ хозяина, кто травитъ.
             И вотъ все то, чѣмъ ты вредить хотѣлъ,
             Не дѣйствуетъ. Уже ль въ тебѣ лишь нѣтъ
             Той жалости что есть въ огнѣ, въ желѣзѣ,
             Въ орудіяхъ, прославленныхъ ихъ злобой?
   

ГУБЕРТЪ.

             Ну, такъ живи! Я глазъ твоихъ не трону,
             Хоть отдавай твой дядя мнѣ полцарства.
             А все жь я клятву далъ и былъ намѣренъ
             Желѣзомъ этимъ выжечь ихъ, дитя.
   

АРТУРЪ.

             Вотъ прежній Губертъ, а досель онъ былъ
             Переодѣтъ.
   

ГУБЕРТЪ.

                       Прощай. Ни слова болѣ!
             Чтобъ дядя твой не зналъ что живъ ты,-- надо
             Пустить въ его шпіоновъ ложный слухъ.
             Повѣрь, мой милый, ни за что на свѣтѣ
             Не оскорблю тебя; засни жь покойно.
   

АРТУРЪ.

             О, Боже мой! Благодарю, мой Губертъ!
   

ГУБЕРТЪ.

             Молчи. Тихонько выйди мнѣ вослѣдъ;
             Изъ-за тебя нажить мнѣ страшныхъ бѣдъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Тамъ же. Тронная зала во дворцѣ.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ въ коронѣ, ПЕМБРОКЪ, СОЛСБЕРИ и другіе лорды. Король садится на тронъ.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             И вотъ мы, вновь вѣнчанные, на тронѣ,
             И взоры всѣхъ, надѣюсь, рады намъ.
   

ПЕМБРОКЪ.

             То было вашего величества желанье;
             Но вновь зачѣмъ короновались вы?
             Вѣнецъ ужь былъ на васъ; вашъ санъ высокій
             Не поколебленъ; вѣрности въ народѣ
             Бунтъ не потрясъ и, въ долгомъ ожиданьи
             Дней лучшихъ, край вашъ перемѣнъ не жаждетъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             И потому -- надѣть корону дважды,
             Украсить санъ и безъ того богатый,
             На лилію класть краски, позолоту
             На золото, влить ароматъ въ фіалку,
             Ледъ шлифовать, или къ радугѣ прибавить
             Цвѣтъ небывалый, иль свѣчей пытаться
             Усилить яркость солнца, око неба,--
             Напрасный трудъ, смѣшная прихоть воли!
   

ПЕМБРОКЪ.

             Монарха волю чту я, но дерзну
             Весь этотъ актъ сравнить со сказкой старой,
             Разказанной на новый ладъ, не кстати,
             Не вовремя, и потому докучной.
   

СОЛСБЕРИ.

             Онъ искажаетъ древній, всѣмъ знакомый,
             Почтенный образъ старины сѣдой.
             И, какъ нежданный вѣтеръ парусамъ,
             Даетъ онъ мыслямъ поворотъ нежданный,
             Въ тупикъ становитъ и пугаетъ умъ,
             Смущаетъ здравый смыслъ и заставляетъ
             Не вѣрить правдѣ въ новомодномъ платьѣ.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Свой трудъ стараясь улучшить до-нельзя,
             Художникъ чванный только портитъ трудъ.
             О, сколько разъ, въ ошибкѣ извиняясь,
             Мы дѣлаемъ ее лишь тѣмъ замѣтнѣй!
             Такъ на прорѣхѣ небольшой заплата,
             Не скрывъ ее, скорѣй все портитъ платье,
             Чѣмъ самая прорѣха до заплаты.
   

СОЛСБЕРИ.

             Въ такомъ-то смыслѣ предъ вѣнчаньемъ новымъ
             Совѣтъ мы дали. Было не угодно
             Вамъ внять ему, и всѣ мы покорились,
             Затѣмъ что мы покорствуемъ всему,
             Что вашему величеству пріятно.
   

ІОАННЪ.

             Изъ поводовъ къ вторичному вѣнчанью
             Есть много важныхъ: вамъ они извѣстны.
             Есть и еще важнѣе тѣхъ; но только
             Какъ страхъ мой стихнетъ, сообщу объ нихъ.
             Межь тѣмъ просите обо всемъ что нужно
             Исправить какъ дурное: я приму
             И выполню охотно просьбы ваши.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Итакъ, какъ органъ всѣхъ здѣсь предстоящихъ,
             Какъ выразитель мыслей ихъ,-- молю
             Какъ за себя, такъ и за нихъ, но паче
             Всего, монархъ, за благо намъ священной
             Твоей особы,-- я молю, монархъ,
             Освободи Артура! Плѣнъ его
             Рождаетъ ропотъ на устахъ крамолы,
             Поднять готовой роковой запросъ
             Такой: "Коль мирный край нашъ -- твой по праву,
             За что жь изъ страха (страхъ же -- это спутникъ,
             Какъ говорятъ, неправды) -- держишь въ узахъ
             Ты сродника-младенца? душишь въ мглѣ
             Невѣжества и, въ цвѣтѣ лѣтъ, лишаешь
             Его всѣхъ выгодъ рыцарской науки?"
             Такъ вотъ чтобъ злоба дня не подымала
             Такихъ запросовъ, молимъ у тебя,
             Какъ самъ дозволилъ намъ, свободы принца.
             И молимъ лишь во столько въ нашу пользу,
             Во сколько благо слугъ твоихъ считаешь
             Твоимъ же благомъ -- дать ему свободу.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Быть по сему! Отнынѣ юность принца
             Ввѣряю вамъ.

Входитъ ГУБЕРТЪ.

                                 Съ какимъ извѣстьемъ, Губертъ?

(Отводитъ его въ сторону.)

ПЕМБРОКЪ.

             Вотъ на кого возложенъ подвигъ крови!
             Пріятель мой самъ видѣлъ у него
             Приказъ. Злой образъ гнуснаго злодѣйства
             Въ его глазахъ, а сдержанность въ лицѣ
             Намъ говоритъ какой въ немъ адъ клокочетъ.
             И я боюсь: не кончено ли то
             Въ чемъ мы его работы такъ страшились.
   

СОЛСБЕРИ.

             А самъ король? смотри, со щекъ его
             То замыслъ злой, то совѣсть гонятъ краску,
             Какъ мечутся между двухъ войскъ герольды.
             Созрѣла страсть и, какъ нарывъ, прорвется.
   

ПЕМБРОКЪ.

             И, какъ нарывъ, боюсь, извергнетъ гной,
             Гной мерзкій смерти милаго ребенка.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ (подходя къ лордамъ).

             Кто сдержитъ сильную десницу смерти?
             Духъ благости во мнѣ не умиралъ;
             Того жь, о комъ вы просите,-- не стало.
             Артуръ, доносятъ намъ, скончался въ ночь.
   

СОЛСБЕРИ.

             Дѣйствительно, онъ былъ неизлѣчимъ!
   

ПЕМБРОКЪ.

             Дѣйствительно, онъ былъ такъ близокъ къ смерти
             Что смерть пришла, какъ слышно, до болѣзни!
             Не здѣсь, такъ тамъ дадутъ за то отвѣтъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Что жь взоръ въ меня вперяете такъ грозно?
             Въ рукахъ ли нашихъ ножницы судьбы?
             Повелѣваю ли я пульсомъ жизни?
   

СОЛСБЕРИ.

             Фальшь явная въ игрѣ! И какъ не стыдно
             Величеству вести ее такъ нагло!
             Играйте жь счастливо; за симъ -- прощайте.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Постой, лордъ Солсбери! Пойдемъ, поищемъ,
             Гдѣ малый тронъ въ безвременномъ гробу
             Нашелъ себѣ страдалецъ. Кто, по праву,
             Всѣмъ островомъ владѣлъ бы съ дѣтскихъ лѣтъ,
             Тотъ взялъ три фута въ немъ земли! О, свѣтъ,
             Какъ дуренъ ты! Чьихъ силъ снести то станетъ?
             Но близокъ громъ, и скоро, скоро грянетъ!

(Лорды уходятъ.)

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Гнѣвъ такъ и пышетъ въ лицахъ ихъ. Охъ, каюсь!
             Нѣтъ прочности въ построенномъ на крови,
             И ближнихъ смерть намъ жизни не продлитъ.

Входитъ гонецъ.)

             Твой страшенъ видъ. Куда же кровь бѣжала
             Изъ щекъ твоихъ? Такія тучи въ небѣ
             Лишь буря разгоняетъ. Ну, скорѣй
             Грянь громомъ. Что Французы?
   

ГОНЕЦЪ.

                                           Всѣ идутъ
             Изъ Франціи на Англію. Такого
             Нашествія громадныхъ силъ ни разу
             Не подымала ни одна страна!
             Ты научилъ ихъ дѣйствовать поспѣшно:
             О сборѣ войскъ вѣстей не получалъ,
             А вотъ ужь слышишь -- врагъ въ страну ворвался.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ что жь дремали, пьянствовали что ли
             Развѣдчики? Какъ мать моя безпечна!
             Такой сборъ войскъ во Франціи, а слуха
             Къ ней не дошло!
   

ГОНЕЦЪ.

                                 О, государь! засыпанъ
             Землею слухъ родительницы вашей:
             Она скончалась перваго апрѣля;
             А за три дня, предъ этимъ, умерла
             Въ безумьи и Констанса: это -- слухи,
             Правдивые, иль нѣтъ,-- того не знаю.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Сдержи свой бѣгъ, о грозный духъ случайность!
             Дружись со мной, дай въ недовольныхъ перовъ
             Вселить пріязнь въ себѣ. Такъ мать скончалась!
             Ну, плохо жь мнѣ во Франціи теперь!
             А кто ведетъ французскія тѣ силы,
             Которыя, какъ говоришь, ужь здѣсь?
   

ГОНЕЦЪ.

             Дофинъ.

Входятъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ и ПИТЕРЪ изъ Помфрета.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                       Кружится голова отъ гадкихъ
             Твоихъ вѣстей! (Филиппу). Ну что? какъ свѣтъ толкуетъ
             Твою расправу? Но дурныхъ вѣстей
             Не сказывай: ужь ихъ и такъ довольно.
   

ПОБОЧНЫЙ.

             Боитесь слышать вы дурныхъ вѣстей,
             Такъ худшаго, не выслушавъ, дождетесь.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Ну, не сердись, Филиппъ! я былъ раздавленъ
             Напоромъ волнъ; но вотъ я выплылъ снова,
             Духъ перевелъ и выслушать готовъ
             Вѣсть всякую что бъ въ ней ни сообщалось.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Чтобъ оцѣнить успѣхъ мой съ духовенствомъ,
             Сочтите, сколько денегъ я привезъ,
             Но дурно то что на пути обратномъ
             Нашелъ я людъ страны въ волненьи странномъ:
             Онъ вѣритъ разнымъ слухамъ, глупымъ бреднямъ,
             Боится, самъ не вѣдая чего.
             И вотъ пророкъ, захваченный мной съ улицъ
             Помфрёта. Тамъ я видѣлъ какъ толпами
             Валилъ за нимъ народъ, и самъ я слышалъ
             Какъ онъ, въ нескладныхъ виршахъ, пѣлъ о томъ
             Что въ Вознесенье де и въ самый полдень
             Вы сложите вѣнецъ свой, государь.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Пустой болтунъ, съ чего поешь ты такъ?
   

ПИТЕРЪ.

             Съ того что знаю что и будетъ такъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Возьми его и брось въ темницу, Губертъ,
             А въ день, въ который, какъ пророчитъ онъ,
             Сложу вѣнецъ, вели повѣсить въ полдень.
             ои мѣры, чего можетъ быть не удалось бы, еслибъ узнали объ этомъ позже.
   Ф. ФОЛ. Какъ принялъ онъ отраву? кто отвѣдывалъ пищу?
   ГУБЕР. Говорю вамъ монахъ, отчаянный бездѣльникъ. Внутренность изверга разорвалась въ туже минуту; но король говоритъ еще, и, можетъ-быть, выздоровѣетъ.
   Ф. ФОЛ. Когожь оставилъ ты при его величествѣ?
   ГУБЕР. Какъ, развѣ вы не знаете? лорды возвратились и привезли съ собой принца Генриха. По его просьбѣ король простилъ ихъ, и они всѣ при его величествѣ.
   Ф. ФОЛ. Боже всемогущій, укроти гнѣвъ свой, не испытуй насъ выше силъ нашихъ! Послушай, Губертъ, въ эту ночи половина моего войска, при переходѣ черезъ мели, застигнута приливомъ и поглощена Линкольнскими топями; я самъ обязавъ спасеніемъ только моей доброй лошади. Ступай же впередъ, веди меня къ королю; боюсь, чтобы онъ не умеръ до моего прихода.
  

СЦЕНА 7.

  

Садъ Свинстедскаго аббатства.

Входятъ: Принцъ Генрихъ, Сольсбёри и Биготъ.

  
   П. ГЕНР. Поздно; вся кровь заражена смертельно, и мозгъ его -- это нѣжное, какъ увѣряютъ, жилище души, -- предсказываетъ несвязными рѣчами близкую кончину.
  

Входитъ Пемброкъ.

  
   ПЕМБР. Его величество говоритъ еще, и полагаетъ, что чистый воздухъ укротилъ бы жгучее дѣйствіе жестокаго, пожирающаго его яда.
   П. ГЕНР. Такъ вынесите же его сюда. (Биготъ уходитъ.) Что онъ все еще неистовствуетъ?
   ПЕМБР. Теперь не такъ сильно, какъ въ то время, какъ вы его оставили; сейчасъ пѣлъ.
   П. ГЕНР. О, горькій обманъ болѣзни! Упорствуя, жестокія страданія доводятъ наконецъ до того, что и не чувствуются. Истощивъ наружныя части, смерть оставляетъ ихъ въ покоѣ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Leaves them invisible (въ нѣкоторыхъ: insensible)... По экземпляру Колльера: Leaves them unvisited...} и нападаетъ на духъ: колитъ, терзаетъ его цѣлыми легіонами странныхъ фантазій, которыя, тѣснясь къ этой послѣдней твердынѣ, перепутываются совершенно. Не странно ли, что смерть поетъ! И я -- я лебеденокъ этого блѣднаго изнемогшаго лебедя, поющаго грустный гимнъ своей собственной смерти, убаюкивающаго органами безсилія и душу и тѣло на послѣднее успокоеніе.
   СОЛЬС. Утѣшьтесь, принцъ; вы рождены дать форму безобразному хаосу, который оставляетъ вамъ вашъ родитель.
  

Вносятъ Короля Іоанна на креслахъ. Биготъ и свита.

  
   К. ІОАН. Ну вотъ, теперь душѣ моей свободнѣе; ей никакъ не хотѣлось вылетѣть вы въ двери, ни въ окна. Въ груди такое знойное лѣто, что всѣ мои внутренности разсыпаются въ пыль. Я фигурка, начерченная перомъ на пергаменѣ, и огонь корчитъ меня.
   П. ГЕНР. Какъ вы себя чувствуете, ваше величество?
   К. ІОАН. Отравленъ -- дурно чувствую; -- мертвъ, оставленъ, брошенъ, и никто изъ васъ не приведетъ зимы, не попроситъ ее погрузить свои ледяные пальцы въ мой желудокъ; не проведетъ рѣкъ моего королевства сквозь мою спаленную грудь; не заставитъ Сѣверъ поцѣловать мои разтрескавшіяся губы своими студеными вѣтрами, освѣжить меня своимъ холодомъ. Вѣдь я прошу немногаго, прошу только холоднаго утѣшенія, и вы такъ скупы, такъ неблагодарны, что отказываете даже я въ этомъ.
   П. ГЕНР. О, еслибы мои слезы могли хоть немного облегчить васъ!
   К. ІОАН. Онѣ разъѣдаютъ своей солью. -- Во мнѣ адъ, и въ немъ, какъ злой духъ, запертъ ядъ, чтобъ терзать проклятую кровь безпощадно.
  

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь.

  
   Ф. ФОЛ. Я весь горю отъ поспѣшности и нетерпѣнья видѣть ваше величество.
   К. ІОАН. Племянникъ, ты пришелъ закрыть мнѣ глаза. Всѣ снасти моего сердца переломаны, созжены; всѣ ванты парусовъ, на которыхъ ходила моя жизнь, ссохлись въ одну нить, въ одинъ тоненькій волосокъ. Сердце держится еще на одной жалкой жилкѣ, и она порвется, какъ только передашь мнѣ твоя новости, и тогда все, что ты видишь, будетъ кускомъ глины, пустой формой разрушенной королевственности.
   Ф. ФОЛ. Дофинъ готовится къ походу сюда, и Богъ знаетъ, какъ мы его здѣсь встрѣтимъ, потому что лучшая часть моего войска, когда я, для большей выгоды, рѣшилъ отступить, погибла въ одну ночь, застигнутая на топяхъ неожиданнымъ приливомъ {Это случилось съ самимъ королемъ при переходѣ изъ Линна въ Линкольнширъ. Тутъ онъ потерялъ всѣ свои сокровища, регаліи и большую часть обоза.}. (Король умираетъ.)
   СОЛС. Вы передаете эту горестную вѣсть мертвому. -- О, мой повелитель! король за мгновенье -- а теперь!
   П. ГЕНР. Такой же путь, такой же конецъ ждетъ и меня. Чтожь въ мірѣ прочнаго? на что понадѣяться, положиться, когда и то, что было за мгновенье королемъ, дѣлается прахомъ?
   Ф. ФОЛ. И ты отлетѣлъ? -- Только жажда мщенія удерживаетъ меня еще здѣсь; отомщу -- и за тобой на небо, служить тебѣ такъ же вѣрно, какъ служилъ на землѣ. -- Ну, вы -- звѣзды, вращающіяся въ своихъ собственныхъ сферахъ, гдѣ же ваше мужество? Загладьте вашу измѣну; назадъ вмѣстѣ со мной: изгонимъ позоръ и опустошенье за потрясенныя врата ослабѣвшаго государства! Отыщемъ скорѣе врага, а него онъ и самъ отыщетъ насъ; Дофинъ спѣшитъ по моимъ пятамъ.
   СОЛЬС. Такъ вы не все знаете. Кардиналъ Пандульфо отдыхаетъ здѣсь въ аббатствѣ: онъ пріѣхалъ, за какіе-нибудь полчаса съ мирными предложеніями, на которыя намъ можно согласиться, нисколько не унижая себя. Дофинъ желаетъ кончить войну.
   Ф. ФОЛ. Онъ кончитъ ее еще скорѣй, когда увидитъ, что мы готовы на отпоръ.
   СОЛЬС. Онъ отправилъ уже большую часть обозовъ къ морскому берегу, предоставивъ переговоры кардиналу. Если хотите -- вы, я и другіе лорды можемъ нынче же отправиться вмѣстѣ съ нимъ для скорѣйшаго окончанья этого дѣла.
   Ф. ФОЛ. Хорошо, а вы, благородный принцъ, займетесь, между тѣмъ, съ другими принцами, которыхъ присутствіе тамъ не нужно, погребеніемъ вашего родителя.
   П. ГЕНР. Онъ хотѣлъ, чтобы тѣло его положили въ Ворстерѣ.
   Ф. ФОЛ. Такъ и похороните его тамъ. -- Желая наслѣднику его государства и величія всякаго счастія, я предлагаю тебѣ, съ полною покорностью, на колѣняхъ, мою вѣрную службу и неизмѣнную преданность.
   СОЛЬС. Тѣмъ же высказываемъ и мы нашу любовь, которую сохранимъ навсегда чистой, незапятнанной.
   П. ГЕНР. Сердце мое нѣжно; я хотѣлъ бы поблагодарить васъ, но не могу ничѣмъ, кромѣ слезъ.
   Ф. ФОЛ. Нѣтъ, заплатимъ времени только необходимую дань слезъ, потому что оно опередило грусть нашу. -- Англія не падала и не падетъ никогда къ ногамъ горделиваго побѣдителя, если сама не поможетъ преодолѣть себя. Теперь, когда всѣ лорды возвратились, пусть идутъ на нее и три конца міра -- мы отразимъ. Ничто не преодолѣетъ насъ, если только Англія останется вѣрною самой себѣ!
  
идетъ
             Пора,-- и я щедротами моими
             Тебя осыплю. Кое-что хотѣлъ я
             Тебѣ сказать,-- да нѣтъ. На небѣ солнце
             Еще блеститъ, а горделивый день,
             Который всѣми радостями мира
             Сопровождаемъ,-- слишкомъ легкомысленъ
             И черезчуръ роскошенъ для того,
             Чтобъ выслушать слова мои. Но если-бъ
             Ужь колоколъ полночный прозвучалъ
             Своимъ чугуннымъ, громкимъ языкомъ
             И мѣднымъ зѣвомъ въ дремлющее ухо
             Сонливой ночи; если-бъ на кладбищѣ
             Стояли мы и тысячью печалей
             Ты удрученъ былъ; если-бъ у тебя
             Угрюмый духъ печали безотчетной
             Сгустилъ, запёкъ, лишилъ движенья кровь,
             Которая, безъ этого, играя,
             Бѣжитъ по теплымъ жиламъ человѣка
             И глупую улыбку на лицо
             Его наводитъ, щеки напрягаетъ
             Веселостью безумной, столь противной
             Тому, что я замыслилъ; или, если-бъ
             Безъ глазъ меня ты видѣть могъ, и слышать
             Могъ безъ ушей, и отвѣчать мнѣ могъ
             Безъ языка, одною только мыслью,
             Безъ глазъ, ушей, безъ звука словъ опасныхъ:--
             То не смотря на бодрствующій день,
             Я перенесъ-бы въ грудь твою все,-- все,
             Что я задумалъ. Впрочемъ, погожу.
             А какъ люблю-то я тебя, мой Губертъ!
             Я думаю, что вѣдь и ты насъ любишь?
  
                                 Губертъ.
  
             Я такъ люблю васъ; такъ люблю, что если-бъ
             Вы мнѣ такое дѣло поручили,
             Съ которымъ смерть моя сопряжена,--
             Я и его исполнилъ-бы.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                           Да развѣ-жь,
             Я этаго не знаю? Добрый Губертъ!
             Мой милый Губертъ! Только посмотри
             На этаго ребенка; я скажу
             Тебѣ, мой другъ -- вѣдь на моей дорогѣ
             Онъ какъ змѣя: куда-бы не ступилъ я --
             А онъ ужь тутъ, лежитъ передъ мной!
             Ты стражъ его: -- пойми.
  
                                 Губертъ.
  
                                           Я стану такъ
             Его стеречь, что больше ужь не будетъ
             Онъ вашему величеству опасенъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Смерть!?
  
                                 Губертъ.
  
                       Государь?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                           Могила!?
  
                                 Губертъ.
  
                                                     Онъ умретъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Довольно, Губертъ. Я теперь могу
             Быть веселъ. Губертъ, я тебя люблю.
             Но не скажу, покамѣстъ, что тебѣ
             За это я предназначаю -- помни!

Подходитъ къ Элеонорѣ.

             Прощайте, королева. Подкрѣпленье
             Я вашему величеству пришлю.
  
                                 Элеонора.
  
             Благослови Господь тебя.

Король Іоаннъ Артуру.

                                           Племянникъ,
             Ты въ Англію отправишься. Вотъ -- Губертъ
             Тебя проводитъ. Вѣрою и правдой
             Тебѣ служить онъ будетъ.-- Ну, въ Кале!

Уходятъ.

  

СЦЕНА 4.

Ставка короля французскаго передъ Анжеромъ.

Входятъ король Филиппъ, Людовикъ, Пандольфо и свита.

  
                                 Король Филиппъ.
  
             Такъ по морю разбрасываетъ бурей
             Крылатую армаду кораблей -- (43)
  
                                 Пандольфо.
  
             Мужайтесь и надѣйтесь! Все, Богъ-даетъ,
             Пойдетъ прекрасно.
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                 Можетъ-ли прекрасно
             Идти все послѣ нашихъ неудачъ?
             Иль развѣ войско наше не разбито?
             Анжеръ не взятъ и не въ плѣну Артуръ?
             Не пало много милыхъ намъ друзей?
             И Англія, обагренная кровью,
             Ужь не идетъ домой, преодолѣвъ
             Сопротивленье Франціи?
  
                                 Людовикъ.
  
                                           Она
             Все укрѣпила, что завоевала.
             Обдуманность такая при такой
             Поспѣшности; такой порядокъ мудрый
             Въ такомъ набѣгѣ яромъ -- безпримѣрны.
             Кто что-нибудь подобное читалъ
             Или слыхалъ?
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                 Гораздо-бъ легче было
             Мнѣ уступить ей славу эту -- если-бъ
             Я зналъ позоръ, подобный моему.

Входитъ Констанса.

             Смотрите, кто идетъ. Души могила,
             Что противъ воли держитъ вѣчный духъ
             Въ темницѣ грустной жизни удрученной!--

Констансѣ.

             Поѣдемте со мною, герцогиня.
  
                                 Констанса.
  
             Чу вотъ вамъ мира вашего плоды!
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Терпѣніе! мужайтесь, герцогиня!
  
                                 Констанса.
  
             Не надо мнѣ ни вашего совѣта,
             Ни помощи. Ту истинную помощь,
             Которая кончаетъ всѣ совѣты,
             Подастъ мнѣ смерть. Смерть, милая подруга!
             Смерть, вонь благоухающая! гниль
             Здоровая! Ты, всякому довольству
             Внушающая ненависть и страхъ!
             Встань, встань скорѣе съ ложа вѣчной ночи!
             Приди ко мнѣ, и твой костякъ поганый
             Я разцѣлую; въ впадины твоихъ
             Пустыхъ очницъ свои глаза я вставлю;
             Твоими домовитыми червями
             Какъ кольцами, я пальцы обовью;
             Замкну врата дыханія твоею
             Поганой перстью; сдѣлаюсь какъ ты
             Чудовищнымъ и посинѣлымъ трупомъ!
             Приди ко мнѣ, оскаль пустую челюсть:
             И, думая что ты мнѣ улыбнулась,
             И, какъ жена, къ тебѣ ласкаться стану.
             Приди-жь ко мнѣ, любовница несчастья!
             Приди ко мнѣ скорѣе!
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                           Успокойся,
             Прекрасная страдалица!
  
                                 Констанса.
  
                                           Нѣтъ, нѣтъ!;
             Я не хочу утѣшиться, покуда
             Во мнѣ еще дыханье есть для крика!
             О, отчего языкъ мой не въ устахъ
             Громовой тучи! Страшно потрясла-бы
             Тогда весь міръ я воплями моими;
             Проснулся-бы отъ нихъ тогда и этотъ
             Безжалостный, глухой скелетъ, который
             Не услыхалъ моихъ стенаній слабыхъ
             И пренебрегъ призывами вдовы!
  
                                 Пандольфо.
  
             Принцесса -- вами говоритъ безумье,
             А не печаль.
  
                                 Констанса.
  
                                 Грѣшно вамъ говорить
             Такую ложь. Я во-все не безумна.
             Тѣ волосы, которые я рву --
             Мои; потомъ -- меня зовутъ Констансой;
             И я была женою Джеффри; юный
             Артуръ -- мой сынъ; и онъ -- погибъ!-- Вотъ видишь:
             Я не безумна. О, когда-бъ лишить
             Меня ума угодно было небу!
             Быть можетъ, я и самоё себя
             Тогда-бъ забыла -- и какое горе
             Забыла-бы тогда я! Кардиналъ,
             Наговори безумье на меня!
             Тогда-бы ты святымъ былъ -- потому что,
             Въ своемъ умѣ -- я чувствую всю силу
             Моихъ скорбей, и разумъ надоумитъ,
             Какъ мнѣ отъ мукъ избавиться: научитъ
             Повѣситься, иль просто заколоться.
             Тогда какъ я въ безуміи и сына
             Забыла-бы, иль видѣла-бъ его
             Въ какой-нибудь тряпичной куклѣ. Нѣтъ;
             Я не безумна. Слишкомъ, слишкомъ живо
             Я чувствую малѣйшіе оттѣнки
             Различной боли каждаго несчастья.
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Принцесса, заплетите косы.-- Сколько
             Любви въ ея роскошныхъ волосахъ!
             Гдѣ упадетъ серебряная слезка --
             Тамъ десять тысячъ дружественныхъ нитей
             Къ ней прилипаютъ въ скорби совокупной,
             Какъ истинные, вѣрные друзья,
             Которые сближаются въ несчастья
             Еще тѣснѣе.
  
                                 Констанса.
  
                                 Въ Англію! хотите?
  
                                 Король Филиппъ.
  
             Свяжите косы.
  
                                 Констанса.
  
                                 Да. Но для чего?
             Я, распуская ихъ, все восклицала:
             "О, если-бъ эти руки, такъ-же скоро
             Освободили сына моего,
             Какъ волосы теперь освобождаютъ!"
             Но я свяжу ихъ; снова ихъ свободѣ
             Завидую теперь я -- потому что
             Мое дитя несчастное... въ плѣну!

Кардиналу.

             Святой отецъ! ты какъ-то говорилъ,
             Что на небѣ мы свидимся со всѣми,
             Кого любили: если это правда,
             То я опять дитя мое увижу.
             Отъ первенца земли и до ребенка,
             Рожденнаго вчера только -- нашъ міръ
             Не видывалъ созданія прекраснѣй,
             Какъ мой Артуръ; теперь-же червь печали
             Совсѣмъ источитъ нѣжный мой цвѣтокъ!
             Прогонитъ онъ врожденную красу
             Со щекъ его; какъ тѣнь онъ исхудаетъ,
             И посинѣетъ словно въ лихорадкѣ,
             И такъ умретъ: вѣдь ежели такимъ
             Возстанетъ онъ и встрѣтится со мною
             На небесахъ: его я не узнаю!
             Нѣтъ! вѣрно, вѣрно -- больше никогда
             Мнѣ не видать прекраснаго Артура!
  
                                 Пандольфо.
  
             Твоя печаль становится преступной.
  
                                 Констанса.
  
             Такъ только тотъ и можетъ говорить,
             Кто не имѣетъ сына.
  
                                 Король Филиппъ.
  
                                           Ты пристрастна
             Къ своей печали, такъ-же какъ и къ сыну.
  
                                 Констанса.
  
             Что-жь, если мѣсто сына моего
             Грусть заступила? На его постелькѣ
             Она и спитъ... вездѣ со мною бродитъ;
             Глядитъ его прекрасными очами,
             И повторяетъ всѣ его слова;
             Она всѣ свойства чудныя Артура
             На умъ приводитъ; формами его
             Оставленное платье наполняетъ.
             Такъ какже мнѣ пристрастною не быть
             Къ моей печали? Полно! Если-бъ съ вами
             Случилось тоже, что теперь со мною --
             Я васъ не такъ-бы стала утѣшать!

Срываетъ съ себя головной уборъ.

             Къ чему теперь мнѣ эти украшенья
             На головѣ, когда въ такомъ разстройствѣ
             Сама она? О боже! мой Артуръ!
             Дитя мое! мой милый мальчикъ! сынъ мой!
             Въ тебѣ одномъ -- весь міръ мой, жизнь и радость!
             Ты моего печальнаго вдовства
             Былъ утѣшеньемъ, слезъ моихъ отрада!

Уходитъ.

  
                                 Король Филиппъ.
  
             Пойду за ней. Отчаяніе это
             Меня пугаетъ.

Уходитъ.

  
                                 Людовикъ.
  
                       Въ цѣломъ божьемъ мірѣ
             Нѣтъ ничего такого, что могло-бы
             Порадовать меня. Жизнь надоѣла,
             Какъ дважды пересказанная повѣсть,
             Что даже и притупленному слуху
             Сонливаго -- покажется несносной.
             Позоръ испортилъ вкусъ всѣхъ сладкихъ словъ,
             И только стыдъ да горечь имъ оставилъ.
  
                                 Пандольфо.
  
             Передъ концомъ тяжелаго недуга,
             И именно тогда, когда начнутъ
             Къ намъ возвращаться силы и здоровье,--
             Становятся сильнѣе всѣ припадки;
             Во всякомъ злѣ бываетъ наизлѣйшимъ
             То именно мгновеніе -- когда
             Насъ это зло сбирается оставить.
             Что-жь вы потерей нынѣшняго дня
             Утратили?
  
                                 Людовикъ.
  
                       Утратилъ я -- всѣ дни
             Бывалой славы, радости и счастья.
  
                                 Пандольфо.
  
             Конечно, если-бъ выиграли -- вы.
             Чѣмъ болѣе благопріятнѣй счастье
             Бываетъ къ людямъ,-- тѣмъ оно гнѣвнѣе
             На нихъ взираетъ. Вы себѣ представить
             Не можете, какъ много Іоаннъ
             Своей побѣдой мнимой потеряетъ.
             Васъ плѣнъ Артура вѣрно огорчаетъ?
  
                                 Людовикъ.
  
             Такъ глубоко, какъ радуется тотъ,
             Кто взялъ Артура.
  
                                 Пандольфо.
  
                                 Умъ вашъ такъ-же юнъ,
             Какъ ваша кровь. Послушайте теперь
             Вы моего пророческаго слова:
             Одно уже дыханіе того,
             Что я хочу теперь сказать вамъ, сдуетъ
             Малѣйшую соломинку, пылинку
             И всякое препятствіе съ дороги,
             Которая васъ прямо приведетъ
             На англійскій престолъ -- и потому-то
             Внимательно выслушайте меня.
             Артуръ теперь во власти Іоанна,
             А Іоаннъ, занявъ чужое мѣсто,
             Не будетъ знать ни часа, ни минуты --
             Какой минуты?-- даже и секунды
             Спокойствія,-- покуда пламя жизни
             Играетъ въ жилахъ этого ребенка.
             Скиптръ, вырванный мятежною рукою
             И держится насиліемъ однимъ.
             Тотъ, кто какъ онъ, стоитъ на скользкомъ мѣстѣ
             Хватается за всякую опору,
             Не брезгуя и самою гнуснѣйшей.
             Чтобъ Іоаннъ могъ устоять -- Артуру
             Необходимо надо будетъ пасть.
             Все это такъ и будетъ: потому что --
             Не можетъ быть иначе.
  
                                 Людовикъ.
  
                                           Что-же я-то
             Пріобрѣту съ паденіемъ Артура?
  
                                 Пандольфо.
  
             Вы? Всѣ права Артура переходятъ
             Къ вамъ, какъ супругу Бланки аррагонской.
  
                                 Людовикъ.
  
             И я лишусь ихъ съ жизнью, какъ Артуръ.
  
                                 Пандольфо.
  
             Какъ молоды и зелены вы въ этомъ
             Давнымъ-давно состарѣвшемся мірѣ!
             Самъ Іоаннъ прокладываетъ вамъ
             Дорогу; время вамъ благопріятно:
             Вы знаете, что тотъ, кто безопасность
             Свою невинной кровью обагряетъ,--
             Тотъ и находитъ эту безопасность
             Кровавою,-- и сверхъ того, невѣрной.
             И гнусное злодѣйство Іоанна
             Такъ охладитъ сердца всего народа;
             Любовь къ нему замерзнетъ до того,
             Что будетъ радъ-радешенекъ народъ
             И самому ничтожному предлогу
             Кто съ престола свергнуть. Даже самымъ
             Естественнымъ явленіямъ на небѣ,--
             Игрѣ природы, всякому ненастью,
             Простой грозѣ и самымъ зауряднымъ
             Событіямъ тогда народъ придастъ
             Значенье сверхъестественныхъ явленій,
             И назоветъ ихъ чудомъ, метеоромъ,
             Чудовищемъ, явленьемъ, гласомъ неба,
             Грозящимъ явно местью Іоанну.
  
                                 Людовикъ.
  
             Быть-можетъ онъ не умертвитъ Артура,
             А только самымъ строгимъ заключеньемъ
             Онъ отъ него себя обезопаситъ.
  
                                 Пандольфо.
  
             О, ежели Артуръ и доживётъ
             До высадки на берегъ Альбіона
             Французскихъ войскъ,-- извѣстіе объ этомъ
             Его убьетъ. Сердца всего народа
             Отъ Іоанна тотчасъ отвратятся,
             И весь народъ прильнетъ тогда къ устамъ
             Невѣданной доселѣ перемѣны,
             И вырветъ подводъ къ ярому возстанью
             Изъ рукъ окровавленныхъ Іоанна.
             Мнѣ кажется, какъ будто я ужь вижу
             Всѣ эти смуты въ Англіи: и сколько
             Еще гораздо лучшаго сокрыто
             Для васъ въ грядущемъ! Гнусный Фокенбриджъ
             Тамъ церкви грабитъ и надъ ихъ святыней
             Ругается: о, будь тамъ хоть двѣнадцать
             Вооруженныхъ рыцарей французскихъ,
             Они-бы десять тысячъ Англичанъ
             На сторону свою переманили,
             И возрасли, какъ малая снѣжинка,
             Которая ростетъ, катясь по полю
             И, наконецъ, становится горой.--
             Теперь, Дофинъ, пойдемте къ королю;
             Мы просто чудо выработать можемъ
             Изъ недовольства этого: народъ
             Такъ раздраженъ теперь на Іоанна!
             И потому-то въ Англію скорѣе!
             А короля я подстрекнуть берусь.
  
                                 Людовикъ.
  
             Отважныя, рѣшительныя мѣры
             И чудо могутъ сдѣлать иногда.
             Идемте-же. Отецъ мой никогда
             Не скажетъ нѣтъ, отъ васъ услышавъ да.

Уходятъ.

  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Нортэмптонъ.-- Комната въ замкѣ.

Входить Губертъ съ двумя палачами.

  
                       Губертъ, одному изъ палачей.
  
             На,-- раскали желѣзо хорошенько.
  
                                 Второму палачу.
  
             Ты за обои спрячься (44) -- и когда
             Поя нога ударитъ въ грудь земли,
             Тогда бросайтесь оба на робенка,
             Котораго увидите со мной,
             И привяжите на-крѣпко его
             Къ скамейкѣ этой. Не зѣвать! ступайте!
  
                                 Первый Палачъ.
  
             Надѣюсь, что у васъ есть полномочье
             На это дѣло?
  
                                 Губертъ.
  
                                 Глупое сомнѣнье!
             Намъ нечего бояться тутъ. Ступайте.

Палачи уходятъ.

             Поди сюда, мой миленькій. Мнѣ надо
             Поговорить съ тобою.

Входитъ Артуръ.

  
                                 Артуръ.
  
                                 Здравствуй, Губертъ.
  
                                 Губертъ.
  
             Здоровы-ли вы, маленькій мой принцъ?
  
                                 Артуръ.
  
             Да, маленькій,-- съ огромнымъ, впрочемъ, правомъ
             Быть больше принца.-- Ты печаленъ что-то?
  
                                 Губертъ.
  
             Да, я бывалъ -- конечно -- веселѣе.
  
                                 Артуръ.
  
             Ахъ, Господи! мнѣ кажется, что кромѣ
             Меня -- никто не долженъ быть печаленъ.
             Однако-жь, я теперь припоминаю,
             Когда еще во Франціи я былъ,--
             Дворяне молодые притворялись
             Печальными какъ полночь -- такъ, изъ шутки. (45)
             Клянусь христовой вѣрой! Если-бъ только
             Меня освободили изъ темницы
             И сдѣлали, пожалуй, пастухомъ --
             Я и тогда-бы цѣлый день былъ веселъ;
             И даже здѣсь я былъ бы веселъ, если-бъ
             Не думалъ все, что дядя замышляетъ
             Противъ меня дурное что-нибудь.
             Да! онъ меня боится; я -- его.
             А виноватъ ли я, что я -- сынъ Джеффри?
             О, право, нѣтъ! И какъ-бы мнѣ хотѣлось,
             Чтобъ я былъ твой сынъ, Губертъ... милый Губертъ,
             Вѣдь ты меня любилъ-бы?
  
                       Губертъ, въ сторону.
  
                                           Если я
             Разговорюсь съ нимъ,-- болтовней невинной,
             Пожалуй, онъ пробудитъ состраданье,
             Замерзшее покуда. Кончу разомъ.
  
                                 Артуръ.
  
             Не болѣнъ-ли ты, Губертъ? какъ ты блѣденъ!
             А право, мнѣ хотѣлось-бы, чтобъ ты
             И въ самомъ дѣлѣ болѣнъ былъ немножко:
             Тогда-бы я всю ночь не спалъ -- всю ночь
             Подлѣ тебя сидѣлъ-бы... Я вѣдь больше
             Люблю тебя, чѣмъ ты -- меня, мой Губертъ.
  
                                 Губертъ, въ сторону.
  
             Его слова мнѣ сердце надрываютъ.

Подаетъ ему бумагу.

             Прочти вотъ это. (Про себя.)
                                 Глупая вода!,
             Неужели ты вытолкаешь за дверь
             Безжалостную пытку? Ну, скорѣе!
             Пока еще не вытекла изъ глазъ
             Моя рѣшимость бабьими слезами.
             Что, не прочтешь? Написано, знать, дурно?
  
                                 Артуръ.
  
             Нѣтъ, Губертъ, даже слишкомъ хорошо
             Для гнусности подобнаго злодѣйства!
             Ты долженъ выжечь сталью раскаленной
             Мнѣ оба глаза?
  
                                 Губертъ.
  
                                 Да, дитя: я долженъ.
  
                                 Артуръ.
  
             И выжжешь?
  
                                 Губертъ.
  
                                 Выжгу.
  
                                 Артуръ.
  
                                           У тебя достанетъ
             На это духу? Помнишь-ли ты, Губертъ,--
             Разъ у тебя болѣла голова:
             Я обвязалъ ее моимъ платкомъ,
             (Моею лучшей вещью,-- вышивала
             Его принцесса мнѣ) -- и никогда
             Его назадъ не спрашивалъ. И въ полночь
             Поддерживалъ я голову твою,
             И, какъ минуты бдительнаго часа,
             Я тягостное время сокращалъ
             Вопросами: "Не надо-ли чего?" --
             Да "гдѣ болитъ?" -- да "чѣмъ тебѣ помочь?" --
             Простой-бы мальчикъ спалъ себѣ спокойно,
             Ни одного-бы дружескаго слова
             Не вымолвилъ;-- а за тобою принцъ
             Ухаживалъ. Ты думаешь, быть-можетъ,
             Любовь моя была притворна? скажешь,
             Что это были хитрости:-- пожалуй,
             Что хочешь думай. Если небо хочетъ,
             Чтобъ ты со мною дурно поступилъ,--
             Пусть будетъ такъ. Ты выжжешь мнѣ глаза,
             Которые ни разу не взглянули,
             Да и не взглянутъ косо на тебя?
  
                                 Гувертъ.
  
             Я поклялся и выжгу ихъ желѣзомъ.
  
                                 Артуръ:
  
             Ахъ, только въ нашъ желѣзный вѣкъ и можно
             Рѣшиться сдѣлать это! И желѣзо,
             Какъ горячо его не раскали,
             Къ моимъ глазамъ приблизившись, сейчасъ-же
             Слезами ихъ упилось-бы, и ярость
             Въ потокѣ ихъ невинномъ затушило.
             Да, ржавчиной изъѣло-бы оно
             Себя за то, что только раскалялось,
             За тѣмъ чтобъ сдѣлать зло моимъ очамъ.
             Ужели ты суровѣе желѣза?
             Ахъ, если-бъ даже ангелъ мнѣ явился
             Сказать, что Губертъ выжжетъ мнѣ глаза,
             Я и ему-бы даже не повѣрилъ --
             Но Губерту не вѣрить не могу!
  
                       Губертъ, топая ногой.
  
             Сюда!

Входятъ палачи съ веревками, желѣзомъ и прочимъ.

                       Ну, что-жь вы стали? исполняйте,
             Что сказано.
  
                                 Артуръ.
  
                       Спаси меня, мой Губертъ!
             Мои глаза ужъ слѣпнутъ отъ однихъ
             Ужасныхъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ
             И злыхъ людей.
  
                                 Губертъ.
  
                                 Подайте мнѣ желѣзо
             И привяжите мальчика.
  
                                 Артуръ.
  
                                           Ахъ, Губертъ!
             Въ чему это жестокое насилье?
             Я вѣдь не стану вамъ сопротивляться --
             Нѣтъ! Я какъ камень буду неподвиженъ!...
             О, ради бога, Губертъ, не вели
             Привязывать меня. Послушай, Губертъ,
             Пусть эти люди выйдутъ вонъ; я буду
             Сидѣть спокойно, смирно, какъ овечка.
             Не шелохнусь, ни слова не скажу
             И даже -- вотъ что: не взгляну сердито
             На это раскаленное желѣзо.
             О, Губертъ! Губертъ! вышли только ихъ;
             И, какъ-бы ты меня не мучилъ -- я...
             Прощу тебя.
  
                                 Губертъ.
  
                                 Оставьте насъ однихъ.
             За дверью ждите.
  
                                 Первый Палачъ.
  
                                 Отъ такого дѣла
             Я былъ-бы радъ еще подальше быть.

Палачи уходятъ.

  
                                 Артуръ.
  
             Ахъ, Боже мой! я друга выгналъ! Взглядъ
             Его суровъ, а сердце нѣжно. Губертъ,
             Пусть онъ вернется. Этимъ состраданьемъ
             Онъ и твое, быть-можетъ, оживитъ!
  
                                 Губертъ.
  
             Ну, перестань, мой мальчикъ; приготовься.
  
                                 Артуръ.
  
             Неужели ничто ужь не поможетъ?
  
                                 Губертъ.
  
             Я долженъ ослѣпить тебя.
  
                                 Артуръ.
  
                                           О, небо!--
             Послушай, Губертъ! Если-бы въ твой глазъ
             Попала какъ нибудь хоть порошинка,
             Хоть зернушко, хоть мошка, волосокъ --
             Тогда-бы ты, почувствовавъ, какъ эти
             Бездѣлицы мучительны, пришолъ-бы
             Отъ своего намѣренія въ ужасъ!
  
                                 Губертъ.
  
             А что ты обѣщалъ мнѣ? Закуси
             Языкъ, дитя.
  
                                 Артуръ.
  
                                 О, Губертъ, на защиту
             Двухъ глазъ -- и двухъ-то мало языковъ!
             Не заставляй меня, не заставляй
             Меня молчать! о, Губертъ!-- Или, знаешь
             Что, Губертъ? Лучше вырви мой языкъ,
             Но пощади глаза. Оставь глаза мнѣ;
             Оставь мнѣ ихъ хоть только для того,
             Чтобъ на тебя смотрѣть. Ужь и желѣзо
             Простыло -- мнѣ оно не повредитъ.
  
                                 Губегтъ.
  
             Я раскалю опять его, дитя.
  
                                 Артуръ.
  
             Нѣтъ! и огонь ужь умеръ отъ печали,--
             Что, созданный на пользу человѣку,
             Онъ долженъ былъ такой несправедливой,
             Неслыханной жестокости служить.
             Ну, посмотри: въ потухшихъ уголькахъ
             Нѣтъ никакого зла; дыханье неба
             Задуло пылъ ихъ и покрыло пепломъ
             Раскаянья.
  
                                 Губертъ.
  
                                 Но я ихъ оживлю
             Моимъ дыханьемъ.
  
                                 Артуръ.
  
                                           Ежели ты это
             И сдѣлаешь, они зардѣютъ только.
             Въ нихъ запылаетъ стыдъ отъ твоего
             Поступка, Губертъ. И, быть-можетъ, даже
             Они тогда стрекнутъ въ твои глаза,
             Какъ иногда, случается съ собакой:
             Когда ее начнутъ неволить къ бою,
             Она того хватаетъ за одежду,
             Кто на другихъ натравливалъ ее.
             Такъ все, что ты во вредъ мнѣ приготовилъ
             Тебѣ служить орудіемъ не хочетъ;
             Въ одномъ тебѣ лишь нѣту состраданья,
             Которое почувствовало даже
             И ярое желѣзо, и огонь --
             Орудія твоихъ жестокихъ цѣлей.
  
                                 Губертъ.
  
             Ну, такъ живи, я глазъ твоихъ не трону
             За всѣ богатства дяди твоего.
             А я далъ клятву выжечь ихъ желѣзомъ,
             Дитя мое; совсѣмъ-было рѣшился.
  
                                 Артуръ.
  
             Ну, вотъ теперь ты настоящій Губертъ!
             До этого ты только притворялся.
  
                                 Губертъ.
  
             Прощай, довольно! Дядя твой не долженъ
             Знать, что ты живъ; лазутчиковъ его
             Я обману, быть можетъ, ложнымъ слухомъ.
             Теперь, дитя, ты можешь спать покойно;
             И вѣрь, что я ни за какія блага,
             Ничѣмъ тебѣ не сдѣлаю вреда.
  
                                 Артуръ.
  
             О, Господи,-- благодарю тебя
  
                                 Губертъ.
  
             Молчи! ни слова болѣе. Ступай
             За мной тихонько. Я вѣдь подвергаюсь
             Опасности большой изъ-за тебя (46).

Уходятъ.

  

СЦЕНА 2.

Тамъ-же. Тронная зала во дворцѣ.

Входить: король Іоаннъ въ коронѣ, Пемброкъ, Сольсбери и другіе лорды. Король садится на тронъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Вотъ мы опять на этотъ тронъ возсѣли,
             Вѣнцомъ своимъ опять короновались,-- (47)
             Надѣемся, что этому всѣ рады.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Безъ вашей воли это повторенье
             Коронованья -- было-бы излишне.
             Вы были коронованы однажды,
             И съ той поры никто васъ не лишалъ
             Высокой королевственности вашей.
             Народъ вашъ добрый вѣрности своей
             Не запятналъ возстаніемъ мятежнымъ,
             И жажда перемѣнъ и улучшеній
             Не возмущала ваше государство.
  
                                 Солсбери.
  
             И потому-то -- окружать себя
             Двойнымъ великолѣпіемъ; свой титулъ
             И безъ того блестящій, украшать;
             Иль золото литое золотить,
             Иль лилію раскрашивать; фіалку
             Облить духами; гладить скользкій ледъ;
             Иль къ радугѣ прибавить новый цвѣтъ;
             Иль украшать свѣчами восковыми
             Прекрасное, святое око неба:--
             Излишнее, смѣшное мотовство.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Для насъ священна воля государя --
             И ей повиновались мы. При всемъ-томъ,
             Все это дѣло кажется намъ старой,
             Лишь съизнова разсказанною сказкой.
             И вообще бываетъ очень скучно,
             Когда совсѣмъ некстати повторяютъ
             Одно и тоже.
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Обликъ величавый
             Обычаёвъ старинныхъ искаженъ;
             Какъ перемѣнный вѣтеръ измѣняетъ
             Бѣгъ корабля -- такъ вы перемѣнили
             Естественный, обычный ходъ понятій,
             И здравый смыслъ заставили хворать.
             Да! истину -- и ту подозрѣваютъ,
             Когда она появится въ такомъ
             Невѣдомомъ доселѣ одѣяньи.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Хорошее стараясь сдѣлать лучше --
             Ремесленникъ всегда перехитритъ.
             Почти всегда, ошибку исправляя,
             Мы дѣлаемъ ее еще важнѣе.
             Такъ, напримѣръ, огромная заплата
             На маленькой прорѣхѣ -- закрывая
             Ее собой -- гораздо безобразнѣй,
             Чѣмъ самая прорѣха безъ заплаты.
  
                                 Сольсбери.
  
             Передъ коронованіемъ вторичнымъ,
             Мы наши мнѣнья высказали прямо;
             Но вашему величеству принять
             Ихъ неугодно было; впрочемъ, мы
             На это согласились, потому что
             Желанья вѣрныхъ подданныхъ должны
             Подчинены быть волѣ государя.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Я многія причины моего
             Вторичнаго коронованья прежде
             Вамъ сообщилъ и думаю, что съ васъ
             Достаточно покуда ихъ. Теперь-же,
             Когда мы этимъ наши опасенья
             Разсѣяли,-- я вамъ и остальныя,
             Важнѣйшія гораздо,-- сообщу.
             Вы, между тѣмъ, скажите мнѣ, что дурно,
             Что-бъ вы желали преобразовать:
             И вы тогда увидите, съ какою
             Готовностью я буду ваши просьбы
             Не только слушать, но и выполнять.
  
                                 Пемброкъ.
  
             И такъ, позволь-же мнѣ, какъ языку,
             Какъ голосу присутствующихъ здѣсь,--
             Желаніе сердецъ ихъ выражая,
             Просить тебя, (отъ самого себя,
             И ради ихъ, и ради твоего
             Спокойствія, какъ самой главной цѣли
             Стараній нашихъ) -- объ освобожденьи
             Артура; или -- ропотъ недовольныхъ
             Твоимъ поступкомъ можетъ привести
             Къ опасному вопросу: "Если право
             На то, чѣмъ ты владѣешь, справедливо --
             То отчего-же этотъ страхъ (который,
             Какъ говорятъ, всегдашній спутникъ лжи)
             Тебя побудилъ этого ребенка
             Держать въ тюрьмѣ, и юнымъ днямъ его
             Дать въ варварскомъ невѣжествѣ заглохнуть?
             Зачѣмъ лишаешь молодость его
             Всѣхъ преимуществъ добрыхъ упражненій?" (48)
             Чтобъ это не могло служить предлогомъ
             Твоимъ врагамъ -- освободи Артура.
             Отчасти мы ходатайствуемъ тутъ
             И за себя: но только потому
             Что наше счастье связано съ твоимъ,
             Для твоего же блага мы считаемъ
             Необходимымъ дать ему свободу.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Да будетъ такъ. Я этого ребенка
             Вамъ довѣряю, лорды.

Входитъ Губертъ.

                                           Здравствуй, Губертъ.
             Что новаго?

Губертъ говоритъ ему что-то тихо.

  
                       Пемброкъ тихо, лордамъ.
  
                                 Вотъ этотъ человѣкъ,
             Которому кровавое злодѣйство
             Поручено. Онъ даже повелѣнье
             Показывалъ недавно одному
             Пріятелю. Въ очахъ его сверкаетъ
             Безбожное и гнусное злодѣйство;
             А скрытный видъ изобличаетъ въ немъ
             Нечистую, встревоженную совѣсть;
             Какъ я боюсь, чтобъ онъ ужь порученья
             Не выполнилъ!
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Смотрите, какъ король
             Мѣняется въ лицѣ ежеминутно.
             То замыселъ, то совѣсть гонитъ краску,
             Которая мелькаетъ по лицу
             Какъ вѣстники межь двухъ враждебныхъ армій.
             Но страсть его созрѣла ужь, и скоро
             Прорвется гноемъ.
  
                                 Пемброкъ.
  
                                 Только-бъ этимъ гноемъ
             Смерть бѣднаго ребенка не была!
             Король Іоаннъ, подходя къ лордамъ.
             Безсильны мы передъ десницей смерти,
             Милорды благородные! До сихъ-поръ
             Во мнѣ еще не умерло желанье
             Вамъ угодить; вина-же просьбы вашей
             Не существуетъ болѣе,-- мертва.
             Онъ извѣстилъ, что нынѣшнею ночью
             Артуръ скончался.
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Этого мы ждали:
             Его болѣзнь была неизлечима.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Мы слышали, что онъ ужь близокъ къ смерти
             И даже прежде слышали,-- чѣмъ самъ онъ
             Почувствовалъ, что болѣнъ. Здѣсь-ли, тамъ-ли --
             А за такое темное дѣянье
             Не избѣжать отвѣта.
  
                                 Король Іоаннъ, лордамъ.
  
                                           Что-же, лорды,
             Вы смотрите такъ мрачно на меня?
             Иль вы воображаете, что я
             Держу, какъ Парка, ножницы судьбы?
             Но развѣ я надъ пульсомъ жизни властенъ?
  
                                 Сольсбери, лордамъ.
  
             Обманъ тутъ очевиденъ; и какъ страшно
             Унизилось величіе, плутуя
             Съ такой безстыдной наглостью! Ужасно!

Королю.

             Желаю вамъ успѣха; и за тѣмъ
             Прощайте.
  
                                 Пемброкъ.
  
                       Подождите, лордъ Сольсбери,
             И я иду. Я буду съ вами вмѣстѣ
             Отыскивать наслѣдіе ребенка:
             Его могилу -- маленькое царство.
             И тотъ, кому весь этотъ чудный островъ
             Принадлежалъ -- теперь на немъ владѣетъ
             Всего тремя аршинами земли!
             Вотъ до чего мы наконецъ дошли!
             Но это всѣхъ противъ него возбудитъ!
             И отомщенъ малютка бѣдный будетъ!

Лорды уходятъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Они негодованіемъ пылаютъ.
             Напрасно я убилъ Артура. Кровь --
             Нетвердое, какъ видно, основанье,
             И смерть другихъ намъ жизни не упрочитъ.

Входитъ гонецъ.

             Твой мрачный взоръ несчастіе пророчитъ.
             Куда дѣвалась кровь изъ этихъ щекъ?
             Нѣтъ! безъ грозы не можетъ проясниться
             Такое мрачно-пасмурное небо!
             Что Франція?
  
                                 Гонецъ.
  
                                 Изъ Франціи идетъ
             На Англію. И никогда еще
             Для высадки въ чужое государство
             Такихъ громадныхъ силъ не вызывала
             Изъ нѣдръ своихъ. Французы научились
             У васъ, какъ видно, вашей быстротѣ:
             Съ извѣстіемъ объ ихъ вооруженьи
             Другая вѣсть пришла -- объ ихъ прибытьи.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Гдѣ-жь эта вѣсть пропьянствовала? а?
             Гдѣ заспалась? Что-жь королева мать?
             Куда дѣвалась бдительность ея?
             Король Филиппъ собралъ такое войско,
             И матушка не знала ничего?
  
                                 Гонецъ.
  
             Лордъ, слухъ ея теперь землей засыпанъ.
             Она скончалась перваго Апрѣля;
             А за три дни предъ этимъ, какъ я слышалъ,
             Въ припадкѣ злаго бѣшенства скончалась
             Милэди Констансъ. Это, впрочемъ, только
             Одинъ лишь слухъ. Я вѣрнаго не знаю.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             О, не спѣши такъ, грозная случайность,
             И заключи со мною, хоть на время,
             Союзъ,-- пока я пэровъ раздраженныхъ
             Не успокою!-- Матушка скончалась!...
             Не хорошо идутъ мои дѣла!
             А кто-же предводительствуетъ войскомъ,
             Которое, какъ ты насъ извѣстилъ,
             Ужь высадилось въ Англію?
  
                                 Гонецъ.
  
                                                     Дофинъ.

Входятъ Бастардъ и Петръ Помфретскій.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ты насъ своими гадкими вѣстями
             Совсѣмъ смутилъ....

Бастарду.

                                 Ну, что-же говорятъ
             О дѣйствіяхъ твоихъ, племянникъ? Только
             Не забивай ты голову мою
             Дурными новостями. Ужь она
             И безъ того по край набита ими.
  
                                 Бастардъ.
  
             А! если вы дурныхъ вѣстей боитесь,
             Пусть самая сквернѣйшая нежданно
             Надъ головою вашей разразится.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, не сердись. Прости меня. Внезапно
             Приливъ меня совсѣмъ было ужь залилъ;
             Теперь я снова вынырнулъ, и все
             Что мнѣ ни скажутъ, выслушаю твердо.
  
                                 Бастардъ.
  
             Успѣлъ-ли я поладить съ духовенствомъ --
             То скажутъ суммы, собранныя мною.
             Но возвращаясь съ ними, я повсюду
             Нашелъ народъ взволнованнымъ престранно
             Нелѣпѣйшими слухами: онъ въ страхѣ,--
             Хоть и не знаетъ самъ, чего боится.
             Вотъ вамъ пророкъ (49), котораго схватилъ я
             На улицахъ Помфрета: вслѣдъ за нимъ
             Налилъ народъ огромными толпами;
             А онъ въ стихахъ нескладныхъ распѣвалъ,
             Что въ Вознесенье, ровно въ самый полдень,
             Вы сложите корону.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Да съ чего-же
             Ты это взялъ, безмозглый прорицатель?
  
                       Петръ помфретскій.
  
             Съ того, что знаю. Это будетъ такъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Вонъ! посади его въ темницу, Губертъ;
             И ровно въ самый полдень Вознесенья,
             Когда, какъ онъ пророчествуетъ, я
             Сложу корону,-- пусть его повѣсятъ.
             Отдай его подъ стражу, и сейчасъ-же
             Вернись сюда. Ты нуженъ мнѣ.

Губертъ уходитъ съ Петромъ Помфретскимъ.

                                                     Ну, что,
             Племянникъ милый: слышалъ-ли ты новость?
             И знаешь-ли, кто прибылъ къ намъ?
  
                                 Бастардъ.
  
                                                     Французы.
             Объ этомъ только всѣ и говорятъ.
             А сверхъ того, я встрѣтилъ лордовъ Биготъ
             И Сольсбёри: глаза ихъ были красны,
             Какъ только-что занявшееся пламя.
             Они, и съ ними многіе другіе
             Искали тѣла бѣднаго Артура,
             Который былъ зарѣзанъ ныньче ночью,
             Какъ говорятъ, по вашему приказу.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Поди, кузенъ; вмѣшайся въ ихъ среду;
             Я знаю средство снова привязать
             Ихъ всѣхъ къ себѣ; ты только приведи ихъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Я отыщу ихъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Поскорѣе; такъ чтобъ
             Одна нога другую погоняла.
             И надо-жь было внутреннихъ враговъ
             Вооружить,-- когда вторженье внѣшнихъ
             Моимъ владѣньямъ гибелью грозитъ!
             Племянникъ! будь Меркуріемъ моимъ
             И, окрыливъ стопы свои, быстрѣе
             Чѣмъ мысль сама, назадъ ко мнѣ лети.
  
                                 Бастардъ.
  
             Духъ времени научитъ и меня
             Поспѣшности.

Уходитъ.

                                 Король Іоаннъ.
  
                                 Вотъ слово дворянина.

Гонцу.

             Ступай за нимъ; быть-можетъ и ему
             Посредникъ будетъ нуженъ, между мною
             И пэрами. Ты будешь имъ.
  
                                 Гонецъ.
  
                                           Почту
             На счастіе служить вамъ, государь.

Уходитъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             И мать скончалась!

Входитъ Губертъ.

  
                                 Губертъ.
  
             Милордъ! въ народѣ слухъ прошелъ, что ночью
             Явилося пять мѣсяцевъ: четыре
             Стояли неподвижно, а вокругъ ихъ
             Вертѣлся пятый дивными кругами (50).
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Пять мѣсяцевъ?
  
                                 Губертъ.
  
                                 На улицахъ старухи
             И старики ведутъ объ этомъ толки
             Опасные. У всѣхъ на языкѣ
             Смерть вашего племянника Артура.
             Когда о ней заходитъ рѣчь, то всѣ
             Сомнительно качаютъ головами
             И шепчутся; кто говоритъ объ ней,
             Тотъ слушателя за руку хватаетъ,
             А слушатель сердито хмуритъ брови,
             И головой киваетъ, поводя
             Вокругъ себя испуганно глазами.
             Я видѣлъ самъ, какъ съ молотомъ въ рукѣ,
             Одинъ кузнецъ, забывъ объ наковальнѣ,
             Гдѣ между тѣмъ его желѣзо стыло,
             Разиня ротъ, выслушивалъ портнаго,
             Который съ мѣркой, ножницами, въ туфляхъ,
             Надѣтыхъ въ попыхахъ не на тѣ ноги,
             Разсказывалъ въ полголоса о томъ,
             Что тысячи французской рати въ Кентѣ
             Уже стоятъ въ порядкѣ боевомъ.
             Тогда другой ремесленникъ, худой,
             Запачканный,-- сейчасъ-же перебилъ
             Его слова разсказомъ объ Артурѣ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             За чѣмъ меня ты хочешь запугать
             Разсказами объ этихъ страхахъ, Губертъ?
             За чѣмъ напоминаешь безпрестанно
             Ты мнѣ о смерти бѣднаго Артура?
             Ты самъ его убилъ вѣдь. Я имѣлъ,
             По-крайней-мѣрѣ, важныя причины
             Желать его какъ-можно скорой смерти:
             Ты -- никакой, чтобъ умертвить его.
  
                                 Губертъ.
  
             Какъ, никакой, милордъ? Не вы-ли сами
             Заставили меня его убить?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             О, въ этомъ-то вотъ -- страшное проклятье
             Всѣхъ королей: что служатъ имъ рабы,
             Которые привыкли принимать
             Простую прихоть ихъ, или капризъ
             За повелѣнье вторгнуться тотчасъ-же
             Въ обитель жизни; наше мановенье --
             Считать закономъ и воображать,
             Что даже мысли грознаго владыки
             Понятны имъ,-- тогда какъ, можетъ-быть,
             Онъ хмурится безъ всякой мрачной думы,
             А просто такъ, изъ прихоти.
  
                                 Губертъ.
  
                                           Милордъ,--
             Вотъ повелѣнье, скрѣпленное вами
             Собственноручной подписью,-- съ печатью.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             О, въ страшный день послѣдняго расчета
             Между землей и небомъ,-- и печать,
             И эта подпись -- грозною уликой
             Для осужденья нашего послужитъ!
             Какъ часто насъ рѣшиться заставляетъ
             На зло -- одинъ лишь видъ орудій зла!
             Не встрѣться я съ тобою,-- заклеймённый,
             Предъизбранный природою самою
             На гнусныя, позорныя дѣла --
             И въ голову мнѣ во-все не пришло-бы
             Убійство это. Увидавъ случайно
             Твое лицо рябое -- я нашелъ
             Тебя способнымъ къ подлому злодѣйству
             И на опасный замыселъ пригоднымъ --
             И -- намекнулъ слегка на смерть Артура.
             А ты, чтобъ вкрасться въ милость короля,
             Безсовѣстный!-- убить рѣшился принца.
  
                                 Губертъ.
  
             Милордъ -- --
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, покачай хоть только головой,
             Иль изумись, когда полусловами
             Свой замыселъ тебѣ я сообщалъ;
             Иль на меня взгляни въ недоумѣньи,
             Иль попроси, чтобъ высказалъ яснѣе,
             Чего хочу: тогда-бы отъ стыда
             Я онѣмѣлъ и бросилъ все; меня
             Заставилъ-бы твой ужасъ содрогнуться;
             Но ты меня и по намекамъ понялъ,--
             Съ намеками намекомъ сговорился.
             Безпрекословно сердцемъ согласившись,
             Ты совершилъ злодѣйскою рукою
             Своей недрогнувъ, то,-- чего мы оба
             И высказать-то громко не посмѣли.
             Прочь съ глазъ моихъ! Чтобъ я тебя отнынѣ
             Здѣсь не видалъ! Теперь меня всѣ лорды
             Покинули, и войско чужёземцевъ
             Грозитъ моимъ владѣніямъ почти
             У ихъ воротъ; и даже въ этомъ плотскомъ
             Владѣніи,-- и даже въ этомъ царствѣ
             Дыханія и крови -- все враждуетъ,
             И смерть Артура съ совѣстью моею
             Ведутъ междоусобную войну. (51)
  
                                 Губертъ.
  
             Противъ другихъ враговъ вооружайтесь,
             А съ совѣстью я васъ ужь помирю.
             Живъ принцъ Артуръ. Рука моя покуда
             Еще невинно-дѣвственна, и кровью
             Не обагрялась. Въ эту грудь ни разу
             Ужасное желаніе убійства
             Не проникало. Вы, придавъ такое
             Значеніе наружности моей --
             Надъ самою природой наругались.
             Подъ некрасивой внѣшностью моею
             Живетъ душа, которая не такъ
             Ещё гнусна и мерзостна, чтобъ ей
             Быть палачемъ невиннаго ребенка.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Артуръ не умеръ! О, спѣши-же къ пэрамъ,
             И этой вѣстью радостной залей
             Ихъ полыхнувшую ярость; возврати
             Ихъ къ прежнему повиновенью. Губертъ,
             Прости моей горячности то мнѣнье,
             Которое я вывелъ изъ твоей
             Наружности; я бѣшенствомъ моимъ
             Былъ ослѣпленъ; глазамъ, залитымъ кровью,
             Она еще ужаснѣе казалась,
             Чѣмъ въ самомъ дѣлѣ. О, не отвѣчай!
             Иди скорѣй -- и раздраженныхъ лордовъ
             Съ собой ко мнѣ старайся привести.
             Какъ медленны, однако, эти просьбы!
             Ты не бери примѣра съ просьбъ моихъ,
             Мой добрый другъ,-- а будь быстрѣе ихъ!

Уходятъ.

  

СЦЕНА 3.

Тамъ-же.-- Передъ замкомъ.

Артуръ показывается на стѣнѣ.

  
                                 Артуръ.
  
             Высоко... но... я все-таки спрыгну.
             О, добрая земля, будь милосерда!
             Не ушиби меня! Меня почти
             Никто не знаетъ здѣсь; да если-бъ даже
             И зналъ-то кто,-- меня подъ платьемъ юнги
             Нельзя узнать. Какъ страшно! Ну, рѣшусь!
             Когда спрыгну и не сломаю шеи --
             И много средствъ найду отсюда скрыться.
             О, умереть спасаясь -- все-же лучше,
             Чѣмъ умереть оставшись.

Спрыгиваетъ внизъ.

                                           Въ этомъ камнѣ
             Духъ дяди моего. О, Боже! душу
             Мою прими! А ты, отчизна -- кости.

Умираетъ. (52)
Входятъ Пемброкъ, Сольсбери и Биготъ.

  
                                 Сольсбери.
  
             Милорды, я къ нему поѣду ныньче
             Въ Сент-Эдмондс-Бёри. Это насъ должно-бы
             Поставить внѣ опасности; въ такое
             Тяжелое, опасливое время
             Отъ предложеній дружественныхъ принца
             Не слѣдуетъ отказываться намъ.
  
                                 Пемброкъ.
  
             А кто привезъ письмо отъ кардинала?
  
                                 Сольсбери.
  
             Одинъ изъ лордовъ Франціи -- Мелёнъ.
             То, что ему поручено изустно
             Намъ передать о милостяхъ Дофина
             И о его расположеньи къ намъ --
             Еще сильнѣй письма.
  
                                 Биготъ.
  
                                 Такъ завтра утромъ
             Увидимся съ Дофиномъ.
  
                                 Сольсбери.
  
                                           Или лучше
             Отправимся сейчасъ-же; потому что
             Вѣдь до него два длинныхъ дня пути.

Входитъ Бастардъ.

  
                                 Бастардъ.
  
             Привѣтствую еще разъ въ этотъ день
             Васъ,-- гнѣвные, озлобленные лорды!
             Черезъ меня, король къ себѣ васъ проситъ,
             Немедленно.
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Король насъ удалилъ
             Самъ отъ себя. Мы подбивать не станемъ
             Своей, ни чѣмъ непомраченной честью
             Кто, грѣхомъ запятнанной, одежды,--
             И слѣдовать не будемъ по стопамъ,
             Которыя повсюду оставляютъ
             Кровавый слѣдъ. Скажите-же ему,
             Что слышали: мы знаемъ все.
  
                                 Бастардъ.
  
                                                     Но, что бы
             Ни знали вы -- привѣтливое слово,
             По моему, казалось-бы теперь
             Приличнѣе.
  
                                 Сольсбери.
  
                       Теперь негодованье,
             А не приличье нами говоритъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Негодованью вашему, милордъ,
             Одно мѣшаетъ быть благоразумнымъ: --
             Для этого вамъ слѣдуетъ припомнить
             Приличіе.
  
                                 Пемброкъ.
  
                       Любезный сэръ, горячность,
             Мнѣ кажется, свои права имѣетъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             О, да! вредить -- тому, кто горячится;
             И болѣе, повѣрьте -- никому.
  
                                 Сольсбери.
  
             Вотъ и тюрьма.

Увидавъ трупъ Артура.

                                 Кто это тутъ лежитъ?
  
                                 Пемброкъ.
  
             О, смерть, гордися царственной красой!
             Такого дѣла даже и земля
             Скрыть не могла!
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Позорное убійство,
             Какъ-бы гнушаясь тѣмъ, что совершило,--
             Оставило и жертву на виду,
             Чтобы она о мщеніи взывала.
  
                                 Биготъ.
  
             Иль, можетъ быть она, обрекши гробу
             Красу Артура, вдругъ ее нашла
             Для гроба слишкомъ царственно-роскошной.
  
                                 Сольсбери.
  
             Что скажете объ этомъ вы, сэръ Робертъ?
             Случалось-ли вамъ видѣть или слышать,
             Или читать; или могли-ли вы
             Вообразить подобное тому,
             Что видите теперь, и можетъ-быть,
             Своимъ глазамъ не вѣрите? Да впрочемъ,
             Могло-ли даже въ голову придти
             Хоть что-нибудь подобное, покуда
             Во-очію оно не совершилось?
             Вѣдь это верхъ, вѣнецъ вѣнца злодѣйствъ,
             Гербъ и девизъ убійства; это гнусность
             Кровавая, свирѣпѣйшее звѣрство,
             Подлѣйшее изъ самыхъ подлыхъ дѣлъ,
             Какими только гнѣвъ каменносердый
             И бѣшеная ярость вызывали
             У состраданья кроткаго -- слезу.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Всѣ, прежде совершенныя убійства
             Теперь собою это извиняетъ;
             Его ни съ чѣмъ сравнить нельзя; оно --
             Единственно, и потому придастъ
             И чистоту, и святость -- нерожденнымъ
             Еще грѣхамъ временъ ненаступившихъ.
             И всякое изъ самыхъ смертоносныхъ
             Кровопролитій -- будетъ только шуткой
             Въ сравненьи съ этимъ зрѣлищемъ ужаснымъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Да, это дѣло -- адское злодѣйство;
             Кровавое, ужаснѣйшее дѣло
             Руки безчеловѣчной -- если только
             То было дѣломъ чьей нибудь руки.
  
                                 Сольсбери.
  
             Какъ, "если дѣло чьей нибудь руки?"
             Мы ужъ давно на слѣдъ ея напали:
             То дѣло -- гнусной Губерта руки,
             Внушеніе и замыслъ -- Іоанна,
             Которому перестаю отнынѣ
             Повиноваться я, какъ королю;
             И, преклонивъ колѣна передъ этой
             Развалиной прекрасной -- дивной жизни,
             Предъ этимъ бездыханнымъ совершенствомъ,--
             Даю ему святой обѣтъ до тѣхъ поръ
             Не наслаждаться радостями жизни, (53)
             Не заражаться ядомъ наслажденій,
             Ни радости, ни отдыха не знать,
             Пока я эту голову сіяньемъ
             Не окружу,-- отмстивъ ея убійцамъ.
  
                       Немброкъ и Биготъ.
  
             И мы, и мы зарокъ твой повторяемъ.

Входитъ Губертъ.

  
                                 Губертъ.
  
             Я такъ спѣшилъ васъ отыскать, милорды,
             Что весь горю. Принцъ Артуръ живъ; король
             Послалъ меня за вами.
  
                                 Сольсбери.
  
                                 Что за наглость!
             И даже смерть мерзавца не смутила!
             Вонъ, прочь отсюда, гнусный рабъ! бездѣльникъ!
  
                                 Губертъ.
  
             Я не бездѣльникъ....

Сольсбери обнажаетъ мечъ.

                                 Неужли я долженъ
             Лишить законъ его добычи вѣрной?
  
                                 Бастардъ.
  
             Для этого вашъ мечъ, сэръ, слишкомъ свѣтелъ.
             Вложите-ка его опять въ ножны.
  
                                 Сольсбери.
  
             Что? никогда! покуда въ грудь убійцы
             Не погружу --
  
                                 Губертъ.
  
                    , олицетворяющій мое могущество.
   Пандольфъ. Примите его отъ меня обратно, какъ даръ святѣйшаго папы, a вмѣстѣ съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе (Отдаетъ королю Іоанну корону).
   Король Іоаннъ. Но и вы теперь исполните свято данное вами слово. Отправьтесь-же скорѣе въ станъ французовъ и властью святѣйшаго папы остановите дальнѣйшее движеніе ихъ войска, потому что мы безъ того уже охвачены пожаромъ. Недовольныя нами графства возмущаются, отказываются повиноваться, принося присягу въ вѣрноподданничествѣ, въ сердечной любви чуждой намъ крови, иностранной королевской власти. Одни только вы можете остановить этотъ бурный приливъ неудовольствій. Поэтому не медлите; недугъ настоящаго времени такъ силенъ, что цѣлебныя средства должны быть пущены въ ходъ безотлагательно, чтобы не пришлось имѣть дѣла съ непоправимыми послѣдствіями.
   Пандольфъ. Вся эта буря вызвана моимъ дыханіемъ за ваше упрямое сопротивленіе волѣ папы; но разъ вы покорно обратились на путь раскаянія, мой языкъ снова возстановитъ ясную погоду въ вашемъ королевствѣ, охваченномъ крамолой. Помните-же хорошенько: только вѣря вашему обѣту покорности святѣйшему папѣ, я сегодня-же, въ день Вознесенія, отправлюсь въ станъ французовъ и заставлю ихъ положить оружіе (Уходитъ).
   Король Іоаннъ. Сегодня Вознесеніе... Помнится, предсказатель пророчилъ, что въ этотъ денъ ранѣе полудня я сложу съ себя королевскій свой вѣнецъ. Я дѣйствительно сложилъ его съ себя; тогда я вообразилъ, будто вынужденъ буду это сдѣлать насильно, но, благодаря Богу, я исполнилъ это по собственному побужденію.
  

Входитъ Пригулокъ.

  
   Пригулокъ. Все графство Кейтъ передалось на сторону непріятеля; держится только замокъ Дувръ. Лондонъ встрѣтилъ дофина, какъ желаннаго, давно ожидаемаго гостя. Ваши лорды отказываются вамъ повиноваться и предлагаютъ свои услуги непріятелю. Дикое изумленіе заставляетъ метаться во всѣ стороны небольшое количество вашихъ, далеко ненадежныхъ, приверженцевъ.
   Король Іоаннъ. Неужто лорды не захотѣли вернуться ко мнѣ даже и тогда, когда узнали, что юный Артуръ еще живъ?
   Пригулокъ. Они нашли его уже мертвымъ; сброшенный сверху трупъ его лежалъ на улицѣ; онъ оказался пустымъ футляромъ, изъ котораго чья-то проклятая рука выкрала и унесла хранившійся въ немъ драгоцѣнный камень жизни.
   Король Іоаннъ. Мерзавецъ Гьюбертъ увѣрялъ меня, однако, что ребенокъ живъ.
   Пригулокъ. Клянусь, онъ это говорилъ, потому что самъ такъ думалъ. Однако, зачѣмъ падаете вы духомъ? Зачѣмъ смотрите такъ печально? Будьте на столько-же велики въ дѣлѣ, насколько были велики мыслями. Не допускайте, чтобы свѣтъ подмѣтилъ, что страхъ и прискорбное недовѣріе отражаются во взглядѣ короля. Дѣйствуйте такъ-же быстро, какъ время; относительно огня являйтесь тоже огнемъ; грозите сами угрожающимъ вамъ; смотрите съ презрѣніемъ въ лицо кичливому нахальству. Тогда въ глазахъ у низшихъ, во всемъ подражающихъ пріемамъ высшихъ, подъ вліяніемъ вашего примѣра, загорится огонь неукротимаго духа непреклонной рѣшимости. Въ походъ! Сіяйте, какъ богъ войны, когда онъ намѣренъ ринуться на поле битвы; докажите свою отвагу и всепобѣждающую увѣренность въ себѣ. Неужто дозволить имъ придти отыскивать льва въ его пещерѣ, вынудить вступить въ бой, заставить его трепетать? Не допускай этого! впередъ, государь! спѣшите навстрѣчу къ бунтовщикамъ, схватитесь съ ними въ открытомъ полѣ и сокрушите ихъ ранѣе, чѣмъ они успѣютъ подойти къ самому вашему порогу.
   Король Іоаннъ. Сейчасъ y меня былъ легатъ папы и мнѣ удалось заключить съ нимъ счастливый миръ. Онъ обѣщалъ распустить войска, пришедшія сюда съ дофиномъ.
   Пригулокъ. Союзъ безславный! Неужто въ то время, когда непріятельская нога попираетъ нашу землю, мы на вооруженное вторженіе будемъ отвѣчать только исполненіемъ чужихъ приказаній, полюбовными сдѣлками, уступками и гнусной покорностью? Неужто безбородый мальчишка, пѣтушащійся, одѣтый въ шелкъ безумецъ, будетъ безнаказанно попирать наши поля, подзадоривать свое мужество нашею воинственною почвою, издѣваться надъ нашимъ воздухомъ при помощи своихъ нагло развѣвающихся знаменъ и не встрѣтитъ отпора? Къ оружію, государь! Можетъ быть, кардиналу и не удастся заключить обѣщанный миръ, a если и удастся, пусть, по крайней мѣрѣ, знаютъ, что мы вполнѣ были готовы къ оборонѣ.
   Король Іоаннъ. Поручаю тебѣ руководить всѣмъ этимъ дѣломъ.
   Пригулокъ. Итакъ, смѣлѣй впередъ! Я убѣжденъ, что наше войско можетъ выдержать столкновеніе и съ болѣе могучимъ врагомъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Равнина близь Сэнтъ Эдмондсбюри.

Въ полномъ вооруженіи входятъ Дофинъ, Людовикъ, Сольсбюри, Мелонъ, Пемброкъ, Биготъ и воины.

  
   Дофинъ. Графъ Мелонъ, прикажите переписать этотъ договоръ и оставьте копію намъ для памяти, a подлинникъ возвратите благороднымъ этимъ лордамъ, чтобы и мы, и они, имѣя въ рукахъ подписанное нами условіе и перечитывая его статьи, знали, ради чего мы принимали Святое Причастіе, и хранили договоръ свято и нерушимо.
   Сольсбюри. Мы съ своей стороны никогда его не нарушимъ. Однако, доблестный дофинъ, хотя мы безъ всякаго принужденія, a по доброй волѣ обязались служить вашему правительству вѣрой и правдой, меня все-таки нисколько не радуетъ, что для врачеванія язвъ времени приходится прибѣгать къ такому пластырю, какъ ненавистная междоусобица, и, чтобы излечить родину отъ одной застарѣлой раны, наносить ей множество другихъ. Меня до глубины души печалитъ, что приходится обнажать висящій у меня на боку мечъ для того, чтобы женъ превращать во вдовъ и при томъ въ такомъ государствѣ, гдѣ все громко взываетъ къ имени Сольсбюри, призывая его на благородную защиту родной страны, на освобожденіе ея отъ непріятеля. Но такова уже зараза нашего времени, что мы для исцѣленія, для оздоровленія нашихъ правъ вынуждены прибѣгать къ помощи явной несправедливости и краснѣющаго за себя зла. Не горько-ли, о мои опечаленные друзья, сыны и друзья этого острова, что мы родились затѣмъ, чтобы дожить до такой горькой поры, какъ эта, когда мы, идя слѣдомъ за чужестранцемъ, вынуждены попирать ногами, о, родина, милую твою грудь и увеличивать собою ряды твоихъ враговъ? Я вынужденъ замолкнуть, потому что меня душатъ слезы. Да и какъ не плакать при одной мысли о томъ пятнѣ, которымъ насъ клеймитъ непроизвольное участіе въ этомъ прискорбномъ дѣлѣ, когда намъ суждено украшать собою ряды дворянства далекой намъ страны и слѣдовать за невѣдомыми намъ знаменами? И слѣдовать куда-же? -- сюда, сюда! О родная страна, если бы ты могла сдвинуться съ мѣста! О, если-бы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, заглушилъ въ тебѣ самосознаніе и перенесъ тебя на какой-нибудь языческій берегъ, гдѣ эти христіанскія войска могли бы слить въ одно русло союза враждующую кровь и не проливать ея такъ не по-сосѣдски.
   Дофинъ. Ты этимъ вполнѣ высказываешь благородство своей души; великія привязанности, борящіяся въ твоей груди всколыхнули ее словно подземный раскатъ грома и вызвали этотъ взрывъ благородства. Какую доблестную борьбу выдержалъ ты между необходимостью и тѣмъ, что такъ достойно уваженія! Позволь мнѣ стереть ту росу чести, которая серебристою влагой смачиваетъ ваши щеки. Слезы женщинъ нерѣдко трогали мою душу, хотя женскія слезы только самое обыденное изліяніе; но эти мужественныя слезы, этотъ ливень, вызванный наружу жестокою душевною бурею, дѣйствуютъ на мое зрѣніе сильнѣе; онѣ изумляютъ меня такъ-же, какъ изумилъ бы меня видъ высокаго небеснаго свода, усѣяннаго огненными метеорами. Подними свое чело, прославленный Сольсбюри; освободи глубокимъ вздохомъ могучую свою грудь отъ свирѣпствующей въ ней бури, a эту влагу предоставь глазамъ дѣтей, никогда не видавшихъ исполинскаго міра, доведеннаго до изступленія, составившихъ себѣ понятіе о счастіи только по пиршествамъ, разгорячающимъ кровь, полнымъ веселья и безпечной болтовни. Ну, полно печалиться! Ручаюсь, что ты будешь такъ-же глубоко запускать руку въ мошну благоденствія, какъ и самъ Людовикъ; то же станете дѣлать и всѣ вы, лорды, если свяжете силу своихъ рукъ съ силою моихъ. (Входитъ Пандольфъ со свитою). И вотъ теперь мнѣ чудится, будто голосъ ангела мнѣ говоритъ:-- "Смотри, вотъ поспѣшно идетъ сюда святѣйшій легатъ; онъ вамъ несетъ полномочіе, дарованное десницею небесъ, и священнымъ своимъ словомъ даетъ вашимъ дѣйствіямъ наименованіе права".
   Пандольфъ. Привѣтъ тебѣ, благородный дофинъ Франціи. Вотъ-что я долженъ тебѣ сообщить: -- король Іоаннъ помирился съ Римомъ; его духъ, такъ долго возстававшій противъ святѣйшей Церкви, теперь покорился ея митрополіи, престолу римскаго первосвященника: поэтому сверни свои грозныя знамена, укроти дикій духъ свирѣпой войны, чтобы онъ, подобно прирученному льву, страшному по одному только виду, покорно легъ къ ногамъ желаннаго мира.
   Дофинъ. Да проститъ меня ваше преподобіе, но назадъ я не пойду. Своимъ рожденіемъ я поставленъ слишкомъ высоко, чтобы я согласился быть подчиненнымъ, второстепеннымъ лицомъ, отдающимъ отчетъ другимъ, полезнымъ прислужникомъ или орудіемъ какой-бы то не было власти или страны въ мірѣ. Кто-же первый, какъ не вы своимъ дыханіемъ, разжегъ угасавшую головню войны между этимъ караемымъ королевствомъ и мною? Кто, какъ не вы, доставилъ горючее вещество для поддержанія огня? -- a теперь этотъ огонь разгорѣлся такъ сильно, что его уже не погасить тому слабому дыханію, которое его воспламенило. Вы научили меня смотрѣть правдѣ прямо въ лицо; вы познакомили меня съ настоящими потребностями этой страны, и кто-же, какъ не вы, натолкнулъ мое сердце на это предпріятіе? Теперь-же вы вдругъ приходите и говорите: -- "Король Іоаннъ помирился съ Римомъ!" Какое мнѣ дѣло до этого примиренія, когда я въ силу моего брачнаго союза и за смертью малолѣтнято Артура имѣю право считать эту страну своею собственностью? Неужто, когда она уже наполовину завоевана, я только потому обязанъ снова вернуться домой ни съ чѣмъ, что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Развѣ я подданный Рима? Развѣ Римъ, чтобы поддержать это дѣло, помогъ мнѣ хоть однимъ пенни денегъ, людьми или припасами? Развѣ всѣ расходы я не взялъ на одного себя? Кто, кромѣ самого меня и тѣхъ, кто, будучи связанъ съ моими притязаніями, обливается въ этомъ предпріятіи потомъ, въ правѣ рѣшить, продолжать-ли войну или нѣтъ? Развѣ я, проходя по здѣшнимъ городамъ, не слыхалъ, какъ ихъ обыватели кричали: -- "Vive le roi"? Развѣ самыя лучшія карты въ игрѣ не y меня, чтобы выиграть служащій въ ней ставкою королевскій вѣнецъ, и развѣ я откажусь отъ выигрыша, когда онъ уже почти y меня въ рукахъ? Клянусь небомъ, не бывать этому никогда!
   Пандольфъ. Вы обращаете вниманіе на одну только внѣшнюю сторону дѣла.
   Дофинъ. На внѣшнюю или на внутреннюю -- все равно! Я до тѣхъ поръ не вернусь домой, пока моя попытка не увѣнчается тѣмъ успѣхомъ, на который я возлагалъ самыя роскошныя надежды еще ранѣе, чѣмъ собралъ эти блистательныя войска, чѣмъ оторвалъ эти пламенные умы отъ ихъ мирныхъ занятій и повелъ ихъ сюда, чтобы, стремясь къ побѣдѣ, вырвать славу изъ самой пасти опасности и смерти! (Гремятъ трубы). Что возвѣщаютъ намъ веселые возгласы этихъ трубъ?
  

Входитъ Пригулокъ; за нимъ свита.

  
   Пригулокъ. Предполагая, что вамъ не чужды обычаи свѣта я рѣшаюсь просить васъ меня выслушать. Я затѣмъ и присланъ, чтобы говорить. Святѣйшій кардиналъ миланскій, я отъ имени короля являюсь узнать, что вы для него сдѣлали и, смотря по вашему отвѣту, я буду, знать, въ какой мѣрѣ слѣдуетъ пользоваться правами и преимуществами, данными мнѣ и моей рѣчи.
   Пандольфъ. Дофинъ слишкомъ упорно стоитъ на своемъ и не хочетъ слушать моихъ совѣтовъ. Онъ говоритъ на отрѣзъ, что не положитъ оружія.
   Пригулокъ. Клянусь всею кровью, которую когда-либо воспламенялъ гнѣвъ, этотъ юноша отвѣчаетъ хорошо; теперь выслушайте, Дофинъ, что говоритъ нашъ англійскій король, потому что моими устами говорить его величество. -- Король приготовился и имѣлъ на то полное основаніе. Это обезьянски-глупое и грубое вторженіе въ наши границы, это маскарадное облаченіе въ военные доспѣхи, это нелѣпое предпріятіе, эта безсмысленная, неслыханная наглость тѣхъ безбородыхъ мальчишекъ, изъ которыхъ состоитъ ваше войско, вызываютъ y короля только улыбку. Онъ вполнѣ готовъ наградить вашихъ подростковъ, ваше состоящее изъ карликовъ войско, ударами розогъ и тѣмъ выгнать ихъ изъ его владѣній. Та рука, y которой достало силы ударами палокъ исколотить васъ y самыхъ вашихъ воротъ, заставить васъ плясать подъ ея дудку, нырять, словно бадьи, въ стѣнахъ скованнаго источника, прятаться подъ навозъ хлѣвовъ; которая съумѣла запереть васъ, какъ пѣшекъ, въ ящики для шахматъ, любезничать со свиньями, искать благовоннаго убѣжища въ подвалахъ и тюрьмахъ; которая съумѣла заставить васъ дрожать и трепетать при одномъ крикѣ вашего народнаго пѣтуха, принимаемаго вами за крикъ вооруженнаго англичанина; да, неужто вы думаете, что эта побѣдоносная рука, умѣвшая карать васъ въ самыхъ вашихъ жилищахъ, окажется болѣе слабою здѣсь? Нѣтъ! Знайте, что мой доблестный властелинъ готовъ встрѣтить васъ во всеоружіи. Онъ, словно орелъ, парящій надъ своимъ высокимъ гнѣздомъ, готовъ вступить въ неумолимый бой со всякимъ, кто дерзнетъ нарушить спокойствіе этого гнѣзда! A вы, выродки, вы неблагодарные бунтовщики, вы, кровожадные Нероны, терзающіе дорогую утробу родившей васъ матери -- Англіи, краснѣйте отъ стыда, потому что наши жены и наши блѣднолиція дѣвушки, словно Амазонки, спѣшатъ на зовъ барабановъ, мѣняя свои наперстки на воинственные наручники, свои иголки на копья и свое мягкое сердечное влеченіе на неумолимое и безпощадное настроеніе войны.
   Дофинъ. Покончи на этомъ, самохвалъ, и съ миромъ обратись къ намъ пятами! Я понимаю, что тебѣ пріятно поносить насъ. Итакъ, будь здоровъ. Мы находимъ, что наше время слишкомъ драгоцѣнно, чтобы терять его, слушая такого крикливаго хвастуна, какъ ты.
   Пандольфъ. Дайте мнѣ сказать теперь слово.
   Пригулокъ. Нѣтъ, говорить буду я!
   Дофинъ. Я не стану слушать ни того, ни другого. Бейте въ барабаны! Пустъ громогласный языкъ войны говоритъ въ защиту нашей пользы и оправдываетъ наше присутствіе здѣсь.
   Пригулокъ. Какъ ни громко будутъ стонать ваши барабаны, вы сами застоните еще громче, когда васъ разобьютъ на голову. Вызови только эхо рокотомъ своего барабана и на этотъ рокотъ тотчасъ же и настолько-же громогласно отзовется другой, уже готовый къ отвѣту барабанъ. Загремитъ другой, и все поднебесье огласится такимъ оглушительнымъ отвѣтомъ, который своимъ зычнымъ голосомъ ни въ чемъ не уступитъ грому небесъ. Знай, что нисколько не довѣряя этому неустойчивому прелату, къ услугамъ котораго король прибѣгъ болѣе ради шутки, чѣмъ по необходимости, воинственный Іоаннъ уже приближается. На своемъ челѣ онъ несетъ смерть съ ея обнаженными ребрами; ея обязанностью будетъ сегодня пировать на трупахъ цѣлыхъ тысячъ убитыхъ французовъ.
   Дофинъ. Бейте въ барабаны; идемъ навстрѣчу опасности!
   Пригулокъ. И ты ее встрѣтишь; не сомнѣвайся въ этомъ, дофинъ! (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Поле битвы.

Гремятъ трубы. Входятъ Король и Гьюбертъ.

   Король Іоаннъ. Скажи, Гьюбертъ, какъ идутъ наши дѣла?
   Гьюбертъ. Боюсь, что дурно. Но какъ здоровье вашего величества?
   Король Іоаннъ. Лихорадка, которою я страдаю такъ долго, совсѣмъ меня измучила. Я боленъ сильно, очень сильно (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Государь, вашъ доблестный родственникъ Фолькенбриджъ проситъ ваше величество удалиться съ поля битвы, a также сообщить ему, куда вы думаете отправиться?
   Король Іоаннъ. Скажи, что я направлюсь къ Суинстиду и остановлюсь тамъ въ аббатствѣ.
   Гонецъ. Имѣю я также сообщить вамъ утѣшительную вѣсть: значительныя подкрѣпленія, которыя дофинъ поджидалъ здѣсь, три ночи тому назадъ погибли въ Гудуанскихъ пескахъ; это извѣстіе только сейчасъ дошло до Ричарда. Французы дерутся холодно и, кажется, намѣрены отступить.
   Король Іоаннъ. Бѣда мнѣ! Мучительный недугъ жжетъ меня до того, что не даетъ даже порадоваться добрымъ вѣстямъ. Отправимтесь-же въ Суинстидъ. Проводите меня прямо къ носилкамъ. Болѣзнь до того обезсилила меня, что я того и гляди лишусь чувствъ (Гьюбертъ и гонецъ уводятъ короля).
  

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Другая часть поля.

Входятъ Сольсбюри, Пемброкъ, Бэготъ и другіе.

   Сольсбюри. Я никакъ не предполагалъ, что у короля столько еще друзей.
   Пемброкъ. Попытаемъ еще разъ счастіе. Ободримъ французовъ. Если они потерпятъ неудачу, потерпимъ ее и мы.
   Сольсбюри. Незаконный этотъ Фолькенбриджъ, -- настоящій дьяволъ; онъ почти одинъ оспариваетъ y насъ побѣду.
   Пемброкъ. Говорятъ, королю Іоанну такъ дурно что онъ покинулъ поле сраженія (Входитъ раненый насмерть Мелонъ; его ведутъ солдаты).
   Мелонъ. Проводите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.
   Сольсбюри. Когда счастье намъ улыбалось, насъ называли иначе.
   Пемброкъ. Это графъ Мелонъ.
   Сольсбюри. Онъ раненъ смертельно.
   Мелонъ. Бѣгите, спасайтесь, благородные англичане. Вамъ измѣнили, васъ продали! Вырвитесь изъ узкаго игольнаго ушка крамолы и водворите вѣрность снова въ своихъ душахъ, изгоните изъ нихъ измѣну. Отыщите короля Іоанна и припадите къ его стопамъ, потому что, если побѣда въ этотъ славный день останется за французскимъ дофиномъ, онъ въ награду за труды намѣренъ отрубить вамъ головы. Исполнить это онъ, при мнѣ и при многихъ другихъ, поклялся на томъ-же алтарѣ Сэнтъ Эдмондсбюри, на которомъ всѣ мы клялись вамъ въ искренней дружбѣ и въ вѣчной любви.
   Сольсбюри. Можетъ-ли быть? Неужто все это правда?
   Мелосъ. Развѣ ужасающая смерть не носится передъ моими глазами, оставляя во мнѣ только самое ничтожное количество жизни, истекающей вмѣстѣ съ кровью, заставляющей меня таять, какъ восковое изображеніе подъ вліяніемъ огня? Что на свѣтѣ могло бы принудить меня обманывать васъ, когда мнѣ болѣе нѣтъ никакой пользы отъ обмана. Зачѣмъ мнѣ лукавить, когда мнѣ суждено умереть здѣсь, a въ дальнѣйшемъ жить одною только правдой. Когда побѣда останется сегодня за Людовикомъ, онъ окажется клятвопреступникомъ, если ваши глаза когда-либо еще увидятъ на востокѣ восходящую зарю. Въ самую эту ночь, когда ея тлетворныя испаренія уже дымятся вокругъ гордаго шлема состарившагося, ослабѣвшаго солнца, уставшаго отъ дневного своего пути; да въ эту самую ночь, если при вашемъ содѣйствіи восторжествуетъ Людовикъ, онъ, при помощи вашего доказаннаго вѣроломства, положитъ конецъ этому вѣроломству. Пусть нѣкій Гьюбертъ передастъ королю все, что я вамъ сообщилъ. Любовь къ этому законному моему королю, -- такъ-какъ предокъ мой былъ англичанинъ, -- побудила мою совѣсть высказать все то, въ чемъ я вамъ покаялся. Затѣмъ, молю васъ, унесите меня куда-нибудь подальше отъ смятенія и шума битвы, гдѣ бы я могъ мирно собраться съ остатками мыслей, а душа моя имѣла возможность разстаться съ этимъ тѣломъ въ созерцаніи небесъ и среди благочестивыхъ помысловъ.
   Сольсбюри. Мы тебѣ вѣримъ, и пусть на мою душу ляжетъ проклятіе, если я не радъ случайности, доставляющей мнѣ желанную возможность загладить вѣрностью гнусное бѣгство изъ-подъ законныхъ знаменъ. Словно побѣжденный и вынужденный отступать приливъ, затопившій собою не подлежащіе ему берега, мы снова мирно потечемъ къ океану по руслу, указанному намъ великимъ королемъ Іоанномъ. Мои руки помогутъ унести тебя отсюда, потому что я вижу по твоимъ глазамъ, что тебя уже томятъ муки смерти. Идемте-же, друзья, отсюда. Новое это бѣгство опять направляетъ насъ на путь прежней вѣрности.

(Всѣ уходятъ, унося Мелона).

  

СЦЕНА V.

Другая часть того-же поля. Станъ французовъ,

Входятъ Дофинъ, Людовикъ; за ними свита.

   Дофинъ. Мнѣ показалось, будто солнце медлило закатиться и остановилось на небѣ, заставляя западную часть неба покраснѣть отъ стыда, при видѣ того, какъ англійскія войска, отступая, измѣрили собственную свою страну. Какъ доблестно закончили мы свою задачу, когда послѣ такого, кроваваго дѣла пожелали непріятелю доброй ночи дружнымъ, хотя и безполезнымъ залпомъ изъ нашихъ орудій! Хорошо также, что мы только тогда свернули свои прострѣленныя знамена, когда остались послѣдними на полѣ битвы! (Входитъ Гонецъ).
   Гонецъ. Гдѣ принцъ? Гдѣ дофинъ?
   Дофинъ. Здѣсь. Какія вѣсти?
   Гонецъ. Графъ Мелонъ убитъ. Англійскіе лорды, вслѣдствіе его убѣжденій, снова передались на сторону короля, a подкрѣпленія, которыхъ вы ожидаете такъ давно, потерпѣли крушеніе на песчаныхъ отмеляхъ Гудуина.
   Дофинъ. Возмутительныя, проклятыя извѣстія! Будь проклятъ за нихъ и ты по самое сердце! Я нынѣшнею ночью не ожидалъ такого огорченія, въ какое повергли меня эти гнусныя извѣстія. Кто-же говорилъ, будто король Іоаннъ вынужденъ былъ покинуть поле сраженія за часъ или за два передъ тѣмъ, какъ наступающая темнота заставила наши усталыя войска прекратить сраженіе?
   Гонецъ. Сообщавшій вамъ это сказалъ совершенную правду.
   Дофинъ. Хорошо. Разставить по всему стану часовыхъ, пусть они зорко наблюдаютъ за всѣмъ. Грядущее утро встанетъ не ранѣе насъ, и мы посмотримъ, что скажетъ намъ завтрашній день (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Открытая мѣстность передъ Суинстидскимъ аббатствомъ.

Пригулокъ и Гьюбертъ входятъ съ разныхъ сторонъ и встрѣчаются.

   Гьюбертъ. Кто идетъ? Отвѣчай! Эй, отвѣчай скорѣе иди я выстрѣлю!
   Пригудокъ. Другъ. Самъ ты кто такой?
   Гьюбертъ. Сторонникъ Англіи.
   Пригулокъ. Куда идешь?
   Гьюбертъ. Тебѣ какое до этого дѣло? Почему-бы и мнѣ не спросить о твоихъ дѣлахъ, какъ ты спрашиваешь о моихъ?
   Пригулокъ. Мнѣ кажется, ты Гьюбертъ?
   Гьюбертъ. Угадалъ какъ разъ. Мой голосъ, кажется, такъ хорошо тебѣ знакомъ, что я на всякій случай готовъ признать тебя за друга. Кто-же ты на самомъ дѣлѣ?
   Пригулокъ. Кто хочешь. Впрочемъ, если желаешь удружить мнѣ, можешь принять меня за одного изъ потомковъ Плантадженетовъ.
   Гьюбертъ. Несносная память! тебѣ и безглазой ночи я обязанъ своимъ стыдомъ. Прости, храбрый воинъ, прости, что мой слухъ не призналъ тебя по знакомому твоему голосу.
   Пригулокъ. Полно, полно! Безъ любезностей! Что новаго?
   Гьюбертъ. Я какъ разъ бродилъ здѣсь подъ покровомъ ночной темноты въ надеждѣ встрѣтить васъ.
   Пригулокъ. Говори-же скорѣе, какія вѣсти?
   Гьюбертъ. Милѣйшій сэръ, вѣсть какъ разъ подъ пару этой ночи: черная, страшная, ужасная, приводящая въ отчаяніе.
   Пригулокъ. Показывай скорѣе самую болящую язву этой вѣсти; я не женщина, въ обморокъ не упаду.
   Гьюбертъ. Я боюсь, что король отравленъ монахомъ. Я оставилъ его почти безъ языка и ушелъ только затѣмъ, чтобы извѣстить васъ о такомъ внезапномъ горѣ, дабы вы, узнавъ о немъ сейчасъ-же, могли заблаговременно принять должныя мѣры противъ грозящей намъ бѣды.
   Пригулокъ. Какъ могли его отравить? Кто отвѣдывалъ пищу?
   Гьюбертъ. Я уже говорилъ вамъ, что монахъ, готовый на все злодѣй, чьи внутренности послѣ того мгновенно разорвались. Король не совсѣмъ лишился употребленія языка и, быть-можетъ, еще поправится.
   Пригулокъ. Кого оставилъ ты при его величествѣ?
   Гьюбертъ. Какъ, развѣ вы не знаете? Мятежные лорды вернулись и привезли съ собою принца Генриха. По просьбѣ принца король простилъ ихъ, и всѣ они теперь при больномъ.
   Пригулокъ. О, укроти свое негодованіе, всемогущее небо, и не подвергай насъ испытаніямъ, превышающимъ наши силы! Вотъ-что я скажу тебѣ, Гьюбертъ: -- лучшая половина нашихъ войскъ погибла, проходя по здѣшнимъ болотамъ; ее поглотили линкольнскія топи; я самъ едва спасся, да и то благодаря доброму коню. Идемъ, однако! Проводи меня къ королю. Я боюсь, какъ бы онъ не умеръ ранѣе, чѣмъ мы придемъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Садъ при Суинстидскомъ аббатствѣ.

Входятъ Принцъ Генрихъ, Сольсбюри и Бэготъ.

   Принцъ Генрихъ. Поздно! Жизнь его погибла, потому что поддерживающая ее кровь заражена, анесвязныяслова, доказывающія болѣзненное состояніе мозга, этого нѣжнаЛ вещества, служащаго, какъ увѣряютъ иные, хрупкимъ мѣстопребываніемъ души, тоже говорятъ, что смертельный исходъ неизбѣженъ (Входить Пемброкъ).
   Пемвросъ. Его величество все еще продолжаетъ говорить. Онъ убѣжденъ, что если-бы его вынесли на свѣжій воздухъ, это облегчило-бы жгучее дѣйствіе терзающаго его лютаго яда.
   Принцъ Генрихъ. Пусть его перенесутъ сюда въ садъ (Бэготъ уходитъ). Онъ все еще продолжаетъ неистовствовать въ бреду?
   Пемброкъ. Теперь онъ нѣсколько спокойнѣе, чѣмъ въ ту минуту, когда вы ушли. Онъ было запѣлъ.
   Принцъ Генрихъ. Горькое тщеславіе болѣзни! Больной перестаетъ, наконецъ, чувствовать жестокія и упорно продолжающіяся страданія. Смерть, истерзавъ нашу тѣлесную половину, дѣлаетъ ее нечувствительной къ боли и всѣ свои усилія направляетъ противъ нашихъ душевныхъ способностей, коля и раня ихъ при помощи цѣлыхъ легіоновъ странныхъ грезъ, a дикія грезы, скопляясь и тѣснясь около послѣдней этой опоры, сами уничтожаютъ одна другую. Не удивительно-ли, что умирающій способенъ пѣть?.. Что я такое? -- птенецъ, рожденный отъ поблѣднѣвшаго теперь и ослабѣвшаго подъ властью смерти лебедя, самого поющаго себѣ погребальную пѣсню и извлекающаго изъ хрупкой органной дудки звуки, убаюкивающіе и душу, и тѣло, помогая имъ перейти въ вѣчность.
   Сольсбюри. Мужайтесь, принцъ! Вы родились на свѣтъ затѣмъ, чтобы придать надлежащій обликъ тому, что переходитъ къ вамъ въ такомъ грубомъ, необдѣланномъ видѣ (Входятъ Бэготъ и нѣсколько слугъ, несущихъ короля въ креслѣ).
   Король Іоаннъ. Вотъ прекрасно! Душа моя чувствуетъ теперь просторъ. Ей нѣтъ болѣе надобности рваться къ окнамъ и къ дверямъ. Въ груди y меня такое знойное лѣто, что всѣ мои внутренности превращаются въ пыль. Я теперь же болѣе, какъ жалкій набросокъ перомъ на пергаментѣ, коробящемся отъ дѣйствія огня.
   Принцъ Генрихъ. Какъ вы себя чувствуете, государь?
   Король Іоаннъ. Дурно. Я отравленъ, поэтому все для меня кончено; я погибаю, умираю! О, неужто никто изъ васъ не захочетъ приказать зимѣ придти, чтобы она своими холодными перстами разверзла мнѣ челюсти? Неужто никто не хочетъ заставить всѣ рѣки моего королевства течь по моимъ воспламененнымъ внутренностямъ, не принудитъ холодный сѣверъ освѣжить своимъ поцѣлуемъ мои запекшіеся уста? Я требую отъ васъ не слишкомъ много: -- я прошу васъ только холодомъ облегчить мои страданія, a вы такъ неумолимы, такъ неблагодарны, что отказываете мнѣ даже въ этомъ!
   Принцъ Генрихъ. О, если-бы такую силу имѣли моя слезы, я помогъ-бы тебѣ, отецъ!
   Король Іоаннъ. Нѣтъ, содержимая въ нихъ соль слишкомъ горяча! Въ груди y меня цѣлый адъ, направляющій всѣ свои старанія на то, чтобы терзать безповоротно осужденную, на гибель жизнь! (Входитъ Пригулокъ).
   Пригулокъ. Я весь горю отъ быстрой ходьбы и отъ нетерпѣнія увидать ваше величество.
   Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, прибылъ затѣмъ, чтобы закрыть мнѣ глаза. Узы, связывающія меня съ жизнью, всѣ порваны, всѣ перегорѣли; всѣ паруса, приводившіе въ движеніе мою ладью, превратились въ нити, не толще волоса, да и вся жизнь моя виситъ на волоскѣ и едва дотянетъ до того, чтобы услыхать то, что ты имѣешь мнѣ сказать. Скоро все, что ты видишь передъ собою, превратится въ комъ земли, въ призракъ угасшаго королевскаго величія.
   Пригулокъ. Дофинъ направляется сюда противъ насъ, и одинъ только Богъ вѣдаетъ, какъ мы ему отвѣтимъ, потому что прошедшею ночью лучшая часть моихъ войскъ, въ то время, когда я для нашей-же пользы счелъ нужнымъ отступить, была въ расплохъ застигнута въ топяхъ неожиданною прибылью воды и вся погибла (Король умираетъ).
   Сольсбюри. Убійственныя эти извѣстія вы сообщаете уже мертвому уху. О, государь! О, мой властелинъ! Еще за минуту онъ былъ королемъ, a чѣмъ онъ сталъ теперь?
   Принцъ Генрихъ. И меня ожидаетъ такой-же путь и такой-же конецъ. Что-же есть на свѣтѣ прочнаго? На что надѣяться, на что полагаться, когда тотъ, кто только за минуту былъ королемъ теперь сталъ прахомъ?
   Пригулокъ. Ты скончался! Неужто это правда? О, я только потому не слѣдую за тобою, что беру на себя обязанность за тебя отомстить! Когда-же моя душа встрѣтится на небесахъ съ твоею, она будетъ готова такъ-же преданно служить тебѣ и тамъ, какъ служила на землѣ. -- A вы, заблудшія было свѣтила, снова попавшія на законную свою дорогу, покажите свою вернувшуюся на путь истины вѣрность согласіемъ сейчасъ-же отправиться со мною изгонять опустошеніе и вѣчный позоръ изъ слабыхъ воротъ нашей обезсилѣнной родины. Прибѣгнемъ скорѣе къ нападенію, чтобы непріятель не напалъ на насъ самъ. Дофинъ бѣшено слѣдуетъ за мною по пятамъ.
   Сольсбюри. Я вижу, вамъ извѣстно менѣе, чѣмъ намъ. Кардиналъ Пандольфъ, вернувшись отъ дофина, уже съ полчаса отдыхаетъ въ аббатствѣ. Онъ явился отъ французскаго главнокомандующаго съ мирными предложеніями, на которыя намъ возможно согласиться не только безъ стыда, но даже съ выгодою для себя. Принцъ намѣренъ прекратить военныя дѣйствія немедленно.
   Пригулокъ. Онъ прекратитъ ихъ еще скорѣе, если увидятъ, что мы готовы къ оборонѣ.
   Сольсбюри. Нѣтъ, дѣло это до нѣкоторой степени уже совершившееся: дофинъ уже отправилъ множество подводъ къ морскому берегу, давъ полномочіе кардиналу уладить всѣ споры съ нами, всѣ неудовольствія. Если угодно вамъ и другимъ лордамъ, мы сегодня послѣ полудня отправимся къ кардиналу, чтобы привесть это дѣло къ благополучному окончанію.
   Пригулосъ. Пусть будетъ такъ. A вы, принцъ, вмѣстѣ съ другими принцами, которымъ тоже слѣдовало-бы находиться здѣсь, конечно, дождетесь похоронъ вашего родителя?
   Принцъ Генрихъ. Его прахъ долженъ покоиться въ Уорстэрѣ; таково было желаніе усопшаго.
   Пригулокъ. Оно должно-быть исполнено, a затѣмъ пусть бразды правленія переходятъ въ руки вашей всѣми любимой особы на благо и на славу родной страны! Покорно преклоняя колѣно передъ вашимъ величествомъ, клянусь вамъ въ неизмѣнной преданности и въ вѣчной готовности служить вамъ вѣрою и правдой.
   Сольсбюри. Мы съ своей стороны предлагаемъ вамъ такую-же неизмѣнную любовь, на которой никогда не появится ни одного пятна.
   Принцъ Генрихъ. Моя растроганная душа и рада бы поблагодарить васъ, но не умѣетъ сдѣлать этого иначе, какъ слезами.
   Пригулокъ. Посвятимъ текущимъ событіямъ только необходимое количество скорби, такъ-какъ они уже получили въ задатокъ значительную ея часть. Наша Англія никогда не лежала y ногъ торжествующаго побѣдителя и никогда не ляжетъ, если только сама не поможетъ этому, нанося себѣ неисцѣлимыя раны. Но теперь, когда ея защитники стоятъ на своихъ мѣстахъ, пусть на нее со всѣхъ сторонъ земли нагрянутъ вооруженныя полчища, мы съумѣемъ ихъ отразитъ! Ничто не можетъ насъ побѣдить, если сама Англія останется вѣрной себѣ! (Уходятъ).
  

ПРИМѢЧАНІЯ

  
   Стр. 1. "Король Іоаннъ" появился впервые въ печати въ изданіи сочиненій Шекспира in folio въ 1623 году. Но уже въ 1598 году въ "Palladis Tamia" Фрэнсисъ Мересъ упоминаетъ объ этой пьесѣ, какъ о выдающемся произведеніи Шекспира. Однако, издатели, относящіе созданіе этой пьесы къ болѣе позднему времени, говорятъ, что Фрэнсисъ имѣлъ въ виду другую пьесу, раздѣленную на двѣ части и написанную въ 1597 году подъ заглавіемъ "Тревожное царствованіе короля Іоанна Англійскаго съ нахожденіемъ незаконнорожденнаго сына Ричарда Львиное Сердце, называемаго въ просторѣчіи пригулкомъ Фолькенбриджемъ, a также со смертью короля Іоанна въ Сьюинсбидскомъ Аббатствѣ". Первое изданіе этой пьесы было выпущено въ свѣтъ безъ имени автора, на второмъ изданіи въ 1611 году появились буквы W. S., a на третьемъ, сдѣланномъ за годъ до появленія in folio, выставилась полная фамилія Шекспира. Появились вопросы; не было ли это юношеское произведеніе Шекспира? Не было ли это чужое произведеніе, которымъ онъ воспользовался при обработкѣ. Не былъ ли имъ еще раньше написанъ какой-нибудь "Король Іоаннъ?" Стивенсъ напечаталъ въ своемъ изданіи Шекспира эту старую пьесу, a Тикъ, любившій всякія сомнительныя пьесы, увидалъ тутъ чистѣйшаго Шекспира. Было-бы долго слѣдить здѣсь за полемикой и соображеніями, вызванными этой пьесой, которая, по словамъ Мэлона, напримѣръ, написана именно въ 1596 году "потому что Констанца горячо оплакиваетъ своего сына, a y Шекспира въ этомъ году умеръ его сынъ!". Догадки, въ родѣ догадокъ Мэлона, высказываютъ и другіе изслѣдователи: Джонсонъ видитъ въ похвалахъ Шатильона англійской арміи намекъ на взятіе Кадикса въ 1596 году; Чальмерсъ видитъ въ эрцгерцогѣ Австрійскомъ портретъ эрцгерцога Альбрехта и въ осадѣ Анжера осаду Аміена, относя время созданія пьесы вслѣдствіе этихъ соображеній къ 1596--1597 году. Гервинусъ говоритъ о происхожденіи короля Іоанна слѣдующее: "Есть старая пьеса епископа Бэля "Kynge Iohann", написанная никакъ не позже начала царствованія Елизаветы; но она осталась неизвѣстяою ле только Шекспиру, но и сочинителю древнѣйшей драматической хроники: "Король Іоаннъ". (въ двухъ частяхъ), по которой Шекспиръ обработалъ свою пьесу. Эта древнѣйшая пьеса дошла до насъ во многихъ изданіяхъ, изъ которыхъ первое относится къ 1591 году, a третье, вслѣдствіе спекуляціи, ложно носитъ на заглавномъ листѣ имя Шекспира. Въ отношеніи историческаго матеріала Шекспиръ въ своей драмѣ вполнѣ слѣдовалъ этому произведенію, и можно утвердительно сказать, что только изъ одного мѣста его пьесы можно заключить, что онъ справлялся иногда съ хроникой. Въ художественномъ отношеніи онъ усвоилъ себѣ весь внѣшній строй этой пьесы, слилъ обѣ ея части въ одну, удержалъ всѣ основныя черты характеровъ и только тоньше разрисовалъ ихъ, -- словомъ, здѣсь онъ поступилъ со своимъ оригиналомъ такъ же, какъ поступилъ нѣкогда въ двухъ послѣднихъ частяхъ Генриха VI, только сдѣлалъ это не робко, не какъ новичокъ, a совершенно свободно, какъ мастеръ".
   Стр. 6. "Половиной лица". -- Шекспиръ намекаетъ на худобу лица старшаго своего брата, сравнивая его съ серебрянымъ гротомъ (groat, гротъ, монета въ 4 пенса), на которомъ изображеніе королевскаго лица было сдѣлано въ профиль, такъ что видна была только половина лица, тогда какъ на всѣхъ другихъ монетахъ, вплоть до Генриха VII, головы королей изображались съ полнымъ лицомъ, въ коронахъ, и только мелкія монеты были съ лицами въ профиль.
   Стр. 8. Серебряная монета въ три фартинга (фартингъ составлялъ 1/4 пенса, полушку) была очень мала. На ней изображалась роза рядомъ съ профилемъ королевы Елизаветы. Кругомъ была надпись: "Rosa sine spina" -- "роза безъ шиповъ".
   Стр. 8. "Сэръ Нобъ" -- общеупотребительное сокращеніе "сэра Роберта".
   Стр. 8. "Многіе думаютъ, что Плантадженетъ есть фамилія англійскаго королевскаго дома, начиная съ Генриха II, говоритъ Мэлонъ, тогда какъ, это, по замѣчанію Камдена въ его "Romaines" 1614 года, совершенно ошибочно. Плантадженетъ была не фамилія, a шутливая кличка, дданная внуку Жоффруа, перваго графа Анжу, по поводу носимаго имъ украшенія на шляпѣ изъ шильной травы (planta genista)".
   Стр. 10. Въ двѣнадцатой пѣснѣ "Поліольбіона" Драйтонъ разсказываетъ о битвѣ въ присутствіи короля Ательстана между датскимъ великаномъ Кольбрандомъ и знаменитымъ Гюи Варвикомъ. Гигантъ былъ убитъ послѣднимъ.
   Стр. 10. "Что такое Филиппъ? Крикъ воробья". Во времена Шекспира словомъ Филиппъ выражался крикъ воробья. Существуетъ цѣлая поэма Скельтона "Филиппъ Воробей".
   Стр. 11. Базилиско -- очень популярная въ старыхъ англійскихъ комедіяхъ личность. О немъ упоминается уже y Наша въ 1596 году. Филиппъ Фолькенбриджъ намекаетъ своими словами на одну сцену глупой драмы "Солиманъ и Перседа", написанной въ 1599 году, гдѣ клоунъ Пистонъ вскакиваетъ на спину Базилиско и заставляетъ того говорить все, что вздумается ему, Пистону.
   Стр. 12. Героическая борьба короля со львомъ была въ средніе вѣка предметомъ множества романовъ. Одинъ изъ хроникеровъ такъ говоритъ объ этой борьбѣ: "Говорятъ, что одинъ левъ былъ посаженъ въ темницу Ричарда, чтобы уничтожить послѣдняго. Левъ открылъ пасть, король глубоко вступилъ въ нее руку и захватилъ сердце льва, котораго и убилъ этимъ. Вотъ почему, говорятъ нѣкоторые, онъ и былъ названъ Ричардомъ Львинымъ сердцемъ.
   Стр. 16. Констанца намекаетъ на измѣны Элеоноры первому мужу Людовику VII, когда тотъ былъ въ Святой землѣ. Послѣ изгнанія ея мужемъ и развода съ нимъ она вышла въ 1151 году за Генриха II.
   Стр. 17. Эрцгерцогъ Австрійскій. убившій Ричарда Львиное Сердце, носилъ львиную шкуру, принадлежавшую убитому королю.
   Стр. 17. Слова короля Филиппа: "Людовикъ, рѣшайте-же, какъ намъ поступить?" отнесены въ нѣкоторыхъ изданіяхъ Шекспира къ концу рѣчи Эрцгерцога, который, потерявъ терпѣніе отъ выходокъ Пригулка, восклицаетъ: "Король, Людовикъ, рѣшайте-же" и т. д. Но и въ томъ, и въ другомъ случаѣ отвѣчаетъ на эти слова Дофинъ: "Вы, женщины, и вы, безумцы". Только y Франсуа Виктора Гюго эта реплика приписана королю Филиппу.
   Стр. 23. Вмѣсто гражданина города Анжера, являющагося въ этой сценѣ, во многихъ изданіяхъ говоритъ Гьюбертъ.
   Стр. 25. Предлагая королямъ Франціи и Англіи поступить по примѣру Іерусалимскихъ мятежниковъ, Филиппъ, конечно, указываетъ на то, что враждовавшіе между собою еврейскія партіи соединились воедино при приближеніи общаго врага императора Тита. Мэлонъ указываетъ на одинъ трудъ, который переведенъ съ еврейскаго и который могъ быть знакомъ Шекспиру; это "Послѣднія времена іудейской республики", гдѣ указывается на вышеприведенный фактъ.
   Стр. 27. "Наконецъ-то остановился". Эта коротенькая фраза возбудила длиннѣйшую и горячую полемику. Джонсонъ читалъ ее. "Here sa flau". Беккетъ видѣлъ здѣсь: "Неге's a say"; Мэлонъ и Стивенсъ посвятили ей двѣ страницы, чтобы доказать, что ее нужно читать: "Here's a stay" -- "вотъ остановка или перерывъ".
   Стр. 29. Волькессенъ, по латыни Pagus Velocassinus, есть старое названіе древней французской области Вексинъ (Vexin). Часть этой области, называвшаяся Нормандской, съ главнымъ городомъ Жизоромъ; была предметомъ спора между Филиппомъ и Іоанномъ.
   Стр. 34. "Что сдѣлалъ этотъ день, чтобы память о немъ вписывать золотыми буквами въ мѣсяцесловѣ?" Въ старинныхъ календаряхъ отмѣчались, между прочимъ, дни, считавшіеся счастливыми или несчастливыми.
   Стр. 35. Въ пьесѣ Шекспира герцогъ Австрійскій и Виконтъ Лиможскій -- одно лицо и потому Констанца смѣшиваетъ ихъ въ своемъ восклицаніи. Въ исторіи же это были двѣ отдѣльныя личности. Леопольдъ герцогъ Австрійскій засадилъ въ темницу въ 1193 г. Ричарда. Видомаръ виконтъ Лиможскій былъ владѣтель замка Шалю, передъ которымъ Ричардъ въ 1199 году былъ раненъ на смерть стрѣлкомъ Бертраномъ де Бурдономъ.
   Стр. 43. Пригулокъ, по сказаніямъ Голиншеда, убилъ не эрцгерцога, a графа лиможскаго въ 1199 году.
   Стр. 59. "Лишать его свободныхъ упражненій" -- въ средніе вѣка, необходимыми для хорошаго воспитанія принцевъ и благородныхъ юношей считались военныя упражненія и тому подобное. Вотъ почему Пемброкъ упоминаетъ здѣсь именно о лишеніи Артура тѣлесныхъ упражненій, какъ главной части воспитанія.
   Стр. 61. Этотъ Питэръ изъ Помфрэта былъ, пустынникомъ весьма почитаемымъ простымъ народомъ. Хотя, какъ извѣстно, его пророчества сбылись, но несчастный былъ безчеловѣчно привязавъ къ хвостамъ лошадей и въ такомъ видѣ протащенъ по улицамъ Варгама, a затѣмъ вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, повидимому, еще болѣе невиннымъ, чѣмъ отецъ, повѣшенъ на висѣлицѣ. Объ этомъ упоминается въ хроникѣ Голиншеда за 1213 годъ.
   Стр. 62. О томъ, что явилось на небѣ пять лунъ, разсказываетъ въ своей хроникѣ Голиншедъ: "Первая была на западѣ, вторая на востокѣ, третья на сѣверѣ, четвертая на Югѣ, a пятая, окруженная многочисленными звѣздами, посреди ихъ. Эти луны обращались одна вокругъ другой пять или шесть разъ почти втеченіи часа и потомъ исчезли".
   Стр. 63. Слова короля о рабахъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе -- ясный намекъ на случай Дэвисона въ дѣлѣ Маріи Шотландской.
   Стр. 65. Голиншедъ пишетъ: "Неизвѣстно навѣрное, какъ погибъ Артуръ, но тѣмъ не менѣе король Іоаннъ, по отношенію къ его гибели, остался въ большомъ подозрѣніи, справедливо или нѣтъ -- то извѣстно одному Богу"; французскіе писатели прямо указываютъ на убійство Артура королемъ Іоанномъ.
   Стр. 80. Еще Голиншедъ упоминаетъ по поводу Элеоноры Кобгэмъ и ея союзниковъ о восковыхъ изображеніяхъ, представлявшихъ короля: мало-по-малу они растапливались и такъ должна была таять изображаемая ими личность. Въ этотъ способъ "изводить" людей вѣрили очень долго наивные люди. Отсюда сравненіе Мэлона.
   Стр. 83. Говорятъ, что одинъ монахъ, желая отомстить королю за обидную для себя рѣчь, отравилъ кубокъ съ элемъ и, подавъ его королю, отпилъ самъ съ цѣлью ввести короля въ заблужденіе, послѣ чего вскорѣ умеръ. Томасъ Уайкесъ первый сообщаетъ объ этомъ въ своей "Хроникѣ", какъ о фактѣ. Согласно-же болѣе достовѣрнымъ даннымъ, Іоаннъ умеръ въ Ньюаркѣ, отъ лихорадки. Голиншедъ, приводя между другими версіями смерти короля и разсказъ объ отравленіи монахомъ, указываетъ, что причиной отравленія послужили не религіозные взгляды, a притѣсненія страны. Король Іоаннъ царствовалъ съ 1199 по 1216 годъ.

Е. Соловьевъ.

  
авело
             Оно игру съ твоимъ безстыднымъ дядей!
             Блескъ золота помогъ ему заставить
             И Францію попрать безчестно долгъ!
             Продать твой тронъ! свое величье сдѣлать
             Развратницей, готовой исполнять
             Все, что захочетъ иль прикажетъ сдѣлать
             Ей Іоаннъ, грабитель злобный твой!
             (Салисбюри) Отвѣть: преступна ль Франція? И если
             Согласенъ ты -- тогда ступай сказать
             Въ лицо ей это отравленнымъ словомъ!
             Иначе прочь уйди! Оставь меня
             Одну терпѣть мою печаль и горе!
   Салисбюри. Прошу простить, милэди; но безъ васъ
             Мнѣ къ королямъ вернуться невозможно.
   Констанса. Вернешься ты: -- я не пойду съ тобой!
             Свою печаль я выучу быть гордой!
             Бѣды вселяютъ мужество въ сердца
             Несчастныхъ жертвъ!.. Пусть сами короли
             Придутъ ко мнѣ, къ моей великой скорби!
             Она вѣдь такъ широко необъятна,
             Что грудь одна незыблемой земли
             Ей можетъ быть достойнымъ царскимъ трономъ!

(Садится на землю).

             Гдѣ короли? Зови ихъ! Пусть придутъ
             И склонятся смиренно передъ нею!..

(Входятъ король Іоаннъ, король Филиппъ, Лудовикъ, Бланка, Элеонора, Филиппъ Фолькенбриджъ, Австрійскій герцогъ и свита).

   Кор. Филиппъ (Бланкѣ). Да, дочь моя,-- вся Франція съ восторгомъ
             Отпразднуетъ великій этотъ день.
             Ему во славу даже солнце съ неба
             Въ торжественномъ теченьи, какъ алхимикъ,
             Льетъ золото сверкающихъ лучей
             На грудь земли, сгоняя мрачный цвѣтъ
             Съ ея лица... Конечно, будутъ всѣ
             И впредь считать день этотъ благодатный
             Днемъ праздника.
   Констанса.           Не праздника,-- нѣтъ, нѣтъ!..
             А днемъ грѣха!-- Что далъ намъ этотъ день?
             За что должны въ календаряхъ отмѣтить
             Его впередъ мы буквой золотой 31)?
             Напротивъ, должно вычеркнуть его
             Изъ ряда прочихъ дней: -- онъ день измѣны,
             Насилія!.. Когда его отмѣтить
             Хотите вы, то пусть молитвы шлютъ
             Всѣ матери, чтобъ имъ не разрѣшаться
             Въ подобный день: родится въ свѣтъ у нихъ
             Чудовище! Пусть въ страхѣ моряки
             Ждутъ въ этотъ день погибельныхъ несчастій!
             Обманъ и ложь найдетъ тотъ въ договорахъ,
             Кто заключитъ ихъ въ этотъ страшный день!
             Онъ приведетъ всѣ добрыя начала
             Къ погибели! Долгъ чести превратитъ
             Въ измѣну онъ!..
   Кор. Филиппъ. Клянусь Творцомъ, милэди,
             Причины нѣтъ такъ строго проклинать
             Вамъ этотъ день. Я словомъ королевскимъ
             Вамъ обѣщалъ..
   Констанса.           И оказалось слово
             Твое пустымъ, поддѣльнымъ, какъ монета!
             Не выдержало слово короля
              Ничтожной первой пробы!.. Клятву, клятву
             Ты преступилъ! Лить кровь моихъ враговъ
             Ты обѣщалъ и кончилъ тѣмъ, что съ кровью
             Ихъ слилъ свою! Войны свирѣпый обликъ
             Растаялъ въ мирѣ лживомъ и пустомъ!
             И этотъ миръ скрѣпленъ моимъ несчастьемъ!
             Ужель, Господь, на королей преступныхъ
             Не грянешь Ты съ высотъ Твоихъ небесъ?..
             Ужели, небо, мстителя-супруга
             Не замѣнишь ты плачущей вдовѣ?
             О, нѣтъ, о нѣтъ! Не допусти, о небо,
             Чтобъ заключенъ былъ миромъ этотъ день!
             Пусть прежде, чѣмъ успѣетъ скрыться солнце.
             Раздоръ поссоритъ лживыхъ королей!
             Услышь меня, услышь!..
   Австр. герцогъ.           Да ниспошлетъ
             Миръ небо вамъ 32)!
   Констанса.           Я мира не хочу!..
             Хочу войны! Смирюсь я только ею!
             Ты, Австріи властитель и Лиможа,
             Безчестишь ты кровавый свой трофей 33)!
             Коварный трусъ! ничтожный рабъ! великій
             Лишь въ подлостяхъ! всегда вездѣ дружащій
             Съ тѣмъ, кто силенъ! готовый выйти въ бой
             Лишь въ часъ, когда развратница-фортуна
             Сулитъ тебя навѣрно защитить!
             Чтобъ льстить властямъ, ты преступилъ всѣ клятвы!
             Не ты ль клялся, безчестный, низкій шутъ,
             Быть за меня? Не ты ли призывалъ
             Всѣ громы мнѣ въ защиту?.. Хладнокровный,
             Презрѣнный рабъ! Не звалъ ли положиться
             На счастье, храбрость, на твою звѣзду?..
             И ты теперь коварно переходишь
             Къ моимъ врагамъ!-- Носить на плечахъ смѣешь
             Ты кожу льва!-- стыдись, стыдись, стыдись!
             Долой ее, и вмѣсто знака славы
             Телячью шкуру на спину накинь 34)!..
   Австр. герцогъ. О, если бъ это смѣлъ сказать мужчина!
   Филиппъ Фольк. Телячью шкуру на спину накинь.
   Австр. герцогъ. Ты этихъ словъ не повторишь, бездѣльникъ!
   Филиппъ Фольк. Телячью шкуру на спину накинь.
   Кор. Іоаннъ. Сдержи языкъ -- намъ дерзость не по нраву.

(Входитъ Пандольфъ).

   Кор. Филиппъ. Святой легатъ, къ намъ присланный отъ папы.
   Пандольфъ. Привѣтъ мой вамъ, помазанники неба!
             Начну съ тебя, державный Іоаннъ,
             Я рѣчь мою. Передъ тобой Пандольфъ,
             Миланскій кардиналъ. Прислалъ меня
             Сюда святѣйшій папа Иннокентій
             Спросить тебя, какой смущенный силой
             Дерзаешь ты противиться тому,
             Что требуетъ святая матерь церковь?
             Какъ смѣешь ты преступно возбранять,
             Чтобъ Стефанъ Лэнгтонъ, избранный отъ папы
             На пастырскій престолъ въ Кентербери,
             Пріялъ бразды священной власти въ руки?
             Отвѣтить ты, во имя паны, долженъ
             На это мнѣ.
   Кор. Іоаннъ. Сперва отвѣть мнѣ самъ:
             Гдѣ смертный тотъ, кто именемъ своимъ
             Къ суду зоветъ помазанниковъ Бога?
             Когда ты имя папы своего
             Почелъ на то способнымъ, то смѣшнѣе
             Произнести ты имени не могъ!
             Скажи ему въ отвѣтъ то, что услышалъ
             Ты отъ меня, прибавивъ, что впередъ
             Пусть не приходитъ итальянской церкви
             И въ мысль сбирать поборы, десятину
             Иль что-нибудь на англійской землѣ.
             Принявши власть, мнѣ данную Творцомъ,
             Сумѣю я, Ему лишь повинуясь,
             Ее сберечь, не требуя ни правъ
             Ни помощи отъ рукъ ничтожныхъ смертныхъ.
             Такъ скажешь ты, откинувъ ложный страхъ
             Предъ папою, съ его неправой властью!
   Кор. Филиппъ. Хулу на Бога возлагаешь ты,
             Британскій братъ.
   Кор. Іоаннъ.           Когда тебѣ охота
             Съ царями прочихъ христіанскихъ странъ
             Плясать по дудкѣ хитраго монаха;
             Бояться клятвъ, которыя за деньги
             Онъ дастъ и сниметъ; если счелъ возможнымъ
             Купить ты милость Бога, получая
             За золото -- за эту пыль и грязь --
             Лишь болтовню лжецовъ, которымъ милость
             Нужнѣй, чѣмъ намъ; когда желаешь ты
             Потворствовать такому шарлатанству 35),
             Давая тѣмъ обманывать себя,--
             То я одинъ возстану противъ папы
             И за враговъ сочту его друзей.
   Пандольфъ. Такъ знай тогда, что властью, мнѣ врученной,
             Тебя отъ церкви отлучаю я
             И вмѣстѣ съ тѣмъ даю благословенье
             Всѣмъ подданнымъ твоимъ возстать на власть
             Еретика! Святой считаться будетъ
             Рука того, кто, явно или тайно,
             Нить гнусной жизни пресѣчетъ твоей.
   Констанса. Проклясть его по праву, вмѣстѣ съ Римомъ,
             Должна и я!-- Владыко кардиналъ!
             Скажи, прошу, аминь къ моимъ проклятьямъ!
             Его никто не проклянетъ, какъ должно,
             Не испытавъ, что вытерпѣла я.
   Пандольфъ. Свое проклятье именемъ закона
             Я произнесъ.
   Констанса.           Равно и я:-- коль скоро
             Законъ не въ силахъ защитить права,
             То власть свою пусть передастъ онъ горю.
             Законъ не можетъ возвратить Артуру
             Вѣдь тронъ его, затѣмъ, что этимъ трономъ
             Владѣетъ тотъ, кто захватилъ и самый
             Законъ во власть,-- такъ кто же въ правѣ мнѣ
             Связать языкъ, чтобъ проклинать неправду?
   Пандольфъ. Тебѣ, Филиппъ французскій, ставлю я
             Въ обязанность, подъ опасеньемъ также
             Быть проклятымъ, немедля разорвать
             Союзъ съ еретикомъ и грянуть силой
             Всей Франціи на власть его, коль скоро
             Предъ властью Рима не смирится онъ!
   Элеонора. Блѣднѣешь ты, монархъ французскій! Руку
             Ты отнимать не долженъ прочь свою.
   Констанса. Отниметъ руку -- опечаленъ будетъ
             Вѣдь этимъ только дьяволъ: потеряетъ
             Ослушника онъ душу 36).
   Австр. герцогъ.           Согласись,
             Король Филиппъ,-- послушай кардинала.
   Филиппъ Фольк. А ты телячью шкуру натяни.
   Австр. герцогъ. Я, грубіянъ, сношу твои насмѣшки
             Лишь потому...
   Филиппъ Фольк. Что спрятать ихъ въ карманъ
             Удобнѣе.
   Кор. Іоаннъ. Что жъ скажетъ кардиналу
             Король Филиппъ?
   Констанса.                     Конечно, повторитъ
             Его слова.
   Лудовикъ. Отецъ, подумай: -- лучше ль
             Навлечь проклятье тягостное Рима,
             Чѣмъ разорвать ничтожный нашъ союзъ
             Съ Британіей? Должны мы предпочесть
             Легчайшее.
   Бланка. Проклятье Рима легче.
   Констанса. Дофинъ, будь твердъ!-- Тебя смущаетъ дьяволъ
             Лицомъ жены, въ которой видѣлъ ты
             Пока одно лишь свадебное платье.
   Бланка. Въ лицѣ жъ Констансы говоритъ нужда,
             Ей приплетать тутъ вѣру неумѣстно.
   Констанса. Да, ты права; но если я въ нуждѣ,
             Такъ потому, что обманула вѣра
             Меня во всемъ 37); но если такъ, то должно
             Тебѣ признать, что вѣру обрѣсти
             Могу я вновь, когда нужда исчезнетъ.
             Возникнетъ вѣра, устранивъ нужду,
             Нужда жъ подавить горькимъ гнетомъ вѣру.
   Кор. Іоаннъ. Король молчитъ: онъ явно возмущенъ.
   Констанса. О, возмутись 38) и отвѣчай, какъ должно.
   Австр. герцогъ. Да, да, король, оставь свои сомнѣнья.
   Филиппъ Фольк. А ты въ телячью шкуру завернись.
   Кор. Филиппъ. Я такъ смущенъ, что не найду отвѣта.
   Пандольфъ. Отвѣтивъ "нѣтъ", рискуешь ты смутиться
             Еще сильнѣй, когда проклятье церкви
             Сразитъ тебя.
   Кор. Филиппъ. Святой отецъ! Что если бъ
             Поставленъ былъ на мѣстѣ ты моемъ?
             Какъ поступить рѣшилъ бы ты при этомъ?
             Вѣдь чуть успѣли царственныя руки
             Подать другъ другу мы! Святымъ союзомъ,
             Поддержаннымъ страшнѣйшею изъ клятвъ,
             Связали наши души и послѣднимъ
             Изъ словъ ея священный былъ обѣтъ
             Жить въ мирѣ, дружбѣ и любви навѣки
             Обоимъ намъ, равно какъ государствамъ,
             Намъ ввѣреннымъ! Вѣдь за одно мгновенье
             Предъ тѣмъ, какъ смыли кровь мы съ нашихъ рукъ,
             Чтобъ заключить союзъ желанный этотъ,
             Они покрыты были кровью мести
             Двухъ раздраженныхъ королей-враговъ!
             И что жъ! Ужели тѣми же руками,
             Едва себя успѣвшими омыть
             И въ братскій миръ сложившимися дружно,
             Должны теперь позорно разорвать
             Мы этотъ миръ? Безстыдно насмѣяться
             Надъ клятвами? Въ глумленье обратить
             Обѣтъ святой предъ небомъ? Стать дѣтьми,
             Ведущими игру въ святыя клятвы
             Съ пожатьемъ рукъ? Ужель на брачномъ ложѣ,
             Гдѣ водворенъ былъ нами кроткій миръ,
             Должны по нашей же винѣ возникнуть
             Вновь бури распрь, глубоко возмутивъ
             Довѣрчивость?.. Нѣтъ, нѣтъ, отецъ святой!
             Не допусти, чтобъ это совершилось!
             Своимъ умомъ и благостью придумай
             Другой исходъ;-- приказывай, рѣшай,
             Что хочешь -- лишь иное. Оба мы,
             Повѣрь, съ полнѣйшей радостью исподнимъ,
             Что ты велишь иль пожелаешь, только бъ
             Не разорвать нашъ дружескій союзъ.
   Пандольфъ. Исходъ одинъ: порвать съ британцемъ дружбу;
             Иное все преступно и мертво...
             Такъ въ руки мечъ! Стань ратоборцемъ церкви,
             Иль будешь ты проклятьемъ пораженъ,--
             Проклятьемъ церкви-матери, какъ грѣшный,
             Преступный сынъ!.. Замѣть, король: змѣю
             Не такъ тебѣ опасно взять за жало,
             За зубы тигра, иль за когти льва,
             Какъ протянуть тому по-братски руку,
             Съ кѣмъ хочешь свесть ты дружбу и любовь.
   Кор. Филиппъ. Могу отнять я руку, но не дружбу.
   Пандольфъ. Иль выше вѣры ты считаешь вѣрность?
             Какъ въ мятежѣ ты мнишь, что новой клятвой
             Мы силу прежней можемъ сокрушить?
             Словами можемъ уничтожить слово?..
             Нѣтъ!.. долгъ святой, предъ небомъ данный, долженъ
             Исполненъ быть сперва! Ты слово далъ
             Бойцомъ быть церкви, значитъ -- все, что позже
             Ты обѣщалъ -- ничто предъ этой клятвой!
             Самъ на себя возстать не можешь ты!
             Не сдѣлать что-нибудь -- хотя бы даже
             Мы это обѣщали -- не грѣшно,
             Когда былъ грѣхъ ужъ въ самомъ обѣщаньи.
             Въ такомъ обманѣ будетъ больше правды,
             Чѣмъ въ исполненьи явнаго грѣха.
             Кто сбился разъ съ прямой дороги -- можетъ
             Нерѣдко выйти вновь на правый путь,
             Пойдя искать его хотя бы даже
             Околицей... Мы въ случаѣ подобномъ
             Неправдой сыщемъ правду точно такъ же,
             Какъ жаръ обжога лѣчится огнемъ 39).
             Конечно, намъ велитъ держать обѣты
             Религія, но ты обѣтъ свой далъ
             Ей вопреки -- далъ клятву, значитъ -- противъ
             Той власти именно, въ которой сила
             Всѣхъ нашихъ клятвъ. Сразить ты хочешь клятву
             Такой же точно клятвой!.. Грѣхъ великій
             Сдержать обѣтъ, когда мы ясно видимъ,
             Что онъ неправъ -- иначе обратимъ
             Въ глумленье всѣ мы клятвы! Ты связалъ
             Себя такимъ обѣтомъ и, сдержавши
             Его, усилишь только тяжкій грѣхъ!..
             Вторичной клятвой, данной противъ первой,
             Возстанешь ты на самого себя;
             А потому не можешь одержать
             Побѣды лучшей ты, какъ всею силой
             Твоихъ честнѣйшихъ помысловъ возстать
             На эту сѣть лукавыхъ обольщеній!
             Молитвы церкви будемъ громогласно
             Мы возсылать за помыслы твои,
             Когда по слову моему ты къ дѣлу
             Примѣнишь ихъ;-- когда же нѣтъ, то знай,
             Что поразитъ тебя проклятье церкви
             И не стряхнешь ты тяжести его
             Съ себя вовѣкъ.
   Австр. герцогъ. Вѣдь это будетъ бунтомъ!
   Филиппъ Фольк. Опять!.. Заткни телячьей шкурой ротъ!
   Лудовикъ. Отецъ, къ оружью!..
   Бланка.                               Какъ!.. въ твой брачный день
             Возстанешь ты на кровь, съ которой связанъ!
             Убитыхъ трупы хочешь пригласить
             На пиръ ты нашей свадьбы? Грубый ревъ
             Военныхъ дикихъ трубъ и барабановъ
             Замѣнитъ звуки музыки?.. О, милый,
             Любимый мужъ! (Какъ ново для меня
             Такъ звать тебя!) -- Молю я въ первый разъ
             Прекраснымъ этимъ именемъ!.. Молю,
             Склонясь передъ тобой: не поднимай
             На дядю мечъ!
   Констанса.           И я, склонивъ мои
             Истертыя отъ частыхъ просьбъ колѣни,
             Молю тебя, дофинъ благочестивый,
             Не преступай того, что рѣшено
             Ужъ въ небесахъ.
   Бланка.                     Я испытанье ставлю
             Твоей любви: взгляну, что выше просьбъ
             Твоей жены.
   Констанса. То, что поддержкой служитъ
             Обоимъ вамъ -- долгъ чести!.. Да, дофинъ!
             Честь, честь!.. не забывай ея!
   Лудовикъ (королю).           Дивлюсь я,
             Какъ, государь, вы можете молчать
             Въ виду такихъ серьезныхъ убѣжденій.
   Пандольфъ. Готовъ сразить тебя проклятьемъ я.
   Кор. Филиппъ. Излишній трудъ (Іоанну). Тебя я покидаю,
             Британія.
   Констанса. Какъ высоко прекрасенъ
             Такой возвратъ къ величью!
   Элеонора.                     Какъ позорно
             Мѣняетъ взгляды Франція!
   Кор. Іоаннъ.                     Оплачешь
             Ты этотъ часъ, французскій государь,
             Еще сегодня.
   Филиппъ Фольк. Да, поблажку бъ дало
             Лишь время намъ -- звонарь могильный этотъ --
             Тогда само собой заплачетъ горько
             Вся Франція.
   Бланка.           Въ крови померкло солнце!
             Прекрасный день, прощай!.. Къ какому жъ я
             Теперь пристану лагерю? Вѣдь оба
             Родные мнѣ! Должна подать я руки
             Обоимъ имъ!.. Въ своей кровавой распрѣ
             Они на части разорвутъ меня!
             Я не могу молиться за супруга!
             Отцу не въ правѣ счастья я желать!
             Должна въ восторгѣ быть отъ горя дяди!
             Однихъ желаній не могу имѣть
             Я съ бабкою!.. Чья ни была бъ побѣда --
             Считать должна проигранной ее
             Ужъ я впередъ!
   Лудовикъ.           Со мной судьбу и счастье
             Должна ты слить.
             Бланка. Найду я въ этомъ счастьѣ
             Лишь смерть мою.
   Кор. Іоаннъ (Фолкенбриджу). Вели, племянникъ, встать
             Войскамъ на мѣсто. (Уходитъ Фолькенбриджъ).
             (Королю Филиппу). Ты же знай, король,
             Что гнѣвъ, какимъ пылаю я, зальется
             Лишь кровью,-- кровью Франціи, чистѣйшей,
             Какая есть въ груди ея!
   Кор. Филиппъ.                     Сожжешь
             Себя своимъ ты гнѣвомъ! Обратишься
             Самъ въ пепелъ раньше, чѣмъ залить успѣешь
             Свой гнѣвъ французской кровью!.. Громъ готовъ
             Тебя сразить.
   Кор. Іоаннъ. Не больше, чѣмъ того,
             Кто мнѣ грозитъ... Впередъ друзья! къ оружью!

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же. Долина близъ Анжера.

(Шумъ битвы. Входитъ Филиппъ Фолькенбриджъ съ головой австрійскаго герцога).

   Фил. Фольк. Скажу по чести, жаркій вышелъ день!
             Подумать можно не шутя, что дьяволъ
             Раздоръ и гибель сѣялъ съ облаковъ.
             Пусть голова австрійскаго болвана
             Здѣсь полежитъ, мнѣ жъ надо отдохнуть 40).

(Входитъ Король Іоаннъ, ведя за руку Артура. За нимъ Губертъ).

   Кор. Іоаннъ. Эй, Губертъ, Губертъ!-- стереги ребенка.
             За мной, Филиппъ! Французы прорвались
             До ставки матери; боюсь, не взяли ль
             Ея ужъ въ плѣнъ.
   Фил. Фольк.           Не бойтесь: я успѣлъ
             Отбить ее и скрыть въ надежномъ мѣстѣ.
             Впередъ теперь!-- Ничтожный мигъ труда --
             И славный день наградой будетъ нашей. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же.

(Шумъ битвы. Сшибки и отступленіе. Входятъ Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Филиппъ Фолькенбриджъ, Губертъ и           свита).

   Кор. Іоаннъ. Да, да, все такъ (Элеонорѣ). Васъ, матушка, прошу я
             Остаться здѣсь въ тылу. Васъ охранятъ
             Надежнѣй здѣсь (Артуру). Не будь печаленъ, мальчикъ41);
             Ты бабушкой любимъ, а дядя, вѣрь мнѣ,
             Тебѣ замѣнитъ нѣжнаго отца.
   Артуръ. Ахъ, мама, мама! Вѣдь она умретъ
             Отъ горести!
   Кор. Іоаннъ (Фолъкенбриджу). Отправишься сейчасъ
             Ты въ Англію. Тамъ постарайся, прежде
             Нѣмъ мы туда вернемся, растрясти
             Мѣшки скупыхъ аббатовъ; дай свободу
             Ихъ свѣтлымъ, новымъ ангеламъ 42). Кому же
             Кормить войну, какъ не утробѣ мира?
             Я полномочье выдаю тебѣ
             На этотъ шагъ.
   Филиппъ Фольк. Колокола и свѣчи
             Помѣхой мнѣ не будутъ, если къ дѣлу
             Зовутъ червонцы (Элеонорѣ). Буду я усердно
             Молиться Богу, бабушка, за васъ,
             Коль скоро искра благодати тлѣетъ
             Еще во мнѣ... Цѣлую, государь,
             Я руку вамъ.
   Элеонора.           Прощай, любезный внукъ.
   Кор. Іоаннъ. Прощай, племянникъ.

(Уходитъ Фолькенбриджъ).

   Элеонора (Артуру).                     Подойди, малютка:
             Поговорить мнѣ надобно съ тобой.

(Отходитъ съ Артуромъ).

   Кор. Іоаннъ. Приблизься, Губертъ... Трудно мнѣ сказать,
             Какъ многимъ, Губертъ, я тебѣ обязанъ!
             Вѣрь, что въ душѣ 43) себя я признаю
             Всегдашнимъ должникомъ твоимъ и вѣчно
             Лелѣю мысль, какъ заплатить съ лихвой
             За всѣ твои услуги!.. Знаю я,
             Что далъ, какъ другъ, ты добровольно клятву
             На службу мнѣ, и я глубоко въ сердцѣ
             Ее цѣню!.. Дай руку мнѣ... сказать я
             Хочу тебѣ... Но нѣтъ... не промолчать ли?..
             Клянусь, мнѣ даже совѣстно сознаться,
             Какъ я люблю и какъ цѣню тебя.
   Губертъ. Благодарю васъ, государь, всѣмъ сердцемъ.
   Кор. Іоаннъ. Нѣтъ, погоди!-- меня благодарить
             Пока еще причинъ ты не имѣешь;
             Но, какъ бы тихо ни тянулось время,
             Вѣрь, часъ придетъ, когда я заплачу
             Тебѣ съ лихвой за всѣ твои услуги.
             А до того хочу тебѣ сказать
             Два слова я... Нѣтъ, впрочемъ... не теперь...
             Стоитъ высоко слишкомъ въ небѣ солнце,
             И ясный день, суля веселье міру,
             Чрезчуръ хорошъ для этакихъ бесѣдъ.
             Вотъ если бъ гулъ полунощнаго звона
             Гудѣлъ теперь; когда бы на кладбищѣ
             Стояли мы, и былъ исполненъ ты
             Сомнѣній злыхъ,-- сомнѣній, отъ которыхъ
             Густѣетъ кровь -- та кровь, что бить ключомъ
             Привыкла въ нашихъ жилахъ, вызывая
             На лицахъ глупый и веселый смѣхъ
             (Чѣмъ забавляться мнѣ теперь не время),
             Иль наконецъ, когда бы могъ ты видѣть
             Меня безъ глазъ и слышать безъ ушей,
             Отвѣтить молча, все понявъ изъ взгляда,
             Безъ чувствъ и словъ!-- О, вотъ тогда бы смѣло
             Сказалъ тебѣ я мысль мою безъ страха
             Предъ этимъ яснымъ, любопытнымъ днемъ!
             Теперь же -- нѣтъ... смолчу!.. А вѣдь всѣмъ сердцемъ
             Тебя люблю я, Губертъ, и увѣренъ,
             Что любишь ты меня не меньше самъ.
   Губертъ. Люблю я васъ такъ горячо, что если бъ
             Велѣли мнѣ вы жизнью заплатить
             За что-нибудь -- безъ разсужденья бъ отдалъ
             Я вамъ и жизнь.
   Кор. Іоаннъ.           Ну, да, конечно!.. знаю
             Я это хорошо... Такъ какъ же, Губертъ,
             Мой вѣрный другъ? Стоитъ предъ тобой,
             Ты видишь, этотъ мальчикъ... Говорить ли?..
             Онъ въ жизни мнѣ опаснѣе змѣи!
             Куда бъ ступить ни вздумалъ я -- онъ вѣчно
             Передо мной... Ты стражъ его... Понятно ль
             Я говорю?...
   Губертъ.           Я охраню его
             Съ такимъ усердьемъ, что грозить онъ больше
             Не будетъ вамъ.
   Кор. Іоаннъ.           Умретъ?..
   Губертъ.                     Милордъ!
   Кор. Іоаннъ.                               Могила!..
   Губертъ. Ему не жить.
   Кор. Іоаннъ.                     Довольно!-- ясный духъ
             Мнѣ возвращенъ... Тебя люблю я, Губертъ!
             Чѣмъ наградить намѣренъ я тебя --
             Пока молчу... Такъ помни жъ!.. (Элеонорѣ). Съ вами мы
             Теперь простимся, матушка;-- пришлю
             Я тотчасъ вамъ обѣщанное войско.
   Элеонора. Господь благослови тебя!
   Кор. Іоаннъ (Артуру).                     Ну, мальчикъ,
             Готовься ѣхать въ Англію... Съ тобой
             Туда поѣдетъ Губертъ и тебя
             Устроитъ тамъ. (Свитѣ) А вы за мной въ Калэ!

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 4-я.

Тамъ же. Палатка французскаго короля.

(Входятъ король Филиппъ, Лудовикъ, Пандольфъ и свита).

   Кор. Филиппъ. Такъ въ бурный день разметанъ по волнамъ
             Былъ грозный флотъ разрозненной армады 44).
   Пандольфъ. Будь только твердъ -- все кончится добромъ.
   Кор. Филиппъ. Чего намъ ждать съ такою неудачей?
             Разбиты мы! Анжеръ потерянъ нами,
             Артуръ въ плѣну, убитымъ нѣтъ числа!
             И, взявши все, покрытый нашей кровью,
             Успѣлъ уйти британскій государь.
   Лудовикъ. И что онъ взялъ -- то прочно взялъ! Я даже
             Примѣра не видалъ, чтобъ можно было
             Въ такомъ горячемъ дѣлѣ такъ разумно
             Все выполнить! Читалъ ли кто-нибудь
             Иль слышалъ о подобномъ?
   Кор. Филиппъ.                     Я готовъ
             Согласье дать на эту похвалу
             Британіи: признавъ врага заслуги 45),
             Намъ перенесть не такъ позорно стыдъ.

(Входитъ Констанса).

             Смотрите, вотъ идетъ души могила,
             Держащая въ темницѣ противъ воли
             Печальный духъ.-- О, дорогая лэди!
             Уѣдемте, прошу, отсюда прочь.
   Констанса. Ну, что жъ! довольны вы исходомъ мира?
   Кор. Филиппъ. Покой и миръ да снизойдутъ на васъ.
   Констанса. Не нужно мнѣ пустыхъ совѣтовъ вашихъ!..
             Покой лишь тотъ теперь мнѣ милъ и дорогъ,
             Чья власть, все кончивъ, точно подаритъ
             Мнѣ вѣчный миръ!-- Смерть, смерть! желанный гость!..
             Мнѣ милъ твой смрадъ! мнѣ гниль твоя -- здоровье!
             Возстань съ твоей постели вѣчной тьмы!
             Приди ко мнѣ!-- Ты ужасъ всѣмъ на свѣтѣ,
             Но поцѣлуемъ встрѣчу я твой страшный,
             Сухой скелетъ! въ твои глазницы вставлю
             Свои глаза! какъ рядомъ цѣнныхъ колецъ,
             Себѣ червями пальцы обовью,
             И пусть въ груди мнѣ пресѣчетъ дыханье
             Твой смрадный прахъ! Чудовищемъ, какъ ты,
             Пусть стану я!.. Скаль зубы, злая смерть!
             Дразни меня:-- сочту улыбкой нѣжной
             Я злость твою! отвѣчу поцѣлуемъ
             Тебѣ на все, какъ вѣрная жена!..
             Приди, приди, любовница несчастья!
             Тебя я жду!..
   Кор. Филиппъ. Смирите ваше горе.
   Констанса. Не быть тому, пока для слезъ и стоновъ
             Въ груди есть духъ!-- О, если бъ голосъ мой
             Раздасться могъ, какъ рокотанье грома,
             Я потрясла бъ моей печалью міръ!.
             Отъ сна бы я заставила проснуться
             Глухую смерть 46), чьи уши не хотятъ
             Теперь внимать слезамъ и жалкимъ стонамъ
             Несчастной, слабой женщины, способной
             Лишь на простой, обыденный призывъ!
   Пандольфъ. Вы до безумья довели печаль.
   Констанса. Грѣшно тебѣ такъ говорить!-- Разсудокъ
             Мой невредимъ! Рву волосы я точно,
             Но рву свои! Зовутъ меня Констансой;
             Артуръ мнѣ сынъ, Джефрей былъ мужемъ мнѣ;
             Но сынъ мой взятъ; онъ для меня потерянъ!..
             Безумна я, ты говоришь -- такъ знай же,
             Что быть безумной счастьемъ было бъ мнѣ!
             Забывъ себя, тогда бы я забыла
             И скорбь мою!-- подумай лишь, какую
             Печаль и скорбь!.. Прошу тебя, лиши
             Меня ума!.. лиши, наговоривъ
             Какихъ-нибудь рѣчей, глубокихъ мыслей 47)!
             Тебя зато признаю я святымъ!
             Вѣдь я въ разсудкѣ здравомъ помню вѣчно
             Мою печаль! Въ умѣ скребу и роюсь
             Я день и ночь, придумывая средства
             Себѣ помочь!.. Что жъ будетъ, если вдругъ
             Я натолкнусь на мысль самоубійства!..
             Но, разъ сойдя съ ума, забуду съ этимъ
             И сына я! Совью изъ тряпокъ куклу!
             Ее баюкать стану, какъ его!..
             Нѣтъ, нѣтъ,-- я не безумна:-- слишкомъ живо,
             До мелочей я чувствую оттѣнки
             Моихъ всѣхъ бѣдъ!..
   Кор. Филиппъ. Свяжите ваши косы.
             Въ сребристыхъ этихъ прядяхъ вижу образъ
             Я вашей скорби,-- скорби и любви!
             Разрознены онѣ, но чуть коснется
             До нихъ слеза -- онѣ другъ къ другу льнутъ,
             Точь-въ-точь друзья, тѣснящіеся съ мыслью
             Помочь тому, кто горемъ удрученъ.
   Констанса. Итакъ, мы ѣдемъ въ Англію...
   Кор. Филиппъ.                                         Сберите,
             Прошу васъ, ваши волосы.
   Констанса.                     Исполню --
             Но почему?-- я, распуская ихъ,
             Себѣ твердила: "ахъ, когда бъ могла я
             Свободу дать и сыну, какъ даю
             Я имъ ее!" -- но вѣдь теперь невольно
             Завидую свободѣ я волосъ!
             Артуръ въ плѣну -- такъ завяжу я крѣпко
             И волосы!-- (Пандолъфу). Отецъ святой! ты часто
             Мнѣ говорилъ, что, встрѣтивъ, мы узнаемъ
             Друзей въ раю. Когда ты правъ, то, значитъ,
             Я тамъ найду малютку моего.
             Вѣдь съ той поры, какъ первенецъ дѣтей
             На свѣтъ родился -- Каинъ, и до часа,
             Когда вздохнулъ сегодня въ первый разъ
             Тотъ, кто рожденъ послѣднимъ -- не бывало
             Созданья въ мірѣ лучше, чѣмъ Артуръ!..
             Но злой червякъ теперь источитъ розу
             Моей любви! убьетъ румянецъ щекъ!
             Исчахнетъ онъ, какъ отъ болѣзни лютой!
             На привидѣнье станетъ онъ похожъ!
             И такъ умретъ, умретъ!.. И если встрѣчу
             Его такимъ въ небесномъ царствѣ я,
             То вѣдь его мнѣ не узнать... мой мальчикъ
             Потерянъ будетъ мною навсегда!..
   Пандольфъ. Вы слишкомъ зло относитесь къ несчастью.
   Констанса. Такъ могъ сказать, кто не имѣлъ дѣтей.
   Кор. Филиппъ. Какъ сына, вы лелѣять стали горе.
   Констанса. Лелѣять?-- да: вѣдь горе замѣнило
             Артура мнѣ! Какъ онъ, повсюду ходитъ
             Оно за мной! въ его ложится люльку!
             Лепечетъ звукъ его невинныхъ словъ!
             Глядитъ въ глаза его былой улыбкой!
             Въ пустое платье прячется его!
             Во всемъ его напоминаетъ прелесть!--
             Такъ горе ль не лелѣять мнѣ мое!..
             Идите прочь!-- Когда бъ вы испытали,
             Что я терплю, сумѣла бъ лучше я
             Утѣшить васъ! (Срываетъ съ себя головной уборъ).
             Прочь съ головы уборы!
             Не нужно ихъ, когда до глубины
             Сраженъ мой умъ!-- О, мой Артуръ! мой милый,
             Безцѣнный сынъ!.. Ты былъ мнѣ всѣмъ на свѣтѣ!
             Блаженствомъ, пищей, радостью, утѣхой
             Моихъ всѣхъ бѣдъ, усладой вдовьихъ дней!..

(Уходитъ Констанса).

   Кор. Филиппъ. Пойду за ней: она меня тревожитъ.

(Уходитъ Король Филиппъ).

   Лудовикъ. Нѣтъ радости мнѣ больше въ этомъ мірѣ!
             Тяжка мнѣ жизнь, какъ новый пересказъ
             Извѣстной, глупой сказки, скучной, вялой
             Равно для всѣхъ. Позоръ и стыдъ внѣдрились
             Такъ въ душу мнѣ, что потерялъ способность
             Я, кажется, и видѣть что-нибудь
             Помимо ихъ!-- сталъ къ впечатлѣньямъ жизни
             Я глухъ и нѣмъ.
   Пандольфъ.           Припадки тяжкой боли
             Всегда сильнѣй насъ мучатъ въ часъ, когда
             Пройти готова боль. Всѣ люди склонны
             Скорбѣть и плакать въ случаѣ такомъ
             Особенно.-- Что потеряли вы,
             Я васъ спрошу, съ потерей битвы нынче?
   Лудовикъ. Безслѣдно все: удачу, счастье, славу.
   Пандольфъ. Такъ знайте жъ, что именно съ побѣдой
             Вы потеряли бъ это все навѣкъ.
             Скажу я вамъ, что счастье посылаетъ
             Невзгоды намъ какъ разъ, когда захочетъ
             Насъ наградить.-- Представить трудно даже,
             Въ какой просакъ попался Іоаннъ,
             Такъ много взявъ!-- Вамъ жаль, что въ плѣнъ попался
             Къ нему Артуръ?
   Лудовикъ.           Настолько жъ жаль, насколько
             Онъ радъ тому.
   Пандольфъ.           Умомъ вы юны такъ же,
             Какъ вашей пылкой кровью! Вамъ пророкомъ
             Хочу я быть. Повѣрьте, что одно
             Дыханье словъ моихъ способно будетъ
             Смести, какъ пыль, какъ листъ иль какъ былинку,
             Препоны всѣ, какія ожидаютъ
             Васъ на пути къ британскому вѣнцу.
             Внимайте жъ мнѣ: Артуръ взятъ Іоанномъ,--
             Отсюда ясно, что, покамѣстъ будетъ
             Въ младенцѣ этомъ течь живая кровь,
             Покойныхъ дней не будетъ похититель
             Знать никогда. Вѣнецъ, неправо взятый,
             Одной неправдой можемъ мы сберечь.
             Такъ Іоаннъ, на скользкомъ мѣстѣ стоя,
             Остановить себя не въ силахъ будетъ
             Уже ничѣмъ. Артуръ умретъ, чтобъ жить
             Могъ Іоаннъ -- и онъ умретъ навѣрно,--
             Иного ждать не можемъ мы никакъ.
   Лудовикъ. Но что мнѣ въ томъ, когда бъ онъ даже умеръ?
   Пандольфъ. Тогда, во имя правъ супруги вашей,
             Права Артура перейдутъ на васъ.
   Лудовикъ. Чтобъ, какъ Артуръ, я потерялъ ихъ съ жизнью?
   Пандольфъ. О, какъ вы юны въ этомъ старомъ мірѣ!
             Ужель не ясно вамъ, что Іоаннъ
             Играетъ вамъ же въ руку? Само время
             Стоитъ за васъ. Тотъ, кто невинной кровью
             Обезопасить думаетъ себя,
             Найдетъ покой лишь ложный и кровавый.
             Злодѣйскій ковъ расхолодитъ сердца
             Его всѣхъ подданныхъ. Они упорно
             Начнутъ искать малѣйшихъ средствъ, чтобъ свергнуть
             Его престолъ; съ привѣтомъ встрѣтятъ все,
             Что можетъ повредить ему. Случится ль
             Въ природѣ что-нибудь: небесъ явленье,
             Внезапный вихрь, дурной иль бурный день --
             Все назовутъ предвѣстьемъ тяжкихъ бѣдствій,
             Сочтутъ нарочнымъ знаменьемъ судьбы,
             Сулящимъ месть и гибель Іоанну.
             Лудовикъ. Но, можетъ-быть, Артуръ убитъ не будетъ:
             Его безвреднымъ сдѣлаютъ тюрьмой.
   Пандольфъ. О, добрый принцъ, повѣрьте мнѣ,-- едва
             Промчится вѣсть, что появились съ войскомъ
             Вы въ Англіи -- Артура смерть не долго
             Себя заставитъ ждать. А чуть о ней
             Пройдетъ молва -- мятежъ начнется скоро.
             Народъ съ восторгомъ бросится навстрѣчу
             Всѣхъ перемѣнъ; самъ Іоаннъ кровавой
             Своей рукой подастъ предлогъ народу
             Для бунта и вражды себѣ на горе.
             Мнѣ кажется, я вижу ужъ, что это
             Случилось все.-- А сколько есть у васъ
             Другихъ задатковъ счастья! Фолькенбриджъ
             Теперь вернулся въ Англію и грабитъ
             Монастыри, вводя тѣмъ всѣхъ въ соблазнъ.
             Когда бъ явилась дюжина французовъ
             Теперь туда, то вѣрьте мнѣ, что стали бъ
             Они ядромъ, къ которому легко
             Примкнули скоро тысячи. Такъ снѣжный
             Катится комъ и вырастаетъ съ гору.--
             А потому, достойный принцъ, идемте
             Сейчасъ же къ королю. Нельзя исчислить
             Тѣ выгоды, какія можемъ мы
             Извлечь изъ дѣла этого, когда лишь
             Умно въ игру мы пустимъ недовольство
             Людской толпы.-- Отправиться должны
             Мы въ Англію. Я подстрекну на это
             И короля.
   Лудовикъ. Да, это правда:-- твердость
             Подчасъ родить способна чудеса.
             На ваше "да" король не станетъ спорить. (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Норгэмптонъ. Комната въ замкѣ.

(Входятъ Губертъ и два служителя).

   Губертъ. Нагрѣйте до-красна желѣзный прутъ
             И спрячьтесь за обои. Чуть ударю
             Ногой я въ грудь земли -- бросайтесь оба
             На мальчика и привяжите крѣпко
             Его веревкой къ стулу.-- Уходите жъ,
             И не зѣвать.
   1-й служитель. Надѣюсь, есть на это
             У васъ приказъ?
   Губертъ.           Что за пустой вопросъ?
             Не трусь; иди и дѣлай, что велѣли.

(Уходятъ служители. Входитъ Артуръ).

   Губертъ. Ну, мальчикъ мой! поди поближе: надо
             Съ тобой поговорить мнѣ.
   Артуръ.                               Здравствуй, Губертъ.
   Губертъ. Какъ можешь, крошка-принцъ?
   Артуръ.                                         Назвалъ ты вѣрно
             При тѣхъ правахъ, какія я имѣю,
             Чтобъ быть большимъ -- я точно крошка-принцъ.
             Ты мраченъ нынче.
   Губертъ.           Да, смотрѣлъ, бывало,
             Я веселѣй.
   Артуръ.           Прости мнѣ Богъ! а я
             Привыкъ ужъ думать, будто грусть и горе
             Лишь мой удѣлъ. Случалось, впрочемъ, мнѣ
             Во Франціи встрѣчать людей, смотрѣвшихъ
             Мрачнѣй, чѣмъ ночь, но это было только
             Притворствомъ, глупой модой 48). Ахъ, клянусь
             Спасеньемъ я -- когда бы только дали
             Свободу мнѣ! заставили пасти
             Хотя бъ овецъ -- рѣзвился бъ я и прыгалъ
             Весь день съ утра.-- Да что! и здѣсь, въ тюрьмѣ,
             Я былъ бы тоже веселъ, если бъ только
             Не вѣчный страхъ, что дядя затѣваетъ
             . Меня сгубить! Вѣдь онъ меня боится,
             А я его! и все за то, что былъ
             Джефрей моимъ отцомъ! Но чѣмъ же я-то
             Тутъ виноватъ? Ничѣмъ, ничѣмъ вѣдь ровно!
             Ахъ, почему не сдѣлалъ Богъ, чтобъ сыномъ
             Я былъ твоимъ? Какъ ты меня сердечно бъ
             Тогда любилъ!-- Не правда ль, добрый Губертъ?
             Губертъ (въ сторону). Послушавши невинный этотъ лепетъ,
             Что добраго, воскреснетъ жалость вновь
             Въ моей душѣ.-- Покончить надо разомъ.
   Артуръ. Прошу, скажи, не боленъ ли ты, Губертъ?
             Ты блѣденъ сталъ.-- А знаешь что?-- вѣдь я,
             Пожалуй, былъ бы радъ, когда бъ немножко
             Ты похворалъ: я за тобой бы сталъ
             Ухаживать; просиживалъ бы ночи
             Съ тобой безъ сна. Тебя люблю я, право,
             Сильнѣй, чѣмъ ты меня.
   Губертъ (въ сторону). Пронзаетъ душу
             Мнѣ рѣчь его... (Подаетъ ему бумагу).
             Прочти бумагу эту.
             (Въ сторону). Ну что я вдругъ расхныкался! Иль слезы
             За дверь всю твердость выгнали мою?
             Скорѣй, скорѣй!-- иначе вся рѣшимость
             Уйдетъ съ потокомъ бабьихъ слезъ изъ глазъ.
             (Громко). Ну что жъ -- прочелъ? иль писано не ясно?
   Артуръ. Ахъ, Губертъ, нѣтъ!.. чрезчуръ свѣтло и ясно
             Для дѣлъ такой ужасной черноты!..
             Ты долженъ выжечь раскаленной сталью
             Мои глаза...
   Губертъ. Да, долженъ.
   Артуръ.                               И рѣшишься --
             Исполнить?
   Губертъ.           Да.
   Артуръ.                               Гдѣ жъ сердце у тебя?...
             Страдалъ разъ, помнишь, головной ты болью;
             Я повязалъ тебѣ горячій лобъ
             Моимъ платкомъ,-- платкомъ любимымъ, лучшимъ
             (Онъ былъ въ подарокъ вышитъ мнѣ принцессой)!
             И никогда я не просилъ отдать
             Его назадъ.-- Поддерживалъ твою
             Я голову. Тяжелой, длинной ночью,
             Тебя лелѣя, обращалъ часы
             Въ мгновенья; я твердилъ ежеминутно:
             "Ну что? ну какъ? гдѣ больно? какъ себя
             Ты чувствуешь?" Любой сынъ бѣдняка
             Давно заснулъ бы, не промолвя слова
             Тебѣ въ привѣтъ,-- твоимъ же стражемъ былъ
             Въ болѣзни принцъ!.. Иль, можетъ-быть, считаешь
             Ты это все лишь хитростью, притворствомъ?
             Какъ хочешь! Богъ съ тобой!.. Ужъ если свыше
             Такъ рѣшено, что долженъ я погибнуть
             Отъ рукъ твоихъ -- то пусть!.. Но неужели
             Рѣшишься точно выжечь ты жестоко
             Мои глаза,-- глаза, чей добрый взглядъ
             Ни разу въ жизни не взглянулъ сурово
             Тебѣ въ лицо и, вѣрь, не поглядитъ
             Ни разу впредь?..
   Губертъ.           Я клятву далъ исполнить,
             Что говорю. Желѣзомъ долженъ быть
             Ты ослѣпленъ.
   Артуръ.           Ахъ! только въ этотъ страшный,
             Желѣзный вѣкъ сыскаться могутъ люди
             Для дѣлъ такихъ! Вѣдь самого желѣза
             Ужасный жаръ безслѣдно бы погасъ!
             Слезами бъ залился и онъ, приблизясь
             Къ моимъ глазамъ! Смирился бъ предъ моей
             Невинностью... Покрылась бы сама
             Сталь ржавчиной, распавшись со стыдомъ
             Въ ничтожный прахъ за то, что разгорѣлась
             На гибель мнѣ!.. Ужель ты тверже сердцемъ,
             Чѣмъ даже сталь? Вѣдь если бъ съ неба ангелъ,
             Слетѣвъ, сказалъ, что хочетъ Губертъ сдѣлать
             Меня слѣпымъ -- то я бы не повѣрилъ
             И ангелу! Одинъ лишь твой языкъ -- 49)
   Губертъ (топая ногой). Эй, вы! Сюда.

(Входятъ служители съ веревками и желѣзомъ).

                                           За дѣло.
   Артуръ.                                         Губертъ! Губертъ!
             Спаси меня!.. Одинъ ужасный видъ
             Людей кровавыхъ этихъ вырываетъ
             Ужъ мнѣ глаза.. Спаси! спаси!..
   Губертъ.                               Подайте
             Желѣзо мнѣ, его же привязать.
   Артуръ. О, для чего подобное насилье?
             Зачѣмъ, зачѣмъ?.. Не тронусь съ мѣста я!
             Сидѣть я буду неподвижнымъ камнемъ!
             Молю, молю оставь свободу мнѣ!..
             Вели уйти ужаснымъ этимъ людямъ!
             Я буду тихъ и кротокъ, какъ ягненокъ!
             Не шевельнусь, не крикну, не взгляну
             Суровымъ взглядомъ даже на желѣзо!..
             Вели уйти лишь этимъ людямъ прочь,
             И я прощу все зло тебѣ, какое
             Ты хочешь сдѣлать мнѣ!..
   Губертъ (служителямъ). Оставьте насъ
             И ждите тамъ.
   1-й служитель. Я радъ:-- дай Богъ убраться
             Отъ дѣлъ такихъ. (Уходятъ служители).
   Артуръ.                     Увы! Я удалилъ
             Самъ ласковаго друга. Былъ суровъ
             Онъ съ виду лишь, а сердцемъ добръ и нѣженъ,
             Верни его: своимъ ко мнѣ участьемъ
             Онъ пробудитъ, быть-можетъ, и твое.
   Губертъ. Готовься.
   Артуръ.                     Какъ! Надежды, значитъ, нѣтъ?..
   Губертъ. Лишиться глазъ -- вотъ вся твоя надежда.
   Артуръ. О, Господи!.. Что, если бъ въ глазъ тебѣ
             Попала пыль, песчинка, или мошка --
             Подумай, какъ измученъ былъ бы тяжко
             И этимъ ты! Одна ужъ эта мысль
             Должна была бъ тебя повергнуть въ ужасъ
             За то, что ты намѣренъ сдѣлать мнѣ!
   Губертъ. Такъ вотъ какъ обѣщалъ ты быть послушнымъ!
             Сдержи языкъ.
   Артуръ.                     Двухъ мало языковъ
             Въ защиту глазъ, а потому не требуй,
             Чтобъ я молчалъ... Отрѣжь языкъ мнѣ лучше,
             Но только пощади мои глаза!..
             Молю, молю оставь мнѣ ихъ, хотя бы
             Лишь для того, чтобъ могъ я видѣть ими
             Твое лицо!.. Смотри: простыла даже
             И сталь сама, чтобъ мнѣ не повредить.
   Губертъ. Могу разжечь ее легко я снова.
   Артуръ. О, нѣтъ, о, нѣтъ!-- погасъ и самъ огонь!..
             Онъ отъ стыда не могъ вѣдь жить при мысли,
             Что ты его, рожденнаго для пользы,
             Хотѣлъ привлечь незаслуженно къ злу!
             Самъ погляди: въ потухшихъ этихъ угляхъ
             Ты не найдешь свирѣпости слѣда.
             Небесный духъ въ нихъ загасилъ жестокость
             И пепломъ въ знакъ раскаянья покрылъ.
   Губертъ. Я оживлю огонь дыханьемъ снова.
   Артуръ. И вспыхнетъ онъ затѣмъ, чтобъ покраснѣть,
             Стыдясь того, что ты намѣренъ сдѣлать.
             Тебѣ жъ въ глаза онъ брызнетъ роемъ искръ;
             Онъ на тебя же злость свою направитъ,
             Какъ добрый песъ, котораго хозяинъ
             Несправедливо хочетъ натравить.
             Ты видишь сагь: все, чѣмъ ты былъ намѣренъ
             Мнѣ сдѣлать зло -- отказываетъ явно
             Тебѣ служить! Одинъ ты остаешься
             Упорно золъ! Не хочешь милосерднымъ
             Ты быть ко мнѣ, въ чемъ мнѣ не отказали
             И сталь съ огнемъ -- двѣ вещи, чья жестокость
             Извѣстна всѣмъ.
   Губертъ.           Ну, если такъ -- живи!
             Не трону я тебя за всѣ богатства,
             Какія станетъ мнѣ сулить твой дядя!
             Вѣдь клятву далъ ему я въ томъ, что выжгу
             Тебѣ глаза.
   Артуръ.                     О, вотъ теперь ты снова
             Сталъ прежній, добрый Губертъ! А вѣдь прежде
             Ты только притворялся.
   Губертъ.                     Тсс... молчи!
             Прощай теперь. Твой дядя долженъ думать,
             Что ты погибъ. Я ложью обману
             Его шпіоновъ злыхъ, а ты спокойно
             И мирно спи. Вѣрь, что за цѣлый міръ
             Не повредитъ тебѣ твой добрый Губертъ.
   Артуръ. Благодарю, о, Губертъ мой!..
   Губертъ.                               Ни слова!
             Иди за мной:-- тебя спасая, я
             Бѣду могу накликать на себя. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

(Король Іоаннъ въ коронѣ. Пемброкъ, Салисбюри и лорды. Король садится на тронъ).

   Кор. Іоаннъ. Ну, вотъ, теперь я коронованъ снова.
             Надѣюсь всѣ одобрятъ этотъ шагъ.
   Пемброкъ. Властны, конечно, были это сдѣлать
             Вы, государь; но надобности въ томъ
             Я не видалъ:-- лишать короны васъ
             Никто не думалъ; актъ святой вѣнчанья
             Свершенъ ужъ былъ; въ странѣ спокойно все,
             И дерзкій бунтъ не требовалъ насильно
             Ни перемѣнъ ни новыхъ льготъ иль правъ.
   Салисбюри. А потому свершать двойной обрядъ,
             Чтобъ вознести стоявшее высоко
             И безъ того,-- имѣло столько жъ смысла,
             Какъ если бъ кто-нибудь сталъ золотить
             Вновь золото, раскрашивать лилеи,
             Вливать въ цвѣты поддѣльный ароматъ,
             Усиливать искусственной окраской
             Цвѣтъ радуги, лощить поверхность льда
             Иль украшать блескъ лучезарный солнца
             Огнемъ свѣчей... Такой поступокъ былъ бы
             Лишь мотовствомъ, излишнимъ и смѣшнымъ.
             Пемброкъ. И я, при всей готовности послушнымъ
             Быть вамъ во всемъ, все жъ вынужденъ сказать,
             Что былъ похожъ обрядъ, свершенный вами,
             На пересказъ старинной, скучной сказки,
             Разсказанной вдобавокъ невпопадъ.
   Салисбюри. Такъ поступивъ, ослабили значенье
             Обряда вы, завѣщаннаго намъ
             Споконъ вѣковъ. Народную молву
             Заставили летать, порхать безъ толку,
             Какъ паруса, истрепанные вѣтромъ
             Со всѣхъ сторонъ. Болѣзнью удручили
             Вы истину, заставивши одѣться
             Ее въ такой, нейдущій ей, нарядъ.
   Пемброкъ. Когда захочетъ улучшать рабочій
             Сверхъ мѣры трудъ, хорошій безъ того,
             То сгубитъ онъ подобнымъ самолюбьемъ
             И самый трудъ. Излишне извиняясь,
             Наносимъ оскорбленье мы вдвойнѣ.
             А положивъ замѣтную заплатку,
             Гдѣ въ платьѣ былъ ничтожный лишь изъянъ,
             Мы обращаемъ общее вниманье
             На тотъ изъянъ.
   Салисбюри.           Вотъ почему, когда
             Вы повторить, во что бы то ни стало,
             Торжественный задумали обрядъ,
             Дерзнули мы почтительно и скромно
             Вамъ возразить, но вы не захотѣли
             Послушать насъ. Теперь же. безъ сомнѣнья,
             Осталось намъ одно: смирить себя
             Предъ тѣмъ, что вамъ угодно было сдѣлать.
   Кор. Іоаннъ. Я часть причинъ, принудившихъ меня
             Такъ поступить, вамъ сообщилъ ужъ прежде:
             Онѣ сильны. Наступитъ срокъ, когда
             Вамъ сообщу и больше я, лишь только бъ
             Прошла пора теперешнихъ тревогъ.
             А до того займемтесь обсужденьемъ,
             Что мы должны начать и улучшить.
             Увидите, съ какой готовъ охотой
             Я слушать васъ и сдѣлать все, что будетъ
             Угодно вамъ.
   Пемброкъ (указывая на придворныхъ). Ну, если такъ, то пусть
             Въ моихъ словахъ соединится дружно
             Все, что у насъ назрѣло на душѣ.
             Скажу за всѣхъ и, сверхъ того, прибавлю,
             Что мысль одна о васъ и вашемъ благѣ,
             Повѣрьте, руководитъ языкомъ
             Въ моихъ словахъ... Желаемъ мы и просимъ,
             Чтобъ изъ тюрьмы былъ выпущенъ Артуръ.
             Тяжелый плѣнъ, какому онъ подвергнутъ,
             Грозитъ опасный возбудить вопросъ
             О томъ, что если вы тверды во власти,
             То почему жъ какой-то тайный страхъ,
             Всегдашній этотъ спутникъ злой неправды,
             Васъ побуждаетъ содержать Артура
             Въ глухой тюрьмѣ? Зачѣмъ хотите вы
             Лишить его возможности учиться
             И упражнять, какъ юноши должны,
             Себя въ бояхъ 50)У Вамъ надобно заставить
             Навѣки замолчать опасный голосъ
             Враговъ страны и не давать имъ въ руки
             Предлогъ для смутъ; а сдѣлать это можно
             Лишь выполнивъ, что просимъ мы теперь:
             Повѣрьте мнѣ, что не изъ личныхъ выгодъ
             Хлопочемъ мы,-- вѣдь нашимъ счастьемъ слиты
             Мы съ вами же,-- а потому и въ просьбѣ
             Заботимся единственно о васъ.
   Кор. Іоаннъ. Пусть будетъ такъ: ребенка я согласенъ
             Довѣрить вамъ. (Входитъ Губертъ).
                                 Съ чѣмъ ты явился, Губертъ?
   Пемброкъ (тихо Салисбюри). Вотъ тотъ, кому кровавый данъ приказъ.
             Въ его рукахъ бумагу эту видѣлъ
             Мой близкій другъ. Сознанье преступленья
             Сквозитъ въ чертахъ лица его. Взгляните,
             Какъ скрытно смотритъ онъ. Лукавый взглядъ
             Въ немъ -- знакъ нечистой совѣсти. Невольно
             Приходитъ мнѣ на мысль, ужъ не успѣлъ ли
             Исполнить онъ, чего боимся мы.

(Губертъ шепчется съ королемъ).

   Салисбюри. И самъ король мѣняется въ чертахъ.
             То замыселъ, то совѣсть гонятъ краску
             Съ его лица. Такъ переходятъ быстро
             Отъ лагеря къ другому два герольда
             Предъ битвою. Готова страсть его
             Прорваться, какъ нарывъ.
   Пемброкъ.                     И смраднымъ гноемъ!
             Страшусь я предсказать:-- промчится вѣсть,
             Что бѣдный принцъ уже разстался съ жизнью.
   Кор. Іоаннъ (громко). Что дѣлать! Жизнь намъ не дана во власть!
             Мое желанье, доблестные лорды,
             Вамъ угодить живетъ во мнѣ, какъ прежде,
             Но мертвъ, сказать съ прискорбьемъ долженъ я,
             Его предметъ... Сейчасъ сказали мнѣ,
             Что въ эту ночь Артуръ постигнутъ смертью.
   Салюсбюри. Что говорить!.. Онъ былъ и въ нашемъ мнѣньи
             Неизлѣчимъ.
   Пемброкъ. А сверхъ того, вѣдь смерть
             Была къ нему близка и до болѣзни.
             Но что ни будь -- найдетъ виновныхъ Kàpa
             Здѣсь или тамъ.
   Кор. Іоаннъ. Что жъ хмурите вы брови?
             Иль власть судьбы по-вашему лежитъ
             Въ моихъ рукахъ? Иль властенъ я надъ жизнью?..
   Салисбюри. Обманъ чрезчуръ ужъ наглъ и очевиденъ.
             И не стыдится такъ пускать въ игру
             Его монархъ!.. Ищите вашихъ выгодъ,
             Какъ знаете, а я съ минуты этой
             Вамъ не слуга.
   Пемброкъ.           Остановись,-- съ тобой
             Иду и я. Увидѣть я хочу
             Хотя останки 51) бѣднаго ребенка;
             Обломокъ царства, взятый до поры
             Могилою. Весь островъ нашъ ему
             Принадлежалъ -- теперь же трехъ шаговъ
             Земли ему довольно. Дуренъ, дуренъ,
             Какъ вижу, свѣтъ!.. Но продолжаться долго
             Не можетъ такъ. Ударить кары громъ
             Скорѣй, чѣмъ мы гадаемъ или ждемъ. (Уходятъ лорды).
   Кор. Іоаннъ. Пылаетъ гнѣвъ на лицахъ ихъ;-- готовъ
             Я каяться въ поспѣшности поступка.
             Нельзя скрѣплять фундаментъ счастья кровью,
             И смерть другихъ намъ жизни не спасетъ.

(Входитъ гонецъ).

             Въ твоихъ глазахъ сквозитъ смущенный ужасъ,
             И нѣтъ слѣда румянца на щекахъ.
             Сулитъ грозу подобный обликъ неба,
             Греми жъ скорѣй. Съ какой ты прибылъ вѣстью
             Изъ Франціи?
   Гонецъ.                     Вся поднялась она
             На Англію. Ни разу столько войска
             Она не высылала на враговъ.
             Ты самъ своимъ примѣромъ научилъ
             Ихъ, какъ спѣшить. Въ тотъ срокъ, когда едва
             Могла примчаться вѣсть о ихъ походѣ,
             Они стоятъ ужъ на твоей землѣ.
   Кор. Іоаннъ. Иль эта вѣсть заспалась на дорогѣ?
             Была пьяна? Какъ мнѣ не написала
             Объ этомъ мать? Какъ вѣсть о страшномъ сборѣ
             Подобныхъ силъ ей не дошла до слуха?
   Гонецъ. О, государь! Слухъ матери твоей
             Засыпанъ прахомъ: въ первый день апрѣля
             Скончалась мать достойная твоя,
             А за три дня -- въ безумномъ изступленьи
             Констанса также кончила свой вѣкъ.
             Объ этомъ ходятъ, впрочемъ, только слухи,
             Но сколько правды въ нихъ -- сказать навѣрно
             Я не могу.
   Кор. Іоаннъ. Судьбы удары, стойте!..
             Со мной въ союзъ вступите до поры,
             Пока смирю я раздраженныхъ лордовъ.
             Скончалась мать! разбита власть моя
             Во Франціи!.. Кто предводитель войска,
             Успѣвшаго, какъ ты сказалъ, ужъ выйти
             На берегъ нашъ?
   Гонецъ.                     Дофинъ.
   Кор. Іоаннъ.                     Разстроилъ ты
             Меня совсѣмъ тревожной этой вѣстью.

(Входятъ Филиппъ Фолькенбриджъ и Питеръ Помфретъ).

             Ты съ чѣмъ еще? Скорѣй! что говорятъ
             О мѣрахъ, нами принятыхъ? Но смѣй лишь
             Бросать въ лицо мнѣ новостей дурныхъ!..
             И безъ того довольна ими нынче
             Набитъ мой умъ.
   Фолькенбриджъ. Ну, если про дурное
             Вы слушать не хотите -- то ударитъ
             Пусть васъ оно по головѣ врасплохъ.
   Кор. Іоаннъ. Нѣтъ, нѣтъ, прости меня!.. Я былъ сраженъ,
             Затопленъ, какъ приливомъ, но смущенье
             Мое прошло; я вынырнулъ и снова
             Могу судить и слушать обо всемъ,
             Какъ ни была бъ твоя ужасна новость.
   Фолькенбриджъ. О томъ, какъ обработалъ я монаховъ,
             Отвѣтятъ деньги, собранныя мной.
             Но вотъ бѣда: когда я возвращался,
             То показалось мнѣ, что будто что-то
             Неладное прошло въ людской толпѣ.
             Галдятъ, толкуютъ, шепчутся, несутъ
             Нелѣпый вздоръ, и всѣ гуртомъ боятся,
             Не вѣдая, чего и почему.
             Въ Помфретѣ мнѣ на площади попался
             Какой-то волхвъ (указываемъ на Питера).
                                           Его я, захвативши,
             Привелъ сюда.-- Народъ валилъ несмѣтной
             За нимъ толпой, а онъ имъ напѣвалъ
             Въ нескладныхъ, глупыхъ виршахъ предвѣщанье,
             Что въ полдень ровно въ Вознесеньевъ день
             Лишитесь вы вѣнца и королевства.
   Кор. Іоаннъ. Какъ смѣлъ, сновидецъ глупый, распускать
             Ты этотъ вздоръ?
   Питеръ.           Смѣлъ, потому что будетъ,
             Какъ я сказалъ.
   Кор. Іоаннъ.           Эй, Губертъ! взять его
             И свесть въ тюрьму, а въ Вознесенье, въ полдень,
             Какъ разъ, когда, какъ онъ сказалъ, лишусь
             Короны я -- пускай его повѣсятъ.
             Отдай его подъ стражу, самъ же тотчасъ
             Вернись назадъ -- ты мнѣ сегодня нуженъ.

(Губертъ уводитъ Питера).

             Ну, что, племянникъ?-- слышалъ ты, какая
             Пришла къ намъ новость?
   Фолькенбриджъ.           О французахъ, что ли?
             Кричатъ объ этомъ поголовно всѣ.
             Я, сверхъ того, прибавлю, что попались
             Навстрѣчу мнѣ Биготъ и Салисбюри,
             Красны, какъ пламя, оба. Были съ ними
             Другіе лорды также. Всѣ толпой
             Могилу шли искать они, гдѣ будто бъ
             Зарытъ Артуръ, котораго, по слухамъ,
             Вы умертвить велѣли въ эту ночь.
   Кор. Іоаннъ. Поди, прошу, вмѣшайся между ними.
             Ихъ успокоить средство я найду;
             Устрой лишь такъ, чтобы они вернулись.
   Фолькенбриджъ. Иду сейчасъ.
   Кор. Іоаннъ.                               Важнѣй всего -- спѣши.
             Одна нога толкаетъ пусть другую 52).
             О, Господи, избавь хоть отъ домашнихъ
             Меня враговъ, пока намъ угрожаетъ
             Вторженьемъ страшнымъ иноземный врагъ!
             А ты лети на крыльяхъ, привязавъ
             Ихъ къ пяткамъ, какъ Меркурій, и быстрѣе,
             Чѣмъ мысль сама, вернись ко мнѣ назадъ.
   Фолькенбриджъ. Теперь спѣшить насъ учитъ само время.
   Кор. Іоаннъ. Вот  Отдай подъ стражу и спѣши назадъ:
             Ты будешь нуженъ.

(Губертъ и Питеръ уходятъ.)

                                 О, племянникъ милый!
             Ты слышалъ вѣсть? Ты знаешь кто къ намъ вторгся?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Какъ не слыхать! Французы. Слухъ то общій.
             Но вотъ еще -- я встрѣтилъ лордовъ Биготъ
             И Солсбери (глаза ихъ такъ и рдѣли!).
             Они съ толпою лордовъ шли искать
             Гдѣ погребенъ Артуръ, вчера убитый,
             По вашему, какъ говорятъ, приказу.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             О, добрый сродственникъ! Спѣши, проникни
             Въ ихъ тѣсный кругъ; скажи имъ что у насъ
             Есть способы снискать любовь ихъ снова.
             Веди ихъ къ вамъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Пойду и разыщу.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Но лишь скорѣй; не пожалѣй ужь ногъ.
             О, какъ имѣть мнѣ внутреннихъ враговъ,
             Когда грозятъ нашествіемъ свирѣпымъ
             Моей землѣ отвсюду чужеземцы!
             Придѣлай къ пяткамъ крылья, мой Меркурій,
             И мчись какъ мысль отъ нихъ ко мнѣ назадъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Духъ времени научитъ шевелиться. (Уходитъ)
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ говоритъ лишь рыцарь благородный!
             (Гонцу) Ступай за нимъ. Ему быть-можетъ нужно
             Имѣть гонца межь перами и мной.
             Ты будешь имъ.
   

.

                                 Готовъ служить, милордъ. (Уходитъ)
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ мать моя скончалась!

Входитъ ГУБЕРТЪ.

ГУБЕРТЪ.

             Милордъ, толкуютъ, будто въ эту ночь
             Пять было лунъ, четыре неподвижныхъ,
             А пятая ходила вкругъ другихъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Пять лунъ на небѣ!
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Старики, старухи
             На улицахъ толкуютъ это къ худу.
             Вѣсть объ Артурѣ съ устъ у нихъ не сходитъ;
             О немъ шушукаютъ вездѣ другъ съ другомъ
             И головой качаютъ. Говорящій
             Хватаетъ за руку другаго; тотъ же
             Кто слушаетъ, въ испугѣ, хмуря брови,
             Съ свирѣпымъ взоромъ, головой трясетъ.
             Такъ видѣлъ я, какъ съ молотомъ, вотъ такъ,
             Предъ наковальней, гдѣ желѣзо стыло,
             Стоялъ съ раскрытымъ ртомъ кузнецъ и слушалъ
             Портнаго. Съ мѣркой, съ ножницами, въ туфляхъ,
             Надѣтыхъ въ торопяхъ не на ту ногу,
             Портной разказывалъ что сто де тысячъ
             Французовъ лагеремъ стоятъ ужь въ Кентѣ;
             Межь тѣмъ другой, ремесленникъ тщедушный,
             До-нельзя грязный, перебилъ его
             И сталъ разказывать про смерть Артура.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Да что же ты? смутить меня что ль хочешь
             Что все твердишь про смерть Артура? Ты же
             Убилъ его! Имѣлъ причинъ я много
             Желать чтобъ умеръ онъ; а ты имѣлъ ли?
   

ГУБЕРТЪ.

             Я, государь? Не вы ль мнѣ мысль внушили?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             О, въ томъ-то вотъ и язва королей
             Что подлѣ нихъ рабы всегда готовы
             Принять капризъ ихъ за приказъ ворваться
             Въ жилище крови! легкій ихъ намекъ
             Счесть за законъ и думать что постигли
             Владыки грозный ликъ, когда онъ мраченъ
             Отъ прихоти быть-можетъ, не отъ гнѣва!
   

ГУБЕРТЪ.

             Здѣсь ваша подпись за печатью вашей.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             О, подпись, подпись! Ты въ тотъ страшный день,
             Какъ дастъ земля отчетъ послѣдній небу,
             Свидѣтельствовать будешь противъ насъ!
             Какъ часто зло творимъ затѣмъ что видимъ
             Орудье зла! Не подвернись мнѣ ты,
             Отмѣченный рукой самой природы,
             Какъ избранникъ способный къ дѣлу срама,--
             Убійство то мнѣ не пришло бъ на умъ.
             Но, увидавъ твой лобъ презрѣнный, зная
             Тебя способнымъ къ мерзости кровавой,
             Податливымъ на все въ часъ нужды,-- я
             Чуть намекнулъ тебѣ на смерть Артура,
             И вотъ ужь ты, чтобъ услужить монарху,
             Безъ совѣсти зазрѣнья губишь пришла.
   

ГУБЕРТЪ.

             Милордъ!
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                       А покачай ты головой, прерви
             Хоть на минуту темныхъ словъ теченье,
             Иль устреми въ лицо мнѣ взоръ съ сомнѣньемъ,
             Какъ бы прося чтобъ мысль развилъ я проще,
             Я бъ онѣмѣлъ отъ страха, бросилъ все,
             И ужасъ твой во мнѣ родилъ бы ужасъ.
             Но, нѣтъ! ты понялъ мысль мою въ намекахъ,
             Намеками самъ стакнулся съ грѣхомъ
             И приневолилъ каменное сердце,
             А стало-быть и руку, сдѣлать то
             Чего языкъ назвать не повернется.
             Прочь съ глазъ моихъ! Во вѣкъ мнѣ не являйся!
             Я брошенъ перами; въ мои владѣнья,
             Къ воротамъ самымъ, вторгся чужеземецъ;
             А тутъ, вотъ въ этой области тѣлесной,
             Вотъ въ этомъ царствѣ крови и дыханья,
             Царитъ раздоръ, гражданская война,
             Межь совѣстью моей и смертью принца.
   

ГУБЕРТЪ.

             Монархъ! Возстань въ отпоръ другимъ врагамъ,
             А я мирю тебя съ твоей дутою.
             Артуръ твой живъ! И Губерта рука
             Еще чиста и дѣвственно-невинна,
             И нѣтъ на ней багровыхъ брызгъ отъ крови;
             А въ эту грудь еще не проникалъ
             Жестокій трепетъ страшныхъ думъ убійцы.
             Въ моемъ лицѣ ты оскорбилъ природу,
             Которая, какъ съ виду ни груба,
             Таитъ въ себѣ духъ слишкомъ благородный
             Чтобъ ножъ вонзить въ невиннаго младенца.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ живъ Артуръ! Бѣги жь скорѣе къ лордамъ;
             Брось эту вѣсть, какъ воду, въ пылъ ихъ гнѣва
             И, тѣмъ смиривъ, ихъ преклони къ покорству.
             Прости мнѣ то что о лицѣ твоемъ
             Сказалъ я въ бѣшенствѣ: мой гнѣвъ былъ слѣпъ;
             Глаза жь мои, отъ страшныхъ думъ о крови,
             Представили тебя мнѣ въ худшемъ видѣ.
             Нѣтъ, нѣтъ, молчи! Веди взбѣшенныхъ лордовъ
             Въ мои палаты. Съ просьбою моей
             Я слишкомъ медлю; ты бѣги скорѣй.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Предъ замкомъ.
На стѣнѣ показывается АРТУРЪ въ нарядѣ моряка.

АРТУРЪ.

             Хоть высоко, но со стѣны спрыгну.
             О, сжалься, мать-земля, не дай убиться!
             Кто знаетъ здѣсь меня? Никто; а еслибъ
             Кто и узналъ, меня нарядъ мой скроетъ.
             Какъ страшно! Но я все-таки рѣшусь.
             Удастся мнѣ спрыгнуть и не разбиться,
             То я спасенъ. Не все ль равно, гдѣ ни умру,
             Въ темницѣ ль, сидя здѣсь, иль, спрыгнувъ, тамъ во рву?

(Кидается со стѣны.)

             О, въ этихъ камняхъ скрытъ духъ дяди, полный злости!
             Господь, прими мой духъ! Ты, Англія, скрой кости!

(Умираетъ.)

Входятъ СОЛСБЕРИ, ПЕМБРОКЪ и БИГОТЪ.

СОЛСБЕРИ.

             Я встрѣчусь съ нимъ въ Сентъ-Эдмондсбери, лорды!
             Онъ нашъ спаситель, а въ такое время
             Какъ не принять столь дружескій привѣтъ.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Но кто привезъ письмо отъ кардинала?
   

СОЛСБЕРИ.

             Привезъ его французскій графъ Мелонъ;
             Онъ на словахъ о дружбѣ къ намъ дофина
             Сказалъ мнѣ больше чѣмъ гласитъ письмо.
   

БИГОТЪ.

             Такъ завтра утромъ свидимся мы съ нимъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Нѣтъ, лучше ѣдемте сейчасъ: вѣдь, лорды,
             Два добрыхъ дня пути къ нему отсюда.

Входитъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Второй привѣтъ мой нынче гнѣвнымъ лордамъ!
             Король къ себѣ черезъ меня васъ проситъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Король насъ самъ уволилъ. Нашей чести
             Мы не дадимъ въ подкладку грязной, Жалкой
             Его порфиры, не пойдемъ за тѣмъ
             Кто, гдѣ пройдетъ, вездѣ кладетъ слѣдъ крови.
             Вотъ нашъ отвѣтъ. Мы знаемъ и о худшемъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Что бъ вы ни знали, вѣжливость знать лучше.
   

СОЛСБЕРИ.

             Въ насъ говоритъ не вѣжливость, а горе.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Но горю вашему причины нѣтъ;
             Такъ вотъ причина вѣжливымъ быть въ словѣ.
   

ПЕМБРОКЪ.

             О, сэръ, и гнѣвъ свое имѣетъ право.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Да, право -- дѣлать вредъ тому кто гнѣвенъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Но вотъ темница! Господи, кто это?

(Увидавъ трупъ Артура.)

ПЕМБРОКЪ.

             Гордись красою царственной, о смерть!
             Скрыть этотъ грѣхъ, знать, на землѣ нѣтъ ямы.
   

СОЛСБЕРИ.

             Его, какъ бы гнушаясь имъ, убійство
             Открытымъ бросило взывать о мщеньѣ.
   

БИГОТЪ.

             Нѣтъ! обреченную могилѣ прелесть
             Нашло ужь слишкомъ цѣнной для могилы.
   

СОЛСБЕРИ.

             Что скажешь ты, сэръ-Ричардъ? Ты видалъ ли,
             Читалъ, или слышалъ, или могъ повѣрить,
             И вѣришь ли теперь, хотя и видишь,
             Тому что видѣлъ? Не видавъ возможно ль
             Повѣрить этому? Да это верхъ всего,
             Вѣнецъ въ шлему, нѣтъ -- это гребень шлема
             Въ гербѣ убійства! Грѣхъ наикровавый,
             Свирѣпость злѣйшая, ударъ гнуснѣйшій
             Изъ всѣхъ какими исторгали слезы
             У жалости гнѣвъ звѣрскій, злость слѣпая!
   

ПЕМБРОКЪ.

             Убійства всѣхъ временъ ничто предъ этимъ!
             Оно единственно, недостижимо;
             Оно придастъ и чистоту, и святость
             Незачатымъ еще грѣхамъ въ грядущемъ,
             И каждое убійство будетъ шутка
             Въ сравненьи съ этимъ зрѣлищемъ ужаснымъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Да, гнусное, безжалостное дѣло,
             Кровавый грѣхъ какой-то злой руки,
             Коль чья-нибудь рука тутъ виновата.
   

СОЛСБЕРИ.

             Коль чья-нибудь рука тутъ виновата?
             Мы ожидали что случится такъ:
             То Губертовыхъ рукъ позорный подвигъ,
             А замыселъ внушенный королемъ,
             И вотъ я съ нимъ всѣ связи разрываю.
             Здѣсь, предъ развалиной сей жизни нѣжной,
             Склонивъ колѣна, приношу обѣтъ,
             Какъ ѳиміамъ предъ жертвой бездыханной,
             Святой обѣтъ -- бѣжать утѣхъ земныхъ,
             Чуждаться, какъ заразы, удовольствій,
             Не знать покоя, праздности пока
             Руки своей, служащей долгу мщенья,
             Не окружу я славы ореоломъ.
   

ПЕМБРОКЪ и БИГОТЪ.

             И твой обѣтъ мы клятвой подтверждаемъ.

Входитъ ГУБЕРТЪ.

ГУБЕРТЪ.

             Я весь въ жару, ища васъ всюду, лорды,
             Король послалъ за вами. Живъ Артуръ!
   

СОЛСБЕРИ.

             Каковъ смѣльчакъ! и смерти не стыдится!
             Прочь съ глазъ, мерзавецъ! прочь!
   

ГУБЕРТЪ.

                                                     Я не мерзавецъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Такъ мечъ мой вырветъ жертву у закона!

(Обнажаетъ мечъ.)

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Блестящъ вашъ мечъ! Вложите жь, сэръ, въ ножны.
   

СОЛСБЕРИ.

             Вложу сперва вонъ въ тѣ ножны -- въ убійцу.
   

ГУБЕРТЪ.

             Назадъ, лордъ Солсбери! Прошу подальше!
             Мой мечъ, клянусь вамъ, какъ и вашъ, отточенъ.
             И было бъ жаль, когда въ пылу задора
             Подверглись вы опасности защиты:
             Стоя за честь свою, могу забыть
             Заслуги ваши, санъ и ваше лордство.
   

БИГОТЪ.

             Гнилой навозъ, грозить ты смѣешь лорду!
   

ГУБЕРТЪ.

             Нисколько, лордъ! Но честь я защищу,
             Хоть оскорби ее самъ императоръ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Убійца ты!
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Покуда нѣтъ; не дайте жь
             Мнѣ бытъ убійцей. Кто сказалъ неправду,
             Тотъ клеветникъ, а клевета есть ложь.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Руби его!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Уймитесь, говорю!
   

СОЛСБЕРИ

             Посторонись, не то -- задѣну, Ричардъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Нѣтъ, лучше чорта! Слушай, Солсбери!
             Лишь бровь нахмурь, лишь сдѣлай шагъ впередъ,
             Иль вымолви малѣйшую мнѣ дерзость,
             И ты -- погибъ! Припрячь же свой рожонъ;
             Не то я такъ тебя сломаю съ нимъ
             Что закричишь: самъ чортъ изъ ада вышелъ!
   

БИГОТЪ.

             Ужели жь ты, нашъ славный Фокенбриджъ,
             Стоишь за жизнь мерзавца и убійцы?
   

ГУБЕРТЪ.

             Грѣшишь, лордъ Биготъ.
   

БИГОТЪ.

                                           Принца кто жь убилъ?
   

ГУБЕРТЪ.

             И часу нѣтъ какъ былъ онъ живъ и веселъ.
             Я чтилъ, любилъ его и цѣлый вѣкъ
             Оплакивать его потерю стану
   

СОЛСБЕРИ.

             Не вѣрьте вы водѣ коварныхъ слезъ;
             Вѣдь и злодѣи не безъ этой жижи,
             А онъ къ тому давно привыкъ, и слезы
             Рѣкой прольетъ чтобъ доказать невинность.
             За мной же всѣ, для чьей души противенъ
             Тлетворный залахъ этой гнусной бойни,
             Гдѣ смрадъ грѣха мнѣ душу отравилъ.
   

БИГОТЪ.

             Идемте въ Бэри -- къ нашему дофину.
   

ПЕМБРОКЪ.

             А королю ты скажешь, что мы -- тамъ.

(Лорды уходятъ.)

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Ну свѣтъ, хорошъ! (Губерту). Чье это дѣло, Губертъ?
             И если это рукъ твоихъ работа.
             Какъ ни безмѣрны благости предѣлы,
             Ты проклятъ, извергъ!
   

ГУБЕРТЪ.

                                           Выслушайте, сэръ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Нѣтъ, выслушай меня сначала самъ.
             Ты черенъ такъ -- да что жь чернѣй на свѣтѣ?
             Самъ Люциферъ, князь ада, меньше проклятъ.
             Во всемъ аду нѣтъ бѣса безобразнѣй
             Тебя, злодѣй, коль ты убилъ ребенка.
   

ГУБЕРТЪ.

             Клянусь душой!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Хотя бъ одно согласье
             Ты далъ на этотъ ужасъ -- горе, извергъ!
             Къ чему тебѣ веревка? Тонкой нити,
             Какую тянетъ изъ себя паукъ,
             Достаточно для петли; а тростинки
             Для перекладины. Чтобъ утолиться,
             Тебѣ лишь стоитъ въ ложку влить воды,
             И цѣлый океанъ воды возстанетъ
             И поглотитъ тебя, убійца! Да,
             Ты остаешься въ сильномъ подозрѣньи!
   

ГУБЕРТЪ.

             О, если дѣломъ, словомъ, помышленьемъ
             Я грѣшенъ въ кражѣ сладкаго дыханья,
             Чѣмъ оживлялся этотъ чудный прахъ,
             Пусть адскихъ мукъ на казнь мою не станетъ!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Такъ на рукахъ неси жь отсюда трупъ.
             Растерянъ я и, мнится, путь утратилъ
             Среди опасностей и терній міра!
             О, какъ легко всю Англію ты поднялъ,
             Останокъ бренный королевской власти,
             Откуда право, жизнь, любовь страны
             Умчались въ небо! И теперь придется
             Вытягивать, на части рвать зубами
             Надменной власти спорныя права.
             Теперь война какъ песъ изъ-за огрызка
             Величества свой гребень ощетинитъ
             И зарычитъ на свѣтлоокій миръ.
             Теперь враги внѣ дома, смуты въ домѣ,
             (Слились въ одно, и общее смятенье
             Минуты ждетъ (какъ воронъ смерти звѣря),
             Когда бъ сразиться съ властью самозванной,
             Теперь счастливъ, чей плащъ и поясъ сдержитъ
             Напоръ грозы. Неси же трупъ ребенка.
             Иди за мной. Спѣшу я къ королю.
             Заботъ себѣ мы бездну ожидаемъ,
             И небо грозно хмурится надъ краемъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Нортамптонъ. Комната во дворцѣ.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ, ПАНДУЛЬФО съ короной и свита.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ передалъ твоей рукѣ я славы
             Моей вѣнецъ.
   

ПАНДУЛЬФО (вручая корону).

                                 Прими жь назадъ изъ этой
             Руки моей, какъ щедрый папы даръ,
             Величіе и санъ свой королевскій.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Сдержи теперь и ты святое слово.
             Иди къ Французамъ; именемъ его
             Святѣйшества останови ихъ силы,
             Пока пожаръ насъ всѣхъ не охватилъ.
             Всѣ наши графства въ полномъ возмущеньи;
             Народъ въ враждѣ съ подданствомъ, присягнулъ
             На вѣрность и покорность пришлой власти
             И чуждой крови. Ты одинъ лишь въ силахъ
             Отвлечь приливъ испорченныхъ соковъ.
             Не медли же. Недугъ временъ такъ грозенъ
             Что коль не дать сейчасъ же сильныхъ средствъ,
             Неисправимая настанетъ гибель.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Дыханьемъ устъ воздвигъ я эту бурю,
             Когда дерзнулъ на папу ты возстать;
             И о ты смиренъ и, тѣхъ же устъ дыханьемъ,
             Тушу огонь военной непогоды
             Чтобъ ведро дать взволнованной странѣ.
             Сегодня, въ праздникъ Вознесенья,-- помни,--
             Въ день какъ ты лапѣ присягнулъ,-- иду
             Склонить Французовъ мечъ вложить въ ножны.

(Уходить.)

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Такъ ныньче Вознесенье! Не сказалъ ли
             Пророкъ что въ Вознесенье, въ самый полдень,
             Сложу вѣнецъ? И я его сложилъ!
             Но, слава небу, самъ его сложилъ я,
             А не насильственно, какъ полагалъ.

Входитъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Весь Кентъ отпалъ; одинъ лишь замокъ Доуэръ
             Въ немъ держатся. Какъ гостя дорогаго,
             Дофина съ войскомъ принялъ Лондонъ твой.
             Тебя не слушая, твое дворянство
             Спѣшитъ на службу къ твоему врагу,
             И дикое смятенье обуяло
             Кружкомъ твоихъ сомнительныхъ друзей
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             И даже вѣсть о томъ что живъ Артуръ,
             Ко мнѣ вернуться не склонила лордовъ?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Онъ найденъ ими мертвымъ близь темницы,--
             Пустой ларецъ, откуда жизни перлъ
             Рукой проклятой чьей-то былъ похищенъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ

             Негодный Губертъ мнѣ сказалъ: онъ живъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Клянусь душой, онъ въ этомъ былъ увѣренъ.
             Но что жь ты пріунылъ? глядишь такъ грустно?
             Какъ разумомъ, такъ будь великъ и въ дѣлѣ;
             Пусть знаетъ свѣтъ что царственныхъ очей
             Никая скорбь, ни страхъ не омрачаютъ.
             Будь живъ какъ время; будь огонь съ огнемъ;
             Грози грозящимъ и смотри отважно
             На страхъ назойливый и, вѣрь, людишки,
             Чей духъ зависитъ отъ великихъ міра,
             Вдругъ выростутъ по твоему примѣру,
             И духъ въ нихъ будетъ твердъ, несокрушимъ.
             Вставай; сверкни броней, какъ богъ войны,
             Задумавшій собой украсить битву.
             Будь смѣлъ; яви увѣренность въ судьбу.
             Какъ? смѣть войти ко льву въ его пещеру,
             Спугнуть его; дрожать заставить въ ней!
             Нѣтъ, никогда! Вставай, или навстрѣчу
             Опасности, еще отъ насъ далекой,
             И бейся съ ней, пока не вторглась въ домъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Былъ у меня сейчасъ легатъ отъ папы;
             Съ нимъ выгодный союзъ я заключилъ.
             Онъ далъ мнѣ слово отослать обратно
             Войска дофина.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 О, союзъ безславный!
             И будемъ мы на собственной землѣ
             Любезничать, врагамъ уступки дѣлать,
             Хитрить, умаливать, просить пощады
             Въ виду вторженья? Безбородый мальчикъ,
             Въ шелку, въ атласѣ, станетъ тутъ храбриться,
             Въ странѣ свободы набираться духа,
             Позорить воздухъ нашъ знаменъ шумихой,
             И мы то стерпимъ! Нѣтъ, милордъ, за мечъ!
             Быть-можетъ, кардиналу не удастся
             Миръ заключить; а если и удастся,
             Пусть видятъ всѣ что мы готовы въ бой.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Все отдаю въ твое распоряженье.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Итакъ впередъ, милордъ! не унывай и вѣдай
             Что будь въ сто разъ сильнѣй, врагъ не уйдетъ съ побѣдой.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Равнина близъ Сентъ-Эдмондсбери.

Входятъ ДОФИНЪ ЛУДОВИКЪ, СОЛСБЕРИ, МЕЛОНЪ, ПЕМБРОКЪ, БИГОТЪ, всѣ вооружонные, и войско.

ЛУДОВИКЪ.

             Снявъ копію съ бумаги, графъ Мелонъ,
             Приберегите списокъ намъ на память,
             А подлинникъ вручите лордамъ. Пусть
             Они и мы, читая изложенѣе
             Условій нашихъ, вѣдаемъ что мы
             Затѣмъ и причастились здѣсь, да свято,
             Ненарушимо клятву сохранимъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Мы никогда ей не измѣнимъ сами.
             Однако, принцъ, хотя непринужденно,
             По доброй волѣ, вѣрой вамъ и правдой
             Служить клялись мы; но, дофинъ, повѣрьте,
             Я сѣтую о томъ что дней недугъ
             Лѣчимъ быть долженъ пластыремъ возстанья
             И что, одну врачуя, мы наносимъ
             Сто новыхъ ранъ! О, больно, горько думать
             Что эту сталь я отнялъ отъ бедра
             Для умноженья вдовъ, и гдѣ же?-- тамъ,
             Гдѣ къ честной оборонѣ, гдѣ къ спасенью
             Весь край родной взываетъ: Солсбери!
             Но какъ же быть? Зло времени такъ сильно
             Что для охраны и спасенья правъ
             Должны мы дѣйствовать рукой все той же
             Неправды грозной, тѣхъ же смутъ кровавыхъ.
             И не прискорбно ль, о друзья -- страдальцы
             Что мы, сыны и дѣти дорогаго
             Намъ острова, въ немъ дожили до часа,
             Когда пришлось намъ вслѣдъ за чуткеземцемъ
             Ступить ногой на грудь отчизны, стать
             Въ ряды враговъ (я, отвернувшись, плачу
             О срамотѣ такой судьбины горькой!)
             Собой украсить рыцарство чужое,
             Примкнуть къ знаменамъ вражьимъ и ворваться --
             Куда жь? въ отчизну! Еслибъ, сдвинувъ съ мѣста,
             О ты, Нептунъ, обвившій островъ нашъ,
             Могъ перекинуть на рукахъ могучихъ
             Всю нашу націю къ брегамъ невѣрныхъ,
             Тамъ кровь враждующихъ двухъ войскъ Христовыхъ
             Въ одну союзную слилась бы вену
             И не лилась бы такъ противо-братски!
   

ЛУДОВИКЪ.

             Въ словахъ твоихъ духъ благородства дышетъ;
             Въ груди твоей борьба двухъ сильныхъ чувствъ
             Колеблетъ сердце какъ землетрясенье.
             О, что за славный выигралъ ты бой
             Межь понужденіемъ и долгомъ чести!
             Дай отереть мнѣ дождь росы почтенный,
             Что серебромъ со щекъ твоихъ катится.
             Случалось мнѣ отъ женскихъ таять слезъ,
             Обычнаго для женщинъ наводненья;
             Но этотъ дождь столь мужественныхъ капель,
             Но этотъ ливень, слѣдъ душевныхъ бурь,
             Страшитъ мой взоръ и въ большій ужасъ вводитъ,
             Чѣмъ грозный образъ купола небесъ,
             Исчерченныхъ огнями метеоровъ.
             О доблестный Британецъ, подними
             Чело, разсѣй великимъ сердцемъ бурю!
             Пусть эту воду льютъ глаза младенцевъ,
             Не знающихъ какъ грозенъ міръ-гигантъ;
             Да тѣ что знаютъ счастье лишь въ лирахъ,
             Гдѣ кровь кипитъ, гдѣ радость вторитъ дружбѣ.
             За мной! за мной! Опустишь руку ты
             Такъ глубоко въ сокровищницу счастья,
             Какъ самъ дофинъ. То жь, перы, ждетъ и васъ,
             Когда сольете съ нашей ваши силы.

Входитъ ПАНДУЛЬФО со свитой.

ЛУДОВИКЪ.

             И вотъ, какъ будто подсказалъ мнѣ ангелъ,
             Смотрите, шествуетъ святый легатъ,
             Да укрѣпитъ союзъ нашъ дланью неба
             И дастъ святымъ дыханьемъ имя права
             Начатому.
   

ПАНДУЛЬФО.

                                 Миръ славному Дофину!
             Затѣмъ внимай: днесъ съ Римомъ примирился
             Король Іоаннъ, и духъ его, возставшій
             На брань съ святою церковью, опять
             Приникъ къ ея столицѣ -- трону Рима.
             Итакъ свивай надменныя знамена
             И укроти духъ злобный бурной брани,
             Да у подножья мира спитъ война
             И, стихшая какъ левъ, привыкшій къ длани,
             Да будетъ лишь по имени грозна.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Прости, прелатъ; я не уйду отсюда!
             Рожденъ я слишкомъ высоко чтобъ быть
             Зависимымъ, пригоднымъ какъ работникъ,
             Какъ нужное орудье, для какой бы
             То ни было державы. Устъ дыханьемъ
             Въ угасшихъ угляхъ ты огонь войны
             Раздулъ межь мной и королемъ опальнымъ.
             Ты самъ подкидывалъ дрова въ огонь,
             И вотъ онъ вспыхнулъ такъ что вѣтерокъ,
             Его раздувшій, не уйметъ пожара.
             Ты мнѣ помогъ какъ понимать мнѣ право;
             Ты указалъ на островъ; нѣтъ, ты самъ
             Мнѣ навязалъ на душу это дѣло.
             И вотъ теперь доносишь: Іоаннъ
             Мирится съ Римомъ! Что мнѣ въ этомъ мирѣ?
             Я, въ силу брака моего, считаю
             Весь край моимъ, со смертію Артура.
             И вотъ, почти весь островъ покоривъ,
             Вернусь затѣмъ что Римъ смирилъ Іоанна!
             Иль рабъ я Рима? Далъ ли Римъ хоть пенни,
             Снабдилъ ли войскомъ, выслалъ ли припасовъ
             Къ поддержкѣ предпріятья? Иль не я
             Несу все бремя? Кто же какъ не я,
             Да тѣ что связаны со мной союзомъ,
             Выносимъ на плечахъ всю тяжесть брани?
             Иль не кричали въ городахъ прибрежныхъ:
             " Vive le roy!" мнѣ въ слѣдъ островитяне?
             Всѣ козыри въ моихъ рукахъ, и мнѣ
             Везетъ игра чтобъ выиграть корону,
             И спасовать я долженъ здѣсь? О, нѣтъ,
             Пусть этого объ насъ не скажетъ свѣтъ!
   

ПАНДУЛЬФО.

             Глядишь ты, принцъ, лишь на поверхность дѣла.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Какъ ни глядѣлъ бы, все жъ я не вернусь,
             Пока успѣхъ настолько не прославитъ
             Начатыхъ дѣлъ насколько льстила мнѣ
             Надежда прежде чѣмъ я вывелъ въ поле
             Мной избранныхъ на то лихихъ бойцовъ,
             Готовыхъ вырвать славную побѣду
             Изъ челюстей опасности и смерти.

(Трубы.)

             Что значитъ трубъ такой веселый вызовъ?

Входитъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ со свитой.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             По правиламъ приличья свѣта, просимъ
             Вниманія: я посланъ къ вамъ со словомъ.
             Святый прелатъ Миланскій! нашъ король
             Желаетъ знать, что сдѣлалъ ты для мира?
             Какъ ты отвѣтишь, такъ и я сумѣю
             Сдержать языкъ иль волю дать ему.
   

ПАНДУЛЬФО.

             Дофинъ, не внемля гласу убѣжденій,
             Стоитъ упорно на своемъ и прямо
             Мнѣ объявилъ что онъ меча не броситъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Онъ правъ, клянусь всей кровью пролитою
             Съ начала міра! Слушайте жь теперь,
             Что чрезъ меня король нашъ вамъ отвѣтитъ.
             Онъ въ бой готовъ. И какъ не быть готовымъ?
             Все это обезьянство силъ военныхъ,
             Весь этотъ маскарадъ въ броняхъ и шлемахъ.
             Вся эта дурь мальчишекъ безбородыхъ --
             Смѣшатъ его ужасно! Онъ готовъ
             Повыхлестать бичемъ съ своихъ предѣловъ
             Весь этотъ сбродъ пигмеевъ, сволочь карловъ.
             Рука, чья мощь у вашихъ же дверей,
             Отдула васъ, заставивъ прыгать въ окна;
             Нырять, какъ ведра, въ скрытые колодцы;
             Лѣзть подъ навозъ въ конюшняхъ; запираться
             Въ шкафы, въ лари, гдѣ прячутся заклады;
             Валяться съ свиньями; искать спасенья
             Въ подвалахъ, тюрьмахъ; вздрагивать и трястися,
             Чуть крикнетъ гдѣ пѣтухъ, эмблема ваша,
             И думать: то Британца грозный крикъ,
             Уже ли жь та рука что васъ тузила
             Во Франціи, здѣсь въ Англіи ослабла?
             Такъ знайте жь: нашъ монархъ во всеоружьи
             Ширяется надъ краемъ какъ орелъ,
             Чтобъ пасть на каждаго, гнѣздо кто тронетъ!--
             А вы, мятежники, неблагодарный
             Сбродъ выродковъ, Нероновъ кровожадныхъ,
             Готовыхъ рвать грудь матери своей
             Британіи -- позоръ вамъ! Ваши жены
             И дочери, при громѣ барабановъ,
             Какъ амазонки, рвутся въ бой, наперстки
             Преобразивъ въ стальныя рукавицы,
             Иголки -- въ копья, а сердецъ ихъ нѣжность --
             Въ свирѣпую и злую кровожадность.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Кончай, хвастунъ, и удалися съ миромъ.
             Ты хоть кого перекричишь! Прощай.
             Намъ время слишкомъ дорого чтобъ спорить
             Съ такимъ нахаломъ.
   

ПАНДУЛЬФО.

                                 Попрошу я слова.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             За мною рѣчь.
   

ЛУДОВИКЪ.

                                 Не слушаю обоихъ.
             Бей въ барабанъ! Пускай языкъ войны
             Кричитъ теперь за насъ, за наше право.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Бей въ барабанъ, и вскрикнетъ онъ конечно,
             Какъ вскрикните и вы, какъ васъ побьемъ.
             Лишь пробуди ты барабаномъ эхо,
             Какъ ужь ему отвѣтитъ здѣсь вблизи
             Нашъ барабанъ такимъ же рѣзкимъ громомъ.
             Ударь въ другой, и нашъ другой такой же,
             И такъ же громко, загрохочетъ къ небу
             Не хуже грома. Знайте; Іоаннъ
             (Не полагаясь на хромца легата,
             Что посланъ къ вамъ не, дѣлъ, а смѣха ради)
             Ужь къ вамъ спѣшитъ, и на его челѣ
             Усѣлась смерть, и нынче жь страшный остовъ
             На тысячахъ Французовъ запируетъ.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Бей сборъ! Идемъ искать гдѣ остовъ смерти.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             И вы его найдете, мнѣ повѣрьте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Тамъ же. Поле битвы. Стычки.

Входятъ КОРОЛЬ ІОАННЪ и ГУБЕРТЪ.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Какъ бой идетъ?
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Не хорошо, милордъ.
             Но вашему величеству получше ль?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Проклятая вернулась лихорадка,
             Которой такъ страдалъ я. Охъ, мнѣ тяжко!

Входитъ ГОНЕЦЪ.

ГОНЕЦЪ.

             Милордъ, вашъ храбрый сродникъ Фокенбриджъ
             Васъ проситъ съ поля битвы удалиться,
             Давъ знать куда изволите поѣхать.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Въ аббатство Суйнстедъ -- такъ скажи ему.
   

ГОНЕЦЪ.

             Вѣсть добрая! Огромный тотъ десантъ,
             Что въ помощь ждалъ себѣ Дофинъ,-- три ночи
             Тому назадъ, какъ на мель сѣлъ въ Гудвинѣ;
             Сейчасъ лишь вѣсть пришла о томъ, Французы
             Дерутся вяло и уходятъ съ поля.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Я весь горю отъ лютой лихорадки
             И ужь не радъ счастливымъ тѣмъ вѣстямъ.
             Скорѣй въ Суйнстедъ! Носилокъ мнѣ, носилокъ!
             Я весь разслабъ и выбился изъ силъ.

(Уходятъ)

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Тамъ же. Другая часть поля сраженія.

Входятъ СОЛСБЕРИ, ПЕМБРОКЪ, БИГОТЪ и другіе лорды.

СОЛСБЕРИ.

             Кто зналъ что столько у него друзей.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Попробуемъ, пріободримъ Французовъ;
             Вѣдь ихъ побьютъ, такъ намъ же будетъ худо.
   

СОЛСБЕРИ.

             Да этотъ выродокъ бѣсовскій Фокенбриджъ,
             На зло намъ всѣмъ, одинъ весь бой выноситъ.
   

ПЕМБРОКЪ.

             Король чуть живъ и, говорятъ, уѣхалъ.

Входитъ МЕЛОНЪ, раненый и поддерживаемый солдатами.

МЕЛОНЪ.

             Подвесть меня къ бунтовщикамъ-Британцамъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Насъ иначе, въ дни счастья, величали.
   

ПЕМБРОКЪ.

             То графъ Мелонъ.
   

СОЛСБЕРИ.

                                 И раненъ онъ смертельно.
   

МЕЛОНЪ.

             Спасайтесь, лорды! Мы васъ обманули
             И продали! Тащите изъ ушка
             Возстанья нитки. Къ вѣрности забытой
             Вернитесь вновь. Бѣгите къ Іоанну
             И въ прахъ падите. Знайте, если въ битвѣ
             Французъ осилитъ -- съ васъ онъ, за труды,
             Посниметъ головы: онъ въ этомъ клялся,
             А съ нимъ клялись и я и много нашихъ,
             На алтарѣ въ Сентъ-Эдмонсбери,-- тамъ,
             Гдѣ мы клялись на томъ же алтарѣ
             Въ святой любви и вѣчной дружбѣ къ вамъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Возможно ли? ужели жь это правда?
   

МЕЛОНЪ.

             Иль не смотрю въ глаза я смерти страшной?
             Иль не осталось въ насъ лишь капли жизни,
             Что истекаетъ съ кровью, какъ отъ жара
             Свой видъ теряетъ, тая, слѣпокъ воска?
             Къ чему обманывать мнѣ въ этомъ мірѣ,
             Когда въ обманѣ нѣтъ ужь пользы мнѣ?
             Съ чего мнѣ лгать теперь, когда ужь ясно
             Что здѣсь умру, а тамъ живутъ лишь правдой?
             Такъ знайтесь жь: если побѣдитъ Дофинъ,
             А вамъ въ глаза блеснетъ востокъ разсвѣтомъ
             Другой зари, то принцъ -- клятвопреступникъ.
             Нѣтъ! Въ эту жь ночь (ужь смрадъ ея дыханья
             Повилъ, какъ дымомъ, шлемъ огнепернатый
             На старцѣ дряхломъ, истомленномъ солнцѣ),
             Да, въ эту жь злую ночь въ послѣдній разъ
             Вздохнете вы и тѣмъ внесете пеню
             Измѣны за измѣны жизнью вашей,
             Коль побѣдить поможете Дофину.--
             При королѣ есть нѣкто Губертъ; шлю
             Ему поклонъ. Любовь къ нему и то
             Что прадѣдъ мой былъ родомъ Англичанинъ
             Меня понудили во всемъ сознаться.
             За это же, прошу васъ, отнесите
             Меня отъ шума и тревоги битвы
             Куда-нибудь, гдѣ бъ могъ собрать остатокъ
             Я думъ своихъ, пока душа и тѣло
             Не разлучатся въ созерцаньи неба.
   

СОЛСБЕРИ.

             Мы вѣримъ, графъ. И накажи насъ Богъ
             Когда солгу, какъ по сердцу мнѣ этотъ
             Удобный случай повернуть шаги
             На честный путь съ дороги гнусной бѣгства.
             Какъ переставшій бушевать лотокъ,
             Смирившій ярость бурнаго стремленья,
             Войдемъ въ русло, откуда вышли вонъ,
             И тихо потечемъ съ покорствомъ въ славный
             Нашъ Океанъ -- къ монарху Іоанну.
             Я помогу отнесть тебя отсюда;
             Предсмертную уже я вижу муку
             Въ твоихъ очахъ. Ну, братья, въ бѣгство вновь!
             На новый путь, за старую любовь!

(Уходятъ, поддерживая Мелона.)

   

СЦЕНА ПЯТАЯ.

Другая часть той же равнины. Французскій лагерь.

Входитъ ЛУДОВИКЪ и свита.

ЛУДОВИКЪ.

             Казалось, солнце нехотя садилось,
             Покрывъ весь западъ пурпуромъ, когда
             Вымѣривалъ Британцевъ шагъ попятный
             Ихъ собственную землю. Да и славно жь
             Закончили мы день кровавый залпомъ
             Въ нихъ ядеръ съ пожеланьемъ доброй ночи.
             И свили мы знаменъ лоскутья, въ полѣ
             Послѣдніе, почти имъ овладѣвъ.

Входитъ ГОНЕЦЪ.

ГОНЕЦЪ.

             Гдѣ, гдѣ Дофинъ?
   

ЛУДОВИКЪ.

                                 Онъ здѣсь. Какія вѣсти?
   

ГОНЕЦЪ.

             Мелонъ убитъ; всѣ англійскіе лорды,
             По убѣжденью графа, вновь отпали;
             А тотъ десантъ, котораго такъ ждалъ ты,
             Погибъ разбившись въ отмеляхъ Гудвинскихъ.
   

ЛУДОВИКЪ.

             Дурныя вѣсти, провались ты съ ними!
             Ну, признаюсь, не ожидалъ я къ ночи
             Такой бѣды? Да кто же мнѣ сказалъ
             Что Іоаннъ бѣжалъ за часъ иль за два
             Предъ тѣмъ какъ ночь два войска развела?
   

ГОНЕЦЪ.

             Кто бъ ни сказалъ,-- сказалъ, Дофинъ, онъ правду?
   

ЛУДОВИКЪ.

             Ну хорошо! Стать по квартирамъ, на ночь
             Разставить стражу. Завтра до разсвѣта
             Я подымусь чтобъ вновь извѣдать счастья,

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ШЕСТАЯ.

Открытое поле въ окрестностяхъ Суинстедскаго аббатства. Ночь.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ и ГУБЕРТЪ встрѣчаются.

ГУБЕРТЪ.

             Стой! Кто идетъ? откликнись, иль убью!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Не бей -- свои! А ты кто?
   

ГУБЕРТЪ.

                                           Я -- Британецъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Куда бредешь?
   

ГУБЕРТЪ.

                                 Тебѣ на что? Вѣдь такъ же,
             Какъ ты спросилъ, могу и я спросить.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Да это Губертъ; такъ ли?
   

ГУБЕРТЪ.

                                           Не ошибся.
             И мнѣ сдается, что тамъ ни случись,
             Что ты мнѣ другъ, коли призналъ мой голосъ.
             Кто?къ ты такой?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Да все что хочешь. Впрочемъ
             Ты одолжишь меня, когда признаешь
             Во мнѣ отчасти кровъ Плантагенетовъ.
   

ГУБЕРТЪ.

             О, память, память! Ты съ безглазой ночью
             Срамишь меня! Прости мнѣ, храбрый рыцарь,
             Что голосъ твой, такъ мнѣ давно знакомый,
             На этотъ разъ отъ слуха ускользнулъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ

             Что новаго? оставимъ комплименты.
   

ГУБЕРТЪ.

             Бродя по черному челу ночному,
             Ищу тебя.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                       Живѣй! какія вѣсти?
   

ГУБЕРТЪ.

             О добрый сэръ! Подобны ночи -- вѣсти:
             Черны, угрюмы, грустны и ужасны.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Показывай, гдѣ рана въ тѣхъ вѣстяхъ:
             Не дама я, отъ страха не сомлѣю.
   

ГУБЕРТЪ.

             Кажись, отравленъ нашъ король монахомъ!
             Онъ языка почти совсѣмъ лишился.
             Я тотчасъ кинулся къ тебѣ съ злой вѣстью,
             Чтобъ лучше ты вооружиться могъ,
             Чѣмъ въ случаѣ, когда бъ узналъ позднѣе.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Какъ принятъ ядъ? Кто пробуетъ тамъ пищу?
   

ГУБЕРТЪ.

             Монахъ, сказалъ я,-- страшный извергъ. Въ немъ
             Вся внутренность вдругъ лопнула. Король,
             Хоть очень слабъ, но можетъ-быть спасется.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Кто жь при его величествѣ теперь?
   

ГУБЕРТЪ.

             Иль не слыхалъ? Всѣ лорды возвратились,
             А съ ними и принцъ Генрихъ. По его-то
             Ходатайству помилованы лорды
             И всѣ они теперь при королѣ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             О, укроти свой гнѣвъ, благое небо!
             Не испытуй насъ свыше нашихъ силъ!
             О, Губертъ! Въ эту ночь, при переходѣ
             Трясины той, застигъ меня приливъ.
             Поларміи моей погибло въ топяхъ
             Близь Линкольна; меня же конь мой спасъ.
             Веди меня скорѣе къ королю.
             Боюсь, умретъ онъ прежде чѣмъ прибудетъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА СЕДЬМАЯ.

Садъ Суинстедскаго аббатства.

Входятъ ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ, СОЛСБЕРИ и БИГОТЪ.

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             Ужь поздно. Въ немъ вся кровь заражена,
             И мозгъ (Жилище бренное души,
             Какъ полагаютъ),-- мозгъ когда-то ясный,
             Теперь нескладнымъ бредомъ возвѣщаетъ
             Что скоро все покончится.

Входитъ ПЕМБРОКЪ.

ПЕМБРОКЪ.

                                           Его
             Величество еще владѣетъ рѣчью
             И думаетъ что еслибъ онъ на воздухъ
             Былъ вынесенъ, то это укротило бъ
             Палящій Жаръ, въ немъ вызванный отравой.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             Такъ вынести его скорѣе въ садъ. (Биготъ уходитъ.)
             Онъ все въ бреду?
   

ПЕМБРОКЪ.

                                 Теперь онъ сталъ покойнѣй
             Чѣмъ былъ при васъ. Сейчасъ онъ громко пѣлъ.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             О бредъ болѣзни! Боли смертной муки
             Ужь подъ конецъ не сознаютъ себя.
             Смерть, истощивъ всѣ органы, неслышно
             Бросаетъ ихъ и приступомъ идетъ
             Противъ души, язвитъ ее и мучитъ
             Мильйонами причудливыхъ фантазій,
             И грезы тѣ, врываясь въ мозгъ, въ послѣдній
             Пріютъ души, въ немъ путаются въ спорѣ.
             Не странно ли что смерть поетъ? Не странно ль
             Что этотъ блѣдный, истомленный лебедь
             Самъ надъ собой поетъ отходный гимнъ
             И томною гортанью напѣваетъ
             Пѣснь погребальную душѣ и тѣлу
             На вѣчный ихъ покой.
   

СОЛСБЕРИ.

                                           Утѣшьтесь, принцъ!
             Вы рождены привесть въ порядокъ стройный
             Оставленный имъ хаосъ вамъ въ наслѣдство.

Вносятъ КОРОЛЯ ІОАННА въ креслахъ, БИГОТЪ и свита.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Ну вотъ опять душа моя на волѣ,
             Не рвется вонъ изъ оконъ, изъ дверей.
             Въ груди моей такое пышетъ лѣто
             Что внутренность во мнѣ распалась въ пыль.
             Я словно миньятюра на листѣ
             Пергамента, пылаю весь и корчусь
             Въ своемъ огнѣ.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

                                 Что съ вами, государь?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Отравленъ -- гибну, умеръ, брошенъ всѣми!
             И ни одинъ изъ васъ зимы не кликнетъ
             Вложить мнѣ въ грудь ея льдяные пальцы;
             Никто въ мое пылающее чрево
             Не устремитъ потока рѣкъ моихъ
             И не упроситъ сѣвера повѣять
             Мнѣ рѣзкимъ вѣтромъ въ высохшія губы,
             Чтобъ остудить ихъ! Кажется не много
             Прошу -- лишь холода; но вы такъ скупы
             Что отказать готовы мнѣ и въ этомъ.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             О, нѣтъ ли силъ цѣлительныхъ для васъ
             Въ слезахъ моихъ?
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

                                 Нѣтъ! соль ихъ пуще жжетъ.
             Адъ, адъ во мнѣ, и лютый демонъ
             Сидитъ въ аду чтобъ безконечно мучить
             Мою на вѣки проклятую кровь.

Входитъ ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Я весь въ огнѣ отъ спѣшности съ какою
             Я къ вашему величеству летѣлъ.
   

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

             Пришелъ закрыть ты мнѣ глаза, племянникъ!
             Поломаны, сгорѣли мачты всѣ
             И снасти парусовъ на коихъ плылъ я
             Въ одинъ тончайшій волосокъ скрутились.
             На ниточкѣ виситъ моя душа,
             И нить порвется, лишь мнѣ вѣсть ты скажешь,
             И что затѣмъ увидишь? Комъ земли,
             Лишь жалкій призракъ царскаго величья!
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Дофинъ сюда всѣ силы направляетъ,
             А чѣмъ ихъ встрѣтимъ -- знаетъ Богъ одинъ!
             Милордъ, въ ночь эту лучшая часть войскъ,
             Съ которой отступалъ я такъ успѣшно,
             Поглощена, среди болотъ, нежданнымъ
             Приливомъ волнъ.

(Король умираетъ.)

СОЛСБЕРИ.

                                           Вѣсть мертвую донесъ
             Ушамъ ты мертвымъ! Государь, милордъ!
             За мигъ предъ симъ король, и вотъ что нынѣ!
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             Вотъ такъ и мнѣ начать свой путь и кончить!
             Что жь прочно въ мірѣ, гдѣ надежды, силы,
             Коль и монархъ сталъ прахомъ -- для могилы?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Ты отошелъ отъ насъ! Что жь! я останусь,
             И за тебя долгъ мщенья совершу;
             Потомъ мой духъ пойдетъ къ тебѣ на небо,
             Чтобъ тамъ служить тебѣ, какъ здѣсь служилъ!
             А вы, о звѣзды, что вступили вновь
             Въ свой прежній путь,-- гдѣ жь ваши силы? Будьте
             Вѣрны хоть здѣсь! Сейчасъ за мной! Прогонимъ
             Разгромъ и вѣчный срамъ нашъ за ворота,
             Разбитые отчизны изнемогшей.
             Найдемъ врага; не то -- онъ самъ насъ сыщетъ!
             Ужь по пятамъ за мной спѣшитъ Дофинъ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Вамъ, кажется, не все еще извѣстно?
             Здѣсь отдыхаетъ кардиналъ Пандудьфъ.
             За полчаса предъ этимъ отъ Дофина
             Явился онъ и предложилъ намъ миръ
             На выгодныхъ условьяхъ и почетныхъ,
             Съ намѣреньемъ войну покончить здѣсь.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Еще скорѣй ее онъ кончитъ если
             Увидитъ въ насъ готовность дать отпоръ.
   

СОЛСБЕРИ.

             Дофинъ войну покончилъ ужь отчасти.
             Свой вагенбургъ ко взморью онъ отправилъ,
             А все веденье дѣла въ нашей распрѣ
             Препоручилъ Пандульфу. Если вы
             На то согласны,-- я и вы, и лорды,
             Идемъ сегодня жь въ полдень къ кардиналу,
             Чтобъ все привесть къ желанному концу.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Да будетъ такъ!-- А вы, нашъ юный принцъ,
             И лорды, коимъ быть при насъ не нужно,
             Усопшему устройте погребенье.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             Мы въ Уорстерѣ положимъ прахъ его:
             Такъ онъ хотѣлъ.
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

                                 Тамъ да почіетъ въ мирѣ!
             А ты, нашъ принцъ, возложишь на себя
             Вѣнецъ отцовъ и славу королевства.
             Къ стопамъ твоимъ покорно, на колѣняхъ,
             Я повергаю преданность свою
             И мой обѣтъ -- служить тебѣ до гроба.
   

СОЛСБЕРИ.

             А мы клянемся нашу къ вамъ любовь,
             Не запятнавъ ничѣмъ, хранить во вѣки.
   

ПРИНЦЪ ГЕНРИХЪ.

             Я сердцемъ добръ и радъ бы всѣмъ воздать вамъ;
             Но чѣмъ могу воздать я, кромѣ слезъ?
   

ФИЛИППЪ ПОБОЧНЫЙ.

             Внесемъ дань слезъ печали сколько нужно,
             И безъ того ей много мы внесли!
             Нѣтъ! не падетъ нашъ край, какъ вѣкъ не падалъ,
             Къ ногамъ надменныхъ дерзкихъ иноземцевъ,
             Когда себя не изъязвитъ онъ самъ.
             Теперь, когда всѣ лорды возвратились,
             Пусть съ трехъ угловъ вселенной грянетъ врагъ,--
             Не дрогнемъ мы! Кто насъ дрожать принудитъ,
             Коль Англія себѣ вѣрна пребудетъ?
   
    Назадъ, милордъ Сольсбёри!
             Вамъ говорятъ, назадъ! Клянуся небомъ,
             И у меня такой-же острый мечъ,
             Какъ и у васъ! Но мнѣ-бы не хотѣлось,
             Чтобъ вы, милордъ, забывшись, испытали
             Весь гнѣвъ моей законной обороны.
             Я, увлеченный яростію вашей,
             Могу забыть вашъ санъ и вашу славу.
  
                                 Биготъ.
  
             И эта куча прѣлаго навоза
             Осмѣлилась храбриться передъ лордомъ!
  
                                 Губертъ.
  
             Я? никогда! клянуся въ этомъ жизнью!
             Въ защиту-же моей невинной жизни
             Мечъ обнажу и противъ короля.
  
                                 Сольсбери.
  
             Убійца!
  
                                 Губертъ.
  
                       Нѣтъ; покамѣстъ не убійца.
             Не сдѣлайте меня убійцей -- вы.
             Кто говоритъ не то, что есть -- тотъ лжетъ.
  
                                 Пемброкъ.
  
             Руби его!
  
                                 Бастардъ.
  
                       Оставьте, успокойтесь.
  
                                 Сольсбери.
  
             Прочь, Фокенбриджъ! не то я и тебя
             Моимъ мечемъ нечаянно задѣну.
  
                                 Бастардъ.
  
             Нѣтъ, лучше ты ужь чорта самого
             Задѣнь, Сольсбёри! Только покосись
             Ты на меня, иль сдѣлай только шагъ,
             Иль оскорбить позволь меня своей
             Заносчивости взбалмошной -- и ты
             Сейчасъ-же мертвъ. Вложи свой мечъ въ ножны,
             Не то я исковеркаю тебя
             И съ вертѣломъ-то этимъ -- такъ что ты
             Подумаешь, что чортъ сорвался съ цѣпи.
  
                                 Биготъ.
  
             Что дѣлаешь ты, доблестный Фокенбриджъ?
             Вступаешься за гнуснаго убійцу!
  
                                 Губертъ.
  
             Я не убійца, лордъ.
  
                                 Биготъ.
  
                                 Кто-жь молодаго принца
             Убилъ такъ гнусно?
  
                                 Губертъ.
  
                                 Часа не прошло,
             Какъ я его оставилъ здѣсь здоровымъ;
             Я уважалъ Артура и любилъ --
             Всю жизнь мою оплакивать я буду
             Потерю этой жизни благородной.
  
                                 Сольсбери.
  
             Не вѣрьте хитрой влагѣ этихъ глазъ.
             Вѣдь и злодѣи также могутъ плакать.
             Онъ ужь давно слезами промышляетъ
             И можетъ лить ихъ цѣлыми ручьями
             Невинности и жалости притворной.
             За мной, кому противенъ запахъ бойни!
             Или меня задушитъ смрадъ грѣха!
  
                                 Биготъ.
  
             Въ Бёри, къ Дофину.
  
  
                       Пемброкъ, Бастарду.
  
                                           Скажешь королю,
             Гдѣ онъ объ насъ освѣдомиться можетъ.

Лорды уходятъ.

  
                                 Бастардъ.
  
             Ну, такъ!

Губерту.

                       Тебѣ знакомо это дѣло?
             Какъ ни была-бы благость безконечна,
             И безпредѣльно милосердье неба --
             Ты проклятъ, Губертъ, если это дѣло
             Твое.
  
                                 Губертъ.
  
                       Но прежде выслушайте, сэръ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Дай досказать. Ты проклятъ, такъ какъ черный
             Что я?-- чернѣе нѣтъ ужь ничего!--
             Ты проклятъ даже больше князя тьмы;
             Во всемъ аду нѣтъ демона ужаснѣй
             Того, какимъ ты будешь, если правда,
             Что ты убилъ несчастнаго ребенка!...
  
                                 Губертъ.
  
             Клянусь душою --
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Если ты хоть только
             Согласенъ былъ на это преступленье --
             Бѣда тебѣ! ты можешь задавиться
             Тогда на самой тонкой паутинѣ,
             Которую когда-либо, паукъ
             Вытягивалъ изъ тѣла: на тростинкѣ
             Повѣситься тогда ты можешь смѣло,
             А ежели захочешь утопиться.--
             Налей немного въ блюдечко воды,
             И цѣлымъ моремъ капля расплеснется,
             Чтобъ утопить такого подлеца!
             А я тебя подозрѣваю, Губертъ.
  
                                 Губертъ.
  
             О, если дѣломъ, словомъ или мыслью
             Виновенъ я въ кровавомъ похищеньи
             Дыханія, что въ этой оболочкѣ
             Прекрасной жило, пусть тогда всѣ муки
             Свои на мнѣ геенна истощитъ!
             Но я оставилъ мальчика здоровымъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Такъ подними-жь его.-- Я растерялся...
             Мнѣ кажется, что истинный свой путь
             Утратилъ я въ теперешнее время
             Среди его опасностей и терній.
             Какъ ты легко всю Англію приподнялъ!
             Жизнь Англіи, права ея и вѣрность
             На небо отлетѣли вмѣстѣ съ этой
             Частицей королевственности мертвой;
             И Англіи теперь осталось только
             Оспаривать, терзать и рвать зубами
             Владычества непризнанное право!
             И за его обглоданную кость
             Война, какъ песъ голодный ощетинясь,
             На кроткій миръ свирѣпо зарычитъ;
             Врагъ внутренній соединится съ внѣшнимъ,
             И безконечный рядъ междоусобій
             Ждетъ близкаго паденья этой власти
             Похищенной,-- какъ воронъ сторожитъ
             Животнаго, которое издохнетъ
             Чрезъ минуту. Счастливъ тотъ, чей плащъ
             Невзгоду эту вынесетъ!-- Снеси
             Убитаго и возвратись скорѣе.
             Я къ королю иду. И само небо
             Нахмурилось на Англію; насъ ждетъ
             Теперь такое множество заботъ!

Уходятъ.

  

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Нортэмптонъ. Комната во дворцѣ.

Входятъ король Іоаннъ, Пандольфо съ короной, м свита.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Я въ ваши руки передалъ вѣнецъ
             Моей державы.
  
                       Пандольфо, отдавая королю корону.
  
                                 А теперь обратно
             Его примите, вмѣстѣ съ вашей властью
             И царственнымъ величіемъ,-- какъ даръ
             Святѣйшаго отца.
  
                       Король Іоаннъ.
  
                                 Теперь, отецъ мой,
             Исполните свое святое слово.
             Къ французамъ поспѣшите; и всю власть
             Святѣйшаго отца употребите,
             Чтобы остановить ихъ, прежде чѣмъ
             Пожаромъ вспыхнемъ. Графства возмутились;
             Народъ, въ разладѣ съ долгомъ, присягаетъ
             Въ покорности чужому королю.
             Вы, только вы и можете сдержатъ
             Такой разливъ разгоряченной крови.
             Не медлите. Недугъ нашъ такъ опасенъ,
             Что ежели сейчасъ не дать лекарства,
             Неизлечимымъ сдѣлается онъ.
  
                                 Пандольфо.
  
             Мое дыханье бурю возбудило
             За то, что вы сопротивлялись мнѣ.
             Вы покорились -- тѣми-же устами
             Я усмирю грозу войны кровавой
             И ясную погоду возвращу
             Всей Англіи, объятой возмущеньемъ.
             Сегодня-жь, въ день святаго Вознесенья --
             (Но не забудьте -- послѣ вашей клятвы
             Служитъ отцу святому) -- я отправлюсь
             Къ французамъ, и немедленно Дофина
             Оружіе заставлю положить.

Ухолить.

  
                                 Король Іоаннъ,
  
             Какъ, нынче Вознесенье? Вотъ пророкъ-то
             Все говорилъ, что въ полдень Вознесенья
             Сложу корону:-- я ее сложилъ,
             Я думалъ, это вынужденно будетъ;
             Но, слава Богу, вышло -- добровольно.

Входитъ Бастардъ.

                                 Бастардъ.
  
             Весь Кентъ передался и только Дувръ
             Все держится еще. А Лондонъ принялъ
             Какъ дорогихъ гостей -- войска Дофина.
             Дворяне ваши тоже отказались
             Повиноваться вамъ и предложили
             Свои услуги вашему врагу.
             Друзей у васъ немного -- да-и тѣ
             Сомнительны. Въ переполохѣ страшномъ
             Всѣ мечутся куда глаза глядятъ.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             И даже послѣ вѣсти, что Артуръ
             Живъ -- не хотятъ къ намъ возвратиться лорды?
  
                                 Бастардъ.
  
             Они нашли одинъ лишь трупъ Артура
             На улицѣ: одинъ пустой ларецъ,
             Откуда жизни камень самоцвѣтный
             Похищенъ чьей-то адскою рукою.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Но какъ-же мнѣ сказалъ бездѣльникъ Губертъ,
             Что мальчикъ живъ?
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Да онъ и самъ такъ думалъ.
             Клянуся вамъ.-- За чѣмъ-же духомъ падать?
             Что смотрите такъ грустно? Будьте такъ-же
             Велики дѣломъ, какъ когда-то были
             Вы помысломъ велики. Пусть никто
             Не думаетъ, что мрачное сомнѣнье
             И блѣдный ужасъ могутъ отуманить
             И царственныя очи! Будьте такъ-же
             Какъ время наше -- дѣятельны, быстры,
             Огонь съ огнемъ, гроза противъ грозы;
             Хвастливому запугиванью прямо
             Въ лицо глядите; прочь гоните страхъ:
             И низшіе, которые у высшихъ
             Перенимаютъ все -- примѣромъ вашимъ
             Возвысятся и воодушевятся,
             Исполнятся безтрепетнаго духа
             Рѣшимости. Впередъ, впередъ! блестите
             Какъ богъ войны, когда онъ поле брани
             Самимъ собой задумаетъ украсить!
             Пусть видятъ всѣ, что вы не лишены
             Ни мужества, ни твердости душевной.
             Ужели мы дадимъ искать имъ льва
             Въ его пещерѣ -- въ ней его позволимъ
             Запугивать и въ трепетъ приводить?
             Не попустите этого! смѣлѣе!
             Спѣшите встрѣтить зло какъ можно дальше;
             Не подпуская къ вашему порогу,
             Схватитесь съ нимъ и прочь его гоните!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             А у меня сейчасъ былъ кардиналъ:
             Мнѣ удалось съ легатомъ помириться.
             Онъ обѣщалъ мнѣ отослать войска,
             Пришедшія изъ Франціи съ Дофиномъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Безславный миръ!-- Какъ? въ самомъ сердцѣ нашей
             Родной земли -- мы поведемъ съ врагами
             Переговоры, сладенькія рѣчи?
             И на вооруженное вторженье
             Отвѣтимъ мы угодливостью рабской
             И просьбой о постыдномъ замиреньи?
             Какъ? этому безъусому мальчишкѣ,
             Изнѣженному франтику -- позволимъ
             Мы на равнинахъ Англіи храбриться?
             Онъ нашею воинственною почвой
             Свою отвагу будетъ подстрекать?
             Надъ воздухомъ британскимъ издѣваться
             Дуракъ тщеславный будетъ -- разсѣкая
             Его эѳиръ знамёнами своими?
             Къ оружію! къ оружію, король!
             Легату, можетъ-быть, и не удастся
             Миръ заключить; а если и удастся,
             Пусть видятъ всѣ, что ты готовъ къ отпору.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Распорядись какъ знаешь. Я тебѣ
             Съ рукъ на руки передаю все дѣло.
  
                                 Бастардъ.
  
             Ну, такъ въ походъ -- и выступимте смѣло!
             О, я теперь противиться смогу
             И болѣе опасному врагу.

Уходятъ.

  

СЦЕНА 2.

Равнина близь Сент-Эдмонс-Бери.

Входятъ Дофинъ Людовикъ, Сольсбери, Меленъ, Пемброкъ, Биготъ и войско; всѣ въ боевыхъ доспѣхахъ.

  
                                 Людовикъ.
  
             Мессиръ Мелёнь, на память намъ велите
             Снять копіи съ двухъ актовъ договорныхъ,
             А подлинники лордамъ передайте,
             Чтобъ и они и мы, перечитавши
             Условья наши -- знали для чего
             Причастіе святое принимали (54),
             И твердо-бы хранили наши клятвы.
  
                                 Сольсбери.
  
             Мы, съ нашей стороны, ихъ не нарушимъ.
             Но, вѣрьте богу, доблестный Дофинъ,
             Что не смотря на данную вамъ клятву,
             Въ невынужденной вѣрности моей,
             И въ ревностномъ содѣйствіи успѣху
             Французскаго оружія -- мнѣ горько,
             Что для болячки нынѣшняго вѣка
             Намъ нуженъ пластырь гнуснаго возстанья;
             Что старую, гноящуюся рану
             Должны лечить посредствомъ новыхъ ранъ;
             Да, больно мнѣ, что долженъ обнажить
             Свой мечъ затѣмъ, чтобъ столькихъ вдовъ надѣлать --
             Тогда, когда защиты и спасенья
             Все ждетъ теперь отъ одного Сольсбёри!
             Но ужь таковъ испорченный нашъ вѣкъ,
             Что защищать свои права и сами
             Не можемъ мы иначе, какъ рукой
             Жестокою неправды вопіющей.
             Друзья мои, печальные друзья!
             Не горе-ли, что намъ, сынамъ и дѣтямъ
             Британніи, пришлося до того
             Дожить, что лоно Англіи прекрасной
             Мы попираемъ вслѣдъ за чужеземцемъ,
             Умноживши собой его ряды!

Утираетъ слезы.

             Отъ этихъ слезъ не могъ я удержаться
             И отъ одной ужь мысли о такомъ
             Насиліи,-- что мы должны собою
             Дворянство иноземное украсить,
             За чуждыми знамёнами идти --
             Да и куда?... на родину! О, если-бъ
             Ты могъ уйдти отсюда, мой народъ!
             О, если-бы Нептунъ, который держитъ
             Тебя въ своихъ объятіяхъ -- лишилъ
             Тебя самосознанья и на берегъ
             Языческій отсюда перебросилъ,
             Гдѣ обѣ христіанскія дружины
             Могли-бы слить враждующую кровь
             Въ единую артерію союза,
             Вмѣсто того, чтобъ такъ не по-сосѣдски
             Ее въ кровавомъ боѣ проливать!
  
                                 Людовикъ.
  
             Ты обнаружилъ этимъ благородство
             Своей души; борьба высокихъ чувствъ
             Окончилася взрывомъ благородства
             Въ твоей груди. Великую борьбу
             Ты выдержалъ: въ тебѣ необходимость
             Идти къ врагамъ страны твоей -- боролась
             Съ любовью къ ней. Позволь мнѣ осушить
             Прекрасную росу, что орошаетъ
             Твои ланиты влагой серебристой.
             Я часто былъ растроганъ глубоко
             И женскими слезами,-- между тѣмъ
             Какъ это лишь обыкновенный ливень;
             Но эти токи мужественныхъ слезъ,
             Но этотъ дождь, пролитый бурей сердца --
             Меня гораздо больше изумляетъ,
             Чѣмъ изумилъ-бы даже видъ небесъ,
             Сверкающихъ огнями метеоровъ.
             Такъ подними-же, доблестный: Сольсбёри,
             Свое чело, и яростную бурю
             Величіемъ души своей развѣй.
             Не плачь. Слеза прилична только дѣтскимъ
             Очамъ, еще ни разу не видавшимъ
             Міръ-исполина въ бѣшеной борьбѣ,
             Встрѣчавшихъ счастье только за пирами,
             Въ разгарѣ дикомъ буйнаго веселья!
             Идемъ, идемъ. И ты запустишь руку
             Свою въ кошель богатаго успѣха
             Такъ далеко, какъ самъ я: точно также
             И вы, милорды, если только силу
             Всѣхъ мышцъ своихъ съ моей соедините.

Входитъ Пандольфо со свитой.

             Мнѣ только показалось, будто слышу
             Гласъ ангела -- а нотъ святой легатъ
             Идетъ сюда, къ намъ, съ полномочьемъ неба.
             Онъ даруетъ своимъ священнымъ словомъ
             Всѣмъ дѣйствіямъ моимъ и вашимъ -- право.
  
                                 Пандольфо.
  
             Привѣтъ Дофину Франціи!-- Спѣшу
             Вамъ сообщить, что сынъ нашъ, Іоаннъ
             Ужъ примирился съ Римомъ. Духъ его,
             Возставшій противъ матери своей,
             Христовой церкви, нынѣ покорился
             Опять святому римскому престолу,
             Великой митрополіи церквей.
             И потому сбери свои знамёна,
             Свирѣпый духъ войны угомони --
             И пусть она у ногъ святаго мира,
             Какъ левъ ручной, ужасный только съ виду,
             Смиренная и кроткая лежитъ.
  
                                 Людовикъ.
  
             Нѣтъ, извини. Назадъ я не уйду.
             Я самъ поставленъ слишкомъ высоко,
             Чтобы кому-нибудь закабалиться,--
             Служить какъ рабъ, во всемъ отчетъ давая,
             Быть для другихъ работникомъ полезнымъ,
             Иль сдѣлаться орудіемъ послушнымъ
             Какой-бы власти ни было. Ты самъ-же
             Раздулъ уже погаснувшіе угли
             Войны межь мной и этимъ государствомъ
             Караемымъ. Ты самъ огню далъ пищу,--
             И ужь теперь онъ слишкомъ сталъ великъ,
             Чтобы его задуть и потушить
             Могъ тотъ-же самый слабый вѣтерокъ,
             Который вздулъ. Ты самъ мнѣ объяснилъ
             Мои права на это государство,
             Самъ подстрекнулъ на это предпріятье;
             И вотъ теперь пришелъ, и говоришь,
             Что Іоаннъ ужь помирился съ Римомъ.
             Да мнѣ-то что до этого за дѣло?
             Я въ силу правъ супружескаго ложа,
             Со смертію Артура становлюсь
             Властителемъ всей Англіи. И что-же?
             Когда она почти на половину
             Покорена, я долженъ возвратиться --
             Лишь потому, что слабый Іоаннъ
             Мирится съ Римомъ! Что мнѣ въ вашемъ Римѣ
             Я развѣ рабъ вашъ? Въ этомъ предпріятьи
             Помогъ-ли Римъ мнѣ деньгами, людьми?
             Прислалъ-ли онъ мнѣ боевыхъ снарядовъ?
             Нѣтъ, ничего! Я на себѣ всю тяжесть
             Несу одинъ. И кто-же кромѣ насъ
             И воиновъ подвластныхъ намъ, всю эту
             Войну ведетъ, потѣетъ въ этомъ дѣлѣ?
             Иль не слыхалъ я, какъ островитяне
             Кричали мнѣ "Vive le Roy!" -- когда
             Мы проѣзжали мимо ихъ мѣстечекъ?
             Не у меня-ль всѣ козыри, чтобъ эту
             Игру въ корону выиграть? Ужели,
             Когда ее почти-что уступаютъ --
             Я откажусь?-- клянусь душою: нѣтъ!
  
                                 Пандольфо.
  
             Ты смотришь только съ внѣшней стороны
             На это дѣло.
  
                                 Людовикъ.
  
                       Съ внутренней, иль съ внѣшней --
             Я все таки отсюда не уйду,
             Покуда эта смѣлая попытка
             Такимъ не увѣнчается успѣхомъ,
             Котораго надѣялся я прежде,
             Чѣмъ вывелъ эти храбрыя дружины,
             Собралъ здѣсь эти пламенныя души,
             Чтобъ надъ военнымъ счастьемъ посмѣяться
             И вырвать славу даже -- если нужно --
             Изъ челюстей опасности и смерти.

Трубы.

             Что значитъ этотъ громкій звукъ трубы?

Входитъ Бастардъ со свитой.

  
                       Бастардъ, Людовику.
  
             Надѣясь, принцъ, что вы вполнѣ знакомы
             Съ приличіями вѣжливыми свѣта,--
             Прошу аудіенціи у васъ.
             Я посланъ къ вамъ вести переговоры.

Пандольфо.

             Святой синьоръ миланскій! я пришелъ
             Отъ короля спросить у вашей чести,
             Что для него успѣли сдѣлать вы:
             Тогда, смотря по вашему отвѣту,
             Я буду знать въ какихъ границахъ долженъ
             Держать языкъ свой.
  
                                 Пандольфо.
  
                                           Людовикъ въ одномъ
             Упорствуетъ: на миръ онъ не согласенъ,
             И говоритъ рѣшительно, что онъ
             Оружія до тѣхъ поръ не положитъ,--
  
                                 Бастардъ.
  
             И я клянуся кровью всей, которой
             Когда-либо обагривалась, ярость --
             Молодчикъ этотъ дѣло говоритъ.
             Но -- слушайте, что англійскій король
             Вамъ говоритъ. Надъ этимъ обезьянскимъ
             Вторженьемъ;-- этимъ шорнымъ маскарадомъ,
             Безсмысленною шалостью;-- надъ этой
             Неслыханною дерзостью мальчишекъ,--
             Смѣется онъ и васъ предупреждаетъ,
             Что всю эту пигмейскую войну,
             Все это войско карликовъ -- онъ плетью
             Повыхлестаетъ вонь изъ государства.
             Какъ вы могли подумать, что рука,
             Которая имѣла столько силы,
             Чтобъ васъ отдуть предъ вашею-же дверью,
             Заставить васъ убраться восвояси,
             Въ колодези нырять не хуже вёдеръ,
             И подъ постилку прятаться въ хлѣвахъ,
             Лежать въ шкапахъ подъ крѣпкими замками,
             Какъ вещи у закладчика; валяться
             Въ помойныхъ ямахъ съ свиньями обнявшись
             И сладкой безопасности искать
             Въ тюрьмахъ, подвалахъ, винныхъ погребахъ,
             И трепетать, бояться, даже, крика
             Своихъ національныхъ пѣтуховъ (55),--
             Ихъ мирный крикъ со страху принимая
             За крикъ вооруженныхъ англичанъ:
             Какъ вы могли вообразить, что та-же
             Могучая и сильная рука,
             Которая такъ славно проучила
             Васъ въ собственномъ-же вашемъ королевствѣ --
             Вдругъ ослабѣетъ дома? Такъ узнайте,
             Что храбрый нашъ король вооруженъ
             И надъ птенцами слабыми своими
             Онъ носится -- готовый, какъ орелъ,
             Низринуться на всякаго, кто смѣетъ
             Къ его гнѣзду приблизиться.

Сольсбери и прочимъ лордамъ

                                                     А вы,
             Неблагодарные бунтовщики,
             Вы -- выродки, вы -- гнусные Нероны,
             Безжалостно терзающіе нѣдра
             Святой отчизны, матери своей,
             Краснѣйте отъ позора: ваши жоны
             И дѣвы блѣдноликія -- на звукъ
             Призывныхъ трубъ спѣшатъ какъ Амазонки,
             Наручникомъ желѣзнымъ замѣняютъ
             Наперстокъ свой и копьями иглу,
             А нѣжность сердца -- мужествомъ кровавымъ.
  
                                 Людовикъ.
  
             Ну, полно врать, и отправляйся съ миромъ.
             Пожалуй мы согласны и на то,
             Что мы переругать тебя не можемъ.
             Прощай; намъ время слишкомъ драгоцѣнно,
             Чтобъ съ хвастуномъ такимъ его терять.
  
                                 Пандольфо.
  
             Позвольте мнѣ --
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Нѣтъ, дай мнѣ досказать.
  
                                 Людовикъ.
  
             Мы не желаемъ слушать ни того,
             И ни другого. Бейте въ барабаны!
             Пусть громъ войны ходатаемъ намъ служитъ,
             За наше право быть здѣсь -- говоритъ!
  
                                 Бастардъ.
  
             Да, въ самомъ дѣлѣ, ваши барабаны
             Застонутъ, если станете ихъ бить;
             Застонете и сами вы, когда
             Мы колотить начнемъ васъ. Пробуди
             Однимъ ударомъ дремлющее эхо --
             И на него немедленно отвѣтитъ
             Такой-же точно громкій барабанъ;
             Ударь въ другой -- и точно такъ-же сильно
             Другой ударъ твердь неба потрясетъ,
             И надъ раскатомъ грома насмѣется: --
             Воинственный король нашъ Іоаннъ,
             Недовѣряя этому легату
             Плѣшивому, котораго послалъ
             Не столько съ дѣломъ, сколько для забавы --
             Идетъ сюда -- и на его челѣ
             Возсѣла смерть, которая сегодня
             Съ французами на славу попируетъ.
  
                                 Людовикъ.
  
             Впередъ! впередъ! отыскивать опасность!
             Я отъ нея скрываться не намѣренъ!
  
                                 Бастардъ.
  
             И ты найдешь опасность, будь увѣренъ.

Уходитъ.

  

СЦЕНА 3.

Тамъ-же. Поле битвы.

Входятъ король Іоаннъ и Губертъ.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Что скажешь, Губертъ? какъ идутъ дѣла?
  
                                 Губертъ.
  
             Боюсь, что дурно. Что здоровье ваше,
             Мой добрый повелитель?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                           Лихорадка,
             Которая давно меня ужь мучитъ,
             Усилилась. Я очень, очень болѣнъ.

Входитъ Гонецъ.

  
                                 Гонецъ.
  
             Свѣтлѣйшій лордъ, сэръ Ричардъ Фокенбриджъ
             Вашъ доблестный племянникъ, проситъ Ваше
             Величество оставить поле битвы;
             И чрезъ меня-жь -- увѣдомить его,
             Куда угодно будетъ вамъ уѣхать.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Скажи, въ Свайнстгидъ,-- въ свайнстгидское аббатство.
  
                                 Гонецъ.
  
             Да приказалъ еще вамъ передать,
             Что подкрѣпленья сильныя, которыхъ
             Ждалъ принцъ-Дофинъ назадъ тому три ночи,
             У Гудвайнской плотины сѣли на мель.
             Но сэръ Ричардъ узналъ объ этомъ только
             Сегодня въ ночь. Французы утомились
             И отступаютъ.
  
                                 Король Іоаннъ, Губерту.
  
                                 Злая лихорадка
             Такъ жжетъ меня, что даже этой вѣсти
             Мнѣ не даетъ порадоваться,-- Губертъ.
             Скорѣй, въ Свайнстгидъ! Подать мои носилки! (56)
             Изнемогаю -- слабость одолѣла --

Уходятъ.

  

СЦЕНА 4.

Тамъ-же. Другая часть поля битвы.

Входятъ Сольсбери, Пемброкъ, Биготъ и другіе.

  
                                 Сольсбери.
  
             Ну, я никакъ не думалъ, чтобъ король
             Былъ такъ богатъ друзьями.
  
                                 Пемброкъ.
  
                                           Что-жь? еще разъ
             Попробуемъ -- и ободримъ французовъ.
             Удастся имъ -- тогда и намъ удастся.
  
                                 Сольсбери.
  
             И этотъ чортъ Незаконнорождённый,
             Какъ-бы на зло и самому-то злу,
             Почти одинъ отстаиваетъ битву.

Входитъ графъ Мелень, поддерживаемый солдатами.

  
                                 Мелень.
  
             Ведите къ англійскимъ бунтовщикамъ
             Меня....
  
                                 Сольсбери.
  
                       Въ дни счастья иначе насъ звали.-- --
  
                                 Пемброкъ.
  
             Какъ? графъ Мелёнь!
  
                                 Сольсбери.
  
                                 И раненый смертельно.
  
                                 Мелень.
  
             Вы проданы и преданы, милорды;
             Спасайтесь, если можете. Покиньте
             Широкую дорогу возмущенья
             И призовите изгнанную вѣрность.
             Сыщите Іоанна и къ его
             Ногамъ падите, потому что если
             Французъ сегодня побѣдитъ -- въ награду
             За всѣ услуги ваши -- онъ велитъ
             Васъ обезглавить. Въ этомъ дали клятвы
             Съ нимъ вмѣстѣ -- и и многіе другіе
             Предъ алтаремъ Сент-Эдмонсбёри,-- тамъ-же,
             Гдѣ мы клялись въ любви и дружбѣ вамъ.
  
                                 Сольсбери.
  
             Возможно-ли? ужели это правда?
  
                                 Мелень.
  
             Мнѣ смерть уже заглядываетъ въ очи;
             Остатокъ жизни кровью истекаетъ
             И таетъ, какъ фигурка восковая (57)
             Передъ огнемъ. И что же въ цѣломъ мірѣ
             Меня теперь ко лжи побудить можетъ,
             Когда уже и пользоваться ею
             Я не могу? И для чего мнѣ лгать,
             Ужь если правда то,-- что я умру здѣсь
             И долженъ тамъ одною правдой жить?
             Я повторю: Дофинъ нарушитъ клятву,
             Когда одержитъ нынче онъ побѣду,--
             И вы еще увидите зарю
             Другаго дня. Нѣтъ, нынѣшней же ночью,--
             Которая какъ черный смрадъ клубится
             Надъ пламеннобагровымъ гребнемъ солнца,
             Уставшаго отъ треволненій дня,--
             Испустите послѣднее дыханье,
             Сраженные измѣной за измѣну,
             Когда Дофинъ при помощи ея
             Восторжествуетъ. Мой поклонъ сердечный
             Вы передайте Губерту, который
             При вашемъ королѣ остался. Дружба
             Къ нему и сверхъ того, воспоминанье
             О томъ, что прадѣдъ мой былъ англичанинъ
             Заставили признаться вамъ и совѣсть
             Мою отъ долгой спячки пробудили.
             За все это снесите вы меня
             Куда-нибудь подалѣе отъ шума
             И грома битвы,-- гдѣ-бы я покойно
             Остатокъ мыслей могъ-бы передумать
             И въ созерцаньи, набожныхъ надеждахъ,
             Отъ тѣла могъ-бы душу отдѣлить (68).
  
                                 Сольсбери.
  
             Мы вѣримъ вамъ. И пусть святое небо
             Меня накажетъ, ежели не радъ
             Я поводу счастливому вернуться
             Назадъ -- хотя-бы даже и стезей
             Проклятой унизительнаго бѣгства;
             Мы, какъ разливъ слабѣющій, оставимъ
             Неправильное, буйное теченье,
             Войдемъ опять въ предѣлы, изъ которыхъ
             Мы вышли-было; тихо и послушно
             Мы потечемъ назадъ въ свой океанъ,
             Къ великому престолу Іоанна.

Мелену.

             Въ твоихъ глазахъ, я вижу, ужь назрѣла
             Жестокая, предсмертная тоска.
             Я помогу снести тебя отсюда.--
             И такъ, друзья,-- идемте къ Іоанну.
             Еще разъ бѣгство! Снова перемѣна,
             На этотъ разъ счастливая: она
             Намъ возвратить все прежнее должна.

Уходятъ и уносятъ съ собою Мелена.

  

СЦЕНА 5.

Другая часть той-же равнины. Французскій лагерь.

Входятъ Людовикъ и свита.

  
                                 Людовикъ.
  
             Казалось мнѣ, что солнцу не хотѣлось
             Уйти съ небесъ: оно остановилось
             И западъ весь окрасило румянцемъ,--
             Когда дружины гордыхъ англичанъ,
             Ихъ медленнымъ, тяжелымъ отступленьемъ
             Свою-же землю стали измѣрять.
             Какъ хорошо мы сдѣлали, что кончивъ
             Кровавую поденщину свою,
             Простились съ ними залпомъ лишнихъ ядеръ
             И, ставъ почти властителями поля,--
             Послѣдними свернули мы полотна
             Своихъ знаменъ разорванныхъ.

Входитъ Гонецъ.

  
                                 Гонецъ.
  
                                                     Гдѣ принцъ?
  
                                 Людовикъ.
  
             Здѣсь. Что тебѣ? что новаго?
  
                                 Гонецъ.
  
                                                     Мессиръ
             Мелёнь убитъ и англійскіе лорды,
             По убѣжденью графа, всѣ отпали;
             А вспоможенье, посланное къ вамъ,
             На отмеляхъ гудвайнскихъ утонуло.
  
                                 Людовикъ.
  
             Проклятіе тебѣ за эти вѣсти!
             Не думалъ я такъ гадко провести
             Всю эту ночь, какъ ты меня заставилъ.
             Кто-жь говорилъ, что Іоаннъ бѣжалъ,
             За часъ иль за два передъ тѣмъ, какъ ночь
             Досадная остановила наше
             Усталое отъ жаркой битвы войско?
  
                                 Гонецъ.
  
             Кто-бъ ни сказалъ, вамъ доложили правду,
             Свѣтлѣйшій принцъ: онъ точно удалился.
  
                                 Людовикъ.
  
             Ну, хорошо. Ступайте, да смотрите,
             Чтобъ часовые бодрствовали ночью,
             И хорошенько лагерь охраняли.
             И день не встанетъ ранѣе меня,
             Чтобъ утромъ снова счастья попытаться.

Уходятъ.

  

СЦЕНА 6.

Открытая мѣстность близь свайнстгидскаго аббатства.-- Ночь.

Бастардъ и Губертъ встрѣчаются.

  
                                 Губертъ.
  
             Кто идетъ? скорѣе отвѣчай! не то --
             Я выстрѣлю.
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Свои. А ты кто?
  
                                 Губертъ.
                                                     Другъ;
             За Англичанъ.
  
                                 Бастардъ.
  
                                 Да ты куда идешь то?
  
                                 Губертъ.
  
             Тебѣ на что? А почему-жь бы такъ
             И мнѣ нельзя спросить тебя о томъ-же?
  
                                 Бастардъ.
  
             Никакъ ты Губертъ?
  
                                 Губертъ.
  
                                 Онъ, братъ; отгадалъ,
             Ты такъ мой голосъ знаешь хорошо,
             Что я тебя готовъ принять, пожалуй,
             И впрямь за друга. Кто-жь ты, въ самомъ дѣлѣ?
  
                                 Бастардъ.
  
             Кто хочешь. Впрочемъ, ежели угодно,
             Ты можешь одолжить меня, признавъ
             Мое родство съ семействомъ Плантагенетъ.
  
                                 Губертъ.
  
             Какая неуслужливая память!
             Ну, каково меня ты пристыдила
             Съ безглазой ночью этой? Храбрый воинъ,
             Простите мнѣ, что вашъ знакомый голосъ
             Такъ ускользнулъ отъ слуха моего.
  
                                 Бастардъ.
  
             Sans compliments. Что новенькаго слышно?
  
                                 Губертъ.
  
             А вотъ шатаюсь въ этой темнотѣ
             И васъ ищу.
  
                                 Бастардъ.
  
                       Такъ будьте-же короче:
             Съ какою вѣстью?
  
                                 Губертъ.
  
                                 О! сэръ! съ мрачной вѣстью,
             Которая подъ пару этой ночи!
             Да, съ вѣстью черной, страшной, безутѣшной!
  
                                 Бастардъ.
  
             Такъ покажи мнѣ рану этой вѣсти.
             Я въ обморокъ не упаду, какъ баба.
  
                                 Губертъ.
  
             Ахъ, я подозрѣваю, что монахомъ
             Король отравленъ (49). Я его оставилъ
             Почти совсѣмъ безъ языка,-- желая
             Насъ поскорѣй увѣдомить объ этомъ
             Несчастій, чтобъ вы на всякій случай
             Могли принять рѣшительныя мѣры,--
             Чего, быть-можетъ, вамъ не удалось-бы,
             Когда-бъ объ этомъ позже вы узнали.
  
                                 Бастардъ.
  
             Но какже онъ отраву принялъ? Кто
             Отвѣдывалъ его питье?
  
                                 Губертъ,
  
                                           Да я
             Вамъ говорю -- монахъ, закоренѣлый извергъ.
             Вся внутренность бездѣльника сейчасъ-же
             Разорвалась -- на мѣстѣ. Но король,
             Хоть и съ трудомъ, но языкомъ владѣетъ
             И, можетъ-быть, поправится еще.
  
                                 Бастардъ.
  
             Кого-жь оставилъ ты при королѣ?
  
                                 Губертъ.
  
             Какъ? развѣ вы не знаете еще,
             Что лорды возвратились? Вмѣстѣ съ ними
             Пріѣхалъ и принцъ Генрихъ. По его-то
             Горячей просьбѣ, ихъ король простилъ;
             И при его величествѣ они
             Остались всѣ.
  
                                 Бастардъ.
  
                                 О, Боже всемогущій!
             Ты укроти Свой гнѣвъ, не испытуй
             Насъ свыше нашихъ силъ! Послушай, Губертъ:
             Сегодня половина нашихъ войскъ,
             Переходя по этой котловинѣ,
             Застигнута приливомъ и была
             Поглощена линкольнскими топями.
             Я самъ моимъ спасеніемъ обязанъ
             Одной лишь доброй лошади моей.
             Ступай впередъ! Веди меня къ больному.
             Что, если я его ужь не застану?

Уходятъ.

  

СЦЕНА 7.

Фруктовый садъ свайнстгидскаго аббатства.

Входитъ принцъ Генрихъ, Сольсберт и Биготъ.

  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
             Нѣтъ, поздно! кровь заражена смертельно,
             И мозгъ, жилище нѣжное души --
             (Какъ учатъ насъ) -- безсвязными рѣчами
             Ужь предрекаетъ близкую кончину.

Входитъ Пемброкъ.

  
                                 Пемброкъ.
  
             Король, хотя съ трудомъ, но говоритъ.
             Онъ думаетъ, что если-бы его
             На чистый воздухъ вынесли -- быть-можетъ
             Не такъ-бы жгуче дѣйствовалъ и ядъ,
             Терзающій его невыносимо.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
             Такъ вынесите въ садъ его скорѣе.

Биготъ уходитъ.

             Что, все еще неистовствуетъ онъ?
  
                                 Пемброкъ.
  
             Теперь онъ сталъ покойнѣй, чѣмъ въ то время,
             Какъ вы его оставили. Сейчасъ
             Онъ даже пѣлъ.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
                                 Пустой обманъ болѣзни!
             Упорствуя, жестокія страданья
             Часъ до того доводятъ наконецъ,
             Что мы ужь ихъ не ощущаемъ во-все.
             Ограбивъ весь нашъ внѣшній организмъ,
             Смерть ужь его не посѣщаетъ больше,
             И осаждаетъ духъ нашъ; легіоны
             Фантазій самыхъ взбалмошныхъ и странныхъ
             Его терзаютъ, колютъ,-- и стѣснившись
             Предъ этою послѣднею задержкой,--
             Мѣшаются.-- Не странно-ли, что смерть
             Запѣла вдругъ?
                                 И я -- твой лебеденокъ,
             Мой изнемогшій, блѣдный, томный лебедь,
             Что смерть свою печальнымъ гимномъ встрѣтилъ,
             И изъ органа бренности извлекъ
             Послѣдній звукъ,-- чтобъ тѣло имъ и душу
             Для вѣчнаго покоя убаюкать!
  
                                 Сольсбери.
  
             Утѣшьтесь, принцъ. Вы рождены дать форму
             Безъобразному хаосу, который
             Вашъ царственный родитель оставляетъ.

Вносить короля Іоанна на креслахъ. Биготъ и свита.

  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ну, вотъ, теперь душѣ моей свободнѣй --
             Ей не хотѣлось вылетѣть ни въ окна,
             Ни въ двери. О, въ груди моей такой
             Палящій зной, что внутренности всѣ
             Разсыплются горячей пылью скоро.
             Я сдѣлался фигуркой, что перомъ
             Начерчена на лоскуткѣ бумаги;
             Я скорчился отъ этого огня.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
             Какъ, батюшка, ты чувствуешь себя?
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Отравленъ -- худо. Мертвъ, покинутъ, брошенъ;
             Никто изъ васъ не позоветъ зимы,
             Чтобъ ледяные пальцы погрузила
             Она въ желудокъ мой; никто изъ васъ
             Не проведетъ всѣхъ рѣкъ моей державы
             Сквозь грудь мою спалённую; никто
             Не призоветъ ко мнѣ студеный Сѣверъ,
             Чтобъ до моихъ растрескавшихся губъ
             Онъ прикоснулся снѣжными устами
             И холодомъ повѣялъ на меня.
             Не многаго прошу я:-- утѣшенья
             Холоднаго,-- а вы такъ скупы, такъ
             Неблагодарны, что и въ этомъ даже
             Мнѣ отказали.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
                                 Если-бъ эти слезы
             Васъ облегчить могли!
  
                                 Король Іоаннъ.
  
                                           Своею солью
             Онѣ гораздо больше разъѣдаютъ;
             Весь адъ -- во мнѣ! Въ немъ запертъ ядъ, какъ демонъ,
             Чтобъ кровь мою проклятую терзать
             Безъ устали, безъ срока, безъ пощады --

Входить Бастардъ.

  
                                 Бастардъ.
  
             Ахъ, я едва дышу, милордъ, отъ той
             Поспѣшности, съ какою я бѣжалъ,
             Сгарая нетерпѣньемъ васъ увидѣть.
  
                                 Король Іоаннъ.
  
             Ты мнѣ глаза пришелъ закрыть, племянникъ.
             Прощай! всѣ снасти сердца моего
             Разломаны, и ванты парусовъ,--
             Тѣхъ, на которыхъ жизнь моя ходила,--
             Всѣ ссохлись въ нитку, тонкую какъ волосъ.
             Покуда сердце держится еще
             На жалкой жилкѣ,-- но она порвется,
             Какъ-только ты всѣ новости свои
             Мнѣ передашь. И все, что видишь, будетъ
             Тогда уже простою глиной, слѣпкомъ
             Пустымъ и хрупкимъ царственности мертвой.
  
                                 Бастардъ.
  
             Дофинъ уже готовится къ походу;
             Но чѣмъ его мы встрѣтимъ, знаетъ Богъ:
             Когда для большей выгоды, рѣшились
             Мы отступить -- то лучшая часть войска,
             Которое я велъ сюда, погибла,
             Въ глухую ночь, застигнутая въ топяхъ
             Не во-время начавшимся приливомъ (60).

Король Іоаннъ умираетъ (61).

  
                                 Сольсбери.
  
             Вы мертвому передаете эту
             Мертвящую, убійственную вѣсть.
             О, повелитель мой! За нѣсколько мгновеній
             Еще король; теперь-же -- вотъ что!
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
                                                     Точно
             Такой-же путь, съ такимъ-же окончаньемъ
             Ждетъ и меня. Что-жь прочнаго на свѣтѣ?
             И можно-ли еще на что-нибудь
             Надѣяться, когда и тотъ, кому
             Служили мы съ благоговѣйнымъ страхомъ,
             Какъ королю -- сталъ этимъ жалкимъ прахомъ!
  
                                 Бастардъ.
  
             Ты насъ оставилъ! Только жажда мести
             Меня еще удерживаетъ здѣсь.
             Но отомщу -- и за тобой, на небо,
             Служить тебѣ и въ небѣ такъ-же вѣрно,
             Какъ на землѣ служилъ!

Къ лордамъ.

                                           А вы что-жь, звѣзды,
             Вошедшія опять въ свои орбиты,--
             Гдѣ-жь ваша мощь и мужество? Загладьте
             Измѣну вашу -- и впередъ, за мной!
             Нашъ вѣчный стыдъ, разгромъ и разрушенье
             Изгонимте за слабыя врата
             Болѣзненно-хирѣющей отчизны!
             Скорѣй отыщемъ нашего врага,
             Не то онъ самъ на насъ нагрянетъ скоро:
             Какъ бѣшеный гнался за мной Дофинъ.
  
                                 Сольсбери.
  
             Такъ стало-быть вы знаете не все.
             Отецъ-легатъ Пандольфо отдыхаетъ
             Въ аббатствѣ здѣсь. За полчаса, не больше,
             Пріѣхалъ къ намъ онъ прямо отъ Дофина,
             И съ предложеньемъ мира, на который
             Мы согласиться можемъ безъ ущерба
             Достоинства и выгодъ государства.
             Дофинъ войну скорѣе кончить хочетъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             И онъ ее еще скорѣе кончитъ,
             Узнавъ, что мы готовы на отпоръ.
  
                                 Сольсбери.
  
             Отчасти онъ и сдѣлалъ уже это:
             Большую часть обоза переправилъ
             На корабли и поручилъ вести
             Переговоры съ нами -- кардиналу;
             И, ежели хотите вы -- то я,
             Вы, и другіе лорды, хоть сегодня-жь
             Послѣ обѣда, можемъ вмѣстѣ съ нимъ
             Отправиться для окончанья дѣла.
  
                                 Бастардъ.
  
             Что-жь, хорошо.-- Вы, благородный принцъ,
             Съ обща съ другими принцами, которыхъ
             Присутствее не нужно тамъ,-- займётесь
             Здѣсь погребеньемъ вашего отца.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
             Отецъ желалъ, чтобъ въ Ворстерѣ его
             Похоронили. (62)
  
                                 Бастардъ, принцу.
  
                                 Тамъ и хороните.
             Наслѣдуйте-же счастливо его
             Величіе для блага государства.
             Теперь --

Становится на колѣна.

                       Я съ полною покорностью, смиренно
             Вамъ предлагаю преданность мою
             И вѣрную, до самой смерти, службу.
  
                                 Сольсбери.
  
             Мы предлагаемъ вамъ свою любовь,
             Которую клянемся сохранять
             До самой смерти -- чистой, безпорочной.
  
                                 Принцъ Генрихъ.
  
             Я васъ люблю -- любовью самой нѣжной;
             И я хотѣлъ-бы васъ благодарить,
             Но мнѣ покуда нечѣмъ, кромѣ слезъ.
  
                                 Бастардъ.
  
             Нѣтъ! мы заплатимъ времени лишь самой
             Необходимой данью нашихъ слезъ:
             Оно отъ насъ впередъ ужь получило
             Такъ много скорби!-- Гордый побѣдитель
             У ногъ своихъ не видѣлъ никогда
             И не увидитъ Англію, покуда
             Она сама пришельцамъ не поможетъ.
             Теперь, когда всѣ лорды возвратились --
             Пускай идутъ всѣ три конца вселенной
             На Англію -- мы устоимъ въ борьбѣ.
             Пусть только лишь всегда самой себѣ
             Остаться вѣрной Англія съумѣетъ --
             Тогда ее ничто не одолѣетъ. (63)

Уходятъ.

  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1) Король Іоаннъ въ первый разъ напечатанъ въ 1623, въ собраніи in-folio драмъ Шекспира. Но изъ одного мѣста у Фрэнсиса Мирса (Meres), 1598,-- мы знаемъ, что эта драма пользовалась большою популярностью еще въ послѣдніе годы 16 столѣтія. Коментаторы всячески старались опредѣлить точную дату ея появленія. Мэлонъ въ материнскихъ жалобахъ Констансы видитъ выраженіе горести поэта, который въ 1596 г. потерялъ своего сына Артура; Джонсонъ полагаетъ, что похвалы, сдѣланныя Шатильономъ англійской арміи, которая должна была высадиться во Францію,-- есть комплиментъ экспедиціонному корпусу, которымъ графъ Эссексъ командовалъ при осадѣ Кадикса въ томъ-же 1596 г.; наконецъ Чалмерсъ въ герцогѣ австрійскомъ видитъ не очень-то лестный портретъ эрцгерцога Алберта и въ осадѣ Анжера описаніе знаменитой осады Амьэна въ 1597. По всѣмъ этимъ соображеніямъ можно было-бы предположить, что первое представленіе Короля Іоанна было дано въ промежутокъ между 1596 и 1598. Но у предположеній этихъ отнимаетъ всякое дѣйствительное значеніе то обстоятельство, что подробности, подмѣченныя коментаторами, находятся и въ піесѣ, написанной на этотъ-же сюжетъ и напечатанной въ 1591.
   И дѣйствительно, до представленія піесы, носящей имя Шекспира, сюжетъ Короля Іоанна уже два раза появлялся на англійской сценѣ. Уже въ царствованіе Эдуарда VI, нѣкто Джонъ Бэль (Bale) написалъ Короля Іоанна, піесу, представляющую любопытный образчикъ перехода отъ средневѣковыхъ моралите къ шекспировской драмѣ. Джонъ Бэль былъ епископъ; не смотря на то, неприличіе стиховъ его до того велико, что ихъ не рѣшается цитировать ни одинъ англійскій критикъ настоящаго времени. Желая дать толчокъ религіозной реформѣ, которой онъ былъ однимъ изъ ревностнѣйшихъ партизанокъ,-- высокопреподобный авторъ выбралъ изъ лѣтописей нѣсколько событій царствованія Іоанна, его споры съ папой, страданія Англіи въ продолженіе интердикта, подчиненіе короля архіепископу римскому, отравленіе его монахомъ -- и легко приноровилъ всѣ эти событія къ происшествіямъ своего времени. Въ этой курьозной мистеріи Джонъ Бэль, кромѣ короля Іоанна, играющаго главную роль, вывелъ на сцену папу Иннокентія, кардинала Пандольфо, Стэфена Лэнгтона, Симона Свайнстгида и одного монаха Рэмонда (Raymund),-- все личности историческія, къ которымъ онъ присоединилъ аллегорическія фигуры, каковы Англія, которую онъ называетъ Вдовой, Императорскимъ величествомъ, и даетъ ей корону по смерти короля; Дворянство, Духовенство, Гражданскій Порядокъ, Измѣну, Истину и, наконецъ, Мятежъ, который былъ буффономъ фарса.
   Мѣсто Короля Іоанна Джона Бэля на англійской сценѣ заступилъ второй Король Іоаннъ, напечатанный въ 1591 подъ слѣдующимъ заманчивымъ заглавіемъ: "Тревожное царствованіе Іоанна, короля Англійскаго; съ открытіемъ незаконнорожденнаго сына Ричарда Львинаго сердца, обыкновенно именуемаго Бастардомъ Фокенбриджемъ; а также и смерть короля Іоанна въ Свайнстидъ-Аббэ." Авторъ этой новой піесы писалъ, очевидно, подъ вліяніемъ піесы Бэля; онъ заимствовалъ изъ нея сцены и часто даже слова. За то онъ безпощадно уничтожилъ всѣ аллегорическія созданія своего предшественника и замѣнилъ ихъ личностями историческими, заставивъ ихъ играть роли въ совершенно новыхъ положеніяхъ. Эти личности назывались Артуръ, Констанса, Губертъ, Филиппъ-Августъ, Бланка кастильская. Такъ что планъ піесы, напечатанной въ 1591, гораздо шире первоначальнаго сценаріо. Сохранивъ на сценѣ всѣ событія, относящіяся къ борьбѣ Іоанна съ римскимъ дворомъ, авторъ ввелъ въ дѣйствіе убійство Артура Бретаньскаго и печальный конецъ Іоанна выставляетъ заслуженной карой за это злодѣяніе.
   Піеса 1591 напечатана безъ имени автора. Чье она произведеніе? Важная литературная задача, которую до сихъ поръ тщетно старались разрѣшитъ всѣ коментаторы. Критика англійская приписывала ее послѣдовательно Грину, Пилю и Роули; но нѣмецкая критика приписывала ее самому Шекспиру. въ этомъ случаѣ мнѣніе Тика и Шлегеля кажется гораздо основательнѣе всѣхъ другихъ предположеній. Само собою разумѣется, эту старинную піесу можно упрекнуть въ очень важныхъ недостаткахъ, въ монотонной цензурѣ и въ прозаизмѣ стиха, въ слабости діалога, въ напыщенности и зачастую дѣтской принужденности формы и пр.; но все это недостатки, которыя очень можетъ имѣть начинающій талантъ. Кромѣ того, анонимная піеса 1591 замѣчательна еще и въ другомъ отношеніи. Написанная безъ сомнѣнія около 1588, послѣ смерти Маріи Стюартъ, въ то время когда чужеземное вторженіе угрожало Англіи,-- она неоспоримо стоитъ выше всѣхъ современныхъ ей драматическихъ произведеній. Въ ней разсѣяны слова, полустишія, стихи, обнаруживающія рождающійся геній; и въ самой манерѣ ея концепціи видна, до сихъ поръ ни въ комъ еще не проявлявшаяся сила сосредоточенія. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что представить мучительную смерть Іоанна логическимъ слѣдствіемъ убійства Артура есть мысль благородная и великая, и мы думаемъ, что не оскорбимъ Шекспира, приписывая ему честь этого вымысла. Король Іоаннъ 1523 года составленъ и расположенъ точь въ точь какъ Король Іоаннъ 1591. Въ обѣихъ піесахъ тоже дѣйствіе, тѣже событія, таже развязка. Правда, что Шекспиръ выкинулъ изъ окончательной драмы сцену крайне неблагопристойную, гдѣ Бастардъ, которому король Іоаинъ поручилъ "порастрясти" монастырскую казну -- нашелъ монашенку, спрятанную въ сундукѣ одного монаха;-- но, за исключеніемъ этого мѣста онъ, сцена за сценой, слѣдуетъ ходу анонимной драмы. Можно-ли не допустить, чтобы такой могучій геній, какъ Шекспиръ, сталъ такимъ безцеремоннымъ образомъ калькировать піесу другаго? Тѣ, которые безъ всякаго основанія, приписываютъ Роули піесу 1591, ни за-что ни про-что обвиняютъ Шекспира въ самомъ чудовищномъ плагіатизмѣ. Нѣтъ; Шекспиръ только копировалъ свое собственное произведеніе; онъ имѣлъ право передѣлывать его -- и передѣлалъ. Шекспиръ передѣлалъ Короля Іоанна также, какъ передѣлалъ Короля Лира, Ромео и Джульетту и Гамлета.
   2) Филиппъ Фокенбриджъ.]-- Личность, заимствованная Шекспиромъ изъ старинной піесы.-- Вотъ историческія данныя, на основаніи которыхъ авторъ этой піесы назвалъ такъ своего комическаго героя:
   Мэтью Парисъ говоритъ: -- "Sub illius temporis currieulo, Falcasius de Brente, Neustriensis, et spurius ex parte matris, atque Bastardus, qui iu vili jemento mariticato ad Regis paulo ante clienlelain descendent," etc.
   M. Марисъ въ своей History of the Moules of St. Albans называетъ его Falco, но въ General History, Falcasius de Brente, какъ выше.
   Голиншедъ говоритъ, что у "Ричарда I былъ незаконнорожденный сынъ, по имени Филиппъ, который убилъ виконта Лиможскаго" и нр.
   Можетъ быть слѣдующее мѣсто въ Continuation of Harding's Chronicle, 1543, fol. 24, b. ad ann. 1472, заставило автора старинной піесы придать имя Фокенбриджа побочному сыну короля Ричарда, извѣстному всѣмъ англійскимъ историкамъ только подъ именемъ Филиппа: -- "One Fanlconbridge, these of Kent, bis bastarde, О stoute-harted man."
   Кто была мать Филиппа, навѣрное неизвѣстно. Говорятъ, что это была лэди Пуату, и что король Ричардъ пожаловалъ ея сыну лордство въ этой провинціи.
   3) Филиппъ Фокенбриджъ смѣется надъ чрезвычайно узкимъ и длиннымъ лицомъ своего старшаго брата, сравнивая его съ профилями Англійскихъ королей на мелкой серебряной монетѣ (groat). Теобальдъ.
   4) Этотъ забавный процессъ, составляющій такой комическій эпизодъ въ мрачной драмѣ Шекспира, кажется, пользовался популярностью на англійской сценѣ. Онъ занимаетъ важное мѣсто въ анонимномъ Королѣ Іоаннѣ 1501 года. Тамъ король Англійскій также выбранъ окончательнымъ судьею двумя братьями Фокенбриджъ и долженъ былъ рѣшить, кто былъ отцомъ Филиппа; только тамъ онъ подвергаетъ допросу лэди Фокенбриджъ, что Шекспиръ имѣлъ тактъ выкинуть изъ своего окончательнаго произведенія. Мать, публично спрошенная на счетъ такого деликатнаго дѣла, отвѣчаетъ, что отцомъ Филиппа былъ точно ея мужъ, старый сэръ Робертъ Фокенбриджъ. Однако король не убѣдился этимъ показаніемъ и хочетъ, чтобъ самъ сынъ объявилъ, законный-ли онъ, или бастардъ. "Эссексъ,-- приказываетъ онъ,-- спроси у Филиппа, чей онъ сынъ."
  

Эссексъ.

   Филиппъ, кто былъ твоимъ отцомъ?
  

Филиппъ.

   Трудный вопросъ, Милордъ, и я попросилъ-бы васъ предложить его моей матери, если-бъ вы ужь не потрудились сами сдѣлать этого.
  

Король Іоаннъ.

   Говори, кто былъ твой отецъ?
  

Филиппъ.

   Клянусь честью, Милордъ,-- такъ какъ надо-же намъ отвѣчать,-- мой отецъ былъ тотъ, кто былъ ближе всѣхъ къ моей матери въ то время, когда она зачала меня, и полагаю, что это былъ сэръ Робертъ Фокенбриджъ.
  

Король Іоаннъ.

   Эссексъ, повтори вопросъ для соблюденія формальности и покончимъ съ этой тяжбой.
  

Эссексъ.

   Филиппъ, отвѣчай, говорю тебѣ,-- кто былъ твой отецъ?
  

Король Іоаннъ.

   Ну, молодой человѣкъ! Что ты, въ обморокѣ что-ли?
  

Элеонора.

   Филиппъ, очнись. Онъ замечтался.
  

Филиппъ.

   Philippus atavis edite regibus.-- Что я сказалъ? Филиппъ потомокъ старинныхъ королей.-- Quo me rapit tempestas?-- Какой вѣтеръ тщеславія навѣялъ на меня свою ярость? Откуда нанесло на меня этотъ дымъ знатности? Мнѣ кажется, я слышу какъ звучное эхо повторяетъ мнѣ, что Филиппъ сынъ королей. Листья, шуршащіе на трепетныхъ деревьяхъ хоромъ нашептываютъ мнѣ, что я сынъ Ричарда. Журчаніе пенящихся потоковъ говоритъ: -- Philippus renias filius.-- Птицы, летая, производятъ музыку своими крыльями и наполняютъ воздухъ славою моего рожденія. Птицы, ручейки, листья, горы, эхо, все -- повторяетъ уху моему, что я сынъ Ричарда. Безумный! куда ты заносишься! Зачѣмъ мысли твои теряются въ небѣ почестей? Или ты забылъ, кто ты, и откуда явился? Отчина (Patrimony) отцовъ твоихъ не можетъ поддерживать въ тебѣ подобныя мысли. Мысли эти совсѣмъ не идутъ къ Фокенбриджу. Такъ отчего-же моя честолюбивая душа никакъ поможетъ удовольствоваться тѣмъ, что я не что иное -- какъ Фокенбриджъ? Знаешь-ли же ты, что ты такое? И потомъ, знаешь-ли ты того, кто ждетъ твоего отвѣта? Что-жь ты,-- въ припадкѣ тщеславнаго увлеченія,-- пожертвуешь своей отчиной, сказавшись Бастардомъ? Нѣтъ; сохрани свое имущество. Пусть даже отцомъ твоимъ былъ Ричардъ -- ничего; скажи, что ты Фокенбриджъ.
  

Король Іоаннъ.

   Говори, дружокъ, поскорѣе.Скажи намъ, кто былъ твой отецъ?
  

Филиппъ.

   Съ позволенія вашего величества, сэръ Робертъ. Это "Фокенбриджъ" такъ и застряло у меня въ горлѣ, ни за что не хочетъ выйти. Если-бъ дѣло шло о моей жизни,-- я никогда не могъ-бы сказать, что я сынъ Фокенбриджа. Къ чорту отчины и богатства! Пламя чести заставляетъ меня поклясться, что король Ричардъ былъ моимъ отцомъ. Незаконнорожденный сынъ короля благороднѣе рыцаря, даже законнаго. Я сынъ Ричарда!!
  
   5) Монета въ три фартинга (менѣе трехъ конѣекъ) была серебряная и, стало-быть, очень тонкая. На лицевой сторонѣ ея была отчеканена роза, съ боку профиля королевы Елизаветы, и все это окружала слѣдующая надпись: ROSA SINE SPINA (роза безъ шиповъ). На такой монетѣ розанъ бывалъ часто больше самой головы.
   Теобальдъ замѣчаетъ, что въ Шекспирово время была мода носить за ухомъ розанъ, который женщины замѣняли бантами.
   6) Встань сэръ Ричардъ и Плантагенеть.] По общему мнѣнію, Плантагенетъ было фамильнымъ прозваніемъ (surname) членовъ королевскаго дома Англіи, со времени короля Генриха II; но, какъ замѣчаетъ Камденъ въ своихъ Remaines 1614, это "популярная ошибка": Плантагенегъ не было фамильнымъ именемъ: это тол ъ рыцаря достойныя слова.

(Уходитъ Фолькенбриджъ).

   Кор. Іоаннъ (гонцу). Иди за нимъ: понадобится можетъ
             Ему гонецъ, чтобъ сообщить сейчасъ же
             Отвѣтъ ушедшихъ лордовъ. Эту должность
             Я довѣряю выполнить тебѣ.
   Гонецъ. Все въ точности исполню, повелитель.

(Уходитъ Гонецъ).

   Кор. Іоаннъ. Скончалась мать!.. (Возвращается Губертъ).
   Губертъ.                               Случилось, государь,
             Престранное явленье: нынче въ ночь
             Явились вдругъ пять мѣсяцевъ на небѣ;
             Изъ нихъ четыре были неподвижны,
             А пятый мѣсяцъ дивно обтекалъ
             Кругами ихъ.
   Кор. Іоаннъ.           Пять мѣсяцевъ?
   Губертъ.                               Старухи
             Со стариками мелютъ всякій вздоръ,
             Пророчатъ рядъ напастей; смерть Артура
             У всѣхъ на языкѣ, и чуть заходитъ
             Объ этомъ рѣчь -- сейчасъ всѣ начинаютъ
             Покачивать съ сомнѣньемъ головой,
             Шептаться, пожимать другъ другу руки.--
             Кто говоритъ -- волнуется, а тотъ,
             Кто слушаетъ -- молчитъ и хмуритъ брови.
             Я видѣлъ самъ, какъ простудилъ желѣзо
             Кузнецъ, забывъ работу, и стоялъ,
             Разинувъ ротъ, какъ будто даже имъ онъ
             Хотѣлъ послушать росказни; сосѣдъ же
             Его, портной, держа въ рукахъ аршинъ
             И обуваясь, перепутавъ туфли,
             Кричалъ о томъ, что тысячи французовъ
             Ужъ заняли въ порядкѣ стройномъ Кентъ,
             А тутъ ихъ перервалъ какой-то грязный
             Ремесленникъ и завопилъ обоимъ,
             Что мертвъ Артуръ.
   Кор. Іоаннъ.           Скажи, зачѣмъ пугаешь
             Меня ты имъ? зачѣмъ поешь мнѣ только
             Про смерть его? Артуръ лишенъ вѣдь жизни
             Твоей рукой. Я хоть имѣлъ причины
             Желать, чтобъ умеръ онъ, а у тебя
             Ихъ не было...
   Губертъ.           Какъ?.. да не вы ли сами
             Велѣли мнѣ убить его?
   Кор. Іоаннъ.                     Велѣлъ!..
             Вотъ въ чемъ проклятье королей!-- толпою
             Ихъ окружаютъ подлые рабы,
             Которымъ знакъ ничтожный ихъ каприза
             Достаточенъ, чтобъ вторгнулись они
             Съ ножомъ въ рукахъ въ тайникъ кровавый жизни!
             Читать хотятъ рѣшительный приказъ
             Они въ лицѣ властителя, тогда какъ
             Онъ хмурилъ брови, можетъ-быть, свои
             Изъ пустяковъ, безъ всякой явной цѣли.
   Губертъ. Но вотъ приказъ:-- печать и подпись ваши.
   Кор. Іоаннъ. О, тяжело печать и подпись эта
             Свидѣтельствовать будутъ въ день суда
             На гибель мнѣ!.. Какъ часто видъ одинъ
             Орудій зла приводитъ насъ къ свершенью
             Преступныхъ дѣлъ! Когда бы я не встрѣтилъ
             Тебя, чей видъ одинъ ужъ обличалъ,
             Что ты самой природою намѣченъ
             Злодѣемъ быть -- мнѣ не пришла бы въ умъ
             Убійства мысль! Но чуть успѣлъ взглянуть я
             Тебѣ въ лицо, замѣтилъ твой противный
             И гнусный видъ -- увидѣлъ я, что созданъ
             Ты для преступныхъ и кровавыхъ дѣлъ...
             Я намекнулъ тебѣ слегка лишь только,
             Что мнѣ была желательна бы смерть
             Племянника, а у тебя, чтобъ подло
             Мнѣ угодить, не дрогнула рука
             Его убить..
   Губертъ.           Милордъ!..
   Кор. Іоаннъ.                     Когда бы ты
             Вздрогнулъ при этомъ, замолчалъ внезапно
             Въ отвѣтъ словамъ, въ которыхъ мысль мою
             Я выразилъ темно, полунамекомъ;
             Когда бъ ты въ землю опустилъ глаза,
             Потребовалъ, чтобъ точными словами
             Я выразилъ приказъ -- то отъ стыда бы
             Я онѣмѣлъ!-- твой страхъ вселилъ бы ужасъ
             Вѣдь и въ меня!-- Но мой намекъ ты понялъ
             Безъ лишнихъ словъ и самъ безъ разговоровъ
             Пошелъ на сдѣлку съ совѣстью, свершивши
             Поступокъ твой! Не дрогнувъ, согласился
             Ты сдѣлать то, о чемъ мнѣ страшно было
             И вымолвить!-- Прочь съ глазъ моихъ! тебя
             Я видѣть не хочу!-- врагъ у порога!
             Нѣтъ пэровъ благородныхъ близъ меня;
             А наконецъ вѣдь и во мнѣ самомъ,
             Въ державѣ этой изъ костей и плоти,
             Я чувствую, бушуетъ ярый бунтъ
             Межъ совѣстью и страшнымъ преступленьемъ,
             Свершеннымъ мной.
   Губертъ.                     Такъ вотъ что вамъ скажу я:
             Готовьте мечъ на внѣшнихъ лишь враговъ --
             Самихъ же васъ берусь я успокоить.
             Артуръ спасенъ;-- моя рука невинна
             Въ его крови! убійства мысль чужда
             Моей душѣ. Браня мою наружность,
             Вы на природу лишь взвели поклепъ.
             Я точно грубъ по внѣшности, но это
             Еще не знакъ, чтобъ согласился я
             Быть палачомъ невиннаго ребенка.
   Кор. Іоаннъ. Какъ! живъ Артутъ?.. Бѣги жъ, бѣги скорѣе!
             Верни ушедшихъ лордовъ! потуши
             Ихъ ярый гнѣвъ счастливой этой вѣстью,
             И пусть они мнѣ покорятся вновь.
             Прости за то, что я въ припадкѣ гнѣва
             Наговорилъ тебѣ обидныхъ словъ.
             Вѣдь я былъ слѣпъ: глазамъ, залитымъ кровью,
             Ты показался хуже, чѣмъ ты былъ...
             Ни слова!.. тс... заставь вернуться лордовъ;
             И сдѣлай все поспѣшнѣй, чѣмъ тебя
             Въ моимъ словахъ прошу объ этомъ я!.. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Передъ замкомъ.

(Артуръ показывается на стѣнѣ).

   Артуръ. О! валъ высокъ,-- но все жъ спрыгнуть я долженъ!
             Умилосердись, добрая земля!
             Не будь тверда, не причини мнѣ боли.
             Спастись легко: меня никто не знаетъ,
             Да и узнать подъ этимъ платьемъ юнги
             Никто бъ не могъ. Рѣшусь!.. О, страшно, страшно!..
             Но все жъ спрыгну;-- лишь не сломать бы членовъ,
             А тамъ найду ужъ тысячу я средствъ,
             Чтобъ спрятаться. Спасаясь, умереть
             Вѣдь лучше все жъ, чѣмъ умереть, оставшись 53).

(Прыгаетъ со стѣны).

             О! дяди духъ въ ужасныхъ этихъ камняхъ!..
             Помилуй душу, Господи, мою,
             А Англія мои пусть приметъ кости!...

(Умираетъ. Входятъ Пемброкъ, Салисбюри и Биготъ).

   Салисбюри. Его найду я въ Сентъ-Эдмондсъ-Бюри 54).
             Пренебрегать любезнымъ предложеньемъ
             Мы не должны затѣмъ, что вѣдь иныхъ
             Надеждъ спастись въ теперешнее время
             Мы не найдемъ.
   Пемброкъ.           А кто привезъ сюда
             Письмо отъ кардинала?
   Салисбюри.                     Графъ Мелёнъ,
             Пэръ Франціи. Онъ изложилъ въ словахъ
             О добромъ къ намъ расположеньи принца
             Гораздо мнѣ подробнѣй, чѣмъ прочли мы
             О томъ въ письмѣ.
   Биготъ.                     Такъ что жъ тутъ думать?-- завтра жъ
             Отправимтесь.
   Салисбюри.           Сегодня было бъ лучше;
             Вѣдь двое сутокъ надо намъ проѣхать,
             Чтобы встрѣтить ихъ. (Входитъ Филиппъ Фолькенбриджъ).
   Фолькенбриджъ.           Привѣтъ сердитымъ лордамъ.
             Привелъ Господь намъ встрѣтиться опять.
             Велѣлъ король просить, чтобъ вы немедля
             Пришли къ нему.
   Салисбюри.           Онъ удалилъ насъ самъ.
             Мы не хотимъ, чтобы порфирѣ грязной
             Была подкладкой чистой наша честь.
             Мы не хотимъ итти кровавымъ слѣдомъ
             Его шаговъ. Скажи ему объ этомъ:
             Мы знаемъ все.
   Фолькенбриджъ. Поговорить добромъ
             Вамъ было бъ съ нимъ приличнѣй.
   Салисбюри.                               О приличьяхъ
             Тутъ рѣчи нѣтъ: въ насъ говоритъ обида.
   Фолькенбриджъ. Пусть будетъ такъ, да только нѣту смысла
             Въ обидѣ той, а потому умнѣе бъ
             Приличье было соблюсти и вамъ.
   Пемброкъ. Свои права имѣетъ вѣдь горячность.
   Фолькенбриджъ. Да, но вредитъ тѣмъ самымъ лишь себѣ.
   Салисбюри. Вотъ здѣсь тюрьма. (Увидя трупъ Артура).
                                                     Но кто лежитъ?-- смотрите!
   Пемброкъ. О, смерть, гордись красой твоей побѣды!
             Сама земля не смѣла скрыть позора
             Подобныхъ дѣлъ!
   Салисбюри.           Убійца точно самъ
             Свой понялъ стыдъ, оставя трупъ открытымъ,
             Чтобъ вызвать месть тѣмъ легче и скорѣй.
   Биготъ. Иль, можетъ-быть, обрекши гробу этотъ
             Безцѣнный перлъ, почувствовалъ и онъ,
             Что былъ тотъ перлъ для гроба слишкомъ дорогъ.
   Салисбюри. Что жъ это все? Что скажете, сэръ Ричардъ?
             Читали ль вы? слыхали ль? приходило ль
             На мысли вамъ?.. Да просто наконецъ,
             Возможно ль намъ усвоить даже мыслью
             То, что теперь мы видимъ предъ собой?
             И видимъ, видимъ точно!.. Это верхъ
             Вѣдь всѣхъ злодѣйствъ! вершина всѣхъ верховъ!
             Кровавый срамъ! гнуснѣйшее убійство!..
             Ударъ, какимъ и злѣйшая рука,
             Увѣренъ я, еще не исторгала
             Горячихъ слезъ изъ совѣсти людской!
   Пемброкъ. Убійства всѣ ничтожны передъ этимъ!
             Предъ нимъ сочтется чистымъ и святымъ
             То даже зло, какое назрѣваетъ
             Лишь въ будущемъ. Ужасный этотъ видъ
             Притупитъ взглядъ на злѣйшія изъ всякихъ
             Кровавыхъ дѣлъ, представитъ ихъ лишь шуткой.
   Фолькенбриджъ. Поступокъ точно скверный и кровавый,
             И дѣломъ былъ злодѣйской онъ руки,
             Когда лишь точно человѣчьи руки
             Виновны въ немъ.
   Салисбюри.           Виновны ль руки?.. Было
             У насъ у всѣхъ предчувствіе того,
             Что должно ждать. Свершилъ убійство Губертъ;
             А былъ ударъ направленъ королемъ --
             Тѣмъ королемъ, которому отнынѣ
             Слугою быть отказываюсь я.
             Здѣсь, предъ святой развалиною этой,
             Предъ бездыханной этой красотой,
             Даю обѣтъ,-- святой обѣтъ отречься
             Отъ всякихъ благъ и радостей земныхъ!
             Даю обѣтъ не знать покоя въ жизни
             И не вкушать ни счастья ни утѣхъ,
             Пока свою я не прославлю руку,
             Ее на месть святую посвятивъ!
   Пемброкъ и Биготъ. Мы отъ души клянемся въ томъ же самомъ. (Входитъ Губертъ).
   Губертъ. Я чуть дышу, милорды, проискавши
             Напрасно васъ. Артуръ вашъ невредимъ;
             Онъ здравъ и живъ, а государь васъ проситъ
             Прійти къ нему.
   Салисбюри.           Нѣтъ, вы взгляните только
             На наглеца! При видѣ трупа даже
             Онъ не смущенъ!.. Прочь съ глазъ, бездѣльникъ гнусный.
   Губертъ. Такъ звать себя я не позволю, сэръ.
   Салисбюри (выхватывая мечъ). Лишу ли я законъ его добычи?..
   Фолькенбриджъ. Оставьте мечъ: онъ слишкомъ благороденъ
             Для дѣлъ такихъ.
   Салисбюри.           Пусти!-- не брошу я
             Меча, пока не искрошу нагрудникъ
             Его въ куски 55).
   Губертъ.           Назадъ, лордъ Салисбюри!
             Назадъ, вамъ говорю! Клянусь спасеньемъ,
             Мой мечъ наточенъ не тупѣй, чѣмъ вашъ,
             Такъ вы меня, забывшись, не заставьте
             Его въ защиту вынуть противъ васъ.
             Могу и я, увлекшись вашимъ пыломъ,
             Забыть, пожалуй, вашъ высокій санъ.
   Биготъ. О, дрянь!-- грозить ты смѣешь дворянину!
   Губертъ. Нѣтъ, не грожу, но буду защищать
             Я жизнь и честь, будь вы хоть императоръ.
   Салисбюри. Убійца ты!
   Губертъ.                     Покамѣстъ не убійца,
             Но берегитесь сдѣлать имъ меня.
             Болтать о томъ, что не было -- неправда,
             А кто сказалъ неправду, тотъ солгалъ.
   Пемброкъ. Въ куски его!..
   Фолькенбриджъ.           Оставьте, успокойтесь.
   Салисбюри. Прочь, Фолькенбриджъ, а то мечомъ задѣну
             Я и тебя.
   Фолькенбриджъ. Ну, дьявола задѣть
             Своимъ мечомъ ты можешь безопаснѣй.
             Нахмурься лишь, попробуй сдѣлать шагъ,
             Задѣнь меня, такъ здѣсь же и найдешь
             Себѣ конецъ. Вложи въ ножны свой вертелъ,--
             Не то, клянусь, покажется тебѣ,
             Что чорта вызвалъ ты на бой изъ ада.
   Биготъ. Ужель злодѣя и убійцу станешь
             Ты защищать?
   Губертъ.           Я не убійца.
   Биготъ.                                         Кѣмъ же
             Погубленъ принцъ?
   Губертъ.                     Не знаю; часъ назадъ
             Его я видѣлъ цѣлымъ и здоровымъ.
             Я чтилъ его, любилъ и буду плакать
             Всю жизнь мою о томъ, что умеръ онъ.
   Салисбюри. Кто вѣру дастъ слезамъ фальшивымъ этимъ?
             Заплакать такъ сумѣетъ и злодѣй,
             А онъ, давно ужъ сжившійся съ измѣной
             Притворныхъ слезъ прольетъ хоть океанъ.
             За мной, кому противны эта бойня
             И гнусный смрадъ коварнѣйшихъ злодѣйствъ!
             Я выносить его не въ силахъ больше.
   Биготъ. Впередъ, въ Бюри:-- тамъ встрѣтимъ мы дофина.
   Пемброкъ. Пусть твой король тамъ справится о насъ!

(Уходятъ лорды).

   Фолькенбриджъ. Вотъ такъ дѣла 56)!-- (Губерту) А ты, признайся, зналъ
             О нихъ иль нѣтъ? Вѣдь какъ ни безконечна
             Святая милость неба -- проклятъ будешь,
             Навѣрно, ты, когда здѣсь точно дѣло
             Твоей руки.
   Губертъ.           Вы выслушайте...
   Фолькенбриджъ.                     Нѣтъ,
             Дай досказать. Какъ чортъ ты будешь проклятъ;
             Страшнѣй, чѣмъ чортъ, ужаснѣй Люцифера!
             Затѣмъ, что нѣтъ и дьявола въ аду
             Сквернѣй, чѣмъ ты, когда ребенокъ этотъ
             Убитъ тобой.
   Губертъ.           Я вамъ клянусь...
   Фолькенбриджъ.                     Пусть даже
             Исполнилъ ты приказъ чужой -- спасенья
             Все жъ нѣтъ тебѣ! Въ веревку для тебя
             Совьется нить тончайшей паутины;
             Тростникъ тебя поддержитъ, чтобъ на немъ
             Повѣситься; глотокъ воды плеснетъ
             Тебѣ въ лицо, разлившись океаномъ,
             Чтобъ могъ ты утопиться въ немъ!.. О, Губертъ!
             Подозрѣваю сильно я тебя.
   Губертъ. Когда согласьемъ, словомъ или дѣломъ
             Виновенъ въ смерти этой горькой я;
             Когда пресѣкъ я сладкое дыханье,
             Живившее прекрасный этотъ трупъ,--
             То пусть весь адъ выдумываетъ муки
             Для кары мнѣ.-- Принцъ былъ здоровъ и живъ,
             Когда его оставилъ я.
   Фолькенбриджъ.           Бери же
             Трупъ на руки.-- Смутился я совсѣмъ,
             Потерянъ путь средь страшныхъ терній жизни.

(Губертъ поднимаетъ тѣло Артура).

             Вотъ какъ легко на плечи ты взвалилъ
             Всю Англію! Отъ этой царской плоти
             Умчались прочь съ душой на небеса
             И жизнь, и честь, и вѣрность всей отчизны!
             Начнетъ она въ предсмертномъ содраганьи
             Теперь терзать непризнанную власть
             Того, кто въ ней безъ права сталъ владыкой;
             Й надъ костями павшаго величья
             Возстанетъ обликъ грозныхъ смутъ и распрь,
             Спугнувши миръ своимъ свирѣпымъ рыкомъ.
             Враги извнѣ, а бунтъ ужасный дома
             Ждать будутъ дня, когда исчезнетъ власть,
             Чтобъ налетѣть, какъ кровожадный воронъ
             На мертвый трупъ!.. И счастливъ будетъ тотъ,
             Кто въ эти дни себя спасетъ отъ бури 57),
             Хорошій плащъ сберегши про запасъ.--
             Бери же трупъ и возвратись немедля;
             Мнѣ жъ повидаться надо съ королемъ.
             Потокъ заботъ на насъ нахлынулъ тьмою,
             И самъ Господь глядитъ съ небесъ грозою! (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА. 1-я.

Комната во дворцѣ.

(Король Іоаннъ, Пандольфъ съ короной въ рукахъ и придворные).

   Кор. Іоаннъ. Ну, вотъ смотри: знакъ власти и величья
             Я сдалъ тебѣ.
   Пандольфъ (отдавая корону обратно). Прими его обратно
             Изъ рукъ моихъ, какъ даръ святого папы.
   Кор. Іоаннъ. Теперь свое мнѣ долженъ обѣщанье
             Сдержать и ты. Во имя папы тоже
             Остановить ты обязался натискъ
             Французскихъ войскъ, пока пожаръ войны
             Не обнялъ все. Раздоръ царитъ ужъ въ графствахъ;
             Народъ, въ разладѣ съ совѣстью, присягу
             Даетъ служить чужому королю.
             Одинъ лишь ты твоей способенъ властью
             Остановить опасное броженье
             Въ умахъ толпы. Не медли же: болѣзнь
             Чрезчуръ сильна; въ лечѣньи проволочекъ
             Быть не должно -- иначе будетъ поздно.
   Пандольфъ. Мои уста воздвигли эту бурю
             За то, что ты отвѣтить смѣлъ отказомъ
             На папскій гласъ;-- когда жъ ты передъ нимъ
             Себя смирилъ -- языкъ мой вновь утишитъ
             Грозу войны и дастъ твоей отчизнѣ
             Покой и миръ. Сегодня, въ день, когда --
             Замѣтить долженъ ты: въ день Вознесенья,--
             Чуть далъ ты клятву быть покорнымъ папѣ,
             Отправлюсь я къ французамъ и заставлю
             Ихъ бросить мечъ. (Уходитъ Пандольфъ).
   Кор. Іоаннъ.           Какъ! Вознесеньевъ день?
             Тотъ самый день, когда, по предсказанью,
             Я долженъ былъ свой потерять вѣнецъ?
             Такъ, впрочемъ, вѣдь и вышло: угнетала
             Меня лишь мысль, что силой буду я
             Его лишенъ; но онъ, хвала Творцу,
             Былъ отданъ мной на мигъ по доброй водѣ.

(Входитъ Фолькенбриджъ).

   Фолькенбриджъ. Потерянъ Кентъ: онъ сдался; удержать
             Успѣли мы лишь только Дуврскій замокъ.
             Дофинъ вступилъ съ своимъ отрядомъ въ Лондонъ,
             Какъ добрый гость. Вельможи не хотятъ
             О васъ и слышать -- всѣ ушли къ дофину,
             И даже кругъ сомнительныхъ друзей
             Не знаетъ, что придумать имъ отъ страха.
   Кор. Іоаннъ. Ужель вернуться отказались лорды
             Къ намъ и теперь, узнавъ, что живъ Артуръ?
   Фолькенбриджъ. Они нашли на улицѣ разбитый
             Лишь трупъ его; пустой ларецъ, откуда,
             Безвѣстно, чьей злодѣйскою рукой,
             Украденъ былъ безцѣнный яхонтъ жизни.
   Кор. Іоаннъ. Но какъ же мнѣ сказалъ бездѣльникъ Губертъ,
             Что былъ онъ живъ?
   Фолькенбриджъ.           Онъ не солгалъ, клянусь.
             Сказалъ онъ то, что думалъ. Вы жъ не трусьте;
             Зачѣмъ глядѣть такъ кисло и черно?
             Умѣли вы въ мечтахъ вѣдь быть великимъ,--
             Умѣйте жъ быть великимъ и въ дѣлахъ.
             Толпѣ нельзя показывать и вида,
             Чтобъ страхомъ могъ смутиться взглядъ вождя.
             Ловите мигъ; огонь огнемъ встрѣчайте,
             Грозу -- грозой; въ глаза глядите страху,--
             Тогда и тѣ, кто ниже васъ, найдутъ
             Въ себѣ и пылъ, и храбрость, и отвагу.
             Примѣръ главы вселяетъ духъ во всѣхъ.
             Итакъ, впередъ!-- какъ грозный богъ войны,
             Украсить вы должны собою битву.
             Взглянувъ на васъ, пусть видятъ всѣ, что есть
             И смѣлость въ васъ и вѣра въ правду дѣла.
             Отважный левъ не станетъ ждать, чтобъ врагъ
             Спугнулъ его, заставя драться страхомъ --
             Такъ не должны молвѣ подобной поводъ
             Давать и вы. Возстаньте встрѣтить зло,
             Пока оно еще не близко къ двери,
             И въ схватку съ нимъ со всѣхъ бросайтесь ногъ!
   Кор. Іоаннъ. Успѣлъ съ легатомъ я святого папы
             Уладить миръ. Онъ далъ мнѣ обѣщанье,
             Что отзоветъ войска свои дофинъ.
   Фолькенбриджъ. Что за позоръ вступать въ союзъ теперь,
             Когда враги стоятъ на нашей почвѣ!
             Просить, съ улыбкой кланяться, встрѣчать
             Мольбами мира грозное вторженье!
             Покорно ждать, чтобъ безбородый мальчикъ,
             Въ шелка одѣтый щеголь разорялъ
             Поля отчизны нашей, развѣвая
             Знамена въ нашемъ воздухѣ! чтобъ храбрость
             Свою прославилъ онъ на нашей славной
             Воинственной землѣ!-- Нѣтъ, повелитель,
             Берите мечъ! Живу надеждой я,
             Что кардиналъ не сладитъ дѣло мира;
             А если бъ и случилось такъ, то пусть
             Насъ встрѣтитъ врагъ готовыми къ защитѣ.
   Кор. Іоаннъ. Ну, хорошо: тебѣ я поручаю
             Устроить все.
   Фолькенбриджъ. Впередъ, безъ страха! Вѣрьте,
             Что можемъ мы помѣряться мечомъ
             И не съ такимъ воинственнымъ врагомъ! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Равнина близъ Сентъ-Эдмондъ-Бюри.

(Входятъ Дофинъ Лудовикъ, Салисбюри, Мелёнъ, Пемброкъ, Биготъ и войско).

   Дофинъ. Пусть спишутъ списокъ съ этого условья
             И сберегутъ для памяти у насъ;
             А подлинникъ отдать велите лордамъ,
             Чтобъ и они, читая эти строки,
             Могли, какъ мы, почаще вспоминать
             О томъ, какимъ себя обѣтомъ нынче
             Связали мы, скрѣпя святымъ причастьемъ
             Свои слова 38).
   Салисбюри. За вѣрность нашей клятвы
             Ручаюсь я; но все жъ, дофинъ достойный,
             Хоть и клялись служить по доброй волѣ
             Мы вѣрой, правдой вамъ, радѣя честно
             О вашей пользѣ здѣсь -- все жъ, повторю,
             Что больно намъ презрѣннымъ средствомъ бунта
             Лѣчить болѣзнь отчизны! Тяжело
             Сознаться въ томъ, что язвы старой раны
             Должны цѣлить мы рядомъ новыхъ ранъ!
             Болитъ душа при мысли, что обязанъ
             Я вынуть мечъ затѣмъ, чтобъ увеличить
             Число сиротъ, когда, напротивъ, все
             Кругомъ гремитъ призывомъ благороднымъ,
             Чтобъ за отчизну бился я свою!
             Но такова уже, должно-быть, злая
             Зараза дня, что за свои права
             Должны сражаться мы путемъ неправды!
             Не горе ль намъ, друзья мои въ несчастьи,
             Что намъ, питомцамъ родины своей,
             Пришлось дожить до горестнаго часа,
             Когда должны, за чужеземцемъ вслѣдъ,
             Мы попирать поля своей отчизны!
             Поставить въ рядъ враговъ ея себя!
             Я удрученъ... я плачу... встать подъ сѣнью
             Знаменъ чужихъ!.. собой ряды украсить
             Чужихъ вельможъ! и гдѣ же? гдѣ?-- въ своей же
             Родной странѣ!-- О, Англія, пускай бы
             Нептунъ, тебя кольцомъ морей обнявшій,
             Вдругъ перенесъ сыновъ твоихъ отсюда
             Въ тотъ дальній край языческой земли,
             Гдѣ оба здѣсь стоящіе народа,
             Забывъ свою домашнюю вражду,
             Въ святой союзъ могли бъ вступить, чтобъ дружно
             Лить кровь свою подъ знаменемъ креста 59).
   Дофинъ. Твоей души прекрасной благородство
             Ты этой рѣчью выразилъ вполнѣ.
             Наплывомъ чувствъ сраженъ ты, какъ ударомъ
             Подземныхъ силъ.-- Повѣрь, я понимаю,
             Какъ ты боролся долго самъ съ собой,
             Пока успѣлъ смирить предъ неизбѣжнымъ
             То, что тебѣ шепталъ твой честный духъ!
             Дай мнѣ стереть привѣтнымъ поцѣлуемъ
             Съ твоихъ рѣсницъ росу прозрачныхъ слезъ.
             Меня не разъ смущали слезы женщинъ:
             Онѣ -- ручей, готовый течь всегда;
             Но если плачъ туманитъ взоръ мужчины,
             То это знакъ, что накипѣла буря
             Въ его душѣ! Потокъ подобныхъ слезъ
             Меня способенъ взволновать сильнѣе,
             Чѣмъ видъ небесъ, пронизанныхъ огнемъ
             Падучихъ звѣздъ.-- Приди жъ въ себя, разгладь
             Свое чело и выдержи съ величьемъ
             Ударъ судьбы! Пусть слезы льютъ ребята,
             Чей взоръ еще не видѣлъ и не зналъ,
             Что значитъ распря силъ великихъ міра;
             Пусть плачутъ тѣ, чья жизнь прошла въ довольствѣ,
             Среди пировъ, кипя разгаромъ силъ!
             Итакъ, идемъ! Повѣрь, что черпать будешь
             Ты въ чашѣ благъ не менѣе, чѣмъ я!
             И ты и всѣ, рѣшившіеся дружно
             Слить мощь свою со стойкостью моей.

(Входитъ Пандольфъ со свитой).

             Смотрите, вотъ какъ-будто ангелъ съ неба
             Явился намъ.-- Святой посланникъ папы
             Глаголъ небесъ принесъ въ поддержку намъ,
             Чтобъ освятить святымъ признаньемъ свыше
             Правдивость дѣлъ, свершенныхъ нами здѣсь.
   Пандольфъ. Привѣтъ тебѣ, французскій принцъ!-- Явился
             Со словомъ я.-- Британскій государь
             Смирилъ себя предъ Римомъ; духъ гордыни,
             Возставшій въ немъ на власть владыки церкви,
             Склонился вновь къ подножью трона папъ;
             А потому останови дальнѣйшій
             Походъ и ты! Сверни свои знамена
             И укроти кровавый пылъ войны.
             Пускай, какъ левъ, смиренный сильной дланью,
             Враговъ она пугаетъ только видомъ
             И не дерзнетъ смущать покойный миръ.
   Дофинъ. Нѣтъ, кардиналъ, назадъ я не пойду!
             Судьбой поставленъ слишкомъ я высоко,
             Чтобъ кто-нибудь дерзнулъ меня почесть
             За собственность, орудьемъ вздумалъ сдѣлать,
             Или слугой какихъ-либо иныхъ
             Владыкъ земли.-- Войны потухшей пламя
             Раздулъ ты самъ, и ты жъ давалъ поддержку
             Тому огню, который съ грозной силой
             Объялъ страну, караемую мной.
             Такъ не дивись, что прежнимъ ты дыханьемъ
             Такой пожаръ не можешь потушить.
             Мои права растолковалъ понятно
             Вѣдь мнѣ ты самъ; на поискъ ихъ подвигнутъ
             Я былъ тобой, и вдругъ теперь приходишь
             Ты объявить, что подчинился Риму
             Вновь Іоаннъ! Да мнѣ то что же въ томъ?
             Мнѣ въ силу правъ, пріобрѣтенныхъ бракомъ,
             Артура смерть дала британскій тронъ,
             Такъ я ль теперь, когда онъ въ половину
             Ужъ мною взятъ, вдругъ отступлю съ позоромъ
             Лишь потому, что съ Іоанномъ дружбу
             Свелъ снова Римъ?-- Да развѣ Риму я
             Слуга и рабъ? Чѣмъ поступился Римъ,
             Чтобъ мнѣ помочь? прислалъ ли мнѣ онъ войско,
             Оружье, деньги, средства?-- нѣтъ! всю тяжесть
             Войны я вынесъ на своихъ плечахъ;
             Одинъ съ толпой моихъ вассаловъ вѣрныхъ
             Я добылъ все! одинъ лилъ потъ и кровь
             На полѣ битвъ!-- Не слышалъ развѣ я,
             Какъ несся мнѣ навстрѣчу кликъ восторга:
             "Vive le roi!", когда я занималъ
             Здѣсь города?-- такъ мнѣ ль, когда въ игрѣ
             На царскій тронъ всѣ выгодныя карты
             Въ моихъ рукахъ, вдругъ отступить, не взявши
             Того, что я считаю ужъ своимъ?
             Нѣтъ, нѣтъ, клянусь душой моей, на это
             Я не пойду.
   Пандольфъ. На это дѣло смотришь,
             Дофинъ, ты съ внѣшней стороны.
   Дофинъ.                               Пусть съ внѣшней
             Иль съ внутренней -- назадъ я все равно
             Не возвращусь,-- не возвращусь, покуда
             Моихъ надеждъ не увѣнчаю полнымъ
             Успѣхомъ я, какой себѣ намѣтилъ,
             Какъ цѣль, рѣшивъ съ моимъ прекраснымъ войскомъ
             Начать войну!-- не возвращусь, пока
             Не превзойду самой побѣды славу,
             Ее исторгнувъ смѣлою рукой
             Изъ пасти злобной смерти! (Трубы за сценой).
                                           Чу! что значитъ
             Веселый этотъ звукъ?

(Входитъ Фолькенбриджъ со свитой).

   Фолькенбриджъ. Надѣясь встрѣтить,
             Какъ принято, учтивый здѣсь пріемъ,
             Почтительно прошу склонить вниманье
             Къ моимъ словамъ.-- Я присланъ королемъ,
             Чтобъ васъ спросить, святой отецъ Миланскій,
             Чѣмъ удалось вамъ кончить порученье,
             Имъ данное?-- Отвѣтъ послужитъ вашъ
             Мнѣ мѣриломъ, насколько долженъ я
             Сдержать языкъ въ моей дальнѣйшей рѣчи.
   Пандольфъ. Дофинъ отвергъ съ упорствомъ все, что мною
             Предложено. Онъ напрямикъ сказалъ,
             Что, разъ поднявъ свой мечъ, его не сложитъ
             Онъ ни за что.
   Фолькенбриджъ. И юный воинъ правъ!
             Клянусь я въ этомъ всей горячей кровью,
             Когда-либо живившей бранный пылъ.
             Теперь готовьтесь слушать всѣ, что скажетъ
             Вамъ чрезъ меня британскій государь.
             Онъ въ бой готовъ, и вѣскія причины
             Готовымъ быть заставили его.
             Что жъ до вторженья вашихъ безбородыхъ,
             Ребячьихъ войскъ, похожихъ на шутовъ
             Иль обезьянъ, то маскарадный этотъ
             Походъ на насъ въ монархѣ возбуждаетъ
             Лишь только смѣхъ.-- Увидите вы скоро,
             Что сгонимъ мы съ однимъ хлыстомъ въ рукахъ
             Съ своихъ полей дрянную вашу сволочь,
             Весь этотъ сбродъ пигмеевъ, а не войскъ.
             Забыли вы, какъ этими руками
             Мы били васъ на вашей же землѣ
             И гнали такъ, что лѣзли въ подворотни 61)
             Вы, чтобъ спастись, не успѣвая даже
             Открыть дверей. Ныряли, какъ бадьи,
             Въ колодцы вы; въ хлѣвахъ скрывались въ сѣно,
             Въ домахъ -- въ шкапы и подъ замками въ нихъ
             Лежали, какъ закладъ! Обнявшись, спали
             Со свиньями, толпами лѣзли въ тюрьмы
             И погреба!-- Услышавъ даже глупый
             Крикъ пѣтуха, французской вашей галки 61),
             Дрожали вы, принявши и его
             За бранный крикъ британцевъ.-- Такъ ужели
             Могли подумать вы, что эти руки,
             Задавшія такого страху вамъ
             У васъ въ домахъ, теперь вдругъ стали слабы?
             Нѣтъ! бодръ и смѣлъ могучій нашъ король!
             Онъ, какъ орелъ, парящій въ горныхъ высяхъ,
             Готовъ всегда спуститься на защиту
             Своихъ птенцовъ, когда грозятъ враги
             Его гнѣзду!-- (Обращаясь къ англійскимъ лордамъ).
                                 А вы, дрянное племя
             Бунтовщиковъ! кровавые Нероны,
             Позорно разрывающіе грудь
             Родной отчизны-матери!-- краснѣйте!
             Стыдъ вѣчный вамъ!-- Вѣдь даже ваши жены
             И дочери, безсильныя созданья,
             Съ лицомъ лилейно-блѣднымъ 62),-- даже тѣ
             Спѣшатъ на бой, какъ племя амазонокъ,
             Смѣнивъ наперстки съ иглами на копья
             И распаливъ огнемъ негодаванья
             Свои сердца!
   Дофинъ.           Кончай свою хвастню
             И убирайся съ миромъ во-свояси.
             Надъ нами, вижу я, ты можешь точно
             Взять бранью верхъ, но времени терять
             Не станемъ мы съ такими хвастунами.
   Пандольфъ. Я вамъ скажу...
   Фолькенбриджъ.           Нѣтъ, я хочу докончить...
   Дофинъ. Мы не желаемъ слушать никого.
             Пусть бьютъ походъ. Языкъ войны покажетъ,
             Кто правъ изъ насъ, и оправдаетъ наше
             Вторженье къ вамъ.
   Фолькенбриджъ.           Да, бейте въ барабаны!
             Поднимутъ ревъ такой же вѣдь они,
             Какъ вы, когда мы примемся сегодня
             Васъ колотить. Да и въ отвѣтъ на каждый
             Ударъ вашъ въ барабанъ -- отвѣтитъ эхомъ
             Такой же звукъ, и, сколько бъ вы ни били,
             Мы заглушить сумѣемъ, вѣрьте, васъ!
             Такъ заглушить, что передъ нашимъ боемъ
             И громъ небесъ покажется ничѣмъ.
             Узнайте всѣ, что храбрый Іоаннъ
             И ждать не думалъ, будто можетъ съ вами
             Уладить миръ лукавый этотъ попъ.
             Нѣтъ! храбро онъ, со смертью въ грозномъ взорѣ,
             Идетъ на васъ, и тысячамъ французовъ
             Кровавый пиръ устроимъ нынче мы.
   Дофинъ. Впередъ, друзья, опасностямъ навстрѣчу!
   Фолькенбриджъ. Ты встрѣтишь ихъ, ручаюсь въ томъ, дофинъ..

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Поле битвы.

(За сценой шумъ сраженья. Входятъ Король Іоаннъ и Губертъ).

   Кор. Іоаннъ. Ну, какъ дѣла?-- отвѣть мнѣ безъ утайки.
   Губертъ. Не хороши.-- По крайней мѣрѣ лучше ль
             Сегодня вамъ?
   Кор. Іоаннъ.           О, приступъ лихорадки
             Меня изгрызъ! Усилилась она
             Во много разъ;-- я боленъ, очень боленъ.

(Входитъ Гонецъ).

   Гонецъ. Сюда я присланъ храбрымъ Фолькенбриджемъ.
             Онъ проситъ васъ оставить поле битвы
             И сообщить, куда угодно вамъ
             Отправиться.
   Кор. Іоаннъ. Въ Свинсгедскій монастырь.
   Гонецъ. Я приношу хорошія извѣстья:
             Отряды войскъ, которыхъ ждалъ дофинъ
             Три дня назадъ, разбиты сильной бурей
             На Годвинскихъ пескахъ. Узналъ объ этомъ
             Сэръ Ричардъ нынче въ ночь, французы стихли
             И начинаютъ явно отступъ.
   Кор. Іоаннъ. Увы, моя болѣзнь мѣшаетъ даже
             Мнѣ радоваться счастливымъ вѣстямъ.
             Въ Свинсгедъ, въ Свинсгедъ!-- велите дать носилки;
             Я съ каждымъ часомъ дѣлаюсь слабѣй. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Другая часть поля.

(Входятъ Салисбюри, Пемброкъ, Биготъ и другіе).

   Салисбюри. Не думалъ я, что Іоаннъ найдетъ
             Еще друзей.
   Пемброкъ. Попытку сдѣлать намъ
             Все жъ надобно. Должны мы ободрить
   Французовъ пылъ. Ихъ гибель будетъ нашей.
   Салисбюри. Надѣлалъ этотъ дьяволъ Фолькенбриджъ
             Намъ много бѣдъ. Отстаивалъ все поле
             Онъ противъ насъ почти что вѣдь одинъ.
   Пемброкъ. Разнесся слухъ, что будто Іоаннъ
             Совсѣмъ больной оставилъ поле битвы.

(Солдаты вводятъ раненаго Мелёна).

   Мелёнъ. Увидѣть я хочу мятежныхъ лордовъ.
   Салисбюри. Въ дни счастья насъ не называли такъ.
   Пемброкъ. Вы графъ Мелёнъ?
   Салисбюри.                     И раненый смертельно.
   Мелёнъ. Спасайтесь бѣгствомъ, доблестные лорды,--
             Васъ гибель ждетъ: вы предались врагамъ!
             Оставьте путь неблагородный бунта
             И вѣрность вновь въ свою зовите дверь 63).
             Должны къ стопамъ монарха Іоанна
             Вы снова пасть. Узнайте, что дофинъ,
             Когда одержитъ даже онъ побѣду,
             Велитъ васъ всѣхъ, въ награду за труды,
             Лишить головъ. Да, да!-- онъ въ этомъ клялся,
             А съ нимъ или многіе другіе,
             Предъ алтаремъ въ Сентъ-Эдмондъ-Бюри,-- тамъ же,
             Гдѣ мы клялись вамъ въ нашей вѣчной дружбѣ
             И вѣрности.
   Салисбюри. Ужели это такъ?..
   Мелёнъ. Смотрите: смерть впилась ужъ страшнымъ взглядомъ
             Въ мои глаза. Остатокъ жизни таетъ
             Во мнѣ, какъ воскъ передъ лицомъ огня;
             Такъ для чего жъ я стану лицемѣрить
             И лгать, когда мнѣ пользы въ этомъ нѣтъ?
             Лгать въ часъ, когда я правду вижу въ томъ лишь,
             Что я умру, и что одной лишь правдой
             Могу спасти себя на небесахъ?
             Я повторю: дофинъ нарушитъ клятву,
             Когда онъ дастъ вамъ, одержавъ побѣду,
             Увидѣть день!-- Сегодня жъ въ ночь, чей мракъ
             Уже ползетъ во слѣдъ парамъ зловреднымъ,
             Готовясь скрыть блестящій, ясный гребень
             Свѣтила дня, лишившагося силъ --
             Сегодня жъ въ ночь, едва возьмутъ французы
             Верхъ надъ врагомъ при помощи усердной
             Самихъ же васъ -- погибнете и вы!
             Измѣна вамъ отплатитъ за измѣну!
             Я все сказалъ 64).-- Прошу васъ передать
             Привѣтъ мой добрый Губерту, онъ служитъ
             При королѣ; любовь моя къ нему
             А также то, что прадѣдъ мой былъ родомъ
             Изъ Англіи, заставили меня
             Открыть вамъ все, и за мою услугу
             Я васъ прошу теперь лишь объ одномъ:
             Пускай снесутъ меня туда, гдѣ битвы
             Не слышенъ шумъ. Хочу собраться мирно
             Я съ мыслями, чтобъ встрѣтить смерть въ тиши,
             Среди святыхъ, безгрѣшныхъ помышленій.
   Салисбюри. Ты правъ, ты правъ!-- твоимъ словамъ я вѣрю.
             И пусть сразить Господь меня, коль скоро
             Не радъ душой схватиться я за этотъ
             Прекрасный, вѣрный случай -- бросить путь
             Предательства. Какъ покидаетъ берегъ
             Приливный валъ -- такъ точно, укротивъ
             Свой бурный пылъ, должны покорно влиться
             Мы въ прежній свой великій океанъ,
             Вернувшись вновь къ монарху Іоанну.
             Въ твоихъ глазахъ предсмертная тоска;--
             Позволь же мнѣ унесть тебя отсюда.--
             Идемъ, друзья.-- Бѣжимъ мы вновь, но бѣгство
             Теперь для насъ къ добру вернуться средство.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 5-я.

Другая часть поля.

(Входитъ Дофинъ со свитой).

   Дофинъ. Мнѣ кажется, что нынче даже солнце,
             Остановись, не хочетъ скрыть себя
             На западѣ. Багряный цвѣтъ горитъ
             На облакахъ и озаряетъ бѣгство
             Британскихъ войскъ.-- Какъ хорошо, что мы,
             Пославъ имъ вслѣдъ послѣдній залпъ орудій,
             Остались здѣсь, свернувъ свои знамена
             И удержавъ все поле за собой. (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Гдѣ принцъ-дофинъ?
   Дофинъ.                     Онъ здѣсь,-- какія вѣсти?
   Гонецъ. Мелёнъ убитъ. Онъ убѣдилъ предъ смертью
             Отпасть отъ насъ и англійскихъ вельможъ;
             Отряды жъ войскъ, которыхъ ожидали
             Такъ долго здѣсь, погибли на мели
             Близь Гудвина.
   Дофинъ.           О, проклятая новость!
             Будь проклятъ самъ за то, что съ нею ты
             Ко мнѣ пришелъ!-- Не ждалъ такого горя
             Я въ эту ночь.-- Кто, помнится, сказалъ мнѣ,
             Что Іоаннъ бѣжалъ за часъ иль два
             Предъ тѣмъ, какъ ночью прекратилась битва?
   Гонецъ. Кто бъ ни сказалъ, но онъ сказалъ вамъ правду.
   Дофинъ. Ну, хорошо; идите по мѣстамъ,
             И чтобъ глядѣла ночью зорко стража.
             Самъ ясный день не встанетъ завтра раньше,
             Чѣмъ ринусь въ бой навстрѣчу счастью я! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 6-я.

Равнина близъ Свинсгедскаго аббатства.

(Входятъ съ разныхъ сторонъ Филиппъ Фолькенбриджъ и Губертъ).

   Губертъ. Эй, кто идетъ?-- отвѣть, иль я пущу
             Въ тебя зарядъ.
   Фолькенбриджъ. Свои.-- А за кого
             Стоишь ты самъ?
   Губертъ.           Стою за англичанъ.
   Фолькенбриджъ. Куда идешь?
   Губертъ.                               Тебѣ какое дѣло?
             Спросить тебя о томъ же вѣдь, пожалуй,
             Могу и я.
   Фолькенбриджъ. Я думаю, ты -- Губертъ.
   Губертъ. Мысль хороша 65), когда меня узналъ
             Ты такъ легко по голосу -- ты, значитъ,
             Не врагъ, а другъ. А кто ты самъ?
   Фолькенбриджъ.                     Кто хочешь;
             Но если мнѣ не прочь ты угодить,
             Тогда признай во мнѣ Плантагенета.
   Губертъ. Тьфу! гдѣ жъ мой умъ? Иль я сдурѣлъ въ потемкахъ?
             Простите, храбрый воинъ, что не могъ
             Я васъ узналъ. Вашъ голосъ мнѣ казался
             Совсѣмъ чужимъ.
   Фолькенбриджъ. Ну, ну, безъ церемоній.
             Что новаго?
   Губертъ.           Бродилъ здѣсь ночью я,
             Чтобъ васъ найти.
   Фолькенбриджъ. Скорѣй!-- какія вѣсти?
   Губертъ. Сквернѣй нельзя и выдумать;-- какъ разъ
             Подъ пару этой ночи,-- черной, страшной.
             Безвыходной...
   Фолькенбриджъ. Начни же съ той, какая
             Сквернѣе всѣхъ;-- я въ обморокъ, какъ баба,
             Со страха не свалюсь.
   Губертъ.                     Сдается мнѣ,
             Что государь нашъ отравленъ монахомъ.
             Онъ очень плохъ 66), и я его оставилъ,
             Чтобъ поскорѣй сказать объ этомъ вамъ.
             Узнавши дѣло во время, вы легче
             Найдетесь въ немъ, чѣмъ если бы узнали
             О томъ врасплохъ.
   Фолькенбриджъ. Но что жъ онъ съѣлъ иль выпилъ?
             И пробовалъ ли пищу кто-нибудь
             Заранѣе?
   Губертъ. Монахъ -- вамъ говорю я;
             Отъявленный бездѣльникъ! Выпилъ ядъ
             Сначала онъ, и у него сгорѣла
             Вся внутренность. Король хоть плохъ, но все же
             Покамѣстъ говоритъ, и потому,
             Надежда есть, что, можетъ-быть, болѣзнь
             Его пройдетъ.
   Фолькенбриджъ. Кого ты съ нимъ оставилъ?
   Губертъ. Да развѣ вы не знаете?-- вѣдь лорды
             Вернулись къ намъ, а вмѣстѣ съ ними прибылъ
             Наслѣдникъ трона, Генрихъ.-- Іоаннъ
             Простилъ ихъ всѣхъ, благодаря его
             Ходатайству. Король на попеченьи
             Теперь у нихъ.
   Фолькенбриджъ. О, Господи, смири
             Свой ярый гнѣвъ! Не заставляй терпѣть
             Насъ свыше силъ.-- Скажу тебѣ я, Губертъ,
             Что нынче ночью ровно половина
             Моихъ всѣхъ войскъ потоплена приливомъ
             Близъ Линкольна.-- Я живъ остался чудомъ,
             Благодаря лишь доброму коню.
             Веди меня скорѣе къ государю,
             Боюсь я не застать его въ живыхъ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 7-я.

Садъ Свинсгетскаго аббатства.

(Входятъ Принцъ Генрихъ, Салисбюри и Биготъ).

   Пр. Генрихъ. Пришелъ конецъ,-- зараза охватила
             Всю кровь его. Самъ мозгъ, который служитъ,
             Какъ говорятъ, вмѣстилищемъ души,
             Въ рѣчахъ несвязныхъ явно обличаетъ,
             Что смерть близка. (Входитъ Пемброкъ).
   Пемброкъ.                     Языкъ и рѣчь больного
             Пока еще свободны. Молить онъ
             Снести его на воздухъ, увѣряя,
             Что страшный ядъ, сжигающій ему
             Всю внутренность, ослабнетъ въ свѣжемъ мѣстѣ.
   Пр. Генрихъ. Такъ пусть несутъ сюда его. Все ль бредитъ,
             Какъ прежде, онъ? (Уходитъ Биготъ).
   Пемброкъ.           Нѣтъ,-- бредъ въ сравненьи съ прежнимъ
             Какъ будто стихъ.-- Сейчасъ вдругъ сталъ онъ пѣть.
   Пр. Генрихъ. Не страненъ ли такой самообманъ?
             Упорство боли можетъ притупить
             Въ насъ чувство къ ней.-- Боль, одолѣвши тѣло,
             Невидимо затѣмъ сражаетъ мозгъ
             И, вызвавъ въ немъ рядъ дикихъ, страшныхъ мыслей,
             Крутитъ ихъ вихремъ въ этой оболочкѣ
             Больной души.-- Такъ и теперь: не чудно ль,
             Что смерть поетъ, и я, какъ лебеденокъ 67),
             Стою надъ этимъ лебедемъ, чья пѣснь,
             Какъ слабый звукъ безсильнаго органа,
             Еще звучитъ напутствіемъ душѣ
             Въ моментъ ея разлуки тяжкой съ тѣломъ!
   Салисбюри. Вамъ надо быть спокойнѣй, принцъ: -- судьба
             Судила вамъ исправить смутный хаосъ,
             Который вамъ въ тяжелое наслѣдье
             Невольно оставляетъ вашъ отецъ.

(Короля Іоанна вносятъ больного Биготъ и другіе придворные).

   Кор. Іоаннъ. Ну, вотъ теперь мнѣ все жъ немного легче.
             Дверей и оконъ было мало мнѣ
             Для воздуха!.. палящій, острый зной
             Жжетъ грудь мою! Онъ обращаетъ въ пепелъ
             Всю внутренность! Я корчусь, какъ бумажный
             Паяцъ въ огнѣ!
   Пр. Генрихъ.           Получше ль вамъ теперь?
   Кор. Іоаннъ. Я отравленъ! Я мертвъ и брошенъ всѣми!..
             И друга нѣтъ сердечнаго средь васъ,
             Кто мнѣ принесъ холодную бы зиму,
             Чтобъ ледяными пальцами впилась
             Она мнѣ въ грудь!.. Зачѣмъ, зачѣмъ не могутъ
             Всѣ рѣки государства моего
             Протечь струей живительной и свѣжей
             Чрезъ сердце мнѣ?.. Зачѣмъ морозный вѣтеръ
             Не припадетъ съ привѣтнымъ поцѣлуемъ
             Къ моимъ устамъ -- не прохладитъ ихъ жаръ?..
             Чего прошу? Вѣдь малости -- прохлады!
             А вы, толпа людей неблагодарныхъ,
             Хотите мнѣ и въ этомъ отказать!..
   Пр. Генрихъ. О, если бъ я потокомъ слезъ обильныхъ
             Могъ вамъ помочь!
   Кор. Іоаннъ.           Въ твоихъ слезахъ огонь!
             Ихъ соль горитъ!.. Въ груди моей бушуетъ
             Кромѣшный адъ,-- отрава жъ, точно дьяволъ,
             Терзаетъ кровь проклятую мою!..

(Входитъ Фолькенбриджъ).

   Фолькенбриджъ. Я, чуть дыша, поспѣшно прискакалъ,
             Чтобъ видѣть васъ.
   Кор. Іоаннъ.           Пріѣхалъ ты закрыть
             Мои глаза!.. Порвались снасти сердца
             Въ моей груди! Веревки парусовъ,
             Какими шелъ корабль свободный жизни,
             Истерлись въ нить, въ тончайшій волосокъ!
             На немъ вися, еще трепещетъ сердце,
             Но силы въ немъ нѣтъ больше, чтобъ твою
             Услышать вѣсть! И скоро все, что видишь
             Ты предъ собой -- лишь будетъ жалкій прахъ,
             Пустой сосудъ разбитаго величья...
   Фолькенбриджъ. Дофинъ итти сбирается на насъ;
             Но Богъ знаетъ, имѣемъ ли возможность
             Мы драться съ нимъ. Прошедшей ночью думалъ
             Я отступить, но лучшій мой отрядъ
             Отборныхъ войскъ захваченъ былъ приливомъ
             И потонулъ. (Король умираетъ).
   Салисбюри. Ты смерти вѣсть принесъ
             Умершему.-- Король, мой повелитель!
             Монархомъ былъ еще ты за минуту --
             И вотъ чѣмъ сталъ!
   Пр. Генрихъ.           Чѣмъ долженъ буду стать
             За нимъ и я, пройдя такимъ же точно
             Путемъ свой вѣкъ! Что жъ вѣрно на землѣ?
             И какъ смотрѣть на нашу жизнь безъ страха,
             Когда король сталъ тоже горстью праха?
   Фолькенбриджъ. Ты отошелъ! Въ живыхъ я остаюсь
             Лишь для того, чтобъ долгъ исполнить мести;
             А тамъ помчусь вслѣдъ за тобой на небо
             Служить и тамъ тебѣ, какъ на землѣ.

(Обращаясь къ лордамъ).

             А что до васъ, плеяда звѣздъ, вошедшихъ
             Въ свой прежній кругъ 68),-- то гдѣ же ваша мощь
             И мужество? Вамъ надо доказать
             Возвратъ вашъ къ прежней вѣрности на дѣлѣ.
             Должны вы смыть позоръ и стыдъ измѣны,
             Изгнавъ за дверь расшатанной отчизны
             Ея враговъ!-- Идите жъ вслѣдъ за мной
             Должны мы быть стремительны и скоры,
             Чтобъ не взялъ верхъ надъ нами грозный врагъ,
             А онъ спѣшитъ, не дремля, быстрымъ шагомъ.
   Салисбюри. Мнѣ кажется, что въ этомъ дѣлѣ знаемъ
             Мы больше васъ. Сейчасъ сюда пріѣхалъ
             Легатъ Пандольфъ. Его уполномочилъ
             Дофинъ уладить миръ, при чемъ условья
             Его настолько намъ благопріятны,
             Что мы принять ихъ можемъ безъ стыда.
             Дофинъ рѣшилъ покончить эту распрю.
   Фолькенбриджъ. И кончитъ онъ ее еще охотнѣй,
             Узнавъ, что мы готовы выйти въ бой.
   Салисбюри. Я думаю, считать все дѣло можно
             Ужъ конченнымъ. Дофинъ отправилъ войско
             И весь обозъ свой къ берегу, оставивъ
             Легата здѣсь для обсужденья дѣлъ.
             Когда угодно будемъ вамъ и лордамъ,
             То можемъ мы сойтись сегодня жъ съ нимъ
             И всѣ рѣшить.
   Фолькенбриджъ. Да будетъ такъ. А вы,
             Достойный принцъ и прочіе вельможи,
             Чья помощь намъ сегодня не нужна,
             Займитесь здѣсь, какъ должно, погребеньемъ
             Покойнаго.
   Пр. Генрихъ. Мы погребемъ его
             Въ Ворчестерѣ, какъ завѣщалъ онъ это
             При жизни самъ.
   Фолькенбриджъ. Перенесите жъ съ миромъ
             Его туда.-- Особѣ вашей свѣтлой,
             Достойный принцъ, желаю я вести
             Преемственно дорогой прежней славы
             Родимый край.-- Покорно, на колѣняхъ,
             Даю обѣтъ служить вамъ вѣрой, правдой
             Всю жизнь мою.
   Салисбюри.           Клянемся вмѣстѣ съ нимъ
             И мы вамъ въ томъ же самомъ. Будетъ вѣчна,
             Повѣрьте, наша ревность, безъ порока
             И безъ пятна.
   Пр. Генрихъ.           Я мягокъ серцемъ, лорды
             А потому простите, если васъ
             Благодарить могу я лишь слезами.
   Фолькенбриджъ. Мы не должны печалиться чрезъ мѣру,
             Печаль возьметъ свое и безъ того.--
             Свою главу Британія не склонитъ
             Передъ врагомъ, пока врага не встрѣтитъ
             Въ себѣ самой; -- но, съ возращеньемъ нынче
             Ея вельможъ, причинъ для страха нѣтъ.
             Пусть съ трехъ сторонъ бѣда надъ нами грянетъ,
             Сумѣемъ мы отпоръ ей грозный дать!
             Когда бѣдѣ отпоромъ вѣрность встанетъ,
             То что тогда насъ можетъ испугать! (Уходятъ).
   

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Имена дѣйствующихъ лицъ этой пьесы напечатаны въ первый разъ въ изданіи Роу 1709 года.
   2. Мѣсто дѣйствія этой сцены не указано въ первыхъ изданіяхъ и опредѣлено позднѣй по хроникамъ, изъ которыхъ извѣстно, что свиданіе Іоанна съ французскимъ посломъ было въ Норгемитонѣ.
   3. Въ подлинникѣ Шатильонъ говоритъ: "я достигъ границъ моего посольства",-- но такой оборотъ не подходитъ къ духу русскаго языка.
   4. Въ подлинникѣ выраженіе: "pops out" -- вымолитъ слово или, вѣрнѣе, выстрѣлитъ словомъ. Грубый въ словахъ Филиппъ намекаетъ этимъ на адвокатское краснорѣчіе, помощью котораго братъ его можетъ выиграть процессъ.
   5. Въ подлинникѣ игра сопоставленіемъ выраженій: "true begot" -- законно рожденъ и: "well-begot" -- хорошо рожденъ.
   6. Въ словахъ Фолькенбриджа, что у его брата полулицо, какъ на стертомъ грошѣ, намекъ на то, что при Генрихѣ VII была введена чеканка на мелкихъ серебряныхъ монетахъ королевскаго лица въ профиль, тогда какъ на золотыхъ оно изображалось en face.
   7. Въ подлинникѣ король, обращаясь къ Роберту, употребляетъ слово -- "sirrah", которое хотя и значитъ буквально мошенникъ, но въ англійскомъ языкѣ употребляется часто въ болѣе мягкомъ значеніи: напр., человѣкъ, недостойный довѣрія или пустой. Потому смыслу перевода приданъ этотъ оттѣнокъ.
   8. Здѣсь Фолькенбриджъ повторяетъ насмѣшку насчетъ худощаваго лица брата (см. пр. 6). На мѣдной монетѣ Шекспирова времени изображался профиль королевы съ бантомъ лентъ за ухомъ въ видѣ розы, при чемъ роза была больше самаго лица. Розы за ухомъ по модѣ тогдашняго времени носили даже мужчины.
   9. Nob -- презрительное сокращеніе имени Робертъ.
   10. Въ подлинникѣ Фолькенбриджъ на вопросъ, какъ его зовутъ, отвѣчаетъ: Филиппомъ и прибавляетъ: "so is my name begun", т.-е. такъ начинается мое имя. Смыслъ тотъ, что въ Западной Европѣ именемъ называется фамилія, а крестное имя зовется prénom. У насъ же именемъ собственно называется только крестное имя, потому буквальный переводъ отвѣта Фолькенбриджа на русскомъ языкѣ не имѣлъ бы смысла.
   11. Здѣсь король, приказавъ Филиппу преклонить колѣни, посвящаетъ его въ рыцари. Плантагенетъ было родовое прозвище Ричарда Львинаго Сердца.
   12. Намекъ на извѣстное выраженіе, что незаконныя дѣти назывались дѣтьми, прижитыми съ лѣвой стороны.
   13. Неизвѣстно, на кого король намекаетъ этимъ словомъ. Деліусъ объясняетъ, что оно относится къ Филиппу, отказавшемуся отъ наслѣдства, а Мэлоне полагаетъ, что король намекаетъ на свое собственное прозвище: Іоаннъ Безземельный. Первое объясненіе вѣроятнѣе, такъ какъ едва ли бы самолюбивый Іоаннъ стадъ называть себя публично насмѣшливымъ прозвищемъ безземельный.
   14. Весь этотъ монологъ Филиппа -- сатира на англійскіе нравы вѣка Елисаветы. Эпизодъ о гулякѣ за столомъ рисуетъ тогдашнее пристрастіе особенно любезно принимать возвратившихся изъ дальнихъ странъ путешественниковъ, которые нерѣдко оказывались обманщиками и злоупотребляли гостепріимствомъ.
   15. Кольбрандъ, датскій великанъ, побѣжденный рыцаремъ Барвикомъ. Исторія эта описана Драйденомъ.
   16. Воробья въ Англіи называли Филиппомъ, потому что звукъ этого имени слышится въ его пискѣ. Своимъ возраженіемъ Фолькенбриджъ намекаетъ на то, что онъ получилъ имя Плантагенета и потому не хочетъ носить прежняго ничтожнаго имени.
   17. Въ отвѣтѣ Фолькенбриджа, называющаго себя Базилискомъ, намекъ на старинную драму: "Солиманъ и Персида", въ которой точно также клоунъ называетъ Базилиска дрянью (knave), а тотъ отвѣчаетъ, что онъ не дрянь, а рыцарь (knight).
   18. Намекъ на легенду (безъ сомнѣнія, вымышленную), будто, когда къ посаженному въ темницу королю Ричарду впустили льва, то онъ, всунувъ ему въ пасть руку, вырвалъ ему сердце. Отсюда его прозвище: Ричардъ Львиное Сердце.
   19. Вся эта сцена вымышлена. Ричардъ Львиное Сердце не былъ убитъ австрійскимъ герцогомъ; да и самъ герцогъ умеръ за нѣсколько лѣтъ до времени, когда происходитъ дѣйствіе драмы.
   20. Странное сравненіе, что солдаты Іоанна имѣли лица дѣвицъ, довольно трудно объяснить. Можетъ-быть, Шекспиръ хотѣлъ выразить этимъ беззаботность юности и происходившее отъ того равнодушіе къ опасностямъ.
   21. Въ подлинникѣ австрійскій герцогъ говоритъ въ предыдущей репликѣ: "реасе", т.-е. смирно или -- успокойтесь. Словомъ этимъ публичные глашатаи (crier) приглашали расшумѣвшуюся толпу утихнуть, вслѣдствіе чего Фолькенбриджъ называетъ герцога въ насмѣшку этимъ именемъ.
   22. Въ подлинникѣ здѣсь короткая и совершенно непонятная безъ объясненія фраза: "I'll smoke your skin-coat", т.-е. буквально: я прокопчу твой кожаный камзолъ.-- По объясненію Деліуса, здѣсь намекъ на то, что австрійскій герцогъ въ знакъ побѣды надъ Ричардомъ носилъ на плечахъ принадлежащую ему шкуру льва, а Фолькенбриджъ объявляетъ, что онъ выгонитъ его изъ этой шкуры такъ же, какъ выгоняютъ изъ мѣховъ дымомъ моль.
   23. Въ подлинникѣ: Alcides shoes", т.-е. башмаки Алкида. Теобальдъ, считая слово shoes за описку, замѣнилъ его выраженіемъ shows, т.-е. внѣшній видъ или платье. Въ переводѣ принята эта редакція.
   24. Въ подлинникѣ здѣсь слишкомъ напыщенная для русскаго языка метафора: "your city's threaten'd cheeks", т.-е. угрожаемыя щеки вашего города.
   25. Намекъ на довольно распространенный въ то время въ Англіи обычай изображать на трактирныхъ вывѣскахъ святого Георгія, поражающаго дракона.
   26. По окончаніи охоты, охотники дорѣзывали раненую дичь, отчего и были покрыты кровью.
   27. Во время осады Іерусалима Титомъ раздѣленные на враждебныя партіи граждане соединились, чтобъ дѣйствовать противъ общаго врага.
   28. Въ подлинникѣ Фолькенбриджъ говоритъ: here's а stay, т.-е. буквально: вотъ остановка.-- Смыслъ тотъ, что онъ досадуетъ на гражданина, противорѣчащаго предложенному рѣшенію дѣла.
   29. Въ этомъ довольно натянутомъ оборотѣ намекъ на извѣстное изображеніе смерти въ видѣ скелета, одѣтаго въ дырявыя лохмотья.
   30. Въ подлинникѣ Констанса перечисляетъ въ цѣлыхъ трехъ строкахъ уродства и болѣзни, которымъ могъ быть подвергнутъ Артуръ, но сохранить это перечисленіе при поэтической передачѣ текста не было никакой возможности. Вотъ буквальный переводъ: "если бъ ты былъ страшенъ, дуренъ собой, наносилъ позоръ утробѣ твоей матери, былъ покрытъ непріятными, не имѣющими вида значками, былъ хромъ, горбатъ, черенъ, уродливъ, покрытъ нечистыми струпьями и оскорбляющими взоръ пятнами -- тогда я была бъ спокойнѣй, и т. д.-- Всякій согласится, что мысль монолога Констансы вполнѣ выражается и безъ этого перечисленія.
   31. Праздничные дни отмѣчались въ календаряхъ золотымъ знакомъ, а остальные -- чернымъ.
   32. Здѣсь игра двойнымъ значеніемъ слова: "реасе". Герцогъ говоритъ его въ значеніи: успокойтесь; а Констанса понимаетъ въ смыслѣ: миръ и возражаетъ, что хочетъ мира, а не войны.
   33. Въ лицѣ австрійскаго герцога Шекспиръ соединилъ двухъ разныхъ лицъ: Леопольда Австрійскаго, заключившаго Ричарда Львиное Сердце въ темницу, и виконта Лиможскаго Видемара, въ чьихъ владѣніяхъ Ричардъ былъ смертельно раненъ. Кровавымъ трофеемъ герцога Констанса называетъ львиную шкуру, которую онъ носилъ изъ хвастовства въ память смерти Ричарда, который также носилъ ее въ знакъ своего прозвища: Львиное Сердце.
   34. Въ кафтанъ изъ телячьей кожи наряжали шутовъ.
   35. Въ подлинникѣ здѣсь выраженіе: "juggling witchcraft", т.-е. буквально: фиглярническое колдовство; но это послѣднее слово употреблено не столько въ прямомъ смыслѣ, сколько для противоположенія истинной святости. Потому употребленное въ переводѣ выраженіе "шарлатанство" ближе къ смыслу текста.
   36. Этими словами Констанса, въ интересахъ которой расторгнутъ союзъ государей, хочетъ сказать, что если король французскій отниметъ руку, т.-е. разорветъ союзъ, то это опечалитъ только дьявола, потому что онъ лишится души Филиппа, которая досталась бы ему въ случаѣ отказа повиноваться словамъ папы. Этотъ натянутый оборотъ выраженъ въ подлинникѣ довольно темно: "будь внимателенъ, дьяволъ, и наблюдай, чтобъ раскаявшаяся Франція, отнявъ руку, не лишила тебя въ аду одной души".
   37. Здѣсь игра значеніемъ слова вѣра (faith). Бланка употребляетъ это слово въ религіозномъ смыслѣ, говоря, что Констанса требуетъ послушанія кардиналу ради своихъ выгодъ, а отнюдь не по вѣрѣ въ справедливость папы. Констанса же возражаетъ, что она потеряла вѣру во всѣхъ своихъ друзей. Послѣдніе два стиха этого монолога -- явный плеоназмъ.
   38. Здѣсь игра словами: "to be moved" -- быть смущеннымъ и -- "be removed" т.-е. удались (въ смыслѣ удались отъ Франціи).
   39. Намекъ на употреблявшійся тогда способъ лѣченья ожоговъ прижиганьемъ.
   40. Въ подлинникѣ Фолькенбриджъ говоритъ: "while Philipp breathe", т.-е., пока Филиппъ дышитъ или отдыхаетъ. Въ текстѣ однако нѣтъ прямого указанія, кого подразумѣваетъ Фолькенбриджъ подъ именемъ Филиппа -- себя или французскаго короля, носившаго то же имя. Въ первомъ случаѣ смыслъ будетъ тотъ, который принятъ для редакціи перевода, во второмъ же слова эти означаютъ, что Фолькенбриджъ, убивъ герцога австрійскаго, намѣревается въ скоромъ времени убить также и французскаго короля Филиппа, который пока еще дышитъ (breathe), т.-е. живъ.
   41. Обращаясь къ Артуру и Фолькенбриджу, Іоаннъ часто зоветъ ихъ "cousin", хотя оба они приходятся ему пл d>
ько прозвище (nickname), данное внуку Джеффри, перваго графа Анжуйскаго за то, что онъ носилъ на своей шапкѣ вѣточку дрока (broom-stalk, по французски genet.)
   7) Намекъ на прозваніе Іоанна -- безземельный.
   8) Сэръ Ричардъ]. Это по старой копіи, и вѣрно. Въ IV актѣ Сольсбёри называетъ его сэръ Ричардъ, и король именно подъ этимъ-то названіемъ и посвятилъ его въ рыцари. Но новѣйшіе издатели совершенно произвольно пишутъ сэръ Робертъ.
   9) Насмѣшка надъ чванствомъ путешественниковъ и людей высшаго круга. Путешественникъ почитался тогда необходимою принадлежностью всякой бесѣды высшаго тона. Джонсонъ.
   10) Зубочистка была въ это время непремѣнной принадлежностью человѣка, хотѣвшаго показать, что ему не чужды иностранные обычаи и моды. Джонсонъ.
   11) О пріѣздѣ почтоваго экипажа на станцію почтальонъ давалъ знать, трубя въ рогъ. Здѣсь Бастардъ играетъ другимъ, переноснымъ значеніемъ слова рогъ, намекая на супружескую невѣрность женщинъ.
   12) Въ двѣнадцатой пѣснѣ Поліольбіона Драйтона (Drayton) есть длинное и чрезвычайно напыщенное описаніе знаменитой битвы, происходившей въ присутствіи короля Этельстана между датскимъ исполиномъ Кольбрантомъ и знаменитымъ Гью Барвикомъ. Исполинъ былъ убитъ рыцаремъ.
   13) Въ Шекспирово время полагали, что имя Филиппъ въ точности звукоподражаетъ крику воробья. Есть длинная поэма Скельтона, называющаяся Phyllyp Sparrowe, Филиппъ-воробей. Драматическій авторъ, пользовавшійся большой извѣстностью при дворѣ Елизаветы, Эвфуистъ Лайли написалъ слѣдующій стихъ въ одной изъ своихъ піесъ: (Mother Bombie).
  
                                           Cry
   Phip, phip the y sparrowes as fly.
   Воробьи, когда летаютъ, кричатъ фипъ, фипъ.
  
   Древніе, въ чрезвычайно живописномъ глаголѣ, подражали крику воробья; и съ восклицаніемъ Бастарда, кажущимся съ перваго раза такимъ страннымъ, на вѣрное примирятся тѣ, которымъ памятны прекрасные стихи Катулла:
  
   Sed circumsiliens modo hue, modo illuc,
   Ad solani dominait! usque pipilabat.
  
   14) Рыцарь Базилиско былъ одною изъ самыхъ популярныхъ личностей, выводимыхъ въ старинной англійской комедіи. Бастардъ намекаетъ здѣсь на сцену изъ "Солимана и Перседы", гдѣ шутъ Пистонъ вскакиваетъ на спину Базилиско и заставляетъ его говорить, что угодно. Такъ напр.
  
                       Piston.
  
             Ву the contents of this blade.
  
                       Basilisco.
  
             By the contents of this blade.
  
                       Piston.
  
             I, the aforesaid Basilisco.
  
                       Basilisco.
  
             I, the aforesaid Basilisco Knight, good fellow Knight.
  
                       Piston.
  
             Knawe, good fellowknawe! и. г: д. Теобальдъ.
  
   15) Эта героическая борьба между королемъ и львомъ, служила въ средніе вѣка сюжетомъ великому множеству романсовъ. Лѣтописецъ Расталль разсказываетъ ее такимъ образомъ: "Говорятъ, что въ темницу короля Ричарда пустили льва, чтобъ онъ пожралъ его. Когда левъ разинулъ пасть, король всунулъ въ нее руку и рванулъ льва за сердце такъ сильно, что умертвилъ его; и вотъ почему, по мнѣнію нѣкоторыхъ, онъ прозванъ Ричардомъ Львиное Сердце."
   16) Старинная драма заставила Шекспира сдѣлать эту ошибку, приписавъ герцогу Австрійскому смерть Ричарда? который убитъ при осадѣ Шалюса.
   Самое появленіе на сценѣ герцога Австрійскаго противорѣчьи. исторической истинѣ,-- и въ этотъ анахронизмъ Шекспиръ опять таки былъ введенъ авторомъ старинной драмы. Леопольдъ, герцогъ Австрійскій, которымъ Ричардъ былъ заключенъ въ 1193 г. въ темницу, умеръ отъ паденія съ лошади въ 1193, стало-быть за нѣсколько лѣтъ до начала этой драмы.
   Вражда между Ричардомъ I и герцогомъ Австрійскимъ возникла, какъ разсказываетъ Фабіанъ, по слѣдующему поводу: "Ричардъ у одного изъ рыцарей герцога Австрійскаго (Duke of Ostriche) вырвалъ знамя сказаннаго герцога и сталъ топтать его ногами." Гардингъ въ своей хроникѣ говоритъ, что Ричардъ сорвалъ знамя герцога Австрійскаго за то, что онъ поставилъ его выше знаменъ короля Французскаго и короля Іерусалимскаго. Другіе историки разсказываютъ, что герцогъ считалъ Ричарда однимъ изъ убійцъ своего родственника, маркиза Монферратскаго, избраннаго въ короли Іерусалимскіе; но это была клевета, распущенная врагами Ричарда изъ политическихъ причинъ.
   17) Мѣловые берега Англіи издали кажутся совершенно бѣлыми. Оттуда римское названіе этого острова "Альбіонъ."
   18) Amé вовсе не Геката, какъ переводятъ нѣкоторые, а ἂτη;-- такъ въ греческой трагедіи назывался безсознательный грѣхъ, совершенный человѣкомъ по волѣ судьбы, какъ-бы для самонаказанія за какой нибудь тяжкій проступокъ. Зевесъ до того омрачитъ разумъ преступника, что онъ совершаетъ ἂτη, безсознательный грѣхъ, который навлекаетъ на главу грѣшника проклятіе, преслѣдующее его изъ рода въ родъ.
   19) Констанса намекаетъ на невѣрность Элеоноры первому мужу, Людовику VII. По разводѣ съ нимъ она вступила въ бракъ съ англійскимъ королемъ Генрихомъ II, въ 1151 году. Мэлонъ.
   20) Намекъ на обычный въ англійскихъ судахъ возгласъ глашатаевъ (criers), приглашающихъ публику къ соблюденію тишины и порядка. Эрцгерцогъ только-что произнесъ подобный возгласъ: Silence!
   21) По старымъ преданіямъ. Эрцгерцогъ Австрійскій, погубивъ Ричарда, носилъ какъ трофей, принадлежавшую ему львиную шкуру.
   22) Въ подлинникѣ As great Alcides' shoes upon an ass.] Но слово shoes (башмаки), вѣроятно описка, которую Теобальдъ предлагаетъ замѣнить словомъ shows (нарядъ, наружность).
   23) Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ предъидущая строка читается такъ: "король, Людовикъ, рѣшайте, что дѣлать" -- а за тѣмъ эту реплику ("Ну, дураки" и пр.) уже говоритъ Людовикъ. Въ другихъ изданіяхъ такъ:
  
                       Король Филиппъ.
  
             Людовикъ, рѣшай, что дѣлать.
  
                       Людовикъ.
  
             Ну, дураки и женщины и пр.
  
   24) Вѣроятно, Губертъ де Бургъ. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ его замѣняютъ въ этой сценѣ, неизвѣстно почему, первымъ гражданиномъ.
   25) Предлагая королямъ англійскому и французскому взять примѣръ съ іерусалимскихъ крамольниковъ, Бастардъ, безъ сомнѣнія, намекаетъ здѣсь на различныя партіи, волновавшія Іерусалимъ своими раздорами, но примирившіяся при приближеніи своего общаго врага, императора Тита. Мэлонъ по этому поводу дѣлаетъ выписку изъ одного сочиненія, переведеннаго съ еврейскаго, подъ заглавіемъ: Послѣднее время еврейской республики, {"А Corapendious and most mervellous History of the latter limes of the Jcwes Common-weale, etc. Written in Ilebrew, by Joseph Ben Gorion, translated into English by Peter Morwyn",} -- книги, которою Шекспиръ очень могъ пользоваться.
   26) Эта Бланка, которую Губертъ предлагаетъ выдать за мужъ за Дофина Людовика,-- не кто иная, какъ знаменитая Бланка Кастильская, мать Людовика IX. Она была дочерью Альфонса IX, короля Кастильскаго и племянницей короля Іоанна.
   27) Pagus Velocassinus, Volquessen, нынѣ Vexin.
   28) Ангелъ, старинная монета въ 10 шиллинговъ.
   29) Этотъ знаменитый монологъ, въ которомъ поэтъ клеймитъ непостоянство Франціи, одержимой клятвопреступной корыстью,-- былъ особенно кстати въ концѣ 17 столѣтія: во-первыхъ, потому что онъ былъ произнесенъ именно въ то время, когда французскій принцъ крови, герцогъ Анжуйскій, предложилъ свою руку королевѣ Елизаветѣ, державшей въ заточеніи свою невѣстку, Марію Стюартъ; во-вторыхъ, произнесенъ послѣ обращенія Генриха IV, отрекшагося отъ своей религіи и объявившаго, что Парижъ стоитъ обѣдни; въ-третьихъ, произнесенъ послѣ заключенія мира Между дворами французскимъ и Филиппа II.
   30) Чтобы видѣть, на сколько первоначальная драма, напечатанная въ 1591 г. (какъ ни замѣчательна она вообще) -- ниже той, которая была издана въ 1623,-- стоитъ только сравнить эту превосходную сцену "Короля Іоанна", гдѣ ребенокъ безуспѣшно старается утѣшить свою мать -- съ параллельной сценой анонимной піесы.

Выписка изъ піесы 1591 года.

Артуръ.

   Мужайтесь, государыня: эта слабость никакъ не можетъ быть для васъ бальзамомъ, который уврачевалъ-бы нашу печальную участь. Если небо повелѣло быть этимъ событіямъ -- ваша горькая меланхолія ни къ чему не послужитъ. Времена года измѣняются: точно также и наше настоящее бѣдствіе можетъ измѣниться съ ними, и все можетъ обратиться къ добру.
  

Констанса.

   Ахъ, дитя! года твои, я вижу, слишкомъ еще нѣжны, чтобы взглядъ твой могъ проникнуть въ бездну горестей. Но я видѣла, какъ рушились твое счастіе, мои надежды и всѣ средства, которыя должны были послужить основаніемъ твоему счастію и твоей славѣ; стало-быть, какая же радость, какое-же спокойствіе доступны мнѣ, когда надежда и счастье покидаютъ насъ?
  

Артуръ.

   Однако слезы женщинъ, ихъ горести, ихъ торжественность увеличиваютъ бремя несчастій, вмѣсто того, чтобы уменьшить ихъ.
  

Констанса.

   Если-бы какая нибудь власть услыхала жалобы вдовы, которая изъ глубины своей раненой души взываетъ о мщеніи,-- она послала-бы чуму, что-бъ заразить ею воздухъ и эту проклятую страну, гдѣ дышутъ измѣнники, гдѣ клятвопреступникъ, какъ кичливый Бріарей, осаждаетъ небо своими обманами. Онъ обѣщалъ, Артуръ, онъ клялся защищать права твои и попрать гордыню твоихъ враговъ! Но теперь, этотъ чорный измѣнникъ заключаетъ перемиріе съ проклятымъ отродьемъ Элеоноры и женитъ Людовика VIII на своей милой племянницѣ, раздѣляя свои богатства и свои владѣнія между влюбленной парочкой. Да будетъ проклятъ этотъ союзъ! Какъ они выгнали тебя изъ твоихъ владѣній и нарадовались слезамъ вдовы -- также точно пусть и ихъ броситъ небо на путь несчастія! И такъ, изо всей этой крови, пролитой съ обѣихъ сторонъ, крови, которая утолила жажду полуразверзтой земли,-- вышла только любовная игра и свадебный праздникъ!
  
   Тутъ кончается сцена. Какой холодной кажется эта жалобная резонёрка рядомъ съ отчаяніемъ матери, падающей на землю съ распущенными волосами!
   31) Въ старинныхъ календаряхъ (Almanachs) обозначались не только дни, о которыхъ предполагали, что они имѣютъ вліяніе на погоду, но и тѣ, которые почитались счастливыми или несчастными для всякихъ начинаній.-- Стивенсъ.
   32) Констанса не была вдовой: она была въ это время за третьимъ мужемъ, за Гвидо, братомъ виконта Туарскаго, послѣ развода съ ея вторымъ мужемъ, Ранульфомъ, графомъ Чатерскимъ. Мэлонъ.
   33) Въ піесѣ Шекспира, въ лицѣ Эрцгерцога соединяются два врага Ричарда -- Леопольдъ Австрійскій и Видомаръ, виконтъ Лиможскій: вотъ почему Констанса и восклицаетъ: о Австрія! Лиможъ!-- Леопольдъ, герцогъ Австрійскій, посадилъ Ричарда въ темницу въ (193; Видомаръ, виконтъ Лиможскій былъ владѣтелемъ замка Шалюсъ, передъ которымъ Львиное-Сердце былъ смертельно раненъ въ 1199 г. однимъ стрѣлкомъ, по имени Бертранъ Бурдонъ. Шекспиръ приписываетъ убійство Львинаго-Сердца герцогу Австрійскому и заставляетъ сына отмстить за смерть отца: Бастардъ убиваетъ Эрцгерцога.-- Это смѣшеніе двухъ историческихъ личностей, которое мы находимъ и въ анонимномъ Королѣ Іоаннѣ, принадлежало безъ сомнѣнія къ числу преданій англійской сцены, которое было тѣмъ популярнѣе, что приписывая такую гнусную роль одному изъ членовъ австрійскаго дома, оно давало поводъ къ множеству непріязненныхъ намековъ на эту вѣроломную непріятельницу Англіи.
   34) Вѣроятно она показываетъ на львиную шкуру Ричарда, которую, какъ мы уже сказали, носилъ Эрцгерцогъ.
   35) Когда знатные люди въ Англіи держали для своего увеселенія шутовъ, то для отличія отъ другихъ членовъ своей дворни, они наряжали ихъ въ кафтаны изъ телячьей шкуры, застегивавшіеся сзади.-- Такимъ образомъ лэди Консганса и Фокенбриджъ намекаютъ этимъ на глупость австрійца. Сэръ Джонъ Гоукинсъ,
   Другой коментаторъ Шекспира, Ритсонъ, не согласенъ съ сэръ Джономъ Гоукинсомъ и полагаетъ, что Констанса намекаетъ этимъ на трусость Эрцгерцога; потому что въ Англіи и до сихъ поръ еще говорятъ о людяхъ трусливыхъ, что у нихъ телячье сердце -- calf-hearted fellow.
   36) Сентенція отлученія, произнесенная кардиналомъ Пандольфо надъ королемъ Іоанномъ, написана прозою въ піесѣ 1591.
   "Я, Пандольфо Падуанскій, легатъ апостолическаго престола, объявляю тебя проклятымъ: я освобождаю каждаго изъ твоихъ подданныхъ отъ всякой, данной ими тебѣ присяги въ вѣрности и подданствѣ, и дарую отпущеніе грѣховъ всякому, кто подниметъ противъ тебя оружіе или убьетъ тебя: таковъ приговоръ мой и я повелѣваю всѣмъ добрымъ людямъ гнушаться тобою, какъ человѣкомъ отлученнымъ."
   Какъ мы уже сказали выше, эта борьба между королемъ Іоанномъ и святымъ престоломъ была въ это время уже не новостью на англійской сценѣ. За сорокъ лѣтъ передъ этимъ, въ царствованіе Эдуарда VI, епископъ Джонъ Вэль написалъ на тотъ же сюжетъ моралите, имѣвшее большой успѣхъ. Тамъ является на сцену Кардиналъ Пандольфо, предшествуемый четырьмя священниками, (несущими -- одинъ крестъ, другой книгу, третій зазженную свѣчу, четвертый колоколъ) -- и торжественно декламирующій слѣдующіе стихи:
   "Такъ какъ король Іоаннъ поступаетъ такимъ образомъ со святою церковью, то я проклинаю его крестомъ, книгой, колоколомъ и свѣчей. Какъ этотъ крестъ отвращенъ теперь отъ лица моего, такъ я прошу Бога изъять тебя изъ своего милосердія. Какъ я бросаю эту книгу далеко отъ себя, такъ Господь богъ да лишитъ тебя всѣхъ своихъ милостей. Какъ съ этой свѣчи ускользаетъ пылающее пламя, такъ да извержетъ тебя Господь изъ вѣчнаго своего свѣта. Я отъемлю тебя отъ Христа и при звукѣ этого колокола, предаю твое тѣло и твою душу аду и дьяволу."
   Такимъ образомъ уже при самомъ началѣ реформаціи, англійскій театръ пришелъ на помощь протестантской каѳедрѣ въ ея полемикѣ противъ папства, представивъ распри короля Іоанна съ Иннокентіемъ III символомъ великой борьбы между властью свѣтской и властью духовной. Гордый отвѣтъ, данный отлученнымъ отъ церкви государемъ папскому легату, какъ нельзя болѣе пришелся кстати въ то время, когда англійскій народъ разсѣялъ католическую армаду и повиновался королевѣ, пораженной проклятіемъ Сикста-Пятаго.
   37) Джонсонъ говоритъ, что онъ видѣлъ испанскую книжку, гдѣ казненные заговорщики (противъ Елизаветы) Гарьетъ, Фоксъ и ихъ сообщники были помѣщены въ числѣ святыхъ.
   38) Въ подлинникѣ:
  
                                 Austria.
  
             Well, ruffian, I must pocket up these wrongs,
             Because --
  
                                 Bastard.
  
                       Your breeches best may carry them.
  
   Pocket up значитъ класть въ карманъ и проглотить (перенести) обиду. Фокенбриджъ принимаетъ въ первомъ значеніи.
   39) Леченіе огнемъ (посредствомъ раскаленнаго желѣза) каутеризація -- нѣкоторыхъ болѣзней воспалительнаго свойства, было извѣстно еще во времена Гиппократа (Hipp. I. pag. 144, 208, и Lib. III, pag. 154, 165, 171, 370 и пр.). Изъ словъ Гиппократа видно, что способъ этотъ былъ извѣстенъ еще скиѳамъ. Онъ и въ настоящее время съ успѣхомъ употребляется въ нѣкоторыхъ болѣзняхъ, напр. въ воспаленіи тазобедреннаго сочлененія (Ischias).
   40) По исторіи, не герцогъ австрійскій, а виконтъ лиможскій умеръ отъ руки Бастарда. "Въ томъ же 1199 г., Филиппъ, незаконнорожденный сынъ короля Ричарда, которому отецъ далъ замокъ и титулъ Коньяка, убилъ виконта Лиможскаго, чтобы отомстить за смерть своего отца, который, какъ вы видѣли, былъ убитъ при осадѣ замка Шалюсъ-Шеврёль." -- Голиншедъ.
   41) Монета, (см. прим. 28).
   42) При обрядѣ проклятія гасили три свѣчи одну за другой.-- Грей (см. примѣч. 36).
   43) Варбортонъ видитъ въ этихъ словахъ намекъ на флотъ Филиппа II (такъ называемую армаду), который былъ уничтоженъ не за-долго до сочиненія этой драмы,-- въ 1588 году.
   44) Обои съ изображеніями ландшафтовъ или фигуръ были обыкновеннымъ украшеніемъ комнатъ. Для сбереженія отъ сырости, ихъ набивали на рамы, которыя ставили въ такомъ разстояніи отъ стѣны, что за ними могъ свободно помѣститься человѣкъ.-- Кетчеръ.
   45) Стивенсъ полагаетъ, что это намекъ на современную моду прикидываться въ обществѣ печальнымъ.
   46) Чрезвычайно любопытно сравнить эту знаменитую сцену съ параллельной ей сценой въ анонимномъ Королѣ Іоаннѣ. Вотъ она:

Входитъ Артуръ, котораго ведетъ Губертъ до Бургъ.

  

Артуръ.

   Благодарю, Губертъ, за твое вниманіе ко мнѣ,-- для котораго тюремное заключеніе еще такъ ново. Прогулка здѣсь не доставляетъ мнѣ большаго удовольствія; но я принимаю предложеніе твое съ признательностью, и ни въ какомъ случаѣ не хочу лишить удовольствія глаза мои. Но скажи мнѣ, ласковый тюремщикъ, если ты можешь, сколько времени король меня продержитъ здѣсь?
  

Губертъ.

   Не знаю, принцъ; предполагаю, что не долго. Да пошлетъ вамъ Господь свободу и да хранитъ Онъ короля!

Палачи выходятъ изъ своей засады и бросаются на Артура.

Артуръ.

   А! что такое, господа? что значитъ это насиліе? О! помоги, Губертъ! милый приставникъ мой, помоги! Да освободитъ меня Богъ отъ неожиданнаго нападенія негодяевъ! Не давайте имъ убить бѣднаго, невиннаго ребенка!
  

Губертъ палачамъ.

   Уйдите, господа. Я одинъ все сдѣлаю.

Палачи уходитъ.

Артуръ.

   Ну, Артуръ, собери все свое самообладаніе. Смерть грозитъ головѣ твоей. Что значитъ это, Губертъ? объясни мнѣ, въ чемъ дѣло.
  

Губертъ.

   Терпѣніе, юный принцъ. Выслушайте слова несчастія, печальныя, звѣрскія, адскія, ужасныя: страшный разсказъ, который годился-бы только для языка фуріи! Я не въ силахъ сдѣлать это, каждое слово этого разсказа поражаетъ меня глубокою скорбью.
  

Артуръ.

   Какъ? я долженъ умереть?
  

Губертъ.

   Не смерть долженъ я объявить вамъ, а нѣчто болѣе гнусное: приговоръ ненависти, судьбы самой несчастной: смерть была-бы самымъ вкуснымъ блюдомъ на такомъ жестокомъ пиршествѣ. Будьте глухи, не слышьте меня; адъ за меня окончитъ.
  

Артуръ.

   Увы! ты ранишь юность мою своими, наводящими безпокойство, словами. Не знать всего -- это для меня ужасъ, это -- адъ. Въ чемъ дѣло, другъ? Если дѣло должно быть сдѣлано, исполняйте его и кончайте скорѣе, чтобы я пересталъ страдать.
  

Губертъ.

   Я не хочу воспѣвать языкомъ моимъ подобное злодѣйство, и при всемъ томъ нужно, чтобы я исполнилъ его руками моими. Сердце мое, голова моя, все существо мое отказываются служить мнѣ въ этомъ дѣлѣ. Прочти это письмо; прочти эти трижды роковыя строки, узнай то, что я обязанъ сдѣлать, и прости мнѣ, когда ты узнаешь это.
   "Губертъ, во имя нашего душевнаго спокойствія и безопасности нашей особы, приказываю тебѣ, съ полученіемъ этого повелѣнія, вырвать глаза Артуру Плангагенету."
  

Артуръ.

   Ахъ, человѣкъ чудовищный и проклятый! Одно только его дыханіе и заражаетъ воздухъ! Сердце его заключаетъ въ себѣ заразительный ядъ, котораго достало-бы отравить весь міръ! Развѣ будетъ нечестіемъ обвинять небеса въ неправосудіи, когда они попускаютъ этому извергу угнетать и обижать невинныхъ? Ахъ, Губертъ! и ты сдѣлался орудіемъ, которымъ онъ, какъ трубными звуками возвѣщаетъ аду свое торжество! Небо плачетъ, святые проливаютъ ангельскія слезы, боясь увидѣть твое паденіе; они тебя преслѣдуютъ раскаяніемъ; они стучатся въ дверь твоей совѣсти, чтобы внести въ нее милосердіе и предохранить тебя отъ ярости преисподней. Адъ, Губертъ, адъ со всѣми его бичами -- на концѣ этого проклятаго злодѣйства. Эта бумага, скрѣпленная печатью, обѣщающая тебѣ всѣ блага земныя,-- дѣлаетъ Сатану владыкою души твоей. Ахъ, Губертъ! не соглашайся отказаться отъ части твоей у Господа! Я говорю тебѣ это не за тѣмъ только, чтобъ ты оставилъ мнѣ зрѣніе, которое для меня есть первое изъ вещественныхъ благъ, я говорю тебѣ во имя опасности, которая угрожаетъ тебѣ; опасности гораздо большей чѣмъ моя боль; потеря твоей прекрасной души для меня больнѣе моихъ суетныхъ глазъ. Подумай хорошенько, Губертъ, потому что это трудное дѣло,-- потерять вѣчное спасеніе изъ-за временной милости короля.
  

Губертъ.

   Милордъ, всякій человѣкъ, обитающій въ этой странѣ, обязанъ исполнять всѣ повелѣнія своего государя.
  

Артуръ.

   Богъ, власть котораго гораздо обширнѣе, возбранилъ намъ въ заповѣдяхъ своихъ повиноваться тѣмъ, кто приказываетъ убивать.
  

Губертъ.

   Но та же самая власть постановила законъ,-- чтобы держать міръ въ повиновеніи,-- что преступленіе должно быть наказано смертью.
  

Артуръ.

   Я объявляю, что я не преступникъ, не измѣнникъ, и что я невиненъ.
  

Губертъ.

   Не мнѣ, милордъ, нужно вамъ жаловаться.
  

Артуръ.

   Ты, по крайней мѣрѣ, можешь отказаться отъ порученія, которое угрожаетъ погибелью душѣ твоей.
  

Губертъ.

   Да, если мой государь откажется отъ этой тяжбы.
  

Артуръ.

   Тяжба его -- тяжба обмана и нечестія.
  

Губертъ.

   Да падетъ проклятіе на того, кто заслужилъ его!
  

Артуръ.

   Ну, такъ оно падетъ на тебя, если ты довершишь этотъ нечестивый приговоръ такимъ безбожнымъ злодѣяніемъ.
  

Губертъ.

   Никакая казнь не будетъ законною, если приговоръ судей будетъ подвергаться такимъ образомъ сомнѣнію.
  

Артуръ.

   Ни одинъ приговоръ не можетъ быть законнымъ безъ того чтобы, по нормамъ правильнаго судопроизводства, виновный былъ уличенъ въ преступленіи.
  

Губертъ.

   Милордъ, милордъ, эти долгіе разговоры увеличиваютъ только мою горесть, нисколько не служа вашему дѣлу. Потому что я знаю и дѣйствую въ томъ убѣжденіи, что подданные должны повиноваться безпрекословно повелѣніямъ королей своихъ. Я не долженъ входить въ разбирательство, почему онъ вашъ врагъ, но я обязанъ повиноваться ему, когда онъ приказываетъ.
  

Артуръ.

   Такъ повинуйся-же и пусть душа твоя остается въ отвѣтѣ за неправосудное преслѣдованіе, которому подвергаюсь я. Мы, вращающіеся глаза, которыми я могу еще измѣрять поверхность взоромъ, даннымъ мнѣ природою,-- пусть изъ-подъ вашихъ нахмуренныхъ бровей сверкаетъ ужасъ, чтобы поразить имъ убійцъ, лишающихъ меня вашего свѣтлаго зрѣнія. Пусть адъ будетъ для нихъ также мраченъ, какъ могила, которую они готовятъ мнѣ и пусть онъ будетъ страшнымъ воздаяніемъ за ваше преступленіе! Пусть чорные мучители глубокаго тартара заставятъ ихъ раскаяться въ этомъ проклятомъ злодѣйствѣ, подвергнувъ души ихъ тысячамъ разнообразныхъ пытокъ! Не будемъ болѣе медлить, Губертъ; рѣчи мои кончены, теперь ужь я тебя прошу -- лиши меня зрѣнія; но, чтобы кончить трагедію, заключи развязку ударомъ кинжала. Прощай, Констанса! Подходи палачъ! Сдѣлай изъ моей смерти торжество для тирана!
  

Губертъ.

   Я слабѣю, я боюсь; совѣсть моя велитъ мнѣ отказаться отъ этого. Что говорю я о слабости и боязни? мой король повелѣваетъ, и приказаніе это ставитъ меня внѣ отвѣтственности. Но Богъ воспрещаетъ,-- а Онъ повелѣваетъ и царями. Этотъ великій Повелитель отмѣняетъ приказаніе короля, Онъ удерживаетъ мою руку и смягчаетъ мое сердце. Прочь вы, проклятыя орудія! Вы уволены отъ своей службы. Успокойся, юный принцъ; ты сохранишь свое зрѣніе, хотя-бы мнѣ пришлось жизнью заплатить за это. Я пойду къ королю, скажу ему, что воля его исполнена, и что ты -- мертвъ. Поди со мной; Губертъ не рожденъ на то, чтобы ослѣпить эти свѣточи, которые природа одарила такимъ блескомъ.
  

Артуръ.

   Губертъ, если когда нибудь Артуръ возвратитъ свое могущество, ты будешь вознагражденъ за благодѣяніе, которое ты оказалъ мнѣ: я предалъ тебѣ мое зрѣніе, ты мнѣ возвращаешь его; я не буду неблагодарнымъ. Но теперь всякое промедленіе можетъ помѣшать исходу твоего добраго предпріятія. Пойдемъ, Губертъ, чтобы предупредить большія несчастія.

Уходятъ.

   47) Вторая коронація Іоанна происходила въ Кэнтербёри въ 1201 году. Въ третій разъ онъ былъ коронованъ тамъ-же, послѣ убійства своего племянника, въ Апрѣлѣ 1202 года.
   48) Advantage of good exercise] -- т. е. воинскихъ упражненій, которыми въ средніе вѣка почти ограничивалось воспитаніе принцевъ и вообще молодыхъ дворянъ. Перси.
   49) Это былъ пустынникъ, пользовавшійся большой слабой въ народѣ. Не смотря на то, что его предсказаніе сбылось, несчастнаго привязали къ хвосту лошади и такъ тащили но улицамъ Вергэма, а потомъ повѣсили вмѣстѣ съ сыномъ. (См. хронику Голиншеда подъ 1213 годомъ). Дусъ.
   50) Нѣкоторые англійскіе историки упоминаютъ объ этомъ явленіи. Грей (см. Введеніе къ этой книгѣ).
   51) Эта знаменитая сцена, гдѣ король Іоаннъ гнѣвается на Губерта за то, что тотъ, принявъ капризъ за повелѣніе, убилъ Артура,-- многимъ коментаторамъ напоминаетъ другую историческую сцену, разыгравшуюся послѣ казни Маріи Стюартъ. И въ самомъ дѣлѣ, извѣстно, что королева шотландская 8 Февраля 1587 г. была обезглавлена въ замкѣ Фогрингэ, въ силу warrant'а, подписаннаго Елизаветой, который поручено было привести въ исполненіе государственному секретарю Дэвисону. Когда голова Маріи пала, Англійская королева, безъ сомнѣнія, опасаясь гнѣва континентальныхъ дворовъ,-- притворилась, что она въ отчаяніи отъ этого дѣла и всю отвѣтственность въ этомъ юридическомъ убійствѣ свалила на Дэвисона. Она осыпала своего черезчуръ вѣрнаго министра ругательствами и упрекала его въ избыткѣ ревности совершенно такъ-же, какъ въ этой сценѣ Іоаннъ упрекаетъ Губерта.
   Это сближеніе, если оно только основательно, поможетъ намъ освѣтить нѣкоторыя темныя стороны драмы Шекспира. Если по замыслу поэта, смерть Артура была только символомъ смерти Маріи Стюартъ, то на короля Іоанна должно смотрѣть, какъ на олицетвореніе Елизаветы. Тогда всѣ событія піесы получаютъ значеніе намековъ на современныя происшествія. Пандольфо, отлучающій короля Іоанна, будетъ папой, издавшимъ противъ Елизаветы буллу проклятія. Смѣшной герцогъ Австрійскій, убитый симпатичнымъ Бастардомъ -- Филиппъ II, побѣжденный англійскимъ народомъ. Король Французскій Филиппъ, то поддерживающій, то оставляющій Артура,-- Генрихъ III, то защищающій, то оставляющій дѣло Маріи Стюартъ. Предположенный союзъ между племянницей короля Іоанна и дофиномъ, сыномъ Филиппа-Августа,-- проэктированный бракъ между герцогомъ Анжуйскимъ, братомъ Генриха III и Елизаветой. Возстаніе Пемброка и Сольсбёри, дѣйствующихъ съ-обща съ иноземцами, для того, чтобъ отмстить смерть Артура -- мятежъ герцога Соффока и графа Нортомберлэндъ, соединившихся съ католическими дворами для освобожденія Маріи Стюартъ. Наконецъ, чужеземцы, прогнанные Бастардомъ,-- испанская армада, отраженная англійской націей, и великолѣпная тирада, которой заканчивается піеса -- побѣдный крикъ патріотическаго поэта.
   52) Какъ умерщвленъ Артуръ -- неизвѣстно. Французскіе писатели полагаютъ, что Іоаннъ подъѣхалъ ночью на лодкѣ къ Руанскому замку, гдѣ содержался Артуръ, велѣлъ вывести его къ себѣ и закололъ въ то самое время, когда онъ молилъ о пощадѣ. Послѣ этого его бросили въ Сену, распустивъ слухъ, что желая выпрыгнуть въ окно, онъ упалъ въ рѣку и утонулъ. Мэлонъ.
   Но Шекспиръ слѣдуетъ здѣсь въ точности плану исторической піесы. Въ драмѣ 1591 Артуръ тоже умираетъ, пытаясь освободиться изъ своей темницы. Вотъ эта сцена:

Юный Артуръ показывается на стѣнѣ.

Артуръ.

   Теперь, пусть удача помогаетъ успѣху моего предпріятія и пощадитъ мою молодость отъ новыхъ бѣдствій! Я рискую моей жизнью, чтобы выиграть свободу. Если я умру, я покончу со всѣми мученіями здѣсь на землѣ. Я боюсь, что рѣшимость моя начинаетъ ослабѣвать. Если я струшу, увы! я упаду; а паденіе для меня -- смерть. Нѣтъ, ужь лучше отказаться отъ моего намѣренія и жить вѣчно въ тюрьмѣ. Въ тюрьмѣ, сказалъ я? нѣтъ, лучше смерть! Да возвратятся ко мнѣ мужество и энергія! Кончено, я попытаюсь; и всего-то вѣдь надо только соскочить, чтобы жить.
   53) Never to taste the pleasures of the world -- текстъ обѣтовъ, даваемыхъ въ эту эпоху набожности и рыцарства. Джонсонъ.
   54) При торжественныхъ союзахъ лица, заключавшія ихъ, принимали причастіе, какъ-бы для того, чтобы скрѣпить ихъ еще сильнѣе.
   55) Пѣтухъ (Gallus) находился въ гербѣ Галліи.
   56) Голиншедъ разсказываетъ, по Мэтью Парису, что въ самомъ дѣлѣ "король, не будучи въ состояніи сѣсть на лошадь, приказалъ себя нести на носилкахъ, сдѣланныхъ изъ ивовыхъ прутьевъ и покрытыхъ простой рогожей, безъ тюфяка и безъ подушки".
   57) Намекъ на изображенія, которыя дѣлались вѣдьмами. Голиншедъ упоминаетъ, что Элиноръ Кобэмъ и ея сообщниковъ обвиняли, между прочимъ и въ томъ, что они сдѣлали восковое изображеніе короля, которое постепенно таяли на огнѣ, думая тѣмъ извести короля.
   58) Признаніе, сдѣланное Мелёнемъ, есть историческій фактъ. "Около того же времени, (говоритъ Голиншедъ), одинъ французъ, виконтъ де Мелёнь, захворалъ въ Лондонѣ, и видя, что уже смерть близка къ нему, призвалъ многихъ англійскихъ бароновъ, остававшихся въ городѣ, и сдѣлалъ имъ слѣдующее признаніе: "вы и не знаете, какая опасность виситъ надъ головами вашими. Людовикъ, вмѣстѣ съ двѣнадцатью графами и баронами Франціи, дали тайную клятву, въ случаѣ, если англійское королевство будетъ покорено,-- убить, изгнать и посадить въ тюрьму тѣхъ англійскихъ дворянъ, которые теперь возмутились противъ короля своего,-- какъ измѣнниковъ и бунтовщиковъ. И, чтобы вы не сомнѣвались, я, который близокъ къ смерти, увѣряю васъ спасеніемъ души своей,-- что я былъ однимъ изъ двѣнадцати, давшихъ эту клятву. И такъ, я вамъ совѣтую позаботиться о своей безопасности и о спасеніи вашего отечества, и прошу васъ въ тайнѣ хранить то, что я вамъ открылъ теперь." И сказавъ это, онъ сейчасъ-же умеръ."
   59) Никто изъ историковъ, писавшихъ въ теченіе первыхъ 10 лѣтъ по смерти короля, не упоминаетъ объ этой чрезвычайно невѣроятной исторіи. Томасъ Вайксъ первый разсказываетъ объ этомъ въ своей хроникѣ слѣдующимъ образомъ: "монахъ, чтобъ отмстить королю за какое-то оскорбительное слово, отравилъ чашу съ элемъ, принесъ ее къ нему, отпилъ прежде самъ, чтобъ отвратить отъ себя всякое подозрѣніе, и вскорѣ умеръ."
   (См. Введеніе къ этой книгѣ). Мэлонъ, приводя эту цитату, прибавляетъ: "Гораздо вѣроятнѣе, что Іоаннъ умеръ въ Ньюаркѣ просто отъ горячки."
   60) Это, какъ мы уже разсказали въ Введеніи, случилось съ самимъ королемъ при переходѣ его изъ Линна въ Линкольншэйръ.
   61) Нѣтъ никакого сомнѣнія, что по мысли Шекспира, мучительная смерть Іоанна есть воздаяніе за его злодѣйства. Точно также смотрѣлъ на это и авторъ анонимной піесы, въ чемъ можно удостовѣриться, прочтя слѣдующую сцену:
  

Король Іоаннъ.

   Филиппъ, пить! О, отчего нѣтъ у меня всѣхъ льдовъ альпійскихъ, чтобы затоптать и охладить этотъ внутренній огонь, который неистовствуетъ во мнѣ какъ разъяренный палачъ. Напрасно всѣ владыки истощали силы свои, чтобы сжечь божественное дерево въ Вавилонѣ (?). Такъ точно и мое сердце безуспѣшно оказываетъ свое слабое сопротивленіе яростному вторженію того, кто гораздо сильнѣе королей. Помоги мнѣ, Господи! Какія терзанія! Я умираю. Іоаннъ, эту муку навлекъ ты на себя своими ужасными злодѣяніями! Филиппъ, подай кресло, въ ожиданіи гроба! Ноги мои отказываются служить мнѣ, пренебрегаютъ носить короля.
  

Бастардъ.

   Ахъ, добрый мой государь! восторжествуйте надъ болью терпѣніемъ, и переносите ваши страданія съ царственнымъ мужествомъ.
  

Король Іоаннъ.

   Мнѣ кажется, что я вижу списокъ моихъ преступленій, написанныхъ демономъ мраморными буквами. Малѣйшаго изъ нихъ достаточно для того, чтобъ я утратилъ часть свою на небѣ. Мнѣ кажется, что демонъ шепчетъ мнѣ на ухо и говоритъ мнѣ, что всякая надежда на милосердіе напрасна и что я долженъ быть проклятъ и осужденъ за внезапную смерть Артура. Я вижу, я вижу тысячи, тысячи людей, пришедшихъ упрекать меня за все зло, которое я сдѣлалъ на землѣ. Ахъ! нѣтъ божества столь милосердаго, которое простило-бы мнѣ мои злодѣйства. Вся жизнь моя была -- нанесеніемъ вреда другимъ; я находилъ удовольствіе только въ погибели другихъ. Когда я сдѣлалъ какое-нибудь дѣло, достойное доброй памяти? Какой изъ моихъ дней не кончился какимъ-нибудь важнымъ несчастіемъ? Жизнь моя, исполненная ярости и тиранніи, даетъ ли мнѣ право просить небо, чтобъ оно пощадило меня отъ подобной смерти? Кто скажетъ, что Іоаннъ умеръ слишкомъ рано? Кто скорѣе, не скажетъ, что онъ зажился слишкомъ долго? Безчестіе преслѣдовало меня въ жизни и униженіе, сопровождаетъ меня къ смерти. За чѣмъ я избѣжалъ ярости французовъ и не умеръ подъ ударами ихъ мечей? Жизнь моя была позорна и оканчивается позорно, враги мои презираютъ меня, друзья мои гнушаются мною.
  

Бастардъ.

   Простите міру и всѣмъ вашимъ земнымъ врагамъ и призовите Христа какъ вашего послѣдняго помощника.
  

Король Іоаннъ.

   Языкъ мой путается. Увѣряю тебя, другъ Филиппъ, что съ тѣхъ поръ, какъ Іоаннъ подчинился римскому священнику, ни ему, ни приснымъ его ничего не удавалось на землѣ: благословенія Рима -- проклятія, а его анаѳема -- благословеніе. Изъ глубины сердца моего возглашаю къ Богу моему, какъ взывалъ къ нему царственный пророкъ Давидъ, руки котораго, какъ и мои же, были обагрены убійствомъ. Также какъ и ему, и мнѣ не суждено построить домъ Господу, но если мое умирающее сердце не обманываетъ меня, изъ нѣдръ моихъ изойдетъ царственное поколѣніе, которое достанетъ руками своими до вратъ Рима, и ногами своими попретъ гордыню блудницы, которая царитъ на престолѣ вавилонскомъ! Филиппъ, снасти сердца моего лопаются; пламя отравы уничтожаетъ во мнѣ слабыя силы естества: Іоаннъ умираетъ въ вѣрѣ Іисусовой.
   62) По Голиншеду, король Іоаннъ былъ похороненъ въ Кросстонъ-Аббэ, въ Страффордшэйрѣ; но поэтъ здѣсь точнѣе историка: ибо, по указанію, данному Шекспиромъ, 17 Іюня 1797 въ ворстерскомъ соборѣ точно открыли гробницу короля Іоанна.
   63) Читая тираду, которой кончается Король Іоаннъ, трудно не видать въ ней намека на современныя событія; строки эти написаны подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ угрозъ, направленныхъ католической коалиціей на еретическую Англію. Мнѣніе это до очевидности подтверждается стихами, которыя служатъ эпилогомъ къ первоначальной піесѣ:
  

Бастардъ.

   Пусть только Англія останется вѣрной самой себѣ, и цѣлый міръ противъ нея будетъ безсиленъ. Людовикъ, ты храбро былъ отброшенъ назадъ въ свою Францію, ибо нигдѣ французъ не сохранилъ за собою англійской почвы, даже двадцатой доли того, что ты завоевалъ. Дофинъ, руку твою: мы идемъ въ Ворстеръ. А вы, лорды, предложите руки свои, что бы нести вашего государя до его гробницы, со всѣми почестями честнаго погребенія. Если пэры и народъ будутъ дѣйствовать совокупно, ни папа, ни Франція, ни Испанія не могутъ повредить Англіи.
  
емянниками. Но дѣло въ томъ, что слово cousin часто употребляется въ англійскомъ языкѣ въ значеніи родственникъ, безъ опредѣленія какой. Слово это съ этимъ значеніемъ часто встрѣчается и въ другихъ пьесахъ.
   42. Ангелъ изображался на тогдашнихъ золотыхъ монетахъ, почему онѣ и назывались въ обыденной рѣчи просто ангелами.
   43. Въ подлинникѣ здѣсь очень натянутое для поэтической передачи выраженіе: "within this wall of flesh there is а soul", т.-е. за стѣнами этой плоти (т.-е. въ этомъ тѣлѣ) живетъ душа и т. д.
   44. Въ словахъ этихъ намекъ на армаду Филиппа Испанскаго, погибшую въ 1588 году, слѣдовательно, гораздо позднѣе царствованья Іоанна. Этотъ слишкомъ явный анахронизмъ лучше всего отвѣчаетъ на мнѣнія нѣкоторыхъ цѣнителей, будто Шекспиръ допускалъ анахронизмы въ своихъ пьесахъ по невѣжеству. Если можно, пожалуй, предположить, что онъ по недостатку образованія дѣлалъ ошибки въ трагедіяхъ изъ древняго міра, то врядъ ли кто-нибудь предположитъ, чтобы онъ не зналъ близкой къ нему исторіи Англіи. Дѣло просто въ томъ, что тогда въ литературныхъ произведеніяхъ вообще не обращали никакого вниманія на историческую и географическую вѣрность.
   45. Буквальный переводъ подлинника здѣсь довольно теменъ. Король говоритъ: "well could I bear that England had his praise, so we could find some pattem to our shame", т.-е. я готовъ перенести эту славу Англіи, потому что въ ней мы находимъ образецъ (въ смыслѣ оправданія) нашего стыда. Настоящій смыслъ тотъ, какой приданъ редакціи перевода.
   46. Обращаясь здѣсь во второй разъ къ смерти, Констанса называетъ ее оригинальнымъ, но безсмысленнымъ для перевода на русскій языкъ выраженіемъ: "anatomy", т.-е. анатомія, въ смыслѣ трупъ.
   47. Въ подлинникѣ стоитъ: "preach me some philosophy", т.-е. буквально: проповѣдуй мнѣ какую-нибудь философію. Смыслъ тотъ, какой выраженъ въ переводѣ.
   48. Въ Шекспирово время былъ въ высшемъ сословіи обычай разыгрывать въ обществѣ разочарованныхъ, скучающихъ людей.
   49. Въ подлинникѣ: "no tongue but Huberts", т.-е. ни одинъ языкъ, кромѣ языка Губерта. Въ прежнихъ изданіяхъ послѣ этихъ словъ стояла точка, вслѣдствіе чего вся эта фраза объяснялась съ нѣкоторой натяжкой, будто Артуръ хочетъ сказать, что онъ вѣритъ словамъ (языку) Губерта болѣе, чѣмъ словамъ ангела. Но для такого объясненія недостаетъ грамматической связи этой фразы съ предыдущей, а потому правдоподобнѣй объясненіе Стивенса, что Артуръ начинаетъ здѣсь новую фразу, но не доканчиваетъ ея, прерванный Губертомъ, который зоветъ служителей. Вслѣдствіе этого въ концѣ фразы вмѣсто точки поставленъ въ переводѣ знакъ перерыва.
   50. Въ подлинникѣ здѣсь выраженіе: "good exercise", т.-е. хорошее упражненіе. Нѣкоторые комментаторы видятъ въ этомъ намекъ на тѣлесныя упражненія въ противоположность умственнымъ занятіямъ; но гораздо вѣрнѣй предположить, что Шекспиръ имѣлъ въ виду именно изученіе военнаго искусства для турнировъ и войнъ, что тогда входило въ непремѣнную программу при воспитаніи дворянъ и принцевъ.
   51. Буквальный смыслъ подлинника здѣсь не совсѣмъ ясенъ. Пемброкъ говорить: "I'll go and find tlie inherithance of this poor child", т.-е., я иду отыскать наслѣдье этого бѣднаго ребенка. Будь эта фраза одна, ее можно было бъ истолковать въ томъ смыслѣ, что Пемброкъ хочеть хлопотать о томъ, чтобъ наслѣдство Артура, т.-е. корона Англіи, досталось въ лучшія руки, но вслѣдъ затѣмъ онъ, продолжая свою рѣчь, называетъ это наслѣдье "маленькимъ царствомъ преждевременнаго гроба" (little kingdom of а forced grave), "для котораго достаточно трехъ футовъ земли". Потому надо предположить, что слово "inheritance" (наслѣдство) употреблено въ смыслѣ: тѣло или останки.
   52. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: "the better foot before", т.-е. пусть лучшая нога идетъ впередъ.
   53. Какъ умеръ Артуръ -- осталось неизвѣстнымъ. По нѣкоторымъ писателямъ, онъ былъ заколотъ Іоанномъ во время свиданія съ нимъ въ замкѣ, гдѣ несчастный, принцъ содержался.
   54. Здѣсь Салисбюри говоритъ о дофинѣ, съ которымъ покинувшіе Іоанна лорды хотѣли соединиться.
   55. Въ подлинникѣ Салисбюри говоритъ: "not till Isheath it іn the murderer's skin", т.-е. буквально: не оставлю (меча), пока не погружу его въ кожу убійцы. Но skin (кожа) употреблено здѣсь въ смыслѣ кожанаго колета, который въ то время носили подъ латами.
   56. Въ подлинникѣ: "here's a good world", т.-е. буквально: хорошъ здѣсь свѣтъ. Слово "здѣсь" явно показываетъ, что Фолькенбриджъ говоритъ не о свѣтѣ вообще, а о томъ именно, что происходитъ въ настоящую минуту въ Англіи, потому редакція перевода ближе передаетъ мысль подлинника, чѣмъ переводъ буквальный.
   57. Буквальный переводъ подлинника былъ бы здѣсь не совсѣмъ ясенъ. Фолькенбриджъ говоритъ: "now happy he, whose cloak and ceinter can hold oat this tempest", т.-е. теперь счастливъ тотъ, чье платье и поясъ могутъ выдержать эту бурю.
   58. Здѣсь рѣчь идетъ объ обѣщаніи лордовъ предаться на сторону дофина.
   59. Заключительная рѣчь Салисбюри нѣсколько разъяснена. Въ подлинникѣ хотя онъ и говоритъ о своей мечтѣ, чтобъ французы и англичане заключили союзъ въ дальней языческой землѣ, но прямо этого союза крестовымъ походомъ не называетъ. Смыслъ же словъ однако до того ясенъ, что прямое указаніе на знамя креста, которое я позволилъ себѣ прибавить для разъясненія, ровно ничего не искажаетъ противъ истиннаго смысла подлинника.
   60. Въ подлинникѣ здѣсь слово: "hatch" -- полудверь. Смыслъ тотъ, что французы, преслѣдуемые англичанами, не успѣвали отворять въ своихъ домахъ двери, чтобъ скрыться, и лѣзли, куда и какъ попало*
   61. Насмѣшливый намекъ на національнаго гальскаго пѣтуха.
   62. Въ подлинникѣ стоитъ просто "pale-visag'd maids", т.-е. блѣдноликія дѣвушки. Мысль совершенно ясна, что здѣсь слабость блѣдноликихъ женщинъ противополагается силѣ загорѣло-суровыхъ солдатъ, но буквальный переводъ едва ли бы выразилъ эту мысль вполнѣ.
   63. Въ подлинникѣ здѣсь слишкомъ оригинальное для буквальнаго перевода выраженіе: "anthread the rade eye of rebellion" -- буквально: выдерните нитку изъ суроваго ушка (иглы) возмущенья.
   64. Фразы: "я все сказалъ" -- нѣтъ въ текстѣ, но я позволялъ себѣ ее прибавить, потому что иначе рѣчь Мелёна въ этомъ мѣстѣ слишкомъ рѣзко распадается на два совершенно различные по смыслу періода. Такіе перерывы въ Шекспировыхъ монологахъ встрѣчаются нерѣдко, и я ихъ объясняю тѣмъ, что дошедшій до насъ текстъ его произведеній печатался съ театральныхъ списковъ. Актеры же при представленіяхъ имѣли полную возможность замѣнить связующія фразы мимической игрой. Такъ и здѣсь: умершій Мелёнъ могъ смолкнуть, выразить на лицѣ страданіе и затѣмъ продолжать рѣчь въ другомъ смыслѣ. Но при чтеніи такой пробѣлъ показался бы слишкомъ рѣзокъ и шероховатъ.
   65. Въ подлинникѣ здѣсь игра словъ: think -- думать и thought -- мысль. Фолькенбриджъ говоритъ: Hubert I think, т.-е. я думаю, что ты Губертъ, а Губертъ отвѣчаетъ: "thou hast а perfect thought" -- т.-е. у тебя хорошія (въ смыслѣ: вѣрныя) мысли.
   66. Въ подлинникѣ Губертъ говоритъ: I left him speechless, т.-е. я оставилъ его безъ языка. Но это -- явное противорѣчіе съ послѣдующими его словами, когда онъ, напротивъ, говоритъ, что король еще владѣетъ языкомъ. Легенда о томъ, что Іоаннъ былъ отравленъ монахомъ, сообщена Томасомъ Вайксомъ, по словамъ котораго монахъ этотъ, ради мести королю за какое-то оскорбленіе, подалъ ему стаканъ съ отравленнымъ элемъ и, чтобъ отклонить подозрѣніе, отпилъ сначала самъ, вслѣдствіе чего и умеръ. Легенда эта, впрочемъ, не подтверждается другими историками, по словамъ которыхъ Іоаннъ умеръ просто отъ горячки.
   67. Слово cygnet -- лебеденокъ исправлено Попомъ противъ перваго изданія in folio, гдѣ было напечатано безсмысленное выраженіе: symet.
   68. Фолькенбриджъ намекаетъ этими словами, что лорды вновь вернулись къ законному монарху.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов