Книговод

Тимон Афинский

Шекспир Вильям


ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

Выправленный и пополненный по найденному Пэнъ Кольеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 5.

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.
ДВА ВЕРОНЦА.
ЮЛІЙ ЦЕЗАРЬ.
АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА

Изданіе К. Солдатенкова и Н. Щепкина.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ Э. БАРФКНЕХТА И КОМП.
1858.

  

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Тимонъ, благородный Аѳинянинъ.
   Люцій, Лукуллъ, Семпроній, Вентидій, ложные друзья Тимона.
   Апемантусъ, брюзгливый философъ.
   Алкивіадъ, аѳинскій полководецъ.
   Флавій, дворецкій Тимона.
   Фламиній, Люцилій, Сервилій, слуги Тимона.
   Кафисъ, Филотасъ, Титъ, Люцій, Гортензій, слуги заимодавцевъ Тимона.
   Слуги Варрона и Изидора, двухъ заимодавцевъ Тимона.
   Купидонъ и другія маски.
   Три чужестранца.
   Поэтъ.
   Живописецъ.
   Брилліанщикъ.
   Купецъ.
   Старикъ Аѳинянинъ.
   Пажъ.
   Шутъ.
   Фрина, Тимандра, любовницы Алкивіада.

Вельможи, Сенаторы, Вожди, Воины, Разбойники и Служители.
Мѣсто дѣйствія: Аѳины и сосѣдственный лѣсъ.

  

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА I.

Аѳины. Зала въ домѣ Тимона.

Входитъ съ разныхъ сторонъ: Поэтъ, Живописецъ, Брилліанщикъ, Купецъ и другіе.

   ПОЭТ. (Живописцу). А, здравствуйте, почтеннѣйшій.
   ЖИВ. (Поэту). Очень радъ, что вижу васъ здоровымъ.
   ПОЭТ. Давно не видалъ я васъ. Что свѣтъ?
   ЖИВ. Вѣтшаетъ по мѣрѣ того какъ старѣется.
   ПОЭТ. Это не новость; нѣтъ ли чего особеннаго, необыкновеннаго, такого, что не сдѣлалось еще достояніемъ стогласной молвы? Посмотрите, какъ чародѣйственна щедрость; вѣдь это она вызываетъ сюда всѣхъ духовъ этихъ. Этотъ, я знаю, купецъ.
   ЖИВ. А этотъ брилліанщикъ; я знаю обоихъ.
   КУП. (Брилліанщику). О, онъ предостойный человѣкъ.
   БРИЛ. Нѣтъ никакого сомнѣнія.
   КУП. Несравненный человѣкъ; человѣкъ, такъ сказать, неистощимой, безконечной доброты; образецъ совершенства.
   БРИЛ. Я вотъ добылъ брилліантъ --
   КУП. Ахъ, покажите пожалуста. Разумѣется, для благороднаго Тимона?
   БРИЛ. Если онъ согласится дать настоящую цѣну. Впрочемъ --
   ПОЭТ. (Декламируя):
  
   Хвалебный гимнъ глупцу, корыстью возбужденный,
   Темнитъ и самый звучный стихъ,
   Которымъ доблесть мы такъ дивно воспѣваемъ!
  
   КУП. (Разсматривая брилліантъ) Грань прекрасная.
   БРИЛ. Богатый камень; посмотрите, что за вода.
   ЖИВ. (Поэту). Вы заняты какимъ нибудь новымъ сочиненіемъ, новымъ приношеніемъ великому мужу?
   ПОЭТ. Да, это такъ невольное изліяніе. Поэзія, я вамъ скажу, какъ камедь, сочится изъ источника своего питанія сама собою {Въ прежнихъ изданіяхъ: Our poesy is а gown, which uses... По экземпляру Колльера: Our poesy is а gum which issues"...}. Огонь скрытый въ кремнѣ не показывается, пока его не вызовутъ ударомъ; но нашъ дивный пламень вызываетъ себя самъ и летитъ, какъ потокъ, черезъ всѣ препоны, которыя только усиливаютъ его. Это что у васъ?
   ЖИВ. Картина.-- А скоро выдетъ въ свѣтъ ваша книга?
   ПОЭТ. Вслѣдъ за представленіемъ. Позвольте полюбоваться вашимъ произведеніемъ.
   ЖИВ. Оно нельзя сказать, чтобъ неудалось.
   ПОЭТ. Превосходно! какъ все отдѣляется!
   ЖИВ. Да, довольно.
   ПОЭТ. Удивительно! Сколько граціи въ положеніи, сколько души въ глазахъ, сколько ума въ устахъ! какъ краснорѣчивъ безмолвный жестъ этотъ!
   ЖИВ. Порядочная, кажется, поддѣлка подъ жизнь. Но какъ нравится вамъ вотъ эта черта?
   ПОЭТ. Да у васъ, скажу смѣло, могла-бы поучиться на этотъ разъ сама природа; въ этихъ чертахъ борьба искуства живѣе даже жизни.

Нѣсколько Сенаторовъ проходятъ черезъ сцену во внутренніе покои.

   ЖИВ. Какъ много друзей у благороднаго.
   ПОЭТ. Это аѳинскіе сенаторы,-- счастливцы!
   ЖИВ. Еще!
   ПОЭТ. Вы видите это стеченіе, этотъ огромный приливъ посѣтителей. Въ моемъ, далеко еще несовершенномъ сочиненіи я представляю именно человѣка, который дѣлается предметомъ ласкъ и угожденій всего подлуннаго міра. Частности не останавливаютъ, впрочемъ, моей свободной фантазіи: безпрепятственно движется она по обширному морю стиховъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: In а wide sea of wах... По экземпляру Колльера: In а wide sea of verse...}; во всемъ теченіи ея ни одна занятая не отравляется злонамѣреннымъ намекомъ, подобно орлу летитъ она смѣло, и все впередъ, не оставляя никакого слѣда за собою.
   ЖИВ. Какъ понять это?
   ПОЭТ. Я сейчасъ объясню вамъ. Вы видите, какъ всѣ сословія, всѣ умы, начиная отъ созданій пустыхъ и поверхностныхъ до натуръ болѣе строгихъ и почтенныхъ,-- какъ все это ухаживаетъ за благороднымъ Тимономъ. Огромное богатство, облекающее его добрую, возвышенную душу, покоряетъ ему все, усвоиваетъ любви его всѣ роды сердецъ. Не только зеркало-ликій льстецъ -- нѣтъ, даже Апемантусъ, въ которомъ любви столько же, сколько ненависти къ самому себѣ, даже и онъ преклоняетъ передъ нимъ колѣна, и счастливъ, когда Тимонъ кивнетъ ему головою.
   ЖИВ. Я видѣлъ, онъ разговаривалъ съ нимъ.
   ПОЭТ. Я представляю Фортуну сидящей на высокомъ, цвѣтистомъ холмѣ. У подошвы его толпятся люди всѣхъ родовъ и достоинствъ, все, что въ этомъ мірѣ хлопочетъ объ улучшеніи своего состоянія; -- взоры всѣхъ прикованы къ богинѣ. Но вотъ, бѣлая, какъ слоновая кость, рука ея манитъ одного, которому я придалъ черты Тимона, и въ тоже мгновеніе всѣ соперники его дѣлаются его рабами и поклонниками.
   ЖИВ. Превосходно! Тронъ, Фортуна, холмъ и одинъ изъ толпы, загнувъ голову назадъ, взбирается, по мановенію богини, на крутизну -- какой богатый предметъ для моего искуства.
   ПОЭТ. Слушайте далѣе. Всѣ эти люди, которые такъ недавно были его товарищами, а нѣкоторые стояли даже и выше его,-- всѣ эти люди, говорю я, бѣгаютъ теперь по стопамъ его, толкутся съ рабской угодливостью въ сѣняхъ его, дождятъ въ уши его обоготворяющимъ шопотомъ, освящаютъ даже стремя его, только имъ и дышатъ.
   ЖИВ. Чтожъ за тѣмъ?
   ПОЭТ. За тѣмъ -- столкнетъ Фортуна, по прихоти, по свойственному ей непостоянству, послѣдняго изъ любимцевъ своихъ, и вся эта толпа, которая карабкалась, ползла на четверенькахъ вслѣдъ за нимъ на вершину, оставитъ его, и никто не раздѣлитъ съ нимъ его участи.
   ЖИВ. Конецъ самый обыкновенный. Я могу показать вамъ тысячу картинъ, которыя представляютъ эту измѣнчивость счастія несравненно сильнѣй и разительнѣй словъ. Впрочемъ, оно все таки недурно, что вы намекаете Тимону, что и бѣдняки видали эти полеты верхъ-ногами.

Трубы. Входитъ Тимонъ, разговаривая съ Служителемъ Вентидія.

   ТИМ. Въ тюрьмѣ, говоришь ты?
   СЛУЖ. За пять талантовъ. Онъ несостоятеленъ, а должники настойчивы, и потому онъ проситъ, чтобъ ты поручился за него; откажешь -- лишишь его послѣдней надежды.
   ТИМ. Бѣдный Вентидій! Хорошо; я не таковъ, чтобъ оттолкнулъ отъ себя друга, когда онъ наиболѣе во мнѣ нуждается. Онъ благородный человѣкъ, онъ стоитъ помощи, и я помогу. Я заплачу долгъ его.
   СЛУЖ. Ты навсегда обяжешь его.
   ТИМ. Кланяйся ему; я сей-часъ-же пришлю выкупъ. Да когда освободится, попроси чтобъ зашолъ ко мнѣ.-- Поднять слабаго мало еще -- надо затѣмъ и поддержать его.-- Прощай!
   СЛУЖ. Желаю тебѣ всякаго счастія. (Уходить).

Входить Старикъ Аѳинянинъ.

   СТАР. Выслушай меня, благородный Тимонъ.
   ТИМ. Говори.
   СТАР. У тебя есть служитель Люцилій --
   ТИМ. Есть.
   СТАР. Прошу, позови его сюда.
   ТИМ. Не здѣсь ли, Люцилій?-- Люцилій!

Входить Людцилій.

   ЛЮЦ. Что тебѣ угодно?
   СТАР. Этотъ рабъ твой, благородный Тимонъ, таскается по ночамъ въ мой домъ. Я всю жизнь мою пріобреталъ и, наконецъ, скопилъ состояніе, заслуживающее наслѣдника получше человѣка бѣгающаго съ подносомъ.
   ТИМ. Хорошо; чтожъ далѣе?
   СТАР. У меня одна дочь и болѣе никакой родни, которой бы я могъ передать нажитое мной. Дочь моя прекрасна, невѣста, воспитана какъ нельзя лучше, потому что я ничего не жалѣлъ для нея, а этотъ рабъ преслѣдуетъ ее своей любовью. Прошу тебя, благородный Тимонъ, запрети ему ходить къ ней; меня онъ не слушаетъ.
   ТИМ. Онъ честный человѣкъ.
   СТАР. Такъ пусть и награждаетъ себя за это самой честностью, а не моей дочерью.
   ТИМ. Любитъ она его?
   СТАР. Она молода, способна увлекаться; мы по себѣ знаемъ, какъ неразумна юность.
   ТИМ. (Люцилію). А ты любишь эту дѣвушку?
   ЛЮЦ. Люблю, и она любитъ меня.
   СТАР. Если она выйдетъ замужъ безъ моего согласія, клянусь богами, я сдѣлаю моимъ наслѣдникомъ перваго встрѣчнаго нищаго: лишу ее всего.
   ТИМ. А что ты дашь въ приданое, если она выдетъ за человѣка равнаго съ ней состоянія?
   СТАР. Три таланта тотчасъ-же, и все остальное по смерти.
   ТИМ. Этотъ молодой человѣкъ служитъ мнѣ такъ давно, что я почитаю себя обязаннымъ устроить его счастіе. Отдай ему дочь свою; онъ получитъ отъ меня столько же, сколько ты дашь за ней -- я уровняю состоянія ихъ.
   СТАР. Обезпечь меня честнымъ словомъ, и она его.
   ТИМ. Вотъ моя рука и мое слово.
   ЛЮЦ. О, какъ благодарить мнѣ тебя! Все что ни пошлетъ мнѣ счастіе въ послѣдствіи -- все твое! (Уходитъ со Старымъ Аѳиняниномъ).
   ПОЭТ. Удостой принять слабый трудъ мой и да даруетъ тебѣ небо долгіе, долгіе дни!
   ТИМ. Благодарю и докажу тебѣ благодарность мою самымъ дѣломъ. Не уходи.-- (Живописцу). Что это у тебя, другъ мой?
   ЖИВ. Посильное произведеніе моей кисти; молю, прими его благосклонно.
   ТИМ. Я люблю живопись. Живопись передаетъ почти настоящаго человѣка, потому что, съ тѣхъ поръ, какъ безчестье начало торговать природой его, онъ сдѣлался рѣшительно одной внѣшностью; эти фигуры именно то, что представляютъ. Твое произведеніе прекрасно; подожди немного, и ты убѣдишся, что оно нравится мнѣ.
   ЖИВ. Да хранятъ тебя боги!
   ТИМ. Благодарю, друзья; руку! Вы нынче непременно у меня обѣдаете.-- (Брилліанщику). А твой брилліантъ далеко ниже похвалъ.
   БРИЛ. Неужели опороченъ?
   ТИМ. Напротивъ, превознесенъ до невѣроятія. Заплати я за него соразмѣрно похваламъ -- я разорился бы совершенно.
   БРИЛ. Я назначилъ ему обыкновенную торговую цѣну; но вѣдь ты знаешь, что вещи цѣнятся еще и но владѣльцу. Точно такъ и этотъ камень, сдѣлавшись твоей собственностью, сталъ еще драгоцѣннѣе.
   ТИМ. Лесть!
   КУП. О, нѣтъ, благородный Тимонъ; это только повтореніе общаго говора.
   ТИМ. Вотъ и Апемантусъ. Хотите быть обруганными?

Входитъ Апемантусъ.

   БРИЛ. Почемужъ и намъ не перенести того, что переносишь ты?
   КУП. Онъ никого не щадитъ.
   ТИМ. Здравствуй, любезный Апемантусъ.
   АПЕМ. Побереги свое здравствуй до поры, когда въ самомъ дѣлѣ сдѣлаюсь любезнымъ; а это будетъ, когда ты сдѣлаешся собакой Тимона, а эти бездѣльники -- честными.
   ТИМ. Почемужъ бездѣльники? Ты не знаешь ихъ.
   АПЕМ. Развѣ они не Аѳиняне?
   ТИМ. Аѳиняне.
   АПЕМ. Такъ я и не ошибся.
   БРИЛ. Ты знаешь меня, Апемантусъ?
   АПЕМ. Ты знаешь, что знаю; вѣдь я назвалъ тебя по имени.
   ТИМ. Какъ ты гордъ, Апемантусъ.
   АПЕМ. Гордъ болѣе всего тѣмъ, что не похожъ на Тимона.
   ТИМ. Куда идешь ты?
   АПЕМ. Выбить мозгъ изъ башки честнаго Аѳинянина.
   ТИМ. За такое дѣло тебѣ не миновать смертной казни.
   АПЕМ. Разумѣется, если и за невозможное законъ наказываетъ смертью.
   ТИМ. Какъ нравится тебѣ эта картина, Апемантусъ?
   АПЕМ. Чрезвычайно, потому что безвредна.
   ТИМ. Неправда ли, что это произведеніе отличнаго живописца?
   АПЕМ. Тотъ кто произвелъ живописца еще искуснѣе, а произведеніе его все таки дрянь.
   ЖИВ. Собака!
   АПЕМ. Твоя мать, кажется, одной породы со мной: ктожъ она, если я собака?
   ТИМ. Ты вѣрно останется у меня обѣдать, Апемантусъ? Я весь къ твоимъ услугамъ.
   АПЕМ. Спасибо, я не ѣмъ вельможъ.
   ТИМ. И хорошо дѣлаешь; иначе на тебя страшно взъѣлись бы жены.
   АПЕМ. Онѣ сами лакомятся знатными; отъ того животы ихъ и вспухаютъ такъ часто.
   ТИМ. Какое скверное понятіе!
   АПЕМ. Какъ понимаешь, такъ и принимай.
   ТИМ. Нравится тебѣ этотъ брилліантъ?
   АПЕМ. Далеко не такъ, какъ честность, которая не стоитъ человѣку и полушки.
   ТИМ. А какъ ты думаешь, чего онъ стоитъ?
   АПЕМ. Не стоитъ и того, чтобъ я думалъ о немъ.-- Ну что, поэтъ?
   ПОЭТ. Ну что, философъ?
   АПЕМ. Ты лжешь.
   ПОЭТ. Развѣ ты не философъ?
   АПЕМ. Философъ.
   ПОЭТ. Стало быть не лгу.
   АПЕМ. Развѣ ты не поэтъ?
   ПОЭТ. Поэтъ.
   АПЕМ. Стало быть лжешь; загляни въ свое послѣднее произведеніе, въ которомъ ты сплелъ, что онъ достойный человѣкъ.
   ПОЭТ. Я не сплелъ это; онъ дѣйствительно таковъ.
   АПЕМ. Да, онъ достоинъ тебя, и долженъ платить тебѣ за трудъ твой. Кто любитъ, чтобъ ему льстили -- стоитъ льстеца. О, если бы я былъ вельможей!
   ТИМ. Чтожъ бы тогда было?
   АПЕМ. Тоже, что и теперь. Я и тогда, отъ всей души, ненавидѣлъ бы вельможъ.
   ТИМ. Какъ и себя самого?
   АПЕМ. Да.
   ТИМ. За что же?
   АПЕМ. За алчное желаніе быть вельможей {Въ прежнихъ изданіяхъ: That I had по anyry wit to be a lord. По экземпляру Колльера: That I had so hungry а wish to be а lord.}.-- Вѣдь ты, кажется, купецъ?
   КУП. Купецъ.
   АПЕМ. Да погубитъ же тебя торговля, если не погубятъ боги!
   КУП. Погибну отъ торговли -- погибну отъ боговъ.
   АПЕМ. Оно такъ и будетъ; вѣдь твой богъ торговля -- твой богъ и погубитъ тебя.

Трубы. Входитъ Служитель.

   ТИМ. Что возвѣщаютъ намъ, эти трубные звуки?
   СЛУЖ. Прибытіе Алкивіада съ нѣсколькими всадниками, такъ же знатными.
   ТИМ. Встрѣтьте и проводите ихъ къ намъ. (Нѣсколько служителей уходятъ). -- Вы непремѣнно обѣдаете нынче со мною; прошу не уходить, пока не отблагодарю васъ какъ должно. Послѣ обѣда ты еще разъ покажешь намъ свою картину. Я такъ радъ вамъ.

Входитъ Алкивіадъ, съ своими товарищами.

   Милости просимъ, друзья! (Здороваются.)
   АПЕМ. Ну, пошло!-- Да сведетъ и окостѣнитъ ваши гибкіе суставы жесточайшая ломота!-- Любви въ этихъ льстивыхъ бездѣльникахъ ни искры -- однѣ только учтивости. Человѣчество переродилось въ обезьянъ и мартышекъ.
   АЛК. Любезный Тимонъ, я такъ жаждалъ видѣть тебя; теперь я вполнѣ могу насладиться твоимъ лицезрѣніемъ.
   ТИМ. Я душевно радъ тебѣ.-- Повеселимся же мы нынче! Идемъ, друзья мои. (Уходятъ всѣ, кромѣ Апемантуса).

Входятъ еще два Гостя.

   1 гос. Который теперь часъ, Апемантусъ?
   АПЕМ. Часъ быть честнымъ.
   1 гос. На это всегда есть время.
   АПЕМ. Тѣмъ ты гнуснѣе, потому что постоянно пропускаешь его.
   2 гос. А ты, тоже на пиръ къ доблестному Тимону?
   АПЕМ. Да, хочу посмотрѣть, какъ кушанье наполняетъ бездѣльниковъ, а вино горячитъ глупцовъ.
   2 гос. Счастливаго пути, счастливаго пути.
   АПЕМ. Какъ же ты глупъ, что пожелалъ мнѣ его цѣлыхъ два раза.
   2 гос. Почемужь, Апемантусъ?
   АПЕМ. Потому что другой-то могъ бы поберечь для себя; вѣдь я никогда не пожелаю тебѣ того же.
   1 гос. Такъ ступай же, повѣсься!
   АПЕМ. Нѣтъ, я ничего не сдѣлаю для тебя; обратись съ этимъ предложеніемъ къ другу своему.
   2 гос. Убирайся, злая собака, или я ногами вытолкаю тебя отсюда.
   АПЕМ. Не безпокойся, я, какъ собака, бѣгу копытъ осла. (Уходитъ),
   1 гос. Онъ врагъ всего человѣческаго. Войдемъ однакожъ; насладимся гостепріимствомъ Тимона. Доброта его превосходитъ всякое вѣроятіе.
   2 гос. Онъ воплощенная щедрость; Плутусъ, богъ золота, просто казначей его. Каждую услугу онъ вознаграждаетъ седмерицей, каждый ничтожный подарокъ отдариваетъ такъ, что лишаетъ всякой возможности поквитаться съ нимъ.
   1 гос. Благороденъ, какъ ни одинъ человѣкъ.
   2 гос. Да даруютъ ему боги долгую и счастливую жизнь!-- Чтожъ, идемъ?
   1 гос. Идемъ.
  

СЦЕНА 2.

Великолѣпная зала въ домѣ Тимона

Музыка.-- Флавій и другіе служители хлопочутъ около великолѣпно накрытаго стола. Входятъ: Тимонъ, Алкивіадъ, Люцій, Лукуллъ, Семпроніи и другіе аѳинскіе Сенаторы, съ Вентидіемъ и служителями. За ними появляется и мрачный Апемантусъ.

   ВЕН. Благородный Тимонъ, богамъ было угодно припомнить лѣта моего отца и призвать его на долгій покой. Онъ отошелъ безмятежно, оставивъ меня богатымъ, и потому, помня какъ много обязанъ я твоему великодушію, возвращаю даровавшіе мнѣ свободу таланты, удвоивъ ихъ благодарностью и готовностью служить тебѣ.
   ТИМ. Нѣтъ, честный Вентидій, ты унижаешь мою дружбу. Я далъ ихъ навсегда; кто беретъ назадъ -- не можетъ сказать, что даетъ въ самомъ дѣлѣ. Если это дѣлаютъ и богатѣйшіе насъ -- изъ этого не слѣдуетъ еще, чтобъ мы были обязаны подражать имъ, потому только, что и дурныя дѣйствія богатыхъ кажутся прекрасными.
   ВЕН. Какое благородство!
   ТИМ. Чтожъ вы стоите, любезные друзья мои? Церемоніи выдуманы только для прикрытія сердечной пустоты, притворнаго расположенія, радушія, въ которомъ каются прежде, чѣмъ показали его; истинная дружба не нуждается въ нихъ. Прошу садиться; для моего счастія вы необходимѣе моего богатства. (Всѣ садятся).
   1 гос. Доблестный Тимонъ, мы всегда сознавали это.
   АПЕМ. Сознавали и пользовались; не такъ ли?
   ТИМ. Я, Апемантусъ,-- очень радъ.
   АПЕМ. Нѣтъ, ты не будешь радъ мнѣ; я пришелъ съ тѣмъ, чтобъ заставитъ тебя вытолкать меня вонъ.
   ТИМ. Стыдись, можно ли быть такъ невѣжливымъ; ты поддался рѣшительно не приличной мужу брюзгливости, и за это нельзя не порицать тебя.-- Друзья, говорятъ: ira furor brevis est {Гнѣвъ, кратковременное безумство.}, а этотъ человѣкъ вѣчно сердится.-- Накройте ему особый столъ; онъ не любитъ общества, да и самъ не годится для общества.
   АПЕМ. Пожалуй и не выталкивай, если не боишся меня. Но я все таки предостерегаю тебя, Тимонъ: я пришолъ наблюдать.
   ТИМ. Какое мнѣ до этого дѣло: ты Аѳинянинъ, и я радъ тебѣ. Самому мнѣ не хотѣлось бы, такъ пусть же мое кушанье зажметъ тебѣ ротъ.
   АПЕМ. Я гнушаюсь твоимъ кушаньемъ; оно станетъ у меня въ горлѣ, потому что никогда не рѣшусь льстить тебѣ.-- О, боги! сколько людей пожираютъ Тимона, и онъ ничего не замѣчаетъ. Больно видѣть, что такое множество мокаетъ кусокъ свой въ кровь человѣка, который -- о, верхъ безумія,-- поощряетъ ихъ еще къ этому. Удивляюсь, какъ осмѣливаются люди довѣряться людямъ; пусть бы еще приглашали другъ друга безъ ножей {Въ Шекспирово время было въ обычаѣ, что каждый гость приносилъ къ обѣду свой ножъ. Вилки же были еще неизвѣстны.}: тогда и кушанью было бы не дурно, да и жизнь ихъ не подвергалась бы такой опасности. Мало ли примѣровъ! Кто поручится, что, вотъ тотъ, что сидитъ теперь подлѣ него, что дѣлитъ съ нимъ хлѣбъ свой, что пьетъ его здоровье изъ одной съ нимъ чаши -- не будетъ первымъ изъ убійцъ его? Бывало и это. Будь я великимъ человѣкомъ -- я ни за что не сталъ бы пить на пиру, изъ опасенія, что они высмотрятъ опасныя мѣста моей глотки; великимъ надо пить съ панцыремъ на шеѣ.
   ТИМ. Твое здоровье, другъ;-- теперь, пускай въ круговую.
   2 гос. Пускай сюда!
   АПЕМ. Молодецъ! мастеръ пользоваться всякимъ приливомъ. Не поздоровится, однакожъ, отъ этихъ здоровьевъ ни тебѣ, Тимонъ, ни твоему имуществу.-- Мой напитокъ невинная вода; слишкомъ слабая, чтобъ быть огнемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: which is too weak to be а sinner... По экземпляру Колльера: which is too weak to be а fire.}, она и въ грязь никого не сваливала еще. Каковъ напитокъ, такова и пища моя: они никогда не разногласили.-- Пиры такъ надменны, что не допускаютъ даже и молитвы: -- Безсмертные боги, я не прошу богатства: я молю только за себя -- ни за кого болѣе. Не дайте мнѣ обезумѣть до того, что повѣрю когда нибудь клятвамъ и увѣреніямъ человѣка, или воплямъ развратницы, или притворному сну собаки, или тюремщику моей свободы, или другу, если онъ понадобится мнѣ. Аминь.-- Пусть богачи грѣшатъ -- я буду ѣсть мои коренья. (Ѣстъ и пьетъ). На здоровье, добрый Апемантусъ!
   ТИМ. Любезный Алкивіадъ, ты и теперь носишся мыслію на какомъ нибудь полѣ битвы?
   АЛК. Я весь твой; ты всегда можешь располагать мной.
   ТИМ. И все таки завтракъ съ врагами, ты предпочелъ бы обѣду съ друзьями.
   АЛК. Въ самомъ дѣлѣ никакое кушанье не сравнится со врагомъ истекающимъ кровью. Это такой пиръ, какого я не могу не пожелать лучшему другу моему.
   АПЕМ. Такъ я желалъ бы, чтобъ всѣ эти льстецы сдѣлались твоими врагами, чтобъ ты перебилъ ихъ и за тѣмъ пригласилъ меня на этотъ пиръ.
   1 гос. (Тимону). О, еслибъ когда нибудь привелось тебѣ прибѣгнуть къ нашей помощи,-- еслибъ ты далъ намъ возможность доказать тебѣ хоть частичку любви нашей -- мы были бы счастливѣйшими изъ смертныхъ.
   ТИМ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, добрые друзья мои, что сами боги предъопредѣлили уже такъ, что и вамъ выдетъ еще случай помочь мнѣ, и вы поможете; иначе, для чегожъ бы и быть вамъ моими друзьями? Я не называлъ бы васъ этимъ священнымъ именемъ предпочтительно передъ тысячами, еслибъ вы не были ближе всѣхъ къ моему сердцу. Я высказалъ себѣ о васъ все, чего вы сами, но скромности, никогда не скажете про себя: я вполнѣ увѣренъ въ васъ. О, боги, думаю я иногда, какая же бы надобность была намъ въ друзьяхъ, еслибъ они никогда намъ не надобились? Еслибъ мы никогда не пользовались дружбой ихъ -- они были бы безполезнѣйшими созданіями; они были бы тогда похожи на прекрасные инструменты, запертые въ ящикахъ, на инструменты, которые хранитъ свою гармонію только для себя. Нерѣдко я желалъ даже быть не такъ богатымъ, чтобъ сблизиться съ вами еще болѣе. Мы рождены дѣлать добро; и что же можемъ мы назвать своею собственностью, вѣрнѣе и приличнѣе, какъ не достояніе нашихъ друзей? И какъ отрадно видѣть столько людей братски располагающихъ достояніемъ другъ друга! О, зачѣмъ же исчезаетъ радость прежде, чѣмъ успѣетъ разродиться! Глаза мои не въ силахъ удержать слезъ; чтобъ загладить вину ихъ -- пью ваше здоровье!
   АПЕМ. Ты плачешь, Тимонъ, дли того, чтобъ они пили.
   2 гос. И въ нашихъ глазахъ только что зародилась радость, и ужъ вырывается плачущимъ младенцемъ.
   АПЕМ. И притомъ незаконнорожденнымъ.
   3 гос. Клянусь, ты такъ растрогалъ меня.
   АПЕМ. Ужасно! (За сценой трубы).
   ТИМ. Это что еще за трубные звуки?

Входитъ Служитель.

   Что тамъ?
   СЛУЖ. Какія то жены просятъ позволенія войти.
   ТИМ. Жены? Что имъ нужно?
   СЛУЖ. Съ ними глашатай, которому онѣ поручили объяснить желаніе ихъ.
   ТИМ. Проси.

Входитъ Купидонъ.

   КУП. Благо тебѣ, доблестный Тимонъ, благо и всѣмъ, вкушающимъ отъ щедротъ твоихъ! Пять благороднѣйшихъ чувствъ признаютъ тебя своимъ покровителемъ и служатъ тебѣ съ радостной готовностью. Слухъ, вкусъ, обоняніе и осязаніе удовлетворены уже твоей трапезой; теперь остается усладить только зрѣніе.
   ТИМ. Душевно радъ -- проси! Музыка, привѣтствуй ихъ! (Купидонъ уходитъ).
   1 гос. Видишь, какъ ты любимъ, Тимонъ.

Музыка.-- Купидонъ возвращается съ женщинами, одѣтыми Амазонками. У каждой въ рукѣ лютня; онѣ играютъ и пляшутъ.

   АПЕМ. Ну, еще рой суетностей!-- Онѣ пляшутъ? Безумныя! Да не такое же ли безуміе и весь блескъ этой жизни, и вся эта роскошь передъ этимъ небольшимъ количествомъ масла и кореньевъ? Мы дѣлаемъ себя шутами для собственной потѣхи, расточаемъ ласкательства, пьемъ здоровье людей, на старость которыхъ наплюемъ потомъ съ ядовитой злобой и ненавистью. Ктожъ изъ живущихъ не развращенъ, или не развращаетъ? ктожъ изъ умершихъ не захватилъ въ могилу хоть однаго оскорбленія отъ друзей своихъ? Можетъ быть и эти, что теперь пляшутъ передо мною, попрутъ меня когда нибудь ногами; бывали такіе случаи. Приблизилось солнце къ закату, и всѣ запираютъ двери!

(Гости Тимона встаютъ и разсыпаются въ привѣтствіяхъ и благодареніяхъ и, чтобы еще больше угодитъ ему, берутъ по Амазонкѣ и пляшутъ).

   ТИМ. (По окончаніи пляски). Прекрасныя, вы украсили нашъ пиръ; безъ васъ, онъ и въ половину не былъ бы такъ полонъ, такъ изященъ; вы придали ему особенную прелесть, совершенное очарованіе. Вы изумили меня моей собственной выдумкой; я много обязанъ вамъ.
   1 жен. Благородный Тимонъ, ты слишкомъ ужъ много приписываешь намъ.
   АПЕМ. Разумѣется! Безъ этой приписки вы просто грязь.
   ТИМ. Тамъ ждетъ васъ легкая закуска -- прошу!
   ЖЕНЩИНЫ. Благодаримъ. (Уходятъ съ Купидономъ).
   ТИМ. Флавій!
   ФЛАВ. Что тебѣ угодно?
   ТИМ. Принеси маленькой ящичекъ.
   ФЛАВ. Слушаю.-- (Про себя) Пойдетъ опять сыпать брилліантами! А перечить его прихотямъ и не думай; иначе я сказалъ бы ему -- право, сказалъ бы. Вѣдь, когда расточитъ все, станетъ же пенять, что не останавливали? Экая жалость, что у щедрости нѣтъ глазъ и на затылкѣ: тогда не гибли бы люди отъ излишней доброты. (Уходитъ и вскорѣ возвращается съ ящичкомъ).
   1 гос. Гдѣжъ наши служители?
   СЛУЖ. Здѣсь, мой повелитель.
   2 гос. Подводите лошадей.
   ТИМ. Постойте, мнѣ надобно еще кой что сказать вамъ.-- (Одному изъ гостей). Любезный другъ, у меня есть до тебя просьба: возвысь, сдѣлай одолженіе, цѣну этого камня -- прими и носи его, какъ знакъ любви моей.
   1 гос. Я и безъ того въ долгу у тебя, всѣ. Да и всѣ мы.

Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Нѣсколько сенаторовъ остановились у твоего дома и слѣзаютъ съ лошадей.
   ТИМ. Очень радъ -- проси!
   ФЛАВ. (Тихо Тимону). Добрый господинъ мой, позволь сказать тебѣ нѣсколько словъ о дѣлѣ, очень для тебя важномъ.
   ТИМ. О дѣлѣ? въ другое время. Теперь похлопочи какъ бы хорошенько угостить ихъ.
   ФЛАВ. (Про себя). Я почти не знаю какъ.

Входитъ другой Служитель.

   2 сл. Благородный Люцій, въ знакъ своего расположенія, прислалъ тебѣ четырехъ, бѣлыхъ, какъ молоко, коней, въ серебряной сбруѣ.
   ТИМ. Принимаю ихъ съ удовольствіемъ. Отблагодарить приличнымъ образомъ.

Входитъ третій Служитель.

   Что скажешь?
   3 сл. Благородный Лукуллъ приглашаетъ тебя поохотиться съ нимъ завтра и, вмѣстѣ съ тѣмъ, посылаетъ въ даръ двѣ своры борзыхъ.
   ТИМ. Сказать, что непремѣнно буду, а за даръ отдарить какъ слѣдуетъ.
   ФЛАВ. (Про себя). Чѣмъ же все это кончится? И угощай, и отдаривай -- и все изъ пустыхъ сундуковъ! Онъ и знать не хочетъ въ какомъ состояніи кошелекъ его; не позволяетъ объяснить, что сердце его такъ уже обнищало, что не можетъ удовлетворять его желаній. Его обязательность такъ перехватываетъ за состояніе, что все что ни скажетъ -- новый долгъ; что должаетъ каждымъ словомъ. За свою же доброту онъ платитъ теперь проценты, потому что всѣ его земли у нихъ же въ залогѣ.-- Какъ бы я былъ радъ, еслибъ онъ избавилъ меня отъ моей проклятой должности прежде, чѣмъ обстоятельства заставятъ его сдѣлать это поневолѣ!-- И что въ друзьяхъ, когда они разорительнѣй враговъ? лучше ужъ совсѣмъ не имѣть ихъ! Сердце такъ вотъ кровью и обливается какъ обо всемъ этомъ подумаешь. (Уходитъ).
   ТИМ. Вы несправедливы къ самимъ себѣ; вы не хотите знать своихъ собственныхъ достоинствъ. Любезный другъ, прими это ничтожное доказательство любви моей.
   2 гос. Принимаю съ благодарностью болѣе, чѣмъ обыкновенной.
   3 гос. Онъ душа щедрости.
   ТИМ. Да -- я вспомнилъ -- нѣсколько дней тому назадъ ты хвалилъ гнѣдаго, на которомъ я тогда ѣхалъ. Онъ нравится тебѣ -- возьми его.
   2 гос. Нѣтъ -- это ужъ слишкомъ.
   ТИМ. Не отвергай, другъ, моего предложенія; я знаю, искренно хвалятъ только то, что нравится. О любви друзей я всегда сужу по своей собственной -- право такъ. А между прочимъ, я собираюсь и къ вамъ.
   ВСѢ. Ничье посѣщеніе не можетъ быть пріятнѣе.
   ТИМ. Всякое посѣщеніе, а ваше въ особенности, такъ для меня дорого, что, не знаю, можно ли отблагодарить за него какимъ нибудь подаркомъ; мнѣ кажется я никогда не усталъ бы раздавать друзьямъ даже и царства.-- Алкивіадъ, ты воинъ, а воители рѣдко бываютъ богаты; это не будетъ для тебя лишнимъ. Вѣдь твой доходъ -- трупы, твои земли -- поля битвъ.
   АЛК. Это самыя безплодныя земли, любезный Тимонъ.
   1 гос. Мы такъ одолжены гобой --
   ТИМ. А я -- вами.
   2 гос. Ты такъ привязалъ насъ къ себѣ --
   ТИМ. Какъ вы меня -- къ себѣ. Огня! свѣтите!
   1 гос. Богатство, честь и счастіе да будутъ вѣчнымъ удѣломъ благороднаго Тимона!
   ТИМ. Всегда готоваго служить друзьямъ своимъ. (Алкивіадъ и другіе гости уходятъ).
   АПЕМ. Сколько шуму, поклоновъ, шарканья! А я все таки сомнѣваюсь, чтобъ ноги ихъ стоили того, что переплачено за нихъ. Дружба преисполнена дрожжей! Но моему, лживыя сердца никогда не должны бы имѣть здоровыхъ ногъ: они рѣшительно разоряютъ простодушныхъ глупцовъ своимъ шарканьемъ.
   ТИМ. Не будь ты такъ брюзгливъ, Апемантусъ, я и тебя не обошолъ бы.
   АПЕМ. Мнѣ ничего не надо. Подкупишь и меня -- некому будетъ смѣяться надъ тобой и тогда ты примется дурить еще больше. Ты такъ давно все только даешь, Тимонъ, что -- боюсь -- скоро отдашь и самого себя, какъ какое нибудь письменное обязательство. Ну, скажи, къ чему вся эта глупая роскошь, всѣ эти пиры, праздники?
   ТИМ. Послушай, я поклялся не слушать твоихъ нападковъ на мою общительность, и потому -- прощай! Приходи, когда настроишься повеселѣе. (Уходитъ).
   АПЕМ. А! ты не хочешь слушать меня -- такъ и не услышишь; я замыкаю двери твоего спасенія. О, зачѣмъ же ухо человѣка глухо только для совѣтовъ, а не для лести!
  

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Аѳины. Комната въ домѣ Сенатора.

Входитъ Сенаторъ, съ бумагами, въ рукѣ.

   СЕН. Недавно онъ занялъ еще пять тысячъ; Изидору и Варрону онъ долженъ девять тысячь; съ тѣмъ, что я далъ ему прежде, это составитъ двадцать пять тысячь.-- Бѣшеная расточительность его ростетъ безпрестанно. Долго это не можетъ продолжаться; не продолжится. Нѣтъ денегъ -- украдь у перваго нищаго собаку, подари ее Тимону, и собака вычеканитъ тебѣ золото. Вздумалось продать лошадь и купить двадцать другихъ, гораздо лучшихъ -- подари ее Тимону: не проси ничего, подари просто, и она тотчасъ же ожеребится тебѣ отличнѣйшими конями, на цѣлую конюшню. У воротъ его стоитъ не привратникъ, а человѣкъ вѣчно улыбающійся, приглашающій всѣхъ проходящихъ {Привратника знатныхъ и богатыхъ всегда представляли суровымъ и сердитымъ.}. Нѣтъ, долго это не можетъ продолжаться; полагаться на его благосостояніе просто безуміе.-- Кафисъ! эй, Кафисъ! не слышишь, что ли?

Входитъ Кафисъ.

   КАФ. Что прикажешь?
   СЕН. Накинь плащъ и бѣги скорѣй къ Тимону; требуй отъ него всей, занятой у меня суммы. Легкимъ отказомъ ты не удовлетворяйся; не отставай и въ томъ случаѣ, когда скажетъ: "кланяйся твоему господину" -- и правая рука его заиграетъ шапкой, вотъ такъ. Скажи ему, что меня самого тѣснятъ,-- что и я, въ свою очередь, долженъ платить,-- что срокъ платежа прошолъ давно,-- что излишней довѣрчивостью я повредилъ даже собственному кредиту,-- что я люблю и уважаю его, но что не сломить же мнѣ шею изъ того, чтобъ помочь его мизинцу,-- что нужды мои не терпятъ никакой отсрочки,-- что словами мнѣ не поможешь,-- что мнѣ необходимы деньги, и тотчасъ же. Ступай! будь какъ можно настойчивѣе, придай лицу своему самое требовательное выраженіе; потому что, возвратись каждое перо въ крыло свое -- я, право боюсь, что благородный Тимонъ, сіяющій теперь какъ Фениксъ, обратится тотчасъ же въ голую чайку. Ступай же!
   КАФ. Бѣгу.
   СЕН. Бѣгу!-- возьми прежде обязательства, да замѣть сроки ихъ.
   КАФ. Слушаю.
   СЕН. Ступай.
  

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Комната въ домѣ Тимона.

Входить Флавій, со множествомъ счетовъ въ рукахъ.

   ФЛАВ. Ничто не тревожитъ и не останавливаетъ его. До того беззаботенъ, что и знать не хочетъ: есть ли какая возможность продолжать этотъ образъ жизни, не пора ли пріостановить бѣшеный потокъ расточительности. Соритъ безъ счета, и не подумаетъ, откудажь, наконецъ, брать. До такого безумія доброта, навѣрное, никогда не доводила еще человѣка {Въ прежнихъ изданіяхъ: ...nor resumes no care of what is to continue: Never mind was to be so unwise... По экземпляру Колльера.... по reserve, no care of what is to continue: Never mind was surely so unwise...}. Что тутъ дѣлать? Онъ не послушается, пока не почувствуетъ; но все таки -- воротится съ охоты, я скажу ему, скажу все: на прямки!-- Охъ, дурно, дурно!

Входятъ: Кафисъ, Слуга Изидора и Слуга Варрона.

   КАФ. Здравствуй, Варронъ {Служители называютъ въ этой сценѣ другъ друга именами господъ своихъ, что случается нерѣдко и въ настоящее время, даже у насъ.}. Ты вѣрно за деньгами?
   СЛ. ВАР. Да и ты, кажется, за тѣмъ же.
   КАФ. Кажется. А ты, Издоръ?
   СЛ. ИЗ. За деньгами же.
   КАФ. Хорошо, еслибъ всѣмъ намъ заплатили.
   CЛ. ВАР. Сомнительно.
   КАФ. Вотъ и самъ Тимонъ.

Входятъ: Тимонъ, Алкивіадъ и другіе вельможи.

   ТИМ. Пообѣдаемъ, любезный Алкивіадъ, и опять на коней. Вы ко мнѣ? что вамъ надо?
   КАФ. Я съ заемными письмами --
   ТИМ. Съ заемными письмами?-- ты откуда?
   КАФ. Изъ Аѳинъ.
   ТИМ. Ступай къ моему управителю.
   КАФ. Да онъ, вотъ ужъ цѣлый мѣсяцъ, кормитъ меня все завтраками. Тяжкая необходимость заставляетъ моего господина требовать немедленной уплаты; онъ покорнѣйше проситъ тебя и въ этомъ случаѣ не измѣнить благородству твоей души и удовлетворить его какъ слѣдуетъ.
   ТИМ. Завтра, любезный; завтра утромъ.
   КАФ. Но онъ --
   ТИМ. Я сказалъ тебѣ: завтра.
   СЛ. ВАР. Благородный Тимонъ, я служитель Варрона --
   СЛ. ИЗ. А я отъ Изидора; онъ покорнѣйше проситъ уплатить ему немедленно --
   КАФ. Еслибъ ты зналъ крайность моего господина --
   СЛ. ВАР. Вотъ ужь шесть недѣль, или и болѣе, какъ срокъ платежа миновалъ --
   СЛ. ИЗ. Твой управитель все отказываетъ, и мой господинъ приказалъ обратиться прямо къ тебѣ --
   ТИМ. Постойте, вы совсѣмъ оглушили меня.-- (Гостямъ). Друзья, прошу, войдите! я сейчасъ явлюсь къ вамъ. (Алкивіадъ и другіе уходятъ).-- Поди сюда, Флавій; что это значитъ, что меня осаждаютъ громкими требованіями уплаты, и по обязательствамъ -- къ стыду моему -- давно уже просроченнымъ?
   ФЛАВ. (Служителямъ). Прошу васъ, поймите, что теперь не время; подождите хоть до окончанія обѣда. Дайте мнѣ объяснить его милости, почему вамъ не заплачено еще.
   ТИМ. Да, подождите, друзья мои.-- Угости ихъ хорошенько. (Уходитъ).
   ФЛАВ. Прошу, за мной. (Уходятъ).

Входятъ: Апемантусъ и Шутъ.

   КАФ. Постойте! вотъ шутъ, и съ Апемантусомъ -- позабавимся.
   СЛ. ВАР. Ну его къ чорту! онъ обругаетъ еще.
   СЛ. ИЗ. Чтобъ очумѣть ему, собакѣ!
   СЛ. ВАР. Ну что, дуракъ?
   АПЕМ. Ужъ не съ своей ли тѣнью разговариваешь ты?
   СЛ. ВАР. Я не съ тобой говорю.
   АПЕМ. Разумѣется не со мной, а съ собой.-- (Шуту). Идемъ.
   СЛ. ИЗ. (Служителю Варрона). Вотъ, дуракъ-то и повисъ у тебя на вороту.
   АПЕМ. Врешь, не повисъ; вѣдь ты не на немъ еще.
   КАФ. Ктожъ теперь дуракъ?
   АПЕМ. Кто это спрашиваетъ. Жалкіе бездѣльники, рабы ростовщиковъ, сводники нужды съ золотомъ!
   СЛУЖИТЕЛИ. Кто? мы?
   АПЕМ. Ослы.
   СЛУЖИТЕЛИ. Почему же?
   АПЕМ. Да потому что спрашиваете меня кто вы; потому что не знаете самихъ себя. Говори ты съ ними, дуракъ.
   ШУТЪ. Какъ поживаете, господа?
   СЛУЖИТЕЛИ. Спасибо, добрый дуракъ.-- Что госпожа твоя?
   ШУТЪ. Кипятитъ воду на ошпарку циплятъ, вамъ подобныхъ. А намъ, право, было бы пріятнѣе встрѣтить васъ въ Коринѳѣ {Такъ назывались въ Англіи, въ то время, дома разврата.}.
   АПЕМ. Хорошо! Спасибо тебѣ.

Входитъ Пажъ.

   ШУТЪ. Вотъ и пажъ госпожи моей спѣшитъ сюда.
   ПАЖЪ. (Шуту). Что это, дядя, какъ попалъ ты въ такое мудрое общество?-- Какъ поживаешь, Апемантусъ?
   АПЕМ. Какъ жалко, что у меня нѣтъ во рту розги, чтобъ дать тебѣ отвѣтъ вполнѣ поучительный.
   ПАЖЪ. Ты вотъ лучше прочти мнѣ надписи этихъ писемъ, чтобъ я зналъ которое къ кому.
   АПЕМ. Развѣ ты не умѣешь читать?
   ПАЖЪ. Не умѣю.
   АПЕМ. Не много же погибнетъ учености, когда тебя повѣсятъ. Это къ Тимону, а это къ Алкивіаду.-- Пошолъ, ты родился незаконнорожденнымъ и умрешь сводникомъ.
   ПАЖЪ. Ты родился собакой и окалѣешь собачьей смертью. Да не отвѣчай -- я ушолъ ужъ. (Убѣгаетъ).
   АПЕМ. Такъ бѣжишь ты и всего добраго!-- Пойдемъ, дуракъ, къ Тимону.
   ШУТЪ. Ты оставишь меня тамъ?
   АПЕМ. Если Тимонъ останется дома. А вы -- вы служите ростовщикамъ.
   СЛУЖИТЕЛИ. Да, хоть бы и хотѣлось, чтобъ они служили намъ.
   АПЕМ. Мнѣ и самому хотѣлось бы этого; хотѣлось бы, чтобъ они служили вамъ, какъ палачь -- вору.
   ШУТЪ. Такъ вы слуги ростовщиковъ?
   СЛУЖИТЕЛИ. Да, дуракъ.
   ШУТЪ. Стало-быть и не сыскать ростовщика, у котораго не было бы дурака въ услугахъ? Вотъ и моя госпожа тоже ростовщица, а я дуракъ ея. Но когда случится надобность въ вашихъ господахъ -- къ нимъ приходятъ, обыкновенно, печальные, а уходятъ веселые; къ моей же госпожѣ приходятъ веселые, а уходятъ печальные. Какая бы этому причина?
   СЛ. ВАР. Я знаю какая.
   АПЕМ. Такъ говори, чтобъ мы видѣли, что ты не только бездѣльникъ, но и блудникъ. Впрочемъ, это нисколько не измѣнитъ нашего мнѣнія о тебѣ.
   СЛ. ВАР. А скажи-ка, дуракъ, что такое блудникъ-то?
   ШУТЪ. Дуракъ въ хорошемъ платьѣ, отчасти похожій и на тебя. Это духъ, который является иногда вельможей, иногда законникомъ, иногда философомъ съ двумя камешками, кромѣ камня мудрости. Часто принимаетъ онъ и видъ воина, и вообще всѣ виды человѣка отъ восьмидесяти до тринадцати лѣтъ.
   СЛ. ВАР. Ты не совсѣмъ глупъ.
   ШУТЪ. А ты не совсѣмъ мудръ; ты такъ же уменъ, какъ я глупъ.
   АПЕМ. Да такъ отвѣтить хоть бы и самому Апемантусу.
   СЛУЖИТЕЛИ. Оставимъ ихъ. Тимонъ идетъ сюда.

Входитъ: Тимонъ и Флавій.

   АПЕМ. Идемъ, дуракъ! идемъ!
   ШУТЪ. Я не всегда хожу за любовникомъ, за старшимъ братомъ, за женщиной; иногда я хожу и за философомъ. (Уходитъ съ Апемантусомъ).
   ФЛАВ. (Служителямъ). Оставьте насъ; я сейчасъ приду къ вамъ. (Служители уходятъ).
   ТИМ. Ты изумилъ меня. Отчегожъ ты прежде не открылъ мнѣ моего настоящаго положенія? Я соразмѣрилъ бы расходы средствамъ.
   ФЛАВ. Сколько разъ ни заговаривалъ я о немъ, ты никогда не хотѣлъ выслушать меня.
   ТИМ. Можетъ, одинъ какой нибудь разъ, ты выбралъ мгновеніе, когда я былъ въ дурномъ расположеніи, и теперь думаешь оправдаться этимъ?
   ФЛАВ. О, нѣтъ! много разъ приходилъ я къ тебѣ со счетами, просилъ просмотрѣть; но ты всегда бросалъ ихъ, говоря, что моя честность вѣрнѣе всякаго счета. Когда, за какой нибудь ничтожный подарокъ, ты приказывалъ мнѣ отдарить по твоему, я качалъ головою, плакалъ -- мало этого: просилъ, забывая приличіе, быть побережливѣе. Сколько вытерпѣлъ я отъ тебя выговоровъ -- часто довольно жесткихъ -- за напоминовеніе объ отливѣ твоего богатства и страшномъ приливѣ долговъ! Теперь, мой добрый господинъ, хоть ты и готовъ выслушать меня -- поздно ужъ; теперь и всѣмъ что имѣешь не уплатить и половины того, что долженъ.
   ТИМ. Продай всѣ мои земли.
   ФЛАВ. Да онѣ всѣ заложены, а нѣкоторыя просрочены и совсѣмъ отошли ужъ. Того, что осталось, едва ли хватитъ и на уплату долговъ уже взыскиваемыхъ, а сколько ихъ еще впереди! Чѣмъ же, между тѣмъ, существовать намъ и чѣмъ же, наконецъ, заплатить ихъ?
   ТИМ. Но земли мои простирались до Лакедемона?
   ФЛАВ. О, добрый господинъ мой, вѣдь и вселенная одно только слово; владѣй ты ею, да и отдай въ одно мгновенье, и она исчезнетъ какъ разъ.
   ТИМ. Правда.
   ФЛАВ. Если ты подозрѣваешь, что я хозяйничалъ дурно, или даже нечестно -- выбери самыхъ строгихъ счетчиковъ, и пусть ихъ считаютъ и повѣряютъ меня.-- Боги свидѣтели, когда всѣ наши столовыя и кухни кишали жадными объѣдалами,-- когда подвалы наши плакали потоками вина, проливаемаго пьяными,-- когда всѣ комнаты горѣли свѣчами, гремѣли музыкой -- я уходилъ въ уединенный чуланъ мой и заливался слезами.
   ТИМ. Довольно, прошу тебя!
   ФЛАВ. О, боги! говорилъ я, какъ же добръ господинъ мой! Сколько лишняго поглощено въ одну эту ночь рабами и всякой сволочью! И ктожъ не слуга Тимона? чье сердце, чья голова, чей мочь, чьи силы, средства не посвящаются Тимону -- великому, благородному, доблестному, царственному Тимону? И чтожъ? исчезнутъ средства, которыми покупаютъ похвалы эти -- исчезнетъ и дыханіе изъ котораго онѣ составляются. Пріобретены пирами -- постомъ утрачены. Одно зимнее дуновеніе, и всѣ эти мухи спятъ сномъ смерти!
   ТИМ. Полно же, кончи наставленія. Моя расточительность была, покрайней мѣрѣ, чужда всего порочнаго: я раздавалъ безразсудно, но не безчестно.-- Не плачь. Неужели ты не увѣренъ въ друзьяхъ моихъ? Успокойся! захоти я только открыть сосуды любви моей, испытать содержаніе сердецъ ихъ займами -- и мнѣ, повѣрь, можно будетъ располагать и людьми и достояніемъ людей также свободно, также легко, какъ заставить тебя сказать что нибудь.
   ФЛАВ. О, еслибъ твоя увѣренность оправдалась самымъ дѣломъ!
   ТИМ. Отчасти я радъ даже, что дошолъ до такой крайности; радъ, потому что она даетъ мнѣ случай испытать друзей моихъ. Ты увидишь какъ ты ошибается: я богатъ друзьями.-- Эй, Фламиній! Сервилій!

Входятъ: Фламиній, Сервилій и другіе служители.

   СЛУЖИТЕЛИ. Что прикажешь?
   ТИМ. Мнѣ надобно послать васъ.-- Ты ступай къ Люцію; ты къ Лукуллу -- я нынче же охотился съ нимъ; а ты -- къ Семпронію. Кланяйтесь имъ и скажите, что я такъ счастливъ, что могу, наконецъ, доставить имъ случай одолжить меня,-- что мнѣ нужны пятьдесятъ талантовъ.
   ФЛАМ. Слушаемъ.
   ФЛАВ. (Про себя). Къ Люцію? къ Лукуллу?-- Гмъ!
   ТИМ. Ты сходишь къ сенаторамъ -- я столько сдѣлалъ для государства, что и отъ нихъ вправѣ ожидать помощи,-- и попросишь ихъ прислать мнѣ сейчасъ же тысячу талантовъ.
   ФЛАВ. Добрый господинъ мой, я былъ такъ смѣлъ -- потому что ничего не могъ придумать лучше,-- что ходилъ уже къ нимъ отъ твоего имени и съ твоей печатью; но они покачали только головами, и я возвратился нисколько не богачѣ.
   ТИМ. Не можетъ быть!
   ФЛАВ. Всѣ они заговорили въ одинъ голосъ: что сами въ нуждѣ, что кошельки ихъ пусты, что не могутъ, какъ ни хочется; -- что имъ досадно,-- что ты вполнѣ заслуживаешь,-- что не смотря на то,-- что они не знаютъ,-- что тутъ что-то не такъ,-- что и благороднѣйшій человѣкъ спотыкается,-- что они желали бы, чтобы все уладилось,-- что это жалость, и за тѣмъ, перешли къ другимъ, по ихъ мнѣнію, болѣе важнымъ предметамъ. Этими отрывистыми фразами, сердитыми, полными презрѣнія взглядами и какимъ-то особеннымъ, холоднымъ, едва замѣтнымъ киваньемъ, они оледѣнили языкъ мой.
   ТИМ. Да заплатятъ же имъ за это боги! Но ты все таки не унывай, добрый Флавій. Неблагодарность обычная болѣзнь стариковъ; кровь ихъ ссѣлась, застыла, едва движется: они жестокосерды отъ недостатка благотворной теплоты. На возвратномъ пути къ землѣ человѣкъ дѣлается какъ-то сушѣ и безчувственнѣй.-- (Одному изъ служителей). Ступай къ Вентидію -- (Флавію). Прошу, не печалься; ты добръ и честенъ: повѣрь, я ни въ чемъ не виню тебя.-- (Служителю). Вентидій схоронилъ недавно отца и разбогатѣлъ. Когда онъ былъ бѣденъ, въ тюрьмѣ и безъ друзей -- я освободилъ его пятью талантами; кланяйся ему отъ меня и скажи, что другу его случилась крайняя надобность и что потому онъ проситъ возвратить ему эти пять талантовъ. (Флавію). Получишь ихъ, уплати кому нужнѣе. Не говори и не думай, чтобъ когда нибудь, при столькихъ друзьяхъ, счастье измѣнило Тимону. (Уходитъ).
   ФЛАВ. Желалъ бы никогда не думать этого! Мысль эта врагъ щедрости, воображающей, что всѣ такъ же тароваты, какъ она.
  

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Аѳины. Комната въ домѣ Лукулла.

Фламиній ждетъ. Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Я докладывалъ господину: онъ сейчасъ выйдетъ къ тебѣ.
   ФЛАМ. Спасибо.

Входитъ Лукуллъ.

   СЛУЖ. Вотъ и онъ.
   ЛУК. (Про себя). Отъ Тимона? Вѣрно съ подаркомъ; не даромъ снились мнѣ всю ночь серебряные тазы да кувшины.-- (Громко). Фламиній! очень радъ видѣть тебя, честный Фламиній.-- (Служителю). Принеси вина.-- Ну, а благороднѣйшій, совершеннѣйшій, великодушнѣйшій изъ всѣхъ воинскихъ гражданъ, добрѣйшій господинъ твой и повелитель -- здоровъ?
   ФЛАМ. Здоровъ.
   ЛУК. Очень, очень радъ.-- Что это у тебя подъ плащемъ, любезный Фламиній?
   ФЛАМ. Пустой ларецъ, который необходимо наполнить для моего господина. Ему крайняя нужда въ пятидесяти талантахъ, и онъ послалъ меня къ тебѣ, въ твердой увѣренности, что ты не откажешь.
   ЛУК. Вотъ какъ! Въ твердой увѣренности, говоришь ты? Добрѣйшій человѣкъ, благороднѣйшій изъ смертныхъ -- но зачѣмъ же жить такъ роскошно! Какъ часто, обѣдая у него, возставалъ я противъ этого; сколько разъ заходилъ ужинать только для того, чтобъ убѣдить его хоть нѣсколько поумѣрить страшную расточительность. Ни мои совѣты, ни посѣщенія не предостерегли его однакожъ. Чтожъ дѣлать -- у всякаго есть какой нибудь недостатокъ; у него -- чрезмѣрная щедрость. Я говорилъ ему, но онъ и слушать не хотѣлъ.

Служитель возвращается съ виномъ.

   СЛУЖ. Вотъ вино.
   ЛУК. Фламиній, я всегда почиталъ тебя умнымъ человѣкомъ,-- твое здоровье.
   ФЛАМ. Я не знаю, чѣмъ я заслужилъ такую честь --
   ЛУК. Я всегда видѣлъ въ тебѣ человѣка смѣтливаго, смышленаго -- я отдаю тебѣ только должную справедливость,-- человѣка, понимающаго вещи какъ должно, человѣка, который съумѣетъ воспользоваться всякимъ благопріятнымъ случаемъ. Все это твои прекрасныя качества.-- (Служителю). Оставь насъ. (Служитель уходитъ).-- Подойди ко мнѣ поближе, честный Фламиній! Твой господинъ добрый человѣкъ, но ты -- умный; ты, хоть и пришолъ ко мнѣ, но вѣдь ты знаешь, что теперь не время давать въ займы, и еще изъ одной дружбы, безъ всякаго обезпеченія. Вотъ тебѣ три золотые: прищурь глаза и скажи, что не засталъ меня дома. Прощай!
   ФЛАМ. Возможно ли, чтобы свѣтъ могъ такъ страшно измѣниться въ такое короткое время?-- (Бросая деньги). Назадъ, назадъ, золотая гнусность, къ тому кто боготворитъ тебя!
   ЛУК. Какъ? Теперь я вижу -- ты такой же дуракъ, какъ и господинъ твой. (Уходитъ).
   ФЛАМ. Пусть это золото будетъ придаткомъ къ тому, въ которомъ кипятиться тебѣ! Ты не другъ, а болѣзнь друга! Неужели у дружбы такое слабое, такое молочное сердце, что портится менѣе, чѣмъ въ двѣ ночи?-- О, боги! чувствую какъ это огорчитъ моего господина.-- Даже яствы благороднаго не переварились еще въ подлецѣ,-- и они послужатъ ему на пользу, пойдутъ на питаніе, когда весь онъ обратился въ ядъ? О, нѣтъ! да не принесутъ онѣ ему ничего кромѣ болѣзней, и когда онъ разхворается на смерть, да не излечитъ его часть жизненныхъ силъ, пріобретенная на счетъ моего господина, а да продлитъ только страданія!
  

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Площадь.

Входитъ Люцій съ тремя Чужестранцами.

   ЛЮЦ. Кто? Тимонъ?-- Онъ другъ мой и благороднѣйшій изъ смертныхъ.
   1 чуж. Знаю, хоть и незнакомъ съ нимъ. Говорятъ, однакожъ, что счастливыя времена его миновались,-- что денежныя обстоятельства его крайне плохи.
   ЛЮЦ. Э, не вѣрьте этому; онъ не можетъ нуждаться въ деньгахъ.
   2 чуж. Да вотъ, не такъ давно одинъ изъ служителей его приходилъ къ Лукуллу занимать, не знаю, сколько-то талантовъ; просилъ убѣдительно, представлялъ крайнюю необходимость, и -- получилъ отказъ.
   ЛЮЦ. Отказъ?
   2 чуж. Да, отказъ.
   ЛЮЦ. Удивительно! Клянусь богами, мнѣ стыдно за Лукулла. Отказать такому благородному человѣку -- да просто безчестно! Что до меня -- конечно нельзя сказать, чтобъ онъ и мнѣ не доказывалъ нѣкотораго расположенія деньгами, сосудами, брилліантами и другими подобными бездѣлками, но все это вздоръ въ сравненіи съ тѣмъ, что передарилъ Лукуллу;-- не смотря, однакожъ, на это, пришли онъ ко мнѣ -- я никогда не отказалъ бы ему.

Входитъ Сервилій.

   СЕРВ. Наконецъ! ну, употѣлъ же я отъискивая его.-- Благородный Люцій --
   ЛЮЦ. А, Сервилій, какая пріятная встрѣча!-- Однакожъ, прощай, любезный; кланяйся твоему почтенному, высоко-уважаемому господину, моему любезнѣйшему другу.
   СЕРВ. Позволь, благородный Люцій, мой господинъ посылаетъ --
   ЛЮЦ. Посылаетъ?-- Онъ слишкомъ ужъ обязателенъ; вѣчные присылы. Я, право, не знаю какъ отблагодарить его. Чтожъ прислалъ онъ теперь?
   СЕРВ. Только просьбу одолжить пятьдесятъ талантовъ; они крайне ему нужны.
   ЛЮЦ. Понимаю: онъ хочетъ подшутить надо мной; онъ не понуждается и въ пятидесяти пяти стахъ талантовъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: to supply his instant use with so many talents... He cannot want fifty-five hundred talents. По экземпляру Колльера: to supply his instant use witli 500 talents... He cannot want 500 talents... Эта поправка противорѣчитъ слѣдующей за тѣмъ рѣчи Сервилія, и потому я не рѣшился принять ее.}.
   СЕРВ. Но теперь ему нужно гораздо менѣе. Еслибъ не крайность, я не просилъ бы такъ убѣдительно.
   ЛЮЦ. Такъ ты говоришь это не шутя, Сервилій?
   СЕРВ. Нисколько; клянусь честью!
   ЛЮЦ. Какоежь я животное! вѣдь надобно же было обезденежить себя именно къ тому самому времени, когда представляется превосходнѣйшій случай доказать мое благородство! Надобно же случиться такому несчастію, что я -- не дальше какъ вчера -- погнался за вздоромъ и тѣмъ самымъ лишилъ себя величайшаго счастія! Клянусь богами, Сервилій, я не могу помочь ему. И что еще ужаснѣе: я самъ сію минуту собирался прибѣгнуть къ Тимону -- вотъ эти господа могутъ засвидѣтельствовать; но теперь -- да ни за всѣ богатства Аѳинъ не захотѣлъ бы я, чтобъ эта глупость была ужъ сдѣлана. Кланяйся отъ меня твоему благороднѣйшему господину; надѣюсь, онъ не разсердится на меня за то, что не могу услужить ему. Скажи, что невозможность помочь такому достойному человѣку, для меня величайшее изъ несчастій. Сдѣлай одолженіе, любезный Сервилій, передай ему все это, и именно тѣми же самыми словами.
   СЕРВ. Слушаю.
   ЛЮЦ. Я непремѣнно найду случай доказать тебѣ мою благодарность. (Сервилій уходитъ).-- Ваша правда: плохи дѣла Тимона; кто хоть разъ получилъ отказъ -- тому трудненько поправиться! (Уходитъ).
   1 чуж. Что, Хостилій, каково?
   2 чуж. Превосходно.
   1 чуж. Таковъ ужъ свѣтъ; таковы и всѣ льстецы. Послѣ этого, ктожъ осмѣлится назвать другомъ и человѣка, который ѣстъ съ одной съ тобою тарелки? Тимонъ, я знаю это вѣрно -- былъ отцомъ этому негодяю, поддерживалъ кредитъ его своимъ кошелькомъ; всѣмъ состояніемъ обязанъ онъ Тимону: даже своей прислугѣ платилъ его же деньгами. Никогда не пьетъ онъ безъ того, чтобъ губы его не касались серебра Тимона. И теперь -- есть ли что нибудь чудовищнѣе человѣка неблагодарнаго -- теперь, онъ отказываетъ ему въ томъ, что, по его состоянію, не больше милостыни, которую благотворительный человѣкъ подаетъ нищему.
   3 чуж. Возмутительно!
   1 чуж. Что до меня, я никогда не пользовался ни расположеніемъ, ни щедростью Тимона; никогда не былъ въ числѣ друзей его, и, не смотря на то, за его благородство, за доброту, за возвышенность чувствъ -- обратись онъ ко мнѣ -- я отдалъ бы ему лучшую половину моего достоянія, какъ бы подарокъ отъ него же полученный: такъ я люблю и уважаю его. Страшный урокъ не увлекаться добротой сердца тамъ, гдѣ расчетъ царитъ надъ совѣстью!
  

СЦЕНА 3.

Сѣни въ домѣ Семпронія.

Входятъ: Семпроній и Служитель Тимона.

   СЕМП. И какъ будто такая ужъ необходимость безпокоить меня, и еще предпочтительно передъ прочими? Онъ могъ бы послать къ Люцію, къ Лукуллу; да и Вентидій, котораго онъ освободилъ изъ тюрьмы, разбогатѣлъ теперь. Всѣ они обязаны ему своимъ благосостояніемъ.
   СЛУЖ. Благородный Семпроній, всѣ они испытаны ужъ, и оказались гадчайшимъ металломъ: они отказали.
   СЕМП. Отказали? и Вентидій и Лукуллъ отказали? и онъ затѣмъ ужъ посылаетъ ко мнѣ? Послѣ трехъ?-- гмъ!-- не многожь любви и смысла обнаруживаетъ онъ этимъ. Я, стало быть, послѣднее его прибѣжище? Его друзья, какъ врачи, отказались отъ него троекратно, такъ вотъ я и бери на себя леченіе его? Онъ жестоко оскорбилъ меня этимъ; я не могу не сердиться на него за такое унизительное пренебреженіе. Какъ же не прислать ко мнѣ первому? Меня перваго осыпалъ онъ всегда дарами, и могъ подумать, что я послѣдній изъ всѣхъ его помощниковъ? Да послѣ этого всякой осмѣетъ меня, назоветъ глупцомъ. Пришли онъ ко мнѣ первому -- я не пожалѣлъ бы и трижды большей суммы: такъ велика была моя готовность служить ему. Но теперь -- ступай и къ холоднымъ отказамъ другихъ прибавь отъ меня: что тому, кто оскорбляетъ мою честь, никогда не видать моего золота. (Уходитъ).
   СЛУЖ. Прекрасно! Сколько благородства, а все-таки бездѣльникъ! Ухищряя такъ людей, дьяволъ самъ не знаетъ, что дѣлаетъ; онъ дѣйствуетъ рѣшительно противъ самого себя, потому что, подъ конецъ, они непремѣнно проведутъ и его -- выдутъ чистехоньки. Съ какимъ достоинствомъ выказываетъ себя этотъ господинъ негодяемъ! гнусность свою онъ прикрываетъ личиной добродѣтели, какъ люди, которые, подъ видомъ пламенной ревности, воспламеняютъ цѣлыя государства. Такова и его лукавая любовь. Онъ былъ лучшей надеждой моего господина, которому, кромѣ боговъ, теперь не на кого болѣе надѣяться. Всѣ друзья его перемерли; двери, столько лѣтъ незнавшія затвора, должны теперь замкнуться на защиту господина ихъ; и все это плоды щедрости! Не умѣлъ сберечь достоянія -- сиди дома!
  

СЦЕНА 4.

Сѣни въ домъ Тимона.

Титъ, Гортензій и другіе служители заимодавцевъ Тимона дожидаются выхода ею. Входятъ два служителя Варрона и служитель Люція.

   СЛ. В. Скажите, какая встрѣча. Здравствуй, Титъ! здравствуй, Гортензій!
   ТИТЪ. Здравствуй, любезный Варронъ.
   ГОРТ. Ты зачѣмъ, добрый Люцій?
   СЛ. Л. Я думаю, за тѣмъ же, зачѣмъ и всѣ вы. За деньгами.
   ТИТЪ. Да, и я, и они за тѣмъ же.

Входитъ Филотасъ.

   СЛ. Л. И Филотасъ!
   ФИЛ. Здравствуйте, господа.
   СЛ. Л. Здравствуй, почтеннѣйшій. Какъ ты думаешь, который теперь часъ?
   ФИЛ. Часъ девятый.
   СЛ. Л. Въ самомъ дѣлѣ?
   ФИЛ. Неужели благородный Тимонъ не выходилъ еще?
   СЛ. Л. Нѣтъ еще.
   ФИЛ. Странно! Обыкновенно онъ сіялъ уже въ седьмомъ.
   СЛ. Л. Должно быть дни-то его поукоротились. Вѣдь теченіе расточителя подобно солнечному, съ тою только разницей, что никогда не возобновляется. Боюсь, что въ кошелькѣ Тимона жесточайшая зима, что, какъ ни запускай въ него руку -- все таки не найдешь ничего.
   ФИЛ. Я то же думаю.
   ТИТЪ. Замѣтьте, однакожъ, какая странность. Твой господинъ прислалъ тебя за деньгами?
   ГОРТ. Да.
   ТИТЪ. А самъ и теперь носитъ брилліанты подаренные ему Тимономъ, брилліанты, за которые я жду денегъ.
   ГОРТ. Я здѣсь не по собственной волѣ.
   СЛ. Л. Дѣйствительно странно. Такимъ образомъ Тимону приходится платить болѣе, чѣмъ долженъ; вѣдь это почти тоже, что платить твоему господину за то, что онъ носитъ дорогіе камни.
   ГОРТ. Боги свидѣтели, какъ мнѣ противно мое порученіе. Я знаю, что мой господинъ обогатился отъ Тимона; что его неблагодарность хуже воровства.
   1 СЛ. В. Да, мое въ три тысячи кронъ. Твое во сколько?
   СЛ. Л. Въ пять.
   1 СЛ. В. Порядочно. Судя по суммамъ, мой господинъ былъ, однакожъ, не такъ съ нимъ коротокъ, какъ твой; иначе и его обязательство было бы не меньше.

Входитъ Фламиній.

   ТИТЪ. Вотъ одинъ изъ служителей Тимона.
   СЛ. Л. Скажи, Фламиній, скоро твой господинъ выдетъ?
   ФЛАМ. Нѣтъ.
   ТИТЪ. Доложи пожалуста, что мы ждемъ его.
   ФЛАМ. Не зачѣмъ; онъ и безъ того знаетъ какъ вы ревностны. (Уходитъ).

Входитъ Флавій, завернувшись въ плащъ.

   СЛ. Л. Посмотрите, вѣдь это, кажется, его управитель такъ закутался. Онъ умчится, какъ туча -- остановимъ его.
   ТИТЪ. Почтеннѣйшій --
   1 СЛ. В. Позволь --
   ФЛАВ. Что вамъ, друзья?
   ТИТЪ. Мы ждемъ денегъ --
   ФЛАВ. Да, еслибъ и деньги были такъ же вѣрны, какъ ваше жданье -- вы не ждали бы понапрасну. Чтожъ не являлись вы съ вашими обязательствами и требованіями въ то время, когда ваши гнусные господа объѣдали моего господина? Тогда они льстили ему, шутили его долгами и преспокойно спускали проценты въ свои ненасытные желудки. Вы напрасно остановили меня; повѣрьте, и я, и господинъ мой покончили уже все: мнѣ нечѣмъ платить, а ему нечего расточать.
   СЛ. Л. Но такой отвѣтъ не можетъ служить --
   ФЛАВ. А не можетъ, такъ это отъ того, что не такъ подлъ, какъ вы, потому что вы служите бездѣльникамъ. (Уходитъ).
   1 СЛ. В. Что ворчитъ еще тамъ отставной управитель?
   2 СЛ. В. Пусть его ворчитъ; онъ достаточно наказанъ бѣдностью. Никто не говоритъ такъ дерзко, какъ тотъ у кого нѣтъ крова; такой готовъ ругаться и надъ дворцами.

Входитъ Сервилій.

   ТИТЪ. Вотъ Сервилій; наконецъ, добьемся же мы толку.
   СЕРВ. Господа, прошу васъ пожаловать въ другое время. Вы премного обязали бы меня этимъ; потому что, клянусь богами, мой господинъ очень разстроенъ. Обыкновенная веселость оставила его совершенно; онъ боленъ, сидитъ въ своей комнатѣ.
   СЛ. Л. Да вѣдь и здоровые сидятъ въ своей комнатѣ. А потомъ, захворалъ въ самомъ дѣлѣ сильно -- тѣмъ нужнѣе поспѣшить уплатой долговъ, расчистить себѣ дорогу къ богамъ.
   СЕРВ. О, всемогущіе боги!
   ТИТЪ. Мы не можемъ удовольствоваться этимъ --
   ФЛАМ. (За сценой). Сервилій, помоги!-- Добрый, любезный господинъ мой!

Входитъ Тимонъ въ бѣшенствѣ, за нимъ Фламиній.

   ТИМ. Какъ, и двери моего дома не даютъ мнѣ прохода? Я всегда былъ свободенъ, и мой домъ дѣлается врагомъ моей воли, тюрьмой моей? Неужели и мѣсто, посвященное мною пирамъ, окажется такъ же жестокосердымъ, какъ и все человѣчество?
   СЛ. Л. Начинай, Титъ.
   ТИТЪ. Благородный Тимонъ, вотъ обязательство --
   СЛ. Л. Вотъ мое --
   ГОРТ. И мое --
   СЛУЖИТЕЛИ ВАРРОНА. И наши --
   ФИЛ. Вотъ и мое --
   ТИМ. Вяжите меня вашими обязательствами! разрывайте на части {Тутъ непереводимая игра значеніями слова bill -- обязательство и топоръ, сѣкира. Тимонъ, принимая это слово въ послѣднемъ значеніи, говоритъ: Рубите меня ими! разсѣкайте до пояса!}.
   СЛ. Л. Благородный Тимонъ --
   ТИМ. Рвите мое сердце на суммы!
   ТИТЪ. Мнѣ слѣдуетъ пятьдесятъ талантовъ --
   ТИМ. Возьми ихъ моей кровью!
   СЛ. Л. А мнѣ пять тысячь кронъ --
   ТИМ. Заплачу ихъ пятью тысячами капель! Вамъ сколько?
   1 СЛ. В. Благородный Тимонъ --
   2 СЛ. В. Доблестный Тимонъ --
   ТИМ. Берите, рвите меня, и да покараютъ васъ боги! (Уходитъ).
   ГОРТ. Теперь вижу, что господа наши могутъ швырнуть и шапки вслѣдъ за своими деньгами. Долги эти рѣшительно заслуживаютъ названія отчаянныхъ, потому что должникъ-то, не шутя, рехнулся. (Уходятъ).

Тимонъ возвращается съ Флавіемъ.

   ТИМ. Бездѣльники вывели меня изъ себя. Заимодавцы?-- демоны!
   ФЛАВ. Любезный господинъ --
   ТИМ. Что если --
   ФЛАВ. Добрый господинъ мой
   ТИМ. Да, такъ.-- Флавій!
   ФЛАВ. Что прикажешь?
   ТИМ. А, ты здѣсь. Ступай, пригласи всѣхъ друзей моихъ: Люція, Лукулла, Семпронія -- всѣхъ! Угощу еще разъ бездѣльниковъ!
   ФЛАВ. Любезный господинъ, ты такъ разстроенъ; ты забылъ, что у тебя едва ли осталось и на простой, будничный обѣдъ.
   ТИМ. Не безпокойся. Ступай, я приказываю тебѣ: пригласи всѣхъ; впусти еще разъ приливъ подлецовъ. Объ угощеніи я похлопочу самъ вмѣстѣ съ моимъ поваромъ.
  

СЦЕНА 5.

Сенатъ.

Сенаторы въ полномъ засѣданіи. Входитъ Алкивіадъ со свитой

   1 сен. Имѣете и мой голосъ; преступленіе кроваво и потому -- смерть ему! Ничто не ободряетъ такъ порока, какъ излишняя снисходительность.
   2 сен. Совершенно справедливо, и законъ казнитъ его.
   АЛК. Счастія, славы и милосердія сенату!
   4 сен. Чего хочетъ отъ насъ, доблестный полководецъ?
   АЛК. Я являюсь смиреннымъ просителемъ вашихъ добродѣтелей; потому что милосердіе -- добродѣтель закона, потому что только тираны дѣлаютъ его жестокимъ. Судьба, злой случай налегли страшнымъ гнетомъ на одного изъ друзей моихъ: въ пылу горячности, такъ гибельной для неосторожнаго, онъ нарушилъ законъ. Обойдя это несчастное обстоятельство, онъ превосходнѣйшій человѣкъ; самого даже преступленія своего онъ не запятналъ низкой трусостью -- черта, по моему, вполнѣ выкупающая вину его. Когда его честь поранили на смерть, онъ возсталъ противъ врага своего съ благороднымъ негодованіемъ, которое укрощалъ до послѣдняго мгновенія съ такой твердостью, съ такимъ спокойствіемъ, какъ будто доказывалъ какое нибудь ученое предложеніе {По прежнимъ изданіямъ: Не did behave bis anger, ere 't was spcnt, As if he had but prov'd an argument. По экземпляру Колльера: Не did reprove bis anger, ere 't was spent, As if he had but mov'd an argument.}.
   1 сен. Ты добиваешся невозможнаго: дурнаго никогда не сдѣлаешь хорошимъ. Изъ всего, сказаннаго тобою, видно, что тебѣ хочется оправдать убійство, поставить высочайшею доблестью самоуправство -- эту незаконнорожденную доблесть, явившуюся въ свѣтъ вмѣстѣ съ появленіемъ партій и сектъ. Истинно доблестенъ лишь тотъ, кто спокойно переноситъ и самое худшее, что только можно выговорить; кто всякое оскорбленіе принимаетъ за что-то совершенно внѣшнее, несетъ его на себѣ равнодушно, какъ одежду, и никогда не допускаетъ до сердца, не даетъ ему отравлять его. Если оскорбленіе зло, вынуждающее убійство -- не безуміе ли изъ-з

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬАМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ III.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-на А. Ф. МАРКСЪ.

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.

   Едва ли какая-нибудь изъ Шекспировыхъ пьесъ подвергалась такому множеству разнорѣчивыхъ изслѣдованій и толкованій, какъ Тимонъ. Изслѣдованія эти касались не только опредѣленія времени, когда пьеса была написана, или источниковъ, изъ которыхъ заимствованъ ея сюжетъ, но возникали даже очень серьезные вопросы, былъ ли Шекспиръ ея авторомъ, а если и былъ, то въ какой мѣрѣ? Такъ, нѣкоторые комментаторы еще до сихъ поръ держатся мнѣнія, будто въ Тимонѣ Шекспиръ только слегка передѣлалъ драму, существовавшую до него, при чемъ многое оставилъ въ ней даже нетронутымъ. Мнѣнія и заключенія по всѣмъ этимъ вопросамъ опирались на весьма различныя данныя, но въ общемъ приводились къ двумъ исходнымъ пунктамъ. Одни изслѣдователи доказывали свои выводы путемъ изысканій историческихъ и археологическихъ, стараясь найти для поддержки этихъ выводовъ реальные факты; другіе же разсматривали пьесу исключительно съ эстетической точки зрѣнія, отыскивая въ ней самой доказательства, принадлежала ли она (частью или вполнѣ) перу Шекспира. Скудость матеріала для рѣшенія вопроса первымъ способомъ была причиной, что онъ фактически остался неразрѣшеннымъ, но зато данныя, вытекавшія изъ анализа самой пьесы, были такъ краснорѣчивы, что несомнѣнная принадлежность драмы перу Шекспира оспаривается въ настоящее время уже очень немногими. За это говоритъ не только глубокій замыселъ основной идеи, но и его выполненіе; болѣе же всего истинно Шекспировскій языкъ во всѣхъ главныхъ сценахъ, тотчасъ же обличающій въ глазахъ мало-мальски знакомаго съ Шекспиромъ читателя руку, написавшую Лира, Макбета и многія другія, несомнѣнно принадлежащія тому же автору произведенія. Въ примѣръ можно привести хотя бы весь четвертый актъ, въ которомъ помѣщены главные монологи Тимона, а также великолѣпная сцена съ Апемантомъ. Но если несомнѣнность сочиненія драмы Шекспиромъ обличается этимъ внутреннимъ ея характеромъ, то нельзя сказать того же относительно общей ея постройки и сценоведенія, гдѣ представляется совершенно иное, крайне загадочное явленіе. Разбирая Шекспировы пьесы, мы прежде всего поражаемся въ нихъ замѣчательной законченностью въ развитіи фабулы и утонченной отдѣлкой характеровъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ безъ исключенія. Если лицъ этихъ, конечно, можно раздѣлить на главныя и второстепенныя, то дѣленіе это относится лишь до ихъ сравнительной важности въ общемъ ходѣ дѣйствія, индивидуальная же отдѣлка каждаго характера всегда представляется ясной и законченной не менѣе, чѣмъ отдѣлка характеровъ главныхъ лицъ. Ничего подобнаго не замѣчается въ Тимонѣ. Вся пьеса написана какъ бы нарочно для того, чтобъ выставить только одно лицо и развить только одинъ характеръ. Это не драма, а скорѣе монодрама, напоминающая современные психологическіе романы. Фабула бѣдна, неинтересна и не представляетъ эпизода, правильно поставленнаго и стройно развитаго, какъ мы это привыкли видѣть во всѣхъ Шекспировыхъ произведеніяхъ. Характеры второстепенныхъ лицъ до того блѣдны, что ихъ даже нельзя назвать характерами, а сверхъ того, всѣ они не имѣютъ ни малѣйшаго индивидуальнаго, самостоятельнаго значенія въ общемъ ходѣ пьесы и выведены исключительно для того, чтобъ оттѣнить лицо Тимона и осмыслить тотъ или другой его поступокъ. Такое рѣзкое отличіе общей концепціи произведенія сравнительно съ тѣмъ, что мы привыкли видѣть въ Шекспирѣ обыкновенно, именно и породило много сомнѣній и вопросовъ, точно ли вся пьеса написана Шекспиромъ, или онъ только передѣлалъ и исправилъ чужое произведеніе и, отдѣлавъ одинъ главный характеръ, оставилъ прочее въ томъ видѣ, какъ нашелъ. Это послѣднее мнѣніе находило поддержку въ фактѣ, что въ числѣ старинныхъ пьесъ англійскаго театра конца XVI столѣтія было отыскано рукописное драматическое произведеніе совершенно съ тѣмъ же содержаніемъ, какое мы видимъ и въ Шекспировомъ Тимонѣ. Пьеса эта, напечатанная Дейсомъ въ изданіяхъ Шекспирова общества, считается нѣкоторыми комментаторами до сихъ поръ именно той пьесой, которую Шекспиръ будто бы передѣлалъ, но мнѣніе это опровергается при первомъ поверхностномъ взглядѣ. Пьеса до того слаба и нелѣпа, что нѣтъ никакой возможности предположить, чтобы ее могъ передѣлать даже Шекспиръ. Другое мнѣніе, состоящее въ томъ, что Шекспиръ, не касаясь самой пьесы, только заимствовалъ ея сюжетъ, можетъ показаться правдоподобнѣе, но оно ничѣмъ не доказано. Пьеса по времени, когда она была написана, принадлежитъ къ концу XVI вѣка (т.-е. къ тому періоду, когда по всей вѣроятности, написалъ своего Тимона Шекспиръ) и была даваема только на второстепенныхъ провинціальныхъ сценахъ, а потому невольно рождается вопросъ: почему же предполагать, что именно Шекспиръ заимствовалъ свой сюжетъ у автора названной пьесы, а не наоборотъ? Фактъ, что Шекспиръ заимствовалъ большинство своихъ сюжетовъ изъ постороннихъ источниковъ, конечно, справедливъ, но это еще не ведетъ къ непремѣнному заключенію, что, если существуетъ какая-нибудь пьеса съ сюжетомъ, обработаннымъ равно Шекспиромъ, ее слѣдуетъ непремѣнно считать источникомъ, откуда онъ заимствовалъ этотъ сюжетъ. Загадочный вопросъ о причинахъ рѣзкаго противорѣчія общей постройки Шекспирова Тимона съ той манерой, какую мы находимъ въ прочихъ произведеніяхъ поэта, остался такимъ образомъ неразрѣшеннымъ. Въ позднѣйшее время было высказано новое предположеніе, которое хотя также не разрѣшило вопроса документально, но все-таки болѣе вѣроятно, чѣмъ предыдущія. Полагаютъ, что Шекспировъ Тимонъ дошелъ до насъ въ неотдѣланной редакціи, и что поэтъ почему-нибудь не успѣлъ или не хотѣлъ переработать свою пьесу позднѣе вновь съ придачей полной законченности какъ фабулѣ произведенія, такъ и отдѣльнымъ характерамъ. Фактъ, что Шекспиръ написанныя имъ прежде пьесы нерѣдко передѣлывалъ вновь съ несравненно большимъ развитіемъ первоначальнаго плана, мы имѣемъ налицо. Такой переработкѣ подверглись, напримѣръ, "Ромео и Джульетта", а также "Гамлетъ". Потому нѣтъ ничего неправдоподобнаго въ предположеніи, что недостатки Тимона были слѣдствіемъ слишкомъ спѣшной работы, при чемъ авторъ, разрабатывая главную идею, набросалъ детали лишь вчернѣ, полагая вернуться къ тому же предмету позднѣе. Такое мнѣніе довольно вѣско подтверждается тѣмъ, что Тимонъ ни разу не былъ изданъ не только при жизни Шекспира, но даже въ первые годы послѣ его смерти и напечатанъ въ первый разъ лишь въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, изданномъ въ 1623 году Геммингомъ и Конделемъ, когда издатели, вѣроятно, собирали все, что осталось послѣ поэта, не разбирая, въ какой степени оставшіяся произведенія были разработаны. Напечатана пьеса въ этомъ изданіи въ отдѣлѣ трагедій, четвертой по счету, подъ заглавіемъ "The lyfe of Timon ad Athens", т.-е. "Жизнь Тимона Аѳинскаго". Эскизный характеръ всего произведенія обнаруживается при разборѣ не только второстепенныхъ лицъ, но даже и главнаго. Безпрестанно встрѣчаются недоговоренности и пробѣлы, явно обличающіе незаконченность и торопливость работы. Даже въ самой роли Тимона, на отдѣлку которой авторъ, видимо, налегъ въ особенности, встрѣчаются точно такіе же недостатки. Монологи его порой слишкомъ длинны, порой отрывочны, а иногда въ нихъ встрѣчаются даже повторенія мыслей, выраженныхъ уже въ другихъ сценахъ. Все это вмѣстѣ взятое невольно подкупаетъ въ пользу высказаннаго мнѣнія, что въ Тимонѣ мы должны видѣть не вполнѣ разработанное произведеніе, и что этимъ обстоятельствомъ вполнѣ объясняются тѣ недостатки, которые порождали даже сомнѣніе -- точно ли Шекспиръ написалъ всю драму. Вѣренъ ли такой взглядъ, или нѣтъ, конечно, осталось не доказаннымъ документально, но несомнѣнная принадлежность драмы Шекспиру, какъ уже сказано выше, вполнѣ доказывается грандіозностью замысла и истинно Шекспировскимъ языкомъ главныхъ сценъ, а потому изъ всѣхъ предположеній, которыя дѣлались о драмѣ, послѣднее должно считаться самымъ правдоподобнымъ.
   Время, когда драма написана, осталось въ точности не извѣстнымъ. Фактъ, что первое дошедшее до насъ изданіе вышло уже послѣ смерти Шекспира, не позволяетъ сдѣлать даже приблизительнаго заключенія, когда онъ могъ ее написать. Но если оставить попытки разрѣшить этотъ вопросъ на основаніи фактическихъ документовъ и обратиться къ самому тексту, то при анализѣ его можно съ большимъ вѣроятіемъ счесть драму скорѣе позднимъ, чѣмъ раннимъ произведеніемъ Шекспира. За это говорить не только глубина основной идеи, напоминающей самыя зрѣлыя Шекспировы произведенія, но и внѣшняя форма стиха, равно какъ и общая манера веденія разговоровъ и сценъ, ничѣмъ не напоминающія произведенія молодости поэта. Но опять надо прибавить, что и это предположеніе не болѣе, какъ догадка, не подтверждаемая фактическими данными...
   Даже то, что сказано относительно силы и звучности стиховъ, нельзя примѣнить ко всему тексту. Многіе стихи кажутся несомнѣнно принадлежащими Шекспиру, въ другихъ же замѣчаются совсѣмъ иные пошибъ, манера. Есть въ текстѣ даже много такихъ мѣстъ,-- которыя хотя и печатаютъ во всѣхъ изданіяхъ прозой, но звучатъ до нѣкоторой степени метрами и удареніями, напоминающими стихи. Очень можетъ бытъ, что авторъ имѣлъ намѣреніе написать эти мѣста текста стихами, но не отдѣлалъ текста окончательно.
   Фабула драмы, какъ уже сказано выше, никакъ не можетъ считаться заимствованной изъ современной Шекспиру пьесы съ тѣмъ же содержаніемъ. Легенда о Тимонѣ была извѣстна въ Англіи гораздо раньше, и при томъ въ четырехъ различныхъ редакціяхъ, изъ которыхъ двѣ принадлежатъ литературѣ древняго міра и двѣ -- средневѣковой. Первое сказаніе о Тимонѣ мы находимъ у Плутарха, въ біографіи Марка Антонія, гдѣ при описаніи мизантропическаго настроенія, которое постигло Антонія послѣ жизни его въ Александріи, сказано, что онъ сталъ подражать Тимону, который подобно ему испыталъ людскую неблагодарность. Тимонъ, говоритъ Плутархъ, былъ аѳинянинъ, жившій во время Пелопонезской войны, какъ это можно видѣть изъ комедій Аристофана и Платона, въ которыхъ онъ осмѣянъ за свою мизантропію. Чуждаясь всѣхъ аѳинянъ, онъ былъ ласковъ только съ однимъ Алкивіадомъ. Философъ-циникъ Апемантъ, удивленный этимъ предпочтеніемъ, спросилъ однажды Тимона о его причинѣ. "Я люблю,-- отвѣтилъ Тимонъ:-- этого молодого человѣка за то, что предвижу, какъ много зла онъ сдѣлаетъ Аѳинамъ".-- Апемантъ, впрочемъ, также посѣщалъ Тимона и дѣлалъ это потому, что какъ нельзя болѣе былъ похожъ на него характеромъ и образомъ жизни. Однажды въ праздникъ Бахуса оба они ужинали вмѣстѣ. "Не правда ли, ужинъ сегодня хорошъ?" -- спросилъ Апемантъ.-- "Былъ бы хорошъ,-- отвѣтилъ Тимонъ:-- если бъ за столомъ не было тебя". Въ другой разъ, въ день народнаго собранія, Тимонъ взошелъ на трибуну и, когда всѣ смолкли, въ ожиданіи, что онъ скажетъ, произнесъ слѣдующую рѣчь: "Аѳиняне, во дворѣ моего дома растетъ фиговое дерево, на которомъ уже повѣсились нѣсколько изъ вашихъ гражданъ. Рѣшивъ выстроить на этомъ мѣстѣ домъ, я считаю нужнымъ васъ объ этомъ увѣдомить -- для того, чтобы желающіе повѣситься могли исполнить свое намѣреніе ранѣе, чѣмъ дерево будетъ срублено". Послѣ смерти Тимонъ былъ погребенъ на берегу моря, но почва, на которой поставлена была гробница, впослѣдствіи опустилась, и ее со всѣхъ сторонъ окружила вода, сдѣлавъ неприступной для людей. На гробницѣ была высѣчена надпись: "Здѣсь я нашелъ покой послѣ того, какъ смерть окончила мою несчастную жизнь. Не спрашивайте, какъ меня звали, и пусть злые погибнутъ въ бѣдахъ". Говорятъ, будто эпитафія эта была сочинена самимъ Тимономъ, а затѣмъ, по преданію, поэтъ Каллимахъ прибавилъ къ ней еще два стиха: -- "Здѣсь погребенъ человѣконенавистникъ Тимонъ. Кляни меня, прохожій, если хочешь клясть, но только проходи скорѣе".
   Такова повѣсть о Тимонѣ, разсказанная Плутархомъ. Другой писатель, Лукіанъ, переработалъ эту легенду въ сатирическую поэму, въ которой разсказывается, что Тимонъ, испытавъ неблагодарность людей, сталъ громко и дерзко жаловаться на то Юпитеру. Царь боговъ, пробужденный этими жалобами отъ сна, спросилъ, кто былъ этотъ неугомонный крикунъ. Меркурій назвалъ Тимона, прибавивъ, что онъ своими прежними жертвами богамъ вполнѣ заслужилъ ихъ милость и участье. Тогда Юпитеръ объявилъ, что онъ съ удовольствіемъ поразилъ бы враговъ Тимона своимъ Перуномъ, но на бѣду перунъ оказался испорченнымъ вслѣдствіе того, что Юпитеръ недавно бросилъ его въ скептика Анаксагора. Желая однако сдѣлать для Тимона что-нибудь, царь боговъ послалъ къ нему Меркурія вмѣстѣ съ богомъ богатства -- Плутусомъ, для того, чтобы хорошенько разузнать, въ чемъ дѣло. Плутусъ предложилъ Тимону золота, но тотъ сначала отвергъ его съ негодованіемъ, говоря, что именно золото его и погубило. Затѣмъ однако онъ согласился принять даръ боговъ и по знаку Плутуса выкопалъ массу золота изъ земли. Едва объ этомъ узнали въ Аѳинахъ, какъ всѣ бывшіе друзья Тимона, льстецы, женщины и наконецъ и весь народъ толпой прибѣжали къ нему съ новыми убѣжденіями въ своей дружбѣ и участьѣ. Но Тимонъ не поддался на новую лесть и, прогнавъ всю эту толпу камнями, остался попрежнему мизантропомъ.
   Въ средневѣковой литературѣ легенда о Тимонѣ была обработана два раза въ двухъ сборникахъ разсказовъ, изъ которыхъ первый озаглавленъ: "Pleasant histories and excellent novels", а второй (вышедшій въ 1572 году и составленный Пайнтеромъ) извѣстенъ подъ именемъ: "Palace of pleasure". Повѣсть о Тимонѣ, напечатанная въ этомъ послѣднемъ сборникѣ, развита болѣе подробно, и въ ней, между прочимъ, повторены анекдоты, которые приводитъ въ своей замѣткѣ Плутархъ объ ужинѣ съ Апемантомъ, о знакомствѣ Тимона съ Алкивіадомъ и о смоковницѣ, на которой Тимонъ предлагалъ аѳинянамъ повѣситься.
   Разсматривая эти источники, не остается никакого сомнѣнія, что первая идея о Тимонѣ была заимствована Шекспиромъ изъ нихъ и вѣрнѣе всего изъ Плутарха. За это говорить не только приведенный этимъ писателемъ историческій фактъ о томъ, что Тимонъ существовалъ дѣйствительно, но равно и то, что нѣкоторые факты его жизни перенесены прямо Шекспиромъ въ свою драму (эпитафія Тимона и анекдотъ о смоковницѣ). Но признавая эту несомнѣнность заимствованія исходнаго пункта драмы, т.-е. мизантропіи Тимона, нельзя тотчасъ же не замѣтить, что этимъ и ограничивается все, что взято Шекспиромъ изъ этихъ источниковъ. Во всѣхъ нихъ Тимонъ выставленъ только какъ мизантропъ, ненавидящій людей, при чемъ причина, доведшая его до этой крайности и состоявшая въ неблагодарности друзей, упоминается лишь вскользь. Между тѣмъ у Шекспира предшествующая жизнь Тимона, въ которой онъ является не только мизантропомъ, но напротивъ -- самымъ жизнерадостнымъ человѣкомъ, разработана съ неменьшей подробностью, чѣмъ и второй періодъ его душевнаго состоянія, составляющаго противоположность первому. Причина, почему Шекспиръ не удовольствовался одностороннимъ разсказомъ о мизантропіи Тимона, но развилъ его характеръ гораздо подробнѣе, понятна вполнѣ. Изображеніе такого односторонняго состоянія, какъ мизантропія, безъ объясненія его причинъ могло имѣть только анекдотическій интересъ, и потому ограничиться подобнымъ взглядомъ на предметъ, конечно, не могъ Шекспиръ, никогда не изображавшій своихъ лицъ иначе, какъ съ полнѣйшимъ психологическимъ объясненіемъ каждаго ихъ душевнаго движенія и каждаго малѣйшаго поступка. Мизантропія, конечно, иногда можетъ быть до нѣкоторой степени врожденнымъ качествомъ, но чаще она бываетъ слѣдствіемъ именно разочарованія и утраты вѣры въ тѣ идеалы, которымъ человѣкъ поклонялся прежде. А на то, что Тимонъ впалъ въ мизантропію именно вслѣдствіе этой второй причины, указываетъ сама историческая о немъ легенда. Потому понятно, что, взявъ ее за основу своего произведенія, Шекспиръ долженъ былъ держаться въ этихъ границахъ и, рядомъ съ изображеніемъ Тимоновой мизантропіи, объяснить ея причины. Причины же эти заключались въ томъ, что Тимонъ, разочаровавшись въ своихъ прежнихъ вѣрованіяхъ и упованіяхъ, естественно впалъ въ противоположную имъ крайность и сталъ жечь то, чему поклонялся прежде. Эта черта составляетъ всю основу его характера, а изъ нея выводится и основная мысль пьесы. Обращаясь къ первой части трагедіи, мы видимъ въ Тимонѣ человѣка, чья вся душа наполнена исключительно любовью и желаніемъ дѣлать добро, но затѣмъ возникаетъ вопросъ: что же или кого именно любилъ и кому именно желалъ онъ дѣлать добро? Сосредоточилъ ли онъ свою привязанность на женщинѣ, на любимомъ другѣ или на какимъ-нибудь излюбленномъ стремленіи, однимъ словомъ, имѣло ли прекрасное его стремленіе любить и дѣлать добро какой-нибудь осязательный, реальный предметъ? Разсматривая факты, какіе даетъ трагедія, мы видимъ, что именно этого-то предмета въ стремленіяхъ Тимона и не было. Въ желаніи своемъ любить онъ, можно сказать, любилъ только свою любовь, а въ стремленіи дѣлать добро -- обожалъ только это желаніе, нисколько не думая о томъ, на какой предметъ, достойный или недостойный, падали его благодѣянія. Говоря о друзьяхъ, онъ не называетъ ни одного имени и благодѣтельствуетъ огульно всѣмъ. Въ такомъ міровоззрѣніи Тимона обнаруживается первая важная сдѣланная имъ ошибка, которая неминуемо должна была повести къ горькимъ разочарованіямъ. Людской дѣятельности поставленъ предѣлъ, котораго перейти невозможно по недостатку нашихъ личныхъ силъ. Хотѣть дѣлать добро всему міру то же, что хотѣть увеличить океанъ, выливъ въ него ничтожное количество воды. Потому тотъ, кто поступаетъ такимъ образомъ, долженъ напередъ разсчитывать, что ему за его добрыя дѣла нечего ждать благодарности. А Тимонъ именно ждалъ такой благодарности и, надо прибавить, ждалъ ее не изъ честолюбія или какихъ-либо иныхъ корыстныхъ побужденій, а единственно потому, что считалъ весь міръ раздѣляющимъ его взгляды и убѣжденія. Но судьба обрушила на него еще болѣе жестокій ударъ, чѣмъ простое отсутствіе благодарности. Она поразила его прямой неблагодарностью,-- неблагодарностью низкой и жестокой. Но и въ этой послѣдней бѣдѣ, какъ отказывается, Тимонъ опять былъ виноватъ самъ. Онъ съ своей честной, прямой, но, къ сожалѣнію, ложно смотрѣвшей на жизнь душой просмотрѣлъ извѣстный фактъ, что, чѣмъ чище и безкорыстнѣе бываетъ человѣкъ, желающій дѣлать добро, тѣмъ болѣе онъ рискуетъ наткнуться на недостойныхъ людей, желающихъ эксплоатироватъ его доброту. Когда Тимоновы друзья оказались именно такими, то онъ, испытавъ ихъ неблагодарность, впалъ при этомъ въ величайшее изъ своихъ заблужденій. Любя весь міръ и считая его такимъ же безкорыстнымъ, какимъ былъ самъ, онъ пріурочилъ понятіе объ этомъ мірѣ къ той ничтожной кучкѣ льстецовъ, какими былъ окруженъ, а потому, когда эти льстецы его оставили, онъ возненавидѣлъ въ ихъ лицѣ весь міръ точно такъ же, какъ прежде его любилъ. Трагическое положеніе лица, впавшаго въ такое ужасное, хотя и фальшивое положеніе, конечно, способно привлечь нашу симпатію, но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не признать, что до этого ужаснаго положенія Тимонъ дошелъ по собственной ошибкѣ. Въ этой его ошибкѣ заключается вся основная мысль драмы, а вмѣстѣ и тотъ великій урокъ, который она намъ даетъ. Разсматривая характеръ Тимона, мы приходимъ къ заключенію, что если кто-нибудь захочетъ слишкомъ широко смотрѣть на свои способности и задумаетъ дѣлать больше, чѣмъ это дозволено нашей слабой людской природѣ, то такой человѣкъ, не имѣя для своей дѣятельности никакой реальной почвы, не только не сдѣлаетъ ничего, но, сверхъ того, рискуетъ впасть въ разочарованіе, которое, въ случаѣ, если человѣкъ этотъ не одумается и не пойметъ своей ошибки во время, можетъ ввергнуть въ отчаяніе столь же глубокое, какъ высоко стояли тѣ мечты, какія онъ лелѣялъ прежде. Драма учитъ насъ такимъ образомъ великому правилу, что всякій, кто хочетъ что-нибудь дѣлать (будь это даже идеальнѣйшее добро), долженъ для успѣха, во-первыхъ, строго сознавать и опредѣлить степень своихъ способностей, а во-вторыхъ (и это еще болѣе важно), подыскать для своей дѣятельности вѣрный и соразмѣрный съ этой способностью предметъ, который могъ бы съ пользой воспринять труды и плоды нашихъ усилій. Тимонъ поступилъ какъ разъ вопреки этимъ двумъ требованіямъ, вслѣдствіе чего и произошло, что почва, на которой онъ стоялъ, выскользнувъ изъ-подъ его ногъ, повергла его въ бездну.
   При взглядѣ на драму съ такой точки зрѣнія тотчасъ же обнаружится ложность ходячаго мнѣнія, будто въ Тимонѣ изображена Шекспиромъ исключительно мизантропія. Если Тимонъ дѣйствительно сдѣлался мизантропомъ (этимъ именемъ онъ называетъ себя самъ), то мизантропія вовсе не была основнымъ свойствомъ его характера, но лишь конечнымъ результатомъ цѣлаго цикла душевныхъ состояній и переходовъ, которые онъ испыталъ. Словомъ, исторія Тимона представляетъ намъ (подобно всему, что изображалъ Шекспиръ) не какой-нибудь отдѣльный эпизодъ, но изображеніе цѣлаго цикла преемственныхъ и органически связанныхъ явленій жизни, которыя Шекспиръ выдѣлилъ изъ общаго потока этой жизни и поставилъ предъ нами въ такой живой законченной формѣ, что мы, наслаждаясь богатствомъ и силой созданныхъ поэтомъ образовъ, въ то же время можемъ изучать по нимъ жизнь, какъ это дѣлаемъ и по ея настоящихъ, дѣйствительно существующимъ явленіямъ. Идея, выраженная въ Тимонѣ, глубока и истинна нисколько не менѣе тѣхъ великихъ идей, какія поэтъ выразилъ въ прочихъ величайшихъ своихъ созданіяхъ, каковы Лиръ, Макбетъ, Отелло, и этимъ именно объясняется то убѣжденіе, что Тимонъ дѣйствительно написанъ Шекспиромъ, хотя многіе второстепенные недостатки пьесы и возбуждали сомнѣніе близорукихъ критиковъ въ ея подлинности. Выше уже было замѣчено, что вся постройка фабулы обнаруживаетъ торопливость и небрежность. Если понимать подъ именемъ фабулы стройное гармоническое сцѣпленіе различныхъ событій, которыя хотя и сочетаются по закону причины и слѣдствія, но вмѣстѣ съ тѣмъ имѣютъ и самостоятельное значеніе, то можно сказать, что въ Тимонѣ фабулы нѣтъ никакой. Почти все дѣйствіе пріурочено къ личности одного Тимона и имѣетъ въ виду выставить исключительно его. Въ драму, правда, введенъ побочный эпизодъ объ Алкивіадѣ и о его ссорѣ съ аѳинскимъ сенатомъ, но эпизодъ этотъ не имѣетъ къ пьесѣ никакого отношенія и можетъ бытъ выпущенъ изъ нея безъ малѣйшаго ущерба. Да и вся личность Алкивіада явно введена только вслѣдствіе того, что о немъ упоминается въ первоначальной древней легендѣ о Тимонѣ. Алкивіадъ, правда, заключаетъ драму чтеніемъ надгробной эпитафіи Тимона, но для этого не было надобности создавать спеціальное лицо. Равно нимало не вяжется съ общимъ ходомъ пьесы и то обстоятельство, будто Алкивіадъ воевалъ съ Аѳинами для того, чтобы отомстить за Тимона, что противорѣчитъ даже исторіи. Личность Тимона не имѣетъ никакого явно политическаго значенія, и потому хотя въ пьесѣ и говорится о неблагодарности отечества за его заслуги, но главная перипетія драмы основана не на этомъ. Прочія сцены драмы, въ которыхъ Тимонъ не участвуетъ лично, не имѣютъ даже второстепеннаго значенія и написаны явно съ намѣреніемъ освѣтить и выяснить характеръ главнаго лица. Таковы, напримѣръ, разговоры льстивыхъ гостей Тимона о его добродѣтеляхъ, горькія жалобы слугъ на постигшее его несчастье, грубые отказы друзей помочь и т. д. Нѣкоторыя изъ этихъ сценъ (какъ, напримѣръ, отказы друзей) обнаруживаютъ даже нѣкоторую натянутость и преувеличенность, что у Шекспира большая рѣдкость. Все, словомъ, обличаетъ во внѣшней постройкѣ драмы нѣкоторую поспѣшность и небрежность.
   Недостатки эти однако вполнѣ выкупаются грандіозною постройкою характера самого Тимона, отдѣлкой котораго авторъ явно занялся съ особенной любовію и приложилъ къ ней всѣ силы своего таланта. Недостаточность разработки, правда, замѣчается и здѣсь, но зато общая концепція и планъ задуманы и выполнены безупречно. Съ первыхъ сценъ драмы Тимонъ является человѣкомъ, избалованнымъ судьбой до того, что большаго довольства трудно было бы пожелать. Онъ богатъ, знатенъ, окруженъ людьми, которыхъ любитъ и (что всего важнѣе) въ чью взаимную любовь вѣритъ самъ. Люди съ твердымъ характеромъ и вѣрнымъ, практическимъ взглядомъ на жизнь, будучи поставлены въ такое положеніе, часто увлекаются властолюбіемъ, дѣлая изъ своихъ льстецовъ послушныхъ куколъ, которыми забавляются и въ то же время держатъ ихъ въ рукахъ. Но у Тимона вмѣсто твердаго характера было мягкое, способное на одну любовь сердце, а вмѣсто практическаго пониманія жизни -- совершенная неспособность обсуждать ея явленія. Отсюда и произошло все его несчастье. Кто слишкомъ во что-нибудь вѣритъ, тотъ скорѣе всего можетъ впасть въ противоположную крайность, но Шекспиръ, зная, что въ жизни рѣзкіе переходы изъ одной крайности въ другую почти никогда не происходятъ внезапно, умѣлъ и въ этомъ случаѣ довести Тимона до его паденія не вдругъ, а постепенно. Первый обрушившійся на него ударъ, состоявшій въ томъ, что Тимонъ узналъ о своемъ разореніи, не только не произвелъ на него удручающаго впечатлѣнія, но, напротивъ, какъ будто еще болѣе утвердилъ тѣ радужные взгляды на жизнь, которыхъ онъ держался. Онъ до того вѣрилъ въ своихъ друзей, что былъ даже радъ дать имъ возможность отплатить ему добромъ за добро. Зато, когда онъ въ этомъ такъ горько разочаровался, тутъ уже явились всѣ данныя для страшной происшедшей въ немъ перемѣны. Ударъ этотъ былъ такъ ужасенъ и до того разбилъ все, чему Тимонъ вѣрилъ и что такъ любилъ, что подобной катастрофы никто не могъ перенести безнаказанно. Зная это, поэтъ-психологъ, прежде чѣмъ довести Тимона до полной крайней мизантропіи, провелъ его предварительно черезъ душевную стадію, поразительно вѣрно объясняющую этотъ переходъ. Узнавъ окончательно, что онъ покинутъ всѣми, Тимонъ подвергается припадку бѣшенства, граничащаго съ помѣшательствомъ, послѣ чего окончательное превращеніе его почти въ звѣря становится уже въ нашихъ глазахъ болѣе понятнымъ и естественнымъ. Два послѣднія дѣйствія драмы, въ которыхъ Тимонъ является въ этомъ ужасномъ положеніи, нарисованы такими порой неистовыми чертами, что многіе критики серьезно ставили Шекспиру въ вину, будто онъ превысилъ въ изображеніи этого положенія то удивительное чувство мѣры, которое мы видимъ во всѣхъ его прочихъ произведеніяхъ. Но если это мнѣніе и можетъ считаться до нѣкоторой степени справедливымъ, то развѣ только въ детальной разработкѣ вопроса, а никакъ не въ общей его концепціи. Тимонъ въ послѣдней стадіи развитія своего характера не могъ удержаться въ обыкновенныхъ границахъ, но долженъ былъ непремѣнно ихъ превысить именно потому, что онъ точно также не зналъ мѣры и тѣмъ противоположнымъ чувствамъ, какія онъ выказывалъ въ первой половинѣ драмы. Потому, если Шекспиръ дѣйствительно изобразилъ Тимона въ концѣ драмы почти-что звѣремъ, онъ чувствовалъ, что дѣлалъ, и нимало не отклонился отъ того, что ему диктовали общіе законы жизни. Зато въ разработкѣ деталей мы дѣйствительно можемъ найти въ роли Тимона нѣкоторыя шероховатости и, пожалуй, преувеличенности, которыя обличаютъ однако скорѣе поспѣшность и небрежность, съ какою драма была написана, чѣмъ общія ошибки противъ чувства мѣры и правды. Такъ, напримѣръ, многія изъ отдѣльныхъ выраженій Тимона грѣшатъ излишнимъ цинизмомъ, котораго можно было бы избѣжать. Но еще болѣе обличаютъ поспѣшность и небрежность частыя повторенія однѣхъ и тѣхъ же мыслей, которыя Тимонъ высказываетъ въ своихъ монологахъ. Все это вмѣстѣ взятое какъ нельзя лучше подтверждаетъ вѣроятность высказаннаго выше мнѣнія, что вся драма дошла до насъ лишь въ необработанномъ окончательно, эскизномъ видѣ, и, что, если бъ Шекспиръ вздумалъ вернуться къ ней во второй разъ, конечно, всѣ замѣчаемые въ настоящее время въ драмѣ недостатки были бы сглажены, и мы, въ виду такой дѣйствительно великой психологической идеи, какая проведена въ драмѣ, имѣли бы въ Тимонѣ произведеніе, нимало не уступающее тѣмъ лучшимъ созданіямъ Шекспира, въ которыхъ онъ преподалъ намъ тѣ величайшіе жизненные уроки, которымъ мы не перестаемъ удивляться.
   Хотя выше было замѣчено, что второстепенныя лица драмы не имѣютъ никакого самостоятельнаго значенія и выведены только затѣмъ, чтобы выяснить и оттѣнить характеръ главнаго лица, но интересное исключеніе представляетъ въ этомъ случаѣ Апемантъ. Хотя въ общихъ чертахъ лицо это точно также служитъ только для лучшаго опредѣленія личности Тимона, но характеръ его вмѣстѣ съ тѣмъ имѣетъ и опредѣленное, индивидуальное значеніе. Многіе критики относили Тимона къ циклу тѣхъ трагедій Шекспира, въ которыхъ онъ изобразилъ древній міръ, какъ, напримѣръ, въ "Коріоланѣ", "Юліи Цезарѣ" и др. Мнѣніе это, конечно, совершенно ложно, такъ какъ въ характерѣ всей драмы общаго съ древнимъ міромъ можно признать только одни имена дѣйствующихъ лицъ. Но въ лицѣ Апеманта мы дѣйствительно можемъ замѣтить тотъ пошибъ и то вѣяніе, какіе обнаруживаютъ герои и люди древняго міра. Философъ-циникъ по убѣжденію, Апемантъ дошелъ до своихъ взглядовъ на жизнь не вслѣдствіе ударовъ и несчастій, какіе довели до мизантропіи Тимона, но выработалъ ихъ самъ путемъ чисто апріорическихъ взглядовъ и этимъ дѣйствительно придалъ себѣ тотъ монументальный характеръ, какой поражаетъ насъ въ древнихъ герояхъ, чей скульптурный обликъ представляется, подобно вышедшей изъ головы Юпитера Минервѣ, въ совершенно готовомъ видѣ, безъ всякаго указанія, какъ и почему онъ могъ образоваться. Сцена послѣдняго свиданія Тимона съ Апемантомъ самая лучшая во всей драмѣ, и въ ней характеры обоихъ мизантроповъ -- одного мизантропа по слабости характера, а другого по убѣжденію -- до того рельефно объясняютъ другъ друга, что послѣ нея къ характерамъ обоихъ не представляется надобности въ прибавкѣ ни одного малѣйшаго штриха. Одна эта сцена можетъ служить лучшимъ доказательствомъ, что Тимонъ не только дѣйствительно написанъ Шекспиромъ, но что вмѣстѣ съ тѣмъ эта драма создана поэтомъ въ тотъ позднѣйшій періодъ развитія его творческихъ силъ, когда онъ написалъ свои величайшія произведенія.
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Тимонъ, благородный аѳинянинъ.
   Луцій, Лукуллъ, Семпроній -- льстецы Тимона.
   Вентидій, ложный другъ Тимона.
   Апемантъ, философъ-циникъ.
   Алкивіадъ, аѳинскій полководецъ.
   Флавій, управитель Тимона,
   Фламиній, Луцилій, Сервилій -- слуги Тимона.
   Кафисъ, Филотъ, Титъ, Луцій, Гортензій -- слуги заимодавцевъ Тимона.
   Слуга Варрона, заимодавца Тимона.
   Слуга Исидора, заимодавца Тимона.
   Поэтъ.
   Художникъ.
   Ювелиръ.
   Купецъ.
   Старый аѳинянинъ.
   Пажъ.
   Шутъ.
   Фрина, Тимандра -- любовницы Алкивіада.

Знатные аѳиняне, сенаторы, солдаты, разбойники, чужестранцы, гости, маски.

Дѣйствіе въ Аѳинахъ и близлежащемъ лѣсу.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Зала въ домѣ Тимова.

(Входятъ изъ разныхъ дверей поэтъ, художникъ, купецъ, ювелиръ и другіе).

  
             Поэтъ. Съ пріятнымъ днемъ!
             Художникъ.                     Радъ, что здоровымъ встрѣтилъ
             Я здѣсь тебя.
             Поэтъ.           Давно мы не видались.
             Ну что, какъ міръ?
             Художникъ.           Ветшаетъ съ каждымъ днемъ.
             Поэтъ. Ну, этотъ слухъ, положимъ, не новинка!
             Вѣстей получше нѣтъ ли у тебя?
             Новѣй, чуднѣй, сто разъ не повторенныхъ.
             Да вотъ, смотри (Указываетъ на купца и ювелира).
             Какихъ духовъ, о, щедрость,
             Себѣ служить не заставляешь ты!
             Ты власть надъ всѣмъ!-- купецъ извѣстенъ мнѣ.
             Художникъ. Съ нимъ ювелиръ; -- я знаю ихъ обоихъ.
             Купецъ (ювелиру). О, да, о, да, достойный человѣкъ!
             Ювелиръ. Сомнѣнья нѣтъ.
             Купецъ.                     Ни съ кѣмъ онъ не сравнится.
             Творить добро такая же потребность
             Его душѣ, какъ жить или дышать.
             Ювелиръ. Со мной брильянтъ.
             Купецъ.                               О, покажи!-- Навѣрно
             Для Тимона?
             Ювелиръ.           Да, если только онъ
             Дастъ цѣну мнѣ; -- но что болтать объ этомъ!
             Поэтъ (декламируетъ про себя):
             Когда порокъ мы хвалимъ изъ корысти --
             Грязнимъ мы тѣмъ высокіе стихи,
             Чей долгъ прямой превозносить лишь честность!
             Купецъ (разматривая брильянтъ).
             Грань хороша.
             Ювелиръ.           Все хорошо,-- взгляни лишь,
             Что за вода
             Художникъ (поэту). Ты сочиняешь, вѣрно,
             Стихи иль гимнъ, чтобъ посвятить его
             Хозяину?
             Поэтъ.           Да, вылилась бездѣлка
             Въ свободный часъ.-- Вѣдь стихъ, какъ сокъ деревьевъ,
             Сочится самъ и каплетъ сквозь кору
             Родного пня. Должно огниво высѣчь
             Огонь въ кремнѣ, но нашъ огонь священный
             Родится въ свѣтъ свободно самъ собой
             И, разъ родясь, не знаетъ онъ преграды.
             Какъ быстрый ключъ.-- Что у тебя?
             Художникъ.                                         Картина.
             Когда же книгу мы прочтемъ твою?
             Поэтъ. А вотъ лишь только поднесу ее
             Хозяину.-- А ты свою картину
             Покажешь намъ?
             Художникъ (открывая картину). Надѣюсь, недурна?
             Поэтъ. Восторгъ, восторгъ! Прекрасно! Превосходно!
             Художникъ. Ну, это слишкомъ ужъ.
             Поэтъ.                                         О, нѣтъ, напротивъ!
             Какъ говоритъ изящной постановкой
             Фигура вся! Какъ силенъ этотъ взглядъ!
             Какъ выгибъ губъ исполненъ мощной думы!
             Онъ говоритъ понятно безъ рѣчей.
             Художникъ. Съ природы снять дѣйствительно успѣлъ
             Я копію на этотъ разъ удачно.
             Что скажешь ты про этотъ поворотъ?
             Хорошъ иль нѣтъ?
             Поэтъ.           О, онъ природу учитъ,--
             Вѣдь мастерство живѣе, чѣмъ она.

(Проходятъ нѣсколько сенаторовъ).

             Художникъ. Какъ оцѣненъ однако Тимонъ всѣми!
             Поэтъ. Сенаторы,-- счастливый нашъ народъ 1).
             Художникъ. Смотри еще.
             Поэтъ.                     Ты видишь эти волны
             Живыхъ существъ, явившихся сюда?
             Такъ выслушай -- изобразить въ стихахъ
             Намѣренъ я такого человѣка,
             Кому весь міръ несетъ наперерывъ
             Дань похвалы, дань чести и вниманья.
             Стѣснять мой стихъ не буду я ничѣмъ.
             Помчится онъ по восковымъ таблицамъ 2),
             Какъ по морю, и не смутится злобой
             Ни въ чемъ его свободный, быстрый бѣгъ!
             Пусть, какъ орелъ, въ пути своемъ безслѣдномъ,
             Несется онъ со смѣлостью впередъ!
             Художникъ. Какъ понимать я долженъ рѣчь такую?
             Поэтъ. Скажу сейчасъ.-- Ты видишь, какъ усердно
             Всѣ личности,-- какой бы ни дала имъ
             Природа умъ: поверхностный, серьезный,
             Пустой иль нѣтъ,-- несутъ наперерывъ
             Свои услуги Тимону. Привлекъ
             Своимъ добромъ" и щедростью безъ мѣры
             Онъ всѣ сердца. Кадитъ ему не только
             Толпа льстецовъ, чьи лица отражаютъ
             Какъ зеркало 3), улыбки богачей,
             Но даже самъ философъ Апемантъ,
             Привыкшій, какъ твердятъ, гнушаться даже
             Самимъ собой.-- Колѣни даже онъ
             Склонить готовъ предъ Тимономъ, довольный,
             Когда его почтитъ улыбкой тотъ.
             Художникъ. Случилось точно слышать мнѣ однажды
             Бесѣду ихъ.
             Поэтъ.           Такъ слушай же:-- хочу
             Изобразить я на цвѣтущемъ холмѣ
             Фортуны тронъ! Внизу гудитъ толпа
             Людскихъ существъ всѣхъ знаній и достоинствъ,
             Алкающихъ упорнѣйшимъ трудомъ
             Достичь того, къ чему они стремятся.
             Въ ихъ сборищѣ, средь столькихъ лицъ и глазъ,
             Съ мольбою устремленныхъ на фортуну,
             Намѣренно поставится одинъ,
             Чьей внѣшности придамъ живое сходство
             Я съ Тимономъ. Его перстомъ лилейнымъ 4)
             Прійти къ себѣ богиня поманитъ
             И тѣмъ отдастъ безпрекословно въ рабство
             Ему былыхъ соперниковъ его!
             Художникъ. Замыслилъ ты дѣйствительно недурно!
             Фортуны тронъ и этотъ человѣкъ,
             Изъ всей толпы намѣченный богиней
             На то, чтобъ онъ, съ склоненной головой,
             Вбѣжалъ на холмъ за чуднымъ даромъ счастья --
             Прекрасно можно это въ самомъ, дѣдѣ
             Все выразить.
             Поэтъ.           Прослушай до конца...
             Едва успѣхъ счастливца увидали
             Всѣ бывшіе товарищи его --
             То даже тѣ, которые считали
             Себя знатнѣй -- теперь стремглавъ пустились.
             Ему служить, торчать въ его передней,
             Лить вслухъ рѣчей хвалебный ѳиміамъ,
             Держать ему съ покорнымъ видомъ стремя,--
             Ну, словомъ, будто имъ однимъ могли
             Они дышать.
             Художникъ. Но что жъ потомъ?
             Поэтъ.                                         Потомъ
             Вотъ было что: -- Фортуна, измѣнясь,
             Въ капризный часъ прогнала съ глазъ любимца-
             И тутъ-то всѣ прихлѣбники его-.
             Что ползали предъ нимъ -- кто на колѣняхъ,
             Кто на рукахъ -- позволили теперь
             Ему съ горы скатиться прямо книзу,
             Съ его судьбой своей не раздѣливъ.
             Художникъ. Немудрено:-- есть тысячи картинъ,
             Гдѣ нравъ Фортуны вѣтреной представленъ
             Во много разъ живѣй, чѣмъ на словахъ.
             Ты, впрочемъ, задался прекрасной цѣлью
             Открыть предъ взоромъ Тимона, что часто
             Тотъ, кто стоитъ на горной высотѣ,
             Предъ всѣми вдругъ летитъ ногами кверху.

(Трубы. Входитъ Тимонъ со свитой. Съ нимъ разговариваетъ слуга Вентидія).

             Тимонъ. Какъ, онъ въ тюрьмѣ?
             Слуга.                               Да, добрый господинъ!
             Весь долгъ его -- ничтожныхъ пять талантовъ.
             Платить нѣтъ средствъ, заимодавцы строги!
             Замолвить слово проситъ за него
             Онъ имъ въ письмѣ;-- иначе вся его
             Разбита жизнь.
             Тимонъ.           Вентидій благородный!..
             Ну, ничего! Я не изъ тѣхъ пустыхъ
             Говоруновъ, что покидаютъ близкихъ,
             Когда они прибѣгнутъ къ нимъ въ нуждѣ.
             Участья онъ достоинъ въ полной мѣрѣ
             И потому не будетъ безъ него --
             Я долгъ плачу, чтобъ дать ему свободу!
             Слуга. Его навѣкъ обяжешь этимъ ты.
             Тимонъ. Снеси ему привѣтный мой поклонъ.
             Я долгъ пришлю. Пусть, получивъ свободу,
             Онъ посѣтитъ по-дружески меня.--
             Не въ томъ добро, чтобъ разъ помочь несчастнымъ,
             А въ томъ, чтобъ ихъ поддерживать и впредь!
             Иди жъ домой.
             Слуга.           Всѣхъ благъ тебѣ и счастья!

(Уходитъ слуга. Входитъ старикъ аѳинянинъ).

             Старикъ. Прошу тебя, склони, достойный Тимонъ,
             Ко мнѣ твой слухъ.
             Тимонъ.                     Охотно, старина.
             Старикъ. Есть у тебя слуга одинъ, Луцилій.
             Тимонъ. Ну, да; такъ что жъ?
             Старикъ.                               Будь добръ и прикажи
             Его позвать.
             Тимонъ.           Ей!-- здѣсь ли онъ? Луцилій!

(Входитъ Луцилій).

             Луцилій. Что, господинъ?
             Старикъ.                     Вотъ этотъ твой прихлѣбникъ 5)
             Ко мнѣ шататься вздумалъ по ночамъ.
             Я честно жилъ и наживалъ добро
             Ужъ много лѣтъ, такъ, значитъ, въ полномъ правѣ
             Желать, чтобъ мой наслѣдникъ былъ приличнѣй,
             Чѣмъ подавщикъ тарелокъ за столомъ.
             Тимонъ. Что жъ хочешь ты?
             Старикъ.                               Единственную я
             Имѣю дочь. Наслѣдникомъ инымъ
             Я оставлять добро свое не стану,
             Дочь хороша и въ возрастѣ, когда
             Пришла пора ей думать о замужествѣ.
             Я на ея потратилъ воспитанье
             Что только могъ,-- и вижу вдругъ теперь,
             Что твой слуга задумалъ добиваться
             Ея любви.-- Прошу, достойный Тимонъ,
             Будь милосердъ и помоги смирить
             Мнѣ наглеца;-- объ этомъ самъ старался
             Безъ пользы я.
             Тимонъ.           Онъ честенъ.
             Старикъ.                               Что жъ въ томъ?
             Находитъ честность должную награду
             Сама въ себѣ! Къ чему же приплетать
             Тутъ дочь мою?
             Тимонъ.           А дѣвушка склонна
             Къ нему душой?
             Старикъ.           Ну, молодость на это
             Склонна всегда!.. Что значатъ въ эти годы
             Любовь и страсть -- судить объ этомъ можемъ
             Мы по себѣ.
             Тимонъ (Луцилію). А ты?-- Ее ты любишь?
             Луцилій. Да, господинъ, и дочь дала согласье
             Быть мнѣ женой.
             Старинъ. А           я клянусь, что если
             Мое согласье вздумаютъ они
             Такъ обойти,-- то я себѣ назначу
             Наслѣдникомъ кого-нибудь изъ нищихъ,
             Ее жъ лишу безъ жалости всего.
             Тимонъ. Какъ много ей ты обѣщался дать,
             Когда бъ она себѣ сыскала ровню?
             Старикъ. Я бъ три таланта выдалъ ей сейчасъ же
             И все потомъ.
             Тимонъ.           Луцилій честно служитъ 6)
             Мнѣ много лѣтъ, и я принесть готовъ
             Ему на благо маленькую жертву.
             Исполню тѣмъ я только небольшой
             Долгъ доброты.-- Отдай ему, старикъ,
             Свое дитя, а я уровновѣшу
             Ихъ средства такъ, что будетъ стоить столько жъ
             Онъ, какъ она.
             Старикъ.           Ахъ, господинъ мой добрый!
             Дай слово мнѣ, что будетъ такъ,-- и дочь я
             Отдамъ сейчасъ.
             Тимонъ.           Даю честное слово.
             Луцилій. О, господинъ, благодарю всѣмъ сердцемъ!
             Все, все добро, какое мнѣ судьба
             Пошлетъ впередъ -- считай твоимъ навѣки!

(Уходятъ старикъ и Луцилій).

             Поэтъ. Благоволи принять, достойный Тимонъ,
             Мой слабый трудъ и будь счастливъ всегда!
             Тимонъ. Благодарю! Услышишь обо мнѣ
             Ты болѣе; не уходи такъ скоро.
             (Живописцу) Съ чѣмъ ты, мой другъ?
             Живописецъ. Съ картиной, мужъ достойный!
             Принять ее прошу отъ всей души.
             Тимонъ. Цѣнилъ всегда я живопись высоко.
             Портретъ вѣдь выше, чѣмъ оригиналъ.
             Съ тѣхъ поръ, какъ въ душахъ поселилась низость,
             Чтобъ торговать натурою людской,
             Въ живыхъ мы людяхъ видимъ только внѣшность,
             А кисть даетъ намъ безъ обмана то,
             Что точно есть 7).-- Твой трудъ пришелся очень
             По сердцу мнѣ, и въ этомъ убѣдишься
             Ты скоро самъ.-- Останься здѣсь покамѣстъ
             И жди хорошихъ отъ меня вѣстей.
             Художникъ. Да сохранятъ тебя въ грядущемъ боги!
             Тимонъ. Благодарю.-- Подайте руки мнѣ;
             Мы отобѣдаемъ сегодня вмѣстѣ.
             (Ювелиру) А за брильянтъ того, что просишь ты,
             Я не плачу.
             Ювелиръ. Ужели ты призналъ
             Нестоящей его цѣны, какую
             Назначилъ я?
             Тимонъ.           Какъ можно!-- Оцѣнилъ
             Его я выше,-- такъ что если бъ вздумалъ
             Его купить -- то разорилъ бы этимъ
             Себя въ конецъ.
             Ювелиръ.           Назначилъ цѣну я,
             Какую можно дать. Но вѣдь извѣстно,
             Что вещи одинаковой цѣны
             Нерѣдко оцѣняются различно,
             Смотря по ихъ владѣльцамъ. Славный Тимонъ
             Собой удвоитъ цѣну всякой вещи,
             Которую захочетъ пріобрѣсть.
             Тимонъ. Насмѣшливъ ты.
             Купецъ.                     О, никогда:-- онъ только
             Намъ повторилъ, что слышалъ много разъ
             Отъ всѣхъ вездѣ. (Входитъ Апемантъ).
             Тимонъ.           Смотрите, кто идетъ.
             Хотите вы его послушать брани?
             Ювелиръ. За честь сочтемъ съ тобою раздѣлить
             Мы эту брань.
             Купецъ. Бьетъ всѣхъ онъ безъ разбора..
             Тимонъ. Съ пріятнымъ днемъ, любезный Апемантъ!
             Апемантъ. Отвѣта жди въ тотъ день, когда съ тобой
             Любезнымъ быть мнѣ явится охота.
             А будетъ то, когда людишки эти
             Отыщутъ честь, а самъ ты станешь псомъ.
   Тимонъ. За что же ихъ позоришь ты, не зная?
   Апемантъ. Вѣдь они аѳиняне?
   Тимонъ. Да.
   Апемантъ. Ну, такъ я сказаннаго назадъ не беру.
   Тимонъ. А меня ты знаешь?
   Апемантъ. Само собой!-- потому я тебя и назвалъ твоимъ именемъ.
   Тимонъ. Ты гордецъ, Апемантъ.
   Апемантъ. О, да! И всего больше горжусь тѣмъ, что я не Тимонъ.
   Тимонъ. Куда ты шелъ?
   Апемантъ. Шелъ разбить башку кому-нибудь изъ честныхъ аѳинянъ.
   Тимонъ. За это можешь поплатиться своей.
   Апемантъ. Конечно, если будутъ казнить за поступки, которые не стоятъ выѣденнаго яйца.
   Тимонъ. Нравится тебѣ эта картина?
   Апемантъ. Нравится тѣмъ, что она безвредна 8).
   Тимонъ. Художникъ, создавшій картину, талантливъ.
   Апемантъ. Художникъ, создавшій самого художника, высказалъ еще большій талантъ; однако на этотъ разъ изъ его рукъ вышла тоже дрянь.
   Художникъ. Собака.
   Апемантъ. Твоя мать изъ моей породы; -- кто жъ она по-твоему, если я собака?
   Тимонъ. Обѣдай сегодня со мной, Апемантъ.
   Апемантъ. Я важныхъ баръ не ѣмъ.
   Тимонъ. И хорошо дѣлаешь: -- иначе ты огорчилъ бы ихъ барынь.
   Апемантъ. Тѣ ѣдятъ ихъ сами. Оттого у нихъ и животы растутъ.
   Тимонъ. Какой неприличный выводъ!
   Апемантъ. Его въ моихъ словахъ откопалъ ты, такъ и возьми себѣ за трудъ.
   Тимонъ. Нравится тебѣ этотъ брильянтъ?
   Апемантъ. Меньше, чѣмъ честность; а она не стоить людямъ ни гроша.
   Тимонъ. Сколько, ты думаешь, онъ стоитъ?
   Апемантъ. Не стоитъ того, чтобъ я о немъ думалъ..-- Что дѣлаешь, поэтъ?
   Поэтъ. Ничего, философъ.
   Апемантъ. Неправда!-- ты постоянно врешь.
   Поэтъ. Развѣ ты не философъ?
   Апемантъ. Философъ.
   Поэтъ. Значитъ, я не совралъ, назвавъ тебя такъ.
   Апемантъ. А ты поэтъ?
   Поэтъ. Поэтъ.
   Апемантъ. Такъ какъ же ты не врешь? Прочитай свое послѣднее произведеніе, въ которомъ ты увѣряешь, будто Тимонъ достойный человѣкъ.
   Поэтъ. Это не ложь, а правда.
   Апемантъ. Онъ достоинъ тебя и стоитъ, чтобъ ты бралъ съ него деньги за твои труды. Кто любитъ лесть -- любитъ льстеца.-- О, если бъ я былъ знатнымъ бариномъ!
   Тимонъ. Что жъ бы ты сталъ дѣлать?
   Апемантъ. То же, что дѣлаю теперь:-- сталъ бы презирать ихъ всѣхъ.
   Тимонъ. Значитъ, и себя?
   Апемантъ. Да.
   Тимонъ. За что же?
   Апемантъ. За то, что пожелалъ въ глупый часъ бариномъ чдѣлаться 9).-- (Купцу) Ты купецъ?
   Купецъ. Да, Апемантъ.
   Апемантъ. Желаю, чтобъ торговля тебя разорила, если этого не сдѣлаютъ боги.
   Купецъ. Разоритъ торговля, значитъ -- разорили боги.
   Апемантъ. Ну, да,-- вѣдь она твой богъ, такъ пусть она тебя и разоритъ. (Трубы. Входитъ слуга).
   Тимонъ. Чьи это трубы?
   Слуга. Тамъ двадцать всадниковъ съ Алкивіадомъ.
   Тимонъ. Прими ихъ всѣхъ и проведи ко мнѣ.

(Уходитъ слуга).

             Мы отобѣдаемъ сегодня-вмѣстѣ.

(Поэту, художнику и прочимъ)

             А васъ прошу не уходить, пока
             Не расплачусь, какъ слѣдуетъ, я съ вами.
             Картину мы посмотримъ, кончивъ пиръ,
             А до того, повѣрьте, радъ душою
             Я видѣть васъ.

(Входитъ Алкивіадъ со своими друзьями).

             Алкивіадъ.           Здорово, другъ!
             Апемантъ.                               Такъ, такъ!..
             Пусть скрючились бы ваши всѣ суставы 10)!
             Вѣдь ни въ одномъ изъ этихъ сладкихъ плутовъ
             Пріязни нѣтъ другъ къ другу ни на грошъ,
             А льстятъ въ глаза!-- Нѣтъ, вижу я, что люди
             Всѣ выродились въ стадо обезьянъ!
             Алкивіадъ. Такъ много дней не видѣвшись съ тобой,
             Я по тебѣ проголодался, Тимонъ.
             Тинонъ. Будь гостемъ здѣсь. Найдемъ, какъ провести
             Пріятно день мы предъ твоимъ отъѣздомъ.
             Отправимся жъ, достойный другъ, со мной.

(Уходятъ всѣ, кромѣ Апеманта. Входятъ двое гостей).

   1-й гость. Который часъ, Апемантъ?
   Апемантъ. Часъ быть честнымъ.
   1-й гость. Честнымъ надо быть всегда.
   Апемантъ. Тѣмъ больше будешь ты проклятъ за то, что этого не исполняешь.
   2-й гость. Идешь ли ты на пиръ къ Тимону?
   Апемантъ. Непремѣнно. Хочу посмотрѣть, какъ плуты обжираются, а дураки горячатъ глотки виномъ!
   2-й гость. Прощай, прощай!
   Апемантъ. Ты глупъ, что повторилъ эти слова два раза.
   2-й гость. Почему?
   Апемантъ. Тебѣ слѣдовало сберечь одно прощай для себя, потому что отъ меня ты его не получишь.
   1-й гость. Чтобъ тебѣ повѣситься!
   Апемантъ. Если повѣшусь, то никакъ не по твоему желанію. Обратись съ этой посудой къ твоимъ друзьямъ.
   2-й гость. Уберись ты, сварливая собака! Кончится тѣмъ, что я выгоню тебя отсюда палкой.
   Апемантъ. Собакѣ нѣтъ безчестья убѣжать отъ копытъ осла.

(Уходитъ Апемантъ).

             1-й гость. Вотъ человѣкъ навыворотъ!-- Пора
             Итти однако къ Тимону на праздникъ.
             Щедрѣй онъ, право, щедрости самой.
             2- и гость. Она въ немъ плещетъ черезъ край. Самъ Плутусъ,
             Богъ золота, ему годиться можетъ
             Лишь въ ключники! Онъ всемеро платить
             Привыкъ за все. Чуть подари ему
             Бездѣлицу -- отвѣтомъ за нее
             Онъ превзойдетъ признательности мѣру.
             1-й гость. Такой души не видывалъ я въ свѣтѣ.
             2-й гость. Пошли, судьба, счастливыхъ много дней
             Ему впередъ.-- Пора итти.
             1-й гость.                               Идемъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же. Парадная зала въ домѣ Тимона.

(Гобои. Среди залы накрытъ пиршественный столъ. Флавій и слуга хлопочутъ, затѣмъ входятъ Тимонъ, Алкивіадъ, Луцій, Лукуллъ, Семпроній, Вентидій, сенаторы и другіе гости. Позади идетъ съ сердитымъ видомъ Апемантъ).

             Вентидій. Достойный Тимонъ, боги положили
             Предѣлъ годамъ, прожитымъ на землѣ
             Моимъ отцомъ. Счастливымъ отошелъ
             Къ покою онъ и всѣ свои богатства
             Оставилъ мнѣ. А такъ какъ твоему
             Обязанъ я великодушью многимъ,
             То возвратить я полностью спѣшу
             Тебѣ мой долгъ и вѣрь, что буду вѣчно
             Признателенъ всѣмъ сердцемъ я тебѣ
             За то, что мнѣ ты возвратилъ свободу!
             Тимонъ. О, перестань, Вентидій благородный!
             Моей любви не понялъ, вижу, ты,
             Я услужить подаркомъ безвозвратнымъ
             Хотѣлъ тебѣ, а кто жъ беретъ назадъ,
             Что подарилъ? Бываетъ безъ сомнѣнья,
             Что поступаютъ съ нами иногда
             Такъ высшіе; но подражать имъ въ этомъ
             Мы не должны. Пороки ихъ сіяютъ,
             Но тѣмъ себя они не извиняютъ!
             Вентидій. Что за душа!

(Гости подобострастно стоятъ около Тимона).

             Тимонъ.                     Что жъ, гости дорогіе,
             Стоите вы?-- Прошу безъ церемоній!
             Вѣдь этикетъ придуманъ для того,
             Чтобъ внѣшній лоскъ скрывалъ притворство сердца.
             Онъ нуженъ тамъ, гдѣ ласковы лишь съ виду
             Съ друзьями мы и ждемъ, чтобъ поскорѣй
             Они ушли; но истинная дружба
             Не такова:-- съ ней этикетъ не нуженъ.
             Садитесь же и вѣрьте, что цѣню
             Я именно за то мое богатство,
             Что имъ могу услуживать друзьямъ.
             1-й гость. Мы въ этомъ всѣ давно уже сознались.
             Апемантъ. Сознались вы? Такъ въ петлю всѣхъ бы васъ!
             Тимонъ. А, Апемантъ,-- я радъ тебѣ сердечно.
             Апемантъ. Я здѣсь не съ тѣмъ, чтобъ радовать тебя.
             Хочу, чтобъ ты меня напротивъ выгналъ
             Отсюда прочь.
             Тимонъ.           Какой же ты ворчунъ!
             Задался мыслью, кажется, ты стать
             Совсѣмъ не человѣкомъ. Дурно, дурно!
             Мы знаемъ: ira furor brevis est 11),
             Но ты привыкъ вѣдь злиться постоянно...
             Не хочешь съ нами сѣсть -- такъ мы накроемъ
             Гебѣ отдѣльный столъ.-- Не любишь ты
             Быть въ обществѣ друзей, да и не созданъ
             Для этого.
             Апемантъ. Останусь я, пожалуй,
             Но на меня, чуръ, послѣ не пенять.
             Я говорю тебѣ объ этомъ раньше.
             Подмѣтить здѣсь хочу я кое-что.
   Тимонъ. Это меня нисколько не безпокоитъ. Ты аѳинянинъ, и потому милости просимъ. Власти противъ тебя я употреблять не буду; но все-таки надѣюсь, что моя хлѣбъ-соль заставитъ тебя немного сдерживать языкъ.
             Апемантъ. Твоя хлѣбъ-соль мнѣ встанетъ въ горлѣ комомъ
             Затѣмъ, что льстить не буду я тебѣ,--
             Такъ что мнѣ въ ней?-- О, сколько здѣсь людей
             Жрутъ Тимона, и онъ того не видитъ!
             Скорбитъ душа при видѣ, какъ такая
             Толпа обжоръ, на одного напавъ,
             Пьетъ кровь его, а онъ (вотъ гдѣ безумство) --
             Ихъ угощаетъ ласково собой!..
             Дивлюсь, какъ можно довѣрять другъ другу
             Въ людской толпѣ! Я запретилъ бы людямъ,
             Идя къ столу, носить съ собой ножи 12)!
             Объѣдковъ больше было бъ, да и гости
             Себя сберечь тогда могли бъ вѣрнѣй.
             Примѣровъ тьма:-- вотъ хоть бы тотъ!-- Сидитъ
             Онъ съ Тимономъ; съ нимъ братски дѣлитъ хлѣбъ;
             Пьетъ изъ одной по-дружески амфоры
             Его онъ душу пополамъ съ виномъ!
             А случай будь -- его зарѣжетъ первый!
             Навѣрно такъ!-- Будь я богатъ -- боялся бъ
             Я за обѣдомъ поднести стаканъ
             Къ моимъ губамъ! Боялся бъ, чтобъ, открывши
             Передъ всѣми ротъ, я тѣмъ не побудилъ
             Кого-нибудь пырнуть ножомъ мнѣ въ горло
             И умертвить!-- Богатымъ предъ ѣдой
             Полезно ротъ свой защищать уздой.
             Тимонъ. Теперь, друзья, мы выпьемъ круговую.
             2-й гость. Сюда, сюда! Направь амфору къ намъ.
             Апемантъ. Да, да, направь!-- Направить мастеръ дѣло,
             Какъ должно, ты! Лишь не пришлось бы плохо
             Хозяину отъ здравицы твоей!
             Вотъ я такъ пью напитокъ благородный!
             Онъ никому не сдѣлаетъ вреда;
             Никто водой себя не замараетъ;
             Она подъ-стать обѣду моему.
             Пирами мы привыкли лишь гордиться,
             Но все жъ хочу богамъ я помолиться.
             На деньги, боги, я не льщусь!
             Я о себѣ одномъ молюсь!
             Не буду я глупцомъ такимъ,
             Что клятвамъ вѣрить радъ людскимъ,
             Не переноситъ женскихъ слезъ,
             Спокоенъ, если дремлетъ песъ,
             Тюремнымъ вѣритъ сторожамъ
             И при нуждѣ идетъ къ друзьямъ!
             Пусть прихотливо люди жрутъ --
             Коренья пищу мнѣ дадутъ!

(Ѣстъ и пьетъ.)

             Ѣшь, Апемантъ, на доброе здоровье.
   Тимонъ. Я думаю, другъ Алкивіадъ, твое сердце и теперь на полѣ сраженья?
   Алкивіадъ. Оно тамъ, гдѣ можно оказать тебѣ услугу.
   Тимонъ. Я думаю, тебѣ пріятнѣй сѣсть за непріятельскій завтракъ, чѣмъ за дружескій столъ?
   Алкивіадъ. О, да,-- когда онъ облитъ кровью. Такой пиръ я пожелаю лучшему изъ друзей.
   Апемантъ. Желаю, чтобъ всѣ эти льстецы стали твоими врагами. Ты бы тогда ихъ убилъ и пригласилъ меня на обѣдъ, чтобъ ихъ съѣсть.
   1-й гость (Тимону). Какъ бы мы желали, безцѣнный другъ, чтобъ тебѣ пришла когда-нибудь надобность испытать нашу къ тебѣ дружбу! Мы почли бъ себя счастливыми, если бъ могли, доказать тебѣ хоть ея частицу.
   Тимонъ. О, не сомнѣвайтесь, дорогіе друзья, что это время рано или поздно придетъ! Сами боги рѣшили, что когда-нибудь вы мнѣ поможете, потому что, зачѣмъ же было имъ иначе дѣлать васъ моими друзьями? Если бъ вы не принадлежали вполнѣ моему сердцу, то для чего же изъ тысячи другихъ лицъ стали бы вы одни носить дорогое имя моихъ друзей? Въ дружбу вашу я вѣрю болѣе, чѣмъ, можетъ-быть, изъ скромности вѣрите въ нее вы сами! Вотъ какъ высоко я васъ ставлю!-- О, боги!-- часто думалось мнѣ, для чего было бъ намъ имѣть друзей, если бъ мы никогда въ нихъ не нуждались? Вѣдь они были бъ въ этомъ случаѣ самыми безполезными въ мірѣ существами и походили бъ на тѣ музыкальные инструменты, которые, вися въ футлярахъ, хранятъ сладкіе звуки только для самихъ себя!-- Мнѣ даже часто хотѣлось потерять мое богатство для того, чтобъ видѣть, какъ это тѣсно сблизило бъ меня съ вами!-- Мы рождены, чтобъ дѣлать добро; а что же можно назвать болѣе своей собственностью, какъ не имущество нашихъ друзей? Что за наслажденіе въ мысли, что кучка людей братски располагаетъ имуществомъ другъ друга! (Плачетъ). О, радость, утопающая въ слезахъ въ самый мигъ своего рожденья и тѣмъ какъ бы кончающая свою жизнь!-- Я не могу удержать слезъ и для того, чтобъ скрыть эту слабость, пью за ваше здоровье!
             Апемантъ. Заплакалъ онъ, чтобъ ихъ заставить выпить!
             2-й гость. Ты радость зародилъ у насъ въ глазахъ,--
             Она на свѣтъ явилась, какъ младенецъ.
             Апемантъ. Вотъ смѣхъ-то гдѣ! Навѣрняка побочный!
             3-й гость. Меня, клянусь, растрогалъ ты!..
             Апемантъ.                                                   Скажите!.. 13)

(За сценой трубы).

   Тимонъ. Что значатъ эти трубы? Ступайте узнать.

(Входитъ слуга).

   Слуга. Тамъ пришли какія-то женщины и убѣдительно просятъ ихъ принять.
   Тимонъ. Женщины? Чего онѣ хотятъ?
   Слуга. Ихъ сопровождаетъ вѣстникъ, которому поручено объяснить ихъ желанія.
   Тимонъ. Проси войти. (Входитъ мальчикъ, одѣтый купидономъ).
             Купидонъ. Привѣтъ тебѣ, достойный, славный Тимонъ,
             И всѣмъ гостямъ, вкушающимъ отъ дивныхъ
             Твоихъ щедротъ!-- Пять чувствъ явились здѣсь
             Признать твое владычество надъ ними
             И принести признательность за всѣ
             Твои дары. Слухъ, обонянье, вкусъ,
             А также тѣла сладостная нѣга
             Ублажены до сытости роскошнымъ
             Твоимъ столомъ; такъ счастью въ заключенье
             Утѣшить мы хотимъ тебѣ и зрѣнье!
             Тимонъ. Всѣмъ мой привѣтъ! Мы примемъ васъ съ почетомъ
             Пусть музыка играетъ въ честь гостей.
             1-й гость. Вотъ какъ любимъ ты всѣми, славный Тимонъ.

(Музыка. Купидонъ уходить и возвращается съ женщинами въ костюмахъ амазонокъ. Онѣ танцуютъ и играютъ на лютняхъ).

             Апемантъ. Что за подборъ пустѣйшей суеты!
             Вонъ пляшутъ какъ!-- помѣшанныя дуры!
             Безумно все вѣдь, впрочемъ, что блеститъ!
             Какъ посравнить пустую эту пышность
             Съ тѣмъ, что простой твердитъ намъ здравый смыслъ!
             Чтобъ сытымъ быть, пучка кореньевъ съ масломъ
             Довольно намъ. Мы лѣземъ въ дураки
             Для прихоти! Льстимъ для того, чтобъ ѣсть
             Насчетъ другихъ; когда жъ придетъ ихъ старость.
             То наплюемъ отравой клеветы
             Мы имъ въ лицо.-- Найдется ль человѣкъ,
             Чей нравъ никто не развращалъ при жизни,
             И кто бы самъ не развращалъ другихъ?
             Кто не былъ въ гробъ сопровождаемъ бранью
             Своихъ друзей? Боюсь, плясуньи эти
             Когда-нибудь растопчутъ и меня!
             Вѣдь и предъ солнцемъ двери закрываютъ,
             Когда лучи подъ вечеръ догораютъ.

(Гости встанутъ изъ-за стола и благодарятъ Тимона, затѣмъ выбираютъ каждый по амазонкѣ и танцуютъ съ ними подъ звуки гобоевъ).

             Тимонъ. Украсили вы нашъ веселый пиръ,
             Красавицы! Явясь сюда, ему
             Двойную вы придать умѣли прелесть.
             Вы превзошли прекраснымъ исполненьемъ,
             Что я придумалъ для веселья самъ!
             Привѣтъ мой вамъ.
             Одна изъ дамъ.           Хорошее одно
             Ты склоненъ видѣть въ насъ, достойный Тимонъ.
   Апемантъ. Еще бы! Вѣдь ваше худшее -- грязь, а чтобъ поднять ее, никто не станетъ склоняться 14).
             Тимонъ. Когда гостямъ угодно прохладиться,
             То столъ накрытъ,-- распоряжайтесь всѣмъ.
             Всѣ женщины. Благодаримъ. (Женщины и купидонъ уходятъ).
             Тимонъ. Эй, Флавій!
             Флавій.                     Что угодно?
             Тимонъ. Подай ларецъ.
             Флавій.                     Иду. (Въ сторону) Ну, вотъ, начнетъ
             Теперь дарить; сказать же слово противъ
             Не смѣй никто. П

  

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ПЯТЫЙ.

I. Мѣра за мѣру.-- II. Тимонъ Аѳинскій.-- III. Зимняя сказка и IV. Лукреція.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

  

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

   Тимонъ, знатный аѳинянинъ, Вентидій, одинъ изъ мнимыхъ друзей Тимона, Люцій, Лукуллъ, Семпроній -- льстецы Тимона
   Апемантъ, философъ-брюзга.
   Алкивіадъ, аѳинскій полководецъ.
   Флавій, дворецкій Тимона.
   Фламиній, Люцилій, Сервилій -- слуги Тимона.
   Кафизъ, Филотъ, Титъ, Люцій, Гортензій -- слуги заимодавцевъ Тимона.
   Слуги Варрона и Исидора, двухъ заимодавцевъ Тимона.
   Купидонъ и другія маски.
   Три чужестранца.
   Стихотворецъ.
   Живописецъ.
   Ювелиръ.
   Торговецъ
   Старикъ Аѳинянинъ.
   Пажъ.
   Шутъ.
   Фринія, Темандра -- любовницы Алкивіада.

Вельможи, сенаторы, вожди, воины, разбойники и слуги.

Дѣйствіе въ Афинахъ и въ сосѣднемъ лѣсу.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1.

Зала въ домѣ Тимона

Входятъ съ разныхъ сторонъ Стихотворецъ, Живописецъ, Ювелиръ, Торговецъ и другіе.

   Стихотворецъ (Живописцу). Здравствуй, пріятель.
   Живописецъ. Радъ видѣть тебя въ добромъ здравіи.
   Стихотворецъ. Давно не встрѣчалъ тебя. Какъ поживаетъ міръ?
   Живописецъ. Все болѣе болѣе дряхлѣетъ по мѣрѣ того, какъ становится старше.
   Стихотворецъ. Это давно извѣстно всѣмъ. Нѣтъ-ли чего нибудь особеннаго, выдающагося, о чемъ приходится слышать не каждый день?... Посмотри, однако! О, волшебная сила щедрости! Ты своею властью привлекла сюда всѣхъ этихъ духовъ. Этого торговца я знаю.
   Живописецъ. Я знаю ихъ обоихъ. Другой -- ювелиръ.
   Торговецъ. Онъ высокой души человѣкъ!
   Ювелиръ. Это знаютъ всѣ.
   Торговецъ. Да, человѣкъ, не имѣющій себѣ равнаго. Безконечная доброта его неистощима. Онъ рѣдкій образецъ совершенства.
   Ювелиръ. Вотъ у меня вещица...
   Торговецъ. О, прошу тебя, покажи! Она предназначается для высокочтимаго Тимона?
   Ювелиръ. Да, если онъ согласится дать за нее надлежащую цѣну. Если-же нѣтъ...
   Стихотворецъ. Когда за плату мы дурное восхваляемъ,
   Такая похвала пятнаетъ лучшій стихъ;
   Вѣдь назначеніе прямое стихотворства
   Въ томъ, чтобъ прекрасное одно превозносить.
  
   Торговецъ (Разсматривая камень). Отдѣлка прекрасная.
   Ювелиръ. Да, богатая. А взгляни, какова игра.
   Живописецъ (Стихотворцу). Ты о чемъ-то задумался... Вѣрно сочиняешь какое-нибудь посвященіе великому нашему покровителю?
   Стихотворецъ. Да, я обдумываю небольшое преподнесеніе. Стихи, скажу я тебѣ, словно камедь, сами собою сочатся изъ источника ихъ питанія. Огонь, таящійся въ кремнѣ, не брызнетъ до тѣхъ поръ, пока его не вызовешь ударомъ огнива, но наше небесное пламя вызываетъ себя само и, словно потокъ, летитъ впередъ, сокрушая всѣ преграды, только усиливающія его стремительную силу. Что это у тебя?
   Живописецъ. Картина. Скоро выйдетъ въ свѣтъ твоя книга?
   Стихотворецъ. Вслѣдъ за ея поднесеніемъ. Позволь полюбоваться твоимъ произведеніемъ.
   Живописецъ. Нельзя сказать, чтобы оно не удалось.
   Стихотворецъ. Превосходно! Какъ все выдѣляется!
   Живописецъ. Да, недурно.
   Стихотворецъ. Поразительно! Сколько изящества въ самой фигурѣ, сколько духовной силы въ глазахъ! Сколько ума въ складкѣ рта! Какъ краснорѣчивъ его безмолвный жестъ!
   Живописецъ. Да, недурное передразниваніе дѣйствительности... Но вотъ черта:-- какъ она тебѣ нравится?
   Стихотворецъ. Не передразниваніе дѣйствительности, нѣтъ, это сама дѣйствительность! У тебя могла бы поучиться сама природа. Могучее дыханіе искусства, одухотворяющее эти черты, дѣлаетъ ихъ болѣе живыми, чѣмъ сама жизнь.

Появляются нѣсколько сенаторовъ и проходятъ во внутренніе покои.

   Живописецъ. Какъ всѣ усердно посѣщаютъ Тимона.
   Стихотворецъ. Даже аѳинскіе сенаторы. Счастливый онъ человѣкъ.
   Живописецъ. Смотри, вотъ еще.
   Стихотворецъ. Ты видишь это стеченіе, этотъ громадный приливъ посѣтителей. Въ моемъ новомъ, далеко еще не отдѣланномъ произведеніи, я вывожу человѣка, которому нашъ низменный міръ неудержимо расточаетъ лесть и куритъ ѳиміамъ. Мелочи, впрочемъ, не задерживаютъ свободы моего стиля; онъ неудержимо мчится по разлитому восковому морю. Даже ни одной запятой онъ въ вольномъ своемъ полетѣ не заражаетъ ядомъ злобы. Вдохновеніе могучимъ полетомъ орла мчится все впередъ и впередъ, не оставляя за собою ни одного слѣда злобы.
   Живописецъ. Что ты хочешь этимъ сказать?
   Стихотворецъ. Сейчасъ тебѣ объясню. Ты видишь, какъ, начиная съ самыхъ пустыхъ и поверхностныхъ людей и кончая людьми самаго глубокаго и вѣскаго ума, всѣ льнутъ къ благородному Тимону. Громадное его богатство, какъ и его прекрасная душа, покоряютъ ему всѣ сердца, вызываютъ къ нему всеобщую любовь. Не только толпа, но даже и Апемантъ, съ безпощаднымъ презрѣніемъ относящійся и къ самому себѣ, и къ другимъ, даже и онъ преклоняетъ передъ Тимономь колѣни и счастливъ, если этотъ милостивый покровитель кивнетъ ему головою.
   Живописецъ. Я видѣлъ, какъ они разговаривали между собою.
   Стихотворецъ. Я изображаю Фортуну, царственно сидящую на высокомъ цвѣтущемъ холмѣ, у подножія котораго всякаго рода и всякихъ достоинствъ люди стремятся подняться выше того уровня, на которомъ они стоятъ. Среди этой толпы, взгляды которой устремлены на всевластную царицу, я рисую одинъ образъ, долженствующій изобразить величаваго Тимона. Вотъ бѣлыя, какъ слоновая кость, руки богини манятъ его одного, и мигомъ всѣ его соперники становятся его слугами и льстецами.
   Живописецъ. Задумано широко. Мнѣ кажется, что и этотъ престолъ богини на вершинѣ цвѣтущаго холма, и этотъ единственный избранникъ, самонадѣянно откинувшій назадъ голову и взбирающійся на гору, не смотря на сопротивленіе соперниковъ, могли бы дать богатый матеріалъ и нашему искусству.
   Стихотворецъ. Подожди, выслушай меня до конца. Всѣ эти люди, еще такъ недавно бывшіе его соискателями счастія и даже стоявшіе выше его,-- всѣ эти люди, говорю я,-- припадаютъ теперь къ его стопамъ, съ рабскимъ подобострастіемъ тѣснятся въ его прихожихъ, словно дождь, проливая ему въ уши боготворящій шепотъ, съ благоговѣніемъ, словно святыню, цѣлуютъ его стремя и, кажется, только имъ однимъ и дышатъ.
   Живописецъ. А далѣе?
   Стихотворецъ. Далѣе то, что Фортуна съ свойственнымъ ей непостоянствомъ пинкомъ столкнетъ послѣдняго своего любимца съ занимаемаго имъ положенія, и вся толпа, которая карабкалась за этимъ любимцемъ, ползала за нимъ на четверенькахъ, стараясь вмѣстѣ съ нимъ забраться на вершину, тотчасъ же броситъ его, и никто не захочетъ раздѣлить съ нимъ судьбы.
   Живописецъ. Дѣло обыкновенное. Я могу показать вамъ тысячу картинъ, нагляднѣе всякихъ словъ изображающихъ измѣнчивость Фортуны. Впрочемъ, и вы поступаете недурно, намекая Тимону, что и сильные міра не разъ летали въ пропасть внизъ головою.

При звукахъ трубъ входитъ Тимонъ со свитой; онъ разговариваетъ съ слугою Вентидія.

   Тимонъ. Ты говоришь, онъ въ тюрьмѣ?
   Слуга. Такъ точно, добрѣйшій господинъ: -- за пять талантовъ. Онъ оказался несостоятельнымъ, а заимодавецъ неумолимъ; поэтому Вентидій проситъ, чтобы ты поручился за него. Отказомъ ты лишишь его послѣдней надежды.
   Тимонъ. Бѣдный Вентидій! Я не могу оттолкнуть отъ себя друга, когда онъ всего болѣе нуждается во мнѣ. Онъ человѣкъ благородный, стоитъ помощи, и я ему помогу... Я заплачу за него долгъ.
   Слуга. Ты обяжешь его на всю жизнь.
   Тимонъ. Поклонись ему отъ меня. Я сейчасъ пришлю деньги. Попроси, чтобы онъ тотчасъ же зашелъ ко мнѣ какъ только освободится. Мало того, чтобы поднять слабаго; надо еще его поддержать. Прощай!
   Слуга. Желаю тебѣ всякаго счастія (Уходитъ).

Появляется старикъ аѳинянинъ.

   Старикъ. Выслушай меня, великодушный Тимонъ.
   Тимонъ. Говори.
   Старикъ. Есть у тебя слуга Люцилій?
   Тимонъ. Есть.
   Старикъ. Прошу тебя, вели позвать его сюда.
   Тимонъ. Гдѣ Люцилій? Позвать Люцилія!

Люцилій входитъ.

   Люцилій. Ты звалъ меня, господинъ?
   Старикъ. Благородный Тимонъ, гнусный этотъ рабъ привыкъ таскаться по ночамъ ко мнѣ въ домъ. Я всю жизнь неустанно копилъ наживаемыя деньги и, наконецъ, накопилъ ихъ столько, что заслуживалъ бы не такого зятя, который вѣкъ бѣгаетъ съ блюдами въ рукахъ.
   Тимонъ. Хорошо. Что же дальше?
   Старикъ. У меня, кромѣ дочери, нѣтъ никакой родни, которой я могъ бы завѣщать нажитое состояніе. Дочь моя невѣста, красавица, воспитана какъ нельзя лучше, потому что я ничего для нея не жалѣлъ, а этотъ рабъ гоняется за нею съ своею любовью. Молю тебя, Тимонъ, запрети ему ходить къ намъ; меня же онъ не слушаетъ.
   Тимонъ. Онъ человѣкъ честный.
   Старикъ. Пусть же ищетъ себѣ награду за честность въ чемъ угодно, только не въ моей дочери.
   Тимонъ. Любитъ она его?
   Старикъ. Она молода, могла увлечься. Мы по себѣ знаемъ, какъ глупа бываетъ молодость.
   Тимонъ (Люцилію). А ты любишь эту дѣвушку?
   Люцилій. Люблю, и она меня любитъ.
   Старикъ. Если она выйдетъ замужъ безъ моего согласія, честное слово, отдамъ всѣ деньги первому встрѣчному, а ее лишу всего.
   Тимонъ. Сколько же ты дашь ей, если она выйдетъ замужъ за человѣка, равнаго ей по состоянію?
   Старикъ. Сейчасъ послѣ свадьбы три таланта, а послѣ смерти моей она получитъ все остальное.
   Тимонъ. Этотъ молодой человѣкъ служитъ мнѣ уже давно, и я считаю себя обязаннымъ позаботиться о его счастіи. Выдай за него свою дочь; онъ получитъ отъ меня столько же, сколько ты дашь за нею. Я уравновѣшу ихъ состоянія.
   Старикъ. Дайте честное слово, благородный господинъ, и она его жена.
   Тимонъ. Вотъ и рука моя, и честное слово.
   Люцилій. Какъ мнѣ благодарить тебя? Всѣмъ счастьемъ, которое меня ожидаетъ, я буду обязанъ тебѣ (Уходитъ со старикомъ).
   Стихотворецъ. Удостой съ обычнымъ снисхожденіемъ принять мой слабый трудъ, а затѣмъ пусть даруетъ тебѣ небо долгіе дни счастія.
   Тимонъ. Благодарю, и на дѣлѣ докажу тебѣ свою благодарность. Останься здѣсь (Живописцу). А у тебя, другъ мой, что такое?
   Живописецъ. Посильное произведеніе моей кисти. Умоляю, прими его благосклонно.
   Тимонъ. Я каждой картинѣ радъ, какъ желанной гостьѣ. Человѣкъ, изображенный кистью, почти тоже, что самъ человѣкъ. Съ тѣхъ поръ, какъ люди стали постыдно промышлять человѣческою природою, самъ человѣкъ превратился въ одну внѣшность. Эти нарисованные образы именно то, за что они себя выдаютъ. Мнѣ нравится твое произведеніе и ты самъ увидишь, что оно мнѣ нравится. Подожди здѣсь, и я еще поговорю съ тобою.
   Живописецъ. Да пошлютъ тебѣ боги долгую жизнь.
   Тимонъ. Благодарю, друзья. Дайте руку. Вы непремѣнно должны остаться обѣдать у меня сегодня. А твой камень оказался совсѣмъ не тѣмъ, чего отъ него ожидали.
   Ювелиръ. Неужто кто-нибудь рѣшился его обезцѣнивать?
   Тимонъ. Напротивъ, всѣ въ одинъ голосъ увѣряютъ будто ему цѣны нѣтъ. Я совсѣмъ-бы раззорился, если-бы заплатилъ за него, сообразуясь съ расточаемыми ему похвалами.
   Ювелиръ. Ему назначена обыкновенная, торговая цѣна; но ты, вѣдь, знаешь, что одна и таже вещь для одного покупателя имѣетъ одну цѣну, для другого другую. Повѣрь, благородный Тимонъ, что на твоемъ пальцѣ стоимость этого камня удвоится.
   Тимонъ. Ты смѣешься надо мною?
   Торговецъ. Нѣтъ, добрѣйшій господинъ, онъ только высказываетъ то, что вокругъ него говорятъ всѣ другіе.
   Тимонъ. Смотрите, кто сюда идетъ (Входитъ Апемантъ). Не боитесь вы, что онъ васъ изругаетъ?
   Ювелиръ. Мы охотно перенесемъ то, что перенесешь ты.
   Торговецъ. Онъ никого не щадитъ.
   Тимонъ. Здравствуй, любезный Апемантъ.
   Апемантъ. Побереги свое привѣтствіе до той поры, когда я самъ въ самомъ дѣлѣ сдѣлаюсь любезнымъ, а это будетъ тогда, когда ты превратишься въ Тимонову собаку, а эти мерзавцы въ честныхъ людей.
   Тимонъ. За что ты обзываешь ихъ мерзавцами? Ты ихъ совсѣмъ не знаешь.
   Апемантъ. Развѣ они не аѳиняне?
   Тимонъ. Да, аѳиняне.
   Апемантъ. Если такъ, я не раскаяваюсь въ томъ, что сказалъ.
   Ювелиръ. Развѣ ты знаешь меня, Апемантъ?
   Апемантъ. Самъ видишь, что знаю, когда назвалъ тебя по имени.
   Тимонъ. Однако, Апемантъ, ты гордъ.
   Апемантъ. И болѣе всего горжусь тѣмъ, что я не похожъ на Тимона.
   Тимонъ. Куда-жь ты идешь?
   Апемантъ. Иду выколачивать мозги изъ честныхъ аѳинскихъ головъ.
   Тимонъ. За это тебя ожидаетъ смертная казнь.
   Алемлитъ. Разумѣется, если законъ караетъ за то, чего не сдѣлано.
   Тимонъ. Какъ нравится тебѣ эта картина, Апемантъ?
   Апемантъ. Очень нравится, потому что она безвредна.
   Тимонъ. Не правда-ли, что въ томъ, кто ее написалъ, видѣнъ искусный живописецъ?
   Апемантъ. А тотъ, кто произвелъ живописца, еще искуснѣе. Сама-же картина дрянь.
   Живописецъ. Собака!
   Апемантъ. Твоя мать одной породы со мною. Если я собака, то что же она такое?
   Тимонъ. Останешься ты обѣдать со мною?
   Апемантъ. Нѣтъ, я не ѣмъ знатныхъ.
   Тимонъ. Если-бы ты поступалъ иначе, женщины очень-бы на тебя разсердились.
   Апемантъ. Онѣ сами ихъ пожираютъ, поэтому у нихъ такъ часто пухнутъ животы.
   Тимонъ. Замѣчаніе довольно непристойное.
   Апемантъ. Если ты считаешь его непристойнымъ, оставь его себѣ за труды.
   Тимонъ. Какъ тебѣ нравится вотъ этотъ камень?
   Апемантъ. Гораздо менѣе, чѣмъ искренность, ровно ничего не стоющая человѣку.
   Тимонъ. Какъ думаешь, какая ему цѣна?
   Апемантъ. Онъ даже не стоитъ того, чтобы я объ этомъ думалъ... Что скажешь, стихотворецъ?
   Стихотворецъ. Что скажешь, философъ?
   Апемантъ. Ты все врешь.
   Стихотворецъ. Развѣ ты не философъ?
   Апемантъ. Да, философъ.
   Стихотворецъ. Значитъ, я не совралъ?
   Апемантъ. Ты, вѣдь, стихотворецъ?
   Стихотворецъ. Да.
   Апемантъ. Поэтому и врешь. Въ послѣднемъ своемъ произведеніи, ты изобразилъ Тимона достойнѣйшимъ человѣкомъ, то есть, такимъ, какимъ онъ представлялся твоему воображенію.
   Стихотворецъ. Это совсѣмъ не воображеніе. Тимонъ именно таковъ и есть.
   Апемантъ. Вы оба стоите одинъ другого, поэтому онъ долженъ платить тебѣ за трудъ. Кто любитъ, чтобы ему льстили, самъ не лучше льстецовъ. О, если бы я былъ вельможей.
   Тимонъ. Что сталъ-бы ты тогда дѣлать?
   Апемантъ. То-же, что и теперь:-- сталъ-бы ненавидѣть вельможъ.
   Тимонъ. Даже и самого себя?
   Апемантъ. Даже и себя.
   Тимонъ. За что-же?
   Апемантъ. За то, что у меня ума хватило только на то, чтобы пожелать сдѣлаться вельможей... Ты, кажется, занимаешься торговлей?
   Торговецъ. Да, торгую.
   Апемантъ. Пусть сокрушитъ тебя торговля, если не хотятъ этого сдѣлать боги.
   Торговецъ. Если сокрушитъ меня торговля, значитъ такова воля боговъ.
   Апемантъ. Торговля твой богъ, пусть-же этотъ богъ и сокрушитъ тебя.

Звуки трубъ. Входитъ слуга.

   Тимонъ. Что возвѣщаютъ эти трубы?
   Слуга. Прибылъ Алкивіадъ, а съ нимъ человѣкъ двадцать всадниковъ.
   Тимонъ. Примите ихъ хорошенько и проводите сюда (Нѣкоторые изъ свиты уходятъ). Вы-же останетесь у меня обѣдать; это необходимо; не уходите ранѣе, чѣмъ я не отблагодарилъ васъ. Послѣ обѣда ты еще разъ покажешь мнѣ картину. Очень радъ, что вижу васъ всѣхъ (Входитъ Алкивіадъ съ товарищами). Добро пожаловать, господа (Здоровается).
   Апемантъ. Ну, да, такъ, такъ! Пусть ваши гибкія сочлененія окостенѣютъ и высохнутъ отъ ломоты. Какъ много вѣжливости у этихъ слащавыхъ бездѣльниковъ, и какъ мало искренной любви! Человѣкъ совсѣмъ перерождается въ обезьяну.
   Алкивіадъ. Мнѣ такъ хотѣлось видѣть тебя, и вотъ теперь мое зрѣніе насыщается тобою жадно.
   Тимонъ. Добро пожаловать, дорогіе гости! Пока не настанетъ минута прощанія, мы постараемся провести время въ разнообразныхъ развлеченіяхъ. Прошу васъ, идемъ со мною. (Всѣ уходятъ, кромѣ Апеманта и двоихъ гостей).
   1-й гость. Который часъ, Апемантъ?
   Апемантъ. Часъ быть честнымъ.
   1-й гость. Этотъ часъ никогда не долженъ проходить.
   Апемантъ. Тѣмъ тебѣ стыднѣе, что онъ никогда для тебя не наступаетъ.
   2-й гость. Ты тоже идешь на пиръ къ Тимону?
   Апемантъ. Да, хочу посмотрѣть, какъ мясо будетъ наполнять утробы бездѣльниковъ, а вино горячить дураковъ.
   2-й гость. Счастливаго пути, счастливаго пути!
   Апемантъ. Какъ-же ты глупъ, что пожелалъ мнѣ этого два раза.
   2-й гость. Почему, Апемантъ?
   Апемантъ. Другой ты могъ приберечь для себя, такъ какъ я никогда тебѣ этого не пожелаю.
   1-й гость. Ну, повѣсься, если такъ.
   Апемантъ. Ни этого, какъ и ничего другого, я для тебя не сдѣлаю; обратись съ этой просьбой къ своему другу.
   2-й гость. Вонъ отсюда, злая собака, или я вытолкаю тебя палками!
   Апемантъ. Не трудись. Я самъ, какъ собака, ухожу отъ ослинаго копыта (Уходитъ).
   1-й гость. Онъ ненавидитъ все человѣчество. Пойдемъ, однако, насладимся гостепріимствомъ Тимона. Его доброта превосходитъ всякую мѣру.
   2-й гость. Да, у него она такъ и льется. Плутонъ, богъ золота, только его управитель. За каждую услугу онъ расплачивается разъ въ семь дороже, чѣмъ она стоитъ, а за каждый подарокъ отдариваетъ такъ, что дѣлаетъ немыслимою возможность съ нимъ поквитаться.
   1-й гость. Едва-ли кто-либо изъ людей надѣленъ такою высокою душою.
   2-й гость. Да пошлютъ ему боги долгіе дни и полное благополучіе. Идемъ, что-ли?
   1-й гость. Иди, и я вмѣстѣ съ тобою (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Залъ пиршествъ у Тимопа.

Раздаются громовые звуки гобоевъ. Флавій и другіе слуги хлопочутъ около великолѣпно накрытаго стола. Входятъ Тимонъ, Алкивіадъ, Люцій, Лукуллъ, Семпроній и другіе аѳинскіе сенаторы, за ними Вентидій и слуги. Сзади всѣхъ недовольный и сердитый Апемантъ.

   Вентидій. Благородный Тимонъ, богамъ угодно было припомнить, сколько лѣтъ моему отцу, и вотъ они призвали его на долгій покой. Онъ безмятежно отошелъ въ вѣчность. Смерть его сдѣлала меня богатымъ человѣкомъ, поэтому позволь мнѣ, такъ много обязанному твоему великодушію, возвратить тебѣ тѣ таланты, которымъ я обязанъ былъ освобожденіемъ, удвоивъ ихъ благодарностью и готовностью служить тебѣ всегда и во всемъ.
   Тимонъ. Нѣтъ, честный Вентидій, ты этимъ оскорбляешь нашу дружбу. Я далъ тебѣ деньги не взаймы, а навсегда. Кто беретъ назадъ подарки, тотъ не можетъ сказать, что обязалъ ими кого-нибудь на самомъ дѣлѣ. Если такъ поступаютъ даже болѣе богатые, чѣмъ я, изъ этого еще не слѣдуетъ, будто я обязанъ подражать имъ на томъ только основаніи, что даже сомнительные поступки богатыхъ всегда кажутся прекрасными.
   Вентидій. Какое благородство! (Всѣ продолжаютъ чинно стоятъ, смотря на Тимопа).
   Тимонъ. Что же вы стоите, любезные друзья? Разныя чинности придуманы только для прикрытія душевной пустоты, притворнаго расположенія или такого радушія, въ которомъ раскаиваются ранѣе, чѣмъ оно успѣло проявиться наружу. Искренняя дружба въ нихъ не нуждается. Прошу васъ, садитесь. Для моего счастья вы необходимѣе, чѣмъ мое богатство (Всѣ садятся).
   1-й гость. Доблестный Тимонъ, мы всегда это сознавали.
   Апемантъ. Будто бы только сознавали, а не злоупотребляли?
   Тимонъ. А, и ты, Апемантъ, здѣсь? Очень радъ.
   Апемантъ. Нечего тебѣ радоваться моему приходу, такъ какъ я только затѣмъ и явился, чтобы ты велѣлъ меня вытолкать за дверь.
   Тимонъ. Садись! Можно-ли быть такимъ невѣжей? Ты напускаешь на себя брюзгливость, совсѣмъ неприличную человѣку, и за это нельзя тебя не пожурить. Друзья, увѣряютъ будто:-- "ira furor brevis est", а вотъ этотъ человѣкъ сердится вѣчно. Пусть для него накроютъ особый столъ; онъ не любитъ общества да и самъ не годится для общества.
   Апемантъ. Если ты меня не боишься, пожалуйста, не выталкивай. Однако, предупреждаю тебя, Тимонъ, что я пришелъ сюда наблюдать.
   Тимонъ. Какое мнѣ до этого дѣло? Ты аѳинянинъ, а всякому аѳинянину я радъ. Сдѣлать это самому мнѣ не хотѣлось бы, такъ пусть зажмутъ тебѣ ротъ мои кушанья.
   Апемантъ. Плевать мнѣ на твои кушанья! Самъ я никогда не рѣшусь тебѣ льстить, поэтому кушанья твои станутъ у меня поперекъ горда. О, боги, какое множество людей пожираетъ Тимона, а онъ даже не замѣчаетъ этого. Мнѣ тошно смотрѣть, какъ столько людей макаютъ свою ѣду въ кровь человѣка, а самъ онъ, безумный, даже поощряетъ ихъ къ этому... Дивлюсь, какъ рѣшаются люди довѣрять людямъ? Пусть бы хоть приглашали другъ друга безъ ножей, это и для мяса было бы полезно да и не угрожало бы опасностью ихъ жизни... Мало-ли бывало примѣровъ! Кто поручится, что вотъ тотъ, кто сидитъ рядомъ съ вотъ этимъ, дѣлитъ съ нимъ хлѣбъ-соль и пьетъ за его здоровье изъ одного съ нимъ кубка, не сдѣлается его же убійцей? Вѣдь и это бывало. Будь я великимъ человѣкомъ, ни за что не сталъ бы пить на пиру вмѣстѣ съ другими; все боялся бы, какъ бы они не подмѣтили, гдѣ у меня на шеѣ опасное мѣсто. Великимъ людямъ слѣдуетъ пить, имѣя на шеѣ кольчугу.
   Тимонъ. За твое здоровье, другъ. Теперь пусть идетъ круговая.
   2-й гость. Идетъ, добрѣйшій нашъ Тимонъ. Пусть льется благодатная влага.
   Апемантъ. Да, пусть льется! Ты готовъ пользоваться каждымъ ея разливомъ. Эти заздравные кубки, Тимонъ, не доведутъ до добра ни тебя самого, ни твое состояніе. То-ли дѣло мой излюбленный напитокъ -- безвредная вода?! Она не настолько крѣпка, чтобы доводить пьющаго ее до грѣха, и изъ-за нея никто еще не валялся въ грязи. И напитокъ мой, и пища моя равны другъ другу. Удивляться этому нечего. Современные пиры слишкомъ пошлы, чтобы за нихъ возсылать благодарность богамъ.
  
             Воззваніе Апеманта.
  
   О, боги, я у васъ богатства не молю,
   И только за себя намѣренъ я молиться:--
   Не дайте оскудѣть настолько мнѣ умомъ,
   Чтобъ я когда-нибудь повѣрилъ увѣреньямъ
   Обманщиковъ-друзей, слезамъ прелестницъ лживыхъ,
   Иль сомкнутымъ глазамъ сторожевого пса,
   Или тюремщику, что путь мнѣ заградилъ
   Къ освобожденію, иль ближнему, коль помощь
   Его окажется нужна. Но тамъ -- аминь!
   Пускай все будетъ такъ:-- грѣшить пусть продолжаютъ
   Богатые, а я примуся жрать коренья (ѣстъ и пьетъ).
   Кушай, Апемантъ; насыщай свою добрую душу.
  
   Тимонъ. Полководецъ Алкивіадъ, твои мысли и теперь носятся гдѣ-нибудь на полѣ битвы?
   Алкивіадъ. И мысли мои, и сердце всегда къ твоимъ услугамъ.
   Тимонъ. А все-таки сознайся: тебѣ было бы пріятнѣе сражаться съ врагами, чѣмъ обѣдать съ друзьями.
   Алкивіадъ. Нѣтъ зрѣлища увлекательнѣе вида лежащаго въ крови врага. Такого наслажденія я готовъ пожелать искреннѣйшему своему другу.
   Апемантъ. Какъ было бы хорошо, еслибы всѣ эти льстецы оказались твоими врагами. Ты всѣхъ бы ихъ перебилъ, а меня пригласилъ бы полюбоваться на это зрѣлище.
   l-й гость. О, еслибы, добрѣйшій Тимонъ, намъ когда-нибудь выпало на долю такое счастіе, какъ возможность на дѣлѣ доказать тебѣ всю нашу благодарность. Если бы намъ удалось доказать хоть частицу ея, мы все-таки были бы безмѣрно счастливы.
   Тимонъ. Не сомнѣвайтесь, добрые друзья, что такая минута когда-нибудь настанетъ. Боги рѣшили, что и я могучею силою обстоятельствъ рано или поздно вынужденъ буду прибѣгнуть къ вашей помощи, и мнѣ кажется, что только затѣмъ вы мнѣ и посланы въ друзья. Иначе зачѣмъ среди тысячъ другихъ вы стали бы именно моими друзьями?.. Я самъ себѣ говорилъ о васъ такъ много хорошаго, что вы изъ скромности не рѣшились бы повторить того, что я себѣ говорилъ. Слушайте, вотъ насколько велика моя вѣра въ васъ. "О, боги!" не разъ думалъ я:-- "зачѣмъ бы намъ и друзья, еслибы обстоятельства никогда не вынуждали насъ прибѣгать къ ихъ помощи? Тогда друзья были бы похожи на великолѣпные музыкальные инструменты, которые, будучи заперты въ футлярѣ, только для самихъ себя хранятъ свои чарующіе звуки?" Не разъ случалось мнѣ желать вдругъ обѣднѣть, чтобы еще тѣснѣе сблизиться съ друзьями. Мы рождены затѣмъ, чтобы дѣлать добро, и что же мы съ большею увѣренностью, съ большимъ правомъ можемъ назвать своею собственностью, какъ не достояніе нашихъ друзей? Какъ отрадно видѣть, что множество людей располагаетъ состояніемъ друзей, какъ своимъ собственнымъ! О, зачѣмъ ранѣе тонетъ радость, чѣмъ успѣетъ разцвѣсть? Глаза мои не въ силахъ удержать слезъ! Чтобы наказать ихъ за вину, пью, друзья, за ваше здоровье.
   Апемантъ. Ты затѣмъ и плачешь, Тимонъ, чтобы заставить ихъ пить.
   2-й гость. И наша радость подобна твоей; и она, какъ новорожденный ребенокъ, явилась на свѣтъ въ слезахъ.
   Апемантъ. Къ тому же, какъ ребенокъ незаконнорожденный, и меня при этомъ разбираетъ смѣхъ.
   3-й гость. Клянусь, ты растрогалъ меня до глубины души!
   Апемантъ. Неужели такъ сильно? (За сценой звуки трубъ).
   Тимонъ. Это что еще такое? (Входитъ слуга) Что такое? Говори.
   Слуга. Смѣю доложить, что тамъ нѣсколько женщинъ убѣдительно просятъ впустить ихъ сюда.
   Тимонъ. Какихъ женщинъ? Что имъ нужно?
   Слуга. Имъ предшествуетъ толмачъ; онъ объяснитъ тебѣ ихъ желаніе.
   Тимонъ. Передай, что я прошу ихъ войти.

Входитъ Купидонъ.

   Купидонъ. Хвала тебѣ, доблестный Тимонъ, какъ и всѣмъ вкушающимъ отъ твоихъ щедротъ. Ты властелинъ всѣхъ нашихъ пяти чувствъ. Эти пять чувствъ признали тебя своимъ властелиномъ и готовы служить тебѣ съ полнымъ самоотверженіемъ; слухъ, вкусъ, обоняніе и осязаніе уже удовлетворены пышною твоею трапезою; когда же ты встанешь изъ-за стола, мы постараемся очаровать и твой взоръ.
   Тимонъ. Добро пожаловать. Примите ихъ какъ можно лучше. Музыканты, привѣтствуйте ихъ своею игрою (Купидонъ уходитъ).
   l-й гость. Ты видишь, какъ велика къ тебѣ всеобщая любовь.

Музыка. Купидонъ возвращается съ женщинами,одѣтыми амазонками. У каждой изъ нихъ въ рукѣ лютня. Онѣ играютъ и пляшутъ.

   Апемантъ. Вотъ еще ворвался сюда цѣлый рой суеты и тщеславія. Онѣ пляшутъ... потому что онѣ безумны. Вся наша слава, вся пышность жизни сравнительно съ небольшимъ количествомъ масла и кореньевъ -- одно только безуміе. Мы превращаемъ себя въ шутовъ, ради собственной забавы, расточаемъ лесть, чтобы кто-нибудь напоилъ насъ до пьяна, а когда самъ хлѣбосолъ состарится, мы въ отплату за прежнее наплюемъ на него съ дикою ненавистью, съ ядовитою клеветою. Кто изъ живущихъ не развращенъ самъ и не развращаетъ другихъ? Кто изъ умершихъ не уноситъ съ собою въ могилу какой-нибудь обиды со стороны своихъ-же друзей? Какъ поручиться, что вотъ эти пляшущія передо мною женщины не затопчутъ меня когда-нибудь своими ногами? Вѣдь и это продѣлывалось не разъ. Какъ только солнце начинаетъ закатываться, такъ люди тотчасъ затворяютъ передъ нимъ окна и двери.

Гости встаютъ изъ-за стола, разсыпаются передъ Тимономъ въ привѣтствіяхъ и, чтобы еще болѣе угодитъ хозяину, каждый выбираетъ себѣ по амазонкѣ. Мужчины и женщины нѣсколько времени пляшутъ парами подъ звуки гобоевъ, потомъ останавливаются.

   Тимонъ. Красавицы, вы были лучшимъ украшеніемъ нашего пира. Своимъ присутствіемъ вы придали ему то изящество, ту прелесть, которыхъ недоставало ему безъ васъ. Вы своею несравненною игрою и волшебными плясками придали ему столько оживленья и веселости, что я самъ начинаю приходить въ восторгъ отъ своей изобрѣтательности. Я долженъ васъ отблагодарить.
   1-я амазонка. Благодаримъ тебя, Тимонъ; но ты видишь въ насъ одно хорошее.
   Апемантъ. Если видѣть въ васъ худшее, вы оказались-бы такою грязью, что къ вамъ гадко было-бы притронуться.
   Тимонъ. Тамъ ждетъ васъ небольшая закуска. Сдѣлайте мнѣ честь, отвѣдайте ея.
   Всѣ женщины. Благодаримъ тебя, Тимонъ (Уходятъ вмѣстѣ съ Купидономъ).
   Тимонъ. Флавій!
   Флавій. Что прикажешь, господинъ?
   Тимонъ. Принеси мой ларчикъ.
   Флавій. Сію минуту. (Про себя). Начнетъ опять сыпать драгоцѣнностями, а перечить ему въ этомъ не смѣй. Иначе я сказалъ бы, конечно бы, сказалъ. Когда промотаетъ все, станетъ-же упрекать за то, что его не предупредили. Жаль, что у не въ мѣру щедрыхъ людей нѣтъ глазъ на затылкѣ, тогда люди не гибли бы отъ излишней доброты (Уходитъ, но скоро опятъ возвращается съ ларчикомъ).
   1-й гость. Гдѣ-же наши слуги?
   Слуга. Здѣсь, господинъ.
   2-й гость. Подводите лошадей.
   Тимонъ. Погодите; мнѣ надо еще кое-что вамъ сказать. Любезный другъ, вотъ вещица. Осчастливь меня, прими и носи ее на память о любви моей къ тебѣ; ты этимъ окажешь мнѣ честь и доставишь удовольствіе.
   1-й гость. Я и такъ засыпанъ твоими подарками.
   Всѣ. Да и мы всѣ тоже.

Входитъ слуга.

   Слуга. Господинъ, нѣсколько человѣкъ сенаторовъ только что слѣзли съ коней и желаютъ посѣтить тебя.
   Тимонъ. Очень радъ; проси ихъ.
   Флавій. Умоляю тебя, дай мнѣ сказать нѣсколько словъ о важномъ, касающемся тебя дѣлѣ.
   Тимонъ. Если оно касается только меня, я выслушаю тебя въ другой разъ. Прошу тебя, позаботься, чтобы вновь прибывшимъ было у меня пріятно, и что-бы ни въ чемъ не чувствовалось недостатка.
   Флавій (Про себя). Самъ не знаю, какъ я это сдѣлаю.

Входитъ другой слуга.

   Слуга. Благородный Люцій въ знакъ глубокаго своего благоволенія прислалъ тебѣ, господинъ, четверню бѣлыхъ какъ молоко, коней въ серебряной сбруѣ.
   Тимонъ. Принимаю съ удовольствіемъ, но сейчасъ-же отдарить достойнымъ образомъ (Входитъ третій слуга). Тебѣ что?
   Слуга. Благородный Лукуллъ приглашаетъ тебя завтра на охоту;-- онъ также прислалъ тебѣ въ даръ два смычка борзыхъ.
   Тимонъ. Отвѣть, что непремѣнно буду, а за подарокъ отдарить какъ слѣдуетъ.
   Флавій (Про себя). Къ чему приведетъ все это? Онъ заставляетъ насъ угощать гостей и дѣлать богатые подарки; когда сундуки его уже совсѣмъ пусты. Онъ не хочетъ знать, въ какомъ положеніи его казна, не позволяетъ даже объяснить, что сердце его совсѣмъ обнищало и болѣе не можетъ удовлетворять всѣхъ его потребностей. Его долговыя обязательства страшно превышаютъ наличное его состояніе, а каждое его слово только увеличиваетъ сумму долговъ. Щедрость его до того велика, что онъ вынужденъ теперь платить за нее проценты. Всѣ помѣстья его въ залогѣ... Ахъ, хотѣлось бы мнѣ уйти отъ него ранѣе, чѣмъ выгонитъ меня отсюда сила обстоятельствъ. Лучше пусть совсѣмъ не будетъ друзей, которыхъ надо дарить и угощать, чѣмъ имѣть такихъ, которые хуже враговъ. Хотя я и молчу, но ты, сердце, обливаешься кровью, какъ только я подумаю о своемъ господинѣ (Уходитъ).
   Тимонъ. Умаляя такъ сильно свои достоинства, ты несправедливъ къ самому себѣ. Вотъ бездѣлушка, прими ее на память о нашей дружбѣ.
   2-й гость. Принимаю съ болѣе чѣмъ обыденной благодарностью.
   3-й гость. Онъ воплощеніе щедрости.
   Тимонъ. Да, вспомнилъ! Ты на-дняхъ хвалилъ гнѣдого коня, на которомъ я ѣхалъ; онъ тебѣ понравился, значитъ онъ твой.
   2-й гость. О, нѣтъ, умоляю тебя, позволь отказаться хоть отъ этого!
   Тимонъ. Можешь повѣрить мнѣ на слово. Другъ, я знаю -- искренно хвалятъ только то, что нравится на самомъ дѣлѣ. О привязанности ко мнѣ друзей я сужу по самому себѣ. Право, такъ. Кстати, я на-дняхъ собираюсь посѣтить васъ.
   Всѣ. Ты будешь у насъ желаннѣйшимъ гостемъ!
   Тимонъ. Мнѣ дорого чье бы то ни было посѣщеніе, а тѣмъ болѣе ваше. Не знаю, можно-ли отблагодарить подарками за доставленное удовольствіе. Хотя, Алкивіадъ, ты и полководецъ, но воины рѣдко бываютъ богаты; вотъ это не окажется для тебя лишнимъ. Единственный твой доходъ -- трупы убитыхъ, единственныя помѣстья -- поля битвъ.
   Алкивіадъ. А это самыя безплодныя земли.
   1-й гость. Ты и такъ осыпалъ насъ подарками.
   Тимонъ. А вы меня радостью.
   2-й гость. Ты такъ крѣпко привязалъ насъ къ себѣ.
   Тимонъ. А вы меня къ вамъ. Эй, огня! Посвѣтите!
   1-й гость. Добрѣйшій Тимонъ, богатство, почетъ и счастіе да будутъ вѣчными твоими спутниками!
   Тимонъ. Я всегда къ услугамъ своихъ друзей (Алкивіадъ и другіе гости уходятъ).
   Апемантъ. Сколько увѣреній! поклоновъ-же столько, что связки и въ спинѣ, и въ колѣняхъ трещатъ. А все-таки сомнѣваюсь, чтобы поклоны эти стоили того, что на нихъ потрачено. Въ дружбѣ всегда не мало негодной гущи! По моему мнѣнію, лживымъ думамъ никогда не слѣдовало бы имѣть крѣпкихъ ногъ. Эти ноги своими присѣданіями рѣшительно раззоряютъ добродушныхъ глупцовъ.
   Тимонъ. Не будь ты, Апемантъ, такъ брюзгливъ, я и относительно тебя былъ-бы щедръ.
   Апемантъ. Ничего мнѣ не нужно. Если задаришь и меня, некому будетъ надъ тобою смѣяться, а тогда ты задуришь еще хуже. Ты, Тимонъ, такъ щедро награждаешь другихъ, что я боюсь, какъ-бы ты не отдалъ самого себя въ видѣ какого-нибудь письменнаго обязательства. Ну, скажи мнѣ, зачѣмъ всѣ эти пустые пиры, эта расточительная роскошь?
   Тимонъ. Если ты намѣренъ изливать свою желчь на людей и на мою общительность, клянусь, слушать я тебя не стану. Поэтому прощай; приходи въ болѣе пріятномъ настроеніи и съ болѣе пріятною музыкою (Уходитъ).
   Апемантъ. Какъ знаешь... А, ты болѣе не желаешь меня слушать, ну и не услышишь. Я загорожу передъ тобою доступъ на небеса. Зачѣмъ это люди глухи только къ полезнымъ совѣтамъ, а не къ лести! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Аѳины.Комната у одного изъ сенаторовъ.

Входитъ Сенаторъ; въ рукахъ у нею бумаги.

   Сенаторъ. У Варрона онъ на-дняхъ взялъ пять тысячъ, а Исидору онъ и безъ того уже долженъ девять тысячъ; со всѣмъ прежнимъ, что занималъ онъ у меня, это составитъ двадцать пять. А между тѣмъ дикая его расточительность не уменьшается. Продолжаться такъ далѣе не можетъ и всему скоро настанетъ конецъ. Если кому нужны деньги, пусть онъ у перваго попавшагося нищаго украдетъ собаку, подаритъ ее Тимону, вотъ деньги и готовы; собака будетъ оцѣнена на вѣсъ золота. Еслибы мнѣ вздумалось продать лошадь, а на мѣсто ея купить цѣлыхъ двадцать еще лучшихъ, мнѣ стоило бы только подарить ее Тимону. Хотя за нее не требовалось-бы никакой платы, она сама принесла-бы такой великолѣпный приплодъ жеребца, что имъ переполнилась-бы вся моя конюшня. У воротъ его нѣтъ привратника, но стоитъ кто-то привѣтливо улыбающійся и приглашающій всѣхъ войти. Нѣтъ, не выдержитъ онъ долго, не можетъ выдержать. Довѣриться ему долѣе -- просто безуміе... Эй! Кафизъ! Кафизъ! Не слышишь, что-ли?

Входитъ Кафизъ.

   Кафизъ. Что прикажешь?
   Сенаторъ. Накинь плащъ и скорѣе ступай къ Тимону; требуй, чтобы онъ тотчасъ уплатилъ всю должную мнѣ сумму. Простымъ отказомъ ты не удовлетворяйся и въ томъ случаѣ, если, вотъ такъ вертя въ рукахъ шапку, онъ скажетъ:-- "Кланяйся своему господину; будетъ исполнено". Ты настаивай, говоря, что съ меня самого требуютъ уплаты, что срокъ обязательству прошелъ давно, и поэтому теперь волей-неволей приходится приводить въ порядокъ счеты, что, наконецъ, излишнею снисходительностью я подорву довѣріе ко мнѣ другихъ. Добавь также, что я люблю его и уважаю, но что не сломать-же мнѣ шею ради того, чтобы помочь его мизинцу, что нужды мои безотлагательны, что словами ничего не сдѣлаешь, и что деньги необходимы мнѣ сейчасъ, сейчасъ. Ступай; будь какъ можно настойчивѣе; придай своему лицу самое неумолимое выраженіе, потому что я боюсь, какъ бы самый этотъ Фениксъ, пока крылья его еще не ощипаны, разомъ не превратился бы въ ворону, когда для этого настанетъ неизбѣжное время. Ну, иди-же скорѣе.
   Кафизъ. Бѣгу!
   Сенаторъ. Бѣгу! Возьми прежде необходимыя долговыя обязательства и просмотри хорошенько сроки.
   Кафизъ. Слушаю.
   Сенаторъ. Ступай (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Комната у Тимона.

Входитъ Флавій; въ рукахъ у него множество счетовъ.

   Флавій. Ничто его не тревожитъ; ничто не можетъ его остановить. Онъ до того безпеченъ, что и подумать не хочетъ, есть-ли какая-нибудь возможность продолжать такую жизнь, и не пора-ли пріостановить этотъ потокъ сумасбродной расточительности. Онъ бросаетъ деньги безъ счета и даже не подумаетъ, откуда-же ихъ добывать, и что останется ему для дальнѣйшей жизни. Никогда не встрѣчался человѣкъ такой безразсудный, будучи добрымъ. Что дѣлать?! Онъ одумается только тогда, когда надъ нимъ разразится окончательный ударъ. Надо будетъ поговорить съ нимъ окончательно, когда онъ вернется съ охоты... Горе, горе!..

Входятъ Кафизъ, а также слуги Варрона и Исидора.

   Кафизъ. Здравствуй, Варронъ. Ты, должно-быть, за деньгами?
   Слуга Варрона. Да я ты, кажется, затѣмъ-же.
   Кафизъ. А то зачѣмъ-же? А ты, Исидоръ?
   Слуга Исидора. И я за деньгами.
   Кафизъ. Хорошо, еслибы намъ всѣмъ заплатили.
   Слуга Варрона. Мало на это надежды.
   Кафизъ. А вотъ и самъ Тимонъ.

Входитъ Тимонъ, Алкивіадъ и другіе знатные аѳиняне.

   Тимонъ. Утолимъ голодъ, любезный Алкивіадъ, а затѣмъ опять на коней (Слугамъ). Вы ко мнѣ?.. Что вамъ нужно?
   Кафизъ. Я пришелъ получить по долговымъ обязательствамъ.
   Тимонъ. По долговымъ обязательствамъ? Ты откуда?
   Кафизъ. Изъ Аѳинъ.
   Тимонъ. Обратись къ моему управителю.
   Кафизъ. Простите, добрѣйшій господинъ, но я вотъ уже цѣлый мѣсяцъ только и слышу, что завтра да завтра. Мой господинъ, побуждаемый крайне стѣсненными обстоятельствами, вынужденъ, нижайше прося у васъ прощенія, требовать, чтобы вы разомъ возвратили ему все, что у него брали, и доказали бы этимъ все свое благородство.
   Тимонъ. Прошу тебя, любезный, дай мнѣ сроку до завтра.
   Кафизъ. Это невозможно, добрѣйшій господинъ.
   Тимонъ. Я сказалъ тебѣ -- завтра.
   Слуга Варрона. Благородный Тимонъ, я служитель Варрона.
   Слуга Исидора. А я пришелъ отъ Исидора. Онъ убѣдительно просить съ нимъ расплатиться.
   Кафизъ. Если-бы ты зналъ, добрѣйшій Тимонъ, какъ нуждается мой господинъ!
   Слуга Варрона. Долговое обязательство срочное, а срокъ этотъ уже истекъ еще шесть недѣль тому назадъ.
   Слуга Исидора. Отъ твоего управителя мы слышимъ одни только отказы, поэтому господинъ мой приказалъ обратиться къ тебѣ лично.
   Тимонъ. Довольно, довольно! Дайте вздохнуть!-- Прошу васъ, друзья мои, ступайте впередъ; я приду къ вамъ сію минуту (Алкивіадъ и его спутники уходятъ. Тимонъ, обращаясь къ Флавію). А ты подойди сюда. Скажи мнѣ, Флавій, почему меня осаждаютъ со всѣхъ сторонъ съ требованіями уплаты по такимъ обязательствамъ, срокъ которымъ давно истекъ? Что это значитъ?
   Флавій. Умоляю васъ, поймите, что теперь не до того, подождите хоть окончанія обѣда. Дайте мнѣ объяснить моему господину, почему вамъ до сихъ поръ не уплачено.
   Тимонъ. Сдѣлайте это, друзья мои. Флавій, угостить ихъ хорошенько (Уходитъ).
   Флавій. Прошу за мной (Уходитъ).

Появляются Апемантъ и шутъ.

   Кафизъ. Постойте! Вотъ идетъ шутъ да еще съ Апемантомъ. Они насъ позабавятъ.
   Слуга Варрона. Ну его на висѣлицу! Онъ еще насъ облаетъ.
   Слуга Исидора. Очумѣть-бы ему, собакѣ.
   Слуга Варрона. Какъ поживаешь, шутъ?
   Апемантъ. Ужъ не разговариваешь-ли ты съ своею тѣнью?
   Слуга Варрона. Я говорю не съ тобою.
   Апемантъ. Я вижу, что ты разговариваешь съ собою; такъ я и говорю (Шуту). Пойдемъ отсюда.
   Слуга Исидора (Слугѣ Бартона). Вотъ дуракъ-то и повисъ у тебя на спинѣ.
   Апемантъ. Врешь, не повисъ. Вѣдь ты еще на него не влѣзъ?
   Кафизъ. Кто-же выходитъ дуракъ-то?
   Апемантъ. Тотъ, кто объ этомъ спрашиваетъ. Жалкіе бездѣльники, холопы растовщиковъ, служащіе сводниками между нуждой и золотомъ.
   Слуги. Кто? Мы?
   Апемантъ. Кто вы?-- ослы.
   Слуги. Почему-же?
   Апемантъ. Потому что спрашиваете меня, кто вы такіе, словно не знаете самихъ себя. Разговаривай съ ними ты, шутъ.
   Шутъ. Какъ поживаете?
   Слуги. Спасибо, добрый шутъ. Что подѣлываетъ твоя хозяйка?
   Шутъ. Кипятитъ воду, чтобы хорошенько ошпарить такихъ цыплятъ, какъ вы... Право, пріятнѣе было-бы встрѣтиться съ вами не здѣсь, а въ Коринѳѣ.
   Апемантъ. Хорошо. Большое тебѣ спасибо.

Входитъ пажъ.

   Шутъ. Вотъ и пажъ моей хозяйки идетъ сюда.
   Пажъ (Шуту). Что это значитъ, почтенный? Какъ попалъ ты въ такое мудрое общество?.. Какъ поживаешь, Апемантъ?
   Апемантъ. Жаль, что у меня въ зубахъ нѣтъ розги, чтобы дать тебѣ поучительный отвѣтъ.
   Пажъ. Сдѣлай одолженіе, прочти надпись на этихъ письмахъ, чтобы я зналъ, какое кому вручить.
   Апемантъ. Развѣ самъ ты не умѣешь читать?
   Пажъ. Не умѣю.
   Апемантъ. Не особенно-же много погибнетъ учености, когда тебя повѣсятъ... Вотъ это къ Тимону, а это къ Алкивіаду. Ступай! Родился ты незаконорожденнымъ, а умрешь сводникомъ.
   Пажъ. А ты родился собакой и умрешь собачьей смертью. Избавляю тебя отъ отвѣта: я уже ушелъ (Убѣгаетъ).
   Апемантъ. Такъ уйдешь ты и отъ спасенія своей души. Шутъ, пойдемъ со мною къ Тимону.
   Шутъ. Ты меня тамъ и оставишь?
   Апемантъ. Да, если самъ Тимонъ останется дома. Ну, а вы всѣ трое служите у троихъ ростовщиковъ?
   Слуги. Да, у нихъ, хотя пріятнѣе было-бы, чтобы они служили намъ холопами.
   Апемантъ. Я и самъ ничего не имѣлъ бы противъ этого, мнѣ хотѣлось бы, чтобы они служили вамъ, какъ палачъ служитъ вору.
   Шутъ. Такъ и вы служите у ростовщиковъ?
   Слуги. Да, служимъ, шутъ.
   Шутъ. Стало-быть, не найти ростовщика, въ услуженіи у котораго не находился бы дуракъ. Вотъ и моя хозяйка тоже ростовщица, а я состою у нея въ шутахъ. Когда случится побывать у вашихъ господъ, приходишь унылымъ, а уходишь веселымъ. У моей-же хозяйки наоборотъ:-- всѣ приходятъ веселыми, а уходятъ унылыми. Какая-бы тому причина?
   Слуга Варрона. Я знаю какая.
   Апемантъ. Такъ говори, какая и докажи, что ты не только бездѣльникъ, но еще и блудодѣй. Впрочемъ, это нисколько не измѣнить нашего мнѣнія о тебѣ.
   Слуга Варрона. А объясни-ка, шутъ, что значитъ блудодѣй?
   Шутъ. Такой-же дуракъ, какъ ты, но только одѣтый получше. Это духъ, являющійся иногда вельможей, иногда законовѣдомъ, иногда философомъ съ двумя камешками въ добавленіе къ собственному его, поддѣльному. Часто принимаетъ онъ обликъ воина отъ восьмидесяти до тринадцати лѣтъ включительно.
   Слуга Варрона. Ты, какъ выходитъ на повѣрку, не совсѣмъ глупъ.
   Шутъ. А ты, какъ тоже выходитъ на повѣрку, не совсѣмъ уменъ. Ты настолько-же уменъ, насколько я глупъ.
   Апемантъ. Ну, такой отвѣтъ впору бы хоть самому Апеманту.
   Одинъ изъ слугъ. Отойдемъ въ сторону; вотъ идетъ Тимонъ.

Входятъ Тимонъ и Флавій.

   Апемантъ. Идемъ, шутъ, идемъ за мною.
   Шутъ. Не всегда же мнѣ ходить только за любовникомъ, старшимъ братомъ или за женщиной; можно иной разъ пойти и за философомъ (Уходитъ за Апемаптомъ).
   Флавій. Уйдите пока отсюда; я сейчасъ къ вамъ приду (Слуги уходятъ).
   Тимонъ. Ты просто изумилъ меня. Отчего ты раньше не предупредилъ меня насчетъ настоящаго положенія моихъ дѣлъ? Тогда я соразмѣрилъ-бы свои расходы съ наличными средствами.
   Флавій. Много разъ заговаривалъ я объ этомъ, но ты и слушать не хотѣлъ.
   Тимонъ. Можетъ-быть, одинъ какой-нибудь разъ, когда я находился въ дурномъ расположеніи духа, а теперь хочешь этимъ оправдаться?
   Флавій. Нѣтъ, добрый господинъ, не одинъ, а много разъ приходилъ я къ тебѣ со счетами, но ты никогда не хотѣлъ ихъ провѣрить, говоря, будто моя честность выше всякихъ отчетовъ. Сколько разъ, когда ты за какой-нибудь ничтожный подарокъ приказывалъ отдаривать чуть не сторицею, я, забывая всякое приличіе, качалъ головою, плакалъ, молилъ быть бережливѣе. Да, сколько разъ встрѣчалъ одни только выговоры, порою даже очень жесткіе, за напоминанія объ отливѣ твоихъ богатствъ и объ ужасающемъ приливѣ долговъ. Теперь, добрѣйшій мой господинъ, хотя ты и готовъ выслушать меня, но ужъ поздно. Тѣмъ, что у тебя еще остается, ты не уплатишь и половины своихъ долговъ.
   Тимонъ. Продай всѣ мои помѣстья.
   Флавій. Всѣ онѣ уже заложены, а иныя, просроченныя, совсѣмъ отошли отъ тебя. Того-же, что остается, едва-ли хватитъ на расплату по обязательствамъ, уже представленнымъ ко взысканію. А сколько взысканій грозитъ еще впереди?! Чѣмъ-же существовать тебѣ самому и платить по остальнымъ долгамъ?
   Тимонъ. Однако, земли мои простирались до самаго Лакедемона?
   Флавій. Добрѣйшій мой господинъ, вселенная всего одно только слово, если бы она цѣликомъ принадлежала тебѣ, моргнуть бы не успѣлъ, какъ отъ нея ничего-бы уже не осталось.
   Тимонъ. Это правда.
   Флавій. Если ты подозрѣваешь, что я или нерадиво управлялъ твоими имѣніями, или даже нечестно, собери самыхъ опытныхъ счетоводовъ; пусть они усчитаютъ и провѣрятъ меня. Призываю самихъ боговъ во свидѣтели: -- когда у насъ на кухняхъ и въ столовыхъ кишѣли толпы лизоблюдовъ, когда наши подвалы, словно слезами, обливались потоками вина, проливаемыми пьяными, когда въ каждомъ покоѣ горѣли сотни свѣтильниковъ, гремѣла музыка, я уходилъ въ уединенный мой чуланъ и заливался тамъ слезами!
   Тимонъ. Довольно! прошу тебя, довольно!
   Флавій. "О, боги!" взывалъ я:-- "видите, какъ добръ мой господинъ! Видите, сколько добра поглощается въ одну ночь рабами и всякою дряныо? Кто не навязывается къ Тимону въ друзья? Чье сердце и голова, чье оружіе, чья сила и усердіе не предлагали себя великому, благородному, доблестному, достойному царства Тимону? Исчезнутъ средства, которыми покупаются хвалы, исчезнетъ и дыханіе, которое ихъ одухотворяетъ; всѣ они мигомъ обратятся въ ничто. При первомъ облакѣ, предвѣщающемъ зиму, мухи засыпаютъ мертвымъ сномъ!"
   Тимонъ. Довольно, прекрати свои наставленія. Въ моей расточительности не было по крайней мѣрѣ ничего позорнаго. Я сорилъ деньгами безразсудно, но не безчестно. О чемъ ты плачешь? Неужели ты не вѣришь въ привязанность моихъ друзей? Успокойся! Стоитъ мнѣ обратиться къ услугамъ друзей и, чтобы испытать ихъ расположеніе, занять деньги у нихъ, ты увидишь, что души ихъ, какъ и ихъ имущество, такъ-же легко очутятся въ моихъ рукахъ, какъ мнѣ легко заставить тебя говорить.
   Флавій. Ахъ, еслибы ваши предположенія оправдались на дѣлѣ!
   Тимонъ. Самое обѣднѣніе становится моимъ торжествомъ и я готовъ привѣтствовать его, какъ благословеніе боговъ, потому что, благодаря ему, мнѣ суждено будетъ провѣрить любовь ко мнѣ друзей. Ты самъ увидишь, какъ ошибочно ты смотришь на мое положеніе; я уже потому богатъ, что у меня есть друзья. Эй, Фламиній, Сервилій, сюда!

Входятъ Фламиній, Сервилій и другіе слуги.

   Сервилій. Что прикажешь, добрый мой господинъ?
   Тимонъ. Я нѣкоторымъ изъ васъ дамъ порученія. Ты отправишься къ благородному Люцію, ты къ благородному Лукуллу,-- мы еще сегодня охотились съ нимъ,-- а ты къ Семпронію: скажите имъ, что я свидѣтельствую имъ свое почтеніе и что я горжусь тѣмъ, что обстоятельства заставляютъ меня исполнить ихъ давнишнее желаніе, о которомъ они говорили столько разъ,-- прибѣгнуть къ ихъ помощи. Мнѣ нужно пятьдесятъ талантовъ.
   Фламиній. Будетъ исполнено въ точности.
   Флавій (Про себя). Къ Люцію! Къ Лукуллу! Гм...
   Тимонъ (Другому слугѣ). А ты отправься къ сенаторамъ. Я своими заслугами передъ государствомъ заслужилъ того, чтобы они меня выслушали; скажи, чтобы они сейчасъ прислали мнѣ тысячу талантовъ.
   Флавій. Зная, что это кратчайшій путь, я взялъ на себя смѣлость явиться къ нимъ отъ твоего имени и съ твоею печатью. Всѣ они только покачали головами, и я вернулся домой не богаче, чѣмъ былъ.
   Тимонъ. И ты говоришь правду? Неужто это возможно?
   Флавій. Всѣ они, какъ одинъ человѣкъ и въ одинъ голосъ заговорили, что ты вполнѣ достоинъ участія, что ихъ искреннѣйшимъ желаніемъ было бы помочь, но что, какъ это имъ ни прискорбно, они не въ состояніи исполнить твоей просьбы, такъ какъ казна ихъ совершенно пуста. Затѣмъ стали разсуждать, что тутъ что-нибудь не такъ, что и благородный человѣкъ иногда спотыкается, но что, авось, къ величайшей ихъ радости, все еще поправится; затѣмъ они перешли къ болѣе, по ихъ мнѣнію, важнымъ дѣламъ. Отрывистою своею рѣчью, сердитыми, полными негодованія взглядами и какимъ-то особеннымъ, холоднымъ, хотя едва замѣтнымъ покачиваніемъ головы они совершенно оледенили мой языкъ.
   Тимонъ. Да воздадутъ имъ за меня боги! Но ты, добрый Флавій, все-таки не унывай. У этихъ отжившихъ стариковъ неблагодарность болѣзнь наслѣдственная; кровь ихъ сгустилась, остыла и едва движется по жиламъ. Они жестокосерды отъ недостатка благотворной теплоты, а природа человѣческая, когда она снова начинаетъ пригибаться къ землѣ, истративъ на жизненномъ пути все, что было въ ней лучшаго, становится тяжелой и неповоротливой (Одному изъ слугъ). Ступай къ Вентидію... (Флавію). Прошу тебя, не сокрушайся же, Флавій. Ты преданъ и честенъ и,-- говорю это отъ души,-- не заслужилъ ни малѣйшаго упрека (Слугѣ). Вентидій недавно похоронилъ отца и поэтому теперь богатъ. Когда онъ былъ бѣденъ и оставленный друзьями на произволъ судьбы сидѣлъ въ тюрьмѣ, я послалъ ему пять талантовъ и тѣмъ возвратилъ ему свободу. Поклонись ему отъ меня и скажи, что другъ его, находящійся теперь въ крайности, умоляетъ его возвратить эти пять талантовъ (Флавію). Когда онъ пришлетъ деньги, уплати тѣмъ, кто дожидается, хоть часть моего долга. Не смѣй думать и говорить, будто Тимонъ раззоренъ окончательно, когда у него столько друзей.
   Флавій (Про себя). Радъ былъ бы не думать! Такая мысль врагъ щедрости; человѣкъ, сознавая себя добрымъ, воображаетъ, будто и всѣ такіе же, какъ онъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ Аѳинахъ у Лукулла.

Фламиній ждетъ; входитъ Слуга.

   Слуга. Я докладывалъ господину; онъ сейчасъ выйдетъ.
   Фламиній. Благодарю.

Входитъ Лукуллъ.

   Слуга. Вотъ и онъ.
   Лукуллъ (Про себя). Слуга отъ Тимона. Должно быть съ подаркомъ... Чтожъ, онъ имѣетъ на это полное право. Не даромъ мнѣ всю ночь снились сегодня серебряные тазы и кувшины (Громко). А, это ты, Фламиній, честный мой Фламиній. Здравствуй, милости просимъ (Слугѣ) Подай мнѣ вина (Слуга уходитъ). Ну, а какъ поживаетъ господинъ твой,-- благороднѣйшій, совершеннѣйшій, великодушнѣйшій изъ всѣхъ аѳинскихъ гражданъ? Здоровъ онъ?
   Фламиній. Здоровъ.
   Лукуллъ. Отъ души этому радъ. А что это у тебя подъ плащемъ, милѣйшій мой Фламиній?
   Фламиній. Только пустой ящикъ, добрѣйшій господинъ. Я отъ имени своего господина пришелъ просить тебя, чтобы ты наполнилъ пустое это пространство. Тимону встрѣтилась крайняя нужда въ пятидесяти талантахъ; вотъ онъ и прислалъ меня за ними къ тебѣ; онъ вполнѣ убѣжденъ, что ты не откажешь ему въ этой просьбѣ.
   Лукуллъ. Ну, ну, ну! Ты говоришь, что онъ вполнѣ убѣжденъ... Напрасно... Человѣкъ онъ, правда, прекраснѣйшій, благородный до крайности... но кто же велѣлъ ему вести такую не въ мѣру роскошную жизнь? Много разъ, обѣдая у него, я его предостерегалъ, даже часто только затѣмъ и ходилъ къ нему ужинать, чтобы убѣдить его, что не слѣдуетъ такъ безумно сорить деньгами, но онъ не хотѣлъ слушать моихъ совѣтовъ и не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на цѣль моихъ посѣщеній. У каждаго свой недостатокъ; у него -- безумная щедрость. Много разъ говаривалъ ему я это, но не могъ его исправить.

Слуга возвращается съ виномъ.

   Слуга. Вотъ вино.
   Лукуллъ. Фламиній, я всегда считалъ тебя умнымъ малымъ. Твое здоровье. Выпей и ты.
   Фламиній. Какъ будетъ угодно вашей милости.
   Лукуллъ. Я всегда замѣчалъ,-- надо отдать тебѣ полную справедливость,-- что умъ у тебя гибкій, быстрый на соображенія, замѣчательно понятливый, и что ты умѣешь примѣниться ко всякому случаю, когда такой случай выпадаетъ тебѣ на долю. Все это качества превосходныя (Слугѣ). Ступай (Слуга уходитъ). А ты, честный Фламиній, подойди ближе. Да, господинъ твой человѣкъ щедрый и расточительный не въ мѣру, но самъ ты, вѣдь, парень разсудительный. Хотя Тимонъ и прислалъ тебя ко мнѣ, но ты самъ поймешь, что теперь не такія времена, чтобы ссужать крупныя суммы во имя одной дружбы, безъ всякаго обезпеченія. Вотъ тебѣ три золотыя монеты; притворись слѣпымъ и скажи, что не засталъ меня дома. Будь здоровъ.
   Фламиній. Неужто свѣтъ можетъ измѣняться такъ быстро, межъ тѣмъ, какъ мы, живущіе въ немъ, остаемся такими, какъ были? Проклятая дрянь, вернись къ тому, кто видитъ въ тебѣ божество! (Бросаетъ обратно монеты Лукуллу).
   Лукуллъ. Теперь я вижу, что ты тоже дуракъ, вполнѣ достойный своего господина (Уходитъ).
   Фламиній. Пусть и это золото попадетъ въ тотъ же котелъ, въ которомъ будешь кипѣть ты. Да, пусть расплавленный металлъ будетъ вѣчною карою тебѣ, другу на словахъ, но не на дѣлѣ. Неужто у дружбы такое дрянное молочное сердце, что оно прокисаетъ ранѣе истеченія двухъ ночей?.. О, боги, я чувствую, какъ сильно огорчитъ моего господина неожиданный отказъ. Въ желудкѣ у этого человѣка еще не успѣли перевариться яства Тимона; неужто онѣ явятся для него питательнымъ веществомъ, тогда какъ самъ онъ тлетворнѣйшій ядъ? Какъ было бы хорошо, еслибы онъ отъ нихъ захворалъ, и пусть тѣ жизненныя силы, которыя онъ черпалъ за столомъ моего господина, послужатъ ему не для возстановленія силъ, а только для продленія его предсмертныхъ мукъ! (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Площадь въ Аѳинахъ.

Входятъ Люцій и трое чужестранцевъ.

   Люцій. Кто? Тимонъ? Онъ искренній мой другъ и благороднѣйшій изъ смертныхъ.
   1-й чужестранецъ. Знаю это, хотя съ нимъ и незнакомъ. Говорятъ, однако, что счастливые дни его миновали, и что денежныя дѣла его пришли въ крайнее разстройство.
   Люцій. Не вѣрьте этому; нуждаться въ деньгахъ онъ не можетъ.
   2-й чужестранецъ. А между тѣмъ очень еще недавно одинъ изъ его слугъ приходилъ къ Лукуллу просить взаймы сколько-то талантовъ. Какъ ни убѣдительны были просьбы, какъ ни ясно представлялась необходимость помощи, Лукуллъ все-таки отвѣтилъ отказомъ.
   Люцій. Отказомъ?
   2-й чужестранецъ. Да.
   Люцій. Это просто изумительно! Клянусь богами, мнѣ стыдно за Лукулла! Какъ могъ онъ отказать такому благородному человѣку? Это прямо безчестно!.. Что касается меня, нельзя сказать, чтобы Тимонъ и мнѣ не дѣлалъ подарковъ. Онъ доказывалъ мнѣ свое расположеніе деньгами, сосудами, драгоцѣнными каменьями и тому подобными бездѣлками, но какую цѣну имѣетъ все это сравнительно съ тѣмъ, что онъ дарилъ Лукуллу? Тѣмъ не менѣе у меня никогда не достало бы духа отказать ему, если бы онъ обратился ко мнѣ.

Входитъ Сервилій.

   Сервилій. А, наконецъ-то вотъ и онъ! Ну и вспотѣлъ же я, отыскивая его... Я къ тебѣ, благородный Люцій!
   Люцій. А, Сервилій! Очень радъ пріятной встрѣчѣ... Однако, я тороплюсь... До свиданія! Кланяйся твоему благородному, высокоуважаемому господину и любезнѣйшему моему другу.
   Сервилій. Позволь мнѣ сообщить тебѣ, что мой господинъ прислалъ...
   Люцій. Прислалъ? Опять? Онъ ужь черезчуръ щедръ, вѣчно подарки, не можетъ онъ безъ этого... Чѣмъ же мнѣ отблагодарить? Однако, что же прислалъ онъ на этотъ разъ?
   Сервилій. Онъ прислалъ меня съ просьбой одолжить ему нѣсколько талантовъ.
   Люцій. Я вижу, онъ хочетъ подшутить надо мною. Не можетъ же онъ въ самомъ дѣлѣ нуждаться въ какихъ нибудь пяти тысячахъ пяти стахъ талантовъ.
   Сервилій. О, теперь онъ готовъ удовольствоваться несравненно меньшей суммой. Я не сталъ бы просить такъ настойчиво, если бы не крайняя необходимость.
   Люцій. Значитъ, любезный Сервилій, ты говоришь не шутя?
   Сервилій. Нисколько не шутя. Клянусь вамъ честью.
   Люцій. Какая же я негодная скотина! Нужно же было мнѣ ухитриться остаться безъ денегъ именно въ такую минуту, когда мнѣ представляется случай доказать, что я благородный человѣкъ. Надо же было явиться такому случаю, что я не далѣе, какъ вчера, увлекся пустяками и тѣмъ лишилъ себя величайшаго счастія! Сервилій, клянусь богами, я не имѣю ни малѣйшей возможности помочь твоему господину, а что еще ужаснѣе: -- я самъ сію минуту шелъ къ Тимону, чтобы сколько нибудь занять у него. Засвидѣтельствовать правду моихъ словъ могутъ вотъ эти господа. Но теперь, если бы за мою глупость мнѣ предлагали все золото Аѳинъ, я не согласился бы, чтобы она была уже сдѣлана. Поклонись отъ меня благородному твоему господину; надѣюсь, онъ не разсердится за то, что я не могу ему помочь. Скажи, что невозможность исполнить просьбу такого достойнѣйшаго человѣка для меня величайшее несчастіе. Сдѣлай одолженіе, добрый Сервилій, передай ему все это моими же словами.
   Сервилій. Передамъ.
   Люцій. Я буду очень тебѣ благодаренъ (Сервилій уходитъ). Ваша правда: дѣла Тимона должно быть въ самомъ дѣлѣ плохи. Тому, кто хоть однажды получилъ отказъ, никогда уже не выкарабкаться изъ бѣды (Уходитъ).
   1-й чужестранецъ. Понялъ, Гостилій?
   2-й чужестранецъ. Какъ нельзя лучше.
   1-й чужестранецъ. Таковъ уже свѣтъ, и душа каждаго льстеца создана изъ одного и того же вещества. Кто же рѣшится назвать другомъ человѣка, который ѣстъ съ нимъ съ одной тарелки. Насколько мнѣ извѣстно, Тимонъ былъ вторымъ отцомъ этому негодяю и своимъ кошелькомъ поддерживалъ къ нему довѣріе. И состояніемъ своимъ, и положеніемъ -- онъ всѣмъ обязанъ Тимону, изъ своихъ денегъ платившему даже жалованье его прислугѣ. Всякій разъ, какъ ему захочется пить, онъ подноситъ къ губамъ серебряный кубокъ, подаренный ему Тимономъ. Возможно-ли теперь вообразить что нибудь чудовищнѣе неблагодарности этого человѣка? По его состоянію услуга, которой проситъ у него Тимонъ, не болѣе милостыни, подаваемой благотворителемъ нищему.
   3-й чужестранецъ. Возмутительно.
   l-й чужестранецъ. Что же касается меня, я никогда не пользовался ни расположеніемъ Тимона, ни его щедротами. Никогда не былъ я въ числѣ его друзей, но несмотря на это, обратись онъ ко мнѣ, я за его благородство, за его доброту, за высокія его чувства отдалъ бы лучшую половину своего состоянія, какъ бы взамѣнъ подарковъ, которыхъ никогда не получалъ. Да, вотъ до чего люблю я его и уважаю. Внушительный намъ урокъ: не увлекаться добротою сердца тамъ, гдѣ надъ совѣстью царитъ расчетъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Прихожая у Семпронія.

Входятъ Семпроній и слуга Тимона.

   Семпроній. Будто бы такая ужъ необходимость безпокоить меня ранѣе, чѣмъ другихъ? Развѣ не могъ онъ обратиться къ Люцію или къ Лукуллу. Да и Вентидій, котораго онъ освободилъ изъ тюрьмы, теперь разбогатѣлъ. Всѣ они своимъ благосостояніемъ обязаны одному ему.
   Слуга. Благородный Семпроній, къ нимъ уже обращались:-- всѣ оказались самымъ негоднымъ металломъ, всѣ отвѣчали отказомъ.
   Семпроній. Какъ, отказомъ? Всѣ?-- даже Вентидій, даже Лукуллъ? и послѣ этого онъ обращается ко мнѣ? Послѣ трехъ неудачъ, ко мнѣ! Гм! Не много же у него ума и сердца, когда онъ рѣшается обратиться ко мнѣ за неимѣніемъ лучшаго. Друзья ему тоже, что врачи. Трое изъ нихъ отказались помочь ему, и вотъ онъ, на первыхъ порахъ пренебрегавшій мною, обращается теперь ко мнѣ. Онъ сильно меня обидѣлъ, и мнѣ это крайне прискорбно. Я не въ состояніи не сердиться на него за такое пренебреженіе... Какъ же онъ сразу не обратился ко мнѣ? Онъ долженъ былъ бы знать, что первый, къ кому слѣдовало обратиться, именно я. Меня болѣе, чѣмъ кого либо другого, онъ осыпалъ дарами, и вдругъ, что же? Онъ считалъ меня послѣднимъ, на чью благодарность онъ находилъ возможнымъ разсчитывать, какъ будто я хуже другихъ. Какая гнусность! Я сдѣлался бы мишенью для всеобщихъ насмѣшекъ, еслибы помогъ ему послѣ этого, а между тѣмъ до того велико было во мнѣ стремленіе удовлетворить его желаніе, что я не пожалѣлъ бы для него ничего и сдѣлалъ бы втрое болѣе, чѣмъ онъ требовалъ, еслибы онъ обратился ко мнѣ ранѣе, чѣмъ къ другимъ. Но теперь не то. Ступай, и къ безсердечнымъ отказамъ другихъ прибавь вотъ эти мои слова:-- "Кто оскорбилъ мою честь, тому никогда не видать моего золота" (Уходитъ).
   Слуга. Изумительно! Сколько въ немъ благородства и какой онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, мерзавецъ! Такихъ людей изощряетъ самъ чортъ и, конечно, самъ не знаетъ, что можетъ выйти изъ этого. Люди до того сдѣлаются гнусными, что рядомъ съ ними даже онъ будетъ казаться самою непорочностью... Какъ хоть вотъ этотъ Семпроній старается обѣлить свою черноту! Онъ, чтобы дѣлать дурное, беретъ въ образецъ добродѣтель и поступаегь такъ же, какъ тѣ люди, которые подъ личиною пламеннаго рвенія поджигаютъ цѣлыя царства!.. И его мнимая преданность того же рода. На него мой господинъ возлагалъ болѣе надеждъ, чѣмъ на кого-либо другого; теперь всѣ его покинули, да, всѣ, кромѣ боговъ. Друзей его не стало, и тѣмъ дверямъ, которыя никогда не запирались въ теченіе столькихъ лѣтъ счастія, приходится оберегать свободу своего господина. Вотъ до чего довела его вся его щедрость. Кто не умѣлъ сберегать имущества, долженъ теперь оберегать свой домъ.
  

СЦЕНА IV.

Сѣни въ домѣ Тимона.

Титъ, Гортензій и другіе слуги заимодавцевъ Тимона ожидаютъ его выхода. Появляются двое слугъ Баррона и слуга Люція.

   Слуга Варрона. Какая пріятная встрѣча! Здравствуй, Титъ, здравствуй Гортензій.
   Титъ. Здорово, любезный Варронъ.
   Гортензій. Ты зачѣмъ, добрѣйшій Люцій?
   Слуга Люція. Затѣмъ же, думаю, зачѣмъ и вы всѣ, то-есть, за деньгами.
   Титъ. Да, и мы всѣ за тѣмъ же.

Входитъ Филотъ.

   Слуга Варрона. А, и Филотъ идетъ сюда.
   Филотъ. Здравствуйте всѣ.
   Слуга Люція. Милости просимъ, дорогой товарищъ. Который можетъ быть теперь часъ?
   Филотъ. Да часовъ около девяти.
   Слуга Люція. Уже?
   Филотъ. А великолѣпный хозяинъ еще не показывался?
   Слуга Люція. Еще нѣтъ.
   Филотъ. Это меня удивляетъ. Прежде онъ сіялъ уже съ семи часовъ.
   Слуга Люція. Да, было время; но теперь дни стали для него короче. Вы должны помнить, что теченіе жизни расточителя похоже на теченіе солнца, съ тою только разницею, что оно не возобновляется. Сдается мн а зла рисковать жизнію?
   АЛК. Почтенный сенаторъ --
   1 сен. Ты не сдѣлаешь преступленія добродѣтелью. Истинная доблесть не мщеніе, а терпѣніе.
   АЛК. Извините, если я, съ позволенія вашего, возражу противъ этого, какъ вождь и воинъ. Зачѣмъ же подвергаются глупые люди опасностямъ сраженій? зачѣмъ не переносятъ они равнодушно и угрозъ и оскорбленій, не засыпаютъ и не позволяютъ врагу рѣзать имъ горла безъ всякаго сопротивленія? Если терпѣніе такъ доблестно, чтожъ дѣлаемъ мы на поляхъ битвъ? Въ такомъ случаѣ, и жены, сидящія дома, несравненно доблестнѣе насъ; и оселъ скорѣе вождь, чѣмъ левъ. Если вся мудрость въ терпѣніи -- такъ и преступникъ, закованный въ желѣза, далеко мудрѣе судіи. О, будьте такъ же милосерды, какъ велики и могущественны! Человѣку хладнокровному легко обвинять пылкость. Я сознаю, что убійство высочайшее изъ всѣхъ преступленій; но милосердіе всегда извинитъ вызванное самозащищеніемъ. Предаваться гнѣву, конечно, грѣхъ; но гдѣжъ человѣкъ никогда ему не предававшійся? Вотъ вамъ мѣрило его преступленія.
   2 сен. Всѣ твои старанія напрасны.
   АЛК. Напрасны? и однѣхъ уже услугъ, оказанныхъ имъ въ Лакедемонѣ и Византіи, достаточно, чтобъ искупить жизнь его.
   4 сен. Что хочешь ты сказать этимъ?
   АЛК. Что онъ оказалъ много услугъ, уничтожилъ много враговъ вашихъ. Какъ доблестенъ былъ онъ въ послѣднюю войну, сколько ударовъ нанесла рука его!
   2 сен. Да, онъ не скупъ на удары! Онъ страшно невоздерженъ; онъ подверженъ пороку, который часто опьяняетъ его, оковываетъ всѣ его доблести. Не имѣй онъ другихъ враговъ, и одного этого было бы ужъ достаточно, чтобъ побѣдить его {Въ прежнихъ изданіяхъ: If there were no foes, that were enough alone... По экземпляру Колліера: Were there no foes, that were itself enough...}. Извѣстно, что, въ скотскомъ бѣшенствѣ, онъ совершалъ ужаснѣйшія неистовства, возбуждалъ смуты. Мы убѣждены, что жизнь его гнусна, а пьянство его опасно.
   4 сен. И онъ умретъ.
   АЛК. О, жестокая судьба! зачѣмъ не палъ онъ въ битвѣ! Если не ради его доблестей -- хотя его десная и могла бы выкупить дни его, даже съ залишкомъ,-- такъ ради его и моихъ вмѣстѣ! Я знаю, старость любитъ обезпеченіе -- и честь и всѣ побѣды мои отдаю я вамъ въ залогъ того, что онъ исправится. Требуетъ законъ, за это преступленіе, жизни его -- пусть лишится ея въ кровавой битвѣ! Вѣдь война еще безпощаднѣе
   4 сен. Мы блюстители закона, и онъ умретъ. Не проси болѣе; кончи, если не хочешь возстановить насъ и противъ себя. Кто прольетъ кровь другаго, будь онъ братъ или другъ намъ -- умретъ, все равно.
   АЛК. Нѣтъ, этого не будетъ! Прошу васъ, узнайте меня!
   2 сен. Какъ, узнайте?
   АЛК. Вспомните!
   3 сен. Мы не понимаемъ тебя.
   АЛК. Вы заставляете думать, что, по старости, вы забыли кто я; иначе, вы никогда не унизили бы меня отказомъ въ такой ничтожной просьбѣ. Вы разтравляете всѣ мои раны.
   4 сен. Ты осмѣливается пренебрегать нашимъ гнѣвомъ? Краткій на словахъ -- онъ безконеченъ на дѣлѣ. Мы навсегда изгоняемъ тебя.
   АЛК. Меня?-- Изгоните лучше вашу глупость, изгоните лихоимство, дѣлающее сенатъ такъ гнуснымъ!
   4 сен. Если, черезъ два дни, Аѳины увидятъ еще тебя въ стѣнахъ своихъ -- страшись суда еще болѣе грознаго. Чтожъ до него, чтобъ онъ не раздражалъ насъ долѣе, казнь свершится надъ нимъ сейчасъ же. (Уходятъ).
   АЛК. О, да продлятъ же боги жизнь вашу до того, что сдѣлаетесь живыми, отвратительными для всѣхъ остовами! Я больше, чѣмъ обезумѣлъ. Я отбивалъ враговъ ихъ; и тогда какъ они копили золото и отдавали его въ ростъ -- я богатѣлъ только глубокими ранами. И вотъ, награда! вотъ, бальзамъ, которымъ лихоимецъ сенатъ врачуетъ раны полководца своего! Изгнаніе! оно кстати, впрочемъ; я радъ изгнанію: оно даетъ мнѣ, покрайней мѣрѣ, право разразиться надъ гнусными Аѳинами всей моей яростью; я воспламеню мое негодующее войско, воспользуюсь любовью его. Борьба съ сильнымъ не безчестна; воины, какъ боги, не должны выносить оскорбленій.
  

СЦЕНА 6.

Великолѣпно убранная зала въ домѣ Тимона.

Музыка. Служители накрываютъ столы. Входятъ въ разныя двери нѣсколько гостей.

   1 гос. Здравствуйте, почтеннѣйшій!
   2 гос. Здравствуйте. А благородный Тимонъ, кажется, хотѣлъ только испытать насъ.
   1 гос. Именно таже мысль занимала и меня, когда я встрѣтился съ вами. Я почти увѣренъ, что положеніе его не такъ дурно, какъ онъ представилъ, испытывая нѣкоторыхъ изъ друзей своихъ.
   2 гос. Новый пиръ очевидное доказательство этого.
   1 гос. Конечно. Дѣла заставили было меня отказаться отъ приглашенія, но онъ просилъ такъ убѣдительно, что я долженъ былъ оставить все.
   2 гос. И мнѣ мѣшали дѣла, но онъ не хотѣлъ слышать никакихъ отговорокъ. Вы не повѣрите какъ мнѣ больно, что я не имѣлъ никакой возможности помочь ему, когда онъ присылалъ ко мнѣ за деньгами.
   1 гос. Тоже самое сокрушаетъ и меня, и тѣмъ болѣе, что вижу теперь въ чемъ дѣло.
   2 гос. Въ такомъ же положеніи находятся и всѣ его гости. Сколько просилъ онъ у васъ?
   1 гос. Тысячу золотыхъ.
   2 гос. Тысячу золотыхъ!
   1 гос. А у васъ?
   3 гос. У меня -- Да вотъ и онъ.

Входить Тимонъ съ Служителями.

   ТИМ. Душевно радъ вамъ, господа. Какъ поживаете?
   1 гос. Какъ нельзя лучше, какъ только можно, когда убѣждены что ты счастливъ.
   2 гос. И ласточка не встрѣчаетъ лѣта такъ радостно, какъ мы тебя.
   ТИМ. (Про себя). И не улетаетъ отъ зимы такъ радостно; люди -- птицы перелетныя! (Въ слухъ). Господа, мой обѣдъ не вознаградитъ столь долгаго ожиданія; займите, покамѣстъ, вашъ слухъ музыкой. Если звуки трубъ не слишкомъ уже грубая для него пища -- мы сейчасъ же приступимъ къ этой трапезѣ.
   1 гос. Надѣюсь, любезный Тимонъ, ты не сердится на меня, что я отпустилъ твоего посланнаго съ пустыми руками?
   ТИМ. О, не безпокой себя такимъ вздоромъ.
   2 гос. Доблестный Тимонъ -- (Вноситъ блюда).
   ТИМ. Что, любезный другъ мой?
   2 гос. Почтенный Тимонъ, мнѣ такъ больно, такъ стыдно, что вчера, когда ты прислалъ ко мнѣ, я былъ жалкимъ нищимъ.
   ТИМ. Забудь объ этомъ.
   2 гос. Пришли ты только двумя часами раньше --
   ТИМ. Не возмущай себя такимъ гадкимъ воспоминаніемъ.-- (Служителямъ). Живѣй! подавайте все!
   2 гос. Все закрытыя блюда.
   4 гос. Ручаюсь, обѣдъ будетъ царскій.
   3 гос. Нѣтъ никакого сомнѣнія; тутъ будетъ все, что только могутъ дать деньги и время года.
   1 гос. Какъ вы поживаете? что новаго?
   3 гос. Вы, я думаю, слышали -- Алкивіадъ изгнанъ.
   ГОСТИ. Какъ, Алкивіадъ?
   3 гос. Да, Алкивіадъ -- это вѣрно.
   1 гос. Возможно ли!
   2 гос. За что же?
   ТИМ. Друзья, прошу!
   3 гос. Разскажу послѣ.-- Какое великолѣпіе!
   2 гос. Все по прежнему.
   3 гос. На долго ли? на долго ли?
   2 гос. Покамѣстъ тянется; впрочемъ, время покажетъ.
   3 гос. Понимаю.
   ТИМ. За столъ, друзья! за столъ, съ такою же живостью, съ какой бросились бы къ устамъ милой! Угощеніе будетъ на всѣхъ мѣстахъ одинаково; это не церемонный обѣдъ, за которымъ кушанье простываетъ прежде, чѣмъ рѣшатъ, которое мѣсто первое. Садитесь, садитесь!-- Начнемъ молитвой: О, великіи благодѣтели, вспрысните нашу бесѣду благодарностью! Заставьте превозносить себя за дары ваши, но не лишая себя возможности дарить постоянно, чтобъ не пренебрегли и вашей божественностью. Даруйте каждому человѣку столько, чтобъ ни одному не пришлось занимать у другаго, потому что, еслибъ и вашей божественности привелось занимать у людей -- люди отреклись бы и отъ боговъ. Содѣлайте пиръ для нихъ любезнѣе того, кто даетъ его! Сойдутся двадцать человѣкъ -- пусть каждый разъ два десятка изъ нихъ будутъ бездѣльниками! сядутъ за столъ двѣнадцать женщинъ, пусть дюжина изъ нихъ будетъ -- тѣмъ, что онѣ есть! Въ остальныхъ же врагахъ вашихъ, о, боги -- въ аѳинскихъ сенаторахъ и въ отребіи черни, развейте -- о, боги -- все что есть въ нихъ порочнаго, на ихъ же пагубу! Чтожъ касается до здѣсь сидящихъ друзей моихъ -- какъ они для меня ничто, такъ и вы ничѣмъ не благословляйте ихъ; такъ и я угощаю ихъ ничѣмъ! Открывайте чаши, собаки! лакайте! (Чаши открываютъ -- въ нихъ горячая вода).
   Нѣкоторые изъ гостей. Что же это такое?
   Другіе изъ гостей. Не знаю.
   ТИМ. Да не видать тебѣ никогда пира лучшаго, гнусная стая прихлебателей! паръ, тепленькая водица -- всѣ твои доблести! Это послѣднее Тимона; тотъ, кто такъ убиралъ и украшалъ васъ лестью, смываетъ ее теперь (Выплескивая воду имъ въ лица), хлещетъ вамъ въ лица вашей парящейся гнусностью! Живите позорно и долго вѣчно-улыбающіеся, льстивые, презрѣнные объѣдалы, вѣжливые разорители, нѣжные волки, кроткіе медвѣди, шуты счастія, друзья застольные, мухи осеннія, рабы низкопоклонные, призраки, куклы часовыя! Да покроютъ васъ, отъ головы до ногъ, страшные струпья безчисленныхъ болѣзней людей и животныхъ!-- Кудажъ ты? погоди, прими прежде лекарство -- (Бросаетъ uмъ вслѣдъ чаши) и ты -- и ты -- постой, я дамъ тебѣ денегъ; не займу у тебя.-- Какъ, все бѣжитъ?-- Съ этого мгновенія да не будетъ пира, на которомъ бездѣльникъ не былъ бы желаннѣйшимъ гостемъ! Гори домъ мой! рушьтесь Аѳины! отнынѣ и человѣкъ и все человѣчество ненавистны Тимону! (Уходитъ).

Гости возвращаются съ другими Гостями и Сенаторами.

   1 гос. Что такое, господа?
   2 гос. Что взбѣсило такъ Тимона?
   3 гос. Вздоръ. Не вида ли ль вы моей шапки?
   4 гос. Я потерялъ плащь.
   3 гос. Онъ безумецъ, рабъ причудъ своихъ. На дняхъ подарилъ мнѣ брилліантъ, а нынче сшибъ его съ моей шапки. Не видалиль вы моего брилліанта?
   4 гос. Не видалиль вы моей шапки?
   2 гос. Вотъ она.
   4 гос. Вотъ и плащь мой.
   1 гос. Такъ идемте же.
   2 гос. Онъ рѣшительно рехнулся.
   3 гос. Это чувствуютъ мои кости.
   3 гос. Вчера дарилъ брилліантами, а сегодня бросается камнями!
  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Передъ стѣнами Аѳинъ.

Входитъ Тимонъ.

   ТИМ. Оглянусь еще на васъ {На Аѳины.}!-- О, стѣны, объемлющія волковъ, уйдите въ землю, не ограждайте Аѳинянъ! Жены, забудьте всякое цѣломудріе! Замри повиновеніе въ дѣтяхъ! Рабы и шуты, столкните со скамей важныхъ, сморщенныхъ сенаторовъ и правьте вмѣсто ихъ! Юная, незрѣлая еще дѣвственность, обратись въ безстыднѣйшее непотребство, и передъ глазами родителей! Должники, не поддавайтесь; платите ножами -- рѣжьте горла заимодавцамъ! Воруйте невольники! вѣдь и надменные господа ваши длиннорукіе разбойники, грабительствующіе законами. Раба, на ложе къ господину -- твоя госпожа въ домѣ разврата! Сынъ шестнадцатилѣтній, вырви костыль изъ рукъ дряхлаго, обезноженнаго отца и разможжи имъ ему голову! Благочестіе, богобоязненность, вѣра, согласіе, правосудіе, вѣрность, семейственность, мирное спокойствіе ночи, дружелюбіе, образованность, обходительность, торговля, промыслы, обряды, обычаи, постановленія и законы, обратитесь въ свои гибельныя противоположности, и да живутъ однѣ смуты! Грозныя повѣтрія, дохните на Аѳины, созрѣвшія уже для гибели, страшными, заразительными горячками! Холодная ломота, изколечь сенаторовъ, чтобъ и ногами они хромали, какъ совѣстью! Сладострастіе и распутство, проникните и въ мозгъ и въ кости юношей, чтобъ, плывя противъ потока добродѣтели, они утопли наконецъ въ развратѣ! Вередами и коростой да засѣется грудь каждаго Аѳинянина и общая проказа да будетъ единственной жатвой! Дыханіе да заражаетъ дыханіе, чтобъ и сообщество ихъ было также ядовито, какъ дружба ихъ! Кромѣ наготы моей, я ничего не выношу изъ тебя, гнусный городъ; (Сбрасывая съ себя одежду) возьми и это вмѣстѣ съ тысячами проклятій! Тимонъ бѣжитъ въ лѣса, гдѣ и лютѣйшій звѣрь будетъ для него человѣколюбивѣе человѣка. Уничтожьте, о, боги -- молю услышьте меня -- уничтожьте Аѳинянъ и въ стѣнахъ и за стѣнами города! и да ростетъ, вмѣстѣ съ лѣтами Тимона, его ненависть ко всему человѣчеству: и къ знатнымъ и къ низкимъ -- безъ всякаго различія! Аминь.
  

СЦЕНА 2.

Аѳины. Въ домѣ Тимона.

Входитъ Флавій съ двумя или тремя Служителями.

   1 сл. Флавію). Послушай, Флавій, гдѣ aпe, однакожъ, господинъ нашъ? Неужели мы совсѣмъ разорились? все кончено -- ничего не осталось?
   ФЛАВ. Увы, друзья, что сказать мнѣ вамъ? Провосудные боги свидѣтели -- я такъ же бѣденъ, какъ и вы.
   1 сл. И такой домъ налъ! и такой благородный господинъ азорился! Все исчезло, не осталось даже и друга, который подалъ бы ему руку въ несчастій, раздѣлилъ съ нимъ судьбу его!
   цO
   2 сл. Какъ мы сами обращаемся спинами къ опущенному въ могилу товарищу, такъ и всѣ пріятели его погребеннаго счастія бѣгутъ прочь, оставляя ему, какъ пустые, опорожненные кошельки, свои лживыя клятвы, и онъ -- нищій, преданный бурямъ и непогодамъ -- бродитъ, какъ воплощенный позоръ, одинъ одинехонекъ съ своей болѣзнью: всѣми избѣгаемой нищетой
   Входятъ еще нѣсколько Служителей.
   Котъ и еще нѣсколько нашихъ товарищей.
   ФЛАВ. Еще нѣсколько обломковъ рухнувшаго зданія.
   3 сл. Но сердца наши, носятъ еще ливрею Тимона; я вижу это по вашимъ лицамъ. Мы все еще товарищи; служимъ равно и въ несчастій. Корабль нашъ течетъ, и мы, бѣдные мореходы, стоимъ на погружающейся палубѣ, прислушиваясь къ грозному шуму валовъ; и всѣ мы, поневолѣ, разнесемся но этому океану воздуха.
   ФЛАВ. Добрые товарищи, я раздѣлю съ вами мое послѣднее. Гдѣбъ мы ни встрѣтились, встрѣтимся -- изъ любви въ Тимону -- товарищами; покачаемъ головами и скажемъ: "Знали мы времена лучшія", и это да будетъ какъ бы погребальнымъ звономъ счастію нашего господина. Вотъ по немногу каждому; (Раздавая имъ деньги), берите, берите, и ни слова болѣе! Такъ, богатые грустью, мы разстаемся бѣдными. (Служители обнимаются и расходятся въ разныя стороны).-- О, какоежъ жестокое горе готовитъ намъ роскошь! Ктожъ не пожелалъ бы не знать богатства, когда богатство ведетъ къ нищетѣ и презрѣнію? Ктожъ захочетъ ослѣпляющей роскоши для того, чтобъ жить только грезами дружбы? чтобъ, пробудившись, увидать, что и вся роскошь и все что можетъ дать богатство, такая же подмалевка, какъ и подрумяненные друзья его {Въ прежнихъ изданіяхъ: Who'd be so mok'd vvith glory? or to live But in а dream of friendship? To have а pomp and all what state compounds... По экземпляру Колльера: Who'd be so mock'd with glory as to live But in а dream of friendship? and revive To have bis pomp, and all state comprehends...}? Бѣдный, честный господинъ мой, тебя разорило твое собственное сердце; тебя сгубила доброта твоя! Что жъ это за странное извращеніе природы, если излишняя доброта становится величайшимъ преступленіемъ человѣка? Ктожъ осмѣлится быть и въ половину такъ добрымъ, когда божественное великодушіе для людей всегда такъ гибельно? О, любезный господинъ мой, благословленный для того, чтобъ сильнѣе почувствовать бремя проклятія, обогащенный для того, чтобъ сдѣлаться бѣднякомъ -- твое громадное богатство было твоимъ главнымъ несчастіемъ. Въ бѣшенствѣ онъ бѣжалъ гнуснаго скопища чудовищныхъ друзей; онъ ничего не взялъ съ собой для поддержанія и облегченія жизни. Пойду, отъищу его. Стану помогать ему, какъ могу; буду по прежнему его управителемъ, пока есть еще у меня золото!
  

СЦЕНА 3.

Лѣсъ.

Входитъ Тимонъ.

   ТИМ. О, благодатное, все-порождающее солнце, вызови изъ земли тлетворныя испаренія; зарази воздухъ между ею и путемъ сестры твоей {Луны.}!-- Близнецы одного чрева -- по зачатію, мѣсту питанія и рожденію, они не различимы почти; но взыщите ихъ различными судьбами, и возвеличенный тотчасъ же начнетъ пренебрегать униженнымъ. Осаждаемая всевозможными бѣдствіями, человѣческая природа не можетъ переносить счастія безъ презрѣнія къ природѣ человѣка. Возвысь нищаго и унизь вельможу {Въ прежнихъ изданіяхъ: and deny't that lord... По экземпляру Колльера: and decline that lord...}, и сенаторъ унаслѣдуетъ презрѣніе, а нищій почетъ. Только пастбище утучняетъ бока скота {Въ прежнихъ изданіяхъ: lards the brother's sides... По экземпляру Колльера: lards the rothers sides...}, только недостатокъ дѣлаетъ его тощимъ. Ктожъ, въ полномъ сознаніи своей человѣчественности, осмѣлится возстать и воскликнуть: это льстецъ! Если онъ льстецъ, такъ и всѣ льстецы; потому что каждой высшей ступени счастія раболѣпствуетъ низшая: ученая голова склоняется передъ золотымъ болваномъ. Все криво! кромѣ прямой гнусности, нѣтъ ничего прямаго въ нашихъ проклятыхъ натурахъ; и потому проклятіе всѣмъ торжествамъ, всѣмъ обществамъ, всѣмъ сборищамъ людей! Тимонъ презираетъ подобныхъ себѣ, презираетъ даже и себя. Гибель всему человѣчеству!-- Земля, дай мнѣ кореньевъ! (Копая). Тому же, кто ищетъ въ тебѣ чего нибудь лучшаго -- услади глотку жесточайшимъ изъ твоихъ ядовъ... Это что такое? золото? желтое, блестящее, драгоцѣнное золото? Нѣтъ, боги, нѣтъ, я не хитрю молитвами {Въ прежнихъ изданіяхъ: I am no idle votarist...-- По экземпляру Колльера: I am no idol votarist...}; кореньевъ прошу я, о, небо! Тутъ достаточно, чтобъ сдѣлать черное бѣлымъ, гнусное прекраснымъ, преступное правымъ, подлое благороднымъ, старое юнымъ, трусость храбростью. Зачѣмъ же, для чего это, о, боги? Вѣдь оно и отъ васъ отвлечетъ жрецовъ и поклонниковъ; примется выдергивать подушки изъ подъ головы даже здоровыхъ {Старое мнѣніе, что смерть ускоряется выниманіемъ подушекъ изъ подъ головы умирающаго.}. Желтый бездѣльникъ этотъ начнетъ вязать и расторгать все святое, благословлять проклятое; заставитъ обожать заплесневелую проказу; взыщетъ воровъ почестями, колѣнопреклоненіями и уваженіемъ, сажая ихъ на скамьи сенаторовъ; окружить отжившую вдову женихами, а жилицу больницъ, разъѣденную отвратительными язвами, разцвѣтитъ и раздушитъ, какъ юный апрѣльскій день.-- Нѣтъ, земля проклятая, блудница всесвѣтная, возмутительница народовъ, я возвращу тебя въ первобытное состояніе. (Вдали раздаются звуки трубъ).-- А, трубы!-- Ты живо, но я схороню тебя; ты вѣдь ходишь, мощный воръ, и тогда-какъ твои, искалеченные ломотой, хранители и стоять уже не могутъ.-- Или, нѣтъ -- оставлю часть на всякій случай. (Оставляетъ нѣсколько золота).

Входятъ при звукахъ трубъ и барабановъ: Алкивіадъ въ воинскихъ доспѣхахъ, Фрина и Тимандра.

   АЛК. Эй, кто ты? Говори!
   ТИМ. Животное какъ и ты. Да гложетъ же ракъ твое сердце за то, что снова кажешь мнѣ человѣческія лица!
   АЛК. Твое имя? Ты человѣкъ, и человѣкъ такъ ненавистенъ тебѣ?
   ТИМ. Я ненавидящій все человѣчество Мизантроповъ. А ты -- будь собакой, чтобъ я, хоть нѣсколько, могъ любить тебя.
   АЛК. Теперь вижу, что знаю тебя; но мнѣ рѣшительно неизвѣстно, что съ тобою было.
   ТИМ. И я знаю тебя, и болѣе этого знаю ничего не хочу знать. Ступай за звукомъ своихъ барабановъ, расписывай землю человѣческой кровью, и краснѣй, какъ можно краснѣй! Жестокосерды и религіозныя постановленія и законы гражданскіе -- каковажъ должна быть война? И все-таки, въ этой подлой блудницѣ, не смотря на ея ангельскіе взоры, болѣе гибельнаго, чѣмъ въ мечѣ твоемъ.
   ФРИН. Да отгніютъ за это твои губы!
   ТИМ. Не могутъ: вѣдь я не стану цѣловать тебя. Для меня зараза не покинетъ губъ твоихъ.
   АЛК. Какъ дошолъ до этого благородный Тимонъ?
   ТИМ. Какъ мѣсяцъ, лишенный возможности свѣтить; но возродиться, какъ мѣсяцъ, не могъ -- не нашолъ солнца, у котораго могъ бы позаимствоваться.
   АЛК. Любезный Тимонъ, чѣмъ могу я доказать тебѣ дружбу мою?
   ТИМ. Утвердивъ меня еще болѣе въ моемъ убѣжденіи.
   АЛК. Чѣмъ же?
   ТИМ. Дай слово быть моимъ другомъ и не сдержи его. Не дашь -- да накажутъ тебя боги, потому что ты человѣкъ! Сдержишь -- да покараютъ тебя боги, потому что ты человѣкъ!
   АЛК. Я слышалъ, такъ вскользь, о твоихъ несчастіяхъ --
   ТИМ. Ты видѣлъ ихъ, когда я былъ богатъ.
   АЛК. Я вижу ихъ теперь; тогда ты былъ счастливъ.
   ТИМ. Какъ теперь ты -- сворой потаскушекъ.
   ТИМАН. Неужели это, всѣми превозносимый любимецъ Аѳинянъ?
   ТИМ. Ты Тимандра?
   ТИМАН. Да.
   ТИМ. Будь же всегда блудницей! Вѣдь тѣ, что пользуются тобой, не любятъ тебя; награждай ихъ болѣзнями, удовлетворяя сладострастію ихъ. Пользуйся часами разврата: отправляй бездѣльниковъ въ бани и больницы, сажай краснощекую юность въ паровыя ванны и на діэту!
   ТИМАН. Чтобъ тебѣ повѣситься, чудовище!
   АЛК. Прости ему, милая Тимандра; разсудокъ его затопленъ, сгубленъ несчастіями.-- Добрый Тимонъ, немного осталось у меня золота, и недостатокъ его возмущаетъ почти ежедневно мое обнищавшее войско; я слышалъ -- и это сильно огорчило меня -- что проклятые Аѳиняне, забывъ, что, еслибъ не твое богатство и не мечь твой, такъ быть бы имъ рабами сосѣднихъ государствъ --
   ТИМ. Сдѣлай милость, вели бить въ барабаны и ступай своей дорогой.
   АЛК. Я другъ твой; мнѣ жаль тебя, любезный Тимонъ.
   ТИМ. Жаль, и потому мучишь? Мнѣ лучше, когда я одинъ.
   АЛК. Такъ прощай же. Возьми себѣ это немногое --
   ТИМ. На что мнѣ твое золото? вѣдь его нельзя ѣсть.
   АЛК. Когда я обращу гордыя Аѳины въ груду развалинъ --
   ТИМ. Такъ ты идешь на Аѳины?
   АЛК. Да, и имѣю полное право на это.
   ТИМ. Да погубятъ же ихъ боги твоею побѣдой! да погубятъ и тебя, за тѣмъ какъ побѣдишь ихъ!
   АЛК. Меня-то, за что же, Тимонъ?
   ТИМ. За то, что, побивъ бездѣльниковъ, ты погубишь и мою родину. Спрячь свое золото -- возьми вотъ еще и это; бери, бери! Будь подобенъ чумѣ, которую Юпитеръ насылаетъ иногда на преступные города ядовитыми тучами: не щади никого. Не жалѣй, уважаемой за бѣлую бороду, старости -- она ростовщица. Руби лживую жену -- честны только одежды ея, сама же она сводня. Да не притупляютъ твоего остраго меча и щеки дѣвы; не вноси въ списокъ состраданія млечныхъ грудей, которыя и изъ-за рѣшетокъ обольщаютъ взоры мужей -- означай ихъ страшными измѣнниками. Не щади и груднаго младенца, невинная улыбка котораго смягчаетъ глупцовъ; воображай, что это тотъ незаконнорожденный, который, по темному предсказанію оракула, долженъ перехватить тебѣ горло: кроши и его безъ зазрѣнія совѣсти. Отрекись отъ всякаго состраданія; закуй глаза и уши въ доспѣхи такъ твердые, чтобъ не пробили ихъ ни вопли матерей, дѣвъ, дѣтей,-- ни видъ жрецовъ, въ священномъ облаченіи, истекающихъ кровью.-- (Бросая ему золото). Вотъ тебѣ на жалованье войску. Губи и уничтожай; когдажь истощишь всѣ неистовства -- погибни и самъ! Не говори ничего; ступай!
   АЛК. Такъ у тебя осталось еще золото? Я принимаю его и не принимаю вполнѣ совѣта.
   ТИМ. Принимаешь или не принимаешь -- проклятіе небесъ да разразится и надъ тобой!
   ФРИН. и ТИМАН. Дай же и намъ сколько нибудь, добрый Тимонъ. Есть у тебя еще?
   ТИМ. Довольно, чтобъ заставить блудницу отречься отъ ремесла своего, а сводню -- отъ размноженія блудницъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: And to make whores, а bawd... По экземпляру Колльера: And to make whores abhorr'd... Я перевелъ по прежнимъ.}. Держите ваши вздернутые передники, подлыя твари! Клятвъ не нужно, хоть и знаю, что поклянетесь, поклянетесь такъ страшно, что и безсмертныхъ боговъ броситъ въ дрожь, въ небесную лихорадку; не клянитесь же -- я и безъ того вѣрю вашему призванію. Будьте вѣчно блудницами; вздумаетъ кто обратить васъ нравственной рѣчью -- соберите всѣ силы разврата: распалите, соблазните и его, подавите дымъ его вашимъ жгучимъ пламенемъ. Будьте вѣрны себѣ, и занимайтесь за тѣмъ, шесть мѣсяцевъ въ году совершенно противоположнымъ {Леченіемъ послѣдствій разврата.}. Прикрывайте ваши жалкія, облезшія головы волосами мертвыхъ, хоть даже и висѣльниковъ {Женскіе парики вошли въ Англіи въ моду въ 1595 году, и мода эта осмѣивалась въ Шекспирово время весьма часто. Для приготовленія ихъ срѣзывали нерѣдко волосы съ головъ даже висѣльниковъ.} -- все равно; носите ихъ, надувайте ими, продолжайте распутствовать. Замазывайте морщины до того, что даже и лошадь увязнетъ на лицѣ вашемъ!
   ФРИН. и ТИМАН. Хорошо -- давай только золота. Чтожъ далѣе? Повѣрь, мы все сдѣлаемъ за золото.
   ТИМ. Засѣвайте полыя кости мужей изнуреніемъ; дѣлайте высохшія ноги ихъ совершенно недвижными. Надрывайте голосъ законниковъ, чтобъ они не могли защищать неправду, не терзали слуха крючкотворствомъ; убѣляйте волосы жрецовъ, вопіющихъ противъ плоти, нисколько не вѣря своимъ возгласамъ; проваливайте, проваливайте на чисто, и съ переносицами, носы, одаренные чутьемъ не для общества, а для себя только; обезволосивайте курчавыхъ бездѣльниковъ; не обдѣляйте своими дарами и храбрецовъ, вѣчно невредимыхъ въ битвахъ. Заражайте все; уничтожайте всѣ источники плодородія. (Бросая имъ золото). Вотъ вамъ еще.-- Губите другихъ, а это золото да погубитъ васъ самихъ, и рвы и канавы да будутъ вамъ могилами!
   ФРИН. и ТИМАН. Больше совѣтовъ, больше золота, великодушный Тимонъ.
   ТИМ. Больше распутства, больше зла, а тамъ увидимъ. Это только задатокъ.
   АЛК. Гремите трубы и барабаны походъ на Аѳины!-- Прощай, Тимонъ. Увѣнчается мое предпріятіе успѣхомъ -- я увижусь еще съ тобой.
   ТИМ. Не обманутъ меня мои надежды -- я никогда не увижу тебя.
   АЛК. Я никогда не вредилъ тебѣ.
   ТИМ. Вредилъ; ты хвалилъ меня.
   АЛК. Развѣ это вредъ?
   ТИМ. Вредъ, если вѣрить ежедневному опыту. Ступай, да не забудь захватить съ собой и гончихъ своихъ.
   АЛК. Мы докучаемъ ему. Впередъ! (Уходитъ съ Тимандрой и Фриной при звукахъ трубъ и барабановъ).
   ТИМ. И изнемогающая отъ людской неблагодарности природа можетъ еще томиться голодомъ!-- (Копая землю). О, мать всего, чье неизмѣримое чрево, чья безпредѣльная грудь все порождаетъ и питаетъ; о, ты, выводящая изъ того же самого вещества, изъ котораго составилось гордѣливѣйшее дитя твое -- надмѣнный человѣкъ, и черную жабу, и синеватую ехидну, и золотистую ящерицу, и ядовитую мѣдяницу, и всѣ отвратительныя порожденія, озаряемыя животворящими лучами Гиперіона -- даруй, изъ богатыхъ нѣдръ твоихъ, одинъ ничтожный корень тому, кто равно ненавидитъ всѣхъ сыновъ человѣческихъ. Обезплодь воспріимчивое чрево свое: не рождай болѣе людей неблагодарныхъ! Чревать тиграми, драконами, волками, медвѣдями; разрѣшайся новыми чудовищами, какихъ поверхность твоя никогда не представляла еще мраморному своду, надъ тобой перегнувшемуся!-- А, корень!-- Благодарю.-- Засуши луга {Въ прежнихъ изданіяхъ: Dry up thy marrows... По экземпляру Колльера: Dry up thy meadows...}, виноградники и поля, взодранныя плугомъ, плодами и винами которыхъ неблагодарный человѣкъ засаливаетъ свѣтлый умъ свой до того, что все разумное скользитъ только по немъ.

Входитъ Апемантусъ.

   Еще человѣкъ? Проклятіе! проклятіе!
   АПЕМ. Мнѣ сказали, что я найду тебя здѣсь. Говорятъ, ты вздумалъ подражать мнѣ, началъ жить по моему.
   ТИМ. Это оттого что у тебя нѣтъ собаки; иначе я подражалъ бы ей. Чтобъ исчахнуть тебѣ!
   АПЕМ. Все это только натяжка; жалкое, неприличное мужу отчаяніе, порожденное перемѣной счастія. Къ чему эта лопатка, это мѣсто, эта невольничья одежда, этотъ грустный взглядъ? Льстецы твои ходятъ еще въ шолкѣ, пьютъ вино, покоятся на мягкихъ ложахъ, лелѣютъ благоухающія немощи свои и давнымъ давно забыли ужъ, что существовалъ когда-то Тимонъ. Не позорь лѣсовъ, разыгрывая въ нихъ роль порицателя. Сдѣлайся самъ льстецомъ; постарайся поправить свое состояніе тѣмъ самымъ, что разорило тебя; преклоняй колѣна; пусть и одно уже дыханіе того, за кѣмъ ухаживаешь, сдуваетъ шапку съ головы твоей; превозноси, величай самыя гнусности его. Такъ поступали прежде и съ тобой; ты слушалъ, привѣтствовалъ, какъ харчевникъ, всякаго, приходившаго къ тебѣ бездѣльника. Почемужь и тебѣ, въ свою очередь, не сдѣлаться бездѣльникомъ? Разбогатѣешь снова -- снова перейдетъ все къ бездѣльникамъ. Не воображай же быть тѣмъ, что я.
   ТИМ. Походи я на тебя -- я отрекся бы отъ самого себя.
   АПЕМ. Да ты отрекся отъ себя, когда походилъ еще на себя; до этого ты былъ безумецъ -- теперь дуракъ! Неужели ты думаешь, что холодный воздухъ, твой суровый дворецкій, нагрѣетъ тебѣ рубашку,-- что эти мшистыя деревья, пережившія даже орла, будутъ бѣгать по слѣдамъ твоимъ, бросятся прислуживать тебѣ по твоему мановенію,-- что студеный, покрытый льдомъ источникъ превратится въ утреннее крѣпительное питье для поправленія твоего, разстроеннаго вчерашнимъ пресыщеніемъ, желудка? Созови существа, которыя, не смотря на наготу и бездомность, выносятъ всѣ непогоды грозныхъ небесъ, всю непріязненность враждующихъ стихій, никогда не измѣняя своей природѣ -- созови и заставь ихъ льстить тебѣ; о, ты увидишь --
   ТИМ. Что ты глупецъ. Убирайся!
   АПЕМ. Теперь я люблю тебя болѣе, чѣмъ когда нибудь.
   ТИМ. Тѣмъ болѣе ненавижу я тебя.
   АПЕМ. За что же?
   ТИМ. За лесть нищетѣ.
   АПЕМ. Я не льщу: я говорю, что ты нищій.
   ТИМ. Для чего отыскалъ ты меня?
   АПЕМ. Чтобъ побѣсить тебя.
   ТИМ. Занятіе глупца, или бездѣльника. И тебя забавляетъ это?
   АПЕМ. Да.
   ТИМ. Такъ ты и бездѣльникъ.
   АПЕМ. Еслибъ ты накинулъ на себя это грубое, холодное рубище для того, чтобъ проучить свою гордыню -- было бы хорошо; но вѣдь ты накинулъ его поневолѣ: не будь ты нищимъ, ты, по прежнему, былъ бы мотомъ. Добровольная бѣдность переживаетъ невѣрную роскошь -- увѣнчивается скорѣй: послѣдняя вѣчно требуетъ пополненія и никогда не пополняется; первая довольствуется собой. Безъ довольства и самое лучшее состояніе мучительнѣе, безотраднѣе, хуже и самаго худшаго, но довольнаго. Ты такъ несчастливъ, что долженъ желать смерти.
   ТИМ. Только не по слову человѣка еще болѣе жалкаго. Ты рабъ, никогда не знавшій нѣжныхъ объятій Фортуны: ты родился собакой. Еслибъ тебѣ, какъ намъ, еще отъ самыхъ пеленъ открылся весь рядъ наслажденій, которыя эта краткая жизнь предлагаетъ тому, кто свободно можетъ располагать ея угодливыми сосками {Въ прежнихъ изданіяхъ: То such as may the passive drugs of it... По экземпляру Колльера: To such as may the passive dugs of it...} -- ты погрязъ бы въ развратѣ, погубилъ бы свою юность на ложѣ сладострастія, никогда не изучилъ бы ледяныхъ правилъ благоразумія: гонялся бы только за сахарной дичью, передъ тобой несущейся. Что до меня -- міръ всегда былъ моей кондитерской: мнѣ служили столько устъ, взоровъ, языковъ, сердецъ человѣческихъ, что я не зналъ на что и употребить ихъ; ихъ было такъ много, какъ листьевъ на дубу, и вотъ -- отъ одного зимняго дуновенія, они облетѣли, оставили меня, обнаженнаго, беззащитнаго, въ добычу всѣмъ возможнымъ непогодамъ. Мнѣ, никогда не испытавшему ничего дурнаго, мнѣ можетъ это быть тягостнымъ; но тебѣ -- ты родился въ страданіяхъ, ты свыкся съ ними. Тебѣ незачто ненавидѣть людей: они никогда не льстили тебѣ; ты ничего не давалъ имъ. Если хочешь проклинать -- проклинай отца, жалкій голышь, который, какъ на смѣхъ, оплодотворилъ какую-то нищую, свалялъ тебя, голь наслѣдственная. Прочь, убирайся отсюда!-- Не родись ты отребіемъ человѣчества -- ты былъ бы льстецомъ и бездѣльникомъ!
   АПЕМ. И ты такъ гордъ еще?
   ТИМ. Гордъ, что я не ты.
   АПЕМ. Я горжусь, что не былъ расточителемъ.
   ТИМ. Я горжусь, что я и теперь расточителенъ еще. Совключись въ тебѣ все мое богатство, я и тутъ позволилъ бы тебѣ повѣситься. Оставь меня.-- О, если бы жизнь Аѳинъ была въ этомъ корешкѣ -- такъ съѣлъ бы я и ее. (Ѣстъ корень).
   АПЕМ. (Подавай ему что-то). Постой, я поправлю твою трапезу.
   ТИМ. Поправь лучше мое общество, оставивъ меня.
   АПЕМ. Оставивъ тебя, я поправилъ бы только свое собственное.
   ТИМ. Не поправилъ, а изгадилъ бы совершенно; если же нѣтъ, такъ я, покрайней мѣрѣ, желалъ бы этого.
   АПЕМ. Чтожъ пожелалъ бы ты Аѳипамъ?
   ТИМ. Тебя, перенесеннаго въ нихъ вихремъ. Хочешь -- скажи имъ, что у меня есть золото; видишь сколько.
   АПЕМ. Здѣсь золото безполезно.
   ТИМ. Здѣсь-то оно и прекрасно и полезно; здѣсь оно спитъ покойно, не служитъ злу.
   АПЕМ. Гдѣжъ спишь ты ночью, Тимонъ!
   ТИМ. Подъ тѣмъ, что надо мною. Гдѣ кормишся ты днемъ, Апемантусъ?
   АПЕМ. Гдѣ найду пищу, или, вѣрнѣе, гдѣ ѣмъ ее.
   ТИМ. Желалъ бы, чтобъ ядъ былъ покоренъ мнѣ, понялъ чего хочу я.
   АПЕМ. Чтожъ сдѣлалъ бы ты?
   ТИМ. Приправилъ бы имъ твою пищу.
   АПЕМ. Ты никогда не зналъ средины: зналъ и знаешь только крайности. Когда ты жилъ въ золотѣ и въ благоуханіяхъ -- смѣялись надъ твоей чрезмѣрной разборчивостью; теперь, въ лохмотьяхъ, у тебя нѣтъ никакой, и тебя презираютъ за противоположное. Вотъ тебѣ тернъ -- ѣшь!
   ТИМ. Я не ѣмъ того, что ненавижу.
   АПЕМ. Ты ненавидишь тернъ?
   ТИМ. Ненавижу, хоть онъ и походитъ на тебя.
   АПЕМ. Еслибъ ты пораньше началъ ненавидѣть льстивыхъ, далеко худшихъ терна, проныръ {Тутъ непереводимая игра созвучіями словъ: medlar -- кизиль, замѣненный мною терномъ и medeller -- человѣкъ, вмѣшивающійся въ чужія дѣла, проныра.} -- ты былъ бы теперь гораздо довольнѣе собой. Слыхалъ ли ты когда нибудь, чтобъ расточитель бывалъ любимъ и затѣмъ, какъ совершенно расточитъ состояніе свое?
   ТИМ. Бывалъ ли кто любимъ и безъ состоянія, о которомъ толкуешь?
   АПЕМ. Я.
   ТИМ. Понимаю; ты какъ-то былъ въ состояніи держать собаку.
   АПЕМ. Какъ ты думаешь: кто въ этомъ мірѣ болѣе всего походитъ на льстецовъ твоихъ?
   ТИМ. Болѣе всего женщины; но мущины -- мущины, это сама лесть. Что сдѣлалъ бы ты съ этимъ міромъ, еслибъ имѣлъ власть надъ нимъ?
   АПЕМ. Отдалъ бы его звѣрямъ, чтобъ избавиться отъ людей.
   ТИМ. Уничтожился бы и самъ съ цѣлымъ человѣчествомъ, чтобъ остаться скотомъ между скотами?
   АПЕМ. Да.
   ТИМ. Скотское желаніе! Да удовлетворятъ же его всемогущіе боги вполнѣ! Будь ты львомъ -- лисица проведетъ тебя; будь ты ягненкомъ -- лисица съѣстъ тебя; будь лисой -- левъ заподозритъ тебя, по обвиненію даже осла; будь осломъ -- твоя глупость будетъ твоимъ мученіемъ, а ты всегда готовымъ завтракомъ для волка; будь волкомъ -- твоя прожорливость не оставитъ тебя ни на минуту въ покоѣ и тебѣ частехонько придется отваживать самую жизнь изъ-за обѣда; будь единорогомъ -- тебя погубятъ гордость и злость, ты сдѣлаешся жертвой своего же собственнаго бѣшенства {Разсказывали, что левъ и единорогъ вѣчно враждовали между собою; что левъ, при встрѣчѣ съ единорогомъ, спѣшилъ тотчасъ же за какое нибудь дерево и единорогъ, стремительно бросаясь за нимъ, вонзалъ рогъ свой въ дерево и такимъ образомъ дѣлался добычей льва.}; будь медвѣдемъ -- тебя убьетъ лошадь; будь лошадью -- тебя разтерзаетъ леопардъ; будь леопардомъ -- будешь братомъ льва, и пятна родства твоего сдѣлаются заклятыми врагами твоей жизни: спасеніе будетъ въ удаленіи, защита въ отсутствіи. Будь какимъ хочешь животнымъ, ты все-таки будешь подвластенъ другому животному; и чтожъ ты за животное и теперь уже, что не догадываешся какая участь падетъ тебя въ желанномъ превращеніи?
   АПЕМ. Еслибъ ты могъ угодить мнѣ разговоромъ со мной, такъ угодилъ бы теперешнимъ. Да, Аѳины дѣйствительно лѣсъ, наполненный звѣрями.
   ТИМ. Какъ же удалось ослу проломать стѣну ихъ -- вѣдь ты за городомъ?
   АПЕМ. Вонъ, идутъ поэтъ и живописецъ. Да зачумятъ они тебя своей бесѣдой! Чтобъ не заразиться -- я уступаю имъ мѣсто. Когда мнѣ нечего будетъ дѣлать, я приду къ тебѣ.
   ТИМ. Когда, кромѣ тебя, ничего не будетъ живаго -- приходи. По моему, лучше быть собакой нищаго, чѣмъ Апемантусомъ.
   АПЕМ. Ты величайшій изъ глупцовъ.
   ТИМ. Еслибъ ты былъ хоть на столько чистъ, чтобъ на тебя можно было плюнуть.
   АПЕМ. Чтобъ очумѣть тебѣ; ты такъ гнусенъ, что тебя и проклинать невозможно.
   ТИМ. Подлѣ тебя всѣ бeздѣльники покажутся благороднѣйшими созданіями.
   АПЕМ. Все, что вырывается изъ твоихъ устъ -- проказа.
   ТИМ. Да, когда изъ нихъ вырывается твое имя. Я прибилъ бы тебя, еслибъ не боялся заразить рукъ моихъ.
   АПЕМ. Жалѣю, что не могу отгноить ихъ языкомъ моимъ.
   ТИМ. Оставь меня, гадкій пометъ паршивой собаки! Мысль, что ты живешь еще -- убиваетъ меня; видя тебя, я задыхаюсь отъ бѣшенства.
   АПЕМ. Желаю тебѣ лопнуть съ досады.
   ТИМ. Убирайся, гнусный бездѣльникъ! Мнѣ жалокъ даже камень, которымъ бросаю въ тебя (Бросаетъ въ нею камень.)
   АПЕМ. Животное!
   ТИМ. Рабъ!
   АПЕМ. Жаба!
   ТИМ. Бездѣльникъ, бездѣльникъ, бездѣльникъ! (Апемантусъ пятится назадъ, какъ бы съ намѣреніемъ уйти).-- Лживый міръ этотъ опротивѣлъ мнѣ совершенно: я уже ничего не могу любить въ немъ, кромѣ развѣ крайнихъ необходимостей. Готовь же, Тимонъ, готовь могилу себѣ; лежи тамъ, гдѣ легкая морская пѣна будетъ ежедневно орошать твой намогильный камень, и пусть гласитъ твоя эпитафія, что смертью своей ты издѣвается надъ жизнью другихъ.-- (Смотря на золото). О, дивный цареубійца, драгоцѣнный разлучникъ отца съ сыномъ, свѣтлый осквернитель чистѣйшаго ложа Гименея! безстрашный Марсъ! вѣчно юный, бодрый, счастливый волокита, растопляющій блескомъ своимъ священный снѣгъ на лонѣ Діаны! видимый богъ, спаивающій рѣшительныя невозможности, заставляющій ихъ лобызаться, говорящій на всѣхъ языкахъ для всѣвозможныхъ цѣлей! о, чудный оселокъ сердецъ, вообрази, что люди -- рабы твои, возмутились, и поверши ихъ въ губительную междоусобицу, чтобы міръ этотъ сдѣлался достояніемъ звѣрей!
   АПЕМ. Того же желаю и я, но только по смерти моей.-- Я скажу, что у тебя есть золото, и все тотчасъ же обратится къ тебѣ.
   ТИМ. Обратится?
   АПЕМ. Да.
   ТИМ. Такъ обратись же и ты; но только, прошу, спиною.
   АПЕМ. Живи и люби нищету свою.
   ТИМ. Живи такъ долго, долго, и умри, какъ жилъ! Я разсчитался съ тобой. (Апемантусъ уходитъ).

Входятъ Разбойники.

   Еще какія-то подобія людей?-- Ѣшь, Тимонъ, и ненавидь ихъ.
   1 РАЗ. Откудажь взять ему золото? Вѣрно какая нибудь бездѣлица: нѣсколько оставшихся крохъ. Вѣдь именно недостатокъ золота, да измѣна друзей и лишили его разсудка {Въ прежнихъ изданіяхъ: and the falling-from of his friends drove him into his melancholy. По экземпляру Колльера: and the falling-from him of his friends drove him into this melancholy.}.
   2 раз. И все-таки говорятъ, что у него бездна сокровищь.
   3 раз. А вотъ увидимъ. Не дорожитъ онъ ими -- онъ сейчасъ же выдастъ намъ все; но если дорожитъ -- какъ добудемъ мы ихъ?
   2 раз. Правда; съ собой онъ не станетъ носить ихъ: вѣрно спряталъ куда нибудь.
   1 раз. Не онъ ли это?
   РАЗБОЙНИКИ. Гдѣ?
   2 раз. Судя по тому, какъ описывали его -- онъ.
   3 раз. Онъ -- я знаю его.
   РАЗБОЙНИКИ. Здравствуй, Тимонъ.
   ТИМ. Что вамъ, разбойники?
   РАЗБОЙНИКИ. Мы воины, а не разбойники.
   ТИМ. И то и другое, и дѣти женъ еще.
   РАЗБОЙНИКИ. Мы не разбойники, а люди сильно нуждающіеся.
   ТИМ. Вы нуждаетесь болѣе всего въ пищѣ. Отчегожь нуждаетесь вы? Въ землѣ довольно кореньевъ, въ окрестностяхъ болѣе ста ключей, дубы обременены желудями, кустарники пунцовыми ягодами; природа, какъ щедрая хозяйка, накрываетъ вамъ богатѣйшій обѣдъ на каждомъ кустѣ. И вы нуждаетесь?
   1 раз. Мы не можемъ кормиться травой, ягодами и водой, какъ птицы, звѣри и рыбы.
   ТИМ. Ни даже птицами, звѣрями и рыбами -- а людьми. Впрочемъ, васъ надобно еще благодарить за то, что воруете и разбойничаете явно, не прикрываясь никакой благовидной личиной; вѣдь занимающіеся дозволенными промыслами воруютъ несравненно больше вашего.-- (Бросая имъ золото). Вотъ вамъ золото, жалкіе воришки! Ступайте, сосите одуряющую кровь винограда до тѣхъ поръ, пока жгучая горячка не вскипятитъ и не вспѣнитъ вашей собственной, и не избавитъ васъ, такимъ образомъ, отъ висѣлицы; -- врачамъ же не довѣряйте -- лѣкарства ихъ ядъ: они убиваютъ чаще, чѣмъ вы грабите. Похищайте вмѣстѣ и жизнь и богатство; разбойничайте, воруйте -- вѣдь вы этого не скрываете, вѣдь это ремесло ваше. Образцы воровства я найду вамъ во всемъ: солнце воръ -- оно обкрадываетъ моря своей притягательной силой; мѣсяцъ воръ отъявленный -- онъ крадетъ блѣдный свѣтъ свой у солнца; море воръ -- жидкой зыбью своей оно разрѣшаетъ мѣсяцъ въ соленыя слезы; и земля воръ -- она родитъ и питаетъ навозомъ, который накрадываетъ себѣ изъ испражненій всего міра; все воръ! Самый законъ -- узда и бичь вашъ -- пользуясь своимъ могуществомъ, воруетъ безнаказанно. Не любите и самихъ себя: грабьте другъ друга.-- Вотъ вамъ еще золота!-- Рѣжьте горла! все, что ни встрѣтите -- все воръ! Ступайте въ Аѳины, ломайте домы и лавки: когобъ не обокрали вы -- обокрадете вора же. Если я даю вамъ золото, такъ это не для того, чтобъ вы воровали меньше -- воруйте еще болѣе, и золото да погубитъ васъ все-таки! (Уходитъ въ пещеру).
   3 раз. Онъ почти совсѣмъ отвратилъ меня отъ ремесла моего, убѣждая быть вѣрнымъ ему.
   1 раз. Все это онъ совѣтовалъ изъ ненависти къ человѣчеству -- нисколько не изъ желанія намъ добра.
   2 раз. Я повѣрю ему, какъ врагу, и откажусь отъ ремесла моего.
   1 раз. Пусть прежде успокоятся Аѳины; вѣдь честнымъ можно сдѣлаться во всякое время. (Уходятъ).

Входить Флавій.

   ФЛАВ. О, боги! неужели этотъ жалкій, оборванный человѣкъ господинъ мой? Какъ онъ блѣденъ и худъ! О, дивный памятникъ доброты, во-зло употребленной! Какую страшную противуположность блеску и роскоши представляетъ тугъ нищета безпощадная! Нѣтъ ничего на землѣ гнуснѣе друзей, способныхъ доводить и благороднѣйшее до такого униженія. И какъ идетъ къ нашему времени заповѣдь, заставляющая любить враговъ своихъ; въ самомъ дѣлѣ лучше ужъ любить того, кто явно желаетъ тебѣ зла, чѣмъ того, кто губитъ подъ личиной дружбы.-- Онъ замѣтилъ меня. Я выскажу ему мое искренное сожалѣніе; буду служить ему всю жизнь мою.

Тимонъ выходить изъ пещеры.

   Добрый господинъ мой!
   ТИМ. Прочь! кто ты?
   ФЛАВ. Неужели ты забылъ меня?
   ТИМ. Къ чему вопросъ этотъ? Я забылъ все человѣчество; если и ты человѣкъ -- я забылъ и тебя.
   ФЛАВ. Я твой бѣдный, но честный служитель.
   ТИМ. Такъ я не знаю тебя. Честные люди никогда не служили мнѣ; у меня были только негодяи, прислуживавшіе за столомъ бездѣльникамъ.
   ФЛАВ. Боги свидѣтели, никогда еще бѣдный управитель не грустилъ о несчастіи своего господина такъ искренно, какъ я.
   ТИМ. Какъ! ты плачешь?-- Подойди ко мнѣ поближе; ты нравишся мнѣ, потому что ты женщина, отрекаешся отъ кремнистой твердости мущинъ, глаза которыхъ увлажаются только похотью, или смѣхомъ. Состраданіе спитъ въ нихъ сномъ непробуднымъ. Странное время: есть слезы для радости и нѣтъ для горя!
   ФЛАВ. О, прошу узнай меня, повѣрь моему участію и позволь мнѣ быть, по прежнему, твоимъ управителемъ, пока не истощится и мое небольшое достояніе.
   ТИМ. Неужели у меня былъ управитель такъ вѣрный, такъ честный и теперь такъ утѣшительный? это совсѣмъ сбиваетъ меня съ толку. Дай вглядѣться въ лицо твое. Да, нѣтъ никакого сомѣнія -- и онъ рожденъ женщиной.-- О, боги, никогда не увлекающіеся, простите мнѣ мою всеобъемлющую, ничего не исключающую опрометчивость! признаюсь -- есть человѣкъ честный; но -- не перетолковывайте словъ моихъ -- одинъ только: не болѣе, и онъ управитель! Какъ хотѣлось бы мнѣ ненавидѣть все человѣчество, а ты выкупаешся; но, кромѣ тебя, я все-таки обременяю моимъ проклятіемъ всѣхъ, всѣхъ! Мнѣ кажется, впрочемъ, что ты болѣе честенъ, чѣмъ уменъ; проводя и надувая меня, ты скорѣй нашолъ бы себѣ другое мѣсто: вѣдь многіе добываютъ себѣ новаго господина, садясь на шею старому. Скажи, однакожъ, по совѣсти -- что дѣлать, я не могу не сомнѣваться даже и въ несомнѣнномъ -- не хитрость ли, не своекорыстіе ли твоя привязанность ко мнѣ? не дружба ли это лихоимца, не подарокъ ли богача, въ ожиданіи въ двадцать разъ большаго?
   ФЛАВ. Нѣтъ, добрый господинъ мой; сомнѣніе и недовѣрчивость проникли въ грудь твою слишкомъ ужъ поздно. Тебѣ въ счастіи слѣдовало бы опасаться несчастія; но опасенія приходятъ обыкновенно тогда только, когда ужъ все потеряно. Нѣтъ, боги свидѣтели, меня привели къ тебѣ истинная любовь, долгъ и уваженіе къ твоему благородству, заботливость о средствахъ твоего существованія. Повѣрь, и величайшее счастіе, сужденное мнѣ въ настоящемъ или въ будущемъ, отдалъ бы я за исполненіе одного только желанія, чтобъ ты могъ наградить меня своимъ собственнымъ обогащеніемъ.
   ТИМ. Желаніе твое исполнено. Вотъ, единственный честный человѣкъ, возьми это сокровище, ниспосылаемое тебѣ богами черезъ меня, нищаго. Ступай, живи въ довольствѣ и счастіи, но съ однимъ условіемъ: какъ можно дальше отъ людей; ненавидь, проклинай всѣхъ; не имѣй ни къ кому состраданія. Пусть голодъ сгонитъ тѣло съ костей бѣдняка прежде, чѣмъ ты поможешь ему; давай собакамъ въ чемъ откажешь людямъ; людей же пусть поглотятъ тюрьмы; пусть высушиваются въ ничто долгами; пусть уподобятся побитымъ морозомъ растеніямъ; пусть болѣзни вылакаютъ всю лживую кровь ихъ!-- Прощай, будь счастливъ!
   ФЛАВ. О, позволь мнѣ остаться съ тобой, утѣшать тебя!
   ТИМ. Боишся проклятій -- оставь меня! бѣги, пока еще счастливъ и свободенъ. Бѣги людей -- никогда не показывайся и мнѣ! (Уходятъ въ разныя стороны).
  

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА I.

Передъ пещерой Тимона.

Входятъ: Поэтъ и Живописецъ.

   ЖИВ. Мнѣ подробно описали мѣстность; мы непремѣнно найдемъ его, гдѣ нибудь тутъ, по близости.
   ПОЭТ. Не слыхалиль вы о немъ еще чего нибудь? Оправдываются ли слухи о его непомѣрномъ богатствѣ?
   ЖИВ. Вполнѣ; самъ Алкивіадъ разсказывалъ. Онъ осыпалъ золотомъ Фрину и Тимандру; обогатилъ бѣдныхъ, бродяжничавшихъ воиновъ, да и управителю своему, говорятъ, подарилъ огромную сумму.
   ПОЭТ. Такъ разореніе его было только комедіей для испытанія друзей.
   ЖИВ. Разумѣется; вы увидите, онъ опять явится въ Аѳины, разцвѣтетъ, какъ гордая пальма, и еще роскошнѣе, чѣмъ когда нибудь. По этому-то и не мѣшаетъ показать, что мнимое несчастіе его нисколько не измѣнило нашего къ нему расположенія; такимъ образомъ, мы убѣдимъ его въ нашемъ благородствѣ, и кошельки наши {Въ прежнихъ изданіяхъ: to load our purpоses with what they travel for... По экземпляру Колльера: to load our purses with what we travel for...}, навѣрное, наполнятся желаемымъ, если только справедливы толки о его богатствѣ.
   ПОЭТ. Чтожъ намѣрены вы представить ему?
   ЖИВ. Теперь ничего, кромѣ самого себя; но скажу, что готовлю для него превосходнѣйшую картину.
   ПОЭТ. Я также намекну, что тружусь надъ предназначеннымъ ему сочиненіемъ.

Тимонъ показывается у входа въ пещеру.

   ЖИВ. И прекрасно. Обѣщанія -- совершенно въ духѣ времени: они открываютъ глаза ожиданію; другое дѣло исполненіе ихъ -- оно почти совсѣмъ вышло изъ употребленія, и если существуетъ, такъ развѣ только между простаками да простолюдинами. Обѣщаніе и вѣжливо и въ модѣ; исполненіе -- родъ послѣдней воли или духовной, обнаруживающей ужаснѣйшій умственный недугъ того, кто составляетъ ее.
   ТИМ. (Про себя). Дивный художникъ! гаже себя, ты ужъ не можешь написать человѣка!
   ПОЭТ. Я думаю, какое бы придать содержаніе сочиненію, которое посулю ему. Оно должно быть его олицетвореніемъ; должно быть сатирой на непрочность благосостоянія: обнаженіемъ безмѣрной лести, которая сопутствуетъ юности и богатству.
   ТИМ. (Про себя). И въ своемъ же собственномъ сочиненіи ты выставишь себя величайшимъ негодяемъ; отбичуешь, въ другихъ, свои собственные пороки. Бичуй же -- у меня есть еще для тебя золото!
   ПОЭТ. Отыщемъ же его; мы погрѣшимъ противъ собственнаго счастія, если пропустимъ благопріятное мгновеніе.
   ЖИВ. Правда; ищи, что тебѣ нужно, пока свѣтитъ еще день, пока не настала черная ночь. Идемъ.
   ТИМ. Я помогу вамъ отыскать меня. Что же за богъ золото, если ему служатъ въ капищахъ, гнуснѣйшихъ даже свинаго хлѣва! Но ты оснащиваешь корабли и заставляешь ихъ пахать пѣнистое море; ты внушаешь благоговѣйное уваженіе къ бездѣльникамъ: тебѣ -- поклоненіе, а твоимъ, только тебѣ повинующимся поклонникамъ -- вѣнецъ чумный на вѣки! Подойду къ нимъ. (Подходить).
   ПОЭТ. Благо, доблестному Тимону!
   ЖИВ. Нѣкогда нашему благородному покровителю.
   ТИМ. Неужели я дожилъ до того, что вижу, наконецъ, двухъ человѣкъ честныхъ?
   ПОЭТ. Мы такъ часто пользовались твоей щедростью, и вдругъ, узнаемъ, что ты покинулъ свѣтъ, оставленъ неблагодарными друзьями -- чудовищами, для которыхъ мало и всѣхъ каръ неба! Какъ? оставить того, чье, какъ звѣзды, лучезарное благородство давало и жизнь и значеніе всему существованію ихъ! Это выводитъ меня изъ себя, и я не нахожу словъ, въ которыя бы могъ облечь эту исполинскую не благодарность.
   ТИМ. Пусть ходитъ нагая; такимъ образомъ она будетъ виднѣе. И вы, честные, оставаясь тѣмъ, что вы есть -- сдѣлаете ее еще замѣтнѣе, еще очевиднѣе.
   ЖИВ. И онъ, и я, мы оба были орошены дождемъ твоей щедрости, и мы такъ чувствуемъ благотворное дѣйствіе его.
   ТИМ. Да, вы честные люди.
   ЖИВ. Мы пришли предложить тебѣ наши услуги.
   ТИМ. Честнѣйшіе люди! Чѣмъ же отблагодарить мнѣ васъ за это? Можете вы ѣсть коренья, пить холодную воду?
   ОБА. Мы сдѣлаемъ для тебя все, что можемъ.
   ТИМ. Вы честные люди -- вы услыхали, что у меня есть еще золото; я знаю, что слышали. Говорите правду: вѣдь вы честные люди.
   ЖИВ. Слышали, благородный Тимонъ; но ни онъ, ни я -- мы пришли совсѣмъ не по этому --
   ТИМ. Добрые честные люди!-- (Живописцу). Ты поддѣлываешся подъ природу лучше всѣхъ аѳинскихъ живописцевъ; ты, въ самомъ дѣлѣ, лучшій: ты поддѣлывается такъ естественно.
   ЖИВ. Да, не дурно.
   ТИМ. Превосходно!-- (Поэту). Что до твоихъ стихотвореній -- стихъ твой такъ плавенъ, такъ гладокъ, такъ нѣженъ: и ты необыкновенно естествененъ въ своемъ родѣ. Но, не смотря на все это, честные друзья мои, я долженъ сказать, что у васъ есть небольшой недостатокъ -- недостатокъ совсѣмъ, впрочемъ, не чудовищный; и я нисколько не хочу утруждать васъ просьбою освободиться отъ него.
   ОБА. Скажи, какой?
   ТИМ. Но, можетъ быть, вы оскорбитесь?
   ОБА. Напротивъ, мы будемъ очень благодарны тебѣ.
   ТИМ. Въ самомъ дѣлѣ?
   ОБА. Не сомнѣвайся.
   ТИМ. Каждый изъ васъ довѣряетъ бездѣльнику, который надуваетъ васъ безсовѣстнѣйшимъ образомъ.
   ОБА. Какъ?
   ТИМ. Вы слушаете его ласкательства, видите его притворство, знаете его грубыя продѣлки, и все-таки любите, питаете, лелѣете его въ своемъ сердцѣ. А онъ -- повѣрьте мнѣ -- отъявленный мошенникъ.
   ЖИВ. Но я не знаю, кто же это?
   ПОЭТ. Я также.
   ТИМ. Послушайте, я люблю васъ: я дамъ вамъ золота -- избавьте только себя отъ этихъ негодяевъ. Повѣсьте, заколите, или утоните ихъ въ нужномъ мѣстѣ: уничтожьте ихъ какимъ бы ни было способомъ, и тогда приходите ко мнѣ -- я не пожалѣю золота.
   ОБА. Назови ихъ; скажи, кто они.
   ТИМ. Ступай ты туда, ты туда -- каждый изъ васъ все-таки будетъ вдвоемъ; каждый изъ васъ и въ одиночествѣ и наединѣ все-таки будетъ въ обществѣ отъявленнаго бездѣльника. (Живописцу). Не хочешь, что бы тамъ, гдѣ ты, были два мошенника -- не подпускай къ себѣ его. (Поэту). Хочешь быть въ обществѣ только одного негодяя -- избѣгай его. Убирайтесь! (Бьетъ ихъ). Вотъ вамъ золото; вѣдь вы только за нимъ и пришли, бездѣльники! Вотъ вамъ плата за трудъ вашъ; убирайтесь! Ты алхимикъ -- обрати же и это въ золото! Прочь, прочь съ глазъ моихъ, подлые псы! (Уходитъ, прогоняя ихъ).
  

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Флавій и два Сенатора.

   ФЛАВ. Напрасно хотите выговорить съ нимъ; онъ такъ ограничился самимъ собою, что, кромѣ его, все подобное человѣку кажется ему враждебнымъ.
   1 сен. Покажи намъ его пещеру; мы обѣщали Аѳинянамъ поговорить съ нимъ.
   2 сен. Человѣкъ не всегда одинаковъ. Его сдѣлали такимъ время и горе -- время же, возвративъ ему прежнее благосостояніе, можетъ сдѣлать его и прежнимъ человѣкомъ. Ты только проводи насъ къ нему, а тамъ увидимъ.
   ФЛАВ. Вотъ его пещера; миръ и спокойствіе да царствуютъ въ ней!-- Тимонъ, благородный Тимонъ, выдь къ друзьямъ твоимъ. Аѳиняне привѣтствуютъ тебя въ лицѣ двухъ почтеннѣйшихъ сенаторовъ. Выслушай ихъ.

Тимонъ выходитъ.

   ТИМ. О, сожги ихъ, солнце благотворное!-- Говорите и, затѣмъ, ступайте на висѣлицу. За каждое истинное слово -- по волдырю на языкъ; каждое ложное да будетъ разкаленнымъ желѣзомъ и да уничтожитъ языкъ по самый корень!
   1 сен. Достойный Тимонъ --
   ТИМ. Достойный подобныхъ вамъ, какъ вы достойны Тимона.
   2 сен. Аѳинскіе сенаторы привѣтствуютъ тебя --
   ТИМ. Я такъ благодаренъ имъ за это, что отблагодарилъ бы чумой, еслибъ только могъ добыть ее для нихъ.
   1 сен. О, забудь, что намъ самимъ такъ прискорбно. Всѣ сенаторы, движимые единодушной любовью, просятъ тебя возвратиться въ Аѳины, гдѣ тебя ждутъ и почести и слава.
   2 сен. Они вполнѣ сознаютъ, какъ непростительно было забвеніе твоихъ заслугъ; все государство -- рѣдко сознающее свои ошибки -- чувствуетъ теперь, что ему недостаетъ Тимона; что, отказомъ помочь ему -- оно готовило свою собственную гибель. Оно поручило намъ выразить тебѣ свое раскаяніе, предложить вознагражденіе, далеко превышающее оскорбленіе: столько любви и богатства, что всѣ, понесенныя тобой несправедливости вычеркнутся изъ твоего сердца, и въ немъ останутся только ихъ любовь и признательность.
   ТИМ. Вы очаровываете, изумляете меня почти до слезъ. Дайте же мнѣ сердце глупца да глаза женщины, и я заплачу отъ радости, доблестные сенаторы.
   1 сен. Такъ возвратись же вмѣстѣ съ нами и прими начальство надъ Аѳинами -- надъ нашими и твоими Аѳинами. Тебя встрѣтятъ съ радостью, облекутъ неограниченной властью, и твое имя увѣнчается неувядаемой славой, только что отразимъ бѣшенаго Алкивіада, который, какъ дикій вепрь, взрываетъ миръ своей родины --
   2 сен. И грозитъ стѣнамъ Аѳинъ страшнымъ мечемъ своимъ.
   1 сен. И потому, благородный Тимонъ --
   ТИМ. И потому, благородные сенаторы, и потому -- когда Алкивіадъ примется умерщвлять моихъ соотечественниковъ, скажите Алкивіаду отъ Тимона, что Тимону нѣтъ никакого дѣла до этого. Но если онъ начнетъ громить прекрасныя Аѳины, рвать бороды добрыхъ старичковъ нашихъ, предавать на позоръ бѣшеной, звѣрской войнѣ даже дѣвъ невинныхъ, то скажите ему и тогда, что Тимонъ, изъ состраданія къ старости и юности, не можетъ не сказать, что ему и до этого нѣтъ никакого дѣла. Пусть неистовствуетъ до конца, потому что ножи ихъ не посмотрятъ ни на что, пока у васъ будутъ еще для нихъ горла. Что же до меня самого -- въ лагерѣ недовольныхъ нѣтъ такого ничтожнаго ножишка, который не былъ бы для меня драгоцѣннѣе почтеннѣйшаго горла въ Аѳинахъ. За симъ, поручаю васъ покровительству боговъ много-милостивыхъ, какъ воровъ -- тюремщикамъ.
   ФЛАВ. Оставьте его: все напрасно.
   ТИМ. Я трудился надъ моей эпитафіей -- завтра увидятъ ее. Долговременная болѣзнь здоровья и жизни близится къ окончанію, и ничтожество даруетъ мнѣ все. Прощайте; да бичуетъ васъ Алкивіадъ, а вы -- Алкивіада, и долго, долго!
   1 сен. Тщетны всѣ наши убѣжденія.
   ТИМ. Но я все-таки люблю мою отчизну; я не изъ тѣхъ, которые могутъ радоваться общему несчастію, хоть и говорятъ это про меня.
   1 сен. Вотъ это пріятно слышать.
   ТИМ. Кланяйтесь моимъ любезнымъ соотечественникамъ --
   1 сен. Просьба, дѣлающая честь устамъ твоимъ.
   2 сен. И входящая въ наши уши, какъ увѣнчанный побѣдитель въ тріумфальные ворота.
   ТИМ. Поклонитесь и скажите имъ отъ меня, что для того, чтобъ избавить ихъ отъ страданій, отъ боязни врага, отъ безпокойствъ, потерь, томленія любви и множества другихъ случайныхъ непріятностей, которымъ подвергается утлая ладья природы на невѣрномъ потокѣ жизни -- я готовъ оказать имъ еще небольшую услугу, готовъ научить ихъ, какъ ускользнуть отъ ярости бѣшенаго Алкивіада.
   2 сен. Онъ возвратится!
   ТИМ. Близь моей пещеры есть дерево, которое, на собственную свою потребу, я долженъ срубить, и срубить скоро; скажите друзьямъ моимъ, скажите Аѳинянамъ: всѣмъ, отъ высшаго до низшаго, что если кто изъ нихъ хочетъ покончить всѣ свои страданія разомъ -- пусть спѣшитъ сюда и повѣсится на немъ, пока еще не свалилъ его топоръ мой. Прошу, передайте имъ и привѣтъ и совѣтъ мой.
   ФЛАВ. Не надоѣдайте ему -- вамъ не измѣнить его.
   ТИМ. Сюда вы ужъ не приходите опять. Скажите Аѳинянамъ, что Тимонъ устроилъ себѣ вѣчное жилище на берегу, постоянно, разъ въ день, покрываемомъ соленой пѣной волнистой стихіи; приходите туда, и пусть намогильный камень мой будетъ вашимъ оракуломъ.-- О, договорите же все горькое, уста мои, и потомъ -- замолкните навѣки. Все дурное да поправляютъ чума и заразы. Могилы да будутъ единственнымъ произведеніемъ людей, а смерть -- единственнымъ пріобретеніемъ ихъ.-- Сокрой лучи свои, о, солнце! Тимонъ свершилъ свое предназначенье! (Уходитъ).
   1 сен. Ненависть срослась съ нимъ.
   2 сен. Всѣ наши надежды на него рушились. Идемъ, поищемъ другихъ средствъ предотвратить, грозящую намъ опасность.
   1 сен. Да, тутъ нечего терять время.
  

СЦЕНА 3.

Стѣны Аѳинъ.

Выходятъ: два Сенатора и Гонецъ.

   1 сен. Тебѣ трудно было разузнать все съ совершенной точностью; можетъ быть, на самомъ-то дѣлѣ, войско его и не такъ многочисленно, какъ ты доносишь.
   ГОН. Я скорѣй уменьшилъ. Кромѣ того, по всему видно, что онъ скоро двинется къ стѣнамъ нашимъ.
   2 сен. Плохо намъ будетъ, если они не уговорятъ Тимона возвратиться!
   ГОН. Я встрѣтился съ гонцомъ, однимъ изъ моихъ старыхъ знакомцевъ, и мы, не смотря на то, что находимся въ рядахъ враждебныхъ, разговорились дружески. Онъ скакалъ къ Тимону съ письмомъ, которымъ Алкивіадъ проситъ его идти вмѣстѣ съ нимъ на Аѳины, потому что онъ возсталъ противъ нихъ отчасти и изъ-за него.

Входятъ два Сенатора, бывшіе у Тимона.

   1 сен. Вотъ и наши товарищи.
   3 сен. Ни слова болѣе о Тимонѣ: на него нечего надѣяться.-- Барабаны врага слышны ужъ; страшное приближеніе его темнитъ воздухъ пылью. Скорѣй, въ городъ; къ оружію! Гибель наша, кажется, неизбѣжна.
  

СЦЕНА 4.

Лѣсъ. Пещера Тимона и близь нея намогильный камень.

Входитъ Воинъ.

   ВОИН. По описанію это то самое мѣсто.-- Эй! кто тамъ есть? говори, откликнись!-- Нѣтъ отвѣта.-- Это что такое? Тимонъ умеръ, кончилъ свое поприще. Это вскопалъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Some beast read this;.... По экземпляру Колльера: Some beast rear'd this...} какой нибудь звѣрь: людей тутъ нѣтъ и слѣда. Умеръ навѣрное, и это его могила.-- На камнѣ какая-то надпись; я неумѣю читать, но я сниму ее воскомъ. Вождю нашему извѣстны всякія писмена: онъ юнъ годами, да старъ знаніями. Теперь ужъ онъ навѣрное передъ гордыми Аѳинами, паденія которыхъ такъ жаждетъ. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 5.

Передъ стѣнами Аѳинъ.

Трубы. Входитъ Алкивіадъ съ войскомъ.

   АЛК. Трубите трусливому и развратному городу наше страшное прибытіе. (Трубятъ на переговоры).

Сенаторы всходятъ на стѣны.

   До сихъ поръ вы шли безпрепятственно путемъ рѣшительнаго произвола, замѣняя законъ вашей волей; до сихъ поръ я и всѣ, дремавшіе подъ сѣнью вашей власти, бродили скрестивъ руки, оглашая воздухъ безполезными стопами страданіи. Теперь, согбенные члены возмужавшаго ношатая кричатъ: "довольно"; теперь, отдохнутъ, на вашихъ покойныхъ креслахъ, выбившіяся изъ силъ жертвы, и задохнется богатая надменность страхомъ и бѣгствомъ.
   1 сен. Юный, благородный вождь, когда твое первое неудовольствіе на насъ было еще только въ мысли; когда ни ты не имѣлъ еще достаточныхъ силъ, ни мы -- причины страшиться тебя, мы посылали тебѣ бальзамъ для укрощенія твоего гнѣва: предлагали загладить нашу несправедливость любовью, далеко большею всѣхъ оскорбленій.
   2 сен. Точно также старались мы возвратить и ожесточеннаго Тимона; просили его, обѣщали все поправить. Мы не всѣ были жестокосерды; не всѣ заслуживаемъ кару безпощадной войной.
   1 сен. Не руками, оскорбившихъ тебя, воздвигнуты эти стѣны; да и самое оскорбленіе не такъ еще велико, чтобъ эти башни, памятники, школы должны были пасть за вину нѣсколькихъ лицъ.
   2 сен. Виновники твоего изгнанія померли; стыдъ, что они ошиблись такъ непростительно -- надорвалъ сердца ихъ. Войди же, благородный вождь, въ нашъ городъ съ распущенными знаменами и -- если ужъ не можешь отказать своей мести въ пищѣ, такъ противной природѣ человѣка -- удовлетворись, покрайней мѣрѣ, десятиной смерти: казни, по жребію, только десятаго.
   1 сен. Не всѣ же виновны; и не жестокосердіе ли мстить живымъ за мертвыхъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: For those that were, it is not square to take... По экземпляру Колльера: For those that were is't not severe to take...}? преступленія не наслѣдуются, какъ земли. И потому, доблестный соотечественникъ, введи войско, но оставь злобу за стѣнами; пощади Аѳины -- колыбель твою и близкихъ тебѣ, которыхъ, въ пылу ярости, уничтожишь вмѣстѣ съ виновными. Войди, какъ пастырь въ овчарню: удали зараженныхъ, но не рѣжь же всѣхъ, безъ разбора.
   2 сен. Все, чего ты хочешь, ты скорѣй вынудишь у насъ улыбкой, чѣмъ вырубишь мечемъ.
   1 сен. Коснись только ногой до замкнутыхъ воротъ нашихъ, и они отворятся, если смягченное сердце твое скажетъ намъ, что войдешь дружественно.
   2 сен. Брось свою перчатку, или что хочешь, въ знакъ того, что ищешь праведнаго возмездія, а не общей гибели, и пусть все твое войско стоитъ въ городѣ, пока мы не исполнимъ всѣхъ твоихъ желаніи.
   АЛК. Вотъ вамъ моя перчатка. Сойдите и отомкните никѣмъ неугрожаемые ворота. Смерть только тѣмъ изъ враговъ Тимона и моихъ, которыхъ назовете сами; смерть только имъ. А чтобъ еще болѣе успокоить васъ -- ни одинъ изъ моихъ воиновъ не оставитъ поста своего, не возмутитъ потока общественнаго порядка безнаказанно, не сдѣлавшись отвѣтчикомъ передъ законами вашего города.
   СЕНАТОРЫ. О, благородный вождь!
   АЛК. Сойдите же и будьте вѣрны данному слову. (Сенаторы сходятъ и отворяютъ ворота).

Входитъ Воинъ.

   ВОИН. Благородный вождь, Тимонъ умеръ и схороненъ на самой окраинѣ моря. На могильномъ камнѣ я нашолъ надпись и оттиснулъ ее воскомъ; этотъ оттискъ будетъ толмачемъ моего невѣжества.
   АЛК. (Читаетъ). "Здѣсь лежитъ жалкій трупъ, лишенный жалкой души. Не старайтесь узнать мое имя. Проклятіе всѣмъ вамъ, живые бездѣльники! Здѣсь покоюсь я -- я, Тимонъ, ненавидѣвшій, при жизни, все живое. Проходи! кляни меня какъ хочешь, только не останавливайся здѣсь".-- Это вѣрное выраженіе послѣдняго состоянія твоей души. Но, хотя ты и ненавидѣлъ въ насъ наши человѣческія слабости, пренебрегалъ изліяніями нашихъ чувствъ: слезинками, которыми разрѣшается скупая природа человѣка -- мощный умъ твой научилъ, однакожъ, тебя какъ заставить и необъятнаго Нептуна вѣчно орошать слезами и твою скромную могилу, и вины прощенныя. Благородный Тимонъ умеръ -- мы не забудемъ почтить память его.-- Ведите же меня въ вашъ городъ; я обовью мечь мой оливой: война родитъ у меня миръ, миръ укротитъ войну, я заставлю ихъ врачевать другъ друга.-- Бейте въ барабаны!--
  
ора ему бы было
             Открыть глаза, и долженъ это сдѣлать
             Скорѣй всѣхъ я.-- Самъ пожалѣетъ онъ,
             Все потерявъ, что не перечилъ прежде
             Ему никто.-- У щедрости, жаль, нѣтъ
             Въ затылкѣ глазъ; -- будь это -- многихъ бѣдъ
             Намъ удалось избѣгнуть бы счастливо
             Тамъ, гдѣ насъ умъ итти толкаетъ криво.

(Уходитъ Флавій и возвращается съ ларцемъ).

             1-й гость. Гдѣ слуги?
             Слуга.                     Здѣсь.
             2-й гость.                               Готовьте лошадей.
             Тимонъ. Нѣтъ, нѣтъ, друзья! Минутку погодите.
             Словечко вамъ мнѣ надобно' сказать..

(Даетъ одному изъ гостей брильянтъ).

             Прошу тебя принять бездѣлку эту
             Любезный другъ. Ея значенье этимъ
             Возвысишь ты.
             1-й гость.           Подарками осыпалъ
             Меня ты, Тимонъ, съ головы до ногъ.
             Всѣ. Равно и насъ.

(Входитъ слуга).

             Слуга.                    Подъѣхали къ дверямъ
             Тамъ нѣсколько сенаторовъ; -- желаютъ
             Войти сюда.
             Тимонъ.           Проси!-- Я радъ ихъ видѣть.
             Флавій (Тимону). Позволь сказать тебѣ два слова, Тимонъ,
             Вопросъ не пустъ и важенъ для тебя.
             Тимонъ. Ну, если такъ, то надо со вниманьемъ
             Заняться имъ. Приди потомъ; теперь же
             Займись пріемомъ дорогихъ гостей.
             Флавій (тихо). Что дѣлать мнѣ? (Входитъ 2-й слуга).
             Слуга. Прислалъ изъ дружбы Луцій
             Тебѣ въ подарокъ четырехъ коней.
             Масть -- молоко, серебряная упряжь!
             Тимонъ. Благодарю. Я принимаю ихъ 1
             Отъ всей души. Распорядись, чтобъ щедро
             Былъ награжденъ принесшій этотъ даръ.

(Входитъ 3-й слуга).

             Ну что еще? Съ какой пришелъ ты вѣстью?
   Слуга. Благородный Лукуллъ приглашаетъ тебя завтра съ собой на охоту и посылаетъ тебѣ въ подарокъ двѣ своры гончихъ.
             Тимонъ. Скажи ему, что буду непремѣнно
             Собакъ прими, вознаградивъ, конечно,
             Какъ слѣдуетъ того, кто ихъ привелъ.
             Флавій (тихо). Чѣмъ наконецъ ему придется кончить?
             Даритъ онъ зря и угощать велитъ
             Огуломъ всѣхъ, не думая, что пусты
             Въ его дому давно всѣ сундуки.
             Не только знать не хочетъ онъ, какъ бѣденъ
             Сталъ деньгами, но я не смѣю даже
             Ему сказать, какъ горько обнищалъ
             И сердцемъ онъ, утративши возможность
             Впредь потакать наклонностямъ своимъ.
             Наобѣщалъ такъ безконечно много
             Онъ въ будущемъ, что всѣ его посулы
             Одинъ лишь долгъ. Онъ съ добротой своей
             Впередъ за все готовъ платить проценты.
             Взята въ залогъ давно его земля
             Друзьями же! О, если бъ съ честью я
             Разстался съ нимъ, чтобъ не пришлось разстаться
             Позднѣй въ бѣдѣ и горѣ! Оставаться
             Всю жизнь намъ лучше вовсе безъ друзей,
             Чѣмъ заводить по глупости своей
             Такихъ друзей, чья дружба намъ вреднѣе
             Самой вражды!-- О, какъ его жалѣю
             Сердечно я! (Уходитъ Флавій).
             Тимонъ (одному изъ гостей). Ты, другъ мой, унижаешь
             Напрасно самъ достоинства свои 15).
             Прошу тебя принять бездѣлку эту
             Въ знакъ памяти и дружбы отъ меня.
             2-й гость. Принявъ ее, достойный Тимонъ, буду
             Сугубо я признателенъ тебѣ.
             3-й гость. Ты сотканъ весь изъ щедрости.
             Тимонъ.                                         Ахъ, кстати:
             Припомнилъ я, достойный другъ, что ты
             Хвалилъ гнѣдую лошадь, на которой
             Разъ ѣздилъ я. Когда она тебѣ
             Такъ нравится -- то я ее охотно
             Тебѣ дарю.
             3-й гость.           О, нѣтъ! Прошу, прости!..
             Я не могу на это согласиться.
             Тимонъ. Нѣтъ, нѣтъ -- ты только выслушай, что я
             Тебѣ скажу: извѣстно, люди хвалятъ
             То, что они находятъ по душѣ;
             А я всегда желанья близкихъ мѣрялъ
             По собственнымъ. Вѣрь мнѣ, что это такъ.
             (Прочимъ) Я къ вамъ, ко всѣмъ, сбираюсь скоро въ гости.
             Гости. Пріятнѣй гостя не дождаться намъ.
             Тимонъ. Я такъ счастливъ, когда васъ принимаю,
             Что царствами готовъ бы раздавать
             Подарки вамъ. Для васъ ничтожны слишкомъ
             Мои дары! Я не усталъ бы вѣчно
             Ихъ раздавать.-- Алкивіадъ! Ты воинъ,
             И потому, конечно, не богатъ.
             Поднесть тебѣ подарокъ я считаю
             Естественнымъ поступкомъ доброты.
             Вѣдь жизнь провелъ ты съ мертвыми тѣлами,
             А потому владѣнья всѣ твои
             Лишь рядъ гробницъ.
             Алкивіадъ.           Да, пользы въ нихъ немного.
             1-й гость (Тимону). Мы всѣ тебѣ обязаны навѣкъ.
             Тимонъ. А я всѣмъ вамъ.
             2-й гость.                     Мы всѣ твои сердцами.
             Тимонъ. А Тимонъ вашъ.-- Эй, факеловъ сюда!
             1-й гость. Богатство, счастье, честь -- вотъ что желаю
             Я Тимону на много, много лѣтъ.
             Тимонъ. Служить друзьямъ -- вотъ Тимона въ чемъ счастье.

(Гости и Алкивіадъ уходятъ)

             Апемантъ. Кивать и льстить въ привѣтѣ заученомъ
             Да вѣчно задъ выпячивать поклономъ --
             Вотъ вся ихъ жизнь!-- Ну стоитъ ли ихъ весь
             Дурацкій рой того, чѣмъ платятъ здѣсь
             За то, что гнутъ колѣни эти хамы?
             Вся дружба ихъ -- подонки грязной ямы!
             Въ комъ чести нѣтъ -- тотъ ноги вѣчно гнетъ,
             Глупецъ же все за чванство продаетъ.
             Тимонъ. Будь, Апемантъ, ты подобрѣй душою --
             Я и тебѣ добро бы сдѣлать могъ.
   Апемантъ. Нѣтъ, уволь! Мнѣ не надо ничего. Если я позволю тебѣ подкупить даже себя, то кто же станетъ тогда колоть тебѣ глаза правдой? Вѣдь ты изгрѣшишься совсѣмъ. Ты раздаешь свое добро такъ щедро, что скоро, боюсь, заложишь самъ себя. Ну, скажи, къ чему эти пиры, эта роскошь и чванство?
   Тимонъ. Если ты снова начинаешь ворчать на общество 16), то я даю слово тебѣ не отвѣчать. Прощай и возвратись сюда въ лучшемъ расположеніи духа. (Уходитъ Тимонъ).
             Апемантъ. Ну, хорошо! Не хочешь слушать ты,
             Такъ говорить съ тобой я перестану
             И тѣмъ замкну тебѣ къ спасенью путь.
             Вѣдь люди всѣ къ совѣтамъ добрымъ глухи;
             Зато на лесть льнутъ роемъ, точно мухи. (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната въ домѣ одного изъ сенаторовъ..

(Входитъ сенаторъ съ бумагой въ рукѣ).

  
             Сенаторъ. Еще пять тысячъ! Исидоръ съ Баррономъ
             Ему ужъ дали девять. Съ прежней суммой
             Онъ задолжалъ мнѣ цѣлыхъ двадцать-пять
             И въ мотовствѣ не хочетъ знать предѣла.
             Нѣтъ, такъ нельзя,-- да я и не хочу,
             Чтобъ было такъ. Вѣдь только пожелай
             Я золота -- то стоитъ мнѣ украсть
             У нищаго собаку и послать
             Ее въ даръ Тимону -- такъ этотъ песъ
             Мнѣ начеканитъ тотчасъ же монеты.
             Когда я лошадь вздумаю продать
             Съ тѣмъ, чтобъ купить взамѣнъ хоть двадцать лучшихъ,--
             Ее пошлю я Тимону безъ всякихъ
             Рѣчей и словъ -- она родитъ мнѣ цѣлый
             Табунъ коней. Дверь настежь у него
             Открыта всѣмъ, и сторожа съ улыбкой
             Зовутъ къ нему огуломъ въ гости всѣхъ.
             Нѣтъ, такъ нельзя! Простѣйшій здравый смыслъ
             Твердитъ, что жить такъ долго невозможно.
             Эй, Кафисъ! Эй! Гдѣ Кафисъ? (Входитъ Кафисъ).
             Кафисъ.                               Здѣсь. Что долженъ
             Исполнить я?
             Сенаторъ.           Надѣнь сейчасъ же плащъ
             И вмигъ отправься къ Тимону. Потребуй,
             Чтобъ отдалъ онъ немедленно тѣ деньги,
             Какія долженъ мнѣ. Да не давай
             Себя умаслить рѣчью. Если бъ вздумалъ
             Онъ какъ-нибудь учтиво отказать:
             Вертѣть бы сталъ въ рукахъ умильно шляпу,
             Съ приказомъ пожелать премного счастья
             Хозяину -- такъ ты его не слушай.
             Скажи, что деньги нужны до зарѣзу
             Мнѣ самому; что принужденъ я съ краю
             Держать свое; что срокъ его расписокъ
             Прошелъ давно, а я, ему довѣрясь,
             Тѣмъ подорвалъ свой собственный кредитъ.
             Прибавь еще, что какъ ни дорогъ Тимонъ
             Сердечно мнѣ, но не могу же я
             Ломать хребетъ изъ-за его мизинца.
             Моей нуждѣ словами не помочь,
             И мнѣ нужна немедленно уплата.
             Иди жъ скорѣй, да какъ придешь -- прими
             Построже видъ и будь въ рѣчахъ настойчивъ.
             Невольно страхъ беретъ меня, что скоро
             Повыщиплютъ всѣ перья у него,
             И станетъ прежній нашъ блестящій Фениксъ
             Голъ, какъ соколъ 17).-- Ступай теперь.
             Кафисъ.                                         Иду.
             Сенаторъ. Ну да, иди,-- да захвати расписки,
             А главное -- на сроки напирай.
             Кафисъ. Исполню все какъ слѣдуетъ.
             Сенаторъ.                               Ступай же.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Тимона.

(Входитъ Флавій со счетами).

  
             Флавій. Не хочетъ знать ни удержа ни мѣры
             Въ расходахъ онъ. Не знаетъ, какъ и чѣмъ
             Ихъ сократить. Ему все ни почемъ,
             Что бъ ни было -- все тратитъ онъ безъ счета.
             Не видывалъ примѣровъ въ жизни я,
             Чтобъ кто-нибудь изъ доброты себя
             Такъ доводилъ до глупости конечной.
             Что дѣлать тутъ? Очнется онъ безпечно
             Лишь въ часъ, когда придетъ бѣда на дворъ!
             Нѣтъ надо мнѣ поговорить серьезно
             Сегодня съ нимъ. Пускай вернется только
             Съ охоты онъ.-- Да, да, Нехорошо!

(Входятъ Кафисъ и слуги Исидора и Баррона).

             Кафисъ. Ба! Отъ Баррона? Вѣрно, ты пришелъ
             За деньгами?
             Слуга Баррона. А ты за ними тоже?
             Кафисъ. Конечно, такъ. Отъ Исидора ты?
             Слуга Исидора. Само собой.
             Кафисъ.                     Отдать недурно было бъ
             Сегодня всѣмъ.
             Слуга Баррона. Едва ли будетъ такъ.
             Кафисъ. Вотъ онъ и самъ.

(Входятъ Тимонъ, Алкивіадъ и гости).

             Тимонъ.                               Мы, пообѣдавъ, ѣдемъ
             Опять на ловлю, другъ Алкивіадъ. (Увидя слугъ)
             Вы что? Ко мнѣ?
             Кафисъ.           Да, господинъ,-- пришли мы
             Со счетами просроченныхъ долговъ.
             Тимонъ. Долговъ? Какихъ? Откуда ты, во-первыхъ?
             Кафисъ. Я изъ Аѳинъ.
             Тимонъ.                     Тебѣ заплатитъ Флавій.
             Кафисъ. Да онъ меня посулами пустыми
             Ужъ скоро мѣсяцъ тянетъ день за днемъ.
             Хозяинъ ждетъ; твердитъ, что важный случай
             Его заставилъ требовать назадъ
             Свое добро, и потому велѣлъ онъ
             Просить тебя, чтобъ ты, по благородству
             Твоей души, исполнилъ неотложно,
             Что проситъ онъ.
             Тимонъ.           Но ты, любезный другъ,
             Надѣюсь я, прійти вѣдь можешь завтра.
             Кафисъ. Нѣтъ, не могу.
             Тимонъ.                     Ну, полно, перестань!..
             Слуга Баррона. Явился я затѣмъ же отъ Варрона.
             Слуга Исидора. Мнѣ Исидоръ велѣлъ просить, чтобъ отданъ
             Немедля долгъ былъ также и ему.
             Кафисъ. Мой господинъ въ нуждѣ такой, что трудно
             И высказать.
             Слуга Варрона. Вѣдь вотъ ужъ шесть недѣль
             Пропущенъ срокъ обѣщанной уплаты.
             Слуга Исидора. Безъ счету разъ меня твой управитель
             Съ пустымъ карманомъ отсылалъ назадъ,
             И потому велѣли обратиться
             Мнѣ, мимо всѣхъ, къ тебѣ.
             Тимонъ.                     Постойте, дайте
             Опомниться! (Аливіаду и гостямъ).
                                 Прошу, друзья, пройдите
             Въ ту комнату;-- я къ вамъ явлюсь сейчасъ.

(Алкивіадъ и гости уходятъ).

             Эй, Флавій, это что? Что сталось съ міромъ?
             Съ меня крикливо требуютъ уплаты
             Какихъ-то мной просроченныхъ долговъ!
             Гдѣ честь моя, и какъ могло случиться,
             Что до такого дожилъ я стыда?
             Флавій (слугамъ). Прошу, друзья, повремените часъ.
             Вы видите, что господинъ мой занятъ
             Теперь другимъ. Дождитесь до обѣда.
             Я объясню въ подробности ему,
             Какой причиной вызвана просрочка.
             Тимонъ. Да, да, друзья, пожалуйста. (Флавію) Вели ихъ
             Всѣхъ угостить. (Уходитъ Тимонъ).
             Флавій. Идите вслѣдъ за мной.

(Уходитъ Флавій. Входятъ Апемантъ и шутъ).

             Кафисъ. Постойте.-- Вотъ идутъ шутъ съ Апемантомъ.
             Надо надъ нимъ позабавиться.
   Слуга Варрона. На висѣлицу его! Онъ наговоритъ намъ только дерзостей.
   Слуга Исидора. Чтобъ ему очумѣть, собакѣ.
   Слуга Варрона (шуту). Каково поживаешь, дуракъ?
   Апемантъ. Это ты свою тѣнь спрашиваешь?
   Слуга Варрона. Я говорю не съ тобой.
   Апемантъ. Знаю, что съ собой, (Шуту) Идемъ прочь.
   Слуга Исидора (слугѣ Варрона). Вотъ ты теперь съ нимъ связался и посадилъ себѣ дурака на шею.
   Апемантъ. Неправда: ты еще стоишь на своихъ ногахъ.
   Кафисъ. А кто, по-твоему, здѣсь дураки?
   Апемантъ. Тѣ, что дѣлаюгь такіе вопросы. Негодяи, хамы, ростовщики, сводники денегъ съ нуждой.
   Слуги. Какъ! Кто мы такіе?
   Апемантъ. Ослы.
   Слуги. Почему?
   Апемантъ. Потому что сами не знаете, кто вы такіе, и спрашиваете объ этомъ меня.-- Поговори съ ними, шутъ.
   Шутъ. Какъ поживаете, господа?
   Слуги. Премного благодарны. Какъ здоровье твоей красотки?
   Шутъ. Ничего. Она кипятитъ воду, чтобъ шпарить такихъ цыплятъ, какъ вы.-- Надѣюсь повидаться съ вами въ Коринѳѣ 18).
   Апемантъ. Хорошо сказано! Спасибо. (Входитъ пажъ).
   Шутъ. Смотрите, вотъ идетъ пажъ моей красотки.
   Пажъ (шуту). Ну что начальство 19)? Чѣмъ ты занятъ въ этой мудрой компаніи? Каково поживаешь, Апемантъ?
   Апемантъ. Я отвѣтилъ бы тебѣ дѣльно на этотъ вопросъ, если бъ у меня была палка во рту.
   Пажъ. Прочитай мнѣ адреса этихъ писемъ. Я ихъ не могу разобрать.
   Апемантъ. Развѣ ты не умѣешь читать?
   Пажъ. Не умѣю.
   Апемантъ. Немного же мудрости умретъ въ тотъ день, когда тебя повѣсятъ.-- Вотъ это письмо къ Тимону, а это къ Алкивіаду. Ступай теперь. Ты родился побочнымъ и умрешь сводникомъ.
   Пажъ. А ты родился собакой и съ голоду, какъ она, околѣешь.-- Не отвѣчай:-- я ужъ ушелъ. (Уходитъ пажъ).
   Апемантъ. Ты такъ же скоро бѣжишь отъ всякаго добра.-- Шутъ, я иду съ тобой къ Тимону.
   Шутъ. Ты оставишь меня тамъ?
   Апемантъ. Да, если Тимонъ дома (слугамъ). Вы слуги трехъ ростовщиковъ?
             Слуги. Да, потому что намъ они, къ сожалѣнью, не служатъ.
   Апемантъ. Услужить вамъ готовъ я, какъ палачъ служитъ вору.
   Шутъ. Такъ вы служите ростовщикамъ всѣ трое?
   Слуги. Да, шутъ.
   Шутъ. Немудрено: всякому ростовщику непремѣнно служитъ какой нибудь дуракъ. Моя госпожа ростовщица, и ей служу я. Когда люди занимаютъ деньги у вашихъ господъ, то они приходятъ печальными, а уходятъ веселыми; а вотъ къ моей хозяйкѣ такъ, напротивъ, приходятъ съ весельемъ, а уходятъ съ горемъ.-- Какъ вы думаете, отчего?
   Слуга Баррона. Я знаю, отчего.
   Апемантъ. Такъ скажи намъ, чтобъ мы могли объявить тебя и бездѣльникомъ и знатокомъ сводничества. Твоя репутація, впрочемъ, при этомъ нисколько не пострадаетъ.
   Слуга Баррона. А что такое знатокъ сводничества?
   Шутъ. А это, видишь ли, господинъ, одѣтый щеголемъ и иногда похожій на тебя; но вообще говоря, это духъ, принимающій всякіе виды. Порой онъ является вельможей, порой законникомъ, а то ученымъ, хотя, впрочемъ, такимъ, который предпочитаетъ драгоцѣнный камень философскому. Онъ ловкій кавалеръ, и его можно встрѣтить во всѣхъ видахъ, какіе люди способны принимать отъ тринадцатилѣтняго возраста до восьмидесятилѣтняго.
   Слуга Баррона. Ты, какъ вижу, не совсѣмъ дуракъ.
   Шутъ. Точно такъ же, какъ ты не совсѣмъ умникъ. Ко мнѣ ровно столько глупости, сколько въ тебѣ не хватаетъ ума.
   Апемантъ. Отвѣтъ, достойный Апеманта.
   Слуги. По мѣстамъ, по мѣстамъ! Вотъ идетъ Тимонъ.

(Возвращаются Тимонъ и Флавій).

   Апемантъ. Идемъ, тутъ, со мной.
   Шутъ. Пожалуй. За любовниками, старшими братьями 20) и женщинами я не гоняюсь, а за философомъ пойти можно.

(Уходятъ Апемантъ и шутъ).

             Флавій (слугамъ). Ступайте прочь! Поговоримъ мы послѣ.

(Уходятъ слуги).

             Тимонъ. Я изумленъ! Я не приду въ себя!..
             Зачѣмъ же мнѣ не говорилъ ты прежде
             Объ этомъ всемъ? Зачѣмъ передо мной
             Ты не раскрылъ, въ какомъ я положеньи,
             Чтобъ могъ свои я соглашать расходы
             Со средствами?
             Флавій.           Я начиналъ не разъ
             Объ этомъ рѣчь, но не хотѣлъ и слушать
             Ты никогда.
             Тимонъ.           Чистѣйшій вздоръ! Ты просто
             Являлся въ часъ, когда я былъ разстроенъ,
             И думаешь себя теперь прикрыть,
             Вину сваливши на мои же плечи.
             Флавій. Ахъ, сколько разъ, мой добрый господинъ,
             Я приносилъ тебѣ, какъ должно, счеты,
             И каждый разъ бросалъ ты ихъ подъ столъ,
             Не разсмотрѣвъ, и прибавлялъ лишь только,
             Что ихъ прочелъ ты въ честности моей!
             Какъ много разъ я горько-горько плакалъ,
             Когда въ отвѣтъ на маленькій подарокъ
             Ты возвращать приказывалъ мнѣ цѣнность
             Его втройнѣ.-- Бывало, позволялъ
             Себѣ не разъ я противъ всякихъ правилъ
             Тебѣ давать совѣты, чтобъ не такъ
             Для всѣхъ широко раскрывалъ ты руки!
             Случалось даже вѣдь глотать порой
             Мнѣ отъ тебя неласковое слово,
             Когда тебѣ хотѣлъ я объяснить,
             Что клонятся твои къ упадку средства,
             Долги жъ растутъ, какъ водъ приливный валъ!
             Пора тебѣ узнать, многолюбимый
             Мой господинъ (хоть узнаешь объ этомъ
             И поздно ты), что средствъ твоихъ, хотя бы
             Собрать ихъ всѣ, не хватитъ для уплаты
             И половины всѣхъ твоихъ долговъ!
             Тимонъ. Ну, такъ продать вели мои всѣ земли.
             Флавій. Онѣ давно всѣ отданы въ залогъ,
             Часть продана; другими врядъ ли можемъ
             Заткнуть мы ротъ предъявленнымъ долгамъ;
             А тамъ предъявятъ къ иску и другіе.
             Такъ какъ тутъ быть? Чѣмъ содержать весь домъ?
             Какъ разобраться въ путаницѣ счетовъ?
             Тимонъ. Мои поля до Спарты простирались.
             Флавій. О, господинъ, вѣдь для тебя весь міръ
             Былъ звукъ пустой! Будь онъ твоимъ -- его бы
             Однимъ ты словомъ подарилъ друзьямъ!
             Тимонъ. Да, это такъ!..
             Флавій.                     Когда подозрѣваешь
             Меня въ незнаньи ты иль плутовствѣ --
             Вели избрать посредниковъ, какихъ ты
             Захочешь самъ. Пусть разберутъ они
             Мои дѣла. Безсмертныхъ я зову
             Въ свидѣтели, что много-много разъ,
             Когда толпа прихлѣбниковъ сбиралась
             Въ твоемъ дворцѣ,-- когда текли, какъ слезы,
             Потоки винъ изъ нашихъ погребовъ,
             Когда твой домъ, залитый весь огнями,
             Гремя, стоналъ отъ звуковъ флейтъ и лиръ,--
             Я уходилъ въ подвалъ уединенный
             И плакалъ тамъ печально о тебѣ!
             Тимонъ. Прошу, молчи! Довольно!..
             Флавій.                                         Небо знаетъ,--
             Такъ говорилъ я самъ себѣ,-- какъ добръ
             Мой господинъ, и сколько въ ночь одну
             Его добра здѣсь истребили эти
             Прихлѣбники, обжоры, блюдолизы!
             Послушать ихъ, такъ кто не радъ отдать
             Все Тимону;-- мечи, сердца и руки --
             Все, все ему!-- Онъ благороденъ, щедръ,
             Великъ, могучъ! А чуть изсякнутъ средства,
             Какими онъ за эту платитъ лесть,--
             Умчится вмигъ и духъ, которымъ эта
             Честь вызвана!-- Пиръ далъ -- нужда возьметъ?
             Одинъ порывъ холодной зимней бури
             Погубитъ рой всѣхъ этихъ жадныхъ мухъ!
             Тимонъ. Ну, перестань,-- довольно поученій!..
             Даря друзьямъ, дарилъ не изъ пустого
             Тщеславья я. Быть-можетъ, поступалъ
             Я не умно, но все же не безчестно.
             Причины нѣтъ, чтобъ плакалъ ты. Иль точно
             Ты думаешь, что если потерялъ
             Ты мужество, то вмѣстѣ съ тѣмъ лишился
             И я друзей? Приди въ себя, не бойся!
             Я почерпнуть могу въ сосудѣ дружбы --
             Что захочу. Она откроетъ сердце
             Мнѣ широко. Имуществомъ друзей
             Могу распоряжаться такъ же вольно
             Я, какъ заставить говорить тебя.
             Флавій. О, если бъ вѣра эта оправдалась
             На опытѣ!
             Тимонъ. Я даже склоненъ думать,
             Что небеса, пославъ такой ударъ
             Внезапно мнѣ, благословить хотѣли
             Имъ твердую увѣренность мою 21)
             Въ моихъ друзей! Моей нуждѣ я радъ,
             И ты увидишь, какъ ты ошибался,
             Когда считалъ, что потерялъ я все.
             Нѣтъ, я богатъ!-- Мое богатство въ дружбѣ!
             Эй, кто-нибудь! Фламиній гдѣ? Сервилій!

(Входятъ Фламиній, Сервилій и другіе слуги).

   Сервилій. Что угодно?
   Тимонъ. Отправьтесь сейчасъ же поодиночкѣ: ты -- къ Луцію, ты -- къ Лукуллу,-- (я съ ними сегодня охотился),-- а ты -- къ Семпронію. Кланяйтесь имъ отъ меня и скажите, что я горжусь необходимостью прибѣгнуть къ ихъ дружбѣ съ просьбой о займѣ.-- Пусть они пришлютъ мнѣ пятьдесятъ талантовъ 22).
             Фламиній. Исполню все.
             Флавій (тихо).           Лукуллъ, и Луцій!.. хм!..
             Тимонъ (другому слугѣ). А ты поди къ сенаторамъ: они,
             Конечно, склонятъ слухъ свой со вниманьемъ
             Къ моимъ словамъ, припомнивъ тѣ услуги,
             Которыя успѣлъ я оказать
             Отечеству.-- Скажи, что я съ тобой
             Прошу прислать мнѣ тысячу талантовъ.
             Флавій. Я былъ настолько смѣлъ, что сдѣлалъ это
             Уже и самъ,-- (былъ это вѣдь ближайшій
             И лучшій путь),-- я предложилъ въ залогъ
             Твою печать и подпись; но, къ несчастью,
             Вернулся не богаче,-- покачали
             Они съ сомнѣньемъ только головой.
             Тимонъ. Возможно ли?.. Сказалъ ты правду?...
             Флавій.                                                   Да.
             Они въ отвѣтъ, какъ будто сговорясь,
             Сказали всѣ, что крайность ихъ прижала
             Теперь самихъ; что денегъ нѣтъ, что рады бъ
             Они душой исполнить все, да средствъ
             Нѣтъ, какъ на зло! При этомъ воздавали
             Они почетъ достоинствамъ твоимъ,
             Твердя, "что было бъ лучше!"... "Зло случилось
             Внезапно такъ!" -- "Вѣдь ошибаться могутъ
             И умные"... "Должны же быть причины"...
             "Имъ очень жаль"...-- Затѣмъ, съ холоднымъ взглядомъ
             И не безъ злой насмѣшки на губахъ,
             Они поспѣшно перешли къ разбору
             Другихъ какихъ-то, будто бъ важныхъ, дѣлъ,
             Оледянивъ такимъ нежданнымъ словомъ
             Мой имъ отвѣтъ.
             Тимонъ.           Пусть боги судятъ ихъ!..
             Ты не сердись: -- въ отжившихъ этихъ людяхъ
             Была всегда неблагодарность свойствомъ,
             Внѣдрившимся наслѣдственно въ ихъ плоть.
             Ихъ кровь тверда, свернулась и застыла;
             А потому нѣтъ теплой доброты
             И въ ихъ сердцахъ. Когда съ годами люди
             Предчувствуютъ, что близокъ ихъ конецъ --
             Они всегда, готовясь въ этотъ дальній,
             Тяжелый путь, становятся въ поступкахъ
             Черствы и вялы тѣломъ и душой.--
             Такъ не крушись! (Слугѣ) А ты ступай сейчасъ
             Къ Вентидію. (Флавію) Ты, знаю, сердцемъ вѣренъ
             И преданъ мнѣ; я упрекать не въ правѣ
             Тебя ни въ чемъ.-- (Слугѣ) Вентидій схоронилъ
             Ha-дняхъ отца и получилъ наслѣдство.--
             Когда онъ, бывъ несчастнымъ бѣднякомъ,
             Сидѣлъ въ тюрьмѣ и былъ оставленъ всѣми --
             Я спасъ его, ссудивши пять талантовъ
             Для выкупа. Снеси ему привѣтъ
             Сердечный мой и передай, что крайность
             Заставила по-дружески меня
             Его просить, чтобъ вспомнилъ онъ о деньгахъ,
             Ссуженыхъ мной. (Флавію) А ты, чуть ихъ получишь --
             Долгъ заплати явившимся слугамъ,
             Да, сверхъ того, разстанься съ мыслью злою,
             Чтобъ Тимонъ могъ погибнуть средь друзей.
             Флавій. Ахъ, если бъ такъ! Но тотъ, кто щедръ душою,
             Всѣхъ мѣряетъ по мѣркѣ вѣдь своей! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Аѳины. Комната въ домѣ Лукулла.

(Фламиній. Входишь слуга).

  
   Слуга. Я о тебѣ докладывалъ. Господинъ сейчасъ будетъ.
   Фламиній. Спасибо.
   Слуга. Вотъ и онъ. (Входитъ Лукуллъ).
   Лукуллъ (тихо). Отъ Тимона!-- навѣрно съ подаркомъ. Въ добрый часъ! Недаромъ мнѣ всю ночь снился серебряный умывальникъ съ чашей. (Громко) Что скажешь, любезный
   Фламиній?-- (слугѣ) Дай намъ вина.-- (слуга уходитъ) -- Каково поживаетъ твой великодушный господинъ,-- этотъ добрѣйшій и честнѣйшій изъ всѣхъ аѳинянъ?
   Фламиній. Онъ здоровъ.
   Лукуллъ. Радъ, сердечно радъ!-- А покажи, любезный другъ, что у тебя спрятано подъ плащомъ?
   Фламиній. Не болѣе, какъ пустой ларецъ, который мой господинъ убѣдительно проситъ тебя наполнить деньгами. Ему до крайности нужны пятьдесятъ талантовъ, и онъ послалъ меня за ними къ тебѣ, ни мало не сомнѣваясь, что ты ему не откажешь.
   Лукуллъ. Вотъ какъ23)!-- Онъ въ этомъ не сомнѣвается? Поистинѣ честная, благородная душа! Но было бы еще лучше, если бъ онъ не жилъ такъ широко. Сколько разъ говорилъ я съ нимъ до этому поводу, когда у него обѣдалъ; а разъ даже пришелъ къ нему ужинать именно съ цѣлью дать добрый совѣтъ сократить расходы; но онъ не сталъ меня слушать и даже не обратилъ вниманія на то, что я пришелъ къ нему за этимъ нарочно.-- Что дѣлать! У каждаго человѣка есть свои недостатки, а главный порокъ Тимона -- щедрость. Всѣ мои совѣты ему пропали даромъ. (Возвращается слуга съ виномъ).
   Слуга. Вино подано.
   Лукуллъ. Поди сюда, Фламиній. Я всегда считалъ тебя умнымъ человѣкомъ.-- За твое здоровье! (пьетъ).-
   Фламиній. Благодарю. Не знаю, чѣмъ заслужилъ.
   Лукуллъ. Нѣтъ, право, я всегда замѣчалъ въ тебѣ смётку и ловкость. Ты удивительно умѣешь понимать дѣло съ полуслова и пользоваться благопріятными обстоятельствами. Это прекрасное качество!-- (Слугѣ) Ступай прочь. (Слуга уходитъ).-- А ты, Фламиній, подойди поближе. Вотъ видишь, въ чемъ дѣло: твой господинъ щедръ, а ты уменъ и потому, хотя и явился ко мнѣ за деньгами, но, конечно, понимаешь, что теперь совсѣмъ не такое время, чтобъ раздавать ихъ зря, безъ всякаго иного обезпеченія, кромѣ дружбы. Вотъ тебѣ три червонца. Закрой глаза и скажи Тимону, что ты не засталъ меня дома.-- Счастливый тебѣ путь.
             Фламиній. Возможно ли, чтобъ такъ мѣнялся міръ
             Въ короткій срокъ людской, ничтожной жизни 24)?

(Бросаетъ деньги 25).

             Ступай назадъ, ничтожество, къ тому,
             Кто чтитъ тебя!
             Лукуллъ.           Вотъ какъ! Ну, вижу я,
             Что ты дуракъ такой же, какъ и Тимонъ.

(Уходитъ Лукуллъ).

             Фламиній. Пускай въ котелъ червонцы эти бросятъ,
             Въ которомъ будешь ты кипѣть въ аду!
             Одинъ металлъ расплавленный пусть будетъ
             Достойной карой за твои дѣла.
             Позорно дать тебѣ названье друга!
             Ты дружбы стыдъ, ея гангрена ты!..
             Ужель непрочна дружба точно такъ же,
             Какъ молоко, и, какъ оно, свернуться
             Способна въ ночь?-- О, боги, я предвижу
             Гнѣвъ Тимона!-- Вѣдь этотъ негодяй
             Еще въ желудкѣ чувствуетъ навѣрно
             Его обѣдъ. Ему ль здоровья ждать
             Отъ этихъ блюдъ, когда онъ самъ вреднѣе,
             Чѣмъ острый ядъ! Пусть отравится онъ,
             Съѣвъ тотъ обѣдъ, а передъ смертнымъ часомъ
             Пусть силы тѣ, какія далъ ему
             Хлѣбъ Тимона -- не благо исцѣленья
             Ему пошлютъ, но лишь продлятъ мученья! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Площадь.

(Входятъ Луцій и три чужестранца).

   Луцій. Кто? Тимонъ? Это мой лучшій другъ и достойнѣйшій человѣкъ.
   1-й чужестранецъ. Мы это слышали сами, хотя лично съ нимъ не знакомы. Но я могу сообщить о немъ изъ общихъ разсказовъ не совсѣмъ благопріятныя вѣсти. Говорятъ, что счастливые дни Тимона кончились, и благосостояніе его пошатнулось 26).
   Луцій. Какой вздоръ! не вѣрьте этому: Тимонъ нуждаться не можетъ.
   2-й чужестранецъ. Я могу увѣрить, что въ очень недавнее время одинъ изъ слугъ Тимона являлся къ Лукуллу съ просьбой о ссудѣ нѣсколькихъ талантовъ. Убѣдительность его просьбы доказываетъ ясно нужду, въ какой находится его господинъ. И тѣмъ не менѣе слуга ушелъ ни съ чѣмъ.
   Луцій. Неужели?
   2-й чужестранецъ. Повторяю, что онъ ушелъ ни съ чѣмъ.
   Луцій. Удивляюсь и съ тѣмъ вмѣстѣ стыжусь за Лукулла. Отказать такому почтенному человѣку! Немного же, какъ вижу, въ немъ чести. Я тоже получалъ отъ Тимона кое-какіе подарки въ видѣ денегъ, посуды, камней и тому подобныхъ бездѣлушекъ; хотя, конечно, далеко не въ такомъ размѣрѣ, какъ Лукуллъ; но увѣряю, что если бъ Тимонъ вмѣсто Лукулла обратился съ просьбой ко мнѣ -- то я никакъ бы не отказалъ ему въ ссудѣ нѣсколькихъ талантовъ. (Входитъ Сервилій).
   Сервилій. Ну, вотъ на счастье и Луцій. А вѣдь я даже усталъ, мой добрый господинъ, проискавъ тебя такъ долго.
   Луцій. Сервилій!-- радъ тебя видѣть. Поклонись отъ меня, какъ пойдешь домой, твоему почтенному,' добрѣйшему господину. Вѣдь это мой лучшій другъ.
   Сервилій. Мой господинъ велѣлъ тебѣ передать...
   Луцій. Что онъ велѣлъ мнѣ передать?.. что?.. Я уже безъ того слишкомъ много обязанъ Тимону. Онъ меня обдарилъ такъ, что я не знаю даже, чѣмъ его отблагодарить. Что же велѣлъ онъ передать мнѣ на этотъ разъ?
   Сервилій. На этотъ разъ онъ велѣлъ передать только его покорнѣйшую просьбу ссудить ему вслѣдствіе крайней нужды нѣсколько талантовъ.
   Луцій. Полно,-- онъ вѣроятно шутитъ. Я увѣренъ, что, будь ему нужда не въ пяти, а въ пяти тысячахъ талантовъ, онъ и ихъ нашелъ бы безъ затрудненія.
             Сервилій. На этотъ разъ нуждается онъ въ меньшемъ,
             И если бъ точно не нуждался онъ
             До крайности, тогда не сталъ бы я
             Просить съ такимъ настойчивымъ усердьемъ.
   Луцій. И ты говоришь серьезно?
   Сервилій. Клянусь душою, да.
   Луцій. Какой же я неосторожный глупецъ! Издержался какъ разъ въ такое время, когда представился случай показать свою порядочность. Удивительное несчастье! Не дальше, какъ вчера, я долженъ былъ заплатить деньги за небольшую покупку и вотъ теперь лишился счастья сдѣлать прекрасное дѣло.-- Сервилій!-- клянусь богами, я не могу исполнить твоей просьбы и зову себя за это сугубымъ глупцомъ. Я думалъ даже самъ обратиться къ Тимону съ просьбой о пособіи. Эти господа могутъ это засвидѣтельствовать... Но теперь, конечно, я этого не сдѣлаю ни за всѣ сокровища Аѳинъ! Снеси мой сердечный поклонъ твоему господину и скажи, что я надѣюсь на его снисходительное извиненіе за то, что не могъ исполнить его просьбы. Прибавь, что я глубоко огорченъ невозможностью услужить такому почтеннѣйшему человѣку. Пожалуйста, любезный Сервилій, передай ему все это.
   Сервилій. Слушаю; -- будетъ исполнено.
   Луцій. Ты этимъ искренно меня обяжешь.

(Уходитъ Сервилій ).

             Да, да! Сказали правду вы! Нашъ Тимонъ
             Дѣйствительно готовъ скатиться внизъ.
             Вѣдь стоитъ намъ безъ помощи остаться
             Одинъ лишь разъ, чтобъ больше не подняться!

(Уходитъ Луцій).

             1-й чужестранецъ. Замѣтить могъ Гостилій ты?
             2-й чужестранецъ.                                                   О, да!
             1-й чужестранецъ. Вотъ свѣта духъ! У всѣхъ льстецовъ сердца
             Точнехонько такого же покроя.
             Возможно ль близкимъ другомъ намъ считать
             Того, кто ѣлъ съ одной тарелки съ нами?
             Вѣдь Луцію вторымъ отцомъ былъ Тимонъ!
             Спасалъ его не разъ онъ кошелькомъ,
             Поддерживалъ, платилъ его прислугѣ!
             Когда, бывало, Люцій подносилъ
             Къ губамъ вино -- касался серебра
             Онъ Тимона!.. А что теперь? О, страшенъ
             Поистинѣ бываетъ человѣкъ,
             Когда захочетъ показать себя
             Предъ нами онъ въ душѣ неблагодарнымъ!
             Вѣдь Тимону отказываетъ Луцій
             Въ томъ, что другой съ охотою бы далъ
             И нищему!
             2-й чужестранецъ. Страдаетъ даже вѣра
             Отъ дѣдъ такихъ.
             1-й чужестранецъ. Что до меня -- я въ жизни
             Обязанъ не былъ Тимону ничѣмъ!
             Подарковъ мнѣ онъ никогда не дѣлалъ,
             И потому его считаться другомъ
             Мнѣ нѣтъ причинъ; но все жъ изъ уваженья
             Къ его уму и качествамъ души
             Я искренно скажу, что, если бъ вздумалъ
             Онъ обратиться съ просьбою въ своей
             Нуждѣ ко мнѣ -- взглянулъ бы я на все
             Свое добро, какъ на подарокъ, данный
             Мнѣ Тимономъ, и лучшую бы часть
             Почелъ за долгъ отдать ему немедля:
             Такъ высоко цѣню я благородство
             Его души; но кажется, что нынче
             Намъ доброту полезнѣй забывать!
             "Знать лишь себя" -- вотъ что у всѣхъ въ предметѣ
             Корысть царитъ надъ благородствомъ въ свѣтѣ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Комната въ домѣ Семпронія.

(Входятъ Семпроній и слуга Тимона).

             Семпроній. Съ чего же вздумалъ Тимонъ обратиться
             Сперва ко мнѣ?-- Иль не нашлось другихъ?
             Послать бы могъ онъ къ Луцію, къ Лукуллу,
             Къ Вентидію -- тотъ кстати сталъ богатъ,
             Да, сверхъ того, былъ выкупленъ недавно
             Имъ изъ тюрьмы. Своимъ добромъ они
             Обязаны вѣдь Тимону всѣ трое.
             Слуга. Пытались мы попробовать и ихъ 27),
             Да изъ плохого оказались всѣ
             Они, къ несчастью, вылиты металла.
             Прямой отказъ былъ общій ихъ отвѣтъ.
             Семпроній. Отъ всѣхъ отказъ? Лукуллъ, Вентидій... вотъ какъ!
             И онъ послалъ тебя ко мнѣ! Хм.-хм!..
             Не много жъ выказалъ ума и дружбы
             Онъ, сдѣлавъ такъ! Меня послѣднимъ счелъ онъ
             Прибѣжищемъ! Три друга отказались
             Его лѣчить, такъ онъ взвалилъ лѣченье
             На плечи мнѣ!-- Нѣтъ, нѣтъ, обиденъ очень
             Подобный взглядъ! Меня цѣнить былъ долженъ
             Повыше онъ. Я не могу понять,
             Зачѣмъ ко мнѣ не вздумалъ обратиться
             Онъ къ первому? Вѣдь я прекрасно помню,
             Что раздавать онъ начиналъ подарки
             Всегда съ меня; а чуть зашелъ вопросъ,
             Чтобъ услужить, отдавши ихъ обратно,
             Такъ я въ хвостѣ!-- Нѣтъ, нѣтъ, такъ обращаться
             Со мной нельзя. Я не желаю стать
             Посмѣшищемъ и быть сочтеннымъ всѣми
             За дурака. Когда бъ послалъ ко мнѣ
             Онъ къ первому -- ссудилъ бы я охотно
             Ему втройнѣ, что проситъ онъ:-- такъ сильно
             Желалъ ему всегда я услужить
             Отъ всей души,-- ну, а теперь прошу
             Не гнѣваться!-- Направить можешь ты
             Домой свой путь и тамъ къ отвѣтамъ прежнимъ
             Прибавить мой: кто оскорбилъ меня,
             Тому ссужать не стану денегъ я! (Ухобитъ Семпроній).
   Слуга. Вотъ хорошо! Порядочный же ты негодяй! Нѣтъ, какъ вижу, дьяволъ, сдѣлавъ людей бездѣльниками, повредилъ этимъ самому себѣ. Онъ всталъ поперекъ собственной дороги, потому что предъ людскими мерзостями его плутни могутъ показаться ничѣмъ. Какъ лѣзъ изъ кожи этотъ негодяй для того, чтобъ показать себя бездѣльникомъ! Онъ призывалъ для этого на помощь даже добродѣтель, точь-въ-точь тѣ люди, что подъ маской пламеннаго усердія готовы сжечь цѣлыя государства.
  
             Его любовь такого жъ точно сорта;
             А на него надѣялся вѣдь Тимонъ,
             Какъ на стѣну; но, кажется, осталась
             Ему одна надежда на боговъ!
             Друзья мертвы, и дверь его жилища,
             Не pнавшая такъ много лѣтъ замковъ,
             Теперь должна закрыться, чтобъ надежной
             Защитой стать владѣльцу самому.
             Вота щедрость насъ къ чему въ концѣ приводитъ!
             Тотъ, кто добра, какъ должно, не берегъ --
             Когда-нибудь самъ сядетъ подъ замокъ! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Зала въ домѣ Тимона.

(Титъ, Гортензій и другіе слуги Тимоновыхъ кредиторовъ ждутъ его выхода. Входятъ слуги Варрона и Луція)

             Слуга Варрона. Гортензій, Титъ, здорово! Радъ васъ [видѣть.
             Титъ. А мы тебя.
             Гортензій.           И Луцій здѣсь 28); -- пришлось
             Сойтись намъ всѣмъ.
             Слуга Луція.           И, кажется, по дѣлу,
             Всѣмъ общему. Что до меня -- я присланъ
             За деньгами.
             Титъ.           И мы за тѣмъ же самымъ. (Входитъ Филотъ).
             Слуга Луція. Вотъ и Филотъ.
             Филотъ.                               Всѣхъ съ добрымъ днемъ.
             Слуга Луція.                                                   Здорово,
             Любезный другъ. Какъ думаешь, который
             Быть можетъ часъ?
             Филотъ.           Да близко девяти 29).
             Слуга Луція. Такъ поздно?
             Филотъ.                     Да; не вышелъ развѣ Тимонъ?
             Слуга Луція. Покамѣстъ нѣтъ.
             Филотъ.                               Дивлюсь,-- вѣдь онъ, бывало,
             Ужъ въ семь часовъ являлся, какъ звѣзда.
             Слуга Луція. Бывало такъ, да нынче сократились
             Дни Тимона. Вѣдь мота день, какъ солнце,
             Прямехонько стремится на закатъ,
             Съ той разницей, что вновь ему, какъ солнцу,
             Уже не встать. Боюсь, что зимній вѣтеръ
             У Тимона бушуетъ въ кошелькѣ.
             Какъ ни греби усердно въ немъ руками --
             Едва ль найти удастся что-нибудь.
             Филотъ. Боюсь и я.
             Титъ.                     Диковинныя вещи
             Творятся здѣсь. (Гортензію). Скажи, тебя прислали
             За деньгами?
             Гортензій.           За ними.
             Титъ.                               Какъ же это?
             Брильянты Тимона, я знаю, носитъ
             Твой господинъ,-- такъ что же ты приходишь
             За нихъ съ. него же деньги получать?
             Гортензій. Клянусь, сюда пришелъ я противъ воли.
             Слуга Луція. Замѣтьте всѣ: вѣдь Тимонъ платить больше,
             Чѣмъ задолжалъ. Выходитъ, что съ него жъ
             Взять господинъ твой хочетъ за брильянты,
             Которые ему подарены.
             Гортензій. Зову боговъ въ свидѣтели, что горько
             Мнѣ выполнять подобныя дѣла.
             Извѣстно всѣмъ, жилъ Тимона богатствомъ
             Мой господинъ, и вотъ теперь, какъ воръ,
             Забылъ добро онъ самъ себѣ въ дозоръ.
             Слуга Варрона. Три тысячи талантовъ долженъ Тимонъ
             Лишь намъ однимъ! А сколько вамъ?
             Слуга Луція.                               Пять тысячъ.
             Слуга Варрона. Изрядный кушъ! Твой господинъ, какъ видно,
             Охотнѣй вѣрилъ Тимону, чѣмъ мой;
             Иначе долгъ обоихъ былъ бы равенъ. (Входитъ Фламиній).
   Титъ. Вотъ одинъ изъ Тимоновыхъ слугъ.
   Слуга Луція. Эй, Фламиній! На одно слово. Скажи, намѣренъ ли выйти твой господинъ?
   Фламиній. Нѣтъ, совсѣмъ не намѣренъ.
   Титъ. Доложи, что мы его дожидаемся.
   Фламиній. Не зачѣмъ докладывать, потому что онъ вашу аккуратность знаетъ и безъ меня.

(Уходитъ Фламиній. Входитъ Флавій, закрывъ лицо плащомъ).

             Слуга Луція. Вонъ кто-то, весь закутанный плащомъ,
             Подходитъ къ намъ.-- Ба! Это управитель.
             Лови, лови! Иначе улетитъ
             Онъ въ облакѣ 30).
             Титъ.                     Эй, слушай!
             Слуга Варрона.           На два слова.
             Флавій. Чего, мой другъ, ты хочешь отъ меня?
             Титъ. Чего хочу?-- Хочу, извѣстно, денегъ.
             Флавій. Ахъ, если бы извѣстно было намъ,
             Гдѣ ихъ найти 31)!-- Сполна бы получили
             Вы деньги всѣ.-- Скажи, зачѣмъ своихъ
             Расписокъ вы не предъявляли прежде,
             Когда, сидя за Тимона столомъ.
             Его добро безстыдно пожирала
             Ватага вашихъ презрѣнныхъ господъ?
             Небось, тогда они съ улыбкой гнусной
             Не заикались о своихъ долгахъ
             И прятать рѣчь умѣли о процентахъ
             На днѣ своихъ прожорливыхъ утробъ.
             Ступайте прочь!-- Теряете вы время
             Напрасно здѣсь. Дорогу дайте мнѣ.
             Пришла пора покончить всѣ заботы
             Намъ съ Тимономъ.-- Мнѣ нечѣмъ управлять,
             Да и ему впредь нечего мотать.
             Слуга Луція. Такой отвѣтъ намъ службы не сослужитъ.
             Флавій. Пусть будетъ такъ,-- въ немъ все жъ позора нѣтъ,
             А вамъ позоръ, что служите вы плутамъ 32).

(Уходитъ Флавій).

   1-й слуга Варрона. Что такое ворчитъ этотъ отставной холопъ?
   2-й слуга Варрона. Пусть ворчитъ. Вѣдь онъ нищій и потому, понятно, хочетъ это на комъ-нибудь выместить. Извѣстно, что смѣлѣе всѣхъ разговариваетъ тотъ, у кого нѣтъ ни кола ни двора. Такія шавки всегда лаютъ на то, что выше ихъ 33).

(Входитъ Сервилій).

   Титъ. Вотъ идетъ Сервилій. Авось получимъ хоть отъ него путный отвѣтъ.
   Сервилій. Ступайте прочь и приходите въ другое время. Этимъ вы премного насъ обяжете. Господинъ мой въ такомъ раздраженномъ состояніи, что обычное спокойствіе оставило его совсѣмъ. Онъ боленъ и не можетъ выйти изъ комнаты 34).
             Слуга Луція. Сидятъ иные въ ней и безъ болѣзни,
             А если точно Тимонъ захворалъ,
             То тѣмъ скорѣй ему бы надо было
             Отдать долги и тѣмъ себѣ дорогу
             Проторить въ рай.
             Сервилій.           О, боги!
             Титъ.                               Не явиться жъ
             Вѣдь намъ съ такимъ отвѣтомъ къ господамъ,
             Приславшимъ насъ.
             Фламиній (за сценой). Эй!.. Помоги Сервилій!..

(Вбѣгаетъ Тимонъ въ припадкѣ бѣшенства. За нимъ Фламиній).

             Тимонъ. Какъ! Мнѣ закрыта собственная дверь!.. 35)
             Всегда считалъ себя свободнымъ Тимонъ,
             И вотъ теперь тюрьмою сталъ ему
             Его же домъ!.. Тотъ домъ, гдѣ пировалъ
             Съ друзьями онъ, надъ нимъ готовъ сомкнуться
             Рядами стѣнъ желѣзныхъ, какъ сердца
             Его друзей!..
             Слуга Луція. Подходи, Титъ, ты первымъ.
   Титъ. Вотъ счетъ, почтенный господинъ.
   Слуга Луція. А вотъ мой.
   Слуга Гортензія. Мой также.
   Слуга Варрона. Вотъ наши.
   Филотъ. Всѣ счеты здѣсь.
   Тимонъ. Бейте меня ими, разрубите до пояса 36).
   Слуга Луція. Какъ можно, почтенный господинъ.
   Тимонъ. Надѣлайте денегъ изъ моего сердца.
   Титъ. Мнѣ слѣдуетъ пятьдесятъ талантовъ.
   Тимонъ. Возьми въ уплату мою кровь!..
   Слуга Луція. Мнѣ пять тысячъ кронъ.
             Тимонъ. Пять тысячъ капель крови пусть заплатятъ
             Тебѣ мой долгъ!.. Ну, дальше,-- разомъ всѣ!
   1-й слуга Варрона. О, господинъ!
   2-й слуга Варрона. Почтенный Тимонъ!
   Тимонъ. Берите меня! Бейте! Разорвите на части, и пусть разразятъ васъ боги! (Уходитъ Тимонъ).
   Гортензій. Кажется, нашимъ господамъ дѣйствительно придется проститься со своими деньгами. Долги эти можно съ полнымъ правомъ назвать отчаянными, потому что платить ихъ долженъ сумасшедшій человѣкъ.

(Возвращаются Тимонъ съ Флавіемъ).

             Тимонъ. Меня они рѣшились задушить!
             Бездѣльники!.. долги!.. мерзавцы, черти!..
             Флавій. О, господинъ!
             Тимонъ.                     А что, когда бы точно
             Устроить такъ?.. 37)
             Флавій.           Что, господинъ?
             Тимонъ.                               Да, да!
             Такъ сдѣлаю... Эй, Флавій!
             Флавій.                     Что угодно?
             Тимонъ. Зови сейчасъ друзей моихъ на пиръ.
             Зови ихъ всѣхъ -- Семпронія, Лукулла
             И Луція. Хочу мерзавцевъ этихъ
             Я разъ еще на славу угостить.
             Флавій. О, господинъ! Себя не помня, можно
             Такъ говорить! Нѣтъ средствъ, у насъ на самый
             Простой обѣдъ.
             Тимонъ.           Я говорю зови!
             Что будетъ дальше -- не твоя забота.
             Пусть разъ еще ватага эта вся
             Сберется здѣсь. Мой поваръ имъ обѣдъ
             Задастъ такой, что подивится свѣтъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Зала сената.

(Сенаторы сидятъ на своихъ мѣстахъ. Входитъ Алкивіадъ со свитой).

             1-й сенаторъ. Я голосъ мой соединяю съ вашимъ.
             Вина тяжка: онъ долженъ умереть.
             Прощая зло, потачку преступленью
             Даемъ мы впредь.
             2-й сенаторъ. Да, да, законъ велитъ
             Его казнить.
             Алкивіадъ. Сенату здравья, чести
             И милости, когда судить еберется
             Онъ о дѣлахъ!
             1-й сенаторъ. Что скажешь, храбрый вождь?
             Алкивіадъ. Являюсь я просителенъ смиреннымъ
             Предъ вами здѣсь. Извѣстно вамъ, что милость
             Должна дарить въ законѣ передъ всѣмъ.
             Ея уставы обходить способенъ
             Лишь злой тиранъ.-- Съ моимъ случился другомъ
             Тяжелый грѣхъ. Несчастный случай сдѣлалъ,
             Что преступилъ въ запальчивости онъ
             Законъ страны, чѣмъ, какъ извѣстно, всякій
             Себя ввергаетъ въ бездну, изъ которой
             Исхода, нѣтъ. Но тотъ, о комъ веду
             Теперь я рѣчь (когда забытъ свершенный
             Проступокъ имъ), хорошій человѣкъ
             Со всѣхъ сторонъ. Не запятналъ нимало
             Своей вины онъ подлостью (и этимъ
             Уже смягчилъ достаточно еб).
             Онъ былъ введенъ лишь благородствомъ духа
             Въ проступокъ свой, почувствовавъ, что горько
             Была врагомъ его задѣта честь.
             Но и тогда воздерживалъ онъ долго
             Свой правый гнѣвъ. Разумной, скромной рѣчью
             Отъ всей души пытался споръ пресѣчь
             Онъ прежде, чѣмъ рѣшился вынуть мечь.
             1 -й сенаторъ. Ты ищешь очень ложною натяжкой
             Придать дурному внѣшній видъ добра.
             Вникая въ смыслъ твоей искусной рѣчи,
             Вѣдь къ убѣжденью можемъ мы прійти,
             Что хочешь ты признать убійство даже
             Достоинствомъ, а ссорливости дать
             Видъ храбрости; -- межъ тѣмъ она на дѣлѣ
             Лишь незаконное ея дитя
             И родилась, когда на свѣтѣ люди,
             Забывши миръ, распались на ряды
             Враждебныхъ сектъ. Признать должны мы доблесть
             Лишь только въ томъ, кто переноситъ мудро
             То, что способенъ дерзко наказать
             Людской языкъ; кто на обиду смотритъ
             Лишь какъ на внѣшность, чуждую ему,
             Какъ, смотримъ на изнанку мы одежды;
             Кто не даетъ надъ сердцемъ и душой
             Взять верхъ страстямъ и не влечетъ напрасно
             Себя въ бѣду.-- Вѣдь если оскорбленье
             Есть даже зло, и мы, чтобъ смыть обиду,
             Идемъ на смерть, то не глупецъ ли тотъ,
             Кто жизнь за зло безъ пользы отдаетъ?
             Алкивіадъ. Я возражу...
             1-й сенаторъ.           Не въ мести, а въ терпѣньи
             Нашъ высшій долгъ! Украсить преступленье
             Нельзя ничѣмъ.
             Алкивіадъ.           Отъ всей души прошу я
             Меня простить, почтенные отцы!
             Но я солдатъ и говорить умѣю
             Лишь по-просту: скажите, почему
             Толпы людей стремятся храбро въ битву,.
             Когда они должны бъ напротивъ были,
             По-вашему, позволить перерѣзать
             Себя врагамъ? Когда заслуга вся
             Людей -- терпѣть, то что жъ мы будемъ дѣлать
             На полѣ битвъ?-- Признать придется намъ,
             Что женщины, неся заботы дома,
             Храбрѣе насъ, оселъ отважнѣй льва;
             А воръ въ цѣпяхъ -- когда въ терпѣньи доблесть --
             Поставленъ выше долженъ быть судьи!
             Нѣтъ, нѣтъ отцы! Когда хотите быть
             Вы почтены за истинную доблесть,
             То власть должны явить вы въ добротѣ
             И. милости! Грѣшитъ, конечно, тотъ,
             Чей ножъ людей сражаетъ хладнокровно.
             Но если мы въ самозащитѣ равной
             Сразимъ врага -- то долженъ этотъ грѣхъ
             Намъ быть прощенъ! Преступенъ гнѣвъ во всѣхъ;
             Но кто жъ. изъ насъ изъятъ отъ страсти гнѣва?
             А потому должны въ рѣшеньи вашемъ
             Вы взять въ расчетъ то, что я вамъ сказалъ.
             2-й сенаторъ. Потеря словъ.
             Алкивіадъ.                     Потеря словъ?.. Такъ пусть же
             Услуги тѣ, какія оказалъ
             Онъ въ Спартѣ вамъ и въ Византіи, будутъ
             Ходатаемъ безмолвнымъ за него.
             1-й сенаторъ. Что, что еще?
             Алкивіадъ.                     Я говорю, что храбро
             Онъ вамъ служилъ; что множество враговъ
             Сразилъ въ бою. Припомнить васъ прошу я,
             Какъ доблестно въ послѣдней битвѣ дрался
             Съ врагами онъ и сколько имъ нанесъ
             Смертельныхъ ранъ.
             2-й сенаторъ.           И сколько захватилъ
             Добычи самъ! Бездѣльникъ онъ извѣстный!
             Онъ въ оргіяхъ доходитъ до потери
             Подчасъ ума. Добро все пропадаетъ
             Безслѣдно въ немъ. Одни его пороки
             Способны погубить его безъ всякихъ
             Иныхъ враговъ. Онъ въ изступленьи скотскомъ
             Свершалъ не разъ гнуснѣйшія дѣла.
             Въ порокахъ онъ.неистовъ и ужасенъ
             И можетъ намъ развратомъ быть опасенъ.
             1-й сенаторъ. Казнить его!
             Алкивіадъ.                     Жестокая судьба!
             Зачѣмъ въ бою убитъ онъ не былъ честно?
             Но если вы не цѣните прошедшихъ
             Его заслугъ, хотя изъ нихъ могли бы
             Его проступокъ выкупить вполнѣ
             Тѣ подвиги, какіе онъ для васъ
             Свершилъ въ бою,-- тогда зачтите въ выкупъ
             Его вины хоть то, что сдѣлалъ я!
             Ужъ если вашъ преклонный возрастъ любитъ
             Ручательства, то я въ залогъ того
             Вамъ отдаю мои побѣды, честь
             И подвиги. Когда законъ рѣшилъ
             Его казнить, то пусть по крайней мѣрѣ
             Онъ кровь прольетъ въ сраженьи, какъ солдатъ.
             Такимъ путемъ добьетесь вы того же:
             Законъ суровъ, но онъ войны не строже.
             1-й сенаторъ. Мы предпочтемъ охотнѣе законъ.
             Твой другъ умретъ; не трать рѣчей напрасно.
             Ты ими насъ лишь только раздражишь.
             Кто пролилъ кровь, тому отъ смертной казни
             Спасенья нѣтъ ни въ дружбѣ ни въ пріязни.
             Алкивіадъ. Ужели такъ?.. Такъ нѣтъ же! Приведется
             Подумать вамъ сперва о томъ, кто я!
             2-й сенаторъ. Какъ! Что?..
             Алкивіадъ.                     Да, да, вы вспомните сначала
             О томъ, кто я!
             3-й сенаторъ. Угрозы!..
             Алкивіадъ.                     Ваша старость
             Вамъ, кажется, совсѣмъ затмила умъ.
             Иначе мнѣ не привелось напрасно бъ
             Васъ такъ просить о сущихъ пустякахъ.
             Я снова боль почувствовалъ въ костяхъ
             Отъ старыхъ ранъ, послушавъ ваши рѣчи.
             1-й сенаторъ. Эй, берегись,-- нашъ гнѣвъ словами кратокъ,
             Но дологъ онъ послѣдствіемъ своимъ.
             Тебя изгнать навѣки присуждаемъ
             Мы изъ Аѳинъ38)!
             Алкивіадъ.           Изгнать меня? Нѣтъ, лучше
             Рѣшите глупость вы свою изгнать,
             Свои грѣхи, свою привычку къ взяткамъ,
             Все, что позоритъ гнусный вашъ сенатъ!
             1-й сенаторъ. Когда тебя чрезъ два восхода солнца
             Увидятъ здѣсь -- строжайшей карой будешь
             Постигнутъ ты. Съ твоимъ же другомъ кончимъ
             Мы тотчасъ же. Онъ больше раздражать
             Не будетъ насъ. (Уходятъ сенаторы).
             Алкивіадъ.           Пускай позорно боги
             Продлятъ вамъ жизнь, пока не обратитесь
             Вы всѣ, какъ есть, въ ходячихъ мертвецовъ,
             Чей гнусный видъ пугать людей лишь будетъ!
             О, я взбѣшенъ!.. Въ сраженьяхъ бился я,
             Пока они гроши свои считали,
             Ихъ съ жадостью пуская въ оборотъ!
             Нажить себѣ успѣлъ я только раны,
             Когда они... И вотъ награда мнѣ!
             Вотъ тотъ бальзамъ, который эти скряги
             Пролить хотятъ на раны ихъ вождя.
             Изгнать меня!.. Ну, что жъ, пускай! Худого
             Не будетъ въ томъ: изгнанье мнѣ по сердцу.'
             Вы руки имъ развяжете мои,
             Чтобъ могъ излить свободно на Аѳины
             Я элость мою!-- Подговорю солдатъ
             Встать за меня; они и такъ вѣдь ропщутъ.
             Чѣмъ врагъ сильнѣй, тѣмъ больше славы намъ
             Съ нимъ воевать! Оставить зло безъ мести
             Солдатъ, какъ богъ, не можетъ ради чести! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 6-я. '

Великолѣпная зала въ домѣ Тимона.

(Музыка и накрытые столы. Слуги стоятъ кругомъ. Въ разныя двери входятъ гости).

   1-й гость. Съ пріятнымъ днемъ.
   2-й гость. Съ тѣмъ же тебя.
   1-й гость. Кажется, нашъ почтенный хозяинъ хотѣлъ въ прошедшій разъ только испытать своихъ друзей.
   2-й гость. То же самое думалъ и я, когда мы встрѣтились. Вѣрно, ему еще не такъ плохо, какъ это могло показаться изъ той шутки, какую онъ затѣялъ разыграть съ друзьями.
   2-й гость. Конечно!-- Новый его пиръ лучшее тому доказательство.
   1-й гость. Совершенная правда. Онъ послалъ мнѣ убѣдительнѣйшее приглашеніе быть у него. Сначала я хотѣлъ отказаться по причинѣ очень важныхъ дѣлъ, но онъ просилъ такъ настойчиво, что не согласиться было невозможно.
   2-й гость. Я также былъ очень занятъ, но онъ и слушать не хотѣлъ моихъ извиненій. Мнѣ очень жаль, что я былъ не при деньгахъ, когда онъ посылалъ за нами.
   1-й гость. Я жалѣю объ этомъ также; особенно теперь, когда вижу, какъ повернулись дѣла.
   2-й гость. Я думаю, это чувство испытываютъ всѣ собравшіеся здѣсь гости. Сколько хотѣлъ онъ у тебя занять?
   1-й гость. Тысячу талантовъ.
   2-й гость. Тысячу?
   1-й гость. А у тебя?
   2-й гость. Онъ посылалъ ко мнѣ... Но тсс... вотъ и онъ.

(Входитъ Тимонъ со свитой).

   Тимонъ. Отъ всего сердца привѣтствую васъ, дорогіе друзья! Какъ вы себя чувствуете?
   1-й гость. Превосходно. Впрочемъ, мы всегда довольны, когда знаемъ, что хорошо тебѣ.
   2-й гость. Ласточки не такъ охотно слѣдуютъ за лѣтомъ, какъ мы за тобой.
   Тимонъ (тихо). И не такъ охотно покидаютъ зиму. Люди такія же перелетныя птицы. (Громко). Друзья мои! обѣдъ едва ли вознаградитъ васъ за долгое ожиданье, а потому насыщайте покамѣстъ вашъ слухъ по крайней мѣрѣ музыкой, если звукъ трубъ не кажется вашимъ ушамъ слишкомъ тяжелымъ. Скоро мы сядемъ за обѣдъ.
   1-й гость. Я надѣюсь, ты не сердишься за то, что я долженъ былъ отправитъ твоего посланнаго ни съ чѣмъ?
   Тимонъ. О, не смущай себя такимъ вздоромъ!
   2-й гость. Мой благородный другъ!
   Тимонъ. Что, мой дражайшій? (Подаютъ кушанья въ закрытыхъ блюдахъ).
   2-й гость. Мнѣ, право, такъ стыдно, что я оказался несчастнымъ нищимъ, когда ты посылалъ ко мнѣ въ послѣдній разъ.
   Тимонъ. Не думай объ этомъ.
   2-й гость. Если бъ твой посланный пришелъ всего двумя часами раньше...
   Тимонъ. Прошу, не порти своего пріятнаго расположенія духа, вспоминая объ этомъ. Эй, подавайте все разомъ.
   2-й гость. Все закрытыя блюда.
   1-й гость. Ручаюсь, пиръ будетъ царскій.
   2-й гость. Не сомнѣвайтесь: намъ подадутъ все, что только могутъ дать деньги и время года.
   1 -й гость. Какъ идутъ дѣла? Что новаго?
   3-й гость. Изгнанъ Алкивіадъ. Слышали вы объ этомъ?
   1-й и 2-й гости. Какъ? Изгнанъ Алкивіадъ?
   3-й гость. Да, это. вѣрно.
   2-й гость. Скажи, за что?
   Тимонъ. Прошу, друзья, занять мѣста за столомъ.
   3-й гость. Разскажу послѣ. Пиръ, надо думать, будетъ роскошный.
   2-й гость. Какъ вижу, Тимонъ все тотъ же.
   3-й гость. Только долго ли выдержитъ?
   2-й гость. Пока выдерживаетъ,-- ну, а со временемъ, конечно, какъ знать!
   3-й гость. Само собой.
   Тимонъ. Пусть каждый займетъ свое мѣсто съ такой же поспѣшностью, съ какой стремится къ губамъ своей возлюбленной. Кушанья будутъ для всѣхъ одни и тѣ же. Прошу, не дѣлайте изъ настоящаго пира церемоннаго обѣда, на которомъ блюда стынуть прежде, чѣмъ гости договорятся о старшинствѣ мѣстъ. Садитесь и вознесемъ прежде всего молитву къ богамъ. (Встаетъ и поднимаетъ руки къ небу). О, вы, высокіе благодѣтели! Посѣйте въ людскомъ обществѣ благодарность! пусть люди будутъ признательны вамъ за ваши дары, но не разоряйте для нихъ себя, если не хотите, чтобъ они стали васъ презирать! Давайте каждому человѣку, сколько ему надо, чтобъ онъ не былъ принужденъ занимать у другихъ. Иначе вѣдь если даже вы, боги, захотите занять у людей, то они навѣрно отъ васъ отступятся. Устройте такъ, чтобъ люди больше любили об ѣ, что для казны Тимона настала самая лютая зима. Этимъ я хочу сказать, что какъ ни запускай въ нее руки, ничего не вытянешь.
   Филотъ. Я и самъ боюсь того-же.
   Титъ. Я обращу ваше вниманіе на одно странное обстоятельство. Гортензій, тебя хозяинъ прислалъ за деньгами?
   Гортензій. Совершенно вѣрно.
   Титъ. А самъ щеголяетъ въ каменьяхъ, подаренныхъ ему Тимономъ, а я теперь жду уплаты за эти самые каменья,
   Гортензій. Я здѣсь не по своему желанію.
   Слуга Люція. Обратите-же вниманіе вотъ на какую странность; въ данномъ случаѣ Тимонъ долженъ платить болѣе, чѣмъ ему слѣдуетъ. Выходитъ такъ, что твой хозяинъ самъ щеголяетъ въ каменьяхъ, а за деньгами, которыя слѣдуетъ за нихъ заплатить, посылаетъ къ другому.
   Гортензій. Сами боги свидѣтели, что такая должность мнѣ совсѣмъ не по-сердцу. Я знаю, что мой хозяинъ сильно пользовался щедротами Тимона, а теперешняя его неблагодарность, право, хуже воровства.
   Слуга Варрона. Это такъ. Мой счетъ въ три тысячи кронъ.
   Слуга Люція. А мой въ пять тысячъ.
   Слуга Варонна. Деньги не малыя. Если судить по цифрамъ, твой хозяинъ болѣе довѣрялъ Тимону, чѣмъ мой; иначе итоги подъ счетами были-бы, конечно, равны.

Входитъ Фламиній.

   Титъ. Вотъ одинъ изъ слугъ Тимона.
   Слуга Люція. А, Фламиній! Скажи, добрый товарищъ, скоро-ли выйдетъ твой господинъ?
   Фламиній. Нѣтъ еще.
   Титъ. Доложи, пожалуйста, что мы его ждемъ.
   Фламиній. Не зачѣмъ докладывать; ваше усердіе извѣстно ему и безъ этого (Уходитъ).

Появляется Флавій, закутанный въ плащъ.

   Слуга Люція. А вѣдь это, кажется, его управитель такъ закутался. Онъ совсѣмъ исчезаетъ, какъ въ облакѣ. Окликни его, окликни!
   Титъ. Слышишь, Флавій, тебя зовутъ.
   Слуга Варрона. Съ твоего позволенія...
   Флавій. Чего тебѣ отъ меня нужно, другъ мой?
   Титъ. Денегъ. Мы давно ждемъ.
   Флавій. Еслибы вмѣсто васъ здѣсь находились деньги, на нихъ вы могли бы разсчитывать. Зачѣмъ коварные ваши господа не предъявляли своихъ счетовъ и росписокъ, когда они пировали за столомъ у моего господина? Тогда они могли улыбаться его долгамъ и мириться съ ними; они своими жадными зубами получали хорошіе проценты. Теперь-же, приставая ко мнѣ, вы только попусту тратите время; дайте-же мнѣ пройти спокойно. Знайте, что и господину моему насталъ конецъ: ни ему тратить, ни мнѣ считать болѣе нечего.
   Слуга Люція. Можетъ-быть, и правда, но я такимъ отвѣтомъ все-таки удовольствоваться не могу.
   Флавій. Можешь или не можешь, все-таки знай, что вы своею гнусностью далеко превосходите мой отвѣтъ, такъ какъ всѣ вы въ услуженіи у мошенниковъ (Уходитъ).
   1-й слуга Варрона.Что еще ворчитъ тамъ разжалованный управитель?
   2-й слуга Варрона. Не стоитъ обращать вниманія, теперь онъ бѣденъ, а это лучшее ему отмщеніе за насъ. Кто-же болѣе имѣетъ право открыто высказывать свои мысли, какъ не тотъ, у кого нѣтъ угла, куда приклонить голову. Пусть отведетъ душу хоть ругаясь надъ дворцами.

Входитъ Сервилій.

   Титъ. Вотъ Сервилій. Авось, мы добьемся толку хоть теперь.
   Сервилій. Прошу всѣхъ васъ пожаловать въ другое время; вы этимъ оказали бы мнѣ большое одолженіе, такъ-какъ, клянусь богами, господинъ мой очень разстроенъ. Обычная его веселость исчезла безслѣдно; онъ боленъ и сидитъ въ своей комнатѣ.
   Слуга Люція. Вѣдь не одни больные сидятъ въ своей комнатѣ, но и здоровые. Если-же онъ въ самомъ дѣлѣ расхворался не на шутку, ему необходимо поскорѣе расплатиться по счетамъ, чтобы тѣмъ проложить себѣ дорогу къ богамъ.
   Сервилій. О, всемогущіе боги!
   Титъ. Мы не можемъ уйти ни съ чѣмъ.
   Фламиній (За сценой). Сервилій, помоги! Добрый, хорошій господинъ мой!

Входитъ Тимонъ въ сильномъ гнѣвѣ, за нимъ Фламиній.

   Тимонъ. Какъ, даже двери моего дома болѣе не хотятъ для меня отворяться? Я всегда былъ свободенъ, и вдругъ мой-же домъ становится моимъ врагомъ, моею темницей. Развѣ то мѣсто, гдѣ я пировалъ, дѣлается такимъ же, какъ всѣ люди, показывающіе мнѣ свои желѣзныя сердца?
   Слуга Люція. Титъ, начинай ты.
   Титъ. Благородный Тимонъ, вотъ мой счетъ.
   Слуга Люція. А вотъ и мой.
   Гортензій. И мой.
   Оба слуги Варрона. Вотъ и наши.
   Филонъ. Вотъ еще и мой.
   Тимонъ. Вяжите меня вашими счетами, какъ веревками, разсѣкайте меня ими по поясъ, какъ сѣкирами.
   Слуга Люція. Благородный господинъ...
   Тимонъ. Рвите на куски мое сердце! Обращайте ихъ въ звонкую монету!
   Титъ. Мнѣ слѣдуетъ пятьдесятъ талантовъ.
   Тимонъ. Я готовъ расплатиться своею кровью!
   Слуга Люція. А мнѣ пять тысячъ кронъ.
   Тимонъ. Бери пять тысячъ капель крови, за каждую крону по каплѣ. А вамъ сколько, вамъ сколько?
   1-й слуга Варрона. Благородный Тимонъ!
   2-й слуга Варрона. Добрѣйшій Тимонъ!
   Тимонъ. Берите, рвите меня на части, и пусть покараютъ васъ за это боги! (Уходитъ).
   Гортензій. Теперь вижу, что господа наши могутъ и шапки побросать вслѣдъ за деньгами. Обязательства и счеты можно считать совсѣмъ безнадежными, потому что должникъ, кажется, тоже безнадежно сошелъ съ ума (Уходитъ).

Тимонъ возвращается съ Флавіемъ.

   Тимонъ. Эти мерзавцы вывели меня изъ себя. Это не заимодавцы, а какіе-то демоны!
   Флавій. Дорогой господинъ!
   Тимонъ. Что, если...
   Флавій. Добрѣйшій мой господинъ!..
   Тимонъ. Да, такъ. Эй, Флавій.
   Флавій. Что прикажешь?
   Тимонъ. А, ты здѣсь. Слушай! Ступай и пригласи всѣхъ моихъ друзей:-- Люція, Лукулла, Семпронія -- всѣхъ! Угощу еще разъ всѣхъ этихъ негодяевъ, угощу на славу!
   Флавій. Дражайшій господинъ, ты такъ сильно разстроенъ, поэтому, кажется, совсѣмъ забылъ, что у тебя едва-ли осталось средствъ на самый скудный, будничный обѣдъ.
   Тимонъ. Не безпокойся. Я приказываю тебѣ, иди и пригласи всѣхъ; еще разъ впусти сюда приливъ всѣхъ этихъ подлецовъ. Объ угощеніи я похлопочу самъ вмѣстѣ съ поваромъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Сенатъ.

Полное засѣданіе сенаторовъ; входитъ Алкивіадъ со свитою.

   1-й сенаторъ. Присоединяю свой голосъ. Онъ совершилъ кровавое преступленіе, поэтому самъ достоинъ смерти. Ничто такъ не поощряетъ пороки, какъ чрезмѣрная снисходительность.
   2-й сенаторъ. Совершенно справедливо, и законъ его покараетъ.
   Алкивіадъ. Желаю сенату славы, счастія и милосердія.
   l-й сенаторъ. Чего хочешь ты отъ насъ, доблестный полководецъ?
   Алкивіадъ. Являюсь къ вамъ скромнымъ просителемъ и смиренно обращаюсь къ вашему милосердію, такъ-какъ милосердіе -- необходимая добродѣтель правосудія; одни только тираны дѣлаютъ его жестокимъ. Судьба, злое стеченіе обстоятельствъ страшнымъ гнетомъ налегли на одного изъ моихъ друзей. Въ пылу горячности, нерѣдко имѣющей такія гибельныя послѣдствія для людей неосторожныхъ, онъ преступилъ законъ. Помимо этого несчастнаго случая, онъ человѣкъ превосходный; даже своего проступка онъ не запятналъ ни низостью, ни трусостью, а эта черта,-- по моему мнѣнію,-- совершенно искупляетъ его вину. Когда его чести нанесли смертельную рану, онъ съ благороднымъ негодованіемъ вскипѣлъ противъ своего врага, а между тѣмъ онъ съ такою твердостью сдерживалъ въ себѣ это негодованіе до самой послѣдней минуты, что можно было подумать, будто онъ ведетъ только ученый споръ.
   1-й сенаторъ. Твой парадоксъ, стремящійся оправдать такое преступленіе, построенъ на слишкомъ шаткомъ основаніи. Твое искусно выработанное краснорѣчіе, пытающееся оправдывать убійство, возводитъ въ санъ высокой добродѣтели чувство мстительной строптивости, эту побочную доблесть, явившуюся на свѣтъ вмѣстѣ съ духомъ партій и сектъ. Истинная доблесть терпѣливо переноситъ, даже самое худшее, даже то, что едва имѣетъ названіе на языкѣ людей. Тотъ, кто всякое оскорбленіе переносить, какъ нѣчто внѣшнее, какъ одежду, прилегающую къ тѣлу, никогда не допуститъ его слишкомъ близко къ сердцу, не дастъ отравлять себя этому яду. Если оскорбленіе есть зло, вызывающее убійство, не безумно-ли, ради этого зла, жертвовать жизнью?
   Алкивіадъ. Уважаемый сенаторъ...
   1-й сенаторъ. Какъ ни старайся, преступленіе въ добродѣтель ты не превратишь.
   Алкивіадъ. Прости, если я, попросивъ на то позволеніе, возражу тебѣ, какъ полководецъ и какъ воинъ. Зачѣмъ же дѣлаютъ люди такую глупость:-- подвергаютъ опасности свою жизнь на поляхъ битвъ? Зачѣмъ не переносятъ они безропотно обидъ и оскорбленій? Зачѣмъ не засыпаютъ они и съ полнымъ равнодушіемъ не допускаютъ, чтобы непріятель безпрепятственно рѣзалъ имъ горло? Если доблесть въ одномъ терпѣніи, что же мы дѣлаемъ на поляхъ сраженій? Если такъ, то и наши жены, сидящія дома, несравненно доблестнѣе насъ, и не левъ настоящій воинъ, а оселъ. Если вся человѣческая мудрость въ терпѣніи, то и закованный въ кандалы преступникъ много мудрѣе, чѣмъ всѣ судьи въ мірѣ. О, будьте настолько же милосерды, насколько могущественны и велики! Людямъ хладнокровнымъ легко громить пылкость! Я сознаю, что убійство самое тяжкое изъ всѣхъ преступленій, но милосердіе всегда должно оправдывать убійство, вызванное самозащитой. Предаваться гнѣву, конечно, предосудительно, но гдѣ же тотъ человѣкъ, который никогда бы ему не предавался? Вотъ, въ чемъ вы можете искать мѣру его преступленія.
   2-й сенаторъ. Всѣ твои старанія тщетны.
   Алкивіадъ. Какъ, тщетны? Однихъ услугъ, оказанныхъ имъ государству въ Лакедемонѣ и въ Византіи, достаточно, чтобъ искупить его вину.
   1-й сенаторъ. Что хочешь ты этимъ сказать?
   Алкивіадъ. Что онъ оказалъ не мало услугъ отечеству, истребивъ множество его враговъ. Какъ неустрашимо дрался онъ въ послѣднюю войну. Сколько смертельныхъ ударовъ нанесла его рука!
   2-й сенаторъ. Да, на удары онъ не скупъ; воздержаніе не его добродѣтель. Онъ одержимъ порокомъ, часто затѣвающимъ всѣ его доблести, часто даже опьяняющимъ его. Не имѣй онъ еще другихъ враговъ, достаточно было бы одного этого, чтобы сокрушить его. Кому неизвѣстно, что подъ наитіемъ скотскаго бѣшенства онъ совершалъ чудовищныя неистовства, порождалъ даже смуты. Мы убѣждены, что жизнь его позорна, и что такой порокъ, какъ пьянство, грозитъ опасностью государству.
   1-й сенаторъ. Поэтому онъ долженъ умереть.
   Алкивіадъ. О, безпощадный рокъ! Зачѣмъ же не захотѣлъ ты, чтобы онъ умеръ на полѣ битвы? Хотя его десница могла бы сама даже съ лихвою искупить его проступки, молю васъ, ради доблестныхъ дѣяній и его, и моихъ, будьте къ нему снисходительны. Я знаю, старость любитъ обезпеченія, поэтому и честь мою, и всѣ мои побѣды я отдаю вамъ въ залогъ того, что онъ исправится. Если за это преступленіе правосудіе требуетъ его смерти, пусть онъ найдетъ ее въ кровопролитной битвѣ. Война, вѣдь, еще безпощаднѣе закона.
   1-й сенаторъ. Мы блюстители правосудія, и онъ умретъ. Замолчи, если не хочешь вооружить насъ и противъ тебя. Кто пролилъ кровь другого,-- будь онъ намъ братъ или другъ,-- тотъ неизбѣжно долженъ быть казненъ смертью.
   Алкивіадъ. Неужто это должно совершиться? Нѣтъ, не можетъ быть. Умоляю васъ, сенаторы, узнайте меня.
   2-й сенаторъ. Какъ?
   Алкивіадъ. Вспомните, кто я.
   3-й сенаторъ. Что такое?
   Алкивіадъ. Одно только и могу предполагать, что старость заставила васъ забыть, кто я, иначе вы не оскорбили бы меня отказомъ въ такой ничтожной просьбѣ. Вы растравили всѣ мои старыя раны!
   1-й сенаторъ.Ты дерзаешь вызывать нашъ гнѣвъ? Онъ не многорѣчивъ, но безпредѣленъ на дѣлѣ. Коротко и ясно:-- мы изгоняемъ тебя навсегда.
   Алкивіадъ. Меня? Изгоните лучше ваше тупоуміе, ваше лихоимство, дѣлающее сенатъ такимъ гнуснымъ въ глазахъ народа!
   1-й сенаторъ. Если черезъ два дня Аѳины все еще увидятъ тебя въ своихъ стѣнахъ, страшись еще болѣе грознаго приговора суда, а чтобы преступникъ не докучалъ намъ долѣе своими просьбами, пусть казнь надъ нимъ совершится сейчасъ же (Уходятъ).
   Алкивіадъ. О, да продлятъ боги вашу жизнь хоть до той минуты, когда вы, еще живые, сдѣлаетесь для всѣхъ омерзительными остовами! Я какъ будто теряю разсудокъ. Они копили золото и отдавали его въ ростъ, а я въ это время сокрушалъ ихъ враговъ и богатѣлъ однѣми только глубокими ранами. И вотъ теперь награда! Вотъ то цѣлебное средство, которымъ сенатъ врачуетъ раны своихъ полководцевъ:-- изгнаніе! А впрочемъ, я ему радъ! Оно, по крайней мѣрѣ, даетъ мнѣ право разразиться надъ гнусными аѳинянами всѣмъ моимъ негодующимъ гнѣвомъ. Я воспламеню свое и безъ того уже недовольное войско, воспользуюсь его любовью ко мнѣ. Въ борьбѣ съ сильнымъ нѣтъ безчестія; воины, какъ и боги, не должны выносить оскорбленій (Уходитъ).
  

СЦЕНА VI.

Великолѣпно убранная зала у Тимона.

Музыканты. Слуги накрываютъ столы; въ разныя двери входитъ нѣсколько гостей.

   1-й гость. Здравствуй, пріятель.
   2-й гость. Здравствуй. А благородный-то Тимонъ, какъ видно, только испытывалъ насъ за послѣдніе дни.
   l-й гость. Въ эту же сторону была направлена и моя мысль, когда я встрѣтился съ тобою. Я надѣюсь, что положеніе его совсѣмъ не такъ дурно, какъ онъ старался это выказать, чтобы испытать кое-кого изъ друзей.
   2-й гость. Новый пиръ служитъ этому очевиднымъ доказательствомъ.
   1-й гость. Важныя дѣла сначала заставили было меня отказаться отъ приглашенія, но онъ просилъ такъ настоятельно, что я бросилъ все и пришелъ.
   2-й гость. У меня тоже были важныя дѣла, но онъ не хотѣлъ слушать никакихъ отговорокъ. Вы не повѣрите, какъ мнѣ тяжело, что у меня не оказалось никакой возможности помочь ему, когда онъ и ко мнѣ присылалъ за деньгами.
   1-й гость. Меня это сильно огорчаетъ особенно теперь, когда я вижу въ чемъ дѣло.
   2-й гость. Въ такомъ же положеніи и остальные его друзья. Сколько просилъ онъ у тебя?
   1-й гость. Тысячу червонцевъ.
   2-й гость. Тысячу!
   і-й гость. А у тебя?
   3-й гость. У меня... Да вотъ онъ и самъ.

Входятъ Тимонъ и слуги.

   Тимонъ. Отъ всей души радъ васъ видѣть. Какъ поживаете?
   1-й гость. Особенно хорошо съ тѣхъ поръ, какъ успокоились насчетъ твоего положенія.
   2-й гость. Ласточка не такъ радостно ожидаетъ лѣта, какъ мы встрѣчи съ тобою.
   Тимонъ (Про себя). И не такъ торопливо убѣгаетъ отъ зимы. Люди то же, что перелетныя птицы (Громко). Господа, мой обѣдъ не вознаградитъ васъ за такое долгое ожиданіе; утолите покамѣстъ вашъ голодъ музыкой, если звуки трубъ не слишкомъ грубая для васъ пища. Мы сейчасъ приступимъ къ трапезѣ.
   1-й гость. Надѣюсь, добрѣйшій Тимонъ, ты не сердишься, что твой посланный вернулся отъ меня съ пустыми руками.
   Тимонъ. Стоитъ-ли безпокоиться о такихъ пустякахъ.
   2-й гость. Благороднѣйшій Тимонъ...
   Тимонъ. Что тебѣ угодно, любезный другъ? (Приносятъ блюда).
   2-й гость. Безцѣнный Тимонъ, я просто сгораю со стыда, что вчера, когда ты присылалъ ко мнѣ, я оказался бѣднѣе всякаго нищаго.
   Тимонъ. Перестань объ этомъ думать.
   2-й гость. Еслибы ты прислалъ хоть двумя часами ранѣе.
   Тимонъ. Полно тревожить себя такими воспоминаніями (Слугамъ). Подавайте скорѣе все разомъ.
   2-й гость. Всѣ блюда закрытыя.
   1-й гость. Ручаюсь, что обѣдъ, по обыкновенію, будетъ царскій.
   3-й гость. Безъ сомнѣнія, будетъ подано все, что могутъ доставить деньги и время года.
   1-й гость. Какъ вы поживаете? Что слышно новаго?
   3-й гость. Вы, вѣроятно, уже слышали, что Алкивіадъ изгнанъ?
   Всѣ гости. Алкивіадъ? Неужто?
   3-й гость. Да, онъ, Алкивіадъ. Это вѣрно.
   1-й гость. Возможно-ли?
   2-й гость. За что же?
   Тимонъ. Мои достойные друзья, прошу за столъ.
   3-й гость. Разскажу послѣ. Какая роскошь!
   2-й гость. Все, какъ было прежде.
   3-й гость. Только вопросъ:-- на долго-ли?
   2-й гость. Покамѣстъ, кажется, есть средства, а что будетъ далѣе, увидимъ.
   3-й гость. Понимаю.
   Тимонъ. За столъ, друзья, за столъ, и съ такою пылкостью, съ какою вы рветесь къ устамъ любимой женщины. Угощеніе для всѣхъ будетъ одно и то же. Это не чопорный обѣдъ, за которымъ кушанья простываютъ прежде, чѣмъ рѣшится вопросъ, которое изъ нихъ подавать слѣдуетъ ранѣе, которое позже. Садитесь, садитесь! Начнемъ молитвою. О! всемогущіе, осѣните нашу трапезу своею благодатью! Заставьте благословлять васъ за безцѣнные ваши дары, но, если не хотите утратить своего обаянія, не расточайте этихъ даровъ съ безмѣрною щедростью, а поступайте такъ, чтобы они всегда были у васъ въ запасѣ. Даруйте каждому человѣку столько, чтобы онъ не былъ вынужденъ къ горькой необходимости занимать у другихъ. Если вы будете слишкомъ щедры, то и вашей божественной власти пришлось бы прибѣгнуть къ займамъ у людей и притомъ къ займамъ настолько крупнымъ, что люди скоро совсѣмъ бы отреклись отъ боговъ. Сдѣлайте такъ, чтобы мясо оказалось пріятнѣе, чѣмъ тотъ, кто его предлагаетъ. Если на пиръ сойдется человѣкъ двадцать, среди нихъ непремѣнно окажется десятка два мерзавцевъ. Если за столъ сядетъ дюжина женщинъ, окажется, что всѣ двѣнадцать... то, что онѣ есть. Будьте, о, боги, неумолимы къ своимъ врагамъ. Пусть гнѣвное ваше мщеніе одинаково обрушится и на аѳинскихъ сенаторовъ, и на народные подонки! Пусть собственные ихъ пороки сами способствуютъ ихъ гибели! Что же касается собравшихся здѣсь моихъ друзей -- они для меня ничто, поэтому я и не зову на нихъ вашего благословенія. Я созвалъ ихъ только на призрачный пиръ. Снимите крышки съ чашъ! Ну, собаки, лакайте!

Гости открываютъ чаши; оказывается, что въ послѣднихъ только горячая вода.

   Нѣсколько голосовъ. Что хочетъ онъ сказать?
   Другіе голоса. Совсѣмъ непонятно.
   Тимонъ. Пусть тебѣ, гнусной стаѣ прихлебателей, никогда не видать лучшаго пира! Паръ и теплая вода -- вотъ все, чего вы стоите. Таково прощальное вамъ слово Тимона, котораго вы, словно грязью, испачкали, облѣпили своею лестью; онъ омывается отъ васъ, бросая вамъ въ лицо грязную воду, то-есть, собственный вашъ клубящійся позоръ! (Плещетъ на нихъ водою). Живите позорно и долго, вѣчно улыбающіеся, льстивые лизоблюды, вѣжливые грабители, ласковые волки, кроткіе медвѣди, шуты Фортуны, друзья-собутыльники, осеннія мухи, низкопоклонные рабы, зловонный чадъ, куклы на пружинахъ! Пусть безчисленные недуги, бывающіе и на людяхъ, и на скотахъ, покроютъ ваше тѣло гнойными струпьями! Какъ, ты уже уходишь?... Постой, получи прежде должную тебѣ часть!.. Вотъ и тебѣ!.. И тебѣ также!.. (Швыряетъ въ нихъ посудою и выгоняетъ). Постой! Я хочу дать тебѣ денегъ, а не просить взаймы!.. Какъ, всѣ уже разбѣжались. Съ этой минуты да не будетъ пира, на которомъ мошенникъ являлся бы желаннымъ гостемъ! Гори, мой домъ! Аѳины, рухните до основанія! Отнынѣ и все человѣчество, и каждый отдѣльный человѣкъ ненавистны Тимону (Уходитъ).

Нѣкоторые гости возвращаются; среди нихъ видны сенаторы.

   1-й гость. Что-же это значитъ, господа?
   2-й гость. Отчего такъ разсвирѣпѣлъ Тимонъ?
   3-й гость. Кто его знаетъ?! Не видали-ли вы моей шапки?
   4-й гость. А я потерялъ плащъ.
   3-й гость. Онъ человѣкъ сумасшедшій и вѣчный рабъ своихъ причудъ. Недавно онъ подарилъ мнѣ цѣнный камень, а теперь сорвалъ его съ моей шапки... Не видали-ли вы моего камня?
   4-й гость. Не видалъ-ли кто моей шапки?
   2-й гость. Вотъ она.
   4-й гость. А вотъ и мой плащъ.
   1-й гость. Такъ идемте-же.
   2-й гость. Онъ совсѣмъ обезумѣлъ.
   3-й гость. Да, мнѣ это говорятъ мои кости.
   4-й гость. Вчера дарилъ алмазы, а сегодня швыряется булыжниками.
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

  

СЦЕНА I.

Внѣ аѳинскихъ стѣнъ.

Входитъ Тимонъ.

   Тимонъ. Еще разъ оглянусь на тебя, родной городъ! О, стѣны, служащія охраной для волковъ, провалитесь въ землю и не защищайте болѣе Аѳинъ. Матроны, забудьте всякій стыдъ! Повиновеніе, исчезни изъ сердецъ дѣтей! Рабы и шуты, сгоните съ судейскихъ мѣстъ важныхъ и сморщенныхъ сенаторовъ и управляйте городомъ вмѣсто нихъ! Ты, нерасцвѣтшая еще дѣвственность, окунись въ грязь общественнаго разврата и непотребствуй на глазахъ у родителей! Вы, неисправные должники, держитесь крѣпко и вмѣсто того, чтобы расплачиваться, рѣжьте горла заимодавцамъ! Подневольные слуги, воруйте, потому что ваши безжалостные хозяева, эти разбойники, своими загребистыми лапами сами грабятъ васъ съ разрѣшенія закона. Пусть служанки скорѣе вскакиваютъ на постели къ хозяевамъ, а хозяйки отправляются въ непотребные дома! Вы, шестнадцатилѣтніе сыновья, вырывайте изъ рукъ дряхлыхъ отцовъ ихъ окованные костыли и этими костылями размозжайте старикамъ черепа! Пусть исчезнутъ и страхъ передъ богами, всякое богопочитаніе, всякое къ нимъ уваженіе, а, вмѣстѣ съ этимъ, и вы -- миръ, правосудіе, правда, святое почитаніе семьи, спокойствіе ночей, честныя отношенія къ сосѣдямъ, образованіе, добрые нравы и обычаи, завѣщанное преданіемъ уваженіе къ общественной Іерархіи, мудрые законы, все, все! Пусть все это сдѣлается какъ разъ противоположнымъ тому, чѣмъ должно быть, и да воцарится всюду дикій хаосъ!.. Вы, губительные для человѣка заразные недуги, скопляйте надъ Аѳинами свои отравленныя тучи и своими сокрушительными лихорадками дыхните на городъ, вполнѣ созрѣвшій для гибели. Ты, безпощадная ломота, искалѣчь сенаторовъ, чтобы и ноги ихъ ковыляли такъ-же, какъ ихъ совѣсть. Развратъ и любострастіе, проникните въ мозгъ и въ кости нашихъ юношей, чтобы эти юноши, плывя противъ теченія добродѣтели, утонули окончательно въ волнахъ порока! Пусть нарывами и коростой покроется тѣло каждаго аѳинянина, и пусть всеобщая проказа будутъ единственными всходами, которые пожнуть жители этого города. Пусть каждое дыханіе заражаетъ другое, чтобы не только дружескія отношенія, но и самое присутствіе человѣка дѣйствовали какъ тлетворный ядъ! Изъ тебя, омерзительный городъ, я не унесу ничего, кромѣ наготы! Вотъ вамъ мои одежды, аѳиняне; примите ихъ вмѣстѣ съ моими до безконечности повторяемыми проклятіями! Тимонъ удаляется въ лѣса, гдѣ каждый самый лютый звѣрь будетъ къ нему милосерднѣе, чѣмъ человѣчество. О, услышьте меня, великіе и милостивые боги! Услышьте всѣ аѳиняне, какъ въ стѣнахъ ихъ города, такъ и за этими стѣнами! Да ростетъ въ Тимонѣ вмѣстѣ съ лѣтами его ненависть ко всему роду человѣческому, не дѣлая различія между знатью и чернью! Аминь (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Аѳины. Въ домѣ у Тимона.

Входитъ Флавій съ другими двумя или тремя слугами.

   1-й слуга. Послушай, главный управитель, куда же дѣвался нашъ господинъ? Неужто мы совсѣмъ раззорены? Неужто ушло все, и ничего не осталось?
   Флавій. Къ несчастью, друзья, ничего утѣшительнаго отъ меня вы не услышите. Сами правосудные боги свидѣтели, что я также бѣденъ, какъ и вы.
   1-й слуга. Итакъ, роскошный домъ рушился, а такой высокочестный человѣкъ раззорился! Все пошло прахомъ; не осталось даже друга, который подалъ бы ему въ несчастіи руку и захотѣлъ бы раздѣлить его печальную судьбу!
   2-й слуга. Какъ сами мы обращаемся спиною къ останкамъ товарища, только что опущеннаго въ землю, такъ и люди, когда-то наиболѣе близкіе Тимону, отворачиваются теперь отъ его похороннаго счастія, оставляя ему, словно пустые кошельки, свои притворныя сожалѣнія, а онъ, это злополучное существо, предоставленъ во власть всѣмъ ужасамъ бурь и непогодъ, безжалостной нищеты, отъ которой всѣ бѣгутъ, какъ отъ чумы... и онъ вынужденъ одиноко бродить по міру, словно воплощенный позоръ. А вотъ и еще товарищи.

Входятъ еще нѣсколько слугъ.

   Флавій. Всѣ мы жалкіе обломки одного и того же, когда-то великолѣпнаго, но теперь разрушившагося зданія.
   3-й слуга. По вашимъ лицамъ я, однако, вижу, что всѣ мы остаемся вѣрны ливреѣ Тимона. Мы все еще товарищи и готовы попрежнему служить великому страдальцу. На нашемъ кораблѣ оказалась течь, а мы, бѣдные мореходы, стоимъ на все болѣе и болѣе погружающейся въ воду палубѣ и прислушиваемся къ грозному рокоту волнъ, такъ-какъ всѣ мы должны разсѣяться въ этомъ безбрежномъ океанѣ воздуха, невѣдомо куда гонимые порывами вѣтра.
   Флавій. Добрые товарищи, я раздѣлю съ вами послѣднее, что имѣю. Гдѣ-бы ни привелось намъ встрѣтиться, мы изъ любви къ Тимону встрѣтимся, какъ подобаетъ товарищамъ. Покачаемъ уныло головами и скажемъ:-- "Знавали и мы лучшіе дни", и эти слова будутъ какъ-бы погребальнымъ звономъ по умершемъ счастіи нашего хозяина. Пусть каждый получитъ то, чѣмъ я могу съ нимъ подѣлиться (Раздаетъ деньги). Берите, берите и ни слова болѣе. Вотъ мы, богатые горемъ, разойдемся теперь бѣдняками (Слуги расходятся). О, какое страшное горе готовитъ намъ излишняя щедрость. Кто-же, зная, что богатство рано или поздно ведетъ къ нищетѣ, къ презрѣнію, не пожелалъ бы лучше совсѣмъ съ нимъ не знакомиться. Кто пожелалъ бы насладиться ослѣпительною роскошью только для того, чтобы познакомиться лишь съ призраками дружбы, а затѣмъ, чтобы, очнувшись отъ грезъ, увидать, что роскошь и все, что можетъ дать намъ богатство -- такой-же обманъ, какъ и румяна, которыми размалеваны щеки мнимыхъ друзей... Какое жалкое созданіе тотъ человѣкъ, который не можетъ устоять противъ собственнаго своего сердца. Странно, непонятно поступила природа, допустивъ такое громадное преступленіе, какъ нарожденіе человѣка, добраго уже не въ мѣру. Кто на будущее время рѣшится быть хоть въ половину настолько щедрымъ, когда доброта, это божественное свойство, губитъ людей?.. О, безцѣнный мой господинъ, только затѣмъ и пользовавшійся благословеніями толпы, чтобы дожить до ея проклятій, бывшій богатымъ только для того, чтобы очутиться въ нищетѣ!-- Богатство твое послужило тебѣ только для того, чтобы все твое громадное состояніе стало для тебя источникомъ величайшихъ огорченій. Ахъ, бѣдный, бѣдный господинъ! Онъ, полный гнѣва, возмутился противъ неблагодарнаго города, проклялъ этихъ чудовищно гнусныхъ друзей, а у самого не осталось ни средствъ къ существованію, ни возможности зарабатывать насущный хлѣбъ. Бѣдный господинъ, пойду тебя отыскивать! Я всегда самоотверженно исполнялъ каждую твою прихоть. Пока у меня хоть немного денегъ, я буду оставаться его управителемъ (Уходитъ).
  

СЦЕНА III.

Лѣсъ.

Входитъ Tuмонъ.

   Тимонъ. О, ты, всѣмъ управляющее солнце, извлеки изъ сырыхъ нѣдръ земли самыя зловредныя испаренія и зарази ими воздухъ, которымъ дышатъ аѳиняне подъ властью сестры твоей -- луны. Вотъ двое близнецовъ вышли изъ одной и той-же утробы. Ихъ зачатіе, питаніе, рожденіе были почти одинаковы, но пошлите имъ на долю не одинаковую судьбу, и тотъ, кому посчастливилось, непремѣнно станетъ презирать несчастнаго; но и человѣческая природа со всѣхъ сторонъ осаждаемая человѣческими бѣдствіями, не можетъ безъ презрѣнія, а въ то-же время безъ зависти смотрѣть на чужое счастіе. Обогати этого нищаго, а этотъ богачъ пусть обѣднѣетъ, и прежде бывшаго богатымъ ожидаетъ униженіе, а прежняго нищаго -- почетъ. Обиліе подножнаго корма помогаетъ животнымъ жирѣть, а недостатокъ нищи -- худѣть. Кто дерзнетъ, да, кто, чувствуя себя въ душѣ вполнѣ правымъ, дерзнетъ воскликнуть:-- "Вотъ этотъ человѣкъ льстецъ!" Если этотъ льстецъ, то и всѣ другіе тоже, потому что каждый, стоящій на нижней ступени общественной лѣстницы, непремѣнно льститъ каждому стоящему выше: ученый олухъ непремѣнно кланяется въ поясъ раззолоченному дураку. Все кривитъ душою. Да, въ нашей проклятой человѣческой природѣ все идетъ кривымъ путемъ, а прямотою можетъ похвалиться одна только отъявленная гнусность. Пусть будутъ прокляты всѣ празднества, общества, всѣ человѣческія сходки! Тимонъ и ближнихъ своихъ презираетъ такъ-же какъ самого себя! Пусть гибель будетъ удѣломъ всего человѣчества (Роетъ землю). Земля, дай мнѣ кореньевъ,а кто требуетъ отъ тебя чего-нибудь большаго, услади тому вкусъ безпощаднѣйшимъ изъ твоихъ ядовъ.. Это что такое! Золото! Желтое, блестящее, драгоцѣнное золото! Нѣтъ, боги, я не хитрю въ своихъ молитвахъ. Кореньевъ прошу я у тебя, лучезарное небо! Тутъ благороднаго желтаго металла достаточно, чтобы черное сдѣлать бѣлымъ, скверное прекраснымъ, виноватое правымъ, гнусное честнымъ, старое молодымъ, трусливое мужественнымъ. О, праведные боги, зачѣмъ это? Да, зачѣмъ это, великіе боги? Этимъ вы можете удалить отъ себя и жрецовъ своихъ, и самыхъ преданныхъ слугъ; неужто таково ваше желаніе? Неужто вы хотите вырывать подушки изъ-подъ головъ еще не умирающихъ людей? Этотъ металлъ -- отличное средство для порабощенія: онъ заставляетъ заключать условія и нарушать священные обѣты; онъ способенъ заставить призывать благословенія на достойнаго проклятій, поклоняться, какъ божеству, даже разъѣдающей проказѣ, уважать, чествовать воровъ, преклоняя передъ ними колѣни, и назначать ихъ на высокія должности, сажать на скамьи сенаторовъ. Золото будетъ побуждать вдову съ заплаканными глазами избрать себѣ другого мужа. Той, отъ которой даже больницы, гдѣ лечатся самыя скверныя язвы, отвернулись бы съ омерзеніемъ, это средство придаетъ и прелесть, и благоуханіе, и апрѣльскую свѣжесть новой юности. Ну, проклятый прахъ, всесвѣтная блудница, сѣющая раздоры между народными толпами, иди!-- я возвращу тебѣ твое мѣсто въ природѣ (вдали раздаются воинственные звуки трубъ). А, трубы и барабаны! Какъ бы ты живуще не было, я все-таки тебя зарою. Ты, неунывающій воръ, все еще ходишь бодро, тогда какъ твои искалѣченные всякими недугами охранители не въ силахъ уже твердо стоять на ногахъ.. Или нѣтъ; оставлю на всякій случай наружу хоть небольшую частицу (беретъ частъ золота).

При звукахъ трубъ и барабановъ входятъ облеченный въ воинскіе доспѣхи Алкивіадъ, Фринія и Тимандра.

   Алкивіадъ. Эй, говори, кто ты?
   Тимонъ. Такое-же животное, какъ и ты самъ. Да изгложетъ тайная рана твое сердце за то, что, благодаря тебѣ, я снова увидалъ человѣческое лицо.
   Алкивіадъ. Какъ твое имя? За что ты такъ сильно ненавидишь человѣчество, когда ты самъ человѣкъ?
   Тимонъ. Я ненавидящій все человѣчество "мизантропъ". Если желаешь, чтобы я хоть сколько-нибудь полюбилъ тебя, превратись въ собаку.
   Алкивіадъ. Теперь я, кажется, узнаю тебя, но рѣшительно не знаю, что произошло съ тобою.
   Тимонъ. И я узнаю тебя настолько, что узнать о тебѣ болѣе, чѣмъ знаю, мнѣ совсѣмъ не желательно. Ступай за своими барабанами, окрашивай землю человѣческою кровью и краснѣй за это насколько возможно краснѣть. Если жестокосердны обряды богослуженія и человѣческія управленія, насколько жестоки должны быть войны? Да, сопровождающая тебя блудница, несмотря на свои ангелоподобные взоры, произведетъ болѣе опустошеній, чѣмъ твой мечъ.
   Фринія. Да отгніютъ у тебя за это губы.
   Тимонъ. Цѣловать тебя я, вѣдь, не стану; оставляй слѣдовательно свою заразу при себѣ; мнѣ она не опасна.
   Алкивіадъ. Какъ могла такая страшная перемѣна произойти съ благороднымъ Тимономъ?
   Тимонъ. Въ Тимонѣ произошла такая-же перемѣна, какъ и въ мѣсяцѣ, когда ему больше нечѣмъ свѣтить. Однако, возродиться, подобно мѣсяцу, онъ не могъ, не найдя такого солнца, у котораго было бы можно позаимствовать свѣта.
   Алкивіадъ. Дорогой Тимонъ, чѣмъ могу я доказать тебѣ свою дружбу?
   Тимонъ. Утверди во мнѣ еще крѣпче то, въ чемъ я уже и такъ убѣжденъ вполнѣ.
   Алкивіадъ. Въ чемъ-же дѣло, Тимонъ?
   Тимонъ. Поклянись быть моимъ другомъ и не исполни этой клятвы. Если ты не поклянешься, да накажутъ тебя боги, потому что ты человѣкъ, а если сдержишь -- пусть тебя все-таки покараютъ боги, опять-таки потому, что ты человѣкъ.
   Алкивіадъ. Я что-то слышалъ о постигшемъ тебя несчастіи; но только мимоходомъ.
   Тимонъ. Ты видѣлъ его ранѣе, когда все еще было благополучно.
   Алкивіадъ. Нѣтъ, я вижу его теперь. Тогда было блаженное время.
   Тимонъ. Оно и тогда было такое-же, какъ теперешнее твое счастіе, которое ты раздѣляешь съ двумя потаскушками.
   Тимандра. Неужто это въ самомъ дѣлѣ онъ, превозносимый всѣми любимецъ Аѳинъ?
   Тимонъ. Ты Тимандра?
   Тимандра. Да.
   Тимонъ. Оставайся вѣчно блудницей. Вѣдь тѣ, кто пользуются тобою, не чувствуютъ къ тебѣ любви, вотъ и ты, удовлетворяя ихъ сладострастіе, награди ихъ всякими скверными болѣзнями. Лови часы сластолюбія, отправляй развратниковъ въ больницы, въ ванны, сажай краснощекую юность въ горячую воду и обрекай ее на полное воздержаніе.
   Тимандра. Петлю-бы тебѣ на шею, извергъ.
   Алкивіадъ. Не сердись на него, милая Тимандра. Разсудокъ его подъ давленіемъ несчастія повихнулся. Золота у меня, добрѣйшій Тимонъ, остается мало, а недостатокъ въ немъ почти ежедневно возбуждаетъ ропотъ въ моихъ нуждающихся воинахъ. Среди этихъ заботъ, я къ величайшему моему прискорбію, слышалъ, будто проклятые аѳиняне забыли всѣ твои, заслуги и то, что если-бы не твой мечъ и не твое богатство, они давно были-бы подданными сосѣднихъ тирановъ...
   Тимонъ. Прошу тебя, вели бить въ барабаны и уходи.
   Алкивіадъ. Тимонъ, я твой искренній другъ, и мнѣ отъ души тебя жаль.
   Тимонъ. Не вѣрю.Тѣмъ, кого жалѣютъ, не надоѣдаютъ. Мнѣ хотѣлось-бы остаться одному.
   Алкивіадъ. Если такъ, прощай. Вотъ тебѣ немного золота.
   Тимонъ. Оставь его у себя; я сытъ имъ не буду.
   Алкивіадъ. Когда я превращу гордыя Аѳины въ груду развалинъ...
   Тимонъ. Какъ? Ты идешь войною противъ Аѳинъ?
   Алкивіадъ. Да, Тимонъ, и не безъ основанія.
   Тимонъ. Да пошлютъ тебѣ боги полное торжество; истреби аѳинянъ всѣхъ до послѣдняго, а потомъ ужь кстати и себя самого.
   Алкивіадъ. За что-же, Тимонъ?
   Тимонъ. За то, что, погубивъ негодяевъ, ты загубишь и мою родину. Спрячь свое золото; забирай кстати и вотъ это. Бери, бери! Уподобься чумѣ, которую Юпитеръ иногда въ видѣ ядовитыхъ тучъ насылаетъ на преступные города, и не щади никого! Не жалѣй сѣдобородыхъ старцевъ: всѣ они ростовщики! Рази лживыхъ матронъ, притворяющихся добродѣтельными; честны только ихъ одежды, а сами онѣ сводни. Да не остановится твой мечъ передъ свѣжими щеками дѣвушки; ея молочно-бѣлыя груди, на которыя за ихъ завѣсами любуются мужчины, должны возбуждать не чувство состраданія, а чувство злобы, какъ гнуснѣйшія предатели. Не щади и грудного младенца, улыбка котораго, вызывая ямочки на щекахъ, вызываетъ къ себѣ такое безмѣрное снисхожденіе у дураковъ. Считай его ублюдкомъ, которому по указанію какого-нибудь оракула суждено перерѣзать тебѣ горло. Да, руби его безъ всякаго зазрѣнія совѣсти. Отрекись отъ всякаго чувства состраданія; сокрой глаза и уши за непроницаемою бронею, чтобы сквозь нее но могли достигнутъ до тебя мольбы матерей, непорочныхъ дѣвушекъ и дѣтей, чтобы не смущалъ тебя видъ окровавленныхъ одеждъ жрецовъ, убитыхъ во время священнодѣйствія. Если нужно тебѣ золото для расплаты съ войсками, бери, вотъ оно. Будь всеобщимъ бичемъ; а когда твой гнѣвъ укротится, погибни самъ. Бери, и болѣе ни слова! Уходи!
   Алкивіадъ. Если у тебя есть еще золото, давай. Его я приму, но твоихъ совѣтовъ -- нѣтъ.
   Тимонъ. Прими ихъ или не принимай, все-таки да проклянетъ тебя небо!
   Фринія и Тимандра. Добрѣйшій Тимонъ, если у тебя есть еще золото, дай и намъ.
   Тимонъ. У меня его столько, что каждая потаскушка броситъ свое ремесло, а сводни перестанутъ плодить потаскушекъ. Ну, вы, твари, давайте сюда передники. Отъ подобныхъ вамъ никакихъ клятвъ не требуется, хотя я знаю, что вы способны надавать такихъ страшныхъ клятвъ, что сами боги содрогнулись-бы на небесахъ. Не клянитесь-же, не давайте никакихъ обѣтовъ. Напрасный трудъ; я могу вѣритъ только однимъ вашимъ природнымъ влеченіямъ. Оставайтесь-же всегда потаскушками. Если кто-нибудь вздумаетъ обличительнымъ голосомъ обратить васъ на путь истины, усильте свои непотребныя чары, постарайтесь искусить его, разожгите въ немъ самомъ тотъ-же нечистый огонь прелюбодѣянія и подавите своимъ пламенемъ его жалкій дымокъ. Оставайтесь вѣрны себѣ; посвящайте половину года разврату, а другую половину леченію отъ его послѣдствій. Прикрывайте свои облѣзшія, полуплѣшивыя головы волосами отъ умершихъ, даже отъ висѣльниковъ; это все равно! Щеголяйте въ нихъ, надувайте ими довѣрчивыхъ глупцовъ и продолжайте непотребствовать. Замазывайте морщины такимъ густымъ слоемъ прикрасъ, чтобы на лицѣ вашемъ, пожалуй, могла-бы увязнуть лошадь.
   Фринія и Тимандра. Давай только побольше золота, а затѣмъ что угодно. Повѣрь, изъ-за денегъ мы готовы на все.
   Тимонъ. Сѣйте всюду истощеніе, даже въ пустыхъ костяхъ мужчинъ; заставьте окостенѣть ихъ гибкія сочлененія, уничтожайте въ нихъ скорѣе ихъ мужескую силу. Поразите хрипотою голоса законовѣдовъ, чтобы они болѣе не могли ни защищать завѣдомо неправыхъ дѣлъ, ни терзать намъ уши своимъ крючкотворствомъ. Заражайте убѣленныхъ сѣдинами жрецовъ, вопіющихъ противъ ихъ плоти и не вѣрящихъ ни слову изъ того, что говорятъ. Оттаивайте до чиста, съ самымъ переносьемъ, тѣ зараженные страшнымъ недугомъ носы, которые пользуются своимъ чутьемъ не ради общественнаго блага, а только ради своихъ личныхъ выгодъ. Заставляйте скорѣе лысѣть завитыя головы разныхъ бездѣльниковъ! Не обдѣляйте своими щедрыми дарами и тѣхъ храбрыхъ воиновъ, которыхъ смерть пощадила въ бояхъ. Заражайте все гнилью, изсушайте всѣ источники напряженія. Вотъ вамъ еще золото. Губите другихъ; это-же золото пусть погубитъ васъ самихъ, а канавы и ямы пусть послужатъ вамъ могилами.
   Фринія и Тимандра. Давай еще совѣтовъ, но и еще золота, щедрый Тимонъ.
   Тимонъ. Отъ васъ-же требуется побольше распутства, побольше всякаго зла, а дальше -- увидимъ. Это только задатокъ.
   Алкивіадъ. Гремите трубы и барабаны; мы идемъ противъ Аѳинъ! Прощай, Тимонъ. Если мое предпріятіе увѣнчается успѣхомъ, я еще увижусь съ тобою.
   Тимонъ. А я больше никогда съ тобою не увижусь, если только не обманутъ меня мои надежды.
   Алкивіадъ. Я никогда не сдѣлалъ тебѣ ни малѣйшаго зла.
   Тимонъ. Нѣтъ, дѣлалъ: ты меня хвалилъ.
   Алкивіадъ. Развѣ это зло?
   Тимонъ. Да, если вѣрить ежедневному опыту, зло. Ступай, да не забудь захватить съ собою и своихъ собаченокъ.
   Алкивіадъ. Наше присутствіе ему непріятно. Впередъ!

Уходитъ съ Фриніей и съ Тимандрой при звукахъ трудъ и при барабанномъ боѣ.

   Тимонъ. Даже изнемогающая подъ гнетомъ человѣческой неблагодарности природа -- и та можетъ еще томиться голодомъ (Снова копаетъ землю). О, ты, общая всѣмъ мать, природа, чье необъятное чрево порождаетъ все, а чья неизмѣримая грудь питаетъ все и всѣхъ, ты, изъ одного и того-же вещества, изъ котораго сотворено любимое твое гордое чадонадменный человѣкъ, создающая и черную жабу, и синяго ужа, и золотистую ящерицу, и слѣпую ядовитую ехидну, и все, что родится ужаснаго подъ небеснымъ сводомъ, освѣщаемымъ животворнымъ огнемъ Гиперіона, пошли изъ щедрыхъ своихъ нѣдръ хоть одинъ корень на долю того, кто одинаково ненавидитъ всѣхъ сыновъ человѣческихъ. Сдѣлай безплодной могучую свою утробу, чтобы неблагодарное человѣчество не могло болѣе ничего отъ тебя получать! Если-же все-таки хочешь зачинать, будь чревата тиграми, драконами, волками и медвѣдями; нарождай новыхъ чудовищъ, еще невиданныхъ на твоей поверхности подъ мраморнымъ сводомъ небесъ! А, вотъ корень! Благодарю, земля, благодарю! Изсуши свои жилы, свои виноградники, свои воздѣланныя поля, благодаря которымъ неблагодарный человѣкъ, до отвала нажравшись всякихъ питій и вкусныхъ яствъ, притупляетъ свой умъ и, уподобляясь скоту, теряетъ даже способность мыслить (Входитъ Апемантъ). Опять человѣкъ! О, какое наказанье, какое наказанье!
   Апемантъ. Меня направили сюда. Говорятъ, будто ты вздумалъ подражать моимъ привычкамъ и жить, какъ живу я.
   Тимонъ. Если подражаю, то потому только, что у тебя нѣтъ собаки; иначе я бы сталъ подражать ей. Чтобъ тебѣ зачахнуть!
   Апемантъ. Все это у тебя только напускное, только недостойное сложившагося мужа уныніе, вызванное тѣмъ, что судьба перестала гладить тебя по головкѣ. Къ чему этотъ заступъ, это нелѣпое пребываніе въ лѣсу, эта одежда, годная, развѣ, для раба, и этотъ мрачный видъ? Твои льстецы, на которыхъ ты раззорился, продолжаютъ ходить въ шелку, пить вино, спать на мягкихъ постеляхъ и обнимать своихъ зараженныхъ, но раздушенныхъ красотокъ. Они давно уже забыли думать, что когда-то существовалъ какой-то Тимонъ! Не наноси тяжкаго оскорбленія этимъ лѣсамъ, принимая среди нихъ видъ суроваго судьи, порицающаго все и всѣхъ. Превратись самъ въ льстеца и постарайся отыскать благоденствіе въ томъ, что тебя раззорило. Научи и колѣни свои и спину гнуться какъ можно ниже, и пусть вѣтеръ тотчасъ-же сноситъ съ головы твоей шапку, какъ только появится тотъ, передъ кѣмъ ты пресмыкаешься. Превозноси самыя порочныя его наклонности и находи ихъ превосходными. Вотъ тотъ языкъ, на которомъ другіе говорили съ тобою, и ты одобрительно внималъ этимъ рѣчамъ, словно харчевникъ, ласково привѣтствуя каждаго мерзавца, который къ тебѣ приходилъ. Будетъ совершенно естественно, если ты самъ превратишься въ негодяя. Если-бы ты какимъ-нибудь чудомъ разбогатѣлъ снова, это пошло-бы на пользу однимъ только бездѣльникамъ. Не пытайся-же уподобляться мнѣ.
   Тимонъ. Я отрекся-бы отъ себя, если бы уподобился тебѣ.
   Апемантъ. Отъ себя ты отрекся уже и въ то время, когда во всемъ былъ еще вполнѣ сходенъ съ самимъ собою. Ты всегда былъ безумнымъ, а теперь сталъ совсѣмъ дуракомъ. Не думаешь-ли ты, что до мозга костей пронизывающій холодный вѣтеръ, словно предупредительный слуга, принесетъ тебѣ теплую фуфайку? Что эти поросшія мохомъ и переживающія орловъ деревья будутъ, словно преданные пажи, внимательно слѣдитъ, за каждымъ твоимъ движеніемъ и по одному твоему знаку сейчасъ-же переходитъ на другое мѣсто? Что холодный потокъ, словно латами окованный льдомъ, предложитъ тебѣ птичьяго молока, чтобы возстановить твои силы, растраченныя среди ночныхъ излишествъ. Зови тѣхъ тварей, которыхъ обнищаніе заставляетъ переносить самыя тяжкія оскорбленія со стороны безжалостнаго неба, заставляющаго мириться съ отсутствіемъ одежды, крова, подвергаться рѣзкимъ столкновеніямъ стихій и жить на лонѣ матери-природы. Прикажи имъ льстить тебѣ и ты познаешь...
   Тимонъ. Что ты дуракъ. Вонъ отсюда!
   Апемантъ. Теперь я люблю тебя болѣе, чѣмъ когда-либо.
   Тимонъ. А я за это ненавижу тебя еще сильнѣе.
   Апемантъ. За что-же?
   Тимонъ. За то, что ты льстишь нищетѣ.
   Апемантъ. Я не льщу, а только говорю, что ты нищій.
   Тимонъ. И ты только для этого отыскиваешь меня?
   Апемантъ. Да, чтобы позлить тебя.
   Тимонъ. Развлеченіе достойное дурака или мерзавца. Неужто тебя это забавляетъ?
   Апемантъ. Да.
   Тимонъ. Въ такомъ случаѣ, ты бездѣльникъ.
   Апемантъ. Если-бы ты надѣлъ на себя это грубое негрѣющее рубище, чтобы дать хорошій урокъ своей гордынѣ, было-бы конечно недурно. Но ты, вѣдь, надѣлъ его на себя поневолѣ. Не очутись ты нищимъ, ты попрежнему оставался бы расточителемъ. Добровольную нищету переживать легче, чѣмъ пышную роскошь, вѣчно боящуюся за завтрашній день, она скорѣе является полученіемъ желаннаго, чѣмъ тяжкою пыткою. Одна бываетъ постоянно переполненною, другая-же требуетъ все новыхъ и новыхъ пополненій и никогда не достигаетъ полной сытости. Самое лучшее состояніе, за отсутствіемъ полнаго удовлетворенія, все-таки нужда, но нужда, довольная собою. Тебѣ, несчастный, въ томъ положеніи, въ какомъ ты находишься, лучше всего было бы умереть.
   Тимонъ. Нѣтъ, я не желалъ бы умереть только по наущенію такого жалкаго человѣка, который еще жалчѣе меня. Ты проходимецъ, котораго фортуна никогда не сжимала въ своихъ ласковыхъ объятіяхъ и съ которымъ она вѣчно обходилась, какъ съ собакой. Еслибы ты, какъ мы, съ первыхъ пеленокъ, благодаря услугамъ цѣлой толпы отлично вышколенныхъ слугъ, постепенно испыталъ всѣ удобства, всѣ удовлетворенія, которыя доступны только баловнямъ счастія, ты ушелъ бы съ головою въ самый невзыскательный, самый будничный развратъ. Глухой къ суровымъ требованіямъ воздержанія, ты былъ-бы послушенъ только медоточивому голосу наслажденій. Но для меня весь міръ былъ только лавкой, гдѣ продаются сласти; меня ублажали, холили. Уста, языки, глаза и сердце безконечнаго числа людей вѣчно находились къ моимъ услугамъ и ихъ было такъ много, что я не могъ употреблять всѣхъ ихъ въ дѣло; а между тѣмъ они были привязаны ко мнѣ, словно листья къ вѣтвямъ стараго дуба. Зимняя стужа заставила ихъ оторваться отъ родныхъ стеблей, и я, окончательно обнаженный, очутился во власти бурь и непогодъ. Для меня, никогда ничего не знавшаго, кромѣ счастія, переносить такое положеніе, довольно тяжело; но для тебя существованіе началось прямо съ страданій и ты въ нихъ закалился. За что сталъ-бы ты ненавидѣть людей? Они никогда тебѣ не льстили. Что далъ ты имъ? Если непремѣнно хочешь кого-нибудь проклинать, проклинай отца, несчастнаго, оборваннаго нищаго въ рубищѣ, который въ игривую минуту сошелся съ какою-нибудь нищею и произвелъ тебя на свѣтъ, съ самаго твоего рожденія обрекая тебя на нищету. Ступай отъ меня прочь! Если бы ты не былъ отребьемъ человѣчества, ты непремѣнно оказался бы пронырой и льстецомъ.
   Апемантъ. Ты до сихъ поръ такъ еще гордъ?
   Тимонъ. Я горжусь тѣмъ, что не такой, какъ ты.
   Апемантъ. А я тѣмъ, что никогда не былъ расточителемъ.
   Тимонъ. А я еще тѣмъ, что до сихъ поръ могу имъ оставаться. Если бы все мое имущество заключалось въ тебѣ одномъ, я и тутъ позволилъ бы тебѣ повѣситься. Уходи отсюда. О, если-бы вся жизнь Аѳинъ заключалась въ одномъ этомъ корнѣ, съ какою радостью я-бы его проглотилъ (Жуетъ корень).
   Апемантъ. (Подавая ему что-то). Возьми, приправь этимъ свою пищу.
   Тимонъ. Позаботься прежде о моемъ обществѣ; избавь меня отъ себя.
   Апемантъ. Мое собственное общество только улучшилось бы безъ тебя.
   Тимонъ. Нѣтъ, не улучшилось бы, а только бы ухудшилось. Если оно не такъ на самомъ дѣлѣ, я желалъ бы отъ души, чтобъ было такъ.
   Апемантъ. Что-же пожелаешь ты Аѳинамъ?
   Тимонъ. Чтобъ вихрь какъ можно скорѣе примчалъ тебя въ ихъ стѣны. Если хочешь, скажи имъ, что у меня есть золото. Видишь, какая бездна?
   Апемантъ. Здѣсь отъ него нѣтъ никакой пользы.
   Тимонъ. Напротивъ,здѣсь-то оно и прекрасно и полезно, такъ-какъ спитъ здѣсь спокойно и не служитъ злу.
   Апемантъ. Гдѣ-же спишь ты ночью, Тимонъ?
   Тимонъ. Подъ тѣмъ, что надо мною. А гдѣ кормишься ты, Апемантъ?
   Апемантъ. Гдѣ найдется пища или, вѣрнѣе, гдѣ удается ее съѣсть.
   Тимонъ. Желалъ-бы я, чтобы въ моемъ повиновеніи находился ядъ. Понимаешь, зачѣмъ мнѣ этого бы хотѣлось?
   Апемантъ. Что-же бы ты сдѣлалъ?
   Тимонъ. Прпправилъ-бы имъ твою пищу.
   Апемантъ. Ты не знаешь и никогда не знавалъ средины; тебѣ знакомы однѣ только крайности. Когда ты жилъ только среди золота и благоуханій, всѣ смѣялись надъ твоею чрезмѣрною расточительностью. Теперь, когда у тебя нѣтъ болѣе ничего, надъ тобою смѣются за твое обнищаніе. Вотъ тебѣ кислая ягода; съѣшь ее.
   Тимонъ. Всякая кислятина мнѣ противна.
   Апемантъ. Даже и кизилъ?
   Тимонъ. Мнѣ противно все, что похоже на тебя.
   Апемантъ. Если бы ты ранѣе началъ ненавидѣть все кисло-сладкое, которое несравненно менѣе вкусно, чѣмъ кизилъ, ты былъ-бы теперь гораздо болѣе доволенъ собою. Слыхалъ-ли ты, чтобы мотъ, разумѣется, растратившій свое состояніе, былъ кѣмъ-нибудь любимъ?
   Тимонъ. Вообще бывалъ-ли кто-нибудь любимъ, не имѣя состоянія?
   Апемантъ. Я.
   Тимонъ. Понимаю. Тебѣ средства какъ-то позволили накормить собаку.
   Апемантъ. Скажи, кто по-твоему имѣетъ наибольшее сходство съ твоими льстецами?
   Тимонъ. Конечно, болѣе всего женщины; но мужчины сама воплощенная лесть. Что сдѣлалъ-бы ты со вселенной, если-бы тебѣ дана была на это власть?
   Апемантъ. Отдалъ-бы ее на растерзаніе звѣрямъ, чтобы избавиться отъ людей.
   Тимонъ. И чтобы по уничтоженіи рода человѣческаго самому превратиться въ животное и жить среди животныхъ?
   Апемантъ. Да, Тимонъ, такъ.
   Тимонъ. Какое скотское честолюбіе! Отъ души былъ-бы радъ, если-бы боги помогли тебѣ исполнить это желаніе. Если-бы ты сталъ львомъ, тебя надувала-бы лисица, а еслибы ягненкомъ, тебя заѣла-бы лисица. Если-бы ты превратился въ лисицу, ты остался бы въ подозрѣніи, если-бы на тебя принесъ случайно жалобу оселъ. Если-бы ты сдѣлался осломъ, тебя вѣчно мучила бы собственная твоя тупость, и жизнь твоя докончилась бы тѣмъ, что ты послужилъ-бы завтракомъ для волка. Если-бы очутился волкомъ, тебя вѣчно преслѣдовалъ-бы неутолимый голодъ и ты нерѣдко-сталъ-бы подвергать опасности жизнь, чтобы только раздобыться для обѣда кускомъ мяса. Если-бы ты превратился въ единорога, тебя погубили бы гордость и задоръ; ты непремѣнно палъ-бы жертвой собственнаго бѣшенства. Обратись ты въ медвѣдя, тебя убила-бы лошадь; стань ты лошадью, тебя загрызъ бы барсъ. Сдѣлаешься барсомъ, будешь близкимъ родственникомъ льва и самое это родство вѣчно угрожало-бы тебѣ гибелью и тебѣ пришлось бы искать спасенія въ бѣгствѣ; только одно отсутствіе могло бы тебя спасти. Въ какое животное не превратись, ему постоянно будетъ угрожать другой звѣрь: и какое-же ты животное уже теперь, если до сихъ поръ не видишь, какъ много потерялъ бы ты при превращеніи.
   Апемантъ. Если бы твой разговоръ могъ когда-нибудь доставить удовольствіе, то это было бы теперь. Аѳинская республика превратилась въ дремучій лѣсъ, населенный дикими звѣрями.
   Тимонъ. Какъ-же удалось ослу пробить стѣну? Вѣдь оказывается же, что ты за городомъ.
   Апемантъ. Вотъ я вижу вдали живописца и стихотворца. Да заразятъ они тебя чумою своей бесѣды; я-же боюсь чумы, поэтому и удаляюсь. Когда мнѣ рѣшительно больше нечего будетъ дѣлать, я опять приду къ тебѣ.
   Тимонъ. Когда на свѣтѣ болѣе не останется ни одного живаго существа,-- тогда милости просимъ. Я бы предпочелъ быть собакою нищаго, чѣмъ Апемантомъ.
   Апемантъ. Ты царь всѣхъ существующихъ глупцовъ.
   Тимонъ. Къ сожалѣнію, ты такъ уже грязенъ, что на тебя противно даже плевать.
   Апемантъ. Напади на тебя моровая язва. Ты слишкомъ гадокъ, чтобы тебя проклинать;
   Тимонъ. Каждый негодяй рядомъ съ тобою покажется чистымъ.
   Апемантъ. Каждое твое слово дышетъ проказой.
   Tимонъ. Да, если я произношу твое имя. Я охотно прибилъ бы тебя, но боюсь какъ бы руки мои не заразились.
   Апемантъ. А я былъ-бы очень радъ, если-бы онѣ отгнили у тебя отъ моего языка.
   Тимонъ. Прочь отъ меня, пометъ паршивой собаки! Меня разбираетъ бѣшенство, когда я вижу, что ты все еще живешь на свѣтѣ; мнѣ дѣлается тошно отъ одного взгляда на тебя.
   Апемантъ. Какъ-бы хорошо было, еслибы ты лопнулъ.
   Тимонъ. Прочь, надоѣдливый мерзавецъ! На тебя жаль потратить и камень (Бросаетъ въ нею камнемъ).
   Апемантъ. Скотъ!
   Тимонъ. Рабъ!
   Апемантъ. Жаба!
   Тимонъ. Мошенникъ, мошенникъ, мошенникъ! (Апемантъ дѣлаетъ видъ, будто уходитъ, но самъ только прячется за дерево). Какъ отвратительно мнѣ смотрѣть на этотъ лицемѣрный міръ. Мнѣ отъ него не нужно ничего, кромѣ того, что удовлетворяетъ главныя потребности. И такъ, Тимонъ, сей-часъ-же принимайся рыть для себя могилу. Выбери себѣ для этого такое мѣсто, чтобы бѣлая пѣна морская, набѣгая на берегъ, омывала твой надгробный камень. Сочини для себя такую надгробную надпись, чтобы смерть твоя издѣвалась надъ жизнью другихъ (Смотритъ на золото). О, божественный цареубійца, умѣющій сѣять раздоры между отцомъ и сыномъ! Блестящій осквернитель чистѣйшаго ложа Гименея! Неустрашимый Марсъ! Вѣчно юный соблазнитель, вѣчно свѣжій, нѣжный и любимый, отъ нѣжной окраски котораго можетъ растаять священный снѣгъ, покрывающій лоно Діаны. Видимый богъ, связывающій, сковывающій между собою всевозможныя невозможности и заставляющій ихъ лобызаться, владѣющій всѣми языками и заставляющій ихъ говорить въ какомъ угодно смыслѣ! О, великолѣпный пробный камень для сердецъ, вообрази, будто люди, то-есть твои рабы возмутились, поэтому и поступай съ ними, какъ съ мятежниками:-- вызови между ними междоусобицу, чтобы міръ этотъ сдѣлался добычею звѣрей!
   Апемантъ. И я желаю того-же, только пусть это совершится послѣ моей смерти. А разскажу, что у тебя есть золото; тогда посѣтители станутъ являться къ тебѣ одни за другими, отъ нихъ не будетъ отбоя.
   Тимонъ. Даже отбоя не будетъ?
   Аііемлитъ. Не будетъ.
   Тимонъ. Сдѣлай одолженіе, обратись ко мнѣ спиною.
   Апемантъ. Живи и вѣчно будь связанъ съ нищетою.
   Тимонъ. Живи и ты, живи подольше и будь связанъ съ нею-же до конца дней своихъ! (Апемантъ уходитъ). Я съ нимъ поквитался... О, боги, опять человѣческія лица! Гложи свой корень, Тимонъ, гложи, съ лютой ненавистью проклиная родъ человѣческій (Входятъ разбойники).
   1-й разбойникъ. Гдѣ хранится его золото? Это, должно-быть, какіе нибудь ничтожные остатки, жалкіе обломки прежняго богатства. Оскудѣвшая казна и вѣроломство друзей повергли его въ глубокое уныніе.
   2-й равбойникъ. Ходятъ слухи, будто онъ до сихъ поръ страшно богатъ.
   1-й разбойникъ. Сдѣлаемъ попытку: если онъ болѣе не дорожитъ золотомъ, онъ выдастъ намъ его тотчасъ-же. Но если онъ дрожитъ надъ нимъ, какъ скряга, что дѣлать намъ тогда?
   2-й разбойникъ. Да, правда. Не носитъ-же онъ при себѣ всѣхъ своихъ сокровищъ.
   1-й разбойникъ. Не онъ-ли это?
   Разбойники. Гдѣ?
   2-й разбойникъ. Да, по описанію онъ.
   3-й разбойникъ. Онъ самый; я его знаю.
   Разбойники. Здравствуй, Тимонъ.
   Тимонъ. Кто вы такіе? Воры?
   Разбойники. Нѣтъ, не воры, а воины.
   Тимонъ. И то, и другое да, въ придачу, еще сыновья женщинъ.
   Разбойники. Мы не воры, но люди, впавшіе въ нужду.
   Тимонъ. Самая большая ваша нужда заключается въ томъ, что вамъ недостаетъ излишнихъ блюдъ. Чего-же вамъ нужно? Видите, въ землѣ немало кореньевъ, на небольшомъ пространствѣ болѣе ста ключей; на дубахъ не мало желудей, а на колючихъ кустарникахъ румяныхъ ягодъ. Гостепріимная хозяйка сама у каждаго куста разставляетъ ваши приборы; пусть каждый беретъ у нея все, что ему нужно. Вы-то нуждаетесь? Въ чемъ-же именно?
   1-й разбойникъ. Мы не можемъ питаться только травами, ягодами и водою, словно скоты, птицы или рыбы.
   Тимонъ. Вы не можете быть сыты, питаясь даже скотами, птицами и рыбами; вамъ надо жрать людей! Но все равно; я еще хвалю васъ за то, что вы воруете и грабите открыто, а не служите своему ремеслу, прикрываясь самыми назидательными личинами, потому что въ каждымъ промыслѣ, какъ-бы онъ ни былъ честенъ на видъ, непремѣнно таится воровство. Безстыжіе воры, вотъ вамъ золото! Ступайте, высасывайте изъ гроздей ихъ одуряющую кровь! Да, дѣлай се это до тѣхъ поръ, пока и ваша кровь не начнетъ бродить, какъ въ горячкѣ, и не вспѣнится отъ жару, спасая васъ этимъ отъ висѣлицы. Не прибѣгайте къ помощи врача: его противоядія -- тѣ-же яды; они отправляютъ на тотъ свѣтъ чаще, чѣмъ вы грабите. Отнимайте вмѣстѣ съ жизнью и богатства; продолжайте убивать, воровать и грабить такъ-же, какъ вы дѣлали это до сихъ поръ, смотря на преступленіе, какъ на ремесло. Я вамъ докажу, что воровство и грабежъ существуютъ всюду. Солнце, вѣдь, тоже грабитель; оно могучею своею притягательною силою обворовываетъ широкое море. Луна тоже самая безстыжая воровка; она свой блѣдный свѣтъ крадетъ у солнца. Океанъ тоже воръ; его струящаяся зыбь растворяетъ и поглощаетъ исходящія изъ земли испаренія, превративъ ихъ въ соленыя слезы. Земля тоже воровка; она плодоносна только потому, что сама питается навозомъ, накраденнымъ средь испражненій всего міра. Все на свѣтѣ воруетъ! Даже законъ,-- узда ваша и бичъ,-- пользуясь своею властью, грабитъ безпощадно. Не щадите и самихъ себя: обворовывайте другъ друга. Вотъ вамъ еще золото. Рѣжьте другимъ горла, кого-бы вы ни встрѣтили -- непремѣнно воръ. Ступайте въ Аѳины, взламывайте дома и лавки. Кого-бы вы не обворовали, каждый обобранный самъ окажется воромъ. Если я даю вамъ золото, то никакъ не затѣмъ, чтобы вы грабили меньше. Напротивъ, воруйте какъ можно болѣе и пусть то-же золото приведетъ васъ къ окончательной гибели.

Уходитъ въ пещеру.

   3-й разбойникъ. Убѣждая насъ продолжать прежнее ремесло, онъ заставилъ меня почувствовать къ этому ремеслу почти отвращеніе.
   1-й разбойникъ. Ненависть къ роду человѣческому побуждаетъ его давать намъ такіе совѣты, а совсѣмъ не желаніе, чтобы мы преуспѣвали въ этомъ ремеслѣ.
   2-й разбойникъ. Я способенъ повѣрить ему, какъ повѣрилъ-бы врагу, и распроститься съ своимъ ремесломъ.
   1-й разбойникъ. Пусть прежде водворится въ Аѳинахъ миръ. Честнымъ можно сдѣлаться во всякое время (Уходятъ; появляется Флавій).
   Флавій. О, боги, неужто этотъ блѣдный, худой, одѣтый въ рубище человѣкъ -- мой господинъ? Какой изумительный памятникъ воздвигла себѣ ты, безмѣрная доброта, не умѣвшая какъ слѣдуетъ распредѣлять свои благодѣянія. Какою ужасною противоположностью является теперешняя его нищета сравнительно съ прежнею его пышностью. Что можетъ быть на свѣтѣ гнуснѣе друзей, способныхъ доводить благороднѣйшихъ людей до такого униженія? и какъ подходитъ къ нашему времени заповѣдь, научающая любить даже своихъ враговъ! Дѣйствительно, несравненно лучше любить того, кто явно желаетъ намъ зла, чѣмъ того, кто губить насъ, прикрываясь личиной дружбы. Тимонъ, кажется, замѣтилъ меня. Выскажу ему, какъ глубоко мнѣ его жаль, а также свое намѣреніе служить ему до конца моей жизни (Тимонъ выходитъ изъ пещеры). Добрѣйшій мой господинъ.
   Тимонъ. Ступай вонъ! Кто ты такой?
   Флавій. Неужто ты забылъ, кто я?
   Тимонъ. Вопросъ совершенно излишній. Я желалъ-бы забыть, что на свѣтѣ существуютъ люди. Если ты человѣкъ, я не желаю ни знать тебя, ни помнить.
   Флавій. Я бѣдный, но честный твой управитель.
   Тимонъ. Въ такомъ случаѣ, я совсѣмъ тебя не знаю. Я около себя никогда не видалъ ни одного честнаго человѣка; у меня въ услуженіи постоянно бывали только негодяи, подававшіе кушанья разнымъ бездѣльникамъ.
   Флавій. Боги свидѣтели, что едва-ли на свѣтѣ былъ когда-либо преданный слуга, который такъ глубоко скорбѣлъ-бы о раззореніи своего господина, какъ искренно оплакиваю я постигшее тебя горе.
   Тимонъ. Что-же это такое?..Ты плачешь?..Подойди ближе! Мнѣ отрадно видѣть, какъ ты, отбрасывая отъ себя каменную твердость мужчины,-- глаза котораго способны подергиваться влагой только или отъ похоти, или отъ смѣха,-- уподобляешься теперь женщинѣ. Состраданіе спитъ въ мужчинахъ непробуднымъ сномъ. Странное наше время! У него есть слезы для радости и нѣтъ ихъ для горя.
   Флавій. Умоляю тебя, узнай меня хорошенько! Вѣрь моей привязанности и позволь мнѣ попрежнему оставаться твоимъ управителемъ, пока не изсякнутъ въ конецъ мои скудныя средства.
   Тимонъ. Неужто у меня былъ управитель, настолько вѣрный и честный, что онъ готовъ утѣшать меня даже и теперь? Такое открытіе совсѣмъ сбиваетъ меня съ толку!.. Дай хорошенько вглядѣться въ твое лицо. Нѣтъ никакого сомнѣнія, ты не мужчина, а женщина. О, никогда ничѣмъ не увлекающіеся боги, простите полную и возмутительную мою опрометчивость! Я вынужденъ сознаться, что на землѣ есть честный человѣкъ,-- но не истолковывайте моихъ словъ превратно!-- есть только одинъ, и при томъ онъ только управитель! Хотѣлось бы мнѣ возненавидѣть весь міръ, но ты, Флавій, выкупаешь себя изъ общаго числа; надъ остальными-же, надъ всѣми остальными пусть по прежнему тяготѣетъ мое проклятіе!.. Мнѣ, однако, кажется, что въ тебѣ честность преобладаетъ надъ умомъ; мнѣ кажется, что ты, обманывая, надувая меня, скорѣе нашелъ бы себѣ другое мѣсто: -- многіе только потому добываютъ себѣ новыя и выгодныя должности, что они къ новому хозяину являются на плечахъ стараго. Скажи мнѣ откровенно,-- такъ-какъ, несмотря на очевидность, меня все таки гложетъ подозрѣніе,-- скажи мнѣ, нѣтъ-ли въ твоемъ самоотверженіи чего-нибудь лицемѣрнаго, придуманнаго заранѣе, чего-то похожаго на подарки бѣдныхъ людей, разсчитанные на лихву, то-есть, что за каждый подарокъ отдарятъ въ десять, двадцать или тридцать разъ?
   Флавій. Нѣтъ, высокочтимый господинъ мой! Сомнѣнія и подозрѣнія проникли въ твою грудь слишкомъ поздно. Тебѣ слѣдовало-бы съ меньшимъ довѣріемъ относиться къ окружающему міру, когда все еще вокругъ тебя ликовало; но подозрительность, къ сожалѣнію, является только тогда, когда уже слишкомъ поздно. Небу извѣстно, что только привязанность заставляетъ меня рѣшиться на то, на что я рѣшаюсь; уваженіе къ несравненнымъ качествамъ твоей души, преданность къ тебѣ вызвали у меня заботу о твоемъ настояніемъ и будущемъ существованіи. Повѣрь мнѣ, величайшимъ моимъ счастіемъ была-бы возможность удовлетворять каждому твоему желанію съ тѣмъ, чтобы ты отплатилъ мнѣ только тогда, когда снова разбогатѣешь самъ.
   Тимонъ. Смотри, желаніе твое исполнилось: я богатъ. Единственный во всемъ мірѣ извѣстный мнѣ честный человѣкъ, бери эти сокровища. Ихъ при посредствѣ моихъ рукъ, рукъ нищаго, посылаютъ тебѣ небеса. Иди! живи въ довольствѣ, въ счастіи, но съ однимъ только условіемъ:-- подальше отъ людей! Ненавидь, проклинай всѣхъ, не чувствуй ни къ кому состраданія! Пусть ранѣе, чѣмъ ты поможешь бѣдняку, голодъ огложетъ мясо съ его костей, бросай въ добычу псамъ то, въ чемъ ты будешь отказывать людямъ, а людей пусть поглощаютъ тюрьмы. Пусть неоплатные долги высушиваютъ въ нихъ малѣйшіе проблески жизни; пусть они уподобятся побитымъ морозомъ растеніямъ; пусть всякіе недуги высосутъ изъ нихъ лживую, предательскую кровь!.. Теперь, прощай, будь счастливъ.
   Флавій. Позволь мнѣ остаться съ тобою; утѣшать тебя!
   Тимонъ. Если боишься проклятій, уходи! Бѣги отсюда, пока еще живъ и свободенъ. Избѣгай людей, а также никогда болѣе не смѣй показываться мнѣ на глаза! (Расходятся въ разныя стороны).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Передъ пещерою Тимона.

(Входятъ Живописецъ и Стихотворецъ, не замѣчая сидящаго вдали Тимина).

   Живописецъ. Мнѣ подробно описали мѣстность. Мы непремѣнно найдемъ его гдѣ нибудь здѣсь поблизости.
   Стихотворецъ. Не слыхалъ-ли ты о немъ чего-нибудь еще? Подтверждаются слухи о его непомѣрномъ богатствѣ?
   Живописецъ. Подтверждаются вполнѣ. Разсказывалъ самъ Алкивіадъ. Тимонъ набросалъ кучи золота Фриніи и Тимандрѣ. Благодаря ему, обогатились болѣе десяти бродячихъ воиновъ, да и управителю своему онъ, говорятъ, подарилъ цѣлыя сокровища.
   Стихотворецъ. Значитъ, мнимое его раззореніе было только притворствомъ, чтобы испытать друзей?
   Живописецъ. Разумѣется, такъ. Вотъ увидишь, онъ вернется въ Аѳины, зазеленѣетъ снова, какъ великолѣпная пальма, и заживетъ роскошнѣе, чѣмъ когда-либо. Поэтому не мѣшаетъ намъ показать ему, будто мнимое его раззореніе нисколько не поколебало нашего расположенія къ нему. Этимъ мы убѣдимъ его въ искренности нашей привязанности, и -- если только справедливы разсказы о его богатствѣ -- наши мошны наполнятся снова.
   Стихотворецъ. Что-же преподнесешь ты ему въ настоящую минуту?
   Живописецъ. Ровно ничего, кромѣ самого себя. Однако, скажу, что оканчиваю для него великолѣпную картину.
   Стихотворецъ. Я тоже намекну, что изготовляю новое произведеніе, которое намѣренъ поднести ему (У входа въ пещеру показывается Тимонъ).
   Живописецъ. Даже лучше, чѣмъ превосходно. Обѣщаніе какъ разъ въ духѣ настоящаго времени. Оно возбуждаетъ любопытство, а исполненіе обѣщаннаго совсѣмъ другое и при томъ второстепенное дѣло; оно совсѣмъ вышло изъ употребленія и держится только между людьми простоватыми и между простолюдинами. Обѣщаніе само во себѣ и любезно, и въ модѣ, а исполненіе -- нѣчто вродѣ послѣдней воли или духовнаго завѣщанія, доказывающее только, какимъ страшнымъ умственнымъ недугомъ страдалъ тотъ, кто писалъ завѣщаніе.
   Тимонъ. Изумительный мастеръ! Ты не можешь написать человѣка, который былъ-бы гаже тебя самаго.
   Стихотворецъ. Я обдумываю теперь, что сказать ему по поводу того произведенія, которое намѣренъ ему пообѣщать. Оно должно служить его олицетвореніемъ. Сказать-ли, что это сатира на непрочность земныхъ благъ, которая должна способст >
ѣдъ, чѣмъ того, кто ихъ кормитъ. Пусть въ обществѣ, гдѣ соберутся двадцать человѣкъ, будетъ ровно столько мерзавцевъ, а изъ двѣнадцати женщинъ, сидящихъ за столомъ, пусть дюжина будетъ тѣмъ, что такое онѣ на самомъ дѣлѣ! Всѣхъ остальныхъ вашихъ тварей, до аѳинскихъ сенаторовъ и городской черни включительно, сотрите, милосердные боги, въ пыль и прахъ!-- Что же до сидящихъ здѣсь моихъ друзей, то они въ моихъ глазахъ полнѣйшее ничто, а потому наградите ихъ, боги, и вы, ничѣмъ, обративъ въ ничто! Прочь крышки съ блюдъ! Теперь лакайте, псы!

(Съ блюдъ снимаютъ крышки. Въ нихъ горячая вода).

   Нѣкоторые гости. Что онъ хочетъ сказать?
   Другіе. Ничего не понимаемъ.
             Тимонъ. Пусть не увидитъ лучшаго обѣда
             Изъ васъ никто, рой прихвостней, обжоръ!..
             Паръ и вода -- достоинства вотъ ваши!
             Вамъ Тимонъ въ нихъ послѣдній шлетъ привѣтъ;
             Запятнанъ я былъ грязью вашей лести
             И, смывъ теперь ея позоръ и стыдъ,
             Помои вамъ выплескиваю въ лица!

(Выплескиваетъ на нихъ воду).

             Въ презрѣньи вѣкъ влачите жалкій свой,
             Толпа пустыхъ и жалкихъ чужеядцевъ,
             Прихлѣбниковъ съ улыбкой на губахъ!
             Орава мухъ, смѣющихся медвѣдей;
             Толпа дрянныхъ, разслабленныхъ волковъ,
             Шуты судьбы, пріятели тарелки,
             Рабы колѣнъ, кривляки на часахъ 39)!
             Пусть ядъ людскихъ и скотскихъ всѣхъ болѣзней
             Постигнетъ васъ! (Обращается къ одному).
                                 Куда? Куда? Постой!..
             Возьми сперва съ собой твое лѣкарство;
             И ты... и ты... (Бросаетъ въ нихъ посудой и выгоняетъ ихъ вонъ).
                                 Куда бѣжите вы?..
             Я занимать у васъ не стану денегъ;
             Я вамъ ихъ дамъ! Какъ? Всѣ бѣгутъ? Пускай же
             Первѣйшій плутъ впредь будетъ на пирахъ
             Желанный гость! Пусть рушатся во прахъ
             Мой домъ и вы! Клянетъ Аѳины Тимонъ!
             Отнынѣ врагъ всѣмъ обществамъ людскимъ онъ!..

(Уходитъ Тимонъ. Нѣкоторые изъ гостей возвращаются).

   1-й гость. Что же это такое?
   2-й гость. Какъ объяснить это бѣшенство Тимона?
   3-й гость. Не видѣлъ ли кто-нибудь моей шляпы?
   4-й гость. Я потерялъ плащъ.
   3-й гость. Онъ положительно сошелъ съ ума и ничего не хочетъ знать, кромѣ своей блажи. Еще вчера подарилъ онъ мнѣ брильянтъ, а сегодня сбилъ его съ моей шляпы. Не видѣлъ ли кто моего брильянта?
   3-й гость. А также моей шляпы?
   2-й гость. Вотъ она.
   4-й гость. Вотъ и мой плащъ.
   1-й гость. Идите, идите. Нечего здѣсь оставаться.
   2-й гость. Тимонъ помѣшался.
   3-й гость. Узналъ о томъ своими я боками.
   4-й гость. То дастъ брильянтъ, то угоститъ камнями 40).

(Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Передъ стѣнами Аѳинъ.

(Входитъ Тимонъ).

             Тимонъ. Въ послѣдній разъ взглянуть, ограда волчья,
             Дай на себя! Разрушься, сгинь! Щитомъ
             Не будь впередъ надежнымъ для аѳинянъ!
             На женщинъ ихъ зову я злой развратъ!
             Пускай отцовъ не слушаются дѣти!
             Пускай рабовъ и скомороховъ рой
             Прогонитъ прочь сенаторовъ обрюзглыхъ
             И вмѣсто нихъ начнетъ рѣшать дѣда!
             Въ глазахъ отца идетъ пусть дочь-ребенокъ
             Въ развратный домъ! Невинной чистотѣ
             Приди конецъ!.. Смѣлѣе должники!
             Отбросьте страхъ! Ножи берите въ руки
             И въ горло ихъ тому, кто далъ взаймы!..
             Просторъ ворамъ! Смѣлѣй воруйте слуги!
             Разбой творятъ широкою рукой
             Вѣдь господа:-- законы имъ защита!
             Ложись служанка съ бариномъ въ постель:
             Жена тайкомъ вѣдь ходитъ же отъ мужа
             Въ публичный домъ!-- Подростокъ-сынъ, схвати
             Костыль отца отжившаго и старцу
             Имъ голову безъ страха размозжи!..
             Миръ, правда, страхъ, сердечность, совѣсть, вѣра,
             Ладъ съ ближними, невинный сонъ, покой,
             Почетъ, барышъ, законъ, торговля, нравы,
             Ученья свѣтъ, семейный добрый ладъ42),
             Религіи священные обряды --
             Исчезни все! Перемѣшайся въ хаосъ!..
             Заразы всѣ, какія могутъ только
             Разить людей,-- низриньтесь на проклятый
             Народъ Аѳинъ! Созрѣлъ для смерти онъ...
             Подагра пусть суставы скрючитъ старымъ
             Сенаторамъ, чтобъ стали члены ихъ
             Хромѣе душъ! Проникнетъ пусть развратъ
             Въ кровь юношамъ! Пусть до костей ихъ сгложетъ,
             Чтобъ весь свой вѣкъ, плывя добру напротивъ,
             Погибли въ злѣ, какъ въ омутѣ они!..
             Ядъ чирьевъ злыхъ, проникни въ грудь и въ сердце
             Аѳинянъ всѣхъ, и будь проказа жатвой
             Такихъ сѣмянъ!.. Дыханье лей отраву
             Изъ устъ въ уста, и пусть въ концѣ-концовъ
             Все общество ихъ станетъ ядовитымъ,
             Какъ дружба ихъ!-- Я нищимъ ухожу
             Отсюда прочь и нищету такую жъ
             Сулю тебѣ я, городъ проклятой!..
             Иду въ лѣса!.. Скорѣй, чѣмъ людямъ, звѣрю
             Лѣсному я въ сердечности повѣрю!
             Пусть не найдетъ изъ жителей Аѳинъ
             Себѣ нигдѣ покоя ни одинъ!
             Моя же злость на тварей ихъ породы
             Пусть безъ конца растетъ изъ года въ годы!..
             Такъ я сказалъ!.. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Тимона.

(Входятъ Флавій и нѣсколько слугъ).

             1-й слуга (Флавію). Скажи хоть ты, что жъ наконецъ все это?
             Гдѣ баринъ нашъ? Иль мы разорены
             Уже совсѣмъ, погибли, провалились?
             Флавій. Увы, друзья, что вамъ сказать въ отвѣтъ?
             Поклясться вамъ могу лишь я богами,
             Что нищій я такой же, какъ и вы.
             1 -й слуга. Такъ прахомъ все,-- и домъ и добрый баринъ?
             Все кончено? И ни души кругомъ,
             Чтобъ поддержать его своимъ участьемъ
             И съ нимъ судьбу по дружбѣ раздѣлить?
             2-й слуга. Какъ мы спиной привыкли обращаться
             Къ тому, кого могила унесла,--
             Такъ всѣ друзья спѣшатъ его покинуть
             Въ лихой бѣдѣ, бросая сожалѣньемъ
             Ему въ лицо, какъ кошелькомъ пустымъ;
             И онъ, бѣднякъ, покинутый, какъ нищій,
             Одинъ съ своей бездомной нищетой,
             Больной и всѣми брошенный, отпущенъ
             Итти на всѣ четыре стороны43)!
             Идутъ свои. (Входятъ еще нѣсколько слугъ).
             Флавій.           Печальные обломки
             Того, что было роскошью палатъ!
             3-й слуга. На сердцѣ носимъ Тимона ливреи
             Вѣдь все же мы. Прочесть объ этомъ можно
             У насъ въ глазахъ. Товарищами будемъ,
             Какъ прежде, мы на службѣ злой бѣдѣ.
             Корабль погибъ, и мы стоимъ печально
             На палубѣ, сокрывшейся въ волнахъ.
             Валы ревутъ, и голосъ ихъ уныло
             Гудитъ, что море вѣчности поглотитъ
             Насъ скоро всѣхъ 4І)!
             Флавій.           Друзья мои, хочу
             Добромъ послѣднимъ подѣлиться съ вами
             Я въ этотъ мигъ. Гдѣ бъ намъ ни привелось
             Сойтись во имя Тимона -- должны мы
             Товарищами добрыми сойтись!
             Склонивъ печально головы, промолвимъ
             Тогда мы всѣ унылыя слова,
             Что лучшихъ дней свидѣтелями были
             Когда-то мы, и звономъ погребальнымъ
             Пусть наша рѣчь звучитъ чѣмъ лучшимъ днямъ,
             Когда богатъ и славенъ былъ нашъ Тимонь!
             Сюда друзья: -- протягивайте руки!
             Для каждаго найдется что-нибудь! (Даетъ имъ денегъ).
             Довольно словъ! Расходимся сегодня
             Богаче мы печалью, чѣмъ добромъ. (Уходятъ слуги).
             О, славы мигъ, какой ты намъ приносишь
             Тяжелый плодъ!-- Кто не захочетъ лучше
             Не знать совсѣмъ довольства и утѣхъ
             При видѣ бѣдъ, несчастій и презрѣнья,
             Къ какимъ ведутъ богатство насъ и честь!
             Кому придетъ желанье громкой славы,
             Когда мы ею на себя рискуемъ
             Навлечь лишь смѣхъ! Кто пожелаетъ дружбы,
             Когда она лишь лживая мечта!
             Кого плѣнятъ богатство, блескъ и пышность.
             Когда они раскрашены лишь съ виду,
             Какъ и друзья!-- Сразилъ мой господинъ
             Себя ты самъ твоимъ прекраснымъ сердцемъ!
             Погубленъ ты излишкомъ доброты!
             Ужасный рокъ, въ ошибку человѣку
             Поставилъ ты, что былъ онъ слишкомъ добръ.
             Стремясь всегда къ поступкамъ человѣчнымъ,
             Возносимъ мы добромъ себя къ богамъ;
             Но кто жъ впередъ захочетъ быть сердечнымъ,
             Когда себя онъ губитъ этимъ самъ?..
             О, Тимонъ мой, благословенъ судьбою
             Ты былъ затѣмъ, чтобъ пасть страшнѣй потомъ
             Богатствомъ былъ ты выше мѣры взысканъ
             Лишь для того, чтобъ гибель въ немъ найти.
             Увы, увы, какъ бѣшеный, покинулъ
             Друзей своихъ неблагодарныхъ ты;
             Покинулъ домъ, и ничего, я знаю,
             Нѣтъ у тебя, чтобъ поддержать въ ужасной
             Себя бѣдѣ!-- Пойду за нимъ. Я долго
             Служилъ ему всѣмъ сердцемъ и душой,
             Такъ пусть и впредь, пока еще могу я
             Найти хоть грошъ въ карманѣ у себя,
             Ему служить, какъ прежде, буду я! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Лѣсъ.

(Входитъ Тимонъ).

  
             Тимонъ. О, солнце, нашъ кормилецъ благодатный!
             Заставь земли утробу источить
             Сырую гниль! Пусть заразитъ она
             Подлунный міръ 45) -- твоей сестры обитель.
             Два близнеца, рожденные на свѣтъ
             И весь свой вѣкъ воспитанные вмѣстѣ,
             Сходны во всемъ: -- ихъ отличить нельзя;
             Но чуть судьба различные удѣлы
             Даруетъ имъ -- сейчасъ гнушаться высшій
             Начнетъ меньшимъ.-- Кто, выйдя изъ бѣды,
             Настигнутъ вдругъ приливомъ будетъ счастья,
             Начнетъ съ того, что станетъ презирать
             Тѣхъ, кто въ бѣдѣ.-- Пусть нищій и сенаторъ
             Другъ съ другомъ помѣняются судьбой:
             Покроется презрѣньемъ, какъ наслѣдствомъ,
             Сановникъ вмигъ, а голяка начнутъ
             Всѣ уважать. Таковъ законъ природы:
             Хорошій кормъ откармливаетъ скотъ,
             Съ дурного жъ онъ и чахнетъ и худѣетъ!
             Кто отъ души и съ полнымъ убѣжденьемъ
             Кого-нибудь посмѣетъ передъ всѣми
             Назвать льстецомъ? Но если посмотрѣть,
             То звать подобнымъ именемъ должны мы
             Огульно всѣхъ. Нижайшая ступень
             Предъ высшей льститъ на лѣстницѣ почета.
             Готовъ предъ позолоченнымъ глупцомъ
             Себя склонить съ покорностью ученый!
             Обманъ во всемъ! Прямого не найти
             Намъ ничего въ природѣ скверной нашей!
             А потому проклятье всѣмъ пирамъ,
             Всѣуь обществамъ и всѣмъ людскимъ поступкамъ!
             Я въ людяхъ сталъ себѣ противенъ самъ!
             Пусть разразятъ погибель и несчастья
             Весь родъ людской! (Роетъ землю). Пошли, земля для пищи
             Кореньевъ мнѣ, а если кто попроситъ
             Иныхъ даровъ,-- то ядомъ отрави
             Тому языкъ!-- Что вижу я?.. Металлъ!
             Блестящій, желтый... золото!.. О, боги!
             Вѣдь золота у васъ я не просилъ!
             Просилъ для пищи я себѣ кореньевъ!

(Выкапываетъ куски золота).

             Вотъ то, чѣмъ можемъ обращать легко
             Мы въ правду ложь, хорошее въ дурное!
             Чѣмъ можемъ съ бѣлымъ черное сравнять;
             Вотъ сдѣлать чѣмъ мы можемъ храбрымъ труса,
             Влить молодость въ суставы старика!
             О, для чего, скажите мнѣ, о боги,
             Служить намъ можетъ съ виду эта дрянь?
             А между тѣмъ жрецовъ почтенныхъ вашихъ
             Она заставитъ бросить алтари;
             Людей подвигнетъ вырывать подушки
             Изъ-подъ больныхъ, готовыхъ умереть 46).
             Злой желтый рабъ, въ сердцахъ ты губишь вѣру,
             Благословляешь то, что должно клясть,
             Ты ставишь въ честь отраву злой проказы,
             Разбойниковъ ты садишь на скамьи
             Сенаторовъ, балуешь ихъ почетомъ!
             Вдовѣ-старухѣ сыплешь жениха,
             Какъ вешній день, раздушишь язвы твари,
             Чей ядъ бы могъ больницы заразить...
             Ступай назадъ! Засыпься, злое зелье!
             Живешь, чтобъ быть всесвѣтной сводней ты!
             Ты -- гибель всѣмъ!-- Ступай же въ грязь, откуда
             Ты родилось.-- (За сценой барабанъ).
             Чу, барабанъ! (зарываетъ золото). Живуче,
             Какъ вижу, ты, по все жъ тебя зарою
             Насильно я.-- Ступай, проклятый воръ,
             Гдѣ не найдетъ тебя толпа дрянная
             Разслабленныхъ поклонниковъ твоихъ.
             Но нѣтъ, постой: частицу сберегу
             Про случай я.-- Быть-можетъ, пригодится

(Прячетъ чаетъ золота. Входитъ съ барабаннымъ боемъ и музыкой вооруженный Алкивіадъ. Съ нимъ Тимандра и Фрина).

             Алкивіадъ. Кто здѣсь?-- Отвѣть!
             Тимонъ.                               Такой же скотъ, какъ ты.
             Пусть сгложетъ ракъ тебя за то, что снова
             Моимъ глазамъ ты показалъ людей.
             Алкивіадъ. Отвѣть, кто ты, и какъ людей ты можешь
             Злословить такъ, когда такой же самъ
             Ты человѣкъ?
             Тимонъ.           Людей я ненавистникъ 47)
             И весь ихъ родъ глубоко не терплю!
             Что жъ до тебя, то пожелать могу я,
             Чтобъ сталъ ты псомъ. Тогда, быть-можетъ, сносенъ
             Ты будешь мнѣ.
             Алкивіадъ.           Я узнаю тебя,
             Но не могу понять и догадаться,
             Что такъ могло тебя вдругъ измѣнить.
             Тимонъ. Сказать, кто ты, могу равно и я,
             И больше знать во мнѣ охоты нѣту,
             А потому бери свой барабанъ
             И уходи. Облей всю землю кровью.
             Окрась весь міръ, какъ красный щитъ герба "48).
             Ужъ если злы законъ людской и божій,
             Такъ что же ждать иного отъ войны!

(Указывая на Фрину).

             Вонъ эта тварь надѣлала вѣдь больше
             Вреда и зла, чѣмъ сдѣлалъ ихъ твой мечъ,
             А взглядъ ея, какъ херувимскій, нѣженъ.
             Фрина. Пусть сгнилъ бы ротъ, бездѣльникъ, у тебя!
             Тимонъ. Я цѣловать тебя не собираюсь,
             Такъ гниль твоя останется тебѣ.
             Алкивіадъ. Какой судьбой могъ благородный Тимонъ
             Померкнуть такъ?
             Тимонъ.           Какъ мѣсяцъ! Я истратилъ,
             Какъ онъ, свой свѣтъ, а новаго у солнца
             Занять не могъ, затѣмъ что въ мірѣ солнца
             Такого нѣтъ.
             Алкивіадъ. Скажи во имя дружбы,
             Чѣмъ я могу полезенъ быть тебѣ?
             Тимонъ. Мой взглядъ на жизнь ты подтверди примѣромъ.
             Алкивіадъ. Скажи, какимъ?
             Тимонъ.                     Дай клятву быть мнѣ другомъ
             И измѣни. Но, впрочемъ, дашь иль нѣтъ
             Мнѣ клятву ты, исполнишь иль измѣнишь --
             Равно молю боговъ я, чтобъ сгубили
             Они тебя за то, что человѣкомъ
             Родился ты 49).
             Алкивіадъ.           Я о твоихъ несчастьяхъ
             Кой-что слыхалъ.
             Тимонъ.           Ихъ предсказать ты могъ
             И раньше мнѣ, когда я былъ въ довольствѣ.
             Алкивіадъ. Твою бѣду теперь я вижу:-- прежде
             Въ богатствѣ ты и счастьѣ утопалъ.
             Тимонъ. Былъ, значитъ, я на сворѣ двухъ развратницъ,
             Какъ ты теперь 50).
             Тимандра.           Ужели это онъ,
             Краса Аѳинъ?
             Тимонъ.           Тебя зовутъ Тимандрой?
             Тимандра. Ты но солгалъ.
             Тимонъ.                     Такъ потаскушкой вѣчной
             До смерти будь. Вѣдь льнутъ къ тебѣ безъ страсти
             Твои друзья. Вселяй болѣзнь въ того,
             Кто влить въ тебя свою стремится похоть.
             Зачѣмъ терять развратные часы?
             Губи глупцовъ! Въ госпитали и бани
             Дорога имъ! Съ ихъ краснощекихъ лицъ
             Румянецъ прочь!-- Сажай ихъ на воздержность!
             Тимандра. Повѣсься, скотъ.
             Алкивіадъ.                     Прости ему, Тимандра,
             Онъ потерялъ и потопилъ разсудокъ
             Въ своихъ бѣдахъ.-- Остался я вѣдь, Тимонъ,
             Какъ ты, безъ средствъ. Готовы взбунтоваться
             Мои войска, лишенные всего.
             Услышалъ я съ глубокой грустью въ сердцѣ,
             Что позабытъ въ Аѳинахъ ты проклятыхъ!
             Что прежнихъ дѣлъ и подвиговъ твоихъ,
             Когда мечомъ и деньгами своими
             Ты городъ спасъ, не хочетъ знать никто.
             Тимонъ. Прошу тебя, вели бить въ барабаны
             И уходи.
             Алкивіадъ. Всѣмъ сердцемъ я жалѣю
             Тебя, какъ другъ.
             Тимонъ.           Такъ для чего жъ меня
             Тревожишь ты? Ты видишь -- я остаться
             Хочу одинъ.
             Алкивіадъ. Ну, такъ прощай; вотъ деньги;
             Я дать тебѣ немного ихъ могу.
             Тимонъ. Возьми назадъ: я денегъ ѣсть не стану.
             Алкивіадъ. Когда я въ прахъ Аѳины разгромлю...
             Тимонъ. Такъ ты на нихъ идешь теперь войною?
             Алкивіадъ. Да, добрый другъ, причина есть тому.
             Тимонъ. Пустъ сгубятъ ихъ твоей побѣдой боги,
             За ними жъ вслѣдъ погубятъ и тебя.
             Алкивіадъ. За что жъ меня?
             Тимонъ.                               За то, что Рокъ судилъ
             Тебѣ сгубить страну мою родную,
             Въ ней перебивъ мерзавцевъ записныхъ!
             Назадъ свое взять золото ты можешь!
             Бери его! Вотъ золото еще.
             Теперь иди. Будь злой чумы ужаснѣй,
             Когда ее, изъ-за надзвѣздныхъ сферъ 51)
             Призвавъ, Зевесъ надъ городомъ преступнымъ
             Покровомъ зла по воздуху простретъ.
             Пусть никого въ Аѳинахъ не минуетъ
             Твой грозный мечъ! Сѣдого старца бей --
             Онъ ростовщикъ! Не уважай почтенныхъ
             Его сѣдинъ! Лукавыхъ бей матронъ:
             Онѣ честны одной своей одеждой,
             На дѣлѣ жъ всѣ развратницы въ душѣ.
             Не преклоняй меча передъ щеками
             Прелестныхъ дѣвъ, какъ ни сверкала бъ грудь ихъ
             Сквозь кружева бѣлѣй, чѣмъ молоко,
             Всѣмъ на соблазнъ!-- На ней пощады слова
             Ты не читай! Предательство ты долженъ
             Лишь видѣть въ ней! Младенца не щади,
             Улыбка чья въ глупцовъ вселяетъ жалость.
             Представь себѣ, что, можетъ-быть, тотъ самый
             Побочный онъ, чья въ будущемъ рука,
             Какъ предсказалъ сомнительный оракулъ,
             Вонзитъ тебѣ нещадно въ горло ножъ 52).
             Руби его, забывши страхъ и совѣсть...
             Заклятье дай не слушать ничего!
             Въ сталь облеки глаза твои и уши,
             Чтобъ стонъ и вопль младенцевъ, матерей
             И юныхъ дѣвъ, какъ онъ бы ни былъ страшенъ,
             Въ нихъ не проникъ! Чтобъ даже видъ жрецовъ,
             Предъ алтаремъ въ священныхъ ризахъ павшихъ,
             Твои глаза укоромъ не смущалъ!--
             Вотъ золото, чтобъ заплатить солдатамъ
             Ты могъ своимъ.-- Пройди, какъ разрушитель,
             По всей землѣ.-- Когда жъ насытишь ярость --
             Погибни самъ!-- Я все сказалъ; иди!..
             Алкивіадъ. Такъ ты богатъ? Я деньги взять согласенъ,
             Но исполнять совѣтовъ всѣхъ твоихъ
             Я не хочу.
             Тимонъ. Какъ знаешь -- лишь бы только
             Былъ проклятъ ты.
             Фрина и Тимандра. Голубчикъ, Тимонъ! Дай
             Намъ золота:-- вѣдь у тебя осталось.
             Тимонъ. Настолько есть, чтобъ сводня съ потаскушкой
             Могли свое оставить ремесло.
             Сюда, ко мнѣ!-- Ну, задирайте, твари,
             Подолы вверхъ. (Сыплетъ имъ золото въ подставленныя платья).
                                 Съ васъ клятвы, знаю я,
             Брать нечего, хоть и способны вы
             Поклясться такъ, что въ лихорадкѣ боги
             Вздрогнули бъ всѣ, послушавъ вашихъ клятвъ.
             Но клясться васъ я заставлять не буду:
             Вы и безъ клятвъ исполните все то,
             Что я хочу,-- для этого довольно
             Вамъ быть собой!-- Безпутными останьтесь
             Свой цѣлый вѣкъ, и если кто-нибудь
             Наставить васъ захочетъ добрымъ словомъ --
             Удвойте съ нимъ распутный свой развратъ!
             Его огнемъ безстыднымъ распалите,
             Чтобъ онъ сгорѣлъ въ жару своихъ страстей,
             Отъ глазъ людей изнанку платья прячьте 53),
             И будутъ пусть за вашъ безпутный трудъ
             Шесть мѣсяцевъ достойной вамъ наградой,
             Чтобъ вы въ лѣченьи скверностей своихъ
             Ихъ провели.-- Чужихъ волосъ прядями
             Скрывайте плѣшь на вашихъ головахъ,
             Хотя бъ содрать пришлось вамъ эти пряди
             Съ повѣшенныхъ 54). Что за нужда?-- Носите
             Смѣлѣе ихъ! Ловите дураковъ!..
             Морщины лицъ замазывайте краской
             Хоть до того, чтобъ завязить могла
             Копыта лошадь въ нихъ.
             Фрина и Тимандра. Исполнимъ, Тимонъ!
             Лишь говори!-- За золото мы рады
             Пойти на все.
             Тимонъ.           Заразу злую сѣйте
             Въ костяхъ мужчинъ; кривите ноги имъ!
             Душите въ нихъ все мужество и силу!
             Законниковъ губите голоса,
             Чтобъ скверныхъ дѣлъ они не защищали,
             Гнуся въ судахъ. Разите вашимъ ядомъ
             Плутовъ жрецовъ, что на словахъ усердно
             Бичуютъ плоть, не вѣря ни на грошъ
             Своимъ словамъ. Долой носы до кости
             Мерзавцамъ тѣмъ, что чуютъ только свой
             Вездѣ барышъ, къ общественному жъ благу
             Чутьемъ тупы! Плѣшивьте до гола
             Бездѣльниковъ, что щеголяютъ чванно
             Въ своихъ кудряхъ, и пусть въ концѣ концовъ
             Отъ васъ свою получитъ также долю
             Рой тѣхъ пустыхъ, драчливыхъ хвастуновъ,
             Что уберечь себя успѣли въ битвахъ.--
             Чуму на все!.. Пускай работа ваша
             Живое все на свѣтѣ заглушитъ,
             Вотъ золото! Отъ васъ другимъ погибель --
             Такъ пусть оно погубитъ васъ самихъ,
             И въ грязный ровъ обѣихъ васъ!..
             Фрина и Тимандра.           Совѣтуй,
             Совѣтуй, мудрый мужъ! Давай побольше
             Лишь золота!
             Тимонъ.           Нѣтъ! Натворите больше
             Сначала зла:-- я далъ вамъ лишь задатокъ.
             Алкивіадъ. Пусть бьютъ походъ.-- Иду прямымъ путемъ
             Къ Аѳинамъ я.-- До лучшей встрѣчи, Тимонъ!
             Когда достичь удастся цѣли мнѣ,
             То мы еще увидимся съ тобою.
             Тимонъ. Хочу своей достичь я только цѣли,
             Чтобъ впредь тебя вовѣки не встрѣчать.
             Алкивіадъ. Вѣдь я тебѣ не сдѣлалъ въ жизни зла.
             Тимонъ. Нѣтъ, ты не разъ хвалилъ меня.
             Алкивіадъ. Такъ это
             Зовешь ты зломъ?
             Тимонъ.           Изъ этого выходитъ
             Для многихъ зло.-- Ступай,-- да этихъ шавокъ
             Возьми съ собой.
             Алкивіадъ.           Пойдемте; мы его
             Лишь сердимъ здѣсь.-- Эй, бейте въ барабаны.

(Уходятъ Алкивіадъ, Фрина и Тимандра).

             Тимонъ. Ужель мы можемъ голодомъ страдать,
             Когда сразилъ насъ недугъ злой измѣны? (Роетъ землю).
             О, ты, земля! Мать общая, чьи нѣдра
             Даютъ жизнь всѣмъ и грудью необъятной
             Питаютъ всѣхъі Создавъ людей кичливыхъ,
             Надменнѣйшихъ изъ всѣхъ твоихъ сыновъ,
             Умѣла ты изъ той же самой персти
             Создать ужей, зловредныхъ черныхъ жабъ,
             Слѣпыхъ червей и ящерицъ, горящихъ,
             Какъ золото, блестящей чешуей,--
             Все, словомъ, то, что злого мы находимъ
             Подъ сводомъ тѣмъ, гдѣ въ лучезарномъ блескѣ,
             Живя весь міръ, горитъ Гиперіонъ!
             Пошли жъ, земля, тому, кто ненавидитъ
             Весь родъ людской,-- одинъ ничтожный корень
             Изъ нѣдръ твоихъ, столь щедрыхъ на дары!
             А тамъ закрой навѣкъ свою утробу
             И не рожай впередъ неблагодарныхъ
             Людей на свѣтъ! Пусть на землѣ ихъ смѣнятъ
             Стада волковъ, медвѣдей и гіэнъ!
             Драконы пусть и чудища родятся
             Впередъ на свѣтъ, какихъ еще ни разу
             Сводъ мраморный чертога твоего
             Не видывалъ!-- А, корень я нашелъ!..
             Благодарю.-- Пускай изсохнутъ соки
             Твоихъ лѣсовъ, полей, лозъ винограда!
             Заглохнуть пусть зеленые луга,
             Гдѣ плугъ прошелъ,-- все, словомъ, что проклятой
             Толпѣ людей даетъ тѣ вещества,
             Чья сила имъ въ напиткахъ или явствахъ
             Грязнитъ сердца и отравляетъ умъ. (Входитъ Апемантъ).
             Идетъ опять съ людскимъ обличьемъ кто-то;
             Чума ему!
             Апемантъ. Сюда меня прислали.
             Разнесся слухъ, что жить затѣялъ ты
             По-моему.
             Тимонъ. Я взялъ съ тебя примѣръ
             Лишь потому, что не нашлось собаки,
             Чтобъ дать его. Издохни ты совсѣмъ.
             Апемантъ. Вѣдь ты затѣялъ только притвориться.
             Фортуна скрыла отъ тебя лицо,
             И ты раскисъ ужъ, какъ дрянная баба.
             Скажи, зачѣмъ напялилъ на себя
             Лохмотья ты? Взялъ застунъ, смотришь дико,
             Ушелъ въ лѣса?-- Твои льстецы вѣдь пьютъ
             По-прежнему, спятъ на роскошныхъ ложахъ;
             Какъ въ дни былые, рядятся въ шелка;
             Впиваютъ запахъ вредныхъ ароматовъ 55).
             Тебя они забыли, точно въ вѣкъ
             И не жилъ ты!-- Нѣтъ, нѣтъ,-- срамить не долженъ
             Ты этотъ лѣсъ, задумавъ разыграть
             Въ немъ глупо роль хулителя пороковъ.
             Стань самъ льстецомъ -- вотъ что ты долженъ дѣлать!
             Старайся вновь подняться въ мнѣньи свѣта
             Тѣмъ именно, чѣмъ былъ низвергнутъ ты!
             Гнись въ три дуги 56)! Малѣйшее дыханье
             Того, кому ты будешь гнусно льстить,
             Пусть съ головы твоей сдуваетъ шапку.
             Хвали все то, что сквернаго найдешь
             Въ его душѣ! Превозноси пороки!--
             Вѣдь всѣ съ тобой себя держали такъ.
             Готовъ свои развѣшивать былъ уши
             Предъ всѣми ты; отъ всей души былъ радъ
             Ихъ похваламъ, въ которыхъ было правды
             Не болѣе, чѣмъ въ сладкихъ тѣхъ рѣчахъ,
             Какими насъ зоветъ кабатчикъ въ гости.
             Стань подлецомъ! Вѣдь если наживешь
             Ты деньги вновь, то все равно отдашь ихъ
             По-прежнему такимъ же подлецамъ.
             Не думай же, что сталъ теперь похожимъ
             Ты на меня!
             Тимонъ.           Будь я такимъ, какъ ты,
             Своей рукой съ собою бы я покончилъ.
             Апемантъ. Покончить ты съ собою вѣдь умѣлъ,
             Бывъ, чѣмъ ты былъ!-- А ты изъ сумасшедшихъ
             Попалъ въ глупцы!-- Иль ты вообразилъ,
             Что вѣтеръ -- твой теперешній дворецкій --
             Тебѣ своимъ дыханьемъ ледянымъ
             Согрѣетъ плащъ? Что мшистыя деревья,
             Орлиный вѣкъ успѣвшія прожить,
             Ходить по пяткамъ будутъ за тобою,
             Ловя руки твоей малѣйшій знакъ?
             Иль что потокъ, корою льда покрытый,
             Тебѣ дастъ утромъ теплое питье,
             Чтобъ подкрѣпить ночное истощенье?
             Попробуй кликнуть кличъ тѣмъ существамъ,
             Чья нагота ихъ подвергаетъ гнѣву
             Небесныхъ силъ, чье тѣло вѣчно бьетъ
             Напоръ стихій, держа въ рукахъ природы
             Жестоко ихъ!-- Пусть эти существа
             Польстятъ тебѣ! Увидишь самъ...
             Тимонъ.                               Увижу,
             Что ты дуракъ! Ступай домой.
             Апемантъ.                               Ты дорогъ
             Мнѣ больше сталъ съ тѣхъ поръ, какъ сталъ такимъ.
             Тимонъ. А я тебя сталъ больше ненавидѣть.
             Апемантъ. За что жъ?
             Тимонъ.           За то, что нищетѣ ты даже
             Задумалъ льстить.
             Апемантъ.           Нѣтъ, я не льщу! Я просто
             Сказалъ тебѣ, что ты изъ дряней дрянь.
             Тимонъ. Зачѣмъ ты здѣсь?
             Апемантъ.                     Мнѣ злить тебя пріятно.
             Тимонъ. Достойный трудъ мерзавца иль глупца.
             Ты счастливъ имъ?
             Апемантъ.           О, да.
             Тимонъ.                     Такъ ты мерзавцемъ
             Себя призналъ?
             Апемантъ.           Скажу, что если бъ ты
             Затѣялъ жить суровой, строгой жизнью,
             Чтобъ гордость тѣмъ былую покарать,--
             То въ этомъ я призналъ бы прокъ, пожалуй!
             Но вѣдь тебя принудила къ тому
             Твоя нужда! Не будь ты нищимъ -- сталъ бы
             Ты баринъ вновь. Почетна нищета
             Лишь въ случаѣ, когда ее избрали
             По волѣ мы! Богатымъ, что ни дай,
             Все мало имъ,-- бѣднякъ же всѣмъ доволенъ;
             А жизнь скверна, когда и средь богатства
             Довольства въ ней не можемъ мы найти!
             Быть въ самомъ скверномъ положеньи лучше,
             Когда его безъ жалобъ сносимъ мы;
             А ты теперь вѣдь жалокъ такъ, что было бъ
             Тебѣ всего пріятнѣй умереть.
             Тимонъ. Ну, ужъ никакъ не по совѣту твари,
             Чья жизнь еще ничтожнѣй, чѣмъ моя!
             Нѣтъ, жалкій рабъ, такихъ, какъ ты, Фортуна
             Не приласкала въ жизни никогда!
             Ты выросъ псомъ. Будь взысканъ ты судьбой
             Съ пеленъ, какъ мы,-- когда бы ты прошелъ
             Ступени всѣ тѣхъ радостей и счастья.
             Какія міръ послушно подносилъ,
             Какъ въ кубкѣ, намъ,-- развратникомъ бы рьянымъ
             Ты сталъ, какъ всѣ! Свою бъ истратилъ юность
             На ложѣ ты позорнѣйшихъ страстей!
             Тебѣ бы въ умъ совѣты ледяные
             Воздержности не вздумали прійти!
             Прошелъ бы ты путемъ медовымъ счастья
             Всю жизнь, какъ мы!-- Но мнѣ рука судьбы
             Для лакомства любезно предложила
             Весь этотъ міръ. Вѣдь мнѣ глаза, уста,
             Сердца людей служили такъ усердно,
             Что всѣхъ услугъ не могъ я и принять!
             Я даже счетъ имъ, какъ на дубѣ листьямъ,
             Подчасъ терялъ.-- И вдругъ одинъ порывъ
             Мороза сбилъ внезапно эти листья,
             Предавъ меня, открытаго, нагого,
             На жертву бурь, какія только могутъ
             На насъ подуть.-- Мнѣ, знавшему лишь счастье,
             Такой ударъ пришелся не легокъ!..
             Но ты, кого несчастье закалило
             Ужъ съ юныхъ лѣтъ -- такихъ ты бѣдъ не зналъ!
             Такъ что жъ тебѣ злосѣтовать напрасно
             На родъ людской? Тебѣ не льстили люди
             Вѣдь никогда;-- а что ты далъ имъ самъ?
             Ужь если есть и для тебя причина
             Кого-нибудь бранить и проклинать --
             Кляни отца! Кляни за то, что этотъ
             Дрянной голякъ, сошедшись съ жалкой нищей,
             Не въ добрый часъ родилъ тебя на свѣтъ
             И присудилъ быть нищимъ по наслѣдству.--
             Вонъ, негодяй! Когда бъ ты не родился
             Ничтожнѣй всѣхъ -- навѣрно сталъ бы ты
             Бездѣльникомъ и льстилъ бы всѣмъ безъ мѣры!..
             Апемантъ. Ты чванишься!
             Тимонъ.                     Да,-- тѣмъ, что я не ты.
             Апемантъ. А я горжусь, что не былъ въ жизни мотомъ.
             Тимонъ. Напротивъ, я доволенъ, что остался
             Имъ и теперь. Будь все мое богатство
             Въ тебѣ одномъ -- тебя повѣсить далъ бы
             Охотно я.-- Уйдешь ли наконецъ
             Отсюда ты? (ѣстъ корень). Будь въ этомъ корнѣ жизнь
             Аѳинянъ всѣхъ -- его сожралъ бы также
             Я и тогда.
             Апемантъ (подаетъ ему пищу) 57). Я улучшить хочу
             Тебѣ обѣдъ.
             Тимонъ.           Ты улучши сначала
             Мнѣ общество, убравшись прочь отсюда.
             Апемантъ. Уйдя, я лучшимъ сдѣлаю свое.
             Тимонъ. Не худшимъ ли? А нѣтъ, такъ пожелаю
             Всѣмъ сердцемъ я, чтобъ это былъ такъ.
             Апемантъ. Чтф отъ тебя мнѣ пожелать Аѳинамъ?
             Тимонъ. Чтобъ унесла нелегкая тебя 58)
             Въ ихъ городъ, къ нимъ. Разказывай, пожалуй,
             Что я богатъ.-- Вотъ золото -- смотри!
             Апемантъ. Здѣсь отъ него большого нѣту прока.
             Тимонъ. Есть и большой ужъ тѣмъ, что здѣсь проспитъ
             Оно въ землѣ, не натворивъ дурного.
             Апемантъ. Гдѣ спишь ты самъ?
             Тимонъ.                               Подъ тѣмъ, что надо мной.
             А ты скажи, гдѣ кормишься?
             Апемантъ.                               Гдѣ брюхо
             Отыщетъ кормъ; вѣрнѣй же, гдѣ случится.
             Тимонъ. Если бъ ядъ меня слушался, я зналъ бы, что дѣлать.
             Апемантъ. Что жъ бы ты сдѣлалъ?
             Тимонъ. Приправилъ бы имъ твой обѣдъ!
   Апемантъ. Никогда, какъ вижу, ты не держался въ поступкахъ съ людьми золотой середины и вѣчно вдавался въ крайности. Живя среди золота и ароматовъ, смѣшилъ ты людей своей утонченной щепетильностью, а теперь, попавъ въ лохмотья, заставляешь ихъ презирать себя за обратное.-- Не хочешь ли съѣсть репейникъ?
   Тимонъ. Я не ѣмъ того, что не терплю.
   Апемантъ. А репейника ты не терпишь?
   Тимонъ. Да,-- потому, что онъ похожъ на тебя.
   Апемантъ. Если бъ ты сталъ раньше презирать репейникъ лести, то онъ не былъ бы тебѣ такъ противенъ теперь.-- Случалось ли тебѣ встрѣтить человѣка, котораго любили бъ послѣ того, какъ онъ промотался?
   Тимонъ. А видалъ ли ты, чтобъ любили такого, которому никогда нечего было мотать?
   Апемантъ. Видалъ. Такой человѣкъ я.
   Тимонъ. Это потому, что у тебя все-таки было столько денегъ, чтобъ завести собаку.
   Апемантъ. Какое созданье въ мірѣ больше всего походитъ на твоихъ льстецовъ?
   Тимонъ. Женщина. Что жъ до мужчинъ, то имъ не зачѣмъ походить, потому что они сама лесть.-- Чтф бы ты сдѣлалъ съ міромъ, если бъ его отдали въ твою власть?
   Апемантъ. Подарилъ бы его скотамъ, чтобъ освободить отъ людей.
   Тимонъ. Значитъ, ты освободилъ бы его отъ себя и сдѣлался скотомъ самъ?
   Апемантъ. Да.
   Тимонъ. Молю боговъ, чтобъ они помогли тебѣ удовлетворить такому скотскому самолюбію. Но только помни, что если ты сдѣлаешься львомъ, то тебя обманетъ лисица. Будешь лисицей -- левъ станетъ тебя подозрѣвать, когда оселъ подастъ ему на тебя доносъ.-- Сдѣлаешься осломъ -- тебѣ надѣлаетъ вѣдъ твоя глупость до поры, пока не позавтракаетъ тобой волкъ. Ставъ волкомъ, ты не будешь знать покоя отъ жадности и попадешь въ бѣду, промышляя обѣдъ. Превратишься въ единорога -- тебя погубятъ гордость и злость, сдѣлавъ жертвой твоего же собственнаго бѣшенства 59). Станешь медвѣдемъ -- тебя убьетъ копытами лошадь, а въ шкурѣ лошади задеретъ тебя леопардъ. Будешь леопардомъ -- пятна обличатъ твое родство со львомъ и этимъ навлекутъ на тебя гибель. Бѣгство и одиночество будутъ для тебя и въ звѣриной шкурѣ единственнымъ средствомъ спасенья. Словомъ, какимъ бы скотомъ ты ни сдѣлался, тебѣ всегда будетъ угрожать смерть отъ когтей другого скота, и если ты этого не понимаешь, то, значитъ, цѣль твоя уже достигнута, и ты сталъ желаннымъ скотомъ.
   Апемантъ. Если бъ твои рѣчи могли мнѣ когда-нибудь понравиться, то это было бъ именно теперь. Аѳины давно уже превратились въ лѣсъ, полный дикихъ звѣрей.
   Тимонъ. Если ты здѣсь, то, значитъ, оселъ успѣлъ проломать аѳинскія стѣны и прибѣжалъ сюда.
   Апемантъ. Смотри, сюда идутъ поэтъ съ художникомъ. Да падетъ на тебя зараза ихъ присутствія; а я, чтобъ отъ нихъ отдѣлаться, ухожу прочь. Впрочемъ, я повидаюсь съ тобой когда-нибудь еще, если нечего будетъ дѣлать.
   Тимонъ. Я встрѣчу тебя съ радостью, если ты придешь мнѣ объяснить, что изъ всѣхъ людей на свѣтѣ остался въ живыхъ ты одинъ. Я соглашусь лучше быть собакой нищаго, чѣмъ Апемантомъ.
   Апемантъ. Всегда ты будешь первымъ изъ глупцовъ.
   Тимонъ. А на тебя мнѣ скверно даже плюнуть.
   Апемантъ. Чума тебѣ,-- тебя не стоитъ клясть.
             Тимонъ. Мерзавцы всѣ съ тобой въ сравненьи чисты.
   Апемантъ. Проказы гной течетъ въ твоихъ рѣчахъ.
   Тимонъ. Прибивъ тебя, запачкаю я руки.
   Апемантъ. Сгноить бы ихъ хотѣлъ я языкомъ.
   Тимонъ. Вонъ, негодяй! Отродье пса! Мнѣ къ горлу
             Подходитъ желчь, когда ты предо мной
             Стоишь живымъ! Моимъ глазамъ противенъ
             И гадокъ ты.
             Апемантъ.           Не лопни.
             Тимонъ.                     Вонъ, бездѣльникъ!
             Мнѣ камня жаль, чтобъ имъ въ тебя пустить.

(Бросаетъ въ него камнемъ)*

             Апемантъ. Скотъ.
             Тимонъ.           Жаба!
             Апемантъ.                     Рабъ!
             Тимонъ.                               Подлецъ, подлецъ, подлецъ!:

(Апемантъ отходитъ въ глубину сцены).

             Усталъ я жить въ фальшивомъ этомъ мірѣ!
             Я взять съ него хочу лишь только то,
             Что нужно всѣмъ:-- копай могилу, Тимонъ!
             Хочу я лечь на берегу морскомъ,
             Гдѣ день и ночь плескать на гробъ мой будетъ
             Шумящій валъ! На камнѣ изсѣку
             Самъ надпись я такую, чтобъ и смертью
             Смѣялся я надъ пошлостью живыхъ

(Смотритъ на золото).

             О, ты, губитель льстивый государей,
             Семейныхъ узъ неслышный, тихій врагъ!
             Чистѣйшихъ ложъ супружескихъ сквернитель!
             Отважный Марсъ! Женихъ любимый, свѣжій,
             Всѣмъ дорогой, чей страстный жаръ и пылъ
             Растаять снѣгъ способенъ, если бъ даже
             Онъ на Діану чистую попалъ!
             Великій богъ, намъ видимый, понятный,
             Легко тебѣ всѣ крайности сближать
             И ихъ заставить полюбить другъ друга.
             На всѣхъ ты можешь говорить нарѣчьяхъ,
             Служить ты можешь оселкомъ сердецъ!
             Представь себѣ, что взбунтовались люди,
             Твои рабы;-- заставь своей ихъ силой
             Въ разгарѣ ссоръ другъ друга перебить,
             Чтобъ міръ звѣрямъ достаться могъ въ наслѣдство.
             Апемантъ (подходя). Пусть будетъ такъ -- лишь умереть сначала
             Успѣлъ бы я.-- Я разскажу въ Аѳинахъ,
             Что ты богатъ:-- опрометью къ тебѣ
             Сбѣгутся всѣ.
             Тимонъ.           Ко мнѣ?
             Апемантъ.                     Ну, да.
             Тимонъ.                               Исчезни
             Сначала самъ съ моихъ ты глазъ!
             Апемантъ.                               Будь нищимъ
             И съ нищетой весь вѣкъ свой проживи.
             Тимонъ. А ты, проживъ съ ней вмѣстѣ, и издохни.

(Апемантъ уходитъ).

             Идутъ опять подобья человѣчьи.
             Ѣшь, Тимонъ, ѣшь и проклинай ихъ всѣхъ.

(Входятъ разбойники).

   1-й разбойникъ. Откуда онъ могъ добыть золото? Навѣрно это кой-какіе остатки его прежняго добра. Вѣдь онъ затосковалъ именно потому, что деньги у него вышли, а друзья его бросили.
   2-й разбойникъ. Говорятъ однако, что золота у него тьма.
   1-й разбойникъ. Попробуемъ узнать. Если онъ точно имъ не дорожитъ, то, конечно, отдастъ намъ охотно. Ну, а какъ быть, если онъ его прячетъ?
   2-й разбойникъ. Надо подумать. Золото у него точно спрятано, потому что съ собой онъ ничего не носитъ.
   1-й разбойникъ. Смотри, не онъ ли это?
   Всѣ разбойники. Гдѣ?
   2-й разбойникъ. Съ виду какъ разъ онъ.
   3-й разбойникъ. Онъ, онъ, я знаю навѣрно.
   Всѣ разбойники. Здорово, Тимонъ!
   Тимонъ. Кто вы такіе? Воры?
   Разбойникъ. Нѣтъ, солдаты.
   Тимонъ. Это одно и то же,-- а сверхъ того вы люди.
   Разбойникъ. Не воры мы, а бѣдняки въ нуждѣ.
             Тимонъ. Въ какой нуждѣ? ѣсть нечего вамъ, что ли?
             Такъ бросьте взглядъ: земля полна кореньевъ,
             Кругомъ журчатъ несмѣтные ручьи,
             Висятъ плоды пурпурные на вѣткахъ,
             А на дубахъ довольно желудей.
             Природа вамъ, какъ добрая хозяйка,
             Роскошный столъ устроила вездѣ.
             Гдѣ жъ тутъ нужда?
             1-й разбойникъ. Мы, какъ скоты иль рыбы,
             Не можемъ жить плодами и водой.
             Тимонъ. Да, знаю я:-- вы не могли бы жить,
             Когда бы вамъ для пищи дали даже
             Скотовъ и рыбъ;-- вамъ надо ѣсть людей.
             Но все же въ васъ мнѣ нравится хоть то,
             Что свой грабежъ ведете вы открыто
             И не таясь. У насъ вѣдь воровствомъ
             Привыкли жить въ Аѳинахъ по закону,--
             Ну вотъ даю въ добычу, воры, вамъ
             Я золото! Идите! Напивайтесь
             Лукавой кровью виноградныхъ лозъ,
             Пока ихъ сокъ не зародитъ горячку
             У васъ въ крови, избавивъ ваши шеи
             Отъ висѣлицъ.-- Врачей гоните прочь:
             Лѣкарства ихъ одна отрава людямъ.
             Они убьютъ скорѣй, чѣмъ вашъ разбой,
             А вы всѣхъ тѣхъ не забывайте рѣзать,
             Кого хотите въ жизни обобрать,
             Затѣмъ, что, кто мошенничать намѣренъ
             По ремеслу,-- тотъ и заняться долженъ
             Имъ, какъ знатокъ.-- Примѣровъ воровства
             Не занимать! Грабитель первый -- солнце!
             Оно пучины океанскихъ водъ
             Влечетъ къ себѣ.-- Луна -- воръ завзятой:
             Она воруетъ блѣдный свѣтъ отъ солнца.
             Такой же воръ широкій океанъ:
             Въ своихъ слезахъ соленыхъ растворяетъ
             Онъ дискъ луны 60).-- Грабитель и земля:
             Она питаетъ и родитъ навозомъ,
             Который въ дань несетъ ей цѣлый свѣтъ.
             Все въ мірѣ воръ! И даже судьи тѣ,
             Что строго васъ караютъ и бичуютъ,
             Отличны тѣмъ лишь отъ воровъ простыхъ,
             Что нѣтъ судей, которые могли бы
             Ихъ покарать 61). Возненавидьте всѣхъ,
             Начавъ съ себя Воруйте другъ у друга!
             Вотъ золото и рѣжьте глотки всѣмъ!--
             Кого ни встрѣтите -- такіе жъ воры
             Они, какъ вы.-- Въ Аѳины проберитесь;
             Разбой открытый начинайте смѣло
             По лавкамъ тамъ! Украдете вѣдь вы
             Все жъ у воровъ! Не вздумайте воздержны
             Быть на грабежъ лишь потому, что я
             Далъ денегъ вамъ.-- Пусть деньги тѣ погубятъ
             И васъ самихъ.-- Я все сказалъ.-- Аминь!

(Тимонъ уходитъ въ пещеру).

   3-й разбойникъ. Ну, признаться, онъ, подстрекая меня на наше ремесло, почти отбилъ охоту имъ заниматься.
   1-й разбойникъ. Вѣдь онъ давалъ эти совѣты только по своей злости на людей, а вовсе не потому, чтобъ желалъ намъ успѣха въ нашихъ темныхъ дѣлишкахъ 62).
   2-й разбойникъ. Я повѣрилъ ему, какъ врагу, и намѣренъ отказаться отъ своего ремесла.
   1-й разбойникъ. Подождемъ, пока можно будетъ спокойнѣе жить въ Аѳинахъ. Вѣдь такого дурного времени, когда бы нельзя было сдѣлаться честнымъ -- нѣтъ.

(Уходятъ разбойники. Входитъ Флавій).

             Флавій. О, боги, боги! Неужели этотъ,
             Всѣмъ міромъ брошенный, убитый горемъ,
             Несчастный, разоренный человѣкъ --
             Мой господинъ? Походитъ на печальный
             Онъ памятникъ прекрасныхъ дѣлъ, свершенныхъ,
             Къ несчастью, невпопадъ! Какъ въ немъ убиты
             И честь и блескъ! Найдется ль въ мірѣ дѣломъ
             Хоть что-нибудь ужаснѣе друзей,
             Когда конца прекрасныхъ нашихъ дней
             Виной они? Богъ какъ завѣтъ закона,
             Что мы должны любить своихъ враговъ,
             Исполнилъ онъ: любилъ въ былое время
             Онъ точно вѣдь въ лицѣ друзей враговъ 63)!
             Заклятый врагъ, сулящій зло словами,
             Сноснѣй, чѣмъ другъ, вредящій намъ дѣлами.

(Тимонъ выходитъ изъ пещеры)~

             Вотъ онъ!-- Меня онъ, кажется, замѣтилъ.
             Явился я участье показать
             Ему мое и предложить услуги
             Поігрежнему, пока я бодръ и живъ.--
             Мой господинъ, мой добрый баринъ!..
             Тимонъ.                                         Прочь!
             Кто ты такой?
             Флавій.           Иль я забытъ тобою?
             Тимонъ. Пустой вопросъ:-- людей всѣхъ позабылъ
             На свѣтѣ я. Когда ты человѣкомъ
             Себя зоветь -- то, значитъ, позабылъ,
             Я и тебя.
             Флавій. Я -- вѣрный твой служитель.
             Тимонъ. Тѣмъ больше знать тебя я не хочу!
             Слугъ преданныхъ я не видалъ вовѣки.
             Служили мнѣ лишь только подлецы,
             Чтобъ угощать мерзавцевъ за обѣдомъ.
             Флавій. Пусть боги мнѣ свидѣтелями будутъ,
             Что никогда смиренный управитель
             Не плакалъ такъ о злой бѣдѣ, въ какую
             Попалъ его несчастный господинъ.
             Тимонъ. Какъ!.. ты въ слезахъ?-- Такъ подойди: тебя я
             Готовъ любить за то, что ты отрекся,
             Какъ женщина, отъ жесткости кремнистой
             Сердецъ мужчинъ. Въ нихъ слезы вызываютъ
             Вѣдь только смѣхъ да сладострастный пылъ!
             Въ нихъ жалость спитъ:-- страшна тамъ жизнь бываетъ,
             Гдѣ плачетъ смѣхъ, а горе слезъ не знаетъ,
             Флавій. Молю тебя, мой господинъ достойный,
             Считать меня на службѣ у себя
             Попрежнему и жить моимъ достаткомъ,
             Пока имѣю я хоть что-нибудь.
             Тимонъ. Что думать мнѣ?.. Иль точно у меня
             Слуга нашелся честный и правдивый?
             Способна злость моей природы дикой
             Смириться тѣмъ. (Смотритъ на Флавія). Да, да,-- онъ человѣкъ!
             Рожденъ онъ женщиноні Простите, боги,
             Мнѣ въ безграничной добротѣ своей
             Излишній пылъ моей жестокой злобы:--
             Нашелся въ мірѣ честный человѣкъ!..
             Но онъ одинъ!.. Не ошибитесь, боги,
             Моимъ словамъ иной придавши смыслъ.
             "Онъ лишь одинъ!" -- и то простой наемникъ (Флавію).
             Я радъ проклясть былъ цѣлый родъ людской,
             Но ты умѣлъ отъ моего проклятья
             Себя спасти.-- Я, впрочемъ, все же буду
             Клясть всѣхъ людей, а про тебя прибавлю,
             Что ты скорѣе честенъ, чѣмъ уменъ.
             Ты, наругавшись надо мной, со смѣхомъ,
             Себѣ скорѣе службу бы нашелъ.
             Вѣдь много слугъ господъ находятъ новыхъ,
             На шею прежнихъ наступивъ ногой.
             Я, несмотря на очевидность даже,
             Подозрѣвать почти готовъ тебя,
             А потому сознайся мнѣ по правдѣ:
             Твои ко мнѣ участье и любовь
             Не ложны ли? Не выгоды ль своей
             Ты ищешь въ нихъ, какъ иногда богатый
             Даритъ съ надеждой возвратить подарки
             Себѣ назадъ цѣннѣе въ двадцать разъ?
             Флавій. Нѣтъ, господинъ мой добрый,-- слишкомъ поздно,
             Къ несчастью, началъ сомнѣваться ты!
             Жаль, не пришла на умъ боязнь обмана
             Тебѣ, когда друзей своихъ безпечно
             Ты угощалъ,-- Приходитъ къ намъ сомнѣнье
             Всегда -- увы!-- когда погибло все!
             Въ моемъ къ тебѣ участьѣ долженъ видѣть
             Ты истину;-- въ немъ преданность и долгъ,
             Какую я къ твоей душѣ прекрасной
             Питалъ всю жизнь!-- Забочусь я о томъ,
             Чтобъ могъ прожить ты безъ нужды суровой.
             И вѣрь, что впредь, какія бы богатства
             Мнѣ ни послала въ жизнь мою судьба --
             Съ восторгомъ все отдать готовъ я буду,
             Лишь только бъ могъ осуществить свое
             Желанье я: тебя богатымъ, сдѣлать
             Попрежнему.
             Тимонъ. Ну, такъ замѣть: довольнымъ
             Ты можешь быть, единственный правдивый!
             Изъ всѣхъ людей! Вотъ золото -- бери
             Его себѣ. Изъ нищеты моей
             Тебѣ богатство посылаютъ боги.
             Жить будешь ты въ довольствѣ и добрѣ;
             Но ставлю я тебѣ одно условье:
             Бѣги людей, возненавидь ихъ всѣхъ!
             Не знай вовѣкъ ни къ одному участья!
             Пусть, прежде чѣмъ задумаешь подать
             Ты нищему -- въ твоихъ глазахъ спадетъ
             Съ его костей кусокъ послѣдній мяса!
             Отдай добро, которое откажешь
             Ты людямъ дать, въ добычу сворѣ псовъ!
             Пускай людей долги и тюрьмы гложутъ!
             Нагими пусть останутся они,
             Какъ лѣсъ зимой, и ядъ болѣзней злыхъ
             По каплѣ кровь пусть высосетъ у нихъ!,
             Затѣмъ прощай и счастливъ будь.
             Флавій.                               Позволь
             Остаться мнѣ, чтобы тебя лелѣять
             И утѣшать.
             Тимонъ.           Остаться не желай,
             Когда не любишь слышать ты проклятій!
             Иди, пока свободнымъ и счастливымъ
             Ты можешь жить.-- Бѣги толпы людской,
             И пусть вовѣкъ не свижусь я съ тобой!

(Уходятъ въ разныя стороны).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Передъ пещерой Тимона.

(Входятъ поэтъ и живописецъ. Тимонъ въ отдаленіи).

   Живописецъ. Если мнѣ сказали вѣрно, то жилище его должно "5ыть недалеко.
   Поэтъ. Что о немъ подумать? Слѣдуетъ ли считать вѣрнымъ слухъ, будто у него бездна золота?
   Живописецъ. Конечно. Такъ увѣряетъ Алкикіадъ, а сверхъ того, золото получили отъ него Фрина и Тимандра. Онъ подарилъ также значительное его количество бѣднымъ бродягамъ-солдатамъ и, какъ говорятъ, далъ большую сумму своему бывшему управителю.
   Поэтъ. Значитъ, слухъ объ его разореньи былъ пустой выдумкой для испытанія друзей.
   Живописецъ. Никакъ не болѣе. Увидишь, что онъ разрастется опять въ Аѳинахъ, какъ пальма, и расцвѣтетъ роскошнѣй первѣйшихъ гражданъ. Потому не надо терять времени для выраженія нашего къ нему участія въ воображаемой бѣдности. Это убѣдитъ его въ нашей честности и поможетъ намъ достичь цѣли, съ какой мы пришли сюда, если только вѣренъ слухъ о его богатствѣ.
   Поэтъ. Что ты хочешь, ему поднести на этотъ разъ?
   Живописецъ. Пока ничего, кромѣ моего посѣщенія; но я пообѣщаю ему написать превосходную картину.
   Поэтъ. Такъ же поступлю и я, разсказавъ ему планъ новаго сочиненія, которое замышляю для него.
   Живописецъ 64). Ну, вотъ и прекрасно. Обѣщанія нынче какъ разъ въ духѣ времени, потому что они открываютъ глаза надеждѣ. Исполненіе обѣщаннаго далеко не такъ выгодно и вообще оно въ ходу, только у менѣе развитыхъ людей. Словъ не держитъ нынче никто. Обѣщать -- значитъ вести себя согласно съ правилами порядочнаго круга, а исполнивъ обѣщанное, мы обнаружимъ этимъ только свою умственную недоразвитость точно такъ, какъ составленіе духовнаго завѣщанія обличаетъ тяжкую болѣзнь составителя 65).
   Тимонъ (выходя изъ пещеры). Артистъ хотъ куда! Если онъ вздумаетъ нарисовать самаго сквернаго человѣка, то выйдетъ все-таки лучшій, чѣмъ онъ.
   Поэтъ. Я все думаю, какое бы написать для него сочиненіе? Надо будетъ изобразить въ немъ его самого. Пусть это будетъ сатира противъ изнѣженности и благосостоянія съ обличеніемъ той безконечной лести, которая всегда слѣдуетъ по пятамъ за юностью и богатствомъ.
   Тимонъ (тихо). Значитъ, роль главнаго мерзавца твоего сочиненія будешь играть ты самъ. Тебѣ, какъ вижу, хочется отхлестать на спинѣ другихъ свои собственные пороки. Сдѣлай такъ, сдѣлай! У меня найдется золото, чтобъ заплатить тебѣ за это.
   Поэтъ. Итакъ, къ нему. (Декламируетъ):
             Мы, опоздавъ явиться,
             Своей вѣдь пользой можемъ поплатиться.
   Живописецъ. Да, это такъ. (Декламируетъ):
             Добро вѣрнѣй искать
             При свѣтѣ дня и тьмы ночной не ждать!
             Идемъ же, другъ.
   Тимонъ. Пойду я къ нимъ навстрѣчу.--
             О, золото, ужъ если ѳиміамомъ
             Тебѣ кадятъ на алтаряхъ сквернѣйшихъ,
             Чѣмъ даже хлѣвъ, то мы должны признать
             Дѣйствительно тебя всесильнымъ богомъ!
             Ты корабли спускаешь въ океанъ
             И подъ кормой ихъ вспѣниваешь волны!
             Рабовъ ничтожныхъ окружаешь свѣтлымъ
             Почетомъ ты! Но если такъ, то пусть же
             Приносятся всѣ жертвы лишь тебѣ,
             Какъ божеству, а слугъ твоихъ презрѣнныхъ
             Пускай сразитъ зараза злой чумы!
             Отправлюсь къ нимъ. (Подходитъ).
             Поэтъ. Будь здравъ, почтенный Тимонъ.
             Живописецъ. Не оставлялъ ты милостью своей
             Насъ никогда.
             Тимонъ.           Ужель случилось въ жизни
             Наткнуться мнѣ на честныхъ двухъ людей?
             Поэтъ. Мы, столько разъ вкушавшіе отъ щедрыхъ
             Твоихъ даровъ, узнали вдругъ, что вздумалъ
             Ты бросить свѣтъ, и что, забывъ былое,
             Тебя твои покинули друзья.
             О, низкій родъ, на небѣ не найдется
             Достойныхъ каръ для этакихъ людей!
             Забыть тебя, чье благородство лило,
             Какъ свѣтъ звѣзды, потокъ щедротъ и благъ
             Ба всю ихъ жизнь!.. Я возмущенъ и даже
             Словъ не найду такихъ, чтобъ въ нихъ достойно
             Всю гнусность ихъ позорную одѣть!
             Тимонъ. Такъ пусть она тогда гуляетъ голой!
             Ее замѣтятъ люди тѣмъ скорѣй!
             Равно и вы, правдивыя созданья,
             Оставшись тѣмъ, чѣмъ были вы всегда,
             Покажете свою яснѣе честность
             Предъ этими зловредными людьми.
             Живописецъ. И я и онъ мы прожили всю жизнь
             Вѣдь подъ дождемъ твоихъ благодѣяній!
             И это, вѣрь, мы чувствуемъ.
             Тимонъ.                               Еще бы!
             Вѣдь вы честны.
             Живописецъ.           Сюда пришли мы съ тѣмъ,
             Чтобъ предложить тебѣ свои услуги.
             Тимонъ. Честнѣйшіе! Но чѣмъ же мнѣ за то
             Васъ наградить? Вѣдь ѣсть сухіе корни
             Иль воду пить, пожалуй, оба вы
             Не станете?
             Они.           Тебѣ въ угоду рады
             Мы сдѣлать все.
             Тимонъ.           Честнѣйшія сердца!
             Прослышали, конечно, вы, что добылъ
             Я золото. Не правда ль, такъ? Сознайтесь!
             Вѣдь вы честны.
             Живописецъ.           Былъ точно слухъ объ этомъ,
             Но мы пришли сюда не потому.
             Тимонъ. Да, вы честны, добрѣйшія созданья!
             (Живописцу). Въ Аѳинахъ первый живописецъ ты
             Изобразить въ поддѣлкѣ все, что видишь,
             Великій ты вѣдь мастеръ 66)!
             Живописецъ.                     Это вѣрно
             Сказали вы.
             Тимонъ.           Еще бы,-- я на вѣтеръ
             Не говорю. (Поэту) Что жъ до твоихъ твореній,
             То ихъ прекрасный гармоничный стихъ
             Намъ говоритъ, что ты въ своемъ искусствѣ
             Умѣлъ сберечь естественность вполнѣ.--
             Сказать однако почитаю долгомъ
             Я вамъ, мои честнѣйшіе друзья,
             Что есть за вами легкій недостатокъ.
             Онъ, впрочемъ, малъ, и я считаю даже
             Нестоющимъ, чтобъ убивались очень
             Стараньемъ вы его исправитъ въ васъ.
             Они. Отъ всей души цы просимъ, добрый Тимонъ,
             Скажи, въ чемъ онъ.
             Тимонъ. Вы на меня, пожалуй,
             Разсердитесь.
             Они.           Напротивъ, благодарны
             Тебѣ навѣкъ мы будемъ всей душой.
             Тимонъ. Не лжете вы?
             Они.                               Не сомнѣвайся въ этомъ.
             Тимонъ. Такъ слушайте: довѣрились вы оба
             Мерзавцамъ двумъ, которые во всемъ
             Проводятъ васъ.
             Они.                     Ужели?
             Тимонъ.                     Да, и этихъ
             Мерзавцевъ ложь вы слушаете оба.
             Вы видите, какъ обмануть во всемъ
             Они умѣютъ васъ, и все же ихъ
             Вы кормите, стараетесь, гдѣ можно,
             Ихъ баловать, отлично сознавая,
             Что подлецы отпѣтые они.
             Живописецъ. Я о такомъ, признаться, человѣкѣ
             Не слыхивалъ.
             Поэтъ.           Ни я.
             Тимонъ.                     Люблю вѣдь васъ
             Я всей душой. Осыпать васъ готовъ
             Я золотомъ, лишь отъ себя прогнали бъ
             Вы этихъ двухъ завзятыхъ подлецовъ!
             Повѣсьте ихъ, убейте, бросьте въ грязь,
             Сгубите ихъ какимъ хотите средствомъ --
             И вотъ тогда дѣйствительно дамъ денегъ
             Я вволю вамъ.
             Они.                     Но кто жъ они? Скажи...
             Пожалуйста, скажи, достойный Тимонъ.
             Тимонъ. Ну, хорошо. (Разводитъ ихъ). Ты отойди сюда,
             А ты сюда. Вы разошлись -- однако
             Изъ васъ остался каждый все жъ вдвоемъ
             Съ бездѣльникомъ. (Живописцу) Когда не хочешь ты
             Быть въ обществѣ съ однимъ мерзавцемъ лишнимъ --
             Бѣги тѣхъ мѣстъ, гдѣ будетъ онъ. (Указывая на поэта,
             продолжаетъ, обращаясь къ тому) А ты,
             Когда тебѣ довольно, чтобъ съ тобою
             Былъ плутъ одинъ, не подходи къ нему.

(Указываетъ на живописца).

             Прочь, подлецы! Пришли искать вы денегъ,
             Такъ вотъ они! (Бьетъ ихъ). Вотъ плата вамъ за вашу
             Любовь ко мнѣ! Алхимики вы оба,
             Такъ золота надѣлайте себѣ
             Изъ этого! (Бьетъ ихъ и выгоняетъ). Вонъ, гнусныя собаки!

(Уходитъ въ пещеру).

  

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же.

(Входятъ Флавій и два сенатора).

             Флавій. Я вамъ сказалъ, что Тимонъ не захочетъ
             Вступать навѣрно съ вами въ разговоръ.
             Онъ углубился такъ безповоротно
             Лишь самъ въ себя, что не выноситъ даже
             Присутствія чужихъ ему людей.
             1-й сенаторъ. Ты только насъ сведи къ нему въ пещеру,
             А мы ужъ съ нимъ сойдемся какъ-нибудь.
             Вѣдь дали мы въ Аѳинахъ обѣщанье
             Съ нимъ видѣться.
     вовать обличенію лести, служащей вѣчной спутницей молодости и богатства?
   Тимонъ. Ты собственнымъ своимъ произведеніемъ, бичуя чужіе пороки, обличишь, какой негодяй ты самъ. Бичуй-же! У меня и для тебя еще найдется золото!
   Стихотворецъ. Пойдемъ-же его искать.
  
   Другъ, противъ своего-жъ мы счастья погрѣшимъ,
   Когда утратимъ зря удобное мгновенье.
  
   Живописецъ. Совершенная правда.
  
   Покуда свѣтитъ день, ищи того, что нужно.
   Какіе-жъ поиски, когда наступитъ ночь.
  
   Идемъ.
   Тимонъ. Пойду къ нимъ навстрѣчу и какъ-бы случайно наткнусь на нихъ при первомъ перекресткѣ дороги. Какимъ всесильнымъ божествомъ является золото, когда ему поклоняются въ такомъ храмѣ, который отвратительнѣе свинаго хлѣва! Ты оснащаешь суда и заставляешь ихъ разсѣкать пѣнистыя волны; ты внушаешь уваженіе, даже благоговѣніе къ мерзавцамъ. Тебѣ поклоненія людей! и пусть жрецы твои, послушные только тебѣ, стяжаютъ вѣнцы, зараженные чумою. Пойду къ нимъ (Выступаетъ впередъ).
   Стихотворецъ. Привѣтъ мой тебѣ, уважаемый Тимонъ.
   Живописецъ. Всегда бывшему благороднымъ нашимъ покровителемъ.
   Тимонъ. Неужто я таки дожилъ до того, что удостоился увидать двухъ истинно честныхъ людей?
   Стихотворецъ. Ты, великій Тимонъ, всегда осыпалъ насъ своими щедротами. Мы знали, куда ты удалился, услыхавъ, что отъ тебя отвернулись твои друзья -- эти неблагодарныя, эти гнусныя души! Нѣтъ, сами небеса не имѣютъ достойныхъ для нихъ бичей. Оказаться неблагодарными противъ тебя, когда ты, одинъ ты своею звѣздоподобной щедростью придавалъ и жизнь, и движеніе всему ихъ существу! Я совершенно теряюсь и не нахожу словъ, въ которыя могъ бы достойнымъ образомъ облечь эту чудовищную неблагодарность.
   Тимонъ. Пусть ходитъ голая; тѣмъ она будетъ замѣтнѣе. Вы люди честные и это качество заставляетъ васъ отличаться отъ другихъ, выдѣляться изъ ихъ среды.
   Живописецъ. Мы оба,-- и онъ, и я,-- орошены ливнемъ твоихъ щедротъ и этотъ ливень глубоко проникъ въ наши сердца.
   Тимонъ. Да, я знаю, вы люди честные.
   Живописецъ. И мы явились даже сюда, чтобы предложить тебѣ свои услуги.
   Тимонъ. Ахъ, честные люди, какъ мнѣ расквитаться съ вами? Можете вы питаться одними кореньями и пить одну только холодную воду? Конечно, нѣтъ!
   Живописецъ и Стихоторецъ. Мы сдѣлаемъ все, что въ нашихъ силахъ, лишь бы тебѣ угодить.
   Тимонъ. Да, честные люди, до васъ дошли слухи, что у меня еще есть золото. Вѣдь, дошли?-- я это знаю. Говорите-же всю правду! Не даромъ-же вы люди честные.
   Стихотворецъ. Да, въ Аѳинахъ ходятъ слухи о твоихъ богатствахъ, добрѣйшій Тимонъ, но не это побудило меня и моего друга придти сюда.
   Тимонъ. Добрые, честные люди! (Живописцу). Ты поддѣлываешься подъ природу искуснѣе, чѣмъ кто либо другой изъ аѳинскихъ живописцевъ. На твоихъ картинахъ люди совсѣмъ живые.
   Живописецъ. Да, отчасти, не смѣю этого отрицать.
   Тимонъ. Я говорю то, что есть (Стихотворцу). Что-же до твоихъ произведеній, стихъ въ нихъ такъ плавенъ, такъ гладокъ, такъ сладкозвученъ и такъ естественъ, что у тебя нѣтъ равнаго въ этомъ родѣ. Но тѣмъ не менѣе я все-таки долженъ сказать вамъ, честные мои друзья, что у васъ есть небольшой недостатокъ. Впрочемъ, въ этомъ недостаткѣ нѣтъ ровно ничего чудовищнаго, и я нисколько не желаю, чтобы вы утруждали себя стараніемъ отъ него избавиться.
   Живописецъ и Стихотворецъ. Умоляемъ тебя, скажи, какой это недостатокъ?
   Тимонъ. Вы, пожалуй, обидитесь.
   Живописецъ и Стихотворецъ. Напротивъ, мы будемъ благодарны отъ всей души.
   Тимонъ. Въ самомъ дѣлѣ?
   Живописецъ и Стихотворецъ. Не сомнѣвайся въ этомъ, добрѣйшій Тимонъ
   Тимонъ. Каждый изъ васъ довѣряется негодяю, который обманываетъ его самымъ наглымъ образомъ.
   Живописецъ и Стихотворецъ. Какъ?
   Тимонъ. Да, вы слушаете его ложь, видите его притворство, замѣчаете его грубыя продѣлки, а все-таки продолжаете любитъ, угощать, лелѣять его въ своемъ сердцѣ, тогда какъ, повѣрьте мнѣ, онъ отъявленный мерзавецъ.
   Стихотворецъ. Я не знаю, кто-же это?
   Живописецъ. Я тоже не знаю.
   Тимонъ. Слушайте, я васъ очень люблю, согласенъ даже дать вамъ денегъ, только не знайтесь болѣе съ этими бездѣльниками. Повѣсьте ихъ, заколите, утопите ихъ въ выгребныхъ ямахъ, истребите ихъ какими угодно способами. Тогда приходите ко мнѣ опять и я дамъ вамъ много, много золота.
   Оба. Назови ихъ! Скажи, кто они?
   Тимонъ. Ступай одинъ въ одну сторону, а другой въ другую, вы все-таки будете вдвоемъ; каждый изъ васъ даже въ одиночествѣ, наединѣ съ самимъ собою, все-таки будетъ находиться въ обществѣ отъявленнаго мерзавца (Живописцу). Если не хочешь, чтобы тамъ, гдѣ ты, было два мошенника, не пускай къ себѣ его (Стихотворцу). Хочешь быть въ обществѣ только одного негодяя, избѣгай его. Вонъ отсюда! (Бьетъ ихъ). Вотъ вамъ золото! Вѣдь, вы, мерзавцы, только за нимъ и приходили. Вотъ вамъ плата за вашъ трудъ! Убирайтесь! Вы, вѣдь, алхимики, такъ обратите въ золото и это. Вонъ отсюда, гнусные псы! (Прогоняетъ ихъ, бросая въ нихъ каменья, а самъ уходитъ въ пещеру).
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же.

Появляются Флавій и два сенатора.

   Флавій. Вы напрасно добиваетесь свиданія съ Тимономъ; онъ до того поглощенъ самъ собою и тѣмъ, какъ съ нимъ поступили люди, что все, имѣющее человѣческій образъ, стало ему ненавистно.
   1-й Сенаторъ. Укажи намъ, гдѣ его пещера. Мы дали слово аѳинянамъ повидаться съ нимъ.
   2-й Сенаторъ. Люди при различныхъ обстоятельствахъ рѣдко могутъ оставаться такими-же, какими были ранѣе. Время и обрушившееся несчастіе сдѣлали его такимъ, какъ теперь. Пусть время благодатною своею рукою возвратитъ ему прежнее его богатство, и онъ, быть можетъ, снова будетъ такимъ-же, какимъ былъ. Веди-же насъ къ нему, и будь изъ этого, что будетъ.
   Флавій. Вонь его пещера. Да осѣнятъ ее миръ и довольство собою... Тимонъ, добрѣйшій Тимонъ, покажись; тебя желаютъ видѣть друзья. Двое почтенныхъ сенаторовъ пришли привѣтствовать тебя отъ имени Аѳинъ. Выйди къ нимъ, благородный Тимонъ, и поговори съ ними (Тимонъ появляется у входа въ пещеру).
   Тимонъ. О, жги ихъ, благодатное солнце, жги!.. Говорите, что вамъ нужно, а затѣмъ отправляйтесь на висѣлицу. За каждое слово правды пусть у васъ вскочитъ по нарыву на языкѣ, а за каждое лживое, пусть, словно раскаленнымъ желѣзомъ, уничтожится вашъ языкъ по самый корень.
   1-й Сенаторъ. Достойный Тимонъ...
   Тимонъ. Да, настолько достойный васъ, насколько вы достойны его.
   2-й Сенаторъ. Аѳинскіе сенаторы, Тимонъ, шлютъ тебѣ свой привѣть.
   Тимонъ. Я такъ благодаренъ имъ за это, что послалъ бы имъ въ подарокъ моровую язву, еслибы зналъ, гдѣ ее для нихъ схватитъ.
   1-й Сенаторъ. Забудь о томъ, что заставляетъ насъ самихъ скорбѣть такъ глубоко. Всѣ сенаторы, движимые единодушной къ тебѣ любовью, молятъ тебя вернуться въ Аѳины, гдѣ тебя ожидаютъ исключительно созданныя для тебя почетныя должности; онѣ дадутъ тебѣ и изобиліе, и славу.
   2-й Сенаторъ. Они только теперь сознали вполнѣ, какъ непростительно было съ ихъ стороны забывать твои заслуги. Государство сознало свои ошибки, но и оно чувствуетъ теперь, что ему самому недостаетъ помощи Тимона, что отказомъ помочь ему, оно само накликало на себя гибель. Сенаторы поручили намъ выразить тебѣ ихъ раскаяніе и предложить такое вознагражденіе, которое далеко превышаетъ нанесенную обиду. Городъ окружитъ тебя такою любовью, дастъ тебѣ такія громадныя средства къ жизни, что всѣ оказанныя тебѣ несправедливости изгладятся изъ твоего сердца и въ немъ глубокими чувствами запечатлѣются только наша любовь и наша признательность.
   Тимонъ. Вы изумляете, просто очаровываете меня, доводите меня почти до слезъ. Дайте мнѣ сердце глупца и глаза женщины, и я, доблестные сенаторы, заплачу отъ радости.
   1-й Сенаторъ. Такъ вернись-же съ нами и прими верховную власть надъ Аѳинами, надъ нашей и твоею родиной. Возвращеніе твое будетъ встрѣчено глубокою благодарностью. Тебѣ будетъ вручена неограниченная власть. Тогда намъ не трудно будетъ справиться съ бѣшенымъ изступленіемъ Алкивіада, стремящагося, словно дикій вепрь, вырвать съ корнемъ благосостояніе родной страны.
   2-й Сенаторъ. Онъ обнаженнымъ мечемъ грозитъ стѣнамъ родныхъ Аѳинъ.
   1-й Сенаторъ. Поэтому, благородный Тимонъ...
   Тимонъ. Пожалуй, господа, я согласенъ. Да, господа, я согласенъ. Слушайте! Если Алкивіадъ убиваетъ моихъ согражданъ, дайте ему отъ моего имени знать, что Тимону это рѣшительно все равно. Но если онъ станетъ разрушать красивые Аѳины, если будетъ за бороды таскать но улицамъ нашихъ почтенныхъ старѣйшинъ, или нашихъ свято непорочныхъ дѣвушекъ подвергалъ позорнымъ оскорбленіямъ, неразлучнымъ съ гнусностями войны, полной грубѣйшихъ насилій, передайте ему,-- и я настоятельно требую, чтобы вы передали ему буквально моими словами,-- что мнѣ въ сущности до этого нѣтъ ровно никакого дѣла. Пусть онъ понимаетъ эти слова, какъ ему угодно. Вы-же не заботьтесь о ножахъ, пока у васъ есть горло, которое можно перерѣзать. Что-же касается меня самого, то во всемъ непріятельскомъ станѣ нѣтъ ни одного ножа, который не былъ-бы мнѣ несравненно дороже самаго почтеннаго аѳинскаго горла. Теперь прощайте. Призываю на васъ милость боговъ; пусть они будутъ къ вамъ настолько-же благосклонны, насколько благосклоненъ къ вору тюремщикъ.
   Флавій. Уходите. Дальнѣйшее пребываніе ваше здѣсь безполезно.
   Тимонъ. Смотрите, я былъ занятъ писаніемъ себѣ надгробнаго слова. Завтра его увидятъ всѣ. Долгая болѣзнь совсѣмъ расшатала мое здоровье; жизнь близится къ концу, а судьба скоро даруетъ мнѣ то, чего я больше всего желаю, а именно небытіе. Идите, живите и пусть Алкивіадъ будетъ вашимъ бичемъ. Отвѣчайте ему тѣмъ-жe, и пусть это длится вѣчно.
   l-й Сенаторъ. Значитъ старанія наши уговорить тебя не повели ни къ чему?
   Тимонъ. Ни къ чему. Тѣмъ не менѣе я все-таки люблю свою родину. Притомъ-же я не изъ тѣхъ, кто радуется всеобщему крушенію. Да, я не таковъ, какимъ изображаетъ меня общественное мнѣніе.
   1-й Сенаторъ. Вотъ это отрадныя слова.
   Тимонъ. Кланяйтесь отъ меня любезнымъ моимъ согражданамъ.
   1-й Сенаторъ. Эта просьба дѣлаетъ честь твоимъ устамъ.
   2-й Сенаторъ. Она входитъ въ наши уши, словно въ тріумфальные ворота увѣнчанный побѣдитель.
   Тимонъ. Да, кланяйтесь отъ меня сенаторамъ хорошенько. Скажите имъ: -- для того, чтобы избавить ихъ отъ горя, отъ страха передъ ударами, наносимыми непріятелемъ, и отъ неразлучныхъ съ этимъ страданій, вызванныхъ безнадежнымъ-ли положеніемъ, скорбью, любовью или какими-бы то ни было иными причинами, безъ устали осаждающихъ утлую ладью нашего существованія на невѣрномъ пути нашей жизни, я хочу оказать имъ великую услугу, хочу дать имъ возможность ополчиться противъ дикой ярости Алкивіада.
   2-й Сенаторъ. Вотъ это хорошо; онъ вернется къ намъ.
   Тимонъ. Въ этой чащѣ есть дерево, которое мнѣ необходимо для собственнаго моего употребленія и которое я вынужденъ буду срубить въ самомъ непродолжительномъ времени.. Скажите-же моимъ друзьямъ, скажите аѳинянамъ великимъ и малымъ, соблюдая іерархическій порядокъ, чтобы всякій, желающій скорѣе положить конецъ своимъ страданіямъ, поспѣшилъ сюда и повѣсился на этомъ деревѣ, пока его не срубилъ еще мой топоръ. Прошу васъ, передайте имъ это порученіе.
   Флавій. Не докучайте ему, вы видите, онъ неисправимъ.
   Тимонъ. Сами-же сюда, однако, болѣе не приходите. Скажите аѳинянамъ, что Тимонъ соорудилъ себѣ вѣчное жилище на самомъ берегу моря, гдѣ его будутъ омывать соленыя волны и каждый день обдавать своею бѣлою мятежной пѣной. Приходите туда, и пусть мой надгробный камень служитъ вамъ оракуломъ. Уста мои, покончите на слѣдующемъ горькомъ словѣ, а затѣмъ пусть голосъ мой замолкнетъ навѣки. Пусть заразы и моровыя язвы служатъ цѣлебными средствами противъ зла. Пусть копаніе собственной могилы будетъ единственнымъ трудомъ человѣка, а смерть его саваномъ! Спрячь свои лучи, ярко свѣтящее солнце! На землѣ Тимонъ совершилъ все земное (Уходитъ).
   1-й Сенаторъ. Ненависть пустила въ его душѣ слишкомъ глубокіе корни.
   2-й Сенаторъ. Всѣ надежды наши рушились. Идемъ, поищемъ другихъ средствъ, могущихъ отвратить грозящую намъ опасность.
   1-й Сенаторъ. Да, время терять тутъ незачѣмъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

На аѳинскихъ стѣнахъ.

(Входятъ два Сенатора и Гонецъ).

   3-й Сенаторъ. Тебѣ, можетъ быть, трудно было разузнать всю правду. Можетъ быть, войско его совсѣмъ не такъ многочисленно, какъ тебѣ говорили?
   Гонецъ. Нѣтъ, я скорѣе могъ уменьшить, чѣмъ преувеличить численность войска. Изъ всего сказаннаго не трудно понять, что онъ скоро двинется къ стѣнамъ нашего города.
   4-й Сенаторъ. Плохо придется намъ, если неудастся уговорить Тимона возвратиться.
   Гонецъ. Я на пути встрѣтился съ другимъ гонцомъ, старымъ своимъ товарищемъ. Не смотря на то, что мы находимся во враждебныхъ рядахъ, мы все-таки разговорились по дружески. Онъ мчался къ Тимону съ письмомъ отъ Алкивіада, въ которомъ мятежникъ молитъ его идти вмѣстѣ съ нимъ на Аѳины, такъ какъ мятежъ, главнымъ образомъ, поднятъ будто-бы изъ-за него (Входятъ два Сенатора, бившіе у Tuмона).
   3-й Сенаторъ. Вотъ и наши товарищи.
   1-й Сенаторъ. Ни слова болѣе о Тимонѣ. Разсчитывать на него нечего. Воинственный барабанный бой непріятеля уже слышенъ. Пыль отъ страшнаго его приближенія уже затемняетъ воздухъ. Скорѣе въ городъ! Къ оружію! Наша гибель, повидимому, неизбѣжна (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Лѣсъ, пещера Тимона, близь нея могильный памятникъ.

Входитъ Воинъ, отыскивая Тимона.

   Воинъ. Судя по тому, что мнѣ говорили, это самое мѣсто и есть... Говори, откликнись!.. Отвѣта нѣтъ... Это что такое? Тимонъ умеръ, покончилъ свое земное поприще. Вѣроятно, это сдѣлалъ какой-нибудь дикій звѣрь, такъ какъ здѣсь нѣтъ ни одного человѣческаго существа... А все-таки онъ умеръ, и вотъ его могила... Не могу прочесть надписи, высѣченной на его надгробномъ памятникѣ, но при помощи воска я сниму съ нея отпечатокъ. Нашъ полководецъ долженъ умѣть разбирать надписи:-- не смотря на свои молодые годы, онъ обладаетъ знаніемъ маститыхъ старцевъ. Его полчища, вѣроятно, уже стоятъ подъ стѣнами Аѳинъ, паденіе которыхъ -- главная цѣль его честолюбія (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Подъ стѣнами Аѳинъ.

Труби гремятъ. Алкивіадъ входитъ съ войскомъ.

   Алкивілдъ. Возвѣстите трубами трусливому и развратному городу наше приближеніе (Трубятъ на переговоры. Сенаторы входятъ на стѣны). До сихъ поръ вы шли путемъ произвола, послушные не закону, а только собственной своей волѣ. До сихъ поръ и я, и многіе подобные мнѣ, дремали подъ сѣнью вашей власти, праздно скрестивъ руки, тщетно изливая горькія свои жалобы. Но теперь времена созрѣли и слишкомъ долго подавляемая, жаждавшая подвиговъ, мужественная сила выпрямилась во весь ростъ и громко кричитъ:-- "Довольно!" Теперь задыхающееся отъ гнѣва возмездіе обрушится на тѣ ложа, на которыхъ вы праздно отдыхали, и само сядетъ на нихъ вмѣсто васъ, а страждущее одышкой нахальство вынуждено будетъ, задыхаясь отъ страха, обратиться въ постыдное бѣгство.
   1-й сенаторъ. Юный и благородный вождь, когда твое недовольство только еще въ зародышѣ бродило у тебя въ головѣ, мы, ранѣе, чѣмъ ты имѣлъ возможность намъ грозить, а у насъ не было еще основанія тебя бояться, уже посылали къ тебѣ. Нашей цѣлью было пролить цѣлебный бальзамъ на твое озлобленіе и смыть нашу неблагодарность словами полными миролюбія и любви.
   2-й сенаторъ. Мы также пытались примирить съ Аѳинами такъ страшно измѣнившагося Тимона. Для этого къ нему отправлены были послы съ самыми блестящими предложеніями. Не всѣ же мы виновны въ неблагодарности и не заслужили, чтобы насъ истребляли поголовно.
   1-й сенаторъ. Наши стѣны воздвигнуты были не руками тѣхъ, кто оскорбилъ тебя потомъ. Къ тому же оскорбленія эти, право, не настолько велики, чтобы за проступки нѣкоторыхъ разрушать наши башни, памятники и школы.
   2-й сенаторъ. Къ тому же тѣ, которые высказались за твое изгнаніе, уже болѣе не существуютъ. Сознавая въ себѣ недостатокъ мудрой предусмотрительности, они впали въ отчаяніе и сердца ихъ перестали биться. Войди въ нашъ городъ, благородный воинъ! Войди въ него съ распущенными знаменами! Если же твоя месть все-таки требуетъ пищи, столь несвойственной пищи, казни не всѣхъ поголовно, а только по жребію одного изъ десяти и пусть случай рѣшаетъ нашу участь, пусть гибнуть отмѣченныя имъ жертвы.
   1-й сенаторъ. Не всѣ же виноваты, и не жестоко-ли мстить живымъ за тѣхъ, кому месть уже не страшна. Проступки не то, что земли; они по наслѣдству не переходятъ. Поэтому, дорогой соотечественникъ, введи свое войско въ городъ, а ненависть свою оставь за его стѣнами. Пощади Аѳины, свою колыбель! Пощади и близкихъ своихъ, которыхъ, въ пылу изступленія, ты, пожалуй, уничтожишь вмѣстѣ съ виноватыми. Войди, какъ пастырь въ овчарню; не щади зараженныхъ, но не убивай всѣхъ безъ разбора.
   2-й сенаторъ. Всего желаемаго ты скорѣе добьешься отъ насъ улыбкой, чѣмъ взмахами меча.
   1-й сенаторъ. Если смягченное сердце твое скажетъ намъ, что ты входишь въ Аѳины не съ враждебными намѣреніями, коснись только ногою до замкнутыхъ ворогъ, и они тотчасъ сами распахнутся передъ тобою настежь.
   2-й сенаторъ. Въ знакъ того, что ты ищешь не всеобщей гибели, а только праведнаго возмездія, брось или перчатку свою, или что хочешь, пусть твое войско вступаетъ въ городъ и стоитъ въ немъ, пока мы не исполнимъ всѣхъ твоихъ требованій.
   Алкивіадъ. Вотъ вамъ моя перчатка. Сойдите внизъ и велите отворить ворота, которымъ ничто не угрожаетъ. Смерть ожидаетъ только тѣхъ изъ моихъ враговъ или враговъ Тимона, кого вы укажете мнѣ сами. Да, смерть только имъ однимъ! Чтобы еще болѣе успокоить васъ, скажу, что ни одинъ воинъ не покинетъ назначеннаго ему мѣста, а если кто-нибудь дерзнетъ произвести въ городѣ безчинство, виновный подвергнется тяжкой карѣ закона, царящаго у васъ въ городѣ.
   Сенаторы. О, благородныя рѣчи!
   Алкивіадъ. Сойдите же со стѣнъ и будьте вѣрны данному слову (Сенаторы сходятъ внизъ и отворяютъ ворота. Появляется вотъ).
   Воинъ. Доблестный вождь, Тимонъ умеръ и похороненъ около самого моря. На могильномъ камнѣ я нашелъ надпись и при помощи воска сдѣлалъ съ нея слѣпокъ. Этотъ оттискъ лучше объяснить тебѣ все, чѣмъ мое невѣжество.
   Алкивіадъ (читаетъ).
   "Здѣсь жалкій трупъ лежитъ, души лишенный жалкой.
   "Не узнавайте чей. Проклятье всѣмъ живущимъ!
   "Покой нашелъ здѣсь я, Тимонъ, при жизни клявшій
   "Жизнь и людей. Кляни и ты меня, коль хочешь;
   "Но только проходи, но оставайся здѣсь".
   Въ этихъ словахъ вполнѣ вѣрно выразилось послѣднее состояніе твоей души. Ты не могъ иначе какъ съ отвращеніемъ относиться къ нашимъ человѣческимъ страданіямъ, съ пренебреженіемъ къ мелкимъ нашимъ чувствамъ и къ слезамъ, проливаемымъ нашею себялюбивою природою. Но въ высокомъ умѣ твоемъ возникла вдохновенная мысль, когда ты рѣшилъ, что Нептунъ вѣчно будетъ обливать слезами и скромную твою могилу, и прощенные тобою проступки. Да, доблестный Тимонъ умеръ и намъ предстоитъ достойнымъ образомъ почтить его память. Ведите меня въ свой городъ; я обовью оливковыми вѣтвями свой мечъ, желая, чтобы миръ истекъ изъ войны, чтобы миръ подавлялъ войну и чтобы они служили врачующимъ средствомъ другъ противъ друга. Бейте въ барабаны (Всѣ уходятъ).
   ПРИМѢЧАНІЯ
   "Тимонъ Аоинскій" былъ предметомъ продолжительныхъ и горячихъ споровъ. Въ этой трагедіи много странностей и противорѣчій; попадаются цѣлыя сцены, написанныя въ чрезвычайно прозаическомъ тонѣ, сухимъ языкомъ, что, главнымъ образомъ, и подало поводъ большинству англійскихъ критиковъ отнестись къ этой трагедіи съ недовѣріемъ и объявить, что она не принадлежитъ перу Шекспира. Такимъ образомъ, "Тимонъ Аѳинскій" принадлежитъ къ сомнительнымъ пьесамъ англійскаго поэта. Но въ какой мѣрѣ эта трагедія не принадлежитъ перу великаго поэта? Попала-ли она въ in-folio 1623 г. только по ошибкѣ или незнанію, или же въ созданіи ея Шекспиръ частично участвовалъ? Мнѣнія по этому поводу раздѣлились; но, во всякомъ случаѣ, не можетъ быть сомнѣнія, что "Тимонъ Аѳинскій" сохранилъ слѣды передѣлокъ, вѣроятно, позднѣйшихъ. Въ нѣкоторыхъ сценахъ преобладаетъ риѳмованный стихъ,-- тотъ однообразный, архаическій стихъ, который постоянно встрѣчается въ самыхъ старинныхъ пьесахъ англійскаго театра и въ первыхъ произведеніяхъ Шекспира; въ другихъ сценахъ преобладаетъ бѣлый стихъ, какъ и во всѣхъ позднѣйшихъ, лучшихъ произведеніяхъ Шекспира. Кольриджъ первый указалъ на эти разницы стиля и заключилъ, что "Тимонъ Аѳинскій" не принадлежитъ перу Шекспира. По его мнѣнію,-- а это мнѣніе было принято многими англійскими критиками,-- въ старомъ англійскомъ репертуарѣ существовала пьеса, написанная какимъ-нибудь неизвѣстнымъ писателемъ, героемъ которой являлся Тимонъ; и вотъ эту-то пьесу Шекспиръ передѣлалъ. Передѣлка была сдѣлана, по всей вѣроятности, спѣшно, а поэтому и неудачно, что и объясняетъ многія неровности композиціи, какъ, напр., недостатокъ связи между эпизодомъ Алкивіада съ остальными частями трагедіи, отсутствіе имени госпожи, которой услуживаютъ пажъ и шутъ, и пр. Другіе критики полагаютъ, наоборотъ, что трагедія первоначально была написана Шекспиромъ, но потомъ передѣлана какимъ-либо неизвѣстнымъ писателемъ. Въ настоящее время этотъ споръ едва-ли можетъ быть разрѣшенъ окончательно, потому что у насъ нѣтъ никакихъ внѣшнихъ, фактическихъ указаній, которыя могли бы руководить нами въ отысканіи истины. Однако, въ шекспировской критикѣ установилось мнѣніе, что въ трагедіи замѣтна рука великаго поэта и что Шекспиръ только поправилъ пьесу другаго автора. Недавно было высказано другое предположеніе: основаніе трагедіи, зерно, такъ сказать, принадлежитъ Шекспиру, но впослѣдствіи кто-нибудь изъ второстепенныхъ драматурговъ обработалъ мотивъ, только намѣченный Шекспиромъ, и, разумѣется, испортилъ даже и то, что принадлежало поэту. Авторъ этой гипотезы предполагаетъ (безъ всякихъ, впрочемъ, основаній), что издатели in-folio 1623 г., гдѣ эта пьеса появилась въ первый разъ, плохо разсчитали размѣры своего изданія: у нихъ оказалось незамѣщенныхъ и лишнихъ страницъ тридцать. Въ виду этого затруднительнаго обстоятельства, они взяли "Тимона Аѳинскаго", послѣднюю пьесу, которую имъ приходилось напечатать, и отдали ее какому-то плохому драматургу, съ тѣмъ, чтобы онъ пополнилъ ее и увеличилъ до требуемыхъ размѣровъ. Авторъ этой гипотезы, впрочемъ, и самъ сознается, что его предположеніе "смѣло до нелѣпости".
   Въ англійскомъ репертуарѣ есть много пьесъ, составляющихъ переработку "Тимона Аѳинскаго". Такъ, пьеса Шэдуэля была играна въ театрѣ Герцога въ 1678 году, пьеса Джемса Лове -- въ королевскомъ театрѣ Ричмонда Грина въ 1708 г., пьеса Кумберленда -- въ Дрюри-Ленскомъ театрѣ въ 1771 г., пьеса Гулля -- въ Ковенъ-гарденѣ въ 1786 г.
   Стр. 92. "Ira furor brevis est",-- гнѣвъ, кратковременное безумство.
   Стр. 92. "Пусть бы хоть приглашали другъ друга безъ ножей". Въ шекспировское время было въ обычаѣ, что каждый гость приносилъ къ обѣду свой ножъ. Вилки же были еще неизвѣстны.
   Стр. 98. "У воротъ его нѣтъ привратника, но стоитъ кто-то привѣтливо улыбающійся".-- Привратника знатныхъ и богатыхъ всегда представляли суровымъ и сердитымъ.
   Стр. 100. "Здравствуй, Барронъ".-- Въ этой сценѣ служители называютъ другъ друга именами своихъ господъ. Это бываетъ нерѣдко и въ настоящее время, даже въ Россіи.
   Стр. 101. "Появляются Апемантъ и тутъ..." Джонсонъ предполагаетъ, что въ этомъ мѣстѣ должна была находиться сцена, нынѣ потерянная, въ которой появленіе шута и пажа, идущаго за нимъ, было подготовлено какимъ-нибудь объяснительнымъ діалогомъ, дающимъ понять зрителямъ, что оба, и шутъ, и пажъ находятся на службѣ у Фрины, Тимандры или какой-нибудь другой греческой куртизанки,-- объясненіе, отъ котораго въ значительной степени зависитъ эффектъ и соль слѣдующихъ за тѣмъ шутокъ.
   Стр. 102. "Пріятнѣе было бы встрѣтиться съ вами не здѣсь, а въ Коринѳѣ".-- Коринѳами въ шекспировское время въ Англіи назывались дома разврата, вѣроятно, вслѣдствіе того, что греческій городъ Коринѳъ въ древности славился своими распущенными нравами... Мильтонъ въ своей "Защитѣ Смектимнууса" называетъ хозяйку одного дома разврата -- "мудрой и старой аббатиссой, окруженной всѣми ея молодыми коринѳянками": "а sage and old prelatess; with all her young Corinthien laity".
   Стр. 115. "Вяжите меня вашими счетами, какъ веревками, разсѣкайте меня ими по поясъ, какъ сѣкирами".-- Здѣсь непереводимая игра значеніями слова bil -- обязательство и топоръ, сѣкира. Тимонъ принимаетъ это слово въ послѣднемъ значеніи, т. е. говоритъ: -- рубите меня ими, разсѣкайте до пояса.
   Стр. 121. "Вчера дарилъ алмазы, а сегодня швыряетъ булыжниками". Одинъ изъ извѣстнѣйшихъ англійскихъ антикваріевъ и шекспирологовъ въ 1842 году нашелъ рукопись старинной англійской анонимной пьесы, героемъ которой является тотъ же Тимонъ Аѳинскій. Впослѣдствіи оказалось, что эта пьеса была написана въ концѣ шестнадцатаго столѣтія или въ началѣ семнадцатаго, т. е. при жизни Шекспира. Это -- очень плохой и пошлый фарсъ, но этотъ фарсъ мѣстами имѣетъ нѣчто общее съ пьесой Шекспира. Такъ, въ этомъ фарсѣ мы видимъ дворецкаго, который, подобно Флавію шекспировской пьесы, принимаетъ дѣятельное участіе въ судьбѣ Тимона послѣ того, какъ онъ употребилъ всѣ свои усилія не допустить своего господина до раззоренія. Затѣмъ, въ этомъ фарсѣ мы имѣемъ еще сцену, которая напоминаетъ сцену насмѣшливаго пира, которымъ Тимонъ угощаетъ своихъ гостей, съ тою, однако же, разницей, что въ фарсѣ, вмѣсто горячей воды (какъ въ шекспировской пьесѣ), фигурируютъ камни, раскрашенные какъ артишоки (Stones painted like artichokes). Изъ этого обстоятельства было выведено заключеніе, что этотъ пошлый и бездарный фарсъ послужилъ образцомъ для Шекспира, когда онъ писалъ "Тимона Аѳинскаго". Само собою разумѣется, что эта догадка не имѣетъ ни малѣйшаго основанія: принадлежитъ-ли "Тимонъ Аѳинскій" цѣликомъ Шекспиру или только отчасти -- въ немъ нѣтъ ничего общаго съ анонимнымъ фарсомъ, кромѣ только-что указанныхъ аналогій, вѣроятно, случайныхъ.
   Стр. 122. "Оглянусь на тебя",-- т. е. на Аѳины.
   Стр. 125. "Подъ властію сестры твоей -- луны". Въ этомъ мѣстѣ мизантропъ Тимонъ высказываетъ желаніе, чтобы солнце заразило воздухъ, которымъ дышутъ люди на землѣ, т. е. въ этомъ подлунномъ мірѣ.
   Стр. 125. "Неужто вы хотите вырывать подушки изъ-подъ головъ еще не умирающихъ людей?" -- намекъ на обычай того времени, заключавшійся въ томъ, чтобы ускорятъ смерть умирающихъ, вынимая подушки изъ-подъ ихъ головъ.
   Стр. 128. "...свѣжими щеками дѣвушки; ея молочно-бѣлыя груди, на которыя за ихъ завѣсами любуются мужчины",-- намекъ на рѣшетчатый грудной уборъ, бывшій въ концѣ XVI вѣка въ большой модѣ въ Англіи. Этотъ уборъ носили исключительно молодыя дѣвушки. При дворѣ королевы Елисаветы было въ обычаѣ, чтобы дѣвицы почти совершенно не закрывали груди. Сама королева слѣдовала этому обычаю даже подъ конецъ своей жизни, т. е. когда ей уже было семьдесятъ лѣтъ. Объ этомъ упоминаетъ извѣстный путешественникъ Гентукеръ, который видѣлъ королеву Елисавету въ Гринвичѣ "въ бѣломъ шелковомъ платьѣ, съ открытою грудью, какъ это дѣлаютъ всѣ англійскія дамы, пока не выйдутъ замужъ" (her bosom unkovered, as all the Englich ladi have it, till they marry).-- Эта модная подробность разрѣшаетъ споръ о томъ, какой костюмъ должны имѣть дѣйствующія лица "Тимона Аѳинскаго",-- модный англійскій того времени или же греческій.
   Стр. 129. "Прикрывайте... головы волосами отъ умершихъ". Другое указаніе на англійскую моду того времени. Обычай носить парики былъ введенъ только въ XVI столѣтіи. По увѣренію лѣтописца Стоу, этотъ обычай былъ занесенъ въ Англію изъ Франціи вскорѣ послѣ варѳоломеевской рѣзни. Королева Елизавета стала носить парикъ изъ кокетства, съ цѣлью скрыть свои сѣдые волосы, а по ея примѣру и всѣ англійскія дамы надѣли парики. Пуританинъ Стеббсъ разсказываетъ въ одномъ памфлетѣ того времени, что женщины, желая имѣть парики, по временамъ заманивали къ себѣ въ домъ дѣтей и обрѣзали имъ волосы. Другія доходили даже до того, что вскрывали могилы и обрѣзали волосы умершихъ, съ тѣмъ, чтобы изъ нихъ дѣлать себѣ парики. На это послѣднее преступленіе и намекаетъ здѣсь Шекспиръ.
   Стр. 134. "...менѣе вкусно, чѣмъ кизилъ". Здѣсь непереводимая игра созвучій на слова: medlar -- кизилъ и meddler -- вмѣшивающійся въ чужія дѣла, проныра.
   Стр. 134. "Если бы ты превратился въ единорога... ты непремѣнно палъ бы жертвой собственнаго бѣшенства". По древнему суевѣрію, левъ, и единорогъ вѣчно враждовали между собою; левъ при встрѣчѣ съ единорогомъ прятался будто бы сейчасъ же за какое-нибудь дерево, а единорогъ стремительно бросался за нимъ, вонзалъ рогъ свой въ дерево и такимъ образомъ дѣлался добычей льва.
   Стр. 134. "Стань ты лошадью, тебя загрызъ бы барсъ". По мнѣнію Пэна, въ этомъ монологѣ Шекспиръ намекаетъ на обычай въ Турціи: прежде вступленія на престолъ, султанъ приказываетъ умертвить всѣхъ своихъ близкихъ родственниковъ.
  
  
         2-й сенаторъ.           По времени смотря,
             Мѣняются и люди. Злое время
             Успѣло сдѣлать Тимона такимъ.
             Зато впередъ счастливый' часъ, быть-можетъ,
             Отдавъ ему блаженство дней былыхъ,
             Вновь сдѣлаетъ его, какимъ привыкли
             Его мы знать.-- Веди же насъ, а тамъ
             Что будетъ -- будь.
             Флавій.           Вотъ здѣсь его нещера.
             Миръ тихій ей!-- Достойный Тимонъ, выйди!
             Съ друзьями слово молвить согласись.
             Аѳины шлютъ тебѣ поклонъ привѣта
             Въ лицѣ своихъ почтенныхъ двухъ старшинъ.
             Отвѣть же имъ. (Тимонъ выходитъ изъ пещеры).
             Тимонъ.           Пусть ихъ не грѣетъ солнце,
             А только жжетъ! Пусть говорятъ скорѣй,
             Что надо имъ, и уберутся въ петлю.
             Типунъ имъ сядь за правду на языкъ,
             А за вранье -- пусть онъ сгніетъ до корня
             И отпадетъ!
             1-й сенаторъ. Достойный Тимонъ!
             Тимонъ.                                         Столько жъ
             Обоихъ васъ достоинъ я, какъ оба
             Вы стоите меня.
             2-й сенаторъ.           Шлютъ свой сердечный
             Тебѣ привѣтъ сенаторы Аѳинъ.
             Тимонъ. Благодарю. Послалъ охотно бъ язву
             Я имъ въ отвѣтъ, когда бы могъ достать
             Ее для нихъ.
             1-й сенаторъ. О, позабудь о томъ,
             Что горько мы оплакиваемъ сами!
             Сенатъ Аѳинъ, въ любви къ тебѣ согласный,
             Прислалъ молить, чтобъ возвратился снова
             Ты въ городъ нашъ. Рядъ должностей высокихъ
             И въ этотъ часъ не занятыхъ никѣмъ
             Ждетъ, чтобъ свое ты выразилъ согласье
             На пользу намъ и славу ихъ занять.
             2-й сенаторъ. Всѣ сознаютъ, что постудили точно
             Нехорошо и грубо мы съ тобой.
             Народъ 67) мѣнять рѣшеній хоть не любитъ,
             Но въ этотъ разъ самъ сознаетъ вполнѣ,
             Что нуженъ намъ для общаго спасенья
             Лишь ты одинъ, и чувствуетъ при этомъ,
             Что если руку не простретъ помочь
             Онъ Тимону -- то безъ него погубитъ
             И самъ себя. Поэтому прислали
             Обоихъ насъ, чтобъ выразить тебѣ
             Отъ всей души печаль о томъ, что было,
             И вмѣстѣ съ тѣмъ просить, чтобъ принялъ ты
             Въ награду зла такое воздаянье,
             Какимъ съ лихвой могли бы перевѣсить
             Обиду мы добромъ, какъ на вѣсахъ.
             Нашъ даръ тебѣ настолько будетъ цѣненъ,
             Что онъ сотретъ, убѣждены мы въ томъ,
             Въ твоей душѣ обиды прежней память
             И впишетъ въ ней любовь и нашу дружбу
             Такъ явственно, что будешь ты читать
             Ихъ вѣчно тамъ.
             Тимонъ.           Я вами очарованъ!
             До слезъ меня успѣли тронуть вы!
             Недостаетъ, я чувствую, мнѣ только
             Лишь женскихъ слезъ да сердца дурака,
             Чтобъ я сейчасъ расплакался предъ вами.
             1-й сенаторъ. Такъ согласись въ Аѳины возвратиться,
             Достойный мужъ! Онѣ -- отчизна намъ
             Вѣдь общая. Съ признательностью будешь
             Надъ городомъ главою признанъ ты
             И облеченъ, какъ должно, полной властью.
             Произносить твое съ почтеньемъ имя
             Тамъ будутъ всѣ, и безъ труда съ тобой
             Удастся намъ смирить Алкивіада,
             Чья злость, какъ вепрь, подкапываетъ счастье
             И миръ страны.
             2-й сенаторъ. Мечомъ грозитъ ужаснымъ
             Аѳинамъ онъ.
             1-й сенаторъ. Итакъ, почтенный Тимонъ...
             Тимонъ. Да, вижу я, что точно сдѣлать надо
             Мнѣ что-нибудь. Итакъ, прошу я васъ,
             Когда начнетъ Алкивіадъ васъ рѣзать --
             Сказать ему, что до его поступковъ
             Мнѣ дѣла нѣтъ! Когда, Аѳины взявъ,
             Таскать начнетъ за бороды онъ старцевъ
             И осквернять священныхъ вашихъ дѣвъ,
             Предавши все во власть свирѣпой распрѣ,
             Какъ дикій ввѣрь,-- я васъ прошу тогда
             Отъ Тимона сказать Алкивіаду,
             Что, какъ ни жаль и старцевъ мнѣ и дѣвъ,
             Все жъ Тимону до дѣлъ Алкивіада
             Заботы нѣтъ, и что онъ дѣлать можетъ,
             Что вздумаетъ!-- Отыщетъ у себя
             Ножей довольно онъ, чтобъ перерѣзать
             Вамъ горла всѣмъ; а въ лагерѣ его
             Цѣню я каждый ножъ гораздо выше,
             Чѣмъ оцѣнилъ знатнѣйшее бы горло
             По выбору изъ гражданъ всѣхъ Аѳинъ.
             Затѣмъ боговъ защитѣ милосердной
             Желая васъ всѣмъ сердцемъ поручить,
             Имъ предаю обоихъ васъ я такъ же,
             Какъ предаютъ тюремщику воровъ.
             Флавій. Вотъ видите: старанья ваши тщетны.
             Тимонъ. Я самъ себѣ надгробные стихи
             Теперь писалъ; -- вы ихъ прочтете завтра.
             Недугъ и жизнь здоровье подточили
             Давно ужъ мнѣ; -- склоняюсь къ смерти я!
             Найду я все въ моемъ уничтоженьи,
             Чего искалъ.-- Ступайте и живите!
             Пусть будетъ вамъ чумой Алкивіадъ,
             А вы -- ему, и безъ конца пусть длится
             Такая жизнь.
             1-й сенаторъ. Мольбы напрасны наши.
             Тимонъ. Но все жъ свою отчизну я люблю
             И не такимъ я созданъ человѣкомъ,
             Чтобъ былъ я радъ постигшей васъ бѣдѣ,
             Какъ обо мнѣ распространяютъ слухи. *
             1-й сенаторъ. Вотъ это мысль прекрасная вполнѣ.
             Тимонъ. Вы мой привѣтъ согражданамъ' снесите.
             1-й сенаторъ. Твои уста такая краситъ рѣчь.
             2-й сенаторъ. И въ уши намъ, какъ побѣдитель, входитъ.
             Тимонъ. Скажите жъ всѣмъ согражданамъ моимъ,
             Что, ихъ спасти желая отъ несчастья,
             Отъ бѣдъ войны, отъ болей и заботъ,
             Отъ мукъ любви и прочихъ всѣхъ страданій,
             Какимъ среди невѣрной здѣшней жизни
             Подвергнутъ нашъ убогій, утлый чолнъ --
             Я преподать намѣренъ имъ любезно
             Благой совѣтъ, какъ отвратить опасность,
             Которой вамъ грозитъ Алкивіадъ.
             2-й сенаторъ. Вернется онъ -- пріятно это слышать.
             Тимонъ. Есть дерево въ оградѣ у меня,
             Но мнѣ теперь пришла необходимость
             Его срубить. Скажите же въ Аѳинахъ
             Моимъ друзьямъ и прочимъ всѣмъ (какими бъ
             Ни оказались званье ихъ и санъ),
             Что если кто забыть желаетъ въ жизни
             Бѣды и зло -- то пусть онъ поспѣшитъ
             Прійти сюда, чтобъ могъ здѣсь на моемъ
             Повѣситься онъ деревѣ, покуда
             Его еще не подрубилъ топоръ 68).
             Флавій. Вы видите, намѣренъ онъ остаться
             Такимъ, какъ былъ. Не докучайте жъ больше
             Ему и вы.
             Тимонъ. Ко мнѣ не возвращайтесь!
             Когда жъ къ себѣ вернетесь вы домой,
             То пусть отъ васъ узнаютъ всѣ въ Аѳинахъ,
             Что Тимонъ домъ воздвигъ себѣ навѣкъ!--
             Что тамъ, гдѣ валъ соленый покрываетъ
             Однажды въ день на берегу песокъ,--
             Стоитъ мой гробъ. Оракуломъ пусть будетъ
             Навѣкъ онъ вамъ. Мои жъ уста теперь
             Въ послѣдній разъ промолвятъ слово злое:
             Лѣкарствомъ будь чума на все дурное!
             Пусть смерть во всемъ встрѣчаетъ человѣкъ.
             Померкни, свѣтъ,-- свой кончилъ Тимонъ вѣкъ!

(Тимонъ уходитъ въ пещеру).

             1 -й сенаторъ. Съ самой природой, кажется, срослась
             Въ немъ ненависть. Ее нельзя исторгнуть.
             2-й сенаторъ. Должны считать надежды мы свои
             Умершими! Вернемся, чтобъ подумать,
             Какимъ инымъ возможно будетъ средствомъ
             Намъ отвратить грозящую бѣду.
             1-й сенаторъ. Идемъ, идемъ,-- терять нельзя намъ время

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Передъ стѣнами Аѳинъ.

(Входятъ два сенатора и вѣстникъ).

             1-й сенаторъ. Явился ты съ печальными вѣстями.
             Скажи, по крайней мѣрѣ, точно ль, вѣрны
             Твои слова о томъ, какъ силенъ врагъ?
             Вѣстникъ. Въ моихъ словахъ я уменьшилъ скорѣе
             Число ихъ силъ, а.сверхъ того, судя
             До быстротѣ, съ какой они спѣшили
             Прибыть сюда, отряды ихъ должны
             Быть близко ужъ.
             2-й сенаторъ. Придется плохо намъ,
             Когда друзья не приведутъ на помощь
             Намъ Тимона.
             Вѣстникъ.           Идя сюда, я встрѣтилъ
             Въ пути гонца,-- онъ близкій мой пріятель,
             И хоть служить съ нимъ привелось въ различныхъ
             Намъ лагеряхъ, но старая любовь
             Взяла свое, и мы разговорились
             Съ нимъ по душѣ. Его Алкивіадъ
             Послать въ пещеру Тимона съ приказомъ
             Просить, чтобъ тотъ участье принялъ также
             Въ его войнѣ, начатой противъ васъ
             За Тимона 69). (Входятъ два сенатора, ходившіе къ Тимону).
             1-й сенаторъ. Товарищи вернулись.
             3-й сенаторъ. Забудьте ждать отъ Тимона добра.
             Съ нимъ кончено!-- Шумъ вражьихъ барабановъ
             Гремитъ кругомъ; враги взвиваютъ прахъ
             Своимъ ужаснымъ натискомъ. Весь воздухъ
             Въ густой пыли! Скорѣй, скорѣе въ городъ!
             Боюсь, что врагъ намъ вырылъ западню,
             Гдѣ встрѣтить смерть придется намъ свою. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Лѣсъ. Пещера Тимона. Предъ нею надгробный памятникъ.

(Входитъ солдатъ, посланный за Тимономъ).

             Солдатъ. Здѣсь, кажется, по описанью мѣсто
             Должно быть то.-- Эй, кто-нибудь, откликнись!
             Отвѣта нѣтъ. Что можетъ это значить?
             Иль умеръ онъ? Но кто жъ тогда воздвигъ
             Ему здѣсь гробъ? Должно-быть, звѣрь:-- людского
             Жилья здѣсь нѣтъ.-- Да, умеръ, безъ сомнѣнья.
             Зарытъ онъ здѣсь, и надпись на могилѣ
             Его видна.-- Читать я не умѣю,
             Но съ буквъ сниму я точный слѣпокъ воскомъ;
             А тамъ нашъ вождь понять сумѣетъ все.
             Вѣдь онъ у насъ разуменъ не по лѣтамъ.
             Его войска навѣрно ужъ успѣли,
             Достичь Аѳинъ -- желанной нашей цѣли. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Передъ стѣнами Аѳинъ.

(Входятъ съ барабаннымъ боемъ Алкивіадъ и войско).

             Алкивіадъ. Пусть возвѣстятъ развратной ихъ столицѣ,
             Что мы пришли, громовымъ звукомъ трубъ.

(Трубы для переговоровъ. Сенаторы показываются на стѣнахъ).

             До сей поры вамъ удавалось все.
             Въ развратѣ вы свое губили время,
             Въ законъ странѣ вмѣняя произволъ...
             До сей поры и я и тѣ, что спали
             Подъ сѣнью зла, попавши вамъ во власть,
             Могли въ тоскѣ лишь изливать стенанья
             И, руки сжавъ, ломать ихъ на груди.
             Но часъ насталъ. Согнувшійся страдалецъ
             Подъ ношей зла воскликнулъ громко: "стой!
             Довольно съ васъ!" -- Пришла пора заботѣ
             Сразить и васъ на креслахъ дорогихъ,
             И мигъ насталъ, чтобъ чванное богатство
             Бѣжать само пустилось впопыхахъ.
             1-й сенаторъ. Вождь молодой, ты сердцемъ благороденъ!
             Такъ не забудь, что раньше, чѣмъ успѣлъ
             Созрѣть твой гнѣвъ, и прежде, чѣмъ довольно
             Имѣлъ ты силъ, а мы причинъ бояться
             Твоей руки,-- мы дѣлали попытку
             Пролить бальзамъ на твой свирѣпый гнѣвъ,
             Чтобъ возмѣстить неблагодарность нашу
             Съ избыткомъ впредь и честью и добромъ.
             2-й сенаторъ. Старались мы равно привлечь къ себѣ
             И Тимона, чей нравъ такъ измѣнился.
             Къ нему смиренно засылали мы
             Пословъ, прося, чтобъ согласился онъ
             Принять дары и наши предложенья.
             Поймешь ты самъ, что вѣдь не всѣ же были
             Неправы мы, и что нельзя огуломъ
             Казнить насъ всѣхъ.
             1-й сенаторъ.           Аѳинскихъ стѣнъ не строилъ
             Никто изъ тѣхъ аѳинянъ, чьей виной
             Ты потерпѣлъ прошедшія обиды.
             А, сверхъ того, ужель обиды тѣ
             Такъ велики, что наши башни, школы,
             Равно какъ всѣ трофеи прежнихъ лѣтъ,
             Разрушить ты намѣренъ такъ нещадно
             Изъ-за вины немногихъ частныхъ лицъ?
             2-й сенаторъ. Въ живыхъ ужъ нѣтъ сенаторовъ, чьей властью
             Былъ изгнанъ ты. Стыдъ сдѣланной ошибки
             Разбилъ имъ жизнь. Войди же, славный вождь,
             Въ столицу къ намъ, поднявъ твои знамена.
             И если месть (которую мы все жъ
             Должны назвать противною природѣ)
             Въ тебѣ сильна, то жребій пусть рѣшитъ,
             Кто долженъ пасть. Десятаго назначитъ
             Сама судьба. Кто вынетъ черный знакъ --
             Тѣмъ обреченъ пусть будетъ смертной казня.
             1-й сенаторъ. Ты видишь самъ: виновны здѣсь не всѣ,
             А потому не взыскивай съ невинныхъ
             Вину другихъ. Къ проступкамъ, какъ къ землѣ,
             Нельзя законовъ прилагать наслѣдства 70).
             Будь справедливъ, землякъ нашъ дорогой!
             Когда войска ввести ты хочешь въ городъ,
             То за стѣнами долженъ ты оставить
             Свой ярый гнѣвъ. Аѳины пощадишь
             Ты потому, что колыбелью были
             Онѣ твоей! Ты не погубишь близкихъ,
             Которымъ пасть придется точно такъ же,
             Какъ прочимъ всѣмъ, когда не будетъ знать
             Границъ твой гнѣвъ.-- Войди, какъ добрый пастырь,
             И отдѣли сначала отъ здоровыхъ
             Больныхъ овецъ, не допуская рѣзать
             Огульно всѣхъ.
             2-й сенаторъ. Добромъ достигнешь ты
             Отъ насъ скорѣй того, что пожелаешь,
             Чѣмъ строгостью.
             1-й сенаторъ.           И если съ добрымъ сердцемъ
             Захочешь ты войти въ ворота наши,
             Какъ добрый другъ,-- коснись тогда ногой
             Затворовъ ихъ, чтобъ распахнулись сами
             Они сейчасъ покорно предъ тобой.
             2-й сенаторъ. Брось намъ перчатку иль иную вещь
             Въ залогъ того, что ты идешь войной
             На насъ лишь съ тѣмъ, чтобъ получить возмездье,
             Но не затѣмъ, чтобъ погубить насъ всѣхъ,--
             И мы сейчасъ расположимъ все войско
             Твое у насъ до той поры, покуда
             Не выполнимъ всего, что хочешь ты.
             Аликвіадъ. Ну, хорошо! Вотъ вамъ моя перчатка.
             Сойдите внизъ, и пусть отворятъ мнѣ
             Замки воротъ, нетронутые нами.
             Я накажу лишь только тѣхъ, кого
             По совѣсти признаете вы сами
             Врагами мнѣ иль Тимону. Я слово
             Свое сдержу и, чтобъ не знали страха
             Напрасно вы,-- даю вамъ обѣщанье,
             Что ни одинъ изъ всѣхъ моихъ солдатъ
             Не перейдетъ назначенной границы,
             И что никѣмъ не будетъ возмущенъ
             Законный вашъ порядокъ. Тѣхъ же, кто
             Нарушитъ миръ,-- предамъ для строгой кары
             Я вамъ самимъ.
             Сенаторы.           Вотъ добрыя слова!
             Алкивіадъ. Сойдите же, чтобъ честно все исполнить.

(Сенаторы сходятъ и отворяютъ ворота. Входитъ солдатъ).

             Солдатъ. Нашъ славный вождь! Достойный Тимонъ умеръ
             И схороненъ на берегу морскомъ.
             Нашелъ я надпись на его гробницѣ
             И оттискъ снялъ съ нея на липкій воскъ.
             Пусть замѣнитъ онъ то, чего не можетъ
             Тебѣ сказать невѣжество мое.
             Алкивіадъ (читаетъ). Разстался скорбный трупъ съ душою скорбной тоже!
             Здѣсь Тимонъ схороненъ: -- онъ не терпѣлъ людей.
             Чума на нихъ на всѣхъ! Кляни меня прохожій,
             Когда желаешь клясть, лишь приходи скорѣй 71),
             Какъ хорошо ты этими словами
             Послѣднихъ чувствъ изобразилъ порывъ!
             Смѣялся ты надъ ложнымъ сѣтованьемъ
             Пустыхъ людей, когда притворно лился
             Потокъ ихъ слезъ;-- но твой великій духъ
             Былъ осѣненъ идеей величавой,
             Когда, въ залогъ прощанья прежнихъ золъ,
             Заставилъ ты могучаго Нептуна
             Потоки слезъ лить вѣчно надъ тобой!
             Да, умеръ ты! Но сохранимъ мы память
             Твою всегда!-- (Сенаторамъ) Иду я въ городъ къ вамъ.
             У васъ свой мечъ я обовью оливой!
             Родился миръ изъ грозныхъ нѣдръ войны,
             Такъ пусть ея залѣчитъ онъ же раны!
             Врачами быть другъ другу ихъ впередъ
             Заставимъ мы!-- Велите бить походъ! (Уходятъ).
  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. По объясненію нѣкоторыхъ комментаторовъ, здѣсь вмѣсто выраженія: "happy men", т.-е. "счастливые люди",-- слово men должно быть въ единственномъ числѣ (man), и тогда восклицаніе поэта: счастливый человѣкъ! (happy man.) -- будетъ относиться къ Тимону. Поправка вызвана соображеніемъ, что называть счастливыми сенаторовъ нѣтъ никакихъ данныхъ. Къ первой сценѣ до входа Тимона вообще замѣчается нѣкоторая темнота и недоговоренность, заставляющая предполагать, что эта часть также дошла до насъ въ искаженномъ видѣ.
   2. Въ подлинникѣ: "wide sea of wax", т.-е. "обширное море воска". Смыслъ тотъ, что тогда писали на восковыхъ таблицахъ, которыя поэтъ и называетъ широкимъ моремъ, по которому помчатся его мысли. Колльеръ поправляетъ это выраженіе по найденному имъ экземпляру in folio 1632 года и вмѣсто слова "wax" ставитъ "verse", тогда смыслъ будетъ тотъ, что мысли поэта помчатся по морю стиховъ. Едва ли это измѣненіе служитъ къ украшенію подлинника.
   3. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное, но неудобное для перевода на русскій языкъ выраженіе:-- "glass-facer flatterer", т.-е. "зеркалолицый льстецъ". Смыслъ тотъ, какой приданъ редакціи перевода.
   4. Въ подлинникѣ:-- "ivory hand", т.-е. "рука изъ слоновой кости", въ смыслѣ: бѣлая, какъ слоновая кость.
   5. Въ подлинникѣ:-- "this thy creature", т.-е. буквально: "твоя креатура или зависящій отъ тебя". Употребленное въ переводѣ слово: "прихлѣбникъ" лучше передаетъ презрительный оттѣнокъ выраженія подлинника.
   6. Въ подлинникѣ Тимонъ, говоря о Луциліѣ, говоритъ -- "this gentleman". Выраженіе это употреблено въ смыслѣ, что онъ честный, добропорядочный слуга.
   7. Это саркастическое замѣчаніе Тимона какъ-то не вяжется съ тѣмъ оптимистическимъ взглядомъ на жизнь и людей, какимъ онъ проникнутъ въ первой части драмы. Вѣроятно, это тоже одна изъ недоговоренностей, которыхъ въ этой драмѣ много.
   8. Этимъ не совсѣмъ яснымъ отвѣтомъ Апемантъ, вѣроятно, хочетъ сказать, что картина безвредна въ противоположность настоящимъ людямъ, на ней изображеннымъ.
   9. Эта фраза Апеманта переведена согласно поправкѣ Колльера: "that I had so hungry а wish to be а lord", т.-е. "за то, что я жаждалъ сдѣлаться знатнымъ бариномъ". Въ прежнихъ же изданіяхъ вмѣсто "hungry а wish" стояло "angry wit", что не имѣло смысла.
   10. Слова Апеманта:-- "такъ, такъ!" ("so, so"!) объясняются тѣмъ, что вошедшіе гости низко кланяются Тимону, вслѣдствіе чего Апемантъ и желаетъ, чтобъ у нихъ скрючились суставы.
   11. Ira furor brevis est -- гнѣвъ похожъ на временное безуміе.
   12. Въ Шекспирово время приглашенные къ столу гости приходили со своими ножами. Вилки тогда еще не употреблялись.
   13. Въ подлинникѣ гость говоритъ: "you mov'd me much", т.-е. "ты очень меня растрогалъ". Апемантъ въ своей репликѣ повторяетъ послѣднее слово much! Восклицаніе это употреблялось въ смыслѣ ироническаго сомнѣнія (Деліусъ).
   14. Въ подлинникѣ игра словъ другая. Дама говоритъ:-- "you take us even at the best", т.-е. буквально: "ты берешь (видишь) въ насъ лучшее"; а Апемантъ возражаетъ:-- "the worst is filthy and would not hold taking", т.-е. "ваше худшее -- грязь, а ее брать не стоитъ".
   15. Эти слова Тимона, обращенныя къ одному изъ гостей, служатъ, очевидно, отвѣтомъ на его съ нимъ разговоръ. Но разговора этого въ текстѣ нѣтъ, что, вѣроятно, пропускъ. Можетъ быть также, что при представленіяхъ драмы Тимонъ во время рѣчи Флавія велъ съ гостемъ, нѣмой разговоръ жестами.
   16. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ этотъ монологъ Апеманта печатается переложеннымъ въ стихи, но они вышли очень грубы и незвучны.
   17. Въ подлинникѣ:-- "а naked gull", т.-е. "голая чайка". Въ переводѣ употреблено соотвѣтственное русское выраженіе.
   18. Коринѳъ отличался распущенностью нравовъ; потому въ Шексппрово время этимъ именемъ называли дома разврата, а коринѳянами -- ихъ посѣтителей.
   19. Въ подлинникѣ: "captain", т.-е. "капитанъ". Почему пажъ называетъ шута этимъ именемъ -- неизвѣстно. Можетъ-быть, онъ, въ качествѣ мальчишки, былъ у него въ подчиненіи, какъ у болѣе важнаго лица изъ домашней челяди.
   20. Намекъ на то, что старшіе братья получали больше наслѣдства, и потому за ними особенно ухаживали желавшіе поживиться чужимъ добромъ.
   21. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: "these wants of mine are erowned", т.-е. буквально: "моя нужда увѣнчана или благословенна" (въ смыслѣ -- послана небомъ).
   22. По Стивенсу, этотъ монологъ Тимона напечатанъ стихами.
   23. Въ подлинникѣ Лукуллъ начинаетъ свою рѣчь восклицаніемъ la, la, la, la! Это междометіе имѣетъ тотъ же смыслъ, какъ и выраженіе перевода.
   24. Въ подлинникѣ Фламиній говоритъ: "is't possible, the world should so much differ, and alive that liv'd?", т.-е. буквально: "возможно ль, чтобъ міръ могъ такъ сильно измѣниться, пока мы, жившіе, еще живы?" Переводу приданъ тотъ же смыслъ, но лишь въ болѣе подходящей для русскаго языка редакціи.
   25. Указаніе, что Фламиній бросаетъ деньги, сдѣлано въ первый разъ въ изданіи Роу (1609 г.).
   26. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное выраженіе: "his estate shrinks from him", т.-е. буквально: "благосостояніе отступаетъ отъ него корчась".
   27. Здѣсь слово: пробовать (touch) употреблено именно въ томъ смыслѣ, какъ пробуется качество металла.
   28. Хотя здѣсь приходитъ не Луцій, а его слуга, но у Шекспира нерѣдко слуги зовутся именами ихъ господъ. Въ средніе вѣка этотъ обычай былъ очень распространенъ.
   29. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: "labonring for nine", т.-е. буквально: "время работаетъ, чтобъ достичь девяти (часовъ)".
   30. Въ подлинникѣ: "he goes away in cloud", т.-е. "онъ улетитъ, какъ туча". Этими словами слуга Луція намекаетъ на закутанное лицо Флавія.
   31. Въ подлинникѣ игра словъ, Титъ говорить: "we wait for certain money", т.-е. "мы ожидаемъ нѣкоторыхъ денегъ". А Флавій принимаетъ слово certain въ смыслѣ: вѣрный и отвѣчаетъ, что хорошо, если бъ деньги эти были такъ же вѣрны (т.-е. существовали), какъ ихъ требованіе.
   32. Здѣсь также игра словомъ "serve". Слуга Луція говоритъ: "this answer will not serve", т.-е. "что въ этомъ отвѣтѣ нѣтъ пользы, или, что онъ ни къ чему не послужитъ. А Флавій отвѣчаетъ, что Луцію и прочимъ слугамъ стыдно служить (serve) такимъ дурнымъ господамъ.
   33. Въ подлинникѣ здѣсь пословица: "rail against great buildings", т.-е. буквально: "ругать большія зданія". Смыслъ тотъ, какой приданъ редакціи перевода.
   34. Стивенсъ переложилъ этотъ монологъ Сервилія въ стихи, но размѣръ вышелъ настолько неудаченъ, что большинство издателей сохраняетъ прежнюю прозаическую редакцію.
   35. Эта фраза Тимона означаетъ, вѣроятно, что служители пытаются удержать его бѣшеный порывъ.
   36. Въ подлинникѣ Титъ говоритъ: "here is my bill", т.-е. "вотъ мой счетъ", а Тимонъ отвѣчаетъ: "knock me down with'em", т.-е. "бейте меня ими" (т.-е. счетами). Но bill значитъ также аллебарда, и такимъ образомъ слова Тимона въ подлинникѣ имѣютъ двойной смыслъ, котораго въ переводѣ нельзя было передать.
   37. Этой фразой Тимонъ выражаетъ блеснувшую въ немъ мысль устроить друзьямъ извѣстный прощальный пиръ.
   38. Слова сенатора, что ихъ гнѣвъ "кратокъ словами, но дологъ послѣдствіемъ" -- служитъ вступленіемъ къ приговору, которымъ они краткимъ своимъ рѣшеніемъ изгоняютъ Алкивіада навсегда изъ Аѳинъ.
   39. Съ подлинникѣ здѣсь выраженіе: "minute-jacks", т.-е. "Джэки минутъ". Такъ назывались автоматическія куклы, ставившіяся на часахъ и дѣлавшія постоянно одни и тѣ же движенья.
   40. Въ современной Шекспиру, написанной на тотъ же сюжетъ, пьесѣ Тимонъ, кромѣ горячей воды, бросаетъ въ гостей камни, разрисованные въ видѣ артишокъ. Нѣкоторые комментаторы видѣли въ послѣднихъ словахъ гостя намекъ на это обстоятельство и дѣлали выводъ, что означенная пьеса послужила Шекспиру основой для его трагедіи. Само собой разумѣется, что такое мнѣніе слишкомъ бездоказательно. Гость могъ сравнить сдѣланный Тимономъ пріемъ съ бросаньемъ камней иносказательно, опираясь на первую часть своей фразы, гдѣ сказано, что еще вчера Тимонъ дарилъ своихъ гостей брильянтами.
   41. Въ подлинникѣ: "green virginity", т.-е. буквально: "зеленая дѣвственность". Слово green употреблено въ смыслѣ незрѣлый или молодой.
   42. Въ подлинникѣ: "domestie awe", т.-е. буквально: "домашнее уваженіе" -- въ смыслѣ уваженія между членами семьи. Далѣе стихъ: "религіи священные обряды" выраженъ въ подлинникѣ однимъ словомъ: misteries -- мистеріи. Буквальный переводъ на русскій языкъ былъ бы непонятенъ.
   43. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: "а dedicated beggar to the air", т.-е. буквально: "бѣднякъ, обреченный воздуху" (въ смыслѣ -- итти въ пустое пространство).
   44. Здѣсь въ подлинникѣ очень смѣлая метафора, которую буквально нельзя было передать. Сравнивая положеніе Тимона съ кораблемъ, погибающимъ въ волнахъ океана, слуга говоритъ, что всѣ они тоже скоро погибнутъ -- "into tlie sea of air", т.-е. "въ океанѣ воздушномъ". Слово воздушный употреблено въ смыслѣ безбрежности или вѣчности, т.-е. смерти.
   45. Въ подлинникѣ Тимонъ, обращаясь къ солнцу, говоритъ: "below thy sister's orb infect the air", т.-е. буквально: "зарази воздухъ подъ орбитой твоей сестры". Сестрой солнца названа луна.
   46. Намекъ на случавшееся преступленіе, что изъ-подъ головы богача больного наслѣдники грубо вырывали подушку съ тѣмъ, чтобъ ускорить его смерть.
   47. Въ подлинникѣ Тимонъ на вопросъ Алкивіада, кто онъ?-- отвѣчаетъ: мизантропъ. Нѣкоторые комментаторы полагаютъ, что онъ употребляетъ это слово, какъ имя собственное, взамѣнъ имени Тимона, отъ котораго хочетъ такъ же отречься, какъ отрекся и отъ всего міра. Толкованье это однако ни на чемъ не основано; въ переводѣ же слово мизантропъ звучало бы очень неловко, потому оно и замѣнено равнозначащимъ выраженіемъ: ненавистникъ людей.
   48. Въ подлинникѣ Тимонъ говоритъ: "paint the ground, gules, gules!", т.-е. "окрась землю, красное, красное!" Слово gules имѣло спеціальное значеніе въ геральдикѣ и означало, что поле гербоваго щита окрашено краснымъ цвѣтомъ.
   49. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ эта рѣчь Тимона печатается прозой.
   50. Тимонъ зоветъ развратницами свои прежнія богатство и счастье, а вмѣстѣ намекаетъ на двухъ любовницъ Алкивіада, съ которыми тотъ къ нему явился.
   51. Въ подлинникѣ: "planetary plague", т.-е. "планетная чума". Въ то время полагалось, что чуму производило зловредное сочетаніе созвѣздій
   52. Это довольно темное выраженіе объясняется тѣмъ, что Тимонъ насмѣхается надъ двусмысленными изреченіями оракуловъ, предсказывавшихъ людямъ смерть отъ руки того или другого человѣка.
   53. Генлей объясняетъ эту фразу тѣмъ, что въ Англіи былъ нѣкогда законъ, по которому публичныя женщины должны были носить верхнее платье наизнанку для того, чтобъ ихъ всѣ могли узнавать. Тимонъ совѣтуетъ любовницамъ Алкивіада не исполнять этого постановленія и завлекать мужчинъ, притворяясь честными.
   54. Обычай носить фальшивые волосы былъ очень распространенъ въ Шекспирово время, при чемъ ими нерѣдко торговали палачи, продавая волосы казненныхъ.
   55. Въ подлинникѣ: "hug their diseas'd perfumes", т.-е. "обличаютъ нездоровые ароматы". Мэлоне полагаетъ, что подъ этимъ выраженіемъ надо понимать тогдашнюю особенно распространенную моду душиться, чѣмъ въ особенности злоупотребляли публичныя женщины. Но текстъ можетъ быть понятъ и въ прямомъ смыслѣ, безъ этого разъясненія.
   56. Въ подлинникѣ: "hinge thy knee", т.-е. "гни колѣни, какъ будто бы они были на шарнирахъ".
   57. Это поясненіе сдѣлано въ позднѣйшихъ изданіяхъ, такъ какъ безъ него слова Апеманта были бы непонятны.
   58. Въ подлинникѣ: "tliee thither in а whirlwind", т.-е. "видѣть тебя унесеннымъ туда (въ Аѳины) вихремъ". Буквальный переводъ потерялъ бы совершенно презрительный смыслъ подлинника.
   59. По сказочному преданію, охотникъ ловилъ единорога тѣмъ, что, раздразнивъ его до бѣшенства, самъ прятался за дерево. Единорогъ, разбѣжавшись, вонзалъ въ дерево свой рогъ и попадалъ такимъ образомъ охотнику въ руки. Объ этой охотѣ на единорога упоминается и въ другихъ пьесахъ, напр., "Юліи Цезарѣ".
   60. Смыслъ этой послѣдней фразы довольно теменъ. Объяснить ее можно только довольно натянутой метафорой, что луна, закатываясь въ волны океана, поглощается (т.-е. похищается) его бездной.
   61. Въ этой фразѣ въ подлинникѣ вмѣсто слова: "судьи", стоитъ слово: "laws" -- законъ. Смыслъ однако явно тотъ, какой приведенъ въ редакціи перевода.
   62. Въ подлинникѣ: "in our misteries", т.-е. буквально: "въ нашихъ тайнахъ".
   63. Смыслъ этой фразы Флавія невозможно было передать безъ нѣкотораго распространенія. Въ подлинникѣ сказано: "how rarely does it meet with this times guise, when inan was wish'd to love his enemies", т.-е. буквально: "какъ рѣдко случается по нынѣшнимъ временамъ, чтобъ человѣкъ былъ поставленъ въ положеніе, въ которомъ онъ дѣйствительно любилъ своихъ враговъ". Въ словахъ этихъ именно ироническій намекъ на извѣстный евангельскій законъ, повелѣвающій любить враговъ.
   64. Нейтъ въ своемъ изданіи напечаталъ этотъ монологъ живописца стихами, но они вышли довольно шероховаты. Я перевелъ эту сцену прозой согласно со старыми изданіями.
   65. Въ подлинникѣ мысль эта выражена очень неясно: performance is а kind of will or testament, which argues а great sickness in his judgment tliat makes it", т.-е. буквально: "обѣщаніе есть родъ воли или завѣщанія, которое доказываетъ тяжелую болѣзнь въ мысляхъ того, кто его дѣлаетъ (т.-е. завѣщаніе)".
   66. Въ подлинникѣ игра словомъ counterfeit: подражать или поддѣлывать. Тимонъ иронизируетъ, говоря, что живописецъ умѣетъ подражать природѣ (на своихъ картинахъ), но эта же фраза можетъ быть понята, какъ обвиненіе его въ двуличности и притворствѣ.
   67. Въ подлинникѣ здѣсь выраженіе:-- "public body", т.-е. буквально: "публичное тѣло" (въ смыслѣ общество, государство иди народъ). Можетъ-быть, сенаторъ называетъ такъ сенатъ, но прямого указанія на это въ текстѣ нѣтъ.
   68. Этотъ монологъ Тимона о деревѣ, на которомъ онъ предлагаетъ аѳинянамъ повѣситься, взятъ изъ Плутарха ("Жизнь Антонія").
   69. Это тотъ вѣстникъ, который не застаетъ уже Тимона въ живыхъ и приноситъ въ концѣ пьесы вѣсть о его смерти.
   70. Этими словами сенаторъ хочетъ сказать, что наслѣдники не могутъ отвѣчать за проступки своихъ отцовъ, какъ отвѣчаютъ за имущественные -- поземельные долги.
   71. Буквальный переводъ надгробной эпитафіи Тимона: "Здѣсь лежитъ скорбный прахъ, разставшійся со скорбнымъ тѣломъ! Не старайтесь узнать мое имя. Пусть чума сгложетъ васъ, злобные негодяи! Здѣсь схороненъ Тимонъ, который при жизни ненавидѣлъ всѣхъ живыхъ людей. Кляни его прохожій, если хочешь клясть, но только не останавливайся". Эпитафію эту Шекспиръ буквально заимствовалъ изъ Плутарха, гдѣ, между прочимъ, сказано, что первые два стиха сочинилъ самъ Тимонъ, а послѣдніе -- поэтъ Каллимахъ.
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов