СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.
Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній.
ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.
Драма "Периклъ" принадлежитъ къ числу тѣхъ пьесъ Шекспира, которыя въ особенности возбуждали сомнѣнія и споры критиковъ. Высказанныя при этомъ мнѣнія были очень различны. Нѣкоторые комментаторы отрицали не только принадлежность драмы Шекспиру вообще, но даже его участіе въ ея передѣлкѣ. Другіе, напротивъ, безусловно считали Шекспира авторомъ пьесы. Отсутствіе какихъ-либо точныхъ библіографическихъ свѣдѣній для рѣшенія вопроса, дѣйствительно ли та или другая сомнительная пьеса принадлежитъ перу Шекспира, уже давно привело къ тому, что наиболѣе вѣскія по сему предмету заключенія дѣлаются не столько по внѣшнимъ библіографическимъ даннымъ, сколько по содержанію и по степени литературныхъ достоинствъ самого произведенія. Относительно настоящей пьесы пожаловаться на отсутствіе библіографическихъ свѣдѣній, правда, нельзя, но, къ сожалѣнію, свѣдѣнія эти настолько противорѣчивы одно другому, что по нимъ можно съ одинаковой вѣроятностью защищать оба мнѣнія,-- то-есть, что пьеса эта можетъ быть Шекспирова, а можетъ быть и нѣтъ. Драма была издана въ первый разъ въ 1609 году съ полнымъ именемъ Шекспира, какъ автора, а затѣмъ перепечатана нѣсколько разъ съ тѣмъ же указаніемъ. Кромѣ того, извѣстно, что пьеса очень нравилась публикѣ и давалась часто съ успѣхомъ на сценѣ. Такіе факты, повидимому, подтверждали авторство Шекспира несомнѣнно, такъ какъ иначе трудно было предположить, чтобы Шекспиръ сталъ злоупотреблять своимъ именемъ и позволилъ выдавать чужое произведеніе за свое. А если бы онъ это даже и допустилъ, то неужели о такомъ самозванствѣ промолчала бы современная критика и не обвинила Шекспира въ плагіатѣ, тѣмъ болѣе, что вопросъ шелъ не о какомъ-нибудь темномъ, неизвѣстномъ произведеніи, но о пьесѣ, которая, какъ сказано, имѣла очень большой успѣхъ какъ въ печати, такъ равно и на сценѣ. И однако рядомъ съ этими доказательствами, говорящими за несомнѣнное авторство Шекспира, мы встрѣчаемся съ фактомъ, свидѣтельствующимъ, повидимому, о совершенно противномъ. Въ первомъ полномъ собраніи Шекспировыхъ произведеній, изданномъ чрезъ семь лѣтъ послѣ смерти поэта его товарищами, актерами Геммингомъ и Конделемъ, "Периклъ" не помѣщенъ вовсе. Это полное собраніе имѣло и имѣетъ до сихъ поръ такой авторитетъ въ глазахъ критиковъ, что отсутствіе въ немъ въ числѣ прочихъ пьесъ "Перикла" привело многихъ къ рѣшительному отрицанію Шекспирова авторства. Взглядъ этотъ основывался на очень вѣскомъ мнѣніи, что едва ли бы товарищи покойнаго поэта, актеры Геммингъ и Кондель, могли не знать, какія пьесы Шекспиръ написалъ дѣйствительна или, по крайней мѣрѣ, передѣлалъ для сцены. Какихъ-либо иныхъ реальныхъ доказательствъ въ поддержку того или другого мнѣнія, къ сожалѣнію, не отыскано, и потому защитникамъ ихъ поневолѣ пришлось довольствоваться лишь болѣе или менѣе вѣроятными предположеніями. Такъ, напримѣръ, въ защиту Шекспирова авторства, а равно для объясненія отсутствія драмы въ полномъ собраніи сочиненій, говорилось, что, можетъ-быть, "Периклъ" былъ еще при жизни автора проданъ въ собственность частному лицу (чѣмъ объясняются и многочисленныя отдѣльныя изданія драмы), и что Геммингъ и Кондель не имѣли права перепечатать пьесу въ своемъ изданіи. Догадка эта, конечно, не можетъ быть отрицаема, но не можетъ быть и доказана. Тогдашнихъ законовъ объ огражденіи авторскихъ правъ мы въ точности не знаемъ, а сверхъ того, если бъ дѣло произошло дѣйствительно такъ, то естественно являлся вопросъ: почему же издатели полнаго собранія не оговорили ни однимъ словомъ своего сожалѣнія, что не могли перепечатать Шекспирову пьесу, очень нравившуюся публикѣ и имѣвшую безусловный успѣхъ? Въ слѣдующемъ полномъ собраніи Шекспировыхъ сочиненій, появившемся въ 1632 году, мы также не находимъ "Перикла", и наконецъ только, въ третьемъ in folio 1664 года драма явилась напечатанной на ряду съ прочими Шекспировыми пьесами. Но и тутъ вопросъ о подлинности Шекспирова авторства подвергся новому сомнѣнію тѣмъ, что въ изданіи этомъ, вмѣстѣ съ "Перикломъ", было напечатано еще семь другихъ, уже совершенно апокрифическихъ пьесъ, чья подложность была впослѣдствіи доказана несомнѣнно. Значитъ, очень можетъ быть, что и здѣсь издатели помѣстили "Перикла" вовсе не изъ полнаго убѣжденія* будто печатаютъ дѣйствительно Шекспирову пьесу, но просто изъ желанія возбудить своимъ изданіемъ интересъ публики, для чего и перепечатали даже завѣдомо ложныя пьесы. Дальнѣйшія историческія и библіографическія изысканія не обнаружили для разрѣшенія вопроса никакихъ новыхъ данныхъ, а потому для опредѣленія подлинности "Перикла" критика поневолѣ должна была обратиться къ анализу самой пьесы, къ изученію ея содержанія и духа, съ тѣмъ, чтобъ опредѣлить степень вѣроятности Шекспирова авторства помощью сопоставленія и сравненія тона и духа драмы съ другими произведеніями, принадлежащими Шекспиру несомнѣнно. Результатъ изслѣдованій этого рода былъ успѣшнѣй и привелъ къ болѣе опредѣленнымъ выводамъ, хотя и здѣсь пришлось встрѣтиться съ многими загадочными фактами. Во всякомъ случаѣ мнѣніе, что если Шекспиръ и не былъ авторомъ, написавшимъ "Перикла" отъ начала до конца, то все-таки приложилъ руку къ передѣлкѣ этой пьесы, можно считать въ настоящее время установившимся вполнѣ.
Фабула пьесы заимствована изъ древней, пользовавшейся въ западно-европейской литературѣ большой популярностью, легенды. Основная ея редакція (написанная по-гречески) относится къ V вѣку. Латинскій переводъ сталъ извѣстенъ въ IX столѣтіи, а затѣмъ тотъ же сюжетъ нѣсколько разъ разрабатывался въ очень многихъ литературахъ. Такъ, существуетъ написанный на эту тему французскій романъ, латинская поэма, сочиненная въ XПП вѣкѣ Готфридомъ Витербскимъ, латинская новелла, напечатанная въ сборникѣ "Gesta romanoriim"; разсказъ Бельфореста, помѣщенный въ "Трагическихъ исторіяхъ"; англійскій разсказъ, озаглавленный: english chronicle of Apollon of Tyr (1510); англійская поэма съ тѣмъ же сюжетомъ, сочиненная поэтомъ Гоуеромъ, и наконецъ англійскій же разсказъ Твина (1576). Кромѣ того, по всей вѣроятности, существовала написанная на ту же тему еще до Шекспира театральная пьеса. Уже одно это перечисленіе заглавій можетъ показать, до какой степью основному разсказу, изъ котораго заимствована драма, посчастливилось почему-то заинтересовать публику, несмотря на всю нелѣпость фабулы. Сюжетъ всѣхъ разсказовъ въ главныхъ чертахъ одинаковъ. Герой, Аполлоній, князь Тирскій, подвергается тѣмъ же самымъ несчастьямъ, какія выведены и въ Шекспировой драмѣ. Онъ точно такъ же влюбляется въ дочь царя Антіоха, уличаетъ ее въ преступной связи съ отцомъ, спасается бѣгствомъ отъ преслѣдованія злодѣя-царя и женится на другой принцессѣ. Далѣе слѣдуетъ разсказъ о мнимой смерти его жены, которую выбрасываютъ въ море, о чудесномъ ея спасеніи, а также о воспитаніи и несчастьяхъ его дочери. Разсказъ заканчивается счастливымъ соединеніемъ всей семьи. Что касается до Шекспировой драмы собственно, то она основана явно на редакціи стариннаго англійскаго поэта Гоуера (ум. 1408), изложившаго этотъ сюжетъ въ стихотворной поэмѣ. Обращаясь къ анализу пьесы для разъясненія вопроса, былъ ли Шекспиръ ея авторомъ -- предстоитъ остановиться сначала на фабулѣ произведенія, а затѣмъ на его внутреннихъ литературныхъ достоинствахъ. Фабула и вообще сценическая постройка драмы не только не говорятъ за принадлежность ея перу Шекспира, но, напротивъ, свидѣтельствуютъ скорѣе о противоположномъ. Трудно найти не только въ произведеніяхъ Шекспира, но даже и въ прочей англійской драматургіи того времени, пьесу, которая была бы скомпонована такъ нелѣпо и такой неумѣлой рукой. Передѣлка въ театральныя пьесы литературныхъ новеллъ была, правда, въ то время въ большомъ ходу, и этимъ способомъ пользовался въ широкомъ размѣрѣ самъ Шекспиръ; но все-таки въ подобныхъ случаяхъ авторы болѣе или менѣе понимали, что сцена имѣетъ свои условія, и что нельзя при сочиненіи драматическихъ произведеній переносить въ нихъ цѣликомъ все разнообразное содержаніе тѣхъ первоначальныхъ источниковъ, изъ которыхъ заимствовался сюжетъ. Между тѣмъ авторъ "Перикла", повидимому, совершенно забылъ или, даже можно сказать, совершенно не зналъ этого правила. Упустивъ изъ виду, что сценическое произведеніе прежде всего требуетъ единства сюжета и послѣдовательности въ развитіи дѣйствія, авторъ "Перикла" не только нанизалъ въ своей пьесѣ безъ всякой связи, какъ бусы на нитку, тѣ диковинные факты, какіе нашелъ въ первоначальной легендѣ, но позволилъ себѣ даже такіе пріемы, которые не могутъ быть допущены на сценѣ уже никакимъ образомъ. Такъ, онъ прибѣгнулъ къ живымъ картинамъ для изображенія событій, которыя не умѣстились въ драматическомъ дѣйствіи пьесы, и наконецъ вывелъ для той же цѣли въ числѣ дѣйствующихъ лицъ автора первоначальной легенды, поэта Гоуера, который, подобно древнему хору, разсказываетъ зрителямъ (и, надо прибавить, въ крайне плохихъ стихахъ) все то, что происходитъ въ антрактахъ. Такой пріемъ дѣйствительно существовалъ въ старинномъ англійскомъ театрѣ, но въ то время, когда явилась драма, т.-е. около 1610 г., былъ уже оставленъ. Такимъ образомъ отъ доказательства принадлежности пьесы Шекспиру помощью анализа только ея содержанія пришлось отказаться даже самымъ рьянымъ защитникамъ этого мнѣнія. Зато къ совершенно иному выводу придемъ мы, если, оставя въ сторонѣ общій планъ пьесы, займемся ея частностями. Начавъ чтеніе драмы, читатель съ первыхъ сценъ не ощутитъ ничего, кромѣ скуки. Высокопарные, натянутые монологи, неестественныя, преувеличенныя положенія проходятъ монотонною нитью, не пробуждая никакого интереса. Но при анализѣ деталей вниманіе очень скоро начинаетъ останавливаться на отдѣльныхъ фразахъ, въ которыхъ то тамъ, то здѣсь внезапно проглядываютъ то глубокій афоризмъ, то смѣлая метафора, то истинно-комическая черта, явно напоминающіе манеру и руку автора, написавшаго "Лира" и "Макбета". Фразы эти являются сначала лишь изрѣдка, подобно блесткамъ, разсѣяннымъ на самомъ заурядномъ, пустомъ фонѣ; но чѣмъ далѣе продолжается чтеніе, тѣмъ чаще начинаютъ онѣ встрѣчаться. По внѣшней формѣ пьеса остается попрежнему составленной изъ худо связанныхъ, отдѣльныхъ сценъ, изъ которыхъ многія излишни и даже нелѣпы; но съ третьяго дѣйствія общій ходъ получаетъ болѣе стройный видъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ выведенныхъ лицахъ намѣчаются черты характеровъ, правда, съ большими пробѣлами въ общемъ развитіи, но тѣмъ не менѣе намѣченныя твердой, умѣлой рукой. Если пьесу прочтетъ до конца читатель, незнакомый съ Шекспиромъ вовсе, то она произведетъ на него очень странное впечатлѣніе. Онъ увидитъ ясно, что, несмотря на всю слабость въ развитіи содержанія, надъ пьесой работала опытная рука, обличающая великаго художника. Если же это будетъ читатель, хорошо изучившій другія произведенія Шекспира, то въ умѣ его несомнѣнно укоренится убѣжденіе, что если не авторомъ, то, по крайней мѣрѣ, передѣлывателемъ пьесы могъ быть только одинъ Шекспиръ. На эту мысль наведутъ его не только совершенная одинаковость пріемовъ творчества и общій духъ произведенія, если сравнить его съ многими другими Шекспировыми пьесами, но еще то интересное обстоятельство, что во многихъ положеніяхъ и картинахъ драмы онъ увидитъ повторенными положенія и черты, уже знакомыя по другимъ Шекспировымъ произведеніямъ и притомъ принадлежащія къ самому зрѣлому періоду Шекспирова творчества. Такой пріемъ изученія драмы, приведя критику къ несомнѣнному заключенію, что Шекспиръ участвовалъ въ ея созданіи, ничѣмъ однако не объяснялъ исторіи происхожденія пьесы, а потому по вопросу этому было высказано нѣсколько болѣе или менѣе гадательныхъ предположеній. Такъ, напримѣръ, нѣкоторые комментаторы держались мнѣнія, что драма была однимъ изъ первыхъ (а можетъ-быть, даже и совершенно первымъ) опытомъ Шекспира на драматическомъ поприщѣ, чѣмъ и объяснялась нелѣпость и неумѣлость постройки фабулы. Но при этомъ возникалъ загадочный вопросъ: какимъ же образомъ объяснить тѣ глубокія мысли и черты, какія были разсѣяны въ этомъ незрѣломъ произведеніи, да еще вдобавокъ черты, аналогичныя съ тѣми, какія мы находимъ въ позднѣйшихъ, лучшихъ произведеніяхъ автора? Для объясненія этой несообразности явилось новое предположеніе, что, вѣроятно, Шекспиръ обработалъ "Перикла" два раза, и что до насъ дошла именно вторая редакція драмы, дополненная и передѣланная гораздо позднѣе первоначальнаго текста. Догадка эта, конечно, объясняла съ достаточной вѣроятностью улучшеніе текста; но вмѣстѣ съ тѣмъ являлся новый вопросъ: почему же Шекспиръ, введя въ драму много улучшеній со стороны развитія характеровъ, оставилъ безъ переработки ея постройку, слишкомъ явно бросавшуюся въ глава своей нелѣпостью? Наконецъ было высказано третье предположеніе и, надо прибавить, самое вѣроятное, а именно, что, не создавая "Перикла" самъ, Шекспиръ только исправилъ и передѣлалъ пьесу другого автора. Вопросъ, почему при такой передѣлкѣ Шекспиръ все-таки не коснулся нелѣпаго содержанія пьесы, оставя его въ прежнемъ видѣ, объяснялся новымъ, довольно правдоподобнымъ предположеніемъ. Репертуаръ тогдашнихъ театровъ, конечно, составлялся антрепренерами съ принятіемъ во вниманіе тѣхъ же соображеній, какими они руководствуются и нынѣ, а именно -- желаніемъ угодить не однимъ знатокамъ искусства, но и толпѣ, составлявшей главную платежную силу для пополненія театральной кассы. А потому нѣтъ сомнѣнія, что рядомъ съ произведеніями, какъ "Отелло" или "Макбетъ", на театрѣ, къ которому принадлежалъ Шекспиръ, ставились отъ времени до времени пьесы, далеко не отличавшіяся подобными достоинствами, но имѣвшія съ меркантильной точки зрѣнія, можетъ-быть, гораздо болѣе существенный успѣхъ. Необыкновенная популярность легенды о злоключеніяхъ Аполлонія, князя Тирскаго, представляла всѣ данныя для предположенія, что, передѣланная для сцены, легенда эта придется какъ разъ по плечу посѣщавшей театры толпы и дастъ хорошіе сборы. Потому очень можно предположить, что, руководясь такими соображеніями, Шекспиръ, по предложенію своихъ театральныхъ товарищей, рѣшился передѣлать легенду (или, еще вѣрнѣй, старинную драму) для своей сцены, надѣясь, что, какъ заурядное, праздничное представленіе, она сослужитъ свою службу и будетъ имѣть успѣхъ. Этимъ можно объяснить какъ общую небрежность передѣлки, такъ равно и оставленіе въ прежнемъ видѣ нелѣпой фабулы. Къ чему, дѣйствительно, было передѣлывать, что уже нравилось публикѣ и потому сулило успѣхъ и безъ того? Конечно, мнѣніе это не болѣе, какъ догадка, придуманная на ряду съ другими, но во всякомъ случаѣ догадка болѣе вѣроятная, чѣмъ прочія. Она, сверхъ того, поддерживается дошедшимъ до насъ преданіемъ, будто Шекспиръ написалъ "Перикла" по желанію премьера его труппы -- актера Бёрбеджа, которому хотѣлось сыграть въ одной и той же пьесѣ роль молодого человѣка и старика. Драма, несмотря на свое нелѣпое содержаніе и небрежность разработки, представляетъ тѣмъ не менѣе очень богатыя данныя, чтобы талантливый актеръ могъ блеснуть въ ней своимъ дарованіемъ съ внѣшней стороны. Главное дѣйствующее лицо является въ ней сначала пылкимъ, влюбленнымъ юношей, затѣмъ человѣкомъ зрѣлыхъ лѣтъ, пораженнымъ горемъ, и наконецъ согбеннымъ старцемъ, упавшимъ подъ гнетомъ обрушившихся на него несчастій. Изобразить такіе контрасты въ одной и той же роли было бы заманчивой задачей для каждаго актера, а потому и желаніе Бёрбеджа (если преданіе говоритъ правду) можетъ служить въ нашихъ глазахъ очень сильнымъ подтвержденіемъ высказаннаго выше мнѣнія о томъ, какъ произошла пьеса.
Таковъ выработанный критикою взглядъ на драму съ внѣшней, библіографической стороны. Что касается до литературныхъ ея достоинствъ, то о нихъ критикѣ много говорить нечего. Причислить пьесу къ числу тѣхъ Шекспировыхъ звѣздъ, которыя сіяютъ самостоятельнымъ, оригинальнымъ блескомъ каждая, нельзя ни въ какомъ случаѣ. Рука Шекспира видна въ драмѣ несомнѣнно, но чего-либо новаго и оригинальнаго онъ въ ней не выразилъ. Это можно сказать какъ относительно фабулы, такъ равно и общаго духа пьесы. Фабула, какъ уже сказано выше, нелѣпа до крайности. Не говоря о нестройности и несвязности отдѣльныхъ картинъ, мы находимъ капитальную ошибку въ самомъ ея основаніи. Фабула состоитъ изъ двухъ частей, не соединенныхъ даже наружною связью. Первая часть, въ которой излагается исторія нечестиваго царя Антіоха и его дочери, составляетъ относительно второй части (гдѣ собственно разработанъ разсказъ о Периклѣ) совершенно ненужный эпизодъ, который могъ бы быть выпущенъ безъ всякаго ущерба для пьесы. Такое отсутствіе единства было бы ошибкой даже въ повѣсти, а тѣмъ болѣе не можетъ быть допущено въ драмѣ. Вторая часть гораздо живѣе, драматичнѣй и заключаетъ даже прекрасную основную мысль. Идея изобразить исторію незаслуженныхъ несчастій, упавшихъ на вполнѣ достойнаго человѣка только потому, что онъ, по благородству собственнаго характера, вѣрилъ въ честность тѣхъ людей, съ которыми имѣлъ дѣло, могла бы послужить прекрасной канвой для драматической разработки; но если эта основная идея и выражена въ настоящей пьесѣ, то далеко не такъ ярко и энергично, какъ пріучилъ насъ къ этому Шекспиръ въ другихъ своихъ произведеніяхъ. Детали, правда, встрѣчаются прекрасныя, но общее довольно шаблонно. Характеръ самого Перикла недостаточно ясенъ и не бросается въ глаза оригинальностью настолько, чтобъ казаться копіей съ вполнѣ живого человѣка. Характеръ этотъ не созданъ, но (если такъ можно выразиться) составленъ искусственно, а потому и не представляетъ рельефнаго цѣлаго. Торопливость, съ какою пьеса написана, обличается всего лучше тѣмъ, что въ ней во многихъ случаяхъ повторены положенія и картины, съ какими мы уже знакомы по другимъ произведеніямъ Шекспира. Такъ, отчаянное выраженіе Перикломъ его горя во время бури послѣ мнимой смерти жены и его пробужденіе въ пятомъ дѣйствіи во многомъ напоминаютъ аналогичныя сцены въ "Королѣ Лирѣ". Образъ Діонисы, когда она губитъ Марину, поражаетъ сходствомъ съ лэди Макбетъ, но и тутъ можно замѣтить, что сцена эта, прекрасная сама по себѣ, ничѣмъ не связана съ другими сценами, въ которыхъ Діониса является совершенно иной личностью. (См. прим. 8 и 81). Словомъ, полнаго характера мы не видимъ и въ ней. Лучше другихъ лицъ изображена Марина. Ея чистый, свѣтлый обликъ напоминаетъ Миранду и Иможену, но поспѣшность работы обличается въ обрисовкѣ и ея характера. Комическія сцены блещутъ иногда искрами истинно Шекспировскаго юмора, но въ общемъ сравнительно слабы и онѣ. Все это вмѣстѣ взятое невольно подтверждаетъ вѣроятность высказанной выше догадки о происхожденіи пьесы. Присутствіе руки Шекспира въ ней несомнѣнно; но несомнѣнно и то, что онъ приложилъ руку къ разработкѣ чужого, а никакъ не своего драматическаго произведенія, и притомъ далеко не съ такой любовью и энергіей, съ какими приступалъ къ дѣлу въ другихъ подобнаго рода случаяхъ.
Кто не знакомъ съ Шекспиромъ вообще или ищетъ въ немъ только поверхностнаго удовольствія, никакъ не долженъ начинать его изученіе съ этой пьесы. Можно сказать даже, что такой читатель ничего не потеряетъ, если не будетъ читать ее вовсе. Если она представляетъ какой-нибудь интересъ, то только для лицъ, занимающихся Шекспиромъ серьезно. Переводъ пьесы не представлялъ особыхъ затрудненій, такъ такъ текстъ ея вообще довольно ясенъ, и потому не требовалъ многочисленныхъ объясненій, но все-таки это былъ крайне неблагодарный трудъ. Высокопарные, написанные длинными періодами, монологи не давали никакой возможности придать редакціи перевода живость и образность; что же до прологовъ, которые въ видѣ хора произноситъ Гоуеръ, то ихъ короткіе рубленые стихи производятъ фальшивое, почти комическое впечатлѣніе въ самомъ оригиналѣ.
Антіохъ, царь Антіохіи.
Периклъ, князь тирскій.
Геликанъ, Эсканъ, тирскіе вельможи.
Симонидъ, царь Пентаполиса.
Клеонъ, правитель Тарса.
Лизимахъ, правитель Митиленъ.
Церимонъ, эфесскій вельможа.
Тальяръ, антіохійскій вельможа.
Филемонъ, слуга Церимона.
Леонинъ, слуга Діонисы
Маршалъ.
Содержатель публичнаго дома.
Затычка, его слуга.
Гоуеръ, поэтъ, являющійся въ видѣ хора.
Дочь Антіоха.
Таиса, дочь Симонида.
Марина, дочь Перикла и Таисы.
Діониса, жена Клеона.
Лихорида, кормилица Марины.
Діана, богиня.
Сводня.
Вельможи, рыцари, рыбаки, матросы, пираты и гонцы.
Дѣйствіе происходитъ въ разныхъ странахъ.
Гоуеръ. Пропѣть вамъ пѣсню прежнихъ лѣтъ
Изъ гроба старый Гоуеръ всталъ;
Онъ рядъ людскихъ страстей и бѣдъ
Для развлеченья вамъ собралъ.
Та пѣсня пѣлась ужъ не разъ
Въ обѣденный веселый часъ,
Въ дни праздниковъ или постовъ 2).
Не мало рыцарей и дамъ
Для поощренія трудовъ
Ее пѣвали, такъ какъ тамъ
Ведется рѣчь все о дѣдахъ,
Хвалы достойныхъ; а въ глазахъ
Людей -- добро, сказать рѣшусь,
Quo antiquius, eo melius 3).
Коль скоро вы, которымъ жить
Дано въ позднѣйшіе вѣка,
Согласны съ лаской удѣлить
Вниманье пѣснямъ старика,
То я готовъ остатокъ дней
Отдать вамъ весь и догорать,
Какъ свѣчка, съ тѣмъ, чтобъ свѣтъ лучей
Ея для васъ лишь могъ сіять...
Но къ дѣлу! Въ Сиріи былъ разъ
Царь Антіохъ; его рукой
Воздвигнутъ городъ -- да такой,
Что, по преданью, на показъ
Служить онъ прочимъ могъ бы всѣмъ.
Въ немъ царь женился; но жена,
Родивши дочь ему, затѣмъ
Была внезапно скошена
Рукою смерти злой... Зато
Дочь-крошка выросла такой
Румяной, свѣжей и живой
Красавицей, что всякій, кто
Ее лишь видѣлъ, говорилъ,
Что Рокъ навѣрное судилъ
Ей быть небесной красотой.
И что жъ?-- отецъ ея родной,
Съ душою черною, какъ ночь,
Вовлекъ ее, родную дочь,
Въ такой ужасный грѣхъ, что въ немъ
Едва ль когда-нибудь съ отцомъ
Была родная дочь грѣшна.
Но совѣсть въ насъ пріучена
Путемъ привычки забывать
И самый черный грѣхъ. Искать
Руки красотки грѣшной той
Спѣшила шумною толпой
Вся молодежь сосѣднихъ странъ --
И вотъ отецъ, чтобъ скрыть обманъ
И пылъ искавшихъ охладить,
Постановилъ, что если кто
Взять въ жены хочетъ дочь его,
Загадку долженъ разгадать
Иль жизнь въ попыткѣ потерять.
Не мало принцевъ молодыхъ
Головъ лишились такъ своихъ!..
Вамъ это въявѣ объяснитъ
Кровавый, страшный этотъ видъ 4).
А я, желая показать
Вамъ то, что было послѣ тамъ,
Прошу смиренно оказать
Вниманье къ автора трудамъ. (Уходитъ).
Комната во дворцѣ Антіоха.
(Входятъ Антіохъ, Периклъ и свита)..
Антіохъ. Обдумали ль подробно, тирскій князь,
Какой вы подвергаете себя
Опасности, рѣшась на это дѣло?
Периклъ. Да, государь, и съ духомъ, ободреннымъ
Достоинствомъ награды, я скажу,
Что смерти мысль меня страшить не можетъ!
Антіохъ. Тогда пускай въ вѣнчальномъ одѣяньи,
Подобная невѣстѣ самого
Юпитера, предстанетъ дочь моя
Немедля передъ вами. Духъ Іудины,
Богини плодородья, одарилъ
Ее всѣмъ тѣмъ, что только есть въ природѣ
Хорошаго, и цѣлый сонмъ планетъ
Рѣшилъ принести ей въ даръ всѣ совершенства.
(Музыка. Входитъ дочь Антіоха)
Периклъ. Вотъ, вотъ она, подобная во всемъ
Блистающей веснѣ! Служить ей могутъ
Однѣ лишь только граціи! Всѣ мысли
Въ ней полны добродѣтелей, какими
Когда-нибудь былъ славенъ родъ людской.
Въ лицѣ ея читаю я, какъ въ книгѣ,
Одно хорошее: печаль и горе
На немъ не могутъ жить: угрюмый гнѣвъ
Не можетъ быть товарищемъ такого
Прелестнаго лица! О, боги, вы,
Создавшіе меня, и чьимъ велѣньемъ
Зажженъ въ моей груди такой огонь,
Что я рѣшился твердо иль добиться
Небеснаго плода ея любви,
Иль умереть въ своей попыткѣ,-- будьте
Помощниками мнѣ! Вашъ сынъ и рабъ,
Я жду чрезъ васъ возможности достигнуть
Подобнаго блаженства.
Антіохъ. Князь Периклъ...
Периклъ (перебивая). Который будетъ сыномъ Антіоха.
Антіохъ. Ты видишь предъ собою тотъ опасный
Садъ Гесперидъ, въ которомъ стражемъ яблокъ
Былъ злой драконъ, пугающій того,
Кто вздумаетъ ихъ тронуть. Ты подвигнутъ
Лицомъ ея прелестнымъ на попытку
Достигнуть въ ней всего; но это будетъ
Наградой лишь заслуги,-- безъ нея же
Погибнуть долженъ ты ужъ за одну
Подобную попытку. Много принцевъ,
Достоинствомъ равнявшихся тебѣ
И также привлеченныхъ громомъ славы
Иль страстностью любви, тебѣ разскажутъ
Безгласнымъ языкомъ, что злая смерть
Постигла ихъ, какъ будто всѣ они
Покрыты были въ битвѣ съ купидономъ,
Взамѣнъ щита, лишь звѣзднымъ небосклономъ;
И блѣдный ликъ ихъ дастъ тебѣ совѣтъ
Бѣжать сѣтей, гдѣ счастью мѣста нѣтъ.
Периклъ. Благодарю, достойный Антіохъ,
Что ты напомнилъ мнѣ своею рѣчью
О бренности земного и заставилъ
Подумать объ опасности, какой
Себя я подвергаю. Память смерти
Намъ зеркало; въ немъ ясно вижу я,
Что жизнь лишь пухъ, которому нельзя
Довѣриться, и, какъ передъ кончиной,
Утративъ жизнь почти наполовину,
Со взоромъ, устремленнымъ въ небеса,
Лежитъ больной, безъ силъ, какъ прежде, думать
О радостяхъ земныхъ -- такъ точно я
Хочу свое составить завѣщанье
И всѣмъ сказать привѣтное прости,
Какъ добрый, честный принцъ... Свое богатство
Я отдаю родной моей землѣ,
А чистую любовь мою примите,
Принцесса, вы. Теперь, готовый въ путь
На жизнь и смерть, я жду удара рока.
Антіохъ. Итакъ, совѣты презрѣны. Прочти же
Завѣтныя слова, и если ихъ
Ты разгадать не будешь въ состояньѣ,
То равное со всѣми наказанье
Ждетъ и тебя.
Дочь Антіоха. Во всемъ, за исключеньемъ
Лишь этого, тебѣ желаю счастья
И радостей.
Периклъ. Какъ воинъ, я иду
На поле этой битвы и не знаю
Иной себѣ подмоги, кромѣ чести
И храбрости. (Читаетъ загадку).
Я не ехидна, но меня
Питаетъ мать своею кровью 5).
Себѣ искала долго я
Супруга, полнаго любовью,
И отыскала наконецъ --
Кто мужъ мнѣ вмѣстѣ и отецъ,
Кому сама я -- мать, подруга,
Дитя и нѣжная супруга.
Старайтесь это разрѣшить,
Когда живымъ хотите быть.
О, горькое питье на днѣ стакана!
Зачѣмъ свѣтила неба, если вамъ
Дано смотрѣть несчетными глазами
На дѣйствія людей -- зачѣмъ вы тотчасъ
Не скроете свой взоръ, когда все правда,
Что я прочелъ и что невольно мнѣ
Покрыло щеки блѣдностью и страхомъ!
(Схватываетъ руку принцессы).
О, зеркало небесной красоты!
Тебя всегда бъ любилъ я, если бъ ты
Своей души навѣкъ не запятнала
Нечестіемъ грѣха! Во мнѣ смутилась
Моя душа, и я во что бы то ни стало
Все выскажу затѣмъ, что не найти
Такого человѣка, кто, узнавши
Навѣрно, что за дверью скрыто зло,
Захочетъ отворить ее!-- Принцесса,
Вы дивный инструментъ; всѣ ваши чувства
Подобны ряду струнъ, изъ коихъ всякій
Извлечь бы могъ гармонію, какой
Заслушались бы боги и спустились
Съ высотъ небесъ на землю;-- но коль скоро
До этихъ струнъ уже касались прежде,
То только адъ захочетъ танцовать
Подъ звукъ подобной музыки! Прощаюсь,
Съ тобой навѣкъ, тебя я не ищу!
Антіохъ. Оставь, Периклъ, принцессу! Не дерзай
Касаться къ ней подъ страхомъ смертной казни:
Условье это точно такъ же свято,
Какъ первое. Но мы теряемъ время.
Рѣшай скорѣй задачу иль готовься
Итти на смерть.
Периклъ. Великій государь!
Никто не любить слышать обличенья
Грѣховъ ему пріятныхъ. Я смертельно
Тебя бы оскорбилъ, когда бъ рѣшился
Открыть тебѣ твои. Кто знаетъ тайну
Поступковъ королей -- тому бываетъ
Полезнѣе ихъ скрыть, чѣмъ обличать.
Разславленный порокъ, какъ бурный вѣтеръ,
Поднявшій пыль, конечно, засыпаетъ
Другимъ глаза, но кончится вѣдь тѣмъ,
Что глазъ, опять очистившись, привыкнетъ
Смотрѣть на бурный вѣтеръ. Бѣдный кротъ,
Взобравшись на пригорокъ, будетъ тщетно
Взывать къ богамъ, что люди давятъ землю,
Въ которой онъ живетъ, и что ему
Приходится погибнуть. Короли --
Земныя божества. Въ порокахъ имъ
Законъ -- одна ихъ воля; но когда же
Винятъ въ грѣхѣ Зевеса, будь онъ даже
Виновенъ точно въ немъ? Я говорить
Съ тобой не буду больше!-- лучше скрыть
На время то, чему молва бываетъ
Позорна и вредна. Всѣ охраняютъ
Ревниво жизнь, и, чтобъ спасти себя,
Намѣренъ рѣчь свою прервать и я 6)!
Антіохъ (въ сторону). Теперь-то и погибнешь ты! Открыть
Успѣлъ ты, вижу, тайну. Все же, впрочемъ,
Я притворюсь. (Громко) Прекрасный тирскій князь,
Хотя по уговору мы могли бы
Лишить васъ тотчасъ жизни, такъ какъ вы
Ошиблись въ объясненьи, но, жалѣя