Книговод

Ромео и Джульетта

Шекспир Вильям


РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА,

ТРАГЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ,

ПЕРЕВЕЛЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
И. Росковшенко

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1861.

   Основаніемъ и источникомъ для Шекспировой трагедіи было повѣствованіе донъ Луиджи да Порто, итальянскаго разскащика, жившаго въ половинѣ XVI столѣтія. Донъ Луиджи былъ молодой офицеръ въ службѣ Виченцской республики. Онъ полюбилъ стрѣлка своей роты, по имени Перегрино, имѣвшаго около пятидесяти лѣтъ, который, какъ всѣ Веронцы, былъ веселый товарищъ и славный говорунъ. Каждый разъ, отправляясь на рекогносцировки, или въ какія либо поѣздки, Луиджи бралъ съ собой этого любимаго стрѣлка, который развлекалъ его на бивакахъ неистощимыми разсказами. Однажды онъ долженъ былъ отправиться изъ Градиска въ Удино, и какъ Фріульскія дороги были не совсѣмъ безопасны, то онъ взялъ съ собою Перегрино и еще двоихъ стрѣлковъ. Дорога была камениста и печальна; повсюду видны были слѣды, оставленные проходомъ Нѣмцевъ, опустошенныя поля, вырубленныя деревья, сожженые или опустѣлые дома и хижины. Печально и задумчиво ѣхалъ Луиджи впереди своего маленькаго отряда. Перегрино, замѣтивъ его уныніе и желая развлечь его, вызвался разсказать одно трогательное произшествіе, случившееся въ его родномъ городѣ. Донъ Луиджи принялъ это весьма охотно, и вотъ, почти слово въ слово, то, что разсказалъ ему въ пути старый воинъ:
   "Въ началѣ XIII вѣка, когда Бартоломео делла Скала былъ повелителемъ Вероны, тамъ жили двѣ фамиліи во враждѣ между собой съ незапамятныхъ временъ. Между Каппеллетти (Cappelletti) и Монтекки (Montecchi) ссоры и распри были безпрерывны, и подеста съ большимъ трудомъ успѣлъ на время прекратить ихъ. Въ короткій промежутокъ спокойствія, глава одной изъ этихъ фамилій, Антоніо Каппеллетти, собралъ къ себѣ на ночное пиршество всѣхъ своихъ приверженцевъ. Молодой человѣкъ, изъ враждебнаго ему дома, Ромео Монтекки, не задумался, не смотря на опасность, проникнуть на балъ, вслѣдъ за дамой, вскружившей ему голову, но которая была къ нему холодна. Едва вошелъ онъ въ залъ, какъ Джульетта, дочь Антоніо, обратила на него взоры и до того была тронута красотой его, что ей показалось, будто она уже не принадлежитъ себѣ. Но Ромео осторожно и застѣнчиво удалился въ уголъ залы, какъ человѣкъ погруженный въ сокровенныя думы. Это огорчило молодую дѣвушку: она слышала вокругъ себя говоръ о его любезности, о томъ, что онъ отличный танцоръ. Послѣ ужина начался танецъ, которымъ, по обыкновенію, заключался балъ. Танцующіе составляли кругъ, каждый кавалеръ мѣнялъ даму, а дама кавалера, по своему выбору. Случайно, возлѣ Джульетты находился молодой кавалеръ Меркуціо, у котораго, по какой-то особой природной странности, и лѣтомъ и зимой руки были холодны какъ ледъ. Немного погодя Ромео, перемѣнивъ мѣсто, взялъ за руку Джульетту, пользуясь свободою танца, и какъ, безъ сомнѣнія, ей хотѣлось, чтобы онъ говорилъ съ нею, то она сказала ему: "Очень рада вашему сосѣдству, синьоръ Ромео; по крайней мѣрѣ вы не заморозите моей лѣвой руки, какъ сдѣлалъ Меркуціо съ моей правой рукой." Эти слова ободрили Ромео, и онъ отвѣтилъ: "О, синьора, если моя рука согрѣла вашу руку, то ваши очаровательные глаза воспламенили мое сердце!" Молодая дѣвушка не могла удержаться отъ улыбки; но боясь, чтобы не замѣтили ее говорящею съ врагомъ ея дома, она поспѣшно сказала ему: "Клянусь вамъ, Ромео, здѣсь нѣтъ ни одной дамы, которая въ моихъ глазахъ была бы такъ прекрасна, какъ вы" {Нѣкоторые писатели упоминаютъ, что на этомъ костюмированномъ маскарадѣ Ромео былъ въ женскомъ нарядѣ, что придавало ему еще больше красоты.}! И молодой человѣкъ въ восхищеніи отвѣтилъ: "Если вы позволите, то я всегда буду вѣрнымъ слугою красоты вашей."
   "Съ этого вечера Джульетта думала объ одномъ Ромео, а Ромео, забывъ ту, о которой онъ тщетно вздыхалъ, сталъ мечтать о Джульеттѣ. Они только и искали случая какъ бы видѣться на прогулкахъ, въ церкви, у окна, и только въ эти минуты были счастливы. Ромео проводилъ ночи, одинъ, подвергая жизнь свою опасности, подъ окнами своей возлюбленной; иногда, безразсудный, онъ даже пробирался къ балкону ея комнаты, и тамъ, невидимый ни кѣмъ, ни даже ею, могъ ее видѣть и слышать. Однажды, въ лунную ночь, когда Ромео пробирался къ балкону, Джульетта, открывъ окно, замѣтила его:
   -- Что ты здѣсь дѣлаешь? прошептала она въ изумленіи.-- Увы, отвѣчалъ Ромео, все, что угодно любви внушить мнѣ.-- А если тебя застанутъ, вѣдь ты подвергнешься смерти!-- Да; но мнѣ пріятнѣй умереть вблизи тебя, если нельзя жить съ тобою.
   -- Я не противъ того, чтобы ты жилъ возлѣ меня. О, еслибъ только угодно было Богу, чтобъ вражда нашихъ семействъ не препятствовала моей волѣ!
   -- Зачѣмъ смотрѣть на эту вражду! Согласись только быть моею женой, и я никому не дамъ вырвать тебя изъ моихъ объятій.
   "Однако Джульетта противилась настояніямъ Ромео и молодые люди разстались, не рѣшившись ни на что. Однажды вечеромъ, когда снѣгъ падалъ большими хлопьями, бѣдный любовникъ, окоченѣлый отъ холода, постучался на балконѣ молодой дѣвушки и умолялъ впустить его въ комнату. Джульетта отказала ему съ досадой, и прямо объявила, что такую милость она дозволитъ только своему мужу. Но, не желая долѣе огорчать его, она согласилась выйти за него замужъ и послѣдовать за нимъ всюду, куда бы то ни было. Молодой человѣкъ былъ въ восторгѣ, получивъ согласіе на свое желаніе. Для вѣнчанья оба условились тайно обратиться къ монаху Францисканскаго ордена Лоренцо, большому философу, съ глубокими познаніями въ наукахъ естественныхъ.
   "Этотъ монахъ былъ исповѣдникомъ Джульетты и другомъ Ромео. Онъ ни мало не противился освященію ихъ брака, который, какъ онъ надѣялся, могъ бы примирить враждующія фамиліи. Согласно составленному плану, въ одинъ день поста, Джульетта вышла изъ родительскаго дома, подъ предлогомъ исповѣди, и отправилась въ монастырь св. Франциска, гдѣ ожидалъ ее Ромео. Вѣнчаніе было совершено въ самой исповѣдальнѣ слѣдующимъ образомъ. Джульетта вошла въ одну изъ тѣхъ исповѣдаленъ, какія и теперь устроиваютъ братія Францисканскаго ордена, говорилъ Луиджи. Она велѣла позвать брата Лоренцо, который въ сопровожденіи Ромео вошелъ внутреннею дверью, поднялъ желѣзную рѣшетку, раздѣлявшую исповѣдалью на двѣ половины, и сказалъ молодой дѣвушкѣ:
   -- Я всегда любилъ тебя, какъ дочь, но теперь ты еще дороже для меня: -- ты избираешь въ супруги моего друга, синьора Ромео."
   -- Ничего въ мірѣ не желаю я столько, отвѣчала она, какъ принадлежать ему законно; для этого и пришла я сюда, съ полной къ тебѣ довѣренностію, чтобы ты былъ свидѣтелемъ предъ Богомъ, къ чему стремится моя любовь."
   "Тогда онъ исповѣдалъ и обвѣнчалъ ихъ. Молодые супруги условились о свиданіи въ слѣдующую ночь и, поцѣловавшись одинъ разъ, разстались. Ромео уведенъ былъ отцомъ Лоренцо чрезъ внутреннюю дверь монастыря, а Джульетта вышла въ наружную дверь; рѣшетка была опущена, и другія дамы поочередно стали входить для исповѣди.
   "Спустя нѣсколько недѣль послѣ этого тайнаго брака, вспыхнула ссора на гуляньи между Каппеллетти и Монтекки. Ромео, присутствовавшій при этомъ, воздерживался отъ участія въ ней; но слыша крики своихъ раненыхъ друзей, не вытерпѣлъ, бросился на Тебальда, одного изъ самыхъ разъяренныхъ враговъ, и ударомъ шпаги повергъ его мертвымъ на мѣстѣ. Каппеллетти, внѣ себя, обращаются съ жалобой къ синьору делла Скала и, по ихъ настоянію, убійца изгоняется изъ Вероны. Узнавъ объ этомъ приговорѣ, Джульетта отправляется въ келью Лоренцо, куда укрылся ея супругъ; тамъ она говоритъ ему: "Что мнѣ дѣлать безъ тебя, Ромео? У меня не станетъ силы жить. Лучше бы мнѣ послѣдовать за тобой всюду, куда ты пойдешь. Я переодѣнусь, обрѣжу волосы, буду твоимъ пажемъ, и никто вѣрнѣе меня не будетъ служить тебѣ." Ромео благородно отклонилъ это великодушное предложеніе; увѣрялъ, что скоро получитъ помилованіе, и убѣдилъ ее ожидать въ Веронѣ послѣдствій ходатайства за него у подесты.-- И такъ, супруги разлучены. Одинъ печально ѣдетъ въ Мантуу, другая, грустная, возвращается въ отцовскій домъ.
   "Дни проходятъ. Горееть подтачиваетъ здоровье Джульетты и измѣняетъ ея красивое личико. Ея мать тревожится перемѣной и хочетъ знать причину. Но Джульетта не открывается ей, и относитъ къ ничтожнымъ обстоятельствамъ, снѣдающую ее печаль. Донна Джіованни, въ заключеніе своихъ догадокъ, приходитъ къ убѣжденію, что бѣдное дитя умираетъ отъ желанія скорѣе выйти замужъ и стыдится сознаться въ этомъ. Довольная своимъ открытіемъ, она отправляется сообщить объ этомъ своему синьору и супругу, донъ-Антоніо, который немедля распоряжается, чтобы дочь его, для своего выздоровленія, безотлагательно вышла замужъ за графа Лодроне. Джульетта тщетно говоритъ, что не желаетъ итти замужъ; донъ-Антоніо не покидаетъ своего рѣшенія; онъ грозитъ Джульеттѣ всею своею отцовскою строгостью, если она будетъ долѣе упорствовать въ томъ, чтобы сдѣлаться графиней. Но супруга Ромео предпочитаетъ смерть нарушенію даннаго обѣта. Въ сопровожденіи матери, которая думаетъ, что провожаетъ ее на исповѣдь, Джульетта отправляется въ монастырь и заклинаетъ Лоренцо доставить ей средства исполнить ея отчаянное намѣреніе: если онъ не хочетъ дать ей быстро-дѣйствующаго яда, то она поразитъ себя ножемъ. Монахъ убѣждаетъ ее отказаться отъ самоубійства, и предлагаетъ ей вмѣсто яду, принять наркотическаго снадобья, которое усыпитъ ее на сорокъ-восемь часовъ. Родственники, считая ее умершею, похоронятъ и отнесутъ въ открытомъ гробѣ въ фамильную усыпальницу, которая находилась посреди монастырскаго кладбища. Лоцерно извлечетъ ее изъ подземелья, перенесетъ въ свою келью, надѣнетъ на нее монашескую одежду, потомъ проводитъ въ Мантуу, гдѣ будетъ ожидать ее Ромео, предъувѣдомленный письмомъ Джульетты о подробностяхъ всего этого замысла.-- Джульетта съ радостію принимаетъ этотъ спасительный планъ, беретъ порошекъ отъ Лоренцо, обѣщаетъ немедленно отправить письмо, которое должно предъупредить Ромео, и, веселая, возвращается къ матери, у которой испрашиваетъ прощеніе въ своемъ прежнемъ упорствѣ. Восхищенный этой чудесной перемѣной, донъ-Антоніо хочетъ поспѣшить свадьбой своей дочери, и отправляетъ ее, въ сопровожденіи двухъ тетокъ, въ замокъ, въ двухъ миляхъ отъ Вероны, гдѣ она должна быть представлена семейству жениха.
   "Джульетта съ охотой соглашается на это; но вечеромъ, по пріѣздѣ въ замокъ, подъ предлогомъ усталости отъ дороги, удаляется въ назначенную ей комнату съ своею молодою служанкой, спавшей обыкновенно возлѣ нея. Она поспѣшно раздѣвается и ложится въ постель; служанка тоже ложится и засыпаетъ. Чрезъ нѣсколько времени, Джульетта, разбудивъ ее, говоритъ, что у ней сильная жажда, и проситъ принести ей стаканъ воды. Служанка, машинально исполнивъ это, снова засыпаетъ. Джульетта поспѣшно всыпавъ наркотическій порошекъ въ воду, выпиваетъ, потомъ встаетъ, одѣвается въ свое праздничное платье, тушитъ огонь, ложиться на постель, скрещиваетъ руки и засыпаетъ. На другой день утромъ, въ замкѣ всѣ уже были на ногахъ, а Джульетта еще оставалась въ постели. Ея тетки и горничная, удивленныя такимъ необычнымъ сномъ, рѣшаются разбудить ее, зовутъ, но нѣтъ отвѣта. Раскрывъ занавѣсъ постели, онѣ смотрятъ и находятъ молодую дѣвушку блѣдною и неподвижною, какъ трупъ. Нѣтъ больше сомнѣнія: Джульетта умерла! На раздавшіеся крики, донъ-Антоніо, только что пріѣхавшій въ замокъ, вбѣгаетъ въ комнату своей дочери и скорѣе требуетъ врача, который объявляетъ, осмотрѣвъ тѣло, что несчастное дитя умерло, и остается только похоронить ее. Совершаются похороны. Тѣло Джульетты торжественно перенесено въ Верону и положено въ фамильномъ склепѣ, на кладбищѣ св. Франциска.
   "Послѣ похоронъ, Піетро, слуга Ромео, бывшій посредникомъ между двумя супругами, спѣшитъ въ Мантуу, чтобъ разсказать своему господину горестное произшествіе, которымъ была опечалена вся Верона. Вслѣдствіе разныхъ случайностей, Ромео не получилъ письма, въ которомъ излагался весь умыселъ Лоренцо: слушая подробный разсказъ своего вѣрнаго слуги, онъ не сомнѣвается въ смерти Джульетты, и съ этой минуты предается полному отчаянію. Онъ отпускаетъ своего слугу, который могъ бы воспротивиться его пагубнымъ намѣреніямъ, надѣваетъ поношенное крестьянское платье, беретъ бутылочку съ змѣиною водой, отправляется въ Верону, пріѣзжаетъ ночью на кладбище монастыря св. Франциска, прокрадывается въ усыпальницу Каппеллетти, съ которой снимаетъ камень, и выпиваетъ ядъ, обнимая въ послѣдній разъ свою возлюбленную. При этомъ послѣднемъ прикосновеніи, Джульетта пробуждается.
   "Тутъ произошла раздирающая сердце сцена между мужемъ, который умираетъ, и женой, которая ожила. Ромео объясняетъ, что онъ былъ жертвою роковой ошибки; Джульетта намѣрена послѣдовать за нимъ въ могилу. Ромео ослабѣвающимъ голосомъ опровергаетъ эту геройскую рѣшимость.
   -- Если моя вѣрность и любовь дороги тебѣ, умоляю тебя, живи, ты еще можешь быть счастлива!
   -- О, возразила она, если ты пожертвовалъ жизнію моей смерти, которая была только кажущеюся, то что же должна я сдѣлать, мой возлюбленный, для твоей смерти, не кажущейся, но, увы, дѣйствительной! Я только жалѣю о томъ, что не могу умереть прежде, и буду жить еще въ ту минуту, когда лишусь тебя.
   "Ромео пытается возражать Джульеттѣ; но онъ теряетъ силы: судорги сжимаютъ ему горло и мѣшаютъ говорить. Въ эту минуту отецъ Лоренцо показывается у входа въ подземелье. Онъ удивляется стенаніямъ, которыя слышитъ.
   -- Или боишься, дорогая дочь моя, говоритъ онъ Джульеттѣ, что я оставлю тебя умереть здѣсь?
   -- Нѣтъ; у меня одинъ страхъ, чтобъ ты не увелъ меня отсюда живою. Ахъ! изъ жалости, закрой эту гробницу и удались, чтобъ я могла спокойно умереть. Отецъ мой! отецъ! Такъ вотъ какъ ты меня отдалъ моему Ромео? Смотри! смотри! я прижимаю его къ моей груди!
   "И Джульетта показываетъ изумленному монаху своего мужа въ предсмертной агоніи. Лоренцо наклоняется къ Ромео, умоляетъ его говорить съ его Джульеттой. При этомъ возлюбленномъ имени, умирающій раскрываетъ глаза, съ нѣжностію смотритъ на Джульетту, вздыхаетъ и отдаетъ душу Богу.
   "День начиналъ заниматься. Лоренцо хочетъ удалить молодую женщину отъ дорогаго трупа, который она продолжаетъ сжимать въ своихъ объятіяхъ. Онъ совѣтуетъ ей удалиться въ монастырь и тамъ молиться за Ромео! Но Джульетта отказывается; у нее одно желаніе -- быть погребенной вмѣстѣ съ нимъ. Она обращается къ своему мужу, закрываетъ ему глаза, потомъ нѣсколько времени смотритъ на него, усиленно задерживая свое дыханіе, и падаетъ мертвая на мертваго.
   "Между тѣмъ стражи подесты, проходя возлѣ кладбища, къ удивленію своему, замѣтили свѣтъ въ усыпальницѣ Каппеллетти. Они отправляются къ памятнику, находятъ Лоренцо возлѣ двухъ труповъ и, подозрѣвая его въ двойномъ смертоубійствѣ, требуютъ, чтобы онъ вышелъ изъ гробницы для объясненій. Лоренцо, будучи духовнымъ лицемъ, сперва сопротивляется требованію свѣтской власти. Но синьоръ делла Скала, предъувѣдомленный объ этомъ странномъ арестованіи, посылаетъ монаху приказъ явиться къ нему. Лоренцо очень скоро оправдывается, разсказавъ подробно трагическую исторію веронскихъ любовниковъ. Тронутый до слезъ печальнымъ происшествіемъ, этотъ доблестный синьоръ отправляется на кладбище, полное уже сбѣжавшимся народомъ, и приказываетъ, чтобы оба супруга были перенесены въ церковь св. Франциска и похоронены въ одномъ гробѣ. Привлеченные общею горестію, Каппеллетти и Монтекки отправляются въ церковь, и двѣ фамиліи примиряются наконецъ на гробѣ двухъ молодыхъ людей, которыхъ убила ихъ вражда."
   Такъ оканчивается трагическое произшествіе, разсказанное стрѣлкомъ Перегрино капитану Луиджи да Порто, на пути изъ Градиска въ Удино.
   Разсказъ веронскаго солдата не погибъ: ему предназначена была чудесная судьба. Поэзія и музыка облекли его въ свою одежду и обезсмертили. Какъ романъ, онъ трогалъ итальянцевъ и Французовъ; какъ комедія, забавлялъ испанцевъ; какъ драма, онъ увлекъ англичанъ и весь свѣтъ.
   Въ 1516 году Луиджи да Порто былъ сильно раненъ, впереди своей роты, защищая входъ въ Виченцу. Принужденный отказаться отъ военной службы, онъ промѣнялъ шпагу на перо. Тогда, благодаря своей памяти, онъ припомнилъ повѣствованіе Перегрино и передалъ его въ новеллѣ, напечатанной въ Венеціи въ 1535 г., спустя шесть лѣтъ послѣ его смерти, подъ названіемъ: La Ginlietta, и посвященной авторомъ синьорѣ Лучіи Саворньяна.
   Задолго до того времени, когда Луиджи да Порто разсказалъ эту исторію цвѣтистымъ и мѣрнымъ слогомъ, въ Италіи было извѣстно почти такое же произшествіе, которое во второй половинѣ пятнадцатаго столѣтія, т. е., лѣтъ за шестьдесятъ до Луиджи, пустилъ въ хотъ малоизвѣстный неаполитанскій писатель изъ Салерно. Онъ назывался Массуччіо, и жилъ около 14-70 года; собирать современные разсказы было его страстью; наслушавшись ихъ, онъ составилъ сборникъ анекдотовъ, который назвалъ: Novellino.
   "Да поразитъ меня Богъ,-- съ живостію восклицаетъ онъ въ своемъ вступленіи, -- если всѣ произшествія, передаваемыя мною, не были разсказаны мнѣ за истинныя; здѣсь не сказки, но дѣйствительныя исторіи."
   Какъ бы то ни было, только въ "Новеллино" Массуччіо, находятся первыя черты драмы: "Ромео и Джульетта". Произшествія и дѣйствующія лица имѣютъ въ себѣ что-то жесткое; не достаетъ наряда и украшеній Луиджи. Влюбленный называется Маріотто Сіэннскій; онъ тайно женится на богатой дѣвушкѣ Аннѣ, или просто Джіаноттѣ, и вслѣдствіе одного случая, мститъ за личное оскорбленіе итальянскимъ способомъ, т. е., убійствомъ, за что осужденъ на изгнаніе изъ Сіэнны. Молодая жена его, сговорившись съ слугою, выдаетъ себя за умершую; ее относятъ въ фамильный склепъ, и она тайно отправляется къ своему супругу въ Мантуу, мѣсто его изгнанія. Въ тоже время вѣсть о смерти Джіанотты долетѣла до Маріотто; онъ не медля отправляется въ Сіэнну, гдѣ оцѣнена голова его; но онъ пренебрегаетъ этимъ и хочетъ умереть на гробѣ той, которую любилъ. Стража республики узнаетъ его, онъ преданъ палачамъ, голова его падаетъ и выставляется у городскихъ воротъ. Она была первымъ предметомъ, поразившимъ взоръ несчастной Джіанотты, по возвращеніи ея изъ Мантуи, гдѣ она не застала своего супруга. Это поражаетъ ее такимъ отчаяніемъ, что она на мѣстѣ умираетъ.
   Въ этомъ первоначальномъ разсказѣ, безъ сомнѣнія, болѣе близкомъ къ дѣйствительному произшествію, больше интереса, страсти и энергіи, чѣмъ въ новеллѣ Луиджи да Порто. Массуччіо переноситъ читателя на сто лѣтъ ближе къ временамъ варварства; цивилизація менѣе изнѣжена; у него нѣтъ ничего, что напоминало бы томныя и плѣнительныя рѣчи Джульетты и Ромео. Драма совершается, руководимая страстью, безъ участія другихъ характеровъ. Все показываетъ, что Массуччіо весьма мало измѣнилъ истинное произшествіе. Здѣсь видны съ своими оттѣнками нравы пятнадцатаго вѣка: убійство ни почемъ; любовь пылкая и на все способная; палачи всегда въ дѣйствіи; надъ городскими воротами окровавленныя головы, и домашній уголъ полонъ великихъ трагедій, порождаемыхъ сильными страстями.
   Восемнадцать лѣтъ спустя, романистъ, бывшій тогда въ ходу, доминиканскій монахъ Матео Банделло, воспользовался новеллой Луиджи, дополнилъ ее, передѣлалъ въ ней нѣкоторыя второстепенныя подробности и помѣстилъ въ собраніи своихъ повѣстей, по порядку девятымъ разсказомъ, произведшимъ большое впечатлѣніе; собраніе это изданно въ; 1553 г., подъ названіемъ; La sfortunata morte di dui infelieissimi Amanti, che l'uno di veleno, e l'altro di dolore morireno.
   Черезъ шесть лѣтъ, во Франціи, бретонецъ, теперь забытый, Пьеръ Боато, составитель книгъ, содержащихъ чудесныя, патетическія и необыкновенныя исторіи, передѣлалъ на Французскій языкъ романъ Банделло, назвавъ: Les Tragiques Histoires de Romeus et de Julietta, и, по духу своей націи, прибавилъ нѣсколько замѣчаній и остротъ, ввелъ новыя лица, напримѣръ, аптекаря, продающаго ядъ Ромео, и измѣнилъ сохраненное преданіемъ окончаніе, представивъ Ромео умершимъ до пробужденія Джульетты, которая убиваетъ себя кинжаломъ своего супруга.
   Боато, посѣщая часто Англію, подарилъ тамъ нѣкоторымъ джентльменамъ свой литературный трудъ, которымъ воспользовался плохой поэтъ Артуръ Брукъ (Brooke, нѣкоторые пишутъ его фамилію Broke), сдѣлалъ изъ Французскаго разсказа поэму, въ четыре тысячи стиховъ, и издалъ ее подъ заглавными буквами своего имени. Вотъ заглавіе его книги; The Tragicall Historye of Romeus and Juliet, written first in Italian by Bandell, and now in Englishe by Ar. Br. In aedibus Richradi Totleli. Cum Prinilegio. (Col.) Imprinted at London in Fiete strete within Temble barre, at the signe of the hand and starre, by Richard Tottill the xx day of November. An do. 1562.
   Спустя пять лѣтъ Вилльямъ Пантеръ, болѣе умѣренный, чѣмъ Брукъ, буквально перевелъ текстъ Боато и напечаталъ въ народномъ изданіи The Pallace of Pleasure, которое разносилось по всей Англіи съ 1567 г.
   Такимъ образомъ приготовлялась канва для великой драмы Шекспира, и почти въ одно время, когда онъ писалъ ее, въ Испаніи Лопе де Вега изъ той же почти канвы создалъ комедію: Кастемвины и Монтехи, которая была играна труппою короля Филиппа. Вотъ очеркъ ея.
   Сцена представляетъ площадь Вероны; въ глубинѣ ея прекрасный палаццо стараго Антоніо, главы партіи Кастельвиновъ. Въ палаццо балъ; звуки скрипокъ и флейтъ разносятся по площади. Впереди сцены Розело, молодой кавалеръ изъ партіи Монтехи, разговаривая съ другомъ своимъ Ансельмо, сообщаетъ ему желаніе свое присутствовать на балѣ. Благоразумный Ансельмо представляетъ ему безразсудство такого намѣренія: Розело извѣстна непримиримая ненависть Кастельвиновъ къ Монтехамъ. Не изъ пустой ли отваги хочетъ онъ подвергнуть явному оскорбленію себя и жизнь свою опасности? Розело упорствуетъ: какое-то сверхъестественное влеченіе, говоритъ онъ, побуждаетъ его войти къ Антоніо; онъ летятъ себя надеждой, что любовь прекратить всѣ эти распри, и Гименей примиритъ обѣ партіи. Ансельмо отговариваетъ, но Розело стоитъ на своемъ и увлекаетъ своего друга. Оба надѣваютъ маски, и въ сопровожденіи слуги Марино, который возстаетъ съ своимъ шутовскимъ страхомъ противъ безразсудства своего господина, отправляются на балъ.
   Сцена мѣняется. Въ обширномъ саду, весело расхаживаютъ переодѣтыя толпы кавалеровъ и дамъ. Октавіо, молодой Кастельвинъ, сынъ Теобальдо, любезничаетъ съ своей невѣстой, прекрасной Юліей, дочь Антоніо, которая холодно отвѣчаетъ на его болтовню. Въ эту минуту являются трое непрошенныхъ гостей. Розело замѣчаетъ Юлію; пораженный рѣдкой красотой ея, въ забывчивости, онъ снимаетъ маску съ лица. Хозяинъ дома, Антоніо, узнаетъ его. "Можетъ ли дерзость такъ далеко простираться, восклицаетъ онъ, Розело въ моемъ домѣ!" И внѣ себя, онъ бросается, со шпагой въ рукѣ, къ молодому человѣку. Къ счастію, Теобальдо удерживаетъ своего стараго друга и напоминаетъ ему объ уваженіи къ гостепріимству. По милости этого вмѣшательства, Розело можетъ безнаказанно созерцать Юлію. "Увы! думаетъ онъ, зачѣмъ во мнѣ кровь Монтехи. Не лучшѣ ли было бы, еслибъ небо создало меня Кастельвиномъ?" Юлія,также чувствуя странное волненіе при взглядѣ на незнакомца, котораго имени она не знаетъ, говоритъ: "Если бы любовь снизошла къ людямъ, она бы заимстовала лице и станъ этого незнакомца." Они, въ суматохѣ бала, приближаются другъ къ другу: Розеліо признается въ любви Юліи; она, пользуясь минутой, когда Октавіо отошелъ въ сторону, надѣваетъ перстень на палецъ Розело и назначаетъ ему свиданіе въ слѣдующую ночь.
   Между тѣмъ солнце заходитъ, начинаются сумерки; балъ кончился, и всѣ гости удаляются. Юлія остается одна съ Деліей, своей служанкой, и открываетъ ей свои сердечныя чувства къ прекрасному незнакомцу. Делія восклицаетъ: "Этотъ прекрасный незнакомецъ сынъ Фабриція, врага вашего имени вашей фамиліи!" и умоляетъ свою госпожу подавить эту несчастную страсть. Юлія готова бы послѣдовать такому доброму совѣту, но у нея недостаетъ на это силы. Притомъ, какъ же ей можно отступиться? Она была къ нему такъ ласкова. Должна ли она показать себя предъ Розело двуличною и нарушительницей слова?
   -- Нѣсколько любезностей, обращенныхъ къ незнакомцу, утверждаетъ Целія, ничѣмъ не обязываютъ.
   -- Но я дала ему перстень.
   -- Это невинная любезность, которая могла быть невольно сдѣлана въ веселую минуту.
   -- Но...
   -- Какъ! еще но, синьора?
   -- Целія, не доводи меня до отчаянія, онъ въ эту ночь ожидаетъ меня въ саду. Я обѣщалась быть тамъ.
   -- Не будьте тамъ; онъ разсердится, вы его больше не увидите -- вотъ единственное средство къ скорому излѣченію.
   Вопреки убѣжденіямъ служанки, Юлія рѣшается сдержать слово. Настала ночь. Молодая дѣвушка ходитъ одна по аллеѣ, и ждетъ Розело, который является, перелѣзши черезъ садовую стѣну. Свиданіе ихъ tête-à-tête.
   -- Послушай, Розело! Я обдумывала... Эта любовь насъ обоихъ далеко заведетъ. Мы на краю пропасти. Постараемся ея избѣжать. Ты происходишь отъ Монтеки, а а отъ Кастельвиновъ. Какой ужасъ, если откроютъ, что я принимаю твое искательство! Я предвижу тебѣ вѣрную смерть, а мнѣ отчаяніе и неизбѣжный стыдъ. Забудь меня, пусть твои уста никогда не произносятъ моего имени. Прощай, Розело, удались! Я трепещу, говоря съ тобою! Что если мой отецъ тебя застанетъ здѣсь!
   Розело не внемлетъ мольбамъ Юліи, онъ не можетъ удалиться. "Милый врагъ, небу извѣстно, что я бы послушался тебя, если бъ могъ повиноваться; но любовь, которая овладѣла мною, дѣлаетъ меня неумолимымъ къ такому великому усилію. Меня ничто не страшитъ. Мнѣ пріятнѣе лишиться жизни, чѣмъ радости быть съ тобою вмѣстѣ!" За тѣмъ, бросившись на колѣни предъ своею возлюбленной, онъ продолжаетъ: "Юлія, порази сердце, обожающее тебя, пролей недостойную кровь Монтеховъ, которая течетъ въ моихъ жилахъ, или отдай мнѣ свою руку: подумай, быть можетъ небо насъ создало, чтобы уничтожить вражду нашихъ отцевъ и водворить миръ въ нашей родинѣ."
   Въ эту патетическую минуту раздается шумъ въ глубинѣ сада. Юлія узнаетъ голосъ своего отца:
   -- Удались, говоритъ она въ страхѣ, или ты сдѣлаешься жертвою его вражды.
   -- Нѣтъ, не удалюсь: долженъ ли я жить, или умереть? Твое рѣшенье!
   Юлія наконецъ рѣшается; она даетъ согласіе выйти за него замужъ, чтобъ только не видѣть его мертвымъ; молодой человѣкъ удаляется.
   Здѣсь кончаются первыя сутки. Вторыя сутки открываются на Веронской площади. Солнце освѣщаетъ своими раскаленными лучами портикъ собора. Ромео передаетъ Ансельму вѣсть о своемъ союзѣ съ дочерью Антоніо; бракъ совершенъ тайно патеромъ Авреліо. Во время разговора двухъ друзей, раздаются звуки шпагъ и крики у входа въ церковь; вслѣдъ за тѣмъ площадь наполняется толпами раздраженныхъ людей, вооруженныхъ шпагами и бердышами. Это Кастельвины и Монтехи, возобновившіе свою вражду, затѣваютъ битву. Розело бросается между двухъ партій: "Остановитесь, синьоры! Я Монтехи, но я не желаю несчастія Кастельвинамъ. Послушайтесь разсудка, удостойте сказать мнѣ, какая причина побудила васъ взяться за оружіе?"
   Октавіо объясняетъ ему, что, въ соборѣ, слуги одной синьоры Монтехи осмѣлились сдвинуть съ мѣста скамейку подъ ногами у его сестры Доротеи. Розело не находитъ въ этомъ достаточнаго повода, чтобъ столько людей перерѣзали другъ друга. Онъ предлагаетъ загладить обиду тѣмъ, что самъ пойдетъ поставить на мѣсто скамейку, и, сверхъ того, для предупрежденія новаго раздора, заключить двойной брачный союзъ между фамиліями: Октавіо пусть женится на доньѣ Андреа, изъ дому Монтехи, а онъ, Розело, на Юліи. Это предложеніе раздражаетъ до крайности молодаго Кастельвина, который нисколько не отказывался отъ своихъ притязаній на молодую дочь Антоніо. Онъ, съ обнаженной шпагой, бросается на своего противника."Синьоры, восклицаетъ Розело, обращаясь къ окружающимъ его, будьте свидѣтелями, что я принужденъ защищаться, въ то время, когда желалъ примирить всѣхъ." Дуэль завязывается; послѣ втораго удара, Октавіо падаетъ мертвымъ, и Розело едва успѣваетъ спастись бѣгствомъ отъ страшнаго закона, грозящаго убійцѣ. На эту тревогу является Масимильяно, герцогъ Вероны, и распрашиваетъ присутствующихъ, чтобъ узнать виновныхъ и наказать ихъ. Всѣ показанія въ пользу Розело; сама Юлія выходитъ изъ церкви, чтобы оправдать его. Но герцогъ, боясь раздражить Кастельвиновъ, если Розело останется ненаказаннымъ, изгоняетъ его.
   Сцена перемѣняется. Мы узнаемъ садъ Антоніо, не ясно освѣщаемый луной. Предъ выѣздомъ своимъ изъ Вероны, Розело желалъ увидѣться съ Юліей и пробрался въ садъ, въ сопровожденіи Марино, который тоже хотѣлъ проститься съ Целіей. Юлія въ слезахъ. Розело спрашиваетъ ее, не смерть ли Октавіо виной ея горести: если такъ, то онъ предлагаетъ ей свой кинжалъ, чтобъ она поразила убійцу. "Жестокій, отвѣчаетъ молодая женщина, развѣ не знаешь, что одно твое отсутствіе виною моихъ слезъ? Кромѣ тебя у меня нѣтъ больше родныхъ. Ты мое сокровище, моя надежда, моя слава и жизнь." Изливая чувства свои въ разговорѣ, молодая чета скрывается за деревьями, оставляя сцену слугѣ и служанкѣ, которые забавляютъ зрителей своимъ комисмомъ. Марино разсказываетъ, что во время послѣдней сумятицы, онъ укрылся на верху одной башни, не чувствуя ни малѣйшаго желанія умереть и сознавая, что Целія вполнѣ заслуживала того, чтобы онъ остался живымъ для нея одной. Целія вполнѣ одобряетъ трусость своего друга, столь лестную для нея. По ея мнѣнію, любовники должны быть немножко трусливы, чтобъ подолѣе услуживать своимъ возлюбленнымъ. Хвастунъ воображаетъ себя въ правѣ являться вездѣ со шпагою въ рукѣ. Онъ напрашивается на исторіи, тревожитъ сосѣдей и держитъ насъ въ постоянномъ страхѣ. Мы предпочитаемъ труса: "Его робость, заключаетъ онъ, ручается намъ за его благоразуміе, и мы наслаждаемся съ нимъ удовольствіями тихими, безъ опасенія за нашу репутацію." Восхищенный Марино клянется плутовскими глазками Целіи, что въ Веронѣ не найдется труса, болѣе совѣстливаго, чѣмъ онъ. Едва этотъ безстыдный Фигаро успѣлъ обнять свою Сузанну, какъ оба супруга появляются. Розело, который долженъ укрыться въ Феррарѣ, обѣщаетъ повременамъ навѣщать свою жену. Юлія уже тревожится о послѣдствіяхъ этого принужденнаго отсутствія, Розело истощаетъ увѣренія въ своей вѣрности. Марино, въ свою очередь, требуетъ ручательствъ отъ Целіи, которая тоже клянется быть постоянною.... какъ бабочка. Въ эту минуту показывается между листьями деревъ свѣтъ факеловъ. Это Антоніо приближается со слугами, вооруженными съ ногъ до головы, чтобы узнать причину необыкновеннаго шума, который послышался ему въ саду. Розело и Марино едва имѣютъ время убраться. Антоніо находитъ свою дочь заплаканною, и хочетъ знать причину слезъ ея. Юлія приписываетъ ихъ смерти своего родственника Октавіо. Старикъ хвалитъ эту чувствительность, и, чтобы утѣшить бѣдное дитя, задумываетъ выдать ее замужъ за графа Париса, молодаго, любезнаго синьора, богатаго и уважаемаго въ Веронѣ. Не думая больше ни о чемъ, онъ посылаетъ поспѣшно письмо: "Я вамъ отдаю мою дочь, пишетъ онъ, оставьте все, пріѣзжайте къ намъ."
   Здѣсь интрига запутывается. Розело, едва выѣхалъ изъ Вероны, какъ попадаетъ въ засаду, приготовленну для него Кастельвинами. Въ минуту, когда его одолѣвала числителькость враговъ, приближается графъ Парисъ, оказываетъ ему помощь и предлагаетъ пріютъ въ своей прекрасной виллѣ, по близости оттуда. Тамъ, въ присутствіи Розело, онъ получаетъ посланіе отъ Антоніо, и спѣшитъ показать его своему гостю, чтобы онъ принялъ участіе въ пріятной для него вѣсти. Розело, прочитавъ письмо, считаетъ себя отвергнутымъ Юліей, и немедленно уѣзжаетъ въ Феррару, съ твердымъ намѣреніемъ отомстить за эту измѣну въ объятіяхъ какой нибудь красавицы.
   Въ третьи сутки мы видимъ Юлію заключенною у себя и жестоко преслѣдуемою отцемъ, который непремѣнно хочетъ навязать ей графа. Молодая женщина, доведенная до отчаянія, пишетъ къ патеру Авреліо, что она скорѣе рѣшиться умереть, чѣмъ вторично выйти замужъ, и отсылаетъ письмо съ Целіей. Горничная возвращается со стклянкой, данной ей патеромъ и содержащей, какъ онъ сказалъ, спасительное лѣкарство. "Пусть синьора выпьетъ только этотъ пріемъ, и она будетъ избавлена отъ своихъ мукъ." Этого лаконическаго довода достаточно для Юліи. "Авреліо, говоритъ она, великій философъ; свойства всѣхъ растеній ему извѣстны, въ природѣ нѣтъ тайны для него. Къ тому же онъ любитъ Юлію, какъ любитъ Розело. Съ тѣхъ поръ какъ обвѣнчалъ, онъ называлъ ихъ своими дѣтьми." Успокоенная этими доводами, Юлія выпиваетъ жидкость, закрывши глаза, но тотчасъ начинаетъ жаловаться на невыносимое страданіе; жгучая боль мучитъ ее; она видитъ все какъ въ туманѣ. Не остается больше сомнѣнія, что патеръ, вмѣсто успокоительнаго состава, прислалъ ей ядъ: "Умолкни, Целія, не смущай моихъ послѣднихъ минутъ... Я умираю довольною... Когда ты увидишь Розело, скажи ему, что я не опозорила имени его супруги; скажи ему, что я укошу въ могилу мою любовь; скажи, чтобъ онъ помнилъ меня, но чтобъ онъ утѣшился... Пусть будетъ онъ счастливъ... Прощай Розело! Розело!"
   Целія уводитъ свою слабѣющую госпожу; сцена перемѣняется. Она представляетъ улицу Феррары; Розело, превратившійся въ волокиту, стоитъ подъ балкономъ доньи Сильвіи, молодой кокетки, извѣстной въ городѣ, дѣлаетъ ей объясненіе, принимаемое, кажется, охотно. Это объясненіе прерываетъ Ансельмо. Онъ присутствовалъ при похоронахъ Юліи, и передаетъ Розело все произшествіе, о которомъ съ горестію всѣ толкуютъ въ Воронѣ: дочь Антоніо отправилась; ее нашли мертвою въ постели, и погребли по утру. Розело, въ негодованіи на себя, что не узналъ такой геройской преданности, хочетъ наказать себя ударомъ кинжала. Но Ансельмо удерживаетъ его руку и открываетъ, наконецъ, своему другу тайну, которую довѣрилъ ему патеръ Авреліо: Юлія приняла не ядъ, но наркотическій составъ; всѣ считаютъ ее мертвою, но она только въ усыпленіи. Въ слѣдующую ночь, она проснется, и Розело остается только, не теряя ни минуты, отправиться, чтобы извлечь изъ гроба свою супругу.-- Розело не медлитъ и скачетъ верхомъ по дорогѣ въ Верону съ своимъ слугою Марино, который едва поспѣваетъ за нимъ.
   Сцена мѣняется. Вотъ гробница фамиліи Кастельвиновъ, обширное подземелье, усыпанное костями и черепами мертвыхъ. Посрединѣ гробъ, гдѣ лежитъ Юлія. Молодая женщина пробуждается: она, не понимая гдѣ находится, смутно различаетъ вокругъ себя скелеты и полагаетъ, что все это ей видится подъ вліяніемъ страшныхъ грезъ. Скоро у входа показывается Розело и его слуга. Марино освѣщаетъ путь факеломъ, идетъ впередъ, весь дрожа, спотыкается на черепъ, падаетъ, факелъ тухнетъ! Однако же супруги скоро узнали другъ друга. Они спѣшатъ оставить ужасное мѣсто и отправляются искать убѣжища на одной сосѣдней фермѣ, принадлежащей Антоніо.
   Тамъ, среди сельской сцены, мы находимъ бѣглецовъ, въ сообществѣ съ Ансельмо, одѣтыхъ по деревенски и ведущихъ пастушескую жизнь. Но это пастушеское счастіе скоро нарушается пріѣздомъ дона Антоніо, съ толпою гостей, приглашенныхъ для празднованія свадьбы его съ дѣвицей доньей Доротеей, сестрой убитаго Октавіо. Боясь быть открытыми, Розело, Ансельмо и Марино поспѣшно скрываются. Юлія тоже прячется въ чуланчикъ надъ комнатой занимаемой Антоніо. Изъ этого невидимаго убѣжища, она взываетъ къ своему отцу, какъ будто бы пришедшая съ того свѣта, укоряя его въ несправедливости и суровости: что онъ былъ причиной ея смерти, принуждая идти замужъ за Париса, когда она уже была обвѣнчана съ Розело, и что она будетъ навѣщать его, пока онъ не признаетъ Розело своимъ зятемъ и не полюбитъ его. Добрый Антоніо поддается паническому страху, воображая, что съ нимъ говоритъ духъ его дочери; чтобы успокоить тѣнь Юліи, онъ даетъ клятву любить ея мужа, какъ своего сына. Въ ту минуту, когда онъ произнесъ торжественный обѣтъ, являются Тебальдо и прочіе гости, влача за собой Розело, Ансельмо и Марино, взятыхъ ими въ плѣнъ. Раздраженные Кастельвины предлагаютъ подвергнуть этихъ троихъ враговъ самой страшной казни; но Антоніо противится и объявляетъ, что онъ намѣренъ сохранить вѣрно клятву, данную имъ тѣни своей дочери. Онъ беретъ Розело подъ свое покровительство, и чтобы доказать ему свою отеческую нѣжность, предлагаетъ ему свою собственную невѣсту Доротею. Бракъ между Розело и дочерью Теобальдо готовъ уже совершиться, какъ вдругъ является съ того свѣта Юлія, требуя для себя своего супруга. Общее удивленіе. Антоніо, слишкомъ счастливый возвращеніемъ своей дочери, извиняетъ продѣлку, которой онъ былъ жертвой, и утверждаетъ окончательно бракъ Юліи и Розело; самъ же онъ женится на Доротеѣ, а Марино на Целіи, снабженной приданымъ въ тысячу дукатовъ. Миръ между Монтехи и Кастельвинами заключенъ, среди общей веселости, тремя свадьбами.
   Піеса Лопе де Веги забавна, легка и остроумна: она заключаетъ въ себѣ всѣ достоинства и недостатки испанскихъ комедій плаща и шпаги (de cape et d'épée); она исполнена веселости, разнообразія, остроумія, легкаго и увлекательнаго движенія; но ей недостаетъ высшихъ качествъ: анализа страстей, творчества характеровъ и единства въ дѣйствіи. Въ твореніи Лопе де Веги есть движеніе, но нѣтъ жизни; всѣ дѣйствующія лица волнуются, но не живутъ; говорятъ, но не думаютъ; кричатъ, по не чувствуютъ; они проходятъ какъ автоматы, двигающіеся по произволу безотчетнаго каприза.
   Лопе де Вега сдѣлалъ пародію изъ итальянской легенды, а Шекспиръ создалъ драму; онъ возвратилъ веронскимъ влюбленнымъ ихъ страстную нѣжность, непоколебимую вѣрность и высокое самопожертвованіе. Шекспиръ отклонилъ отъ нихъ обыденное счастіе, и обрекъ ихъ мученичеству, котораго они были достойны.
   Англійская драма не есть воспроизведеніе итальянской легенды, она есть возсозданіе дѣйствительности. Шекспиръ своимъ творческимъ вдохновеніемъ одушевилъ всѣ эти фигуры, похороненныя въ преданіи: Ромео, Джульетта, Теобальдъ, кормилица, монахъ, старикъ Каппеллетти. По его волѣ, всѣ эти личности одарены нетлѣнною индивидуальностію.
   Поэтъ воскресилъ не только личности, но даже изчезнувшую эпоху. Съ первой сцены, въ этой Веронѣ, обагренной кровью фамильной вражды, мы узнаемъ Италію XIV вѣка, ту несчастную Италію, для которой Дантъ, вымаливаетъ состраданія, какъ милостыни, изъ глубины чистилища у императора Альбрехта: "Взгляни на Монтекки и Каппеллетти, на Мональди и Филиппески, о ты, беззаботный мужъ, одни уже въ скорби, а другіе того же страшатся... Теперь уже не могутъ жить безъ брани тѣ, которые обитаютъ въ этихъ странахъ, они грызутъ другъ друга, хотя и окруженные одною стѣной и однимъ рвомъ {Дантъ, Чистилище, пѣснь VI.}". Въ то время господствовали повсюду несогласіе, раздоръ и разъединеніе. Дѣти, одного города вели войну между собой изъ одной улицы въ другую, Гвельфы противъ Гибеллиновъ, Бѣлые противъ Черныхъ, Орсини противъ Колоннъ, Каппеллетти противъ Монтекки. Казалось, будто цивилизація погибнетъ и ненависть воцарится.
   Но въ глубинѣ человѣческаго сердца есть охранительное, врожденное чувство, не заглушаемое пагубными страстями. Этотъ охранительный инстинктъ, это божественное чувство,-- есть любовь. Въ то время, когда ненависть побуждаетъ къ несогласію, войнѣ, неурядицѣ, любовь возвѣщаетъ согласіе, миръ и порядокъ. Любовь стремится соединить то, что ненависть разъединяетъ. Любовь, какъ сильная страсть, подобно ненависти, слѣпа и не видитъ препонъ. Ей ни почемъ предразсудки кастъ, ожесточеніе партій, зависть породы и наслѣдственность вендетты. Она преслѣдуетъ, на перекоръ всему, свое призваніе, возложенное на нее Провидѣніемъ: таинственное орудіе прогресса, она стремится примирить семейства, сблизить народы, обновить человѣчество. Ненависть отрицаетъ, любовь убѣждаетъ; ненависть разрушаетъ, любовь животворитъ. Ромео и Джульетта -- величественное проявленіе этого вѣчнаго антагонизма между двумя противоположными началами.
   Въ предмѣстіи Вероны, возлѣ Францисканскаго монастыря, стоящаго внѣ городскихъ стѣнъ, среди поля, гдѣ прежде было кладбище, теперь превращенное въ виноградникъ, находится, въ тѣни виноградныхъ лозъ, саркофагъ изъ краснаго мрамора, отчасти разрушенный вѣками, глубиною въ полтора, шириною въ два и длиною въ шесть футовъ; онъ истертъ временемъ и раскрытъ. Внутри его, на восточной оконечности, находится каменное изголовье; на двухъ стѣнкахъ его замѣтны двѣ диры. Въ этомъ саркофагѣ, болѣе похожемъ на постель, чѣмъ на гробъ, согласно незапамятному преданію, монахъ Лоренцо положилъ Джульетту.
   Императоръ Альбрехтъ былъ умерщвленъ въ 1308 г.; Веронцы, не сомнѣваясь въ дѣйствительности печальной исторіи Ромео и Джульетты, и соображая приведенные выше стихи Данта изъ шестой пѣсни Чистилища, опредѣляютъ время этого трагическаго произшествія 1303 годомъ, когда Ла-Скала, или Скалигеръ, какъ подеста, правилъ Вероной.
   Байронъ въ письмѣ къ Томасу Муру упоминаетъ, что онъ посѣтилъ, въ ноябрѣ, гробницу Джульетты, и нашелъ ее наполненною осыпавшимися сухими листьями виноградника.
   Кромѣ этого памятника, есть въ Веронѣ старинное зданіе, теперь обращенное въ законченый трактиръ, гдѣ шумятъ и курятъ, гдѣ угощаютъ веттуриновъ макаронами и кисловатымъ виномъ. При входѣ въ это зданіе, внутри, надъ дверью, видна высѣченная на камнѣ небольшая шляпа. Это, говорятъ гербъ Каппелеттовъ, Cappeletto, и здѣсь будто бы жила Джульетта.
   

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   ЭСКАЛІЙ, принцъ Вероны.
   ГРАФЪ ПАРИСЪ, родственникъ принца.
   МОНТЕКИ, КАПУЛЕТИ главы двухъ фамилій во враждѣ между собою.
   СТАРИКЪ, дядя синьора Капулета.
   РОМЕО, сынъ синьора Мантеки.
   МЕРКУЦІО, другъ его и родственникъ правда.
   БЕНВОЛІО, племянникъ синьора Монтеки и другъ Ромео.
   ТЕБАЛЬДЪ, племянникъ синьоры Капулети.
   ЛОРЕНЦО, монахъ Францисканскаго ордена.
   ІОАННЪ, тоже.
   ВАЛТАСАРЪ, слуга Ромео.
   САМСОНЪ, слуга изъ дому Капулети.
   ГРЕГОРІО, тоже.
   АВРААМЪ, слуга изъ дому Монтека.
   АПТЕКАРЬ.
   ТРИ МУЗЫКАНТА.
   ПІЕТРО, слуга кормилица.
   ПАЖЪ графа Париса.
   НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ.
   СУПРУГА СИНЬОРА МОНТЕКИ.
   СУПРУГА СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.
   ДЖУЛЬЕТТА, дочь Капулети.
   АНДЖЕЛИКА, кормилица Джульетты.

Граждане Вероны. Родственники обоихъ домовъ. Гости и маски. Музыканты, пажи, слуги, стража.

Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ; одна только первая сцена, пятаго дѣйствія, въ Мантуѣ.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Площадь.

САМСОНЪ и ГРЕГОРІО входятъ, вооруженные мечами и щитами.

   

САМСОНЪ.

   Грегоріо, повѣрь моему слову, мы не снесемъ. (1)
   

ГРЕГОРІО.

   Да, неснесемъ, иначе мы были бы носильщики.
   

САМСОНЪ.

   Я разумѣю, когда мы разгорячимся, то живо обнажимъ...
   

ГРЕГОРІО.

   Ты будешь нагъ, пока живъ.
   

САМСОНЪ,

   Если меня затронутъ, я живо ударю.
   

ГРЕГОРІО.

   Но тебя не скоро растрогаешь, чтобы ты ударилъ.
   

САМСОНЪ.

   Одинъ видъ собаки изъ дому Монтеки затрогиваетъ меня,
   

ГРИГОРІО.

   Трогаться занятъ подаваться, а быть твердымъ значатъ стоять, поэтому если тебя затронутъ, ты побѣжишь.
   

САМСОНЪ.

   Затронутый собакой изъ этого дома, я нетронусь: я постою стѣной противъ каждаго Монтеки, мужнины, или дѣвушки.
   

ГРЕГОРІО.

   Это показываетъ въ тебѣ трусливаго раба, только слабѣйшій придерживается стѣны (2).
   

САМСОНЪ.

   Правда, за тѣмъ-то женщины, эта слабая посуда, всегда жмутся къ стѣнѣ; поэтому людей Монтеки, я буду отбивать отъ стѣны, а дѣвъ намѣренъ прижимать къ стѣнѣ.
   

ГРЕГОРІО.

   Ссора межь нашими господами и между нами, ихъ людьми.
   

САМСОНЪ.

   Все равно, я хочу показать себя тираномъ, когда буду драться съ мужчинами, я буду жестокъ и съ другимъ поломъ, я стану низлагать и дѣвъ.
   

ГРЕГОРІО.

   Низлагать?
   

САМСОНЪ.

   Разумѣй какъ угодно.
   

ГРЕГОРІО.

   Уразумѣютъ, когда угодишь.
   

САМСОНЪ.

   Должны уразумѣть, пока въ силахъ буду стоять; извѣстно, я лакомый кусокъ мяса.
   

ГРЕГОРІО.

   Хорошо что ты не рыба, а то былъ бы сухой соленой треской. Наголо твое оружіе: вотъ двое изъ дому Монтеки.
   

АВРААМЪ и ВАЛТАСАРЪ входятъ.

САМСОНЪ.

   Оно у меня наголо; заводи ссору, я за то бой.
   

ГРИГОРІО.

   Какъ! станешь за мной да и убѣжишь?
   

САМСОНЪ.

   Не бойся за меня.
   

ГРЕГОРІО.

   Нѣтъ, право, я боюсь за тебя.
   

САМСОНЪ.

   Пускай законъ будетъ на нашей сторонѣ; пусть они начнутъ.
   

ГРЕГОРІО.

   Проходя мимо ихъ, я нахмурюсь; пусть понимаютъ, какъ хотятъ.
   

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, когда осмѣлятся. Я погрызу палецъ на нихъ; это будетъ для нихъ безчестьемъ, если только они стерпятъ это.
   

АВРААМЪ.

   Не на насъ ли будешь грызть палецъ, синьоръ?
   

САМСОНЪ.

   Я грызу свой палецъ.
   

АВРААМЪ.

   Не на насъ ли, синьоръ, ты грызешъ палецъ?
   

САМСОНЪ, къ Грегоріо.

   На нашей ли сторонѣ законъ, если я скажу имъ да?
   

ГРЕГОРІО.

   Нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, не на васъ; но я грызу свой палецъ, синьоръ:
   

ГРЕГОРІО.

   Вы ссоритесь, синьоръ?
   

АВРААМЪ.

   Ссоримся? нѣтъ, синьоръ.
   

САМСОНЪ.

   Когда вы ссоритесь, я къ услугамъ вашимъ: я служу господину такому же славному, какому и вы.
   

АВРААМЪ.

   А не лучшему?
   

САМСОНЪ.

   Такъ, синьоръ.

Въ отдаленіи показывается БЕНВОЛІО.

ГРЕГОРІО.

   Скажи лучшему: вотъ идетъ родственникъ нашего господина.
   

САМСОНЪ.

   Да, лучшему, синьоръ.
   

АВРААМЪ.

   Вы лжете!
   

САМСОНЪ.

   Такъ обнажите мечи, если вы мужчины!-- Грегоріо, вспомни свои молодецкіе удары.

(сражаются)

БЕНВОЛІО.

   Разойдитесь, безумцы! прочь мечи! Вы не смыслите, что затѣяли.

(Выбиваетъ изъ ихъ рукъ мечи).

ТЕБАЛЬДЪ, входитъ.

             Какъ, ты съ мечомъ среди безчестной черни?
             Бенвольо, обернись, взгляни на смерть!
   

БЕНВОЛІО.

             Ихъ примирить хочу. Вложи твой мечъ,
             Иль помоги мнѣ разогнать безумцевъ.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Съ мечемъ о мирѣ говоришь? Гнушаюсь
             Я этимъ словомъ, какъ гнушаюсь адомъ,
             Монтеки и тобой. Вотъ, трусъ, тебѣ!

(Сражаются. Вбѣгаютъ приверженцы обоихъ домовъ, приставая къ сражающимся; потомъ граждане и стража.)

ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИНЪ.

             Дубинъ, ножей и бердышей!.. (3) въ прахъ бейте!
             Прочь Капулети! прочь Монтеки!

(Входятъ КАПУЛЕТИ, въ длинномъ, спальномъ платьѣ, и СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.)

КАПУЛЕТИ.

             Что здѣсь за крикъ? Мой длинный мечъ подать!...
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Нѣтъ, посохъ, посохъ! для чего твой мечъ?
   

КАПУЛЕТИ.

             Мой мечъ! Старикъ Монтеки вонъ идетъ
             И мнѣ въ насмѣшку машетъ онъ мечемъ.

(Входятъ МОНТЕКИ и СИНЬОРА МОНТЕКИ.)

МОНТЕКИ.

             Презрѣнный врагъ! оставь меня, пусти!
   

СИНЬОРА МОНТЕКИ.

             Не подойдешь ты ни на шагъ къ врагу!

(Входятъ ПРИНЦЪ и его свита.)

ПРИНЦЪ.

             Мятежники! спокойствія враги!
             Сквернители мечей въ крови согражданъ!...
             Что, слышатъ ли они? Вы, люди!.. звѣри!..
             Вы тушите огонь своей вражды
             Багровою струею вашихъ жилъ!
             Подъ страхомъ пытки, изъ кровавыхъ рукъ
             На землю бросьте буйные мечи!
             Внемлите принца вашего суду!--
             Враждой, рожденною воздушнымъ словомъ,
             Вы, дряхлый Капулети и Монтеки,
             Смущаете Верону въ третій разъ,
             Неволя старцевъ, свой нарядъ пристойный
             Отбросивъ прочь, рукою дряхлой взять
             Старинный мечъ, заржавленный отъ мира,
             Для вашей ссоры, ржавчиной покрытой.
             Но если вновь смущать дерзнете миръ,
             То ваша жизнь заплатитъ за измѣну.
             Теперь, ступайте всѣ. Ты, Капулети,
             Иди со мной; -- Монтеки, пополудни,
             Узнать дальнѣйшее рѣшенье въ дѣлѣ,
             Явись ко мнѣ, въ дворецъ мой Виллафранка, (4)
             Гдѣ мы обычно производимъ судъ.
             Подъ страхомъ смерти,-- разойдитесь всѣ.

(Всѣ уходятъ, кромѣ Монтеки, его супруги и Бенволіо.)

МОНТЕКИ.

             Кто поднялъ эту древнюю вражду?
             Скажи, племянникъ, ты при этомъ былъ?
   

БЕНВОЛІО.

             Здѣсь слуги вашего врага и ваши
             Дрались до моего прихода къ нимъ:
             Я мечъ извлекъ разнять ихъ, вдругъ явился
             Горячій Тебальдъ, обнажа свой мечъ,
             И, поражая вызовомъ мой слухъ,
             Махалъ имъ вкругъ себя, и разсѣкалъ
             Неуязвимый вѣтръ, который
             Ему въ презрѣнье свистомъ отвѣчалъ.
             Когда мы съ нимъ ударами мѣнялись,
             Толпа вкругъ насъ росла, вступала въ бой,
             Пока не прибылъ принцъ и не унялъ.
   

СИНЬОРА МОНТЕКИ.

             Гдѣ сынъ мой? видѣлъ ты его сегодня?
             Я рада, что онъ не былъ въ этой ссорѣ!
   

БЕНВОЛІО.

             За часъ, синьора, передъ тѣмъ какъ солнце
             Въ златомъ окнѣ востока показалось,
             Смущенный духомъ, я пошелъ пройтись.
             Подъ кленами, которые растутъ
             Отъ города на западъ, я увидѣлъ
             Такъ рано сына вашего бродящимъ.
             Къ нему пошелъ я, но, меня замѣтивъ,
             Онъ скрылся въ чащѣ лѣса; измѣряя
             Его тоску съ моей, и что она
             Наединѣ сильнѣй владѣетъ нами,
             Пошелъ одинъ, не слѣдуя за нимъ.
             И я охотно избѣгалъ того,
             Кто такъ охотно убѣгалъ меня.
   

МОНТЕКИ.

             Его тамъ часто видятъ на зарѣ,
             Какъ утра свѣжую росу слезами
             Онъ умножалъ, и къ облакамъ онъ слалъ
             Своихъ тяжелыхъ вздоховъ облака.
             Когда жь всеоживляющее солнце
             Съ востока начинаетъ поднимать
             Авроры ложа темную завѣсу,
             Мой сынъ, печальный, избѣгая свѣта,
             Одинъ уходитъ въ свой покой,
             Гдѣ, закрывай окна, изгоняетъ
             Отрадный свѣтъ и водворяетъ вновь
             Вокругъ себя искусственную ночь.
             Зловѣща и мрачна его печаль,
             И лишь благой совѣтъ ее разсѣетъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Извѣстна ли, мой дядя, вамъ причина?
   

МОНТЕКИ.

             Нѣтъ, даже отъ него не могъ узнать.
   

БЕНВОЛІО.

             Употребили ль вы надъ нимъ всѣ средства?
   

МОНТЕКИ.

             Я и друзья употребили все,
             Но онъ, повѣренный своей любви, --
             Повѣренный, но не скажу надежный, --
             Такъ молчаливъ, такъ углубленъ въ себя,
             Такъ откровенности далекъ, какъ почка,
             Точимая завистливымъ червемъ,
             Пока раскроетъ воздуху свой листъ
             Иль солнцу посвятитъ свою красу.
             Когда бъ узнать вяну его печали,
             Мы также нѣжно станемъ врачевать,
             Какъ пламенно теперь хотимъ узнать!

(Въ отдаленіи показывается Ромео.)

БЕНВОЛІО.

             Вотъ онъ! вы удалитесь, чтобъ заразъ
             Узнать мнѣ грусть его, или отказъ.
   

МОНТЕКИ.

             Когда бъ, оставшись, столько счастливъ былъ,
             Чтобъ онъ тоску свою тебѣ открылъ.--
             Уйдемъ, синьора.

(Монтеки и его жена уходятъ.)

БЕНВОЛІО.

                                           Съ добрымъ утромъ, братъ!
   

РОМЕО.

             Уже ль такъ рано?
   

БЕНВОЛІО.

                                           Девять лишь пробило.
   

РОМЕО.

             Ахъ! медленны печальные часы!
             То мой отецъ ушелъ поспѣшно?
   

БЕНВОЛІО.

                                                               Да.
             Что за печаль такъ длитъ часы Ромео?
   

РОМЕО.

             Отсутствіе того, чѣмъ обладая,
             Ихъ сокращалъ бы я.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Взаимной страстью?
   

РОМЕО.

             Далекъ!..
   

БЕНВОЛІО.

                                 Въ любви?
   

РОМЕО.

                                                     Далекъ отъ ласки той,
             Въ которую влюбленъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Увы, любовь по виду такъ прекрасна,
             На дѣлѣ такъ жестока и сурова!
   

РОМЕО.

             Увы, любовь съ повязкой на глазахъ,
             Но и безъ глазъ всегда свой видитъ путь!..
             Гдѣ будемъ мы обѣдать?.. Здѣсь дрались?
             Нѣтъ, не разсказывай, я слышалъ все...
             Здѣсь ненависть сильна, любовь сильнѣе:
             Что жь, о, вражда въ любви, любовь въ враждѣ!
             О, нѣчто бывшее сперва ничѣмъ!
             О, легкость тяжкая! О, важный вздоръ!
             Въ прелестной формѣ безобразный хаосъ!
             Свинцовый пухъ, блестящій дымъ,
             Холодный огнь, здоровье безъ здоровья,
             Безперерывно бодрствующій сонъ,
             И все не то, что есть на самомъ дѣлѣ!
             Вотъ эту чувствую любовь, и въ этомъ
             Не чувствую любви!.. Смѣяться станешь?
   

БЕНВОЛІО.

             Нѣтъ, братъ, скорѣй заплачу.
   

РОМЕО.

                                                     Другъ сердечный,
             О чемъ?
   

БЕНВОЛІО.

                                 О горѣ сердца твоего.
   

РОМЕО.

             Вотъ бѣдствіе любви! Моя печаль
             Такъ тяжко на груди моей лежитъ,
             А ты ее своею удручаешь:
             Твоимъ участьемъ ты свои страданья
             Лишь прибавляешь къ собственнымъ моимъ.
             Любовь есть чадъ, летящій въ дымѣ вздоховъ;
             Когда очищена,-- блестящій огнь
             Въ глазахъ влюбленнаго; въ печали жь,-- море
             Исполненное слезъ его...
             Ну, что еще?.. то кроткое безумье,
             То сладостный бальзамъ, то горечь желчи....
             Прощай, мой братъ!

(Хочетъ уйти.)

БЕНВОЛІО.

                                           Стой, я съ тобой пойду,
             Меня обидишь, если такъ уйдешь.
   

РОМЕО.

             Я потерялъ себя; меня здѣсь нѣтъ!
             Я не Ромео, онъ не здѣсь, а гдѣ-то.
   

БЕНВОЛІО.

             Скажи, безъ шутокъ, ты въ кого влюбленъ?
   

РОМЕО.

             Стеная ль долженъ я тебѣ сказать?
   

БЕНВОЛІО.

             Стеная? нѣтъ! Безъ шутокъ, кто она?
   

РОМЕО.

                                                               Вели больному
             Духовную безъ шутокъ написать;
             Худая рѣчь не кстати для больнаго.--
             Безъ шутокъ, братъ, я женщину люблю.
   

БЕНВОЛІО.

             Я такъ почти и мѣтилъ, полагая,
             Что ты влюбился.
   

РОМЕО.

                                           Славно мѣтитъ!
             Она прекрасна!
   

БЕНВОЛІО.

                                           Мѣта славная,
             Прекрасный братъ, ударъ вѣрнѣе будетъ.
   

РОМЕО.

             Ты промахъ далъ! Въ нее не попадаетъ
             Стрѣла любви, -- Діаны умъ ей данъ;
             Невинности броня ее спасаетъ
             Отъ Купидона дѣтскихъ стрѣлъ и ранъ!..
             Она не ищетъ встрѣчи нѣжныхъ взоровъ,
             Чуждается любезныхъ разговоровъ;
             Блескъ золота безсиленъ передъ ней:
             Она богата красотой своей!
             Однимъ бѣдна, когда ее нестанетъ,
             То весь запасъ красы ея завянетъ!
   

БЕНВОЛІО.

             Такъ непорочной жить она клялась?
   

РОМЕО.

             Клялась, такой воздержностью она
             Огромную потерю принесетъ;
             Краса, томимая такимъ обѣтомъ,
             Красу всего потомства пресѣчетъ!
             Она столь хороша, и столь умна!
             Умно такъ хороша, чтобъ заслужить
             Блаженство, чрезъ отчаянье мое!
             Чужда любви, и чрезъ ея обѣтъ
             Я вживѣ мертвъ, и какъ, чтобъ говорить
             Теперь о томъ!
   

БЕНВОЛІО.

                                           Послушайся меня,
             Забудь о ней ты думать.
   

РОМЕО.

             О, научи, какъ позабыть мнѣ думать!
   

БЕНВОЛІО.

             Свободу дай своимъ глазамъ, -- всмотрись
             Въ другихъ красавицъ.
   

РОМЕО.

                                                     Этимъ средствомъ
             Сильнѣй воспламенюсь ея красой.
             Хоть маски черны, но лице синьоръ
             Цѣлуя, заставляютъ думать насъ,
             Что красоту онѣ собой прикрыли.
             Лишенный глазъ не въ силахъ позабыть
             Сокровища потери зрѣнія!
             Ты покажи прелестнѣйшую даму,
             И красота ея къ тому лишь поведетъ,
             Что бы какъ въ книгѣ прочитать о той,
             Которая затмитъ ея красой.
             Прощай, забыть ее ты не научишь.
   

БЕНВОЛІО.

             Ученье это я купить могу,
             А если нѣтъ, умру въ долгу.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Улица.

Видятъ КАПУЛЕТИ, ГРАФЪ ПАРИСЪ и СЛУГА.

КАПУЛЕТИ.

             Монтеки столькожь виноватъ, какъ я;
             Хоть, кажется, двумъ старикамъ,
             Какъ мы, не трудно было бъ въ мирѣ жить.
   

ПАРИСЪ.

             Вы оба уваженьемъ почтены;
             Но жаль, что во враждѣ давно живете.
             Что жь, на мое искательство, синьоръ,
             Вы скажете?
   

КАПУЛЕТИ.

                                 Что говорилъ и прежде:
             Еще дочь наша не привыкла къ свѣту,
             Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ;
             Пускай увянетъ дважды лѣта блескъ,
             Пока она невѣстой разцвѣтетъ.
   

ПАРИСЪ.

             Есть матери моложе чѣмъ она.
   

КАПУЛЕТИ.

             Зато и рано вянетъ ихъ весна.
             Мои надежды всѣ земля пожрала,
             Она жь одна моихъ земель надежа!
             Заискивай, плѣни ее, а воля
             Моя есть только часть ея согласья;
             Что изберетъ она, съ тѣмъ соглашусь
             И радостно одобрю. Въ эту ночь
             Обычный, древній праздникъ у меня;
             Къ нему я много пригласилъ гостей
             Любезныхъ мнѣ; ты, между ними, будешь
             Желаннымъ гостемъ, увелича ихъ.
             Въ моемъ убогомъ домѣ эту ночь
             Увидишь много звѣздъ земныхъ,
             Онѣ собой затмятъ небесный свѣтъ.
             Такой восторгъ, -- какимъ трепещетъ юность,
             Когда апрѣль вѣнчанный по пятамъ
             Идетъ зимы ослабшей, -- ждетъ тебя
             Средь свѣжихъ, женственныхъ распуколокъ
             Въ моемъ дому. Прислушайся, всмотрись,
             Заискивай достойнѣйшую всѣхъ.
             Межь ними дочь моя не качествомъ,
             Но счетомъ увеличитъ ихъ число.
             Пойдемъ со мной... (Къ слугѣ) Ты жь обойди
             Прекрасную Верону, всѣхъ найди,
             По списку, и скажи, что у меня
             Ихъ ждетъ радушье и привѣтъ.

(Отдавъ слугѣ списокъ, уходитъ съ Парисомъ.)

СЛУГА.

   Отыскать тѣхъ, чьи имена здѣсь написаны? А здѣсь написано, что башмачникъ долженъ взяться за аршинъ, а портной за колодку, рыбакъ за кисть, а маляръ за сѣти... Однако я посланъ сыскать тѣхъ, чьи имена здѣсь написаны, хоть никогда не найду, какія имена писака здѣсь написалъ; схожу къ грамотѣю. Въ добрый часъ!

(Входятъ РОМЕО и БЕНВОЛІО.)

БЕНВОЛІО, (продолжаетъ разговоръ)

             Нѣтъ, пламя только пламенемъ сжигать,
             Мученіе мученьемъ унимать,
             Въ круженьи головы кружись обратно,
             Одну бѣду лѣчи другой бѣдой.
       

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬАМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-на А. Ф. МАРКСЪ.

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

   Трагедія "Ромео и Джульетта" явилась въ первый разъ въ печати въ 1597 году въ форматѣ in quarto и была затѣмъ издана черезъ два года, въ 1599 году вновь, съ поясненіемъ, что пьеса издается на этотъ разъ въ исправленномъ и дополненномъ видѣ. Подлинное заглавіе этого второго изданія было слѣдующее: "The most excellent and lamentable Tragedio of Romeo and Juliet. Newly corrected augmented and amended. As it hath been sundry times publiquely acted by the right honourable the lord Chamberlaine his servants", т.-е. "Въ высшей степени превосходная и плаченная трагедія о Ромео и Джульеттѣ, вновь исправленная, дополненная и измѣненная въ томъ видѣ, какъ она много разъ представлялась слугами достопочтеннаго Лорда Каммергера". Разница текстовъ этихъ двухъ изданій такъ значительна, что второе нельзя даже считать перепечаткой перваго, вслѣдствіе чего въ критикѣ возникли относительно происхожденія этихъ двухъ редакцій два различныхъ мнѣнія. Нѣкоторые комментаторы считаютъ первое изданіе незаконнымъ плагіатомъ, искаженнымъ актерами и издателями, и признаютъ настоящимъ Шекспировымъ текстомъ только второе изданіе 1599 года; по мнѣнію же другихъ, трагедія эта была два раза обработана самимъ Шекспиромъ, вслѣдствіе чего первое изданіе, 1597 года, признается точно также принадлежащимъ его перу, какъ и второе. Вполнѣ точныхъ доказательствъ въ пользу справедливости котораго-нибудь изъ этихъ мнѣній не существуетъ; но сличеніе обѣихъ редакцій гораздо болѣе говоритъ въ пользу второго мнѣнія, чѣмъ перваго. Измѣненія и прибавки второго изданія обличаютъ опытную, умѣлую руку, и вообще весь текстъ настолько выше и лучше текста перваго, что трудно себѣ представить даже со стороны безусловныхъ невѣждъ издателей возможность измѣненій и искаженій прекраснаго текста, и притомъ искаженій, не вызванныхъ рѣшительно никакой надобностью. Между тѣмъ мнѣніе, что самъ Шекспиръ исправилъ и улучшилъ пьесу, написанную имъ въ періодъ ранней молодости, не только совершенно правдоподобно, но имѣетъ вѣское за себя доказательство въ томъ, что объ этихъ исправленіяхъ и дополненіяхъ упоминается въ самомъ заглавіи второго изданія.
   Это второе изданіе, 1599 года, было перепечатано въ слѣдующихъ годахъ еще два раза и затѣмъ помѣщено въ первомъ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, изданномъ въ форматѣ in folio въ 1623 году. Измѣненій противъ подлиннаго текста 1599 года въ этихъ изданіяхъ нѣтъ почти никакихъ (если не считать опечатокъ, которыми изобилуютъ всѣ издавшіяся въ то время книги), а потому и въ окончательномъ установленіи текста помощью свѣрки различныхъ варіантовъ, какъ это дѣлалось для другихъ пьесъ Шекспира, въ настоящемъ случаѣ не представилось надобности. Въ изданіи in folio трагедія "Ромео и Джульетта" помѣщена въ отдѣлѣ трагедій, третьей по счету пьесой. Раздѣленій на акты и сцены нѣтъ ни въ одномъ изъ помянутыхъ изданій. Слѣдующіе, серьезно смотрѣвшіе на дѣло, издатели продолжали держаться того же текста и если допускали нѣкоторыя незначительные измѣненія, то исключительно для поправки явныхъ ошибокъ или для разъясненія совершенно непонятныхъ мѣстъ, согласно толкованіямъ различныхъ комментаторовъ. Были, правда, и такія изданія, въ которыхъ самозванные поэты брались не только исправлять, но даже совершенно передѣлывать драму на свой ладъ, но о такихъ передѣлкахъ, конечно, не стоитъ распространяться.
   Годъ, когда драма была написана, остался въ точности неизвѣстенъ; но выходъ въ свѣтъ перваго изданія -- въ 1597 году, при чемъ извѣстно, что драма давалась на сценѣ и до того, ясно доказывалъ, что она написана Шекспиромъ значительно ранѣе этого срока. А такъ какъ изъ хронологіи Шекспировыхъ произведеній вообще достовѣрно извѣстно, что до 1596 года были имъ написаны (если не считать сомнительной трагедіи "Титъ Андроникъ") лишь нѣсколько легкихъ комедій и историческихъ хроникъ, къ литературной оцѣнкѣ которыхъ нельзя примѣнять очень строгой мѣрки, то окажется, что трагедія "Ромео и Джульетта" должна считаться первымъ изъ тѣхъ глубоко серьезныхъ произведеній, въ которыхъ геній Шекспира проявилъ себя съ полнымъ блескомъ и силой. Понятно потому, что изысканія критики съ особеннымъ тщаніемъ были направлены на то, чтобъ съ точностью опредѣлить годъ, а слѣдовательно -- и возрастъ поэта, когда онъ создалъ это свое первое великое произведеніе. Къ сожалѣнію, точныхъ фактическихъ указаній на это, какъ уже сказаью, не нашлось. Въ текстѣ драмы, впрочемъ, есть одно мѣсто, на которое указалъ Тирвигъ, а именно монологъ кормилицы во 2-й сценѣ 1-го дѣйствія, когда она, болтая о дѣтскихъ годахъ Джульетты, разсказываетъ о случаѣ, бывшемъ съ нею одиннадцать лѣтъ тому назадъ, какъ разъ въ день землетрясенія. А такъ какъ въ Англіи въ 1580 году было дѣйствительно сильное землетрясеніе, то отсюда Тирвитъ сдѣлалъ выводъ, что драма была написана одиннадцать лѣтъ спустя, т.-е. въ 1591 году, т.-е. когда Шекспиръ имѣлъ 27 лѣтъ отъ роду. Хотя нѣтъ спору, что предположеніе это имѣетъ за себя нѣкоторую вѣроятность, и что Шекспиръ дѣйствительно могъ въ написанномъ простонароднымъ языкомъ монологѣ кормилицы употребить обыденное у простыхъ людей опредѣленіе времени по происшествіямъ, произведшимъ на всѣхъ какое-нибудь сильное впечатлѣніе, -- но во всякомъ случаѣ выводъ этотъ не больше, какъ остроумная догадка, не имѣющая въ свое подтвержденіе никакихъ иныхъ фактическихъ данныхъ. Сверхъ того, противъ мнѣнія, что драма была написана въ 1591 году, существуетъ вѣское возраженіе, состоящее въ томъ, что этотъ и предыдущій, 1590 годы значатся первыми годами Шекспирова творчества, а потому трудно и даже невозможно предположить, чтобы рядомъ съ нѣсколькими незрѣлыми произведеніями ("Титъ Андроникъ" и "Генрихъ IV") онъ могъ создать "Ромео и Джульетту", т.-е. драму, которая даже въ своемъ первоначальномъ, дошедшемъ до насъ въ первомъ изданіи 1597 года, видѣ гораздо выше всѣхъ его первыхъ пьесъ. Тѣмъ не менѣе фактъ изданія драмы въ 1597 году явно доказываетъ, что она была произведеніемъ молодости поэта, чему подтвержденіемъ служатъ также особенности ея слога и внѣшняя форма стиховъ, тождественныя съ тѣми, какія замѣчаются въ раннихъ Шекспировыхъ произведеніяхъ, написанныхъ въ періодъ времени отъ 1591 до 1599 года. Особенности эти заключаются въ частомъ употребленіи риѳмы (иногда перекрестной) въ сонетной формѣ нѣкоторыхъ монологовъ, въ цвѣтистомъ, напоминающемъ италіанскіе concetti, слоги и нѣкоторыхъ другихъ пріемахъ, которые поэтъ пересталъ употреблять въ позднѣйшихъ произведеніяхъ. Всѣ эти соображенія приводятъ къ очень вѣроятному заключенію, что драма "Ромео и Джульетта" въ первой своей редакціи могла быть написана между 1593 и 1596 годами, а затѣмъ была исправлена и передѣлана авторами вновь въ 1597 или 1598 годахъ. Сдѣлать болѣе точное опредѣленіе, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, не представляется возможности.
   Фабула драмы была много разъ литературно обработана въ Италіи и Англіи еще до Шекспира, въ формѣ новеллъ, стихотворныхъ поэмъ, а также и драматическихъ произведеній. Древнѣйшая, дошедшая до насъ новелла, принадлежащая перу Массуччіо, появилась въ 1476 году и содержитъ разсказъ о двухъ любовникахъ Маріотто и Джаноццѣ, жившихъ въ Сіэнѣ. Сюжетъ сходенъ съ обработаннымъ Шекспиромъ лишь въ общихъ чертахъ. главнаго мотива драмы -- вражды двухъ домовъ -- въ новеллѣ нѣтъ. Содержаніе состоитъ въ томъ, что Маріотто, тайно обвѣнчанный съ Джаноццой, былъ изгнанъ изъ города за убійство кого-то въ дракѣ. Джаноцца, принуждаемая выйти за другого, выпила, по совѣту монаха, также, какъ и Джульетта, усыпительное питье и послала сказать о томъ своему мужу; но онъ, не получивъ этого извѣстія вслѣдствіе того, что посланный былъ взятъ на пути въ плѣнъ корсаромъ, услышалъ только ложную вѣсть о смерти Джаноццы и возвратился для того, чтобъ умереть на ея трупѣ въ Сіэну, гдѣ его схватили при разрытіи могилы и предали казни. Джаноцца умерла въ отчаяніи на его трупѣ.
   Болѣе популярной и болѣе сходной съ сюжетомъ драмы представляется другая новелла, написанная въ 1524 году Луиджи да-Порто. Въ ней мѣсто дѣйствія перенесено въ Верону, введена вражда двухъ домовъ Монтекки и Капулетти, и самые любовники уже носятъ имена Ромео и Джульетты. Событія новеллы почти тѣ же, которыя выведены и въ драмѣ. Авторъ заключаетъ разсказъ нравоучительнымъ прославленіемъ вѣрной любви Джульетты, ставя ее въ примѣръ современнымъ вѣтрянымъ женщинамъ. Послѣ Луиджи да-Порто тотъ же сюжетъ былъ обработанъ Банделло (1554). Разсказъ его уже гораздо подробнѣе, чѣмъ произведеніе Луиджи да-Порта, и въ немъ встрѣчается очень много положеній, какія ввелъ и Шекспиръ въ свою драму; но, тѣмъ не менѣе, все произведеніе написано совершенно въ духѣ средневѣковыхъ новеллъ, т.-е. съ придачей гораздо большей важности изложеннымъ событіямъ, чѣмъ развитію драматическаго дѣйствія и характеровъ. Хотя ни одна изъ этихъ новеллъ не послужила Шекспиру канвой для его драмы непосредственно, но разсказъ Банделло имѣетъ особенную важность тѣмъ, что онъ былъ переработанъ съ гораздо большимъ развитіемъ событій и характеровъ англійскимъ поэтомъ Артуромъ Брукомъ въ огромную, написанную стихами, поэму, которая собственно и послужила Шексниру образцомъ его произведенія. Поэма Брука важна до такой степени, что на ней необходимо остановиться подробнѣе. Для того же, чтобъ кончить съ прочими, написанными на тотъ же сюжетъ, произведеніями, остается упомянуть, что существуютъ еще разсказъ о Ромео и Джульеттѣ, написанный Пайнтнеромъ, и испанская драма Луиджи ди-Гротто, озаглавленная "La Hadriana", въ которой выведена любовь одной принцессы къ сыну непримиримаго врага ея отца. Изъ этихъ двухъ источниковъ Шекспиръ пользовался только разсказомъ Пайнтнера, хотя далеко не въ такой степени, какъ поэмой Брука.
   Необыкновенная популярность легенды о Ромео и Джульеттѣ лучше всего доказывается тѣмъ, что въ Италіи установилось даже мнѣніе, будто они существовали дѣйствительно. Въ Веронѣ до сихъ поръ показываютъ старинную гробницу, въ которой, по преданію, замкнутъ прахъ знаменитыхъ любовниковъ. Въ исторіи же этого города, написанной Джираломо делла Корте, эпизодъ изъ любви разсказывается даже прямо, какъ истинное происшествіе. Подложность этого разсказа доказывается однако тѣмъ, что Корте явно заимствовалъ его изъ новеллы Банделло.
   Возвращаясь къ поэмѣ Брука, слѣдуетъ замѣтить, что въ ней мы имѣемъ дѣло уже не съ простодушной, написанной цвѣтистымъ языкомъ, средневѣковой новеллой, но съ серьезнымъ, имѣющимъ недюжинное поэтическое достоинство, произведеніемъ, обнаруживающимъ въ авторѣ не только умѣнье разсказчика, но и истинный поэтическій талантъ. Поэма очень велика и содержитъ нѣсколько тысячъ длинныхъ, написанныхъ александрійскимъ размѣромъ, стиховъ. Заимствованія, сдѣланныя изъ нея Шекспиромъ, такъ значительны, что для желающихъ изучить его драму основательно предстоитъ полная необходимость познакомиться съ поэмой въ подлинникѣ; но такъ какъ объемъ предположенныхъ для настоящаго изданія статей не позволяетъ помѣстить здѣсь полнаго ея перевода, то приходится ограничиться краткимъ изложеніемъ содержанія съ переводомъ лишь нѣкоторыхъ характерныхъ мѣстъ, имѣющихъ особенный интересъ по отношенію къ Шекспировой драмѣ.
   Поэма озаглавлена въ подлинникѣ: "The tragicall historie of Romeus and Juliet, written first in Italian by Bandell and nowe in Englishe by Arthur Brook", т.-е. "Трагическая исторія Ромеуса и Джульетты, написанная сначала по-италіански Банделло, а теперь по-англійски Артуромъ Брукомъ".-- Въ началѣ помѣщенъ также, какъ и въ драмѣ Шекспира, небольшой прологъ въ формѣ сонета съ изложеніемъ содержанія. Затѣмъ, за подробнымъ описаніемъ блестящаго состоянія города Вероны, разсказывается о старинной враждѣ двухъ знаменитыхъ въ городѣ домовъ -- Капулетти и Монтекки, изъ коихъ къ послѣднему принадлежалъ молодой юноша Ромео, прославившійся во всей Веронѣ, какъ своей красотою, такъ и душевными качествами. Ромео былъ безнадежно влюбленъ въ одну гордую красавицу, не раздѣлявшую его страсти, что приводило его въ такое отчаяніе, что онъ хотѣлъ даже навсегда оставить Верону, въ надеждѣ забыть свою любовь вдали отъ ея предмета.
   Въ это время въ домѣ Капулетти былъ назначенъ большой балъ.-- "Это было, -- говоритъ поэма, -- зимой, когда рождественскіе праздники подстрекали городскихъ дамъ къ различнымъ увеселеніямъ, а потому глава дома Калулетти не щадилъ ни трудовъ ни издержекъ, чтобы задать достойный пиръ". Во всей Веронѣ не осталось ни одной знатной дамы ни одного извѣстнаго своими достоинствами кавалера, которые не были бы приглашены на праздникъ самимъ хозяиномъ лично или письменно, исключая, впрочемъ, членовъ дома Монтекки, не имѣвшихъ права входа вслѣдствіе старинной, раздѣлявшей оба дома, вражды. Случилось однако, что нѣсколько молодыхъ друзей Ромео уговорили его явиться на этотъ праздникъ въ маскѣ, при чемъ хотя онъ и былъ узнанъ хозяевами, но они имѣли деликатность оставить его въ покоѣ. По окончаніи ужина, маски были сняты, и Ромео, не принимая участія въ танцахъ, сѣлъ въ уголъ и сталъ смотрѣть на танцующихъ. "Вдругъ, -- продолжаетъ поэма, -- увидѣлъ онъ такую прелестную дѣвушку, что похитить ее не отказались бы даже Тезей и Парисъ; и, чѣмъ болѣе онъ на нее смотрѣлъ, тѣмъ болѣе чувствовалъ, что образъ прежней его красавицы, за которую онъ готовъ былъ умереть, сталъ мало-по-малу исчезать въ его сердцѣ и наконецъ исчезъ, какъ будто бъ его никогда тамъ не было. Новая любовь вытѣснила прежнюю, какъ одинъ гвоздь выбиваетъ другой, вспыхнувъ такимъ яркимъ пламенемъ, что потушить ее могла только смерть въ потокахъ крови обоихъ влюбленныхъ". Дѣвушка также заинтересовалась красотой Ромео, и когда такимъ образомъ "купидонъ успѣлъ поразить ихъ сердца", то обоимъ захотѣлось вступить въ разговоръ. Фортуна рѣшила благосклонно исполнить ихъ желаніе, давъ имъ возможность сойтись въ начинавшемся танцѣ съ факелами. Дѣвушка танцовала такъ граціозно, что заслужила громкія похвалы всего веронскаго общества; когда же танецъ былъ конченъ, и Джульетта сѣла на свое мѣсто, то Ромео, къ великой ея радости, занялъ мѣсто возлѣ.
   Далѣе слѣдуетъ описаніе разговора Ромео съ Джульеттой, послѣ чего они разошлись, "обмѣнявшись сердцами". Джульетта спросила кормилицу объ имени Ромео и, узнавъ, что онъ Монтекки, съ горестью стала обвинять судьбу, заставившую ее полюбить кровнаго врага ея семьи, изъ чего, по ея предчувствію, ничего не могло выйти, кромѣ бѣды и горя.
   Много безсонныхъ ночей провела затѣмъ Джульетта, разсуждая о своемъ горѣ, и наконецъ убѣдилась, что она можетъ принадлежать только Ромео, при чемъ ей улыбалась надежда, что брачнымъ съ нимъ союзомъ кончится несчастная вражда ихъ отцовъ. Ромео искалъ, гдѣ только было можно, случая съ нею увидѣться, но всѣ ихъ свиданія были такъ кратки и мимолетны, что наконецъ онъ во что бы то ни стало рѣшился добиться болѣе продолжительнаго тайнаго разговора. Разъ Джульетта, тоскуя по долгой съ нимъ разлукѣ, подошла ночью къ окну и съ радостнымъ восторгомъ увидѣла Ромео, стоящаго внизу. Радость ея была однако очень смущена боязнью, какъ бы забравшійся въ садъ Ромео не навлекъ на себя преслѣдованія и мести ея родныхъ; когда же Ромео, ободривъ ее и успокоивъ, заговорилъ о своей пламенной любви, то Джульетта, признавшись ему въ томъ же, сказала, "что если онъ желаетъ только посягнуть на ея честь, то долженъ оставить эту мысль; если же съ честнымъ намѣреніемъ хочетъ на ней жениться, то она, забывъ не только вражду, раздѣляющую ихъ семьи, но даже долгъ повиновенія родителямъ, согласна оставить домъ, съ тѣмъ, чтобы слѣдовать за Ромео повсюду". Разговоръ ихъ кончился пламенными клятвами Ромео, послѣ чего онъ обѣщалъ отыскать своего духовнаго отца, монаха Лорензо, чтобы посовѣтоваться съ нимъ, какъ устроить ихъ дальнѣйшую судьбу. Джульетта изъявила на это свое согласіе, и затѣмъ они разстались, при чемъ авторъ прибавляетъ, что "на этотъ разъ Ромео ничего не получилъ отъ своей возлюбленной, кромѣ ласковыхъ словъ".
   Далѣе слѣдуетъ подробное описаніе монаха Лорензо, его святой жизни, ученыхъ трудовъ, его дружбы съ Ромео и пр., и пр. Въ разговорѣ съ Ромео монахъ предостерегаетъ его отъ излишнихъ увлеченій и опасностей, которымъ онъ и Джульетта могутъ подвергнуться; но, видя непреклонность Ромео, проситъ дать ему одинъ день на размышленіе. Между тѣмъ Джульетта открыла свою тайну кормилицѣ, которая обѣщала ей свое содѣйствіе. Портретъ этой женщины нарисованъ замѣчательно живыми, яркими красками. Придя къ Ромео и узнавъ отъ него, что все готово къ тайному браку, она произноситъ длиннѣйшій монологъ, изъ котораго интересно привести характернѣйшія мѣста. "Ахъ какъ вы хитры, молодые люди: съ виду скромничаете, а на дѣлѣ проводите всѣхъ! Какъ я ни стара, а вѣдь, право, не повѣрила бы вамъ ни въ одномъ словѣ, если бъ вы пришли съ этими росказнями ко мнѣ. Ну, да ужъ что дѣлать! Джульетта найдетъ средство скрыться изъ дома. Давно-давно перестала она даже чесать свои золотые волосы, забываясь сладкими мечтами. Вѣдь она вами только и живетъ, только о васъ и думаетъ. Не скромныя, надо признаться, мысли приходятъ ей въ головку! Если бъ вы знали, какая она была милашка въ ранніе годы! Сколько разъ я бывало посажу ее на колѣни, приподниму платье, шлёпну сзади, да потомъ тутъ же и поцѣлую".
   Кто не увидитъ, хотя бы только въ этомъ отрывкѣ, готоваго портрета, который Шекспиръ въ своей драмѣ только развилъ и отдѣлалъ подробнѣе.
   Вѣнчаніе любовниковъ и послѣдующія затѣмъ сцены ихъ супружескихъ восторговъ описаны съ такими подробностями, какія могутъ быть допущены только въ простодушныхъ средневѣковыхъ новеллахъ. Счастье ихъ, тайное отъ всѣхъ, длится, по поэмѣ Брука, нѣсколько мѣсяцевъ, послѣ чего происходитъ несчастная встрѣча на улицѣ нѣсколькихъ приверженцевъ враждебныхъ домовъ. Случившійся при этомъ Ромео вмѣшивается въ толпу съ намѣреніемъ предотвратить драку, но его вызываетъ двоюродный братъ Джульетты, бѣшеный Тибальдъ. Ромео тщетно старается отклонить вызовъ; но когда Тибальдъ настаиваетъ, то Ромео, вынужденный защищаться, убиваетъ его. Принцъ, къ которому Капулетти обращаются, взывая о наказаніи виновнаго, присуждаетъ Ромео къ изгнанію. Послѣдующія сцены отчаянія обоихъ любовниковъ описаны въ поэмѣ съ гораздо большими подробностями, чѣмъ въ драмѣ, при чемъ особенно рельефно выдается личность монаха Лорензо, увѣщевающаго Ромео покориться судьбѣ.-- "Мужчина ли ты?-- восклицаетъ онъ въ отвѣтъ на отчаянныя жалобы упавшаго духомъ Ромео: -- если да, то можно подумать, что только съ виду, потому что свойственный мужчинамъ умъ, какъ кажется, совсѣмъ подчинился у тебя страстямъ и прихотямъ". Увѣщанія его очень длинны и цвѣтисты. Успокоивъ Ромео, монахъ устраиваетъ любовникамъ прощальное свиданіе, послѣ котораго Ромео отправляется въ ссылку, а убитая горемъ Джульетта возвращается домой.
   Родные, замѣтивъ ея отчаяніе и слезы, приписываютъ ихъ грусти о смерти Тибальда. Мать увѣщеваетъ Джульетту покориться судьбѣ, утѣшая общими фразами, что такова была воля Господня, что Тибальду хорошо на небѣ, что слезами нельзя вырыть его изъ могилы и т. п., въ заключеніе же и она и мужъ ея рѣшаютъ выдать Джульетту замужъ за извѣстнаго всѣмъ въ Веронѣ молодого графа Париса. Вѣсть эта, какъ и слѣдовало ожидать, только усугубляетъ горе Джульетты, послѣ чего она, принужденная хитрить и притворяться передъ родными, бѣжитъ посовѣтоваться съ монахомъ, который даетъ ей усыпительное питье и подробно учитъ, что она должна сдѣлать: -- "Возьми, -- говорить онъ:-- эту склянку и въ день твоей свадьбы, чуть солнце озолотитъ небо, наполни ее до самаго верха водкой и выпей. Едва ты это сдѣлаешь, пріятная дремота овладѣетъ всѣми твоими членами; сила оставитъ тебя до того, что ты не будешь въ состояніи пошевелить пальцемъ, и даже твой пульсъ и сердце перестанутъ биться. Твои родные сочтутъ тебя умершей и перенесутъ твое тѣло въ погребальный склепъ твоихъ предковъ, гдѣ ты останешься, пока я пошлю увѣдомить Ромео въ Мантую, и мы оба придемъ ночью тебя освободить, и затѣмъ ты уѣдешь вмѣстѣ съ нимъ отсюда".
   Джульетта съ радостью соглашается на предложенное средство и исполняетъ все, какъ сказалъ монахъ. Съ особенной рельефностью описаны въ поэмѣ всѣ тѣ хитрости, которыя приходится ей употребить, чтобъ обмануть родителей притворной покорностью ихъ волѣ относительно брака съ Парисомъ, а также чтобы удалить кормилицу и остаться ночью одной для исполненія задуманнаго плана. Но, когда наступаетъ роковая минута, невольное сомнѣніе и тяжелый страхъ овладѣваютъ ея душой.-- "И такъ, -- восклицаетъ она: -- я должна выпить этотъ составъ, котораго дѣйствіе и сила мнѣ совершенно неизвѣстны! Что если онъ на меня не подѣйствуеть совсѣмъ, или если я пробужусь прежде срока? Не сдѣлаюсь ли я тогда посмѣшищемъ для всѣхъ! Или если на меня поползутъ черви и другіе живущіе въ гробницахъ ядовитые гады, сочтя меня умершей! Какъ я, привыкшая къ свѣжему воздуху, перенесу спертый запахъ могилы и тлѣющихъ тѣлъ? Что если Ромео найдетъ меня задохшейся послѣ преждевременнаго пробужденія?" -- Далѣе приходитъ ей страшная мысль, что въ гробницѣ она увидитъ трупъ недавно умершаго Тибальда, -- мысль, отъ которой "золотые волосы встаютъ дыбомъ на прекрасной ея головкѣ, и потъ, холодный, какъ горный ледъ, выступаетъ на ея тѣлѣ".-- Ужасаясь мысли быть запертой съ мертвыми тѣлами и чувствуя, что этотъ, мало-по-малу овладѣвающій ею, страхъ можетъ помѣшать исполнить ея намѣреніе, она быстро схватываетъ и выпиваетъ склянку, послѣ чего руки ея невольно скрещиваются на груди, и она безъ чувствъ падаетъ на постель.
   Далѣе въ поэмѣ описываются горе родителей и жениха, извѣщеніе Ромео о мнимой смерти Джульетты и его рѣшимость умереть на ея гробницѣ, для чего онъ покупаетъ ядъ у бѣднаго аптекаря. Интересное отступленіе въ концѣ поэмы Брука отъ первоначальныхъ новеллъ состоитъ въ томъ, что онъ заставляетъ Ромео умереть ранѣе пробужденія Джульетты, тогда какъ, по другимъ авторамъ, любовники ведутъ еще предсмертный разговоръ. Шекспиръ, какъ извѣстно, слѣдовалъ въ этой сценѣ тоже изложенію Брука. Поэма кончается самоубійствомъ Джульетты на трупѣ Ромео, послѣ чего исторія ихъ любви обнаруживается предъ всѣми изъ разсказа монаха. Въ заключительныхъ словахъ авторъ говоритъ, что "въ Веронѣ нѣтъ мавзолея достойнѣй того, который былъ воздвигнутъ въ память несчастныхъ любовниковъ".
   Какъ ни кратко вышеприведенное изложеніе поэмы Брука, но всякій, кто сравнитъ драму даже только съ нимъ и обратитъ вниманіе на мѣста, заключенныя въ кавычки, безъ труда замѣтитъ, какъ значительны тѣ заимствованія, которыя сдѣлалъ изъ поэмы Шекспиръ для своей трагедіи. Онъ не только сохранилъ вполнѣ всю фабулу, не только взялъ и перенесъ цѣликомъ нѣкоторые, совсѣмъ готовые, характеры и монологи (какъ, напримѣръ, кормилицы и монаха Лорензо), но слѣдовалъ поэмѣ даже въ тѣхъ драматическихъ положеніяхъ, въ какія ставилъ своихъ лицъ, заставляя ихъ часто говорить почти тѣмъ же языкомъ, какимъ говорятъ лица поэмы. Анализируя другія, наиболѣе глубокія драмы Шекспира, которыхъ фабула также имъ заимствована изъ постороннихъ источниковъ, мы видимъ, что, въ противоположность настоящему случаю, эти первообразы его произведеній были всегда только исходными точками для его собственныхъ самостоятельныхъ замысловъ, и что, пройдя нѣсколько начальныхъ шаговъ по чужому пути, онъ затѣмъ очень скоро сворачивалъ на другую дорогу, заводя читателя въ очарованный лѣсъ собственной фантазіи, гдѣ развертывалъ такія могучія и глубокія картины, не имѣвшія ничего общаго съ первоначальнымъ источникомъ, что источникъ этотъ уничтожался совершенно передъ тѣмъ, что авторъ давалъ своего. Вслѣдствіе этого естественно рождается интересный вопросъ: почему совершенно иное представляютъ Ромео и Джульетта, и почему въ этой драмѣ поэтъ съ любовью усыновилъ совершенно чужое дѣтище, ограничившись только, такъ сказать, его перевоспитаніемъ на свой ладъ? Отвѣтъ этотъ заключается во внутреннемъ значеніи легенды, на которой драма основана, а еще болѣе -- въ личности самого поэта въ тотъ періодъ его жизни, кода онъ писалъ свою драму.
   Всякій, знакомый съ средневѣковыми новеллами, знаетъ, что главная характеристическая ихъ черта состоитъ въ преобладаніи внѣшней формы надъ внутреннимъ содержаніемъ. Авторы ихъ прежде всего искали очаровать, увлечь и поразить читателя обиліемъ чудесныхъ и замысловато скомпонованныхъ событій. Психологической обработки характеровъ въ нихъ обыкновенно нѣтъ и слѣда. Чувства и сердечныя движенія дѣйствующихъ лицъ имѣютъ лишь внѣшній, шаблонный характеръ; что жъ до общей идеи, которую можно вывести изъ этихъ произведеній, то она обыкновенно не поднимается выше обыденнаго сухого нравоученія, часто наивнаго до приторности или до комизма. Но если примѣнить эту мѣрку къ легендѣ о Ромео и Джульеттѣ, то исторія ихъ окажется далеко выходящей за такую узкую рамку не только въ безспорно талантливомъ произведеніи Брука, но даже и въ народныхъ, трактующихъ объ этомъ предметѣ, легендахъ. Хотя любовь составляетъ почти всегда неизбѣжный предметъ средневѣковыхъ новеллъ, но она обыкновенно является въ нихъ лишь основнымъ исходнымъ пунктомъ или внѣшней нитью, на которую авторъ нанизывалъ цвѣтистые плоды своей фантазіи, состоящіе въ разныхъ диковинныхъ, часто граничащихъ съ невозможностью, событіяхъ. Но идея изобразить горячую и вмѣстѣ чистую страсть двухъ молодыхъ существъ, сдѣлавъ ее главной мыслью всего произведенія и одухотворивъ ею одною всѣ прочіе его эпизоды, могла сама по себѣ сдѣлаться предметомъ, достойнымъ глубокой и серьезной поэтической разработки. Если жъ вспомнить, что эта счастливая идея зародилась среди народа, особенно склоннаго къ горячему выраженію сердечныхъ чувствъ, и въ странѣ, гдѣ все, начиная съ природы, какъ будто создано для того, чтобъ лелѣять и поощрять эти чувства, то мы увидимъ, что подобная обстановка давала прекрасный матеріалъ для воплощенія этой мысли. Такимъ образомъ и создалась эта прелестная легенда, -- легенда живая и теплая, точно она насквозь проникнута лучезарнымъ солнцемъ ея родины и нимало не похожая на множество другихъ пустыхъ произведеній того времени. Сказавъ, что чистая горячая любовь составляетъ главный предметъ этой легенды, мы этимъ еще не исчерпываемъ всего ея содержанія, которое, если разсмотрѣть легенду внимательнѣй, окажется еще глубже и еще шире. Какъ ни прекрасно можетъ поэзія выражать чувства вообще и чувство любви въ особенности, но если она ограничится изображеніемъ только ея паѳоса, то такое произведеніе не выйдетъ за предѣлы обыкновеннаго лирическаго стихотворенія или небольшой поэмы. Но для произведенія повѣствовательнаго или, еще болѣе, для драмы, чувство должно бытъ непремѣнно изображено въ реальной обстановкѣ, въ коллизіи съ противоположными ему элементами. Чѣмъ правдивѣе и живѣе будутъ изображены эти коллизіи, тѣмъ болѣе выиграетъ произведеніе. Въ настоящемъ же случаѣ факты для этой коллизіи намѣчались сами собой. Если главнымъ предметомъ легенды была любовь, и притомъ любовь горячая и чистая до самоотверженія, то, само собой, въ противоположность ей, слѣдовало вывести мелочныя житейскія дрязги и узкій эгоизмъ. Вражда двухъ домовъ, къ которымъ принадлежали влюбленные, со всѣми послѣдствіями ихъ ссоры, имѣвшей такое пагубное вліяніе на судьбу любовниковъ, именно и составляетъ эти, противоположные главной идеѣ, элементы. А такъ какъ, по несчастному, но, къ сожалѣнію, неизбѣжному закону природы, при столкновеніи двухъ крайностей должна непремѣнно уступить та сторона, на которой окажется болѣе идеальнаго простодушія и беззаботности относительно суроваго, враждебнаго ей реализма, то становится понятнымъ, что чистая, идеальная любовь Ромео и Джульетты не могла выдержатъ борьбы съ этимъ грубымъ реализмомъ и привела ихъ естественнымъ путемъ къ погибели, которую ничто не могло предотвратить. Такимъ взглядомъ объясняется и основная идея легенды -- идея, которую можно формулировать въ словахъ, что если прекрасное и чистое захочетъ дѣйствовать самостоятельно, на свой страхъ и рискъ, не принимая въ расчетъ вліянія грубой и грязной реальной обстановки, то его ждетъ неминуемая гибель, отъ которой не спасетъ даже идеальная его чистота. Идея общая и глубокая, а потому и достойная вполнѣ быть положенной въ основу великаго поэтическаго произведенія. Но идея эта въ настоящемъ случаѣ не принадлежитъ ни Бруку, ни даже Шекспиру. Она выросла сама, на чисто общечеловѣческой почвѣ и воплотилась въ рядѣ прекрасныхъ легендъ, различавшихся, правда, до нѣкоторой степени внѣшней формой, но одинаковыхъ по внутреннему содержанію. Потому, если талантливый или даже геніальный поэтъ задумалъ развить и разработать эту идею, то ему не слѣдовало, да и не зачѣмъ было измѣнять выведенные въ легендѣ факты, такъ прекрасно выражавшіе ту идею, а оставалось только влить въ готовое содержаніе тотъ духъ поэзіи, который былъ присущъ его собственному таланту. Талантливымъ поэтомъ въ настоящемъ случаѣ былъ Брукъ, а геніальнымъ -- Шекспиръ.
   Заговоривъ объ основной идеѣ легенды, а вмѣстѣ съ тѣмъ и Шекспировой драмы, нельзя пройти молчаніемъ о множествѣ толкованій этой идеи различными комментаторами. Неизбѣжность смерти любовниковъ инстинктивно сознавалась всѣми, но объяснялась эта неизбѣжность весьма различно. Были даже такіе близорукіе моралисты, которые въ несчастной смерти Ромео и Джульетты видѣли справедливый приговоръ судьбы, постигшій ихъ за то, что они вступили въ бракъ безъ согласія родителей! О мнѣніи такихъ мудрыхъ критиковъ, конечно, не стоитъ распространяться. Болѣе извѣстный и даже держащійся до сихъ поръ взглядъ заключается въ мнѣніи, что всякая, доведенная до излишества, страсть несетъ въ себѣ самой зерно уничтоженія, измѣняя свою сладость на горечь, и потому исключительная преданность Ромео и Джульетты одной любви должна была неминуемо погубить ихъ даже безъ всякихъ внѣшнихъ причинъ. Такъ объясняли основную идею драмы многіе очень извѣстные комментаторы и въ томъ числѣ Гервинусъ. Горнъ даже картинно формулировалъ этотъ взглядъ въ выраженіи, что Ромео и Джульетта были порохъ и огонь, встрѣтившіеся въ поцѣлуѣ и уничтожившіеся въ этой встрѣчѣ. Крейссигъ, приближаясь къ тому же взгляду, подтверждаетъ его, развивая мысль, что въ сказаніяхъ поэзіи всѣхъ народовъ страстная любовь всегда выставляется сестрою страданія. Дауденъ, напротивъ, опровергая такое мнѣніе, идеализируетъ смерть Ромео и Джульетты, говоря, что есть условія, при которыхъ смерть можетъ быть большимъ блаженствомъ, чѣмъ сама жизнь, и что конецъ драмы не только не производитъ тяжелаго впечатлѣнія, но, напротивъ, звучитъ гимномъ радости и торжества, заканчивая смертью, какъ неизбѣжнымъ удѣломъ всѣхъ, то блаженство, которое любовники успѣли вкусить, и если его потеряли, то потеряли въ минуту величайшаго имъ пользованія, и потому должны считаться безусловно счастливыми въ силу неизбѣжнаго закона, что всякое земное счастье кратковременно. Не останавливаясь на этомъ послѣднемъ, идеализированномъ уже черезъ край, взглядѣ, нельзя не сказать нѣсколькихъ словъ въ опроверженіе мнѣнія Гервинуса и согласныхъ съ нимъ критиковъ, видѣвшихъ въ смерти Ромео и Джульетты естественное послѣдствіе излишка ихъ страсти. Если бъ это было такъ, то гибель обоихъ слѣдовало бы представить, какъ органическое послѣдствіе этой страсти. Такъ, напримѣръ, мы знаемъ, что излишекъ страсти пораждаетъ иной разъ пресыщеніе, которое, въ свою очередь, можетъ привести къ равнодушію и наконецъ даже къ ненависти. Или нерѣдко случается, что тотъ же излишекъ имѣетъ обратную сторону въ ревности, отъ которой уже одинъ шагъ до трагическаго исхода. Если бъ любовь Ромео и Джульетты кончилась вслѣдствіе какого-нибудь случая, подобнаго упомянутымъ, то мнѣніе, что гибель лежала въ самой основѣ ихъ любви, могло бы, пожалуй, почесться справедливымъ; но драма не только не представляетъ ничего подобнаго, но, напротивъ, въ ней вся цѣпь враждебныхъ любовникамъ фактовъ подобрана какъ будто нарочно такъ, что ни одинъ изъ этихъ фактовъ не вытекаетъ изъ ихъ любви, а имѣетъ, напротивъ, характеръ чисто постороннихъ, чуждыхъ этой любви началъ. Такъ, напримѣръ, конечно никто не скажетъ, что вражда двухъ семей, бывшая главнымъ подводнымъ камнемъ, о который разбилось счастье Ромео и Джульетты, была послѣдствіемъ ихъ страсти. Если бъ они родились въ двухъ семьяхъ, связанныхъ, наоборотъ, узами дружбы, то счастью ихъ не было бы никакой помѣхи. Далѣе, если бъ Ромео не встрѣтилъ совершенно случайно на улицѣ Тибальда и съ нимъ не поссорился, то дальнѣйшая судьба любящихъ также не потребовала бы принятія спѣшныхъ и опасныхъ мѣръ для ихъ спасенья. Наконецъ -- случайность изъ случайностей -- если бъ Ромео во-время получилъ письмо монаха, то мнимая смерть Джульетты не только не стала бъ причиной ихъ гибели, но сдѣлалась бы началомъ новаго и, на этотъ разъ, уже прочнаго счастья. Потому можно ли согласиться съ мыслью, что любовь Ромео и Джульетты сама въ себѣ несла зародышъ уничтоженья, и не естественнѣе ли видѣть въ ней, напротивъ, изображеніе чистѣйшаго изъ чистѣйшихъ чувствъ, и при томъ воплотившагося въ такія двѣ личности, въ которыхъ совмѣстилось все, чтобъ достойнымъ образомъ воспринять это чувство? Молодость, искренность, чистота намѣреній, горячность увлеченія -- это ли не была почва, на которой могло укорениться нѣжное растеніе ихъ любви? Но бѣда въ томъ, что растеніе это, требовавшее по самой своей натурѣ если не тепличной, то, во всякомъ случаѣ, болѣе мягкой атмосферы, попало, по несчастному сцѣпленію обстоятельствъ, подъ бурное дыханіе житейской зимы, вслѣдствіе чего и погибло, не выдержавъ ея злого натиска.
   Кончивъ съ обзоромъ, что давалъ Шекспиру избранный имъ сюжетъ, и доказавъ, что въ измѣненіи этого сюжета не было никакой надобности, перехожу къ не менѣе интересному вопросу: почему онъ избралъ предметомъ своей трагедіи чужое, положимъ, очень благодарное, но, повидимому, совершенно исчерпанное и законченное произведеніе? Почему поступилъ такъ онъ -- поэтъ, создавшій Гамлета, Лира и много другахъ произведеній, въ которыхъ геній его открылъ совершенно новыя области духа и поэзіи? Вопросъ этотъ могъ бы дѣйствительно затруднить отвѣтомъ, если бъ мы стали разсматривать Ромео и Джульетту на ряду съ названными другими трагедіями Шекспира, не обративъ вниманія на время, когда онѣ были написаны. Но дѣло въ томъ, что драма "Ромео и Джульетта" создана значительно ранѣе "Гамлета" и "Лира", а потому понятно, что ранѣе этихъ двухъ произведеній, въ которыхъ геній Шекспира, извѣдавъ весь міръ, поднялся въ анализѣ жизни до наибольшей высоты, поэтъ имѣлъ иные взгляды и иныя увлеченія, обусловленныя молодостью, а также меньшей опытностью въ жизни. Принявъ во вниманіе это послѣднее обстоятельство, невольно приходишь къ мысли, что если бъ Шекспиръ познакомился съ легендой о Ромео и Джульеттѣ позднѣе того періода творчества, когда онъ создалъ Гамлета и Лира, и, если бъ онъ даже восхитился очаровательной прелестью этой легенды, то все-таки прелесть эта, можетъ-быть, не овладѣла бы его душой настолько, чтобъ онъ положилъ такой сюжетъ въ основу новаго глубокаго произведенія. Какъ ни прелестенъ былъ этотъ сюжетъ, но идеи Лира и Гамлета все-таки несравненно выше и шире, а потому созданіе Ромео и Джульетты послѣ этихъ трагедій было бы до нѣкоторой степени шагомъ назадъ. Хотя на это можно возразить, что Шекспиръ и послѣ создавалъ произведенія сравнительно слабыя, но не надо забывать, что оставленное намъ Шекспиромъ поэтическое наслѣдство рѣзко раздѣляется на нѣсколько категорій, которыя не слѣдуетъ смѣшивать. Поэтъ и поэтъ великій, во всемъ, чего ни касался, Шекспиръ однако далеко не одинаково относился ко всѣмъ своимъ созданіямъ. Есть между ними такія, въ которыя онъ клалъ всю свою душу и весь свой геній, но въ творчествѣ его были и иные моменты, когда онъ творилъ болѣе спокойно, не касаясь глубочайшихъ тайнъ и духа и жизни, изображенныхъ въ произведеніяхъ перваго рода. Такъ, во многихъ изъ своихъ комедій онъ, можно сказать, просто шалилъ съ своимъ геніемъ, заставляя его дѣлать прелестные наброски, правда, полные жизни и красоты, но все-таки довольно поверхностные и потому не говорящіе намъ того, что сказали Гамлетъ, Лиръ, Отелло, Макбетъ и, безъ сомнѣнія, также -- Ромео и Джульетта. Эти послѣднія пять именъ составляютъ именно тотъ циклъ глубочайшихъ произведеній Шекспира, о которомъ идетъ рѣчь, а потому и вопросъ о послѣдовательности, въ какой эти произведенія могли быть написаны, примѣняется только къ нимъ. Вслѣдствіе этого не будетъ ошибки въ мнѣніи, что характеры Ромео и Джульетты врядъ ли могли быть созданы Шекспиромъ послѣ Гамлета и Лира. Но совсѣмъ иначе представляется вопросъ, если мы перенесемся въ тотъ періодъ жизни поэта, когда драма дѣйствительно была написана, т.-е. между 1591-мъ и 1596-мъ годами. Шекспиру было въ это время отъ 27 до 32 лѣтъ, т.-е. онъ находился въ самомъ лучшемъ и самомъ свѣтломъ періодѣ молодости. Написанныя имъ до тѣхъ поръ произведенія могли назваться только пробой пера, и ему было уже тѣсно и узко въ прежнихъ рамкахъ, а потому неудивительно, что онъ инстинктивно искалъ сферу, въ которой могъ бы серьезно испробовать силу полета своихъ собственныхъ крыльевъ. Пламенное желаніе увѣриться въ своихъ силахъ и употребить ихъ во что бы то ни стало, хотя бы даже не задаваясь какой-нибудь строго опредѣленной и самостоятельно обдуманной задачей, было въ молодомъ поэтѣ слишкомъ велико, для того, чтобъ онъ не искалъ средствъ его удовлетворить. И вотъ подъ вліяніемъ такого-то настроенія представился ему сюжетъ, какъ бы нарочно созданный для подобнаго случая. Мысль изобразить чистую горячую любовь въ самомъ сильномъ, въ самомъ страстномъ ея видѣ какъ нельзя болѣе соотвѣтствовала молодости поэта и его кипѣвшимъ, жаждавшимъ дѣятельности силамъ; съ другой же стороны, готовая законченность сюжета представляла полную волю молодой фантазіи рисовать детали, не заботясь о ихъ группировкѣ и общей гармоніи картины, которая была уже разработана вполнѣ до него.
   Въ созданной при такихъ условіяхъ драмѣ представляется, конечно, величайшимъ интересомъ прослѣдить, что именно сдѣлано въ ней Шекспиромъ, т.-е, что онъ заимствовалъ изъ взятаго имъ прототипа, что нашелъ нужнымъ выпустить и что наконецъ создалъ самъ. Обращаясь къ поэмѣ, мы видимъ, что сдѣланныя изъ нея Шекспиромъ заимствованія касались, во-первыхъ, фабулы всего произведенія, и, во-вторыхъ, отдѣльныхъ, выведенныхъ въ поэмѣ, характеровъ, при чемъ онъ нерѣдко заимствовалъ не только положенія, въ которыхъ лица эти находились, но даже и ихъ разговоры и монологи. Что до фабулы, то она, какъ уже сказано, перенесена Шекспиромъ въ его драму почти цѣликомъ. Какъ ни хороша однако эта фабула сама по себѣ, нельзя не сознаться, что есть въ ней и нѣкоторые недостатки, присущіе всѣмъ вообще средневѣковымъ новелламъ и заключающіеся въ томъ, что авторы ихъ, преслѣдуя главную цѣль -- увлечь и заинтересовать читателей богатствомъ и разнообразіемъ выводимыхъ фактовъ -- впадали часто въ излишнія длинноты и повторенія. Брукъ, какъ истинный поэтъ, грѣшитъ этими недостатками меньше своихъ собратьевъ, но и онъ не изъять отъ нихъ совершенно, вслѣдствіе чего, при тѣхъ обширныхъ заимствованіяхъ, которыя сдѣлалъ изъ поэмы Шекспиръ, недостатки эти перешли и въ драму, гдѣ они даже рельефнѣй бросаются въ глаза, такъ какъ драматическое произведеніе вообще требуетъ болѣе осмотрительности во внѣшней обработкѣ, чѣмъ поэма или романъ. Такъ, Шекспиръ не избѣжалъ въ драмѣ нѣкоторой многорѣчивости (монологи кормилицы и монаха), а также и повтореній, какъ, напримѣръ, въ послѣдней сценѣ, когда монахъ Лорензо разсказываетъ принцу давно уже извѣстную зрителямъ исторію любовниковъ, чѣмъ производитъ настолько расхолаживающее впечатлѣніе во вредъ живости драматическаго дѣйствія, что при представленіи драмы на сценѣ монологъ этотъ всегда приходится выпускать или по крайней мѣрѣ очень сокращать. Но помимо подобныхъ, внѣшнихъ, недостатковъ, перешли въ драму и иные, имѣющіе уже болѣе внутреннее и потому болѣе важное значеніе. Такъ, напримѣръ, мы знаемъ, что Шекспиръ, какъ психологъ по преимуществу, никогда не изображалъ серьезныхъ душевныхъ состояній, не объяснивъ и не мотивировавъ ихъ самыми точными причинами. А между тѣмъ въ Ромео и Джульеттѣ страстная любовь главныхъ лицъ является совершенно внезапно, зарождаясь въ сердцахъ обоихъ точно по взмаху волшебнаго жезла. Конечно, въ этой внезапной любви по первому взгляду есть своего рода лирическая красота; но Ромео и Джульетта не лирическое произведеніе, и потому читатель въ правѣ былъ бы требовать болѣе ясной и болѣе глубокой мотивировки этой любви. Вспомнимъ, какъ психологически глубоко объясняетъ и мотивируетъ Шекспиръ зарожденіе любви въ другихъ серьезныхъ своихъ произведеніяхъ, напримѣръ, въ "Отелло", въ "Мѣрѣ за мѣру", въ "Цимбелинѣ" и даже комедіяхъ. Объяснить подобный пробѣлъ въ настоящей драмѣ только и можно предположеніемъ, что, увлекшись наплывомъ чудныхъ поэтическихъ образовъ, впервые осѣнившихъ съ такой силой воображеніе, молодой поэтъ далъ полную волю своей фантазіи творить, что приходило въ голову, не прилагая особенной заботы о мотивировкѣ фактовъ, и потому удовольствовался для своей драмы той готовой основой, какую давала поэма Брука. Еще рельефнѣе обнаруживается вліяніе поэмы въ другомъ фактѣ, а именно въ любви Ромео къ Розалиндѣ, такъ же напрасно, по моему мнѣнію, перенесенномъ Шекспиромъ въ свою драму. Были критики, видѣвшіе въ этой любви вѣрную черту характера Ромео и находившіе въ ней прекрасное и умѣстное изображеніе той разницы, которая существовала между минутнымъ, ложнымъ увлеченіемъ Ромео къ Розалиндѣ и истинной его любовью къ Джульеттѣ; но мнѣніе это едва ли справедливо. Примѣры, что одна любовь вытѣсняется другой, конечно, бываютъ, и бываютъ часто, но во всякомъ случаѣ трудно предположить, чтобъ подобная перемѣна могла произойти вдругъ, по первому взгляду, безъ всякой работы нашего внутренняго существа. Гдѣ жъ будетъ въ подобномъ случаѣ психологическая мотивировка такой любви, и не можетъ ли она скорѣй показаться знакомъ вѣтренности и непостоянства -- двухъ недостатковъ, въ которыхъ монахъ Лорензо имѣлъ полное право упрекать Ромео, выслушавъ его исповѣдь. Но, взглянувъ на этотъ фактъ съ вышеприведенной точки зрѣнія и объяснивъ эпизодъ о Розалиндѣ также вліяніемъ поэмы, мы найдемъ понятное оправданіе и ему.
   Что касается выведенныхъ въ драмѣ отдѣльныхъ характеровъ, то здѣсь самостоятельная дѣятельность Шекспира является уже гораздо болѣе значительной и широкой. Очень близкое, сдѣланное имъ изъ поэмы заимствованіе касается только двухъ лицъ: кормилицы и монаха Лорензо, да и то въ обработкѣ послѣдняго очень многое прибавлено самимъ Шекспиромъ. Затѣмъ два характера -- Меркуціо и графа Париса -- созданы Шекспиромъ самостоятельно, такъ какъ въ поэмѣ упоминаются только ихъ имена. Наиболѣе сложная и интересная по результату работа предстояла Шекспиру при созданіи прочихъ дѣйствующихъ лицъ. Брукъ, несмотря на свой значительный поэтическій талантъ, все-таки не могъ избѣжать манеры старыхъ италіанскихъ новеллистовъ, и потому, гоняясь за богатствомъ и обиліемъ интересныхъ фактовъ и положеній, онъ не всегда обращалъ вниманіе, группируются ли эти факты въ гармоническое цѣлое, и не вредитъ ли ихъ обиліе ясности изображаемаго характера. Потому Шекспиру, какъ изобразителю живого, цѣльнаго человѣка по преимуществу, пришлось при переработкѣ поэмы въ драму сдѣлать въ этомъ отношеніи очень многое, при чемъ по самому существу дѣла приходилось чаще сокращать содержаніе поэмы, чѣмъ вновь создавать факты. Слѣдя за поэмою, нельзя не подивиться тому умѣнію, съ какимъ онъ исполнилъ это дѣло. Много подробностей, иногда даже интересныхъ въ отдѣльности, но вредящихъ цѣлому впечатлѣнію по своей разрозненности, онъ спокойно выпускалъ, доcтигая тѣмъ, что остальные факты связывались болѣе гармонично и тѣмъ рельефнѣе рисовали характеры лицъ, до которыхъ относились. Случалось ему также нерѣдко влагать сказанное отъ лица автора поэмы въ уста создаваемыхъ лицъ, при чемъ сухая мораль или незначительное заключеніе превращалось подъ его перомъ въ живое слово, прекрасно оттѣнявшее то или другое лицо. Случаи подобнаго рода въ драмѣ такъ многочисленны, что вѣрно оцѣнить ихъ значеніе можно, только свѣривъ драму съ поэмой въ подробности, чего не позволяетъ сдѣлать объемъ настоящихъ очерковъ, а потому я прибавлю только, что если молодость и происходившая отъ того неопытность поэта сказались въ общей концепціи произведенія и въ группировкѣ фактовъ избраннаго имъ сюжета, и если та же молодость сквозитъ въ общемъ тонѣ всего произведенія, не обличающемъ еще того спокойнаго, объективнаго міровоззрѣнія, какимъ отличаются позднѣйшія произведенія Шекспира, -- то совершенно иное представится, если взглянуть на отдѣльныя лица драмы съ точки зрѣнія психологическаго развитія ихъ характеровъ. Здѣсь Шекспиръ, несмотря на свою молодость, является совершенно тѣмъ же великимъ сердцевѣдцемъ, какого мы видимъ во всѣхъ прочихъ его произведеніяхъ. Если характеры Ромео, Джульетты и прочихъ дѣйствующихъ лицъ драмы уступаютъ Лиру, Гамлету и другимъ Шекспировскимъ лицамъ въ широтѣ замысла или, иначе говоря, въ томъ, что именно въ нихъ изображено, то съ точки зрѣнія, какъ этотъ замыселъ выполненъ -- лица драмы стоятъ совершенно вровень съ помянутыми произведеніями. Исключеніе представляетъ только служащая исходнымъ пунктомъ драмы слабая мотивировка любви главныхъ лицъ, о чемъ уже упомянуто выше, но зато все остальное развитіе какъ дѣйствія, такъ и характеровъ, представляетъ картину, законченную со всѣхъ сторонъ самымъ безукоризненнымъ образомъ. Строжайшая послѣдовательность поступковъ, объясненныхъ самымъ точнымъ, самымъ наглядно вѣрнымъ образомъ, удивительное умѣнье въ выборѣ моментовъ и положеній, слагающихся въ совершенно стройное цѣлое, -- словомъ, всѣ эти, присущія созданіямъ Шекспира, свойства, находимъ мы и въ лицахъ настоящей драмы, чѣмъ и оправдывается вполнѣ причисленіе ея къ циклу лучшихъ его произведеній, несмотря на нѣкоторые поверхностные недостатки.
   Бурная страсть, налетѣвшая внезапно и заставившая позабыть весь міръ -- таковъ матеріалъ, изъ котораго созданы характеры обоихъ главныхъ лицъ драмы. Легко понять всю трудность, предстоявшую при выполненіи такой задачи. Если подъ именемъ характера понимается тотъ оригинальный колоритъ, которымъ облекаются людскіе поступки, вызываемые житейскими столкновеніями съ дѣйствительностью, то, чѣмъ разнообразнѣе эти столкновенія, тѣмъ болѣе является матеріала для обрисовки характера, и чѣмъ, наоборотъ, однообразнѣе душевное настроеніе, въ которомъ находится человѣкъ, тѣмъ труднѣе подмѣтить въ немъ оригинальныя, выдающіяся черты. Когда же мы дѣйствуемъ подъ напоромъ какой нибудь сильной страсти, то затрудненіе увеличивается еще болѣе. Страсть выводитъ людей изъ нормальнаго состоянія, а потому и сказать, что они такое, бываетъ въ подобномъ случаѣ гораздо труднѣе; если жъ при этомъ вспомнить, что постоянное нахожденіе подъ вліяніемъ одной страсти закрываетъ доступъ вліянію на насъ прочихъ, хотя и болѣе мелочныхъ, но зато и болѣе разнообразныхъ житейскихъ впечатлѣній, то понятно, что подмѣтить оригинальныя, характерныя черты въ человѣкѣ, страстно увлекшемся чѣмъ-нибудь однимъ, -- почти невозможно. Такими именно являются оба главныя лица настоящей драмы. Дѣйствительно, что такое Ромео и что такое Джульетта? Представляютъ ли они оригинальныя, ярко бросающіяся въ глаза черты, какъ, напримѣръ, это можно видѣть въ Гамлетѣ, въ Лирѣ, въ Десдемонѣ, въ Офеліи? -- Нѣтъ, да и не могутъ представить. Находясь во все продолженіе драмы подъ аффектомъ своей любви, они пріурочиваютъ къ ней одной рѣшительно всѣ свои душевные порывы и, по необходимости, смотрятъ сквозь ея призму на всѣ положенія, въ какія ихъ ставятъ внѣшнія обстоятельства. Сказать, какъ поступили бы Ромео или Джульетта въ какомъ нибудь иномъ житейскомъ случаѣ, при болѣе индифферентномъ состояніи души, и какія обнаружили бы при этомъ индивидуальныя, личныя черты -- положительно невозможно по той простой причинѣ, что мы ихъ въ такомъ положеніи не видимъ. Вслѣдствіе этого нѣкоторая струя односторонности и даже наружной безличности сама собой намѣчалась при созданіи характеровъ Ромео и Джульетты и намѣчалась, конечно, въ ущербъ оригинальности и ясности ихъ внутренняго существа. Но изобразить ихъ исключительно въ такомъ, можно сказать, оторванномъ отъ земного существованія, видѣ, было бы огромной ошибкой со стороны автора, и особенно автора драматическаго произведенія, гдѣ все должно быть реально и естественно. Вѣчная пѣснь любви двухъ такихъ безплотныхъ существъ показалась бы скучна даже въ лирической поэмѣ, а не то что въ трагедіи. Поэтому автору предстояла задача пролавировать между двумя трудностями, а именно: оставить, съ одной стороны, нетронутымъ тотъ кипучій аффектъ страсти, подъ которымъ Ромео и Джульетта должны были постоянно находиться, во имя основной идеи произведенія, а съ другой -- отыскать и при этомъ положеніи въ ихъ нравственныхъ существахъ такія черты, которыя обнаруживали бы реальныхъ людей, скрѣпленныхъ съ земнымъ существованіемъ и его законами видимой, осязательной связью. Шекспиръ, по обыкновенію, разъяснилъ просто этотъ трудный вопросъ. Если, по основной идеѣ произведенія, нельзя было заставить Ромео и Джульетту откликаться разнообразными сторонами своихъ характеровъ на внѣшнія впечатлѣнія, то надо было взглянуть, какую психологическую работу произвела овладѣвшая ими страсть на ихъ внутреннее существо, и какому развитію подверглись при этомъ ихъ души независимо отъ реальныхъ столкновеній съ жизнью. Жизнь есть развитіе или, лучше сказать, развитіе есть жизнь, а потому, если мы увидимъ въ комъ-нибудь поступательное движеніе внутреннихъ душевныхъ свойствъ и порывовъ, то предъ нами явится живой человѣкъ даже въ томъ случаѣ, если развитіе это будетъ происходить подъ вліяніемъ одной и той же однообразной причины. Ромео и Джульетта жили подъ аффектомъ страсти, а всякая страсть имѣетъ свойство учить насъ изобрѣтательности, какъ достичь желанной цѣли, какъ устранить встрѣчающіяся препятствія, и какъ лучше между ними пролавировать -- однимъ словомъ, дѣлаетъ насъ болѣе возмужалыми и зрѣлыми, болѣе твердыми и рѣшительными, заставляя сильно измѣниться внутренно въ сравнительно короткое время и научиться тому, на что понадобилось бы, при нормальномъ состояніи души, гораздо болѣе времени и вниманія. Вотъ это-то, вполнѣ реальное и вполнѣ живое, душевное свойство изобразилъ Шекспиръ и въ обоихъ любовникахъ. Реальная, связывающая ихъ съ жизнью черта состоитъ именно въ томъ, что они подъ вліяніемъ страсти мужаютъ и зрѣютъ внутренно, превращаясь изъ совершенно безличныхъ неопытныхъ дѣтей, какими являются въ началѣ драмы, въ личности твердыя и рѣшительныя, умѣющія, гдѣ надо, себя сдержать, гдѣ надо -- за себя постоять и даже схитрить и притвориться и наконецъ даже рѣшительно и твердо бросить вызовъ самой судьбѣ и безропотно умереть, когда всѣ усилія устроить жизнь, какъ имъ того хотѣлось, оказались безполезными. Вся драма представляетъ картину этой борьбы, и потому краткій обзоръ тѣхъ положеній, въ которыхъ Ромео и Джульетта являются, докажетъ лучше справедливость такого взгляда.
   Что оба, и Ромео и Джульетта, были до своей первой встрѣчи совершенными дѣтьми, видно не только изъ прямого указанія самой драмы (Джульеттѣ всего четырнадцать лѣтъ), но и изъ содержанія первыхъ сценъ. Совершенное дѣтство Джульетты обнаруживается тѣмъ равнодушіемъ, съ какимъ она относится къ словамъ матери, предлагающей ей выйти замужъ, -- черта, характерная именно для того возраста, когда молодость готова смѣнить, но еще не смѣнила, въ дѣвушкѣ дѣтскій возрастъ. Что жъ до Ромео, то хотя онъ и представленъ въ первыхъ сценахъ будто бы влюбленнымъ въ Розалинду и, слѣдовательно, человѣкомъ, уже испытавшимъ жизнь, но манера выраженія этой страсти такова, что состояніе его души обличаетъ скорѣе только потребность любви, чѣмъ самую любовь. Мрачная меланхолія, убѣганіе свѣта и людей, равнодушіе къ шумнымъ удовольствіямъ -- вотъ черты, которыя выказываетъ Ромео въ этихъ сценахъ; но такъ можетъ вести себя только влюбленный мальчикъ, а не взрослый уже молодой человѣкъ, хотя бы даже онъ встрѣтилъ въ отвѣтъ на свою любовь одно равнодушіе. Допустивъ же, что Ромео еще ребенокъ, и что потребность любви только начинаетъ смутно просыпаться въ его воображеніи, мы прекрасно поймемъ это состояніе души, совершенно свойственное тому возрасту, когда дѣтство уже почувствовало первые порывы молодости, но не умѣетъ еще съ ними сладить и ихъ обуздать. При такомъ взглядѣ на душевное состояніе Ромео въ началѣ драмы становится еще болѣе понятнымъ то, что сказано выше о его будто бы любви къ Розалиндѣ. Имя этой красавицы, заимствованное изъ поэмы Брука, могло быть даже совершенно выпущено изъ драмы, при чемъ меланхолія и страданія, испытываемыя юнымъ Ромео до встрѣчи съ Джульеттой, вовсе не стали бы для насъ менѣе понятны.
   Первый самостоятельный шагъ въ развитіи характера Ромео обнаруживается въ сценѣ его свиданія съ Джульеттой въ саду (дѣйствіе II, сцена 2-я) послѣ того, какъ они увидѣлись и полюбили другъ друга на праздникѣ Капулетти. Разница между тѣмъ, что онъ былъ прежде, и чѣмъ сдѣлался теперь, замѣчается съ перваго его шага. Куда дѣвались его чёрная меланхолія и мрачный взглядъ на жизнь? Можно-ли узнать прежняго Ромео, которому казались тяжелыми, какъ свинецъ, подошвы башмаковъ, въ этомъ восторженномъ, забывшемъ весь міръ юношѣ, готовомъ въ виду враговъ перелѣзть черезъ всякій заборъ и переплыть, не будучи кормчимъ, широкій океанъ, лишь бы быть вблизи своей Джульетты? Онъ наэлектризованъ своей страстью до того, что, кажется, въ душѣ его нѣтъ мѣста никакой мысли, кромѣ желанья видѣть и слышать ту, которую онъ любитъ. Но чуть прошла сцена свиданія и первыхъ восторговъ, какъ чистая, здоровая натура обоихъ влюбленныхъ обнаружилась сама собой и заставила ихъ тотчасъ же обратить вниманіе на серьезную сторону дѣла. Дѣти въ душѣ, они однако тотчасъ же инстинктивно почувствовали, что любовь, осѣнившая ихъ сердца, не та пустая огненная игрушка, отъ какой погибли многіе, но чувство истинное и сильное, которое должно быть закрѣплено и упрочено навѣки. Джульетта требуетъ брака, и Ромео съ радостью хватается за эту мысль. Бѣдные дѣти! Какъ прекрасно было ихъ намѣреніе и какъ мало могло оно принести имъ пользы! Они забыли ту стѣну житейскихъ дрязгъ и невзгодъ, которая стояла между ними въ видѣ ссоры ихъ отцовъ. Люди болѣе опытные, чѣмъ они, обратили бы прежде всего вниманіе на то, какъ уничтожить эту стѣну; но вѣдь они были еще дѣти! Житейская опытность не научила ихъ еще горькому правилу, что находить средства для исполненія прекрасныхъ намѣреній гораздо труднѣе, чѣмъ выдумывать эти намѣренія. Однако они все-таки взглянули на дѣло серьезно, и это доказываетъ, что развитіе, ведущее къ нравственной возмужалости, для нихъ началось съ-той самой минуты, когда они полюбили другъ друга. Они, правда, не умѣли практически примѣнить его къ жизни, но такое умѣнье дается не вдругъ; ихъ же жизнь погасла, чуть вспыхнувъ.
   Покинувъ Джульетту, Ромео спѣшить къ монаху, чтобы устроить вѣнчанье. Благодушный старикъ, по склонности всѣхъ любящихъ резонировать людей, предостерегаетъ его отъ избытка увлеченія и даже коритъ за вѣтренность, упоминая вновь имя Розалинды. Ромео отвѣчаетъ общими фразами, называя свою прежнюю страсть бредомъ и пустяками. Иначе, конечно, онъ не могъ говорить, коль скоро эпизодъ съ Розалиндой уже былъ разъ введенъ въ драму; но сцена эта относительно дальнѣйшаго развитія характера Ромео интересна главнѣйше по той сдержанности и рѣшимости, съ какими онъ выражаетъ свою просьбу и намѣренія. Это уже не тотъ восторженный юноша, какого мы видѣли въ предыдущей сценѣ свиданья съ Джульеттой. Увѣренность въ своемъ счастьѣ сдѣлало его сдержаннымъ и солиднымъ. Въ рѣчахъ его нѣтъ уже ни порывистости ни увлеченія. Онъ не только не спѣшитъ съ открытіемъ своей тайны, но, напротивъ, выражается сначала такимъ языкомъ, что почтенный монахъ даже не вдругъ понимаетъ, чего онъ хочетъ. Но дѣло сдѣлано: обѣщаніе монахомъ дано, счастливый Ромео уходитъ и затѣмъ, въ ожиданіи часа свадьбы, встрѣчается случайно съ своими друзьями, Меркуціо и Бенволіо. Они тотчасъ же замѣчаютъ, что, осѣненный счастьемъ, Ромео измѣнился и сталъ не тѣмъ, чѣмъ былъ прежде. Въ противоположность прежнему мрачному настроенію, онъ съ веселой беззаботностью принимаетъ участіе въ разговорѣ, остритъ не хуже ихъ обоихъ, но при этомъ ведетъ себя до того сдержанно, что, несмотря на избытокъ счастья, ни словомъ не проговаривается о своей тайнѣ. Если эта скрытность, съ одной стороны, служить доказательствомъ, какъ много возмужалъ и развился, подъ впечатлѣніемъ своей страсти, тотъ Ромео-ребенокъ, который бывало-плакалъ и жаловался на свои воображаемыя горести всякому встрѣчному, то съ другой -- увы -- эта же скрытность была косвенной причиной постигшей обоихъ любовниковъ катастрофы. Если бъ Ромео открылъ друзьямъ тайну своей любви, то нашелъ бы въ нихъ вѣрныхъ союзниковъ и пособниковъ. Меркуціо держалъ бы себя осторожнѣй съ Тибальдомъ и не вызвалъ его глупо на дуэль, чѣмъ было бы предотвращено и вышедшее изъ этой ссоры несчастье. Но трагическое въ судьбѣ Ромео и Джульетты именно въ томъ и заключалось, что, занятые собой и своей любовью, они, правда, росли и развивались подъ ея вліяніемъ, но только внутренно, не принимая во вниманіе тяжелой окружающей ихъ среды, вслѣдствіе чего и погибли подъ ея случайнымъ гнетомъ.
   За сценой свадьбы въ кельѣ монаха, когда любовники, задыхаясь отъ восторга, дѣлаются опять счастливыми дѣтьми, слѣдуетъ ссора и катастрофа съ Тибальдомъ. Въ началѣ сцены Ромео ведетъ себя еще осмотрительнѣй и еще сдержаннѣй, чѣмъ прежде. Изъ словъ его видно, что онъ началъ обдумывать свое положеніе даже относительно своихъ новыхъ родственниковъ-враговъ, что прежде, въ пылу страсти, не приходило въ голову ни ему ни Джульеттѣ. Онъ спокойно переноситъ дерзкую выходку Тибальда и всѣми силами старается потушить готовый вспыхнуть огонь вражды. Если бъ не глупая фанфаронада пустоголоваго Меркуціо, то встрѣча эта не имѣла бы никакихъ печальныхъ послѣдствій; но положеніе, въ какое поставили себя Ромео и Джульетта, виситъ всегда на волоскѣ и можетъ разрушиться отъ первой пустой случайности. Такъ и здѣсь: едва Меркуціо палъ отъ руки Тибальда -- горячая молодая кровь Ромео не перенесла этого испытанія, несмотря на всю его готовность себя сдержать. И можно ли за это его винить? Вѣдь онъ все-таки еще былъ неопытный ребенокъ! Такъ или иначе -- катастрофа случилась, послѣ чего несчастный любовникъ, принужденный искать спасенія въ бѣгствѣ, удаляется въ отчаяніи, горестно называя себя игрушкой судьбы.
   Слѣдующая сцена, въ кельѣ монаха, когда Ромео узнаетъ о постигшемъ его приговорѣ, рисуетъ картину полнаго отчаянія и подавленности несчастнаго любовника. Куда дѣвались пріобрѣтенныя имъ сдержанность и твердость. Онъ плачетъ, рыдаетъ, корчится, какъ безумный, на землѣ, такъ что вызываетъ даже строгій выговоръ со стороны спокойнаго и умѣющаго владѣть собой монаха. Не слѣдуетъ однако видѣть въ этомъ ошибки Шекспира относительно дальнѣйшаго развитія характера Ромео. Людская натура устроена такъ, что, дѣлая шаги въ пріобрѣтеніи опытности и умѣніи себя держать сообразно съ обстоятельствами, мы часто порывами возвращаемся къ прежнему состоянію и прежней слабости, особенно когда это вызывается нежданнымъ, тяжелымъ ударомъ. Ромео же былъ постигнуть горемъ, которое едва ли бъ могъ перенесть безропотно человѣкъ даже и болѣе зрѣлыхъ лѣтъ.
   За прелестной слѣдующей сценой прощанья двухъ любящихъ мы встрѣчаемъ Ромео въ Мантуѣ, гдѣ онъ, уже значительно успокоенный и пришедшій въ себя, ждетъ хорошихъ вѣстей отъ своей возлюбленной; но вмѣсто того приходитъ страшная новость о ея смерти! Отсюда начинается въ драмѣ самая серьезная и самая глубокая разработка характера Ромео. Пораженный, какъ громомъ, онъ, безъ всякихъ разсужденій, безъ всякихъ знаковъ отчаянія, мгновенно дѣлаетъ прямой и единственный выводъ, какой могла имѣть для него эта вѣсть.-- "Джульетта умерла!" -- говоритъ пріѣхавшій вѣстникъ.-- "Сегодня въ гробу буду съ ней и я!" -- отвѣчаетъ Ромео. Онъ даже не любопытствуетъ узнать, отчего и какъ произошла катастрофа. Приговоренный къ смерти не станетъ интересоваться ничѣмъ. Внѣшніе факты и событія дѣлаются для него роемъ призраковъ, быстро проносящихся предъ глазами, но не вызывающихъ въ душѣ никакого отклика. Глазъ видитъ, но не созерцаетъ; языкъ говоритъ, но, говоритъ что придетъ въ голову, безъ всякой систематизаціи мыслей. Такое состояніе души хорошо извѣстно людямъ, испытавшимъ, подобно Ромео, сердечный ударъ, который унесъ рѣшительно все, что имъ было дорого и мило. Замѣчательно, что въ подобномъ состояніи люди нерѣдко становятся даже какъ будто безучастными къ главному, поразившему ихъ событію и начинаютъ съ какой-то тупостью развлекаться совершенно посторонними, не идущими къ дѣлу мелочами. Такъ мать, потерявшая ребенка, хлопочетъ около его гробика, машинально перекалываетъ съ мѣста на мѣсто цвѣты или сердится, зачѣмъ не такъ поставлены свѣчи. Такое, повидимому, странное, но удивительно вѣрное съ тѣмъ, что наблюдается въ жизни, состояніе души изображено Шекспиромъ и въ этой сценѣ. Сраженный вѣстью о смерти Джульетты и сознавъ въ этой вѣсти безповоротно свою собственную смерть, Ромео, полусознательно, то начинаетъ требовать бумаги и чернилъ, чтобъ написать отцу, то, вспоминая, что ему нуженъ ядъ, принимается бормотать о мелочахъ, какія онъ видѣлъ въ лавкѣ аптекаря, торгующаго ядомъ. Ему мерещатся аллигаторъ, черепаха, горшки съ различными снадобьями, стоявшіе въ этой лавкѣ -- вещи, на которыя онъ, можетъ-быть, и вниманія не обратилъ, когда ихъ видѣлъ, но чьи образы вдругъ съ рельефностью возстановились въ его памяти, когда она, сраженная ударомъ, потеряла способность получать новыя впечатлѣнія. Актеръ, исполняющій эту сцену, долженъ приложить особенное стараніе, чтобъ понять ее и передать, какъ слѣдуетъ. Если онъ, какъ дѣлаютъ многіе, изобразитъ человѣка, говорящаго энергично и горячо, то этимъ сгубитъ всю сцену, превративъ ее въ наборъ безсмысленныхъ фразъ. Но пусть произнесетъ онъ весь монологъ Ромео и весь слѣдующій разговоръ съ аптекаремъ, какъ человѣкъ, говорящій въ какомъ-то полузабытьѣ, точно подъ гнетомъ сомнамбулизма; пусть даже въ ироническихъ репликахъ аптекарю выразитъ онъ не ту сознательную иронію, съ какой мы говоримъ, когда чувствуемъ себя выше предмета, надъ которымъ глумимся, но ту страшную, горькую усмѣшку, которая иногда кривитъ ротъ въ минуту душевныхъ терзаній противъ воли, -- тогда мысль поэта, создавшаго эту сцену, будетъ передана вѣрно, и мы увидимъ одно изъ тѣхъ замѣчательнѣйшихъ психологическихъ положеній, какія умѣлъ подсматривать и изображать только одинъ Шекспиръ.
   Это нравственное полузабытье, этотъ "шумъ внутренней тревоги", оглушившій все существо и препятствующій воспринимать внѣшнія впечатлѣнія, не покидаетъ Ромео до самой его смерти. Хотя онъ послѣ полученія страшной вѣсти является предъ глазами зрителей только въ послѣдней сценѣ у тѣла Джульетты, но изъ произносимаго имъ при этомъ монолога мы узнаемъ, что во все время пути изъ Мантуи въ Верону онъ находился въ этомъ ужасномъ состояніи до такой степени, что даже не слыхалъ и не понялъ ничего изъ разсказа слуги о томъ, что Парисъ былъ женихомъ Джульетты, и что изъ-за этого произошла вся катастрофа. Убитый во всемъ, онъ сберегъ одну мысль и одну цѣль. Цѣль эта была рѣшимость умереть на гробѣ Джульетты. Къ этой дѣли онъ стремился и шелъ съ такой неудержимой энергіей, что въ ней, казалось, воплотились вся его сила и весь его характеръ. Бывшій ребенокъ, плакавшій такъ недавно надъ воображаемыми несчастьями, выросъ и окрѣпъ въ стремленіи къ этой цѣли до степени разъяреннаго тигра, готоваго сбросить съ пути и растерзать все, что можетъ ему помѣшать въ его намѣреніи. Онъ дѣйствительно грозитъ смертью своему слугѣ, если тотъ не исполнитъ его приказанія и вздумаетъ за нимъ подсматривать, при чемъ именно сравниваетъ себя съ тигромъ или съ яростнымъ моремъ. Но замѣчательно, что, сказавъ эту угрозу, онъ вдругъ мгновенно смягчается и ласково обращается къ тому-же слугѣ, называя его своимъ товарищемъ и другомъ. Это опять одно изъ тѣхъ микроскопически-тонкихъ и вѣрныхъ психологическихъ движеній, какія умѣлъ подсматривать только Шекспиръ. Люди съ разстроенными до послѣдней степени нервами всегда бываютъ склонны быстро переходить въ своихъ сердечныхъ движеніяхъ изъ одной крайности въ другую. Бездѣлица, иногда даже воображаемая, способна вывести ихъ изъ себя; но вслѣдъ затѣмъ они рады со слезами просить прощенья у того, кого оскорбили. Такое же душевное движеніе повторяется и въ эпизодѣ съ Парисомъ, котораго Ромео встрѣчаетъ на кладбищѣ. Сдержанно и ласково Ромео проситъ оставить его въ покоѣ; но о

No -- ДЕШЕВАЯ БИБЛІОТЕКА -- 217

РОМЕО И ЮЛІЯ

ТРАГЕДІЯ
ВИЛЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ПЕРЕВОДЪ
П. А. КУСКОВА

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Эскалъ, герцогъ Веронскій.
   Графъ Парисъ, молодой человѣкъ, родственникъ герцога.
   Монтэгю, Капулетъ, главы двухъ враждебныхъ домовъ.
   Старикъ -- двоюродный братъ Капулета.
   Ромео, сынъ Монтэгю.
   Меркуціо, родственникъ герцога, другъ Ромео.
   Бенволіо, племянникъ Монтагю и другъ Ромео.
   Тибальтъ, племянникъ жены Капулета.
   Отецъ Лаврентій, Братъ Іоаннъ, францисканцы.
   Балтазаръ, слуга Ромео.
   Самсонъ, Григорій, слуги Капулета.
   Абрамъ, слуга изъ дома Монтэгю.
   Піетро, слуга Джульетиной кормилицы.
   Аптекарь.
   Музыканты.
   Пажъ Париса.
   Г-жа Капулетъ.
   Г-жа Монтэгю.
   Юлія, дочь Капулета.
   Кормилица Юліи.
   Веронскіе граждане, слуги, маски, стражи и пр.

Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ. Только одна, сцена V акта происходитъ въ Мантуѣ.

   

АКТЪ I.

СЦЕНА I.

НА ПЛОЩАДИ.

Входятъ Самcонъ и Григорій, съ мечами и щитами.

   Самсонъ. А ей-Богу, Григорій, мы не дадимъ имъ спуску.
   Григорій. Разумѣется, потому что мы не аптекари.
   Самсонъ. Я хочу сказать, что если насъ раззадорятъ, такъ мы имъ не спустимъ.
   Григорій. Будемъ ждать, чтобъ у насъ спустили.
   Самсонъ. Я живо заѣду, когда меня расшевелятъ.
   Григорій. Ты не живо только расшевеливаешься.
   Самсонъ. Собака со двора Монтэгю уже мутитъ меня.
   Григорій. Быть храбрымъ значитъ не cмущаться; а когда собака мутитъ, такъ что жъ ты передъ человѣкомъ почувствуешь?
   Самсонъ. Собака съ ихъ двора мутитъ меня такъ, что я теряю смущеніе. Попадись мнѣ изъ нихъ человѣкъ или баба, никому не дамъ возлѣ стѣнки пройти.
   Григорій. И видно, какое безсильное ты животное: всегда кто слабѣе, тотъ стѣнки держится.
   Самсонъ. Такъ; оттого и женщина, какъ сосудъ слабый, всегда къ стѣнѣ прислоняется:-- такъ я всѣхъ мужчинъ. Монтэгю -- на середину улицы, а всѣхъ бабъ ихъ къ стѣнѣ прижму.
   Григорій. Наша ссора до бабъ не касается: это дѣло нашихъ господъ да наше.
   Самсонъ. Все равно, я буду тираномъ: передравшись съ мужчинами, я не дамъ спуску и женщинамъ.
   Григорій. И съ ними драку затѣешь?
   Самсонъ. Понимай, какъ знаешь.
   Григорій. Тотъ пойметъ, кому придется съ тобой дѣло имѣть?
   Самсонъ. У меня недоразумѣній не будетъ. Всѣмъ извѣстно, что я за птица и каковъ я гусь въ этомъ дѣлѣ.
   Григорій. Хорошо, что ты не рыба: ты бы непремѣнно былъ салакушкой. Вынимай инструментъ: Монтэгю идутъ.

Входятъ Абрамъ и Балтазаръ.

   Самсонъ. Моя шпага готова: задирай, я за тобою.
   Григорій. Чтобы тягу дать?
   Самсонъ. Не бойся!
   Григорій. Ужъ тебя бояться! Вотъ выдумалъ!
   Самсонъ. Надо, чтобъ законъ былъ за нами. Пусть они начинаютъ.
   Григорій. Я сдвину брови, какъ пойду мимо нихъ: принимай, какъ хочешь.
   Самсонъ. Или лучше: какъ смѣешь. А я палецъ въ ротъ; вотъ будетъ позоръ, коли они вынесутъ!
   Абрамъ. Это вы на нашъ счетъ, сударь, палецъ сосете?
   Самсонъ. Я, сударь, палецъ сосу.
   Абрамъ. На нашъ вы счетъ, сударь, палецъ сосете?
   Самсонъ. За насъ законъ, если я скажу -- да?
   Григорій. Нѣтъ.
   Самсонъ. Нѣтъ, сударь. Я не на вашъ счетъ, сударь, палецъ сосу; только я сосу палецъ, сударь.
   Григорій. Вы, сударь, ссору затѣваете?
   Абрамъ. Ссору, сударь? нѣтъ, сударь.
   Самсонъ. Если вамъ, сударь, ссоры хочется, я къ вашимъ услугамъ: нашъ господинъ ничѣмъ не хуже вашего.
   Абрамъ. И не лучше?
   Самсонъ. Какъ хотите, сударь.

Входитъ Бенволіо; онъ остается въ отдаленіи.

   Григорій. Говори: лучше; сюда идетъ племянникъ нашего.
   Самсонъ. Лучше, лучше.
   Абрамъ. Вы врете.
   Самсонъ. Готовьте шпаги, если вы не бабы.
             Не позабудь, Григорій, своего
             Хваленаго удара! [Дерутся].
   Бенволіо.                               Стойте, дурни!
             Прочь шпаги! Вы не вѣдаете, что
             Творите. [Взбиваетъ изъ рукъ ихъ мечи].

Входитъ Тибальтъ.

   Тибальтъ. Какъ! ты съ обнаженнымъ
             Мечомъ средь этой челяди? Бенволіо,
             Гляди сюда, ко мнѣ: здѣсь смерть твоя!
   Бенволіо. Я водворяю миръ; вложи свой мечъ
             Или его употреби на то, [въ ножны,
             Чтобы разнять ихъ заодно со мною.
   Тибальтъ. Какъ! говорить о мирѣ, обнаживши
             Свой мечъ?-- Я ненавижу это слово,
             Какъ ненавижу чорта, Монтэгю
             Всѣхъ до единаго, и въ томъ числѣ тебя.
             Держись, трусишка! [Дерутся].

Сбѣгаются люди, кто со стороны Монтэгю, кто со стороны Капулетомъ, и принимаютъ участіе въ дракѣ; затѣмъ появляются горожане съ дубинами.

   1-й горожанинъ. Несите ломы, топоры, дубины!
             Рубите ихъ! валяйте! всѣхъ ихъ къ чорту!
             И Капулетовъ всѣхъ къ чертямъ, и Монтэгю!

Входитъ Капулетъ, въ домашнемъ костюмѣ; за нимъ жена его.

   Капулетъ. Что тутъ за шумъ?-- Подайте мнѣ
             Большой мой мечъ! мой мечъ!
   Лэди Капулетъ. Клюку тебѣ, клюку!
             Что станешь дѣлать ты съ мечомъ?
   Капулетъ.                                                   Я говорю:
             Мечъ! Старый Монтэгю пришелъ сюда
             И тычетъ мнѣ въ глаза своимъ клинкомъ.

Входитъ Монтэгю; за нимъ его жена.

   Монтэгю. Ты, подлый Капулетъ! Жена -- я не могу!
   Лэди Монтэгю. Я ни на шагъ тебя не подпущу къ врагу.
             Сходятъ герцогъ со свитою.
   Герцогъ. Что вы, крамольники! враги покоя
             И осквернители своихъ мечей,
             Запятнанныхъ въ крови собратій!-- Что же,
             Меня не слушаютъ?-- Вы, люди! звѣри вы,
             Которымъ нужно загашать огонь
             Зловредной ярости въ пурпуровыхъ потокахъ,
             Ліющихся изъ вашихъ жилъ! Коль жизнь
             Вамъ дорога, прочь изъ злодѣйскихъ рукъ
             Оружье, на бѣду вамъ данное, и слушать,
             Что скажетъ вамъ о васъ скорбящій князь.
             Ужъ три усобицы изъ-за пустого слова
             Между тобою, старый Капулетъ,
             И Монтэгю, три раза возмущали
             Миръ нашихъ улицъ и старѣйшихъ гражданъ
             Вероны вынуждали оставлять
             Ихъ величавую одежду, чтобы браться
             Руками старыми за бердыши,
             Такіе жъ старые, заржавѣвшіе въ мирѣ,
             И разнимать васъ въ вашей, столь же ржавой
             Враждѣ. Когда еще хоть разъ вы тишину
             На нашихъ улицахъ нарушите, вы жизнью
             Заплатите за нарушенье мира.
             На этотъ разъ всѣ остальные могутъ
             Идти. Ты, Капулетъ, пойдешь за мной;
             Ты, Монтэгю, придешь послѣ обѣда
             Узнать дальнѣйшее рѣшенье наше
             По дѣлу этому въ нашъ старый замокъ,
             Гдѣ совершаемъ судъ мы. Разъ еще:
             Подъ страхомъ смерти -- всѣ маршъ по домамъ!

(Уходятъ герцогъ, свита, Капулетъ, лэди Капулетъ, Тибальтъ, горожане и слуги).

   Монтэгю. Кто эти старыя опять затѣялъ ссоры?
             Ты былъ, племянникъ, здѣсь, какъ это началось?
   Бенволіо. Тутъ слуги вашего противника и ваши
             Схватились раньше, чѣмъ сюда пришелъ я.
             Я ихъ мечомъ хотѣлъ разнять; но въ это
             Мгновенье бѣшеный пришелъ Тибальтъ,
             Съ мечомъ ужъ наготовѣ и, своими
             Мнѣ вызовами оглушая уши,
             Надъ головой имъ машетъ, рѣжа воздухъ,
             Хотя тому и горя мало: знаетъ,
             Свиститъ, на зло ему. Пока мы съ нимъ
             Мѣнялися ударами, народъ
             Сбѣгаться началъ, и пошло, покуда
             Князь не пришелъ и всѣхъ не разогналъ.
   Лэди Монтэгю. Ахъ, гдѣ Ромео?-- Видѣли его вы
             Сегодня? Какъ я рада, что его
             На этой дракѣ не было.
   Бенволіо.                                         За часъ,
             Сударыня, предъ тѣмъ, какъ радостное солнце
             Явило ликъ свой въ золотомъ окнѣ
             Востока, безпокойство въ мысляхъ
             Меня изъ дому вывело, и я,
             Бродя по сикоморовой аллеѣ,
             Той, что идетъ отъ города на западъ,
             Такую рань, гуляющимъ увидѣлъ
             И сына вашего. Я двинулся къ нему,
             Но онъ смекнулъ и скрылся въ чащѣ лѣса.
             Судя по собственному состоянью
             О состояніи его души,-- намъ всѣмъ
             Съ своими мыслями всегда тѣмъ больше дѣла,
             Чѣмъ отъ людей мы дальше,-- я пошелъ
             Своей дорогой и его оставилъ
             Въ покоѣ, уходя усердно отъ того,
             Кто такъ усердно избѣгалъ меня.
   Монтэгю. Ужъ много разъ тамъ видѣли его
             При свѣжей утренней росѣ, къ которой
             Свои онъ прибавляетъ слезы, такъ же,
             Какъ прибавляетъ къ облакамъ небесъ
             Онъ облака своихъ тяжелыхъ вздоховъ.
             Но только что живительное солнце
             Начнетъ, на отдаленнѣйшемъ востокѣ,
             Отодвигать тѣнистый пологъ съ ложа
             Авроры,-- крадется мой омраченный сынъ
             Домой отъ свѣта и, въ свою забравшись
             Пустую комнату, тамъ запираетъ ставни,
             За двери гонитъ златокудрый день
             И создаетъ искусственную ночь.
             Недоброе таится что-то въ этомъ.
             Хоть дружескимъ бы кто помогъ ему совѣтомъ!
   Бенволіо. Вамъ неизвѣстно, дядюшка, съ чего
             Все это онъ?
   Монтэгю.                     Не только ничего
             Не знаю, но не знаю, какъ и взяться
             За дѣло, чтобъ узнать.
   Бенволіо.                               Вы говорили съ нимъ?
   Монтэгю. И самъ съ нимъ говорилъ и подсылалъ другихъ;
             Но онъ самъ чувствъ своихъ наперсникъ и совѣтникъ,--
             Ужъ я не говорю, хорошій ли,-- но только
             Такой несообщительный, такой
             Непроницаемый, что ничего
             Не доберешься отъ него, все тайна,
             Все какъ въ снѣдаемой незримымъ червячкомъ
             Цвѣточной почкѣ до поры, когда
             Она медовые раскроетъ лепестки
             Для воздуха и солнышку свою
             Въ даръ принесетъ красу. Когда бы только
             Узнать, что это съ нимъ, съ чего его печаль,--
             Мы все бы сдѣлали.-- Кому его не жаль!

Показывается Ромео.

   Бенволіо. Вотъ онъ идетъ. Уйдите, дядя, прочь.
             Я доберуся, чѣмъ и какъ ему помочь.
   Монтагю. Дай Богъ, чтобы тебѣ души его больной
             Услышать исповѣдь.-- Идемъ, жена, домой!--

[Уходятъ].

   Бенволіо. А! съ добрымъ утромъ, милый мой кузенъ!
   Ромео. Какъ, день такъ юнъ?
   Бенволіо. Сейчасъ лишь било девять.
   Ромео. О Господи, какъ тягостные длинны
             Часы! Что это, мой отецъ
             Сейчасъ ушелъ?
   Бенволіо. Да, онъ.-- Но въ чемъ та тягость,
             Что удлиняетъ такъ часы Ромео?
   Ромео. Въ отсутствіи того, что ихъ могло бы сдѣлать
             Короткими.
   Бенволіо.                     Влюбленъ?
   Ромео.                                         Не нахожу...
   Бенволіо. Любви?
   Ромео.                     Вниманья той, которую люблю.
   Бенволіо. Увы, зачѣмъ любовь, столь милая на видъ,
             Такой тиранъ и грубіянъ на дѣлѣ!
   Ромео. Увы, зачѣмъ любовь, съ повязкой на глазахъ,
             Безъ глазъ, тропинки всѣ къ своей отыщетъ цѣли!
             Гдѣ мы обѣдаемъ сегодня?-- Ай, ай, ай!--
             Что тутъ была у васъ за драка?-- Впрочемъ,
             И не разсказывай: я все ужъ слышалъ.
             И съ ненавистью много дѣла; только
             Съ любовью больше:-- да, о забіяка
             Любовь! о любящая ненависть! о нѣчто,
             Изъ ничего создавшееся прежде
             Всѣхъ вѣкъ! о суета несуетная! легкость
             Тяжеловѣсная! о безобразный хаосъ
             Прелестныхъ образовъ! свинцовая пушинка,
             Огонь холодный, ясный дымъ, больное
             Здоровье, сонъ во всѣ глаза глядящій,
             Какой-то сонъ не сонъ!-- Вотъ та любовь,
             Которую я чувствую, въ которой
             Любви не вижу. Ты смѣешься?
   Бенволіо.                                                   Плачу.
   Ромео. Вотъ, добрый человѣкъ, о чемъ?
   Бенволіо.                                                   Да о тебѣ.
   Ромео. И такова всегда любовь. Мои печали
             Тяжелымъ бременемъ въ груди моей лежали;
             Теперь ты хочешь ихъ умножить, расплодить,
             И на мои своей печали наложить.
             Любовь, что ты теперь оказываешь, только
             Подбавитъ горечи, а мнѣ и такъ ужъ горько.
             Любовь есть курево изъ дыма вздоховъ;
             Прояснена, она -- огонь, горящій
             Въ глазахъ любовниковъ; омрачена,
             Она есть море, что питаютъ слезы
             Влюбленныхъ: что она еще такое?
             Какое-то смышленное безумье,
             Смертельнѣйшая горечь и какой-то
             Живительный бальзамъ.-- Прощай, голубчикъ.

[Уходитъ].

   Бенволіо. Постой, и я пойду. Меня ты очень
             Обидишь, если не возьмешь съ собою.
   Ромео. Тьфу! самого я потерялъ себя;
             Меня здѣсь нѣтъ; Ромео Монтэгю
             Передъ тобою нѣтъ; онъ гдѣ-то, но не здѣсь.
   Бенволіо. Скажи серьезно, ты въ кого влюбленъ?
   Ромео. Хоть плачь, а говори?
   Бенволіо.                                         Зачѣмъ же плакать?
             Скажи спокойно.-- Ну!
   Ромео.                                         Скажи больному,
             Чтобъ онъ спокойно дѣлалъ завѣщанье.
             Плохой совѣтъ тому, кому такъ плохо.--
             Серьезно, мой милѣйшій, я люблю
             Одну особу.
   Бенволіо.                     Я настолько близко
             Попалъ ужъ въ цѣль, какъ только заподозрѣлъ,
             Что ты влюбленъ.
   Ромео.                               Прекраснѣйшій стрѣлокъ.
             И та особа ослѣпительна!
   Бенволіо.                                         Чѣмъ цѣль
             Свѣтлѣе, милый мой, тѣмъ легче цѣлить.
   Ромео. Да, но на этотъ разъ ты сдѣлалъ промахъ:
             Она недосягаема для стрѣлъ
             Амура;, у нея наклонности Діаны;
             Заключена въ броню стальную чистоты,
             Она живетъ, не вѣдая тревоги
             Отъ дѣтскихъ стрѣлъ малютки Купидона;
             Она никакъ не дастъ себя въ осаду
             Рѣчамъ любви, она не приметъ встрѣчи
             Со взглядами, идущими на приступъ,
             И соблазнителю самой святыни -- злату
             Въ свое жилище двери не откроетъ:
             О, красотой она богата!-- бѣдность
             Ея лишь въ томъ, что смерть ея возьметъ
             И всѣ ея сокровища съ собою.
   Бенволіо. Она дала обѣтъ сурово такъ беречь
             Себя?
   Ромео.           Дала обѣтъ; и производитъ этимъ
             Ужасное губительство: морить
             Себя суровостью такой, при красотѣ,
             Вѣдь это -- красоты лишать потомство!
             Она ужасно хороша; ужасно
             Умна; умно ужасно -- хороша
             И стоитъ неба, составляя даже
             Мое отчаянье: она дала обѣтъ
             Не знать любви, и изъ-за этой клятвы
             Вотъ я мертвецъ, настолько лишь живой,
             Чтобы тебѣ сказать, что я ужъ умеръ.
   Бенволіо. Ты слушайся меня; забудь о ней, не думай!
   Ромео. О! научи меня забыть, какъ думать.
   Бенволіо. Открой глаза, смотри на красоту
             Другихъ.
   Ромео.                     Все это путь къ тому, чтобъ лишній разъ
             Вернуться мыслью къ ней, прекраснѣйшей!-- Тѣ маски
             Счастливыя, которыя цѣлуютъ
             Чело красавицъ, самой чернотой
             Своей насъ заставляютъ думать
             О красотѣ, подъ ними скрытой; тотъ,
             Кто зрѣнье потерялъ, не можетъ позабыть
             О драгоцѣннѣйшемъ сокровищѣ, о свѣтѣ,
             Навѣки для него потерянномъ. Дай мнѣ
             Увидѣть женщину прекраснѣйшую; что мнѣ
             Отъ красоты ея?-- Она мнѣ будетъ книгой,
             Въ которой я прочту, кто лучше, чѣмъ она?
             Прощай: ты научить позабывать не можешь.
   Бенволіо. Нѣтъ, это я искусство непремѣнно
             Произойду, во что бы то ни стало.

[Уходятъ].

   

СЦЕНА II.

УЛИЦА.

Входятъ Капулетъ, Парисъ и слуги.

   Капулетъ. И Монтэгю подвергнутъ также точно
             Взысканію; а кажется, чего бы
             И стоило жить въ мирѣ старикамъ
             Такимъ, какъ мы.
   Парисъ.                               Почетнымъ положеньемъ
             Вы пользуетесь оба; и ей-Богу,
             Жаль, что такъ долго вы между собою
             Сойтись не можете. Но только я опять:
             Что на мою отвѣтите вы просьбу?
   Капулетъ. Дамой отвѣтъ все прежній мой отвѣтъ:
             Моя дочурка не видала свѣта;
             Предъ нею не прошло четырнадцати лѣтъ:
             Еще хоть два должны завянуть пышныхъ лѣта,
             Чтобы она была невѣстою, какъ слѣдъ.
   Парисъ. Моложе, чѣмъ она, есть матери.
             Капулетъ.                                                   Что скоро
             Такъ сдѣлано, выходитъ все не споро.
             Мои надежды всѣ поглощены землей;
             Она одна желанная царица
             Моей недужной старости; но, милый
             Парисъ, старайтесь получить
             Ея любовь, пріобрѣтите сердце
             Ея: въ моемъ согласьи только часть
             Ея согласія; полюбитъ васъ она,
             То въ добромъ выборѣ ея, совсѣмъ готово,
             Лежитъ согласье полное мое,
             Мое послѣднее, рѣшительное слово.
             Сегодня у меня обычный съ давнихъ поръ
             Дается праздникъ; много на него я
             Назвалъ народу -- близкихъ все друзей:
             Когда бы пожелали вы собою
             Число ихъ увеличить, вы бы были
             Желаннѣйшимъ среди моихъ гостей.
             Въ моей лачугѣ приготовьтесь въ эту
             Увидѣть ночь такія по землѣ
             Переступающія звѣзды,
             Передъ которыми померкнетъ свѣтъ небесный
             И чѣмъ бываетъ полонъ молодой,
             Здоровый человѣкъ въ тѣ дни, когда
             Разряженный апрѣль ступаетъ по пятамъ
             Зимы-старушки, точно тѣмъ, той самой
             Наполнитесь вы радостью сегодня
             Въ моемъ дому, средь этихъ свѣжихъ женскихъ
             Бутончиковъ: всѣхъ слушайте, на всѣхъ
             Смотрите, и изъ всѣхъ вы полюбите ту,
             Достоинства которой будутъ выше:
             Моя межъ ними будетъ тоже, если
             Не для чего другого, такъ для счету.
             Пойдемте-ка со мною. Ты, штукарь!
             Обѣгай всю красавицу Верону;
             Найди мнѣ всѣхъ особъ, которыхъ имена
             Написаны тутъ [отдаетъ списокъ] и скажи имъ всѣмъ,
             Что домъ мой и привѣтъ мой къ ихъ услугамъ.

[Уходятъ Капулетъ и Парисъ].

   Слуга. Найди ему, чьи имена тутъ написаны? А написано, что сапожникъ долженъ знать свой аршинъ, и портной -- свое шило; рыбакъ -- свои кисти, и маляръ -- свои сѣти; а я находи, вишь, особъ, чьи имена тутъ написаны, когда я не доберуся вовѣкъ, какія имена писавшая особа тутъ написала. Надо обратиться къ ученому. Вотъ кстати, ей-Богу!

Входятъ Ромео и Бенволіо.

   Бенволіо. Стой, милый человѣкъ! одно пламя поглощается другимъ пламенемъ, одно страданье ослабляется другимъ страданіемъ; закружись до дурноты, и, чтобы помочь себѣ, надо кружиться снова, въ другую сторону; безнадежное горе излечивается муками новаго огорченія:
   
             Схвати себѣ въ глаза теперь какой-нибудь
             Заразы новой, и смертельный ядъ
             Заразы прежней пропадетъ безслѣдно.
   Ромео. Я думаю, при этомъ безподобенъ
             Листъ подорожника.
   Бенволіо.                               При чемъ -- при этомъ?
   Ромео. При вывихѣ ноги.
   Бенволіо.                               Что ты, Ромео,
   Сошелъ съ ума?
   Ромео.                     Не то, чтобы сошелъ
             Съ ума; но весь опутанъ хуже,
             Чѣмъ сумасшедшій; заключенъ въ тюрьму;
             Тамъ голодомъ морятъ меня, бичуютъ,
             И мучатъ, и... Здорово, добрый вечеръ!
   Слуга. Дай Богъ вамъ, сударь, добрый вечеръ.
             Можно спросить васъ: вы умѣете читать?
   Ромео. О, да, свою судьбу въ своихъ печаляхъ.
   Слуга. Вы научились этому, быть можетъ,
             Безъ книги; мнѣ же нужно знать, прочтете ль
             Вы, что бы ни пришлось.
   Ромео.                                         Да, если только
             Знакомы мнѣ языкъ и буквы.
   Слуга.                                                   Баринъ
             Веселый вы.-- Счастливо оставаться!
             Ромео. Постой, любезный, я читать умѣю.

[Читаетъ].

   "Синьоръ Мартино съ супругою и дочерьми; графъ Анзельмо со своими прекрасными сестрицами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо съ его милыми племянницами; Меркуціо съ братцемъ Валентиномъ; дядюшка Капулетъ съ тетушкою и моими кузинами; моя прелестная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо со своимъ кузеномъ Тибальтомъ; Луціо и шалунья Елена".
   
   Прекрасная компанія; гдѣ же она соберется?
   Слуга. У насъ.
   Ромео. Это гдѣ же?
   Слуга. Въ домѣ, ужинать.
   Ромео. Въ чьемъ домѣ?
   Слуга. Барина моего.
   Ромео. А, въ самомъ дѣлѣ; я бы долженъ былъ спросить о немъ сначала.
   Слуга. Я вамъ разскажу о немъ безъ спрашиванья. Баринъ мой -- великій и богатый Капулетъ; и если только вы не кто-нибудь изъ Монтэгю, прошу: раздавимъ кружечку.-- Счастливо оставаться.

[Уходить].

   Бенволіо. На этотъ пиръ старинный Капулетовъ
             Приглашена сегодня Розалина --
             Твоя красавица -- и вмѣстѣ съ ней
             Все, чѣмъ блеститъ красавица Верона.
             Пойдемъ туда; ты безпристрастнымъ окомъ
             Сравни лицо ея съ другими, что тебѣ
             Я покажу, и ты увидишь самъ,
             Что бѣлый лебедь твой не лебедь, а ворона.
   Ромео. Когда святая вѣра глазъ моихъ
             Подобное допуститъ вѣроломство,
             Тогда въ огни мои пусть обратятся слезы;
             И эти, часто такъ тонувшіе и все
             Не утопавшіе, прозрачные мои
             Еретики, пускай горятъ огнемъ,
             Пріуготовленнымъ лжецамъ. Чтобъ кто мои быть
             Прелестнѣй, чѣмъ она!-- Всевидящее солнце
             Не видѣло съ тѣхъ поръ, какъ созданъ міръ,
             Подобной ей.
   Бенволіо.                     Ну! для тебя она
             Была красавицей, покуда никого ты
             Не видѣлъ съ нею рядомъ, и пока
             Она въ обоихъ у тебя въ глазахъ
             Была одна; но ты на этихъ
             Вѣсахъ хрустальныхъ взвѣсь теперь царицу
             Своей души, поставивъ рядомъ съ ней
             Которую-нибудь изъ дѣвушекъ, что будутъ
             Блистать сегодня на балу. Тебѣ
             Я покажу. И то, что ты считалъ
             Такимъ прелестнымъ, выйдетъ лишь недурно.
   Ромео. Пойду, не для того, чтобъ видѣть, что ты станешь
             Показывать, но только для того,
             Чтобы ея сіяніемъ упиться.

[Уходятъ].

   

СЦЕНА III.

У КАПУЛЕТОВЪ.

Входятъ лэди Капулетъ и кормилица.

   Лэди Капулетъ. Кормилица, гдѣ барышня? Пошли же
             Ее ко мнѣ.
   Кормилица.           Ну вотъ, какъ то, что я
             Двѣнадцати лѣтъ отъ роду была
             Еще невинна,-- я ее звала ужъ.
             Ну, козынька! Ну, птичка-непосѣдка!
             Вотъ, прости Господи, запропастилась!
             Ну, дѣвочка! Эй, Юля!

Входитъ Юлія.

   Юлія.                                         Что такое?
             Кто звалъ?
   Кормилица.                     Мама звала.
   Юлія.                                         Мама, я здѣсь;
             Что вамъ угодно?
   Лэди Капулетъ. Вотъ въ чемъ дѣло. Няня,
             Уйди-ка на минутку. Мы должны
             Поговоритъ тутъ по секрету.-- Впрочемъ,
             Постой: я думаю, ты можешь слышать.
             Ты понимаешь, дочь моя въ такихъ
             Теперь годахъ...
   Кормилица.                               А ужъ могу сказать,
             Что я ея года пересчитаю
             Изъ часу въ часъ.
   Лэди Капулетъ.                     Четырнадцати лѣтъ
             Ей нѣтъ еще.
   Кормилица.                     Поставила бъ въ закладъ
             Четырнадцать зубовъ своихъ, когда бы
             Ихъ, къ моему несчастью, не осталось
             Всего четыре: ей четырнадцати нѣтъ.
             Далеко до Петра въ веригахъ?
   Лэди Капулетъ.                                         Съ небольшимъ
             Недѣли двѣ.
   Кормилица.                     Съ большимъ иль съ небольшимъ,
             Но изъ всѣхъ дней въ году, вотъ-вотъ какъ только
             Придетъ ночь на Петра въ веригахъ,
             Такъ ей четырнадцать и будетъ. Съ нею
             Сусанна, царство ей небесное, была
             Ровесницей.-- Что дѣлать! Богъ прибралъ
             Сусанну: я ея не стоила.-- Такъ вотъ я
             И говорю: въ ночь на Петра въ веригахъ
             Четырнадцать ей стукнетъ; это вѣрно,
             Ужъ такъ-то вѣрно: помню хорошо.
             Теперь съ землетрясенія прошло
             Одиннадцать лѣтъ; а ее, бѣдняжку,
             Мы отняли,-- вовѣкъ не позабуду,--
             Не въ день какой другой, а въ этотъ самый;
             Тогда соски натерла я полынью
             Да и усѣлася на солнышко, у стѣнки,
             Подъ голубятней: съ бариномъ тогда
             Вы были въ Мантуѣ,-- ну жъ память у меня,--
             Такъ это, говорю, когда она
             Съ соска полыни-то лизнула
             Да поняла, что горько, Боже мой,
             Какъ разблажилася! накинулась на грудь!..
             А голубятня трахъ: ну, я вамъ доложу,
             Меня упрашивать тогда не нужно было
             Подняться съ мѣста.
             Тому одиннадцать теперь ужъ лѣтъ:
             Она тогда могла одна стоять ужъ;
             Куда стоять! расхаживала всюду:
             Съ ноженки этакъ на ноженку.
             И за день передъ тѣмъ себѣ расшибла лобъ:
             Тогда мой мужъ -- шутникъ былъ тоже, царство
             Ему небесное,-- взялъ на руки ее:
             "Что", говоритъ, "ты падаешь все на носъ?
             Вотъ погоди, какъ будешь поумнѣе,
             Такъ станешь падать на спину; такъ, Юлія?"
             И вотъ, передъ Царицею Небесной,
             Шалунья маленькая пріутихла
             И отвѣчаетъ: "Да".-- А вишь теперь
             Какъ шутка вышла кстати! Ну, ей-Богу,
             Вотъ проживи хоть тысячу я лѣтъ,
             Мнѣ никогда не позабыть: "Такъ, Юлія?"
             Онъ говоритъ; и дурочка моя
             Остановилася и отвѣчаетъ:-- "Да".
   Лэди Капулетъ. Ну, будетъ, отдохни немного.
   Кормилица.                                                             Точно такъ,
             Сударыня. Но только не могу
             Безъ смѣха вспомнить, какъ это она
             Притихла, вдругъ и отвѣчаетъ: "Да".
             А шишка у нея на лбу, хоть побожиться,
             Была величиною въ молодое
             Яйцо пѣтушье, такъ хватилась, что бѣда,
             И закатилася. "Что!" говоритъ мой мужъ:
             "Ты падаешь все на носъ? Погоди,
             Какъ будешь старше, будешь падать больше
             Все на спину; такъ, Юля?" И она
             Притихла вдругъ и отвѣчаетъ: "Да".
   Юлія. Притихни, милая кормилица, и ты,
             Прошу тебя! Ты слышишь?
   Кормилица.                                         Слышу; видишь,
             Притихла.-- Осѣни тебя Господь
             Своею милостью! Изъ всѣхъ ребятъ,
             Которыхъ выкормила я, ты самой
             Была хорошенькой; и только бы до свадьбы
             Твоей привелъ дожить меня Господь,
             Такъ больше ничего мнѣ и не надо.
   Лэди Капулетъ.                                                   Свадьбы,--
             Вотъ мнѣ о свадьбѣ-το и хочется теперь
             Поговорить.-- Скажите мнѣ, моя
             Любезнѣйшая дочь, какъ вы насчетъ
             Замужества?
   Юлія.                     Это честь, какая до сихъ поръ
             Мнѣ и во снѣ не снилась.
   Кормилица.                                         Вишь ты:-- честь!
             Когда бъ я не была единственной твоею
             Кормилицей, сказала бы, что мудрость
             Ты съ молокомъ всосала.
   Лэди Капулетъ.                               Такъ теперь
             Настало время думать о замужствѣ.
             Тебя моложе здѣсь, у насъ, въ Веронѣ,
             Есть женщины большого свѣта,
             Ужъ матери семейства: сколько помню,
             Сама я матерью была гораздо
             Моложе, чѣмъ теперь ты -- дѣвушка. Такъ вотъ
             Безъ дальнихъ словъ: блестящій графъ Парисъ
             Свое вамъ предлагаетъ сердце.
   Кормилица. У! государушка, вотъ господинъ,
             Такъ господинъ! такого цѣлый міръ --
             Да что тутъ міръ,-- ну, кукла восковая!
   Лэди Капулетъ. Такихъ цвѣтовъ не производитъ лѣто
             Вероны.
   Кормилицей           Никогда! Вотъ онъ цвѣтокъ,
             Такъ ужъ цвѣтокъ!
   Лэди Капулетъ.                     Что скажешь?-- Полюбить
             Могла бы ты Париса?-- Въ эту ночь
             Ты на балу у насъ его увидишь:
             Читай по книгѣ ты Парисова лица
             И отыщи ту прелесть, что на немъ
             Написана рукою красоты.
             Вглядись во всѣ его отдѣльныя черты,
             И ты увидишь, полноту какую
             Вливаетъ каждая изъ нихъ одну въ другую:
             И если въ книгѣ той что нѣсколько темно,
             То на поляхъ очей его разъяснено.
             Безцѣнный томъ любви; но въ немъ неполно что-то,
             Онъ весь пока въ листахъ, онъ весь безъ переплета.
             Моря -- жилища рыбъ. Какъ мило, посмотри,
             Все то, что хорошо снаружи и внутри:
             И книга болѣе достойна та почета,
             Что золотыя сказки и слова
             Подъ внѣшнею скрываетъ позолотой.
             Такъ увеличишь ты блескъ графа, полюбя
             Его,-- безъ убыли, конечно, для себя.
   Кормилица. Безъ убыли!-- Нѣтъ, больше: отъ мужчины
             Идетъ на прибыль женщина.
   Лэди Капулетъ.                                         Скажите
             Короче: графъ Парисъ пріятенъ ли для васъ?
   Юлія. Я прежде посмотрю, что сердцу скажетъ глазъ.
             Но дальше вами мнѣ назначенной преграды
             Свои пытливые не допущу я взгляды.

Входитъ слуга.

   Слуга. Сударыня, гости съѣхались, ужинъ подали; васъ всѣ ищутъ, барышню спрашиваютъ, мамку въ столовой ругаютъ, кутерьма такая, что ужасти. Я пойду-съ, подавать надо; ради Бога, поскорѣе пожалуйте.
   Лэди Капулетъ. Джульета, графъ безъ насъ трудитъ напрасно очи.
   Кормилица. Ступай, къ счастливымъ днямъ искать счастливой ночи!
   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо, съ ними нѣсколько мужчинъ въ маскахъ, слуги съ факелами и проч.

   Ромео. Такъ будетъ эта говориться рѣчь
             Намъ въ оправданіе, иль такъ -- безъ объясненій?
   Бенволіо. Прошла пора для всякихъ многословій.
             У насъ не будетъ въ труппѣ Купидона
             Съ повязкою изъ шарфа на глазахъ
             И съ расписнымъ татарскимъ длиннымъ лукомъ
             Изъ дранки, чтобъ пугать дѣвицъ, подобно
             Гороховому пугалу; не будетъ
             И заученнаго пролога, очень скверно
             Произнесеннаго, при входѣ, за суфлеромъ:
             Пускай насъ мѣрятъ, какъ кому угодно,
             Мы имъ по собственной отмѣримъ мѣрѣ,--
             А тамъ и были таковы.
   Ромео.                                         Мнѣ факелъ!
             Я не гожусь для прыганья; я -- мрачный,
             Хочу свѣтить.
   Меркуціо.                     Но, дорогой Ромео,
             Намъ хочется, чтобъ ты плясалъ.
   Ромео.                                                   Нѣтъ, право,
             Не до того: вамъ прыгать хорошо;
             У васъ и духъ и башмаки -- для танцевъ;
             А у меня душа -- свинецъ; меня
             Гнететъ къ землѣ; я не могу ходить.
   Меркуціо. Вѣдь ты теперь въ общеньи съ Купидономъ:
             Взялъ крылья у него взаймы и воспарилъ
             Превыше нашихъ всѣхъ обыкновенныхъ
             Прыжковъ.
   Ромео.                     Я слишкомъ тяжко прободенъ стрѣлою
             Его, чтобъ съ ней парить на легкоперыхъ крыльяхъ;
             И все равно, куда бъ я ни забрался,
             Я изъ своей тоски не выберусь; я вязну
             Подъ тяжкимъ бременемъ любви.
   Меркуціо.                                                   А въ ней завязнуть --
             Такъ значило бъ собой обременить любовь:
             Для нѣжной вещи грузъ несоразмѣрный.
   Ромео. Любовь-то нѣжная вещь?-- Это неучъ,
             Невѣжа и буянъ; и колетъ, какъ терновникъ.
   Меркуціо. Когда любовь невѣжлива съ тобой,
             Будь съ ней невѣжей: за ея щипки
             Щипли ее, и ты ее осилишь.
             Сюда покрышку -- на мое лицо: [надѣваетъ маску]
             Личину на личину!-- И теперь
             Мнѣ дѣла нѣтъ, чей любопытный глазъ
             Начнетъ расцѣнивать уродства? за меня
             Краснѣть обязанъ этотъ вислобровый.
   Бенволіо. Однакоже стучитесь; и смотрите:
             Какъ только въ залу, тотчасъ ноги въ дѣло.
   Ромео. Мнѣ факелъ; баловни съ безпечнымъ сердцемъ пусть
             Тростникъ безчувственный пятами раздражаютъ;
             Я дѣдовской держуся поговорки --
             Я посвѣчу и посмотрю. Игра
             Ни разу не была такъ хороша, а я ужъ
             Готовъ.
   Меркуціо.           Готовъ, кто пересталъ ужъ дрыгать
             Ногами,-- объясняетъ нашъ констабль;
             И такъ какъ ты еще не совершенно
             Готовъ, то мы попробуемъ тебя
             Извлечь изъ петли этой, съ позволенья
             Сказать, любви, которая тебѣ
             Совсѣмъ свернула голову. Идемте жъ,--
             Мы свѣтимъ солнцу.
   Ромео.                               Ты хотѣлъ сказать
             Совсѣмъ другое что-то.
   Меркуціо.                                         Вамъ не ясно,
             Что, мѣшкая, мы жжемъ огонь напрасно?
             Цѣните не слова,-- намѣреніе: въ немъ
             Лежитъ нашъ здравый смыслъ, въ немъ сердцемъ мы живемъ.
   Ромео. На этотъ балъ идемъ мы съ очень добрымъ
             Намѣреньемъ, а смыслу въ этомъ нѣтъ.
   Меркуціо. Позвольте, почему же?
   Ромео.                                         Снился мнѣ
             Сегодня сонъ.
   Меркуціо.                     Мнѣ также точно.
   Ромео.                                                   Что же?
   Меркуціо. Что видящіе сны...
   Ромео.                               Въ своихъ постеляхъ лежа,
             Съ закрытыми глазами, видятъ больше,
             Чѣмъ всѣ неспящіе.
   Меркуціо.                               Ну, такъ, я вижу,
             Что у тебя была царица Мабъ.
             Она у фей-волшебницъ повитуха
             И разъѣзжаетъ, вся въ агатъ на перстнѣ
             У альдермана, по носамъ людей,
             Когда тѣ спятъ,-- на запряженной цугомъ
             Шестеркѣ атомовъ; колеса у нея
             Изъ длинныхъ лапокъ паучка; кожухъ
             Изъ тонкихъ крылицъ травяной кобылки;
             Постромки -- изъ серебряныхъ лучей
             Луны, а вожжи -- изъ тончайшей паутинки;
             Бичъ -- волоконце пуха съ рукояткой
             Изъ косточки сверчка; ея возница,
             Одѣтый въ сѣромъ, маленькій комарикъ,
             На половину меньше червячка,
             Что матери иголкой вынимаютъ
             Изъ пальчиковъ у дѣвочекъ лѣнивыхъ;
             Ея сидѣніе -- пустой орѣшекъ,
             Ей выдѣланный бѣлкой-столяромъ
             Иль старою златницей, съ стародавнихъ
             Временъ каретниками фей. Въ такомъ
             Снарядѣ скачетъ ночи напролетъ
             Мабъ чрезъ мозги влюбленныхъ, и тогда
             Имъ грезятся любовныя проказы;
             V царедворцевъ скачетъ по колѣнямъ --
             И снятся тѣмъ придворныя уловки;
             Но пальцамъ адвокатовъ, и сейчасъ
             Имъ грезятся получки; по губамъ
             Красавицъ, и тогда имъ снятся поцѣлуи.
             Въ досадѣ, часто Мабъ ихъ губы заражаетъ
             Нарывами за то, что ихъ дыханье
             Испорчено душистыми сластями.
             Мабъ по носу проскачетъ иногда
             V важнаго сановника, и тотчасъ
             Тотъ слышитъ носомъ запахъ просьбъ, искательствъ;
             А иногда она пастору носъ
             Хвостомъ свиньи щекочетъ десятинной,
             Когда тотъ спитъ, и видитъ онъ во снѣ,
             Что новые даютъ ему приходы;
             Порою забирается она
             Къ солдату на затылокъ, и во снѣ
             Тотъ рѣжетъ вражьи горла, видитъ онъ
             Проломы, приступы, испанскіе клинки,
             И кубки, бочекъ въ пять величиною;
             Вдругъ подъ ухомъ онъ слышитъ барабанъ,
             И просыпается въ испугѣ, и съ испуга
             Творитъ съ проклятіемъ молитву, либо двѣ,
             И засыпаетъ снова. Та же Мабъ
             У лошадей сплетаютъ ночью гривы,
             И въ головѣ неряхъ печетъ тѣ узелки,
             Что какъ распутаешь, такъ наживешь бѣду;
             Дѣвицамъ давитъ грудь не домовой -- она,
             Когда тѣ навзничь спятъ, и, пріучая
             Ихъ къ разнымъ тяжестямъ, готовитъ намъ
             Хорошихъ женщинъ, добраго закала;
             Она же, все она...
   Ромео.                               Стой, стой, Меркуціо, стой!
             Ты мелешь Богъ вѣсть что.
   Меркуціо.                                         Я говорю о снахъ,
             О чадахъ мозга празднаго, рожденныхъ
             Ни изъ чего, какъ изъ пустой игры
             Воображенья, что неуловима,
             Какъ воздухъ, и непостояннѣй вѣтра,
             Что льнулъ вотъ къ сѣверу на ледяную грудь,
             И, разсерженный, вдругъ летитъ оттуда
             На югъ, прельщенъ его медвяною росою.
   Бенволіо. Тотъ вѣтеръ, о которомъ вы теперь
             Толкуете намъ, выдуваетъ разумъ:
             Тамъ ужинѣ конченъ ужъ. Придемъ, и будетъ поздно.
   Ромео. Боюсь, что будетъ все же слишкомъ рано.
             Душа полна предчувствіемъ чего-то
             Ужаснаго, сокрытаго въ звѣздахъ,
             Но что получитъ горькое начало
             Съ веселій этой ночи, и закончитъ
             Пустую жизнь, въ моей замкнутую груди,
             Какимъ-нибудь позоромъ ранней смерти.
             Но Тотъ, Кто держитъ руль моей ладьи, направитъ
             И парусъ мой!-- Идемъ, веселые друзья!
   Бенволіо. Бей въ барабанъ!
   

СЦЕНА V.

ЗАЛЪ ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Музыканты на мѣстахъ. Входятъ слуги.

   1-й слуга. А гдѣ же Потпанъ? Онъ что жъ не убираетъ? Ему чтобъ тарелку вытереть! ему чтобы стулъ передвинуть!
   2-й слуга. Когда весь порядокъ въ домѣ лежитъ на рукахъ у одного или у двухъ человѣкъ, да и у этихъ-то руки не вымыты, тогда ужь дѣло выходитъ совсѣмъ непорядочное.
   1-й слуга. Убирай табуреты; буфетъ отодвиньте; за серебромъ-то присматривайте!-- А ты, пріятель, припрячь-ка для меня кусокъ марципанчику; да если любишь, скажи швейцару, чтобъ пропустилъ Сусанну да Нелли. Антонъ! Потпанъ!
   2-й слуга. Здѣсь, братъ, въ наличности.
   1-й слуга. Васъ тамъ ждутъ и зовутъ, и ищутъ, и спрашиваютъ, въ большой залѣ.
   2-й слуга. Въ двухъ мѣстахъ въ одно время не будешь.-- Ну-ка, братцы, дружнѣе! Кто отстанетъ, тому все останется.

[Они расходятся!.

Входятъ Капулетъ и проч. съ гостями и ласками.

   Капулетъ. Прошу покорно, господа! Теперь
             Тѣ дамы, у которыхъ нѣтъ мозолекъ
             На пальчикахъ, вамъ зададутъ работу:--
             Ага, сударыни! которая изъ васъ
             Теперь откажется отъ танцевъ? Только
             Которая зачванится, сейчасъ
             Я присягну, что у нея мозольки.
             Что скажете: задѣлъ васъ за живое?
             Здорово, господа! Да-съ, были времена,
             И мы бывали въ маскахъ, и умѣли
             Хорошенькимъ сосѣдкамъ на ушко
             Нашептывать разсказы, имъ по вкусу.
             Прошло то времечко, прошло, прошло.
             Добро пожаловать!-- Эй, музыканты!
             Раздвиньтесь, господа! Побольше мѣста!
             Ну, барышни, пожалуйте, впередъ!

[Играетъ музыка. Танцы].

             Вы, ротозѣи, свѣчекъ принесите!
             Столы всѣ прочь; да затушить каминъ.
             И такъ ужъ слишкомъ жарко. Что, пріятель:
             Мы и не ждали, а выходитъ вотъ какъ!
             Садись, садись, родной мой Капулетъ,
             Для насъ съ тобой дни танцевъ миновали:
             А сколько лѣтъ назадъ послѣдній разъ
             Съ тобой мы были въ маскѣ?
   2-й Капулетъ.                               Чортъ возьми,
             Лѣтъ тридцать.
   1-й Капулетъ.           Ишь, махнулъ! Не столько; нѣтъ, не столько:
             На свадьбѣ у Лученціо: съ тѣхъ поръ --
             Приди Пятидесятница такъ скоро,
             Какъ ей удобнѣе,-- прошло какихъ-нибудь
             Лѣтъ двадцать пять: -- мы были оба въ маскахъ.
   2-й Капулетъ. Нѣтъ, больше, больше. Сыну-то его
             Ужъ больше: ужъ ему лѣтъ тридцать.
   1-й Капулетъ.                                                   Говорите!
             Былъ подъ опекою назадъ два года.
   Ромео. Кто та дѣвица, что обогащаетъ руку
             Вотъ этого, смотрите, кавалера?
   Слуга. Не знаю, господинъ.
   Ромео. О, у нея должны ночного неба очи
             Учиться, какъ сіять. Она на ликѣ ночи
             Горитъ, какъ дорогой въ ушахъ горитъ алмазъ
             У эѳіопки. Красота для глазъ
             Невѣроятная и слишкомъ неземная.
             Всѣ эти барышни съ ней рядомъ -- галокъ стая
             Съ голубкой бѣлоснѣжной. Какъ смычокъ
             Замолкнетъ, буду ждать, гдѣ сядетъ голубокъ,
             И руку освящу свою прикосновеньемъ
             Къ ея рукѣ.-- Любило ль, сердце, ты
             До сей поры?-- О, нѣтъ, клянитесь, очи, зрѣньемъ:
             Я истинной досель не видѣлъ красоты.
   Тибальтъ. А это Монтэгю, по голосу.-- Дружокъ,
             Сходи и принеси мнѣ шпагу.-- Эта сволочь
             Имѣетъ дерзость приходить сюда,
             Прикрывшись шутовской личиной,
             Чтобъ зубоскалить тутъ и издѣваться
             Надъ нашимъ праздникомъ? Клянусь всѣмъ родомъ
             Моимъ и честью всей моей родни,
             Въ гробъ уложить его за грѣхъ я не считаю.
   1-й Капулетъ. Что, что, племянничекъ, съ тобою? Изъ чего ты
             Тутъ кипятишься?
   Тибальтъ.                               Это Монтэгю,
             Нашъ врагъ; мерзавецъ, онъ пришелъ сюда
             Намъ на смѣхъ, дядя, чтобы издѣваться
             Надъ нашимъ праздникомъ.
   1-й Капулетъ. Что это, молодой
             Ромео?
   Тибальтъ.           Да, подлецъ Ромео.
   1-й Капулетъ.                               Тише,
             Любезный родственничекъ, ты потише.
             Не безпокой его!-- Себя ведетъ онъ,
             Какъ истый дворянинъ; сказать по правдѣ.
             Въ Веронѣ это самый благонравный
             И милый юноша: Верона имъ гордится.
             Ни за какія блага въ мірѣ я
             Не дамъ въ дому моемъ нанесть ему обиду.
             Такъ ты уймися; на него совсѣмъ
             Не обращай вниманья; такъ хочу я;
             И ежели желанія мои
             Ты уважаешь, такъ гляди немножко
             Повеселѣе; брови-то не хмурь;
             Все это не идетъ для праздника.
   Тибальтъ.                                                   Идетъ,
             Когда въ гостяхъ такая сволочь. Я
             Не вынесу.
   1-й Капулетъ.           Я говорю тебѣ,
             Что вынесешь; да что ты, господинъ
             Мальчишка!-- Вынесешь, я говорю;-- смотри,--
             Я здѣсь хозяинъ, или ты? Смотри!
             Не вынесетъ!-- Вотъ... Господи прости!
             Ты будешь тутъ безчинствовать? Ты будешь
             Кабакъ тутъ дѣлать?-- Отъ тебя, пожалуй,
             Это станетъ.
   Тибальтъ.                     Дядя, это жъ срамъ!
   1-й Капулетъ.                                         Поди!
             Задорный мальчикъ.-- Что же, въ самомъ дѣлѣ?
             Всѣ эти штуки дешево тебѣ
             Не обойдутся,-- ты увидишь. Какъ же!
             Тебѣ со мною хочется давно
             Помѣриться!-- Посмотримъ.-- Выбралъ время!--
             Вотъ, такъ и надо, милочки.-- Пѣтухъ
             Пустоголовый; вотъ что:-- ты уймися,
             Не то...-- Свѣчей сюда! еще свѣчей!--
             И какъ не стыдно!-- я тебя уйму:
             Вишь!-- Безподобно, милые! Живѣй!
   Тибальтъ. Сошлись невольный гнѣвъ съ терпѣньемъ поневолѣ;
             И тѣло все дрожитъ отъ ихъ враждебной встрѣчи.
             Уйду; на этотъ разъ меня вы побороли;
             Я заведу потомъ другія съ вами рѣчи. [Уходитъ].
   Ромео. Коль нечестивѣйшей я оскорбилъ рукою
             Святыню Божію,-- мои уста,
             Два робкихъ богомольца, предъ тобою:
             Прикосновенье каждаго перста
             Пусть смоетъ поцѣлуй -- святой, благочестивый!
   Юлія. Вы, добрый пилигримъ, къ рукамъ несправедливы:
             Есть руки у святыхъ; касаются и ихъ
             Персты паломниковъ; и что жъ: рука съ рукою,
             Рукопожатіе -- святой привѣтъ святыхъ.
             Вы очень набожны, я вижу, странникъ Божій?
   Ромео. А у святыхъ нѣтъ губъ? у богомольцевъ -- тоже?
   Юлія. Есть, странникъ, для молитвъ.
   Ромео.                                                   О, исцѣли отъ мукъ,
             Святая: дай губамъ исполнить дѣло рукъ!
             Иначе я погибъ, отчаяньемъ палимый.
   Юлія. Святые остаются недвижимы,
             Давая то, о чемъ ихъ молятъ пилигримы.
   Ромео. Тогда не двигайся, покуда не сняты
             Плоды молитвъ моихъ!-- Освободила ты
             Мои уста отъ всѣхъ грѣховъ.
   Юлія.                                         И ихъ верши
             Всей тяжестью своей мнѣ губы тяготятъ.
   Ромео. О, сладостный упрекъ! Отдай мнѣ ихъ назадъ!
             Я ихъ снимаю!--
   Юлія.                               Вы цѣлуетесь по книгѣ.
             Кормилица. Сударушка, мама желаетъ съ вами
             Поговорить.
   Ромео.                     А кто ея мама?
   Кормилица. Ахъ, мой отецъ! вотъ на! ея мама
             Хозяйка дома, славная хозяйка,
             И умная и добрая. Я дочку
             Ея кормила, ту, съ которой ты
             Тутъ толковалъ; и я тебѣ скажу,
             Что кто ее подцѣпитъ, у того
             Зазвякаетъ!
   Ромео.                     Она -- дочь Капулетовъ?
             Вотъ дорогая новость! Жизнь мою
             Теперь своимъ врагамъ я въ руки отдаю.
   Бенволіо. Идемъ домой скорѣе: конченъ балъ!
   Ромео. Быть можетъ: тѣмъ страшнѣй моя тревога.
   1-й Капулетъ. Что жъ это, господа? Постойте же немного!
             Тамъ столъ еще накрытъ, кой съ чѣмъ,-- чѣмъ Богъ послалъ.--
             Нельзя? Ну, очень жаль; что будешь дѣлать!-- Очень
             Вамъ благодаренъ, очень, господа,
             Благодарю; спокойной ночи.-- Свѣту
             Побольше! Факеловъ!-- Ну что жъ?-- И мы пойдемъ
             Въ постель.-- Что, братъ! я чай уже поздненько!
             Пора и на покой?

[Уходятъ всѣ, кромѣ Юліи и кормилицы].

   Юлія.                               Кормилица, поди
             Сюда. Кто этотъ господинъ?
   Кормилица.                                                   Вонъ этотъ?
             Да стараго Тиберіо наслѣдникъ.
   Юлія. Нѣтъ, что теперь, смотри, выходитъ въ двери?
   Кормилица. Ахъ, дай Богъ память! это, надо быть,
             Петручіо молодой.
   Юлія.                               Да нѣтъ; тотъ, что идетъ
             За нимъ,-- что все стоялъ, совсѣмъ не танцовалъ.
   Кормилица. Не знаю, право.
   Юлія.                               Такъ поди узнай.
             Коль только онъ женатъ, чего избави Боже,
             То брачнымъ ложемъ мнѣ могилы будетъ ложе.
   Кормилица. Тотъ господинъ-съ Ромео Монтэгю --
             Сынъ вашего заклятаго врага.
   Юлія. Всего одну я ненависть питала;
             На ней теперь взошла любовь моя!
             Тебя я слишкомъ рано увидала;
             Кто ты такой -- узнала поздно я!
             Чудовищно любви моей рожденье:
             Люблю того, къ кому такъ много лѣтъ
             Одной вражды я знала озлобленье.
   Кормилица. Что, что такое ты тутъ говоришь?
   Юлія.                                                             Куплетъ;
             Мнѣ кавалеръ одинъ сегодня говорилъ
             Его за танцами.

[За кулисами зовутъ Юлію].

   Кормилица.                     Сейчасъ! Идемъ, мой свѣтъ.
             Все пусто; никого чужихъ ужъ въ домѣ нѣтъ.
   

АКТЪ II.

СЦЕНА I.

ДОРОГА ВОЗЛѢ САДА КАПУЛЕТОВЪ.

Входитъ Ромео.

   Ромео. Что дальше мнѣ итти, коль сердце здѣсь мое?
             Вернися, бренный прахъ, ищи свою ты душу!

[Взбирается на стѣну и за ней исчезаетъ].

Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

   Бенволіо. Ромео! другъ Ромео!
   Меркуціо.                                         Онъ уменъ;
             И жизнью отвѣчаю, это онъ
             Далъ тягу и лежитъ давно уже въ постели.
   Бенволіо. Онъ пробирался тутъ и перелѣзъ
             Чрезъ эту стѣну въ садъ. Зови его, Меркуціо.
   Меркуціо. Что звать, я буду заклинать:-- Ромео!
             Потѣшникъ! сумасшедшій! страсть! влюбленный!
             Явися намъ во образѣ ты вздоха:
             Сказки стишокъ, и больше ничего
             Не надо; пропищи: Увы!-- совокупи
             Любовь и кровь; скажи порядочное слово
             Моей кумѣ -- Венерѣ; или только
             Хоть дай одно названье посмѣшнѣе
             Ея подслѣповатому сынишкѣ.
             Не слышитъ ничего, не гукнетъ, не аукнетъ:
             Мартышка умерла, я долженъ продолжать
             Свои заклятья.-- Заклинаю
             Тебя пресвѣтлыми очами Розалины,
             Ея челомъ высокимъ и ея
             Пурпуровыми губками, легчайшей
             Ея пятой, прелестною стопой,
             Тугими икрами и всѣмъ, что дальше,--
             Явись въ своемъ ты видѣ передъ нами!
   Бенволіо. Вѣдь если онъ услышитъ, на тебя онъ
             Разсердится.
   Меркуціо.                     Чего жъ ему сердиться?
             Вотъ могъ бы онъ сердиться, если бъ вызвалъ
             Я духа въ самыхъ нѣдрахъ у его
             Возлюбленной,-- сомнительнаго свойства,
             И тамъ его оставилъ -- расправляйся,
             Какъ знаешь: это было бъ точно
             Немножко жестко; но мое воззванье
             Открыто, благородно, и во имя
             Его красавицы я заклинаю
             Его, чтобъ самъ предсталъ онъ предо мною.
   Бенволіо. Онъ это забрался подъ тѣнь древесъ,
             Чтобъ быть въ общеньи съ плачущею ночью.
             Любовь слѣпа, ей не мѣшаетъ мракъ.
   Меркуціо. Слѣпой любви въ цѣль не попасть никакъ.
             Онъ подъ кизильникомъ теперь усѣлся
             И думаетъ, какъ было бъ славно, если бъ
             Его красавица была тѣмъ самымъ,
             Чѣмъ барышни, смѣяся втихомолку,
             Зовутъ кизиль. Ромео, доброй ночи!
             Я какъ бы въ спальню, на свою подстилку:
             На травкѣ на муравкѣ спится плохо.
             Идешь?
   Бенволіо.           Пожалуй; что его искать,
             Когда онъ съ нами не играетъ въ прятки?

[Уходитъ].

   

СЦЕНА II.

САДЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Входитъ Ромео.

   Ромео. Тотъ шутитъ ранами, кто въ жизни ранъ не вѣдалъ!

[Юлія показывается вверху, у окна].

             Но тише!-- Что за свѣтъ выходитъ изъ того
             Окна? Вотъ гдѣ восходъ:-- Джульета -- солнце!
             Взойди, взойди, прекрасное свѣтило,
             И уничтожь завистницу-луну,
             Что вся больна и вся блѣдна съ досады,
             Что ты, ея служительница, лучше,
             Гораздо лучше, чѣмъ сама она.
             Оставь ее: она завистлива; дѣвичій
             Ея покровъ весь -- немощность и блѣдность,
             И только глупыхъ онъ прельщаетъ: брось его!
             Моя царица! о, моя любовь!
             О, если бы она объ этомъ знала!--
             Что говоритъ она?-- Нѣтъ, ничего:
             Но что жъ изъ этого? Ея глаза
             Заводятъ рѣчь, и я имъ дамъ отвѣтъ.
             Я слишкомъ смѣлъ; рѣчь эта не ко мнѣ:
             Двѣ звѣздочки, свѣтлѣйшія на небѣ,
             Хотятъ уйти куда-то и ея
             Упрашиваютъ глазки -- вмѣсто нихъ
             Въ ихъ сферахъ посверкать, пока онѣ вернутся.
             А что, когда бъ глаза ея попали
             Туда, а тѣ, взаправду, къ ней въ головку?
             Предъ блескомъ щекъ ея совсѣмъ померкли бъ звѣзды,
             Какъ меркнетъ лампа передъ свѣтомъ дня:
             А отъ очей ея, на небѣ, разлился бы
             Такой въ воздушныхъ высяхъ свѣтъ, что птицы
             Запѣли бы, подумавъ, что не ночь,
             Какъ на руку она склонила щечку! Если бъ
             Я былъ перчаткой на ея рукѣ,
             Чтобъ могъ ея щеки касаться!
   Юлія.                                                   Охъ!
   Ромео.                                                             Сказала,
             Сказала что-то: говори опять,
             О свѣтлый ангелъ! Потому что ты
             Такъ лучезарна въ этой тьмѣ ночной,
             Надъ головой моею, какъ крылатый
             Посланникъ неба въ ослѣпленныхъ бѣлымъ
             Мерцаньемъ, пораженныхъ видомъ
             Его, очахъ людей, что отступаютъ
             И заслоняются, чтобъ на него взглянуть,
             Когда выходитъ онъ изъ-за лѣниво
             Плывущихъ облаковъ, и рѣетъ выше нихъ,
             На лонѣ воздуховъ...
   Юлія.                               Ромео, о Ромео!
             Какъ жаль, что ты Ромео!-- Отрекись
             Отъ своего отца и брось свое ты имя:
             А ежели не хочешь, дай мнѣ клятву
             Любви, и больше я не Капулетъ.
   Ромео. Подать ли голосъ, или слушать дальше?
   Юлія. Вѣдь только имя мнѣ твое враждебно:
             Ты -- просто ты, совсѣмъ не Монтэгю.
             Что это: Монтэгю? вѣдь это не рука,
             И не нога, не локоть, не лицо,
             И вообще не что-нибудь такое,
             Что составляетъ человѣка. Будь
             Другимъ ты именемъ! Что имя? Если бъ то,
             Что называютъ розой, называли
             Иначе, пахло бы оно все такъ же сладко;
             Такъ и Ромео, если бъ назывался
             Онъ не Ромео, за собой удержитъ
             Высокія свои всѣ превосходства,
             Безъ этого названія.-- Ромео,
             Брось это имя; и за это имя,
             Которое не составляетъ части
             Тебя, возьми меня, всю!
   Ромео.                                         Я тебя беру
             На словѣ. Только мнѣ сказки, что любишь,
             И это будетъ новымъ мнѣ крещеньемъ,
             И съ этихъ поръ я больше не Ромео.
   Юлія. Что ты за человѣкъ, что самъ закрылся тьмою,
             И на мои напалъ случайно тайны?
   Ромео. Какъ мнѣ назвать себя, я самъ теперь не знаю:
             Мое мнѣ имя, милая святая,
             Противно, потому -- оно тебѣ враждебно;
             Будь гдѣ во мнѣ оно написано, его бы
             Я вырвалъ изъ себя.
   Юлія.                               Мой слухъ
             Еще не выпилъ сотни словъ, тобою
             Произнесенныхъ, но мнѣ голосъ твой
             Знакомъ уже: Ромео? Монтэгю?
   Ромео. Ни то, ни это, ежели тебѣ
             Они не нравятся.
   Юлія.                               Какъ ты сюда попалъ,
             Скажи мнѣ; и зачѣмъ? у сада стѣны
             Высокія, на нихъ взобраться трудно;
             А мѣсто -- смерть, когда подумать, кто ты,
             И если кто изъ нашихъ здѣсь найдетъ
             Тебя.
   Ромео.           На легкихъ крыльяхъ
             Любви перепорхнулъ я черезъ эти стѣны;
             Оградѣ каменной не удержать любви;
             Любовь все смѣетъ, было бы возможно:
             Вотъ почему твои мнѣ не помѣха.
   Юлія. Когда тебя они увидятъ здѣсь,
             Они убьютъ тебя.
   Ромео.                               Увы! въ твоихъ глазахъ
             Опасности лежитъ гораздо больше,
             Чѣмъ въ двадцати мечахъ ихъ. Ты взгляни
             Привѣтливо, и вотъ я весь въ бронѣ
             Отъ ихъ вражды.
   Юлія.                               Ни за какія блага
             Я не хотѣла бъ, чтобъ тебя они
             Увидѣли.
   Ромео.                     Я скрытъ покровомъ ночи
             Отъ ихъ мечей; но если ты меня
             Не любишь, пусть меня находятъ здѣсь:
             Мнѣ лучше, чтобы жизнь покончена была
             Ихъ злобою, чѣмъ видѣть смерть свою
             Отложенной, но безъ твоей любви.
   Юлія. Кто указалъ тебѣ

ПАНТЕОНЪ РУССКАГО И ВСѢХЪ ЕВРОПЕЙСКИХЪ ТЕАТРОВЪ.

1841.

ЧАСТЬ I.

РОМЕО И ЮЛІЯ,

ДРАМА ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

СОЧ. ВИЛЛІАМА ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
М. Каткова.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Эскалъ, герцогъ Веронскій.
   Графъ Парисъ, родственникъ герцога.
   Монтэгю, Капулетъ, главы двухъ враждебныхъ домовъ.
   Капулетъ 2-й, его родственникъ.
   Ромео, сынъ Монтэгю.
   Меркуціо, родственникъ герцога и другъ Ромео.
   Бенволіо, племянникъ Монтэгю и другъ Ромео.
   Тибальтъ, племянникъ синьоры Капулетъ.
   Лоренцо.
   Іоаннъ.
   Бальтазаръ, служитель Ромео.
   Самсонъ, Грегоріо, Піетро, слуги изъ дома Капулета.
   Абрамъ, служитель изъ дома Монтэгю.
   Аптекарь.
   Музыкангы.
   Пажъ Париса.
   Синьора Монтэгю.
   Синьора Капулеть.
   Юлія, дочь Капулета.
   Нянька Юліи.
   Граждане Веронскіе, партизаны мужскаго и женскаго пола обоихъ враждебныхъ домовъ; маски, стражи и проч.

(Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ и только одна сцена V-го акта въ Мантузѣ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ПЛОЩАДЬ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Самсонъ и Грегоріо, вооруженные мечами и щитами.

САМСОНЪ.

   Грегоріо, клянусь честью, мы не дадимъ играть собою.
   

ГРЕГОРІО.

   Правда! что мы за игрушки.
   

САМСОНЪ.

   Меня только затронь, я какъ разъ вытяну...
   

ГРЕГОРІО.

   Шею -- поклониться?
   

САМСОНЪ.

   Стоитъ только разшевелить меня: я спуску не дамъ -- какъ разъ убью.
   
   

ГРИГОРІО.

   Да разшевелить-то тебя нельзя какъ разъ.
   

САМСОНЪ.

   Собака изъ дому Монтэгю всегда разшевелитъ меня...
   

ГРЕГОРІО.

   Разшевелить -- значитъ тронуть съ мѣста, а быть храбрымъ значить твердо и крѣпко стоять на немъ. У тебя ноги, нечего сказать, умѣютъ шевелиться...
   

САМСОНЪ.

   Противъ собаки изъ этого дома я всегда буду крѣпко стоять на мѣстѣ: попадись мнѣ только кто нибудь на глаза -- и мужчинамъ и женщинамъ, всѣмъ бѣда!
   

ГРЕГОРІО.

   За что же женщинамъ? ссора только между нашими господами и вами, ихъ служителями.
   

САМСОНЪ..

   Всѣмъ бѣда, говорю я тебѣ! Не попадайся лучше! Подравшись съ мужчинами, я также припру и-женщинъ.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣ же, Абрамъ и Балтазаръ.

ГРЕГОРІО.

   А вотъ, посмотримъ, таковъ ли ты на дѣлѣ; видишь ли, сюда идутъ двое изъ дому Монтэгю. Обнажай-ка мечь свой.
   

САМСОНЪ.

   Мечь-то у меня готовъ... начинай ссору, я буду прикрывать тылъ.
   

ГРЕГОРІО.

   Какъ? Ужъ и тылъ? Ужъ у тебя и ноги зашевелились?
   

САМСОНЪ.

   Не бойся за меня!
   

ГРЕГОРІО.

             Боюсь за тебя!
   

САМСОНЪ.

   Пусть справедливость будетъ на нашей сторонѣ; пусть они начнутъ.
   

ГРЕГОРІО.

   Я нахмурю брови, когда они будутъ проходить мимо, и пусть тогда они начнутъ, если имъ будетъ угодно.
   

САМСОНЪ.

   Не угодно, а если осмѣлятся, я буду грызть на нихъ большой палецъ, и то-то позоръ для нихъ, если стерпятъ!
   

АБРАМЪ.

   Это не на насъ ли вы грызете палецъ, милостивый государь?
   

САМСОНЪ.

   Я грызу свой палецъ, господинъ мой.
   

АБРАМЪ.

   Вы на насъ грызете палецъ, почтенѣйшій?
   

САМСОНЪ.

   На нашей сторонъ будетъ справедливость, если я скажу: да?
   

ГРЕГОРІО.

   Нѣтъ!
   

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, государь мой, я не на васъ грызу палецъ, не на васъ, господинъ мой, а таки грызу свой палецъ.
   

ГРИГОРІО.

   Вы хотите завести ссору, милостивый государь?
   

АБРАМЪ.

   Ссору, господинъ мой? Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   А если вы ищете ссоры, то я къ вашимъ услугамъ; и служу такому же хорошему господину, какъ и вы.
   

ГРИГОРІО.

   Нѣтъ, государь мой!
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣ же, Бѣнволіо, въ нѣкоторомъ разстояніи, Тивальтъ.

ГРЕГОРІО.

   Скажи, что лучше; сюда идетъ одинъ изъ родственниковъ нашего господина.
   

САМСОНЪ.

   Лучше, лучше, мой почтеннѣйшій.
   

АБРАМЪ.

   Ты лжешь.
   

САЙГОНЪ.

   Обнажайте же мечи, если вы мужчины! не ударь себя лицемъ въ грязь, Грегоріо.

(Они дерутся.)

БЕНВОЛІО.

   Прочь, дураки, разойдитесь! Мечи въ ножны! Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ у нихъ мечи; приближается Тибальтъ.)
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Ты обнажилъ свой мечь средь этихъ тварей?
             Взгляни, Бенволіо! смерть ждетъ тебя.
   

БЕНВОЛІО.

             Я только ихъ разбить хочу,-- вложи
             Свой мечь иль помоги мнѣ имъ разнять ихъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Какъ? обнаживши мечъ, ты толковать
             О мирѣ вздумалъ... о, я ненавижу,
             Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтэговъ, какъ тебя,
             Я ненавижу слово "миръ". Презрѣнный!
             Готовься къ оборонѣ!

(Дерутся; многіе партизаны обоихъ домовъ присоединяются къ сражающимся. Тревога, входятъ граждане съ дрекольями.)

ГРАЖДАНЕ.

             Дреколья! палокъ! бей ихъ, бей ихъ, бей!
             Долой и Капулетовъ и Монтэговъ!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣ же, Капулетъ въ спальнемъ платьѣ, и жена его.

КАПУЛЕТЪ.

             Что здѣсь за шумъ? Мой мечь, мой длинный мечь!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Костыль ему! за чѣмъ тебѣ твой мечь?
   

КАПУЛЕТЪ.

             Мой мечь, я говорю! Вонъ Монтэгю
             Идетъ сюда, мечемъ мнѣ угрожая!
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣ же, Монтэгю и жена его.

МОНТЭГЮ.

             А! подлый Капулетъ!... Пусти меня...
   

СИНЬОРА МОНТАГЮ.

             Нѣтъ, нѣтъ! Тебѣ не дамъ я шагу сдѣлать!...
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣ же и Герцогъ со свитою.

ГЕРЦОГЪ.

             Мятежные спокойствія враги
             Вы, обагрившіе согражданъ кровью
             Мечи свои... Не ужьли и меня
             Вы слушать не хотите, люди!... звѣри!
             Огонь вражды губительной своей
             Вы заливаете багрянымъ токомъ
             Своей же крови... Но подъ страхомъ мукъ
             И казни, выбросьте изъ рукъ кровавыхъ
             Такъ вами оскверненные мечи,
             И гнѣвному властителю внимайте!
             Ты, старый Капулетъ, ты, Монтэгю,
             Своей враждою за пустое слово
             Вы тишину ужъ трижды возмущали
             На улицахъ; и граждане Вероны,
             Презрѣвъ красу обычаевъ степенныхъ,
             Въ рукахъ, оцѣпененныхъ долгимъ миромъ,
             Свое оружье ржавое колеблютъ,
             Чтобъ васъ разнять, въ враждѣ оцѣпенѣвшихъ.
             Внимайте мнѣ. мятежные: клянусь.
             Что если вновь вашъ городъ возмутите,
             Вы жизнію за нарушенье мира
             Поплатитеся мнѣ. Теперь немедля
             Всѣмъ разойтись. Вы, Капулетъ, за мной!
             Вы, Монтэгю, должны явиться въ полдень
             Въ судилище, гдѣ засѣдаемъ мы,
             Узнать дальнѣйшее рѣшенье наше.
             Подъ смертной казнію, сейчасъ же всѣмъ
             Мы вновь повелѣваемъ разойтися.

(Герцогъ, свита его, Капулетъ. Жена его, Тибальтъ, граждане и служителя уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Монтэгю, жена его и Бенволіо.

МОНТЭГЮ.

             Кто старую вражду разжегъ опять?
             Ты былъ, племянникъ, при началѣ?
   

БЕНВОЛІО.

                                                               Ваши
             И вашего врага дралися слуги,
             Когда я подошелъ; я вынулъ мечъ
             Чтобъ ихъ разнять, но вдругъ явился тутъ же
             Надменный, бѣшеный Тибальтъ съ мечемъ.
             И, понося презрительно меня,
             Онъ воздухъ разсѣкалъ мечемъ, а воздухъ
             Въ отвѣтъ ему насмѣшливо свисталъ!
             Пока мы съ нимъ ударами мѣнялись
             Сбѣгалися толпы вслѣдъ за толпами;
             Бой общій завязался, герцогъ самъ
             Явился и развелъ по сторонамъ.
   

СИНЬОРА МОНТЭГЮ.

             Гдѣ Ромео? Ты видѣлъ ли его
             Сегодня?... О! какъ рада я, что не былъ
             На этой битвѣ онъ!
   

БЕНВОЛІО.

                                           За часъ до той
             Поры, какъ въ золотомъ окнѣ востока,
             Божественное солнце показалось.
             Тревожнымъ духомъ вызванъ за городъ
             Я былъ, и тамъ подъ тѣнью сикоморовъ,
             На западъ отъ Вероны, въ сторонѣ
             Я видѣлъ сына вашего, который,
             Такъ рано ужъ гулялъ тамъ, я къ нему,
             Но онъ меня едва завидя, скрылся
             Meжду деревъ. Я, зная по себѣ.
             Что въ одиночествѣ всегда сильнѣе
             Бываетъ въ насъ душа напряжена,
             Своею, не слѣдя его, дорогой
             Пошелъ, и самъ старался избѣжать
             Того, кто избѣгалъ со мною встрѣчи.
   

МОНТЭГЮ.

             Не разъ его тамъ по утру видали,
             Какъ помогалъ слезами онъ росѣ
             Увлажить землю, и сгущалъ туманы
             Своими вздохами. Но только солнце
             Взойдетъ на край востока и отдернетъ
             Завѣсы мрачныя авроры ложа,
             Домой укрыться отъ сіянья дня
             Спѣшитъ мой сынъ, угрюмый и тяжелый,
             И, затворившись въ комнатѣ своей.
             Онъ заслоняетъ окна, изгоняетъ
             Отрадный свѣтъ, и самого-себя
             Искусственною ночью окружаетъ.
             О! до добра не доведетъ его
             Унынье это! Намъ стараться должно
             Причину уничтожить...
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Такъ ужъ вы,
             Мой благородный дядя, знаете
             Причину?...
   

МОНТЕГЮ.

                                 Нѣтъ, не знаю и не могъ
             Отъ Ромео никакъ я допытаться.
   

БЕНВОЛІО.

             Такъ у него разспрашивали вы?
   

МОНТАГЮ.

             И самъ и чрезъ другихъ, но все напрасно!
             Онъ самъ своихъ совѣтникъ ощущеній,
             Своей душѣ -- я не скажу какъ вѣренъ.
             Своей душѣ онъ служитъ стражемъ, скрытенъ,
             И молчаливъ, и сжатъ всегда въ себѣ.
             Мой сынъ, не развернувшійся цвѣтокъ
             Подточенный коварнымъ червемъ,
             Погибнетъ, бытіемъ не насладясь,
             Не распустивъ своихъ листочковъ нѣжныхъ
             И не успѣвъ ихъ солнцу посвятить!
             Мы бъ помогли, когда бъ причину знали
             Его нѣмой, безвыходной печали!

(Ромео показывается въ отдаленности.)

БЕНВОЛІО.

             Вотъ онъ и самъ, оставьте насъ однихъ,
             Я васъ прошу, синьоръ, онъ все мнѣ скажетъ,
             А если нѣтъ, то много мнѣ откажетъ.
   

МОНТЕГЮ.

             Дай Богъ, чтобъ ты узналъ оставшись съ нимъ
             Всю истину. Синьора, поспѣшимъ.

(Уходить съ женою.)

   

ЯВЛЕНІЕ VIII

Бенволіо и Ромео.

БЕНВОЛІО.

             А, братецъ! Утро доброе тебѣ.
   

РОМЕО.

             Не ужели еще все утро?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Девять
             Недавно било.
   

РОМЕО.

                                 О, какъ медленно
             Текутъ часы печали... Кажется,
             То мой отецъ -такъ скоро удалился?
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ. Но какая же печаль часы
             Для Ромео такъ длитъ?
   

РОМЕО.

                                           Тѣмъ не владѣю,
             Что сокращаетъ ихъ.
   

БЕНВОЛІО.

                                           А! ты влюбленъ!
   

РОМЕО.

             Далеко...
   

БЕНВОЛІО.

                                 Отъ любви?
   

РОМЕО.

                                                     Да, отъ любви,
             Отъ той, которую люблю...
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Итакъ,
             Любовь въ мечтахъ лишь сладостна бываетъ.
   

РОМЕО.

             Любовь хотя съ повязкой на глазахъ,
             Но видитъ все, въ пути неошибется!..
             Гдѣ будемъ мы обѣдать?.. Горе мнѣ...
             Что было здѣсь передъ моимъ приходомъ?
             Но нѣтъ, не говори, я знаю все,
             Широкое раздолье здѣсь для злобы,
             Но для любви еще раздолье шире!
             О, злобная любовь и любящая злоба!
             Изъ ничего явившееся ничто!
             Тревожная безпечность, вѣтреность
             Задумчивая, безобразный хаосъ
             Прелестныхъ образовъ! Тяжелый пухъ,
             Огонь холодный, свѣтлый дымъ,
             Больное, сонъ и бодрствованье вмѣстѣ!
             Что есть и вмѣстѣ нѣтъ! Я чувствую
             Любовь, и это чувство ненавижу...
             Ты не смѣешься.
   

БЕНВОЛІО.

                                           Нѣтъ, скорѣе плачу.
   

РОМЕО.

             О чемъ же, добрая душа?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     О томъ,
             Что добрая душа твоя страдаетъ!
   

РОМЕО.

             Э! полно! такова судьба любви!
             Сосредоточены мои мученья,
             Не сдавливай ихъ грузомъ сожалѣнья,
             Разширишь ты мученія мои.
             Довольно мнѣ и своего страданья:
             Какъ тяжко на душѣ оно лежитъ!
             О другъ! ко мнѣ не нужно состраданья:
             Оно меня сильнѣй отяготитъ!
             Любовь есть дымъ, скопленный изъ вздыханій;
             Очистившись, она сверкнетъ огнемъ
             Въ глазахъ двухъ любящихъ созданій,
             Невозмущенная въ спокойствіи своемъ;
             Она есть море: глубь его отъ слезъ
             Любовниковъ растетъ и прибываетъ.--
             Ну, что еще любовь? съ умомъ безумье,
             Смертельный ядъ, цѣлительный бальзамъ....
             Прощай, мой другъ!
   

БЕНВОЛІО.

                                           Нѣтъ, милый Ромео,
             Ты оскорбишь меня, оставивъ такъ....
   

РОМЕО.

             Я потерялъ себя -- меня здѣсь нѣтъ.
             Какой я Ромео! въ другомъ онъ мѣстѣ.
   

БЕНВОЛІО.

             Скажи безъ шутокъ -- ты въ кого влюбленъ?
   

РОМЕО.

             Безъ шутокъ, другъ? Ты хочешь, чтобъ я плакалъ?
   

БЕНВОЛІО.

             Какъ плакалъ? нѣтъ! тебя прошу я только
             Сказать безъ шутокъ, кто она.
   

РОМЕО.

                                                     Не все ли то же --
             Просить лежащаго на смертномъ ложѣ
             О завѣщаніи! Такою просьбой
             Усилишь ты его страданій боль
             Я, братецъ, женщину люблю!
   

БЕНВОЛІО.

                                                               Ну, такъ!
             Я въ цѣль попалъ, сказавъ, что ты влюбленъ.
   

РОМЕО

             Стрѣлецъ чудесный ты. А какъ прекрасна
             Моей любви царица!
   

БЕНВОЛІО.

                                           Вѣрь мнѣ, другъ!
             Чѣмъ лучше цѣль, тѣмъ легче достиженье.
   

РОМЕО.

             Здѣсь промахнулся ты: для выстрѣловъ она
             Эротовыхъ, повѣрь, недостижима,
             И непорочности броней облечена
             И мудростью Діаны, невредима
             Отъ дѣтскихъ стрѣлъ. Она моихъ рѣчей
             Не слушаетъ -- и взоръ своихъ очей
             Ловить не позволяетъ. Даже злато,
             Всесоблазняющее злато,
             Не соблазнитъ ея: она богата.
             И вмѣстѣ такъ она бѣдна,
             Что если вдругъ умретъ она,
             Ея богатствъ уже не станетъ:
             Она богата красотой,
             А ты вѣдь знаешь, братецъ мой,
             Что красота отъ смерти вянетъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Да развѣ ужъ она дала обѣтъ
             Безбрачною остаться навсегда?
   

РОМЕО.

             Да, да, обѣтъ -- и скупостью своей
             Произведетъ она опустошенье
             Великое: что такъ прекрасно въ ней,
             Не перейдетъ въ другія поколѣнья,
             И съ голоду умретъ ея краса,
             И красоты не будетъ больше въ свѣтѣ.
             И прелести и умъ въ ней -- чудеса!
             Краса жъ ея, съ умомъ живя въ совѣтѣ,
             Меня своимъ спасеньемъ погубить
             Произнесла обѣтъ -- и въ томъ обѣтѣ
             Я умеръ, другъ, я умеръ съ тѣмъ, чтобъ жить
             И чтобъ тебя объ этомъ извѣстить.
   

БЕНВОЛІО.

             Послушайся меня, объ ней не думай.
   

РОМЕО.

             О, научи жъ меня не думать, другъ!
   

БЕНВОЛІО.

             Побольше воли дай своимъ глазамъ
             И на другихъ красавицъ обрати ихъ.
   

РОМЕО.

             Да, черезъ то о прелестяхъ ея
             Чудесныхъ чаще думать буду я.
             Счастливая та маска, что прильнувъ
             Къ лицу красавицы, его цѣлуетъ,
             Намъ чернотой своею намекаетъ,
             Что кроется подъ нею красота.
             Тотъ, кто лишился зрѣнья, не забудетъ
             Потери неоцѣнной. Ты покажешь
             Мнѣ женщину, которая красой
             Всѣхъ женщинъ превзойдетъ, невольно я
             Припомню ту, которая и эту
             Собою помрачитъ... прощай, мой другъ,
             Объ ней забыть меня ты не научишь!
   

БЕНВОЛІО.

             Я заплачу тебѣ за откровенность,
             Или твоимъ умру я должникомъ.

(Оба уходятъ.)

   

Перемѣна.

Улица.

ЯВЛЕНІЕ IX.

Капулетъ, Парисъ и Слуга.

КАПУЛЕТЪ.

             И Монтэгю обязанностямъ равнымъ
             Со мною подчиненъ... Да, право, мнѣ
             Всё кажется, что старикамъ какъ мы
             Не трудно помириться.
   

ПАРИСЪ.

                                                     Оба вы
             Въ Веронѣ уважаемы равно.
             Прискорбно намъ въ такой непримиримой
             И продолжительной враждѣ васъ видѣть,
             Но что теперь вы скажете, синьоръ --
             Въ отвѣтъ на предложеніе мое?
   

КАПУЛЕТЬ.

             Все то же, что и прежде; дочь моя
             Еще дитя, со свѣтомъ незнакома...
             Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ.
             И года черезъ три, не менѣе
             О бракѣ можно будетъ думать ей.
   

ПАРИСЪ.

             Въ ея лѣта уже счастливыми
             Бываютъ матерями.
   

КАПУЛЕТЬ.

                                           Сколько же
             И погибаетъ тѣхъ, которыя
             Безъ времени въ союзъ вступаютъ брачный!
             Мои надежды всѣ землею алчной
             Поглощены -- осталась лишь она
             Моей земли наслѣдница одна.
             Старайтесь заслужить ея вниманье
             Мое согласье часть ея желанья --
             И выборъ мой пусть дочь рѣшитъ моя.
             Сегодня пиръ даю я у себя,
             Какъ изстари велось, и приглашаю
             Всѣхъ тѣхъ, кого люблю, межъ ними васъ
             Я милости прошу и ожидаю.
             И въ эту ночь да пиршествѣ у насъ
             Мой бѣдный домъ сіяньемъ озарится
             Свѣтилъ земныхъ, и яркимъ блескомъ ихъ
             Небесное сіянье помрачится.
             Какъ въ юношахъ веселыхъ и живыхъ
             Душа дрожитъ отъ сладкаго волненья,
             Когда апрѣль разряженный спѣшитъ
             Во слѣдъ зимѣ хромой -- въ васъ ощущенье
             Такое же въ сей вечеръ оживитъ
             Цвѣтковъ плѣнительныхъ и свѣжихъ видъ.
             Красавицъ всѣхъ разсмотрите вы сами
             И изберете ту, которая красами
             Для вашихъ глазъ затмитъ подругъ своихъ.
             Тамъ дочь моя одною между нихъ
             Не по достоинству, -- по счету только будетъ.
             А ты (обращается къ слугѣ) ступай, обѣгай городъ весь
             Найди всѣхъ тѣхъ особъ, которыхъ здѣсь (подавая бумагу)
             Написаны названья. Ты имъ скажешь,
             Что нынче весь къ услугамъ ихъ мой домъ,
             И въ домѣ ихъ радушный ждетъ пріемъ.

(Капулеть и Парись уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ X.

Слуга одинъ, потомъ Бенволіо и Ромео.

СЛУГА.

   Сыщи тѣхъ, которыхъ фамиліи написаны здѣсь! Да тутъ, чортъ знаетъ, что написано! Написано, что сапожникъ долженъ знать свои ножницы, а портной шило, что рыбакъ пишетъ картины, а живописецъ ловитъ рыбъ! Но я посланъ отыскать тѣхъ, которыхъ имена здѣсь написаны и никакъ не могу отыскать толку въ томъ, что здѣсь написано. Надо попросить какого нибудь ученаго... Э, да вотъ кстати...

(Входятъ Бенволіо и Ромео.)

БЕНВОЛІО.

             Повѣрь, что истинны мои слова.
             Огонь огня задушитъ пламенѣнье!
             Когда твоя отъ быстраго круженья
             Внезапно завертится голова,
             Въ другую должно сторону кружиться!
             Страданіе страданьемъ укротится,
             И мукою ты муку исцѣлишь!
             Когда въ твой глазъ проникнула зараза,
             Заразы ядъ ты выгонишь изъ глаза,
             Когда его вторично заразишь
   

РОМЕО.

             Листъ придорожника для этого полезенъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Листъ придорожника?... да для чего жъ?
   

РОМЕО.

             Для переломленной ноги твоей.
   

БЕНВОЛІО.

             Ай, ай! Ужъ не сошелъ ли ты съ ума?
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, не сошель, но крѣпче связанъ --
             Чѣмъ всякой сумасшедшій, запертой
             Въ своей тюрмѣ, моримый голодомъ.
             Терзаемый и мучимый и... и (къ слугѣ)
             Любезный, здравствуй!
   

СЛУГА.

                                           Благодаренъ, сударь,
             Пошли вамъ Богъ здоровья. Вы читать,
             Позвольте мнѣ спросить, умѣете?
   

РОМЕО.

             О, да! мою судьбу въ моемъ несчастьи.
   

СЛУГА.

             Быть можетъ этому вы научились
             Безъ книги, сударь: во, скажите, вы
             Прочтете-ль все, на что посмотрите?
   

РОМЕО.

             Да, если знаю буквы и языкъ.
   

СЛУГА.

             По чести сказано; прощенья просимъ!
   

РОМЕО.

             Стой, стой! давай прочту.

(Читаетъ.)

   "Синьоръ Мартино съ супругой и дочерьми; графъ Ансельмо съ своими прекрасными сестрами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо съ своими милыми племянницами; Меркуціо съ братомъ своимъ Валентиномъ; мой почтенный родственникъ Капулетъ съ супругою и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія, синьоръ Валенціо съ своимъ двоюроднымъ братомъ Тибальтомъ; Луціо и прелестная Елена".
             Блестящее собранье (Отдаетъ слугѣ бумагу), но кудажъ
             Оно приглашено, мой другъ?
   

СЛУГА.

                                                               Туда.
   

РОМЕО.

             Куда?
   

СЛУГА.

                                 Къ намъ въ домъ на ужинъ.
   

РОМЕО.

                                                                         Въ чей же домъ?
   

СЛУГА.

             Въ домъ господина моего.
   

РОМЕО.

                                                     Ну такъ!
             О господинѣ-то и должно было бъ
             Тебя спросить.
   

СЛУГА.

   Ну, да, ужъ я скажу вамъ теперь безъ спрашиванья. Господина, мой знатный, богатый Капулетъ, и если вы не изъ дома Монтэгю, то милости просимъ, придите къ вамъ осушить стаканъ вина. Счастливо оставаться.

(Уходитъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Ромео и Бенволіо.

БЕНВОЛІО.

                                           На этомъ праздникъ
             Старинномъ Капулета -- Розалина
             Съ веронскими красавицами будетъ. --
             Пойдемъ туда и глазомъ безпристрастнымъ
             Съ другими ты ее сравни, которыхъ
             Я покажу тебѣ. Тогда увидишь,
             Что лебедь твой не лебедь, а ворона.
   

РОМЕО.

             Когда, забывъ религію святую,
             Мои глаза посмѣютъ ложь такую,
             Такой расколъ нелѣпый утверждать,
             Огнемъ имъ будутъ слёзы -- пусть сгорятъ,
             Когда тонуть въ слезахъ имъ было мало,
             Отступники прозрачные!... о, нѣтъ
             Отъ той поры, когда начался свѣтъ.
             Всевидящее солнце не видало
             Такой красы...
   

БЕНВОЛІО.

                                 Посмотримъ! Вѣрь мнѣ, другъ,
             Ты потому такъ ею очарованъ,
             Что у тебя въ глазахъ она одна,
             Что сравнивалъ ее ты съ лей самою;
             Сравни ее съ красавицей другою:
             Такъ на вѣсахъ подымется она.
             Да вотъ, пойдемъ на праздникъ Капулета, --
             И тамъ во всемъ сіяньи красоты,
             Тебѣ такихъ я покажу, что ты
             На Розалину и не взглянешь послѣ.
   

РОМЕО.

             Пойду -- не съ тѣмъ, чтобъ на другихъ смотрѣть,
             Но чтобъ ее въ сіяніи узрѣть.

(Уходятъ.)

Перемѣна.

Комната въ домѣ Капулета.

ЯВЛЕНІЕ XII.

Синьора Капулетъ и Няня.

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Гдѣ, няня, дочь моя? позвать ее.
   

НЯНЯ.

             Клянусь вамъ цѣломудріемъ моимъ --
             Когда мнѣ былъ двѣнадцатый годокъ,
             Что я ужъ кликала ее.-- Эй, птичка!
             Эй, козочка!... Помилуй Боже насъ!.:
             Да гдѣ жъ она? Синьора Юлія!
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Тѣ же и Юлія.

ЮЛІЯ.

             Что? кто меня тамъ кличетъ?
   

НЯНЬКА.

                                                     Къ матушкѣ
             Идите.

ЮЛІЯ.

                                 Что, синьора, вамъ угодно?
   

СИЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Вотъ дѣло въ чемъ... поди, оставь насъ, няня,
             Намъ надобно наединѣ поговорить...
             Иль нѣтъ, постой, постой.. л вспомнила,
             Что въ нашемъ разговорѣ ты должна
             Участвовать. Ты знаешь, дочь моя
             На самомъ лучшемъ возрастѣ теперь.
   

НЯНЯ.

             Отъ часика до часика я вамъ
             Сочту ея лѣта.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Ей нѣтъ еще
             Четырнадцати лѣтъ, неправда ли?
   

НЯНЯ.

             Что ей еще четырнадцати нѣтъ годовъ,
             Я дамъ вамъ про закладъ четырнадцать зубовъ.
             Да жаль, что всѣхъ-то у меня четыре.
             До перваго дня августа, скажите,
             Осталось сколько дней?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ

                                           Тринадцать слишкомъ.
   

НЯНЯ.

             Ну, слишкомъ ли, безъ лишка ль -- не въ томъ дѣло,
             А дѣло въ томъ, что именно на первый
             День августа она родилась въ ночь.
             Сузана,-- упокой ея Богъ Душу,
             Вѣдь ей была ровесницею, -- да!
             Господь прибралъ се, мою голубку;
             А ужъ куда она меня любила!
             Объ чемъ бишь я... позвольте, я сказала,
             Что августа на первое ей минетъ
             Четырнадцать я вѣрно это знаю.
             Да вотъ... одинадцать вѣдь лѣтъ прошло
             Съ тѣхъ поръ, какъ здѣсь землетрясенье было.
             Я помню хорошо -- ее тогда
             Я начала отъ груди отнимать.
             И вотъ на солнушкѣ у стѣнки я
             Подъ самой голубятней съ ней сижу...
             Вы были въ Мантуѣ тогда съ синьоромъ.
             Сижу, и вотъ она было за грудь,
             А грудь себѣ натерла я полынью,
             Лишь дурочка отвѣдала полынь,--
             Давай меня рученкой бить по груди...
             Но вдругъ... тррр... голубятня на верху
             Какъ затрещитъ и какъ заходитъ все!
             Что духу есть я бросилась оттуда,
             И погонять меня не нужно было.
             Съ тѣхъ поръ прошло одинадцать ужъ лѣтъ.
             Тогда она держалась ужъ на ножкахъ,
             Бывало, ходитъ переваливаясь
             Изъ стороны въ другую -- разъ за-то
             Какъ стукнулася славно лбомъ она.
             А чуть мой мужъ, -- спокой его Богъ душу!--
             Куда какой забавникъ былъ покойникъ!--
             Поднявъ ее съ земли: "э!" говоритъ.
             "Такъ ты лицомъ все падаешь? постой
             Какъ поумнѣе будешь, такъ небось
             Затылкомъ будешь падать"; что, вѣдь правда?
             И что жъ ей Богу, перестала плакать
             Моя голубушка -- "да" говоритъ:
             Вѣдь шутка, такъ, а сбудется, смотрите,
             И черезъ тысячу бы лѣтъ я позабыла...
             "Ну что, вѣдь правда;" говоритъ,
             А дурочка ужъ болѣе не плачетъ
             И отвѣчаетъ: "да."
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Ну перестань,
             Довольно.
   

НЯНЯ.

                                 Слушаю, синьора, я
             Молчу, да ужъ никакъ отъ смѣху-то
             Не удержусь, когда лишь вспомню это,
             И плакать перестала, отвѣчаетъ: "да."
             А вѣдь какая шишка-то у ней
             На лбу вскочила -- какъ она кричала!
             "Эге!" сказалъ мой мужъ, ты падаешь лицемъ,
             Со временемъ затылкомъ станешь падать,
             Не правда ль, Юленька?" да, говоритъ
             И плакать унялась.
   

ЮЛІЯ.

                                           Уймись и ты!
             Прошу тебя я, няня, замолчи.
   

НЯНЯ.

             Ну, ну, молчу. Пошли тебѣ Богъ счастья!
             Изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ я вскормила
             Ты лучше всѣхъ была,-- и можетъ быть
             Меня Богъ приведетъ попировать
             На свадебкѣ твоей.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Да, кстати, я
             Объ ней-то и хотѣла говорить.
             Что, Юліи, ты думаешь о бракъ?
   

ЮЛІЯ.

             Объ этой чести я и не мечтала.
   

НЯНЯ.

             Когда бъ не я тебя кормила грудью,
             То я сказала бы. что мудрость ты
             Всосала съ молокомъ. Скажите -- честь!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Ну, такъ подумай-же теперь. У насъ
             Въ твои лѣта давно выходятъ за мужъ,
             Давно ужъ матери семействъ,-- да вотъ
             За чѣмъ ходить далеко, а сама
             Объ эту пору жизнь дала тебѣ.
             Ну, коротко и ясно, Юліи:
             Парисъ -- краса всей нашей молодежи
             Твоей руки просилъ.
   

НЯНЯ.

                                           Вотъ человѣкъ,
             Синьора, вотъ, синьора, человѣкъ
             Такой, что всѣ... какъ слепленный изъ воску.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Прекраснѣйшій цвѣтокъ весны веронской.
   

НЯНЯ.

             Ахъ, да! цвѣтокъ!... И подлинно цвѣтокъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Что скажешь? Нравится ль тебѣ Парисъ?
             Вотъ, въ этотъ вечеръ будетъ онъ у насъ,
             Читай лицо Парисово, на немъ
             Блаженства роскошь красоты перомъ
             Начертана -- черты его прекрасны,
             Другъ съ другомъ гармонически согласны.
             Читай же въ нихъ. Ты много въ нихъ прочтешь!
             То драгоцѣнное любви творенье.
             Тому, чего въ лицѣ ты не поймешь,
             Въ его глазахъ найдешь ты объясненье.
             Свяжи жъ Париса ты -- дай книгѣ переплетъ.
             Но рыбка вѣдь внутри воды живетъ...
             Та книга дорога -- дороже вдвое,
             Которая въ оправѣ золотой,
             И содержаніе имѣетъ золотое.
             И все твое, когда онъ будетъ твой.
             Тебя жъ самой, повѣрь мнѣ, не убудетъ.
   

НЯНЯ.

             Убудетъ? нѣтъ, ея тогда прибудетъ.
   

ЮЛІЯ.

             Я посмотрю, довольно ли смотрѣть,
             Чтобъ полюбить кого-нибудь, синьора.
             Вы моего властительница взора --
             Куда укажете, туда ему летѣть.
   

СЛУГА, входитъ.

   Синьора, гости съѣхались, столъ уже накрытъ, васъ и молодую синьору спрашиваютъ вездѣ, няньку проклинаютъ въ кладовой; все въ движеніи; я тороплюсь къ своей должности; синьора, поспѣшите.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Идемъ. Скорѣе Юлія, графъ ждетъ.
   

ЮЛІЯ.

             Ступай, дитя, ищи ночей счастливыхъ
             Къ своимъ счастливымъ днямъ.

(Уходить.)

   

Перемѣна.

Улица.

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Ромео, Меркуціо, Бенволіо, въ сопровожденіи пяти или шести масокъ, служителей съ факелами.

РОМЕО.

             Должна ль намъ эта рѣчь быть извиненьемъ?
             Иль такъ, безъ околичностей войдемъ?
   

БЕНВОЛІО.

             Теперь на всѣ подобныя продѣлки
             Прошла ужъ мода. Мы не понесемъ,
             Съ повязкой на глазахъ и шарфомъ, Купидона,
             Съ татарскимъ лукомъ, согнутымъ изъ драни, --
             Страшилище для дамъ; и мы войдемъ
             Безъ церемоніи, безъ всякаго пролога.
             Пусть тамъ объ насъ какое имъ угодно
             Составятъ мнѣнье; мы составимъ танецъ!
             А тамъ уйдемъ.
   

РОМЕО.

                                           Я прыгать не хочу,
             Подайте факелъ мнѣ: я слишкомъ мраченъ,
             По крайней мѣръ, свѣтъ передъ собой
             Я понесу.
   

МЕРКУЦІО.

                                 Нѣтъ, милый Ромео,
             Ты долженъ танцовать.
   

РОМЕО.

                                           Не буду, другъ.
             Вы въ башмакахъ летучихъ танцовальныхъ
             И сами вы такъ веселы, легки,
             А я съ такой тяжелою душою --
             Какъ поднимусь я отъ земли?
   

МЕРКУЦІО.

                                                     Вѣдь ты
             Влюбленъ и служишь Купидону, что жъ?
             Возьми на время крылья у него,
             И подымись, какъ хочешь, высоко.
   

РОМЕО.

             Я слишкомъ глубоко стрѣлой его
             Пронженъ, и на его воздушныхъ крыльяхъ
             Я не могу подпитье я высоко.
             Я слишкомъ крѣпко связанъ, я не въ силахъ
             Перешагнуть и чрезъ одну ступень
             Моей тоски глухой, я упаду.
             Подъ тяжкимъ бременемъ любви.
   

МЕРКУЦІО.

             И упадешь въ нее же; признаюсь,
             Отъ этого паденья не легко
             Такой вещицѣ нѣжной будетъ.
   

РОМЕО.

                                                               Нѣжной?
             Любовь вещь нѣжная? о, нѣтъ, напротивъ,
             Она груба, мучительна, жестока,
             И какъ терновникъ колется...
   

МЕРКУЦІО.

                                                               А если
             Любовь къ тебѣ жестока такъ, будь самъ
             Жестокимъ къ ней: коли ее, когда
             Она тебя кольнетъ:-- ты побѣдишь!
             Подать футляръ для моего лица!

(Надѣвая маску.)

             На маску маска! Мнѣ теперь нѣтъ дѣла,
             Что безобразіе мое предметомъ
             Для любопытства станетъ, эта рожа
             Пусть за меня краснѣетъ.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Ну, идемъ!
             Стучите и войдемъ, а какъ войдемъ
             Живѣй, друзья, работайте ногами!
   

РОМЕО.

             Подайте факелъ мнѣ! Пускай повѣсы
             Безчувственный тростникъ подошвами щекочатъ,
             Пусть мотыльки безпечные порхаютъ,
             А я? свѣтить я буду и смотрѣть.
             Всѣ веселы, всѣ ищутъ удовольствій,
             А мнѣ такъ грустно, мутно все вокругъ...
   

МЕРКУЦІО.

             Да, грязь мутна. Ты по уши въ грязи,
             Въ любви хотѣлъ сказать я, виноватъ!
             Да полно намъ стоить и дѣлать день изъ ночи.
   

РОМЕО.

             Мы дня не дѣлаемъ изъ ночи,-- и...
   

МЕРКУЦІО.

             Ты, кажется, сбираешься острить?
             Я, господинъ почтенный мой, хотѣлъ
             Сказать, что факелы у насъ напрасно
             Горятъ, какъ свѣчи днемъ. Прошу покорно
             Мои слова въ прямомъ иль смыслѣ брать,
             Они полны ума и разсужденья.
   

РОМЕО.

             Конечно, мы съ умомъ идемъ туда,
             На этотъ балъ, однако же итти
             Туда -- безумство.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Почему? Позволь
             Спросить.
   

РОМЕО.

                       Мнѣ этой ночью снился сонъ.
   

МЕРКУЦІО.

             О, вижу я! къ тебѣ царица Мабъ
             Являлась, бабка повивальная
             Средь фей. Она является всегда
             Величиной не болѣе агата,
             Что въ перстнѣ у судьи блеститъ на пальцѣ.
             У спящихъ по ногамъ она гуляетъ
             И ѣздитъ въ у пряжѣ изъ атомовъ
             Мельчайшихъ; у нея въ колесахъ спицы
             Изъ пауковыхъ йогъ; верхъ колесницы
             Изъ крыльевъ стрекозы, а збруя вся
             Изъ самой тонкой ткани паука;
             Узда изъ влажнаго луны сіянья,
             А кнутъ изъ кожи и костей сверчка;
             Комаръ у ней въ зеленой курткѣ кучеръ;
             Пустая скорлупа орѣха колесница.
             Издѣліе каретниковъ искусныхъ --
             Черви и векши, мастеровъ старинныхъ;
             Ужъ съ незапамятныхъ временъ
             Они работаютъ на фей. Съ такимъ снарядомъ
             Она ночной порой изволитъ рыскать
             То по мозгу любовниковъ: имъ снятся
             Тогда любовь; то ѣздитъ по колѣнкамъ
             Придворнаго: придворному тогда
             Поклоны грезятся; иль вдоль по пальцамъ
             Подьячаго -- и грезитъ онъ о взяткахъ;
             Или по губкамъ дѣвушекъ -- и имъ
             Мечтаются лобзанья. Злая Мабъ
             Ихъ часто прыщиками покрываетъ
             За то, что ихъ дыханье портится
             Сластями; иногда она гуляетъ
             У царедворца по носу -- и чуетъ
             Онъ имъ во снѣ, откуда вѣтеръ дуетъ.
             То по груди солдата пронесется --
             И грезитъ онъ о битвахъ, о засадахъ,
             О штурмахъ бурныхъ, о клинкахъ испанскихъ,
             О веселящемъ духъ, крѣпительномъ напиткѣ;
             Вдругъ слышитъ барабанъ, вотъ онъ вскочилъ,
             Въ испугѣ смотритъ, бормоча молитву --
             Потомъ, перевернувшись, засыпаетъ.
             И эта самая же Мабъ, средь ночи,
             У лошадей въ клочки взбиваетъ гриву
             И колтуны свиваетъ изъ волосъ
             Взъерошенныхъ, а колтуны, развившись,
             Бѣду пророчатъ; это самая
             Та вѣдьма, что гнететъ такъ тяжко...
   

РОМЕО.

                                                               Полно!
             Довольно ужъ, Меркуціо, довольно,
             Твои слова вокругъ нуля вертятся.
   

МЕРКУЦІО.

             Ты правъ! они вокругъ вертятся сновъ,
             Сны дѣти праздной головы. Они
             Изъ ничего раждаются; какъ воздухъ,
             Неуловимы, пусты, и, какъ вѣтеръ,
             Измѣнчивы, который то прижмется
             Къ ледяной груди полночи, то вдругъ
             Отъ ней бѣжитъ, сердитый, и ужъ къ югу
             Росою окропляющему югу,
             Лицо онъ обращаетъ.
   

БЕНВОЛІО.

                                           Этотъ вѣтръ
             Продулъ насъ такъ, что сами стали мы
             Не много вѣтрены. Что мы стоимъ?
             Ужъ ужинъ конченъ: поздно мы придемъ.
   

РОМЕО.

             А я боюсь, не рано ль мы придемъ;
             Мой духъ предчувствуетъ, что съ этой ночи
             Надъ жизнію моей отяготѣетъ
             Какой-то страшный рокъ, и для меня
             Среди разгульнаго веселья бала
             Начнется грозное свершеніе
             Того, что тамъ, въ звѣздахъ, теперь сокрыто.
             И жизнь презрѣнная, теперь въ груди
             Замкнутая -- безвременно погибнетъ....
             Но такъ и быть! Пусть тотъ, кто правитъ
             Рулемъ моей ладьи -- мой путь опредѣлитъ.
             Впередъ, мои веселые друзья!
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Бей въ барабанъ!

(Всѣ уходятъ.)

   

Перемѣна.

Зала въ домѣ Капулета.

ЯВЛЕНІЕ XV.

Слуги, музыканты, потомъ; Капулетъ 1-й, Капулетъ 2-й, Тибальтъ, Парисъ, синьора Капулетъ, Юліи, Ромео, Меркуціо, Бенволіо, множество гостей въ массахъ и безъ масокъ.

1-й СЛУГА.

   Гдѣ же Потпанъ? что онъ не помогаетъ намъ убирать! лижетъ, и думаю, тарелки!
   

2-й СЛУГА.

   Плохо, если всѣ галантерейныя вещи будутъ въ однихъ рукахъ, да если руки-то еще не вымыты.
   

1-Й СЛУГА.

   Прочь отсюда кресла; отдвигай въ сторону шкафъ, смотрите за серебромъ. Не забудь, пріятель, спрятать мнѣ кусочикъ марципану; да сдѣлай, братъ, дружбу, скажи привратнику, чтобъ онъ пропустилъ сюда Сузанну и Леночку. Эй! Антонъ, Потпанъ!

(Входить еще нѣсколько слугъ.)

3-й СЛУГА.

   Здѣсь, братецъ, здѣсь мы на готовѣ.
   

1-й СЛУГА.

   Въ большой залъ васъ спрашиваютъ, кличутъ, ищутъ вездѣ.
   

3-й СЛУГА.

   Да вѣдь намъ не растянуться же; мы не можемъ бытъ и тамъ и здѣсь въ одно время. Живѣй, ребята! Молодцами смотрите...

(Слуги отходятъ на заднюю часть сцены.)

   

КАПУЛЕТЪ 1-й.

             Привѣтъ мой, господа! Берите дамъ
             И танцовать живѣе начинайте!
             Сударыни, скорѣе къ дѣлу, если
             Мозолями не страждутъ ваши ножки.
             Ага, прекрасныя мои синьоры,
             Посмотримъ-ка теперь: которая
             Не станетъ танцовать! Я побожусь,
             Что танцовать ей не даютъ мозоли.
             Что -- что -- задѣлъ я васъ?-- ага!
             Привѣтъ мой вамъ, почтеннѣйшіе гости!
             Синьоры, помню время я былое,
             Когда и я, какъ вы, рядился въ маску,
             Когда и я прекрасной на ушко
             Нашептывалъ и нравиться умѣлъ!
             Прошло, прошло то времячко, прошло...
             Я отъ души вамъ радъ, мои синьоры!
             Скорѣе, музыканты, начинайте!
             Раздайтеся, для танцевъ мѣсто нужно.
             Ну, дѣвушки, скачите и пляшите!

(музыканты играютъ; танцы.)

             Огня сюда по больше, негодяи!
             Столы долой, и потушить огонь
             Въ каминѣ -- здѣсь ужъ слишкомъ стало жарко.

(Капулету 2-му.)

             Садись, родня, садись, мой Капулетъ,
             И я къ тебѣ подсяду. Мы съ тобой
             Отъ танцевъ далеко ушли!... А какъ
             Давно съ тѣхъ поръ, какъ мы въ послѣдній разъ
             Маскировалися съ тобой?...
   

2-й КАПУЛЕТЪ.

                                                     Да! да!
             Тому назадъ ужъ тридцать лѣтъ, мой другъ!
   

1-й КАПУЛЕТЪ.

             Э, нѣтъ! куда жъ, гораздо меньше, меньше!
             Вѣдь это было у Люченціо
             На свадьбѣ; а отъ той поры, я помню,
             Прошло всего небольше, какъ лѣтъ двадцать
             Съ какимъ нибудь пяткомъ.
   

2-Й КАПУЛЕТЪ.

                                                     Нѣтъ, больше, больше!
             Да сынъ его гораздо старше! сыну
             Его ужъ тридцать лѣтъ.
   

1-й КАПУЛЕТЪ.

                                           Ну, какъ ты можешь
             Мнѣ это говорить? Какъ! сынъ его
             Тому не болѣе двухъ лѣтъ считался
             Несовершеннолѣтнимъ.
   

РОМЕО, служителю.

                                           Кто та дама,
             Которая своей рукой почтила
             Вонъ рыцаря того?
   

СЛУГА.

                                           Не знаю, сударь!
   

РОМЕО.

             О, Творецъ! Какъ сіяетъ она! такъ огонь не блеститъ!
             Какъ рубинъ на ушахъ эѳіопки, сверкая, виситъ, --
             Такъ ея красота на ланитахъ полночи горитъ!
             Недоступно свята для людскихъ вожделеній!
             Дорога для земли и ея наслажденій!
             Съ этой дивной красой, среди этихъ людей,
             Бѣлый голубь она въ черной стаи грачей!
             Лишь окончится танецъ къ ней, къ ней поспѣшу я,
             И рукой своей грубой ея рукъ коснусь я.
             О, любило ль ты, сердце? нѣтъ, нѣтъ, отрекись!
             Отрекись и ты, зрѣнье! предъ дивной красою смирись!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Я узнаю, чей голосъ: Монтэгю
             Быть долженъ. Эй, подать мнѣ мечь скорѣе!
             Такъ эта тварь, прикрывшись этой рожей,
             Осмѣлилась притти надъ нами посмѣяться.
             Клянуся честью рода моего
             Не грѣхъ къ отцамъ отправить мнѣ его!
   

1-q КАПУЛЕТЪ.

             Что тамъ, племянникъ, ты бушуешь?
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                                               Дядя,
             Нашъ врагъ -- вотъ онъ -- вотъ Монтэгю!
             И негодяй здѣсь смѣетъ показаться
             Надъ нашимъ праздникомъ, надъ нами наругаться!
   

1-й КАПУЛЕТЪ.

             То юный Ромео?
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Такъ, такъ,-- то онъ,
             То подлый Ромео!
   

1-й КАПУЛЕТЪ.

                                           Ну, полно, полно!
             Любезный мой племянникъ, успокойся;
             Оставь его, мой другъ; себя ведетъ
             Прекрасно онъ, какъ должно дворянину;
             Въ Веронѣ слухъ объ немъ хорошій ходитъ;
             И ни за всѣ сокровища Вероны
             Не соглашусь я оскорбить его
             Въ моемъ дому. Къ терпѣнью пріучайся,
             Забудь о немъ, я этого хочу,
             И ежели мою ты волю чтишь,--
             Будь веселъ, другъ, расправь на лбу морщины --
             Нейдутъ нахмуренныя брови къ пиру.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Идутъ, когда такая тварь на немъ,
             Присутствуетъ какъ гость. Нѣтъ, не могу,
             Не потерплю его я здѣсь!
   

КАПУЛЕТЪ.

                                                     Онъ долженъ,
             Онъ долженъ быть терпимъ! прошу покорно!
             Да что ты это, мой дружокъ! вотъ-на!
             Скажи: я здѣсь хозяинъ, или ты?
             Ты не потерпишь -- Боже упаси!
             Ты хочешь здѣсь, среди моихъ гостей,
             Тревогу произвесть? Что ты, мой другъ,
             Пѣтушишься? что ты за птица?
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                                               Дядя,
             Какой позоръ, какой позоръ для насъ!
   

КАПУЛЕТЪ.

             Эге! ты ужъ изъ рукъ вонъ, мой любезный!
             Да что съ тобой? Поберегись, пріятель...
             Какъ смѣешь ты противорѣчить мнѣ!
             Прекрасно сказано, мои друзья, --
             Ступай, пѣтухъ задорный!.. да смотри
             Не забушуй не то -- огня сюда,
             По больше свѣту!-- я уйму тебя;
             Живѣе, веселѣй, мои друзья!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Насильное терпѣнье повстрѣчало
             Свободный гнѣвъ -- и тѣло задрожало
             Отъ встрѣчи ихъ... Въ притворной тишинѣ
             Лишь только сверху сладко-желчь на двѣ.

(Уходить.)

   

РОМЕО, подходитъ къ Юліи и беретъ ея руку.

             О, если и рукою дерзновенной
             Тебя, твою святыню оскорбилъ --
             Я каюся душою умиленной,
             Я чувствую: я тяжко согрѣшилъ!
             Но вотъ уста: лобзанье я моленье
             Изгладятъ слѣдъ прикосновенья!
   

ЮЛІЯ.

             Нѣтъ, не вини руки своей напрасно,
             О, не вини, мой добрый пилигримъ!
             Руки твоей привѣтствіе прекрасно:
             Не оскорбилъ-бы ты святаго имъ!
             Да, рукъ безстрастныхъ пожиманье --
             Вотъ, пилигримъ, твое лобзанье!
   

РОМЕО.

             На что жъ уста! Пильгримъ имѣетъ ихъ!
   

ЮЛІЯ.

             Имѣетъ -- да, по для молитвъ однихъ.
   

РОМЕО.

             О! внемли же, святая, пильгрима моленье:
             Какъ рукамъ ты дала -- такъ устамъ позволенье
             Дай молиться, молиться, святая, тебѣ!
             Или смѣнитъ отчаянье вѣру войнѣ!
   

ЮЛІЯ.

             Хотя святой внимаетъ гласъ моленья,
             Но ликъ его, безстрастный, недвижимъ --
             Ты знаешь самъ, мой добрый пилигримъ.
   

РОМЕО.

             Такъ я беру молитвы исполненье,
             А ты -- ты недвижимою пребудь.

(Цѣлуетъ ее).

             Хвала тебѣ вольнѣе дышитъ грудь!
                       Твои уста святыя сняли
                       Теперь грѣхи мои съ меня!
   

ЮЛІЯ.

             Какъ, пилигримъ и на себя
             Мои уста твои грѣхи приняли?
   

РОМЕО.

             Мои грѣхи! о сладостный упрекъ!
             Отдай назадъ все, все, что передали
             Мои уста тебѣ!

(Вновь цѣлуетъ ее).

ЮЛІЯ.

                                 О, ты далекъ,
             Какъ вижу я, въ искусствѣ цѣловаться!
   

НЯНЯ.

             Извольте къ матушкѣ скорѣе отправляться:
             Она теперь сказать вамъ что-то хочетъ.
   

РОМЕО.

             Кто мать ея?
   

НЯНЯ.

                                 Какъ кто! хозяйка дома,
             Мой господинъ честной, преумная,
             Предобродѣтельная дама, я
             Кормила грудью дочь ея, вотъ ту,
             Которая сейчасъ стоила съ вами.
             Счастливецъ тотъ, кто будетъ мужемъ ей.

(Отходить.)

РОМЕО.

             Какъ! Капулетъ! О, жизнь моя!
             Тебя врагу навѣки отдалъ я!
   

БЕНВОЛІО.

             Пора! пора! балъ близокъ къ окончанью!
   

РОМЕО.

             Начало новому, конецъ его страданью.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Какъ, господа?-- вы собираетесь?
             Постойте -- вотъ сейчасъ поспѣетъ ужинъ.
             Нельзя? Когда нельзя -- такъ такъ и быть!
             Всѣхъ васъ, мои почтеннѣйшіе гости.
             Благодарю за посѣщенье я;
             Покойной ночи вамъ! покойной ночи!
             Огня сюда! Эй, факеловъ побольше!
             Пора въ постель и мнѣ.

(Къ 3-му Кивулету).

                                           Клянуся честью,
             Ужъ поздно, другъ, пора намъ на покой!

(Уходятъ всѣ, кромѣ Юліи и Няни.)

ЮЛІЯ.

             Кто этотъ господинъ? скажи мнѣ, няня.
   

НЯНЯ.

             Сынъ стараго Тиберьо и наслѣдникъ.
   

ЮЛІЯ.

             А этотъ, вотъ что къ двери подошелъ?
   

НЯНЯ.

             Какъ кажется, Петрукьо молодой.
   

ЮЛІЯ.

             А тотъ, что въ слѣдъ за нимъ идетъ теперь,
             Вотъ тотъ, что не хотѣлъ и танцевать?
   

НЯНЯ.

             Не знаю этого.
   

ЮЛІЯ.

                                 Поди узнай.
             Что если у него ужъ есть подруга?
             О, гробъ тогда замѣнитъ мнѣ супруга!
   

НЯНЯ.

             Онъ Ромео и Монтэгю вдобавокъ,
             Сынъ вашего смертельнаго врага.
   

ЮЛІЯ.

             Единственная ненависть моя
             Единственной моей любовью стала!
             Не зная, -- слишкомъ рано увидала,
             И увидавъ, узнала поздно я.
             О, какъ меня любовь переродила!
             Смертельнаго врага я полюбила!
   

НЯНЯ.

             Что, что такое?
   

ЮЛІЯ.

                                 Ни чего, -- стихи.
             Я слышала отъ кавалера ихъ,
             Что танцовалъ со мной.

          (Слышенъ голосъ -- "Юлія").

НЯНЯ.

                                           Сейчасъ идемъ.
             Зовутъ, пойдемте -- зала ужъ пуста.
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Площадь, прилегающая къ саду Капулетова дома.

Р


ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ
ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Біографическій очеркъ В. Шекспира написанъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко, примѣчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.

Томъ первый.

І) ГАМЛЕТЪ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.

СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Эскалъ, герцогъ Веронскій.
   Парисъ, молодой дворянинъ, родственникъ герцога.
   Монтекки           |
                                 } главы враждующихъ между собой домовъ.
   Капулетти          |
   Дядя Капулетти, старикъ
   Ромео, сынъ Монтекки
   Меркуціо, родственникъ герцога и другъ Ромео.
   Бенволіо, племянникъ Монтекки и тоже другъ Ромео.
   Тибальдо, племянникъ синьоры Капулетти.
   Фра-Лоренцо, монахъ францисканецъ.
   Фра-Джовани, монахъ того-же ордена.
   Бадьдассарэ, пажъ Ромео.
   Сансонэ,           |
   Грегоріо,           } слуги Капулетти.
   Пьетро,           |
   Абрамо, слуга Монтекки.
   Торговецъ зеліями.
   Три музыканта.
   Хоръ.
   Мальчикъ.
   Пажъ Париса.
   Офицеръ.
   Синьора Монтекки.
   Синьора Капулетти.
   Джульетта, ея дочь.
   Кормилица Джульетты.
   Веронскіе граждане; нѣсколько родственниковъ и родственницъ обоихъ враждующихъ домовъ, стража, часовые, маски, свита.
   Дѣйствіе большею частью происходить въ Веронѣ. Одна сцена (І-го дѣйствія) въ Мантуѣ.

-----

  
  

ПРОЛОГЪ.

   Въ красивой Веронѣ, гдѣ происходитъ дѣйствіе, два одинаково знатныхъ дома давно враждовали между собою. Закоренѣлая вражда вспыхнула съ новою силою и должна повести къ ожесточеннымъ столкновеніямъ; руки веронцевъ обагрятся кровью своихъ согражданъ. Изъ роковыхъ нѣдръ обѣихъ враждующихъ семей, подъ вліяніемъ враждебныхъ одна другой планетъ, вышла юная чета влюбленныхъ, горькой и плачевной любви которыхъ суждено свести въ могилу многолѣтнія распри ея родителей. Ужасающія подробности этой обреченной на смерть любви, которой суждено пасть жертвою упорной взаимной ненависти обѣихъ семей, только тогда пришедшихъ къ примиренію, когда уже не стало ихъ дѣтей, будутъ въ теченіи двухъ часовъ изображены на нашей сценѣ. Если вы удостоите насъ терпѣливаго вниманія, мы силою усердія постараемся загладить недостаточность нашихъ дарованій.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

  

СЦЕНА I.

Площадь въ Веронѣ.

Входятъ Сансонэ и Грегоріо, вооруженныые мечами и щитами.

   Сансонэ. Честное слово, Грегоріо, не позволю я имъ казать намъ носы.
   Грегоріо. Не такіе мы люди, чтобы это стерпѣть.
   Сансонэ. А если они меня растормошатъ, я сейчасъ -- мечъ на голо.
   Грегоріо. Смотри, чтобы тебѣ рано или поздно не свернули за это шеи.
   Сансонэ. Когда меня растормошатъ, я скоръ на удары.
   Грегоріо. Но вотъ бѣда! растормошить-то тебя не скоро.
   Сансонэ. Каждая собака изъ дома Монтекки способна меня растормошить.
   Грегоріо. Растормошиться значитъ придти въ движеніе; истинно-же храбрый человѣкъ стоекъ, то-есть твердо стоитъ на мѣстѣ. Слѣдовательно, если тебя растормошатъ, ты придешь въ движеніе только для того, чтобы убѣжать.
   Сансонэ. Каждая собака изъ этого дома заставитъ меня стоять твердо. Какъ только увижу кого-нибудь изъ этого дома, -- парня или дѣвку, это все-равно, -- сейчасъ упрусь о стѣну и ни съ мѣста!
   Грегоріо. Вотъ и видно, что ты человѣкъ слабый; о стѣны опираются только люди слабые.
   Сансонэ. Правда. Женщины существа слабыя, поэтому ихъ всегда припираютъ къ стѣнѣ. Вотъ и я, когда дѣло дойдетъ до вооруженной схватки, всѣхъ мужчинъ изъ дома Монтекки оттѣсню отъ стѣны, а всѣхъ женщинъ, напротивъ, къ ней припру.
   Грегоріо. Враждуютъ между собою господа, а мы только ихъ слуги.
   Сансонэ. Все равно, я буду неумолимъ, какъ тиранъ. Переколочу мужчинъ, примусь за женщинъ и за дѣвокъ. Всѣмъ имъ быть безъ головы или...
   Грегоріо. Это кому, дѣвкамъ-то?
   Сансонэ. Ну, да безъ головы иди безъ чего другаго; понимай, какъ хочешь.
   Грегоріо. Поймутъ тѣ, кому придется почувствовать.
   Сансонэ. О, я до тѣхъ поръ буду заставлять ихъ чувствовать, пока самъ въ силахъ буду стоять крѣпко... Ты, вѣдь, знаешь -- я порядочный кусокъ мяса.
   Грегоріо. Хорошо, что не рыба. Будь ты рыбой, никто не стадъ-бы тебя ѣсть. Вотъ идутъ люди изъ дома Монтекки. Обнажай свое орудіе. (Входятъ Абрамо и другіе слуги Монтекки).
   Сансонэ. Мой мечъ обнаженъ. Ты затѣй ссору, а я стану у тебя за спиной.
   Грегоріо. Чтобы удрать и тѣмъ показать спину?
   Сансонэ. За меня не бойся.
   Грегоріо. За тебя-то?.. Очень нужно!
   Сансонэ. Или пусть лучше они затѣютъ ссору; тогда право будетъ на нашей сторонѣ.
   Грегоріо. Проходя мимо нихъ, я нахмурюсь и окину ихъ грознымъ взглядомъ. Понимай они это, какъ знаютъ.
   Сансонэ. Если хватитъ смѣлости понять. Я, глядя на нихъ, закушу большой палецъ. Позоръ, если они молча перенесутъ такое оскорбленіе.
   Абрамо. Вы на насъ закусили палецъ, синьоръ?
   Сансонэ. Да, закусилъ.
   Аврамо. Я спрашиваю, вы на насъ его закусили?
   Сансоеэ (Тихо товарищу). Останется-ли право за нами, если я отвѣчу "да"?
   Грегоріо. Нѣтъ.
   Сансонэ (Громко). Нѣтъ, синьоръ, не на васъ, но я все-таки его закусываю.
   Грегоріо. Вы, кажется, хотите затѣять ссору, синьоръ?
   Абрамо. И не думаю, синьоръ.
   Грегоріо. Если-же вы этого желаете, синьоръ, я къ вашимъ услугамъ. Нашъ господинъ ничѣмъ не хуже вашего.
   Абрамо. Но и не лучше.
   Сансонэ. Быть по вашему, синьоръ.
  

Вдали показывается Бенволіо.

  
   Грегоріо (Тихо товарищу). Утверждай, что лучше. Сюда идетъ родственникъ синьоры Монтекки.
   Сансонэ. Впрочемъ, нѣтъ, синьоръ. Нашъ много лучше.
   Абрдмо. Это ложь.
   Сансонэ. Обнажайте мечи, если вы мужчины. (Всѣ приготовляются къ бою). Грегоріо, не забудь прибѣгнуть къ своему прославленному удару. (Начинается бой, подходитъ Бенволіо и тоже обнажаетъ шпагу).
   Бенволіо. Разойдитесь, жалкіе глупцы! Вложите мечи въ ножны. Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Своею шпагою заставляетъ слугъ опустить мечи; входитъ Тибальдо).
   Тибальдо. Какъ! и ты, обнажилъ шпагу! Охота связываться съ бездушною сволочью! Повернись ко мнѣ, Бенволіо, и взгляни въ глаза своей смерти.
   Бенволіо. Я только хотѣлъ возстановить миръ. Спрячь свою шпагу въ ножны или, какъ я, употреби ее въ дѣло, чтобы разогнать этотъ людъ.
   Тибальдо. Какъ! У тебя въ рукѣ обнаженная шпага, ты говоришь о мирѣ? Я ненавижу это слово, какъ ненавижу весь родъ Монтекки, а въ томъ числѣ и тебя. Ну, защищайся, трусъ! (Сражаются. Вбѣгаетъ нѣсколько сторонниковъ обоихъ домовъ и принимаютъ участіе въ бою; затѣмъ появляются горожане, вооруженные палками).
   Горожане. Пускай въ ходъ палки, копья, бердыши! бейте, колотите, рубите! Долой всѣхъ Монтекки! Долой всѣхъ Капулетти! (Входятъ Капулетти въ спальней одеждѣ и синьора Капулетти).
   Капулетти. Что здѣсь за шумъ?.. Эй, кто нибудь! Подайте мнѣ мой большой мечъ.
   С-а Капулетти. Нѣтъ, зачѣмъ мечъ... Нуженъ костыль; и его достаточно.
   Капулетти. Подать мнѣ мечъ, говорю я! Сюда идетъ Монттекки и еще издали съ вызывающимъ видомъ машетъ обнаженнымъ мечемъ.
  

Входятъ Монтекки, обнаживъ свой мечъ, и синьора Монтекки.

  
   Монтекки. А, ты здѣсь, гнусный Капулетти! (Женѣ) Не удерживай меня, пусти!
   С-а Монтекки. Ты не сдѣлаешь ни шагу къ своему врагу! (Входитъ герцогъ со свитою).
   Герцогъ. Вы, мятежные подданные, враги мира, братоубійствомъ оскверняющіе свои мечи, кажется, совсѣмъ не хотите подчиняться моимъ приказаніямъ. А! Кто вы, люди или скоты, гасящіе пламя своей губительной злобы пурпурными струями, изливающимися изъ собственныхъ-же вашихъ жилъ? Но я заставлю васъ повиноваться, хотя бы даже пришлось прибѣгнуть къ пыткамъ! Пусть ваши обагренныя кровью руки сейчасъ-же бросятъ оружіе, опозорившее себя такимъ множествомъ преступленій, а затѣмъ выслушайте полный негодованія приговоръ своего государя. Три междоусобицы, поднятыя изъ-за пустого слова, уже успѣли нарушить тишину и спокойствіе нашихъ улицъ, a кто въ этомъ виноватъ? Ты, старикъ Капулетти, и ты, Монтекки. Три раза старѣйшіе обыватели Вероны, сбросивъ съ себя строгія, приличныя ихъ возрасту одежды, вынуждены были своими старыми руками хвататься за столь-же старые, изъѣденные ржавчиной бердыши, чтобы предоставить себя къ услугамъ разъѣдающей вражды своей партіи. Если вы еще когда-нибудь дерзнете своими распрями нарушить тишину нашихъ улицъ, вамъ придется жестоко поплатиться за такое нарушеніе. На этотъ разъ пусть всѣ разойдутся. Вы, Капулетти, теперь-же отправитесь со мною, а вы, Монтекки, чтобы узнать нашъ приговоръ по настоящему дѣлу, явитесь послѣ полудня въ старый замокъ Виллафранка,гдѣ обыкновенно собирается нашъ верховный судъ. Еще разъ -- подъ угрозой смертной казни, -- пусть всѣ разойдутся. (Уходить; за нимъ всѣ остальные, кромѣ Монтекки, синьоры Монтекки и Бенволіо).
   Монтекки. Кто-же снова поднялъ старый споръ? Отвѣчай, племянникъ. Ты присутствовалъ при самомъ началѣ дѣла.
   Бенволіо. Когда я пришелъ, слуги вашего противника и ваши уже успѣли бѣшено схватиться между собою. Чтобы разнять ихъ, я обнажилъ шпагу, а тутъ, тоже обнаживъ шпагу, подоспѣлъ пылкій Тибальдо и сталъ бросать мнѣ въ упоръ самые дерзкіе угрозы и вызовы, въ то-же время махая надъ головою своею шпагою, разсѣкавшею воздухъ и свистомъ какъ-бы обличавшею свое безсиліе. Пока мы отражали удары и наносили ихъ сами, успѣли явиться сторонники обѣихъ партій и тоже приняли участіе въ схваткѣ. Это продолжалось до тѣхъ поръ, пока не явился герцогъ и не рознялъ сражавшихся.
   С-а Монтекки. Гдѣ-же, однако, Ромео? Я очень рада, что онъ не участвовалъ въ этой сумятицѣ.
   Бенволіо. Мнѣ не спалось, синьора, и за часъ передъ тѣмъ, какъ восходящему солнцу выглянуть въ позлащенное окно востока, я вышелъ изъ дому и направился въ кленовую рощу, зеленѣющую на западной сторонѣ города. Несмотря на ранній часъ, я въ рощѣ увидалъ вашего сына. Я было направился къ нему, но онъ, завидѣвъ меня,тотчасъ-же скрылся въ лѣсной чащѣ. Судя о его ощущеніяхъ по моимъ собственнымъ, -- а ощущенія эти никогда такъ сильно не захватываютъ человѣка, какъ въ тѣ минуты, когда онъ одинъ, -- я за нимъ не пошелъ, умышленно не сталъ преслѣдоватъ человѣка, который, очевидно, тоже умышленно меня избѣгалъ.
   Монтекки. Да, его уже не разъ видали тамъ раннимъ утромъ. Онъ своими слезами усугублялъ холодную влагу утренней росы и своими тяжкими вздохами къ скопившимся уже облакамъ прибавлялъ новыя. Но едва все оживляющее солнце начнетъ на самомъ дальнемъ востокѣ откидывать тѣнистыя завѣсы у ложа Авроры, онъ, избѣгая веселаго дневнаго свѣта, утомленный, измученный, возвращается домой, запирается въ спальнѣ на ключъ и, опустивъ оконныя завѣсы, устраиваетъ у себя искусственный мракъ. Это мрачное настроеніе добромъ не кончится, если дружескій совѣть не устранитъ его причинъ.
   Бенволіо. Извѣстны вамъ, благородный мой дядя, эти причины?
   Монтекки. Нѣтъ, до сихъ поръ неизвѣстны. Я ничего не могъ отъ него добиться.
   Бенволіо. Однако, вы все-таки добивались?
   Монтекки. И лично, и при содѣйствіи многихъ друзей, но у его страстей единственный далеко неблагоразумный совѣтчикъ -- онъ самъ. Онъ такъ скрытенъ, такъ непроницаемъ! Да, онъ такъ-же далекъ отъ мысли открыть кому-бы то ни было свою удрученную душу, какъ распуколка цвѣтка, подточенная жаднымъ червемъ, далека отъ возможности раскрыться и красоваться на солнцѣ своими прелестными лепестками. Если-бы мы могли только узнать причину его огорченій, мы съ такимъ-же усердіемъ приступили-бы к его исцѣленію, съ какимъ стараемся теперь развѣдать эти причины. (Вдали показывается Ромео).
   Бенволіо. Вотъ онъ идетъ. Прошу васъ, удалитесь. Я разузнаю эти причины, или назовите меня лгуномъ.
   Монтекки. Да поможетъ тебѣ Богъ добиться отъ Ромео полной исповѣди. (Женѣ) Пойдемъ. (Уходятъ).
   Бенволіо. Добраго утра, Ромео.
   Ромео. Развѣ такъ еще рано?
   Бенволіо. Только-что пробило девять.
   Ромео. Какъ медленно тянется время, когда у человѣка тяжело на душѣ. Съ тобою, кажется, разговаривалъ мой отецъ. Почему ушелъ онъ отсюда такъ торопливо?
   Бенволіо. Да, онъ. Что-же, однако, это за душевная тяжесть, благодаря которой тебѣ кажется, что время тянется безконечно медленно?
   Ромео. Неимѣніе того, что заставило-бы его идти скорѣе.
   Бенволіо. Ты влюбленъ?
   Ромео. Изнываю.
   Бенволіо. Отъ любви?
   Ромео. Нѣтъ, отъ того равнодушія, съ какимъ относится ко мнѣ та, кого я люблю.
   Бенволіо. Какъ жаль, что любовь только на словахъ нѣжна, а на дѣлѣ самовластна и жестока.
   Ромео. Какъ жаль, что слѣпая любовь даже и безъ глазъ находитъ путь къ тому, что ее влечетъ... Гдѣ мы обѣдаемъ сегодня?... Ахъ, да! Что здѣсь былъ за шумъ?... Впрочемъ, нѣтъ, не разсказывай; я самъ слышалъ все... Да, здѣсь на каждомъ шагу имѣешь дѣло съ враждою, ненавистью, а еще чаще съ любовью. Всюду -- полная вражды любовь и любовь, полая вражды!... О, любовь, ты нѣчто, созданное изъ ничего, ты тяжеловѣсная вѣтренность! ты степенная суетность! безобразный хаосъ красивыхъ на видъ образовъ! свинцовый пухъ, лучезарный дымъ, холодный огонь, больное здоровье, вѣчно бодрствующій сонъ! Въ тебѣ все противуположно тому, что есть на самомъ дѣлѣ! Такую-то любовь чувствую я, хотя и былъ-бы радъ ея не чувствовать. Тебѣ не смѣшно?
   Бенволіо. Нѣтъ, я скорѣе готовъ заплакать.
   Ромео. О чемъ?
   Бенволіо. О томъ, что у тебя такъ горько на твоей доброй душѣ.
   Ромео. Привязанность постоянно заставляетъ дѣлать одну неизмѣнную ошибку; она усиливаетъ чужое горе. Тоска и такъ уже, словно камень, давитъ мнѣ сердце, а ты своимъ огорченіемъ хочешь еще увеличить эту тяжесть. Да, твое участіе прибавляетъ новую скорбь къ моимъ безмѣрнымъ скорбямъ. Любовь -- угаръ, порождаемый дымомъ вздоховъ. Если она очищена отъ дыма, она представляется глазамъ влюбленныхъ ярко сіяющимъ пламенемъ; подавляемая, она превращается въ море слезъ... Что-же еще она такое? -- Самое разумное безуміе, горькая желчь и медовая сладость... До свиданія, другъ.
   Бенволіо. Я тоже пойду съ тобою. Ты очень меня огорчишь, если уйдешь одинъ и оставишь меня.
   Ромео. Зачѣмъ? Я потерялъ самого себя... Меня здѣсь уже нѣтъ... Тотъ, кто стоить передъ тобою, не Ромео... Ромео совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ.
   Бенволіо. Скажи серьезно, ты влюбленъ и въ кого?
   Ромео. Серьезно-ли? Значитъ ты хочешь слезъ и стоновъ?
   Бенволіо. Нѣтъ, зачѣмъ слезы и стоны. А только безъ шутокъ.
   Ромео. Я въ данномъ случаѣ такъ-же мало способенъ шутить, какъ и больной, пишущій свое завѣщаніе. Да, серьезно, я люблю женщину.
   Бенволіо. Значитъ, сказавъ наугадъ, что ты влюбленъ, я какъ разъ попалъ въ цѣль?
   Ромео. Ты отличный стрѣлокъ... Къ сказанному я еще добавлю, что она поразительно хороша собою.
   Бенволіо. Чѣмъ поразительнѣе цѣль, тѣмъ легче въ нее попасть.
   Ромео. На этотъ разъ ты промахнулся. Стрѣламъ Купидона не ранить ея сердца. У нея нравъ Діаны и она вооружена такимъ испытаннымъ цѣломудріемъ, что ей не страшенъ лукъ крылатаго божка. Любовныхъ увѣреній слышать она не хочетъ, старается укрываться отъ восторженныхъ взглядовъ и вполнѣ равнодушна къ золоту, которымъ легко подкупить даже праведницу. Она богата красотою, и жаль, что ея богатство умретъ вмѣстѣ съ нею.
   Бенволіо. Она вѣрно дала обѣтъ вѣчнаго цѣломудрія?
   Ромео. Дала, и это для міра сущее раззореніе потому что свято соблюдая обѣтъ, она лишаетъ этотъ міръ своего потомства. Она слишкомъ прекрасна, слишкомъ разумно прекрасна, и она добьется вѣчнаго блаженства тѣмъ, что доведетъ меня до отчаянія. Она поклялась не любить никогда, и эта клятва убиваетъ меня, въ то-же время оставляя меня въ живыхъ, какъ ты это видишь изъ того, что я съ тобою разговариваю.
   Бенволіо. Прими мой дружескій совѣтъ: перестань о ней думать.
   Ромео. Да, сказать это легко; но какъ исполнить?
   Бенволіо. Давъ волю глазамъ. Смотри на другихъ красавицъ.
   Ромео. Сравненіе ея съ другими заставитъ меня еще живѣе вспоминать о ея совершенствѣ. Счастливыя черныя маски, прикрывающія лица женщинъ, заставляютъ насъ предполагать, что за ними скрывается красота. Человѣкъ, пораженный слѣпотою, никогда не забудетъ того сокровища, которое онъ утратилъ вмѣстѣ съ зрѣніемъ. Покажи мнѣ самую красивую женщину; чѣмъ будетъ для меня ея красота, какъ не напоминаніемъ, что есть другая, далеко превосходящая ее красотою... Прощай; тебѣ не научить меня забвенію.
   Бенволіо. Нѣтъ, научу, во что-бы мнѣ это ни обошлось.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Другая улица.

Входятъ Капулетти, Парисъ и Шутъ.

  
   Капулетти. Монтекки связанъ такимъ-же обязательствомъ, и подъ угрозой одинаковой кары. Казалось-бы, что такимъ старикамъ, какъ мы оба, не трудно жить въ мирѣ.
   Парисъ. Вы пользуетесь одинаковымъ положеніемъ, одинаковымъ почетомъ, и весьма прискорбно, что вы столько лѣтъ враждуете между собою. Но теперь, синьоръ, что отвѣтите вы на мое предложеніе?
   Капулетти. Повторю то же, что отвѣтилъ тогда. Моя дочь въ свѣтѣ совсѣмъ еще чужая; ей нѣтъ полныхъ четырнадцати лѣтъ. Пусть еще два раза поблекнетъ пышная красота лѣта, и только тогда мы найдемъ ее достаточно зрѣлой для замужества.
   Парисъ. Иныя и помоложе, а все-же благополучно дѣлались матерями.
   Капулетти. Эти слишкомъ рано вышедшія замужъ матери очень скоро увядаютъ. Земля поглотила всѣхъ моихъ первенцевъ, всѣ мои раннія надежды; въ живыхъ осталась одна Джульетта, много обѣщающая наслѣдница моихъ земель... Однако, любезный Парисъ, я не запрещаю вамъ ухаживать за нею, добиваться ея любви; мое согласіе въ сильной степени зависитъ отъ того, что скажетъ она; если вы съумѣете вызвать въ ней взаимную любовь, я выбору ея противиться не стану. Сегодня вечеромъ у меня пиръ; гостей пригласилъ я много, -- все такихъ, которые мнѣ по сердцу. Приходите и вы. Число дорогихъ гостей увеличится тогда однимъ изъ самыхъ мнѣ любезныхъ. Сегодня въ моемъ скромномъ жилищѣ вы увидите столько звѣздъ, хотя и ходящихъ по землѣ, но способныхъ затмить своимъ блескомъ свѣтила небесныя. Появленіе наряднаго апрѣля, являющагося взамѣнъ хромающей старухи-зимы, всегда вызываетъ восторгъ въ кипящей жизнью молодости; приготовьтесь-же ощутить такой-же восторгъ у меня сегодня въ домѣ при видѣ роскошнаго букета едва распускающихся цвѣтовъ въ женскомъ образѣ. Присмотритесь ко всѣмъ, прислушайтесь ко всѣмъ и изберите ту, которая соединяетъ въ себѣ наибольшее количество всякихъ совершенствъ. Въ числѣ другихъ будетъ и моя дочь, хотя, конечно, не одною изъ первыхъ, но и не изъ послѣднихъ. Идемте со мною. (Шуту). А ты, бездѣльникъ, обѣгай всю нашу красавицу Верону, разъищи всѣхъ, чьи имена значатся въ этомъ спискѣ, и скажи имъ, что мой домъ радушно открытъ для нихъ сегодня. (Отдаетъ шуту бумагу и уходитъ вмѣстѣ съ Парисомъ).
   Шутъ. Разъищи всѣхъ, чьи имена значатся въ этомъ спискѣ! Легко сказать! Мало-ли что значится? Значится, напримѣръ, что башмачникъ долженъ знать свой аршинъ, портной колодку, рыбакъ кисти, живописецъ сѣти. Мнѣ говорятъ: -- "разъищи всѣхъ, чьи имена внесены въ этотъ списокъ", а почемъ я знаю, какія имена вздумалось занести сюда составлявшимъ списокъ? Надо обратиться къ грамотнымъ людямъ. А вотъ кстати... (Входятъ Бенволіо и Ромео).
   Бенволіо. Полно! Одинъ жаръ подавляется другимъ жаромъ; одно страданіе тоскою новаго страданія. Если кружится голова, начни вертѣть въ противуположную сторону, и головокруженіе пройдетъ. Новое горе исцѣляетъ отъ стараго. Отрави свой взоръ новымъ ядомъ, и старый ядъ утратитъ свое губительное свойство.
   Ромео. Въ такомъ случаѣ листъ придорожника, должно быть, отличное средство.
   Бенволіо. Въ какомъ случаѣ?
   Ромео. Когда переломлена нога.
   Бенволіо. Съ ума ты сошелъ, Ромео?
   Ромео. Нѣтъ, не сошелъ, но связанъ крѣпче, чѣмъ связываютъ съумасшедшихъ, посаженъ въ тюрьму, гдѣ меня морятъ голодомъ, сѣкутъ, истязаютъ (Подходитъ шутъ). Добраго вечера, любезный.
   Шутъ. То-же и вамъ... Синьоръ, будьте добры, скажите, умѣете вы читать?
   Ромео. Прочесть въ книгѣ судебъ, что я обреченъ на страданія, могу.
   Шутъ. Вы, можетъ быть, прочли это, не зная грамоты... Но, будьте добры, вы съумѣете прочесть все, что-бы ни было написано?
   Ромео. Да, если буквы и языкъ мнѣ знакомы.
   Шутъ. Опять-таки не отвѣтъ. Счастливо оставаться (Собирается уходитъ).
   Ромео. Стой, пріятель! Я тебѣ прочту (Читаетъ). "Пригласить синьора Мартино съ супругою и съ дочерьми; графа Ансэльмо съ его красавицами-сестрами; вдову синьора Витрувіо; синьора Плаченціо съ его прелестною племянницею; Меркуціо и его брата Валентина; моего дядю Капулетти съ супругою и съ дочерьми; хорошенькую мою племянницу Розалину; Ливію; синьора Валецціо съ двоюроднымъ братомъ его Тибальдо; Лючіо и остроумную Елену" (Возвращаетъ списокъ). Собраніе блестящее. Гдѣ оно состоится?
   Шутъ. Что?
   Ромео. Я спрашиваю, гдѣ состоится ужинъ?
   Шутъ. У насъ.
   Ромео. У кого-же это "у васъ"?
   Шутъ. У моего господина.
   Ромео. Съ этого вопроса мнѣ бы и слѣдовало начать.
   Шутъ. Я вамъ и безъ всякихъ вопросовъ разскажу. Мой господинъ -- прославленный и богатѣйшій синьоръ Капулетти; если вы не принадлежите къ роду Монтекки, имѣю честь пригласить васъ на пиръ и распить бутылочку-другую. Желаю вамъ всякихъ радостей. (Уходитъ).
   Бенволіо. На этомъ обычномъ празднествѣ Капулетти въ числѣ другихъ красавицъ Вероны будетъ присутствовать и ужинать та самая прелестная Розалина, въ которую ты влюбленъ. Отправимся на этотъ пиръ и мы. Окинь безпристрастнымъ окомъ и другія лица, которыя укажу тебѣ я, сравни ихъ съ Розалиной, и ты увидишь, что твой бѣлая голубка только ворона.
   Ромео. Пусть мои слезы превратятся въ огонь, если я на святыню моихъ глазъ дерзну взнести такую клевету! Пусть эти глаза, утопавшіе такъ часто, но все сохранившіе жизни, совсѣмъ утонуть въ жгучихъ слезахъ, какъ сгораютъ въ огнѣ казнимые клеветники. Да есть-ли въ мірѣ женщина красивѣе той, кого я люблю! Всевидящее солнце никогда не видывало ничего подобнаго съ самаго сотворенія міра.
   Бенволіо. Полно! Ты только потому считаешь ее такою ослѣпительною красавицею, что она одна у тебя передъ глазами, и у нея не было иного противника, кромѣ ея самой. Взвѣсь на своихъ кристальныхъ вѣсахъ красоту Розалины и красоту другихъ женскихъ лицъ, которыя въ полномъ ихъ блескѣ я укажу тебѣ на пиру, я она сразу утратитъ весь блескъ, ослѣплявшій тебя до сихъ поръ.
   Ромео. Хорошо, я пойду съ тобою, но не затѣмъ, чтобы увидать то, что ты хочешь мнѣ показать, но чтобъ упиться лицезрѣніемъ очаровательной Розалины. (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Комната въ домѣ Капулетти.

Входятъ синьора Капулетти и Кормилица.

   С-а Капулетти. Гдѣ-же дочь, кормилица? Позови ее.
   Кормилица. Звала! и это такъ-же вѣрно, какъ-то, что я въ двѣнадцать лѣтъ была дѣвственницей. (Зоветъ). Гдѣ-же ты, моя овечка, божья моя коровка, если не грѣхъ такъ говорить?.. Гдѣ-же эта дѣвчонка? Гдѣ ты, Джульетта? (Входитъ Джульетта).
   Джульетта. Кто меня зоветъ?
   Кормилица. Вотъ кто -- матушка зоветъ.
   Джульетта. Я здѣсь, синьора. Что вамъ угодно?
   С-а Капулетти. Кормилица, уйди пока отсюда; намъ необходимо переговорить наединѣ. Или нѣтъ! -- вернись, кормилица, я сообразила, что и тебѣ слѣдуетъ присутствовать при нашемъ совѣщаніи. Ты знаешь, наша дочь входитъ въ возрастъ.
   Кормилица. Мнѣ-ли не знать ея лѣтъ? Я могу сказать ихъ вамъ часъ въ часъ.
   С-а Капулетти. Ей скоро сравняется четырнадцать.
   Кормилица. Да, скоро, но готова прозакладывать четырнадцать своихъ зубовъ, -- хотя, на бѣду, ихъ во рту у меня осталось всего четыре, -- полныхъ четырнадцати ей еще нѣтъ. Сколько осталось до Св. Петра -- въ веригахъ?
   С-а Капулетти. Съ чѣмъ-то двѣ недѣли.
   Кормилица. Ну, съ чѣмъ-то или ровно -- все-равно. Сколько-бы дней въ году ни было, а въ ночь подъ этотъ день ей исполнится ровно четырнадцать. Она и моя Сусанна,-- упокой, Господи, всѣ христіанскія души! -- были ровесницы. Моя Сусанна теперь передъ престоломъ Всевышняго... Я, должно-быть, оказалась недостойною такого сокровища!.. Но, какъ-бы то ни было, Джульеттѣ въ ночь на l-е августа исполнится ровно четырнадцать... да, равно, даю въ этомъ честное слово... Я все отлично помню. Со дня землетрясенія прошло ровно одиннадцать лѣтъ, а я въ этотъ день какъ разъ отняла ее отъ груди, и межь всѣми днями, сколько-бы ихъ ни было въ году, никогда не забуду, что отняла ее отъ груди именно въ этотъ день... Какъ теперь помню, натерла я груди полынью и сидѣла прислонясь спиною къ голубятнѣ, а вы и вашъ супругъ находились тогда въ Мантуѣ... О, память у меня здоровая!.. Ну, вотъ, какъ я уже говорила, натерла я груди полынью, а когда дочурка-то ваша почувствовала горечь, посмотрѣли бы вы, какъ она разозлилась на горькій сосокъ... словно ополоумѣла!.. Вдругъ чувствую -- голубятня-то дрожитъ... Клянусь Богомъ, -- нечего и говорить, что я давай Богъ ноги и дала тягу!.. Да, этому какъ разъ одиннадцать лѣтъ... Она не только уже умѣла ходить безъ чужой опоры, но даже бѣгала и туда, и сюда. Какъ разъ наканунѣ она упала и у нея вотъ какая шишка вскочила на лбу!.. Мой мужъ, -- упокой, Господь, его душу! -- шутникъ бытъ. Помогъ онъ малюткѣ встать да и говоритъ: -- "Вотъ ты теперь все ничкомъ падаешь, а станешь поумнѣе, такъ небось все больше будешь падать навзничь? Такъ, вѣдь, Джуджу?" A она-то, плутовка, -- что-бы вы думали? -- плакать перестала, остановилась и говоритъ: -- "Да". Посмотрите, шутка это, вѣдь, а какъ вышло справедливо! Проживи я еще хоть тысячу лѣтъ и тогда не забуду, какъ мужъ сказалъ: -- "Такъ, вѣдь, Джуджу?" -- а она-то остановились и въ простотѣ сердечной говоритъ -- "Да".
   С-а Капулетти. Будетъ объ этомъ, кормилица; перестань.
   Кормилица. Сейчасъ, синьора! но меня каждый разъ смѣхъ разбираетъ, какъ только я вспомню, что она, глупенькая, перестала плакать да и говоритъ: -- "Да"... Однако, клянусь чѣмъ хотите, ушиблась она здорово; шишка-та на лбу вскочила съ доброе куриное яйцо. Крику-то, крику-то было!.. Вдругъ мужъ говоритъ: -- "Ты теперь ничкомъ падаешь, а выростешь -- станешь больше падать навзничь. Такъ, вѣдь, Джуджу?" -- а она перестала плакать да и говоритъ: -- "Да".
   Джульетта. Перестань, кормилица, прошу тебя.
   Кормилица. Кончила, кончила, синьора! Будьте покойны... Да не обойдетъ тебя Создатель своими радостями... Мало-ли дѣтей я выкормила, но куколки лучше тебя не было ни одной. Дожить-бы мнѣ только до твоей свадьбы; больше мнѣ ничего не нужно.
   С-а Капулетти. Вотъ о свадьбѣ-то я и хотѣла говорить. Скажи мнѣ, Джульетта, есть у тебя желаніе выйти замужъ?
   Джульетта. О такой чести я до сихъ поръ даже и не думала.
   Кормилица. "О такой чести!"... Каково? A? Не будь я сама твоею единственною кормилицею, право, я бы сказала, что ты всосала мудрость съ молокомъ.
   С-а Капулетти. Совѣтую тебѣ объ этомъ подумать. Даже здѣсь, въ Веронѣ, къ тому-же въ высшемъ кругу многія твои ровесницы, иныя даже моложе тебя, а уже матери. Если не ошибаюсь, я сама сдѣлалась матерью ранѣе того возраста, котораго достигла ты, а ты, дорогая моя, даже еще не замужемъ... Ну, въ двухъ словахъ: -- знатный Парисъ проситъ твоей руки.
   Кормилица. Вотъ это, милочка моя, такъ мужчина... Еще такого мужчины не сыщешь, хоть обойди весь міръ... Другаго такого даже изъ воска не вылѣпишь.
   С-а Капулетти. Среди всего цвѣтника веронской молодежи лучшій цвѣтокъ -- онъ.
   Кормилица. Цвѣтокъ, истинный цвѣтокъ!
   С-а Капулетти. Что ты на это скажешь? Можешь ты полюбить его? Сегодня вечеромъ у насъ пиръ. Вглядись хорошенько въ Париса, въ его черты, отмѣченныя печатью красоты. Вглядись, сколько гармоніи въ этихъ чертахъ, какъ онѣ соотвѣтствуютъ одна другой, и если тебѣ въ этой великолѣпной страницѣ что нибудь покажется неяснымъ, ищи объясненія въ его краснорѣчивыхъ глазахъ. Этой драгоцѣнной книги любви, чтобы достигнуть полнаго совершенства не достаетъ только достойнаго футляра. Хорошая рыба живетъ только въ самыхъ глубокихъ мѣстахъ, и внѣшняя красота становится еще цѣннѣе, когда она идетъ объ руку съ красотою душевною. Какъ-бы драгоцѣнна ни была книга, ея золотое содержаніе получаетъ двойную стоимость, если и застежки у нея золотыя. Итакъ, выйдя за него замужъ, ты пріобрѣтешь все, что имѣетъ онъ, не утративъ ничего изъ того что имѣешь сама.
   Кормилица. Ей-то утратить? -- Нѣтъ, жены отъ мужей бываютъ не съ убылью, а съ прибылью.
   С-а Капулетти. Скажи, можешь-ли ты отвѣчать на любовь Париса?
   Джульетта. Посмотрю, можетъ-ли зрѣніе пробудить любовь; но во всякомъ случаѣ дальше тѣхъ поощреній, которыя мнѣ дозволяетъ ваше желаніе, я не пойду (Входитъ слуга).
   Слуга. Синьора, гости начинаютъ собираться. Ужинъ готовъ. Освѣдомляются, гдѣ синьорина... въ кухнѣ-же проклинаютъ кормилицу. Прикажете подавать ужинъ? -- все готово. Умоляю васъ, синьора, приходите скорѣе.
   С-а Капулетти. Хорошо, сейчасъ (Слуга уходитъ). Идемъ, Джульетта, твой отецъ насъ ждетъ.
   Кормилица. Ступай, моя радость. Да пошлетъ тебѣ Богъ, въ добавокъ къ блаженнымъ днямъ, столько-же блаженныхъ ночей (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Улица.

Въ сопровожденіи слугъ, несущихъ факелы, входятъ одѣтый пилигримомъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо и еще человѣкъ пять или шесть замаскированныхъ молодыхъ людей.

   Ромео. Слѣдуетъ-ли при входѣ произнесть какую-нибудь оправдывающую насъ рѣчь или можно войти безъ всякихъ извиненій?
   Бенволіо. Многословныя рѣчи вышли теперь изъ употребленія; онѣ такъ-же устарѣли, какъ грубо раскрашенные купидоны, съ завязанными шарфомъ глазами, съ колчанами, полными стрѣлъ, своимъ безобразнымъ видомъ заставляющіе молодыхъ женщинъ убѣгать отъ нихъ, какъ отъ пугалъ. Не нужно никакихъ прологовъ, за отсутствіемъ подсказчика, произносимыхъ по запискамъ и возвѣщающихъ о нашемъ прибытіи. Пусть насъ принимаютъ за кого угодно. Мы потанцуемъ, а затѣмъ удалимся.
   Ромео. Дайте мнѣ факелъ. Я мраченъ, поэтому хочу свѣтить другимъ.
   Меркуціо. Нѣтъ, добрѣйшій мой Ромео, мы хотимъ, чтобы и ты потанцовалъ.
   Ромео. Ну, этого отъ меня не ждите! Всѣ вы въ бальныхъ башмакахъ съ тонкими подошвами; вамъ легко, a y меня на душѣ свинецъ, едва дозволяющій мнѣ передвигаться съ мѣста на мѣсто.
   Меркуціо. Все оттого, что ты влюбленъ. Возьми у купидона на прокатъ его крылья, и ты полетишь еще легче нашего.
   Ромео. Нѣтъ, стрѣлы купидона изранили меня такъ тяжело, что мнѣ не вспорхнуть даже и при помощи легкихъ его крыльевъ. Я окованъ и въ такомъ видѣ не въ силахъ вознестись надъ своею скорбью. Я склоняюсь ницъ подъ тяжестью давящей меня любви.
   Меркуціо. Встрепенись, и ты самъ одолѣешь такого нѣжнаго ребенка, какъ купидонъ.
   Ромео. Это купидонъ-то нѣжный ребенокъ? Нѣтъ, онъ грубъ, свирѣпъ и могучъ. Онъ, словно терновникъ, царапаетъ и колетъ.
   Меркуціо. Если любовь обходится съ тобою грубо, и ты будь съ нею грубъ. Если она царапается, и ты царапай ее своими шипами... Она укротится разомъ (Слугамъ). Подайте мнѣ черное лицо, чтобы надѣть его на бѣлое (Надѣваетъ маску). Если чей-нибудь любопытный взглядъ заподозритъ мое безобразіе, мнѣ, съ этимъ лицомъ на лицѣ, такое любопытство не страшно; не мнѣ самому придется краснѣть за свое безобразіе, а только моимъ густымъ бровямъ.
   Бенволіо. Пора; постучимся и войдемъ, а только войдемъ, сейчасъ-же заставимъ работать ноги.
   Ромео. Дайте мнѣ свѣтильникъ. Пусть тѣ, у кого легко на сердцѣ, скользятъ ногами по тростниковымъ цыновкамъ, а я, ограничиваясь степенною ролью, буду свѣтить и смотрѣть. Моя грусть явилась-бы чернымъ пятномъ среди общаго веселья. Мнѣ-же не до веселья; я совсѣмъ разбитъ.
   Меркуціо. Э, ночью всѣ кошки сѣры, какъ выразилось одно должностное лицо. А если ты въ самомъ дѣлѣ обратился въ разбитую клячу, мы, -- извини за выраженіе, -- все-таки вытащимъ тебя изъ тины или изъ любви, въ которой ты увязъ по уши. Идемте, мы только даромъ сжигаемъ здѣсь дневной свѣтъ.
   Ромео. Что-то не понимаю.
   Меркуціо. Этимъ, синьоръ, я желаю сказать, что долѣе терять время такъ-же безполезно, какъ зажигать свѣтильники при дневномъ свѣтѣ. Отдай справедливость нашему доброму намѣренію; въ немъ впятеро больше смысла, чѣмъ у всѣхъ насъ пятерыхъ въ головѣ.
   Ромео. Мы на этотъ пиръ отправляемся съ умными намѣреніями, а все-таки, отправляясь туда, поступаемъ глупо.
   Меркуціо. Можно спросить, почему?
   Ромео. Я видѣлъ сонъ.
   Меркуціо. И я видѣлъ.
   Ромео. Что-же ты видѣлъ?
   Меркуціо. А то, что разсказывающіе свои сны часто лгутъ.
   Ромео. Лжетъ только тотъ, кто отрицаетъ дѣйствительность видѣннаго.
   Меркуціо. Эхъ, милый другъ! вижу я, что тебя посѣтила царица Мебъ. Она повивальная бабка фей. Вся-то она не больше маленькаго агатоваго камня на указательномъ пальцѣ судьи. Колесницу ея везутъ два крошечныхъ атома, и она безпрепятственно разгуливаетъ по ногамъ спящихъ. Спицы этой колесницы сдѣланы изъ длинныхъ ножекъ пауковъ-косцовъ, верхъ изъ крыла кузнечика, возжи изъ тончайшей паутины, а сбруя соткана изъ луннаго свѣта; кнутовищемъ служить косточка сверчка, а самымъ кнутикомъ полоска тончайшей плевы. Возницей у нея крошечный сѣрый комаръ не болѣе крошечнаго круглаго червя, вынимаемаго иголкой изъ-подъ ногтя лѣнивой служанки. Кузовъ изъ пустой орѣховой скорлупы обточенъ замѣчательной столярныхъ дѣлъ мастерицей -- бѣлкой или старымъ червемъ, съ незапамятныхъ временъ исполняющими у фей должность каретниковъ. Въ такой колесницѣ разъѣзжаетъ она каждую ночь. Проѣдетъ она по мозгу влюбленнаго, и ему снится любовь; проѣдетъ по колѣнямъ придворнаго и ему снится, будто онъ отвѣшиваетъ поклоны; дотронется до пальцевъ законника, и ему снятся незаконные доходы; проѣдетъ по губамъ молодой женщины, и ей снятся поцѣлуи. Женщинъ сердитая Мебъ часто награждаетъ прыщами и нарывами за то, что онѣ подкрашиваютъ губы разными снадобьями и отъ этого у нихъ не свѣжо дыханіе. Иногда она галопомъ промчится по носу искателя должностей, и онъ нюхомъ чуетъ доходное мѣсто, а иной разъ она щетинкой, вырванной изъ хвоста поросенка, пощекочетъ въ ноздрѣ спящаго аббата, и ему снится двойной десятинный сборъ. Промчится она по шеѣ солдата, и ему грезится, будто онъ перерѣзываетъ непріятельское горло, снятся приступы, засады, исполинскіе клинки и кубки, впятеро объемистѣе обыкновенныхъ, слышится барабанный бой. Солдатъ вздрагиваетъ и просыпается. Въ испугѣ онъ прочитываетъ одну молитву-другую и засыпаетъ снова. Та-же самая Мебъ заплетаетъ по ночамъ лошадямъ гривы, а такъ-же и людямъ перепутываетъ волосы, намазывая ихъ какою-то скверною клейкою жидкостью, такъ-что расчесать ихъ становится не только невозможно, но и опасно. Эта-же вѣдьма давить дѣвушекъ, когда онѣ спятъ на спинѣ, и первая научаетъ ихъ чувствовать на себѣ постороннюю тяжесть; тѣмъ она подготовляетъ ихъ къ исполненію настоящаго назначенія женщины. Она-же...
   Ромео. Перестань, Меркуціо! Довольно! Ты говоришь вздоръ.
   Меркуціо. Нѣтъ, не вздоръ. Я говорю о снахъ, объ этихъ чадахъ празднаго мозга, которыя въ сущности ничто иное, какъ нелѣпая игра воображенія; эта игра настолько-же лишена какого-нибудь прочнаго основанія, какъ и воздухъ, и она настолько-же измѣнчива, какъ вѣтеръ, то ласково, какъ теперь, вѣющій съ юга, то вдругъ оборачивающійся лицомъ къ увлаженному росою югу и, разсвирѣпѣвъ, начинающій дуть съ неистовою злобой.
   Бенволіо. Вѣтеръ, о которомъ ты говоришь, кажется, уноситъ у васъ изъ головы всѣ наши планы. Ужинъ, вѣроятно, теперь уже окончился, и мы, пожалуй, явимся слишкомъ поздно.
   Ромео. А я, напротивъ, боюсь, не слишкомъ-ли рано. Мою душу гнететъ предчувствіе, что нѣчто недоброе, еще таящееся въ нѣдрахъ моей звѣзды, приступитъ къ своимъ всесокрушающимъ дѣяніямъ; оно поведетъ за собою страшную развязку, жертвой которой сдѣлается жизнь, бьющаяся у меня въ груди, и приведетъ меня къ преждевременной смерти. Но пусть тотъ кормчій, который управляетъ моею судьбою, направить мой парусъ! Идемте, веселые друзья!
   Бенволіо. Бейте въ барабаны (Всѣ уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Зала въ домѣ Капулетти.

Музыканты ожидаютъ. Входитъ нѣсколько слугъ.

   1-й слуга. Гдѣ Сотейникъ? Что-же онъ не помогаетъ убирать? Должно-быть, облизываетъ тарелки. Онъ только это и знаетъ.
   2-й слуга. Когда всѣ чистыя должности поручены одному иди двоимъ, а они не успѣваютъ вымыть рукъ, дѣло всегда выйдетъ очень грязное.
   1-й слуга. Прочь табуреты. Уберите буфетъ и смотрите за серебряною посудою (Одному изъ слугъ). Припрячь мнѣ кусокъ марципана да впусти Сусанну и Нэлли. Эй, Антоніо Сотейникъ!
   3-й слуга. Что нужно?
   1-й слуга. Тебя ждутъ, спрашиваютъ, зовутъ, ищутъ повсюду, а тебя нигдѣ нѣтъ.
   3-й слуга. Не могу-же я быть и здѣсь, и тамъ, и всюду. Ну, ребята, живѣе за дѣло. Кто останется послѣднимъ, тому все, что осталось (Уходятъ въ глубину. Появляются оба Капулетти, гости u маски).
   Мл. Капулетти. Добро пожаловать, господа! Дамы, не страдающія мозолями на ногахъ, желаютъ съ вами потанцовать. Кто-же изъ васъ, дорогія гостьи, откажется отъ танцевъ? Если-же которая-нибудь станетъ жеманиться и отказываться, я приму присягу, что у нея болятъ мозоли. Этимъ я затрогиваю васъ за больное мѣсто? Не такъ-ли? (Входятъ другіе замаскированные гостѣ). Добро пожаловать, господа! Было время, когда и я, прикрывъ лицо маской, нашептывалъ любовныя рѣчи на ухо красивымъ дамамъ и дѣвицамъ. Дамамъ и дѣвицамъ нравились мои рѣчи. Но время это, увы, прошло, прошло! прошло!.. Добро пожаловать, синьоры. Эй! музыканты, играйте... Балъ начинается... Очистите мѣсто для танцевъ!.. Синьорины, выступайте впередъ (Музыка играетъ. Начинаются танцы. Младшій Капулетти обращается къ слугамъ). Побольше огней! Убрать столы совсѣмъ, да потушить каминъ; здѣсь становится слишкомъ жарко. (Увидавъ старшаго Капулетти.) А, дорогой дядюшка, наконецъ-то! Я уже терялъ надежду увидать васъ сегодня. Но радость видѣть васъ тѣмъ сильнѣе, чѣмъ она неожиданнѣе. Сядьте, любезный дядюшка, такъ-какъ время, когда мы оба танцовали, къ сожалѣнію, миновало. А сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ мы съ вами были въ послѣдній разъ подъ масками?
   Ст. Капулетти. Лѣтъ тридцать будетъ. Да, клянусь Пресвятой Дѣвой, не менѣе.
   Мл. Капулетти. Нѣтъ, не можетъ быть, чтобы такъ давно. Гораздо меньше. Мы, вѣдь, въ послѣдній разъ танцовали на свадьбѣ Люченціо, а это какъ разъ въ Духовъ день; съ тѣхъ поръ прошло не болѣе двадцати пяти лѣтъ... Мы оба были въ маскахъ.
   Ст. Капулетти. Нѣтъ, больше. Его сыну уже полныхъ тридцать лѣтъ.
   Мл. Капулетти. Какъ вы можете это говорить? Его сынъ еще два года тому назадъ былъ несовершеннолѣтнимъ.
   Ромео (Одному изъ слугъ). Кто эта синьорина, осчастливливающая вотъ того молодаго человѣка, идя съ нимъ подъ руку?
   Слуга. Не знаю, синьоръ.
   Ромео (Глядя на Джульетту). Какъ хороша! Она своимъ присутствіемъ заставляетъ огни горѣть свѣтлѣе! На фонѣ черной ночи она является безцѣнною жемчужиной въ ухѣ эѳіопа. Такая красота слишкомъ цѣнна, чтобы обладать ею; она слишкомъ дорога для земли. Она, когда сравнишь ее съ другими красивыми женщинами, кажется бѣлоснѣжною голубкой среди воронъ. Когда она окончитъ танецъ, выслѣжу, гдѣ ея мѣсто, подойду, и моя осчастливленная рука коснется ея руки... Сердце мое, любило-ли ты до сегодняшняго дня? Зрѣніе мое, поклянись, что нѣтъ! До нынѣшняго вечера я не видывалъ настоящей красоты.
   Тибальдо. Я узнаю его по голосу; онъ непремѣнно Монтекки. Пажъ, принеси мнѣ шпагу. Какъ! Этотъ наглецъ дерзнулъ подъ прирытіемъ безобразной маски явиться сюда, чтобы своимъ присутствіемъ издѣваться надъ нашимъ пиромъ и позорить его. Клянусь честью нашего рода, что убить этого дерзкаго мальчишку не было-бы грѣхомъ.
   Мл. Капулетти. Что съ тобою, племянникъ? Ты рвешь и мечешь... Изъ-за чего?
   Тибальдо. Дядя, здѣсь одинъ изъ нашихъ враговъ -- Монтекки. Этотъ наглецъ осмѣлился явиться сюда, чтобы дразнитъ насъ и надругаться надъ нашимъ пиромъ.
   Мл. Капулетти. Это, кажется, юный Ромео?
   Тибальдо. Да, гнусный Ромео.
   Мл. Капулетти. Угомонись, любезный племянникъ; оставь его въ покоѣ. Онъ ведетъ себя вполнѣ прилично, какъ настоящій дворянинъ. Говоря по правдѣ, Верона гордится имъ, считая его благовоспитаннымъ и во всѣхъ отношеніяхъ прекраснымъ юношей. Я за всѣ сокровища этого города не согласился-бы, чтобы его хоть чѣмъ-нибудь обидѣли у меня въ домѣ. Поэтому, вооружись терпѣніемъ и не обращай на него вниманія. Я такъ хочу, и если мое желаніе имѣетъ для тебя цѣну, перестань хмуриться. Во время пира это неприлично.
   Тибальдо. Все прилично, когда въ числѣ гостей есть негодяй. Я этого не стерплю.
   Мл. Капулетти. Однако, вынужденъ будешь стерпѣть, задорный мальчуганъ! Пусть его остается; я такъ рѣшилъ. Вѣдь хозяинъ дома не ты, а я. Ты не стерпишь этого? Полно! Иди ты -- прости Господи! -- намѣренъ всполошить моихъ гостей, поднять сумятицу, разыгрывая изъ себя первое лицо въ домѣ?
   Тибальдо. Однако, дядя, это позоръ!
   Мл. Капулетти. Полно, полно! -- Ты наглый мальчишка... Тебѣ такая выходка обошлась-бы очень дорого. Я знаю, что говорю. Вздумалъ, -- чортъ возьми! -- бѣсить меня! Нашелъ-же минуту... Ты нахалъ! хоть, ради стыда, угомонись, или... (Слугамъ). Поболѣе огней! (Тибальдо)... или я съумѣю заставить тебя угомониться. (Гостямъ). Ну, веселѣй, веселѣй, друзья мои!
   Тибальдо. Я дрожу всѣмъ тѣломъ отъ упорной борьбы между вынужденнымъ терпѣніемъ и кипящею во мнѣ яростью. Уйду пока; но сладость вторженія сюда скоро обратится для него въ горькую желчь.
   Ромео (Джульеттѣ). Если я своею недостойною рукою осквернилъ святыню, я готовъ наложить на себя сладкую епитимью; позвольте моимъ губамъ, -- двумъ краснѣющимъ пиллигримамъ, -- загладить грубость прикосновенія нѣжнымъ поцѣлуемъ.
   Джульетта. Напрасно добрый пиллигримъ такъ сурово относится къ своей рукѣ. Она выказала только похвальную набожность. И у святыхъ есть руки, къ которымъ прикасаются пиллигримы, и это прикосновеніе равносильно святому поцѣлую паломника.
   Ромео. Но у праведницъ есть губы и у пиллигримовъ тоже.
   Джульетта. Да, пиллигримъ; но эти губы предназначены для молитвъ.
   Ромео. Если такъ, безцѣнная праведница, позволь и губамъ сдѣлать то же, что сдѣлала рука. Онѣ молятъ тебя; внемли-же ихъ мольбѣ; иначе ихъ вѣра превратится въ отчаяніе.
   Джульетта. Праведницы остаются неподвижны даже н тогда, когда къ нимъ взываютъ не напрасно.
   Ромео. Пусть-же праведница останется неподвижной, пока я не буду вполнѣ убѣждать, что мольбы мои дѣйствительно услышаны. (Цѣлуетъ ее въ губы). Теперь уста праведницы стерли съ моихъ губъ ихъ прегрѣшеніе.
   Джульетта. А мои уста сохранили для себя прегрѣшеніе пиллигрима.
   Ромео. Мое прегрѣшеніе праведница сохранила для себя?... О, какъ сладокъ этотъ грѣхъ! Я умоляю праведницу вернуть мнѣ его снова. (Цѣлуетъ ее вторично).
   Джульетта. Пиллигримъ цѣлуетъ, какъ по книгѣ (Входитъ кормилица).
   Кормилица. Синьорина, тебя на пару словъ зоветъ твоя матушка. (Джульетта направляется къ синьорѣ Капулетти).
   Ромео. А кто ея мать?
   Кормилица. Кто-же этого не знаетъ? -- Ее мать -- хозяйка этого дома, предобрая, преумная и предобродѣтельная женщина. Ея дочь, съ которою вы разговаривали, выкормила я. Скажу вамъ только одно: -- счастливъ будетъ тотъ, кому достанется такое сокровище (Кормилица отходитъ въ сторонy).
   Ромео. Она изъ рода Капулетовъ! Дорого-же мнѣ это обойдется. Моя жизнь въ залогѣ у врага.
   Бенволіо. Пора уходить; пиръ окончился.
   Ромео. Къ сожалѣнію, кажется, именно такъ... (Про себя) и въ ту минуту, когда внутренное мое смятеніе дошло до крайнихъ предѣловъ.
   Мл. Капулетти. Нѣтъ, дорогіе гости, не удаляйтесь такъ рано. Для васъ еще готовится легкая и довольно простенькая закуска... Вы все-таки стоите на своемъ? Если такъ, благодарю васъ всѣхъ за посѣщеніе... Всѣхъ, всѣхъ благодарю за посѣщеніе. Покойной ночи. Эй, факеловъ сюда побольше! Я, я отправляюсь въ постель. (Увидавъ старшаго Капулетти). Прощайте, дядя. Часъ уже не ранній; усталъ я и иду отдохнуть. (Всѣ уходятъ, кромѣ Джульетты и кормилицы).
   Джульетта. Посмотри сюда, кормилица: кто этотъ молодой синьоръ?
   Кормилица. Сынъ и наслѣдникъ старика Тиберіо.
   Джульетта. А этотъ, что выходитъ теперь?
   Кормилица. Если не ошибаюсь, это молодой Петручіо.
   Джульетта. А вотъ этотъ, что отказался танцовать?
   Кормилица. Не знаю.
   Джульетта. Поди, спроси, кто онъ. (Кормилица уходитъ). Если онъ женатъ, могила будетъ моимъ брачнымъ ложемъ.
  

Кормилица возвращается.

  
   Кормилица. Его зовутъ Ромео; онъ единственный сынъ Монтекки нашего закоснѣлаго врага.
   Джульетта. Единственная моя любовь истекаетъ изъ единственной моей ненависти. Не зная, кто онъ, я увидала его слишкомъ рано, но узнала это уже слишкомъ поздно. Печальная выпала мнѣ доля: -- я обречена любить ненавидимаго врага.
   Кормилица. Что ты? Что ты говоришь?
   Джульетта. Отрывокъ откуда-то. Мнѣ его прочиталъ танцовавшій со мною кавалеръ. (За сценой кто-то зоветъ Джульетту).
   Кормилица. Сейчасъ, сейчасъ!.. Всѣ гости уже разошлись по домамъ; пойдемъ и мы. (Уходятъ. Появляется хоръ).
   Хоръ. Прежняя любовь лежитъ на смертномъ одрѣ; вмѣсто нея новая страсть воцарилась въ сердцѣ юноши. Та, изъ-за которой влюбленный юноша стоналъ и готовъ былъ умереть, при сравненіи съ Джульеттой, перестала быть въ его глазахъ красавицей. Теперь Ромео любимъ тою, въ которую влюбился самъ; оба они очарованы взаимными взглядами. Ему во что-бы то ни стало необходимо излить свои горести передъ мнимою своею непріятельницею, а она, уклоняясь отъ его признаній, еще вѣрнѣе ловить его на опасную удочку любви. Она считаетъ его своимъ врагомъ, а Ромео не безъ труда находитъ случай излить передъ нею потокъ тѣхъ переполненныхъ страстью рѣчей, которыя свойственны всѣмъ влюбленнымъ, потому что Джульетта, -- хотя и она влюблена не менѣе, чѣмъ онъ, -- всячески уклоняется отъ дальнѣйшихъ встрѣчъ. Однако, страсть, время и случай дадутъ имъ познать неизмѣримое блаженство и неизмѣримыя страданія. (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Улица, примыкающая къ саду Капулетти.

Входитъ Ромео.

   Ромео. Могу-ли я не стремиться сюда, когда вся душа моя здѣсь? Вернись вспять, унылая земля, и сама отыскивай свое сердце. (Влѣзаетъ на ограду и соскакиваетъ въ садъ. Входятъ Бенволіо и Меркуціо).
   Бенволіо. Ромео, другъ Ромео. Эй! гдѣ ты?
   Меркуціо. Повѣрь, что онъ умнѣе насъ съ тобою: клянусь жизнью, онъ, должно быть, вернулся домой и теперь лежатъ уже въ постели.
   Бенволіо. Однако, я видѣлъ, какъ онъ побѣжалъ сюда и, взобравшись на ограду, соскочилъ въ садъ. Добрый Меркуціо, окликни его.
   Меркуціо. Мало того, что окликну, стану даже его заклинать. Эй, слушай, причудливый безумецъ Ромео, пылающій страстью влюбленный, отзовись! Дай о себѣ знать хоть однимъ вздохомъ, произнеси хоть одинъ стишокъ, и я буду удовлетворенъ. Да, только вздохни, произнеси такіе стишки: -- "Огонь любви горитъ въ крови, скажи хоть одно ласковое слово по адресу кумушки моей -- Афродиты или ругни хорошенько ходящаго съ завязанными глазами сына ея и наслѣдника, плутишку Купидона, который, несмотря на слѣпоту, такъ вѣрно попалъ въ цѣль, когда король Кофетуа увидалъ дочь нищаго и влюбился въ нее". Ни отвѣта, ни привѣта; ни слуха, ни духа! Умеръ онъ, что-ли? Теперь примусь за заклинанія. Откликнись, Ромео! Заклинаю тебя сверкающими глазами Розалины, ея высокимъ лбомъ, ея румяными губками, ея маленькою ножкою, стройными икрами, дрожащими ляжками и смежными съ ними помѣстьями, явись въ собственномъ своемъ видѣ или хоть откликнись.
   Бенволіо. Онъ непремѣнно разсердится, если услышитъ.
   Меркуціо. За что тутъ сердиться. Другое дѣло, если бы я своими заклинаніями вызвалъ какого-нибудь другого духа, заставилъ его осѣдлать Розалину и до тѣхъ поръ ѣздить на ней, пока она сама его не сброситъ; тутъ дѣйствительно было-бы за что разсердиться. Теперешнее мое заклинаніе честно и благородно и, прибѣгая къ имени его возлюбленной, я только стараюсь вызвать его самаго.
   Бенволіо. Онъ, должно быть, затѣмъ спрятался въ чащѣ деревьевъ, чтобы ночь соотвѣтствовала его собственному настроенію духа. Любовь его слѣпа и къ ней всего болѣе идетъ мракъ.
   Меркуціо. Если любовь слѣпа, ей никогда не попасть въ цѣль. Онъ, вѣроятно, сидитъ теперь подъ чашковымъ деревомъ и мечтаетъ, чтобы его возлюбленная явилась передъ нимъ въ видѣ плода этого дерева, какъ его шутя и смѣясь называютъ молодыя дѣвушки, когда онѣ однѣ. Желалъ-бы, отъ души желалъ-бы, чтобы она была такимъ плодомъ, а ты -- ну, хоть бы дулей. Покойной ночи, Ромео. Я ухожу къ себѣ на складную кровать. Ночевать на воздухѣ? -- нѣтъ, слуга покорный; слишкомъ холодно и сыро... Идемъ, Бенволіо.
   Бенволіо. Идемъ. Напрасно было бы его искать, когда онъ самъ отъ насъ прячется. (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Садъ Капулетти.

Входитъ Ромео.

  
   Ромео. Пусть надъ сердечными ранами подшучиваетъ тотъ, кто никогда самъ ихъ не испыталъ. (Въ окнѣ на верху показывается Джульетта). Что за чудный свѣтъ засіялъ въ томъ окнѣ? Оно востокъ, а Джульетта солнце. О, восходи, чудное солнце! Затми своимъ сіяніемъ завистливую луну, которая уже и теперь блѣднѣетъ отъ злости, что ты -- только одна изъ ея нимфъ, -- затмѣваетъ красотою самую богиню. Сбрось съ себя печальный и блѣдный нарядъ ея дѣвственныхъ прислужницъ; щеголять въ немъ могутъ только глупыя дѣвушки!.. О, сбрось, сбрось-же его!.. Вотъ она -- владычица моей души, моя любовь! Если-бы она это знала! Она говоритъ хоть и безъ словъ; что-жь изъ этого? -- вмѣсто нея самой, говорятъ ея глаза, я найду отвѣтъ на ея рѣчи!.. Нѣтъ, я слишкомъ самонадѣянъ, воображая, будто она своими чудными глазами говоритъ со мною: двѣ лучезарнѣйшія звѣзды, занятыя чѣмъ-то другимъ, упросили эти глаза посіять на небѣ до ихъ возвращенія, или, можетъ-быть, сами звѣзды вселились въ ея глазныя впадины? Яркій румянецъ ея ланитъ заставляетъ блѣднѣть самыя звѣзды, какъ блѣднѣетъ свѣтильникъ, когда сіяетъ солнце. Если-бы ея глазамъ отвести мѣсто на небесахъ, они разлили-бы такіе громадные потоки свѣта, что запѣли-бы птицы, вообразивъ, будто ночь уже миновала... Вотъ она склонилась щекою къ рукѣ... О, зачѣмъ я не перчатка на этой рукѣ; ея щека прислонилась бы тогда ко мнѣ!
   Джульетта. Горе мнѣ, горе!
   Ромео. Она что-то сказала... О, свѣтлый ангелъ, говори еще!.. Ты среди мрака ночи явилась надъ моею головою въ такомъ небесномъ сіяніи, что тебя можно принять за крылатого вѣстника, когда онъ, опережая лѣнивыя облака, мчится въ прозрачномъ воздухѣ и заставляетъ очарованныхъ смертныхъ откидываться назадъ, чтобы съ восторгомъ наглядѣться на это лучезарное видѣніе!
   Джульетта. О, Ромео, Ромео! зачѣмъ ты Ромео?.. Отрекись отъ отца, отрекись отъ своего имени! Если-же ты этого не хочешь, поклянись любить меня, и я болѣе не буду Джульеттой Капулетти.
   Ромео (про себя). Ждать-ли мнѣ того, что она скажетъ еще, или заговорить съ нею сейчасъ-же?
   Джульетта. Одно только имя Монтекки заставляетъ меня видѣть въ тебѣ врага... Важно не то, что ты Монтекки, а то, что ты самъ по себѣ... Что такое Монтекки? -- отвлеченное понятіе: это не нога, не рука, не палецъ и не какая-нибудь другая часть, принадлежащая къ тѣлу человѣка... о если-бы ты нашелъ другое имя!.. Но что такое имя? -- одна кличка. Если-бы мы стали называть розу не розой, а дали-бы ей другое названіе, развѣ она перестала-бы благоухать такъ-же сладко?.. Такъ и Ромео. Переставъ носить имя Монтекки, развѣ Ромео утратилъ-бы хоть одно изъ присущихъ ему совершенствъ?.. О, Ромео, отрекись отъ своего имени, не составляющаго части тебя самаго, и бери меня; всю, всю!
   Ромео (выступивъ впередъ). Я ловлю тебя на словѣ. Скажи только, что ты любишь меня, и я приму новое крещеніе, отнынѣ болѣе не буду Ромео!
   Джульетта. Кто ты такой? Что за человѣкъ? Зачѣмъ, прячась въ ночной темнотѣ, подслушиваешь мои тайны?
   Ромео. Не смѣю назвать себя по имени и сказать, кто я... О, праведница, мое имя стало мнѣ ненавистнымъ, потому что оно враждебно тебѣ. Если-бы оно было написано, я разорвалъ-бы его.
   Джульетта. Твой языкъ не произнесъ еще и сотни словъ, какъ я по звуку голоса уже догадалась, что ты Ромео и при томъ Монтекки.
   Ромео. Красавица, я не Монтекки и не Ромео, если тебѣ не нравится одно изъ этихъ именъ.
   Джульетта. Говори, какъ ты попалъ сюда и зачѣмъ? Ограда вокругъ сада высокая, и пробраться черезъ нее не легко. Если кто-нибудь изъ моихъ родственниковъ увидитъ тебя здѣсь, тебѣ -- въ виду того, кто ты -- угрожаетъ смерть.
   Ромео. На легкихъ крыльяхъ любви перебрался я черезъ ограду. Каменныя преграды не могутъ остановить отваги любви; тѣмъ менѣе могъ-бы остановить меня кто-бы то ни было изъ твоихъ родственниковъ.
   Джульетта. Они убьютъ тебя, если застанутъ тебя здѣсь.
   Ромео. A если-бы и такъ? Твои глаза опаснѣе для меня, чѣмъ цѣлые десятки ихъ мечей. Только брось на меня ласковый взглядъ, и вся злоба ихъ мнѣ не страшна.
   Джульетта. За весь міръ не согласилась бы я, чтобы тебя застали здѣсь.
   Ромео. Крылья ночи укрываютъ меня отъ ихъ глазъ. Впрочемъ, если ты любишь меня, пусть застаютъ меня здѣсь. Пусть ихъ ненависть заставитъ меня покончить разсчеты съ жизнью, а это будетъ мнѣ легче, чѣмъ умереть, получивъ отъ тебя отказъ во взаимной любви.
   Джульетта. Какой-же путеводитель провелъ тебя сюда?
   Ромео. Дорогу къ тебѣ помогла мнѣ найти любовь. Одна она ссудила мнѣ свое зрѣніе. Хотя я и не кормчій, но если бы ты пребывала на самыхъ неприступныхъ берегахъ, омываемыхъ самымъ далекимъ океаномъ, я за такимъ сокровищемъ все-таки не колеблясь отправился бы въ дальнее плаваніе.
   Джульетта. Ты видишь, что маской въ эти минуты служитъ мнѣ ночной мракъ; не будь ея, краска дѣвичьяго стыда залила-бы мое лицо, еслибы кто-нибудь слышалъ, что я говорила себѣ въ эту ночь. Ахъ, какъ хотѣлось-бы мнѣ остаться въ предѣлахъ приличія; какъ хотѣлось-бы, о, какъ сильно-бы хотѣлось имѣть возможность отпереться отъ того, что я говорила... Но прочь свѣтскія условія!.. Скажи, любишь-ли ты меня на самомъ дѣдѣ? Я заранѣе знаю, что ты отвѣтишь "да", и я повѣрю тебѣ на слово. Знаю я также, что всѣ любовныя клятвы лживы, что надъ ними смѣется самъ Юпитеръ. Поэтому не клянись, а если ты, хорошій мой Ромео, дѣйствительно меня любишь, скажи прямо и честно, что любишь... Если-же ты найдешь, что я слишкомъ скоро побѣждена тобою, я нахмурюсь, притворюсь неумолимой и буду говорить "нѣтъ", чтобы ты усерднѣе ухаживалъ за мною, -- и тогда ничто на свѣтѣ не заставитъ меня уступить твоимъ мольбамъ. На самомъ дѣлѣ, безцѣнный мой Монтекки, я слишкомъ сильно увлеклась тобою, потому ты можешь считать меня легкомысленною, но повѣрь, мой благородный Ромео, я докажу тебѣ, что умѣю быть вѣрнѣе въ любви, чѣмъ тѣ, которыя скрываютъ свою любовь. Даже я была бы сдержаннѣе, если-бы ты самъ не захватилъ меня врасплохъ и безъ моего вѣдома не подслушалъ страстнаго признанія въ моей любви... Прости же меня и не ставь мнѣ въ вину то, что открыла тебѣ темная ночь.
   Ромео. Синьора, клянусь благодатными лучами луны, серебрящей вершины этихъ деревьевъ.
   Джульетта. Нѣтъ, не клянись луной, непостоянною луною, каждый мѣсяцъ измѣняющей свой обликъ. Или твоя любовь, быть можетъ, такъ-же измѣнчива, какъ она?
   Ромео. Чѣмъ-же мнѣ поклясться?
   Джульетта. Не клянись совсѣмъ, или если ты ужь непремѣнно такъ хочешь, поклянись собою, чуднымъ кумиромъ моей души, и я тебѣ повѣрю.
   Ромео. Если это сердце, любовь моя...
   Джульетта (перебивая). Не клянись! Хотя ты моя радость, но меня не радуетъ наше сближеніе; слишкомъ оно неожиданно, слишкомъ необдуманно, слишкомъ внезапно; оно слишкомъ похоже на молнію; вспыхнетъ она и исчезнетъ ранѣе, чѣмъ успѣешь сказать -- "она сверкнула". Покойной ночи, милый! Можетъ-быть, эта распуколька любви, созрѣвая подъ жаркимъ дыханіемъ лѣта, превратится къ будущему нашему свиданію въ роскошный цвѣтокъ. Покойной ночи, дорогой, покойной ночи! Пусть тихое блаженство, переполняющее мою душу, перельется и въ твою грудь.
   Ромео. Неужто, ненаглядная, ты уйдешь, оставивъ меня такъ мало удовлетвореннымъ?
   Джульетта. Какого-же удовлетворенія можешь ты ожидать сегодня?
   Ромео. Обмѣна твоихъ клятвъ въ любви и вѣрности на мои.
   Джульетта. Я отдала тебѣ свою любовь ранѣе, чѣмъ ты объ этомъ попросилъ, но я все-таки была бы рада, если бы могла снова располагать ею.
   Ромео. Не думаешь-ли ты отнять ее у меня? За что, дорогая?
   Джульетта. Чтобы, сдѣлавшись свободной, отдать ее тебѣ вторично... но я замѣчаю, что продолжаю желать того, что уже имѣю. Мое влеченіе къ тебѣ такъ-же безпредѣльно, какъ море, и такъ-же, какъ оно, глубока моя любовь. Чѣмъ болѣе я отдаю ея тебѣ, тѣмъ болѣе остается ея у меня самой. Влеченіе мое къ тебѣ, какъ и любовь -- безконечны. (За сценой кормилица зоветъ Джульетту). Въ домѣ я слышу движеніе; прощай, мой безмѣрно любимый, Ромео. Иду, добрая моя кормилица. -- Милый Монтекки, будь мнѣ вѣренъ. Подожди меня немного; я вернусь опять. (Скрывается).
   Ромео. О, блаженная, блаженная ночь!.. Но такъ какъ теперь ночь, я начинаю бояться, не сонъ-ля это? Все это слишкомъ прекрасно и едва-ли можетъ быть дѣйствительностью.
  

Джульетта снова появляется на верху у окна.

  
   Джульетта. Еще два три слова, Ромео, и тогда прощай на самомъ дѣлѣ. Если твои намѣренія въ любви честны; если ты имѣешь въ виду жениться на мнѣ, напиши мнѣ это завтра съ тѣмъ посланнымъ, котораго я найду случай къ тебѣ отправить. Сообщи мнѣ, когда и гдѣ можетъ совершиться обрядъ. Тогда все, что я имѣю, я положу къ твоимъ ногамъ и послѣдую за тобою хоть на край свѣта.
   Кормилица (За сценой). Синьорина!
   Джульетта. Иду, иду!.. Но если ты задумалъ недоброе, умоляю тебя...
   Кормилица (За сценой). Синьорина!
   Джульетта. Сейчасъ приду... прекрати свои искательства и предоставь меня безутѣшному горю... И такъ, я завтра пришлю.
   Ромео. Клянусь спасеніемъ души...
   Джульетта. Тысячу разъ доброй ночи (Скрывается).
   Ромео. Ночь въ тысячу разъ станетъ хуже и темнѣе, когда ты перестанешь озарять ее своимъ свѣтомъ (Удаляясь медленными шагами). Любовь летитъ къ любви такъ-же стремительно, какъ школьникъ бѣжитъ отъ книги, но отъ нея плетется такъ-же уныло, какъ ребенокъ, идущій въ школу.
   Джульетта (появившись снова). Тсъ, Ромео, тсъ! Зачѣмъ мнѣ не дано голоса сокольничьяго, чтобы заманивать обратно моего благороднаго сокола; голосъ находящихся въ неволѣ хрипитъ и не можетъ звучать громко. Будь иначе, я потрясла бы своими возгласами пещеру, гдѣ покоится эхо, и оно скоро, скоро-бы охрипло еще болѣе, чѣмъ я теперь, отъ безконечнаго повторенія за мною имени Ромео.
   Ромео (возвращаясь). Это моя душа зоветъ меня по имени. Какъ нѣжно и серебристо звучитъ въ ночной тиши голосъ любимаго существа; онъ словно музыка ласкаетъ слухъ.
   Джульетта. Ромео!
   Ромео. Радость моя!
   Джульетта. Въ какомъ часу прислать завтра къ тебѣ?
   Ромео. Часовъ въ девять!
   Джульетта. Хорошо. Этотъ промежутокъ времени по кажется мнѣ цѣлымъ двадцатилѣтіемъ. -- Никакъ не могу вспомнить, зачѣмъ я позвала тебя.
   Ромео. Позволь мнѣ побыть здѣсь, пока ты не вспомнишь.
   Джульетта. Тогда я нарочно забуду, чтобы ты оставался здѣсь вѣчно. Только буду помнить, что твое присутствіе для меня блаженство.
   Ромео. А я все буду оставаться и мѣшать тебѣ вспоминать, забывая самъ, что жилище мое не здѣсь.
   Джульетта. Уже совсѣмъ свѣтаетъ. Мнѣ хотѣлось-бы, чтобы тебя здѣсь не было, но чтобы ты уходилъ отъ меня какъ прирученная птичка отъ шалуньи, держащей ее на привязи: -- отпуститъ эта шалунья шелковинку, но едва птичка успѣетъ отлетѣть на нѣсколько шаговъ, какъ ее уже тянутъ обратно, до того любовно-ревниво относится хозяйка къ свободѣ своей живой игрушки.
   Ромео. Какъ бы мнѣ хотѣлось быть твоею птичкой.
   Джульетта. И мнѣ-бы хотѣлось того-же, но я замучала-бы тебя до смерти своими ласками. Покойной ночи, покойной ночи. Разставаться хоть и горько, но продлить мигъ разставанія такъ сладко, что я готова до завтра повторять -- покойной ночи (Скрывается).
   Ромео. Пусть сладкій сонъ смежитъ тебѣ вѣки, а безмятежный покой вселится въ твою душу. Зачѣмъ я не сонъ, не покой, зачѣмъ не могу воспользоваться такимъ сладостнымъ мѣстомъ отдохновенія. Отсюда я отправлюсь въ келью моего духовнаго отца, разскажу ему о своемъ счастіи и попрошу его помочь намъ (Уходитъ).
  

СЦЕНА III.

Келья Лоренцо.

Входитъ Лоренцо; въ рукахъ у него корзинка.

   Лоренцо. Сѣроглазое утро улыбается,глядя на угрюмую ночь, и испещряетъ на востокѣ облака полосами свѣта, и пятна мрака, шатаясь, словно пьяницы, сворачиваютъ съ пути свѣта, чтобы очистить дорогу огненнымъ колесамъ Титана. Ранѣе, чѣмъ солнце своими жгучими глазами успѣетъ оживить день и на половину высушить ночную росу, я долженъ наполнить эту сплетенную изъ ивовыхъ побѣговъ клѣтку ядовитыми травами и цвѣтами, отличающимися благотворными соками. Земля мать природы, но она-же и ея могила. Да, могила и чрево! -- и сколько разнородныхъ дѣтищъ, порожденныхъ этимъ чревомъ, сосутъ его неистощимую грудь. Иные болѣе богато одарены всякими свойствами, другіе менѣе, но у каждаго есть свое и всѣ они различны. О, какое безконечное количество могучей благодати таится въ растеніяхъ, травахъ, въ камняхъ и въ особыхъ свойствахъ, присущихъ каждому изъ нихъ. Все живущее на землѣ, даже самое ничтожное, самое гнусное, непремѣнно приноситъ ей какую-нибудь пользу; точно такъ-же и самое благотворное, если примѣнять его не такъ, какъ слѣдуетъ, или злоупотреблять имъ, становится вреднымъ. Даже сама добродѣтель, если ее употреблять во зло, становится порокомъ, межъ тѣмъ какъ порокъ, если его направить, какъ слѣдуетъ, можетъ быть облагороженъ и обращенъ въ полезнаго дѣятеля. Вотъ подъ кожицей этого безсильнаго цвѣтка разомъ таятся и ядъ, и цѣлебное средство. Если только понюхать цвѣтокъ, запахъ его не только подѣйствуетъ на обоняніе, но оживитъ всего человѣка; если отвѣдать ег

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
выправленный и пополненный по, найденному Пэнъ Колльеромъ,
СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

ЧАСТЬ 6.

ЗИМНЯЯ СКАЗКА.
ТРОИЛЪ И КРЕССИДА.
ВИНДЗОРСКІЯ ПРОКАЗНИЦЫ.
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.
МОСКВА.

Типографіи Грачева и Комп., у Пречистенскихъ воротъ д. Миляковой.
1866.

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Эскалусъ, герцогъ Вероны.
   Парисъ, молодой дворянинъ, родственникъ Герцога.
   Монтегю, Капулетъ, главы двухъ враждебныхъ домовъ.
   Дядя Капулета.
   Ромео, сынъ Монтегю.
   Меркуціо, родственникъ Герцога и другъ Ромео.
   Бенволіо, племянникъ Монтегю и другъ Ромео.
   Тибальтъ, племянинкъ лэди Капулетъ.
   Братъ Лоренцо, монахъ Францисканскаго ордена.
   Братъ Іоаннъ, монахъ того же ордена. Бальтазаръ, слуга Ромео.
   Самсонъ, Грегори, служители Капулета.
   Питеръ, еще служитель Капулета.
   Абрамъ, служитель Монтегю.
   Аптекарь.
   Музыканты.
   Хоръ.
   Пажъ Париса.
   Лэди Монтегю, жена Монтегю.
   Лэди Капулетъ, жена Капулета.
   Джульетта, дочь Капулета.
   Кормилица Джульетты.

Граждане Вероны; Приверженцы мужескаго и женскаго пола обоихъ домовъ; Маски, Стражи и Служители.

Мѣсто дѣйствія -- Верона, и только разъ, въ пятомъ дѣйствіи -- Мантуя.

  

ПРОЛОГЪ.

ХОРЪ.

   Въ прекрасной Веронѣ, куда мы переносимъ нашу сцену, старая вражда двухъ равно знаменитыхъ домовъ возбуждаетъ новыя смуты, и руки гражданъ обагряются кровью гражданъ. Роковыя нѣдра двухъ этихъ враговъ дали жизнь четѣ злополучныхъ любовниковъ, жалостная гибель и смерть которыхъ свела наконецъ въ могилу и вражду родителей. Ихъ-то горестная, обреченная смерти любовь и ничѣмъ не укротимая лютость родителей, которую могла покончить только гибель дѣтей,-- и займутъ теперь часа на два нашу сцену; удостоите насъ благосклоннаго вниманія -- мы, игрой нашей, постараемся поправить все недостаточное.
  

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Площадь.

Входятъ Самсонъ и Грегори, вооруженные мечами и щитами.

   САМС. Клянусь честью, Грегори, не станемъ мы таскать уголья {То carry coals -- таскать уголья, въ переносномъ смыслѣ значило сносить оскорбленія.}.
   ГРЕГ. Зачѣмъ же; вѣдь мы не угольщики.
   САМС. Разумѣю, придемъ въ ярость -- живо выхватимъ мечи.
   ГРЕГ. Выхвати лучше, пока живъ, шею изъ ярма {Тутъ игра значеніями слова draw -- обнажать мечъ и вытаскивать, и созвучіемъ словъ choler -- гнѣвъ, сердце, и collar -- ошейникъ, ярмо, рогатка.}.
   САМС. Расшевелятъ -- я удивительно скоръ на удары.
   ГРЕГ. Да расшевеливаешься-то ты на нихъ совсѣмъ не скоро.
   САМС. Собака дома Монтегю всегда расшевелитъ меня.
   ГРЕГ. Расшевелиться -- придти, значитъ, въ движеніе; быть храбрымъ -- значитъ стоятъ твердо; и потому расшевелятъ тебя -- ты убѣжишь.
   САМС. Собака этого дома заставитъ меня стоять твердо; прижмусь къ стѣнѣ передъ каждымъ мущиной, каждой дѣвкой дома Монтегю.
   ГРЕГ. И покажешь тѣмъ, что сама ты слабость; вѣдь къ стѣнѣ-то жмутся только слабѣйшіе.
   САМС. Правда; потому-то женщины, какъ сосуды скудельные, всегда и припираются къ стѣнѣ; потому-то мущинъ Монтегю я и оттѣсню отъ стѣны и припру къ ней дѣвъ его.
   ГРЕГ. Да вѣдь распря только между нашими господами и нами, ихъ служителями.
   САМС. Все равно-буду извергомъ; покончивъ съ мущинами, примусь свирѣпствовать и съ дѣвами -- не пощажу и ихъ.
   ГРЕГ. Дѣвъ-то?
   САМС. Дѣвъ, или дѣвственностей {Heads of the maids, or their maidenheads.}; понимай тамъ, какъ хочешь.
   ГРЕГ. Понимай, кто почувствуетъ.
   САМС. Чувствовать имъ меня, пока не лишусь возможности стоять; а вѣдь извѣстно -- не плохой я кусъ мяса.
   ГРЕГ. Хорошо еще, что не рыбы, будь ты ею -- былъ бы вяленой плотицей.-- Обнажай же свое орудіе; идутъ сторонники Монтегю.

Входятъ Абрамъ и Бальтазаръ.

   САМС. Обнажилъ; задирай -- я обороняю твой тылъ.
   ГРЕГ. Какъ? обратишь тылъ и дашь тягу?
   САМС. Не бойся.
   ГРЕГ. Тебя? полно.
   САМС. Пусть право будетъ на нашей сторонѣ; пусть они начнутъ.
   ГРЕГ. Проходя мимо, я грозно нахмурюсь -- принимай они это какъ хотятъ.
   САМС. Какъ посмѣютъ. Я покажу имъ кукишь; позоръ имъ, если стерпятъ это.
   АБРА. Вы это, синьоръ, кукишь кажете?
   САМС. Кажу, синьоръ.
   АБРА. Вы это, синьоръ, намъ кукишь кажете?
   САМС. (Тихо Грегори). Скажу -- да, будетъ право на нашей сторонѣ?
   ГРЕГ. Нѣтъ.
   САМС. Нѣтъ, синьоръ, не вамъ кажу я кукишь, синьоръ; я такъ кажу кукишь, синьоръ.
   ГРЕГ. Вы ищете ссоры, синьоръ?
   АБРА. Ссоры, синьоръ? нисколько, синьоръ.
   САМС. А ищете, синьоръ -- я къ вашимъ услугамъ. Я служу такому же хорошему господину, какъ и вы.
   АБРА. Но не лучшему.
   САМС. Прекрасно, синьоръ.

Во отдаленіи показывается Бенволіо.

   ГРЕГ. Скажи, лучшему; сюда идетъ одинъ изъ родственниковъ нашего господина.
   САМС. Лучшему, синьоръ.
   АБРА. Врешь.
   САМС. Обнажайте жь, если мужи.-- Не забудь, Грегори, убійственнаго твоего удара. (Сражаются).
   БЕНВ. Перестаньте, глупцы! (Выбивая своимъ мечемъ мечи изъ рукъ ихъ) мечи въ ножны; вы не знаете что дѣлаете.

Входитъ Тибальтъ.

   ТИБА. Какъ! и ты съ мечемъ на голо посреди бездушной этой сволочи? (Обнажая мечъ) Обернись, Бенволіо; взгляни на смерть свою.
   БЕНВ. Я хлопочу о мирѣ; вложи свой мечъ, или помоги имъ разнять этихъ безумцевъ.
   ТИБА. Обнажилъ мечъ, и толкуешь о мирѣ? Ненавижу я это слово, какъ адъ, какъ всѣхъ Монтегю, и тебя. Защищайся, трусъ. (Сражаются.)

Сбѣгаются сторонники обоихъ домовъ и присоединяются къ сражающмся, а за тѣмъ и граждане съ палками и копьями.

   1 гра. Палокъ, дубья, копій! бей, бей ихъ! валяй Капулетовъ! валяй и Монтегю!

Входятъ Капулетъ, въ спальномъ платьѣ, и Лэди Капулетъ.

   КАПУ. Что за шумъ тутъ? Подать мнѣ мой длинный мечъ!
   Л. КАП. Костыль, костыль ему!-- На что мечъ тебѣ?
   КАПУ. Мой мечъ, говорю я!

Входятъ Монтегю и Лэди Монтегю.

   Вотъ и старый Монтегю вышелъ, и машетъ, въ насмѣшку мнѣ, мечемъ своимъ.
   МОНТ. Подлый Капулетъ!-- Не удерживай; пусти.
   Л. МОН. Не сдѣлаешь и шага ко врагу.

Входитъ Герцогъ со свитой.

   ГЕРЦ. Мятежные подданные, враги мира, сквернители запятнаннаго кровью согражданъ оружія!-- Не слушаютъ!-- Эй, вы! люди, звѣри, заливающіе пламя своей гибельной ярости багряными потоками изъ своихъ же собственныхъ жилъ, подъ страхомъ пытки бросьте изъ кровавыхъ рукъ злокозненное ваше оружіе на земь и выслушайте приговоръ вашего негодующаго властителя.-- Три усобицы, поднятыя, изъ-за гнѣвнаго слова {Въ прежнихъ изданіяхъ: bred of an airy word... По Колльеру: bred of an angry word...}, тобой, старый Капулетъ, и тобой, Монтегю, трижды нарушали уже миръ нашихъ улицъ, заставляли и престарѣлыхъ гражданъ Вероны, сбросивъ приличествующее имъ достоинство, хвататься за старые бердыши, руками такъ же старыми, коснѣвшими въ мирѣ, чтобъ укротить закоснѣлую вражду вашу. Возмутите еще разъ наши улицы -- поплатитесь жизнью за нарушеніе мира. За симъ, всѣ остальные -- по домамъ! Ты, Капулетъ, пойдешь со мной, а ты, Монтегю, явишься въ полдень, для выслушанія нашей дальнѣйшей воли по этому дѣлу, въ старый замокъ -- обычное мѣсто суда нашего.-- Еще разъ, подъ опасеніемъ смертной казни, разойдитесь всѣ. (Уходитъ со свитой, а за нимъ Капулетъ, Лэди Капулетъ, Тибальтъ, Граждане и Служители.)
   МОНТ. Кто снова раздулъ вражду эту? Ты, племянникъ, былъ при началѣ?
   БЕНВ. Служители вашего врага и ваши, когда я подошелъ, дрались уже. Чтобъ разнять ихъ, я обнажилъ мечъ; въ ту же самую минуту подлетѣлъ и бѣшеный Тибальтъ, съ мечемъ также обнаженнымъ; вызывая меня, онъ кружилъ имъ надъ головой своей, разсѣкалъ имъ неуязвимый воздухъ, который отвѣчалъ ему презрительнымъ свистомъ. Между тѣмъ какъ мы мѣнялись съ нимъ ударами, число сражающихся съ той и съ другой стороны все росло, пока не явился герцогъ и не разогналъ враждующихъ.
   Л. МОН. Гдѣ же Ромео? видѣлъ ты его нынче? Какъ я рада, что его не было въ этой схваткѣ.
   БЕНВ. За часъ передъ тѣмъ какъ лучезарное солнце выглянуло въ златое окно востока, душевное волненіе выгнало меня за городъ, и тамъ, подъ сѣнью сикоморовъ, ростущихъ на западной сторонѣ его, увидалъ я вашего сына гуляющимъ въ эту раннюю пору. Я пошолъ было къ нему; но онъ, завидѣвъ меня, скрылся въ чащѣ. Судя о его расположеніи духа по моему, въ которомъ, тяготясь уже и самимъ собой, чѣмъ болѣе тебя ищутъ, тѣмъ болѣе желаешь чтобъ не нашли -- я послѣдовалъ, не преслѣдуя его настроенія, своему собственному, и съ радостью уклонился отъ того, кому такъ хотѣлось скрыться отъ меня.
   МОНТ. Не одно уже утро видятъ какъ онъ увеличиваетъ тамъ холодную утреннюю росу слезами, подбавляетъ облака къ облакамъ глубокими вздохами; но только что все-оживляющее солнце начнетъ, на отдаленнѣйшемъ востокѣ, отдергивать сумрачный пологъ ложа Авроры, мой грустный сынъ бѣжитъ отъ свѣта домой, запирается въ своей комнатѣ, заставляетъ окна, изгоняетъ отрадное сіянье дня и окружаетъ себя искусственной ночью. Бѣдами, гибелью разрѣшится это настроеніе -- не удастся намъ добрымъ совѣтомъ уничтожить причину его.
   БЕНВ. А причину вы, благородный дядя, знаете?
   МОНТ. Не знаю, не могу и отъ него узнать.
   БЕНВ. Да отъ него-то вы какъ нибудь добивались?
   МОНТ. И самъ, и черезъ друзей; но онъ, самъ повѣренный своихъ страстей, такъ -- не скажу вѣренъ себѣ -- но такъ скрытенъ, замкнутъ въ самомъ себѣ, такъ далекъ отъ всякой готовности открыться, какъ почка, подточенная завистливымъ червемъ прежде, чѣмъ успѣла развернуть благоухавшіе лепестки для воздуха или посвятить красу свою солнцу. Знай мы причину его грусти -- мы такъ же старались бы и уврачевать, какъ теперь стараемся узнать.

Ромео показывается въ отдаленіи.

   БЕНВ. Вотъ, онъ идетъ сюда; оставьте насъ однихъ; не оттолкнетъ онъ меня съ разу -- я узнаю что тяготитъ его.
   МОНТ. Желалъ бы, чтобъ тебѣ посчастливилось выслушать настоящую исповѣдь.-- Идемъ, жена, идемъ. (Уходитъ съ ней.)
   БЕНВ. Добраго утра, братъ.
   РОМЕ. Неужели день такъ юнъ еще?
   БЕНВ. Девять только что пробило.
   РОМЕ. Ахъ, какъ безконечны часы горя!-- Вѣдь это мой отецъ сейчасъ ушелъ отсюда?
   БЕНВ. Онъ.-- Какое жь горе удлиняетъ часы Ромео?
   РОМЕ. Неимѣнье того, имѣнье чего сокращаетъ ихъ.
   БЕНВ. Въ любви?
   РОМЕ. Безъ --
   БЕНВ. Безъ любви?
   РОМЕ. Безъ ея благосклонности тамъ, гдѣ любишь.
   БЕНВ. Какая жалость, что любовь, на видъ такъ нѣжная, на дѣлѣ такъ жестока, такъ сурова!
   РОМЕ. Какая жалость, что любовь, съ глазами постоянно завязанными, и безъ глазъ находитъ пути къ тому, чего хочетъ!-- Гдѣ мы нынче обѣдаемъ?-- О, Боже!-- Что за драка была тутъ? Не разсказывай впрочемъ -- я все слышалъ. Много можно сдѣлать здѣсь враждой, но любовью еще больше.-- Чтожь, о враждующая любовь! о любящая ненависть! о нѣчто, созданное изъ ничего! о тягостное легкомысліе! важная суетность! безобразный хаосъ на видъ прелестныхъ формъ! свинцовый пухъ, свѣтлый дымъ, холодный огонь, больное здоровье! постоянно бодрствующій сонъ, все что не то, что есть!-- Эту любовь чувствую и я, никакой въ этомъ любви не ощущающій. Чтожь ты не смѣешься?
   БЕНВ. Готовъ скорѣе плакать.
   РОМЕ. Добрая душа, о чемъ же?
   БЕНВ. О томъ, что твоя добрая душа такъ удручена.
   РОМЕ. Это вѣчная ошибка любви, Бенволіо. И собственныя мои скорби сильно гнетутъ грудь мою, а ты хочешь усилить гнетъ ихъ еще своею; любовь, которую ты сейчасъ высказалъ, прибавляетъ еще скорбь къ преизбытку моихъ собственныхъ. Любовь -- чадъ, порождаемый дымомъ вздоховъ; вздутая {Въ прежнихъ изданіяхъ: Being ury'd... По Кольеру: Being puff'd...} -- огонь, сверкающій въ глазахъ любящихъ; удрученная -- море, питаемое ихъ слезами. Что же она еще? разумнѣйшее безуміе, противная желчь и конфектная сладость. Прощай, любезный братъ.
   БЕНВ. Постой, я пойду съ тобой; оставишь такъ -- ты оскорбишь меня.
   РОМЕ. Полно! я потерялъ себя; я не здѣсь -- передъ тобой не Ромео, онъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ.
   БЕНВ. Скажи, не шутя, въ кого влюбленъ ты?
   РОМЕ. Стеная стало-быть?
   БЕНВ. И не стеная, а безъ шутокъ -- въ кого?
   РОМЕ. Потребуй отъ больнаго, чтобъ, не шутя, онъ сдѣлалъ завѣщанье -- не легка будетъ эта рѣчь для того, кому и безъ того такъ тяжело. Не шутя, любезный братъ, влюбленъ я въ женщину.
   БЕНВ. Стало я почти попалъ въ цѣль, предположивъ что ты влюбленъ?
   РОМЕ. Ты отличный стрѣлокъ!-- И какъ прекрасна та, которую люблю.
   БЕНВ. Чѣмъ прекраснѣе цѣль, тѣмъ труднѣе промахнуться.
   РОМЕ. Но тутъ ты промахнулся; стрѣлой Купидона не попадешь въ нее. У ней умъ Діаны; облеченная въ крѣпчайшую броню цѣломудрія, она не боится слабаго, дѣтскаго лука любви. Не допускаетъ осады любовными увѣреніями, не терпитъ нападеній страстными взглядами, не подставляетъ подола даже и святыхъ соблазняющему золоту. Она такъ богата красотой; бѣдна только тѣмъ, что когда умретъ -- вмѣстѣ съ красотой умретъ и ея богатство.
   БЕНВ. Такъ она дала обѣтъ вѣчнаго цѣломудрія?
   РОМЕ. Дала, и храненье его -- страшнѣйшій разоръ, потому что красота, заморенная ея суровостью, лишитъ красоту всякаго потомства. Она слишкомъ прекрасна, слишкомъ умна, слишкомъ умно прекрасна, чтобъ не добиться вѣчнаго блаженства тѣмъ, что приводитъ меня въ отчаяніе; она поклялась никогда не любить, и отъ этого обѣта я живой мертвецъ, живущій для того, чтобъ повѣдать это.
   БЕНВ. Послушайся жь меня: забудь думать о ней.
   РОМЕ. О, научижь какъ мнѣ совсѣмъ не думать.
   БЕНВ. Дай полную волю глазамъ. Обрати ихъ на другихъ красавицъ.
   РОМЕ. Да это еще болѣе заставитъ меня думать о ея совершенствахъ. Счастливыя маски, лобызающія чело прекрасныхъ {Дамы въ то время выходили изъ дому обыкновенно въ маскѣ.}, самой чернотой своей заставляютъ предполагать что кроютъ подъ собой красоту. Ослѣпшій никогда не забудетъ безцѣннаго сокровища -- утраченнаго зрѣнія. Покажи мнѣ женщину, превосходящую красотой всѣхъ другихъ, и ея красота будетъ только напоминовеніемъ о превосходящей и эту превосходящую всѣхъ. Прощай; не научить тебѣ меня забвенію.
   БЕНВ. Я заплачу тебѣ за этотъ урокъ, или умру должникомъ.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА 2.

Улица.

Входитъ Капулетъ, Парисъ и Служитель.

   КАПУ. И Монтегю связанъ такъ же, какъ я, и подъ опасеніемъ той же кары; а въ такихъ преклонныхъ лѣтахъ, какъ наши, но трудно, кажется, жить въ мирѣ.
   ПАРИ. Вы оба пользуетесь большимъ уваженіемъ, и право, жаль, что враждовали такъ долго. Что же однакожь скажете вы на мое предложеніе, синьоръ?
   КАПУ. Тоже, что и прежде. Дочь моя новичекъ еще въ этомъ мірѣ, не видала еще и четырнадцати годичныхъ перемѣнъ; дайте поблекнуть красѣ хоть еще двухъ роскошныхъ лѣтъ, чтобъ мы могли предположить, что она созрѣла для брака.
   ПАРИ. И моложе ея дѣлались счастливыми матерями.
   КАПУ. Раннія эти матери рано и увядаютъ. Земля поглотила всѣ мои надежды, за исключеніемъ ея, такъ много обѣщающей наслѣдницы моихъ земель. Но ты, любезный Парисъ, ты все-таки ухаживай за ней, старайся пріобрѣсти ея сердце -- моя воля только часть ея согласія; понравишься -- ея свободный выборъ дастъ тебѣ и мое. Нынче вечеромъ у меня обычное празднество, на которое пригласилъ много любезныхъ мнѣ гостей, и ты, любезнѣйшій изъ всѣхъ, увеличишь число ихъ. Въ эту ночь ты увидишь въ моемъ бѣдномъ домѣ не мало попирающихъ землю звѣздъ, отъ которыхъ и сумрачное небо дѣлается свѣтлымъ. Восторгъ, какой ощущаетъ полная жизни юность, когда разряженный апрѣль спѣшитъ по стопамъ хромающей зимы,-- такой именно восторгъ ощутишь и ты въ эту ночь въ моемъ домѣ посреди юныхъ женственныхъ распуколекъ; послушай, посмотри всѣхъ, и избери достойнѣйшую. Одной изъ нихъ, не по совершенствамъ, а по счету, будетъ и моя дочь. Идемъ со мной.-- (Служителю, подавая ему бумагу) А ты, обѣгай всю прекрасную Верону отыщи всѣхъ, имена которыхъ тутъ написаны, и скажи имъ, что мой домъ и мой привѣтъ ждутъ ихъ. (Уходитъ съ Парисомъ.)
   СЛУЖ. Отыщи всѣхъ, имена которыхъ тутъ написаны. Да вѣдь писано что башмачникъ долженъ знать свои ножницы, портной свою колодку, рыбакъ свои кисти, живописецъ свои сѣти; а меня вотъ посылаютъ отыскивать тѣхъ, чьи имена тутъ написаніи, тогда какъ я никогда не доберусь какія имена написалъ тутъ писавшій. Обращусь къ ученымъ,-- да вотъ кстати.

Входятъ Бенволіо и Ромео.

   БЕНВ. Полно! огонь подавляется пыломъ другаго; страданіе уменьшается другимъ страданіемъ; закружился -- кружись въ другую сторону; горе врачуется горемъ; подвергни взоръ свой какой нибудь новой заразѣ, и жгучій ядъ старой замретъ.
   РОМЕ. Твой подорожникъ отличное для этого средство {Подорожникъ употреблялся, какъ врачебное средство, противъ ушибовъ и тому подобнаго.}.
   БЕНВ. Для чего же -- для этого?
   РОМЕ. Для твоей сломанной ноги.
   БЕНВ. Съума ты сошолъ?
   РОМЕ. Не сошолъ, а связанъ крѣпче всякаго сумасшедшаго; заключенъ въ тюрьму, лишенъ пищи, бичуемъ, мучимъ, и -- добраго вечера, любезный.
   СЛУЖ. Того жь и вамъ.-- Скажите, синьоръ, можете вы читать?
   РОМЕ. Мою собственную судьбу въ моемъ несчастіи могу.
   СЛУЖ. Ну, этому вы, можетъ быть, научились и безъ книгъ; нѣтъ, вы скажите мнѣ можете прочесть все что бы ни увидали?
   РОМЕ. Если знаю буквы и языкъ.
   СЛУЖ. Вотъ это честно сказано. Желаю вамъ всякаго счастія. (Хочетъ уйдти.)
   РОМЕ. Постой; прочту. (Читаетъ) "Синьоръ Мартино съ супругой и дочерьми; графъ Ансельмъ съ его прекрасными сестрами; синьора вдова Витрувіо; синьоръ Плаценціо съ его милыми племянницами; Меркуціо и его братъ Валентинъ; мой дядя Капулетъ съ женой и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его двоюродный братъ Тибальтъ; Люціо и рѣзвая Елена".-- Прекраснѣйшее общество; куда же это оно приглашается?
   СЛУЖ. На верхъ.
   РОМЕ. Куда?
   СЛУЖ. Къ намъ въ домъ, на ужинъ.
   РОМЕ. Въ чей же домъ?
   СЛУЖ. Моего господина.
   РОМЕ. Такъ; о немъ-то прежде всего и слѣдовало мнѣ спросить тебя.
   СЛУЖ. Скажу и безъ опросовъ. Мой господинъ -- богатый, знатный Капулетъ; и если вы не изъ рода Монтегю -- милости просимъ выкушать стопку вина. Желаю вамъ всякаго счастія. (Уходитъ.)
   БЕНВ. На этомъ старинномъ празднествѣ Капулетовъ ужинаетъ, со всѣми дивными красавицами Вероны, и прекрасная Розалина, предметъ твоей любви. Пойдемъ туда; сравни ее безпристрастнымъ взоромъ съ тѣми, которыхъ укажу, и ты убѣдится, что твой лебедь -- ворона.
   РОМЕ. Поддержитъ такую ложь святая вѣра глазъ моихъ -- да обратятся слезы въ огни, и свѣтлые эти отступники, такъ часто, не утопая, утопавшіе въ нихъ, да сожгутся ими, какъ лжецы. Есть женщина прекраснѣе моей возлюбленной! никогда, съ самого начала свѣта, не видало еще всевидящее солнце ей подобной.
   БЕНВ. Полно! ты видѣлъ ее прекрасной, никого подлѣ нея не видѣвъ, взвѣшивая ее съ ней же самой и въ томъ и въ другомъ глазѣ; взвѣсь въ этихъ кристальныхъ чашахъ любовь свою съ какой-нибудь другой дѣвой, на которую укажу тебѣ на этомъ празднествѣ, и та, которая кажется теперь превосходящей всѣхъ, покажется едва-едва сносной.
   РОМЕ. Пойду, но не для того, чтобъ это показалось, а для того, чтобъ насладиться торжествомъ ея. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА 3.

Комната въ домѣ Капулета.

Входятъ Лэди Капулетъ и Кормилица.

   Л. КАП. Гдѣ же дочь, кормилица? позови ее ко мнѣ.
   КОРМ. Звала, клянусь моей дѣвственностью -- двѣнадцати-лѣтней.-- Овечка! стрекозка!-- Ахъ, Боже ты мой!-- куда же это она запропастилась?-- Джульетта!

Входятъ Джульетта.

   ДЖУЛ. Что такое? кто зоветъ меня?
   КОРМ. Твоя мать.
   ДЖУЛ. Я здѣсь, матушка, что тебѣ угодно?
   Л. КАП. А вотъ что.-- Кормилица, оставь насъ на минутку; намъ надо поговорить наединѣ.-- Или, нѣтъ, останься; я одумалась -- ты не будешь лишней въ нашемъ разговорѣ. Ты знаешь, дочь моя въ прекраснѣйшемъ возрастѣ.
   КОРМ. Сколько ей лѣтъ могу сказать вамъ часъ въ часъ.
   Л. КАП. Ей нѣтъ еще четырнадцати.
   КОРМ. Закладую четырнадцать изъ моихъ зубовъ -- а у меня, какъ ни прискорбно, а надо признаться, ихъ только четыре,-- ей нѣтъ еще четырнадцати. Сколько остается до перваго августа?
   Л. КАП. Слишкомъ четырнадцать дней.
   КОРМ. Слишкомъ или ровно -- все это равно; въ ночь на первое августа ей будетъ ровно четырнадцать. Сусанна и она -- успокой Господь всѣ христіанскія души -- были бы однихъ лѣтъ.-- Но Сусанну Господь взялъ къ себѣ; слишкомъ была она хороша для меня. Да, въ ночь на первое августа, какъ я сказала, ей будетъ четырнадцать; непремѣнно будетъ; я отлично все помню. Землетрясенію вѣдь одиннадцать уже лѣтъ, а она отнята отъ груди -- никогда не забуду я этого,-- изъ всѣхъ дней года именно въ этотъ самый; намазала это я соски полынью, да и сижу съ ней на солнышкѣ у стѣны голубятни. Синьоръ и вы были тогда въ Мантуѣ.-- Славная у меня память,-- вотъ, какъ я сказала, отвѣдала глупышка полыни, увидала что горько, и надулась, и отвернулась отъ груди. А тутъ и закачалась голубятня; я, разумѣется, давай Богъ ноги. А этому одиннадцать ужь лѣтъ; а она становилась ужь на ножки; что я -- бѣгала ужь туда и сюда, потому что за день передъ тѣмъ разшибла даже себѣ головку. Мой еще мужъ -- успокой Господь его душу! шутникъ онъ былъ у меня,-- и поднялъ ее. "Вотъ", сказалъ онъ, "вздумала падать на личико; поумнѣешь -- будешь падать только на спинку; такъ вѣдь, Джуля?" и чтожь? клянусь Богомъ, глупышка тотчасъ же перестала кричать и сказала: "такъ". Вотъ и шутка вѣдь, а сбывается. Живи я тысячу лѣтъ -- никогда не забуду этого: "такъ вѣдь, Джуля?" спросилъ онъ, а глупышка и перестала плакать и сказала -- "такъ".
   Л. КАП. Довольно объ этомъ. Прошу, кончи.
   КОРМ. Слушаю, синьора. И все-таки не могу удержаться отъ смѣха какъ вспомню, что она тотчасъ же перестала кричать и сказала -- "такъ".-- А вѣдь шишка-то у нея вскочила на лбу, право, не меньше куринаго яйца, больно убилась; и сильно кричала. "Вотъ", сказалъ мой мужъ, "вздумала падать на личико; подростешь -- будешь падать только на спинку; такъ вѣдь, Джуля?" а она и угомонилась, и сказала -- "такъ".
   Л. КАП. Ну и ты, прошу, угомонись.
   КОРМ. Успокойтесь, кончила. Пошли тебѣ Богъ всякаго счастія; ты была прекраснѣйшая изъ всѣхъ вскормленныхъ мною малютокъ. Вотъ, еслибъ привелось мнѣ попировать на твоей свадьбѣ -- исполнились бы всѣ мои желанія.
   Л. КАП. Именно объ этомъ-то и хочу я поговорить съ ней. Скажи, Джульетта, что ты думаешь о замужствѣ?
   ДЖУЛ. Это такая честь, какой мнѣ и во снѣ не грезилось.
   КОРМ. Именно честь! не будь я твоей единственной кормилицей -- я сказала бы, что, вмѣстѣ съ молокомъ, ты всосала и мудрость.
   Л. КАП. Прекрасно, подумай же о немъ теперь; сколько у насъ въ Веронѣ гораздо юнѣйшихъ тебя ужь матери. Я сама была твоей матерью, не имѣя еще лѣтъ твоего дѣвства. Коротко -- доблестный Парисъ ищетъ твоей руки.
   КОРМ. Это человѣкъ, мое сокровище! человѣкъ, какого и въ цѣломъ мірѣ точно изъ воску вылитъ.
   Л. КАП. Другаго подобнаго цвѣтка не имѣетъ лѣто Вероны.
   КОРМ. Цвѣтокъ; настоящій цвѣтокъ.
   Л. КАП. Что же скажешь ты на это? можешь полюбить его? Нынче ночью ты увидишь его на нашемъ праздникѣ. Прочти всю книгу лица юнаго Париса, замѣть прелесть, начертанную въ ней рукой красоты. Разбери каждую отдѣльную черту, и посмотри какъ всѣ онѣ согласуются, а тому, что окажется въ этой прекрасной книгѣ темнымъ, поищи объясненія на поляхъ его глазъ {Въ старыхъ книгахъ объясненія печатались на поляхъ.}. Этой драгоцѣнной книгѣ любви, этому несвязанному еще любовнику, для полнаго совершенства, недостаетъ только переплета. Рыба живетъ въ глубинѣ водъ; и внѣшняя красота еще драгоцѣннѣе, когда прикрываетъ внутреннюю. Книга, золотыя застежки которой замыкаютъ золотое содержаніе, пріобрѣтаетъ особенное уваженіе. И ты, соединившись съ нимъ, пріобрѣтешь все, чѣмъ онъ обладаетъ, безъ всякой для себя убыли.
   КОРМ. Безъ убыли? скорѣй съ прибылью бываютъ жены отъ мужей.
   Л. КАП. Скажи прямо, можешь ты любить Париса?
   ДЖУЛ. Посмотрю, можетъ ли смотрѣнье возбудить любовь; но не дамъ глазамъ воли, большей вашего желанья.

Входить Служитель.

   СЛУЖ. Синьора, гости собрались, ужинъ поданъ, васъ зовутъ, барышню спрашиваютъ, кормилицу клянутъ въ буфетѣ, и все въ переполохѣ. Я бѣгу прислуживать; прошу, пожалуйте скорѣе.
   Л. КАП. Сейчасъ придемъ.-- Джульетта, графъ ждетъ.
   КОРМ. Ступай, дитя мое, поищи къ счастливымъ днямъ и ночей счастливыхъ.

(Уходить.)

  

СЦЕНА 4.

Улица.

Входятъ Ромео, Меркуціо и Бенволіо, съ пятью или шестью другими замаскированными и факелоносцами, предшествуемые барабанщикомъ.

   РОМЕ. Скажемъ эту рѣчь въ извиненье, или войдемъ просто, безъ рѣчи?
   БЕНВ. Болтовня эта вышла ужь изъ моды. Войдемъ безъ Купидона съ повязкой на глазахъ, съ размалеваннымъ татарскимъ лукомъ изъ дранокъ, отпугивающаго дамъ подобно чучелѣ, и безъ пролога, произносимаго съ запинкой, по суфлеру {Тимонъ Аѳинскій. Дѣйствіе 1. Сцена 2.}. Пусть судятъ о насъ какъ хотятъ -- мы протанцуемъ и уйдемъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова measure -- англійскій танецъ временъ Шекспира, и мѣрить, отмѣривать.}.
   РОМЕ. Дайте же мнѣ Факелъ; мнѣ не до танцевъ. Самъ мрачный -- буду свѣтоносцемъ {На пирахъ, маскерадахъ и другихъ празднествахъ залы освѣщались по преимуществу факелами, которые держали не только служители, но и маски, а за дворцахъ -- придворные.}.
   МЕРК. Нѣтъ, любезный Ромео, ты непремѣнно протанцуешь.
   РОМЕ. Ни за что. У васъ танцовальные башмаки съ тонкой подошвой; у меня душа {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ sole -- подошва и soul -- душа.} -- свинецъ, гнетущій къ землѣ такъ сильно, что едва двигаюсь.
   МЕРК. Ты влюбленъ; займи у Купидона крылья, и порхай.
   РОМЕ. Я слишкомъ сильно пораненъ его стрѣлой, чтобъ могъ порхать на его легкихъ крылушкахъ; такъ подавленъ, что не могу перевысить чернаго горя {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ soar -- парить и sore -- жестоко, сильно, и значеніями слова bound -- прыгать, прыжокъ и связанъ.}. Готовъ пасть подъ тяжкимъ бременемъ любви.
   БЕНВ. Падешь -- обременишь саму любовь; слишкомъ тягостное бремя для такого нѣжнаго предмета.
   РОМЕ. Да развѣ любовь нѣжна? она сурова, жестока, мучительна, колетъ какъ тёрнъ.
   МЕРК. А сурова съ тобой любовь -- будь и ты суровъ съ ней; колется -- коли ее и ты, и ты превозможешь ее.-- Давайте футляръ для моего лица. (Надѣвая маску) Маску на маску!-- не бѣда теперь, если какой нибудь любопытный глазъ и подмѣтитъ безобразіе -- краснѣть за меня этой прикрышкѣ.
   БЕНВ. Идемъ, постучимся и войдемъ; а войдемъ -- тотчасъ же за работу ногами.
   РОМЕ. Дайте жь мнѣ факелъ; пусть беззаботные повѣсы щекочутъ пятами безчувственный ситовникъ {Ситникъ, ситовникъ -- растеніе, которымъ, когда не были еще извѣстны ковры, посыпались полы.} -- я придержусь поговорки стариковъ: буду факельщикомъ и зрителемъ; никогда еще игра не бывала такъ хороша, а я ужь поконченъ.
   МЕРК. Полно! сѣра мышь, говоритъ констэбль; а обратился въ клячу {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ done -- готовъ, поконченъ, и dun -- темный, сѣрый, кляча, оселъ, съ намекомъ на допольно темную поговорку: dun's the mouse, и на старую деревенскую игру: Dun is in the mire.} -- мы вытащимъ тебя, извини за выраженье, изъ грязи любви, въ которую ты погрязъ по уши.-- Идемъ, мы жжемъ здѣсь свѣтъ дневной.
   РОМЕ. Нисколько.
   МЕРК. Я разумѣю, медля, мы напрасно жжемъ здѣсь факелы, какъ лампы днемъ. Возьми въ разсчетъ доброе наше намѣреніе, потому что въ немъ въ пять разъ болѣе ума, чѣмъ въ пяти умахъ нашихъ.
   РОМЕ. Въ томъ, что мы идемъ на этотъ пиръ нѣтъ ничего дурнаго, а идти -- все-таки безумство.
   МЕРК. Почему же, осмѣлюся спросить?
   РОМЕ. Я видѣлъ сонъ.
   МЕРК. Видѣлъ и я.
   РОМЕ. Чтожь видѣлъ ты?
   МЕРК. Что сновидцы часто лгутъ.
   РОМЕ. Отрицая истинность того, что видятъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова lie -- лгать и лежать.}.
   МЕРК. О, вижу, тебя извѣстила сама царица Мабъ. Повитуха фей, величиной не болѣе агата на указательномъ пальцѣ альдермэна, везомая парой малѣйшихъ атомовъ, разгуливаетъ она по носамъ спящихъ; спицы колесъ ея колесницы -- длинныя ножки пауковъ, верхъ -- крылья кобылки, сбруя -- тончайшая паутина, уздечки -- влажные лучи луннаго сіянья, кнутикъ -- косточка сверчка съ тончайшимъ волоконцемъ, возница -- крошечный сѣренькой комаръ, вдвое меньшій маленькаго, кругленькаго червячка, выковыриваемаго изъ лѣниваго пальца коровницы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Prick'd from the lazy finger of а maid... По Колльеру: Pick'd from the lazy finger of а milk-maid.}; кузовъ -- пустой орѣхъ, обдѣланный хитрой бѣлкой или старымъ червемъ, исконными каретниками фей. Въ такомъ-то экипажѣ разъѣзжаетъ она каждую ночь; проѣдетъ по мозгу любовниковъ -- и имъ снится любовь, по колѣнамъ придворнаго -- и ему снится присѣданье { Прежде и мущины, вмѣсто поклона, присѣдали, какъ дамы.}, по пальцамъ законника -- и ему снятся взятки, по устамъ дамъ -- и имъ снятся поцѣлуи; этихъ злая Мабъ часто наказываетъ угрями за то, что портятъ дыханіе сластями. Прокатывается иногда и по носу стряпчаго {Въ прежнихъ изданіяхъ: o'er и courtier`s nose. По Колльеру: о'er а counselor's nose...} -- и снятся ему иски; щекочетъ хвостикомъ десятинной свиньи въ носу приходскаго пастора -- и снятся ему другіе доходы; проѣзжаетъ по выѣ солдата -- и видятся ему рѣзня, приступы, засады, испанскіе клинки, огромные заздравные кубки; и вдругъ слышится ему барабанъ, и онъ, вскочивъ въ испугѣ, творитъ одну или двѣ молитвы, и снова засыпаетъ. Эта же самая Мабъ заплетаетъ ночью гривы лошадямъ и сваливаетъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: And bakes... По Колльеру: And mokes...} грязные волосы въ колтунъ, который, развившись, грозитъ бѣдами. Эта вѣдьма давитъ дѣвъ, когда онѣ спятъ на спинѣ, и первая учитъ ихъ носить тяжести, готовитъ быть настоящими женщинами. Эта --
   РОМЕ. Полно, полно, Меркуціо! кончи! Ты толкуешь о ничемъ.
   МЕРК. Ты правъ, я толкую о снахъ, а они дѣти праздной головы, порождаемыя пустой фантазіей, легкой, какъ воздухъ, непостояннѣйшей самого вѣтра, который то ластится къ ледяной груди сѣвера, то вдругъ, разсвирѣпѣвъ, мчится отъ нея къ увлаженному росой югу {Въ прежнихъ изданіяхъ: Turning his face to the dew-dropping somli. По Колльеру: Turning his tide to the dew-dropping south...}.
   БЕНВ. Этотъ вѣтеръ, о которомъ ты говоришь, уноситъ насъ отъ самихъ себя; ужинъ вѣрно ужь конченъ, и мы придемъ слишкомъ поздно.
   РОМЕ. Слишкомъ, боюсь, рано; предчувствую, что-то не доброе, сокрытое еще въ звѣздахъ, начнетъ съ празднества этой ночи страшное свое свершеніе и покончитъ тягостную жизнь, замкнутую въ этой груди, какой нибудь преждевременной, насильственной смертью. Но тотъ, кому поручено правленіе рулемъ моей ладьи, пусть направляетъ и мой парусъ -- Идемъ, веселые товарищи.
   БЕНВ. Греми, барабанщикъ! (Уходятъ.)
  

СЦЕНА 5.

Зала въ домъ Капулета.

Музыканты стоятъ. Входятъ Служители.

   1 сл. Гдѣ же Сковорода? чтожь не помогаетъ убирать? Очищаетъ, лижетъ чай тарелки?
   2 сл. Отдали всѣ хорошія манеры въ руки двухъ или трехъ человѣкъ, да и въ неумытыя еще руки -- ну, оно и скверно.
   1 сл. Прочь стулья, отодвиньте буфетъ, смотрите за серебромъ.-- А ты, любезный, припрячь для меня кусокъ пирожнаго, да скажи, пожалуйста, привратнику, чтобъ пропустилъ Сусанну Жерновъ и Нелль.-- Антони! Сковорода!
   2 сл. Здѣсь; готовы.
   1 сл. Васъ спрашиваютъ, васъ зовутъ, васъ кличутъ, васъ ищутъ въ большой залѣ.
   2 сл. Да нельзя же намъ быть и тамъ и здѣсь.-- Живѣй, ребята! поворачивайтесь! кто переживетъ, тотъ все и возьметъ. (Удаляются въ глубину сцены.)

Входитъ Капулетъ и другіе съ Гостями и Масками.

   КАПУ. Милости просимъ, господа! дамы, у которыхъ ножки свободны отъ мозолей, желали бы попрыгать съ вами.-- Ну, мои прекрасныя, кто же изъ васъ откажется теперь отъ танцевъ? заупрямится которая -- поклянусь, страдаетъ мозолями. Попались!-- (Ромео и другимъ) Привѣтъ вамъ, господа! было время и я надѣвалъ маску и нашептывалъ лестныя рѣчи прекраснымъ; прошло, прошло, прошло это время. Привѣтъ вамъ, господа!-- Играйте, музыканты. Раздвиньтесь, дайте мѣсто! за дѣло, мои милыя. (Музыки играешь, танцуютъ.) Эй, вы! поболѣе сюда огня, столы прочь и потушить каминъ -- и безъ того здѣсь жарко.-- Ну что, старина, не дурна вѣдь нежданная эта потѣха? Да присядь, присядь же, добрый Капулетъ; намъ съ тобой не танцевать ужь. А сколько тому, какъ мы въ послѣдній разъ надѣвали маски?
   2 КАП. Да тридцать будетъ.
   КАПУ. Что ты? меньше, меньше; вѣдь это было на свадьбѣ Люченціо; приходи Духовъ день какъ хочетъ рано -- все-таки никакъ не будетъ больше какихъ-нибудь двадцати пяти лѣтъ.
   2 КАП. Больше, больше; и его сыну больше; его сыну ужь тридцать.
   КАПУ. Разсказывай; два года тому назадъ сынъ его былъ еще въ опекѣ.
   РОМЕ. (Одному изъ служителей, указывая на Джульетту). Кто эта дама, украшающая руку вонъ того кавалера?
   СЛУЖ. Не знаю, синьоръ.
   РОМЕ. О, она учитъ факелы горѣть свѣтлѣе. Она сверкаетъ на ланитахъ ночи, какъ дивный бриліантъ въ ухѣ Эѳіопки; красота слишкомъ цѣнная для обладанья, слишкомъ дорогая для земли! Какъ снѣжно-бѣлая голубка посреди воронъ, красуется она посреди своихъ подругъ. Кончитъ танецъ -- замѣчу гдѣ станетъ, и коснувшись ея, осчастливлю грубую свою руку. Любило ль мое сердце донынѣ? отрекись отъ этого зрѣніе! не видалъ я истинной красоты до этой ночи.
   ТИБА. По голосу, это непремѣнно Монтегю.-- (Пажу) Принеси мой мечъ. (Пажъ уходитъ.) И этотъ наглецъ, прикрывшись глупой харей, осмѣлился пробраться сюда, чтобъ насмѣяться надъ нашимъ празднествомъ. Клянусь честью нашего рода, не сочту грѣхомъ отправить его за это къ праотцамъ.
   КАПУ. Что тамъ, племянникъ? изъ чего кипятишься ты такъ?
   ТИБА. Дядя, это Монтегю, нашъ врагъ, негодяй, на зло намъ пришедшій сюда, чтобъ наругаться надъ торжествомъ этой ночи.
   КАПУ. Это, кажется, юный Ромео?
   ТИБА. Онъ, подлый Ромео.
   КАПУ. Успокойся, любезный, оставь его, онъ ведетъ себя какъ слѣдуетъ истинному дворянину и, говоря правду, Верона гордится его благовоспитанностью, его добродѣтелями. Ни за всѣ ея сокровища не допущу я, чтобъ его оскорбили въ моемъ домѣ; успокойся, не обращай на него вниманія. Я хочу этого; если ты хоть сколько-нибудь чтишь мою волю -- будь вѣжливъ, оставь это хмуренье, такъ неприличное на празднествѣ.
   ТИБА. Вполнѣ приличное, когда въ числѣ гостей такой гнуснякъ. Я не потерплю его.
   КАПУ. Потерпишь, глупый мальчуганъ! потерпишь, говорю я!-- полно, полно. Кто же, я или ты здѣсь хозяинъ? Ты не потерпишь!-- Боже милосердый -- онъ возмутитъ моихъ гостей, подниметъ тревогу, будетъ распоряжаться здѣсь.
   ТИБА. Но вѣдь это позоръ, дядя.
   КАПУ. Полно, полно; ты заносчивый мальчишка. Поставишь на своемъ -- смотри, чтобъ послѣ не каяться;-- знаю я кое-что. Онъ пойдетъ наперекоръ мнѣ! нѣтъ, пора ужь -- Отлично сказано, друзья!-- ты дурень; угомонись, или -- Болѣе огня, болѣе огня сюда!-- Стыдись! я угомоню тебя.-- Веселѣй, друзья!
   ТИБА. Сшибка вынужденнаго терпѣнья съ упорной яростью бросаетъ въ дрожь весь составъ мой. Уйду; но это вторженье, такъ теперь сладостное, обратится въ горькую желчь. (Уходитъ.)
   РОМЕ. (Джульеттѣ). Оскверню недостойнѣйшей рукой эту святыню -- пріятнѣйшій изъ грѣховъ -- мои губы, эти два краснѣющіе пиллигрима, готовы смягчить это грубое прикосновеніе нѣжнымъ поцѣлуемъ.
   ДЖУЛ. Добрый пиллигримъ, ты напрасно нападаешь такъ на твою руку: она выразила этимъ только полную приличія набожность; потому что и у святыхъ есть руки, къ которымъ руки пиллигримовъ прикасаются, и это прикосновеніе -- святой поцѣлуй богомольца
   РОМЕ. Но вѣдь и у святыхъ и у богомольцевъ есть для этого губы.
   ДЖУЛ. Есть, пиллигримъ, есть и губы; но только для молитвъ.
   РОМЕ. Такъ позволь же, прекрасная святая, и губамъ тоже, что позволила рукамъ; онѣ молятъ -- исполни молитву ихъ, чтобъ вѣра не обратилась въ отчаяніе.
   ДЖУЛ. Святые недвижны и тогда какъ исполняютъ молитву.
   РОМЕ. Будь же недвижна, пока, исполненіемъ молитвы, мой грѣхъ не снимется съ моихъ губъ твоими. (Цѣлуете ее.)
   ДЖУЛ. И вотъ, грѣхъ, снятый моими губами, на нихъ теперь.
   РОМЕ. Грѣхъ губъ моихъ? О, сладостный укоръ! (Цѣлуя ее опять.) Возврати же мнѣ мой грѣхъ назадъ.
   ДЖУЛ. Вы цѣлуете какъ по книгѣ.
   КОРМ. Синьора, ваша матушка хочетъ что-то сказать вамъ. (Джульетта удаляется.)
   РОМЕ. Кто же мать ея?
   КОРМ. Мать ея, синьоръ, хозяйка дома, и предобрая, преумная и предобродѣтельная госпожа. А дочь-то, съ которой вы сейчасъ вотъ говорили, выкормила я, и скажу вамъ -- счастливъ тотъ, кому она достанется.
   РОМЕ. Дочь Капулета? О, дорого жь мнѣ это обойдется! моя жизнь въ залогѣ у врага.
   БЕНВ. Идемъ, пора; конецъ забавамъ и веселью.
   РОМЕ. Боюсь, дѣйствительно конецъ; (Уходя) тѣмъ сильнѣй моя тревога.
   КАПУ. Нѣтъ, нѣтъ, синьоры, не уходите; васъ ждетъ небольшая, простенькая еще закуска.-- Не можете? рѣшительно не можете? Въ такомъ случаѣ, благодарю васъ всѣхъ; благодарю васъ, господа; доброй ночи.-- Побольше факеловъ сюда!-- Отправимся жь и мы въ постель. (Второму Капулету) Ну, старина, клянусь, поздненько ужь; я иду спать. (Уходитъ, а за нимъ удаляются одинъ за другимъ и гости.)
   ДЖУЛ. Поди-ка сюда, кормилица. Кто вонъ тотъ синьоръ?
   КОРМ. Сынъ и наслѣдникъ стараго Тиберіо.
   ДЖУЛ. А тотъ, что сейчасъ вышелъ?
   КОРМ. Кажется молодой Петручіо.
   ДЖУЛ. Ну, а этотъ, что за нимъ выходитъ, что отказался еще отъ танцевъ?
   КОРМ. Не знаю.
   ДЖУЛ. Поди, спроси его имя.-- (Кормилица уходитъ.) Женатъ онъ -- быть, вѣрно, могилѣ моимъ брачнымъ ложемъ.
   КОРМ. (Возвращаясь). Это Ромео Монтегю -- единственный сынъ вашего злѣйшаго врага.
   ДЖУЛ. Единственная моя любовь вызвана единственной моей ненавистью! Слишкомъ рано, не знавъ, увидала; слишкомъ поздно узнала! Не диво ль, что должна любить, кого бы надо ненавидѣть. (Всѣ гости удаляются.)
   КОРМ. Это, это что такое?
   ДЖУЛ. Стихъ, сказанный однимъ изъ танцовавшихъ со мной. (За сценой "Джульетта!")
   КОРМ. Сейчасъ, сейчасъ.-- Пойдемъ, всѣ ужь разошлись. (Уходитъ.)

Входитъ Хоръ.

   Старое увлеченье на смертномъ уже одрѣ, и юная страсть домогается сдѣлаться его наслѣдницей; красота, о которой любовь такъ тосковала, но которой умирала, сравненная съ нѣжной Джульеттой, не красота ужь. Теперь Ромео любимъ и любитъ -- оба равно околдованы чарами взоровъ; но онъ долженъ плакаться мнимому врагу своему, она -- только украдкою срывать сладостную приманку любви съ страшныхъ крючковъ; ему, почитаемому врагомъ, труденъ доступъ для выраженія обычныхъ клятвъ любовниковъ; ей, столько же влюбленной, еще труднѣе гдѣ-нибудь встрѣчаться съ новымъ предметомъ любви своей. Но страсть дастъ имъ силы, время -- средства видѣться, и всѣ невзгоды смягчатся упоительными восторгами. (Уходитъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА I.

Площадь, прилегающая къ саду Капулета.

Входитъ Ромео.

   РОМЕ. Могу ль идти далѣе, когда мое сердце здѣсь? Назадъ, безтолковая земля, ищи своего средоточія! (Взбирается на стѣну и соскакиваетъ въ садъ.)

Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

   БЕНВ. Ромео! братъ Ромео! Ромео!
   МЕРК. Онъ себѣ на умѣ; повѣрь, онъ ужь дома, и въ постелѣ.
   БЕНВ. Онъ бѣжалъ сюда, перескочилъ черезъ эту стѣну въ садъ. Кличь его, добрый Меркуціо.
   МЕРК. Готовъ и заклинать.-- Ромео, блажь, безумецъ, страсть, любовникъ! явись хоть въ видѣ вздоха, скажи хоть одинъ стишокъ, и я удовлетворенъ! Воскликни -- увы! провозгласи любовь и кровь; скажи моей кумѣ Венерѣ хоть одно привѣтное словечко; ругни какъ-нибудь слѣпаго ея сынка и наслѣдника, юнаго, бѣлокураго Купидона, выстрѣлившаго такъ удачно, когда царь Кодетуа врѣзался въ дочь нищаго {Баснословный африканскій король старинной баллады, влюбившійся въ нищую Пенелофонъ.}. Ни гласа, ни послушанья; бѣдняжка умеръ -- примусь за заклинанья.-- Заклинаю тебя свѣтлыми очами Розалины, ея высокимъ челомъ, пунцовыми губками, маленькой ножкой, стройными голенями, роскошными лядвеями и ихъ сосѣдствомъ -- явись намъ въ собственномъ своемъ видѣ.
   БЕНВ. Услышитъ онъ это -- онъ непремѣнно разсердится.
   МЕРК. Нѣтъ, этимъ его не разсердишь; разсердилъ бы, еслибъ въ кругъ его владычицы вызвалъ какого-нибудь другаго духа, да и дозволилъ ему гарцовать въ немъ до тѣхъ поръ, пока она низложитъ его; это дѣйствительно было бы не совсѣмъ хорошо. Мой же вызовъ прекрасенъ и честенъ; вѣдь именемъ его владычицы его же самого заклинаю я явиться.
   БЕНВ. Пойдемъ, онъ спрятался между деревъ, чтобъ слиться съ влажной ночью. Любовь его слѣпа, и мракъ всего болѣе идетъ къ ней.
   МЕРК. А слѣпа любовь -- не попасть ей и въ цѣль. Теперь онъ вѣрно сидитъ подъ кизильникомъ и желаетъ, чтобъ его владычица была плодомъ того рода, которымъ дѣвицы, болтая межь собой, величаютъ кизиль {Open-arse.}. О, Ромео! желалъ, желалъ бы, чтобъ она была имъ, или чтобъ ты былъ грушей! Доброй ночи, Ромео!-- Я отправляюсь въ постель; эта, полевая, слишкомъ холодна для меня.-- Идемъ.
   БЕНВ. Идемъ; напрасно будемъ мы искать того, кто не желаетъ быть найденнымъ. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА 2.

Садъ Капулета

Входитъ Ромео.

   РОМЕ. Шутитъ ранами лишь тотъ, кто ранъ не испыталъ! (Джульетта показывается на верху у окна.) Но тише! что за свѣтъ озарилъ вонъ то окно? Это востокъ, а Джульетта солнце.-- Взойди же, прекрасное солнце, и убей завистливую луну, уже больную, поблѣднѣвшую съ досады, что ты, ей служащая, далеко ея прекраснѣе. Перестань же служить завистницѣ; хворь и немощь -- нарядъ ея Весталокъ, и только глупыя щеголяютъ въ немъ; о, сбрось, сбрось его,-- Она моя владычица, моя любовь. О, еслибъ она знала это!-- Она говоритъ, ничего не говоря. Все равно; разговоръ ведутъ ея глаза -- отвѣчу.-- Нѣтъ, я слишкомъ ужь дерзокъ -- не мнѣ говоритъ она. Двѣ прекраснѣйшія звѣзды всего неба, чѣмъ-то занятыя, просятъ ея глаза поблестѣть въ ихъ сферахъ до ихъ возвращенія. Что, еслибъ ея глаза были тамъ, а звѣзды въ ея очницахъ? Яркій румянецъ ея щекъ пристыдилъ бы звѣзды, какъ дневной свѣтъ лампы; ей глаза на небѣ бросали бы сквозь воздушныя пространства такой свѣтъ, что птицы запѣли бы, подумалибъ что ночь миновала. Смотри, какъ она оперлась щечкой на руку. О, какъ хотѣлъ бы я быть перчаткой этой руки, чтобъ прикоснуться къ этой щечкѣ.
   ДЖУЛ. О, горе мнѣ!
   РОМЕ. Говоритъ. О, продолжай, свѣтлый ангелъ! потому что, сіяя надъ головой моей, ты такъ же лучезарна этой ночи, какъ крылатый вѣстникъ неба изумленнымъ, поднятымъ вверхъ очамъ смертныхъ, перегибающихся назадъ, чтобъ посмотрѣть на него, когда онъ, осѣдлавъ лѣностныя тучи, несется но лону воздуха.
   ДЖУЛ. О, Ромео, Ромео! зачѣмъ ты Ромео? Отрекись отъ отца, откажись отъ имени; или, если не хочешь этого -- поклянись только любить меня, и я не буду болѣе дочерью Капулета.
   РОМЕ. Слушать далѣе, или заговорить съ ней?
   ДЖУЛ. Вѣдь только твое имя врагъ мнѣ; ты остаешься самимъ собой, хоть и Монтегю {Въ прежнихъ изданіяхъ: though not а Montague... По Колльеру? although а Montague. }. Что такое Монтегю? не рука, не нога, не лице, и не другая какая-нибудь часть человѣка. О, назовись же какимъ-нибудь другимъ именемъ! Что имя? какъ ни назвали бы розу -- она все такъ же благоухала бы; такъ и Ромео, называйся онъ и не Ромео, удержалъ бы за собой и безъ этого имени всѣ свои безцѣнныя совершенства.-- Сбрось же, Ромео, это имя; и за это имя, не составляющее части тебя, возьми меня всю,
   РОМЕ. (Выходя впередъ). Ловлю тебя на этомъ словѣ. Назови меня своей любовью, и я перекрещенъ, не зовусь болѣе Ромео.
   ДЖУЛ. Кто ты, подслушавшій, прикрывшись ночью, мою тайну?
   РОМЕ. Не знаю какъ теперь назвать себя. Мое имя, дорогая моя святая, ненавистно и для самого меня, потому что оно врагъ тебѣ; будь оно написано -- я разорвалъ бы его.
   ДЖУЛ. Мои уши не упились еще и сотнею словъ твоего говора, а я ужь узнала тебя по голосу. Вѣдь ты Ромео, и Монтегю?
   РОМЕ. Ни то, ни другое, если и то и другое тебѣ не нравится.
   ДЖУЛ. Скажи, какъ пробрался ты сюда, и зачѣмъ? Стѣна сада высока, и не легко перелѣзть черезъ нее; а мѣсто это -- смерть, если кто нибудь изъ моихъ родственниковъ найдетъ тебя здѣсь.
   РОМЕ. Черезъ стѣну я перелетѣлъ на крылахъ любви; каменныя ограды остановить любовь не могутъ, и на все возможное любви любовь отваживается; а потому не остановка для меня и твои родственники.
   ДЖУЛ. Увидятъ -- они убьютъ тебя.
   РОМЕ. Увы! твой взоръ опаснѣй для меня и двадцати мечей ихъ; но взгляни только привѣтно, и я закаленъ противъ вражды ихъ.
   ДЖУЛ. Ни за что въ мірѣ не хотѣла бы я, чтобъ они увидали тебя здѣсь.
   РОМЕ. Мантія ночи, скроетъ меня отъ глазъ ихъ. Любишь меня -- пусть найдутъ здѣсь. Лучше кончить жизнь отъ ихъ вражды, чѣмъ томиться отсрочкой смерти безъ твоей любви.
   ДЖУЛ. Кто указалъ тебѣ сюда дорогу?
   РОМЕ. Любовь, побудившая на поискъ. Она дала мнѣ совѣтъ, а я далъ ей глаза. Не кормчій я, но будь ты и такъ далеко, какъ необозримые берега, омываемые отдаленнѣйшимъ океаномъ -- я и туда пустился бы за такимъ товаромъ.
   ДЖУЛ. Не скрывай маска ночи моего лица, ты увидалъ бы какъ зарумянило мои щеки дѣвственной стыдливостью то, что ты подслушалъ. Хотѣлось бы сохранить приличіе; хотѣлось, хотѣлось бы отрѣчься отъ сказаннаго; но -- прощай, скромность!-- Любишь ты меня? Знаю, ты скажешь -- люблю, и я повѣрю тебѣ; но поклянешься -- можешь измѣнить; Юпитеръ, говорятъ, забавляется вѣроломствомъ любовниковъ. О, милый Ромео, любишь -- скажи по правдѣ; если же думаешь, что я слишкомъ скоро отдалась тебѣ -- я примусь дуться, упрямиться, буду говорить нѣтъ на всѣ твои исканія; а безъ того -- ни за что въ мірѣ. Я, милый Монтегю, въ самомъ дѣлѣ слишкомъ ужь податлива, и потому ты можешь почесть меня вѣтреной; но, повѣрь, мой добрый, я гораздо постояннѣе всѣхъ обладающихъ большимъ искусствомъ быть недоступными. И я, признаюсь, была бы не такъ доступна, еслибъ ты не подслушалъ моей страстной любви прежде, чѣмъ могла остеречься; и потому прости мнѣ, и не приписывай этой уступчивости любви легкомысленной, случайно открытой мракомъ ночи.
   РОМЕ. Клянусь священной луной, серебрящей вершины этихъ деревьевъ --
   ДЖУЛ. О, нѣтъ, не клянись луной, непостоянной луной, каждый мѣсяцъ измѣняющей свой обликъ, чтобъ и твоя любовь не сдѣлалась такъ же измѣнчивой.
   РОМЕ. Чѣмъ же клясться мнѣ?
   ДЖУЛ. Не клянись ничѣмъ; или, если хочешь, поклянись самимъ собой -- божествомъ моей любви, и я повѣрю тебѣ.
   РОМЕ. Если пламенная любовь моя --
   ДЖУЛ. Хорошо, не клянись. Какъ я, однакожъ, ни радуюсь тобой -- не радуетъ меня эта ночная помолвка. Слишкомъ она быстра, необдуманна, внезапна; слишкомъ похожа на молнію, изчезающую прежде, чѣмъ успѣешь сказать -- сверкнула. Прощай же, мой милый! да разовьется эта распуколька любви дыханіемъ лѣта, въ роскошный цвѣтокъ къ новому нашему свиданію. Доброй, доброй ночи! да преисполнится твое сердце такимъ же сладостнымъ спокойствіемъ, какимъ полна теперь грудь моя!
   РОМЕ. И ты оставишь меня нисколько не удовлетвореннымъ?
   ДЖУЛ. Чѣмъ же еще могу я удовлетворить тебя нынче?
   РОМЕ. Клятвою твоей любви въ замѣнъ моей.
   ДЖУЛ. Да я дала ее тебѣ прежде, чѣмъ ты попросилъ; и теперь жалѣю что дала ужь.
   РОМЕ. Хочешь взять ее назадъ? для чего же, моя милая?
   ДЖУЛ. Чтобъ показать какъ я щедра, чтобы дать ее тебѣ опять; но я хлопочу изъ того, что имѣю. Моя щедрость безгранична какъ океанъ, какъ онъ глубока и моя любовь; чѣмъ болѣе даю я тебѣ, тѣмъ болѣе имѣю -- безпредѣльно и то и другое. (За сценой раздается зовущій ее голосъ Кормилицы.) Зовутъ; прощай, мой другъ!-- Сейчасъ, кормилица!-- Будь же вѣренъ, милый Монтегю. Подожди, я вернусь. (Ухо датъ.)
   РОМЕ. О, блаженная, блаженная ночь! боюсь только, все это сонъ, слишкомъ обаятельный, чтобъ быть дѣйствительностью.

Джульетта возвращается къ окну.

   ДЖУЛ. Еще слова три дорогой Ромео, и за тѣмъ, прощай въ самомъ дѣлѣ. Честна твоя любовь, намѣренъ увѣнчать ее бракомъ -- дай мнѣ завтра знать, черезъ того, кого пришлю къ тебѣ, гдѣ и въ какое время думаешь совершить его, и я повергну къ твоимъ ногамъ мою судьбу, послѣдую за тобой, мой властитель, на край свѣта.
   КОРМ. (За сценой). Синьора!
   ДЖУЛ. Сейчасъ.-- Еслижь задумалъ недоброе, прошу --
   КОРМ. (За сценой). Синьора!
   ДЖУЛ. Иду.-- Оставь свои исканья, предоставь меня моему горю. Завтра я пришлю къ тебѣ.
   РОМЕ. Клянусь моей душой --
   ДЖУЛ. Тысячу разъ доброй тебѣ ночи. (Уходитъ.)
   РОМЕ. Въ тысячу разъ теперь тягостнѣйшей безъ твоего сіянья.-- Любовь летитъ къ любви, какъ школьникъ отъ книгъ, а отъ любви (Уходя) плетется уныло, какъ въ школу.

Джульетта показывается опятъ у окна.

   ДЖУЛ. Тсъ! Ромео, тсъ!-- О, зачѣмъ нѣтъ у меня сокольничьяго голоса, чтобъ приманить назадъ прекраснаго этого сокола! Неволи голосъ сиплъ, не можетъ она говорить громко; иначе я потрясла бы гротъ, въ которомъ покоится эхо, сдѣлала бы его голосъ еще сиплѣе моего повтореніемъ имени моего Ромео.
   РОМЕ. Это моя душа зоветъ меня. Какъ серебристо-сладостно, какой дивной музыкой звучитъ ночью голосъ любящихъ для внемлющихъ ушей!
   ДЖУЛ. Ромео!
   РОМЕ. Мой ангелъ.
   КОРМ. (За сценой). Синьора!
   ДЖУЛ. Въ которомъ часу прислать къ тебѣ завтра?
   РОМЕ. Въ девять.
   ДЖУЛ. Пришлю непремѣнно; до девятаго мнѣ кажется лѣтъ двадцать. Вотъ и забыла зачѣмъ воротила тебя.
   РОМЕ. Позволь мнѣ побыть здѣсь, пока вспомнишь.
   ДЖУЛ. И я все буду забывать, чтобъ ты все оставался здѣсь, помня только какъ пріятно мнѣ твое присутствіе.
   РОМЕ. И я все стоялъ бы здѣсь, чтобы ты все забывала, забывъ, что есть другія мѣста, кромѣ этого.
   ДЖУЛ. Свѣтаетъ, и мнѣ хотѣлось бы, чтобъ ты удалился; но не далѣе птички шаловливой проказницы, которая, давъ бѣдной узницѣ, въ сученыхъ оковахъ, отскакать немного отъ руки, тотчасъ же и притягиваетъ ее шелковой ниточкой назадъ; такъ любовно-ревнива она къ ея свободѣ.
   РОМЕ. Желалъ бы я быть твоей птичкой.
   ДЖУЛ. И я желала бы этого, мой милый; но я уморила бы тебя чрезмѣрными ласками. Доброй, доброй ночи! разставанье такое сладостное горе, что я до завтра готова говорить тебѣ: доброй, доброй ночи. (Уходитъ.)
   РОМЕ. Да низойдетъ же сонъ на твои рѣсницы, да воцарится миръ въ груди твоей!-- Зачѣмъ я не сонъ и не миръ, чтобъ такъ сладостно успокоиться! Отправляюсь сейчасъ же въ келью моего духовника, попрошу его помочь намъ, разскажу о моемъ счастіи. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА 3.

Келья Лоренцо.

Входите Лоренцо съ корзиною.

   ЛОРЕ. Сѣро-глазое утро улыбается уже хмурой ночи, окаймляя облака востока полосами свѣта, и пятнистый мракъ отшатывается, какъ пьянчуга, со стези дня и отъ огненныхъ колесъ Титана; а мнѣ, прежде чѣмъ солнце выдвинетъ жгучее свое око на радованіе дня и на осушеніе мглистой росы ночи, надо наполнить эту корзину ядовитыми плевелами и благотворно-сочными цвѣтами. Земля, эта мать природы, могила ея; могила и чрево, и сколько разнородныхъ дѣтищъ ея чрева сосутъ природную ея грудь: многія богаты многими достоинствами, ни одно безъ какого-нибудь, и всѣ однакожь различны. Сколько могучей благодати въ травахъ, растеніяхъ, камняхъ и въ настоящихъ ихъ свойствахъ; изъ всего живущаго на землѣ нѣтъ ничего такъ гнуснаго, что не приносило бы ей какой-нибудь пользы; нѣтъ и ничего такъ прекраснаго, что, уклонившись отъ этого предназначенья, возмутившись противъ своего происхожденія, не превращалось бы въ злоупотребленье. И самая добродѣтель, дурно примѣненная, обращается въ порокъ, и порокъ облагороживается иногда дѣяньемъ. Въ молодой оболочкѣ вотъ этого маленькаго цвѣтка живутъ и ядъ и врачебная сила; понюхай его, и онъ освѣжитъ каждую часть тѣла, вкуси -- умертвитъ всѣ чувства вмѣстѣ съ сердцемъ. И въ человѣкѣ, какъ въ травахъ, постоянно живутъ два такіе враждебные властелина -- добро и зложелательство; преобладаетъ худшій -- червь смерти скоро съѣдаетъ это растеніе.

Входитъ Ромео.

   РОМЕ. Добраго утра, отецъ.
   ЛОРЕ. Benedicite! Чей ранній языкъ привѣтствуетъ меня такъ дружелюбно?-- Юный сынъ мой, такое раннее добраго утра постелѣ -- знакъ больной головы. Въ глазахъ стариковъ сторожитъ забота, и туда, гдѣ живетъ забота, сонъ никогда не приходитъ; но тамъ, гдѣ безпечная юность, съ головой ничѣмъ не обремененной, протягиваетъ свои члены -- тамъ золотой сонъ царствуетъ. Потому-то твой ранній приходъ и убѣждаетъ меня, что тебя подняло какое-нибудь разстройство; ошибся въ этомъ -- не ошибусь, предположивъ, что нашъ Ромео и со всѣмъ не ложился къ эту ночь.
   РОМЕ. Послѣднее вполнѣ справедливо; и тѣмъ она была сладостнѣй для меня.
   ЛОРЕ. Прости ему, Господи, грѣхъ его! ты провелъ ее съ Розалиной?
   РОМЕ. Съ Розалиной, отецъ святой? нѣтъ; я забылъ это имя, а съ нимъ и горе.
   ЛОРЕ. И прекрасно, сынъ мой; но гдѣ же былъ ты?
   РОМЕ. Скажу прежде, чѣмъ спросить опять. Былъ на пиру у моего врага, и тамъ вдругъ былъ пораненъ пораненнымъ мною; уврачевать обоихъ можетъ только твоя помощь, твои священныя средства. Ненависти, святой отецъ, я не питаю, и потому прошу также и за врага.
   ЛОРЕ. Будь вполнѣ откровененъ, мой сынъ; говори безъ увертокъ; загадочная исповѣдь вызываетъ и загадочное отпущенье.
   РОМЕ. Такъ знай же, я сгараю пламенной любовью къ прекрасной дочери богатаго Капулета; люблю ее, какъ она меня, и все улажено, кромѣ того, что долженъ уладить ты священнымъ бракомъ. Когда, гдѣ и какъ мы встрѣтились, полюбили другъ друга и обмѣнялись клятвами -- я разскажу тебѣ дорогой; объ одномъ прошу -- обвѣнчай насъ нынче же.
   ЛОРЕ. Пресвятой Францискъ! чтожь это за перемѣна! И Розалина, которую любилъ такъ страстно, такъ скоро забыта? любовь молодежи стало не въ сердцахъ, а въ глазахъ только. Jesu Maria! сколько разсолу протекло по блѣднымъ твоимъ щекамъ изъ-за Розалины! сколько соленой воды понапрасну потрачено на приправу любви и не отзывающейся ею! Солнце не очистило еще неба отъ твоихъ вздоховъ, старые твои стоны и теперь звучатъ еще въ старыхъ ушахъ моихъ. Вотъ, посмотри, на щекѣ слѣдъ старой слезы и до сихъ поръ еще не смытой. Если когда-нибудь ты былъ самимъ собой, твое горе -- твоимъ, и ты и твое горе существовали для одной только Розалины. И вдругъ такая перемѣна! допусти жъ, что и женщинамъ падать позволительно, когда мущины такъ непостоянны.
   РОМЕ. Но ты самъ часто бранилъ меня за любовь къ Розалинѣ.
   ЛОРЕ. Не за любовь, а за сумасбродство, сынъ мой.
   РОМЕ. Совѣтовалъ схоронить любовь --
   ЛОРЕ. Но не для того, чтобъ выкопать другую.
   РОМЕ. Прошу, не брани; та, которую теперь люблю, платитъ за ласку лаской, любовью за любовь; первая не дѣлала этого.
   ЛОРЕ. Она знала, что твоя любовь читаетъ наизусть, не зная и складовъ. Но такъ и быть, юный вѣтреникъ, такъ и быть; по одному только соглашаюсь я помочь тебѣ: союзъ этотъ обратитъ, можетъ быть, вражду вашихъ отцовъ въ настоящую дружбу.
   РОМЕ. О, идемъ, идемъ скорѣе.
   ЛОРЕ. Обдуманно и не спѣша; скоро бѣгущіе спотыкаются. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА 4.

Улица.

Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

   МЕРК. Куда же, къ черту, могъ Ромео запропаститься?-- Совсѣмъ и не ночевалъ дома?
   БЕНВ. Совсѣмъ. Я спрашивалъ у слуги его.
   МЕРК. Все это блѣдная, жестокосердая Розалина мучитъ его; она непремѣнно сведетъ его съ ума.
   БЕНВ. Дома его ждетъ письмо отъ Тибальта, родственника стараго Капулета.
   МЕРК. Навѣрно вызовъ.
   БЕНВ. Ромео отвѣтитъ
   МЕРК. И всякой, умѣя писать, съумѣетъ отвѣтить на письмо.
   БЕНВ. Да не письмомъ, а самымъ дѣломъ; покажетъ писавшему какъ задоренъ, когда раззадорятъ.
   МЕРК. Увы, бѣдный Ромео почти что мертвъ! пронзенъ чернымъ глазомъ бѣлоликой женщины, прострѣленъ въ ухо любовной пѣсенкой, въ самую середину сердца -- стрѣлой слѣнаго мальчишки; куда же ему тягаться съ Тибальтомъ?
   БЕНВ. Отчего же? что такое Тибальтъ?
   МЕРК. Могу сказать, нѣчто поважнѣе царя кошекъ {Намекъ на кота Тиберта, названнаго въ англійскомъ "Reynard the Fox" Тибальтомъ.}. О, онъ храбрый церемоніймейстеръ. Онъ дерется, какъ ты поешь, по нотамъ, хранитъ мѣру, разстояніе, правило; выдерживаетъ паузы -- разъ, два, и третій въ твоей ужъ груди; истый губитель шелковыхъ пуговокъ, дуэлистъ, дуэлистъ; дворянинъ первѣйшаго изъ домовъ, перваго и втораго повода {Повода къ ссорѣ. Этихъ поводовъ въ тогдашнихъ книгахъ о Point d'honneur, приводилось семь: а retort courtcous -- вѣжливое возраженіе; quip modest -- тонкая колкость; churlish reply -- грубое возраженіе; valiant reproof -- смѣлое обличеніе; quarrelsome coutercheck -- сварливое переченье; circumstantial lie -- случайная ложь; и direct lie -- прямая ложь.}. О, безсмертное passado! puncto riverso! hai {Фехтовальные термины.}!
   БЕНВ. Что?
   МЕРК. Да то, что къ черту этихъ пошлыхъ, чванныхъ, пришепетывающихъ шутовъ, этихъ новыхъ настройщиковъ восклицаній!-- "Клянусь Христомъ, дивный клинокъ!-- дивнорослый мущина!-- дивная дѣва радости!" Не жалость ли, дружище, что мы столько должны терпѣть отъ этихъ чужеземныхъ мухъ, этихъ изобрѣтателей модъ, этихъ pardonnes moi, такъ страстныхъ къ новымъ нарядамъ, что на старой скамьѣ и усѣсьться не могутъ {Намекъ на бывшіе въ модѣ, страшно широко унаваченные вверху, штаны.}. Ужь куда какъ противны мнѣ ихъ bon, bon!

Входитъ Ромео.

   БЕНВ. Вотъ и Ромео, Ромео идетъ сюда.
   МЕРК. И безъ икры, какъ вяленая селедка.-- О мясо, мясо, какъ же ты обрыбилось!-- Онъ весь теперь поэтическія изліянія Петрарки. Лаура, въ сравненіи съ его богиней, кухарка, хоть и имѣла любовника далеко способнѣйшаго воспѣвать ее; Дидона -- неуклюжая толстуха, Клеопатра -- цыганка, Елена и Геро -- площадныя потаскушки, Тисбе -- сѣроглазка, или что то такое, но все не то.-- Синьоръ Ромео bon jour! вотъ тебѣ и французскій привѣтъ къ твоему французскому нижнему платно. Славно провелъ ты насъ прошедшей ночью.
   РОМЕ. Добраго утра обоимъ. Какъ же провелъ я васъ?
   МЕРК. Ускользнувъ, ускользнувъ; какъ будто и не понимаешь
   РОМЕ. Прости, добрый Меркуціо, у меня было очень важное дѣло, а при такомъ дѣлѣ, какъ мое, право, можно нѣсколько и уклониться отъ приличія.
   МЕРК. Это все равно, что сказать: такое дѣло, какъ мое, невольно заставляетъ уклоняться --
   РОМЕ. Изъ приличія же, хочешь ты сказать?
   МЕРК. Угадалъ, какъ нельзя обязательнѣе.
   РОМЕ. Объяснилъ, какъ нельзя приличнѣе.
   МЕРК. О, я само приличіе.
   РОМЕ. Цвѣтъ его.
   МЕРК. Именно.
   РОМЕ. Цвѣтисты и мои танцовальные башмаки {Бантикамъ танцевальныхъ башмаковъ, съ одной тонкой подошвой, придавали въ то время форму цвѣтовъ.}.
   МЕРК. Зло. Носись же съ этой остротой до износа твоихъ танцовальныхъ башмаковъ, чтобъ за тѣмъ, какъ протрется единая подошва ихъ, острота эта сдѣлалась единственной.
   РОМЕ. О единоподошвенная острота! только потому что едина и единственная.
   МЕРК. Помоги, добрый Бенволіо, мое остроуміе слабѣетъ.
   РОМЕ. Погоняй и шпорь, погоняй и шпорь; или воскликну -- обогналъ.
   МЕРК. Нѣтъ, начнутъ наши остроумія дикую гусиную скачку {Wild goose chase -- эта скачка состояла въ томъ, что обогнанный долженъ былъ скакать за обогнавшимъ, куда бы тотъ ни поскакалъ, какъ дикіе гуси, летящіе за передовымъ гусемъ.} -- я пропалъ; потому что и въ одномъ изъ твоихъ чувствъ гусиной дичи болѣе, чѣмъ въ пяти моихъ. Вѣдь во мнѣ нѣтъ ничего гусинаго.
   РОМЕ. Ничего, кромѣ гуся.
   МЕРК. Я откушу тебѣ за эту шутку ухо.
   РОМЕ. Нѣтъ, не откусывай, добрый гусь.
   МЕРК. Твое остроуміе горчайшее дикое яблоко; страшно ѣдкая приправа.
   РОМЕ. Совершенно идущая къ жирному гусю.
   МЕРК. Лайковая острота, растягивающаяся отъ вершка до полнаго аршина.
   РОМЕ. Я натяну ее на слово полный, присоединю его къ гусю, и выйдетъ, что ты полнѣйшій и совершеннѣйшій изъ гусей.
   МЕРК. Ну не лучше это любовныхъ стенаній? теперь ты сообщителенъ, теперь ты Ромео, теперь ты то, что ты есть по воспитанію и природѣ. Сумазбродная же любовь -- ни дать, ни взять взрослый дурень, высуня языкъ мечущійся изъ стороны въ сторону, чтобъ спрятать глупую свою игрушку въ какую-нибудь дырку.
   БЕНВ. Стой, стой.
   МЕРК. Ты прерываешь мою рѣчь --
   БЕНВ. Изъ боязни, что будетъ безконечна.
   МЕРК. И ошибся. Я сейчасъ же кончилъ бы ее, потому что все ужь высказалъ.
   РОМЕ. Это что за прелести?

Входятъ Кормилица и Питеръ.

   МЕРК. Парусъ, парусъ!
   БЕНВ. Два, два; штаны и юбка.
   КОРМ. Питеръ!
   ПИТЕ. Что?
   КОРМ. Мое опахало, Питеръ.
   МЕРК. Давай его, добрый Питеръ; вѣдь оно во всякомъ случаѣ красивѣе лица.
   КОРМ. Добраго вамъ утра, синьоры.
   МЕРК. Добраго вамъ вечера, прекрасная синьора.
   КОРМ. Да развѣ теперь вечеръ?
   МЕРК. Безъ сомнѣнія; потому что блудливый указатель солнечныхъ часовъ на хвостѣ ужь полудня.
   КОРМ. Подите! кто вы такой?
   МЕРК. Человѣкъ, синьора, созданный Господомъ на вредъ самому себѣ.
   КОРМ. Вотъ это, клянусь, не дурно сказано; на вредъ самому себѣ, сказали вы?-- Скажите, синьоры, можетъ кто изъ васъ сказать, гдѣ и могу найдти молодаго Ромео?
   РОМЕ. Я, если угодно; но молодой Ромео, когда найдете его, будетъ не такъ ужь молодъ. Я младшій этого имени, за недостаткомъ еще худшаго.
   КОРМ. Тѣмъ лучше.
   МЕРК. Что худъ-то? не взыскательны же вы; да и умно, умно.
   КОРМ. Если вы онъ, си

   
   Солнечная пряжа : Научно-популярный и литературно-художественный альманах
   Иваново; Шуя: Издатель Епишева О.В., 2012. -- Вып. 6.
   

Уильям Шекспир

Трагедия
РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА

Перевод с английского К.Д. Бальмонта. Москва, 1919 год.

   

Действующие лица

   
   Эсхал, принц Вероны.
   Парис, молодой нобиль, родственник принца.
   Монтекки, Капулетти, родоначальники двух домов, находящихся во вражде.
   Ромео, сын Монтекки.
   Меркуцио, родственник принца и друг Ромео.
   Бенволио, племянник Монтекки и друг Ромео.
   Тибальт, племянник синьоры Капулетти.
   Старик из семьи Капулетти.
   Брат Лоренцо, францисканец.
   Брат Джованни, того же ордена.
   Бальтазар, слуга Ромео.
   Сампсон, Грегорио, слуги Монтекки. [1]
   Пиетро, слуга кормилицы Джульетты.
   Абраам, слуга Монтекки.
   Аптекарь.
   Три музыканта.
   Паж Париса; другой паж; офицер.
   Синьора Монтекки, жена Монтекки.
   Синьора Капулетти, жена Капулетти.
   Джульетта, дочь Капулетти.
   Кормилица Джульетты.
   Граждане Вероны; родные обоих домов; маски; стражи, часовые и слуги.
   Хор.
   Сцена: Верона. Мантуя.
   

ПРОЛОГ

(Входит хор.)

Хор

             Два дома, в благородстве оба равны,
             В Вероне светлой будят рознь в сердцах,
             Из древней ссоры взрыв их своенравный,
             Кровь граждан здесь у граждан на руках.
   
             Из лона двух врагов, чей гнев был явный,
             Чета влюблённых встала в смутных днях,
             Скрестились звёзды, и вражде бесславной
             Концом была их смерть, как свет впотьмах.
   
             Любовь их, смерти в ней напечатленье,
             Упорную враждебность их отцов,
             Что лишь в их смерти знала завершенье, -
   
             Театр наш явит в ходе двух часов,
             И если только будет в вас терпенье,
             Исправим мы посильно прегрешенья.
   

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена 1-я

Верона. Публичная площадь.

(Входят Сампсон и Грегорио из дома Монтекки с мечами и щитами.)

Сампсон

   Грегорио, клянусь, мы им не позволим нас чернить.
   

Грегорио

   Ну, конечно нет, а то мы будем черномазыми.
   

Сампсон

   Я насчёт того, что если в глазах черно будет от гнева, так мы меч из ножон вытащим [2].
   

Грегорио

   Ахти, пока живёшь, ты шею свою вытаскивай из ошейника.
   

Сампсон

   Я на удар скор, коли меня взволнуют.
   

Грегорио

   Так-то так, да не скоро тебя взволнуешь, чтобы ты ударил.
   

Сампсон

   Собака из дома Монтекки взволнует меня.
   

Грегорио

   Волноваться- значит двигаться, а быть смелым - значит стоять: значит, когда ты взволнуешься, ты побежишь прочь.
   

Сампсон

   Собака из этого дома побудит меня стоять: я как стена буду перед всеми из дома Монтекки, будь то мужчина или женщина.
   

Грегорио

   Слабый же ты, значит, молодец: о стену опираются* только слабые.
   

Сампсон

   Это правда; потому женщин, как более слабые сосуды, и припирают к стене: Итак, всех мужчин из дома Монтекки я оттолкну от стены, а всех женщин прижму к стене.
   

Грегорио

   Ссора между нашими господами, а мы их слуги.
   

Сампсон

   Это всё равно, я покажу себя тираном: сразившись с мужчинами, я буду жесток с женщинами; я им срежу маковки.
   

Грегорио

   Девичьи маковки?
   

Сампсон

   Да, девичьи маковки, или их девичества. Как хочешь, так и понимай.
   

Грегорио

   Они пусть так это поймут, чтобы почувствовали.
   

Сампсон

   Меня они почувствуют, пока я стою твёрдо. А что я лакомый кусок, - это известно.
   

Грегорио

   Кусок мяса? Хорошо, что не рыбы. Будь ты рыбой, был бы ты жалкой треской. Вытаскивай-ка своё орудие. Там идут два молодца из дома Монтекки.

(Входят Абраам и Бальтазар.)

Сампсон

   Моё оружие обнажено: затевай ссору, я подмогу сзади.
   

Грегорио

   Как? Сзади и в бегах?
   

Сампсон

   Не бойся за меня.
   

Грегорио

   Нет, чёрт побери. Боюсь.
   

Сампсон

   Пусть правда будет на нашей стороне: пусть они начинают.
   

Грегорио

   Я буду хмуриться, проходя, и пусть они примут это, как им угодно.
   

Сампсон

   Оружье наголо, если вы мужчины. Грегорио, помни твой гремучий удар.

(Они бьются.)

Бенволио

   Разойдитесь, глупцы.

(Выбивает у них оружие.)

             Мечи в ножны. Не знаете вы сами,
             Что делаете тут.

(Входит Тибальт.)

Тибальт

                                 Как, между этих
             Рабов трусливых меч ты обнажил?
             Бенвольо, повернись, и смерть увидишь.
   

Бенволио

             Я только мир поддерживаю здесь.
             Вложи свой меч или мечом со мною
             Тех, кто сражаться хочет, раздели.
   

Тибальт

             Меч обнажив, ты говоришь о мире.
             Я так же ненавижу это слово,
             Как ненавижу Ад, и всех Монтекки,
             Тебя! Сражайся трус, и вот тебе!

(Они бьются.)

(Входят несколько родственников обоих домов, они присоединяются к свалке. Потом входят Граждане, и Стражи с дубинами.)

Первый Гражданин

             Дубины, топоры и бердыши.
             Ударьте их, тузите хорошенько.
             Прочь Капулетти и долой Монтекки!

(Входит старый Капулетти в халате и Синьора Капулетти.)

Капулетти

   Что здесь за шум? Дать мне мой длинный меч!
   

Синьора Капулетти

   Костыль, костыль. Зачем вам меч здесь нужен?
   

Капулетти

             Меч, говорю. Идёт старик Монтекки,
             И мне в угрозу лезвием махает.

(Входит старый Монтекки и Синьора Монтекки.)

Монтекки

             Ты, подлый Капулетти! -- Прочь с дороги.
             Пойду к нему.
   

Синьора Монтекки

                                 Ни шагу до врага.

(Входит Принц с своей свитой.)

Принц

             Мятежники и недруги вы мира,
             Пятнающие дружескую сталь!
             Как, слышать не хотят? Эй, человеки!
             Эй, звери, погашающие пламя
             Свирепости зловредной красным током,
             Что брызжет, как фонтан, из ваших жил, -
             Под страхом пытки, прочь из рук кровавых
             Оружье неуместное, на землю,
             И гневный приговор услышьте Принца.
             Три распри здесь гражданские возникли
             Из вздорных слов, совсем пустых как воздух,
             Через тебя, о, старый Капулетти,
             И чрез тебя, Монтекки, -- трижды вы
             Помехою покою наших улиц
             Явились, и старших [3] наших граждан
             Заставили в Вероне сбросить мирный,
             Приличный их почтенности, наряд,
             Чтоб, старый меч держа рукою старой,
             Они оружьем, ржавым от покоя,
             Ваш разнимали старый ржавый гнев.
             Коль вы ещё затеете здесь смуту,
             Заплатите вы жизнью этот раз.
             Теперь же все отсюда разойдитесь.
             Со мною, Капулетти, вы пойдёте,
             А вы, Монтекки, к вечеру сегодня
             Придите, чтоб узнать решенье наше,
             В наш суд обыкновенный в Виллафранку.
             Под страхом смерти, разойдитесь все!

(Все расходятся, кроме Монтекки, Синьоры Монтекки и Бенволио.)

Монтекки

             Кто снова ход дал этой старой ссоре?
             Скажи, племянник, ты вначале был здесь?
   

Бенволио

             Здесь были слуги вашего врага
             И ваши -- в тесной схватке, перед тем как
             Сюда пришёл я: тотчас же явился
             Тибальт разгорячённый, меч в руке,
             Он вызовы выкрикивал мне в уши,
             Махал мечом, и разрезал им воздух,
             А воздух, не пораненный, свистал
             Ему презренье. И меж тем как мы
             Ударами менялись, приходило
             Людей* всё больше, стороны сражались,
             И Принц пришёл, и всех он разделил.
   

Синьора Монтекки

             А где Ромео? Ты его не видел?*
             Как рада я, что тут он не был в свалке.
   

Бенволио

             Синьора, час пред тем как солнце в небе
             В окно востока глянуло златое,
             Томленьем побуждён я был к прогулке.
             И вот под тенью сикомор, растущих
             Там к западу от города, я вижу
             Сквозь воздух утра, что идёт ваш сын.
             Направился к нему, но он, заметив,
             Что я иду, укрылся в чаще леса.
             Я, настроенье меряя его
             По-своему, -- что там найти желает,
             Где хоть ищи, а ничего не сыщешь,
             И быть наедине с собой -- уж слишком, -
             Последовал за прихотью своей,
             А не за ним, и радостно избегнул
             Того, кто рад был избежать меня.
   

Монтекки

             Его там по утрам не раз видали.
             Слезами умножал росинки он.
             И к тучкам посылал он тучки вздохов.
             Но только что вселасковое солнце,
             Там в самой дальней области востока,
             Начнёт сдвигать туманные завесы
             Над ложем пробудившейся Зари,
             Мой сын, объятый тяжестью какой-то,
             Бежит от этих лёгких волн сиянья,
             И в комнате своей, придя, запрётся
             Закроет окна, гонит светлый день,
             И ночь себе искусственную строит.
             Зловещее есть в этой страсти к тьме,
             Благой совет помочь здесь должен был бы.
   

Бенволио

             А в чём причина, вам известно, дядя?
   

Монтекки

             Не знаю, от него узнать не мог.
   

Бенволио

             Расспросами ему вы докучали?
   

Монтекки

             И сам и чрез друзей узнать старался,
             Но он советчик тайных чувств своих,
             Насколько верен сам себе, не знаю,
             Но так же замкнут, так же сокровенен,
             Как почка, что, изъедена червём,
             Листков своих упрямо не раскроет
             Для ветерков, и не глядит на солнце.
             Когда б раскрыли мы исток печали,
             Леченье, как смогли бы, так бы дали.

(Входит Ромео.)

Бенволио

             Вот он идёт. Прошу вас, отойдите.
             Узнаю скорбь, распутаю все нити.
   

Монтекки

             Хотел бы я, чтоб слух был счастлив твой
             Узнать рассказ. Синьора, мы домой.

(Монтекки и Синьора Монтекки уходят.)

Бенволио

             День добрый, братец.
   

Ромео

                                           Час ещё столь ранний?
   

Бенволио

             Недавно било девять.
   

Ромео

                                           Горе мне!
             Когда грустишь, часы идут так долго.
             Там мой отец поспешно так уходит?
   

Бенволио

             Он был здесь. Грусть о чём же удлиняет
             Часы, Ромео?
   

Ромео

                                 Грусть о неименьи
             Того, что если есть, так время быстро.
   

Бенволио

             Любовь?
   

Ромео

                       Но без...
   

Бенволио

                                 Любви?
   

Ромео

                                           Но без ответа,
             Когда люблю.
   

Бенволио

                                 Ах, с виду так нежна,
             И так груба она порой на деле.
   

Ромео

             Увы, любовь с закрытостью очей,
             Идёт без глаз дорогою своей.
             Где будем мы обедать? Что такое?
             Какая схватка здесь произошла?
             Но нет, не говори, уж всё я слышал.
             Хлопот немало с ненавистью, -- больше
             С любовью их. Сварливая любовь!
             Любовный гнев! Из ничего созданье!
             Тяжёлая, хоть лёгкость! Вздор серьёзный!
             Неясный хаос ликов благовидных!
             Свинцовое перо, блестящий дым,
             Огонь холодный, жизненность больная,
             Сомнамбула, что спит, и всё же бродит,
             То, что не есть, хотя и существует!
             Любовь такую чувствую, не чуя
             Любви в ней. Ты смеёшься?
   

Бенволио

                                                     Братец, нет,
             Скорее плачу.
   

Ромео

                                 Ты добросердечен.
             О чём?
   

Бенволио

                       О том, что ты узнал томленье.
   

Ромео

             Что ж, так любовь свершает преступленье,
             Моя печаль в моей груди, как гнёт,
             С твоею грустью вдвое возрастёт.
             Ты показал, любя, мне сожаленье, -
             Лишь тяжелей моё обремененье.
             Любовь -- из чада вздохов дым густой,
             А дым пройдёт, огонь в глазах живой.
             Терзай её -- из слёз родится море.
             Ещё о ней что скажешь в разговоре?
             Безумие разумное она,
             Горька как желчь, как сладкое нежна.
             Прощай, мой брат!
   

Бенволио

                                           Постой. Пойду с тобою.
             Иначе же обижусь я, не скрою.
   

Ромео

             Я потерял себя. Я спутан весь.
             Я не Ромео, где-то он не здесь.
   

Бенволио

             Кого ты любишь, расскажи мне в грусти.
   

Ромео

             Что ж, буду я стонать и говорить?
   

Бенволио

             Стонать? Зачем! Лишь назови печально.
   

Ромео

             Скажи больному: сделай завещанье,
             И в нём то слово вызовет страданье.
             Я женщину люблю в печали, брат.
   

Бенволио

             Не промахнулся я, предполагая,
             Что любишь ты.
   

Ромео

                                 Хороший ты стрелок.
             И та, кого люблю, она красива.
   

Бенволио

             Красива цель, -- верней пробьёшь стрелой.
   

Ромео

             Ну, в этом ты ошибся, братец мой.
             Она стрелы не хочет Купидона,
             Диана в ней холодного закона,
             В твердыне целомудрия она,
             От детских стрел любви ограждена.
             Любовная бессильна здесь осада,
             Напрасен натиск глаз и сила взгляда,
             И золото не путь здесь для страстей,
             Она богата красотой своей.
             Бедна в одном лишь, -- так я разумею, -
             Когда умрёт, краса исчезнет с нею.
   

Бенволио

             Так поклялась жить в полной чистоте?
   

Ромео

             Да, мотовские сбереженья те!
             И красота, замкнувшись в скопидомство,
             Лишает красоты своей потомство.
             Красива слишком, слишком и умна,
             Меня убив, живёт в лучах она.
             Любовь отвергла, и, хоть мёртв, живу я,
             Чтоб говорить, как я люблю, тоскуя.
   

Бенволио

             Послушайся меня, забудь о ней.
   

Ромео

             Так научи, как мне, забыв, не думать.
   

Бенволио

             Ты только волю дай своим глазам: -
             Другие созерцай красоты.
   

Ромео

                                                     Это
             Лишь путь, чтоб чарования её
             Почувствовать вдвойне: ты знаешь, маски,
             Скрывая чару нежных женских лиц,
             Своею чернотой нас заставляют
             Сильней о скрытой красоте томиться.
             Ослепший -- как сокровище забудет
             Потерянного зренья? Покажи мне
             Красавицу, что может быть нежна,
             И в красоте её увижу запись,
             Где я прочту: есть красота красивей.
             Прощай. Твой путь избрать я не могу.
   

Бенволио

             Я путь найду, пусть я умру в долгу.

(Уходят.)

   

Сцена 2-я

Улица.

(Входят Капулетти, Парис и Слуга Капулетти.)

Капулетти

             Монтекки связан тем же, чем и я,
             Единство наказанья; и нетрудно,
             Я думаю, жить в мире людям старым.
   

Парис

             Почтенностью отмечены вы оба.
             Жаль, что так долго между вас вражда.
             Что скажете вы ныне, досточтимый,
             Касательно исканья моего?
   

Капулетти

             Лишь то скажу, что я сказал и раньше: -
             Дитя моё ещё недавно в мире,
             Она не завершила даже смену
             Четырнадцати лет; два лета пусть
             Ещё поблёкнут в гордости, тогда лишь
             Невестой можем мы считать её.
   

Парис

             Есть матери счастливые -- моложе.
   

Капулетти

             Они, начав так рано, скоро блёкнут.
             Все чаянья мои -- земля сокрыла,
             Осталась лишь она моей надеждой,
             Владычица моей земли теперь.
             Но, ласковый Парис, ищи, старайся
             Завоевать её живое сердце,
             Моё согласье часть её решенья;
             Коль будет к вам* её благоволенье;
             Кого отметит сердцем дочь моя,
             Тому и дам моё согласье я.
             Сегодня праздник у меня обычный,
             И к вечеру на пир благоприличный
             Любимых много я позвал гостей,
             И гость ещё -- есть честь семье моей.
             В домок мой загляните этой ночью,
             Земные звёзды там горят воочыо,
             Что светом звёзды неба затемнят.
             Как юношей весёлых стройный ряд
             Любуется нарядною Весною,
             Когда Апрель приходит за Зимою,
             Так у меня вы встретите цветы
             Едва расцветшей женской красоты.
             На всех смотрите, всем душой внимайте,
             И ту, что будет лучше, выбирайте.
             Там будет и моя глядеть светло,
             И, как-никак, умножит их число.
             Идёмте. (К слуге.)
                       Ты, приятель, поработай,
             В Вероне с доброй походи охотой,
             И всех, чьи имена, я здесь пишу

(подавая бумагу),

             Зови на вечер, милости прошу.

(Капулетти и Парис уходят.)

Слуга

   Найти всех, чьи имена здесь написаны? Написано, что сапожнику нужно приниматься за свой аршин, портному за свою колодку, рыбаку за свою кисть, и художнику за свои сети. А я послан найти тех, чьи имена здесь написаны. И никак не смогу отыскать, какие написал имена -- тот, кто писал. Надо мне обратиться к грамотею. В добрый час!

(Входят Бенволио и Ромео.)

Бенволио

             Один огонь гаси другим огнём.
             И боль ты болью умягчи другою,
             Ты закружился, так назад кругом
             Вертись, тоску сменяй иной тоскою.
             Коль глаз твоих какой коснулся яд,
             Отравой новой будет светел взгляд.
   

Ромео

             И зелье же в твоём листе платана!
   

Бенволио

             Как? От чего?
   

Ромео

                                 От сломанной ноги.
   

Бенволио

             Ромео, ты лишаешься рассудка?
   

Ромео

             Нет, но сильнее, чем безумный, связан.
             В тюрьму я заперт, и лишен я пищи,
             Меня пытают, хлещут...
                                           Друг, прощай!
   

Слуга

             Привет! Синьор, умеете читать вы?
   

Ромео

             Да, мой удел в несчастиях моих.
   

Слуга

   Этому, быть может, вы научились и без книги. Но, прошу покорно, можете ли вы прочесть что-нибудь, что увидите?
   

Ромео

   Да, если знаю буквы и язык.
   

Слуга

   Вы говорите по чести. Бывайте здоровы.
   

Ромео

   Стой, приятель. Я могу прочесть. (Читает) "Синьор Мартино и его жена и дочери; граф Ансельмо и его красивые сестры; госпожа вдова Витрувио; синьор Плаченцио и его любезные племянницы; Меркуцио и брат его Валентино; мой дядя Капулетти, его жена и дочери; моя красивая племянница Розалина; Ливия; синьор Валенцио и двоюродный его брат Тибальт; Лючио и весёлая Елена".
             Хорошая компания! Куда же
             Они должны придти?
   

Слуга

   А туда вверх.
   

Ромео

   Куда?
   

Слуга

   Ужинать; к нам в дом.
   

Ромео

   В чей дом?
   

Слуга

   Моего господина.
   

Ромео

   Да, правда, мне спросить бы это раньше.
   

Слуга

   Ну, я уж вам скажу без всякого вопроса: мой господин. Мой господин -- [текст конца 2-й сцены и начала 3-й сцены, отсутствует].
   

[Сцена 3-я]

Синьора Капулетти

             Кормилица, где дочь моя? Покликай
             Её ко мне.
   

Кормилица

                                 Клянусь моим я девством
             Двенадцати годов, её звала я.
             Ягненочек! Где ты? Коровка божья!
             Ах, Господи! Куда ж она девалась?
             Джульетточка!

(Входит Джульетта.)

Джульетта

                                 Кто кличет?
   

Кормилица

                                                     Мать твоя.
   

Джульетта

             Я здесь. Что повелишь мне?
   

Синьора Капулетти

                                                     Вот в чём дело.
             Кормилица, оставь-ка нас покуда,
             Нам нужно по секрету говорить.
             Кормилица, вернись, пришло на ум мне,
             Что ты должна совет свой здесь нам дать.
             Ты знаешь дочь мою от лет начальных.
   

Кормилица

             Клянусь, могу часы её исчислить.
   

Синьора Капулетти

             Четырнадцати нет ещё годков.
   

Кормилица

             Четырнадцатью стала бы я клясться
             Зубами, да всего во рту четыре,
             Ей нет ещё четырнадцати лет.
             До дня Петра святого, что в веригах,
             Нам сколько остаётся?
   

Синьора Капулетти

                                           Две недели,
             Да сколько-то ещё, в прибавку, дней.
   

Кормилица

             Прибавить иль отбавить, -- накануне
             Пред днём Петра святого, что в веригах,
             Четырнадцать исполнится ей лет.
             Они с Сусанной были б однолетки, --
             Бог упокой все души христиан! --
             Ну, что ж, Сусанна в Боге пребывает,
             Моя, она была не для меня.
             Так вот, как я сказала, так и будет: --
             Пред днём Петра святого, что в веригах,
             Исполнится четырнадцать ей лет.
             Уж это верно; хорошо я помню.
             Одиннадцать годов с землетрясенья, --
             Как от груди её я отняла, --
             Я никогда про то не позабуду, --
             В тот самый день меж всеми днями года: --
             Полыни положила я к соску,
             Сижу под голубятней, в солнце греюсь, --
             Вы в Мантуе тогда с синьором были,
             Тут в голове держу всё это чётко, --
             И только что сосок она взяла,
             Попробовала горечи, как сразу
             Безумица вспылила, вон из рук,
             И прочь сосок, и треск из голубятни,
             Тут видит Бог, не нужно было слов,
             Чтоб я скорей дала оттуда тягу.
             Одиннадцать уж лет с тех пор прошло.
             Она одна могла стоять на ножках,
             Нет, вот те крест, и бегала проворно,
             Как перед этим за день лоб разбила.
             Супруг мой, -- память вечная ему, --
             Весёлый человек был, взял ребёнка,
             И говорит: "Ишь, падаешь ничком?
             Как поумнеешь, будешь падать навзничь.
             Так, Джуль?" И Божьей Матерью клянусь,
             Девчоночка вдруг плакать перестала,
             И молвит "Да". Как к слову-то пришлось!
             Хоть прожила бы тысячу годов я,
             Ане забыть: "Ведь правда, Джуль?" -- сказал он,
             И глупенькая твёрдо молвит "Да".
   

Синьора Капулетти

             Довольно, будет, помолчи уж смирно.
   

Кормилица

             Да, госпожа, но как мне не смеяться,
             Когда припомню, что забыла слёзы,
             И молвит "Да". А правду говорю я,
             На лбу у ней была такая шишка,
             Как скорлупа, когда цыплёнок вышел.
             Ушиб серьёзный. Плакала не в шутку.
             Муж и сказал: "Ишь, падаешь ничком?
             В лета войдёшь, и будешь падать навзничь.
             Ведь будешь, Джуль?" И отвечала "Да".
   

Джульетта

             Кормилица, прошу, да перестань же.
   

Кормилица

             Молчок, я всё сказала. Бог тебя
             Да милостью своей отметит в жизни.
             Ты деточкою лучшею была
             Из всех, кого кормить мне приходилось.
             Коль до твоей дожить придётся свадьбы,
             Желание исполнится моё.
   

Синьора Капулетти

             Вот к свадьбе и свелось. А я об этом
             Как раз поговорить сюда пришла.
             Поведай-ка мне, дочь моя Джульетта,
             Какого размышленья ты о браке?
   

Джульетта

             В том честь, какая даже мне не снилась.
   

Кормилица

             Честь! Ежели б не я тебя вскормила,
             Сказала бы, что мудрость с молоком
             Всосала ты.
   

Синьора Капулетти

                                 Так думай же о браке.
             Синьоры есть в Вероне помоложе,
             Чем ты, а матерями уже стали.
             Коль только я считать не разучилась,
             Я матерью твоей была задолго
             До возраста, в котором ты сейчас.
             Вот в двух словах: Парис, такой достойный,
             Руки твоей своей любовью ищет.
   

Кормилица

             Вот человек! Ах, госпожа, да в нём
             Мир целый. Прямо вылеплен из воска.
   

Синьора Капулетти

             В садах Вероны он цветок отменный.
   

Кормилица

             Да, он цветок, поистине, цветок*.
   

Синьора Капулетти

             Что скажешь? Можешь ты любить такого
             Синьора? Нынче вечером увидишь
             Его у нас на празднике. Смотри же
             В лицо Париса, книгу ту читай,
             В ней* красоты перо вписало чары.
             Исследуй все согласные черты,
             Черта с чертой -- сиянье красоты,
             Коль что темно в строках прелестных тома,
             Глаза -- поля, взгляни -- и будешь дома.
             Рассказ любви замкнёшь ты в переплёт,
             Сполна красив, он вдвое расцветёт.
             Резвится рыбка радостная в море,
             Красивая в красивейшем просторе, --
             И будет услаждением для глаз
             В златых застенках золотой рассказ.
             Делить с ним будешь ты его владенья,
             Да и в твоих не будет уменьшенья.
   

Кормилица

             Какое уменьшенье, -- пополненье: --
             Ведь женщины полнеют близ мужчин.
   

Синьора Капулетти

             Скажи: Париса примешь ты влеченье?
   

Джульетта

             Глядеть я буду. Если погляденье
             Любовь рождает, что же, в добрый час.
             Но воли дам не больше я для глаз,
             Чем может дать твоё мне позволенье,
             Чтобы к нему стремила я влеченье.

(Входит слуга.)

Слуга

   Госпожа, гости пришли, ужин готов, вас зовут, молодую госпожу требуют, кормилицу проклинают в кладовой, и больше никакой не может быть отсрочки. Я должен идти служить. Умоляю вас, идите немедля.
   

Синьора Капулетти

             Мы вслед идём. (Слуга уходит).
                                 Джульетта, граф там ждёт.
   

Кормилица

             К счастливым дням -- ночей счастливых счёт!

(Уходят.)

   

Сцена 4-я

Улица.

(Входят Ромео, Меркуцио, Бенволио, пять-шесть Замаскированных, Факельщики и другие.)

Ромео

             Что ж, речь мы скажем в наше извиненье?
             Иль попросту взойдём без всяких слов?
   

Бенволио

             Для этих околичностей не время.
             Нет с нами Купидона, чьи глаза
             Повязкою завязаны, а руки
             Татарский держат лук, пугая женщин,
             Как пугало ворон на огороде.
             Нет и Пролога, чтобы кое-как
             При входе изъяснился без суфлёра.
             Пусть мерят нас какой угодно мерой,
             Отмерим пляс им, и домой скорей.
   

Ромео

             Мне факел дайте; семенить ногами
             Тяжеловат я; факельщиком буду.
   

Меркуцио

             Ну, нет, Ромео, танцевать ты будешь.
   

Ромео

             Поверьте, нет. Вы в бальных башмаках,
             У вас ведь танцевальные подошвы,
             В моей душе свинец, я пригвождён.
   

Меркуцио

             Любя, возьми у Купидона крылья,
             Превыше наших будней воспаришь.
   

Ромео

             Его стрелой я слишком больно ранен,
             Чтоб на его парить воздушных крыльях,
             Чрез боль мою не перепрыгнуть мне.
             Под тяжестью любви к земле клонюсь я.
   

Меркуцио

             Ты на любовь наляг, и ей придётся
             Склониться под тобой: она нежна,
             И тяжести не выдержит великой.
   

Ромео

             Любовь нежна? О, нет, она груба,
             Она жестка, она буйна, и колет,
             Как тёрн.
   

Меркуцио

                       Любовь груба, так груб будь с нею,
             Коли её, когда она колюча,
             И над любовью ты одержишь верх.

(Надевает маску.)

             Для маски маску! Мне-то что за дело,
             Какие узрит зоркий глаз уродства?
             Пусть за меня краснеет лоб здесь хмурый.
   

Бенволио

             Стучите и войдёмте. Чуть мы там,
             И за ноги берись, давай им дело.
   

Ромео

             Дать факел мне. Пусть тот, кто лёгок сердцем,
             Резвится и бесчувственный тростник
             Беспечно топчет. Я же в поговорке: --
             Держи свечу, и зри, что пред тобой.
             Игра идёт, да я игрок плохой.
   

Меркуцио

             Тсс, ни гугу, как молвит полицейский.
             Коль в топь залез, тебя тащить мы будем
             Из этой, с позволения сказать,
             Любви, где ты, видать, застрял по горло.
             Идём, мы свет дневной сжигаем. Эй!
   

Ромео

             Ну, это-то не так.
   

Меркуцио

                                           Я разумею: --
             Как лампа днём, бесплодно длить затею.
             Не смысл бери, а добрый помысл мой,
             Пять раз верней ты будешь с головой.
   

Ромео

             И мыслим мы, я думаю, как надо,
             Идя сейчас к веселью маскарада,
             Да смысла нет.
   

Меркуцио

                                 А почему бы так?
   

Ромео

             Мне снился сон.
   

Меркуцио

                                 И мне был сон как знак.
   

Ромео

             О чём?
   

Меркуцио

                       Что лгут нередко сновиденья.
   

Ромео

             Коль спишь, во сне есть верное значенье.
   

Меркуцио

             Как видится, ты был с Царицей Маб,
             С той кумушкою Фей. Она приходит,
             Не больше вся в размере, чем агат,
             Который вправлен в перстень альдермана,
             В упряжке из пылинок, через лица
             Людей уснувших движется она,
             В её колёсах спицы -- это ножки
             Предлинных мизгирей, покрышка -- крылья
             Кузнечиков, постромки -- паутинки
             Мельчайших паучков, хомут -- из влажных
             Лучей луны, разлившихся сияньем,
             Из кости из сверчковой -- рукоятка
             Её бича, а самый хлыст -- из плёнки,
             Как кучер -- мошка серая у ней,
             Наполовину меньше по размерам,
             Чем маленький и круглый червячок,
             На пальце спящий у ленивой девы.
             Пустой орех лесной -- её каретка,
             Столяр искусный, сделала её,
             Играя, белка, может быть -- личинка,
             Те -- Фейные каретники издревле.
             Так, ночь за ночью, носится она
             Чрез ум влюблённых, -- и любовь им снится,
             Чрез сон придворных, по коленям их, --
             Во сне они мгновенно приседают,
             По пальцам стряпчих, -- снятся им доходы,
             По женским ртам -- и снятся поцелуи,
             А иногда разгневается Маб,
             Помадою отравлено дыханье,
             И волдыри тогда на женском рте,
             Порой чрез нос советника несётся,
             И тотчас же он вынюхает тяжбу,
             А то возьмёт косичку десятины,
             Приходскому священнику во сне
             Нос пощекочет, -- и другой, доходный,
             Приход ему пригрезится. Порою
             По шее устремляется солдата, --
             Во сне он глотки режет чужеземцам,
             Ему проломы снятся и засады,
             Испанские клинки, и тосты, тосты,
             Заздравия в пять сажен глубины,
             Вдруг барабан ему грохочет в уши,
             Он вздрогнет, глянет, пробормочет клятву,
             Молитвы две прочтёт, и снова спит.
             И это Маб так заплетает гривы
             У лошадей в ночи и, спутав пряди
             Волос, вдруг все всклокочет их в комок,
             Распутаешь, -- и будет в том несчастье.
             Коль девушки, уснув, лежат на спинах,
             Колдунья эта давит их и жмёт,
             Выносливых воспитывает женщин.
             Она...
   

Ромео

                       Молчи, Меркуцио, молчи,
             Ты говоришь ничто о небылицах.
   

Меркуцио

             Поистине я говорю о снах,
             Сны -- детища бездейственного мозга,
             Рождает их ничто с воображеньем,
             Тонка основа их, как самый воздух,
             Она непостояннее, чем ветер.
             Он только что до Севера ласкался,
             К его холодной груди, и, разгневан,
             Подул скорее прочь, и обратился
             Лицом на Юг, где капает роса.
   

Бенволио

             Тот ветер, о котором говоришь ты,
             Отвеял нас самих от нас самих,
             Мы верно опоздаем, ужин кончен.
   

Ромео

             Боюсь я, что придём мы* слишком рано: --
             Предчувствие мне говорит о чём-то,
             Что будет, хоть и медлит между звёзд,
             Последствие какое-то начнётся
             От этой ночи, страшное начало,
             И кончит жизнь ничтожную, что скрыта
             В моей груди, безвременною смертью.
             Но Он, Кто кормчий бега моего,
             Мой парус да направит.
             В путь, синьоры.
   

Бенволио

             Бей, барабан!

(Уходят.)

   

Сцена 5-я

Зал в доме Капулетти.

(Музыканты идут. Входят Слуги с салфетками.)

Первый Слуга

   Где этот Сковородный Горшок, что нейдёт помогать мне убирать со стола? Меняй тарелки! Мой тарелки!
   

Второй Слуга

   Ежели всё благоприличие в руках одного человека, или двух, а руки-то притом немытые, дело выходит дрянь.
   

Первый Слуга

   Долой складные стулья, прочь поставец, смотри за серебром. Приятель, сбереги-ка для меня кусок марципана, и уж если хочешь услужить, скажи привратнику, чтобы впустил Сусанну Жёрнов и Нелли. Антонио и Сковородный Горшок!
   

Второй Слуга

   Готово дело, приятель.
   

Первый Слуга

   Тебя ищут, и тебя зовут, тебя спрашивают, и тебя кличут, в большой зал.
   

Третий Слуга

   И там и здесь -- как нам быть сразу! Веселей, ребята, пошевеливайтесь. Кто дольше всех живёт, тот всё заберёт.

(Уходят в глубину сцены.)
(Входят Капулетти, Синьора Капулетти, Джульетта, Тибальт и другие родственники дома к гостям и Маскированным.)

Капулетти

             Привет, синьоры. Те из всех синьор,
             Что без мозолей на ногах, охотно
             Дадут вам дело, вступят с вами в схватку.
             Что, милые молодушки! Какая
             Из вас теперь не будет танцевать?
             Коль кто-нибудь начнёт сейчас жеманства,
             Клянусь, у ней мозоли на ногах.
             К вам вплоть я подошёл? Привет, синьоры!
             Был день -- и я носил когда-то маску,
             И на ухо шептал синьоре нежной
             Рассказ, который нравиться ей мог, --
             Прошло, прошло, прошло, и не вернётся.
             Привет, синьоры, милости прошу.
             Играйте, музыканты. Место, место!
             Пред вами зала, девушки, танцуйте.

(Играет музыка, гости танцуют.)

             Эй, слуги, больше света! Опрокиньте
             Столы. Огонь гасите, стало жарко.
             Дружище, в самый раз забава эта!
             Нет, сядь, нет, сядь, мой братец Капулетти,
             Уж мы ушли от наших дней плясальных.
             Когда это с тобой в последний раз
             Мы были в масках?
   

Второй Капулетти

                                           Пресвятою Девой
             Клянусь, тому уж будет тридцать лет.
   

Капулетти

             Ну, что ты! Меньше будет, меньше будет!
             От той поры, как в брак вступил Люченцьо,
             Пусть Троицын придёт и скоро день,
             А двадцать пять годов лишь миновало,
             И в масках были мы тогда с тобою.
   

Второй Капулетти

             Нет больше, больше. Старше сын его.
             Ему уж тридцать лет.
   

Капулетти

                                           Да что ты, полно.
             Лишь года два тому -- он был мальчишкой.

(Танец.)

Ромео

             Кто та синьора, -- вон, что украшеньем
             Является руки того синьора?
   

Слуга

             Не знаю, господин.
   

Ромео

                                           Ей каждый факел
             Гореть светлей и ярче побуждён,
             Она горит на тёмном лике* ночи,
             Как в ухе эфиопки самоцвет.
             О, красота, богатая настолько,
             Что к ней нельзя касаться на земле!
             Она как белоснежная голубка
             Меж воронов -- среди своих подруг.
             Окончен танец. Посмотрю теперь я,
             Куда она пойдёт, и осчастливлю
             Свою я руку, тронувши её.
             Любило ли моё доселе сердце?
             Глаза, скажите -- нет. До этой ночи
             Не видел красоты я настоящей.
   

Тибальт

             По голосу он должен быть Монтекки.
             Эй, малый, принеси-ка мне рапиру.
             Как, этот раб посмел сюда придти,
             Забавною прикрыв себя личиной,
             Чтобы над нашим торжеством смеяться?
             Так честью подкреплю и подпишу:
             Убив его, греха не совершу.
   

Капулетти

             Ты что, племянник, здесь стоишь, бушуя?
   

Тибальт

             Монтекки, дядя, здесь. Так сокрушу я
             Врага. Порочить наше торжество
             Я не позволю, накажу его.
   

Капулетти

             Ромео юный?
   

Тибальт

                                 Да, Ромео подлый.
   

Капулетти

             Сдержись, мой милый, и оставь его.
             Себя ведёт вполне он благородно,
             И, молвить правду, вся Верона им
             Гордится, так собой владеть умеет
             Тот юноша, исполненный достоинств.
             За все бы я богатства городские
             Не захотел, чтоб в доме у меня
             Случилась с ним какая неприятность.
             Так потерпи, не обращай вниманья,
             Моя в том воля. Если ты её
             Уважить хочешь, лик прими приятный
             И прочь свою нахмуренность отбрось,
             Для праздника она совсем не к месту.
   

Тибальт

             Уместна, коль подлец приходит в гости.
             Его не потерплю я.
   

Капулетти

                                           Ты потерпишь.
             Как, мой любезный? Я сказал одно,
             А ты другое. Кто же здесь хозяин?
             Я или ты? Скажите мне на милость!
             Он не потерпит. Бог меня помилуй.
             Среди моих гостей затеять шум.
             Петух горластый! Так распоряжаться!
   

Тибальт

             Но, дядя, это срам.
   

Капулетти

                                           Пошёл! Пошёл!
             Ты наглый. Так вести себя? Ты знаешь,
             Чем мог бы поплатиться ты за это?
             Противоречить мне! Чёрт побери!
             Нашёл же время! -- Хорошо старайтесь.
             -- Задира! Успокойся, или... -- Света,
             Побольше света. Как вам там не стыдно?
             -- Иль сам тебя вполне я успокою.
             Как! -- Веселее, милые мои.
   

Тибальт

             Терпение и гнев -- в насильной встрече.
             Я весь дрожу. Таю иные речи.
             Тут уступлю. Но ласковый мой вид
             Такую дерзость в горечь превратит.

(Уходит.)

Ромео (К Джульетте.)

             Когда моей руки посягновенье
             До алтаря коснулось твоего,
             Два пилигрима, губы, в искупленье,
             Пусть поцелуем умягчат его.
   

Джульетта

             О, пилигрим, напрасно это слово,
             Ты богомольной тронулся рукой.
             Коль пилигрим рукой руки святого
             Коснулся, в том лишь поцелуй святой.
   

Ромео

             Нет губ у пилигрима и святого?
   

Джульетта

             Они молитве отданы во власть.
   

Ромео

             Так дай, святая, счастья неземного
             Губам, чтоб им* в отчаянье не впасть.
   

Джульетта

             Святой молчит, склоняясь на моленье.
   

Ромео

             Так сохрани молчание и ты.
             Ты с губ моих снимаешь прегрешенье
             Своими. Вновь достиг я чистоты.

(Целует ее.)

Джульетта

             Грех на моих теперь губах, гляжу я.
   

Ромео

             Как нежен справедливый тот упрек!
             Мой грех отдай назад, тебя прошу я.
   

Джульетта

             Твой поцелуй -- разученный урок.
   

Кормилица

             Синьора, вашей матери угодно
             Сказать вам слово.
   

Ромео

                                           Кто же мать её?
   

Кормилица

             Э, женишок, она хозяйка дома,
             И добрая достойная синьора,
             И мудрая, и воспитала дочь,
             С которою сейчас вы говорили.
             Я говорю вам: кто её возьмёт,
             Побрякивать монетками он будет.
   

Ромео

             Так Капулетти! О, не утаю:
             Счёт дорогой. Враг держит жизнь мою.
   

Бенволио

             Идём. Конец забаве. Песня спета.
   

Ромео

             Боюсь, мне смуту возвещает это.
   

Капулетти

             Синьоры, подождите уходить,
             Прошу, перекусить немножко можем.
             Уходите? Ну что ж, благодарю вас,
             Спасибо всем, достойные синьоры,
             И доброй ночи. -- Факелов сюда! --
             Тогда и мы в постель свой путь направим.
             По совести, становится уж поздно.
             Иду соснуть.

(Уходят все, кроме Джульетты и Кормилицы.)

Джульетта

             Кормилица, скажи, кто тот синьор?
   

Кормилица

             Сын и наследник старого Тиберьо.
   

Джульетта

             А тот вон, что идёт сейчас из двери?
   

Кормилица

             Ахти, да это молодой Петруччьо.
   

Джульетта

             А тот, что танцевать не захотел?
   

Кормилица

             Не знаю.
   

Джульетта

                                 Так поди, узнай, как имя. --
             Коль он женат, мне ложе свадьбы -- гроб.
   

Кормилица

             Его зовут Ромео, он Монтекки;
             Единственный он сын; отец его
             Ваш враг.
   

Джульетта

                                 Моей единственной любови
             Свет вспыхнул из единственной вражды.
             Любовь родилась из враждебной крови,
             И луч идёт от вражеской звезды.
   

Кормилица

             Что? Что такое?
   

Джульетта

                                           Стих. Сейчас вот только,
             С кем танцевала я, его сказал мне.

(Голос за сценой: "Джульетта!".)

Кормилица

             Сейчас, сейчас. Идём же спать скорее.
             Все гости разошлися по домам.

(Уходит.)

(Входит хор.)

Хор

             На ложе смерти старое желанье,
             Страсть новая стремит к наследству хоть: --
             Красивая, в ком было чарованье,
             Не может чар Джульетты побороть.
             Любим Ромео. Любит. Колдованье
             К нему чрез взоры подступило вплоть.
             К врагине мнимой все его взыванья,
             Ей с крюков страшных сладкий брать ломоть.
             Как враг лишён он случая -- неложно
             Влюблённых клятв явить пред ней печать.
             Хоть любит, но вдвойне ей невозможно
             Любимого случайно повстречать.
             Но страсть -- даст власть, им путь даст -- время в беге,
             В той крайности изведать крайность неги.
                                                                         [4]
   

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена 1-я

Пустырь около стены, окружающей сад Капулетти.

(Входит Ромео один.)

Ромео

             Моё здесь сердце. Что ж идти мне дальше?
             Прах, отступи, и в средоточье глянь.

(Он взбирается по стене и спрыгивает за неё.)
(Входят Бенволио и Меркуцио.)

Бенволио

             Ромео! Братец мой! Ромео! Слушай!
   

Меркуцио

             Клянусь, он мудр, он спать пошёл домой.
   

Бенволио

             Вон той дорогой он бежал, и прыгнул
             Через забор садовый. Позови,
             Меркуцио, его.
   

Меркуцио

                                 Скажу заклятье.
             Ромео! прихоть! вздорный! страсть! любовник!
             Явись передо мной в обличьи вздоха,
             Скажи хоть стих, довольно будет мне,
             Воскликни "Ах", пропой "Любовь" и "Вновь",
             Скажи словечко кумушке Венере,
             Дай прозвище её слепому сыну,
             Адаму Купидону молодому,
             Который так удачно метил в цель,
             Когда влюблён был в нищенку-бродяжку
             Король Кофетуа. Не слышит он;
             Не дрогнет; не вздохнёт; не шелохнётся.
             Должно быть, обезьяна умерла;
             И нужно продолжать мне заклинанье.
             Блестящими глазами Розалины
             Тебя я заклинаю, и высоким
             Её челом, и алыми губами,
             Прямой ногой, изящною ступнёю,
             Бедром дрожащим, всем, что по соседству, --
             В обличий своём нам здесь явись.
   

Бенволио

             Рассердится, коли тебя услышит.
   

Меркуцио

             Не может он на это рассердиться;
             Он мог бы рассердиться, если б я
             В кругу его возлюбленной звал духа
             Какой-нибудь иной природы, чуждой,
             Стоять его заставил бы, пока
             Она его уйти не закляла бы;
             Была бы в том помеха; я же честно
             Зову его восстать во имя милой.
   

Бенволио

             Пойдём, он скрылся где-то меж деревьев,
             Чтоб в соучастьи быть с росистой ночью.
             Его любовь слепа, ей тьма под стать.
   

Меркуцио

             Любовь слепа, так в цель попасть не может,
             Он сядет под кизиловое древо,
             Мечтая, чтобы милая его
             Таким плодом была, который девы
             Зовут наедине с собой, смеясь.
             Ромео, будь она, о, будь она
             Открытою и прочее, ты -- грушей.
             Ромео, доброй ночи. Я к постели;
             Здесь в поле спать, мне кажется, свежо.
             Пойдём. Идём?
   

Бенволио

                                 Ну что ж, идём. Напрасно
             Искать того, кто скрыться захотел.
   

Сцена 2-я

Сад Капулетти.

(Входит Ромео.)

Ромео

             Кто не был ранен, над рубцом смеётся.

(Джульетта появляется наверху у окна.)

             Тсс! Что за свет там светит из окошка?
             Окно -- восток, и в нём Джульетта -- солнце.
             Взойди, о, солнце, и луну убей,
             Завистницу, она уж побледнела,
             Горюет, что служительница-дева
             Значительно красивей, чем она.
             О, не служи завистливой, ты больше;
             Зелёный и больной наряд весталки
             Безумные лишь носят; сбрось его.
             Владычица моя! любовь моя!
             О, если бы она об этом знала.
             Вот, говорит она, не говоря.
             Её глаза беседуют. Отвечу.
             Речь не ко мне, и дерзок я чрезмерно.
             Две лучшие звезды в лазури неба,
             Которым отлучиться было нужно,
             Просили, чтоб глаза её мерцали
             В их областях до возвращенья их.
             Что если б там глаза её горели,
             А звёзды вместо глаз в её лице?
             Свет щёк её те звёзды устыдил бы,
             Как лампу устыжает свет дневной;
             Её глаза на небесах, сверкая,
             Сквозь воздух свет струили бы такой,
             Что птицы петь бы начали, подумав,
             Что ночь прошла. О, как она щекой
             На руку оперлась! Когда б возможно
             Мне было быть на той руке перчаткой,
             Чтоб той щеки коснуться мог я!
   

Джульетта

                                                               Ах!
   

Ромео

             Вот, говорит она. О, говори же,
             Лучистый ангел, говори ещё,
             Ты так же лучезарна в этой ночи,
       

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

ДРАМА ВЪ ПЯТИ АКТАХЪ

Вилліама Шекспира

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. П. ГРЕКОВА

ПЕТЕРБУРГЪ
ВЪ ТИПОГРАФІИ Д. И. КАЛИНОВСКАГО
1862

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

   ЭСКАЛЬ, герцогъ Веронскій.
   Графъ ПАРИСЪ, родственникъ герцога.
   МОНТЕККИ
   Синьора МОНТЕККИ I
   РОМЕО, ихъ сынъ
   КАПУЛЕТТИ
   Синьора КАПУЛЕТТИ
   ДЖУЛЬЕТТА
   КАПУЛЕТТИ 2-й, ихъ дочь, два семейства, находящіяся во враждѣ.
   МЕРКУЦІО, родственникъ герцога и другъ Ромео.
   БЕНВОЛІО, племянникъ Монтекки и другъ Ромео.
   ТИБАЛЬТЪ, племянникъ синьоры Капулетти.
   ЛОРЕНЦО, монахъ Францисканецъ.
   ІОАННЪ, монахъ того-же ордена.
   БАЛЬТАЗАРЪ, слуга Ромео.
   САМСОНЪ, ГРЕГОРИ, ПЬЕТРО, слуги изъ дома Капулетти.
   АВРААМЪ, слуга изъ дома Монтекки.
   Аптекарь.
   Пажъ Париса.
   Мальчикъ.
   Кормилица Джульетты.
   Пажъ Меркуціо.

Музыканты, хоръ, граждане Вероны. Знакомые обоихъ домовъ.

Маски, стражи, часовые и приближенные.

Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ, только І-я сцена V-го акта въ Мантуѣ.

   

АКТЪ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА І-я

ПЛОЩАДЬ

(Входятъ Самсонъ и Грегори, вооруженные мечами и щитами.)

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, право, Грегори, лучше не станемъ прибавлять угольевъ къ жару.
   

ГРЕГОРИ.

   Конечно нѣтъ, а то пожалуй прозовутъ насъ угольщиками.
   

САМСОНЪ.

   Я хочу сказать: въ случаѣ, если мы разгорячимся, намъ лучше удалиться.
   

ГРЕГОРИ.

   Да; по если во всю жизнь будешь удаляться отъ жара, такъ подъ часъ, пожалуй, и холодно будетъ.
   

САМСОНЪ.

   Если меня затронутъ, я разомъ хвачу.
   

ГРЕГОРИ.

   Да дѣло въ томъ, что тебя не скоро такъ разшевелишь, чтобъ ты хватилъ.
   

САМСОНЪ.

   Каждая собака изъ дома Монтекки можетъ меня довести до этого.
   

ГРЕГОРИ.

   Шевелиться, значитъ мѣнять мѣсто, а кто храбръ, тотъ не трогается съ мѣста; слѣдовательно, если ты способенъ передвигаться, такъ ты можешь и убѣжать.
   

САМСОНЪ.

   Каждая собака изъ этого дома принудитъ меня стоять твердо. Я отобью стѣну у любаго мужчины или женщины, принадлежащихъ этому дому.
   

ГРЕГОРИ.

   Это показываетъ, что ты презрѣнный рабъ: одни слабые ищутъ защиты въ стѣнѣ.
   

САМСОНЪ.

   Да, да, правда твоя. Оттого-то женщины, эти хрупкія созданія и ходятъ всегда около стѣнъ. Ну, такъ я оттолкну отъ стѣны всѣхъ мужчинъ изъ дома Монтекки, а его женщинъ приткну къ ней.
   

ГРЕГОРИ.

   Да, вѣдь, ссора-то только между нашими господами и нами, ихъ служителями.
   

САМСОНЪ.

   Все равно; я готовъ сдѣлаться тираномъ, и если подерусь съ мужчинами, такъ ожесточусь и противъ женщинъ. Я со всѣхъ поснимаю головы.
   

ГРЕГОРИ.

   Какъ, ты не пощадишь и головъ дѣвушекъ?
   

САМСОНЪ.

   Ну, да... ихъ головы, или ихъ... добродѣтели... Какъ хочешь понимай.
   

ГРЕГОРИ.

   Пускай понимаютъ тѣ, которыя будутъ чувствовать это.
   

САМСОНЪ.

   Ужъ я дамъ себя почувствовать. Пока я буду въ силахъ стоять, всѣ знаютъ, что я постою за себя.
   

ГРЕГОРИ.

   Ну хорошо, что ты не рыба, а то плохой-бы ты былъ карпъ. Готовься къ бою: вонъ двое идутъ изъ дома Монтекки.

(Входятъ Авраамъ и Бальтазаръ.)

САМСОНЪ.

   Мой мечъ ужъ обнаженъ. Начинай ссору, я стану позади.
   

ГРЕГОРИ.

   Какъ, назадъ да и драла?
   

САМСОНЪ.

   Ужъ ты за меня не бойся.
   

ГРЕГОРИ.

   Вотъ тебѣ разъ! мнѣ за него бояться.
   

САМСОНЪ.

   Надо, чтобъ законъ былъ на нашей сторонѣ: пусть они начнутъ.
   

ГРЕГОРИ.

   Проходя мимо, я сдѣлаю имъ кислую рожу. Пусть ихъ обижаются, если хотятъ.
   

САМСОНЪ.

   Гмъ! если посмѣютъ. А я имъ шишъ покажу; вотъ срамъ-то будетъ, если снесутъ. (Показываетъ шишъ).
   

АВРААМЪ.

   Не шишъ-ли это, сударь, вы показываете намъ?
   

САМСОНЪ.

   Я грызу свой палецъ, сударь мой.
   

АВРААМЪ.

   Ужъ не на насъ-ли вы грызете вашъ палецъ?
   

САМСОНЪ (Грегори).

   Будетъ-ли на вашей сторонѣ законъ, если я скажу да?
   

ГРЕГОРИ.

   Нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, сударь мой, я не на васъ грызу мой палецъ, а такъ себѣ, грызу его.
   

ГРЕГОРИ.

   Вы начинаете ссору, милостивый государь.
   

АВРААМЪ.

   Ссору? совсѣмъ нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   Если вы идете на ссору, я къ вашимъ услугамъ. Я служу такому-же хорошему господину, какъ и вашъ.
   

АВРААМЪ.

   Такъ вашъ не лучше?
   

САМСОНЪ.

   Ну?

(Бенволіо показывается въ отдаленіи).

ГРЕГОРИ.

   Скажи лучше: вонъ идетъ родственникъ нашего господина.
   

САМСОНЪ.

   Да, лучше вашего.
   

АВРААМЪ.

   Лжешь.
   

САМСОНЪ.

   Ну, мечи наголо, если вы точно мужчины! Грегори, вспомни свои храбрецкіе удары! (Дерутся).
   

БЕНВОЛІО (подходя къ нимъ).

   Глупцы, перестаньте! вложите въ ножны ваши оружія! Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Вырываетъ у нихъ мечи).

(Входитъ Тибальтъ).

ТИБАЛЬТЪ.

             Какъ, обнажать свой мечъ на эту сволочь?
             Бенволіо, скорѣе оглянись
             И посмотри въ лицо холодной смерти!
   

БЕНВОЛІО.

             Я только миръ стараюсь водворить.
             Вложи свой мечъ и ихъ разгонимъ вмѣстѣ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Сражаясь, ты о мирѣ говоришь?
             Я также ненавижу это слово,
             Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтекки, какъ тебя.
             Трусъ, защищайся! (Дерутся).

(Входятъ слуги обоихъ домовъ и присоединяются къ сражающимся. За ними вслѣдъ являются граждане съ дубинами.)

1-Й ГРАЖДАНИНЪ.

                                           Топоровъ сюда,
             Дубинъ и бердышей! Мы ихъ уложилъ.
             Долой всѣхъ Капулетти и Монтекки!

(Входитъ Капулетти въ халатѣ и за нимъ синьора Капулетти).

КАПУЛЕТТИ.

             Что здѣсь за шумъ? мой длинный мечъ скорѣе!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Костыль, костыль! Зачѣмъ тебѣ твой мечъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Мой мечъ, мой мечъ! Вонъ вышелъ ужъ Монтекки
             И на зло мнѣ клинкомъ своимъ махаетъ.

(Входятъ Монтекки и синьора Монтекки).

МОНТЕККИ.

             Презрѣнный Капулетти! О, пусти
             И не удерживай меня!
   

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

                                                     Ни шагу
             Не сдѣлаешь ты болѣе къ нему.

(Входитъ Герцогъ со свитой).

ГЕРЦОГЪ.

             Мятежники! Спокойствія и мира,
             Безумные враги! Вы, чьи мечи
             Обагрены единоземцевъ кровью,
             Вы слышите-ли? Эй, вы! люди! звѣри!
             Гасящіе огонь своей вражды
             Багровыми волнами вашей крови:
             Повелѣваю вамъ, подъ страхомъ нытки
             Въ мгновеніе оружье ваше бросить
             И выслушать скорѣе приговоръ
             Властителя, разгнѣваннаго вами!
             Ты старый Капулетти, ты Монтекки --
             Вы, трижды нарушавшіе покой
             На улицахъ Вероны вашей ссорой
             И трижды вынуждавшіе гражданъ,
             Чтобъ погасить за слово эту вспышку
             Почетныя одежды ихъ слагать
             И брать мечи заржавленные въ руки, --
             Когда еще нарушите ихъ миръ,
             То жизнью вы заплатите своею.
             Повелѣваю всѣмъ я разойтися!
             А ты пойдешь за мною, Капулетти.
             Монтекки, ты придешь послѣ обѣда
             Къ намъ въ древнее судилище, узнать
             Дальнѣйшее распоряженье наше.
             Я повторю: подъ страхомъ смертной казни
             Повелѣваю всѣмъ я разойтися.

(Уходитъ со свитою. За нимъ слѣдуютъ Капулетти, синьора Капулетти, Тибальтъ, граждане и слуги).

МОНТЕККИ.

             Но кто возобновить могъ эту ссору?
             Ты былъ всего свидѣтелемъ, племянникъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Здѣсь были слуги вашего врага
             И ваши,-- и дрались они упорно.
             Я подошелъ, чтобъ ихъ разнять; въ то время
             И бѣшеный Тибальтъ съ мечемъ въ рукѣ
             Явился къ намъ и страшно оскорблять
             Мой началъ слухъ обидными словами.
             Онъ все мечемъ махалъ надъ головой
             И воздухъ лишь рубилъ, а тотъ въ отвѣтъ
             Свисталъ надъ нимъ, какъ будто въ знакъ презрѣнья.
             Пока ударъ ударомъ отражая
             Дралися мы, народъ вокругъ стекался
             До той поры, какъ самъ явился герцогъ
             И разогналъ мятежную толпу.
   

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

             Скажи мнѣ, гдѣ Ромео? Слава Богу,
             Что не былъ онъ въ ту страшную тревогу!
   

БЕНВОЛІО.

             За часъ предъ тѣмъ, когда свѣтило дня
             Является въ златомъ окнѣ востока,
             Томимъ тоской, я за-городъ ушелъ.
             И. что-же? тамъ, подъ тѣнью сикоморовъ,
             Въ той рощѣ, что отъ города на западъ,
             Увидѣлъ я гулявшаго Ромео.
             Тогда къ нему направилъ я шаги;
             Но онъ, меня замѣтивъ, скрылся въ рощѣ.
             Я по хотѣлъ мѣшать его мечтамъ,
             Которыя всегда въ уединеньи
             Кипятъ сильнѣй,-- самъ погрузился въ нихъ,
             И не слѣдя за нимъ, избѣгнулъ встрѣчи,
             Которой онъ избѣгнуть такъ старался.
   

МОНТЕККИ.

             Ужъ много разъ его видали тамъ,
             Какъ смѣшивалъ онъ съ утренней росою
             Потоки слезъ, какъ облака сгущалъ
             Онъ вздохами глубокими своими.
             Но только лишь блистательное солнце
             Оддергивать начнетъ туманный пологъ
             Отъ ложа исчезающей Авроры, --
             Мой бѣдный сынъ бѣжитъ отъ свѣта прочь,
             И въ комнатѣ своей уединяясь,
             Онъ окна закрываетъ; гонитъ день
             И создаетъ искуственный мракъ ночи.
             Бѣдой грозитъ уныніе ему,
             Когда его мы не разгонимъ тьму.
   

БЕНВОЛІО.

             Извѣстна-ль вамъ, мой благородный дядя,
             Причина?
   

МОНТЕККИ.

                                 Нѣтъ, узнать я не могу.
   

БЕНВОЛІО.

             Вамъ спрашивать его не удавалось?
   

МОНТЕККИ.

             И самъ, и чрезъ друзей; но онъ одинъ
             Повѣренный всѣхъ тайнъ своихъ душевныхъ.
             Не знаю я, на сколько онъ въ томъ правъ,
             Но всякихъ избѣгая откровеній,
             Такъ скрытенъ онъ и недоступенъ сердцемъ,
             Какъ въ почкѣ цвѣтъ, который источилъ
             Голодный червь, не давъ на вешнемъ солнцѣ
             Блеснуть ему красой благоуханной.
             О, еслибы намъ тайну ту открыть,
             Его-бъ тогда могли мы изцѣлить.

(Ромео показывается вдали).

БЕНВОЛІО.

             Вотъ онъ, уйдите. Можетъ-быть удастся
             Узнать мнѣ все, иль вовсе отказаться.
   

МОНТЕККИ.

             Ахъ, еслибы признался онъ во всемъ
             И все открылъ! Синьора, мы уйдемъ! (уходятъ)
   

БЕНВОЛІО.

             Братъ, добраго утра тебѣ желаю.
   

РОМЕО.

             Уже-ль еще такъ рано?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Только девять
             Сейчасъ пробили.
   

РОМЕО.

                                           Какъ они
             Медлительно текутъ для тяжкой скорби.
             Вѣдь это былъ отецъ мой, что ушелъ
             Поспѣшно такъ отсюда?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Да, отецъ.
             Какая-жъ скорбь такъ длитъ часы, Ромео?
   

РОМЕО.

             Въ томъ недостатокъ, чѣмъ я обладая
             Могъ сокращать-бы ихъ.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     А! ты влюбленъ?
   

РОМЕО.

             Я не достигъ...
   

БЕНВОЛІО.

                                 Чего, -- любви?
   

РОМЕО.

                                                               Вниманья
             И ласки той, которую люблю.
   

БЕНВОЛІО.

             Зачѣмъ любовь, столь кроткая на видъ,
             Мучительна бываетъ такъ на дѣлѣ?
   

РОМЕО.

             Любовь слѣпа и дѣйствуетъ безъ глазъ,
             А цѣли достигаетъ каждый разъ.
             Но гдѣ-же мы обѣдаемъ сегодня?
             Скажи: здѣсь бой кровавый былъ? иль нѣтъ,--
             Молчи и не разсказывай -- я знаю:
             Все ненависть, -- съ ней много тутъ хлопотъ,
             Но болѣе гораздо ихъ съ любовью.
             О полная враждебныхъ свойствъ любовь!
             Любовію пылающая злоба!
             Изъ ничего все созданное, легкость
             Тяжелая, серьозное тщеславье,
             Прекрасныхъ образовъ ужасный хаосъ,
             Перо изъ олова, блестящій дымъ,
             Здоровіе больное, пылъ холодный
             И бдящій сонъ, -- но это все ничто
             Въ сравненьи съ ней. И вотъ любовь какую
             Я чувствую, -- какой любви ищу
             Во всемъ. Ну что-жъ, уже-ль ты не смѣешься?
   

БЕНВОЛІО.

             Нѣтъ, братъ, скорѣй отъ этого я плачу.
   

РОМЕО.

             О добрая душа! о чемъ?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     О мукахъ
             Твоей души и доброй и прекрасной.
   

РОМЕО.

             И это все вина горячей дружбы!
             И собственная грусть мнѣ тяжела;
             Но если съ ней печаль твоя сольется,
             Она мою умножитъ во сто разъ.
             Любовь есть чадъ отъ пара страстныхъ вздоховъ.
             Очищенный, онъ переходитъ въ пламень
             Въ глазахъ любовниковъ; когда-жъ взволнованъ
             Онъ дѣлается моремъ, -- моремъ слезъ.
             Въ немъ съ горечью слита вся жизни сладость.
             Прощай!
   

БЕНВОЛІО.

                                 Постой! и я пойду съ тобой,
             Иль оскорблюсь, когда меня покинешь.
   

РОМЕО.

             Я потерялъ себя; меня здѣсь нѣтъ.
             Да, это не Ромео, -- гдѣ-нибудь онъ
             Въ другомъ остался мѣстѣ.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Но серьозно
             Скажи мнѣ, кто она, кого ты любишь?
   

РОМЕО.

             Такъ ты мои рыданья хочешь слышать?
   

БЕНВОЛІО.

             Зачѣмъ рыдать,-- скажи мнѣ, кто она.
   

РОМЕО.

             Вели больному сдѣлать завѣщанье,
             И ты услышишь вдругъ его стенанье.
             Серьозно, братъ, я женщину люблю.
   

БЕНВОЛІО.

             Я отгадалъ и стало мѣтилъ вѣрно.
   

РОМЕО.

             О, ты стрѣлокъ! А какъ она прекрасна!
   

БЕНВОЛІО.

             Вѣрнѣе тѣлъ и попадешь ты въ цѣль.
   

РОМЕО.

             На этотъ разъ ты промахъ далъ: она
             Не будетъ никогда поражена
             Незримою стрѣлою купидона.
             Діаны умъ и непорочность въ ней --
             И дѣтскія ей стрѣлы не опасны.
             Ее не взять осадою рѣчей,
             Ни быстрой перестрѣлкою очей;
             Ее не соблазнить приманкой злата,
             Одной лишь красотой она богата.
             Какъ жаль, что это смерть все унесетъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Такъ дѣвою ей хочется остаться?
   

РОМЕО.

             Отъ скупости такой, могу поклясться,
             Погибнетъ поколѣнье красоты.
             Она полна душевной чистоты;
             И красота и умъ въ ней совершенство;
             Они дадутъ ей вѣчное блаженство,
             Повергнувши въ отчаянье меня.
             Ея души не измѣнить обѣта.
             И оттого живой мертвецъ сталъ я
             И жизнь влачу, чтобъ высказать все это.
   

БЕНВОЛІО.

             Забудь ее! послушайся меня.
   

РОМЕО.

             О, научи, какъ мнѣ ее забыть!
   

БЕНВОЛІО.

             Дай полную глазамъ твоимъ свободу,
             Разсматривай другихъ красавицъ.
   

РОМЕО.

                                                               Это
             Вѣрнѣйшее есть средство вспоминать
             Ежеминутно образъ сердцу милый.
             Подъ чернымъ цвѣтомъ масокъ нашихъ дамъ
             Всегда мечта намъ красоту рисуетъ.
             Забудетъ-ли когда-нибудь слѣпой
             Потерянное зрѣнье? Покажи
             Мнѣ первую красавицу -- и будетъ
             Она служить мнѣ книжкой записной,
             Гдѣ встрѣчу я всегда, лишь имя той,
             Которая красой ее затмила.
             Прощай. Нѣтъ средствъ: забыть я не могу.
   

БЕНВОЛІО.

             Я отыщу, иль буду вѣкъ въ долгу. (Оба у ходитъ).
   

СЦЕНА II.

УЛИЦА.

(Входятъ Капулетти, Парисъ и слуга).

КАПУЛЕТТИ.

             Штрафъ заплатить обязанъ и Монтекки,
             Такой-же какъ и я; а жить-бы мирно
             Двумъ старикамъ, какъ мы, весьма легко.
   

ПАРИСЪ.

             Обоихъ васъ глубоко уважаютъ.
             Какъ жаль, что такъ давно у васъ вражда.
             Теперь, синьоръ, спросить мнѣ васъ позвольте
             О предложеньи томъ....
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Я повторю,
             Что прежде я сказалъ: вѣдь дочь моя
             Еще дитя и чужестранка въ свѣтѣ.
             Еще весны четырнадцатой смѣны
             le видѣла она, такъ пусть для ней
             Еще пройдутъ хоть двѣ съ красой своей
             До брачныхъ узъ!
   

ПАРИСЪ.

                                           Но матерьми моложе
             Бываютъ, чѣмъ она.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                           Губить зачто-же
             Такъ молодость! на мигъ она дана:
             Въ землѣ мои надежды всѣ; одна
             Лишь эта дочь наслѣдницей моею
             Осталася. Сближайтесь сами съ нею;
             Понравьтесь ей;-- согласіе-жъ мое
             Все въ счастіи и выборѣ ея.
             Сегодня пиръ большой дается мною;
             На этотъ пиръ друзья придутъ толпою, --
             Прошу и васъ я посмотрѣть мой домъ.
             Вы будете желаннымъ гостемъ въ немъ,
             Вы взглянете на звѣзды тамъ живыя,
             Затмившія свѣтила неземныя;
             И въ васъ душа все тоже ощутитъ,
             Что въ юношахъ, въ которыхъ кровь кипитъ
             И въ тѣлѣ разливается томленье,
             Когда весны ужъ близко появленье.
             И точно такъ, въ тотъ вечеръ, какъ весной,
             Когда апрѣль душистый за зимой
             Слегаетъ вдругъ съ роскошными цвѣтами,--
             И тамъ цвѣты заблещутъ передъ вами.
             Любуйтеся ихъ чудными красами!
             Вдыхайте ихъ сладчайшій аромать,
             И пусть изъ нихъ вашъ выбираетъ взглядъ.
             Моя-же дочь, межъ ними только можетъ
             Не качества -- а ихъ число умножить.
             Пойдемте-же теперь. (Слугѣ;.) А ты ступай,
             Обѣгай всю Верону и сзывай
             По списку всѣхъ. (Отдаетъ листъ бумаги).
             Но дѣйствуй лишь проворно.
             Скажи, что ждемъ и просимъ всѣхъ покорно.

(Уходитъ съ Парисомъ).

СЛУГА (съ листомъ въ рукѣ).

   Разыскивай всѣхъ, чьи имена здѣсь записаны! Да это все равно, что сказать: башмашникъ, занимайся своимъ аршиномъ! ты, портной, своей колодкой; ты, рыбакъ, своимъ карандашемъ! а ты, живописецъ, своими сѣтями! Я посланъ разыскать всѣхъ, чьи имена здѣсь записаны, а никакъ не могу разобрать, что за имена написалъ тугъ грамотей. Надо обратиться къ кому-нибудь знающему въ этомъ дѣлѣ. А! да вотъ кстати.

(Входятъ Бенволіо и Ромео).

БЕНВОЛІО.

             Послушай, другъ: огонь огнемъ туши!
             Мученье облегчай другимъ мученьемъ,
             Круженье головы другимъ круженьемъ,
             Тоску любви другой тоской души.
             Влей новую въ глаза свои заразу,
             И прежній ядъ въ душѣ замолкнетъ сразу.
   

РОМЕО.

             Для этого полезенъ поддорожникъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Полезенъ подорожникъ? для чего?
   

РОМЕО.

             Да для твоей изломанной ноги.
   

БЕНВОЛІО.

             Ромео, ты совсѣмъ сошелъ съума.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, не сошелъ, но право связанъ крѣпче,
             Чѣмъ сумасшедшій; заключенъ въ темницу,
             Истерзанъ я, измученъ и лишенъ
             Единственной я пищи. (Увидя слугу)
                                                     Здравствуй братъ!
   

СЛУГА.

             Не мастера-ль читать вы, государь мой?
   

РОМЕО.

             Мою судьбу въ несчастіи моемъ.
   

СЛУГА.

             Да этому безъ книги можетъ-статься
             Вы научились. Нѣтъ, вы мнѣ скажите,
             Прочтете-ль вы, что писано вотъ тутъ?
   

РОМЕО.

             Да, если тотъ языкъ и буквы знаю.
   

СЛУГА.

             Что честно, такъ ужъ честно. Ну, прощайте,
             Счастливо оставаться!
   

РОМЕО.

                                           О, дуракъ!
             Постой, постой, я все тебѣ прочту. (Читаетъ)
   "Синьоръ Мартино съ супругой и дочерьми; графъ Анзельмо и его прелестныя сестры; вдова синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо и его любезныя племянницы; Меркуціо и братъ его Валентинъ; дядя мой Капулетти съ его супругой и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его двоюродный братъ Тибальгь; Дючія и остроумная Елена."

(Отдавая листъ).

             Да, общество прекрасное. Куда-же
             Оно сберется?
   

СЛУГА.

                                 Къ намъ.
   

РОМЕО.

                                                     Куда-же къ вамъ?
   

СЛУГА.

             Куда? въ нашъ домъ. Тамъ славный будетъ ужинъ.
   

РОМЕО.

             Да въ чей-же домъ?
   

СЛУГА.

                                           Да въ домъ синьора.
   

РОМЕО.

                                                                         Вижу,
             Что прежде-бы спросить объ этомъ надо.
   

СЛУГА.

   А теперь я скажу вамъ и безъ всякихъ распросовъ: господинъ мой некто другой, какъ знатный и богатый Капулетти. Если вы только не изъ дома Монтекки, то покорно просимъ пожаловать къ намъ и распить бутылку добраго вина. Счастливо оставаться. (Уходитъ.)
   

БЕНВОЛІО.

             На этотъ пиръ обычный Капулетти --
             И Розалина явится твоя
             Съ веронскими красавицами. Что-же,
             Ступай туда; сравни ее съ другими
             И скажешь ты, что бѣлый лебедь твой --
             Ворона предъ ними красотой.
   

РОМЕО.

             О, если глазъ моихъ очарованье
             Ей измѣнить способно: пусть въ огонь
             Всѣ слезы ихъ внезапно обратятся,
             И пусть они -- отступники любви
             Отъ этихъ слезъ не высыхаютъ вѣчно
             И будутъ сожжены за ложь свою,
             Коль женщина прекраснѣе найдется
             Возлюбленной моей. Съ начала міра
             Подобной ей не озаряло солнце.
   

БЕНВОЛІО.

             Ее всегда ты видишь безъ другихъ.
             Одной собой она въ зрачкахъ твоихъ
             Любуется; но этими вѣсами
             Кристальными ты взвѣсь ея красу
             Съ красой другихъ, которыхъ покажу я,
             И блескъ ея померкнетъ передъ ними.
   

РОМЕО.

             Да, я пойду туда, но не для пира,
             А любоваться милой красотой.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КОМНАТА ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТТИ.

(Входятъ синьора Капулетти и кормилица).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Кормилица, гдѣ дочь моя? скорѣе
             Позвать ее ко мнѣ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Клянусь вамъ дѣвствомъ
             Прошедшихъ дней моихъ, ее звала я.

(Зоветъ ее).

             Ягненочекъ мой! райская ты птичка!
             Ахъ, Господи, помилуй! Гдѣ-жъ она?
             Джульетточка!

(Входить Джульетта).

   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Что надо?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Кличетъ
             Васъ матушка.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Я здѣсь, я здѣсь, синьора.
             Что мнѣ прикажете?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                                     О важномъ дѣлѣ
             Поговорить съ тобой мнѣ очень нужно.
             Кормилица, поди,-- иль нѣтъ, постой,
             Останься здѣсь и слушай. Ты вѣдь знаешь,
             Что дочь моя въ томъ возрастѣ, когда....
   

КОРМИЛИЦА.

             Поистинѣ, часочка не проходитъ,
             Чтобъ не считала я ея годовъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ей нѣтъ еще четырнадцати.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Нѣтъ.
             Въ закладъ отдать четырнадцать зубовъ,
             Которые во рту моемъ, готова,
             Что нѣтъ,-- а ихъ четыре, между нами
             Будь сказано. До Спаса далеко-ли?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Да съ небольшимъ осталось двѣ недѣли.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ну, съ небольшимъ иль нѣтъ, тутъ все равно.
             Четырнадцать ей будетъ наканунѣ,
             Какъ и Сусаннѣ. Упокой Господь
             Всѣ души христіанскія!-- она
             Однихъ съ ней лѣтъ. Теперь она у Бога.
             Знать недостойна я ее была....
             Да, да, ей наканунѣ Спаса будетъ
             Четырнадцать,-- хоть замужъ выдавай....
             Все это хорошо я очень помню.
             Одиннадцать годовъ съ землетрясенья
             Прошло; а въ этотъ день отъ груди
             Я отняла ее. Вѣкъ не забуду, --
             Мнѣ этотъ день всѣхъ памятнѣй въ году:
             Къ сосочкамъ я полыни приложила
             И сѣла къ голубятнѣ съ ней у стѣнки.
             Вы въ Мантуѣ тогда съ синьоромъ были.
             Ну, не сносить мнѣ головы, коль лгу:
             Какъ въ ротъ взяла сосочекъ-то съ полынью
             Да чувствуетъ, что горько, -- какъ рванется
             Отъ груди-то, а личико-то сморщитъ,
             И въ этотъ мигъ шатнулась голубятня --
             Я опрометью кинулась отъ ней...
             Съ-тѣхъ-поръ прошло одиннадцать годовъ.
             Она тогда ужъ дыбочки стояла;
             Да, что я!-- нѣтъ: ходила съ перевалкой.
             Въ тотъ день она себѣ ушибла лобикъ,
             А мужъ-то мой,-- пошли ему Господь
             Покой и миръ!-- былъ человѣкъ веселый,--
             Взялъ на руки ее и говоритъ:
             "Э! такъ-то ты: все падаешь ничкомъ,
             А подростешь, такъ будешь падать навзничъ?
             Вѣдь такъ дитя?" И вотъ тебѣ Христосъ,
             "Да" говоритъ и перестала плакать.
             Вотъ шутка-то сбывается какъ ладно;
             Ну, проживи я тысячу годовъ
             Я этого, ручаюсь, не забуду.
             "Вѣдь такъ, дитя?" сказалъ онъ, а малютка
             Скрѣпилась и въ отвѣть лепечетъ "да".
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Да перестань, довольно ужъ объ этомъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да смѣхъ-то все, синьора, разбираетъ,
             Какъ вспомню, что у ней пропали слезки,
             И какъ она, скрѣпясь, сказала "да";
             А вѣдь на лбу съ яйцо вскочила шишка,
             Такъ стукнулась; и плакала ужъ горько!
             А мужъ мой: "а! ты падаешь ничкомъ,
             А подростешь, такъ падать будешь навзничъ!
             Вѣдь такъ, дитя?" а крошка-то скрѣпилась,
             Забыла слезы и лепечетъ "да".
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Прошу тебя, и ты скрѣпись немного.
   

КОРМИЛИЦА.

             Молчу, молчу.... храни тебя Господь:
             Изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ я кормила,
             Ты лучше всѣхъ. Ахъ, еслибъ мнѣ до свадьбы
             Твоей дожить! И сплю, и вижу это.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О ней-то мы и будемъ говорить.
             Скажи мнѣ, дочь моя, какія гасли,
             Какой ты взглядъ имѣешь на замужство?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мнѣ эта честь и въ умъ не приходила.
   

КОРМИЛИЦА.

             Сказала-бъ: умъ всосала съ молокомъ,
             Когда-бъ, дитя, не я тебя кормила.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Подумай-же: въ Веронѣ дамы есть,
             Которыя тебя моложе много,
             А сдѣлались давно ужъ матерями.
             И я была ужъ матерью твоей
             Моложе лѣтъ, которыя въ дѣвицахъ
             Проводишь ты. Скажу короче:
             Твоей руки желаетъ графъ Парисъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             А человѣкъ-то, дитятко, какой!
             Весь свѣтъ его не стоитъ, -- восковой,
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Онъ лучшій цвѣтъ веронской молодежи.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, цвѣтъ, ужъ сущій маковъ цвѣтъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ну, можешь-ли его ты полюбить?
             Онъ на вечеръ къ намъ явится сегодня.
             Въ его лицѣ -- въ открытой этой книгѣ
             Разсматривай всю прелесть красоты;
             Вглядись, какъ всѣ согласны въ немъ черты,
             Какъ въ нихъ души замѣтно выраженье.
             А если въ чемъ ты встрѣтишь затрудненье,
             И что темно у книги той въ листахъ
             Покажется тебѣ: читай въ глазахъ,
             Глаза -- альбомъ любви безъ переплета,
             Ему нужна обертка съ позолотой.
             Вѣдь рыбка любитъ глубь рѣки... И въ насъ
             Краса души, сокрытая отъ глазъ
             Красой наружною -- всегда дороже.
             И переплетъ изящный нуженъ тоже
             Для книги дорогой: соедини
             Съ Парисовой судьбою дни свои;
             Свяжи листки той книги драгоцѣнной
             И, сдѣлавшись женой ему, навѣрно
             Подѣлитесь вы точно также съ нимъ
             Безъ убыли достоинствомъ своимъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Какая убыль! какъ выходятъ замужъ,
             Такъ съ прибылью бываютъ отъ мужчинъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ну что-жъ, скажи: полюбишь ты Париса?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Коль надобно понравиться ему,
             Внимательной готова я казаться,
             И замѣчать достоинства его,
             Чтобъ только вамъ во всемъ повиноваться.

(Входитъ слуга).

СЛУГА.

   Синьора, гости пріѣхали, столъ накрытъ, васъ ждутъ и спрашиваютъ синьору, кормилицу ругаютъ въ буфетѣ, и все готово. Сдѣлайте милость, пожалуйте! мнѣ некогда....
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Сейчасъ. Джульетта, графъ насъ ожидаетъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ступай, дитя! Прибавить постарайся
             Къ счастливымъ днямъ счастливыхъ столько-жъ ночекъ.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

(Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо и пять иль шесть человѣкъ съ масками и факелами).

РОМЕО.

             Но гдѣ-жъ предлогъ, съ которымъ мы взойдемъ?
             Иль явимся мы такъ, безъ объясненій)
   

БЕНВОЛІО.

             Теперь ужъ предисловія не въ модѣ,
             И съ нами-же не будетъ Купидонъ
             Въ повязкѣ и съ татарскимъ длиннымъ лукомъ
             Изъ дерева, который дамъ пугаетъ,
             Какъ пугало. Не нуженъ намъ и прологъ
             Подъ лепетаніе суфлера. Пусть
             Насъ мѣряютъ они своимъ аршиномъ,
             Мы ловкостью помѣряемся съ ними
             Да и уйдемъ.
   

РОМЕО.

                                 А мнѣ вы дайте факелъ,
             Я танцовать не буду. Тяжкой скорби
             Всего приличнѣй онъ.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Нѣтъ, нѣтъ, Ромео,
             Ты танцовать обязанъ непремѣнно.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, не могу. Вы въ бальныхъ башмакахъ,
             Такъ вамъ легко; а у меня свинцомъ
             Тяжелая тоска легла на душу,
             И я къ землѣ прикованъ крѣпко ею.
   

МЕРКУЦІО.

             Вѣдь ты влюбленъ, такъ можешь ты легко
             Взять на прокатъ у Купидона крылья.
   

РОМЕО.

             Я пораженъ имъ слишкомъ тяжело,
             Чтобъ могъ взлетѣть на этихъ легкихъ крыльяхъ.
             Я такъ убитъ моимъ жестокимъ горемъ,
             Тикъ изнемогъ подъ тяжестью любви.
   

МЕРКУЦІО.

             Ты придаешь ей слишкомъ много вѣсу,
             Чтобъ изнемочь: любовь есть вещество
             И легкое, и нѣжное.
   

РОМЕО.

                                           О, нѣтъ!
             Любовь есть нѣчто бурное, -- она
             Свирѣпа, и какъ терніе колюча.
   

МЕРКУЦІО.

             Коль богъ любви съ тобой былъ такъ суровъ,
             Самъ порази его -- и побѣдишь.
             Давай футляръ! въ него я всуну рожу.

(Ему подаютъ маску).

             На маску маска. Мнѣ какое дѣло,
             Что буду я уродливъ: за меня
             Пусть лобъ ея краснѣетъ вислобровый.
   

БЕНВОЛІО.

             Идемъ, стучимъ и только за порогъ,
             То каждый и пускай въ работу ноги!
   

РОМЕО.

             Давайте-же мнѣ факелъ! Пустъ повѣсы
             Безчувственный тростникъ лощатъ ногами,--
             Я праотцевъ обычая держусь.
             Свѣтильникъ понесу и буду зритель.
             А никогда компанія блестяща
             Такъ не была, и я ей измѣняю.
   

МЕРКУЦІО.

             Эй, мышка., ты шалишь! какъ говоритъ
             Чиновникъ полицейскій. Ну, коль втянетъ
             Ужъ черезъ чуръ, мы вытащимъ тебя
             Изъ тины, гдѣ увязнулъ ты по горло.
             Но для чего-жъ огонь-то днемъ мы носимъ?
   

РОМЕО.

             Какъ днемъ?
   

МЕРКУЦІО.

                                 Да такъ, что мы напрасно жжемъ
             Лишь факелы, какъ свѣчи жгли-бы днемъ.
             Хочу сказать: мы время ратинъ даромъ.
             Намѣренье суди, а не слова.
             Намѣренье благое стоитъ втрое,
             Чѣмъ самая блистательная мысль.
   

РОМЕО.

             Мы въ маскарадъ съ намѣреньемъ благимъ
             Идемъ, а умнаго тутъ очень мало.
   

МЕРКУЦІО.

             А почему-жъ, позвольте васъ спросить?
   

РОМЕО

             Сегодня сонъ мнѣ грезился....
   

МЕРКУЦІО.

                                                               Мнѣ тоже.
   

РОМЕО.

             Скажи-же намъ, что видѣлъ ты во снѣ?
   

МЕРКУЦІО.

             Что бредятъ всѣ мечтатели ужасно.
   

РОМЕО.

             Въ постели, сонные, когда
             Имъ снятся истины.
   

МЕРКУЦІО.

                                                     О, вижу ясно,
             Что у тебя была царица Мабъ,
             Которая присутствуетъ всегда
             При появленьи фей на свѣтъ. Она
             Величиной не болѣе агата,
             Что въ перстнѣ у чиновника блеститъ.
             Все но носамъ она катаетъ ночью,
             Четыре атома у ней въ упряжкѣ;
             Изъ ножекъ паука ось колесницы,
             А верхъ у ней изъ крыльевъ стрекозы,
             Постромки изъ тончайшей паутины,
             Хомутъ и возжи изъ лучей луны,
             А кнутикъ изъ сверчковой сдѣланъ кости.
             Комаръ на козлахъ въ сѣромъ армякѣ
             Возницею; онъ менѣе гораздо
             Чѣмъ червячекъ, который иногда
             Но пальчику ползетъ у дѣвы милой, --
             А колесница вся изъ скорлуцы.
             Ей дѣлали ее червякъ и бѣлка --
             Давнишніе каретники всѣхъ фей.
             И по ночамъ она съ такою свитой
             Катается: то по мозгу влюбленныхъ --
             И. грезится имъ въ этотъ часъ любовь,
             То по ногамъ придворныхъ -- и поклоны
             Имъ снятся; если-жъ но рукамъ судей --
             То взятки видятъ, а по губкамъ дѣвъ --
             Такъ жаркіе имъ снятся поцѣлуи;
             И часто осыпаетъ злая Мабъ
             Прыщами ихъ, коль лакомятся много.
             То по носу вельможи прокатитъ --
             И новыхъ ждетъ онъ почестей навѣрно.
             То по груди солдата -- и тогда
             Онъ видитъ сонъ, что рубится въ сраженьи;
             И грезятся испанскіе клинки
             И караулъ, и чаша круговая,
             И прогремитъ порою барабанъ,
             И вскочитъ онъ, и сотворивъ молитву,
             Опять заснетъ потомъ. Все та-же Мабъ
             И гривы лошадямъ переплетаетъ,
             И путаетъ потомъ ихъ въ калтуны,
             А лишь распутай ихъ -- несчастье будетъ.
             И давитъ эта вѣдьма по ночамъ
             Молоденькихъ дѣвицъ, когда снятъ навзничъ,
             И этимъ предвѣщаетъ имъ замужство.
             Все это Мабъ, да, это все она.
   

РОМЕО.

             Да замолчи, Меркуціо, довольно!
             Какъ вздоръ такой ужасный говорить!
   

МЕРКУЦІО.

             Ну да, ты правъ: я говорю о снахъ,
             О чадахъ той фантазіи игривой,
             Чье вещество прозрачнѣй чѣмъ эфиръ.
             Они въ сто разъ непостояннѣй вѣтра,
             Который вдругъ то приласкаетъ сѣверъ,
             То повернувъ внезапно, теплый югъ
             Привѣтствуетъ и бурею, и стужей.
   

БЕНВОЛІО.

             Тотъ вѣтеръ насъ влечетъ теперь невольно;
             Пора; ужъ поздно,-- прогуляемъ ужинъ.
   

РОМЕО.

             А я боюсь, придемъ мы слишкомъ рано...
             Предчувствіемъ душа моя полна,
             Что на пиру веселой этой ночи
             Судьбою смерть моя затаена,
             Что въ ней мои всѣ бѣдствія начнутся,
             И что отъ нихъ несносной жизни дни
             Рукой моей преступною прервутся.
             Не Ты, кому я ввѣрилъ руль ладьи,
             Ты, Ты имъ правь! Идемъ, друзья мои.
   

БЕНВОЛІО.

             Стучимся въ дверь и всѣ въ собранье входимъ..

(Уходятъ всѣ).

   

СЦЕНА V.

ЗАЛА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ

(Музыканты съ инструментами и нотами и нѣсколько лакеевъ).

1-й СЛУГА.

   Да гдѣ Потланъ? что-жъ онъ не помогаетъ намъ убирать? Правда, какъ ему передвигать столы и смывать съ тарелокъ.
   

2-й СЛУГА.

   Какіе-бы ни были пріемы въ рукахъ у человѣка, хоть самые наилучшіе, да коль руки не умытыя, брось все дѣло.
   

1-й СЛУГА.

   Эти табуретки прочь; шкапъ подвинь, да присматривай за посудой. Послушай, пріятель: отложи для меня кусочекъ марцыпану, а коли ты мнѣ другъ, вели сторожу впустить Сусанну Гриндстонъ и Нелли. Эй, Антонъ! Потпанъ!
   

2-й СЛУГА.

   Ну, мы готовы.
   

3-й СЛУГА.

   Васъ ищутъ, зовутъ, спрашиваютъ и ждутъ въ большой залѣ.
   

2-й СЛУГА.

   Нельзя-же намъ быть и тутъ, и тамъ въ одно время. Живо, ребята! Кто проворнѣй работаетъ, тотъ долго проживетъ. (Всѣ трое уходятъ).

(Входитъ Капулетти въ сопровожденіи гостей и масокъ).

КАПУЛЕТТИ 1-Й.

             Душевно радъ... Покорнѣйше прошу.
             Ну, господа, скорѣе дамъ берите,
             Чьи ножки не страдаютъ отъ мозолей.
             Ага! синьоры! кто теперь изъ васъ
             Откажется отъ танцевъ,-- мы посмотримъ.
             Кто не пойдетъ, я поклянусь тогда,
             Что есть мозоль; вотъ какъ я васъ поймаю.
             Покорнѣйше прошу! Вѣдь было время,
             И я равно подъ маскою, какъ вы,
             Нашептывалъ про страсть въ ушко прекрасной
             И успѣвалъ. Теперь прошло то время.
             Ну, начинайте, музыканты! дальше
             Подвиньтесь, и дѣвицы за работу!

(Музыканты играютъ, всѣ танцуютъ).

             Столы долой! лакеи!-- больше свѣту,
             Да затушите жаръ -- и такъ тепло.

(Капулетти 2-му).

             Ну, что, дружище, славная потѣха?
             Садись-ка, братъ, мой добрый Капулетти.
             Для насъ давно пора минула танцевъ.
             А сколько лѣтъ тому назадъ, какъ мы
             Въ послѣдній разъ съ тобою были въ маскахъ?
   

КАПУЛЕТТИ 2-й.

             Лѣтъ тридцать будетъ вѣрно.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Что ты, что ты!
             Со свадьбы-то Люченціо, любезный,
             Не будетъ столько. Какъ ни приходи
             День Троицы,-- все двадцать-пять годовъ,
             Какъ маски надѣвали мы съ тобою
   

КАПУЛЕТТИ 2-й.

             Нѣтъ больше: сынъ его гораздо старше;
             Вѣдь сыну тридцать лѣтъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Поспорь еще!
             Назадъ два года сынъ былъ малолѣтный.
   

РОМЕО (слугѣ).

             Кто эта дама, чьей рукой украшенъ
             Тотъ кавалеръ?
   

СЛУГА.

                                           Синьоръ, не знаю я.
   

РОМЕО.

             О, свѣтильникамъ свѣта занять-бы у ней!
             Въ тьмѣ ночной блещетъ взоръ ея чудныхъ очей,
             Какъ въ ушахъ эфіопки алмазъ дорогой.
             Нѣтъ! она недоступна для страсти земной,
             Дорога для земли, не для ней создана
             И въ толпѣ этихъ дѣвъ,-- между всѣми одна
             Красотою лица, блескомъ чудныхъ даровъ,
             Какъ голубка она, посреди вороньевъ.
             Буду все я за нею слѣдить; я дождусь,
             Какъ окончится танецъ, и ручки коснусь.
             О, любило-ль донынѣ ты, сердце мое?
             Знало-ль пылкую страсть?-- Нѣтъ не знало ее.
             Сознавайся-жъ мой взоръ, сознавайся-жъ и ты,
             Что такой никогда не видалъ красоты!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Но голосу, онъ долженъ быть Монтекки?--
             Да, это онъ. Скорѣе, мальчикъ, мечъ
             Подай мнѣ! Какъ? онъ дерзкій смѣлъ явиться
             Подъ маской дружелюбною сюда,
             Чтобъ нагло порицать забавы паши?
             Въ поруки честь даю и весь мой родъ,
             Что онъ живой отсюда не уйдетъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Что вспыхнулъ такъ, племянникъ, что такое?
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Монтекки здѣсь,-- нашъ врагъ. Я знаю, въ немъ
             Скрывается намѣреніе злое:
             Надъ нашимъ онъ смѣется празднествомъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Ужели этотъ юноша -- Ромео?
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Да, подлый тотъ Ромео...
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Милый другъ,
             Не горячись! Оставь его въ покоѣ!
             Вѣдь держитъ онъ себя весьма прилично,
             Какъ слѣдуетъ особѣ благородной,
             И правду коль сказать, Верона имъ,
             Какъ юношей отличнѣйшимъ гордится.
             Нѣтъ, я за всѣ богатства городскія,
             Клянусь, въ своемъ-бы домѣ не позволилъ
             Нанесть ему позоръ иль оскорбленье.
             И такъ: смири свой гнѣвъ, забудь о немъ,
             Коль хочешь ты мою исполнить волю.
             Съ веселымъ будь лицомъ и видъ суровый
             Покинь,-- онъ къ празднеству нейдетъ нисколько.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Нѣтъ, онъ идетъ, когда подлецъ въ гостяхъ,
             Котораго мнѣ видъ одинъ несносенъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-Й.

             Да, юноша, что я сказалъ, то будетъ.
             Не я-ль хозяинъ дома! да, ступай!
             Не можетъ онъ сносить его -- Создатель!
             Ты произвесть желаешь лишь сметенье,
             Ты хочешь быть задормымъ пѣтухомъ.
             Вотъ человѣкъ какой!
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Но это срамъ...
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Да перестань-же!.. Дерзкій ты мальчишка!
             Задорливый твой нравъ тебя погубить.
             Со мной завелъ не во время ты споръ.

(Обращаясь къ разговаривающимъ)

             Отлично сказано! (Тибальту)
                                           Ступай, молодчикъ,
             Да смиренъ будь! не то...

(лакеямъ).

                                                     Еще огней!

(Тибальту).

             О, я уйму тебя... (къ танцующимъ)
                                           Живѣй, живѣй!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Пускай возьметъ надъ гнѣвомъ верхъ терпѣнье
             Но ихъ въ душѣ ужасно столькновенье.
             Скрѣплюсь теперь, за наглость-же свою
             Испробуетъ Ромео желчь мою.

(Уходитъ).

РОМЕО (Джульеттѣ).

             Когда тебя руки прикосновеньемъ
             Я оскорбилъ, любви чистѣйшій храмъ,
             Внемли мольбѣ: позволь моимъ губамъ,
             Двумъ этимъ пилигримамъ въ наказанье,
             Стереть его живымъ огнемъ лобзанья.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, не вини, прекрасный пилигримъ,
             Руки своей, коснувшейся къ моимъ --
             И у святыхъ есть руки, и своими
             Касаются ихъ также пилигримы;
             Пожатье рукъ -- лобзаніе святыхъ.
   

РОМЕО.

             Но и уста вѣдь также есть у нихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Да, для молитвъ...
   

РОМЕО.

                                           Позволь руки примѣру
             Послѣдовать и набожнымъ устамъ,
             Или душа свою утратитъ вѣру.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Изъ устъ святыхъ отвѣтъ не слышенъ намъ,
             Хотя они и тронуты мольбами.
   

РОМЕО.

             Такъ будь и ты безмолвна, какъ они,
             Пока упьюсь восторгомъ я любви,
             И съ устъ моихъ сними мой грѣхъ устами!

(Цѣлуетъ ее).

ДЖУЛЬЕТТА.

             И снятый мной, ужель на вѣкъ онъ легъ
             Мнѣ на уста?
   

РОМЕО.

                                 О, сладостный упрекъ!
             Нѣтъ, нѣтъ, отдай назадъ мой грѣхъ ужасный.

(Цѣлуетъ ее).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Твой поцѣлуй сжигаетъ нѣгой страстной.
   

КОРМИЛИЦА.

             Васъ матушка зоветъ на пару словъ.
   

РОМЕО (кормилицѣ).

             Кто мать ея?
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Ай, молодецъ! каковъ?--
             Не знаетъ. Мать ея -- хозяйка дома,
             И умная, и добрая синьора,
             А дочку -- ту, съ которой говорили,
             Вскормила я -- и ужъ скажу: кто замужъ
             Возьметъ ее -- получитъ сущій кладъ.
   

РОМЕО.

             Дочь Капулетти! Страшное открытье!
             Я жизнію за это расплачуся...
   

БЕНВОЛІО.

             Балъ кончился,-- идемъ.
   

РОМЕО.

                                                     И вмѣстѣ съ нимъ
             Прощаюсь я съ спокойствіемъ моимъ.
   

КАПУЛЕТТИ (гостямъ).

             Къ чему вы такъ спѣшите, господа?
             Хоть закусили-бъ: вѣдь готовъ ужъ ужинъ.
             Но, коль нельзя, -- благодарю я васъ.
             Всѣхъ, всѣхъ благодарю. Покойной ночи.
             Огней сюда! (Капулетти 2-му).
                                 А очень вѣдь ужъ поздно,
             Пойдемъ-ка, братъ, уляжемся въ постель.
             Я спать хочу.

(Всѣ расходятся, кромѣ Джульетты и кормилицы).

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Кормилица, послушай!
             Поди сюда! Кто этотъ господинъ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Сынъ и наслѣдникъ стараго Тиберіо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А этотъ? вотъ выходитъ въ двери онъ?
   

КОРМИЛИЦА.

             А это, кажется, Петручіо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А тотъ, который вслѣдъ идетъ за нимъ?
             Не танцовалъ весь вечеръ онъ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Не знаю.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Поди-жъ узнай и имя ты спроси.

(Кормилица уходитъ).

             О, если онъ женатъ -- тогда могила
             Навѣрное мнѣ будетъ брачнымъ ложемъ.
   

КОРМИЛИЦА (входя).

             Сынъ вашего врага -- зовутъ: Ромео.
             Монтекки онъ единственный наслѣдникъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ изъ моей единственный вражды,
             Единственная страсть возникла ты,
             И вспыхнувши мгновенно запылала!
             Увидѣвъ рано, поздно я узнала...
             Любовь! любовь! какъ ты чудесъ полна:
             И я любить врага теперь должна.
   

КОРМИЛИЦА.

             Что, что?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Стихи я, няня, повторяю,
             Которые читалъ мой кавалеръ.

(Голосъ за сценой: Джульетта)!

КОРМИЛИЦА.

             Идетъ. (Джульеттѣ). Пора: разъѣхались ужъ гости.

(Уходить).

(Входитъ толпа молодыхъ людей въ маскахъ).

   

ХОРЪ.

             И такъ уже страсть похоронена эта,
             И новая ей загорается вслѣдъ?
             Въ стенаньяхъ погибла она безъ отвѣта.
             Подобной Джульеттѣ красавицы нѣтъ.
             Дождалося сердце отъ сердца привѣта.
             Ромео плѣняетъ очей ея свѣтъ;
             Но грусть его гложетъ: страсть пылкая эта
             Враждой смущена -- много ждетъ ее бѣдъ,
             Какъ врагъ, онъ не можетъ имѣть съ ней свиданій
             Для тайныхъ и нѣжныхъ души изліяній,
             И сколько любви въ нихъ, имъ столько-жъ преградъ.
             Далеко, далеко оіи. ней будетъ милый,
             Но страсть ихъ научить, дастъ средства и силы --
             И долгой вражды уничтожитъ весь ядъ.
   

АКТЪ ВТОРОЙl

СЦЕНА I.

ОТКРЫТОЕ МѢСТО ОКОЛО САДА КАПУЛЕТТИ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Отсюда-ль мнѣ уйти, коль сердце здѣсь.
             Взгляни назадъ, Ромео, какъ тамъ пусто.
             Отнынѣ здѣсь твой будетъ милый край.

(Перелѣзаетъ черезъ стѣну сада).

Входятъ БЕНВОЛІО и МЕРКУЦІО.

БЕНВОЛІО.

             Ромео! Братъ! Ромео!
   

МЕРКУЦІО.

                                           Я ручаюсь,
             Что онъ теперь лежитъ еще въ постели.
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ побѣжалъ сюда; я видѣлъ самъ,
             Какъ перелѣзъ онъ въ садъ черезъ ограду.
             Зови его.
   

МЕРКУЦІО.

                                 Да я нетолько звать,
             Но даже заклинать готовъ. Ромео.
             Безумье! блажь! любовникъ иступленный!
             Хоть въ призракѣ намъ вздоха ты явись!
             Пролепечи хоть стихъ ты намъ единый!
             Хотя "увы"! скажи и слово "вновь"
             Сомкни съ его созвучіемъ: "любовь "!
             Хоть звукъ издай въ честь кумушки Венеры!
             Хотя одинъ эпитетъ пріищи
             Сынку ея, слѣпому Купидону,
             Тому Адаму новому, который
             Такъ ликовалъ въ то время, какъ король
             Кофетуа завелъ интригу съ нищей.
             Не слышитъ и въ отвѣтъ ни звука. Умеръ
             Бѣдняжечка. Нѣтъ, надо заклинать,
             Чтобъ оживить. Тебя я заклинаю
             Блестящими глазами Розалины,
             Челомъ лилейнымъ, сладкими устами,
             Малюткой ножкой и дрожащей ляжкой
             Со смѣжными помѣстьями ея:
             Явись въ своемъ намъ образѣ, Ромео!
   

БЕНВОЛІО.

             Пожалуй, онъ разсердится за это.
   

МЕРКУЦІО.

             За что-жъ? когда-бъ другаго я лица
             Звалъ духа въ этотъ мигъ къ его прекрасной,.
             Оставивъ съ ней любезничать его,
             Тогда-бъ онъ могъ разсердиться конечно;
             А вѣдь его зову я къ намъ явиться
             Во имя милой.
   

БЕНВОЛІО.

                                 Погоди немножко:
             Не спрятался-ль онъ здѣсь между деревъ,
             Чтобы совсѣмъ ужъ мракомъ       Свои взоръ ты отрави заразой новой, --
             Тогда исчезнетъ прежній ядъ суровый.
   

РОМЕО.

             Для этого отличенъ придорожникъ. (5)
   

БЕНВОЛІО.

             Къ чему?
   

РОМЕО.

                                 Къ изломанной ногѣ твоей.
   

БЕНВОЛІО.

             Что, ты съ ума сошелъ?
   

РОМЕО.

                                                     Нѣтъ, не сошелъ,
             Но крѣпче сумасшедшаго окованъ,
             Въ тюрьму посаженъ, гдѣ лишаютъ пищи,
             Бичуютъ, мучатъ, и....

(Слуга подходитъ къ Ромео.)

                                                     Здорово, другъ!
   

СЛУГА.

   Пошли вамъ Богъ добрый вечеръ. Скажите, синьоръ, можете ли вы читать?
   

POMEО.

   Да, свою судьбу въ несчастіи своемъ.
   

СЛУГА.

   Авось безъ книгъ вы это изучили; но что написано прочтете вы?
   

РОМЕО.

   Когда извѣстны буквы и языкъ.
   

СЛУГА.

   Ну, дѣло; веселитесь въ добрый часъ.

(Хочетъ уйти)

РОМЕО.

   Стой, милый, я читать могу.

(Читаетъ списокъ взятый у слуги.)

   "Синьоръ Мартино, съ супругой и дочерьми; графъ Ансельмо и его прекрасныя сестры; синьора вдова Ветрувіо; синьоръ Плаченціо, и его милыя племянницы; Меркуціо и его братъ, Валентино; мой дядя Капулети, его супруга и дочери; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его кузинъ Тебальдъ; Люціо и любезная Елена".

(Возвращаетъ списокъ слугѣ.)

   Прекрасный кругъ, куда приглашены?
   

СЛУГА.

   На верхъ.
   

РОМЕО.

   Куда?
   

СЛУГА.

   Къ ужину, въ нашъ домъ.
   

РОМЕО.

   Въ чей домъ?
   

СЛУГА.

   Моего господина.
   

РОМЕО.

   Ну да, спросить бы это прежде мнѣ.
   

СЛУГА.

   Теперь я безъ распросовъ скажу: мой господинъ богатый и знатный синьоръ Капулети; и, если вы не изъ дому Монтеки, то милости просимъ пожаловать и выпить стаканъ вина. Желаю веселиться.

(Уходитъ.)

БЕНВОЛІО.

             На этомъ древнемъ пирѣ Капулети
             Увидятъ Розалину, страсть твою,
             И всѣхъ красавицъ, блещущихъ въ Веронѣ:
             Пойди и взоромъ правды тамъ сравни
              Ее и тѣхъ, которыхъ укажу,
             И лебедь твой окажется вороной,--
             Тебѣ, мой другъ, я это докажу.
   

РОМЕО.

             Когда святая вѣра глазъ моихъ
             Поддержитъ эту ложь,-- то обратитесь
             Въ огонь вы, слезы! чтобъ мои глаза, --
             Прозрачные отступники любви,
             Еще неутонувшіе въ слезахъ,--
             Сгорѣли, какъ обманщики, въ огнѣ!..
             Прекраснѣе возлюбленной моей!
             Всезрящая денница, никогда,
             До этихъ поръ, отъ своего начала,
             Ей равной красоты не освѣщала.
   

БЕНВОЛІО.

             Одну ея красу твой видитъ взоръ,
             И ей одной даешь ты вѣсъ глазами;
             Но этими кристальными вѣсами
             Взвѣсь съ нею красоту другихъ синьоръ,
             Которыми балъ этотъ оживится,--
             Предъ ними красота ея затмится.
   

РОМЕО.

             Пойду не сравнивать ее съ другой,
             Но чтобъ ея плѣняться красотой.
             Комната въ домѣ Капулети.
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Входятъ СИНЬОРА КАПУЛЕТИ и КОРМИЛИЦА.

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Джульетта! няня позови ее.
   

КОРМИЛИЦА.

             Въ двѣнадцать лѣтъ моимъ клянуся дѣвствомъ,
             Звала.-- Овечка! что жь, синьора птичка!
             Мой Богъ!-- Да гдѣ жь она? Джульетта, гдѣ ты!
   

ДЖУЛЬЕТТА, ВХОДИТЪ.

             Кто звалъ меня?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Синьора.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Что угодно?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Вотъ что,-- оставь насъ няня,-- но секрету
             Скажу ей,-- нѣтъ, няня, воротись,
             Я вспомнила, секретъ ты можешь слышать.
             Ты знаешь, дочь моя на возрастѣ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Ея лѣта я знаю по часамъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Пари моихъ четырнадцать зубовъ,--
             Хоть, къ горю, ихъ четыре у меня, --
             Еще ей нѣтъ четырнадцати лѣтъ.
             Далеколь Спасъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Чрезъ двѣ недѣли со днемъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Со днёмъ иль нѣтъ, изъ всѣхъ дней года
             Въ ночь Спаса ей четырнадцать свершится.
             Она съ Сусанной,-- Богъ помилуй души
             Всѣхъ христіанъ,-- ровестницы. Сусанну
             Взялъ Богъ; она была не для меня;--
             Въ ночь Спаса было бъ ей четырнадцать,
             Такъ, помню хорошо. Когда былъ трусъ
             Земли и отъ груди ее отняла,
             Одиннадцать ужь лѣтъ, въ вѣкъ не забуду
             Изъ всѣхъ дней года этотъ день:
             Къ грудямъ моимъ я приложивъ полынь,
             На солнушкѣ близъ голубятни сѣла,--
             Тогда съ синьоромъ въ Мантуѣ вы были,
             Я помню,-- но, какъ вамъ сказала я,
             Когда она отвѣдала полынь,
             То съ крикомъ грудь покинула, плутовка.
             Вдругъ зашаталась голубятня... (6)
             Кажись, не надо было мнѣ кричать,
             Чтобъ я тащилась прочь!--
             Тому теперь одиннадцать ужь лѣтъ:
             Она могла стоять, клянусь крестомъ,
             Уже шатаясь бѣгала вездѣ,
             И за день передъ тѣмъ ушибла лобъ:
             Мой мужъ,-- Господь его помилуй душу,--
             Шутникъ былъ, взявъ къ себѣ дитя, сказалъ:
             "Ну, что, лицемъ ты падаешь теперь?
             А поумнѣешь, такъ спиной; такъ, Джули?...."
             Божусь, рѣзвушка, переставъ кричать,
             Сказала "такъ". Вѣдь шутка сбудется.
             Живи я вѣкъ, мнѣ это не забыть,
             Повѣрьте мнѣ,"такъ Джули?" онъ спросилъ,
             Она, прервавъ свой плачъ, сказала "такъ".
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Довольно, замолчи, прошу тебя.
   

КОРМИЛИЦА.

             Синьора, не могу безъ смѣха вспомнить,
             Какъ, переставъ кричать, сказала "такъ".
             Хотя у ней вскочилъ на лбу желвакъ,
             Какъ гребень пѣтушка; ушибъ опасный;
             Повѣрьте мнѣ; и горько плакала.
             Мой мужъ сказалъ "ну, что, лицемъ упала?
             А поумнѣешь такъ спиной; такъ Джули?"
             И переставъ кричать, сказала "такъ".
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ты, няня, также перестань, прошу.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ну, я молчу. Спаси тебя Господь!
             Ты краше всѣхъ, кого кормила я:
             Когда бъ дожить мнѣ и тебя въ замужствѣ
             Увидѣть, вотъ мое желаніе!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Я о замужствѣ, няня, и пришла
             Поговорить. Скажи, Джульетта, мнѣ,
             Что думаешь ты о своемъ замужствѣ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Еще мнѣ и не снилась эта честь.
   

КОРМИЛИЦА.

             Честь! будь не я кормилицей твоей,
             Тогда сказала бы, что ты
             Всосала мудрость съ молокомъ изъ груди.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Такъ ты теперь подумай о замужствѣ;
             Тебя моложе здѣсь, въ Веронѣ, есть
             Синьоры, ставшія ужь матерями.
             Я помню, матерью была моложе
             Чѣмъ ты теперь. Короче, храбрый графъ
             Парисъ тебя въ супруги ищетъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Вотъ человѣкъ, синьора; онъ такой
             Какъ всѣ; онъ человѣкъ-то восковой.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Подобнаго цвѣтка Вероны лѣто
             Не видило еще.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Такъ, онъ цвѣтокъ.
             Повѣрь мнѣ, истинный цвѣтокъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Что скажешь? можешь ли любить синьора?
             На балѣ, ночью, ты его увидишь:
             Вчитайся въ письмена лица Париса,
             И отыщи какія совершенства
             Въ немъ начертало красоты перо;
             Разсматривай ты каждую черту,
             Какой онѣ взаимностью полны.
             Чего жь ты въ этой книгѣ не поймешь,
             Того ищи на полѣ глазъ его.
             Да, эта книга рѣдкая любви,
             Несвязанный любовникъ переплетомъ,
             Чтобъ быть украшеннымъ, имѣетъ нужду
             Въ оберткѣ; рыба жь для того въ моряхъ, (7)
             Какая слава внѣшней красотѣ
             Прикрыть собою внутреннюю прелесть;
             Для многихъ книга эта блещетъ славой,
             Замкнутая застежкой золотой,
             Она содержитъ золотой разсказъ.
             Ты все раздѣлишь, чѣмъ владѣетъ онъ,--
             Добывъ его безъ убыли своей.
   

КОРМИЛИЦА.

             Безъ убыли? нѣтъ съ прибылью:
             Съ мужьями жены съ прибылью всегда.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Что, нравится тебѣ любовь Париса?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чтобъ нравилась любовь, глядѣть я стану,
             Когда взоръ можетъ возбудить ее;
             Но взоръ мой будетъ проникать не глубже,
             Полученной отъ васъ на это силы.
   

СЛУГА, входитъ.

   Синьора, гости собрались и ужинъ поданъ; васъ зовутъ, спрашиваютъ про молодую синьору; кормилицу бранятъ въ буфетѣ; все уже готово; я тороплюсь служить. Прошу васъ, поспѣшите.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Мы за тобой; Джульетта, графъ тамъ ждетъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ступай, мое дитя!-- для счастья дней
             Искать счастливыхъ для себя ночей.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Улица. Ночь.

Входятъ: РОМЕО, МЕРКУЦІО, БЕНВОЛІО и пять или шесть замаскированныхъ молодыхъ людей, въ сопровожденіи вооруженныхъ слугъ съ факелами.

РОМЕО.

             Какъ, эту рѣчь мы скажемъ въ извиненье!
             Или войти намъ просто, безъ пролога? (8)
   

БЕНВОЛІО.

             Ужь устарѣла эта болтовня.
             Къ чему Амуръ съ повязкой на глазахъ,
             Съ расписаннымъ татарскимъ лукомъ?-- Онъ,
             Какъ чучело, пугаетъ только дамъ.
             Не нуженъ и прологъ, при входѣ нашемъ,
             Читаемый, съ запинкой, за суфлеромъ.
             Пускай они насъ мѣрятъ, какъ хотятъ,
             А мы, отмѣрявъ танецъ имъ, уйдемъ. (9)
   

РОМЕО.

             Подайте факелъ,-- не до тайцевъ мнѣ,--
             Я, омраченный, буду вамъ свѣтить. (10)
   

МЕРКУЦІО.

             Но, милый другъ, ты долженъ танцевать,
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, вѣрь мнѣ: ваши башмаки для танцевъ,
             Съ подошвой быстрой; а меня къ землѣ
             Такъ жметъ моя свинцовая душа, (11)
             Что неподвиженъ я.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Вѣдь ты влюбленъ,
             Ну, такъ займи у Купидона крыльевъ,
             На нихъ ты взвейся выше всѣхъ прыжковъ.
   

РОМЕО.

             Я сильно уязвленъ его стрѣлой,
             Чтобъ могъ на легкихъ крыльяхъ Купидона
             Взлетѣть; и связанъ такъ, что не могу (12)
             Подняться надъ суровою судьбой;
             Но долженъ пасть подъ бременемъ любви.
   

МЕРКУЦІО.

             И чтобы пасть, ты бремя полюбилъ?
             Большая тягость нѣжному творенью.
   

РОМЕО.

             Любовь нѣжна? она груба, сурова,
             Насильственна, язвитъ подобно терну.
   

МЕРКУЦІО.

             Съ тобой любовь груба,-- будь грубъ съ любовью,
             Язви за язвы, низложи во прахъ.

(Къ слугѣ.)

             Подай футляръ для моего лица.

(Надѣваетъ маску.)

             На маскѣ маска! Не забочусь я,
             Пускай меня считаютъ безобразнымъ,--
             Лобъ маски пусть краснѣетъ за меня.
   

БЕНВОЛІО.

             Пора, стучите въ дверь, когда жь войдемъ,
             Пусть каждый волю дастъ ногамъ."
   

РОМЕО.

             Дай факелъ мнѣ! Пусть рѣзвость, съ легкимъ сердцемъ,
             Пятами топчетъ высохшій тростникъ, (13)
             Я съ поговоркой дѣдушки останусь:
             И буду вмѣстѣ факельщикъ и зритель (14)
             Невиданныхъ забавъ, а я погрязъ...
   

МЕРКУЦІО.

             Какъ мышь въ помои, по словамъ констабля: (15)
             Спасемъ изъ тины, -- извинить прошу,--
             Любви, куда ты по уши погрязъ.
             Пойдемте, мы сжигаемъ свѣтъ дневной.
   

РОМЕО,

             Ну нѣтъ, не такъ.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Я разумѣю, медля,
             Напрасно тратимъ свѣтъ, какъ днемъ лампада.
             Прими же ты нашъ искренній совѣтъ,
             Въ немъ мнѣнье пятерыхъ, но умъ одинъ.
   

РОМЕО.

             Мысль хороша, чтобъ въ маскарадъ итти;
             Но это не умно.
   

МЕРКУЦІО.

                                           А почему?
   

РОМЕО.

             Мнѣ снился ночью сонъ.
   

МЕРКУЦІО.

                                                     Мнѣ тоже снился.
   

РОМЕО.

             А что?
   

МЕРКУЦІО.

                                 А то, что сони часто бредятъ. (16)
   

РОМЕО.

             Они во снѣ дѣйствительностью бредятъ.
   

МЕРКУЦІО.

             О, такъ, я зрѣлъ царицу Мабъ съ тобой, (17)
             Она фей акушерка, и, явилась,
             Величиной не болѣе агата,
             Который въ перстнѣ носитъ альдерманъ.
             Ее тащилъ атомовъ мелкихъ цугъ
             Черезъ носы людей, объятыхъ сномъ.
             Въ ея повозочкѣ всѣ спицы были
             Изъ ножекъ сѣнокоса-паучка;
             На ней былъ кузовъ -- крылья стрекозы;
             А возжи -- паутинки волоски;
             Всѣ хомуты изъ влажныхъ мѣсяца
             Лучей; а кнутикъ косточка сверчка,
             На немъ былъ кончикъ -- ниточка плевы. (18)
             Возничій въ сѣренькой ливреѣ -- мошка,
             Поменьше червячка, что извлекаютъ
             Иглой въ лѣнивомъ пальцѣ у служанки.
             Ея возокъ -- азъ шелухи орѣха,
             Который сдѣланъ бѣлкой столяромъ
             Иль старымъ червячкомъ, -- съ поконъ-вѣковъ
             Они каретники для фей. Въ такомъ возкѣ,
             Изъ ночи въ ночь, она несется въ скачь
             Чрезъ мозгъ влюбленныхъ -- снится имъ любовь;
             Чрезъ гибкія колѣни у льстецовъ --
             Имъ тотчасъ видятся во снѣ поклоны;
             Чрезъ пальцы судіи -- снятся взятки имъ;
             Чрезъ губки дамъ -- имъ снятся поцѣлуи:
             На эти губки часто злая Мабъ
             Угри сажаетъ, если въ ихъ дыханьи
             Замѣтны лакомства слѣды бываютъ;
             То скачетъ честолюбцу черезъ носъ --
             И снится запахъ почестей ему.
             Свиньи же десятинной хвостикомъ,
             Во время сна, щекочетъ носъ пастору,--
             И видится ему другой приходъ.
             То по затылку воина несется,
             И видитъ онъ рѣзню враговъ, проломы,
             Засады и испанскіе мечи,
             Иль кубки круговые; вотъ, надъ ухомъ,
             Звукъ барабана, вздрогнувъ, пробудясь,
             Испуганный, клянется онъ, молясь,
             И снова засыпаетъ. Эта Мабъ
             Свиваетъ ночью гривы лошадямъ,
             Взбивая ихъ въ нечистый, грязный клокъ,
             Который, будучи распутанъ,
             Предзнаменуетъ многія несчастья.
             Духъ Мабъ, когда спятъ дѣвы на спинѣ,
             Ихъ давитъ, учитъ тягости сносить,
             Готовя ихъ быть женами вполнѣ.
             Она то....
   

РОМЕО.

             Молчи, молчи, Меркуціо, молчи!
             Ты вздоръ несешь!
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, да, я говорю о снахъ; они
             Созданье празднаго воображенья,
             Рожденные фантазіей пустой;
             Легки какъ воздухъ, въ сущности своей;
             Непостояннѣе чѣмъ вѣтръ, который,
             Лобзая грудь полярныхъ странъ,
             Вдругъ разъярясь, летитъ на свѣтлый югъ,
             Увлаженный росою.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Этотъ вѣтръ
             Умчитъ насъ отъ себя; вотъ ужинъ конченъ,
             Мы слишкомъ поздно явимся на балъ.
   

РОМЕО.

             А я боюсь, что слишкомъ рано:
             Недоброе предчувствуетъ мой духъ,
             Оно еще скрывается въ звѣздахъ,
             Начнетъ же грозно свой ужасный часъ
             Съ веселья этой ночи, и умретъ
             Съ противной жизнію, въ моей груди,
             Насильственной, наварной смертью.
             Но Тотъ, въ рукѣ Кого моя судьба,
             Пусть правитъ мной.-- Впередъ, весельчаки!
   

БЕНВОЛІО.

             Стучите, барабаньте!

(Всѣ уходятъ.)

   

СЦЕНА ПЯТАЯ.

(Зала въ домѣ Капулети.)

Музыканты приготовляются играть; входятъ слуги.

ПЕРВЫЙ СЛУГА.

   А гдѣ Ухватъ? (19) Что онъ не помогаетъ намъ? Онъ собираетъ блюда! очищаетъ блюда!
   

ВТОРОЙ СЛУГА.

   Когда все дѣло свалено на руки одного или двухъ человѣкъ и они даже неумыты, это безсовѣстно!
   

ПЕРВЫЙ СЛУГА.

   Принимайте стулья, отодвиньте буфетъ, смотрите за серебромъ... Ты, пріятель, сбереги для меня штучку марцыпана... (20) Когда любишь меня, вели привратнику пустить сюда Сусанну Жерновъ и Нелли.... Антоніо! Ухватъ!
   

ВТОРОЙ СЛУГА.

   Ну, пріятель, все готово.
   

ПЕРВЫЙ СЛУГА.

   Васъ спрашиваютъ, зовутъ, кличутъ, ищутъ въ большой залѣ.
   

ВТОРОЙ СЛУГА.

   Мы не можемъ, въ одно время, быть и здѣсь и тамъ.-- Живѣе, друзья, пріймитесь разомъ: кто дольше проживетъ, тотъ все возьметъ.

(Слуги отходятъ въ сторону. Входятъ: Капулети, гости и маски.)

КАПУЛЕТИ.

             Привѣтъ синьорамъ; дамы, если ножки
             Ихъ безъ мозолей, то онѣ раздѣлятъ
             Забаву съ вами. А синьоры, кто
             Изъ васъ теперь не станетъ танцовать?..
             Которая разборчива, клянусь,
             У той мозоль. Ну, что, задѣлъ я васъ?

(Къ гостямъ.)

             Привѣтъ вамъ, господа!-- А было время,
             Я тоже маску надѣвалъ, и въ уши
             Красавицамъ любезности шепталъ!
             Прошло оно, прошло! прошло! привѣтъ
             Вамъ, господа! Играйте, музыканты!

(Къ гостямъ.)

             Танцующимъ просторъ! за дѣло дамы!

(Къ слугамъ.)

             Свѣчей побольше! вы, убрать столы!
             Огонь въ каминѣ потушить, здѣсь жарко!

(Къ одному изъ родственниковъ своихъ.)

             А, другъ, нежданный пиръ всѣхъ веселитъ!
             Ну, сядемъ, добрый родичъ Капулети;
             Для танцевъ наши дни уже прошли!
             А какъ давно съ тѣхъ поръ, какъ ты да я,
             Мы надѣвали маски?
   

ВТОРОЙ КАПУЛЕТИ.

                                           Тридцать лѣтъ.
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

             Ну, что ты? меньше, меньше; вѣдь отъ сватьбы
             Лученціо,-- пусть Духовъ день прійдетъ
             Когда угодно, -- будетъ двадцать пять,
             Тогда мы были въ маскахъ.
   

ВТОРОЙ КАПУЛЕТИ.

                                                     Больше, больше!
             Его сынъ старше, тридцать лѣтъ ему.
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

             Мнѣ ль это говоришь? Вѣдь сынъ его
             Тому два года былъ еще въ опекѣ.
   

HОМЕО, къ слугѣ.

             Кто дама та, что украшаетъ руку,
             Тамъ, кавалера?
   

СЛУГА.

                                           Не знаю, мой синьоръ.
   

РОМЕО.

             Она научитъ свѣточи блистать!
             Ея краса у ночи на щекѣ,
             Какъ въ ухѣ Эѳіопа рѣдкій перлъ: (21)
             Краса для обладанья слишкомъ цѣнна!
             И слишкомъ дорогая для земли!
             Какъ снѣжная голубка межь воронъ
             Она блеститъ среди своихъ подругъ!
             Оконченъ танецъ, посмотрю, гдѣ станетъ;--
             Когда коснусь къ ея рукѣ, узнаетъ
             Блаженство грубая рука моя!
             Любилъ ли прежде я? Божуся нѣтъ!
             Впервые вижу красоту и свѣтъ!
   

ТЕБАЛЬДЪ, замѣчая Ромео,

             По голосу, Монтеки долженъ быть:
             Подай мнѣ шпагу, пажъ... Наглецъ, рѣшился
             Прійти сюда, подъ маской шутовской,
             Чтобъ осмѣять и оскорбить нашъ праздникъ!
             Клянуся именемъ и честью дома,
             Я не сочту за грѣтъ его убить!
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

             Что тамъ? чего, племянникъ, ты шумишъ?
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Синьоръ, Монтеки это, онъ нашъ врагъ.
             Наглецъ, на зло намъ, онъ сюда пришелъ,
             Чтобъ осмѣять нашъ праздникъ этой ночи.
   

ПЕРВЫЙ МОНТЕКИ.

             Ромео молодой?
   

ТЕБАЛЬДЪ.

                                           Ромео наглый.
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

             Мой милый, воздержись, оставь его.
             Онъ благородно здѣсь ведетъ себя;
             По истинѣ, Верона имъ гордится
             Какъ юношей воспитаннымъ и храбрымъ;
             За вcѣ ея богатства не хочу
             Его обидѣть въ домѣ у себя.
             Будь терпѣливъ, не замѣчай его,
             Я такъ хочу; изъ уваженья къ валъ,
             Будь вѣжливъ и оставь сердитый видъ, --
             Наружность неприличную для бала.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Приличную, когда въ гостяхъ наглецъ;
             Не потерплю...
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

                                           Онъ долженъ быть терпимъ!
             Буянъ! онъ долженъ, говорю; -- пошелъ; --
             Я здѣсь хозяинъ, мы ты? пошелъ!
             Онъ не потерпитъ!-- Господи прости!--
             Смутить задумалъ всѣхъ моихъ гостей!
             Ты вздумалъ пѣтушиться! образумься.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Синьоръ, какой позоръ!
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

                                                     Пошелъ, пошелъ!
             Ты грубіянъ. Ну, да! себѣ ты этимъ
             Надѣлаешь хлопотъ; я знаю что --
             Мнѣ поперечить смѣешь?-- Выбралъ время,--
             (Къ гостямъ) Прекрасно, милые!-- (Къ Тебальду) Прочь, вертопрахъ!
             Будь тише, иль...-- (Къ слугамъ) Огня, огня побольше!--
             (Къ Тебалѣду) Стыдись, уйму тебя я!-- (Къ гостямъ) Веселитесь!
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Мой гнѣвъ и принужденное терпѣнье
             Въ моей крови произвели волненье!...
             Уйду, себя смиреніемъ прикрывъ,
             Но это превратится въ желчный взрывъ!

(Уходить.)

РОМЕО, подходитъ къ Джульеттѣ, и беретъ ея руку. (22)

             Когда скверню, рукою нечестивой,
             Святой кивотъ,-- вина милѣе всѣхъ;--
             То губы, эти странники стыдливы,
             Изгладятъ, нѣжнымъ поцѣлуемъ, грѣхъ.

(Цѣлуетъ руку Джульетты.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Пильгримъ, ты оскорбляешь клеветою
             Благоговѣйный подвигъ рукъ твоихъ:
             Пильгримы трогаютъ святыхъ рукою,
             Предъ тѣмъ когда они цѣлуютъ ихъ.
   

РОМЕО.

             Тѣ и другіе вѣдь уста имѣютъ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Да, странникъ -- чтобъ молитвы говорить.
   

РОМЕО.

             Небесная! уста мои не смѣютъ...
             То что рукѣ, позволь имъ совершить,
             Не дай прійти изъ вѣры въ заблужденье!
   

ДЖУЛЬЕТА.

             Они недвижно слушаютъ моленье!
   

РОМЕО.

             Не движна будь, воспользуюсь моленьемъ.

(Цѣлуетъ Джульетту.)

             Тобою смытъ грѣхъ на моихъ губахъ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ онъ остался на моихъ устахъ?
   

РОМЕО.

             Мой грѣхъ?.. О, сладостный упрекъ въ соблазнѣ!
             Такъ возврати же мнѣ мой грѣхъ назадъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, ты науку поцѣлуевъ знаешь.
             кормилица, подходитъ къ Джульеттѣ.
             Вамъ хочетъ мать сказать о чемъ то нужномъ.

(Джульетта отходитъ.)

РОМЕО, къ кормилицѣ.

             А кто синьоры мать?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Хозяйка дома.
             Преумная, предобрая синьора;
             Вскормила я ихъ дочь, вы съ ней болтали;
             Скажу вамъ,-- кто ее достанетъ, кладъ
             Найдетъ!

(Уходитъ.)

РОМЕО.

                                 Не Капулети ли она?
             О, дорогая вѣсть! моя любовь
             И жизнь въ залогѣ у моихъ враговъ!
   

БЕНВОЛІО, подходитъ къ Ромео.

             Уйдемъ, Ромео, праздникъ прекратился.
   

РОМЕО, въ сторону.

             Боюсь, навѣкъ съ покоемъ распростился!
   

ПЕРВЫЙ КАПУЛЕТИ.

             Нѣтъ, господа, еще не уходите,
             Насъ ожидаетъ легкая закуска.

(Маски раскланиваются)

             Идете? ну, благодарю всѣхъ васъ,
             Благодарю, синьоры, доброй ночи,
             Побольше факеловъ! Теперь, въ постель.

(Ко второму Капулети).

             Что другъ? Клянусь, должно быть очень поздно.
             Иду ко сну.

Всѣ выходятъ, кромѣ Джульетты и корняицы.

ДЖУЛЬЕТТА.

   Поди сюда; кто, няня, тотъ синьоръ?
   

КОРМИЛИЦА.

   Сынъ и наслѣдникъ стараго Тиберьо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

   А этотъ, что уходитъ?
   

КОРМИЛИЦА.

   Должно быть молодой Петручіо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

   А тотъ, за нимъ, что танцевъ избѣгалъ?
   

КОРМИЛИЦА.

   Не знаю.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Узнай;-- что если онъ женатъ, о Боже,
             Тогда могила брачное мнѣ ложе!
             кормилица, возвращается.
             Его зовутъ Ромео и Монтеки,
             Единственный сынъ вашего врага.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Моя любовь дана моей враждой!
             Не знавъ, кто онъ, я рано увидала,
             Теперь онъ слишкомъ поздно узнанъ мной!
             Зловѣщую зарю любви узнала, --
             Люблю того, кто врагъ нашъ заклятой!
   

КОРМИЛИЦА.

             Что? что?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                Стихи, имъ научилъ меня
             Мой кавалеръ.

(Изъ сосѣдней комнаты голосъ: "Джульетта")

КОРМИЛИЦА.

             Сейчасъ! поторопись,
             Смотри, уже всѣ гости разошлись.
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Открытое мѣсто, возлѣ саду Капулети, обнесенномъ стѣною. Ночь.

РОМЕО, подходя къ садовой стѣнѣ.

             Пойду ль впередъ, когда мое здѣсь сердце?
             Назадъ, тяжелый прахъ, найди свой центръ!

(Перепрыгиваетъ чрезъ стѣну; въ тоже время показываются въ отдаленіи БЕНВОЛІО, а за нимъ МЕРКУЦІО.

БЕНВОЛІО.

             Ромео! братъ Ромео!
   

МЕРКУЦІО.

                                           Онъ уменъ,
             Клянусь, онъ улизнулъ домой, въ постель.
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ здѣсь, онъ перелѣзъ чрезъ стѣну сада:
             Зови же.
   

МЕРКУЦІО.

                                 Нѣтъ, я буду заклинать.--
             Ромео! блажь! безумство! страсть! любовь!
             Явись въ подобьи вздоха передъ нами,
             Проговори стишокъ, я успокоюсь.
             Скажи увы! сриѳмуй -- любовь и кровь!
             Польсти Венерѣ, кумушкѣ моей;
             Дай прозвище ея сынку слѣпому
             Адамъ-Амуру, онъ попалъ такъ мѣтко, (23)
             Когда царь Коѳетъ въ нищую влюбился.-- (24)
             Онъ глухъ, не шевелятся, не идетъ;
             Бѣдняжка мертвъ (25). вновь стану заклинать.
             Во имя Розалины ясныхъ глазъ,
             Ея чела, ея румяныхъ губокъ,
             Прекрасной ножки и ея колѣнъ,
             Всего, что только есть тамъ у нея,
             Предстань предъ нами въ образѣ своемъ!
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ разсердится, услыхавъ тебя.
   

МЕРКУЦІО.

             Не разсердится; разсердился бъ онъ
             Когда бы духъ, мной вызванный, предсталъ
             Въ его синьоры кругѣ, -- странномъ кругѣ, --
             И оставался въ немъ, пока бъ она,
             Заклятьемъ не изгнала прочь его;
             Вотъ гдѣ обида, а мое воззванье
             Прекрасно, честно,-- я его синьорой
             Лишь заклинаю, чтобъ явился намъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Уйдемъ, онъ спрятался между деревъ,
             Чтобъ быть въ сообществѣ съ росистой ночью:
             Любовь его слѣпа, и мракъ ей кстати.
   

МЕРКУЦІО.

             Когда слѣпа, то въ цѣль не попадетъ.
             Теперь онъ подъ кизильникомъ сидитъ,
             Желая, чтобъ любезная его
             Была такой же плодъ, какимъ зовутъ
             Кизилъ дѣвицы, межъ собой смѣясь. (26)
             Ромео, добра ночь!-- иду въ постель;
             А въ полѣ ложе слишкомъ холодно.
             Идемъ ли?
   

БЕНВОЛІО.

                                 Да; того искать напрасно,
             Кто не желаетъ, чтобъ его нашли.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНВ ВТОРАЯ.

Садъ возлѣ дому Капулети.-- Ночь.

РОМЕО,
отойдя отъ стѣны, гдѣ онъ слышалъ разговоръ Бенволіо и Меркуціо.

             Тотъ шутитъ ранами, кто не былъ раненъ...

(Джульетта показывается у окна.)

             Но, тсъ!.. что тамъ за свѣтъ блеснулъ въ окнѣ?
             Востокъ вѣдь это, а Джульетта солнце!--
             Взойди, свѣтило красоты! убей
             Ревнивую луну! (27) она, съ досады,
             Блѣднѣя, меркнетъ, оттого, что ты,
             Ея весталка, превзошла ее
             Своей красой! Когда она ревнива,
             Не будь ея весталкой!-- Блѣденъ, желтъ
             Ея дѣвическій нарядъ;-- онъ впору
             Однимъ безумнымъ только; брось его!
             Моя синьора, о, моя любовь!...
             О, если бъ только знать ей, кто она!...
             Вѣдь говоритъ, не вымолвивъ ни слова...
             Ну чтожь? Она глазами рѣчь ведетъ,
             Имъ стану отвѣчать!.. Я слишкомъ смѣлъ,
             Она вѣдь не со мною говоритъ....
             Двѣ яркія звѣзды, занявшись чѣмъ то,
             Къ ея глазамъ съ мольбою обратились
             Блистать въ ихъ сферѣ, до возврата ихъ....
             Что, если бъ были тамъ ея глаза,
             А звѣзды были вмѣсто глазъ ея?
             Ихъ пристыдилъ бы щекъ ея румянецъ,
             Какъ день -- свѣчу! Ея жь глаза, съ небесъ,
             Воздушныя пространства озарили
             И птицы бы запѣли будто днемъ!
             Смотри, головку на руку склонила!
             Будь я перчаткой на ея рукѣ,
             Я могъ бы къ этой щечкѣ прикасаться!
             Джульетта, не замѣчая во тьмѣ Ромео.
             Ахъ!...
   

РОМЕО.

                       Говоритъ!.. О, повтори опять,
             Блестящій ангелъ! Надо мной, въ ночь эту,
             Ты лучезарна, будто вѣстникъ неба,
             Представшій изумленнымъ взорамъ смертныхъ,
             Глядящимъ на него, когда онъ, сидя,
             На медленно идущихъ облакахъ,
             По лону воздуха паритъ!...
   

ДЖУЛЬЕТТА, не замѣчая Ромео.

                                                     Ромео!...
             Зачѣмъ Ромео ты?.. Брось это имя
             И отрекись отъ своего отца!..
             Когда жь не хочешь, поклянись въ любви,
             И я не буду больше Капулети!..
   

РОМЕО, въ сторону.

             Что, слушать мнѣ, иль отвѣчать на это?
   

ДЖУЛЬЕТТА, не замѣчая Ромео.

             Ты врагъ мой только именемъ своимъ;
             Будь самъ ты по себѣ, но только не Монтеки!
             И что Монтеки? Не рука, нога,
             И не лице, не человѣка часть...
             О, назовись иначе! Что названье?..
             То, что зовемъ мы розой, сохранитъ
             Свой ароматъ и подъ другимъ названьемъ;
             Такъ и съ Ромео, еслибъ не Ромео
             Былъ названъ. Сохрани и безъ прозванья
             Безцѣнныя достоинства свои!
             Ромео, брось свое ты имя;--
             За это имя, -- вѣдь не часть тебя, --
             Ты всю меня возьми...
   

РОМЕО, громко.

                                                     Беру тебя
             На словѣ: назови меня любовью,
             И я, вновь окрещенный, съ этихъ поръ
             Не буду болѣе Ромео!
   

ДЖУЛЬЕТТА, смотритъ изъ окна.

             Ты что за человѣкъ, одѣтый мракомъ,
             Проникшій въ мой секретъ?..
   

РОМЕО.

                                                               По имени,
             Не знаю, какъ сказать тебѣ, кто я!
             Мое мнѣ имя, ангелъ, ненавистно:
             Оно твой врагъ, -- и будь написано,
             Ябъ это слово изорвалъ въ клочки!...
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мой не упился слухъ и сотней словъ
             Твоихъ рѣчей, но голосъ узнаю:
             Не ты ль Ромео и Монтеки?
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, если для тебя они противны.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какъ ты вошелъ сюда? И для чего?
             Стѣна у сада высока, чтобъ взлѣсть;--
             Тебя здѣсь ожидаетъ смерть, когда
             Найдетъ кто либо изъ моихъ родныхъ.
   

РОМЕО.

             Чрезъ стѣну крылья легкія любви
             Перенесли меня; оплотъ изъ камня
             Любви не остановитъ, и, любовь
             Отважится на все, что ей возможно;--
             Такъ мнѣ твои родные не преграда!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Когда увидятъ, то убьютъ тебя!
   

РОМЕО.

             Увы! твой взоръ опаснѣй для меня,
             Чѣмъ ихъ мечи! Привѣтливо взгляни,
             И я непобѣдимъ враждою ихъ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не захочу за міръ, чтобъ, здѣсь, они
             Увидѣли тебя!
   

РОМЕО.

                                           Ночнымъ покровомъ
             Я скрытъ отъ взора ихъ; лишь только ты
             Люби меня, тогда пускай найдутъ:
             Мнѣ легче кончить жизнь отъ ихъ вражды,
             Чѣмъ, безъ любви твоей, отсрочка смерти!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Кто указалъ тебѣ сюда дорогу?
   

РОМЕО.

             Любовь внушила отыскать, она
             Дала совѣтъ мнѣ, я жь ей далъ глаза.
             Не кормчій я, во будь ты такъ далеко,
             Какъ тотъ обширный брегъ, за дальнымъ моремъ,
             Туда пущусь я за такимъ богатствомъ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мое лице теперь подъ маской ночи,
             Не то бы на щекахъ моихъ увидѣлъ
             Дѣвичій стыдъ, что ты меня подслушалъ.
             Хотѣла бъ оградить себя приличьемъ,
             Хотѣла бы отречься, что сказала!..
             Теперь, застѣнчивость, прости... Меня
             Ты любишь ли? я знаю, да, ты скажешь,
             И я повѣрю; но, поклявшись, можешь
             И обмануть: любовникамъ не вѣрнымъ
             Юпитеръ, говорятъ, смѣется.
             О, милый мой Ромео, если любишь,
             Скажи по чести! Если жь я поспѣшна,
             То я нахмурюсь, покажусь сердитой,
             Отвѣчу нѣтъ!-- Ты станешь вновь просить,-
             Иначе ни зачто не соглашусь!
             Монтеки мой, я слишкомъ ужь нѣжна!...
             Меня ты можешь вѣтренной назвать;
             Но вѣрь мнѣ, благородный человѣкъ,
             Я искренности больше докажу,
             Чѣмъ тотъ, кто ловко скрытничать привыкъ!
             Сознаюсь, я была бы осторожнѣй,
             Но прежде чѣмъ остереглась, ужь ты
             Подслушалъ страсть мою.... Прости же мнѣ!
             Согласья этого ты не считай
             За легкую любовь, которую
             Мракъ ночи такъ тебѣ открылъ!
   

РОМЕО.

             Синьора, я клянусь луной священной,
             Которая сребритъ верхи деревъ...
   

ДЖУЛЬЕТТА, прерывая его.

             О, не клянись невѣрною луной, --
             Она свой кругъ мѣняетъ каждый мѣсяцъ,
             Чтобъ и твоя любовь подобно ей
             Не измѣнилась.
   

РОМЕО.

                                           Чѣмъ же клясться мнѣ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ты вовсе не клянись; когда же хочешь,
             Клянись своимъ прелестнымъ существомъ, --
             Ты идолъ мой,-- и я тебѣ повѣрю!
   

РОМЕО.

             Такъ, если сердца чистая любовь...
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, не клянись, хотя ты радость мнѣ;
             Но нашъ ночной обѣтъ не радость мнѣ:
             Онъ слишкомъ быстръ, внезапенъ, необдуманъ, --
             Какъ молнія, что гаснетъ прежде, чѣмъ
             Успѣютъ произнесть; она блеститъ!
             Мой милый, добра ночь! зародышъ этой
             Любви, созрѣвши отъ дыханья лѣта,
             Распустится цвѣткомъ, при новой встрѣчѣ.
             Прощай, прощай! пусть безмятежный миръ,
             Какой во мнѣ, твою наполнитъ грудь!
   

РОМЕО.

             Уходишь ты, не наградивъ меня?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чѣмъ ночью можно наградить тебя?
   

РОМЕО.

             Обмѣномъ клятвъ любви, въ замѣнъ моихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я прежде ихъ дала, чѣмъ ты спросилъ,
             Теперь хотѣла бъ ихъ обратно взять.
   

РОМЕО.

             Обратно хочешь взять? Зачѣмъ, мой свѣтъ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чтобъ щедрой быть и снова дать тебѣ.
             Но я того желаю, что имѣю;
             Моя, какъ море, щедрость безъ границъ,
             И также глубока моя любовь, --
             Чѣмъ больше я даю тебѣ, тѣмъ больше
             Я ихъ имѣю: безконечны обѣ.--

(Кормилица извнутри зоветъ.)

             Тамъ чей-то голосъ; милый мой, прощай!--
             Что, няня?-- Мой Монтеки, вѣренъ будь!
             Пожди минуту, я приду опять.

(Угодитъ.)

РОМЕО.

             О, благостная ночь! Но я страшусь,
             Какъ ночь теперь, чтобъ не былъ это сонъ,--
             Онъ для дѣйствительности слишкомъ льстивъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА, возвращается.

             Три слова, а потомъ уже прощай.
             Когда твоей любви цѣль благородна,
             И думаешь жениться, извѣсти
             Меня, -- поутру я къ тебѣ пришлю, --
             Гдѣ и когда свершимъ обрядъ вѣнчанья, --
             И жребій мой падетъ къ твоимъ ногамъ,
             И за тобою, мой супругъ, пойду я
             Вездѣ по свѣту!
   

КОРМИЛИЦА, изъ комнатъ.

                                           Слышите, синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Сейчасъ.-- Когда жь недоброе задумалъ,
             Молю тебя --
   

КОРМИЛИЦА, изъ комнатъ.

                                 Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     А? иду!--
             Исканья брось, и предоставь меня
             Моей печали!... Утромъ я пришлю.
   

РОМЕО.

             Такъ пусть моей души блаженство зрѣетъ....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Сто разъ тебѣ желаю доброй ночи!

(Уходитъ.)

РОМЕО.

             Сто разъ безъ твоего мнѣ горьше свѣта!
             Любовь къ любви на встрѣчу такъ летитъ,
             Какъ ученикъ отъ книгъ играть бѣжитъ;
             Любовь же отъ любви идетъ уныло,
             Какъ утромъ въ школу ученикъ лѣнивый.

(Медленно удаляется.)

ДЖУЛЬЕТТА, снова показывается у окна.

             Ромео! тсъ... О, если бъ у меня
             Сокольника былъ голосъ,-- приманить
             Обратно милаго мнѣ сокола!
             Неволи голосъ шепчетъ и хрипитъ;
             Не то дрожалъ бы гротъ, гдѣ эхо спитъ,
             Я сдѣлала бъ ея воздушный голосъ
             Хриплѣе моего, все заставляя,
             Мнѣ вторить имя моего Ромео!
   

РОМЕО, возвращаясь.

             Вѣдь то моя душа зоветъ меня!
             Какъ ночью сладко звученъ гласъ любви, --
             Какъ музыка для внемлющихъ ушей!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ромео!
   

РОМЕО.

                                 Милая!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Скажи, въ которомъ
             Часу къ тебѣ послать могу я?
   

РОМЕО.

                                                               Въ девять.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Исполню... до того же двадцать лѣтъ...
             Забыла я, зачѣмъ тебя звала.
   

РОМЕО.

             Я обожду, пока не вспомнишь ты.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я все забуду, глядя на тебя,
             Лишь помня, что люблю съ тобою быть.
   

РОМЕО.

             Я не уйду, чтобъ ты была въ забвеньи, --
             Забуду все, лишь помня, что я здѣсь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Почти ужь утро... Я хоть и желаю,
             Чтобъ ты ушелъ, однако же не дальше,
             Какъ птичка у ребенка, что на шагъ
             Ей позволяетъ прыгать отъ руки,
             Какъ узнику несчастному въ цѣпяхъ,
             Чтобъ послѣ шелковинкой притянуть; --
             Такъ, страстно, онъ ревнивъ къ ея свободѣ!
   

РОМЕО.

             Когда бъ я могъ твоею птичкой быть!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             И я того желаю, милый мой;
             Но задушила бы тебя лаская!...
             Разлука -- сладкая печаль, пора:
             Прощай, -- я повторяла бъ до утра!

(Удаляется отъ окна.)

РОМЕО.

             Да низойдетъ сонъ на твои глаза,
             А въ сердце миръ.-- Когда бъ я былъ и сонъ,
             И миръ, что бъ такъ отрадно отдохнуть!
             Теперь пойду къ духовному отцу,
             Сказать о счастьи и просить совѣта.

(Перепрыгиваетъ чрезъ стѣну сада.)

   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Келья монаха Лоренцо.-- Разсвѣтъ.

ЛОРЕНЦО, выходитъ съ корзиною въ рукѣ.

             Ужъ сѣроокая заря взглянула
             На сумрачную ночь, лучами свѣта,
             Пестря, тамъ, на востокѣ облака;
             И блѣдный мракъ сбивается, какъ пьяный,
             Съ дневной стези отъ огненныхъ колесъ
             Титана. Прежде чѣмъ откроетъ солнце
             Свой жгучій глазъ, чтобъ день развеселить
             И влажной ночи изсушить росу,
             Сберу въ корзину вредоносныхъ травъ
             И съ благотворной сочностью цвѣтовъ.
             Земля природы матерь и могила, --
             Она утроба для нея и гробъ; --
             Изъ нѣдръ ея мы дѣти разныхъ формъ,
             Всѣ у ея груди находимъ пищу:
             Въ ней многое для многаго полезно,
             Все для чего ни будь, но все различно.
             О, много скрыто благостей могучихъ:
             Въ растеньяхъ, камняхъ, злакахъ, въ свойствѣ ихъ;
             Нѣтъ на землѣ такой ничтожной твари,
             Чтобы землѣ добра не приносила,
             И нѣтъ добра, что уклонясь отъ цѣли,
             Не гибло бы въ превратности своей:
             Въ зломъ примѣненьи благо будетъ вредъ,
             Порокъ же, иногда, почетнымъ дѣломъ.

(Срываетъ цвѣтокъ.)

             Вотъ, въ нѣжной ткани этаго цвѣточка
             Сокрыты ядъ и сила врачеванья:
             Онъ запахомъ,-- весь организмъ живитъ,
             А вкусомъ, -- убиваетъ чувства онъ.
             Подобныхъ два враждебныхъ властелина
             И въ смертномъ и въ травѣ: добро и зло;
             И если гдѣ превозмогаетъ вредъ,
             Тамъ скоро смерти червь снѣдаетъ жизнь! (28)
   

РОМЕО, входитъ.

             Отецъ, день добрый!
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Benedicite!
             Чей ранній гласъ мнѣ шлетъ привѣтъ любви?--
             Мой юный сынъ, смущенный духъ виной,
             Кто рано ложу говоритъ прости;
             Забота бодрствуетъ со старикомъ,
             А гдѣ она, тамъ не почіетъ сонъ;
             Гдѣ жь бодрой юности безпечный духъ
             Покоится, тамъ царство сновъ златыхъ:
             И мнѣ приходъ твой ранній говоритъ
             Что ты какою-то невзгодой поднятъ;
             А если нѣтъ, то я не ошибусь, --
             Ромео нашъ и не ложился спать.
   

РОМЕО.

             Да, впрочемъ я вкушалъ покой.
   

ЛОРЕНЦО.

             Не съ Розалиной ли? О, грѣхъ какой!
   

РОМЕО.

             Отецъ святой, я, съ Розалиной? нѣтъ!
             Забылъ я это имя, съ нимъ и скорбь!
   

ЛОРЕНЦО.

             Прекрасно, добрый сынъ, но гдѣ жь ты былъ?
   

РОМЕО.

             Я разскажу тебѣ все, безъ распросовъ:
             Съ моимъ врагомъ на праздникѣ я былъ,
             Гдѣ онъ, внезапно, рану мнѣ нанесъ,
             А я ему; въ тебѣ спасенье наше, --
             Будь намъ помощникъ и духовный врачъ!
             Вражды я не питаю, мой отецъ, --
             И за врага о томъ же я прошу.
   

ЛОРЕНЦО.

             Яснѣй, мой сынъ; загадочная рѣчь
             Находитъ и загадочный отвѣтъ.
   

РОМЕО.

             Такъ знай, что сердца моего лю6ось
             Я дочери прекрасной посвятилъ
             Богатаго синьора Капулети,--
             Она жь въ замѣнъ, свою мнѣ посвятила.
             Мы все устроили, лишь ты устрой
             Священнымъ бракомъ: гдѣ, когда и какъ
             Сошлись, влюбились, поклялись -- дорогой
             Скажу; но прежде этого прошу
             Ты согласись насъ обвѣнчать сегодня.
   

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ! Что это? Розалина,
             Предметъ любви твоей, уже ль тобой
             Покинута? У молодыхъ людей
             Любовь горитъ не въ сердцѣ, но въ глазахъ.
             О Iesus Maria! Ручьями слезъ
             Ты щеки орошалъ для Розалины!
             Вотще лилась соленая вода,
             Чтобъ приманить любовь, когда она
             Совсѣмъ ее не пьетъ. Еще отъ вздоховъ
             Твоихъ лучъ солнца не очистилъ неба;
             Твой прежній стонъ звучитъ въ моихъ ушахъ!
             Здѣсь, на твоихъ щекахъ остался слѣдъ
             Давнишнихъ слезъ, еще теперь не смытыхъ!
             И если прежде точно былъ ты самъ
             И горе было прежнее твое, --
             Оно и ты дышали Розалиной,
             И бросилъ!.. Можно ль женщинъ обвинять,
             Когда мужчины слабы какъ онѣ!
   

РОМЕО.

             Меня ты за любовь къ ней порицалъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Не за любовь, мое дитя, за дурь.
   

РОМЕО.

             Велѣлъ зарыть любовь.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Но не въ могилу
             Одну зарыть, другую жъ откопать.
   

РОМЕО.

             Прошу тебя, не упрекай меня!
             Которую теперь люблю, мнѣ платитъ
             За ласку лаской, за любовь любовью;
             А та не такъ!..
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Та знала хорошо,
             Что ты въ любви не по складамъ читаешь,
             А на обумъ... (29) Но, вѣтренникъ, пойдемъ,
             Отчасти я хочу тебѣ помочь:
             Союзъ вашъ можетъ счастье принести,
             Смѣнивъ семейную вражду любовью.
   

РОМЕО.

             О, поскорѣй уйдемъ, я тороплюсь!
   

ЛОРЕНЦО.

             Нѣтъ, лучше тише, другъ, оно вѣрнѣй;
             А скорый -- спотыкается скорѣй.

(Вмѣстѣ уходятъ.)

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Улица.

БЕНВОЛІО и МЕРКУЦІО, входятъ.

МЕРКУЦІО,

             Гдѣ жь, чортъ возьми, Ромео долженъ быть?--
             Не приходилъ ли ночью онъ домой?
   

БЕНВОЛІО.

             Я узнавалъ, онъ не былъ у отца.
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, эта блѣдная, бездушная
             Дѣвчонка Розалина, такъ его
             Томитъ, что онъ съ ума, навѣрно, спятитъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Вѣдь Тебальдъ, родичъ старца Капулети,
             Прислалъ записку въ домъ его отца.
   

МЕРКУЦІО.

   Вызовъ, жизнію клянусь!
   

БЕНВОЛІО.

   Ромео ему отвѣтитъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Каждый, кто пишетъ, можетъ отвѣтить запиской.
   

БЕНВОЛІО.

   Онъ мастерски отвѣтитъ, каковъ вопросъ таковъ и отвѣтъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Увы, бѣдный Ромео! уже онъ мертвъ! Пронзенъ черными глазками блѣднолицой красотки! Слухъ его прострѣленъ любовной пѣсенкой, а самая сердцевина его сердца расколота мѣткою стрѣлой слѣпаго мальчишки-стрѣлка! И ему мѣряться съ Тебальдомъ?
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, что такое Тебальдъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Поболѣе кота воеводы (30), скажу тебѣ. О! онъ бойкій герой на комплименты. Ему сражаться, что для тебя по нотамъ пѣть, тоже что для тебя тактъ, пауза и мѣра. (Становится въ позицію фехтующаго). Вотъ пауза изъ его полутакта: разъ, два, а три,-- въ твоей груди; настоящій головорѣзъ хорошаго тона, дуэлистъ, дуэлистъ! Баринъ изъ первѣйшаго дома, перваго и втораго повода не прозѣваетъ. (Подражаете восклицаніямъ фехтующаго) А! безсмертное passado!... punto reverso... Ага!...
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, что?
   

МЕРКУЦІО.

   Провалъ возьми подобное фиглярство и щебетанье жеманныхъ сумасбродовъ, этихъ модныхъ настройщиковъ восклнцаній: Клянусь Христомъ, дивный клинокъ! дивный молодецъ! дивная красотка!. Не достойно ли жалости, старинушка, что намъ досаждаютъ эти заморскія мухи, эти модные торгаши, эти pardonnez-moi, которые такъ идутъ къ новой формѣ, что никакъ не усядутся покойно на старомъ мѣстѣ! Ужь это ихъ bons, это bons?

(Входитъ Ромео.)

БЕНВОЛІО.

   Вотъ Ромео, вотъ Ромео!
   

МЕРКУЦІО.

   Ромео, безъ рому,-- совершенно прѣсный! О, ромъ, ромъ, ты превратился въ воду!-- Теперь онъ бредитъ стихами, которыми изливался Петрарка: Лаура, въ сравненіи съ его синьорой, просто судомойка; -- однако ея возлюбленный лучше твоего риѳмовалъ: Дидона -- потаскушка; Клеопатра -- цыганка; Елена и Геро -- сволочь; Тисбе съ сѣрыми глазками, или похожими на это, но все не то.-- Синьоръ Ромео, bonjour! вотъ французское привѣтствіе къ твоему французскому наряду. Послѣднюю ночь ты славно провелъ насъ.
   

РОМЕО.

   Здравствуйте оба. Чѣмъ я васъ провелъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Надулъ, синьоръ, надулъ. Понимаешь?
   

РОМЕО.

   Виноватъ, добрый Меркуціо, у меня было важное дѣло, а въ такомъ случаѣ отъ приличія можно и уклониться.
   

МЕРКУЦІО.

   Это почти тоже, что сказать: важное дѣло можетъ заставить и на колѣна склониться.
   

РОМЕО.

   Разумѣется, для приличія.
   

МЕРКУЦІО

   Весьма прилично угадалъ.
   

РОМЕО.

   Весьма приличное толкованіе.
   

МЕРКУЦІО.

   Нѣтъ, я настоящій цвѣтъ приличія.
   

РОМЕО.

   Вѣнчикъ цвѣтка.
   

МЕРКУЦІО.

   Правда.
   

РОМЕО.

   Въ такомъ случаѣ мои башмаки славно разцвѣли: они съ вѣнчиками цвѣтковъ. (31)
   

МЕРКУЦІО.

   Славно сказано! Продолжай острить, пока износятся твои остроносые башмаки, когда подошвы сотрутся, то еще останется острота носковъ. Просто, единственная острота!
   

РОМЕО.

   О, единственная острота, по гладкости подошвы, и годитея на подметки къ изношеннымъ башмакамъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Будь нашимъ посредникомъ, добрый Бенволіо, мой умъ изнемогаетъ.
   

РОМЕО.

   Хлыстомъ его, пришпорь, пришпорь, или я догоню.
   

МЕРКУЦІО.

   Нѣтъ, когда твой умъ пустится за мною въ погоню, гуськомъ (32), то я пропалъ; у тебя въ одной остротѣ болѣе гусиной игры, чѣмъ у меня въ пяти чувствахъ. Не сошлись ли мы сюда играть въ гуська?
   

РОМЕО.

   Ты со мною только для этого сходишься.
   

МЕРКУЦІО.

   Я укушу тебѣ ухо за эту шутку.
   

РОМЕО.

   Нѣтъ, добрый гусь, не кусайся.
   

МЕРКУЦІО.

   Твой умъ очень горькое лакомство, самая ѣдкая приправа.
   

РОМЕО.

   Н тказъ Париса мгновенно выводитъ его изъ себя.-- "Такъ это вызовъ?-- берегись же!" -- восклицаетъ онъ въ ярости, изъ одно мгновеніе смертельно раненый противникъ лежитъ у его ногъ. Но тутъ онъ опять смягчается и дружелюбно исполняетъ просьбу бывшаго соперника положить его возлѣ тѣла Джульетты.-- Достигнувъ этого дорогого тѣла, Ромео достигаетъ своей послѣдней цѣли. Выливъ въ рыдающемъ монологѣ всю скорбь своей души, онъ спокойно и твердо "разбиваетъ о скалы чолнъ гнетущей его жизни".
   Джульетта, какъ неразлучная спутница Ромео, хотя и переживаетъ въ драмѣ тѣ же душевныя перипетіи, какія выпадаютъ на его долю, но, съ фактической стороны, авторъ поставилъ ее въ нѣкоторыя иныя и, надо притомъ замѣтить, болѣе разнообразныя положенія. Это различіе объясняется тѣмъ, что Джульетта, какъ молодая дѣвушка, живущая въ семьѣ, конечно, не могла такъ свободно и спокойно предаваться сердечному влеченію, какъ могъ это дѣлать Ромео, юноша уже взрослый и потому бывшій господиномъ своихъ поступковъ. Онъ могъ, если хотѣлъ, скрывать свою страсть, но въ этомъ для него не было безусловной необходимости. Для Джульетты же тактика скрытности стояла на первомъ планѣ. Она, правда, сдѣлала по необходимости любимую кормилицу повѣренной своей тайны, но для родныхъ тайна эта должна была оставаться неприкосновенной, и это обусловливалось не только враждебными отношеніями обѣихъ семей, но еще болѣе личными характерами отца и матери Джульетты, далеко не бывшими съ ней въ близкихъ, интимныхъ отношеніяхъ. Этотъ послѣдній фактъ интересенъ въ особенности тѣмъ, что по немъ можно прослѣдить то удивительное искусство, съ какимъ Шекспиръ умѣлъ обставлять своихъ героевъ, смотря по цѣлямъ, къ какимъ они должны были прійти. Если бъ синьора Капулетти и ея мужъ были. изображены умными родителями, старавшимися жить душа въ душу со своей дочерью, то скрытность ея предъ ними показалась бы нравственной шероховатостью въ ея характерѣ, бросающей нѣкоторую тѣнь на эту чудную, свѣтлую личность. Если бъ Джульетта, довѣряя вполнѣ матери, открыла ей свою тайну, то весь ходъ драмы былъ бы иной. Но разъ мать и отецъ Джульетты изображены людьми хотя и не дурными, однако съ такими свойствами, какія не допускали интимнаго съ ними сближенія (онъ -- горячій и ограниченный крикунъ, а она -- холодная женщина, не понимавшая естественныхъ требованій молодой жизни), то этимъ Джульетта получала безупречное право дѣйствовать и поступать въ важныхъ вопросахъ жизни по своему собственному усмотрѣнію, а автору открывалась возможность создать характеръ Джульетты, какъ того требовала основная мысль драмы, т.-е. изобразить чистое, дѣтски-наивное существо, на которое судьба возложила тяжелое бремя справиться самостоятельно съ внезапнымъ напоромъ бурной страсти, налетѣвшей среди самыхъ неудобныхъ и затруднительныхъ обстоятельствъ.
   Въ началѣ драмы Джульетта является ребенкомъ еще болѣе, чѣмъ Ромео. Онъ по крайней мѣрѣ вздыхалъ по своей воображаемой страсти; ей же мысль о любви не приходила даже въ голову. Предложеніе матери выйти за Париса она выслушиваетъ съ такимъ равнодушіемъ, какъ. будто дѣло шло вовсе не о ней. Встрѣча съ Ромео сразу растопила это равнодушіе и мгновенно заставила распуститься пышнымъ цвѣтомъ эту богатую натуру. Принадлежа, подобно Ромео, къ тѣмъ цѣльнымъ существамъ, которыя не умѣютъ ничего дѣлать наполовину и если разъ предадутся чувству, то предадутся ему всецѣло и навсегда -- Джульетта въ этомъ превосходитъ даже самого Ромео, что и выражается прекрасно въ сценѣ ихъ объясненія въ саду, когда оба, задыхаясь отъ восторга, клянутся другъ другу въ своей привязанности. Ромео при этомъ только клянется и говоритъ о своей безбрежной любви; но въ отвѣтахъ Джульетты, полныхъ точно такой же страсти, постоянно проскальзываетъ мысль, что главная ея забота -- какъ бы сдѣлать эту любовь прочной и вѣчной. Она не хочетъ, чтобы онъ клялся луной, потому что луна измѣнчива; хочетъ даже сократить теперешнее свиданіе, чтобъ дать ихъ любви разрастись въ постоянный пышный цвѣтъ. Наконецъ она же первая требуетъ, чтобы союзъ ихъ непремѣнно былъ освященъ бракомъ. Словомъ, полная отдача всей себя новому чувству, -- отдача беззавѣтная и безповоротная, -- выдается и сквозитъ въ каждомъ ея словѣ и движенія.
   Прелестная комическая сцена, когда Джульетта торопитъ и тормошитъ свою старую, закашлявшуюся кормилицу, горя нетерпѣніемъ узнать, что сказалъ Ромео (д. II, сц. 5-я), рисуетъ опять Джульетту-ребенка, того самаго -- милаго, но вмѣстѣ горячаго и порывистаго ребенка, о которомъ кормилица недаромъ разсказывала, какъ она, будучи еще грудной крошкой, затѣяла драться, когда ей пришлась не по вкусу взятая въ ротъ полынь. Шекспиръ не забылъ, что героиня его, при всѣхъ своихъ идеальныхъ качествахъ, горячая италіанка, съ терпѣніемъ которой шутить нельзя. Щечки красавицы зардѣлись снова румянцемъ, едва старуха успѣла въ двухъ словахъ сказать свою вѣсть. Гораздо серьезнѣй по значенію представляется другая сцена, происходящая между тѣми же лицами, построенная на тѣхъ же внѣшнихъ началахъ, какъ и настоящая, но уже иная по внутреннему содержанію. Кормилица является къ Джульеттѣ также съ вѣстью, которую тоже не можетъ выговорить вдругъ. Но то была вѣсть радости, теперь же вѣсть бѣды и горя. Старуха остается въ выраженіи своихъ чувствъ комичной попрежнему; но не румянецъ радости вызываетъ она своимъ разсказомъ на щечкахъ своей молодой госпожи.-- "Ромео убилъ Тибальда", -- вотъ вѣсть, съ какой она пришла на этотъ разъ. Вспышка гнѣва и отчаянія пораженной этимъ извѣстіемъ Джульетты настолько ясно выражена въ драмѣ, что объяснять ее нѣтъ надобности. Довольно сказать, что потокъ оскорбительнѣйшихъ словъ и упрековъ выливается изъ прелестныхъ губокъ на того самаго Ромео, который за минуту считался обладавшимъ чуть не божьими совершенствами. Нѣкоторые критики видѣли въ этомъ порывѣ гнѣва Джульетты даже преувеличенность и фальшь относительно ея характера; но мнѣніе это несправедливо, и если взглянуть на эту сцену глубже, то окажется, что Шекспиръ и здѣсь остался тѣмъ же опытнымъ и всевидящимъ психологомъ, какимъ былъ всегда и вездѣ. Не говоря уже о томъ, что Джульетта, какъ чистокровная италіанка, не могла выражать своихъ чувствъ иначе, какъ съ нѣкоторой преувеличенностью, стоитъ вспомнить, какая именно причина вызвала ея гнѣвъ, чтобы понять вполнѣ его естественность и законность. Представьте себѣ дѣйствительно дѣвушку, только что вышедшую замужъ за человѣка, котораго она любитъ восторженно и безгранично; представьте, что, утопая въ счастьѣ, она ждетъ блаженную минуту перваго съ нимъ свиданія послѣ брака и вдругъ узнаетъ страшную вѣсть, что человѣкъ этотъ -- убійца любимаго ею брата! Упасть съ неба въ адъ было бы менѣе страшно, чѣмъ испытать такое разочарованіе. Чему жъ дивиться, что молодая, горячая кровь разразилась столь же сильнымъ отчаяньемъ, какъ силенъ былъ предшествовавшій ему восторгъ. Но зато какъ же умѣлъ Шекспиръ найтись въ этомъ положеніи и какъ просто и естественно привелъ вышедшую изъ себя Джульетту въ прежнее состояніе, сдѣлавъ ее опять чудной, любящей женщиной! -- "Мужъ! бѣдный, милый мужъ! кто жъ молвитъ сердечное тебѣ слово, если я, твоя жена, могла отъ тебя отречься!" -- таковы слова, которыми пришедшая въ себя Джульетта возвращаетъ свое сердце тому, кто ей всего дороже. Кто же не оцѣнитъ высокой сердечности этихъ словъ и не простить Джульеттѣ минутнаго ея увлеченія!
   Описанной сценѣ предшествуетъ извѣстный монологъ, когда Джульетта, ожидая Ромео, молитъ судьбу научить ее, какъ отдаться любви. Были критики, считавшіе содержаніе этого монолога не совсѣмъ идущимъ молодой дѣвушкѣ, а тѣмъ болѣе такому чистому существу, какъ Джульетта; но такое мнѣніе обличаетъ только излишнюю пуританскую щепетильность критиковъ. Если современная сцена, болѣе взыскательная, чѣмъ сцена Шекспирова времени насчетъ такъ называемой нравственности, дѣйствительно выпускаетъ или очень сокращаетъ этотъ монологъ при представленіяхъ драмы, то это еще не мѣрка для его оцѣнки, какъ поэтическаго произведенія. Если бъ мысли, выраженныя въ этомъ монологѣ, Джульетта высказывала кому-нибудь другому, то въ такомъ случаѣ сцена эта дѣйствительно имѣла бы нѣсколько шокирующій характеръ; но совсѣмъ другое получается впечатлѣніе, когда мы вспомнимъ, что вѣдь это -- монологъ, т.-е. рядъ мыслей, проносящихся въ головкѣ Джульетты, когда она исповѣдуется въ нихъ только самой себѣ. Шагъ, передъ которымъ она стоить, такъ важенъ и рѣшителенъ въ жизни молодой дѣвушки, что невольное о немъ представленіе является вполнѣ понятнымъ и естественнымъ. Вставъ на такую точку зрѣнія, мы увидимъ, что Шекспиръ былъ вполнѣ правъ, заставя свою героиню думать, какъ стала бы думать про себя на ея мѣстѣ всякая женщина; а разъ душевное состояніе изображено въ поэтическомъ произведеніи вѣрно, то узкій вопросъ о внѣшнемъ его приличіи или неприличіи уже не можетъ имѣть мѣста. Сверхъ того, нельзя не замѣтить, что самъ Шекспиръ смягчилъ характеръ этого монолога, заставя Джульетту постоянно вспоминать, что и она и Ромео отдаются любви чистыми и непорочными, а потому и ожидающіе ихъ восторги принесутъ въ себѣ счастье дозволенное и законное. Эта мысль, проходящая свѣтлой струей сквозь весь монологъ, не только служитъ достаточнымъ противовѣсомъ, чтобы заставить замолчать щепетильность критиковъ, но даже возводитъ Джульетту еще на болѣе высокій пьедесталъ невинности и чистоты.
   Послѣ прелестной поэтической сцены разлуки влюбленныхъ Ромео не является болѣе предъ глазами зрителей до окончательной катастрофы; но въ роли Джульетты именно съ этой минуты и начинается рядъ самыхъ замѣчательныхъ, рисующихъ ея характеръ положеній. Основнымъ мотивомъ всѣхъ этихъ сценъ является на первомъ планѣ удивительное пріобрѣтенное ею умѣнье держать себя и вместѣ съ тѣмъ притворяться, что требуется тѣмъ самымъ положеніемъ, въ которое она поставлена. Вѣра ея въ себя въ этомъ случаѣ такъ тверда и такъ велика, что она, подобно всѣмъ, слишкомъ хорошо знающимъ себя людямъ, позволяетъ себѣ даже иронически полувысказывать постороннимъ свои задушевныя мысли, зная хорошо, что основная тайна хранится подъ слишкомъ крѣпкимъ ключомъ, чтобы кто-нибудь могъ о ней узнать. Разговоръ ея съ матерью, когда послѣдняя говоритъ о Тибальдѣ, а Джульетта отвѣчаетъ, подставляя въ мысляхъ вмѣсто имени Тибальда имя Ромео, весь основанъ на полунамекахъ, двусмысленныхъ до такой степени, что не понимать ихъ можетъ только ограниченная синьора Капулетти. Сцена эта до того характерна, что при сравненіи въ ней Джульетты съ тѣмъ простымъ, невиннымъ ребенкомъ, какимъ она была въ началѣ драмы, невольно бросается въ глаза, какой школой житейской опытности стало для этого ребенка то, что она пережила подъ вліяніемъ страсти, охватившей все ея существо.
   Грубое обращеніе отца, требующаго брака Джульетты съ Парисомъ, и безсердечное отношеніе къ этому вопросу матери повергаютъ бѣдную дѣвушку въ такое горькое отчаяніе, что она почти совершенно падаетъ духомъ; но когда даже ея послѣдній другъ, кормилица, оказываетъ ея горю медвѣжью услугу, подавъ совѣть забыть Ромео, то отчаяніе это обрывается вдругъ, застывъ, какъ ледяная глыба. Ей, Джульеттѣ, данъ такой совѣть! Что значитъ передъ такимъ оскорбленіемъ все, что она вынесла отъ отца и матери? Гордо и презрительно, не удостоивъ даже гнѣвнымъ отвѣтомъ, высылаетъ она прочь свою бывшую любимицу, разрывая тѣмъ послѣднюю связь, скрѣплявшую ее съ роднымъ гнѣздомъ и минувшимъ дѣтствомъ. Прежней Джульетты нѣтъ больше! -- передъ нами рѣшительная женщина, всѣ мысли которой совмѣстились въ одной цѣли: найти своего Ромео или умереть
   Эту рѣшимость и это твердое самообладаніе сохраняетъ она до такой степени, что можетъ даже небрежно шутить съ Парисомъ, встрѣтившимъ ее въ кельѣ. Совѣтъ монаха, приведя Джульетту въ восторгъ и пробудя ея вѣру въ счастливый исходъ дѣла, порываетъ окончательно всѣ ея связи съ прошлымъ. Отецъ и мать для нея болѣе не существуютъ; она хитритъ и притворяется передъ ними, какъ самая опытная, привычная интриганка. Сомнѣніе, правда, закрадывается въ ея душу въ рѣшительный моментъ, когда надо выпить сонное питье; но нельзя забыть, что ей предложено дѣйствительно героическое средство, передъ которымъ былъ бы способенъ оробѣть всякій. Зато тѣмъ рельефнѣе и тѣмъ ярче выдѣляется на этомъ фонѣ робости и сомнѣнія ея послѣдній, почти радостный крикъ, съ которымъ она бросается во мракъ неизвѣстнаго, думая защитить своего дорогого Ромео.
   Послѣдняя сцена и смерть Джульетты построены на тѣхъ же психологическихъ началахъ, какъ и смерть Ромео. Въ этомъ случаѣ они, какъ и слѣдовало ожидать, оказываются похожими другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Подобно тому, какъ Ромео, ожидая вѣсти радости, внезапно узналъ страшную новость о смерти Джульетты, -- точно такъ же и она, пробудясь въ гробницѣ и ожидая упасть въ горячія объятія Ромео, находитъ только его холодный трупъ. Какъ онъ, услышавъ ужасную вѣсть, мгновенно рѣшаетъ покончить съ собой, -- такъ и она, увидя страшное зрѣлище, первымъ же движеніемъ руки схватываетъ пустую склянку, въ надеждѣ, что въ ней осталось довольно яда и для нея. Подобно Ромео, она нимало не интересуется ни обстоятельствами ни причинами поcтигшей ихъ бѣды, но спѣшитъ только соединить, во что бы то ни стало, съ Ромео свою судьбу. Нѣтъ яда -- кончаетъ дѣло кинжалъ. Потерявъ другъ друга, они потеряли все! Драма жизни обоихъ кончилась безусловно, значитъ, остается только опустить занавѣсъ. Всякій эпилогъ былъ бы невозможенъ и неумѣстенъ. Этимъ взглядомъ на конецъ драмы объясняется и тотъ интересный фактъ, почему Шекспиръ и Брукъ оба измѣнили окончаніе драмы противъ того, что мы находимъ въ примитивныхъ легендахъ, гдѣ, какъ извѣстно, пробудившаяся Джульетта застаетъ отравленнаго Ромео еще въ живыхъ, и они ведутъ предсмертный разговоръ. Инстинктивное чутье подсказало обоимъ поэтамъ, что подобное продленіе страданій несчастныхъ любовниковъ было бы, во-первыхъ, слишкомъ жестоко, а во-вторыхъ -- исказило бы основную мысль развязки, по которой возвращеніе къ какимъ бы то ни было проблескамъ жизни было бы для нихъ невозможно вслѣдъ за полученіемъ обоими ужасной вѣсти.-- Гаррикъ передѣлалъ окончаніе драмы согласно тексту легенды и игралъ роль Ромео въ этомъ видѣ. Очень можетъ быть, что подобная передѣлка давала ему возможность блеснуть полнѣе своимъ актерскимъ талантомъ; но Шекспира нельзя искажать въ пользу такихъ цѣлей. Современная сцена возстановила подлинный текстъ, понявъ хорошо, что вѣрное исполненіе драмы, по мысли поэта, производитъ на истинныхъ цѣнителей гораздо большее впечатлѣніе, чѣмъ всякая передѣлка, хотя бы и разсчитанная на большій сценическій эффектъ.

-----

   Изъ прочихъ лицъ драмы главную роль, по близости къ герою и героинѣ, играютъ отецъ и мать Джульетты. Характеры обоихъ нарисованы ясно и вполнѣ цѣлесообразно съ общимъ замысломъ произведенія. Отецъ -- человѣкъ добрый по природѣ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, вспыльчивый и ограниченный. Вспыльчивость его главнѣйше поддерживается тѣмъ, что, принадлежа къ такъ называемымъ баловнямъ судьбы по благосостоянію и удачамъ въ жизни, онъ не любить противорѣчія съ чьей бы то ни было стороны и вслѣдствіе этого всякое несогласіе съ своимъ мнѣніемъ принимаетъ за личную для себя обиду, противъ которой и вскипаетъ, какъ котелъ, не разсудивъ даже по своей ограниченности, кто правъ и кто виноватъ. Комическая его ссора съ Тибальдомъ изъ-за присутствія Ромео на праздникѣ очень похожа на задорную выходку двухъ крикливыхъ пѣтуховъ и служитъ прекраснымъ предварительнымъ эскизомъ этого характера, очень часто встрѣчающагося въ жизни именно среди отцовъ семействъ. Та же черта, хотя уже съ гораздо болѣе серьезнымъ послѣдствіемъ, выведена и въ объясненіи его съ Джульеттой, когда она отказывается выйти за Париса. Старикъ въ этой сценѣ рветъ и мечетъ, точно сорвавшійся съ цѣпи, но всякій можетъ замѣтить, что, будь Джульетта немного болѣе опытна въ жизни, а мать на ея сторонѣ, то обѣ онѣ сумѣли бы прекрасно урезонить стараго крикуна и привести его къ порядку, такъ что онъ во всемъ бы съ ними согласился, думая, что поступаетъ именно такъ, какъ хочетъ самъ. Въ жизни онъ, подобно большинству ограниченныхъ людей, добрякъ и bon vivant и не только не желаетъ съ кѣмъ либо враждовать, но даже свою кровную ссору съ Монтекки поддерживаетъ больше по традиціи, чѣмъ по злобѣ. Это онъ обнаруживаетъ самъ, во-первыхъ, тѣмъ, что на своемъ праздникѣ не думаетъ преслѣдовать вошедшаго Ромео, а потомъ -- когда, въ разговорѣ съ Парисомъ, добродушно высказываетъ убѣжденіе, что если поразсудить, то старые люди, какъ Монтекки и онъ, могли бы провести остатокъ жизни въ мирѣ. Но бѣда именно въ томъ, что подобные люди не любятъ разсуждать, вслѣдствіе чего сварить съ ними, какъ говорится, кашу можно, только взявшись за дѣло очень тонко и умно. Пока Джульетта была невиннымъ ребенкомъ -- она взяться за это не умѣла и не могла; когда же жизнь научила ее опытноcти, то браться за дѣло было уже поздно, и она поневолѣ должна была обмануть стараго отца притворствомъ, въ чемъ и успѣла.
   Характеръ синьоры Капулетти совсѣмъ иной. Мужъ ея вспыльчивъ и горячъ, она -- сдержанна и холодна. Личность ея самымъ яснымъ образомъ высказывается въ той сценѣ, когда вмѣсто теплаго участія къ судьбѣ дочери, оскорбленной отцомъ, она холодно отклоняетъ ея отчаянное, полное любви обращеніе, предоставляя ей поступать, какъ она вздумаетъ сама. Ясно, что подобная мать не могла быть искреннимъ другомъ дочери. Въ драмѣ есть нѣсколько указаній, по которымъ можно прослѣдить и объяснить, почему она сдѣлалась именно такою. Старикъ Капулетти, болтая о своей прошедшей молодости, разсказываетъ о проказахъ, которыя были тридцать лѣтъ тому назадъ; синьора же Капулетти имѣла дѣтей уже въ года Джульетты, т.-е. четырнадцати лѣтъ, изъ чего можно сдѣлать выводъ, что, по мысли автора, мужъ былъ гораздо старше ея, и потому бракъ ихъ былъ явно неравенъ. Но неравные браки, какъ чуждые любви, обыкновенно имѣютъ одинъ изъ двухъ исходовъ: болѣе молодая сторона или не стѣсняется очень строго супружескими обѣтами, или принуждаетъ себя сохранить супружескую вѣрность изъ чувства долга. Но въ этомъ послѣднемъ случаѣ въ женщинѣ является естественное желаніе чѣмъ-нибудь себя вознаградить за подобное самопожертвованіе, и онѣ часто удовлетворяются тѣмъ, что возвеличиваютъ себя за свой подвигъ въ своихъ собственныхъ глазахъ и чрезъ это дѣлаются склонными требовать такой же сдержанности и такого же самопожертвованія и отъ другихъ. Синьора Капулетти принадлежала именно къ подобной категоріи женщинъ. Холодная отъ природы, она, правда, осталась вѣрна своему старому мужу, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ ней исчезла способность понимать молодое, горячее сердце своей дочери. Отказъ Джульетты выйти за Париса былъ принятъ ею за непозволительную дерзость противъ воли отца, и недальновидная мать, гордясь своимъ собственнымъ умѣньемъ переламывать себя въ подобныхъ случаяхъ, вздумала, не понявъ характера дочери, требовать того же отъ нея, чѣмъ и разорвала окончательно сердечную съ нею связь.
   Личность кормилицы взята Шекспиромъ изъ поэмы Брука, гдѣ она нарисована замѣчательно вѣрными и законченными чертами. Характеръ ея слишкомъ понятенъ изъ самаго текста драмы, а потому и не нуждается въ какихъ-либо объясненіяхъ. Нельзя не обратить вниманія, до какой степени этотъ типъ, нарисованный триста лѣтъ тому назадъ, сохранилъ свои характерныя черты до нашего времени. Роль кормилицы Джульетты можно было бы смѣло вставить въ любую современную драму, не перемѣнивъ ни одной черты, и она оказалась бы совершенно на своемъ мѣстѣ. Среди нашего недавняго крѣпостного сословія такую личность можно было встрѣтить почти въ каждомъ патріархальномъ семействѣ. Та же непоколебимая преданность господамъ и гордость ихъ именемъ, та же горячая, до самоотверженія, любовь къ своимъ воспитанникамъ и, рядомъ съ этими прекрасными, обличающими добрую душу и чистое сердце качествами -- самыя низменныя, самыя смѣшныя понятія о нравственности и чувствѣ долга, самые невѣжественные, перетолкованные по-своему, взгляды на поступки людей, стоящихъ выше по развитію и образованію. Сама по себѣ личность кормилицы, конечно, не представляетъ чего-либо широкаго по замыслу и развитію, но какъ жанровая, умѣстно поставленная картинка, она всегда будетъ занимать видное мѣсто въ галлереѣ комическихъ, созданныхъ Шекспиромъ, лицъ.
   Меркуціо и Парисъ замѣчательны тѣмъ, что оба эти лица созданы исключительно Шекспиромъ. Въ новеллахъ и поэмѣ Брука упоминаются только ихъ имена. Въ Меркуціо изображены характерныя черты современной Шекспиру золотой молодежи или того рода людей, которые. употребляя Шекспирово же выраженіе "бѣгутъ къ смерти по цвѣточкамъ". Вивёры и гуляки -- они не видятъ предъ собой рѣшительно никакой серьезной цѣли и всю жизнь проводятъ въ томъ, чтобы срывать вершки удовольствія этой жизни, которую въ то же время цѣнятъ, по своему легкомыслію, такъ мало, что готовы пожертвовать ею по поводу перваго пустячнаго случая. Если люди такого рода, съ тѣмъ вмѣстѣ, недальни умомъ или пусты сердцемъ, то изъ нихъ выходятъ несносные, мелочные эгоисты или забіяки-бреттеры, общества которыхъ избѣгаютъ всѣ. Но разъ такія свойства соединяются, какъ въ Меркуціо, съ природнымъ остроуміемъ и добрымъ сердцемъ, то такихъ людей, наоборотъ, любятъ и ласкаютъ, какъ веселыхъ собесѣдниковъ и добрыхъ товарищей, охотно прощалъ имъ даже тѣ затруднительныя положеніе, въ какія они, по своему безпутному легкомыслію, нерѣдко ставятъ своихъ же собственныхъ друзей. Въ ходѣ пьесы роль Меркуціо имѣетъ два значенія: онъ, во-первыхъ, разнообразитъ своимъ комическимъ оттѣнкомъ общій тонъ первыхъ трехъ дѣйствій, который могъ бы показаться безъ того нѣсколько сентименталенъ, а во-вторыхъ -- затѣянная Меркуціо и кончающаяся его смертью ссора съ Тибальдомъ смягчаетъ и оправдываетъ нужное для дальнѣйшаго хода драмы вмѣшательство въ эту ссору Ромео, которое иначе противорѣчило бы той сдержанности, какую онъ выказываетъ послѣ брака съ Джульеттой. Для интересующихся въ Шекспирѣ нравами того времени роль Меркуціо представляетъ необыкновенно цѣнный и благодарный матеріалъ. Она вся написана въ жанрѣ тѣхъ преувеличенныхъ сравненій, метафоръ и натянутыхъ остротъ, которыя, съ легкой руки Лили, заполонили на нѣкоторое время англійскій литературный языкъ, оказавъ очень большое вліяніе на первыя произведенія даже самого Шекспира.
   Личность Париса интересна тѣмъ, что характеръ его былъ обработанъ Шекспиромъ два раза. По общепринятому второму тексту драмы (изд. 1599 г.), въ Парисѣ изображенъ безцвѣтный, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ высшей степени порядочный, учтивый и благовоспитанный юноша высшаго круга -- словомъ, то, что называется подходящимъ и завиднымъ женихомъ. Его именно такъ описываетъ кормилица. Бракъ съ Джульеттой представляется ему прекрасной подходящей партіей, которую онъ ищетъ вполнѣ искренно и честно; но страстной къ Джульеттѣ любви (на которую такіе люди, впрочемъ, едва ли и способны) Парисъ не обнаруживаетъ ничѣмъ. Между тѣмъ, въ первой редакціи драмы (изд. 1597 г.) Парисъ изображенъ такъ же горячо влюбленнымъ въ Джульетту, какъ и Ромео. Вдумываясь въ это, сдѣланное Шекспиромъ, измѣненіе, нельзя не признать его вполнѣ умѣстнымъ и цѣлесообразнымъ. Любовь Ромео и Джульетты изображена въ драмѣ, окруженной такимъ высокимъ ореоломъ свѣта и чистоты, что всякая постановка возлѣ нея какого-либо аналогическаго, даже искренняго чувства, показалась бы неумѣстной. Парисъ, влюбленный въ Джульетту, изобразилъ бы изъ себя нѣчто въ родѣ комическаго Ромео въ миніатюрѣ и не только не возбудилъ бы симпатіи, но, напротивъ, произвелъ бы диссонирующее впечатлѣніе, какъ лишній, поставленный не на мѣстѣ, предметъ. А между тѣмъ, будучи отдаленъ отъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ (какъ это сдѣлано во второй редакціи драмы) и потому не мѣшая производимому имъ впечатлѣнію, онъ, на ряду съ прочими аксессуарами, является также нужнымъ и умѣстнымъ звеномъ общей цѣпи. Трагическая его смерть отъ руки Ромео, кажущаяся на первый взглядъ совершенно случайной, имѣетъ, напротивъ, глубокій и вполнѣ гармонирующій съ общей идеей драмы смыслъ, выражая ту судьбу, которая неминуемо постигаетъ легкую посредственность (Парисъ, въ сущности, именно таковъ), если она вздумаетъ неблагоразумно встать на дорогѣ бурной страсти. Страсть, правда, нерѣдко уничтожаетъ сама себя, но въ-то же время она губить все, что вздумаетъ оказать ей препятствіе. Такъ и здѣсь: пока скромный и неопытный юноша, Парисъ, мирно шелъ въ жизни своей спокойной и благополучной дорогой -- судьба ему улыбалась во всемъ; но чуть вздумалъ онъ заградить путь разъяренному, какъ море, Ромео -- роковой ударъ шпаги покончилъ съ нимъ разомъ.
   Забіяка Тибальдъ и мирный, спокойный Бенволіо принадлежатъ къ чисто второстепеннымъ лицамъ, и ихъ, едва намѣченные, характеры не требуютъ объясненія.
   Монахъ Лорензо былъ предметомъ многочисленныхъ разборовъ и критикъ. Нѣкоторые комментаторы приписывали ему значеніе, аналогическое съ значеніемъ хора древнихъ трагедій. Другіе видѣли въ немъ что-то въ родѣ оракула, вѣщающаго приговоры судьбы; -- но ни то ни другое мнѣніе справедливымъ признано быть не можетъ. Хоръ древнихъ трагедій выражалъ чувства, которыя, по содержанію представленія, должны были возбуждаться въ душѣ зрителей; въ роли же монаха Лорензо такого значенія нельзя найти и слѣда. Равно ничѣмъ не выражается его значеніе, какъ оракула, провозглашающаго въ происходящихъ событіяхъ свое послѣднее правдивое слово. Онъ, наоборотъ, самъ попадается въ ту хитросплетеную сѣть, помощью которой думалъ привести дѣло къ развязкѣ, обнаруживъ тѣмъ свое полнѣйшее въ этомъ вопросѣ безсиліе, на ряду со всѣми прочими дѣйствующими лицами. Если отрѣшиться отъ предвзятаго намѣренія видѣть въ этомъ лицѣ какое-то особенное существо и взглянуть на него съ обыкновенной точки зрѣнія, то монахъ Лорензо, подобно всѣмъ прочимъ Шекспировымъ лицамъ, окажется ни болѣе ни менѣе, какъ обыкновенный живой человѣкъ, введенный въ драму лишь потому, что оригинальные черты его характера были нужны, какъ подходящія краски, для нѣкоторыхъ деталей задуманной картины. Такъ, любовникамъ нужно вѣнчаться -- является монахъ. Нужно приготовить сонное питье для Джульетты -- это дѣло приличнѣе всего было поручить ему же, потому, во-первыхъ, что въ подобныхъ случаяхъ необходимъ человѣкъ, достойный довѣрія, а во-вторыхъ -- тайныя знанія цѣлебныхъ свойствъ различныхъ веществъ изучались тогда именно въ монастыряхъ. Далѣе по содержанію драмы требуется лицо, которое своимъ авторитетомъ и благоразумными совѣтами сдерживало бы и направляло страстные порывы главныхъ лицъ, -- монахъ Лоренцо является и тутъ самымъ подходящимъ субъектомъ. Наконецъ и въ развязкѣ драмы, когда по ходу событій надо выслушать правдивую повѣсть о томъ, что случилось, -- духовный отецъ оказывается и тутъ настоящимъ человѣкомъ на настоящемъ мѣстѣ.-- Внѣшняя сторона роли монаха Лорензо намѣчалась такимъ образомъ сама собой; что же до его характера, то здѣсь Шекспиръ, какъ и вездѣ, остался вѣренъ основной чертѣ своего творчества: изображать людей такими, каковы они въ дѣйствительности, со всѣми ихъ хорошими и дурными качествами, не перевышая и не перенижая, ради постороннихъ цѣлей, стрѣлки ихъ нравственныхъ вѣсовъ ни въ ту ни въ другую сторону. Характеръ монаха Лорензо обрисованъ ясно и просто. Человѣкъ безусловно честный и добросовѣстный, онъ умѣлъ прослыть такимъ и въ общемъ мнѣніи, при чемъ уваженіе къ нему усиливалось еще болѣе благодаря его духовному сану и ученымъ познаніямъ. При этомъ однако отшельническая жизнь и сословіе, къ которому онъ принадлежалъ, вывели его настолько изъ колеи практической дѣятельности, что, когда ему пришлось (хотя и съ добрымъ намѣреніемъ) вмѣшаться въ бурно-кипѣвшій потокъ настоящей жизни, онъ оказался умѣющимъ давать только мудрые совѣты, изъ которыхъ не вышло ничего добраго. Своимъ согласіемъ на тайный бракъ Ромео и Джульетты, результатомъ котораго, по его мнѣнію, могло послѣдовать примиреніе двухъ семей, онъ доказалъ, что смотрѣлъ на этотъ предметъ такъ же легкомысленно, какъ и сами неопытные любовники. Придуманное имъ героическое средство для спасенія Джульетты не удалось точно также. Ясно, значитъ, что онъ не былъ человѣкомъ дѣла. Даже его готовность дѣлать добро (за что онъ и заслужилъ всеобщее уваженіе) также не выдержала прикосновенія съ дѣйствительностью, когда дѣйствительность эта грозила непріятностью для него самого. Придя спасать Джульетту на кладбище, онъ до того потерялся, увидя неудачу своего плана, что не задумался малодушно убѣжать, оставя бѣдную дѣвушку въ такомъ ужасномъ положеніи. Словомъ, человѣкъ какъ есть, со всѣми достоинствами и недостатками, Шекспировскій характеръ въ полномъ смыслѣ слова -- таковъ монахъ. Лорензо. Въ концѣ его роли есть одна крайне замѣчательная фраза: -- "власть, высшая, чѣмъ мы, перерѣшила все то, что мы задумали!" -- говоритъ онъ очнувшейся Джульеттѣ и этими словами высказываетъ всю основную мысль драмы. Добрый старикъ ошибся только, назвавъ (по привычкѣ говорить духовнымъ слогомъ) эту власть высшей. Ромео и Джульетта погибли дѣйствительно отъ злого вліянія болѣе сильной, чѣмъ они, власти; но это была не та благородная власть судьбы, которой люди подчиняются безпрекословно! Это была, напротивъ, низменная, нечистая власть той среды, въ которую попала ихъ дѣтски-чистая, восторженная любовь! Это была власть дрязгъ и предразсудковъ, на почвѣ которой выросла и укоренилась бывшая гибельной для нихъ вражда ихъ родственниковъ. И что бы ни говорили о благотворномъ смягчающемъ впечатлѣніи, которое производитъ въ концѣ драмы примиреніе двухъ домовъ -- съ мнѣніемъ этимъ нельзя согласиться вполнѣ. Сколько бы ни утѣшали себя глупые старики намѣреніемъ воздвигнуть Ромео и Джульеттѣ памятникъ изъ чистаго золота -- всякій навѣрно повторитъ, обратясь къ нимъ, горькое, укоризненное слово принца: -- "любуйтесь, чѣмъ кончилась ваша слѣпая вражда и ненависть!" -- и затѣмъ невольно спроситъ самъ себя: "за что же была погублена эта молодая жизнь двухъ чистыхъ существъ?"
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Эскалъ, герцогъ Веронскій.
   Парисъ, молодой дворянинъ, его родственникъ.
   Монтекки, Капулетти, главы двухъ враждебныхъ домовъ 1).
   Ромео, сынъ Монтекки.
   Старый дядя Капулетти.
   Меркуціо, родственникъ герцога, другъ Ромео.
   Бенволіо, племянникъ Монтекки, другъ Ромео.
   Тибальдъ, племянникъ жены Капулетти.
   Лорензо, Джіованно, францисканскіе монахи.
   Балтазаръ, слуга Ромео.
   Абрамъ, слуга Монтекки.
   Самсонъ, Грегоріо, слуги Капулетти.
   Аптекарь.
   Трое музыкантовъ.
   Хоръ.
   Мальчикъ.
   Пьетро, слуга Капулетти.
   Офицеръ.
   Пажъ Париса.
   Жена Монтекки.
   Жена Капулетти.
   Джульетта, дочь Капулетти.
   Кормилица Джульетты.

Граждане Вероны, лица разныхъ сословій, родственники обоихъ враждующихъ домовъ, маски, стража и народъ.

Мѣсто дѣйствія -- въ Веронѣ, а одна сцена пятаго дѣйствія -- въ Мантуѣ.

  

ПРОЛОГЪ 2).

   Въ Веронѣ, городѣ прекрасномъ, жили
   Два дома, равныхъ знатностью своей;
   Но на бѣду враждой кровавой были
   Раздѣлены ихъ семьи съ давнихъ дней.
   И вотъ въ ряду ихъ родословной длинной
   Родилась пара любящихъ сердецъ 3),
   Которымъ рокъ судилъ своей кончиной
   Семейной распрѣ положить конецъ.
   Вражда отцовъ, чья пагубная сила
   Такъ горячо была возбуждена,
   Что смерть дѣтей одна ее смирила,
   Предъ вами будетъ изображена.
   Почтите насъ терпѣньемъ и вниманьемъ,
   Мы жъ слабый трудъ свой улучшимъ стараньемъ.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь въ Веронѣ.

(Входятъ Самсонъ и Грегоріо вооруженные).

   Самсонъ. Клянусь честью, Грегоріо, мы не дадимъ себя замарать! 4).
   Грегоріо. Конечно, мы не угольщики.
   Самсонъ. Пусть насъ только тронутъ, -- мы имъ покажемъ!
   Грегоріо. Ну, ты покажешь развѣ только пятки 5).
   Самсонъ. Когда меня расшевелятъ, я дерусь, какъ бѣшеный.
   Грегоріо. Бѣда въ томъ, что тебя трудно расшевелить.
   Самсонъ. Для этого мнѣ довольно увидѣть собаку изъ дома Монтекки.
   Грегоріо. Расшевелиться -- значитъ бѣжать, а стоять твердо -- значитъ быть храбрымъ. Потому, если тебя расшевелятъ, то ты убѣжишь.
   Самсонъ. Если такъ, то собака изъ этого дома заставитъ меня стоять твердо. Покажись мужчина или женщина 6) изъ семьи Монтекки -- я остановлюсь предъ ними, какъ стѣна.
   Грегоріо. И окажешься трусомъ, потому что трусы всегда прячутся за стѣной.
   Самсонъ. Вѣрно, и потому женщины, какъ хрупкая посуда, всегда жмутся къ стѣнѣ. Но я мужчинъ изъ дома Монтекки стану гнать отъ стѣны прочь, а женщинъ къ ней припру.
   Грегоріо. Ссора между нашими господами, а мы только ихъ слуги.
   Самсонъ. Это все равно; я буду поступать, какъ тиранъ, со всѣми. Подравшись съ мужчинами, не дамъ спуску и дѣвчонкамъ.
   Грегоріо. Какъ, и невиннымъ дѣвочкамъ?
   Самсонъ. Имъ или ихъ невинности;-- понимай, какъ хочешь.
   Грегоріо. Онѣ поймутъ это такъ, какъ почувствуютъ.
   Самсонъ. Меня онѣ почувствуютъ, потому что я за себя постоять могу. извѣстно всѣмъ, что на мнѣ мяса довольно.
   Грегоріо. Конечно, потому что ты не рыба;-- а будь ты ею, то навѣрное былъ бы треской. Берись за шпагу: вотъ идутъ двое изъ дома Монтекки. (Входятъ Абрамъ и Балтазаръ).
   Самсонъ. Мечъ мой готовъ. Задирай ихъ ты; а я буду прикрывать твою спину.
   Грегоріо. Ты, кажется, хочешь показать имъ свою собственную и убѣжать?
   Самсонъ. Не бойся.
   Грегоріо. Боюсь, чтобъ не вышло такъ.
   Самсонъ. Дадимъ начать ссору имъ. Пусть право будетъ на нашей сторонѣ.
   Грегоріо. Я насуплюсь, когда они будутъ проходить. Пусть понимаютъ это, какъ хотятъ.
   Самсонъ. Или какъ посмѣютъ. Я закушу на нихъ палецъ 7), вѣдь это обида! Посмотримъ, какъ они ее перенесутъ.
   Абрамъ. Эй, пріятель, это ты на насъ закусилъ палецъ?
   Самсонъ. Закусилъ.
   Абрамъ. Я спрашиваю: на насъ ли ты его закусилъ?
   Самсонъ. Грегоріо, -- будемъ мы правы, если я скажу: да?
   Грегоріо. Нѣтъ.
   Самсонъ. Такъ нѣтъ, синьоръ, не на васъ. Закусилъ просто -- и все тутъ.
   Грегоріо. Вы, кажется, ищете ссоры?
   Абрамъ. Ссоры?-- Нѣтъ, мы ее не ищемъ.
   Самсонъ. А если ищете, такъ я весь къ вашимъ услугамъ. Наши господа не хуже вашихъ.
   Абрамъ. Да и не лучше.
   Самсонъ. Хорошо, хорошо! (Вдали показывается Бенволіо).
   Грегоріо. Говори -- лучше. Вотъ идетъ родственникъ нашего господина.
   Самсонъ. Лучше, лучше!
   Абрамъ. Ты лжешь!
   Самсонъ. Вынимай шпагу, если ты не трусъ! Грегоріо, помни свой ударъ!

(Дерутся).

   Бенволіо. Ни съ мѣста негодяи! Шпаги въ ножны! Вы сами не донимаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ у нихъ шпаги).

(Входитъ Тибальдъ).

   Тибальдъ. Какъ! Ты дерешься съ сволочью? Сюда,
   Беннодіо! Смерть ждетъ тебя!
   Бенволіо.                     Я только
   Хотѣлъ ихъ помирить. Вложи свой мечъ
   И помоги мнѣ кончить дѣло миромъ.
   Тибальдь. Съ мечомъ въ рукахъ и говорить о мирѣ!
   Мнѣ такъ же невавистно это слово,
   Какъ темный адъ, какъ ты, какъ всѣ Монтекки!
   Держись смѣлѣе, трусъ!

(Дерутся. Сбѣгаются приверженцы обоихъ домовъ; затѣмъ является толпа гражданъ, сооруженныхъ дубинами).

   1-й гражданинъ. Эй! топоровъ съ бердышами! Бей ихъ! Руби! Долой Капулетти! Долой Монтекки! (Входитъ Капулетти въ домашнемъ платьѣ; за нимъ его жена).
   Капулетти. Что здѣсь за шумъ? Эй! Эй, мой длинный мечъ!
   Жена Кап. Костыль, костыль!-- тебѣ ль съ мечомъ соваться!
   Капулетти. Сказалъ я -- мечъ! Вонъ, вонъ старикъ Монтекки идетъ сюда, мечомъ мнѣ угрожая! (Входятъ Монтекки съ женой).
   Монтекки. А, низкій Капулетти! (Жена его удерживаетъ).
   Прочь! пусти!
   Жена Монтекки. Для драки ты не сдѣлаешь ни шагу.

(Входитъ герцогъ со свитой).

   Герцогъ. Мятежники, враги порядка! злобно
   Пятнаете вы кровью вашихъ близкихъ
   Свои мечи! Вы будете ли слушать
   Меня, иль нѣтъ? Вы звѣри или люди?..
   Ужель огонь вражды свирѣпой вашей
   Способна потушить лишь только кровь
   Изъ вашихъ ранъ? -- Подъ страхомъ строгой пытки
   Приказываю бросить вамъ сейчасъ
   Оружіе изъ рукъ, покрытыхъ кровью,
   И выслушать свой приговоръ изъ устъ
   Разгнѣваннаго принца! -- Въ третій разъ
   Смутили вы, Монтекки съ Капулетти,
   По поводу ничтожнѣйшей причины
   Покой и миръ старинныхъ нашихъ стѣнъ!
   Три раза старцы-граждане Вероны,
   Забывши миръ и свой почтенный санъ,
   Хватались ослабѣвшими руками
   За старые, источенные пылью
   Свои мечи, чтобъ потушить старинный
   Вашъ злобный споръ! -- Коль скоро повторится
   Еще подобный случай -- вашей жизнью
   Отвѣтите вы оба; а теперь
   Ступайте прочь отсюда! Капулетти,
   Пойдетъ со мной! Монтекки жъ долженъ будетъ
   Явиться въ замокъ нашъ сегодня въ полдень,
   Чтобъ выслушать дальнѣйшее рѣшенье
   Суда по дѣлу этому! -- Идите жъ!
   И знайте, что ослушниковъ ждетъ казнь!

(Принцъ, свита, Капулетти съ женой, Тибальдъ, граждане и слуги уходятъ).

   Монтекки. Кто пробудилъ вновь старую вражду?
   Ты, кажется, племянникъ, былъ при этомъ?
   Бенволіо. Придя сюда, увидѣлъ я, что здѣсь
   Дерутся ваши слуги со слугами
   Противника. Я ихъ хотѣлъ разнять,
   Но тутъ явился бѣшеный Тибальдъ
   Съ угрозами и бранью, вынулъ мечъ,
   Махалъ, свистѣлъ имъ въ воздухѣ и дерзко
   Кричалъ мнѣ въ уши вызовъ. Вслѣдъ затѣмъ,
   Едва успѣли съ нимъ мы обмѣняться
   Двумя-тремя ударами, -- явилась
   Толпа гражданъ, и битва стала общей,
   Пока ее не прекратилъ своимъ
   Явленьемъ принцъ.
   Жена Монтекки. Гдѣ сынъ мой? Гдѣ Ромео?
   Кто видѣлся сегодня съ нимъ? Какъ рада
   Я всей душой, что не былъ въ дракѣ онъ.
   Бенволіо. Сегодня рано утромъ вышелъ я,
   Преслѣдуемый грустной тайной думой,
   На поле погулять, задолго прежде,
   Чѣмъ первый лучъ божественнаго солнца
   Успѣлъ проникнутъ въ золотыя окна
   Блестящаго востока.-- Проходя
   За городомъ, тамъ, гдѣ отъ стѣнъ на западъ
   Раскинулась аллея сикоморъ,
   Увидѣлъ я, какъ нашъ Ромео грустно
   Гулялъ въ ея тѣни. Но чуть направилъ
   Я шагъ къ нему -- онъ быстро повернулъ
   И скрылся въ чащѣ лѣса.-- Я, привыкнувъ
   Знать по себѣ, что люди любятъ быть
   Одни въ минуты грусти, поступилъ,
   Какъ мнѣ шептала это мысль, оставивъ
   Охотно одного, кто самъ старался
   Меня избѣгнуть.
   Монтекки.           Тамъ его встрѣчали
   Уже не разъ и видѣли, какъ онъ
   Слезами спорилъ съ плачущей росой,
   А вздохами -- съ унылымъ стономъ вѣтра,
   Несущаго гряды тяжелыхъ тучъ.
   И каждый разъ, лишь только на востоки
   Распахивался свѣтлый пологъ дня, --
   Задумчивый мой сынъ, спѣша укрыться
   Отъ солнечныхъ лучей, бѣжалъ домой
   И тамъ, закрывъ завѣсами окошки,
   Творилъ себѣ искусственную ночь.
   Онъ гибель наживетъ своимъ несчастьемъ,
   Когда друзья не вступятся съ участьемъ.
   Бенволіо. И тайна этой грусти неизвѣстна
   Вамъ, добрый дядя?
   Монтекки.          Нѣтъ!-- и я никакъ
   Не могъ ее развѣдать.
   Бенволіо.          Вы пытались
   Однако говоритъ съ нимъ?
   Монтекки.          О, конечно!
   И я и кое-кто изъ нашихъ близкихъ
   Старались разузнать ее; но онъ,
   Какъ кажется, далъ слово быть своимъ
   Единственнымъ совѣтникомъ, и если
   Нельзя сказать, что онъ себѣ такъ вѣренъ --
   То все жъ настолько скрытно-молчаливъ,
   Что можетъ быть сравненъ съ цвѣточной почкой,
   Въ которой поселился злой червякъ,
   Грызущій нѣжный цвѣтъ ея задолго
   До той поры, покуда онъ успѣлъ
   Раскрыться передъ солнцемъ. Будь возможность
   Узнать точнѣй, чѣмъ опечаленъ онъ --
   Къ лѣченью путь, конечно бъ, былъ найденъ.

(Вдали показывается Ромео).

   Бенволіо. Вотъ онъ! -- Оставьте насъ -- и я, быть-можетъ,
   Узнать успѣю то, что васъ тревожитъ.
   Монтекки. Дай Богъ, чтобъ мысль твоя была вѣрна,
   И ты успѣлъ узнать! -- Идемъ, жена.

(Уходятъ Монтекки съ женой).

   Бенволіо. Ромео! Съ добрымъ утромъ!
   Ромео.                               Неужели
   Такъ молодъ день 8)?
   Бенволіо.           Сейчасъ пробило девять.
   Ромео. Какъ долги дни тоски! Скажи, здѣсь былъ
   Сейчасъ отецъ мой, кажется?..
   Бенволіо.                     Онъ точно.
   А ты скажи теперь мнѣ, чѣмъ успѣлъ
   Себѣ ты сдѣлать столь протяжнымъ время?
   Ромео. Отсутствіемъ того, что помогло бы
   Его мнѣ сократить.
   Бенволіо.           Любовь, конечно,
   Вмѣшалась тутъ?
   Ромео.                     Далекъ я!.. 9)
   Бенволіо.                     Отъ любви?
   Ромео. Не отъ любви, но отъ ея предмета!
   Бенволіо. Ужель любовь, столь сладкая на видъ,
   Жестоко такъ терзаетъ насъ на дѣлѣ?
   Ромео. О, да! Ее слѣпой привыкли звать,
   Но насъ она ведетъ, куда захочетъ!..
   Гдѣ мы обѣдаемъ?-- Что здѣсь за ссора
   Была сегодня утромъ? -- Впрочемъ, я
   Разсказъ о ней ужъ слышалъ.-- Много зла
   Намъ дѣлаетъ вражда, но вдвое больше
   Мы терпимъ отъ любви!.. Любовь -- блаженство
   Среди бѣды и горе средь утѣхъ!
   Ничтожность, покоряющая все!
   Серьезная безпечность! Легкость съ виду --
   На дѣлѣ жъ тяжесть! Хаосъ чудныхъ формъ!
   Рядъ крайностей, свинцовый пухъ, блестящій
   И вмѣстѣ мрачный дымъ! Холодный пламень;
   Здоровый недугъ, бодрствующій сонъ!
   Всегдашнее не то, чего мы жаждемъ --
   Она вся въ насъ, и отъ нея мы страждемъ!
   Смѣешься ты 10)?
   Бенволіо.           Нѣтъ, добрый другъ, я плачу.
   Ромео. О чемъ, добрякъ мой?
   Бенволіо.                     О твоей бѣдѣ.
   Ромео. Вотъ такъ любовь творитъ лишь зло вездѣ!
   Я ею грудь свою въ конецъ разстроилъ,
   А ты еще печаль мою удвоилъ!..
   Ты, показавъ участье мнѣ свое,
   Усугубилъ лишь горе тѣмъ мое!..
   Любовь! Любовь! Ты -- дымъ густой и мрачный!
   Въ глазахъ же тѣхъ, кто любитъ, -- ты прозрачный
   И яркій свѣтъ! Ты -- море смутныхъ грезъ,
   Кипящее волнами горькихъ слезъ
   Любовниковъ! Безумье съ свѣтлымъ взглядомъ!
   Ты сладость намъ и вмѣстѣ чаша съ ядомъ!..
   Прощай! Я ухожу...
   Беиволіо.                     Съ тобой и я.
   Уйдя одинъ, обидишь ты меня.
   Ромео. Меня совсѣмъ разбило горе это.
   Я чувствую, что я не здѣсь, а гдѣ-то
   Въ иной странѣ!
   Бенволіо.           Скажи, кого ты любишь?
   Ромео. Ты хочешь, чтобъ заплакалъ я?
   Бенволіо.                                         Зачѣмъ?
   Скажи серьезно, просто.
   Ромео.                               Такъ потребуй,
   Чтобъ написалъ отчаянно-больной
   Серьезно завѣщанье! -- Кто жъ отвѣтитъ
   Охотно на совѣтъ такой и встрѣтитъ
   Его съ улыбкою!-- Но, впрочемъ, я
   Скажу тебѣ серьезно, что люблю
   Я женщину.
   Бенволіо. Попалъ я, значитъ, въ цѣль
   Безъ промаха, когда подумалъ это.
   Ромео. Стрѣлокъ искусный ты, -- и я прибавлю,
   Что та, кого люблю я, хороша!..
   Бенволіо. Чѣмъ лучше цѣль, тѣмъ легче попадаютъ
   Въ нее стрѣлой.
   Ромео.                     Но въ эту цѣль попасть
   Не такъ легко! Отъ стрѣлъ любви она,
   Какъ кажется, навѣкъ защищена!
   Святой въ душѣ прислужницѣ Діаны
   Амура лукъ нанесть не можетъ раны.
   Она пустой не терпитъ болтовни;
   Влюбленныхъ глазъ не переноситъ взгляда;
   Что жъ до того, чтобъ соблазниться мыслью
   О золотѣ, могущемъ совратить
   Порою и святыхъ, -- объ этомъ даже
   Не можетъ быть и рѣчи 11)! Все богатство
   У ней лишь въ красотѣ, и если есть
   Одинъ у ней порокъ, то онъ лишь въ томъ,
   Что ей безъ всякой пользы приведется
   Снести въ могилу прелести свои!
   Бенволіо. Ужель она безбрачія обѣтомъ
   Себя связала?
   Ромео.           Да! Какъ много въ этомъ
   Жестокости!.. Связавъ себя такой
   Рѣшимостью -- она сведетъ съ собой
   Въ могилу цѣлый рядъ красавицъ новыхъ,
   Не давши жизни имъ!.. Въ ея суровыхъ,
   Но вмѣстѣ съ тѣмъ божественныхъ чертахъ,
   Въ ея умѣ, во всѣхъ ея словахъ --
   Хоть я свое отчаянье читаю,
   Но вмѣстѣ съ тѣмъ ее благословляю!..
   Обѣтъ ея бѣжать любви сѣтей
   Мертвитъ мнѣ жизнь среди счастливыхъ дней.
   Бенволіо. Забудь ее!-- совѣтъ послушай друга.
   Ромео. Лиши жъ меня способности судитъ.
   Бенволіо. Попробуй обратить свое вниманье
   На рой другихъ красавицъ.
   Ромео.                               Этимъ я
   Приду лишь къ убѣжденью, что прелестнѣй
   Ея на свѣтѣ нѣтъ! Всѣ остальныя
   Покажутся мнѣ масками, подъ чьей
   Бездушной, черной дымкой буду видѣть
   Я лишь ее! Ослѣпшій никогда
   Не позабудетъ дорогого дара
   Утраченнаго зрѣнья 32). Такъ и я
   Смотрѣть напрасно буду на красавицъ!
   Онѣ напомнить мнѣ лишь только могутъ,
   Что есть одна, прелестнѣе ихъ всѣхъ!
   Прощай! Совѣтъ твой ложенъ!..
   Бенволіо.                     Рано-ль, поздно,
   Увидишь ты, что мысль моя серьезна. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Улица.

(Входятъ Капулетти, Парисъ и слуга).

   Капулетти. Старикъ Монтекки присужденъ къ тому же,
   Съ чему и я.-- Когда поразсудить,
   Какъ слѣдуетъ, то, право, люди въ лѣтахъ,
   Какъ я и онъ. могли бы провести
   Остатокъ жизни въ мирѣ.
   Парисъ.                     Оба вы
   Равно высоки знатностью и родомъ --
   И потому нельзя не пожалѣть
   О вашей долгой распрѣ.-- Но однако
   Какой отвѣтъ дадите вы, синьоръ,
   На мой вопросъ?
   Капулетти.           Я повторяю вамъ
   То, что сказалъ и прежде: дочь моя
   Жила еще на свѣтѣ слишкомъ мало --
   Ей полныхъ нѣтъ четырнадцати лѣтъ.
   Пусть раза два еще поблекнетъ лѣто
   Передъ зимой -- тогда лишь для Джульетты
   Придетъ пора, я думаю, чтобъ стать
   Невѣстой вамъ.
   Парисъ.           Случалось мнѣ встрѣчать
   Юнѣй годами матерей.
   Капулетти.                     Бываетъ!
   Но вѣдь зато ихъ вянетъ красота.
   Я вамъ скажу: мнѣ зарывать случалось
   Надежды въ гробъ.-- Изъ всѣхъ ихъ мнѣ осталась
   Джульетта лишь. Наслѣдница моя 13)
   Она во всемъ.-- Но, впрочемъ, все же я
   Готовъ вамъ уступить: поговорите
   Съ ней сами вы. Когда вы согласите
   Ее на бракъ, то, вѣрьте, слово дамъ
   Охотно я, что въ этомъ дѣлѣ вамъ
   Препятствовать не стану. Ей во власть я
   Свое вполнѣ передаю согласье!
   Хочу собрать сегодня у себя
   Я крутъ гостей. Домашніе друзья
   Придутъ ко мнѣ, и я, въ числѣ избранныхъ.
   Считаю васъ пріятнѣйшимъ изъ званныхъ.
   Вы звѣздъ такихъ найдете хороводъ,
   Что блескъ затмитъ ихъ неба ясный сводъ.
   Извѣстны вамъ, конечно, дни веселья,
   Когда въ пылу разгульнаго похмелья,
   Въ апрѣльскій день, похоронивъ зиму,
   Даетъ исходъ веселью своему
   Вся молодежь. Увидите вы это
   Все у меня. Избрать, какъ изъ букета,
   Красотку вамъ возможность я даю;
   И хоть считалъ равно межъ нихъ свою
   Джульетту я -- но, вѣрно, ей придется
   Быть лишь въ числѣ -- въ сравненьи жъ приведется
   Отъ прочихъ звѣздъ, какъ я боюсь, отстать!
   Идемте же! (Слугѣ). А ты изволь-ка взять
   Вотъ этотъ листъ, да обойди всѣ домы,
   Гдѣ есть у насъ хотя одинъ знакомый:
   Кричи всѣмъ тѣмъ, чье имя здѣсь стоитъ,
   Что домъ мой весь къ услугамъ ихъ открытъ.

(Уходятъ Капулетти и Парисъ).

   Слуга. Найди всѣхъ, чьи имена тутъ написаны! А что тутъ написано? Портной шей шиломъ, а сапожникъ мѣряй аршиномъ! Рыбакъ мажь кистью, а художникъ лови рыбу сѣтью!-- Велѣно отыскать всѣхъ тѣхъ, чьи имена здѣсь написаны, а я не могу отыскать даже -- чьи написаны здѣсь имена! Надо поискать кого-нибудь грамотнаго. Да вотъ кстати кто-то идетъ въ добрый часъ. (Входятъ Ромео и Бенволіо).
   Бенволіо. Былая страсть смѣняется иной:
   Пожаръ потухъ, гдѣ два огня сойдутся;
   Одну бѣду легко прогнать другой;
   Кто влѣво кривъ -- направо долженъ гнуться.
   Займи себѣ иной любовью взглядъ,
   Увидишь самъ -- исчезнетъ старый ядъ 14).
   Ромео. Ведетъ твое лѣкарство прямо къ цѣли.
   Бенволіо. Къ какой?
   Ромео.           Связать изломанную кость 15).
   Бенволіо. Ты, кажется, рехнулся?
   Ромео.                               Не совсѣмъ,
   Но связанъ ужъ давно, какъ сумасшедшій,
   Избитъ, какъ онъ, измученъ, заточенъ
   Въ тюрьму безъ всякой пищи!-- Многихъ благъ!

(Хочетъ уйти).

   Слуга. Пошли Господь премногихъ блатъ и вамъ!
   Читать, синьоръ, вы учены, конечно?
   Ромео. Читать?-- О, да -- судьбу свою въ бѣдѣ.
   Слуга. Ну, это можно прочитать безъ книги;
   Но можете ль вы также прочитать
   То, что написано?
   Ромео.                     Пожалуй, если
   Знакомы будутъ мнѣ языкъ и буквы.
   Слуга. Отвѣтъ разуменъ вашъ. Прощайте, сударь!
   Ромео. Постой, письмо твое я прочитаю.
   (Читаетъ): "Синьоръ Мартино съ женой и дочерью; графъ Ансельмо съ прекрасными сестрами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Пьяченціо съ милыми племянницами; Меркуціо съ братомъ Валентиномъ; мой дядя Капулетти съ женой и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его двоюродный братъ Тибальдъ; Лючіо съ очаровательной Еленой".
   Прекрасное общество! А гдѣ оно соберется?
   Слуга. Наверху.
   Ромео. Гдѣ?
   Слуга. Будутъ ужинать у насъ въ домѣ.
   Ромео. Въ чьемъ домѣ?
   Слуга. Моего господина.
   Ромео. Мнѣ слѣдовало бы начать свой вопросъ этимъ.
   Слуга. Я вамъ отвѣчу и безъ вопроса: мой господинъ -- богатый и знатный синьоръ Капулетти, и если вы не принадлежите къ дому Монтекки, то прошу пожаловать къ намъ раздавить чарку 16). Желаю вамъ благополучія. (Уходитъ слуга).
   Бенволіо. На праздничныхъ пирахъ у Капулетти
   Въ числѣ другихъ веронскихъ нашихъ звѣздъ
   Бываетъ Розалина -- страсть и слабость
   Твоей души. Попробуй посравнить
   Ее съ другими безъ предвзятой мысли --
   Покажется она тебѣ, ей-ей,
   Вороною средь бѣлыхъ голубей.
   Ромео. О, если такъ -- пусть превратятся въ камень
   Горячихъ слезъ, пролитыхъ мной, ручьи!.
   Пускай сожжетъ безъ жалости ихъ пламень
   Отступниковъ святой моей любви!..
   Забыть ее! Съ тѣхъ поръ, какъ солнце стало
   Свѣтить и грѣть -- прелестнѣй не бывало
   Созданья здѣсь!
   Бенволіо.           О, другъ мой, въ свѣтлый часъ
   Встрѣчались съ ней вы съ глазу лишь на глазъ!
   Попробуй увидать ее на балѣ
   Среди другихъ дѣвицъ въ блестящей залѣ.
   Сравни ее съ указанными мной --
   Увидишь самъ -- восторгъ исчезнетъ твой.
   Ромео. Исполнить я готовъ твою затѣю,
   Но съ тѣмъ, чтобъ любоваться только ею. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входятъ синьора Капулетти и кормилица Джульетты).

   Синьора Кап. Гдѣ дочь моя? Поди ее позвать.
   Кормилица. О, Господи, да я ее звала ужъ!
   По чести говорю! Летунья, птичка!
   Храни насъ Богъ -- куда жъ она дѣвалась?
   Джульетточка 17)! (Входитъ Джульетта).
   Джульетта. Я здѣсь. Кто звалъ меня?
   Кормилица. Звала синьора.
   Джульетта.                     Что угодно вамъ?
   Синьора Кап. Вотъ дѣло въ чемъ... Оставь насъ на минуту,
   Кормилица -- намъ надо поболтать
   Наединѣ;-- но нѣтъ, останься, впрочемъ.
   Я вспомнила, что въ этомъ дѣлѣ можешь
   И ты подать совѣтъ. Джульетта наша,
   Тебѣ извѣстно, входитъ ужъ въ года.
   Кормилица. О, Господи! да я ея года
   Могу часами счесть!
   Синьора Кап.           Ей минетъ скоро
   Четырнадцать.
   Кормилица.           Я прозакласть готова
   Четырнадцать зубовъ, -- а у меня
   Всего четыре ихъ, -- что нѣтъ еще ей
   Четырнадцати лѣтъ! Да вотъ постойте:
   Какъ много дней еще до Петрова 18)?
   Синьора Кап. Недѣли двѣ.
   Кормилица.                     Ну, вотъ, такъ въ эту ночь
   И будетъ ей четырнадцать! Она вѣдь
   Родилась въ день и часъ одинъ съ Сусанной!
   (Пошли Создатель душенькѣ ея
   Покой и миръ! -- ей хорошо на небѣ;
   А здѣсь была я, вѣрно, недостойна
   Её имѣть!) Такъ вотъ, какъ я сказала,
   Въ Петрову ночь исполнится Джульеттѣ
   Четырнадцать. Навѣрно такъ! Я помню
   День этотъ хорошо. Теперь прошло
   Одиннадцать со дня землетрясенья 19).
   Джульетточку хотѣли отучать
   Тогда отъ груди. Вѣкъ не позабуду,
   Синьора, я, повѣрьте, этотъ день!
   Я грудь себѣ намазала полынью
   И сѣла на ступеньку голубятни,
   На солнышко. Вы уѣзжали съ вашимъ
   Тогда супругомъ въ Мантую.-- Вѣдь вотъ
   Какъ помню все! А дурочка моя
   Какъ схватитъ грудь съ полынью прямо въ ротикъ --
   И ну ревѣть! -- ручонкой бьетъ, дерется!
   А въ этотъ мигъ все дрогнуло кругомъ.
   Вѣдь только-только убѣжать успѣла
   Я съ ней изъ-подъ стѣны! Съ тѣхъ поръ прошло
   Одиннадцать, а ужъ она въ то время
   Могла одна стоять и даже бѣгатъ.
   Ей-Богу, такъ! Дня за два передъ тѣмъ
   Она себѣ, упавъ, расшибла лобикъ.
   Мой мужъ (пошли Господь ему покой --
   Веселый былъ!) взялъ на руки дѣвчонку
   И говоритъ: "Вотъ дурочка какая!
   На лобъ упасть!-- когда умнѣе будешь,
   Тогда ты станешь падать на затылокъ!
   Не такъ ли птичка?"Что же? вѣдь представьте:
   Дѣвчонка перестала мигомъ плакать,
   Да и лепечетъ: "да!" Вотъ какъ порой
   Помочь бѣдѣ легко бываетъ шуткой!
   Я голову даю, что не забыть
   Мнѣ этотъ день, когда бы прожила
   На свѣтѣ я сто лѣтъ! "Не правда ль, птичка?" --
   Сказалъ онъ ей, а дурочка умолкла,
   Да и лепечетъ: "да!"
   Синьора Кап.           Ну, хорошо!
   Пожалуйста, довольно.
   Кормилица.                     Не могу я
   Отъ смѣха удержаться, вспомнивъ это.
   Вѣдь тотчасъ замолчала, улыбнулась,
   Да и лепечетъ: "да!", а вѣдь желвакъ
   На лобикѣ налился съ добрый камень!
   Ужъ какъ она и плакала!-- "Кто жъ станетъ
   На лобикъ падать?" -- молвилъ ей мой мужъ:--
   "Умнѣе будешь -- на затылокъ падай!
   Не правда ль, птичка?" -- Вмигъ она замолкла,
   Да и лепечетъ: "да!"
   Джульетта.           Пожалуйста, замолкни,
   Прошу, и ты.
   Кормилица. Молчу, молчу! довольно!
   Пошли тебѣ Богъ благости своей!
   Вѣдь ты милѣй мнѣ вдвое и дороже
   Моихъ всѣхъ вскормленицъ. Дожить бы только
   До свадьбы мнѣ твоей!
   Синьора Кап.           О ней-то я
   И буду говорить теперь. Скажи,
   Джульетта, мнѣ: случалось ли тебѣ
   Когда-нибудь подумать о замужествѣ?
   Джульетта. Признаться, думать мнѣ не приходилось
   Объ этой чести.
   Кормилица.           Чести? для тебя?..
   Для умницы такой?-- Да вѣдь когда бы
   Я не была кормилицей твоей,
   То, право бъ, поклялась, что ты всосала
   Умишко съ молокомъ!
   Синьора Кап.           Пора подумать
   Тебѣ о ней. Въ Веронѣ есть немало
   Счастливыхъ матерей тебя моложе.
   Сама я, помню хорошо, была
   Ужъ матерью въ твои года, а ты
   До сей поры все дѣвушка. Узнай же,
   Что графъ Парисъ намѣренъ на тебѣ
   Посвататься.
   Кормилица. Ужель, синьора, правда?
   Вотъ человѣкъ!-- вѣдь писаный красавецъ!.. 20)
   Синьора Кап. Онъ лучшій цвѣтъ веронской молодежи.
   Кормилица. Цвѣтъ, цвѣтъ! воистину!
   Синьора Кап.                               Что скажешь ты?
   Способна ль полюбить ты будешь графа?
   Сегодня съ нимъ увидишься на нашемъ
   Ты праздникѣ. Старайся прочитать
   Въ его лицѣ достоинства, какія
   Написаны столь щедрою рукой
   Въ его чертахъ. Замѣть, какъ дополняютъ
   Они одно другое; если жъ что,
   Останется въ чертахъ неяснымъ, то
   Сказать сумѣетъ искренностью взора
   Тебѣ онъ самъ. Онъ съ книгой схожъ, которой
   Бракъ будетъ тѣмъ, чѣмъ книгѣ переплетъ.
   Какъ рыбка ни вольна, но попадетъ
   На удочку 21), А тотъ, въ комъ такъ согласна
   Краса души съ наружностью прекрасной,
   Гордиться можетъ тѣмъ. Насъ родъ людской
   Подъ крышкой больше цѣнитъ золотой.
   Твоимъ добромъ достатки графа будутъ,
   Твои жъ притомъ нимало не убудутъ.
   Кормилица. Гдѣ жъ видано въ замужствѣ убывать?
   Не убыль будетъ -- прибыль!
   Синьора Каи.                     Что жъ? ты будешь
   Его любить?
   Джульетта. Почувствовать мнѣ надо,
   Способна ль страсть вселить въ насъ сила взгляда,
   Но воли все жъ не дамъ моимъ глазамъ
   Я болѣе, чѣмъ то угодно вамъ. (Входитъ слуга).
   Слуга. Синьора, гости съѣзжаются; ужинъ накрыть; спрашиваютъ васъ и молодую синьору; кормилицу ругаютъ въ буфетѣ, -- словомъ, все въ порядкѣ. Мнѣ пора приниматься за дѣло. Прошу васъ поторопиться.
   Синьора Кап. Графъ ждетъ. Идемъ.
   Кормилица.                               Прибавишь ты, дружочекъ,
   Къ счастливымъ днямъ счастливыхъ много ночекъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 4~я.

Улица.

Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо, нѣсколько масокъ и слугъ въ факелами,

   Ромео. Что жъ, скажемъ мы привѣтствіе при входѣ
   Иль такъ войдемъ?
   Бенволіо.           Не въ модѣ глупость эта.
   Не нуженъ намъ повязанный Амуръ
   Съ раскрашеннымъ его татарскимъ лукомъ 22),
   Чей входъ пугалъ, бывало, дамъ, точь въ точь
   Воронье пугало. Не надо также
   И рѣчи заученной по суфлеру.
   Пусть думаютъ о насъ, что захотятъ!
   Войдемъ мы просто, протанцуемъ танецъ 23) --
   И выйдемъ тотчасъ вонъ.
   Ромео.                              Подайте факелъ.
   Мрачна душа, такъ понесу я свѣтъ
   Хотя въ рукахъ 24).
   Меркуціо.           О, милый нашъ Ромео!
   Намъ очень хочется, чтобъ съ нами ты
   Потанцовалъ!
   Ромео.           Нѣтъ, не проси -- исполнить
   Я это не могу. У васъ подошвы
   Легки и тонки, у меня жъ подкладка
   Моей души тяжелѣй, чѣмъ свинецъ 25).
   Скакать нѣтъ силъ.
   Меркуціо.           Вѣдь ты влюбленъ, мой милый!
   Займи жъ у купидона тару крыльевъ
   И воспари надъ грѣшною землей.
   Ромео. Онъ поразилъ крылатою стрѣлой
   Мнѣ сердце такъ, что надъ землей не въ силахъ
   Я воспарить, когда бъ ссудилъ онъ даже
   Свои мнѣ крылышки. Тоской приниженъ
   Я до того, что не могу взять верха
   Надъ ней ничѣмъ и долженъ пасть жестоко
   Подъ бременемъ губительной любви 26).
   Меркуціо. Не задави, напротивъ, при паденьи
   Любовь ты самъ: -- она предметъ вѣдь хрупкій
   И нѣжный.
   Ромео.           Какъ! -- нѣжна любовь? Напротивъ,
   Она жестка, убійственна, ужасна
   И колется, какъ тернъ!
   Меркуціо.                     Ну, если такъ --
   Коли ее, какъ самъ уколотъ ею --
   И клинъ ты выбьешь клиномъ. Дайте маску,
   Закрою рожу рожей я! Пускай
   Смѣется, кто желаетъ, надъ моей
   Наружностью! Надѣлъ я мѣдный лобъ --
   Пусть за меня краснѣетъ онъ и плачетъ.
   Бенволіо. Впередъ, стучите въ дверь; но помнить только,
   Что каждый долженъ будетъ танцовать.
   Ромео. Я съ факеломъ!-- пусть молодежь лощитъ
   Подошвами тростникъ 27); я буду вѣренъ,
   Пословицѣ отцовъ: "кто вноситъ свѣтъ --
   Молчитъ и смотритъ!" Какъ ни весела
   Вся ваша шутка -- для нея я мраченъ,
   Какъ сѣрый день.
   Меркуціо.           Всѣ кошки ночью сѣры 28)!
   Когда ты сѣръ -- мы вытащимъ тебя
   Изъ ямы, гдѣ испачкался любовью
   Ты по уши.-- Впередъ! Дорога наша
   Ясна, какъ день.
   Ромео.                     Ну хоть не такъ.
   Меркуціо.                               Мнѣ ясно
   Лишь то, что, стоя здѣсь, сожжемъ напрасно
   Мы факелы. Пойми: -- понять слова
   Сумѣетъ здравымъ смысломъ голова
   Въ пять разъ скорѣй, когда мы сами станемъ
   Смотрѣть легко на нихъ и перестанемъ,
   При помощи пяти всѣхъ чувствъ, жевать
   Ихъ смыслъ на всѣ лады.
   Ромео.                     Легко понять,
   Что надо намъ итти.-- Спрошу: умно ли
   Мы дѣлаемъ, такія взявши роли?
   Меркуціо. Въ чемъ тутъ бѣда?
   Ромео.                              Я видѣлъ ночью сонъ.
   Меркуціо. Я также.
   Ромео.                    Да? -- въ чемъ заключался онъ?
   Меркуціо. Въ немъ тотъ былъ смыслъ, что лгутъ всѣ сны безбожно.
   Ромео. Кто мирно спитъ -- тому лгать невозможно.
   Меркуціо. Тебя, я вижу, просто посѣтила
   Царица Мабъ 29); она вѣдь повитуха
   Фантазій всѣхъ и сновъ.-- Собою крошка.
   Не болѣе, чѣмъ камень, что блеститъ
   На перстнѣ альдермана 30), шаловливо
   Она порхаетъ въ воздухѣ ночномъ
   На легкой колесницѣ и щекочетъ
   Носы уснувшихъ! Ободы колесъ
   Построены у ней изъ долговязыхъ
   Ногъ паука; покрышка колесницы --
   Изъ крыльевъ стрекозы; постромки сбруи --
   Изъ нитей паутины, а узда --
   Изъ луннаго сіянья.-- Ручкой плети
   Ей служитъ кость сверчка, а самый бичь
   Сплетенъ изъ пленки. Крошечный комаръ
   Сидитъ на козлахъ, весь гораздо меньше,
   Чѣмъ червячокъ, который иногда
   Впивается въ хорошенькую ручку
   Лѣнивицы 31); а что до колесницы
   Шалуньи этой -- сдѣлана она
   Изъ скорлупы обточенной орѣха
   Червемъ иль бѣлкой;-- вѣдь они всегда
   Поставщиками были экипажей
   Для фей и эльфовъ. Въ этой колесницѣ
   Промчится ль ночью по глазамъ она
   Любовниковъ -- то грезятся сейчасъ же
   Имъ ихъ красотки; по ногамъ придворныхъ --
   То имъ до смерти хочется согнуться;
   Задѣнетъ адвоката -- онъ забредитъ
   Богатымъ заработкомъ; тронетъ губки
   Красавицы -- ей снится поцѣлуй.
   Порой шалунья злая вдругъ покроетъ
   Прыщами щечки ей, чтобъ наказать
   За страсть къ излишнимъ лакомствамъ.-- Законникъ,
   Почуявъ на носу малютку Мабъ,
   Мечтаетъ о процессахъ. Если жъ вдругъ
   Она пера бородкой пощекочетъ
   Носъ спящаго пастора -- то ему
   Пригрезится сейчасъ же умноженье
   Доходовъ причта. Иногда она
   Шалитъ и скачетъ на плечахъ солдата --
   И тотъ съ просонковъ бредитъ и кричитъ
   О вылазкахъ, подкопахъ, объ осадахъ,
   Кричитъ: "бей! рѣжь!", .мечтаетъ о пирушкахъ,
   О кубкахъ въ три ведра. Въ его ушахъ
   Грохочутъ барабаны. Смутно онъ
   Проснется вдругъ, молитву пробормочетъ
   И вновь уснетъ.-- Она же заплетаетъ
   Хвосты и гривы ночью лошадямъ,
   Сбиваетъ ихъ въ комки и этимъ мучитъ
   Несчастныхъ тварей. Если же заснутъ
   Въ постелѣ навзничь дѣвушки -- то эта
   Проказница ихъ тотчасъ начинаетъ
   Душить и жать, желая пріучить
   Къ терпѣнью и сносливости, чтобъ сдѣлать
   Изъ нихъ покорныхъ женщинъ. Точно такъ же
   Царица Мабъ...
   Ромео.          Меркуціо, довольно!
   Ты вздоръ болтаешь.
   Меркуціо.           Правда, заболталс сюда дорогу?
   Ромео. Любовь; она меня толкнула попытаться;
             Она дала совѣтъ, я ей ссудилъ глаза.
             Я съ моремъ незнакомъ, но если бъ ты была,
             На отдаленнѣйшемъ изъ береговъ пустынныхъ
             Какіе омываетъ только море,
             То я пустился бъ за такой добычей.
   Юлія. Мое лицо ночной покрыто тьмою;
             Иначе бъ ты увидѣлъ, какъ горятъ
             Стыдомъ дѣвичьимъ у меня ланиты
             За все, что ты подслушалъ въ эту ночь.
             Я очень бы желала соблюсти
             Всѣ формы; очень, очень бы желала
             Отречься отъ, всего, что я сказала, но --
             Прощай чины! Меня ты любишь? Знаю,
             Ты скажешь да, и я сейчасъ повѣрю.
             Но если бъ ты поклялся, можешь клятвѣ
             Ты измѣнить: Зевсъ, говорятъ, смѣется
             Надъ нарушеніемъ любовныхъ клятвъ.
             Ромео, милый! ежели ты любишь,
             Скажи мнѣ безъ обмана: можетъ быть,
             Ты думаешь, что я ужъ слишкомъ скоро
             Побѣждена; тогда изволь, пожалуй,
             Я буду хмуриться, я буду злою, буду
             Все нѣтъ да нѣтъ, чтобы тебя заставить
             Скорѣе свататься; иначе -- ни за что
             На свѣтѣ!-- Я тебѣ скажу всю правду:
             Прелестный Монтэгю, я слишкомъ влюблена;
             И оттого ты можешь находить,
             Что я легко веду себя; но вѣрь мнѣ,
             Прекрасный юноша, я докажу
             Гораздо больше вѣрности, чѣмъ тѣ,
             Которыя искуснѣе меня
             Умѣютъ скромничать; мнѣ, я должна признаться,
             Скромнѣе слѣдовало бъ быть; но что же.
             Коль ты подслушалъ прежде, чѣмъ успѣла
             Я остеречься, жалобы и вздохи
             Моей любви?-- Такъ ты меня прости
             И слабости моей не объясняй
             Сердечной легкостью: тебѣ мою любовь
             Лишь ночи темнота открыла.
   Ромео.                                                   О, клянуся
             Благословенной той луной, что серебромъ
             Осыпала вершины этихъ всѣхъ
             Деревьевъ...
   Юлія.                     Не клянись луной, непостоянной
             Луной, что каждый мѣсяцъ, въ круговомъ
             Своемъ движеніи, мѣняется,-- не надо;
             Чтобы твоя любовь не сдѣлалась такой же
             Измѣнчивой.
   Ромео.                     Чѣмъ клясться?
   Юлія.                                         Не клянись
             Совсѣмъ!-- своимъ прелестнымъ существомъ
             Клянись, коль хочешь, это божество
             Моей кумирни. Я тогда повѣрю.
   Ромео. Когда любовь моя...
   Юлія.                               Не надо, не клянись?
             Хотя въ тебѣ моя вся радость, но
             Сегодняшнему нашему сближенью
             Я все еще не радуюсь: оно
             Такъ непредвидѣнно, стремительно, внезапно,
             Совсѣмъ какъ молнія, что не успѣешь
             Сказать: сверкаетъ, какъ ея и нѣтъ ужъ.
             Мой милый, доброй ночи! Эта почка
             Любви, при лѣтнемъ солнышкѣ, прелестнымъ
             Ужъ будетъ, можетъ быть, цвѣткомъ, когда
             Мы снова встрѣтимся.-- Прощай! Прощай!
             Пусть въ сердце снизойдутъ къ тебѣ покой и миръ,
             Такіе жъ, какъ во мнѣ.
   Ромео.                                         О, неужели ты
             Меня такъ и отпустишь?
   Юлія.                                         Что жъ могу я
             Сегодня сдѣлать для тебя?
   Ромео.                                         Въ обмѣнъ
             На всѣ мои обѣты дай обѣтъ
             Своей любви.
   Юлія.                               Его тебѣ дала
             Я прежде, чѣмъ о немъ ты попросилъ; теперь
             Мнѣ жаль, что я его дала уже.
   Ромео.                                                   Что жъ, хочешь
             Его отнять?-- Зачѣмъ?
   Юліи.                                         Да для того,
             Чтобъ щедрой быть, и дать его опять.
             Но я ищу того, что я имѣю:
             Моей щедротѣ нѣтъ конца, какъ морю,
             И такъ же глубока моя любовь: чѣмъ больше
             Тебѣ даю, тѣмъ больше остается
             Во мнѣ самой: онѣ безмѣрны обѣ.

[За сценой слышенъ голосъ кормилицы].

             Я слышу чей-то голосъ: милый, милый,
             Прощай!-- Кормилица, сію минуту.--
             Прелестный Монтэгю, будь вѣренъ!-- Погоди
             Немножко, я сейчасъ приду сюда еще.

[Уходить].

   Ромео. Благословенная, божественная ночь!
             Боюся одного: теперь ночное время,--
             Не сонъ ли это все, сонъ слишкомъ сладко-льстивый,
             Чтобъ быть дѣйствительностію.

Юлія показывается снова.

   Юлія.                                                   Три слова,
             Ромео дорогой, а тамъ и доброй ночи:
             Когда любви твоей намѣренія чисты,
             И цѣль твоя женитьба, поутру
             Пришли словечко мнѣ -- къ тебѣ за нимъ придутъ;
             Когда и гдѣ свершить обрядъ ты хочешь.
             И всю я жизнь сложу къ твоимъ ногамъ,
             И за тобой пойду на край вселенной.
   Кормилица [за сценой]. Сударушка!
   Юлія.                                                   Иду, сейчасъ.-- Но если
             Недоброе задумалъ ты, молю...
   Кормилица [за сценой]. Сударушка!
   Юлія.                                                   Иду, сію минуту!--
             Брось это все и предоставь меня
             Моей печали.-- Завтра я пришлю.
   Ромео. Пускай душа моя...
   Юлія.                               Сто разъ покойной ночи!

[Уходитъ].

             Ромео. Когда покой уносишь ты съ собой!--
             Любовь къ любви спѣшитъ, какъ школьники изъ школы,
             Но отъ любви любовь, какъ школьникъ -- невеселый --
             Идетъ учиться.

Юлія показывается снова.

   Юлія.                               Ст! Ромео, ст!
             О, если бъ мнѣ сокольничаго голосъ,
             Чтобъ приманить тебя, соколикъ!-- Но неволя
             Сипитъ и громко говоритъ не можетъ,
             Не то, расшевелила бъ я пещеру,
             Гдѣ дремлетъ эхо, и воздушный голосъ
             Его сиплѣе сдѣлался бъ, чѣмъ мой
             Отъ повтореній имени Ромео.
   Ромео. Моя ли жизнь меня по имени зоветъ?
             Какъ серебристо-сладки голоса
             Влюбленныхъ ночью: точно вдалекѣ
             Чуть слышимая музыка!
   Юлія.                                         Ромео!
   Ромео. Моя...
   Кормилица [за сценой]. Сударыня!
   Юлія.                                         Въ которомъ же часу
             Пришлю къ тебѣ я завтра?
   Ромео.                                         Къ девяти
             Часамъ.
   Юлія.                     Не пропущу. Вѣдь это цѣлый вѣкъ.
             Забыла, для чего звала тебя назадъ.
   Ромео. Я буду здѣсь стоять, пока ты вспомнишь.
   Юлія. Пока ты будешь здѣсь, я не припомню, помня
             Лишь то, какъ мнѣ пріятно быть съ тобою.
   Ромео. А я все буду здѣсь, чтобы тебѣ мѣшать
             Припомнить, позабывъ, что я теперь не дома.
   Юлія. Совсѣмъ ужъ утро. Надо уходить:
             Хотя тебя пустила бъ я не дальше,
             Чѣмъ дѣвочка, на шелковомъ шнурочкѣ,
             Съ своей руки спускаетъ птичку, точно
             Какого узника несчастнаго въ оковахъ:
             Немножко дастъ попрыгать, да сейчасъ же
             Назадъ, въ любви своей, мучительно боясь,
             Чтобъ не привыкла та къ своей свободѣ.
   Ромео. О, я бъ желалъ твоей быть птичкой.
   Юлія.                                                   Милый,
             Я тоже; но тебя я ласками своими
             Замучила бы до смерти.-- Прощай!
             Такъ сладостно-горька разлука, что нѣтъ мочи
             Разстаться! до утра твердила бъ: доброй ночи.

[Уходитъ].

             Ромео. Да снизойдетъ сонъ на твои рѣсницы
             И на сердце покой! Покоемъ быть и сномъ
             Желалъ бы я, чтобы съ тобой вдвоемъ
             Остаться здѣсь до радостной денницы!
             Пойду открою все духовному отцу
             И съ помощью его улажу все къ вѣнцу.

[Уходитъ].

   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ.

Входитъ отецъ Лаврентій съ корзинкою.

   Лаврентій. Сѣроокая зорька улыбкою гонитъ ужъ хмурую ночь.
             Пестря облака на востокѣ полосками свѣта;
             И пѣгая мгла утекаетъ, шатаясь, какъ пьяница,
             Прочь съ дневного пути передъ огненной колесницей Титановой:
             Прежде чѣмъ солнышко, очи открывши горящія,
             Дню придастъ жизни и свѣжую росу ночную повысушитъ,
             Надо наполнить мнѣ мой коробокъ этотъ ивовый
             Зеліемъ всякимъ и цвѣтомъ безцѣнно-цѣлительнымъ.
             Мать всей природы земля; но она же ея и могила;
             Гробъ погребальный для жизни -- носившее жизнь эту чрево;
             Этого чрева дѣтей разнаго рода мы видимъ
             У ней на родимой груди, ея сосущими соки.
             У многихъ есть много отмѣннѣйшихъ качествъ; нѣтъ вовсе
             Такихъ, чтобъ совсѣмъ не имѣли какой-нибудь силы;
             И всѣ-то притомъ совершенно различнаго свойства.
             О, велика благодатная сила, лежащая въ каждой
             Травкѣ, растеніи, камнѣ и въ неизвращенныхъ ихъ свойствахъ:
             Нѣтъ ничего на землѣ такого ничтожнаго, что бы
             Землѣ не служило какой-нибудь особенной службы;
             И ничего нѣтъ такого хорошаго, что бы,
             Выйдя за грани свои, не возстало бы противъ
             Самой природы своей, превысивъ свое назначенье.
             Сама добродѣтель порокомъ становится, ежели худо
             Къ дѣлу приложена; а иногда и порокъ въ примѣненьи
             Къ дѣлу пріобрѣтаетъ достоинства. Въ этихъ незрѣлыхъ
             Листикахъ хилаго цвѣтика
             Ядъ пребыванье имѣетъ и сила врачебная:
             Если понюхать его, отъ него оживится все тѣло,
             А взять его въ ротъ, такъ, начавши съ сердца, убьетъ онъ всѣ чувства.
             Лагеремъ вѣчно стоятъ въ человѣкѣ, какъ въ травкѣ,
             Два супротивныхъ царя: благость и буйная воля *),
             И тамъ, гдѣ худшій изъ нихъ верхъ одержитъ, тамъ живо
             Червь смерти поѣстъ все растеніе.
   *) Въ подлинникѣ: grace and rude will. У Гервинуса, въ переводѣ г. Тимофеева: пріятность и строптивое своенравіе.

Входитъ Ромео.

   Ромео.                                         Отче, доброе утро!
   Лаврентій. Bénédicité!-- Чей ранній голосъ такъ сладко меня
             Привѣтствуетъ?-- Юный мой сынъ, это признакъ разстроенныхъ мыслей --
             Ложу желать своему рано такъ добраго утра:
             Забота стоитъ на часахъ въ каждомъ глазѣ у старца,
             Λ гдѣ помѣстится забота, туда сонъ не жалуетъ вовсе;
             Но гдѣ неразбитая юность съ неотягченною мыслью
             Члены кладетъ на покой, тамъ царствуютъ сны золотые.
             Поэтому ранній приходъ твой меня убѣждаетъ.
             Что на ноги поднятъ ты сильнымъ какимъ-нибудь потрясеньемъ.
             А если не такъ, то ужъ тутъ попаду я навѣрно --
             Ромео нашъ вовсе въ постель не ложился сегодня.
   Ромео. Вотъ это такъ правда; но слаще всякаго сна былъ мой отдыхъ.
   Лаврентій. Боже, прости прегрѣшенью! ты былъ съ Розалиной?
   Ромео. Съ Розалиной, отецъ мой духовный? нѣтъ, я позабылъ это имя
             И всѣ печали, что мнѣ оно приносило.
   Лаврентій. Вотъ добрый сынъ. Только гдѣ же ты былъ?
   Ромео.                                                                       Все объ этомъ
             Тебѣ разскажу: не заставлю разспрашивать долго.
             Я былъ на пиру со своими врагами, и тамъ-то нежданно
             Одинъ изъ нихъ уязвилъ мою душу, тотъ самый,
             Что уязвился и мною: для насъ обоихъ лекарство
             Лежитъ въ твоей помощи и въ твоемъ святомъ врачеваньи:
             Я злобы въ душѣ не ношу, святой человѣкъ, потому что,
             Видишь ты, я хлопочу о врагѣ своемъ тоже.
   Лаврентій. Добрый мой сынъ, объясняйся яснѣй, говори безъ загадокъ:
             Сомнительна исповѣдь, будетъ сомнительно и отпущенье.
   Ромео. Такъ вотъ тебѣ все: всѣмъ сердцемъ и всею душою
             Люблю я красавицу-дочь старика Капулета:
             Какъ ею мое, ея сердце наполнено мною;
             И все рѣшено, исключая того, что ты долженъ
             Рѣшить чрезъ святое вѣнчанье. Гдѣ же и какъ, и когда
             Встрѣтились мы, другъ предъ другомъ открылись и дали другъ другу
             Обѣты -- я все тебѣ разскажу по дорогѣ;
             Прошу объ одномъ: будь такъ добръ, обвѣнчай насъ сегодня!
   Лаврентій. Божій святитель Францискъ! откуда сія перемѣна?
             Ужли жъ Розалина, которую такъ мы любили,
             Такъ скоро забыта? должно быть, любовь молодая
             И точно не въ сердцѣ лежитъ, а въ однихъ лишь во взглядахъ.
             Jesu Maria! какіе потоки лилися
             По блѣднымъ щекамъ твоимъ -- все отъ любви къ Розалинѣ!
             Сколько соленой воды совершенно потрачено даромъ,
             Въ приправу къ любви, отъ которой теперь ужъ ничѣмъ и не пахнетъ.
             Солнце отъ вздоховъ твоихъ еще не очистило неба;
             Твои старые стоны звучатъ у меня еще въ дряхлыхъ ушахъ;
             Смотри, у тебя на щекѣ не прошли еще пятна
             Отъ старой слезы! ты и смыть еще ихъ не успѣлъ:
             Если когда-нибудь ты самимъ былъ собою и эти
             Муки были твоими, и самъ ты, и эти мученья
             Принадлежали всецѣло одной Розалинѣ; и ты ли
             Перемѣнился? Тогда повтори изреченіе это:
             Женщина можетъ упасть, коль нѣтъ силы совсѣмъ и въ мужчинѣ.
   Роы ее. Ты самъ меня часто бранилъ, что я люблю Розалину.
   Лаврентій. За то, что не помнилъ себя, не за то, что любилъ, мой голубчикъ.
   Ромео. Самъ говорилъ, чтобы въ землю зарылъ я любовь.
   Лаврентій                                                                       Но не вырылъ
             Только могилу затѣмъ, чтобъ одну положить, а другую
             Вынуть оттуда себѣ.
   Ромео.                               Умоляю тебя, не бранися:
             Кого я люблю, за вниманье мнѣ платитъ вниманьемъ;
             Мнѣ на любовь отвѣчаетъ такой же любовью.
             Та поступала не такъ.
   Лаврентій.                               О! она понимала,
             Что любовь у тебя и складовъ не знала, а просто читала
             На память. Но что жъ, пойдемъ, мой вѣтренникъ; тамъ потолкуемъ.
             Въ одномъ уваженіи буду тебѣ я помощникъ:
             Можетъ быть, этотъ союзъ какъ-нибудь обратить намъ поможетъ
             Вѣчныя ссоры семей вашихъ въ чистѣйшую дружбу.
   Ромео. О! ради Бога пойдемъ: мнѣ не стоится на мѣстѣ.
   Лаврентій. Не спѣши, осторожнѣй: кто скоро бѣжитъ, тотъ споткнется.
   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

   Меркуціо. Куда запропастился этотъ дьяволъ
             Ромео?-- Заходилъ домой онъ
             Сегодня ночью?
   Бенволіо.                               Только не къ отцу.
             Я спрашивалъ тамъ.
   Меркуціо.                               Съ этой блѣднолицей,
             Жестокосердою дѣвчонкой Розалинкой,
             Которая его терзаетъ, онъ, ей-Богу,
             Сойдетъ съ ума.
   Бенволіо.                               Племянникъ Капулета
             Тибальтъ прислалъ письмо къ Ромео на квартиру
             Къ его отцу.
   Меркуціо.                     Навѣрно вызовъ.
   Бенволіо.                                                   Что же,
             Ромео будетъ отвѣчать.
   Меркуціо. Кто умѣетъ писать, отчего на письмо не отвѣтить!
   Бенволіо. Да, только онъ отвѣтитъ въ томъ самомъ тонѣ, въ какомъ ему написано.
   Меркуціо. Увы, бѣдный Ромео! онъ ужъ умеръ! прострѣленный чернымъ глазомъ бѣлолицей дѣвчонки; заушенный любовною пѣсенкой; проколотый въ самую что ни есть сердцевинку бодливой стрѣлою слѣпого мальчишки съ колчаномъ; и это человѣкъ, чтобы выйти на вызовъ Тибальта?
   Бенволіо. Да Тибальтъ-то что же такое?
   Меркуціо. Далеко не сказочный Котъ-Воевода, могу васъ увѣрить. О! это бравый профессоръ вѣжливаго обхожденія. Онъ дерется, точно по нотамъ поетъ: соблюдаетъ тактъ, ударенія, паузы, ничего не пропуститъ: разъ, два, а на третьемъ у васъ между ребрами. Это такой кромсатель шелковыхъ пуговицъ! дуэлистъ! дуэлистъ! первый сортъ молодого человѣка блестящей наружности: онъ вамъ по пальцамъ разскажетъ, изъ-за чего драться слѣдуетъ. А, безсмертное passado! punto riverso! hai!
   Бенволіо. Что такое?
   Меркуціо. Черти бы взяли всѣхъ этихъ кривлякъ, шепелюновъ, этихъ шутовъ, изолгавшихся, этихъ созидателей новыхъ жаргоновъ! Не плачевная ли это вещь, дѣдушка, что насъ совершенно заѣли эти иностранныя мухи, эти модные лавочники, эти пардоне-муа, которымъ такъ пришлося по вкусу все новое, что они не могутъ усѣсться спокойно на старой скамейкѣ.

Входитъ Ромео.

   Бенволіо. Вотъ и Ромео! вотъ и Ромео!
   Меркуціо. Съ однѣми молоками и сухой, какъ селедка. О, мясо, мясо, какъ ты обрыбилось! Онъ теперь весь въ тѣхъ созвучіяхъ, въ которыхъ плавалъ Петрарка, Лаура передъ его красавицей такъ вѣдь -- кухарка; только любовникъ-то у нея былъ почище, для ея воспѣванія: Дидона -- неряха; Клеопатра -- цыганка; Геро и Елена -- подлецы и мерзавки; Тизбея -- сѣроглазая рожица, или такъ себѣ, въ родѣ этого, да только куда же ей!-- Signor Romeo, bonjour! Французскій привѣтъ передъ вашими французскими брюками. Славную штуку вчера вы съ нами удрали!
   Ромео. Господа, съ добрымъ утромъ.-- Какую же штуку я сдѣлалъ?
   Меркуціо. Удрали, сударь, удрали: все въ толкъ взять не можете?
   Ромео. Прости, голубчикъ Меркуціо, важное дѣло было. Бываютъ положенія, когда человѣкъ можетъ отложить въ сторону учтивости.
   Меркуціо. Развѣ когда черезъ мѣру налижется.
   Ромео. Или когда немножко разсердится на пріятеля.
   Меркуціо. Ну ужъ, братъ, я-то настоящая гвоздика учтивости.
   Ромео. Подъ гвоздикою разумѣй -- цвѣтъ?
   Меркуціо. Вѣрно.
   Ромео. Такими цвѣтами у меня всѣ башмаки разукрашены.
   Меркуціо. Великолѣпно! Носись съ этой шуткой, пока у тебя башмаки не износятся; и когда ихъ подошва протрется, твоя шутка останется для тебя все еще неистертой и неизношенной.
   Ромео. И я подарю ее тебѣ, чтобъ пополнить запасъ остротъ твоихъ.
   Меркуціо. Поди сюда, Бенволіо, мнѣ одному съ нимъ не справиться.
   Ромео. Справляйся скорѣй, а не то закричу, что ты сдался.
   Меркуціо. Въ этой охотѣ на дичь я съ тобой не тягаюсь: у тебя въ одномъ чувствѣ больше дичи, чѣмъ во всѣхъ пяти у меня.-- А охотились мы когда-нибудь вмѣстѣ на дичь?
   Ромео. Я не помню, чтобъ ты со мной когда-нибудь на что другое охотился.
   Меркуціо. Я за это укушу тебѣ кончикъ уха.
   Ромео. Зачѣмъ! оно и такъ ужъ довольно тобою истерзано.
   Меркуціо. Остроты твои не острота, а просто кислятина.
   Ромео. Развѣ это дурная приправа для дичи?
   Меркуціо. Ну, это ужъ какое-то лайковое остроуміе: изъ вершка оно растягивается въ цѣлую сажень.
   Ромео. Это видишь ли отчего, мой милый Меркуціо: всякая дичь одуряетъ, а какъ одурѣешь, такъ и растянешься. [Всѣ хохочутъ].
   Меркуціо. Ну, не лучше ли этакъ-то, чѣмъ стонать отъ любви? Теперь ты на человѣка похожъ: теперь ты Ромео; теперь ты какъ надо быть, чѣмъ тебя сдѣлала жизнь и природа, потому что эта слюнявая любовь похожа на большого болвана, что ходитъ, высуня языкъ, изъ стороны въ сторону и ищетъ все мѣста, куда бы запрятать свою погремушечку.
   Бенволіо. Стой тутъ, стой тутъ, Меркуціо!
   Меркуціо. Чего ты перепугался?
   Бенволіо. Твоего словоизверженія.
   Меркуціо. Не бойся: изверженій не будетъ; дѣло идетъ только о приготовленіяхъ къ нимъ.
   Ромео. Вотъ махинища!

Входятъ кормилица и Піетро.

   Меркуціо. Парусъ! парусъ! парусъ!
   Бенволіо. Два, два: штаны и юбка.
   Кормилица. Піетро!
   Піетро. Здѣсь.
   Кормилица. Піетро, опахало!
   Меркуціо. Дай ей, Піетро, голубчикъ, пусть она закроется; все вѣеръ красивѣе ея физіономіи.
   Кормилица. Съ пріятнымъ утромъ, господа кавалеры.
   Меркуціо. Съ пріятнымъ вечеромъ, сударыня дама.
   Кормилица. Какой теперь вечеръ?
   Меркуціо. Могу васъ увѣрить, около этого. Безстыжая часовая стрѣлка стоитъ на двѣнадцати.
   Кормилица. Убирайтесь вы прочь! что вы за человѣкъ такой?
   Ромео. Это человѣкъ, милая женщина, котораго Господь Богъ сотворилъ самому себѣ въ наказаніе.
   Кормилица. Вотъ ужъ, ей-Богу, хорошо сказано: самому себѣ, говоритъ, въ наказаніе?-- Господа, не можетъ ли кто изъ васъ указать мнѣ, гдѣ могу я найти молодого Ромео?
   Ромео. Я могу указать вамъ; только молодой Ромео, когда вы его найдете, будетъ ужъ старше, чѣмъ когда вы искали его. Моложе меня нѣтъ никого, кто бы носилъ это имя, за неимѣніемъ худшаго.
   Кормилица. Очень хорошо говорите вы.
   Меркуціо. Ей-Богу? такъ вамъ это нравится?-- прекрасно понято; умно, очень умно.
   Кормилица. Если, сударь, вы -- онъ, у меня къ вамъ секретное дѣльце есть.
   Бенволіо. На ужинъ куда-нибудь приглашеніе.
   Меркуціо. Не ужиномъ пахнетъ тутъ.-- Ату!
   Ромео. Кого ты тамъ поднялъ?
   Меркуціо. Не зайца, мой милый; а если и зайца, такъ развѣ изъ постнаго пирога, который позалежался и позаплесневѣлъ.
   
                       Старый сѣрый заяцъ,
                       Старый сѣрый заяцъ
             Въ постный день хорошее блюдо на обѣдъ.
   
                       Но коль этотъ заяцъ
                       Тухлѣй тухлыхъ яицъ,
             Не могу обѣдать имъ: аппетиту нѣтъ.
   
   Придешь ты домой, Ромео? мы идемъ къ вамъ обѣдать.
   Ромео. Слѣдомъ за вами.
   Меркуціо. Прощайте, античная женщина; прощайте, женщина, женщина, женщина!

[Уходятъ Бенволіо и Меркуціо].

   Кормилица. Что же-съ? прощайте!-- Скажите, пожалуйста, откуда вы взяли этого наглаго купчишку съ его висѣльницкими штуками?
   Ромео. Это господинъ, кормилица, который самъ себя любитъ слушать; оттого онъ больше наговоритъ въ минуту, чѣмъ въ цѣлый мѣсяцъ умѣлъ бы выслушать.
   Кормилица. Сунься онъ про меня сказать что-нибудь, я ему покажу себя, хоть бы онъ былъ здоровѣе, чѣмъ двадцать такихъ молодцовъ, какъ онъ; а сама не справлюся, я найду, кто справится. Цынга этакая! Я ему не какая-нибудь; я ему не изъ этакихъ!-- А тебѣ только стоять да смотрѣть, какъ всякая дрянь будетъ дѣлать со мною, что ему ни захочется?
   Петро. Я не видалъ, чтобъ кому захотѣлось что дѣлать съ вами; если бы я увидѣлъ, такъ ужъ будьте увѣрены, я сейчасъ бы вынулъ свое оружіе. Никому не уступлю при хорошей оказіи, да если вижу, что законъ на моей сторонѣ.
   Кормилица. И передъ Богомъ, такъ это обидно мнѣ, что у меня теперь все не на мѣстѣ.-- Цынга этакая! На одно, сударь, слово! И какъ я это вамъ докладывала, барышня моя приказала мнѣ разыскать васъ: что она мнѣ сказать наказывала, я ужъ это при себѣ оставлю; но прежде всего позвольте замѣтить вамъ, что если вы хотите ей, такъ только, какъ говорятъ, свернуть голову, то это было бы очень грубое съ вашей стороны, какъ говорятъ, обхожденіе, потому что барышня-то молоденькая; такъ если вы ее за носъ водите, нечего сказать: хорошая штука, чтобы позволить себѣ съ благородною женщиной, и тоже несообразность порядочная.
   Ромео. Кормилица, успокой насчетъ меня твою барышню. Я клянуся...
   Кормилица. Доброе сердце! Повѣрьте, все, все разскажу ей. Господи Боже мой! вотъ будетъ радостей-то!
   Ромео. Что же ты ей разскажешь, кормилица?ты меня и не дослушала.
   Кормилица. Скажу ей, сударь, что вы клянетесь, что, какъ я понимаю, самое благородное обхожденіе.
   Ромео.                               Попросите
             Ее найти предлогъ, чтобы сегодня
             На исповѣдь пойти послѣ обѣда;
             Тамъ, у отца Лаврентья въ кельѣ, будетъ
             Вѣнчанье наше.-- Вотъ вамъ за труды.
   Кормилица. Нѣтъ, сударь, нѣтъ; не надо, нѣтъ, къ чему же?
   Ромео. Ну, полноте; берите жъ, говорятъ.
   Кормилица. Такъ подъ вечеръ сегодня, сударь?-- Будетъ,
             Навѣрно будетъ.
   Ромео.                               Вы же подождите
             За монастырскою стѣною: меньше
             Чѣмъ черезъ часъ, къ вамъ явится туда
             Мой человѣкъ; онъ принесетъ съ собою
             Веревочную лѣстницу: видали --
             На корабляхъ, между снастей? По этой
             Я лѣстницѣ, когда сгустится ночь,
             Взберусь на мачту моего блаженства.
             Прощайте! Послужите намъ: въ долгу
             Я не остануся. Прощайте! Передайте
             Поклонъ мой вашей барышнѣ.
   Кормилица.                                                   Господь
             Помилуй и спаси тебя!
                                                     Слушайте-ка!
   Ромео. Что скажешь, милая моя кормилица?
   Кормилица. Твердъ у васъ человѣкъ? Говорятъ: между двоими только тогда секретъ и держится, когда одинъ совсѣмъ не знаетъ о немъ.
   Ромео. За него я ручаюсь; онъ твердъ, какъ кремень.
   Кормилица. Такъ-съ; барышня-то ужъ очень хорошая.-- Господи! Господи!-- говорить еще не умѣла: этакая вотъ кукла была.-- Въ городѣ есть господинъ одинъ, важный господинъ, Парисомъ зовутъ; смерть хочется захватить лакомый кусочекъ; а ей, моей голубушкѣ, на него смотрѣть, какъ на жабу, какъ есть на жабу. Иногда нарочно сержу ее: говорю, что Парисъ самый подходящій ей мужъ, и какъ только скажу этакое, вотъ хоть побожиться, поблѣднѣетъ, какъ полотно, вотъ какъ есть полотно на свѣтѣ. Розмаринъ и Ромео съ одной буквы начинаются?
   Ромео. Съ одной, кормилица. Что же изъ этого? оба съ Р.
   Кормилица. Ишь, шутникъ! Это собачья буква. Ррр--по-собачьи. Нѣтъ, ужъ я знаю, ваше имя съ другой буквы начинается. Она самыя хорошенькія вещи говоритъ о нихъ: о васъ и о розмаринѣ; вы были бы очень довольны, если бъ услышали.
   Ромео. Кланяйся отъ меня твоей барышнѣ.

[Уходитъ].

   Кормилица. Буду, тысячу разъ буду,-- Піетро!:
   Піетро. Что прикажете?
   Кормилица. Живѣе, въ дорогу!

[Уходятъ].

   

СЦЕНА V.

САДЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Юлія.

   Юлія. Часы пробили девять, какъ послала
             Кормилицу я; въ полчаса она
             Вернуться обѣщала. Вѣроятно,
             Она его не отыскала:-- нѣтъ
             Тутъ что-нибудь не такъ.-- Она совсѣмъ
             Безногая: послами у любви
             Должны быть мысли, что въ десятки разъ
             Летятъ быстрѣе солнечныхъ лучей,
             Гонящихъ тѣни прочь съ полей холмистыхъ.
             Вотъ почему любовь изображаютъ
             На легкокрылыхъ голубяхъ; и вотъ
             Какой имѣютъ смыслъ у Купидона
             Его два легкихъ крылышка. Ужъ солнце
             На самой выси своего пути,
             А съ девяти до полдня три тяжелыхъ
             Часа,-- и все она не возвратилась.
             Люби она, будь сердце у нея
             Полно горячей, молодою кровью,
             Она была бъ въ движеніяхъ своихъ
             Быстра, какъ пуля; и мои слова
             Ее бы перекинули къ тому,
             Кого люблю я, а его слова
             Ко мнѣ назадъ; но этотъ старый людъ:
             Другой -- не разберешь: живой иль мертвый;
             Неповоротливы, лѣнивы, тяжелы,
             Безкровны, какъ свинецъ.

Входятъ кормилица и Піетро.

                                                     Ну, слава Богу,
             Идетъ.-- Безцѣнная кормилица! ну, что?
             Ты видѣла его? Пусть этотъ человѣкъ
             Уйдетъ отсюда.
   Кормилица.                     Піетро, жди у входа.

[Піетро уходитъ].

   Юлія. Такъ что жъ, безцѣнная, прелестная моя,--
             О Господи, что это у тебя
             Лицо какое?-- Если принесла
             Печальныя ты вѣсти, все равно,
             Передавай ихъ весело! а если
             Хорошія, зачѣмъ глумишься ты
             Надъ музыкою радостныхъ вѣстей,
             Передавая ихъ съ такою кислой миной!
   Кормилица. Устала; дай немного отдышаться.
             Фу, кости какъ болятъ! Ну жъ, совершила я
             Прогулку!
   Юлія.                     Я желала бы, чтобъ ты
             Мои имѣла кости, лишь бы мнѣ
             Твои достались вѣсти. Ну же, ну!
             Прошу тебя!-- Да ну же, говори!
             Голубушка моя, прелестная моя
             Кормилица!
   Кормилица.                     О Господи Іисусе,
             Какая спѣшная!-- Не можешь подождать
             Одну минуточку? Или не видишь,
             Что духу не могу перевести.
   Юлія.                                         Какъ духу
             Перевести не можешь, если духу
             Хватаетъ у тебя, чтобы сказать,
             Что ты перевести не можешь духу?
             На то, чтобъ объяснить причину, по которой
             Ты медлишь, нужно больше времени, чѣмъ сколько
             Пошло бъ на то, чтобъ все мнѣ разсказать:
             Хорошія ты принесла мнѣ вѣсти,
             Или дурныя? Отвѣчай на это!
             Да или нѣтъ?-- Подробностей не надо,
             Я подожду. Исполни же мое
             Желаніе: хорошія иль нѣтъ?
   Кормилица. Ладно; вы ошибайся въ выборѣ; вы въ мужчинахъ толку не знаете: Ромео! или не его вы избрали? Хоть и лицо-то у него лучше, чѣмъ у кого бы то ни было; но ужъ нога -- рѣшительно такой и не сыщешь; рука, плечи, талія, -- хоть о нихъ и говорить нечего, а все-жъ-таки превосходятъ всякое описаніе. Онъ не то, чтобы цвѣтъ любезности, но ужъ, вотъ вамъ рука моя, смиренъ, какъ овечка.-- Ступай своимъ путемъ, дѣвочка! покорись волѣ Божьей!-- Да что вы: обѣдали ужъ?
   Юлія. Нѣтъ, нѣтъ; но только это все я знала
             И прежде. Что тебѣ велѣлъ сказать онъ
             Про свадьбу? Вотъ что мнѣ скажи!
   Кормилица.                                                   И, Богъ мой,
             Какъ голова болитъ! Что это у меня
             За голова: трещитъ, какъ будто тотчасъ
             Вотъ на двадцать развалится частей.
             Еще опять спина.-- О ты, спина
             Моя, спина!-- Вотъ доброта-то гдѣ
             Твоя: старуху на смерть посылать
             По этакимъ мытарствамъ.
   Юлія.                                         Мнѣ, ей-Богу,
             Жаль, что тебѣ неможется. Но сердце
             Мое, кормилица, душа моя ты, жизнь
             Моя, скажи, что говоритъ мой милый?
   Кормилица. Вашъ милый говоритъ, какъ истый баринъ, добрый,
             Учтивый и красивый, и, повѣрьте,
             Не вертопрахъ.-- А гдѣ мамаша?
   Юлія.                                                   Гдѣ
             Мамаша?-- Что же, у себя; гдѣ быть ей?
             Ей-Богу, какъ чудно ты отвѣчаешь:
             "Вашъ милый говоритъ, какъ истый баринъ,-- гдѣ
             Мамаша"?
   Кормилица.                     Батюшки родимые! Какая
             Горячая! Подбавьте-ка жарку!
             Иль это для моихъ больныхъ костей
             Припарка? А впередъ извольте сами
             Быть на посылкахъ у себя.
   Юлія.                                         Вотъ гдѣ
             Несчастіе.-- Ну, что сказалъ Ромео?
   Кормилица. Позволено сегодня вамъ итти
             На исповѣдь?
   Юлія.                     Позволено.
   Кормилица.                                         Тогда
             Приготовляйтеся къ отцу Лаврентью въ келью;
             Тамъ поджидаетъ васъ супругъ, чтобъ сдѣлать
             Супругой васъ. Теперь шатунья-кровь
             Ужъ бросилася въ щечки; погодите,
             Запышутъ заревомъ, когда кой-что еще
             Услышите: скорѣй ступайте въ церковь!
             А у меня работа есть: достать
             Трапъ, по которому вашъ милый долженъ будетъ
             Влѣзть въ птичье гнѣздышко, какъ затемнѣетъ.
             Я вамъ работница: изъ кожи лѣзу вонъ
             Вамъ въ угожденіе; но будетъ и у васъ
             Работа скоро. Съ Богомъ! Я покуда
             Пойду обѣдать. Вы -- спѣшите въ келью!
   Юлія. Бѣгу; меня любви тамъ ожидаетъ рай.
             Прощай, милѣйшая кормилица, прощай!

[Уходитъ].

   

СЦЕНА VI.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ.

Отецъ Лаврентій и Ромео.

   Лаврентій. Да будетъ Господу благоугодно это
             Священнодѣйствіе, чтобъ насъ не посѣтило
             Грядущее печалями!
   Ромео.                               Аминь,
             Аминь! Но пусть приходятъ къ намъ какія
             Угодно огорченія; они
             Не перевысятъ радости, какую
             Даетъ мнѣ мигъ кратчайшій, проведенный
             Въ ея присутствіи. Ты съедини
             Лишь только руки наши, со словами
             Молитвы, и тогда пусть хищный врагъ любви,
             Смерть, дѣлаетъ, что ей подъ силу; мнѣ
             Довольно, что могу назвать ее своею.
   Лаврентій. Всѣ эти буйственныя радости имѣютъ
             И буйственный конецъ, и погибаютъ
             Въ своемъ разгарѣ, какъ огонь и порохъ:
             Они уничтожаются при первомъ
             Прикосновеніи другъ къ другу. Самый
             Сладчайшій медъ ужъ самою своею
             Противенъ сладостью и, портя вкусъ,
             Не утоляетъ голода: такъ ты
             Люби со сдержанностью, долгая любовь
             Такъ любитъ; слишкомъ торопливый такъ же
             Приходитъ поздно къ цѣли, какъ и слишкомъ
             Медлительный.-- Идетъ невѣста!-- О!

[Входитъ Юлія].

             Такою легкою стопою никогда
             Не изотрутся вѣковыя плиты:
             Влюбленный могъ бы помѣститься очень
             Удобно на летучихъ тѣхъ волокнахъ,
             Что носятся безцѣльно въ лѣтнемъ, полномъ
             Томленья воздухѣ; онъ не свалился бъ
             Оттуда: легковѣсна суета!
   Юлія. Добрый вечеръ моему духовному отцу.
   Лаврентій. Ромео поблагодаритъ тебя, дочь моя, за насъ обоихъ.
   Юлія. Ну, добрый вечеръ и ему, чтобъ было
             За что благодарить.
   Ромео.                               О, Юлія! коль мѣра
             Блаженства твоего полна, какъ у меня,
             И ежели ты обладаешь большимъ
             Умѣньемъ выразить, что чувствуешь, тогда
             Благоуханіемъ рѣчей своихъ наполни
             Окрестный воздухъ, и пускай откроетъ
             Богатый музыки языкъ то счастье,
             Едва вообразимое, какое
             Мы получаемъ, каждый, въ этой встрѣчѣ.
   Юлія. Тѣ ощущенія, которыя богаче
             По существу, чѣмъ по избытку словъ,
             Гордятся сущностью, а не своими
             Прикрасами; скажу я: нищій тотъ,
             Кто можетъ перечесть свои богатства;
             Моя любовь достигла до такого
             Избытка, что не счесть мнѣ половины даже
             Моихъ богатствъ.
   Лаврентій.                               Идемте же, идемъ!
             Покончимъ дѣло. Васъ, вамъ не во гнѣвъ,
             однихъ
             Я не оставлю тутъ, пока святая церковь
             Васъ не соединитъ во плоть едину.

[Уходятъ].

   

АKТЪ III.

СЦЕНА I.

ПЛОЩАДЬ.

Меркуціо, Бенволіо, Пажъ и слуги.

   Бенволіо. Пожалуйста, Меркуціо, уйдемъ:
             День жаркій, Капулеты разбрелися
             Но улицамъ, сойдемся -- будетъ драка.
             Въ жары такія бѣшеная кровь
             Въ движеніи.
   Меркуціо. Ты похожъ на тѣхъ господъ, которые, входя за ограду таверны, съ шумомъ кладутъ на столъ шпагу, приговаривая: "Дай Богъ, чтобы въ тебѣ не встрѣтилось надобности!" а вслѣдъ за второю кружкою лѣзутъ со своей шпагою на трактирщика, когда, въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ ни малѣйшей нѣтъ надобности.
   Бенволіо. Такъ это я похожъ на такихъ господъ?
   Меркуціо. А еще бы! ты, въ нѣкоторомъ родѣ, ничѣмъ не хуже пѣтуха, какъ и всякій другой итальянецъ, сейчасъ за ножи, какъ только нерасположенъ немного, и всегда расположенъ за ножи схватиться.
   Бенволіо. Дальше?
   Меркуціо. Дальше то, что сойдись двое этакихъ, такъ сейчасъ ни одного не останется, потому что одинъ уничтожитъ другого. Ты! да ты съ кѣмъ угодно въ драку полѣзешь изъ-за того, что у него въ бородѣ однимъ волоскомъ больше или меньше, чѣмъ у тебя. Ты ссору затѣешь съ первымъ, кто будетъ орѣхи грызть, и только изъ-за того, что у тебя глаза подъ орѣхъ. Какіе глаза, кромѣ этакихъ, могли бы тутъ усмотрѣть поводъ къ дракѣ? У тебя голова полна ссорами, какъ яйцо своею середкою, что не мѣшаетъ ей быть и выдутой, какъ яйцо, отъ дракъ этихъ. Присталъ ты къ кому-то за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и разбудилъ твоего пса, который спалъ, лежа на солнышкѣ? Не связался ты съ какимъ-то портнымъ за то, что тотъ надѣлъ новый камзолъ раньше праздниковъ? и еще съ кѣмъ-то за то, что тотъ подвязалъ новые башмаки старыми лентами? И теперь ты будешь присматривать за мной, чтобы я не ссорился!
   Бенволіо. Если бы я былъ такимъ забіякой, какъ ты, я давно ужъ запродалъ бы жизнь свою въ полную собственность первому встрѣчному, лишь бы онъ поручился за мое существованіе на одинъ часъ и три четверти.
   Меркуціо. Въ полную собственность!-- Собственно тебя и поджидаютъ такіе покупатели.
   Бенволіо. Ну вотъ и съ праздникомъ: Капулеты идутъ.

Входятъ Тибальтъ и другіе.

   Меркуціо. Праздникъ тебѣ; а мнѣ все единоединственно.
   Тибальтъ. Всѣ будьте здѣсь; а я поговорю.
             Здорово, господа! съ однимъ изъ васъ два слова.
   Меркуціо. И стоитъ изъ-за этого безпокоить? -- Прибавьте что-нибудь: пусть выйдетъ слово и дѣло.
   Тибальтъ. Всегда найдете меня достаточно расположеннымъ къ этому, милостивый государь, какъ только подадите мнѣ поводъ.
   Меркуціо Все вамъ подать нужно; а сами найти не можете?
   Тибальтъ. Меркуціо, ты поешь въ одинъ голосъ съ Ромео.
   Меркуціо. Пою въ одинъ голосъ? Ты, кажется, дѣлаешь насъ менестрелями? Если ты дѣлаешь изъ насъ менестрелей, смотри, чтобы мы не начали драть тебѣ уши: вотъ мои смычокъ; вотъ чѣмъ я плясать васъ заставлю. Чортъ побери! въ одинъ голосъ!
   Бенволіо. Мы тутъ толкуемъ, а кругомъ народъ
             Или уйдемъ куда, гдѣ нѣтъ народу,
             Иль будемъ обсуждать свои дѣла
             Спокойно, или, просто, разойдемся:
             Тутъ всѣ глядятъ на насъ.
   Меркуціо.                                         Людямъ даны
             Глаза, чтобы смотрѣть; и пусть глядятъ;
             А я ни для какого чорта съ мѣста
             Не двинусь.

Входить Ромео.

   Тибальтъ.                     И прекрасно; оставайтесь
             Въ покоѣ.-- Вотъ кого мнѣ нужно.
   Меркуціо.                                                   Только
             Я дамъ себя повѣсить, если здѣсь онъ
             Для удовлетворенья вашихъ нуждъ.
             Онъ можетъ быть полезенъ, чтобы дать вамъ
             Урокъ на полѣ чести: ваша милость
             Лишь въ этомъ смыслѣ можете имѣть
             Нужду въ немъ.
   Тибальтъ.                               Та любовь, которую, Ромео,
             Ношу я въ сердцѣ для тебя, не можетъ
             Мнѣ подсказать нѣжнѣйшаго привѣта,
             Какъ этотъ:-- ты подлецъ.
   Ромео.                                         Тибальтъ, причины.
             Которыя имѣю я къ тому,
             Чтобы любить тебя, мнѣ служатъ оправданьемъ,
             Что на такой привѣтъ не отвѣчаю я
             Приличнымъ гнѣвомъ:-- подлецомъ я не былъ
             И никогда не буду; а затѣмъ
             Прощай: я вижу, ты меня не знаешь.
   Тибальтъ. Но это все не оправдаетъ, мальчикъ"
             Обидъ, которыя нанесъ ты мнѣ;
             Такъ воротися и берись за шпагу!
   Ромео. Я никогда тебѣ не наносилъ обидь;
             Напротивъ, я люблю тебя сильнѣе,
             Чѣмъ можешь ты предполагать, покуда
             Не знаешь ты причинъ моей любви.
             Такъ, добрый Капулетъ,-- мнѣ это имя
             Не меньше дорого, чѣмъ собственное,-- вотъ
             Мои всѣ оправданья предъ тобою.
   Меркуціо. О, низкое, холопское смиренье!
             A la stoccata все покроетъ. Тибальтъ,
             Вы, крысоловъ, угодно вамъ пройтись?
   Тибальтъ. Вамъ что угодно отъ меня?
   Меркуціо. Почтенный Котъ-Воевода, ничего, кромѣ одной изъ девяти вашихъ жизней. Съ этой я теперь же позволю себѣ не церемониться, а затѣмъ, смотря по тому, какъ вы будете держать себя, выбью изъ васъ и всѣ остальныя.-- Угодно вамъ вытянуть изъ мѣшка свою шпагу за уши? Поскорѣй, чтобы ваши не очутились въ опасности.
   Тибальтъ. Къ вашимъ услугамъ.
   Ромео. Голубчикъ Меркуціо, спрячь свою шпагу!
   Меркуціо. Ну-ка, милостивый государь, ваше passado.

[Дерутся.]

   Ромео. Бери, Бенволіо, мечъ; разнимемъ ихъ.-- Что это?
             Побойтесь Бога, господа! оставьте!
             Тибальтъ! Меркуціо! герцогъ запретилъ
             Строжайшимъ образомъ всѣ эти ссоры
             На улицахъ Вероны.-- Стойте! Тибальтъ!
             Милѣйшій мой Меркуціо! Стойте!
             Тибальтъ со своими товарищами уходитъ.
   Меркуціо.                                                                       Раненъ.
             Чума на оба дома!-- Уходили.
             А гдѣ же тотъ? тотъ ничего?
   Бенволіо.                                         Ты раненъ?
   Меркуціо. Такъ, такъ, царапинка, царапинка; но будетъ
             И этого, чортъ побери!-- Гдѣ пажъ мои?
             Ступай, животное, ищи хирурга.

[Пажъ уходитъ].

   Ромео. Не бойся, милый; рана не должна быть значительна.
   Меркуціо. Конечно, не такъ глубока, какъ колодезь, и не такъ широка, какъ церковныя двери; но будетъ и такой, и она свое дѣло сдѣлаетъ: понавѣдайтесь ко мнѣ завтра, и вы увидите, какимъ я буду покойнымъ человѣкомъ. Довольно я пробуравленъ для бѣлаго свѣта.-- Чума на ваши домы!-- Подумаешь, собака, крыса, мышь, кошка этакая, и на смерть оцарапать человѣка! Хвастунишка, дрянь, сволочь, дерется по руководству къ ариѳметикѣ!-- Кой чортъ тебя къ намъ подсунулъ? Изъ-за тебя онъ и ранилъ меня.
   Ромео. Все думалъ сдѣлать къ лучшему.
   Меркуціо. Веди меня куда-нибудь, Бенволіо!
             Я упаду сейчасъ.-- Чума на ваши домы!
             Сготовили меня червямъ на ужинъ:
             Все сдѣлано, какъ нужно:-- Ваши домы!

[Меркуціо и Бенволіо уходятъ].

   Ромео. Милѣйшій человѣкъ,
             Изъ близкихъ родственниковъ герцога, мой добрый
             Другъ, получилъ смертельный свой ударъ
             Изъ-за меня, изъ-за того, что честь
             Моя запятнана ругательствомъ Тибальта,
             Что часъ назадъ мнѣ сдѣлался роднымъ!
             О, милая Джульета, красота
             Твоя изнѣжила меня и размягчила
             Въ моей душѣ сталь доблести!

Возвращается Бенволіо.

   Бенволіо.                                                   Ромео,
             Ромео! нашъ Меркуціо умеръ: этой
             Душѣ высокой захотѣлось въ небо:
             Онъ слишкомъ рано пренебрегъ землею.
   Ромео. Дня этого плачевная судьба
             На много дней нависнетъ черной тучей;
             Тутъ лишь начало бѣдъ; конецъ ихъ впереди.

[Тибальтъ возвращается].

   Бенволіо. Неистовый Тибальтъ идетъ сюда назадъ.
   Ромео. И живъ, и веселъ, а Меркуціо нѣтъ ужъ!
             Чего жъ еще раздумывать? Тутъ мѣсто
             Лишь огнеглазой ярости, и только!
             Теперь, Тибальтъ, бери себѣ назадъ
             Того ты подлеца, которымъ здѣсь недавно
             Ты надѣлилъ меня: душа Меркуціо
             Надъ головами нашими ушла
             Не далеко еще и ждетъ души твоей
             Себѣ въ товарищи; иль ты, иль я, иль оба
             Должны итти мы съ нимъ.
   Тибалѣтъ.                                         Несчастный мальчикъ,
             Здѣсь заодно съ нимъ былъ ты, будешь съ нимъ
             И тамъ.
   Ромео.                     А вотъ сейчасъ все это разрѣшится.

[Дерутся; Тибальтъ падаетъ].

   Бенволіо. Ромео, уходи! Сбѣгается народъ.
             Тибальтъ убитъ.-- Чего же ты стоишь,
             Какъ вкопанный? тебя осудятъ на смерть,
             Коль попадешься.-- Уходи!-- бѣги!
   Ромео. О! я дуракъ судьбы!
   Бенволіо.                               Что жъ ты стоишь?

[Ромео уходитъ, сбѣгается народъ].

   1-й изъ народа. Куда бѣжалъ тотъ, кто убилъ Меркуціо?
             Тибальтъ, убійца гдѣ? куда бѣжалъ онъ?
   Бенволіо.                                                             Вотъ
             Тибальтъ,-- лежитъ.
   1-й изъ народа.                               Вставай-ка, сударь, маршъ
             За мною! именемъ закона:-- маршъ за мною!

Входитъ герцогъ со свитой, Монтэгю, Капулетъ, ихъ жены и другіе.

   Герцогъ. Гдѣ гнусные зачинщики рѣзни?
   Бенволіо. О, благородный князь! я разсказать могу
             Несчастныя подробности всей этой
             Несчастной ссоры: это человѣкъ,
             Котораго убилъ Ромео, но которымъ
             Убитъ твой родственникъ Меркуціо.
   Лэди Капулетъ.                                                   Тибальтъ,
             Племянникъ мой!-- О, брата моего
             Родное дѣтище! О князь, о мужъ,-- они
             Теперь по улицамъ льютъ кровь моей родни!
             О князь, ты справедливъ, я знаю: ты за нашу
             Кровь долженъ заплатить намъ кровью Монтэгю!
             Тибальтъ!
   Герцогъ.                     Бенволіо, кто началъ эту ссору?
   Бенволіо. Тибальтъ, что здѣсь лежитъ, погибшій отъ руки
             Ромео; но Ромео говорилъ
             Ему такъ хорошо, просилъ подумать
             О маловажности причины къ ссорѣ,
             Что навлекала вашъ высокій гнѣвъ:
             И голосъ у него былъ ласковый, и взглядъ
             Спокойный, онъ просилъ чуть-чуть не на колѣняхъ,
             Но не могло ничто смягчить неукротимой
             Вражды Тибальта: глухъ для мирныхъ увѣщаній,
             Онъ остріе стальное направлялъ
             Въ неустрашимаго Меркуціо, который,
             Разгорячившись тоже, отвѣчалъ
             Ударомъ на ударъ, и, отстраняя
             Съ воинственнымъ пренебреженьемъ смерть
             Одной рукою, посылалъ другою
             Ее назадъ Тибальту, что искусно
             Ее встрѣчалъ и отражалъ. Ромео
             Кричалъ имъ громко: "Стойте, братцы, стойте! 
             И наконецъ, быстрѣе рѣчи, ловкимъ
             Движеніемъ пригнулъ къ землѣ ихъ шпаги,
             И ринулся межъ нихъ; тогда Тибальтъ,
             Изъ-за руки Ромео, вѣроломнымъ
             Ударомъ отнялъ жизнь у стойкаго Меркуціо
             И убѣжалъ; но тотчасъ же вернулся
             Назадъ, къ Ромео, что ужъ только тутъ
             Далъ мѣсто чувству мести, и они
             Сошлись, какъ молнія: я не успѣлъ
             За шпагу взяться, чтобы ихъ разнять,
             Какъ ужъ Тибальтъ убитъ былъ; какъ онъ только
             Упалъ, Ромео скрылся. Вотъ вся нить
             Событіи; если лгу, вели меня казнить!
   Лэди Капулетъ. Онъ Монтэгю родня; его пріязнь
             Лгать заставляетъ; онъ не скажетъ правды.
             Тутъ, въ этомъ черномъ дѣлѣ, человѣкъ
             Ихъ двадцать собралось, и двадцать человѣкъ
             На одного напали. Я прошу
             Суда; ты долженъ, князь, его мнѣ дать: Ромео
             Убилъ Тибальта, пусть умретъ Ромео!
   Герцогъ. Тибальта онъ убилъ, но и Тибальтъ
             Убилъ Меркуціо: кто дастъ отвѣтъ за эту
             Кровь дорогую?
   Могутэію.                               Не Ромео, государь;
             Онъ другомъ былъ Меркуціо; его
             Вина лишь въ томъ, что онъ предупредилъ законъ,
             Исполнивъ, что законъ былъ долженъ сдѣлать -- жизни
             Лишивъ Тибальта.
   Герцогъ.                               И за это нами
             Онъ изгоняется немедленно отсюда:
             Вы и меня ужъ замѣшали въ вашу
             Вражду? и изъ-за вашихъ дикихъ ссоръ
             Кровь начинаетъ литься и моя?
             Но я васъ обложу такой суровой пеней,
             Что будутъ горьки вамъ мои утраты.
             Я буду глухъ для вашихъ оправданій
             И вашихъ жалобъ; ни мольбы, ни слезы
             Не снимутъ съ васъ вины, и вы впередъ
             Не прибѣгайте къ нимъ: чтобы Ромео
             Здѣсь не было; а ежели его
             Найдутъ, то это будетъ
             Послѣдній часъ его.-- Взять это тѣло и
             Ждать, нашихъ приказаній: милосердье
             Убійство совершаетъ, отпуская
             Убійцамъ!

Уходятъ.

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТОВЪ.

Входитъ Юлія.

   Юлія. Быстрѣй скачите, кони огненогіе,
             Къ жилищу Феба; этакій возница,
             Какъ Фаэтонъ, погонитъ на закатъ,
             Такъ васъ примчитъ прямехонько въ мракъ ночи.
             Раскинь свое густое покрывало,
             О ночь -- вѣнецъ любви! чтобъ бѣгунишка *)
             Могъ подмигнуть Ромео, и Ромео
             Попалъ въ объятія моей любви
             Безъ пересудовъ и никѣмъ невидимъ!--
             Влюбленнымъ для того, чтобъ совершить обряды
             Любви, при собственной ихъ красотѣ довольно
             Свѣтло; а ежели любовь слѣпа, тѣмъ легче
             Ей ладить съ ночью. Приходи скорѣй,
             Ночь благодушная, одѣтая степенно
             Матрона, въ черномъ вся, и научи меня,
             Какъ проиграть въ игру, которая идетъ,
             На безупречныя двѣ дѣвственности!-- Спрячь
             Дикарку-кровь, что рвется у меня
             Изъ щекъ, подъ чернымъ у себя покровомъ,
             Покуда новичокъ-любовь,
             Набравшись смѣлости, своихъ любовныхъ дѣлъ
             Считать не будетъ скромностью, и все тутъ!
             Ну, ночь! и ты, Ромео! приходи,
             Ты день средь ночи! потому что ты
             На крыльяхъ ночи прилетишь бѣлѣе,
             Чѣмъ первый снѣгъ у ворона на спинкѣ.
             Милѣйшая ты ночь, красавица моя
             Ты чернощекая, приди и принеси
             Мнѣ моего Ромео; а когда онъ
             Умретъ, возьми и мелко искроши
             Его на звѣзды, и твое лицо
             Онъ сдѣлаетъ такимъ прелестнымъ, что весь міръ
             Въ ночь влюбится, и къ солнцу у него
             Слѣпящему пройдетъ все обожанье.
             О, мной пріобрѣтенъ дворецъ любви,
             Но во владѣнье имъ не введена я;
             И, такъ же точно, я запродана сама,
             Но на руки еще не принята я.
             Такъ дологъ этотъ день, какъ ночь на празд-
             Нетерпѣливой дѣвочкѣ, которой [никъ
             Обновку сшили, но она не можетъ
             Надѣнь обновку.-- А! кормилица! Она

[Входитъ кормилица]

             Приноситъ новости, а каждыя уста,
             Произносящія хотя бы только имя
             Ромео, говорятъ божественныя вещи!
             Ну, что, кормилица? что скажешь? Это что?
             Та лѣстница, которую Ромео
             Велѣлъ достать?
   *) Амуръ. Въ этомъ монологѣ Юлія повторяетъ выраженія эпиталамъ того времени.
   Кормилица.                               Да, да; она и есть!

[Бросаетъ ее].

   Юлія. Ахъ, Боже мой! Что ты ломаешь руки?
   Кормилица. Охъ, что случилося: онъ умеръ, умеръ, умеръ!
             Погибло все, сударынька, все сгибло!--
             Вотъ что случилося!-- Его ужъ нѣтъ; убили
             Его; онъ умеръ!
   Юлія.                               Небеса не могутъ
             Быть такъ жестоки!
   Кормилица.                               Небеса не могутъ,
             А вотъ Ромео можетъ.-- О, Ромео,
             Ромео!-- Кто бы могъ подумать?-- А! Ромео!
   Юлія. Что ты за чортъ, что такъ меня терзаешь?
             За эту пытку поднялись бы вопли
             Въ самомъ аду. Кто жъ могъ убить Ромео?
             Онъ самъ? Скажи лишь да, пустое это да
             Смертельнѣй будетъ мнѣ, чѣмъ смертоносный
             Взглядъ василиска: отъ такого да
             Меня самой не будетъ,-- коль навѣки
             Закрылись очи, о которыхъ можешь
             Скачать ты это да. Коль онъ убитъ,
             Скажи лишь да, а если нѣтъ, такъ -- нѣтъ:
             Короче говори: жизнь иль смерть?
   Кормилица. И рану видѣла сама, своими.
             Глазами видѣла,-- Творецъ! какая рана --
             На самой у голубчика на груди.
             Трупъ бездыханный, бѣдный бездыханный
             Трупъ, блѣдный, блѣдный, словно пепелъ; весь
             Испачканъ кровью; весь въ запекшейся крови.--
             Я такъ и грохнулась, какъ увидала.
   Юлія. О разорвися, сердце! Ты, несчастный
             Банкротъ, навѣкъ бросай свои дѣла!
             Въ тюрьму, глаза; вовѣки не видать
             Вамъ свѣта Божьяго! презрѣнная земля,
             Ты будешь вновь землею; перестань
             Здѣсь копошиться и ложись съ Ромео
             Въ одинъ тяжелый гробъ!
   Кормилица.                                         Тибальтъ, Тибальтъ!
             Ты лучшимъ другомъ былъ, какого только въ жизни
             Имѣла я: учтивый, благородный!
             Мнѣ лучше бы не жить, чѣмъ видѣть мертвымъ
             Тебя!
   Юлія.           Что за гроза со всѣхъ сторонъ?
             Убитъ Ромео? умеръ и Тибальтъ?
             Мой милый братъ и мой милѣйшій мужъ?--
             Труби тогда, труба послѣдняго суда:
             Кто живъ еще, коль этихъ двухъ не стало?
   Кормилица. Тибальтъ убитъ; Ромео только изгнанъ;
             Тибальта онъ убилъ и изгнанъ.
   Юлія.                                                   Боже!--
             Ужели же Ромео пролилъ кровь
             Тибальта?
   Кормилица.                     Пролилъ, пролилъ! Вотъ несчастный
             День! пролилъ!
   Юлія.                               О, змѣиная душа,!
             Укрытая цвѣтами красоты!
             Таился ли когда-нибудь драконъ
             Въ пещерѣ столь красивой? Нѣжный извергъ!
             Чортъ съ ликомъ ангела! въ голубьихъ перьяхъ воронъ!
             Ягненокъ, пожирающій волковъ!
             Презрѣннѣйшее вещество
             Въ божественнѣйшемъ видѣ! Совершенно
             Все противоположное тому,
             Чѣмъ именно ты кажешься: проклятый
             Угодникъ, благонравный негодяй!
             Природа, что тебѣ осталося въ аду,
             Когда ты заключила вражій духъ
             Въ земномъ раю такой прелестной плоти?
             Случалось ли, чтобъ книга содержала
             Мерзѣйшія такія вещи, и
             Была прекрасно такъ обдѣлана? О Боже!
             Зачѣмъ обманъ живетъ въ такомъ волшебномъ
             Дворцѣ!
   Кормилица.           Нѣтъ ни стыда, ни совѣсти, ни чести
             Въ мужчинахъ: всѣ безбожники, всѣ дрянь,
             Клятвопреступники, обманщики.-- Ахъ, боже!
             Гдѣ человѣкъ?-- Немножко дайте водки:--
             Печали эти, эти огорченья
             Да горести совсѣмъ меня состарятъ.
             Позоръ на Ромео!
   Юлія.                               Распухни твой языкъ!
             Не для позора онъ рожденъ: позору
             Не ловко будетъ на его челѣ;
             Затѣмъ, что это тронъ, гдѣ честь могла бы
             Быть коронована единственнымъ царемъ
             Надъ всей вселенной. Только хорошо
             И я животное, что такъ его бранила!
   Кормилица. Что жъ, станете хвалить, небось, того,
             Кто вашего убилъ двоюроднаго?
   Юлія.                                                   Нѣтъ,
             Я стану поносить того, кто мужъ мнѣ?
             Ей-Богу, бѣдный:
             Кто приголубитъ имечко твое,
             Коль я, успѣвшая всего лишь три часа
             Пробыть твоей женой, Богъ вѣсть чего
             Надъ нимъ ни дѣлала?-- Но, скверный, для чего
             Убилъ ты брата? А вѣдь скверный братъ,
             Конечно, моего хотѣлъ убить супруга?
             Прочь, слезы глупыя, къ родному своему
             Источнику! вы данники печали,
             И дань ошибкой принесли на праздникъ.
             Живъ мой супругъ, котораго Тибальтъ
             Хотѣлъ убить, а умеръ тотъ Тибальтъ,
             Который моего хотѣлъ убить супруга..
             Отлично все,-- чего жъ я плачу? Было
             Словечко тутъ, что мнѣ страшнѣе смерти
             Тибальтовой; оно меня терзаетъ:
             Я рада бы забыть о немъ; но, ахъ!
             Оно мнѣ давитъ мысль, какъ давитъ душу
             Преступную проклятый, окаянный
             Грѣхъ. Тибальтъ умеръ, а Ромео -- изгнанъ!
             О, это изгнанъ, это слово изгнанъ
             Одно убило полтораста тысячъ
             Тибальтовъ. Смерть Тибальта -- ужъ и тутъ
             Довольно горя, если бы на этомъ
             И кончилось; ну, если горе любитъ
             Быть въ обществѣ и непремѣнно хочетъ
             Быть окруженнымъ всякими скорбями,--
             То отчего жъ, когда она сказала,
             Что Тибальтъ умеръ, отчего за этимъ
             Не шло: и твой отецъ, и мать, ну оба вмѣстѣ?
             Я ихъ почтила бы обычною печалью.
             Нѣтъ, по слѣдамъ за смертію Тибальта
             Шло: а Ромео изгнанъ! да вѣдь въ этомъ
             Ромео изгнанъ -- мать, отецъ, Тибальтъ,
             Ромео, Юлія всѣ мертвы, всѣ убиты.
             Ромео изгнанъ!-- нѣтъ конца, нѣтъ мѣры,
             Нѣтъ ни границы, ни предѣловъ смерти,
             Какая въ этомъ словѣ! нѣгу звуковъ,
             Чтобъ выразить его весь ужасъ!-- Гдѣ
             Отецъ, гдѣ маменька?
   Кормилица.                               Рыдаютъ, стонутъ
             Надъ тѣломъ Тибальта. Угодно вамъ пойти?
             Я васъ сведу къ нимъ.
   Юлія.                               Омываютъ раны
             Его слезами? Мнѣ придется расточать
             Свои, когда у нихъ обсохнутъ: надъ изгнаньемъ
             Ромео. Убери
             Веревки эти.-- Бѣдныя веревки!
             Не вышло такъ, какъ думали мы съ вами,
             И вы, и я; Ромео нашъ изгнанникъ.
             Онъ васъ готовилъ къ ложу моему
             Быть лѣстницею, а теперь, дѣвица,
             Я умираю въ дѣвственномъ вдовствѣ.
             Стой, лѣстница! постой, кормилица! я къ брачной
             Яду постели: не Ромео, смерть
             Тамъ приметъ отъ меня дѣвичество!
   Кормилица.                                                             Ступайте
             Къ себѣ; я приведу Ромео: пусть онъ васъ
             Утѣшитъ. Я маленечко смекаю,
             Гдѣ долженъ быть онъ. Слышите вы? Вашъ
             Ромео будетъ здѣсь сегодня до разсвѣта. ОМЕО (Входитъ)

             Могу-ль впередъ я, если сердце здѣсь?
             Назадъ, ты дряблая земля, ищи
             Свой центръ.

(Взбирается на стѣну, спрыгиваетъ въ садъ).
(Входятъ Бевеоліо и Меркуціо)

БЕНВОЛІО.

                                 Эй, Ромео, другъ Ромео!
   

МЕРКУЦІО.

             Уменъ твой Ромео; клянусь душой,
             Онъ спрятался теперь въ своей постелъ:
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ этою дорогою бѣжалъ
             И перелѣзъ чрезъ эту стѣну въ садъ.
             Покличь его, мой другъ Меркуціо.
   

МЕРКУЦІО.

             Не кликать я, а заклинать ужъ буду;
             Эй, Ромео! мечтатель, сумасшедшій!
             Огонь и страсть! явись къ намъ въ видѣ вздоха.
             Скажи одинъ какой-нибудь стишокъ,
             И я доволенъ! Простони: о горе!
             Срифмуй любовь и кровь, и кумушкѣ
             Венерѣ комплиментъ скажи, пошли
             Проклятіе ея сынку слѣпому,
             Который мастеръ былъ стрѣлять, когда
             Царь Кофетуа въ нищую влюбился.
             Не слышитъ онъ, не шевельнется онъ!
             Ужъ нѣтъ его: соколъ нашъ умеръ, умеръ!
             Я долженъ заклинать его теперь.
             Внимай, внимай: тебя я заклинаю
             Глазами яркими, глазами Розалины.
             Челомъ ея высокимъ, и устами
             Пурпурными, и ножкой стройненькой,
             И сокровенными ея красами,
             Явись, явись къ намъ въ образѣ своемъ!
   

БЕНВОЛІО.

             Ну, полно -- ты его разсердишь этимъ.
   

МЕРКУЦІО.

             За что же тутъ сердиться будетъ онъ,
             За что же? заклинаніе мое
             Прекрасно, благородно, и во имя
             Владычицы его; съ благою цѣлью
             Я заклиналъ...
   

БЕНВОЛІО.

                                           Онъ спрятался теперь
             За этими деревьями; онъ ищетъ,
             Бесѣды съ тьмой ночною; вѣдь любовь
             Его слѣпа, -- и темнота идетъ къ ней!
   

МЕРКУЦІО.

             Но если бы любовь была слѣпа,
             Такъ-бы любовь не достигала цѣли.
             Теперь сидитъ подъ деревомъ онъ вѣрно
             И думаетъ: какъ хорошо бы, еслибъ
             Красавица его преобразилась
             Въ какой нибудь изъ тихъ плодовъ поспѣлыхъ,
             Которые надъ нимъ теперь висятъ.
             Протай же, Гомео: спокойной ночи!
             Пойду скорѣй въ свою постель залягу:
             Постель муравчатая холодна
             И мнѣ вредна. А ты идешь со мной?
   

БЕНВОЛІО.

             Идемъ. Напрасно будемъ мы искать
             Того, кто дать себя найти не хочетъ.

(Уходятъ).

   

ЯВЛЕНІЕ II.

Садъ Капулета.

РОМЕО, (входитъ).

             Кто ранъ не зналъ, -- надъ мракомъ тотъ смѣется.

(Юлія показывается у окна).

             Но тише, что за свѣтъ блеснулъ въ окнѣ!
             О, то -- востокъ, а солнце -- Юлія!
             Всходи, всходи прекрасное свѣтило,
             И блѣдную отъ зависти луну
             Убей своимъ явленьемъ! Какъ она
             Болѣзненно томится, сознавая,
             Что ты прекраснѣе ея, хотя
             И служишь ей: такъ не служи же ей,
             Когда она завидуетъ тебѣ!
             О, сбрось же, сбрось съ себя покровъ весталки;
             Томительный покровъ! однимъ безумцамъ
             Носить его не тяжко -- сбрось его!
             Такъ! то -- она, моя владычица,
             Моя любовь! о еслибъ ты себя
             Сама моей владычицей назвала!
             Вотъ говоритъ она, но говоритъ
             Она безъ словъ... Что нужды до того!
             Ея глаза, я вижу, говорятъ....
             Я буду отвѣчать.... Я слишкомъ смѣлъ:
             Рѣчь не ко мнѣ ея. Двѣ самыя
             Прекрасныя звѣзды на цѣломъ небѣ,
             Куда-нибудь за дѣломъ отлучившись,
             Просили поблистать ея глаза
             Въ свое отсутствіе.... что если бы
             Ея глаза на мѣсто ихъ, а звѣзды
             Къ ней на чело бы перешли?
             О, на ея лицѣ померкли-бъ звѣзды!
             Глаза-жъ ея въ эѳирѣ свѣтъ такой
             Пролили-бы, что птицы, встрепенувшись,
             Запѣли-бы, принявши ночь за день!
             О, посмотри, какъ на руку она
             Склонила голову.... Зачѣмъ, зачѣмъ
             Я не перчатка на ея рукѣ!
   

ЮЛІЯ.

             О, горе мнѣ!
   

РОМЕО.

                                 Тсъ!... говоритъ она...
             О продолжай, мой свѣтлый ангелъ! ты
             Надъ головой моей средь ночи блещешь
             Въ такой-же славѣ, какъ посланникъ неба
             Предъ взорами смущенными полей,
             Которые, упавъ на землю навзничь,
             На дивнаго посла взираютъ въ страхѣ,
             А онъ скользитъ, туманы разсѣкая,
             Въ эѳирѣ голубомъ....
   

ЮЛІЯ.

                                                     О, Ромео!
             За чѣмъ ты -- Ромео! О, отрекись
             Отъ своего отца и откажись
             Отъ своего названья! Если жъ ты
             Не хочешь -- поклянись любить меня
             И я ужъ болѣе -- не Капулетъ!
   

РОМЕО (про себя).

             Еще-ли слушать мнѣ, иль говорить?
   

ЮЛІЯ.

             Одно твое названье только врагъ мнѣ;
             Кто -- ты? Не Монтэгю -- нѣтъ! ты -- ты самъ!
             Что Монтэгю такое? это вѣдь
             Не есть рука, не есть лицо, нога,
             Иль часть другая человѣка!
             О, назовись ты именемъ другимъ!
             Что въ имени!-- какъ розу ни зови --
             Она всегда прекрасна, благовонна;
             И Ромео останется всё тотъ-же.
             Какъ ни зови его! о Ромео,
             Отбрось-же ты, отбрось свое названье,
             И за него, за этотъ звукъ пустой,
             Возьми ты всю меня!....
   

РОМЕО.

                                           На этомъ словѣ
             Тебя ловлю я; -- о, скажи мнѣ только
             Что я любимъ -- и вновь и окрещенъ!!
             Отнынѣ я не Ромео!
   

ЮЛІЯ.

                                           Кто ты,
             Въ тѣни ночной подслушавшій меня?
   

РОМЕО.

             По имени теперь я не умѣю
             Назвать себя. Мнѣ тяжко, ненавистно
             Названье, ненавистное тебѣ;
             И существуй оно лишь на бумагѣ,
             Я-бъ разорвалъ его и уничтожилъ.
   

ЮЛІЯ.

             Мой слухъ ста словъ въ себя еще не принялъ,
             А маѣ знакомъ языкъ, звучащій ими.
             Не Ромео ли ты, не Монтэгю ли?
   

РОМЕО.

             Не Ромео, не Монтэгю, когда
             Тебѣ, моя святая не-угодно.
   

ЮЛІЯ.

             За чѣмъ и какъ, скажи, сюда пришелъ ты?
             Стѣна и высока и неприступна;
             Иль ты забылъ. кто ты, въ какомъ ты мѣстѣ?
             Что, еслибъ ты внезапно повстрѣчался
             Моимъ роднымъ?
   

РОМЕО.

                                           Любви на легкихъ крыльяхъ
             Перелетѣлъ чрезъ эту стѣну я;
             Любовь смѣла: -- она на всё дерзаетъ,
             И потому твои родные мнѣ
             Не могутъ быть преградой!
   

ЮЛІЯ.

                                                     Они
             Убьютъ тебя, когда увидятъ здѣсь:
   

РОМЕО.

             Ахъ! взоры мнѣ твои опаснѣй,
             Чѣмъ двадцать ихъ мечей; и если только
             Твой свѣтлый взоръ свѣтлѣе взглянетъ,
             Я закаленъ и не боюсь ихъ злобы!
   

ЮЛІЯ.

             Не дай имъ Богъ здѣсь встрѣтиться съ тобой!
   

РОМЕО.

             Отъ нихъ меня скрываетъ мракъ ночной;
             Но ежели твоей любовью я
             Не овладѣлъ -- то пусть меня найдутъ:
             Мнѣ лучше смерть отъ ихъ мечей, чѣмъ жизнь,
             Лишенная твоей любви!--
   

ЮЛІИ.

                                                     Скажи,
             Что указалъ тебѣ сюда дорогу?
   

РОМЕО.

             Любовь! она меня и научила
             Искать тебя -- она дала совѣтъ.
             А я ей далъ глаза. Не кормчій я ,
             Но еслибъ ты была на берегу
             Противномъ и далекомъ океана, --
             Пустился бъ за такимъ алмазомъ я.
   

ЮЛІЯ.

             Лицо мое скрываетъ маска ночи,
             И потому не можешь видѣть ты,
             Какимъ румянцемъ стыдъ его покрылъ
             За все, что ты, подкравшися, услышалъ:
             И я могла бы церемонной быть,
             И ловко бы могла отъ словъ своихъ
             Отречься, но -- прощайте вы, приличья!
             Ты любишь ли меня? я знаю -- ты
             Мнѣ скажешь да! а я тебѣ повѣрю,
             Но не клянись ты можешь измѣнить:
             Зевсъ, говорятъ, смѣется вѣроломству
             Любовниковъ. О, милый Ромео,
             Скажи мнѣ Прямо: любишь ты меня?
             Ты, можетъ быть, подумаешь, что слишкомъ
             Легко я отдалась тебѣ? Пожалуй --
             Сурова буду я, нахмурю бровь
             И взорами холодными смотрѣть
             На всѣ твои исканья буду... Нѣтъ,
             Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ!..
             Да, Монтэгю, я слишкомъ пламенна,
             И Потому ты можешь вѣтреной
             Почесть меня, и думать, что легко
             Мной овладѣть; -- не вѣрь мнѣ, человѣкъ,
             Я постояннѣе, вѣрнѣе буду,
             Чѣмъ тѣ, которыя хитрѣй меня,
             Которыя искуснѣе меня умѣютъ
             Быть недоступными; но, признаюсь,
             Я бъ и сама не такъ легко сдалась,
             Я бъ и сама была не такъ доступна,
             Когда бы ты случайно не подслушалъ,
             Невидимый, моей завѣтной тайны,
             И прежде, чѣмъ могла я остеречься.
             И потому прости меня, не думай,
             Что я слаба и слишкомъ вѣтрена: --
             Ночь измѣнила мнѣ...
   

РОМЕО.

                                           Синьора, я
             Клянусь священною луной, ея
             Серебрянымъ сіяньемъ...
   

ЮЛІЯ.

                                                     Не клянись
             Луной, непостоянною луной!
             О, и боюсь, чтобъ не была твоя
             Любовь измѣнчива подобно ей.
   

РОМЕО.

             Но чѣмъ же клясться мнѣ?
   

ЮЛІЯ.

                                                     Не надо клятвы!
             Но если хочешь ты, то поклянись
             Самимъ собой, собою -- божествомъ
             Моей любви -- и я всему повѣрю.
   

РОМЕО.

             О, если страсть моя...
   

ЮЛІЯ.

                                           Довольно! нѣтъ,
             Нѣтъ -- не клянись... я не нарадуюсь
             Тебѣ; но, Ромео, меня пугаетъ
             Ночной союзъ вашъ: такъ нежданно, быстро,
             Поспѣшно такъ, такъ сходно съ молніей,
             Которая блеснетъ, и прежде чѣмъ
             Ты скажешь: -- молнія -- уже исчезнетъ.
             Прощай, мой Ромео, прощай! Дай Богъ
             Чтобы цвѣтокъ любви дыханьемъ лѣта
             Совсѣмъ развился къ первой нашей встрѣчѣ!
             Ночь добрая! И усть будетъ такъ же сладокъ
             Твой сонъ, какъ сладко мнѣ дышать теперь!
   

РОМЕО.

             И ты, меня не успокоивъ, хочешь
             Оставить?
   

ЮЛІЯ.

                                 Но чего жъ, мой Ромео,
             Желаешь ты?
   

РОМЕО.

                                 Обмѣна клятвъ!...
   

ЮЛІЯ.

                                                               О, я
             Свою давно тебѣ ужъ отдала,
             Тогда еще, когда ты не просилъ.
             Теперь бы вновь ее имѣть желала...
   

РОМЕО.

             Такъ ты ее желаешь взять назадъ?
             Но для чего жъ, моя любовь?
   

ЮЛІЯ.

                                                     Чтобъ снова
             И въ тотъ же миги тебѣ отдать ее.
             Но я имѣю то, чего, желаю:
             Какъ море, безгранична моя щедрость,
             Какъ море, глубока моя любовь
             Чѣмъ больше я тебѣ даю,
             Тѣмъ больше я имѣю: безконечно
             И то и это.

(няня зоветъ ее изнутри.)

                                 Но я слышу шумъ.
             Прощай, мой другъ.-- Сейчасъ иду я, няня!
             Не измѣнись, прекрасный Монтэгю!
             Постой -- я возвращусь въ одно мгновенье.
   

РОМЕО.

             О, ночь счастливая, счастливая!
             Боюсь я, чтобы не проснуться мнѣ!
             Нѣтъ. Это сонь -- роскошный, чудный сонъ!
   

ЮЛІЯ.

             Еще, мой Ромео, еще три слова.
             Потомъ прощай ужъ въ самомъ дѣлѣ. Если
             Любовь своя чиста и благородна,
             И если бракъ намѣренье твое,
             То дай мнѣ знать съ тѣмъ человѣкомъ завтра,
             Котораго къ тебѣ найду прислать я:
             Гдѣ и когда обрядъ свершиться долженъ.
             Къ твоимъ ногамъ мою судьбу кладу,
             И за тобою, мой властитель,
             На край вселенной я пойду!
   

НЯНЯ, внутри.

                                                               Синьора!
   

ЮЛІЯ.

             Хорошо -- сейчасъ. Но если
             Ты затаилъ въ душѣ другое,-- я
             Прошу тебя...
   

НЯНЯ, внутри.

                                 Синьора Юлія!
   

ЮЛІЯ.

             Сейчасъ, сейчасъ иду... Тогда, оставь
             Меня, оставь меня, моей тоскѣ...
             Такъ завтра я пришлю къ тебѣ.
   

РОМЕО.

                                                               Клянусь
             Моей душой...
   

ЮЛІЯ.

                                 Прощай! сто разъ, сто разъ
             Ночь добрая тебѣ!

(Уходить.)

   

РОМЕО, одинъ.

                                           И во сто разъ,
             Она мнѣ стала хуже безъ тебя!
             Любовь къ любви, какъ мальчики изъ школы,
             Нейдетъ -- летитъ, итакъ же, какъ они
             Лѣниво, пасмурно плетутся въ школу;
             Съ любовью разлучается любовь...
   

ЮЛІЯ, вновь появляется у окна.

             Эй, Ромео, мой Ромео!-- Зачѣмъ
             Сокольничаго голосъ не дамъ мнѣ,
             Чтобы тебя, мой соколъ благородный,
             Назадъ призвать! Неволя шопотомъ
             Лишь можетъ говорить -- не то бы я
             На части всю пещеру раздробила,
             Гдѣ нимфа Эхо спитъ, и повтореньемъ
             Названья милаго заставила-бъ
             Ее охрипнуть.
   

РОМЕО.

                                 То она зоветъ,
             Моя владычица -- ея то голосъ!
             Какъ музыка, серебряный и нѣжный,
             Ночной порой звучитъ любимый голосъ!
   

ЮЛІЯ.

             Мой Ромео!
   

РОМЕО.

                                 Прекрасный ангелъ мой!
   

ЮЛІИ.

             Въ какомъ часу къ тебѣ прислать мнѣ завтра?
   

РОМЕО.

             По утру въ девять.
   

ЮЛІЯ.

                                           Въ девять?-- хорошо.
             Такъ жди жъ -- пришлю. Мнѣ этотъ срокъ, мой милый,
             Покажется, я знаю, цѣлымъ вѣкомъ!
             Тебя звала за чѣмъ-то я -- а вотъ --
             Совсѣмъ забыла.
   

РОМЕО.

                                           О, позволь, позволь
             Остаться мнѣ, пока ты снова вспомнишь!
   

ЮЛІЯ.

             Я буду все позабывать, пока
             Передо мной ты будешь оставаться.
             Я буду помнить лишь одно: тебя
             И то, что ты передо мной, и какъ
             Отрадно мнѣ сообщество твое.
   

РОМЕО.

             О, если такъ -- отсюда я ни шагу,
             Чтобъ дольше ты могла припоминать,
             Чтобъ больше я на мѣстѣ оставался,
             Забывъ, что есть другое мѣсто въ мірѣ.
   

ЮЛІЯ.

             Ужъ скоро утро,-- мнѣ хотѣлось бы,
             Чтобъ ты ушелъ, но знаешь, какъ ушелъ?
             Какъ птичка у ребенка шалуна,
             Вспорхну вѣсъ руки, немножко отлетаетъ,
             Но плѣнную на шелковомъ снуркѣ
             Шалунъ къ себѣ обратно привлекаетъ.
   

РОМЕО.

             О, я желалъ бы птичкой быть твоей.
   

ЮЛІЯ.

             Я все бы отдала сама за это;
             Но если бъ ты моею птичкой былъ,
             Я задушила бъ ласками тебя!
             Прощай! печаль прощальнаго привѣта
             Такъ сладостна, что до разсвѣта
             "Прощай! прощай!" твердила бъ я!..

(Уходить.)

РОМЕО.

             Пусть сладкій сонъ твои рѣсницы осѣнитъ
             И грудь покой отрадный освѣжитъ!
             Желалъ бы въ сонъ теперь я обратиться.
             Теперь пора, къ Лоренцо поспѣшу,
             Все разсказать, -- во всемъ ему открыться,--
             И намъ помочь его я упрошу.
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Входитъ ЛОРЕНЦО съ корзинкою.

ЛОРЕНЦО.

             Ужъ брежжитъ день въ туманномъ отдаленьи
             И гонитъ ночь улыбкою своей.
             Она бѣжитъ, шатаясь въ утомленьи.
             Отъ натиска титановыхъ коней!
             Но прежде, чѣмъ сіяющее око
             Свѣтила дня зажжетъ края востока
             И оживятъ уснувшій міръ собой,
             Мнѣ надобно наполнить коробъ мой
             Полезными и вредными травами.
             Земля есть мать и гробъ природы всей.
             И сколько чадъ предъ нашими глазами
             На лонѣ матери питаются своей!
             И каждое имѣетъ назначенье
             Не равное,-- во всѣ безъ исключенья
             Различныя достоинства храпятъ.
             Могучая въ твореньи благодать!
             Она видна и въ камнѣ и въ растеньи.
             Все благо и прекрасно на землѣ,
             Когда живетъ въ своемъ опредѣленьи;
             Добро вездѣ, добро найдешь и въ злѣ.
             Когда жъ предметъ пойдетъ по направленью,
             Противному его предназначенью,
             По сущности добро, онъ станеть -- зломъ.
             Такъ человѣкъ: что добродѣтель въ немъ,
             То можетъ быть порокомъ,-- и дѣянье
             Достоинство пороку можетъ дать.
             Вотъ напримѣръ растенье это взять:
             Живительно оно для обонянья
             И силою чудесною свѣжитъ,
             Но проглоти его, и ядъ ужасный
             Мгновенію кровь въ тебѣ оледенитъ.
             Въ немъ два врага, враждуя ежечасно,
             Принуждены подъ кровлей жить одной.
             Такъ благодать святая съ волей дикой
             Живутъ въ душѣ и властвуютъ душой,
             И если зло вдругъ явится владыкой
             Червь смерти съѣстъ тебя, цвѣточекъ мой!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

РОМЕО и ЛОРЕНЦО.

РОМЕО.

             Привѣтствую тебя съ дневнымъ разсвѣтомъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Благослови Господь -- но чей языкъ
             Такъ рано мнѣ звучитъ своимъ привѣтомъ?
             Мой юный сынъ! Когда въ столь ранній мигъ
             Ты добрый день успѣлъ сказать постели,
             Такъ стало быть ты боленъ въ самомъ дѣлѣ,
             И отъ души твоей далекъ покой.
             У старика забота обитаетъ
             Въ глазахъ, а гдѣ себѣ она свиваетъ
             Гнѣздо, туда не ходитъ гость ночной --
             Отрадный сонъ; но гдѣ безпечной головою
             Приляжетъ юность,-- гамъ владыка сонъ,--
             Тамъ царствуетъ самодержавно онъ.
             Да, да! увѣренъ я, что раннею порою
             Тебя съ одра забота подняла.
             Когда жъ не такъ,-- мой Ромео -- признайся:
             Одно изъ двухъ -- твоя постель была
             На эту ночь пуста: ну, Ромео, покайся.
   

РОМЕО.

             Ты правъ, она пуста была; -- по я
             Отрадою такою насладился,
             Какой и сонь не дастъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Прости тебя
             Господь, прости твой грѣхъ, -- ты находился,
             У Розалины?
   

РОМЕО.

                                 Розалина, мой
             Отецъ духовный?-- нѣтъ! и имя это
             Я позабылъ, нѣтъ! злобно надо мной
             Не властвуетъ оно.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Я радъ душой,
             Но гдѣ жъ ты былъ, мой сынъ я жду отвѣта.
   

РОМЕО.

             Не повторяй вопроса своего,
             Я все скажу тебѣ и безъ него.
             Я былъ на пиршествѣ врага. Мгновенно
             Меня въ расплохъ тамъ кто-то уязвилъ,
             По язвой я за язву заплатилъ!
             Лишь ты одинъ своей рукой священной
             Отъ нашихъ язвъ насъ можешь исцѣлить.
             О, мой отецъ! любовью побѣжденный,
             Я за врага пришелъ тебя просить!
   

ЛОРЕНЦО.

             Загадками получитъ отпущенье,
             Кто кается загадками въ грѣхахъ.
             Мой добрый сынъ! яснѣе будь въ словахъ.
   

РОМЕО.

             Такъ вотъ тебѣ загадки объявленье:
             Мою любовь и сердце посвятилъ
             Я дочери прекрасной Капулета!
             Но я ее люблю не безъ отвѣта:
             Въ отвѣть ея любовь я получилъ.
             Лишь только бракъ союза не скрѣпилъ...
             Когда и гдѣ и какъ мы повстрѣчались,
             И клятвами въ любви съ ней размѣнялись,
             Дорогой все я раскажу тебѣ.
             Теперь орошу, дай обѣщанье мнѣ
             Сего дня-жъ брачное намъ дать благословенье.
   

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ, какое измѣненье!
             И такъ потухъ огонь любви твоей
             И Розалина позабыта!
             О, вижу и! у молодыхъ людей
             Не въ сердцѣ глубоко любовь сокрыта,
             А лишь въ глазахъ блеститъ. О. Боже мой!
             Какое множество воды соленой
             Растратилъ ты, красавицей алѣненный!
             Не уже ли хотѣлъ солевою водой
             Свою любовь ты для того поправишь,
             Чтобъ, невкусивъ отъ ней, ее оставить?
             Лучами солнца не разбитъ
             Густой туманъ твоихъ вздыханій,
             Мой старый слухъ еще хранитъ
             Печальный звукъ твоихъ стенаній.
             О! на лицѣ твоемъ не высохли слѣды
             Пролитыхъ слезъ,-- и если ты былъ ты.
             И ежели тебя мученья тѣ терзали,
             То ты и муки тѣ существовали
             Для Розалины лишь, для ней одной!
             И вдругъ теперь внезапная съ тобой
             Произошла такая перемѣна!
             Что скажешь ты на это мнѣ въ отвѣтъ:
             Не правда ли, что женщинѣ измѣна
             Простительна, когда -- въ мужчинѣ, силы нѣтъ?
   

РОМЕО.

             Не самъ ли ты давалъ мнѣ наставленье
             Забыть ее и за любовь бранилъ?
   

ЛОРЕНЦО.

             Не за любовь, за идолослуженье.
   

РОМЕО.

             Ты погребсти любовь меня просилъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Зарывъ одну, ты вырылъ ужъ другую.
   

РОМЕО.

             Отецъ мой, за любовь мою вторую
             Прошу тебя, не порицай меня!
             Теперь любимъ, любимъ взаимно я;
             Да! Юлія любовь мою признала,
             А прежде я любилъ одинъ...
   

ЛОРЕНЦО.

             O Розалина, другъ, ужъ видно знала,
             Что механически твоя любовь читала
             Не зная буквъ. Но такъ и быть, мой сынъ,
             Мой юный вѣтренникъ, ступай за мною.
             Мнѣ мысль одна тебѣ помочь велитъ.
             Быть можетъ васъ, кипящихъ злой враждою,
             Въ союзъ любви сей бракъ соединитъ.
   

РОМЕО.

             О, мой отецъ! идемъ, идемъ скорѣе!
   

ЛОРЕНЦО.

             Не торопись;-- шагъ медленный вѣрнѣе.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ V.

Улица.

Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

МЕРКУЦІО.

   Гдѣ у чорта долженъ быть этотъ Ромео? Дома ли провелъ онъ эту ночь?
   

БЕНВОЛІО.

   По крайней мѣрѣ не въ домѣ своего отца. Я говорилъ съ его человѣкомъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Все это блѣдная, бездушная дѣвчонка,
             Все Розалина такъ его терзаетъ!
             О, онъ съ ума сойдетъ!
   

БЕНВОЛІО.

                                           Къ нему прислалъ
             Письмо Тибальтъ, племянникъ Капулета....
   

МЕРКУЦІО.

   Вызовъ на дуэль, клянусь жизнію.
   

БЕНВОЛІО.

   Ромео будетъ отвѣчать ему.
   

МЕРКУЦІО.

   Кто умѣетъ писать, тотъ конечно можетъ отвѣчать на письмо.
   

БЕНВОЛІО.

   Нѣтъ, онъ будетъ отвѣчать хозяину письма такимъ же тономъ презрѣнія, какимъ тотъ писалъ къ нему.
   

МЕРКУЦІО.

   Увы, бѣдный Ромео! тебя уже болѣе нѣтъ въ живыхъ! Тебя пронзилъ насквозь черный глазъ блѣдной дѣвочки! Любовная пѣсенка прострѣлила тебя черезъ одно ухо въ другое; твое сердце какъ мишень раздвоено стрѣлой слѣпаго малютки стрѣлка.-- Ему ли теперь тягаться съ Тибальтомъ...
   

БЕНВОЛІО.

   Да что же такое твой Тибальтъ?
   

БЕНВОЛІО.

   Да ужъ конечно что-нибудь болѣе, нежели просто царь кошечьяго рода, повѣрь мнѣ. О, это бравый и мужественный герой комплиментовъ. Для него сражаться то же, что для тебя пропѣть пѣсенку; у него все разсчитано; время, разстояніе, пропорція. Онъ не дастъ отдохнуть: разъ, два, и въ третій шпага ужъ въ груди у тебя. Дуэлистъ, дуэлистъ! онъ знаетъ наизусть всѣ правила дуэли. Passado!-- punto reverso!-- ha!--
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, что еще?
   

МЕРКУЦІО.

   Пусть чортъ возьметъ всѣхъ этихъ жеманныхъ, приторныхъ глупцовъ! Ты только и услышишь отъ нихъ: ахъ какой прекрасный клинокъ! ахъ, какой статный молодецъ!-- ахъ, какая смазливая дѣвочка!-- Не досадно-ли, дружище, что намъ должно терпѣть отъ этихъ заморскихъ мухъ, отъ этихъ модныхъ шутовъ, отъ этихъ pardonnez-moi, которые до того заботятся о новыхъ формахъ, что не усидятъ спокойно на старой скамейкѣ!
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣ же и Ромео.

БЕНВОЛІО.

   Вотъ и Ромео, вотъ и Ромео.
   

МЕРКУЦІО.

   Вотъ онъ идетъ, какъ вяленая сельдь! О рыба, рыба!.. Скажи мнѣ, какъ сдѣлался ты рыбой?... Теперь онъ думаетъ о стихахъ, въ которыхъ излился Петрарка. Луара въ сравненіи съ дамою его сердпа не болѣе, какъ кухарка; -- жаль только, что любовникъ-то ея былъ удалѣе на рифмы; Дидона толстая баба; Клеопатра -- цыганка; Елена и Геро -- простыя дѣвки; Тизбе сѣроглазая дѣвчонка или что-нибудь подобное... Синьоръ Ромео, bon jour!-- Французское привѣтствіе вашимъ французскимъ панталонамъ. Славную шутку сыграли вы съ нами вчера!
   

РОМЕО.

   Добраго утра обоимъ вамъ. Какую шутку сыгралъ я съ вами?
   

МЕРКУЦІО.

   А вы забыли, милостивый государь, забыли, что поступили съ нами вчера такъ, какъ будто мы никогда не были знакомы. Теперь поняли вы?
   

РОМЕО.

   Виноватъ, добрый Меркуціо; я имѣлъ тогда важное дѣло; въ гакомъ случаѣ, какой былъ со мною вчера, нельзя требовать отъ человѣка, чтобъ онъ помпилъ о мелкихъ приличіяхъ и уходя непремѣнно кивнулъ головою.
   

МЕРКУЦІО.

             Слѣдовательно въ такомъ случаѣ должно помнить о глубокихъ приличіяхъ и уходя не головой кивнуть, а присѣсть?
   

РОМЕО.

   То есть, ты хочешь сказать -- быть черезчуръ вѣжливымъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Такъ, такъ, ты попалъ.
   

РОМЕО.

   Невозможно вѣжливѣе объясняться.
   

МЕРКУЦІО.

   О, я могу назвать себя цвѣткомъ вѣжливости, потому-что остроуміе мое цвѣтетъ.
   

РОМЕО.

   Какъ предъ лѣтомъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Продолжай, продолжай. Пока ты будешь развивать свою остроту, прудъ отцвѣтетъ, вода выхлынетъ -- и бѣда тебѣ!
   

РОМЕО.

   О водяное остроуміе, о жалкое остроуміе, поражающее только своею безцвѣтностію!
   

МЕРКУЦІО.

   Добрый Бенволіо, разними насъ; остроуміе мое изнемогаетъ.
   

РОМЕО.

   Погоняй и шпорь, поговнй и шпорь! или я провозглашу побѣду.
   

МЕРКУЦІО.

   Да, если твои остроты будутъ все такъ-же скакать гусемъ, какъ дикіе гуси и такъ-же быстро одна за другою,-- то я погибъ, -- и не мудрено: въ каждомъ изъ чувствъ твоихъ гораздо болѣе дичи, -- виноватъ! болѣю быстроты дикаго гуся, хотѣлъ я сказать, нежели у меня во всѣхъ пяти. Впрочемъ, признаться, вѣдь и мои остроты также скакали гусемъ.
   

РОМЕО.

   Милый Меркуціо! Кто же сомнѣвался въ твоихъ гусиныхъ свойствахъ?
   

МЕРКУЦІО.

   За эту шутку я укушу тебѣ ухо.
   

РОМЕО.

   Нѣтъ, добрый гусь, не кусайся.
   

МЕРКУЦІО.

   Твое остроуміе черезъ-чуръ острый соусъ.
   

РОМЕО.

   Развѣ такой соусъ не лучше всякаго другаго идетъ къ черезчуръ сладкому гусю?
   

МЕРКУЦІО.

   О, Ромео, твое остроуміе растягивается точь въ точь, какъ козья шкура отъ вершка до полу-сажени.
   

РОМЕО.

   Что же? Если оно въ самомъ дѣлѣ такъ растягивается, то и ты такъ же растягиваешься, потому-что мое остроуміе полно тобою,-- и выходитъ, что ты въ длину и ширину величайшій гусь изъ всего рода гусей.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну вотъ суди самъ:-- не лучше ли это, чѣмъ вздыхать отъ любви? Теперь ты милъ и любезенъ, теперь ты настоящій Ромео, теперь ты сталь тѣмъ, чѣмъ ты долженъ быть, какъ по природѣ своей, такъ и по воспитанію. Эта глупая любовь рѣшительно походитъ на дурачка, который бѣгаетъ взадъ и впередъ, высунувъ языкъ и ищетъ мѣстечка, куда бы всунуть свою куклу.
   

БЕНВОЛІО.

   Будетъ, -- полно! стой здѣсь.
   

МЕРКУЦІО.

   Если еще только будетъ полно, то зачѣмъ же ты перервалъ меня -- и не далъ мнѣ дополнить?
   

БЕНВОЛІО.

   Для того, чтобъ ты не переполнилъ.
   

МЕРКУЦІО.

   О, нѣтъ, ты ошибаешься: я дошелъ было до такой глубины, которую не только переполнить, но и наполнить нельзя.
   

РОМЕО.

   Друзья, смотрите: какой дорогой товаръ посылаетъ намъ Богъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣ же, няня и Піетро.

МЕРКУЦІО.

   Парусъ, парусъ, парусъ!
   

БЕНВОЛІО.

   Цѣлыхъ два: юбка и штаны.
   

НЯНЯ.

   Піетро!
   

ПІЕТРО.

   Что угодно?
   

НЯНЯ.

   Мое опахало, Піетро!
   

МЕРКУЦІО.

   Пожалуйста, добрый Піетро, дай ей скорѣе опахало; пусть она закроется, тогда право пріятнѣе будетъ смотрѣть на нее.
   

НЯНЯ.

   Подай вамъ Богъ доброе утро, синьоры.
   

МЕРКУЦІО.

   Пошли вамъ Богъ добрый вечеръ, прекрасная синьора.
   

НЯНЯ.

   Развѣ теперь вечеръ!
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да! около вечера! Наглая рука кадрана хватаетъ уже за хвостъ полудня.

(Заступаетъ дорогу).

НЯНЯ.

   Отойдите прочь! Что вы за человѣкъ?
   

РОМЕО.

   Человѣкъ, которымъ природа плюнула на себя.
   

НЯНЯ.

   Клянусь моимъ цѣломудріемъ, это славно сказано: -- плюнула на себя,-- очень остро сказано. Синьоры, не можетъ ли кто-нибудь сказать мнѣ, гдѣ я могу найти молодаго Ромео?
   

РОМЕО.

   Я скажу вамъ. Но молодой Ромео будетъ старѣе, когда вы его найдете, нежели теперь, когда вы его ищете. За недостаткомъ худшаго, я младшій изъ всѣхъ, которые зовутся этимъ именемъ.
   

НЯНЯ.

   Какъ это хорошо вы говорите.
   

МЕРКУЦІО.

   Ахъ, какъ умно! Стало быть онъ хорошо сказалъ, сказавъ, что онъ хуже всѣхъ. Какъ мило, какъ остроумно!
   

НЯНЯ

   Если вы точно Ромео, синьоръ, то мнѣ надобно наединѣ переговорить съ вами.
   

БЕНВОЛІО.

   Она хочетъ пригласить его куда-нибудь на таинственный ужинъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Эге -- сваха, сваха, сваха! ого-го, ату-его!
   

РОМЕО.

   Что ты затравилъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Затравилъ да не зайца, синьоръ. Впрочемъ, синьоръ, можетъ быть и зайца, только запеченнаго въ постномъ пирогѣ, такого, который уже посѣдѣлъ и состарился прежде, чѣмъ можно было его съѣсть.
   
             Старый заяцъ сѣдой,
             Старый заяцъ сѣдой,
             Превосходное кушанье въ постъ.
             По ужъ заяцъ совсѣмъ посѣдѣлъ
             Прежде, чѣмъ для стола онъ поспѣлъ.
   
   Ромео, будешь ты нынче къ домѣ своего отца? Мы будемъ тамъ обѣдать.
   

РОМЕО.

   Я буду вслѣдъ за вами.
   

МЕРКУЦІО.

   Прощайте, древняя синьора, прощайте, прощайте!

(Меркуціо и Бенволіо уходятъ).

   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Ромео, няня и Піетро.

НЯНЯ.

   Скажите мнѣ, синьоръ, что за человѣкъ этотъ грубіянъ?
   

РОМЕО.

   Человѣкъ, няня, который очень любитъ слушать себя и который наговоритъ въ продолженіи одной минуты столько всякой всячины, что и самъ не разберетъ въ цѣлый мѣсяцъ.
   

НЯНЯ.

   Если онъ осмѣлится чернить меня, то будьонъ въ десять разъ сильнѣе, я справлюсь съ нимъ и съ двадцатью такими разбойниками. Подлый негодяй! Что онъ? своего брата-повѣсу, что-ли, нашелъ во мнѣ? (къ Піетро). А ты что стоишь тамъ? Тебѣ и горя мало, что всякой негодяй дѣлаетъ изъ меня забаву себѣ.
   

ПІЕТРО.

   Я не видалъ, чтобы кто-нибудь дѣлалъ изъ васъ забаву себѣ, а если бы увидѣлъ, то я бы тотчасъ обнажилъ мой мечь. Я не хуже другаго умѣю обнажать мечь, когда представится случай къ доброй ссорѣ, и когда справедливость на моей сторонѣ.
   

НЯНЯ.

   Я такъ разсердилась, что, передъ Богомъ, всѣ члены дрожатъ, какъ въ лихорадкѣ. Подлецъ негодный!-- Прошу, синьоръ, перемолвить со мною словечко. Какъ я ужъ сказала, мои молодая госпожа послала меня отыскать васъ; что она велѣла сказать -- я еще не скажу. Прежде позвольте мнѣ отъ себя сказать вамъ, что на вашей душѣ, какъ говорится, будетъ большой грѣхъ, когда вы ее сдѣлаете несчастною; она такая молоденькая; и если вы ее обманете, то вѣдь, вы знаете, обманывать молодую дѣвушку, да еще благородную -- очень дурно, не хорошее очень дѣло.
   

РОМЕО.

   Няня, отнеси мой привѣтъ своей госпожѣ; я протестую....
   

НЯНЯ.

   Добрая душа!-- Повѣрьте моей чести, синьоръ, я все это ей скажу. Боже мой, Боже, какъ-же обрадуется она.
   

РОМЕО.

   Что же ты ей скажешь, няня? ты меня не выслушала.
   

НЯНЯ.

   Ахъ, синьоръ! я ей скажу, что вы протестуете; вѣдь это дворянское словцо,-- какъ мнѣ этого не понять!
   

РОМЕО.

   Скажи ей, чтобы она нашла предлогъ вытти сего дня послѣ обѣда изъ дому и чтобъ она пришла къ Лоренцо; въ его жилищѣ будетъ совершенъ брачный обрядъ; возьми это за труды.
   

НЯНЯ.

   Нѣтъ, синьоръ, нѣтъ, ни одной монетки не возьму.
   

РОМЕО.

   Полно, полно: я прошу тебя, возьми,
   

НЯНЯ.

   Сегодня послѣ обѣда, синьоръ?-- хорошо -- она будетъ тамъ.
   

РОМЕО.

             Ты жъ, няня добрая, побудь тогда
             За монастырскою оградой. Тамъ
             Мой человѣкъ найдетъ тебя, онъ дастъ
             Веревочную лѣстницу тебѣ,
             По этой лѣстницѣ таинственною ночью
             Достигну я ступени высочайшей --
             Блаженства высочайшаго...
             Прощай и будь вѣрна -- награда будетъ.
             Прощай -- приветь мой госпожѣ своей.
   

НЯНЯ.

             Благослови васъ Богъ на небесахъ!
             Ахъ -- да, послушайте, синьоръ!
   

РОМЕО.

                                                               Что, няня,
             Что хочешь ты сказать?
   

НЯНЯ.

                                                     Скажите-ка,
             Надеженъ ли вашъ человѣкъ, синьоръ?
   

РОМЕО.

             О, какъ булатъ -- за это я ручаюсь.
   

НЯНЯ.

   Ну хорошо, синьоръ. Какая милая дѣвушка моя госпожа. Ахъ, Боже мой, Боже мой! Когда она была еще вотъ этакой маленькой дѣвочкой и только что начинала лепетать... о, здѣсь въ Веронѣ есть одинъ знатный графъ Парисъ; ужъ какъ хочется ему полакомиться ею! а она, моя любочка, скорѣе согласится смотрѣть на жабу, да, синьоръ, на жабу, чѣмъ на него. Когда мнѣ захочется посердить ее, я начну хвалить Париса; повѣрьте моей совѣсти, синьоръ -- она вся такъ и поблѣднѣетъ,-- ни дать ни взять самое бѣлое полотно. Скажите, Розмаринъ и Ромео начинаются съ одной буквы?
   

РОМЕО.

   Да, няня.-- Но къ чему это?-- да, оба эти слова начинаются съ буквы Р...
   

НЯНЯ.

   Ахъ, насмѣшникъ! вѣдь это собачья буква. Р--такъ говорятъ собаки. Нѣтъ, я знаю, оно начинается съ какой-нибудь другой буквы;-- а ужъ какъ это она тамъ славно говоритъ объ васъ и о розмаринъ,-- ужъ бы вамъ точно было любо послушать.
   

РОМЕО.

   Скажи мой привѣтъ своей госпожъ.

(Уходитъ).

НЯНЯ.

   И, да пожалуй хоть тысячу разъ. Піетро!
   

РОМЕО.

   А?
   

НЯНЯ.

   Піетро, возьми мое опахало и ступай впередъ.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Садъ Капулета.

ЮЛІЯ, одна.

             Какъ виню я послала, било девять;
             Чрезъ полчаса она притти хотѣла.
             Что если не найдетъ она его?...
             Не можетъ быть... она замѣшкалась;
             О, какъ неповоротлива она!
             По настоящему любви гонцами
             Должны бы мысли быть: онъ летаютъ
             Быстрѣе въ десять разъ, чѣмъ солнца лучь,
             Который съ горъ сгоняетъ тѣнь ночную.
             Вотъ почему любви богиня ѣздитъ
             На голубяхъ, вотъ почему Эротъ
             Вооруженъ воздушными крылами.
             Ужъ верхней высоты въ своемъ пути
             Достигло солнце, ужъ теперь двѣнадцать,
             Ужъ три часа прошло отъ девяти.
             Ее жъ все нѣтъ какъ нѣтъ. О, если бъ въ ней
             Кипѣла кровь, жизнь юная играла,
             Какъ быстро бы тогда она летала!
             Мои слова къ нему, его слова
             Ко мнѣ -- ее какъ мячь-бы посылали...
             Но эти старики -- подумаешь --
             Что мертвые -- чуть движутся -- ползутъ...
             И тяжелы и блѣдны какъ свинецъ.
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Юлія, Няня и Піетро.

ЮЛІЯ.

             О, Боже мой! вотъ, вотъ она идетъ!
             Чти няня милая, что ты несешь?
             Ну, что,-- скажи, ты видѣла его?
             Пусть человѣкъ твой выдетъ...
   

НЯНЯ.

                                                     Піетро, выдь.
             Стань у дверей.
   

ЮЛІЯ.

                                 Ну, миленькая няня.
             Теперь... Творецъ!-- Какой печальный видъ!...
             Когда твои извѣстія печальны,
             Ты ихъ разсказывай съ лицомъ веселымъ;
             А если добрыя ты вѣсти принесла,
             Не порти-жъ музыки вѣстей веселыхъ
             Своимъ лицомъ печальнымъ...
   

НЯНЯ.

                                                     Уфъ, -- постойте!
             Вотъ, отдохну -- устала, мочи нѣтъ.
             Охъ, Боже мой, такъ кости всѣ и ломитъ!
   

ЮЛІЯ.

             Охотно бъ я за новости твои
             Свои бы кости отдала тебѣ!
             Ну, разскажи жъ мнѣ, няня милая!
             Пожалуйста, -- скорѣе разскажи...
   

НЯНЯ.

             Ахъ, мой Творецъ! вѣдь насъ никто не гонитъ.
             Какъ будто вамъ нельзя и подождать?
             Вы видите: едва могу дышать,
             Перевести духъ дайте.
   

ЮЛІЯ.

                                                     Какова!
             Она дышать не можетъ!... У тебя
             Вѣдь достаетъ же духу мнѣ сказать,
             Что ты дышать не можешь? Вмѣсто всѣхъ
             Ненужныхъ словъ, всѣхъ этихъ увѣреній
             Что ты не можешь говорить -- ты мнѣ
             Давно бы все успѣла разсказать.
             Что принесла ты мнѣ? Какую новость?
             Хорошую или дурную вѣсть?
             На это отвѣчай, на это только --
             А прочаго я буду ждать спокойно.
             О, успокой меня -- скажи скорѣе --
             Хорошую или дурную вѣсть?
   

НЯНЯ.

   Ну, признаюсь -- промахнулись же вы; не умѣете выбирать мужчинѣ. Ромео! Нѣтъ, не то... хотя у него самое красивое лицо, однакожъ такихъ стройныхъ ногъ, какъ у него, не найти нигдѣ. Что же касается до его рукъ, до его стана, то, хотя объ нихъ не стоитъ и говорить, -- они превосходятъ всякое сравненіе. Хоть его и нельзя назвать цвѣткомъ вѣжливости, во и за это ужъ я постою, онъ кротокъ какъ агнецъ. Ступай своею дорогой, дѣвушка, и служи Богу.-- Да что, вы ужъ обѣдали?
   

ЮЛІЯ.

             Нѣтъ, нѣтъ... Все это знала я и прежде.
             Что онъ сказалъ о бракѣ, что о бракъ?
   

НЯНЯ.

             Охъ, Боже мой! Какъ голова болитъ!
             Что у меня за голова такая!
             Такъ и стучитъ! какъ будто на двадцать
             Частей она распасться хочетъ.
             А поясница-то какъ ломитъ, Боже мой!
             Охъ! поясница, поясница!.. Вы
             Теперь должны бы совѣстью терзаться.
             Задавши мнѣ такую гонку... Вѣдь это
             Хоть въ гробъ ложись.
   

ЮЛІЯ.

                                           Клянусь, мнѣ право жаль,
             Что ты себя такъ дурно чувствуешь.
             Ахъ, няня милая, скажи, скажи
             Что говорилъ тебѣ мой Ромео!
   

НЯНЯ.

             Онъ говорилъ, какъ честный дворянинъ
             И добрый, и учтивый и красивый,
             И добродѣтельный, -- могу ручаться!
             Гдѣ ваша маменька?...
   

ЮЛІЯ.

                                           Гдѣ маменька?..
             Какъ гдѣ?-- тамъ въ комнатахъ -- гдѣ жъ быть ей больше?
             Ахъ, какъ ты странно отвѣчаешь мнѣ!
             Онъ говорилъ какъ честный дворянинъ --
             Гдѣ ваша маменька?..
   

НЯНЯ.

                                           Господь ты мой!
             Какой огонь -- поди-ка ты, пожалуй.
             Спасибо -- вотъ награда за труды,
             Вотъ и лекарство для костей больныхъ!
             Извольте-ка теперь ходить вы сами
             А я для васъ не стану больше бѣгать.
   

ЮЛІЯ.

             Да полно же тебѣ: скажи скорѣе,
             Скажи, что Ромео?
   

НЯНЯ.

                                           Позволено
             Итти сего-дня вамъ на исповѣдь?
   

ЮЛІЯ.

             Да.
   

НЯНЯ.

                       Если такъ, ступайте жъ вы къ Лоренцо.
             Вы у него себѣ найдете мужа,
             Который сдѣлаетъ женою васъ...
             Ну, вотъ, теперь и щечки расцвѣли,
             Такъ и горятъ -- о, молодая кровь!
             Скорѣй, скорѣй готовьтесь въ церковь, я жъ
             За лѣстницей для Ромео пойду,
             По ней онъ къ вамъ ужо взобраться долженъ.
             Нѣтъ -- прежде я пойду поѣмъ -- а вы
             Не мѣшкая идите-ка къ Лоренцо.
   

ЮЛІЯ.

             Спѣшу туда, гдѣ счастье ждетъ меня.
             Прощай же, няня добрая моя.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Жилище Лоренцо.

Лоренцо и Ромео.

ЛОРЕНЦО.

             О, небо! улыбнись на этотъ бракъ,
             Да не смутятъ насъ въ будущемъ бѣды!
   

РОМЕО.

             Аминь, аминь! но пусть придетъ бѣда,
             Когда и какъ себѣ захочетъ!
             Не перевѣсить ей того блаженства,
             Которое даетъ одна минута мнѣ
             Во взглядъ на нее. Пусть бракъ святой
             Соединитъ навѣки наши руки --
             Тогда любви губительница -- смерть
             Пусть явится, пусть дѣлаетъ она
             Все, же, что у нея во власти сдѣлать;
             Мнѣ только бъ Юлію назвать своею --
             И этого довольно для меня.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такой восторгъ насильственный и быстрый
             Насильственно и быстро умираетъ
             Въ мигъ полнаго разгара своего.
             Такъ съ порохомъ огонь поцѣловавшись
             Уничтожается въ мгновенной вспышкѣ;
             И слишкомъ сладкій медъ почти всегда
             Бываетъ приторенъ и портитъ вкусъ.
             И потому умѣренно люби,
             Когда любить ты хочешь прочно, вѣрно.
             Не слишкомъ медленно, не слишкомъ быстро
             Иди,-- когда притти желаешь въ пору.
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

          Тѣ же и Юлія.

ЛОРЕНЦО.

             Вотъ и сама синьора Юлія.
             Смотри -- ногою легкою своей
             Она едва касается помоста.
             Любовники, мнѣ кажется, пойдутъ
             Удобно и легко по тонкимъ нитямъ,
             Что въ воздухѣ колеблятся осеннемъ.
             Такъ суеты легки!
   

ЮЛІЯ.

                                 Отецъ мой, добрый вечеръ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Благодарить тебя ужъ Ромео
             И за меня и за себя возмется.
   

ЮЛІЯ.

             О, если такъ, то и ему привѣтъ
             Такой же какъ тебѣ. А то за что же
             Благодарить меня теперь онъ будетъ!
   

РОМЕО.

             Ахъ, Юлія! Когда въ твоей душѣ
             Такая жъ полнота какъ и въ моей,
             И если выразить ее ты въ силахъ,
             То освяти своимъ дыханьемъ воздухъ,
             Пусть музыкой прольется голосъ твой
             И выскажетъ волшебное блаженство,
             Которое объяло насъ теперь.
   

ЮЛІЯ.

             Не словомъ, Ромео, богато чувство, --
             Своею полнотой оно богато!
             И пышныхъ словъ нарядъ ему не нуженъ.
             О, бѣденъ тотъ, кто можетъ сосчитать
             Все то, чѣмъ жизнь полна бываетъ!
             Моей любви богатство такъ велико,
             Что я и третьяго не въ силахъ счесть.
   

ЛОРЕНЦО.

             Идемъ, идемъ! скорѣй приступимъ къ дѣлу.
             Пока союзъ вашъ церковь не скрѣпила,
             Я не могу оставить васъ однихъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

Площадь.

Бенволіо, Меркуціо, пажъ его и слуга.

БЕНВОЛІО.

             Меркуціо, пожалуйста, уйдемъ.
             Того гляди, что встрѣтишь Капулетовъ.
             День жаркій -- зной,-- не избѣжать вамъ драки,
             Отъ зноя кровь безумная кипитъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты походишь на тѣхъ молодцовъ, которые, войдя въ таверну, бросаютъ свою шпагу за столъ и говорятъ: дай Богъ, чтобы мнѣ не было сего дня въ тебѣ нужды! И между тѣмъ, когда на нихъ подѣйствуетъ вліяніе второй чарочки, обнажаютъ эту же самую шпагу на трактирщика, и конечно ужъ безъ всякой нужды.
   

БЕНВОЛІО.

   И по этому я похожъ на этихъ молодцовъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да! Такого горячаго забіяки, какъ ты, не найдешь въ цѣлой Италіи; нѣтъ никого вспыльчивѣе тебя, когда ты разгорячишься, и никого горячѣе, когда ты вспылишь.
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, да къ чему же все это?
   

МЕРКУЦІО.

   О, еслибы можно было найти двухъ такихъ молодцовъ, какъ ты, то мы бы скоро лишились и того и другаго: они бы непремѣнно убили другъ друга. Ты!.. да, ты въ состояніи поссориться съ человѣкомъ за то, что у него на бородѣ однимъ волосомъ больше или меньше, нежели у тебя. Ты можешь поссориться съ человѣкомъ, который грызетъ орѣхи, и потому только, что у тебя глаза орѣховаго цвѣта; о, только твои глаза и могутъ увидѣть въ этомъ предлогъ для ссоры. Твоя голова полна какъ яйцо, и полна ссорами: впрочемъ, отъ частыхъ ударовъ она стала теперь похожа за выѣденное яйцо. Не поссорился ли ты съ кѣмъ-то за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и безпокоилъ твою собаку, которая спала на солнцѣ? Не ты ли затѣялъ ссору съ портнымъ за то, что онъ обновилъ свое платье, не дождавшись праздника? Съ другимъ за то, что онъ на новыхъ башмакахъ носилъ старый бантикъ. И ты, ты хочешь давать мнѣ наставленіе, какъ должно избѣгать ссоръ?
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣ же и Тибальтъ съ своими партизанами.

БЕНВОЛІО.

   Клянусь головою, сюда идутъ Капулеты!
   

МЕРКУЦІО.

   Клянусь пятою,-- мнѣ мало до нихъ нужды.
   

ТИБАЛЬТЪ, (обращаясь къ сопровождающимъ его).

             Не отставайте вы, поближе будьте,
             Я съ этими хочу поговорить.

(Подходить къ Бенволо и Меркуціо.)

             Синьоры, мой привѣтъ: съ однимъ изъ васъ
             Мнѣ нужно бы словечко перемолвить.
   

МЕРКУЦІО.

   Съ однимъ изъ насъ словечко? нельзя-ли соединить съ чѣмъ-нибудь другимъ; нельзя ли сдѣлать такъ, чтобы слово было и ударъ былъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   О, вы всегда найдете меня готовымъ на это, синьоръ, когда вамъ угодно будетъ подать поводъ.
   

МЕРКУЦІО.

   А развѣ вы сами не можете найти повода; такъ вамъ надобно подать его?
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Меркуціо! ты въ одномъ аккордѣ съ Ромео.
   

МЕРКУЦІО.

   Аккордъ! что это такое? ты не хочешь ли изъ насъ сдѣлать музыкантовъ. Берегись: ты не услышишь отъ насъ ничего, кромѣ диссонансовъ. Вотъ мой смычекъ, я тебя заставлю плясать подъ него. Чортъ возьми, аккордъ!--
   

БЕНВОЛІО.

             Синьоры, мы стоимъ на площади;
             Или уйдемъ куда-нибудь подальше,
             Иль объясняйтесь хладнокровнѣе.
             Иль разойдитеся. Взгляните, сколько глазъ
             На насъ глядятъ.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Глаза на то даны,
             Чтобы глядѣть, и никому въ угоду
             Я не уйду отсюда, я...
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣ же и Ромео.

ТИБАЛЬТЪ.

                                                     Миръ съ вами,
             Синьоръ, сюда идетъ мой человѣкъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Я дамъ себя повѣсить, если онъ
             Носилъ когда-нибудь ливрею вашу!--
             Ступайте въ поле: онъ пойдетъ за вами;
             И въ этомъ смыслѣ, не ошиблись вы,
             Для вашей чести онъ слуга покорный.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Та ненависть, которую всегда!
             Питалъ я, Ромео, къ тебѣ, -- не можетъ
             Привѣта лучшаго придумать, кромѣ
             Вотъ этого привѣта: ты подлецъ!
   

РОМЕО.

             Что мнѣ велитъ любить тебя Тибальтъ,
             То мнѣ велитъ простить ожесточенье
             Привѣта твоего. Я не подлецъ.
             Прощай; я вижу, ты меня не знаешь.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Нѣтъ, нѣтъ! не отвертишься ты словами,
             Не выкупишь ты ими оскорбленья.
             Нѣтъ, становись и обнажай свой мечь!
   

РОМЕО.

             Не думаю, чтобъ я когда-нибудь
             Могъ оскорбить тебя; нѣтъ, ты не правъ:
             Напротивъ, я люблю тебя гораздо больше,
             Чѣмъ можешь ты вообразить, не зная
             Причины, почему люблю тебя.
             Итакъ, оставь свою вражду ко мнѣ,
             Мой добрый Капулетъ, -- о, это имя
             Мнѣ также дорого, какъ и мое.
   

МЕРКУЦІО.

             Безкровное, позорное смиренье,
             A la stoccata лишь его искупитъ.

(Обнажая мечъ).

             Ну, мышеловъ Тибальтъ -- не хочешь ли
             Со мной схватиться?
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Но чего, скажи,
             Ты хочешь отъ меня?
   

МЕРКУЦІО.

   Добрый царь кошекъ, не болѣе какъ одной изъ десяти твоихъ жизней. Вытаскивай за уши свой мечь или твои уши попробуютъ моего меча.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Къ услугамъ вашимъ я...

(Обнажаетъ мечъ),

   

РОМЕО.

             Мой другъ, Меркуціо, вложи свой мечъ!
   

МЕРКУЦІО.

             Ну-ка, синьоръ, passado!

(Они дерутся.)

РОМЕО.

                                                     Бенволіо!
             Берись за мечъ, обезоружимъ ихъ!
             Синьоры, стыдно вамъ, остановитесь!
             Меркуціо, Тибальтъ! забыли вы,
             Что герцогъ строго запретилъ вступать
             На улицахъ веронскихъ въ драку; -- стой!
             Тибальтъ, Меркуціо, мой добрый другъ!

(Тибальтъ и его партизаны уходять.)

   

МЕРКУЦІО.

             Я раненъ;
             Чума на ваши домы!-- жизнь исчезла;
             А онъ ушелъ и не взялъ ничего!
   

БЕНВОЛІО.

             Неужли равенъ ты, Меркуціо?
   

МЕРКУЦІО.

             Немножко оцарапанъ, оцарапанъ?
             Довольно этого съ меня, гдѣ пажъ мой?
             Эй, лекаря найди мнѣ, негодяй!
   

РОМЕО.

             Не унывай, ты раненъ не опасно.
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да! конечно, рана моя не глубже колодца и не шире церковныхъ воротъ; впрочемъ она достаточна, другой не понадобится. Завтра милости прошу къ себѣ:-- вы найдете меня пресерьёзнымъ человѣкомъ... Что-жъ? будетъ съ меня! Довольно я повозился на этомъ мірѣ... Чума на оба ваши дома!... О чортъ возьми! Эта собака, эта крыса, эта мышь, эта кошка, эта гадина могла убить человѣка! Хвастунъ, негодяй, подлецъ, который дерется по правиламъ ариѳметики! Какой дьяволъ дернулъ тебя сунуться между нами? Негодяй пронзилъ меня шпагою изъ-подъ твоей руки!
   

РОМЕО.

             Я думалъ сдѣлать къ лучшему...
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, пособи, Бенволіо, добра о вкусъ, онъ прекращаетъ біеніе сердца, и остальныя чувства отъ него замираютъ. Какъ въ человѣкѣ, такъ и въ травахъ постоянно враждуютъ между собою два такихъ могучихъ противника, какъ добро и злая воля. Если преобладающимъ окажется зло, разъѣдающій недугъ скоро сокрушить все существо. (Входитъ Ромео).
   Ромео. Добраго утра, отецъ мой.
   Лоренцо. Благослови тебя Господь. Почему ласковый твой языкъ привѣтствуетъ меня такъ рано? Юный мой сынъ, то, что ты такъ рано разстался съ постелью, доказываетъ какое-нибудь разстройство въ твоихъ мысляхъ или въ твоемъ душевномъ настроеніи. Забота сторожитъ глазами стариковъ, а туда, гдѣ поселилась забота, сонъ не заглядываетъ никогда. Но на ложѣ, гдѣ покоятся члены здоровой юности, не обремененной заботами, золотой сонъ низлетаетъ очень охотно, поэтому твой ранній приходъ убѣждаетъ меня, что какая-нибудь тревога заставила тебя подняться такъ рано, а если не такъ, я не ошибусь, предположивъ, что нашъ Ромео совсѣмъ не ложился сегодня спать.
   Ромео. Послѣднее совершенно вѣрно; а испыталъ лучшее наслажденіе, чѣмъ сонъ.
   Лоренцо. Прости ему, Господи, его согрѣшеніе! Ты провелъ ночь съ Розалиной.
   Ромео. Ошиблись, духовный мой отецъ: -- не съ Розалиной. Я даже забылъ это имя и всѣ огорченія, сопряженныя съ нимъ.
   Лоренцо. Прекрасно, мой сынъ. Однако, гдѣ-же ты былъ?
   Ромео. Этого вопроса повторять васъ я не заставлю, и сейчасъ-же разскажу все. Я пировалъ въ домѣ нашего врага и тамъ встрѣтилъ несравненную красавицу, нанесшую мнѣ сильную рану въ сердце, а я, въ свою очередь, нанесъ и ей точно такую-же рану. Исцѣлить обоихъ можетъ только ваша помощь и ваши духовныя средства. Вы, святой отецъ, видите, что въ душѣ моей нѣтъ ненависти, такъ-какъ я хлопочу не за одного себя, но и за ранившаго меня врага.
   Лоренцо. Говори яснѣе, сынъ мой, и перестань прибѣгать къ изворотамъ рѣчи. Если загадочна исповѣдь, то и отпущеніе грѣховъ загадочно.
   Ромео. Я скажу вамъ все прямо. Душа моя пылаетъ любовью къ красавицѣ-дочери богатаго Капулетти. Она любитъ меня такъ-же, какъ и я ее. Между нами все уже рѣшено и должно быть окончательно скрѣплено вами посредствомъ вѣнчанія. Гдѣ, когда и какъ мы встрѣтились, какъ обмѣнялись клятвами въ вѣчной любви, я разскажу послѣ, а теперь, молю, обвѣнчайте насъ сегодня-же.
   Лоренцо. Святой угодникъ Франческо, что-же это за перемѣна! Неужто Розалина, которую ты любилъ такъ страстно, уже забыта? Видно, люди молодые любятъ не сердцемъ, а глазами. Джезу-Марія! Сколько соленой воды протекло по твоимъ щекамъ изъ-за Розалины. Сколько соленой воды понапрасну потрачено на приправу любви, которая даже и не отвѣдала этой приправы. Солнце еще не успѣло разсѣять тумана, вызваннаго твоими вздохами, и твои прежніе стоны до сихъ поръ еще звучатъ въ моихъ старыхъ ушахъ. Я на твоей щекѣ вижу еще вытертый слѣдъ отъ прежней слезы. Давно-ли, если ты былъ самимъ собою, а твое горе настоящимъ горемъ, и ты самъ, и твое горе -- оба вы всецѣло принадлежали Розалинѣ. Неужто въ тебѣ произошла такая внезапная перемѣна? Какъ-же не падать женщинѣ, когда и мужчины такъ неустойчивы?
   Ромео. Не самъ-ли ты нерѣдко журилъ меня за то, что я любилъ Розалину.
   Лоренцо. Журилъ не за любовь, духовный сынъ мой, a за сумасбродство.
   Ромео. Совѣтовалъ вырвать изъ сердца любовь съ корнемъ.
   Лоренцо. Но не для того, чтобы тотчасъ-же посадить въ немъ другую.
   Ромео. Прошу васъ, перестаньте меня журить. Та, которую я люблю теперь, отвѣчаетъ мнѣ ласками на ласки, любовью на любовь; отъ прежней я никакъ не могъ этого добиться.
   Лоренцо. Она догадывалась, что ты читаешь на память не зная даже складовъ. Но такъ и быть, юный вертопрахъ, идемъ со мною; въ одномъ отношеніи я согласенъ тебѣ помочь. Этотъ брачный союзъ, быть можетъ, помиритъ вашихъ, отцовъ и превратитъ ихъ ненависть въ искреннюю любовь.
   Ромео. Идемте скорѣе! Еслибы вы знали, какъ велико мое нетерпѣніе.
   Лоренцо. Тише ѣдешь, дальше будешь. Кто торопится не въ мѣру, тотъ часто спотыкается (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Улица.

(Входятъ Бенволіо и Меркуціо.)

  
   Меркуціо. Какому чорту извѣстно, гдѣ можетъ пропадать этотъ сумасбродъ Ромео? Ты говоришь, что онъ всю ночь такъ и не возвращался домой?
   Бенволіо. По крайней мѣрѣ къ отцу не возвращался; я видѣлъ его слугу.
   Меркуціо. Скверно! Если эта блѣдная и жестокосердая негодница Розалина не перестанетъ мучить его, онъ сойдетъ съ ума.
   Бенволіо. Нашего друга Ромео въ домѣ отца ожидаетъ письмо отъ Тибальдо, родственника старика Капулетти.
   Меркуціо. Готовъ побожиться, что это вызовъ.
   Бенволіо. Ромео съумѣетъ на него отвѣтить.
   Меркуціо. Всякій, умѣющій писать, съумѣеть отвѣтить на письмо.
   Бенволіо. Не письмомъ, а дѣломъ. Двоюродный мой братъ покажетъ, какъ бываетъ отваженъ, когда его раззадорятъ.
   Меркуціо. Увы! бѣдный Ромео и такъ едва живъ. Его насквозь пронзили черные глаза бѣлолицей негодницы, онъ раненъ въ ухо любовной пѣсенкой, а въ самую средину сердца стрѣлою шалуна мальчишки съ завязанными глазами. Гдѣ ему въ такомъ видѣ тягаться съ Тибальдо.
   Бенволіо. Почему-же нѣтъ? Что такое Тибальдо?
   Меркуціо. Тибальдо будетъ поважнѣе самого царя котовъ Тибольта и Тиберта. Онъ не только ловкій церемоніймейстеръ, но и храбрый боецъ. Онъ дерется, словно по нотамъ какъ ты по нотамъ распѣваешь пѣсни, соблюдая и мѣру, и правила, и выдержку. Выдержитъ онъ паузу, затѣмъ: -- разъ, два, а при словѣ "три" клинокъ уже сидитъ въ груди противника. Онъ великій мастеръ попадать даже въ шелковую пуговку и великій знатокъ всѣхъ правилъ поединковъ и всѣхъ прямыхъ и косвенныхъ поводовъ къ таковымъ. Онъ безукоризненно изучитъ всѣ эти безсмертные: -- passado, punto reverse и hay.
   Бенволіо. Это что еще значитъ?
   Меркуціо. Хоть бы язва моровая напала на всѣхъ этихъ новомодныхъ сюсюкающихъ, шепелявящихъ ломакъ, вводящихъ новую манеру выражаться, пересыпая рѣчь безчисленными восклицательными знаками! Только и слышно: -- "О, Боже, какой восхитительный клинокъ! Какой великолѣпно статный мужчина! Какая изумительная потаскушка!" О, прахъ моего уважаемаго дѣда, скажи, не досадно-ли, что мы должны выносить жужжаніе надоѣдливой иностранной мушкары, всѣхъ этихъ продавщиковъ нарядовъ, преслѣдующихъ насъ своими "pardonnez moi" и доведшихъ новый покрой штатовъ до такого безобразія, что въ нихъ нельзя даже удобно сидѣть на нашихъ старинныхъ скамьяхъ? Чтобы чортъ побралъ всѣ ихъ "bоп jour" и "bon soir" (Появляется Ромео.)
   Бенволіо. Смотри, вотъ онъ идетъ. Онъ -- Ромео.
   Меркуціо. Онъ совсѣмъ сталъ похожъ на вяленую селедку безъ икры и безъ молокъ. О, мясо, мясо, зачѣмъ ты превратилось въ рыбу!.. Онъ уже не человѣкъ, а поэтическія изліянія Петрарки, съ тою только разницей, что, въ сравненіи съ его возлюбленной, Лаура была только судомойкой, хотя ее и воспѣлъ поэтъ, далеко превосходящій въ дарованіи его самого; -- Дидона неряхой, Клеопатра цыганкой, Елена шлюхой, Геро потаскушкой, а Тизба хоть и славилась своими сѣрыми глазами, но въ нихъ не было блеска. Синьоръ Ромео, bon jour! Вотъ французскій привѣтъ твоимъ французскимъ штанамъ. Хорошую-же штуку сыгралъ ты съ нами вчера ночью.
   Ромео. Здравствуйте оба. Какую-же штуку сыгралъ я съ вами?
   Меркуціо. Какъ будто не понимаешь. Удралъ ты отъ насъ, удралъ, удралъ.
   Ромео. Прости, добрый Меркуціо. У меня было очень важное дѣло. Случай вышедъ такой, что заставилъ невольно забыть о всякой вѣжливости.
   Меркуціо. Это все равно, что сказать: -- вышедъ такой случай, что невольно пришлось сгибать подколѣнки.
   Ромео. Для поклона.
   Меркуціо. Ну, да, какъ разъ для этого.
   Ромео. Я истолковалъ твои слова какъ нельзя болѣе прилично.
   Меркуціо. О, я и самъ -- цвѣтъ приличія.
   Ромео. Можетъ быть, его роза?
   Меркуціо. Именно.
   Ромео. У меня на танцовальныхъ башмакахъ тоже, если не розы, то розетки изъ лентъ.
   Меркуціо. Остроумно. Носись съ этою остротою, пока не износятся твои башмаки. Когда единственная ихъ подошва протрется, останется одна твоя острота, слѣдовательно тоже единственная.
   Ромео. Единственная только потому, что она одна.
   Меркуціо. Выручай, милый Бенволіо. Мой умъ не въ силахъ выдерживать борьбу съ его остроуміемъ.
   Ромео. Ударь его хлыстомъ и пришпорь, да пришпорь и ударь, или я объявлю, что оставилъ тебя за флагомъ.
   Меркуціо. Если ты вызываешь меня на состязаніе въ скачкѣ гуськомъ, я пропалъ, такъ-какъ въ одномъ твоемъ умѣ болѣе гусиной дичи, чѣмъ было-бы достаточно на цѣлыхъ пять умовъ такихъ, какъ мой. Развѣ ты считаешь меня гусемъ?
   Ромео. Да, гусемъ; никогда ничѣмъ инымъ и не считалъ.
   Меркуціо. Если ты осмѣлишься это повторить, я ущипну тебя за ухо.
   Ромео. Добрый гусь не щиплется.
   Меркуціо. Твои кисло-сладкія остроты слишкомъ острая приправа; отъ нихъ щипетъ языкъ.
   Ромео. А развѣ кисло-сладкія яблоки плохая начинка для хорошаго гуся?
   Меркуціо. Твое натянутое остроуміе растяжимо, какъ лайка; каждый дюймъ ея можно вытянуть въ цѣлый локоть.
   Ромео. Я до тѣхъ поръ буду тянуть ее и поперекъ, и вдоль, пока ты не окажешься гусемъ вдоль и поперекъ.
   Меркуціо. Ну, не лучше-ли шутить такъ, чѣмъ стонать отъ любви? Теперь ты опять общителенъ, опять сталъ самимъ собою, прежнимъ Ромео, такимъ, какимъ тебя создали природа и воспитаніе. Повѣрь мнѣ, -- ноющая любовь ничто иное, какъ взрослый остолопъ, высунувъ языкъ, мечущійся изъ стороны въ сторону, не зная, куда ему сунуть свою дурацкую игрушку.
   Бенволіо. Будетъ, будетъ!
   Меркуціо. Зачѣмъ прерываешь ты мою присказку?
   Бенволіо. Изъ боязни, что она зайдетъ слишкомъ далеко.
   Меркуціо. Ошибаешься! призказки у меня короткія и зайти слишкомъ далеко онѣ не могутъ. Содержаніе послѣдней исчерпано, и я умолкаю.
   Ромео. И прекрасно. (Входятъ Кормилица и Пьетро).
   Меркуціо. Парусъ, парусъ, парусъ!
   Бенволіо. Ихъ цѣлыхъ два: штаны и юбка.
   Кормилица. Пьетро.
   Пьетро. Что прикажете?
   Кормилица. Дай мнѣ опахало.
   Меркуціо. Давай скорѣе, добрѣйшій Пьетро; оно во всякомъ случаѣ окажется красивѣе ея лица.
   Кормилица. Съ добрымъ утромъ, синьоры.
   Меркуціо. Съ добрымъ вечеромъ, прелестная синьора.
   Кормилица. Развѣ теперь уже вечеръ.
   Меркуціо. Конечно, не утро, когда тѣнь отъ наглаго перста солнечныхъ часовъ стоитъ уже на двѣнадцати.
   Кормилица. Какъ вамъ не стыдно!.. что вы за человѣкъ послѣ этого?
   Ромео. Милѣйшая женщина, это мужчина, сотворенный богомъ самому-же себѣ на вредъ.
   Кормилица. Вотъ это, честное слово, отвѣть такъ отвѣтъ. Самому-же себѣ на вредъ, сказалъ онъ... Однако, синьоры, не скажетъ-ли мнѣ кто-нибудь изъ васъ, гдѣ я могу найти юнаго Ромео?
   Ромео. Я могу; но долженъ вамъ замѣтить, что юный Ромео съ той минуты, какъ вы о немъ спросили, станетъ на одну минуту старше, когда вы его найдете. За неимѣніемъ худшаго, я самый юный изъ всѣхъ носящихъ это имя.
   Кормилица. Тѣмъ лучше.
   Меркуціо. Тѣмъ лучше, что нѣтъ худшаго. Замѣчаніе вѣрное, полное глубокаго смысла.
   Кормилица. Если вы, синьоръ, дѣйствительно, Ромео, мнѣ нужно сказать вамъ пару словъ наединѣ.
   Бенволіо. Она, должно-быть, пришла его звать опять куда-нибудь на ужинъ.
   Меркуціо. Нѣтъ, она сводня, сводня, чѣмъ угодно поручусь, что сводня. Ату, ату!
   Ромео. Какого звѣря ты поднялъ?
   Меркуціо. Во всякомъ случаѣ не зайца... или, пожалуй, если хочешь и зайца, только стараго, успѣвшаго въ видѣ начинки зачерствѣть и засохнуть, прежде чѣмъ его доѣли до конца (Поетъ).
                                 Если заяцъ свѣжъ, хоть сѣдъ,
                                 Онъ въ пирогъ годится;
                                 Если-жь старъ, засохъ, то имъ
                                 Можно подавиться.
   Придешь ты домой, Ромео? Мы отправляемся обѣдать къ твоему отцу.
   Ромео. Я вернусь за вами слѣдомъ.
   Меркуціо. Прощайте, античная синьора (Поетъ).
                                 Синьора, синьора, прощайте.
                                                                         (Меркуціо и Бенволіо уходятъ)
   Кормилица. Счастливаго пути. Скажите, синьоръ, что это за безпутный человѣкъ? у него что ни слово, то либо двусмыслица, либо прямо скверность
   Ромео. Этотъ человѣкъ, кормилица, любитъ говорить, a также слушать себя одного; онъ въ одну минуту наговоритъ болѣе, чѣмъ переслушаетъ въ цѣлый мѣсяцъ.
   Кормилица. Если онъ вздумаетъ отзываться обо мнѣ дурно дли говорить что-нибудь такое на мой счетъ, я дамъ ему себя знать... расправлюсь съ нимъ лично... Съ такимъ-то не справиться? Да я справлюсь даже съ двадцатью такими нахалами; а не справлюсь, такъ найду людей, которые проучатъ его, негоднаго сорванца. Я не какая-нибудь потаскушка ему досталась и не головорѣзъ какой-нибудь, какъ онъ. (Обращается къ Пьетро). А и ты тоже хорошъ молодецъ! стоишь тутъ-же и дозволяешь этому сорванцу издѣваться надо мною, какъ ему угодно, пользоваться моею беззащитностью.
   Пьетро. Я-же не видалъ, чтобы онъ пользовался вашею беззащитностью, иначе ручаюсь, я тотчасъ-же обнажилъ бы мечъ... Я обнажу его еще скорѣе, чѣмъ всякій другой, если дѣло дойдетъ до хорошей схватки и если право на моей сторонѣ.
   Кормилица. Я, какъ передъ Господомъ, такъ взбѣшена, что всѣ мои члены дрожатъ, словно въ лихорадкѣ. Молокососъ! Неучъ!.. Синьоръ, мнѣ надо сказать вамъ пару словъ. Какъ я уже докладывала, моя синьорина послала меня разыскать васъ; что она поручила сказать, это я пока оставлю при себѣ, а прежде скажу вамъ отъ себя: -- если вы намѣрены ее одурачить или, какъ говорится, завести ее въ рай дураковъ, это съ вашей стороны, какъ говорится, будетъ очень скверный поступокъ, потому что синьорина такъ еще молода! Поэтому, если вы относительно ея окажетесь двуличнымъ человѣкомъ, это съ вашей стороны будетъ весьма скверно относительно благородной дѣвицы и даже очень непохвально.
   Ромео. Кланяйся отъ меня твоей прелестной синьоринѣ и и скажи ей отъ меня...
   Кормилица. Скажу, какъ передъ Богомъ, скажу! Ахъ, доброй души человѣкъ, какъ вы ее этимъ обрадуете!
   Ромео. Что-же ты ей скажешь? Вѣдь, ты ничего еще отъ меня не слыхала.
   Кормилица. Какъ, ничего не слыхала? Вы велѣли поклониться ей отъ васъ... Кланяетесь, значитъ просите, а чего-же можетъ просить у дѣвушки истинно благородный человѣкъ, какъ не руки ея?
   Ромео. Скажи ей, чтобы она сегодня послѣ обѣда нашла средство отпроситься на исповѣдь и пришла въ келью Фра-Лоренцо. Старикъ исповѣдуетъ ее и повѣнчаетъ со мною. Вотъ тебѣ за труды.
   Кормилица. Ни-ни-ни, синьоръ! Ни за что не возьму... Даже самой бездѣлицы.
   Ромео. Полно, я хочу, чтобы ты взяла (Даетъ ей денегъ).
   Кормилица. Такъ вскорѣ послѣ обѣда, синьоръ? Ручаюсь, что она тамъ будетъ.
   Ромео. А ты, добрая кормилица, подожди немного за оградой аббатства. Мой слуга принесетъ тебѣ веревочную лѣстницу; она въ таинственномъ мракѣ ночи поможетъ мнѣ достигнуть вершины блаженства. До свиданія. Будь намъ вѣрна, и я награжу тебя за труды. Прощай-же; кланяйся отъ меня синьоринѣ.
   Кормилица. Счастливо оставаться и да хранить васъ Господь... Однако, вотъ что, синьоръ.
   Ромео. Что такое, добрая кормилица?
   Кормилица. Какъ-бы не проболтался вашъ слуга? Вы, конечно, знаете поговорку, что изъ двухъ лицъ сохранить тайну съ умѣетъ лишь одно.
   Ромео. Будь покойна. Слуга мой -- человѣкъ испытанный, онъ надеженъ, какъ сталь.
   Кормилица. Очень хорошо, синьоръ. Другого такого милаго существа на свѣтѣ нѣтъ... Ахъ, Господи Боже мой! Когда она только-что начинала лепетать... Ну, да нѣтъ!.. Въ городѣ есть знатный синьоръ, нѣкто Парисъ; вотъ ему очень-бы хотѣлось отвѣдать этого лакомаго кусочка; но она-то, -- добрая душа, -- готова скорѣе смотрѣть на жабу, на самую скверную жабу, чѣмъ на него. Иногда, чтобы подразнить ее, я начинаю говорить, будто Парисъ самый подходящій для нея мужъ... Посмотрѣли-бы вы, что съ нею тогда дѣлается! -- поблѣднѣетъ она, словно самое бѣлое полотно... Скажите, розмаринъ и Ромео начинаются съ одной и той-же буквы? Такъ вѣдь.
   Ромео. Такъ. Оба слова начинаются съ буквы Р. Къ чему, однако, такой вопросъ.
   Кормилица. Какой вы проказникъ! Да, вѣдь, это было-бы собачьей кличкой. Эръ собачья буква; она напоминаетъ рычаніе. Навѣрно ваше имя начинается съ какой-нибудь другой. Услыхали-бы вы, какія хорошія слова она говоритъ про розмаринъ и про васъ, какъ-бы возрадовалось тогда ваше сердце.
   Ромео. Кланяйся-же синьоринѣ (Уходитъ).
   Кормилица. Тысячу разъ передамъ поклонъ. Пьетро!
   Пьетро. Что еще?
   Кормилица. Впередъ и живо! (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Садъ Капулетти.

Входитъ Джульетта.

   Джульетта. Когда я послала кормилицу, часы били девять, а она обѣщала вернуться черезъ полчаса. Что, если ей не удалось отыскать его? Нѣтъ, нѣтъ не можетъ этого быть. Ноги у нея уже слабы. Исполнителямъ любовныхъ порученій слѣдуетъ быть настолько-же подвижными, какъ мысль, и въ десятеро проворнѣе солнечныхъ лучей, разсѣивающихъ мракъ на вершинахъ окутанныхъ туманомъ горъ. Потому-то колесницу любви влекутъ быстрокрылые голуби, а Купидонъ на своихъ крылышкахъ летаетъ быстрѣе вѣтра... Солнце теперь уже достигло высшей точки своего дневного пути, а съ девяти до двѣнадцати прошло цѣлыхъ безконечно длинныхъ три часа, а ея все еще нѣтъ. Если-бы у нея въ сердцѣ была любовь, а въ жилахъ текла молодая кровь, она летала-бы съ быстротою пушечнаго ядра, уже давно передала-бы порученіе моему возлюбленному и принесла его отвѣтъ. Но старыхъ людей можно принять за полумертвыхъ, до того они медленны, вялы, неповоротливы и, словно свинецъ, тяжелы въ своихъ движеніяхъ. (Входятъ кормилица и Пьетро). Ну, слава Богу, вотъ, наконецъ, и она!.. Милая, добрая кормилица, говори, какія вѣсти?.. Отошли слугу.
   Кормилица. Пьетро, подожди у воротъ (Пьетро уходитъ).
   Джульетта. Добрая кормилица, что ты смотришь такъ угрюмо. Ради Бога, если ты принесла дурныя вѣсти, выскажи ихъ прямо; если онѣ хорошія, не омрачай ихъ сладкой музыки такимъ кислымъ выраженіемъ лица.
   Кормилица. Устала я. Дай хоть перевести духъ. Фу, какъ ноютъ мои старыя кости!.. И набѣгалась-же я.
   Джульетта. Желала-бы я, чтобы твои старыя кости были теперь у меня, мои молодыя у тебя. Но прошу тебя, милая, милая кормилица, говори!
   Кормилица. Господи, что за спѣхъ! Развѣ уже нельзя потерпѣть минуты? не видишь, развѣ, что я отъ одышки не въ силахъ вымолвить ни слова?
   Джульетта. Однако, одышка не помѣшала тебѣ заявить, что ты отъ нея не въ силахъ вымолвитъ ни слова. Твое заявленіе, вѣроятно, длиннѣе самого отвѣта. Скажи только одно: -- хорошія ты принесла вѣсти или дурныя? Тогда, согласно обстоятельствамъ, я буду знать, радоваться-ли мнѣ или горевать?
   Кормилица. Ну, слушай. Глупѣе выбрать, чѣмъ ты, -- невозможно. Ты совсѣмъ не знаешь толку въ мужчинахъ!.. Ну, куда годится твой Ромео? Положимъ, онъ красивѣе другихъ, но нога у него... не могу ничего сказать про нее дурного... A что до руки его, до ступни, до стана, то, -- хотя о нихъ и не стоитъ говорить, -- они все-таки стоятъ внѣ сравненія. Положимъ, цвѣтомъ любезности назвать его нельзя, но я готова поручиться, что онъ кротокъ, какъ агнецъ... Ты-же, непутевая, иди своею дорогою и служи Господу, какъ умѣешь... Что у насъ было сегодня за обѣдомъ?
   Джульетта. Ахъ, не о томъ я спрашиваю! Все это знала я и ранѣе. Что говоритъ онъ о нашей свадьбѣ? -- вотъ что я хочу знать.
   Кормилица. Господи, какъ разболѣлась у меня голова! Я не знаю даже, моя-ли голова у меня на плечахъ? Въ ней все такъ трещитъ, словно она хочетъ треснуть на двадцать кусковъ... А спина-то, спина!.. И у тебя хватило жестокосердечія помыкать мною такимъ образомъ! Ты заставила меня до полусмерти мыкаться и туда, и сюда,
   Джульетта. Мнѣ очень, очень жаль, добрая, добрая кормилица, что ты нездорова, но что-же говорилъ тотъ, кого я люблю?
   Кормилица. Твой возлюбленный отвѣчаетъ, какъ пристойно воспитанному человѣку, но и не только, какъ воспитанному, но и порядочному, любезному, въ высшей степени честному. Гдѣ твоя мать?
   Джульетта. Гдѣ моя мать? Зачѣмъ она тебѣ нужна? Ты говоришь, что онъ честный человѣкъ, а между тѣмъ спрашиваешь, гдѣ мать? Какая-же связь между твоими словами.
   Кормилица. Ахъ, Господи! дорогая синьорина, какая ты горячая. Развѣ ты горячностью думаешь успокоить ломъ въ моихъ костяхъ? Отнынѣ свои порученія исполняй сама,
   Джульетта. Не сердись! Скажи, что отвѣтилъ Ромео?
   Кормилица. Приказано тебѣ сегодня-же и поскорѣе идти къ монаху.
   Джульетта. Сейчасъ-же?
   Кормилица. Отпросись и бѣги въ келью къ францисканцу Фра-Лоренцо. Тамъ ждетъ тебя мужъ, чтобы сдѣлать тебя своею женою. А, вотъ, предательница, -- похотливая кровь бросилась тебѣ въ лицо! Скоро это самое лицо отъ другихъ неожиданностей сдѣлается совсѣмъ багровымъ. Отправляйся-же въ церковь, а мнѣ предстоитъ другое дѣло: -- добыть веревочную лѣстницу, по которой твой возлюбленный могъ-бы взобраться въ гнѣздо своей пташки, когда начнетъ темнѣть... Я пойду пообѣдаю, а ты отправляйся въ келью.
   Джульетта. Какое счастіе! Честная моя кормилица, до свиданья. (Обѣ уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Келья.

Входятъ Лоренцо и Ромео.

   Лоренцо. Да примутъ съ ласковой улыбкой твое рѣшенье небеса и не воздадутъ тебѣ за него горемъ.
   Ромео. Аминь, аминь! Но пусть явятся всѣ огорченія въ мірѣ, они не послужатъ препятствіемъ къ достиженію того счастія, которое меня ожидаетъ. Скрѣпи только наши обѣты своими священными благословеніями, и пусть тогда всесокрушающая смерть дѣлаетъ что хочетъ. Съ меня достаточно и одной возможности назвать Джульетту своею.
   Лоренцо. Такіе не въ мѣру пылкіе восторги кончаются такъ-же не въ мѣру порывисто и умираютъ въ самомъ разгарѣ, вспыхнувъ, словно порохъ, какъ только прикоснется къ нему огонь. Сладчайшій медъ и тотъ становится приторнымъ именно потому, что онъ слишкомъ сладокъ: его вкусъ уничтожаетъ желаніе его поѣсть. Люби умѣренно, тогда любить ты будешь долго. Слишкомъ большая торопливость не лучше чрезмѣрной медленности; та и другая постоянно приходятъ къ цѣли слишкомъ поздно (Появляется Джульетта). Вотъ идетъ синьорина. Она своею легкою поступью никогда не притопчетъ вѣковѣчныхъ плитъ. Влюбленные могутъ сѣсть верхомъ на бѣлыя паутины, носящіяся въ чудномъ лѣтнемъ воздухѣ, и не упасть, до того легковѣсно все суетное.
   Джульетта. Съ добрымъ вечеромъ, духовный мой отецъ.
   Лоренцо. Дочь моя, Ромео отблагодаритъ тебя за насъ обоихъ.
   Джульетта. Я шлю ему такой-же привѣтъ, иначе ему не за что было бы меня благодарить.
   Ромео. О, несравненная Джульетта, если твоя радость достигаетъ такихъ крайнихъ предѣловъ, какъ и моя, ты съумѣешь выразить ее краснорѣчивѣе, чѣмъ я. И такъ услади воздухъ своимъ дыханіемъ, и пусть небесная музыка твоихъ рѣчей передастъ все блаженство, весь восторгъ этой встрѣчи.
   Джульетта. Чувство богаче одарено содержаніемъ, чѣмъ словами; оно гордится своею сущностью, а не украшеніями. Тѣ, кто имѣетъ возможность перечистить свое имущество, на самомъ дѣлѣ бѣдняки; но моя искренняя любовь достигла такихъ необъятныхъ размѣровъ, что я не въ состояніи сосчитать и половины своихъ сокровищь.
   Лоренцо. Идите за мною; все будетъ окончено очень скоро. Хотя вамъ это, быть можетъ, и несовсѣмъ пріятно, но я не оставлю васъ наединѣ, пока святая церковь не сольетъ васъ во едино. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Площадь.

Входятъ Меркуціо, Бенволіо, пажъ и слуга.

  
   Бенволіо. Прошу тебя, дорогой Меркуціо, уйдемъ отсюда. День жаркій; Капулетти снуютъ по улицамъ, а если они встрѣтятъ насъ, намъ не миновать вооруженной стычки. Въ такіе знойные дни, и безъ того кипучая кровь становится какою-то бѣшенною.
   Меркуціо. Ты похожъ на одного изъ тѣхъ гулякъ, которые, войдя въ таверну, тотчасъ-же кладутъ на столъ шпагу и говорятъ: -- "Дай Богъ, чтобы ты мнѣ сегодня не понадобилась". А допьютъ они вторую бутылку, -- сами лѣзутъ въ драку съ хозяиномъ безъ всякой необходимости.
   Бенволіо. Кто? Я похожъ на такого гуляку?
   Меркуціо. Знаю, знаю! Голова у тебя такая-же горячая, какъ у всякаго другаго итальянца; ты не только легко воспламеняешься, когда тебя раздражатъ, но и самъ раздражаешь себя, чтобы воспламениться.
   Бенволіо. Какъ-же такъ?
   Меркуціо. А вотъ какъ. Сойдись двое такихъ, какъ ты, скоро не осталось-бы ни одного: одинъ закололъ-бы другаго. Ты готовъ затѣять ссору съ любымъ человѣкомъ изъ-за того, что у него въ бородѣ однимъ волоскомъ болѣе или менѣе, чѣмъ у тебя. Ты готовъ затѣять ссору изъ-за того, что другой грызетъ орѣхи на томъ единственномъ основаніи, что у тебя глаза цвѣта орѣха. Какой-же глазъ, кромѣ именно такого глаза, выищетъ въ этомъ поводъ къ ссорѣ. Въ твоей головѣ постоянно сидитъ зародышъ ссоры, какъ будущій ципленокъ въ яйцѣ, хотя голову эту такъ сильно колотили при каждой стычкѣ, что обратили ее въ пустую яичную скурлупу. Не ты-ли затѣялъ ссору съ прохожимъ изъ-за того, что онъ кашлянулъ на улицѣ и тѣмъ разбудилъ твою собаку, спавшую вытянувшись на солнцѣ. Развѣ ты не сцѣпился съ портнымъ изъ-за того, что онъ ранѣе Пасхи обновилъ новую куртку? а съ другимъ изъ-за того, что у его новыхъ башмаковъ оказались старыя завязки? И ты-то читаешь мнѣ наставленія, желая воздержать меня отъ ссоръ.
   Бенволіо. Если-бы я былъ настолько-же склоненъ къ ссорамъ, какъ ты, я просто продалъ-бы въ вѣчное владѣніе свою жизнь каждому, кто поручился-бы, что я просуществую еще часъ съ четвертью.
   Меркуціо. Это просто было-бы черезъ чуръ просто.
   Бенволіо. Клянусь головой, сюда идутъ Капулетти.
   Меркуціо. Клянусь пяткой, мнѣ до этого никакого нѣтъ дѣла.
  

Входятъ Тибальдо и другіе.

  
   Тибальдо. Не отставайте отъ меня; я съ ними заговорю. Добраго вечера, синьоры; мнѣ нужно сказать словечко одному изъ васъ.
   Меркуціо. Только одно словечко на двоихъ? Прибавьте къ нему что-нибудь еще, чтобы вышли и слово, и ударъ.
   Тибальдо. Я не уклонюсь отъ ссоры, если вы подадите мнѣ поводъ.
   Меркуціо. А вамъ самимъ нельзя его найти безъ того, чтобы я вамъ его подалъ?
   Тибальдо. Меркуціо, ты въ полныхъ ладахъ съ Ромео?
   Меркуціо. Въ ладахъ? Развѣ мы музыканты? но если ты считаешь насъ за музыкантовъ, не ожидай услышать отъ насъ ничего, кромѣ разлада. (Хватается за эфесъ шпаги). Вотъ мой смычокъ! Ты отъ него запляшешь и при томъ, чортъ побери, на новый ладъ!
   Бенволіо. Мы разговариваемъ здѣсь въ публичномъ мѣстѣ, на глазахъ у всѣхъ. Иди отыщемъ болѣе уединенное мѣсто, или будемъ хладнокровно обсуждать поводы къ неудовольствію, или, наконецъ, разойдемтесь совсѣмъ. На насъ смотрятъ.
   Меркуціо. На то имъ и даны глаза, чтобы смотрѣть; пусть себѣ глазѣютъ на насъ. Я ни для чьего удовольствія не тронусь съ мѣста.
   Тибальдо. И оставайтесь. (Вдали появляется Ромео). Вотъ онъ, мой человѣкъ-то.
   Меркуціо. Пусть меня повѣсятъ, если онъ когда-нибудь носилъ вашу ливрею, синьоръ! Вызовите его на поединокъ, и онъ окажется къ вашимъ услугамъ. Только въ этомъ смыслѣ онъ можетъ быть вашимъ "человѣкомъ".
   Тибальдо. Ромео, любовь, которую, я къ тебѣ питаю, не находитъ иныхъ выраженій, кромѣ словъ: -- ты подлецъ!
   Ромео. Тибальдо, я имѣю причины любить тебя, и онѣ настолько важны, что я ради нихъ извиняю ту ненависть, которая выразилась въ твоемъ привѣтствіи. Я не подлецъ; а затѣмъ прощай. Я вижу, ты совсѣмъ меня не знаешь.
   Тибальдо. Мальчишка, твои слова не загладятъ обиды, нанесенной мнѣ тобою. Становись-же противъ меня и обнажай шпагу!
   Ромео. Я утверждаю, что никакой обиды тебѣ не наносилъ, а такъ-же и то, что готовъ любить тебя искренно. Тебѣ это непонятно, но ты когда-нибудь поймешь, почему я это говорю. И такъ, удовлетворись этимъ, любезный Капулетти теперь мнѣ это имя такъ-же дорого, какъ мое собственное.
   Меркуціо. О, холодная, гнусная, постыдная покорность! Но добрая стычка смоетъ все! (Обнажая шпагу). Тибальдо, сокрушитель крысъ, не угодно-ли помѣриться со мною оружіемъ?
   Тибальдо. Чего ты отъ меня хочешь?
   Меркуціо. Добрѣйшій царь кошекъ, ничего кромѣ одной изъ девяти твоихъ жизней, которую я и возьму! Да, это удовольствіе я себѣ доставлю! а затѣмъ, смотря по твоему дальнѣйшему обращенію со мною, справлюсь и съ остальными восемью. Вытаскивай-же за уши мечъ изъ ноженъ, иначе, если ты не успѣешь сдѣлать этого во время, я отрублю тебѣ голову вотъ этимъ лезвіемъ.
   Тибальдо. Къ твоимъ услугамъ (Обнажаетъ шпагу).
   Ромео. Добрый мой Меркуціо, перестань. Вложи снова мечъ въ ножны.
   Меркуціо. Ну, синьоръ, выпадайте! (Сражаются).
   Ромео. Бенволіо, обнажи шпагу и выбей оружіе у нихъ изъ рукъ. Стыдитесь, синьоры! Прекратите это безобразіе... Слушайте, Тибальдо, Меркуціо, герцогъ подъ страхомъ смертной казни запретилъ вооруженныя стычки на улицахъ Вероны... Перестаньте, Тибальдо, перестань, Меркуціо. (Тибальдо вмѣстѣ съ своими сторонниками убѣгаетъ).
   Меркуціо. Я раненъ... Проклятіе обѣимъ враждующимъ семьямъ! Для меня, кажется, все кончено... Тотъ убѣжалъ... Неужто ему ничего не досталось (Шатается).
   Ромео. (Поддерживая Меркуціо). Ты раненъ?
   Меркуціо. Да, да... получилъ царапину... да, чортъ возьми, царапину, но этого достаточно... Гдѣ мой пажъ? -- Эй, мальчуганъ, бѣги за врачемъ. (Пажъ уходитъ).
   Ромео. Мужайся, Меркуціо, рана едва-ли опасна.
   Меркуціо. Она, конечно, не такъ глубока, какъ колодезь, и не такъ широка, какъ церковныя ворота, но съ меня и ея достаточно. Дѣло свое она сдѣлаетъ. Загляни ко мнѣ завтра, и ты увидишь, что я буду лежать неподвижно, какъ колода. Ручаюсь, что я болѣе не жилецъ на свѣтѣ. Проклятіе обѣимъ семьямъ!.. Какая-то собака, крыса, мышь, кошка оцарапала человѣка, и онъ долженъ умереть!.. а онъ, самохвалъ, мошенникъ, подлецъ, дерется словно по ариѳметикѣ... За коимъ дьяволомъ сунулся ты между нами? Онъ ранилъ меня изъ-подъ твоей руки.
   Ромео. Мнѣ казалось, что такъ слѣдовало поступить.
   Меркуціо. Бенволіо, проводи меня въ какое-нибудь жилище, или я здѣсь-же лишусь созданія. Будьте прокляты, обѣ семьи! Вы приготовили изъ меня кушанье для червей. Для меня теперь все кончено, а изъ-за чего? изъ-за васъ, изъ-за вашей вражды! (Бенволіо уводитъ его).
   Ромео. Этотъ благородный человѣкъ, близкій родственникъ герцогу и мой ближайшій другъ, изъ-за меня получилъ смертельную рану, а я опозоренъ словами Тибальдо, съ которымъ мы породнились часъ тому назадъ. О, несравненная моя Джульетта! твоя красота заставила меня оженоподобиться и размягчила мое стальное мужество.
  

Бенволіо возвращается.

  
   Бенволіо. О, Ромео, Ромео, благородный Меркуціо скончался. Его доблестной душѣ пришлось безвременно разстаться съ земною юдолью, и она уже паритъ надъ облаками.
   Ромео. Я предчувствую, что черное горе этого дня роковою тяжестью ляжетъ и на грядущіе. Съ него только начались бѣдствія; окончаніе-же ихъ еще впереди. (Тибальдо возвращается).
   Бенволіо. Смотри, бѣшенный Тибальдо опять идетъ сюда.
   Ромео. Онъ живъ и торжествуетъ, а Меркуціо убить! Прочь отъ меня, мягкосердечная осторожность; огнеокая ярость, будь теперь ты моею руководительницею!.. Эй, Тибальдо, возьми назадъ слово "подлецъ", которымъ ты обозвалъ меня недавно! Душа Меркуціо еще не высоко вознеслась надъ нами; она ждетъ твоей души, чтобы вмѣстѣ отправиться въ дальнѣйшій путь.
   Тибальдо. Нѣтъ, негодный мальчишка, дружившій съ нимъ здѣсь, отправляйся вмѣстѣ съ нимъ и на тотъ свѣтъ.
   Ромео. Вопросъ этотъ рѣшитъ моя шпата. (Сражаются; Тибальдо падаетъ).
   Бенволіо. Ромео, бѣги, бѣги скорѣе. Весь городъ всполошился... Сюда идетъ народъ; онъ увидитъ убитаго Тибальдо... Не то тебя схватятъ, и герцогъ произнесетъ тебѣ смертный приговоръ... Бѣги-же, бѣги скорѣе!
   Ромео. Я жалкая игрушка въ рукахъ судьбы!
   Бенволіо. Что-же ты медлишь? (Ромео удаляется).
  

Вбѣгаютъ горожане и проч..

  
   1-й Горожанинъ. Куда бѣжалъ убійца Меркуціо? Куда бѣжалъ изступленный убійца Тибальдо?
   Бенволіо. Вотъ онъ лежитъ передъ тобою.
   1-й Горожанинъ. А вы, синьоръ, идите за мною. Повинуйтесь! -- я приказываю вамъ это именемъ герцога.
  

Входитъ Герцогъ со свитою, за нимъ Монтекки и Капулетти съ женами и другіе.

   Герцогъ. Гдѣ гнусные зачинщики этой стычки?
   Бенволіо. Высокочтимый герцогъ, я могу передать вамъ всѣ несчастныя подробности этой прискорбной ссоры. Вотъ лежитъ трупъ человѣка, котораго оскорбленный имъ Ромео убилъ за то, что тотъ въ свою очередь убилъ вашего родственника и его друга -- храбраго и великодушнаго Меркуціо.
   С-а Капулетти. Какъ, мой племянникъ, сынъ моего роднаго брата, Тибальдо убитъ? Свѣтлѣйшій герцогъ, племянникъ убитъ! Мужъ, что это такое? Пролита кровь моего дорогого племянника! Свѣтлѣйшій герцогъ, если вы человѣкъ справедливый, заставьте за родную намъ кровь и Монтекки поплатиться своею кровью! О дорогой, дорогой Тибальдо!
   Герцогъ. Скажи, Бенволіо, кто затѣялъ кровавую ссору?
   Бенволіо. Лежащій здѣсь Тибальдо, убитый рукою Ромео. Ромео говорилъ съ нимъ миролюбиво, убѣждалъ его одуматься, доказывая, какъ ничтоженъ поводъ къ ссорѣ, упоминалъ даже о неудовольствіи, которое вызоветъ въ вашей свѣтлости новое кровопролитіе. Все это онъ говорилъ вѣжливо, не горячась, съ хладнокровнымъ взглядомъ, даже съ любезяыми поклонами, но все-таки не могъ обуздать бѣшенный нравъ Тибальдо, постоянно остававшагося глухимъ къ совѣтамъ мира и, не смотря на увѣщанія, вонзившаго острый клинокъ въ грудь храбраго и честнаго Меркуціо. Меркуціо былъ тоже пылокъ. Во время отчаяннаго поединка, горя воинственною отвагою, онъ одною рукою отталкивалъ отъ себя смерть, а другою наталкивалъ ее на противника. Тибальдо съ замѣчательною ловкостью платилъ ему тѣмъ-же. Тщетно кричалъ Ромео: -- "Друзья, остановитесь! разойдитесь, друзья!" -- Въ ту самую минуту, когда онъ бросился было разнимать сражающихся, безпощадный Тибальдо нанесъ предательскій и смертельный ударъ неустрашимому Меркуціо. Тогда Тибальдо обратился было въ бѣгство, но потомъ вернулся опять и попался на глаза Ромео, пылавшему жаждой мести. Клинки сверкнули, какъ молніи, и ранѣе, чѣмъ я успѣлъ добѣжать до противниковъ, бой былъ оконченъ: Тибальдо убитъ. Увидавъ, что противникъ падаетъ, Ромео убѣжалъ. Пусть смерть поразитъ Бенволіо на мѣстѣ, если онъ сказалъ хоть одно слово неправды.
   С-а Капулетти. Онъ родственникъ Монтекки; привязанность къ роднымъ заставляетъ его давать ложныя показанія. Онъ лжетъ! Ихъ сговорилось человѣкъ двадцать, и они всѣ накинулись на одного, чтобы его убить. Я требую правосудія, и ты, государь, долженъ мнѣ его оказать. Ромео убилъ Тибальдо, поэтому и онъ долженъ умереть.
   Герцогъ. Ромео убилъ его, но имъ убитъ былъ Меркуціо, Кто-же заплатитъ теперь за драгоцѣнную кровь послѣдняго.
   Монтекки. Конечно, герцогъ, не Ромео. Меркуціо былъ ему другомъ. Онъ только убилъ убійцу, но то-же самое сдѣлало-бы и правосудіе.
   Герцогъ. Тѣмъ не менѣе, мы немедленно изгоняемъ его изъ нашихъ владѣній. Гнусныя дѣянія вашей вражды не пощадили и меня; пролита была близкая мнѣ кровь, но за это на васъ обрушится такая жестокая кара, что вы горько пожалѣете о причиненномъ мнѣ страданіи. Отнынѣ я буду глухъ ко всѣмъ просьбамъ и оправданіямъ. Никакія слезы, никакія мольбы не смягчатъ меня, поэтому нечего къ нимъ и прибѣгать. Пусть Ромео скорѣе удалится изъ нашихъ владѣній, иначе тотъ часъ, когда онъ будетъ схваченъ, окажется его послѣднимъ часомъ. Унесите отсюда трупъ и ждите дальнѣйшихъ моихъ приказаній. Снисхожденіе къ убійствамъ только наталкиваетъ убійцъ на новыя преступленія. (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Комната у Капулетти.

Входитъ Джульетта.

   Джульетта. О вы, огненогіе кони, мчитесь скорѣе къ чертогу Феба. Такой возница, какъ Фаэтонъ, сталъ-бы стегать васъ такъ, что вы быстро домчались бы до заката, и ночь наступила-бы сейчасъ-же. Ты, ночь, покровительница любви, задерни скорѣе свои темныя завѣсы. Пусть глаза соглядатаевъ сомкнутся и тѣмъ дадутъ моему Ромео возможность незамѣтно пробраться въ мои объятія, ни въ комъ не возбуждая подозрѣній. Любовники видятъ другъ друга и при сіяніи собственной своей красоты; если любовь слѣпа, -- ночь идетъ къ ней болѣе всего. Приходи-же скорѣе, скромная ночь, облеченная въ черныя и степенныя одежды почтенной женщины, и научи меня, какъ выиграть ставку въ игрѣ, гдѣ борятся между собою два дѣвственныя сердца. При помощи своего чернаго покрывала, скрой отъ всѣхъ глазъ мои стыдливо краснѣющія щеки, пока робкая любовь, сдѣлавшись смѣлѣе, не останется побѣдительницею надъ дѣвичьимъ цѣломудріемъ. Приди, красавица ночь, съ своимъ темнымъ челомъ, и приведи ко мнѣ моего Ромео; когда-же онъ умретъ, искроши его трупъ на тысячи лучезарныхъ звѣздъ; отъ его останковъ небо станетъ такимъ лучезарнымъ, что въ него влюбится весь міръ и перестанетъ обращать вниманіе на пышное свѣтило дня... Я пріобрѣла право на любовь, но еще не воспользовалась имъ; я продала себя, но еще не получила условной платы. День этотъ такъ длиненъ и скученъ, какъ ночь передъ празднествомъ, нетерпѣливо ожидаемымъ рѣзвою дѣвочкою, для которой приготовлены новые наряды и которой страстно хочется щегольнуть ими. Вотъ идетъ кормилица. Она является съ свѣжими новостями, и каждый, кто произнесетъ при мнѣ имя Ромео, будетъ обладать въ моихъ глазахъ небеснымъ краснорѣчіемъ (Входитъ кормилица съ веревочною лѣстницею). Говори, кормилица, что новаго... Что это у тебя? -- веревки... Ихъ прислалъ сюда Ромео?
   Кормилица. Разумѣется, веревки (Бросаетъ ихъ на полъ).
   Джульетта. Что съ тобою? Что новаго? Зачѣмъ ломаешь руки?
   Кормилица. О, Господи милосердный! Онъ умеръ! умеръ! умеръ! Погибли мы, синьорина, всѣ погибли! Что за ужасный день! Конецъ ему, да, онъ убитъ, умеръ!
   Джульетта. Могло-ли небо поступитъ такъ жестоко?
   Кормилица. Не оно могло, а Ромео! О, Ромео, Ромео, кто могъ-бы это подумать? Ахъ, Ромео!
   Джульетта. Что-же ты за дьяволъ такой, когда тебѣ доставляетъ наслажденіе мучить меня? Отъ подобной пытки заревѣли-бы сами грѣшники въ аду. Неужто Ромео убійца самого себя? Скажи только "да", и въ этихъ двухъ буквахъ окажется болѣе яда, чѣмъ въ жалящемъ на смерть взглядѣ Василиска. Меня не станетъ въ одинъ мигъ, какъ только услышу я ужасное это слово! Оно докажетъ, что тѣ глаза, о которыхъ я спрашиваю, дѣйствительно закрыты навсегда. Если Ромео убитъ, отвѣть "да"; если-же нѣтъ, отвѣть "нѣтъ". Одно изъ этихъ двухъ короткихъ словъ рѣшитъ, жить мнѣ или не жить!
   Кормилица. Я видѣла убитаго, видѣла своими глазами. У него, божусь Богомъ, въ мужественной груди страшная рана. Онъ теперь трупъ, одинъ только жалкій трупъ, весь залитый теперь уже запекшеюся кровью! Со мною сдѣлалось даже дурно, когда я это увидала!
   Джульетта. О, разорвись, бѣдное мое обездоленное сердце, лишенное единственнаго своего сокровища, разорвись разомъ! Въ темницу, глаза! Никогда болѣе не глядите на свободу! Несчастная Джульетта, ты жалкій прахъ! Обратись въ прахъ и пусть тебя похоронятъ въ одной могилѣ съ Ромео!
   Кормилица. О Тибальдо, Тибальдо, лучшій изъ моихъ друзей! О Тибальдо, вѣжливый, ласковый, истинный, высоко честный синьоръ, могла-ли я когда-нибудь подумать, что мнѣ придется увидать тебя мертвымъ?
   Джульетта. Что-же это за буря, разомъ несущаяся въ двухъ противуположныхъ сторонъ? Убитъ-ли Ромео? Умеръ-ли Тибальдо? Кто-же умеръ, дорогой-ли мой братъ или несравненно болѣе дорогой мужъ? Греми-же, грозная труба страшнаго суда! Зачѣмъ болѣе существовать міру, когда не стало ни Ромео, ни Тибальдо?
   Кормилица.Убитъ одинъ Тибальдо, а Ромео изгнанъ изъ Вероны въ наказаніе за то, что убилъ Тибальдо.
   Джульетта. Создатель мой! Рука Ромео пролила кровь Тибальдо!
   Кормилица. Увы, да! Пролила, пролила, пролила.
   Джульетта. Змѣиное сердце таилось подъ цвѣтущею наружностью! Скрывался-ли когда драконъ въ такой прелестной пещерѣ? Красавецъ тиранъ! ангело-подобный демонъ! Воронъ въ перьяхъ голубки! агнецъ, свирѣпый, какъ волкъ! гнусное существо, прикрытое божественною внѣшностью! Ты какъ противуположенъ тому, чѣмъ кажешься: -- окаянный праведникъ и доблестный злодѣй! О природа! зачѣмъ-же существуетъ адъ, когда душу демона вселили въ земной рай несравненной красоты. Удостоивалась-ли когда-либо книга, полная гнуснѣйшаго содержанія, такого великолѣпнаго переплета? Какъ можетъ въ такомъ пышномъ дворцѣ проживать обманъ?
   Кормилица. Въ мужчинахъ нѣтъ ни правды, ни вѣрности, ни честности. Всѣ они притворщики, клятвопреступники, измѣнники, лицемѣры! Эй, слуга, подай мнѣ глотокъ водки. Всѣ эти печали, огорченія, несчастія состарятъ меня! Пусть на голову Ромео падетъ позоръ!
   Джульетта. Нѣтъ, пусть твой языкъ покроется нарывами за такое пожеланіе! Голова Ромео создана не для позора. Позоръ сгорѣлъ-бы отъ стыда, если-бы очутился на такой головѣ. Она престолъ, на которомъ должна-бы возсѣдать вѣнчанная честь, единственная владычица всей вселенной. О, какимъ ты оказалась извергомъ, когда позволяла себѣ поносить его!
   Кормилица. Ужъ не станешь-ли ты восхвалять убійцу двоюроднаго брата?
   Джульетта. Не хулить-же мнѣ того, кто мнѣ мужъ. О, бѣдный властелинъ мой, гдѣ-же тотъ языкъ, который захочетъ воздавать должную хвалу твоему имени, когда, черезъ три часа послѣ свадьбы, жена твоя позорила его? Но зачѣмъ ты, злой, нехорошій, убилъ двоюроднаго моего брата? а затѣемъ, что иначе злой этотъ брать убилъ-бы моего мужа. Прочь, глупыя слезы! Вернитесь къ своему природному источнику. Ваши капли -- дань скорби, а вы по ошибкѣ встрѣчаете ими радость. Мой мужъ, котораго убилъ-бы Тибальдо живъ; умеръ Тибальдо, порывавшійся убить моего Ромео! Вѣдь это радость; о чемъ-же я плачу? Но сказаны были слова, которыя нанесли мнѣ болѣе тяжелый ударъ, чѣмъ смерть Тибальдо: хотѣлось-бы мнѣ забыть ихъ, но они такъ-же сильно тяготятъ мою память, какъ непрощаемый грѣхъ душу грѣшника. "Убитъ одинъ Тибальдо, а Ромео изгнанъ!.." Вотъ одно это слово "изгнанъ", да, одно это слово убило для меня десять тысячъ Тибальдо. Смерть Тибальдо была-бы достаточнымъ горемъ и въ томъ случаѣ, если-бы несчастіе ограничилось только этимъ. Или, если горе одно не приходить, любитъ ходить попарно, въ сопровожденіи другихъ бѣдъ, зачѣмъ, узнавъ о смерти Тибальдо, я не услыхала, что умеръ или отецъ, или умерла мать, или даже оба разомъ? -- все это вызвало-бы только обычную скорбь. Но прибавить къ известію о смерти Тибальда: -- "Ромео изгнанъ" -- это тоже, что сказать: -- "и отецъ, и мать, и Тибальдо, и Ромео, и Джульетта всѣ убиты, всѣ умерли". "Ромео изгнанъ!" -- нѣтъ ни конца, ни границъ, ни мѣры, ни предѣла горю, вызванному этимъ убійственнымъ словомъ; не найдется словъ, чтобы выразить это страшное горе! Кормилица, гдѣ отецъ съ матерью?
   Кормилица. Рыдаютъ и плачутъ надъ трупомъ Тибальдо. Хочешь пойти къ нимъ? Я провожу тебя.
   Джульетта. Омываютъ его рану своими слезами? Пусть-же льются ихъ слезы, а я приберегу свои, чтобы оплакивать изгнаніе Ромео. Прибери эти веревки. Бѣдныя веревки обманулись въ надеждахъ, такъ-же какъ и я: -- Ромео изгнанъ. Вы должны были служить ему большою дорогой къ моему ложу, но я, -- дѣвушка, -- такъ и умру дѣвушкой--вдовою. Прощайте ненужныя веревки. Пойдемъ, кормилица, проводи меня до брачной моей постели, дѣвственность моя достанется не Ромео, а смерти.
   Кормилица. Ступай къ себѣ въ спальню, а я, чтобы утѣшить тебя, разыщу Ромео. Я подозрѣваю, гдѣ онъ. Слышишь? -- твой Ромео будетъ здѣсь сегодня. Бѣгу къ нему; онъ навѣрное въ кельѣ Фра-Лоренцо.
   Джульетта, О, разыщи его, и отдай вотъ это кольцо моему вѣрному рыцарю. Скажи, чтобы онъ пришелъ со мною проститься (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Келья Лоренцо.

Входитъ Лоренцо и Ромео.

  
   Лоренцо. Иди сюда, Ромео... Выходи, выходи, нечего трусить; огорченіе влюбилось въ тебя, и ты повѣнчанъ съ несчастіемъ.
   Ромео. Какія вѣсти, отецъ? Къ чему приговорилъ меня герцогъ? Какое еще новое, невѣдомое горе требуетъ доступа ко мнѣ?
   Лоренцо. Ты, мой сынъ, давно знакомъ съ этимъ непріятнымъ обществомъ. Я узналъ приговоръ герцога.
   Ромео.Посмотримъ, насколько онъ легче страшнаго суда.
   Лоренцо. Приговоръ довольно милостивъ. Смертная казнь замѣнена изгнаніемъ.
   Ромео. Изгнаніемъ? Будь милосердъ, скажи, что я приговоренъ къ смерти! Смерть менѣе, о, несравненно менѣе страшна, чѣмъ изгнаніе. О, не повторяй, что я изгнанъ!
   Лоренцо. Ты изгнанъ только отсюда, изъ Вероны. Смирись; Божій міръ обширенъ.
   Ромео. Внѣ стѣнъ-Вероны міръ для меня не существуетъ. Внѣ страны, кромѣ нея -- чистилище, пытка, даже самъ адъ. Изгнанный отсюда, я буду изгнанъ изъ всего міра, а изгнаніе изъ міра, не одно-ли то-же, что смерть? Изгнаніе -- та-же смерть только подъ другимъ названіемъ. Называя смерть изгнаніемъ, ты отсѣкаешь мнѣ голову золотымъ топоромъ и съ улыбкою смотришь на ударъ, приносящій мнѣ смерть.
   Лоренцо. Какой смертный грѣхъ! Какая черная неблагодарность! Твой проступокъ наказуется у насъ смертною казнью, но нашъ милосердый герцогъ изъ участія къ тебѣ смягчаетъ законъ и слово смерть замѣняетъ словомъ изгнаніе. Это великая милость, но ты не замѣчаешь ея.
   Ромео. Это не милость, а пытка. Рай только тамъ, гдѣ живетъ Джульетта. Каждая собака, кошка, маленькій мышонокъ, каждая самая ничтожная тварь можетъ ее видѣть, Ромео не можетъ, никогда въ жизни не можетъ. Каждая муха, носящаяся надъ падалью, счастливѣе меня; ея права шире моихъ, положеніе завиднѣе. Такая муха имѣетъ возможность прикасаться къ несравненной бѣлоснѣжной рукѣ Джульетты; она можетъ въ сладкомъ упоеніи льнуть къ ея губамъ, тогда какъ прикосновеніе поцѣлуя къ этимъ губамъ непорочная дѣвушка считаетъ грѣхомъ, и онъ, какъ у весталки, вызываетъ у нея краску стыда. Но Ромео изгнанникъ, ему болѣе не суждено упиваться этимъ блаженствомъ! Оеъ лишенъ блаженства, которымъ можетъ пользоваться даже муха. Джульетта свободна, а я изгнанникъ!.. Ты говоришь будто изгнаніе не тоже, что смерть? Развѣ у тебя не было ни безпощаднаго яда, ни отточеннаго ножа, ни другого орудія, могущаго нанесть мгновенную смерть, когда ты убиваешь меня смертоноснымъ словомъ "изгнаніе?" О, монахъ, то, только однимъ несчастнымъ, терзаемымъ въ аду невыносимыми мученіями, знакомо это страшное слово!
   Лоренцо. Ахъ, ты слабодушный, помѣшавшійся на любви ребенокъ, дай мнѣ сказать тебѣ нѣсколько словъ.
   Ромео. Знаю, ты опять заговоришь объ изгнаніи.
   Лоренцо. Я хочу дать тебѣ оплотъ противъ такъ сильно пугающаго тебя слова. Благоразуміе, -- этотъ врачующій бальзамъ, -- поможетъ тебѣ терпѣливо переносить тоску изгнанія.
   Ромео. Твое благоразуміе ни къ чему не поведетъ изгнанника! Оно лишь тогда оказалось бы умѣстнымъ, когда было-бы возможно или Джульетту перенести въ другую страну, или измѣнить приговоръ герцога. Поэтому взывать къ нему безполезно; повторяю, это ни къ чему не поведетъ.
   Лоренцо. Я вижу, что помѣшанные не умѣютъ слушать.
   Ромео. Какъ-же стали-бы слушать они, когда здравомыслящіе люди смотрятъ, но ничего не видятъ?
   Лоренцо. Дай мнѣ поспорить съ тобою на этотъ счетъ.
   Ромео. Какъ можешь ты судить о томъ, чего ты никогда не чувствовалъ, не испыталъ? Если-бы ты былъ такъ-же молодъ, какъ я, такъ-же пылко любилъ Джульетту и черезъ часъ послѣ обряда вѣнчанія, убивъ Тибальдо, оказался изгнанникомъ, тогда ты въ состояніи былъ-бы не разсуждать, а рвать на себѣ волосы, грянуться на землю, какъ теперь я, словно заранѣе давая снять съ себя мѣрку для невырытой еще могилы (Стукъ въ дверь).
   Лоренцо. Кто-то стучится. Встань, дорогой Ромео; спрячься.
   Ромео. Прятаться я не стану, если, впрочемъ, отъ стоновъ моей измученной души не образуется вокругъ меня густой и непроницаемой тучи, дѣлающей меня незримымъ для чужихъ глазъ (Снова стукъ).
   Лоренцо. Слышишь, какъ настойчиво стучатся?.. Кто тамъ?.. Вставай-же, Ромео, спрячься; иначе тебя схватятъ (Опятъ стукъ). Сейчасъ, сейчасъ... Ступай въ мою рабочую келью... Ну, теперь на волю Божію (Стучатся). Кто-бы могъ стучаться такъ упорно?.. Иду, иду!.. Кто стучится и что кому нужно?
   Кормилица (За дверью). Отоприте, это я, а зачѣмъ? -- узнаете послѣ. Я пришла отъ имени Джульетты.
   Лоренцо. Въ такомъ случаѣ, войди (Входитъ кормилица).
   Кормилица. Святой отецъ, скажите, гдѣ мужъ моей синьорины, гдѣ Ромео?
   Лоренцо. Вотъ онъ валяется на полу, опьянѣвъ отъ собственныхъ слезъ.
   Кормилица. Вотъ и моя синьорина такъ-же. Точь въ точь такъ.
   Лоренцо. И совпаденіе горькое, и положеніе въ самомъ дѣлѣ тяжелое.
   Кормилица. И она такъ-же; лежитъ, а сама все всхлипываетъ и плачетъ; плачетъ и всхлипываетъ. Вставайте, синьоръ, вставайте; будьте мужчиной. Ради Джульетты, да, ради нея встаньте и стойте на ногахъ. Къ чему предаваться такому мрачному отчаянію?
   Ромео. Кормилица!
   Кормилица. Ахъ, синьоръ, синьоръ! Смертью кончается все на свѣтѣ.
   Ромео. Ты говорила о Джульеттѣ? Что она? Называетъ меня убійцей. закоснѣлымъ извергомъ за то, что я младенчество нашего счастія обагрилъ родственною ей кровью? Гдѣ она и что подѣлываетъ? Что говоритъ моя тайная жена о нашей сокрушенной любви?
   Кормилица. Ничего не говоритъ, синьоръ, а только плачетъ и плачетъ. То упадетъ на постель, то вскочитъ опять. Вскрикнетъ: -- "Тибальдо!" а затѣмъ: -- "Ромео!" и снова какъ пластъ упадетъ на подушки.
   Ромео. Это имя, словно смертельный выстрѣлъ, убиваетъ ее, какъ убила ея двоюроднаго брата проклятая рука носящаго это имя. О, повѣдай мнѣ, святой отецъ, повѣдай, въ какой гнуснѣйшей части тѣла живетъ это отвратительное имя? Скажи мнѣ это, чтобы я могъ уничтожить его ненавистный притонъ! (Обнажаетъ мечъ).
   Лоренцо. Воздержи свою отчаянную руку. Мужчина-ли ты? По своимъ слезамъ ты какъ будто женщина, a по поступкамъ какъ-будто неразумное, чудовищное животное. Ты изумляешь меня... Клянусь моимъ священнымъ орденомъ, я считалъ тебя человѣкомъ сильнѣе закаленнымъ противъ несчастія. Неужто, убивъ уже Тибальдо, ты еще хочешь убить и себя и, удовлетворивъ на себѣ дикую злобу, нанести смертельный ударъ женщинѣ, живущей только тобою? Зачѣмъ оскорбляешь ты и жизнь, и небо, и землю, когда и жизнь, и небо, и земля всѣ трое разомъ встрѣчаются въ тебѣ, а ихъ ты стремишься лишиться разомъ? Полно! Полно! Ты позорнымъ малодушіемъ позоришь свою красоту, свою молодость, свой разумъ, богато надѣленный всѣми дарами, ты, словно ростовщикъ, не умѣешь пользоваться ни однимъ изъ этихъ даровъ, какъ-бы слѣдовало твоей красотѣ, молодости и разуму. Твоя красивая наружность -- красота восточной женщины, лишенной всякаго мужества, всякой силы, облыжно принявъ на себя только видъ мужчины и мужской доблести. Твоя нѣжная любовь, въ которой ты клялся такъ сильно, одно вѣроломство; оно сведетъ въ могилу ту, которую ты клялся любить. Твой разумъ, -- а онъ лучшее украшеніе любви и красоты, -- является въ тебѣ только заблудшимъ сокрушителемъ той и другой. Онъ неумѣстно вспыхиваетъ в тебѣ, словно порохъ въ пороховницѣ неопытнаго солдата, и вмѣсто того, чтобы служить тебѣ защитой, только наноситъ тебѣ увѣчья. Воспрянь духомъ, будь мужчиной. Помни, что Джульетта, за которую ты такъ еще недавно готовъ былъ отдать жизнь, еще жива. Даже и тутъ, какъ во всемъ, тебѣ выпала счастливая доля. Тибальдо могъ-бы тебя убить, a убилъ его ты. Законъ, грозившій тебѣ смертью, отправляетъ тебя только въ изгнаніе. Развѣ все это не счастіе? Нѣтъ, цѣлый дождь благополучія сваливается тебѣ на голову, а ты, какъ негодная дѣвчонка, брезгливо отворачиваешься и отъ счастія, и отъ любви. Есть-ли тутъ изъ-за чего впадать въ отчаяніе и желать наложить на себя руки? Ободрись! Какъ было условлено, ступай въ спальню къ своей возлюбленной, утѣшь огорченную жену. Однако, не оставайся у нея слишкомъ долго; уйди ранѣе, чѣмъ смѣнятъ часовыхъ, иначе тебѣ нельзя будетъ пробраться въ Мантую, гдѣ ты долженъ пребывать до тѣхъ поръ, пока не явится возможности огласить вашъ бракъ, или, примиривъ между собою вашихъ родныхъ, или испросивъ прощеніе у герцога. Радость при возвращеніи будетъ въ двадцать разъ сильнѣе того горя, которое ты испытываешь теперь, при удаленіи отсюда... Ты-же, кормилица, ступай впередъ, передай своей синьорѣ мой привѣтъ и скажи, чтобы она постаралась скорѣе уложить въ постель весь домъ. Горе тяжкой утраты поможетъ ей въ этомъ, a Ромео явятся вслѣдъ за тобою.
   Кормилица. Кажется, всю ночь простояла-бы здѣсь и слушала его разумныя рѣчи; сколько въ нихъ поучительнаго!.. И такъ, синьоръ, я скажу Джульеттѣ, что вы придете.
   Ромео. Да, и скажи моей возлюбленной, чтобы приготовилась меня побранить.
   Кормилица. Вотъ кольцо. Она приказала передать его вамъ. Приходите-же скорѣе. Становится поздно (Уходить).
   Ромео. Какъ оживила меня эта бездѣлушка.
   Лоренцо. Ступай. Счастливой ночи. Не забывай только, -- отъ этого зависитъ вся дальнѣйшая твоя судьба, -- что ты непремѣнно долженъ удалиться изъ Вероны еще до окончанія ночи; если-же тебя застанетъ разсвѣтъ, необходимо будетъ перерядиться. Оставайся въ Мантуѣ. Я съумѣю разыскать твоего слугу, и онъ отъ времени до времени будетъ извѣщать тебя о всемъ томъ радостномъ, что произойдетъ для тебя здѣсь. Дай мнѣ руку. Часъ уже не ранній. Прощай; счастливой ночи.
   Ромео. Не ожидай меня такое блаженство, выше котораго нѣтъ ничего на свѣтѣ, мнѣ было-бы очень горько разстаться съ тобою такъ скоро. Прощай (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Комната у Капулетти.

Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и Парисъ.

  
   Капулетти. Обстоятельства сложились такъ печально, что мы не успѣли предупредить дочь. Видите-ли, она такъ-же горячо любила своего двоюроднаго брата Тибальдо, какъ и я... Впрочемъ, мы всѣ затѣмъ и родимся, чтобы когда-нибудь умереть. Теперь уже очень поздно и она сегодня болѣе не выйдетъ изъ своей комнаты. Да и я самъ уже давно лежалъ-бы въ постели, если бы не такое пріятное общество, какъ ваше.
   Парисъ. Въ такіе печальные дни не до сватовства. Покойной ночи, синьора; передайте вашей дочери мой поклонъ.
   С-а Капулетти. Непремѣнно передамъ, а завтра утромъ узнаю ея отвѣтъ. Сегодня она такъ огорчена, что тревожить ея я не стану.
   Капулетти. И такъ, графъ Парисъ, я могу смѣло обѣщать вамъ любовь моей дочери. Я думаю, что она ни въ чемъ не выйдетъ у меня изъ повиновенія. Мало! -- я въ этомъ убѣжденъ. Жена, повидайся съ нею ранѣе, чѣмъ ляжешь въ постель. Сообщи ей о любви къ ней графа Париса и, -- главное, -- не нибудь сказать, что въ будущую среду... Или, нѣтъ, постой! -- Какой у насъ сегодня денъ?
   Парисъ. Понедѣльникъ, синьоръ.
   Капулетти. Понедѣльникъ? Ай, ай! Въ среду будетъ слишкомъ скоро. Отложимъ до четверга... И такъ, скажи ей, что въ четвергъ она будетъ обвѣнчана съ благороднымъ графомъ Парисомъ... Будете-ли вы готовы къ этому дню... или, быть можетъ, вамъ не нравится такая поспѣшность. Никакихъ большихъ пиршествъ не будетъ. Я приглашу двоихъ или троихъ друзей -- вотъ и все. Задавать пиры такъ скоро послѣ смерти Тибальдо неприлично. Могутъ подумать, будто мы слишкомъ равнодушно относимся къ смерти такого близкаго родственника. Поэтому человѣкъ шесть не болѣе и то самыхъ близкихъ. Что-же вы мнѣ отвѣтите на счетъ четверга?
   Парисъ. Одно, синьоръ: -- желалъ-бы я, чтобы завтра былъ не вторникъ, а четвергъ.
   Капулетти. Прекрасно. Теперь ступайте домой... И такъ, рѣшено: -- въ четвергъ... Ты, жена, передъ тѣмъ, чтобы лечь спать, повидайся съ Джульеттой; предупреди ее, что она помолвлена, и день свадьбы уже назначенъ. До свиданія, графъ... Эй, посвѣтить мнѣ въ мою комнату! Мы такъ засидѣлись, что можно сказать, теперь не поздно, а рано. Покойной ночи (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Стеклянная галерея передъ спальней Джульетты.

Входятъ Ромео и Джульетта.

  
   Джульетта. Неужели ты уже уходишь? До наступленія утра еще далеко: то соловей встревожилъ твой пугливый слухъ, а не жаворонокъ. Онъ каждую ночь распѣваетъ тамъ, на гранатовомъ деревѣ... Повѣрь мнѣ, ненаглядный, то поетъ соловей.
   Ромео. Нѣтъ, не соловей поетъ, а жаворонокъ, предвѣстникъ утра. О, любовь моя, смотри, какъ ревнивые лучи свѣта окаймляютъ на востокѣ разбѣгающіяся облака! Свѣтила ночи -- звѣзды уже догорѣли, и улыбающійся день уже поднимается на ципочки на окутанныхъ туманомъ вершинахъ горъ. Мнѣ пора уходить или готовиться къ смерти, если я останусь здѣсь долѣе.
   Джульетта. Свѣтъ, который ты видишь тамъ на востокѣ, не дневной свѣтъ; я это знаю. То какой-нибудь метеоръ, посланный солнцемъ, чтобы онъ, какъ факелоносецъ, освѣщалъ тебѣ путь въ Мантую. Поэтому побудь здѣсь еще; нѣтъ необходимости уходить такъ рано.
   Ромео. Хорошо, я останусь. Пусть меня схватятъ, казнятъ; я останусь доволенъ, если ты этого желаешь. Сѣроватый свѣтъ, смѣняющій темноту ночи, еще не взглядъ ранняго утра, а только блѣдный отблескъ чела Цинтіи, и то не жаворонокъ такъ звонко заливается въ поднебесье, высоко-высоко надъ нашими головами. Я скорѣе готовъ послушаться желанія остаться здѣсь, чѣмъ разсудка, совѣтующаго уходить. Пусть приходитъ смерть! Я встрѣчу ее съ радостью, если того желаетъ Джульетта. Что-же, довольна ты, моя радость? Будемъ продолжать разговоръ; до разсвѣта еще далеко.
   Джульетта. Нѣтъ, это утро! Уходи, бѣги, бѣги отсюда! То поетъ жаворонокъ. Находятъ, что онъ поетъ прелестно; неправда! -- голосъ у него фальшивый, рѣзкій; онъ деретъ уши. Такъ-же неправда, будто его пѣніе сладко и полно гармоніи: оно только нарушаетъ нашу сладкую гармонію и ускоряетъ минуту горькой разлуки. Говорятъ, будто жаворонокъ и жаба помѣнялись глазами; желала-бы я, чтобы. они такъ-же помѣнялись н голосами, потому что его голосъ спугнулъ наше блаженство, вырвалъ тебя изъ моихъ объятій и, своимъ пронзительнымъ крикомъ, напоминая, что близится утро, заставляетъ тебя уходить отъ меня. А теперь уходи; пора. Становится всѣ свѣтлѣе и свѣтлѣе.
   Ромео. Да, на дворѣ становится все свѣтлѣе, a y насъ на душѣ все мрачнѣй и мрачнѣй (Появляется кормилица).
   Кормилица. Синьора.
   Джульетта. Что тебѣ нужно, кормилица?
   Кормилица. Твоя матушка идетъ сюда. Уже свѣтаетъ. Будь осторожна, наблюдай за собою (Уходитъ).
   Джульетта (Отворяя окно). Денъ вторгается въ окно, a жизнь моя въ него улетаетъ.
   Ромео. Прощай, прощай, еще одинъ поцѣлуй, и я спущусь по лѣстницѣ (Цѣлуются; Ромео начинаетъ спускаться по веревочной лѣстницѣ).
   Джульетта. (У окна). Вотъ ты и удаляешься... Сердце мое, властелинъ, мужъ, другъ мой, я каждый день, каждый часъ дня должна имѣть о тебѣ извѣстія, потому, что въ каждой минутѣ можетъ оказаться много, много дней. Если держаться такого счета, я буду уже очень стара, когда снова увижу моего Ромео.
   Ромео (За окномъ). Прощай. Я не пропущу ни одного удобнаго случая, безъ того, чтобы не прислать тебѣ своего привѣта.
   Джульетта. Какъ думаешь, мой Ромео, свидимся мы когда-нибудь?
   Ромео. Я въ этомъ не сомнѣваюсь. При свиданіи мы разскажемъ другъ другу всѣ страданія, пережитыя во время разлуки.
   Джульетта. О Боже!.. Какое тяжелое предчувствіе томить мнѣ душу! Теперь, когда ты спускаешься по лѣстницѣ все ниже и ниже, мнѣ мерещится, будто тебя мертваго опускаютъ въ могилу. Или зрѣніе обманываетъ меня, или ты на самомъ дѣлѣ очень блѣденъ.
   Ромео. Такою-же, радость моя, кажешься мнѣ и ты. Томимая жаждой тоска пьетъ нашу кровь. Прощай, прощай! (Исчезаетъ совсѣмъ).
   Джульетта. Судьба, судьба, говорятъ, что ты измѣнчива. Если ты измѣнчива, что-жь дѣлать тебѣ съ тѣмъ, кто славится своимъ постоянствомъ? Если ты въ самомъ дѣлѣ измѣнчива, не удерживай его долго вдали отъ меня, а скорѣе верни мнѣ его снова.
   С-а Капулетти (За сценой). Проснулась ты, Джульетта?
   Джульетта. Кто это зоветъ меня? Неужто мать? Что это она встала такъ рано? Или, можетъ быть, совсѣмъ еще не ложилась? Тутъ вѣрно кроется что нибудь особенное (Входитъ синьора Капулетти).
   С-а Капулетти. Какъ ты себя чувствуешь, дитя мое?
   Джульетта. Нездоровится.
   С-а Капулетти. Все продолжаешь оплакивать смерть двоюроднаго брата? Неужто ты надѣешься слезами вернуть его изъ могилы? Никакія слезы не могутъ заставить его ожить. Перестань-же плакать. Умѣренная скорбь доказываетъ искреннюю привязанность, но чрезмѣрное отчаяніе -- только признакъ неблагоразумія.
   Джульетта. Дайте мнѣ еще поплакать; потеря такъ чувствительна.
   С-а Капулетти. Она чувствительна только одной тебѣ, a не другу, котораго ты лишилась.
   Джульетта. Я такъ живо чувствую потерю этого друга, что, кажется, никогда не перестану плакать.
   С-а Капулетти. Я подозрѣваю, что тебя не столько огорчаетъ смерть Тибальдо, сколько мысль, что убившій его злодѣй еще живъ.
   Джульетта. Какой злодѣй, синьора?
   С-а Капулетти. Ненавистный Ромео.
   Джульетта. Между злодѣемъ и имъ разстояніе слишкомъ велико. Да проститъ его Богъ такъ-же, какъ отъ всей души прощаю его я. А между тѣмъ онъ заставляетъ скорбѣть мое сердце сильнѣе, чѣмъ кто-либо другой на свѣтѣ.
   С-а Капулетти. Все потому, что убійца, нанесшій Тибальдо предательскій ударъ, еще живъ.
   Джульетта. Да, синьора, потому, что онъ слишкомъ далеко. Какъ-бы желала я, чтобы право отомстить Ромео за смерть Тибальдо предоставлено было мнѣ одной.
   С-а Капулетти. Успокойся, не плачь!.. Не бойся, мы отомстилъ. Я пошлю къ одному человѣку въ Мантую, гдѣ теперь находится этотъ изгнанный мерзавецъ, и тотъ угоститъ убійцу такимъ напиткомъ, что негодяй живо отправится туда-же, гдѣ теперь Тибальдо. Тогда, надѣюсь, ты утѣшишься.
   Джульетта. Утѣшусь я только тогда, когда увижу его -- мертвымъ, а до тѣхъ поръ сердце мое будетъ оставаться мертвымъ, истерзаннымъ потерею дорогого человѣка. Синьора, если можно отыскать человѣка, согласнаго отравить Ромео, я доставила бы такой ядъ, что убійца Тибальдо тутъ-же уснулъ-бы съ миромъ. Мнѣ невыносимо тяжело слышать его имя и не имѣть возможности перенестись къ нему, чтобы отомстить ему за привязанность, которую я питала къ другу и къ брату моему Тибальдо!
   С-а Капулетти. Ты добудь средство, а я отыщу человѣка. Теперь, дитя мое, приготовься услыхать радостную вѣсть.
   Джульетта. Радостная вѣсть всегда пріятна, но когда человѣкъ въ горѣ, она становится пріятнѣе вдвое. Говорите-же, синьора, прошу васъ.
   С-а Капулетти. Сейчасъ, сейчасъ. У тебя, дитя, очень заботливый отецъ. Чтобы развлечь тебя въ печали, онъ придумалъ устроить такой торжественный праздникъ, какого ты и во снѣ не видала, да и мнѣ такого не снилось.
   Джульетта. Въ добрый часъ. Что-же это за праздникъ?
   С-а Капулетти. Слушай, дитя мое. Въ слѣдующій четвергъ въ храмѣ Св. Петра состоится твое бракосочетаніе съ изящнымъ, любезнымъ и благороднымъ графомъ Парисомъ. Онъ сдѣлаетъ тебя счастливою женою.
   Джульетта. Клянусь храмомъ Св. Петра, да и самимъ Св. Петромъ, что счастливой женой никто сдѣлать меня не можетъ. Меня удивляетъ, куда такъ торопится графъ? Будущій мой мужъ ньоръ,-- мнѣ нужно поговорить съ вами наединѣ.
   БЕНВ. Приглашеніе на какой-нибудь ужинъ.
   МЕРК. Сводня, сводня, сводня! Ого -- го -- го!
   РОМЕ. Что поднялъ?
   МЕРК. Не зайца -- или, пожалуй, и зайца въ постномъ пирогѣ, немного черствомъ, заплѣснѣвѣвшемъ прежде, чѣмъ успѣли съѣсть. (Поетъ)
  
   Заяцъ сѣрый, заяцъ зрѣлый,
   Не дурное блюдо постомъ;
   Заяцъ старый, перезрѣлый
   Такъ и станетъ въ горлѣ коломъ.
  
   Придешь, Ромео, домой? Мы къ твоему отцу, обѣдать.
   РОМЕ. Явлюсь вслѣдъ за вами.
   МЕРК. Прощайте, древняя синьора; (Поетъ)
  
   Прощайте, синьора, синьора, синьора.

(Уходитъ съ Бенволіо.)

   КОРМ. И прощайте!-- Скажите, синьоръ, кто этотъ нахалъ, такъ полный всякой мерзости?
   РОМЕ. Человѣкъ, любящій слушать самого себя, способный въ одну минуту наговорить столько, что не переберешь и въ мѣсяцъ.
   КОРМ. Скажи онъ что нибудь такое на мой счетъ -- я справлюсь съ нимъ, будь онъ и еще бойчѣе, справлюсь и съ двадцатью такими наглецами; а не справлюсь -- найду кто справится. Подлецъ этакой! не изъ его я потаскушекъ; не изъ его головорѣзовъ.-- (Питеру) А ты стоишь тутъ, и дозволяешь всякому бездѣльнику потѣшаться мной?
   ПИТЕ. Не видалъ я, чтобъ кто-нибудь потѣшался тобой; а увидалъ бы -- повѣрь, тотчасъ же выхватилъ бы мечъ мой. Я обнажаю его такъ же скоро, какъ и всякой другой, только увижу поводъ къ доброй схваткѣ и что законъ на моей сторонѣ.
   КОРМ. Я, передъ Богомъ, такъ разбѣшена, что дрожитъ каждая жилка.-- Подлецъ этакой!-- На одно слово, синьоръ; какъ я ужь сказала, молодая моя госпожа поручила мнѣ отыскать васъ; что же велѣла сказать -- поберегу еще для себя; скажу прежде -- заведете ее, какъ говорится, въ рай глурцовъ, это будетъ, какъ говорится, прескверное дѣло, потому что она такъ молода еще; а потому, обманете ее -- нехорошій это поступокъ и со всякой благородной дѣвушкой, безбожный это поступокъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and very weak dealing... По Колльеру: and very wicked dealing...}.
   РОМЕ. Кланяйся, кормилица, отъ меня твоей госпожѣ и повелительницѣ. Клянусь --
   КОРМ. Добрая душа! и я, клянусь, все скажу ей. Боже ты, Боже мой! какъ же она обрадуется.
   РОМЕ. Да что же скажешь ты ей, кормилица? ты не дослушала меня.
   КОРМ. Скажу ей синьоръ,-- что вы клянетесь; а это, полагаю, именно то, что слѣдуетъ дворянину.
   РОМЕ. Скажи ей, чтобъ она, подъ какимъ-нибудь предлогомъ, пришла сегодня послѣ обѣда исповѣдываться въ келью отца Лоренцо, и въ ней она будетъ и исповѣдана и обвѣнчана. Вотъ тебѣ за трудъ.
   КОРМ. Нѣтъ, синьоръ; ничего не возьму.
   РОМЕ. Полно, полно; бери. (Даетъ ей деньги.)
   КОРМ. Такъ нынче послѣ обѣда? хорошо, она будетъ тамъ.
   РОМЕ. А ты, добрая кормилица, подожди немного за стѣной аббатства. Мой слуга сейчасъ принесетъ тебѣ веревочную лѣстницу; она, во мракѣ таинственной ночи, будетъ моимъ проводникомъ на вершину блаженства. Прощай!-- Будь вѣрна, и я награжу тебя за трудъ твой. Прощай!-- Кланяйся отъ меня госпожѣ твоей.
   КОРМ. Да благословитъ васъ царь небесный!-- Однако, послушайте, синьоръ.
   РОМЕ. Что, добрая кормилица?
   КОРМ. Вполнѣ ли вѣренъ вашъ слуга? Слыхали, я думаю, что двое хранятъ тайну, устранивъ только одного.
   РОМЕ. Онъ, ручаюсь, вѣренъ, какъ булатъ.
   КОРМ. Ну и прекрасно; моя барышня чудеснѣйшая дѣвушка -- Боже ты, Боже мой!-- когда она была крошечной еще болтушкой,-- да!-- есть у насъ въ городѣ дворянинъ, нѣкто Парисъ, ужь куда какъ хотѣлось бы ему подцѣпить ее; но ей, моей красавицѣ, такъ же пріятно смотрѣть на него, какъ и на жабу, на настоящую жабу. Я иногда поддразниваю ее, говорю что Парисъ красивѣйшій изъ мущинъ, и когда скажу это, она, клянусь, такъ и поблѣднѣетъ, бѣлѣе сдѣлается полотна. Вѣдь розмаринъ и Ромео, оба начинаются одной буквой?
   РОМЕ. Одной; чтожь изъ этого? оба начинаются съ Р.
   КОРМ. Какой же вы проказникъ! это вѣдь собачья буква. Эръ годится для собакъ только {Бенъ Джонсонъ въ своей англійской грамматикъ говоритъ: "Р -- собачья буква; звукъ ея похожъ на рычаніе"; Эразмъ: "R litera, quae in rixando prima est, canina vocalur".}. Нѣтъ, я знаю, они начинаются другой буквой, и у ней на счетъ ихъ, то есть на счетъ вашъ и розмарина, такія славныя поговорки, что услышь вы -- такъ ваше сердце и возрадовалось бы.
   РОМЕ. Поклонись же отъ меня твоей госпожѣ. (Уходитъ)
   КОРМ. Тысячу, тысячу разъ.-- Питеръ!
   ПИТЕ. Что?
   КОРМ. Впередъ, и живо.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА 5.

Садъ Капулкта.

Входитъ Джульетта.

   ДЖУЛ. Било девять, когда я послала кормилицу; она обѣщала воротиться черезъ полчаса. Можетъ она не нашла его; -- нѣтъ, нѣтъ не то.-- Она вѣдь хромаетъ! герольдамъ любви слѣдовало-бъ быть мыслямъ, въ десять разъ быстрѣйшимъ солнечныхъ лучей, сгоняющихъ черныя тѣни съ сумрачныхъ холмовъ; потому-то въ колесницу любви и впрягаются быстрокрылые голуби; потому-то и скорый, какъ вѣтеръ, Купидонъ снабженъ крыльями.-- Солнце достигло уже высшей точки своего дневнаго теченія, и отъ девяти до двѣнадцати прошло ужь три длиннѣйшихъ часа -- а ея все еще нѣтъ. Имѣй она страсти и жгучую кровь юности -- она летала бы, какъ мячь; мои слова бросали бы ее къ моему возлюбленному, его -- ко мнѣ; но старость почти что безжизненна, вяла, медленна, неповоротлива, тяжела, какъ свинецъ.

Входитъ Кормилица.

   О Боже, она идетъ!-- Что, дорогая моя кормилица, что? Нашла его? Отошли слугу.
   КОРМ. Ступай, Питеръ, подожди у калитки. (Питеръ уходитъ.)
   ДЖУЛ. Ну, милая, добрая кормилица,-- Господи! зачѣмъ же смотришь ты такъ мрачно? И не хороши вѣсти -- передавай ихъ все-таки весело; а хороши -- не порти музыки ихъ такимъ выраженьемъ.
   КОРМ. Устала, дай вздохнуть.-- Ухъ! какъ болитъ мои кости!-- да и побѣгала же я!
   ДЖУЛ. Желалабъ, чтобъ мои кости были у тебя, а твои вѣсти -- у меня. Ну же, прошу, разсказывай; -- разсказывай, добрая, добрая кормилица.
   КОРМ. Что за поспѣшность! не можешь подождать и минутки? Не видишь, что у меня и языкъ не ворочается?
   ДЖУЛ. Какъ же не ворочается, когда поворотился сказать, что не ворочается? Вѣдь твои отговорки длиннѣе самого разсказа. Хороша, или дурна вѣсть твоя? скажи только это, и остальнаго я подожду. Успокой же меня -- хороша, или дурна?
   КОРМ. Слушай же; твой выборъ глупехонекъ; не умѣешь ты выбирать мужа. Ромео! ну куда онъ годится? хоть лицемъ онъ и краше всѣхъ мущинъ, но нога его превзойдетъ хоть какую ногу; а рука, станъ -- хоть и нечего сказать о нихъ, но выше они всякаго сравненія. Не цвѣтъ онъ вѣжливости -- но, ручаюсь, кротокъ, какъ агнецъ.-- Ступай, плутовка; благодари Бога.-- Что у насъ нынче обѣдали?
   ДЖУЛ. Не то, не то; все это я и безъ тебя знаю. Что сказалъ онъ о нашемъ бракѣ? что сказалъ объ этомъ?
   КОРМ. Боже, Боже, какъ болитъ голова моя! Что за голова у меня! такъ и стучитъ, какъ будто на двадцать частей готова развалиться. Да и поясница-то!-- Бѣдная, бѣдная моя поясница!-- Не грѣхъ тебѣ такъ мыкать мною? загоняешь ты меня до смерти.
   ДЖУЛ. Мнѣ, право, жаль, что такъ тебѣ дурно. Но, дорогая, дорогая моя кормилица, скажи же, что сказалъ мой милый?
   КОРМ. Твой милый сказалъ, какъ честный дворянинъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ, и вѣжливый, и добрый, и прекрасный, ручаюсь, и добродѣтельный -- Гдѣ твоя мать?
   ДЖУЛ. Гдѣ моя мать?-- въ комнатахъ. Гдѣ же быть ей? Какъ глупо ты отвѣчаешь! "Твой милый сказалъ, какъ честный дворянинъ,-- гдѣ твоя мать?"
   КОРМ. Матерь Божія, какъ раскипятилась! скажите пожалуйста! Славная это припарка къ больнымъ костямъ моимъ! Отнынѣ будь же сама гонцемъ своимъ.
   ДЖУЛ. Ну не сердись -- скажи, что сказалъ Ромео?
   КОРМ. Позволено тебѣ идти нынче на исповѣдь?
   ДЖУЛ. Позволено.
   КОРМ. Такъ спѣши же въ келью Лоренцо; тамъ мужъ, готовый сдѣлать тебя женой. Ну вотъ, и прилила шаловливая кровь къ щечкамъ; вспыхнутъ онѣ у меня разомъ отъ вѣстей моихъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: straight at any news... По Колльеру: straightway at wy news.}. Спѣши въ церковь; мнѣ же надо еще сходить за лѣстницей, по которой твой милый, какъ только стемнѣетъ, взберется въ гнѣздо пташки. Какъ поденщица работаю я для вашего удовольствія,-- но съ этой ночи все бремя ляжетъ ужь на тебя. Идемъ; я -- обѣдать, ты -- въ келью.
   ДЖУЛ. За высочайшимъ блаженствомъ!-- Прощай, добрая кормилица. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА 6.

Келья отца Лоренцо.

Входятъ Лоренцо и Ромео.

   ЛОРЕ. Да улыбнется небо этому священному союзу такъ, что грядущее не накажетъ насъ за него никакимъ горемъ!
   РОМЕ. Аминь, аминь! Приходи какое хочетъ горе -- не перевѣсить ему блаженства и одной короткой, проведенной съ ней минуты. Соедини только священнымъ словомъ наши руки, и пусть самую любовь пожирающая смерть дѣлаетъ тогда что хочетъ; довольно для меня и одной ужь возможности назвать ее своею.
   ЛОРЕ. Чрезмѣру порывистые восторги такъ же порывисто и кончаются,-- умираютъ въ самомъ разгарѣ, какъ огонь и порохъ въ минуту соприкосновенія. Сладчайшій медъ порождаетъ самой сладостью своей отвращеніе, уничтожаетъ аппетитъ; а потому люби, умѣренно: такова любовь постоянная. Слишкомъ поспѣшный опаздываетъ точно такъ же, какъ и слишкомъ медленный.

Входитъ Джульетта.

   Вотъ и она.-- О, этой легкой поступью никогда не протоптать вѣковѣчныхъ плитъ. Любовникъ можетъ усѣсться на лѣниво носящіяся въ роскошномъ лѣтнемъ воздухѣ паутинки -- и не упасть; такъ легко все суетное.
   ДЖУЛ. Добраго вечера, доброму духовнику моему.
   ЛОРЕ. Ромео поблагодаритъ тебя, дочь моя, за насъ обоихъ.
   ДЖУЛ. Такой же привѣтъ и ему; иначе благодарность его была бы не но заслугамъ.
   РОМЕ. Ахъ, Джульетта, если ты такъ же переполнена радостью, какъ я, и способнѣе меня выразить ее -- раздуши своимъ дыханіемъ окружающій насъ воздухъ, передай дивной музыкой языка блаженство этого свиданія.
   ДЖУЛ. Чувство, болѣе богатое содержаніемъ, чѣмъ словами, гордится своей сущностью -- не уборомъ. Нищій, кто можетъ счесть свои сокровища; моя же любовь дошла до того, что не счесть мнѣ и половины моего богатства.
   ЛОРЕ. Идемте же, идемте со мной, и мы повершимъ все разомъ; вы извините, не оставлю васъ однихъ, пока святая церковь не сольетъ васъ во едино.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Площадь.

Входятъ Меркуціо, Бенволіо, Пажъ и Служители.

   БЕНВ. Прошу, любезный Меркуціо, уйдемъ. День знойный, Капулеты бродятъ но улицамъ, встрѣтимся -- не избѣжать схватки; кипитъ безумная кровь въ такіе жары.
   МЕРК. Ты страшно похожъ на одного изъ тѣхъ молодцовъ, которые только что войдутъ въ таверну и воскликнутъ, стукнувъ мечемъ по столу: дай мнѣ Богъ не нуждаться въ тебѣ! и за другимъ же кубкомъ выхватываютъ его, безъ всякой нужды, противъ перваго поднощика.
   БЕНВ. Я похожъ на такихъ молодцовъ?
   МЕРК. Полно, полно; разсерженный, ты такъ же горячь, какъ любой Итальянецъ, такъ же легко вспыливаешь, когда раздражатъ, и такъ же легко раздражаешься, чтобъ вспылить.
   БЕНВ. Чтожь за тѣмъ?
   МЕРК. А за тѣмъ, будь двое такихъ -- не было бы разомъ ни одного: вы тотчасъ же убили бы другъ друга. Ты! да ты готовъ повздорить съ кѣмъ угодно и изъ того, что въ его бородѣ однимъ волоскомъ болѣе или менѣе, чѣмъ въ твоей. Повздоришь съ человѣкомъ грызущимъ орѣхи, безъ всякой причины, кромѣ развѣ той, что твои глаза орѣховаго цвѣта. Какой же глазъ, кромѣ такого глаза, выищетъ такую причину къ ссорѣ? Голова твоя полна ссоръ, какъ яйцо съѣдобнымъ, хоть и разбивали ужь ее за ссоры, какъ яйцо, какъ болтунъ. Ты привязался къ человѣку, кашлянувшему на улицѣ, за то, что разбудилъ твою собаку, заснувшую на солнышкѣ. Не повздорилъ ты съ портнымъ за то, что онъ надѣлъ новый колетъ передъ Пасхой? съ другимъ -- за то, что завязалъ новые свои башмаки старой лентой? и ты вздумалъ воздерживать меня отъ ссоръ!
   БЕНВ. Будь я такъ же скоръ на ссоры, какъ ты -- я, просто, продалъ бы первому встрѣчному лено всей моей жизни за часъ съ четвертью.
   МЕРК. Просто?-- О простота!
   БЕНВ. Вотъ, клянусь головой, и Капулеты.

Входить Тибальтъ и другіе.

   МЕРК. Клянусь пятой, какое мнѣ дѣло.
   ТИБА. За мной -- я заговорю съ ними. Добраго дня, синьоры! одно слово одному изъ васъ.
   МЕРК. Одно слово и одному. Сочетайте его съ чѣмъ-нибудь; да будетъ оно слово и ударъ.
   ТИБА. Найдете, синьоръ, способнымъ и на это -- дадите только поводъ.
   МЕРК. А безъ подачи, сами не можете найдти?
   ТИБА. Меркуціо, у тебя лады съ Ромео --
   МЕРК. Лады! ужь не принимаешь ли ты насъ за музыкантовъ? принимаешь -- не услышишь ничего, кромѣ разлада. (Ударяя по рукояти меча.) Вотъ мой смычокъ; онъ заставитъ плясать тебя. Лады, чертъ возьми!
   БЕНВ. Мы толкуемъ здѣсь на людной площади; поищемъ мѣсто поуединеннѣе и разсудимъ тамъ все хладнокровно, или разойдемся. Здѣсь всѣ глядятъ на насъ.
   МЕРК. На то и даны глаза; пусть глядятъ. Не тронусь съ мѣста ни для кого.

Входитъ Ромео.

   ТИБА. И оставайтесь, синьоръ. Вотъ мой человѣкъ.
   МЕРК. Повѣсьте меня, синьоръ, если онъ когда-нибудь носилъ вашу ливрею. Вотъ, если пригласите помѣриться -- онъ послѣдуетъ за вами, будетъ въ этомъ смыслѣ вашимъ человѣкомъ.
   ТИБА. Ромео, моя ненависть къ тебѣ, не приберетъ тебѣ названья лучше подлеца.
   РОМЕ. Тибальтъ, причина, заставляющая меня любить тебя, выше взрыва, вызываемаго такимъ привѣтомъ.-- Не подлецъ я, и потому, прощай. Вижу, не знаешь ты меня.
   ТИБА. Мальчишка, не загладить тебѣ этимъ нанесенныхъ мнѣ оскорбленій, и потому, вернись, обнажи мечъ свой.
   РОМЕ. Клянусь, никогда не оскорблялъ я тебя; люблю, напротивъ, болѣе, чѣмъ можешь предположить, пока не узнаешь причины моей любви. Удовлетворись же этимъ, любезный Капулетъ -- это имя такъ же для меня дорого, какъ и мое собственное.
   МЕРК. О смиренная, низкая, подлая уступчивость! А la stoccata смоетъ ее. (Обнажая мечъ) Тибальтъ, мышеловъ {Смотри стр. 377, примѣч. 1.}, не хочешь ли пройтись со мной?
   ТИБА. Тебѣ чего отъ меня хочется?
   МЕРК. Ничего, добрый царь кошекъ, ничего, кромѣ одной изъ девяти твоихъ жизней; осмѣлюсь сперва на это, и за тѣмъ, смотря по твоему обращенію со мной, управлюсь и съ восемью остальными. Ну, вытаскивай же мечъ свой изъ ножекъ за уши; да живѣе, иначе мой засвиститъ около твоихъ ушей прежде, чѣмъ успѣешь вытащить его.
   ТИБА. (Обнажая мечъ). Готовъ.
   РОМЕ. Любезный Меркуціо, вложи мечъ въ ножны.
   МЕРК. Ну, синьоръ, ваше passado. (Дерутся.)
   РОМЕ. Обнажай, Бенволіо! выбей изъ рукъ ихъ оружіе. Синьоры, стыда ради, смирите ваше бѣшенство! Тибальтъ -- Меркуціо -- Герцогъ строжайте запретилъ всякія схватки на улицахъ Вероны. Остановись, Тибальтъ!-- Добрый Меркуціо! (Тибальтъ изъ подъ руки Ромео ранитъ Меркуціо и убѣгаетъ съ своими.)
   МЕРК. Я раненъ.-- (Ромео поддерживаетъ его.) Проклятіе домамъ вашимъ!-- Я поконченъ. А онъ -- ушолъ, и не тронутый?
   БЕНВ. Ты раненъ?
   МЕРК. Царапина, царапина, но достаточная.-- Гдѣ мой пажъ?-- Ступай, негодяй, приведи врача. (Пажъ уходитъ.)
   РОМЕ. Ободрись; рана навѣрное не такъ значительна.
   МЕРК. Не такъ, конечно, глубока, какъ колодезь, не такъ широка, какъ церковныя двери; но достаточна, возьметъ свое. Приходи ко мнѣ завтра -- найдешь вполнѣ покойнымъ. Изъ этого міра, ручаюсь, я ужь вычеркнутъ!-- Проклятіе домамъ вашимъ!-- Собака, крыса, мышь, кошка оцарапала человѣка до смерти; хвастунъ, негодяй, бездѣльникъ, дерущійся по ариѳметикѣ!-- Какой чертъ сунулъ тебя промежь насъ? онъ ранилъ меня изъ подъ твоей руки.
   РОМЕ. Я хотѣлъ предупредить.
   МЕРК. Помоги, Бенволіо, добраться до какого-нибудь дома, или совсѣмъ лишусь силъ.-- Проклятіе обоимъ домамъ вашимъ! они сдѣлали меня блюдомъ для червей. Готовъ -- совсѣмъ готовъ.-- Ваши дома -- (Уходитъ съ Бенволіо.)
   РОМЕ. Меркуціо, ближайшій родственникъ Герцога, мой другъ, смертельно раненъ за меня; я опозоренъ злословіемъ Тибальта -- Тибальта, только что сдѣлавшагося моимъ братомъ.-- О милая Джульетта, красота твоя сдѣлала меня женоподобнымъ, смягчила сталь моего мужества.

Возвращается Бенволіо.

   БЕНВ. О Ромео, Ромео, доблестный Меркуціо умеръ; смѣлый духъ его, слишкомъ безвременно пренебрегшій землею, паритъ ужъ въ облакахъ.
   РОМЕ. Черный рокъ этого дня отзовется на многихъ послѣдующихъ; это только начало бѣдъ, конецъ ихъ въ грядущемъ.

Возвращается Тибальтъ.

   БЕНВ. Бѣшеный Тибальтъ опять идетъ сюда.
   РОМЕ. Живъ! торжествуетъ! а Меркуціо убитъ! Убирайся жь на небо осторожная кротость; руководи теперь мною огненно-окая ярость!-- Подлеца, Тибальтъ, которымъ ты, недавно, привѣтствовалъ меня, возьми теперь назадъ; потому что душа Меркуціо носится еще надъ нашими головами въ ожиданіи твоей. Иль ты, иль я, иль оба должны сопутствовать ему.
   ТИБА. Жалкій мальчишка, ты былъ друженъ съ нимъ здѣсь -- послѣдуешь за нимъ и туда.
   РОМЕ. А вотъ, мечи рѣшатъ это. (Дерутся; Тибальтъ падаетъ.)
   БЕНВ. Бѣги, Ромео! спасайся! Граждане поднялись, а Тибальтъ убитъ.-- Приди въ себя; схватятъ -- герцогъ осудитъ тебя на смерть.-- Бѣги!-- Бѣги!
   РОМЕ. О! шутъ я счастья.
   БЕНВ. Чтожь стоишь? (Ромео уходитъ.)

Входятъ Граждане и другіе.

   1. гр. Куда бѣжалъ убійца Меркуціо? Куда бѣжалъ убійца Тибальтъ?
   БЕНВ. Тибальтъ лежитъ передъ тобой.
   1. гр. Вы, синьоръ, пойдете со мной; именемъ Герцога -- повинуйтесь.

Входятъ Герцогъ со свитой; Монтегю, Капуектъ, ихъ Жены и другіе.

   ГЕРЦ. Гдѣ гнусные зачинщики этой схватки?
   БЕНВ. О благородный герцогъ, я могу передать тебѣ всѣ горестныя подробности этой гибельной ссоры. Этотъ человѣкъ, убитый юнымъ Ромео, убилъ твоего родственника, храбраго Меркуціо.
   Л. КАП. Тибальтъ, племянникъ!-- О дитя моего брата! о герцогъ! о племянникъ! мужъ!-- Герцогъ, твоимъ правосудіемъ, требую крови Монтегю за нашу кровь. О племянникъ, племянникъ!
   ГЕРЦ. Бенволіо, кто началъ эту кровавую ссору?
   БЕНВ. Тибальтъ, убитый здѣсь, убитый рукой Ромео. Ромео говорилъ съ нимъ кротко, просилъ его сообразить какъ безсмысленна ихъ ссора, напоминалъ о неудовольствіи вашей свѣтлости; -- все это, высказанное покойно, ласково, вѣжливо, не могло укротить строптиваго духа Тибальта, и, глухой къ миру, онъ направилъ пронзающую сталь въ грудь Меркуціо, который, точно такъ же взбѣшенный, встрѣтилъ убійственное остріе остріемъ. Съ воинственнымъ негодованіемъ отводитъ онъ одной рукой холодную смерть въ сторону, а другой посылаетъ ее назадъ къ Тибальту, ловкость котораго обращаетъ ее вспять {Въ прежнихъ изданіяхъ: Retorts it... По Колльеру: Retorts it home...}. Ромео громко вскрикиваетъ: перестаньте, разойдитесь, друзья! и быстрѣе языка бросается промежь нихъ, отводя гибельные ихъ удары; и тутъ, изъ подъ его руки, Тибальтъ поражаетъ гнуснымъ ударомъ доблестнаго Меркуціо на смерть. За симъ Тибальтъ бѣжалъ, но вскорѣ возвратился къ Ромео, въ которомъ вспыхнула уже жажда мести и они бросились другъ на друга быстрѣе молніи; потому что прежде, чѣмъ я успѣлъ выхватить мечъ, чтобъ разнять ихъ, гордый Тибальтъ былъ уже убитъ, и какъ только онъ упалъ Ромео скрылся. Все это было такъ; въ противномъ случаѣ казни Бенволіо.
   Л. КАП. Онъ родня Монтегю; пристрастье дѣлаетъ его лживымъ. Разсказъ его невѣренъ. Ихъ было до двадцати въ этой гнусной схваткѣ, и всѣ эти двадцать губили одну только жизнь. Прошу правосудія, и ты, Герцогъ, ты долженъ оказать его. Ромео убилъ Тибальта, но долженъ жить и Ромео.
   ГЕРЦ. Ромео убилъ его, а онъ убилъ Меркуціо. Кто жь заплатитъ за его драгоцѣнную кровь?
   МОНТ. Не Ромео, Герцогъ, онъ былъ другомъ Меркуціо; проступокъ его повершилъ только то, что покончилъ бы законъ -- жизнь Тибальта.
   ГЕРЦ. И за этотъ проступокъ, мы, безъ замедленья, изгоняемъ его отсюда. Вы и меня вовлекаете въ дѣла вашей ненависти; и моя кровь пролилась въ вашихъ дикихъ схваткахъ; но я накажу васъ такой страшной пеней, что всѣ пожалѣете о моей утратѣ. Я буду глухъ и къ просьбамъ и къ оправданьямъ; ни слезы, ни мольбы не смягчатъ меня, а потому и не прибѣгайте къ нимъ; пусть Ромео спѣшитъ отсюда, иначе -- найдутъ его, послѣдній это будетъ часъ его жизни. Возьмите трупъ, и ждите нашей воли; милосердіе и само убиваетъ, прощая тѣхъ, кто убиваетъ.

(Уходить.)

  

СЦЕНА 2.

Комната въ домѣ Капулета.

Входитъ Джульетта.

   ДЖУЛ. Мчитесь же скорѣе огненно-ногіе кони къ чертогу Феба; такой возница какъ Фаетонъ давно пригналъ бы ужь васъ къ западу, вывелъ бы темную ночь тотчасъ же.-- Спусти, любви споспѣшествующая ночь, непроницаемую свою завѣсу, чтобъ вражій глазъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: That run-away's eyes... По Колльеру: That enemies' eyes...} сомкнулся, и Ромео могъ пробраться въ мои объятія неслышно и незримо!-- Любовники видятъ и при одномъ сіяньи собственной красоты ихъ; а слѣпа любовь -- ночь всего болѣе идетъ къ ней.-- Приди, скромная ночь, строго-степенная, вся въ черномъ, матрона, и научи какъ потерять выигрывающую ставку двухъ непорочныхъ дѣвственностей; прикрой черной своей мантіей не прирученную еще кровь, приливающую къ щекамъ моимъ, на время, пока застѣнчивая любовь, сдѣлавшись смѣлѣе, не признаетъ дѣйствій истинной любви чистымъ цѣломудріемъ. Приди же ночь, приди Ромео, приди ты день въ ночи; потому что на крылахъ ночи ты будешь бѣлѣй, чѣмъ свѣжій снѣгъ на крылахъ ворона.-- Приди, добрая ночь; приди, милая, черно-окая ночь, дай мнѣ моего Ромео, а когда умру -- возьми его, разрѣжь на маленькія звѣздочки, и онъ такъ украситъ небо, что весь міръ полюбитъ ночь, перестанетъ поклоняться лучезарному солнцу.-- Купила я себѣ чертогъ любви -- но не владѣю еще имъ; продана и сама -- но не занята еще. День этотъ такъ безконеченъ, какъ ночь передъ какимъ-нибудь праздникомъ для нетерпѣливаго ребенка, жаждущаго поскорѣй нарядиться въ новое платье. Ахъ, вотъ кормилица.

Входитъ Кормилица съ веревочной лѣстницей.

   Она съ вѣстями; всякій языкъ, произносящій имя Ромео, само краснорѣчіе. Ну, кормилица, что же новаго? Что это у тебя? веревки, за которыми Ромео просилъ тебя сходить?
   КОРМ. Да, да, веревки. (Бросаетъ ихъ на полъ.)
   ДЖУЛ. Боже! что же это значитъ? зачѣмъ ты такъ ломаешь руки?
   КОРМ. О горе, горе! онъ мертвъ, мертвъ, мертвъ! Мы погибли, синьора, мы погибли!-- О Господи!-- онъ скончался, убитъ, умеръ!
   ДЖУЛ. Можетъ ли небо быть такъ завистливымъ?
   КОРМ. Ромео можетъ, хоть небо и не можетъ.-- О Ромео, Ромео!-- Кто бы могъ подумать?-- Ромео!
   ДЖУЛ. Что ты за демонъ, что такъ меня пытаешь? Такія пытки возможны только въ страшномъ аду. Убилъ Ромео себя? скажи только да, и это короткое слово будетъ ядовитѣе смертоноснаго взора василиска. Я не буду я, какъ только услышу такое да; сомкнутся на вѣки глаза, заставляющіе тебя отвѣтить этимъ да. Убитъ, скажи -- да; не убитъ -- нѣтъ. Короткія эти слова рѣшатъ мое счастье, или горе {Во всей этой тирадѣ непереводимая игра созвучіемъ словъ I -- я, ay -- да и еуе -- глазъ.}.
   КОРМ. Я видѣла рану, видѣла ее собственными глазами,-- передъ Богомъ,-- вотъ тутъ, на мужественной груди его. Жалостный трупъ: кровавый, жалостный трупъ; блѣдный какъ пепелъ, весь обрызганный кровью, весь въ запекшейся крови; -- я такъ и обомлѣла.
   ДЖУЛ. О разорвись же, мое сердце!-- разорвись, бѣдный банкротъ, разомъ! Въ темницу, глаза! не глядите болѣе на свободу! Въ землю, презрѣнная земля; прекратись здѣсь всякое движеніе, и одна тяжелая гробовая доска да придавитъ и тебя и Ромео!
   КОРМ. О Тибальтъ, Тибальтъ! лучшій изъ друзей моихъ! о привѣтливый Тибальтъ! честнѣйшій изъ дворянъ! зачѣмъ привелось мнѣ видѣть тебя мертвымъ!
   ДЖУЛ. Какая еще буря поднимается съ другой стороны? Убитъ Ромео? мертвъ Тибальтъ? драгоцѣннѣйшій братъ и супругъ, еще драгоцѣннѣйшій?-- Греми же грозная труба страшнаго суда; ктожь живъ еще, когда этихъ двухъ не стало?
   КОРМ. Мертвъ Тибальтъ, а Ромео изгнанъ; Ромео, убившій его, изгнанъ.
   ДЖУЛ. О Боже!-- рука Ромео пролила кровь Тибальта?
   КОРМ. Пролила, пролила; о, горе мнѣ! пролила.
   ДЖУЛ. О змѣиное сердце, цвѣтущею прикрытое наружностью! Скрывался ли когда драконъ въ пещерѣ такъ прекрасной? Тиранъ обаятельный! демонъ ангело-подобный! воронъ голубино-перый! агнецъ лютый какъ волкъ! гнусное существо божественнаго вида! совершеннѣйшая противоположность тому, чѣмъ кажешься -- отверженный святой, доблестный извергъ!-- О, природа, что же дѣлала ты въ аду, когда вселила духъ демона въ земной рай такого обаятельнаго тѣла?-- Облеклась ли когда-нибудь книга такого гадкаго содержанія въ такой роскошный переплетъ? О, зачѣмъ же живетъ обманъ въ такомъ великолѣпномъ чертогѣ!
   КОРМ. Нѣтъ ни правды, ни вѣрности, ни чести въ мущинахъ; всѣ они клятвопреступны, вѣроломны, злы, лукавы.-- Ахъ, гдѣ же мой прислужникъ? дайте мнѣ немного aqua vitae.-- Это горе, эта бѣда, эта печаль старѣютъ меня. Позоръ Ромео!
   ДЖУЛ. Да покроется твой языкъ за такое желаніе злѣйшими волдырями! не рожденъ онъ для позора. Позоръ опозорился бы на челѣ его; потому что оно престолъ для вѣнчанія чести, единой владычицы всего подлуннаго міра.-- О, какимъ же я была звѣремъ, понося его!
   КОРМ. Не думаешь ли восхвалять убійцу брата?
   ДЖУЛ. Могу ли позорить того, кто мужъ мнѣ? Ахъ, бѣдный мой мужъ, какой же языкъ побережетъ твое имя, когда я, твоя трехчасовая жена, растерзала его?-- Но зачѣмъ же, гадкій, убилъ ты моего брата?-- но гадкій братъ убилъ бы моего супруга. Назадъ, глупыя слезы, назадъ къ своему естественному источнику; ваши капли -- дань печали, а вы, по ошибкѣ, предлагаете эту дань радости. Вѣдь мой супругъ, котораго хотѣлъ убить Тибальтъ, живъ; мертвъ Тибальтъ, хотѣвшій убить моего супруга. Все это отрадно; о чемъ же плачу я? Было тутъ слово, худшее смерти Тибальта, поразившей меня. Хотѣлось бы забыть его; но, ахъ! оно втѣсняется въ мою память, какъ гнусныя, преступныя дѣла въ совѣсть грѣшника. "Мертвъ Тибальтъ, а Ромео изгнанъ!" Это -- "изгнанъ", это одно слово -- "изгнанъ" убило десять тысячь Тибальтовъ. Смерть Тибальта была бы достаточнымъ горемъ, еслибъ тѣмъ и кончилось. Или -- когда ужь злое горе не терпитъ одиночества, необходимо должно сопровождаться другими,-- зачѣмъ же не послѣдовало за тѣмъ, какъ она сказала "мертвъ Тибальтъ", и твой отецъ, или твоя мать, или даже оба?-- все это возбудило бы обычное сѣтованіе. Но съ прибавленіемъ къ смерти Тибальта "Ромео изгнанъ!" -- сказать это -- и отецъ, и мать, и Тибальтъ, и Ромео, и Джульетта, всѣ убиты, всѣ мертвы. Ромео изгнанъ!-- нѣтъ ни конца, ни мѣры, ни предѣла убійственности этого слова; нѣтъ и словъ, способныхъ выразить это горе.-- Гдѣ отецъ и мать, кормилица?
   КОРМ. Плачутъ и стенаютъ надъ трупомъ Тибальта. Хочешь къ нимъ? я провожу тебя.
   ДЖУЛ. Омываютъ слезами раны его? Осушатся ихъ, польются и мои объ изгнаніи Ромео. Возьми эти веревки.-- (Поднимая ихъ) Бѣдныя веревки, вы обмануты, и вы и я, потому что Ромео изгнанъ. Вы должны были служить ему торной дорогой къ моей постелѣ; но я, дѣва, умру дѣвственной вдовицей. Пойдемте же, веревки; пойдемъ, кормилица; иду на брачную постель, и не Ромео, а смерть возметъ мою дѣвственность!
   КОРМ. Ступай въ свою комнату; я отыщу Ромео, чтобъ утѣшить тебя; -- я знаю гдѣ онъ находится. Слышишь, въ эту ночь твой Ромео будетъ здѣсь; -- я къ нему; онъ скрывается въ кельѣ отца Лоренцо.
   ДЖУЛ. О, отыщи его! отдай это кольцо моему вѣрному рыцарю и попроси, чтобъ пришолъ навсегда со мной проститься. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА 3.

Келья Лоренцо.

Входитъ Лоренцо и за тѣмъ Ромео.

   ЛОРЕ. Выходи, Ромео; выходи, выходи, боязливый! Горе влюбилось въ тебя, ты обрученъ съ несчастіемъ.
   РОМЕ. Что новаго, отецъ? что рѣшилъ Герцогъ? Какая неизвѣстная еще бѣда ищетъ знакомства со мной?
   ЛОРЕ. Любезный сынъ, ты достаточно свыкся уже съ непріятной этой компаніей. Я узналъ приговоръ Герцога.
   РОМЕ. На сколько же онъ легче приговора страшнаго суда?
   ЛОРЕ. Уста его изрекли приговоръ болѣе снисходительный -- не смерть, а изгнанье.
   РОМЕ. Изгнанье? будь же милосердъ; скажи -- смерть; изгнаніе страшнѣе для меня, гораздо страшнѣе смерти. Не говори -- изгнанье.
   ЛОРЕ. Ты изгнанъ только отсюда, изъ Вероны. Утѣшься -- міръ великъ.
   РОМЕ. Нѣтъ міра за стѣнами Вероны; чистилище, муки, самый адъ за ними. Изгнанный отсюда -- изгнанъ изъ міра, а изгнаніе изъ міра -- смерть; потому изгнанье -- смерть подъ другимъ только названіемъ. Называя смерть изгнаніемъ, ты отсѣкаешь мнѣ голову золотымъ топоромъ, улыбаешься удару, убивающему меня.
   ЛОРЕ. О смертный грѣхъ! о страшная неблагодарность! Твою вину нашъ законъ караетъ смертью; а добрый Герцогъ, принимая въ тебѣ участіе, обошолъ законъ и обратилъ черное слово смерть въ изгнанье. Большая это милость, а ты не видишь ее.
   РОМЕ. Пытка это, а не милость. Рай здѣсь, гдѣ живетъ Джульетта; всякая кошка, собака, крошечная мышь, всякая ничтожность живетъ здѣсь въ раю, можетъ глядѣть на нее, а Ромео не можетъ. Даже жизнь гадкихъ мухъ выше, почетнѣе, счастливѣе жизни Ромео; онѣ могутъ прильнутъ къ бѣлому диву руки безцѣнной Джульетты, могутъ похищать безконечное блаженство съ ея губъ, по дѣвственной чистотѣ своей, постоянно краснѣющихъ, какъ будто и собственные свои поцѣлуи считаютъ грѣхомъ. Это возможно мухамъ, тогда какъ и долженъ бѣжать,-- и теперь ты скажешь, что изгнаніе не смерть?-- невозможно Ромео; онъ изгнанъ. Не было у тебя ни готоваго яда, ни отточеннаго ножа, ни другаго какого быстро умерщвляющаго средства, какъ бы оно гнусно ни было, кромѣ слова -- изгнанъ, чтобъ убить меня? Изгнанъ! отецъ, это -- слово осужденныхъ въ аду; сопровождается воемъ. Какъ у тебя, священнослужителя, духовника, моего вѣрнаго друга, достало духа сразить меня словомъ -- изгнанъ?
   ЛОРЕ. Послушай, глупый безумецъ, что скажу тебѣ.
   РОМЕ. О, ты опять заговоришь объ изгнаньи.
   ЛОРЕ. Дамъ броню для защиты отъ этого слова -- сладостное млеко несчастія, философію, чтобъ могъ найдти утѣшенье и въ изгнаніи.
   РОМЕ. Опять изгнаніе?-- Къ черту философію! Не можетъ философія создать Джульетту, перенести городъ, отмѣнить приговоръ Герцога -- не поможетъ она, ни къ чему она и не пригодна. Не говори мнѣ о ней.
   ЛОРЕ. Вижу, нѣтъ ушей у безумства.
   РОМЕ. Какъ же и быть имъ у него, когда нѣтъ глазъ у мудрыхъ?
   ЛОРЕ. Позволь мнѣ поговорить съ тобой о твоемъ положеніи.
   РОМЕ. Не можешь ты говорить о томъ, чего не чувствуешь. Будь ты такъ же молодъ, какъ я, люби Джульетту, обвѣнчайся за какіе-нибудь полчаса, убей Тибальта, сгарай какъ я любовью, будь какъ я изгнанъ -- тогда ты могъ бы говорить, тогда ты могъ бы рвать на себѣ волосы и (Падая на поле) грянуться на землю, какъ я теперь, вымѣривая не вырытую еще могилу. (Стучатся.)
   ЛОРЕ. Встань; кто-то стучится; скройся.
   РОМЕ. Ни за что; развѣ стоны больнаго сердца, какъ туманъ, скроютъ меня отъ поиска глазъ. (Стучатся.)
   ЛОРЕ. Слышишь какъ стучатся!-- Кто тамъ?-- Встань же, Ромео; тебя схватятъ.-- Подождите.-- Вставай, скорѣй въ мою молельню.-- (Стучатся.) Сейчасъ.-- Боже, какъ это глупо!-- (Стучатся.) Иду, иду. Кто стучитъ такъ сильно? откуда? зачѣмъ?
   КОРМ. (За сценой). Впустите и я скажу зачѣмъ. Я отъ синьоры Джульетты.
   ЛОРЕ. Милости просимъ

Входитъ Кормилица.

   КОРМ. О, скажи, скажи, отецъ святой, гдѣ супругъ моей синьоры? гдѣ Ромео?
   ЛОРЕ. Да вонъ на полу, совсѣмъ опьянѣвшій отъ собственныхъ слезъ своихъ.
   КОРМ. Онъ въ такомъ же положеніи, какъ и моя госпожа; точно въ такомъ же. О горестное сочувствіе! жалостное сходство {Восклицанія: о горестное сочувствіе! жалостное сходство! въ прежнихъ изданіяхъ приписываются Лоренцо.}! Точно такъ же лежитъ и она, плача и рыдая, рыдая и плача.-- Встаньте же, встаньте; встаньте, если вы мущина; встаньте для Джульетты, встаньте хоть для нея. (Ромео стонетъ.) Зачѣмъ стонать такъ?
   РОМЕ. (Вскакивая). Кормилица!
   КОРМ. Ахъ, синьоръ, синьоръ!-- Смерть вѣдь все кончаетъ.
   РОМЕ. Ты говорила о Джульеттѣ? что она? считаетъ меня закоснѣлымъ убійцей, потому что обагрилъ дѣтство нашего счастья кровью, такъ близкой къ ея собственной? Гдѣ она? что съ ней, что говоритъ моя тайная супруга о расторгнутой любви нашей?
   КОРМ. Ничего не говоритъ, синьоръ; только плачетъ и плачетъ; то упадетъ на постель; то вдругъ вскочитъ и зоветъ Тибальта; то вскрикнетъ вдругъ: Ромео! и снова упадетъ на постель.
   РОМЕ. Точно смертоносный выстрѣлъ изъ ружья имя это убиваетъ ее, какъ убила проклятая рука этого имени ея родственника -- О, скажи мнѣ, отецъ, скажи, въ какой гнусной части этого остова живетъ мое имя? скажи, чтобъ я могъ уничтожить ненавистный притонъ его. (Обнажаетъ мечъ.)
   ЛОРЕ. Останови отчаянную свою руку! Мужъ ли ты? наружность говоритъ, что мужъ; но твои слезы -- слезы женщины, твое бѣснованье -- безсмысленное бѣшенство звѣря. Безобразная баба въ образѣ мужа, или безобразный звѣрь въ образѣ обоихъ, ты изумилъ меня; клянусь моимъ святымъ орденомъ, я считалъ тебя гораздо доблестнѣе. Убилъ Тибальта -- хочешь, обративъ на себя проклятую свою ненависть, убить и себя, убить и жену, живущую твоей жизнью? Зачѣмъ возстаешь ты противъ своего рожденья, неба и земли? разомъ соединились они въ тебѣ, разомъ хочешь ты и утратить ихъ. Стыдись, стыдись! ты позоришь красоту свою, свою любовь, свой умъ; богатый всѣмъ этимъ, ты, какъ ростовщикъ, ничѣмъ не пользуешься какъ бы слѣдовало, что только и могло бы дать значеніе твоей красотѣ, твоей любви, твоему уму. Красота твоя -- красота восковой куклы, лишенная всякой мужественности; страстная любовь твоя -- подлое вѣроломство, убивающее ту, которую клялся любить; твой умъ, это украшеніе красоты и любви, искаженный неумѣньемъ управлять и тѣмъ и другимъ, воспламеняется, какъ порохъ въ пороховницѣ неумѣлаго солдата, твоимъ собственнымъ неразуміемъ {Въ то время курковъ у ружей еще не было; ихъ замѣнялъ зажженный фитиль, который висѣлъ у англійскихъ солдатъ съ боку подлѣ деревянной пороховницы.} и ты гибнешь отъ того, чему бы слѣдовало быть твоей защитой. Возстань же, будь мужемъ! твоя Джульетта, изъ любви къ которой за минуту былъ мертвъ, жива. Не счастье это? Тибальтъ хотѣлъ умертвить тебя -- ты убилъ Тибальта; опять счастье. Законъ, грозившій смертью, дѣлается твоимъ другомъ и обращаетъ ее въ изгнанье, и тутъ ты счастливъ. Благословенія нисходятъ на тебя одно за другимъ; счастье ухаживаетъ за тобой въ роскошнѣйшемъ своемъ убранствѣ, а ты, какъ упрямая привередница, дуешься и на счастье и на любовь. Берегись, берегись!-- горестно кончаютъ такіе. Отправляйся къ своей возлюбленной; взберись, какъ условились, въ ея комнату; ступай, утѣшь ее; но, смотри, не оставайся тамъ до разстановки стражи, потому что тогда трудно будетъ тебѣ пробраться въ Мантую, гдѣ долженъ жить, пока найдемъ возможность огласить вашъ бракъ, примирить вашихъ родственниковъ, испросить прощеніе Герцога и возвратить тебя съ радостью въ двадцать тысячь разъ большею горести, съ которой удаляешься.-- Ты, кормилица, ступай впередъ; кланяйся отъ меня госпожѣ твоей; скажи, чтобъ скорѣй уложила весь домъ въ постель,-- удрученіе глубокой скорбью поможетъ ей въ этомъ. Ромео явится вслѣдъ за тобою.
   КОРМ. О Господи! цѣлую ночь могла бы я простоять здѣсь, слушая такіе хорошіе совѣты. Вотъ что значитъ ученье!-- Синьоръ, я скажу моей госпожѣ, что вы придете.
   РОМЕ. Скажи; скажи, чтобъ, моя радость, приготовилась порядкомъ побранить меня.
   КОРМ. Она велѣла отдать вамъ это кольцо, синьоръ. Приходите жь; да скорѣе -- очень ужь поздно. (Уходите.)
   РОМЕ. Какъ оживилъ меня этотъ подарокъ!
   ЛОРЕ. Ступай. Доброй ночи; а главное -- уходи прежде, чѣмъ разставятъ стражу, или скройся съ разсвѣтомъ, переодѣвшись. Живи въ Мантуѣ; я отыщу твоего служителя и черезъ него буду, по временамъ, сообщать тебѣ все радостное, что здѣсь случится. Дай же руку; пора тебѣ; прощай; доброй ночи.
   РОМЕ. Не призывай меня радость, высшая всѣхъ радостей -- горько было бы мнѣ разстаться съ тобой такъ скоро. Прощай.

(Уходитъ.)

  

СЦЕНА 4.

Комната въ домѣ Капулета.

Входятъ Капулетъ, Леди Капулетъ и Парисъ.

   КАПУ. Страшное, синьоръ, посѣтившее насъ горе не дало намъ времени приготовить нашу дочь. Она, видите ли, очень любила брата своего Тибальта, и я любилъ его; -- что дѣлать, всѣ мы рождены для смерти.-- Теперь поздно ужь; не выйдетъ она нынче. И я, повѣрьте, еслибъ не бесѣда съ вами, давно былъ бы ужь въ постелѣ.
   ПАРИ. Часы печали -- не время для сватовства.-- Доброй ночи, синьора; передайте мой поклонъ вашей дочери.
   Л. КАП. Завтра; завтра же утромъ узнаю и ея расположенье, а теперь она вся горе.
   КАПУ. Синьоръ Парисъ, я смѣло ручаюсь за согласіе моей дочери; я знаю -- мало этого -- убѣжденъ, что она во всемъ послушаетъ меня. Ты, жена, все-таки зайди, прежде чѣмъ ляжешь спать, къ ней, передай ей любовь моего сына Париса и скажи, слышишь, скажи, что въ слѣдующую среду -- Позвольте, какой нынче день?
   ПАРИ. Понедѣльникъ, синьоръ.
   КАПУ. Понедѣльникъ?-- Нѣтъ, въ среду слишкомъ ужь скоро; такъ въ четвергъ,-- въ четвергъ, скажи, она будетъ обвѣнчана съ благороднымъ этимъ графомъ.-- Будете-ль вы-то готовы? нравится вамъ эта быстрота? Сыграемъ свадьбу безъ шума; -- два, три друга; -- Тибальтъ, видите ли, убитъ такъ недавно -- поднимемъ пиръ горой, пожалуй, подумаютъ еще, что мы не дорожили нашимъ родственникомъ. А потому, человѣкъ шесть самыхъ близкихъ -- не болѣе. Чтожь скажете на счетъ четверга?
   ПАРИ. Что желалъ бы, чтобъ онъ былъ завтра же.
   КАПУ. И прекрасно; ступайте теперь долой; такъ въ четвергъ.-- Зайди же, жена, прежде чѣмъ ляжешь спать, къ Джульеттѣ и скажи ей о днѣ свадьбы.-- Прощайте, синьоръ.-- Эй, огня въ мою комнату! По моему, такъ ужь поздно, что скоро можно будетъ сказать -- какъ рано.-- Доброй ночи.
  

СЦЕНА 5.

Комната Джульетты

Входитъ Ромео и Джульетта.

   ДЖУЛ. Хочешь уйдти? день далекъ еще. Соловей, не жаворонокъ, встревожилъ боязливый слухъ твой; онъ каждую ночь поетъ вонъ на томъ гранатовомъ деревѣ. Повѣрь, мой милый,-- соловей.
   РОМЕ. Не соловей, а жаворонокъ -- вѣстникъ утра. Посмотри, моя любовь, какія полосы завистливаго свѣта окаймляютъ разбѣгающіяся облака тамъ, на востокѣ. Свѣтильники ночи догорѣли и радостный день на ципочкахъ стоитъ уже на туманныхъ вершинахъ горъ. Я долженъ удалиться и жить, или остаться и умереть.
   ДЖУЛ. Тотъ свѣтъ -- не дневной свѣтъ, я знаю; это какой-нибудь метеоръ, высланный солнцемъ, чтобъ былъ онъ въ эту ночь твоимъ факелоносцемъ, освѣщалъ тебѣ путь въ Мантую; и потому погоди еще; не зачѣмъ уходить тебѣ.
   РОМЕ. Пусть схватятъ меня, пусть предадутъ смерти -- я соглашусь съ тобой, когда ты этого хочешь. Скажу, что этотъ сѣрый свѣтъ не взоръ утра, а блѣдный только отблескъ дуги Цинтіи {Въ прежнихъ изданіяхъ: Cynthia's brow. По Колльеру: Cynthia's bow...}; скажу, что и не жаворонокъ оглашаетъ сводъ неба такъ высоко надъ нашими головами. И безъ того во мнѣ больше желанья остаться, чѣмъ воли уйдти; -- приди же смерть, привѣтствую тебя! Джульетта хочетъ этого.-- Чтожь, моя радость? поговоримъ, это не день еще.
   ДЖУЛ. День, день; удались, бѣги, бѣги, отсюда! Это жаворонокъ поетъ такъ нескладно, издаетъ такіе рѣзкіе противные звуки. А говорятъ, что пѣснь его полна счастья -- неправда, она разлучаетъ насъ. Говорятъ, что жаворонокъ и противная жаба мѣняются глазами -- о, желала бы теперь, чтобъ они обмѣнялись и голосами, потому что его голосъ расторгаетъ наши руки, гонитъ тебя отсюда, вызывая день. О, удались; свѣтъ все ярче и ярче.
   РОМЕ. Свѣтъ все ярче и ярче, а горе наше все мрачнѣй и мрачнѣй.

Входитъ Кормилица.

   КОРМ. Джульетта!
   ДЖУЛ. Кормилица.
   КОРМ. Мать идетъ къ тебѣ. Разсвѣло; будьте осторожны, берегитесь. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. (Растворяя окно). Впусти же, окно, день, и выпусти жизнь.
   РОМЕ. Прощай, прощай! одинъ еще поцѣлуй, и я спущусь. (Спускается въ окно.)
   ДЖУЛ. Ты удаляешься? Милый! повелитель! супругъ! другъ мой! я каждый часъ дня должна слышать о тебѣ, потому что и въ каждой минутѣ много будетъ дней. О, по этому счету я совсѣмъ состарѣюсь, пока опять увижу моего Ромео.
   РОМЕ. Прощай! Не пропущу, моя любовь, ни одного случая прислать тебѣ привѣтъ мой.
   ДЖУЛ. А какъ ты думаешь, увидимся мы когда-нибудь опять?
   РОМЕ. Не сомнѣваюсь; и всѣ эти несчастій сдѣлаются тогда предметомъ пріятнѣйшихъ бесѣдъ нашихъ.
   ДЖУЛ. О Боже! я въ такомъ зловѣщемъ расположеніи; тамъ въ низу ты представляешься мнѣ какъ бы мертвецомъ въ глубокой могилѣ. Не обманываютъ меня глаза -- ты очень блѣденъ.
   РОМЕ. Повѣрь, моя любовь, такой мнѣ кажешься и ты. Жаждущая грусть пьеть кровь нашу. Прощай, прощай! (Уходите.)
   ДЖУЛ. О счастье, счастье! всѣ зовутъ тебя непостояннымъ; непостоянно ты -- чтожь дѣлать тебѣ съ тѣмъ, кто славится постоянствомъ? Будь же непостоянно, счастье; будешь -- буду надѣяться, что продержишь его не долго, скоро возвратишь его.
   Л. КАП. (За сценой). Встала ты, дочь моя?
   ДЖУЛ. Кто это? Неужели мать моя? неужели она не ложилась еще, или встала такъ рано? Зачѣмъ идетъ она ко мнѣ въ такое необыкновенное время?

Входитъ Леди Капулетъ.

   Л. КАП. Что, какъ ты, Джульетта?
   ДЖУЛ. Нездоровится.
   Л. КАП. Все плачешь о смерти брата? Не думаешь ли слезами вымыть его изъ могилы? еслибъ и вымыла -- не оживила бы, и потому кончи. Печаль умѣренная обличаетъ немалую любовь; чрезмѣрная -- немалый недостатокъ ума.
   ДЖУЛ. И все-таки позвольте мнѣ плакать о такой чувствительной потерѣ.
   Л. КАП. И все-таки потеря будетъ чувствительна только тебѣ, а не другу, котораго оплакиваешь.
   ДЖУЛ. Чувствуя такъ потерю, я поневолѣ вѣчно должна плакать о другѣ.
   Л. КАП. Вижу, ты плачешь не столько о его смерти, сколько о томъ, что живъ еще негодяй, его убившій.
   ДЖУЛ. Какой негодяй, синьора?
   Л. КАП. Негодяй Ромео.
   ДЖУЛ. (Про себя). Негодяй и онъ страшно далеки другъ отъ друга.-- (Громко) Прости ему, Боже! а я отъ души прощаю; и все таки никто не удручаетъ такъ моего сердца, какъ онъ.
   Л. КАП. Тѣмъ, что гнусный убійца живетъ еще.
   ДЖУЛ. Такъ далеко отъ рукъ моихъ. Какъ хотѣла бы я, чтобы никто -- только я одна могла отомстить ему за смерть брага!
   Л. КАП. Мы отомстимъ -- не безпокойся, и не плачь. Я пошлю въ Мантую, гдѣ изгнанный негодяй предполагаетъ жить,-- есть у меня тамъ человѣкъ, который угоститъ его такимъ необыкновеннымъ напиткомъ, что не замедлитъ соединиться съ Тибальтомъ; тогда, надѣюсь, ты утѣшишься.
   ДЖУЛ. Не утѣшусь никогда, пока по увижу его -- мертвымъ -- мертвымъ будетъ скоро и мое бѣдное сердце отъ такого сокрушенія о моемъ родственникѣ.-- Синьора, найдете человѣка, съ которымъ можно отправить ядъ, я составлю такой, что, выпивъ его, Ромео тотчасъ же заснетъ преспокойно.-- О, какъ противно мнѣ слышать его имя -- не имѣя возможности перенестись къ нему,-- чтобъ выместить любовь, которую питала къ брату Тибальту, на томъ, кто убилъ его.
   Л. КАП. Приготовь снадобье, а я найду человѣка.-- Теперь, скажу тебѣ прерадостную новость.
   ДЖУЛ. Радость желанная гостья въ такое тяжкое время. Что же это такое, синьора?
   Л. КАП. У тебя, дитя мое, презаботливый отецъ; чтобъ избавить тебя отъ печали, онъ устроилъ такое торжество, какого ты и не ожидала, а я и не предчувствовала.
   ДЖУЛ. Въ часъ добрый; какое жъ это торжество?
   Л. КАП. Въ слѣдующій четвергъ, дитя мое, утромъ, любезный, юный и доблестный графъ Парисъ, сдѣлаетъ тебя въ церквѣ святаго Петра веселою женой.
   ДЖУЛ. Клянусь церковью Петра и самимъ святымъ Петромъ, не сдѣлаетъ онъ меня тамъ веселою женой. Я удивляюсь такой поспѣшности; я должна идти подъ вѣнецъ прежде, чѣмъ тотъ, кто долженъ быть моимъ супругомъ, подумалъ поискать любви моей. Прошу васъ, скажите моему отцу и повелителю, что не хочу я еще идти замужъ; а когда захочу, клянусь, выйду скорѣе за Ромео, котораго, вы знаете, ненавижу, чѣмъ за Париса.
   Л. КАП. Вотъ это новости {Въ прежнихъ изданіяхъ эту фразу говоритъ не Леди Капулетъ, а Джульетта.}! Да вотъ и твой отецъ; скажи ему это сама и посмотри какъ онъ это приметъ.

Входятъ Капулетъ и Кормилица.

   КАПУ. Закатывается солнце -- земля окропляется росой; но закатъ сына моего брата вызываетъ настоящій ливень.-- Ну что, водопроводъ мои? все еще льешь слезы? все еще дождишь? Одной своей маленькой особой ты представляешь и лодку, и море, и вѣтеръ; потому что твои глаза, которые могу назвать моремъ, все приливаютъ и отливаютъ слезами; лодка -- твое тѣло, носящееся по соленой этой влагѣ; вѣтры -- твои вздохи, которые, борясь со слезами, какъ слезы съ ними, безъ нечаянной тиши, непремѣнно разобьютъ твое обуреваемое тѣло.-- Жена, передала ты ей наше рѣшеніе?
   Л. КАП. Передала, но она не хочетъ, благодаритъ тебя. Съ могилой бы ей, глупой, лучше обвѣнчаться.
   КАПУ. Позволь, дай, дай взять въ толкъ, жена. Какъ! не хочетъ? не благодарна намъ? не гордится? не считаетъ себя счастливой, что ей, такъ недостойной, мы пріискали въ мужья дворянина, такъ достойнаго?
   ДЖУЛ. Не горжусь, но благодарна. Не могу гордиться тѣмъ, что ненавистно, но и за ненавистное могу быть благодарна, когда изъ любви оно предлагается.
   КАПУ. Что это за околесную несешь ты? Горжусь -- и благодарю,-- и не благодарю -- и не горжусь? Слушай, ломака, не благодари и не озадачивай меня гордостью, а будь-ка готова въ слѣдующій четвергъ идти въ церковь святаго Петра, или потащу тебя туда на арканѣ. Прочь, блѣдная немощь! дрянь! сволочь!
   Л. КАП. Полно, полно! съ ума ты сошолъ?
   ДЖУЛ. Отецъ, на колѣняхъ молю терпѣливо выслушать хоть одно слово.
   КАПУ. На висѣлицу, гадкая, ослушная дѣвчонка! Говорю -- или или въ четвергъ въ церковь, или никогда не показывайся мнѣ на глаза. Ни слова, не возражай, не отвѣчай; рука такъ вотъ и зудитъ.-- Вотъ, мы роптали, жена, что Господь благословилъ насъ однимъ только дѣтищемъ; а теперь вижу, что и этого одного однимъ слишкомъ, что оно наказанье наше. Чертъ ее возьми, безпутную!
   КОРМ. Да благословитъ ее Господь! Грѣхъ вамъ, синьоръ, такъ бранить ее.
   КАПУ. Почему же, госпожа мудрость? держи языкъ за зубами, почтеннѣйшее благоразуміе; лепечи съ своими товарками.
   КОРМ. Я дѣло говорю.
   КАПУ. О, Боже милосердый!
   КОРМ. Нельзя ужь и слова сказать.
   КАПУ. Молчи, ворчливая дура! расточай свою мудрость въ кругу подобныхъ тебѣ -- мы не нуждаемся въ ней.
   Л. КАП. Ты слишкомъ ужь вспылчивъ.
   КАПУ. О Господи! да это совсѣмъ сведетъ меня съ ума! Днемъ, ночью, поздно, рано, наединѣ и въ обществѣ, дома и въ гостяхъ, во снѣ и въ бдѣніи одна только и была у меня забота: сыскать ей мужа, и вотъ, когда отыскалъ дворянина знатнаго происхожденія, богатаго, молодаго, воспитаннаго, одареннаго, какъ говорится, всѣми возможными совершенствами, лучше котораго и желать нельзя -- негодная, глупая канюка, плаксивая кукла, отвѣчаетъ мнѣ на такое счастье: -- не хочу замужъ,-- не могу любить,-- слишкомъ я молода еще,-- прошу, извините.-- Извиню; не хочешь замужъ -- пасись гдѣ хочешь; у меня не жить тебѣ. Смотри, подумай объ этомъ; не привыкъ я шутить. Четвергъ близокъ; смири свое сердце, образумься. Моя ты -- отдамъ за моего друга; не моя -- повѣсься, нищи, околѣвай съ голоду на улицѣ; клянусь, никогда не признаю я тебя, и изъ всего моего достоянія ничего не будетъ твоимъ. Вѣрь этому; одумайся, не измѣню я клятвѣ. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. Нѣтъ состраданія въ небесахъ, видящихъ всю бездну моего мученія?-- О, матушка, не отвергай меня! Отсрочь этотъ бракъ на мѣсяцъ, на недѣлю; не отсрочишь -- приготовь брачное мое ложе въ томъ же склепѣ, въ которомъ лежитъ Тибальтъ.
   Л. КАП. Не приставай ко мнѣ -- не скажу ни слова. Дѣлай что хочешь, у меня съ тобой все кончено. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. О Боже!-- Кормилица, какъ предотвратить это? Мой мужъ на землѣ -- моя клятва на небѣ; возвратить ее назадъ, на землю, можетъ только мой мужъ, покинувъ землю.-- Помоги, посовѣтуй.-- И небо можетъ издѣваться надъ такимъ слабымъ созданіемъ, какъ я!-- Что же ты скажешь? нѣтъ у тебя слова отраднаго? Хоть что-нибудь утѣшительное, кормилица!
   КОРМ. Одно только. Ромео изгнанъ, и закладую міръ, никогда не посмѣетъ вернуться сюда съ предъявленіемъ своихъ правъ на тебя; еслижь и осмѣлится, то тайкомъ только. А потому, такъ какъ дѣла въ такомъ положеніи, всего, я думаю, лучше выдти тебѣ ужь за графа. Онъ такой славный; Ромео отымалка передъ нимъ. И у орла, мое сокровище, нѣтъ такихъ зеленыхъ, такихъ быстрыхъ, такихъ прекрасныхъ глазъ, какъ у Париса. Накажи меня Богъ, если не будешь счастлива въ этомъ второмъ бракѣ, потому что онъ далеко лучше перваго; а если и не лучше -- такъ первый твой мужъ умеръ, или все равно что умеръ, потому что и живя, не существуетъ для тебя.
   ДЖУЛ. И ты отъ души говоришь это?
   КОРМ. И отъ сердца; покарай ихъ Господь, если не правда.
   ДЖУЛ. Аминь.
   КОРМ. Чему?
   ДЖУЛ. Ты чудесно утѣшила меня. Поди, скажи матушкѣ, что я, оскорбивъ отца, пошла къ отцу Лоренцо покаяться и вымолить прощеніе.
   КОРМ. Непремѣнно скажу; умнѣе этого ничего ты и не могла придумать. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. О старая грѣховодница! гнуснѣйшій изъ демоновъ! что грѣшнѣе -- соблазнять ли меня на такое вѣроломство, или поносить моего супруга тѣмъ же самымъ языкомъ, которымъ тысячу разъ превозносила его до небесъ?-- Убирайся совѣтчица; ты и грудь моя отнынѣ чужды другъ друга.-- Пойду за совѣтомъ къ отцу Лоренцо; не поможетъ и онъ -- съумѣю умереть.

(Уходитъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Келью Лоренцо.

Входятъ Лоренцо и Парисъ.

   ЛОРЕ. Въ четвергъ, синьоръ? слишкомъ ужь это скоро.
   ПАРИ. Такъ хочетъ отецъ мой Капулетъ, и не мнѣ замедлять его поспѣшность.
   ЛОРЕ. Вы говорите, что не знаете расположенья дѣвушки? и это не порядокъ; не нравится мнѣ это.
   ПАРИ. Она все оплакиваетъ смерть Тибальта, и потому о любви мнѣ почти не приходилось говоритъ съ ней -- не улыбается вѣдь Венера въ дому печали. Отецъ же, встревоженный чрезмѣрностью ея скорби {Въ прежнихъ изданіяхъ: So much sway... По Колльеру: So much way...}, спѣшитъ бракомъ, чтобъ остановить потоки слезъ, которые, усиливаясь одиночествомъ, могутъ быть умѣрены сообществомъ. Теперь вы знаете причину этой поспѣшности.
   ЛОРЕ. (Про себя). Желалъ бы не знать того, что требуетъ замедленія. (Громко) Посмотрите, и она идетъ въ мою келью.

Входитъ Джульетта.

   ПАРИ. Какъ радъ я встрѣчѣ съ вами, моя синьора, жена моя.
   ДЖУЛ. Это можетъ быть, синьоръ, когда буду женой.
   ПАРИ. Это можетъ быть должно быть, моя милая, въ слѣдующій же четвергъ.
   ДЖУЛ. Что должно быть -- будетъ.
   ЛОРЕ. Это вѣрно.
   ПАРИ. Вы пришли къ почтенному отцу исповѣдаться?
   ДЖУЛ. Отвѣтъ на это былъ бы исповѣдью вамъ.
   ПАРИ. Не скройте жь отъ него, что любите меня.
   ДЖУЛ. Не скрою отъ васъ, что люблю его.
   ПАРИ. И потому, увѣренъ, признаетесь что любите меня.
   ДЖУЛ. Люблю -- заочное признаніе въ этомъ имѣло бы болѣе цѣны, чѣмъ высказанное прямо въ лице.
   ПАРИ. Бѣдная, какъ пострадало твое лице отъ слезъ.
   ДЖУЛ. Не много взяли у него слезы, потому что оно и безъ нихъ достаточно было дурно.
   ПАРИ. Такой отзывъ злѣй и самыхъ слезъ.
   ДЖУЛ. Не клевета, синьоръ, что справедливо; къ тому жь я говорю это о своемъ лицѣ.
   ПАРИ. Твое лице мое, и ты оклеветала его.
   ДЖУЛ. Можетъ-быть, потому что оно не мое.-- Свободны вы теперь, отецъ святой, или придти передъ вечерней?
   ЛОРЕ. Совершенно свободенъ, грустная дочь моя. Синьоръ, намъ нужно поговорить наединѣ.
   ПАРИ. Сохрани Богъ, чтобъ я сталъ мѣшать святому дѣлу!-- Въ четвергъ, Джульетта, я ранехонько подниму тебя. Прощай же до него; храни святой поцѣлуй этотъ. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. О, запри дверь! и затѣмъ приди, плачь со мной. Ни надежды, ни спасенья, ни помощи!
   ЛОРЕ. О Джульетта, знаю ужь твое я горе, и ничего не могу придумать. Слышалъ, въ будущій четвергъ ты непремѣнно, несмотря ни на что, должна вѣнчаться съ графомъ.
   ДЖУЛ. Не говори, отецъ, что слышалъ это, если не знаешь какъ предотвратить. Не можетъ помочь мнѣ твоя мудрость -- одобри только мое рѣшенье, и я сейчасъ же помогу себѣ (Вынимая кинжалъ.) этимъ кинжаломъ. Господь соединилъ наши сердца, ты -- руки; и прежде, чѣмъ эта рука, отданная тобой Ромео, заключитъ другой союзъ, или вѣрное мое сердце измѣннически предастся другому -- кинжалъ этотъ умертвитъ и то и другое. И потому, подай изъ опыта долгой твоей жизни какой-нибудь совѣтъ теперь же; или, смотри, посредникомъ между моимъ отчаяннымъ положеніемъ и мной будетъ этотъ кровавый кинжалъ, и порѣшитъ, чего не могли рѣшить ни опытъ лѣтъ, ни свѣтлый умъ твой. Говори же скорѣе; я жажду умереть, если твое слово не будетъ словомъ спасенья.
   ЛОРЕ. Постой, дочь моя! придумалъ кое-что, подающее нѣкоторую надежду; но въ исполненьи такъ же отчаянное, какъ и то, что хотимъ предотвратить. Но если ужь ты готова скорѣе убить себя, чѣмъ выдти за графа, ты, вѣрно, отважишься, чтобъ отвратить позоръ, страшнѣйшій для тебя самой смерти, и на нѣчто подобное смерти. Отважишься -- я дамъ средство.
   ДЖУЛ. О, лучше чѣмъ выдти за Париса, вели спрыгнуть съ вершины той башни; пошли въ притонъ разбойниковъ, въ гнѣздо змѣи; прикуй къ ревущимъ медвѣдямъ; запри на ночь въ могильный склепъ, заваленный гремящими костями мертвецовъ, почернѣвшими ногами, желтыми, безчелюстными черепами; вели лечь въ только что вырытую могилу, завернувшись въ одинъ саванъ съ мертвымъ,-- все, о чемъ и разсказы приводили въ ужасъ, все сдѣлаю безъ страха и раздумья, чтобъ только остаться вѣрной женой моего милаго.
   ЛОРЕ. Такъ ступай же домой; будь весела, согласись на бракъ съ Парисомъ. Завтра середа; завтра лягъ спать одна, не оставляй кормилицы въ своей комнатѣ, и улегшись въ постель, выпей изъ этой склянки все, что въ ней находится. Выпьешь -- сейчасъ же разольется по всѣмъ твоимъ жиламъ холодная, снотворная влага; пульсъ, прекративъ всякое біеніе, остановится; ни теплота, ни дыханіе не обнаружатъ что ты жива еще; розы губъ и щекъ поблекнутъ, побѣлѣютъ какъ пепелъ; окна глазъ, сомкнутся, какъ въ минуту, когда смерть закрываетъ ихъ для дня жизни; всѣ члены, лишенные гибкости, одеревянѣютъ, окоченѣютъ, охладѣютъ; и въ этомъ заимствованномъ подобіи смерти ты пробудешь ровно сорокъ два часа, и за тѣмъ, проснешься какъ отъ сладостнаго сна. Утромъ, когда женихъ придетъ будить тебя -- ты окажешься мертвой; и тогда, по нашему обычаю, тебя одѣнутъ въ лучшее твое платье и въ незакрытомъ гробу вынесутъ въ фамильный склепъ, въ тотъ самый древній склепъ, гдѣ лежатъ всѣ Капулеты. Я же, прежде чѣмъ ты проснешься, увѣдомлю обо всемъ Ромео; онъ явится сюда, и онъ и я будемъ ждать твоего пробужденія, и въ ту же ночь онъ увезетъ тебя въ Мантую. Такимъ образомъ, ты избавишься отъ грозящаго тебѣ позора, если причудливая прихоть или женскій страхъ не уничтожатъ твоей рѣшимости.
   ДЖУЛ. Дай, дай скорѣе; не говори о страхѣ.
   ЛОРЕ. Вотъ. Ступай же; будь тверда въ твоемъ рѣшеньи. А я сейчасъ же пошлю одного изъ братьи въ Мантую съ письмомъ къ твоему мужу.
   ДЖУЛ. Любовь дастъ силу, сила -- избавленье. Прощай, добрый отецъ.

(Уходитъ.)

  

СЦЕНА 2.

Комната въ домѣ Капулета.

Входятъ Капулетъ, Леди Капулетъ, Кормилица и Служители.

   КАПУ. Пригласи всѣхъ, кто означенъ въ этомъ спискѣ. (Служитель уходитъ.) А ты, пошолъ приведи мнѣ двадцать лучшихъ поваровъ.
   2 сл. Не приведу, синьоръ, ни одного плохого; испытаю всѣхъ, посмотрю умѣютъ ли облизывать пальцы.
   КАПУ. Чтожь изъ этого?
   2 сл. Какъ что, синьоръ? плохой тотъ поваръ, кто не умѣетъ облизывать пальцы; ну того, кто не умѣетъ облизывать пальцы, и не возьму.
   КАПУ. Ступай.-- (Служитель уходитъ.) Многаго еще не хватитъ у насъ къ торжеству этому.-- А дочь? пошла къ отцу Лоренцо?
   КОРМ. Пошла.
   КАПУ. И прекрасно, онъ можетъ образумитъ ее. Преупрямая, пресвоевольная она у меня дѣвчонка.

Входитъ Джульетта.

   КОРМ. Посмотрите-ка, какая она веселенькая возвращается съ исповѣди
   КАПУ. Ну что, упрямица? гдѣ рыскала?
   ДЖУЛ. Гдѣ научилась раскаянью въ грѣхѣ ослушнаго сопротивленія вамъ и вашей волѣ; гдѣ отецъ Лоренцо внушилъ мнѣ (Становясь на колѣни.) пасть предъ вами на колѣни и молить прощенія.-- Простите, прошу васъ! отнынѣ всегда буду послушна вамъ.
   КАПУ. Послать за графомъ; сказать ему объ этомъ. Затянемъ этотъ узелъ завтра же утромъ.
   ДЖУЛ. Я встрѣтила его въ кельѣ Лоренцо, и высказала должную къ нему любовь {Въ прежнихъ изданіяхъ: what becomed love... По Колльеру: whal becoming love....} на сколько позволяла скромность.
   КАПУ. Очень радъ; вотъ это хорошо -- встань. Такъ и слѣдовало.-- Мнѣ надо видѣть графа. Ступайте, говорю, просите его сюда.-- А почтенному отцу Лоренцо, передъ Богомъ, и весь нашъ городъ премного обязанъ.
   ДЖУЛ. Пойдемъ, кормилица, въ мою уборную; ты поможешь мнѣ выбрать приличнѣйшій нарядъ къ завтрему.
   Л. КАП. Къ четвергу, дочь моя; успѣешь еще.
   КАПУ. Ступай, ступай, кормилица.-- Мы завтра же отправимся въ церковь. (Джульетта и Кормилица уходитъ.)
   Л. КАП. Но не успѣемъ мы всего приготовить. Вѣдь ужь ночь почти.
   КАПУ. Не безпокойся! я самъ займусь всѣмъ, и ручаюсь, все будетъ отлично. Ты же, ступай къ Джульеттѣ; помоги ей въ выборѣ наряда. Спать я нынче не лягу -- предоставь все мнѣ; буду самъ на этотъ разъ хозяйкой.-- Эй! кто тамъ есть!-- Всѣ разбѣжались; ничего, схожу и самъ къ графу сказать, чтобъ былъ готовъ къ завтрему. Удивительно какъ стало легко на сердцѣ съ тѣхъ поръ, какъ своевольная эта дѣвчонка образумилась.

(Уходитъ.)

  

СЦЕНА 3.

Комната Джульетты.

Входятъ Джульетта и Кормилица.

   ДЖУЛ. Да, этотъ уборъ дѣйствительно лучше,-- но, добрая кормилица, прошу, оставь меня на эту ночь одну; много, много надо мнѣ молиться, чтобъ небо улыбнулось такой, ты знаешь, грѣшницѣ.

Входитъ Леди Капулетъ.

   Л. КАП. О чемъ хлопочете? не помочь ли вамъ?
   ДЖУЛ. Нѣтъ, синьора, все нужное къ завтрему мы ужь выбрали; позвольте мнѣ теперь одной остаться; кормилица проведетъ эту ночь съ вами; я знаю, сколько у васъ теперь дѣла, благодаря этому внезапному рѣшенью.
   Л. КАП. Доброй ночи! лжъ же и сосни -- тебѣ необходимо это. (Уходитъ съ Кормилицей.)
   ДЖУЛ. Прощай!-- Богъ знаетъ, когда мы опять увидимся. Томительный, холодный страхъ разливается по жиламъ и леденитъ теплоту жизни. Ворочу ихъ, чтобъ ободриться.-- Кормилица!-- Нѣтъ что же ей тутъ дѣлать? Наединѣ должна я свершить ужасное это дѣло.-- Приди же, фіалъ.-- Но что, если снадобье это не подѣйствуетъ, и завтра утромъ меня все-таки обвѣнчаютъ?-- Нѣтъ, нѣтъ; -- не допуститъ вотъ это; -- (Кладетъ на постель кинжалъ) лежи ты здѣсь.-- А если это ядъ, нарочно имъ составленный, чтобъ уморить меня и тѣмъ избавить себя отъ позора новаго вѣнчанья, послѣ того какъ обвѣнчалъ уже съ Ремео? И боюсь этого, и кажется что не можетъ это быть: вѣдь онъ извѣстенъ своей святостью.-- Но вотъ, когда меня снесутъ въ склепъ -- что если я проснусь прежде, чѣмъ Ромео придетъ освободить меня? вотъ что страшно. Не задохнусь ли тогда въ этомъ подземельѣ, гнусная пасть котораго никогда не освѣжается чистымъ воздухомъ, не умру ли удушенная прежде, чѣмъ придетъ мой Ромео? Или, если и не умру, какъ поручиться, что страшная мысль о смерти, ночь и ужасъ мѣста -- древній склепъ, въ которомъ столько вѣковъ хранятся кости всѣхъ моихъ предковъ, въ которомъ окровавленный Тибальтъ, такъ еще недавно схороненный, лежитъ тлѣя въ своемъ саванѣ; въ которомъ, какъ говорятъ, въ извѣстные часы ночи мертвецы выходятъ изъ гробовъ своихъ,-- о, Боже, Боже! какъ поручиться, что не пробужусь прежде времени смрадомъ тлѣнья, воплями, подобными сводящимъ съ ума воплямъ вырываемой ихъ земли мандрагоры {Было повѣрье, что растенье это, когда его вырывали съ корнемъ, издавало стоны, и стоны эти сводили съ ума или и умерщвляли того, кто слышалъ ихъ.}, и пробудившись, не обезумѣю отъ окружающихъ меня ужасовъ, не примусь играть остатками моихъ предковъ, не вытащу изъ савана обезображенный трупъ Тибальта, и не разобью костью какого-нибудь великаго родственника, какъ дубиной, растерявшейся головы моей? О! мнѣ ужь кажется, что вижу духъ брата, ищущій Ромео, пронзившаго его остріемъ меча своего.-- Стой, Тибальтъ, стой!-- Ромео! Ромео! Ромео!-- пью -- пью ради тебя. (Выпиваетъ и бросается на постель.)
  

СЦЕНА 4.

Комната въ домѣ Капулета.

Входить Леди Капулетъ и Кормилица.

   Л. КАП. Постой; вотъ, возьми ключи и достань еще пряностей.
   КОРМ. Въ кухню требуютъ финиковъ и айвы.

Входитъ Капулетъ.

   КАПУ. Живѣй, живѣй, поворачивайтесь! и вторые пѣтухи ужь пропѣли, гасить огонь прозвонили, часа ужь три.-- Посмотри, любезная Ангелика, что на кухнѣ; не жалѣй у меня припасовъ.
   КОРМ. Да перестанетель вы въ бабьи-то дѣла мѣшаться? Подите, прилягте лучше; не соснете -- ей богу, будете больны завтра.
   КАПУ. Ни, ни. Не сыпалъ я ночи на пролетъ и не по такой важной причинѣ, и никогда не хворалъ отъ этого.
   Л. КАП. Шалунъ ты былъ въ свое время; но теперь, извини, не допущу ужь до прежнихъ проказъ. (Уходитъ съ Кормилицей.)
   КАПУ. Ревность, ревность!

Черезъ сцену проходятъ Служители съ вертелами, дровами и корзинами.

   Что это несешь ты?
   1. сл. Не знаю, для поваровъ что-то.
   КАПУ. Такъ поворачивайся же. (Первый Служителъ уходитъ.) А ты сыщи дровъ получше; спроси Питера, онъ покажетъ тебѣ гдѣ они лежатъ.
   2. сл. Не чурбанъ вѣдь и я, синьоръ,-- найду и самъ; зачѣмъ мнѣ полѣньями тревожить Питера? (Уходитъ.)
   КАПУ. Ишь ты; какой ты чурбанъ -- продувная ты бестія.-- Однакожь разсвѣло ужь. Графъ сейчасъ будетъ здѣсь съ музыкой; такъ онъ сказалъ.-- (Музыка за сценой.) Да вотъ и онъ какъ тутъ -- Кормилица!-- жена!-- кормилица!

Входитъ Кормилица.

   Ступай, разбуди и наряжай Джульетту, а я пойду, поболтаю между тѣмъ съ графомъ.-- Поворачивайся же, поворачивайся! женихъ ужь здѣсь. Скорѣй, говорю я! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5.

Комната Джульетты. Джульетта лежитъ на постели.

Входить Кормилица.

   КОРМ. Синьора!-- Джульетта!-- спитъ себѣ.-- Си       Как вестник неба светится крылатый
             Дивящимся приподнятым глазам
             Тех смертных, что, откинувшись, взирают,
             Как мчится он на облаках ленивых,
             Плывёт на лоне воздуха вверху.
   

Джульетта

             Ромео, о, Ромео, для чего
             Ромео ты? Отвергни это имя,
             И от отца родного отрекись.
             А если ты не хочешь, поклянись мне,
             Что любишь, я не буду Капулетти.
   

Ромео (В сторону).

             Ответить ей или ещё мне слушать?
   

Джульетта

             Лишь вражеское имя у тебя,
             Не ты, не ты, хотя ты и Монтекки.
             И что такое есть Монтекки? Разве
             Рука, нога, лицо, иль что другое,
             Что человеку здесь принадлежит?
             О, будь это другое имя! Что же?
             Что в имени? Когда мы назовём
             Иначе розу, запах будет тот же.
             Так и Ромео, если б он не звался
             Ромео, сохранил бы тот же милый
             И полный совершенства, нежный лик
             Без этого названья. О, Ромео,
             Отбрось же это имя, ведь не часть же
             Оно тебя, и всю меня возьми.
   

Ромео

             Беру тебя на этом самом слове: --
             Скажу -- любовь, и в том мне будет имя,
             И заново я буду окрещён,
             Уж никогда не буду я Ромео.
   

Джульетта

             Кто ты такой, что, ночью затенённый,
             Врываешься в мой тайный разговор?
   

Ромео

             Не знаю, как сказать тебе, кто я
             По имени, святая, дорогая,
             Моё мне имя ненавистно ныне,
             Затем что мнится вражеским тебе;
             Когда б я написал его, порвал бы.
   

Джульетта

             Мой слух не впил ещё сто слов твоих,
             Но этот звук, твой голос, я уж знаю.
             Ты не Ромео? Не Монтекки ты?
   

Ромео

             Я не Ромео, нет, я не Монтекки,
             Красивая, коль ты того не хочешь.
   

Джульетта

             Как ты пришёл сюда? Скажи! Зачем?
             Высок забор вкруг сада, и взобраться
             Нелёгкий путь, и это место смерть,
             Коль рассудить, кто ты, и если только
             Кто из родных моих тебя увидит.
   

Ромео

             Любовью окрылён, я эти стены
             Перешагнул. Любовь сдержать ли камню?
             Что может страсть, то страсть свершить дерзает,
             В твоих родных нет остановки мне.
   

Джульетта

             Убьют тебя, коли тебя увидят.
   

Ромео

             Твои глаза опаснее, чем двадцать
             Мечей их. Только с ласкою взгляни,
             И защищен от их вражды я буду.
   

Джульетта

             Я ни за что бы в мире не хотела,
             Чтоб здесь они увидели тебя.
   

Ромео

             От глаз их я укрыт покровом ночи,
             Лишь ты люби, и пусть меня находят: --
             Уж лучше смерть от ненависти их,
             Чем без твоей любви томиться в жизни.
   

Джульетта

             Сюда пришёл -- идя какой дорогой?
   

Ромео

             Любя. Искать заставила любовь.
             Она мне помогла своим советом,
             А я глазами ей. И я не кормчий,
             Но, если бы была ты за морями,
             На самом отдалённом берегу,
             Чтоб клад такой найти, я вдаль поплыл бы.
   

Джульетта

             Ты знаешь, я стою под маской ночи,
             А то б в лице девичий вспыхнул стыд,
             Ведь слышал ты, что здесь я говорила,
             Хотелось бы мне соблюсти всю чинность,
             Хотела бы, о, я бы так хотела
             От слов своих отречься, но довольно
             Слов церемонных. Любишь ты меня?
             Я знаю, скажешь "Да", и буду рада,
             Но, если поклянёшься, -- может быть,
             Окажешься ты в клятве вероломным,
             Юпитер, говорят, смеётся в небе
             Над лживыми обетами влюблённых.
             Ромео милый, если только любишь,
             С правдивостью, признание скажи,
             А если ты находишь, что чрезмерно
             Ты скоро победил меня, я буду
             Капризной, бровь нахмурю, молвлю "Нет",
             Тебе тогда искать меня придётся,
             Иначе же, о, ни за что на свете.
             Поистине, красивый мой Монтекки,
             Я слишком влюблена, и поведенье
             Моё ты можешь счесть уж очень лёгким.
             Но, благородный юноша, поверь,
             Что окажусь я более правдивой,
             Чем те, что могут чуждыми казаться.
             Мне нужно было б быть чужой и странной,
             Я признаю, но ты уже услышал,
             И уберечься не успела я,
             Как страсть любви моей ты здесь услышал.
             Так ты прости меня, и не считай,
             Что лёгкая любовь -- вот так отдаться: --
             Ночь тёмная её разоблачила.
   

Ромео

             Любовь, клянусь луной благословенной,
             Что верхний край деревьев серебрит...
   

Джульетта

             О, не клянись луной непостоянной,
             Что каждый месяц свой меняет круг,
             А то любовь твоя изменной будет.
   

Ромео

             Чем клясться мне?
   

Джульетта

                                           Совсем не нужно клясться,
             А если хочешь, так клянись собой,
             Твоим изящным ликом, пред которым
             Полна я обожанья, -- я поверю.
   

Ромео

             Когда любовь, что в самом сердце здесь...
   

Джульетта

             Нет, не клянись. Хотя моя ты радость,
             Не радуюсь сейчас я договору: --
             Он слишком скор, внезапен, опрометчив,
             На молнию похож: чуть только скажешь
             "Вот молния", её уж больше нет.
             Прощай, мой милый, милый. Доброй ночи!
             Побег любви, в дыханьи лета зрея,
             Быть может, расцветёт цветком красивым,
             Когда мы повстречаемся опять.
             Прощай, прощай. Покой такой же сладкий
             В тебе пусть будет, как во мне он есть [5].
   

Ромео

             Оставишь так меня без утоленья?
   

Джульетта

             Найти сейчас в чём можешь утоленье?
   

Ромео

             Обет любви на мой обет мне дай.
   

Джульетта

             И не спросил, тебе его дала уж,
             И взять его назад [6] хотела б вновь.
   

Ромео

             Хотела б взять назад? Зачем, любовь?
   

Джульетта

             Чтоб щедрой быть, и дать опять, что взято.
             Но я хочу того, что я имею,
             Как море доброта моя безбрежна,
             Моя любовь как море глубока,
             Чем больше отдаю тебе, тем больше
             Во мне любви, и обе бесконечны.

(Кормилица зовет её изнутри.)

             Я слышу в доме шум. Прощай, любовь.
             Сейчас, сейчас, кормилица родная.
             Монтекки, нежный, верным будь. Минутку
             Ещё постой, я возвращусь [7] сейчас.

(Выходит.)

Ромео

             О, ночь благословенная. Мне страшно:
             Ведь ночь кругом, что если всё лишь сон,
             Чрезмерно сладкий, чтоб была в нём правда.

(Джульетта возвращается наверху.)

Джульетта

             Ромео, милый, только два словечка,
             И доброй ночи, вправду я прощусь.
             Коль честною меня любовью любишь,
             И хочешь ты жениться, завтра утром
             Пошли мне весть, -- с тем, кто к тебе придёт, --
             Где и когда обряд свершить ты хочешь,
             И всё моё к твоим ногам сложу я,
             И за тобой, мой принц, пойду везде.
   

Кормилица (За сценой).

             Синьора!
   

Джульетта

                                 Я иду, сейчас. Но если
             Твой замысел не добрый, умоляю...
   

Кормилица (За сценой)

             Синьора!
   

Джульетта

                       Я иду, иду, сейчас.
             Тогда молю, оставь своё исканье
             И предоставь меня моим скорбям: --
             Пришлю к тебе.
   

Ромео

                                 Души моей спасеньем...
   

Джульетта

             Прощай. Сто раз желаю доброй ночи.

(Уходит.)

Ромео

             Сто раз ночь злая, если гаснет свет.
             Любовь к любви -- как школьники из школы,
             От страсти страсть -- путь в школу невесёлый.

(Уходит медленно.)

Музыка рассвета.

(Джульетта возвращается наверху.)

Джульетта

             Ромео, тсс! Сокольничий бы голос,
             Чтобы вернулся этот ястребок.
             Но рабство хрипло и не смеет крикнуть,
             А то бы разломила я пещеру,
             Где Эхо спит, его воздушный голос
             Охрип бы тотчас, более, чем мой,
             От повторенья имени Ромео.
   

Ромео

             Душа моя моё здесь кличет имя!
             Как серебристо-нежен звук любовный
             В ночной тиши, -- в нём музыка для слуха.
   

Джульетта

             Ромео!
   

Ромео

                       Милая моя?
   

Джульетта

                                           В котором
             Часу к тебе прислать за вестью?
   

Ромео

                                                               В девять.
   

Джульетта

             Не запоздаю. Двадцать лет до утра.
             Забыла я, зачем тебя вернула.
   

Ромео

             Я постою, пока ты не припомнишь.
   

Джульетта

             Я позабуду, чтобы ты стоял здесь,
             Припоминая, как с тобой быть сладко.
   

Ромео

             А я всё буду ждать, чтоб ты забыла,
             И дом другой забуду, помня этот.
   

Джульетта

             Почти уж утро. Я бы отпустила
             Тебя, но так, как девочка из клетки
             Пускает птичку, чтоб она скакнула
             Из ласковой руки, и вновь в темницу
             За шёлковую нитку поскорей,
             Любя-ревнуя ту свободу птички.
   

Ромео

             Твоею птичкой быть бы я хотел.
   

Джульетта

             О, милый, и хотела б я того же.
             Но я тебя бы насмерть заласкала.
             Прощай, прощай, как нежно расставанье,
             Я до утра продлила бы прощанье.

(Уходит.)

Ромео

             Сон ласковым очам, -- покой мечтам,
             О, будь я сном, как сладко было б нам!
             К духовному отцу пойду я в келью,
             Поможет он упиться сладкой целью.

(Уходит.)

   

Сцена 3-я

Келья брата Лоренцо.

(Входит Брат Лоренцо с корзинкой.)

Брат Лоренцо

             Взор сероглазый утра смотрит в ночь,
             И хмурый мрак улыбкой гонит прочь.
             Полоски света в облаках востока,
             Как клетки шахмат стелются* далёко.
             Качнулся мрак как пьяный. Вдруг возрос
             Разбег гигантских огненных колёс.
             Пред тем как солнце глаз горящий явит,
             Разбудит день, росу в лучи оправит,
             И выпьет влагу ночи, -- пук готов
             Смертельных трав, целительных цветов.
             Из прутьев ивы, это* дно корзинки
             Прияло все цветы и все былинки.
             Земля -- природе мать, могила ей,
             В могиле -- зарожденье новых дней.
             Её мы грудью кормимся как дети,
             Всё разно в дивных свойствах и в примете,
             В каменьях, в травах, в царстве их немом,
             Могучее изящество во всём.
             Нет ничего столь низкого в природе,
             Чтоб не был клад в том свой, в особом роде,
             И благо, -- коль в неверность отклонить,
             Вдруг явит бунт, сплетёт удавно нить.
             Добро есть зло -- в неверном примененьи,
             Зло иногда -- встаёт в преображеньи.
             Под кожицей вот этого цветка
             Врачующая сила глубока,
             Хотя в нём яд: понюхаешь, -- в нём сила,
             Вкуси, -- и в сердце смерть, и ждёт могила.
             В людском, как в травах, вражьих два царя,
             Свой держат стан, различно говоря: --
             Один есть Благодать*, другой есть Воля;
             Где худший силен, горькая там доля,
             Изъязвлен, чахнет, засыхает цвет.

(Входит Ромео.)

Ромео

             Отец, день добрый!
   

Брат Лоренцо

                                           Милый сын, привет!
             В столь ранний час я слышу нежный голос?
             Знать, что-то в юной голове боролось,
             Что скоро так оставил ты постель: --
             Забота -- старость выбрала как цель,
             Пронзит, тут сон никак уж не вместится,
             Глаза раскрыты, старости не спится.
             Где юность, свежесть, разум без оков, --
             Чуть лёг, дремотен золотой альков.
             Так если встал ты нынче спозаранка,
             Была к тому недобрая приманка.
             А коль не так, нетрудно угадать: --
             Ромео вовсе не ложился спать.
   

Ромео

             Ты прав: мой сон был* явью и картиной.
   

Брат Лоренцо

             Господь, прости грехи. Был с Розалиной?
   

Ромео

             Я, духовник мой, с Розалиной был?
             То имя и тоску его забыл.
   

Брат Лоренцо

             Так, добрый сын. Но где ж ты был? Поведай.
   

Ромео

             Скажу сейчас. Поздравь меня с победой.
             Я пировал с врагом до бела дня;
             Кого я ранил, ранил он меня,
             Но раны мы залечим и укроем,
             Легко ты можешь нам помочь обоим.
             Святой отец, нет злобы, вот я весь,
             И за врага ходатайствую здесь.
   

Брат Лоренцо

             Будь ясен, сын: загадка -- прегрешенье,
             Загадкой будет также отпущенье.
   

Ромео

             Так ясно знай, я сердце не таю, --
             Дочь Капулетти всю любовь мою,
             Красивая, сполна завоевала,
             Друг друга любим мы, клянусь, не мало.
             Свяжи святым нас браком. Где и как
             Мы встретились, и в чём был первый знак,
             И как меняли мы слова обета,
             Пока идём, всё расскажу я это.
             Прошу лишь: счастью дай свою печать,
             Нас согласись сегодня обвенчать.
   

Брат Лоренцо

             Святой Франциск! Какая перемена!
             А Розалина? Ты бежал из плена?
             Забыл так скоро? В юных людях -- ах! --
             Любовь не в сердце, только в их глазах.
             И сколько же, о, Дева Пресвятая,
             За Розалину слёз ты лил, рыдая!
             Истратил столько ценной соли зря,
             Приправу для влюблённости творя
             Напрасную. Твои, с небес, вздыханья
             Ещё не стёрло солнце, -- и стенанья
             Твои ещё звучат в моих ушах,
             След старых слёз здесь на твоих щеках
             Ещё не смыт. Коль ты самим собою
             Был вправду, с этой болью и борьбою, --
             Для Розалины вся была печаль.
             И изменился? И тебе не жаль?
             Суди же: если силы нет в мужчине,
             Так женщина падёт, ей быть в трясине.
   

Ромео

             За ту любовь ты так меня бранил.
   

Брат Лоренцо

             Не за любовь, за бред, за трату сил.
   

Ромео

             Любовь, -- мне говорил, -- пусть схороню я.
   

Брат Лоренцо

             Но не в такой могиле, чтоб, ликуя,
             Другую из могилы той извлечь.
   

Ромео

             Суровую, молю, окончи речь,
             И не брани: кого теперь душою
             Люблю, в ней взгляд за взгляд, мечта с мечтою.
             А в той другой всё было ведь не так.
   

Брат Лоренцо

             Та знала хорошо, что ты пустяк
             Приносишь ей, лишь наизусть читая
             Любовь, и по слогам перебирая.
             Ну что ж, не постоянный ты, пойдём,
             Хочу тебе я помогать в одном: --
             Что если вдруг, из этого союза,
             Вражда домов да будет дружбы уза!
   

Ромео

             Идём скорей. Я так спешу.
   

Брат Лоренцо

                                                     Постой.
             Спешишь, так поскользнёшься, милый мой.

(Уходят.)

   

Сцена 4-я

Улица.

(Входят Бенволио и Меркуцио.)

Меркуцио

             Куда же к чёрту скрылся наш Ромео?
             Он ночевать домой не приходил?
   

Бенволио

             Не приходил. Его слуга сказал мне.
   

Меркуцио

             От бледноликой девы Розалины
             Такие злые терпит он мученья,
             Что надо думать -- он сойдёт с ума.
   

Бенволио

             Тибальт, племянник старой Капулетти,
             В отцовский дом ему прислал письмо.
   

Меркуцио

   Вызов, клянусь жизнью.
   

Бенволио

   Ромео ответит на него.
   

Меркуцио

   Каждый человек, умеющий писать, может ответить на письмо.
   

Бенволио

             Нет, он ответит написавшему письмо:
             На дерзость -- дерзость.
   

Меркуцио

   Увы, бедняк Ромео, он приговорён. Заколот чёрным глазом белоликой девы. Прострелен в ухо любовной песней. Пронзён в самое сердце примерной стрелой слепого стрельца. И ему выходит, лицом к лицу, на Тибальта?
   

Бенволио

   А почему бы нет? Что такое Тибальт?
   

Меркуцио

   Больше, чем кошачий принц, могу тебя уверить. Храбрый капитан всяких доскональностей. Дерётся -- как песню по нотам поёт. Соблюдает размер, и дистанцию, и пропорцию. Делает паузу, кратчайшую паузу, раз, два, три, и клинок в твоей           груди. В шёлковую пуговицу не промахнётся, рассечёт. Дуэлист, словом, дуэлист. Господинчик первого разряда, в уставе чести твёрд. Бессмертное посадо! Пунто реверсо! Ха!
   

Бенволио

   Как?
   

Меркуцио

   Чтоб чума пришла на эти маскарадные пришепётывающие жеманные хари. Эти настройщики новых произношений! "Клянусь, что за клинок! Какой высокий человек! Какая славная потаскушка!" Не срамота ли это, отцы мои, что нас жалят эти залётные мухи, эти щеголи, эти пардонэ муа, которые так сильны в новых формах, что на старой скамье им никак не сидится*. Эти их бон, бон!

(Входит Ромео.)

Бенволио

   Вон Ромео! Вон Ромео!
   

Меркуцио

   Без своей разлюбезной. Прямо сушёная селёдка. О, мясо, мясо, как ты обрыбилось. Теперь он за стихи, излитые Петраркой. Лаура перед его красоткой лишь судомойка; чёрт побери, тут лучшая любовь и рифмы лучше [8]. Дидона только замарашка, Клеопатра цыганка, Елена и Гера потаскушки, Тисбе серый глаз, и ни к чему и не для нас. Синьор Ромео, бонжур. Французское приветствие твоим французским штанам. Хорошую, сударь мой, штуку вы с нами сыграли нынче* ночью.
   

Ромео

   День добрый вам обоим. Какую штуку я сыграл?
   

Меркуцио

   Улизнул, улизнул. Этого ты не разумеешь?
   

Ромео

   Прости, любезнейший Меркуцио, у меня было важное дело. В таких случаях можно и круто повернуть, не заботясь о вежливости.
   

Меркуцио

   Уж чего круче. Прямо поджилки вывернул.
   

Ромео

   Я разумею, чтобы откланяться.
   

Меркуцио

   Вот, вот, в самый раз.
   

Ромео

   Вполне учтивый поворот.
   

Меркуцио

   Я, братец, самый цвет учтивости.
   

Ромео

   Цветок расцветший!
   

Меркуцио

   Именно.
   

Ромео

   Как бальный мой башмак, смотри -- в цвету.
   

Меркуцио

   Хорошо сказано. Продолжай острить, пока башмак твой не станет тупоносым. На одном подошву сносишь, другой будет совсем особенный.
   

Ромео

   По особливой своей особенности ты остришь как особенная особа.
   

Меркуцио

   Бенволио, приятель, подмоги, моё остроумие падает.
   

Ромео

   Хлещи и шпорь, хлещи и шпорь, а то я закричу "Мой выигрыш".
   

Меркуцио

   Нет, если твоё остроумие так же проворно, как дикие гуси, я проиграл. В одной твоей остроте больше гусиного, чем в пяти моих. Я здесь с тобой на положении гуся?
   

Ромео

   Если не гусь, то что же ты другое?
   

Меркуцио

   Я тебя щипну за ухо в таком случае.
   

Ромео

   Нет, добрый гусь, не щиплись.
   

Меркуцио

   Твоё остроумие весьма горькое пирожное и очень острый соус.
   

Ромео

   А разве это не хорошая приправа к вкусному* гусю?
   

Меркуцио

   Остроумие лайковой перчатки: вершок ширины -- в аршин длины вытянешь.
   

Ромео

   Я вытягиваю его до ширины слова "широкий", прибавляю слово "гусь", и выходит, что ты такой гусь, какого не встретишь на всём широком свете.
   

Меркуцио

   Ну что же, неужели не лучше так шутить, чем стонать из-за любви? Вот ты опять добрый приятель. Вот ты опять Ромео. Теперь ты то, что ты есть воистину -- и по природе своей, и по воспитанию. А то эта слюнявая любовь похожа на дурака, который высовывается и раскачивается, не зная, в какую нору ему спрятать свой дурацкий колпак.
   

Бенволио

   Тут стоп, тут стоп.
   

Меркуцио

   Против шерсти погладил -- и говоришь стоп?
   

Бенволио

   Да что ж, ты так ступаешь, что никогда с своим говореньем не кончишь.
   

Меркуцио

   Ты ошибаешься. У меня бы сказ был короток, я себя вычерпал до дна, и более не хотел занимать чужое внимание.
   

Ромео

   Вся сбруя в порядке.

(Входят Кормилица и Пиетро.)

Меркуцио

   Парус! Парус!
   

Бенволио

   Целых два: Рубашка и Юбка.
   

Кормилица

   Пиетро!
   

Пиетро

   Что угодно?
   

Кормилица

   Мой веер, Пиетро.
   

Меркуцио

   Любезнейший Пиетро, пусть она скроет своё лицо: её веер -- прекраснейшее из двух.
   

Кормилица

   Бог пошли вам добрый день, благородные господа.
   

Меркуцио

   Бог пошли вам добрый вечер, благородная красавица.
   

Кормилица

   Как, разве уж вечер?
   

Меркуцио

   Никак не меньше, уверяю вас. Бесстыдный перст циферблата уж принажал полдень.
   

Кормилица

   Подите вы прочь! Что вы за человек?
   

Ромео

   Человек, благородная женщина, которого Бог создал, чтобы самого себя расстроить.
   

Кормилица

   Вот уж что верно, то верно. Очень хорошо сказано. "Чтобы самого себя расстроить?" -- так ведь было сказано? -- Благородные господа, не может ли мне кто-нибудь из вас сказать, где я могу найти молодого Ромео?
   

Ромео

   Я могу вам это сказать. Но молодой Ромео будет уже старше, когда вы его найдёте, чем он был, когда вы отправились его искать. Я младший носитель этого имени, за неимением худшего.
   

Кормилица

   Как вы хорошо говорите!
   

Меркуцио

   Как? Худший -- и хорошо? Метко схвачено. Умно, умно!
   

Кормилица

   Если это вы, синьор, мне нужно вам что-то сказать по секрету.
   

Бенволио

   Она его соизволит пригласить на ужин.
   

Меркуцио

   Сводня, сводня, ловкая* как заяц! Ату его!
   

Ромео

   Что нашёл?
   

Меркуцио

   Не зайца, синьор. Разве что зайца в великопостном пироге, синьор, что-то седоватое и тухловатое, для закуски.

(Напевает.)

             Старый заяц, седой,
             И старый заяц, седой,
             В пост Великий прекрасное мясо.
             Но коль заяц седой
             Тухловат чередой,
             Плохо дело, тут плесень прикраса.
             Ромео, придёшь ты в отцовский дом?
             Мы идём туда обедать.
   

Ромео

   Я нагоню вас.
   

Меркуцио

   Прощайте, древняя синьора. Прощайте (Напевая). "Синьора, синьора, синьора".

(Меркуцио и Бенволио уходят.)

Кормилица

   Чёрт побери, прощайте. -- Скажите, пожалуйста, синьор, что это за наглый выкликатель? Сорванец какой-то отъявленный.
   

Ромео

   Это такой синьор, кормилица, который любит слушать самого себя, и в минуту он больше наговорит, чем способен выслушать в месяц.
   

Кормилица

   Если он что в ущерб моей чести хочет говорить, я с ним расправлюсь, пусть он будет и ещё развязнее, пусть в нём будет двадцать таких молодцов. А если сама не смогу, так найду тех, кто это сделает! Жалкий плут! Я ему не в подружки далась. Я с головорезами не знаюсь. А ты тут стоишь себе и спокойно смотришь, как всякий плут то со мной делает, что ему хочется?
   

Пиетро

   Я не видел никого, кто бы с вами то делал, что ему хочется. Если бы я это увидал, я бы меч быстро из ножон вытащил, за это я поручусь. Я могу за себя постоять, как любой, если случай для ссоры подходящий, и правда на моей стороне.
   

Кормилица

   Нет, перед Богом, я так взволнована, что всё во мне дрожит. Жалкий плут! -- Прошу вас, синьор, на словечко. Как я вам говорила, моя молодая госпожа поручила мне расспросить вас. Что она мне велела говорить, это я про себя удержу. Но, прежде всего, дозвольте мне сказать вам, что, если вы собираетесь её, как говорится, одурачить, это было бы весьма, как говорится, грубо. Благородная госпожа -- молоденькая; так если вы двойную с ней игру задумали играть, -- так -- это не такой товар, чтоб его предложить благородной молодой женщине, и торг тут будет плохой.
   

Ромео

   Кормилица, передай от меня привет твоей госпоже и синьоре. Свидетельствую тебе...
   

Кормилица

   Доброе сердце! Бог мне свидетель, всё это я ей расскажу. Боже Всевышний, как она будет веселиться!
   

Ромео

   Что же ты ей расскажешь, кормилица? Ты даже меня не слушаешь.
   

Кормилица

   Я скажу ей, синьор, что вы свидетельствуете. А это, как понимаю, значит -- поступать совсем по-синьоровски.
   

Ромео

             Скажи ей, чтоб она нашла возможность
             На исповедь придти -- так, вечерком,
             И свадьба будет после, в келье брата
             Лоренцо. За труды свои возьми.
   

Кормилица

   Нет, синьор, благодарю вас. Ни монеточки не возьму.
   

Ромео

             Бери, бери. Я же говорю тебе.
   

Кормилица

   Вечерком, синьор? Она будет, будет там.
   

Ромео

             Стой, добрая кормилица. Послушай: --
             Там, за стеной аббатства, ты увидишь,
             Слуга мой будет, принесёт верёвки,
             Что лестницею будут для меня,
             По ним на мачту радости взберусь я,
             Под тайным кровом ночи. До свиданья.
             Служи нам, и за хлопоты получишь.
             Так до свиданья. Госпоже привет.
   

Кормилица

   Да благословит тебя Бог на небе. Послушайте-ка, синьор.
   

Ромео

   Что скажешь, дорогая кормилица?
   

Кормилица

   А человек-то ваш надёжный? Двое Верней решат, коль одного прогонят.
   

Ромео

             Ручаюсь, достоверен он -- как сталь.
   

Кормилица

   Хорошо, господин, хорошо. Моя госпожа -- прелестнейшая синьора. Господи, Господи, что это было за созданьице, когда она была малюткой! -- Тут в городе есть благородный господин, Парисом его зовут, очень бы ему хотелось усесться здесь* за стол. А ей, голубушке, столько же на него хочется смотреть, сколько на жабу, на самую что ни на есть жабу. Я её иногда и дразню: скажу -- Парис, мол, самый подходящий человек. Так поверите ли, вот по чести правду говорю, прямо как кусок холста побелеет. Скажите, розмарин и Ромео пишутся с одной буквы?
   

Ромео

   Да, кормилица. А в чём дело? Оба начинаются с буквы "Р".
   

Кормилица

   Ах, насмешник! Р -- собачье имя, оно для... Нет, я знаю, Ромео начинается какой-то другой буквой. И какие она словечки разумные говорит о вас и розмарине, приятно бы вам было послушать.
   

Ромео

   Передай мой привет своей госпоже.

(Ромео уходит.)

Кормилица

   Передам, тысячу раз. -- Пиетро!
   

Пиетро

   Что угодно?
   

Кормилица

   Пиетро, возьми мой веер, и ступай впереди.

(Уходят.)

   

Сцена 5-я

Сад Капулетти.

(Входит Джульетта.)

Джульетта

             Когда её послала, било девять,
             Чрез полчаса вернуться обещала,
             Она его найти никак не может?
             Нет, тут не то. Расслаблена она.
             Быть мыслям нужно вестниками сердца,
             Мечтам, что в десять раз скорей летят,
             Чем солнца луч, когда он тень сдвигает
             С нахмуренных холмов. Вот почему
             Несёт любовь на лёгких крыльях голубь,
             И ветробыстрый Купидон крылат.
             Теперь уж солнце на верховной вышке
             В своём дневном скитаньи; с девяти
             Уж три часа длиннейших до полудня,
             А нет и нет её. Когда бы только
             В ней чувства были, и с горячей кровью,
             Она была бы скорою, как мяч,
             Её я перебросила бы словом
             К моей любви, а он её ко мне.
             Но старые на мертвецов похожи,
             Бледны, ленивы, тяжки, как свинец.

(Входит Кормилица с Пиетро.)

             О, Боже, вот она! О, цвет медвяный,
             Кормилица, с какой приходишь вестью?
             Нашла его? Пускай слуга уходит.
   

Кормилица

   Пиетро, стой у ворот.

(Пиетро уходит.)

Джульетта

             Ну, милая Кормилица... Но, Боже,
             Ты смотришь так печально? Если вести
             Печальны, ты их весело скажи,
             А если вести добрые, зачем же
             Ты нарушаешь музыку отрады,
             Играя кислым предо мной лицом?
   

Кормилица

             Устала я. Дай отдохнуть немножко.
             У, кости как болят! Ну и прогулка!
   

Джульетта

             О, чтоб тебе мои взять кости, мне же
             Твои взять вести! Ну, да говори же,
             Прошу тебя, голубушка, скажи.
   

Кормилица

             О, Господи, вот невтерпёж! Не можешь
             Немножко подождать? Я задохнулась.
             Не видишь, нет дыханья у меня?
   

Джульетта

             Как нет дыханья, если есть дыханье,
             Чтоб говорить, что будто нет дыханья?
             Ты больше тратишь времени на эти
             Пустые извинения, чем если б
             Ты вдруг сказала мне, какая весть.
             Хорошая? дурная? Говори же,
             Всё, что ни скажешь, выслушать могу.
             Ответь, ты с доброй вестью или с злою?
   

Кормилица

   Прекрасно, хороший сделала выбор: не знаешь, как выбирать человека. Ромео! Нет, что до него, так нет. Хоть лицо у него и лучше, чем у любого мужчины, но нога его превосходнее всех мужских ног. А что до руки, и до ступни, и до всего тела, хоть о них и нечего заводить разговора, однако же они вне сравнения. Нельзя сказать, чтоб он был цвет учтивости, но, поручусь за него, кроток он, как ягнёнок. Иди своей дорогой, девушка; служи Богу. Вы, что тут, обедали дома?
   

Джульетта

             Нет, нет. Я это знала всё и раньше.
             Что говорит о свадьбе он? О браке?
   

Кормилица

             О, Господи, как голова болит!
             Вот-вот, она разломится на части.
             Да и спина моя! -- Спина! спина!
             Стыдись, что на такие посылаешь
             Меня прогулки, в поиски за смертью.
   

Джульетта

             Сердечно жаль мне, что тебе так худо.
             Кормилица, голубушка, милунчик,
             Скажи, что говорит моя любовь?
   

Кормилица

             Любовь твоя -- как истый благородный,
             И вежливый, и добрый господин,
             Да и красивый, также поручусь я,
             Сказал по чести... Где же ваша мать?
   

Джульетта

             Где мать моя? Как где? Конечно, дома.
             А где ей быть? Как странно говоришь ты!
             "Твоя любовь -- как истый благородный,
             Сказал по чести... Где же ваша мать?"
   

Кормилица

             О, Божья Матерь! Какова горячка!
             Припарка на больные кости мне?
             Уж будь сама себе тогда посыльной.
   

Джульетта

             Вот петля! -- Молви: что сказал Ромео?
   

Кормилица

             На исповедь идти ты разрешенье
             Имеешь?
   

Джульетта

                                 Да, имею.
   

Кормилица

                                                     Ну так к брату
             Лоренцо в келью поспеши. Там ждёт
             Супруг, с которым будешь ты супругой.
             Ну, на щеках твоих уж кровь резвится: --
             Чуть новость скажешь, алый цвет сейчас.
             Иди же в церковь, я другой дорогой,
             Чтоб лестницу добыть, -- по тем ступенькам
             Твоя любовь до гнёздышка взберётся,
             Где будет птичка, в час как будет тьма.
             Я хлопочу, -- велит твоя услада,
             Чуть ночь -- узнаешь бремя, будешь рада.
             Иду обедать. В келью ты ступай.
   

Джульетта

             Мне к счастью путь. -- Кормилица, прощай.

(Уходит.)

   

Сцена 6-я

Келья брата Лоренцо.

(Входят Брат Лоренцо и Ромео.)

Брат Лоренцо

             Да глянет небо ласково на это
             Святое дело, без печали после.
   

Ромео

             Аминь, аминь. Но пусть идут печали,
             Они не могут свет уравновесить
             Той радости, которая в одной
             Минуте -- вот -- любимую увидеть.
             Соедини лишь руки наши словом
             Святым, и что мне смерть, любви угроза?
             Мне только бы назвать её моей!
   

Брат Лоренцо

             В усладе буйство -- и конец такой же,
             И радость в торжестве своём умрёт,
             Как порох и огонь в своём лобзаньи.
             Сладчайший мёд становится противен
             Через свою пленительность, и вкус
             Теряется. Любя, люби -- размерно: --
             Так поступает долгая любовь.
             Кто слишком скор, приходит так же поздно,
             Как тот, кто слишком медлит.

(Входит Джульетта.)

                                                     Вот синьора.
             Ногой столь лёгкой не сотрётся камень.
             Любовь на паутинке может мчаться,
             Что медлит в летнем воздухе, резвясь,
             И всё ж не упадёт. Легка так тщетность.
   

Джульетта

             Духовнику привет сердечный мой.
   

Брат Лоренцо

             Ромео, дочь моя, за нас обоих
             Тебя благодарит.
   

Джульетта

                                           Привет ему.
             А то б за что благодарить он вздумал?
   

Ромео

             Джульетта, если твой восторг способен,
             Как мой, нагромоздиться в полной мере,
             И ты искусней расцветишь его,
             Смягчи своим дыханьем этот воздух,
             И в музыке богатой красноречья
             Всё мыслимое счастье разверни,
             Блеснувшее двоим нам* в этой встрече.
   

Джульетта

             Мечта, богаче сущностью, чем словом,
             Горда собой, не красотой прикрас: --
             В том нищенство, что можно перечислить,
             В моём же сердце так любовь чрезмерна,
             Что половины я не обойму.
   

Брат Лоренцо

             Идём со мной, и совершим всё кратко.
             Прошу простить, вам здесь не быть вдвоём,
             Пока обряд не свяжет двух* в одном.

(Уходят.)

   

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена 1-я

Публичная площадь.

(Входят Меркуцио, Бенволио, Паж и Слуги.)

Бенволио

             Прошу тебя, Меркуцио, уйдём: --
             День жаркий, и гуляют Капулетти,
             При встрече -- ссоры нам не избежать,
             Во время зноя кровь безумно бьётся.
   

Меркуцио

   Ты похож на одного из тех молодцов, что как только в таверну он* войдёт, так меч свой хлоп на стол со словами: "Да не приведёт меня Бог к надобности прибегнуть к тебе". А от действия второй чарки этот самый меч он* подаёт прямо в лицо подающему, когда в том поистине нет никакой надобности.
   

Бенволио

   И я похож на такого молодца?
   

Меркуцио

   Ну ещё бы. В гневе ты так же горяч, как и любой в Италии, и чуть что, ты в волнении, и чуть что, ты в гневе.
   

Бенволио

   Что дальше?
   

Меркуцио

   Нет, если бы здесь было двое таких, вскоре не было бы ни одного из них, потому что один убил бы другого. Ты! Да помилуй, ты затеешь ссору с человеком из-за того, что у него на волос больше или на волос меньше волос в бороде, чем у тебя. Ты будешь ссориться с человеком из-за того, что он щёлкает орехи, а у тебя карие глаза орехового цвета. Какой же глаз, кроме такого глаза, высмотрит в этом предлог для ссоры? Голова твоя так же преисполнена ссорами, как яйцо питательным веществом, хотя из-за ссор голова твоя и пуста как яйцо, болтун. Ты поссорился с человеком только из-за того, что он кашлял на улице и разбудил твою собаку, которая лежала и спала на солнце. Разве ты не повздорил с портным из-за того, что он носил свою новую куртку перед Пасхой? И с другим потому, что он завязал свои новые башмаки старыми лентами? И ты ещё хочешь опекать меня и ограждать от ссор?
   

Бенволио

   Если бы я так же был расположен к ссорам, как ты, каждый человек мог бы купить себе билет на мою жизнь стоимостью в час времени, и четверть часа прибавки.
   

Меркуцио

   Билет на твою жизнь! Живучая голова!

(Входят Тибальт и другие.)

Бенволио

   Клянусь моей головой, там идут Капулетти.
   

Меркуцио

   Клянусь моей пяткой, мне до этого дела нет.
   

Тибальт

   Не отставайте от меня, я буду с ними говорить. -- Синьоры, добрый вечер. Мне нужно сказать слово с одним из вас.
   

Меркуцио

   Только слово с одним из нас? Присоедини к слову что-нибудь. Например, слово и удар.
   

Тибальт

   Вполне к тому готов, если хочешь дать мне к тому повод.
   

Меркуцио

   А ты сам не можешь взять повод, прежде чем его дадут?
   

Тибальт

   Меркуцио, ты с Ромео спелся...
   

Меркуцио

   Спелся! Ты, кажется, полагаешь, что мы серенадные певцы? Если ты хочешь, чтоб мы пели серенады, знай, ничего не услышишь, кроме кошачьего концерта. Вот мой смычок. Он тебя научит танцевать. Чёрт побери, спелся!
   

Бенволио

             Мы говорим на площади публичной,
             Здесь людно, все глаза на нас глядят,
             Уйдёмте же отсюда, и обсудим
             Причины недовольства хладнокровно,
             Иначе разойдитесь.
   

Меркуцио

                                           У людей
             Глаза -- чтобы смотреть, так пусть и смотрят.
             Кто б ни просил меня, не стронусь с места.

(Входит Ромео.)

Тибальт

             Прекрасно. Вот идёт мой человек.
   

Меркуцио

             Будь я повешен, если только будет
             Ливрею вашу он носить, синьор.
             Идите в поле, он за вами следом.
             Почтеннейший, лишь в этом смысле будет
             Он вашим человеком. Вот!
   

Тибальт

                                                     Ромео,
             Та ненависть, что я к тебе питаю,
             В одном вся будет слове: ты бесчестный!
   

Ромео

             Тибальт, любить тебя имею повод,
             И столь серьёзный, что смягчаю гнев свой.
             И говорю: нет, не бесчестный я.
             Прощай же. Вижу, ты меня не знаешь.
   

Тибальт

             Нет, ты, юнец, нанёс мне оскорбленье,
             Не принимаю извиненья я.
             Оружье наголо!
   

Ромео

                                 Опровергаю.
             Я никогда не оскорблял тебя,
             Люблю тебя сильней, чем думать можешь,
             И это говорю, пока узнаешь
             Причину, почему тебя люблю.
             Так добрый Капулетти, -- это имя
             Мне дорого, как и моё, -- покончим!
   

Меркуцио

             Бесчестная и низкая покорность!
             Швырок клинка её умчит сейчас.

(Обнажает меч.)

             Эй, крысолов, Тибальт, готов к прогулке?
   

Тибальт

             Что тебе нужно от меня?
   

Меркуцио

   Что мне нужно, кошачий принц? Лишь одну из твоих девяти жизней, это для весёлого начала, а потом, в соответствии с тем, как ты будешь вести себя со мной, я выбью из тебя и остальные восемь. Ну-ка, хватай за ухо свою рапиру, тащи рыбину из чешуи. Поторапливайся, а то моя раньше срока будет у твоих ушей.
   

Тибальт

   Я готов. (Обнажает рапиру).
   

Ромео

   Милый Меркуцио, спрячь свою рапиру.
   

Меркуцио

   К делу, синьор! Твоё посадо!

(Они бьются.)

Ромео

             Бенволио, клинок свой обнажи,
             Из рук их выбей поскорей оружье!
             Синьоры, стыдно, бросьте эту ссору.
             Меркуцио, Тибальт, принц запретил
             На улицах Вероны эти стычки.
             Постой, Тибальт! Меркуцио!
   (Тибальт и его сторонники уходят.)

Меркуцио

                                                     Я ранен.
             Чтобы чума домам обоим вашим!
             Я конченный. А он ушёл? Не ранен?
   

Бенволио

             Как ранен ты?
   

Меркуцио

                                 Царапина, не больше.
             Царапина. Чёрт побери, довольно.
             Где паж мой? Плут, иди сыщи врача.

(Паж уходит.)

Ромео

   Смелей, приятель. Рана не может быть опасной.
   

Меркуцио

   Нет, она не так глубока, как колодец, и не так широка, как церковные врата, но достаточна, своё дело сделает. Спроси обо мне завтра, найдёшь меня важным и спокойным. Для этого мира, по чести, я наперцован вполне. Чтоб чума на оба ваши дома! Чёрт побери, собака, крыса, мышь, кошка, и оцарапала человека на смерть! Хвастун, негодяй, подлец, который дерётся по учебнику арифметики! На какого дьявола встал ты между нами? Я был ранен, когда ты протянул ко мне руку.
   

Ромео

   Я хотел сделать лучше.
   

Меркуцио

             Бенвольо, помоги мне дотащиться
             Куда-нибудь, а то я чувств лишусь.
             Приди чума к домам обоим вашим!
             Я из-за них услада для червей.
             Да, досыта... Домам обоим вашим...

(Меркуцио и Бенволио уходят.)

Ромео

             Вот, близкий к принцу, человек достойный,
             И лучший друг мой, он смертельно ранен
             Из-за меня. И честь моя теперь
             Запятнана злоречием Тибальта,
             А час тому назад он стал мне братом.
             Джульетта, -- мне сознаться в этом жаль, --
             Мой нрав смягчила, притупила сталь.

(Бенволио возвращается.)

Бенволио

             Ромео! Умер наш Меркуцьо, умер!
             Тот смелый дух стремился к облакам,
             Безвременно он презрил эту землю.
   

Ромео

             О, чёрный день, принёсший нам беду!
             Другие кончат бедствий череду.

(Тибальт возвращается.)

Бенволио

             Вон бешеный Тибальт назад вернулся.
   

Ромео

             Жив! Торжествует! А Меркуцьо нет!
             Прочь, мягкость, я гоню тебя как бред!
             Гнев огнеглазый, будь вождём мне ныне, --
             Тибальт, возьми "бесчестного" назад,
             Душа Меркуцьо здесь, она -- над нами,
             И ждёт, чтобы твоя явилась к ней.
             Ты, или я, иль оба, с ним мы будем.
   

Тибальт

             Юнец злосчастный, здесь ты с ним был вместе,
             С ним и отсюда!
   

Ромео

                                 Это меч решит.

(Они бьются. Тибальт падает.)

Бенволио

             Ромео! Уходи! Беги! Скорее!
             Уж граждане спешат. Тибальт убит.
             Не стой так изумлённо. Будешь схвачен,
             И к смерти принц тебя приговорит. --
             Беги!
   

Ромео

                       О, я игралище судьбы!
   

Бенволио

             Чего ты медлишь? Уходи скорее!

(Ромео уходит.)

(Входят граждане и другие.)

Первый Гражданин

             Какой дорогой побежал убивший
             Меркуцио? Тибальт, убийца этот,
             Какою он дорогой побежал?
   

Бенволио

             Вот здесь лежит Тибальт.
   

Первый Гражданин

             Синьор, привстаньте,
             Во имя принца вы со мной пойдёте.

(Входит Принц со свитой; Монтекки, Капулетти, их Жёны и другие.)

Принц

             Где низкие зачинщики всей смуты?
   

Бенволио

             Принц благородный, всё могу открыть я,
             Как мрачное произошло событье.
             Тот человек, что здесь вот, недвижим,
             Он был убит Ромео молодым,
             Но раньше прегрешил он пред тобою,
             Меркуцио убив своей рукою.
   

Синьора Капулетти

             Тибальт! Племянник! Брата милый сын!
             Родная кровь! О, принц! О, властелин!
             Как принц, ты покараешь преступленье,
             Пролей же кровь Монтекки в искупленье.
   

Принц

             Бенволио, кто спор кровавый начал?
   

Бенволио

             Тибальт, убитый здесь рукой Ромео.
             Ромео говорил с ним очень кротко,
             Просил его подумать, как ничтожен
             Предлог для ссоры, он напоминал,
             Что дело о твоей идёт опале,
             Всё это было сказано с приветом,
             С поклоном, со спокойным взором, тихо,
             Но буйный дух Тибальта глух был к миру, --
             Все доводы оставив без вниманья,
             К Меркуцио он смелому стремит
             Пронзающую сталь до груди прямо,
             Меркуцио, разгорячившись также,
             На остриё стремится остриём,
             И, бранного исполненный презренья,
             Одним ударом смерть он прочь отбросил,
             Другим её к Тибальту устремил,
             Тот с ловкостью удары отражает,
             Ромео в это время им кричит: --
             "Друзья, остановитесь! Разойдитесь!"
             Своей рукой, быстрей, чем языком,
             По остриям губительным ударил,
             Стал между них, но под его рукой
             Предательским швырком Тибальт ударил,
             Жизнь выбил из бесстрашного Меркуцьо,
             И прочь бежал. Но тотчас же вернулся
             К Ромео, а Ромео, полон мщенья,
             И молнии подобен был их бой: --
             Я не успел и выхватить оружье,
             Чтоб попытаться их разъединить,
             Как был убит Тибальт неустрашимый.
             Чуть он упал, Ромео отвернулся,
             И прочь бежал. Коль это всё не правда,
             Тогда пускай Бенволио умрёт.
   

Синьора Капулетти

             Он родственник Монтекки,
             в нём пристрастье,
             Ему внушает ложь его участье,
             Их двадцать было здесь, стеной стена,
             И двадцатью убита жизнь одна.
             Прошу я правосудья, принц: Ромео
             Убил Тибальта, -- пусть умрёт Ромео.
   

Принц

             Его убил Ромео, он Меркуцьо,
             За дорогую кровь -- здесь кто заплатит?
   

Монтекки

             Принц, не Ромео: он был друг Меркуцьо,
             И завершила здесь его вина
             Лишь то, что власть законная должна
             Была закончить, -- это жизнь Тибальта.
   

Принц

             За это преступленье в воздаянье
             Пусть тотчас отправляется в изгнанье.
             Вы ненависть -- на меч, и меч -- к мечу,
             За спор ваш грубый кровью я плачу.
             На вас такие наложу я пени,
             Что будет тяжек гнёт вам сожалений.
             Я буду глух к защите и словам.
             Бесчинство да забудет путь к мольбам.
             Ромео пусть уход свой не затянет: --
             Коль будет схвачен, смерть пред ним предстанет.
             Что дальше мы решим, всё в свой черёд:
             Кто милует убийц, тот сам убьёт.
   

Сцена 2-я

Сад Капулетти.

(Входит Джульетта.)

Джульетта

             На огненных копытах мчитесь, кони,
             К жилищу Феба. Если бы возница
             Был Фаэтон, он к западу вас гнал бы,
             И вмиг примчал бы облачную ночь.
             Спусти завесы, ночь, любовь свершая,
             Чтобы глаза нескромные замкнулись,
             И не увиденный никем Ромео
             В обьятья эти поспешил ко мне.
             Своею красотою освещают
             Влюблённые обряд любовный свой.
             Когда ж любовь слепа, всего ей лучше
             Согласоваться с ночью. Ночь, приди,
             Достойная* и мудрая матрона,
             Вся в чёрном, научи, как потерять,
             И выиграть в едином состязаньи,
             В игре, где два девичества как ставка.
             Моя разгорячившаяся кровь
             В моих щеках, -- вот чувствую, как бьётся, --
             Покровом чёрным ты её укрой,
             Пока любовь так странно осмелеет,
             Что страсть свою -- лишь скромностью сочтёт.
             О, ночь, приди. Приди ко мне, Ромео,
             Ты, день в ночи, приди ко мне скорей,
             На крыльях ночи ты белее будешь,
             Чем свежий снег на вороновых крыльях.
             Ночь нежная, приди, явись любовно,
             Отдай мне, чернобровая, Ромео,
             Он мой, отдай. Когда же он умрёт,
             Возьми его тогда, изрежь на много
             Малюток -- звёзд, и будет свод небес
             Через него таким светло-прекрасным,
             Что целый мир влюблённым будет в ночь,
             Забудет ослепительное солнце.
             Я дом любви купила, но ещё
             Я в обладанье домом не вступила,
             И тот, кому я продана, ещё
             Не наслаждался мной. О, день так скучен,
             Как ночь скучна пред праздником бывает
             Ребёнку, что исполнен нетерпенья: --
             Он с новым платьем, а надеть нельзя.
             О, вот идёт кормилица!

(Входит Кормилица с верёвочной лестницей.)

окружиться.
             Любовь слѣпа, и ей по вкусу онъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Была-бъ слѣпа, не попадала-бъ въ цѣль.
             Онъ гдѣ-нибудь въ тѣни теперь мечтаетъ,
             Желая, чтобъ предметъ его любви
             Былъ обращенъ въ тотъ сладкій плодъ, который
             Зовутъ шутя дѣвицы запрещеннымъ.
             Ромео! доброй ночи! Нѣтъ, иду
             И спать ложусь; постель изъ муравы,
             Мнѣ кажется, прохладна будетъ очень.
             Ну, что-жъ, идемъ?
   

БЕНВОЛІО.

                                           Искать того напрасно,
             Кто хочетъ, чтобъ его не отыскали.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА II.

САДЪ КАПУЛЕТТИ

Входить РОМЕО.

РОМЕО.

             Смѣется тотъ надъ ранами, кто самъ
             Не испыталъ отъ нихъ ужасной боли.

(Джульетта показывается въ окнѣ дома.)

             Но тише! что за яркій свѣтъ у ней
             Является въ окнѣ! О, то востокъ!
             Джульетта -- солнце тамъ. Возстань, возстань,
             Свѣтило красоты, и помрачи
             Завистливой луны туманный отблескъ!
             Она изнемогла и поблѣднѣла
             Отъ скорби, что поклонница ея
             Здѣсь во сто кратъ ея самой прекраснѣй.
             О, не служи завистливой лунѣ!
             Ея покровъ дѣвичій тусклъ и блѣденъ,
             И лишь безумцевъ облекаетъ онъ.
             Отбрось его!-- Да, то любовь моя,
             Моя владычица!.. О, ей извѣстно,
             Что значитъ для меня она. Безъ словъ
             Она мнѣ говорить; но что въ словахъ,
             Когда ихъ взоръ одинъ въ себѣ вмѣщаетъ.
             Я буду отвѣчать на этотъ взоръ.
             Я слишкомъ смѣлъ; та рѣчь не для меня...
             Двѣ самыя блестящія звѣзды,
             Отъ неба удаляйся зачѣмъ-то,
             Всегда берутъ обѣтъ у глазъ Джульетты
             Блескъ разливать въ ихъ сферахъ отдаленныхъ,
             Пока онѣ опять не возвратятся.
             Что, если-бы глаза ея свѣтили
             Тамъ, на небѣ, а здѣсь намѣсто ихъ
             Горѣли звѣзды? О, тогда-бъ затмилъ
             Сіянье ихъ ланитъ ея румянецъ,
             Какъ затмѣваетъ день лампаду ночи.
             А дивный взоръ ея, блистая въ небѣ,
             Такой-бы отъ себя пролилъ тамъ свѣтъ,
             Что птицы-бы запѣли, полагая,
             Что ночь прошла. Но вотъ она склонила
             Чело свое къ рукѣ... О, для чего
             Я не перчатка на прекрасной ручкѣ,
             Я могъ-бы до него коснуться!..
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ахъ!
   

РОМЕО.

             Она сказала что-то? Говори,
             О, говори, мой свѣтозарный ангелъ!
             На высотѣ своей, ты въ эту ночь
             Величія полна, какъ вѣстникъ неба,
             Когда, предъ изумленными очами
             Всѣхъ смертныхъ, неподвижныхъ въ созерцаньи,
             На облакахъ, въ пространствѣ безпредѣльномъ
             Несется онъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Ромео! Для-чего ты --
             Ромео? Отрекися отъ отца!
             Брось это имя! или, если ты
             Не хочешь этого, то поклянись,
             Но лишь такой любовью, какъ моя --
             И я не Капулетти.
   

РОМЕО.

                                           Ждать-ли мнѣ,
             Иль отвѣчать теперь?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Одно лишь имя
             Твое мнѣ врагъ; но ты вѣдь для меня
             Останешься все тѣмъ-же, хоть Монтекки
             Не будешь ты. И что Монтекки значитъ?
             Вѣдь это не рука и не нога,
             И не лицо -- не часть отъ человѣка.
             Что въ имени? что розою зовемъ,
             Вѣдь также-бы равно благоухало
             И подъ другимъ названьемъ. Точно также
             Останется все тѣмъ-же и Ромео,
             Хоть не Ромео будетъ онъ, и въ немъ
             Все тѣже сохранятся совершенства
             И безъ того названья. Брось его!
             За имя-жъ го, которое здѣсь даже
             Не часть твоя, всю, всю возьми меня.
   

РОМЕО.

             А! я ловлю тебя на этомъ словѣ.
             Зови меня любовію -- и снова
             Съ минуты той я буду окрещенъ,
             И никогда не назовусь Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но кто-же ты, сокрытый мракомъ ночи,
             Который могъ внезапно такъ открыть
             Мои всѣ тайны?
   

РОМЕО.

                                           Какъ назвать себя...
             Кто я по имени... Я не умѣю
             Сказать тебѣ, божественная дѣва.
             Мнѣ самому то имя ненавистно
             Затѣмъ, что врагъ твой это имя. Будь
             Написано оно лишь на бумагѣ,
             Я истребить готовъ-бы цѣлый міръ,
             Чтобъ разорвать его и уничтожить.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Еще мой слухъ не уловилъ ста словъ,
             А узнаю ужъ я по сладкимъ звукамъ:
             Тебя зовутъ Ромео, ты Монтекки?
   

РОМЕО.

             Не тотъ и не другой, моя святыня,
             Когда равно обоихъ презираешь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Скажи, какъ ты пришелъ сюда, зачѣмъ?
             Вѣдь стѣны сада высоки и трудно
             Перескочить чрезъ нихъ? Тебя ждетъ смерть,
             Коль изъ родныхъ моихъ здѣсь кто-нибудь
             Тебя застанетъ.
   

РОМЕО.

                                           Черезъ эту стѣну
             На крыліяхъ любви я перенесся.
             Не удержать имъ каменной преградой
             Любви; на что она рѣшится только,
             Исполнитъ все: и потому твои
             Родные мнѣ препятствовать не могутъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ахъ, если здѣсь они тебя застанутъ,
             То умертвятъ тебя.
   

РОМЕО.

                                           Въ твоихъ глазахъ
             Мнѣ болѣе опасности таится,
             Чѣмъ въ двадцати мечахъ ихъ; но одчнъ
             Привѣтливый твой взглядъ -- и остаюсь
             Я невредимъ отъ ихъ коварной злобы.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я ни за что на свѣтѣ не хотѣла-бъ,
             Что-бъ здѣсь они увидѣли тебя.
   

РОМЕО.

             Отъ взоровъ ихъ я скроюсь въ мракѣ ночи;
             Но если не любимъ тобой -- пускай
             Тогда найдутъ меня: отъ злобы ихъ
             Мнѣ легче умереть, чѣмъ жизнь спасти,
             Затѣмъ, чтобъ безъ любви ее вести.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но кто-жъ сюда твой былъ путеводитель?
   

РОМЕО.

             Любовь. Она открыла мнѣ дорогу
             И мнѣ дала совѣтъ, а я глазами
             Ее снабдилъ. Не кормчій я, но будь
             Ты также далеко, какъ берегъ тотъ,
             Который орошаютъ волны моря,
             На все-бъ рѣшился я, чтобъ завладѣть
             Такимъ сокровищемъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Ты видишь, ночь
             Лицо мое отъ глазъ твоихъ сокрыла,
             Не то-бы вдругъ зажглись румянцемъ щеки
             Отъ этихъ словъ, которыя ты слышишь.
             О, я могла-бы поддержать приличье
             И съ гордостью отречься отъ того,
             Что говорила: но.... прощай приличье!
             Скажи-же: любишь-ли? О, знаю: да
             Ты скажешь мнѣ, и я тебѣ повѣрю,
             И клятву дашь -- и можешь обмануть.
             Я слышала, что Зевсъ всегда смѣется
             Надъ лживыми обѣтами любви.
             Ахъ, если любишь ты -- скажи мнѣ прямо,
             И если кажется, что слишкомъ скоро
             Я предалась тебѣ: пожалуй, стану
             Я неприступною -- нахмурю брови
             И буду говорить тебѣ все: нѣтъ,
             А ты за мной ухаживать все будешь.
             Я знаю, что я слишкомъ нескромна,
             И потому я вѣтренной кажуся;
             Но ввѣрь свою мнѣ душу и увидишь,
             Что я вѣрнѣй и постояннѣй тѣхъ,
             Которыя искусно такъ умѣютъ
             Выказывать свое благоразумье.
             Да, я сама была-бы осторожнѣй;
             Но я-ль виной, что ты подслушалъ все,
             Тогда какъ я совсѣмъ о томъ не знала.
             Не называй-же вѣтренной любовью
             Любви моей и искренности той,
             Которыя открылъ лишь мракъ ночной.
   

РОМЕО.

             Клянусь тебѣ луной, моя богиня,
             Луной, осеребрившей тѣ деревья!..
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, не клянись луною, этой блѣдной
             Луной, непостоянной и невѣрной,
             Что мѣсяцъ -- то мѣняющей свой видъ!
             Нѣтъ, я боюсь, чтобъ на нее, мой милый,
             Любовь души твоей не походила.
   

РОМЕО.

             Скажи-же, чѣмъ поклясться мнѣ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ничѣмъ;
             Но если хочешь, поклянись собою:
             Ты мой кумиръ -- и я тебѣ повѣрю.
   

РОМЕО.

             Когда любви возвышенное чувство....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, не клянись! Хоть я тебѣ и рада,
             Но не довольна я, что въ эту ночь
             Такъ скоро здѣсь союзъ нашъ совершился;
             Поспѣшенъ онъ и слишкомъ необдуманъ;
             Да, слишкомъ онъ на молнію похожъ,
             Которая скорѣе исчезаетъ,
             Чѣмъ скажешь: молнья. Доброй ночи, милый!
             Отъ благотворнаго дыханья лѣта
             Пусть разцвѣтетъ зародышъ этой страсти
             Плѣнительнымъ цвѣткомъ -- до новой встрѣчи!
             Прости! да разольется тишина
             Въ душѣ твоей съ тѣмъ сладостнымъ покоемъ,
             Которыми полна такъ грудь моя.
   

РОМЕО.

             И ты меня отпустишь безъ награды?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чего-жъ тебѣ желать еще осталось?
   

РОМЕО.

             Обмѣна клятвы въ вѣрности любви.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я прежде отдала ее тебѣ,
             Чѣмъ ты просилъ, и признаюсь желала-бъ
             Теперь отнять ее.
   

РОМЕО.

                                           Отнять назадъ!
             Но для чего-жъ любовь моей души?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Затѣмъ, чтобъ я могла, мой милый, снова
             Отдать ее тебѣ; но я владѣю
             Ужъ тѣмъ, чего я страстно такъ желаю.
             О, нѣтъ границъ для щедрости моей,
             И глубока любовь моя, какъ море:
             Чѣмъ больше я даю, тѣмъ больше я
             Имѣю, милый мой, и потому
             И та здѣсь, и другая безпредѣльны.

(Кормилица кличетъ ее за кулисами).

             Я слышу шумъ! зовутъ! прощай, мой милый!
             Сейчасъ, сейчасъ!-- Прекрасный мой Монтекки,
             Будь неизмѣненъ! Подожди немного,
             Я возвращусь!
   

РОМЕО.

                                           О, сладостная ночь!
             Но страшно мнѣ,-- боюсь, что ночь теперь...
             Такъ много вдругъ и радости, и счастья
             Быть на яву, мнѣ кажется, не можетъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Три слова лишь Ромео, и потомъ
             Простимся мы: когда твое признанье
             Такъ искренно и бракъ твое желанье,
             Ты завтра мнѣ извѣстіе пришли,
             Съ тѣмъ посланнымъ, который отъ меня
             Придетъ къ тебѣ,-- когда и гдѣ ты хочешь
             Исполнить тотъ обрядъ, и я повергну
             Къ твоимъ ногамъ все, что имѣю я,
             И за тобой, властитель мой прекрасный,
             Хотя на край вселенной я пойду!
   

КОРМИЛИЦА (за кулисами).

             Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Я иду; но если ты
             Другое что-нибудь скрываешь въ мысляхъ,
             Молю тебя....
   

КОРМИЛИЦА (за кулисами).

                                           Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Я иду!
             О, прекрати тогда свои исканья!
             Оставь меня одну съ моей тоской!
             До завтра, я пришлю.
   

РОМЕО.

                                                     О, такъ полна
             Моя душа....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Я сотни разъ тебѣ
             Желаю доброй ночи!
   

РОМЕО.

                                                     И она
             Во столько-жъ разъ несноснѣе мнѣ стала
             Безъ твоего присутствія. Любовь
             Спѣшитъ къ любви, какъ школьники отъ книгъ,
             И такъ-же отъ нея идетъ лѣниво,
             Какъ и они, когда уходятъ въ школу.

(Онъ медленно отходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА (опять у окна).

             Ромео! О, зачѣмъ я не имѣю
             Сокольничаго голоса, чтобъ имъ
             Прекраснаго мнѣ сокола прикликать.
             Звукъ голоса слабѣетъ въ заточеньи
             И громко онъ не можетъ раздаваться,
             Не то-бъ я уничтожила пещеру,
             Гдѣ скрылось эхо, и его-бы отзывъ
             Воздушный сталъ слабѣе моего
             Отъ частыхъ повтореній здѣсь: "Ромео!"
   

РОМЕО.

             То милая зоветъ.... Какъ сладки звуки
             Мелодіи, въ полуночной тиши,
             Такъ сладостны и внятны для души
             Здѣсь голоса двухъ любящихъ....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ромео!
   

РОМЕО.

             Владычица души моей!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Скажи-жъ,
             Въ которомъ мнѣ часу прислать!
   

РОМЕО.

                                                               Въ девятомъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я не замедлю. Двадцать лѣсъ еще
             До той минуты.... Позабыла я,
             Зачѣмъ тебя звала!
   

РОМЕО.

                                           Позволь-же мнѣ
             Остаться здѣсь, пока ты все припомнишь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, если такъ, то все позабывать
             Я стану, другъ, пока ты здѣсь пробудешь,
             И буду помнить лишь одно душой,
             Какъ сладко, какъ отрадно быть съ тобой.
   

РОМЕО.

             Такъ я не отойду, чтобъ ты припомнить
             Какъ можно долѣ не могла, и самъ
             Забуду все, гобою восхищаясь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужъ близко утро. Я хотѣла-бъ, милый,
             Чтобъ ты ушелъ, но лишь не дальше птички,
             Которую, поймавъ шалунъ пускаетъ,
             Какъ узника, закованнаго въ цѣпи,
             Спрыгнуть съ своей руки, а между-тѣмъ
             Все тянетъ онъ ее за шелковинку
             Къ себѣ, такъ страстно онъ ее ревнуетъ
             Къ ея свободѣ.
   

РОМЕО.

                                           О, я радъ твоей
             Быть птичкою.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 И я желала-бъ, милый,
             Но ласками замучила-бъ тебя.
             Прости, прости! Минуты разставанья
             Такой полны тоской очарованья,
             Что долго-бы твердила я: прости! (Уходитъ).
   

РОМЕО.

             Пусть сладкій сонъ твои закроетъ вѣжды
             И разольетъ покой въ твоей груди.
             Теперь пойду къ духовнику я въ келью
             И разскажу о счастіи моемъ.
             Онъ въ этомъ предпріятьи намъ поможетъ.

(Уходитъ).

   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

ЛОРЕНЦО (съ корзиной).

             Уже разсвѣтъ сквозь легкій паръ тумана
             Привѣтствуетъ блѣднѣющую ночь,
             И озаренный мракъ уходитъ прочь
             За быстрой колесницею Титана.
             Но прежде, чѣмъ взойдетъ свѣтило дня
             И озаритъ весь божій міръ лучами,--
             Полезными и вредными травами
             Корзину всю наполнить долженъ я.
             Земля! ты мать природы и могила;
             Милльоны чадъ твоихъ воскормлены
             Твоей живой, таинственною силой,
             И какъ въ гробу въ тебѣ схоронены:
             Различны всѣ, и всѣ равно прекрасны,
             И каждому особый данъ законъ,
             И въ каждомъ благодать и польза ясны,
             И въ каждомъ даръ природѣ принесенъ.
             Все ихъ хранить: и камень, и растенье;
             Но если, измѣнивши назначенье,
             Другой здѣсь путь предметъ себѣ возьметъ:
             Вдругъ изъ добра во зло онъ обратится.
             Такъ человѣкъ -- что часто въ немъ таится
             Высокаго -- въ порокъ онъ облечетъ.
             Но и порокъ украситъ здѣсь дѣянье
             И можетъ дать ему прекрасный видъ.
             Вотъ этотъ цвѣтъ... два свойства онъ хранитъ:
             Употреби его для обонянья --
             Онъ пользу принесетъ, онъ оживить.
             Вкуси его: и чудо перемѣны!
             Онъ всѣ оледенитъ внезапно члены.
             Такъ связаны, такъ дивно слиты въ немъ
             Двѣ разнородныя, живыя силы:
             Одна горитъ живительнымъ огнемъ,
             Другая вѣетъ холодомъ могилы.
             Такихъ-же два противника и въ насъ:
             То благодать и гибельныя страсти.
             И если у вторыхъ душа во власти,
             Завянетъ цвѣтъ плѣнительный тотчасъ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Дня добраго, отецъ, тебѣ желаю.
   

ЛОРЕНЦО.

             Благослови Господь! но чьимъ внимаю
             Привѣтливымъ словамъ такой порой?
             Когда постель покинута тобой
             Такъ рано и для этого желанья,
             Примѣта тутъ тревожнаго мечтанья.
             Разстроенъ ты. У старца сторожитъ
             Въ глазахъ неугомонная забота,
             Онъ неразлученъ съ ней, и оттого-то
             И сонъ его очей не посѣтитъ.
             Когда-жъ, склонясь безпечной головою
             Приляжетъ юноша, навѣрно онъ,
             Плѣняйся волшебною мечтою,
             Ужъ сладкимъ сномъ тотчасъ-же осѣненъ.
             И потому такое посѣщенье,
             Мой добрый сынъ, въ передразсвѣтный часъ
             Порукой мнѣ, что всталъ ты отъ волненья,
             Иль ночь провелъ не закрывавши глазъ.
   

РОМЕО.

             Послѣднее, отецъ мой, справедливѣй:
             Но оттого въ сто кратъ я былъ счастливѣй
             И больше въ томъ душа нашла утѣхъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Прости тебѣ Господь твой тяжкій грѣхъ!
             Ты вѣрно ночь провелъ у Розалины?
   

РОМЕО.

             О, нѣтъ, отецъ! давно ужъ я забылъ
             И имя то, и все, что получилъ
             Съ нимъ горькаго отъ горькой мнѣ судьбины.
   

ЛОРЕНЦО.

             Но гдѣ-жъ ты былъ, Ромео, отвѣчай?
   

РОМЕО.

             Вопроса своего не повторяй,
             Отецъ святой. Души скрывать не стану.
             Я пировалъ всю ночь съ врагомъ моимъ,
             И что-же? вдругъ ударомъ роковымъ
             Я пораженъ, и самъ нанесъ я рану.
             И вотъ къ тебѣ мольбу я приношу:
             Ты можешь дать обоимъ изцѣленье.
             Ты видишь, не хочу врагу я мщенья,
             И за него, отецъ, тебя прошу.
   

ЛОРЕНЦО.

             Будь, сынъ мой, простъ въ рѣчахъ своихъ и кратокъ!
             Въ раскаяньи не надобно загадокъ,
             Не то въ отвѣтъ на исповѣдь свою
             Загадками получишь разрѣшенье.
   

РОМЕО.

             Узнай-же ты души моей стремленье,
             Отецъ святой, узнай любовь мою.
             Для дочери прекрасной Капулетти
             Она на вѣкъ зажглась въ душѣ моей,
             И таже страсть въ огнѣ ея очей
             Видна, какъ и въ душевномъ мнѣ привѣтѣ,
             И мы обручены сердцами съ ней.
             Теперь лишь бракомъ укрѣпить осталось
             Союзъ нашъ. Ты его благослови!
             Гдѣ-жъ встрѣтились мы съ нею, гдѣ мѣнялась
             Душа съ душой обѣтами любви
             Все разскажу дорогой -- обѣщанье
             Лишь дай: свершить сегодня-же вѣнчанье!
   

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ! какъ измѣнился онъ!
             Давно-ли-жъ Розалины красотою
             Безумно такъ ты былъ обвороженъ?
             И вотъ она забыта ужъ тобою?
             О, вижу я, у молодыхь людей
             Не въ сердцѣ, а во взорахъ лишь очей
             Живетъ любовь. Давно-ли-жъ о прекрасной
             По блѣдности ланитъ глаза твои
             Горячихъ слезъ обильные ручьи
             Струили здѣсь такъ горько и напрасно?
             Еще не прояснился въ небесахъ
             Туманъ твоихъ тяжелыхъ воздыханій,
             Еще слеза не стерлась на щекахъ --
             И слышится мнѣ вопль твоихъ страданій.
             О, если это ты, Ромео, былъ,
             И если непритворно всѣ мученья,
             Всѣ горести тогда переносилъ --
             Твоя любовь -- ея была творенье.
             Ты ей одной всѣ муки посвятилъ,
             Ужель въ тебѣ такое измѣненье?
             Произнеси свой приговоръ. Гдѣ-жъ страсть,
             Которая такъ жизнь твою томила?
             Вѣдь женщина тогда лишь можетъ пасть,
             Когда въ мужчинѣ исчезаетъ сила.
   

РОМЕО.

             Не часто-ль самъ меня ты упрекалъ
             За чувства къ этой дѣвушкѣ прекрасной?
   

ЛОРЕНЦО.

             О, нѣтъ, я лишь за пылъ безумно-страстный,
             За иступленье, сынъ мой, порицалъ.
   

РОМЕО.

             Совѣтовалъ страсть сердца роковую
             Похоронить....
   

ЛОРЕПЦО.

                                           Но не въ могилу ту,
             Откуда, схоронивъ любви мечту,
             Ты могъ-бы почерпнуть еще другую.
   

РОМЕО.

             Не будь-же строгъ! къ кому пылаю вновь,
             Любовію мнѣ платитъ за любовь,
             А та не такъ со мною поступала,
             Отецъ святой.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Она, повѣрь мнѣ, знала,
             Что хорошо не выучивъ складовъ,
             Любовь твоя по навыку читала.
             Но такъ и быть, безумецъ молодой,
             Пойдемъ! но знай, что съ цѣлью лишь одной
             Теперь свою вамъ помощь предлагаю:
             Быть можетъ, что васъ бракомъ съединивъ,
             Я двухъ семействъ враждующихъ разрывъ
             Въ согласіе съ любовью обращаю.
   

РОМЕО.

             Пойдемъ, пойдемъ скорѣй! изныла грудь,
             Душа отъ нетерпѣнія томится....
   

ЛОРЕНЦО.

             Мой юный сынъ, благоразумнѣй будь!
             Тотъ падаетъ, кто слишкомъ торопится.

(Уходятъ оба).

   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

Входятъ БЕНВОЛІО и МЕРКУЦІО.

МЕРКУЦІО.

   Ахъ, чортъ возьми! куда-жъ это могъ скрыться Ромео? Неужели всю ночь его не было дома?
   

БЕНВОЛІО.

   Не было. Я спрашивалъ его человѣка.
   

МЕРКУЦІО.

             Все блѣдная виною Розалина.
             Проклятая! свела его съума!
   

БЕНВОЛІО.

             А въ домъ отца племянникъ Капулетти,
             Тибальтъ, прислалъ записку!
   

МЕРКУЦІО.

                                                               Вѣрно вызовъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Ну что-жъ, Ромео дастъ ему отвѣтъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Конечно, каждый отвѣтитъ, кто умѣетъ писать.
   

БЕНВОЛІО.

   Нѣтъ, онъ отвѣтитъ автору письма на то, какъ онъ смѣлъ его задѣть.
   

МЕРКУЦІО.

   Увы! Бѣдный Ромео и такъ уже мертвый: онъ пораженъ черными глазами этой скверной дѣвчонки. Пѣснь любви оглушила его, а сердце прострѣлено тончайшей иголкой, которую слѣпой мальчикъ называетъ стрѣлою. Ну, гдѣ ему теперь сладить съ Тибальтомъ.
   

БЕНВОЛІО.

   А почему-жъ? что такое Тибальтъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Да ужъ могу сказать, что онъ поважнѣй будетъ царя всѣхъ китовъ. Онъ храбрѣйшій изъ всѣхъ кавалеровъ и обработаетъ тебя скорѣй, нежели ты успѣешь пропѣть пѣсенку. Онъ все соблюдаетъ: тактъ, размѣръ, разстояніе. Передохнуть не дастъ: разъ, два -- а ужъ третій у тебя въ груди. Онъ отчаянный забіяка и мастеръ своего дѣла. Не промахнется въ маленькую пуговку. Дуэлистъ, одно слово, дуэлистъ. Баринъ большой руки: готовъ и на вызовъ, и въ секунданты. Безсмертное passado! Punto reverso! ha!
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, далѣе!
   

МЕРКУЦІО.

   Ужъ эти мнѣ вѣтренники съ своими прибаутками, пришепетываньемъ и сладкими манерами! Все на новый ладъ. А клянусь Богомъ, лихой малый, весельчакъ, молодецъ и щеголь. Ну, не досадно-ли почтеннѣйшій, что насъ одолѣли такъ эти чужестранныя мухи, эти разнощики модъ, эти pardonnez-moi, которые дотого стоятъ за каждую новость, что имъ ужъ не сидится на дѣдовскихъ креслахъ.
   

БЕНВОЛІО.

   А, вотъ идетъ Ромео.

Входитъ РОМЕО.

МЕРКУЦІО.

   Ни дать, ни взять высохшая селедка безъ молокъ. О бѣдная плоть! какъ ты истощилась! Онъ теперь въ томъ настроеніи духа, которымъ былъ проникнутъ Петрарка. Въ сравненіи съ предметомъ его страсти, Лаура кухарка. Конечно, она имѣла такого любовника, который воспѣвалъ ее; Дидона въ сравненіи съ нею ни больше ни меньше, какъ шлюха; Клеопатра -- цыганка; Елена и Геро -- потаскушки, а у Тизбе, хоть и были хорошенькіе сѣренькіе глазки, но она передъ нею никуда не годится, lion jour, синьоръ Ромео! Вотъ французское привѣтствіе вашимъ французскимъ штанамъ. Ну, славную ты шутку сыгралъ съ нами вчера.
   

РОМЕО.

   Добраго утра вамъ обоимъ! какую шутку?
   

МЕРКУЦІО.

   Какую?-- надулъ. Понимаешь?
   

РОМЕО.

   Pardon, добрый Меркуціо! У меня много было дѣла, а въ моемъ положеніи позволительно иногда быть невѣжливымъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты хочешь сказать, что въ твоемъ положеніи, ты вынужденъ бываешь преклоняться.
   

РОМЕО.

   Въ смыслѣ учтивости?
   

МЕРКУЦІО.

   О, ты чрезвычайно низкопоклоненъ.
   

РОМЕО.

   Вотъ самое учтивое истолкованіе твоей мысли.
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да, я цвѣтъ всевозможной учтивости.
   

РОМЕО.

   Что касается цвѣтовъ, я ношу только розетки на моихъ бальныхъ башмакахъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Bravo! bravo! Продолжай въ этомъ тонѣ, да такъ, что когда и подошвы оттреплются у этихъ башмаковъ, чтобъ шутка все была слышна въ немъ.
   

РОМЕО.

   О, пустословіе! какое вздорное остроуміе на пустяки!
   

МЕРКУЦІО.

   Бенволіо, сюда, ко мнѣ! на помощь! мое остроумье ослабѣваетъ.
   

РОМЕО.

   Подстегни его да пришпорь, не то я обгоню тебя.
   

МЕРКУЦІО.

   А! вижу: твой умъ гоняется за бѣлымъ лебедемъ да за дикимъ гусемъ, такъ я ужъ насъ. Ты только о томъ и думаешь, тогда какъ я нисколько. Ну, скажи, по совѣсти: участвовалъ-ли я въ твоей охотѣ за лебедями?
   

РОМЕО.

   Ты никогда не былъ моимъ участникомъ. Хорошъ гусь!
   

МЕРКУЦІО.

   За эту выходку я ущипну тебѣ кончикъ уха.
   

РОМЕО.

   Лишь только не кусайся, мой задорный гусь.
   

МЕРКУЦІО.

   Твой умъ ѣдокъ, какъ соусъ съ острою приправой.
   

РОМЕО.

   А развѣ это не кстати къ такому жирному гусю.
   

МЕРКУЦІО.

   Конца нѣтъ остроумію, и оно растягивается, какъ лайка.
   

РОМЕО.

   Я поддерживаю шутливый тонъ для того, чтобъ и въ тебѣ возбуждать подобный.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, согласись, что онъ гораздо лучше твоихъ любовныхъ вздоховъ и стенаній. Ты снова нашъ, ты опять сталъ прежнимъ Ромео, -- тѣмъ Ромео, котораго природа и искусства такъ щедро надѣлили всѣмъ. Этотъ слюнтяй Купидонъ -- точно простофиля, который кидается изъ угла въ уголъ, все розыскивая щелку, куда-бы спрятать свою побрякушку.
   

БЕНВОЛІО.

   Остановись, остановись, довольно!
   

МЕРКУЦІО.

   Ты, кажется, не желаешь, чтобъ моя рѣчь исчезала въ воздухѣ?
   

БЕНВОЛІО.

   Я боюсь, чтобъ она не была слишкомъ длинна.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты ошибаешься: я былъ ужъ на концѣ ея, добравшись до самой сущности дѣла, и хотѣлъ кончить.
   

РОМЕО.

   Смотрите, смотрите, какой красивый нарядъ.

Входятъ кормилица и ПЬЕТРО.

МЕРКУЦІО.

   Парусъ! парусъ! парусъ!
   

БЕНВОЛІО.

   Два: юпка и штаны.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пьетро!
   

ПЬЕТРО.

   Сейчасъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Мое опахало, Пьетро!
   

МЕРКУЦІО.

   Пожалуйста, любезный, подай ей опахало-то, чтобъ закрыть скорѣй ея лицо. Изъ этихъ двухъ вещей, первое гораздо красивѣе.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пошли вамъ Богъ добраго утра, синьоры!
   

МЕРКУЦІО.

   А вамъ пошли Богъ добраго вечера!
   

КОРМИЛИЦА.

   Да развѣ теперь вечеръ?
   

МЕРКУЦІО.

   Да, около того: дерзкая игла кадрана уже чмокнула съ полднемъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Что вы за человѣкъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Человѣкъ, который во вредъ себѣ сотворенъ Богомъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Клянусь честью славно сказано: во вредъ себѣ.-- Каково? Синьоры, не можетъ-ли кто изъ васъ сказать мнѣ, гдѣ я могу найти молодаго Ромео?
   

РОМЕО.

   Я могу сказать вамъ, только молодой Ромео будетъ старѣе, чѣмъ теперь, когда вы его отыщете. Я самый младшій, чтобъ не сказать худшій изъ тѣхъ, которые носятъ это имя.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ахъ, какъ вы хорошо говорите.
   

МЕРКУЦІО.

   Онъ говоритъ -- худшій, а вы находите это хорошимъ? очень остроумно, нечего сказать.
   

КОРМИЛИЦА.

   Если вы, синьоръ, точно Ромео, то я желала-бы поговорить съ вами по секрету.
   

БЕНВОЛІО.

Она сочинитъ съ нимъ какой-нибудь ужинъ.

   

МЕРКУЦІО.

Эге -- сваха, сваха! держи! лови!

   

РОМЕО.

   За кѣмъ это ты гоняешься?
   

МЕРКУЦІО.

   Не за зайцемъ, синьоръ -- впрочемъ, пожалуй, за зайцемъ, только приготовленнымъ въ постномъ пастетѣ, который зачерствѣлъ и заплѣснѣлъ, прежде нежели его отвѣдали.
   
             Старый, тощій бѣлякъ;
             Старый, дохлый бѣлякъ,--
             Для поста онъ годится.
             А русакъ для него
             Слишкомъ жиренъ -- его
             Можно съѣсть, какъ сѣдинка явится.
   
   Ромео, ты пойдешь съ нами къ твоему отцу?
   

РОМЕО.

   Я приду вслѣдъ за вами.
   

МЕРКУЦІО.

   Прощайте, древняя синьора, прощайте! (Онъ и Бенволіо уходятъ).
   

КОРМИЛИЦА.

   Забавное прощанье! Скажите, пожалуйста, кто такой этотъ наглецъ?
   

РОМЕО.

   Это такой человѣкъ, который любитъ самъ себя слушать, и который въ одну минуту наговоритъ больше, чѣмъ переслушаетъ въ мѣсяцъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Еслибъ онъ осмѣлился задѣть меня, я-бы справилась съ нимъ, -- да хоть-бы и еще съ двадцатью молодцами подюжѣе его. Ахъ, онъ гнусный нахалъ! Да развѣ я вѣтринница какая досталась ему, или его братъ повѣса? (Пьетро). А ты стоишь тамъ, спустя рукава, да смотришь, какъ всякій нахалъ издѣвается надо мною.
   

ПЬЕТРО.

   Я никого не видалъ, кто-бъ надъ вами издѣвался, а еслибъ увидѣлъ, то въ мигъ-бы обнажилъ свой мечъ, чтобъ защитить васъ. Представься только случай къ доброй ссорѣ, да притомъ, если и законъ на моей сторонѣ, то могу сказать, я не хуже другаго съумѣю обнажить мой мечъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Это меня такъ раздосадовало, что всѣ мои косточки ходуномъ ходятъ. Дерзкій нахалъ! Ну, синьоръ, на пару словъ! Видите... Моя молодая госпожа поручила мнѣ отыскать васъ... Ну, а что она велѣла вамъ сказать, объ этомъ я помолчу покуда. Сперва позвольте мнѣ вамъ доложить, что если вы намѣрены, какъ говорятъ, позабавиться только съ нею, то это будетъ съ вашей стороны, съ позволенія сказать, безчестный поступокъ. Она такъ молода еще... Если вы оскорбите ее этимъ, то это будетъ нехорошая штука съ вашей стороны -- недостойное предложеніе такой благородной дѣвицѣ какъ она.
   

РОМЕО.

   Няня, расхвали только меня своей госпожѣ, и я беру тебя въ свидѣтельницы.
   

КОРМИЛИЦА.

   Добрая душа! Вѣрьте мнѣ, я это все ей разскажу. Боже мой! да она будетъ наисчастливѣйшая женщина!
   

РОМЕО.

   Да что-же ты, няня, ей скажешь? вѣдь ты не дослушала меня.
   

КОРМИЛИЦА.

   Я скажу ей, синьоръ, что вы берете меня въ свидѣтельницы, а это, какъ я смѣкаю, дѣло благороднаго человѣка.
   

РОМЕО.

   Попроси ее, чтобъ она придумала предлогъ пойти на исповѣдь, ныньче послѣ обѣда, и тамъ въ кельѣ у отца Лоренцо мы свершимъ вѣнчальный обрядъ. Вотъ тебѣ за труды. (Даетъ деньги).
   

КОРМИЛИЦА.

   Что вы, что вы синьоръ! Нѣтъ, нѣтъ, я денегъ ни зачто не возьму.
   

РОМЕО.

   Ну, полно, возьми!
   

КОРМИЛИЦА.

   Такъ нынче послѣ обѣда? Очень хорошо, синьоръ, она будетъ.
   

РОМЕО.

             А ты за монастырскою оградой
             Насъ подожди. Мой человѣкъ въ то время
             Съ веревочною лѣстницей придетъ,
             Которая въ таинственную ночь
             Должна вознесть меня наверхъ блаженства.
             Прощай-же! Будь вѣрна.-- Награда будетъ.
             Замолви ей хоть слово обо мнѣ!
   

КОРМИЛИЦА.

             Пошли Господь вамъ счастья! Ахъ, синьоръ,
             Послушайте!
   

РОМЕО.

                                           Что говоришь ты, няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             Надеженъ-ли вашъ будетъ человѣкъ?
             Вы можетъ-быть слыхали поговорку:
             Что тайною тогда быть можетъ тайна,
             Когда изъ двухъ одинъ ее не знаетъ.
   

РОМЕО.

             Онъ твердъ, какъ сталь, -- ручаюсь за него.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ну, это хорошо, синьоръ. Вѣдь госпожа моя прелесть. Ахъ, Господи Боже мой! А какая она маленькая-то была! Знаете, въ городѣ есть благородный графъ Парисъ; онъ очень зарится на этотъ лакомый кусочекъ, да она-то, бѣдная моя, видѣть его не можетъ. Онъ для нея противнѣе жабы. Я иной разъ, чтобъ подразнить ее, говорю, что Парисъ отличный человѣкъ, такъ вѣрите-ли: она поблѣднѣетъ, какъ полотно. А что, хочу я спросить васъ: розмаринъ и Ромео съ одной буквы начинаются, аль нѣтъ?
   

РОМЕО.

   Но для-чего это нужно? Конечно оба слова начинаются съ Р.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ахъ, насмѣшникъ, насмѣшникъ. Да вѣдь это собачья буква ррръ... Нѣтъ, ужъ я знаю: вѣрно не съ этой. А ужъ какъ она складно прибираетъ про васъ и про розмаринъ. Любо-бы было вамъ послушать.
   

РОМЕО.

   Напомни-жъ обо мнѣ своей синьорѣ.

(Уходитъ).

КОРМИЛИЦА.

   Тысячу разъ. Пьетро!
   

ПЬЕТРО.

   Я здѣсь.
   

КОРМИЛИЦА.

Теперь возьми мое опахало и ступай впередъ. (Оба уходятъ).

   

СЦЕНА V.

САДЪ КАПУЛЕТТИ

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Часы пробили девять, какъ ушла
             Кормилица. Она чрезъ полчаса
             Хотѣла возвратиться непремѣнно.
             Быть можетъ, не нашла его... иль нѣтъ, --
             Не оттого: увы! она хромаетъ.
             Ахъ! мыслямъ-бы послами быть любви,
             Которыя въ сто разъ летятъ быстрѣе,
             Чѣмъ солнца лучъ сгоняетъ тѣнь съ холмовъ.
             Вотъ почему, всегда любви богиню
             Несутъ на легкихъ крыльяхъ голубицы.
             И крылья Купидона также быстры,
             Какъ вѣтеръ. Солнце ходъ дневной свершая,
             Достигло уже крайней высоты,
             И съ девяти часовъ прошло до полдня
             Три длинные часы -- а няни нѣтъ.
             О, еслибъ страсть кипѣла въ ней и кровь
             По жилымъ-бы струилась молодая,
             Она была проворна-бы, какъ мячъ,
             И вѣсти намъ бросала-бъ другъ отъ друга;
             Но старики почти какъ мертвецы:
             И медленны всегда, и неподвижны,
             И блѣдны, какъ свинецъ.

Входитъ кормилица.

                                                     Но вотъ она!
             Ахъ, милая кормилица скорѣй,
             Скорѣе говори, какія вѣсти!
             Ты видѣла его? Оставь слугу.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ступай, Пьетро, и тамъ насъ дожидайся.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ну, говори-жъ! О, Боже! взглядъ твой мраченъ...
             Но, все равно, хотя печальна вѣсть,
             Разсказывай ее мнѣ веселѣе!--
             А радостна -- зачѣмъ-же грустнымъ видомъ
             Такъ портить каждый звукъ ея отрадный!
   

КОРМИЛИЦА.

             Нѣтъ силъ... Дай отдохнуть мнѣ хоть минутку!
             Всѣ косточки болятъ -- дала мнѣ гонку.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Тебѣ свои отдать я кости рада,
             Лишь только говори скорѣе, няня.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, Господи! да подожди немножко.
             Вѣдь видишь ты, что я едва дышу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А все-же достаетъ на столько духу,
             Чтобъ вымолвить, что дышешь ты едва.
             Вѣдь тѣ слова, которыми ты медлишь,
             Длиннѣй чѣмъ вѣсть, которой ожидаю.
             Худая-ль, добрая-ль -- отвѣть скорѣй!
             Подробности ждать буду терпѣливо.
             Скажи-же мнѣ: дурна, иль хороша?
   

КОРМИЛИЦА.

   Ну, ужъ сдѣлала выборъ!-- Признаюсь: ужъ не умѣешь выбирать человѣка. Ромео -- да нѣтъ, не о томъ рѣчь -- хоть онъ самый красивый мужчина, что за станъ -- чудо! А ужъ руки, ноги -- хоть о нихъ и не стоитъ говорить, а все-таки нельзя не сказать, коли онѣ выше всякаго сравненья. Хоть онъ не то, чтобъ черезъ чуръ ужъ вѣжливъ, но ручаюсь, что кротокъ какъ агнецъ. Помоги тебѣ Господь! А что, ужъ обѣдали у насъ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, нѣтъ. Все это я и прежде знала.
             Но что-жъ онъ говорилъ о нашемъ бракѣ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Охъ, Господи! какъ голова болитъ --
             Стучитъ -- какъ будто разскочиться хочетъ....
             А поясница.... Охъ, ужъ поясница!
             Богъ вамъ судья! меня на побѣгушки
             Опредѣлили.... Голову сложу въ нихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ну, право-же мнѣ, душка, жаль тебя.
             Скажи-же, няня, что сказалъ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

             Ромео вашъ, какъ умный человѣкъ,
             И молодой, и добрый, и учтивый,
             И даже, побожусь: благочестивый,
             Мнѣ говорилъ... А маменька гдѣ ваша?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Гдѣ маменька? да гдѣ-жъ, -- конечно дома,
             Какъ странно ты мнѣ, няня, отвѣчаешь:
             "Ромео вашъ, какъ умный человѣкъ
             И молодой, и добрый, и учтивый",
             И вдругъ: гдѣ маменька?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Ахъ, матерь Божья!
             Какъ вспыхнула! Ну, что-же будетъ дальше?
             Ты такъ-то мнѣ больныя кости лечишь?
             Ну, хлопочи-жъ о всемъ теперь сама.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Увертки все. Да что-жь сказалъ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

             Имѣете-ль вы нынче позволенье
             Идти на исповѣдь?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Имѣю.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                               Ну,
             Спѣшите-же къ отцу Лоренцо въ келью.
             Тамъ ждетъ женихъ, чтобъ сдѣлать васъ супругой.
             Ну, вотъ и кровь вдругъ къ щечкамъ прилила,
             И заигралъ румянецъ въ нихъ отъ слова.
             Спѣшите-жъ въ церковь; я другою дорогой
             За лѣстницей пойду: по ней вашъ милый,
             Какъ ночь придетъ, полѣзетъ, чтобъ голубку
             Достать себѣ изъ теплаго гнѣзда.
             Вѣдь въ вашихъ-то дѣлахъ сердечныхъ я
             Чернорабочая -- несу лишь бремя.
             Но погоди: настанетъ скоро время,
             Сама ты понесешь его, дитя....
             Ступай-же въ келью, я пойду обѣдать.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Иду къ блаженству.... До свиданья, няня!

(Объ уходятъ).

   

СЦЕНА VI.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

Входятъ ЛОРЕНЦО и РОМЕО.

ЛОРЕНЦО.

             Да ниспошлетъ благословенье небо
             На этотъ бракъ, и всякую печаль,
             Могущую смѣнить блаженство ваше,
             Да отженитъ!
   

РОМЕО.

                                           Аминь, аминь, аминь.
             Какая-бъ ни ждала въ грядущемъ скорбь,
             Блаженства ей того не перевѣсить,
             Которое даритъ ея мнѣ взглядъ.
             Соедини лишь насъ священнымъ словомъ,
             И пусть тогда зіяетъ смерти пасть --
             Лишь только-бъ мнѣ назвать ее моею.
   

ЛОРЕНЦО.

             Мой юный сынъ, повѣрь, такая страсть
             Кончается здѣсь горестью нерѣдко
             И гибнетъ при началѣ самомъ счастья.
             Такъ жгучею своею лаской пламя
             Въ мгновенье ножираетъ пылкій порохъ.
             Въ излишествѣ употребленный медъ
             И портитъ вкусъ, и приторенъ бываетъ.
             Умѣреннѣй люби!-- прочнѣе это.
             Чтобъ поспѣвать во время -- вѣрь, ненужно
             Ни медлить, ни спѣшить, А! вотъ синьора!
             Такая ножка не топтала ввѣкъ
             Намощенныхъ въ моемъ пріютѣ камней.
             Любовники пройдутъ по паутинѣ,
             Что тянется по воздуху весной
             И не споткнутся. Да, такъ легковѣсна
             Мірская суета.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Отцу Лоренцо
             Я вечера пріятнаго желаю.
   

ЛОРЕНЦО.

             Пускай за насъ обоихъ, дочь моя,
             Теперь благодаритъ тебя Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ и ему такой-же мой привѣтъ,
             Чтобъ онъ меня благодарилъ не даромъ.
   

РОМЕО.

             О, если такъ полна душа твоя
             Любовью и блаженствомъ, какъ моя,
             И выразить ты можешь ихъ сильнѣе --
             Такъ говори! открой уста, открой
             И воздухъ услади своимъ дыханьемъ;
             Пусть нѣжный, сладкозвучный голосъ твой
             Передаетъ всю прелесть обаянья,
             Которую мы чувствуемъ съ тобой
             Въ безцѣнныя мгновенія свиданья!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, истинному чувству не дано
             Высказываться въ громкихъ выраженьяхъ,
             Оно безъ нихъ само собой полно,
             И нѣтъ ему нужды въ ихъ украшеньяхъ.
             Тотъ бѣденъ, кто богатства счелъ свои.
             Нѣтъ мѣры, нѣтъ границъ моей любви,
             И потому не счесть мнѣ даже трети
             Ея даровъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Пойдемте-жъ и скорѣй
             Приступимъ къ дѣлу! Я васъ не оставлю,
             Пока союзъ вашъ церковь не скрѣпитъ.

(Уходятъ всѣ).

   

АКТЪ ТРЕТІЙ.

СЦЕНА I.

ПЛОЩАДЬ.

МЕРКУЦІО, БЕНВОЛІО, пажъ и слуги.

БЕНВОЛІО.

             Прошу тебя, Меркуціо, уйдемъ.
             На улицахъ навѣрно Капулетти,
             А встрѣтившись мы ссоры не минуемъ:
             Всегда сильнѣй въ день жаркій кровь кипитъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты похожъ на одного изъ господчиковъ, которые едва переступивъ порога таверны хлопъ шпагу свою на столъ да и скажутъ: пошли Господи, чтобъ мнѣ нынче не было въ тебѣ нужды, а послѣ второй чарки обнажатъ ее на перваго прислужника, который имъ попадется, безъ всякой причины.
   

БЕНВОЛІО.

   Будто я похожъ на этого господина?
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да; ты вспыльчивѣе, чѣмъ всѣ итальянцы вмѣстѣ. Чуть разгорячился -- и вскинѣлъ; а какъ вскипишь, ты очень горячъ.
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, что-жъ изъ этого?
   

МЕРКУЦІО.

   А вотъ что: еслибъ было двое такихъ молодцовъ, какъ ты, мы въ непродолжительномъ времени лишились-бы обоихъ. Они неминуемо убили-бы другъ друга.. Ты, да, именно ты, готовъ придраться къ человѣку за то, что у него въ бородѣ однимъ волосомъ больше или меньше, чѣмъ у тебя. Ты въ состояніи поссориться съ человѣкомъ, который грызетъ орѣхи, потому только, что у тебя глаза орѣховаго цвѣта. Спрашивается: какой другой глазъ, кромѣ твоего, можетъ въ этомъ подмѣтить предлогъ для ссоры? Твоя голова полна задора, какъ яйцо бѣлкомъ и желткомъ; только она, бѣдная, получила ужъ столько ударовъ, что стала больше походить на жировое яйцо. Ты, кажется, съ однимъ подрался за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и разбудилъ твою собаку, которая спала въ то время, растянувшись на солнцѣ. Развѣ ты не сцѣпился съ портнымъ за то, что тотъ осмѣлился надѣть свой новый камзолъ до Святой? а съ другимъ за то, что онъ къ своимъ новымъ башмакамъ пристегнулъ старые ремешки! И ты уговариваешь меня избѣгать ссоры.
   

БЕНВОЛІО.

   Я думаю, еслибъ я былъ такой забіяка, какъ ты, такъ давно-бы запродалъ свою жизнь первому встрѣчному, который поручился-бы за часъ моего существованія.
   

МЕРКУЦІО.

   Ужъ и жизнь-бы запродалъ! О, простота!

Входитъ ТИБАЛЬТЪ съ своими приближенными.

БЕНВОЛІО.

   Клянусь головой, сюда идутъ Капулетти!
   

МЕРКУЦІО.

   Клянусь пятой -- мнѣ все равно.
   

ТИБАЛЬТЪ (своимъ приближеннымъ).

             Быть здѣсь, при мнѣ. Привѣтъ мой вамъ, синьоры!
             Съ однимъ изъ васъ сказать мнѣ нужно слово.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, стоитъ-ли говорить съ кѣмъ-нибудь изъ насъ одно слово. Не лучше-ли сочетатъ его съ чѣмъ-нибудь, такъ чтобъ вышло слово и ударъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Если вы, синьоръ, подадите къ тому поводъ, то найдете меня всегда готовымъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Какъ-будто мудрено найти предлогъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Меркуціо одной партіи съ Ромео,
   

МЕРКУЦІО.

   Одной партіи? ужъ не принимаешь-ли ты насъ за странствующихъ музыкантовъ? Когда такъ, то берегись! ты услышишь отъ насъ много рѣзкихъ тоновъ. Вотъ мой смычокъ ('показывая на мечъ^, онъ заставить тебя плясать. Ахъ, чортъ возьми!-- одной партіи....
   

БЕНВОЛІО.

             Мы разговоръ ведемъ на площади.
             Не лучше-ли уйти отсюда дальше,
             Иль разбирать обиды хладнокровнѣй?
             Здѣсь всѣ глаза на насъ устремлены.
   

МЕРКУЦІО.

             И пусть глядятъ, они на то даны,
             А я ни для кого не тронусь съ мѣста.

Входитъ РОМЕО.

ТИБАЛЬТЪ.

             Э, съ Богомъ вы! Вотъ кто къ моимъ услугамъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Пускай меня повѣсятъ, коль Ромео
             Когда-нибудь носилъ ливрею вашу.
             А впрочемъ, позовите на барьеръ,
             Навѣрно онъ послѣдуетъ за вами,
             И въ этомъ смыслѣ къ вашимъ онъ услугамъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Та ненависть, Ромео, что кипитъ
             Въ душѣ моей, избрать тебѣ не можетъ
             Привѣтствія другаго, какъ подлецъ.
   

РОМЕО.

             Причина та, за что тебя люблю я,
             Велитъ простить мнѣ бѣшеный твой взрывъ
             И слово то, которое послалъ мнѣ,
             Тибальтъ! Я не подлецъ. Затѣмъ прощай,
             Не понялъ ты меня.
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Нѣтъ, нѣтъ, подлецъ.
             Твои слова не извиняютъ дѣла.
             Скорѣй вернись и мечъ свой обнажай!
   

РОМЕО.

             Клянусь, что я тебя не оскорблялъ.
             Нѣтъ, я люблю тебя, гораздо болѣ,
             Чѣмъ думаешь, хоть ты о томъ не знаешь.
             Умѣрь-же ты запальчивость свою,
             О добрый Капулетти, чье мнѣ имя
             И дорого и мило, какъ мое.
   

МЕРКУЦІО.

             О низкое и глупое смиренье!
             Его сотретъ одно: à la stoccata!...
             Ну, выступай, Тибальтъ! Ну, крысоловъ!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Но ты чего желаешь отъ меня?
   

МЕРКУЦІО.

   Ничего, кромѣ одной изъ вашихъ девяти жизней, почтенный царь котовъ. Изъ остальныхъ восьми я возьму на себя смѣлость надѣлать сухарей. Все это будетъ зависѣть отъ вашего обращенія со мной. Не угодно-ли вамъ вытащить за уши вашъ мечъ изъ ноженъ? Торопитесь, не то мой какъ-разъ явится около вашихъ ушей.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Я къ вашимъ услугамъ.

(Они обнажаютъ мечи).

РОМЕО.

             Меркуціо, прошу тебя, вложи
             Свой мечъ въ ножны.
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, ну, синьоръ, passado!

(Дерутся).

РОМЕО.

             Бенволіо! такъ обнажимъ свои
             И выбьемъ ихъ оружье? Что за вспышки!
             Стыдитесь, господа! Тибальтъ! Тибальтъ!
             Меркуціо! Вѣдь герцогъ запретилъ
             На улицахъ Вероны эти схватки.
             Меркуціо! Тибальтъ! Остановитесь!

(Тибальтъ уходитъ съ своими приближенными).

МЕРКУЦІО.

             Чума, чума на оба эти дома!
             Онъ рану мнѣ нанесъ, а самъ ушелъ
             И невредимъ остался.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Раненъ ты?
   

МЕРКУЦІО.

             Царапина,-- но этого довольно.
             Гдѣ, гдѣ мой пажъ? (Пажу.) Шалунъ, сыскать хирурга.

(Пажъ уходитъ)'

РОМЕО.

             Не бойся, другъ: не глубока вѣдь рана.
   

МЕРКУЦІО.

   Конечно, она не такъ глубока, какъ колодезь, и не такъ широка, какъ церковныя ворота, но все годится. Навѣдайся обо мнѣ завтра, такъ увидишь: я раненъ на смерть.... И эта собака, крыса, мышь, кошка, могъ убить человѣка! Я выключенъ изъ этого міра.... Позоръ на оба ваши дома! Хвастунъ, мерзавецъ, негодяй, который дерется по правиламъ ариѳметики! Зачѣмъ, чортъ возьми, ты сталъ между нами? я получилъ эту рану изъ-подъ твоей руки.
   

РОМЕО.

             Я къ лучшему все думалъ сдѣлать, другъ.
   

МЕРКУЦІО.

             О, отведи меня куда-нибудь,
             Бенволіо!... Ужъ я теряю силы....
             Чума, чума на оба ваши дома!
             Я чувствую, они на пиръ червямъ
             Ушлютъ меня.... О, да, проклятье имъ!

(Бенволіо уводитъ Меркуціо).

РОМЕО.

             Такъ этотъ человѣкъ, мой лучшій другъ
             И герцогу родной ближайшій, раненъ
             Смертельно за меня? И честь моя
             Поругана Тибальтомъ -- тѣмъ Тибальтомъ,
             Который часъ назадъ мнѣ сталъ роднымъ?
             О, какъ твоя, Джульетта, красота
             Желѣзный правъ мой страшно измѣнила
             И сдѣлала меня женоподобнымъ!

Входитъ БЕНВОЛІО.

БЕНВОЛІО.

             Ромео, другъ! Меркуціо нашъ умеръ.
             Его душа, презрѣвши міръ земной,
             Уже царитъ теперь за облаками.
   

РОМЕО.

             И этотъ день ужасный, роковой
             Источникъ дней съ лютѣйшими бѣдами.

Входитъ ТИБАЛЬТЪ.

БЕНВОЛІО.

             А, вотъ и онъ, заносчивый Тибальтъ.
   

РОМЕО.

             И живъ, и торжествуетъ онъ побѣду!
             А храбрый нашъ Меркуціо убитъ!
             Лети-жъ на небеса святая кротость!
             А ты -- ты, злоба съ жгучими очами,
             Ты будь путеводителемъ моимъ!
             Я подлеца Тибальту возвращаю,
             Въ котораго меня онъ окрестилъ.
             Еще не высоко должна подняться
             Теперь душа Меркуціо надъ нами,
             Съ твоею ожидая сладкой встрѣчи.
             Иль ты, иль я, иль оба мы къ нему
             Отправимся.
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                 Ты былъ здѣсь неразлученъ
             Съ нимъ, юноша, и тамъ ты будешь съ нимъ.
   

РОМЕО.

             Мечи рѣшатъ скорѣе это дѣло.

(Дерутся. Тибальтъ падаетъ).

БЕНВОЛІО.

             Тибальтъ убить. Бѣги скорѣй, Ромео,
             Скорѣй! Всѣ жители сойдутся; герцогъ,
             Коль здѣсь тебя найдетъ, на казнь осудитъ,
             Скрывайся-же, бѣги скорѣй отсюда!
   

РОМЕО.

             О, какъ судьба играетъ мной ужасно!
   

БЕНВОЛІО.

             Да что-же ты стоишь? бѣги, бѣги!

(Ромео уходитъ).

Входитъ толпа гражданъ.

ОДИНЪ ИЗЪ ГРАЖДАНЪ.

             Куда Тибальтъ шаги свои направилъ?
             Гдѣ скрылся онъ -- Меркуціо убійца?
   

БЕНВОЛІО.

             Вотъ мертвый онъ лежитъ передъ тобой.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Прошу, синьоръ, васъ именемъ закона
             Послѣдовать за мной безпрекословно!

Входятъ Герцогъ со свитой, МОНТЕККИ, КАПУЛЕТТИ, ихъ жены и другіе.

ГЕРЦОГЪ.

             Гдѣ гнусные начинщики той драки?
   

БЕНВОЛІО.

             Свѣтлѣйшій герцогъ, я могу открыть
             Всѣ грустныя подробности ихъ ссоры;
             Вотъ онъ лежитъ, сраженъ рукой Ромео,
             Тотъ, кѣмъ убитъ твой родственникъ Меркуціо.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Сынъ брата моего! Племянникъ милый,
             О зрѣлище плаче е совсѣмъ идущая къ лакомому гусю.
   

МЕРКУЦІО.

   О! Вотъ лайковая острота, изъ узкаго вершка вытянется шириною на полный аршинъ.
   

РОМЕО.

   Я растягиваю для слова -- полный, что сдѣлаетъ изъ тебя кругомъ полнаго гуся.
   

МЕРКУЦІО.

   Что, не лучше ли это любовныхъ стенаній? Теперь ты обходителенъ, теперь ты Ромео; теперь ты то, чѣмъ долженъ быть, и по искусству и по природѣ; а съ твоею плаксивой любовью, ты былъ похожъ на блажнаго, который, высунувъ языкъ, мечется и туда и сюда, чтобъ спрятать свою дурь въ нору.
   

БЕНВОЛІО, къ Меркуціо.

   Стой здѣсь! стой!
   

МЕРКУЦІО.

   Ты хочешь остановить мою болтовню противъ шерсти.
   

БЕНВОЛІО.

   Иначе она будетъ длинна.
   

МЕРКУЦІО.

   О, ты въ заблужденіи: я бы укоротилъ ее; я близокъ былъ къ концу моей болтовни и не думалъ растягивать ее.
   

РОМЕО.

   Вотъ славная штука!

(Входятъ Кормилица и Піетро.)

МЕРКУЦІО.

   Парусъ, парусъ, парусъ!
   

БЕНВОЛІО.

   Два, два,-- рубаха и сорочка.
   

КОРМИЛИЦА.

   Піетро!
   

ПІЕТРО.

   Сейчасъ!
   

КОРМИЛИЦА.

   Мой вѣеръ! (33)
   

МЕРКУЦІО.

   Подай скорѣе, добрый Піетро, закрыться ей: вѣеръ красивѣе лица ея.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пошли вамъ Богъ доброе утро, господа!
   

МЕРКУЦІО.

   Пошли вамъ Богъ добрый вечеръ, прекрасная синьора!
   

КОРМИЛИЦА.

   Развѣ уже добрый вечеръ?
   

МЕРКУЦІО.

   Почти, увѣряю васъ, своевольная стрѣлка часовъ уже на хвостикѣ полудня.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пошли! Вы что за человѣкъ?
   

РОМЕО.

   Человѣкъ, синьора, котораго Богъ на то создалъ, чтобъ онъ надъ собою смѣялся.
   

КОРМИЛИЦА.

   Поистинѣ, славно сказано! Надъ собою смѣялся, сказали вы? Господа, не можетъ ли кто изъ васъ сказать, гдѣ мнѣ найти молодаго Ромео?
   

РОМЕО.

   Я могу сказать вамъ; но молодой Ромео будетъ старѣе, когда вы его найдете, чѣмъ въ то время, когда ищите: изъ всѣхъ этого имени я младшій, за неимѣніемъ худшаго.
   

КОРМИЛИЦА.

   Хорошо вы сказали.
   

МЕРКУЦІО.

   Какъ, развѣ худшее хорошо? очень хорошо сказано, ей Богу, умно, умно.
   

КОРМИЛИЦА.

   Если это вы, синьоръ, то я желаю, что-то сказать вамъ наединѣ.
   

БЕНВОЛІО.

   Она зазываетъ его куда-то на ужинъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Сваха, сваха!.. Ату ее!... (34)
   

РОМЕО.

   Что ты тамъ открылъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Не зайца, синьоръ, но что-то въ родѣ зайца въ постномъ пирогѣ, который выдохся и заплеснѣвѣлъ, прежде чѣмъ его съѣли.

(Поетъ припѣвъ старинной народной пѣсни).

                       Старый заяцъ сѣрый,
                       Старый заяцъ сѣрый,--
             Въ постъ онъ пища хоть куда;
             Если жь плеснѣй поврежденъ,
             Прежде чѣмъ онъ истребленъ,
             Вотъ въ чемъ главная бѣда.
   
   Ромео, отправишься ли ты къ своему отцу? Мы идемъ къ нему обѣдать.
   

РОМЕО.

   Я приду въ слѣдъ за вами.
   

МЕРКУЦІО, къ кормилицѣ.

   Прощай, праматерь! О, прощай, прощай! (35)

(Уходятъ Меркуціо и Бенволіо)

КОРМИЛИЦА.

   Ну, да, прощайте! Скажите, прошу васъ, синьоръ, что это за нахальный молодецъ, полный всякаго вздору?
   

РОМЕО.

   Господинъ, няня, который любитъ слушать свою болтовню; онъ столько наговоритъ въ минуту, что и въ мѣсяцъ не отвѣтишь.
   

КОРМИЛИЦА.

   Скажи онъ еще что либо на мой счетъ, я бы его отдѣлала, хотябы онъ и побойчѣе былъ, будь хоть двадцать такихъ сорванцовъ! А если я не справлюсь, то найду кто бы справился съ нимъ. Повѣса! Я не изъ числа его вѣтреницъ, не изъ числа его безстыдницъ! (Къ Піетро). А ты былъ здѣсь и терпѣлъ все, что негодяю угодно было со мною дѣлать?
   

ПІЕТРО.

   Я никого не видѣлъ, кто бы дѣлалъ угодное съ вами, иначе мое оружіе живо бы обнажилось, повѣрьте; я его обнажаю также скоро какъ и каждый человѣкъ, когда есть случай къ доброй ссорѣ и право на моей сторонѣ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Вотъ, какъ передъ Богомъ, я такъ раздосадована, что у меня дрожатъ всѣ члены! Негодяй!.. (къ Ромео) Прошу васъ, синьоръ, на слово; я уже сказала вамъ, что моя молодая госпожа послала меня отыскать васъ: что она велѣла сказать вамъ, это я удержу про себя. Однако прежде позвольте сказать вамъ: когда вы хотите завести ее, какъ говорятъ, въ рай обманутыхъ, то это будетъ грубый поступковъ; синьора еще молода; поэтому, если вы думаете хитрить съ нею, то по истинѣ это дурное дѣло предъ каждый дамой и очень низкій поступокъ.
   

РОМЕО.

   Няня, поручи меня твоей госпожѣ и моей синьорѣ. Увѣряю тебя....
   

КОРМИЛИЦА.

   Добренькій! ну право я наскажу ей такъ много, Господи, Господи, она будетъ превеселенькая!
   

РОМЕО.

   Что жь ты ей скажешь, няня? Ты не слушаешь меня.
   

КОРМИЛИЦА.

   Я скажу, синьоръ, что увѣряли вы, а какъ я разумѣю, то долгъ каждаго господина -- увѣрять.
   

РОМЕО.

             Пускай она найдетъ предлогъ прійти
             На исповѣдь, сегодня, по полудни;
             Отецъ Лоренцо, въ кельи, у себя,
             Грѣхи ей отпустивъ, насъ обвѣнчаетъ.
             Вотъ, за труды тебѣ.

(Даетъ ей деньги.)

   

КОРМИЛИЦА.

   Нѣтъ, право, ни копѣйки, мой синьоръ...
   

РОМЕО.

   Ну, полно, полно, говорю, возьми.
   

КОРМИЛИЦА.

   Сегодня по полудни, синьоръ? Хорошо, она тамъ будетъ.
   

РОМЕО.

             Послушай, добрая кормилица:
             Чрезъ часъ, будь за стѣной монастыря;--
             Тамъ изъ веревки лѣстницу тебѣ
             Слуга мой дастъ: по ней, на верхъ брамстенги
             Блаженства, я взойду, подъ тайной ночи.
             Прощай! Будь мнѣ вѣрна, я награжу.
             Прощай! Привѣтъ синьорѣ отъ меня.

(Хочетъ уйти.)

   

КОРМИЛИЦА.

             Благослови тебя отецъ небесный!
             Послушайте, синьоръ.
   

РОМЕО, возвращаясь.

             Что ты сказала, дорогая няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             А вѣренъ вашъ слуга? Вѣдь говорятъ,--
             Два тайну сохранятъ, безъ третьяго.
   

РОМЕО.

             Повѣрь, слуга мой вѣренъ, какъ булатъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Хорошо, синьоръ. Моя синьора премилая госпожа?-- Господи, Господи!-- Когда она была крошечной болтушкой! О, здѣсь, въ городѣ, есть баринъ, нѣкто Парисъ, ему бы очень хотѣлось поживиться; но она, добренькая, также охотно будетъ глядѣть на жабу, на настоящую жабу, какъ на него. Иногда я досаждаю ей, говорю, что Парисъ человѣкъ хоть куда; увѣряю васъ, она отъ этого какъ полотно блѣднѣетъ. Не начинается ли розмаринъ и ваше имя съ одой и той же буквы?
   

РОМЕО.

   Да, няня; что жь изъ этого? Оба начинаются съ Р.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ахъ, вы шутникъ! Да это собачье имячко. Р только для собакъ. Нѣтъ, я знаю, оно начинается съ другой буквы, у синьоры есть премилая поговорка для васъ и розмарина. Вы утѣшились бы, услыхавъ ее.
   

РОМЕО.

   Поклонись отъ меня твоей синьорѣ.

(Уходитъ.)

КОРМИЛИЦА.

   Да, тысячу разъ.-- Піетро!
   

ПІЕТРО.

   Тотчасъ!
   

КОРМИЛИЦА.

   Впередъ и скорѣе!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА ПЯТАЯ.

Садъ, принадлежащій Капулети.

ДЖУЛЬЕТТА, входитъ.

             Когда послала няню, било девять;
             Чрезъ полчаса вернуться обѣщалась,
             Быть можетъ не нашла его, -- но, нѣтъ!
             Она хрома, а вѣстникомъ любви
             Должна быть мысль, которая летитъ
             Въ сто разъ быстрѣе солнечныхъ лучей,
             Гонящихъ ночи тѣнь съ туманныхъ горъ:
             Затѣмъ два быстрокрылыхъ голубка
             Везутъ любовь, затѣмъ и Купидонъ
             Имѣетъ крылья, быстрыя какъ вѣтръ.
             Ужь солнце высоко; отъ девяти
             И до полудня долгихъ три часа, --
             Она жь нейдетъ!-- Будь въ сердцѣ у нея
             Любовь и пылкость крови молодой,
             Она была бы такъ быстра, какъ мячъ, --
             Мои слова бросали бы ее
             Къ возлюбленному, а его ко мнѣ!
             Но люди старые, какъ будто мертвы, --
             Тяжелы, вялы, блѣдны, какъ свинецъ....

(Входятъ КОРМИЛИЦА и ПІЕТРО.)

             О, Боже, вотъ идетъ!... Что, душка, няня?
             Ты видѣла его?.. Ушли слугу.
   

КОРМИЛИЦА.

             Піетро, дожидайся у воротъ.

(Піетро уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ну, ангелъ няня. Боже, ты печальна?...
             Когда печальна вѣсть, скажи съ улыбкой;
             А если радостна, то не смущай
             Музыки сладкихъ для меня вѣстей,
             Передавая ихъ съ угрюмымъ видомъ!
   

КОРМИЛИЦА, садится на скамейку.

             Устала я, дай отдохну минутку.
             Уфъ, кости ноютъ! уходилась я!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, если бъ ты мои имѣла кости
             А я твои извѣстья! Говори,
             Прошу, скорѣе, няня!.. Ну же, няня!..
   

КОРМИЛИЦА.

             Христосъ мой! что за спѣхъ? Не ждешь минуты?
             Не видишь ли, что еле я дышу?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какъ еле дышешь? достаетъ же силъ
             Тебѣ проговорить -- что еле дышешь?
             Все это у тебя длиннѣй того,
             Что можешь передать. Одно скажи:
             Твое извѣстье хорошо иль худо?
             Скажи, подробностей я обожду;
             Не мучь меня, что -- хорошо, иль худо?
   

КОРМИЛИЦА.

   Ну, да, выборъ сдѣланъ вами спроста; не умѣете выбрать мужа. Ромео, нѣтъ, не онъ; однако лицемъ онъ лучше всякаго мужчины; его ноги тоже лучше, чѣмъ у кого изъ мужчинъ; а что до руки, ступни и таліи, хоть и нечего сказать о нихъ, все же это выше сравненья. Нельзя сказать, что онъ цвѣтокъ любезности,-- но, ручаюсь, онъ милъ какъ барашекъ... Иди же, плутовочка, благодари Бога!-- Что, дома ты обѣдала?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, нѣтъ, все это знала я и прежде.
             Что объ вѣнчаньи онъ сказалъ?.. Ну, что?...
   

КОРМИЛИЦА.

             Творецъ, какъ голова моя болитъ!
             Ну, что за голова моя? Стучитъ,
             Какъ словно хочетъ лопнуть на куски!
             А тутъ спина.... спина моя, спина!
             Чтобъ ваше сердце, за посылки эти,
             Вѣдь я умру, взадъ и впередъ таскаясь!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мнѣ, право, жаль, что нездорова ты!
             Но, душка, душка, дорогая няня,
             Скажи же мнѣ, что милый говорилъ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Вашъ милый говорилъ, какъ честный баринъ,
             Какъ вѣжливый, и добрый, и красивый,
             И добродѣтельный... Гдѣ ваша мать?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Гдѣ мать моя? Ну, дома! Гдѣ жь ей быть?
             Какъ безтолково отвѣчаешь ты:
             Вашъ милый говорилъ, какъ честный баринъ, --
             Гдѣ ваша матъ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           О, Матерь Божія!
             Ужь ты вспылила, тише! Это ли
             Припарка для моихъ больныхъ костей?
             Теперь своимъ гонцемъ вы будьте сами.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какая мука!.. что сказалъ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

   Васъ отпускаютъ ли на исповѣдь?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

   Да, отпускаютъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ну, такъ спѣши къ отцу Лоренцо въ келью:
             Тебя тамъ ждетъ супругъ супругой сдѣлать; --
             Ну, что, зардѣлись щечки рѣзвой кровью?--
             Кой отъ чего придется имъ краснѣть.
             Спѣши же въ церковь. Я сейчасъ пойду
             За лѣстницей, чтобы по ней твой другъ
             Попалъ бы ночью къ пташечкѣ въ гнѣздо:
             На мнѣ заботы бремя въ счастьи вашемъ;
             Но съ ночи бремя понесешь и ты.
             Пойду обѣдать. Въ келью поспѣши.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Скорѣе къ счастью! Няня, другъ, прощай!

(Уходятъ въ разныя стороны.)

   

СЦЕНА ШЕСТАЯ.

Келья монаха Лоренца.

Входятъ. ЛОРЕНЦО и РОМЕО,

ЛОРЕНЦО.

             Пусть небо осѣнитъ святой союзъ, --
             Да въ будущемъ насъ не постигнетъ горе!
   

РОМЕО.

             Аминь, аминь! Что жь, пусть постигнетъ горе,
             Оно не перевѣситъ доли счастья
             Короткаго мгновенья съ нею быть.--
             Священнымъ словомъ руки намъ свяжи,
             Тогда все пожирающая смерть
             Пускай исполнитъ все, на что дерзнетъ:
             Довольно мнѣ назвать ее моею.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такой насильной радости бываетъ
             Конецъ насильный, и она въ своемъ
             Тріумфѣ гаснетъ, какъ огонь и порохъ
             Уничтожаются въ своемъ лобзаньи.
             Сладчайшій медъ пріятностью своей
             Противенъ,-- ею притупляетъ вкусъ:
             Умѣренъ будь и тѣмъ продлишь любовь;
             Излишняя поспѣшность достигаетъ
             Не ранѣе излишняго медленья.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

             Вотъ и она; столь легкая нога
             Не изотретъ здѣсь камней вѣковыхъ;
             Влюбленный могъ бы сѣсть на паутинку,
             Что рѣзво въ лѣтнемъ воздухѣ летаетъ,
             И не упасть, -- такъ суетность легка.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Тебѣ, отецъ духовный, добрый вечеръ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Пускай благодаритъ за насъ обоихъ
             Тебя Ромео, дорогая дочь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ему привѣтъ, пока онъ скажетъ мнѣ
             Избытокъ благодарности своей.
   

РОМЕО.

             Ахъ, если мѣра радости твоей
             Такъ переполнена, какъ у меня,
             И ты искуснѣй выразишь ее,
             То раствори твоимъ дыханьемъ воздухъ
             Вкругъ насъ, и музыкой твоихъ рѣчей
             Раскрой недосягаемое счастье
             Для насъ обоихъ въ этой райской встрѣчѣ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мысль веществомъ богаче чѣмъ словами,
             Блистаетъ сущностью, а не уборомъ:
             Тотъ нищій, кто сочтетъ свое богатство;
             Моя жь любовь достигла до избытка, --
             Не счесть мнѣ половины благъ моихъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Пойдемъ, окончить дѣло поспѣшимъ;
             Вы не должны другъ съ другомъ вмѣстѣ быть,
             Пока васъ Церковь не совокупитъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ

Площадь.

Входятъ; МЕРКУЦІО, БЕНВОЛІО, пажъ и слуги.

БЕНВОЛІО.

             Прошу тебя, Меркуціо, уйдемъ;
             День жаркій, Капулети здѣсь вблизи.
             При встрѣчѣ съ ними не уйдемъ отъ ссоры;
             Въ подобный жаръ безумно кровь кипитъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты похожъ на одного изъ тѣхъ молодцовъ, который, переступивъ порогъ трактира, бросаетъ на столъ свою шпагу, восклицая: -- дай Богъ мнѣ не нуждаться въ тебѣ!-- и осушивъ другой стаканъ, обнажаетъ ее на трактирщика, въ самомъ дѣлѣ, безъ всякаго дѣла.
   

БЕНВОЛІО.

   Какъ, я похожъ на такого молодца?
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, ну, ты такая горячая башка по своему сердцу, какъ всякая въ Италіи: у тебя сердце слишкомъ горячо, и ты слишкомъ горячъ въ сердцахъ.
   

БЕНВОЛІО.

   Что жь изъ этого?
   

МЕРКУЦІО.

   То, что будь здѣсь двое подобныхъ тебѣ, мы бы не имѣли ихъ чрезъ минуту,-- вы убили бы одинъ другаго. Ты! да, ты готовъ начать ссору съ тѣмъ, у кого борода однимъ волоскомъ гуще или рѣже твоей. Ты готовъ ссориться съ тѣмъ, кто грызетъ орѣхи, за то только, что твои глаза орѣховаго цвѣта. Только твой глазъ способенъ найти случай къ подобной ссорѣ. Твоя голова столько же полна ссоръ, какъ яйцо съѣдомаго, и она за ссоры получила столько же ударовъ какъ болтунъ, какъ яйцо. Ты ссорился съ человѣкомъ за то, что онъ кашлемъ разбудилъ твою собаку, спавшую на солнцѣ. Не ссорился ли ты съ портнымъ за то, что онъ носилъ предъ Пасхой новый камзолъ? Съ другимъ, что завязалъ новые башмаки старою лентой? И ты учишь меня не ссориться?
   

БЕНВОЛІО.

   Будь я такъ скоръ какъ ты на ссоры, то просто первому встрѣчному я бы продалъ полное право на мою жизнь за одинъ часъ съ четвертью времени.
   

МЕРКУЦІО.

   Полно, о, простота!

Входятъ; Тебальдъ и другіе.

БЕНВОЛІО.

   Клянусь головой, сюда идутъ Капулети.
   

МЕРКУЦІО.

   Клянусь пятками, я не забочусь.
   

ТЕБАЛЬДЪ, къ друзьямъ своимъ.

             За мной, поближе, съ ними говорить
             Хочу. Синьоры, добрый вечеръ вамъ,
             Прошу на слово одного изъ васъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Только одного изъ насъ на слово? Сочетайте съ чѣмъ нибудь, прибавьте къ нему ударъ.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

   Для этого меня найдете достаточно готовымъ, синьоръ, только подайте поводъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Развѣ нѣтъ у васъ повода безъ подачки?
   

ТЕБАЛЬДЪ.

   Меркуціо, у тебя съ Ромео лады...
   

МЕРКУЦІО, прерывая его.

   Лады! какъ, ты дѣлаешь насъ музыкантами? Дѣлая насъ музыкантами, смотри, ты услышишь только разладъ. Вотъ мой смычекъ (Обнажаете шпалу). Вотъ что заставитъ плясать тебя. Провалъ возьми! Лады!
   

БЕНВОЛІО.

             Смотри, мы споримъ здѣсь на площади:
             Уйдемъ туда, гдѣ лучше будемъ скрыты,
             Иль хладнокровно разберемъ нашъ споръ,
             Иль разойдемся. Здѣсь на насъ глядятъ.
   

МЕРКУЦІО.

             На то глаза даны, пускай глядятъ;
             Не тронусь съ мѣста никому въ угоду.

Входитъ РОМЕО.

ТЕБАЛЬДЪ, указывая на Ромео.

             Ну, миръ съ тобой! Вотъ онъ, мой человѣкъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Будь я повѣшенъ, если онъ твою
             Ливрею носитъ. Станьте на барьеръ,
             Туда за вашей честью онъ пойдетъ;
             Ну, въ этомъ смыслѣ вашъ онъ человѣкъ.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Ромео, для тебя моя любовь
             Одинъ привѣтъ имѣетъ: ты подлецъ!
   

РОМЕО.

             Мнѣ, Тебальдъ, поводъ есть тебя любить,
             Онъ извиняетъ бѣшеный привѣтъ!..
             Я не подлецъ; по этому прощай!
             Я вижу, ты меня еще не знаешь.

(Хочетъ уйти.)

ТЕБАЛЬДЪ.

             Ребенокъ! Этимъ не сотрешь обиды,
             Мнѣ сдѣланной, назадъ и шпагу вонъ!
   

РОМЕО, возвращаясь.

             Я никогда тебя не оскорблялъ;
             Ты больше мной любимъ, чѣмъ можешь думать,
             Тому причину послѣ ты узнаешь.
             Такъ, добрый Капулети, -- это имя
             Теперь я также дорого цѣню,
             Какъ и мое, -- доволенъ этимъ будь.
   

МЕРКУЦІО.

             О, низкая, безчестная покорность!
             Alla sloccata, это смоетъ! (36) Тебальдъ,
             Ты, крысоловъ, со мною позабавься.

(Обнажаетъ шпагу.)

   

ТЕБАЛЬДЪ.

   Чего бы отъ меня тебѣ хотѣлось?
   

МЕРКУЦІО.

   Ничего, добрый повелитель кошекъ, только одну изъ твоихъ девяти жизней; это, я думаю, сдѣлаетъ тебя нѣсколько смѣлѣе, и когда начнешь со мною дѣло, то уничтожу и остальныя восемь. Угодно ли вытянуть за уши изъ ноженъ твою шпагу? Спѣши, не то моя будетъ у твоихъ ушей, пока вытянешь свою.
   

ТЕБАЛЬДЪ.

   Я къ твоимъ услугамъ.

(Обнажаетъ шпагу.)

   

РОМЕО.

             Меркуціо, вложи въ ножны рапиру!
   

ТЕБАЛЬДЪ.

             Ну, каково, синьоръ, твое passade.

(Сражаются.)

РОМЕО, стараясь разнять ихъ

             Бенвольо, шпагу вонъ, разнимемъ ихъ!
             О, стыдъ, синьоры, прекратите бой!
             Меркуцьо, Тебальдъ, принцъ вѣдь запретилъ
             На улицахъ Вероны въ бои вступать...
             Стой, Тебальдъ!.. Добрый мой Меркуціо...

(Меркуціо, раненный, падаетъ; Тебальдъ и его друзья уходятъ.)

МЕРКУЦІО.

             Я раненъ...
             Чума на ваши домы!.. Я пропалъ...
             Ушелъ онъ и не тронутъ?...
   

БЕНВОЛІО.

             Что, ты раненъ?
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, да, царапина... одной довольно...
             Гдѣ пажъ? Повѣса, позови хирурга...

(Пажъ уходить.)

РОМЕО.

             Не унывай, другъ, рана вѣдь ничтожна.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, она не столь глубока, какъ колодезь, не столь широка, какъ церковная дверь, но и ея довольно, она возьметъ свое. Попробуй завтра на меня взглянуть, и ты найдешь меня степеннымъ... Ручаюсь, я прошпигованъ для этого міра... Чума на оба ваши дома! Какъ, собака, крыса, мышь, кошка, смертельно царапнуть человѣка... Хвастунъ, повѣса, негодяй, дерется по правиламъ ариѳметики... (Ей Ромео) Зачѣмъ, чортъ возьми, ты сунулся между насъ? Я раненъ имъ подъ твоей рукой....
   

РОМЕО.

             Предупредить все это я желалъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Сведи меня въ ближайшій домъ, Бенвольо,
             Я чувствъ лишусь... Чума на ваши домы!
             Они червямъ закуску изъ меня
             Состряпали. Я гибну... Ваши домы....

(Медленно удаляется, поддерживаемый Бенволіо.)

РОМЕО.

             Онъ принцу родственникъ, мой лучшій другъ,
             Смертельно раненъ за меня! Вѣдь Тебальдъ
             Меня обидѣлъ, -- Тебальдъ только часъ
             Сталъ братомъ мнѣ. О, милая Джульетта,
             Ты красотой разнѣжила меня,
             Мое стальное мужество смягчила!
   

БЕНВОЛІО, видитъ.

             Ромео, ахъ, Ромео!
             Нашъ доблестный Меркуціо погибъ!--
             Ужь въ облакахъ его геройскій духъ,
             Безвременно презрѣвшій этотъ міръ!
   

РОМЕО.

             Сегодняшній угрюмый рокъ затмитъ
             Грядущихъ много дней: теперь одно
             Начало бѣдъ, конецъ ихъ впереди....
   

ТЕБАЛЬДЪ, видитъ.

             Опять идетъ сюда свирѣпый Тебальдъ!
   

РОМЕО.

             Живъ, веселъ, а Меркуціо убитъ!
             На небо снисходительная кротость
             Руководи мной разъяренный гнѣвъ!
             Возьми обратно, Тебальдъ, свой привѣтъ, --
             Подлеца! Душа Меркуціо надъ нами,
             И ждетъ въ товарищи твоей души:
             Одинъ изъ насъ, иль оба съ нимъ пойдемъ.

(Обнажаетъ шпагу.)

ТЕБАЛЬДЪ.

             Ты, жалкій мальчикъ, здѣсь его былъ другомъ,
             И тамъ съ нимъ долженъ быть!
   

РОМЕО, указывая на шпагу.

             Вотъ, что рѣшитъ!

(Сражаются. Тебальдъ падаетъ мертвый.)

БЕНВОЛІО.

                                           Ромео, удались, бѣги!--
             Сюда народъ спѣшитъ, а Тебальдъ мертвъ...
             Опомнись! Принцъ тебя присудитъ къ смерти,
             Когда захватятъ. Прочь, бѣги, скорѣй,!
   

РОМЕО.

             О, я судьбы игрушка!
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Что стоишь?

(Ромео уходитъ. Вбѣгаетъ народъ.)

          ПЕРВЫЙ ИЗЪ ГРАЖДАНЪ, къ Бенволіо.

             Куда бѣжалъ тотъ, кто убилъ Меркуцья?
             Куда убійца Тебальдъ убѣжалъ?
   

БЕНВОЛІО.

             Здѣсь Тебальдъ, вотъ!
   

ПЕРВЫЙ ИЗЪ ГРАЖДАНЪ.

             Синьоръ, идите съ нами;
             Во имя принца, повинуйтесь намъ.
   

Входятъ; ПРИНЦЪ со свитой; МОНТЕКИ и КАПУЛЕТИ съ ихъ женами, и другіе.

ПРИНЦЪ.

             Гдѣ низкіе зачинщики вражды?
   

БЕНВОЛІО.

             О, славный принцъ, я объяснить могу
             Злосчастный ходъ всей этой страшной ссоры:
             Вотъ онъ, -- убитый молодымъ Ромео, --
             Убійца храбраго Меркуція, --
             Роднаго вамъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             О, Тебальдъ! Мой племянникъ!
             О, брата моего дитя! О, принцъ!--
             Племянникъ мой! Супругъ!-- Кровь пролита
             Мнѣ дорогая! Принцъ, ты справедливъ,
             Пролей за нашу кровь Монтеки кровь!
             О, милый, милый!
   

ПРИНЦЪ.

             Бенволіо, кто началъ эту ссору?
   

БЕНВОЛІО.

             Убитый Тебальдъ, а его Ромео
             Убилъ. Ромео говорилъ съ нимъ кротко,
             Доказывалъ ничтожество ихъ ссоры,
             Напоминалъ ему вашъ гнѣвъ.-- Все это
             Сказалъ онъ мягко, преклонивъ колѣно;
             Однако Тебальда строптивый нравъ
             Не укротился, и, глухой для мира,
             Со сталью острой устремился онъ
             На грудь безстрашнаго Меркуціо,
             Который, вспыхнувъ, отразилъ ударъ,
             И съ гордою отвагой отбивалъ
             Одной рукой безчувственную смерть,
             Другою жь посылалъ ее врагу,
             Искуссному въ бою. Ромео, вскрикнувъ:
             "Друзья, друзья, оставьте, разойдитесь!"
             Быстрѣе словъ, отбивъ удары шпагъ,
             Межь ними сталъ; но подъ его рукой
             Коварно Тебальдъ поразилъ на смерть
             Меркуціо и тотчасъ убѣжалъ.
             Но скоро возвратился онъ къ Ромео,
             Въ которомъ тотчасъ запылала месть:
             Какъ молнья бросились они другъ къ другу...
             И, прежде чѣмъ успѣлъ я ихъ разнять,
             Ужь Тебальдъ былъ убитъ; какъ прежде онъ,
             Теперь Ромео, также убѣжалъ.
             Вотъ истина, не то казни меня.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Онъ родственникъ Монтеки, и пристрастенъ
             По связи съ ними, говоритъ не правду: (37)
             Ихъ двадцать билось въ этомъ черномъ дѣлѣ,
             И двадцать умертвили одного! --
             Суда прошу, будь правосуденъ, принцъ:
             Ромео Тебальда убилъ, -- Ромео
             Не долженъ жить!
   

ПРИНЦЪ.

                                           Его убилъ Ромео,
             А имъ убитъ Меркуціо; кто принцу
             За кровь родную долженъ заплатить?
   

МОНТЕКИ.

             Не сынъ мой; онъ былъ другъ Меркуціо:
             Надъ Тебальдомъ его вина свершила,
             То самое, что могъ свершить законъ.
   

ПРИНЦЪ.

             И за его вину, безъ замедленья,
             Онъ нами изгоняется отсюда:
             Въ своей враждѣ вы и меня коснулись,
             Въ ней пролита моя родная кровь;
             Но я васъ тяжкой пеней накажу,
             Раскаетесь вы всѣ въ моей потерѣ.
             Я буду глухъ къ мольбамъ и оправданьямъ:
             Вины слеза и просьба не искупитъ, --
             Напрасенъ будетъ трудъ. Пусть удалится
             Ромео; если жь будетъ найденъ здѣсь,
             Онъ въ тотъ же часъ умретъ. Возьмите трупъ,
             И ждите повелѣнья моего:
             Вѣдь милосердье только убиваетъ,
             Когда оно смертоубійцъ прощаетъ.

(Уносятъ тѣло Тебальда. Bсѣ уходятъ въ разныя стороны.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Комната въ домѣ Капулети.

ДЖУЛЬЕТТА, видитъ.

             Быстрѣе мчитесь огненоги кони
             Къ чертогу Феба; вѣдь такой возничій
             Какъ Фаэтонъ, прогнавъ на западъ васъ,
             Введетъ къ намъ тотчасъ сумрачную ночь.
             Набрось на землю свой густой покровъ
             Любви споспѣшествующая ночь,
             Чтобы пытливые глаза сомкнулись,
             Когда Ромео прилетитъ ко мнѣ,
             Не слышимъ и не зримъ!-- Обрядъ любви,
             Влюбленнымъ красотой ихъ озаренъ.
             Когда жь любовь слѣпа, ночь кстати ей.
             Пріиди скорѣй, услужливая ночь,
             Въ одеждѣ черной, скромная жена,
             И научи меня какъ потерять
             Въ той партіи, гдѣ выигрышъ, въ игрѣ жъ,
             На ставкѣ, пара не порочныхъ дѣвствъ.
             Румянецъщекъ моихъ одѣнь покровомъ,
             Пока любовь, смѣлѣе ставъ, увидитъ
             Простую скромность въ дѣйствіи своемъ.
             Пріиди, о ночь! Пріиди, Ромео,--
             Прійди, ты день въ ночи! Когда ты ляжешь
             На крыльяхъ ночи, то бѣлѣе будешь,
             Чѣмъ новый снѣгъ на ворона спинѣ.--
             Скорѣе, ласковая ночь! Скорѣй,
             Желанная смуглянка ночь! Отдай
             Ромео мнѣ; когда же онъ умретъ,
             То раздѣли на звѣздочки его.--
             Онѣ собою такъ украсятъ небо,
             Что цѣлый свѣтъ полюбитъ страстно ночь
             И перестанетъ солнце обожать.
             О, я себѣ чертогъ любви купила,
             Но не владѣю имъ; хоть продана
             И я, но мной еще не наслаждались....
             День этотъ скученъ, какъ предъ праздникомъ,
             Нетерпѣливому ребенку ночь,
             Когда еще нельзя ему надѣть
             Своей обновы. Вотъ идетъ и няня

Входитъ КОРМИЛИЦА, съ веревочною лѣстницей въ рукахъ.

             Съ вѣстями! Тотъ языкъ, что произноситъ
             Ромео, полонъ сладости небесной!
             Ну, говори? что у тебя? веревки,
             Ромео ихъ прислалъ?
   

КОРМИЛИЦА, разстроенная, бросаетъ лѣстницу.

                                           Да, да, веревки!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что это? Для чего ломаешь руки?
   

КОРМИЛИЦА, рыдая.

             Увы! онъ умеръ, умеръ, умеръ!
             Погибли мы, синьора, да, погибли!
             О, горе намъ.. Онъ палъ, убитъ, онъ мертвъ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужели такъ жестоки небеса!
   

КОРМИЛИЦА.

             Жестокъ Ромео, небеса же нѣтъ!
             Ромео!.. Ктобъ подумать могъ?.. Ромео!..
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какой ты демонъ, какъ меня ты мучишь,--
             Подобной мукой стонутъ лишь въ аду!
             Себя убилъ Ромео?... Молви да,
             И въ этомъ да отравы больше будетъ,
             Чѣмъ въ смертоносномъ взорѣ василиска,
             И я погибну отъ такого да!...
             Или его глаза на вѣкъ закрылись,
             И потому ты отвѣчаешь да!..
             Когда убитъ онъ, то скажи мнѣ -- да, (38)
             А если нѣтъ, то -- нѣтъ!.. Пусть этотъ звукъ
             Рѣшитъ мое блаженство, или горе!
   

КОРМИЛИЦА.

             Какая рана! Видѣли ее
             Мои глаза,-- помилуй, Господи!--
             Здѣсь на его груди неустрашимой...
             Несчастный трупъ, окровавленный трупъ...
             И блѣденъ, блѣденъ какъ зола, въ крови,
             Запекшейся крови... Я обомлѣла...
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, лопни сердце! горестный банкрутъ,
             Въ мгновенье лопни! прочь, глаза, въ тюрьму!--
             Вы на свободу больше не глядите!
             Презрѣнный прахъ, ты обратися въ прахъ,
             Чтобъ гробъ одинъ давилъ тебя съ Ромео!
   

КОРМИЛИЦА.

             О, Тебальдъ, Тебальдъ! другъ мой наилучшій!
             О милый Тебальдъ! честный дворянинъ!
             И довелось тебя мнѣ мертвымъ видѣть!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какая жь это буря возстаетъ
             Такъ противоположно? Что, Ромео
             Убитъ, а Тебальдъ мертвъ? Безцѣнный,
             Безцѣнный мой супругъ! Пусть громомъ
             Труба звучитъ послѣдній страшный часъ,
             И кто въ живыхъ, когда ихъ больше нѣтъ!
   

КОРМИЛИЦА.

             Такъ, Тебальдъ умеръ, а Ромео изгнанъ
             Его убилъ Ромео, и онъ изгнанъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, Боже! Тебальда онъ пролилъ кровь?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, пролилъ, пролилъ, на бѣду, онъ пролилъ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, сердце змѣя подъ лицемъ цвѣтущимъ!
             Скрывался ли драконъ въ пещерѣ столь
             Прекрасной? Восхитительный злодѣй!
             Въ личинѣ ангела нечистый духъ!
             Подъ голубинымъ перьемъ хищный воронъ!
             Подъ видомъ агнца кровожадный волкъ!
             Презрѣнный прахъ въ божественномъ лицѣ!
             Противное тому, чѣмъ онъ казался.
             Отверженный святой, злодѣй почтенный!
             Что будешь ты въ аду творить, природа,
             Когда прикрыла духа злобы здѣсь,
             Въ земномъ раю, такимъ прекраснымъ тѣломъ?
             Бывала ль книга съ гнуснымъ содержаньемъ,
             Въ такомъ великолѣпномъ переплетѣ?
             О, для чего обману жить въ такой
             Роскошной храминѣ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Нѣтъ истины.
             Нѣтъ вѣрности, нѣтъ честности въ мужчинахъ!
             Обманщики, клятвопреступники
             И лицемѣры!-- Охъ, гдѣ мой слуга?
             Дай спирту!-- Эти горести, печаль
             И бѣдствія состарѣютъ меня.
             Позоръ на твоего Ромео!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Типунъ бы на языкъ тебѣ за это
             Желанье! Онъ рожденъ не для позора:
             Его чела позоръ не осквернитъ;
             Оно престолъ, гдѣ торжествуетъ честь,
             Единственный властитель на землѣ!
             О, я жестокая, его корила!...
   

КОРМИЛИЦА.

             Не хочешь ли хвалить убійцу брата?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Могу ли поносить я моего
             Супруга? О, несчастнѣйшій мой мужъ,
             Кто жь молвитъ слово за тебя, когда
             И я, бывъ три часа твоей женой,
             Тебя злословить буду? Но зачѣмъ,
             Злодѣй, ты брата моего убилъ?
             Преступный братъ супруга бы убилъ!
             Вернитесь въ свой родникъ безумства слезы,
             Дань вашихъ капель собственность несчастья,
             Которыя даете мнѣ ошибкой
             За мѣсто радости!... Живъ мой супругъ,
             Котораго хотѣлъ убить мой братъ;
             И братъ мой мертвъ, который умертвилъ бы
             Супруга моего... Все жь есть отрада...
             О чѣмъ же плачу? Здѣсь одно есть слово,
             Что горше смерти братниной меня
             Мертвитъ; желала бъ позабыть его,
             Но крѣпко въ памяти моей оно,
             Какъ грѣхъ на совѣсти преступника!
             Да -- Тебальдъ умеръ и Ромео изгнанъ,
             Такъ изгнана, это слово изгнанъ
             Убило десять тысячъ Тебальдовъ;
             И въ смерти Тебальда довольно горя,
             Когда бы кончилось оно на немъ...
             Иль, если злому горю нравится
             Сообщество толпы другихъ несчастій,
             Зачѣмъ, со смертью брата, не сказала,
             Что умеръ твой отецъ, иль мать, иль оба,
             Я бъ новымъ горемъ сражена была;
             Но заключить вѣсть смерти Тебальда,--
             Ромео изгнанъ, въ этомъ словѣ все,
             Отецъ, Ромео, Тебальдъ, мать, Джульетта
             Убито, мертво все!... Ромео изгнанъ!--
             Здѣсь нѣтъ конца, ни мѣры, ни предѣла,
             Въ подобномъ словѣ смерть, и слова нѣтъ
             Чтобъ можно выразить имъ это горе!...
             Гдѣ, няня, мой отецъ и мать моя?
   

КОРМИЛИЦА.

             Надъ Тебальдомъ, стеная, слезы льютъ.
             Пойдете ль къ нимъ? я васъ туда сведу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Слезами раны брата омываютъ?
             Когда изсякнутъ ихъ, то я истрачу
             Потоки слезъ объ изгнанномъ Ромео...
             Спрячь лѣстницу, бѣдняжка, обманулись
             Мы обѣ, ты и я... Ромео изгнанъ...
             Ты для него была бъ большой дорогой
             Къ моей постели... Но, теперь я дѣва,
             Умру въ моемъ дѣвичествѣ вдовой!..
             Возьми.-- Пойду на брачную постель,
             Смерть, не Ромео, дѣвственность возьми!
   

КОРМИЛИЦА.

             Уйди къ себѣ, а я найду Ромео
             Тебя утѣшить,-- онъ, я знаю, гдѣ,--
             И ночью твой Ромео будетъ здѣсь.--
             Пойду къ нему, онъ у Лоренцо скрытъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Найди его, дай рыцарю мой перстень;
             Пусть онъ прійдетъ со мной на вѣкъ проститься.

(Уходятъ въ разныя стороны)

   

86СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Келья монаха Лоренцо.

Входятъ Лоренцо и Ромео

ЛОРЕНЦО.

             Ромео, выйди; выйди, робкій другъ;
             Печаль твоя подруга и съ злосчастьемъ
             Ты обрученъ.
   

РОМЕО, выходитъ.

                                           Отецъ, что новаго?
             Какъ принцъ рѣшилъ? Какое горе, мнѣ
             Безвѣстное, я долженъ испытать?
   

ЛОРЕНЦО.

             Любезный сынъ, не ново для тебя
             Съ несчастьемъ жить: принцъ осудилъ тебя...
   

РОМЕО, прерывая его.

             Чѣмъ легче страшнаго суда, судъ принца!
   

ЛОРЕНЦО.

             Судъ кроткій изрекли его уста:
             Нѣтъ смерти тѣлу, но изгнанье тѣла.
   

РОМЕО.

             Изгнанье?... а!... Смягчись, скажи, что смерть!
             Изгнаніе ужаснѣй для меня
             Чѣмъ смерть! Не говори -- изгнанье!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ты изгнанъ изъ Вероны; успокойся,
             Вѣдь міръ земной обширенъ и великъ....
   

РОМЕО.

             Нѣтъ міра внѣ Вероны стѣнъ; повсюду
             Чистилище, мученье, самый адъ!
             Отсюда прочь -- изгнаніе изъ міра;
             Изгнаніе изъ міра -- смерть.-- И такъ
             Изгнанье -- ложно понятая смерть...
             Назвавъ изгнаньемъ смерть, ты отрубилъ
             Мнѣ голову сѣкирой золотой,
             И улыбаешься тому удару,
             Который мнѣ наноситъ смерть!
   

ЛОРЕНЦО.

             О, смертный грѣхъ! О, черная отплата!
             Твою вину законъ караетъ смертью;
             Но кроткій принцъ въ тебѣ участье взялъ,
             И отмѣнивъ законы, обратилъ
             Онъ это слово смерть въ изгнаніе:
             То милость неба, ты жь ее не видишь.
   

РОМЕО.

             То пытка, а не милость: гдѣ Джульетта
             Живетъ, тамъ небо! Кошка, мышь, собака,
             Презрѣннѣйшая тварь, какъ въ небѣ, здѣсь, --
             Все можетъ на нее глядѣть; а я,
             Я не могу... Почетнѣе, счастливѣй
             Жизнь мухи, чѣмъ моя; она сѣсть можетъ
             На руку чудно бѣлую Джульетты,
             Похитить съ губъ ея блаженства рай; --
             Въ невинной, чистой скромности, краснѣя,
             Онѣ сочтутъ за грѣхъ лобзанье это.
             Гдѣ властна муха, я оттоль лечу,--
             Тыжь говоришь изгнаніе не смерть,--
             Ромео лишь не властенъ, онъ въ изгнаньи!..
             Ты не имѣлъ ни яду, ни ножа,
             Ни средствъ другихъ къ внезапной смерти, только
             Звукъ -- изгнанъ,-- чтобъ меня убить! О, изгнанъ!
             Отецъ, оно въ аду, въ устахъ проклятыхъ,
             Средь воплей раздается! Какъ тебѣ
             Достало сердца, набожный отецъ,
             Духовный пастырь, неизмѣнный другъ
             Сразить меня ужаснымъ словомъ: изгнанъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ты въ изступленьи; выслушай меня...
   

РОМЕО.

             Ты объ изгнаньи будешь говорить.
   

ЛОРЕНЦО.

             Противъ него тебѣ я броню дамъ;
             Въ несчастьи, мудрость сладкое млеко,
             Хотя ты изгнанъ, укрѣпитъ тебя.
   

РОМЕО.

             Опять изгнаніе! прочь съ мудростью:
             Она не въ силахъ сотворить Джульетты,
             Перемѣстить Верону, отмѣнить
             Мой приговоръ, она вѣдь не поможетъ,
             Не убѣдитъ, не говори о ней!
   

ЛОРЕНЦО.

             О, вижу у безумья нѣтъ ушей.
   

РОМЕО.

             Ему ль имѣть, когда мудрецъ безъ глазъ?
   

ЛОРЕНЦО.

             Съ тобой я стану спорить о тебѣ.
   

РОМЕО.

             Не можешь спорить въ томъ, чего нѣтъ въ сердцѣ:
             Когда бъ ты молодъ былъ, какъ я, любилъ
             Джульетту, обвѣнчался съ ней за часъ,
             Убилъ бы Тебальда, сгаралъ любовью,
             Какъ я былъ изгнанъ, ну, тогда бы могъ
             Ты говорить, рвать волосы свои
             И пасть на землю, такъ какъ я теперь,
             Измѣрить не готовую могилу.

(Стучатся въ дверь.)

ЛОРЕНЦО.

             Стучатъ! Встань, добрый мой Ромео, скройся!
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, пусть больнаго сердца стоны скроютъ
             Меня, какъ мглой, отъ ищущихъ меня очей.

(Стучатся.)

ЛОРЕНЦО.

             Вставай, стучатъ!-- Кто тамъ?-- Ромео, встань,
             Тебя возьмутъ.-- Сейчасъ.-- Вставай, бѣги
             Въ молельню.-- Обождите.-- Боже мой!

(Стучатся.)

             Что за упрямство!-- Вотъ иду, иду.
             Кто тамъ стучитъ? Откуда и зачѣмъ?
   

КОРМИЛИЦА, за дверью.

             Впустивъ, узнаете зачѣмъ пришла;
             Я отъ Джульетты.
   

ЛОРЕНЦО, отворяя дверь.

                                           Въ добрый часъ, войди.
   

КОРМИЛИЦА, входитъ.

             Отецъ мой! О, скажи, святой отецъ,
             Гдѣ мужъ моей синьоры? гдѣ Ромео?
   

ЛОРЕНЦО, указывая на Ромео.

             Вотъ, на землѣ упившись слезъ своихъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             И онъ въ такомъ же горѣ, какъ синьора,
             Въ такомъ!..
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Прискорбное сочувствіе!
             Печальный жребій!
   

КОРМИЛИЦА.

                                           И она лежитъ:
             Рыдаетъ, стонетъ; стонетъ и рыдаетъ!..
             Вставай, вставай; встань, если ты мужчина;
             Хоть для Джульетты, для нея ты встань;
             Зачѣмъ отчаянью такъ предался?
   

РОМЕО, узнавъ голосъ кормилицы, встаетъ.

             Кормилица!
   

КОРМИЛИЦА.

             Синьоръ, синьоръ!-- Вѣдь смерть всему конецъ!
   

РОМЕО.

             Ты о Джульеттѣ говорила здѣсь?
             Что съ нею? Не считаетъ ли меня
             Убійцей закоснѣлымъ, что теперь
             Младенчество всѣхъ нашихъ радостей
             Я запятналъ ей родственною кровью?
             Но гдѣ она? Что съ ней? Что говоритъ
             Моя супруга тайная о нашей
             Истаявшей судьбѣ? (39)
   

КОРМИЛИЦА.

                                           О, ничего
             Не говоритъ, синьоръ; а плачетъ, плачетъ;
             То бросится въ постель, то вскочитъ вдругъ,
             То кличетъ Тебальда, то вдругъ Ромео,
             То упадетъ.
   

РОМЕО.

                                 О, это имя такъ,
             Какъ мѣткій выстрѣлъ, ей наноситъ смерть,
             Какъ имени того проклятая
             Рука, сразила родича ее!
             О, укажи, отецъ мой, укажи,
             Въ какой презрѣнной части, этого
             Скелета, прозвище мое укрыто,
             Что бъ я пріютъ его могъ уничтожить!

(Обнажаетъ шпагу.)

ЛОРЕНЦО.

             Сдержи свою отчаянную руку!
             Мужчина ль ты? наружностью ты онъ,
             Но слезы женственныя у тебя.
             Твой дикій произволъ изобличаетъ
             Безумную свирѣпость звѣря:
             Безумная жена въ подобьи мужа!
             Противный звѣрь въ томъ и другомъ подобьи!
             Ты изумилъ меня, клянусь патрономъ;
             Я думалъ, ты собой владѣть умѣешь,
             Убивши Тебальда, себя ль убьешь?
             Свершивъ проклятье надъ самимъ собой,
             Убить имъ хочешь и твою жену,
             Которая живетъ твоею жизнью?
             Зачѣмъ винить свое рожденье, небо
             И землю? Знай, рожденіе, земля
             И небо, сходятся въ тебѣ всѣ трое;
             А ты все это хочешь погубить.
             О! Ты стыдишь свой видъ, свою любовь,
             Свой умъ! Ты всѣмъ, какъ скряга, преисполненъ.
             Но всѣмъ владѣешь ты безъ всякой пользы,
             Что красило бъ твой видъ, любовь и умъ.
             Твой благородный видъ изъ воску образъ,
             Безъ доблести мужской. Твои обѣты
             Въ святой любви -- есть клятвопреступленье,
             Мертвящее ту самую любовь,
             Которую ты клялся обожать.
             Твой умъ, краса и вида и любви,
             Ихъ безобразитъ выходкой своей,--
             Какъ порохъ мало опытнымъ солдатомъ,
             Воспламененный по его незнанью, --
             И ты тамъ гибнешь, гдѣ твое спасенье.
             Мужчина, встань! Жива твоя Джульетта,
             Для коей ты недавно умиралъ,
             Ты счастливъ: Тебальдъ умертвить тебя
             Хотѣлъ, однако онъ тобой убитъ.
             Да, счастливъ ты: законъ, грозящій смертью,
             Твоимъ сталъ другомъ, обративъ ее
             Въ изгнанье; вотъ гдѣ счастіе твое;
             Благословенье льется на тебя,
             И счастіе ласкается къ тебѣ,
             Но ты, какъ своенравная дѣвчонка,
             Ты отвергаешь счастье и любовь:
             Смотри, смотри, такимъ плохой конецъ...
             Къ возлюбленной ступай, и, какъ условились,
             Войди въ ея покой, утѣшь ее,
             Потомъ спѣши, пока не станетъ стража,
             Иначе въ Мантуу ты не пройдешь,--
             Тамъ будешь жить, пока пріищемъ случай,
             Чтобъ огласить вашъ бракъ, всѣхъ примирить;
             Чтобъ принцъ, тебя простивъ, къ намъ возвратилъ;
             И ты прійдешь къ намъ радостнѣй въ сто-кратъ,
             Чѣмъ, нынѣ горестный, насъ покидаешь.
             Иди, кормилица, впередъ; поклонъ
             Твоей синьорѣ, пусть она скорѣй
             Весь домъ въ постель уложитъ: въ тяжкомъ горѣ
             Необходимъ покой. Вслѣдъ за тобой
             Прійдетъ Ромео.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Боже! я всю ночь
             Готова слушать добрые совѣты;
             Вотъ что ученье значитъ! Мой синьоръ,
             Такъ я скажу синьорѣ, вы прійдете.
   

РОМЕО.

             Да; пусть готовится меня бранить.
   

КОРМИЛИЦА.

             Вотъ перстень, вамъ, синьоръ, отдать велѣла.
             Скорѣй, спѣшите, на дворѣ темнѣетъ.

(Уходитъ.)

РОМЕО.

             Какъ радостно я этимъ оживленъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Спѣши; прощай; въ томъ вся твоя судьба:
             Или уйди, пока поставятъ стражу,
             Иль скройся на зарѣ и въ Мантуѣ
             Живи; слуга твой, я его сыщу,
             Тебѣ отсюда будетъ доставлять
             Извѣстья добрыя по временамъ.--
             Дай руку; поздно; добра ночь, прости!
   

РОМЕО.

             Когда бъ не радость, выше всѣхъ, звала,
             Грустна бъ разлука мнѣ съ тобой была.
             Прощай!...

(Уходятъ въ разныя стороны.)

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Комната въ домѣ Капулети.

Входятъ КАПУЛЕТИ, СИНЬОРА КАПУЛЕТИ и графъ ПАРИСЪ.

КАПУЛЕТИ.

             Все приняло такой несчастный ходъ,
             Что не могли дочь нашу приготовить;
             Племянникъ Тебальдъ ею былъ любимъ
             И мной: для смерти всѣ мы рождены!
             Ужь поздно, наша дочь теперь не выйдетъ;
             Повѣрьте, если бъ не бесѣда съ вами,
             То я бы часомъ раньше былъ въ постели.
   

ПАРИСЪ.

             Несчастье это сватовству помѣха; (40)
             Синьора, доброй ночи, поручите
             Меня вниманью вашей дочери.

(Хочетъ уйти.)

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Скажу и мысль ея узнаю днемъ;
             А ночь она съ своимъ горюетъ горемъ.
   

КАПУЛЕТИ.

             Синьоръ Парисъ, ручаюсь за любовь
             Къ вамъ дочери моей; она, надѣюсь,
             Во всемъ руководиться будетъ мной;
             Нѣтъ, я не сомнѣваюсь въ ней. Жена,
             Ступай къ ней, прежде чѣмъ пойдешь въ постель:
             О чувствахъ сына моего Париса,
             Скажи ей, помни, въ будущую среду...
             Постой: теперь какой день?
   

ПАРИСЪ.

                                                     Понедѣльникъ.
   

КАПУЛЕТИ.

             Ужь понедѣльникъ?.. Въ среду будетъ скоро;
             Ну, такъ въ четвергъ; скажи ей, что въ четвергъ
             Она въ бракъ вступитъ съ благороднымъ графомъ.
             Вы будете готовы? И довольны
             Поспѣшностью? Безъ шуму все устроимъ,--
             Не больше одного, иль двухъ друзей,--
             Извѣстно, Тебальдъ только что убитъ,
             Насъ могутъ осуждать за невниманье
             Къ родному, если будетъ шумный пиръ;
             Поэтому полдюжины друзей,
             И все. Что скажете вы про четвергъ?
   

ПАРИСЪ.

             Синьоръ, желалъ бы я, чтобъ онъ былъ завтра.
   

КАПУЛЕТИ.

             И дѣло; спать пора; и такъ въ четвергъ;--
             Зайди, жена, къ Джульеттѣ, передъ сномъ,
             Предупреди ее о брачномъ днѣ.
             Прощайте, мой синьоръ.-- Огня мнѣ въ спальню!
             Ужь очень поздно, можно бы сказать,
             Что скоро будетъ рано:-- Добра ночь!

(Всѣ уходятъ.)

   

СЦЕНА ПЯТАЯ.

   Комната Джульетты; одно окно выходитъ на балконъ. Заря начинаетъ заниматься.

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА, входятъ.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужь ты идешь? Еще не скоро день:
             Не жаворонка звукъ, а соловей
             Встревожилъ пѣніемъ твой робкій слухъ:
             Онъ, ночью, тамъ поетъ, на померанцѣ;
             Повѣрь мнѣ, милый другъ, то соловей.
   

РОМЕО.

             То, другъ мой, жаворонокъ вѣстникъ утра,
             Не соловей: смотри, тамъ на востокѣ
             Окаймлены завистливымъ лучемъ
             Густыя облака; свѣтила ночи
             Ужь догорѣли и веселый день
             Коснулся темени туманныхъ горъ;
             Мнѣ слѣдуетъ отсель итти и жить,
             Или остаться здѣсь и, умереть.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Тотъ свѣтъ не утра свѣтъ, извѣстно мнѣ:
             То метеоръ свѣтъ солнца издаетъ,
             Чтобъ ночью быть тебѣ факелоносцемъ
             И освѣщать до Мантуи твой путь.
             Еще останься, не зачѣмъ спѣшить.
   

РОМЕО.

             Что жь, пусть возьмутъ, пусть смерти предадутъ;
             Я буду радъ, такъ хочешь ты. И я
             Скажу: тотъ сѣрый свѣтъ не утра глазъ,
             Но блѣдный отблескъ Цинтіи чела,
             И что не жаворонка пѣснь звучитъ
             Надъ нами въ вышинѣ, подъ сводомъ неба,
             Мнѣ лучше здѣсь остаться, чѣмъ итти!
             Прійди же, смерть, -- Джульетта хочетъ такъ...
             Что жь? Будемъ говорить, не скоро день.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужь день, ужь день, бѣги, скорѣе, прочь!
             То жаворонка пѣснь звучитъ не въ ладъ,
             Пронзая слухъ нестройностью своей;
             У жаворонка, говорятъ иные,
             Пріятное согласованье звуковъ;
             Не такъ, они разъединяютъ насъ!
             Другіе жь говорятъ, что съ жабой онъ
             Мѣняется глазами. (41) О, когда бъ
             Теперь имъ голосами помѣняться!
             Звукъ этотъ расторгаетъ наши руки,
             Тебя жь, какъ рогъ охотничій, онъ гонитъ.
             Теперь бѣги; свѣтъ ярче все и ярче!
   

РОМЕО.

             Свѣтъ ярче? наше жъ горе все мрачнѣй.
   

КОРМИЛИЦА, входитъ.

   Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

   Няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             Синьора, ваша мать пошла къ вамъ въ спальню;
             Свѣтлѣетъ; берегитесь и смотрите.

(Уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА, отворяетъ окно на балконъ.

             Окно впускаетъ свѣтъ, но жизнь беретъ.
             Ромео, спускаясь съ балкона.
             Прости! одно лобзанье и сойду.

(Обнимаетъ Джульетту и спускается внизъ.)

ДЖУЛЬЕТТА, смотритъ внизъ.

             Идешь? Другъ, повелитель и супругъ!
             Я каждый часъ, извѣстья о тебѣ
             Должна имѣть, иначе для меня
             Въ минутѣ каждой будетъ много дней.
             О, я состарѣюсь, считая ихъ,
             Пока увижусь вновь съ моимъ Ромео.
   

РОМЕО.

             Прости! я случая не пропущу
             Привѣтствовать тебя, мой нѣжный другъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ты думаешь, мы свидимся опять?
   

РОМЕО.

             Навѣрное,-- и это наше горе
             Предметомъ будетъ сладостныхъ бесѣдъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, Боже! сердце не добро вѣщуетъ.
             Мнѣ кажется, я на тебя гляжу
             Какъ бы на мертвеца въ его могилѣ;
             Иль плохо вижу я, или ты блѣденъ!
   

РОМЕО.

             Такой мнѣ кажешься и ты, мой другъ;
             Печаль пьетъ нашу кровь! прости, прости!

(Уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Фортуна, о, фортуна, всѣ зовутъ
             Тебя непостоянной: если такъ,
             Что будемъ дѣлать съ тѣмъ, кто въ словѣ твердъ?
             Такъ, будь непостоянною, фортуна;
             Тогда его, надѣюсь, не задержишь,
             Но возвратишь опять!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, изъ сосѣдней комнаты.

                         я
   О грезахъ я; -- а вѣдь онѣ плоды
   Разстроеннаго мозга, зачатыя
   Изъ ничего игрой воображенья!
   Пустой, ничтожный воздухъ! Вольный вѣтеръ,
   Рожденный дальнимъ сѣверомъ, отъ чьей
   Внезапно отрывается онъ груди
   И мчится къ намъ на югъ, въ страну обильныхъ
   И свѣжихъ росъ...
   Бенволіо.           Теперь же этотъ вѣтеръ
   Насъ гонитъ прочь отсюда. Ужинъ конченъ;
   Мы можемъ опоздать.
   Ромео.                     А я боюсь,
   Что явимся мы рано. Я смущенъ
   Томительнымъ предчувствіемъ чего-то
   Рѣшеннаго на небѣ. Мнѣ сдается,
   Что будетъ этотъ вечеръ для меня
   Началомъ бѣдъ и горя; что на немъ
   Рѣшится окончательно судьбою
   Несчастный, преждевременный конецъ
   Моей печальной жизни! Впрочемъ, пусть
   Тотъ, у кого въ рукахъ моя судьбина,
   Ведетъ меня. Впередъ, друзья! Смѣлѣй!
   Бенволіо. Бей въ барабаны! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Зала въ домѣ Капулетти.

(На сценѣ музыканты. Входятъ слуги).

   1-й слуга. Гдѣ Потпанъ? Что онъ не помогаетъ накрывать? Скоблитъ сковороды? блюдолизничаетъ?
   2-й слуга. Худо, какъ все дѣло попадетъ въ руки одного или двоихъ, да и то немытыя.
   1-й слуга. Убери прочь кресла; накрывай столы, да присматривай за серебромъ. Припрячь мнѣ кусочекъ марципана; да вотъ еще: если ты меня любишь, устрой, чтобъ впустили Сусанну Гриндстонъ и Нелли.-- Эй! Антонъ! Потпанъ 32)!
   2-й слуга. Готово.
   1-й слуга. Тебя ищутъ, кличутъ и зовутъ въ большой залѣ.
   2-й слуга. Не могу же я быть разомъ въ двухъ мѣстахъ. Ну, ребята, живѣй!-- правильно поживешь -- больше наживешь.

(Слуги удаляются въ глубину театра. Входятъ Капулетти, его дядя, синьора Капулетти, Джульетта, кормилица, гости и Ромео съ масками).

   Капулетти. Покорно просимъ, гости дорогіе!
   А васъ, мои красавицы, прошу
   Пуститься въ плясъ, -- чьи ножки не болятъ!
   Посмотримъ: -- кто откажется, навѣрно
   Слаба на ножки та 33)! Вотъ какъ искусно
   Я васъ поймалъ! Не медлите жъ, синьоры! --
   Да, помню время я, когда ходилъ
   Самъ въ маскѣ на балы и точно такъ же
   Нашептывалъ красоткамъ на ушко
   Немало сладкихъ словъ! Прошло безслѣдно
   То времечко! -- прошу же, не стѣсняйтесь!
   Эй, музыку!

(Музыка; гости танцуютъ).

                       Раздайтесь, господа,
   Для танцевъ нужно мѣсто. (Слугамъ) Эй, лѣнтяи!
   Побольше свѣту! Сдвиньте по стѣнамъ
   Проворнѣе столы да загасите
   Огонь въ каминѣ: въ залѣ стало жарко.
   Люблю, когда удастся такъ веселье,
   Затѣянное вдругъ! -- Ну, добрый дядя,
   Что скажешь ты? Пора плясать для насъ
   Давно прошла. Когда мы были въ маскахъ
   Въ послѣдній разъ?
   Дядя Капулетти. Тому назадъ лѣтъ тридцать.
   Капулетти. Ну, ну! -- не столько! Это былъ день свадьбы
   Люченціо. День Троиды бываетъ
   Вѣдь разъ въ году. Сочтя по немъ, прошло
   Съ тѣхъ поръ лѣтъ двадцать пять. Вотъ, другъ, когда
   Съ тобой мы были въ маскахъ.
   Дядя Капулетти.                     Больше, больше!
   Навѣрно такъ! Вѣдь тридцать будетъ лѣтъ
   Его ужъ сыну.
   Капулетти.           Что ты говоришь?
   Назадъ два года былъ онъ подъ опекой!
   Ромео (слугѣ, указывая на Джульетту).
   Кто дама та, что подала сейчасъ
   Синьору руку?
   Слуга.                     Я не знаю, сударь 34).
   Ромео. О, блескъ ея способенъ свѣтъ затмить
   Всѣхъ факеловъ! Такъ можетъ поразить
   Лишь яхонтъ насъ. сверкающій на кожѣ
   Нубіянки!.. Не можетъ быть дороже
   Сокровища! Стоитъ среди подругъ,
   Какъ горлица, она, попавши въ кругъ
   Воронъ и совъ! -- О, если бъ могъ пробраться
   Я ближе къ ней и богомольно взяться
   За эту ручку! Освятить себя,
   Коснувшись къ ней!.. О, неужели я
   Любилъ когда-нибудь? Прочь, ослѣпленье!
   Я не видалъ до этого мгновенья
   Созданья лучше!..
   Тибальдъ (наблюдая за Ромео). По всему судя,
   Молодчикъ этотъ долженъ быть Монтекки.
   Подай мнѣ шпагу, пажъ.-- Ужель наглецъ,
   Прикрывшись маской, вздумалъ сдѣлать дерзость
   На праздникѣ? -- О, если только вздумалъ
   Онъ нагло оскорбить нашъ честный домъ --
   Его убить я не сочту грѣхомъ!
   Капулетти. Племянникъ, что съ тобой?-- Чѣмъ взволновался
   Такъ сильно ты?
   Тибальдъ.           Представьте, къ намъ забрался
   Тайкомъ нашъ врагъ Монтекки! Убѣжденъ
   Глубоко я и твердо въ томъ, что онъ
   Пришелъ затѣмъ, чтобъ оскорбитъ нашъ праздникъ.
   Капулетти. Ромео, можетъ-быть?
   Тибальдъ.                               Ну, да! Онъ самый --
   Наглецъ Ромео.
   Капулетти.           Ну, коль скоро такъ,
   То ты не горячись. Оставь его
   Въ тиши и мирѣ: -- онъ ведетъ себя
   Вполнѣ прилично. Я не разъ слыхалъ,
   Что онъ среди веронской молодежи
   Одинъ изъ лучшихъ юношей умомъ .
   И добрымъ нравомъ. Я за цѣлый городъ
   Не соглашусь, чтобъ наскочилъ онъ здѣсь,
   Въ моемъ дому, на распрю или ссору.
   Такъ замолчи и позабудь о немъ.
   Я такъ хочу, и потому ты долженъ
   Себя смирить. Разгладь свои морщины:
   Онѣ къ веселью нашему нейдутъ.
   Тибальдъ. Какъ мнѣ молчать, когда забрался тутъ
   Подобный негодяй! Я не хочу,
   Чтобъ онъ здѣсь оставался!..
   Капулетти.                     Онъ однако
   Останется!.. Ты это слышалъ?.. Кто
   Изъ насъ двоихъ хозяинъ здѣсь?.. Ого,
   Молодчикъ мой! Рѣшилъ ты, что не хочешь!
   Прости меня Господь! -- Иль ты затѣялъ
   Скандалъ въ моемъ дому? Забыть намѣренъ
   И честь и стыдъ 35)?
   Тибальдъ.           Самимъ вамъ, дядя, стыдно
   Терпѣть такія вещи!
   Капулетти.                     Ну, ну, ну!
   Прошу безъ возраженій! Уходи ,
   Отсюда прочь, а то вѣдь ты, я знаю,
   Не выдержишь опять! Нашелъ же время
   Со мной затѣять споръ, пѣтухъ ты глупый!..
   Ступай и успокойся! Эй, огня!
   Побольше свѣту! -- Постыдись! Тебя же
   Уму вѣдь я учу.-- Ну, что, красотки,
   Довольны ль вы?
   Тибальдъ.           Горячность и терпѣнье --
   Вотъ что ввести способно въ раздраженье!
   Уйду теперь, но будь, что будетъ тамъ!..
   Наружный миръ лишь желчь вѣдь дразнитъ намъ.
   Ромео (подойдя къ Джульетѣ и взявъ ее за руку).
   Коль скоро ручки я непогрѣшимой
   Смутилъ покой, коснувшись мирно къ ней,
   То пусть уста -- два скромныхъ пилигрима --
   Искупятъ грѣхъ нескромности моей. (Цѣлуетъ ея руку).
   Джульетта. Напрасно рукъ своихъ прикосновенье
   Сочли грѣхомъ вы, пилигримъ святой:
   Въ немъ видѣть мы должны благословенье, --
   Вамъ поцѣлуй позволенъ лишь такой!
   Ромео. Но вѣдь уста отшельники имѣютъ.
   Джульетта. Да, пилигримъ, но для молитвъ святыхъ!
   Ромео. Такъ пусть уста послѣдовать умѣютъ
   Примѣру рукъ, въ поддержку вѣры ихъ!
   Джульетта. Кто святъ -- того поддерживать не нужно.
   Ромео. Позволь устамъ, въ молитвѣ слившисъ дружной
   Съ твоими, грѣхъ съ души моей мнѣ снять.

(Цѣлуетъ ее въ губы).

   Джульетта. Вашъ грѣхъ сталъ мой! -- Теперь союзъ ихъ тѣсенъ...
   Ромео. О, если такъ -- спѣши его отдать
   Обратно мнѣ! (Цѣлуетъ ее еще).
   Джульетта.           Вашъ требникъ интересенъ 36).
   Кормилица (подходя). Сударыня, васъ матушка зоветъ.
   Ромео. Кто мать ея?
   Кормилица.           Вонъ что спросить придумалъ 37)!
   Она хозяйка дома, сударь, дама
   Почтенная, разумная и съ нравомъ,
   Какой найдешь не часто. Я жъ -- ея
   Кормилица! По совѣсти скажу,
   Что тотъ, кому достанется моя
   Красавица, себѣ оближетъ пальцы 38).
   Ромео. Ужель она изъ дома Капулетти?
   Жизнь, жизнь моя -- во власти ты врага!..
   Бенволіо. Балъ конченъ, другъ. Пора итти домой.
   Ромео. Боюсь, что съ нимъ мой кончится покой.
   Капулетти. Нѣтъ, нѣтъ, синьоры, такъ нельзя! Должны мы
   Стаканчикъ опрокинуть предъ концомъ 39).
   Ну, если не хотите -- какъ угодно.
   Покойной ночи всѣмъ! Благодарю
   За честь и посѣщенье! Эй! побольще
   Огня сюда! -- а тамъ и по постелямъ.

(Обращаясь къ дядѣ).

   Усталъ я, другъ! -- пора и на покой!

(Уходятъ всѣ, кромѣ Джульетты и кормилицы).

   Джульетта. Поди сюда, кормилица; скажи мнѣ,
   Кто тотъ синьоръ?
   Кормилица.           Наслѣдникъ старика
   Тиберіо.
   Джульетта. А тотъ, что переходитъ
   Теперь порогъ?
   Кормилица.           Петручьо молодой.
   Джульетта. А этотъ, что идетъ за ними слѣдомъ?
   Онъ не хотѣлъ на балѣ танцовать.
   Кормилица. Его не знаю.
   Джульетта.                     Такъ узнай сейчасъ же.
   О, если онъ женатъ -- тогда, клянусь,
   Мнѣ будетъ гробъ моей постелью брачной!
   Кормилица (возвращается). Его зовутъ Ромео; онъ -- Монтекки,
   Сынъ вашего заклятаго врага.
   Джульетта. Источникомъ любви единой стала
   Единственная ненависть моя!
   Зачѣмъ его не избѣгала я,
   Не знавъ, кто онъ? Какъ зло судьба сыграла
   Со мной, вселивъ любовь къ врагу въ меня!
   Кормилица. Что, что вы шепчете?
   Джульетта.                               Такъ, ничего!
   Заученный стишокъ во время танцевъ.

(За сценой зовутъ: "Джульетта!")

   Кормилица. Идемъ, идемъ! Джульетта, торопись.
   Пора въ постель -- всѣ гости разошлись. (Уходятъ).
  

ХОРЪ 40).

   Былая страсть смѣнилася другой.
   Та, для кого онъ тратилъ сердца силы,
   Лишь стала призракъ блѣдный и нѣмой,
   Когда сравнить ее съ Джульеттой милой.
   Любя ее, Ромео самъ любимъ;
   Но имъ любить возможно лишь украдкой:
   Они враги заклятые, и имъ
   Опасенъ крюкъ съ приманкой страсти сладкой.
   Онъ видѣться такъ часто съ ней не смѣлъ,
   Какъ пожелала бъ пылкой страсти сила;
   Равно и ей поставленъ былъ предѣлъ,
   Хотя она не менѣе любила.
   Но страсть свое въ концѣ концовъ возьметъ;
   Терпѣнья мигъ блаженство принесетъ.
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь, примыкающая къ саду Капулетти.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Могу ль я удалиться, если сердце
   Мое все здѣсь? -- Впередъ, бѣднякъ! старайся
   Найти себя 41)!

(Перелѣзаетъ черезъ стѣнку и исчезаетъ въ саду).
(Входятъ Меркуціо и Бенволіо).

   Бенволіо.           Ромео! Эй, Ромео!
   Меркуціо. Повѣрь, что онъ умнѣе насъ и спитъ
   Давно въ своей постелѣ.
   Бенволіо.                     Онъ пробрался
   Сюда тайкомъ и перелѣзъ чрезъ стѣну.
   Зови его.
   Меркуціо. Я буду заклинать.
   Ромео! Шутъ! Любовникъ! Сумасшедшій!
   Явись подъ видомъ вздоха! Дай отвѣтъ
   Намъ риѳмою, ну хоть бы: страсть и сласть 42)!
   Вздохни погромче! вымолви словечко
   Венерѣ въ честь, а также въ честь ея
   Слѣпого мальчугана, Купидона 43),
   Успѣвшаго такъ ловко подстрѣлить
   Царя Кофетуа, когда возился
   Тотъ съ нищею 44)! Не слышитъ онъ! -- молчитъ!
   Не движется! -- бѣдняга мертвъ 45)! Такъ буду
   Его я заклинать: во имя глазокъ
   Прелестной Розалинды! Алыхъ губокъ!
   Прелестной, стройной ножки, бѣлой шейки
   И прочихъ многихъ сладостей -- взываю
   Къ тебѣ: явись сейчасъ передо мной,
   Какъ листъ передъ травой 46)!
   Бенволіо.                     Когда тебя
   Услышитъ онъ -- разсердится, конечно.
   Меркуціо. Съ чего ему сердиться? Вотъ когда бъ
   Я вздумалъ вызвать призрака. который
   Всталъ между нимъ и прелестью его
   И такъ стоялъ, пока не приказала бъ
   Она ему сокрыться -- это было бъ
   Дѣйствительно обидно; а мое
   Заклятье вѣдь безвредно! Я его
   Лишь умоляю именемъ красотки
   Явиться передъ нами.
   Бенволіо.                     Онъ навѣрно
   Здѣсь спрятался въ кустахъ, чтобъ наслаждаться
   Уныньемъ ночи. Вѣдь любовь слѣпа
   И потому закрыться любитъ тьмою.
   Меркуціо. Кто слѣпъ, тотъ въ цѣль не попадетъ стрѣлою.
   Сидитъ теперь подъ яблонью онъ вѣрно,
   Горюя, что прекрасная его
   Не яблочко прекрасное, чье имя
   Тайкомъ дѣвчонки шепчутъ межъ собой.
   О, если бы тебѣ, Ромео, въ руки
   Отдать его! -- Но не пора ль въ постель?
   Спать на травѣ и холодно я сыро.
   Пойдемъ-ка прочь.
   Бенволіо.           Идемъ! Вѣдь пользы нѣтъ
   Искать того, кто прячется нарочно. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Садъ Капулетти съ балкономъ ихъ дома.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Шути надъ раной тотъ, кто не былъ раненъ!

(Джульетта показывается на балконѣ).

   Но тсс... какой тамъ свѣтъ мелькнулъ въ окнѣ!
   То лучъ востока, а Джульетта -- солнце!
   О, встань, мое свѣтило, и затьми
   Завистливое лунное сіянье!
   Луна больна отъ ревности съ тѣхъ поръ,
   Какъ ты -- ея богини чистой жрица --
   Явилась въ свѣтъ, своей красой затмивши
   Ея красу! Не будь лишь, умоляю,
   Весталкою! -- одежда ихъ печальна 47)!
   Желать безумно грустной ихъ судьбы!..
   Вѣдь ты одна, моя любовь и радость!
   О, если бъ знать объ этомъ ты могла!
   Ты говоришь, но я тебя не слышу!
   Твой свѣтлый взоръ вѣдь, впрочемъ, говоритъ
   Со мной безъ словъ, и я ему отвѣчу.
   Осмѣлюсь ли дождаться счастья я,
   Чтобъ ты когда-нибудь заговорила
   Со мной словами?.. О, твои глаза
   Похожи на двѣ звѣздочки, случайно
   Покинувшія темный небосклонъ
   И въ личикѣ сверкающія миломъ!..
   О, если бы они взвились на небо
   И заняли мѣста средь прочихъ звѣздъ!..
   Сіянье ихъ заставило бъ померкнуть
   Своихъ подругъ, какъ гаснетъ свѣтъ дневной
   Мерцанье лампъ!.. Когда бъ твои глаза
   Могли сверкнуть на небѣ -- лучезарный,
   Ихъ дивный свѣтъ пролился бъ по вселенной
   Такой волной, что птички стали бъ пѣть,
   Принявъ ихъ блескъ за первый лучъ разсвѣта!
   Склонилась, вижу, нѣжно ты на ручку
   Своей щекой!.. Зачѣмъ я не перчатка
   И не могу коснуться, какъ она,
   Твоей щеки!..
   Джульетта. Какъ грустно мнѣ!
   Ромео.                                         Чу! Голосъ
   Ея услышалъ я!.. О, говори,
   Мой чистый, свѣтлый ангелъ!.. Для меня
   Являешься ты въ эту ночь вѣдь точно
   Крылатымъ благовѣстникомъ небесъ,
   Чье дивное явленье заставляетъ
   Людей упасть въ восторгѣ и вперить
   Свои глаза на свѣтлое видѣнье,
   Когда, въ полетѣ быстромъ, разсѣкаетъ
   Небесный духъ прозрачныхъ тучъ завѣсу!
   Джульетта (не видя Ромео). Ромео! О, Ромео! Для чего
   Ты носишь это имя? Откажись
   Отъ имени отцовъ, -- иль, если ты
   Не хочешь сдѣлать этого, скажи лишь,
   Что любишь ты меня -- я отрекусь
   Отъ имени и дома Капулетти!
   Ромео (тихо). Отвѣчу ль я, иль буду вѣчно слушать?
   Джульетта. Ты врагъ мой лишь по имени! Ты все жъ
   Останешься собой, не бывъ Монтекки!
   Что въ имени? Нога, рука, лицо, --
   Весь человѣкъ не въ имени, конечно.
   Зовись другимъ: не все ль тебѣ равно? --
   Когда бъ назвали мы иначе розу --
   Она не потеряла бы чрезъ это
   Свой нѣжный ароматъ! Ромео также
   Остался бы Ромео, если бъ дали
   Ему другое имя или званье!
   О, милый мой! Брось только это имя --
   И я тебѣ за то отдамся вся!..
   Ромео (выходя впередъ). Ловлю тебя на словѣ я! Зови
   Меня своей любовью! -- этимъ я
   Приму крещенье вновь и перестану
   Быть, чѣмъ я прежде былъ!
   Джульетта. Кто здѣсь? Это смѣлъ
   Подслушивать меня, прикрывшись ночью?..
   Ромео. Я не хочу назваться предъ тобой.
   Мнѣ ненавистно собственное имя
   Съ тѣхъ поръ, какъ ты, прелестная, святая,
   Его врагомъ считаешь! Будь оно
   Написано -- я разорвалъ его бы
   Сейчасъ въ клочки!..
   Джульетта.           Ты не успѣлъ сказать
   Со мной двухъ словъ, но я тебя ужъ знаю!
   Не правда ль -- ты Ромео и Монтекки?
   Ромео. Ни тотъ и ни другой, коль скоро это
   Тебѣ не нравится!..
   Джульетта.           Какъ могъ забраться
   Сюда ты въ садъ и для чего? Стѣна
   Крута и высока! Подумай только,
   Чему ты подвергаешься, когда
   Тебя узнаютъ здѣсь мои родные!..
   Ромео. На крыльяхъ я любви перелетѣлъ
   Чрезъ эту стѣну! Камни задержать
   Любви не могутъ! Захотѣть и сдѣлать --
   Для ней одно и то же -- потому
   Твоя родня меня не испугаетъ.
   Джульетта. Они тебя убьютъ, когда замѣтятъ!
   Ромео. Твои глаза пронзить меня способнѣй,
   Чѣмъ двадцать ихъ мечей! Твоя жъ улыбка,
   Какъ панцыремъ, меня отъ нихъ закроетъ.
   Джульетта. Я міръ бы отдала, лишь только бъ ты
   Замѣченъ не былъ ими!..
   Ромео.                               Ночь темна:
   Меня замѣтить трудно; -- но вѣдь если
   Меня не любишь ты -- что мнѣ бояться
   Тогда твоихъ родныхъ? Пріятнѣй мнѣ
   Пронзеннымъ быть мечами ихъ, чѣмъ жить
   Отвергнутымъ тобой!..
   Джульетта.                     Но какъ успѣлъ
   Пробраться ты сюда? Кто показалъ
   Тебѣ дорогу въ садъ?
   Ромео.                     Одна любовь!..
   Она меня вела, а я за это
   Ссудилъ ее глазами! -- Я не кормчій --
   Но если бы пришлось мнѣ переплыть
   Широкій океанъ, до самыхъ дальнихъ
   Концовъ земли, гдѣ ты была бъ наградой
   Моимъ трудамъ -- на все бы я рѣшился!..
   Джульетта. Ночная тѣнь мѣшаетъ разсмотрѣть
   Тебѣ мое лицо, иначе могъ бы
   Замѣтить ты, какъ отъ стыда зардѣлась
   Я краской вся, увидя, что меня
   Ты такъ поймалъ здѣсь на моемъ признаньи!
   Мнѣ надо бы отречься отъ всего,
   Что здѣсь я наболтала. Да -- отречься!...
   Но прочь, притворство!-- Ты меня вѣдь любишь?..
   Я чувствую, ты мнѣ отвѣтишь "да" --
   И мнѣ довольно этого!.. Съ чему
   Давать еще намъ клятвы?-- Нарушаютъ
   Ихъ безъ слѣда! Вѣдь клятвами влюбленныхъ
   Юпитеръ шутитъ! -- О, Ромео мой!
   Когда меня ты любишь, молви это
   Открыто мнѣ!.. Находишь, можетъ-быть,
   Ты, милый мой, что отдаюсь я слишкомъ
   Тебѣ легко? Не хочешь ли, я буду
   Въ отвѣтъ тебѣ сердиться? Отвѣчать
   Отказомъ на мольбы? О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   Нѣжна я слишкомъ, милый мой Монтекки, --
   И потому боюсь, что упрекнешь
   Меня ты въ легкости!.. Но вѣрь мнѣ, другъ мой,
   Что на меня ты можешь положиться
   Скорѣй, чѣмъ на другихъ, привыкшихъ лгать.
   Изъ ложной скромности!.. Сама, повѣрь мнѣ,
   Была бъ скромнѣе я, когда бъ ты только
   Здѣсь не поймалъ меня, помимо воли
   Подслушавши слова мои!.. Прости же
   Меня, безцѣнный мой! И не подумай,
   Что преданность моя къ тебѣ, невольно
   Здѣсь выданная ночью, будетъ слабой
   Лишь потому, что скоро такъ рѣшилась
   Тебѣ отдаться я!..
   Ромео.                     Клянусь луной,
   Сребрящей эти листья на деревьяхъ...
   Джульетта. Нѣтъ, нѣтъ, луной не надо!.. не клянись
   Измѣнчивой луной! Она мѣняетъ
   Свой обликъ каждый мѣсяцъ, точно хочетъ
   Сказать намъ тѣмъ, что минетъ и любовь.
   Ромео. Такъ чѣмъ же клясться?
   Джульетта.                               Не клянись совсѣмъ!..
   А если непремѣнно хочешь клясться --
   Клянись собой!.. Тебѣ повѣрю я,
   Какъ божеству, которому молюсь я!..
   Ромео. Когда мое все сердце...
   Джульетта.                               Вѣрю, вѣрю!..
   Не надо клятвъ! Какъ мнѣ ни хорошо
   Съ тобою здѣсь -- скажу тебѣ однако:
   Меня страшитъ невольно этотъ скорый,
   Рѣшительный союзъ нашъ, заключенный
   Такъ быстро, такъ нежданно, темной ночью!..
   Онъ кажется похожимъ мнѣ на лучъ,
   Сверкнувшій такъ внезапно, что сіянье
   Его исчезло, прежде чѣмъ глаза
   Успѣли разглядѣть его!.. Уйди!
   Уйди, прошу!.. Пускай свиданье это
   Останется похожимъ на цвѣтокъ,
   Еще не распустившійся, какъ должно,
   Но все жъ сулящій скоро разрастись
   Въ прекрасный, пышный цвѣтъ, когда сойдемся
   Съ тобой мы вновь! -- Прощай, прощай!.. Спокойно
   Засни теперь! Да осѣнитъ тебя
   Блаженства лучъ, какимъ счастлива я!..
   Ромео. Такъ мало давъ, меня ты покидаешь!
   Джульетта. Чего жъ еще сегодня ты желаешь?..
   Ромео. Чтобъ поклялась любить меня ты такъ же,
   Какъ клялся я!
   Джульетта. Я въ томъ клялась ужъ прежде;
   Но я теперь готова взять назадъ
   Мое тебѣ признанье.
   Ромео.                     Какъ! ты хочешь
   Его отнять? -- но почему жъ, другъ милый?
   Джульетта. Чтобъ вновь тебѣ отдать его и этимъ
   Тебя увѣрить въ искренности словъ!
   Но, впрочемъ, я желаю вѣдь того,
   Что ужъ мое: -- любовь моя не знаетъ
   Границъ, какъ море... Чѣмъ сильнѣе я
   Тебя люблю -- тѣмъ болѣе себя
   Я чувствую охваченной любовью!..
   И море и она равно-безбрежны! --
   Но, чу! -- я слышу шумъ! -- Прощай, прощай!..

(За сценой голосъ кормилицы, зовущій Джульетту.)

   Иду сейчасъ, кормилица! -- Будь вѣренъ,
   Монтекки милый, мнѣ!.. Постой минуту:
   Я тотчасъ ворочусь. (Уходитъ Джульетта),
   Ромео.                    О, ночь блаженства
   И радости!.. Подумать страшно мнѣ.
   Не грезой ли ночной я очарованъ!..
   Все то, что испыталъ я, слишкомъ нѣжно,
   Чтобъ быть дѣйствительнымъ!..

(Джульетта вновь показывается на балконѣ).

   Джульетта.                              Еще два слова,
   Ромео, милый мой, а тамъ -- простимся
   Съ тобой совсѣмъ!.. Когда твоя любовь
   Честна и благородна, и ее
   Ты хочешь завершить, какъ должно, бракомъ --
   Пришли сказать мнѣ завтра съ тѣмъ, кого
   Пришлю къ тебѣ сама я, день и часъ,
   Который ты назначишь для вѣнчанья.
   Съ минуты этой и себя и все
   Отдамъ тебѣ во власть я и пойду
   Вслѣдъ за тобой, хотя бъ на край вселенной!
   Кормилица (за сценой). Джульетточка!
   Джульетта.                              Сейчасъ! сейчасъ! Когда же
   Ты думаешь иначе -- я прошу...
   Кормилица (за сценой). Да гдѣ же ты?
   Джульетта.                               Иду сейчасъ.-- Прошу я
   Тебя тогда забыть свои желанья
   И горя не тревожить моего!
   И такъ -- пришлю я завтра!
   Ромео.                                         Всей душой
   Клянусь тебѣ!
   Джульетта.           Сто разъ прощай, мой милый!..

(Уходитъ Джульетта).

   Ромео. Сто разъ несчастный тѣмъ, что съ этимъ словомъ
   Исчезла ты! Любовь къ любви бѣжитъ,
   Какъ школьники отъ книгъ своихъ рѣзвиться,
   А отъ нея -- какъ въ школу вновь учиться,

(Медленно и печально удаляется).

   Джульетта (показываясь у окна).
   Тс!.. тс!.. Ромео! здѣсь ты?.. О, зачѣмъ
   Не ловчій я, чтобы могла всегда
   Я сокола безцѣннаго прикликать 48)!
   Неволи голосъ слабъ: иначе я
   Заставила бы эхо встрепенуться
   Въ его пещерѣ! Легкій воздухъ сталъ бы
   На всѣ лады твердить Ромео имя.
   Ромео (возвращаясъ). Мнѣ кажется, что я услышалъ голосъ
   Моей души!.. Какъ серебристо-нѣженъ
   Языкъ любви, раздавшійся внезапно,
   Какъ музыка въ безмолвіи ночномъ!
   Джульетта. Ромео!
   Ромео.                              Милый другъ!
   Кормилица (за сценой).                     Эй, эй! Джульетта!
   Джульетта. Когда къ тебѣ прислать должна я завтра?
   Ромео. Поутру въ девять.
   Джульетта.                     Ждать не будешь!-- Боже!
   Мнѣ кажется -- до этого мгновенья
   Осталось двадцать лѣтъ! Совсѣмъ забыла,
   Зачѣмъ тебя еще я позвала.
   Ромео. Я буду ждать, покамѣстъ ты не вспомнишь.
   Джульетта. Нѣтъ, милый мой! -- иначе вспоминать
   Я буду безъ конца, лишь только бъ видѣть,
   Что ты стоишь и смотришь на меня!
   Ромео. А я стоять останусь здѣсь съ надеждой,
   Что ты не вспомнишь словъ твоихъ! -- Забуду
   Весь міръ и самъ!
   Джульетта.           Смотри: ужъ скоро утро --
   Пора тебѣ итти. Я отпустить вѣдь
   Тебя хотѣла бъ, какъ дитя на мигъ
   Пускаетъ полетать свободно птичку
   На шелковомъ шнуркѣ, которымъ можетъ
   Вернуть мгновенно плѣнницу назадъ,
   Ревниво сторожа свою игрушку.
   Ромео. Пусть птичкой буду я!
   Джульетта.                               Нѣтъ, нѣтъ, мой милый!
   Вѣдь я тебя навѣрно бъ задушила
   Тогда своими ласками!.. Прощай!
   Спокойно спи! Вѣдь если все прощаться,
   То до утра съ тобой намъ не разстаться!

(Уходитъ Джульетта).

   Ромео. Спи тихо, ангелъ мой! Хотѣлъ бы я
   Быть богомъ сна, чтобъ усыпить тебя.
   Пойду теперь къ монаху я: -- открою
   Ему нашъ планъ и дѣло все устрою. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входитъ монахъ Лорензо съ корзиной лѣкарственныхъ травъ).

   Мон. Лорензо. Ужъ свѣтлый день занялся надъ землей;
   Рой темныхъ тучъ исчезъ передъ зарей.
   Глубокій мракъ ползетъ, какъ пьяный, съ неба,
   Завидя блескъ сверкающаго Ѳеба *9).
   Покамѣстъ лучъ его не озарилъ
   Собой земли и травъ не осушилъ --
   Въ корзину мнѣ набрать скорѣе надо
   Цѣлебныхъ травъ, а также полныхъ яда,
   Природа намъ для жизни все даетъ,
   Изъ смерти жизнь нерѣдко создаетъ
   Она для насъ, -- и мы, природы дѣти,
   Питаться ею можемъ лишь на свѣтѣ.
   Ея даровъ нѣтъ силы перечесть,
   И польза намъ навѣрно въ каждомъ есть!
   Кто могъ постичь хотя. бы то значенье,
   Какимъ для насъ одарены каменья,
   Растеній сокъ и множество другихъ
   Даровъ земли, столь нужныхъ для больныхъ?
   Нѣтъ существа, которое бы жило
   И пользы съ тѣмъ землѣ не приносило.
   Но также нѣтъ такого, чтобъ порой,
   Возставъ на то, чѣмъ суждено судьбой
   Ему здѣсь быть, -- оно не преступало
   Границъ, къ чему судьба его призвала!.
   Добро дурнымъ нерѣдко можетъ стать,
   Но и порокъ способенъ пользу дать..
   Взять, напримѣръ хотъ это вотъ растенье:
   Въ немъ вмѣстѣ ядъ и средство исцѣленья.
   Цѣлебенъ намъ пріятный ароматъ,
   Но сокъ его содержитъ страшный ядъ.
   Такія жъ двѣ играютъ люди роли: .
   Въ насъ вѣчный споръ дурной и доброй волѣ.
   Но зло сильнѣй: -- мы съ нимъ въ борьбѣ падемъ,
   Какъ спѣлый плодъ, подточенный червемъ. (Входитъ Ромео).
   Ромео. Привѣтъ мой вамъ, отецъ!
   Мон. Лорензо.                     Benediciteо
   Кто рано такъ привѣтствуетъ меня? .
   Мой милый сынъ! -- съ разсвѣтомъ раннимъ дня
   Въ твои лѣта съ постелью разстается
   Лишь только тотъ, въ комъ скорбью сердце бьется.
   Безсонны мы лишь въ старые года!
   Намъ рой заботъ мѣшаетъ, спать тогда;
   Но юность спитъ спокойнымъ сномъ безпечно,
   Не зная бѣдъ иль горести сердечной!
   Вотъ почему приходъ внезапный твой
   Въ столь ранній часъ твердитъ мнѣ, что покой
   Твоей души былъ чѣмъ-нибудь встревоженъ.
   И если взглядъ мой вѣренъ и не ложенъ --
   Предъ всѣми я поддерживать бы сталъ,
   Что въ эту ночь Ромео мой не спалъ.
   Ромео. Была тому пріятная причина.
   Мон. Лорензо. Прости, Господь тебѣ!Ты съ Розалиндой
   Провелъ часы?
   Ромео.                     О, нѣтъ, отецъ, не съ ней!
   Забытъ тотъ бредъ души больной моей!
   Мон. Лорензо. Хвалю тебя! Но гдѣ же ты скитался?
   Ромео. Я разсказать объ этомъ собирался
   Тебѣ сейчасъ.-- Недавно пировалъ
   Съ врагами я. Одинъ изъ нихъ попалъ
   Стрѣлой въ меня и самъ былъ раненъ мною.
   Насъ исцѣлить лишь можешь ты святою
   Твоей рукой! Понять ты долженъ самъ,
   Что злости нѣтъ въ душѣ моей къ врагамъ,
   Коль скоро я, прося объ исцѣленьи,
   Равно врагу дарую тѣмъ спасенье.
   Мон. Лорензо. Яснѣй, мой сынъ: темна мнѣ рѣчь твоя.
   Не знавъ грѣха, простить его нельзя.
   Ромео. Узнай тогда, что я попался въ сѣти
   Слѣпой любви. Любя дочь Капулетти,
   Взаимно ей я горячо любимъ!
   Союзъ нашъ твердъ, и мы теперь хотимъ
   Тебя просить, чтобъ ты святымъ обрядомъ
   Его скрѣпилъ.-- Гдѣ обмѣняться взглядомъ
   Успѣли мы, гдѣ дали нашъ обѣтъ --
   Скажу потомъ; теперь же дай отвѣтъ --
   Могу, ль имѣть твое я обѣщанье
   Устроить намъ сегодня же вѣнчанье?
   Мон. Лорензо. Святой Францискъ! возможно ль людямъ такъ
   Мѣнять свой взглядъ? Давно ли каждый шагъ
   Ты посвящалъ желаньямъ Розалинды!
   Какъ вижу я, твердятъ не безъ причины,
   Что молодежь идетъ въ любви своей
   Не дальше глазъ, -- а сердце пусто въ ней!
   Jesu Maria, сколько разъ, бывало,
   Твое лицо обильно орошала
   Изъ-за нея струя горячихъ слезъ 50).
   Какой же вихрь любовь твою унесъ .
   Такъ быстро прочь, и для чего напрасно
   Ты слезы лилъ? Взгляни: лучъ солнца ясный
   Слѣдовъ тоски не сгладилъ вѣдь въ глазахъ
   Еще твоихъ. До сей поры въ ушахъ
   Моихъ гудятъ твои мольбы и стоны!
   Смотри: вотъ слѣдъ слезы неосушенной
   Въ твоихъ глазахъ. Когда ты былъ собой
   До этихъ поръ и пылъ сердечный свой
   Дарилъ одной лишь только Розалиндѣ,
   То, самъ суди, --:возможно ли мужчинѣ
   Быть строгимъ такъ и женщину корить,
   Когда онъ самъ не можетъ вѣрнымъ быть?
   Ромео. Бранилъ ты самъ любовь мою и вѣрность.
   Мон. Лорензо. О, нѣтъ, мой сынъ, но лишь ея чрезмѣрность!
   Ромео. Похоронить совѣтовалъ ее.
   Мон. Лорензо. Но ужъ никакъ, повѣрь, не для того,
   Чтобъ замѣнить ее лишь страстью новой.
   Ромео. Не упрекай!-- страсть новая готова
   Любить меня и слѣдовать за мной;
   Но не таковъ предметъ былъ старый мой.
   Мон. Лорензо. Ей хорошо извѣстно, значитъ, было,
   Что пользы страсть твоя не приносила.
   Въ любви читать ты вздумалъ по верхамъ,
   Не научась, какъ должно, и складамъ!
   Но Богъ съ тобой! Коль скоро я рѣшаюсь
   Тебѣ помочь, то, вѣрь мнѣ, соглашаюсь
   Лишь потому, что Божій перстъ судилъ,
   Чтобъ этотъ бракъ опять возстановилъ
   Связь дружбы тамъ, гдѣ были лишь раздоры.
   Ромео. Идемъ, отецъ, скорѣй!
   Мон. Лорензо.                     Не будемъ скоры
   Въ поступкахъ такъ. Кто медленно идетъ,
   Тотъ на пути вѣрнѣй не упадетъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Улица въ Веронѣ.

(Входятъ Бенволіо и Меркуціо).

   Меркуціо. Скажите мнѣ, куда дѣваться могъ
   Ромео нашъ? -- вѣдь онъ не приходилъ
   Домой и на ночь.
   Бенволіо.           Нѣтъ; -- я видѣлъ нынче
   Его отца и спрашивалъ о немъ.
   Меркуціо. Бездушная дѣвчонка Розалинда,
   Того гляди, сведетъ его съ ума.
   Бенволіо. Ты знаешь, что ему послалъ сегодня
   Письмо Тибальдъ, племянникъ Капулетти.
   Меркуціо. Клянусь, что вызовъ.
   Бенволіо.                     Онъ ему отвѣтитъ.
   Меркуціо. Само собой разумѣется, что кто умѣетъ писать тотъ можетъ и отвѣтить на письмо.
   Бенволіо. Да, но онъ отвѣтитъ автору дѣломъ.-- Вѣдь извѣстно, что, какъ аукнется, такъ и откликнется 51).
   Меркуціо. Бѣдный Ромео! вѣдь онъ почти мертвъ уже теперь. Черные глаза бѣлобрысой дѣвчонки прострѣлили его насквозь. Звуки ея любовныхъ пѣсенъ пронзили ему уши, о сердце его проткнуто въ самую середину стрѣлой слѣпого мальчугана съ лукомъ. И это человѣкъ, рѣшающійся выйти на бой съ Тибальдомъ!
   Бенволіо. А что такое этотъ Тибальдъ?
   Меркуціо. Величайшій драчунъ! царь котовъ перваго разбора 52), герой дуэльныхъ учтивостей. Онъ дерется, какъ поютъ по нотамъ, выдерживая размѣръ, такты и паузы. Скажетъ: "одинъ! два!" и съ третьимъ разомъ всадитъ въ тебя свою шпагу. Въ пуговицу попадаетъ онъ, какъ мясникъ ножомъ. Словомъ, дуэлистъ отъявленный! дворянинъ первостепенный! Найти причину для ссоры ему ровно ничего не значитъ. Термины поединковъ: passado, punto reverso и все прочее -- знаетъ онъ наизусть.
   Бенволіо. Это что такое?
   Меркуціо. Провалиться бы всѣмъ этимъ глупымъ, напыщеннымъ, моднымъ фантазерамъ! этимъ настройщикамъ рѣчи на модный ладъ: "добрый клинокъ! здоровый дѣтина! дѣвка хоть куда!" -- и такъ далѣе! Не досадно ли, что насъ совсѣмъ одолѣли эти иностранныя мухи, эти разодѣтыя куклы съ ихъ вѣчнымъ "pardonnez moi" въ концѣ каждой фразы. Они до того привыкли все дѣлать по-новому, что не умѣютъ сѣсть по-старому на скамью. Охъ, ужъ мнѣ эти вѣчные bons да bons 53)!

(Входитъ Ромео).

   Бенволіо. Смотри, вотъ Ромео!
   Меркуціо. Онъ потерялъ всю свою икру 54) и сталъ худъ, какъ сухая селедка. Мясо, мясо! скажи мнѣ, какъ могло ты сдѣлаться рыбой? Онъ способенъ теперь воспринимать только Петрарковы мелодіи; но Лаура, когда сравнить ее съ его возлюбленной, въ его глазахъ не болѣе, какъ кухарка, хотя любовникъ Лауры и былъ выше его по части прославленія ея въ стихахъ. Дидона на его взглядъ -- шлюха, Клеопатра -- цыганка, Елена и Геро -- уличныя потаскухи, Тизба -- дрянь, несмотря на ея сѣрые глаза. Синьоръ Ромео, bonjour! Вотъ тебѣ французское привѣтствіе за твои французскіе штаны. Ты насъ славно надулъ прошлою ночью.
   Ромео. Здравствуйте оба. Какъ я васъ надулъ?
   Меркуціо. Показалъ намъ пятки.-- Не понимаешь?
   Ромео. Извини, любезный Меркуціо; во я былъ такъ занятъ въ послѣднее время, что ко мнѣ нельзя быть очень придирчивымъ.
   Меркуціо. Это значитъ, что, встрѣтивъ кого-нибудь въ твоемъ расположеніи духа -- слѣдуетъ поклониться и отложить дальнѣйшій разговоръ.
   Ромео. Во всякомъ случаѣ неучтивости я не сдѣлаю.
   Меркуціо. Объяснено съ достаточной ясностью...
   Ромео. И съ достаточной учтивостью.
   Меркуціо. Да вѣдь мои разговоры блещутъ тоже цвѣтами учтивости.
   Ромео. Цвѣтами?
   Меркуціо. Именно такъ.
   Ромео. Не тѣми ли, что носятъ на пряжкахъ башмаковъ? Мои башмаки хорошо ими украшены.
   Меркуціо. Сказано недурно.-- Удостой же насъ сохранить это остроумное расположеніе духа, пока башмаки твои не износятся, и шутки, освободясь отъ отвалившейся подошвы, останутся въ чистомъ видѣ.
   Ромео. О дивная, единственная острота! Хотя дивная только по своей единственности.
   Меркуціо. Поди сюда, Беннолю, -- мое остроуміе начинаетъ истощаться.
   Ромео. Пришпорь его и пріударь. Я вызову тебя на состязаніе.
   Меркуціо. Въ гоньбѣ по дикимъ уткамъ? Я отказываюсь! Въ каждой уткѣ, которую ты выпустишь, больше остроумія, чѣмъ въ пяти моихъ. Потому мнѣ тутъ съ тобой дѣлать нечего.
   Ромео. Такому гусю, какъ ты, тутъ дѣйствительно нечего дѣлать.
   Меркуціо. За эту штуку стоитъ щипнуть тебя за ухо.
   Ромеа. Нѣтъ, добрый гусь, пожалуйста, не кусайся.
   Меркуціо. Острота твоя похожа на кислое яблоко подъ прянымъ соусомъ.
   Ромео. Пряный соусъ необходимъ для такого сладчайшаго гуся.
   Меркуціо. Или, лучше сказать, для дичи! Вѣдь ты ее несешь въ своихъ остротахъ и растягиваешь такъ, что изъ вершка выходитъ аршинъ.
   Ромео. Растягивая ихъ, я подтягиваю тебя; или, пожалуй, тоже растягиваю, какъ гуся на вертелѣ.
   Меркуціо. Ну, вотъ теперь я узнаю въ тебѣ прежняго Ромео. Не лучше ли въ самомъ дѣлѣ развеселиться и перестать душить насъ любовными вздохами? Теперь ты опять Ромео -- тотъ Ромео, какимъ былъ прежде и тѣломъ и духомъ. Вѣдь любовь -- величайшій дуракъ, который хлопочетъ только о томъ, какъ бы упрятать куда-нибудь подальше свою смазливую куколку.
   Бенволіо. Ну, довольно, довольно!
   Меркуціо. Ты хочешь погладить меня противъ шерсти, заставляя молчать.
   Бенволіо. Иначе твоимъ розсказнямъ не будетъ конца.
   Меркуціо. Ну вотъ ты и ошибся. Пѣсня моя допѣта, и потому я кончилъ бы ее самъ. Доказывать больше мнѣ нечего.
   Ромео. Вотъ идетъ забавная парочка.
   Меркуціо. Парусъ! парусъ! парусъ!

(Входятъ Кормилица Джульетты и Пьетро).

   Бенволіо. Два: рубашка и юбка.
   Кормилица. Пьетро!
   Пьетро. Здѣсь!
   Кормилица. Подай мое опахало.
   Меркуціо. Да, дружище Пьетро! пожалуйста, прикрой ее опахаломъ, потому что вѣдь оно куда лучше ея физіономіи.
   Кормилица. Съ добрымъ утромъ, прекрасные синьоры!
   Меркуціо. Съ добрымъ вечеромъ, очаровательная синьорина.
   Кормилица. Развѣ теперь вечеръ?
   Меркуціо. Никакъ не меньше. Проклятая стрѣлка тащится уже за хвостомъ полудня.
   Кормилица. О, Господи прости! Да кто вы такой?
   Ромео. Онъ, добрая женщина, человѣкъ, который въ жизни самъ себѣ все портитъ.
   Кормилица. Вотъ это хорошо сказано!-- "самъ себѣ все портитъ".-- Не можете ли вы, . почтенные синьоры, сказать мнѣ, гдѣ я найду молодого Ромео?
   Ромео. Я могу вамъ это сказать, хотя молодой Ромео сдѣлается уже старше въ ту минуту, какъ вы его найдете, сравнительно со временемъ, когда начали искать. Я самый младшій изъ носящихъ это имя, если не найдется никого хуже.
   Кормилица. Ахъ, какъ вы хорошо говорите!
   Меркуціо. Всѣхъ хуже -- и говоритъ хорошо! Отлично! прелестно!
   Кормилица. Если это вы -- то, мнѣ надо шепнуть вамъ словечко наединѣ.
   Бенволіо. Вѣрно, она хочетъ пригласить его ужинать.
   Меркуціо. Сводня, сводня, сводня!-- Ату его, ату!
   Ромео. Какую ты дичь почуялъ"?
   Меркуціо. Не зайца, синьоръ, не зайца! Это васъ хочетъ поймать, какъ зайца, этотъ старый паштетъ, который до того сталъ черствъ, что его никто и ѣсть не пожелаетъ.
  
             Заяцъ нашъ постарѣлъ,
             Заяцъ нашъ посѣдѣлъ,
   Съѣсть его нѣтъ грѣха даже въ постъ!
             Но когда заяцъ сѣдъ,
             То, чтобъ съѣсть его, нѣтъ
   Никого, кто бъ настолько былъ простъ!
  
   Ромео! скоро ты вернешься въ домъ отца? мы тамъ обѣдаемъ.
   Ромео. Я иду за вами.
   Меркуціо. Прощайте, престарѣлая синьора, прощайте!

(Меркуціо и Бенволіо уходятъ).

   Кормилица. Ну и прощайте! Скажите, синьоръ, кто этотъ насмѣшливый безстыдникъ?
   Ромео. Это господинъ, который любитъ слушать собственныя рѣчи. Онъ въ одну минуту наговоритъ больше, чѣмъ сдѣлаетъ дѣла въ цѣлый мѣсяцъ.
   Кормилица. Если онъ вздумалъ меня отдѣлать своими рѣчами, такъ не на такую наскочилъ! Я не побоюсь и двадцати такихъ озорниковъ! А не управлюсь сама, такъ найдется, кому за меня вступиться.-- Безстыдникъ этакій!.. Я ему не дѣвчонка и не товарищъ! (Обращаясь къ Пьетро) А ты, болванъ, что стоишь и смотришь, какъ меня при тебѣ обижаютъ? Хоть бы пальцемъ пошевелилъ!
   Пьетро. Да я не видалъ, чтобъ онъ васъ обидѣлъ, а то я бы маху не далъ. Вытянуть шпагу умѣю я не хуже всякаго, если есть случай для доброй ссоры и право на моей сторонѣ.
   Кормилица. Клянусь Господомъ, онъ такъ меня разобидѣлъ, что каждая жилка ходитъ во мнѣ ходуномъ!.. Бездѣльникъ!-- Мнѣ надо, синьоръ, шепнуть вамъ одно словечко. Я уже сказала, что молодая госпожа велѣла мнѣ объясниться съ вами. О томъ, что она поручила передать, я до поры до времени помолчу, а сначала выслушайте-ка, что скажу вамъ я, старуха. Если вы вздумали только съ ней позабавиться, такъ подумайте, что вѣдь это дѣло нехорошее 55)! Дитя молодо, и потому, если вы ее обманете, то я скажу, что съ порядочными барышнями такъ не поступаютъ.
   Ромео. Поклонись отъ меня твоей госпожѣ, и скажи ей...
   Кормилица. Ну, если такъ, то я все ей скажу. Обрадуете вы мою голубушку.
   Ромео. Но что жъ ты ей скажешь: вѣдь ты меня не выслушала.
   Кормилица. Я скажу, что теперь вы меня успокоили и поступаете, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку.
   Ромео. Устрой, чтобъ госпожа твоя пришла
   На исповѣдь сегодня близъ полудня
   Къ отцу Лорензо въ келью. Съ нею тамъ
   Мы обвѣнчаемся. (Даетъ ей денегъ). А вотъ за трудъ твой.
   Кормилица. Ни-ни -- ни денежки!
   Ромео.                               Ну, полно, полно!
   Кормилица. Такъ нынче въ полдень? Все, синьоръ, исполню.
   Ромео. Постой еще минуту.-- За стѣной
   Аббатства встрѣтится тебѣ сегодня
   Мой посланный и передастъ веревки
   Для лѣстницы. По ней достигну я
   Сегодня ночью моего блаженства...
   Теперь -- прощай! Смотри, не проболтайся
   И поклонись синьорѣ отъ меня.
   Кормилица. Храни Создатель васъ. Скажите только...
   Ромео. Ну, что еще, дражайшая моя?
   Кормилица. Слуга у васъ надеженъ? Тайна любитъ
   Вѣдь только двухъ, а третій тайну губитъ.
   Ромео. О, онъ надеженъ, какъ клинокъ изъ стали!
   Кормилица. Ну, хорошо, хорошо! Вѣдь синьора-то у меня скажу вамъ, красавица! Когда она была еще вотъ такой крошкой... Здѣсь въ городѣ живетъ одинъ господинъ, Парисъ по имени! Ужъ какъ онъ точитъ на нее зубы! А ей, моей голубушкѣ, лягушка милѣе, чѣмъ онъ!-- Я иной разъ въ шутку начну ей его похваливать -- такъ она каждый разъ поблѣднѣетъ, какъ полотно.-- А скажите, синьоръ, вѣдь Ромео и розмаринъ начинаются съ одной буквы?
   Ромео. Съ одной; но что же изъ этого?
   Кормилица. Какъ что? Шутникъ вы этакій! да вѣдь это собачье имя 56)! Нѣтъ, я увѣрена, что ваше имя пишется иначе.-- А какъ она, моя голубушка, красно говоритъ о васъ и о розмаринахъ! Хотѣла бы я, чтобъ вы послушали.
   Ромео. Кланяйся отъ меня твоей синьорѣ. (Уходитъ Ромео).
   Кормилица. Да, да, тысячу разъ!-- Пьетро!
   Пьетро. Здѣсь.
   Кормилица. Возьми опахало и иди передо мной 57).

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Садъ Капулетти.

(Входитъ Джульетта).

   Джульетта. Велѣла ровно въ девять я пойти
   Кормилицѣ. Она мнѣ обѣщала
   Вернуться черезъ часъ. Быть-можетъ, встрѣтить
   Его не удалось ей? Впрочемъ, нѣтъ,
   Бѣда вся въ томъ, что вѣдь она хромаетъ!
   Посланцами любви должны быть мысли --
   Тѣ мысли, что летятъ быстрѣе вдвое,
   Чѣмъ солнечная тѣнь по скатамъ горъ!
   Вѣдь и Венерѣ въ экипажъ впрягаютъ
   Двухъ быстрыхъ голубковъ! Амуръ несется
   На крылышкахъ, какъ вѣтеръ! -- Солнце въ небѣ
   Достигло полдня. Цѣлыхъ три часа
   Прошло съ тѣхъ поръ -- ея жъ все нѣтъ, какъ нѣтъ!
   О, если бы у ней была моя
   Любовь и кровь горячія, какъ юность...
   Скорѣй стрѣлы исполнила бъ она
   Тогда, что надо мнѣ! Мои желанья
   Ее бы окрылили, чтобъ снести
   Мои слова возлюбленному другу,
   А мнѣ -- его!-- Но старость неподвижна
   И тяжела:-- спѣшить она устала,
   Какъ будто жить давно ужъ перестала.

(Входятъ Кормилица и Пьетро).

   Она, она! Голубушка, скорѣе!..
   Что новаго? Ты видѣла его?.. (Указыыая на Пъетро).
                                 Вели ему уйти.
   Кормилица (Пьетро). Ступай и жди
   Меня за воротами. (Пьетро уходитъ).
   Джульетта.                     Ну скорѣй же,
   Хорошая моя!.. Да что съ тобой?..
   Глядишь ты такъ печально!-- Если ты
   Пришла съ дурною вѣстью -- все же мнѣ
   Скажи ее съ улыбкой!-- если жъ съ доброй --
   Не порти сладкой музыки ея
   Такимъ печальнымъ видомъ!..
   Кормилица.                     Охъ, устала!..
   Дай мнѣ вздохнуть:-- всѣ косточки болятъ!
   Такой конецъ въ мои года не шутка!
   Джульетта. Скажи лишь, дѣло въ чемъ, а тамъ возьми
   Себѣ мои за то, пожалуй, кости...
   Кормилица. Какой тутъ спѣхъ!-- минутку погоди!
   Не видишь развѣ -- я совсѣмъ задохлась.
   Джульетта. Вѣдь голоса хватаетъ у тебя
   Сто разъ мнѣ повторять, что ты задохлась!..
   Наговорить ты болѣе успѣла,
   Чѣмъ надобно, чтобъ объяснить мнѣ все!
   Короче: "да иль нѣтъ?", дурныя вѣсти
   Илъ добрыя?.. Скажи мнѣ только это;
   Подробностей не надобно пока.,
   Мнѣ лишь бы знать -- добру быть или худу?..
   Кормилица. Ну, не Богъ же знаетъ какой сдѣлала ты выборъ! Ромео! Нѣтъ, нѣтъ, не такого надо тебѣ мужа. Личико у него, правда, смазливѣй, чѣмъ у другихъ; нога стройнѣе, рука лучше; хорошъ и ростъ -- да что во всемъ этомъ проку? Цвѣтомъ учтивости его назвать нельзя! -- впрочемъ, зато онъ кротокъ, какъ ягненокъ, а потому пошли тебѣ Богъ счастливый часокъ! Скажи, ты обѣдала дома сегодня?
   Джульетта. Нѣтъ, нѣтъ, не дома! Все, что ты болтаешь,
   Я знаю ужъ давно. Скажи мнѣ только,
   Что онъ сказалъ о свадьбѣ? Это все,
   Что нужно мнѣ узнать!..
   Кормилица.                    Вотъ разболѣлась
   Теперь и голова! Какой же слабой
   Я стала нынче:-- такъ въ вискахъ и бьетъ,
   Точь-въ-точь разбиться хочетъ на кусочки!
   А тутъ и спину ломитъ.-- Нѣтъ, голубка!
   Слуга тебѣ покорный бѣгать я
   Впередъ такъ на посылкахъ. Ты замучишь
   Старуху до-смерти.
   Джульетта.           Тебя мнѣ жалко!
   Ты добрая, хорошая моя, --
   Скажи лишь, что велѣлъ сказать Ромео...
   Кормилица. Дружокъ твой милый, честный человѣкъ,
   Учтивый и пригожій, и поклясться
   Готова я -- тебя онъ не обманетъ.
   Гдѣ матушка твоя?
   Джульетта.           Да гдѣ жъ ей быть?
   Здѣсь, тамъ, ну -- гдѣ-нибудь... Какъ, право, глупа
   На все ты отвѣчаешь нынче мнѣ!
   "Дружокъ твой милый, честный человѣкъ!
   Гдѣ матушка?"
   Кормилица.           Владычица небесъ!
   Да что жъ ты горячишься-то? Поможешь
   Ты вылѣчить мнѣ этимъ, что ли, к.ости?
   Попробуй же сама впередъ носитъ
   Свои ты вѣсточки.
   Джульетта.           Вотъ горе, право!...
   Узнаю ль наконецъ я, что велѣлъ
   Сказать Ромео?..
   Кормилица.           Дано ли позволенье
   Отправиться тебѣ къ монаху нынче
   На исповѣдь?
   Джульета.           Да, да!
   Кормилица.                     Ну, вотъ -- такъ въ кельѣ.
   Ты встрѣтишь у монаха кой-кого,
   Кто сдѣлаетъ тебя своей супругой!
   Ага! небось, теперь зардѣлись щечки!
   Подкрасить ихъ моя успѣла вѣсть.
   Ступай же въ церковь; мнѣ жъ заняться надо
   Другой заботой: лѣстницу связать,
   Чтобъ было по чему дружку взобраться
   Къ тебѣ въ потемкахъ въ гнѣздышко свое.
   Потѣха вамъ, а я совсѣмъ безъ ногъ!
   Да и тебѣ, дружокъ мой, мнѣ сдается,
   Сегодня въ ночь вѣдь охнуть приведется!
   Прощай теперь. Смотри жъ, готова будь.
   Джульетта. Прощай, прощай! Готовъ мой къ счастью путь58)!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 6-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Ромео).

  
   Мон. Лорензо. Дай Богъ, чтобъ не пришлось позднѣе вамъ
   Раскаяться въ святомъ союзѣ этомъ!
   Ромео. Аминь, отецъ мой! Впрочемъ, что бы впредь
   Со мною ни случилось -- всѣ невзгоды
   Ничтожны для меня, когда сравнить
   Ихъ съ радостью, какую ощущаю
   Я при одномъ лишь взглядѣ на все!..
   Когда жъ соединишь ты наши руки
   Святымъ благословеньемъ -- о! тогда
   Пускай хоть смерть враждебная любви
   Сразитъ меня!-- Я тѣмъ ужъ буду счастливъ,
   Что хоть на мигъ назвалъ ее своей!
   Мон. Лорензо. Чѣмъ страсть сильнѣй, тѣмъ у нея бываетъ
   Печальнѣе конецъ! Огонь и порохъ
   Встрѣчаются затѣмъ, чтобы другъ друга
   Взаимно уничтожить. Сладкій медъ
   Намъ надоѣстъ вкушаемый чрезъ мѣру,
   И сласть свою утратитъ, -- потому
   Люби умѣренно!-- тогда лишь можетъ
   Любовь твоя продлиться!-- Кто спѣшитъ --
   Далекъ отъ цѣли, какъ и тотъ, кто медлитъ.

(Входитъ Джульетта).

   Во вотъ твоя красавица! Никто
   Не попиралъ такою легкой ножкой
   Камней жилища этого. Влюбленный
   Порхать свободно можетъ въ облакахъ,
   Гуляющихъ на лѣтнемъ небосклонѣ,
   Не падая, -- такъ суетно-легка
   Бываетъ наша страсть!
   Джульетта.           Пріятный вечеръ,
   Отецъ духовный, вамъ!
   Мон. Лорензо.           Тебѣ Ромео
   Отвѣтитъ на привѣтъ за насъ обоихъ.
   Джульетта. Привѣтствіе относится мое
   Къ нему и къ вамъ; иначе благодарность
   Его была бы лишней.
   Ромео.                     О, Джульетта!
   Когда восторгъ твой равенъ моему,
   И выразить его ты въ состояньи --
   То выскажись! Наполни воздухъ чистымъ
   Дыханьемъ устъ и сладкимъ звукомъ рѣчи,
   Чтобъ выразить то дивное блаженство,
   Какое мы, сойдясь, вкушаемъ здѣсь.
   Джульетта. О, милый! счастье можетъ выражаться
   Лишь чувствомъ -- не словами! Для него
   Не надобны пустыя украшенья!
   Блаженствомъ бѣденъ тотъ, кто въ состояньи
   Его описывать. Что до меня --
   Я такъ тебя люблю, что неспособна
   И половины высказать того,
   Что чувствую!
   Мон. Лорензо. Идемте же! Довольно!
   Пора намъ кончить дѣло. Васъ двоихъ
   Мнѣ оставлять не слѣдуетъ, покамѣстъ
   Господнихъ словъ языкъ мой вамъ не скажетъ
   И въ плоть одну обоихъ васъ не свяжетъ. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА І-я.

Площадь въ Веронѣ.

(Входятъ Меркуціо, Бенволіо, пажъ и слуги).

   Бенволіо. Уйдемъ, прошу, Меркуціо, отсюда*
   День жарокъ; сверхъ того, замѣтилъ я,
   Что многіе изъ дома Капулетти
   Гуляютъ здѣсь! -- такъ долго ли до ссоры!
   Въ такіе дни кипитъ сильнѣе кровь,
   И драки затѣваются невольно 59).
   Меркуціо. Ты сталъ похожъ на тѣхъ удальцовъ, которые, войдя въ таверну, имѣютъ привычку крѣпко ударить шпагой по столу и при этомъ крикнуть: "дай Богъ, чтобъ не пришлось тебя употребить!", а затѣмъ, зарядившись вторымъ стаканомъ, нападаютъ на трактирщика безъ всякой на это причины 60).
   Бенволіо. И я похожъ, - по-твоему, на такого забіяку?
   Меркуціо. Конечно, такъ! -- Вѣдь ты самый горячій изъ глупцовъ, какіе только сыщутся въ Италіи. Бездѣлица можетъ тебя растревожить, -- а разъ потревоженный, ты готовъ драться изъ-за бездѣлицы.
   Бенволіо. Ну, что еще?
   Меркуціо. Если бъ на свѣтѣ жило двое такихъ, какъ ты, то мы скоро лишились бы васъ обоихъ, потому что вы непремѣнно съѣли бъ другъ друга. Вѣдь ты готовъ поссориться съ первымъ встрѣчнымъ изъ-за того, что у него въ бородѣ однимъ волоскомъ больше, чѣмъ въ твоей. Радъ подраться съ человѣкомъ, щелкающимъ орѣхи, потому только, что твои глаза такого же цвѣта. Чьи глаза, кромѣ твоихъ, могутъ выискивать подобные предлоги для ссоръ? Твоя голова начинена этими предлогами, какъ яйцо желткомъ и бѣлкомъ, хотя половина этой начинки уже выбита отъ твоихъ безпрестанныхъ дракъ. Ты какъ-то вѣдь подрался съ человѣкомъ, который громко кашлянулъ на улицѣ и тѣмъ разбудилъ твою собаку, заснувшую на солнцѣ. Не поссорился ли ты разъ съ портнымъ за то, что онъ надѣлъ свой новый камзолъ раньше Святой недѣли? А въ другой разъ выбранилъ какого-то прохожаго, прицѣпившаго старыя ленты къ новымъ башмакамъ. И послѣ всего этого хочешь ты еще проповѣдывать мнѣ о миролюбіи!
   Бенволіо. Если бъ я любилъ ссоры, какъ ты говоришь, то никто не поручился бы за цѣлость моей головы въ теченіе часа 61).
   Меркуціо. Твоей головы? О, голова!

(Входитъ Тибальдъ съ нѣсколькими лицами изъ дома Капулетти).

   Бенволіо. Клянусь головой, сюда идутъ Капулетти!
   Меркуціо. Клянусь каблукомъ, я ихъ не испугаюсь!
   Тибальдъ (своимъ). Постойте здѣсь, я съ ними объяснюсь.
   (Къ Меркуціо и . Бенволіо). Пріятный день, синьоры! Я хотѣлъ бы
   Сказать одно словцо съ однимъ изъ васъ, -
   Меркуціо. Одно съ однимъ! Не можете ли вы его съ чѣмъ-нибудь спарить, -- напримѣръ, хоть съ добрымъ ударомъ?
   Тибальдъ. На это, синьоръ, вы найдете меня всегда готовымъ, если только представится благопріятный случай.
   Меркуціо. А если онъ не представится, то развѣ вы не можете отыскать его сами?
   Тибальдъ. Меркуціо! -- я вижу, ты спѣлся съ Ромео.
   Меркуціо. Спѣлся? развѣ мы менестрели? Ну, въ такомъ случаѣ между нами и тобой выйдетъ только разноголосица. Смычокъ мой готовъ, и ты подъ него попляшешь! Настраивай свой!
   Бенволіо. Синьоры, стойте!-- мы въ публичномъ мѣстѣ.
   Уйдемте прочь туда, гдѣ нѣтъ толпы.
   Обдумайте сначала хладнокровно
   Причину ссоры или разойдитесь.'
   Здѣсь всѣ глаза направлены на насъ.
   Меркуціо. Глаза даны на то, чтобы смотрѣть --
   Такъ пусть себѣ глазѣютъ. Я ни шагу
   Не отступлю ни для кого на свѣтѣ. (Входитъ Ромео).
   Тибальдъ. Довольно, Богъ съ тобой, -- вотъ человѣкъ мой!
   Меркуціо. Что жъ, носитъ, что ли, онъ твою ливрею
   Что такъ его назвалъ ты?-- "человѣкъ!"
   Попробуй съ нимъ подраться!-- отъ тебя
   Онъ вѣрно не отстанетъ. Самъ увидишь,
   Каковъ онъ человѣкъ тогда.
   Тибальдъ.                     Ромео!
   Когда бъ я захотѣлъ тебѣ сказать,
   Что чувствую къ тебѣ -- мои слова
   Слились въ одно бъ, сказавъ тебѣ: "мерзавецъ!"
   Ромео. Ты счастливъ тѣмъ, Тибальдъ, что у меня
   Причина есть къ тебѣ быть благосклоннымъ,
   И потому я сдерживаю гнѣвъ
   За эту дерзость. Знай: я не мерзавецъ!
   А тамъ -- прощай! Я вижу, ты меня
   Еще не знаешь.
   Тибальдъ.           О, не думай этимъ
   Раздѣлаться со мной за оскорбленье,
   Какое ты нанесъ мнѣ!.. Стой -- и къ дѣлу!
   Ромео. Я никогда тебя не оскорблялъ;
   Напротивъ, ты мнѣ дорогъ: ты узнаешь
   Позднѣй причину этого;-- такъ будь же
   Доволенъ этимъ. Имя Капулетти
   Мнѣ дорого не меньше, чѣмъ мое.
   Меркуціо. О, низкая, безчестная покорность!
   Alla stoccata 62) кончитъ съ ней! Ну, живо,
   Пѣтухъ Тибальдъ63)! готовъ ты или нѣтъ?
   Тибальдъ. Тебѣ-то чего отъ меня надо?
   Меркуціо. Мнѣ хочется получить одну изъ вашихъ девяти жизней, любезный кошачій принцъ. А затѣмъ, смотря по тому, какъ вы будете себя вести, я надѣюсь раздѣлаться и съ восемью остальными. Ну что жъ? вытянете вы изъ ноженъ за уши свою шпагу? Торопитесь, а то вѣдь я, пожалуй, успѣю окарнать ваши собственныя уши.
   Тибальдъ. Становись -- я готовъ!
   Ромео. Любезный Меркуціо, перестань! Спрячь свою шпагу.
   Меркуціо. Скорѣй, скорѣй! Покажи свое passado. (Они дерутся).
   Ромео. Бенволіо, сюда! берись за шпагу
   И выбьемъ ихъ рапиры. Постыдитесь,
   Синьоры, бросьте драку! Герцогъ строго
   Вѣдь запретилъ намъ затѣвать раздоры
   На улицахъ.-- Меркуціо, Тибальдъ!
   (Тибальдъ ранитъ Меркуціо и уходитъ со своими).
   Меркуціо. Я раненъ!.. Чортъ возьми его!.. Проклятье
   Домамъ обоимъ вашимъ! Я готовъ...
   Ужель ушелъ онъ цѣлымъ?
   Бенволіо.                     Раненъ ты?
   Меркуціо. Такъ, вздоръ! царапина. Довольно драться!
   Гдѣ пажъ? Ступай за лѣкаремъ! Ну, живо!
   Ромео. Приди въ себя и успокойся: рана,
   Какъ кажется, не очень глубока.
   Меркуціо. Ну да, конечно, не глубже колодца я не шире церковныхъ дверей; но дѣло свое она сдѣлаетъ. Придите ко мнѣ завтра -- и вы увидите, какимъ я буду покойнымъ человѣкомъ 64). Расчеты мои со здѣшнимъ міромъ кончены. Чортъ бы добралъ дома обоихъ васъ! Значитъ, собака, крыса, кошка или мышь могутъ уложить человѣка на-смерть. Этотъ бездѣльникъ дерется по всѣмъ правиламъ ариѳметики. И на кой чортъ ввязались тутъ вы? Я раненъ изъ-подъ вашихъ рукъ.
   Ромео. Я хотѣлъ тебѣ же помочь.
   Меркуціо. Сведи меня Бенволіо, домой, --
   Я, кажется, не выдержу... Проклятье
   Обоимъ вамъ!.. Чрезъ ваши домы сталъ
   Я блюдомъ для червей. Прескверно мнѣ
   Становится. Охъ, домы ваши, домы!..

(Бенволіо его уводитъ).

   Ромео. Мой другъ и принца родственникъ убитъ
   Изъ-за меня! Я оскорбленъ жестоко
   Тибальдомъ самъ, и этотъ-то Тибальдъ --
   Мой родственникъ!-- Джульетта! о, Джульетта!..
   Какъ размягчила сердце ты мое!
   Куда мои дѣвались пылъ и храбрость!

(Возвращается Бенволіо).

   Бенволіо. Ромео, другъ! Меркуціо скончался!..
   Геройскій духъ умчался въ небеса,
   Разставшись такъ безвременно съ землею?
   Ромео. Днемъ нынѣшнимъ несчастья не уймутся:
   Одни пройдутъ -- другія вслѣдъ начнутся!

(Тибальдъ возвращается).

   Бенволіо. Вотъ бѣшеный Тибальдъ бѣжитъ опять.
   Ромео. Онъ счастливъ! живъ! -- Меркуціо жъ убитъ!
   Такъ убирайся въ небо милосердье,
   И злость одна пособникомъ мнѣ будь!..
   Тибальдъ! бери назадъ мерзавца имя,
   Которымъ смѣлъ ты бросить мнѣ въ лицо!..
   Меркуціо душа еще витаетъ
   Недалеко и ждетъ, что вслѣдъ за нею
   Отправишься и ты. Одинъ изъ насъ
   Останется на мѣстѣ!
   Тибальдъ.           Ты, мальчишка,
   Съ нимъ друженъ былъ, такъ и ступай за нимъ!
   Ромео. Рѣшатъ мечи. (Дерутся. Тибальдъ падаетъ).
   Бенволіо.                     Бѣги, бѣги, Ромео!
   Тибалѣдъ убитъ! Народъ спѣшитъ толпами.
   Очнись, приди въ себя! Тебя казнятъ
   По приговору принца, если стража
   Тебя захватитъ. Прочь! бѣги скорѣе!..
   Ромео. О, я судьбы игрушка 65)!
   Бенволіо.                               Что стоишь ты?!.

(Ромео уходитъ. Сбѣгается толпа гражданъ).

   1-й гражданинъ. Куда бѣжалъ Меркуціо убійца?
   Его убилъ Тибальдъ! -- Гдѣ онъ? гдѣ онъ?..
   Бенволіо. Тибальдъ лежитъ предъ вами самъ.
   1-й гражданинъ.                               Ступайте,
   Синьоръ, за мной 66): во имя принца, я
   Васъ приглашаю мнѣ повиноваться.

(Входятъ герцогъ со свитой, Монтекки и Капулетти съ женами и своими приверженцами).

   Герцогъ. Гдѣ дерзкіе зачинщики раздора?
   Бенволіо. Я, герцогъ благородный, разсказать
   Могу весь ходъ несчастной этой ссоры.
   Меркуціо, вашъ родственникъ, убитъ
   Тибальдомъ здѣсь, -- его жъ убилъ Ромео.
   Синьора Кап. О, мой Тибальдъ! племянникъ мой, сынъ брата!
   О, герцогъ! о, мой мужъ! нужна отплата
   За эту кровь! Когда ты справедливъ,
   Достойный принцъ, -- пусть Ромео, проливъ
   Тибальда кровь, поплатится своею!
   О, мой Тибальдъ!..
   Герцогъ.           Узнать намъ должно, чьею
   Виной свершилось все.. Пусть говоритъ
   Бенволіо.
   Бенволіо. Тибальдъ, убитый здѣсь
   Рукой Ромео, былъ всему причиной.
   Напрасно всѣми силами старался
   Ромео укротить его; напрасно
   Напоминалъ, изъ-за какой ничтожной
   Причины вышла ссора. Онъ стращалъ
   Его и вашимъ гнѣвомъ; но ни это,
   Ни мирныя слова, ни просьбы съ самымъ
   Униженнымъ и дружелюбнымъ видомъ
   Не въ силахъ оказались укротить
   Тибальда пылъ: онъ глухъ былъ къ увѣщаньямъ
   И бѣшено бросался съ острой сталью
   На храбраго Меркуціо. Тотъ также,
   Невольно разсерженный, обратился
   Со шпагой на Тибальда и, съ презрѣньемъ,
   Достойнымъ храбреца, одной рукой
   Парировалъ удары, а другой
   Сражался съ нимъ. Но ловкость и умѣнье
   Тибальда были выше.-- Тутъ Ромео
   Имъ громко крикнулъ: "стойте! разойдитесь!"
   И съ этимъ словомъ бросился впередъ,
   Чтобъ ихъ разнять. Искусною рукой
   Развелъ онъ ихъ клинки; но въ этотъ мигъ.
   Тибальдъ изъ-подъ руки его ударилъ
   Меркуціо и тотчасъ убѣжалъ,
   Однако вслѣдъ затѣмъ вернулся снова.
   Ромео занятъ весь былъ въ этотъ мигъ
   Горячей мыслью мести. Ихъ клинки
   Сверкнули точно молнія и -- прежде,
   Чѣмъ могъ вмѣшаться я -- Тибальдъ лежалъ
   Ужъ на землѣ, его жъ противникъ скрылся.
   Я все сказалъ и поддержать готовъ,
   Когда хотите, жизнью правду словъ,
   Синьора Кап. Онъ родственникъ убійцѣ! онъ причастенъ
   Здѣсь къ дѣлу самъ: языкъ его пристрастенъ!
   Ихъ двадцать здѣсь дралось! -- какъ объяснить,
   Что суждено убитымъ было быть
   Лишь одному? Судъ принца правымъ будетъ!
   Онъ смерть за смерть убившему присудитъ!
   Герцогъ. Тибальдомъ былъ Меркуціо сраженъ:
   За эту жизнь кто жъ долженъ быть казненъ?
   Синьора Мон. Ромео правъ!-- онъ друженъ былъ съ покойнымъ!
   Убивъ врага, предупредилъ достойнымъ
   Возмездьемъ онъ лишь то, къ чему его
   Приговорилъ бы судъ и безъ того!
   Герцогъ. За это преступленье присуждаю
   Его къ изгнанью я и объявляю,
   Что вашихъ ссоръ терпѣть безъ мести я
   Не буду впредь! Родная кровь моя
   Здѣсь пролита, и за утрату эту
   Васъ призову я къ строгому отвѣту.
   Рѣшенью твердъ я буду моему
   И вашихъ просьбъ и плача не приму.
   Ромео мной приговоренъ къ изгнанью,
   И смерть грозитъ ему за ослушанье.
   Возьмите трупъ. Васъ долженъ я смиритъ!
   Прощать убійцъ -- убійцей значитъ быть. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входитъ Джульетта).

   Джульетта. Скорѣй, скорѣй, неситесь, кони солнца,
   Къ закату дня! Зачѣмъ не Фаэтонъ
   Сегодня правитъ вами 67)? Онъ быстрѣе
   Пригналъ бы васъ на западъ и заставилъ
   Сойти на землю сумрачную ночь.
   О, ночь, любви подруга! скрой своего
   Завѣсой все, чтобы Ромео могъ
   Невидимо сюда ко мнѣ прокрасться!..
   Для любящихъ свѣтильника довольно
   Одной любви! -- Къ тому жъ вѣдь говорятъ:
   Любовь слѣпа, такъ для чего же свѣтъ ей?
   Приди, приди ночь темная! будь мнѣ
   Наставницею строгой! Научи,
   Какъ выиграть небесное блаженство
   Взамѣнъ того, что потерять должны
   Два чистыхъ существа, сойдясь для страсти!..
   Смири порывы крови! Чистой я
   Хочу любви отдаться! Скрой румянецъ
   Стыдливости, какимъ горитъ невольно
   Мое лицо! Вѣдь я чиста!.. любовь
   Еще мнѣ неизвѣстна! Дай мнѣ силы
   Съ ней встрѣтиться, пока моя любовь
   Сама смѣлѣй не станетъ! не привыкнетъ
   Дозволеннаго счастья видѣть въ ласкахъ
   Того, кто дорогъ мнѣ!.. Спѣши, о ночь!
   Спѣши, спѣши, Ромео! -- Ты вѣдь день мой!..
   Ты свѣтишь мнѣ и ночью! Я тебя
   Узнаю и во мракѣ. Средь него
   Покажешься ты, мнѣ бѣлѣй и чище,
   Чѣмъ снѣгъ на крыльяхъ ворона! Приди же
   Съ отраднымъ взглядомъ, ночь!.. Дай моего
   Ромео мнѣ! -- когда же онъ умретъ, --
   Возьми его и преврати въ мильоны
   Блестящихъ свѣтлыхъ звѣздочекъ! Пускай
   Онѣ собой покроютъ сводъ небесъ
   И сдѣлаютъ его такимъ блестящимъ,
   Что всякій полюбить захочетъ ночь,
   Забывъ сіянье солнца! -- Я dd>             Онъ у Лаврентія. Куда ему уйти?
   Юлія. Найди его! Отдай ему кольцо ты это.
             Пусть за моимъ придетъ послѣднимъ онъ "прости.
   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ ОТЦА. ЛАВРЕНТІЯ.

Отецъ Лаврентій и Ромео.

   Лаврентій. Поди сюда, Ромео, выходи,
             Ужасный человѣкъ. Несчастія влюбились
             Въ тебя, съ напастью ты помолвленъ.
   Ромео.                                                             Что, отецъ,
             Принесъ? Чѣмъ князь рѣшилъ? Еще какой
             Печали, незнакомой мнѣ, со мною
             Свести знакомство хочется?
   Лаврентій.                                         Ты, милый,
             Со всею этой скорбною семьею
             Перезнакомился. Я кое-что узналъ
             О приговорѣ.
   Ромео.                     Что же, кромѣ смерти?
   Лаврентій. Нѣтъ, менѣе жестокій приговоръ
             Князь произнесъ: не смерть, а лишь изгнанье.
   Ромео. Изгнаніе? Будь милосердъ, скажи:--
             Смерть. Потому, изгнанье хуже смерти,
             Гораздо хуже: не хочу изгнанья.
   Лаврентій. Ты изъ Вероны изгнанъ. Что же дѣлать!
             На свѣтѣ мѣста много.
   Ромео.                                         За стѣнами
             Вероны нѣту никакого свѣта:
             Тамъ истязанія, чистилище, самъ адъ.
             Отсюда изгнанъ кто, тотъ вовсе изгнанъ
             Со свѣта, а изгнаніе со свѣта
             Есть смерть. Изгнанье это смерть,
             Да подъ другимъ названьемъ. Называя
             Изгнаньемъ -- смерть, ты золотой сѣкирой
             Мнѣ отсѣкаешь голову, и можешь
             Смѣяться, нанося ударъ.
   Лаврентій.                                         О! смертный грѣхъ!
             О, грубая неблагодарность!
             Смерть за вину твою назначена закономъ;
             Великодушный герцогъ, снисходя
             Къ тебѣ, законъ оставилъ въ сторонѣ,
             Смерть обратилъ въ изгнанье: это милость
             Громаднѣйшая, и ты этого не видишь!
   Ромео. Какая милость?-- пытка; небо здѣсь,
             Тамъ, гдѣ живетъ Джульета; и нѣтъ кошки,
             Собаки, мыши маленькой, нѣтъ вещи
             Такой ничтожной, что бы не могла
             Жить въ этомъ небѣ, здѣсь, и на нее смотрѣть;
             Ромео лишь не можетъ!-- Въ каждой мухѣ.
             Питающейся падалью, ужъ больше
             Значенія, удѣлъ ея почетнѣй,
             Она имѣетъ больше средствъ вкушать
             Блаженство жизни, нежели Ромео:
             Ей можно насыщаться бѣлымъ чудомъ
             Руки Джульеты; можно похищать
             Безсмертное блаженство съ этихъ губъ,
             Что въ непорочномъ, дѣвственномъ стыдѣ
             Краснѣютъ, за грѣхи считая поцѣлуи,
             Которые онѣ даютъ другъ другу:
             Все это муха можетъ; а Ромео
             Не можетъ, потому что онъ изгнанникъ!
             Ты и теперь мнѣ скажешь, что изгнанье
             Не смерть? Что, у тебя не отыскалось яду
             Готоваго иль остраго ножа,
             Или чего-нибудь, чѣмъ можно человѣка
             За разъ убить, что ты пришелъ ко мнѣ
             Съ своимъ изгнаніемъ? Изгнанье? О старикъ!
             Въ аду, межъ проклятыми, это слово
             Нерѣдко слышится; и воплями оно
             Сопровождается: какъ духу у тебя
             Достало, ты, служитель алтаря,
             Ты, врачеватель душъ и отпуститель
             Грѣховъ, и называющійся другомъ
             Моимъ, -- такъ пришибить меня своимъ изгнаньемъ?
   Лаврентій. Безумный ты влюбленный; ты послушай
             Меня немного.
   Ромео.                               О, ты будешь говорить
             Мнѣ снова объ изгнаніи!
   Лаврентій.                                         Я дамъ
             Тебѣ оружіе, чтобъ сладить съ этимъ словомъ;
             Я дамъ тебѣ сладчайшее млеко
             Несчастья -- философію; ты въ ней
             Найдешь усладу даже и въ изгнаньи.
   Ромео. Опять изгнанье!-- Провалиться съ ней,
             Съ твоею философіей: она
             Джульеты мнѣ не сдѣлаетъ? она
             Не передвинетъ города? она
             Рѣшенья герцога не перемѣнитъ?
             Такъ что мнѣ въ ней? она не стоитъ ничего;
             Не говори мнѣ больше.
   Лаврентій.                                         Ну, я вижу,
             У сумасшедшихъ нѣтъ ушей.
   Ромео.                                                   Откуда
             Имъ взять ихъ, если у здоровыхъ
             Нѣтъ глазъ?
   Лаврентій.                     Дай мнѣ съ тобой поговорить
             О положеніи твоемъ.
   Ромео.                                         Не можешь
             Ты говорить о томъ, чего не знаешь.
             Будь молодъ ты, какъ я, люби Джульегу,
             Будь часъ назадъ обвѣнчанъ съ ней, убей
             Тибальта, будь безъ памяти, какъ я,
             И изгнанъ будь, какъ я, тогда бы могъ
             Ты говорить, тогда бъ ты зналъ, какъ люди
             Рвутъ волосы, валялся бъ по землѣ,
             Какъ я теперь, и вымѣрялъ длину
             Своей могилы.

[Стучать въ дверь].

   Лаврентій.                               Встань; стучатъ. Ромео,
             Вставай и прячься.
   Ромео.                               Не хочу: пусть вздохи
             Больного сердца моего сгустятся
             Въ туманъ и это всѣхъ меня закроютъ.

[Стучатъ].

   Лаврентій. Ты слышишь, какъ стучатъ?--
             Кто тамъ?-- Ромео,
             Уйди! Тебя возьмутъ.-- Сію минуту,
             Повремените!-- Встань; ступай въ молельню.--
             Сейчасъ,-- О Господи, Царю небесный!
             Вотъ глупость-то?-- Иду, иду.-- Кто это
             Стучится такъ? что нужно?
   Кормилица [за дверью].                               Вотъ, войду,
             Такъ и узнаете мои препорученья:
             Отъ барышни я Капулетъ.
   Лаврентій.                                         Добро
             Пожаловать. [Кормилица входитъ].
   Кормилица.                     Охъ, пресвятой отецъ,
             Охъ, пресвятой отецъ, скажите,
             Гдѣ барышнинъ супругъ?
   Лаврентій. А вонъ гдѣ, на полу:
             Отъ собственныхъ своихъ слезъ опьянѣлъ.
   Кормилица.                                                             Скажите!
             Вотъ то же самое и съ барышней. Совсѣмъ
             Вотъ то же самое.
   Лаврентій.                               Не радостное сходство.
   Кормилица. Вотъ этакъ же лежитъ теперь она
             И плачетъ, какъ шальная, какъ шальная,
             Реветъ.-- Вставайте, полно вамъ, вставайте;
             Мужчина вы? вставайте, ради вашей
             Джульеты, для нея; что пользы въ этихъ охахъ?
   Ромео. Кормилица?
   Кормилица.                     Ай, сударь, сударь!-- Въ смерти
             Конецъ всему.
   Ромео. Ты говорила про Джульету? что съ ней?
             Она меня считаетъ закоснѣлымъ
             Убійцей, потому что запятналъ
             Я нашей радости младенчество такою
             Ей близкой кровью? гдѣ теперь она?
             Что дѣлаетъ она? что говоритъ
             Моя подружка тайная о нашемъ
             Погибшемъ счастіи?
   Кормилица.                               О, сударь, ничего
             Не говоритъ, а плачетъ все да плачетъ;
             То кинется въ постель, то вскочитъ снова;
             Зоветъ Тибальта, назоветъ Ромео,
             Да снова такъ и грохнется въ постелю.
   Ромео. Какъ будто вырвалося это имя
             Изъ смертоноснаго жерла орудья
             И принесло ей смерть, какъ принесла
             Проклятая рука того, чье это имя,
             Смерть близкому ей человѣку. О,
             Скажи, старикъ, въ какомъ нечистомъ мѣстѣ
             Скелета моего гнѣздится это имя?
             Скажи, скажи, чтобъ я разрушить могъ
             Его проклятое жилище!

[Вынимаетъ шпагу].

   Лаврентій.                                         Удержи
             Отчаянную руку.-- Ты мужчина?
             Наружный видъ твой громко говоритъ,
             Что ты мужчина; только плачешь ты.
             Какъ женщина; а дикія твои
             Дѣянья обнаруживаютъ ярость
             Какого-то безсмысленнаго звѣря:
             Плохая женщина, имѣющая видъ
             Мужчины, и чудовищное тоже
             Животное, имѣющее видъ
             Обоихъ ихъ! Ты удивилъ меня:
             Святымъ своимъ свидѣтельствуюсь братствомъ,
             Ά думалъ, что твой нравъ обузданнѣе. Ты
             Убилъ Тибальта? а теперь ты хочешь
             Убить себя? и совершивши дѣло
             Проклятой злобы надъ самимъ собою,
             Убить жену свою, которая живетъ
             Твоею жизнью? Что за поруганье
             Надъ жизнію, надъ небомъ и землею?
             Затѣмъ что жизнь, и небо, и земля
             Соединилися въ тебѣ одномъ всѣ трое;
             И всѣхъ троихъ задумалъ ты за разъ
             Разрушить. Стыдно! стыдно! Оскорбляешь
             Ты образъ свой, любовь свою, свой умъ.
             Ты точно ростовщикъ:
             Все у тебя въ избыткѣ, но ничто
             Своей прямой тебѣ не служитъ службы,
             Не украшаетъ твоего ума,
             Твоей любви, всего тебя. Ты весь
             Какая-то фигура восковая,
             Лишенная душевной силы мужа:
             Любовь, въ которой ты клялся, одно
             Пустое вѣроломство, потому что
             Ты убиваешь ту, кого клялся любить.
             Умъ, это украшеніе любви
             И всякой внѣшности, самъ потерялъ свой видъ,
             Указывая путь имъ; онъ, какъ порохъ
             У неискуснаго солдата, вспыхнулъ
             Въ пороховницѣ, черезъ неумѣлость
             Твою, и ты весь искалѣченъ средствомъ
             Своей защиты. Полно, человѣкъ!
             Воспрянь!-- Джульета, та, изъ-за которой
             Ты умиралъ сейчасъ, жива -- вѣдь это счастье?
             Тибальтъ хотѣлъ убить тебя, но ты
             Убилъ Тибальта; это счастье тоже;
             Законъ, грозившій смертью, другомъ сталъ
             Тебѣ и замѣнилъ ее изгнаньемъ;
             И это счастье: на тебя дождемъ
             Идутъ благословенья, за тобой
             Ухаживаетъ счастье; для тебя
             Надѣло лучшіе свои наряды;
             Но -- неблаговоспитанной подобно
             Упрямицѣ, ты только дуешь губы
             На счастіе и на любовь! Смотри,
             Смотри! Такіе всѣ нехорошо кончаютъ.
             Ступай къ Джульетѣ, какъ межъ вами было
             Условлено; побудь съ ней, успокой;
             Да не запаздывай: поставятъ караулы,
             Тогда тебѣ не выбраться. Ты будешь
             Жить въ Мантуѣ, пока наступитъ время,
             Что можно будетъ объявить о бракѣ
             Твоемъ съ Джульетой, вашихъ помирить
             Друзей и выпросить у герцога прощенье.
             Тогда тебя мы вызовемъ назадъ,
             И ты вернешься съ радостію, большей
             Въ сто тысячъ разъ, чѣмъ эти сокрушенья.
             Ступай, кормилица, впередъ; снеси
             Поклонъ мой госпожѣ твоей, скажи ей,
             Чтобъ постаралась уложить весь домъ
             Пораньше спать; заснутъ теперь какъ разъ --
             Примаялись отъ горя да печали.
             Ромео будетъ слѣдомъ за тобой.
   Кормилица. Ахъ, господи! вотъ, кажется, могла бы
             Тутъ простоять всю ночь, чтобъ только слушать
             Разумные совѣты: вотъ, что значитъ
             Ученость!-- Такъ я барышнѣ скажу,
             Что вы придете, сударь.
   Ромео.                                         Да, да, да,
             Скажи моей голубкѣ, чтобъ она
             Готовилась бранить меня.
   Кормилица.                                         Вотъ, сударь.
             Ея колечко: приказала, сударь,
             Его отдать вамъ. Такъ скорѣй, смотрите,
             Не мѣшкайте. Совсѣмъ ужъ потемнѣло.

[Кормилица уходитъ].

   Ромео. Какъ это духъ мой окрылило вновь!
   Лаврентій. Ступай; желаю счастья; помни только --
             Твоя судьба отъ этого зависитъ:
             Или уйди до стражи, или если
             Зари дождешься, то переодѣнься.
             Будь въ Мантуѣ; я твоего найду
             Слугу, и будетъ онъ тебѣ носить,
             Отъ времени до времени, отсюда
             Пріятныя извѣстія. Дай руку:
             Ужъ поздно. До свиданья. Доброй ночи.
   Ромео. Когда бы мнѣ любви не открывался рай,
             Я не разстался бы съ тобой, старикъ.-- Прощай!
   

СЦЕНА IV.

КОМНАТА ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Капулетъ, лэди Капулетъ и Парисъ.

   Капулетъ. Такъ это все нехорошо случилось,
             Что не было и времени намъ съ нею
             Поговорить. Она, извольте видѣть,
             Тибальта такъ любила; я и самъ
             Его любилъ.-- Что дѣлать? всѣ родимся,
             Чтобъ умереть.-- Теперь ужъ очень поздно:
             Она сюда не спустится сегодня.
             Но я могу увѣрить васъ, что если бъ
             Не вы, я самъ давно бъ ужъ былъ въ постели.
   Парисъ. Дни горести не оставляютъ мѣста
             Дѣламъ любви. Сударыня, желаю
             Покойной ночи вамъ: прошу васъ передать
             Привѣтъ мой вашей дочери.
   Лэди Капулетъ.                                         Я завтра,
             Поутру рано, постараюсь мысли
             Ея узнать. Сегодня вся она
             Погружена въ печаль свою.
   Капулетъ.                                         Мой милый
             Парисъ, я сдѣлаю отчаянное дѣло:
             Распоряжусь любовью своего
             Дитяти: думаю -- и даже больше --
             Не сомнѣваюсь,-- дочь всегда, во всемъ
             Захочетъ быть руководима мною.
             Жена, сходи къ ней прежде, чѣмъ пойдешь
             Спать: о любви къ ней сына моего
             Париса разскажи ей, и скажи,--
             Ты слушай хорошенько,-- чтобы въ среду --
             Постоите: что сегодня?
   Парисъ.                                         Понедѣльникъ.
   Капулетъ. Г-мъ.-- Понедѣльникъ? да, такъ въ среду будетъ
             Ужъ слишкомъ скоро; ну, въ четвергъ:-- скажи ей,
             Что на четвергъ назначено ея
             Вѣнчанье съ нашимъ благороднымъ графомъ.
             Поспѣете? Довольны вы такою
             Поспѣшностью? Большого дѣлать шуму
             Не будемъ,-- человѣкъ, другой:-- Тибальтъ,
             Вотъ видите ли, только что убитъ;
             Подумаютъ, что намъ и горя мало,
             Когда поднять веселье; все жъ онъ свой.
             А такъ съ полдюжинки пріятелей, и все тутъ.
             Такъ что жъ вы скажете о четвергѣ?
   Парисъ.                                                   Мнѣ жаль,
             Что онъ не завтра.
   Капулетъ.                               Ну, и превосходно.
             Теперь ступайте:-- такъ затѣмъ: въ четвергъ.--
             Сходи къ Джульетѣ прежде, чѣмъ ты ляжешь
             Спать; приготовь ее, жена, къ дню свадьбы.--
             Прощайте, графъ.-- Кто тамъ! Огня мнѣ въ спальню!
             А правду вѣдь сказать, теперь такъ поздно,
             Что скоро будетъ рано.-- Доброй ночи!

[Уходятъ].

   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ЮЛІИ.

Входятъ Ромео и Юлія.

   Юліи. Ужъ ты уходишь? до утра пока
             Еще далеко: это соловей,
             Не жаворонокъ впадинку ушную
             Твою, пугливую, переполошилъ; онъ
             Все по ночамъ поетъ на той гранатѣ.
             Повѣрь, мой милый, это соловей.
   Ромео. Нѣтъ, то былъ жаворонокъ, вѣстникъ утра,
             Не соловей: смотри, моя краса,
             Какія полосы недобрыя на дальнемъ
             Востокѣ галуномъ обшили облака.
             Погасли свѣчи ночи; день веселый
             На цыпочкахъ глядѣть ужъ начинаетъ
             Черезъ туманныя вершины горъ:
             Мнѣ иль итти, чтобъ жить, или остаться
             Чтобъ умереть.
   Юлія.                               То свѣтъ не отъ зари;
             Вѣдь я же знаю: это метеоръ
             Какой-нибудь, что производитъ солнце,
             Чтобъ онъ тебѣ свѣтильникомъ служилъ
             Сегодняшнюю ночь и освѣщалъ
             Дорогу въ Мантую: такъ погоди же:
             Нѣтъ вовсе надобности уходить.
   Ромео. Ну, пусть меня берутъ, пускай меня
             Лишаютъ жизни; я доволенъ, если
             Такъ ты желаешь. И изволь, тѣ пятна
             То не глаза зари, а блѣдный отблескъ
             Съ чела Діаны; и не жаворонокъ это
             Такъ высоко, у насъ надъ головами,
             Своею громкой пѣснею будилъ
             Небесный сводъ: мнѣ только бы остаться;
             Итти не хочется; пускай приходитъ смерть --
             Добро пожаловать! Такъ хочетъ и Джульета.
             Чего же ты, краса моя? давай
             Бесѣдовать: до дня еще далеко.
   Юлія. Нѣтъ, близко, близко! уходи, спѣши!
             И это, точно, жаворонокъ горло
             Деретъ: какъ надсажается всегда онъ
             И какъ пронзительно выкрикиваетъ пѣсню
             Свою! Вотъ говорятъ, что жаворонокъ сладко
             Выводитъ трели; вздоръ, онъ только насъ
             Съ тобой разводитъ; говорятъ, онъ съ жабой
             Глазами обмѣнялся; хорошо бы
             Ему и голосомъ съ ней обмѣняться тоже!
             Зачѣмъ тебя онъ спугиваетъ пѣсней
             Своею изъ моихъ объятій; для чего
             Тебя онъ гонитъ, криками своими
             День поднимая на ноги? Ступай!
             Ступай! свѣтлѣй все и свѣтлѣй.
   Ромео.                                                   Свѣтлѣе
             Все и свѣтлѣе?-- Все мрачнѣе
             И все мрачнѣе наше горе.

Входитъ Кормилица.

   Кормилица. Барышня!
   Юлія. Что, кормилица?
   Кормилица. Сударыня-матушка идетъ въ вашу комнату: свѣтаетъ; смотрите, какъ бы не попасться.

[Уходитъ].

   Юлія. Пусть входитъ день въ окно, а жизнь въ окно выходитъ!
   Ромео. Прощай, прощай! одинъ лишь поцѣлуй,
             И я спущуся.

[Спускается въ окно].

   Юлія.                     Такъ и разошлись?
             Жизнь, князь, да -- мой супругъ, мой другъ!
             Мнѣ надо слышать о тебѣ день каждый
             Въ часу, затѣмъ, что и въ минутѣ много
             Есть дней: о! если все считать,
             Я буду очень ужъ въ лѣтахъ, когда
             Увижу снова моего Ромео.
   Ромео. Не пропущу я случая тебѣ
             Вѣсть о себѣ подать.
   Юлія.                               А думаешь ли ты,
             Что мы когда-нибудь сойдемся снова?
   Ромео. Не сомнѣвайся; и наши всѣ страданья
             Въ грядущемъ намъ послужатъ только темой
             Для сладкой болтовни.
   Юлія.                                         О, Господи! душа
             Болитъ предчувствіемъ; мнѣ кажется, тебя,
             Какъ ты теперь стоишь внизу, я вижу
             Какимъ-то мертвецомъ на днѣ могилы. Или
             Меня глаза обманываютъ, или
             Ты очень блѣденъ.
   Ромео.                               Но, душа моя,
             Вѣдь, на мои глаза, ты -- также точно. Горе
             Пьетъ нашу кровь. Прощай! прощай!

[Ромео уходить].

   Юлія. Судьба, судьба! тебя всѣ называютъ
             Измѣнчивой: коль ты измѣнчива, на что онъ
             Тебѣ -- своимъ извѣстный постоянствомъ?
             Но будь измѣнчива, по крайней мѣрѣ, ты
             Тогда, надѣюся, его не долго будешь
             Держать въ плѣну и скоро возвратишь
             Назадъ мнѣ.
   Мать [за сценой]. Юля, ты еще не спишь?
   Юлія. Кто это -- маменька?-- Что значитъ? до сихъ поръ
             Не спитъ, иль съ этихъ поръ ужъ встала?
             Какія странности? зачѣмъ она идетъ
             Сюда?

Входитъ мать.

   Мать.           Что, Юля?
   Юлія.                               Мнѣ нехорошо,
             Мама.
   Мать.           Все плачешь? все о смерти брата?
             Что жъ, думаешь слезами ты размыть
             Его могилу? Но когда бъ могла
             Ты это сдѣлать, не могла бъ его ты
             Поднять изъ гроба: такъ довольно,-- будетъ.
             Погоревать немножко, ужъ и въ этомъ
             Любви довольно; а большое горе
             Показываетъ нѣкоторый только
             Лишь недостатокъ въ разумѣ.
   Юлія.                                                   Ахъ, дайте
             Поплакать надъ чувствительной такою
             Утратой.
   Мать.                     Плача, мы сильнѣе только
             Утрату чувствуемъ, а вовсе не того,
             О комъ мы плачемъ.
   Юлія.                               Только я такъ горько
             Свою утрату чувствую, что силъ нѣтъ
             Не плакать.
   Мать.                     Полно, дурочка: крушишься
             Не столько ты о смерти брата, сколько
             О томъ, что живъ тотъ негодяй, который
             Его убилъ.
   Юлія.                     Какой, мамаша, негодяй?
   Мать. Да этотъ негодяй -- Ромео.
   Юлія.                                         Между нимъ
             И негодяемъ много, очень много
             Миль разстоянія. Прости ему Господь!
             Я отъ души прощаю. И однако
             Нѣтъ человѣка, отъ кого бы сердце
             Мое терзалося, какъ отъ него.
   Мать.                                                   Все это,--
             Что живъ разбойникъ.
   Юлія.                               Да, мама, что живъ,
             И что живетъ далеко, такъ далеко,
             Что не достать его мнѣ этими руками.
             О, я хотѣла бъ, чтобъ не могъ никто
             Ему отмстить за смерть Тибальта, кромѣ
             Меня.
   Мать.           Не бойся, мы свое возьмемъ.
             Такъ полно плакать. Въ Мантуѣ, гдѣ этотъ
             Живетъ отсюда выгнанный бродяга,
             Есть человѣчекъ у меня -- ему
             Такую поднесетъ онъ рюмочку винца,
             Что тотъ какъ разъ отправится къ Тибальту.
             Тогда ты успокоишься, я знаю.
   Юлія. Но въ самомъ дѣлѣ, никогда, покуда
             Я не увижу Ромео,-- убитымъ,
             Истерзаннымъ отъ боли сердцемъ я
             Не успокоюся. Когда бы только
             Могли, мама, найти вы человѣка,
             Съ которымъ можно переслать мой ядъ,
             Его я приготовила сама бы,
             Чтобы Ромео, получивъ посылку,
             Уснулъ спокойно. О, какая пытка
             Мнѣ слышать это имя, и не мочь
             Пойти къ нему, чтобъ утолить любовь,
             Которую питала я къ Тибальту,
             На тѣлѣ у того, кѣмъ онъ убитъ!
   Мать.                                                   Придумай
             Лишь средство; человѣка я найду.
             Ну, а теперь ты, дѣвочка моя,
             И радостныя новости услышишь.
   Юлія. Что жъ, радость кстати въ дни, когда такой
             Въ ней недостатокъ. Только что же это
             За новости? Мамаша!.. Ради Бога!
   Мать. Вотъ, что тебѣ скажу я: у тебя
             Отецъ прекрасный человѣкъ; отецъ твой,
             Чтобы тебя избавить отъ твоей
             Печали, выдумалъ такой устроить праздникъ,
             Какого не ждала ты, о какомъ я
             Сама не думала.
   Юлія.                     Какой же это праздникъ?
   Мать. А вотъ какой, дитя мое: въ четвергъ
             На этой же недѣлѣ, утромъ рано,
             Прекрасный, молодой, блестящій графъ Парисъ
             Предъ алтаремъ Господнимъ, у святого
             Петра апостола, счастливый, назоветъ
             Тебя своей счастливицей-женою.
   Юлія. Ну, ужъ позвольте, только вотъ вамъ церковь
             Апостола Петра и самъ вамъ Петръ въ придачу,
             Что онъ меня не назоветъ своей
             Счастливицей-женою. Право, странно:
             Какая спѣшность! заказали свадьбу,
             Когда тотъ, кто готовится быть мужемъ,
             Своей невѣстѣ не подумалъ даже
             Понравиться. Пожалуйста, скажите
             Заботливому батюшкѣ, что замужъ
             Я выходить еще не думаю; а если бъ
             И думала, такъ вышла бъ за Ромео,
             Котораго вы знаете, какъ я
             Люблю, скорѣй, чѣмъ за Париса. Правда,
             Что новости!
   Мать.                     Отецъ твой
             Идетъ сюда; скажи ему сама.
             И ты увидишь, какъ онъ приметъ это.

Входятъ Капулетъ и Кормилица.

   Капулетъ. Заходитъ солнце, падаетъ на землю
             Роса; а при закатѣ братнинова сына
             Льетъ цѣлый дождь.-- Ну, что, мое дитя?
             Какъ водосточная труба?-- все слезы?
             Все ливень? Въ тѣлѣ, маленькомъ своемъ
             Ты совмѣщаешь сразу челнъ, и море,
             И вѣтеръ; потому что на глазахъ
             Твоихъ, которые могу назвать я моремъ,
             Есть и приливы, и отливы слезъ.
             Челнъ -- это маленькое тѣло
             Твое, несомое потокомъ бурныхъ водъ;
             А вѣтеръ -- вздохи, что, наперерывъ съ слезами
             Свирѣпствуя, коль не настанетъ только
             Внезапно тишина, навѣрно разобьютъ
             Твое, кидаемое бурей, тѣло.
             Ну, что, жена? передала ей наше
             Рѣшенье ты?
   Мать.                     Передала, да только
             Она не хочетъ; и тебя велѣла
             Благодарить. Желаю отъ души,
             Чтобъ дурѣ гробъ былъ женихомъ.
   Капулетъ.                                                             Постойте!
             Дай взять мнѣ въ толкъ, жена; дай взять мнѣ въ толкъ:
             Какъ такъ? она не хочетъ? Намъ она
             Не благодарна? Не гордится этимъ?
             Она себя, дрянь эта, не считаетъ
             Счастливою, что мы обдѣлали такого
             Почтеннаго ей женишка?
   Юлія.                                         Гордиться
             Я не горжусь, но я вамъ благодарна
             За ваши хлопоты: я не могу гордиться
             Тѣмъ, что противно мнѣ; но и за зло,
             Которое считается любовью,
             Я благодарна.
   Капулетъ.                               Это что? что это
             За разсужденья?-- Спорщица:-- горжусь
             И благодарна, и -- не благодарна,
             И не горжуся.-- Госпожа мордашка!
             Мнѣ вашихъ благодарностей не надо,
             И до горженій вашихъ нѣтъ мнѣ дѣла;
             А приготовьте нѣжныя свои
             Вы ножки къ четвергу, чтобы итти съ Парисомъ
             Къ Петру апостолу; не то я потащу
             Туда васъ на рогожѣ. Вишь ты, немочь
             Ходячая! гниль этакая! маска
             Изъ сала изъ свѣчного.
   Мать.                                         Перестань!
             Что ты!-- Себя не помнишь?
   Юлія.                                                   Милый папа,
             Молю васъ на колѣняхъ, успокойтесь
             И дайте мнѣ сказать хоть слово!
   Капулетъ.                                                   Убирайся
             Ты къ чорту, развращенная дѣвчонка!
             Тварь непокорная! Вотъ что тебѣ скажу я:
             Въ четвергъ маршъ въ церковь! или никогда
             Мнѣ не кажися больше. Говорить
             Тутъ нечего; для возраженій
             Нѣтъ мѣста, отвѣчать не нужно; просто руки
             Вотъ такъ и чешутся.-- А мы съ тобой, жена,
             Роптали все на Господа за то, что
             Послалъ онъ намъ всего одно дитя;
             Теперь я вижу, что и это
             Одно ужъ было лишнимъ, и что въ немъ
             Надъ нами разразилося Господне
             Проклятье. Прочь, подлецъ, отсюда!
   Кормилица. О, Царь небесный! заступи ее!
             Что это, батюшка! какъ это можно
             Ее костить такъ?
   Капулетъ.                     Вы что тутъ?-- Минерва!
             Совѣтница премудрая! кто васъ
             Тутъ спрашиваетъ?-- Вамъ точить языкъ
             Съ такими колотырками, какъ вы.
             Прочь!
   Кормилица.           Не измѣна, батюшка, какая,
             Что я сказала.
   Капулетъ.                     Ну, спокойной ночи,
             Пожалуйста!
   Кормилица.                     И слова ужъ сказать
             Нельзя.
   Капулетъ.                     Молчите, глупая болтунья!
             Показывайте мудрость за своимъ
             Котельчикомъ, а здѣсь у васъ никто
             Ея не проситъ.
   Мать.                               Что ты горячишься!
   Капулетъ. О, Господи Владыко! Я сойду
             Съ ума, ей-Богу. День и ночь я каждый
             Часъ, каждую минуту, за работой,
             На отдыхѣ, одинъ, въ компаньи, объ одномъ
             Я только и мечталъ, чтобы ее
             Мнѣ выдать замужъ; вотъ теперь нашелъ
             Я человѣка, со связями, славной
             Фамиліи, съ прекраснымъ состояньемъ,
             Воспитанъ какъ нельзя ужъ лучше, молодъ,
             Набитъ (какъ говорятъ) талантами, и все въ немъ
             Какъ слѣдуетъ, какого только можно
             Желать мужчину,-- и извольте: нужно
             Проклятую такую дуру, плаксу.
             Такую стонущую куклу, что,
             Когда такое ей дается счастье,
             Изволитъ отвѣчать: "Я замужъ не хочу",--
             "Я не могу любить",-- "я слишкомъ молода",--
             "Ужъ извините"; а когда ты
             Не хочешь замужъ, ты увидишь, какъ
             Тебя я извиню: ступай, питайся
             Подножнымъ кормомъ; у меня въ дому
             Нѣтъ мѣста для тебя. Смотри, обдумай;
             Я не люблю шутить. Четвергъ ужъ близко:
             Подумай, руку положа на сердце:
             Моя ты дочь, тебя я передамъ
             Тому, кто дорогъ мнѣ, а не моя
             Ты дочь, такъ къ чорту, надѣвай суму,
             Мри съ голоду и ноги протяни
             На улицѣ, вотъ, передъ Богомъ, я
             Тебя и не узнаю, и ничто
             Мое вовѣкъ тебѣ добромъ не будетъ.
             Вотъ что имѣй въ виду! подумай: слову я
             Не измѣню.

[Уходитъ].

   Юлія.                     Ужели гдѣ-нибудь
             На небесахъ не обитаетъ жалость,
             Которой бы была открыта глубина
             Моей печали?-- Матушка моя,
             Не отгоняй меня! Отсрочь на мѣсяцъ
             Ты эту свадьбу, на одну недѣлю!
             Не то, мнѣ ложе брачное готовьте
             Въ томъ темномъ склепѣ, гдѣ лежитъ Тибальтъ.
   Мать. Пожалуйста, со мной не говори:
             Мнѣ больше ничего не остается
             Тебѣ разсказывать. Какъ знаешь, такъ и дѣлай.
             У насъ расчеты кончены.

[Уходитъ].

   Юлія.                                         О Боже!
             Кормилица, какъ это отвратить?
             Мужъ живъ; у Господа въ рукахъ мои обѣты;
             Кто отъ Него мнѣ возвратитъ ихъ, кромѣ
             Супруга моего, когда онъ будетъ въ небѣ?
             Утѣшь меня! дай мнѣ совѣтъ!-- Что жъ это!
             Что жъ это, Господи! Съ чего же это Небо
             Пускаетъ въ ходъ такія козни противъ
             Безсильнаго такого существа,
             Какъ я!-- Что скажешь? Нѣту у тебя
             Мнѣ слова радости? нѣтъ утѣшенья?
   Кормилица. Анъ есть! Ромео вашъ изгнанникъ; можно
             Свѣтъ цѣлый прозакладывать, сюда
             Прійти онъ не посмѣетъ, со своими
             На васъ правами; даже и придетъ,
             Такъ какъ-нибудь тайкомъ. Покуда это
             Все такъ, какъ есть, я думаю, что вамъ
             Всего бы лучше -- выходить за графа.
             Мужчина-то какой!
             Ромео тряпка передъ нимъ: орелъ,
             Сударыня, да нѣтъ и у орла
             Такихъ зеленыхъ, бойкихъ, славныхъ глазъ,
             Какъ у него. Да пропади я, если
             Я не увѣрена, что въ этомъ вы второмъ
             Своемъ супружествѣ не будете счастливѣй,
             Чѣмъ въ первомъ, потому что это лучше.
             Да если бъ и не такъ, такъ первый-то у васъ
             Вѣдь умеръ; или почитай, что умеръ.
             Что толку, что онъ живъ, -- да вамъ-то отъ него
             Нѣтъ пользы.
   Юлія.                     Отъ души ты это говоришь?
             Кормилица. Отъ сердца и души. Иль пропади я!
   Юлія.                                                   Amen!
   Кормилица. Что говорите вы?
   Юлія.                                         Такъ, ничего;
             Ты удивительно какъ хорошо
             Меня утѣшила. Ступай и доложи
             Ты барынѣ, что, прогнѣвивъ отца, я
             Пошла на исповѣдь къ отцу Лаврентью --
             Покаяться.
   Кормилица.                     Отлично. Это дѣло

[Уходитъ].

   Юлія. Проклятая старушища! Злой бѣсъ!
             Который изъ твоихъ грѣховъ страшнѣе:
             Что клятвѣ хочешь ты заставить измѣнить,
             Иль что поносишь моего царя ты
             Тѣмъ самымъ языкомъ, что столько тысячъ разъ
             Превозносилъ его превыше всѣхъ похвалъ?
             Ступай, совѣтникъ! Ты теперь отъ груди
             Моей оторвана. Пойду къ монаху!-- Что
             Онъ скажетъ?-- Ничего? Тогда достанетъ силы
             Во мнѣ спасеніе найти на днѣ могилы.
   

АКТЪ IV.

СЦЕНА I.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ.

Отецъ Лаврентій и Парисъ.

   Лаврентій. Въ четвергъ, графъ? Срокъ короткій очень.
   Парисъ.                                                                       Такъ
             Отецъ мой Капулетъ желаетъ; да и я
             Отнюдь не мѣшкотенъ, чтобъ сталъ его
             Задерживать.
   Лаврентій.                     Вы говорите,
             Вамъ неизвѣстно, какъ на это смотритъ
             Невѣста: это не порядокъ; я
             Не одобряю.
   Парисъ.                     Слишкомъ ужъ она
             О смерти брата плачетъ; оттого я
             И мало говорилъ съ ней о любви;
             Не улыбается Венера въ домѣ слезъ.
             А между тѣмъ отцу ужъ кажется опаснымъ,
             Что предается такъ она печали;
             И въ мудрости своей спѣшитъ онъ свадьбой,
             Чтобъ положить конецъ наплыву слезъ:
             Наединѣ она поглощена слезами,
             А въ обществѣ о нихъ забудетъ. Вамъ теперь
             Извѣстно, почему спѣшимъ мы.
   Лаврентій [въ сторону].                               Если бъ только
             Не зналъ я, почему спѣшить совсѣмъ не надо.
             Смотрите, графъ, сама невѣста въ келью
             Мою идетъ.

Входитъ Юлія.

   Парисъ.                     Какъ счастливъ я, что вижу
             Васъ здѣсь, жена моя, царица!
   Юлія. Все это, графъ, быть можетъ, если только
             Мнѣ можно быть женою.
   Парисъ.                                         Это можетъ
             Быть и должно быть въ первый же четвергъ.
   Юлія. Что быть должно, то будетъ.
   Лаврентій.                                                   Это вѣрно.
   Парисъ. Вы исповѣдаться пришли къ отцу Лаврентью?
   Юлія. На это отвѣчая, передъ вами
             Я исповѣдалась бы.
   Парисъ.                               Предъ отцомъ Лаврентьемъ
             Не отречетесь вы, что любите меня?
   Юлія. Я вамъ открою, что его люблю я.
   Парисъ. Но я увѣренъ, что отцу Лаврентью
             Вы скажете, что любите меня.
   Юлія. Когда бъ я это сдѣлала, то это
             Имѣло бъ болѣе цѣны не въ вашемъ
             Присутствіи,-- чѣмъ на глазахъ у васъ.
   Парисъ. Бѣдняжка, ваши щечки, ваши глазки
             Ужасно много вынесли отъ слезъ.
   Юлія. Ну, слезы не большую одержали
             Побѣду: это все довольно было плохо
             И раньше, чѣмъ онѣ произвели разгромъ.
   Парисъ. Вы къ своему лицу безжалостнѣй, чѣмъ слезы.
   Юлія. Нѣтъ ничего безжалостнаго въ томъ,
             Что правда; и къ тому, что говорю,
             Я говорю о собственномъ лицѣ.
   Парисъ. Твое лицо -- мое; а ты -- ты на него
             Клевещешь.
   Юлія.                     Что жъ, когда мое лицо
             Мнѣ не принадлежитъ. Вы, батюшка, свободны?
             Или прикажете прійти послѣ вечерни?
   Лаврентій. Я и теперь свободенъ, дочь моя
             Унылая. Намъ нужно, графъ, остаться
             На нѣсколько минутъ однимъ.
   Парисъ.                                                   Избави Богъ,
             Чтобъ я помѣхой былъ святому дѣлу!--
             Въ четвергъ поутру, Юлія, приду
             Васъ безпокоить; до тѣхъ поръ, прощайте;
             Примите этотъ чистый поцѣлуй.

[Уходитъ].

   Юлія. О! затвори за нимъ и приходи
             Со мною плакать: нѣтъ надежды, нѣту
             Спасенія, нѣтъ помощи!
   Лаврентій.                                         Ахъ, Слышалъ,
             Джульета, о твоихъ печаляхъ; голова
             Отказывается служить мнѣ: знаю,
             Что ты въ четвергъ должна быть съ этимъ графомъ
             Обвѣнчана, и что отсрочить нѣту
             Возможности.
   Юлія.                     Не говори, старикъ,
             Что знаешь ты объ этомъ, если тутъ же
             Не говоришь, какъ это отвратить.
             Когда съ своей ты мудростью не можешь
             Мнѣ помощь оказать, то назови лишь только
             Разумною мою рѣшимость и сейчасъ же
             Я горю этимъ пособлю ножомъ.
             Господь соединилъ сердца -- мое съ Ромео;
             Ты -- наши руки; прежде, чѣмъ рука,
             Которая принадлежитъ Ромео,
             Скрѣпитъ другой какой-нибудь союзъ,
             Иль сердце вѣрное мое, забывши
             Долгъ, перейдетъ предательски къ другому,
             Обоихъ ихъ не будетъ! Такъ теперь же
             Изъ многоопытной своей ты жизни
             Дай мнѣ совѣтъ; не то, смотри, межъ мной
             И крайностью моей кровавый этотъ
             Ножъ будетъ судіей; онъ разрѣшитъ
             То, что вся опытность твоя, призвавши
             На помощь всю твою ученость,
             Не въ состояньи была привести
             Къ желанному концу. Да говори же!
             Я умереть желаю, если то,
             Что ты мнѣ скажешь, не укажетъ мнѣ
             Пути къ спасенію.
   Лаврентій.                               Стой, дочь моя,
             Стой: у меня мелькаетъ нѣчто вродѣ
             Надежды; только къ этому ведущій
             Путь столько жъ страшенъ, сколько страшно то,
             Чего съ тобой бѣжимъ мы. Впрочемъ, если,
             Чтобъ не итти за графа, ты имѣешь
             Довольно силы воли, чтобы жизни
             Себя лишить, то очень можетъ быть,
             Что ты не испугаешься подобья
             Лишь смерти для того, чтобъ избѣжать позора.
             Идешь же ты навстрѣчу самой смерти,
             Чтобъ отъ него избавиться; и если
             Есть у тебя рѣшимость, то тебѣ
             Я дамъ лекарство.
   Юлія.                               О, чтобъ за Париса
             Мнѣ не итти, ты только мнѣ скажи,
             Я соскочу съ зубцовъ той башни; въ лѣсъ
             Пойду разбойничій; вели, я заползу
             Въ притонъ змѣиный; на цѣпь посади
             Меня съ ревущими медвѣдями, иль на ночь
             Запри въ подвалѣ, отъ земли до сводовъ
             Набитомъ гулкими костями мертвецовъ,
             Съ смердящими ногами, съ черепами
             Беззубыми; вели въ разрытую могилу
             Лечь, иль къ покойнику запрячь подъ саванъ:
             О чемъ одни разсказы заставляли
             Меня дрожать, я все теперь исполню
             Безъ страха и сомнѣній, лишь бы только
             Остаться незапятнанной женою
             Любимѣйшаго мужа.
   Лаврентій.                               Ну, такъ слушай:
             Ступай домой, будь весела и дай
             Согласье графу. Завтра середа;
             Такъ завтра ночью лягъ, смотри, одна:
             Кормилицѣ не позволяй ложиться
             Съ тобою въ комнатѣ: вотъ склянка; лягъ
             И выпей эту жидкость: у тебя [въ постель
             Сейчасъ же холодъ пробѣжитъ по жиламъ,
             И ты почувствуешь сонливость, потому что
             Естественно біюшіяся жилы
             Тутъ прекратятъ движенье; ни дыханье,
             Ни теплота не обнаружатъ жизни
             Въ тебѣ; исчезнутъ розы губъ
             И щекъ, все приметъ блѣдность пепла.
             Закрыты будутъ окна глазъ; и будетъ
             Видъ смерти, заградившей входъ дню жизни.
             Всѣ члены, лишены способности движенья,
             Окоченѣлые, холодные, прямые,
             Казаться будутъ мертвыми: и въ этомъ
             Подобьи только цѣпенящей смерти
             Останешься ты сорокъ два часа:
             Потомъ, какъ отъ простого сна, проснешься.
             Вотъ, поутру, когда придетъ женихъ
             Тебя будить, тебя найдутъ въ постели
             Умершею; тогда, какъ требуетъ родной
             Обычай, въ самыхъ дорогихъ нарядахъ,
             Въ открытомъ гробѣ, отнесутъ тебя
             Въ тотъ старый склепъ, гдѣ вашъ почіетъ родъ.
             А между тѣмъ, пока ты будешь спать,
             Я отпишу объ этомъ всемъ къ Ромео;
             И явится сюда онъ; мы вдвоемъ
             И станемъ поджидать, чтобъ ты проснулась,
             И въ ту же ночь Ромео увезетъ
             Тебя отсюда въ Мантую. Такимъ-то
             Мы образомъ тебя освободимъ
             Отъ неминучаго позора, если
             Мысль преходящая иль женскій страхъ
             Не побѣдятъ въ минуту исполненья
             Твоей рѣшимости.
   Юлія.                               Дай, дай! не говори
             О страхѣ!
   Лаврентій.                     На; ступай; пошли Господь
             Тебѣ благоуспѣшности и силы
             Исполнить все. Сейчасъ изъ братьевъ въ Мантую
             Кого-нибудь отправлю я гонцомъ
             Къ супругу твоему.
   Юлія.                               Любовь, дай силы!
             А съ силой будетъ все. Прощай, отецъ мой милый!

[Уходитъ].

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТОВЪ.

Капулетъ, лэди Капулетъ, кормилица, слуги.

   Капулетъ. Всѣхъ пригласить, кто здѣсь написанъ.

[Слуга уходитъ].

                                                                         Ты!--
             Поди найми мнѣ двадцать человѣкъ
             Хорошихъ поваровъ.
   Слуга. Ни одного не будетъ худого, сударь; потому -- я узнаю, лижутъ ли они себѣ пальцы.
   Капулетъ. Что жъ ты узнаешь изъ этого?
   Слуга. Какъ же, сударь?-- Ужъ это не поваръ, коли самъ у себя пальцевъ не облизываетъ: такъ я -- какъ который себѣ пальцевъ не лижетъ -- и не возьму его.
   Капулетъ. Ступай, ладно.

[Слуга уходитъ].

             На этотъ разъ мы попадемся сильно
             Врасплохъ.-- А что Джульета? говорятъ,
             Пошла къ отцу Лаврентью?
   Кормилица.                                         Какъ же! какъ же!
   Капулетъ. И хорошо; онъ можетъ на нее
             Имѣть полезное вліяніе: такое
             Несносное животное, и знать
             Не хочетъ никого!

Входитъ Юлія.

   Кормилица.                               Ну, вотъ, съ какимъ она
             Веселымъ съ исповѣди личикомъ приходитъ.
   Капулетъ. Ну, что, моя упрямица? гдѣ это
             Изволили шататься вы?
   Юлія.                                         Тамъ, гдѣ
             Меня учили каяться въ грѣхѣ
             Непослушанья и сопротивленья
             Вамъ и желаньямъ вашимъ; мнѣ отецъ
             Лаврентій приказалъ пасть передъ вами ницъ.
             Просить прощенія.-- Простите, ради Бога!
             Впередъ я буду дѣлать только то,
             Что вы прикажете.
   Капулетъ.                               Пошлите къ графу!
             Сходить и разсказать ему все это!
             Мы этотъ узелокъ затянемъ завтра
             Еще покрѣпче.
   Юлія.                               Молодого графа
             Я видѣла сегодня у отца
             Лаврентья; и ему я оказала столько
             Вниманья, сколько было можно,
             Не нарушая скромности.
   Капулетъ.                                         Ну, что же,
             Я очень радъ; все это хорошо.
             Встань. Вотъ какъ нужно поступать!-- Мнѣ съ графомъ
             Хотѣлось бы поговорить. Что жъ, чортъ
             Васъ побери! вѣдь сказано -- сходить
             За нимъ!-- А только, передъ Богомъ.
             Что это за почтенный человѣкъ
             Отецъ Лаврентій: вся ему Верона
             Обязана.
   Юлія.                     Кормилица, пойдешь
             Ко мнѣ наверхъ, чтобъ разобрать со мною
             Мои наряды? выбрать, что мнѣ нужно
             На завтра?
   Лэди Капулетъ.           Нѣтъ, оставьте это все
             До четверга, успѣете.
   Капулетъ.                               Ступай,
             Кормилица, ступай съ ней!-- Завтра въ церковь.

[Кормилица и Юлія уходятъ].

   Лэди Капулетъ. Какъ только мы управимся, не знаю:
             Совсѣмъ ужъ ночь.
   Капулетъ.                               Ну, что жъ тутъ! погоди,
             Я самъ примусь, и все пойдетъ отлично,
             Я отвѣчаю. Ты ступай, жена,
             Къ Джульетѣ, помогай въ нарядахъ ей: я спать
             Не лягу ужъ; или себѣ; на этотъ
             Разъ я хозяйкой буду.-- Что же это?--
             Всѣ разбѣжались; впрочемъ, ничего,
             Я самъ пройдусь къ Парису, приготовить
             Его на. завтра. На сердцѣ легко
             Непостижимо съ той поры, какъ эта
             Негодная упрямица сдалася.

[Уходитъ].

   

СЦЕНА III.

КОМНАТА ЮЛІИ.

Юлія и кормилица.

   Юлія. Да, такъ пышнѣе. Только, сдѣлай милость,
             Кормилица, оставь меня сегодня
             Одну: мнѣ много надобно молиться,
             Чтобъ Небо посмотрѣло благосклонно
             На положеніе мое: ты знаешь
             Отлично, сколько въ немъ нечестья и грѣха.

Входить лэди Капулетъ.

   Лэди Капулетъ. А, вы тутъ заняты? не нужно ли помочь?
             Юлія. Нѣтъ, маменька, мы все ужъ отобрали,
             Что намъ на завтрашній понадобится день.
             И ежели угодно вамъ оставить
             Меня одну, мнѣ никого не нужно;
             Пускай кормилица вамъ служитъ эту ночь.
             У васъ хлопотъ должны быть полны руки,
             При этой неожиданности.
   

Лэди Капулетъ. Спи,

             Прощай. Старайся успокоиться. Тебѣ
             Покой необходимъ.

[Лэди Капулетъ и кормилица уходятъ].

   Юлія.                               Прощайте!-- Знаетъ Богъ,
             Когда увидимся мы снова. Чуть замѣтный
             Холодный страхъ по жиламъ пробѣгаетъ,
             Какъ будто теплота ихъ жизни начала ужъ
             Въ нихъ вымерзать.-- Вернуть ихъ, чтобы съ духомъ
             Собраться? Няня!-- Что ей дѣлать тутъ?
             Я разыграть одна должна свою
             Ужасную трагедію.-- Гдѣ склянка?--
             А что, когда микстура эта вовсе
             И не подѣйствуетъ? такъ, завтра поутру,
             Меня и обвѣнчаютъ?-- Нѣтъ, нѣтъ, этотъ
             Не дастъ. Лежи тутъ.

[Кладетъ кинжалъ подъ подушку).

                                                     А коль это яду
             Монахъ подсунулъ мнѣ, чтобъ умерла я?
             Онъ этимъ бы вѣнчаньемъ опозорилъ
             Себя: онъ самъ вѣнчалъ меня съ Ромео.
             Чего вѣдь добраго! но только все же я
             Не думаю: онъ всѣми до сихъ поръ
             Считался за святого. Ну, а если,
             Когда меня поставятъ въ склепъ, проснусь
             Я прежде, чѣмъ придетъ за мной Ромео?
             Вотъ, что всего ужаснѣй! Не задохнусь
             Въ подвалѣ я, которому въ нечистый
             Ротъ не заходитъ ни одной струи
             Живительнаго воздуха, и тамъ
             Я не умру, задушенная, прежде,
             Чѣмъ мой придетъ Ромео? Или если
             Жива я буду, развѣ невозможно,
             Что ужасающее сочетанье смерти
             И ночи, вмѣстѣ съ ужасами мѣста:--
             Старинный склепъ, который принимаетъ
             Въ себя, ужъ нѣсколько вѣковъ, останки
             Моихъ усопшихъ прадѣдовъ; гдѣ, весь
             Въ крови, Тибальтъ, недавно отнесенный
             Туда, гніетъ подъ саваномъ; гдѣ ночью,
             Какъ говорятъ, въ извѣстные часы
             Выходятъ мертвые:-- о, Господи! да развѣ
             Не можетъ быть, что я, проснувшись прежде,
             Чѣмъ нужно,-- этотъ нестерпимый запахъ
             И крикъ, подобный крику мандрагоръ,
             Съ корнями вырванныхъ изъ почвы, крикъ, какого
             Живущій человѣкъ не могъ еще услышать
             И не сойти съ ума.-- О, если я
             Проснуся, развѣ уцѣлѣетъ разумъ
             Мой посреди всѣхъ этихъ адскихъ страховъ?
             И, обезумѣвши, не заведу игру
             Я со скелетами истлѣвшихъ предковъ?
             И изъ-подъ савана не потащу
             Обезображеннаго я Тибальта?
             И въ этомъ бѣшенствѣ, какъ палицею, костью
             Какого-нибудь праотца себѣ
             Не вышибу я поврежденный мозгъ?
             Смотрите! чудится, я вижу тѣнь Тибальта:
             Онъ ищетъ, гдѣ Ромео, что надѣлъ
             Его живымъ на остріе рапиры.--
             Стой, Тибальтъ, стой!-- Ромео! о Ромео!
             Пью за тебя.

[Пьетъ и бросается на постель].

   

СЦЕНА IV.

ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Лэди Капулетъ и кормилица.

   Лэди Капулетъ. Возьми, кормилица, ключи и принеси
             Мнѣ кардамону.
   Кормилица.                     Тамъ въ большой пирогъ
             Айвы да финиковъ недостаетъ.

Входитъ Капулетъ.

   Капулетъ.                                                   Живѣе!
             Живѣе! шевелитесь, шевелитесь!
             Вторые пѣтухи пропѣли; ужъ звонили
             Къ заутренѣ; четвертый часъ. Смотри,
             Дружокъ мой Анжелика, за печеньемъ:
             Пусть не жалѣютъ ничего.
   Кормилица.                                         Подите,
             Подите, курощупъ! Ступайте спать!
             Вотъ посмотрите, если завтра вы
             Больны не будете изъ-за того, что ночь
             Всю бродите.
   Капулетъ.                     Ни-ни! Не буду боленъ. Эва!
             Мнѣ ночи-то не спать, бывало, нипочемъ,
             И никогда я не былъ боленъ.
   Лэди Капулетъ.                                         Да, ужъ
             Вы въ свое время были котъ изрядный;
             Да я теперь гляжу во всѣ глаза,
             Чтобъ не глазѣли по ночамъ вы.

[Лэди Капулетъ и кормилица уходятъ].

   Капулетъ.                                                   Ревность,
             Все ревность!-- Ну-ка ты, пріятель!
             Что тутъ такое?

Проходятъ слуги съ вертелами, дровами, корзинами.

   1-й слуга.                     Въ кухню что-то, сударь,
             Не знаю только, что.
   Капулетъ. Ступай, ступай! [1-й слуга уходитъ].
                                           Ты, дурень!
             Что это за дрова?-- маршъ! принеси сухихъ;
             Спроси Петра; тотъ знаетъ, гдѣ сухія.
   2-й слуга. Я, сударь, не безъ головы, и самъ
             Найду, что нужно; для чего Петра мнѣ
             Тревожить!
   Капулетъ.           Ахъ ты, шутъ! А вѣдь умно отвѣтилъ!
             Каковъ -- а? У твоей у матери былъ мужъ?--
             Ты будешь у меня оберъ-дровъ-мейстеръ!--
             Ахъ, Боже мой! ужъ день; сію минуту
             Графъ съ музыкою будетъ здѣсь; онъ самъ такъ
             Назначилъ.

[Слышна приближающаяся музыка].

                                 Вотъ и онъ!-- Кормилица! Жена!
             Эй! что жъ вы тамъ?-- Кормилица!-- оглохли?

Входитъ кормилица.

             Ступай, буди Джульету, одѣвайте
             Ее скорѣе: я пойду, побуду
             Съ Парисомъ. Ну, скорѣе; ну, скорѣе!
             Женихъ ужъ прибылъ; слышите: скорѣе!
   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ЮЛІИ.

Юлія лежитъ на постели.

Входитъ кормилица.

   Кормилица. Сударушка! сударушка! Джульета,
             Вотъ спитъ-то, я вамъ доложу:-- ну, пташка
             Моя!-- Ахъ, мать родная!-- фу, какая
             Лѣнивица!-- А, солнышко мое?
             Да слышишь, матушка! А! серденько мое?
             Невѣстушка!-- Вотъ на: ни слова! Это ты
             На грошикъ прикурнула: отоспаться
             За цѣлую недѣлю. Графъ Парисъ,
             Конечно ужъ, послѣднее ребромъ
             Поставитъ, чтобы, лежа на боку,
             Ты ребрушекъ своихъ не утруждала. Вишь ты,
             Мать Пресвятая Богородица, какъ крѣпко
             Уснула! Надобно будить.-- Джульета!
             Что это, мать моя! дождись еще, чтобъ графъ
             Засталъ тебя въ постели: онъ, небось,
             Спугнетъ какъ разъ.

[Отдергиваетъ занавѣску]

                                           Чтожъ это значитъ? встала,
             Одѣлась да опять въ постельку. Ну, какъ хочешь,
             А надобно вставать. Сударынька моя!
             Сударынька! сударынька! Ахъ, Богъ мой!
             Ай, Господи! ай, батюшки! спасите!
             Спасите! умерла! Ахъ, лучше бъ свѣту
             Я не видала!-- Спирту поскорѣе!
             Голубчики!-- Охъ, барыня! охъ, баринъ!

Входитъ лэди Капулетъ.

   Лэди Капулетъ. Что тутъ за шумъ?
   Кормилица.                                         Ахъ, батюшки, какое
             Несчастье!
   Лэди Капулетъ.           Что такое?
   Кормилица.                                         Посмотрите!
             Смотрите! Батюшки!
   Лэди Капулетъ.                     О, Господи! о, Боже!
             Дитя мое! о! Жизнь моя! Встань! встань!
             Открои глаза, иль я умру съ тобою!--
             Спасите! помогите! Позовите
             Сюда кого-нибудь!

Входитъ Капулетъ.

   Капулетъ.                               Побойтесь Бога!
             Ведите же ее; ея владыка
             Пришелъ ужъ.
   Кормилица.                     Умерла, скончалась, умерла,
             Голубчики!
   Лэди Капулетъ.                     О Боже! умерла
             Дочь! дочь моя! дочь!
   Капулетъ.                                         Покажите!
             Все кончено!-- Похолодѣла. Кровь
             Остановилася, и ноги омертвѣли.
             Жизнь съ этихъ губъ давно слетѣла прочь;
             Смерть всю ее обволокла, какъ пней
             Не во время -- прелестнѣйшій изъ всѣхъ
             Цвѣточковъ на полѣ.
   Кормилица.                               Ой, батюшки!
   Лэди Капулетъ.                                                   Охъ, горе!
   Капулетъ. Смерть, взявшая ее отсюда, чтобъ меня
             Повергнуть въ горе, связываетъ мнѣ
             Языкъ и не даетъ мнѣ говорить.

Входятъ отецъ Лаврентій и Парисъ съ музыкантами.

   Лаврентій.                                                   Ну, что же
             Невѣста? не готова въ церковь?
   Капулетъ.                                                   Въ церковь
             Готова такъ, чтобъ тамъ ужъ и остаться!
             О, сынъ мой! въ ночь предъ свадьбою твоею
             Смерть на постель легла къ твоей женѣ:--
             Вотъ гдѣ она -- цвѣтокъ тепличный мой:
             Смерть смяла первая ея дѣвичье ложе.
             Смерть -- зять мой, смерть -- наслѣдникъ мой; вотъ кто
             Обвѣнчанъ съ дочерью моей! Умру,
             И все ему: и жизнь, и нажитое,
             Все смерти.
   Парисъ.                     Ждалъ, не могъ дождаться я
             Сегодняшняго утра, а оно мнѣ
             Вотъ что приноситъ!
   Лэди Капулетъ.                     Черный, злополучный,
             Проклятый, ненавистный день! страшнѣйшій
             Часъ изо всѣхъ, какіе только время
             Видало въ каторжной работѣ своего
             Скитанія. Одно, одно всего,
             Всего одно любимое дитя.
             Одна лишь вещь на радость и усладу,
             И лютая ее уноситъ смерть!
   Кормилица. Охъ, горе, горе! Охъ, несчастный день!
             Охъ, слезный день! такой ужъ горькій день.
             Какого никогда я не видала. День
             Ты день! ты ненавистный день!
             Вовѣки чернаго такого дня, какъ этотъ,
             И не бывало: горестный ты день!
             Ты горькій день!
   Парисъ.                               Осмѣянъ, разведенъ,
             Обманутъ, оскорбленъ, убитъ! Тобою.
             Смерть ненавистная, тобой осмѣянъ,
             Тобою, лютой, лютою, низвергнутъ
             Во прахъ! О, гдѣ любовь? гдѣ жизнь?-- не жизнь,
             Любовь во мракѣ смерти!
   Капулетъ.                                         Всѣмъ постылый,
             Задавленъ горемъ, злобой окруженъ.
             Истерзанный, убитый!.. Для чего
             Ты, время тяжкое, теперь приходишь.
             Чтобъ рушить, рушить наше торжество?
             Дитя мое! дитя!-- Моя душа,
             А не дитя мое!-- Ты ль умерла?
             О Боже, умерло дитя мое, и съ нимъ
             Мои всѣ радости погребены.
   Лаврентій.                                                   Уймитесь!
             Какъ вамъ не стыдно? утоленье горя
             Не въ этихъ вопляхъ. Вы и небеса
             Имѣли долю въ обладаньи этой
             Душой прекрасною, теперь она
             Принадлежитъ всецѣло Небу, и
             Тѣмъ лучше для нея: свою въ ней долю
             Вы не умѣли уберечь отъ смерти;
             А небеса берутъ свою въ ней часть
             Въ жизнь вѣчную. Ей больше вы всего
             Высокаго искали положенья;
             Блаженство въ томъ вы видѣли ея,
             Чтобы она был ться
             Мнѣ до какого-нибудь дома здѣсь.
             Я изнемогъ! Чума на ваши домы!
             Я милостію ихъ пойду теперь
             На кормъ червямъ! Чума на ваши домы!

(Уходятъ Меркуціо и Бевволіо.)

РОМЕО.

             Меркуціо, мой другъ, мой вѣрный другъ
             И герцога ближайшій родственникъ
             Убитъ,-- и за меня убитъ, и честь моя
             Оскорблена Тибальтомъ, тѣмъ Тибальтомъ,
             Съ которымъ я -- въ родство вступилъ за часъ!...
             О, Юлія, твоя краса меня
             Изъ мужа въ женщину преобразила,
             Желѣзный мой характеръ размягчила!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Ромео и Бенволіо.

БЕНВОЛІО.

             О, Ромео! Меркуціо скончался!
             Ужъ благородный духъ за облаками!
             Какъ рано землю онъ презрѣлъ...
   

РОМЕО.

             О этотъ мрачный, черный день
             Впередъ далеко броситъ тѣнь!
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣ же и Тибальтъ.

БЕНВОЛІО.

             Вотъ бѣшеный Тибальтъ идетъ назадъ.
   

РОМЕО.

             И онъ живетъ, и торжествуетъ онъ!
             Меркуціо убитъ!-- Ступай, ступай
             На небеса разборчивая кротость!
             Да будетъ бѣшенство съ огнемъ во взорѣ
             Руководителемъ моимъ теперь!
             Тибальтъ! возьми обратно подлеца,
             Котораго ты мнѣ недавно далъ.
             Душа Меркуціо недалеко
             Теперь еще отъ насъ уйти успѣла, --
             И ждетъ она твоей души, Тибальтъ!
             Иль ты, иль я, иль оба мы должны
             За нимъ итти.
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                 Ты, мальчикъ жалкій, съ нимъ
             Соединишься.
   

РОМЕО.

                                           Это пусть рѣшитъ!

(Бьются; Тибальтъ надаетъ).

БЕНВОЛІО.

             Бѣги скорѣе, Ромео, бѣги!
             Весь городъ поднялся. Тибальтъ убитъ.
             Что ты стоишь, какъ будто оглашенный?
             Судъ герцога тебѣ предпишетъ смерть,
             Когда ты будешь схваченъ, -- о, бѣги,
             Бѣги скорѣй!
   

РОМЕО.

                                 Я случая игрушка!
   

БЕНВОЛЮ.

             Что жъ ты стоишь?

(Ромео уходитъ).

   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Бенволіо, Гражданинъ.

ГРАЖДАНИНЪ.

                                           Гдѣ тотъ, которыми быль
             Меркуціо убить? какой дорогой онъ,
             Тибальтъ, убійца, убѣжалъ?--
   

БЕНВОЛІО.

                                                               Вотъ здѣсь
             Тибальтъ лежитъ.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

                                           Во имя герцога
             Синьоръ, прошу васъ слѣдовать за мной.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣ же. Герцогъ со свитою; Монтэгю, Капулетъ, ихъ жены и проч.

ГЕРЦОГЪ.

             Гдѣ подлые зачинщики кровавой драки?
   

БЕНВОЛІО.

             О, благородный герцогъ! я могу
             Тебѣ сказать всѣ обстоятельства
             Несчастныя кровавой этой ссоры.
             Убійца храбраго Меркуціо,
             По крови близкаго тебѣ, -- вотъ онъ
             Лежитъ сраженъ рукою Ромео.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Тибальтъ, племянникъ мой! сынъ брата моего!
             Видъ горестный! Увы! племянникъ мой,
             Пролита кровь твоя!-- Ты правосуденъ,
             О герцогъ! ты -- за нашу кровь прольешь
             Кровь нашего врага!... Племянникъ мой!
             Племянникъ мой!
   

ГЕРЦОГЪ.

                                           Бенволіо! скажи
             Кто началъ ссору?
   

БЕНВОЛІО.

                                 Тотъ, кто здѣсь лежитъ,
             Поверженный рукою Ромео.
             Напрасно Ромео старался успокоить
             Словами мирными его, напрасно
             Ему напоминалъ онъ, какъ ничтожна
             Причина ссоры, представлялъ вашъ гнѣвъ...
             И это все такъ кротко, такъ смиренно,
             И даже униженно говорилъ.
             Но тщетно все: Тибальтъ неукротимый
             Былъ къ миру глухъ; онъ бросился мгновенно
             На храбраго Меркуціо съ мечемъ.
             Меркуціо разгорячился также; --
             Мечемъ своимъ онъ встрѣтилъ мечъ врага;
             Одной рукой съ небрежностью воинской
             Онъ отбивалъ напоръ холодной смерти,
             Другою жъ отсылалъ ее къ Тибальту
             Назадъ -- Тибальтъ искусно отражалъ.
             Остановитесь. Ромео кричалъ,
             Друзья остановитесь, разойдитесь
             И въ тотъ же мигъ быстрѣе словъ своихъ
             Въ средину ихъ онъ ринулся съ мечемь --
             И ловкою рукой мечи развелъ.
             Но между тѣмъ изъ-подъ руки его
             Тибальта мечъ коварный угодилъ
             Въ меркуціеву грудь... Тибальтъ ушель,
             Но вскорѣ воротился; Ромео
             Отмщеньемъ запылалъ тогда,-- и вотъ
             Быстрѣе молніи они схватились,
             И прежде, чѣмъ я мечъ свой вынуть могъ,
             Чтобъ ихъ разнять,-- Тибальтъ уже лежалъ
             Безжизненный, а Ромео ушелъ.
             Вотъ все, -- я ничего не утаилъ,
             И если я солгалъ, казни меня --
             Въ твоихъ рукахъ и жизнь, и смерть моя.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Онъ родственникъ убійцѣ, онъ пристрастенъ;
             Не правду онъ сказалъ: въ несчастной схваткѣ
             До двадцати здѣсь билось человѣкъ --
             И двадцать человѣкъ одну сгубили жизнь.
             Я правосудія прошу, о герцогъ!
             И ты его мнѣ долженъ оказать,
             Ты долженъ казнь убійцѣ предписать.
   

ГЕГЦОГЪ.

             Тибальта Ромео убилъ,
             Меркуціо сраженъ Тибальтомъ былъ!
             За эту драгоцѣнную мнѣ кровь
             Кто будетъ отвѣчать?
   

МОНТЕГЮ.

                                           Не Ромео --
             О, герцогъ! онъ былъ другъ Меркуціо;
             Онъ сдѣлалъ то, что сдѣлалъ-бы законъ:
             Его рукой Тибальтъ былъ умерщвленъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

             И Ромео за это изгоняемъ
             Немедленно изъ нашей мы земли!
             Вы ссоритесь,-- а мы за васъ страдаемъ.
             И кровный мой лежитъ въ своей крови.
             Отнынѣ буду глухъ для состраданья;
             Вы плачете, вы просите меня, --
             Но слезы не изгладятъ злодѣянья.
             И такъ не нужно слезъ: внимайте мнѣ!
             И мигъ одинъ въ моей землѣ
             Для Ромео послѣднее мгновенье.
             Несите трупъ. Исполнить появленье!
             Преступникъ тотъ, щадитъ кто преступленье.

(Уходятъ всѣ.)

   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Комната въ домѣ Капулета.

ЮЛІЯ, (одна).

             Скорѣй, скорѣй, огненноногіе,
             Къ жилищу Фебову скачите, кони!
             Когда бы Фаэтонъ, о кони, вами правилъ,
             Давно бы васъ онъ къ западу угналъ,
             Тѣнистая давно бъ настала ночь!
             О ночь, прибѣжище любви, приди
             И распусти свой занавѣсъ густой,
             Чтобы затмился взоръ идущихъ мимо,
             Чтобъ Ромео пришелъ въ мои объятья
             Невидимый, никѣмъ не осужденный!
             Любовникамъ довольно ужъ свѣтло
             Отъ блеска ихъ взаимной красоты!
             Ктому-жь, какъ говорятъ, слѣпа любовь --
             Что-жь можетъ съ ней дружнѣе ночи быть?
             Иди же ты, торжественная ночь,
             Какъ величавая жена, вся въ черномъ!
             И научи меня, какъ вмѣстѣ проиграть
             И выиграть въ таинственной игрѣ.
             Закрой меня, чтобы по видно было,
             Какъ мнѣ въ лицо бьетъ дѣвственная кровь;
             Закрой меня своей мантильей черной,
             И не снимай ея съ меня, пока
             Застѣнчивость любви моей пройдетъ,
             И долгъ святой смущать ея не будетъ!
             О ночь, приди!-- мой Ромео приди!
             Я жду тебя, ты день во тьмѣ ночной!
             На крыльяхъ ночи ты бѣлѣе будешь,
             Чѣмъ новый снѣгъ на вороновыхъ перьяхъ!
             Ночь милая, ночь полная любви.
             Ты, черноокая, иди, иди,
             И моего мнѣ Ромео подай!...
             А если онъ умретъ, возьми его;
             На звѣзды мелкія разрѣжь его:
             Онъ небо такъ роскошно озаритъ,
             Что цѣлый міръ тебя полюбитъ, ночь,
             Хвастливый день тебѣ свой тронь уступитъ.
             Я для себя купила домъ любви,
             Но жить въ него еще не перешла;
             Я куплена сама, по мой властитель
             Не взялъ еще меня, своей покупки.
             Мнѣ скученъ этотъ день, какъ ночь ребенку
             Нетерпѣливому на свѣтлый праздникъ,
             Въ который онъ сбирается надѣть
             Свою обновку въ первый разъ. Ахъ, няня!

(Входить няня съ веревочною лѣстницею).

             И вѣсти мнѣ несетъ. О, тотъ языкъ, который
             Лишь имя Ромео произнесетъ,
             Небеснымъ краснорѣчіемъ звучитъ!
             Ну что ты, милая, что скажешь няня?
             Что у тебя въ рукахъ? А, лѣстница,
             Что Ромео просилъ тебя достать...
   

НЯНЯ.

             Да, лѣстница!

(Бросаетъ лѣстницу на полъ).

ЮЛІЯ.

             А, горе мнѣ! скажи мнѣ, что случилось?
             Зачѣмъ свои ломаешь руки ты?
   

НЯНЯ.

             О горе намъ! онъ умеръ, умеръ, умеръ!
             Погибли мы, синьора, мы погибли!
             Несчастный день! онъ умеръ, онъ убитъ!
   

ЮЛІЯ.

             Ужели такъ завистлива судьба!
   

НЯНЯ.

             Нѣтъ не судьбу, а Ромео вините!
             О Ромео, о Ромео! кто бъ могъ
             Подумать? Ромео!
   

ЮЛІЯ.

                                           Что ты за дьяволъ --
             Что мучаешь меня такою пыткой?
             Въ самомъ аду такихъ мученій нѣтъ!
             Что? Ромео убилъ себя, убилъ?
             Скажи мни да, мнѣ только да одно --
             И этотъ звукъ мнѣ будетъ ядовитѣй,
             Чѣмъ смертоносный василиска взоръ.
             Иль я, иль этотъ звукъ, но вмѣстѣ мы
             Существовать не можемъ. Умеръ онъ?
             Скажи мнѣ да, и нѣтъ, когда онъ живъ;
             Отъ этихъ звуковъ жизнь моя зависитъ!
   

НЯНЯ.

             Я видѣла, вотъ этими глазами,
             Я рану видѣла -- помилуй Боже!
             Здѣсь, на груди его широкой рану!
             Трупъ бѣдный, жалкій трупъ, кровавый трупъ,
             И блѣдный, блѣдный будто пепелъ! весь
             Въ крови, въ крови, запекшейся крови...
             Я въ обморокъ упала...
   

ЮЛІЯ.

                                           Сердце, сердце!
             О, гдѣ теперь твое богатство? ты
             Банкрутъ теперь!...
             Въ тюрьму глаза: вамъ больше невидать!
             Свободы прахъ презрѣнный, въ прахъ разсыпься!
             Остановись, движенье, здѣсь... Одна
             Доска меня и Ромео придавитъ.
   

НЯНЯ.

             Тибальтъ, Тибальтъ! Ты такъ меня любилъ!
             Такъ вѣжливъ былъ! такъ благороденъ былъ!
             Я дожила тебя увидѣть мертвымъ!
   

ЮЛІЯ.

             Со всѣхъ сторонъ противный вѣтеръ дуетъ!
             Какъ? Ромео убитъ и мертвъ Тибальтъ!
             Любимый братъ! супругъ боготворимый!
             Не протрубила-ли послѣдняя труба?
             Кто жь живъ еще, когда двухъ этихъ нѣтъ?
   

НЯНЯ.

             Тибальта нѣтъ, -- а Ромео въ изгинньи
             За то, что онъ Тибальта умертвилъ.
   

ЮЛІЯ.

             О Боже! Ромео убилъ Тибальта?
   

НЯНЯ.

             Убилъ, убилъ! о горе! умертвилъ!
   

ЮЛІЯ.

             Змѣя, змѣя, сокрытая въ цвѣтахъ!
             Когда убѣжище дракона было
             Великолѣпно такъ! Злодѣй съ лицомъ
             Очаровательнымъ! Духъ злобный тьмы,
             Видъ духа свѣтлаго принявшій!...
             О, воронъ въ перьяхъ голубиныхъ, агнецъ,
             Исполненный свирѣпствомъ лютымъ волка!
             Презрѣнный духъ въ богоподобномъ тѣлѣ!
             Кто можетъ такъ себѣ противорѣчить?
             Природа, ты зачѣмъ сходила въ адъ,
             Духъ демона зачѣмъ, зачѣмъ впустила
             Ты въ рай земной прекраснѣйшаго тѣла?
             Видалъ ли кто-нибудь въ такой оправѣ
             Съ такимъ ужаснымъ содержаньемъ книгу!
             Обманъ въ такомъ великолѣпномъ храмѣ,
             Обманъ живетъ...
   

НЯНЯ.

                                           Ни правды нѣтъ, ни вѣры,
             Ни чести у мужчинъ; всѣ вѣроломны,
             Измѣнчивы, коварны и притворны!
             Эй, человѣкъ! дай мнѣ немного спирту.
             Всѣ эти горести, печали, слезы
             Меня состарятъ. Стыдъ, позоръ на Ромео!
   

ЮЛІЯ.

             Будь проклятъ твой языкъ за это слово!
             Позоръ! Нѣтъ, не рожденъ онъ для позора!
             Не смѣетъ стыдъ чела его коснуться.
             Стыдъ самъ-себя тогда бы устыдился!
             Чело его величественный тронъ
             Для повелительницы міра -- чести!
             Какимъ же я была животнымъ низкимъ,
             Когда его дерзнула порицать!
   

НЯНЯ.

             Вы хвалите того, кѣмъ брать вашъ былъ
             Убитъ?
   

ЮЛІЯ.

                       Такъ неужели жь я должна
             Супруга порицать? а! бѣдный мой супрутъ,
             Властитель мой! Теперь какой языкъ
             Благословлять твое названье будетъ,
             Когда ужъ я, твоя жена, жена,
             Неболѣе какъ три часа назадъ,
             Проклясть его успѣла!...
             Зачѣмъ же брата моего, негодный,
             Ты умертвилъ? но этотъ братъ хотѣлъ
             Супруга моего убить, -- назадъ,
             О слезы глупыя, назадъ теките
             Къ источнику -- Вы данники печали;
             Какою же ошибкой дань свою
             Приносите вы радости теперь?
             Тибальтъ хотѣлъ супруга моего
             Убить, но живъ супругъ -- убитъ Тибальтъ!
             Прекрасно все: о чемъ же плачу я?
             Но есть одна изъ всѣхъ ея вѣстей:
             Тибальта смерть ничто въ сравненьи съ ней!
             Какъ смертный грѣхъ духъ грѣшника тревожитъ,
             Такъ память мнѣ она гнететъ!
             Тибальтъ убитъ и изгнанъ Ромео;
             О, это изгнанъ, это слово изгнанъ
             Тибальтовъ десять тысячь умертвило!
             Конечно горестна Тибальта смерть,
             Но тутъ и все, и если горе любятъ
             Являться къ намъ со свитой бѣдъ другихъ,
             То для чего за этими словами:
             Тибальтъ убитъ, она мнѣ не сказала,
             Отецъ твой, или мать, иль даже оба?
             Обыкновенная была бъ тутъ горесть.
             Тибальтъ убитъ, и изгнанъ Ромео:
             И изгнанъ Ромео -- два эти слова
             Всѣхъ -- мать, отца, Тибальта, Ромео
             И Юлію, всѣхъ умертвили, всѣхъ!
             И изгнанъ Ромео, о въ этомъ словѣ
             Нѣтъ ни война, ни мѣры, ни предѣла!
             И слово бы напрасно захотѣло
             Всю полноту несчастья передать!
             Скажи мнѣ, гдѣ мои отецъ и мать?
   

НЯНЯ.

             Они надъ трупомъ все Тибальта плачутъ.
             Хотите-ли? я васъ къ нимъ приведу,
   

ЮЛІЯ.

             Не обмываютъ ли слезами ранъ его?
             Пусть плачутъ, пусть! поплачутъ, перестанутъ.
             Когда ихъ потоки слезъ ихъ всѣ изсякнутъ,
             И объ изгнаніи супруга моего
             Свои пролью. Теперь ты, няня, можешь.
             Унесть назадъ веревки эти всѣ.
             Бѣдняжка лѣстница -- жалка ты мнѣ!
             Ты не нужна теперь, ты не поможешь
             Притти ко мнѣ супругу моему.
             Обмануты мы, лѣстница, съ тобою!
             Въ изгнаньи онъ: ты не нужна ему;
             А я, не бывъ женой, умру вдовою.
             Я въ брачную постель теперь пойду,
             Не Ромео, а смерть я въ ней найду.
   

НЯНЯ.

             Ступайте въ комнату свою, а я
             Найду вамъ Ромео -- утѣшить васъ.
             Я знаю, гдѣ его теперь найти.
             Увидитесь вы съ нимъ,-- пойду скорѣй,
             Теперь онъ у Лоренцо.
   

ЮЛІЯ.

                                                     О, найди,
             Найди его. И пусть мой вѣрный рыцарь
             Надѣнетъ перстень мой: отдай ему.
             Проси его притти ко мнѣ проститься.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Жилище Лоренцо.

Ромео и Лоренцо.

ЛОРЕНЦО.

             Выдь, Ромео, о боязливый, выдь!
             Несчастье въ красоту твою влюбилось,
             И грозная судьбина нарекла
             Тебя своимъ супругомъ.
   

РОМЕО.

                                                     Мой отецъ,
             Что новаго? что герцогъ присудилъ?
             Какое же, невѣдомое мнѣ,
             Несчастіе со мной знакомства ищетъ?
   

ЛОРЕНЦО.

             Давно тебѣ несчастіе знакомо,
             Мой милый сынъ, ты слишкомъ друженъ съ нимъ.
             Я вѣсть тебѣ принесъ о герцогскомъ
             Рѣшеніи.
   

РОМЕО.

                                 Конечно, казнь -- не меньше --
             Мнѣ судъ властителя опредѣлилъ?
   

ЛОРЕНЦО.

             О нѣтъ! не столь жестокое рѣшенье
             Уста его тебѣ произнесли:
             Нѣтъ, не за смерть, а только на изгнанье
             Ты осужденъ.
   

РОМЕО.

                                           Га! какъ! изгнаніе?
             О, пощади меня: скажи, что смерть!
             Ужаснѣе безъ всякаго сравненья,
             Ужаснѣе изгнанье для меня,
             Чѣмъ смерть... О, Бога ради, мой отецъ,
             Не говори, не говори "изгнанье!"
   

ЛОРЕНЦО.

             Ты изъ одной Вероны только изгнанъ,
             Такъ успокойся же: вѣдь міръ великъ!
   

РОМЕО.

             Какой же міръ нашелъ ты внѣ Вероны?
             Внѣ стѣнъ ея -- чистилище, самъ адъ!
             Быть изгнану изъ стѣнъ Вероны -- значитъ
             Быть изгнану изъ міра -- умереть!
             Вотъ видишь ли изгнанье значить смерть
             Полъ ложнымъ именемъ, и называя
             Изгнаньемъ смерть, ты голову мнѣ рубишь,
             Съ улыбкой, топоромъ позолоченымъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             О смертный грѣхъ! какая грубая
             Неблагодарность! какъ?... твою вину
             Законы наши смертью наказуютъ,
             Но добрый принцъ, вступившись за тебя.
             Законъ смягчилъ, и слово это -- смерть
             Изгнаньемъ замѣнилъ -- и въ этомъ ты
             Не видишь милости?
   

РОМЕО.

                                           Какая милость?
             Да это приговоръ къ мученьямъ пытки!
             Гдѣ Юлія живетъ -- тамъ рай, тамъ небо!
             И даже самыя собаки, кошки,
             И всякое презрѣнное творенье
             Не лишено блаженства быть вблизи
             Отъ ней, а Ромео его лишенъ!...
             Почетнѣе, завидное и выше
             Жизнь мухи, чѣмъ моя, да! для нея
             Рукъ дивныхъ бѣлизна, рукъ Юліи
             Доступна, и она украдкой можетъ
             Амврозію похитить съ устъ ея,
             Съ тѣхъ цѣломудренныхъ и чистыхъ губокъ,
             Которыя, другъ къ другу прикасаясь,
             Отъ собственныхъ лобзаній пламенѣютъ;
             А Ромео не можетъ: онъ изгнанникъ!
             Я не могу -- а мухи, мухи могутъ!
             Они народъ свободный -- я изгнанникъ!
             Еще ль теперь ты станешь говорить,
             Что будто бы изгнаніе -- не смерть?
             Иль для того, чтобъ умертвить меня,
             Ты не нашелъ ни яду, ни ножа,
             И ничего другаго, кромѣ слова
             Ужаснаго" изгнанье"?... какъ!...изгнанье...
             Старикъ! въ аду проклятый это слово
             Съ стенаніемъ и воплемъ изрыгаетъ...
             О, какъ ты могъ, почтенный мужъ, мой другъ,
             Мой духовникъ, какъ могъ ты поразить
             Меня такимъ ужаснымъ словомъ? какъ,
             Скажи мнѣ, у тебя достало духу
             Произнести его?...
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Безумецъ ты, безумецъ!
             Дай вымолвить хоть слово мнѣ.
   

РОМЕО.

                                                               Нѣтъ, нѣтъ!
             Ты вновь заговоришь мнѣ объ изгнаньи!
   

ЛОРЕНЦО.

             Я средство дамъ тебѣ снести его:
             На философію тебѣ я укажу.
             На мудрую цѣлительницу ранъ;
             Ты съ ней найдешь въ изгнаньи утѣшенье.
   

РОМЕО.

             Опять изгнаніе! Пусть чортъ возьметъ
             Всю философію твою!-- Когда
             Она не можетъ Юлію создать,
             Перенести въ другое мѣсто городъ
             И герцога рѣшенье измѣнить,
             То философія твоя безплодна,
             Безсильна, не нужна, -- и больше ты
             Не говори объ ней ни слова мнѣ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Теперь я вижу, что безумцы глухи.
   

РОМЕО.

             Какъ мнѣ не быть глухимъ, когда вы слѣпы
             Вы -- мудрецы!
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Поговоримъ теперь
             О положеніи твоемъ.
   

РОМЕО.

                                           Не можешь ты
             И говорить о томъ. чего не чувствуешь!
             Когда бы ты такъ молодь былъ, какъ я,
             И еслибъ Юлія была твоею,
             И еслибъ ты, назвавъ ее супругой
             За полчаса, убійцей сталъ Тибальта,
             И такъ-же бъ изгнавъ былъ,-- тогдабь ты могъ
             Что хочешь говорить, рвать волосы
             На головѣ, и на полъ грянуться,
             Какъ я теперь, чтобы себѣ
             Заранѣе измѣрить гробъ на немъ!...
   

ЛОРЕНЦО.

             Вставь, вставь! Стучатся, добрый Ромео!
             Встань, скройся гдѣ-нибудь.
   

РОМЕО.

                                                     Нѣтъ, пѣть!
             Не скроюся, когда меня не скроютъ
             Моихъ вздыханій облака!
   

ЛОРЕЦО.

                                                     Ты слышишь,
             Стучатся... эй, кто тамъ?.... Встань, Ромео!
             Ты хочешь, чтобъ тебя схватили?... встань!
             Сейчасъ, сейчасъ!... Вставай скорѣй и скройся
             Вотъ въ эту дверь... Сейчасъ я отопру!...
             О какъ же ты упрямъ! Иду, иду!...
             Кто тамъ стучится такъ?... кто ты? откуда?
             Что надобно тебѣ?...
   

НЯНЯ, (за сценою.)

                                           Впустите прежде,
             А тамъ узнаете зачѣмъ и къ вамъ.
             Меня синьора Юлія прислала.
   

ЛОРЕНЦО.

             А если такъ, то милости прошу.
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Тѣ же и няня.

НЯНЯ.

             Ахъ, мужъ святой, скажи мнѣ мужъ святой,
             Гдѣ Ромео, супругъ моей синьоры?
   

ЛОРЕНЦО.

             Тамъ на полу: онъ опьянѣлъ отъ слезъ.
   

НЯНЯ.

             Ахъ точно такъ и съ госпожей моей,
             Вотъ точно такъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Плачевное
             Сочувствіе, и горестное сходство!
   

НЯНЯ.

             Вотъ точно такъ лежитъ она, рыдаетъ
             И плачетъ, плачетъ и рыдаетъ... Встаньте!
             Да встаньте же, не стыдноль: вы мужчина.
             Я васъ отъ Юліи, для Юліи
             Прошу, да встаньте-жь... Боже, какъ вы это
             Такъ глубоко упали въ горесть!...
   

РОМЕО.

                                                               Няня!
   

НЯНЯ.

             Ахъ, мой синьоръ, конецъ вашъ общій смерть!
   

РОМЕО.

             Объ Юліи ты говорила? Что,
             Скажи мнѣ, что не видитъ ли она
             Во мнѣ закоренѣлаго убійцу?
             Я нашего блаженства первый цвѣтъ
             Успѣлъ ужь кровью запятнать, и кровью
             Ей родственной. Скажи мнѣ, гдѣ она?
             И что она? Что говоритъ она?
   

НЯНЯ.

             О, ничего синьоръ, не говоритъ.
             Все плачетъ лишь она, все плачетъ, плачетъ;
             То броситея въ постель, то вскочить вдругъ,
             Зоветъ Тибальта,-- вдругъ воскликнетъ: Ромео!
             И бросится въ постель.
   

РОМЕО.

                                                     О, это имя
             Ее сражаетъ какъ ударъ смертельный!
             Такъ, этою рукой, которая
             Проклятымъ именемъ заклеймена,
             Убитъ былъ родственникъ ея. Старикъ
             Скажи мнѣ, о скажи, въ какой же части
             Скелета этого названіе
             Мое живетъ? скажи, чтобы я могъ
             Опустошить жилище ненавистное.

(Извлекаетъ мечь.)

ЛОРЕНЦО.

             Останови неистовую руку!
             Мужчина-ль ты? по образу мужчина, --
             Твои-жъ рыданья -- женскія рыданья;
             Твои поступки звѣря обличаютъ;
             Во образѣ мужчины, женщина
             Ты безобразная; иль лучше -- звѣрь
             Полъ видомъ женщины и мужа вмѣстѣ.
             Ты удивилъ меня, клянусь Францискомъ!
             Я почиталъ тебя благоразумнѣй!
             Тибальта ты убилъ, теперь себя
             Ты хочешь умертвить, свою супругу,
             Которая въ тебѣ лишь и живетъ.
             Ты надъ рожденіемъ своимъ, надъ небомъ
             И надъ землей ругаешься. Въ тебѣ
             И небо и земля черезъ рожденье
             Слились, какъ въ человѣкъ, воедино;
             И цѣлое прекрасное ты хочешь
             На части раздробить. Стыдись, стыдись
             Позорить ты и тѣла красоту,
             И умъ твой, и любовь. Какъ ростовщикъ,
             Имѣя множество вещей въ залогѣ,
             Хранитъ ихъ всѣ безъ пользы для себя.
             Такъ точно красота, любовь и умъ
             Въ тебѣ внѣ назначенья своего.
             Твое столь благородное лицо
             Фигурѣ восковой теперь подобно:
             Въ немъ силы мужеской нисколько нѣтъ.
             Своей любви торжественную клятву
             Ты обратилъ въ кощунство, убивая
             То существо, которое любить
             Ты далъ обѣтъ; твой умъ, который долженъ
             Быть украшеніемъ твоей любви,
             Твоей наружности, и управлять
             Какъ той такъ и другой, забылъ себя;
             Обезобразился въ своемъ правленьи;
             Онъ пороху теперь подобенъ сталъ
             Въ рукахъ у неискуснаго солдата,
             Невѣжествомъ твоимъ воспламененный
             И причинившій смерть тебѣ, тому,
             Кому-бъ защитой долженъ быть всегдашней.
             Опомнись, встань! Жива твоя супруга,
             А за нее сейчасъ ты умиралъ;
             Тебѣ неимовѣрно служитъ счастье.
             Тибальтъ хотѣлъ тебя убить, а ты
             Убилъ его,-- и это также счастье.
             Законъ, тебѣ грозившій смертной казнью.
             Сталъ другъ твой, и тебѣ опредѣлилъ
             Изгнанье вмѣсто смерти: счастье также.
             Ты осѣненъ благословеньемъ свыше,
             И за тобой ухаживаетъ счастье.
             А ты какъ дѣвочка упрямая,
             Капризная изволишь губы дуть
             И на судьбу и на любовь свою.
             Эй берегись! чтобъ не было и худо!
             Иди же ты теперь къ своей супругѣ,
             Какъ вы условились,-- утѣшь ее!
             Однакоже, смотри, не медли тамъ,
             А то бѣда:-- 'Когда разставятъ стражу,
             Тебѣ отсель пробраться будетъ трудно.
             Ты въ Мантуѣ до той поры пробудешь,
             Когда намъ можно будетъ сдѣлать гласнымъ
             Вашъ бракъ, и домы ваши примирить,
             И испросить у герцога прощенье.
             И возвратишься ты въ свою Верону,--
             Тогда ты будешь веселъ, счастливъ
             И во сто разъ счастливѣй, веселѣй,
             Чѣмъ горестенъ теперь. Ступай ты, ниня,
             Ступай впередъ, и кланяйся синьорѣ;
             Скажи ей, чтобъ она всѣхъ въ домѣ спать
             Скорѣе постаралась уложить.
             Не трудно сдѣлать это ей: ихъ всѣхъ,
             Я думаю, тяжелая печаль
             Ужь убаюкала. Вслѣдъ за тобой
             Пойдетъ и Ромео.
   

НЯНЯ.

                                           Ахъ, Боже мой!
             Какъ хорошо: я бъ слушала всю ночь;
             Ужъ видно, что ученый говоритъ.
             Синьоръ, я госпожѣ моей скажу,
             Что вы идете къ ней за мною вслѣдъ.
   

РОМЕО.

             Скажи. Да не забудь сказать ей также,
             Чтобъ приготовилась она бранить меня.
   

НЯНЯ.

             Она велѣла вамъ отдать кольцо.
             Синьоръ. Поторопитесь, времени
             Теперь терять не должно: поздно ужь.

(Уходятъ.)

РОМЕО.

             Какъ оживилъ меня подарокъ этотъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ступай, ступай! да будетъ Богъ съ тобою!
             Отъ этого судьба твоя зависитъ.
             Смотри-же -- до свѣта оставь Верону,
             До той поры, когда разставятъ стражу.
             Въ противномъ случаѣ переодѣнься.
             Ты поселишься въ Мантуѣ, а я
             Найду служителя здѣсь твоего,
             И буду съ нимъ увѣдомлять тебя
             По временамъ о всемъ, что здѣсь случится.
             Дай руку мнѣ, ужь поздно, другъ прощай!
   

РОМЕО.

             Мнѣ грустно бы съ тобой разстаться было,
             Когда-бъ меня отсюда вызывало
             Не высочайшее блаженство въ мірѣ.
             Прощай.

(Уходятъ).

   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Комната въ домѣ Капулета.

Входить Капулетъ, синьора Капулетъ и Парисъ.

КАПУЛЕТЪ.

             Такъ выпали несчастливо дѣла,
             Что съ нашей дочерью мы не успѣли
             Поговорить и взять ея согласье.
             Вотъ видите ль: она любила очень
             Двоюроднаго брата своего,
             Тибальта, ну и я любилъ его;
             Что жь дѣлать! всѣ для смерти мы родились.
             Теперь ужь слишкомъ поздно, и она
             Внизъ не сойдетъ. Я бъ самъ, повѣрьте мнѣ,
             Давно бы ужь въ своей постели былъ,
             Когда бъ не вы и не бесѣда съ вами.
   

ПАРИСЪ.

             Не кстати въ это горестное время,
             Я знаю, думать мнѣ о сватовствѣ.
             Синьора, доброй ночи; мой поклонъ
             Синьорѣ Юліи.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Я передамъ
             Привѣтъ вашъ Юліи, и завтра же
             По утру я съ ней стану говорить...
   

КАПУЛЕТЪ.

             Ужь за согласье дочери моей
             Я отвѣчаю вамъ, синьоръ Парисъ.
             Я думаю, что мнѣ она во всемъ
             Послушна будетъ что я говорю?
             Тутъ мало -- думаю: я убѣжденъ.
             Жена, ты погоди теперь ложиться --
             Сходи-ка прежде къ ней, и дай ей знать
             О предложеньи сына моего
             Париса, да скажи ей, слышитъ-ли,
             Что въ середу,-- нѣтъ погоди, постой...
             Какой день нынче?
   

ПАРИСЪ.

                                           Понедѣльникъ нынче.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Э! понедѣльникъ! ха, ха, ха! Такъ нѣтъ же, нѣтъ,
             Нѣтъ, въ середу ужъ слишкомъ скоро будетъ,
             Такъ ужь въ четвергъ. Скажи ей, что въ четвергъ
             Она должна съ Парисомъ въ бракъ вступить.
             Вы, графъ, что скажете? что? нравится
             Поспѣшность эта вамъ... Мы, знаете,
             Не будемъ слишкомъ много шуму дѣлать;
             Два три не больше друга, а не то
             Подумаютъ пожалуй, что Тибальта
             Не потревожила васъ смерть;-- и такъ
             Мы пригласимъ полдюжину друзей,
             И все съ концемъ. Ну что вы скажете
             О четвергѣ?
   

ПАРИСЪ.

                                 Синьоръ, я бы желалъ,
             Чтобы четвергъ былъ завтра-же.
   

КАПУЛЕТЪ.

                                                               Ну ладно!
             Теперь ступайте съ Богомъ. Такъ въ четвергъ.
             Сходи же къ Юліи теперь, жена,
             И дай ей знать, что свадьбу мы въ четвергъ
             Хотимъ сыграть.-- Прощайте графъ, прощайте.
             Огня мнѣ въ комнату! Теперь такъ поздно,
             Что скоро будетъ рано. Ну прощайте.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Комната Юліи.

Ромео и Юлія.

ЮЛІЯ.

             Не торопись, еще не скоро день:
             То соловей, не жаворонокъ, вѣрь,
             Пугливый слухъ твой пѣньемъ поразилъ
             Онъ по ночамъ всегда поетъ за томъ
             Громадномъ деревѣ,-то соловей.
             Повѣрь мнѣ другъ, то соловей пропѣлъ.
   

РОМЕО.

             То жаворонокъ пѣлъ, -- предвѣстникъ утра,
             Не соловей, о, милая, взгляни --
             Ты видишь ли какъ на востокѣ свѣтъ
             Завистливый разсѣкъ тѣ облака.
             Сгорѣли ужъ ночныя свѣчи,-- день
             Веселый всталъ и силится подняться
             Надъ этими туманными горами,
             Уйду такъ буду живъ, останусь -- смерть.
   

ЮЛІЯ.

             Тотъ свѣтъ не свѣтъ дневной, я знаю, знаю.
             То посланный отъ солнца метеоръ
             Свѣтить тебѣ въ твоемъ ночномъ пути.
             Останься жъ другъ; еще уйти успѣешь.
   

РОМЕО.

             Такъ пусть меня возьмутъ, пусть повлекутъ
             На смерть меня -- останусь! Я доволенъ.
             Такъ Юлія моя желаетъ. Точно --
             Тотъ сѣрый свѣтъ не утра сѣрый глазъ,
             То отблескъ блѣдный Цинтіи чела.
             Не жаворонокъ, нѣтъ, а соловей
             Небесный сводъ такъ громко огласилъ.
             Я не уйду, остаться я хочу!
             Ну, смерть, добро пожаловать, я радъ;
             Такъ хочетъ Юлія... Итакъ, мой другъ...
             Давай же говорить, не скоро день.
   

ЮЛІЯ.

             Нѣтъ, нѣтъ! ужъ наступаетъ онъ. Бѣги,
             Бѣги скорѣй, бѣги. То жаворонокъ,
             Онъ выводилъ свою нестройную
             И непріятную для слуха пѣснь.
             Вотъ говорятъ, что жаворонокъ дѣлитъ
             На сладкіе аккорды пѣснь свою;
             Не правда, нѣтъ! Онъ раздѣляетъ насъ.
             Повѣрье есть, что жаворонокъ будто
             Глазами съ жабой помѣнялся.
             О какъ бы я желала, чтобы онъ
             И голосомъ съ ней также помѣнялся:
             Изъ рукъ моихъ твою онъ вырываетъ,
             Предвѣстникъ дня, тебя онъ изгоняетъ!
             Бѣги: востокъ свѣтлѣе и свѣтлѣй!
   

РОМЕО.

             Намъ небосклонъ тѣмнѣе и тѣмнѣй.
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Тѣ же и Няня.

НЯНЯ.

             Синьора!
   

ЮЛІЯ.

                                 Няня!
   

НЯНЯ.

             Къ вамъ матушка идетъ. Ужъ разсвѣтаетъ,
             Смотрите, берегитесь вы, синьора.

(Уходитъ.)

ЮЛІЯ.

             И такъ, окно, ты день ко мнѣ впусти,
             Жизнь выпусти.
   

РОМЕО.

                                 Прощай, прощай!
             Лишь поцѣлуй одинъ и я спущусь.

(Ромео спускается).

ЮЛІЯ.

             Такъ ты ушелъ? любовь моя, мой другъ.
             Властитель мой! О, каждый день въ часу
             Увѣдомлять меня ты долженъ о себѣ:
             Да, для меня отнынѣ много дней
             Въ минутѣ каждой будетъ. Если такъ,
             Стара же буду я, когда увижу
             Вновь Ромео, супруга моего.
   

РОМЕО.

             Прощай, не упущу ни одного
             Я случая прислать тебѣ привѣтъ,
             Любовь моя.
   

ЮЛІЯ.

                                 О Ромео, скажи
             Какъ думаешь,-- увидимся вѣдь мы?
   

РОМЕО.

             Не сомнѣваюсь я -- и, знаешь другъ,
             Со временемъ всѣ наши горести
             Послужатъ намъ предметомъ разговоровъ:
             Какъ будетъ сладко намъ ихъ вспоминать!
   

ЮЛІЯ.

             О Боже мой! какой во мнѣ зловѣщій духъ!
             Ты кажешься мнѣ мертвецомъ теперь,
             Стоя внизу, иль зрѣніе мое
             Обманчиво, иль очень блѣденъ ты.
   

РОМЕО.

             О Юлія, повѣрь: для глазъ моихъ
             Ты также мертвой блѣдностью покрыта.
             Кровь нашу горесть пьетъ... Прощай, прощай!

(Ромео уходитъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Юлія и синьора Капулетъ.

ЮЛІЯ.

             Судьба, судьба! тебя непостоянной
             Зовутъ: чего жь ты хочешь отъ него,
             Отъ Ромео: онъ славенъ постоянствомъ.
             Такъ будь же ты, судьба непостоянна
             И не удерживай его надолго,
             А поскорѣй назадъ пришли ко мнѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Что, Юлія? ты встала ужь.
   

ЮЛІЯ.

                                                     Кто это?
             Никакъ то мать моя? Что это значитъ
             Такъ поздно не легла? Такъ рано встала?
             Что въ этотъ часъ ее ко мнѣ приводитъ.

(Входитъ синьора Капулетъ).

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Что Юлія, что скажешь ты?
   

ЮЛІЯ.

                                                     Синьора,
             Я дурно чувствую себя.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                                     Все плачешь
             О смерти брата своего Тибальта?
             Не хочешь ли слезами ты его
             Поднять изъ гроба. Еслибъ и могла
             Поднять, то не могла бы оживить.
             Умѣренная горесть обличаетъ
             Любовь,-- печаль излишняя всегда
             О глупости свидѣтельствуетъ нашей.
   

ЮЛІЯ.

             Такъ ощутительна моя утрата,
             Я не могу не плакать...
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Такъ утрату
             Ты больше ощутишь, и все таки
             Не ощутишь утраченнаго друга..
   

ЮЛІЯ.

             Утрату чувствуя съ такою силой,
             Я только и могу о другѣ плакать.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             О Юлія, я вижу плачешь ты
             Не столько отъ того, что онъ убитъ,
             Какъ отъ того, что тотъ подлецъ живетъ,
             Который умертвилъ его.
   

ЮЛІЯ.

                                                     Подлецъ?
             Какой подлецъ, синьора?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                                     Ромео!
   

ЮЛІЯ.

             Подлецъ и Ромео, ахъ, сколько миль
             Ихъ отдѣляетъ отъ Вероны. Пусть
             Проститъ его Господь, а я прощаю
             Отъ всей души, никто еще, какъ онъ,
             Не волновалъ души моей и сердца.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             И потому, что онъ еще живетъ,
             Убійца!
   

ЮЛІЯ.

                                 Да, синьора, что живетъ,
             Такъ далеко отъ рукъ моихъ... О, я
             Желала бы одна отмстить ему
             За смерть Тибальта.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           Мы отмстимъ, небойся!
             И такъ не плачь, я въ Мантую пошлю.
             Гдѣ онъ живетъ теперь, изгнанникъ низкій...
             Я знаю одного тамъ человѣка,
             Который у гоститъ его такимъ напиткомъ
             Что скоро онъ къ Тибальту отойдетъ.
             Надѣюсь я, что ты довольна будешь.
   

ЮЛІЯ.

             О нѣтъ, не буду я довольна, нѣтъ!
             Пока его я не увижу... мертвымъ!
             Тибальта смерть терзаетъ сердце мнѣ:
             О еслибъ вы нашли кого нибудь, синьора,
             Свести къ нему мой ядъ; о страшный ядъ
             Составлю я, и Ромео, его
             Принявъ, въ минуту бы заснулъ спокойно!
             Какъ тяжко слышать мнѣ его названье
             И не летѣть къ нему... чтобъ отомстить
             На тѣлѣ Ромео Тибальта смерть!
   

СИНЬОРА КАПУЛЬГЬ.

             Составь свой ядъ, найду я человѣка.
             Теперь, дитя мое, скажу тебѣ
             Повеселѣе, новость.
   

ЮЛІЯ.

                                           Кстати, кстати.
             Веселая во дни печали новость; --
             Какая же, прошу я васъ, синьора?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Да, да! дитя мое, въ отцѣ своемъ
             Имѣешь ты заботливаго друга;
             Чтобъ вывесть изъ тоски твоей тебя,
             Онъ праздникъ неожиданный тебѣ
             Готовитъ, дочь.
   

ЮЛІЯ.

                                 Синьора, что за праздникъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Дитя мое, въ четвергъ поутру рано
             Цвѣтъ нашего дворянства, благородный
             И юный графъ Парисъ тебя во храмѣ
             Петра -- своей супругой назоветъ,
             Веселою супругой.
   

ЮЛІЯ.

                                           Нѣтъ, клянусь
             Петровымъ храмомъ и Петромъ самимъ,
             Не буду я веселою супругой.
             Мнѣ удивительна поспѣшность эта:
             Какъ можетъ онъ искать моей руки,
             Не получивъ согласья моего!
             Я васъ прошу, скажите моему
             Отцу, что не хочу и въ бракъ вступать,
             Что еслибъ должно было мнѣ избрать
             Себѣ супруга, то скорѣй бы я
             Избрала Ромео -- вы знаете
             Какъ онъ мнѣ милъ -- чѣмъ этого Париса.
             Да это точно новость для меня.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Отецъ твой самъ идетъ сюда, скажи
             Ему сама, что мнѣ сказала ты,
             И посмотри, какъ приметъ это онъ.
   

ЯВЛЕНІЕ XV.

Тѣ же, Капулетъ и няня.

КАПУЛЕТЪ.

             Когда закатится за западъ солнце,
             На землю падаетъ роса...
             Когда же закатилась жизнь Тибальта,
             Дождь ливмя льетъ...
             Какъ, ты еще все плачешь, дочь? все плачешь?
             Твой дождь часъ-отъ-часу сильнѣй, сильнѣй!
             Изъ маленькой своей особы, дочь,
             Ты дѣлаешь подобье моря, лодки
             И вѣтра наконецъ. Твои глаза
             Могу назвать я моремъ: въ нихъ я вижу
             Приливы и отливы бурныхъ слезъ
             А тѣло -- лодкою средь моря слезъ.
             Порывы же твоихъ вздыханій -- вѣтеръ;
             Свирѣпствуютъ ужасно вѣтръ и море,
             И ежели они не усмирятся,
             То лодочка разбитая грозой
             Должна погибнуть. "У жена, ну что?
             Сказала ли ей ты рѣшенье наше?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Сказала я, синьоръ; она не хочетъ,
             И васъ благодаритъ. О, лучше бы
             Безумная вступила съ гробомъ въ бракъ!
   

КАПУЛЕТЪ.

             Постой, жена! дай мнѣ догнать тебя.
             Какъ, какъ? она не хочетъ? какъ? она
             Неблагодарною быть смѣетъ, a?
             Такъ эта дрянь и не гордится тѣмъ,
             Что благороднаго Париса я
             Въ супруги выбралъ ей? Она себя
             Не назвала счастливѣйшей на свѣтѣ?
   

ЮЛІЯ.

             Я этимъ не горжусь, вы угадали;
             Но благодарна я; -- гордиться тѣмъ
             Я не могу, въ чемъ вижу зло себѣ,
             Но я за зло могу благодарить,
             Когда его источникъ есть -- любовь!
   

КАПУЛЕТЪ.

             Что, что такое, что? ты умничать
             Изволишь, -- а? Что это значить все?
             Горжусь и благодарна я и нѣтъ,
             Не благодарна я и не горжусь.
             Эй душенька, смотри! Не нужно-мнѣ
             Ни благодарности, ни гордости твоей!
             Разправь-ка деликатные свои
             Суставы, -- къ четвергу готова будь
             Итти во храмъ Петра съ Парисомъ,-- слышишь?
             Иль я тебя на петлѣ потащу.
             Прочь отъ меня ты, блѣдная дѣвчонка,
             Негодное, проклятое изчадье!
   

          СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Фай, фай! что ты, въ умѣ ли ты своемъ!
   

ЮЛІЯ.

             Мой добрый батюшка, я на колѣняхъ
             Молю васъ выслушать меня съ терпѣньемъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Пусть чортъ тебя возьметъ, негодная
             И своевольная дѣвчонка! Слушай,
             Не раздражай меня, готова будь
             Итти въ четвергъ съ Парисомъ въ церковь, или
             И на глаза не попадайся мнѣ.
             Не возражай, не отвѣчай, молчи...
             Зудить моя рука. Ну вотъ, жена,
             Съ тобой всегда жалѣли мы, что Богъ
             Одно лишь дѣтище оставилъ намъ.
             Теперь благодарю Его за это!
             Намъ въ наказанье Богъ ее послалъ.
             Пусть чортъ тебя возьметъ, изчадье ада.
   

НЯНЯ.

             Господь ее спаси! Вамъ грѣхъ, синьоръ,
             Такъ обращаться съ ней.
   

КАПУЛЕТЪ.

                                                     Ты что, ты что?
             Синьора мудрость,-- ты то что? Держи
             Покрѣпче свой языкъ, или ступай
             Съ нимъ къ кумушкамъ своимъ и тамъ болтай.
   

НЯНЯ.

             Я словомъ не ушибла никого.
   

КАПУЛЕТЪ.

             О, Господи! спаси насъ и помилуй!
   

НЯНЯ.

             Да развѣ ужъ нельзя и говорить?
   

КАПУЛЕТЪ.

             Молчи болтунья глупая; молчать!
             Ступай-ка лучше къ кумушкамъ своимъ
             И важничай тамъ съ ними за стаканомъ;
             Здѣсь не нуждаются въ твоихъ совѣтахъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Ты очень вспыльчивъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

                                           Господи Ты, Боже!
             Отъ этого могу я обезумѣть,
             Днемъ, ночью, дома и въ чужихъ людяхъ,
             Во снѣ и наяву одна была
             Забота у меня найти ей мужа...
             И вотъ теперь, когда и ей нашелъ
             Супруга знатнаго происхожденья,
             Въ союзѣ кровномъ съ герцогомъ самимъ,
             Богатаго, прекраснаго собой
             И съ головы до ногъ, какъ говорятъ,
             Осыпаннаго счастія дарами, --
             Ну словомъ лучше пожелать нельзя...
             И что же? глупая дѣвчонка, кукла
             Плаксивая невидитъ въ этомъ счастья,
             И говоритъ: я замужъ не хочу,
             Я не люблю, я слишкомъ молода,
             Прошу меня уволить, извините.
             Ну, хорошо,-- я извиню тебя!
             Ступай, кормись, гдѣ хочешь, у меня
             Нѣтъ въ домѣ мѣста для тебя; ступай!
             Обдумай же теперь: шутить, ты знаешь,
             Я не люблю,-- четвергъ не далеко,
             На сердце руку и обдумай. Хочешь
             Моею быть -- отдамъ тебя Парису.
             А если нѣтъ, я выгоню тебя,
             Будь нищею, подъ окнами таскайся
             И голодай,-- умри за улицѣ!
             Клянусь душой! я никогда тебя
             Своею дочерью не назову,
             И изъ того, что мнѣ принадлежитъ,
             Повѣрь, ты не получишь ничего.
             Обдумай же, я твердый, своемъ рѣшеньи.

(Уходитъ.)

ЮЛІЯ.

             О Боже, Боже мой, ужели съ облаковъ
             Во глубь моихъ мученій не проникнетъ
             Взоръ состраданія. О, мать моя,
             Не отвергай меня, не отвергай,
             Отсрочь мнѣ этотъ бракъ на мѣсяцъ лишь
             Лишь не надолго, еслижъ нѣтъ, то пусть
             Мнѣ ложе брачное готовятъ тамъ,
             Гдѣ положенъ Тибальта трупъ кровавый!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Не говори со мной объ этомъ, я
             Ни слова не скажу, что хочешь дѣлай,
             Мнѣ до тебя нѣтъ дѣла никакого.

(Уходить.)

ЮЛІЯ.

             Творецъ! О, няня! посовѣтуй мнѣ.
             Какъ мнѣ спастись... Супругъ мой на землѣ,
             На небѣ клятва, данная супругу...
             Какъ ей теперь ко мнѣ сойти назадъ?
             Супругъ одинъ, покинувъ землю, можетъ
             Сослать ее обратно мнѣ. О, няня!
             Утѣшь меня... О горе, горе!... Небо,
             За что на слабое созданье ты
             Обрушило такую тяжесть. Няня.
             Что скажешь ты? ужели у тебя
             Нѣтъ никакого радостнаго слова,
             И никакого утѣшенья, няня.
   

НЯНЯ.

             О, какъ не быть! послушайте меня:
             Вѣдь Ромео теперь въ изгнаньи; руку
             На отсѣченіе даю, что онъ
             Не будетъ смѣть здѣсь снова показаться,
             Чтобъ объявить на васъ свои права;
             А еслибъ и дерзнулъ на это онъ,
             То не иначе какъ тайкомъ, украдкой.
             Теперь при обстоятельствахъ такихъ,
             Вы лучшаго не можете придумать,
             Какъ вытти за Париса. Ахъ, синьора,
             Что это за любезный кавалеръ!
             Вашъ Ромео,-- дрянь просто передъ нимъ!..
             Какъ взоръ орла, синьора, взоръ его
             И проницателенъ и быстръ и свѣжъ.
             Повѣрьте совѣсти моей, синьора,
             Вашъ бракъ второй счастливѣй будетъ; лучше,
             Гораздо лучше онъ, чѣмъ первый бракъ.
             Да еслибъ и не такъ--что жъ толку въ немъ.
             Супругъ вашъ первый умеръ, право лучше,
             Когда бы умеръ онъ, вѣдь онъ для васъ
             Не служитъ ни къ чему, что пользы въ немъ?
   

ЮЛІЯ.

             Отъ сердца ли ты говоришь?
   

НЯНЯ.

                                                               Отъ сердца,
             И отъ души, когда жь не такъ, пусть Богъ
             И душу мнѣ и сердце проклянетъ.
   

ЮЛІЯ.

             Аминь.
   

НЯНЯ.

                       Къ чему аминь сказали вы?
   

ЮЛІЯ.

             Чудесно ты утѣшила меня!
             Ступай, и отъ меня скажи синьоръ,
             Что оскорбивъ отца, рѣшилась я
             Итти раскаятся въ грѣхахъ моихъ,
             На исповѣдь къ монаху Францисканцу.
   

НЯНЯ.

             Я доложу, вы вздумали прекрасно.

(Уходитъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XVI.

Юлія. (одна).

             Проклятая, коварный, злобный дьяволъ!
             Изъ двухъ твоихъ грѣховъ, который больше --
             Совѣтъ ли злой презрѣть святую клятву,
             Иль то, что ты супруга моего
             Дерзнула порицать тѣмъ языкомъ,
             Которымъ столько тысячъ разъ его
             Превозносила всѣхъ на свѣтѣ выше?
             Ступай совѣтница! отнынѣ ты
             И грудь мои раздѣлены навѣки.
             Теперь пойду въ Лоренцо я; когда
             Лоренцо мнѣ помочь не будетъ въ силахъ,
             Найду въ себѣ я силу умереть.
   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНІЕ I.

Келья Лоренцо.

Лоренцо и Парисъ.

ЛОРЕНЦО.

             Въ четвергъ, синьоръ? ужъ это слишкомъ скоро.
   

ПАРИСЪ.

             Отецъ мой, Капулетъ, желаетъ такъ,
             Не мнѣ его поспѣшность замедлять.
   

ЛОРЕНЦО.

             Вы говорите, неизвѣстно вамъ,--
             Какъ думаетъ она сама объ этомъ.
   

ПАРИСЬ.

             Я потому не говорилъ объ этомъ,
             Что въ горести она теперь безмѣрной
             По случаю тибальтова убійства.
             Въ обители стенанія и плача
             Не улыбается любви богиня.
             Отецъ ея боится, чтобъ она
             Подъ бременемъ тоски своей не пала,
             И бракъ нашъ для того онъ ускоряетъ,
             Чтобы сдержать потоки слезъ ея.
             Которыя сильнѣй всегда бываютъ
             Въ уединеніи. Такъ вотъ причина
             Поспѣшности: вы знаете ее.
   

ЛОРЕНЦО (въ сторону.)

             О лучше бъ я не зналъ, что остановкой
             Должно ей быть! Смотрите вонъ идетъ
             Сюда сама синьора; вотъ она.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣ же и Юлія.

ПАРИСЪ.

             Какъ счастливо мы встрѣтились теперь,
             Моя владычица, моя супруга!
   

ЮЛІЯ.

             Я буду тѣмъ, чѣмъ вы меня назвали,
             Когда супругой вашей буду я.
   

ПАРИСЪ.

             И это будетъ, непремѣнно быть
             Должно въ четвергъ.
   

ЮЛІЯ.

             Что быть должно, то будетъ.
   

ПАРИСЪ.

             Вотъ это истина.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Скажите, вы
             На исповѣдь пришли къ отцу святому?
   

ЮЛІЯ.

             Нѣтъ, не къ нему, а къ вамъ, когда бы я
             На вашъ вопросъ отвѣтъ дала.
   

ПАРИСЪ.

                                                               И отъ него
             Не скройте же, что любите меня.
   

ЮЛІЯ.

             Отъ васъ не скрою я,-- люблю его.
   

ПАРИСЪ.

             Увѣренъ я, что вы признаетесь
             Въ любви ко мнѣ.
   

ЮЛІЯ.

                                           О если это такъ,
             То болѣе цѣны въ моемъ признаньи будетъ,
             Когда его я сдѣлаю заочно,
             Чѣмъ вамъ въ лицо.
   

ПАРИСЪ.

                                           Бѣдняжечка, твое
             Прекрасное лицо отъ горькихъ слезъ
             Жестоко пострадало.
   

ЮЛІЯ.

                                           О, не много
             У моего лица отняли слезы!
             Кто не богатъ, не много тотъ теряетъ.
   

ПАРИСЪ.

             Вы оскорбляете лицо свое
             Словами этими гораздо больше,
даже не попытался чѣмъ-нибудь заслужить мою любовь, а день свадьбы уже назначенъ. Прошу васъ, синьора, скажите моему отцу и повелителю, что я не хочу еще выходить замужъ, а если-бы и рѣшилась, то скорѣе вышла-бы за ненавистнаго мнѣ, какъ вамъ извѣстно, Ромео, чѣмъ за Париса. Извѣстіе это, если и не радостное, то вполнѣ неожиданное.
   С-а Капулетти. Вотъ идетъ отецъ. Скажи это ему сама и увидишь, какъ приметъ онъ твой отвѣтъ (Входитъ Капулетти и кормилица).
   Капулетти. Когда закатывается солнце, изъ земли всегда выступаетъ роса. Вотъ закатилась жизнь сына моего брата и вызвала цѣлые потоки слезъ. Ну, что, моя дѣвочка, или, скорѣе, моя водосточная труба, все еще разливаешься? Своею маленькою особою ты напоминаешь разомъ и ладью, и море, и вѣтеръ, потому что глаза твоя, въ такомъ изобиліи проливающіе слезы, можно назвать моремъ; твое шаткое тѣло -- ладьею, колеблемою волнами соленой влаги, а твои глубокіе вздохи -- буйнымъ вѣтромъ, который, состязаясь съ слезами, какъ онѣ состязаются съ нимъ, непремѣнно разобьютъ утлую твою ладью, если не наступитъ нежданное затишье. Жена, передала ты ей наше рѣшеніе?
   С-а Капулетти. Передала, но благодарности отъ нея не жди. Она, глупенькая, говоритъ, что скорѣе готова повѣнчаться со смертью, чѣмъ съ Парисомъ.
   Капулетти. Постой, постой, жена!.. Ничего ровно не понимаю. Говоритъ, что скорѣе повѣнчается со смертью... и намъ отказываетъ въ благодарности?.. Развѣ она не гордится, не считаетъ себя не въ мѣру осчастливленною, что мы ей, нисколько не заслуживающей подобной чести, выбрали такого завиднаго жениха?
   Джульетта. За ваши заботы обо мнѣ, я вамъ благодарна, но нисколько не горжусь вашимъ выборомъ. Любить того, кто мнѣ противенъ, я не могу, но не могу не быть благодарной даже за причиненныя мнѣ страданія, доказывающія только вашу любовь ко мнѣ.
   Капулетти. Что-же это за нелѣпая логика? -- разомъ и благодарна, и не благодарна? -- горжусь и благодарю, а затѣмъ -- и не горжусь, и не благодарю? Слушай ты, мелюзга! -- благодарна ты или неблагодарна, гордишься или нѣтъ, мнѣ все равно. Однако, во всякомъ случаѣ будь готова въ храмѣ Св. Петра и непремѣнно въ четвергъ повѣнчаться съ графомъ Парисомъ. Иначе я притащу тебя туда на арканѣ. Слышишь, страдающая дѣвичьею немощью тварь, дрянь, блѣднолицая шлюха.
   С-а Капулетти. Перестань, перестань! Съ ума ты сошелъ?
   Джульетта. Добрый мой отецъ, на колѣняхъ молю тебя дозволь высказать нѣсколько словъ и выслушай ихъ терпѣливо.
   Капулетти. Повѣсить-бы тебя, шлюху, непослушную негодяйку! Я вотъ-что говорю тебѣ: -- или отправляйся въ четвергъ вѣнчаться въ церковь, или никогда послѣ этого не смѣй смотрѣть мнѣ въ глаза. Не говори ни слова, не отвѣчай, не возражай. У меня руки чешутся. Жена, будемъ благодарить Бога, что онъ наградилъ насъ только однимъ такимъ исчадіемъ. Теперь я вяжу, что и одного-то его слишкомъ много и что оно ничто иное, какъ наказаніе свыше. Чортъ-бы побралъ ее, негодяйку.
   Кормилица. Съ нами крестная сила! Полноте, синьоръ, полноте обижать дочь.
   Капулетти. А почему-бы и нѣтъ, госпожа премудрость? Прикуси языкъ, премудрая осторожность; избавь насъ отъ своей дурацкой болтовни.
   Кормилица. Вѣдь я не что-нибудь глупое, а правду говорю.
   Капулетти. Замолчи ты, ради Бога.
   Кормилица. Развѣ нельзя и слова сказать?
   Капулетти. Говорятъ тебѣ, молчи, вздорная болтунья! Расточай свое краснорѣчіе передъ такими-же рыночными кумушками, какъ ты сама, а здѣсь мы въ немъ не нуждаемся.
   С-а Капулетти. Ты ужо слишкомъ горячишься,
   Капулетти. Чортъ васъ всѣхъ возьми, вы хоть кого доведете до бѣшенства. Что-бы я ни дѣлалъ, днемъ-ли, ночью-ли, среди-ли занятій или среди развлеченій, въ уединеньи-ли, или въ веселомъ обществѣ, единственною моею заботою было пристроить дочь достойнымъ образомъ, а теперь, когда найденъ человѣкъ высокаго происхожденія, съ знатнымъ родствомъ, владѣющій богатѣйшими помѣстьями, весь, -- какъ говорятся, -- нашпигованный всякими добродѣтелями, словомъ, такой человѣкъ, какого лучше и желать нельзя, она, глупая плакса, ноющая кукла, когда судьба относится къ ней такъ благосклонно, смѣетъ говорить: -- "Я не хочу замужъ, не могу любить, я слишкомъ молода; молю васъ, простите, но не могу!.. Не хочу замужъ, простите, но не хочу!" А! если ты не согласишься повѣнчаться съ Парисомъ, увидишь, какъ я обойдусь съ тобою и прощу-ли я тебя? Не выйдешь замужъ, шляйся гдѣ хочешь, но у меня въ домѣ жить ты не будешь. Подумай объ этомъ, подумай хорошенько! Я не шучу. До четверга недалеко; вотъ ты посовѣтовавшись съ сердцемъ, и поразмысли. Если ты мнѣ дочь, я выдамъ тебя за избраннаго мною для тебя жениха; если нѣтъ -- ступай побираться, околѣвай съ голода, издыхай на улицѣ, мнѣ будетъ все равно. Клянусь, что въ случаѣ твоего ослушанія, я перестану считать тебя своею дочерью и не окажу тебѣ ни малѣйшей помощи. Помни это, одумайся и знай, что я своего рѣшенія не измѣню. Даю въ этомъ клятвенное обѣщаніе.
    ;                                                                                                   (Уходитъ).
   Джульетта. Неужто въ небесахъ, видящихъ, какъ я страдаю, нѣтъ ко мнѣ состраданія? О, безцѣнная матушка, не отталкивайте меня отъ себя! Отложите свадьбу на мѣсяцъ или хоть на недѣлю. Если-же вы не можете этого сдѣлать, приготовьте мнѣ брачное ложе въ томъ склепѣ, гдѣ теперь покоится Тибальдо.
   С-а Капулетти. Не обращайся ко мнѣ, потому что я не отвѣчу тебѣ ни слова. Поступай, какъ знаешь; мой разговоръ съ тобою оконченъ (Уходитъ).
   Джульетта. Боже мой!.. Кормилица, научи меня, какъ отвратить эту бѣду? Мужъ мой здѣсь, на землѣ; обѣты мои на небесахъ. Какъ могутъ эти обѣты вернуться снова на землю, если мужъ не возвратитъ мнѣ ихъ обратно съ небесъ? Посовѣтуй, научи, что мнѣ дѣлать? За что небо, милосердное небо подвергаетъ этимъ страшнымъ испытаніямъ такое безпомощное созданіе, какъ я. Что-же ты молчишь? Неужто у тебя не найдется ни одного слова утѣшенія? Кормилица, помоги-же мнѣ добрымъ совѣтомъ!
   Кормилица. Слушай; вотъ, что я тебѣ скажу. Ромео изгнанъ, и хоть возстань весь міръ, бѣды этой не исправишь. Ромео никогда не дерзнетъ заявить свои права на тебя, a если-бы онъ и дерзнулъ, то не открыто, а украдкой. Затѣмъ, если дѣло уже находится въ такомъ положеніи, какъ теперь, лучше всего тебѣ повѣнчаться съ графомъ. Мужчина онъ прекрасный. Рядомъ съ нимъ твой Ромео дрянь. Даже и у орла нѣтъ такихъ зеленыхъ, быстрыхъ и блестящихъ глазъ, какъ у него. Будь проклята моя душа, если я не отъ всей души даю тебѣ совѣтъ вступить въ новый бракъ; новый-то много лучше перваго. А если и не лучше, то первый мужъ для тебя умеръ или все равно что умеръ, а потому, -- разъ ты жива, -- онъ для тебя не существуетъ.
   Джульетта. И ты говоришь отъ души?
   Кормилица. Отъ всего сердца, радость моя. Накажи меня Господъ, если я кривлю душою.
   Джульетта. Довольно!
   Кормилица. Чего?
   Джульетта. Ты утѣшила меня, какъ нельзя лучше. Ступай къ моимъ роднымъ и скажи имъ, что я иду къ отцу Лоренцо исповѣдаться въ грѣхѣ непослушанія.
   Кормилица. Сейчасъ побѣгу... Лучшаго нельзя было и придумать. Давно-бы такъ (Уходитъ).
   Джульетта. О проклятая старая дура! О злобный демонъ!.. Что грѣшнѣе съ ея стороны: -- желаніе-ли заставить меня измѣнить даннымъ обѣтамъ или унизить въ моихъ глазахъ моего властелина тѣмъ-же языкомъ, которымъ она столько тысячъ разъ прославляла его? Отправлюсь къ Фра-Лоренцо. Посмотримъ, какое средство посовѣтуетъ мнѣ онъ. Если и его совѣтъ окажется неподходящимъ, я въ самой себѣ найду силу умереть (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА I.

Келья Лоренцо.

Входятъ Лоренцо u Парисъ.

  
   Лоренцо. Вы говорите въ четвергъ, синьоръ? Времени остается немного.
   Парисъ. Такъ желаетъ будущій мой тесть, и не мнѣ стараться замедлять его торопливость.
   Лоренцо. Вы также говорите, что не знаете, какъ на это дѣло смотритъ невѣста... Все идетъ не прямымъ путемъ, а это мнѣ не по вкусу.
   Парисъ. Она черезъ чуръ горько оплакиваетъ смерть Тибальдо, поэтому я и не имѣлъ случая говорить съ ней о любви. Богиня любви никогда не улыбается тамъ, гдѣ проливаются слезы. Отецъ находить для нея опаснымъ такое неумѣренное горе и, какъ человѣкъ благоразумный, желаетъ, чтобы свадьба состоялась какъ можно скорѣе, надѣясь, что этимъ онъ остановитъ обильные потоки ея слезъ. Горе, усиливаемое одиночествомъ, въ обществѣ другихъ утратитъ свою силу. Теперь вамъ извѣстна причина такой поспѣшности.
   Лоренцо (Про себя). А мнѣ извѣстны такія причины, по которымъ свадьбу слѣдовало-бы отложить навсегда (Громко). Вотъ, синьоръ, молодая синьорина какъ разъ идетъ въ мою келью (Входитъ Джульетта).
   Парисъ. Я очень счастливъ, что случай доставилъ тебѣ возможность увидаться съ вами, прелестная синьорина и моя невѣста.
   Джульетта. Невѣстой вашей я сдѣлаюсь только тогда, когда буду имѣть возможность выйти замужъ.
   Парисъ. Однако, безцѣнная Джульетта, свадьба должна сотояться въ четвергъ.
   Джульетта. Будетъ то, что быть должно.
   Лоренцо. Совершенно вѣрно.
   Ларисъ. Вы исповѣдоваться пришли къ Фра-Лоренцо?
   Джульетта. Отвѣчая на этотъ вопросъ, мнѣ придется исповѣдываться передъ вами.
   Парисъ. Не скройте-же отъ него, что любите меня.
   Джульетта. Вамъ я признаюсь, что люблю...
   Парисъ. Понимаю и убѣжденъ, что вы такъ-же откровенно покаятесь въ этомъ и ему.
   Джульетта. Если я и покаюсь въ чемъ, то, конечно, не въ вашемъ присутствіи.
   Парисъ. Бѣдная огорченная душа. Какъ измѣнили тебя слезы.
   Джульетта. Слезы не могли многаго отнять у моего лица, такъ какъ оно и безъ нихъ было достаточно дурно.
   Парисъ. Этимъ отзывомъ ты обижаешь себя.
   Джульетта. Гдѣ правда, тамъ синьоръ, нѣтъ обиды. То, что я сказала, было сказано мною себѣ въ лицо.
   Парисъ. Твоя красота принадлежитъ мнѣ; ты на нее клевещешь, и я за нее вступаюсь.
   Джульетта. Кому она принадлежитъ, не знаю... Можетъ быть, и вамъ, но у меня ея нѣтъ. Святой отецъ, есть у васъ время теперь, или мнѣ лучше придти передъ вечерней?
   Лоренцо. Нѣтъ, огорченное дитя мое, я совершенно свободенъ. Синьоръ, намъ необходимо остаться наединѣ.
   Парисъ. Стану-ли я мѣшать благочестивому дѣлу? Избави Богъ. Въ четвергъ я разбужу тебя рано, а до тѣхъ поръ прощай. Прими отъ меня этотъ безгрѣшный поцѣлуй (Цѣлуетъ ее и уходитъ).
   Джульетта. Запри дверь, и затѣмъ вернись и поплачь со мною. Нѣтъ ни надежды, ни исхода, ни спасенія,
   Лоренцо. Бѣдная Джульетта! Горе твое мнѣ уже извѣстно, однако, я ничего не могу придумать, чѣмъ-бы помочь тебѣ, я знаю, что ты въ четвергъ безъ всякихъ отлагательствъ должна повѣнчаться съ графомъ.
   Джульетта. Святой отецъ, нечего объ этомъ говорить, если у тебя нѣтъ средства предотвратить несчастіе. Если-же, несмотря на всю свою мудрость, такого средства ты найти не можешь, одобри, по крайней мѣрѣ, найди благоразумнымъ то, что придумала я сама, и я разомъ покончу съ собою вотъ этимъ ножомъ. Мое сердце съ сердцемъ Ромео соединилъ самъ Богъ, а наши руки -- ты, и прежде, чѣмъ эта рука, соединенная тобою съ рукою Ромео, скрѣпить другое условіе, прежде, чѣмъ вѣрное мое сердце, отрекшись отъ прежнихъ своихъ обѣтовъ, сдѣлается вѣроломнымъ, она-же разомъ покончитъ и съ сердцемъ, и со мною. Ты уже давно живешь на свѣтѣ, такъ почерпни теперь изъ своего многолѣтняго опыта какой-нибудь разумный совѣтъ, иначе, -- смотри! -- вотъ это кровавое оружіе явится посредникомъ между мною и моимъ отчаяніемъ; оно, за неимѣніемъ другого исхода, сдѣлаетъ то, чего не могли предотвратить ни твои познанія, ни твоя долголѣтняя опытность. Отвѣчай-же безъ замедленія; если у тебя нѣтъ средства спасти меня, я хочу умереть какъ можно скорѣе.
   Лоренцо. Дочь моя, постой! У меня въ головѣ созрѣваетъ планъ, положимъ, такой-же отчаянный, какъ и то положеніе, изъ котораго мы желаемъ выйти. Если дѣйствительно скорѣе, чѣмъ выйти за графа, ты согласна умереть, можно прибѣгнуть къ этому средству; тогда, ради спасенія твоей чести, подобіе смерти, конечно, тебя не устрашитъ. Если у тебя хватитъ рѣшимости, средство это готово.
   Джульетта. О, лишь-бы избѣжать необходимости выйти за Париса, вели мнѣ броситься вотъ съ той высокой башни, я брошусь сейчасъ-же. Скажи, чтобы я пошла на дорогу, гдѣ свирѣпствуютъ разбойники, я пойду туда, не колеблясь, пошли меня въ гнѣздо ехиднъ, пойду и туда! Заключи меня въ берлогу рычащихъ медвѣдей, запри ночью въ костникъ, зарой подъ груду смердящихъ пожелтѣвшихъ череповъ и костей, стучащихъ одни о другіе; прикажи вырыть могилу и вмѣстѣ съ покойникомъ засыпать землею и меня; я соглашусь даже на это. Все это вещи, отъ которыхъ при одномъ напоминаніи становится дыбомъ волосъ, но я, -- чтобы только остаться незапятнанною женою того, кого люблю, -- пойду на все безъ страха, безъ колебаній.
   Лоренцо. Если такъ, ступай домой, притворись веселой и изъяви согласіе выйти за Париса. Завтра среда. Къ вечеру постарайся остаться одна, такъ, чтобы кормилица не спала у тебя въ комнатѣ. Когда ляжешь въ постель, выпей то, что заключается въ этой стклянкѣ. Не пугайся, если всю тебя охватитъ леденящій холодъ, если жилы твои, лишившись природной своей способности, перестанутъ биться. Тебя охватитъ мертвый сонъ. Ни теплота, ни дыханіе, ни біеніе сердца -- ничто не будетъ свидѣтельствовать о томъ, что ты еще жива. Румяный цвѣтъ твоихъ щекъ и губъ исчезнетъ и приметъ землистый оттѣнокъ. Глаза твои окажутся тусклыми, вѣки сомкнутыми, точно ихъ погасила и смежила смерть. Каждая часть твоего тѣла, лишившись обычной своей гибкости, закоченѣетъ, похолодѣетъ, и ты будешь совсѣмъ, какъ мертвая. Въ этомъ состояніи, во всемъ подобная трупу, ты пробудешь ровно сорокъ два часа, а затѣмъ пробудишься какъ-бы отъ сладкаго сна. Когда поутру женихъ явится тебя будить, ты окажешься мертвой. Тогда тебя, по обычаю нашей страны, одѣнутъ въ лучшіе твои наряды и въ открытомъ гробѣ отнесутъ въ старинный склепъ, гдѣ покоится вся родня Капулетти. Тѣмъ временемъ, ранѣе чѣмъ ты успѣешь проснуться, я письменно сообщу обо всемъ Ромео, и онъ тотчасъ-же поспѣшитъ сюда. Оба мы, и онъ, и я, станемъ ждать твоего пробужденія, а когда ты проснешься, онъ въ ту-же ночь увезетъ тебя въ Мантую. И такъ, если никакая женская причуда, никакой малодушный страхъ не удержатъ тебя, ты выйдешь изъ мучительнаго положенія, грозящаго тебѣ пооромъ.
   Джульетта. Давай, давай скорѣе! Не говори о страхѣ.
   Лоренцо. Бери. Ступай домой и будь тверда въ своемъ рѣшеніи, а я сейчасъ-же отправлю одного изъ нашихъ монаховъ въ Мантую. Онъ передастъ письмо твоему Ромео.
   Джульетта. О, любовь, дай мнѣ силъ! Эти силы поведутъ къ спасенію. Прощай пока, дорогой отецъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Комната у Капулетти.

Входятъ Капулетти, Синьора Капулетти, Кормилица и слуги.

  
   Капулетти. Пригласи всѣхъ, кто поименованъ въ этомъ спискѣ (Слуга уходитъ). А ты добудь мнѣ двадцать человѣкъ искуснѣйшихъ поваровъ.
   2-й слуга. Будутъ, синьоръ, одни хорошіе, такъ какъ я посмотрю, облизываютъ-ли они себѣ пальцы.
   Капулетти. Развѣ это послужитъ доказательствомъ искусства?
   2-й слуга. А то, развѣ, нѣтъ? Плохой тотъ поваръ, кто не умѣетъ облизывать собственныхъ пальцевъ. Поэтому тѣхъ, кто не облизываетъ себѣ пальцевъ, я и звать не стану.
   Капулетти. Ну, ступай (2-й слуга уходитъ). Готовящее ея торжество застало насъ врасплохъ; многое еще неготово... А гдѣ-же дочь? Пошла къ Фра-Лоренцо?
   Кормилица. Пошла, синьоръ.
   Капулетти. Прекрасно. Можетъ-быть, его совѣты подѣйствуютъ на нее благотворно. Упрямая, своевольная она у меня дѣвчонка! (Входитъ Джульетта).
   Кормилица. Смотрите, съ какимъ веселымъ лицомъ вернулась она послѣ исповѣди.
   Капуяетти. Ну, упрямая голова, гдѣ побывала?
   Джульетта. Тамъ, гдѣ научили меня раскаянію въ томъ, что я дерзнула противиться вашимъ приказаніямъ. Почтенный Фра-Лоренцо убѣдилъ меня, что я обязана упасть передъ вами на колѣни и просить прощенія (Падая на колѣни). Умоляю васъ, простите меня. Отнынѣ я никогда болѣе не выйду изъ вашего повиновенія!
   Капулетти. Послать за графомъ! Ты сама объявишь ему о своемъ согласіи; я хочу затянуть этотъ узелъ не позже завтрашняго утра.
   Джульетта. Я встрѣтила молодого графа въ кельѣ Фра-Лоренцо, и, насколько позволяла скромность, дала ему понять, что люблю его.
   Капулетти. Очень радъ. Это хорошо. Встань. Теперь все въ порядкѣ, какъ быть должно. Мнѣ надо повидаться съ графомъ. Приказалъ, вѣдь, чтобы сходили за нимъ и попросили сюда. А старикъ монахъ дѣйствительно человѣкъ святой; вашъ городъ обязанъ ему многимъ, весьма многимъ.
   Джульетта. Кормилица, пойдемъ ко мнѣ въ уборную; помоги мнѣ выбрать нарядъ, наиболѣе, по твоему мнѣнію, приличный для завтрашняго дня.
   С-а Капулетти. Торжество не завтра, а въ четвергъ, поэтому времени хватитъ.
   Капулетти. Ступай, кормилица, ступай съ нею. Завтра мы отправимся въ церковь (Джульетта и кормилица уходятъ).
   С-а Капулетти. Хватитъ-ли времени для приготовленій; недалеко уже до вечера.
   Капулетти. Не бойся. Я за всѣмъ присмотрю самъ, и все, повѣрь, жена, пойдетъ отлично. Ступай къ Джульеттѣ, помоги ей выбрать нарядъ. Я нынѣшнюю ночь спать не лягу. Не мѣшай мнѣ; на этотъ разъ я беру на себя обязанность домашней хозяйки. Эй, кто-нибудь!.. Всѣ разбѣжались... Пойду самъ къ графу и объявлю ему, что дочь согласна. Съ той минуты, какъ своенравная дѣвчонка покорилась моей волѣ, у меня необыкновенно легко на сердцѣ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Спальня Джульетты.

Входитъ Джульетта и Кормилица.

  
   Джульетта. Да, этотъ нарядъ дѣйствительно будетъ красивѣе... Теперь, милая кормилица, прошу тебя, оставь меня на эту ночь одну. Ты знаешь, -- я великая грѣшница, и мнѣ придется много молиться, чтобы загладить свои грѣхи.
  

Входитъ синьора Капулетти.

  
   С-а Капулетти. О чемъ совѣщаетесь? Могу я вамъ помочь?
   Джульетта. Нѣтъ, синьора; все необходимое для завтрашняго торжества уже выбрано. Будьте добры, удержите кормилицу на нынѣшнюю ночь при себѣ. Мнѣ хочется остаться одной. Къ тому-же я понимаю, что и у васъ, и у всѣхъ при такомъ неожиданномъ событіи хлопотъ полны руки.
   С-а Капулетти. Покойной ночи, если такъ. Лягъ и усни; тебѣ необходимо отдохнуть (Уходитъ вмѣстѣ съ кормилицей).
   Джульетта. Прощайте. Одинъ Богъ вѣдаетъ, когда мы увидимся опять. Какой-то неодолимый страхъ разливаетъ холодъ по моимъ жиламъ и леденитъ теплоту жизни. Не вернуть-ли ихъ сюда, чтобы онѣ помогли мнѣ?.. кормилица!.. Но что-же ей дѣлать здѣсь?.. Страшное дѣло я должна совершить наединѣ съ собою... Вотъ стклянка... Что, если средство совсѣмъ не подѣйствуетъ? -- Насильно повѣнчаютъ съ графомъ? Нѣтъ, нѣтъ! вотъ что этому помѣшаетъ. Лягу и опорожню стклянку. (Кладетъ кинжалъ на столъ). Кто знаетъ? -- можетъ быть, монахъ далъ мнѣ ядъ, чтобы въ самомъ дѣлѣ умертвитъ меня? Вѣдь и это можетъ случиться...Монахъ этотъ повѣнчалъ меня съ Ромео, а теперь онъ, -- чего добраго, -- во избѣжаніе огласки и непріятностей, могущихъ постигнуть его за содѣйствіе первому моему браку, только хочетъ совсѣмъ отъ меня избавиться?.. Но нѣтъ, едва-ли это такъ. Онъ слылъ до сихъ поръ такимъ праведнымъ человѣкомъ, и я не хочу останавливаться на такой черной мысли... Однако, что-же будетъ, если я проснусь въ склепѣ ранѣе, чѣмъ Ромео придетъ освободить меня?... Минуту придется пережить ужасную. Не задохнусь-ли я въ этомъ склепѣ, до страстной пасти котораго не можетъ проникнуть ни одна струя свѣжаго воздуха, ранѣе, чѣмъ явится избавитель -- Ромео?.. Если-же я останусь жива, -- а это весьма правдоподобно, -- не поразятъ-ли меня на смерть мракъ и ужасъ, царящіе въ этомъ склепѣ, гдѣ въ теченіе сотенъ лѣтъ почіють кости моихъ предковъ, и гдѣ въ своемъ саванѣ тлѣетъ такъ еще недавно похороненный трупъ Тибальдо. Говорятъ, будто въ извѣстные часы души умершихъ выходятъ изъ могилъ... О, Боже, Боже! развѣ невозможно, что меня ранѣе времени разбудятъ или тлѣнія, или возгласы, подобные стонамъ мандрагоры, сводящіе съ ума, даже убивающіе каждаго, кто ихъ слышитъ... Что, если я проснусь окруженная всѣми этими отвратительными ужасами и въ безуміи начну играть костями моихъ предковъ или сорву саванъ съ недавно умершаго Тибальдо? Что, если я, словно молотомъ, размозжу себѣ голову этими костями?.. Вотъ... вотъ, мнѣ чудится, будто призракъ Тибальдо преслѣдуетъ Ромео и насквозь прокалываетъ ему грудь остріемъ своей шпаги!.. Остановись, Тибальдо, остановись! Ромео! Ромео! Ромео! я выпиваю это ради тебя! (Выпивъ зелье, бросается на постель).
  

СЦЕНА IV.

Комната у Капулетти.

Входятъ синьора Капулетти и Кормилица.

   С-а Капулетти. Возьми ключи, кормилица, и принеси еще побольше пряностей.
   Кормилица. Въ пирожную требуютъ финиковъ и айвы.
                                                                                   (Входить Капулетти).
   Капулетти. Ну, живѣй, живѣй! Тормошитесь, хлопочите! Вторые пѣтухи уже пропѣли; колоколъ, призывающій тушить огни, прозвонилъ. Теперь уже навѣрное будетъ часа три. Загляни въ кухню, добрая моя Анджелика; не жалѣй ничего.
   Кормилица. Да полно вамъ тормошиться самимъ-то, курощупъ вы этакій! Лягте лучше въ постель, не то, честное слово, вы завтра будете больны, оттого, что не уснули во всю ночь.
   Капулетти. Пустяки! Сколько разъ случалось не смыкать глазъ во всю ночь и не по такимъ основательнымъ причинамъ; однако, я никогда отъ этого боленъ не бывалъ.
   С-а Капулетти. Мало-ли какъ ты куралесилъ въ молодости; но то было время, а теперь другое. Ты думаешь, что я допущу это и теперь? Ложись спать (Уходитъ вмѣстѣ съ Кормилицей).
   Капулетти. Все ревность, до сихъ поръ все ревность (Увидавъ слугъ, несущихъ вертелы, дрова и корзины). Что ты несешь?
   1-й Слуга. Какъ видите, несу въ кухню припасы, а какіе? -- и самъ не знаю.
   Капулетти. Ну, неси, неси скорѣе! (Первый слуга уходитъ). А ты добудь дровъ посуше этихъ. Спроси у Пьетро; онъ тебѣ укажетъ, гдѣ они лежатъ.
   2-й слуга. Я самъ не полѣно, синьоръ: съумѣю отыскать и безъ такого чурбана, какъ Пьетро (Уходитъ).
   Капулетти. Молодецъ! за словомъ въ карманъ не лѣзетъ... Я признаю тебя королемъ чурбановъ... Однако, уже начинаетъ свѣтать. Скоро явится графъ съ музыкантами... я ему говорилъ, чтобы непремѣнно была музыка, а онъ мнѣ обѣщалъ, что такъ и будетъ (За сценой слышны приближающіеся звуки музыкальныхъ инструментовъ). Онъ уже близко! Кормилица! Жена! Эй, кормилица, живѣй-же! (Входитъ кормилица). Ступай, разбуди Джульетту и одѣнь ее поскорѣе... A я пока пойду поболтаю съ Парисомъ. только живѣй, живѣй! Женихъ уже здѣсь... Говорю, ступай скорѣе! (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Спальня Джульетгы.

Джульетта лежитъ на постели; входитъ кормилица.

   Кормилица. Синьора!.. Джульетта!.. Ты, честное слово, нее еще спишь? Проснись, моя овечка, проснись, милая моя синьорина! Какой стыдъ спать такъ долго... Ахъ, лѣнивица, лѣнивица! Проснись-же, радость моя, проснись! Сегодня, вѣдь, твоя свадьба... Ни слова въ отвѣтъ... Ты на этотъ разъ, кажется, хочешь заблаговременно выспаться за всю будущую недѣлю, такъ-какъ я готова всю жизнь свою прозакладывать, что мужъ тебѣ много спать не дастъ ни въ эту ночь, ни во всѣ слѣдующія... Прости мнѣ, Господи! какъ она сладко спитъ! Жаль будить ей, а все-таки слѣдуетъ... Слушай, синьорина, синьорина, синьорина! Проснись! Графъ застанетъ тебя въ постели и, честное слово, испугаетъ тебя... Думаешь, не будетъ этого? (Откидываетъ занавѣски). Спитъ одѣтая! совсѣмъ одѣтая!.. Что-же эхо значитъ?.. Однако, разбудить необходимо... Синьора! Синьора! О, ужасъ! Помогите! она, умерла! -- О, зачѣмъ родилась я на бѣлый свѣтъ! Дайте глотокъ водки!.. Синьоръ, синьора, идите сюда! (Входитъ синьора Капулетти).
   С-а Капулетти. Что ты такъ кричишь?
   Кормилица. О, какой злополучный день!
   С-А Капулетти. Что такое? скажи толкомъ.
   Кормилица. Смотрите, смотрите! О, злополучный день!
   С-а Капулетти. Боже! Великій Боже!.. Дитя мое! жизнь моя, оживи снова! Взгляни на меня! или я тутъ-же умру вмѣстѣ съ тобою! Помогите, помогите! Зовите на помощь! (Входитъ Капулетти).
   Капулетти. Стыдитесь! Женихъ уже давно здѣсь, a вы все еще не готовы.
   Кормилица. Она умерла! Скончалась! О, какой жестокій день!
   С-а Капулетти. Да, правда, жестокій! Умерла! Умерла! Умерла!
   Капулетти. Что такое? Дайте взглянуть... Она похолодѣла, жилы не бьются, сочлененія окоченѣли. Дыханіе давно уже разсталось съ ея устами. Смерть, смерть загубила ее, какъ жестокій морозъ губятъ полевой цвѣтокъ. Проклятый часъ! несчастный я старикъ!
   Кормилица. О, плачевный день!
   С-а Капулетти. Какое тяжелое горе!
   Капулетти. Смерть, отнявшая ее у меня, чтобы вызвать стоны изъ моей груди, связываетъ мнѣ языкъ и не даетъ говорить.
  

(Входитъ Лоренцо и Парисъ съ музыкантами).

  
   Лоренцо. Готова невѣста отправиться въ церковь?
   Капулетти. Да, готова, чтобы никогда оттуда не вернуться. Да, мой сынъ, въ ночь наканунѣ твоей свадьбы злобный призракъ смерти завладѣлъ ложемъ твоей невѣсты; вотъ, смотри, лежитъ она, словно цвѣтокъ, подкошенный, растлѣнный этимъ призракомъ! Чудовище это теперь -- зять мой и наслѣдникъ! Оно взяло дочь мою себѣ въ жены. Я умру и все оставлю ему, когда жизни нѣтъ -- все достанется смерти.
   Парисъ. Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ я наступленія этого радостнаго утра и дождался вотъ какого зрѣлища!
   С-а Капулетти. Несчастный, отвратительный, ненавистный, проклятый день! Никогда время на своемъ безконечномъ пути не встрѣчало такой ужасной минуты. На радость, на утѣшеніе у меня было только одно живое существо, дорогая, бѣдная моя дѣвочка, и вотъ жестокая смерть отняла ее у меня, у моей любви!
   Кормилица. О горе! о проклятый, проклятый, трижды проклятый день! О плачевный день! Самый бѣдственный день! Никогда, никогда не видывала я такого ненавистнаго дня! Вотъ такъ день, безпощадный, проклятый! Никогда ни я, ни кто другой не видывалъ такого чернаго, такого отвратительнаго, такого омерзительнаго дня!
   Парисъ. Я обманутъ, разведенъ съ женою, осмѣянъ, оплеванъ, убитъ! Да, я обманутъ тобою, омерзительнѣйшая смерть, совершенно уничтоженъ тобою, жестокая, неумолимая, опрокинувшая всѣ мои надежды! О, любовь, о жизнь, гдѣ-же вы теперь? Любить умершую все-равно, что не жить!
   Капулетти. И я тоже измученъ, истерзанъ, проклятъ, сокрушенъ, пораженъ на смерть! О, злополучное время! Зачѣмъ явилось ты убить, убить готовившееся торжество?.. О дочь моя, дорогая дочь! -- нѣтъ, не дочь, а самая жизнь моя!.. Ты умерла!.. Увы, ты умерла, а вмѣстѣ съ тобою придется похоронить всѣ радости!
   Лоренцо. Тише! Стыдитесь! Истинное горе не врачуется отчаяніемъ. Милая эта дѣвушка принадлежала не вамъ однимъ, но и небесамъ. Небо взяло ее теперь всецѣло, и тѣмъ лучше для нея. Ту часть ея, которая принадлежала вамъ, вы не могли уберечь отъ смерти, но небо сохранитъ лучшую ея часть, чтобы дать ей жизнь вѣчную. Возвеличить ее -- было вашею главною заботой; въ этомъ вы видѣли верхъ ея благополучія, а теперь вы скорбите о томъ, что она возвеличена выше облаковъ и достигла небесъ. Видя, какъ вы любили дочь, невольно думаешь, что вы любили ее нехорошею любовью... Вы сходите съума оттого, что хорошо ей. Счастлива не та, которая долго состояла въ супружествѣ, а та, которая умерла юною супругою. И такъ, осушите ваши слезы. Усыпьте красивую покойницу вѣтками розмарина и, согласно обычаю, одѣвъ ее въ самые пышные наряды, отнесите ее въ церковь. Хотя слезы и свойственны природѣ человѣка, но въ разумѣ видъ ихъ вызываетъ только насмѣшливую улыбку.
   Капулетти. Все, что было нами приготовлено для веселаго торжества, мѣняетъ теперь свое назначеніе; вмѣсто брачнаго пира, оно послужитъ для унылыхъ поминокъ. Звуки музыки, вмѣсто радостнаго, настроятся на печальный ладъ. Вмѣсто веселой свадьбы, на лицо имѣются мрачныя похороны; вмѣстѣ съ этимъ наши торжественныя пѣснопѣнія обратятся въ гимны скорби; наши цвѣты, которыми готовились осыпать новобрачную, послужатъ для иной цѣли: ими осыплютъ покойницу. Все смѣнится совершенно противуположнымъ.
   Лорнецо. Вы, синьоръ, отправьтесь къ себѣ; супруга ваша пусть тоже послѣдуетъ за вами. Уйдите и вы, Парисъ. Приготовьтесь всѣ проводить въ могилу этотъ прекрасный трупъ. Небеса, -- не знаю, за какія прегрѣшенія, -- обрушились на васъ своею карою; не раздражайте-же ихъ еще сильнѣе ропотомъ противъ ихъ святой воли. (Капулетти, синьора Капулетти, Парисъ и Лоренцо уходятъ).
   1-й музыкантъ. Видно и намъ придется убрать свои дудки и убираться.
   Кормилица. Ахъ, честные, добрые друзья мои, уберите ихъ и уходите. Сами видите, какая здѣсь приключилась бѣда. (Уходитъ).
   1-й музыкантъ. Что и говорить! Такой бѣды ничѣмъ не поправишь.
  

(Вбѣгаетъ Пьетро).

  
   Пьетро. Эй, музыканты, музыканты, скорѣй: -- "Веселись, душа, ликуй!" Слышите? -- "Веселись душа!" Если вы хотите, чтобъ я живъ остался, сыграйте: -- "Веселись душа!"
   1-й музыкантъ. Почему-же именно: -- "Веселись?"
   Пьетро. А потому, что моя душа сама играетъ: -- "Сердце ноетъ отъ тоски". О, ради моего утѣшенія, сыграйте какую-нибудь веселую похоронную пѣсню.
   2-й музыкантъ. Ну, этого не будетъ. До музыки-ли теперь?
   Пьетро. Значитъ, не станете?
   Музыканты. Не станемъ.
   Пьетро. Такъ дождетесь вы отъ меня...
   1-й музыкантъ. Чего?
   Пьетро. Конечно, не денегъ, но такой штуки, что вы у меня не только заиграете, но и запляшете, фигляры вы этакіе.
   1-й музыкантъ. А ты важная птица, что-ли? Всего-то лакеишка служанки.
   Пьетро. Хоть я и лакеишка, а все-таки съумѣю такъ треснуть тебя кинжаломъ по башкѣ, что ты у меня взвоешь. Не стану я терпѣть всякихъ издѣвокъ отъ всякихъ проходимцевъ, а пропишу вамъ на спинѣ такихъ "ре", такихъ "фа", что вы... Понимаете?
   1-й музыкантъ. Понимаю. Ты хочешь сдѣлать изъ насъ ноты.
   2-й музыкантъ. Спрячь кинжалъ въ ножны и обнажи свое остроуміе.
   Пьетро. А, ты этого хочешь? Изволь! Остроты мои будутъ такъ-же колки, какъ стальное остріе моего кинжала. Отвѣчайте-же мнѣ, если вы мужчины:
                                           Если горе тяжкое и муки
                                           Голову и сердце намъ гнетутъ,
                                           Музыки серебряные звуки...
   Почему "серебряные", да, почему "музыки звуки серебряные"? Посмотримъ, что ты отвѣтишь, Симонъ Бычачья Жила.
   1-й музыкантъ. Должно быть, потому, что серебро издаетъ пріятный звукъ.
   Пьетро. Не дурно. А ты, Гугъ-Трехструнная-Скрипица, что скажешь?
   2-й музыкантъ. Потому, должно быть, что деньги cepeбряныя, а музыканты играютъ за деньги.
   Пьетро. И это недурно. А ты что отвѣтишь, Джемсъ-Скрипичная душка?
   3-й музыкантъ. Право; не знаю, что сказать.
   Пьетро. Ахъ, прости, что я тебя такъ назвалъ; а забылъ, что ты пѣвецъ. Я отвѣчу за тебя: -- звукъ музыки потому названъ серебрянымъ, что такимъ плохимъ музыкантамъ, какъ вы, рѣдко приходится слышать звонъ золота.
                       (Поетъ).           Музыки серебряные звуки
                                           Намъ бальзамъ цѣленья въ душу льютъ.
                                                                                             (Уходитъ, напѣвая).
   1-й музыкантъ. Плутъ, а какой язвительный.
   2-й музыкантъ. Не миновать ему висѣлицы. Выйдемъ и подождемъ похороннаго шествія. Насъ потомъ накормятъ обѣдомъ. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА I.

Улица въ Мантуp3;.

Входитъ Ромео.

  
   Ромео. Если вѣрить чарующей правдѣ сновидѣній, сегодняшній сонъ предвѣщаетъ мнѣ много хорошихъ извѣстій. Властительница моей души именно сидитъ на своемъ престолѣ, и я съ самаго утра чувствую, какъ меня охватываетъ такая необъяснимая радость, что я не слышу подъ ногами земли. Мнѣ снилось, что она, моя жена, явилась ко мнѣ и нашла меня мертвымъ. (Странный сонъ, дающій мертвому возможность мыслить!) Она своими поцѣлуями вдохнула снова жизнь въ мои уста; я ожилъ и сдѣлался властелиномъ міра. О Боже, какъ могуча должна быть въ дѣйствительности сила любви, если самая тѣнь ея такъ богата радостями (Входитъ Бальдассарэ). А, вотъ извѣстія изъ Вероны. Что скажешь, Бальдассарэ? Привезъ мнѣ письмо отъ Фра-Лоренцо? Что жена? Здоровъ-ли отецъ?.. Еще разъ спрашиваю, что моя Джульетта? Не можетъ быть никакой бѣды, если у нея все благополучно.
   Бальдассарэ. Если такъ, никакой бѣды и нѣтъ; тѣло ея благополучно покоится въ гробницѣ Капулетти, а безсмертная часть ея витаетъ среди ангеловъ. Я видѣлъ, какъ ее отнесли подъ своды родового склепа, и поспѣшилъ сюда, на почтовыхъ, чтобы сообщить это вамъ. Простите, синьоръ, что я привезъ вамъ такое печальное извѣстіе, но вы сами-же возложили на меня обязанность извѣщать васъ немедленно обо всемъ, что-бы тамъ ни случилось.
   Ромео. Неужто все это вѣрно? Если такъ, звѣзды, бросаю вамъ вызовъ!.. Слушай: -- ты знаешь, гдѣ я живу. Достань бумаги и чернилъ, да приготовь почтовыхъ лошадей. Я уѣду отсюда сегодня-же вечеромъ.
   Бальдассарэ. Синьоръ, умоляю васъ, успокойтесь! Вы такъ страшно блѣдны, взоры ваши блуждаютъ такъ дико, что я боюсь какого-нибудь несчастія.
   Ромео. Вздоръ! Тебѣ такъ показалось. Ступай и исполни то, что я приказалъ. А письма отъ Фра-Лоренцо ты не привезъ?
   Бальдассарэ. Нѣтъ, синьоръ, не привезъ.
   Ромео. Ничего, все-равно... Ступай, позаботься о почтовыхъ лошадяхъ; я скоро вернусь домой (Бальдассарэ уходитъ). Сегодня-же ночью, Джульетта, я буду лежать рядомъ съ тобою. Обдумаемъ теперь средство. О, зловредныя мыши, какъ быстро зарождаетесь вы въ головѣ у людей, доведенныхъ до отчаянія! Мнѣ тотчасъ-же припомнилось, что вотъ въ томъ домѣ живетъ торговецъ зеліями; я еще недавно видѣлъ, какъ онъ, мрачно нахмуривъ лобъ, разбиралъ травы, чтобы изготовлять изъ нихъ и цѣлебныя, и смертоносныя зелья. Онъ такъ худъ, что, кажется, горькая бѣдность изсушила его тѣло до самыхъ костей. Въ его жалкой лавченкѣ висятъ черепаха, чучела алигатора и разныхъ странныхъ и безобразныхъ рыбъ. На полкахъ -- нищенскій складъ пустыхъ коробокъ, зеленыхъ глиняныхъ горшковъ, стклянокъ, гнилыхъ сѣмянъ, обрывковъ бичевокъ и засохшихъ розовыхъ лепешекъ. Все это далеко не тѣсно разставлено на показъ, при видѣ такой нищеты, я подумалъ: -- Если-бы кому-нибудь понадобился ядъ, хотя торговля ядами и запрещена въ Мантуѣ подъ страхомъ смертной казни, въ этой лавченкѣ проживаетъ нищій мерзавецъ, который готовъ продать все, что угодно. Эта мысль ранѣе мелькнула въ головѣ, чѣмъ явилась необходимость въ ядѣ, и вотъ измученный нуждою человѣкъ доставитъ мнѣ что нужно. Его лавченка, помнится, въ томъ домѣ; но сегодня праздникъ, поэтому она заперта. Эй, слушай, торговецъ! (Торговецъ входитъ).
   Торговецъ. Кто зоветъ такъ громко?
   Ромео. Подойди ближе. Я вижу -- ты бѣднякъ. Вотъ тебѣ сорокъ червонцевъ, только добудь мнѣ драхму такого яда, который дѣйствовалъ-бы вѣрно, быстро и, разливаясь по жиламъ, причинилъ-бы смерть человѣку, утомленному жизнью; который заставилъ-бы дыханіе этого человѣка такъ-же быстро вырваться изъ его груди, какъ выгоняетъ порохъ ядро изъ грозныхъ нѣдръ пушки.
   Торговецъ. Есть у меня такія смертоносныя зелья, но по законамъ Мантуи отпускать ихъ запрещено подъ страхомъ смертной казни.
   Ромео. Ты нагъ и убогъ, а боишься смерти. Твои впалыя щеки изобличаютъ голодъ; нужда и ея гнетъ ясно сказываются въ твоихъ глазахъ; обиды и нищета повисли на твоей спинѣ; міръ тебѣ не другъ, не другъ тебѣ и мірской законъ; нѣтъ такого закона, который помогъ-бы тебѣ разбогатѣть. Чтобы избавиться отъ нищеты, преступи законъ и возьми червонцы.
   Торговецъ. Нищета побуждаетъ меня къ этому, а не злая воля.
   Ромео. Я обращаюсь къ твоей нищетѣ, а не къ волѣ.
   Торговецъ. Растворите это въ какой угодно жидкости и выпейте. Если-бы въ васъ было даже столько силъ, какъ въ двадцати человѣкахъ, мое средство мигомъ отправитъ васъ на тотъ свѣтъ.
   Ромео. Вотъ тебѣ деньги. Онѣ губительнѣе вліяютъ на человѣческую душу, совершаютъ въ гнусномъ этомъ міръ болѣе убійствъ, чѣмъ тѣ жалкія снадобья, которыя вамъ запрещено продавать. Не ты мнѣ, а я продалъ тебѣ настоящій ядъ. Прощай; откормись и снова нагуляй себѣ тѣло. Ну, цѣлебное средство, а не ядъ, идемъ со мною къ гробу Джульеты, я приму тебя тамъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Келья Лоренцо.

Входитъ Фрa-Джовани.

  
   Джовани. Святой инокъ францисканецъ! Братъ, гдѣ ты. (Лоренцо входитъ).
   Лоренцо. Это, кажется, голосъ Фра-Джовани... Ты уже вернулся изъ Мантуи? Милости просимъ. Что-же сказалъ Ромео? Если-же отвѣтилъ мнѣ письменно, давай скорѣе письмо.
   Джовани. Я отправился отыскивать босоногаго брата нашего ордена, который долженъ былъ сопутствовать мнѣ. Назначенный мнѣ въ спутники францисканецъ обходилъ больныхъ; когда мы собрались выйти изъ одного дома, стража, подозрѣвая, что въ домѣ гнѣздится зараза, не пустила насъ, заперла насъ тамъ, такъ-что я даже и не былъ въ Мантуѣ.
   Лоренцо. Съ кѣмъ-же отправилъ ты мое письмо къ Ромео?
   Джовани. Ни съ кѣмъ. Вотъ оно тебѣ обратно. Всѣ до того боялись заразы, что никто не только не взялся доставить его въ Мантую, но даже передать тебѣ.
   Лоренцо. Какая страшная бѣда! Клянусь всѣмъ нашимъ орденомъ, письмо было не пустое, а крайне важное и нужное посланіе. Эта злополучная задержка можетъ повести къ большимъ несчастіямъ. Братъ Джовани, добудь желѣзный ломъ и сейчасъ-же принеси его сюда.
   Джовани. Сію минуту принесу (Уходитъ).
   Лоренцо. Надо теперь идти въ склепъ одному. Черезъ три часа красавица Джульетта проснется и просто проклянетъ меня, что Ромео не былъ извѣщенъ во время. Напишу опять въ Мантую, а Джульетту до прибытія Ромео спрячу у себя въ кельѣ. Бѣдный живой трупъ, лежащій въ гробницѣ мертвеца! (Уходитъ).
  

СЦЕНА III.

Кладбище; на немъ склепъ Капулетти.

Входитъ Парисъ; за нимъ Пажъ несетъ цвѣты и факелъ.

  
   Парисъ. Подай мнѣ факелъ, пажъ, а самъ отойди къ сторонѣ и жди меня. Или нѣтъ! лучше загаси факелъ; я не хочу, чтобы меня видѣли. Поди подъ тѣ тисовыя деревья, лягъ подъ ними и прильни ухомъ къ землѣ. Заступъ могильщика столько разъ копалъ и разрыхлялъ эту землю, что ты, -- кто-бы ни переступилъ за ограду кладбища, -- непремѣнно услышитъ шаги... Если тебѣ послышится, что кто-нибудь идетъ, свисни, чтобы меня предупредить. Подай мнѣ цвѣты и сдѣлай такъ, какъ я сказалъ. Ступай.
   Пажъ. Хотя и страшно одному оставаться ночью на кладбищѣ, но дѣлать нечего, приходится повиноваться.
   Парисъ. Нѣжный цвѣтокъ, твое брачное ложе, которому балдахиномъ служатъ только пыльные камни, я осыплю цвѣтами и буду по ночамъ словно росою окроплять ихъ душистою водою или, рыдая, орошать слезами. Каждую ночь, дорогая усопшая, я буду приходить сюда, чтобы забрасывать тебя цвѣтами и плакать.
  

Вдали видѣнъ факелъ; слышны шаги и свистъ пажа.

  
   Пажъ даетъ мнѣ знать, что кто-то идетъ. Чья шаги дерзаютъ осквернять священную землю кладбища, бродя по ней во мракѣ ночи, прерывать совершаемый мною печальный обрядъ и принести покойницѣ дань преданной любви?.. Кто-то идетъ съ факеломъ... Ночь, окутай меня на мгновеніе своимъ покровомъ (Скрывается. Входятъ Ромео и Бальтазарэ, несущій факелъ, заступъ и ломъ)
   Ромео. Дай мнѣ ломъ и заступъ... Да, вотъ письмо; пораньше завтра утромъ передай его моему отцу. Дай мнѣ и факелъ. Затѣмъ, вотъ тебѣ строжайшее мое приказаніе. Если жизнь тебѣ дорога, что бы ты здѣсь ни увидалъ и ни услыхалъ, вмѣшиваться не смѣй, а стой спокойно въ сторонѣ. Войти въ опочивальню смерти я намѣренъ частью для того, чтобы еще разъ увидать лицо моей жены, но, -- главное, -- затѣмъ, чтобы снять съ ея мертваго пальца драгоцѣнное кольцо, необходимое мнѣ для очень важнаго дѣла. Теперь ступай домой. Но если ты, подозрѣвая недоброе, осмѣлишься опять сюда вернуться, чтобы подсмотрѣть, что я намѣренъ дѣлать далѣе, я разорву, расчленю тебя на части и куски твои разбросаю по этому всепоглощающему кладбищу... Намѣреніе мое такъ-же мрачно, какъ эта ночь; оно такъ-же непреклонно, ужасно и неумолимо, какъ голодный тигръ или разъяренное море.
   Бальдассарэ. Ухожу, синьоръ; не буду вамъ мѣшать.
   Ромео. Этимъ ты мнѣ докажешь свою преданность. Возьми вотъ это. Желаю тебѣ въ жизни всякихъ благополучій, а затѣмъ, милый мой, прощай.
   Бальдассарэ. Что онъ ни говори, а я все-таки спрячусь гдѣ-нибудь здѣсь. У него такіе страшные глаза и его намѣренія мнѣ подозрительны (Пажъ уходитъ).
   Ромко. Ужасная пасть, утроба смерти, обожравшаяся до отвала всѣмъ, что есть самаго драгоцѣннаго на землѣ, я силою взломаю твои гнилыя челюсти. Онѣ раскроются, (Начинаетъ взламывать дверь въ склепъ), но за то я предоставлю тебѣ новую пищу.
   Парисъ. Это онъ, тотъ самый надменный изгнанникъ Монтекки, который убилъ двоюроднаго брата моей безцѣнной невѣсты, а это горе, какъ предполагаютъ, свело в могилу такое прелестное созданіе. Явился онъ сюда навѣрное съ гнуснымъ намѣреніемъ надругаться надъ трупами враговъ. Не допущу его до этого (Выступаетъ впередъ). Прекрати святотатственное дѣло, гнусный Монтекки. Развѣ мщеніе можетъ идти далѣе смерти? Осужденный на изгнаніе злодѣй, я задержу тебя! Повинуйся и иди за мною: ты долженъ умереть.
   Ромео. Дѣйствительно, долженъ: за этимъ я и пришелъ сюда. Милый юноша, иди своею дорогою и не раздражай человѣка, доведеннаго до отчаянія. Уходи и оставь меня одного. Вспомни обо всѣхъ умершихъ за послѣднее время и лежащихъ здѣсь; пустъ это послужитъ тебѣ предостереженіемъ. Умоляю тебя, юноша, не доводи меня до ожесточенія, не взваливай еще новаго грѣха на мою душу; именемъ самого неба молю тебя -- уйди, и этою мольбою я доказываю, что ты мнѣ дороже меня самого, такъ-какъ пришелъ я сюда, вооружившись только противъ самого-же себя. Не оставайся здѣсь; уйди. Живи, а потомъ разсказывай, что состраданіе обезумѣвшаго человѣка принудило тебя убѣжать.
   Парисъ. Я отношусь съ презрѣніемъ къ твоимъ заклинаніямъ и задерживаю тебя, какъ преступника.
   Ромео. Ты вызываешь меня на ссору? Хорошо! берегись, мальчишка! (Дерутся).
   Пажъ Париса. Господи, они дерутся! Побѣгу за стражей... (Убѣгаетъ).
   Парисъ. Боже мой! Я раненъ на смерть (Падаетъ). Если въ тебѣ есть хоть искра жалости, открой могилу и положи меня рядомъ съ Джульеттой (Умираетъ).
   Ромео. Изволь, готовъ... Дай, однако, прежде разсмотрѣть твое лицо. Родственникъ Меркуціо, благородный графъ Парисъ! Что говорилъ мнѣ пажъ, когда мы скакали по дорогѣ, между тѣмъ какъ мой удрученный духъ ничего не слушалъ? Бадьдассарэ, кажется, говорилъ, что Парисъ долженъ былъ жениться на Джульеттѣ. Говорилъ онъ это, или мнѣ только пригрезилось? или, наконецъ, мнѣ подъ вліяніемъ безумія только пригрезилось, будто онъ говорилъ что-то про Джульетту?.. О, дай мнѣ руку, ты, чье имя, какъ и мое, превратности судьбы занесли на свои скрижали. Я перенесу тебя въ склепъ... Нѣтъ, не въ склепъ, а въ лучезарный чертогъ, такъ-какъ красота даже мертвой Джульетты превращаетъ могильный склепъ въ сіяющій огнями и предназначенный для пиршества дворецъ (Вноситъ трупъ Париса въ склепъ). Ты, мертвецъ, похороненный покойникомъ, лежи здѣсь. Иногда люди за минуту передъ смертью бываютъ необыкновенно веселы; наблюдавшіе такое явленіе называютъ его предсмертною молніей. Но, какъ можетъ это быть названо молніей? О, жена моя, о моя любовь! смерть уже впила въ себя сладкій медъ твоего дыханія, но еще не наложила своей печати на твою красоту. Ты еще не побѣждена въ конецъ; румяное пламя жизни еще чудится на твоихъ щекахъ, на губахъ твоихъ, и смерть еще не водрузила здѣсь своего блѣднаго знамени... А ты, Тибальдо, лежащій тутъ-же въ своемъ окровавленномъ саванѣ, скажи, какую еще большую услугу могу я оказать тебѣ, готовясь тою-же рукой, которая надвое твою жизнь разсѣкла, лишить жизни и твоего врага? Прости меня, братъ! О, дорогая Джульетта, зачѣмъ ты до сихъ поръ такъ прекрасна? Неужто придется предположитъ, что безплотный призракъ смерти влюбился въ тебя и что это отвратительное чудовище для того сберегаетъ твою красоту, чтобы здѣсь, во мракѣ, сладострастно воспользоваться тобою?.. Боясь этого, я останусь съ тобою навсегда, никогда не выйду изъ этого чертога темной ночи. Здѣсь, здѣсь останусь я съ тобою и сдѣлаюсь добычею твоихъ прислужниковъ-червей. Здѣсь избираю я мѣсто для своего вѣковѣчнаго успокоенія; здѣсь стряхну съ себя иго враждебныхъ звѣздъ и эту бренную, измученную жизнью оболочку. Глаза мои, взгляните на нее въ послѣдній разъ! Руки мои, сожмите ее въ послѣднемъ объятіи, а вы, уста, служащія дверями для дыханія, скрѣпите безгрѣшнымъ поцѣлуемъ безсрочный договоръ съ безпощадною смертью. Скорѣй ко мнѣ, неумолимый проводникъ! Скорѣе сюда, ненасытный руководитель! Ты, отчаянный кормчій, приходи скорѣе и направь на подводный камень мою ладью. Пусть она разобьется въ прахъ! Пью за тебя, моя любовь! (Выпиваетъ ядъ). Продавецъ зелья, ты сказалъ правду: твой ядъ дѣйствуетъ быстро, и я умираю съ послѣднимъ поцѣлуемъ (Умираетъ).
  

На другомъ концѣ кладбища появляется Фра-Лоренцо съ фонаремъ, ломомъ и заступомъ; за нимъ слѣдуетъ Бальдассарэ.

   Лоренцо. Святой Францискъ, будь моимъ заступникомъ; сколько разъ старыя ноги мои въ темнотѣ спотыкались сегодня о могилы... Кто здѣсь?
   Бальдассарэ. Хорошо васъ знающій другъ.
   Лоренцо. Да будетъ надъ тобой благословеніе Божіе! Скажи мнѣ, добрый мой другъ, что это за факелъ, безполезно разливающій свой свѣтъ для червей и для безглазыхъ череповъ? Если я не ошибаюсь, онъ горитъ въ гробницѣ Капулетти.
   Бальдассарэ. Такъ оно и есть. Тамъ находится мой господинъ; вы очень его любите.
   Лоренцо. Кто-же онъ такой?
   Бальдассарэ. Ромео.
   Лоренцо. Давно онъ здѣсь?
   Бальдассарэ. Будетъ съ полчаса.
   Лоренцо. Идемъ со мною къ склепу.
   Бальдассарэ. Не смѣю, святой отецъ. Мой господинъ думаетъ, что я ушелъ. Онъ угрожалъ смертью, если я дерзну остаться и подсматривать за нимъ.
   Лоренцо. Если такъ, оставайся; я пойду одинъ. Мною овладѣваетъ страхъ; боюсь, не случилось-бы какого-нибудь страшнаго несчастія.
   Бальдассарэ. Когда я задремалъ подъ тисовымъ деревомъ, мнѣ пригрезилось, будто мой господинъ дерется на шпагахъ съ какимъ-то другимъ синьоромъ, котораго мой господинъ и убилъ.
   Лоренцо (Подходя къ склепу, зоветъ). Ромео!.. О, ужасъ! чьею это кровью обагренъ каменный порогъ усыпальницы? Какъ попали эти обнаженныя и окровавленныя шпаги въ жилище покоя... Владѣльцевъ ихъ не видно (Входитъ въ склепъ). Ромео!.. Онъ блѣденъ, какъ мертвецъ... А это кто-же еще?.. Парисъ! и онъ тоже?.. весь въ крови!.. О, какой жестокій часъ виновенъ въ такомъ страшномъ несчастіи? (Свѣтъ отъ фонаря озаряетъ Джульетту). Она шевельнулась.
                                                                                   (Джульетта просыпается).
   Джульетта. Ты здѣсь, милосердый мой отецъ; но гдѣ-же мужъ?.. я хорошо помню, гдѣ я должна была проснуться, и я именно тамъ... Но гдѣ-же мой Ромео? (За сценой голоса).
   Лоренцо. Я слышу какой-то шумъ... Дочь моя, уйдемъ скорѣе изъ этого гнѣзда смерти, заразъ и неестественнаго сна. Высшая сила, которой мы не смѣемъ противиться, разрушила всѣ наши намѣренія. Уйдемъ, уйдемъ скорѣе. Голова мертваго твоего мужа лежитъ у тебя на груди... Здѣсь и Парисъ; онъ тоже убитъ. Идемъ, я пристрою тебя въ обитель благочестивыхъ монахинь; не теряй времени на вопросы, потому что стража приближается. Идемъ-же; дорогая Джульетта, идемъ скорѣе (Шумъ за сценой усиливается). Я не смѣю оставаться здѣсь долѣе. (Уходитъ).
   Джульетта. Ступай, ступай отсюда, а я не уйду... Что здѣсь такое? Рука моего возлюбленнаго крѣпко сжимаетъ стклянку? Понимаю, ядъ былъ причиной его безвременной кончины. Безжалостный, онъ выпилъ все и не оставилъ ни одной милосердной капли, которая помогла бы мнѣ послѣдовать за нимъ. Но я, ненаглядный, буду цѣловать тебя въ губы; можетъ быть, на нихъ еще сохранились остатки яда и это благодатное средство поможетъ мнѣ умереть (Цѣлуетъ его). Твои губы еще теплы!
   1-й стражъ (За сценой). Мальчикъ, ступай впередъ; указывай, куда идти.
   Джульетта. Сюда идутъ... Надо покончить скорѣе. (Выхватываетъ кинжалъ Ромео). О, благословенный кинжалъ, вотъ твои ножны (Закалывается). Ржавѣй въ нихъ, а мнѣ дай умереть (Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ. За пажомъ Париса входятъ стражи).
   Пажъ. Вотъ здѣсь, гдѣ горитъ факелъ.
   1-й стражъ. Земля обагрена кровью; обыскать все кладбище. Пусть нѣкоторые изъ васъ отправятся на поиски, и кто-бы вамъ ни попался, задерживайте всѣхъ (Нѣсколько человѣкъ стражей уходитъ). Какое плачевное зрѣлище! Вотъ лежитъ убитый графъ, а здѣсь истекаетъ кровью недавно умершая Джульетта, тогда какъ ее похоронили здѣсь еще два дня тому назадъ. Пусть кто-нибудь отправится доложить обо всемъ герцогу; другой пусть бѣжитъ къ Капулетти, третій разбудитъ Монтекки, а остальные пусть отправятся на поиски (Уходитъ еще нѣсколько человѣкъ). Мы нашли мѣсто, гдѣ скопилось столько ужасовъ, но причинъ, вызвавшихъ всѣ эти невиданные ужасы, мы безъ разъясненій понять не можемъ.
  

Входятъ нѣсколько человѣкъ стражи и ведутъ Бальдассарэ.

  
   2-й стражъ. Вотъ пажъ Ромео. Мы нашли его на кладбищѣ.
   1-й стражъ. Не выпускать его до прибытія герцога (Нѣсколько стражей вводятъ Фра-Лоренцо).
   3-й стражъ. Мы захватили монаха; онъ дрожитъ, вздыхаетъ и плачетъ. Очевидно, онъ хотѣлъ уйти съ кладбища; при немъ находились ломъ и заступъ.
   1-й стражъ. Это очень подозрительно; задержать и его.
  

Входитъ герцогъ со свитою.

   Герцогъ. Какое новое несчастіе, происшедшее въ такой ранній часъ, нарушаетъ нашъ утренній покой? (Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и другіе).
   Капулетти. Что случилось? Почему раздаются всюду крики?
   С-а Капулетти. Въ народѣ на улицѣ кто кричитъ "Ромео", кто "Джульетта", а кто "Парисъ". Вся толпа съ громкими криками бѣжитъ къ нашему склепу.
   Герцогъ. Какой ужасъ вызвалъ и смятеніе, и оглушающіе насъ крики?
   1-й стражъ. Государь, въ склепѣ лежитъ убитый графъ Парисъ, Ромео тоже умершій, а еще ранѣе умершая Джульетта теперь не успѣла еще остыть.
   Герцогъ. Разыскать, развѣдать, какъ произошелъ весь этотъ рядъ гнусныхъ убійствъ.
   1-й стражъ. Государь, здѣсь находятся задержанные нами монахъ и пажъ Ромео. При нихъ найдены орудія, посредствомъ которыхъ взломаны были двери склепа.
   Капулетти. О ужасъ! Смотри, жена, какъ наша дочь обливается кровью. Этотъ кинжалъ изъ своихъ пустыхъ ноженъ, еще висящихъ на поясѣ Монтекки, по какой-то непонятной случайности попалъ въ грудь Джульетты.
   С-а Капулетти. О, горе мнѣ! Такое зрѣлище смерти, словно колоколъ, призываетъ въ могилу мои преклонные годы.
  

Входятъ Монтекки и другіе.

  
   Герцогъ. Идите сюда, Монтекки. Какъ ни рано вы поднялись, а вашъ сынъ улегся еще ранѣе.
   Монтекки. Увы, государь! Нынѣшнею ночью скончалась моя жена. Причиной ея смерти послужила тоска по изгнанномъ сынѣ. Какое-же новое горе ожидаетъ меня еще на старости лѣтъ?
   Герцогъ. Взгляни, и ты увидишь самъ.
   Монтекки. Ахъ ты неучъ! Развѣ прилично юношѣ опережать въ могилу отца?
   Герцогъ. Наложи, печать молчанія на свои уста и воздержись отъ оскорбительныхъ выраженій хоть-бы до того времени, когда для насъ выяснятся всѣ эти непонятныя событія, ихъ источникъ, начало и происхожденіе. Тогда я самъ буду вождемъ вашей скорби и, если нужно, провожу ее до самой ея смерти. А теперь воздержись, заставь терпѣніе поработить огорченіе. Пусть задержанныя подозрительныя лица подойдутъ сюда.
   Лоренцо. Не смотря на мою дряхлость, первыя и самыя сильныя подозрѣнія въ страшныхъ убійствахъ падаютъ на меня, потому что противъ меня говорятъ и время, и мѣсто, гдѣ я былъ задержанъ, и вотъ я передъ вами, государь, готовый и обвинять, и защищать себя, готовый, если надо, произнести обвинительный или оправдательный приговоръ.
   Герцогъ. Такъ говори скорѣе, что тебѣ извѣстно объ этомъ дѣлѣ.
   Лоренцо. Я буду кратокъ, потому, что у меня не хватитъ силъ на длинный и тяжелый разсказъ. Умершій теперь Ромео былъ мужемъ Джульетты, а она, тоже умершая, вѣрною женою его. Я самъ повѣнчалъ ихъ. День ихъ брака былъ днемъ безвременной смерти Тибальдо, вслѣдствіе которой новобрачный изгнанъ былъ изъ Вероны. О немъ-то, а не о Тибальдо горевала и плакала Джульетта. Вы, Капулетти, чтобы разогнать удручавшую ее тоску, обѣщали ея руку Парису и хотѣли насильно выдать ее замужъ за графа. Тогда она пришла ко мнѣ и съ дико блуждавшими взглядами стала умолять придумать какое-нибудь средство, которое помѣшало-бы состояться второму ея браку, грозя иначе заколоться у меня-же въ кельѣ. Тогда я далъ ей усыпляющее средство, съ которымъ познакомила меня наука, и оно подѣйствовало именно такъ, какъ я желалъ. Джульетту всѣ сочли мертвой. Въ то-же время я написалъ къ Ромео, прося его непремѣнно пріѣхать нынѣшнею ночью въ Верону, чтобы помочь мнѣ увести Джульетту изъ могильнаго склепа, когда прекратится дѣйствіе принятаго снадобья. Но Фра-Джовани, которому я поручилъ препроводить письмо къ Ромео, не могъ этого исполнить; его остановила несчастная случайность, и онъ вчера вечеромъ вернулъ мнѣ письмо обратно. Затѣмъ, когда близилось время ея пробужденія, я рѣшился придти сюда одинъ, чтобы увести ее изъ родового склепа, думая спрятать ее у себя въ кельѣ, пока не явится удобнаго случая препроводить ее къ мужу. Но когда, за нѣсколько минутъ до ея пробужденія, я пришелъ сюда, Парисъ лежалъ уже мертвымъ, такъ-же, какъ и безконечно любящій Ромео. Джульетта проснулась. Я сталъ убѣждать ее уйти отсюда и терпѣливо покориться волѣ небесъ. Когда стали приближаться шаги стражи, я вынужденъ былъ уйти изъ склепа, но Джульетта, доведенная до полнаго отчаянія, на отрѣзъ отказалась слѣдовать за мною и, какъ можно предположить, насильственно покончила съ собою. Если во всемъ этомъ несчастіи виноватъ я, пусть мою старую жизнь, въ силу строжайшаго закона, отнимутъ у меня нѣсколькими днями ранѣе, чѣмъ наступитъ естественный ея предѣлъ.
   Герцогъ. Мы до сихъ поръ знали, что ты человѣкъ праведной, примѣрной жизни. Гдѣ-же служитель Ромео? Что можетъ онъ разсказать еще по этому дѣлу?
   Бальдассарэ. Я принесъ Ромео извѣстіе о смерти Джульетты и мы въ тотъ-же вечеръ ускакали изъ Мантуи на наемныхъ почтовыхъ лошадяхъ, затѣмъ прибыли сюда, къ этой гробницѣ. Давъ мнѣ письмо для доставленія его родителю, передъ тѣмъ, какъ войти въ склепъ, онъ, грозя мнѣ за ослушаніе смертью, приказалъ уйти и не смѣть за нимъ подсматривать.
   Герцогъ. Подай письмо; мы прочтемъ его. А гдѣ-же пажъ графа, приведшій стражу? Скажи, что дѣлалъ здѣсь твой господинъ.
   Пажъ. Онъ принесъ цвѣтовъ и сталъ ими осыпать гробницу невѣсты; затѣмъ велѣлъ мнѣ отойти подальше, что я и поспѣшилъ исполнить. Тогда пришелъ еще кто-то съ факеломъ и сталъ ломать дверь въ склепъ. Тѣмъ временемъ мой господинъ бросился къ нему съ обнаженнымъ мечомъ, я въ страхѣ убѣжалъ за стражей.
   Герцогъ. Это письмо вполнѣ подтверждаетъ слова Фра-Лоренцо; въ немъ описано, какъ возникла любовь молодыхъ людей, отчаяніе мужа при извѣстіи о смерти жены. Затѣмъ, добывъ ядъ у какого-то несчастнаго торговца зеліями, онъ написалъ это письмо и, наконецъ, прискакалъ въ этотъ склепъ, чтобы умереть въ немъ, лежа рядомъ съ Джульеттой. Гдѣ-же оба враждующіе? Капулетти, Монтекки! -- видите, сколько бѣдъ повлекла за собою взаимная ваша ненависть. Чтобы убить всѣ ваши радости, она прибѣгла къ помощи любви; а я, за то, что слишкомъ снисходительно относился къ вашимъ распрямъ, наказанъ смертью двухъ дорогихъ мнѣ родственниковъ. Никто не остался безъ наказанія.
   Капулетти. Братъ Монтекки, протяни мнѣ руку. Это будетъ вдовьимъ наслѣдіемъ моей дочери; большаго я не могу и желать.
   Монтекки. Но я могу датъ больше. Я велю отлить ея изваяніе изъ чистаго золота, и пока Верона станетъ называться тѣмъ-же именемъ, въ ней не будетъ ничего драгоцѣннѣе статуи любящей и вѣрной Джульетты.
   Капулетти. Я хочу, чтобы и Ромео, лежа рядомъ съ своею женою раздѣлялъ съ нею эту роскошь. Неповинныя жертвы нашей вражды.
   Герцогъ. Желаемое примиреніе состоялось при пасмурномъ небѣ. Огорченное солнце не хочетъ показать намъ свѣтлаго своего лика. Ступайте и горько оплакивайте свои утраты. Никогда еще не было вымысла грустнѣе печальнаго конца Джульетты и ея Ромео. Уходятъ.
  

КОНЕЦЪ.

ПРИМѢЧАНІЯ

къ

ПЕРВОМУ ТОМУ

  

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА.

  
   Стр. 129. Исторія Ромео и Юліи -- одна изъ популярнѣйшихъ исторій XVI и XVII ст. -- не говоря уже о томъ, что коментаторы, быть можетъ, слишкомъ ужъ дальновидные -- отыскиваютъ ее первый разъ въ легендѣ о Пирамѣ и Тисбе, (разсказанной Овидіемъ въ его "Метаморфозахъ"), въ такой-же древней легендѣ о Геро и Леандрѣ, въ средневѣковомъ разсказѣ о несчастныхъ любовникахъ Тристанѣ и Изольдѣ и др. Въ современные и непосредственно предшествовавшіе Шекспиру годы эта исторія (которую, замѣтимъ еще, нѣкоторые выдавали за истинное происшествіе) трактовалась и въ драматической, и въ повѣствовательной формѣ въ разныхъ странахъ Европы. Такъ, въ Испаніи Лопе де Вега написалъ трагедію "Капулетти и Монтекки", одинъ изъ его современниковъ -- трагедію на ту же тему. Въ Италіи находимъ: въ 1535 г. новеллу Луиджи да Порто, въ 1554 г. -- повѣсть Бандело, въ 1578 г. -- драму Луиджи Грото подъ заглавіемъ "Гадріана"; во Франціи Буасто воспроизвелъ съ разными измѣненіями разсказъ, Банделло скоро послѣ появленія его; въ Англіи этотъ переводъ Буасто послужилъ источникомъ для поэмы Артура Брука, появившейся въ 1562 г. подъ заглавіемъ "Трагическая исторія Ромеуса и Джульетты, заключающая въ себѣ рѣдкій примѣръ истиннаго постоянства", а въ предисловіи къ своему сочиненію Брукъ указывалъ на существованіе какой-то трагедіи на ту же тему, написанной уже за два года до рожденія Шекспира (не рѣшено, впрочемъ, о какой трагедіи говоритъ Брукъ, англійской или итальянской -- такъ какъ она не дошла до насъ). Весьма возможно, что относительно фабулы Шекспиръ пользовался нѣсколькими изъ вышеупомянутыхъ англійскихъ источниковъ; но авторитетные изслѣдователи указываютъ на поэму Брука, какъ на самый главный. Такъ или иначе, но существенныя подробности трагедіи Шекспира тѣ же, что и въ этихъ произведеніяхъ, во всемъ главномъ сходствующихъ между собою, -- именно принадлежность Ромео и Юліи къ двумъ враждебнымъ между собою партіямъ, -- встрѣча ихъ на балѣ у старика Капулетти, -- быстрое развитіе взаимной любви, -- тайное вѣнчаніе монахомъ Лоренцо, -- изгнаніе Ромео изъ Вероны за убіеніе Тибальдо, -- желаніе отца Юліи выдать ее за другого, -- мнимая смерть ея, чтобы избавиться отъ этого брака, и погребеніе, -- роковая случайность, вслѣдствіе которой Ромео думаетъ, что его возлюбленная дѣйствительно умерла, -- его самоотравленіе въ гробницѣ, пробужденіе Юліи въ моментъ его смерти -- и затѣмъ, ея собственная смерть. Время сочиненія Шекспировской трагедіи -- между іюлемъ 1596 г. и апрѣлемъ 1597 г. Въ печати она появилась въ первый разъ въ 1597 г. (безъ обозначенія мѣсяца), съ эпиграфомъ: "Ant nunc, ant nunquam" (или теперь, или никогда) и подъ заглавіемъ: "Превосходно сочиненная (Anexcellent conceited) трагедія о Ромео и Джульеттѣ, какою она была часто (и съ большимъ успѣхомъ) представлена публично актерами высокороднаго лорда Гендсона". Въ послѣдующихъ редакціяхъ (съ измѣненьями) заглавіе оставалось почти то же; только къ слову "excellent" прибавилось слово "lamentable" (плачевный), въ 3-мъ изданіи уже было упомянуто о представленіи ея на сценѣ театра "Globe" (гдѣ служилъ актеромъ и Шекспиръ), а въ 4-мъ (безъ обозначенья года) впервые было выставлено имя автора: "Written by W. Shakespere".
   Стр. 131. "Прологъ" произносится "хоромъ" -- лицомъ, которое представляло собою хоръ, тотъ самый, который и заканчиваетъ первое дѣйствіе. Полагаютъ, что этотъ прологъ написанъ не Шекспиромъ, вслѣдствіе чего въ нѣкоторыхъ изданіяхъ онъ выпускается (въ извѣстномъ переводѣ Шлегеля и Тика нѣтъ ни пролога, ни словъ хора въ концѣ 1-го дѣйствія).
   Стр. 131. Изъ словъ "два часа", которыя находятся и въ прологѣ къ "Генриху VIII", заключаютъ, что представленіе пьесъ Шекспира длилось два часа.
   Стр. 133. "Закусыванье пальца" было оскорбительное движеніе въ родѣ показыванья "фиги", кукиша.
   Стр. 135. Названіе замка "свободный городъ" (free-town) есть переводъ итальянскаго (Villa Franca).
   Стр. 136. По поводу разсказа Бенволіо одинъ изъ коментаторовъ замѣчаетъ, что "эта игра антитезами, чисто Шекспировская, обличаетъ авторскую отдѣлку позднѣйшаго времени".
   Стр. 137. Въ поэмѣ Брука и въ разсказахъ Бонделло и Буасто Ромео, до встрѣчи съ Юліей, тоже представленъ несчастно влюбленнымъ въ другую.
   Стр. 137--139. Такія антитезы, какими выражается Ромео о любви, были въ большомъ ходу у провансальскихъ и средневѣковыхъ итальянскихъ поэтовъ.
   Стр. 139. Въ словахъ Ромео о цѣломудренности Розалины, о ея обѣтѣ безбрачія, усматриваютъ косвенный комплиментъ королевѣ Елисаветѣ, которая, какъ извѣстно, дала такой же обѣтъ и которой, -- замѣчаетъ Стивенсъ, -- "конечно было пріятно слышать прославленіе своего цѣломудрія какъ разъ въ ю время, когда оно было заподозрѣно".
   Стр. 139. Это тѣ маски, въ которыхъ, во время Шекспира англійскія женщины появлялись на улицахъ.
   Стр. 140. Въ поэмѣ Брука Юліи не четырнадцать, а шестнадцать лѣтъ; въ пересказѣ Буасто -- осьмнадцать. И то, и другое число напечатано римскими цифрами, изъ чего нѣкоторые заключаютъ, что Шекспировское четырнадцать -- ошибка, ибо очень легко ему было принять XVI за XIV, а онъ "въ подобныхъ подробностяхъ всегда строго слѣдовалъ тексту тѣхъ разсказчиковъ, произведенія которыхъ драматизировалъ". -- Но не надо забывать и того, что четырнадцатилѣтній возрастъ былъ предѣльный для разрѣшенія дѣвушкамъ выходить замужъ. Есть и такое объясненіе, что Шекспиръ умышленно описалъ свою героиню такою молодою, имѣя въ виду тогдашнее исполненіе женскихъ ролей мальчиками.
   Стр. 141. Листъ подорожника считался лучшимъ средствомъ останавливать кровь и лечить только что нанесенныя раны. Ромео, въ своемъ отвѣтѣ Бенволіо, хочетъ сказать, что предлагаемое его другомъ сре ньора! милая моя овечка!-- Фу, какая же ты соня!-- Проснись, моя голубка!-- проснись, мой ангелъ!-- проснись, невѣста!-- Ни слова.-- Высыпается на цѣлую недѣлю;-- оно, конечно, на слѣдующую ночь графъ и самъ откажется отъ сна, и не дастъ заснуть тебѣ.-- Боже ты мой, какой же это здоровый сонъ! а разбудить все-таки надо.-- Синьора, синьора, синьора! хочешь, чтобъ графъ засталъ тебя въ постелѣ? онъ разомъ спугнетъ тебя.-- Спугнетъ вѣдь?-- Что же это? одѣлась, и такъ, во всемъ платьѣ, и улеглась опять?-- да я все таки разбужу тебя. Синьора! синьора! синьора!-- О Боже, Боже!-- Помогите! помогите! синьора умерла!-- О, Господи, зачѣмъ родилась я!-- Скорѣй, не много aqua vitae!-- синьоръ! синьора!

Входить Леди Капулетъ.

   Л. КАП. Что ты такъ кричишь?
   КОРМ. О плачевный день!
   Л. КАП. Что такое?
   КОРМ. Посмотрите, посмотрите! О тяжкій день!
   Л. КАП. О Боже! Боже!-- дитя мое, жизнь моя, оживи, взгляни, или умру вмѣстѣ съ тобой!-- Помогите, помогите!-- зови на помощь!

Входить Капулетъ.

   КАПУ. Что же вы? ведите невѣсту; женихъ здѣсь уже.
   КОРМ. Умерла, умерла она, скончалась; о злополучный день!
   Л. КАП. О злополучный день! умерла, умерла, умерла!
   КАПУ. Какъ! дайте взглянуть.-- О! все кончено! холодна, кровь стала и члены окоченѣли; жизнь и эти уста давно ужь разстались. Смерть сразила ее, какъ ранній морозъ -- прекраснѣйшій изъ всѣхъ цвѣтковъ.
   КОРМ. О плачевный день!
   Л. КАП. О горе, горе!
   КАПУ. Смерть похитила ее, чтобы я стеналъ, и вяжетъ языкъ мой, не даетъ говорить.

Входитъ Лоренцо и Парисъ съ Музыкантами.

   ЛОРЕ. Готова невѣста идти въ церковь?
   КАПУ. Готова, но чтобъ никогда ужь не возвращаться.-- О сынъ мой, за ночь передъ свадьбой смерть овладѣла ложемъ твоей невѣсты, и вотъ лежитъ она -- цвѣтокъ ею обезцвѣченный. Смерть -- зять мой, смерть -- мой наслѣдникъ; она повѣнчалась съ моей дочерью. Умру, оставлю все ей; жизнь, достояніе -- все смерти!
   ПАРИ. Какъ жаждалъ я этого утра, и вотъ какое оно представляетъ мнѣ зрѣлище!
   Л. КАП. О проклятый, злосчастный, горестный, ненавистный день! злополучнѣйшій часъ, какого никогда еще не видывало время въ безконечномъ своемъ теченіи!-- Одно, одно только бѣдное, ненаглядное дитя, одна только отрада, одно только утѣшеніе и было у меня, и жестокосердая смерть похитила его!
   КОРМ. О горе! о горестный, горестный, горестный день! плачевнѣйшій, горестнѣйшій изъ всѣхъ доселѣ видѣнныхъ! О день! о день! о ненавистный день! такого чернаго дня никогда еще не видывали. О горестный, горестный день!
   ПАРИ. Обманутъ, разведенъ, опозоренъ, умерщвленъ! Обманутъ, гнусная смерть, тобой; тобой, жестокая, жестокая, почти что совсѣмъ погубленъ!-- О любовь! о жизнь!-- не жизнь, любовь смерти!
   КАПУ. Измученъ, истерзанъ, сокрушенъ, убитъ! Зачѣмъ, злосчастный часъ умертвилъ, умертвилъ ты торжество наше?-- О дитя, дитя мое! не дитя -- душа моя!-- Умерла ты! о, умерла дочь моя -- умерли съ ней и всѣ мои радости!
   ЛОРЕ. Перестаньте, стыдитесь! такимъ отчаяніемъ не уврачуете вы этого горя. И небеса и вы имѣли по долѣ въ этой прекрасной дѣвушкѣ; теперь она вся принадлежитъ небу, и тѣмъ для нея лучше. Вашу часть въ ней вы не могли спасти отъ смерти, а небо сдѣлало свою причастной вѣчной жизни. Высшей вашей цѣлью, вашимъ раемъ было возвышеніе ея, и вотъ, когда она вознеслась превыше облаковъ, на самое небо, вы плачете. О, плоха же ваша любовь къ вашему дѣтищу, когда счастье его сводитъ васъ съ ума.-- Счастлива не та, которая долго живетъ въ замужствѣ, а та, которая умираетъ юной еще женой. Осушите же ваши слезы, осыпьте розмариномъ прекрасное это тѣло, уберите его, по обычаю, въ лучшія одежды и вынесите въ церковь; любящая природа хоть и заставляетъ всѣхъ насъ плакать -- разумъ улыбается однакожь слезамъ природы.
   КАПУ. Все приготовленное для празднества измѣнитъ теперь своему назначенью, обратится въ горестныя похороны: звуки инструментовъ -- въ заунывный звонъ колоколовъ, веселый свадебный пиръ -- въ мрачную похоронную трапезу, радостныя пѣсни -- въ скорбную панихиду, и брачными цвѣтами уберется трупъ. Все превратится въ противоположное себѣ.
   ЛОРЕ. Ступайте, синьоръ; ступайте и вы съ нимъ, синьора, и вы, синьоръ Парисъ,-- приготовьтесь проводить это прекрасное тѣло въ могилу. Небо караетъ васъ за какой-нибудь грѣхъ; не раздражайте его еще болѣе, возставая противъ святой его воли. (Уходитъ за Капулетомъ, Леди Капулетъ и другими.)
   1 муз. Можно и намъ убрать теперь свои инструменты, да и убираться.
   КОРМ. Ахъ, уберите, уберите ихъ, мои добрые; сами видите какъ они разстроены. (Уходитъ.)
   1 муз. Ну, мы, пожалуй, и настроили бы ихъ.

Входитъ Питеръ.

   ПИТЕ. О, музыканты, музыканты! скорѣй: "Ликуй, мое сердце! Ликуй мое сердце!" -- О, хотите, чтобъ я былъ живъ -- съиграйте мнѣ: "Ликуй, мое сердце!"
   1 муз. Почему жь "Ликуй мое сердце"?
   ПИТЕ. Да потому что само мое сердце играетъ ужь: "Ноетъ мое сердце". О, съиграйте мнѣ какую нибудь веселую заупокойную пѣсенку.
   2 муз. Не время теперь играть.
   ПИТЕ. Такъ не хотите?
   2 муз. Не хотимъ.
   ПИТЕ. Заплачу же я вамъ.
   1 муз. Чѣмъ это?
   ПИТЕ. Ужь конечно не деньгами, а остротами; скажу -- скоморохи вы.
   1 муз. Ну и я скажу -- холопъ ты.
   ПИТЕ. А я и стукну холопьимъ кинжаломъ по башкѣ твоей. (Обнажая кинжалъ) Не терплю крючковъ; задамъ вамъ такое Ре, такое Фа. Понимаете?
   1 муз. Положишь стало на ноты?
   2 муз. Вмѣсто кинжала, обнажи-ка лучше остроту-то свою.
   ПИТЕ. Такъ берегитесь же остроты моей. Отдую васъ и булатной остротой моей; булатный же кинжалъ влагаю въ ножны.-- Отвѣчайте мнѣ, какъ люди:
  
   Когда невыносимой скорби муки
             И грудь и голову томятъ,
   То музыки серебряные звуки --
  
   Почему жь это серебряные звуки? почему, музыки серебряные звуки? Ну, ты, Симонъ Струнка, что ты на это скажешь?
   1 муз. Потому, вѣрно, что у серебра звукъ пріятный.
   ПИТЕ. Врешь!-- Что ты скажешь, Гугъ Гудокъ?
   2 МУЗ. А потому и серебряные, что за серебро вѣдь музыканты играютъ.
   ПИТЕ. И ты врешь!-- Что скажешь ты, Джемсъ Подставка?
   3 МУЗ. Я ужь и не знаю что сказать мнѣ.
   ПИТЕ. Ахъ, извини! я и забылъ что ты пѣвчій. Скажу за тебя. Музыки серебряные звуки, потому что музыкантамъ рѣдко приходится звучать золотомъ.
  
   То музыки серебряные звуки.
   Какъ разъ помогутъ, изцѣлятъ.

(Уходитъ.)

   1 муз. Ишь какой продувной бездѣльникъ!
   2 муз. Чертъ его возьми! Пойдемъ, подождемъ похоронъ и обѣда.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Мантуя. Улица.

Входитъ Ромео.

   РОМЕ. Вѣрить лестной смерти сна {Въ прежнихъ изданіяхъ: the flattering eye of sleep... По Колльеру: the flattering death of sleep...} -- мой сонъ предвѣщаетъ скорыя радостныя вѣсти. Легко властелину моей груди на его тронѣ, и весь этотъ день какое-то необыкновенное расположеніе духа уноситъ меня пріятнѣйшими мечтами далеко отъ земли. Мнѣ снилось, моя милая пріѣхала и нашла меня умершимъ -- странный сонъ, оставляющій мертвому сознаніе,-- и поцѣлуями вдохнула такую жизнь, что я ожилъ и сдѣлался царемъ. О, какъ же сладостна любовь въ дѣйствительности, когда и призраки ея такъ богаты счастьемъ!

Входитъ Балтазаръ.

   Вѣсти изъ Вероны!-- Ну что, Балтазаръ? ты съ письмами отъ Лоренцо? Что жена? здоровъ ли отецъ? что милая моя Джульетта? Спрашиваю о ней опять, потому что хорошо ей -- нѣтъ ничего дурнаго.
   БАЛТ. И нѣтъ ничего дурнаго, потому что ей хорошо. Тѣло ея въ склепѣ Капулетовъ, а безсмертная часть на небесахъ. Я видѣлъ какъ ее снесли въ родовую могилу, и тотчасъ же полетѣлъ къ вамъ. О простите мнѣ дурную эту вѣсть -- вы сами приказали.
   РОМЕ. И все это такъ? вызываю жь васъ, звѣзды!-- Ты знаешь, гдѣ я живу; ступай -- добудь мнѣ чернилъ и бумаги, и найми лошадей; ѣду въ эту же ночь.
   БАЛТ. Прошу, успокойтесь, синьоръ. Вы такъ блѣдны, взоръ такъ дикъ, что боюсь какого-нибудь несчастія.
   РОМЕ. Полно! ты ошибаешься. Оставь меня; сдѣлай что велѣлъ. А писемъ отъ Лоренцо нѣтъ?
   БАЛТ. Нѣтъ, мой добрый синьоръ.
   РОМЕ. Ничего; ступай -- найми же лошадей. Я сейчасъ приду. (Балтазаръ уходитъ) -- Въ эту же ночь, Джульетта, я лежу подлѣ тебя. Подумаемъ о средствахъ.-- О, зло, какъ быстро приходишь ты въ голову преданныхъ отчаянію! Сейчасъ же вспомнилъ аптекаря, котораго недавно видѣлъ гдѣ-то здѣсь. Сидитъ въ лохмотьяхъ, насупивъ брови, и разбираетъ травы; испитой такой -- злая нужда объѣла его до костей. А въ жалкой лавченкѣ висятъ черепаха, алигаторъ {Чучела алигатора была обычнымъ украшеніемъ прежнихъ аптекъ, и это украшеніе выписывалось для нихъ даже нарочно.} и чучелы другихъ безобразныхъ рыбъ; вокругъ, на полкахъ, нищенскій сборъ пустыхъ коробокъ, зеленыхъ глиняныхъ горшковъ, пузырьковъ, гнилыхъ сѣмянъ, обрывковъ бичевки, высохшихъ розовыхъ лепешекъ, расположенный на показъ страшно какъ рѣдко. Видя такую нищету, я тутъ же подумалъ: -- понадобись кому-нибудь ядъ, продажа котораго запрещена въ Мантуѣ подъ смертной казнью, жалкой негодяй этотъ продастъ. О, эта мысль предварила только мою нужду въ немъ, и этотъ самый бѣднякъ продастъ мнѣ его. Сколько помнится, лавка его въ этомъ домѣ; но нынче праздникъ, и она заперта.-- Эй, ты! аптекарь!

Входитъ Аптекарь.

   АПТЕ. Кто это зоветъ меня такъ громко?
   РОМЕ. Послушай, любезный.-- Я вижу, что ты бѣденъ. Вотъ тебѣ сорокъ дукатовъ -- дай только драхму яда, такого быстро-дѣйствующаго снадобья, чтобъ въ мгновенье разлилось по всѣмъ жиламъ, чтобы утомленный жизнью, принявъ его, тотчасъ же палъ мертвъ, чтобъ дыханіе вырвалось изъ его тѣла такъ же быстро, какъ зажженный порохъ изъ гибельнаго жерла пушки.
   АПТЕ. Есть у меня такія смертоносныя снадобья; но законъ Мантуи казнитъ смертью за продажу ихъ.
   РОМЕ. Такъ нагъ и нищь, и боится смерти? Щеки твои обличаютъ голодъ, въ глазахъ виднѣются нужда и горе, спину гнутъ нищета и отверженье. Не другъ тебѣ міръ этотъ, да и законъ этого міра; нѣтъ въ этомъ мірѣ закона, который могъ бы сдѣлать тебя богатымъ; такъ разстанься жь съ бѣдностью -- нарушь его, и возьми это.
   АПТЕ. (Уходитъ и тотчасъ же возвращается). Нищета -- не воля уступаетъ вамъ.
   РОМЕ. Не волѣ, а нищетѣ и плачу я.
   АПТЕ. Положите это въ какую угодно жидкость, выпейте, и будь въ васъ сила двадцати человѣкъ -- отправитесь тотчасъ же.
   РОМЕ. Вотъ твое золото -- страшнѣйшій ядъ для душъ человѣческихъ, совершающій въ этомъ гнусномъ мірѣ несравненно болѣе убійствъ, чѣмъ всѣ эти жалкія смѣси, которыхъ не смѣешь продавать. Не ты, я продалъ тебѣ ядъ. Прощай; купи себѣ пищи и откармливайся.-- Идемъ же, лекарство, а не ядъ, идемъ къ могилѣ Джульетты -- тамъ долженъ я принять тебя.

(Уходитъ.)

  

СЦЕНА 2.

Келья Лоренцо.

Входитъ Отецъ Іоаннъ.

   ІОАН. Братъ Францисканецъ! почтенный братъ Лоренцо!

Входитъ Лоренцо.

   ЛОРЕ. Это голосъ брата Іоанна.-- Привѣтствую возвратъ твой изъ Мантуи! Что же сказалъ Ромео? а написалъ -- давай скорѣй письмо.
   ІОАН. Я отправился за босоногимъ братомъ нашего ордена, чтобъ захватить его съ собой {Каждому монаху, когда онъ куда нибудь отправлялся, настоятель назначалъ спутника.}, а онъ обходилъ въ это время больныхъ нашего города, и только что нашолъ, какъ надсмотрщики, подозрѣвая что домъ, въ которомъ мы были, зачумленъ, заперли его и насъ въ немъ; поэтому я и не могъ отправиться въ Мантую
   ЛОРЕ. Съ кѣмъ же послалъ ты письмо мое къ Ромео?
   ІОАН. Я не могъ послать его -- (Подавая письмо) вотъ оно. Не могъ возвратить и тебѣ, потому что никто не бралъ его -- такъ всѣ боялись заразы.
   ЛОРЕ. Злощастная судьба! клянусь святымъ Францискомъ, письмо было не пустое, а крайне важное и нужное, и задержка эта можетъ надѣлать не мало бѣдъ. Ступай, братъ Іоаннъ, добудь мнѣ ломъ и сейчасъ же принеси въ мою келью.
   ІОАН. Добуду, братъ, и принесу. (Уходит.)
   ЛОРЕ. Надо теперь одному идти въ склепъ. Въ эти три часа милая Джульетта должна проснуться; побранитъ она меня, что не извѣстилъ Ромео обо всемъ случившемся; но я напишу опять въ Мантую, ее же скрою, до прибытія Ромео, въ моей кельѣ. Бѣдный живый трупъ, заключенный въ могилѣ мертвеца! (Уходитъ.)
  

СЦЕНА 3.

Кладбище и на нимъ склепъ Капулетовъ.

Входитъ Парисъ и Пажъ его съ цвѣтами и факеломъ.

   ПАРИ. Дай факелъ и ступай, жди поодаль; -- или нѣтъ, потуши его -- не хочу, чтобъ кто-нибудь видѣлъ меня. Лягъ вонъ подъ тѣми тиссами на землю и приложи къ ней ухо; такимъ образомъ -- она такъ разрыхлена рытьемъ могилъ,-- никто не войдетъ на кладбище, не будучи услышанъ тобой. Услышишь чье-нибудь приближенье -- свисни. Подай цвѣты, и исполни что сказано; ступай.
   ПАЖЪ. (Отдавая корзинку съ цвѣтами). Страшно оставаться одному {Въ прежнихъ изданіяхъ: to stand alone... По Колльеру: to stay alone .} на кладбищѣ; попробую однакожь. (Уходитъ).
   ПАРИ. Прекрасный цвѣтокъ, цвѣтами усыпаю я брачное твое ложе. Увы! пологъ его -- прахъ и камни, и каждую ночь буду я орошать его благовонными водами, а не хватитъ ихъ -- слезами, перегоняемыми рыданіемъ; каждую ночь буду я усыпать твою могилу цвѣтами, орошать слезами. (Пажъ свиститъ) Пажъ даетъ знать, что кто-то приближается. Чья проклятая нога бредетъ сюда ночью, чтобъ помѣшать моему сѣтованію, грустной дани истинной любви? И съ факеломъ?-- скрой же меня, ночь, на мгновеніе. (Удаляется.)

Входятъ Ромео и Балтазаръ съ факеломъ и ломомъ.

   РОМЕ. Дай ломъ и отмычку. Это письмо ты вручишь завтра моему отцу. Дай и факелъ. Подъ страхомъ смерти, приказываю, что бы ни услышалъ, ни увидѣлъ, оставайся въ отдаленьи и не мѣшай мнѣ. Хочу проникнуть въ это жилище смерти частію, чтобъ взглянуть еще разъ на жену мою, а главное, чтобъ снять съ мертваго ея пальца драгоцѣнное кольцо, кольцо, необходимое мнѣ для дѣла чрезвычайно важнаго. И потому ступай, удались; еслижь, изъ какого нибудь опасенія, воротишься, чтобъ подсмотрѣть мои дальнѣйшія дѣйствія -- клянусь Богомъ, я разорву тебя на части и разбросаю твои члены по этому голодному кладбищу. Время и мои замыслы диче, свирѣпѣе, неумолимѣе и голодныхъ тигровъ и ревущаго моря.
   БАЛТ. Удалюсь, синьоръ; не потревожу васъ.
   РОМЕ. И тѣмъ докажешь мнѣ любовь свою.-- (Давая ему кошелекъ) Возьми это; живи, будь счастливъ; за симъ, прощай, мой другъ.
   БАЛТ. (Про себя). За симъ спрячусь гдѣ-нибудь по близости; глаза его страшатъ меня, боюсь его замысловъ. (Уходитъ.)
   РОМЕ. (Ломая двери склепа). Гнусная пасть, чрево смерти, поглотившее драгоцѣннѣйшую часть земли, разверзаю силой гнилыя твои челюсти, и на зло набью еще пиніей!
   ПАРИ. Это надменный, изгнанный Монтегю, убившій брата моей невѣсты, съ тоски по которомъ, какъ думаютъ, прекрасное это созданіе и умерло. Онъ здѣсь навѣрное за тѣмъ, чтобъ наругаться надъ ихъ трупами. Схвачу его.-- (Выходя впередъ) Оставь святотатственное свое дѣло, подлый Монтегю. Можно ли простирать месть и за предѣлы смерти? Осужденный бездѣльникъ, я арестую тебя. Повинуйся, или за мной; ты долженъ умереть.
   РОМЕ. Да, долженъ; затѣмъ я и здѣсь.-- Добрый юноша, не раздражай отчаяннаго; бѣги отсюда, оставь меня; -- подумай о спящихъ здѣсь; пусть хоть они устрашатъ тебя.-- Прошу, юноша, не навлекай еще грѣха на мою голову, доводя до бѣшенства.-- О, удались! клянусь небомъ, я люблю тебя больше, чѣмъ самого себя, потому что пришелъ сюда вооруженный только противъ себя. Не оставайся же, удались; -- живи, и скажи потомъ -- милосердіе безумнаго упросило меня бѣжать.
   ПАРИ. Презираю всѣ твои заклинанія и арестую, какъ преступника.
   РОМЕ. Презираешь? берегись же ребенокъ. (Дерутся.)
   ПАЖЪ. О Боже, они дерутся! Бѣгу за стражей. (Убѣгаетъ.)
   ПАРИ. (Падая). Убитъ!-- Есть въ тебѣ состраданіе, отвори склепъ и положи меня подлѣ Джульетты. (Умираетъ.)
   РОМЕ. Положу.-- Дай прежде разсмотрѣть лице твое. Родственникъ Меркуціо, благородный графъ Парисъ!-- Что такое говорилъ мнѣ Балтазаръ дорогой, тогда какъ взволнованный духъ мой ничего не слушалъ? Говорилъ, кажется, что Парисъ долженъ былъ жениться на Джульеттѣ. Говорилъ онъ это? или я видѣлъ это во снѣ? или, обезумѣвъ, вообразилъ это, слыша его толки о Джульеттѣ?-- О, дай же руку, (Беретъ его руку) внесенный вмѣстѣ со мной въ одну книгу суроваго несчастія! я схороню тебя, убитый юноша, въ торжествующемъ склепѣ -- склепѣ?-- о, нѣтъ! въ чертогѣ, потому что въ немъ лежитъ Джульетта, и красота ея обращаетъ этотъ склепъ въ великолѣпную, полную свѣта пріемную залу. (Внося трупъ Париса въ склепъ). Лежи же здѣсь, мертвый, уложенный мертвымъ.-- Какъ часто въ предсмертный часъ бываютъ люди веселы, и ухаживающіе за ними называютъ это предсмертной зарницей. Но я, могу ли я назвать это зарницей?-- О, любовь моя! жена моя! смерть, высосавшая медъ твоего дыханія, не совладала съ красотой твоей. Не превозмогла она ея; знамя красоты алѣетъ еще на губахъ и щекахъ твоихъ, нѣтъ еще на нихъ блѣднаго значка смерти.-- И ты, Тибальтъ, лежишь здѣсь въ кровавомъ твоемъ саванѣ? О, для тебя ничего не могу я сдѣлать болѣе, какъ тою же рукой, которая сразила твою юность, покончить и юность того, кто былъ твоимъ врагомъ. Прости мнѣ, братъ!-- Ахъ, Джульетта, зачѣмъ и теперь ты такъ прекрасна? Не долженъ ли я думать, что безплотная смерть влюблена въ тебя? что сухое, отвратительное это чудище хранитъ тебя здѣсь во мракѣ, чтобъ сдѣлать своей любовницей? Изъ боязни этого -- останусь съ тобой навсегда, никогда не выйду изъ этого чертога темной ночи; останусь здѣсь, здѣсь съ прислуживающими тебѣ червями; успокоюсь здѣсь навѣки, стряхну здѣсь гнетъ враждебныхъ созвѣздій съ утомленнаго этимъ міромъ тѣла.-- Смотрите же въ послѣдній разъ, глаза! въ послѣдній обнимите, руки! и вы, уста, о вы врата дыханья, запечатлѣйте законнымъ поцѣлуемъ безсрочный договоръ съ жадной смертью!-- Приди же, горькій проводникъ, приди, противный вожатый, отчаянный кормчій, и направь разомъ на гибельныя скалы больную, утомленную ладью твою! Въ память моей милой! (Пьетъ) О, правду сказалъ ты, аптекарь, быстры твои снадобья -- Умираю съ этимъ поцѣлуемъ. (Умираетъ.)

Входитъ съ другаго конца кладбища Лоренцо, съ фонаремъ, ломомъ и лопатою, и за нимъ Балтазаръ.

   ЛОРЕ. Помоги, святой Францискъ! сколько разъ запинались въ эту ночь старыя мои ноги за могилы!-- Кто тутъ?
   БАЛТ. Другъ, и знающій васъ какъ нельзя лучше.
   ЛОРЕ. Да благословитъ тебя Господь! Скажи же мнѣ, мой добрый другъ, что это за факелъ напрасно свѣтитъ тамъ червямъ и черепамъ безглазымъ? не ошибаюсь, онъ горитъ въ склепѣ Капулетовъ?
   БАЛТ. Въ немъ, святой отецъ; тамъ мой господинъ, человѣкъ, котораго вы очень любите.
   ЛОРЕ. Кто же это?
   БАЛТ. Ромео.
   ЛОРЕ. Давно онъ тамъ?
   БАЛТ. Да съ полчаса ужь.
   ЛОРЕ. Пойдемъ со мною въ склепъ.
   БАЛТ. Не смѣю, мой отецъ, Мой господинъ думаетъ, что я ушелъ; онъ грозилъ мнѣ смертью, если останусь и буду подсматривать что онъ дѣлаетъ.
   ЛОРЕ. Такъ оставайся; пойду одинъ.-- Какой-то страхъ овладѣваетъ мною; боюсь бѣды.
   БАЛТ. Когда я задремалъ тамъ подъ тиссомъ, мнѣ грезилось будто мой господинъ и кто-то еще дрались, и что господинъ мой убилъ его.
   ЛОРЕ. (Подходя къ склепу). Ромео!-- Боже! что это за кровь обагряетъ каменный входъ въ склепъ этотъ?-- Что значатъ эти кровавые мечи безъ господъ своихъ въ этомъ убѣжищѣ міра? (Входя въ склепъ) Ромео! о, блѣденъ!-- Кто же это еще? Парисъ? и весь въ крови?-- Ахъ! какой же злобный часъ виновникъ этого плачевнаго случая!-- (Джульетта пробуждается.) Она шевелится.
   ДЖУЛ. О, добрый другъ, гдѣ же супругъ мой? Я хорошо помню, гдѣ я должна быть, и я тамъ.-- Гдѣ же мой Ромео? (За сценой шумъ.)
   ЛОРЕ. Я слышу какой-то шумъ.-- Бѣжимъ, синьора, изъ этого гнѣзда смерти, заразъ и неестественнаго сна. Сила высшая нашихъ усилій разрушила всѣ наши предначертанія; идемъ, идемъ отсюда. Твой супругъ лежитъ на груди твоей мертвый, и Парисъ тоже; идемъ, я помѣщу тебя въ мирную обитель инокинь. Не задерживай разспросами, потому что стража спѣшитъ сюда; идемъ, идемъ, любезная Джульетта.-- (Шумъ за сценой усиливается.) Не могу долѣе оставаться. (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. Ступай, уходи -- не пойду я отсюда.-- Это что? кубокъ стиснутый рукой моего милаго? вижу, ядъ кончилъ дни его безвременно,-- О безсовѣстный! все выпилъ, не оставилъ ни одной дружной капли мнѣ на помощь?-- Прижму свои уста къ твоимъ; можетъ быть на нихъ осталось еще нѣсколько иду, чтобъ умертвить меня этой отрадой. (Цѣлуетъ его) Твои губы теплы еще.
   1 стр. (За сценой) Веди, показывай куда.
   ДЖУЛ. Идутъ!-- кончу разомъ.-- (Схватывая кинжала Ромео) Благодатный кинжалъ! (Закалываясь) вотъ твои ножны; здѣсь ржавѣй, а мнѣ дай умереть. (Умираетъ.)

Входитъ Пажъ Париса со Стражей.

   ПАЖЪ. Вотъ здѣсь; тамъ, гдѣ горитъ факелъ.
   1 стр. Земля обагрена кровью; обыскать все кладбище; кого ни найдете задержать. (Нѣсколько стражей уходитъ.) Горестное зрѣлище! графъ убитъ; -- и Джульетта источаетъ кровь, тепла еще, только что умерла, тогда какъ два ужь дни лежитъ здѣсь схороненной,-- Ступайте, доложите Герцогу,-- сбѣгайте къ Капулетамъ,-- разбудите и Монтегю,-- остальные обыскивайте кладбище.-- (Уходятъ еще нѣсколько стражей.) Мѣсто всѣхъ этихъ ужасовъ мы нашли, но до истинной причины ихъ безъ особаго розыска не добраться намъ.

Входятъ нѣсколько Стражей съ Балтазаромъ.

   2 стр. Вотъ слуга Ромео; мы нашли его на кладбищѣ.
   1 стр. Задержать его до прибытія Герцога.

Входятъ еще нѣсколько Стражей съ Отцомъ Лоренцо

   3 стр. Вотъ монахъ; онъ дрожитъ, вздыхаетъ, плачетъ, Онъ спѣшилъ отсюда, и мы схватили его съ этимъ ломомъ и лопатой.
   1 стр. Подозрительно! задержать и его.

Входитъ Герцогъ со Свитой.

   ГЕРЦ. Какое бѣдствіе, проснувшись такъ рано, нарушаетъ покой нашъ?

Входятъ Капулетъ, Леди Капулетъ и другіе.

   КАПУ. Что значатъ громкіе эти крики?
   Л. КАП. Одни кричатъ Ромео, другіе Джульетта, а нѣкоторые Парисъ, и всѣ, крича, бѣгутъ сюда, къ нашему склепу.
   ГЕРЦ. Какой страхъ всполошилъ слухъ вашъ?
   1 стр. Государь, графъ Парисъ лежитъ здѣсь убитый, Ромео мертвый, а Джульетта, умершая прежде, тепла еще, только что убита.
   ГЕРЦ. Сыскать, развѣдать, узнать кто свершилъ гнусное это убійство.
   1 стр. Вотъ монахъ и служитель убитаго Ромео, схваченные съ орудіями, которыми можно было взломать это жилище усопшихъ.
   КАПУ. О, небо!-- Посмотри, жена, дочь наша истекаетъ еще кровью! Кинжалъ этотъ заблудился -- видишь, пусто его домовище на спинѣ Монтегю {Кинжалъ носили прежде сзади на спинѣ.}, ошибкою вложился онъ въ грудь нашей дочери.
   Л. КАП. О горе мнѣ зрѣлище этой смерти, какъ колоколъ, зоветъ мою старость въ могилу.

Входитъ Монтегю и другіе.

   ГЕРЦ. Сюда, Монтегю; ты всталъ такъ рано, чтобъ увидать, что твой сынъ и наслѣдникъ улегся еще раньше.
   МОНТ. Увы, мой повелитель, нынче ночью умерла жена моя; скорбь объ изгнанномъ сынѣ прекратила ея дыханіе. Какія же еще бѣдствія замышляютъ противъ моей старости?
   ГЕРЦ. Посмотри, и увидишь.
   МОНТ. О неучь! прилично ли прежде отца лѣзть въ могилу.
   ГЕРЦ. Запечатлѣй уста для возгласовъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: the mouth of outrage... По Колльеру: the mouth of outcry...}, пока не разъяснимъ недоумѣній, не узнаемъ ихъ источника, начала, настоящаго происхожденія; а тогда, я самъ буду вождемъ вашихъ горестей, поведу васъ даже въ могилу. Теперь же, воздержитесь, сдѣлайте горе рабомъ терпѣнія.-- Подведите подозрѣваемыхъ.
   ЛОРЕ. Я главный, наименѣе способный и наиболѣе подозрѣваемый, потому что противъ меня и время и мѣсто итого страшнаго убійства. Я здѣсь, чтобъ обвинить и очистить, осудить и, оправдать себя.
   ГЕРЦ. Такъ говори же прямо что знаешь.
   ЛОРЕ. Я буду кратокъ; на длинный, тягостный разсказъ у меня не хватило бы и духа. Ромео, лежащій здѣсь мертвымъ былъ мужемъ этой Джульетты, и она, лежащая здѣсь мертвой, была вѣрной женой этого Ромео. Я вѣнчалъ ихъ, и день тайнаго ихъ брака былъ роковымъ днемъ для Тибальта, безвременная смерть котораго изгнала новобрачнаго изъ нашего города; и о немъ-то, а не о Тибальтѣ такъ сокрушалась Джульетта. Вы, чтобъ снять съ нея эту осаду скорби, сговорили и хотѣли насильно обвѣнчать ее съ граммъ Парисомъ; тогда она пришла ко мнѣ, и въ отчаяніи просила что-нибудь придумать, чтобъ спасти ее отъ отъ втораго брака; иначе хотѣла убить себя тутъ же, въ моей кельѣ. Тогда, наученный моимъ искусствомъ, я далъ ей снотворное снадобье, которое и подѣйствовало именно такъ, какъ я желалъ, потому что дало ей видъ умершей. Въ то же время я написалъ къ Ромео, чтобъ онъ явился сюда въ эту гибельную ночь, въ которую должно было кончиться дѣйствіе моего снадобья, чтобъ вмѣстѣ со мной извлечь ее изъ этой заимствованной могилы; но тотъ, кому я поручилъ письмо, братъ Іоаннъ, былъ случайно задержанъ, и вчера возвратилъ мнѣ его назадъ. Тогда, въ тотъ самый часъ, въ который ей слѣдовало проснуться, отправился я одинъ, чтобъ взять ее изъ родоваго склепа и скрыть у себя въ кельѣ, пока найду возможность увѣдомить Ромео; и когда пришолъ -- за нѣсколько минутъ до ея пробужденья -- благородный Парисъ и вѣрный Ромео лежали уже здѣсь мертвые. Она проснулась, и я просилъ ее идти со мной, терпѣливо покориться волѣ провидѣнія; тутъ внезапный шумъ заставилъ меня удалиться,-- она же, въ отчаяніи, не согласилась идти со мной, и, какъ кажется, сама лишила себя жизни. Вотъ все что я знаю; о бракѣ же знаетъ и кормилица; виноватъ я тутъ чѣмъ-нибудь принесите старую жизнь мою, нѣсколькими только часами ранѣе, въ жертву строжайшему закону.
   ГЕРЦ. Ты всегда былъ извѣстенъ своей святостью.-- Гдѣ же служитель Ромео? что онъ намъ скажетъ?
   БАЛТ. Я привезъ моему господину вѣсть о смерти Джульетты и онъ прискакалъ изъ Мантуи сюда, прямо къ этому склепу. Это письмо онъ велѣлъ отдать рано утромъ отцу его, и уходя въ склепъ, грозилъ мнѣ смертью, если не уйду, и я оставилъ его здѣсь.
   ГЕРЦ. Дай письмо, мы послѣ прочтемъ его.-- Гдѣ пажъ графа, приведшій стражу?-- Что дѣлалъ здѣсь господинъ твой?
   ПАЖЪ. Онъ пришолъ сюда съ цвѣтами, чтобъ усыпать ими могилу своей невѣсты и велѣлъ мнѣ отойдти въ сторону -- я и отошелъ. Вскорѣ пришолъ кто-то еще съ факеломъ и сталъ отворять склепъ,-- тутъ мой господинъ бросился къ нему съ мечемъ въ рукѣ, а я за стражей.
   ГЕРЦ. Письмо это подтверждаетъ слова святаго отца, ихъ любовь, вѣсть о ея смерти; пишетъ онъ еще, что купилъ у какого-то бѣднаго аптекаря ядъ, что пришелъ съ нимъ въ этотъ склепъ успокоиться подлѣ Джульетты.-- Гдѣ же вы, враги? Капулетъ! Монгегю! смотрите, какъ караетъ небо вражду вашу -- любовью убиваетъ оно всѣ ваши радости; и я, смотрѣвшій сквозь пальцы на ваши раздоры, поплатился двумя родственниками; всѣ наказаны.
   КАПУ. О, братъ Монтегю, дай же мнѣ твою руку! да будетъ это вдовьимъ участкомъ моей дочери; (Подаютъ друга другу руки) большаго не могу я требовать.
   МОНТ. Но я могу дать болѣе. Воздвигну ея статую изъ чистаго золота, и пока Верона будетъ такъ называться, не будетъ въ ней изваянія драгоцѣннѣе прекрасной и вѣрной Джульетты.
   КАПУ. Съ Ромео, такъ же драгоцѣннымъ, подлѣ своей супруги -- бѣдныя жертвы вражды нашей!
   ГЕРЦ. Пасмурный миръ даетъ намъ это утро; съ горя солнце не хочетъ показать чело свое. Ступайте, сѣтуйте о горестныхъ этихъ событіяхъ; а мы -- однимъ простимъ, другихъ накажемъ. Не было еще повѣсти печальнѣе повѣсти о Ромео и Джульеттѣ.
  
iv>
                                           С ней вести.
             А кто лишь имя вымолвит Ромео,
             Он говорит небесным языком.
             Кормилица, с какими ты вестями?
             Верёвочная лестница в руках?
             Её достать велел тебе Ромео?
   

Кормилица

             Верёвочная лестница, да, да.

(Бросает её на пол.)

Джульетта

             О, горе мне! Что нового? Скажи мне!
             Зачем ломаешь руки ты свои?
   

Кормилица

             О, горе нам! Он умер, умер, умер!
             Синьора, мы погибли, мы погибли.
             О, горе! Умер! Он убит! Он мёртв!
   

Джульетта

             Завидовать ужель так может небо?
   

Кормилица

             Ромео может, хоть не может небо.
             Ромео! О, Ромео! Кто бы только
             Подумать это мог когда! Ромео!
   

Джульетта

             Что ты за дьявол, что меня так мучишь?
             Такую пытку мог лишь ад измыслить,
             И безднами своими прорычать.
             Ромео сам убил себя? Лишь молви
             Мне "Да", -- и эти краткие две буквы
             Верней, чем василиск, отравят сразу*.
             Я более не я, коль только я
             На всклик: "Он умер?" -- "Да" в ответ услышу.
             А если не убит он, "Нет" ответь.
             Моё несчастье будет, или счастье,
             В игре коротких звуков.
   

Кормилица

                                           Бог свидетель,
             Сама я рану видела глазами
             На той мужской груди. О, этот труп
             Кровавый, жалкий, бледный, словно пепел,
             И кровью весь обрызган, сгустки крови, --
             Увидевши, я в миг лишилась чувств.
   

Джульетта

             Порвись же, сердце. Вдруг ты раззорилось.
             Глаза, в тюрьму, забудьте про свободу, --
             Прах, в прах вернись, -- замкнись, движенье силы,
             Ты и Ромео -- в тьму одной могилы.
   

Кормилица

             Тибальт, Тибальт, мой лучший друг на свете,
             Учтивейший Тибальт, синьор достойный,
             Чтоб до твоей я смерти дожила!
   

Джульетта

             Какая буря разным бьёт ударом?
             Ромео умерщвлён -- и мёртв Тибальт?
             Любимый брат, любимейший супруг мой?
             Труба, зови же к Страшному суду!
             Кто в мире жив, коль умерли те двое?
   

Кормилица

             Тибальт скончался, а Ромео изгнан,
             Его убил Ромео -- изгнан он.
   

Джульетта

             Как? Кровь Тибальта пролил он, Ромео?
   

Кормилица

             Он пролил, пролил. Горе мне, он пролил!
   

Джульетта

             Цветущее лицо, но с сердцем змея!
             Дракон когда скрывался ли в такой
             Чарующей пещере? Нежный деспот!
             На ангела похожий, лютый демон!
             Как голубь оперённый, ворон чёрный!
             В овечьем лике разъярённый волк!
             Презренный дух в божественной одежде!
             Обратное того, чего ты мнимость,
             Святой из ада, честный негодяй!
             Природа, не желай же преисподней,
             Коль в смертный рай такой красивой плоти
             Ты дьявола заставила войти!
             С прекрасною такой покрышкой книга
             Хранила ли столь низменный рассказ?
             О, горе, что такой обман укрылся
             В таком великолепнейшем дворце!
   

Кормилица

             Нет честности в мужчинах, нет достоинств,
             Нельзя им верить, все они изменят,
             Обманщики, притворщики они.
             Где мой слуга? Хочу я чарку выпить.
             Старею я от этих всех печалей.
             Позор Ромео!
   

Джульетта

                                 Чтоб тебе нарыв
             На твой язык за это пожеланье!
             Стыдится стыд приблизиться к нему,
             И он рождён совсем не для позора.
             Его чело престол, где честь венчанна,
             Единый царь над целою землёй.
             Его бранила я! Как зверь была я!
   

Кормилица

             Того ты хвалишь, кем твой брат убит?
   

Джульетта

             Бранить того я буду, кто супруг мой?
             Владыка мой, твоё как нежит имя,
             Коль я, твоя жена трёхчасовая,
             Жестоко так порочила его?
             Но для чего, негодный, умертвил ты
             Двоюродного брата моего?
             Но этот брат двоюродный, негодный,
             Хотел убить супруга моего!
             Вернитесь, слёзы, в свой родник начальный,
             Печали -- эти капли надлежат,
             И радости -- ошибка отдавать их.
             Он жив, мой муж, которого Тибальт
             Хотел убить, и тот Тибальт, он умер,
             Хотел убить он мужа моего.
             В том только утешенье. Что ж я плачу?
             Тут было слово, худшее, чем смерть
             Тибальта, -- этим словом я убита: --
             Хотела бы забыть его, но нет,
             До памяти моей оно теснится,
             Как в памяти преступника деянье
             Свершённое теснится и встаёт: --
             "Тибальт, он умер, а Ромео изгнан".
             В том "изгнан", только в этом слове "изгнан",
             Тибальт убит, но десять тысяч раз.
             Довольно было б -- смерть одна Тибальта,
             А если горе спутников желает,
             И горестей других, как звеньев, ищет, --
             Зачем же ты, сказав: "Тибальт, он умер",
             Не молвила ещё: "Отец твой мёртв",
             Иль "Мать твоя", нет, "Умерли уж оба", --
             В теперешнюю скорбь вошли бы все.
             А если, сообщив мне смерть Тибальта,
             Ты говоришь ещё: "Ромео изгнан", --
             Так это значит, -- мать, отец, Тибальт,
             Ромео и Джульетта -- все убиты,
             Все умерли, их нет. "Ромео изгнан!"
             Так в этом слове смерть, предела нет,
             Нет меры, нет конца, и нет границы.
             Кормилица, где мать, и где отец?
   

Кормилица

             Рыдают и стенают над Тибальтом
             Убитым. Может быть, ты к ним пойдёшь?
             Я провожу тебя.
   

Джульетта

                                 Пускай слезами
             Они, скорбя, его омоют раны,
             Мои же слёзы будут проливаться,
             Когда у них не будет больше слёз, --
             Заплачу об изгнании Ромео.
             Возьми верёвки эти. О, бедняжки,
             Обмануты они со мною вместе.
             Ромео изгнан. В них он видел путь
             К моей постели [9]. Девушкою ныне
             Увы, умру, как девушка-вдова.
             Кормилица, пойдём, возьми верёвки.
             Я в брачную постель мою иду,
             И смерть, а не Ромео, там в бреду
             Девичество возьмёт моё.
   

Кормилица

                                           Ступай же
             К себе. А я Ромео отыщу,
             Чтоб он тебя утешил: мне известно,
             Где он сейчас. Он ночью будет здесь.
             Иду к нему, он в келье у Лоренцо.
   

Джульетта

             Ему ты можешь перстень отнести,
             Пусть он придёт, чтоб мне сказать "Прости!"

(Уходят.)

   

Сцена 3-я

Келья Брата Лоренцо

(Входят Брат Лоренцо и Ромео.)

Брат Лоренцо

             Ну что ж, Ромео, значит огорченье
             Влюбилось окончательно в тебя,
             И вижу, ты с злосчастием обвенчан.
   

Ромео

             Отец, какую весть приносишь ты?
             В чём приговор, произнесённый принцем?
             Какая скорбь, которой я не знал бы,
             Зовёт меня?
   

Брат Лоренцо

                                 Ты ознакомлен близко,
             Мой милый сын, с густой* толпой скорбей*.
             И приговор, произнесённый принцем...
   

Ромео

             Не менее, чем смертный приговор?
   

Брат Лоренцо

             Нет, мягче он решил: постановленье --
             Не смерть, а лишь изгнанье.
   

Ромео

             Ха! Изгнанье!
             Будь милосерд, и возвести мне смерть.
             В изгнаньи больше страха смотрит в душу,
             О, более, чем в смерти. Прочь изгнанье!
   

Брат Лоренцо

             Ты изгнан из Вероны. Будь разумен
             И терпелив, мир волен и широк.
   

Ромео

             Нет мира вне Вероны, только пытка,
             Чистилище, и даже самый ад.
             Отсюда изгнан, -- изгнан и из мира,
             Изгнание из мира -- значит смерть,
             Сказавши "Изгнан", говоришь ты "Умер".
             Ты золотым срубаешь топором
             Мне голову, и сам притом смеёшься.
   

Брат Лоренцо

             О, смертный грех! Неблагодарность! Грубость!
             Твою вину закон карает смертью,
             А добрый принц, вступившись за тебя,
             Закон отбросил, и решил изгнанье,
             Взамену слова чёрного "Казнить".
             Тут милосердье, и его не видишь!
   

Ромео

             О, тут не милосердие, а пытка: --
             Ведь где живёт Джульетта, там и небо,
             И каждая собака, или кошка,
             И мышь, и существо ещё ничтожней,
             Живут здесь в небе, могут видеть солнце,
             Не взглянет лишь Ромео на неё.
             И более достоинств и признанья
             В той мухе, что на падали живёт: --
             К руке Джульетты ей коснуться можно,
             На белое то чудо вдруг припасть,
             И с губ её украсть благословенье
             Бессмертное, меж тем как в чистоте
             Они краснеют, нежа поцелуи.
             Но что возможно мухам, невозможно
             Ромео, потому что изгнан он.
             Им в рай лететь, а мне лететь из рая.
             И если изгнан я, ты говоришь,
             Что всё-таки не смерть ещё изгнанье?
             Ты смеси ядовитой не имеешь?
             Отточенного близко нет ножа?
             Меня ты лишь изгнаньем убиваешь?
             Отец мой, это слово, возглас "Изгнан!",
             Кричат, терзаясь, грешники в аду.
             Так как же у тебя хватило духа, --
             Ты Божий человек, отец духовный,
             Даятель отпущения грехов,
             Испытанный мой друг, -- как только мог ты
             Уродовать меня тем словом "Изгнан"?
   

Брат Лоренцо

             Влюблённый до безумья человек,
             Дай выговорить мне хотя бы слово.
   

Ромео

             Чтоб снова говорить мне об изгнаньи!
   

Брат Лоренцо

             Я дам тебе броню, дабы ты мог
             Отбросить это слово. Млеко в горе,
             Дам мудрость, чтоб утешился ты ей,
             Хотя бы изгнан был.
   

Ромео

                                           Всё ж значит изгнан?
             Прочь мудрость, -- если только эта мудрость
             Не может мне Джульетту показать,
             И с места город вдруг в другое место
             Перенести, или решенье принца
             Перевернуть, какая ж это мудрость,
             В ней толку нет, и помолчим о ней.
   

Брат Лоренцо

             У сумасшедших нет ушей, я вижу.
   

Ромео

             Ещё бы, если нет и мудрых глаз.
   

Брат Лоренцо

             Дай обсудить твоё мне положенье.
   

Ромео

             О том, что ты не чувствуешь, как можешь
             Ты говорить? Когда бы ты был юн,
             Как я, -- когда бы ты любил Джульетту,
             И, час женат, Тибальта бы убил,
             Как я, -- влюблён и изгнанный, как я же, --
             Рвать волосы свои тогда ты мог бы,
             И говорить, и наземь повалиться,
             Как это вот я делаю сейчас,
             Чтоб меру снять невырытой могилы.

(Стучат в дверь.)

Брат Лоренцо

             Встань! Там стучат! Прошу, Ромео, спрячься!
   

Ромео

             Не буду я скрываться! Разве стоны,
             Дыханьем мглы окутают меня!

(Стучат.)

Брат Лоренцо

             Чу, как они стучат! -- Кто там? -- Ромео,
             Встань, говорю. Тебя возьмут! -- Постойте!

(Стучат.)

             Встань и войди в рабочий кабинет мой.
             Сейчас, сейчас! о, Боже, вот безумье!

(Стучат.)

             Иду, иду. -- Кто там стучит так громко?
             Откуда вы? И что вам нужно здесь?
   

Кормилица
(За сценой.)

             Впустите, и скажу, с каким я делом.
             Я послана синьорою Джульеттой.
   

Брат Лоренцо

             Так милости прошу.

(Входит Кормилица.)

Кормилица

                                           Святой отшельник,
             Скажи, святой отшельник, где Ромео?
             Где в этот час синьор моей синьоры?
   

Брат Лоренцо

             Здесь на земле, поит её слезами.
   

Кормилица

             Он наравне с моею госпожой.
             Впрямь как она.
   

Брат Лоренцо

                                           Печальная содружность!
             Прискорбное какое положенье!
   

Кормилица

             Вот так же и она лежит и плачет,
             Лежит и плачет, так что пухнут щёки.
             Встань, встань же. Если ты мужчина, встань!
             Встань, заклинаю именем Джульетты!
             Зачем так охать, лёжа на земле?
   

Ромео

             Кормилица!
   

Кормилица

                       Синьор, синьор! Ну что же,
             Ведь смерть конец всего.
   

Ромео

                                                     Ты говорила
             Мне о Джульетте? Как она сейчас?
             Я для неё -- убийца закоснелый,
             Кто детство нашей радости обрызгал
             Той кровью, что к её так близко крови?
             Что делает она? И где сейчас?
             Что о любви погибшей нашей, тайной,
             Там втайне говорит она сейчас?
   

Кормилица

             О, ничего, синьор, не говорит,
             А только плачет, плачет, на постелю
             Вдруг упадёт, и вскочит вдруг опять,
             Зовёт Тибальта, закричит Ромео,
             И падает опять.
   

Ромео

                                 Как будто имя
             Смертельное, из дула излетевши,
             Её убьёт, как имени того
             Проклятая рука убила брата.
             Скажи мне, человек святой, скажи,
             В какой же части этого скелета,
             В проклятой части, имя это скрыто,
             Я разобью то низкое жилище!

(Вынимает меч.)

Брат Лоренцо

             Сдержи сейчас свою отчаянную руку.
             Мужчина ты? Так говорит твой лик.
             Но слёзы эти -- женские, а дело,
             Которое замыслил без ума,
             Свидетельствует о безумьи зверя.
             Лик полуженский, лик полумужской,
             Зверь неуместный, в мнимостях двух этих,
             Меня ты изумляешь: думал я,
             Ты орденом моим научен лучше.
             Убил Тибальта? И убить желаешь
             Теперь себя? Ту женщину убить,
             Которая твоею жизнью дышит?
             Проклятый гнев ты мечешь на себя,
             На жизнь свою, на небо, и на землю?
             Жизнь, небо, землю -- растерзать так сразу!
             Стыдись, позоришь лик свой, и любовь,
             И разум. Одарённый изобильно
             Всем этим, ты с собою -- ростовщик,
             Дары свои во зло употребляя: --
             Твой благородный лик, он лик из воска,
             Достоинство мужчины гаснет в нём;
             Твоя любовь, в которой ты поклялся,
             Есть клятвопреступленье, если ты
             Убьёшь её, убить себя задумав;
             Твой разум -- украшенье их обоих,
             В неверном примененьи этих двух,
             Как порох у неловкого солдата
             В пороховнице, вдруг воспламенён
             Невежеством, и ты своей защитой
             Растерзан, и разорван на куски.
             Проснись, проснись, жива твоя Джульетта,
             Ты только что из-за неё был мёртв, --
             Так в этом счастлив ты. Убил Тибальта,
             Когда Тибальт хотел убить тебя, --
             И в этом счастлив. Смертью угрожаем
             Со стороны закона был, -- закон
             Смягчился, присудил тебя к изгнанью, --
             И в этом счастлив ты. Благословенья
             Толпой с небес нисходят на тебя,
             И счастье шлёт тебе свои улыбки,
             А ты, как своенравная девчонка,
             Тут дуешься упрямо на судьбу.
             Смотри, смотри, такие умирают
             Злосчастно. Поспеши к своей любви,
             Как было установлено: взберёшься
             К ней в комнату, -- иди, утешь её.
             Но только там, смотри, не оставайся
             До той поры, как часовых поставят,
             А то не сможешь в Мантую уйти.
             Там будешь жить, -- поздней настанет время,
             И брак твой сможем мы разоблачить,
             И, где вражда, установить там дружбу,
             Прощенье принца вымолить, и вызвать
             Тебя, чтоб ты в сто тысяч раз сильнее
             Мог радоваться, чем скорбишь теперь*.
             Иди вперёд, кормилица. Синьоре
             Своей мой передай привет, и молви,
             Чтоб дом весь уложила спать скорей,
             За тяжкой скорбью это будет кстати.
             Ромео вслед идёт.
   

Кормилица

                                           О, господин мой,
             Всю ночь я простояла б здесь, чтоб слушать
             Благую речь. О, что учёность значит!
             Синьор, приход ваш возвещу синьоре.
   

Ромео

             Скажи -- приду, и пусть готова будет
             Желанная, чтобы бранить меня.
   

Кормилица

             Вот здесь, синьор, велела передать вам
             Она кольцо. Спешите, час уж поздний.

(Уходит.)

Ромео

             Как ожил я от этого сейчас!
   

Брат Лоренцо

             Иди, и доброй ночи. Помни твёрдо: --
             Иль уходи оттуда перед тем,
             Как часовых поставят, иль с рассветом,
             Наружность изменивши, уходи.
             Будь в Мантуе. Чрез твоего слугу я*
             От времени до времени о всём*,
             Что будет для тебя благого, буду*
             Подробно извещать. Дай руку мне.
             Уж поздно. Так прощай же! Доброй ночи!
   

Ромео

             Когда б не звал восторг меня такой,
             С тобой расстаться было б мне тоской.
             Прощай!

(Уходят.)

   

Сцена 4-я

Комната в доме Капулетти.

(Входят Капулетти, Синьора Капулетти и Парис.)

Капулетти

             Синьор, стеченье обстоятельств было
             Такое несчастливое, что нам
             Ещё и не представилося часа,
             Чтоб нашу дочь склонить. Судите сами,
             Двоюродный ей брат Тибальт был мил,
             И мил он нам был. --
             Впрочем, что же, все мы
             Рождаемся затем, чтоб умереть.
             Сегодня не сойдёт она, уж поздно: --
             Когда б не с вами был я, уверяю,
             Уж час назад в постели бы я был.
   

Парис

             Среди печалей свататься не время.
             Синьора, доброй ночи. Передайте
             Привет мой вашей дочери.
   

Синьора Капулетти

                                           Конечно.
             И завтра утром от неё узнаю,
             Что в сердце у неё. Она сегодня
             С своей печалью тяжкой заперлась.
   

Капулетти

             Синьор Парис, я смело обещаю
             Вам дочери моей любовь: уверен,
             Что я могу во всём ей управлять.
             И больше, чем уверен, -- знаю я.
             Жена, пред тем как спать идти, зайди к ней,
             Скажи, -- Парис, мой сын, дарит любовь ей.
             Вели ей, чтоб она... Прошу вниманья...
             Чтоб в среду... День какой у нас сегодня?
   

Парис

             Сегодня понедельник, мой синьор.
   

Капулетти

             Ха! Понедельник. В среду -- слишком скоро.
             Так пусть в четверг.
             Скажи ей, что в четверг
             Венчается она с достойным графом.
             Вы будете готовы? Слишком спешно?
             Без шума позовём двух-трёх друзей,
             А то Тибальт убит был так недавно,
             Подумают -- к нему небрежны мы,
             Когда бы пировать мы стали слишком,
             А он ведь нам родной. Так с нами будет
             Полдюжины друзей, а там конец.
             О четверге что можете сказать вы?
   

Парис

             Синьор мой, я хотел бы, чтоб четверг
             Был завтра.
   

Капулетти

                                 Ну, прекрасно. Так идите.
             А с четвергом мы, значит, порешили.
             К Джульетте перед сном зайди, жена,
             Чтобы она была готова к свадьбе.
             Синьор, прощайте. -- Посветите мне,
             Чтоб я к себе прошёл. Совсем уж поздно,
             Уж скоро будет рано. -- Доброй ночи!

(Уходят).

   

Сцена 5-я

Комната Джульетты.

(Входят Ромео и Джульетта.)

Джульетта

             Уйти уж хочешь? День ещё далёко: --
             Не жаворонок это, соловей --
             Испуганный твой слух пронзил напевом.
             На дереве гранатовом вон там
             Всегда поёт он ночью. Верь, любимый,
             То соловей.
   

Ромео

                                 То жаворонок был,
             Предвестник утра, звонкий вестник солнца,
             Не соловей: любимая, взгляни,
             Как на востоке полосы сиянья
             Ревниво вяжут длинною тесьмой
             Разорванные тучки. Свечи ночи
             Все выгорели, и весёлый день
             На цыпочках стоит на горных высях
             Средь мглы. Уйти я должен, чтобы жить,
             Или остаться и расстаться с жизнью.
   

Джульетта

             Тот свет не свет дневной, я это знаю: --
             То метеор, что выдохнуло солнце,
             Чтоб факелом вести тебя в ночи,
             И освещать до Мантуи дорогу.
             Ещё побудь, не нужно торопиться.
   

Ромео

             Пусть буду взят и к смерти присуждён,
             Ты хочешь так, и я доволен этим.
             Тот серый свет -- не серый глаз рассвета,
             Тот бледный отблеск -- Цинтии чело.
             Не жаворонок это, там высоко,
             Так звонко ударяет в небосвод
             Своею песней. Лучше я останусь,
             И не уйду. Смерть, жду тебя, приди.
             Джульетта хочет так. Душа, зачем же
             Молчишь? Ведь день далёко. Говори.
   

Джульетта

             Иди. Спеши. Тот свет есть свет зари.
             То жаворонок так поёт нестройно, --
             Разрывчатый и неприятный звук.
             Кто выдумал, что жаворонок будто
             Поёт раздельно-нежно? О, неправда!
             Он разделяет резкой песней нас.
             Поверье есть такое, я слыхала,
             Что жаворонок с ненавистной жабой
             Глазами обменялся. Я б хотела,
             Чтоб обменялся голосом он с ней.
             Рука с рукой, ты был со мной, и руки
             Он вдруг разъял, поёт нам о разлуке.
             Иди. Уж свет идёт, и свет растёт.
   

Ромео

             Не свет, а тьма, и тёмной скорби гнёт.

(Входит Кормилица.)

Кормилица

             Синьора!
   

Джульетта

                                 Что, кормилица?
   

Кормилица

                                                     Сюда к вам
             Сейчас придёт синьора, ваша мать: --
             День занялся. Светло, взгляните, всюду.

(Уходит.)

Джульетта

             Как жизнь в окно ушла, глядеть я буду.
   

Ромео

             Прощай! Дай поцелуй, ещё! Согрей!
             Прощай! Теперь я вниз спущусь скорей!

(Ромео спускается.)

Джульетта

             Так вдруг ушёл? Мой принц, мой свет, мой милый!
             Хочу, чтоб каждый день и каждый час
             Ты весть мне присылал. В одной минуте
             Здесь много дней. Коль счёт такой продлится,
             На много лет, пожалуй, буду старше,
             Когда опять увижу я Ромео.
   

Ромео

             Прощай. Я каждый раз, как будет случай,
             Любовь моя, пошлю тебе привет.
   

Джульетта

             И веришь ты, что встретимся с тобою?
   

Ромео

             Конечно. Дни придут, -- отрадой будет
             Нам эту нашу грусть припоминать.
   

Джульетта

             Предчувствие во мне такое злое.
             Мне чудится, когда ты там внизу,
             Ты мёртвый и лежишь на дне могилы.
             Я плохо вижу, или бледен ты.
   

Ромео

             И ты, любовь, мне кажешься такой же.
             Скорбь сушит, выпивает нашу кровь.
             Я ухожу! Прощай, прощай, любовь!

(Уходит.)

Джульетта

             Судьба, тебя зовут все люди шаткой: --
             Что ж делаешь ты с тем, кто в слове твёрд?
             Будь шаткою, судьба: тогда, надеюсь,
             Его ты скоро мне пошлёшь назад,
             Держать не будешь долго.
   

Синьора Капулетти
(За сценой)

                                                     Дочь, ты встала?
   

Джульетта

             Кто там меня зовёт? Моя родная?
             Так поздно спать идёт? Так встала рано?
             Какая необычная причина
             Её приводит?

(Входит Синьора Капулетти.)

Синьора Капулетти

                                 Как дела, Джульетта?
   

Джульетта

             Родимая, нехорошо.
   

Синьора Капулетти

                                           Всё плачешь?
             О брате о двоюродном своём?
             Слезами хочешь смыть его могилу?
             Когда б могла, всё ж оживить не сможешь.
             Покончи с этим: несколько печали --
             Показывает сильную любовь,
             Но слишком много скорби -- мало смысла.
   

Джульетта

             Всё ж дай мне плакать о такой потере.
   

Синьора Капулетти

             Так ощутишь потерю, но не друга,
             О ком ты слёзы льёшь.
   

Джульетта

                                           Потерю зная,
             О друге слёзы не могу не лить.
   

Синьора Капулетти

             Не столько смерть оплакивай его,
             Как то, что подлый жив, его убивший.
   

Джульетта

             Кто подлый, госпожа?
   

Синьора Капулетти

                                           Ромео подлый.
   

Джульетта

             От подлого за тысячу он миль.
             Господь его прости. Его прощаю
             Всем сердцем я. И всё же из людей
             Никто моё так сердце не печалит.
   

Синьора Капулетти

             Да, потому что жив предатель этот.
   

Джульетта

             Да, вне досягновенья рук моих.
             Хотела бы, чтоб я ему отмстила.
   

Синьора Капулетти

             Мы отомстим ему, не беспокойся.
             И плакать брось. Я в Мантую пошлю,
             Где этот негодяй живёт в изгнаньи,
             И человек мой поднесёт ему
             Такую чарку, что ему придётся
             Быть в обществе Тибальта, и тогда
             Надеюсь я, что будешь ты довольна.
   

Джульетта

             Насчёт Ромео я не успокоюсь,
             Пока его я не увижу мёртвым,
             Двоюродного брата мне так жаль.
             Коли найти, родимая, ты можешь
             Такого человека, чтобы снёс
             Питьё, его берусь я приготовить: --
             Ромео выпьет и уснёт спокойно.
             Как тяжко мне, что слышу это имя
             И не могу достигнуть я его,
             Любовь, что к моему питала брату,
             Излила бы на тело я того,
             Кем он убит.
   

Синьора Капулетти

                                 Найди возможность только,
             А человека я уже найду.
             Но дочка, я к тебе с приятной вестью.
   

Джульетта

             В такое время радость прямо к месту.
             Какая весть, скажи мне, госпожа?
   

Синьора Капулетти

             Да, да, дитя, отец твой так* заботлив,
             И, чтобы снять с тебя всю эту тяжесть,
             День радости внезапно он решил,
             Его ты не ждала и не гадала.
   

Джульетта

             Что ж, в добрый час. Какой же это день?
   

Синьора Капулетти

             Дитя моё, в четверг ближайший, утром,
             Изящный, благородный граф Парис
             С тобою в храм войдёт Петра Святого,
             И будешь ты его женой счастливой.
   

Джульетта

             Клянусь святым Петром и этим храмом,
             Не буду я его женой счастливой!
             Дивлюсь на эту спешность: стать женой
             До сватовства того, кто мужем будет.
             Прошу вас, госпожа моя, скажите
             Отцу и господину моему,
             Что не хочу ещё я выйти замуж.
             Когда же захочу, клянусь, скорее
             Ромео это будет ненавистный,
             А не Парис. Вот новость в самом деле!
   

Синьора Капулетти

             Вон там идёт отец ваш, -- вы уж сами
             Ему скажите, -- будет он доволен.

(Входят Капулетти и Кормилица.)

Капулетти

             С закатом солнца в воздухе роса,
             Когда ж узнал закат свой мой племянник,
             Тут дождь по-настоящему идёт.
             Как дочка? Водосточная труба ты?
             Ты всё в слезах? И дождик всё идёт?
             Такое тело малое, а сразу
             Ты -- море, ветер, и на море лодка.
             В твоих глазах я прямо вижу море,
             Приливы и отливы слёз текут,
             А тело -- лодка, и в солёном токе
             Плывёшь ты, вздохи-ветры спорят в силе
             С слезами, и, коль тишь не подойдёт,
             Объято бурей, тело так потонет.
             Ну как, жена? Решение ты наше
             Сказала ей?
   

Синьора Капулетти

                                 Сказала, господин.
             Она благодарит, она не хочет.
             Чтоб дурочка с могилой повенчалась!
   

Капулетти

             Стой, не спеши, стой, не спеши, жена.
             Она не хочет? Как? Неблагодарна?
             И не горда? И, недостойной, ей
             Нейдут на ум благословенья графу?
             Прекрасному* такому жениху.
   

Джульетта

             Я не горда. Нет. Благодарна. Да.
             Как мне гордиться тем, что ненавистно?
             Но благодарна даже и за это,
             Коль ненавистность хочет быть любовью.
   

Капулетти

             Как? Как? Не говорит, а прямо режет!
             "Горда!", "благодарю", "неблагодарна",
             И "не горда". Голубушка моя,
             Твоих мне благодарностей не надо*,
             Гордись, хоть не гордись, мне всё равно.
             Чтоб эти ваши ножки, заявляю,
             В четверг готовы были в храм идти
             Петра Святого, и с Парисом вместе,
             Иначе погоню тебя я прутом.
             Ты, падаль бледнолицая! Ты сало!
             Ты, потаскушка!
   

Синьора Капулетти

                                 Вы с ума сошли!
             Фи! Фи!
   

Джульетта

                       Отец мой милый, умоляю
             Вас на коленях, дайте молвить слово!
   

Капулетти

             Чтоб чёрт тебя побрал за эту дерзость!
             Ты, потаскушка малая! Ты, дрянь!
             Я повторяю, что в четверг ты в церкви,
             Иль больше не гляди в моё лицо.
             Молчи, не возражай, не отвечай мне!
             Я чувствую, что пальцы у меня
             Уж чешутся. -- Жена, мы размышляли,
             Что Бог ребёнком нас благословил,
             Но лишь одним, и это слишком мало,
             Теперь я вижу, это слишком много,
             И не благословенье в ней, проклятье.
             Прочь, наглая!
   

Кормилица

                                 Благословенье Бога
             Над ней! Вы, господин мой, говорите
             С ней недостойно.
   

Капулетти

                                           Ты сдержи язык,
             Премудрая. Болтаешь понапрасну.
   

Кормилица

             Я говорю лишь дело.
   

Капулетти

                                           Доброй ночи!
   

Кормилица

             И говорить нельзя!
   

Капулетти

                                           Цыц, бормотунья!
             Средь кумушек иди болтать за чаркой.
             А здесь твоя нам мудрость не нужна.
   

Синьора Капулетти

             Ты слишком вспыльчив.
   

Капулетти

                                           Господи помилуй!
             Да прямо с нею я схожу с ума: --
             В бесчасие, и в час, и днём, и ночью,
             За делом, на пиру, один, с людьми,
             Одну всегда имел о ней заботу,
             Достойно выдать замуж, -- и теперь,
             Когда жених приходит благородный
             С прекрасными владеньями, и юный,
             Воспитанный прекрасно*, состоящий,
             Как говорится, только из достоинств,
             Какого только можно пожелать, --
             Вдруг* хныкалка несчастная такая,
             Слезливая девчонка, отвечает: --
             "Я не хочу, любить я не могу,
             Я слишком молода, прошу, простите".
             Прощу тебя; коли не хочешь замуж.
             Вот слушай: там пасись, где ты желаешь,
             Со мной не будешь в доме ты одном.
             Я не привык шутить. Сообрази.
             Четверг недалеко. На сердце руку,
             И рассмотри: желаешь быть моей,
             Так моему отдам тебя я другу,
             А не желаешь, чёрт тебя возьми,
             Иди, и голодай, и побирайся,
             Клянусь, что отрекусь я от тебя
             И что моё тебе не будет в благо.
             Так вот. Подумай. Слово я сдержу.

(Уходит.)

Джульетта

             Ужели нет на небе милосердья,
             Нет взора в глубину моей тоски?
             Не отвергай меня, моя родная,
             Помедли с свадьбой месяц, хоть неделю,
             А если нет, пусть свадебное ложе
             Мне будет там, где схоронен Тибальт.
   

Синьора Капулетти

             Не говори мне. Не скажу ни слова.
             Я кончила. Как хочешь, так и делай.

(Уходит.)

Джульетта

             О, Господи! -- Кормилица, скажи мне,
             Как этому возможно помешать?
             Мой муж здесь на земле, а слово "брак"
             На небе, -- как сюда оно вернётся?
             Иль, разве, муж с небес его пошлёт мне,
             Оставив землю? Дай совет, утешь.
             Увы, увы, что небо замышляет
             Такие западни пред существом
             Таким, как я, столь хрупким.
             Что ты скажешь?
             Скажи хоть слово доброе, утешь.
   

Кормилица

             Вот* я скажу. Ромео, он ведь изгнан,
             И против ничего я мир поставлю
             В заклад, он не посмеет воротиться,
             Чтобы тебя потребовать себе.
             А ежели вернётся, то* украдкой.
             Так если это так, как всё теперь,
             Тебе уж лучше обвенчаться с графом.
             Какой очаровательный синьор!
             Ромео -- тряпка перед ним; орёл он,
             Парис, -- такого взора у орла, --
             Зелёного и быстрого, -- не встретишь.
             Я сердце прозакладую своё,
             Коль во втором супружестве не будешь
             Ты счастлива, оно намного лучше: --
             Притом же первый, он ведь как бы мёртвый,
             А если жив, нет пользы в нём тебе.
   

Джульетта

             И это ты от сердца говоришь мне?
   

Кормилица

             И от души. Иначе от обоих
             Я отрекусь.
   

Джульетта

                                 Аминь!
   

Кормилица

                                           Что говоришь ты?
   

Джульетта

             Утешила меня ты превосходно.
             Поди, синьоре матери моей
             Скажи, что, как отцу я неугодна,
             Отправилась к Лоренцо в келью я,
             На исповедь, грехам во отпущенье.
   

Кормилица

             Совсем умно. Я ей скажу об этом.

(Уходит.)

Джульетта

             Проклятье древнее! О, злостный дьявол!
             Что больший грех, -- меня склонять отречься,
             Иль моего избранника чернить
             Всё тем же языком, которым раньше
             Она его превыше всех хвалила?
             Иди, иди, советчица, отсюда,
             С тобою впредь я разъединена.
             Отшельник даст мне мысль, окрепну с нею,
             Изменит всё, -- я умереть сумею.

(Уходит.)

   

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Сцена 1-я

Келья Брата Лоренцо.

(Входят Брат Лоренцо и Парис.)

Брат Лоренцо

             В четверг, синьор? Весьма короткий срок.
   

Парис

             Отец мой Капулетти так желает,
             Задерживать его я не хочу.
   

Брат Лоренцо

             Сказали вы, вам мненье неизвестно
             Синьоры, -- не могу одобрить это.
   

Парис

             Она чрезмерно о Тибальте плачет,
             И говорить не мог я о любви,
             Нет у Венеры -- в доме слёз -- улыбки.
             Синьор её отец опасность видит
             В том, что печаль владеет ей сполна,
             И в мудрости своей решил ускорить
             Наш брак, чтоб слёзы те остановить,
             В уединеньи скорбь сильна не в меру,
             На людях ослабляется она.
             Вот отчего такая торопливость.
   

Брат Лоренцо
(В сторону.)

             Хотел бы я не знать, зачем нам нужно
             Помедлить. Вон, синьор, идёт синьора.

(Входит Джульетта.)

Парис

             Моя жена и госпожа, день добрый.
   

Джульетта

             Так быть могло б, синьор, будь я женою.
   

Парис

             В четверг, любовь, должно случиться это.
   

Джульетта

             То будет, что должно быть.
   

Брат Лоренцо

                                                     Это правда.
   

Парис

             К отшельнику на исповедь пришли вы?
   

Джульетта

             Вам буду исповедоваться, если
             Отвечу.
   

Парис

                                 Перед ним не отрицайтесь,
             Что любите меня.
   

Джульетта

                                           Вам я признаюсь,
             Что я люблю его.
   

Парис

                                           И я уверен,
             Вы скажете, что любите меня.
   

Джульетта

             Коль это будет, и цены в том больше,
             Что молвлю за спиной, а не в лицо.
   

Парис

             Твоё лицо от слёз так побледнело.
   

Джульетта

             Победа слёз была в том небольшая,
             Не Бог весть что в нём было до тех пор.
   

Парис

             Его чернишь ты более, чем слёзы.
   

Джульетта

             Синьор, тут клеветы нет никакой,
             Я о моём лице сказала правду.
   

Парис

             Оно моё, ты на него клевещешь.
   

Джульетта

             Быть может, не моё оно уж больше,
             Святой отец, свободны вы сейчас,
             Или придти мне снова в час вечерни?
   

Брат Лоренцо

             Сейчас свободен, набожная дочь,
             Синьор, мы здесь вдвоём должны остаться.
   

Парис

             Спаси Господь мне в этом быть помехой.
             В четверг, Джульетта, утром разбужу вас,
             На память поцелуй святой примите.

(Уходит.)

Джульетта

             О, дверь закрой, и вместе плачь со мной.
             Нет помощи, нет средств, и нет надежды.
   

Брат Лоренцо

             Джульетта, я уж знаю скорбь твою,
             Она мои все мысли поглотила: --
             Я слышу, что должна ты без отсрочки
             В четверг ближайший обвенчаться с графом.
   

Джульетта

             Не говори, что ты об этом слышишь,
             Не говоря как этого избегнуть: --
             Коль помощи ты, мудрый, не найдёшь,
             Так назови мою решимость мудрой,
             И помощь я в ноже найду сейчас.
             Бог сочетал с моим -- Ромео сердце,
             Ты руки наши, -- и пред тем как эта
             Рука другое дело совершит,
             Или моё, дыша лишь правдой, сердце
             К другому обратится в мятеже, --
             Рука и сердце будут вмиг убиты.
             Итак, в свою испытанную жизнь
             Взгляни, и дай совет мне свой немедля,
             Иначе между крайностью моей
             И мной -- кровавый нож судья третейский,
             Коль разум твой, в годах столь завершённый,
             Здесь не найдёт исход, согласный с честью.
             Будь в слове скор: мне в смерти избавленье,
             Коль в слове нет надежды на спасенье.
   

Брат Лоренцо

             Стой, дочь: мне проблеск видится надежды,
             Но только в ней отчаянное средство,
             Как то, что мы хотим предупредить,
             Отчаянно. Коль ты, чтобы избегнуть
             Супружества с Парисом, силу воли
             Имеешь, чтоб убить себя, тогда
             Наверное решишься ты на дело,
             Которое, чтоб избежать позора,
             Похоже будет образом на смерть,
             Дерзай, иного средства не имею.
   

Джульетта

             Вели, -- чтоб избежать с Парисом брака, --
             Мне броситься с зубцов вон башни той,
             Или ходить разбойными путями,
             Иль спрятаться, где змеи стерегут,
             Прикуй меня к ревущему медведю,
             Иль в час ночной замкни меня в костник,
             Где до верху шуршат скелетов кости,
             Без челюстей желтеют черепа,
             Вели войти мне в свежую могилу,
             Укрыться в саван вместе с мертвецом,
             Вели мне сделать то, что -- только в слове --
             Мгновенно заставляет трепетать,
             Я сделаю без страха и сомненья,
             Чтоб жить мне незапятнанной женой
             Любимого, которого люблю я.
   

Брат Лоренцо

             Так слушай: будь весёлой, и ступай
             К себе домой, скажи, что ты согласна
             С Парисом обвенчаться. Завтра будет
             Среда, и ночью спать ты ляг одна,
             Кормилицы пускай с тобой не будет,
             Возьми в постели этот пузырёк,
             И жидкость, растворённую в нём, выпей: --
             По жилам у тебя пройдёт мгновенно
             Холодная и цепкая дремота,
             Не будет биться пульс, биенье станет,
             Ни теплота не будет, ни дыханье
             Свидетельствовать, что живая ты,
             Увянут розы губ и щёк, и станут
             Как бледная зола, -- как в смерти, веки
             Закроют окна глаз и день замкнут,
             Все члены, не имея управленья,
             Окоченелость явят и застылость,
             И в этом лике смерти неподвижной
             Останешься ты сорок два часа,
             И вдруг проснёшься от дремоты сладкой.
             Когда жених к тебе прибудет утром,
             Чтоб разбудить тебя, ты будешь мёртвой: --
             И, как велит обычай наших мест,
             Ты в лучшем платье, в незакрытом гробе,
             Проследуешь в тот самый древний склеп,
             Где все лежат по смерти Капулетти.
             А в это время, как тебе проснуться,
             Я обо всём Ромео извещу
             Через письмо, и он сюда прибудет,
             И он и я -- мы будем сторожить
             Миг пробужденья. В ту же ночь Ромео
             Тебя отсюда в Мантую к себе
             Возьмёт. Ты будешь вольной от позора,
             Коль вздорная какая только мысль,
             Иль женский страх, решимость не ослабит.
   

Джульетта

             Дай, дай. И чтоб ни слова мне о страхе!
   

Брат Лорепцо

             Возьми, и уходи, и сильной будь,
             Преуспевай в своём решеньи смелом.
             Пошлю я брата в Мантую немедля,
             Чтоб твоему синьору письма снёс он.
   

Джульетта

             Любовь даёт мне силу, -- и конец
             Счастливый сила даст. Прощай, отец.

(Уходят.)

   

Сцена 2-я

Зал в доме Капулетти

(Входят Капулетти, Синьора Капулетти, Кормилица и двое слуг.)

Капулетти

             Всех тех гостей, что написал, зови.

(Слуга уходит.)

             Найми мне двадцать поваров хороших.
   

Второй Слуга

   Ни одного не будет плохого, господин, -- я посмотрю, умеют ли они облизывать свои пальцы.
   

Капулетти

             Как же ты их на этом проверишь?
   

Второй Слуга

   Клянусь, господин, это плохой повар, если он не облизывает свои пальцы. Вот, значит, кто не облизывает свои пальцы, и не пойдет со мной.
   

Капулетти

             Ну, марш. --

(Второй слуга уходит.)

             Захвачены теперь врасплох мы будем.
             Что, дочь моя пошла к Лоренцо в келью?
   

Кормилица

             Да пошла.
   

Капулетти

             Так. Может он благое оказать
             Влиянье. Своевольное распутство!

(Входит Джульетта.)

Кормилица

             Смотрите, вид какой у ней весёлый.
             За исповедью.
   

Капулетти

                                 Ну, упрямый норов!
             Где шляться вы изволили сейчас?
   

Джульетта

             Там, где меня раскаяться учили
             В грехе непослушанья моего,
             Сопротивленья вам и вашим мыслям.
             Святой Лоренцо мне велел пред вами
             Пасть на колени и просить прощенья.
             Прощения молю. Отныне буду
             Всецело ваших слушать указаний.
   

Капулетти

             Пошлите к графу: пусть узнает это.
             На завтра утром узел завязал я.
   

Джульетта

             Я в келье у Лоренцо повстречалась
             С синьором юным, -- и любви явила
             Я столько, сколько скромность позволяла.
   

Капулетти

             А! Рад я слышать это. Хорошо!
             Встань. Всё теперь -- как быть должно. Хочу я
             Увидеть графа. Я сказал, подите,
             И, чёрт возьми, пусть он придёт сюда.
             Нет, перед Богом, тот святой отшельник --
             Он городу всему благодеянье.
   

Джульетта

             Кормилица, пойдём сейчас ко мне,
             Ты мне поможешь там наряды выбрать,
             Которые понадобятся завтра.
   

Синьора Капулетти

             Не раньше четверга. Имеем время.
   

Капулетти

             Кормилица, иди с ней. Завтра в церковь.

(Джульетта и Кормилица уходят.)

Синьора Капулетти

             Всего мы не успеем заготовить: --
             Уж ночь почти.
   

Капулетти

                                 Молчок, я позабочусь,
             И всё в порядке будет, я ручаюсь.
             Жена, иди к Джульетте, помоги ей
             Получше приодеться, я сегодня
             Не лягу спать, уж не мешайте мне,
             И буду я теперь хозяйкой дома.
             Эй, кто там? Все ушли. Ну, хорошо,
             Коль все ушли, так сам пойду я к графу
             Парису, чтоб его предуготовить
             Назавтра. У меня легко так в сердце,
             С тех пор как дочь заблудшая нашлась.

(Уходят.)

   

Сцена 3-я

Комната Джульетты.

(Входят Джульетта и Кормилица.)

Джульетта

             Да, все эти наряды превосходны,
             Но, милая кормилица, прошу,
             Оставь меня одну сегодня ночью: --
             Мне нужно помолиться хорошенько,
             Чтоб небо улыбнулось кротко мне,
             Ты знаешь, у меня грехов так много.

(Входит Синьора Капулетти.)

Синьора Капулетти

             Что, в хлопотах? Хотите, помогу я?
   

Джульетта

             Нет, госпожа: мы выбрали всё то,
             Что может нам понадобиться завтра.
             Позвольте же мне быть теперь одной,
             Кормилица пускай побудет с вами,
             Сегодня ночью ведь у вас забот,
             Я знаю, много, это всё так спешно.
   

Синьора Капулетти

             Так доброй ночи. Поскорей ложись,
             И выспись хорошенько, ты устала.

(Синьора Капулетти и Кормилица уходят.)

Джульетта

             Прощай. -- Когда мы свидимся, Бог весть!
             Холодный страх ползёт во мне по жилам,
             Жар жизни заморозил он почти.
             Я позову их, и они утешат.
             Кормилица! -- Но что здесь делать ей?
             Сама должна всю жуть я приготовить.
             Приди, хрусталь! --
             Что если смесь бездейственною будет?
             Венчаться нужно будет завтра утром?
             Нет, нет: вот это помешает. -- Ляг здесь.

(Кладет около себя кинжал).

             Что если это яд, который дал мне
             Отшельник, чтоб могла я умереть,
             Иначе же он будет обесчещен,
             Меня с Ромео раньше обвенчав?
             Я этого боюсь, но невозможно,
             Ведь он всегда святой был человек.
             Что если я, когда в гробнице буду,
             Проснусь, но раньше, чем Ромео сможет
             Придти меня спасать? Вот это страшно!
             Я не задохнусь в этом душном склепе,
             Куда, в его нечистое жерло,
             Здоровый воздух вовсе не доходит?
             Иль, если я живой останусь там,
             Чудовищность сознанья, что повсюду
             Кругом лишь смерть и ночь и ужас места,
             В том склепе, в том приемнике издревле,
             Где много сотен лет нагромождались
             Моих всех предков схороненных кости,
             Там, где Тибальт лежит окровавленный,
             Зелёный в прахе, в саване гниёт,
             Где, говорят, блуждают ночью духи, --
             Увы, увы, что если в пробужденьи
             Безвременном, средь запахов ужасных
             И криков, вроде тех, что мандрагора
             Испустит в час, как с корнем рвут её,
             Средь криков, что услышишь -- и лишишься
             Рассудка, -- я во тьме сойду с ума,
             Такою свитой ужасов объята?
             И буду, сумасшедшая, играть
             Костями предков? И с Тибальта буду
             Срывать его окровавленный саван?
             И в ярости, какой-нибудь большою
             Родною костью, выбью мозг себе,
             Как палицей? Вот, мнится мне, я вижу
             Двоюродного брата дух встаёт,
             Ромео ищет, что на острие
             Рапиры -- тело проницал его.
             Стой, стой, Тибальт! Остановись! -- Ромео,
             Иду, и в честь тебя я это пью.

(Она бросается в постель.)

   

Сцена 4-я

Зал в доме Капулетти.

(Входят Синьора Капулетти и Кормилица.)

Синьора Капулетти

             Кормилица, возьми ключи вот эти,
             И пряностей ещё ты принесёшь.
   

Кормилица

             Айвы они и фиников велели
             Дать для печенья.

(Входит Капулетти.)

Капулетти

   вное! о кровь
             Родная мнѣ! (Герцогу.) Молю я правосудья!
             За нашу кровь Монтекки кровь пролей!
             О, мой племянникъ! милый мой племянникъ!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Бенволіо, кто былъ зачинщикъ здѣсь?
   

БЕНВОЛІО.

             Тибальтъ, погибшій отъ руки Ромео.
             Послѣдній умолялъ его, и долго
             И ласково, обдумать, какъ пуста
             И маловажна ссора, представлялъ
             Гнѣвъ вашей свѣтлости, -- все это было
             Помянуто и съ кротостью въ словахъ,
             И въ голосѣ, и даже съ униженьемъ.
             Но ни на что Тибальта буйный нравъ
             Не сдался -- и, не внемля слову мира,
             Онъ ринулся съ клинкомъ своимъ на грудь
             Меркуціо, который точно также
             Въ азартѣ, какъ и онъ, то отражалъ
             Съ небрежностью смертельные удары,
             То нападалъ на ловкаго Тибальта.
             Ромео имъ кричалъ: оставьте ссору,
             И этихъ словъ быстрѣй -- своея рукою
             Онъ разводилъ сверкавшіе мечи;
             Но вдругъ, изъ-подъ руки его Тибальтомъ
             Былъ пораженъ Меркуціо. Тогда
             Тибальтъ ушелъ и скоро вновь вернулся.
             Увидѣвши его, Ромео вспыхнулъ,
             И молніи быстрѣй свершился бой.
             Я не успѣлъ и обнажить меча,
             Чтобъ ихъ разнять, какъ былъ Тибальтъ поверженъ.
             А тотъ уже исчезъ. О, если лжетъ
             Бенволіо -- пусть онъ тогда умретъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Монтекки онъ родня и это ясно,
             Что судитъ онъ и дѣйствуетъ пристрастно.
             Ихъ было двадцать здѣсь на одного,
             И то едва могли сразить его.
             Монтекки былъ онъ жертвою удара
             И быть должна Монтекки въ смерти кара.
             Молю васъ, герцогъ!
   

ГЕРЦОГЪ.

                                           Онъ убилъ того,
             Кѣмъ былъ убитъ Меркуціо, -- кто-жъ мнѣ
             За эту кровь безцѣнную заплатитъ?
   

МОНТЕККИ.

             Неужели Ромео, ваша свѣтлость?--
             Другъ истинный Меркуціо? Закономъ
             На тоже-бы Тибальтъ былъ осужденъ --
             На смерть.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                 Итакъ, немедля, въ наказанье
             Ромео назначаемъ мы изгнанье.
             Отъ ненависти вашей и вражды
             Кровь льется здѣсь -- на мнѣ ея слѣды;
             Но за мои душевныя утраты
             Расплатитесь со мной вы страшной платой.
             Я буду непреклоненъ ни къ мольбамъ,
             Ни къ горести, ни къ льющимся слезамъ.
             Да, я клянусь. Пусть поспѣшаетъ скрыться
             Ромео, иль онъ съ жизнію простится.
             Трупъ отнести и воли нашей ждать.
             Убійство -- преступленіе прощать.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быстрѣе мчитесь, кони огненогіе,
             Быстрѣе къ храму Феба! Еслибъ вашимъ
             Былъ Фаетопъ возницей,-- онъ къ закату-бъ
             Направилъ васъ, и облачная ночь
             Немедленно спустилась-бы на землю.
             О, ночь,-- пріютъ любви! Раскинь скорѣй
             Свой занавѣсъ, чтобъ взоръ мимоходящихъ
             Не видѣлъ ничего, и чтобъ Ромео
             Могъ броситься въ объятія мои
             Незримый, незамѣченный никѣмъ!
             Никто, никто любовникамъ не нуженъ
             Для упоенія ихъ счастьемъ, кромѣ
             Ихъ красоты; и коль любовь слѣпа,
             То мракъ приличенъ ей. Иди-же, ночь,
             Властительница строгая, иди-же
             Въ своей одеждѣ черной и внуши,
             Какъ проиграть въ игрѣ мнѣ этой сладкой,
             Устроенной союзомъ чистоты
             И непорочности! Сокрой собою
             Къ лицу мнѣ приливающую кровь,
             Пока огонь любви его неробкой
             Не превратитъ мой стыдъ въ законный долгъ!
             Иди-же ночь! И ты иди, Ромео!
             И ты, моя заря, во тьмѣ ея,
             Чей образъ мнѣ на крыльяхъ этой ночи
             Покажется въ сто разъ бѣлѣй, чѣмъ снѣгъ
             На крыльяхъ ворона! Спѣши-же, ночь,
             Ночь ласковая, съ черными очами,
             И мнѣ Ромео дай!-- а послѣ смерти
             Возьми его и раздроби на звѣзды!
             Да озаритъ онъ сводъ небесъ такъ ярко,
             Чтобъ цѣлый міръ, влюбившись въ ночь, не могъ
             Ужъ солнцу обожать! Любви жилище
             Мной куплено, но имъ я не владѣю;
             Я продана сама, но мною онъ
             Еще не насладился.... Этотъ день
             Такъ кажется мнѣ длиненъ, какъ ребенку
             Ночь кажется длинна подъ праздникъ,
             Когда обновъ нашьютъ ему и онъ
             Не смѣетъ ихъ надѣть.

Входитъ кормилица съ веревочною лѣстницей.

                                                     Но вотъ и няня
             И съ нею вѣсть. Языкъ, произносящій:
             Ромео -- для меня ужъ одаренъ
             Небеснымъ краснорѣчіемъ. Jly, няня,
             Что новаго? а это что такое?
             Не лѣстница-ль, которую велѣлъ
             Принесть тебѣ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Да, она.

(Бросаетъ лѣстницу на полъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но что съ тобою? Ты ломаешь руки....
             О, Боже!
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Умеръ онъ! увы, онъ умеръ!
             Погибли мы, синьора, да, погибли....
             О, горе намъ! Его ужъ нѣтъ,-- убитъ онъ...
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужели небеса такъ могутъ быть
             Завистливы?
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Коль небеса не могутъ,
             Такъ могъ Ромео.... Кто-же-бы подумалъ....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что ты -- не демонъ, мучающій душу?
             Отъ этой пытки адъ-бы застоналъ.
             Скажи-жъ: убитъ Ромео?-- да? скажи!
             И слово это будетъ ядовитѣй,
             Смертельнѣе, чѣмъ взоры василиска;
             И навсегда сомкнутся эти вѣжды,
             И я не буду я, коль скажешь: да.
             Убитъ -- такъ да скажи, коль живъ -- такъ нѣтъ,
             И этотъ звукъ мнѣ будетъ приговоромъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, видѣла сама я рану.... Боже!
             Какой-же знакъ-то, знакъ-то на груди!
             Трупъ жалкій.... Да, облитый кровью трупъ.
             А блѣдный-то, ужъ блѣдный, словно пепелъ.
             Увидѣвши, я въ обморокъ упала.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Разбейся-же ты разомъ мое сердце!
             Сомкнитесь-же глаза!-- вашъ свѣтъ погасъ.
             Прочь, прахъ, съ земли! Нить жизни оборвися,
             И пусть одна покроетъ насъ доска!
   

КОРМИЛИЦА.

             Тибальтъ! Тибальтъ! Онъ лучшимъ былъ мнѣ другомъ.
             О юноша прекрасный, благородный!
             И видѣть смерть его мнѣ суждено.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что за гроза гремящая отвсюду!
             Убитъ Ромео, умерщвленъ Тибальтъ.
             О, милый братъ! О, мой властитель милый!
             Звучи-жъ, труба зловѣщая, въ отвѣтъ:
             Кто-жъ живъ теперь, коль этихъ двухъ ужъ нѣтъ!
   

КОРМИЛИЦА.

             Тибальта нѣтъ и изгнанъ вашъ Ромео
             За то, что онъ убилъ его.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Создатель!
             Его рукой пролита кровь Тибальта?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, онъ его убилъ. О, страшный день!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Змѣя, змѣя въ прекрасной оболочкѣ!
             О, никогда драконъ такой пещеры
             Цвѣтущей не имѣлъ... Тиранъ, злой духъ
             Подъ ангельской личиной! Воронъ въ бѣлыхъ
             И чистыхъ перьяхъ голубя! Ягненокъ
             Съ ненасытимой алчностію волка!
             Презрѣнный прахъ, носящій образъ божій!
             Свѣтъ, скрывшій тьму! Злодѣйство въ видѣ чести!
             Что-жъ аду Ты на долю могъ оставить,
             Творецъ всего, когда бѣсовскій духъ
             Соединилъ съ такою нѣжной плотью, --
             Вдохнулъ его въ такой живой эдемъ!
             Видалъ-ли кто когда-нибудь на книгѣ
             Съ такимъ противнымъ, страшнымъ содержаньемъ
             Такой великолѣпный переплетъ?
             О, для чего вмѣщать жильца такого
             Въ такой чертогъ блестящій?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                               Въ людяхъ нѣтъ
             Ни совѣсти, ни честности, ни чести.
             Всѣ, всѣ они лгуны, всѣ лицемѣры,
             Безбожники. Да гдѣ-же мой слуга?
             Подай мнѣ aqua vitae! Это горе
             Состарѣетъ меня. Позоръ Ромео,--
             Позоръ, позоръ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Будь проклятъ твой языкъ
             За эту рѣчь!-- Онъ не рожденъ къ позору.
             Стыдъ самого себя-бы устыдился,
             Когда-бъ его чела коснуться могъ,
             Затѣмъ, что тронъ оно, гдѣ быть должна
             Увѣнчана блистательная слава --
             Властительница міра. Да, я звѣрь,
             Я звѣрь была, что на него роптала.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да какъ-же отзываться хорошо
             О томъ, кто былъ убійцею роднаго?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мнѣ-ль осуждать супруга моего?
             О, бѣдный мой властитель! Чей языкъ
             Пощаду дастъ тебѣ, когда пощады
             Я не даю -- жена трехъ-часовая?
             Зачѣмъ, зачѣмъ тобой убитъ мой братъ?
             Но этотъ братъ убить-бы могъ Ромео...
             Вернитесь-же скорѣй въ источникъ свой,
             Вы, глупыя, струящіяся слезы!--
             Вы -- скорби дань,-- течете вы ошибкой.
             Супругъ мой живъ -- Тибальта лишь не стало.
             Вѣдь радость тутъ, зачѣмъ-же, слезы, течь?
             Но слово есть.... и это слово хуже,
             Чѣмъ смерть сама Тибальта; я его
             Забыть хочу, но скована имъ память,
             Какъ грѣшная душа своимъ дѣяньемъ:
             Тибальтъ убитъ, въ изгнаніи Ромео....
             Изгнанникъ -- онъ!.. Звукъ этотъ умерщвляетъ
             Вдругъ десять тысячъ братьетъ... Вѣдь довольно-бъ
             И одного Тибальта.... Пусть-бы имъ
             Всѣ горести и муки прекратились;
             А коль бѣда одна ужъ не приходить
             И любитъ посѣщать всегда самъ-другъ:
             Зачѣмъ-же вслѣдъ за вѣстью о Тибальтѣ
             Мнѣ про отца, про мать, иль про обоихъ
             Не принесла она печальной вѣсти?
             Печаль была-бъ страшна, но проходяща.
             Прибавить-же за смертію Тибальта,
             Что осужденъ Ромео на изгнанье,
             Произнести то слово -- это значитъ
             Отца и мать, Ромео и Джульетту --
             Всѣхъ, всѣхъ убить... Ромео изгнанъ! О,
             Предѣла нѣтъ, нѣтъ мѣры тяжкой скорби
             Въ мертвящемъ этомъ словѣ, и ничто
             Не облегчить ея ужасной муки.
             Гдѣ-жъ, няня, мой отецъ, гдѣ мать моя?
   

КОРМИЛИЦА.

             Надъ трупомъ все Тибальта горько плачутъ.
             Хотите, я туда васъ провожу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не рану-ли слезами омываютъ?
             Когда онѣ изсякнутъ, то мои
             Польются объ изгнаніи Ромео.
             Спрячь лѣстницу. О бѣдная, и ты
             Покинута, какъ я... Тобой дорогу
             Онъ проложить хотѣлъ къ моей постели...
             Я дѣва и умру вдовою-дѣвой.
             Ко мнѣ ее! А ты иди, я лягу
             На брачную постель мою, и дѣвство
             Я смерти передамъ, а не Ромео.
   

КОРМИЛИЦА.

             Поди и отдохни, а я найду
             Навѣрное Ромео. Въ эту ночь
             Онъ будетъ здѣсь,-- онъ въ кельѣ у Лоренцо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Найди его! Вручи мое кольцо,
             И пусть придетъ сюда мой рыцарь вѣрный,
             Чтобъ мнѣ сказать послѣднее прости.

(Обѣ уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

ЛОРЕНЦО и РОМЕО.

ЛОРЕНЦО.

             Ну, выходи теперь изъ заточенья,
             О робкій человѣкъ! Съ твоею долей
             Слюбилась скорбь; ты обрученъ съ несчастьемъ.
   

РОМЕО.

             Что новаго, отецъ мой, и какой
             Мнѣ приговоръ отъ герцога? нейдетъ-ли
             Еще печаль мнѣ новая навстрѣчу?
   

ЛОРЕНЦО.

             И безъ того, мой сынъ, ее довольно,
             Ты слишкомъ ужъ знакомъ со всякимъ горемъ.
             Вѣсть о судѣ я герцога принесъ.
   

РОМЕО.

             Что-жъ, легче-ли онъ страшнаго суда?
   

ЛОРЕНЦО.

             Нѣтъ, приговоръ довольно благосклоненъ:
             Тебѣ не смерть изрекъ онъ, а изгнанье.
   

РОМЕО.

             Изгнанье? Нѣтъ, -- будь милосердъ: скажи,
             Что смерть изрекъ. Изгнанье хуже смерти...
             Нѣтъ, нѣтъ, молю, не поминай изгнанье!
   

ЛОРЕНЦО.

             Но изгнанъ ты вѣдь только изъ Вероны.
             Будь терпѣливъ, пространенъ божій свѣтъ.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ свѣта мнѣ за этими стѣнами.
             Все, что не въ нихъ -- чистилище иль адъ.
             Отсюда изгоняя, онъ со свѣта
             Меня изгнать желаетъ, а съ него
             Изгнаніе есть смерть. Да, это слово
             Есть ложное названье страшной смерти;
             Да, смертью назови его!-- Ты рубишь
             Мнѣ голову сѣкирой золотой
             И смотришь, улыбаясь, какъ я гибну.
   

ЛОРЕНЦО.

             Неблагодарность, сынъ мой, страшный грѣхъ.
             Поступокъ твой заслуживаетъ смерти,
             Но добрый герцогъ измѣнилъ законъ,
             И слово смерть онъ превратилъ въ изгнанье.
             Тутъ милость, да, и ты-ль ее не видишь!
   

РОМЕО.

             Не милость -- казнь: тамъ небо, гдѣ Джульетта.
             Все, что живетъ: собака, кошка, мышь --
             Тварь каждая -- ведетъ здѣсь жизнь, какъ въ небѣ
             И можетъ любоваться ею вѣчно,--
             Не можетъ лишь Ромео. Даже мухи
             И тѣ въ сто разъ имѣютъ больше нравъ
             Чѣмъ онъ: онѣ всегда свободно могутъ
             Владѣть ея прекрасной, бѣлой ручкой,
             Блаженство пить въ дыханьи милыхъ губокъ --
             А губки тѣ, въ невинности своей
             Стыдятся и за грѣхъ считаютъ даже
             Взаимное свое прикосновеньеме.
             И всѣхъ лишенъ восторговъ тѣхъ Ромео!
             Оно для мухъ -- и мухи всѣ свободны,
             Ромео лишь изгнанникъ... Ахъ, и ты
             Мнѣ говоришь: изгнаніе не смерть.
             Иль у тебя готоваго нѣтъ яду,
             Иль остраго ножа для скорой смерти?
             Найди-жъ скорѣй какое хочешь средство,
             Но не изгнаніе!-- Отецъ святой!
             И грѣшники ему внимаютъ съ воплемъ
             Въ аду... Какъ у тебя достало духу,
             Другъ ближняго, врачъ сердца, чтобы имъ
             Мнѣ растерзать такъ душу?
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     О, безумецъ!
             Ты выслушай, дай мнѣ сказать хоть слово.
   

РОМЕО.

             Чтобъ мнѣ опять напомнить объ изгнаньи?
   

ЛОРЕНЦО.

             Я огражу щитомъ тебя, чтобъ могъ
             Ты снесть печаль; я дамъ тебѣ лекарство
             Въ совѣтѣ мудромъ, и оно поможетъ
             Переносить изгнанье терпѣливо.
   

РОМЕО.

             Опять оно! Прочь, мудрые совѣты,
             Когда нельзя Джульетты имъ создать,
             Иль городъ перенесть, иль уничтожить
             Мой приговоръ. Не трать напрасно словъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             О, вижу я, что всѣ безумцы глухи.
   

РОМЕО.

             Немудрено, коль слѣпы мудрецы.
   

ЛОРЕНЦО.

             Обсудимъ-же, какъ дѣйствовать ты долженъ.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, ты судить, не чувствуя, не можешь.
             Когда-бъ ты былъ, какъ я любимъ и молодъ,
             Какъ я за часъ предъ тѣмъ обвѣнчанъ съ нею,
             Когда-бы ты убійцей былъ Тибальта
             И такъ любилъ, какъ я, и былъ изгнанникъ --
             Тогда-бъ ты могъ: ты рвалъ-бы волоса
             Какъ я, какъ я кидался-бъ ты на землю,
             Какъ я у ней просилъ-бы ты могилы.

(Бросается на землю).
(Стучатся въ дверь).

ЛОРЕНЦО.

             Ромео, встань, и спрячься! въ дверь стучатся.
   

РОМЕО.

             Не встану -- нѣтъ, пока парами вздоховъ
             Отъ поисковъ не буду я укрытъ.

(Стучатся).

ЛОРЕНЦО.

             Ты слышишь, какъ стучатся? встань, Ромео!
             Тебя возьмутъ... Сейчасъ!-- Да ну же! встань!
             Ступай въ мою молельню. Подождите!
             Какъ ты упрямъ!.. Иду, иду сейчасъ.
             Его святая воля!.. Что вамъ надо?
   

КОРМИЛИЦА (за дверью).

                                                               Какъ впустите, скажу.
             Я прислана синьорою Джульеттой.
   

ЛОРЕНЦО.

             О, такъ добро пожаловать!
   

КОРМИЛИЦА (входя).

                                                     Отецъ,
             Скажите, гдѣ супругъ моей синьоры?
             Святой отецъ, скажите, гдѣ Ромео?
   

ЛОРЕНЦО.

             Вонъ на полу онъ опьянѣлъ отъ слезъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, онъ въ такомъ-же точно положеньи,
             Какъ и синьора!
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Грустное сродство
             Двухъ пылкихъ душъ. О, страшны эти муки!
   

КОРМИЛИЦА.

             Вотъ также и она лежитъ, какъ онъ,
             И плачетъ все навзрыдъ,-- все горько плачетъ.
             Да встаньте-же, синьоръ! Вѣдь вы мужчина.
             Хоть для нея вы встаньте! Для чего
             Такъ приходить въ отчаяніе?
   

РОМЕО.

                                                               Няня!
   

КОРМИЛИЦА.

             Вѣдь всѣ, синьоръ, должны мы умереть.
   

РОМЕО.

             Ты говоришь: Джульетта? Что-жъ она?
             Неправда-ли: она меня считаетъ
             Убійцею закоренѣлымъ? Я
             Столь близкою ей кровью обагрилъ
             Зародышъ нашихъ радостей.-- Что съ нею?
             И гдѣ она, и что моя супруга,--
             Что говоритъ о нашей тайной страсти?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да ничего она не говоритъ;
             Все плачетъ только, плачетъ,-- то въ постель
             Вдругъ бросится, то вскочетъ; то Тибальта
             Она зоветъ, то вскрикнетъ вдругъ: Ромео!
             И бросится въ постель.
   

РОМЕО.

                                                     Какъ-будто пулей,
             Изверженной орудьемъ смертоноснымъ,
             Тѣмъ именемъ она поражена!
             Такъ этою проклятою рукою
             Былъ пораженъ Тибальтъ. О, мой отецъ!
             Скажи, скорѣй скажи, гдѣ это имя
             Скрывается въ моемъ презрѣнномъ тѣлѣ,
             Чтобъ могъ его жилище я разрушить.

(Обнажаетъ мечъ).

ЛОРЕНЦО.

             Останови отчаянную руку!
             Не человѣкъ-ли ты?-- Но виду онъ, --
             А слезы женскія, поступки звѣря.
             О женщина, подъ образомъ мужчины!
             О дикій звѣрь, подъ образомъ обоихъ!
             Клянусь моимъ святымъ, я изумленъ:
             Да, я считалъ тебя благоразумнѣй.
             Убивъ Тибальта, хочешь ты убить
             И самъ себя,-- и на себя обрушивъ
             Всю ненависть проклятую, сгубить
             И ту, которая тобою дышетъ.
             Идешь ты противъ неба и земли,
             А небо и земля въ тебѣ самомъ --
             И потерять хотѣлъ ты ихъ въ мгновенье.
             Стыдись! вѣдь ты срамишь любовь и разумъ,
             А ими ты такъ щедро надѣленъ.
             Ты дѣйствуешь точь-въ-точь, какъ ростовщикъ:
             Имѣя все -- не пользуешься этимъ.
             Смотри: твой станъ лишенъ мужской осанки;
             Ты сталъ похожъ на слѣпокъ восковой.
             Убивъ себя, ты губишь ту, которой
             Опорой клялся быть,-- и твой обѣтъ
             Нарушенный есть клятвопреступленье.
             Умъ украшать-бы долженъ былъ тебя,
             А онъ обезображенъ этой мыслью,
             Какъ порохомъ солдатъ неосторожный,
             Вдругъ вспыхнувшимъ въ его пороховницѣ.
             Ты гибель въ томъ находишь, въ чемъ спасенье.
             Ну, встань-же другъ! О комъ ты слезы лилъ,
             Она жива,-- жива твоя Джульетта.
             Ты счастливъ, да: Тибальтовой рукой
             Ты могъ быть пораженъ, -- но ты Тибальта
             Сразилъ своей; законъ, грозившій смертью,
             Смѣнилъ ее изгнаньемъ. Небеса
             Шлютъ видимо тебѣ благословенье,
             И счастье по твоимъ идетъ слѣдамъ;
             А ты и на судьбу, и на любовь,
             Какъ женщина, капризно дуешь губы.
             О, берегись! конецъ печаленъ будетъ.
             Отправься-же къ возлюбленной своей:
             Утѣшь ее; но тамъ не оставайся
             До той поры, когда разставятъ стражу,
             Иль въ Мантуу тогда ужъ не пройдешь.
             Ты долженъ тамъ пробыть, пока возможность
             Отыщемъ мы, чтобъ бракъ твой объявить
             И испросить у герцога прощенье.
             Мы извѣстимъ тебя, и въ двѣсти разъ
             Тогда сильнѣй твои восторги будутъ,
             Чѣмъ эта скорбь. Кормилица, ступай!
             Привѣтствуй отъ меня свою синьору,
             И пусть она скорѣй своихъ домашнихъ,
             И безъ того печалью утомленныхъ,
             Уложитъ спать.-- Ромео будетъ вслѣдъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, Господи! Всю ночь-бы простояла
             И слушала такія наставленья.
             Ученье-то что значитъ?-- Я, синьоръ,
             Скажу, что вы немедленно придете.
   

РОМЕО.

             Да; и скажи, что я упрековъ стою.
   

КОРМИЛИЦА.

             А вотъ кольцо вамъ прислано. Скорѣй,
             Не медлите, вѣдь все уходитъ время. (Уходитъ).
   

РОМЕО.

             О, это жизнь мнѣ возвращаетъ вновь!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ступай же! доброй ночи, другъ, и помни,
             Что будущность твоя въ рукахъ твоихъ.
             Да уходи, пока не стала стража,
             Иль на зарѣ ступай переодѣтый
             И въ Мантуѣ останься. Твоего
             Я отыщу слугу, и обо всемъ
             Увѣдомлять тебя онъ будетъ вѣрно.
             Дай руку мнѣ; ужъ поздно; доброй ночи!
   

РОМЕО.

             О, еслибъ не влекло меня туда
             Блаженство выше всѣхъ восторговъ въ мірѣ,
             Не скоро-бъ я съ тобою могъ разстаться.
             Прости! (Уходитъ).
   

СЦЕНА IV.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ и ПАРИСЪ.

КАПУЛЕТТИ.

             Несчастный этотъ случай, графъ, намъ былъ
             Помѣхою, и ваше предложенье
             Мы передать Джутьеттѣ не могли.
             Она любила нѣжно такъ Тибальта!
             Что дѣлать, всѣ родимся мы для смерти.
             Но поздно ужъ теперь сходить ей внизъ;
             Я самъ безъ васъ давно-бъ ужъ былъ въ постели.
   

ПАРИСЪ.

             Какъ многаго лишенъ я этой скорьбью!
             Привѣтствуйте-жъ синьору. Доброй ночи!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Отъ ней я все узнаю поутру,
             А нынче цѣлый день она печальна.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Повѣрьте, графъ, что мнѣ извѣстны чувства
             Дочернины; они мнѣ всѣ открыты,
             И потому ручаюсь я за нихъ.
             Сходи, жена, къ ней прежде, чѣмъ ты ляжешь;
             Увѣдоми ее о чувствахъ графа,--
             Да не забудь сказать, что въ среду -- нѣтъ,
             Постой!-- Какой сегодня день?
   

ПАРИСЪ.

                                                               Синьоръ,
             Сегодня понедѣльникъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Понедѣльникъ?
             Такъ въ середу ужъ будетъ слишкомъ скоро.
             Нѣтъ, нѣтъ,-- въ четвергъ. Скажи-же, что въ четвергъ
             Она должна обвѣнчана быть съ графомъ.
             Готовы-ль вы? Не слишкомъ-ли поспѣшно?
             Безъ пышности съиграемъ свадьбу мы,
             Безъ шума: два-три друга,-- а не то,
             Пожалуй упрекнутъ, что не жалѣемъ
             Мы родственника нашего Тибальта.
             И такъ: сзовемъ мы нѣсколько друзей,
             И весь тутъ пиръ. Ну, что-жъ о четвергѣ
             Мнѣ скажете?
   

ПАРИСЪ.

                                           Что я желалъ-бы очень,
             Чтобъ завтра былъ четвергъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                               Такъ рѣшено?
             Ступайте-же. Жена, сходи къ Джульеттѣ
             И приготовь ее ко дню вѣнчанья.
             Мнѣ въ комнату огня! Синьоръ, прощайте!
             Теперь уже такъ поздно, что сейчасъ
             Мы скажемъ; очень рано. Доброй ночи!

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужъ ты идешь? Вѣдь день еще не скоро.
             То соловей, не жаворонокъ былъ,
             Чьимъ пѣніемъ смущенъ твой слухъ пугливый.
             Онъ здѣсь всегда на деревѣ гранатномъ
             Поетъ всю ночь.-- Повѣрь мнѣ, милый мой.
   

РОМЕО.

             То жаворонокъ пѣлъ,-- предвѣстникъ утра --
             Не соловей. Смотри, моя краса,
             Какъ облака сіяютъ на востокѣ,
             Облитые зари ревнивымъ свѣтомъ.
             Ужъ звѣзды гаснутъ, и улыбкой день
             Привѣтствуетъ высокихъ горъ вершины.
             Чтобъ жить -- уйти я долженъ, а остаться --
             Такъ умереть.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Нѣтъ, то не утра блескъ,
             А метеоръ, который посланъ солнцемъ,
             Чтобъ въ Мантуу твоимъ быть провожатымъ
             И озарять, какъ факеломъ, твой путь.
             Зачѣмъ-же такъ спѣшить тебѣ. Останься!
   

РОМЕО.

             Пускай меня возьмутъ и умертвятъ --
             Я остаюсь -- коль этого желаешь.
             И я скажу: тотъ свѣтъ не утра око,
             А Цинтіи туманное сіянье.
             И звуки тѣ не жаворонка пѣсня,
             Что такъ звенитъ высоко въ поднебесья.
             Я больше радъ остаться, чѣмъ уйти.
             Ну, смерть, добро пожаловать! Такъ хочетъ
             Джульетта. Такъ-ли, моя радость? Ну,
             Давай болтать.-- вѣдь день еще не скоро.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, день, ужъ день... Иди скорѣй отсюда!
             То жаворонка пѣсня раздается,
             Чьи звуки такъ и рѣзки, и противны.
             А говорятъ, что онъ поетъ пріятно --
             Что пѣснь его мелодіи полна.
             Неправда, нѣтъ, неправда потому,
             Что насъ съ тобой теперь онъ разлучаетъ.
             Въ народѣ есть повѣрье, что глазами
             Мѣняется онъ съ жабою: ахъ, еслибъ
             Онъ голосомъ теперь съ ней обмѣнялся!
             Пугая имъ, объятья наши онъ
             Расторгнулъ и тебя отсюда гонитъ.
             Ступай, ступай: становится свѣтлѣй.
   

РОМЕО.

             Чѣмъ ближе день, тѣмъ на душѣ темнѣй.

(Входитъ кормилица).

КОРМИЛИЦА.

             Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Няня!
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Матушка идетъ.
             Ужъ разсвѣтаетъ,-- будьте осторожны!

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Впуская свѣтъ, окно, ты жизнь уносишь.
   

РОМЕО.

             Прости, прости! Послѣдній поцѣлуй!

(Спускается въ окно).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Уходишь ты, мой милый, мой супругъ!
             Смотри-же: каждый часъ давай мнѣ вѣсти!
             Мигъ каждый мнѣ покажется за дни,
             И оттого состарѣюсь я очень
             До новаго свиданія съ тобой.
   

РОМЕО.

             Ни одного я случая, мой ангелъ,
             Не пропущу, чтобъ не прислать тебѣ
             Горячаго души моей привѣта.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Надѣешься-ль, что свидимся мы вновь?
   

РОМЕО.

             Сомнѣнья нѣтъ: современенъ мы будемъ
             Съ отрадой вспоминать объ этомъ горѣ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какая мысль зловѣщая во мнѣ:
             Мнѣ кажется, когда тебя я вижу --
             Стоящимъ тамъ, внизу -- что ты въ могилѣ.
             Иль слабъ мой глазъ, иль очень ты ужъ блѣденъ.
   

РОМЕО.

             Повѣрь, и ты мнѣ кажешься блѣдна --
             Грусть нашу кровь сосетъ. Прости, прости!

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Судьба! тебя зовутъ непостоянной.
             Коль это такъ,-- тебѣ какое дѣло
             До вѣрныхъ сердцемъ: будь непостоянна!
             И буду я надѣяться, что ты
             Не надолго со мной его разлучишь
             И вновь пришлешь ко мнѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ (за сценой).

                                                     Дочь, встала ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Кто тамъ зоветъ меня? Ужели мать!
             Такъ поздно и не спитъ!-- иль встала рано?
             Какой ее сюда приводитъ случай?

(Входитъ Синьора Капулетти).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Джульетта, что съ тобой?
   

ДЖУЛЬЕТТА

                                                     Я нездорова.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, ты все смерть оплакиваешь брата,
             Но влагой слезъ поднимешь-ли его?
             А если-бъ и поднять могла, то жизни
             Не возвратишь. Умѣренная грусть
             Показываетъ разумъ, а такая --
             Безуміе.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 О, дайте плакать мнѣ.
             Моя душа такъ чувствуетъ утрату.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Одна она чувствительна и будетъ,
             А слезы все не возвратятъ намъ друга.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ чувствуя ее, могу ли-жъ я
             Не проливать горячихъ слезъ о другѣ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Я вижу, дочь, что ты не столько плачешь
             О братѣ, какъ о томъ, что живъ подлецъ,
             Которымъ онъ убитъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Подлецъ, синьора?
             Какой подлецъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Да и извергъ тотъ -- Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Подлецъ и онъ далеко другъ отъ друга,
             На сотни миль. Прости ему Создатель,
             Какъ я ему прощаю; но никто
             Не уязвлялъ души моей такъ больно.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Все это оттого, что живъ убійца.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Онъ далеко отъ рукъ, готовымъ мстить.
             Ахъ, еслибъ ихъ моими замѣнить!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, мы отмстимъ, отмстимъ ему, -- не бойся
             И болѣе не плачь. Ужъ я писала,--
             Есть въ Мантуѣ, гдѣ поселился онъ,
             Бродяга этотъ, изгнанный закономъ --
             Есть человѣкъ,-- онъ приготовитъ зелье,
             Которое пошлетъ его къ Тибальту.
             Тогда ты успокоишься конечно.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Пока онъ живъ -- покоя сердцу нѣтъ;
             Растерзано оно своей утратой.
             Ахъ, еслибъ вы послать могли, синьора,
             Кого-нибудь, чтобъ отнести ему
             То, что я дамъ, и отъ чего конечно
             Немедленно заснетъ онъ сномъ спокойнымъ.
             Душа кипить... Какъ? слышать это имя
             И не летѣть къ нему, не утолить
             Любви моей къ Тибальту на убійцѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Такъ приготовь, а человѣкъ найдется.
             Межъ-тѣмъ скажу я радостную новость.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, радость мнѣ всего теперь нужнѣй.
             Скажите-же, синьора, что такое?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Имѣешь ты примѣрнаго отца:
             Чтобъ отъ тоски и слезъ тебя избавить,
             Онъ для тебя такой готовитъ праздникъ,
             Котораго никто изъ насъ не ждалъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Въ часъ добрый. Но какой-же это праздникъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Дитя мое, внимай: въ четвергъ по утру,
             Прекрасный графъ Парисъ во храмѣ божьемъ
             Тебя своей супругой назоветъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Клянусь святымъ Петромъ и божьимъ храмомъ,
             Что онъ меня не назоветъ супругой.
             Поспѣшностью такой изумлена я:
             Вѣнчаться съ тѣмъ, женою быть того,
             Кто даже и согласья моего
             Не изъявилъ желанія услышать.
             Синьора, я прошу васъ передать
             Отцу и властелину моему,
             Что замужъ не хочу я, что скорѣй
             Я соглашусь женою быть Ромео,
             Который ненавистенъ мнѣ, чѣмъ графу:
             Да, это новость.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Вотъ идетъ отецъ,
             Съ нимъ объяснись; посмотримъ, что онъ скажетъ.

Входитъ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Съ закатомъ солнца падаетъ роса,
             Закатъ-же дней племянника встрѣчаетъ
             Обильный дождь: ты, дочь моя, все плачешь?
             Изъ глазъ твоихъ все льется слезъ рѣка.
             Ты въ маленькомъ своемъ и юномъ тѣлѣ
             Вмѣщаешь лодку, море, бури: я
             Сравню твои глаза съ кипучимъ моремъ;
             Въ нихъ также слезъ приливъ есть и отливъ,
             А корпусъ твой въ нихъ носится, какъ лодка
             Отъ вздоховъ -- этихъ бурь твоей души,.
             Которые, свирѣпствуя съ слезами,
             Безъ радости особенной могли-бъ
             Ее сгубить. Ну, что-жъ, ты объявила
             Навѣрно ей, жена, рѣшенье наше?
   

СИНЬОPА КАПУЛЕТТИ.

             Она о томъ, синьоръ, не хочетъ слышать.
             Мнѣ легче-бъ увидать ее въ гробу.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Постой, постой!-- Я самъ того-же мнѣнья.
             Уже-ль отказъ? уже-ли намъ она
             Неблагодарна такъ и не гордится
             И не считаетъ счастливой себя,
             Что ей такой женихъ былъ выбранъ нами?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я не горжусь, но благодарна я.
             Гордиться тѣмъ могу-ль, что ненавижу?
             Но все-же благодарна за любовь.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Что это за безсмыслица такая!
             Благодарю, горжусь и не горжусь...
             Нѣтъ, милая, откинь-ка благодарность
             И гордость прочь, да къ четвергу расправь
             Суставчики свои, чтобы съ Парисомъ
             Идти во храмъ апостола Петра,
             Иль волокомъ тебя поволоку.
             Вонъ, чахлая дѣвчонка,-- потаскушка
             Ты блѣднолицая!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Опомнись! Что ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, мой отецъ, у вашихъ ногъ милю я:
             Позвольте мнѣ сказать одно лишь слово!
   

КАПУЛЕТТИ.

             Прочь съ глазъ моихъ, безпутная дѣвчонка!
             Да, я сказалъ: въ четвергъ пойдешь ты въ храмъ --
             Иль никогда со мною не встрѣчайся,
             Не говори и возражать не смѣй!
             Такъ руки вотъ и чешутся... А мы
             Считали все благословеньемъ божьимъ,
             Что послано намъ было это чадо
             Единое, а и оно, какъ видно,
             Ужъ лишнее теперь. Прочь съ глазъ моихъ:
   

КОРМИЛИЦА.

             Спаси ее Создатель милосердый!
             Синьоръ, вы обижаете напрасно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ты, умница, тутъ что? Свой язычекъ
             Укороти, иль къ кумушкамъ отправься!
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, что-же я сказала вамъ такого?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ну, съ Богомъ, съ Богомъ, милая моя!
   

КОРМИЛИЦА.

             Да развѣ ужъ нельзя и говорить?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Молчать, молчать, безмозглая болтушка!
             Побереги ты умничанье это
             Для дружескихъ пирушекъ -- не для насъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ты черезъ-чуръ ужъ вспыльчивъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                               Боже мой!
             Съума сойдешь: и днемъ, и поздней ночью,
             И въ обществѣ, и дома, и во снѣ,
             Одной моей любимой мыслью было
             Ей жениха найти. И вотъ нашелъ,
             Изъ герцогскаго дома,-- и богатъ,
             И милъ онъ, и уменъ, и молодъ --
             Осыпанъ весь дарами отъ природы
             И всѣмъ-бы долженъ нравиться -- и что-жъ?
             Имѣй такую гадкую дѣвчонку!
             При счастіи такомъ, пустая кукла,
             Вотъ что твердитъ: "я замужъ не пойду;
             Я не могу любить; еще мнѣ рано...
             Простите мнѣ"! Да, я тебя прощу...
             Не выходи,-- да и кормись чѣмъ хочешь,
             А я держать не буду. Поразмысли!
             Шутить я не люблю,-- четвергъ-же близко,
             Коль съ нами быть -- такъ графу быть женою,
             Коль нѣтъ -- такъ вонъ!-- на улицѣ издохни --
             Я не приму. Да, въ томъ клянусь я честью,
             И что мое -- твоимъ не будетъ въ вѣкъ.
             Одумайся: не измѣню я клятвѣ.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             О неужель и въ небесахъ нѣтъ ока,
             Которое-бъ проникло въ скорбь мою?
             О, мать моя! молю васъ: защитите!
             Отсрочьте бракъ на мѣсяцъ, на недѣлю.
             Не то устройте брачное мнѣ ложе
             Въ томъ мѣстѣ, гдѣ покоится Тибальтъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Оставь меня! Я не скажу ни слова.
             Какъ хочешь дѣйствуй -- кончено межъ нами.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, Боже! Няня! научи, что дѣлать!
             Супругъ въ душѣ, а клятва въ небесахъ.
             Возможноли-жъ вернуться ей на землю,
             Пока онъ не оставитъ этотъ міръ
             И съ неба мнѣ ее не возвратить?
             И небо допустило это горе
             Обрушиться на слабое созданье!
             Ну, что-жъ молчишь? Уже-ль ни одного
             Нѣтъ слова утѣшительнаго, няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             Есть, право есть: Ромео вѣдь изгнанникъ:--
             Я голову въ закладъ отдамъ, что онъ
             Не явится и правъ своихъ на васъ
             Конечно предъявить ужъ не посмѣетъ.
             А если и рѣшится, то тайкомъ.
             Ну, право-же, я въ случаѣ подобномъ
             Рѣшилась-бы за графа выйдти замужъ.
             Ахъ, онъ такой прелестный кавалеръ!
             Въ сравненьи съ нимъ, вѣдь тряпка вашъ Ромео.
             Взоръ у орла не ясенъ такъ, синьора,
             Какъ у него.-- И будь я проклята,
             Коль не пошлетъ союзъ вамъ этотъ счастья.
             А если онъ не превзойдетъ вашъ первый,
             Такъ все-равно: вѣдь первый умеръ мужъ.--
             Иль, пусть онъ живъ, да пользы-то въ немъ мало.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ты говоришь отъ чистаго мнѣ сердца?
   

КОРМИЛИЦА.

             И отъ души -- иль будь они прокляты!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Аминь.
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Насчетъ чего сказали это?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Довольно... Благодарна я... Иди
             И матери скажи, что отправляюсь
             Я въ келью къ моему духовнику.
             Я каяться хочу въ грѣхѣ тяжеломъ,
             Что прогнѣвить могла я такъ отца.
   

КОРМИЛИЦА.

             Придумано умно. Иду, сейчасъ.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Проклятая старуха! Демонъ злобный,
             Какой-же грѣхъ изъ двухъ тебѣ важнѣй:
             Совѣтъ-ли твой, чтобъ измѣнила клятвѣ,
             Иль, что хулишь супруга моего
             Тѣмъ языкомъ, которымъ такъ хвалила?
             Отнынѣ далеко ты отъ меня...
             Пойду просить совѣта у монаха...
             И если онъ не отвратитъ бѣду,
             Такъ силу я въ самой себѣ найду,
             Чтобъ умереть безъ трепета и страха.
   

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА I.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО

ЛОРЕНЦО и ПАРИСЪ.

ЛОРЕНЦО.

             Въ четвергъ, синьоръ? Какъ этотъ срокъ коротокъ.
   

ПАРИСЪ.

             Желаетъ такъ мой будущій отецъ,
             А спорить съ нимъ конечно я не буду.
   

ЛОРЕНЦО.

             Но мнѣнье вамъ синьоры не извѣстно,
             Сказали вы? Не по душѣ мнѣ это.
   

ПАРИСЪ.

             Она все смерть оплакиваетъ брата,
             И потому я съ ней не говорилъ.
             Любовь не улыбается въ печали.
             Джульетты грусть тревожить такъ отца,
             Такъ онъ ее опасною считаетъ,
             Что ускорить желаетъ нашу свадьбу
             И тѣмъ прервать потоки горькихъ слезъ,
             Которые текутъ въ уединеньи.
             Сообщество супруга въ томъ поможетъ.
             Вы видите теперь, зачѣмъ спѣшить онъ.
   

ЛОРЕНЦО (въ сторону).

             Я не видать желалъ-бы той причины,
             Которая преградой быть должна.
             Смотрите, графъ, сюда идетъ синьора.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ПАРИСЪ.

             Счастливѣе не можетъ встрѣчи быть.
             Моя богиня! Милая супруга!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Она могла-бы точно быть такой,
             Когда-бы я была ужъ вамъ женой.
   

ПАРИСЪ.

             Но это можетъ быть и быть должно
             Въ четвергъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Что быть должно, то будетъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                                                   Вѣрно.
   

ПАРИСЪ.

             На исповѣдь, конечно, вы пришли?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вамъ отвѣчать, такъ каяться предъ вами.
   

ПАРИСЪ.

             Не скройте-же, что любите меня.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что я люблю его, я въ томъ признаюсь.
   

ПАРИСЪ.

             Нѣтъ, любите меня,-- я въ томъ увѣренъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Заочное признанье въ этомъ, графъ,
             Конечно-бы цѣны имѣло больше,
             Чѣмъ слышанное вами...
   

ПАРИСЪ.

                                                     О, бѣдняжка!
             Какъ личико твое отъ жгучихъ слезъ
             Перемѣнилось!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Нѣтъ, не одержали
             Онѣ надъ нимъ такой побѣды страшной:
             Въ немъ и до нихъ красы не много было.
   

ПАРИСЪ.

             Ты болѣе вредишь ему словами,
             Чѣмъ ими.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Это, графъ, не клевета,
             Да и лицо мое -- надъ нимъ я въ правѣ.
   

ПАРИСЪ.

             Оно мое. Его ты оскорбила.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быть-можетъ это такъ, что и оно
             Не собственность моя. Отецъ Лоренцо,
             Досугъ-ли вамъ теперь? Иль я опять
             Приду сюда передъ вечерней службой.
   

ЛОРЕНЦО.

             Я, дочь моя, свободенъ. Графъ, намъ нужно
             Поговорить съ синьорою однимъ.
   

ПАРИСЪ.

             Избави Богъ, чтобъ сталъ я возмущать
             Въ ней набожныя чувства. Поутру,
             Въ четвергъ, я разбужу тебя, Джульетта.
             Вотъ первый поцѣлуй мой. До свиданья?

(Уходить).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Запри-же дверь и будемъ плакать вмѣстѣ:
             Спасенье и надежда -- все исчезло.
   

ЛОРЕНЦО.

             Твою печаль я знаю, дочь моя,
             И ничего придумать не умѣю.
             Да, слышалъ я, что въ будущій четвергъ
             Должна ты обвѣнчаться будешь съ графомъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не говори, что слышалъ, но скажи,
             Но научи, въ чемъ мнѣ найти спасенье.
             Коль мудрость мнѣ твоя помочь не можетъ,
             Такъ назови хоть мудрой мысль мою:
             Вотъ этотъ ножъ пошлетъ мнѣ избавленье.
             Самъ Богъ соединилъ сердцами насъ,
             Какъ здѣсь соединилъ ты наши руки.
             И прежде, чѣмъ рука моя скрѣпитъ
             Другой союзъ и передастся сердце,
             Исполнено измѣною другому,--
             Обоихъ ихъ я этимъ уничтожу.
             Пускай-же долголѣтній опытъ твой
             Мнѣ дастъ совѣтъ, какъ дѣйствовать -- не то
             Вотъ этотъ ножъ посредникъ будетъ вѣрный
             Между моимъ рѣшеньемъ и тоской,
             Коль опытность твоя и свѣтлый разумъ
             Счастливаго исхода не найдутъ.
             Ну, говори! Я умереть готова,
             Коль нѣтъ уже спасительнаго слова!
   

ЛОРЕНЦО.

             Счастливая мнѣ мысль блеснула вдругъ.
             Послушай, дочь моя: нужна рѣшимость
             Отчаянная тутъ, какъ положенье,
             Которое намъ нужно отвратить.
             Когда лишить себя ты хочешь жизни
             Скорѣе, чѣмъ идти за графа замужъ,--
             То вѣрно согласишься испытать
             Со смертью нѣчто сходное и этимъ
             Предупредить твой стыдъ. Неправда-ль, ты
             Рѣшаешься на смерть? Ну, отвѣчай!
             Коль такъ, то у меня найдется средство.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чтобъ только мнѣ не быть женой Парису,
             Вели ты мнѣ спрыгнуть съ зубчатой башни,
             Вели идти въ разбойничій вертепъ,
             Въ змѣиное гнѣздо вели укрыться,
             Съ медвѣдями сомкни меня; запри
             Въ могильный склепъ, гдѣ кости съ черепами
             И тлѣніе и смрадъ; вели мнѣ лечь
             Подъ саваномъ въ холодную могилу --
             Все, отъ чего-бъ дрожала я, внимая --
             Исполню все, безъ страха и сомнѣнья:
             Лишь-бы женой остаться неизмѣнной
             Возлюбленному сердца моего.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ слушай-же: теперь иди домой,
             Будь весела и изъяви согласье
             Женой быть графу. Завтра середа --
             Такъ завтра въ ночь ты спать одна ложись
             И не клади съ собою старой няни.
             Возьми вотъ эту стклянку и въ постели
             Ее до дна всю выпей. Въ тотъ-же мигъ
             Услышишь ты, какъ въ жилахъ разольется
             Холодная, сномъ вѣющая влага,
             И жизненныя силы окуетъ.
             Артеріи прервутъ свое біенье.
             Ни теплота, ни пульсъ и не дыханье
             Не обличатъ, что жизнь въ тебѣ таится.
             Румянецъ щекъ и губъ твоихъ поблекнетъ,
             И будешь ты блѣдна, и окна глазъ
             Закроются, какъ въ часъ печальной смерти.
             И члены всѣ твои окостенѣютъ,
             И мертвенности примутъ страшный видъ.
             И въ этомъ ты подобьи хладной смерти
             Пробудешь цѣлыхъ сорокъ два часа,
             И послѣ, какъ отъ сна откроешь очи.
             Когда-жъ придетъ поутру твой женихъ,
             Чтобъ разбудить тебя -- ты будешь мертвой;
             Тогда, по существующимъ обрядамъ
             Нарядную тебя перенесутъ
             Въ твоемъ гробу открытомъ въ древній склепъ,
             Гдѣ вѣчный сонъ вкушаютъ Капулетти.
             А между-тѣмъ я извѣщу Ромео,
             И онъ придетъ сюда, и оба мы
             Здѣсь твоего ждать будемъ пробужденья:
             Онъ въ Мантуу съ тобою въ тотъ-же день
             Отправится. Такъ ты стыда избѣгнешь,
             Коль женскій страхъ тебѣ не помѣшаетъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не говори о страхѣ, дай скорѣе!
   

ЛОРЕНЦО.

             Вотъ стклянка, -- на!-- и будь тверда въ рѣшеньи.
             Я поспѣшу послать теперь монаха
             Съ моимъ письмомъ къ супругу твоему.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Одно спасеніе!.. Любовь, дай силу
             Исполнить мнѣ! Отецъ святой, прощайте!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ

КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ, кормилица и слуги.

КАПУЛЕТТИ.

             Которые записаны здѣсь гости,
             Всѣхъ приглашай.

(Одинъ слуга уходитъ).

                                           А ты, братъ, поваровъ
             Десятка два достань -- но лишь искусныхъ.
   

СЛУГА.

   Ни одного не будетъ плохаго, синьоръ. Я прежде посмотрю, облизываютъ-ли они пальцы.
   

КАПУЛЕТТИ.

   Какъ-же ты этимъ узнаешь о ихъ искусствѣ?
   

СЛУГА.

   Еще-бы, синьоръ: ужъ тотъ плохой поваръ, который не облизываетъ пальцевъ; того намъ ненадо.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ступай-же! (Слуга уходитъ)
             Не справиться, какъ должно, намъ теперь.
             Ну, что-же: дочь пошла къ отцу Лоренцо?
   

КОРМИЛИЦА.

             Пошла, синьоръ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                           Прекрасно. Можетъ статься
             Онъ вразумитъ. Дѣвчонка своенравна.
   

КОРМИЛИЦА.

             Смотрите-ка, какая отъ монаха
             Веселая идетъ она сюда.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Упрямица, куда таскалась ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Туда, гдѣ я раскаянью училась
             Въ моемъ грѣхѣ непослушанья вамъ.
             Отецъ Лоренцо далъ благой совѣтъ мнѣ:
             Упавъ къ ногамъ родительскимъ, просить
             Прощенія. Простите-же меня!
             Отнынѣ я всегда покорна буду.

(Бросается къ его ногамъ).

КАПУЛЕТТИ.

             Скорѣй послать за графомъ! (слугѣ).
                                                               Ты, бѣги
             Увѣдоми его -- и завтра-ань свадьбу
             Сыграемъ мы.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Съ нимъ у отца Лоренцо
             Я встрѣтилась, и сколько позволяло
             Приличіе, любовь мою къ нему
             Я выразила скромно и пристойно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ну, вотъ теперь я радъ. Встань, дочь моя!
             Вотъ такъ-то-бы... Ахъ, если-бы мнѣ съ графомъ
             Увидѣться!... Послать за нимъ скорѣй!
             Ну, Богомъ я клянусь: монахъ -- святой.
             Весь городъ нашъ ему обязанъ много.
   

ДЖУЛЬЕТТА (кормилицѣ).

             Теперь пойдемъ, кормилица, со мной
             Въ уборную и выберемъ тамъ платье
             Мнѣ къ завтрашнему дню.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                                     Еще успѣешь:
             До четверга, вѣдь, времени довольно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Нѣтъ, нѣтъ, ступай!-- и завтра-же мы въ церковь.

(Джульетта и кормилица уходятъ).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ужъ ночь почти, а дѣла очень много.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Спокойна будь: все живо поверну
             И славно все устрою, -- я ручаюсь.
             Ступай теперь, Джульеттѣ помогай.
             Сегодня спать не лягу я -- одинъ
             На этотъ разъ сыграю роль хозяйки.
             Кто тамъ? Всѣ разошлись. Ну, самъ пойду
             Я къ графу. У меня легко на сердцѣ
             Съ тѣхъ поръ, какъ покорилась мнѣ дѣвчонка.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

ДЖУЛЬЕТТА и КОРМИЛИЦА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вотъ это всѣхъ приличнѣй будетъ платье.
             Теперь прошу, кормилица, оставь
             Меня одну на эту ночь: мнѣ нужно
             Молиться.... Да, молиться и просить,
             Чтобъ небеса привѣтно улыбнулись
             Моей судьбѣ. Ты знаешь, какъ грѣшна я.

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Хлопочете? Ну, что-жъ: я вамъ нужна?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Синьора, мы ужъ выбрали, что нужно
             И что прилично къ завтрашнему дню.
             Теперь могу-ль просить васъ, мнѣ позволить
             Остаться здѣсь одной. Пусть вмѣстѣ съ вами
             Ночь проведетъ кормилица -- у васъ
             Такъ много дѣла.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Ну, спокойной ночи!
             Ложись въ постель; тебѣ такъ нуженъ отдыхъ.

(Синьора Капулетти и кормилица уходятъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Прощайте! Встрѣтимся-ль еще -- Богъ знаетъ....
             Мертвящій страхъ вливаетъ холодъ въ жилы
             И леденитъ въ нихъ жизни теплоту.
             Мнѣ страшно.... Да, мнѣ страшно... кликну ихъ...
             Кормилица! Иль нѣтъ: что ей тутъ дѣлать?
             Одна должна я кончить эту сцену,
             Сюда, фіалъ, сюда!...
             Что, если слабъ окажется составъ,
             И буду я должна вѣнчаться съ графомъ?...
             Не можетъ быть: вотъ это помѣшаетъ.

(Кладетъ возлѣ себя кинжалъ).

             А если ядъ мнѣ далъ монахъ лукавый,
             Чтобъ умертвить меня и избѣжать
             Позора, обвѣнчавши насъ съ Парисомъ,
             Когда ужъ я обвѣнчана съ Ромео?
             Да,                    Дочь, ты ужь встала?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Кто бъ это звалъ? Ужь не синьора ль мать?
             Она еще не спитъ, или ужь встала?
             Зачѣмъ она пришла въ такую пору?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, входитъ.

             Джульетта, что съ тобой?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Я нездорова.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             О смерти брата вѣчно ты въ слезахъ?
             Не хочешь ли его ты изъ могилы
             Слезами вымыть? Если бъ и могла,
             То онъ не оживетъ; и такъ оставь:
             Печаль есть знакъ любви, излишняя
             Печаль есть знакъ отсутствія ума.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Позвольте же мнѣ плакать о такой
             Чувствительной потерѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

                                                     Этакъ будешь
             Ты чувствовать потерю, а не другъ
             О комъ скорбишь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Такъ чувствуя потерю,
             Могу оплакивать я только друга!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Тебя не столько смерть его крушитъ,
             Какъ то, что живъ злодѣй, его убившій.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какой злодѣй?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

                                           Извѣстный всѣмъ, Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Злодѣй и онъ раздѣлены пространствомъ.
             Прости его Господь, а я всѣмъ сердцемъ!--
             Хоть впрочемъ, такъ какъ онъ, еще никто
             Печалью сердца мнѣ не поражалъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Все оттого, что живъ еще злодѣй.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Зачѣмъ далеко онъ отъ рукъ моихъ?
             Одна лишь я могу отмстить смерть брата!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Мы отомстимъ за это, будь спокойна;
             Не плачь: есть у меня, тамъ, въ Мантуѣ,--
             Гдѣ изгнанный бродяга будетъ жить, --
             Кто дастъ ему особаго питья,
             Чтобъ скоро онъ былъ Тебальду товарищъ;
             Тогда, надѣюсь, ты довольна будешь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не быть довольной мнѣ, пока Ромео
             Я не увижу... мертвымъ... стало сердце
             Мое,-- оно изныло по родномъ:
             И если вы найдете человѣка,
             Съ кѣмъ ядъ послать, то я составлю
             Такъ, что Ромео, выпивши составъ,
             Уснетъ спокойно. Это имя слышать
             Мнѣ больно!-- Мнѣ нельзя къ нему летѣть,
             Чтобъ утолить любовь къ покойнику,
             Надъ тѣмъ, который умертвилъ его!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Ты средства пріищи, а я найду
             На это человѣка. Ну, теперь
             Скажу тебѣ я радостную вѣсть.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Въ такую пору кстати будетъ радость;
             О чемъ она, скажите, васъ прошу.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Да, у тебя заботливый отецъ,
             Чтобъ разогнать уныніе твое,
             Нежданную тебѣ готовитъ радость, --
             Какой не ждали мы и не гадали.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что жъ, въ добрый часъ, какой же это день?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Да, другъ мой, въ будущій четвергъ, по утру,
             Любезный, юный, знатный графъ Парисъ,
             Въ Петровской церкви, на зоветъ тебя
             Веселою женою, въ добрый часъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Клянусь Петромъ и церковью Петра,
             Веселой онъ не сдѣлаетъ меня.
             Такой поспѣшности я удивляюсь;
             Должна я выити замужъ, прежде чѣмъ
             Мнѣ избранный супругъ искалъ во мнѣ.
             Молю сказать синьору и отцу, *
             Что замужъ не хочу еще; и если
             Вѣнчаться, то, клянусь, съ Ромео, --
             Вы знаете, его я ненавижу,--
             Скорѣй, чѣмъ съ графомъ! Точно, это новость!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Вотъ и отецъ, сама скажи ему,
             И посмотри какъ прійметъ твой отказъ.

Входитъ КАПУЛЕТИ и КОРМИЛИЦА.

КАПУЛЕТИ, къ Джульеттѣ.

             Съ закатомъ солнца, воздухъ шлетъ росу;
             Съ закатомъ жизни сына братнина
             Дождь ливнемъ льетъ.--
             Ну что, плаксунья? все еще въ слезахъ?
             Все вѣчный ливень? Въ этомъ маломъ тѣлѣ
             Ты представляешь лодку, море, вѣтеръ:
             Твои глаза назвать могу я моремъ,
             Съ приливомъ и отливомъ слезъ; ладьей, --
             Тебя, плывущей по соленой влагѣ;
             А вздохи -- вѣтръ, который борется
             Съ слезами, а онѣ взаимно съ нимъ;
             Безъ тишины внезапной онъ разрушитъ
             Твое обуреваемое тѣло.
             Жена, ты ей сказала нашу волю?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Она не хочетъ, и благодаритъ.
             Съ могилой лучше бъ глупой обручиться!
   

КАПУЛЕТИ.

             Постой, я за одно съ тобой, жена!
             Не хочетъ? Этимъ насъ благодаритъ?
             И не гордится? Не сочтетъ за счастье,
             Что, недостойной ей, мы пріискали
             Достойнаго синьора въ женихи?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вы правы, не горжусь, но благодарна:
             Нельзя гордится тѣмъ, что ненавидишь;
             Я благодарна и за ненависть,
             Когда она дается, какъ любовь.
   

КАПУЛЕТИ.

             Ну вотъ такъ логика! что это все?
             Горда и нѣтъ, признательна и нѣтъ;
             Синьора, милая, ты слышишь ли:
             Мнѣ благодарностью не благодарствуй,
             И гордостью меня не возгордишь,
             Но собирайся въ будущій четвергъ
             Итти съ Парисомъ въ храмъ святой Петра,
             Иль на веревкѣ потащу туда.
             Прочь кукла, непотребное созданье!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Фуй, фуй! Что за безуміе?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     О, добрый
             Отецъ, тебя молю я на колѣняхъ,
             Съ терпѣньемъ выслушай одно лишь слово!
   

КАПУЛЕТИ.

             Пошла, негодная ослушница!
             Сказалъ тебѣ, -- въ четвергъ сбирайся въ церковь,
             Иль никогда въ лице мнѣ не смотри;
             Не говори, не возражай, молчать!..
             Ну!.. Пальцы у меня зудятъ... Жена,
             Мы думали, что Богъ къ намъ мало добръ,
             Пославъ одно дитя; теперь я вижу,
             И одного такого много намъ, --
             Ее имѣя, мы имѣемъ кару!--
             Прочь, мерзкая!
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Спаси ее Господь!--
             Грѣхъ вамъ, синьоръ, такъ поносить ее.
   

КАПУЛЕТИ.

             Вотъ умница! Держи-ка свои языкъ!
             Разумница, прочь, съ сволочью болтать!
   

КОРМИЛИЦА.

             Моя рѣчь не коварна.
   

КАПУЛЕТИ.

                                                     Боже мой!
   

КОРМИЛИЦА.

             Нельзя сказать...
   

КАПУЛЕТИ.

                                           Тсъ, глупая ты, мямля!
             Ступай-ка важничать за чашей сплетницъ,
             Здѣсь безполезно.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

                                           Слишкомъ ты горячъ.
   

КАПУЛЕТИ.

             Творецъ, я отъ нея съ ума сойду!--
             Днемъ, ночью, рано, поздно, дома, всюду,
             Въ бесѣдѣ и одинъ, во снѣ и въ явѣ,
             Всегда я думалъ о ея замужствѣ.
             Вотъ найденъ мной женихъ, съ родствомъ почетнымъ,
             Богатъ, воспитанъ, молодъ; преисполненъ,
             Какъ говорятъ, всѣхъ благородныхъ свойствъ,--
             Такой, какого можно лишь желать.
             А тутъ негодная пискунья, дура,
             Пустая кукла -- счастье къ ней идетъ --
             Мяучитъ мнѣ -- я замужъ не хочу,--
             Я не могу любитъ -- я молода, --
             Прошу, простите!... Только мнѣ не выйди,
             Прощу -- куда ты хочешь убирайся,
             Въ одномъ со мною домѣ не живи;
             Подумай, осмотрись; я не шучу,
             Четвергъ ужь близко, руку положа
             На сердце, обсуди: моею будешь,--
             За друга моего отдамъ; не то,
             Будь нищей, голодай, умри средь улицъ;
             Тебя ужь не признаю никогда,
             И что мое твоимъ добромъ не будетъ;
             Повѣрь, обдумай, слово я сдержу.

(Уходитъ)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Уже ль нѣтъ состраданья въ небесахъ,
             Чтобъ видѣть глубину моей тоски?
             О, мать моя, не отвергай меня!
             Замедли бракъ на мѣсяцъ, на недѣлю;
             Не то, готовьте брачную постель,
             Подъ мрачнымъ сводомъ, гдѣ положенъ Тебальдъ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Не говори мнѣ, не скажу ни слова;
             Что хочешь дѣлай, не мѣшаюсь я.

(Уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, Боже!... Няня!.. Чѣмъ все устранить?
             Супругъ мой на землѣ, обѣтъ мои въ небѣ;
             Какъ возвратится онъ опять на землю?
             Ужь не супругъ ли мой пришлетъ съ небесъ,
             Оставивъ землю?... Успокой меня!..
             Увы!.. Зачѣмъ судьбина строитъ ковы
             Такому слабому, какъ я, созданью!..
             Что скажешь?.. Нѣтъ и слова утѣшенья?..
             Утѣшь меня!...
   

КОРМИЛИЦА, подумавъ.

                                 Вотъ что: Ромео изгнанъ;
             Всѣмъ міромъ я ручаюсь, за ничто
             Онъ не дерзнетъ прійти сюда за вами;
             А явится, то это лишь тайкомъ,
             Съ тѣхъ поръ какъ дѣло измѣнилось такъ,
             Кажись мнѣ, лучше выйти вамъ за графа;
             Какъ онъ любезенъ!-- Предъ нимъ Ромео
             Тряпье.-- Синьора, у орла глаза
             Не такъ зелены, живы, хороши,
             Какъ у Париса. Хоть меня браните,
             Кажись, вы счастливы вторымъ замужствомъ,
             Оно всѣмъ лучше; если жь и не такъ,
             То первый мужъ вашъ мертвъ, иль лучше бъ умеръ,
             Чѣмъ безполезно онъ живетъ для васъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Отъ сердца ль эта рѣчь?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     И отъ души,
             Не то кляните ихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Аминь!
   

КОРМИЛИЦА.

                                                               Что это?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чудесно ты утѣшила меня,
             Ступай; увѣдомь мать, что я ушла,
             Гнѣвъ заслуживъ отца, къ Лоренцо въ келью
             Покаяться и получить прощенье.
   

КОРМИЛИЦА.

             Скажу; вотъ это вздумали умно.

(Уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, ветошь грѣшная! О, гнусный демонъ!
             Въ чемъ большій грѣхъ -- совѣтъ нарушить клятву,
             Иль на супруга моего хула
             Изъ устъ ея, которыми такъ часто
             Его хвалила? Прочь, совѣтница,
             Отъ чувствъ моихъ тебя я отлучаю!--
             Пойду къ монаху, онъ мнѣ дастъ совѣтъ;
             А если нѣтъ, я властна умереть!

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Внутренность кельи монаха Лоренцо.

   

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

ЛОРЕНЦО и ПАРИСЪ, входятъ.

ЛОРЕНЦО.

             Въ четвергъ, синьоръ? срокъ очень близокъ.
   

ПАРИСЪ.

             Отецъ мой Капулети хочетъ такъ;
             Мнѣ ль, медля, ослаблять его поспѣшность?
   

ЛОРЕНЦО.

             Синьоры мысли не извѣстны вамъ,
             Сказали вы; не ладно, не хвалю.
   

ПАРИСЪ.

             Она о Тебальдѣ безъ мѣры плачетъ,
             Такъ о любви я мало говорилъ:
             Венера не смѣется въ домѣ слезъ.
             Ея отца пугаетъ, что она
             Такъ предается горести своей;
             И онъ разумно хочетъ удержать
             Поспѣшнымъ бракомъ наводненье слезъ:
             Наединѣ томитъ ее печаль,
             Которая въ сообществѣ -- пройдетъ.
             Теперь вы знаете зачѣмъ спѣшимъ.
   

ЛОРЕНЦО, въ сторону.

             Когда бъ того не знать мнѣ, что замедлитъ!

(Къ Парису.)

             Смотрите, вотъ идетъ синьора въ келью.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ПАРИСЪ.

             Привѣтъ, моей синьорѣ и женѣ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быть можетъ, если буду я женой,
   

ПАРИСЪ.

             То можетъ быть, и быть должно въ четвергъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что быть должно, то будетъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                               Это правда.
   

ПАРИСЪ.

             Вы исповѣдаться пришли къ отцу?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Отвѣтъ мой -- былъ бы исповѣдь предъ вами.
   

ПАРИСЪ.

             Не скройтесь передъ нимъ въ любви ко мнѣ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Сознаюсь вамъ въ моей любви къ нему.
   

ПАРИСЪ.

             Увѣренъ въ томъ, что любите? меня.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Хотя бъ и такъ, но болѣе цѣны
             Сознанію безъ васъ, чѣмъ передъ вами.
   

ПАРИСЪ.

             Бѣдняжка, слезы портятъ вамъ лице.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не важная побѣда въ этомъ слезъ;
             Оно до слезъ довольно дурно было.
   

ПАРИСЪ.

             Словами больше слезъ ему вредите.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ въ этомъ клеветы, но истина,
             И сказана мной къ моему лицу.
   

ПАРИСЪ.

             Оно мое, а вы его хулите.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быть можетъ, что оно ужь не мое.--

(Къ Лоренцо.)

             Отецъ мой, есть ли вамъ теперь досугъ;
             Или прійти мнѣ по вечерни къ вамъ?
   

ЛОРЕНЦО.

             Теперь готовъ я, грустное дитя.--

(къ Парису.)

             Синьоръ, намъ нужно быть однимъ на время.
   

ПАРИСЪ.

             Избави Богъ, мнѣ исповѣдь смущать!--
             Въ четвергъ, Джульетта, разбужу тебя,
             А до того, храни мой поцѣлуй.

(Поцѣловавъ Джульетту, уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Запри дверь, и, потомъ, со мною плачь:
             Надежда, средства, помощь, все погибло!
   

ЛОРЕНЦО.

             Твое, Джульетта, горе я ужь знаю;
             Въ умѣ теряюсь, какъ бы пособить:
             Я слышалъ, не взирая ни на что,
             Въ четвергъ ты съ графомъ въ бракъ должна вступить!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не говори, что слышалъ ты объ этомъ,
             Когда не знаешь, чѣмъ могу спастись:
             Когда твои умъ не въ силахъ мнѣ помочь,
             То назови мое рѣшенье умнымъ,
             Я тотчасъ помогу кинжаломъ этимъ!

(Вынимаеть кинжалъ.)

             Богъ намъ сердца, а руки ты связалъ;
             Но прежде, чѣмъ рука моя, тобой
             Врученная Ромео, вновь скрѣпитъ
             Другой союзъ, иль для другаго сердце
             Измѣнитъ, это обоихъ убьетъ.
             И такъ изъ жизни опытомъ богатой,
             Дай нужный мнѣ совѣтъ; или, смотри,
             Межъ крайностью моей и мной,-- кинжалъ
             Въ посредники возьму; и онъ рѣшитъ
             Чего ни опытъ жизни, ни твой умъ,
             Не въ силахъ были честно совершить.
             Спѣши сказать; я жажду умереть,
             Когда въ словахъ твоихъ спасенья нѣтъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Помедли, дочь... надежда будто есть;
             Но исполненье столь отчаянно,
             Какъ то, что думаемъ предупредить.
             Когда, скорѣй чѣмъ выходить за графа,
             Имѣешь силу воли умереть;
             То, вѣроятно, на себя ты пріймешь
             Видъ смерти, чтобъ избавиться позора, --
             Прикрывшись смертью, ты ее избѣгнешь.
             Когда отважишься, то средства дамъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вели, чтобъ не вступать съ Парисомъ въ бракъ,
             Мнѣ спрыгнуть съ башни той; или итти
             Къ разбойникамъ; иль скрыться тамъ, гдѣ змѣи;
             Съ ревущими медвѣдями сцѣпи;
             Иль на ночь скрои меня въ могильномъ склепѣ,
             Подъ грудою безчелюстныхъ скелетовъ,
             Стучащихъ почернѣвшими костями;
             Иль въ свѣжую могилу лечь вели,
             Одѣться съ мертвымъ саваномъ однимъ;--
             Объ этомъ рѣчь мнѣ ужасъ изводила, --
             Но все свершу безъ страха и сомнѣнья,
             Чтобъ другу быть мнѣ вѣрною женой.
   

ЛОРЕНЦО.

             Идя жь, будь весела, и согласись
             На бракъ съ Парисомъ. Завтра середа;
             Смотри же, завтра спать ложись одна,
             Не оставляй и няни у себя:
             Возьми, вотъ стклянку, какъ въ постели будешь,
             То весь составъ ты выпей изъ нея,
             И у тебя по жиламъ пробѣжитъ
             И хладъ и усыпленье; стихнетъ пульсъ,
             Прервавъ біенье; теплота, дыханье,
             Не обнаружатъ жизни; на твоихъ
             Ланитахъ и устахъ увянутъ розы,
             И примутъ помертвѣлый цвѣтъ; впадутъ
             Отверстья глазъ твоихъ, въ подобье смерти,
             Когда она скрываетъ жизни день;
             И каждый членъ твой, гибкости лишенный,
             Окоченѣетъ, какъ у мертвеца.
             И въ этомъ занятомъ подобьи смерти
             Пробудешь ровно сорокъ два часа,
             Потомъ проснешься, будто это сна.
             По утру твой женихъ прійдетъ, съ постели
             Тебя поднять, но мертвою найдетъ:
             Тогда, какъ родины велитъ обычай,
             Въ нарядѣ лучшемъ, въ незакрытомъ гробѣ,
             Для похоронъ, въ фамильный склепъ тебя
             Снесутъ, подъ тотъ же самый древній сводъ,
             Гдѣ усыпальница всѣхъ Капулети.
             Тѣмъ временемъ, пока проснешься ты,
             Я обо всемъ къ Ромео напишу,
             И онъ сюда пріѣдетъ; онъ и я
             Ждать будемъ пробужденья твоего,
             Ты въ Мантуу съ нимъ въ ту же ночь уйдешь,
             Избѣгнувъ этимъ ждущаго позора,
             Когда страхъ женскій, иль непостоянство,
             Не уменьшатъ отважности твоей.

(Отдаетъ Джульеттѣ стклянку съ усыпительнымъ составомъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, дай мнѣ, дай! не говори о страхѣ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Возьми, ступай; смѣлѣй и въ добрый часъ
             Рѣшись на это: въ Мантуу пошлю
             Съ письмомъ монаха къ твоему супругу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Любовь, дай силу!-- Сила помощь дастъ.
             Прости, мой дорогой отецъ!

(Уходятъ въ разныя стороны.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Комната въ домѣ Капулети.

Входятъ: КАПУЛЕТИ, СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, КОРМИЛИЦА и нѣсколько слугъ.

КАПУЛЕТИ, отдавая списокъ первому слугѣ.

             Зови всѣхъ въ гости, кто записанъ здѣсь.

(Слуга уходитъ.-- Къ другому слугѣ.)

             Ты жъ, лучшихъ двадцать поваровъ найми.
   

ВТОРОЙ СЛУГА.

   Плохихъ не будете имѣть, синьоръ; я ихъ попробую, могутъ ли они лизать свои пальцы.
   

КАПУЛЕТИ.

   Какъ же ты попробуешь ихъ?
   

ВТОРОЙ СЛУГА.

   Конечно, синьоръ, тотъ плохой поваръ, который не умѣетъ облизывать свои пальцы; слѣдовательно такой и не пойдетъ со мною.
   

КАПУЛЕТИ.

   Ну, ступай.

(Слуга уходитъ.)

             У насъ на завтра многаго не хватитъ.

(Къ кормилицѣ.)

             Ушла ли дочь моя къ отцу Лоренцо?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, ушла.
   

КАПУЛЕТИ.

             И дѣло, онъ, быть можетъ, образумитъ
             Блажную, своевольную дѣвченку.

ДЖУЛЬЕТТА входитъ.

КОРМИЛИЦА.

             Вотъ, кончивъ исповѣдь, она идетъ
             Веселая.
   

КАПУЛЕТИ.

                       Что, неслухъ мой? гдѣ шлялась?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Гдѣ научилась каяться въ грѣхахъ
             Непослушанья къ вамъ и воли вашей, --
             Святой монахъ велѣлъ предъ вами пасть
             Въ раскаяньи: простите, васъ молю!
             Отнынѣ вы руководите мной.

(Становится на колѣни.)

КАПУЛЕТИ.

             Послать за графомъ, разсказать ему;
             Я завтра этотъ узелъ завяжу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Съ нимъ встрѣтилась я у Лоренцо въ кельи;
             И тамъ была любезна, какъ могла,
             Не преступая скромности границъ.
   

КАПУЛЕТИ.

             Теперь я радъ; вотъ это дѣло; встань;
             Вотъ это такъ.-- Мнѣ надо видѣть графа,
             Просить его сюда, вамъ говорю.
             Теперь почтенный и святой Лоренцо
             Нашъ городъ много этимъ обязалъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Со мной въ уборную пойдешь ли, няня,
             Помочь мнѣ выбрать нужные наряды,
             И что на завтра лучшимъ ты найдешь.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Нѣтъ, нѣтъ, въ четвергъ успѣешь, время будетъ.
   

КАПУЛЕТИ, къ нянѣ.

             Иди съ ней; -- завтра въ церковь мы пойдемъ.

(Джульетта и няня уходятъ.)

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Теперь намъ всѣхъ припасовъ не достать,
             Ужь близко ночь.
   

КАПУЛЕТИ.

                                           Молчи, я всѣмъ займусь,
             Все будетъ хорошо, повѣрь, жена;
             Ступай къ Джульеттѣ, наряжать ее;
             Я спать не лягу, предоставь все мнѣ,
             Хозяйкой буду я на этотъ разъ.
             Эй! всѣ ушли; ну, къ графу самъ пойду
             Сказать, чтобъ завтра утромъ былъ готовъ.
             Мнѣ весело на сердцѣ съ той поры,
             Какъ образумилась моя дѣвченка.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Спальня Джульетты.

ДЖУЛЬЕТТЪ и КОРМИЛИЦА, входятъ.

             Наряды эти лучше... Слушай, няня,
             Оставь меня одну на эту ночь;
             Мнѣ надо много прочитать молитвъ,
             Чтобъ улыбнулись небеса ко мнѣ;
             Мои грѣхи и горести ты знаешь.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, входитъ.

             Чѣмъ заняты? а? не помочь ли вамъ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, мы ужь выбрали такой нарядъ,
             Какой приличенъ къ завтрашнему дню;
             Теперь остаться мнѣ одной позвольте,
             Оставьте няню эту ночь съ собой;
             Я знаю, сколько вамъ теперь хлопотъ
             Въ такомъ внезапномъ дѣлѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

                                                               Доброй ночи;
             Усни; тебѣ покой необходимъ.

(Уходятъ синьора Капулети и кормилица.)

ДЖУЛЬЕТТА,
въ задумчивости смотритъ на дверь, въ которую вышла ея мать.

             Прощай, Богъ вѣсть, увидимся ль опять!...
             По жиламъ, чувствую, дрожь пробѣгаетъ,
             И будто леденитъ во мнѣ огнь жизни...
             Я позову ихъ ободрить меня; --
             Послушай, няня!-- Что жь ей дѣлать здѣсь?
             Одной свершить мнѣ должно страшный подвигъ...
             Сюда, напитокъ!...
             Что, если не подѣйствуетъ составъ?
             Тогда за графа выдадутъ насильно!..
             Нѣтъ, вотъ что не допуститъ, здѣсь лежи!

(Прячетъ кинжалъ.)

             Но если это ядъ, такъ хитро данный
             Монахомъ, чтобы умертвить меня,
             И отклонить позоръ свой въ этомъ бракѣ,
             Что прежде обвѣнчалъ меня съ Ромео?
             Страшусь!-- однако, это быть не можетъ,
             Вѣдь онъ извѣстенъ святостью своей.
             Ну что, когда меня положатъ въ гробъ,
             Проснусь я прежде чѣмъ прійдетъ Ромео
             Спасти меня? Ужасная минута!...
             Не задохнусь ли я подъ сводами,
             Гдѣ смрадный входъ не освѣженъ отрадно
             Дыханьемъ воздуха, и не умру ли
             Пока прійдетъ ко мнѣ Ромео мой?...
             Иль, если не умру, не вѣроятно ль,
             Что мысль ужасная о тьмѣ и смерти,
             Соединенная со страхомъ мѣста, --
             Подъ сводами стариннаго кладбища,
             Набитомъ въ продолженьи сотенъ лѣтъ
             Костьми моихъ похороненныхъ предковъ,
             Гдѣ обагренный Тебальдъ въ свѣжемъ гробѣ
             Лежитъ, ужь тлѣя, въ саванѣ своемъ;
             Куда, какъ говорятъ, приходятъ ночью,
             Въ извѣстные часы, толпами духи;
             Увы! увы! быть можетъ, что я раньше
             Проснусь отъ смрадной духоты и криковъ, --
             Подобныхъ страшнымъ воплямъ мандрагоръ, (42)
             Когда ихъ вырываютъ изъ земли,
             Что слыша, человѣкъ теряетъ умъ.--
             О, не сойду ль и я съ ума, проснувшись,
             Увидя вкругъ себя весь этотъ ужасъ?
             Не стану ли въ безуміи играть
             Костями праотцевъ моихъ? Не вырву ль
             Трупъ Тебальда изъ савана его?
             И, въ страшную минуту изступленья,
             Какъ булавою, древней костью предка
             Не разобью ли головы себѣ?
             Вонъ тамъ, какъ будто, вижу призракъ брата
             Ромео ищетъ онъ, который шпагой
             Пронзилъ его: стой, Тебальдъ, стой!... Ромео,
             Ромео!.. вотъ составъ, пью для тебя!..

(Выпивъ, падаетъ на постель и засыпаетъ.

   

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Зала въ домѣ Капулети.

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ и КОРМИЛИЦА, входятъ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Возьми ключи и пряностей достань.

(Отдаетъ ключи кормилицѣ.)

КОРМИЛИЦА.

             Имъ надо финикъ, въ сахарѣ айвы.
   

КАПУЛЕТИ, входитъ.

             Живѣй, живѣй! Пѣтухъ пропѣлъ два раза;
             Гасить огонь звонили, три часа.

(Къ кормилицѣ.)

             Смотри ты за печеньемъ, Анджелика,
             Издержекъ не щади.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Ну, хлопотунъ,
             Ступайте спать; чтобъ вамъ не заболѣть
             На завтра отъ безсонницы такой.
   

КАПУЛЕТИ.

             Ну, нѣтъ, безъ сна я ночи проводилъ
             За меньшимъ дѣломъ, и не зналъ болѣзни.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Охотникъ на мышей ты былъ, когда то;
             Но не усну, когда и ты не спишь.

(Уходятъ синьора Капулети и кормилица.)

КАПУЛЕТИ.

             А ревность, ревность.

(Слуги проносятъ чрезъ залъ вертела, дрова и корзины.)

                                                     Это что несешь?
   

1-й СЛУГА.

             Припасы, но не знаю что.
   

КАПУЛЕТИ.

                                                     Живѣй!

(1-й слуга уходитъ.)

             Возьми сухихъ полѣньевъ, не чурбановъ, (43)
             Піетро пусть укажетъ, гдѣ они.
   

2-й СЛУГА.

             И безъ него есть у меня башка,
             Чтобъ отличить полѣно отъ чурбана.

(Уходитъ.)

КАПУЛЕТИ.

             Да, ладно сказано, забавный плутъ,
             Ты будешь деревянною башкой.--
             Ужь день, гранъ тотчасъ съ музыкой прійдетъ;.

(Слышна вдали музыка.)

             Онъ обѣщалъ; я слышу, онъ ужь близко...
             Кормилица! Жена! кормилица!

(Кормилица входитъ.)

             Буди Джульетту, одѣвай ее;
             Иду навстрѣчу къ графу: поспѣши,
             Живѣй! Женихъ почти уже пришелъ....
             Спѣшите, говорю!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА ПЯТАЯ.

Спальня Джульетты, она лежитъ на постели, блѣдная.

КОРМИЛИЦА, входитъ.

             Синьора!... а, Джульетта!.. Крѣпко спитъ...
             Овечка!.. Ну, синьора!.. Что за лежень!
             Голубка!.. Милочка моя!... Невѣста!..
             Ни слова... Безъ убытка выспаться
             Ты хочешь на недѣлю; въ эту ночь,
             Ручаюсь, графъ Парисъ отложитъ сонъ,
             Чтобъ не спалось тебѣ. Но, Боже мой,
             Уснула крѣпко! Надо жь разбудить:
             Синьора, а, синьора!... что жъ, синьора!
             Ну вотъ въ постели графъ застанетъ васъ,
             И такъ спугнетъ, ну право. -- Развѣ нѣтъ?..
             Одѣта... въ платьѣ... улеглась опять!..
             Да разбужу жь тебя: проснись!... проснись!..
             Увы!.. Увы!.. Синьора умерла!..
             О, горе!.. Для чего я рождена!..
             Скорѣе спирту!.. Эй!.. Синьоръ!.. Синьора!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, вбѣгаетъ.

             Что здѣсь за вопли?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           О, плачевный день!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Что здѣсь?..
   

КОРМИЛИЦА,
указывая на постель, гдѣ лежитъ Джульетта.

                                 Смотрите, о, тяжелый день!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ, подходитъ къ Джульеттѣ.

             Увы!... мое дитя... моя ты жизнь!...
             Проснись, взгляни!.. не то умру съ тобой!..
             Спасите дочь!.. спасите!.. о, спасите!..
   

КАПУЛЕТИ, входитъ.

             Стыдись! Позвать Джульетту, здѣсь женихъ.
   

КОРМИЛИЦА, рыдая.

             Она мертва, скончалась, умерла!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Злосчастный день!.. Она мертва, мертва!..
   

КАПУЛЕТИ, бросается къ Джульеттѣ.

             Пустите къ ней... скончалась, холодна!..
             Застыла кровь, окоченѣли члены...
             Съ устами жизнь давно уже разсталась,
             И смерть лежитъ на ней, какъ на цвѣткѣ
             Въ поляхъ морозъ, не во время упавшій!..
   

КОРМИЛИЦА.

             О, день плачевный!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

                                           Злополучный часъ!..
   

КАПУЛЕТИ.

             О, смерть! ты дочь взяла, чтобъ я стоналъ,
             Свяжи языкъ мои, чтобы онъ молчалъ!

Входятъ монахъ ЛОРЕНЦО, графъ ПАРИСЪ, одѣтый къ вѣнцу; за ними музыканты.

ЛОРЕНЦО.

             Готова ли итти невѣста въ церковь?
   

КАПУЛЕТИ.

             Готова, но оттоль не возвратится...
             О, сынъ, лишь за ночь предъ твоею свадьбой
             Съ твоей женою смерть легла... Смотри,
             Лежитъ она, цвѣтокъ растлѣнный смертью!..
             Смерть -- зять мой, смерть -- наслѣдникъ мой;
             Она съ моимъ дитей вступила въ бракъ!..
             Я умереть хочу, отдамъ все смерти.--
             Все, послѣ жизни, ей принадлежитъ!
   

ПАРИСЪ.

             Я думалъ ли увидѣть въ это утро,
             То зрѣлище, какимъ оно даритъ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Проклятый, страшный, ненавистный день!.
             Злосчастный часъ, какого времена
             Еще не видѣли въ своемъ теченьи!
             Одно, одно любимое дитя,--
             Одна отрада и утѣха въ ней,--
             И алчна смерть похитила ее!..
   

КОРМИЛИЦА.

             О, горе! бѣдственный, несчастный день!..
             Плачевный день! Несчастнѣе всѣхъ дней,
             Какіе доводилось видѣть мнѣ!
             О день! О день!.. О ненавистный день!--
             Такого дня еще не видѣлъ свѣтъ,--
             О, злополучный, злополучный день!
   

ПАРИСЪ.

             Обманутъ, презрѣнъ, разлученъ, убитъ!..
             Тобой, смерть ненавистная, обманутъ,
             Жестоко лютостью твоей сраженъ!
             Любовь и жизнь! Не жизнь, любовь за гробомъ!..
   

КАПУЛЕТИ.

             Растерзанъ, презрѣнъ, мучимъ и убитъ!..
             Злосчастный часъ, зачѣмъ пришелъ теперь
             Убить, убить все наше торжество?
             О, дочь! О дочь! душа моя, не дочь!
             Мертва ты!-- Горе! Дочь моя мертва!
             А съ ней погибли радости мои!..
   

ЛОРЕНЦО.

             Молчите, о!... Смятенья не врачуютъ
             Въ такомъ смятеньи. Небеса и вы
             Имѣли долю въ этой чистой дѣвѣ;
             Теперь досталось небу все,-- и ей
             Тѣмъ лучше! Вашу часть вы бъ не спасли
             Отъ смерти; небеса же, часть свою,
             Спасутъ для вѣчной жизни. Ваши думы
             Стремились, что бъ ея судьбу возвысить;
             Вы зрѣли небеса въ ея величьи:
             И вы въ слезахъ, что вознеслась она
             Превыше облакъ, въ области небесъ!
             О, вы не истинно ее любили,
             Вы въ горѣ, глядя на ея блаженство:
             Не та счастлива замужемъ бываетъ,
             Которой долгій вѣкъ сужденъ въ замужствѣ,
             Но та, что въ бракѣ юной умираетъ.
             Не плачьте, но усыпьте розмариномъ (44)
             Прекрасный трупъ, и, какъ велитъ обычай,
             Убравъ, ее вы отнесите въ церковь.
             Природы слабость плакать намъ велитъ;--
             Ея же слезы разуму веселье.
   

КАПУЛЕТИ.

             Мы заказали брачный пиръ, который
             Смѣняется обрядомъ похоронъ:
             Звукъ музыкальный -- въ заунывный звонъ;--
             Пѣснь радости -- въ надгробные напѣвы...
             Веселье брачное -- въ поминовенье;
             И брачные цвѣты украсятъ трупъ!..
             Все что ни есть превратно измѣнилось!..
   

ЛОРЕНЦО.

             Синьоръ, уйдите; съ нимъ и вы, синьора;
             И вы, синьоръ Парисъ; всѣ приготовтесь
             Сопровождать въ могилу нѣжный прахъ:
             За нѣкій грѣхъ васъ небеса караютъ,
             Не прекословьте жь ихъ верховной волѣ.

(Уходятъ синьоръ и синьора Капулети, графъ Парисъ и Лоренцо.)

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

             Ей-ей, пора убрать намъ дудки наши и уйти.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, уберите, уберите ихъ;--
             Вы видите, какой неладный случай.

(Уходитъ.)

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

             Да, клянусь, весь этотъ случай можно бы наладить.
   

ПІЕТРО, входитъ.

   Музыканты! О, музыканты! Радость сердца, радость сердца! О, потѣшьте меня, сыграйте (45) Радость сердца!
   

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

             Къ чему Радость сердца?
   

ПІЕТРО.

   О, музыканты, затѣмъ, что мое сердце само поетъ -- Ноетъ мое сердце! О, сыграйте что нибудь сердечное, утѣшьте меня.
   

2-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Ни одного звука, теперь не время играть.
   

ПІЕТРО.

   Такъ вы не хотите?
   

МУЗЫКАНТЫ.

   Нѣтъ.
   

ПІЕТРО.

   Такъ я васъ звучно угощу.
   

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Чѣмъ угостишь?
   

ПІЕТРО.

   Не деньгами, а какъ соловья басней не кормятъ, то я угощу васъ соловьемъ.
   

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

   А я тебѣ тономъ валета, такъ что ты посоловѣешь.
   

ПІЕТРО.

   Такъ я спою вамъ инструментомъ валета на вашу башку; я обойдусь безъ Re и Fa и безъ этихъ точекъ и крючковъ. Понимаете?
   

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Ты своими Re и Fa точишь изъ насъ крючки.
   

2-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Прошу тебя, спрячь въ футляръ инструментъ валета; а лучше покажи остроту твоего ума.
   

ПІЕТРО.

   Такъ вотъ вамъ, я заживо задѣну васъ желѣзной остротой, а мой инструментъ спрячу. Ну, отвѣчайте мнѣ, какъ люди:
   
             Когда душа истомлена отъ скуки,
             И горе тяжко на сердцѣ лежитъ;
             То музыки серебряные звуки?..
             Зачѣмъ -- серебряные звуки?..
             То музыки серебряные звуки?
   
   Что скажешь ты, скрипичная струна?
   

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

   За тѣмъ, что серебра пріятенъ звукъ.
   

ПІЕТРО.

             Дѣльно! Ты, что скажешь, скрипка? (46)
   

2-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Затѣмъ серебряные звуки, что музыканты звучатъ для серебра.
   

ПІЕТРО.

   Славно! Ну, рожокъ, ты отвѣчай. (47)
   

3-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Право незнаю, что сказать.
   

ПІЕТРО.

   Ну, извинить прошу! Ты запѣвало! Я тебѣ скажу, оттого музыки серебряные звуки, что въ карманѣ подобныхъ тебѣ молодцовъ рѣдко звучитъ серебро:
   
             То музыки серебряные звуки
             Веселье въ сердцѣ могутъ пробудитъ.

(Уходитъ и поетъ.)

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Что это за прокаженный плутъ?
   

2-Й МУЗЫКАНТЪ.

   Провалъ его возьми! Уйдемъ, послѣ явимся, дождемся похоронъ и останемся обѣдать.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ

Мантуа.-- Улица.

РОМЕО, входитъ.

             Когда мнѣ вѣрить льстивой правдѣ сна,
             Мой сонъ предвѣстникъ радостныхъ вѣстей:
             Легко царю груди моей на тронѣ;
             Весь этотъ день, меня какой-то духъ
             Возноситъ надъ землей въ мечтахъ пріятныхъ.
             Мнѣ снилось, что моя жена, пріѣхавъ
             Меня нашла умершимъ (странный сонъ,
             Дающій мертвому способность мыслить)
             И мнѣ въ уста лобзаньемъ столько жизни
             Вдохнула, что я ожилъ, ставъ царемъ.
             О, какъ же сладко обладать любовью,
             Когда и тѣнь любви полна отрады!

(Входитъ ВАЛТАСАРЪ.)

             Вѣсть изъ Вероны!.. Что же, Валтасаръ?
             Ты отъ монаха писемъ не привезъ?
             Ну, что жена? Здоровъ ли мой отецъ?
             Ну что съ Джульеттой, говорю тебѣ?--
             Несчастья нѣтъ, когда она счастлива!
   

ВАЛТАСАРЪ, печально.

             Ну, такъ она счастлива, нѣтъ несчастья.--
             Она почіетъ въ склепѣ Капулети,
             Ея жь безсмертный духъ межь ангеловъ.
             Я видѣлъ, какъ ее снесли въ могилу,
             И поспѣшилъ вамъ это передать...
             Простите мнѣ за горестныя вѣсти,
             Я ваше приказанье исполнялъ...
   

РОМЕО, послѣ молчанія.

             Да такъ ли?.. Если такъ, звѣздамъ не вѣрю!..
             Иди домой; достань чернилъ, бумаги,
             И лошадей найми; я въ ночь уѣду.
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Синьоръ, простите, васъ я не оставлю.
             Вы блѣдны, взоръ вашъ дикъ, и я страшусь
             Несчастія...
   

РОМЕО.

                                 Молчи!.. Ты въ заблужденьи;
             Оставь меня; исполни, что велѣлъ.
             Такъ отъ монаха писемъ нѣтъ ко мнѣ?
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Нѣтъ, мой синьоръ.
   

РОМЕО.

                                           Ну, ничего.... Ступай;
             Чтобъ были лошади; я скоро буду.

(Валтасаръ уходитъ.)

             Джульетта, эту ночь съ тобой засну!
             Поищемъ средствъ къ тому... О, зло, ты быстро,
             Чтобъ въ мысль войти того, кто безнадеженъ!..
             Я вспомнилъ объ аптекарѣ одномъ, (48)
             Онъ здѣсь, вблизи, вчера его замѣтилъ:
             Въ лохмотьяхъ весь, съ нахмуреннымъ челомъ,
             Онъ травы разбиралъ, былъ съ виду тощъ,
             И до костей изгложетъ нищетой!
             Въ его убогой лавкѣ на стѣнѣ
             Висѣли черепаха, крокодилъ,
             И кожи безобразныхъ рыбъ; на полкахъ
             Ничтожный рядъ пустыхъ коробокъ, банокъ,
             Заплеснѣвшихъ Семенъ и пузырей;
             Пучки шнуровъ и черствыя лепешки
             Изъ розъ, лежали для показу тамъ.
             Замѣтя нищету, подумалъ я --
             Кому на случай былъ бы нуженъ ядъ,--
             Хоть смертью продавцу грозитъ законъ,--
             Вотъ этотъ негодяй его продастъ...
             О, эта мысль моей нужды предвѣстникъ,
             И этотъ нищій долженъ мнѣ продать!
             Какъ помню я, то это домъ его:
             Для праздника презрѣнный заперъ лавку.--
             Послушай, ты, аптекарь!
   

АПТЕКАРЬ, выходитъ.

                                                     Кто зоветъ?
   

РОМЕО.

             Иди сюда! Я вижу, ты бѣднякъ, --
             Вотъ сорокъ золотыхъ, ты отпусти
             Мнѣ драхму яда, скораго по свойству,
             Который бы, проникнувъ жилы всѣ,
             Далъ смерть тому, кто жизнью утомленъ.
             И чтобъ зарядъ дыханья излетѣлъ
             Такъ сильно, какъ воспламененный порохъ
             Летитъ изъ пагубной утробы пушки.
   

АПТЕКАРЬ.

             Такой составъ имѣю; по законъ
             Назначалъ смерть за это продавцу.
   

РОМЕО.

             Ты нагъ и нищетой обремененный,
             Боишься смерти? Голодъ изсушилъ
             Твое лице; нужда и горе видны
             Въ твоихъ глазахъ; на шеѣ у тебѣ
             Повисли нищета и отверженье!..
             Законъ и міръ вѣдь не друзья твои?
             Мірскій законъ тебѣ не дастъ богатства;
             Не будь же нищъ, нарушь законъ!.. возьми!..

(Предлагаетъ аптекарю кошелекъ.)

АПТЕКАРЬ.

             Не я, по нищета моя согласна.

(Уходитъ.)

РОМЕО.

             Я нищетѣ плачу, а не тебѣ.
   

АПТЕКАРЬ, выноситъ маленькій свертокъ и отдаетъ Ромео.

             Смѣшавши это въ жидкости, примите,
             И если бъ въ двадцать разъ вы были крѣпче,
             Оно въ одно мгновенье васъ убьетъ.
             Ромео, отдаетъ ему кошелекъ.
             Вотъ золото,-- адъ злѣйшій для людей,--
             Оно смертельнѣй въ этомъ гнусномъ мірѣ,
             Чѣмъ смѣсь, которой ты продать не смѣешь.
             Не ты мнѣ продалъ ядъ, но я тебѣ!
             Прощай, купи припасовъ и толстѣй.

(Аптекарь уходитъ.)

             Сюда, спасенье, а не ядъ; ко гробу
             Моей Джульетты, тамъ тебя приму!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА ВТОРАЯ

Внутренность кельи монаха Лоренцо.

Входитъ монахъ ІОАННЪ, а потомъ ЛОРЕНЦО.

ІОАННЪ.

             Почтенный францисканскій братъ, ты здѣсь?
   

ЛОРЕНЦО, входитъ.

             Вѣдь это голосъ брата Іоанна;--
             Изъ Мантуи, въ часъ добрый. Что Ромео?
             Когда онъ пишетъ, дай скорѣй письмо.
   

ІОАННЪ.

             Отправившись за босоногимъ братомъ,
             По ордену, чтобъ мнѣ онъ спутникъ былъ,-- (49)
             Здѣсь, въ городѣ, больныхъ онъ навѣщаетъ,--
             Когда жь нашелъ, то городская стража,
             Подозрѣвая, что мы были въ домѣ
             Подверженномъ чумѣ, дверь заперла,
             Не выпуская насъ; а потому
             Я въ Мантуу отправиться не могъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Но кто жь отнесъ мое письмо къ Ромео?
   

ІОАННЪ.

             Его послать не могъ я,-- вотъ оно,--
             И прежде возвратить не могъ тебѣ,
             Чума, своей заразой, всѣхъ страшила.
   

ЛОРЕНЦО.

             Несчастная судьба! клянуся братствомъ,
             Въ письмѣ не пустяки, но важный случай
             Изложенъ былъ, такая медленность
             Надѣлаетъ бѣды. Братъ Іоаннъ,
             Сыщи рычагъ и въ келью принеси
             Его ко мнѣ.
   

ІОАННЪ.

                                 Я поспѣшу принесть.

(Уходитъ.)

ЛОРЕНЦО.

             Теперь одинъ отправлюсь я въ гробницу:
             Джульетта черезъ три часа проснется
             И будетъ упрекать, что мной Ромео
             Не извѣщенъ о всемъ, что здѣсь случилось;
             Но въ Мантуу опять я напишу,
             Ее же скрою въ кельѣ до пріѣзда
             Ромео. Бѣдное живое тѣло,
             Заключено въ могилѣ мертвеца!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Кладбище. Вдали видна гробница Капулети. Ночь.

Входитъ ГРАФЪ ПАРИСЪ, впереди его ПАЖЪ съ факеломъ и цвѣтами.

ПАРИСЪ.

             Дай факелъ; стань вдали; нѣтъ, потуши!--
             Я не хочу, чтобъ видѣли меня.
             Вонъ тамъ, подъ тисами, ложись на землю,
             И къ рыхлой почвѣ ухо прислонивъ,
             Ты каждый шагъ услышишь на кладбищѣ, --
             Здѣсь вся земля могилами изрыта,--
             И что почуешь, то мнѣ свистни, въ знакъ,
             Что слышишь чье-то приближенье.
             Подай цвѣты; исполни все; ступай!
   

ПАЖЪ.

             Мнѣ страшно оставаться одному,
             Здѣсь, на кладбищѣ; но рѣшусь на все.

(Удаляется).

   

ПАРИСЪ.
(Медленно подходитъ къ гробницѣ фамиліи Капулети, предъ дверью которой становится на колѣни и цвѣтами усыпаетъ порогъ двери.)

             О милый цвѣтъ, цвѣтами устилаю
             Твой брачный одръ! Безцѣнная гробница,
             Въ своемъ объемѣ заключила ты
             Безсмертья совершенный образецъ!..
             Джульетта, свѣтлыхъ ангеловъ подруга,
             Прійми послѣдній даръ моей руки:
             Тебя я чтилъ живую, послѣ смерти,
             Пришелъ твой гробъ цвѣтами украшать.... (50)

(Слышенъ свистъ пажа.)

             Пажъ свистнулъ! кто-нибудь сюда подходитъ!..
             Чья дерзкая нога здѣсь бродитъ ночью,
             Чтобы смутить обрядъ моихъ поминокъ
             И поклоненье истинной любви?..
             Онъ съ факеломъ!-- ночь, скрой меня на мигъ!..

(Прячется за гробницу. Входятъ РОМЕО и ВАЛТАСАРЪ съ факеломъ и киркой.)

РОМЕО.

             Дай кирку и отмычку... Вотъ письмо,
             По утру, рано ты его вручи
             Синьору, моему отцу...

(Отдаетъ письмо Валтасару.)

                                                     Дай факелъ...
             Все, что бы ты ни видѣлъ иль ни слышалъ,
             Подъ страхомъ смерти, стой вдали; не смѣй
             Моихъ занятій нарушать ни чѣмъ,
             Когда сойду на это ложе смерти,
             Чтобъ посмотрѣть лице моей супруги;
             А главное, чтобъ снять съ ея руки
             Безцѣнное кольцо,-- оно мнѣ нужно
             Для моего священнаго завѣта.
             Уйди же, прочь... Но еслибъ ты дерзнулъ,
             Усердствуя, подсматривать за мной...
             Клянусь, тебя по членамъ разорву
             И разметаю здѣсь ихъ на землѣ
             Голоднаго кладбища: время и
             Мой замыслъ неукротимо-дики,--
             Безжалостнѣй, лютѣй, голодныхъ тигровъ
             Или ревущихъ океана волнъ!..
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Уйду, синьоръ, не потревожу васъ.
   

РОМЕО.

             Мнѣ этимъ преданность докажешь... На...

(Даетъ Валтасару кошелекъ.)

             Живи, будь счастливъ и... прости, мой другъ!..
   

ВАЛТАСАРЪ, въ сторону.

             Для этого здѣсь спрячусь: взоръ его
             Страшитъ, а цѣль сомнѣніе наводитъ!

(Удаляется.)

РОМЕО, подходитъ къ склепу Капулети.

             Ты, гнусная утроба, чрево смерти!
             Пожравшая безцѣнный даръ земли,
             Расторгну твой тлетворный зѣвъ...

(Разбиваетъ домомъ дверь склепа.)

                                                     Въ насмѣшку
             Тебя добычей новой накормлю!..
   

ПАРИСЪ, показывается.

             Надменный, изгнанный Монтеки здѣсь!--
             Имъ умерщвленъ моей невѣсты братъ,
             Съ тоски по немъ, какъ думаютъ, она
             Скончалась!.. Здѣсь онъ съ умысломъ позорнымъ
             Для праха мертвыхъ... Задержу его...

(Подходитъ.)

             Оставь свой нечестивый трудъ, презрѣнный!
             Возможно ль мщенье простирать за гробъ? (51)
             Преступникъ низкій, не пущу тебя,
             Иди и повинуйся,-- ты умрешь!
   

РОМЕО.

             Да, точно такъ, затѣмъ-то я и здѣсь.
             Прекрасный юноша, кто безнадеженъ
             Не раздражай того: оставь меня,
             Бѣги!.. Представь себѣ усопшихъ здѣсь, --
             Пусть устрашатъ они тебя! Прошу,
             Не накликай на голову мою
             Еще грѣха, не раздражай меня!
             Уйди! Клянусь, тебя люблю я больше
             Чѣмъ самого себя!-- Противъ себя
             Вооруженнымъ я пришелъ сюда.
             Не стой, уйди... Живи, ты послѣ скажешь,
             Безумца состраданьемъ ты спасенъ!
   

ПАРИСЪ.

             Смѣюсь надъ состраданіемъ твоимъ,--
             Тебя я арестую,-- ты преступникъ!
   

РОМЕО.

             Смѣешься ты? вотъ, юноша, тебѣ!..

(Обнажаютъ шпаги, сражаются.)

ПАЖЪ, приближается.

             Творецъ, дерутся, стражу позову!

(Поспѣшно уходитъ.)

ПАРИСЪ.

             О!.. я убитъ... (Падаетъ) Когда въ тебѣ есть жалость,
             Въ гробу съ Джульеттой положи меня!

(Умираетъ.)

РОМЕО.

             Исполню. Кто же это..

(Наклоняется къ Парису.)

                                                     Родственникъ
             Меркуцья, благородный графъ Парисъ!
             Что говорилъ въ дорогѣ мой слуга,
             Когда мой духъ взволнованный не слушалъ?
             Что, будто, на Джульеттѣ графъ Парисъ
             Жениться долженъ... Говорилъ ли онъ?
             Иль грезилъ я? Или, въ безумьи, это
             Вообразилъ себѣ?..

(Беретъ за руку Париса.)

                                           Дай руку мнѣ:
             Несчастье насъ въ свою вписало книгу.
             Въ торжественной могилѣ схороню
             Тебя!-- Могила? О, нѣтъ, свѣтлый храмъ, -- (52)
             Убитый юноша, -- Джульетта здѣсь
             Почила сномъ; своею красотой
             Она преобразила этотъ сводъ
             Въ торжественный чертогъ, облитый свѣтомъ...

(Кладетъ тѣло Париса въ гробницу Капулети.)

             Трупъ, здѣсь лежи, зарытый мертвецомъ!..

(Въ задумчивости смотритъ на Париса)

             Какъ часто люди веселы бываютъ
             Въ предсмертный часъ, что ближніе зовутъ --
             Предсмертной молніей. О, какъ же мнѣ
             Назвать ее?

(Смотритъ на Джульетту.)

                                 О, милая жена!
             Смерть, выпивъ сладость твоего дыханья,
             Надъ красотой твоей была безсильна: --
             Ты не сдалась ей!-- Признакъ красоты --
             Румянецъ на твоихъ устахъ, щекахъ,
             Еще не тронутыхъ печатью смерти...

(Замѣчаетъ гробъ Тебальда.)

             Ты, Тебальдъ, здѣсь въ кровавой пеленѣ?
             Чѣмъ больше услужить тебѣ могу, --
             Какъ не рукой, убившею тебя,
             Убить того, кто былъ твоимъ врагомъ?..
             Простишь ли, братъ?..

(Обнимаетъ Джульетту.)

                                                     О, милая Джульетта,
             Зачѣмъ ты такъ прекрасна? Вѣрить ли,
             Чтобъ призракъ смерти былъ влюбленъ въ тебя?
             Чтобъ тощій, отвратительный уродъ,
             Тебя стерегъ, во мракѣ, здѣсь, затѣмъ,
             Чтобъ ты любовницей ему была?--
             Изъ страха навсегда съ тобой останусь!
             Изъ этого чертога темной ночи
             Не выйду вѣкъ: здѣсь, здѣсь, остаться я
             Хочу съ твоей прислугою -- червями!

(Становится на колѣни возлѣ Джульетты.)

             О, здѣсь покоя вѣчнаго пріютъ
             Я изберу себѣ! И сброшу пго
             Злосчастныхъ звѣздъ съ усталой жизнью плоти!..
             Глаза, вы свой послѣдній бросьте взоръ!
             Въ послѣдній разъ, вы, руки, обнимите!
             Уста, дыханья дверь, скрѣпите вы
             Законнымъ поцѣлуемъ съ жадной смертью
             Послѣдній и безсрочный договоръ!...

(Подноситъ ядъ ко рту.)

             Сюда, жестокій проводникъ! Сюда,
             Противный вождь! Ты, безнадежный кормчій,
             Направь же разомъ къ бѣшенымъ скаламъ
             Твою усталую въ борьбѣ ладью!...
             Здѣсь, близъ подруги....

(Падаетъ на грудь Джульетты, выпиваетъ ядъ.)

                                                     О... аптекарь правъ...
             Ядъ быстръ... Такъ, съ поцѣлуемъ, умираю...

(Умираетъ.)
(Чрезъ нѣсколько времени, съ другой стороны кладбища, входитъ монахъ ЛОРЕНЦО, съ фонаремъ, заступомъ и рычагомъ.)

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ, мнѣ помоги! Какъ часто
             Ногою дряхлой, ночью, оступаюсь
             На гробы. Это кто?.. Кто поздно такъ
             Сюда пришелъ бесѣдовать со смертью?
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Свои, вамъ хорошо извѣстенъ я.
   

ЛОРЕНЦО.

             Благословеніе съ тобой! скажи,
             Зачѣмъ тамъ факелъ безполезно свѣтитъ
             Червямъ и черепамъ безъ глазъ? Какъ вижу,
             То свѣтится онъ въ склепѣ Капулети.
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Да, тамъ, святой отецъ, тамъ мои синьоръ,
             Вы любите его.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Кто жь онъ?
   

ВАЛТАСАРЪ.

                                                               Ромео.
   

ЛОРЕНЦО.

     купила.
   Любимой право быть, но не могла
   Еще имъ насладиться! И сама я
   Вѣдь куплена равно, но не взята
   Еще моимъ владѣльцемъ! Я похожа
   На дѣвочку, которая не можетъ
   Конца дождаться дня, чтобы надѣть
   Обѣщанные къ празднику наряды!..
   Но тс! -- идетъ кормилица!..

(Входитъ кормилица съ веревочной лѣстницей).

                                                     Пришла,
   Конечно, ты съ вѣстями о Ромео!..
   Вѣдь для меня гармоніей небесной
   Звучитъ любой языкъ теперь, лишь только бъ
   Твердилъ онъ это имя! Съ чѣмъ пришла
   Ты, добрая моя? Велѣлъ, конечно,
   Тебѣ Ромео приготовить эти
   Веревки для него?

(Кормилица, бросая веревки на полъ)

                                 Да, да, веревки!
   Джульетта. Но что съ тобой? ломаешь руки ты?
   Въ чемъ горе? въ чемъ?..
   Кормилица.                     Бѣда, бѣда, синьора!..
   Ужасный, страшный день! Убитъ! онъ умеръ!..
   Пропали мы! Убитъ, убитъ! онъ мертвъ!..
   Джульетта. Иль небо такъ жестоко...
   Кормилица.                               Нѣтъ, не небо --
   Ромео такъ жестокъ 68)! Кому бы это
   Пришло на умъ! Ромео! о, Ромео!
   Джульетта. Иль дьяволъ ты, чтобъ мучить такъ меня?..
   Въ одномъ аду людей терзать такъ можно!
   Иль самъ себя убилъ Ромео?.. Если
   Ты скажешь "да" -- меня ты этимъ словомъ
   Сразишь скорѣй, чѣмъ взглядомъ василиска!..
   Такое да сравнится съ страшнымъ нѣтъ
   Въ вопросѣ, жить должна ли я на свѣтѣ...
   Такое да закроетъ мнѣ навѣки
   Мои глаза! Скажи скорѣй: убить онъ?..
   Да или нѣтъ?.. Короткимъ этимъ словомъ
   Отвѣтишь ты -- жить мнѣ иль умереть!
   Кормилица. Я рану, рану видѣла! -- своими
   Глазами видѣла!.. Спаси, Создатель,
   Несчастныхъ насъ! -- Она въ его груди
   Зіяетъ, -- самъ же онъ лежитъ холодный
   И блѣдный, точно пепелъ! черной кровью
   Покрытый весь! Я въ обморокъ упала
   При этомъ видѣ!
   Джульетта.           Сердце, разорвись:
   Все потеряло ты 69)! Глаза, закройтесь!..
   Вамъ больше не смотрѣть на бѣлый свѣтъ!..
   Смѣшайся съ прахомъ прахъ мой! Другъ мой милый,
   Одна съ тобой сокроетъ насъ могила!..
   Кормилица. Тибальдь мой бѣдный!-- лучшимъ другомъ былъ ты
   Моимъ всегда, учтивый мой Тибальдъ!
   Синьоръ, какихъ не сыщешь! Привелось же
   Мнѣ пережить тебя...
   Джульетта.           Двойною бурей
   Ты хочешь, кажется, меня сразить!..
   Ромео нѣтъ, и мертвъ Тибальдъ! Лишилась
   И мужа я и брата!.. О, греми же
   Тогда труба послѣдняго суда!..
   Къ чему мнѣ жизнь, когда ихъ нѣтъ на свѣтѣ!
   Кормилица. Тибальдъ убитъ, Ромео же изгнали
   За то, что онъ убилъ его! -- изгнали!..
   Джульетта. Творецъ небесъ! Ромео умертвилъ,
   Сказала ты, Тибальда?..
   Кормилица.                     Онъ! онъ точно!..
   О, тяжкій день! Да, онъ убилъ, убилъ!
   Джульетта. Иль сердце злой ехидны можетъ злобно
   Прикрыться такъ роскошнѣйшимъ цвѣткомъ?..
   Иль избрало чудовище такое
   Прелестное жилище?.. Ангелъ съ виду,
   Душою демонъ! извергъ-обольститель!..
   Злой коршунъ въ перьяхъ голубя! прикрытый
   Овечьей кожей волкъ! небесный образъ,
   Скрывающій отребье! Отрицанье
   Того, чѣмъ можно съ виду счесть его!
   Святой съ душой проклятой! честный грѣшникъ!..
   Что жъ можно ждать въ аду еще, коль скоро
   Здѣсь, на землѣ, прикрылся падшій духъ
   Такой прелестной плотью!.. Есть ли книга,
   Столь дивная на видъ, съ такимъ гнилымъ,
   Позорнымъ содержаньемъ?.. Неужели
   Обманъ живетъ въ роскошнѣйшемъ дворцѣ?..
   Кормилица. Въ мужчинахъ нѣтъ ни совѣсти ни чести!
   Всѣ, всѣ они обманщики, злодѣи!
   Развратники, ничтожныя душонки!..
   Эй, кто-нибудь! глотокъ мнѣ дайте водки.
   Состарѣлась отъ этихъ я тревогъ,
   Позоръ тебѣ, Ромео!
   Джульетта.                     Прикуси
   Себѣ языкъ 70): не для позора въ свѣтъ
   Родился мой Ромео! Стыдъ не смѣетъ
   Коснуться головы его. Короной
   Увѣнчанъ онъ, короной доброй славы!
   Онъ царь ея! Какъ повернуться могъ
   Языкъ мой, чтобъ бранить его!..
   Кормилица.                               Ужели
   Вы станете хвалить убійцу брата?
   Джульетта. Должна ли клясть я мужа моего?..
   Мужъ бѣдный, милый мой!.. Кто жъ молвитъ слово
   Сердечное тебѣ, ужъ если я,
   Твоей женой пробывъ не больше часу,
   Могла тебя отречься?.. Говорятъ,
   Что ты убійца брата;-- но вѣдь братъ мой
   Хотѣлъ убить тебя! Назадъ же, слезы
   Безумныя! Вамъ время въ мигъ несчастья --
   Такъ для чего жъ ошибкой льетесь вы
   Теперь, въ минуту радости?.. Вѣдь мужъ мой
   Здоровъ и живъ! Онъ умертвилъ Тибальда;
   Но вѣдь Тибальдъ хотѣлъ убить его --
   И самъ за то убитъ: -- свершилось, значитъ,
   Все къ лучшему! -- такъ что жъ мнѣ сокрушаться?
   Одно лишь слово страшное томить
   Меня сильнѣй, -- ужаснѣй смерти брата!
   О, если бъ мнѣ забыть его! -- но тщетны
   Усилья всѣ: оно щемитъ мнѣ грудь,
   Какъ грѣшника терзаетъ злая совѣсть!
   "Тибальдъ убитъ, а мой Ромео изгнанъ!"
   Онъ изгнанъ! О, смерть тысячи Тибальдовъ
   Ничто предъ этимъ словомъ! Брата смерть
   Была бы горемъ тяжкимъ, если бъ вслѣдъ
   Не шло другое, хуже, или если бъ
   Пришедшее за нимъ несчастье было
   Такимъ же, какъ оно! О, если бъ ты,
   Сказавши мнѣ, что умеръ онъ, затѣмъ
   Прибавила, что потеряла также
   Отца и мать я съ нимъ! -- мое несчастье
   Я выплакать тогда могла бъ слезами!..
   Но здѣсь, за страшнымъ словомъ -- "умеръ братъ!"
   Звучитъ другое: "твой супругъ въ изгнаньи!"
   Ахъ, въ этомъ словѣ для меня слилась
   Смерть всѣхъ родныхъ -- отца, Ромео, брата,
   Меня самой!.. Всѣ мертвы, всѣ убиты!
   Ромео изгнанъ мой!.. Границъ и мѣры
   Нѣтъ горю моему!.. Такая вѣсть
   Мнѣ смерть одну должна съ собой принесть!
   Гдѣ мать съ отцомъ?
   Кормилица.           Они надъ тѣломъ плачутъ.
   Пойдемъ туда.
   Джульетта. О, что ихъ слезы значатъ?..
   Когда бъ они могли слезами смыть
   Всю кровь его -- свои я стала бъ лить
   И послѣ все равно! Вѣдь онъ въ изгнаньи! --
   Возьми веревки эти: для свиданья
   Не нужно ихъ! Обмануты судьбой
   Онѣ, какъ я. Сегодня милый мой
   По нимъ мечталъ попасть въ мои объятья.
   Напрасно все! -- вдовой должна страдать я,
   Не бывъ женой! Идемъ! Возьми ихъ прочь --
   Мнѣ будетъ смерть супругомъ въ эту ночь!
   Кормилица. Поди къ себѣ, поди и успокойся.
   Онъ въ кельѣ скрылся; но сегодня въ ночь
   Съ тебѣ придетъ; устроится все дѣло.
   Я знаю, какъ и гдѣ его найти.
   Джульетта. О, да!-- отдай кольцо ему и сдѣлай,
   Чтобъ милый мнѣ пришелъ сказать "прости". (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Ромео).

   Мон. Лорензо. Поди сюда, мой бѣдный, робкій сынъ!
   Тебя убить несчастье дало слово,
   И ты обвѣнчанъ съ горемъ.
   Ромео.                               Бога ради,
   Отецъ, какія новости?.. Что герцогъ?..
   Чѣмъ дѣло рѣшено? Какое горе
   Еще грозитъ невѣдомое мнѣ?..
   Мон. Лорензо. Ты къ горести успѣлъ уже привыкнуть;
   Но я тебѣ дѣйствительно принесъ
   Твой приговоръ.
   Ромео.                     Онъ приговоромъ будетъ
   Мнѣ страшнаго суда!
   Мон. Лорензо.           Изрекъ рѣшенье
   Принцъ многимъ легче смерти. Ты не будешь
   Казненъ, но только изгнанъ 71).
   Ромео.                              Изгнанъ! Какъ?..
   Будь милосердъ! скажи, что ты ошибся!..
   Что долженъ умереть я! Ссылка мнѣ
   Ужаснѣй всякой смерти! Все, что хочешь,
   Но только не изгнанье!..
   Мон. Лорензо.           Ты Верону
   Покинуть долженъ тотчасъ же. Снеси
   Покорно наказанье. Свѣтъ широкъ
   И безъ нея.
   Ромео.           Мнѣ свѣта нѣтъ нигдѣ
   Помимо стѣнъ Вероны!-- внѣ ихъ -- адъ,
   Чистилище, застѣнокъ, мѣсто пытки!..
   Быть изгнаннымъ отсюда значитъ мнѣ
   Быть изгнаннымъ изъ міра, а изгнанье
   Изъ міра -- смерть! Мнѣ эта кара будетъ
   Такая жъ казнь, лишь съ именемъ другимъ!..
   Назвавши смерть изгнаньемъ, позолотишь
   Ты тѣмъ орудье казни мнѣ; съ насмѣшкой
   Заставишь лечь подъ лезвее меча!..
   Мон. Лорензо. О, грѣшникъ, тяжкій грѣшникъ! какъ возможно
   Быть такъ неблагодарнымъ? Казнь судилъ
   Законъ за твой проступокъ -- милосердье жъ
   Властителя смирило власть закона
   Изъ милости къ тебѣ! Онъ замѣнилъ
   Изгнаньемъ смерть, -- и ты не видишь въ этомъ
   Сердечной доброты его?
   Ромео.                               Не милость
   Я вижу въ томъ, а пытку! Для меня
   Рай только тамъ, гдѣ будетъ жить Джульетта!
   Послѣдняя собака, кошка, мышь 72)
   Живутъ въ раю затѣмъ, что могутъ видѣть
   Ее, когда хотятъ, -- а я, Ромео,
   Лишенъ отрады этой!.. Я готовъ
   Завидовать дрянной навозной мухѣ,
   Которой какъ-нибудь удастся сѣсть
   На бѣленькую ручку или щечку
   Моей Джульетты, покраснѣть готовой
   Стыдливостью весталки отъ такой
   Нежданной ласки даже этой твари!
   И эта тварь счастливѣе меня:
   Ей слаще жить на свѣтѣ, чѣмъ Ромео!
   Она вольна, а я въ неволѣ! изгнанъ!..
   И ты еще захочешь увѣрять,
   Что ссылка лучше смерти! Неужели
   Ты не нашелъ острѣй ножа иль яда
   Ужаснѣе, которыми бы могъ
   Со мной покончить разомъ? Неужели
   Ты предпочелъ явиться съ объявленьемъ,
   Что изгнанъ я? Вѣдь этимъ ты убилъ
   Меня скорѣй, чѣмъ самымъ страшнымъ средствомъ!
   "Изгнанье!" Слово это повторяютъ
   Со страшнымъ стономъ грѣшники въ аду!
   А ты, служитель церкви, разрѣшитель
   Людскихъ грѣховъ, мой лучшій другъ, имѣлъ
   Настолько духа, чтобъ сразить меня
   Ужаснымъ этимъ словомъ!..
   Мон. Лорензо.                     Сумасшедшій,
   Приди въ себя и дай сказать мнѣ слово.
   Ромео. О ссылкѣ ты заговоришь опять!
   Мон. Лорензо. Снабдить тебя оружьемъ лишь хочу я,
   Чтобъ легче вынесть горе! Призови
   На помощь мудрость: съ нею мы и въ ссылкѣ
   Себя утѣшить можемъ! Вѣдь она
   Несчастья сладкій нектаръ!..
   Ромео.                               Ахъ, повѣсься
   Ты съ мудростью своей! Способна развѣ
   Создать Джульетту мудрость? перенесть
   Верону вслѣдъ за мной? перерѣшить
   Рѣшенье принца? Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!-- на это
   Она глупа! такъ что жъ тогда въ твоей
   Мнѣ мудрости?
   Мон. Лорензо. Нѣтъ, видно, глухъ бываетъ
   Всегда лишенный разума.
   Ромео.                               Что жъ дѣлать,
   Когда мудрецъ съ разсудкомъ здравымъ слѣпъ!
   Мон. Лорензо. Поговоримъ объ этомъ всемъ серьезно!
   Ромео. Ты говорить о томъ не въ состояньи,
   Чего не можешь чувствовать! Когда бы
   Ты молодъ былъ, какъ я! любилъ Джульетту,
   Какъ я люблю! обвѣнчанъ былъ бы съ нею,
   Затѣмъ убилъ Тибальда и узналъ,
   Что изгнанъ ты -- тогда заговорилъ бы
   Иное ты!-- ты вырвалъ бы себѣ
   Всѣ волосы и бросился бъ на землю,
   Какъ я теперь, искать себѣ свой гробъ. (За дверью стучатъ).
   Мон. Лорензо. Вставай -- стучатъ! Ромео! надо скрыться.
   Ромео. Я прятаться не стану: море вздоховъ
   Меня и то скрываетъ, какъ туманъ. (Стучатъ).
   Мон. Лорензо. Прислушайся, стучатъ!-- Кто тамъ?-- Ромео!
   Вставай скорѣй: тебя застанутъ здѣсь.
   Скорѣй, скорѣй! Да ну же! поднимайся!
   Ступай въ молельню!-- Господи, какое
   Упрямство въ немъ! -- иду, иду! Кто бъ это
   Стучалъ такъ сильно? Эй, кто тамъ? Откликнись!
   Кормилица (за дверью). Отецъ святой, откройте!.. Это я.
   Я прислана Джульеттой.
   Мон. Лорензо.                     О, тогда
   Прошу покорно! (Отворяетъ дверь. Входитъ Кормилица).
   Кормилица.           Ахъ, отецъ святой,
   Скажите мнѣ, гдѣ мужъ моей Джульетты,
   Синьоръ Ромео?
   Мон. Лорензо. Вотъ онъ!-- полюбуйся:
   Отъ плача пьянъ, -- лежитъ, какъ снопъ, и вопитъ.
   Кормилица. Ахъ, Господи! точь въ точь моя синьора!
   Точнехонько! несчастныя сердечки!
   Какое сходство въ нихъ 73). Лежитъ и плачетъ!
   То охнетъ, то вздохнетъ.-- А вы, синьоръ,
   Извольте-ка вставать:-- вѣдь вы мужчина!
   Что охать-то? Вамъ надо поберечь
   Себя для васъ самихъ и для Джульетты.
   Ромео. Ахъ, добрая моя!..
   Кормилица.                     Ну, что? ну, что?
   Смерть каждому конецъ положитъ горю.
   Ромео. Ты говорила что-то о Джульеттѣ.
   Ну, что она? Ужель она считаетъ
   Меня убійцей?.. Я вѣдь умертвилъ
   Блаженство наше! пролилъ кровь почти.
   Родную ей!.. Скажи мнѣ, гдѣ она?
   Что дѣлаетъ? Что говоритъ о мнѣ
   Несчастная, покинутая мужемъ
   За бракомъ вслѣдъ 74)?
   Кормилица.                     О, многаго она
   Не говоритъ, а только плачетъ, плачетъ.
   То бросится въ постель, то вскочитъ снова,
   То васъ зоветъ, а то опять Тибальда,
   Поплачетъ такъ -- и снова упадетъ.
   Ромео. Ромео имя стало, значитъ, ей
   Убійственнымъ? Оно, какъ выстрѣлъ пушки.
   Способно умертвить ее такъ точно,
   Какъ умерщвленъ проклятою рукой
   Моей Тибальдъ!.. Отецъ! я умоляю
   Тебя, скажи, въ которомъ мѣстѣ тѣла
   Таится имя, чтобы могъ покончить
   Я съ этимъ ненавистнымъ существомъ
   Однимъ ударомъ? (Схватываетъ шпагу).
   Мон. Лорензо. Удержи, безумецъ,
   Отчаянную руку!.. Ты мужчина?--
   Отвѣть мнѣ: да иль нѣтъ?-- по виду да,
   А плачешь, точно женщина, дѣлами жъ
   Внушаешь мысль, что ты умомъ не выше
   Безсмысленныхъ скотовъ! Ты сердцемъ слабъ,
   Какъ женщина, хотя зовешься мужемъ,
   И въ то же время дѣйствуешь, какъ звѣрь,
   Мнѣ стыдно за тебя. Клянусь моимъ
   Священнымъ орденомъ, ты мнѣ казался
   Умнѣй и тверже! Умертвивъ Тибальда,
   Сгубить теперь ты хочешь самъ себя,
   А вмѣстѣ съ тѣмъ жену свою, которой
   Дороже ты всего! И по какой
   Причинѣ все: изъ ненависти глупой
   Къ себѣ же самому! Иль ты глумишься
   Надъ небомъ, надъ землей и надъ минутой
   Рожденья твоего? Земля и небо
   Въ тебя соединились -- ты же хочешь,
   Убивъ себя, разрушить ихъ союзъ.
   Стыдъ, стыдъ тебѣ! Позоришь ты свой умъ.
   Любовь свою и плоть подобнымъ дѣломъ.
   Какъ ростовщикъ, скрывающій добро,
   Свое подъ спудъ!-- Не хочешь наслаждаться
   Ни плотью, ни умомъ ты, ни любовью!--
   Что плоть въ мужчинѣ, если потерялъ
   Онъ духъ и твердость?-- восковая кукла!
   Въ любви ты клялся; но къ чему всѣ клятвы,
   Когда любовь ты умертвишь съ собой?
   А наконецъ твой умъ -- краса и честь
   Любви твоей и плоти -- гдѣ, скажи, онъ?
   Его не вижу я въ твоихъ поступкахъ.
   Я съ порохомъ сравнить его могу
   Въ рукахъ у неумѣлаго солдата,
   Который, поднеся неосторожно
   Къ нему огонь, сражаетъ самъ себя
   Оружіемъ для собственной защиты 75)!
   Приди, приди въ себя! Твоя Джульетта
   Еще жива -- Джульетта, для которой
   Хотѣлъ ты умереть -- ты, значитъ, счастливъ!
   Тибальдъ хотѣлъ убить тебя, а ты
   Убилъ его -- еще предлогъ для счастья!
   Законъ тебѣ грозилъ лишеньемъ жизни --
   Его смягчили только для тебя:
   Ты только изгнанъ, -- это ли не счастье?
   Ты одаренъ щедротами судьбы,
   Ты осѣненъ ея благословеньемъ --
   И между тѣмъ, какъ глупая дѣвчонка,
   Клянешь свою счастливую звѣзду!..
   Смотри, будь остороженъ! За такіе
   Проступки насъ караетъ строго Богъ!
   Готовься же итти къ своей Джульеттѣ,
   Какъ было рѣшено.-- Войди тайкомъ,
   Утѣшь и успокой ее; но помни,
   Что вамъ разстаться надо будетъ раньше,
   Чѣмъ смѣнятъ часовыхъ, -- иначе ты
   Не будешь въ состояньи незамѣтно
   Пробраться въ Мантую. Тамъ долженъ будешь
   Остаться ты до времени, пока
   Найдемъ мы средство здѣсь замять все дѣло,
   Смягчить рѣшенье принца, сдѣлать гласнымъ
   Вашъ тайный бракъ и возвратить тебя
   Изъ ссылки вновь счастливѣйшимъ въ сто разъ,
   Чѣмъ ты въ нее отправился.-- Ступай,
   Кормилица, впередъ, снеси синьорѣ
   Мой дружескій привѣтъ, и пусть она
   Устроитъ какъ-нибудь, чтобъ домъ улегся
   Сегодня раньше спать. Ея родные
   Нуждаются въ покоѣ послѣ горя.
   Ромео будетъ тотчасъ.
   Кормилица.                     Вѣкъ бы я
   Стояла здѣсь и слушала такія
   Разумныя слова. Вѣдь вотъ что значитъ
   Ученымъ быть! Бѣгу, синьоръ, сейчасъ
   Сказать, что вы за мной идете слѣдомъ*
   Ромео. Да, да, ступай, и пусть твоя синьора
   Готовится бранить меня.
   Кормилица.                     Вотъ перстень,
   Мнѣ велѣно его вамъ передать.
   Смотрите жъ, торопитесь: время къ ночи.
   Ромео. О, какъ воскресъ я сердцемъ и душой!
   Мон. Лорензо. Ступай теперь. Но помни, что твое
   Спасенье все зависитъ, чтобъ ушелъ ты
   Изъ города до смѣны часовыхъ
   Иль днемъ успѣлъ перемѣнить одежду.
   Я въ Мантую, гдѣ жить пока ты будешь,
   Не премину порою посылать
   Кого-нибудь изъ слугъ твоихъ съ вѣстями
   О томъ, какъ здѣсь идутъ твои дѣла.
   Прощай теперь! дай руку;-- доброй ночи!
   Ромео. Прощай, прощай! Когда бы не влекла
   Меня любви неудержимой сила,
   Съ тобой мнѣ жаль, повѣрь, разстаться бъ было.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 4-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и Парисъ).

   Капулетти. Несчастье приключилось такъ внезапно,
   Что намъ не удалось, синьоръ, рѣшить
   Вопросъ о нашей дочери. Она
   Любила вѣдь покойнаго Тибадьда
   Не менѣе, чѣмъ я. Но, впрочемъ, смерть
   Постигнетъ всѣхъ!-- Джульетта не сойдетъ
   Сегодня внизъ. Уже довольно поздно.
   Я самъ теперь давно бы былъ въ постели,
   Когда бъ не вашъ визитъ.
   Парисъ.                     Пора печали,
   Конечно, не пора для сватовства 76).
   Я ухожу. Желаю вамъ, синьора,
   Заснуть спокойно ночью. Передайте
   Привѣтъ мой вашей дочери.
   Синьора Кап. Я завтра
   Поговорю, синьоръ, съ ней обо всемъ.
   Сегодня же она печальна слишкомъ,
   И ей не до того.
   Капулетти.           Я, графъ Парисъ,
   Готовъ вамъ поручиться честнымъ словомъ,
   Что дочь моя полюбитъ васъ. Она,
   Увѣренъ я, мою исполнитъ волю
   Во всемъ и больше этого. Ступай,
   Жена, къ Джульеттѣ, прежде чѣмъ итти
   Къ себѣ въ постель, и объяви сейчасъ же,
   Что графъ Парисъ просилъ ея руки.
   И пусть она -- запомни это -- будетъ
   Готова къ середѣ на той недѣлѣ.
   Да, впрочемъ, что сегодня?
   Парисъ.                     Понедѣльникъ.
   Капулетти. Ого, такъ въ среду будетъ слишкомъ рано.
   Назначимте въ четвергъ.-- Такъ передай
   Немедля ей, чтобы въ четвергъ была
   Она готова быть женою графа.
   Ну, что, довольны вы? Я не хочу
   Шумливой свадьбы: будутъ два-три друга --
   Не болѣе. Вы видите, Тибальдъ
   Скончался*такъ недавно -- потому
   Неловко затѣвать намъ будетъ слишкомъ
   Веселый пиръ. Пойдутъ, пожалуй, толки,
   Что мы не чтимъ покойнаго. Пусть будутъ
   Гостями только нѣсколько семействъ
   Изъ близкихъ намъ -- и тѣмъ покончимъ дѣло*
   Такъ какъ же быть? какого мнѣнья вы
   О четвергѣ?
   Парисъ.      Желалъ бы я, синьоръ,
   Чтобъ онъ былъ завтра.
   Капулетти.                     Значитъ, рѣшено.
   Въ четвергъ сыграемъ свадьбу! (Женѣ) Приготовь
   Джульетту къ этой новости сегодня жъ,
   Пока она не спитъ: пускай узнаетъ
   Она о брачномъ днѣ. Прощайте, графъ.
   Эй, свѣту мнѣ! Такъ поздно, что мы можемъ
   Почти сказать, покойнаго утра! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Комната Джульетты съ балкономъ, выходящимъ въ садъ.

(Входятъ Ромео и Джульетта).

   Джульетта. Уходишь ты?-- еще не скоро день!
   Не жаворонка пѣнье испугало
   Твой чуткій слухъ, а голосъ соловья!
   Онъ каждый день на яблони гранатной
   У насъ въ саду свои заводитъ пѣсни.
   Такъ не пугайся, милый мой, напрасно!
   Клянусь тебѣ, что это соловей!
   Ромео. Нѣтъ, ангелъ мой, то жаворонка голосъ!
   Предвѣстникъ утра, онъ поетъ всегда
   Передъ зарей. Взгляни, какъ на востокѣ
   Озарены разсвѣтомъ облака,
   И въ небѣ гаснутъ робкія свѣтила.
   Веселый день уже златитъ вершины
   Окрестныхъ горъ. Пора: остаться дольше
   Мнѣ будетъ стоитъ жизни.
   Джульетта.                     О, не бойся!
   Тотъ свѣтъ не свѣтъ дневной: онъ отражёнъ
   Какимъ-нибудь блестящимъ метеоромъ,
   Который освѣтитъ тебѣ твой путь
   До Мантуи. Останься же:-- разлуки
   Еще не близокъ часъ!
   Ромео.                     О, моя радость!..
   Пусть будетъ такъ! пусть я умру -- мнѣ сладко
   И умереть по твоему желанью!..
   Да, да, пускай туманный этотъ свѣтъ
   Не будетъ свѣтомъ дня! Я буду думать,
   Что это отблескъ Цинтіи! Пускай
   Не жаворонка трели раздаются
   Среди небесъ надъ нами! Я хочу,
   Я радъ остаться здѣсь. Я встрѣчу смерть
   Съ восторгомъ и желаньемъ!-- вѣдь Джульетта
   Рѣшила такъ!.. Я остаюсь! Не станемъ
   Звать этотъ свѣтъ дневнымъ!
   Джульетта.                     О, нѣтъ, мой милый!
   День, день насталъ! Спѣши скорѣй уйти!
   Крикливый пискъ тотъ -- жаворонка голосъ.
   Онъ, говорятъ, выдерживать умѣетъ
   При пѣньи ладъ;-- что пользы въ томъ?-- тебя вѣдь
   Ему не удержать 77)! Слыхала я,
   Что съ жабой обмѣнялся онъ глазами 78).
   Приличнѣе имъ было бъ обмѣнять
   И голоса, коль скоро такъ онъ долженъ
   Пугать своимъ насъ пѣньемъ! Въ эту ночь,
   Какъ ловли рогъ, тебя онъ гонитъ прочь!
   Спѣши, спѣши -- день сталъ уже прозрачнымъ!
   Ромео. Для насъ съ тобой, увы, онъ будетъ мрачнымъ.

(Входитъ Кормилица).

   Кормилица. Джульетта!
   Джульетта.                     Что?
   Кормилица.                               Сюда идетъ мамаша.
   Ужъ день насталъ. Скорѣй, скорѣй!-- пора
   Разстаться вамъ!
   Джульетта.           Въ окошко день войдетъ --
   Онъ жизнь мою съ собою унесетъ.
   Ромео. Прощай, прощай!-- пусть поцѣлуй прощальный
   Насъ разлучитъ! (Спускается съ лѣстницы).
   Джульетта.           Уходишь въ путь ты дальній!
   Ты! счастье! другъ! супругъ мой!-- О, смотри жъ,
   Чтобъ каждый день извѣстья получала
   Я о тебѣ! Вѣдь безъ тебя минуты
   Мнѣ тянутся, какъ дни! Я постарѣю
   Съ тобой въ разлукѣ, прежде чѣмъ опять
   Мы свидимся.
   Ромео.           Повѣрь, не упущу
   Малѣйшей я возможности, чтобъ вѣсти
   Имѣла ты о мнѣ.
   Джульетта.           Ахъ, неужели
   Ты вѣришь въ то, что свидимся мы вновь?
   Ромео. О, да, о, да! -- не сомнѣваюсь въ этомъ!
   Теперешнее горе будетъ намъ
   Залогомъ счастья въ будущемъ!
   Джульетта.                               О, Боже,
   Моя душа такъ склонна отъ природы
   Къ предчувствіямъ! Я, видя, какъ стоишь ты
   Теперь внизу, не въ силахъ побороть
   Ужасныхъ думъ. Ты чудишься мнѣ мертвымъ
   И ужъ въ гробу! Я или худо вижу,
   Иль сталъ ты страшно блѣднымъ.
   Ромео.                                         Ты сама
   Мнѣ кажешься такою же отсюда.
   Печаль согнала краску съ нашихъ лицъ.
   Прощай, прощай!.. (Спускается).
   Джульетта.           Судьба, судьба! твердятъ,
   Что любишь ты измѣнчивости!-- на что же
   Тебѣ тогда онъ нуженъ, -- онъ! примѣръ
   Любви и постоянства? Впрочемъ, будь
   Измѣнчивой, судьба:-- ты тѣмъ скорѣе
   Поможешь мнѣ надежду поддержать,
   Что онъ ко мнѣ вернется вновь!
   Синьора Кап. (за сценой) Джульетта,
   Ужель ты встала?
   Джульетта.           Кто меня зоветъ?
   Ужели мать? Что можетъ это значить?
   Такъ рано ль поднялась она, иль вовсе
   Сегодня не спала? Какой нежданный
   Ее приводитъ случай? (Входитъ синьора Капулетти).
   Синьора Кап.           Какъ себя
   Ты чувствуешь, Джульетта?
   Джульетта.                     Очень дурно, --
   Мнѣ нездоровится.
   Синьора Кап.           Все плачешь ты
   О грустной смерти брата! Полно:-- слезы
   Его отрыть не могутъ изъ могилы;
   А если бъ и могли -- то все жъ ему
   Ты жизнь не возвратишь. Приди въ себя.
   Печаль, конечно, можетъ доказать
   Привязанность; но слишкомъ предаваться
   Печали безразсудно.
   Джульетта.           Дайте мнѣ
   Наплакаться до-сыта о потерѣ,
   Столь страшной для меня.
   Синьора Кап.           Ты плачемъ пользы
   Ему не принесешь, а лишь разстроишь
   Сама себя.
   Джульетта. Такъ много потерявъ,
   Осталось мнѣ, конечно, только плакать!
   Синьора Кап. Тебя я понимаю:-- плачешь ты
   Не столько о потерѣ, какъ о томъ,
   Что живъ еще презрительный убійца,
   Джульетта. Какой убійца?!.
   Синьора Кап.                     Негодяй Ромео.
   Джульетта (въ сторону). Ему такое имя не пристало.
   (Громко.) Прости ему Господь! Я извинила
   Его отъ всей души, хоть сознаюсь,
   Что точно нѣтъ на свѣтѣ человѣка
   Принесшаго мнѣ больше тяжкихъ бѣдъ!
   Синьора Кап. Причина въ томъ, что онъ живетъ и дышитъ.
   Джульетта. Да, матушка! живетъ -- и далеко
   Отъ рукъ моихъ! отъ этихъ рукъ, горящихъ
   Желаньемъ... мстить виновнику...
   Синьора Кап.                     О, будь
   На этотъ счетъ спокойна! Мы сумѣемъ
   Отмстить ему. Я въ Мантую пошлю,
   Гдѣ будетъ жить убійца, человѣка
   Надежнаго!-- онъ поднесетъ ему
   Стаканъ съ такимъ питьемъ, что вслѣдъ Тибальду
   Уйдетъ и онъ! Надѣюсь, что тогда
   Ты успокоишься 79).
   Джульетта.           О да, о да!..
   Блаженства знать не буду я, пока
   Ромео не увижу -- хоть бы мертвымъ!
   Я такъ скорблю о горестной утратѣ,
   Что если вы найдете человѣка,
   Способнаго подать ему отраву,
   То я ее послала бъ отъ себя,
   Затѣмъ, чтобъ онъ, ее принявши, могъ --
   Заснуть въ покоѣ! О, когда бъ вы знали,
   Какъ горько слышать мнѣ Ромео имя
   И быть такъ далеко!.. Не мочь сказать
   Ему въ глаза, ему -- убійцѣ брата --
   Какъ велика моя къ нему любовь...
   Синьора Кап. Найди лишь средство, я жъ берусь найти
   Такого человѣка.-- А теперь
   Скажу тебѣ пріятную я новость.
   Джульетта. Какая новость можетъ быть пріятна
   Въ такіе дни? Скажите, въ чемъ она?
   Синьора Кап. Ты знаешь, какъ заботится о счастьѣ
   Твоемъ отецъ. Такъ вотъ, чтобы утѣшить
   Тебя въ твоей теперешней печали,
   Придумалъ онъ у насъ устроить праздникъ,
   Котораго не ждали мы съ тобой.
   Джульетта. И въ добрый часъ! Какой же это праздникъ?
   Синьора Кап. А праздникъ тотъ, что въ будущій четвергъ
   Прекрасный графъ Парисъ тебя во храмѣ
   Петра святого назоветъ своей
   Счастливою супругой!
   Джульетта.                     Я на это
   Вамъ поклянусь и храмомъ и самимъ
   Святымъ Петромъ, что графъ меня супругой
   Не назоветъ! Я, право, изумляюсь
   Такой поспѣшности:-- не бывъ невѣстой,
   Должна я быть женой! Прошу, скажите
   Въ отвѣтъ отцу, что замужъ выйти я
   Нимало не желаю, и ужъ если
   На то пошло, то лучше соглашусь,
   Чтобъ мужемъ мнѣ тотъ самый сталъ Ромео,
   Котораго, какъ вамъ самимъ извѣстно,
   Я не терплю, -- чѣмъ этотъ графъ Парисъ.
   Поистинѣ сказали вы мнѣ новость!
   Синьора Кап. Вотъ твой отецъ.-- Попробуй съ нимъ сама
   Поговорить и выслушай, какъ приметъ
   Онъ твой отвѣтъ. (Входятъ Капулетти и кормилица).
   Капулетти. Съ закатомъ дня кропится
   Земля росой, -- закатъ же дней Тибальда,
   Какъ вижу я, ужь встрѣченъ не росой,
   А цѣлымъ ливнемъ слезъ!-- Довольно! полно!
   Не вѣкъ же цѣлый плакать! Ты похожа
   Своимъ тщедушнымъ тѣломъ на челнокъ
   Среди валовъ и вѣтра. Слезы льешь
   Ты точно волны моря. Ты сама
   Въ нихъ плаваешь, какъ чолнъ, а буря вздоховъ
   Готова спорить силой со слезами.
   Все это, вмѣстѣ взятое, легко
   Разрушить можетъ жизнь твою и тѣло.
   Успѣла ль ты, жена, ей сообщить
   О томъ, что мы рѣшили?
   Синьора Кап.           Да, но только
   Не въ добрый часъ: синьора не желаетъ
   Быть замужемъ и насъ благодаритъ.
   Намъ, кажется, придется пожелать
   Ей вмѣсто мужа гробъ.
   Капулетти.                     Какъ! что?-- постой,
   Постой, жена 80)! Ты, кажется, сказала,
   Что дочь не хочетъ замужъ? благодарна
   За хлопоты?-- Иль такъ она зазналась,
   Что даже оцѣнить не въ состояньи,
   Какую честь ей сдѣлалъ предложеньемъ
   Такой женихъ?-- ей, въ полномъ смыслѣ дряни
   Въ сравненьи съ нимъ?
   Джульетта.           Повѣрьте мнѣ, синьоръ, --
   Я вовсе не зазналась и душевно
   За все вамъ благодарна. Зазнаваться
   Мнѣ нечего предъ тѣмъ, что мнѣ противно;
   А васъ благодарю я, сознавая,
   Что зло, какое вы хотите сдѣлать
   Мнѣ этимъ бракомъ, вызвано любовью 81).
   Капулетти. Что, что за дичь такая? что за глупость
   Городишь ты? Зазналась -- не зазналась!
   Благодаритъ за то, что ей противно!
   Но, впрочемъ, это въ сторону! Тебѣ же
   Я вотъ что объявлю: благодарить
   И чваниться ты можешь, сколько хочешь;
   Но въ будущій четвергъ изволь расправить
   Суставчики затѣмъ, чтобы итти
   Съ Парисомъ въ церковь, или я сумѣю
   Согнуть тебя по-своему!.. Дѣвчонка
   Съ зелеными щеками! кукла! дрянь 82)!
   Синьора Кап. Ну можно ль такъ бранить ее?-- опомнись!
   Джульетта. О, батюшка! молю я на колѣняхъ,
   Позволь мнѣ объяснить тебѣ!..
   Капулетти.                     Молчи!..
   Повѣсься прежде, дерзкая дѣвчонка!
   Мой сказъ тебѣ одинъ:-- въ четвергъ ты будешь
   Обвѣнчана, иль никогда не смѣй
   Являться на глаза мои! -- Ни слова
   Въ отвѣтъ иль возраженье!.. У меня
   Въ рукахъ чесотка, чтобъ тебя прибить!
   Напрасно, вижу я, благодарили
   Съ тобой, жена, мы Господа, что Онъ
   Насъ наградилъ единственнымъ дитятей 83).
   Намъ лучше бъ не имѣть и одного!...
   Въ ней Богъ послалъ проклятье намъ! Прочь съ глазъ,
   Дрянная тварь!..
   Кормилица.           О, Господи! не стыдно ль,
   Синьоръ, такъ обращаться съ ней!
   Капулетти.                               А ты
   Суешься что? Вотъ гдѣ еще сыскалась
   Совѣтница!-- Сверчокъ, знай свой шестокъ!
   Пришей языкъ!
   Кормилица.           Я говорю не вздоръ.
   Капулетти. Прочь, говорю тебѣ!
   Кормилица.                               Иль съ вами слова
   Нельзя сказать?
   Капулетти.           Молчи, тебѣ сказалъ я!
   Ступай съ своими сплетнями къ сосѣдкамъ,
   А здѣсь имъ мѣста нѣтъ.
   Синьора Кап.           Не выходи же
   Такъ изъ себя.
   Капулетти.           О, вы меня хотите
   Свести съ ума! Свой цѣлый прожилъ вѣкъ
   Я, думая во снѣ и наяву,
   И день и ночь, и дома и съ гостями,
   Лишь объ одномъ -- чтобы ее пристроить! --
   И вотъ теперь, когда я отыскалъ
   Примѣрнаго ей мужа -- дворянина
   Изъ знатной, уважаемой семьи,
   Исполненнаго самыхъ лучшихъ качествъ,
   Блистательныхъ надеждъ -- такого, словомъ,
   Какого только можно пожелать --
   Дрянная эта кукла поднимаетъ
   Туда жъ свой носъ, пищитъ: "я не желаю
   Бытъ замужемъ! я слишкомъ молода!
   Прошу, простите мнѣ!" -- Ну, хорошо!
   Тебя прощу, пожалуй, я, но только
   Ты жить впередъ не будешь у меня!
   Вотъ мой указъ тебѣ! Такъ ты подумай!..
   Я шутокъ не люблю! До четверга
   Недалеко! Коль скоро образумить
   Себя успѣешь ты -- то въ этотъ день
   Женой ты будешь графа, если жъ нѣтъ,
   Тогда повѣсься, нищенствуй, издохни
   Хоть на дворѣ, затѣмъ, что я тебя
   Считать своей не буду, и напрасно
   Ты будешь ждать, чтобъ я тебѣ помогъ
   Своимъ добромъ!.. Ты слышала?.. такъ помни,
   Что слово я держу! {Уходитъ Капулетти).
   Джульетта.           О, неужели
   Въ густомъ туманѣ горя, охватившемъ
   Меня со всѣхъ сторонъ, не промелькнетъ
   Ни искры сожалѣнья?.. Не оставь
   Хотъ ты меня, родная! Умоляю
   Тебя, устрой, чтобъ отложили бракъ
   На мѣсяцъ... на недѣлю хоть! а если
   Нельзя никакъ и этого, то лучше
   Готовь тогда мнѣ брачную постель
   Въ семейномъ нашемъ склепѣ близъ Тибальда.
   Синьора Кап. Ни-ни! и не проси!-- Свое я дѣло
   Исполнила;-- ты жъ можешь поступать,
   Какъ думаешь. (Уходитъ синьора Капулетти).
   Джульетта. О, Боже!.. Посовѣтуй
   Хоть ты мнѣ, няня, какъ и что мнѣ дѣлать!
   Супругъ мой живъ!-- я связана обѣтомъ,
   Предъ небомъ даннымъ, быть ему подругой!
   Могу ли я принадлежать другому,
   Пока онъ самъ не улетитъ на небо
   И тѣмъ обѣтъ мнѣ мой не возвратитъ?..
   Утѣшь меня! подай совѣтъ мнѣ добрый!
   За что, за что, скажи мнѣ, няня, небо
   Запутало въ такую сѣть меня,
   Несчастное и слабое созданье?..
   Что жъ ты молчишь? Ужели у тебя
   Нѣтъ средства мнѣ подать совѣтъ и помощь?..
   Кормилица. Есть, дитятко -- и вѣрное! Ромео,
   Сама ты знаешь, изгнанъ, и наврядъ
   Когда-нибудь ему опять придется
   Съ тобой увидѣться, а если бъ даже
   И привелось, то развѣ что украдкой.
   Такъ кажется мнѣ, право, что тебѣ
   Совсѣмъ не худо стать женою графа!
   Вѣдь онъ прекрасный, честный человѣкъ.
   Предъ нимъ Ромео дрянь! Самъ ясный соколъ
   Не выглядитъ такъ бодро и свѣтло,
   Какъ графъ Парисъ 84). Послушайся меня:
   Сдается, право, мнѣ, что будешь ты
   Счастлива въ этомъ бракѣ. Онъ никакъ
   Не будетъ хуже перваго, Супругъ твой
   Хотя и живъ, но все одно, что умеръ,
   И въ немъ тебѣ большого проку нѣтъ.
   Джульетта. Отъ сердца рѣчь твоя?
   Кормилица. Ей-eй отъ сердца!
   Иначе провалиться мнѣ!
   Джульетта.                     Аминь!
   Кормилица.                               Что, что?
   Джульетта. Ты хорошо меня умѣла
   Утѣшить этой рѣчью. Передай
   Сейчасъ синьорѣ-матери, что я
   Пошла къ Лорензо каяться въ проступкѣ,
   Которымъ разсердила ихъ съ отцомъ!
   Кормилица. Ну вотъ и дѣло! Мигомъ все исполню. (Уходитъ)
   Джульетта. О, вѣдьма! злобный чортъ!.. Который грѣхъ
   Чернѣй и хуже? -- такъ желать мнѣ счастья,
   Иль такъ хулить того, кто дорогъ мнѣ?
   И это все тѣмъ самымъ языкомъ,
   Которымъ столько разъ мнѣ восхваляла
   Она его жъ превыше всѣхъ похвалъ!
   Прочь, гнусная совѣтница! съ тобою
   Навѣкъ я буду впредь разлучена!..
   Иду къ монаху въ келью! Если жъ мнѣ
   И онъ не дастъ совѣта въ горькой долѣ --
   Такъ смерть всегда бываетъ въ нашей волѣ!.. (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Парисъ).

   Мон. Лорензо. Итакъ, синьоръ, въ четвергъ:-- не дологъ срокъ.
   Парисъ. Желаетъ такъ отецъ нашъ Капулетти,
   И у меня къ отсрочкѣ нѣтъ причинъ.
   Мон. Лорензо. Сказали вы, что мнѣніе синьоры
   Еще вамъ неизвѣстно. Путь такой,
   По-моему, немного опрометчивъ.
   Парисъ. Она такъ много плачетъ о Тибальдѣ,
   Что я не могъ найти удобный часъ,
   Чтобъ съ нею объясниться. Вамъ извѣстно,
   Что вѣдь любовь не любитъ жить въ дому,
   Гдѣ плачутъ и грустятъ; ея жъ отецъ
   Такъ сильно озабоченъ этой грустью,
   Что порѣшилъ поставить ей предѣлъ
   Скорѣйшимъ нашимъ бракомъ, видя вредъ,
   Какой приноситъ дочери его
   Всегдашнее ея уединенье.
   Теперь извѣстна вамъ причина нашей
   Поспѣшности.
   Мон. Лорензо (про себя). О, если бы ее '
   Я могъ не знать совсѣмъ! (Громко). Но вотъ идетъ
   Сама Джульетта. (Входитъ Джульетта).
   Парисъ.           Радостная встрѣча!
   Прошу принять любезный мой привѣтъ,
   Прекрасная синьора и супруга!
   Джульетта. Такой привѣтъ, синьоръ, приличенъ будетъ,
   Когда я буду точно вамъ женой.
   Парисъ. Но ждать недолго намъ: въ четвергъ вѣнчанье.
   Джульетта. Что будетъ -- будь.
   Мон. Лорензо.                     Все въ Божескихъ рукахъ!
   Парисъ. Пришли въ грѣхахъ сознаться вы монаху?
   Джульетта. Отвѣтивъ "да", я въ нихъ сознаюсь вамъ.
   Парисъ. Не скроете предъ нимъ вы, я надѣюсь,
   Что любите меня?
   Джульетта.           Отъ васъ не скрою,
   Что я люблю его.
   Парисъ.           Тогда, конечно,
   Вы и ко мнѣ покаетесь въ любви.
   Джульетта. Пусть даже такъ, синьоръ; но согласитесь,
   Что за глаза мое признанье больше
   Имѣло бы цѣны.
   Парисъ.           Какъ глубоко
   Жалѣю я, что слезы исказили
   Такъ ваше личико.
   Джульетта.           Слезамъ большой
   Нѣтъ пользы въ этомъ. Личико и прежде
   Не многимъ было лучше.
   Парисъ.                     Вы ему
   Наносите обиду этой рѣчью
   Сильнѣе, чѣмъ слезами.
   Джульетта.                     Въ правдѣ нѣтъ
   Обиды никому; къ тому жъ вѣдь я
   Себѣ сказала это.
   Парисъ.           Васъ могу я
   Назвать своей -- и потому обида
   Коснулась и меня.
   Джульетта.           На это я
   Могу отвѣтить вамъ, что въ самомъ дѣлѣ
   Принадлежу я больше не себѣ. (Монаху)
   Свободны ль вы, отецъ мой, иль прійти
   Мнѣ будетъ лучше предъ вечерней службой?
   Мон. Лорензо. Свободенъ, дочь печальная моя.
   Вамъ, графъ, придется насъ теперь оставить.
   Парисъ. Избави Богъ, чтобъ захотѣлъ смущать
   Я исповѣдь. Въ четвергъ, Джульетта, васъ
   Я рано разбужу, а до того
   Прощаюсь съ вами этимъ поцѣлуемъ.

(Цѣлуетъ ее и уходитъ).

   Джульетта. Запри скорѣе дверь и возвращайся
   Со мною вмѣстѣ плакать! -- Все погибло --
   Труды, надежда, счастье!...
   Мон. Лорензо.           Ахъ, Джульетта!
   Все знаю я! Забота о тебѣ
   Свела меня съ ума. Въ четвергъ ты будешь
   Его женой -- и средства отвратить
   Несчастье нѣтъ.
   Джульетта.           Не повторяй, что знаешь
   Мое ты горе, если средства нѣтъ
   Его предотвратить! Ужь если ты
   Со всѣмъ твоимъ умомъ мнѣ не поможешь --
   То не зови, по крайней мѣрѣ, глупымъ
   Того, на что рѣшилась я! -- Со мной
   Покончитъ мой кинжалъ 85). Господь меня
   Связалъ съ Ромео сердцемъ, ты -- рукою!
   И потому, коль скоро дамъ согласье
   Я этой же рукою подписать
   Иной союзъ -- то этимъ я разрушу,
   Что сдѣлано и сердцемъ и рукой!
   Ищи же потому, призвавъ на помощь
   Всю опытность твоихъ преклонныхъ лѣтъ,
   Чѣмъ намъ помочь! -- иначе ты увидишь,
   Какъ этотъ ножъ сыграетъ роль судьи
   Межъ мной и тѣмъ, что такъ меня терзаетъ!
   Онъ честно разрѣшитъ и напрямикъ,
   Чего не могъ достигнуть ты своими
   Годами и умомъ! Не говори же
   Мнѣ лишнихъ словъ! Пустая рѣчь меня
   Отъ смерти злой не только не избавитъ,
   Но лишь скорѣй прибѣгнуть къ ней заставитъ,
   Мон. Лорензо. Постой, мое дитя: спасти тебя
   Возможность есть -- хоть средство это страшно,
   Но все же не ужаснѣе того,
   Что ждетъ тебя иначе. Если точно
   Рѣшилась ты скорѣе умереть,
   Чѣмъ быть женой Париса, -- то скажи мнѣ,
   Готова ль будешь ты перенести
   Одинъ лишь образъ смерти и избавить
   Себя подобнымъ средствомъ отъ позора,
   Которому хотѣла предпочесть
   Ты даже смерть? -- Когда согласна ты,
   То я тебя спасу.
   Джульетта.           О, я готова
   Спрыгнуть скорѣй съ бойницы этой башни,
   Чѣмъ быть женой Париса! буду рада
   Въ жилищѣ жить воровъ!.. въ пещерѣ змѣй!..
   Прикуй меня на цѣпь одну съ медвѣдемъ!
   Брось въ мрачный ровъ, наполненный костями
   Истлѣвшихъ тѣлъ, -- стучащихъ! желтыхъ! страшныхъ!..
   Зарой въ одну могилу вмѣстѣ съ трупомъ,
   Покрытымъ бѣлымъ саваномъ! -- все, все,
   О чемъ бываетъ страшно даже вспомнить, --
   Все вынести готова я безъ страха,
   Лишь только бъ уберечь свою мнѣ вѣрность
   Любимому Ромео!..
   Мон. Лорензо.           Если такъ,
   То слушай, что скажу я:-- возвратись
   Немедля въ домъ; прими веселый видъ
   И объяви отцу, что ты согласна
   Женою стать Париса. Завтра жъ ночью
   Лягъ спать одна. Не позволяй остаться
   Съ собой ни даже нянюшкѣ твоей.
   Когда же ляжешь ты, то выпей этотъ
   Составъ питья. Онъ пробѣжитъ, какъ холодъ,
   По жиламъ всѣмъ твоимъ; біенье пульса
   Замедлится; исчезнетъ теплота;
   Прервется даже самое дыханье,
   И ничего въ тебѣ не обнаружитъ,
   Что ты жива. Румянецъ губъ и щекъ
   Получитъ блѣдность пепла, вѣки глазъ
   Провалятся, какъ на лицѣ почившихъ;
   Всѣмъ тѣломъ ты, лишеннымъ силъ и средствъ
   Подать малѣйшій знакъ, подобна будешь
   Умершему. Ты сорокъ два часа
   Пробудешь въ этомъ снѣ, но наконецъ
   Проснешься, какъ отъ сладостной дремоты.
   Когда жъ придетъ будить тебя женихъ
   Поутру въ день, назначенный для брака --
   Тебя сочтутъ умершей и затѣмъ,
   Какъ принято, снесутъ въ открытомъ гробѣ,
   Одѣтую въ парадныя одежды,
   Въ старинный склепъ семейства Капулетти.
   Я жъ между тѣмъ увѣдомлю Ромео
   Немедленно письмомъ о той минутѣ,
   Когда должна ты будешь пробудиться.
   Онъ явится сюда -- и оба мы
   Придемъ къ тебѣ въ гробницу въ то мгновенье,
   Когда проснешься ты; -- а тамъ Ромео
   Съ тобой уѣдетъ въ Мантую. Ты этимъ
   Избавишься отъ горя и стыда,
   Тебѣ грозящихъ здѣсь, когда лишь только
   Твой страхъ и слабость женщины не встанутъ
   Препятствіемъ исполнить этотъ планъ.
   Джульетта. О, дай мнѣ склянку и молчи о страхѣ!..
   Мон. Лорензо. Бери, когда рѣшилась ты! -- Ступай же
   Теперь домой и будь благоразумна
   Въ своихъ поступкахъ. Я пошлю, немедля
   Письмо къ Ромео въ Мантую съ монахомъ.
   Джульетта. Любовь, любовь, дай твердости! -- Достичь
   Я съ ней могу всего! Прощай, отецъ мой! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

Входятъ Капулетти, синьора Капулетти, кормилица и слуги).

   Капулетти (одному изъ слугъ). Зови всѣхъ тѣхъ, чье имя въ этомъ спискѣ. (Слуга уходитъ).
   А ты достань мнѣ двадцать поваровъ.
   Да лишь, смотри, хорошихъ и умѣлыхъ.
   Слуга. Дурныхъ, синьоръ, не будетъ. Я освѣдомлюсь о каждомъ, облизываетъ ли онъ себѣ пальцы, когда готовитъ кушанье.
   Капулетти. Что жъ ты изъ этого узнаешь?
   Слуга. Какъ что? Если поваръ не облизываетъ себѣ пальцевъ, значитъ, онъ плохо готовитъ, и потому такого я не возьму 86).
   Капулетти. Ну, ну, ступай! -- не мало мнѣ придется
   Еще похлопотать. (Кормилицѣ) А что Джульетта
   Пошла къ отцу Лорензо?
   Кормилица.                     Да, синьоръ.
   Капулетти. Я очень радъ. Ее онъ образумитъ.
   Капризна и настойчива она. (Входитъ Джульетта).
   Кормилица. Смотрите, вотъ она, да и какая
   Веселая.
   Капулетти. Ну что, мое упрямство,
   Гдѣ быть изволила?
   Джульетта.           Тамъ, гдѣ меня
   Умѣли научить, что ослушанье
   Тому, что вамъ угодно приказать --
   Тяжелый грѣхъ!-- Святой отецъ Лорензо
   Мнѣ приказалъ склониться передъ вами
   Съ мольбою о прощеньи! Позабудьте жъ
   Мою вину. Я обѣщаюсь впредь
   Васъ слушаться во всемъ.
   Капулетти.                     Пускай пошлютъ
   Сейчасъ за графомъ: завтра жъ поутру
   Мы сладимъ это дѣло.
   Джульетта.                     Я застала
   Париса въ кельѣ и старалась съ нимъ
   Настолько быть любезной, сколько это
   Позволено приличьемъ.
   Капулетти.                     Радъ сердечно
   Я это слышалъ. Ты себя вела,
   Какъ слѣдуетъ. Ну, полно, встань!-- что будетъ,
   То быть должно. Мнѣ надо повидаться
   Немедля съ графомъ.-- Эй! пусть кто-нибудь
   Пойдетъ за нимъ! А твой святой монахъ,
   Ей-Богу, сущій кладъ! Ему весь городъ
   Обязанъ благодарностью.
   Джульетта.                     Пойдемъ
   Со мною, няня, въ комнату, -- ты мнѣ
   Поможешь выбрать платья и уборы
   Для завтрашняго дня. Рѣши, какіе
   Приличнѣе и лучше.
   Синьора Кап.           О, все это
   Успѣемъ сдѣлать мы до четверга.
   Капулетти. Ступай, ступай, -- вѣдь свадьба будетъ завтра.

(Джульетта и кормилица уходятъ).

   Синьора Кап. Едва ли будетъ время справить все:
   Ужъ вечеръ.
   Капулетти. Перестань! Молчи! Я самъ
   Возьмусь за все и слажу дѣло мигомъ.
   Ступай теперь къ Джульеттѣ ей помочь.
   Я спать не буду:-- стану исправлять
   На этотъ разъ обязанность хозяйки.
   Что жъ это? Всѣ ушли. Ну, если такъ --
   Пойду и я къ Парису: пусть онъ будетъ
   Готовъ вѣнчаться завтра.-- Какъ легко
   Мнѣ стало на душѣ съ тѣхъ поръ, какъ эта
   Упрямица взялась опять за умъ. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Комната Джульетты.

(Входятъ Джульетта и кормилица).

   Джульетта. Да, это платье точно будетъ лучше.
   Теперь же, я прошу тебя, оставь,
   Хорошая моя, сегодня ночью
   Меня одну. Мнѣ надо помолиться
   И попросить, чтобы Господь явилъ
   Свою мнѣ благость. Много вѣдь лежитъ
   На сердцѣ у меня грѣховъ и горя.

(Входитъ синьора Капулетти.).

   Синьора Кап. Ты занята? Не надо ли помочь?
   Джульетта. Благодарю. Мы выбрали ужъ все,
   Что нужно мнѣ на завтра. Я прошу васъ:
   Позвольте въ эту ночь мнѣ лечь одной.
   Пускай и няня ляжетъ вмѣстѣ съ вами.
   У васъ теперь занятій полны руки
   Съ нежданнымъ этимъ дѣломъ.
   Синьора Кап.                     Ну, прощай!
   Ступай заснуть, -- тебѣ покой вѣдь нуженъ.

(Уходятъ синьора Капулетти и кормилица).

   Джульетта. Прощайте! Знаетъ Богъ одинъ, придется ль
   Намъ свидѣться!-- Я чувствую, что дрожь
   Мертвитъ мнѣ жилы; холодъ гонитъ прочь
   Струю горячей жизни!.. Не вернуть ли
   Мнѣ снова ихъ?-- Эй, няня!-- Нѣтъ, она
   Здѣсь лишняя: -- мой замыселъ мнѣ должно
   Одной исполнить.-- Склянка здѣсь.-- Что, если
   Бездѣйственнымъ окажется питье?
   Ужель тогда придется завтра мнѣ
   Женою быть Париса?.. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   Вотъ кто меня спасетъ!.. (Кладетъ возлѣ себя кинжалъ).
                                           Онъ будетъ возлѣ!
   А если въ склянкѣ ядъ? Что, если хитрый
   Монахъ хотѣлъ убить меня?.. Вѣдь онъ
   Вѣнчалъ меня съ Ромео! Этотъ бракъ
   Надѣлать можетъ бѣдъ ему... Невольно
   Такъ думать я готова! -- Впрочемъ, -- нѣтъ!
   Не можетъ быть: -- онъ былъ всегда святымъ,
   Достойнымъ человѣкомъ. Думать дурно
   О немъ грѣшно 87).-- Но если я проснусь
   Въ могилѣ прежде, чѣмъ придетъ Ромео?
   Подумать страшно!.. Мнѣ придется тамъ
   Задохнуться безъ воздуха, безъ свѣта!..
   Разстаться съ жизнью раньше, чѣмъ придутъ
   Меня освободить... А если даже
   Останусь я жива -- чѣмъ это лучше?..
   Быть запертой въ холодномъ гробѣ, ночью,
   Со всѣмъ, что тамъ ужаснаго! въ пріютѣ,
   Гдѣ собраны въ теченіе столѣтій
   Останки нашихъ предковъ!.. гдѣ Тибальдъ
   Еще лежитъ, свѣжо похороненный,
   Въ своемъ кровавомъ саванѣ, съ лицомъ
   Зеленымъ, какъ земля 88), гдѣ въ часъ ночной,
   Какъ слышала я, бродятъ тѣни мертвыхъ!..
   О, страшно, страшно!.. Я могу проснуться
   Средь смрада мертвыхъ! Услыхать ихъ стонъ!
   Тотъ стонъ, который будто бъ издаетъ
   Растенье мандрагоры, если вырвутъ
   Его изъ почвы съ корнемъ, и лишаетъ
   Разсудка тѣхъ, кто сдѣлалъ это 89)! Если
   И я сойду съ ума при видѣ этихъ
   Всѣхъ ужасовъ?.. начну играть безумно
   Костями предковъ?.. разорву въ клочки
   Кровавый саванъ брата? размозжу
   Себѣ сама свой черепъ мертвой костью?..
   О, Боже!.. вонъ, вонъ тамъ стоитъ Тибальдъ!..
   Мнѣ чудится, что ищетъ онъ Ромео,
   Убійцу своего!.. Стой, стой, Тибальдъ!..
   Пью за тебя Ромео, мой Ромео!..

(Выпиваетъ склянку и падаетъ безъ чувствъ на постель).

  

СЦЕНА 4-я.

Зала въ домѣ Капулетти.

(Входять синьора Капулетти и кормилица).

   Синьора Кап. Возьми ключи и выдай спецій.
   Кормилица.                                         Просятъ
   Еще тамъ сливъ и финиковъ къ паштету.

(Входитъ Капулетти).

   Капулетти. Живѣй, живѣй!-- пропѣлъ второй пѣтухъ,
   Часы пробили три. Похлопочи,
   Какъ надо, о печеньѣ, Анжелика 90);
   Расходовъ не жалѣй.
   Кормилица.                     Да полно вамъ
   Въ хозяйство-то соваться! Спать ложитесь.
   Того гляди, разстроитесь вы къ утру,
   Проведши ночь безъ сна.
   Капулетти.                     Э, вздоръ! случалось
   Просиживать мнѣ ночи напролетъ
   Изъ пустяковъ, а все легко сходило.
   Синьора Кап. Проказничалъ не мало прежде ты 91),
   Да я тебѣ помѣхой нынче въ этомъ.

(Синьора Капулетти и кормилица уходятъ).

   Капулетти. О, ревность, ревность! -- Что несешь, пріятель?

(Входитъ слуга съ дровами и корзинами).

   1-й слуга. Для повара, синьоръ, а что -- не знаю. (Уходитъ).
   Капулетти. Живѣй, живѣй! Эй, дровъ сухихъ! Гдѣ Пьетро?
   Онъ знаетъ, гдѣ они.
   2-й слуга.           Вѣдь у меня
   Цѣла еще на плечахъ голова,
   Такъ Пьетро, что трудить? -- отыщемъ сами.
   Капулетти. Отвѣтъ хорошъ. За это стоитъ сдѣлать
   Тебя истопникомъ 92). Глядите: день
   Ужъ на дворѣ. Графъ обѣщалъ явиться
   Къ намъ съ музыкой и, вѣрно, не замедлитъ.

(За сценой музыка).

   Да вотъ и онъ! Жена, жена, гдѣ ты?
   Кормилица!-- куда же вы пропали? (Входитъ кормилица).
   Ступай будить Джульетту; -- пусть она
   Одѣнется, а я здѣсь поболтаю
   Покамѣстъ съ графомъ. Ну же, шевелитесь!
   Женихъ готовъ. Вы слышите! скорѣй! (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Комната Джульетты.

(Джульетта лежитъ на постели. Входитъ кормилица^).

   Кормилица. Джульетта, птичка, дитятко! Какъ крѣпко
   Вѣдь спитъ моя голубка! -- Полно, соня!
   Вставать пора! Эй, сонная невѣста!
   Не слышишь ты? Иль выспаться теперь
   Ты хочешь на недѣлю? Чуетъ, вѣрно,
   Твое сердечко, что Парисъ настроилъ
   Игру на то, чтобъ поразстроить нынче
   Твой сладкій сонъ 93). Вставай! Ну, поглядите жъ,
   Какъ крѣпко спитъ дитя! Вѣдь разбудить
   Ее придется мнѣ. Вставай! вставай!
   Смотри, женихъ найдетъ тебя въ постели --
   Сама не рада будешь. Ахъ, Владыка.
   И спитъ-то вѣдь одѣтой, какъ была!
   Ужель она, одѣвшись, вновь заснула?
   Нѣтъ, надо разбудить. Вставай! вставай!
   О, Господи, помилуй насъ!.. Голубка
   Никакъ вѣдь умерла... Эй, люди! люди!
   Вотъ до чего мнѣ довелось дожить!..
   Гдѣ спиртъ? Понюхать дайте ей! Синьора!
   Синьоръ! (Входитъ синьора Капулетти)
   Синьора Кап. Что здѣсь за шумъ?
   Кормилица.                               Охъ, горе! горе!
   Синьора Кап. Что сдѣлалось?
   Кормилица.                               Вотъ, вотъ, смотрите сами!
   Ахъ, страшный день!
   Синьора Кап.           Какъ! Что?-- мое дитя!
   Дитя мое, очнись!.. открой глаза!..
   Я умереть хочу съ тобою вмѣстѣ!
   Спасите! Помогите!.. (Входитъ Капулетти)
   Капулетти.                     Гдѣ Джульетта?
   Стыда въ ней нѣтъ -- женихъ готовъ давно.
   Кормилица. Нѣтъ, нѣтъ ея! -- голубушка скончалась!..
   Синьора Кап. Мертва она! мертва! мертва, мертва!..
   Капулетти. Что, что? Постойте, дайте мнѣ взглянуть!..
   Остыла, замеръ пульсъ! недвижны члены!
   Жизнь отлетѣла отъ нея давно!
   Мертва, мертва, какъ скошенный цвѣтокъ
   Рукой холодной осени!..
   Кормилица.                     Ахъ, страшный,
   Ужасный день!
   Синьора Кап. День горя и страданья!..
   Капулетти. Скончалась! Смерть взяла ее! Языкъ мой
   Сталъ мертвъ и нѣмъ отъ горести моей!..

(Входятъ монахъ Лорензо, Парисъ и музыканты).

   Мон. Лорензо. Готова ли итти невѣста въ церковь?
   Капулетти. Итти? О, да!-- но не вернуться вновь!..
   О, сынъ мой!-- смерть холодная до брака
   Легла въ постель съ невѣстою твоей!
   Смотри: -- вотъ, вотъ она, цвѣтокъ прелестный,
   Ея рукой лишенный красоты!..
   Смерть будетъ зятемъ мнѣ: она одна
   Теперь наслѣдникъ мой! Съ ней дочь моя
   Вступила въ бракъ! О, я умру, оставивъ
   Все страшной смерти!.. Тамъ, гдѣ жизни нѣтъ,
   Царитъ она одна!
   Парисъ.           Какъ долго ждалъ
   Я этого утра! И вотъ какую
   Принесъ онъ радость!
   Синьора Кап.           Горькій, страшный день!
   Проклятый день! Не видывало время
   Въ своемъ теченьи длинномъ часа хуже
   И горестнѣй! Одно дитя имѣла
   На радость я! любимое, родное!..
   И смерть его безжалостно взяла
   Изъ рукъ моихъ!..
   Кормилица. О, горе! горе! страшный,
   Несчастный день! Не знала дня такого
   Во всю я жизнь! Чернѣе не бывало
   Дня никогда! О, горе! горе! горе!..
   Парисъ. Обманутъ я, смерть гнусная, тобой!
   Убитъ, сраженъ, измученъ, опозоренъ!
   Спасенья нѣтъ!.. Гдѣ вы, любовь и жизнь?
   Ихъ больше нѣтъ!..-- любовь осталась въ смерти!
   Капулетти. Измученъ я! истерзанъ, сокрушенъ!
   Проклятый день! Зачѣмъ явился ты
   Разрушить такъ и праздникъ нашъ и счастье?
   Дитя мое! Нѣтъ -- больше, чѣмъ дитя:
   Моя ты жизнь! Ужели привелось
   Тебя мнѣ видѣть мертвой? мертвой -- жизнь!
   Съ тобой должны сойти теперь въ могилу
   Мои всѣ радости.
   Мон. Лорензо. Довольно! стойте!
   Стыдитесь, говорю вамъ! Скорбь не можетъ
   Помочь несчастью. Вы и небо вмѣстѣ
   Владѣли этимъ милымъ существомъ;
   Теперь же Богъ потребовалъ обратно
   Ее къ себѣ, и это, вѣрьте, будетъ
   Съ ея же счастью! Вы не въ силахъ были
   Спасти ее отъ смерти -- Богъ же далъ
   Ей вѣчное блаженство! Вы желали
   Всѣмъ сердцемъ ей возвышеннаго счастья --
   Такъ для чего жъ горюете теперь,
   Когда она паритъ надъ облаками
   Въ сіяньи счастья вѣчнаго? -- Иль ваша
   Любовь къ ней такъ слѣпа и неразумна,
   Что вы готовы плакать надъ ея жъ
   Небесной радостью? Жить долго въ бракѣ
   Не значитъ быть счастливой; но скончаться
   Въ ея лѣта и въ самый брачный день --
   Служить вамъ можетъ знакомъ, что она
   Взята отъ васъ для счастья! Осушите жъ
   Скорѣе ваши слезы и украсьте
   Прекрасный трупъ гирляндами цвѣтовъ;
   А тамъ, по заведенному порядку,
   Снести велите въ церковь въ самомъ лучшемъ
   Ея нарядномъ платьѣ. Тяжело
   Бороться намъ подчасъ бываетъ съ горемъ,
   Но данъ на это разумъ намъ судьбой.
   Капулетти. Все, все, что приготовлено для брака,
   Послужитъ намъ теперь для похоронъ.
   Колокола сольются съ нашей прежней
   Веселой музыкой въ одинъ печальный
   И мрачный звонъ! роскошный брачный пиръ
   Послужитъ для поминокъ! гимны счастья
   Смѣнятся панихидой, а цвѣтами
   Осыпанъ будетъ трупъ. Все приметъ новый,
   Ужасный, скорбный видъ.
   Мон. Лорензо.           Синьоръ, идите;
   И вы, синьора, съ нимъ, а также вы,
   Достойный графъ Парисъ. Пора готовить
   Намъ шествіе въ печальную гробницу
   Съ безцѣннымъ этимъ трупомъ. Божій гнѣвъ
   Васъ покаралъ жестокимъ наказаньемъ,
   Но тяжкій грѣхъ встрѣчать его роптаньемъ.

(Капулетти, синьора Капулетти, Парисъ и монахъ Лорензо уходятъ).

   1-й музыкантъ. Подъ мышку, значитъ, трубы -- и домой 94)!
   Кормилица. Охъ, да, мои голубчики! ступайте.--
   Не въ добрый часъ собрались мы сюда.

(Уходитъ кормилица).

   1-й музыкантъ. Часъ часу рознь -- и добрый набѣжитъ.

(Входитъ Пьетро).

   Пьетро. Музыканты, голубчики-музыканты! сыграйте что-нибудь веселенькое, развеселите тоску моего сердца 95)!
   1-й музыкантъ. Какую тоску твоего сердца?
   Пьетро. Мое сердце, музыканты, до того надуто тоской что готово заиграть само. Сыграйте же мнѣ что-нибудь забавножалостное, чтобъ меня успокоить.
   2-й музыкантъ. Теперь играть не время.
   Пьетро. Значитъ, не станете?
   2-й музыкантъ. Нѣтъ.
   Пьетро. Я бы вамъ хорошо заплатилъ.
   1-й музыкантъ. Что же бы ты намъ далъ?
   Пьетро. Ужъ, конечно, не денегъ, а заплатилъ бы краснымъ словцомъ -- это вѣдь настоящая музыкантская плата.
   1-й музыкантъ. Ну, въ такомъ случаѣ я дамъ тебѣ сдачу лакейской платой.
   Пьетро. А я разобью тебѣ башку лакейской палкой. Крючковъ вашихъ я соблюдать не стану, а просто брякну: вотъ тебѣ -- re! вотъ тебѣ --fa! Понялъ?
   1 -й музыкантъ. Значитъ, ты хочешь писать ноты на насъ 96)?
   2-й музыкантъ. Уходи лучше прочь и съ палками своими и съ красными словами.
   Пьетро. Эй, берегитесь и того и другого! Палкой я васъ отколочу, а словцомъ проткну насквозь. Отвѣчайте* мнѣ по-ліодски.
  
   Когда въ часы бѣды и муки
   Мнѣ вздохи сердце тяготятъ,
   Струны серебряные звуки 97).
  
   Почему серебряные? Развѣ звуки струнъ серебряные? Что скажешь ты на это, Симонъ Гудокъ?
   1-й музыкантъ. Да я думаю, потому, что серебро пріятно звучитъ.
   Пьетро. Недурно! А ты какъ полагаешь, Гуго Балалайка?
   2-й музыкантъ. Серебряные звуки? Это такъ говорятъ потому, что музыканты играютъ только за серебро.
   Пьетро. Еще лучше! А что скажешь ты, Джемсъ Смычокъ 98)?
   3-й музыкантъ. Я? -- а я, право, не знаю, что и сказать.
   Пьетро. Отличился! Впрочемъ, вѣдь ты пѣвчій, такъ я отвѣчу за тебя. Говорятъ серебряные звуки музыки потому, что золота музыкантамъ за свой трудъ не видать, какъ своихъ ушей.
  
   Струны серебряные звуки
   Одни меня развеселятъ.

(Пьетро уходитъ, напѣвая).

   1-й музыкантъ. Экій вредный бездѣльникъ!
   2-й музыкантъ. Ну его!-- пусть повѣсится! Пойдемъ-ка да подождемъ похоронной процессіи. Можетъ-быть, удастся и пообѣдать. (Уходитъ),
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Улица въ Мантуѣ.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Коль скоро вѣрить сладкой лести сна --
   То онъ пророчитъ нынче мнѣ веселье,
   Въ груди легко 99), и сердце, точно внемля
   Какому-то невѣдомому духу,
   Готово прочь подняться отъ земли,
   Подъ вѣяньемъ отрадныхъ, сладкихъ мыслей.
   Мнѣ снилось, будто милая моя
   -- 342 --
   Наша меня умершимъ. Какъ чудесны
   Бываютъ сны! Возможно ль умереть
   И думать вмѣстѣ! Сладкихъ устъ дыханье
   Вдохнуло вдругъ въ меня такую жизнь,
   Что я, вскочивъ, почувствовалъ себя
   Царемъ вселенной. Какъ же быть отрадна
   Должна любовь, когда уже одна
   Мечта о ней ласкаетъ насъ такъ сладко!

(Входитъ Бальтазаръ).

   Ромео. Ты изъ Вероны?-- О, скорѣй, скорѣй!..
   Какія новости? Ты не принесъ
   Мнѣ писемъ отъ монаха? Что Джульетта?
   Здоровъ ли мой отецъ? Скажи мнѣ только,
   Довольна ли она? Тогда дурного
   Я ждать уже не буду...
   Бальтазаръ.                     Если такъ --
   То можете не ждать его. Джульетта
   Довольна всѣмъ! Въ гробницѣ Капулетти
   Лежитъ она, безсмертной же душой
   Витаетъ въ сонмѣ ангеловъ! Я самъ
   Присутствовалъ при скорбномъ погребеньи
   Ея въ фамильномъ склепѣ, а затѣмъ
   Скорѣе поскакалъ, чтобы доставить
   Извѣстье это вамъ.-- Простите мнѣ,
   Что былъ я принужденъ принесть такія
   Дурныя новости, но я исполнилъ
   Обязанность, возложенную вами жъ
   Ромео. Ты такъ сказалъ?.. Такъ вызовъ я бросаю
   Самой судьбѣ!.. 100) Достань сейчасъ же мнѣ
   Перо, чернилъ, бумаги, и пускай
   Готовы будутъ лошади... Ты знаешь,
   Гдѣ я живу -- я ѣду нынче въ ночь...
   Бальтазаръ. Синьоръ, синьоръ, я умоляю васъ,
   Опомнитесь! Вы блѣдны! взоръ вашъ дикъ;
   Въ немъ чудится недоброе...
   Ромео.                               Молчи!.
   Ты вздоръ несешь!.. Оставь меня и сдѣлай
   Все такъ, какъ я сказалъ... Ты не привезъ
   Мнѣ писемъ отъ монаха?..
   Бальтазаръ.                     Нѣтъ, синьоръ.
   Ромео. Ну, ничего!.. Иди жъ, какъ я сказалъ,

(Бальтазаръ уходитъ).

   Съ тобой, Джульетта, буду нынче ночью
   Въ гробу и я!.. Какое только средство
   Придумать мнѣ?.. Отчаянье находитъ
   Ихъ, впрочемъ, скоро! Помню я, что жилъ
   Бѣднякъ-аптекарь здѣсь. Всегда въ лохмотьяхъ,
   Въ морщинахъ лобъ, изсохшій и сухой,
   Онъ день и ночь сидѣлъ въ своей конурѣ
   Средь разныхъ травъ и снадобьевъ сухихъ...
   Въ его подвалѣ, помню я, висѣлъ
   Рядъ чудищъ: аллигаторъ 101), черепаха...
   Наваленъ былъ рядъ ящиковъ пустыхъ...
   Горшки съ землей, веревки, пузыри,
   Мѣшки сѣмянъ, какія-то лепешки, --
   Все кучами валялось напоказъ.
   Мнѣ и тогда, когда я видѣлъ это,
   Пришло на умъ, что если бъ кто-нибудь
   Купить задумалъ яду, за продажу
   Котораго положена здѣсь казнь, --
   Голякъ навѣрно этотъ согласился бъ
   Его продать... Предчувствіе, должно-быть,
   Родило эту мысль.-- Аптекарь мой
   Продастъ теперь мнѣ яду... Домъ его
   Здѣсь, кажется; но лавка заперта...
   Сегодня праздникъ.-- Эй! сюда, аптекарь!..

(Входитъ аптекарь).

   Аптекарь. Кто такъ кричитъ?
   Ромео.                               Поди сюда! Ты, вижу,
   На видъ бѣднякъ. Вотъ сорокъ золотыхъ --
а всѣхъ выше: что же
             Вы плачете, когда теперь она
             Превыше облаковъ, на самомъ небѣ?
             Ό, въ этой вы любви своей любили
             Свое дитя такою нехорошей
             Любовію, что сходите съ ума,
             Когда вы видите, что хорошо ей;
             Не та пристроилася хорошо, что долго
             Живетъ въ замужствѣ; часто лучше та
             Пристроилась, что умерла въ дѣвицахъ.
             Такъ осушите слезы и свои
             Готовьте розмарины на прекрасный
             Трупъ этотъ, а потомъ, какъ подобаетъ,
             Въ убранствѣ свадебномъ несите въ церковь.
             Хоть къ плачу нудитъ насъ природа всѣхъ сама,
             По наше плаканье потѣшно для ума.
   Капулетъ. Что къ торжеству готовилось, теперь
             Все обратилось въ погребальный трауръ:
             Гудящій колоколъ -- взамѣну громкихъ флейтъ;
             Взамѣну свадебнаго пиршества -- поминки,
             Взамѣнъ заздравныхъ кликовъ -- панихиды;
             И подвѣнечные цвѣты положимъ въ гробъ!
             Все, все наоборотъ!
   Лаврентій.                               Ступайте же, ступайте
             И вы, сударыня. Вы тоже, графъ Парисъ,
             Готовьтесь проводить въ послѣднее жилище
             Вамъ драгоцѣнные останки. Небо
             Надъ вами омрачилось: прогнѣвили...
             Не искушайте болѣе терпѣнья
             Его. такъ непокорно принимая
             Его святую волю.

[Уходять: Капулетъ, лэди Капулетъ, Парисъ и от. Лаврентій].

   1-й музыкантъ. Кажется, и намъ можно взять свои дудки да убираться.
   Кормилица. Охъ, уходите, голубчики, уходите: сами видите, какая тутъ вышла исторія.

[Кормилица уходить].

   1-й музыкантъ. Да, можно бы сочинить и получше..

Входить Петръ.

   Петръ. Музыканты, ой, музыканты! "Радость сердечную! Радость сердечную!" Если вамъ Жизнь дорога моя, играйте мнѣ "Радость сердечную!"
   1-й музыкантъ. Для чего тебѣ "Радость сердечную?"
   Петръ. О, музыканты! для того, что у меня на душѣ идетъ: "Сердце скорбью упитано". Ради Бога, сыграйте какую-нибудь веселенькую литію, чтобы успокоить меня!
   2-й музыкантъ. Никакой литіи нельзя: не время играть теперь.
   Петръ. Такъ не будете?
   2-й музыкантъ. Ни.
   Петръ. Ну, такъ я вамъ поднесу тогда угощеніе.
   1-й музыкантъ. Что же ты поднесешь такое?
   Петръ. Не денегъ ужъ, разумѣется: штуку: угощу васъ минстрелями.
   1-й музыкантъ. А мы угостимъ тебя холопскимъ отродьемъ.
   Петръ. А холопское-то отродье и запуститъ свою пятерню въ ваши головы. Я никакихъ факсовъ переносить не буду: я вамъ такихъ п'ре поднесу, такихъ п'фа задамъ. Понимаете?
   1-й музыкантъ. Ты подносить будешь, такъ тебѣ ближе и понять.
   2-й музыкантъ. А ты вотъ что: спрячь пятерню, да покажи разумъ.
   Петръ. Тогда прочь съ дороги передъ моимъ разумомъ: берегись, раздавлю; и пятерни не потребуется. Отвѣчай мнѣ по-человѣчески:
   
             Когда вся грудь болитъ отъ злѣйшей муки
             И мысли мрачныя твой разумъ тяготятъ,
             То музыки серебряные звуки --
   
   Почему "серебряные звуки"? почему: "музыки серебряные звуки?" Ну-ка ты, Антонъ Гудошникъ?
   1-й музыкантъ. А потому, чортъ возьми, что у серебра звукъ пріятный.
   Петръ. Шалишь!-- Ты, Струна-баранья?
   2-й музыкантъ. А я скажу -- "серебряные звуки", потому что музыканты за деньги играютъ.
   Петръ. Тоже балуешь!-- Что скажешь ты, Симонъ Присвистъ?
   1-й музыкантъ. А ей-Богу, и сказать что, не знаю.
   Петръ. Ты, братъ, прости меня; ты вѣдь пѣвчій: я самъ за тебя скажу. "Музыки серебряные звуки", потому что вашей братіи никогда золотомъ за бренчанье не платятъ:
   
             То музыки серебряные звуки
             Мгновенно грудь и сердце облегчатъ.

[Уходитъ напѣвая].

   1-й музыкантъ. Что за зловредное животное эта шельма!
   2-й музыкантъ. Провались онъ, анаѳема! Пойдемъ-ка, дождемся выноса! можетъ быть, обѣдомъ накормятъ.

[Уходятъ].

   

АКТЪ V.

СЦЕНА I.

МАНТУЯ. УЛИЦА.

Ромео.

   Ромео. Коль можно довѣряться
             Пріятнымъ сердцу откровеньямъ сна.
             Мнѣ сны пророчатъ радостныя вѣсти,
             И въ близкомъ времени. Властитель груди
             Моей сидитъ легко такъ у себя
             На тронѣ; и весь этотъ день,
             Съ какой-то необыкновенной прытью,
             Ношусь я въ облакахъ веселою мечтой.
             Мнѣ снилось, что моя голубушка пришла
             Сюда, а я ужъ умеръ (пресмѣшной
             Сонъ: мертвому онъ позволяетъ думать),
             И поцѣлуями она вдохнула
             Такую жизнь мнѣ въ губы, что я ожилъ
             И былъ царемъ! О Господи, какъ сладко
             Любовью упиваться въ самомъ дѣлѣ,
             Когда ужъ даже въ призракахъ любви
             Такъ много счастья!

[Входить Балтазаръ].

                                           Вѣсти изъ Вероны!
             Что скажешь, Балтазаръ? Ты не принесъ
             Мнѣ писемъ отъ отца Лаврентья? Что жена?
             Отецъ здоровъ? Жена моя Джульета
             Что? это прежде; потому что если
             Ей хорошо, то, значитъ, все прекрасно.
   Балтазаръ. Ей хорошо-съ, и все прекрасно.-- Тѣло
             Ея почіетъ въ склепѣ Капулетовъ,
             А духъ ея безсмертный обитаетъ
             Средь ангеловъ. Я видѣлъ, какъ ее
             На дно поставили въ склепъ родовой, и тотчасъ
             Взялъ мѣсто, чтобы ѣхать къ вамъ. Простите,
             Что приношу нерадостныя вѣсти.
             Но я затѣмъ оставленъ былъ въ Веронѣ.
   Ромео. Вотъ какъ?-- Тогда на бой я вызываю
             Васъ, звѣзды! Знаешь, гдѣ мой домъ: достань
             Чернилъ мнѣ и бумаги, и возьми
             Почтовыхъ лошадей; я ночью ѣду.
   Балтазаръ. Молю васъ не спѣшить. На васъ лица нѣтъ;
             Глаза блуждаютъ,-- по всему, идете
             Вы на бѣду.
   Ромео.                     И, полно! Это такъ
             Тебѣ все кажется; ступай и дѣлай,
             Что я сказалъ тебѣ. Такъ никакихъ
             Ко мнѣ нѣтъ писемъ отъ отца Лаврентья?
   Балтазаръ. Нѣтъ, никакихъ-съ нѣтъ.
   Ромео.                                                   Все равно. Ступай,
             И -- лошадей: я тотчасъ буду.

[Балтазаръ уходитъ].

                                                               Да,
             Джульета, въ эту ночь я лягу спать съ тобою.
             Поищемъ средствъ.-- О зло, какъ быстро ты
             Приходишь въ голову тому, кѣмъ все на свѣтѣ
             Потеряно! Тутъ, помню, былъ аптекарь;
             Здѣсь гдѣ-то и живетъ онъ. Я его
             Послѣдній видѣлъ разъ: насупивъ брови,
             Въ лохмотьяхъ,-- собиралъ онъ травы. И такой
             Дышалъ онъ худобою; злой нуждою
             Онъ былъ изъѣденъ до костей.
             А въ бѣдной лавочкѣ его висѣли
             Набитый алигаторъ, черепаха
             И кожи разныхъ безобразныхъ рыбъ;
             А по стѣнамъ, на полкахъ, представлялась.
             Плачевная исторія пустыхъ
             Коробокъ; кое-гдѣ, для виду, были
             Разставлены зеленые горшки
             Изъ глины, пузырьки, лежали сѣмена,
             Всѣ въ плѣсени, остатки упаковокъ
             И плитки старыхъ, выдохшихся розъ.
             Замѣтивъ эту нищету, тогда я
             Подумалъ: ежели кому-нибудь
             Понадобится ядъ, продажа
             Котораго казнится смертью въ Мантуѣ,
             Иди сюда, и этотъ горемычный
             Продастъ.-- О! эта мысль была предтечей
             Моей теперешней нужды. И этотъ
             Нуждой гонимый человѣкъ продастъ мнѣ.
             Вотъ, сколько помню, домъ его. Лавчонка
             Бѣдняги заперта: сегодня праздникъ!--
             Эй, гдѣ вы тамъ? Аптекарь!

Выходитъ аптекарь.

   Аптекарь.                                                   Кто кричитъ тутъ?
   Ромео. Поди сюда, любезный человѣкъ.--
             Я вижу, что ты бѣденъ; на, тутъ сорокъ
             Дукатовъ: дай мнѣ яду; только яду
             Хорошаго, чтобъ разошелся разомъ
             По всѣмъ по жиламъ, и того, кому
             Жизнь надоѣла, съ ногъ свалилъ бы сразу;
             Чтобъ отъ дыханія освободилъ онъ грудь
             Съ такой же силою, съ какой выноситъ порохъ
             Огнемъ изъ роковой утробы пушки,
   Аптекарь. Есть снадобья такія у меня
             Смертельныя; но въ Мантуѣ законъ:
             Смерть всякому, кто пуститъ ихъ въ продажу..
   Ромео. И ты, босой, ты, злополучный, тоже
             Боишься смерти? голодъ у тебя
             Въ щекахъ; нужда и изнуренность тлѣютъ
             Въ глазахъ твоихъ, на всемъ тебѣ висятъ
             Отверженность и нищета; свѣтъ этотъ
             Тебѣ не другъ, его законы -- тоже.
             Свѣтъ не издастъ закона, что бы сдѣлалъ
             Тебя богатымъ; попирай законы!
             Что жъ бѣдствовать?-- Бери!
   Аптекарь. Не воля, сударь, бѣдность
             Беретъ.
   Ромео.           Я и плачу не волѣ,
             А бѣдности.
   Аптекарь.                     Во что-нибудь засыпьте,
             Лишь было бъ жидкое, и пейте; будь въ васъ сила
             Десятерыхъ, такъ уберетъ какъ разъ,
   Ромео.                                                             Вотъ золото твое,
             Страшнѣйшій ядъ для человѣчьихъ душъ,
             Свершающій въ гнуснѣйшемъ этомъ мірѣ
             Гораздо болѣе убійствъ, чѣмъ этотъ
             Несчастный порошокъ, котораго не смѣешь
             Ты продавать: я продаю тебѣ
             Ядъ; ты мнѣ никакого яду
             Не продавалъ. Прощай; купи ѣды;
             Войди немного въ тѣло.-- Ну, лекарство,
             Не ядъ,-- пойдемъ къ Джульетѣ на могилу:
             Тамъ мнѣ свою сослужишь службу ты.

[Уходитъ].

   

СЦЕНА II.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ.

Входить братъ Іоаннъ.

   Іоаннъ. Брать, отвори!
   Лаврентій.                               По голосу быть долженъ
             Братъ Іоаннъ.-- Изъ Мантуи? добро
             Пожаловать. Что говоритъ Ромео?
             Иль, можетъ, письменно свои онъ мысли
             Намъ изложилъ, тогда давай письмо.
   Іоаннъ. Пошелъ я, это, за однимъ изъ нашихъ
             Монаховъ, босоногой братьи; вмѣстѣ
             Итти хотѣли; онъ, это, больныхъ
             По городу спровѣдывалъ; нашелъ
             Его; а надзиратели-то городскіе,
             Подумавши, что оба были мы
             Въ такомъ дому, гдѣ чумная царитъ
             Зараза, заложили двери
             И насъ не выпустили; такъ моя
             Отправка въ Мантую на томъ и стала.
   Лаврентій. Кто жъ снесъ тогда письмо мое къ
             Ромео?
   Іоаннъ.           Не могъ послать; вотъ, на; принесъ назадъ;
             И не съ кѣмъ было переслать къ тебѣ;
             Такъ, это, испугалися они
             Заразы.
   Лаврентій.                     Этакой несчастный случай!
             Письмо-то, Богъ свидѣтель, не пустое,
             Самонужнѣйшее; и разсказать нельзя,
             Какое важное; изъ-за того, что къ сроку
             Не подойдетъ, большія могутъ выйти
             Бѣды. Сходи, братъ Іоаннъ, достань
             Желѣзный ломъ, да принеси скорѣй
             Его въ мою ты келью.
   Іоаннъ.                                         Братъ, пойду
             И принесу.

[Уходитъ].

   Лаврентій.                     Теперь въ могильный склепъ
             Мнѣ одному отправиться придется:
             Трехъ не пройдетъ часовъ, Джульетѣ нашей время
             Проснуться; отъ нея достанется мнѣ крѣпко,
             Что Ромео не извѣщенъ объ этихъ
             Всѣхъ происшествіяхъ; ну, въ Мантую опять
             Я напишу, а ужъ ее придется
             Въ своей мнѣ кельѣ продержать, покуда
             Ромео явится: лежитъ, бѣдняжка,
             Живая, въ сложенной для мертваго гробницѣ!
   

СЦЕНА III.

КЛАДБИЩЕ. НА НЕМЪ СКЛЕПЪ КАПУЛЕТОВЪ.

Входятъ Парисъ съ пажомъ; У пажа въ рукахъ цвѣты и факелъ.

   Парисъ. Дай факелъ мнѣ: самъ -- прочь; держись поодаль!
             Иль лучше -- загаси! Я не хочу быть видимъ.
             Подъ тѣми тиссами лежи все время
             И ухо къ гулкой приложи землѣ:
             Ничья нога не ступитъ на кладбище,
             Все разслоенное пустотами могилъ,
             Чтобъ могъ ты не услышать. Свистни мнѣ,
             Коль чьи шаги услышишь.-- Дай цвѣты!
             Все дѣлай, какъ приказано; ступай!
   Пажъ. Да, мнѣ почти что страшно оставаться
             Тутъ одному, на кладбищѣ: а впрочемъ,
             Попробую.

[Уходить].

   Парисъ.                     Прелестнѣйшій цвѣтокъ,
             Цвѣтами брачную твою постель
             Я осыпаю. Это ужасъ: пологъ
             Твой -- пыль да камни! Ихъ росой медвяной
             Кропить я буду по ночамъ, иль вмѣсто
             Росы -- слезами, полными моихъ
             Стенаній: вотъ какую буду править
             Я тризну по тебѣ: я буду по ночамъ
             Цвѣтами усыпать твою могилу
             И плакать.

[Слышенъ свистъ].

                                 Пажъ даетъ мнѣ знакъ, что идутъ.
             Какой проклятый ночью бродитъ тутъ,
             Чтобы смущать мое поминовенье,
             Святой обрядъ любви моей?-- Что это,
             Съ огнемъ?-- Сокрой меня на время, тьма ночная.

[Скрывается].

Входятъ Ромео и Балтазаръ съ факеломъ, ломомъ и проч.

   Ромео. Дай ломъ мнѣ и мотыку. Вотъ письмо:
             Смотри, по утру рано передай
             Его ты батюшкѣ. Дай мнѣ твой факелъ.
             Коль дорожишь ты жизнью, вотъ наказъ мой:
             Что бъ ты ни слышалъ, что бы ты ни видѣлъ,
             Стой тамъ, вдали, и не мѣшай мнѣ дѣлать,
             Что мнѣ угодно. Въ эту яму смерти
             Спускаюсь я отчасти для того,
             Чтобъ вновь узрѣть лицо моей жены;
             Но, главное, затѣмъ еще, чтобъ съ мертвой
             Ея руки снять драгоцѣнный перстень,
             Который у меня назначенъ на одно
             Мнѣ дорогое дѣло. Ну, ступай!
             Но если ты, изъ ревности ко мнѣ,
             Придешь сюда подсматривать, что дальше
             Я буду дѣлать, то, клянуся Богомъ,
             Тебя я искромсаю по суставамъ
             И это ненасытное кладбище
             Усѣю членами твоими. Этотъ часъ
             И замыслы мои свирѣпо-дики,
             Свирѣпѣе гораздо и гораздо
             Неумолимѣй, чѣмъ голодный тигръ
             Или бушующее море.
   Балтазаръ.                                         Сударь,
             Я прочь уйду, тревожить васъ не стану.
   Ромео. Ты этимъ дружбу мнѣ свою покажешь.--
             Возьми себѣ: живи и благоденствуй.
             Прощай, хорошій человѣкъ!
   Балтазаръ.                                                   Вотъ ради
             Всего-то этого, я и запрячусь здѣсь
             Неподалеку; у него лицо
             Ужасно страшное: что онъ затѣялъ?

[Уходитъ].

   Ромео. Ты, гнусная утроба, чрево смерти,
             Упитанное самой драгоцѣнной
             Частичкою земли, вотъ, какъ тебя я
             Раскрыть заставлю челюсти гнилыя,

[Ломомъ отворяетъ дверь склепа].

   И силой новую впихну въ тебя добычу.
   Парисъ. Онъ! Это изгнанный, надменный Монтэгю,
             Что Юліи убилъ двоюроднаго брата,
             Печалью о которомъ сведено
             Прелестное созданіе въ могилу.
             Сюда для гнуснаго пришелъ онъ поруганья
             Надъ мертвыми тѣлами.-- И его
             Я задержу. Оставь, безчестный Монтэгю,
             Свое ты богохульственное дѣло.
             Какъ можетъ месть преслѣдовать людей
             И послѣ смерти?-- Ты ужъ осужденъ,
             И я тебя беру: или за мною!
             Ты долженъ умереть.
   Ромео.                                         Да, долженъ, это правда;
             Для этого я и пришелъ сюда.--
             Мой милый юноша, бѣги отсюда;
             Не искушай пропавшаго; оставь
             Меня; помысли объ отшедшихъ этихъ;
             Проникнись ужасомъ!-- Не наложи, молю,
             Мнѣ новаго грѣха на душу, возбуждая
             Во мнѣ неистовство.-- О, уходи! клянусь,
             Тебя люблю я больше, чѣмъ себя.
             Я прихожу сюда съ оружьемъ противъ
             Лишь самого себя: или же прочь; не медли,--
             Живи. Скажи, потомъ, когда поймешь,
             Что ты, по милости безумнаго, живешь.
   Парисъ. Я презираю всѣ твои заклятья
             И, какъ преступника, задерживаю,-- вотъ что!
   Ромео. Такъ ты меня въ покоѣ не оставишь?
             Ну, мальчикъ, на себя тогда пеняй.

[Дерутся].

   Пажъ.                                                   О Боже!
             Они дерутся. Побѣгу за стражей.

[Убѣгаетъ].

   Парисъ. Убитъ! убитъ! [Падаетъ]. Будь милосердъ:
             Гробницу эту, положи меня [открой
             Съ Джульетой!

[Умираетъ].

   Ромео.                     Обѣщаю.-- Посмотрѣть
             Въ лицо, кто это:-- родственникъ Меркуціо,
             Парисъ.-- Что говорилъ мнѣ Балтазаръ,
             Когда моя избитая душа
             Его не слушала, какъ ѣхали мы рядомъ?
             Мнѣ кажется, онъ что-то говорилъ
             Про сватовство Париса на Джульетѣ.
             Разсказывалъ онъ это? или это
             Во снѣ я видѣлъ? или я сошелъ
             Съ ума и, услыхавъ, что назвалъ онъ Джульету,
             Все это выдумалъ?-- Дай руку мнѣ твою,
             Ты, вписанный въ одну со мною книгу
             Несчастій! Я тебя похороню
             Въ торжественной могилѣ.-- Какъ въ могилѣ?--
             Въ дворцѣ хрустальномъ, юноша убитый.
             Затѣмъ, что тутъ лежитъ Джульета, и
             Ея краса склепъ этотъ обращаетъ
             Въ обитель пира, залитую свѣтомъ.
             Ложись здѣсь, мертвый, схороненный мертвымъ!

[Переноситъ Париса въ склепъ].

             Какъ часто люди передъ самой смертью
             Бывали веселы! что ихъ врачи зовутъ
             Предсмертной молніей. О, какъ могу я
             Звать это молніей?-- Мой другъ, моя жена!
             Смерть, высосавши медъ дыханья твоего,
             Надъ красотой твоей была безъ власти:
             Ты не побѣждена; вотъ знамя красоты --
             Румянецъ -- на устахъ твоихъ и на ланитахъ:
             И смерти блѣдный флагъ не водруженъ на нихъ.--
             Тибальтъ, лежишь ты здѣсь въ кровавой плащаницѣ?
             Могу ли большую я оказать услугу
             Тебѣ, какъ тою самою рукой,
             Которая твою сразила юность,
             Сразить того, кто былъ твоимъ врагомъ?
             Прости, голубчикъ!-- О, моя Джульета,
             Зачѣмъ ты до сихъ поръ такъ хороша? Ей-Богу,
             Ужъ не влюбился ли безплотный призракъ смерти,
             И здѣсь, во тьмѣ, костлявый, злой уродъ
             Тебя не прочитъ ли себѣ ужъ въ paramour?
             Чтобъ этого не вышло, я съ тобою
             Всегда здѣсь буду, и вовѣкъ не выйду
             Изъ этого дворца угрюмой ночи:
             Здѣсь, здѣсь осгануся, съ червями, съ этихъ поръ
             Твоими камеристками; о, здѣсь
             Свой вѣковѣчный заложу покой;
             И съ плечъ, усталыхъ отъ пути земного,
             Стряхну ярмо недружелюбныхъ звѣздъ.
             Глаза, впослѣднее глядите! руки --
             Послѣднее объятье ваше! губы,
             О вы, врата дыханія, своимъ
             Запечатлѣйте праведнымъ лобзаньемъ
             Безсрочный торгъ со скупщицею смертью!--
             Ну, горькій проводникъ, путеводитель мой
             Противный! Кормчій ты отчаянный, теперь
             На камни направляй подводные свою
             Наскучившую съ моремъ биться барку!
             Въ честь милой! [Пьетъ]. Вѣрный человѣкъ
             Аптекарь! Снадобье твое проворно. Такъ
             Я умираю: съ поцѣлуемъ.

[Умираетъ].

Входитъ съ противоположной стороны кладбища Отецъ Лаврентій съ фонаремъ, ломомъ и заступомъ.

   Лаврентій.                                         Помоги,
             Святой Францискъ! Который разъ сегодня
             Я задѣваю старыми ногами
             За камни гробовые!-- Это кто тутъ?
   Балтазаръ. Свои, хорошо знакомый человѣкъ.
   Лаврентій. Господь съ тобой! Скажи-ка мнѣ, дружокъ,
             Что тамъ за свѣтъ? кто это даромъ свѣтитъ
             Тамъ паукамъ да черепамъ безглазымъ!
             Огонь-то, сколько разобрать могу,
             У Капулетовъ въ склепѣ.
   Балтазаръ.                                         Да, отецъ мой;
             Тамъ баринъ, вашъ любимецъ.
   Лаврентій.                                                   Кто же это?
   Балтазаръ. Ромео.
   Лаврентій.                     Онъ давно тамъ?
   Балтазаръ.                                                   Полчаса
             Хорошіе.
   Лаврентій. Пойдемъ со мною въ склепъ.
   Балтазаръ. Не смѣю, сударь; баринъ и не знаетъ,
             Что я такъ близко; смертью мнѣ грозилъ,
             Коль буду я подсматривать, что станетъ
             Онъ дѣлать.
   Лаврентій.                     Ну, такъ оставайся здѣсь;
             Я и одинъ пойду.-- Страхъ на меня
             Находитъ: смерть боюсь, чтобъ не случилось
             Чего недобраго.
   Балтазаръ.                               Я тутъ заснулъ
             Подъ деревами, и во снѣ я видѣлъ,
             Что баринъ мой дрался съ другимъ какимъ-то
             И что убилъ его.
   Лаврентій [подходя къ склепу]. Ромео!-- Боже!
             Чья это кровь на каменномъ порогѣ
             Гробницы?Кто васъ бросилъ здѣсь, мечи
             Кровавые, лежащіе безъ блеска
             На этомъ мѣстѣ тишины и мира?
             Ромео!-- Блѣдный весь!-- Еще кто?-- Какъ?-- Парисъ?
             И кровь кругомъ? Какой недобрый часъ
             Въ плачевныхъ этихъ всѣхъ случайностяхъ повиненъ?
             Она шевелится.

[Юлія просыпается].

   Юлія.                     О, утѣшитель мой!
             Гдѣ мой супругъ? Я помню хорошо,
             Гдѣ быть должна я; тамъ и есть.-- А гдѣ же Ромео?

[На кладбищѣ слышенъ шумъ].

   Лаврентій. Шумъ я слышу. Дочь моя,
             Уйдемъ изъ этого притона смерти,
             Заразы, неестественнаго сна.
             Такая сила мощная, съ которой
             Борьба немыслима, разбила наши
             Расчеты всѣ. Уйдемъ скорѣе прочь.
             Супругъ твой около тебя -- убитый;
             Убитъ Парисъ. Пойдемъ, тебя пристрою
             Я въ общину святыхъ монахинь. Ничего
             Не спрашивай: дозоръ идетъ.-- Пойдемъ
             Скорѣй, Джульета! [Снова шумъ]. Ну, я больше
             Тутъ оставаться. не могу

[Уходитъ].

   Юлія.                                         Съ Богомъ! уходи!
             Я не пойду отсюда.-- Что такое
             Тутъ сдавлено въ рукѣ у моего
             Безцѣннаго?-- Ядъ, вижу я, причиной
             Былъ преждевременной его кончины.
             О, жадный! выпить все и не оставить мнѣ
             Ни капли дружеской! Я зацѣлую губы
             Твои: быть можетъ, тамъ остался ядъ, и столько,
             Что онъ убьетъ меня за этою усладой.

[Цѣлуетъ его].

             Но губы у тебя теплы!
   1-й стражъ.                                         Иди впередъ.
             Куда теперь?
   Юлія.                     Э, шумъ?-- Скорѣе надо!
             О, счастіе: кинжалъ! [Хватаетъ кинжалъ Ромео].
                                           Вотъ гдѣ твои ножны [закалывается];
             Ржавь тамъ и помоги мнѣ умереть!

[Умираетъ].

Входятъ стражи съ пажомъ Париса.

   Пажъ.                                                             Тутъ это:
             Вотъ въ этомъ склепѣ, гдѣ горитъ огонь.
   1-й стражъ. Земля въ крови: все обыскать кладбище.
             Идите; всѣхъ задерживайте, кто бы
             Вамъ ни попался тутъ. [Нѣкоторые уходятъ]. Плачевный видъ.
             Убитый графъ, Джульета вся въ крови.
             Она тепла; она теперь лишь только
             Что умерла, она, два дня назадъ
             Похороненная!-- Ступайте, донесите
             Все это герцогу, бѣгите къ Капулетамъ,
             Будите Монтэгю,-- еще пусть кто-нибудь
             Идетъ искать.

[Еще нѣсколько стражей уходятъ].

                                 Мы мѣсто отыскали,
             Гдѣ миръ себѣ нашли какія-то печали;
             Но остается намъ еще напасть на слѣдъ,
             Ведущій къ истинной причинѣ этихъ бѣдъ.

[Нѣсколько стражей приводятъ Балтазара].

   2-й стражъ. Вотъ человѣкъ Ромео; мы нашли
             Его на кладбищѣ.
   1-й стражъ.                               Смотрѣть за нимъ, покуда
             Прибудетъ герцогъ.

[Другія стражи вводятъ отца Лаврентья].

   3-й стражъ. Вотъ, монаха взяли:
             Трясется весь и охаетъ, и плачетъ.
             Съ кладбища выбирался: отъ него
             Мы отобрали ломъ и заступъ.
   1-й стражъ.                                                   Странно.
             Держите и монаха.

Входитъ герцогъ со свитою.

   Герцогъ.                               Что за бѣда такъ рано поднялася
             И насъ зоветъ отъ утренняго сна?
             Входятъ Капулетъ, лэди Капулетъ и другіе.
   Капулетъ. Что это значитъ все: повсюду крики?
   Лэди Капулетъ.                                                             О!
             Народъ кричитъ по улицамъ: Ромео,
             Иные -- Юлія, а кто -- Парисъ; и все
             Въ тревогѣ къ нашему стремится склепу.
   Герцогъ. Что за смятеніе нашъ поражаетъ слухъ?
   1-й стражъ. Тутъ, государь, лежитъ убитый графъ Парисъ,
             Ромео мертвый и Джульета, прежде
             Уже умершая,-- совсѣмъ еще тепла
             И только что убита.
   Герцогъ.                               Разыщите,
             Разслѣдуйте, узнайте, какъ могло
             Случиться это гнусное убійство.
   1-й стражъ. Тутъ нами взятъ монахъ и человѣкъ
             Убитаго Ромео; съ ними были
             Орудія, пригодныя на то,
             Чтобъ этихъ мертвыхъ открывать гробницы.
   Капулетъ. О, Боже!-- О, жена! смотри, какъ льется кровь
             У ней изъ груди! Какъ попалъ къ ней этотъ
             Кинжалъ?-- Смотри, его ножны, пустыя,
             На поясѣ висятъ у Монтэгю.
             Какъ вмѣсто нихъ попалъ онъ въ грудь Джульеты?
             Леди Капулетъ. О, горе мнѣ! видъ этой смерти точно
             Звонъ колокольный, торопящій старость
             Мою къ могилѣ.

Входятъ Монтэгю и другія.

   Герцогъ.                               Монтегю, поди
             Сюда: ты раньше всталъ сегодня,
             Чѣмъ слѣдуетъ, чтобъ увидать, что сынъ
             Твой и наслѣдникъ раньше легъ, чѣмъ нужно.
   Монтегю. Увы, мой государь, сегодня умерла
             Въ ночь у меня жена: печаль о сынѣ-
             Изгнанникѣ свела ее въ могилу.
             Какое горе поднимаетъ руку
             Еще на сѣдины мои?
   Герцогъ.                               Смотри,
             Увидишь самъ.
   Монтегю.                               О, худо я училъ
             Тебя! Гдѣ видно, чтобъ лѣзть въ могилу прежде
             Отца?
   Герцогъ.           Сомкните ненадолго
             Свои уста -- потомъ сведете счеты,
             Когда удастся намъ всѣ эти освѣтить
             Неясности, открыть источникъ ихъ,
             Начало ихъ, весь путь ихъ зарожденья.
             Тогда я самъ явлюся во главѣ
             Печалей вашихъ и подвину васъ
             Хотя бы на смерть; а теперь пускай
             Терпѣнью подчинятся всѣ печали.
             Кто заподозрѣнъ -- вывести впередъ.
   Лаврентій. Мнѣ, изо всѣхъ слабѣйшему, всѣхъ больше
             Пришлось быть заподозрѣннымъ: и время,
             И мѣсто на меня указываютъ въ этомъ
             Ужаснѣйшемъ убійствѣ. И стою
             Здѣсь обвинителемъ я и защитой,
             Чтобъ осудить и извинить себя.
   Герцогъ. Такъ говори скорѣе, что ты знаешь.
   Лаврентій. Я много говорить не буду, потому что
             Остатокъ жизни у меня короче
             Пространнаго разсказа. Здѣсь лежащій
             Ромео мужемъ былъ Джульетѣ, а она
             Была ему законною женою.
             Я ихъ вѣнчалъ. Но день ихъ тайной свадьбы
             Днемъ смерти былъ Тибальта; а его
             Смерть преждевременная изгнала
             Супруга молодого изъ Вероны.
             О немъ Джульета и кручинилась, а вовсе
             Не о Тибальтѣ. Вы же, для того,
             Чтобъ разогнать ея печаль,-- ее
             Сосватали и силой выдать замужъ
             Хотѣли за Париса:-- тутъ она
             Пришла ко мнѣ -- лица не видно -- и
             Просила, чтобы я придумалъ средство
             Ее отъ этого избавить брака;
             Иначе тутъ же, въ кельѣ, на себя
             Она поднять была готова руки.
             Тогда я далъ (такъ разрѣшало мнѣ
             Мое искусство) сонный ей напитокъ,
             Который на нее подѣйствовалъ такъ точно,
             Какъ я хотѣлъ: онъ на нее навелъ
             Родъ смерти; между тѣмъ я написалъ къ Ромео
             И звалъ на эту роковую ночь
             Его сюда, чтобы принять Джульету
             Изъ временной ея могилы, такъ какъ
             Сегодня время, что напитокъ силу
             Свою былъ долженъ потерять. Но тотъ,
             Кто несъ письмо мое, братъ Іоаннъ,
             Случайно былъ задержанъ, и вчера
             Принесъ письмо назадъ ко мнѣ. Тогда,
             Совсѣмъ одинъ, въ тотъ часъ, когда она
             Должна была проснуться, я пришелъ,
             Чтобы ее изъ этого взять склепа,
             Въ намѣреніи продержать ее
             Тихонько въ кельѣ у себя, покуда
             Ромео надлежащимъ образомъ не будетъ
             Увѣдомленъ; но прихожу сюда
             (За нѣсколько минутъ до пробужденья
             Ея), гляжу, тутъ мертвые лежатъ
             И благородный графъ Парисъ, и вѣрный
             Ромео. Пробудилася она;
             Я уговаривалъ ее итти отсюда
             И перенесть съ терпѣньемъ это дѣло
             Господне; въ это время шумъ заставилъ
             Меня уйти изъ склепа; а она,
             Въ своемъ отчаяніи, не хотѣла
             Итти со мной и на себя сама,
             Какъ надо думать, наложила руки.
             Вотъ все, что знаю я. О бракѣ ихъ
             Ея кормилицѣ извѣстно было. Если
             Тутъ что-нибудь, къ несчастію, случилось
             Черезъ меня, пусть старая моя
             Жизнь, можетъ быть за нѣсколько часовъ
             До срока, въ жертву принесется всѣмъ
             Суровостямъ строжайшаго закона.
   Герцогъ. Ты намъ извѣстенъ былъ всегда за человѣка
             Святого.-- Гдѣ слуга Ромео? Онъ что можетъ
             Сказать?
   Балтазаръ.           Я господину своему
             Снесъ вѣсть о смерти Юліи; тогда
             На почтовыхъ изъ Мантуи пріѣхалъ
             Онъ прямо на кладбище, въ этотъ склепъ.
             Онъ приказалъ мнѣ: утромъ рано это
             Письмо отдать ихъ батюшкѣ; и смертью,
             Въ склепъ уходя, грозилъ, чтобъ я не вздумалъ
             Подсматривать и тамъ его тревожить,
   Герцогъ. Дай мнѣ письмо, я посмотрю, что тамъ.
             Гдѣ пажъ Париса, тотъ, что призвалъ стражу?
             Что дѣлалъ здѣсь твой господинъ?
   Пажъ.                                                   Сюда онъ
             Принесъ цвѣты невѣстѣ на могилу,
             А мнѣ велѣлъ поодаль стать; я сталъ.
             Тогда съ огнемъ приходитъ человѣкъ
             И начинаетъ открывать гробницу;
             Мой господинъ сейчасъ же на него;
             Тогда я кинулся за стражею.
   Герцогъ.                                         Въ письмѣ
             Все подтверждается, что говорилъ монахъ:
             Вся ихъ любовь съ извѣстіемъ о смерти
             Джульеты; пишетъ онъ, что, получивши это
             Извѣстіе, себѣ купилъ онъ яду
             У бѣднаго аптекаря, и съ ядомъ
             Отправился сюда, чтобъ умереть
             И здѣсь остаться навсегда съ Джульетой.
             Гдѣ наши два врага? Ты, старый Капулетъ!
             Ты, старый Монтэгю! Вы видите, какая
             На вашу ненависть съ небесъ упала кара;
             Что у небесъ нашлись пути убить
             Всѣ ваши радости любовью! Самъ я,
             За то, что все смотрѣлъ на ваши несогласья
             Сквозь пальцы, потерялъ двухъ родственниковъ:-- всѣ
             Наказаны мы.
   Капулетъ.                     О, братъ Монтэгю!
             Дай руку -- это вдовья часть
             Моей Джульеты; больше мнѣ просить
             И нечего.
   Монтэію.                     Но я могу дать больше:
             Изъ чистаго я золота воздвигну
             Ей статую, чтобъ не было въ Веронѣ,
             Пока она Вероной будетъ зваться,
             Другого памятника той цѣны,
             Какъ образъ вѣрной, преданной Джульеты.
   Капулетъ. Такой же будетъ рядомъ съ ней Ромео,
             Двѣ бѣдныхъ жертвы нашихъ несогласій.
   Герцогъ. Миръ пасмурный съ собою принесло
             Намъ это утро: солнце, отъ печали,
             За тучи спрятало горящее чело.
             Ступайте размышлять о всемъ, что здѣсь узнали;
             Кто виноватъ, кто правъ, Господь рѣшитъ одинъ;
             Но въ мірѣ не было еще печальнѣй этой
             Исторіи съ Ромео и Джульетой.
   
             Чѣмъ слезы всѣ.
   

ЮЛІЯ.

                                           Нѣтъ, истина, синьоръ,
             Не можетъ оскорбить; что я сказала,
             То своему лицу сказала я.
   

ПАРИСЪ.

             Твое лицо не мнѣ ль принадлежитъ?--
             И собственность мою ты оскорбила.
   

ЮЛІЯ.

             Быть можетъ, вы и правы, мой синьоръ,
             Незнаю и: не мнѣ мое лицо
             Принадлежитъ. Досугъ-ли, мой отецъ.
             Тебѣ теперь? не то я вечеромъ
             Сюда приду.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Теперь свободенъ я,
             И мой досугъ къ твоимъ услугамъ, дочь.
             Синьоръ, наединѣ намъ должно быть.
   

ПАРИСЪ.

             Избави Богъ смутить снятое дѣло!
             Сейчасъ же я уйду. Ну, Юлія!
             Я рано разбужу тебя въ четвергъ!
             И такъ прошай, прощай до четверга;
             Теперь прими священное лобзанье.

(Парисъ цѣлуеть ея руку и уходитъ.)

ЮЛІЯ.

             Запри, запри скорѣе дверь... приди...
             И помога мнѣ плакать: все погибло!
             Нѣтъ для меня спасенья, нѣтъ надежды!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ахъ, Юлія! я знаю скорбь твою;
             Она меня выводитъ изъ ума.
             Какъ слышалъ я, рѣшительно въ четвергъ
             Ты съ этимъ графомъ въ бракъ должна вступить.
   

ЮЛІЯ.

             Не говори, что слышалъ ты объ этомъ,
             Когда сказать не можешь, какъ спастись,
             И если мнѣ твоя помочь не можетъ мудрость,
             Одобри лишь рѣшеніе мое --
             И этотъ ножъ въ мгновенье мнѣ поможетъ.
             Меня и Ромео самъ Богъ соединилъ,
             Моя рука принадлежитъ супругу --
             И прежде чѣмъ отдать ее другому,
             Я лучше отсѣку ее...
             Скорѣй въ себѣ я сердце умерщвлю,
             Чѣмъ допущу другому передаться.
             О, пусть же, пусть мнѣ опытность твоя
             Подастъ теперь совѣтъ какой-нибудь,
             Не то, смотри, сыграетъ роль судьи
             Вотъ этотъ ножъ: разсудитъ онъ меня
             Съ моей бѣдой,-- онъ тяжбу разрѣшитъ,
             Которой ты ни старостью своей,
             Ни мудрою наукой не рѣшишь!
             О, говори, скорѣе говори!
             Мнѣ ждать нельзя: я жажду умереть,
             Когда все то, что ты сказать мнѣ можешь,
             Не будетъ словомъ избавленья.
   

ЛОРЕНЦО

                                                               Тише
             Дочь, надежда: мелькнуло что-то мнѣ,
             Похожее какъ будто на надежду;
             Но то, что намъ свершить оно велитъ,
             Отчаянно, ужасна, какъ и то
             Что мы хотимъ предотвратить теперь.
             Когда, чтобъ избѣжать съ Парисомъ брака,
             Ты силу чувствуешь въ себѣ на смерть,
             То безъ сомнѣнія рѣшишься ты
             Быть въ состояніи подобномъ смерти?..
             Рѣшишься ты? я средство дамъ тебѣ.
   

ЮЛІЯ.

             Чтобъ избѣжать ужаснаго союза.
             Готова я съ той башни соскочить!
             Охотнѣй я въ разбойничій притонъ
             Или въ берлогу змѣй пойду... О, лучше!
             Прикуй меня къ одной цѣпи съ медвѣдемъ,
             Иль ночью на кладбище брось меня,
             Покрытое костями мертвецовъ,
             Скелетами и черепами ихъ
             Безгубыми и желтыми! Пусть буду
             Я слышать стукъ и трескъ сухихъ костей!
             Иль положи въ недавнюю могилу
             И съ мертвецомъ однимъ одѣнь покровомъ:
             На все, на все готова я рѣшиться,
             О чемъ я не могла и слышать прежде
             Безъ ужаса, на все рѣшусь безъ страха,
             Безъ всякаго раздумья, лишь остаться бъ
             Супругу моему -- женою чистой.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ слушай же, или теперь домой;
             Будь весела, скажи, что ты согласна
             За графа вытти. Завтра середа;
             Но завтрешнюю ночь ты постарайся
             Одной остаться къ комнатѣ своей,
             И даже няню не пускай ложиться,
             Съ собой. Когда совсѣмъ въ постель ты ляжешь,
             Вотъ эту склянку выпей всю до дна.
             Вдругъ пробѣжитъ по тѣлу у тебя
             Сокъ усыпляющій, холодный. Онъ
             Въ тебѣ всѣ жизненныя силы схватитъ.
             Артеріи замрутъ, не станутъ биться;
             Ни теплоты не будетъ, ни дыханья;
             Ничто не обличитъ, что ты живешь;
             Лица и устъ твоихъ увянутъ розы
             И блѣднымъ пепломъ станутъ. Окна глазъ
             Закроются какъ будто дланью смерти.
             И каждый членъ, упругость потерявъ,
             Недвижимый, окостенѣетъ весь
             И будетъ холоденъ. Ты въ этомъ видѣ,
             Взаймы у смерти цѣпенящей взятомъ,
             Пробудешь сорокъ-два часа, потомъ
             Какъ будто бы отъ сладостнаго сна
             Проснешься ты. Когда придетъ поутру
             Женихъ тебя будитъ, мертва ты будешь.
             По нашему обычаю, тогда
             Тебя въ одежды лучшія одѣнутъ,
             И понесутъ, не закрывая гроба,
             Въ могильный склепъ фамильи Капулетовъ;
             А между тѣмъ, еще ты не проснешься.
             Я къ Ромео пошлю письмо и дамъ
             Все знать ему -- и онъ сюда прибудетъ.
             Мы съ нимъ тогда стеречь твой будемъ сонъ,
             И какъ проснешься ты, то въ туже ночь
             Уѣдешь въ Мантую отсюда съ нимъ.
             Вотъ, что должно тебя освободить
             Отъ этого ужаснаго стыда,
             Когда въ тебѣ ни женская причуда,
             Ни женскій страхъ души не поколеблетъ.
   

ЮЛІЯ.

             Дай мнѣ, о дай! не говори о страхѣ.
   

ЛОРЕНЦО.

             На вотъ, возьми! неколебима будь
             И счастлива въ рѣшеніи своемъ,
             А къ Ромео пошлю монаха я
             Съ письмомъ скорѣй.
   

ЮЛІЯ.

             Любовь, дай силы мнѣ!
             Она одна меня избавить можетъ;
             Прощай, отецъ мой милый.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ III.

Комната въ домъ Капулета.

Капулетъ, синьора Капулетъ, няня, и слуга.

КАПУЛЕТЬ.

             По списку этому зови гостей.

(1-й слуга уходить.)

             Ты, негодяй, ступай и приведи
             Мнѣ двадцать поваровъ искусныхъ.
   

2-й СЛУГА.

   Ужь дурнаго не приведу, синьоръ; вѣдь я посмотрю, облизываютъ ли они у себя пальцы.
   

КАПУЛЕТТЪ.

   Да что же ты черезъ это узнаешь?
   

2-й СЛУГА.

   А какъ же, синьоръ. Тотъ плохой поваръ, который не облизываетъ своихъ пальцевъ; такъ ужь того я не приведу, который не умѣетъ облизывать пальцевъ.
   

КАПУЛЕТЬ.

   Иди же скорѣй.

(Слуга уходитъ).

             Эхъ, не успѣемъ мы всего уладить!
             Гдѣ дочь моя? На исповѣдь пошла?
   

НЯНЯ.

             Такъ точно, мой синьоръ.
   

КАПУЛЕТЬ.

                                                     Ну, дай-то Богъ,
             Чтобы монахъ на путь ее наставилъ.
             Какая своевольная дѣвчонка!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣ же и Юлія.

НЯНЯ.

             Смотрите-ка, какъ весело идетъ.
   

КАПУЛЕТЬ.

             Ну что, упрямица? Гдѣ ты бродила?
   

ЮЛІЯ.

             Я тамъ была, гдѣ научилась я
             Раскаянью въ грѣхѣ непослушанья.
             Монахъ святой велѣлъ мнѣ пасть къ ногамъ
             Отца и у него молить прощенье.
             Я васъ молю простить меня, -- отнынѣ
             Не выду я изъ послушанья къ вамъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Послать скорѣй за графомъ; -- извѣстить
             Его объ этомъ. Я хочу, чтобъ бракъ
             Былъ завтра же поутру совершенъ.
   

ЮЛІЯ.

             Я встрѣтилася съ графомъ у Лоренцо.
             Изъ правъ любви ему я уступила
             Все то, что скромности не оскорбляетъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Я радъ, я радъ, -- вотъ хорошо, ну встань.
             Все это такъ, какъ быть должно. Я графа
             Хочу сейчасъ же видѣть. Эй, кто тамъ!
             Ступай, зови сюда скорѣе графа.
             Какой монахъ почтенный, право онъ
             Сокровище для города всего.
   

ЮЛІЯ.

             Ты, няня, хочешь ли итти со мной
             Въ мою уборную и мнѣ помочь
             Для завтрашняго дня наряды выбрать?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

             Для завтрашняго дня? для четверга.
             До четверга довольно времяни.
   

КАПУЛЕТЬ.

             Ступай сь ней, няня. Завтра, завтра свадьба.

(Юліи и няня уходить.)

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Когда же приготовить все успѣемъ?
             Вѣдь скоро ночь.
   

КАПУЛЕТЬ.

                                 Молчи ужъ ты, успѣемъ!
             Какъ я примусь, такъ все пойдетъ какъ надо --
             Повѣрь, жена. Поди-ка къ Юліи
             И помоги въ нарядахъ ей! я нынче
             Совсѣмъ не лягу спать -- оставь меня,-
             На этотъ разъ я буду самъ хозяйкой.

(Синьора Капулетъ уходитъ).

             Кто тамъ? Всѣ разбрелись... ну что жъ?
             Я къ графу самъ пойду и самъ его
             Увѣдомлю, что свадьба будетъ завтра.

(Уходя.)

             Какъ у меня теперь легко на сердцѣ!
             Одумалась упрямица моя!
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Комната Юліи.

Юлія и няня.

ЮЛІЯ.

             Конечно, этотъ лучше всѣхъ нарядъ.
             Но, няня милая, прошу тебя,
             Оставь меня одну на эту ночь.
             Мнѣ надобно молиться много, много,
             Чтобъ надъ собой умилостивить небо:
             Ты знаешь грѣхъ тяжелый я свершаю.
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣ же и синьора Капулетъ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

             Вы все еще хлопочете! Ну что,
             Вамъ не нужна ли помощь?
   

ЮЛІЯ.

                                                     Нѣтъ, синьора,
             Мы выбрали ужъ все, что нужно будетъ.
             Теперь позвольте мнѣ одной остаться.
             Пусть няня эту ночь пробудетъ съ вами,
             Вы въ хлопотахъ: она помочь вамъ можетъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

             Прощай, спокойной ночи! лягъ теперь,
             Тебѣ покой необходимъ.

(Синьора Капулетъ и няня уходитъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Юлія, (одна.)

                                                     Прощайте!
             Когда мы вновь увидимся, Богъ знаетъ!
             Томящій холодъ страха пробѣгаетъ
             По жиламъ у меня и жизнь во мнѣ
             Оледѣняетъ... кликну ихъ назадъ...
             Мнѣ страшно... Няня! но зачѣмъ мнѣ няня?
             Одной сыграть мнѣ должно эту сцену.
             Приди, фіалъ!
             Что, если не подѣйствуетъ напитокъ?...
             И повлекутъ меня на бракъ съ Парисомъ?...
             Нѣтъ, нѣтъ! вотъ что спасетъ меня, лягъ здѣсь!

(Кладетъ возлѣ себя кинжалъ).

             Что если это ядъ? что, если онъ
             Нарочно для меня его составилъ,
             Чтобъ отвратить позоръ втораго брака?
             Боюсь -- но впрочемъ нѣтъ, не можетъ быть,
             Онъ праведный, благочестивый мужъ...
             Оставь меня, оставь, дурная мысль!...
             Но если я проснуся въ этомъ гробъ
             Не во время, не къ той порѣ, когда
             Придетъ мой Ромео спасти меня?...
             Я не могу безъ ужаса подумать!...
             Я задохнусь подъ сводами пещеры:
             Вѣдь въ пасть ея не входитъ свѣжій воздухъ.
             И я умру, и мертвую меня
             Мой Ромео найдетъ!... Положимъ нѣтъ,
             Я не умру, -- но очень можетъ быть,
             Что страшное тьмы съ смертью сочетанье,
             И ужасомъ исполненное мѣсто:
             Пещера мрачная, гроба, могилы,
             Гдѣ прадѣдовъ моихъ умершихъ кости
             Ужь нѣсколько столѣтій хоронились;
             Гдѣ свѣжій трупъ, кровавый трупъ, Тибальта
             Лежитъ, гніетъ, окутавъ въ саванъ свой,
             И гдѣ, повѣрье есть, въ часы ночные
             Блуждаютъ привидѣнья... Боже, мой,
             Создатель мой!... легко, легко, быть можетъ,
             Проснувшись я... и этотъ смрадъ гніенья,
             Невнятныя стенанья подъ землей,
             Похожія на стопы Мандрагоры,
             Когда ее съ корнями вырываютъ...
             И если человѣкъ услышитъ ихъ,
             Онъ обезумѣетъ... легко быть можетъ...
             О, если и проснусь, отъ ужаса
             Разстроится мой умъ, -- безумная
             Начну играть моихъ отцовъ костями,
             И съ мертваго Тибальта сдерну саванъ,
             И въ бѣшеномъ припадкѣ костью предка
             Я раздроблю больной свой черепъ... о!..
             Смотри, вотъ онъ, я вижу, духъ Тибальта,
             Онъ ищетъ Ромео; -- а! Ромео,
             Ты прокололъ его концемъ меча!
             Остановись, Тибальтъ, постой, постой...
             Иду я, Ромео -- пью за тебя!

(Бросается на постель.)

   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Зала въ домѣ Капулета.

Синьора Капулетъ и няня.

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

             Вотъ, на ключи, и разныхъ пряностей
             Ты забери побольше.
   

НЯНЯ.

                                           Финиковъ
             Въ пирожное на кухнѣ требуютъ.
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Тѣ же и Капулетъ.

КАПУЛЕТЪ.

             Живѣй, живѣй, второй пѣтухъ пропѣлъ;
             Ужь колоколъ звонилъ -- ужь три часа.
             Ты, добрая Анджелика, сходи
             Да посмотри за кухонной работой.
   

НЯНЯ.

             Идите-ка, идите, хлопотунъ,
             Ложитесь спать; не лягте-ка -- смотрите,
             Больнымъ вамъ завтра быть.
   

КАПУЛЕТЪ.

                                                     Вотъ вздоръ какой.
             Я часто ночи проводилъ безъ сна,
             Для дѣлъ гораздо меньшихъ, чѣмъ теперь,
             И болѣнъ не былъ никогда.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

                                                     Я знаю,
             Ты волокита не послѣдній былъ
             Въ свои года. Теперь не то, теперь
             Сама прогуливать я буду сонъ,
             Чтобъ только по ночамъ ты не гулялъ.

(Уходятъ синьора Капулетъ и няня.)

КАПУЛЕТЪ.

             Ревнивая какая! Человѣкъ,
             Что тамъ несешь ты -- а?
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Капулетъ и Слуга.

1-й СЛУГА.

             Для повара несу я что-то, самъ не знаю что.
   

КАПУЛЕТЬ.

             Иди скорѣй, иди скорѣй, (слуга уходитъ) Ты, братъ,
             Ступай полѣньевъ принеси сухихъ,
             Піетро кликни: онъ тебѣ покажетъ,
             Гдѣ ихъ найти.
   

2-й слуга.

                                 И у меня, синьоръ,
             Есть голова -- найдетъ она полѣнья,
             И не зачѣмъ полѣньями Піетро
             Тревожить мнѣ, синьоръ.
   

КАПУЛЕТЬ,

                                                     Клянусь душой,
             Онъ ловко говоритъ. Ай, негодяй!
             Ха, ха! каковъ?-- да ты, братъ самъ полѣно!
             Ужь разсвѣло -- клянуся честью, день!
             Вотъ съ музыкой игратъ придетъ сейчасъ.

(Музыка.)

             Что онъ сказалъ, то сдержитъ -- музыку
             Ужь слышу я, онъ близко; -- няня, няня!
             Жена, кто тамъ... Эй няня, чортъ возьми!

(Входитъ няня.)

             Ступай скорѣе, Юлію буди
             И помоги убраться ей, ступай, --
             А я пойду съ Парисомъ поболтаю.
             Ну, шевелись, или скорѣй: женихъ
             Ужь здѣсь -- ступай скорѣй, я говорю.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Комната Юліи. Юлія въ постелѣ.

НЯНЯ.

             Синьора! ай, синьора! Юлія!
             Эге -- да какъ же крѣпко спитъ она!
             Эй козочка, синьора! Фу, какая
             Сонливица! вставай, мой свѣтъ, вставай
             Синьора, милочка моя, невѣста!
             Фу, Боже мой, ни слова, ни словечка!
             На цѣлую недѣлю видно вы
             Хотите выспаться, и то сказать
             На будущую ночь, ручаюсь я,
             Парисъ стараться неусыпно будетъ,
             Чтобъ неуснули вы. Прости насъ, Боже!--
             Какъ спитъ она здорово!-- надобно
             Мнѣ разбудить се, -- синьора,
             Синьора, -- эй синьора! хорошо жь
             Вотъ графъ придетъ, застанетъ васъ въ постелѣ,
             Онъ васъ спугнетъ, и вскочите вы разомъ,--
             Ахъ! Боже мой, совсѣмъ одѣтая,
             Не скинула и платья! Охъ, какая!
             Опять въ постель упала;-- какъ-нибудь
             Да разбужу -- синьора, ай синьора!
             Синьора! Ахъ! мой Боже!-- помогите!
             О горе мнѣ, зачѣмъ родилась я!
             Подайте спирту мнѣ.. Синьора! синьора!
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Тѣ же и синьора Капулетъ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТЬ.

             Что здѣсь за шумъ?
   

НЯНЯ.

                                           Плачевный день! плачевный!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Скажи мнѣ, что такое?
   

НЯНЯ.

                                                     Посмотрите!
             О тяжкій день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           О горе, горе мнѣ!
             Мое дитя, дитя мое, проснись!
             О, оживи! проглянь! иль я умру
             Съ тобою... помогите! помогите!
             Кричи, зови!
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Тѣ же и Капулетъ.

КАПУЛЕТЪ.

                                 Э, стыдъ какой! Скорѣе
             Ведите Юлію -- ужь здѣсь.
   

НЯНЯ.

             Ужь умерла она, она скончалась!
             Мертва, мертва, несчастный день! о горе!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Несчастный день! она мертва, мертва!
   

КАПУЛЕТЪ.

             Га! дайте мнѣ ее увидѣть -- о!
             Ужь холодна! остановилась кровь
             И члены замерли, оцѣпенѣли....
             Отъ этихъ устъ ужь отлетѣла жизнь!
             Смерть на нее легла, морозъ, морозъ
             Безвременный сдавилъ цвѣтокъ прекрасный,
             Прекраснѣйшій на всемъ лугу!
             Проклятый часъ! старикъ несчастный я!
   

НЯНЯ.

             Плачевный день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

                                           О, злополучный день!
   

КАПУЛЕТЪ.

             О смерть! ты у меня ее отняла,--
             Чтобъ воплями мнѣ душу истомить:
             Зачѣмъ же ты теперь языкъ сковала
             И не даешь мнѣ говорить?
   

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Тѣ же, Лоренцо, Парисъ съ музыкантами.

ЛОРЕНЦО.

             Готова-ли итти невѣста въ церковь?
   

КАПУЛЕТЪ.

             Пойдетъ она, но ужь не возвратится.
             О, сынъ мой! въ эту ночь на брачный день твой
             Съ невѣстою твоею смерть легла.
             Смотри, вотъ здѣсь лежитъ она.-- Цвѣтокъ
             Прекрасный, смерть тебя оборвала!
             Сонъ смерти взялъ въ супруги дочь мою;
             Онъ маѣ и зять, онъ и наслѣдникъ мой!
             Я умереть хочу, и все оставлю зятю:
             Исчезла жизнь -- все достается смерти!
   

ПАРИСЪ.

             Такъ долго ждалъ я видѣть это утро --
             Какой же видъ оно мнѣ представляетъ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Проклятый день, день бѣдственный, несчастный!
             О, ненавистный день! плачевный часъ!
             Такого часу время не видало
             Съ тѣхъ поръ, какъ начало свой путь оно!
             Одно дитя, одно всегда и было,
             Одно дитя, одно лишь бѣдное дитя!
             Одна была отрада у меня,
             Одно мнѣ было утѣшенье -- смерть
             Взяла его!
   

НЯНЯ.

                                 О горе, горе, горе!
             День горестный, день бѣдственный, плачевный!
             Такого дня еще я не видала.
             О день! о день! о ненавистный день!
             Земля такого дня еще не знала,
             Такого мрачнаго! О день несчастный!
   

ПАРИСЪ.

             Обманутъ я, растерзанъ, оскорбленъ,
             Убитъ! О смерть чудовище! тобой
             Обманутъ я. О смерть свирѣпая
             Ты растерзала, ты меня низвергла!
             Любовь моя! о жизнь! нѣтъ ужь не жизнь,--
             Любовь!-- Любовь моя въ объятьяхъ смерти!
   

КАПУЛЕТЪ.

             Отчаянье, убійство, муки, адъ!
             Часъ горестный! зачѣмъ, зачѣмъ пришелъ ты?
             Убилъ, убилъ ты наше торжество!
             Дитя мое, дитя! душа моя!
             Я дѣтищемъ своимъ тебя назвать
             Не смѣю -- умерла ты, умерла!
             О горе мнѣ! дитя мое скончалось!
   

ЛОРЕНЦО.

             Довольно! постыдитесь! горесть вы
             Не укротите горестнымъ стенаньемъ.
             Въ прекрасной дѣвушкѣ двѣ части было,
             И часть одна принадлежала вамъ,
             Другая часть принадлежала небу;
             Теперь же вся принадлежитъ она ему:
             И что жъ могло быть лучше для нея?
             Вы вашу часть упрочить не могли,
             Вы не могли сберечь ее отъ смерти.
             Богъ къ жизни вѣчной пріобщилъ свою.
             Цѣль высочайшая стремленій вашихъ
             Была ее возвысить; рай отрадъ
             Въ стремленіяхъ своихъ вы находили.
             Объ чемъ же вы рыдаете теперь?
             Превыше облаковъ она теперь
             Вознесена, она на горнемъ небѣ!
             Плохую жь вы любовь имѣли къ ней,
             Когда въ отчаянье вдаетесь вы
             Безумное, и плачете о томъ,
             Что Богъ ее возвысилъ!....
             Отрите-жь слезы, полно плакать; тѣло
             Прекрасное вѣнчайте розмариномъ,
             И въ лучшія убравъ ее одежды,
             Какъ слѣдуетъ, вы въ церковь понесите....
   

КАПУЛЕТЪ.

             Приготовленья къ свадебному миру
             Для мрачныхъ похоронъ послужатъ вамъ.
             Звонъ колокольный, заунывный звонъ --
             Вотъ наша музыка; -- пиръ свадебный
             Въ печальныя поминки перешелъ,
             А свадебныя пѣсни въ панихиду,
             И не невѣсту -- трупъ цвѣты украсятъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             Синьоръ, ступайте; вы, синьора, съ нимъ,
             И вы Парисъ идите. Приготовьтесь
             Всѣ слѣдовать за мертвецомъ прекраснымъ.
             За что-нибудь караетъ небо васъ:
             Съ покорностью внимайте Божій гласъ!

(Капулетъ, синьора Капулетъ, Парисъ, Лоренцо уходятъ; уносятъ Юлію.)

   

ЯВЛЕНІЕ XV

Музыканты и няня.

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Намъ теперь приходится убрать наши инструменты и убираться.
   

НЯНЯ.

             Ахъ, люди добрые! ахъ, уберите!
             Не до того теперь: вездѣ разстройство.

(Уходитъ.)

1-й МУЗЫКАНТЪ.

             Ну, что жь? настроить можно какъ-нибудь.
   

ЯВЛЕНІЕ XVI.

Тѣ же и Піетро.

ПІЕТРО.

   Музыканты, о, музыканты!-- отраду сердечную, отраду сердечную! Если вы не хотите, чтобъ я умеръ -- сыграйте отраду сердечную.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Зачѣмъ же отраду сердечную?
   

ПІЕТРО.

   О музыканты! затѣмъ, что мое сердце само напѣваетъ вотъ этотъ припѣвъ:
   
             Изныло отъ горя сердечко мое!
   
   Сыграйте же мнѣ, пожалуйста, что-нибудь веселенькое.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Теперь не до игры.
   

ПІЕТРО.

   Такъ вы не хотите?
   

МУЗЫКАНТЫ.

   Нѣтъ!
   

ПІЕТРО.

   А я бы вамъ заплатилъ звучную плату.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Чѣмъ же бы ты заплатилъ намъ?
   

ПІЕТРО.

   Не деньгами, нѣтъ! а я бы спѣлъ вамъ, я бы послужилъ вамъ своимъ голосомъ.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Правда, холопъ только и можетъ платить своею службою.
   

ПІЕТРО.

   Тебѣ видно захотѣлось, чтобы холопскій кинжалъ постучался въ твою голову.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Вложи-ка свой кинжалъ, а выложи лучше свое остроуміе.
   

ПІЕТРО.

   Берегитесь же моего остроумія, и проколю васъ желѣзнымъ остріемъ безъ помощи кинжала. Отвѣчайте мнѣ, какъ слѣдуетъ умнымъ людямъ.
   
             Когда душа болитъ отъ ѣдкой муки,
             И горести грудь нашу истомятъ,
             То музыки серебряные звуки...
   
   Почему серебряные звуки? а? почему сказано музыки серебряные звуки? Что ты скажешь, Симонъ Струнка?
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Да потому, должно быть, что серебро имѣетъ пріятный звукъ.
   

ПІЕТРО.

   Прекрасно. Ну а ты Гуго Бубенъ?
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Я думаю, потому серебряные звуки, что музыканты звучать за серебро.
   

ПІЕТРО.

   Превосходно. Ты что скажешь, Джемсъ Запѣвало?
   

3-й МУЗЫКАНТЪ.

   Да что сказать; я ужь не знаю что сказать.
   

ПІЕТРО.

   Ахъ, братъ, прости, я забылъ, что ты пѣвчій. Я ужъ самъ скажу за тебя. Музыки серебряные звуки сказано потому, что вашъ братъ рѣдко получаетъ золото за свое звучанье.
   
             То музыки серебряные звуки
             Мгновенно грудь и душу исцѣлятъ!

(Піетро уходить напѣвая.)

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Что это за негодяй такой?
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Ну его къ чорту, Джакъ! Пойдемъ-ка туда, подождемъ похоронной процессіи; можетъ быть, еще и пообѣдать дадутъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Мантуа. Улица.

РОМЕО (одинъ.)

             Когда не лжетъ глазъ, видящій во снѣ,
             То сны мои мнѣ радость близкую
             Пророчатъ. Царь груди моей легко
             И весело на тронѣ возсѣдаетъ.
             Весь этотъ день какой-то дивный духъ
             Какъ будто бы меня приподнимаетъ
             Веселыми мечтами отъ земли.
             Мнѣ снилося, что будто бы пришла
             Сюда моя супруга, и нашла
             Меня уже умершимъ; (странный сонъ!
             Я былъ мертвецъ, не потерявъ сознанья!)
             И будто бы она въ меня вдохнула
             Жизнь новую, и будто я возсталъ
             И ощутилъ себя владыкой міра.
             О Боже мой! и призраки любви
             Такъ радостью богаты! что жь она,
             Сама любовь? какими же она
             Богатствами владѣетъ!
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Ромео и Бальтазаръ.

РОМЕО.

                                                     Изъ Вероны
             Извѣстья! -Ну что, мой Бальтазаръ?
             Ты не письмо ль привезъ мнѣ отъ Лоренцо?
             Ну что моя супруга? что она?
             Что мой отецъ? объ ней то мнѣ скажи,
             Объ Юліи моей: здорова-ли?--
             Она всего дороже... все прекрасно,
             Когда она благополучна только.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Прекрасно все: она благополучна...
             Въ могилѣ Капулетовъ прахъ ея
             Покоится; безсмертная жь душа
             Средь ангеловъ; я видѣлъ самъ,
             Какъ вынесли ее въ могильный склепъ.
             И съ похоронъ я прямо поскакалъ
             Къ вамъ съ этой вѣстію сюда; простите
             Меня за вѣсть плачевную мою!
             Вы сами мнѣ приказывали строго
             Васъ извѣщать не медля обо всемъ.
   

РОМЕО.

             Какъ, въ самомъ дѣлѣ? ну, теперь судьба,
             Съ тобой расчетъ оконченъ!.. Бальтазаръ!
             Ты знаешь домъ, въ которомъ я живу?
             Ступай сейчасъ, достань бумаги мнѣ,
             Достань чернилъ -- да лошадей нанять:
             Я ѣду въ ночь.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                 Простите мнѣ, синьоръ:
             Я не могу оставить насъ теперь.
             Вы блѣдны такъ, вашъ взоръ блуждаетъ дико --
             Недоброе онъ предвѣщаетъ мнѣ.
   

РОМЕО.

             Пустое, другъ, пустое! ты ошибся...
             Оставь меня и дѣлай все, что я
             Тебѣ велѣлъ. А отъ Лоренцо нѣтъ
             Письма ко мнѣ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                           Нѣтъ, добрый мой синьоръ.
   

РОМЕО.

             Ну все равно: ступай же ты теперь
             Найми мнѣ лошадей; я за тобой
             Приду сейчасъ же.

(Бальтазаръ уходить.)

   

ЯВЛЕНІЕ III.

РОМЕО, (ОДИНЪ.)

                                           Хорошо же, Юлія, --
             Я въ эту ночь съ тобой соединюсь.
             Подумаемъ о средствахъ.-- А, не долго
             Мысль страшная ты заставляешь ждать.
             Того, кому нужна бываешь ты!..
             Мнѣ въ голову пришелъ одинъ аптекарь....
             Онъ гдѣ-то здѣсь живетъ не подалеку...
             Его недавно, какъ-то видѣлъ я...
             Съ лицемъ нахмуреннымъ, въ лохмотьяхъ бѣдныхъ,
             Заботливо онъ травы разбиралъ;
             Въ глазахъ его былъ видѣнъ страшный холодъ,
             И до костей его изгрызла нищета...
             Въ его убогой лавкѣ, видѣлъ я,
             Висѣла черепаха, крокодилъ
             И чучелы другихъ уродливыхъ
             Страшилищь, нищенски по полкамъ были
             Разставлены пустые ящики,
             Зеленые горшки и пузырьки.
             Согнившая аптекарская дрянь
             Валялася какъ будто на показъ;
             Смотря на нищету его, тогда
             Я самъ-себѣ сказалъ, вотъ если бы
             Кому-нибудь понадобился ядъ,
             Котораго продажа въ Мантуѣ
             Подъ смертной казнію запрещена, --
             Вотъ этотъ негодяй презрѣнный тотчасъ
             Продастъ его; о эта мысль тогда
             Была предвѣстницей того, что скоро
             Нуждаться самъ я буду въ ядѣ! Этотъ
             Бѣднякъ его теперь продать мнѣ долженъ.
             Сегодня праздникъ, кажется, какой-то
             И лавка заперта его. Эй, ты!
             Аптекарь.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Ромео и Аптекарь.

АПТЕКАРЬ.

                                 Кто зоветъ меня такъ громко?
   

РОМЕО.

             Поди сюда. Я вижу бѣденъ онъ.
             Вотъ видишь 60 червонцевъ здѣсь:
             За нихъ мнѣ дай ты драхму яду, слышишь!
             Такого яду дай, чтобы въ одно
             Мгновенье онъ по жиламъ разливался,
             Чтобъ жизнью утомленный человѣкъ,
             Принявъ его, на мѣстѣ мертвымъ палъ.
             Такого яду дай, чтобъ отъ него
             Дыханіе изъ тѣла вылетало
             Съ такою же могучей быстротой,
             Какъ порохъ, загорѣвшись, вылетаетъ
             Изъ пушки...
   

АПТЕКАРЬ.

                                           Я имѣю ядъ такой.
             Но въ Мантуѣ подъ смертной казнію
             Законъ его продажу запрещаетъ.
   

РОМЕО.

             Какъ, неуже-ль боишься смерти ты,
             Бѣднякъ, оборванный, несчастный? Голодъ
             Въ твоихъ щекахъ, гнетущая нужда
             Въ глазахъ твоихъ гнѣздится, нищета
             Клочками на спинѣ твоей повисла.
             Нѣтъ, этотъ міръ тебѣ не другъ; недругъ
             Тебѣ законъ, предписанный отъ міра:
             Законѣ тебя обогатить не можетъ.--
             Такой законъ не издавался міромъ.
             Такъ выдь же ты изъ нищеты своей
             И откажись отъ ней -- на вотъ, возьми...
   

АПТЕКАРЬ.

             Я волей твердъ, но бѣдность уступаетъ.
   

РОМЕО.

             И золото я бѣдности твоей
             Даю, а воля пусть не принимаетъ.
   

АПТЕКАРЬ.

             Вотъ ядъ: къ какую вамъ угодно жидкость
             Вы всыпьте порошокъ и выпейте,
             И еслибъ вы хоть двадцать человѣкъ
             Превосходили силою своей,
             Лишитесь жизни вы въ одно мгновенье.
   

РОМЕО.

             Вотъ золото: возьми ты этотъ ядь,
             Онъ гибельнѣй для человѣка; больше,
             Гораздо больше онъ надѣлалъ зла
             На этой отвратительной землѣ,
             Чѣмъ бѣдный запрещенный порошокъ.
             Не ты мнѣ продалъ ядь, а я тебѣ.
             Прощай, купи себѣ скорѣе корму
             И мясомъ кости голыя одѣнь.
             Пойдемъ со мной, лекарство, а не ядъ,
             Ко гробу Юліи пойдемъ со мной;
             Мнѣ тамъ нужна твоя услуга будетъ.

(Уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ V.

Жилище Лоренцо.

Іоаннъ и Лоренцо.

ІОАННЪ.

             Лоренцо, эй! Лоренцо, братъ Лоренцо!

(Входитъ Лоренцо.)

ЛОРЕНЦО.

             А, это голосъ брата Іоанна.
             Грядущему изъ Мантуи привѣтъ.
             Что Ромео? Ну что онъ говоритъ?
             Иль, можетъ быть, онъ написалъ ко мнѣ,
             Такъ дай письмо.
   

ІОАННЪ.

                                           Я не былъ въ Мантуѣ.
             Отправившись за братомъ босоногимъ,
             Чтобъ взять его и съ нимъ пуститься въ путь,--
             А онъ тогда недужныхъ навѣщалъ,--
             Съ товарищемъ я остановленъ былъ
             Градскою стражею по подозрѣнью,
             Что оба мы въ больницѣ заразились,
             Въ больницѣ, гдѣ свирѣпствуетъ чума.
   

ЛОРЕНЦО.

             Кто жъ къ Ромео отнесъ мое письмо?
   

ІОАННЪ.

             Послать не могъ я также, -- вотъ оно,
             Никто не брался отнести его:
             Страшились всѣ чумы.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Несчастный случай!
             Письмо мое, клянусь св. Францискомъ,
             Имѣло много важнаго въ себѣ.
             Опасность изъ того большая можетъ быть,
             Что не было доставлено оно.
             Братъ Іоаннъ, ступай скорѣй, достань
             Мнѣ ломъ и принеси сюда сейчасъ же.
   

ІОАННЪ.

             Братъ мой, иду,-- и принесу тебѣ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Теперь спѣшить мнѣ должно къ монументу;
             Навѣрное вотъ въ эти три часа
             И Юлія прекрасная проснется.
             И мнѣ она не будетъ благодарна,
             Что Ромео объ этихъ приключеньяхъ
             Не получилъ извѣстья никакого.
             Но въ Маптую тогда я напишу
             Вторичное письмо, а Юлію
             Возьму къ себѣ,-- она пробудетъ здѣсь
             Въ моей обители до той норы,
             Какъ Ромео сюда прибыть успѣетъ.
             О трупъ живой, о бѣдный трупъ живой,
             Въ могилѣ мертвеца похороненный!

(Уходить).

   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Могильный склепъ, монументъ Капулетовъ.

Парисъ, его пажъ съ цвѣтами и факелами.

ПАРИСЪ.

             Подай мнѣ факелъ, пажъ, поди стань одаль,
             Нѣтъ, нѣтъ! ненужно факела, возьми
             Я не хочу, чтобъ видѣли меня,
             Поди и лягъ во всю свою длину
             Подъ кипарисомъ тѣмъ, и ухо ты
             Плотнѣй къ землѣ изрытой приложи.
             Земли рыхла отъ частыхъ погребеній,
             Малѣйшій шорохъ ты услышать можешь;
             Ты свистомъ мнѣ подашь сигналъ тотчасъ-же,
             Когда шаги услышишь чьи-нибудь.
             Подай цвѣты, ступай, исполни все.
   

ПАЖЪ.

             Мнѣ страшно одному остаться здѣсь,
             Среди могилъ, но должно покориться!
   

ПАРИСЪ.

             Я ложе брачное твое, цвѣтокъ
             Прекраснѣйшій, цвѣтами усыпаю!
             Счастливый гробъ въ своихъ объятьяхъ ты,
             Вмѣшаешь совершенный образецъ
             Безсмертія. Прелестное созданье,
             Средь ангеловъ живущее теперь,
             О Юлія, прими послѣдній даръ
             Изъ рукъ моихъ, изъ рукъ того, который
             Благоговѣлъ передъ тобой при жизни
             И гробь твой чтитъ надгробною хвалой!

(Пажъ свиститъ)

             Мнѣ пажъ даетъ сигналъ -- идутъ сюда.
             Чья святотатская нога блуждаетъ
             Въ ночное время здѣсь, о, кто смущаетъ
             Надгробное привѣтствіе любви?
             Какъ! съ факелами? Ночь, сокрой меня на мигъ.

(Отходитъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Ромео и Бальтазаръ.

РОМЕО.

             Подай мнѣ ломъ и ротъ возьми письмо.
             Ты моему отцу вручишь его
             Поутру завтра, дай теперь мнѣ факелъ.
             Послушай! если жизнь тебѣ мила.
             То что бы ты ни видѣлъ, чтобъ ни слышалъ,
             Не подходи, не прерывай меня...
             Я въ ложе смертное хочу сойти,
             Чтобы лицо жены моей увидѣть.
             Но главное, чтобъ съ пальца у нея
             Снять драгоцѣнное кольцо, мнѣ нужно.
             Для дѣла важнаго оно мнѣ нужно!
             Уйди же, другъ, уйди совсѣмъ отсюда.
             Но если ты, влекомый любопытствомъ,
             Осмѣлишься подсматривать за мной.
             Бѣда тебѣ; клянуся небесами,
             Клянусь,-- я разорву тебя на части
             И жадное кладбище я усѣю
             Твоими членами: часъ этотъ страшенъ!
             Намѣренья мои свирѣпо-дики,
             Не такъ неумолимъ голодный тигръ
             И море бурное не такъ опасно!...
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Синьоръ, уйду, не помѣшаю вамъ.
   

РОМЕО.

             Ты этимъ дружбу мнѣ свою докажешь.
             Возьми вотъ это, другъ, или скорѣй.
             Живи, будь счастливъ, добрый человѣкъ.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Слова его, напротивъ, заставляютъ
             Не уходить, ужасенъ взоръ его,
             Намѣреньямъ его не вѣрю я.

(Отходить.)

РОМЕО.

             Пасть ненасытная, утроба смерти!
             Часть лучшую пожрала ты,
             Я вскрою челюсти твои гнилыя,

(Разбиваетъ двери монумента.)

             И начиню тебя я новой пищей.
   

ПАРИСЪ.

             А! изгнанный надменный Монтэгю,
             Который умертвилъ двоюроднаго брата
             Моей возлюбленной; я думаю.
             Что это и свело ее во гробъ,
             О, онъ пришелъ сюда, чтобъ наругаться
             Надъ ихъ тѣлами -- я схвачу его.

(Приближается.)

             Останови свой нечестивый замыслѣ,
             О подлый Монтэгю! неужли мщенье
             Ты простираешь за предѣлы смерти?
             Я задержу тебя, изгнанникъ низкій,
             Ступай за мной, ты долженъ умереть.
   

РОМЕО.

             Я долженъ умереть; за этимъ я
             Сюда пришелъ, мой добрый юноша.
             Не искушай отчаяннаго ты,
             Бѣги, оставь меня: ты видишь ли,
             Какое множество здѣсь мертвыхъ,
             Подумай же объ нихъ и устрашись.
             О юноша, прошу тебя, прошу
             Не навлекай на голову мою
             Ты новаго грѣха,-- не раздражай меня,
             Уйди скорѣй! Клянуся небомъ, я
             Гораздо болѣе тебя люблю,
             Чѣмъ самого-себя, повѣрь -- сюда
             Я съ умысломъ на жизнь свою пришелъ.
             Уйди жъ, уйди, живи -- ты послѣ скажешь,
             Что человѣкъ съ больнымъ умомъ тебя
             Изъ сожалѣнья же къ тебѣ просилъ уйти,
   

ПАРИСЪ.

             Я презираю всѣ твои угрозы,
             Преступникъ ты: я здѣсь тебя свяжу.
   

РОМЕО.

             Такъ ты меня на битву вызываешь;
             Ну, мальчикъ, берегись.

(Они дерутся.)

ПАЖЪ.

                                                     О, Боже мой?
             Они дерутся, побѣгу за стражей!
   

ПАРИСЪ.

             О, я убитъ! (Падаетъ.) Съ ней положи меня,
             Когда тебѣ доступно состраданье.
   

РОМЕО.

             Исполню, хорошо; но кто же онъ?
             Вгляжусь въ его лице... А! родственникъ
             Меркуціо -- Парисъ... Что говорилъ мнѣ
             Мой человѣкъ, когда мы шли сюда?
             Былъ невнимателенъ мой духъ тревожный.
             Какъ полнится, мнѣ Бальтазаръ сказалъ,
             Что будто съ Юліей былъ обрученъ
             Парисъ. Сказалъ мнѣ это Бальтазаръ?
             Иль мнѣ пригрѣзилось? Быть можетъ, это
             Я въ помѣшательствѣ ума вообразилъ,
             Когда онъ мнѣ разсказывалъ объ ней.
             О дай, Парисъ, дай руку мнѣ свою!
             Въ одной со мной несчастья черной книгѣ
             Записанъ ты! въ торжественной гробницѣ
             Я схороню тебя; въ гробницѣ? Нѣтъ!
             Въ обители прозрачной, полной свѣта:
             Въ ней Юлія покоится, Парисъ!
             И красотой гробницу превращаетъ
             Въ веселую обитель ликованій!
             Покойся здѣсь, мертвецъ, похороненный
             Руками мертвеца!..

(Кладетъ его въ монументъ.)

                                           Не рѣдко люди
             Становятся въ послѣднія минуты
             Вдругъ веселы, и эту вспышку жизни
             Зовутъ мгновенной молніей предъ смертью.
             Но вспышку мрачную мою -- могу-ль
             Я молнійнымъ лучомъ назвать? Супруга!
             О Юлія! дыханіе твое
             Смерть выпила, по не имѣетъ смерть
             Надъ красотой твоею власти -- ты
             Не побѣжденная лежишь!...
             О! красоты сіяетъ цвѣтъ пурпурный
             И на устахъ, и на лицѣ твоемъ,
             Смерть пальца блѣднаго еще до нихъ
             Не довела... А ты, Тибальтъ, ты здѣсь ли
             Лежишь въ своемъ кровавомъ одѣяньи?
             Что лучшаго могу тебѣ я сдѣлать,
             Какъ не повергнуть твоего врага
             Рукою той, которая сломила
             Цвѣтъ юности твоей! Прости меня,
             Мой братъ!... Ахъ Юліи, ты отчего
             Все также хороша? Неужли долженъ
             Подумать ч, что призракъ безтѣлесный,
             Въ тебя влюбилась смерть, и здѣсь во тьмѣ
             Костлявое чудовище тебя
             Хранитъ и требуетъ твоей любви...
             Но я -- я здѣсь! Тебя стеречь я буду,
             Изъ этого чертога мрачной ночи
             Не виду никогда; на вѣки здѣсь
             Останусь я,-- въ сообществѣ червей,
             Прислужниковъ теперешнихъ твоихъ:
             Здѣсь вѣчное пристанище себѣ
             Я осную, и съ тѣла моего,
             Наскучившаго міромъ, я стряхну
             Ярмо враждебныхъ звѣздъ... Глаза, глядите
             Въ послѣдній разъ, вы, руки, обнимите
             Въ послѣдній разъ! А вы, уста,
             Врата дыханія, запечатлѣйте
             Законнымъ поцѣлуемъ то, что и
             У смерти ненасытной сторговалъ
             На вѣчное владѣнье! О приди
             Мой горькій проводникѣ, приди, пряди.
             Ты кормчій безнадежный,-- вотъ минута!
             Бросай скорѣй на гибельный утесъ
             Свой утомленный и больной корабль!...
             За Юлію я пью! (Пьетъ.) Аптекарь честный,
             О! быстро дѣйствуетъ твое лекарство!
             Такъ, съ этимъ я лобзаньемъ умираю.

(Умираетъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Входитъ съ другаго конца пещеры Лоренцо съ факеломъ и ломомъ.

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ! направь мои шаги.
             Ужъ сколько разъ мои скользили ноги
             Между гробовъ во мглѣ ночной! Кто тамъ?
             Кто въ часъ глухой и поздній въ гости къ смерти
             Пришелъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Вашъ другъ и человѣкъ съ нимъ вмѣстѣ.
             Знакомый вамъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Благослови тебя Господь!
             Скажи, мой добрый другъ, чей факелъ тамъ
             Льетъ тщетный свѣтъ по головамъ и черепамъ
             Лишеннымъ глазъ? какъ мнѣ сдается, онъ
             Горитъ у монумента Капулетовъ.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Вы не ошиблись, мужъ благочестивый,
             И господинъ мой тамъ, любимый вами.
   

ЛОРЕНЦО.

             Кто?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                 Ромео.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Давно ли онъ пришелъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Ужь полчаса.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Ступай за мной въ пещеру.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Не смѣю я, мой господинъ не знаетъ,
             Что и остался здѣсь. Ужасно онъ
             Грозить мнѣ смертію, когда осмѣлюсь
             Остаться здѣсь и подсмотрѣть за нимъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Останься жъ, я пойду одинъ. Страхъ, страхъ,
             Овладѣваетъ мной...
   

БАЛЬТАЗАРѢ.

                                                     Когда я спалъ
             Подъ кипарисомъ, мнѣ пригрезилось,
             Что будто господинъ мой съ кѣмъ-то бился
             И что противника убилъ мой господинъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Эй, Ромео! (Приближается.) О Боже, Боже! горе!
             Чья это кровь предъ входомъ монумента
             Пролита? Чьи мечи лежатъ нагіе,
             Окровавленные въ жилищѣ мира?

(Входитъ въ монументъ.)

             Какъ, Ромео? О! блѣдный... Кто еще?
             Какъ, и Парись? и весь окровавленный!
             Она встаетъ...

(Юлія просыпается и встаетъ)

ЮЛІЯ.

             Лоренцо!... гдѣ же мой супругъ?
             Я. помню хорошо, гдѣ а должна была
             Проснуться и гдѣ проснулась я,
             Гдѣ жь мой супругъ, Ромео?

(Слышенъ шумъ.)

ЛОРЕНЦО.

                                                     Я слышу шумъ....
             Синьора, убѣжимъ скорѣй отсюда,
             Изъ этого жилища смерти, язвы
             И неестественнаго сна! Уйдемъ!
             Могущество превыше смертныхъ силъ
             Разрушило предначертанья наши.
             О поспѣши! твой мужъ въ твоихъ объятьяхъ
             Лежатъ безжизненный. Вотъ и Парисъ.
             Пойдемъ, пойдемъ, я отведу тебя
             Въ обитель инокинь святыхъ -- спѣши,
             Не спрашивай. Ужъ стража здѣсь, идутъ..
             Идемъ же, Юлія! (Шумъ усиливается) я ухожу.

(Уходить.)

ЮЛІЯ.

             Ступай, ступай! я не пойду съ тобой
             Что это? склянка... О, какъ крѣпко сжала
             Ее рука супруга моего!
             А! вижу -- ядъ, супругъ мой, дни твои
             Безвременно скончалъ. Какой ты жадный;
             Все выпилъ, все, ни капли не оставилъ..
             Возьму лобзанье съ устъ твоихъ. Быть можетъ,
             Достаточно на нихъ осталось яду.
             Чтобъ умертвить, чтобъ изцѣлить меня.

          (Она цѣлуетъ его.)

             Уста твои теплы.
   

ГОЛОСА, (за сценой.)

                                           Куда же, гдѣ?
   

ЮЛІЯ.

             Я слышу шумъ! скорѣй, скорѣе къ дѣлу!
             А! благодѣтельный кинжалъ!-- сюда!--

(Схватываетъ кинжалъ Ромео.)

             Здѣсь, здѣсь ножны твои! (Закалывается)
                                                     Заржавѣй здѣсь,
             А мнѣ дай умереть!

(Умираетъ.)

ПАЖЪ.

             Вотъ здѣсь, вонъ тамъ, гдѣ факелъ свѣтится.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Кровь на землѣ, обѣгайте кладбище,
             Берите всѣхъ, кто попадется вамъ.

(Нѣкоторые выходятъ).

             О жалкій видъ!-- Вотъ графъ лежитъ убитый
             И Юлія въ крови, тепла еще,
             И видно, что не давно умерла,
             А между-тѣмъ она схоронена
             Два дна назадъ... Ступайте къ герцогу,
             Бѣгите къ Капулетамъ,-- поднимите
             Всѣхъ въ домѣ Монтэгю, другихъ зовите!

(Выходятъ еще нѣсколько человѣкъ. Входятъ нѣкоторые изъ стражей съ Бальтазаромъ.)

2-й СТРАЖЪ.

             Вотъ Ромео служитель,-- на кладбище
             Нашли его.
   

1-й СТРАЖЪ.

                                 Держите же его
             До той поры, какъ герцогъ самъ прибудетъ.

(Входитъ другой стражъ съ Лоренцо.)

5-й СТРАЖЪ.

             Вотъ мнѣ монахъ попался -- онъ дрожитъ
             И плачетъ и вздыхаетъ. У него
             Я взялъ вотъ этотъ ломъ и мечъ.
             А шелъ онъ съ этой стороны кладбища.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Большое подозрѣнье,-- задержите.

(Входитъ герцогъ ее свитою).

ГЕРЦОГЪ.

             Какое же. несчастье здѣсь случилось?
             Какое же несчастье васъ воззвало
             Отъ утренняго сна?

(Входятъ Капулетъ, синьора Капулетъ и другіе.)

КАПУЛЕТЪ.

                                           Что значитъ это?
             Что за тревога здѣсь -- и что это за крики?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             Народъ на улицѣ взываетъ: Ромео!
             Другіе: Юлія, Парисъ! и всѣ бѣгутъ
             Сюда къ гробницѣ нашей.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Что за страхъ
             Смущаетъ всѣхъ и слухъ тревожитъ нашъ?
   

1-й СТРАЖЪ.

             Вотъ, повелитель, графъ Парисъ лежитъ.
             Вотъ мертвый Ромео, вотъ Юлія,
             Умершая давно, но теплая,
             И умерщвленная сейчасъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Ищите,
             И разъузнайте какъ столь страшное убійство
             Свершилось.
   

1-й СТРАЖЪ.

                                           Вотъ мы нашли монаха,
             И Ромео умершаго слугу.
             При нихъ всѣ нужныя орудья были,
             Чтобъ отперетъ жилище мертвецовъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

             О, Боже мой! Жена -- смотри, дочь паша,
             Въ крови! Кинжалъ ошибся: домъ его
             Теперь пустой -- при бедрѣ Монтэгю,
             А онъ попалъ въ грудь дочери моей.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТЪ.

             О этотъ видъ, видъ смерти, будто звонъ,
             Звонъ похоронный, въ гробъ меня зовущій.

(Входятъ Монтэгю и другіе.)

ГЕРЦОГЪ.

             Приблизься, Монтэгю ты рано всталъ,
             Но раньше легъ наслѣдникъ твой и сынъ.
   

МОНТЭГЮ.

             Ахъ, повелитель мой, жена мои
             Скончалась въ эту ночь -- печаль о сынѣ
             Изгнанникѣ ей сокрушила грудь.
             Какія жь вновь несчастья сговорились
             И бѣдной старости моей грозятъ?
   

ГЕРЦОГЪ.

             Смотри -- и ты увидишь.
   

МОНТЭГЮ.

                                                     О сынъ мой, сынъ!
             Не хорошо съ отцемъ ты поступилъ.
             Не давъ ему пойти впередъ ко гробу.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Сдержите же теперь свои стенанья --
             Все темное намъ должно уяснить,
             И отыскавъ источникъ бѣдъ кровавыхъ
             Я поведу печали ваши самъ
             И васъ самихъ, быть можетъ, приведу
             Къ могилѣ я. Умолкните жь, теперь,
             И скорбь свою терпѣнью покорите.
             На чью главу упало подозрѣнье?
   

ЛОРЕНЦО.

             Всѣхъ больше на меня оно упало,
             Хоть меньше всѣхъ способенъ я на то.
             Въ чемъ можете меня подозрѣвать;
             Противъ меня и время говорить
             И мѣсто страшнаго убійства. И вотъ
             Я здѣсь стою: признаніемъ моимъ
             Я обвиню и извиню себя.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Такъ говори-жь, и разскажи, что знаешь.
   

ЛОРЕНЦО.

             Мое повѣствованье будетъ кратко,
             На долгій же мучительный разсказъ
             Не стало-бы дыханья моего;
             Срокъ не великъ моей печальной жизни.
             Сей Ромео, лежащій здѣсь безъ жизни,
             Сей Ромео, былъ Юліи супругъ.
             А Юлія, безжизненная также
             Его супругой вѣрною была,
             Я брачное имъ далъ благословенье;
             День тайнаго союза ихъ былъ днемъ
             Погибели Тибальта -- смерть его
             Изгнала новобрачнаго отсюда.
             Объ немъ-то такъ, совсѣмъ не о Тибальтѣ,
             Крушилась Юлія. Вы думали
             Освободить ее отъ власти горя,
             Вы силою хотѣли за Париса
             Отдать ее. Она ко мнѣ пришла,
             Съ отчаяньемъ во взорѣ умоляла.
             Отъ этого вторичнаго союза
             Ее спасти,-- и въ кельѣ у меня
             Убить себя грозила. Я ей далъ,
             Своей наукою руководимый,--
             Напитокъ усыпительный, и онъ
             11е обманулъ меня, и произвелъ
             То дѣйствіе, котораго я ждалъ:
             Онъ далъ ей видъ умершей. Между тѣмъ
             Я къ Ромео послалъ письмо, чтобъ онъ
             Прибылъ сюда, къ несчастной этой ночи,
             Помочь ей встать изъ чуждаго ей гроба.
             Но тотъ, съ кѣмъ я послалъ мое письмо,
             Врагъ Іоаннъ, случайно былъ задержанъ,
             И мнѣ вчера принесъ письмо обратно.
             Тогда рѣшился я пойти одинъ
             Подъ этотъ сводъ, въ минуту пробужденья,
             Чтобъ Юлію отвесть въ мою обитель.
             Тамъ, думалъ я, останется она
             До той поры, какъ Ромео получитъ
             Извѣстье обо всемъ. Какъ я пришелъ,
             Ужь грачи. Парисъ и вѣрный Ромео
             Безжизненны лежали здѣсь. Она
             Проснулася, я умолялъ ее
             Пой дство можетъ помочь ему столько же, сколько листъ подорожника въ переломѣ ноги, слѣдовательно, говоритъ иронически, такъ какъ слова его иначе не имѣли бы смысла: вѣдь переломанная нога не рана, которую можно лечить прикладываньемъ какого нибудь цѣлебнаго растенія.
   Стр. 144. Землетрясеніе, о которомъ говорить кормилица -- или то, которое было въ Англіи 6-го апрѣля 1580 г. (и въ такомъ случаѣ, думаютъ нѣкоторые, трагедія эта написана послѣ 6-го апрѣля 1591 г., когда исполнилось одиннадцать лѣтъ, о коихъ говоритъ кормилица, и не позже "средины іюля, "за двѣ недѣли съ чѣмъ-то до Иванова дня" -- по ея же словамъ); или постигшее Верону въ 1348 г., или бывшее тамъ-же въ 1570 г. въ очень сильныхъ размѣрахъ.
   Стр. 146. Коментаріи въ старинныхъ книгахъ писались на поляхъ книги.
   Стр. 146. Слова "рыба живетъ въ морѣ" имѣютъ здѣсь очень темный смыслъ; вѣроятнѣе всего, что "море" здѣсь для "рыбы" тоже, что "переплетъ" для "книги", о чемъ матерью Юліи было сказано стихомъ выше.
   Стр. 146. Меркуціо, въ тѣхъ источникахъ, которыми могъ пользоваться Шекспиръ, представленъ почти съ тѣми-же чертами характера, какія далъ ему авторъ нашей трагедіи.
   Стр. 146. Въ маскахъ обыкновенно входили на балъ люди, хотя и знакомые хозяину, но не приглашенные; ихъ вступленіе сопровождалось привѣтствіемъ въ честь присутствовавшихъ дамъ или хозяина.
   Стр. 147. Т. е. прологъ, ненаходящійся въ книгѣ, въ данномъ произведеніи, но, вѣроятно, прибавленный собственно для сценическаго представленія режиссеромъ или кѣмъ инымъ по его порученію. На этомъ основаніи Ульраци (сдѣлавшій это объясненіе) считаетъ и прологъ въ "Ромео и Юлія" написаннымъ не Шекспиромъ (см. примѣч. къ стр. 131).
   Стр. 147. Замаскированные гости всегда входили предшествуемые факельщиками.
   Стр. 148. До изобрѣтенія ковровъ, полы комнатъ устилались гладкимъ тростникомъ.
   Стр. 148. По старой англійской пословицѣ "держать въ рукѣ свѣчу" значитъ, быть празднымъ зрителемъ.
   Стр. 148. "Мы сжигаемъ дневной свѣтъ" -- пословица, равносильная выраженію: "мы тратимъ по пусту время".
   Стр. 148. Мебъ -- слово кельтійскаго происхожденія, значащее дитя. Въ ирландской миѳологіи оно упоминается, какъ царица фей, нѣчто въ родѣ русалки, эльфъ.
   Стр. 148. Повитухой въ волшебномъ царствѣ Мебъ (по остроумному объясненію Стивенса) называется здѣсь въ томъ смыслѣ, что ея профессія состоитъ въ освобожденіи фантазіи спящихъ людей отъ ихъ словъ, этихъ дѣтей празднаго мозга (по выраженію Меркуціо).
   Стр. 148. Въ то время довольно распространено было сравненіе дѣтей или людей очень малаго роста съ агатомъ, вѣроятно, имѣя въ виду миніатюрность изображеній, гравировавшихся на агатовыхъ перстняхъ; (у Шекспира такое сравненіе встрѣчается и въ другой трагедіи). Слѣдуетъ предположить, что у ольдерменовъ (титулъ почетныхъ выборныхъ лицъ и сановниковъ) ношеніе такихъ перстней было въ модѣ, или служило знакомъ ихъ достоинства.
   Стр. 149. Намекъ на существовавшее повѣрье, что у лѣнивыхъ служанокъ заводились въ пальцахъ червячки.
   Стр. 149. Т. е. свиньи, входящей въ составъ, такъ называемыхъ десятинныхъ сборовъ съ прихожанъ въ пользу мѣстнаго духовенства.
   Стр. 149. Здѣсь подразумѣвается болѣзнь колтунъ; она принималась суевѣрнымъ народомъ за дѣло злыхъ духовъ женскаго рода, и потому сбитые въ колтунъ волосы назывались также (какъ здѣсь у Шекспира) "волосы русалокъ" (elf-locks) и "узлы русалокъ" (elf-knots).
   Стр. 151. Зачѣмъ тутъ огонь въ каминѣ, когда по многимъ другимъ подробностямъ пьесы, дѣйствіе происходитъ лѣтомъ -- неизвѣстно.
   Стр. 153. Пилигримы -- губы, въ томъ смыслѣ, что онѣ, какъ странники къ святымъ мѣстамъ, искупятъ этимъ странствіемъ свой грѣхъ.
   Стр. 153. Ромео въ этой сценѣ костюмированъ пилигримомъ (такъ онъ изображенъ на одной старой виньеткѣ).
   Стр. 154. Цѣловать женщину въ обществѣ не считалось неприличнымъ.
   Стр. 157. Это ссылка на очень популярную англійскую балладу стараго времени "О царѣ Кофетуа и нищей дѣвушкѣ"; царь этотъ -- африканскій.
   Стр. 157. Названіе "обезьяны" давалось, какъ ласкательное.
   Стр. 159. Солнце -- Юлія въ монологѣ Ромео представлена "служанкою" луны потому, что она, какъ дѣвственница, служитъ (по древней миѳологіи) лунѣ или богинѣ Діанѣ. И слова: "не будь больше ея служанкой", значатъ: сбрось съ себя обѣтъ дѣвственности, перестань быть весталкой, (въ слѣдующемъ стихѣ отъ того и упоминается ливрея весталки).
   Стр. 159. Намекъ на болѣзненный цвѣтъ лица томящихся своимъ безбрачіемъ дѣвушекъ.
   Стр. 161. О смѣхѣ Юпитера при клятвѣ влюбленныхъ говорится у Овидія въ его "Наукѣ Любви".
   Стр. 165. Титанъ здѣсь Аполлонъ, какъ богъ солнца на своей огненной колесницѣ.
   Стр. 169. Въ англійскомъ текстѣ знаменитой народной поэмы "Рейнеке Лисица" котъ называется Тибертъ. По всей вѣроятности, его имѣлъ въ виду здѣсь Шекспиръ, только измѣнивъ "Тиберта" въ "Тибальта"; отъ этого и упоминаніе о "царѣ котовъ".
   Стр. 169. Итальянскіе фехтовальные термины.
   Стр. 169. Въ этомъ мѣстѣ Шекспиръ, какъ и въ нѣсколькихъ другихъ мѣстахъ своихъ трагедій, смѣется надъ тогдашнею французоманіею англійскихъ щеголей, -- хотя здѣсь дѣло происходитъ въ Италіи.
   Стр. 169. "Безъ икры", т. е. онъ здѣсь не весь, а только часть его.
   Стр. 169. Геро -- лицо греческой миѳологіи, -- возлюбленная Леандра,который для свиданія съ нею переплывалъ каждую ночь Геллеспонтъ; когда онъ утонулъ, она тоже кинулась въ море.
   Стр. 169. Тисбе -- героиня древней легенды, разсказанной Овидіемъ въ его "Метаморфозахъ", -- вавилонская красавица, возлюбленная Пирама, лишившая себя жизни послѣ его смерти.
   Стр. 169. "Сѣрые глаза" было такое-же обозначеніе красоты, какъ и "голубые". Венера въ поэмѣ Шекспира "Венера и Адонисъ" изображается и съ голубыми, и съ сѣрыми глазами.
   Стр. 172. Пѣсенка Меркуціо, -- вѣроятно, отрывокъ какой-нибудь старой народной пѣсни.
   Стр. 175. Розмаринъ былъ необходимою принадлежностью брачныхъ церемоній, потому что, по народному повѣрью, обладалъ свойствомъ укрѣплять память и любовь.
   Стр. 175. Буква Р (R) въ англійскихъ грамматикахъ называлась собачья буква вслѣдствіе того, что ея звукъ (по-англійски она произносится аррръ) похожъ на рычанье собаки (у римлянъ было тоже это названіе); такъ называли и собакъ, Кормилица, не умѣющая писать и названія буквъ не знающая, не допускаетъ, чтобы первая буква "розмарина" и "Ромео" была "собачья" буква, или собачье имя.
   Стр. 183. Смерть Меркуціо -- подробность, сочиненная Шекспиромъ, ни въ одномъ изъ его источниковъ не встрѣчающаяся, -- и одинъ изъ коментаторовъ, обратившій вниманіе на это обстоятельство, сдѣлалъ довольно остроумное предположеніе, что Шекспиру показалось необходимымъ поскорѣе устранить такое выдающееся дѣйствующее лицо, какъ Меркуціо, чтобъ оно не заслоняло собою главнаго послѣ того, какъ трагедія вступила въ полный разгаръ. Извѣстный поэтъ Драйденъ (конца XVII ст.) даже замѣтилъ, что если бы Шекспиръ во время не убилъ Меркуціо, то Меркуціо убилъ бы его -- въ томъ смыслѣ, что это повредило бы трагедіи.
   Стр. 186. Фаэтонъ -- сынъ Геліоса (бога солнца); онъ выпросилъ однажды у своего отца позволеніе править солнечной колесницей, и такъ разогналъ лошадей, что задѣлъ за небо и землю и произвелъ пожаръ ихъ.
   Стр. 190. "Убило десять тысячъ Тибальтовъ", т. е. изгнаніе одного Ромео -- большее несчастье, чѣмъ смерть десяти тысячъ Тибальтовъ.
   Стр. 195. У англійскихъ солдатъ въ старое время замки у ружей были не кремневые, а огонь зажигался посредствомъ фитиля; вслѣдствіе этого въ ихъ амуницію входили зажженные фитили, которые висѣли очень близко отъ деревянныхъ ящичковъ, въ которыхъ они держали порохъ.
   Стр. 198. Цинтія -- одно изъ именъ богини Діаны (отъ горы Цинтъ, на которой она родилась), а Діана, какъ извѣстно -- богиня луны.
   Стр. 198. Народное повѣрье, что жаба и жаворонокъ обмѣнялись глазами, такъ какъ у жабы они очень красивы, у жаворонка -- напротивъ. Есть и старая англійская пѣсенка: "Полетѣлъ бы я къ небу, да жаба украла у меня мои глаза".
   Стр. 201. Тѣ грубыя слова, которыми осыпаетъ Капулетти свою дочь и которыми такъ оскорбляется наше ухо, въ тогдашнее время у англичанъ не заключали въ себѣ ничего непристойнаго, были совершенно обыкновенными словами.
   Стр.208. Неизвѣстно, почему Джуульета къ слову "башня", съ которой она готова кинуться, прибавляетъ мѣстоимѣніе "эта" когда тутъ никакой башни нѣтъ, и она существуетъ только въ воображеніи говорящей.
   Стр. 212. Женщины во время Шекспира носили у кушаковъ небольшіе ножи.
   Стр. 212. Мандрагора -- трава, игравшая значительную роль въ народныхъ повѣріяхъ (въ родѣ папоротника), приписывавшихъ ей такія свойства, какъ усыплять людей, служить приворотнымъ средствомъ въ любви и т. п. Думали тоже, что она обладаетъ животною жизнью въ низшей степени, выражающеюся въ томъ, напримѣръ, что когда ее съ корнемъ вырываютъ изъ земли, то она издаетъ стонъ, и онъ имѣетъ такое пагубное дѣйствіе, что человѣкъ, вырвавшій траву, тутъ же сходитъ съ ума или умираетъ.
   Стр. 210. Шекспира обвиняли въ ненатуральности изображенія вельможи Капулетти и его жены, входящихъ въ такія мелочи хозяйства, какъ выдача провизіи на обѣдъ; но забываютъ, что въ старое время нравы были совсѣмъ не тѣ, что теперь. На этомъ основаніи слѣдовало-бы обвинить и Гомера, и творцевъ разныхъ народныхъ поэмъ, изображавшихъ своихъ героевъ, особенно героинь, и не за такими занятіями. Надо имѣть въ виду и скупость итальянцевъ, которая почти въ пословицу вошла (хотя ея, по всей вѣроятности, Шекспиръ, въ виду не имѣлъ).
   Стр. 216. Совершенно основательно замѣчаютъ, что эти слова, произносимыя, до печатному тексту трагедіи, кормилицею, вложены въ ея уста простою опечаткой и что ихъ должна произносить леди Капулетти: какъ могла кормилица обратиться къ своему барину, да еще такому надменному, въ такомъ презрительномъ тонѣ?
   Стр. 216. Въ этомъ мелодраматическомъ монологѣ няни (совершенно не подходящемъ по тону къ ея характеру) видятъ насмѣшливую пародію Шекспира (какъ это онъ дѣлалъ и въ другихъ мѣстахъ) на вышедшій какъ разъ около того времени, когда онъ писалъ "Ромео и Джульету", англійскій переводъ напыщенныхъ латинскихъ трагедій Сенеки.
   Стр. 218. Эта пѣсенка -- сочиненіе одного изъ современниковъ Шекспира.
   Стр. 223. Существуетъ преданіе, что исторія Ромео и Юліи не вымышленная, а дѣйствительная -- и эта несчастная чета была похоронена въ подземельѣ одного изъ францисканскихъ монастырей Вероны. Во время пожара этого монастыря, уцѣлѣлъ, между прочимъ, одинъ саркофагъ, который до сихъ поръ показываютъ путешественникамъ, какъ гробницу Юліи (точно такъ же какъ въ Венеціи показываютъ домъ, гдѣ будто бы жилъ Отэлло, а недалеко отъ Гельзинера, въ Даніи, небольшой памятникъ возвышается надъ могилой, въ которой преданіе схоронило Гамлета).
   Стр. 226. Существовало поэтическое повѣрье, что когда смерть поражаетъ какое-нибудь очень красивое существо, то сама влюбляется въ него.
   Стр. 226. Споткнуться о могильную плиту считалось дурнымъ предзнаменованіемъ.
   Стр. 227. Въ итальянскихъ новеллахъ Юлія просыпается тогда, когда Ромео еще не умеръ; въ поэмѣ Брука (см. прим. 129-е) дѣйствіе здѣсь происходитъ такъ же, какъ у Шекспира.
   Стр. 232. Подъ своими погибшими родственниками герцогъ подразумѣваетъ Меркуціо и графа Париса.
   Стр. 232. Слова герцога о "прощеніи однихъ и наказаніи другихъ" имѣютъ отношеніе къ итальянской новеллѣ о Ромео и Юліи. Тамъ разсказывается, что по смерти этой четы женская прислуга Юліи была изгнана изъ города за то, что скрыла бракъ; слуга Ромео -- не подвергнутъ никакому наказанію, ибо онъ дѣйствовалъ только по приказанію своего господина; аптекарь послѣ пытки повѣшенъ; монаху Лоренцо было позволено удалиться въ обитель около Вероны, гдѣ онъ скоро послѣ того умеръ.
  

П. Вейнбергъ.

                                         Дело, дело, дело!
             Уже вторые петухи пропели,
             Звонили, и теперь уж три часа.
             Прошу, уж позаботься, Анжелика,
             Чтобы печенья было много нам,
             Издержек не щади.
   

Кормилица

                                           Вы пустомеля,
             Идите спать, ступайте уж, ступайте,
             А то назавтра хворым встать придётся
             Из-за того, что ночь без сна прошла.
   

Капулетти

             Ни чуточки. Всю ночь я не однажды
             Без сна провёл -- и по причине меньшей,
             А никогда больным я не вставал.
   

Синьора Капулетти

             Да, было ваше время, и довольно
             Мышей ловили, но смотрю* я зорко,
             Чтоб вас сберечь от зоркости такой.

(Синьора Капулетти и Кормилица уходят).

Капулетти

             Ревнивица, ревнивица.

(Входят трое-четверо Слуг, с вертелами, поленьями и корзинками.)

                                           Ну что там,
             Приятель?
   

Первый Слуга

                                 Всё для кухни, господин,
             А что -- не знаю.
   

Капулетти

                                 Шевелись, скорее.

(Первый Слуга уходит.)

             Эй, плут, ты дров посуше принеси,
             Ты Пьетро позови, и он покажет,
             Где взять их.
   

Второй Слуга

                                 Голова моя, синьор,
             Найдёт поленья, -- что тревожить Пьетро!

(Уходит.)

Капулетти

             Чёрт побери, ответ совсем отличный.
             Забавный сын блудницы, ха! Тебя
             В поленницу, и прямо головою.
             О, Господи, уж день. Сейчас и граф
             Сюда прибудет с музыкой весёлой,
             Он обещался.

(За сценой музыка).

                                 Вот его я слышу.
             Кормилица! --Жена! -- Сюда! -- Скорей!

(Входит Кормилица.)

             Иди, буди Джульетту, помоги
             Одеться ей. А я пойду к Парису.
             Ступай, спеши, скорей, жених пришёл уж,
             Ступай же, говорю тебе, скорей.

(Уходят.)

   

Сцена 5-я

Комната Джульетты. Джульетта в постели.

(Входит Кормилица.)

Кормилица

             Синьора, госпожа, Джульетта! Спит!
             И крепко же. Ягненочек! Синьора!
             Ленивица. Ну-ну. Пора вставать.
             Любимая! Голубушка! Невеста!
             Ни слова? Отсыпается, и вволю,
             Спит прямо за неделю, потому что
             Тот граф Парис, я поручусь, решил,
             Что будешь спать ты нынче очень мало.
             Господь меня прости, как крепко спит.
             Клянусь, аминь, её будить мне нужно.
             Синьора, госпожа, а госпожа,
             Придётся графу взять вас из постели.
             Он вас спугнёт, я думаю. Спугнёт ведь?
             Как! И одета? И в своём наряде?
             И так легла. Я разбужу её.
             Синьора! Госпожа! Синьора! -- Горе!
             Увы, увы! Синьора умерла!
             На помощь! Лучше б мне и не родиться!
             Эй, чарку мне! Синьор! Моя синьора!

(Входит Синьора Капулетти.)

Синьора Капулетти

             Что здесь за шум?
   

Кормилица

                                 О, несчастливый день!
   

Синьора Капулетти

             В чём дело?
   

Кормилица

                                 Посмотрите! Тяжкий день!
   

Синьора Капулетти

             О, горе мне! Дитя моё, воскресни!
             Единственная жизнь, восстань, взгляни!
             Или умру с тобой я. Помогите!
             Зови на помощь!

(Входит Капулетти.)

Капулетти

                                 Стыд и срам! Ведите
             Джульетту, господин её пришёл.
   

Кормилица

             Скончалась, умерла, скончалась, горе!
   

Синьора Капулетти

             Она мертва, мертва, мертва, увы!
   

Капулетти

             Ха! Дайте мне взглянуть. Увы, скончалась.
             Холодная, она окоченела,
             Остановилась кровь. Из этих губ
             Жизнь отлетела уж давно. И, словно
             Безвременный мороз на нежном цвете,
             Смерть бременит её.
   

Кормилица

                                           О, скорбный день!
   

Синьора Капулетти

             О, горестное время!
   

Капулетти

                                           Смерть её
             Взяла, чтобы меня заставить плакать,
             Язык связала, говорить не в силах.

(Входят Брат Лоренцо и Парис с Музыкантами.)

Брат Лоренцо

             Ну что ж, невеста в храм идти готова?
   

Капулетти

             Идти готова, чтоб не возвратиться.
             О, милый сын, в предсвадебную ночь
             С твоей женою смерть спала, и ныне,
             Взгляни, она лежит здесь как цветок,
             Который сорван смертью. Смерть мне зять,
             Наследник мой: ведь с дочерью моею
             Смерть обвенчалась. Умереть хочу я,
             Чтоб жизнь и всё во власть оставить Смерти.
   

Парис

             Затем так долго ждал я лика утра,
             Чтоб вид такой он дал моим глазам?
   

Синьора Капулетти

             Проклятый день, прискорбный, ненавистный!
             Такой злосчастный час, какого время
             Не видело в своих путях далёких.
             Одно, одно, любимое дитя,
             Единое, чтоб радовать и тешить,
             И смерть его похитила от взгляда.
   

Кормилица

             О, горе, горе, горе, горемычность!
             О, самый горький, самый скорбный день!
             О, день! О, день! О, день! День ненавистный!
             Такого не бывало злого дня!
             О, день злосчастный! Горе! День злосчастный!
   

Парис

             Обманут, разведён, убит, низвергнут!
             Смерть ненавистная, тобой обманут!
             Тобой, жестокой, вовсе опрокинут!
             О, жизнь! Любовь! Не жизнь, любовь, но в смерти!
   

Капулетти

             Обманут, презрен, мучим, и убит!
             Зачем, о, время, ты приходишь ныне,
             Чтоб наше торжество убить, убить?
             Дитя моё, ты не дитя, ты больше,
             Душа моя, и ты мертва, увы!
             Дочь умерла, схоронена с ней радость.
   

Брат Лоренцо

             Стыдитесь, тише. Слушайте. От смуты*-
             Лекарство не в таких безумных смутах,
             В той девушке красивой вы и небо
             Имели часть, теперь всё будет небу,
             И для неё от этого лишь лучше: --
             Что ваше, смерть взяла, вы тут бессильны,
             Что небу надлежит, то будет вечно.
             Вы ей хотели в жизни возвышенья,
             К такому небу двигали её: --
             И плачете теперь, когда превыше
             Всех облаков возвышена она?
             О, так любя, любовь не превосходна,
             Коль сходите с ума вы, увидавши,
             Что хорошо ей: брак не там хорош,
             Где молодая в браке будет долго,
             А там, где за венцом умрёт в расцвете.
             Так осушите слёзы, завяжите
             Ваш розмарин на этом нежном теле,
             И, как велит обычай, в лучшем платье
             Её снесите в церковь: и заметьте:
             Хоть нам природа и даёт рыданье,
             В слезах природы разума сиянье,
   

Капулетти

             Всё, что слагали мы как светлый праздник,
             Послужит нам для мрачных похорон: --
             Где музыка, там заунывный звон,
             Где пир для свадьбы, пир там поминальный,
             Где стройный гимн, там горестный напев,
             Цветы венчанья -- всё на труп во гробе,
             Всё принимает свой обратный лик.
   

Брат Лоренцо

             Синьор, к себе идите, -- и синьора, --
             И вы, синьор Парис, домой ступайте*, --
             Пусть каждый приготовится, чтоб тело
             Красивое в могилу проводить: --
             За что-то небо шлёт вам огорченье,
             Так не гневите вы его решенья.

(Капулетти, Синьора Капулетти, Парис и Брат Лоренцо уходят.)

Первый Музыкант

   По чести, нам нужно сложить наши дудки и уходить.
   

Кормилица

             О, сложите, сложите, честные люди.
             Вы видите, такой прискорбный случай.

(Кормилица уходит.)

Первый Музыкант

   По чести, случай мог бы быть улучшен.

(Входит Пиетро.)

Пиетро

             О, музыканты, музыканты, сыграйте Сердце, веселись". Если только вы хотите, чтобы я жил, сыграйте "Сердце, веселись".
   

Первый Музыкант

   Почему "Сердце, веселись"?
   

Пиетро

   О, музыканты, потому что моё собственное сердце играет "Сердце моё в печали". О, сыграйте мне какую-нибудь весёлую заунывную песню, чтобы меня утешить.
   

Первый Музыкант

   Никакой заунывной песни. Сейчас не время играть.
   

Пиетро

   Так вы не хотите?
   

Первый Музыкант

   Нет.
   

Пиетро

   Ну так, я вам её хорошо выведу.
   

Первый Музыкант

   Что вы нам выведете?
   

Пиетро

   По чести, это не монеты будут, а трель. Я задам вам музыку.
   

Первый Музыкант

   Служебная вы, как я вижу, тварь.
   

Пиетро

   А вот я служебный мой кинжал приложу к вашей башке. Зазвенит. Мне нот не нужно. Прямо на вас и "ре" и "фа" сыграю.
   

Первый Музыкант

   Если вы на нас и "ре" и "фа" будете играть, вы нас положите на ноты.
   

Второй Музыкант

   Прошу вас, приберегите* ваш кинжал и ваше остроумие.
   

Пиетро

   Так берегитесь же моего остроумия. Я изобью вас железным остроумием, а железо кинжала приберегу*. Отвечайте мне как люди достойные: --
   
             Коль в сердце коготь скорби мглистый,
             И песнь печали ум гнетёт,
             Тут музыки звук серебристый...
   
   Почему "звук серебристый"? Почему "музыки звук серебристый"? Что вы скажете, Симоне Кошачья Струна?
   

Первый Музыкант

   Клянусь, синьор, потому, что у серебра приятный звук.
   

Пиетро

   Превосходно. -- Что скажете вы, Уго Скрипица?
   

Второй Музыкант

   Я скажу "звук серебристый", потому, что музыканты отдают свои звуки за серебро.
   

Пиетро

   Тоже превосходно. -- Что скажете вы, Якопо Скрипичная Душка?
   

Третий Музыкант

   По чести, я не знаю, что сказать.
   

Пиетро

   О, прошу у вас пощады. Вы ведь певец. Я вам скажу "Музыки звук серебристый", потому что музыканты золотом не звенят:
   
             "Тут музыки звук серебристый
             Мгновенно помощь принесёт".

(Уходит.)

Первый Музыкант

   Вот язва этот человечишко.
   

Второй Музыкант

   Чтоб ему на виселице качаться. -- Пойдём в дом. К плакальщикам не пристанем, обедать останемся.

(Уходят.)

   

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Сцена 1-я

Мантуя. Улица.

(Входит Ромео.)

Ромео

             Коль можно верить льстивой правде сна,
             Мне радость предвещают сновиденья: --
             В моей груди -- престол, на нём владыка,
             И целый день непостижимый дух
             Меня возносит мыслями живыми.
             Мне снилось, -- госпожа моя пришла,
             А я был мёртв, -- как странно сновиденье,
             Что мёртвому даёт мечтать и мыслить.
             И поцелуями она своими
             Такую, нежно, жизнь в меня вдохнула,
             Что ожил я, и император был.
             Как сладко обладать любовью полной,
             Коль тень любви даёт такой восторг.

(Входит Бальтазар.)

             Весть из Вероны! -- Бальтазар, день добрый!
             Принёс мне от отшельника ты письма?
             Как госпожа моя? Как мой отец?
             Здорова ли Джульетта, отвечай мне.
             Всё хорошо, коль хорошо лишь ей.
   

Бальтазар

             Ей хорошо, и значит всё как нужно. --
             Там в склепе Капулетти спит она,
             И с ангелами дух её бессмертный.
             Я видел, как её в гробницу клали,
             И поспешил, чтоб рассказать всё вам.
             Простите, что принёс я злые вести,
             Но в том моя обязанность, синьор.
   

Ромео

             Так это? Звёзды, я вас отвергаю!
             Ты знаешь, где живу. Достань чернил мне,
             Достань бумаги, лошадей найми,
             Отсюда я уеду нынче ночью.
   

Бальтазар

             Синьор, я умоляю, потерпите,
             Вы бледны, вид ваш дик, и вам грозит
             Какое-то несчастье.
   

Ромео

                                           Тсс, не так!
             Оставь меня, и что сказал, исполни.
             Ты от монаха писем не принёс?
   

Бальтазар

             Нет, господин мой.
   

Ромео

                                           Это всё равно мне.
             Так лошадей найми. Сейчас приду.

(Бальтазар уходит.)

             Джульетта, ночью я с тобою буду.
             Найти лишь средство! --
             Злополучье, ты
             Мгновенно с тем, кто знает безнадёжность.
             Аптекаря я помню, --
             Он где-то здесь живёт, его недавно
             Я видел, весь оборван он, и, хмурый,
             Лекарственные травы собирал,
             Был скуден вид его, и нищетою
             Изношен был он до костей своих.
             Висела черепаха в жалкой лавке,
             Набитый аллигатор, чучела
             Различных рыб уродливого лика,
             Ряд ящиков пустых на нищих полках,
             Горшков зелёных, пузырей, семян,
             Покрытых пылью, там и сям бечёвки,
             И пряники из роз, в убогих числах, --
             Такая это выставка была.
             Приметив это нищенство, себе я
             Сказал, что если б нужен был кому
             Здесь яд, -- а смерть за это по закону,
             Кто в Мантуе отраву продаёт, --
             Вот, жалкий негодяй продаст охотно.
             О, эта мысль предвестником явилась
             Моей нужды, и этот полунищий
             Продать мне должен яд. Насколько помню,
             Тут* дом его. Сегодня праздник, лавка
             Закрыта. Эй, аптекарь!
   

Аптекарь

                                                     Кто зовёт
             Так громко?
   

Ромео

                                 Подойди сюда, любезный.
             Вот сорок тут дукатов, ты же беден,
             Возьми их и немного яду дай мне,
             Действительное средство, чтобы тотчас,
             Как в жилах разойдётся, тот, кто хочет
             Расстаться с жизнью, мёртвым бы упал,
             Чтоб так же он дыхания лишился,
             Как если бы из рокового дула
             Поспешный порох устремил огонь.
   

Аптекарь

             Смертельные составы я имею,
             Но в Мантуе закон карает смертью
             Того, кто выдаёт их.
   

Ромео

                                           Столь ты беден
             И жалок, а боишься умереть?
             В твоих щеках я вижу голод, -- бедность
             И гнёт алканья видится в глазах, --
             К твоей спине презрение прильнуло, --
             Людской закон и мир тебе друзья ли?
             Такого нет закона, чтоб тебе
             Богатым стать, тогда не будь же бедным,
             Нарушь закон, и это вот возьми.
   

Аптекарь

             Не воля, бедность лишь даёт согласье.
   

Ромео

             Плачу за бедность, не плачу за волю.
   

Аптекарь

             В любую жидкость положите это,
             И выпейте, и, если так вы сильны,
             Как двадцать человек, всё ж смерть мгновенна.
   

Ромео

             Вот золото, яд худший душ людских,
             Убийств оно в проклятом этом мире
             Свершает больше, чем состав злосчастный,
             Которого не можешь продавать.
             Я продал яд тебе, ты никакого.
             Прощай, купи еды, и будь полнее. --
             Целительное средство, о, не яд,
             Иди со мной туда, где спит Джульетта,
             В её могиле выпью я тебя.

(Уходят.)

   

Сцена 2-я

Келья Брата Лоренцо.

(Входит Брат Джованни.)

Брат Джованни

             Святой мой брат, отшельник Францисканский!

(Входит Брат Лоренцо.)

Брат Лоренцо

             По голосу, пришёл тут брат Джованни.
             Как в Мантуе? Что говорит Ромео?
             Коль написал письмо он, дай его.
   

Брат Джованни

             Пошёл найти попутчика я, брата,
             Из нашего он ордена, босой,
             И в городе больных он навещает,
             А городские стражи, заподозрив,
             Что оба в доме были мы чумном,
             Дверь запечатав, запретили выход,
             И в Мантую мой путь был пресечён.
   

Брат Лоренцо

             А кто ж отнёс письмо моё к Ромео?
   

Брат Джованни

             Его послать не мог я -- вот оно,
             Ни с кем не мог послать я, -- так боялись
             Они заразы.
   

Брат Лоренцо

                                 Сколь несчастный случай!
             Во имя братства, в том письме не вздоры,
             А важности великой порученье,
             И то, что не исполнено оно,
             В себе таит великую опасность.
             Иди и принеси мне, брат Джованни,
             Железный лом.
   

Брат Джованни

                                 Мой брат, иду сейчас.

(Уходит.)

Брат Лоренцо

             Придётся одному идти мне в склеп.
             Джульетта через три часа проснётся,
             И будет проклинать меня за то, что
             Ромео не имел вестей о всём.
             Но напишу я в Мантую вторично,
             И труп живой спасётся из могилы,
             Придёт Ромео, -- до того же дня
             Она побудет в келье у меня.

(Уходит).

   

Сцена 3-я

Кладбище. -- Склеп, принадлежащий семье Капулетти.

(Входит Парис и его Паж, несущий цветы и факел.)

Парис

             Паж, дай мне факел. Стань там в отдаленьи.
             Но факел погаси, чтоб был незрим я.
             Под тенью тех вон тисовых деревьев
             Улягся, -- ухом приложившись к почве, --
             В ней впадины, -- ничья нога не ступит
             На кладбище, чтоб шаг ты не услышал,
             Здесь всюду шатко от рытья могил.
             Услышишь, свистни мне, и буду знать я,
             Что кто-то приближается. Иди.
   

Паж
(в сторону)

             Почти мне страшно быть здесь одному
             На кладбище, но всё ж я попытаюсь.

(Отходит.)

Парис

             О, нежный цвет, цветами я укрою
             Твою постель, -- увы, там камни, прах,
             Я нежной окроплю её водою,
             Коль нет её, избыток есть в слезах: --
             Свершенье ночью грустного обряда,
             Принесть цветов и плакать -- сердце радо.

(Паж свистит.)

             Подходит кто-то, паж даёт мне знак.
             Чья низкая нога тут бродит ночью,
             Обряд любви мешая совершать мне!
             Как? Факел! -- Ночь, окутай же меня.

(Отходит.)
(Входят Ромео и Бальтазар, с факелом, киркой, и пр.)

Ромео

             Дай мне кирку и лом. Возьми письмо.
             Пусть завтра, рано утром, господин мой
             И мой отец его получит. Слышишь?
             Дай факел мне, и, заклинаю жизнью,
             Что б ты ни услыхал иль ни увидел,
             Стой вдалеке, и вовсе не мешайся
             В то, что я буду делать. Я схожу
             На лоно смерти, частью чтоб увидеть
             Лик госпожи моей, а частью также,
             И главное, чтоб с пальца снять её
             Ценнейший перстень -- этот перстень нужен
             Для важного мне дела. Так иди же.
             Но если, любопытствуя, сюда
             Вернёшься ты взглянуть, чем здесь я занят,
             Клянуся небом, что тебя на части
             Я разорву, и кладбище усею
             Кровавыми останками твоими.
             Намеренье моё и час свирепы,
             И более они неумолимы
             Чем тигр голодный или море в бурю.
   

Бальтазар

             Уйду, синьор, и досаждать не буду.
   

Ромео

             Так явишь дружбу мне. Возьми вот это.
             Живи, преуспевай. Прощай, приятель.
   

Бальтазар
(в сторону.)

             Я всё же спрячусь тут: тревожный вид.
             Тревожусь мыслью, что он совершит.

(Отходит.)

Ромео

             Чудовищная пасть, утроба смерти,
             Тем сытая, что нам всего дороже,
             Я челюсти твои теперь открою, --

(Взламывает вход в склеп.)

             Но пищей я тебя набью.
   

Парис

             Надменный то Монтекки, он, что изгнан,
             Двоюродного брата он убил
             Моей любимой, оттого в печали
             Красивая, как мыслят, умерла,
             И он сюда пришёл, чтоб опозорить
             Покойников: я захвачу его.

(Выходит вперёд.)

             Монтекки, подлый, труд твой богохульный
             Останови. Ужели мщенье может
             Идти за смерть? Презренный негодяй,
             Беру тебя под стражу*. Подчиняйся,
             Иди со мной, ты должен умереть.
   

Ромео

             Я должен, да, затем я и пришёл.
             О, юноша благой и благородный,
             Отчаянного ты не искушай,
             Оставь меня, беги скорей отсюда,
             Подумай обо всех, кто здесь лежит,
             Страшись их! И тебя я умоляю,
             О, юноша, -- не громозди ещё
             На голову мою греха, в свирепость
             Меня толкая. Уходи скорей!
             Сильнее, чем себя, тебя люблю я,
             Клянусь в том небом: я пришёл сюда
             На самого себя вооружённый.
             Иди, живи, и говори поздней,
             Что дал тебе безумец радость дней.
   

Парис

             Твой уговор сполна я отвергаю,
             И, как преступник, мной ты здесь задержан.
   

Ромео

             Меня ты вызываешь? Ну так бьёмся!

(Они бьются.)

Паж

             О, Боже, бьются! Стражу отыщу я*\

(Уходит.)

Парис

             О, я убит!

(Падает.)

                                 Когда ты милосерден,
             В гробницу положи меня с Джульеттой!

(Умирает.)

Ромео

             Так будет. Дай взглянуть в твоё лицо мне.
             То благородный граф Парис, -- в родстве
             С Меркуцио он был. Что говорил мне
             Мой человек, когда верхом скакали
             И вихрем мысль моя была объята?
             Парис венчаться должен был с Джульеттой?
             Он так сказал? Иль это мне приснилось?
             А может быть, когда он говорил
             Мне о Джульетте, я в моём безумьи
             Подумал так? Дай руку мне свою,
             Со мной ты вписан в книгу злополучья.
             В торжественной сложу тебя гробнице...
             Гробнице? Нет, о, юноша убитый,
             То бельведер, Джульетта там лежит,
             И красота её преображает
             Тот свод в блестящий пиршественный зал.
             Лежи здесь мёртвый, схороненный мёртвым.

(Кладёт Париса в склеп.)

             Как часто люди в миге умиранья
             Весёлыми бывали! Кто был близко,
             Тот говорил -- то молния пред смертью.
             Как молнией я это назову?
             Любовь моя, жена моя, подруга,
             Смерть мёд взяла из твоего дыханья,
             Но над твоей не властна красотой: --
             Она неповреждённая сияет
             В румянце щёк и в алом цвете губ,
             И бледной смерти знамя здесь не веет.
             Тибальт, в кровавом саване лежишь?
             Что большего тебе могу я сделать,
             Как той рукой, что юного убила,
             Убить того, кто был твоим врагом?
             Прости мне, брат мой. -- Милая Джульетта,
             О, почему красива ты как прежде?
             Иль думать мне, что призрачная Смерть
             В тебя влюбилась, и костлявый призрак,
             Чудовище, которого боятся,
             Как милую тебя хранит во тьме?
             Я этого боюсь, с тобой я буду,
             И из чертога этой дымной ночи
             Не отойду: здесь я хочу остаться,
             С червями, что твоею будут свитой,
             Здесь будет нерушимый мой покой,
             Стряхну я иго звёзд неблагосклонных,
             И отдохнёт, устав от мира, плоть.
             Глаза, в последний раз глядите, пейте.
             В последний раз объятие рукам.
             Вы, вход дыханья, губы, подкрепите,
             Запечатлейте правым поцелуем
             Бессрочный торг
             с немилосердной смертью.
             Приди, о, терпкий, горький проводник.
             Ты безнадёжный кормчий, эту лодку,
             Уставшую блуждать в морях, обрушь
             На острые утёсы. За здоровье
             Моей любви!

(Пьет.)

                                 Да, зелье быстро. Так.
             С последним поцелуем, умираю!

(Умирает.)
(С другого конца кладбища входит Брат Лоренцо, с фонарём, ломом и заступом.)

Брат Лоренцо

             Да явит помощь мне Святой Франциск!
             Уж сколько раз я старыми ногами
             Споткнулся о могилы нынче ночью.
             Кто там?
   

Бальтазар

                       Лишь друг, я хорошо вас знаю.
   

Брат Лоренцо

             Благословенье вам. Скажите, друг мой,
             Что там за факел, что мерцает тускло,
             Светя червям и черепам безглазым?
             Горит он, вижу, в склепе Капулетти.
   

Бальтазар

             О, да, святой отец, там господин мой,
             Которого вы любите.
   

Брат Лоренцо

                                           Кто он?
   

Бальтазар

             Ромео.
   

Брат Лоренцо

                       Долго был там?
   

Бальтазар

                                           Полчаса.
   

Брат Лоренцо

             Идите в склеп со мною.
   

Бальтазар

                                           Я не смею,
             Мой господин считает, что ушёл я,
             Он угрожал мне страшной смертью, если
             Останусь и следить за ним я буду.
   

Брат Лоренцо

             Так стойте здесь, а я пойду один.
             Страх на меня напал. Боюсь я очень
             Какого-то зловещего несчастья.
   

Брат Лоренцо
(Подходя ближе.)

             Ромео! -- Горе, горе, что за кровь тут
             Пятнает вход в гробницу, каменистый?
             Что значат бесприютные мечи,
             Покрытые застывшей, тёмной кровью,
             Столь неуместно в этом месте мира?

(Входит в склеп.)

             Ромео! О, как бледен! Кто ещё здесь?
             Как? И Парис? И весь обрызган кровью?
             Какой недобрый час повинен в этой
             Злосчастной перемене? Вот, синьора
             Пошевелилась.

(Джульетта просыпается.)

Джульетта

                                 Мой отец духовный,
             Как кстати вы. А где мой господин?
             Я помню хорошо, где быть должна я,
             И вот я тут. -- А где же мой Ромео?

(Шум извне.)

Брат Лоренцо

             Какой-то шум я слышу. Госпожа,
             Покинь гнездо заразы сна и смерти.
             Та власть, перед которой мы бессильны,
             Наш замысел разрушила. Иди,
             Иди отсюда. Муж твой тут, он мёртвый.
             И мёртвый здесь Парис. Идём, тебе я
             Приют дам меж святых сестёр монахинь,
             Не возражай, подходят стражи! Быстро!
             Идём, Джульетта!

(Шум.)

                                           Больше оставаться
             Не смею я.

(Уходит.)

Джульетта

                                 Иди, иди отсюда,
             Я не могу и не хочу уйти.
             Что это? Кубок! Крепко так зажат он
             В руке моей любви. Я вижу, яд
             Причиной был безвременной кончины.
             О, гадкий! Выпить всё и не оставить
             Мне дружескую каплю, чтоб помочь
             Идти мне вслед? Я поцелую рот твой,
             По счастью на губах есть яд ещё,
             И тёплые они. Я выпью капли,
             Крепительный напиток даст мне смерть.
   

Бальтазар

             Пока я спал под тисовым тем древом,
             Мне снилось, мой синьор с другим синьором
             Сражались, мой синьор убил его.
   

Первый Страж
(За сценой).

             Где, малый? Укажи, какой дорогой?
   

Джульетта

             Там шум? Скорее! О, кинжал счастливый!

(Выхватывает кинжал Ромео.)

             Вот ножны для тебя.

(Закалывает себя.)

                                           Дай умереть мне!

(Падает на тело Ромео и умирает.)
(Входит Страж с Пажом Париса.)

Паж

             Вот это место, где горит тот факел.
   

Первый Страж

             Кровь на земле. Мы кладбище осмотрим.
             Кого бы ни нашли вы, задержите.

(Несколько человек уходят).

             Прискорбный вид! Вот граф лежит убитый.
             И тут Джульетта истекает кровью,
             Вся тёплая, и только что убита,
             А два уж дня была схоронена.
             Идите, возвестите это принцу,
             Бегите к Капулетти. Поднимите
             Монтекки. И других ещё найдите.

(Несколько Стражей уходят).

             Мы видим место, где возникли беды,
             Но истые причины этих бед, --
             Прольет лишь рассмотрение в них свет.

(Возвращаются несколько Стражей с Бальтазаром.)

Второй страж

             На кладбище нашли слугу Ромео.
   

Первый Страж

             Его держите до прихода принца.

(Возвращается Брат Лоренцо и другие Стражи.)

Третий Страж

             Вот здесь монах, дрожит, вздыхает, плачет,
             Мы взяли от него кирку и заступ.
             От кладбища он шёл своей дорогой.
   

Первый Страж

             Пусть подождёт. Тут явно подозренье.

(Входит Принц и Свита.)

Принц

             Какое злополучие случилось,
             Что утренний велит нам бросить* сон?

(Входят Капулетти, Синьора Капулетти и другие.)

Капулетти

             Что здесь? О чём кричат они так громко?
   

Синьора Капулетти

             На улицах народ кричит "Ромео",
             А кто "Джульетта", и иной "Парис",
             И все бегут туда, где склеп наш, с криком.
   

Принц

             Что здесь за страх, что поражает слух наш?
   

Первый Страж

             Владыка, здесь лежит вот граф Парис,
             Убит он, и лежит Ромео мёртвый,
             И тут Джульетта мёртвая уж раньше,
             Вся тёплая, и только что убита.
   

Принц

             Ищите, разузнайте, как случилось
             Позорное такое злодеянье.
   

Первый Страж

             Вот тут монах, а тут слуга Ромео,
             При них нашли орудия мы эти,
             Пригодные, чтоб вскрыть гробницы мёртвых.
   

Капулетти

             О, небо! -- О, жена, взгляни, как дочь
             Здесь истекает кровью. Он ошибся,
             Кинжал, вот на Монтекки дом его
             Пустой, и грудь её ему как ножны.
   

Синьора Капулетти

             О, этот вид смертельный, словно звон,
             Зовёт мою он старость к погребенью.

(Входят Монтекки и другие.)

Принц

             Приди, Монтекки, встал ты нынче рано,
             Но сын твой и наследник раньше лёг.
   

Монтекки

             Моя жена, владыка, нынче ночью,
             Увы, скончалась, у неё дыханье
             Пресеклось от печали, что в изгнаньи
             Наш сын, -- и скорбь ещё грозит мне ныне?
   

Принц

             Взгляни, и ты увидишь.
   

Монтекки

                                           Неучтивый!
             Ушёл в могилу прежде, чем отец?
   

Принц

             Замкните речь сейчас обиды горькой,
             И раньше разъясним неясность эту,
             Узнаем, где источник, смысл, и связь
             Злосчастия, -- потом в скорбях я ваших
             Главнейшим буду, и вождём -- хоть к смерти.
             Пока же, боль пусть будет раб терпенья.
             Пусть тех, кто заподозрен, приведут.
   

Брат Лоренцо

             Я первый, хоть в свершении последний,
             Всё ж заподозрен, ибо час и место
             Когда она должна была проснуться,
             Пришёл, чтоб взять её в родимом склепе,
             И в келье у себя её укрыть,
             Пока я не смогу послать к Ромео.
             Когда же я, за несколько минут
             Пред тем как ей проснуться, к склепу прибыл,
             Парис здесь благородный и Ромео
             Правдивый, оба мёртвые лежали.
             Она проснулась, я к ней с убежденьем
             Принять решенье неба терпеливо.
             Тут шум меня заставил из гробницы
             Уйти, она ж, отчаяньем объята,
             Со мной не захотела уходить.
             Как видится, она сама причиной
             Насильственной той смерти. Это всё,
             Что знаю я. О том, что брак свершён был,
             Кормилице её известно было.
             Коль в этом горестном* моей виною
             Злосчастно что-нибудь совершено,
             Пусть жизнь моя, хоть старая, до срока
             За то заплатит строгости закона.
   

Принц

             Тебя всегда мы знали как святого.
             Где человек Ромео? Что он скажет?
   

Бальтазар

             Весть господину моему принёс я,
             Что умерла Джульетта, и тогда
             Из Мантуи немедля поспешил он,
             Вот в это место, в этот самый склеп.
             Его отцу мне приказал отдать он
             Письмо вот это, и ещё велел, --
             Пред тем как в склеп пошёл, -- под страхом смерти,
             Уйти мне и оставить там его.
   

Принц

             Дай мне письмо. Что там, хочу взглянуть я.
             Где графа паж, сюда приведший стражу?
             Что в этом месте господин твой делал?
   

Паж

             Он приходил с цветами, чтобы ими
             Усыпать госпожи своей могилу,
             А мне велел стоять поодаль он.
             Пришёл вдруг кто-то с светом, чтоб гробницу
             Открыть, -- мой господин к нему с оружьем, --
             Я побежал, чтоб стражу привести.
             В письме здесь подтвержденье слов монаха,
             Весь ход любви их, весть её кончины,
             Он пишет также, что купил он яд
             У бедного аптекаря, и с ним он
             Уходит в склеп, чтоб вместе быть с Джульеттой.
             Где те враги? -- Монтекки! -- Капулетти! --
             Смотрите, бич какой ниспослан вам
             За ненависть: находит небо средство
             Любовью вашу радость умертвить.
             И я, на вашу рознь глаза закрывши,
             Двоих родных утратил: всем нам кара.
   

Капулетти

             О, брат Монтекки, дай свою мне руку: --
             В том вдовья часть для дочери моей,
             Иного ничего просить нельзя мне.
   

Монтекки

             Но я могу дать большее тебе: --
             Из золота я чистого воздвигну
             Ей статую. Пока живёт Верона,
             Хвалы в ней будут лучшие пропеты
             В честь верной и правдивейшей Джульетты.
   

Капулетти

             Ромео та же честь. О, две звезды,
             Две жертвы нашей длительной вражды.
   

Принц

             Угрюмый мир заря несёт с собою,
             Не хочет солнце лик свой показать.
             Идите грустной тешиться молвою;
             Одних простить, тех должно наказать.
             Какие сказки так в печаль одеты,
             Как этот сказ Ромео и Джульетты?
   

Примечания

   Текст публикуется по: РГАЛИ. Ф. 2700 (Лукьянов Л.Л.), оп. 1, ед. хр. 2. Уильям Шекспир. Трагедия "Ромео и Джульетта", перевод К. Бальмонта. -- Публикация Т.В. Петровой.
   Текст приводится в современной орфографии и пунктуации. Сохранено написание с прописной буквы отдельных значимых для К. Бальмонта понятий. Не сохранено ненормативное написание слов с прописной буквы после знака двоеточия.
   Сочетание знаков двоеточие -- тире (: --) у Бальмонта традиционно является особым авторским знаком. Отдельно значение тире оговорено в примечании 4. Ненормативная запятая перед одиночным союзом И также является индивидуально-авторским знаком, служащим для выделения интонационной паузы.
   1. Так у Бальмонта. Следует читать: слуги Капулетти.
   2. Вытащим -- надпись чернилами, правка К. Бальмонта. Далее в тексте трагедии рукописная правка автора выделяется курсивом и знаком звёздочки (*).
   3. Очевидно, подразумевается старейших.
   4. Пометка К. Бальмонта в конце страницы: I -- пробелы в печати, -- пауза в произношении.
   5. Правка карандашом. Напечатано: тут.
   6. Правка карандашом. Напечатано: дать тебе его.
   7. Правка карандашом. Напечатано: ворочусь.
   8. Вписано рукой режиссёра: различье.
   9. Правка карандашом не рукой К. Бальмонта: К моей постели брачной - последнее слово зачеркнуто. Следует читать: К моей постели. Девушкою ныне...
   
   
если онъ.... Но нѣтъ, не можетъ быть;
             Онъ человѣкъ извѣстный благочестьемъ.
             Поддерживать не стану этой мысли....
             Но если я проснусь въ моемъ гробу --
             Проснуся раньше, чѣмъ придетъ Ромео....
             Вотъ страшно что.... Да, да, я задохнусь
             Подъ сводами могильными, куда
             Не входитъ свѣжій воздухъ, и умру
             Я прежде, чѣмъ придетъ туда мой милый.
             А если и останусь я жива --
             Не все-ль равно: мечты о смерти, ночь,
             Всѣ ужасы могилы, темный склепъ,
             Гдѣ нѣсколько сотъ лѣтъ погребены
             Прапрадѣдовъ моихъ хранятся кости,
             Гдѣ въ саванѣ лежитъ, окровавленъ
             Тибальта трупъ, ужъ преданный гніенью,
             Гдѣ, говорятъ, въ извѣстный ночи часъ
             Выходятъ привидѣнья.... Боже! если
             Я ранѣе проснусь, окружена
             И смрадомъ тѣлъ, и стонами глухими,
             Похожими на тѣ, что издаетъ
             Вдругъ вырванная съ корнемъ мандрагора....
             Отъ нихъ бѣжитъ въ безумномъ страхѣ каждый.
             О, если я проснуся прежде ихъ!...
             Съума сойду я, и въ безумьи буду
             Прапрадѣдовъ моихъ играть костями,
             И вытащу изъ савана Тибальта,
             И въ бѣшенствѣ одной изъ тѣхъ костей
             Свой черепъ разобью.... Вотъ, вижу брата...
             Онъ гонится съ угрозой за Ромео
             И хочетъ поразить... Стой! стой, Тибальтъ!
             Ромео! Я иду... Да, я готова
             И за тебя напитокъ этотъ пью.

(Выпиваетъ изъ стклянки и бросается на постель).

   

СЦЕНА IV.

ЗАЛА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ и кормилица.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Возьми ключи и пряностей достань.
   

КОРМИЛИЦА

             Тамъ спрашиваютъ финиковъ и сливы.

Входить КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Живѣй! вторые пѣли пѣтухи
             И колоколъ звонилъ; ужъ три часа
             Займись-ка ты печеньемъ, Анжелика!
             Да присмотри за всѣмъ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Эхъ, курощупъ,
             Ступайте спать, иль завтра вы свалитесь,
             Не выспавшись и будете больны.
   

КАПУЛЕТТИ

             Нисколько,-- вотъ еще! не разъ случалось
             Не для такихъ причинъ не спать мнѣ ночи,
             А болѣнъ не бывалъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Да, да, ты былъ
             Отчаяннымъ когда-то вертопрахомъ.
             Да ужъ теперь довольно, не позволю.

(Она и кормилица уходятъ).

КАПУЛЕТТИ.

             А! ревность, другъ!

(Входятъ слуги съ вертелами, дровами и корзинами).

1-Й СЛУГА.

                                           Для поваровъ все это.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Живѣй, живѣй!

(1-й слуга уходить).

                                           Посуше дровъ возьми
             Да позови Пьетро, онъ имъ укажетъ.
   

2-й СЛУГА.

             Вѣдь у меня есть также голова,
             И безъ Пьетро дрова-то мы отыщемъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Люблю за это, славно, молодецъ!
             Ты могъ-бы быть отличнѣйшимъ болваномъ.
             Чу! день уже.. Теперь, какъ разъ придетъ
             Графъ съ музыкой; да вотъ ее ужъ слышно...
             Кормилица! эй! кто тамъ есть? Жена!

Входитъ кормилица.

             Скорѣй буди и наряжай Джульетту,
             Я поболтать пойду покуда къ графу.
             Скорѣй, скорѣй! Пришелъ уже женихъ.
             Спѣшите-же, чтобъ все кипѣло живо!

(Уходить).

   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

ДЖУЛЬЕТТА въ постели, входить кормилица.

КОРМИЛИЦА.

             Синьора! Ангелъ мой! Какъ крѣпко спитъ.
             Голубушка!.. Джульетта!. Что за соня!
             Да ну-жъ, вставай, сердечная моя!
             Не вымолвить словечка! знать ужъ хочетъ
             За цѣлую недѣлю отоспаться.
             Навѣрно графъ себя побезпокоитъ,
             Чтобъ не спалось ей въ будущую ночь,
             Ахъ, Господи помилуй! спитъ себѣ,
             Не тронется, а разбудить вѣдь нужно.
             Проснитесь-же, синьора!-- хорошо-же:
             Пускай самъ графъ застанетъ васъ въ постели
             И васъ спугнетъ. Смотри-ка ты: въ нарядѣ
             Спать улеглась. Вставайте-же, синьора
             Создатель мой! На помощь! Умерла!
             О, для чего на свѣтъ я зародилась!
             Подайте aqua vitae мнѣ! Синьора!

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Что здѣсь за шумъ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Плачевный, страшный день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Что сдѣлалось?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Смотрите... День ужасный!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ

             О, горе мнѣ! Дитя мое, проснись!
             Взгляни, иль я умру съ тобою вмѣстѣ!
             На помощь! Ахъ, зовите всѣхъ на помощь!

Входитъ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Не стыдно-ль вамъ! Скорѣй сюда Джульетту!
             Женихъ пришелъ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Ахъ, умерла она!
             Скончалась!... Умерла! О, день несчастный!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ужасный день!.. Мертва, мертва, мертва!...
   

КАПУЛЕТТИ.

             Пустите, я взгляну.

(Смотритъ).

                                           Увы! скончалась...
             Ужъ холодна... Кровь перестала течь;
             Всѣ члены у нея окостенѣли!..
             Разсталась жизнь давно съ ея устами,
             И какъ морозъ безвременный, убила
             Смерть лютая цвѣтокъ благоуханный --
             Проклятый часъ! Несчастный я старикъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Плачевный день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Часъ бѣдствій безконечныхъ!
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ты, смерть, взяла ее, чтобъ я стоналъ,
             И мой языкъ сковала страшнымъ горемъ.

Входятъ ПАРИСЪ, ЛОРЕНЦО и музыканты.

ЛОРЕНЦО.

             Готова-ли идти невѣста въ церковь?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Готова,-- но на вѣчность, безъ возврата.
             О, сынъ мой, милый сынъ! Смерть въ эту ночь
             Легла въ постель съ невѣстою твоею...
             Смотри, смотри!.. И этотъ нѣжный цвѣтъ
             Разтлѣнъ былъ смертью!... Смерть мнѣ стала зятемъ,
             Наслѣдникомъ и дочери лишила.
             Да, я умру -- и все ей, все отдамъ.
   

ПАРИСЪ.

             Какъ ожидалъ я этого утра,
             И что-жъ оно глазамъ моимъ являетъ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Проклятіемъ запечатлѣнный день!
             Страшнѣйшій часъ изъ всѣхъ, что зрѣло время
             Въ своемъ теченіи! Дитя мое!
             Любимое, единственное чадо!
             Единственная радость! Все съ тобою
             Смерть отняла у сердца моего!
   

КОРМИЛИЦА.

             Несчастнѣйшій изъ всѣхъ несчастныхъ дней,
             Которые когда-либо я знала!
             О, лютый день! О, ненавистный день!
             Мрачнѣйшій день изъ всѣхъ ненастныхъ въ жизни!
             О, лютый день! О, злополучный день!
   

ПАРИСЪ.

             Обманутъ я и оскорбленъ тобою,
             Поруганъ и убитъ, нѣмая смерть!
             Разрушила ты все мое блаженство...
             Любовь и жизнь моя!... Нѣтъ, нѣтъ, не жизнь,
             Но все еще любовь и въ самой смерти.
   

КАПУЛЕТТИ.

             О, время ненавистное! зачѣмъ
             'Ты принесло намъ этотъ день печальный
             И торжество убило наше вдругъ!
             Дитя мое!-- нѣтъ не дитя -- душа моя.
             Ты мертвая, -- да, мертвая -- и все,
             Все безъ тебя для сердца мертвымъ стало.
   

ЛОРЕНЦО.

             Довольно-же! стыдитесь: ваши вопли
             Не могутъ исцѣлить сердечной раны.
             И небеса, и вы имѣли долю
             Въ прекрасной этой дѣвушкѣ,-- теперь
             Все небесамъ досталось. Не могли вы
             Любовію спасти ее отъ смерти;
             А небеса, призвавъ ее къ себѣ,
             Жизнь вѣчную въ награду ей послали.
             Вся цѣль у васъ была: доставить ей
             Здѣсь счастіе. О чемъ-же льете слезы,
             Зря вашу дочь превыше облаковъ,
             Въ блаженствѣ вѣчномъ? О, любовь такая
             Безуміе. Не та жена блаженна,
             Которая въ замужствѣ ужъ давно,
             А та, что смерть въ дни юные вкусила.
             Прервите-жъ слезъ потокъ и розмариномъ
             Прекрасное ея осыпьте тѣло,
             И въ лучшія убравъ ея одежда,
             Какъ требуетъ обрядъ, несите въ церковь.
             Хоть свойственна по слабости намъ скорбь,
             Но здравый умъ бороться съ нею долженъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             И всѣ приготовленья къ празднику
             Замѣнятся теперь похоронами.
             Громъ музыки смѣнятъ колокола,
             Пиръ свадебный -- печальныя поминки,
             Торжественные гимны -- панихида,
             И къ трушу перейдетъ букетъ невѣсты,
             И приметъ все печальный, мрачный видъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Теперь, синьоръ, и вы, синьора, также
             И вы, Парисъ, подите, приготовьтесь
             Сопровождать до сумрачной могилы
             Гробъ этого цвѣтка. Да, небеса
             Вы чѣмъ-нибудь прогнѣвали, конечно;
             Смиритесь-же предъ Промысломъ святымъ.

(Уходятъ Капулетти, синьора Капулетти, Парисъ и Лоренцо).

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

             Теперь намъ можно и убрать наши гулки.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, да, убрать, честные господа.
             Вы видите, какой несчастный случай.

(Уходить).

1-й МУЗЫКАНТЪ.

             А хорошо, коль можно-бъ пособить.

Входитъ ПЬЕТРО.

ПЬЕТРО.

   Музыканты, музыканты! "Сердечный покой, сердечный покой!" Отведите душу: сыграйте "сердечный покой"!
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Зачѣмъ-же "сердечный покой"?
   

ПЬЕТРО.

   Затѣмъ, что сердце мое само наигрываетъ: "Мое сердце печали полно", сыграйте-жъ, чтобъ усладить его, какую-нибудь веселую пѣсенку!
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Какую тутъ веселую пѣсенку! до того-ли теперь.
   

ПЬЕТРО.

   Такъ вы не хотите?
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Нѣтъ
   

ПЬЕТРО.

   А я-бы ловко расплатился съ вами.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Чѣмъ?.
   

ПЬЕТРО.

   Конечно не деньгами, а прибауткой. Удружилъ-бы пѣсенкой.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

             Я доставлю тебѣ случай услужить по лакейски.
   

ПЬЕТРО.

   Хорошо-же, я своимъ лакейскимъ кинжаломъ раскрою твою башку. Я вѣдь не стану сносить вашихъ причудъ; я вамъ во всѣхъ тонахъ отвѣчу -- замѣтьте это.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Ужъ не хочешь-ли ты положить насъ на музыку.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Сдѣлай одолженіе, положи свой острый кинжалъ-то, да покажи намъ лучше собственную остроту свою.
   

ПЬЕТРО.

   Смотрите-жъ, берегитесь моей остроты: я и безъ кинжала доканаю васъ ею. Отвѣчайте-ка мнѣ:
   
             "Когда душа испытываетъ муки
             И думы голову тѣснятъ,
             То музыки серебреные звуки...
   
             Отъ чего серебреные звуки? Отчего музыки серебреные звуки? Что скажешь ты на это, Симонъ-струнка?
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Конечно, синьоръ, оттого, что серебро звучитъ пріятно.
   

ПЬЕТРО.

   Не дурно! Ну, ты что скажешь, Гуго-гудочникъ.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Я скажу: "серебреные звуки сказано оттого, что музыкантъ всегда звучитъ за серебро".
   

ПЬЕТРО.

   Тоже не дурно. А ты что скажешь, Джакъ-канифоль?
   

3-й МУЗЫКАНТЪ.

   А я ужъ право не знаю, что сказать.
   

ПЬЕТРО.

   Ну, я помилую тебя,-- вѣдь ты пѣвчій?-- такъ я за тебя отвѣчу. Вотъ отчего "музыки серебреные звуки" -- оттого, что такіе молодцы, какъ вы, за свою игру очень рѣдко получаютъ золотомъ.

(Уходитъ напѣвая).

             "То музыки серебреные звуки
             Тотчасъ мнѣ душу облегчатъ."
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Что за отчаянный плутъ!
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Къ чорту его! Пойдемъ-ка Джакъ, подождемъ погребальнаго шествія, а тамъ, пожалуй, дадутъ и пообѣдать.

(Уходятъ всѣ трое).

   

АКТЪ ПЯТЫЙ

СЦЕНА 1.

УЛИЦА ВЪ МАНТУѢ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Коль вѣрить снамъ, мой сонъ сулитъ мнѣ радость.
             Душа моя свѣтла, какъ царь на тронѣ,
             И цѣлый день какой-то духъ меня
             Далеко отъ земли мечтой уноситъ.
             Мнѣ грезилось, что здѣсь моя супруга
             Нашла меня умершимъ, (Странный сонъ,
             Въ которомъ мертвецу возможно грезить),
             И будто жизнь влила въ меня такую
             Горячимъ поцѣлуемъ, что внезапно
             И ожилъ я, и сдѣлался царемъ.
             О, какъ должно быть сладко обладанье
             Любимымъ существомъ, когда и призракъ
             Его богатъ такъ счастьемъ.

(Увидѣвъ входящаго Бальтазара.)

                                                     А! вотъ вѣсти,
             Вотъ вѣсти изъ Вероны съ Бальтазаромъ!
             Но гдѣ-жъ письмо мнѣ отъ отца Лоренцо?
             Здоровы-ли супруга и отецъ?
             О, говори: что дѣлаетъ Джульетта?
             Когда она спокойна -- счастливъ я.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Она въ блаженствѣ вѣчномъ: прахъ синьоры
             Покоится ужъ съ прадѣдами вмѣстѣ
             И въ небесахъ живетъ ея душа;
             Я видѣлъ самъ, какъ гробъ ея несли,
             И тотъ-же часъ отправился къ вамъ съ вѣстью.
             Простите, если такъ она печальна!
             Вы сами мнѣ велѣли, и исполнилъ
             Я вашъ приказъ.
   

РОМЕО.

                                           Ты правду говоришь?
             Судьба! судьба! Теперь въ борьбу мы вступимъ...
             Да, да, въ борьбу... Ты знаешь, гдѣ живу я?
             Достань-же мнѣ бумаги и чернилъ
             Да лошадей найми; я въ ночь уѣду.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Синьоръ, простите мнѣ... но васъ оставить
             Я не могу: вы блѣдны такъ... вашъ взоръ
             Сулитъ недоброе...
   

РОМЕО.

                                           Ты въ заблужденьи.
             Оставь меня и все скорѣй исполни.
             А отъ отца Лоренцо нѣтъ письма?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Нѣтъ, добрый мой синьоръ.
   

РОМЕО.

                                                               Ну, все равно.
             Найми-же лошадей -- сейчасъ приду я.

(Бальтазаръ уходитъ).

РОМЕО.

             И такъ съ тобой, Джульетта, въ эту ночь
             Въ холодной я могилѣ лягу рядомъ.
             Но отыскать сначала нужно средство.
             О, пагубная мысль! какъ быстро ты
             Являешься къ услугамъ несчастливцевъ
             О бѣднякѣ аптекарѣ я вспомнилъ,
             Котораго недавно встрѣтилъ я.
             Онъ здѣсь живетъ. Бѣднякъ былъ весь въ лохмотьяхъ,
             Съ нависшими бровями, съ дикимъ взоромъ,
             И собиралъ какія-то онъ травы,
             Жестокой вынуждаемъ нищетой.
             А въ лавочкѣ его чрезмѣрно скудной
             Висѣла черепаха, аллигиторъ
             Набитый былъ соломою, и съ рыбъ
             Уродливыхъ лежали чешуи;
             Разставлены на полкахъ были стклянки,
             Коробочки, да сѣмена валялись
             Какія-то ужъ затхлыя, и съ ними
             Кой-гдѣ куски лепешечекъ цвѣтныхъ,--
             Все выставлено было на показъ.
             И бѣдность ту, замѣтивъ, я подумалъ:
             Будь нуженъ ядъ кому-нибудь теперь,
             Который продавать подъ страхомъ казни
             Запрещено -- бѣднякъ его-бы продалъ.
             Та мысль была -- пророческая мысль,
             И мнѣ его продать онъ будетъ долженъ.
             Мнѣ помнится: вотъ этотъ самый домъ,
             А лавочка, какъ видно, заперта,
             Затѣмъ, что праздникъ. Эй! кто тамъ? Аптекарь!

Выходитъ аптекарь.

АПТЕКАРЬ.

             Кто громко такъ зоветъ меня?
   

РОМЕО.

                                                               Послушай,
             Любезнѣйшій: какъ вижу я, ты бѣденъ;
             На вотъ, возьми,-- тутъ сорокъ всѣхъ дукатовъ,
             А мнѣ за нихъ ты дай лишь драхму яду,
             Который-бы такъ дѣйствовалъ мгновенно,
             Разлившися по жиламъ, чтобы духъ
             Могъ вылетѣть изъ тѣла также быстро,
             Какъ порохъ вылетаетъ вонъ изъ пушки.
   

АПТЕКАРЬ.

             Есть у меня такое зелье, но...
             Законъ грозитъ намъ казнью за продажу.
   

РОМЕО.

             Такой бѣднякъ, какъ ты, въ нуждѣ такой --
             И смерть страшна? Смотри, какъ впали щеки
             Отъ голода; нужда и угнетенье
             Отражены въ потухнувшихъ глазахъ,
             И вся спина лохмотьями покрыта.
             Вѣдь не друзья твои законъ и свѣтъ:
             Свѣтъ не издастъ закона, чтобъ тебя
             Обогатить. Нарушь его! Возьми,
             Что я даю -- и съ нищетой простишься.
   

АПТЕКАРЬ

             Ахъ, только я по бѣдности одной
             Могу....
   

РОМЕО.

                                 Ну, что-жъ: и бѣдности плачу я.

(Аптекарь приноситъ ядъ).

АПТЕКАРЬ.

             Налейте-же вы жидкостью его
             И выпейте до дна; тогда ручаюсь --
             Будь вы сильнѣй, чѣмъ двадцать человѣкъ,
             Онъ съ разу васъ убьетъ въ одно мгновенье.
   

РОМЕО (отдавая деньги).

             Вотъ золото -- душевная отрава....
             Имъ болѣе погублено людей
             Въ презрѣнномъ этомъ мірѣ, чѣмъ составомъ,
             Который ты не смѣешь продавать.
             Да, да: не ты, а я тебѣ далъ яду.
             Прощай! Живи, будь сыть и растолстѣй;
             Идемъ-же, ядъ,-- нѣтъ: врачъ, дающій силу
             Моей душѣ!-- Идемъ-же къ ней въ могилу!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА II.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

Входитъ монахъ ІОАННЪ.

ІОАННЪ.

             Лоренцо! Братъ! Смиренный францисканецъ!
             Гдѣ ты?
   

ЛОРЕНЦО.

                                 А! голосъ брата Іоанна
             Изъ Мантуи. Ну, что-жъ сказалъ Ромео?
             Иль пишетъ онъ? Такъ дай-же мнѣ письмо.
   

ІОАННЪ.

             Отправившись позвать проводника,
             Изъ нашего-же ордена монаха,
             Я не засталъ его: онъ навѣщалъ
             Больнаго въ это время; но когда
             Его нашелъ, тутъ насъ остановили,
             Боясь, что мы у чумныхъ были въ домѣ,
             И стража городская насъ взяла.
             Поэтому и въ Мантуѣ я не былъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ кто-жъ отнесъ письмо мое къ Ромео?
   

ІОАННЪ.

             Оно со мной; не могъ его послать я,
             Ни передать тебѣ -- такъ были всѣ
             Напуганы смертельною заразой.
   

ЛОРЕНЦО.

             О, верхъ ужасныхъ золъ! Клянусь всѣмъ братствомъ,
             Мое письмо, хоть не было отрадно,
             Но польза отъ него была важна;
             Теперь грозитъ напастью неудача.
             Братъ Іоаннъ! Ступай и мнѣ достань
             Желѣзный ломъ и принеси скорѣе!
   

ІОАННЪ.

             Сейчасъ твое исполню, братъ, желанье.

(Уходитъ).

ЛОРЕНЦО.

             Теперь одинъ идти я долженъ въ склепъ.
             Чрезъ три часа пробудится Джульетта.
             Она пошлетъ упрекъ мнѣ справедливый,
             Зачѣмъ не могъ я извѣстить Ромео.
             Но въ Мантуу я снова напишу
             И у себя ее оставлю въ кельѣ:
             О, трупъ живой, сокрытый съ мертвецами!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА III.

КЛАДБИЩЕ И НА НЕМЪ ПАВШЕЮ, ПРИНАДЛЕЖАЩІЙ СЕМЕЙСТВУ КАПУЛЕТТИ.

Входятъ ПАРИСЪ и за нимъ пажъ съ факеломъ и цвѣтами.

ПАРИСЪ.

             Дай факелъ мнѣ, дитя, и стань поодаль,--
             Иль нѣтъ -- задуй, чтобъ не былъ я замѣтенъ.
             Ты можешь лечь подъ тисами, но ухо
             Къ разрыхленной землѣ прижми плотнѣй,
             Чтобъ ни одна нога здѣсь не ступила,
             Которой шагъ тебѣ-бы не былъ слышенъ
             На почвѣ этой зыбкой и изрытой.
             Ты, въ случаѣ, подашь мнѣ знакъ свисткомъ,
             Коль чье-нибудь услышишь приближенье.
             Подай цвѣты!

(Беретъ цвѣты)

                                 Иди и все исполни!
   

ПАЖЪ.

             Признаться, одному немного жутко
             Мнѣ на кладбищѣ; впрочемъ попытаюсь.

(Уходитъ).

ПАРИСЪ (у памятника).

             Прелестный цвѣтъ! Душистыми цвѣтами
             Я брачную постель твою усыплю.
             Священная и милая гробница!
             Ты совершенства вѣчный образецъ
             Подъ сводами своими заключила;
             А ты, что въ сонмѣ ангеловъ теперь, --
             Прекрасная Джульетта! О, прими
             Чистѣйшій этотъ даръ благоговѣнья
             Изъ рукъ того, кто чтилъ тебя
             Живую и надгробныя хваленья
             Возноситъ надъ твоимъ священнымъ прахомъ.

(Слышенъ свистокъ пажа).

             Пажъ знакъ даетъ, что кто-то къ намъ подходитъ.
             Чьи ноги здѣсь блуждаютъ въ эту ночь
             Проклятыя, любви свершить мѣшая
             Послѣдній долгъ въ обрядѣ погребенья?
             Да, кто-то съ факеломъ... О, на минуту
             Сокрой меня, таинственная ночь!

(Уходитъ).

Входить РОМЕО и БАЛЬТАЗАРЪ съ факеломъ, ломомъ и заступомъ.

РОМЕО.

             Дай заступъ мнѣ и ломъ!-- а вотъ письмо;
             Его отцу вручишь ты рано утромъ.
             Теперь подай мнѣ факелъ свой и помни,
             Что жизнью мнѣ отвѣтишь, если ты
             Не выполнишь того, что я желаю:
             Стой тамъ вдали, и чтобы ты ни видѣлъ,
             И чтобы твой здѣсь слухъ ни поразило,
             Не прерывай намѣреній моихъ!
             Я нисхожу во мракъ, гдѣ ложе смерти,
             Чтобъ созерцать черты моей богини
             И спять съ ея руки оледенѣлой
             Безцѣнное кольцо мнѣ. Это нужно
             Для сердца моего. Теперь ступай!
             Но если ты дерзнешь сюда вернуться,
             Чтобы слѣдить мои дѣянья тайно,--
             Тогда, клянусь: твои составы всѣ
             Сломаю я, и жадное кладбище
             Усѣю все твоими я костями.
             Мой насъ насталъ: намѣренья мои
             Неизмѣнимы, яростны и дики;
             Они лютѣе тигра на свободѣ,
             Страшнѣе моря въ часъ ужасной бури.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Все въ точности исполню я, синьоръ.
   

РОМЕО.

             И этимъ мнѣ ты преданность докажешь.
             На вотъ, возьми...

(Даетъ деньги).

                                           Живи и будь счастливъ...
             Прощай, товарищъ!
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                           Все равно: я спрячусь
             Поближе гдѣ-нибудь. И видъ его,
             И замыслы страшатъ меня невольно.

(Уходитъ).

РОМЕО (у памятника).

             О, нѣдра смерти! Алчная утроба,
             Похитившая лучшій цвѣтъ земли,
             Я пасть твою тлетворную открою
             И новою тебя насыщу жертвой.

(Ударяя ломомъ, отворять дверь памятника.
Въ это время входитъ Парисъ).

ПАРИСЪ.

             А, это тотъ изгнанникъ, тотъ Монтекки
             Надменный, что убилъ моей невѣсты
             Двоюроднаго брата. Полагаютъ,
             Что умерла она отъ той печали.
             Не хочетъ-ли ужъ извергъ заклеймить
             Какимъ-нибудь позоромъ прахъ почившихъ?
             Остановлю.

(Подходя къ Ромео).

                                 Стой, дерзостный Монтекки,
             И замыселъ постыдный свой оставь.
             Должна-ли месть преслѣдовать за гробомъ!
             Ни съ мѣста-же, отъявленный злодѣй!
             Иди за мной, ты обреченъ ужъ смерти.
   

РОМЕО.

             Да, да, ты правъ: я долженъ умереть;
             Затѣмъ я и пришелъ сюда... Но, слушай,
             О юноша и кроткій и прекрасный:
             Оставь меня! Бѣги скорѣй отсюда.
             Не искушай отчаянной души
             И вспомни о почившихъ здѣсь: пусть страхъ
             Они прольютъ въ тебя... Не возводи
             На голову мнѣ новаго грѣха,
             Волнуя гнѣвъ мой, и уйди отсюда!
             Клянусь тебѣ я небомъ, что я больше
             Тебя люблю, чѣмъ самого себя.
             Сюда пришелъ къ себѣ лишь я съ враждою...
             Ступай, живя! Ты послѣ скажешь самъ:
             Великодушенъ былъ безумецъ этотъ!
   

ПАРИСЪ.

             Презрѣнье всѣмъ мольбамъ и заклинаньямъ!
             Ты, какъ злодѣй, мной будешь остановленъ.
   

РОМЕО.

             А! раздражать меня? Такъ защищайся-жъ!

(Они дерутся).

ПАЖЪ.

             О, Боже мой! дерутся... кликну стражу.

(Уходитъ).

ПАРИСЪ (падая).

             Убитъ... Ахъ, если ты великодушенъ,
             Похорони мой прахъ съ Джульеттой рядомъ.

(Умираетъ).

РОМЕО.

             Даю честное слово. Но посмотримъ
             Ему въ лицо. А! это графъ Парисъ,
             Родня Меркуціо. Что говорилъ
             Мнѣ Бальтазаръ, какъ шли мы съ нимъ сюда,
             Когда я понимать былъ неспособенъ?
             Мнѣ помнится сказалъ онъ: что жениться
             Былъ долженъ на Джульеттѣ графъ Парисъ.
             Ужъ не съума-ль сошелъ я въ это время,
             Какъ слушалъ я разсказъ его о ней
             И такъ истолковалъ его? Товарищъ!
             Записанъ ты со мною рядомъ въ книгѣ
             Таинственныхъ судебъ: такъ дай-же руку!
             Я схороню въ торжественной могилѣ
             Твой юный нрахъ... Въ могилѣ?-- нѣтъ, въ чертогѣ,
             Сраженный юноша: да, въ ней почіетъ
             Джульетты прахъ -- и этотъ мрачный склепъ
             Краса ея въ чертогъ преобразила...

(Кладетъ Париса въ склепъ).

             Ложись-же съ ней тамъ, трупъ окостенѣлый,
             Схороненный здѣсь трупомъ!... Часто люди
             И веселы и радостны бываютъ
             Въ послѣдній часъ, и это называютъ
             Предсмертною зарницей. Какъ-же мнѣ
             Назвать мои послѣднія минуты?
             Любовь моей души! Моя супруга!
             Смерть, высосавъ до капли жизнь твою,
             Надъ красотой твоей еще безвластна,
             И не совсѣмъ раскинулось надъ ней
             Могильной тьмы таинственное знамя.
             А! это ты, Тибальтъ, лежишь одѣтый
             Въ кровавый саванъ свой?-- какой услуги
             Могъ ожидать ты больше отъ меня!
             Не тою-ли-же самою рукою,
             Которой жизнь погашена твоя,
             Убитъ и врагъ былъ твои непримиримый?
             О, милый братъ, простишь-ли мнѣ? Джульетта!
             Зачѣмъ, зачѣмъ ты такъ еще прекрасна?
             Ужели смерть -- незримый этотъ призракъ,
             Тобою очарована? Быть-можетъ
             Чудовище щадитъ тебя затѣмъ,
             Чтобъ быть твоимъ любовникомъ во мракѣ?
             Но остаюсь я самъ на стражѣ здѣсь
             И траурный чертогъ твой не покину --
             Не выйду, здѣсь останусь, здѣсь, съ червями --
             Прислужниками смерти. Да, я здѣсь
             Созижду мой покой навѣкъ -- стряхну
             Весь грузъ судьбы съ моей усталой плоти.
             Взгляните-же глаза въ послѣдній разъ!
             Откройтесь-же въ послѣдній разъ объятья?
             А вы, уста -- врата дыханья -- вы
             Скрѣпите чистымъ и святымъ лобзаньемъ
             Безсрочный договоръ безумной страсти.

(Вынимаетъ стклянку).

             Сюда, сюда, мой горькій проводникъ!
             Сюда, сюда, мой спутникъ! О, скорѣе,
             Отчаянный мой кормчій, направляй
             Разбитую ладью грозою жизни
             На страшную скалу!... Теперь нью въ память
             Возлюбленной моей... Ты правъ, аптекарь:
             Ядъ быстро дѣйствуетъ... Я умираю
             Съ прощальнымъ поцѣлуемъ на устахъ...

(Умираетъ).

Съ другой стороны кладбища входитъ монахъ ЛОРЕНЦО съ фонаремъ, ломомъ и заступомъ.

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ, будь въ помощь мнѣ!-- Во мракѣ
             Не разъ уже мои споткнулись ноги
             На насыпи могихь. Но кто тамъ бродитъ?
             Кто въ этотъ часъ ведетъ бесѣду съ смертью?
   

БАЛЬТАЗАРЪ (подходя къ нему).

             Знакомый вамъ и другъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Благослови
             Тебя Господь! Скажи-же мнѣ, мой милый,
             Зачѣмъ тамъ свѣтъ отъ факела мелькаетъ
             Среди червей и страшныхъ череповъ?
             Сдается мнѣ: онъ въ склепѣ Капулетти.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Вы правы, мой отецъ: тамъ мой синьоръ,
             Котораго вы любите.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Кто-жъ онъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                                                         Ромео.
   

ЛОРЕНЦО.

             Говори: давно-ль онъ тамъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Ужъ полчаса.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Пойдемъ-же въ склепъ со иною.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Не смѣю, мой отецъ: мой господинъ
             Не знаетъ, что я здѣсь; подъ страхомъ смерти
             Онъ не велѣлъ слѣдить мнѣ за собою.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ не ходи, отправлюсь я одинъ.
             Мнѣ страшно... Да, я жду бѣды какой-то.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Когда я спалъ, вотъ здѣсь, подъ этимъ тисомъ,
             Мнѣ грезилось, что съ кѣмъ-то онъ сражался
             И что убилъ кого-то мой синьоръ.
   

ЛОРЕНЦО (приближаясь къ склепу).

             Ромео! Боже мой! Чьей это кровью
             Весь обогренъ порогъ у двери свода?
             И для-чего здѣсь эти два меча,--
             Здѣсь, гдѣ покой и миръ невозмутимы?

(Входитъ внутрь склепа).

             Ромео блѣдный и въ крови Парисъ!
             Въ какой ужасный часъ -- въ часъ роковой
             Свершилось это все?

(Смотритъ на гробъ Джульетты).

                                           Пошевелилась...

(Джульетта встаетъ изъ гроба и осматривается вокругъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Отрадный другъ, скажи, гдѣ мой Ромео?
             Я помню все, да, все, и знаю гдѣ я.
             Да, такъ и есть... Но гдѣ-же мой супругъ?

(Слышенъ шумъ снаружи).

ЛОРЕНЦО.

             Я слышу шумъ... Уйдемъ, уйдемъ скорѣе
             Изъ этого гнѣзда ужасной смерти!
             Противиться нельзя намъ высшей волѣ...
             Надежды наши рушились... Уйдемъ!
             Вотъ твой супругъ -- лежитъ онъ бездыханый,
             И съ нимъ Парисъ. Уйдемъ, уйдемъ скорѣй!
             Я отведу сейчасъ тебя въ обитель
             Къ отшельницамъ... Идемъ-же, близки стражи...
             Не время говорить теперь, Джульетта!
             Нѣтъ, долѣе остаться мнѣ нельзя.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ступай! спѣши! я не пойду отсюда.
             Что вижу я: въ рукѣ мнѣ милой стклянка!
             Навѣрно ядъ причиной смерти былъ:.
             О, жадный! всю до дна ты осушилъ,
             Ни капли не оставилъ мнѣ на долю;
             Но я прижму уста къ твоимъ устамъ
             И буду цѣловать: на нихъ быть-можетъ
             Остался онъ и мнѣ теперь поможетъ.

(Цѣлуетъ его).

             О, какъ еще теплы твои уста!
   

1-й СТРАЖЪ (за сценой).

             Веди насъ, пажъ, показывай дорогу!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Шумъ. Поспѣшимъ! Сюда, кинжалъ, ко мнѣ!

(Схватываетъ кинжалъ Ромео).

             Вотъ здѣсь твои ножны...

(Закалывается).

                                                     Заржавей въ сердцѣ!...

(Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ).

Входятъ стражи и пажъ Париса.

ПАЖЪ.

             Вотъ здѣсь, вотъ здѣсь, гдѣ свѣтитъ этотъ факелъ.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Кровь на землѣ... Кладбище осмотрите,
             И кто ни попадется, задержать!

(Нѣкоторые изъ стражей уходятъ.)

1-й СТРАЖЪ.

             О, страшный видъ! Вотъ графъ лежитъ убитый,
             Джульетта вся въ крови -- еще тепла...
             Однако здѣсь она ужъ двое сутокъ
             Схоронена. За герцогомъ бѣгите!
             Скажите Капулетти и Монтекки.
             Будите всѣхъ, кладбище осмотрѣть.

(Уходятъ еще нѣсколько стражей).

1-й СТРАЖЪ.

             Мы мѣсто происшествія нашли,
             Гдѣ свершено убійство, но причины
             Безъ случая узнать намъ не возможно.

(Входятъ нѣсколько стражей съ Бальтазаромъ).

2-й СТРАЖЪ.

             А вотъ слуга Ромео,-- на кладбищѣ.
             Его нашли.
   

1-й СТРАЖЪ

                                 Держать подъ карауломъ
             До герцога!

(Входить еще стражъ съ монахомъ Лоренцо).

3-й СТРАЖЪ.

                                 Какой-то вотъ монахъ;
             Онъ и дрожитъ, и плачетъ, и вздыхаетъ.
             Мы у него отняли заступъ съ ломомъ;
             Онъ съ этаго конца кладбища шелъ.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Такъ задержать съ нимъ вмѣстѣ и монаха.
             Большое подозрѣнье...

Входитъ ГЕРЦОГЪ со свитою.

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Что случилось,
             И бѣдствіе какое возмущаетъ
             Такъ рано нашъ покой?

Входятъ КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ и прочіе.

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Отвсюду крики...
             Что значитъ это?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Улицы полны
             Народомъ; всѣ кричатъ одно: Ромео,
             Джульетта и Парисъ, и всѣ стремятся
             Въ ту сторону, гдѣ склепъ нашъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                               Что за ужасъ!
             Откуда эти крики къ намъ несутся?
   

1-й СТРАЖЪ.

             Вотъ, государь, лежитъ здѣсь графъ убитый,
             Ромео бездыханный и Джульетта,
             Умершая два дня уже назадъ,
             Но только умерщвленная теперь.
             Она еще тепла.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                           О, разыскать
             Немедленно, кѣмъ свершено убійство!
   

1-й СТРАЖЪ.

             А вотъ монахъ и съ нимъ слуга Ромео.
             При нихъ и ломъ, и заступъ найдены,
             Которыми вскрываютъ домъ усопшихъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             О, Господи! Смотри жена, смотри:
             Какъ наша дочь вся кровью истекаетъ.
             Кинжалъ ошибся: при бедрѣ Ромео
             Его ножны, а онъ въ груди Джульетты...
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, этотъ видъ, какъ погребальный звонъ,
             Зоветъ меня въ холодную могилу.

Входятъ МОНТЕККИ и другіе.

ГЕРЦОГЪ.

             Приближься къ намъ, Монтекки! рано всталъ ты,
             Чтобъ видѣть, какъ твой сынъ улегся рано.
   

МОНТЕККИ.

             Сегодня въ ночь лишился я жены:
             Ее свела въ могилу грусть о сынѣ.
             Какое-же несчастье, государь,
             Вновь ждетъ меня на склокѣ дней печальныхъ?
   

ГЕРЦОГЪ.

             Взгляни, и ты увидишь.
   

МОНТЕККИ.

                                                     О, мой сынъ,
             Что сдѣлалъ ты со мною? Для чего
             Ты поспѣшилъ впередъ меня въ могилу.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Сомкните-же теперь свои уста
             И стоны всѣ и вопли прекратите!
             Намъ надо разыскать сперва причину
             И разъяснить, что такъ теперь темно.
             Потомъ приму я первый въ вашемъ горѣ
             Участіе и буду вамъ до смерти
             Опорою. Задержанныхъ позвать!
   

ЛОРЕНЦО.

             Я больше всѣхъ быть долженъ въ подозрѣньи,
             Хоть къ этому способенъ меньше всѣхъ;
             Но все противъ меня: и часъ и мѣсто,
             Гдѣ свершено ужасное убійство!
             Во всемъ готовъ признаніе принесть,
             Чтобъ обвинить себя, иль оправдаться.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Да, разскажи намъ все, что знаешь ты.
   

ЛОРЕНЦО.

             Я буду кратокъ; разсказать подробно
             Всю повѣсть ихъ -- мнѣ жизни недостало-бъ.
             Ромео распростертый былъ супругъ
             Джульетты бездыханной, а она
             Была его супругой неизмѣнной.
             Я ихъ вѣнчалъ. День тайнаго ихъ брака
             Днемъ роковымъ Тибальту былъ, чья смерть
             Содѣлала изгнанникомъ Ромео.
             О немъ,-- не о Тибальтѣ, слезъ потоки
             Она лила;-- а вы, чтобъ ихъ прервать,
             Тотъ-часъ ее помолвили за графа
             И силою хотѣли выдать замужъ.
             Тогда ко мнѣ пришла она въ тоскѣ;
             Отчаянья огонь горѣлъ въ глазахъ,
             И взоръ былъ дикъ... И тутъ она молила
             Ей пособить, придумать средство ей
             Вторичнаго избѣгнуть брака, или
             Сама себя лишить хотѣла жизни.
             Тогда, руководимъ моей наукой,
             Напитка ей снотворнаго я далъ;
             И онъ мое исполнилъ ожиданье,
             Вдругъ погрузивъ ее въ могильный сонъ.
             Я между-тѣмъ къ Ромео написалъ,
             Чтобъ онъ сюда явился и увезъ
             Ее въ ту ночь изъ временной могилы.
             Ужъ дѣйствіе кончалося напитка;
             Но посланный съ письмомъ, братъ Іоаннъ,
             Задержанъ былъ случайно въ это время
             И мнѣ принесъ письмо мое обратно.
             Тогда одинъ -- за часъ предъ тѣмъ, какъ ей
             Проснуться было должно, я пошелъ,
             Чтобъ вынести ее отсюда тайно
             И въ кельѣ скрыть моей, пока Ромео
             Не извѣщу. Когда-жъ сюда явился
             (За нѣсколько минутъ до пробужденья),
             Ужъ мертвые лежали предо мной
             И графъ Парисъ и молодой Ромео.
             Тутъ и она проснулась. Я просилъ
             Уйти ее -- безропотно снести
             Ниспосланную Богомъ эту кару,
             Но въ этотъ мигъ шумъ вызвалъ вонъ меня.--
             Она осталась въ склепѣ, и конечно
             Въ отчаяньи себя лишила жизни.
             Вотъ все, что знаю я. Но этотъ бракъ
             Извѣстенъ былъ и нянѣ. Если я
             Виной всему: пусть жертвою закона,
             Здѣсь нѣсколькими ранѣе часами
             Падетъ моя сѣдая голова!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Тебя всегда мы знали справедливымъ.
             Но гдѣ-жъ слуга Ромео? Что онъ скажетъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Мой господинъ былъ мною извѣщенъ,
             Что умерла синьора, и сюда
             Изъ Мантуи сейчасъ-же онъ пріѣхалъ.
             На этомъ мѣстѣ онъ, вотъ здѣсь у склепа,
             Просилъ меня вручить отцу письмо
             Сегодня утромъ и грозилъ мнѣ смертью,
             Коль я не поспѣшу его оставить.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Дай мнѣ письмо (беретъ письмо).
                                           Его прочесть намъ нужно.
             Гдѣ-жъ графа пажъ, сюда приведшій стражу?

(Пажу).

             Скажи, что здѣсь твой дѣлалъ господинъ?
   

ПАЖЪ.

             Сюда пришелъ цвѣтами онъ усыпать
             Невѣстину могилу и велѣлъ мнѣ
             Скорѣй уйти.-- Все это я исполнилъ;
             Вдругъ съ факеломъ явился кто-то здѣсь
             И отпирать сталъ склепъ,-- мой господинъ
             Съ нимъ встрѣтившись напалъ на незнакомца,
             И ихъ мечи скрестились. Въ ту минуту
             За стражей я ушелъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Слова монаха
             Подтверждены письмомъ: Ромео пишетъ
             И о любви своей, и о страданьяхъ,
             И наконецъ, какъ яду онъ купилъ
             У бѣднаго аптекаря, и какъ
             Пришелъ сюда, чтобъ умереть съ Джульеттой.
             Гдѣ вы... вы, Капулетти и Монтекки?
             Смотрите, что вы сдѣлали враждой?
             Господь караетъ васъ: любовь убила
             Всю радость вашихъ дней, а я наказалъ
             Потерею двухъ близкихъ за потворство.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Монтекки! Врать! дай руку мнѣ свою!
             Пусть будетъ это вдовьимъ мнѣ участкомъ
             Отъ дочери моей!-- Чего мнѣ больше?
   

МОНТЕККИ.

             Я больше дамъ: я памятникъ воздвигну
             Изъ чистаго ей золота. Пока
             Нашъ городъ называется Вероной,
             Въ немъ статуи богатѣе не будетъ,
             Какъ статуя супруги неизмѣнной.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Такая-жъ мной воздвигнется супругу.
             О, жертвы нашей гибельной вражды!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Печально этотъ миръ освѣтитъ утро,
             И солнце ликъ свой съ горя спрячетъ въ тучахъ.
             Пойдемте-же, дань скорби отдадимъ
             И правый судъ надъ всѣми совершимъ.
             Печальнѣе нѣтъ повѣсти на свѣтѣ,
             Какъ повѣсть о Ромео и Джульеттѣ.
   
         Давно ль онъ тамъ?
   

ВАЛТАСАРЪ.

                                           Есть долгихъ полчаса.
   

ЛОРЕНЦО.

             Пойдемъ подъ сводъ.
   

ВАЛТАСАРЪ.

                                                     Не смѣю, мой отецъ,
             Синьоръ мой думаетъ, что я ушелъ;
             Онъ смертью мнѣ грозилъ, когда бъ я сталъ
             Подсматривать за дѣйствіемъ его.
   

ЛОРЕНЦО.

             Останься, я одинъ пойду; мнѣ страшно,
             Чтобъ не случилось бѣдствія какого.
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Когда, вонъ тамъ, подъ тисами, я спалъ,
             То мнѣ приснилось, будто мой синьоръ
             Сражался съ кѣмъ-то и убилъ его. (53)
   

ЛОРЕНЦО, приближаясь къ склепу Капулети.

             Ромео!.. Горе, это что за кровь,
             Пролитая при входѣ въ этотъ склепъ?...
             Мечи въ крови, и, безъ своихъ господъ,
             Здѣсь брошены въ обители покоя!..

(Входить въ склепъ.)

             Ромео!.. блѣденъ!.. кто еще?.. Парисъ?..
             Въ крови!.. Какой злосчастный часъ виной
             Всѣхъ этихъ бѣдъ!.. Джульетта шевелится!..
   

ДЖУЛЬЕТТА, постепенно приходитъ въ себя.

             О, утѣшитель!... гдѣ же мой супругъ?
             Я очень помню, гдѣ должна я быть,
             И тамъ я нахожусь... гдѣ жь мой Ромео?...

(Слышны голоса внѣ кладбища.)

ЛОРЕНЦО.

             Какой-то шумъ вдали, -- уйдемъ, синьора,
             Изъ этого гнѣзда заразы, смерти
             И неестественнаго сна!
             Власть, предъ которой намъ не возставать,
             Нашъ планъ разбила въ прахъ! Уйдемъ, уйдемъ!
             Супругъ твой мертвъ, онъ на груди твоей
             И съ нимъ Парисъ... Уйдемъ... я помѣщу
             Тебя въ обитель. Прекрати распросы!
             Вотъ стража, уходи скорѣй, Джульетта...

(Вблизи слышны голоса.)

             Не смѣю больше ждать! Я ухожу!

(Уходитъ.)

ДЖУЛЬЕТТА.

             Иди, спѣши... Я не пойду отсюда...
             Что это? стклянку сжалъ въ рукѣ мой милый?..
             Ядъ преждевременно убилъ его!..
             Скупой, все выпилъ... не оставилъ мнѣ
             И братской капли... Стану цѣловать,
             Быть можетъ на губахъ остался ядъ
             И умертвитъ меня своей отравой!...

(Цѣлуетъ Ромео.)

             Уста горячи!..
   

НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ, снаружи.

                                           Пажъ! Куда итти?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             То шумъ?... скорѣй... спасительный кинжалъ!.

(Извлекаетъ кинжалъ Ромео и поражаетъ себя.)

             Вотъ гдѣ твои ножны! заржавѣй здѣсь,
             Дай умереть!..

(Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ.)

(Входятъ СТРАЖА и НАЖЪ графа Париса.)

ПАЖЪ.

             Вонъ тамъ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ зажженный факелъ.
   

НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ.

             Земля въ крови?.. Кладбище осмотрѣть!

(Нѣкоторые изъ стражей уходятъ.)

             Кого бъ вы ни нашли, всѣхъ задержать!
             Ужасный видъ! Вотъ графъ лежитъ убитый...
             Джульетта вся въ крови, еще тепла
             И только умерла, хотя два дня
             Какъ погребли ее!.. Скажите принцу!--
             Бѣгите къ Капулети -- Разбудить
             Монтеки!-- Вы же осмотрите здѣсь!

(Стража уходить.)

             Предъ нами страшная картина зла;
             Но истинной причины этихъ бѣдствій
             Безъ розыска не можемъ мы узнать.

(Нѣкоторые изъ стражей приводятъ ВАЛТАСАРА.)

ПЕРВЫЙ СТРАЖЪ.

             Мы отыскали здѣсь слугу Ромео.
   

НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ.

             Держатъ подъ стражей до прихода принца.

(Другіе изъ стражи приводятъ монаха ЛОРЕНЦО.)

ВТОРОЙ СТРАЖЪ.

             Монахъ вотъ, онъ дрожитъ, вздыхаетъ, плачетъ:
             Мы взяли у него рычагъ и кирку,
             Когда съ кладбища онъ спѣшилъ уйти!
   

НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ.

             Большое подозрѣнье, задержать!

          Входятъ ПРИНЦЪ и свита.

ПРИНЦЪ.

             Какое зло проснулось до зари
             И будитъ насъ отъ утренняго сна?

Входятъ синьоръ и синьора КАПУЛЕТИ, съ ихъ ближними.

КАПУЛЕТИ.

             Чтобъ это было, всюду страшный крикъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Народъ по улицѣ кричитъ: Ромео!
             Одни кричатъ: Джульетта, тѣ -- Парисъ!
             И всѣ, крича, бѣгутъ къ гробницѣ вашей!
   

ПРИНЦЪ.

             Какой здѣсь страхъ, что слухъ нашъ поражаетъ?
   

СТРАЖИ.

             Принцъ, здѣсь лежатъ: убитый графъ Парисъ,
             А вотъ Ромео мертвый, вотъ Джульетта,
             Умершая предъ симъ, еще тепла
             И только что убита...
   

ПРИНЦЪ.

                                                     Розыскать,
             Какъ совершилось гнусное убійство.
   

НАЧАЛЬНИКЪ СТРАЖИ.

             Монахъ съ слугой убитаго Ромео
             Здѣсь были взяты съ инструментомъ, годнымъ
             Для вскрытія гробницъ.
   

КАПУЛЕТИ.

                                                     Жена!.. О небо!..
             Смотри, дочь паша истекаетъ кровью!...
             Кинжалъ ошибся, -- мѣсто для него
             Въ ножнахъ Монтеки... (54) По ошибкѣ онъ,
             Попалъ въ грудь милой дочери моей!..
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТИ.

             Увы! Видъ этой смерти, будто звонъ,
             На старости зоветъ меня въ могилу!

(Входятъ МОНТЕКИ и его ближніе.)

ПРИНЦЪ.

             Сюда, Монтеки, ты съ зарею всталъ,
             Но сынъ твой и наслѣдникъ раньше палъ!
   

МОНТЕКИ.

             Увы! моя жена скончалась въ ночь,
             Изгнанье сына жизнь ея пресѣкло!..
             Какое горе снова мнѣ грозитъ?
   

ПРИНЦЪ.

             Взгляни сюда и ты его увидишь.
   

МОНТЕКИ, увидѣвъ мертваго Ромео.

             О непочтительный!.. Прилично ль сыну
             Поспѣшнѣе отца въ могилу лечь?
   

ПРИНЦЪ.

             Сдержи уста на время отъ упрековъ,
             Пока недоумѣнье разъяснимъ,
             Узнавъ его начало и исходъ;
             Тогда готовъ дѣлить я ваше горе,
             И даніе вамъ сопутствовать до смерти:
             Теперь же, вы, на время удержитесь, --
             Пускай печаль рабомъ терпѣнья будетъ.--
             Привесть подозрѣваемыхъ сюда.
             Приводятъ монаха Лоренцо и Валтасара.
   

ЛОРЕНЦО.

             Всѣхъ больше я скажу; хоть больше всѣхъ
             Я заподозрѣнъ, какъ и часъ и мѣсто
             Меня въ убійствѣ страшномъ уличаютъ;
             Я здѣсь, чтобъ обвинить и защищаться,
             Себя я осужу и оправдаю.
   

ПРИНЦЪ.

             Что знаешь, говори скорѣе намъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Я буду кратокъ, у меня дыханья
             Не станетъ, чтобы длить разсказъ печальный:
             Ромео, здѣсь умершій, мужемъ былъ
             Джульетты, а она его женой, --
             Я ихъ вѣнчалъ. День тайнаго ихъ брака,
             Былъ Тебальду днемъ роковымъ; его
             Безпременная смерть виной изгнанья
             Супруга молодаго изъ Вероны;
             По немъ, а не по Тебальдѣ, томилась Джульетта.

(Обращаясь къ синьору и синьорѣ Капулети.)

             Чтобъ развлечь ея печаль,
             Ее насильно обручили вы
             Съ Парисомъ, и она, прійдя ко мнѣ,
             Съ безумнымъ взоромъ, помощи просила,
             Чтобъ ей избавиться втораго брака;
             Не то убить себя хотѣла въ кельи...
             Тогда я далъ, составленнаго мной,
             Снотворнаго питья, чтобъ ей придать
             Подобіе умершей; между тѣмъ
             Къ Ромео я послалъ письмо, чтобъ онъ
             Пріѣхалъ въ эту роковую ночь,
             Извлечь ее изъ временной могилы,
             Когда напитокъ потеряетъ силу.
             Братъ Іоаннъ, мной посланный съ письмомъ,
             Задержанъ былъ, и въ ночь минувшую
             Его мнѣ возвратилъ. Тогда рѣшился,
             Въ урочный часъ Джульетты пробужденья,
             Извлечь ее изъ родственнаго склепа
             И въ кельи у себя на время скрыть,
             Пока успѣю извѣстить Ромео.
             Когда же я пришелъ сюда, за мигъ
             До пробужденья, мертвыми ужь были
             И графъ Парисъ и съ нимъ Ромео вѣрный, --
             Она проснулась, тщетно я просилъ
             Ее уйти и снесть ударъ судьбы.
             Вдругъ, шумомъ устрашенный, я ушелъ,
             Она жъ, въ отчаяньи, осталась здѣсь...
             И, думаю, себя лишила жизни.
             Вотъ все, что знаю; -- бракъ извѣстенъ нянѣ.
             Когда въ несчастьи этомъ я виновенъ,
             То жертвую моею дряхлой жизнью, --
             Немного раньше моего конца, --
             Всей строгости суроваго закона.
   

ПРИНЦЪ.

             Тебя мы знаемъ за святаго мужа.--
             Слуга Ромео гдѣ? Что скажетъ онъ?
   

ВАЛТАСАРЪ.

             Я моему синьору вѣсть привезъ,
             Что умерла Джульетта, и тогда
             Изъ Мантуи онъ поспѣшилъ къ гробницѣ,
             Здѣсь отдавая это мнѣ письмо,
             Чтобъ рано я вручилъ его отцу,
             Грозилъ мнѣ смертью, уходя подъ сводъ,
             Когда я не уйду, и я ушелъ.
   

ПРИНЦЪ.

             Подай письмо, увижу что онъ пишетъ.
             Гдѣ графа пажъ? онъ стражу звалъ сюда; --
             Скажи, что дѣлалъ здѣсь твой господинъ?
   

ПАЖЪ.

             Съ цвѣтами онъ пришелъ украсить гробъ
             Синьоры; мнѣ жь велѣлъ стоятъ вдали;
             Вдругъ кто-то съ факеломъ пришелъ открыть
             Гробницу, мой синьоръ свой мечъ извлекъ,
             Тогда скорѣй я побѣжалъ за стражей.;
   

ПРИНЦЪ, прочитавъ письмо, взятое отъ Валтасара.

             Письмо слова монаха подтверждаетъ:
             Любовь ихъ, смерть ея: здѣсь, пишетъ онъ,
             Что ядъ у бѣднаго аптекаря
             Купилъ; потомъ пришелъ подъ эти своды,
             Чтобъ умереть и вмѣстѣ лечь съ Джульеттой...
             Сюда, враги, Монтеки! Капулети!
             Какой ударъ обрушился на вашу
             Взаимную вражду, что даже небо
             Любовью ваши радости убило!
             А я, потворствуя раздорамъ вашимъ,
             Двухъ ближнихъ потерялъ: -- для всѣхъ есть кара....
   

КАПУЛЕТИ.

             О, братъ Монтеки! руку мнѣ подай:
             Будь это дочери моей приданымъ;
             Я больше не прошу...
   

МОНТЕКИ.

                                           Я жь больше дамъ;
             Изъ золота поставлю ей статую;
             Пока Вероны имя существуетъ
             Не будетъ статуи дороже въ ней,
             Какъ неизмѣнной, преданной Джульетты.
   

КАПУЛЕТИ.

             Ромео тоже, близь его супруги,
             Сооружу.-- Вы, жертвы бѣдныя
             Взаимной нашей вѣковой вражды!
   

ПРИНЦЪ.

             Печальный миръ приходитъ къ намъ съ зарей,
             Отъ горя солнце скроетъ образъ свой!..
             Идите сѣтовать вдали отъ свѣта:
             Всѣхъ по заслугамъ казнь и милость ждетъ (55)
             Плачевнѣй повѣсти не видѣлъ свѣтъ!
             Несчастные Ромео и Джульетта!...

КОНЕЦЪ.

   
   

ПРИМѢЧАНІЯ.

ДѢЙСТВІЕ I.

   1) Въ первой половинѣ этой сцены, у Шекспира, заключается непереводимая игра словъ: coals, colliers, choler, collar, т. e., уголье, угольщикъ; гнѣвъ, желчь; ошейникъ, хомутъ, воротникъ. Далѣе, Самсонъ играетъ словами: heads of the maids -- головы дѣвушекъ, и maidenheads -- дѣвство, цѣломудріе.
   2) Намекъ, что въ XVI вѣкѣ средина улицы предоставлялась для высшихъ классовъ, а ея стороны для простаго народа.
   3) Clubs, bills and partizans, -- означало собственно призывъ стражи на помощь.
   4) То old Free-town, our common judgement-place.
   5) Широколиственный придорожникъ употреблялся въ то время, какъ средство противъ кровотеченія.
   6) Землетрясеніе, бывшее въ Англіи въ 1880 г.
   7) Въ Англіи, въ Шекспировъ вѣкъ, были въ модѣ богатые съ застежками переплеты книгъ, изъ какой-то рыбьей кожи. Пичемъ, Peacham, въ книгѣ своей "The Complet gentleman", даетъ самыя подробныя наставленія, какъ должно обращаться съ книгами.
   8) Въ XVI вѣкѣ на балъ являлось вмѣстѣ нѣсколько человѣкъ, подъ предводительствомъ товарища, часто наряженнаго Амуромъ, и обязаннаго произнесть прологъ.
   9) "We'll measure them a measure". Во времена королевы Елисаветы былъ въ употребленіи танецъ, называвшійся measure.
   10) Факельщики составляли принадлежность каждой группы масокъ и эта обязанность не считалась унизительною.-- Одно мѣсто изъ комедіи нравовъ, написанной Декеромъ и Вебстеромъ, можетъ объяснить, почему Ромео желалъ быть факельщикомъ среди веселаго собранія: "необходимо, чтобы факельщикъ, въ маскарадахъ, былъ хорошо одѣтъ, находился въ избранномъ обществѣ, но не принималъ участія въ забавахъ". Westward Ноё (1607).
   11) Игра словъ: soles -- подошвы и soul -- душа.
   12) Игра словъ: bond -- узы, долгъ, неволя, и bound -- предѣлъ, прыжокъ, порывъ.
   13) До введенія ковровъ, полы въ комнатахъ устилались цыновками изъ тростника, соломы или травы.
   14) Подобный способъ освѣщенія пиршественныхъ залъ, совершенно классическій, упоминается у Гомера и Лукреція. Въ книгѣ "Shakspeare and his times" говорится, что въ вѣкъ Елисаветы, дворяне, составлявшіе королевскую стражу,-- the gentlemen-pensioners, тоже, что у французовъ gentilshommes au bec de corbin,-- во время большихъ пиршествъ стояли съ зажженными факелами у столовъ, тогда подсвѣчники не ставились на столы, а только по стѣнамъ висѣли канделабры.
   15) Здѣсь игра словъ: done -- сдѣланный, оконченный, погибшій, и dun -- мрачный, докучливый, запутанный, увязнувшій въ грязи.
   16) Игра словъ: lie -- лежать и лгать.
   17) Съ этой сцены начинается очаровательная роль Меркуціо; въ немъ Шекспиръ хотѣлъ представить свѣтскаго человѣка XVI столѣтія.-- Изображеніе царицы Мабъ носитъ на себѣ печать сатиры, отличающей характеръ Меркуціо, который и умираетъ почти съ каламбуромъ на устахъ.-- Повѣрье говоритъ, что Мабъ похищала, во время ночи, новорожденныхъ дѣтей, подмѣняя ихъ другими, cm. "Shakspeare and his times" Дрека и "Minstrelsy of the Scottish Border" ВальтеръСкотта.-- Агатъ имѣлъ протоводѣйствующую силу отъ ужаленія скорпіоновъ и змѣй; Регинальдъ Скотъ, Reginald Scot, говоря о свойствахъ драгоцѣнныхъ камней, замѣчаетъ, въ своей книгѣ "Discoverie of Witchcraft", что они дѣлали человѣка краснорѣчивымъ, доставляли ему благосклонность государя и проч.-- Въ то время славились мечи изъ толедской стали, и назывались толедскими или испанскими.-- Спутываніе злымъ духомъ гривы у лошадей тоже было народнымъ повѣрьемъ, оно и донынѣ существуетъ въ Литвѣ.
   18) Въ подлинникѣ: the lash of film.
   19) Въ подлинникѣ: Potpan.
   20) Пирожное изъ орѣховъ, миндаля, фисташекъ, ананасовъ и розоваго сахару, съ небольшимъ количествомъ муки; оно, во время Шекспира, было необходимою принадлежностію десерта.
   21) As а rich jewel in an Ethiop's ear.
   22) Это первая встрѣча Ромео и Джульетты: здѣсь начало ихъ любви. Шекспиръ превосходно соединилъ въ нихъ эту galanterie italienne съ истинной любовью. Ихъ языкъ заимствованъ Шекспиромъ у Петрарки и трубадуровъ. И точно, эта грація, эта игра словъ, аллегоріи, намеки, все, что плѣняетъ у Петрарки, все это есть у Шекспира. Эта рѣчь переходитъ часто за предѣлы возможнаго, и старается найти, для выраженія чувствъ, звуки въ небѣ, или въ идеальномъ мірѣ.
   23) Намекъ на Адама Белль, Adam Bell, знаменитаго стрѣлка, о немъ есть баллада въ "Reliques of the Ancient English Poetry", by B. Dr. Percy.
   24) Намекъ на древнюю балладу "King Cophetua and the beggar maid", сохранившуюся въ упомянутомъ сборникѣ Перси.
   25) Въ подлинникѣ: "the ape is dead", т. e., обезьянка мертва. Въ то время слово обезьяна было эпитетомъ, выражавшимъ любезность, нѣжность.
   26) And wish his mistress were that kind of fruit, As maids call medlars, when they laugh alone.
   

ДѢЙСТВІЕ II.

   27) Ромео, говоря о лунѣ, разумѣетъ также и Діану. Чтобы многія выраженія въ драмѣ не показались странными, должно припомнить, что въ XVI вѣкѣ италіянскіе sonetieri и concetti составляли необходимыя украшенія разговора свѣтскихъ людей, особенно съ дамами. Лилли, Lilly, бывшій въ свое время извѣстнѣе Шекспира, написалъ для этого цѣлую книгу, подъ названіемъ "Euphues", которая имѣла силу закона въ высшемъ обществѣ, особенно между молодыми людьми, и они старались располагать періоды своей рѣчи, выраженія, обороты и сравненія, по образцу свѣтскаго романа Лилли. Въ то время разговоръ порядочнаго человѣка, если не былъ украшенъ каламбурами, игрою словъ, двусмысленностями и пр., считался грубымъ и неприличнымъ образованному классу. Шекспиръ еще слишкомъ умѣренно пользовался наставленіями оракула своего времени.
   28) Одно неправдоподобіе заключается въ этой драмѣ, -- это напитокъ, данный Лоренцомъ Джульеттѣ, который не только усыпляетъ, но даже повергаетъ ее, на опредѣленное время, въ мертвенное состояніе. Но какъ поэтъ заставляетъ насъ убѣдиться, что Лоренцо обладаетъ подобной тайной? Сперва представляетъ его въ саду, гдѣ, собирая травы размышляетъ о чудесномъ свойствѣ ихъ; рѣчь старика полна глубокаго смысла; во всей природѣ онъ видитъ эмблемы нравственнаго міра, и та-же мудрость, которая заставляетъ его углубляться въ таинства природы, научаетъ и познавать человѣческое сердце.
   29) Насмѣшка надъ непостоянствомъ Ромео, котораго любовь къ Розалинѣ, была только прихоть, шалость молодости.
   30) Въ подлинникѣ эта сцена связана цѣпью каламбуровъ и двусмысленностей. Котъ-Воевода -- prince of cats, -- насмѣшка Меркуціо надъ Тебальдомъ, этимъ онъ намекаетъ на на имя Tybert или Tybald, данное одному коту въ повѣсти "Reynardj the Fox", переведенной съ Французскаго Какстономъ.-- Безсмертное passado, punto reverso, выраженія Фехтовальнаго искусства.-- Pardonnez-moi было общеупотребительное выраженіе между военными того времени, когда point d'honneur было слишкомъ щекотливо.-- Двусмысленности и игра словъ въ этой сценѣ заключаются въ слѣдующихъ словахъ: bench, form; Romeo, roe; slip; courtesy; pink; single sole, solely singular; single-soled; singular for the singleness; little, litter; good day, good den; skains mates; Romeo, rosemary, R и прочая; что до буквы R, то въ средніе вѣка она называлась собачьей буквой. Эразмъ, чтобы объяснить эту canina facundia, говоритъ: "R litter а quae in Rixando prima est, canina vocatur".
   31) Въ то время на башмакахъ носили розетки изъ лентъ.
   32) Въ подлинникѣ: "wild-goose", дикій гусь, этимъ именемъ называли также въ Англіи особый родъ скаковыхъ лошадей.
   33) Въ обычаѣ вѣка было, чтобы слуга носилъ вѣеръ, они дѣлались изъ розоваго дерева и были довольно объемисты.
   34) Въ подлинникѣ: So ho! восклицаніе, употреблявшееся на охотѣ, когда выгоняли зайца.
   35) Припѣвъ старинной пѣсни.
   

ДѢЙСТВІЕ III.

   36) Alla stoccata -- терминъ Фехтовальнаго искуства.
   37) Въ показаніи Бенволіо есть частица неправды, что въ извѣстной степени оправдываетъ извѣтъ синьоры Капулети. Тебальдъ искалъ ссоры съ Ромео; Меркуціо, самъ назвался а бой. Докторъ Джонсонъ замѣчаетъ, что Шекспиръ, вѣроятно, хотѣлъ этимъ показать, что и благородный характеръ, участвуя во враждѣ партій, склоненъ къ пристрастію.
   38) У Джульетты здѣсь игра въ словѣ I, которое значило я и да:
   39) . . . . . . . .And what says
   Му conceal'd lady to our cancell'd love?
   40) These times of woe afford no time to woo.
   41) Народное повѣрье. Далѣе въ этой сценѣ Джульетта весьма искусно прикрываетъ свою истинную страсть въ разговорѣ съ матерью.
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

   43) Корень мандрагоры былъ извѣстенъ своими волшебными свойствами древнимъ народамъ, даже Іудеямъ. Повѣрье о немъ перешло въ средніе вѣка, что при извлеченіи его изъ земли, онъ издаетъ неестественные вопли, отъ которыхъ умирали всѣ тѣ, кто слышалъ ихъ. Чтобы избѣжать этого, употребляли слѣдующую уловку: отрывали землю вокругъ корня мандрагоры, привязывая къ стволу одинъ конецъ веревки, а другой конецъ къ собакѣ, и заткнувъ себѣ уши, кликами ее къ себѣ, которая, бросившись на зовъ, вырывала корень и падала мертвою отъ раздавшагося вопля мандрагоры.
   43) Игра словъ: log -- полѣно, чурбанъ; logger-head -- деревянная голова, болванъ.
   44) Въ книгѣ "Shakspeare and his times" упоминается, что этотъ обычай выражилъ уваженіе къ умершимъ въ дѣвствѣ и сохранившимъ чистоту нравовъ.
   45) Радость сердца,-- Heart's ease; ноетъ мое сердце, -- Му heart is full of woe, начальныя слова народныхъ пѣсенъ. Далѣе Піетро поетъ изъ пѣсни Ричарда Эдвардса, извѣстной подъ названіемъ А song of Lute in Musicke, и помѣщенной въ книгѣ "Paradise of Daintie Devises".-- Въ разговорѣ съ музыкантами онъ играетъ названіями нѣкоторыхъ народныхъ пѣсенъ и словами, какъ напримѣръ: dump -- означало прежде -- особый танецъ и печаль.
   46) Въ подлинникѣ -- Rebeck -- названіе въ старину трехструнной скрипки.
   47) James Sound-post.
   

ДѢЙСТВІЕ V.

   48) Въ средніе вѣка, и даже въ XVI вѣкѣ, профессія аптекаря болѣе приближалась къ первоначальному смыслу греческаго слова αποδεκη; онъ въ тоже время былъ химикъ, ботаникъ, дистилаторъ и кондиторъ; продавалъ мази, духи, косметическія принадлежности, лѣкарства и всякаго рода цѣлебныя снадобья. Это было время, когда естественныя науки еще внушали какое-то суевѣрное уваженіе и были близки къ алхиміи. Сцена съ аптекаремъ Англичанами считается образцовою.
   49) Монахи францисканскаго ордена отправлялись въ путь всегда вдвоемъ, чтобы наблюдать за поступками другъ друга.
   50) Въ изданіи 1597 г. у Шекспира это мѣсто было написано имъ иначе:
   Sweet flower, with flowers thy bridal-bed I strew:
   О woe, thy canopy is dust an.d stones,
   Which with sweet water nightly I will dew
   Or wanting that, with tears distill'd by moans:
   The obsequies that I for thee will keep,
   Nightly shall be, to strew thy grave and weep.

T. e.

   "Милый цвѣтокъ, цвѣтами усыпаю твою брачную постель: О горе, твой балдахинъ изъ праха и камней, ихъ по ночамъ я буду орошать душистою водой, а за не достаткомъ ея, слезами, очищенными стенаніемъ. Мои ночные поминки по тебѣ будутъ состоять -- въ украшеніи твоей могилы и въ слезахъ!"
   51) Парисъ упрекаетъ Ромео, что онъ пришелъ осквернить гробницы, подразумѣвая заклинаніе и волшебство, чему тогда вѣрили.
   52) ...а lantern, slaughter'd youth". Слово lantern -- фонарь, по мнѣнію комментаторовъ, есть архитектурное выраженіе, означающее залу, имѣющую окна со всѣхъ сторонъ. Далѣе чрезъ одинъ стихъ, выраженіе feasting presence, принадлежащее къ прекраснымъ выраженіямъ Шекспировской поэзіи, но непереводимое.
   53) Валтасаръ внѣ себя отъ страха, не помнитъ, видѣлъ ли онъ наяву происходившее между Ромео и Парисомъ, или это снилось ему. Нѣчто въ этомъ родѣ есть и у Гомера въ восьмой пѣсни Иліады.
   54) This dagger hath mista'en,-- for, lo! his house
   Is empty on the back of Montague...
   T. e. "кинжалъ ошибся, вотъ, его жилище пусто на спинѣ Монтеки..."
   Въ то время каждый джентльменъ имѣлъ при своемъ нарядѣ кинжалъ и шпагу; первый, богато украшенный, всегда носили на спинѣ. См. Shakspeare and his times.
   55) Въ подлинникѣ:
   Some shall be pardon'd, and some punished.
   Этотъ стихъ взятъ Шекспиромъ изъ повѣсти Артура Брука (комментаторы пишутъ Brooke и Broke) откуда, быть можетъ, онъ заимствовалъ основу своей драмы. Тамъ сказано, что кормилица, за сокрытіе брака Джульетты, была изгнана; слуга Ромео освобожденъ за точное исполненіе приказаній своего господина; аптекарь былъ подвернутъ пыткѣ и повѣшенъ; а монахъ Лоренцо, съ позволенія принца, удалился въ уединенное мѣсто, близъ Вероны, гдѣ провелъ остатокъ своей жизни въ молитвѣ и покаяніи.
   Послѣдняя сцена этой драмы была передѣлана для театра Гаррикомъ: желая произвесть болѣе Эффекта, онъ придерживался повѣтствованія о "Ромео и Джульеттѣ" Луиджи да Порто.
   Англійскіе критики затрудняются въ точномъ опредѣленіи времени, когда написана Шекспиромъ Ромео и Джульетта, нѣкоторые соображая разныя происшествія, упоминаемыя въ драмѣ, напримѣръ землетрясеніе 1580 г. бывшее въ Англіи, также, упоминаемый въ драмѣ, возрастъ Джульетты, полагаютъ что первый очеркъ былъ написанъ Шекспиромъ 1591 г., напечатанный потомъ въ 1597 г., подъ слѣдующимъ названіемъ: "An excellent conceited Tragédie of Romeo and Juliet. As it hath been often (with great applause) plaid publiquely, by right honourable the L. of Hunsdon his Seruants". Но изданіе, пополненное и исправленное Шекспиромъ, въ какомъ видѣ эта драма дошла до насъ, напечатало въ 1599 г. съ слѣдующимъ заглавіемъ: "The most excellent and lamentable Tragédie, of Romeo and Juliet. Newly corrected, augmented, and amended: As it hath bene sundry times publiquely acted, by the right Honourable the Lord Chamberlaine his Semants." Оба эти изданія теперь необыкновенно рѣдки.
   
   
   Дай драхму мнѣ отравы, но такой,
   Которая, попавши въ тѣло разъ,
   Какъ молнія его бы превратила
   Въ холодный трудъ... Пусть ядъ твой будетъ также
   Силенъ и скоръ, какъ скоръ полетъ ядра,
   Летящаго изъ пушки подъ напоромъ
   Огня и силы пороха...
   Аптекарь.                     Такой
   Составъ имѣю я; но вамъ извѣстно,
   Что въ Мантуѣ казнятъ тѣхъ, кто торгуетъ
   Такими веществами.
   Ромео.                     Или ты
   Такъ счастливъ въ жизни, что боишься смерти?
   Смотри: ты худъ отъ голода! твой взглядъ
   Исчахъ отъ злой нужды! твои лохмотья
   Клеймятъ тебя въ глазахъ людей презрѣньемъ*
   Ни люди ни законъ не защитятъ
   Тебя ни въ чемъ: -- они тебя не могутъ
   Обогатить; -- такъ полно же терпѣть!
   Возстань на все и забирай червонцы.
   Аптекарь. Беретъ моя ихъ бѣдность, а не воля.
   Ромео. Я и плачу ихъ бѣдности твоей.
   Аптекарь. Прибавьте этотъ сокъ въ любую жидкость
   И выпейте: -- тогда, ручаюсь вамъ,
   Что если бы въ своемъ носили тѣлѣ
   Вы крѣпость двадцати -- онъ кончитъ съ вами
   Въ единый мигъ.
   Ромео.                     Вотъ золото!-- бери!..
   Въ немъ худшій ядъ, родившій вдвое больше
   Убійствъ и бѣдъ въ ужасномъ этомъ свѣтѣ,
   Чѣмъ зелья всѣ твоя, какими ты
   Не смѣешь торговать... Не ты мнѣ продалъ
   Сегодня ядъ, а я тебѣ... Прощай!..
   Купи на деньги хлѣбъ и отъѣдайся.
   А ты, составъ, -- не ядомъ для меня,
   А другомъ вѣрнымъ будь! На гробѣ милой
   Съ твоей я нынче познакомлюсь силой! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входитъ монахъ Джіованно).

   Мон. Джіованно. Привѣтъ мой брату во святомъ Францискѣ.
   Мон. Лорензо (входя). Джіованно голосъ, кажется! Счастливо ль
   Ты съѣздилъ въ Мантую? Ну что Ромео?
   Когда онъ мысли выразилъ письмомъ,
   То дай его
   Мон. Джіованно. Я отъ тебя пошелъ
   Сначала къ босоногому монаху
   Изъ нашей братьи; онъ же обходилъ
   Тогда больныхъ; но чуть хотѣли мы
   Пойти назадъ, то стража 102), заподозрѣвъ,
   Что мы съ нимъ были въ зачумленномъ домѣ,
   Замкнула дверь предъ нами, не позволивъ
   Намъ выйти вонъ, а потому и я
   Не могъ съ письмомъ отправиться въ дорогу.
   Мон. Лорензо. Но кто жъ отнесъ письмо мое къ Ромео?
   Мон. Джіованно. Вотъ здѣсь оно. Я не былъ въ состояньи
   Его ни снесть ни даже передать,
   Такъ былъ великъ ихъ страхъ передъ заразой.
   Мон. Лорензо. Какой несчастный и нежданный случай!
   Письмо мое не вздорно: содержанье
   Его настолько важно для меня,
   Что поздняя доставка можетъ быть
   Причиной многихъ бѣдствій.-- Братъ Джіованно,
   Достань, прошу, и принеси мнѣ въ келью
   Желѣзный ломъ.
   Мон. Джіованно. Сейчасъ, любезный братъ.

(Уходитъ Джіованно).

   Мон. Лорензо. Придется мнѣ отправиться, какъ вижу,
   Въ гробницу одному. Джульеттѣ спать
   Осталось три часа. Бѣдняжка будетъ
   Навѣрно проклинать меня, узнавши
   Что другъ ея не знаетъ ничего.
   Я напишу ему о всемъ вторично,
   Ее жъ на время скрою у себя,
   Пока вернется онъ. Ужасно будетъ
   Проснуться ей живой средь мертвыхъ труповъ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Кладбище со склепомъ дома Капулетти.

(Входитъ Парисъ съ пажомъ, который несетъ цвѣты и факелъ).

   Парисъ. Дай факелъ мнѣ и, выйдя за ограду,
   Задуй его:-- я не хочу быть здѣсь
   Замѣченнымъ. Когда жъ ты выйдешь, лягъ
   Подъ тиссами да приложи къ землѣ
   Покрѣпче ухо; здѣсь земля изрыта
   И потому легко передаетъ
   Малѣйшій шорохъ. Если ты услышишь
   Шаги людей, то дай мнѣ знать объ этомъ
   Немедля свистомъ. Сдѣлай, какъ сказалъ я;
   Но прежде дай цвѣты мнѣ.
   Пажъ.                               Страшно будетъ
   Стоять мнѣ на кладбищѣ темной ночью!
   Что дѣлать, впрочемъ: -- слушаться велятъ.

(Уходитъ пажъ).

   Парисъ. Цвѣтокъ пришелъ осыпать я цвѣтами.
   Подъ твердымъ камнемъ впредь ты будешь жить!
   Взамѣнъ воды святой тебя слезами
   Явился я въ послѣдній разъ омыть!
   Пусть грусть моя и слезы сожалѣнья
   Тебѣ обрядомъ будутъ погребенья. (Пажъ свиститъ).
   Чу! поданъ знакъ! -- сюда подходитъ кто-то.
   Кто вздумалъ святотатственно смутить
   Меня въ часы моей глубокой скорби?
   Я вижу факелъ; -- скрыться надо мнѣ. (Удаляется).

(Входятъ Ромео и Бальтазаръ съ факеломъ, заступомъ и инструментами).

   Ромео. Дай ломъ и молотокъ; затѣмъ возьми
   Письмо вотъ это и отдай поутру
   Его отцу. Теперь подай мнѣ факелъ
   И самъ ступай; -- но помни: если только
   Во что-нибудь свою ты цѣнишь жизнь, --
   То, что бъ ты ни увидѣлъ иль услышалъ.
   Не вздумай обернуться и прійти
   Мнѣ помѣшать! Я въ гробъ сойду, чтобъ видѣть
   Лицо моей Джульетты и достать
   Съ руки ея холодной цѣнный перстень,
   Который нуженъ мнѣ. Теперь ступай;
   Но я тебѣ еще разъ повторяю,
   Что если ты вернешься помѣшать мнѣ
   Въ томъ, что задумалъ я -- я разорву
   Тебя въ клочки и размечу ихъ прахомъ
   Здѣсь по гробамъ 103)... Я дикъ теперь и страшенъ
   Въ рѣшимости, какъ страшенъ тигръ иль злобный,
   Ревущій океанъ!..
   Бальтазаръ.           Уйду, синьоръ,
   И вамъ мѣшать не буду.
   Ромео.                     Ты докажешь
   Свою любовь мнѣ этимъ. Вотъ тебѣ
   За службу и труды. Прощай, товарищъ!
   Будь веселъ и счастливъ.
   Бальтазаръ (про себя). Я все же скроюсь
   Поблизости. Онъ смотритъ такъ ужасно:
   Боюсь, не приключилось бы бѣды

(Удаляется Бальтазаръ).

   Ромео. Проклятая утроба жадной смерти!.,
   Могильный склепъ, наполненный тѣлами
   Безцѣнныхъ намъ людей!.. сорву насильно
   Я дверь твою со старыхъ ржавыхъ петель
   И новаго жильца здѣсь водворю!

(Ломаетъ дверь склепа).

   Парисъ. Ужели это изгнанный Монтекки?
   Злодѣй, убившій брата, чья кончина,
   Какъ всѣ твердятъ, свела Джульетту въ гробъ!
   Иль негодяй пришелъ сюда ругаться
   Надъ мертвыми? Но я не допущу
   Подобнаго позора. (Выходя) Стой! ни съ мѣста,
   Злодѣй Монтекки! Или месть твоя
   Живетъ въ тебѣ и за предѣломъ гроба?
   Иди за мной! -- тебя я арестую!
   Ты осужденъ и долженъ умереть!
   Ромео. Да! долженъ и умру!.. затѣмъ пришедъ я!
   А ты, прекрасный юноша, прими
   Совѣтъ мой добрый: уходи отсюда!..
   Не раздражай напрасно человѣка,
   Готоваго на все.-- Бѣги! Пускай
   Въ душѣ твоей пробудитъ страхъ хоть этотъ
   Могильный склепъ!.. Тебя я умоляю,
   Не вызывай меня на новый грѣхъ
   Напраснымъ споромъ!.. Уходи! Клянусь,
   Что я тебя люблю гораздо больше,
   Чѣмъ самъ себя! Оружье мнѣ послужитъ
   Лишь для меня.-- Не оставайся жъ дольше
   И уходи! Будь живъ! Сказать ты можешь,
   Что милостью безумца принужденъ
   Ты былъ бѣжать отсюда.
   Парисъ.                     Презираю
   Подобныя я выходки. Клеймлю
   Тебя въ лицо названьемъ: негодяй!
   Ромео. Такъ это вызовъ?.. берегись же, мальчишка!.. (Дерутся).
   Пажъ. О, Господи! дерутся! Побѣгу
   Скорѣй за стражей. (Уходитъ пажъ).
   Парисъ.                     О, Боже, я убитъ!..
   Когда въ тебѣ есть сердце, положи
   Меня, чтобъ умереть вблизи Джульетты! (Умираетъ).
   Ромео. Изволь, исполню!.. дай взглянуть мнѣ только
   Въ твое лицо. Что вижу? графъ Парисъ
   И родственникъ Меркуціо! Дорогой
   Сюда болталъ о немъ слуга мнѣ что-то,
   Да я его не слушалъ... Онъ сказалъ,
   Что графъ Парисъ былъ женихомъ Джульетты...
   Такъ кажется?.. иль это мнѣ приснилось?..
   Иль, можетъ-быть, сошелъ съ ума я самъ,
   Джульетты вспомнивъ имя, я придумалъ
   Всю эту сказку? -- Впрочемъ, все равно!..
   Дай руку мнѣ, товарищъ по несчастью!..
   Въ торжественный ты ляжешь нынче гробъ!
   Нѣтъ, нѣтъ, не въ гробъ!-- въ чертогъ, залитый свѣтомъ104)!
   Джульетта здѣсь, а красота ея
   Способна освѣтить своимъ сіяньемъ
   И самую гробницу! превратить
   Въ залъ пиршества ее! Ложись же, мертвый,
   Схороненный такимъ же мертвецомъ!

(Кладетъ тѣло Париса въ склепъ).

   Слыхалъ я, будто люди передъ смертью
   Бываютъ веселы. Врачи зовутъ
   Веселье то послѣдней вспышкой жизни,
   Похожей на зарницу. Не назвать ли
   Зарницей свѣтлой мнѣ то, что пришлось
   Теперь увидѣть мнѣ?

(Приближается къ тѣлу Джульетты).

                                 О, моя радость!..
   Сорвала смерть дыханье съ устъ твоихъ
   Но и она безсильной оказалась
   Твою разрушить прелесть... Красота
   Твоя осталась прежней! Свѣжъ румянецъ
   Твоихъ прелестныхъ устъ; дыханье смерти
   Тебя не смѣло тронуть.-- Не Тибальдъ ли
   Схороненъ здѣсь въ кровавыхъ пеленахъ?
   Могу ли съ нимъ я лучше расквитаться,
   Какъ умертвивши и себя рукою,
   Пресѣкшей нить его несчастной жизни!..
   Прости, товарищъ, мнѣ! -- Но какъ могла
   Сберечь свою ты красоту, Джульетта?
   Приходитъ мнѣ на мысль, не полюбила ль
   Тебя сама чудовищная смерть?
   Не вздумала ли сдѣлаться твоимъ
   Любовникомъ?-- О, если такъ, на стражѣ
   Останусь вѣчно я въ жилищѣ этомъ
   Печальной мглы! Останусь здѣсь съ червями,
   Смѣнившими тебѣ твоихъ прислужницъ!
   Сложу мои печальныя останки!
   Стряхну съ себя тяжелое ярмо
   Моихъ зловѣщихъ звѣздъ! -- Вотъ я смотрю
   Въ послѣдній разъ въ лицо ей! простираю
   Въ послѣдній разъ къ ней руки для объятій.
   А губы! губы -- чтобъ запечатлѣть
   На сомкнутыхъ устахъ ея послѣдній
   Прощальный поцѣлуй мой! -- поздній даръ,
   Похищенный у злой и жадной смерти!..
   Теперь пора! зову тебя я, смерть!
   Печальный кормчій, страшный, горькій спутникъ!
   Разбей скорѣй о скалы мой челнокъ!
   Иду, иду, любовь моя! (Выпиваетъ ядъ).
                                           О, честный
   И добрый мой аптекарь!-- скоръ твой ядъ!
   Встрѣчая смерть, цѣлую я Джульетту!.. (Умираетъ).

(Вдали показывается монахъ Лорензо съ фонаремъ, лопатой и ломомъ).

   Мон. Лорензо. Святой Францискъ, защитой будь моей!
   Какъ часто хилымъ шагомъ спотыкался
   Сегодня я о гробы.-- Кто здѣсь ходитъ?
   Бальтазаръ. Знакомый вамъ и вѣрный вашъ слуга.
   Мон. Лорензо. Храни тебя Господь! Скажи мнѣ, другъ мой,
   Чей факелъ тамъ мелькаетъ вдалекѣ,
   Какъ будто нуженъ свѣтъ червямъ и мертвымъ?
   Онъ, если не ошибся я, горитъ
   Въ гробницѣ Капулетти.
   Бальтазаръ.                     Это правда,
   Отецъ святой: туда вошелъ синьоръ мой,
   Любимый вами.
   Мон. Лорензо           Кто?
   Бальтазаръ.                               Синьоръ Ромео.
   Мон. Лорензо. Давно ль онъ тамъ?
   Бальтазаръ                                         Да добрыхъ полчаса.
   Мон. Лорензо. Войдемъ туда со мной.
   Бальтазаръ.                                         Нельзя никакъ.
   Синьоръ Ромео думаетъ, что я
   Уже ушелъ. Онъ угрожалъ мнѣ смертью,
   Когда бы я задумалъ подсмотрѣть,
   Что дѣлаетъ онъ здѣсь.
   Мон. Лорензо.           Ну, если такъ --
   Стой тутъ и жди; а я одинъ отправлюсь.
   Невольно страхъ мнѣ члены леденитъ:
   Боюсь, боюсь, не вышло бы несчастья!
   Бальтазаръ. Я тутъ заснулъ подъ деревомъ, и мнѣ
   Приснилося, что мой синьоръ сражался
   Впотьмахъ здѣсь съ кѣмъ-то и его убилъ.
   Лорензо (входя въ гробницу). Ромео, эй! О, Боже милосердый!..
   Что вижу я! -- на камнѣ входа кровь!..
   Что значатъ эти брошенныя шпаги
   Въ крови и безъ хозяевъ, въ этомъ мѣстѣ
   Покойной тишины? -- Ромео! О,
   Онъ холоденъ и блѣденъ!.. Кто еще тутъ?..
   Парисъ! и весь въ крови! -- Но кто жъ виновенъ
   Въ ужасномъ этомъ дѣлѣ?-- Тс! Джульетта
   Готова пробудиться.
   Джульетта (поднимаясь въ гробу). О, мой добрый,
   Достойный покровитель! Гдѣ Ромео?..
   Я помню, что должна была проснуться
   Въ гробницѣ здѣсь.-- Но гдѣ же мой Ромео?
   Мон. Лорензо. Я слышу шумъ.-- Уйдемъ, мое дитя!
   Уйдемъ изъ этой смрадной ямы смерти!
   Изъ мѣста неестественнаго сна!
   Власть высшая, чѣмъ мы, перерѣшила
   Все то, что мы задумали.-- Уйдемъ!
   Супругъ твой мертвъ!.. вотъ онъ лежитъ съ Парисомъ
   У ногъ твоихъ! Идемъ: я помѣщу
   Тебя въ убѣжищѣ святыхъ монахинь.
   Оставь пока разспросы, стража близко.
   Идемъ, идемъ! Мнѣ больше ждать нельзя!

(Уходитъ монахъ Лорензо).

   Джульетта. Иди, или! -- съ тобой я не пойду.
   Но что же здѣсь? въ рукахъ Ромео склянка:
   Въ ней ядъ, конечно... въ немъ нашелъ онъ свой
   Безвременный конецъ!.. О, жадный! все
   Онъ выпилъ, не оставивъ мнѣ ни капли!..
   Забылъ онъ обо мнѣ! Я поцѣлую
   Его въ уста: быть-можетъ, запеклось
   Довольно для меня на нихъ отравы --
   И я умру съ нимъ вмѣстѣ!..
   (Цѣлуетъ Ромео). Губы теплы.
   Начальникъ стражи (за сценой). Эй, мальчикъ! гдѣ дорога?
   Джульетта.                     Слышенъ шумъ!
   О, если такъ -- то надо кончить разомъ!..
   Гдѣ, гдѣ кинжалъ? (Схватываетъ кинжалъ Ромео).
                                 Навѣки будутъ здѣсь
   Твои ножны! (Закалывается).
                                 Заржавишь ты со мной!..

(Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ).
(Входятъ стража и пажъ Лариса).

   Пажъ. Вотъ мѣсто то; -- тамъ, гдѣ сверкаетъ факелъ!
   Нач. стражи. Земля въ крови. Обшарьте все кладбище.
   Кто встрѣтится -- ведите всѣхъ сюда.

(Часть стражи уходитъ).

   Печальный видъ: здѣсь графъ лежитъ убитый;
   Въ крови Джульетта и еще тепла,
   А между тѣмъ она здѣсь пролежала
   Уже два дня. Пускай пойдутъ сейчасъ
   За герцогомъ; зовите Капулетти,
   Монтекки также. Мѣсто бѣдствій видимъ
   Мы предъ собой; но, чтобъ узнать причину,
   Должны собрать мы болѣе уликъ.

(Стража вводитъ Бальтазара).

   1-й стражъ. Слуга Ромео -- онъ былъ на кладбищѣ.
   Нач. стражи. Стеречь его, пока прибудетъ принцъ.

(Входитъ монахъ Лорензо также подъ стражей).

   2-й стражъ. Вотъ здѣсь еще монахъ;-- онъ плачетъ, стонетъ
   И весь дрожитъ. При немъ нашли лопату,
   Кирку и ломъ. Онъ взятъ у входной двери.
   Нач. стражи. Улики сильны -- задержать его.

(Входятъ герцогъ со свитой).

   Герцогъ. Что тутъ случилось? По какой причинѣ
   Такъ рано разбудили вы меня?

(Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и прочіе).

   Капулетти. Что сдѣлалось? Откуда эти крики?
   Синьора Кап. Народъ кричитъ на улицахъ! "Ромео!
   Парисъ! Джульетта!" Всѣ бѣгутъ сюда,
   Къ гробницѣ дома нашего.
   Герцогъ.                     Какой
   Услышать намъ еще придется ужасъ?
   Нач. стражи. Здѣсь, государь, убитые лежатъ
   Ромео и Парисъ. Что до Джульетты,
   То и она, повидимому, также
   Убита лишь теперь, хотя скончалась,
   Какъ вамъ извѣстно, прежде.
   Герцогъ.                     Пусть сейчасъ же
   Начнутъ строжайшій розыскъ, чтобъ открыть
   Виновниковъ убійствъ.
   Нач. стражи.                     Задержанъ нами
   Слуга Ромео и одинъ монахъ;
   При нихъ нашли равно и инструменты,
   Которыми они сломать хотѣли
   Могильный склепъ.
   Капулетти.           О, Господи! взгляни,
   Взгляни, жена, какъ истекаетъ кровью
   Джульетты трупъ! Въ нее вонзенъ кинжалъ!
   Какъ могъ попасть злодѣйскою ошибкой
   Онъ въ грудь ея, когда его ножны
   Пристегнуты къ умершему Монтекки?..
   Синьора Кап. Видъ этотъ страшный звономъ погребальнымъ
   Моимъ годамъ преклоннымъ прозвучалъ.

(Входитъ Монтекки).

   Герцогъ. Поди сюда, Монтекки! Рано всталъ ты,
   Чтобъ ранній сына увидать конецъ.
   Монтекки. Ахъ, добрый герцогъ, въ эту ночь скончалась
   Моя жена! -- она была не въ силахъ
   Снести изгнанье сына. Что же мнѣ
   Грозитъ еще подъ старость?
   Герцогъ.                     Посмотри,
   Увидишь самъ.
   Монтекки.           Ахъ, сынъ, жестокій сынъ!..
   Гдѣ жъ справедливость, если дѣти такъ
   Отцовъ опережаютъ предъ могилой?
   Герцогъ. Оставь пока роптанье; мы должны
   Сначала разобрать, какъ было дѣло,
   И вывести на свѣтъ его концы,
   А также всѣ подробности. Коль скоро
   Успѣемъ это сдѣлать мы, я буду
   За васъ печальникъ первый и не стану
   Препятствовать искать вамъ даже смерти.
   А до того умѣйте подчинить
   Терпѣнью ваше горе. Подведите
   Теперь ко мнѣ задержанныхъ
   Мон. Лорензо.                     Изъ нихъ
   Я больше всѣхъ внушаю подозрѣнье,
   Хотя на дѣлѣ меньше всѣхъ способенъ
   Виновнымъ быть въ злодѣйствѣ. Обстановка
   Винитъ меня во всемъ, но я надѣюсь,
   Въ одномъ сознавшись, оправдаться въ прочемъ.
   Герцогъ. Открой же прямо все, что знаешь ты.
   Мон. Лорензо. Я буду кратокъ, чувствуя, что слабыхъ
   Не хватитъ силъ на длинный мнѣ разсказъ.
   Ромео, здѣсь лежащій передъ вами
   Супругомъ былъ Джульетты, а она
   Была ему женой. Вѣнчалъ ихъ я.
   Днемъ тайнаго ихъ брака -- день былъ смерти
   Тибальдовой, чья ранняя кончина
   Была причиной высылки Ромео
   За бракомъ вслѣдъ изъ города. Джульетта
   Лила потоки слезъ не о Тибальдѣ,
   Но лишь о немъ; а вы, межъ тѣмъ, задумавъ
   Ее утѣшить въ горести, хотѣли
   Отдать ее насильно за Париса.
   Тогда она, блуждая дикимъ взоромъ,
   Въ отчаяньи пришла ко мнѣ въ слезахъ,
   Съ мольбой, чтобъ я предотвратилъ позоръ
   Затѣяннаго брака, и грозила
   Иначе умертвить сама себя
   Тотчасъ, въ моей же кельѣ! Видя это,
   Я вздумалъ дать ей сонное питье,
   Составленное мной. При этомъ умыслъ
   Мой былъ таковъ, чтобы ее сочли
   Умершею. Межъ тѣмъ я написалъ
   О всемъ Ромео съ просьбой, чтобы прибылъ
   Сюда онъ ночью и помогъ мнѣ взять
   Джульетту изъ могилы. Братъ Джіованно
   Взялся отнесть письмо мое, но былъ
   Задержанъ на дорогѣ и принесъ
   Письмо вчера обратно. Мнѣ при этомъ
   Одно осталось: поспѣшить сюда
   Къ минутѣ пробужденья и спасти
   Уснувшую Джульетту, помѣстивъ
   Ее къ себѣ до времени, покамѣстъ
   Нашелъ бы случай я послать вторично
   Письмо мое къ Ромео. Но лишь только
   Успѣлъ сюда прійти я, незадолго
   До мига пробужденья -- на порогѣ
   Увидѣлъ я два трупа: это были
   Ромео и Парисъ. Межъ тѣмъ успѣла
   Проснуться и Джульетта. Я всей силой
   Молилъ ее уйти и перенесть
   Съ покорностью предъ волей Провидѣнья
   Постигшее несчастье. Шумъ заставилъ
   Меня спасаться бѣгствомъ. Но Джульетта
   Осталась здѣсь въ отчаяньи одна.
   Все говоритъ за то, что посягнула
   Она сама на жизнь свою.-- Вотъ все,
   Что знаю я. Кормилица ея
   Свидѣтелемъ была при этомъ бракѣ.--
   Коль скоро вы признаете, что я
   Причиной этихъ бѣдствій -- покарайте
   Меня за то! Пускай остатокъ бѣдный
   Моихъ преклонныхъ лѣтъ искупитъ зло
   Подъ карою разящаго закона 105).
   Герцогъ. Ты былъ всегда извѣстенъ благочестьемъ...
   Но гдѣ Ромео пажъ? Что скажетъ онъ?
   Бальтазаръ. Я сообщилъ синьору моему
   Извѣстье, что жена его скончалась.
   Онъ съ почтою отправился немедля
   Изъ Мантуи и, тотчасъ по прибытьи
   Сюда, пошелъ въ гробницу, приказавъ,
   Чтобъ нынче утромъ отдалъ я вотъ это
   Письмо его отцу. Спускаясь въ склепъ,
   Онъ угрожалъ убить меня, когда бы
   Задумалъ я его остановить
   Иль здѣсь остаться.
   Герцогъ.           Покажи письмо.
   Мнѣ надо прочитать его. А гдѣ
   Париса пажъ, сюда призвавшій стражу? (Пажъ подходитъ).
   Что дѣлалъ въ этомъ мѣстѣ твой синьоръ?
   Пажъ Париса. Явился онъ съ цвѣтами, чтобъ украсить
   Синьоры гробъ, а мнѣ велѣлъ стоять
   Поодаль, что и сдѣлалъ я. Затѣмъ
   Сюда явился кто-то, чтобъ сломать
   Затворъ дверей, -- синьоръ вступилъ съ нимъ въ ссору,
   А я скорѣй за стражей побѣжалъ.
   Герцогъ (прочтя письмо). Письмо вполнѣ оправдываетъ то,
   Что сказано монахомъ. Въ немъ описанъ
   Весь ходъ любви и смерти ихъ, а также
   Прибавлено, что ядъ купилъ Ромео
   У бѣднаго торговца и затѣмъ
   Пришелъ сюда, чтобъ умереть въ гробницѣ
   Вблизи своей Джульетты.-- Подойдите
   Теперь, враги, Монтекки съ Капулетти!
   Любуйтесь, чѣмъ окончились слѣпая
   Вражда и ваша ненависть! Господь
   Рѣшилъ убить любовью вашу распрю,
   И самъ наказанъ я за послабленье
   Проступковъ вашихъ тѣмъ, что потерялъ
   Двухъ дорогихъ и близкихъ мнѣ людей 106).
   Мы кару терпимъ всѣ!
   Капулетти.           О, братъ Монтекки,
   Дай руку мнѣ! -- въ ней вдовья часть Джульетты!
   Я большаго не требую съ тебя!
   Монтекки. Но я хочу Джульеттѣ сдѣлать больше!
   Я памятникъ изъ золота воздвигну
   Джульеттѣ въ честь, и, вѣрь мнѣ, что, пока
   Вероны имя помнить будутъ люди,
   До той поры, клянусь, не будетъ въ ней
   Цѣннѣе гроба дочери твоей!
   Капулетти. И склепъ одинъ замкнетъ пусть погребальный
   Прахъ этихъ жертвъ вражды отцовъ печальной.
   Герцогъ. Прискорбный міръ намъ этотъ день даетъ!
   Сама заря унылымъ блескомъ свѣтитъ,
   Идемте прочь! Судъ послѣ разберетъ
   Кто будетъ правъ и кто за зло отвѣтитъ.
   Разсказа нѣтъ печальнѣй и грустнѣй,
   Какой даетъ смерть этихъ двухъ дѣтей! (Уходятъ).
  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Въ подлинникѣ главы двухъ враждебныхъ домовъ названы "Capulet и Montague", что, при буквальномъ чтеніи по-русски, вышло бы: Капулетъ и Монтегю. Въ нѣкоторыхъ переводахъ сохранено это правописаніе; но я замѣнилъ его для вѣрности, а также для благозвучія, италіанскимъ, что казалось мнѣ вполнѣ позволительно уже потому, что англійское правописаніе подлинника не что иное, какъ искаженіе италіанскаго. Если слѣдовать произношенію подлинника во всемъ, то пришлось бы назвать въ переводѣ Ромео -- Ромьё, а Меркуціо -- Меркюше. Имена дѣйствующихъ лицъ напечатаны въ первый разъ въ изданіи Роу 1709 г.
   2. Пролога нѣтъ въ первомъ полномъ изданіи 1623 г. (in folio), вѣроятно, потому, что при представленіяхъ драмы онъ выпускался.
   3. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное, но едва ли переводимое выраженіе: "а pair of star-crossed lovers", т.-е. пара перекрещенныхъ звѣздою любовниковъ. Смыслъ, надо полагать, тотъ, что жизнь Ромео и Джульетты представляется пресѣченной вліяніемъ несчастной звѣзды.
   4. Въ подлинникѣ Самсонъ говоритъ:-- "мы не будемъ таскать углей (we'll not carry coals). По объясненію Нэрса, тасканье углей, какъ грязная и низкая работа, возлагалась обыкновенно на глупыхъ и безотвѣтныхъ слугъ, которыхъ могъ всякій безнаказанно обидѣть. Въ этомъ смыслѣ Самсонъ и говоритъ, что они не будутъ таскать углей. Буквальный переводъ былъ бы на русскомъ языкѣ непонятенъ.
   5. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра созвучіемъ словъ: choler -- желчь и collar -- ошейникъ. Самсонъ говоритъ: -- "we be in choler we'll draw", т.-е.: "когда я желченъ (разсерженъ) -- я выхвачу мечъ", а Грегоріо отвѣчаетъ: -- "draw your neck out o'the collar", т.-е.: "выхвати лучше свою шею изъ ошейника", -- въ смыслѣ, что онъ, какъ трусъ, будетъ кланяться всѣмъ.
   6. Въ подлинникѣ сказано: "man or maid", т.-е. мужчина или женщина. Нѣкоторые комментаторы (Деліусъ) полагаютъ, что Самсонъ говоритъ эти слова въ смыслѣ слуга и служанка. Можетъ-быть, это и такъ, но, во всякомъ случаѣ, прямого доказательства, что такое толкованіе вѣрнѣе, нѣтъ.
   7. Закусить предъ кѣмъ-нибудь палецъ считалось вызывающей обидой въ томъ же родѣ, какъ показать фигу.
   8. Въ подлинникѣ, на привѣтствіе Бенволіо:-- "съ добрымъ утромъ" -- Ромео отвѣчаетъ: "is the day so young?" -- "ужели день такъ молодъ?" Смыслъ тотъ, что тоскующему Ромео теченье времени кажется слишкомъ долгимъ, и онъ спрашиваетъ, неужели еще такъ рано, что можно желать добраго утра?
   9. Въ подлинникѣ на вопросъ Бенволіо:-- "in love?", т.-е. "въ любви?" Ромео отвѣчаетъ:-- "out!", т.-е. "внѣ!" (подразумѣвается: внѣ любви). Въ переводѣ отвѣтъ нѣсколько распространенъ, чтобы сдѣлать понятнымъ смыслъ.
   10. Въ этомъ и въ послѣдующихъ монологахъ Ромео особенно отразилась усвоенная Шекспиромъ тогдашняя италіанская манера выражаться преувеличенными образами и метафорами. Такого рода разговоръ считался признакомъ хорошаго тона; самыя же выраженія такого рода назывались concetti.
   11. Въ подлинникѣ здѣсь болѣе краткое, но неудобное для перевода выраженіе. Говоря о безкорыстіи предмета своей любви, Ромео говоритъ, что она "Nor open her lap to sainteducing gold", т.-е., что "она не подставляетъ подола платья для золота, соблазняющаго даже святыхъ".
   12. Въ подлинникѣ этотъ монологъ довольно теменъ и непремѣнно требовалъ въ стихотворномъ переводѣ разъясненія. Вотъ буквальный прозаическій его переводъ: -- "это путь, чтобъ ея красота казалась мнѣ еще прекраснѣе. Счастливыя маски, лобзающія личики красавицъ, будучи черными, наводятъ насъ на мысль, что онѣ скрываютъ красоту и т. д.". Ясно, что оба эти предложенія, раздѣленныя точкой, не имѣютъ въ такой редакціи никакого смысла, и потому въ переводѣ они связаны.
   13. Въ подлинникѣ Капулетти говоритъ о Джульеттѣ: -- "she is the hopeful lady of my earth", т.-е. буквально: "она полная надежды владѣтельница (въ смыслѣ наслѣдница) моей земли". Выраженіе это понимается комментаторами различно. Нѣкоторые полагаютъ, что подъ словомъ earth -- земля -- Капулетти понимаетъ свое тѣло, согласно извѣстному понятію, что наша плоть -- земля, и называетъ Джульетту единственной своей наслѣдницей по плоти въ смыслѣ продолженія его плоти, т.-е. потомства. Другіе же объясняютъ, что онъ хочетъ сказать о своихъ поземельныхъ владѣніяхъ и употребляетъ слово earth въ этомъ смыслѣ, желая сказать, что Джульетта -- единственная наслѣдница его поземельныхъ владѣній. Чье мнѣніе справедливѣе, рѣшить трудно, и потому въ переводѣ удержанъ только главный смыслъ словъ Капулетти, заключающійся въ томъ, что Джульетта -- его единственная надежда и наслѣдница.
   14. Перекрестная риѳма, употребленная въ этомъ монологѣ Бенволіо, встрѣчается въ Ромео и Джульеттѣ нѣсколько разъ. Вообще же эту форму стиха находимъ мы у Шекспира довольно рѣдко, и при томъ по большей части въ его раннихъ произведеніяхъ. Обстоятельство это принимается въ число доказательствъ, что настоящая трагедія принадлежитъ къ числу произведеній Шекспировой молодости.
   15. Въ подлинникѣ Ромео въ предыдущей репликѣ говоритъ: -- "твой подорожникъ (plantain leaf) для этого очень хорошъ", и на вопросъ Бенволіо "для чего?" -- отвѣчаетъ: "для сломанной ноги". Трава подорожника употреблялась, какъ лѣкарство, противъ ранъ и ушибовъ, и потому смыслъ словъ Ромео тотъ, что онъ, сравнивая совѣты Бенволіо съ лѣкарствомъ, прибавляетъ, что они, подобно подорожнику, хороши развѣ только отъ боли въ сломанной ногѣ, а не отъ его сердечныхъ страданій.
   16. Выраженіе: "раздавить чарку вина" переведено буквально: "crush а cup of wine".
   17. Монологи кормилицы обыкновенно печатались въ старинныхъ изданіяхъ прозой. Капелль первый и, надо сказать, необыкновенно удачно, скомпоновалъ ихъ въ стихи. Вообще вся ея роль испещрена множествомъ мѣстныхъ выраженій, иногда совершенно непонятныхъ и даже невозможныхъ въ переводѣ безъ ихъ замѣны другими, болѣе употребительными въ современномъ разговорномъ языкѣ. Такъ, напримѣръ, въ настоящемъ случаѣ фразой "по чести говорю" замѣнены слова подлинника: "клянусь невинностью, какая у меня была въ двѣнадцать лѣтъ". Смыслъ тотъ же, какой приданъ редакціи перевода.
   18. Въ подлинникѣ: "Lammas day" -- день Петра въ веригахъ (1 августа).
   19. Этотъ намекъ на землетрясеніе, бывшее за одиннадцать лѣтъ, подалъ поводъ къ мнѣнію (Тирвитъ), что драма была написана въ 1591 году вслѣдствіе того, что землетрясеніе дѣйствительно было въ Англіи за одиннадцать лѣтъ, т.-е. въ 1680 году. Нечего прибавлять, что это очень сомнительное предположеніе.
   20. Въ подлинникѣ кормилица называетъ Париса: "а man of wax", т.-е. человѣкъ изъ воска, въ смыслѣ красивой статуи, вылѣпленной изъ воска. Точнѣе можно было бъ перенести эти слова кормилицы фразой: вербный херувимъ, если бъ это выраженіе не имѣло въ русскомъ языкѣ насмѣшливаго значенія. Употребленное въ переводѣ выраженіе "писаный красавецъ" лучше передаетъ тотъ же смыслъ.
   21. Въ подлинникѣ здѣсь просто введена фраза: "the fish lives in the sea", т.-е. "рыба живетъ въ морѣ" -- и затѣмъ прибавлено: "но тѣмъ болѣе заслуги тому, кто подъ прекрасной внѣшностью скрываетъ внутреннія достоинства". Очевидно, что между этими обѣими фразами нѣтъ связи, поэтому я позволилъ себѣ осмыслить первую фразу, какъ сказано въ переводѣ. Во всякомъ случаѣ смыслъ этого мѣста въ подлинникѣ неясенъ, и потому каждый можетъ объяснить его по-своему.
   22. Во время тогдашнихъ праздниковъ при входѣ замаскированныхъ гостей имъ иногда предшествовалъ амуръ и говорилъ привѣтствіе хозяевамъ. Татарскимъ лукомъ Бенволіо называетъ изогнутый по краямъ лукъ азіатскихъ народовъ, чѣмъ онъ отличался отъ длиннаго англійскаго лука. Амура обыкновенно изображали съ такимъ лукомъ. Лукъ названъ въ настоящемъ случаѣ раскрашеннымъ, потому что далѣе Бенволіо сравниваетъ его съ пугаломъ для птицъ, которое раскрашивали, чтобы било въ глаза.
   23. Здѣсь въ подлинникѣ непереводимая игра словъ. Бенволіо говоритъ:-- "we'll measure them а measure", т.-е. мы имъ отмѣримъ (т.-е. протанцуемъ) танецъ. Подъ именемъ measure былъ извѣстенъ танецъ, исполнявшійся при дворѣ Елисаветы.
   24. Въ подлинникѣ игра словъ другая. Ромео говоритъ, что у него на душѣ тяжело (heavy), и потому онъ понесетъ свѣтъ (light). Но слово light значитъ также легкій.
   25. Въ подлинникѣ игра словами sole -- подошва и soul -- душа.
   26. Въ этомъ монологѣ также игра словъ. Ромео говоритъ, что онъ пораженъ слишкомъ жестоко (too sore), чтобъ могъ воспарить (soar), и далѣе, что онъ слишкомъ связанъ (bound) для того, чтобъ прыгнуть (bound) выше своего горя. Вообще должно прибавить, что всѣ разговоры, въ которыхъ участвуетъ Меркуціо, испещрены подобнаго рода каламбурами и эротическими двухсмысленностями.
   27. До введенія ковровъ полы комнатъ при празднествахъ устилали тростникомъ. Скользить по нимъ при танцахъ, конечно, было трудно, но тогдашніе танцы были гораздо живѣе, при чемъ ноги болѣе поднимались, чѣмъ скользили.
   28. Опять игра словъ. Ромео оканчиваетъ свою рѣчь словами:-- "I am done", т.-е. со мной покончено, а Меркуціо возражаетъ поговоркой: "dun's the mouse, the constable's own word!", т.-е. "темна (сѣра) мышь, какъ говоритъ констэбль." Настоящее значеніе этой поговорки не объяснено. Меркуціо же говоритъ ее только для того, чтобы, ухватясь за слово "dun", перейти къ дальнѣйшимъ своимъ словамъ: "когда ты сѣръ", и т. д.
   29. Народная легенда о царицѣ Мабъ, передававшаяся въ томъ смыслѣ, какъ ее разсказываетъ Меркуціо, очень древняго и совершенно неизвѣстнаго происхожденія. Даже самое имя Кабъ, несмотря на усилія многихъ филологовъ разыскать его коренное происхожденіе, осталось необъясненнымъ.
   30. Агатовые перстни служили печатью должностнымъ лицамъ, альдерменамъ, бургомистрамъ и т. п. На нихъ часто вырѣзывалась небольшая человѣческая фигурка. Сравненіе маленькихъ людей съ агатовымъ перстнемъ находимъ мы у Шекспира также въ Генрихѣ IV, когда Фальстафъ, намекая на своего малютку-пажа, говоритъ, что у него никогда не было въ услуженіи агата.
   31. По тогдашнему народному повѣрью, въ концахъ пальцевъ лѣнивыхъ служанокъ зарождались черви (Деліусъ).
   32. Для именъ слугъ и второстепенныхъ дѣйствующихъ лицъ Шекспиръ часто бралъ обыкновенныя существительныя имена разныхъ предметовъ. Такъ я здѣсь grindstone значитъ -- жерновъ, а potpan -- сковорода. Для перевода принято за правило замѣнять эти имена русскими словами съ соотвѣтственнымъ значеніемъ только въ томъ случаѣ, если смыслъ имени имѣетъ связь съ дѣйствіемъ пьесы.
   33. Въ подлинникѣ Капулетти, говоря о ножкахъ красавицъ, употребляетъ выраженіе:-- "that have their toes unplagued with corns", т.-е. "чьи ножки не испорчены мозолями". Читатели согласятся, что буквальный переводъ показался бы на русскомъ языкѣ слишкомъ вульгаренъ для произнесенія такихъ словъ хозяиномъ на балу.
   34. Хотя въ первоначальныхъ изданіяхъ не сказано, чтобъ Ромео дѣлалъ этотъ вопросъ слугѣ, указывая именно на Джульетгу, но изъ дальнѣйшаго хода дѣйствія это становится понятнымъ само собой. Вслѣдствіе этого возбуждался вопросъ, не обращается ли Ромео съ своими словами къ какому-нибудь другому лицу, такъ какъ иначе становится страннымъ, какимъ образомъ слуга въ домѣ Капулетти могъ не знать дочери своего господина? Очень можетъ быть, впрочемъ, что это одинъ изъ тѣхъ мелочныхъ недосмотровъ, какіе встрѣчаются въ произведеніяхъ Шекспира нерѣдко.
   35. Въ подлинникѣ Капулетти говоритъ:-- "you will set cock-а-hoop", т.-е. буквально: "хочешь положить втулку на обручъ". Выраженіе это употреблялось, когда шла рѣчь о невоздержныхъ поступкахъ и вообще скандалахъ. Происхожденіе его Нэйтъ объясняетъ тѣмъ, что при дружескихъ попойкахъ разгулявшіеся гости иногда вынимали втулку изъ бочки и привѣшивали ее къ обручу, отчего эль вытекалъ непрерывной струей, подъ которую всѣ подставляли стаканы, кто какъ могъ. При этомъ, конечно, забывался всякій порядокъ.
   36. Въ заключительныхъ словахъ этого прелестнаго разговора, написаннаго, по замѣчанію Ульрици, совершенно въ формѣ тогдашнихъ италіанскихъ сонетовъ, Джульетта говоритъ:-- "you kiss by the book", т.-е. "вы цѣлуете по книгѣ". По мнѣнію большинства комментаторовъ, Джульетта хочетъ сказать этими словами, что Ромео цѣлуетъ ее методически, т.-е. заучивъ это искусство какъ бы по книги. но мнѣ всегда чудился въ этомъ выраженіи Джульетты болѣе граціозный и шутливый смыслъ. Ромео, какъ извѣстно, одѣтъ въ этой сценѣ пилигримомъ; пилигримы же въ то время считались почти духовными лицами (Джульетта прямо называетъ Ромео святымъ), и потому Ромео очень могъ явиться съ молитвенникомъ или требникомъ въ рукахъ. Вотъ на этотъ-то требникъ, какъ мнѣ кажется, Джульетта и намекаетъ въ своихъ послѣднихъ словахъ, шутливо задавая вопросъ: не въ этой ли книгѣ святой пилигримъ научился цѣловать дамъ во время маскарадовъ? Повторяю, впрочемъ, что это личное мое толкованіе, которое всякій воленъ принять или нѣтъ, точно такъ же, какъ я имѣю право его предложить. Я видѣлъ, что на нѣкоторыхъ театрахъ сцена эта исполнялась именно такъ, т.-е. что Джульетта отвѣчала Ромео, указывая именно на молитвенникъ, который онъ держалъ въ рукахъ.
   37. Въ подлинникѣ кормилица на вопросъ Ромео отвѣчаетъ восклицаніемъ: -- "marry, bachelor!", слово marry значитъ жениться, но въ то же время оно употребляется какъ ироническое восклицаніе, равно значущее русскимъ выраженіямъ: "ишь, ты!", "вотъ оно что!" и т. п. Слово bachelor -- значитъ холостякъ или молодецъ (въ значеніи молодой человѣкъ). Потому, хотя слова кормилицы и могутъ быть буквально переведены выраженіемъ: "женись, холостякъ!", но ясно, что смыслъ ихъ совершенно иной, и что она хочетъ выразитъ простодушное изумленіе, какъ это можно не знать матери ея сокровища -- Джульетты. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.
   38. Кормилица заключаетъ свой монологъ словами, что тотъ, кому достанется Джульетта, "shall have the chinks", т.-е. услышитъ звонъ золота. Ясно однако, что она говоритъ это не въ смыслѣ богатства и приданаго, а личныхъ качествъ Джульетты, поэтому въ переводѣ употреблено болѣе характерное русское выраженіе, имѣющее тотъ же смыслъ.
   39. Передъ уходомъ гостей подавались сласти и вино, что называлось banquet. Поэтому, хотя banquet означаетъ собственно пиръ или ужинъ, но въ настоящемъ случаѣ слово это нельзя понимать такимъ образомъ. Въ подлинникѣ Капулетти даетъ своей фразѣ также шутливый оборотъ, говоря: "we have а foolish trifling banquet towards", т.-е. передъ нами глупый небольшой стаканчикъ.
   40. Этого хора нѣтъ въ изданіи in quarto. Между комментаторами существуетъ даже сомнѣніе, принадлежитъ ли онъ перу Шекспира (Ульрици). Джонсонъ находитъ его совершенно лишнимъ.
   41. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ: -- "turn back dull earth, and find thy centre out", т.-е. "назадъ, печальная земля! ищи свой центръ!" -- слово earth употреблено здѣсь въ смыслѣ тѣло или плоть, и потому Ромео этими словами обращается къ себѣ.
   42. Въ подлинникѣ употреблены риѳмы lore -- любовь и dove -- голубь.
   43. Въ старыхъ изданіяхъ купидону приданъ эпитетъ Abraham. Уптонъ полагаетъ, что слѣдуетъ читать Adam, и видитъ въ этомъ намекъ на Адама Белля, извѣстнаго стрѣлка, прославленнаго въ одной старинной балладѣ. Въ переводѣ эпитетъ этотъ выпущенъ, какъ не имѣющій для русскихъ читателей смысла.
   44. Намекъ на старинную балладу о королѣ Кофетуа, влюбившемся въ нищую. Объ этой балладѣ упоминается въ нѣсколькихъ пьесахъ.
   45. Въ подлинникѣ: -- "the ape is dead", т.-е. "обезьянка умерла". Слово ape употреблено здѣсь въ ласкательномъ смыслѣ, въ родѣ собачка, бѣдняжка и т. п.
   46. Въ подлинникѣ Меркуціо вызываетъ Ромео явиться: -- "in thy likeness", т.-е. во всемъ своемъ подобіи. Шутливое это выраженіе равнозначуще съ употребленнымъ въ переводѣ.
   47. Въ подлинникѣ:-- "her livery is sick and green", т.-е. "ихъ одежда зеленая немочь". Такъ называлась извѣстная болѣзнь дѣвушекъ -- малокровіе.
   48. Въ соколиной охотѣ соколовъ пріучали знать голосъ ихъ ловчаго и возвращаться по его призыву.
   49. Эти первые четыре стиха монолога монаха въ изданіи in quarto 1609 г. и въ in folio напечатаны также въ послѣднемъ монологѣ Ромео, оканчивающемъ предыдущую сцену. Очень можетъ быть, что это -- слѣдъ передѣлки, которой Шекспиръ подвергъ первый текстъ драмы, при чемъ перенесенные на новое мѣсто стихи остались, вѣроятно, по ошибкѣ, не вычеркнутыми и были такимъ образомъ напечатаны два раза
   50. Въ подлинникѣ: "соленыхъ слезъ", -- Шекспиръ часто употребляетъ въ примѣненіи къ слезамъ этотъ эпитетъ; но такъ какъ въ русскомъ языкѣ онъ неупотребителенъ, то и замѣненъ въ переводѣ равнозначущимъ ему по смыслу.
   51. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ. Бенволіо говоритъ:-- "he dares, being dared" -- т.-е., будучи вызванъ, онъ не испугается отвѣтить тѣмъ же.
   52. Котъ Тибертъ былъ однимъ изъ лицъ старинной поэмы "Лисица-Рейнеке". Меркуціо называетъ такъ Тибальда по созвучію его имени съ Тибертомъ.
   53. Этой рѣчью Меркуціо нападаетъ на необыкновенно развитую въ то время страсть къ дуэлямъ, въ чемъ преимущественно отличались заѣзжіе дворяне-французы. Этимъ объясняются и французскія выраженія, помѣщенныя въ текстѣ. Иноземныя моды, которымъ, несмотря на всю ихъ нелѣпость, англичане подражали, какъ обезьяны, задѣваются здѣсь также. Въ выраженіи, что -- "они не умѣютъ сѣсть по-старому на скамью" -- осмѣяна мода носить широкія, наваченныя въ верхней части панталоны, мѣшавшія удобно сидѣть.
   54. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ: -- Меркуціо говоритъ, что Ромео пришелъ безъ Ро, т.-е. что отъ его имени, а слѣдовательно, и отъ него самого, осталась только половина. Но Roe по-англійски значитъ также икра, и этимъ объясняется дальнѣйшее шутливое сравненіе Ромео съ селедкой безъ икры въ томъ смыслѣ, что онъ исхудалъ, какъ эта рыба. Точно такое же сравненіе дѣлаетъ Фальстафъ въ хроникѣ Генриха IV.
   55. Въ подлинникѣ кормилица говоритъ -- "if you should lead her in а fool's paradise", т.-е. буквально, "если вы хотите завести ее въ рай глупцовъ".
   56. Буква О называлась въ учебникахъ собачьей буквой по сходству своего произношенія съ ворчаньемъ собаки. Розмаринъ считался цвѣткомъ вѣрности, потому что сокъ его, по тогдашнему повѣрью, былъ лѣкарствомъ отъ потери памяти.
   57. Въ Шекспирово время былъ обычай, что богатымъ дамамъ при прогулкахъ предшествовалъ слуга съ опахаломъ. Опахало это иногда дѣлалось очень большой величины.
   58. Въ послѣднихъ словахъ Джульетты непереводимая игра словъ:-- "hie to high fortune", т.-е. "взберусь (hie) къ высокому (high) счастью".
   59. Слова Бенволіо о жаркомъ днѣ не случайны. Было замѣчено, что наибольшее число убійствъ и ссоръ происходило въ Италіи въ жаркіе дни (Джонсонъ).
   60. Въ этомъ монологѣ, равно какъ и въ дальнѣйшей болтовнѣ, Меркуціо смѣется надъ скромнымъ и флегматичнымъ Бенволіо, выставляя его иронически драчуномъ и забіякой
   61. Въ подлинникѣ Бенволіо говоритъ, что если бъ онъ такъ любилъ ссоры, то лэнъ (владѣніе) его жизни (fee-simple) можно было бы купить за часъ съ четвертью, на что Меркуціо въ слѣдующей репликѣ отвѣчаетъ игрой словъ: "the fee simple! О simple!" т.-е. "о, простота!"
   62. Alla stoccata -- италіанскій фехтовальный терминъ.
   63. Въ подлинникѣ Меркуціо называетъ Тибальда: -- "rat-catcher", т.-е. крысоловъ. Имя это въ связи съ именемъ царя котовъ, которое онъ давалъ ему въ четвертой сценѣ второго дѣйствія (прим. 52), но такъ какъ названіе крысоловъ не имѣло бы въ переводѣ значенія, то слово это замѣнено другимъ, лучше передающимъ смыслъ подлинника.
   64. Въ подлинникѣ Меркуціо говоритъ, что онъ будетъ а grave man -- слово, имѣющее двойной смыслъ: grave -- важный, спокойный и grave -- гробъ.
   65. Въ подлинникѣ Ромео восклицаетъ: "О! я шутъ судьбы!" -- въ томъ смыслѣ, что судьба надъ нимъ забавляется. Буквальный переводъ этого выраженія не имѣлъ бы смысла подлинника. Несчастная судьба называется у Шекспира нерѣдко "глупымъ шутомъ".
   66. Гражданинъ говоритъ: -- "up, sir!", т.-е. буквально: "вставайте, синьоръ", -- что подало поводъ къ мнѣнію, будто слова эти обращены къ Тибальду, котораго вошедшій гражданинъ считаетъ только раненымъ, но не убитымъ (Деліусъ). Это обращеніе къ мертвому вышло бы при представленіи пьесы на сценѣ довольно комично, а потому вѣрнѣе предположить, что гражданинъ велитъ итти за собой Бенволіо, какъ свидѣтелю убійства. Для объясненія же словъ "up" -- вставайте -- можно предположить, что Бенволіо склонился надъ трупомъ, чтобъ узнать, точно ли Тибальдъ мертвъ.
   67. Джульетта, жалѣя, что не Фаэтонъ правитъ конями солнца, намекаетъ на извѣстное миѳологическое сказанье, какъ сынъ Ѳеба, Фаэтонъ, сѣвъ потихоньку отъ отца въ колесницу солнца, не умѣлъ управить лошадьми и хотя разбилъ при этомъ и колесницу и себя, но зато быстро пригналъ лошадей къ западу.
   68. Въ подлинникѣ здѣсь употребленъ иной оборотъ, который нельзя перевести на русскій языкъ. Джульетта говоритъ: -- "can heaven be so envious?", т.-е. "можетъ ли небо быть такъ завистливымъ?" -- а кормилица отвѣчаетъ: "Romeo can, though, heaven cannot", т.-е. "небо не можетъ, но Ромео можетъ". Слово envious (завистливый) употребляется въ англійскомъ языкѣ также въ смыслѣ жестокій, и кормилица понимаетъ его именно такимъ образомъ.
   69. Въ подлинникѣ Джульетта, желая сказать, что ея сердце потеряло все, называетъ его: pour bankrout, т.-е. бѣдный банкрутъ.
   70. Въ подлинникѣ: -- "blisterd be thy tongue", т.-е. пусть твой языкъ покроется волдырями.
   71. Въ подлинникѣ: -- "no body's death but body's banishment", т.-е. "не смерть тѣла, но изгнанье тѣла".
   72. Точно такое жъ отчаянное сравненіе съ благополучіемъ низкихъ тварей встрѣчается въ монологѣ Лира надъ трупомъ Корделіи: -- "зачѣмъ живутъ на свѣтѣ собака, крыса, лошадь" и т. д. (послѣд. сцена 5-го дѣйствія).
   73. Въ нѣкоторыхъ позднѣйшихъ изданіяхъ фраза: -- "несчастныя сердечки! какое сходство въ нихъ!" -- напечатана, какъ реплика монаха.
   74. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ. Ромео говоритъ:-- "what says my conceal'd lady to our cancell'd love?", т.-е. "что говорить моя тайная (conceal'd) жена о нашей расторгнутой (cancell'd) любви?"
   75. Тогдашнія ружья не имѣли курковъ, и потому солдаты носили съ собой пороховницу и зажженый фитиль; вслѣдствіе чего порохъ, при неосторожности, могъ легко вспыхнуть.
   76. Здѣсь непереводимая игра словъ: "This times of woe afford no time to woo", т.-е., "это время скорби (woe), конечно, не время для сватовства (woo)".
   77. Въ подлинникѣ Джульетта говоритъ о жаворонкѣ, что онъ: -- "makes sweet division", т.-е. дѣлаетъ (при пѣніи) плѣнительныя дѣленія (трели), но что это не вѣрно, потому что онъ "dividethus", т.-е. разлучаетъ (раздѣляетъ) ее съ Ромео.
   78. У уродливой жабы большіе красивые глаза, а у сладко поющаго жаворонка -- маленькіе и тусклые; отсюда народная приговорка, что жаба съ жаворонкомъ помѣнялись глазами.
   79. Это спокойное намѣреніе важной и знатной синьоры Капулетти отравить Ромео было совершенно въ италіанскихъ нравахъ того времени.
   80. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное выраженіе: -- "take me with you", т.-е. "возьми меня съ собой". Капулетти говоритъ этимъ, что онъ не сразу понялъ слова жены и хочетъ ихъ хорошенько сообразить.
   81. Интересно сравнить эти слова Джульетты со сценой изъ Макбета, когда Дунканъ говоритъ лэди Макбетъ, что должно быть благодарнымъ даже за причиненныя намъ непріятности, если они вызваны со стороны виновниковъ ихъ любовью къ намъ ("Макбетъ", прим. 22).
   82. Если въ прим. 79 сказано, что намѣреніе синьоры Капулетти отравить Ромео было совершенно въ духѣ современныхъ италіанскихъ нравовъ, то должно прибавить, что отборныя ругательныя слова, которыми старикъ Капулетти честитъ Джульетту, были совершенно въ духѣ тогдашняго англійскаго, даже образованнаго, общества.
   83. Здѣсь опять одинъ изъ тѣхъ мелочныхъ недосмотровъ, которыхъ можно встрѣтить у Шекспира множество. Изъ словъ Капулетти можно совершенно ясно заключить, что Джульетта была его единственной дочерью, а между тѣмъ во 2-й сценѣ 1-го дѣйствія, въ разговорѣ съ Парисомъ, онъ же говоритъ, что схоронилъ много дѣтей.
   84. Въ подлинникѣ кормилица называетъ Ромео: "dishcloth" -- судомойка, о Парисѣ же выражается, что даже у орла нѣтъ такихъ прекрасныхъ зеленыхъ глазъ. Это опредѣленіе красоты глазъ встрѣчается у Шекспира нерѣдко.
   85. Кинжалъ составлялъ тогда часть туалета дамъ и былъ носимъ ими постоянно (Уайтъ).
   86. Стивенсъ отыскалъ старинную пѣсню, изъ которой Шекспиръ заимствовалъ замѣчаніе о поварахъ. Въ одномъ изъ ея стиховъ говорится: -- "А bad cook that cannot his own fingers lick", т.-е. "плохъ поваръ, который не облизываетъ своихъ пальцевъ".
   87. Этихъ словъ Джульетты: -- "думать дурно о немъ грѣшно" -- нѣтъ въ изданіи in folio.
   88. Въ подлинникѣ сказано: -- "green in earth", т.-е. зеленый въ землѣ. Нѣкоторые комментаторы полагаютъ однако, что слово green употреблено здѣсь въ смыслѣ "свѣжій", и что фраза эта должна значить: свѣже (въ смыслѣ недавно) похороненный. Которое мнѣніе справедливѣе -- рѣшить трудно, и потому въ переводѣ переданы оба смысла.
   89. Корень мандрагоры состоитъ изъ круглой шишки съ двумя длинными корешками, вслѣдствіе чего напоминаетъ человѣческую фигуру. Народная фантазія придумала легенду, что, будучи вырванъ изъ земли, корень этотъ издаетъ жалобный стонъ, который лишаетъ разсудка того, кто его вырвалъ. Вообще растеніе это играло большую роль въ средневѣковой суевѣрной медицинѣ. О немъ нерѣдко упоминается у Шекспира, какъ о снотворномъ средствѣ.
   90. Въ текстѣ нѣтъ разъясненія, къ кому относится имя Анжелики, къ синьорѣ ли Капулетти, или къ кормилицѣ. Деліусъ полагаетъ, что къ первой, такъ какъ старикъ Капулетти прибавляетъ вслѣдъ затѣмъ, чтобъ она не жалѣла расходовъ, что можно сказать скорѣе женѣ, чѣмъ прислугѣ.
   91. Въ подлинникѣ синьора Капулетти называетъ мужа оригинальнымъ именемъ: "mouse hunt", т.-е. мышиный охотникъ; -- выраженіе, равносильное нашему шалунъ или проказникъ по части любовныхъ похожденій.
   92. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая острота. Капулетти называетъ слугу: -- "logger head", т.-е. хочетъ поручить ему начальство (head) надъ носильщиками дровъ. Но выраженіе logger-head можетъ также быть понято въ смыслѣ деревянная голова.
   93. Въ подлинникѣ игра словъ основана на выраженіи rest, которое имѣетъ два смысла: остатокъ и покой: кормилица говоритъ, что Парисъ поставитъ на ставку все, что у него есть или осталось (rest), чтобъ Джульетта не знала покоя (rest) въ эту ночь. Читатели вспомнятъ, что подобныхъ двусмысленностей въ роли кормилицы немало.
   94. Эта сцена балагурства музыкантовъ въ комнатѣ, гдѣ лежитъ считаемая умершей Джульетта, совершенно справедливо подвергалась нападкамъ критики по своей неумѣстности. Но дѣло въ томъ, что сценическая обстановка въ Шекспирово время было совсѣмъ иная, чѣмъ теперь. Въ глубинѣ сцены находилась тогда ниша съ занавѣской, которая, въ случаѣ надобности, спускалась, и эта была равносильно теперешней перемѣнѣ декораціи. Если по ходу пьесы нужна была постель, то она ставилась въ глубинѣ этой ниши. Джульетта, выпивъ сонное питье, засыпала на этой постели, послѣ чего занавѣсъ опускался, и дѣйствіе продолжалась какъ бы въ новой обстановкѣ. Сверхъ того, надо прибавить, что сцена музыкантовъ была, вѣроятно, введена Шекспиромъ, какъ уступка требованію тогдашней публики, которая непремѣнно желала, чтобъ серьезныя сцены чередовались съ забавными интермедіями клоуновъ. Въ одномъ изъ старыхъ изданій трагедіи даже прямо указанъ въ этомъ мѣстѣ выходъ клоуна Вилля Кемпа, очень извѣстнаго въ то время, любимаго публикою комика, забавлявшаго зрителей своими импровизированными балагурствами (Нэйтъ). Это послѣднее обстоятельство явно показываетъ, какъ небрежно печатали тогда драматическія произведенія, и сколько въ нихъ прибавлялось различныхъ фразъ, совсѣмъ не принадлежавшихъ перу автора.
   95. Въ подлинникѣ Пьетро восклицаетъ.-- "Hearts ease, hearts ease!", т.-е. "утѣхи сердцу! утѣхи сердцу!" -- что было началомъ одной тогдашней пѣсни.
   96. Въ подлинникѣ здѣсь игра словъ. Пьетро говоритъ: -- "do yon note me?", т.-е. "вы меня понимаете?" А музыкантъ отвѣчаетъ: -- "you note us", т.-е. "ты пишешь ноты на насъ".
   97. Авторъ пѣсня, которую напѣваетъ Пьетро, былъ Ричардъ Эдвардсъ; самая же пѣсня помѣщена въ сборникѣ Перси, откуда Шекспиръ заимствовалъ очень много приведенныхъ имъ въ своихъ драмахъ пѣсенокъ.
   98. Въ подлинникѣ имена музыкантовъ, къ которымъ обращается. Пьетро, слѣдующія: Calting -- римская струна, Rebeck -- трехструнная скрипка и Soundpost -- скрипичная дужка.
   99. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ: -- "my bosom's lord sits lightly in his throne", т.-е. "властелинъ моей груди сидитъ легко на своемъ тронѣ". По мнѣнію нѣкоторыхъ комментаторовъ, властелиномъ груди Ромео называетъ свою любовь, а по другимъ -- сердце. Второе мнѣніе казалось мнѣ болѣе вѣроятнымъ по своей простотѣ.
   100. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ:-- "I defy you, stars!", т.-е. "я вызываю васъ, звѣзды!" Слово звѣзды употреблено здѣсь въ смыслѣ судьба.
   101. Въ Шекспирово время чучело аллигатора считалось необходимой принадлежностью всякой аптеки (Мэлоне).
   102. Въ подлинникѣ стоитъ здѣсь слово: "searchers", т.-е. буквально: "сыщики". Это была стража, спеціально назначенная для соблюденія санитарныхъ мѣръ противъ чумы.
   103. Въ подлинникѣ здѣсь неудобное для перевода выраженіе:-- "hungry church yard", т.-е. "голодное кладбище" -- смыслъ тотъ, что земля кладбища пожираетъ тѣла, сколько бы ихъ ни зарывали.
   104. Въ подлинникѣ употреблено слово: -- "lantern", т.-е. буквально: "фонарь". Такъ назывались купола, освѣщенные со всѣхъ сторонъ продѣланными въ нихъ окнами.
   105. Мэлоне справедливо замѣчаетъ, что разсказъ монаха слишкомъ длиненъ и, сверхъ того, совершенно излишекъ, такъ какъ факты, которые онъ сообщаетъ, уже извѣстны зрителямъ. При представленіяхъ драмы разсказъ этотъ обыкновенно сокращается; въ драму же онъ, вѣроятно, введенъ потому, что Шекспиръ при ея сочиненіи слишкомъ подробно слѣдовалъ поэмѣ Брука, служившей основаніемъ тексту.
   106. Герцогъ говоритъ о Меркуціо и Парисѣ, которые были ему родственниками.
  
  
ти со мной -- съ терпѣніемъ нести
             Небесный приговоръ. Возникшій шумъ
             Меня уйти заставилъ, а она
             Въ отчаяньи за мною не пошла
             И собственной рукой лишила жизни
             Себя, какъ видимъ мы. Вотъ все, что знаю.
             Кормилицѣ былъ тайный бракъ извѣстенъ.
             Вотъ все, и если въ чемъ-нибудь меня
             Находите виновнымъ вы, то пусть
             Жизнь старая моя погибнетъ жертвой
             Подъ строгостью закона безпощадной!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Мы праведнымъ тебя всегда считали.
             Гдѣ Ромео служитель?-- Что ты скажешь?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Я господину моему привезъ извѣстье
             О смерти Юліи. Изъ Мантуи
             Онъ прискакалъ сюда, къ гробницѣ этой.
             Здѣсь онъ письмо мня отдалъ -- вотъ оно,
             Письмо къ отцу -- и смертью мнѣ грозилъ,
             Идя въ пещеру, если я останусь.

ГЕРЦОГЪ.

             Подай письмо,-- я посмотрю его.
             А гдѣ Парисовъ пажъ, поднявшій стражу?
             Что дѣлалъ здѣсь твой господинъ -- скажи.
   

ПАЖЪ.

             Онъ усыпалъ цвѣтами гробъ невѣсты,
             Заранѣе велѣвъ мнѣ отойти.
             Вдругъ кто-то съ факеломъ сюда явился,
             Чтобъ отворить гробницу -- и мгновенно
             Мой господинъ напалъ на незнакомца,
             А я скорѣй за стражей побѣжалъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Письмо слова монаха подтверждаетъ;
             Здѣсь ихъ любовь, извѣстіе о смерти...
             Онъ пишетъ также здѣсь, что ядъ купилъ --
             У бѣднаго аптекаря,-- и съ нимъ
             Пришелъ подъ этотъ сводъ, чтобъ умереть.
             Приблизьтесь Капулетъ и Монтэпо!
             Сюда, враги! Смотрите: бичь небесный
             Караетъ васъ за дикую вражду.
             Всѣ радости у васъ убило небо
             И чѣмъ же, чѣмъ?-- любовію убило!
             Двухъ человѣкъ по крови близкихъ мнѣ
             Лишился я -- надъ всѣми Бога длань!
   

КАПУЛЕТЪ.

             О, братъ мой, Монтэгю, дай руку мнѣ.
   

МОНТ"ГЮ.

             И болѣю, чѣмъ руку дамъ тебѣ:
             Я статую изъ золота поставлю
             Въ честь Юліи,-- и никогда,
             Пока слыветъ Вероною Верона
             Въ такую цѣну статуи не будетъ.
   

КАПУЛЕТЪ.

             Такую жь статую поставлю я
             Въ честь Ромео, съ его супругой рядомъ
             О жертвы бѣдныя вражды несчастной!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Угрюмый миръ намъ этотъ день несетъ --
             Свѣтило дня не хочетъ появиться!
             Идемъ; несчастныхъ дѣлъ разсмотримъ ходъ,
             Одни накажутся, инымъ простится.
             Нѣтъ повѣсти печальнѣе, чѣмъ повѣсть
             О Ромео и Юліи его!
   
dd> > >
Ко всем произведениям автора К списку авторов