Книговод

Гамлет, принц Датский

Шекспир Вильям


ГАМЛЕТЪ,
ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ.

ТРАГЕДІЯ ВЪ ПЯТИ АКТАХЪ
УИЛЬЯМА ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ И ПРИМѢНЕНІЕ КЪ УСЛОВІЯМЪ СОВРЕМЕННОЙ СЦЕНЫ
Алексѣя Месковскаго.

Второе исправленное изданіе.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Складъ у автора перевода, Знаменская ул , д. N 53, кв. 4.
1891.

Дозволено Цензурою, С.-Петербургъ, 22 Іюня 1891 года.

  
   Измѣненія и исправленія, которымъ я подвергаю свой переводъ во второмъ изданіи предприняты мною съ цѣлью усовершенствованія его.
   Противъ четырехстопнаго ямбическаго размѣра, которымъ я пользовался въ своемъ переводѣ, въ печати появились протесты. Съ предубѣжденіями, а тѣмъ болѣе предразсудками всегда приходится считаться, а потому охотно принимаю вызовъ и привожу тѣ основанія, которыя побудили меня отдать передъ пятистопнымъ предпочтеніе четырехстопному ямбу.
   При этомъ считаю нужнымъ отмѣтить весьма странное явленіе: къ упомянутымъ протестамъ присоединился и одинъ нѣмецкій критикъ (въ St. Petersburger Zeitung, N 72, 1889 г.), который вѣроятно совсѣмъ упустилъ изъ виду одно крайне назидательное обстоятельство, а именно, что въ геніальнѣйшемъ драматическомъ произведеніи величайшаго германскаго поэта, а именно въ первой части своего "Фауста" (въ которомъ, какъ говоритъ извѣстный нѣмецкій критикъ, Робертъ Прэльсъ, въ своемъ "катехизмѣ драматургіи", на стр. 211 "die deutsche Sprache überhaupt ihren höchsten Triumph feiert), Гёте предпочтительно пользуется четырехстопнымъ ямбическимъ размѣромъ. -- Впрочемъ нужно отдать рецензенту нѣмецкой газеты ту справедливость, что въ его вообще очень сочувственномъ отзывѣ (онъ, между прочимъ, рекомендовалъ его для постановки на сценѣ) было нѣсколько весьма дѣльныхъ замѣчаній, которыи въ настоящемъ изданіи мною приняты во вниманіе.
   Вотъ кое-какіе преимущества четырехстопнаго ямба, придающія разговорной рѣчи, какъ оживленный характеръ, такъ и вообще различные оттѣнки.
   Если цезура встрѣчается въ концѣ большинства строкъ, то чрезъ это рѣчь является оживленною (напр. разговоръ Гораціо съ Марцелло и Бернардо въ началѣ перваго акта).
   Если-же стихи въ концѣ строкъ не прерываются цезурою, а напротивъ, она встрѣчается въ срединѣ строки, то рѣчи придаются различные оттѣнки, такъ какъ въ этомъ случаѣ четырехстопный ямбъ можетъ обратиться, при отсутствіи женскихъ стиховъ, въ ямбъ любого размѣра.
   Если большинство строкъ заканчивается дополнительнымъ краткимъ слогомъ (женскій стихъ) съ цезурою въ концѣ строки, то этимъ легко можно достигнуть прочувствованнаго характера рѣчи (напр. монологъ Офеліи послѣ свиданія съ Гамлетомъ, приблизительно въ концѣ втораго акта, или разсказъ королевы о гибели Офеліи въ 4-мъ актѣ).
   И такъ далѣе. Разумѣется, все это имѣетъ условное значеніе, и достиженіе, въ этихъ случаѣ, извѣстной цѣли зависитъ отъ того, въ какой мѣрѣ и какими способами стихотворецъ съумѣетъ воспользоваться указанными преимуществами четырехстопнаго ямбическаго размѣра. Вѣдь правила объ искусствахъ не въ состояніи еще создавать художниковъ: они могутъ имъ служить лишь указаніемъ, въ какой мѣрѣ и какими способами они могутъ пользоваться своими дарованіями.
   Достигнуть упомянутыхъ результатовъ съ помощью пятистопнаго ямбическаго размѣра, въ такой-же мѣрѣ, едва-ли возможно уже потому, что пяти стопъ въ строкѣ слишкомъ много, чтобы придать рѣчи, напр. оживленный характеръ, почему этотъ размѣръ всегда будетъ имѣть болѣе однообразный, а именно эпическій характеръ и, вслѣдствіе этого, для драмы оказывается крайне тяжеловѣсенъ. Переносы съ одной строки на другую отдѣльныхъ, очень часто весьма короткихъ, разговорныхъ предложеній, умѣщающихся въ одномъ четырехстопномъ стихѣ, встрѣчаются въ стихахъ пятистопнаго размѣра чуть-ли не на каждомъ шагу. А если писатель старается избѣгать этого неудобства, то ему приходится прибѣгать къ ненужнымъ словамъ, т. е. къ балласту. Стоитъ только сравнить мой переводъ, сдѣланный четырехстопнымъ ямбомъ, съ переводами другихъ переводчиковъ, чтобы убѣдиться сколько ненужныхъ словъ у нихъ замедляетъ рѣчь дѣйствующихъ лицъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и ходъ самого дѣйствія.
   Впрочемъ сравненіе это было-бы, въ сущности, неумѣстно, потому-что трудно извѣстный размѣръ сравнивать съ размѣромъ неизвѣстнымъ, такъ какъ, написаны-ли переводы, напр. Полевого или г. Загуляева, четырехъ- пяти- или шести- стопнымъ размѣрами, мнѣ не удалось и едва-ли когда-либо удастся разгадать; и я вполнѣ увѣренъ, что если-бы я не упомянулъ въ предисловіи къ первому изданію о размѣрѣ, котораго я придерживался, то гг. критики, пожалуй, вовсе и не замѣтили-бы моего нововведенія, подобно тому, какъ прошли незамѣченными вольные размѣры переводовъ упомянутыхъ моихъ предшественниковъ.
   На указанія одного рецензента о яко-бы отсутствіи въ моей передачѣ "Гамлета" образности языка Шекспира замѣчу слѣдующее.
   Стремленіе моихъ предшественниковъ къ буквальной передачѣ этой образности рѣшительно превращаетъ Шекспира, въ русскомъ переводѣ, въ скучнаго фразера. То, что сказано Шекспиромъ въ одной строкѣ, мои собраты на каждомъ шагу передаютъ въ двухъ, даже чуть-ли не въ трехъ строкахъ. Если-бы оно касалось не драмы, а эпическихъ произведеній, то это можно было-бы съ грѣхомъ пополамъ допустить; но такъ какъ размѣръ драмы ограниченъ, то передавать всю цвѣтистость языка Шекспира порусски было-бы все равно, что заставить зрителя нашихъ временъ высидѣть въ театрѣ десять часовъ времени.
   Затѣмъ: англійская образность языка Шексиира, во всей ея мѣрѣ, рѣшительно несовмѣстима съ простотою русской рѣчи. Англійскія слова большею частью столь немногосложны, что если-бы Шекспиръ не прибѣгалъ къ образности, то слогъ его вышелъ-бы невозможно сухимъ. Гдѣ образность языка не затемняетъ смысла и не вредитъ тону рѣчей въ русской передачѣ, тамъ она мною оставлена во всей ея неприкосновенности. Передавать въ точности и во всѣхъ случаяхъ всю образность языка Шекспира, а заразъ смыслъ и тонъ рѣчей подлинника, все равно, что гнаться за нѣсколькими зайцами. Этому служатъ яркимъ доказательствомъ труды моихъ предшественниковъ: желая передать въ точности означенную образность, они для русскаго человѣка сдѣлали её непонятною и вмѣстѣ съ тѣмъ не только затемнили, но и исказили самый смыслъ рѣчей подлинника, а тона ихъ вовсе не передали.
   Сколько труда составляетъ для читателя понять, а для актера придать выразительность, напр. одной фразѣ изъ монолога Гамлета "То be or not to be?", если передать ее, какъ это сдѣлалъ г. Аверкіевъ (см. фельетонъ "Новаго Времени" N 5057) слѣдующимъ образомъ: "отъ блѣднаго оттѣнка мысли хилѣетъ (!) здоровый румянецъ рѣшимости". У меня эта фраза передана такъ: "подъ гнетомъ мысли блекнетъ смѣлость". Дѣло переводчика поломать голову и раскусить, что "здоровый румянецъ рѣшимости" есть ничто иное какъ "смѣлость"; зачѣмъ-же навязывать этотъ трудъ зрителю или читателю? зачѣмъ требовать отъ актера, чтобы онъ придавалъ выразительность невозможнымъ на русскомъ языкѣ плеоназмамъ?
   Авторъ художественнаго, въ настоящемъ случаѣ, "русскаго" перевода классическихъ произведеній вовсе не долженъ имѣть въ виду одну буквальность передачи, а вполнѣ вправѣ себѣ сказать, напр.: если-бы Шекспиръ былъ русскій и жилъ въ наше время, то онъ несомнѣнно написалъ-бы своего "Гамлета" не такъ, какъ онъ имъ написанъ почти триста лѣтъ тому назадъ: нѣтъ! "Гамлетъ" написанный порусски и въ наше время, долженъ быть понятенъ русскому читателю или зрителю и отвѣчать условіямъ современной сцены. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, разумѣется, обязанность автора художественно-литературнаго перевода, по возможности (но не болѣе) не отступать отъ подлинника. Вотъ цѣль, которою я задался при переводѣ "Гамлета" на русскій языкъ и которую и впредь буду имѣть въ виду при дальнѣйшихъ переводахъ твореній Шекспира. Если-бы кому удалось подойти къ этой цѣли ближе, чѣмъ мною это сдѣлано, то мнѣ оставалось-бы только порадоваться этому обстоятельству и удовольствоваться тѣмъ, что мною указана цѣль, къ которой долженъ стремиться авторъ художественно-литературныхъ переводовъ, а цѣль эта -- сдѣлать красоты подлинника доступными пониманію его соотечественниковъ. *)
  
   *) Не смотря на томящія меня сомнѣнія, я отъ души желаю, чтобы предстоящая на казенной сценѣ постановка "Гамлета", въ новомъ переводѣ, оправдала мои ожиданія.
  
   Начавъ ссылкою на Гете, окончу указаніемъ на Шиллера.
   Съ какимъ благоговѣніемъ я ни отношусь къ переводамъ Шлегеля и Тика на нѣмецкомъ языкѣ, но всё-же причисляю ихъ труды скорѣе, такъ сказать, къ научнымъ изслѣдованіямъ твореній Шекспира, изслѣдованіямъ, которыми я во многихъ случаяхъ пользовался. Но если-бы меня спросили: кто въ литературномъ и сценическомъ отношеніяхъ, лучше перевелъ трагедію "Макбетъ": Шиллеръ, или упомянутые оба переводчика, то я не задумываясь, отдалъ-бы огромное предпочтеніе Шиллеру, такъ какъ послѣдній далъ нѣмцамъ "Макбета" не только отвѣчающимъ условіямъ современной ему сцены, но и вполнѣ доступнымъ ихъ пониманію, хотя и нѣсколько измѣнилъ его и вставилъ кое-что по своему усмотрѣнію, подобно тому какъ, слѣдуя его примѣру, я поступилъ при переводѣ на русскій языкъ "Гамлета".
   Кстати о вставкахъ. Сильно ошибаются тѣ, которые полагаютъ, что серьезный переводчикъ драмъ такого генія, какъ Шекспиръ, не имѣетъ права дѣлать кое-какія вставки, которыя онъ находитъ необходимыми для уясненія того, что современному читателю, а главнымъ образомъ зрителю, можетъ казаться непонятнымъ. Переводчикъ, имѣющій въ виду условія современной сцены, долженъ быть вмѣстѣ съ тѣмъ и толкователемъ Шекспира. Для уясненія непонятныхъ мѣстъ онъ долженъ изучить не только подлинникъ, но и источники, которыми Шекспиръ пользовался, и тогда только онъ самъ въ состояніи многое понять, что, 300 лѣтъ тому назадъ, было безъ того уже достаточно понятно. Переводъ свой онъ можетъ снабдить комментаріями только въ книгѣ, а провозглашать ихъ со сцены онъ въ состояніи не иначе, какъ вложивъ въ уста дѣйствующихъ лицъ нѣсколько лишнихъ словъ, не говоря уже о ремаркахъ, которыя нужно имѣть въ виду при постановкѣ.
  

Авторъ перевода.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Клавдій, король Датскій.
   Гертруда, королева Датская, (мать Гамлета).
   Гамлетъ, сынъ покойнаго короля и племянникъ Клавдія.
   Полоній, главный камергеръ.
   Лаэртъ, сынъ его.
   Офелія, дочь его.
   Гораціо, другъ Гамлета.
   Вольтимандъ,           |
   Корнелій,                     |
   Розенкранцъ,           } придворные.
   Гильденштернъ,           |
   Осрикъ,                     |
  
   Марцеллъ,                     |
   Бернардо,                    } офицеры.
   Франциско,           |
  
   Придворный.
   Актеры.
   Два могильщика.
   Слуга.
   Матросъ.
   Вѣстникъ.
   Призракъ отца Гамлета.
   Фортинбрасъ, принцъ Норвежскій.
   Англійскіе послы.
   Придворные кавалеры и дамы, офицеры, пажи, солдаты, матросы и др.
  

Дѣйствіе происходитъ въ Даніи, въ Гельсиньёрѣ (лѣтней резиденціи короля).

  

АКТЪ I.

СЦЕНА I.

  
   Тронный залъ. Чрезъ главный средній входъ, который открытъ, видна галлерея съ колоннами, за которыми стоятъ часовые.
  

(Входятъ оживленно разговаривая между собою:

Гораціо, Марцеллъ и Бернардо).

   Гораціо.           Я ни-за-что-бы не повѣрилъ,
                                 когда-бъ мнѣ самому вчера
                                 не удалось его увидѣть.
                                 Онъ былъ точь-въ-точь въ вооруженьи,
                                 въ какомъ съ Норвежцемъ онъ сразился;
                                 и взглядъ былъ тотъ-же у него,
                                 когда въ горячемъ спорѣ онъ
                                 вонзилъ могучимъ взмахомъ въ ледъ
                                 свою сѣкиру.
   Марцеллъ.                               Оба раза,
                                 когда мы безъ тебя на стражѣ
                                 стояли, призракъ появлялся
                                 въ такомъ-же точно облаченьи.
   Гораціо.           Чѣмъ объяснить видѣнье это?
                                 Не предвѣщаетъ-ли оно
                                 намъ снова бѣдствія войны?
   Марцеллъ. Ты правъ, быть можетъ. Вѣдь недаромъ
                                 дозорные объѣзды всюду
                                 народъ смущаютъ по ночамъ.
                                 Къ чему готовятся запасы, --
                                 кипитъ работа въ арсеналахъ, --
                                 на верфяхъ строятся суда?
                                 Къ чему рабочихъ заставляютъ
                                 трудиться въ праздникъ, какъ и въ будни?
                                 Къ чему? кто объяснитъ мнѣ это?
   Гораціо.           Вотъ дѣло въ чемъ. Король покойный,
                                 какъ вамъ извѣстно, вызванъ былъ
                                 высокомѣрнымъ и тщеславнымъ
                                 царемъ норвежскимъ Фортинбрасомъ,
                                 на бой съ нимъ. Доблестный Гамлетъ
                                 (такимъ онъ славился повсюду)
                                 сразилъ его, -- и Фортинбрасъ
                                 лишился съ жизнью и владѣній,
                                 которыя по уговору,
                                 онъ уступить ему былъ долженъ,
                                 какъ одолѣвшему его.
                                 Вѣдь если-бы на сторонѣ
                                 Норвегіи была побѣда,
                                 то соотвѣтственнымъ удѣломъ
                                 пришлось-бы Даніи платиться.
                                 Теперь-же юный Фортинбрасъ,
                                 горя побѣдой отличиться.
                                 набралъ изъ сброду проходимцевъ,
                                 готовыхъ драться изъ-за хлѣба, --
                                 въ Норвегіи, со всѣхъ сторонъ,
                                 толпу бойцовъ для предпріятья
                                 отважнаго: какъ полагаютъ,
                                 онъ хочетъ силою оружья
                                 отвоевать все то, что было
                                 утрачено его отцомъ.
                                 Вотъ, кажется мнѣ, это все
                                 и есть причина нашихъ спѣшныхъ
                                 вооруженій и дозоровъ,
                                 всегда влекущихъ за собою
                                 броженье смутное въ странѣ.
   Бернардо. Съ тобою я того-же мнѣнья:
                                 недаромъ именно теперь
                                 изъ гроба всталъ въ доспѣхахъ бранныхъ.
                                 король, который въ этихъ распряхъ
                                 участья столько принималъ.
   Гораціо.           Вотъ мой совѣтъ: все, что вчера
                                 намъ ночью видѣть привелось
                                 повѣримъ принцу мы Гамлету.
                                 Хоть призракъ былъ для насъ нѣмымъ,
                                 но голову готовъ я дать
                                 на отсѣченіе, что съ нимъ
                                 онъ будетъ говорить навѣрно.
                                 Итакъ, согласны вы? Любовь
                                 и долгъ обязываютъ насъ...
   Марцеллъ. Да, въ самомъ дѣлѣ. Такъ пойдемте,--
                                 я знаю, гдѣ его мы встрѣтимъ.

(Уходятъ).

(Входятъ: придворные кавалеры съ одной стороны и дамы съ другой; между ними Лаэртъ и Офелія.

Звуки трубъ и барабановъ. Чрезъ главный входъ входятъ пажи, затѣмъ: Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Вольтимандъ, Корнелій и свита).

  
   Король (со сверткомъ въ рукахъ)
                                 Хотя свѣжо воспоминанье
                                 о брата нашего кончинѣ,
                                 и какъ ни тяжела и скорбна
                                 для насъ и для всего народа
                                 великая сія утрата,
                                 но здравый смыслъ велитъ намъ къ ней
                                 съ покорностію относиться
                                 и дѣлъ не забывать текущихъ..
                                 Едва мы схоронили брата,
                                 какъ, съ скорбной радостію въ сердцѣ,
                                 отпраздновали мы свой бракъ
                                 съ невѣсткой нашей, королевой,
                                 наслѣдницей его престола.
                                 Такъ поступили мы согласно
                                 совѣту вашему, который
                                 намъ по душѣ былъ. Изъявляемъ
                                 за всё вамъ нашу благодарность. --
                                 Но къ дѣлу. Вамъ уже извѣстно,
                                 что Фортинбрасъ, Норвежскій принцъ,
                                 изъ небреженья къ нашей силѣ,
                                 и думая, что смерть Гамлета
                                 въ странѣ посѣяла раздоры,--
                                 не преминулъ посольствомъ насъ
                                 обезпокоить -- съ порученьемъ:
                                 потребовать отъ насъ возврата
                                 земель, которыя отецъ
                                 его былъ долженъ уступить,
                                 на основаньи договоровъ,
                                 отважному царю Гамлету. --
                                 Мы васъ призвали нынѣ, чтобы
                                 до этому предмету вамъ
                                 рѣшенье наше возвѣстить.
                                 На имя дяди Фортинбраса,
                                 царя Норвегіи, который
                                 и дряхлъ и боленъ -- и едва-ли
                                 о замыслѣ его провѣдалъ,
                                 мы обращаемся съ посланьемъ --
                                 и требуемъ, чтобъ мѣры принялъ
                                 онъ противъ притязаній принца,
                                 тѣмъ болѣе, что Фортинбрасъ
                                 для этой цѣли набираетъ
                                 войска среди его народа.
                                 Васъ, добрые друзья, Корнелій
                                 и Вольтимандъ, мы посылаемъ
                                 съ привѣтомъ этимъ къ королю
                                 Норвежскому, и не даемъ
                                 дальнѣйшихъ полномочій вамъ,
                                 какъ только поступать согласно
                                 здѣсь обозначеннымъ статьямъ.
                                 Ступайте-жъ. Спѣшностью своей
                                 намъ докажите вашу ревность.
   Корнелій и Вольтимандъ (принимая свертокъ).
                                 И здѣсь, какъ и во всемъ, готовы
                                 мы доказать ее.
   Король.                                         Нисколько
                                 не сомнѣваемся. Прощайте.

(Вольтимандь и Корнелій уходятъ).

                                 Теперь, Лаэртъ, повѣдай намъ
                                 свое желаніе. Ты съ просьбой
                                 намѣренъ къ намъ былъ обратиться...
                                 Скажи, въ чемъ состоитъ она?
                                 и будь заранѣе увѣренъ,
                                 что сыну вѣрнаго слуги
                                 престола вашего едва-ли
                                 мы отказать въ чемъ-либо можемъ.
   Лаэртъ.           Прошу я, государь, дозволить
                                 мнѣ снова въ Францію поѣхать,
                                 которую покинулъ я,
                                 спѣша сюда исполнить долгъ свой
                                 при торжествѣ коронованья.
   Король.           А какъ отецъ? Полоній, ты
                                 согласенъ?
   Полоній.                     Что-жъ мнѣ дѣлать съ нимъ?
                                 Онъ выклянчилъ мое согласье.
                                 Ужъ отпустите, государь,
                                 его.
   Король.                     Такъ въ добрый часъ, Лаэртъ.
                                 Ступай и временемъ старайся
                                 воспользоваться хорошенько --
                                 Ну что, Гамлетъ, племянникъ нашъ
                                 и сынъ...
   Гамлетъ (въ сторону) Родня! но не сроднился.
   Король.           Все пасмурнымъ еще глядишь?
   Гамлетъ.           Напротивъ: блескомъ ослѣпленъ я.
   Королева. Отбрось свой мрачный видъ, мой добрый;
                                 Гамлетъ: привѣтливѣй взгляни
                                 на государя. О, зачѣмъ
                                 твой вѣчно потупленный взоръ
                                 стремится словно отыскать
                                 въ пространствѣ призракъ благородный
                                 отца? Всѣ умереть должны мы
                                 и бренность промѣнять на вѣчность.
                                 Не помириться съ этимъ было-бъ
                                 противно волѣ Провидѣнья.
   Гамлетъ.           Да, государыня, противно.
   Королева. Вотъ видишь! Почему-жъ, мой другъ,
                                 оно особеннымъ тебѣ
                                 такъ кажется?
   Гамлетъ.                                         Нѣтъ, мать моя,
                                 не только кажется, а есть!
                                 Ни черная моя одежда,
                                 ни мрачный видъ мой и ни вздохи,
                                 ни слезы горькія со всѣми
                                 другими признаками скорби --
                                 не могутъ въ настоящемъ свѣтѣ
                                 вамъ показать меня; все это
                                 лишь "кажется" на самомъ дѣлѣ:
                                 оно притворнымъ можетъ быть.
                                 Что выше всѣхъ примѣтъ наружныхъ
                                 лежитъ во мнѣ; а все другое
                                 лишь украшеніе печали.
   Король.           Весьма похвально съ стороны
                                 твоей, оказывать, Гамлетъ,
                                 отцу долгъ скорби. Но подумай:
                                 и твой отецъ отца лишился,
                                 а этотъ также своего, --
                                 и каждому изъ нихъ, какъ сыну,
                                 извѣстное пришлося время
                                 лелѣять память своего
                                 предшественника. Но, мой другъ,
                                 вѣдь вѣчно сѣтовать безбожно
                                 на то, что рѣшено судьбой,
                                 что измѣнить никакъ нельзя.
                                 Оно является проступкомъ
                                 противъ покойнаго и Неба,
                                 противъ природы и разсудка.
                                 Тебя мы просимъ, перестань
                                 тужить напрасно и взгляни
                                 на насъ, какъ на отца; пусть свѣтъ
                                 весь знаетъ, что ты самый близкій
                                 къ престолу нашему, что я
                                 въ любви -- во всемъ тебѣ готовъ
                                 отца родного замѣнить. --
                                 Ты хочешь въ университетъ
                                 вернуться Виттенбергскій... Это
                                 не отвѣчаетъ нашимъ видамъ.
                                 Мы убѣдительнѣйше просимъ
                                 тебя остаться здѣсь у насъ,
                                 какъ первый рыцарь при дворѣ,
                                 какъ нашъ племянникъ и какъ сынъ.
   Королева. Ты не заставишь понапрасну
                                 объ этомъ матери просить.
                                 Гамлетъ, мой сынъ, не покидай насъ.
   Гамлетъ.           Вамъ, государыня, во всемъ
                                 повиноваться я готовъ.
   Король.           Вотъ это ласковый и славный
                                 отвѣтъ! Такъ будь-же на ряду
                                 ты съ нами первымъ въ государствѣ.
                                 Ну, государыня, идемте.
                                 Какъ радуетъ меня, что онъ
                                 съ такой готовностью согласенъ
                                 быть намъ пріятнымъ. Въ честь его
                                 пусть каждый тостъ, который будетъ
                                 провозглашенъ сегодня мной,
                                 сопровождается пальбой
                                 изъ пушекъ. Но пора, пойдемте.

(Музыка. Всѣ, кромѣ Гамлета, уходятъ; двери затворяются; музыка постепенно умолкаетъ).

   Гамлетъ.           О если-бъ не было такъ прочно
                                 и испарилось это тѣло!
                                 иль если-бъ заповѣдь свою
                                 не обратилъ Всевышній противъ
                                 самоубійства! Боже мой!
                                 о, Боже! какъ въ моихъ глазахъ
                                 всѣ суеты мірскія пошлы,
                                 противны, пусты и безплодны!
                                 Онѣ не болѣе, какъ садъ
                                 запущенный, заросшій сорной
                                 травой... Вотъ до чего дошло!
                                 Два мѣсяца, какъ умеръ -- нѣтъ!
                                 и двухъ нѣтъ -- несравненный нашъ
                                 монархъ, передъ которымъ этотъ --
                                 то, что Сатиръ предъ Аполлономъ, --
                                 который въ матери моей
                                 совсѣмъ души не чаялъ!.. Боже!
                                 подумаешь! и вѣдь ея
                                 привязанность къ нему, казалось,
                                 не остывала, а росла....
                                 и всё-же черезъ мѣсяцъ... кто
                                 повѣрилъ-бы!... Непостоянство!
                                 вотъ вѣчно-женская черта!
                                 Всего лишь мѣсяцъ! не успѣла
                                 и обувь износить, въ которой
                                 его къ могилѣ провожала
                                 словно Ніоба, вся въ слезахъ, --
                                 ей-Богу! неразумный звѣрь
                                 и тотъ протосковалъ-бы дольше, --
                                 и замужемъ уже за дядей,
                                 за братомъ моего отца,
                                 похожимъ на него, какъ я
                                 на Геркулеса! Въ одинъ мѣсяцъ!
                                 Глаза не высохли отъ слезъ
                                 коварныхъ -- и... жена другого!
                                 Съ такой поспѣшностью постыдной --
                                 на столь безумный бракъ рѣшиться!
                                 Добра отъ этого не будетъ.
                                 Увы! терзайся, мое сердце --
                                 молчать должны мои уста!

(Входятъ: Гораціо, Бернардо и Марцеллъ).

   Гораціо.           Привѣтъ нашъ принцу!
   Гамлетъ.                                                             Какъ? Горацій!
                                 глазамъ не вѣрю я!
   Гораціо.                                                   Да, принцъ,
                                 вамъ вѣчно преданный слуга...
   Гамлетъ.           Мой добрый другъ, а не слуга!

(подаетъ ему руку).

                                 Зачѣмъ-же вы изъ Виттенберга
                                 сюда пріѣхали, Горацій, (нерѣшительно)
                                 Марцеллъ?
   Марцеллъ (кланяется). Ваше высочество...
   Гамлетъ.           Я очень радъ васъ видѣть.
                                                     (къ Гораціо) Но,
                                 серьезно, что тебя сюда
                                 изъ Виттенберга привело?
   Гораціо.           Влеченье къ праздности, мой принцъ.
   Гамлетъ.           Ну, въ этомъ-бы меня никто
                                 не убѣдилъ. Я не могу
                                 тебя себѣ представить празднымъ.
                                 Нѣтъ, объясните мнѣ, зачѣмъ
                                 вы въ Гельсиньёрѣ? Безъ попойки
                                 мы не отпустимъ васъ отсюда.
   Гораціо.           На похороны, принцъ, отца
                                 я вашего явился.
   Гамлетъ.                                         Шутишь,
                                 коллега! ты сюда пріѣхалъ
                                 на свадьбу матери моей.
   Гораціо.           Воистину, мой принцъ! одно
                                 послѣдовало за другимъ.
   Гамлетъ.           Ха! Экономія! что дѣлать?..
                                 Остатки отъ поминокъ, другъ мой,
                                 для свадебнаго пиршества
                                 холодною закуской были.
                                 О, лучше было-бъ на томъ свѣтѣ
                                 съ врагомъ лютѣйшимъ повстрѣчаться,
                                 чѣмъ пережить тотъ день!.. Горацій,
                                 мнѣ кажется все, что я вижу
                                 здѣсь моего отца...
   Гораціо.           Гдѣ, принцъ?
   Гамлетъ.           Духовнымъ зрѣніемъ, мой другъ.
   Гораціо.           Однажды видѣлъ я его...
                                 вотъ это былъ властитель!..
   Гамлетъ                                                             Словомъ,
                                 онъ человѣкомъ былъ. Ему
                                 подобнаго мнѣ никогда
                                 увидѣть не придется.
   Гораціо.                                                   Принцъ,
                                 мнѣ думается, прошлой ночью
                                 его я видѣлъ.
   Гамлетъ.                                         Что такое?
                                 кого ты видѣлъ?
   Гораціо.                                         Государя
                                 да, да, принцъ, вашего отца.
   Гамлетъ.           Отца ты видѣлъ, короля?!
   Гораціо.           О, ради Бога, успокойтесь!
                                 и выслушайте со вниманьемъ.
                                 Оно столь необыкновенно,
                                 что, безъ свидѣтельства вотъ этихъ
                                 господъ, я самъ-бы не повѣрилъ.
   Гамлетъ.           О, ради Бога, говори!
   Гораціо.           Во время двухъ ночей подъ-рядъ
                                 пришлось Бернардо и Марцеллу
                                 на стражѣ быть и видѣть нѣчто
                                 необычайное. Явился
                                 предъ ними призракъ, на царя
                                 покойнаго похожій съ виду,
                                 и мимо нихъ прошелся онъ
                                 три раза. Съ ногъ до головы
                                 онъ былъ вооруженъ вполнѣ,
                                 и мѣрными онъ выступалъ
                                 шагами. Въ страхѣ, ихъ объявшемъ,
                                 они не въ состояньи были
                                 заговорить съ нимъ... Вотъ все это
                                 они рѣшились мнѣ повѣрить
                                 На третью ночь я вмѣстѣ съ ними
                                 на стражѣ былъ, и снова въ полночь
                                 явился призракъ въ томъ-же видѣ.
                                 По замѣчательному сходству
                                 узналъ въ немъ вашего отца я.
   Гамлетъ.           Скажи, гдѣ-жъ это приключилось?
   Гораціо.           Тамъ на терассѣ, принцъ, гдѣ мы
                                 дежурили.
   Гамлетъ.                               Вы съ нимъ ни слова
                                 не говорили?
   Гораціо.                                         Я на это
                                 рѣшился-было, но отвѣта
                                 не получилъ. Онъ, мнѣ казалось,
                                 лишь поднялъ голову, какъ будто
                                 хотѣлъ заговорить... но въ ту
                                 минуту-же запѣлъ пѣтухъ,
                                 и призрака не стало.
   Гамлетъ.                                                   Странно!
   Гораціо.           Ей-Богу, принцъ, необычайно!
                                 Все это мы сочли своимъ
                                 священнымъ долгомъ сообщить вамъ.
   Гамлетъ.           Да, да, друзья... Я пораженъ!..
                                 Вы будете сегодня ночью
                                 дежурить?
   Всѣ.                                         Да, принцъ.
   Гамлетъ.                                                   Вы сказали:
                                 онъ былъ во всеоружьи?... да?
   Всѣ.                     Да, съ головы до ногъ, принцъ.
   Гамлетъ.                                                                       Значитъ,
                                 лица его вы не видали?
   Гораціо.           Нѣтъ, видѣли, принцъ! у него
                                 приподнято забрало было.
   Гамлетъ.           Смотрѣлъ онъ мрачнымъ?
   Гораціо.                                                             Видъ его
                                 скорѣй печаленъ былъ, чѣмъ мраченъ.
   Гамлетъ.           Онъ блѣденъ былъ, иль красенъ?
   Гораціо.                                                                       Блѣденъ,
                                 какъ полотно.
   Гамлетъ.                                         Глядѣлъ на васъ
                                 онъ пристально?
   Гораціо.                                         Да, да, упорно.
   Гамлетъ.           О, если-бы я былъ при этомъ!
   Гораціо.           Вы ужаснулись-бы навѣрно.
   Гамлетъ.           Да... можетъ быть... И долго тамъ
                                 онъ оставался?
   Гораціо.                                         Можно было,
                                 не торопясь, за это время
                                 до сотни просчитать.
   Марцеллъ.                                         Нѣтъ, дольше!
   Бернардо. Гораздо долѣе.
   Гораціо.                                         Быть можетъ,
                                 но не при мнѣ.
   Гамлетъ.                                         И борода
                                 сѣдая?
   Гораціо.                               Съ просѣдью.
   Гамлетъ.                                                             Сегодня
                                 я также буду караулить:
                                 быть можетъ, онъ опять придетъ.
   Гораціо.           Навѣрно!
   Гамлетъ.                               Если я его
                                 во образѣ отца увижу,
                                 то ни на что не посмотрю
                                 и съ нимъ заговорю. Прошу
                                 васъ всѣхъ, коль о видѣньи этомъ
                                 вы сохранили тайну, то
                                 и впредь ни слова не промолвить
                                 о немъ. И такъ, что-бъ ни случилось
                                 сегодня ночью пусть глаза
                                 и слухъ свидѣтелями будутъ,
                                 но не уста! услуги этой
                                 я не забуду никогда вамъ.
                                 Но до свиданья. На терассѣ
                                 за часъ до полуночи мы
                                 увидимся.
   Всѣ.                                         Мы остаемся
                                 всегда къ услугамъ вашимъ, принцъ.
   Гамлетъ.           Моя любовь -- въ отвѣтъ на вашу!
                                 Прощайте!

(Гораціо, Марцеллъ и Бернардо уходятъ).

                                                     Призракъ моего
                                 отца въ его вооруженьи?
                                 Не ладно что-то... сатаны
                                 мнѣ козни чуются? Скорѣй-бы
                                 настала ночь... а до тѣхъ поръ
                                 молчи, душа... Хотя-бы въ нѣдрахъ
                                 земли скрывалося злодѣйство,
                                 нигдѣ ему покоя нѣтъ,
                                 и всплыть должно оно на свѣтъ.

(Уходитъ; слышны звуки застольной музыки).

(Входятъ: Лаэртъ и Офелія).

   Лаэртъ.           Мое добро на кораблѣ.
                                 Пора проститься мнѣ съ тобой.
                                 Итакъ, сестрица, не зѣвай,
                                 а при благопріятномъ вѣтрѣ,
                                 не медля, съ первымъ кораблемъ
                                 мнѣ вѣсточку дай о себѣ.
   Офелія.           Ты сомнѣваешься, Лаэртъ?
   Лаэртъ.           Что-жъ до Гамлета и его
                                 ухаживаній, то, мой другъ,
                                 пусть это будетъ вспышкой сердца...
                                 фіалкой раннею весной,
                                 недолговѣчною въ своемъ
                                 благоуханіи.
   Офелія.                                        Не болѣ?
   Лаэртъ.           Не болѣе, повѣрь мнѣ, нѣтъ.
                                 Положимъ, онъ тебя и любитъ
                                 и до сихъ поръ не запятналъ
                                 обманомъ честныхъ побужденій,
                                 но санъ его... о, берегись!
                                 вѣдь принцъ не властенъ надъ собою:
                                 онъ самъ высокаго лишь рабъ
                                 происхожденья своего.
                                 Онъ выбирать себѣ невѣсту
                                 не можетъ, какъ простые люди.
                                 Отъ выбора его зависитъ
                                 благополучіе страны.
                                 И если увѣряетъ онъ
                                 тебя въ любви своей, то вѣрь
                                 ему настолько лишь, насколько
                                 онъ въ правѣ къ дѣлу приложить
                                 слова, не болѣе. Подумай,
                                 какъ пострадать твоя честь можетъ,
                                 коль слишкомъ легковѣрно будешь
                                 прислушиваться къ напѣваньямъ
                                 его... коль увлечешься ими...
                                 Не вѣрь, Офелія, не вѣрь!
                                 Подальше отъ огня, сестра!
   Офелія.           Охотно слѣдовать готова
                                 сему я мудрому совѣту.
                                 Вѣдь ты, надѣюсь, не похожъ
                                 на злыхъ наставниковъ, готовыхъ
                                 указывать всѣмъ путь добра,
                                 а между тѣмъ смѣющихся
                                 надъ собственнымъ своимъ совѣтомъ,
                                 коль очередь до нихъ дошла
                                 самимъ послѣдовать ему?
                                 Не правда-ль, братецъ?
   Лаэртъ.                                                             О, не бойся...
                                 Но мнѣ пора... смотри, отецъ...

(Входитъ Полоній).

                                 Вторичное прощаніе
                                 мнѣ счастье, батюшка, сулитъ!
   Полоній. Ты здѣсь еще, Лаэртъ? Скорѣй!
                                 Корабль къ отплытію готовъ.
                                 Прими-жъ мое благословенье.

(Вынимаетъ книжку, перелистываетъ и возлагаетъ руку ему на голову).

                                 Да кстати вотъ тебѣ наука (читаетъ):
                                 "будь остороженъ на словахъ,
                                 на дѣлѣ-же, мой другъ, подавно;
                                 будь обходителенъ, не дерзокъ.
                                 Съ разборомъ выбирай друзей.
                                 Ссоръ не ищи; коль выйдетъ ссора,
                                 держи себя такъ, чтобъ противникъ
                                 всегда тебя остерегался.
                                 Не занимай и не давай
                                 взаймы: при этомъ очень часто
                                 друзей лишаются и денегъ.
                                 А главное не забывай
                                 быть вѣрнымъ самому себѣ,
                                 тогда и предъ другими ты
                                 лукавить никогда не будешь",
                                 Ну, Богъ съ тобой. Счастливый путь.
   Лаэртъ.           Прощайте, батюшка.
   Полоній.                                         Ступай,
                                 Тебя давно ужъ ждутъ.
   Лаэртъ.                                                             Прощай,
                                 Офелія. Такъ не забудь-же
                                 бесѣды нашей.
   Офелія.                                         Въ моемъ сердцѣ
                                 слова твои запечатлѣлись.
   Лаэртъ.           Прощайте. (уходить).
   Полоній.                     Что тебѣ сказалъ онъ,
                                 Офелія?
   Офелія.                               О принцѣ рѣчь
                                 была... Гамлетѣ.
   Полоній.                               Въ самомъ дѣлѣ?
                                 Я слышалъ, что съ недавнихъ поръ
                                 съ тобой онъ часто раздѣлялъ
                                 часы досуга, что сама ты
                                 его съ радушіемъ встрѣчала.
                                 Что-жъ? если такъ (а я такіе
                                 намеки слышу не впервые).
                                 тогда сказать тебѣ я долженъ,
                                 что ты себя не разумѣешь,
                                 что честью ты не дорожишь,
                                 приличной дочери моей!
                                 Что между вами завелось?
                                 Скажи всю правду.
   Офелія.                                                   Батюшка,
                                 онъ увѣрялъ меня не разъ
                                 въ своей привязанности вѣчной.
   Полоній. Привязанности! Зелена
                                 еще! опасностей не видишь!
                                 И ты конечно вѣришь этой
                                 привязанности!
   Офелія.                                         Я не знаю,
                                 что думать, батюшка, должна я.
   Полоній. А думай, что ты дурочка,
                                 что вся привязанность его
                                 ни гроша мѣднаго не стоитъ!
                                 Ой, дочка, не дури! не то
                                 меня ты въ дуракахъ оставишь.
   Офелія.           Онъ приставалъ ко мнѣ съ любовью
                                 такъ нѣжно, скромно...
   Полоній.                                                   Приставалъ
                                 такъ нѣжно, скромно! Ха, ха, ха!
   Офелія.           И сколько клятвъ онъ надавалъ мнѣ!
   Полоній. Силки для пташки! Знаю я,
                                 какъ расточительны уста
                                 на клятвы, если кровь кипитъ!
                                 Все это лишь огонь, который
                                 хотя и свѣтитъ, но не грѣетъ,--
                                 хотя горитъ, но гаснетъ быстро.
                                 Отнынѣ будь скупѣе на
                                 невинныя бесѣды съ нимъ.
                                 Принцъ, какъ мужчина молодой,
                                 себѣ позволить можетъ больше,
                                 чѣмъ ты, Офелія... А клятвамъ
                                 его не довѣряй. Онѣ
                                 обманчивы и служатъ лишь
                                 къ соблазну. Говорю тебѣ
                                 разъ навсегда, ты болѣе
                                 не смѣй ни одного мгновенья
                                 въ бесѣдѣ съ принцемъ расточать!
                                 Замѣть себѣ! я такъ хочу!
                                 Теперь ступай.
   Офелія.                                         Я повинуюсь.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

  
   Лунная ночь. На одной сторонѣ, на второмъ планѣ, видна часть дворца съ терассою во всю ширину сцены. Окна освѣщены. Съ терассы ведутъ внизъ (на первый планъ сцены) длинныя ступени, обращенныя къ оркестру. Фонъ изображаетъ скалистый берегъ моря.-- Первая половина слѣдующей сцены (до ухода всѣхъ лицъ) происходитъ, какъ на самой терассѣ, такъ и внизу. Вторая половина начинается (между Гамлетомъ и призракомъ) на послѣднемъ планѣ, т. е. на возвышенномъ берегу; затѣмъ (по приходѣ другихъ лицъ) постепенно переходитъ на второй и первый планы.

(Франциско на часахъ Марцеллъ входитъ).

  
   Марцеллъ. Кто тамъ?
   Франциско.                     Нѣтъ, стой! самъ отвѣчай.
                                 Пароль? (протягиваетъ алебарду).
   Марцеллъ.                     Да здравствуетъ король!
   Франциско. Марцеллъ?
   Марцеллъ.                               Онъ самъ.
   Франциско.                                                   Ты аккуратенъ.
   Марцеллъ. Ужъ полночь приближается.
                                 Ступай, Франциско, спать.
   Франциско.                                                   Спасибо
                                 за смѣну. Холодно ужасно.
                                 Мнѣ нездоровится.
   Марцеллъ.                                         Спокойно-лъ
                                 все было?
   Франциско.                     Тишь да гладь.
   Марцеллъ.                                                   Прощай.
                                 Ты повстрѣчаешься, быть можетъ,
                                 съ товарищами по дежурству:
                                 скажи имъ, чтобы поспѣшили.

(Входятъ Гораціо и Гамлетъ).

   Франциско. Кажись, я слышу ихъ. Эй, стой!
                                 Кто тамъ?
   Гораціо.                               Друзья отечества.
   Франциско. Спокойной ночи
   Гораціо.                                                   Кто смѣнилъ
                                 тебя, товарищъ, а?
   Франциско.                                         Марцеллъ.
                                 Прощайте. (Уходитъ).
   Гораціо.                                                   Эй, Марцеллъ!
   Марцеллъ. Горацій!
   Гораціо.                               Ау! я здѣсь!
   Марцеллъ.                                         Здорово, другъ.
                                 Ахъ, принцъ...
   Гамлетъ.                                         Ну что? ты ничего
                                 еще не видѣлъ?
   Марцеллъ.                               Нѣтъ, еще.
   Гамлетъ. Который часъ?
   Гораціо.                                         Должно быть, скоро
                                 двѣнадцать будетъ.
   Марцеллъ.                                         Нѣтъ, ужъ било.
   Гораціо.           Уже? я не слыхалъ. Итакъ
                                 минута настаетъ, когда
                                 обыкновенно призракъ здѣсь
                                 блуждаетъ.

(Раздается пушечный выстрѣлъ, сопровождаемый трубными звуками).

                                           Принцъ, что это значитъ?
   Гамлетъ.           Король всю ночь не спитъ, пируетъ --
                                 и въ шумномъ опьяненьи пляшетъ,
                                 Тамъ вина рейнскія потокомъ
                                 текутъ, а трубы ж литавры
                                 провозглашаютъ царскій тостъ.
   Гораціо.           Такъ развѣ принято?
   Гамлетъ.                                                   Конечно.
                                 По моему обычай этотъ, --
                                 хотя мнѣ съ нимъ пришлось ужиться,
                                 достойнѣе не соблюдать
                                 Недаромъ эти кутежи
                                 на Западѣ и на Востокѣ
                                 недоброе намъ имя дали,
                                 Всѣ наши лучшія дѣянья
                                 не лишены-ли обаянья...

(Появляется Призракъ).

   Гораціо.           Смотрите, принцъ, -- идетъ, идетъ!
   Гамлетъ.           О, Боже! заступись за насъ! (отъ ужаса
                       стоитъ безмолвнымъ; затѣмъ съ усиліемъ).
                                 Кто ты -- духъ праведный иль злой?
                                 Съ какою цѣлью къ намъ явился
                                 во образѣ, который заставляетъ
                                 меня съ тобою рѣчь вести?
                                 Зову тебя по имени:
                                 Гамлетъ, властитель и отецъ мой...
                                 о, отвѣчай мнѣ! не оставь
                                 меня въ сомнѣньи... нѣтъ, скажи:
                                 зачѣмъ покинулъ ты могилу?
                                 зачѣмъ облекся ты, мертвецъ,
                                 въ булатные свои доспѣхи --
                                 и бродишь здѣсь при лунномъ свѣтѣ?
                                 Зачѣмъ? о, говори! зачѣмъ?
   Призракъ (дѣлаетъ движеніе рукой).
   Гораціо.           Онъ манитъ васъ, какъ будто хочетъ
                                 однимъ вамъ что-то сообщить.
   Марцеллъ. Смотрите, какъ онъ ласково
                                 зоветъ васъ съ нимъ уединиться.
                                 Но не ходите...
   Гораціо.                                         Ни за что!
   Гамлетъ.           Здѣсь онъ не хочетъ говорить, --
                                 такъ я послѣдую за нимъ.
   Гораціо.           Принцъ, не ходите!
   Гамлетъ.                                                   Почему?
                                 Чего бояться мнѣ? Я жизнью
                                 своей не дорожу нисколько;
                                 что-жъ до души моей, то что онъ
                                 ей можетъ причинить? она
                                 безсмертна, какъ онъ самъ. Смотрите:
                                 онъ снова машетъ,-- я иду.
   Гораціо.           Что если онъ васъ завлечетъ
                                 на самую вершину той
                                 скалы, которая такъ грозно
                                 надъ моремъ высится, и вдругъ
                                 страшилищемъ предъ вами онъ
                                 предстанетъ... помутитъ вашъ разумъ?
                                 Одинъ ужъ видъ утеса страшенъ...
   Гамлетъ.           Онъ манитъ все... ступай -- иду.
   Марцеллъ. Нѣтъ, принцъ, останьтесь!
   Гамлетъ.           Руки прочь!
   Гораціо.           Послушайте насъ, не ходите.
   Гамлетъ.           Моя судьба зоветъ -- и силу
                                 вселяетъ львиную въ меня!
   Призракъ (манитъ)
   Гамлетъ.           Онъ все зоветъ. Пустите-же!

(вырывается и обнажаетъ мечь).

                                 Клянусь! самъ призракомъ тотъ станетъ,
                                 кто удержать меня посмѣетъ!
                                 Сказалъ -- иду! -- Ступай впередъ, --
                                 я слѣдую.

(Призракь и Гамлетъ уходятъ).

   Гораціо.           Онъ внѣ себя...
   Марцеллъ. Послѣдуемъ за нимъ. Нельзя-же
                                 ему повиноваться.
   Гораціо.                                                   Да,
                                 идемъ! Къ чему-то приведетъ
                                 все это?
   Марцеллъ. Въ Датскомъ государствѣ
                                 не ладно что-то.
   Гораціо.                                         Сохрани
                                 насъ, Небо!
   Марцеллъ. Такъ пойдемъ за нимъ

(уходятъ).

(Чрезъ нѣсколько времени Призракъ и Гамлетъ noявляются въ глубинѣ).

   Гамлетъ.           Куда-же ты? о, говори!
                                 я далѣ не пойду.
   Призракъ.                               Внимай мнѣ.
   Гамлетъ. Я слушаю.
   Призракъ.                     Часъ близится,
                                 когда подземный пламень снова
                                 меня обыметъ.
   Гамлетъ.                                         О, несчастный!
   Призракъ. Нѣтъ, не жалѣй, a со вниманьемъ
                                 къ словамъ прислушайся моимъ.
   Гамлетъ.           О говори! мой долгъ -- внимать.
   Призракъ. А также мстить, когда услышишъ!
   Гамлетъ.           Что? мстить!
   Призракъ.                               Я призракъ твоего
                                 отца; мнѣ суждено блуждать
                                 во мракѣ по ночамъ, а днемъ
                                 терзаться въ огненныхъ оковахъ,
                                 пока не смыто преступленье,
                                 свершенное надъ бреннымъ тѣломъ.
                                 Когда-бъ дозволено мнѣ было
                                 раскрыть передъ тобою тайны
                                 моей темницы, то намекъ
                                 единый -- и застыла-бъ кровь
                                 и помутился-бъ разумъ твой.
                                 Нѣтъ, смертному не суждено
                                 быть посвященнымъ въ эти тайны. --
                                 Внимай мнѣ... о внимай! коль ты
                                 когда либо отца любилъ...
   Гамлетъ.           О небо!
   Призракъ.                     Отомсти убійство,
                                 свершенное надъ нимъ.
   Гамлетъ.                                                             Убійство?
   Призракъ. Презрѣнное и гнусное
                                 убійство... ни съ какимъ другимъ
                                 сравненья нѣтъ ему!
   Гамлетъ.                                                   Скорѣй
                                 повѣдай мнѣ, и чувство мести
                                 тотчасъ-же закипитъ во мнѣ!
   Призракъ. Готовность вижу я въ тебѣ...
                                 и какъ тутъ быть невозмущеннымъ!
                                 И такъ внимай, внимай, Гамлетъ...
                                 Слухъ распустили, будто я
                                 ужаленъ былъ змѣей въ саду
                                 во время сна, и этой ложью
                                 народъ введенъ былъ въ заблужденье.
                                 Сынъ мой, узнай, что та змѣя,
                                 убійца твоего отца,
                                 вѣнецъ мой нынѣ носитъ!
   Гамлетъ.                                                             О,
                                 предчувствіе мое! мой дядя!
   Призракъ. Да, онъ презрѣнный обольститель,
                                 съ умѣвшій лестью и лукавствомъ
                                 увлечь невѣстку-королеву
                                 на бракъ постыдный съ нимъ. О, сынъ мой,
                                 какая низкая измѣна
                                 супругу вѣрному ея!
                                 Но тише... утренней прохладой
                                 повѣяло... Вотъ въ нѣсколькихъ
                                 словахъ: когда въ саду пришлось
                                 мнѣ по обыкновенью послѣ
                                 обѣда отдыху предаться,
                                 твой дядя, улучивъ минуту,
                                 подкрался къ сонному -- ко мнѣ --
                                 и влилъ мнѣ въ ухо ядъ ужасный,
                                 ядъ, дѣйствіе котораго
                                 такъ гибельно для человѣка,
                                 что онъ мгновенно умираетъ.
                                 Такъ былъ лишенъ я братомъ жизни,
                                 вѣнца, супруги, не успѣвъ
                                 смыть покаяніемъ грѣхи.
                                 Ужасно! горе мнѣ! ужасно!
                                 Ахъ, неужель потерпишь ты
                                 безчестье своего отца,
                                 господство въ Даніи разврата!
                                 О, если посвятишь себя
                                 ты искупленію злодѣйства,
                                 то месть свою не обрати
                                 на мать: ее пусть Небо судитъ...
                                 Прости! пора, -- ужь разсвѣтаетъ...
                                 О, помни обо мнѣ! Прости!

(исчезаетъ).

   Гамлетъ.           О, силы Неба и земли!
                                 еще что? силы ада, что-ли?!
                                 Проклятье!.. Успокойся, сердце...
                                 останься крѣпкимъ, тѣло... Помнить!
                                 да! помнить о тебѣ я буду!
                                 Пусть все изъ памяти исчезнетъ,--
                                 пусть твой завѣтъ живетъ лишь въ ней!
   Гораціо (за сценой).
                                 Принцъ!
   Марцеллъ (за сценой). Принцъ Гамлетъ!
   Гораціо.                              

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
по, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 7.

КРЕЩЕНСКАЯ НОЧЬ.
ГАМЛЕТЪ.
ТЩЕТНЫЙ ТРУДЪ ЛЮБВИ.
МѢРА ЗА МѢРУ.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и Комп., у Пречистенскихъ вор., д. Шиловой.
1873.

ГАМЛЕТЪ,
ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

   Клавдій, король Даніи.
   Гамлетъ, сынъ его предшественника и племянникъ ему.
   Гораціо, другъ Гамлета.
   Полоній, старшій-камергеръ.
   Лаертъ, сынъ его.
   Вольтимандъ, Корнелій, Розенкранцъ, Гильденштернъ, придворные.
   Осрикъ, придворный.
   Другой придворный.
   Священникъ.
   Марцелло, Бернардо, офицеры.
   Франциско, солдатъ.
   Рейнальдо, слуга Полонія.
   Капитанъ.
   Послы.
   Духъ отца Гамлета.
   Фортинбрасъ, принцъ Норвежскій.
   Кловны, могильщики.
   Гертруда, королева Даніи и мать Гамлета.
   Офелія, дочь Полонія.

Придворные, Офицеры, Солдаты, Актеры, Матросы, Вѣстники и свита.

Дѣйствіе въ Эльзинорѣ.

   

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Эльзиноръ. Терраса передъ замкомъ.

Франциско на стражѣ. Входитъ Бернардо.

   БЕР. Кто здѣсь?
   ФРА. Стой -- отзывъ! и самъ скажи кто ты.
   БЕР. Да здравствуетъ король!
   ФРА. Бернардо?
   БЕР. Онъ.
   ФРА. Ты аккуратенъ -- во время явился.
   БЕР. Только что пробило двѣнадцать {Въ прежнихъ изданіяхъ: 'Т is note struck twelve... По Колльеру: 'Т іs new struck twelve...}; ступай спать.
   ФРА. Спасибо, что во время смѣнилъ. Холодъ страшный, и нездоровится что-то.
   БЕР. А покойна была твоя стража?
   ФРА. Мышь не шевельнулась.
   БЕР. И прекрасно; прощай же. Встрѣтишь Гораціо и Марцелло, товарищей моей стражи,-- скажи, чтобъ шли скорѣе.

Входятъ Гораціо и Марцелло.

   ФРА. Да вотъ, кажется, и они. Стой! кто идетъ?
   ГОР. Друзья отечества.
   МАР. И вассалы короля Даніи.
   ФРА. Спокойной же вамъ ночи.
   МАР. Прощай; кто смѣнилъ тебя?
   ФРА. Бернардо. Спокойной ночи. (Уходитъ.)
   МАР. Эй, Бернардо!
   БЕР. Здѣсь. Съ тобой -- Гораціо?
   ГОР. Часть его.
   БЕР. Милости просимъ, Гораціо! милости просимъ, добрый Марцелло.
   ГОР. Ну а то-то являлось въ эту ночь?
   БЕР. Ничего не видалъ еще.
   МАР. Гораціо говоритъ, что все это игра воображенья, не даетъ никакой вѣры страшному явленью, дважды нами видѣнному -- я и упросилъ его побыть эту ночь съ нами на стражѣ, чтобъ убѣдился, если призракъ снова явится, что наши глаза не обманули насъ, чтобъ поговорилъ съ нимъ.
   ГОР. Все это вздоръ -- не явится.
   БЕР. Присядемъ пока; позволь еще разъ напасть на твой слухъ, такъ укрѣпленный противъ нашего разсказа о томъ, что два раза видѣли.
   ГОР. Присядемъ, послушаемъ что еще разскажетъ Бернардо.
   БЕР. Прошедшей ночью, когда вонъ та звѣзда, что на западѣ отъ полюса, загорѣлась на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ теперь горитъ, Марцелло и я -- только что колоколъ ударилъ часъ --
   МАР. Молчи!-- вонъ -- идетъ опять.

Входитъ Духъ.

   БЕР. Въ томъ же видѣ; точь въ точь покойный нашъ король.
   МАР. Ты вѣдь ученый {Знающій латинскій языкъ, на которомъ, какъ на языкѣ богослужебномъ, духовенство совершало и заклинанія нечистаго.}; заговори съ нимъ, Гораціо.
   БЕР. Похожъ на короля, Гораціо?
   ГОР. Какъ нельзя болѣе; -- цѣпенѣю отъ ужаса и изумленья.
   БЕР. Онъ хочетъ, чтобъ заговорили съ нимъ.
   МАР. Спроси его, Гораціо.
   ГОР. Что такое ты, злоупотребляющій этимъ часомъ ночи и прекрасными, военными доспѣхами, въ которыхъ ходило иногда величіе схороненнаго короля Даніи? Заклинаю тебя небомъ, говори!
   МАР. Онъ оскорбился.
   БЕР. Уходитъ.
   ГОР. Стой! говори, говори! заклинаю, говори! (Духъ уходитъ.)
   МАР. Ушелъ, отвѣчать не хочетъ.
   БЕР. Ну что, Гораціо? ты дрожишь, блѣденъ. Не болѣе это игры воображенья? Какъ ты объ этомъ думаешь?
   ГОР. Клянусь, никогда не повѣрилъ бы я этому безъ осязательнаго, несомнѣннаго свидѣтельства собственныхъ глазъ.
   МАР. И похожъ вѣдь на короля?
   ГОР. Какъ ты на самого себя. Такія точно латы были на немъ, когда онъ дрался съ надменнымъ Норвежцемъ; такъ же точно свелъ онъ однажды брови, когда, въ ярыхъ переговорахъ, вышвырнулъ Поляка изъ саней его на ледъ. Странно.
   МАР. Такъ и передъ этимъ два раза проходилъ онъ мимо насъ именно въ этотъ же глухой часъ и такой же воинственной походкой.
   ГОР. Что собственно это означаетъ -- не знаю; вообще же не могу не принять за предвѣстіе какихъ-либо необыкновенныхъ бѣдъ для нашего государства.
   МАР. Да сядемте. Объясните мнѣ, кто знаетъ, зачѣмъ эта строгая, бдительная стража по ночамъ -- народу въ тягость? зачѣмъ это ежедневное литье пушекъ и закупка въ чужихъ краяхъ военныхъ снарядовъ? зачѣмъ эта насильственная сгонка рабочихъ на верфи, гдѣ не отличаютъ воскресенья отъ будней? что грозитъ намъ, что заставляетъ обливающуюся потомъ поспѣшность дѣлать ночь сотрудницею дня? Кто объяснитъ мнѣ это?
   ГОР. Я; поговариваютъ покрайней мѣрѣ вотъ что. Покойный король нашъ, котораго образъ сейчасъ намъ являлся, былъ, какъ вамъ извѣстно, вызванъ на единоборство Фортинбрасомъ норвежскимъ, подстрекнутымъ къ тому чрезмѣру завистливой гордыней. Въ единоборствѣ этомъ доблестный нашъ Гамлетъ -- такимъ признанъ вѣдь онъ всей этой стороной извѣстнаго намъ міра -- убилъ этого Фортинбраса, и въ силу договора, снабженнаго печатями, скрѣпленнаго закономъ и геральдикой, всѣ земли, которыми онъ владѣлъ, перешли, съ его смертью, къ побѣдителю. Точно такъ же и нашимъ королемъ была назначена соотвѣтствующая часть владѣній, которая перешла бы къ Фортинбрасу, если бъ онъ остался побѣдителемъ, какъ перешли, по тому же самому договору {Въ прежнихъ изданіяхъ: by the saine co-mart... По Колльеру: by the sanie cov'nant...}, его земли къ Гамлету. Теперь же, юный Фортинбрасъ, полный неопытной отваги, набралъ тамъ и сямъ по окраинамъ Норвегіи ватагу бездомныхъ сорванцевъ, готовыхъ, изъ хлѣба, на всякое хоть сколько-нибудь прибыльное предпріятіе; а предпріятіе это, какъ сдается нашему правительству, возвращеніе вооруженной рукой, силой упомянутыхъ, потерянныхъ его отцемъ земель. И вотъ, какъ мнѣ кажется, главная причина всѣхъ этихъ приготовленій, вина усиленной стражи, попыховъ и суетни во всей странѣ.
   БЕР. Такъ оно, полагаю, и должно быть. Вяжется и съ явленіемъ въ полномъ вооруженіи зловѣщаго призрака, такъ похожаго на короля, который былъ и есть причина этихъ войнъ.
   ГОР. Песчинка это, засоряющая глазъ пониманія. Въ великомъ, побѣдоносномъ Римѣ, незадолго до паденія могучаго Юлія, пустѣли могилы, и мертвецы въ саванахъ визжали и бормотали на улицахъ; являлись звѣзды съ огненными хвостами, падали кровавыя росы, покрывалось солнце пятнами и влажное, управляющее царствомъ Нептуна свѣтило {Мѣсяцъ.} хворало почти до роковаго дня затменіемъ; такія же знаменія страшныхъ событій -- всегдашнія предтечи судебъ, прологи грядущаго бѣдствія,-- являютъ и небо и земля и въ нашей странѣ нашимъ соотечественникамъ --

Входить Духъ снова.

   Вотъ! смотрите! идетъ опять. Заступлю ему дорогу, хотя бъ пришлось погибнуть.-- Стой, призракъ! можешь издавать звуки, владѣешь голосомъ -- говори. Могу сдѣлать что-нибудь доброе, тебѣ на успокоеніе, мнѣ на спасеніе -- говори. Знаешь судьбу, грозящую странѣ твоей, можно твоимъ предвѣдѣніемъ отвратить ее -- о, говори! Зарылъ вымогательствомъ при жизни скопленныя сокровища въ нѣдра земли, за что, говорятъ, вы, духи, часто по смерти блуждаете (За сценой раздается пѣніе пѣтуха) -- говори. Стой же, говори!-- Останови его, Марцелло.
   МАР. Не ткнуть ли копьемъ?
   ГОР. Ткни, если не остановится.
   БЕР. Вонъ онъ!
   ГОР. Вонъ! (Духъ уходитъ.)
   МАР. Ушелъ. Не хорошо что прибѣгли къ насилію. Онъ такъ величественъ и невредимъ, какъ воздухъ; безполезные ваши удары злая только насмѣшка.
   БЕР. Онъ только что хотѣлъ заговорить, какъ закричалъ пѣтухъ.
   ГОР. И онъ вздрогнулъ, какъ виновный отъ страшнаго призыва. Слыхалъ я, что пѣтухъ, этотъ трубачь утра, будитъ бога дня своей звонкой гортанью и что только раздастся предостерегающій крикъ его -- блуждающій духъ, будь онъ въ морѣ, въ огнѣ, въ землѣ, или въ воздухѣ, спѣшитъ въ свои предѣлы; и вотъ, справедливость этого доказана теперь самимъ дѣломъ.
   МАР. Онъ исчезъ только что пѣтухъ крикнулъ. Говорятъ, что въ то время года, въ которое празднуется рожденіе нашего Спасителя, разсвѣтная эта птица поетъ всегда всю ночь на пролетъ; и тогда, говорятъ, ни одинъ духъ не смѣетъ уже бродить, ночи для здоровья безвредны, не оказываютъ дурнаго дѣйствія и планеты, и всякое колдовство и всѣ вѣдьмы лишаются своей силы. Такъ свято и благодатно это время.
   ГОР. Слыхалъ это и я, и отчасти вѣрю тому. Посмотрите однакожь, утро, завернувшись въ багряную свою мантію, грядетъ уже по росѣ вонъ того высокаго восточнаго холма. Кончимъ стражу; и мой совѣтъ: разсказать все, что мы въ эту ночь видѣли, молодому Гамлету; ручаюсь жизнію, что духъ, нѣмый съ нами -- съ нимъ заговоритъ. Согласны вы сообщить ему все, какъ велятъ и любовь и долгъ?
   МАР. Разскажемъ; я знаю гдѣ сегодня утромъ всего лучше сойдтись съ нимъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Пріемная во дворцѣ.

Трубы. Входятъ Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Лаертъ, Вольтимандъ, Корнелій, Вельможи и Свита.

   КОР. (Садясь на престолъ). Хотя память о смерти дорогаго нашего брата и свѣжа еще; хотя и подобало бы, чтобъ сердца наши были погружены еще въ горе и все наше государство являло одно скорбное лице -- борьба разсудка съ природой привела насъ однакожь къ благоразумно грустному воспоминанію о немъ, памятуя и о себѣ. Потому, и нашу бывшую сестру, теперь нашу королеву, царственную владычицу вдовьяго участка въ воинственномъ нашемъ государствѣ, нарекли мы нашей супругой съ радостью какъ бы подавленной, съ веселіемъ въ одномъ глазу, съ слезой въ другомъ, съ ликованіемъ на похоронахъ, съ заупокойною пѣснію на свадьбѣ, развѣсивъ по ровну восторгъ и горе; и въ этомъ дѣлѣ мы нисколько не стесняли вашей мудрости, свободно согласившейся съ нами -- за что и благодаримъ васъ. За симъ, нужно вамъ знать, что юный Фортинбрасъ, считая насъ слишкомъ ужь ничтожными, полагая, что со смертью дорогого нашего брата государство наше расшаталось, вышло изъ пазовъ, увлекся этимъ призракомъ благопріятныхъ для него обстоятельствъ и не преминулъ оскорбить насъ присылкой пословъ съ требованіемъ возврата земель, потерянныхъ его отцомъ, пріобретенныхъ совершенно законно доблестнымъ нашимъ братомъ. Этого о немъ достаточно.-- Теперь о насъ самихъ и о винѣ этого собранія. Дѣло вотъ въ чемъ: мы написали королю Норвегіи, дядѣ юнаго Фортинбраса, который, вслѣдствіе старческой немощности, не покидая постели, едва ли и знаетъ о замыслѣ племянника,-- чтобы онъ остановилъ дальнѣйшее осуществленіе его, тѣмъ болѣе что и наборъ людей и всѣ нужныя приготовленія производятся въ его владѣніяхъ. Тебѣ, любезный Корнелій, и тебѣ, Вольтимандъ, поручаемъ мы передать дряхлому королю нашъ привѣтъ и вести съ нимъ переговоры, не переходя за предѣлы статей подробно изложенныхъ въ этомъ наказѣ. (Подаетъ его имъ.) Прощайте; докажите вашей поспѣшностью ваше усердіе.
   КОРН. и ВОЛ. Готовы доказать его какъ въ этомъ, такъ и во всемъ.
   КОР. Не сомнѣваемся; прощайте. (Вольтимандъ и Корнелій уходятъ.) Теперь, что скажешь ты, Лаертъ? У тебя, ты говорилъ, есть какая-то до насъ просьба; какая же, Лаертъ? Дѣльная рѣчь съ королемъ Даніи не можетъ быть напрасной тратой голоса. Что можетъ попросить Лаертъ, что не сдѣлалось бы нашимъ предложеніемъ -- не просьбой твоей? И голова не такъ близка сердцу, и рука не такъ услужлива рту, какъ престолъ Даніи твоему отцу. Чего жь хотѣлось бы тебѣ, Лаертъ?
   ЛАЕР. Позволенія вашего величества возвратиться во Францію, откуда пріѣхалъ добровольно, считая присутствіе при нашей коронаціи священнѣйшимъ долгомъ. Теперь же, исполнивъ этотъ долгъ, признаюсь, и мысли и желанья опять влекутъ меня во Францію и молятъ васъ, чтобъ вы позволили.
   КОР. А отецъ позволяетъ? Что скажетъ намъ Полоній?
   ПОЛ. Неотступными просьбами, государь, онъ вынудилъ у меня неохотное позволеніе, заставилъ наконецъ къ своему желанью приложить печать нелегкаго согласія. Прошу, отпустите его.
   КОР. Пользуйся жь счастливымъ для тебя, Лаертъ, мгновеніемъ. Располагай своимъ временемъ себѣ въ угоду; убивай его какъ знаешь.-- А ты, племянникъ и сынъ мой Гамлетъ --
   ГАМ. (Про себя). Не много большій чѣмъ родня и менѣе всего радѣтель.
   КОР. Все омраченъ печали облаками?
   ГАМ. Напротивъ, государь, слишкомъ озаренъ солнцемъ.
   КОРОЛЕВ. Сбрось, добрый Гамлетъ, цвѣта ночи {Въ прежнихъ изданіяхъ: cast thy nighted colour off... По Кольеру: cast thy nightlike colour off...} и взгляни дружественно на короля Даніи. Будетъ искать потупленными очами благороднаго твоего отца въ землѣ. Ты знаешь -- общая вѣдь это участь: всему живущему суждено ужь умирать, переходить изъ этого міра въ вѣчность.
   ГАМ. Да, королева, общая это участь.
   КОРОЛЕВ. А если такъ, отчего же ты, кажется, такъ особенно поражонъ этимъ?
   ГАМ. Кажется, королева? нѣтъ, такъ оно и есть; не знаю я никакого кажется.-- Ни черная моя мантія, добрая матушка, ни обычныя траурныя одежды, ни вздохи стѣсненнаго дыханія, ни обильные потоки слезъ, ни унылое выраженіе лица, со всѣми формами, видами, знаками скорби не дадутъ еще вѣрнаго обо мнѣ понятія: все это дѣйствительно можетъ казаться, потому что можетъ быть поддѣльнымъ. Во мнѣ есть то, что выше всякаго показа; все же остальное только наряды, прикрасы скорби.
   КОР. Прекрасно и похвально, Гамлетъ, что отдаешь долгъ сѣтованія отцу своему; долженъ однакожь знать, что и твой отецъ потерялъ отца, что потерянный отецъ потерялъ своего. Оставшійся въ живыхъ, по долгу сына, обязанъ, конечно, нѣкоторое время оплакивать его; но постоянное, упорное сѣтованіе -- дѣло нечестиваго упрямства: это скорбь недостойная мужа, обнаруживающая волю крайне небу непокорную, сердце далеко не твердое, духъ нетерпѣливый, разумѣніе слабое и необразованное. Къ чему, изъ вздорнаго упорства, принимать такъ близко къ сердцу то, что, знаемъ, должно быть и такъ обыкновенно, какъ самое обыкновенное изъ всего, что видимъ. Фи! Это грѣхъ передъ небомъ, грѣхъ передъ усопшими, грѣхъ передъ природой, безуміе передъ разсудкомъ, у котораго смерть отцевъ -- обычная тема, который, отъ перваго трупа до нынѣ умершаго, постоянно провозглашалъ: "такъ должно быть". Оставь же безплодное сѣтованіе и смотри на насъ, какъ на отца; пусть знаетъ свѣтъ, что ты ближайшій къ нашему престолу и любимъ нами такой любовью, какой только нѣжно любящій отецъ можетъ любить сына. Твое измѣреніе возвратиться въ Виттенбергскую школу совершенно противно нашимъ желаніямъ, и мы просимъ тебя остаться здѣсь, намъ на радость и утѣшеніе, какъ перваго изъ нашихъ придворныхъ, племянника и сына.
   КОРОЛЕВ. Не сдѣлай, Гамлетъ, и просьбъ матери напрасными. Прошу останься съ нами; не уѣзжай въ Виттенбергъ.
   ГАМ. Готовъ отъ всей души вамъ повиноваться, королева.
   КОР. Отвѣтъ любовный и прекрасный. Будь же въ Даніи, какъ мы сами.-- Идемъ, королева; любезное, нисколько не вынужденное согласіе Гамлета улыбается нашему сердцу, и потому каждое веселое здоровье, которое выпьетъ нынче король Даніи, возвѣстится небесамъ большой пушкой, и небеса отгрянутъ кликъ заздравный короля, земные громы повторяя. Идемъ. (Уходитъ съ Королевой, Полоніемъ, Лаертомъ и свитой.)
   ГАМ. О, если бы это слишкомъ, слишкомъ крѣпкое тѣло растаяло, распустилось, разложилось въ росу! или, когда бы Предвѣчный не постановилъ закона противъ самоубійства! О, Боже, Боже! Какъ противно, черство, пошло и безплодно кажется мнѣ все, что дѣлается въ этомъ мірѣ! Гадокъ онъ мнѣ! гадокъ! садъ онъ осѣменяющійся безъ выпалыванія; грубое, вонючее природы заглушаетъ его совершенно. Зачѣмъ дошло до этого! Два только мѣсяца какъ умеръ!-- нѣтъ, менѣе: и двухъ нѣтъ. И король такой прекрасный, передъ этимъ -- Гиперіонъ передъ сатиромъ, такъ мать мою любившій, что и вѣтрамъ неба не дозволялъ дуть слишкомъ сильно въ лицо ея. Земля и небо! зачѣмъ долженъ я помнить? вѣдь и она такъ къ нему льнула, какъ будто страсть ея росла отъ того самого, что ее насыщало -- и черезъ мѣсяцъ -- лучше не думать объ этомъ.-- Слабость -- твое имя женщина!-- Черезъ коротенькой какой-нибудь мѣсяцъ -- прежде чѣмъ износились башмаки, въ которыхъ шла за трупомъ бѣднаго моего отца, вся въ слезахъ, какъ Ніобея; -- и зачѣмъ же она, именно она -- о, Боже! и звѣрь неразумный скорбѣлъ бы долѣе -- она жена моего дяди, брата моего отца, столько же на моего отца похожаго, какъ я -- на Геркулеса. Черезъ мѣсяцъ, прежде чѣмъ, отъ соли лживѣйшихъ слезъ, успѣли покраснѣть напухшія вѣки -- она замужемъ.-- Гнуснѣйшая нетерпѣливость такъ спѣшить на кровосмѣсительное ложе! Не приведетъ это, не можетъ привести къ добру; надрывайся же сердце -- вѣдь языкъ я долженъ сдерживать!

Входятъ Гораціо, Бернардо и Марцелло.

   ГОР. Здравствуйте, принцъ.
   ГАМ. Я радъ тебя видѣть. Гораціо -- или и самого себя не помню.
   ГОР. Онъ самый, слуга вашъ всегдашній.
   ГАМ. Нѣтъ,-- добрый другъ мой; обмѣняемся съ тобой этимъ именемъ. Что вызвало тебя, Гораціо, изъ Виттенберга?-- Марцелло?
   МАР. Принцъ --
   ГАМ. Очень радъ и тебя видѣть; здравствуй.-- Что же, въ самомъ дѣлѣ, вызвало тебя изъ Виттенберга?
   ГОР. Лѣнь, любезный принцъ.
   ГАМ. Не хотѣлъ бы это слышать и отъ врага твоего; и ты не заставишь мое ухо вѣрить твоей собственной клеветѣ на себя. Я знаю, ты не лѣнивъ. Что за дѣла у тебя въ Эльзинорѣ?-- Мы научимъ тебя, прежде чѣмъ уѣдешь, пить мертвую.
   ГОР. Принцъ, я пріѣхалъ на похороны отца вашего.
   ГАМ. Прошу, не смѣйся же надо мной, школьный товарищъ; скажи: на свадьбу матери.
   ГОР. Дѣйствительно, принцъ, она скоро за тѣмъ послѣдовала.
   ГАМ. Разсчетъ, разсчетъ, Гораціо; остатки похороннаго обѣда пошли, холодные, на свадебный. Лучше бы я встрѣтилъ злѣйшаго врага моего на небѣ преждѣ, чѣмъ дожилъ до этого дня, Гораціо!-- Мой отецъ -- мнѣ кажется я вижу моего отца.
   ГОР. Гдѣ, принцъ?
   ГАМ. Въ глазахъ моей души, Гораціо.
   ГОР. Видалъ и я его; прекрасный былъ король.
   ГАМ. Человѣкъ онъ былъ, былъ все во всемъ. Не видать уже мнѣ подобнаго.
   ГОР. Принцъ, мнѣ кажется, я видѣлъ его вчера ночью.
   ГАМ. Видѣлъ? кого?
   ГОР. Короля, отца вашего.
   ГАМ. Короля, отца моего?
   ГОР. Умѣрьте на минуту ваше изумленіе и выслушайте внимательно что разскажу объ этомъ чудѣ, опираясь, вотъ и на ихъ свидѣтельство.
   ГАМ. Разсказывай же, ради Бога.
   ГОР. Двѣ ночи сряду господа эти, Марцелло и Бернардо, находясь вмѣстѣ на стражѣ, видятъ въ глухой полночный часъ вотъ что: является вдругъ передъ ними фигура, похожая на вашего отца, въ полномъ отъ головы до ногъ вооруженіи, и тихо, торжественно проходитъ мимо; проходитъ три раза передъ ихъ испуганными глазами на разстояніи небольшемъ жезла, который держала въ рукѣ, между тѣмъ какъ они, обращенные страхомъ чуть не въ студень {Въ прежнихъ изданіяхъ: whilst they, disiill'd almost to jelly... По Колльеру: whilst they, bechill'd almost to jelly.}, стоятъ онѣмелые и не заговариваютъ съ ней. Они передали это мнѣ съ страшной таинственостью, и на третью ночь я пошелъ вмѣстѣ съ ними на стражу, гдѣ все что они разсказывали, каждое слово ихъ подтвердилось; въ тотъ же часъ и въ томъ же видѣ призракъ явился. Я зналъ вашего отца; и эти руки не болѣе похожи одна на другую.
   ГАМ. Гдѣ же это было?
   МАР. На террасѣ, принцъ; тамъ гдѣ стояли стражей.
   ГАМ. Говорили вы съ нимъ?
   ГОР. Я говорилъ, но онъ молчалъ; разъ только поднялъ голову и, судя по движенію, казалось, хотѣлъ заговорить; но тутъ громко крикнулъ пѣтухъ, и при этомъ звукѣ быстро понесся онъ прочь и изчезъ изъ виду.
   ГАМ. Странно.,
   ГОР. Все это такъ истинно, какъ то, что живу; и мы сочли долгомъ передать это вамъ.
   ГАМ. Такъ, такъ, господа; но это такъ сильно смущаетъ меня. Пойдете вы и въ эту ночь на стражу?
   ВСѢ. Пойдемъ, принцъ.
   ГАМ. Вооруженъ, говорите вы?
   ВСѢ. Вооруженъ.
   ГАМ. Отъ головы до пятокъ?
   ВСѢ. Отъ головы до пятокъ.
   ГАМ. Лица вы, стало, не видали?
   ГОР. Видѣли, принцъ; забрало шлема было поднято.
   ГАМ. Смотрѣлъ онъ гнѣвно?
   ГОР. Лице его было не столько грозно, сколько скорбно.
   ГАМ. Блѣдно, или красно?
   ГОР. Очень блѣдно.
   ГАМ. И взоры были устремлены на васъ?
   ГОР. Постоянно.
   ГАМ. Зачѣмъ не былъ я съ вами!
   ГОР. Онъ ужаснулъ бы васъ.
   ГАМ. Весьма, весьма вѣроятно. Долго онъ оставался?
   ГОР. Не долѣе того времени какое нужно, чтобъ, не спѣша, счесть до ста.
   БЕР. и МАР. Долѣе, долѣе.
   ГОР. Не тогда, какъ я его видѣлъ.
   ГАМ. А борода сѣдоватая?
   ГОР. Такая жь какъ при жизни -- черная съ просѣдью.
   ГАМ. Приду и я къ вамъ въ эту ночь на стражу. Можетъ быть онъ опять явится.
   ГОР. Ручаюсь, явится.
   ГАМ. Приметъ онъ опять образъ моего отца -- я заговорю съ нимъ, хотя бы и самый адъ разверзъ пасть свою и повелѣлъ молчать. Прошу васъ всѣхъ, хранили вы до сихъ поръ видѣніе это въ тайнѣ, храните и за симъ тройное о немъ молчаніе, и что бы ни случилось въ эту ночь, давайте всему смыслъ, но языка не давайте. Я вознагражу любовь вашу. Прощайте. Между одиннадцатью и двѣнадцатымъ явлюсь къ вамъ на террасу.
   ВСѢ. Свидѣтельствуемъ вамъ, принцъ, наше почтеніе --
   ГАМ. Нѣтъ, любовь, какъ и я мою къ вамъ. Прощайте. (Гораціо, Марцелло и Бернардо уходятъ.) Духъ моего отца въ полномъ вооруженіи! не все тутъ ладно; есть, подозрѣваю, что-то нечистое; когда бъ скорѣе ночь настала! Будь же пока покоенъ духъ мой. Гнусныя дѣла выступятъ на свѣтъ, хотя бъ и всей землей ихъ завалили! (Уходите.)
   

СЦЕНА 3.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Лаертъ и Офелія.

   ЛАЕР. Всѣ мои дорожныя вещи на кораблѣ ужь; прощай. Смотри же, сестра, подуетъ попутный вѣтеръ, выдетъ благопріятный случай -- не спи, шли о себѣ вѣсточку.
   ОФЕЛ. Не пришлю, думаешь?
   ЛАЕР. Чтожь касается до Гамлета и вздоровъ его любви, смотри на нихъ какъ на свѣтскую любезность, игру крови, какъ на фіалку роскошной юности природы -- раннюю, по не прочную, прекрасную, но не долговѣчную,-- благоуханіе, услада это минуты, не болѣе.
   ОФЕЛ. Не болѣе?
   ЛАЕР. Вѣрь, не болѣе; потому что развитіе нашей природы не ограничивается развитіемъ только мышцъ и тѣла; потому что вмѣстѣ съ возрастаніемъ храма разростается и внутреннее священнодѣйствіе души и разума. Можетъ быть теперь онъ и любитъ тебя дѣйствительно, и никакая черная мысль, никакая хитрость не пятнаютъ его помысловъ; но ты должна бояться, сообразивъ его высокій санъ, что онъ въ себѣ не властенъ, потому что самъ подданный своего рожденія. Не можетъ онъ, какъ простые смертные, самъ устроивать свою судьбу, потому что отъ его выбора зависитъ спокойствіе и благоденствіе цѣлаго государства; отчего выборъ его и ограничивается волей и требованіями тѣла, котораго онъ глаза. По тому самому, станетъ онъ увѣрять тебя въ любви -- благоразуміе велитъ вѣрить ей лишь на столько, на сколько, по званію и силѣ, онъ можетъ обратить слова въ дѣло; а это -- на сколько будетъ согласна съ тѣмъ вся Данія. Подумай только, какъ поэтому можетъ пострадать твоя честь, будешь слишкомъ довѣрчивымъ ухомъ слушать его напѣвы; утратишь сердце, или сдѣлаешь цѣломудренное твое сокровище доступнымъ его неукротимой навязчивости. Бойся этого, Офелія, бойся, милая сестра моя; держись подалѣе отъ страсти, внѣ выстрѣловъ опасныхъ увлеченій. И осторожнѣйшая дѣва неосторожна, разоблачая красы свои передъ мѣсяцемъ. И сама добродѣтель не избѣгаетъ царапинъ клеветы; и какъ часто дѣтей весны подъѣдаетъ червь прежде, чѣмъ успѣютъ развернуть почку; на росистой зарѣ юности заразительные порывы вѣтра опаснѣй, чѣмъ когда. Будь же осторожна; страхъ -- лучшая охрана; достаточно у юности борьбы и съ самой собою, безъ всякихъ другихъ враговъ.
   ОФЕЛ. Прекрасный этотъ урокъ будетъ стражемъ моего сердца. Но и ты, добрый братъ, смотри же, не дѣлай того, что дѣлаютъ иные строгіе проповѣдники: указывая мнѣ крутой, тернистый путь къ небу, не совращайся самъ, подобно легкомысленному, беззаботному вертопраху, на цвѣтистую стезю волокитства, наперекоръ своимъ урокамъ.
   ЛАЕР. За меня не бойся. Но я замешкался --

Входить Полоній.

   Вотъ и отецъ идетъ сюда.-- Двойное благословеніе -- двойное счастіе; случай улыбнулся второму прощанью.
   ПОЛ. Ты здѣсь еще, Лаертъ? Стыдись! скорѣй, скорѣй на корабль! Вѣтеръ надулъ ужь паруса -- тебя ждутъ. (Кладя руку на голову Лаерта.) Да пребудетъ съ тобой мое благословеніе, а вотъ эти немногія правила запиши въ свою память. Не давай языка мыслямъ и никакой необдуманной мысли не приводи въ исполненіе. Будь со всѣми обходителенъ, но никакъ не за панибрата. Друзей испытанныхъ прикрѣпи къ сердцу стальными обручами, но не мозоль руки, подавая ее каждому только что вылупившемуся, еще не оперившемуся знакомцу. Избѣгай ссоръ, а поссорившись, держись такъ чтобъ противникъ тебя боялся. Слушай всякаго, говоря съ немногими; принимай мнѣніе каждаго, удерживая свое собственное. Одѣвайся такъ богато, какъ только позволитъ кошелекъ, но не причудливо; богато, но не изысканно; платье часто опредѣляетъ человѣка, и во Франціи высшія сословія въ этомъ отношеніи весьма свѣдущи и разборчивы {Въ прежнихъ изданіяхъ: of а most select and generous chief... По Колльеру: of а most select and generous choice...}. Не занимай и не давай въ займы, потому что ссудой, вмѣстѣ съ нею, нерѣдко утрачивается и другъ, а займомъ притупляется остріе разсчета. Главное же, будь вѣренъ самому себѣ, изъ чего неминуемо, какъ день за ночью, послѣдуетъ и то, что ни съ кѣмъ не будешь лживъ. Прощай; все это да укрѣпитъ въ тебѣ мое благословеніе.
   ЛАЕР. Прощаюсь, какъ покорнѣйшій изъ сыновей.
   ПОЛ. Время не терпитъ; ступай -- слуги ждутъ тебя.
   ЛАЕР. Прощай, Офелія; не забывай же что говорилъ тебѣ.
   ОФЕЛ. Все замкнула въ моей памяти и ключъ отъ нея ввѣряю тебѣ.
   ЛАЕР. Прощай. (Уходитъ.)
   ПОЛ. Что это онъ говорилъ тебѣ, Офелія?
   ОФЕЛ. Кое-что, касающееся принца Гамлета.
   ПОЛ. А! какъ нельзя кстати. Слышалъ я, что съ нѣкоторыхъ поръ онъ часто бываетъ съ тобой наединѣ и что ты сама стала какъ-то падка, таровата на эти свиданья. Если это такъ -- такъ покрайней мѣрѣ предостерегали меня,-- я долженъ сказать тебѣ, что ты далеко не такъ ясно понимаешь себя, какъ подобало бы моей дочери, какъ требуетъ твоя честь. Что у васъ такое? скажи мнѣ всю правду.
   ОФЕЛ. Онъ недавно увѣрялъ меня въ любви --
   ПОЛ. Любви? Дичь! ты говоришь, какъ глупая, неопытная въ такомъ опасномъ дѣлѣ дѣвченка. Вѣришь ты этимъ увѣреніямъ?
   ОФЕЛ. Я, право, но знаю что думать --
   ПОЛ. А вотъ, скажу: думай что ты ребенокъ, если приняла эти увѣренія за чистую монету, тогда какъ они ничего не стоятъ. Ставь себя дороже, или -- благо пришлось къ слову -- поставишь и меня въ дураки.
   ОФЕЛ. Онъ говорилъ о своей любви такъ прилично --
   ПОЛ. Скажи лучше: такъ ловко. Поди, поди!
   ОФЕЛ. Подкрѣплялъ свои слова священнѣйшими клятвами.
   ПОЛ. Силки для куропатокъ. Знаю, когда кипитъ кровь, какъ расточительно сердце снабжаетъ языкъ клятвами; эти вспышки, дочь моя, въ которыхъ больше блеска, чѣмъ тепла, утрачивающія и то и другое во время самыхъ обѣщаній -- не слѣдуетъ тебѣ принимать за настоящій огонь. Отнынѣ будь поскупѣе на твое дѣвичье присутствіе, дорожи своей бесѣдой поболѣ -- не удостоивай ея каждаго желающаго. Чтожь касается до принца Гамлета -- вѣрь лишь тому, что онъ молодъ и гуляетъ на привязи гораздо длиннѣйшей, чѣмъ твоя. Коротко, Офелія, не вѣрь его клятвамъ -- онѣ сводчицы, совсѣмъ не то, чѣмъ представляются: чистѣйшія молельщицы нечистаго, прикрывающіяся святостію, чтобы лучше обмануть. Однажды навсегда -- хочу, чтобъ отнынѣ ты не тратила ни минуты твоего досуга {Въ прежнихъ изданіяхъ: so slander... Но Колльеру: so squander...} на болтовню съ Гамлетомъ. Слышишь -- я требую этого; можешь теперь идти.
   ОФЕЛ. Повинуюсь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Терраса.

Входятъ Гамлетъ, Гораціо и Марцелло.

   ГАМ. Воздухъ порядкомъ пощипываетъ. Холодно.
   ГОР. Да, свѣжо.
   ГАМ. Который-то часъ теперь?
   ГОР. Двѣнадцати, я думаю, нѣтъ еще.
   МАР. Било ужь.
   ГОР. Въ самомъ дѣлѣ? я не слыхалъ; близко, стало, и время, когда духъ обыкновенно является. (За сценой раздаются звуки трубъ и пушечный выстрѣлъ.) Это что такое, принцъ?
   ГАМ. Король эту ночь бодрствуетъ -- пируетъ, бражничаетъ. Хвастливый выскочка шатается ужь, а трубы и литавры, при каждомъ его глоткѣ рейнскаго, все гремятъ еще его побѣду надъ отвѣтнымъ кубкомъ.
   ГОР. Чтожь -- такой ужь это обычай?
   ГАМ. Да; но по моему -- хоть я и родился здѣсь и привыкъ къ нему -- нарушенье этого обычая похвальнѣй соблюденья. Отуманивающіе голову ночные кутежи эти пріобрѣли худую намъ славу у всѣхъ народовъ и Востока и Запада: они зовутъ насъ пьяницами, срамятъ гадкими прозвищами; и въ самомъ дѣлѣ это лишаетъ наши дѣянія, какъ бы они велики ни были, дѣйствительно заслуженнаго довѣрія. То же бываетъ нерѣдко и съ отдѣльнымъ лицемъ, когда оно одержимо: или какимъ-нибудь природнымъ недостаткомъ, напримѣръ, чрезмѣрнымъ развитіемъ при рожденіи какой-либо склонности, ломающей палисады и оплоты разума -- въ чемъ оно нисколько не виновато, потому что рождающееся въ выборѣ качествъ не властно,-- или какой-нибудь привычкой, черезъ чуръ ужь переквашивающей обычные пріемы;-- въ такомъ, говорю, лицѣ, отмѣченномъ природнымъ или случайнымъ недостаткомъ, частный этотъ недостатокъ затемняетъ, въ общемъ мнѣніи, всѣ присущія добродѣтели -- будь онѣ такъ же чисты, какъ сама благодать, такъ велики, какъ только въ смертномъ возможно. Какая-нибудь драхма зла уничтожаетъ часто своимъ позоромъ всю доблестную сущность.

Входитъ Духъ,

   ГОР. Смотрите, принцъ, идетъ!
   ГАМ. Ангелы, силы неба, защитите насъ! (Молчаніе.) Духъ ты благости, или проклятый демонъ, несешь ли вѣяніе неба, иль вихри ада, гибельны, иль благодатны твои умыслы, ты являешься въ такомъ вызывающемъ видѣ, что я долженъ говорить съ тобой; готовъ назвать Гамлетомъ, королемъ, отцемъ, властелиномъ Даніи,-- о, отвѣчай же мнѣ, не оставляй въ убійственномъ невѣдѣніи! скажи, зачѣмъ твои святыя кости, схороненныя смертью, разорвали свой саванъ? зачѣмъ могила, въ которой мы видѣли тебя такъ покойно лежащимъ, разверзла свои тяжелыя, мраморныя челюсти, чтобъ извергнуть тебя? Что можетъ это значить, что ты, безжизненный трупъ, снова, въ полномъ вооруженіи, озаряешься лучами мѣсяца, наполняешь ночь ужасами и насъ, глупыхъ смертныхъ, потрясаешь такъ страшно недоступнымъ нашему разумѣнію? Скажи, зачѣмъ это? для чего? что должны мы дѣлать?
   ГОР. Онъ дѣлаетъ знакъ чтобъ вы шли за нимъ, какъ будто что-то хочетъ сообщить вамъ однимъ.
   МАР. Смотрите, какъ онъ привѣтно манитъ васъ въ мѣсто болѣе уединенное; но вы не ходите за нимъ.
   ГОР. Низачто.
   ГАМ. Здѣсь говорить онъ не хочетъ; пойду.
   ГОР. Не ходите, принцъ.
   ГАМ. Почему же, чего бояться? Жизнь для меня не дороже булавки; а душѣ -- что можетъ онъ сдѣлать: вѣдь она такъ же безсмертна, какъ и онъ. Манитъ опять.-- Иду.
   ГОР. Но что, если онъ заведетъ васъ въ море, или на страшную вершину скалы надъ нимъ нависшей и тамъ, принявъ другой, чудовищный образъ, лишитъ васъ владѣнія разсудкомъ, обезумитъ? подумайте объ этомъ. То мѣсто и само ужь собой, безъ всякаго другаго повода, возбуждаетъ помыслы отчаянія въ мозгу каждаго, кто только взглянетъ съ него на чернѣющее такъ далеко внизу море, услышитъ ревъ его.
   ГАМ. Онъ все манитъ.-- Иди, я слѣдую.
   МАР. Вы не пойдете, принцъ.
   ГАМ. Прочь руки!
   ГОР. Послушайтесь; мы не пустимъ. (Удерживаютъ его.)
   ГАМ. Судьба моя зоветъ, и каждую малѣйшую жилку этого тѣла дѣлаетъ такъ же мощной, какъ мышцы льва немейскаго. (Духъ манитъ.) Все зоветъ.-- Пустите, господа. (Вырываясь.) Клянусь небомъ, я сдѣлаю призракомъ и того, кто станетъ еще удерживать. Прочь!-- Иди, я слѣдую. (Уходитъ за Духомъ.)
   ГОР. Призракъ совсѣмъ обезумилъ его.
   МАР. Пойдемъ за нимъ; повиноваться ему въ этомъ намъ не слѣдуетъ.
   ГОР. Пойдемъ.-- Чѣмъ все это кончится?
   МАР. Есть какая-нибудь гниль въ Даніи.
   ГОР. Господь укажетъ.
   МАР. Идемъ же.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 5.

Другая, отдаленная часть террасы.

Входятъ Духъ и Гамлетъ.

   ГАМ. Куда ведешь ты меня? говори, не пойду я далѣе.
   ДУХ. Слушай.
   ГАМ. Готовъ.
   ДУХ. Близокъ уже часъ, въ который я долженъ возвратиться въ сѣрный, мучительный пламень.
   ГАМ. Бѣдный духъ!
   ДУХ. Не жалѣй, а слушай внимательно что повѣдаю тебѣ.
   ГАМ. Говори; я долженъ выслушать тебя.
   ДУХ. И отомстить, выслушавъ,
   ГАМ. Какъ?
   ДУХ. Духъ я твоего отца, осужденный до извѣстной поры бродить ночью, а днемъ томиться въ неугасаемомъ пламени {Въ прежнихъ изданіяхъ: confin'd to fast in fires.. По Колльеру: confin'd to lasting fires...}, пока не выгорятъ, не уничтожатся всѣ гнусные грѣхи земной жизни. Не будь запрета разсказывать тайны моей темницы, и легчайшее слово моего разсказа растерзало бы твою душу, заморозило бы юную кровь твою, заставило бы оба глаза выскочить, подобно звѣздамъ изъ сферъ своихъ, растрепало бы волнистыя кудри, поставило бъ каждый волосъ дыбомъ, какъ иглы сердитаго дикобраза; но вѣчныя эти тайны не для ушей изъ тѣла и крови.-- Слушай, слушай, о, слушай!-- Если, ты когда-нибудь любилъ твоего отца --
   ГАМ. О, Боже!
   ДУХ. Отмсти гнусное, неслыханное убійство его.
   ГАМ. Убійство?
   ДУХ. Гнуснѣйшее.-- Гнусно и всякое; но это гнуснѣе, неслыханнѣе, противоестественнѣе всѣхъ возможныхъ.
   ГАМ. Разсказывай же скорѣе, и на крылахъ быстрыхъ, какъ мысль, какъ помыслы любви, полечу я къ мести.
   ДУХ. Вижу твою готовность; безчувственнѣй былъ бы ты и жирныхъ плевелъ, гніющихъ отъ покоя на берегахъ Леты, если бы и это не расшевелило тебя. Слушай же, Гамлетъ. Распущенъ слухъ, что я, заснувъ въ саду, былъ уязвленъ змѣей, и этой выдуманной причиной моей смерти коварно обманута вся Данія. Знай, благородный юноша -- гадъ, уязвившій отца твоего на смерть, величается теперь въ его коронѣ.
   ГАМ. О, предчувствіе! дядя?
   ДУХ. Чарами ума, предательскихъ дарованій -- проклятіе уму и дарованьямъ, способнымъ на такое обольщенье!-- кровосмѣсительное, прелюбодѣйное животное это подчинило позорной своей похоти мою королеву, казавшуюся такъ добродѣтельной. О, Гамлетъ, какое это было паденіе! Отъ меня -- тогда какъ моя любовь была такъ истинна, что постоянно шла рука объ руку съ клятвой, данной въ день брака,-- унизиться до негодяя, такъ бѣднаго передо мной природными дарами! Но, какъ добродѣтель никогда не уступаетъ распутству -- прими оно даже обликъ неба, такъ похоть, соединись она и съ лучезарнымъ ангеломъ, насытившись райскимъ ложемъ, бросается и на требуху. Но вотъ пахнуло, кажется, утромъ. Сокращу разсказъ мой.-- Въ то время, какъ я, по обыкновенію, спалъ послѣ обѣда въ саду, твой дядя, пользуясь моимъ сномъ, подкрался ко мнѣ со стклянкой сока проклятой бѣлены и влилъ въ отверстіе моего уха ядовитую эту жидкость, такъ враждебную человѣческой крови: проникая съ быстротой ртути во всѣ естественныя отверстія и каналы тѣла, она заставляетъ жидкую, здоровую кровь свертываться, ссѣдаться, какъ молоко, когда прильешь въ него что-нибудь кислое. Ссѣлась и моя, и проказа покрыла тотчасъ же все мое тѣло, какъ у Лазаря, корой гадкихъ, отвратительныхъ струпьевъ. Такъ, сонный, рукой брата былъ я разомъ лишенъ {По Колльеру, вмѣсто at once dispatch'd,-- at once despoil'd...} и жизни, и короны и королевы; срѣзанъ въ цвѣту грѣха, не приготовленный, не причащенный, не соборованный; отправленъ къ отчету прежде, чѣмъ успѣлъ свести счеты -- со всѣми моими недостатками. О, страшно, страшно, страшно! Не выродился ты совершенно -- ты не оставишь этого такъ, по потерпишь чтобы царственное ложе Даніи было ложемъ разврата, мерзостнаго кровосмѣшенія; но, преслѣдуя гнусное это дѣло, не обременяй души своей, не предпринимай ничего противъ матери; предоставь ее небу и терніямъ, скрытымъ въ груди ея -- пусть они терзаютъ ее. Прощай. Свѣтлякъ возвѣщаетъ уже близость утра: блѣднѣетъ холодный блескъ его. Прощай, прощай, Гамлетъ! помни обо мнѣ. (Уходитъ.)
   ГАМ. О, воинство, все воинство неба! О, земля! Что еще? Призвать и адъ?-- О, нѣтъ!-- Тише сердце; а вы, мышцы, не дряхлѣйте тотчасъ же; поддерживайте меня какъ можно упорнѣе.-- Помни обо мнѣ! Не забуду, бѣдный духъ, пока будетъ память въ отуманенномъ этомъ черепѣ. Помни! Сотру съ скрижалей памяти всѣ пустыя, вздорныя замѣтки, всѣ книжныя поученія, всѣ впечатлѣнія прошедшаго, начертанныя на нихъ юностью и наблюденіемъ,-- и только твой завѣтъ, безъ всякой низшей примѣси, будетъ жить въ мозгу моемъ; клянусь небомъ! О, коварная, вѣроломная женщина! О, гнусный, гнусный, улыбающійся извергъ! Гдѣ мои таблички?-- надо записать, что можно улыбаться, улыбаться и быть извергомъ; покрайней мѣрѣ въ Даніи, увѣренъ, это возможно. (Записываетъ.) Ну, дядя, тутъ ты. Теперь его слова: "прощай, прощай! помни обо мнѣ". Поклялся, что не забуду.
   ГОР. (За сценой). Принцъ, принцъ!
   МАР. (За сценой). Принцъ Гамлетъ!
   ГОР. (За сценой). Спаси его Боже!
   МАР. (За сценой). Спаси!
   ГОР. (За сценой). Принцъ, принцъ!
   ГАМ. Сюда, сюда, соколики!

Входятъ Гораціо и Марцелло.

   МАР. Что, принцъ?
   ГОР. Что было съ вами?
   ГАМ. О, чудо!
   ГОР. Разскажите жь.
   ГАМ. Нѣтъ; вы разболтаете.
   ГОР. Я? Низачто, клянусь.
   МАP. И я.
   ГАМ. Предстаньте же себѣ -- и кто бы могъ подумать?-- Но вы сохраните это въ тайнѣ.
   ГОР. и МАР. Клянемся, принцъ.
   ГАМ. Нѣтъ во всей Даніи негодяя, который не былъ бы въ тоже время и безсовѣстнѣйшимъ бездѣльникомъ.
   ГОР. Принцъ, для такого сообщенья не стоило выходить изъ могилы.
   ГАМ. Правда; ты правъ; и потому, безъ дальнихъ разговоровъ, пожмемъ другъ другу руки и разойдемся: вы, куда васъ поведутъ дѣла и желанья -- вѣдь у всякаго есть какія-нибудь дѣла и желанья,-- а я, я пойду молиться.
   ГОР. Все это, принцъ, слова безъ смысла и связи.
   ГАМ. И они оскорбляютъ тебя; жалѣю, искренно жалѣю.
   ГОР. Оскорбленія тутъ нѣтъ никакого.
   ГАМ. Есть, клянусь святымъ Патрикомъ; есть, Гораціо, и большое. О духѣ -- могу вамъ сказать, что духъ это честный; желаніе жь узнать, что у меня съ нимъ было -- вы ужь какъ-нибудь превозмогите. За тѣмъ, добрые друзья мои, какъ друзья, какъ товарищи по ученью, какъ братья по оружію, обѣщайте исполнить одну, небольшую просьбу.
   ГОР. Какую, принцъ?
   МАР. Готовы.
   ГАМ. Не говорить никому о томъ, что въ эту ночь видѣли.
   ГОР. Не скажемъ никому.
   ГАМ. Поклянитесь.
   ГОР. Клянуся, принцъ.
   МАР. Клянусь и я.
   ГАМ. Поклянитесь на мечѣ моемъ.
   МАР. Да мы вѣдь поклялись ужь.
   ГАМ. Нѣтъ, на мечѣ, на мечѣ моемъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. А! ты здѣсь, дружище? и ты требуешь того же? Ну же,-- слышите молодца въ подвалѣ -- клянитесь.
   ГОР. Говорите въ чемъ.
   ГАМ. Никакъ не разсказывать того, что видѣли. Клянитесь мечемъ моимъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Hic et ubique {Здѣсь и всюду.}? Перемѣнимъ мѣсто. Сюда, господа, кладите снова ваши руки на мечь мой. Никакъ не говорить о томъ, что слышали -- клянитесь мечемъ моимъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Славно, старый кротъ! Какъ быстро ты тамъ работаешь -- лихой ты землекопъ!-- Перейдемъ, друзья, еще разъ.
   ГОР. Клянусь и днемъ и ночью, все это изумительно странно.
   ГАМ. А потому и прими это странное, какъ странника. Есть, Гораціо, и на землѣ и на небѣ много такого, о чемъ и не снилось вашей философіи. Но перейдемте же;-- клянитесь здѣсь, какъ прежде, никакъ, какъ бы странно я ни велъ себя -- можетъ быть я найду нужнымъ прикинуться даже и сумасшедшимъ,-- ни разводя вотъ такъ руками, ни покачивая головой, ни такими фразами, какъ: "хорошо, хорошо, мы знаемъ", "мы могли бы, если бъ хотѣли", "если бъ была охота говорить", "если бъ смѣли", и никакимъ другимъ намекомъ не давать знать, что вы что-нибудь обо мнѣ знаете.-- Клянитесь, какъ Господь да не оставитъ васъ въ крайности своимъ милосердіемъ и помощью, никогда ничего такого не дѣлать.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Успокойся, успокойся возмущенный духъ!-- Итакъ, господа, со всей моей любовью поручаю я себя вамъ. И все, что такой бѣднякъ, какъ Гамлетъ, чтобъ доказать свою любовь и дружбу, можетъ для васъ сдѣлать -- будетъ, Богъ дастъ, сдѣлано. Пойдемте жь вмѣстѣ, и перстовъ отъ устъ -- еще прошу -- никакъ не отнимайте.-- Время вышло изъ пазовъ; о, проклятіе судьбѣ, что родился на то, чтобъ сплачивать его!-- Идемъ, идемъ, господа! (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Полоній и Рейнольдо.

   ПОЛ. Эти деньги и бумаги ты отдашь ему.
   РЕЙ. Слушаю.
   ПОЛ. Было бъ весьма умно, любезный Рейнольдо, если бъ ты, прежде, чѣмъ явишься къ нему, поразвѣдалъ о его поведеніи.
   РЕЙ. Я такъ и предполагалъ.
   ПОЛ. Хорошо, очень хорошо. Прежде всего ты узнай кто теперь изъ Датчанъ въ Парижѣ, зачѣмъ, какъ и гдѣ живутъ, съ кѣмъ знаются и много ль проживаютъ. Добьешься этими побочными разспросами, что сынъ мои имъ извѣстенъ -- приступай къ дальнѣйшему, но все таки не прямо; намекни, что ты, такъ стороной, имѣешь кой-какія о немъ свѣдѣнія; скажи, напримѣръ: "знаю его отца и друзей, отчасти и его". Понимаешь?
   РЕЙ. Понимаю.
   ПОЛ. "Отчасти и его, но" -- можешь прибавить -- "плохо; впрочемъ, если это тотъ самый, такъ это извѣстный повѣса, преданный тому и тому". И тутъ ты можешь взводить на него, что хочешь; не такое однакожь, что безчестило бы -- этого ты берегись,-- а обыкновенные недостатки пылкости и легкомыслія, извѣстно, такъ свойственные предоставленной самой себѣ молодости.
   РЕЙ. Игру, напримѣръ?
   ПОЛ. Пожалуй, или кутёжь, страсть къ дуелямъ, клясть, сварливость, блудъ -- все это можно.
   РЕЙ. Но вѣдь и это безчестило бы его.
   ПОЛ. Нисколько, если все какъ слѣдуетъ приправишь. Тебѣ не нужно позорить его, представляя совершенно распутнымъ -- совсѣмъ не того хочу я,-- ты говори о его недостаткахъ такъ, чтобы они казались только брызгами свободы, вспышками, взрывами пылкаго характера, бурливостью необузданной крови, какъ это бываетъ и со всѣми.
   РЕЙ. Но, добрый господинъ мой --
   ПОЛ. Для чего же все это нужно?
   РЕЙ. Именно; хотѣлось бы знать.
   ПОЛ. А вотъ для чего -- вотъ мой разсчетъ, и, полагаю, вполнѣ вѣрный. Когда ты взведешь на моего сына легкіе эти недостатки, представишь что онъ въ дѣлахъ своихъ немного позапутался, тотъ -- замѣть это -- съ кѣмъ ты разговариваешь, кого хочешь выпытать, если только знаетъ за нимъ какой-нибудь изъ поименованныхъ пороковъ, будь увѣренъ, непремѣнно согласится съ тобой такой рѣчью: "Милостивый государь", скажетъ онъ; или "мой другъ", или "любезнѣйшій" -- какъ тамъ у нихъ, смотря по человѣку, принято.
   РЕЙ. Прекрасно.
   ПОЛ. И тогда, согласится онъ -- онъ -- Что же хотѣлъ я сказать?-- Я, право, что-то хотѣлъ сказать;-- на чемъ я остановился?
   РЕЙ. На томъ, что согласится со мной, скажетъ: "мой другъ", или "любезнѣйшій".
   ПОЛ. На томъ что согласится,-- ну, и согласится такъ: "Знаю я, скажетъ онъ, этого господина; видѣлъ его вчера, или въ какой-нибудь другой день, тогда или тогда; съ тѣмъ или другимъ; и тамъ, какъ вы говорите, онъ велъ большую игру; тамъ, въ попойкѣ, хватилъ черезъ край; тамъ, играя въ мячи, поссорился"; и можетъ быть, прибавитъ еще: "видѣлъ его входящимъ въ домъ весьма зазорный, въ домъ, videlicet, разврата", и такъ далѣе. Такъ, приманкой лжи ты тотчасъ же подцѣпишь карпа правды; такъ, мы -- люди благоразумные, смѣтливые -- хитростію, изворотливостью доходимъ и околицами прямо къ цѣли; такъ и ты, слѣдуя моимъ наставленіямъ и совѣтамъ, все узнаешь о моемъ сынѣ. Понялъ ты меня? понялъ?
   РЕЙ. Совершенно.
   ПОЛ. Господь же съ тобою.
   Прощай, РЕЙ.
   Добрый господинъ мой --
   ПОЛ. Понаблюди за нимъ и самъ.
   РЕЙ. Непремѣнно.
   ПОЛ. Да скажи, чтобъ поприлежнѣй занимался музыкой.
   РЕЙ. Слушаю. (Уходитъ.)

Входитъ Офелія.

   ПОЛ. Прощай!-- Что ты, Офелія? что тебѣ?
   ОФЕ. Ахъ, я такъ перепугалась!
   ПОЛ. Чего же, Богъ съ тобой?
   ОФЕ. Сижу я и шью въ моей комнатѣ, вдругъ входитъ принцъ Гамлетъ -- верхнее платье совсѣмъ разстегнуто; безъ шляпы на головѣ; чулки, грязные, неподвязанные, спустились до щиколокъ; блѣдный, какъ полотно рубашки; колѣна колотятся одно объ другое; выраженіе глазъ такое жалостное, какъ будто только что выпустили изъ ада разсказывать ужасы.
   ПОЛ. Спятилъ отъ любви къ тебѣ?
   ОФЕ. Не знаю; но я, право, боюсь этого.
   ПОЛ. Что же говорилъ?
   ОФЕ. Крѣпко взялъ меня за руку, отступилъ на всю длину своей и, приложивъ ладонь другой, вотъ такъ, къ бровямъ, принялся разглядывать мое лице, какъ будто хотѣлъ писать его. Долго стоялъ онъ такъ; наконецъ -- пожавъ слегка мою руку, качнувъ раза три, вотъ такъ, сверху внизъ головой,-- вздохнулъ такъ тяжко и глубоко, что, казалось, разорвется тѣло и жизнь окончится. За тѣмъ онъ выпустилъ мою руку, пошелъ къ дверямъ, обернувъ голову назадъ, ко мнѣ, и вышелъ совсѣмъ безъ помощи глазъ, потому что до конца не спускалъ ихъ съ меня.
   ПОЛ. Пойдемъ со мной. Я отыщу короля. Это явное безуміе любви; она губитъ себя своей же собственной силой, доводитъ до отчаянныхъ дѣйствій такъ же часто, какъ и всякая другая изъ земныхъ страстей, свойственныхъ нашей природѣ. Жалко,-- не наговорила ль ты ему чего-нибудь слишкомъ ужь жестокаго?
   ОФЕ. Нѣтъ; я только, какъ вы приказали, не принимала писемъ, не допускала къ себѣ.
   ПОЛ. Вотъ это и свело его съ ума. Мнѣ, право, жаль, что судилъ о немъ слишкомъ неосмотрительно, опрометчиво: я боялся, что онъ только потѣшается, замышляетъ погубить тебя; проклятая подозрительность! Видно перехватываніе въ разсчетахъ далѣе, чѣмъ слѣдуетъ такъ же свойственно нашимъ лѣтамъ, какъ неразсчетливость -- юности. Идемъ, идемъ къ королю. Необходимо сообщить это ему; утайкою можно нажить болѣе бѣдъ, чѣмъ ненависти -- огласкою любви.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2

Комната во дворцѣ.

Входятъ Король, Королева, Розенкранцъ, Гильденштернъ и Свита.

   КОР. Милости просимъ, любезные Розенкранцъ и Гильденштернъ! Помимо того, что мы давно желали васъ видѣть, и надобность заставила насъ вызвать васъ такъ поспѣшно. Вѣроятно вы ужь слышали о преображеніи Гамлета; такъ называю я это, потому что и внѣшній и внутренній человѣкъ совсѣмъ уже но тотъ что былъ. Что еще, кромѣ смерти отца, могло довести его до такой утраты самосознанья -- не могу придумать; и потому прошу васъ. такъ-какъ вы съ малыхъ лѣтъ росли съ нимъ, близки къ нему и по лѣтамъ и по склонностямъ, побыть нѣсколько времени при нашемъ дворѣ: вашимъ сообществомъ вы постараетесь расположить его снова къ удовольствіямъ и вывѣдать, какъ только представится случай, что такое, намъ неизвѣстное, такъ его разстроиваетъ;-- зная это, мы, безъ сомнѣнія, нашли бы средство помочь ему.
   КОРОЛЕВА. Онъ много говорилъ объ васъ, и я увѣрена, въ цѣломъ мірѣ нѣтъ еще двухъ человѣкъ, къ которымъ бы онъ былъ такъ привязанъ. Будете такъ добры, докажете ваше расположеніе къ намъ радушнымъ согласіемъ побыть нѣкоторое время при нашемъ дворѣ, чтобы помочь осуществленію надеждъ нашихъ -- мы отблагодаримъ, какъ подобаетъ царской признательности.
   РОЗ. Царственная власть вашихъ величествъ надъ нами можетъ, и не прося, прямо повелѣть намъ.
   ГИЛ. И мы оба повинуемся; и тутъ же съ полнѣйшей готовностью повергаемъ къ вашимъ стопамъ посильныя наши услуги -- располагайте нами.
   КОР. Благодаримъ васъ, Розенкранцъ, и васъ, любезный Гильденштернъ.
   КОРОЛЕВА. Благодаримъ васъ, Гильденштернъ, и васъ любезный Розенкранцъ, и просимъ сейчасъ же извѣстить нашего, такъ страшно измѣнившагося, сына.-- Проводите, кто-нибудь, господъ этихъ къ Гамлету.
   ГИЛ. Дай Богъ, чтобы нашъ пріѣздъ и наши старанія были пріятны и полезны ему!
   КОРОЛЕВА. Аминь. (Гильденштернъ и Розенкранцъ уходятъ съ нѣкоторыми изъ свиты.)

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Послы наши къ королю Норвегіи возвратились, ваше величество, и съ пріятной вѣстью.
   КОР. Ты всегда бывалъ отцомъ вѣстей хорошихъ.
   ПОЛ. Бывалъ, государь? Вѣрьте, мой повелитель, я такъ же радѣю о своемъ долгѣ, какъ и о душѣ, объ обоихъ въ отношеніи къ Господу и о первомъ въ отношеніи къ моему доброму государю; и потому полагаю -- или мой мозгъ не попадаетъ уже на стезю догадливости такъ вѣрно, какъ бывало,-- полагаю что отыскалъ настоящую причину помѣшательства Гамлета.
   КОР. О, говори же -- я такъ давно жажду узнать ее.
   ПОЛ. Примите прежде пословъ; мое открытіе будетъ дессертомъ этой роскошной трапезы.
   КОР. Почти же ихъ -- введи самъ. (Полоніи уходитъ.) Онъ говоритъ, дорогая королева, что нашелъ вину, источникъ разстройства твоего сына.
   КОРОЛЕВА. Боюсь, нѣтъ другаго, кромѣ смерти отца и нашего слишкомъ поспѣшнаго брака.
   КОР. Постараемся все вывѣдать.

Входятъ Полоній, Вольтимандъ и Корнелій.

   Привѣтствую васъ, друзья мои. Скажи, Вольтимандъ, что шлетъ намъ нашъ братъ, король Даніи.
   ПОЛ. Радушнѣйшій возвратъ привѣтствій и желаній всего хорошаго. По первому нашему заявленію, онъ тотчасъ же послалъ остановить всѣ приготовленія племянника, которыя, полагалъ, предпринимались противъ Польши. Развѣдавъ тщательно, убѣдившись, что замышляли дѣйствительно противъ вашего величества, онъ сильно огорчился такимъ злоупотребленіемъ его преклонныхъ лѣтъ, недуговъ и немощности, и послалъ Фортинбрасу строжайшее повеленіе немедленно къ нему явиться. Фортинбрасъ не замедлилъ явиться, выслушалъ жесточайшій выговоръ и поклялся наконецъ, что никогда не пойдетъ войной противъ вашего величества. За симъ старый король, чрезвычайно этимъ обрадованный, назначилъ ему три тысячи кронъ ежегоднаго содержанія и разрѣшилъ идти съ набраннымъ уже войскомъ на Польшу. По этому поводу онъ обращается къ вашему величеству съ просьбою (Подавая ему бумагу) -- подробно здѣсь изложенною,-- чтобъ вы дозволили этому войску пройдти черезъ ваши владѣнія на означенныхъ въ его письмѣ условіяхъ обезпеченія и вознагражденія.
   КОР. Мы вполнѣ этимъ довольны; и когда удосужимся прочтемъ, обсудимъ и дадимъ отвѣтъ; а пока, благодаримъ васъ за успѣшное исполненіе порученія. Ступайте, отдохните; ночью мы попируемъ съ вами. Искреннѣйшій привѣтъ вамъ на родинѣ! (Вольтимандъ и Корнелій уходятъ.)
   ПОЛ. Вотъ это дѣло и покончено какъ нельзя лучше.-- Всемилостивѣйшій повелитель мой и вы, королева, распространяться о томъ, что такое царственность, что -- долгъ, почему день -- день, ночь -- ночь, а время -- время, значило бъ убивать и день, и ночь, и время. И потому, такъ какъ краткость -- душа ума, а растянутость, разчлененіе -- внѣшнія только прикрасы его, буду кратокъ. Вашъ благородный сынъ помѣшался. Говорю помѣшался; потому что, что же такое истинное помѣшательство какъ не помѣшательство; но оставимъ это.
   КОРОЛЕВА. Скорѣе къ дѣлу и безъ всѣхъ этихъ тонкостей краснорѣчія.
   ПОЛ. Клянусь, королева, я и не думалъ прибѣгать къ нимъ. Что онъ помѣшанъ -- это правда; правда и то, что это жалко, а жалко потому что правда; глупая фигура; ну, да Богъ съ ней -- не хочу прибѣгать къ тонкостямъ краснорѣчія. Допустивъ что онъ помѣшанъ, намъ остается отыскать причину этого эффекта, или, вѣрнѣе дефекта; потому что и дефектный эффектъ этотъ не безъ причины же. Итакъ вотъ что намъ осталось, а остатокъ сей таковъ. Взвѣсьте же все хорошенько. У меня есть дочь -- есть, потому что эта дочь моя,-- и эта дочь, по долгу и повиновенію -- замѣтьте -- передала мнѣ вотъ это.-- Судите теперь сами. (Читаетъ) "Небесной, идолу души моей, всѣми прелестями изукрашенной Офеліи" -- плохая это фраза, пошлая фраза; "всѣми прелестями изукрашенная" -- пошлая фраза; слушайте однакожь далѣе. "На дивную, бѣлоснѣжную грудь ея {На передней части корсета женскихъ платьевъ временъ Елизаветы и позже, дѣлали небольшой карманъ, въ который прятали нетолько любовныя записки, но и деньги.} эти" -- и прочее.
   КОРОЛЕВА. И это пишетъ къ ней Гамлетъ?
   ПОЛ. Потерпите, королева; все передамъ. (Читаетъ).
   
   "Сомнѣвайся что блеститъ огонь въ звѣздахъ,
   Сомнѣвайся въ томъ, что ходитъ солнце въ небѣсахъ,
   Сомнѣвайся въ правдѣ истины самой,
   Не сомнѣвайся въ томъ лишь, что любима мной.
   
   "О милая Офелія, не даются мнѣ стихи. Не умѣю я приводить мои стопы въ извѣстную мѣру; но что люблю тебя, люблю истинно -- вѣрь этому. Прощай.-- Твой, безцѣнная, навсегда, пока это тѣло принадлежитъ еще ему, Гамлетъ".-- Послушная дочь моя, показавъ мнѣ это, сообщила, кромѣ того, всѣ подробности его домогательствъ: какъ, гдѣ и когда они происходили.
   КОР. Какъ же приняла она любовь его?
   ПОЛ. А какъ вы, государь, обо мнѣ думаете?
   КОР. Какъ о человѣкѣ вполнѣ мнѣ преданномъ и благородномъ.
   ПОЛ. Нотъ это-то и хотѣлось бы мнѣ доказать вамъ. Что подумали бъ вы, если бы я, видя разгаръ этой любви -- а я, надо вамъ сказать, замѣтилъ ее, еще прежде, чѣмъ услышалъ отъ дочери,-- что подумали бъ вы, или ея величество, ваша королева, если бы я ограничился при этомъ ролью конторки или записной книжки; или, прищурясь, оставался бы глухъ и нѣмъ; или смотрѣлъ бы на эту любовь совершенно равнодушно,-- что подумали бъ вы? Нѣтъ, я прямо приступилъ къ дѣлу, предупредилъ мою дочь такой рѣчью: "Гамлетъ -- принцъ, не твоей сферы; не надо этого"; и за тѣмъ внушилъ, чтобъ она замкнулась отъ его посѣщеніи, не допускала къ себѣ никакихъ посланцевъ, не принимала подарковъ. Она послушалась моихъ совѣтовъ, и онъ, отверженный -- не стану слишкомъ распространяться,-- впалъ въ уныніе, утратилъ за тѣмъ аппетитъ, за тѣмъ сонъ, за тѣмъ умственныя способности, за тѣмъ сознательность, и такъ, все понижаясь, дошелъ наконецъ и до помѣшательства, въ которомъ теперь, къ крайнему нашему прискорбію, сумасбродствуетъ.
   КОР. И ты думаешь, отъ этого? королева. Весьма возможно, очень на то похоже.
   ПОЛ. Извѣстенъ вамъ -- желалъ бы я знать -- хоть одинъ случай, что я положительно сказалъ: "это такъ", а на дѣлѣ вышло иначе?
   КОР. Нѣтъ.
   ПОЛ. (Показывая на голову и на плечи). Снимите это съ этого, если не такъ и это. Навели меня обстоятельства на слѣдъ -- отыщу истину, хотя бы она тамъ и въ самый центръ земли запряталась.
   КОР. Но какъ же намъ вполнѣ въ этомъ удостовѣриться?
   ПОЛ. Вы знаете, онъ иногда часа четыре сряду прохаживается по этой залѣ.
   КОРОЛЕВА. Дѣйствительно, онъ часто это дѣлаетъ.
   ПОЛ. Во время такого прохаживанія я выпущу къ нему дочь мою; вы же спрячетесь, вмѣстѣ со мною, за обои и подсмотрите ихъ встрѣчу. Не любитъ онъ ее, не отъ этого онъ помѣшался -- снимите съ меня санъ государственнаго сановника, пошлите управлять мызой, вощиками.
   КОР. Попробуемъ.

Входитъ Гамлетъ, читая.

   КОРОЛЕВА. Посмотрите, бѣдный идетъ сюда, читая; и какой печальный!
   ПОЛ. Уйдите же! прошу уйдите оба!-- Я сейчасъ же приступлю къ нему.-- Дайте возможность!-- (Король, Королева и свита уходятъ.) Какъ ваше здоровье, любезный принцъ Гамлетъ?
   ГАМ. Славу Богу, не дурно.
   ПОЛ. Вы вѣдь знаете меня, принцъ?
   ГАМ. Какъ нельзя лучше -- ты рыбникъ.
   ПОЛ. Нѣтъ, принцъ.
   ГАМ. Такъ желалъ бы, чтобъ ты былъ такимъ же честнымъ человѣкомъ.
   ПОЛ. Честнымъ, принцъ?
   ГАМ. Да; быть въ нашъ вѣкъ честнымъ -- быть вѣдь избранникомъ изъ десятка тысячь.
   ПОЛ. Вѣрно, весьма вѣрно, принцъ.
   ГАМ. Если и самое солнце зарождаетъ червей въ издохшей собакѣ, если и оно, бывши божествомъ, лобызаетъ падаль -- Есть у тебя дочь?
   ПОЛ. Есть, принцъ.
   ГАМ. Не пускай ее гулять на солнцѣ; зачатіе -- благодать; но не такое, какому можетъ подвергнуться дочь твоя. Береги ее, дружище.
   ПОЛ. Что хотите вы сказать этимъ? (Про себя) Все о моей дочери; сначала однакожь не узналъ меня; сказалъ что я рыбникъ. Далеко, далеко зашелъ онъ; чтожь, вѣдь въ юности и я не мало страдалъ отъ любви -- былъ близокъ къ тому же. Заговорю съ нимъ опять.-- Что вы это читаете, принцъ?
   ГАМ. Слова, слова, слова.
   ПОЛ. О чемъ собственно тутъ рѣчь, принцъ?
   ГАМ. Съ кѣмъ?
   ПОЛ. Я спрашиваю, принцъ, о содержаніи того, что читаете.
   ГАМ. Злословіе, почтеннѣйшій. Представь, насмѣшливый бездѣльникъ говоритъ, что у стариковъ бороды сѣдыя, что -- лица у нихъ сморщены, что глаза ихъ точатъ густую амбру, камедь сливнаго дерева; что сверхъ того они одержимы еще полнѣйшимъ отсутствіемъ остроумія при чрезвычайной слабости поджилокъ. Всему этому я долженъ конечно вѣрить, вполнѣ вѣрить; но писать это все-таки, полагаю, крайне неприлично, потому что вѣдь и ты самъ состарѣлся бы какъ я, еслибъ только могъ, какъ ракъ, пятиться назадъ.
   ПОЛ. (Про себя.) Сумасшествіе, а послѣдовательно. (Громко) Вы бы сошли, принцъ, со сквознаго вѣтра.
   ГАМ. Въ могилу?
   ПОЛ. Ну это совсѣмъ ужь съ вѣтру. (Про себя.) Какъ ловки иногда его возраженія! сумасшествіе часто далеко находчивѣй и самаго здраваго ума. Пойду устрою его свиданіе съ моей дочерью. (Громко) Принцъ, беру смѣлость оставить ваше высочество.
   ГАМ. Изъ всего, что ты, почтеннѣйшій, можешь взять у меня, ни съ чѣмъ не разстанусь я такъ охотно, какъ съ жизнью, какъ съ жизнью.
   ПОЛ. Прощайте, принцъ.
   ГАМ. (Про себя.) Какъ скучны старые эти дурни!

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   ПОЛ. Вы ищете, конечно, принца; вонъ онъ.
   РОЗ. (Полонію). Очень вамъ благодарны. (Полоній уходитъ.)
   ГИЛ. Принцъ!
   РОЗ. Любезнѣйшій принцъ!
   ГАМ. Добрѣйшіе друзья мои! Какъ поживаешь, Гильденштернъ? Ахъ, и ты, Розенкранцъ! Какъ же вы оба поживаете?
   РОЗ. Какъ только можно такимъ неважнымъ сынамъ земли.
   ГИЛ. Счастливы и тѣмъ, что не черезъ-чуръ ужь счастливы; не самая мы верхушка шапки Фортуны.
   ГАМ. Но и не подошвы же башмаковъ ея?
   РОЗ. И не подошвы, принцъ.
   ГАМ. Витаете, стало, около ея чреслъ, въ самомъ средоточіи ея благосклонностей?
   ГИЛ. Дѣйствительно мы пользуемся ими.
   ГАМ. Тайными прелестями Фортуны? Такъ оно и должно быть; вѣдь она извѣстная блудница. Что же новаго?
   РОЗ. Ничего, принцъ, кромѣ развѣ того, что свѣтъ сдѣлался честнѣе.
   ГАМ. Близокъ, стало, день страшнаго суда; но ваша новость-вздоръ. Позвольте пораспросить васъ подробнѣе: чѣмъ провинились вы, добрые друзья мои, передъ Фортуной, что она прислала васъ сюда, въ тюрьму.
   ГИЛ. Въ тюрьму, принцъ?
   ГАМ. Ну да; Данія тюрьма.
   РОЗ. Въ такомъ случаѣ и весь свѣтъ тюрьма.
   ГАМ. И превосходная, со множествомъ отдѣленій, застѣнковъ, темницъ -- Данія одна изъ сквернѣйшихъ.
   РОЗ. Мы не такъ о ней, принцъ, думаемъ.
   ГАМ. Такъ она и не тюрьма для васъ; потому что и дурное и хорошее -- таково по нашему только о немъ мнѣнію. Для меня она тюрьма.
   РОЗ. Оттого, можетъ быть, что слишкомъ она тѣсна для вашего честолюбія.
   ГАМ. О, Боже! я и въ скорлупѣ орѣха считалъ бы себя властелиномъ необъятнаго пространства, еслибъ только не злые сны.
   ГИЛ. А эти сны -- честолюбіе; потому что самая сущность честолюбца только тѣнь сна.
   ГАМ. Но вѣдь и самый сонъ то же тѣнь.
   РОЗ. Вѣрно; и честолюбіе такъ воздушно, такъ неуловимо, что я считаю его только тѣнью тѣни.
   ГАМ. Такимъ образомъ наши нищіе -- тѣла, а наши монархи, наши пресловутые герои -- тѣни нищихъ. Не пойтить ли намъ лучше ко двору? я, право, совсѣмъ не могу разсуждать.
   РОЗ. и ГИЛ. Какъ вамъ угодно, мы къ вашимъ услугамъ.
   ГАМ. Не говорите этого. Не хочу я смѣшивать васъ съ толпой моихъ прислужниковъ, потому что, скажу вамъ, какъ честный человѣкъ, они услуживаютъ мнѣ ужасно. Возвратимся на торную дорогу дружбы; скажите, зачѣмъ вы въ Эльсинорѣ?
   РОЗ. Чтобъ повидаться съ вами, принцъ; ни для чего другаго.
   ГАМ. Нищій, я нищь и самой благодарностью, и все-таки благодарю васъ, друзья мои, предупреждая однакожь, что моя благодарность даже и полупенса не стоитъ. А не посылали за вами? Пріѣхали вы по собственному своему, добровольному желанію? Отвѣчайте же; будьте чистосердечны со мной; ну же, ну! говорите!
   ГИЛ. Что же сказать вамъ, принцъ?
   ГАМ. Да что-нибудь, только къ дѣлу идущее. За вами посылали; въ вашихъ глазахъ виднѣется нѣчто въ родѣ признанія, чего не съумѣла скрыть ваша скромность. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.
   РОЗ. Для чего же, принцъ?
   ГАМ. Вотъ это-то вы и должны мнѣ повѣдать. Заклинаю васъ правами товарищества, созвучіемъ юныхъ нашихъ лѣтъ, обязанностями неизмѣнной нашей дружбы и всѣмъ еще болѣе дорогимъ, чѣмъ только можетъ заклинать человѣкъ болѣе меня краснорѣчивый -- будьте честны и чистосердечны со мной, скажите: посылали, или не посылали за вами?
   РОЗ. (Гильденштерну.) Что ты скажешь?
   ГАМ. (Про себя) О, вижу я васъ насквозь! (Громко) Не скрывайте ничего, если только любите меня.
   ГИЛ. Посылали, принцъ.
   ГАМ. И я самъ скажу вамъ зачѣмъ; избавлю такимъ образомъ вашу вѣрность отъ необходимости измѣнить королю и королевѣ -- не выронитъ она ни перушка. Съ недавнихъ поръ, и самъ незнаю отчего, я утратилъ всю мою веселость, бросилъ всѣ мои занятія; на душѣ стало, въ самомъ дѣлѣ, такъ мрачно, что и земля -- роскошное это созданіе, кажется мнѣ безплодной скалой, и небо -- превосходный этотъ наметъ, дивный этотъ навесъ, великолѣпный этотъ сводъ, убранный золотистыми огоньками, представляется мнѣ гадкимъ, заразительнымъ сгущеніемъ паровъ. Какое образцовое произведеніе человѣкъ! какъ благороденъ умомъ! какъ безконечно разнообразенъ способностями! какъ изумительно изященъ и видомъ и движеніями! какъ подобенъ дѣяніями ангеламъ, а пониманіемъ -- самому Богу! онъ -- краса міра! вѣнецъ творенія! И при всемъ этомъ, что же для меня эта квинтессенція праха? не нравится мнѣ человѣкъ; (Розенкранцъ улыбается) ни даже женщина, хотя ты, судя по твоей улыбкѣ, и сомнѣваешься въ этомъ.
   РОЗ. И не думалъ, принцъ.
   ГАМ. Зачѣмъ же улыбнулся, когда я сказалъ, что человѣкъ маѣ не нравится?
   РОЗ. Мнѣ пришл

ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ

ТРАГЕДІЯ ШЕКСПИРА

ВЪ НОВОМЪ ПЕРЕВОДѢ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1883.

Дозволено цензурою. С.-Петербургъ. 1-го Іюля 1883 года.

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

   Издать русскаго Шекспира, въ поэтическомъ, стихотворномъ переводѣ, составляетъ задачу моей жизни, надъ которой я работаю уже многіе годы. Нѣкоторыя изъ переведенныхъ мною драмъ -- числомъ двѣнадцать -- помѣщены въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, изданныхъ покойнымъ Н. В. Гербелемъ, и, судя по отзывамъ многихъ лицъ, чье мнѣніе и знаніе въ этомъ случаѣ мнѣ особенно дороги, я могъ убѣдиться что, какъ во взглядѣ на предположенный мною трудъ, такъ и въ исполненіи его, я стою не на ложной дорогѣ. Къ сожалѣнію я не могъ помѣстить въ изданіи Гербеля переводы тѣхъ Шекспировыхъ драмъ, которыя безусловно считаются лучшими, такъ какъ издатель, во многихъ подобныхъ случаяхъ, ограничился перепечаткой старинныхъ переводовъ, безспорно болѣе или менѣе хорошихъ, но въ которыхъ переводчики не могли воспользоваться многими новыми взглядами и толкованіями текста подлинника, объяснившими, особенно въ послѣдніе годы, не мало мѣстъ, считавшихся прежде темными и даже вовсе непонятными. Сверхъ того и самый языкъ переводовъ, сдѣланныхъ около сорока лѣтъ тому назадъ, значительно устарѣлъ, особенно со стороны техники бѣлаго стиха. Бѣлому стиху, какъ извѣстно, долго несчастливилось въ пріобрѣтеніи правъ гражданства въ русской литературѣ. Лучшіе образцы этого стиха, оставленные намъ Пушкинымъ и Жуковскимъ въ теченіи многихъ лѣтъ не находили счастливыхъ подражателей, въ чемъ читатели могутъ легко убѣдиться, открывъ любую изъ русскихъ переводныхъ и оригинальныхъ драмъ, писанныхъ этимъ размѣромъ лѣтъ тридцать и даже двадцать тому назадъ. Многіе авторы, не знаю почему, полагали, что если монологъ или сцена будутъ написаны такъ, что ихъ можно проскандовать пятистопнымъ ямбомъ, то этого совершенно достаточно, чтобъ такая рубленая проза была признана бѣлыми стихами. Въ настоящее время взглядъ этотъ къ счастью измѣнился. Бѣлый стихъ, разработанный такими мастерами дѣла какъ графъ Толстой и Островскій, пріобрѣлъ гармонію и музыкальность свойственныя поэтической рѣчи и сдѣлался обыденной ходячей монетой русскаго, поэтическаго, литературнаго языка, а потому теперь можно отважиться писать имъ даже не будучи первокласснымъ поэтомъ. Вотъ двѣ причины побудившія меня, не ожидая окончанія предпринятаго мною труда -- перевода всего Шекспира -- издать нѣкоторыя изъ лучшихъ его драмъ отдѣльно, начавъ съ тѣхъ, которыя преимущественно исполняются на сценѣ. Гамлетъ конечно долженъ быть поставленъ въ ихъ главѣ. Что касается до моихъ личныхъ взглядовъ на это величайшее произведеніе Шекспира, то я рѣшился не распространяться объ этомъ вовсе, предоставя самому тексту быть моимъ комментаторомъ и истолкователемъ моихъ воззрѣній. Поэтическое произведеніе великаго писателя имѣетъ двоякое значеніе: оно, во первыхъ, служитъ источникомъ непосредственнаго эстетическаго наслажденія для читателей и, во вторыхъ, дѣлается предметомъ догматическаго и критическаго изслѣдованія съ точки зрѣнія личности автора, его взглядовъ, языка и времени когда онъ жилъ. Смѣшивать эти два взгляда, по моему мнѣнію нельзя никакъ, не нанеся ущерба одному въ пользу другого. Можно съ увѣренностью сказать, что изъ десяти лицъ, читающихъ Шекспира въ подлинникѣ, по крайней мѣрѣ девять смотрятъ на него съ первой точки зрѣнія и развѣ только одинъ -- со второй. Тоже самое слѣдуетъ сказать и о переводахъ. Есть переводы поэтическіе, требующіе передачи мысли, духа, а главное впечатлѣнія подлинника, и переводы догматическіе, въ которыхъ переводчикъ долженъ держаться буквы подлинника и дѣлать необходимыя на него объясненія. Послѣдній родъ переводовъ можетъ быть сравненъ съ цвѣткомъ, засушеннымъ для гербарія, съ цѣлью опредѣлить его анатомическое строеніе, породу и видъ; переводы же первой категоріи уподобляются живому цвѣтку, выращенному изъ сѣмянъ подлинника и назначенному для наслажденія его красотой и ароматомъ, причемъ умѣнье воспроизвести какъ то, такъ и другое, зависитъ отъ степени искусства садовника, обязаннаго заботиться, чтобъ изъ посадки его не выросла одна только пустая трава. Я смотрѣлъ на свое дѣло съ этой послѣдней точки зрѣнія и цѣль моего труда была: сдѣлать Шекспира русскимъ поэтомъ, понятнымъ безъ всякихъ объясненій, какъ понятны наши собственные русскіе писатели. Цѣль конечно громадная и можетъ быть, скажутъ многіе, недостижимая, но вѣдь уже давно сказано, что кто хочетъ достичь возможнаго -- долженъ стремиться къ невозможному. Я сдѣлалъ свое дѣло какъ умѣлъ -- пусть, кто можетъ, сдѣлаетъ лучше. Еслижь кто нибудь, независимо отъ желанія поэтическаго знакомства съ Шекспиромъ, пожелаетъ взглянуть на него съ критической и догматической точекъ зрѣнія, то для этого существуетъ безчисленное множество спеціальныхъ сочиненій, какъ на иностранныхъ языкахъ, такъ равно и на русскомъ, изъ которыхъ я особенно рекомендую прекрасный подстрочный переводъ Кетчера. Но это, повторяю, не было цѣлью моего труда и потому я убѣдительно прошу судить меня въ предѣлахъ только той задачи, которую я себѣ поставилъ.

А. Соколовскій.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Клавдій, король датскій.
   Гамлетъ, сынъ его брата, прежняго короля.
   Полоній, знатный сановникъ при дворѣ.
   Гораціо, другъ Гамлета.
   Лаэртъ, сынъ Полонія.
   Волтимандъ,           |
   Корнелій,                     |
   Ровенкранцъ,           } придворные.
   Гильденштернъ,          |
   Озрикъ,                    |
   Священвсикъ.
   Марцеллъ,           |
                                 } офицеры
   Бернардъ,           |
   Францискъ, солдатъ.
   Рейнальдъ, слуга Полонія.
   Капитанъ норвежскихъ войскъ.
   Посланникъ Англіи.
   Призракъ отца Гамлета.
   Фортинбрасъ, Норвежскій принцъ.
   Гертруда, королева, мать Гамлета.
   Офелія, дочь Полонія.

Придворные, офицеры, солдаты, актеры, могильщики, матросы, вѣстники и свита.

Мѣсто дѣйствія замокъ Эльзинёръ въ Даніи.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Эльзинёръ. Терраса передъ дворцомъ. Холодная лунная ночь.

(Францискъ на стражѣ. Входитъ Бернардъ.)

   Бернардъ. Эй! кто тутъ? Отвѣчай!
   Францискъ.                               Сперва откликнись
             Мнѣ самъ кто ты. Какой пароль?
   Бернардъ.                                                   "Пошли
             Богъ вѣка королю".
   Францискъ.                     Бернардъ?
   Берпардъ.                                                   Онъ самый.
   Францискъ. Пришелъ ты въ срокъ.
   Бернардъ.                                         Сейчасъ пробило полночь.
             Ступай домой.
   Францискъ.           Спасибо; я усталъ
             И весь продрогъ; морозъ изрядный.
   Бернардъ.                                                   Все ли
             Благополучно?
   Фраацискъ.           Не скреблась и крыса.
   Бернардъ. Ступай и грѣйся; если же ты встрѣтишь
             Гораціо съ Марцелломъ -- посылай
             Живѣе ихъ; они хотѣли нынче
             Стоять со мной на стражѣ.

(Входятъ Гораціо и Марцеллъ.)

   Францискъ.                               Вотъ идутъ
             Сдается и они. -- Эй! кто тутъ? Стойте!
   Гораціо. Народъ все свой.
   Марцеллъ.                               Присяжные Датчане.
   Францискь. Прощайте, я иду.
   Марцеллъ.                                         Прощай пріятель.
             Кѣмъ ты смѣненъ?
   Францискъ.                     Бернардомъ. -- Доброй ночи!
                                                                                             (Уходитъ).
   Марцеллъ. Кто тутъ? Бернардъ?
   Бернардъ.                                         Я за него. А ты
             Гораціо?
   Гораціо.           Отчасти онъ.
   Бернардъ.                               Здорово!
             А также ты Марцеллъ.
   Марцеллъ.                                         Ну чтожь, являлся
             Онъ снова вамъ?
   Бернардъ.                     Покамѣсть не видалъ
             Я ничего.
   Марцеллъ.                     Гораціо твердитъ,
             Что это наши бредни; онъ не хочетъ
             И въ мысляхъ допустить, что страшный призракъ,
             Два раза нами видѣнный, являлся
             Дѣйствительно. Вотъ почему его
             Я убѣдилъ отправиться сегодня
             На стражу вмѣстѣ съ нами. Пусть своими
             Глазами убѣдится онъ въ явленьи
             Того, кого мы видѣли, и пусть
             Онъ съ нимъ заговоритъ, когда лишь только
             Тотъ явится.
   Гораціо.                     Повѣрьте, что никто
             Являться и не вздумаетъ.
   Бернардь.                                         Садись же,
             И выслушай. Я повторю еще
             Ушамъ твоимъ упрямымъ то, что мы
             Здѣсь видѣли ужь дважды.
   Гораціо.                                         Сѣсть согласенъ. (Садятся).
             Болтай теперь свой вздоръ.
   Бернардъ.                                         Прошедшей ночью,
             Когда звѣзда, свершающая путь
             Отъ полюса къ востоку, озарила
             Ту часть небесъ, гдѣ блѣдное сіянье
             Ея горитъ теперь, Марцеллъ и я
             Стояли здѣсь. Пробило часъ...
   Марцеллъ.                                         Молчи!
             Смотри, вотъ онъ!                                                   (Является Призракъ).
   Бернардъ.                               Точь въ точь король покойный!
             Весь видъ его!
   Марцелдъ.                     Попробуй завести,
             Гораціо, съ нимъ рѣчь; вѣдь ты ученый.
   Бернардъ. Вглядись въ него: король какъ есть!
   Гораціо.                                                             Онъ! онъ!
             Я внѣ себя отъ страха и волненья!
   Бернардъ. Онъ ждетъ отъ насъ вопросовъ.
   Марцеллъ.                                                             Начинай,
             Гораціо!
   Гораціо.           Скажи, кто ты такой,
             Что бродишь здѣсь, прикрывшись тьмою ночи
             И обликомъ воинственнымъ, которымъ
             Былъ облеченъ когда-то на землѣ
             Король покойный Датчанъ? Отвѣчай,
             Во имя неба мнѣ!
   Марцелдъ.                               Онъ оскорбился.
   Бернардъ. Онъ хочетъ скрыться.
   Гораціо.                                         Стой! Я заклинаю,
             Дай мнѣ отвѣтъ!                                                   (Призракъ исчезаетъ).
   Марцеллъ.                               Исчезъ, не молвивъ слова.
   Бернардъ. Что скажешь, другъ Гораціо? Ты блѣденъ
             И весь дрожишь! Сознайся, что назвать
             Нельзя ужь это бредней? Чѣмъ возьмешься
             Ты это объяснить?
   Гораціо.                               Клянусь спасеньемъ,
             Не будь глаза свидѣтелями мнѣ
             Того, что я увидѣлъ -- никогда бы
             Меня не убѣдили въ томъ.
   Марцеллъ.                                         А сходство
             Съ покойнымъ королемъ?
   Гораціо.                                         Онъ сходенъ съ нимъ,
             Какъ ты съ самимъ собой. Въ такомъ оружьи
             Онъ поразилъ кичливаго Норвежца!
             Съ такимъ же гнѣвнымъ взглядомъ, въ бурной схваткѣ
             Топталъ на льду сраженныхъ Поляковъ!
             Поистинѣ чудесно!
   Марцеллъ.                               Вотъ два раза
             Онъ намъ уже являлся въ этотъ мертвый,
             Полночный часъ, и двигался предъ нами,
             Какъ воинъ, мѣрной поступью.
   Гораціо.                                                   Не знаю,
             Что именно сулитъ явленье это,
             Но вообще я склоненъ видѣть въ немъ
             Предвѣстье страшныхъ бѣдствій.
   Марцеллъ.                                                   Сядемъ здѣсь
             И къ слову поболтаемъ. Кто возьмется,
             Скажите мнѣ, отвѣтить, почему
             Безъ отдыха тревожатъ нынче службой
             Спокойныхъ, мирныхъ гражданъ? для чего
             Льютъ пушки и снаряды? закупаютъ
             Въ чужихъ краяхъ оружье? По какой
             Невѣдомой причинѣ заставляютъ
             Рабочихъ на судахъ не знать покоя
             Ни въ праздники, ни въ будни? Что за цѣль
             Всей этой суеты, смѣшавшей въ нашихъ
             Занятьяхъ день и ночь? Кто можетъ дать
             Отвѣтъ на это?
   Гораціо.                     Я могу исполнить
             Твое желанье, если только вѣренъ
             Ходячій слухъ. Вы знаете, конечно,
             Что нашъ король, чей призракъ мы сейчасъ
             Здѣсь видѣли, былъ вызванъ въ частный бой
             Норвежцемъ Фортинбрасомъ, столь извѣстнымъ
             Своей безумной смѣлостью. Нашъ храбрый
             Король, покойный Гамлетъ -- (храбрымъ онъ
             Считался цѣлымъ свѣтомъ) -- побѣдилъ
             Норвежца въ этой битвѣ, и затѣмъ,
             Согласно съ договоромъ, заключеннымъ
             По всѣмъ уставамъ чести, получилъ
             Въ законное владѣнье часть земель
             Убитаго, равно какъ и тому,
             Будь онъ героемъ битвы, перешла бы,
             Поставленная ставкой этой распри,
             Часть датскаго владѣнья. Значитъ вамъ
             Понятно, что покойный Гамлетъ строго,
             По всѣмъ законамъ, въ правѣ былъ занять
             Владѣнья Фортинбраса. Но теперь
             Наслѣдникъ побѣжденнаго, пылая
             Безумной, юной дерзостью, набралъ
             Во всѣхъ концахъ Норвегіи ватагу
             Бездомныхъ удальцевъ, всегда готовыхъ
             На драку изъ-за хлѣба и склонилъ
             Къ набѣгу ихъ, который ужь конечно
             Преслѣдовать иной не можетъ цѣли,
             Какъ возвратить, при помощи суровой
             И злой войны, утраченныя земли
             Его отцомъ. Вотъ какъ я объясняю
             Причину нашихъ всѣхъ вооруженій,
             И этой торопливости, и частыхъ
             Призывовъ гражданъ къ службѣ.
   Бернардъ.                                                   Самъ объ этомъ
             Я думалъ точно также и теперь
             Становится понятнымъ мнѣ явленье
             Зловѣщей этой тѣни, облеченной
             Въ наружный видъ покойнаго: вѣдь онъ
             Одинъ причиной былъ минувшей распри.
   Гораціо. Подобное явленье поразитъ
             Разсудокъ хоть кому. Въ годину высшей,
             Блестящей славы Рима, передъ тѣмъ,
             Какъ палъ великій Цезарь, точно также
             Внезапно разверзалися гробницы
             И въ саванахъ бродили съ дикимъ воплемъ
             Покойники по Римскимъ площадямъ.
             За звѣздами тянулись въ небесахъ
             Хвосты огня, являлись пятна въ солнцѣ;
             Листы деревъ внезапно покрывались
             Кровавою росой и влажный ликъ
             Свѣтила, что царитъ надъ бездной царства
             Нептунова, нежданно погрузился
             Въ глубокій мракъ, какъ будто наступалъ
             День страшнаго суда. Явленья эти,
             Служащія всегда предвѣстьемъ бѣдъ
             И страшныхъ происшествій, ниспослала,
             Какъ видимъ мы, судьба теперь и намъ
             Въ странѣ холодной нашей. (Призракъ является снова).
                                                               Тссъ!.. смотрите:
             Явился снова онъ! Пускай меня
             Сразитъ онъ, если хочетъ, все-жь ему
             Я путь загорожу!.. Стой, привидѣнье!...
             Когда языкъ имѣешь ты и голосъ --
             Дай намъ отвѣтъ! Когда, чтобъ успокоить
             Твой скорбный духъ, ты долженъ совершить
             Кому нибудь добро -- признайся въ этомъ!
             Когда повѣдать ты имѣешь тайну
             На пользу нашей родины, чтобъ тѣмъ
             Предотвратить грозящую бѣду --
             Откройся намъ! иль, если наконецъ,
             Ты сторожишь зарытый подъ землею
             Тобою кладъ -- что, говорятъ, нерѣдко
             Бываетъ съ мертвецами -- не скрывай
             И этого! Остановись! Держи
             Его Марцеллъ!                                         (Поетъ пѣтухъ).
   Марцеллъ.                     Не бросить ли въ него
             Мнѣ бердышемъ?
   Гораціо.                               Бей, бей, когда не хочетъ
             Добромъ остановиться онъ.
   Бернардъ.                                         Вотъ такъ!
   Гораціо. Вотъ такъ!                     (Бросаютъ бердыши. Призракъ исчезаетъ).
   Марцеллъ.                     Исчезъ! Насилье безполезно
             Надъ существомъ, исполненнымъ такого
             Величія! Онъ какъ свободный воздухъ
             Неуязвимъ, и только посмѣялся
             Надъ нашею угрозой.
   Бернардъ.                               Онъ готовъ
             Почти начатъ былъ рѣчь, когда внезапно
             Запѣлъ пѣтухъ.
   Гораціо.                     И передъ этимъ пѣньемъ
             Исчезъ онъ какъ виновный предъ лицомъ
             Сражающей улики. Я слыхалъ
             Нерѣдко, что пѣтухъ, предвѣстникъ утра,
             Своимъ крикливымъ пѣньемъ будитъ солнце,
             И что тогда блуждающіе духи,
             Гдѣ бъ ни были они, въ огнѣ, въ водѣ
             Иль въ воздухѣ, спѣшатъ въ испугѣ скрыться
             Въ подземныя жилища. Въ этомъ можетъ
             Насъ убѣдить то, что случилось здѣсь.
   Марцеллъ. Дѣйствительно исчезъ онъ вслѣдъ за крикомъ.
             Слыхалъ я также будто въ ночь, когда
             Рождается Спаситель, пѣтухи
             Поютъ безъ перерыва. Оттого то
             И духи проклятые не дерзаютъ
             Тогда бродить по свѣту. Эта ночь
             Безвредна для людей; не смѣетъ ихъ
             Сразить звѣзда, катящаяся съ неба;
             Не могутъ вѣдьмы или колдуны
             Кого нибудь испортить, или эльфы
             Завлечь къ себѣ: такъ чистъ и святъ покровъ
             Великой этой ночи.
   Гораціо.                               Я слыхалъ
             Объ этомъ самъ и до извѣстной мѣры
             Не прочь тому повѣрить. (Свѣтаетъ). Но смотрите:
             Заря румянымъ отблескомъ сверкнула
             Ужь на росѣ восточнаго холма.
             Ждать больше нечего, когда жь хотите
             Послушать мой совѣтъ, передадимте
             О томъ, чему свидѣтелями здѣсь
             Мы были -- принцу Гамлету. Готовъ я
             Поклясться въ томъ, что мрачный, скорбный призракъ,
             Нѣмой для насъ, заговоритъ навѣрно
             Охотнѣй съ нимъ. Скажите жъ мнѣ, согласны ль
             На это вы? Я думаю что такъ
             Велятъ намъ поступить и долгъ и наша
             Къ нему привязанность.
   Марцеллъ.                                         Да, да, конечно,
             Такъ сдѣлать мы обязаны. Я знаю
             Гдѣ встрѣтить принца можемъ мы вѣрнѣй.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ Эльсинёрскомъ дворцѣ.

(Входятъ Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Лаэртъ, Волтимандъ, Корнелій и придворные).

   Король, Какъ ни свѣжо еще воспоминанье
             О смерти брата, какъ ни натуральна
             И наша скорбь и горестныя лица
             Всѣхъ нашихъ вѣрныхъ подданныхъ -- я все же
             Считаю, что пришла пора вступить
             Разсудку въ споръ съ природой, и печалясь
             О томъ, кого ужь нѣтъ, не забывать
             Съ тѣмъ вмѣстѣ и себя. Вотъ для чего
             Вступили мы въ супружескій союзъ
             Съ сестрою нашей бывшей, ставшей нынѣ
             Подругой намъ въ правленьи нашей славной,
             Воинственной страной. Печаль и радость
             Присутствовали вмѣстѣ въ насъ, когда
             Свершался этотъ бракъ. Веселья пѣсня
             Звучали вмѣстѣ съ гимномъ похоронъ.
             Рычагъ вѣсовъ, когда бы положили
             На чашки ихъ ту радость и печаль
             Остался бъ неподвижнымъ. Впрочемъ мы
             Рѣшили этотъ бракъ лишь по свободномъ
             И зрѣломъ одобрѣньи вами всѣми
             Причинъ, какими вызванъ онъ. Примите жъ
             За это благодарность.-- А теперь
             Начнемте рѣчь о дѣлѣ. Фортинбрасъ,
             Ошибочно судя, какъ мнѣ сдается,
             О нашихъ силахъ, или возмечтавъ,
             Что брата смерть возбудитъ въ государствѣ
             У насъ раздоръ и распри, далъ свободу
             Своимъ кичливымъ мыслямъ и послалъ
             Намъ дерзко вновь посольство, заявляя
             Свои права на возвращенье странъ,
             Которыя достались такъ законно
             Монарху Гамлету. Вотъ почему
             Насъ занялъ Фортинбрасъ. Переходя
             Затѣмъ къ причинѣ, по которой нынѣ
             Вы собраны -- считаю долгомъ вамъ
             Всѣмъ объявить, что для рѣшенья дѣла.
             Хочу послать я къ дядѣ Фортинбраса,
             Въ Норвегію письмо. Онъ удрученъ
             Годами и болѣзнью до того,
             Что врядъ ли что нибудь узналъ иль слышалъ
             О замыслахъ племянника, который
             Вербуетъ во владѣньяхъ старика
             Себѣ солдатъ и добываетъ все,
             Что нужно для войны. Быть можетъ дядя
             Его смиритъ. Письмо и нашъ привѣтъ
             Свезете вы, Корнелій съ Волтимандомъ.
             Та степень полномочія, какую
             Мы вамъ даемъ, изложена подробно
             Въ особенной запискѣ: удержитесь
             Въ ея предѣлахъ строго. Добрый путь!
             И пусть усердье ваше вамъ послужитъ
             Залогомъ для успѣха.
   Корн. и Волт.                     Мы приложимъ
             Его, повѣрьте, нынче какъ всегда.
   Король. Я въ томъ не сомнѣваюсь. До свиданья!
                                                               (Корнелій и Волтимандъ уходятъ).
             Теперь должны мы выслушать Лаэрта.
             Онъ кажется намѣренъ былъ подать
             О чемъ то просьбу. Говори, Лаэртъ,
             Безъ страха, что ты хочешь. Рѣчь о дѣлѣ
             Готовъ всегда я выслушать. Твои же
             Желанья исполнялись мной всегда
             Еще до просьбъ. Рука не такъ покорна
             У насъ велѣнью разума иль разумъ
             Тому, что хочетъ сердце, какъ готовъ
             Всегда исполнить датскій повелитель
             Что проситъ твой отецъ. -- Чего жь ты хочешь?
   Лаэртъ. Достойный повелитель! Я хотѣлъ бы
             Вернуться вновь во Францію, откуда
             Сюда пріѣхалъ, правда, добровольно,
             Чтобы принять, какъ требовалъ мой долгъ,
             Участье въ коронаціи; но нынче,
             Исполнивъ все, я каюсь, что желанья
             И мысли вновь влекутъ меня туда;
             И потому я обращаюсь съ просьбой
             Дозволить мнѣ уѣхать.
   Король.                               Получилъ ли
             На это ты согласіе отца?
             Что скажешь ты, Полоній?
   Полоній.                                         Онъ успѣлъ
             Добыть мое согласье рядомъ самыхъ
             Докучныхъ просьбъ. Неволей-волей я
             Былъ долженъ уступить, скрѣпивъ желанье
             Его моей печатью. Снизойдите
             И вы на эту просьбу.
   Король.                               Можешь ѣхать
             Когда захочешь самъ; располагай
             Своимъ свободно временемъ, чтобъ было
             Оно покорно всѣмъ твоимъ желаньямъ
             И прихотямъ. -- Теперь я обращусь
             Къ тебѣ, любезный Гамлетъ, сынъ и братъ,
             Ближайшій намъ по крови и по роду.
   Гамлетъ (въ сторону) Родъ точно твой, да не твоя порода!
   Король. Печаль туманитъ облакомъ какъ прежде
             Лицо твое.
   Гамлетъ.                     О нѣтъ! я слишкомъ близко
             Стою теперь предъ солнцемъ.
   Королева.                                         Милый Гамлетъ!
             Брось наконецъ унылый, мрачный видъ!
             Взгляни на короля привѣтнымъ взглядомъ,
             Какъ добрый другъ! Не осуждай навѣки
             Себя смотрѣть печальнымъ взоромъ въ землю,
             Какъ будто бъ думалъ вызвать ты изъ праха
             Покойнаго отца! Законъ всеобщій:
             Что живо -- то умретъ! Все перемѣнитъ
             На вѣчность жизнь.
   Гамлетъ.                               Вы правы королева,
             Таковъ законъ!
   Королева.                     А если такъ, зачѣмъ же
             Онъ кажется невѣрнымъ лишь тебѣ?
   Гамлетъ. Мнѣ кажется? О нѣтъ! онъ вѣренъ, вѣренъ!
             Я призраковъ не знаю! Этотъ черный
             Печальный плащъ -- обычный знакъ несчастья
             И траура; вся эта буря вздоховъ
             И горькихъ слезъ, катящихся ручьями
             Изъ скорбныхъ глазъ; печальный этотъ взглядъ --
             Всѣ, словомъ, знаки горести, какими
             Рисуется безмолвная печаль --
             Вотъ призраки, затѣмъ что въ нашей волѣ
             Ихъ выказать иль нѣтъ! -- Но то, что я
             Таю въ себѣ -- не призракъ! Внѣшній видъ
             Мнѣ служитъ лишь одеждой для страданья!
   Король. Твоя печаль похвальна милый Гамлетъ!
             Въ ней знакъ твоей сердечности, но вспомни,
             Что твой отецъ утратилъ точно также
             Отца въ былые дни; съ его отцомъ
             Случилось тоже самое. Конечно
             Сыновній долгъ обязываетъ насъ
             Носить до срока трауръ по умершемъ;
             Но плакать и томиться безъ конца
             Грѣшно и недостойно! Духъ мужчины
             Быть долженъ твердъ. Въ упорной скорби видны
             Лишь злая непокорность предъ Творцомъ,
             Ничтожная душа, пустое сердце
             И даже слабый умъ. Какую пользу,
             Дѣйствительно, возможно намъ извлечь
             Изъ скорбнаго рыданья иль упорства
             Предъ фактомъ, неизбѣжнымъ точно также,
             Какъ неизбѣжно самое простое
             Изъ жизненныхъ событій? Полно! Горесть,
             Подобная твоей, тяжелый грѣхъ
             Предъ Господомъ, противорѣчье гласу
             Здороваго ума, а наконецъ
             Скажу -- самой природѣ, чей законъ
             Твердитъ споконъ вѣковъ: "такъ быть должно" --
             При каждой новой смерти. Покорись же
             Моимъ словамъ и сбрось печальный видъ!
             Признай во мнѣ отца. Весь міръ свидѣтель,
             Что ты всѣхъ ближе къ сердцу мнѣ и нѣтъ,
             Повѣрь, отца, который бы любилъ
             Съ горячностью такой родного сына,
             Какъ я люблю тебя! -- Что до твоей
             Желанной мысли возвратиться снова
             Къ наукамъ въ Виттенбергъ -- я не могу
             Одобрить этой мысли и напротивъ
             Прошу тебя останься на утѣху
             И радость намъ, какъ тотъ, кто ближе всѣхъ
             Къ намъ въ качествѣ приверженца и сына.
   Королева. Не заставляй, чтобы тебя просила
             Напрасно мать! Останься милый Гамлетъ!
             Не ѣзди въ Виттенбергъ.
   Гамлетъ.                               Велитъ мнѣ долгъ
             Васъ слушаться во всемъ по доброй волѣ!
   Король. Вотъ истпнно прекрасный и достойный
             Тебя отвѣтъ! Ты будешь мнѣ отнынѣ
             Товарищемъ во всемъ. Идемъ Гертруда.
             Нашъ сынъ, оставшись съ нами добровольно
             Привелъ меня въ восторгъ и я хочу,
             Въ знакъ радости, чтобъ каждый новый кубокъ,
             Который будетъ нынче осушать
             За пиршествомъ король, сопровождался
             Пальбой и громомъ пушекъ. Тостъ монарха
             Откликнется на небѣ громкимъ эхомъ
             Земной грозы! Отправимтесь друзья.
                                 (Уходятъ Король, Королева, Полоній, Лаэртъ и свита).
   Гамлетъ. О, для чего такъ крѣпко создана
             Ты, наша плоть, что не дано растаять
             Тебѣ росой!.. О, еслибъ не каралъ
             Господь самоубійства! -- Боже, Боже!
             Какъ пусто, пошло, жалко для меня
             Все, что дано намъ въ жизни!.. Садъ отцвѣтшій,
             Неполотый, проросшій до сѣмянъ --
             Вотъ здѣшній міръ! Грубѣйшая трава
             Растетъ одна въ немъ!.. Думалъ ли, гадалъ ли
             Хоть кто-нибудь, чтобы могло дойти
             До этого?.. Два мѣсяца... Какое!
             Двухъ не прошло съ тѣхъ поръ, какъ умеръ онъ,
             Король -- краса и слава, передъ которымъ
             Теперешній ничтоженъ какъ сатиръ,
             Сравненный съ Апполономъ!.. Онъ, любившій
             Такъ мать мою, что былъ готовъ сердиться
             На вѣтерокъ, пахнувшій своевольно
             Въ ея лицо!.. Земля и небо! Мнѣ ли
             Объ этомъ вспоминать?.. Она, чья жажда
             Его любить, казалось возрастала,
             По мѣрѣ какъ любилъ ее онъ самъ!..
             И вотъ, прошелъ лишь мѣсяцъ!.. Нѣтъ, не надо
             Объ этомъ думать!.. Суетность -- вотъ имя
             Вамъ женщины!.. Не износивъ еще
             Той обуви, въ которой шла въ слезахъ
             Она, какъ Ніобея, провожая
             Холодный трупъ покойнаго!.. А нынѣ!..
             Свирѣпый звѣрь безъ разума и смысла
             Грустилъ навѣрно-бъ дольше!.. Выдти замужъ
             За дядю моего! За брата мужа,
             Который на умершаго похожъ
             Какъ я на Геркулеса!.. Мѣсяцъ, мѣсяцъ!
             Слѣды притворныхъ слезъ еще сквозятъ
             Въ ея глазахъ, разъѣденныхъ соленой
             Ихъ влагою!.. Она -- его супруга!
             Что за позоръ такъ броситься на встрѣчу
             Разврату и грѣху!.. Нѣтъ, нѣтъ не выдетъ
             Добра изъ зла, да и не можетъ выдти!
             Но тшъ! пусть плачетъ сердце. Мысли надо
             Таить въ себѣ.

(Входятъ Гораціо, Бернардъ и Марцеллъ).

   Гораціо. Привѣтъ нашъ добрый принцу.
   Гамлетъ. Радъ видѣть васъ. -- Гораціо! Ты ль это?
             Иль лгутъ мои глаза?
   Гораціо.                               Я самъ и вашъ
             Слуга на вѣкъ, какъ прежде.
   Гамлетъ.                                         Другъ мой добрый!
             Намъ помѣняться слѣдуетъ съ тобой
             Названьемъ этимъ. -- Говори, зачѣмъ ты
             Оставилъ Виттенбергъ? -- Марцеллъ?
   Марцеллъ.                                                   Онъ самый.
   Гамлетъ. Какъ радъ я видѣть васъ-! Здорово други!
             Но по какой покинули причинѣ
             Вы Виттенбергъ?
   Гораціо.                     Хотѣли пошататься.
   Гамлетъ. Ну, это не сказалъ бы предо мной
             Твой злѣйшій врагъ, и потому ты самъ
             Не долженъ оскорблять меня, болтая
             Подобный вздоръ. Ты не гуляка праздный;
             Но все жь хочу узнать я, для чего
             Ты прибылъ въ Эльсинёръ? Мы васъ научимъ
             Здѣсь только пить безъ просыпа.
   Гораціо.                                         Я прибылъ
             Присутствовать при погребеньи праха
             Покойнаго монарха.
   Гамлетъ.                               Полно, полно,
             Товарищъ по ученью! Для чего
             Тебѣ хитрить? Скажи, что ты спѣшилъ
             На сватьбу королевы!
   Гораціо.                               Молвить правду,
             Ее пришлось не долго ожидать.
   Гамлетъ. Простой расчетъ, Гораціо! Остатки
             Холодныхъ блюдъ съ печальныхъ похоронъ
             Доѣдены на сватьбѣ! Вѣрь мнѣ, другъ мой,
             Что легче было бъ встрѣтиться въ раю
             Мнѣ съ злѣйшимъ изъ враговъ моихъ, чѣмъ видѣть
             Подобный день! -- Отецъ!.. Онъ вѣчно мнѣ
             Мерещется!
   Гораціо.                     Гдѣ принцъ?
   Гамлетъ.                                         Въ воображеньи!
   Гораціо. Видалъ его не разъ я; это былъ
             Достойный государь.
   Гамлетъ.                               Былъ человѣкъ онъ!
             Съ какой бы стороны ни посмотрѣли
             Мы на него -- подобнаго ему
             Не съищется!
   Гораціо.                     Я думаю, что видѣлъ,
             Его сегодня ночью.
   Гамлетъ.                               Видѣлъ ты?
             Кого? кого?
   Гораціо.                     Покойнаго монарха
             И вашего отца.
   Гамлетъ.                     Отца ты видѣлъ?..
   Гораціо. Сдержите, принцъ, на мигъ порывъ волненья
             И слушайте: (Показывая на прочихъ)
                                           Они мнѣ она будутъ
             Свидѣтелями въ истинѣ чудесъ,
             Какія я открою.
   Гамлетъ.                     Ради неба!
             Готовъ я, говори!..
   Гораціо.                     Вотъ что случилось
             Съ Марцелломъ и Бернардомъ. -- Въ часъ, когда,
             Средь мертвой тишины, они стояли
             На стражѣ нынѣ ночью, чей-то призракъ,
             Во всемъ похожій видомъ и лицомъ
             На вашего отца, вооруженный
             Отъ ногъ до головы, явился вдругъ
             Испуганнымъ глазамъ ихъ. Величаво
             Прошелъ вредъ нимъ трижды онъ, не дальше
             Длины жезла, и скрылся! Кровь застыла
             Отъ ужаса въ ихъ жилахъ до того,
             Что оба, не посмѣвъ промолвить слова,
             Остались неподвижны. Въ третью ночь,
             Узнавъ отъ нихъ ужасную ихъ тайну,
             Я всталъ на стражу самъ, и вотъ, согласно
             Во всемъ разсказу ихъ, какъ разъ въ томъ видѣ
             И въ тотъ же часъ -- видѣнье появилось
             Предъ нами вновь! Я въ тотъ же мигъ узналъ
             Въ немъ вашего отца. Точнѣй не могутъ
             Быть схожи двѣ руки.
   Гамлетъ.                               Гдѣ это было?
   Марцеллъ. Гдѣ постъ назначенъ стражи -- на площадкѣ.
   Гамлетъ. Вы съ нимъ не говорили?
   Гораціо.                                         Да, но только
             Отвѣта призракъ не далъ. Разъ мнѣ, впрочемъ,
             Почудилось, что сдѣлалъ онъ губами
             И головой такое же движенье,
             Какое замѣчаютъ въ человѣкѣ
             Готовомъ говорить, но тутъ внезапно
             Запѣлъ пѣтухъ, и вслѣдъ затѣмъ видѣнье,
             Какъ будто испугавшись, вмигъ исчезло
             Изъ нашихъ глазъ во мракѣ.
   Гамлетъ.                                         Очень странно!
   Гораціо. Я жизнью поручиться вамъ готовъ
             За истину разсказа. Мы сочли
             Священнымъ долгомъ разсказать и вамъ
             О томъ, что видѣли.
   Гамлетъ.                               Да, да, конечно!
             Но знаете ли вы, какъ поражонъ
             Я этимъ всѣмъ! Вы будете на стражѣ
             Сегодня вновь?
   Всѣ.                                         Да, принцъ.
   Гамлетъ.                                        Сказали вы:
             Онъ былъ покрытъ броней?
   Всѣ.                                                             Покрытъ.
   Гамлетъ.                                                   Отъ шлема
             До самыхъ пятъ?
   Всѣ.                                         Отъ ногъ до головы.
   Гамлетъ. Но вѣдь тогда вы не могли увидѣть
             Его лица.
   Гораціо.           О нѣтъ, забрало было
             Приподнято.
   Гамлетъ.                     Какъ онъ смотрѣлъ? Сурово?
   Гораціо. О нѣтъ, скорѣй печально, чѣмъ сурово.
   Гамлетъ. Онъ былъ румянъ иль блѣденъ?
   Гораціо. Страшно блѣденъ!
   Гамлетъ. И пристально глядѣлъ на васъ?
   Гораціо.                                                   Все время.
   Гамлетъ. Жаль, не быль съ вами я.
   Гораціо.                                         Васъ привело бы
             Видѣнье въ ужасъ.
   Гамлетъ.                               Очень вѣроятно.
             Какъ долго былъ онъ съ вами?
   Гораціо.                                         Можно было
             Счесть медленно до сотни.
   Марцеллъ и Бернардъ.                     Дольше, дольше.
   Гораціо. Въ тотъ разъ, какъ видѣлъ я его -- не дольше.
   Гамлетъ. А борода? Сверкала сѣдиной?
   Гораціо. Она была такая жь какъ при жизни
             Сребристо-чорная.
   Гамлетъ.                     Я встану съ вами
             На стражу въ эту ночь. Быть можетъ онъ
             Придетъ опять.
   Гораціо.                     Придетъ; я въ томъ увѣренъ.
   Гамлетъ. Коль скоро призракъ явится опять
             Подъ образомъ отца -- я заведу
             Съ нимъ разговоръ, хотя бы даже самый
             Кромѣшный адъ хотѣлъ меня заставить
             Сдержать языкъ. -- Но я прошу васъ всѣхъ,
             Коль скоро вы еще не проболтались
             О видѣнномъ -- храните до поры
             Объ этомъ всемъ молчанье. Точно также
             И то, что можетъ быть увидимъ мы
             Въ сегодняшнюю ночь -- пусть остается
             Для васъ предметомъ мыслей, но никакъ
             Не болтовни! Я наградить съумѣю
             За это васъ. -- Прощайте! Нынче мы
             Сойдемся на площадкѣ незадолго
             До полночи.
   Всѣ.                                         Мы слуги вамъ во всемъ.
   Гамлетъ. А я доброжелатель вамъ. -- Прощайте!
                                                     (Уходятъ Гораціо, Марцеллъ и Бернардъ).
             Броней покрытый призракъ! Дурно, дурно!
             Тутъ кроется недоброе! О если бъ
             Скорѣй настала ночь -- а до того
             Молчи душа! Преступное и злое
             Откроется предъ совѣстью людской,
             Хотя бъ прикрылъ весь шаръ его земной!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

  

Комната въ домѣ Полонія.

  

(Входятъ Лаэртъ и Офелія).

  
   Лаэртъ. Багажъ мой взятъ. Прощай, сестра! Смотри же,
             Едва попутный вѣтеръ дастъ возможность
             Отправить въ путь корабль -- не полѣнись
             Мнѣ написать.
   Офелія.                     Не сомнѣвайся въ этомъ.
   Лаэртъ. А что до принца и его признаній,
             Смотри на нихъ, какъ на пустой капризъ,
             Иль пылъ горячей крови. Таковы
             Весеннія фіалки: -- ранній цвѣтъ ихъ
             Пріятенъ но непроченъ; блескъ и запахъ
             Въ нихъ длятся лишь минуту.
   Офелія.                                         Неужели,
             Не болѣе?
   Лаэртъ.                     Могу тебя увѣрить.
             Природа такъ устроила людей,
             Что, рядомъ съ пыломъ крови, въ нихъ должно
             Расти и чувство долга. Можетъ быть
             До сей поры ты Гамлетомъ любима
             Дѣйствительно -- я допущу, что даже
             Любовь его чиста, и что дурныхъ
             Намѣреній въ немъ нѣтъ, но ты должна
             Имѣть въ виду, что санъ его и званье
             Въ немъ сковываютъ волю. Онъ обязанъ
             Рабомъ быть по рожденью и не можетъ
             Свободно останавливать свой выборъ
             На комъ захочетъ самъ, подобно прочимъ
             Незнатнымъ людямъ. Выборъ принца долженъ
             Быть подчиненъ желаніямъ страны
             Гдѣ онъ глава, затѣмъ что отъ его
             Задуманнаго выбора зависятъ
             Добро и счастье подданныхъ. Такъ, если бъ
             Тебѣ открылся даже онъ въ любви --
             Не заходи въ своемъ отвѣтѣ дальше
             Той мѣры, до которой можетъ онъ
             Собой располагать, а эта мѣра
             Зависитъ отъ того, чего захочетъ
             Вся Данія. Подумай лишь, какъ многимъ
             Рискуешь ты, довѣрчиво склонясь
             Къ его любовнымъ пѣснямъ, и дозволивъ
             Его безумной страсти овладѣть
             Твоею чистотой! Храни, храни
             Ее всего усерднѣй, дорогая
             И милая сестра! Не предавайся
             Влеченію сама, чтобъ тѣмъ вѣрнѣе
             Себя обезопаситъ отъ его
             Настойчивыхъ искательствъ. Чистои дѣвѣ
             Казаться долженъ дерзкимъ даже взоръ
             Застѣнчивой луны. Ядъ клеветы
             Сразить способенъ даже добродѣтель!
             Червякъ зловредный можетъ зародиться
             Въ весенней почкѣ, прежде чѣмъ цвѣтокъ
             Успѣетъ распуститься. Ядъ дыханья
             Отравленнаго вѣтра для цвѣтка
             Всего вреднѣй въ часъ утренней росы
             И свѣжести. Такъ будь же осторожна!
             Страхъ -- лучшая охрана. Юность часто
             Сама себѣ бываетъ злымъ врагомъ,
             Хотя бъ враговъ и не было кругомъ.
   Офелія. Мой милый братъ! Твои совѣты будутъ
             Мнѣ стражами души моей; но только
             Не будь, прошу и самъ, похожъ на тѣхъ
             Фальшивыхъ проповѣдниковъ, что учатъ
             О тернистомъ пути къ вратамъ небеснымъ,
             Межь тѣмъ какъ сами первые жь спѣшатъ
             Предаться безъ стыда всему дурному
             И грѣшному, забывши тѣ совѣты,
             Какіе намъ даютъ.
   Лаэртъ.                               Не безпокойся!
             Пора мнѣ въ путь. Но вотъ и нашъ отецъ.
                                                                         (Входитъ Полоній)
             Въ двойномъ благословеньи больше блага,
             И путь пріятнѣй, лишній разъ простясь.
   Полоній. Ты здѣсь еще? Не стыдно ли? Корабль
             Готовъ давно; тебя тамъ ждутъ. Спѣши,
             Спѣши Лаэртъ! Да будетъ надъ тобой
             Мое благословенье. (Кладетъ руку на голову Лаэрта).
                                                     Между прочимъ
             Я дать тебѣ хочу предъ разставаньемъ
             Два-три совѣта. Постарайся ихъ
             Не позабыть. Не будь чрезъ чуръ болтливъ
             О томъ, что ты задумалъ, а тѣмъ больше
             Не вздумай торопиться исполненьемъ
             Того, что не обдумано. Держи
             Себя со всѣми просто, но при томъ
             Отнюдь не фамильярно. Если встрѣтишь
             Испытаннаго друга -- закрѣпи
             Съ нимъ связь желѣзной цѣпью, но не вздумай
             Дружиться зря со всякимъ первымъ встрѣчнымъ.
             Ссоръ избѣгай; но если ужь случится
             Поссориться, тогда умѣй себя
             Поставить такъ, чтобъ твой противникъ самъ
             Старался избѣгать тебя. Чужую
             Охотно слушай рѣчь, но говори
             Съ немногими. Совѣты принимай
             Отъ всѣхъ людей, но собственное мнѣнье
             Высказывай не скоро. Одѣвайся
             По деньгамъ и по средствамъ. Внѣшность правда
             Должна быть въ насъ изысканна, но роскошь
             И вычурность вредны. По платью судятъ
             О самомъ человѣкѣ, особливо
             Во Франціи, гдѣ знать и дворъ извѣстны
             Изяществомъ и вкусомъ. Денегъ въ долгъ
             Отнюдь не занимай, и точно также
             Самъ не давай другимъ. Давая въ долгъ
             Теряемъ мы друзей и деньги вмѣстѣ;
             Займы же подрываютъ вдосталь наше
             Хозяйство и добро. -- Всего же больше
             Старайся такъ держать себя, чтобъ самъ
             Собой ты былъ доволенъ. Если ты
             Достичь успѣешь этого, то, вѣрь,
             Никто не въ состояньи будетъ сдѣлать
             Тебѣ ни въ чемъ упрека: это вѣрно
             Какъ то, что дни идутъ во слѣдъ ночамъ.
             Теперъ прощай! Мое благословенье
             Будь помощью тебѣ, чтобъ ты запомнилъ
             Мои слова.
   Лаэртъ.                     Почтительно прощаюсь
             Надолго съ вами я.
   Полоній.                               Иди, иди!
             Слуга твой ждетъ.
   Лаэртъ.                     Прощай сестра и помни,
             Что я сказалъ.
   Офелія.                     Я въ памяти замкнула
             Твои слова. Ключъ можешь взять съ собой.
   Лаэртъ. Прощай. (Уходитъ).
   Полоній.                     Что онъ сказалъ? О чемъ болтали
             Вы здѣсь вдвоемъ?
   Офелія.                               Когда угодно вамъ
             Объ этомъ знать -- извольте: рѣчь была
             О принцѣ Гамлетѣ.
   Полоній.                               Вполнѣ умѣстно!
             Я слышалъ самъ, что съ нѣкоторыхъ поръ
             Принцъ ищетъ быть съ тобой, и что сама
             Охотно ты, и даже слишкомъ вольно,
             Болтаешь съ нимъ. Когда я не ошибся --
             (А мнѣ сказали это, чтобъ меня
             Предостеречь) -- то я тебѣ замѣчу,
             Что ты не понимаешь своего
             Достоинства, ведя себя не такъ,
             Какъ требовали бъ честь твоя и имя,
             Какое носишь ты. -- Скажи всю правду,
             Что было между вами?
   Офелія.                               Принцъ не разъ
             Выказывалъ замѣтно мнѣ свою
             Привязанность.
   Полоній.                     Привязанность! Ты вижу
             Совсѣмъ еще ребенокъ и не видишь
             Опасности, какая въ этомъ дѣлѣ
             Тебѣ грозитъ! -- Не вздумала ль серьезно
             Ты вѣрить въ эту, по твоимъ словамъ,
             Привязанность.
   Офелія.                     Я право не умѣю
             Сказать вамъ то, что думаю.
   Полоній.                                         Такъ я
             Скажу тебѣ объ этомъ! Ты простое
             И глупое дитя. Ты оцѣнила
             За чистую монету вздоръ, который
             Онъ несъ тебѣ. Цѣни сама себя
             Достойнѣе и выше, иль иначе,
             Скажу тебѣ я тѣмъ же самымъ словомъ,
             Что долженъ буду самъ невысоко
             Цѣнитъ твой умъ.
   Офелія.                     Онъ выражалъ всегда
             Свою любовь мнѣ въ самыхъ деликатныхъ
             Почтительныхъ словахъ.
   Полоній.                               И это все
             Одни слова. Довольно! Толковать
             Объ этомъ больше нечего!
   Офелія.                                         Онъ клялся
             Мнѣ всѣмъ святымъ, что говорилъ лишь правду.
   Полоній. Все вздоръ одинъ! Посула журавлей!
             Самъ знаю я какую чепуху
             Городимъ мы и какъ умѣемъ клясться,
             Почуявши любовный жаръ въ крови!
             Откуда что берется! Но вѣдь это
             Лишь блескъ одинъ -- огонь безъ теплоты,
             Что гаснетъ безъ слѣда. Такія клятвы
             Даются для того лишь, чтобы нарушить
             Ихъ тотчасъ же. Не принимай же ихъ
             За истинное пламя. Ты должна
             Себя поставить такъ, чтобы возможность
             Съ тобой болтать иль получитъ свиданье
             Цѣнилася дороже. Гамлетъ молодъ,
             И можетъ забавлять себя пожалуй
             Чѣмъ вздумаетъ; но что простятъ ему,
             За то тебя осудятъ. -- Не давай же
             Его словамъ значенья: всѣ они
             Красны и громки съ виду, но на дѣлѣ
             Таятъ въ себѣ дурной и тайный смыслъ.
             Чѣмъ больше онъ клянется, тѣмъ скорѣе
             Тебя введетъ въ обманъ. Я объявляю
             Тебѣ мою рѣшительную волю,
             Чтобъ ты впередъ съискала для своихъ
             Часовъ досуга лучшее занятье
             Чѣмъ вѣчную, пустую болтовню,
             Глазъ на глазъ съ принцемъ Гамлетомъ! -- Вотъ мой
             Тебѣ приказъ. Замѣть его исправно!
             Теперь иди.
   Офелія.                     Исполню вашу волю. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Терраса передъ замкомъ. Ночь.

  

(Входятъ Гамлетъ, Гораціо и Марцеллъ).

  
   Гамлетъ. Изрядный холодъ! вѣтеръ дуетъ рѣзко!
   Гораціо. Да, воздухъ свѣжъ и холоденъ.
   Гамлетъ.                                                   Который
             Теперь быть можетъ часъ?
   Гораціо.                                         Пожалуй будетъ
             Близь полночи.
   Марцеллъ.                     Двѣнадцать било.
   Гораціо.                                                   Развѣ?
             Я не слыхалъ. Такъ значитъ близокъ часъ
             Явленья призрака. (За сценой звукъ трубъ и пушечныхъ выстрѣловъ).
                                                                                   Что это значитъ?
   Гамлетъ. Король великій нашъ проводитъ ночи,
             Какъ вамъ извѣстно, въ пляскѣ и пирахъ.
             И каждый разъ, какъ выпиваетъ кубокъ
             Рейнвейна онъ -- звукъ трубъ и барабановъ
             Спѣшитъ повѣдать міру славный подвигъ,
             Свершенный имъ.
   Гораціо.                     Чтожъ дѣлать, если здѣсь
             Введенъ такой обычай!
   Гамлетъ.                               Я отвѣчу
             Тебѣ на то, что хоть родился самъ
             Я въ Даніи, и могъ давно привыкнуть
             Къ ея обычаямъ, но нахожу,
             Что было бы честнѣй и лучше бросить
             Такой дурной обычай, чѣмъ его
             Поддерживать. Подобныя попойки
             Позоромъ заклеймили наше имя
             Во всѣхъ странахъ. Народы упрекаютъ
             За пьянство насъ, честятъ нелестнымъ званьемъ
             Безсмысленныхъ скотовъ! Ведя себя
             Такъ недостойно, мы уничтожаемъ
             Значенье даже тѣхъ хорошихъ качествъ,
             Которыя имѣемъ. Всѣмъ извѣстно,
             Что люди иногда уже съ пеленъ
             Имѣютъ горбъ, уродство иль иной
             Природный недостатокъ, -- (въ чемъ винить
             Конечно ихъ нельзя, въ виду того,
             Что мы предписывать не въ состояньи
             Законовъ естеству). -- Бываетъ также,
             Что слишкомъ быстрый ростъ душевныхъ качествъ
             Ущербъ наноситъ разуму, иль просто
             Находимся подъ гнетомъ нехорошей
             Привычки мы, въ разрѣзъ идущей съ тѣмъ,
             Что принято.-- Такіе люди всѣ,
             Нося въ себѣ печальное вліянье
             Природнаго порока, точно дара
             Несчастной ихъ звѣзды -- жестоко платятъ
             Въ глазахъ людей и свѣта за такое
             Убожество, хотя бы даже были
             Они во всемъ другомъ на столько свѣтлы
             И хороши, на сколько люди могутъ
             Въ себѣ вмѣстить хорошаго. Крупица
             Порочнаго испортить можетъ все,
             Что истинно прекрасно, обратя
             Въ дурное и его --                                         (Является Призракъ).
   Гораціо.                               Вотъ онъ! смотрите!
   Гамлетъ. Храните насъ, святыя силы неба!...
             Будь духъ ты проклятой иль духъ небесный!
             Будь ты повитъ дыханьемъ чистымъ рая
             Иль смрадомъ адскихъ безднъ! будь нечестиво,
             Иль свято то, что хочешь ты -- но видъ,
             Въ которомъ ты явился, такъ мнѣ дорогъ,
             Что я заговорю съ тобой! Зову
             Я Гамлетомъ тебя! монархомъ Датчанъ!
             Отцомъ моимъ!.. О, отвѣчай, чтобъ я
             Не умеръ отъ незнанья! Говори,
             Зачѣмъ святой твой прахъ, землею взятый,
             Расторгъ свой смертный саванъ? Почему
             Тотъ мрачный гробъ, въ который положили
             Тебя мы съ миромъ, разметалъ тяжолый
             Сводъ мрамора, чтобъ дать тебѣ воспрянуть
             Для жизни вновь?... Что означать должно,
             Что ты, мертвецъ, облекся снова сталью
             И бродишь такъ при трепетной лунѣ,
             Ужасной сдѣлавъ ночь? Зачѣмъ пугаешь
             Ты насъ, безумцевъ бѣдныхъ, до того,
             Что нашъ разсудокъ слабый не вмѣщаетъ
             Ужасныхъ мыслей вызванныхъ твоимъ
             Явленьемъ?.. Говори! Чего ты хочешь?
             Что должно дѣлать намъ?
   Гораціо.                                         Онъ вамъ киваетъ;
             Зоветъ идти за нимъ, какъ будто хочетъ
             Открыться вамъ однимъ въ какой-то тайнѣ.
   Марцеллъ. Смотрите, какъ онъ ласково даетъ
             Вамъ знакъ за нимъ послѣдовать въ иное
             Убѣжище. Но только, ради Бога,
             Не слушайтесь!
   Гораціо.                     Ни подъ какимъ предлогомъ!
   Гамлетъ. Молчитъ онъ здѣсь -- такъ я пойду за нимъ!
   Гораціо. Нѣтъ, нѣтъ, прошу васъ!
   Гамлетъ.                                         Мнѣ ль его бояться?
             Я жизнь цѣню не больше волоска!
             А что онъ можетъ причинить дурного
             Душѣ моей, когда она безсмертна,
             Какъ самъ безсмертенъ онъ? Незримой силой
             Меня къ нему влечетъ! Иду!..
   Гораціо.                                         А если
             Васъ приведетъ съ собою онъ къ безднѣ моря,
             На страшный гребень скалъ, склоненныхъ грозно
             Надъ волнами, и тамъ, принявъ внезапно
             Иной ужасный образъ, помутитъ
             Въ васъ проблескъ ясный разума, повергнетъ
             Въ безумство васъ? Одумайтесь! Здѣсь мѣсто
             Пустынно и ужасно! Видъ одинъ
             Той страшной высоты, съ какой мы смотримъ
             На бездну водъ и слышимъ стонъ и ревъ
             Сшибающихся волнъ, внушить способенъ
             Отчаянныя мысли.
   Гамлетъ.                               Онъ киваетъ,
             По прежнему! Веди! веди! Тебѣ
             Иду я въ слѣдъ!..
   Марцеллъ.                     Останьтесь принцъ!
   Гамлетъ (вырываясь)                               Прочь руки!
   Гораціо. Одумайтесь! Идти безумно!
   Гамлетъ.                                                   Голосъ
             Самой судьбы зоветъ меня! Онъ придалъ
             Моей малѣйшей фибрѣ мощь и крѣпость
             Разъяреннаго льва!                               (Призракъ киваетъ головой).
                                                     Зоветъ! Пустите!
             Прочь отъ меня! иль сдѣлаю, клянусь,
             Я призракомъ того, кто загородитъ
             Дорогу мнѣ! Прочь, говорю!.. Веди!
             Тебѣ иду я въ слѣдъ.                     (Уходитъ за Призракомъ).
   Гораціо.                               Онъ внѣ себя
             Подъ гнетомъ возбужденья!
   Марцеллъ.                                         Мы должны
             Идти за нимъ. Не слушаться его,
             Велятъ намъ долгъ и преданность.
   Гораціо.                                                   Да, да!
             Идемъ за нимъ! Но чѣмъ должно все это
             Окончиться?
   Марцеллъ.                     Не доброе творится
             У насъ въ странѣ.
   Гораціо.                               Храни насъ Богъ!
   Марцеллъ.                                                             Идемъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Аллея въ паркѣ. Луна.

  

(Гамлетъ слѣдуетъ за Призракомъ).

  
   Гамлетъ. Куда меня ведешь ты? Отвѣчай!
             Я далѣе нейду.
   Призракъ.                     Готовься слушать!
   Гамлетъ. Готовъ! готовь!
   Призракъ.                               Ужь близокъ часъ, когда
             Вновь снизойти я долженъ въ злую бездну
             Огня и адскихъ мукъ!
   Гамлетъ.                               О, призракъ бѣдный!
   Призракъ. Не жалость мнѣ нужна! Внимай тому,
             Что я тебѣ открою!
   Гамлетъ.                               Говори!
             Тебя я долженъ слушать.
   Призракъ.                               Долженъ также
             Отмстить, услышавъ!
   Гамлетъ.                               Что?...
   Призракъ.                                         Передъ тобой
             Безплотный духъ отца. Приговоренъ
             Судьбою я бродить во мракѣ ночи
             До срока здѣсь, а днемъ томиться въ мукахъ,
             Пока сгорятъ свершонные при жизни
             Мной тяжкіе грѣхи и буду тѣмъ
             Очищенъ я. Мнѣ права не дано
             Разоблачать передъ тобою тайны
             Тюрьмы моей; но если бъ могъ я только
             Повѣдать ихъ -- я растерзалъ бы духъ твой!..
             Отъ ужаса твоя застыла бъ кровь!..
             На головѣ, какъ иглы дикобраза
             Твои бъ поднялись волосы, глаза же,
             Сверкнувъ какъ звѣзды, вышли бъ изъ орбитъ!
             Но нѣтъ ушей и глазъ, одѣтыхъ плотью,
             Которые могли бы перенесть
             Разсказъ объ этихъ ужасахъ!.. О, Гамлетъ!
             Когда любилъ отца при жизни ты,
             Внимай ему теперь!
   Гамлетъ.                               О, Боже! Боже!..
   Призракъ. Отмсти, отмсти за страшное убійство!
   Гамлетъ. Убійство?..
   Призракъ.                     Да! Всегда оно бываетъ
             Злодѣйствомъ страшнымъ, то же, о которомъ
             Я говорю -- чудовищнѣй всего,
             Что можно лишь представить!
   Гамлетъ.                                         О, спѣши лишь
             Его открыть, чтобъ я быстрѣе вѣтра,
             Иль грезъ любви, могъ ринуться для мести!
   Призракъ. Твою готовность вижу я -- но впрочемъ
             Ты былъ бы пустъ и гнилъ своей душой,
             Какъ гнилъ тростникъ, что прозябаетъ въ тинѣ
             Угрюмой Леты, если бы остался
             Позорно равнодушенъ къ тѣмъ дѣламъ,
             Какія ты узнаешь! -- Слушай, Гамлетъ:
             Молва людей повсюду разгласила,
             Что былъ змѣей ужаленъ я, заснувъ
             Въ моемъ саду. -- Вся Данія была
             Обманута позорною неправдой.
             Но знай, мой честный сынъ, что злобный змѣй,
             Которымъ я ужаленъ, ходитъ нынче
             Въ моемъ вѣнцѣ!
   Гамлетъ.                     О, вѣщій, тайный голосъ
             Души моей!.. Мой дядя!
   Призракъ.                                         Онъ!.. Безчестный,
             Развратный звѣрь! Онъ рядомъ обольщеній,
             Даровъ и чаръ -- (да будетъ проклятъ, тотъ,
             Кто обладаетъ дьявольскою силой
             Подобныхъ средствъ!) -- успѣлъ очаровать
             И въ грѣхъ ввести святую съ виду душу
             Жены моей! -- О, Гамлетъ, Гамлетъ! страшно
             Подобное паденье! Такъ смѣнить
             Меня, что такъ любилъ ее! Меня,
                                                   Ау, принцъ!
   Гамлетъ. Эге! сюда! я здѣсь, соколикъ!

(Входятъ Гораціо и Марцеллъ).

   Марцеллъ. Ну что, принцъ?
   Гораціо.                                         Какъ дѣла?
   Гамлетъ.                                                             Чудесны!
   Гораціо. Скажите, принцъ...
   Гамлетъ.                                                   Вы выдадите.
   Гораціо. Я? нѣтъ! клянусь, принцъ!
   Марцеллъ.                                                   И не я!
   Гамлетъ. Ну что вы скажете? возможно-ль
                                 повѣрить этому! Но вы...
                                 готовы тайну сохранить?
   Гораціо и Марцеллъ.
                                 Клянемся!
   Гамлетъ.                               Во всей Даніи
                                 не сыщешь подлеца такого...
                                 который не былъ-бы заразъ
                                 отъявленнымъ плутомъ!
   Гораціо.                                                             Чтобъ это
                                 намъ сообщить, едва-ли-бъ мертвый
                                 возсталъ изъ гроба.
   Гамлетъ. Вѣрно! да, ты правъ.
                                 Итакъ, безъ лишнихъ церемоній --
                                 я полагаю -- мы пожмемъ
                                 другъ другу руки и простимся.
                                 Ступайте вы, куда васъ долгъ
                                 зоветъ, или куда влечетъ васъ.
                                 Что-жъ до меня... иду молиться.
   Гораціо.           Вы говорите, принцъ, словами
                                 разстроеннаго человѣка.
   Гамлетъ.           Мнѣ жаль, что вы ихъ приняли
                                 въ обиду. Жаль, сердечно жаль.
   Гораціо.           Тутъ нѣтъ обиды, принцъ.
   Гамлетъ.                                                             Клянусь!
                                 обида есть, Гораціо...
                                 великая обида! Что-же
                                 до привидѣнія, то я
                                 скажу лишь вамъ, что это былъ
                                 правдивый призракъ. А желанье
                                 узнать, что между нами было,
                                 по мѣрѣ силъ превозмогите. --
                                 Теперь-же, добрые друзья,
                                 товарищи и рыцари,
                                 я обращаюсь съ небольшою
                                 къ вамъ просьбою.
   Гораціо.                                         Съ какой? на все
                                 готовы мы...
   Гамлетъ.                                         Не разглашать
                                 о томъ, что видѣли вы ночью.
   Марцеллъ и Гораціо.
                                 Мы обѣщаемъ.
   Гамлетъ.                                         Хорошо,
                                 но присягните.
   Гораціо.                                         Честію
                                 клянусь своей!
   Марцеллъ.                               И я -- своею!
   Гамлетъ.           Клянитесь на мечѣ моемъ.
   Марцеллъ. Мы честью поклялись уже.
   Гамлетъ.           Нѣтъ, нѣтъ, мечемъ моимъ клянитесь!
   Призракъ (подъ землею).
                                 Клянитесь!
   Гамлетъ.                               Это ты, голубчикъ?
                                 Ха-ха! вы слышали его?
                                 Такъ будьте-же добры поклясться.
   Гораціо. Что-жъ... приводите насъ къ присягѣ

(переходятъ на другое мѣсто).

   Гамлетъ.           Клянитесь никогда о томъ,
                                 что видѣли не говорить
                                 клянитесь на мечѣ моемъ!
   Призракъ (подъ землею).
                                 Клянитеся!
   Гамлетъ.                               И здѣсь, и тамъ?
                                 Тогда мы перемѣнимъ мѣсто.
                                 Идите, господа, сюда, --
                                 и возложите снова руки
                                 на мечъ мой; присягните мнѣ
                                 на вѣчное молчаніе
                                 о томъ, что видѣли. Клянитесь
                                 мечемъ моимъ.
   Призракъ (подъ землею). Клянитеся
                                 его мечемъ!
   Гамлетъ.                               Ужъ ладно, кротъ!
                                 подкопы быстро ты подводишь...
                                 Друзья, еще разъ отойдемте.
   Гораціо.           Неслыханное чудо!
   Гамлетъ.                                                   Пусть
                                 неслыханнымъ оно и будетъ.
                                 Есть чудеса межъ небомъ и
                                 землей, мой другъ, которыя
                                 наукѣ нашей и не снились.
                                 Но къ дѣлу; --
                                 здѣсь снова присягните мнѣ,
                                 клянитесь, что-бы ни случилось,
                                 какъ вамъ-бы страннымъ ни казалось
                                 впредь поведеніе мое, --
                                 быть можетъ, нужнымъ я сочту
                                 разыгрывать шута,-- клянитесь:
                                 ни разу виду не подать
                                 ни жестами, ни выраженьемъ
                                 лица или словами въ родѣ:
                                 "гм... да, мы знаемъ", или: "если-бъ
                                 мы захотѣли, то могли-бъ",
                                 или-жъ: "да! если-бъ вздумалось
                                 намъ разсказать", иль наконецъ:
                                 "оно извѣстно кой-кому,
                                 но только"... словомъ -- ни единымъ
                                 намекомъ подозрительнымъ
                                 не выдать то, что обо мнѣ
                                 извѣстно вамъ. Клянитесь-же,
                                 коль дорога вамъ помощь свыше!
   Призракъ (подъ землею).
                                 Клянитесь!
   Гамлетъ.                               Успокойся, призракъ.

(Они присягаютъ, наложивъ руки на обнаженный мечь Гамлета).

                                 Итакъ, друзья мои, прощайте...
                                 И чѣмъ бѣднякъ, какъ я, вамъ можетъ
                                 любовь и дружбу доказать,
                                 тѣмъ услужить всегда готовъ я.
                                 Пойдемте вмѣстѣ. Такъ прошу васъ,
                                 да будутъ сомкнуты уста! --
                                 Порвался времени потокъ...
                                 я проклинаю часъ рожденья,
                                 въ который предвѣщалъ мнѣ рокъ
                                 возстановить его теченье!

(Уходятъ).

  

АКТЪ II.

  
   Большое помѣщеніе во дворцѣ, со сводами. Видъ на терассу и море.
  

(Король, Королева, Розенкранцъ, Гильденштернъ и свита).

  
   Король.           Мы поспѣшили ко двору
                                 васъ, Розенкранцъ и Гильденштернъ,
                                 призвать, нуждаясь въ вашихъ добрыхъ
                                 услугахъ. Вы уже слыхали
                                 о томъ, какъ измѣнился сынъ нашъ
                                 Гамлетъ... да, измѣнился, ибо
                                 ни тѣломъ, ни душой онъ не
                                 похожъ на то, чѣмъ былъ онъ прежде.
                                 Одна-ли смерть отца могла
                                 подѣйствовать такъ на него,
                                 что самъ съ собою онъ въ разладѣ,
                                 я разгадать не въ состояньи, --
                                 и попрошу обоихъ васъ,
                                 товарищей его по школѣ, --
                                 оставшись при дворѣ у насъ,
                                 ему доставить развлеченье,
                                 и, по возможности, провѣдать,
                                 не мучитъ-ли его какое-
                                 нибудь невѣдомое горе,
                                 чтобъ мы могли, узнавъ, въ чемъ дѣло,
                                 помочь ему.
   Королева.                               Онъ вспоминалъ
                                 о васъ нерѣдко, господа,
                                 и я увѣрена, что къ вамъ
                                 онъ болѣ всѣхъ расположенъ.
                                 На ваше пребыванье здѣсь
                                 мы всю надежду возлагаемъ
                                 и никогда, повѣрьте намъ,
                                 услуги вашей не забудемъ.
   Розенкранцъ. Ваши величества напрасно
                                 изволите просить: вамъ стоитъ
                                 лишь приказать.
   Гильденштернъ.                     Свои услуги
                                 къ стопамъ мы царскимъ повергаемъ,
   Король.           Спасибо, Розенкранцъ -- и вамъ.
   Королева. Спасибо, Гильденштернъ -- и вамъ.
                                 Такъ навѣстите-же его
                                 скорѣй... онъ сильно измѣнился...
                                 Пусть кто-нибудь проводитъ васъ.
   Гильденштернъ. Дай Богъ, чтобы старанья наши
                                 успѣшны были.
   Королева.                               Ахъ, дай Богъ!

(Розенкранцъ, Гильденштернъ и нѣкоторые изъ свиты уходятъ).

(Входитъ Полоній).

   Полоній. Великій государь! послы
                                 вернулись изъ Норвегіи,
                                 весьма довольные собою.
   Король.           Родитель добрыхъ ты извѣстій!
   Полоній. Неправда-ли? О, увѣряю
                                 васъ, государь, я, послѣ Бога.
                                 вамъ преданъ болѣе всего.
                                 И знаете что? я увѣренъ,
                                 что мнѣ (коль тонкое чутье
                                 моимъ мозгамъ не измѣняетъ)
                                 открыть причину удалось
                                 Гамлета помѣшательства.
   Король.           О, разскажи скорѣе мнѣ!
   Полоній. Сперва пословъ примите, a
                                 сюрпризъ мой будетъ на закуску.
   Король.           Такъ окажи имъ честь и самъ
                                 введи ихъ. (Полоній уходитъ).
                                                     Милая Гертруда,
                                 онъ говоритъ мнѣ, что ему
                                 открыть причину удалось
                                 разстройства сына твоего.
   Королева. Боюсь -- она ничто иное,
                                 какъ смерть отца и спѣшный бракъ
   Король.           Увидимъ, что онъ сообщитъ намъ.

(Входятъ Полоній, Вольтимандъ и Корнелій).

                                 Добро пожаловать, друзья.
                                 Скажи намъ, Вольтимандъ,
                                 отъ брата нашего извѣстья?
   Вольтимандъ. Король Норвежскій посылаетъ
                                 привѣтъ и пожеланья благъ
                                 Узнавъ о цѣли нашего
                                 посольства, онъ немедленно
                                 приказъ далъ пріостановить
                                 вооруженья Фортинбраса.
                                 въ которыхъ онъ приготовленья
                                 къ походу противъ Польши видѣлъ.
                                 Изслѣдовавъ-же дѣло, онъ
                                 дѣйствительно нашелъ, что тутъ
                                 былъ замыслъ противъ вашего
                                 величества. Ему тѣмъ болѣ
                                 обиднымъ это показалось,
                                 что онъ, больной и дряхлый старецъ,
                                 введенъ былъ въ заблужденіе,
                                 Тотчасъ велѣлъ онъ Фортинбраса
                                 подъ стражу взять и отъ него
                                 сталъ строго требовать отвѣта.
                                 Принесъ повинную племянникъ
                                 и подъ конецъ далъ клятву дядѣ --
                                 не нарушать согласья съ вами.
                                 Король, весьма довольный этимъ,
                                 далъ полномочіе ему
                                 вести войска его на Польшу.

(передаетъ грамоту).

                                 Вотъ грамота, въ которой онъ
                                 къ вамъ съ просьбой обращается --
                                 дозволить пропустить войска
                                 чрезъ ваши, государь, владѣнья.
                                 Онъ въ ней готовность изъявляетъ
                                 условьямъ разнымъ подчиниться...
   Король.           Отлично. На досугѣ мы
                                 просмотримъ и обсудимъ все.
                                 Благодаримъ васъ за усердье.
                                 Ступайте, отдохните, a
                                 затѣмъ мы приглашаемъ васъ
                                 трапезу съ нами раздѣлить.

(Вольтимандъ и Корнелій уходятъ; по знаку короля свита удаляется въ глубину, на терассу).

   Полоній. Ну-съ, это дѣло съ плечъ долой.
                                 Теперь, властители мои,
                                 я думаю, что нужды нѣтъ
                                 вамъ пояснять, зачѣмъ величье
                                 величьемъ названо, зачѣмъ
                                 въ покорности покорность видятъ,
                                 зачѣмъ днемъ день, а ночью ночь,
                                 а время временемъ зовется.
                                 Все это значило-бъ напрасно
                                 и день, ж ночь, и время тратить.
                                 Я буду кратокъ, потому-что
                                 многорѣчивость -- звукъ пустой.
                                 Вашъ сынъ помѣшанъ; да, помѣшанъ...
                                 я говорю: помѣшанъ онъ; --
                                 а что есть помѣшательство?
                                 оно не что иное есть,
                                 какъ то, что если кто-нибудь
                                 не иначе... какъ помѣшался.
                                 Положимъ, это ничего...
   Королева. Побольше толку, меньше словъ.
   Полоній. Тутъ не въ словахъ, а въ дѣлѣ толкъ.
                                 Помѣшанъ онъ, вотъ дѣло въ чемъ!
                                 и это вѣрно, что помѣшанъ,
                                 и вѣрно то, что это жаль,
                                 а жаль, что несомнѣнно вѣрно.
                                 А разъ мы это вѣрно знаемъ,
                                 то намъ причину остается
                                 найти подобнаго эфекта,
                                 или вѣрнѣй дефекта, -- такъ какъ
                                 такой эфектъ-дефектъ навѣрно
                                 имѣетъ основаніе.
                                 Да, въ этомъ суть, а дѣло вотъ въ чемъ...
                                 Сообразите:
                                 есть дочка у меня -- да, ибо
                                 она моя, ничья иная.
                                 и эта дочка мнѣ по долгу
                                 повиновенія -- смотрите --
                                 вотъ что дала... Судите сами:

(вынимаетъ небольшой свертокъ и читаетъ):

   "Небесной, идолу души моей, очаровательной Офеліи". Глупое, грубое выраженіе: "очаровательной" -- грубое выраженіе. Слушайте далѣе (читаетъ): "Посвящается бѣлизнѣ ея чудесной груди"...
   Королева. И это ей Гамлетъ послалъ?
   Полоній. Терпѣнье, государыня:
                                 я доложу все по порядку (читаетъ):
                                 "Солнца ты не вѣрь сіянью,
                                 звѣздъ не вѣрь, не вѣрь мерцанью,
                                 истинѣ не вѣрь святой,--
                                 вѣрь любви моей одной!"
   "Ахъ, милая Офелія! я плохой стихотворецъ и воздыханьямъ своимъ не умѣю придавать размѣра. Но вѣрь мнѣ, прелестнѣйшая моя, что я люблю тебя чрезмѣрно. Прости... Твой, дорогая моя, на вѣки, пока душа въ немъ орудуетъ,

"Гамлетъ".

                                 Вотъ это показала мнѣ.
                                 по чувству долга, дочь моя,
                                 и вмѣстѣ съ тѣмъ во всемъ призналась:
                                 когда и гдѣ и какъ онъ ей
                                 въ любви со страстью объяснялся.
   Король.           А что-жъ она -- какъ отнеслась?
   Полоній (смотритъ на него удивленно).
                                 Меня-то, государь, вы за
                                 кого-же принимаете?
   Король.           Какъ за кого? за человѣка
                                 почтеннаго и честнаго.
   Полоній. Гм... чѣмъ-бы доказать вамъ это?..
                                 Что-бы подумали вы, если-бъ
                                 я былъ нѣмымъ свидѣтелемъ
                                 всѣхъ этихъ шашней? а вѣдь я
                                 уже подозрѣвалъ ихъ раньше
                                 признанья дочери моей: --
                                 что-бъ вы сказали, государь,
                                 и вы, царица, если-бъ я
                                 на это посмотрѣлъ сквозь пальцы?
                                 Что-бъ вы подумали тогда?
                                 Анъ-нѣтъ! я напрямикъ сказалъ ей:
                                 "Гамлетъ вѣдь принцъ, онъ для тебя
                                 "звѣзда недосягаемая!
                                 "и думать ты не смѣй объ этомъ!"
                                 Затѣмъ я строго наказалъ ей
                                 держаться дальше отъ него.
                                 не принимать ни писемъ, ни
                                 подарковъ. Разумѣется,
                                 она повиновалась мнѣ.
                                 И вотъ нашъ принцъ, отвергнутый,
                                 затосковалъ, затѣмъ онъ сталъ
                                 поститься, а потомъ онъ впалъ
                                 въ безсонницу, ослабъ и сталъ
                                 разсѣянъ, и такъ по ступенькамъ
                                 дошелъ до помѣшательства,
                                 что умъ его такъ омрачило,
                                 а всѣхъ насъ крайне огорчило.
   Король.           Ты думаешь, что это такъ?
   Королева. Возможно, очень можетъ быть.
   Полоній. Бывало-ли хотя-бы разъ --
                                 мнѣ очень любопытно знать. --
                                 когда-бы положительно
                                 я утверждалъ, что "это такъ",
                                 а вышло-бы совсѣмъ иначе?
   Король.           Насколько мнѣ извѣстно -- нѣтъ.
   Полоній. (указываетъ на голову и плечи).
                                 Вотъ это съ этого снимите,
                                 когда окажется не такъ. --
                                 Коль обстоятельства помогутъ,
                                 я правду выкопаю всю!
   Король.           Но какъ-же намъ за дѣло взяться?
   Полоній. Вы знаете, онъ по часамъ
                                 прогуливаться любитъ здѣсь
                                 по галлереѣ.
   Королева.                               Это вѣрно.
   Полоній. Я вышлю дочь свою къ нему,
                                 а въ это время вы и я --
                                 мы спрячемся тамъ за колонной,
                                 и весь подслушаемъ ходъ дѣла, --
                                 и коль окажется тогда,
                                 что не любовь его ума
                                 лишила, то... разжалуйте
                                 меня... въ извощики, въ крестьяне!
   Король.           Попробуемъ.

(Входитъ, читая, Гамлетъ).

   Королева. Смотрите, вотъ онъ...
                                 Бѣдняжка грустенъ... онъ читаетъ.
   Полоній. Прошу васъ, удалитесь оба:
                                 я съ нимъ заговорю. Позвольте...

(Король, королева и свита уходятъ).

                                 Какъ поживаетъ принцъ Гамлетъ?
   Гамлетъ. Слава Богу, ничего.
   Полоній. Узнаёте-ли вы меня, принцъ?
   Гамлетъ. Какъ-же, въ совершенствѣ. Ты рыбакъ.
   Полоній. Никакъ нѣтъ-съ, ваше высочество.
   Гамлетъ. Нѣтъ? такъ желаю тебѣ быть такимъ-же честнымъ.
   Полоній. Честнымъ, принцъ?
   Гамлетъ. Да, сударь! честнымъ быть среди этой безтолочи земной -- значитъ избраннымъ быть изъ двухъ тысячъ.
   Полоній. Это очень справедливо, принцъ!
   Гамлетъ. Ибо, если благотворные лучи солнца разводятъ червей въ мертвой собакѣ... у тебя есть дочь?
   Полоній. Разумѣется, принцъ.
   Гамлетъ. ...то не слѣдуетъ тебѣ пускать ее на солнце. Плоды -- благодать свыше: но сохрани, Боже, ее отъ такой благодати! Будь на сторожѣ.
   Полоній. То-есть, какъ-же это? (въ сторону) Постоянно намекъ на мою дочь. А между тѣмъ онъ вначалѣ не узналъ меня, принялъ-было за рыбака. Вотъ до чего дошло съ нимъ! А вѣдь, вправду, и меня въ молодости любовь доводила до крайностей, почти такъ-же, какъ и его. Я опять заговорю съ нимъ. -- Что это вы читаете, ваше высочество?
   Гамлетъ. Слова, слова... слова.
   Полоній. О чемъ-же рѣчь идетъ?
   Гамлетъ. Съ кѣмъ?
   Полоній. Я хочу сказать: о чемъ рѣчь въ книгѣ?
   Гамлетъ. Одна клевета, сударь. Этотъ смѣхотворъ утверждаетъ, что у стариковъ бороды сѣдыя, что лица у нихъ въ морщинахъ, изъ глазъ течетъ смола, что у нихъ изобиліе въ недостаткѣ остроумія, да къ тому же, будто они хромаютъ на обѣ ноги. Хотя собственно я внутренно и твердо убѣжденъ въ этомъ, но все-же нахожу, что писать о томъ не слѣдуетъ, потому-что вотъ вы сами, сударь, навѣрно-бы достигли моего возраста, если-бы были въ состояніи пятиться, какъ ракъ.
   Полоній (въ сторону). Хотя и вздоръ, но есть система. (громко) Не выйдете-ли вы на воздухъ, принцъ?
   Гамлетъ. Въ мою могилу.
   Полоній. Ну ужъ это было-бы съ вѣтру. (въ сторону) Какъ иногда удачны бываютъ у него отвѣты. Это еще счастье, что въ помѣшательствѣ бываетъ подчасъ нѣчто, въ чемъ здравый разсудокъ терпитъ неудачу. Я оставлю его и постараюсь уладить между нимъ и моею дочерью нечаянную встрѣчу.-- Ваше высочество, прошу прощенія.
   Гамлетъ. Просите все, чего хотите. Я ничѣмъ такъ охотно не пожертвую, какъ жизнью, какъ жизнью, какъ жизнью!
   Полоній. Мое почтеніе (идетъ).
   Гамлетъ. Надоѣли мнѣ старые дураки!

(Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Полоній. Вы принца ищете, Гамлета?
                                 Онъ тамъ.
   Розенкранцъ.           Благодарю васъ, сударь.

(Полоній уходитъ).

   Гильденштернъ. Ваше высочество...
   Розенкранцъ. Почтеннѣйшій принцъ...
   Гамлетъ. Мои дорогіе, превосходнѣйшіе друзья? Ну, что ты подѣлываешь, Гильденштернъ? А, Розенкранцъ! Славные малые! какъ вы поживаете?
   Розенкранцъ. Да какъ людямъ средней руки живется на свѣтѣ.
   Гильденштернъ. Мы счастливы тѣмъ, что не слишкомъ счастливы, что не на высотѣ счастья.
   Гамлетъ. Но и не подъ подошвою его.
   Розенкранцъ. И это -- ни въ какомъ случаѣ.
   Гамлетъ. Значитъ, середка на половинкѣ, то-есть въ самомъ центрѣ благорасположенія Фортуны?
   Гильденштернъ. Дѣйствительно, мы съ нею въ ладу.
   Гамлетъ. Значитъ, вы обрѣтаетесь на лонѣ счастья. Смотрите, Фортуна на любовь неразборчива. Ну-съ, что новаго?
   Розенкранцъ. Ничего, принцъ, кромѣ развѣ того, что свѣтъ становится честнымъ.
   Гамлетъ. Быть, значитъ, свѣтопреставленію. Но ваша новость несправедлива. Я вамъ задамъ болѣе точный вопросъ: скажите, чѣмъ это вы Фортунѣ не угодили, что она направила васъ сюда, въ тюрьму?
   Гильденштернъ. Въ тюрьму, принцъ?
   Гамлетъ. Данія -- тюрьма.
   Розенкранцъ. Тогда и весь свѣтъ тюрьма.
   Гамлетъ. Роскошная тюрьма съ разными отдѣленіями, участками и трущобами. А Данія -- одна изъ худшихъ.
   Розенкранцъ. Мы такъ не думаемъ, принцъ.
   Гамлетъ. Значитъ, для васъ она не такова. Ничто само по себѣ ни хорошо, ни дурно, чрезъ размышленіе оно становится такъ или иначе. Для меня Данія тюрьма.
   Розенкранцъ. Изъ-за честолюбія, принцъ: въ ней нѣтъ простора вашимъ высокимъ стремленіямъ.
   Гамлетъ. Ахъ, Господи! заприте меня въ орѣховую скорлупу, и я готовъ считать себя царемъ безконечнаго пространства, если-бы... не сны ужасные мои!
   Гильденштернъ. Вотъ эти сны-то и есть честолюбіе, ибо честолюбіе въ сущности есть отраженіе, тѣнь сна.
   Гамлетъ. Сонъ самъ лишь тѣнь.
   Розенкранцъ. Разумѣется, а честолюбіе представляется мнѣ такого воздушнаго, призрачнаго свойства, что оно не болѣе, какъ тѣнь тѣни.
   Гамлетъ. Въ такомъ случаѣ нищіе у насъ являются тѣлами, а властители и вздутые герои -- ихъ тѣнью. Не пойти-ли намъ ко двору? Вы видите -- разсуждать я, кажись, разучился.
   Оба. Мы къ вашимъ услугамъ...
   Гамлетъ. Нѣтъ, ужъ позвольте, я ни-за-что не причислю васъ къ своимъ слугамъ, ибо, какъ честный человѣкъ говорю, мои прислужники у меня вотъ гдѣ сидятъ! Но скажите мнѣ лучше по дружбѣ, по какимъ это дѣламъ вы здѣсь, въ Гельсиньёрѣ?
   Розенкранцъ. Мы намѣревались навѣстить васъ, принцъ: вотъ вся наша цѣль.
   Гамлетъ. И мнѣ, нищему, не хватаетъ даже средствъ на спасибо. Но какъ-бы тамъ ни было, благодарю васъ, и будьте увѣрены, дорогіе друзья мои, что эта благодарность моя все-таки дороже... на полушку. -- За вами не посылали? Вы здѣсь по собственному своему побужденію? Вы добровольно рѣшились на эту поѣздку? Смотрите, отвѣчайте мнѣ откровенно. Итакъ, говорите. -- Ну-же!
   Гильденштернъ. Вамъ угодно, принцъ, чтобы мы сказали -- что именно?
   Гамлетъ. Ну, что-нибудь. Но къ дѣлу. За вами послали; въ вашихъ глазахъ нѣчто выдаетъ васъ, a вашей скромности никакъ не изловчиться закрасить это "нѣчто". Я знаю -- добрый король и королева послали за вами.
   Розенкранцъ. Съ какой стати, принцъ?
   Гамлетъ. Вотъ именно это я и хочу узнать отъ васъ. Заклинаю васъ нашею школьною дружбою, памятью о счастливо проведенныхъ дняхъ юности, наконецъ всѣмъ тѣмъ, что для васъ всего дороже, -- будьте со мною откровенны: говорите, послали-ли за вами, или нѣтъ?
   Розенкранцъ (Гильденштерну). Что ты скажешь?
   Гамлетъ (въ сторону). Ну, вотъ я и поймалъ васъ. (громко) Если вы меня любите, не уклоняйтесь.
   Гильденштернъ. Принцъ, за нами послали.
   Гамлетъ. И я скажу вамъ -- почему; такимъ образомъ мое открытіе предупредитъ ваше признаніе, а ваша скромность по отношенію къ королю и королевѣ ничуть не пострадаетъ. -- Съ нѣкоторыхъ поръ -- не знаю почему -- я совсѣмъ утратилъ веселый характеръ свой, оставилъ обычныя упражненія, и, въ самомъ дѣлѣ, я нахожусь въ такомъ грустномъ расположеніи духа, что земля, это чудное строеніе, мнѣ кажется не болѣе, какъ голою скалою. Воздухъ, величественное небо съ его звѣздами, все представляется мнѣ какъ-бы въ туманѣ, насыщенномъ міазмами. Какое замѣчательное созданіе -- человѣкъ! Одинъ разумъ его чего стоитъ! Какъ безконеченъ онъ въ своихъ способностяхъ! Сколько удивительной прелести въ его формахъ и движеніяхъ! Въ поступкахъ и разумѣніи онъ вѣдь подобенъ высшимъ, неземнымъ существамъ. Краса міра! Первообразъ всего живущаго. И всё-же, что для меня эта квинтэссенція праха! Не радуетъ меня мужчина, а тѣмъ паче и женщина... (Розенкранцу) Ты улыбаешься! неужели ты не вѣришь?
   Розенкранцъ. Принцъ, я и не думалъ...
   Гамлетъ. Зачѣмъ-же ты усмѣхнулся, когда я сказалъ: не радуетъ меня мужчина?
   Розенкранцъ. Я подумалъ, что если такъ, то какое-же постное угощеніе ожидаетъ актеровъ, которыхъ мы настигли по дорогѣ. Они намѣрены явиться сюда, чтобы предложить вамъ свои услуги.
   Гамлетъ. Играющаго короля -- милости просимъ. Его величеству я готовъ отдать должную дань, Странствующему рыцарю придется съ выгодою воспользоваться своими доспѣхами, а любовнику -- его воздыханія даромъ не обойдутся. Что это за труппа?
   Розенкранцъ. Та самая, которая, бывало, вамъ доставляла столько удовольствія. Столичная труппа.
   Гамлетъ. Неужели? (звуки трубъ за сценой).
   Гильденштернъ. А вотъ какъ разъ и актеры.
   Гамлетъ. Ну-съ, въ такомъ случаѣ, господа, очень радъ васъ видѣть здѣсь, въ Гельсиньёрѣ. Ваши руки. Вотъ такъ: принадлежность привѣтствія -- поклоны и комплименты (вѣжливо раскланивается). Позвольте васъ такимъ манеромъ привѣтствовать, чтобы ласковое обращеніе мое съ актерами въ вашихъ глазахъ далеко уступало обхожденію моему съ вами. Итакъ, добро пожаловать, но... но мой дядюшка-батюшка и моя тетушка-матушка жестоко заблуждаются.
   Гильденштернъ. Въ чемъ, дорогой принцъ?
   Гамлетъ. У меня только при сѣверо-сѣверо-западномъ вѣтрѣ голова не на мѣстѣ; коль скоро вѣтеръ съ юга, я муху отъ слона отличить въ состояніи.

(Входитъ Полоній).

   Полоній. Будьте здоровы, господа.
   Гамлетъ. Слушай, Гильденштернь, и ты также, навострите уши (указываетъ на Полонія): смотрите -- взрослый молокососъ, а не вышелъ еще изъ пеленокъ.
   Розенкранцъ. Быть можетъ, онъ снова попалъ туда-же, вѣдь говорятъ-же, что старики впадаютъ въ ребячество.
   Гамлетъ. Я предвѣщаю -- онъ явился сообщить намъ объ актерахъ; замѣчайте! -- Совершенно вѣрно, сударь, это произошло въ понедѣльникъ утромъ.
   Полоній (съ поклономъ). Милостивѣйшій государь, я къ вамъ съ новостями.
   Гамлетъ (съ поклономъ). Милостивѣйшій государь, я къ вамъ съ новостями. (декламируя)

"Актеръ великій Росцій ѣдетъ въ Римъ".

   Полоній. Актеры пріѣхали, ваше высочество.
   Гамлетъ. Ой-ли! (насвистываетъ).
   Полоній. Увѣряю васъ...
   Гамлетъ. "...и каждый на ослѣ актеръ за нимъ!"
   Полоній. Лучшіе актеры во всемъ мірѣ, для трагедій, комедій, историческихъ, пастушескихъ, пастушески-комическихъ, историко-пастушескихъ, трагико-историческихъ, трагико-комико-историко-пастушескихъ драмъ, какъ для отдѣльныхъ сценъ, такъ и для непрерывныхъ декламацій: Сенека -- по части трагизма, а Плавтъ -- по части комизма, имъ въ подметки не годится, а что касается импровизацій, такъ тутъ ужъ всякій спасуетъ!
   Гамлетъ. "Правосудный Іефай", что за сокровище у тебя!
   Полоній. Что у него за сокровищѣ, принцъ?
   Гамлетъ. А вотъ:
                                 Ахъ, имѣлъ одну лишь дочь онъ
                                 и любилъ её онъ очень!
   Полоній (въ сторону). Bсe o дочери моей.
   Гамлетъ. Ну, не правъ-ли я, старый Іефай?!
   Полоній. Если по вашему я Іефай, то у меня кстати есть и дочка, въ которой я души не чаю.
   Гамлетъ. Оно изъ того вовсе не слѣдуетъ.
   Полоній. А что-же изъ того слѣдуетъ, принцъ?
   Гамлетъ. А вотъ что:
                                 Видно такъ ужъ быть должно,
                                 такъ судьбою рѣшено... .
   а далѣе ужъ знаешь:
                                 Что произошло затѣмъ,
                                 какъ день Божій, ясно всѣмъ.
   объ остальномъ самъ наведи справку, ибо вотъ оно -- словъ моихъ сокращеніе.

(Входятъ нѣсколько актеровъ, между которыми одинъ мальчикъ).

   Добро пожаловать, господа артисты, добро пожаловать! -- Очень радъ видѣть тебя! здравствуйте, добрые друзья мои. А, старый пріятель, ужъ не отпускаешь-ли ты бороду? Надѣюсь, въ неё ты бормотать не станешь. (мальчику) А вотъ и моя юная красавица-дамочка! Клянусь прекраснымъ поломъ ваша женственность изволили, съ тѣхъ поръ, какъ я васъ въ послѣдній разъ видѣлъ, на цѣлый каблукъ приблизиться къ потолку. Надѣюсь -- съ голоса вы не спали, и онъ вдругъ не сталъ звучать у васъ, какъ надтреснувшая монета. Всѣ артисты -- добро пожаловать. Ну-съ, давайте представлять соколиную охоту: полетимте за дичью, какая-бы ни попалась! И сію минуту-же! Покажите намъ образчикъ вашего искусства. Напримѣръ: трогательную рѣчь.
   1-й актеръ. Какую рѣчь, ваше высочество?
   Гамлетъ. Я помню, ты читалъ разъ монологъ изъ комедіи, которая ни разу на сценѣ не шла, впрочемъ, если и шла, то всего одинъ разъ, такъ-какъ -- теперь припоминаю -- толпѣ она не понравилась. Но мнѣ, какъ и нѣкоторымъ лицамъ, сужденія которыхъ по этой части я ставлю выше своихъ, она показалась превосходною пьесою со стройнымъ развитіемъ дѣйствія и написанною съ соблюденіемъ предѣловъ изящнаго и опытностью. Въ особенности-же въ ней понравился мнѣ разсказъ Энея Дидонѣ, то мѣсто именно, гдѣ говорится объ убійствѣ Пріама. Если ты не забылъ, то начни вотъ съ этой строки... Постой, постой...
                       Суровый Пирръ подобно львамъ гирканскимъ...
   нѣтъ, я ошибся; но оно начинается Пирромъ.
                       Суровый Пирръ, чьи мрачные доепѣхи,
                       подобно чернымъ замысламъ его,
                       на ночь ужасную ту походили,
                       въ которую въ конѣ скрывался онъ,
                       принесшемъ столько горя Илліону, --
                       весь кровію Троянъ былъ обагренъ,
                       когда съ огнемъ въ груди и страшнымъ гнѣвомъ
                       въ погоню за Пріамомъ онъ пустился.
   Теперь продолжай.
   Полоній. Ей-Богу, принцъ. Превосходно прочитано. Съ чувствомъ и достоинствомъ.
   1-й актеръ. И вотъ его онъ вскорѣ настигаетъ.
                                 Владѣть мечемъ не въ состояньи старецъ,
                                 и Пирръ бросается ужъ на него.
                                 Отъ взмаха лишь меча упалъ Пріамъ,
                                 и съ нимъ огнёмъ объятый Илліонъ,
                                 казалося, почувствовалъ ударъ:
                                 горящихъ зданій трескъ вдругъ поражаетъ
                                 слухъ Пирра; мечъ его, готовый пасть
                                 на голову почтеннаго Пріама,
                                 остановился въ воздухѣ, и вотъ
                                 стоитъ злодѣй окаменѣлый, словно
                                 статуя, неподвижно... --
                                 Но какъ бываетъ часто предъ грозою:
                                 на небесахъ и на землѣ молчанье,
                                 повсюду тишь, не шелохнется листъ, --
                                 какъ вдругъ со страшной силой грянетъ громъ,--
                                 такъ и за симъ медлительнымъ мгновеньемъ
                                 Пирръ, мщеніемъ горя, опомнился...
                                 Онъ опускаетъ мечъ... Ахъ, никогда
                                 циклоповъ млатъ такъ не разилъ ужасно,
                                 какъ сей булатъ Пріама поразилъ!
                                 Фортуна, ты слѣпа! Позоръ и стыдъ!
                                 Власть у нея, о боги отнимите
                                 и колесо ея въ Аидъ скатите!
   Полоній. Оно слишкомъ длинно.
   Гамлетъ. Такъ къ цырюльнику его съ твоей бородой! -- Прошу тебя, продолжай. Ему-бы по части клубнички, не то оно заснетъ. Дальше, перейди теперь къ Гекубѣ...
   1-й актеръ. Но если-бы кому пришлось узрѣть
                                 увы! полураздѣтую Гекубу...
   Гамлетъ. Полураздѣтую Гекубу?
   Полоній. Это недурно. "Полураздѣтую Гекубу" -- очень недурно.
   1-й актеръ. ...босую, какъ она потокомъ слезъ
                                 залить пожаръ грозила Илліона,--
                                 кто-бы несчастную царя супругу
                                 узрѣлъ въ лохмотьяхъ, какъ она металась,
                                 стонала и о помощи взывала, --
                                 ахъ, тотъ-бы бранью дикой разразился,
                                 коря Фортуну подлою измѣной!
                                 А если-бы съ Олимпа сами боги
                                 взоръ обратили на неё въ тотъ мигъ,
                                 когда безжалостнаго Пирра мечъ
                                 такъ страшно поразилъ Пріама-старца:
                                 крикъ, вырвавшійся изъ груди Гекубы,
                                 (коли земное не совсѣмъ имъ чуждо),
                                 заставилъ-бы ихъ очи прослезиться,
                                 а сердце состраданія исполнить.
   Полоній. Взгляните-ка, и онъ самъ какъ будто въ лицѣ измѣнился, а на глазахъ слезы. Прошу тебя, не продолжай.
   Гамлетъ. Будетъ. Потомъ ты мнѣ доскажешь остальное.-- (Полонію) Милостивый государь, не угодно-ли вамъ озаботиться объ угощеніи актеровъ. Постарайтесь, чтобы они были приняты радушно, ибо они представляютъ собою, такъ сказать, краткое извлеченіе, или перечень вѣковыхъ событій. Вѣдь вамъ было-бы пріятнѣе заслужить плохую эпитафію послѣ смерти, нежели при жизни стать мишенью для ихъ злословія.
   Полоній. Я постараюсь, принцъ, чтобы они были приняты по достоинству.
   Гамлетъ. Чортъ побери! лучше, лучше! Если всѣхъ принимать по достоинству, кто-бы избѣгъ кнута? Примите ихъ по собственному своему достоинству. Чѣмъ менѣе они того заслуживаютъ, тѣмъ болѣе оцѣнится ваша доброта. Возьмите ихъ съ собой.
   Полоній. Пойдемте, господа.
   Гамлетъ. Ступайте за нимъ, друзья. Завтра мы посмотримъ пьесу. (Полоній и актеры, кромѣ 1-го, уходятъ; вполголоса послѣднему) Постой, старый пріятель. Можете-ли вы сыграть "убійство Гонзаго"?
   1-й актеръ. Какъ-же, ваше высочество.
   Гамлетъ. Такъ завтра вечеромъ представьте намъ эту пьесу. А если-бы понадобилось, могли-бы вы выучить наизусть дюжину стиховъ, которые я намѣренъ составить и вплесть въ комедію? Можете?
   1-й актеръ. Можемъ, ваше высочество.
   Гамлетъ (въ сторону). Превосходно! (громко) Теперь ступай за нимъ -- и смотри! надъ старикомъ не подтрунивать! (1-й актеръ уходитъ; Гильденштерну и Розенкранцу) Добрые друзья мои, разстаюсь съ вами до вечера. Очень радъ видѣть васъ въ Гельсиньёрѣ.
   Розенкранцъ. До свиданія, принцъ (уходитъ вмѣстѣ съ Гильденштерномъ).
   Гамлетъ.           Прощайте. -- Наконецъ одинъ.
                                 О, Боже, какъ ничтоженъ я!
                                 Возможно-ли, чтобъ комедьянтъ,
                                 притворной страстью увлеченный,--
                                 плодомъ фантазіи одной
                                 съумѣлъ свою такъ душу тронуть,
                                 что отъ движенія ея
                                 въ лицѣ совсѣмъ онъ измѣнился:
                                 покрылось блѣдностью оно,
                                 и слезы на глазахъ сверкнули,
                                 а голосъ дрогнулъ... И все это
                                 изъ-за чего? Изъ-за Гекубы!
                                 Ну что, ну что ему Гекуба?!
                                 что онъ ей? стоитъ-ли тутъ плакать?
                                 Что сдѣлалось-бы съ нимъ, когда-бъ
                                 онъ къ проявленію страстей
                                 былъ вызванъ тѣмъ, что я скрываю?
                                 Онъ залилъ-бы подмостки всѣ
                                 слезами, -- громовою рѣчью
                                 потрясъ-бы слушателей всѣхъ, --
                                 убійцу-бы лишилъ разсудка,--
                                 привелъ-бы въ трепетъ неповинныхъ
                                 и всѣхъ ошеломилъ-бы онъ!
                                 А я -- какая тряпка, соня!
                                 я собственнаго дѣла къ сердцу
                                 не принимаю и молчу!
                                 промолвить слова я не въ силахъ
                                 за короля, который былъ
                                 ограбленъ и всего лишенъ!
                                 Но нѣтъ! пора за дѣло взяться...
                                 Подумать нужно... поразмыслить...
                                 Случалось, говорятъ, что люди,
                                 которыхъ совѣсть нечиста,
                                 бывали такъ потрясены
                                 изображеніемъ на сценѣ
                                 злодѣйства, что въ своемъ проступкѣ
                                 они тотчасъ-же признавались:
                                 хотя безъ языка убійство,
                                 но голосъ его чудотворенъ!
                                 Такъ пусть-же наши комедьянты
                                 изобразятъ намъ нѣчто въ родѣ
                                 убійства моего отца
                                 и этимъ дядю позабавятъ:
                                 я буду наблюдать за нимъ,
                                 до мозга я костей проникну...
                                 опѣшитъ онъ -- и мнѣ довольно! --
                                 Кто знаетъ, можетъ быть, лукавый,
                                 явившись въ образѣ отца
                                 и пользуясь моей тоскою,
                                 меня смущаетъ на погибель..
                                 Улика мнѣ нужна, въ которой
                                 сомнѣнія не можетъ быть!
                                 И средство въ зрѣлищѣ я вижу
                                 заставить совѣсть дяди -- живо
                                 заговорить краснорѣчиво! (уходитъ).

(Входятъ: Король, Королева, Полоній, Офелія съ книгой въ рукахъ, Розенкранцъ и Гильденштернъ),

   Король.           И не могли вы допытаться
                                 случайнымъ оборотомъ рѣчи,
                                 чѣмъ именно разстроенъ онъ?
   Розенкранцъ. Онъ признается самъ вполнѣ
                                 въ упадкѣ духа своего,
                                 но о причинѣ онъ молчитъ.
   Гильденштернъ. Онъ неподдатливъ на разспросы,
                                 и каждый разъ, когда, казалось,
                                 онъ выдастъ тайну намъ свою,
                                 онъ неожиданно и ловко,
                                 къ словамъ безумнымъ прибѣгая,
                                 отъ самой сути уклонялся.
   Королева. А какъ онъ принялъ васъ?
   Розенкранцъ.                                         Совсѣмъ,
                                 какъ подобаетъ кавалеру.
   Гильденштернъ. Но съ явно напускнымъ весельемъ.
   Розенкранцъ. Самъ на вопросы онъ былъ скупъ,
                                 но отвѣчалъ намъ очень щедро.
   Королева. Не предлагали вы ему
                                 развлечься чѣмъ нибудь?
   Розенкранцъ.                               Намъ кстати
                                 пришлось настигнуть по дорогѣ,
                                 ваше величество, актеровъ,
                                 о чемъ ему мы доложили,
                                 и онъ, казалось, этой вѣстью
                                 какъ будто очень былъ доволенъ.
                                 Затѣмъ онъ ихъ любезно принялъ
                                 и завтра вечеромъ велѣлъ имъ
                                 играть въ присутствіи его.
   Полоній. Такъ точно. Мнѣ-же, коль не вру,
                                 онъ поручилъ васъ, государь,
                                 и васъ, царица, пригласить
                                 взглянуть на это представленье.
   Король.           О, съ удовольствіемъ! Я очень
                                 доволенъ тѣмъ, что онъ наклонность
                                 почувствовалъ къ такой забавѣ.
                                 Такъ, господа, и впредь старайтесь
                                 въ немъ поощрять стремленье это.
   Розенкранцъ. Всегда готовы, государь.

(уходитъ съ Гильденштерномъ).

   Король. Теперь оставь, Гертруда, насъ.
                                 Гамлету мы тайкомъ велѣли
                                 сказать, чтобъ онъ пришелъ сюда.
                                 Онъ здѣсь какъ-бы случайно встрѣтитъ
                                 Офелію... Ея отецъ
                                 и я, лазутчики по праву,
                                 мы встанемъ такъ, что будетъ намъ,
                                 невидимымъ, все видно здѣсь --
                                 все, что произойдетъ во время
                                 свиданья. А затѣмъ нетрудно
                                 намъ будетъ и судить о томъ,
                                 является-ль любовь причиной
                                 его страданій, или нѣтъ?
   Королева. Сейчасъ иду... Чтожъ-жъ до тебя,
                                 Офелія, то я желаю,
                                 чтобъ поводомъ къ его болѣзни
                                 явилась красота твоя:
                                 тогда польщусь надеждой я,
                                 что добродѣтели твои
                                 на истинный его направятъ
                                 путь -- къ обоюдной вашей чести.
   Офелія.           Ахъ, государыня... дай Богъ!

(Королева уходитъ).

   Полоній. Офелія, будь здѣсь вблизи.
                                 Коль вамъ угодно, государь,
                                 мы отойдемъ теперь въ сторонку. (Офеліи)
                                 Уткни носъ въ книгу. Это пусть
                                 послужитъ маской твоему
                                 уединенію. Ахъ, да!
                                 за нами водится грѣшокъ:
                                 нерѣдко ханжествомъ мы чорту
                                 заговорить умѣемъ зубы!

(идетъ къ дверямъ и заглядываетъ туда).

   Король (въ сторону). Какая истина... увы!
                                 для совѣсти моей ножъ острый...
                                 Румяны женщины безстыдной
                                 не гадостнѣе льстивыхъ словъ,
                                 скрывающихъ поступокъ мой.
   Полоній (возвращается къ королю).
                                 Онъ приближается, -- пойдемте.

(прячутся за колонной; Офелія садится въ кресло и какъ-бы углубляется въ чтете).

(Входитъ Гамлетъ, не замѣчая Офеліи).

   Гамлетъ.           Жизнь или смерть? вотъ дѣло въ чемъ:
                                 достойнѣй-ли претерпѣвать
                                 мятежнаго удары рока,
                                 иль отразить ихъ и покончить
                                 со всею бездною терзаній?
                                 Вѣдь смерть есть только сонъ -- не болѣ!
                                 и если знать, что съ этимъ сномъ
                                 придетъ конецъ врождённымъ мукамъ,
                                 какъ не стремиться намъ къ нему!
                                 покончить съ жизнью... и заснуть...
                                 Заснуть! и сны, быть можетъ, видѣть?
                                 вотъ преткновенье!... Сны какіе
                                 насъ въ вѣчномъ снѣ тревожить будутъ,
                                 когда съ себя мы свёргнемъ это
                                 ярмо житейской суеты?
                                 Да! вотъ что понуждаетъ насъ
                                 терпѣть до старости невзгоды!
                                 Иначе кто переносить
                                 рѣшился-бы все то, что стало
                                 посмѣшищемъ, бичёмъ вѣковъ:
                                 тирановъ дерзкій произволъ,
                                 людей заносчивыхъ нахальство,
                                 отвергнутой любви мученья,
                                 судилищъ нашихъ проволочки,
                                 надменность властью облеченныхъ,
                                 пренебреженіе къ заслугамъ,--
                                 когда одинъ уколъ иглы
                                 насъ въ состояньи успокоитъ?
                                 Кто помирился-бы иначе
                                 со всѣми тягостями жизни?
                                 Лишь страхъ предъ чѣмъ-то послѣ смерти,
                                 предъ той невѣдомой страной,
                                 отколь никто не возвращался,
                                 смущаетъ насъ, и мы скорѣе
                                 изъ двухъ золъ выбираемъ то,
                                 что намъ извѣстно. Совѣсть наша
                                 быть трусами насъ побуждаетъ;
                                 подъ гнетомъ мысли блекнетъ смѣлость,
                                 и замыслы съ огнемъ и силой,
                                 невольно сбившись съ колеи,
                                 дѣлами названы не будутъ.

(замѣчаетъ Офелію)

                                 Прелестная Офелья, -- тише...
                                 Ахъ, нимфа! помяни мои
                                 въ своихъ молитвахъ прегрѣшенья...
   Офелія (встаетъ).
                                 Здоровы-ли вы, принцъ, съ тѣхъ поръ?..
   Гамлетъ.           Благодарю, здоровъ, здоровъ.
   Офелія.          Принцъ, я давно уже хотѣла
                                 вамъ возвратить -- что вы мнѣ дали
                                 на память. Вотъ оно, возьмите.

(хочетъ передать ему книгу).

   Гамлетъ.           Нѣтъ, нѣтъ. Я ничего вамъ не далъ.
   Офелія.           Ахъ, принцъ! мнѣ хорошо извѣстно:
                                 вы подарили со словами,
                                 которыя мнѣ драгоцѣннѣй
                                 подарка были. Но они
                                 забыты вами. Такъ прошу васъ:
                                 примите-же его обратно.
                                 Не милъ онъ мнѣ безъ доброты
                                 дарителя. Возьмите, принцъ...
   Гамлетъ.           Ха, ха! скажи мнѣ, ты невинна...
   Офелія.           Ваше высочество...
   Гамлетъ.           И прекрасна? Если невинна и прекрасна, то пусть твоя добродѣтель чуждается красоты твоей.
   Офелія. Что-же болѣе подходитъ къ красотѣ, какъ не добродѣтель?
   Гамлетъ. Конечно, ибо скорѣе власть красоты подвергнетъ добродѣтель соблазну, нежели сила добродѣтели сдѣлаетъ ее подобной красотѣ. Прежде это считалось противнымъ здравому смыслу, со временемъ-же оно подтвердилось. -- Я тебя любилъ однажды...
   Офелія. Дѣйствительно, принцъ, вы давали мнѣ поводъ вѣрить тому.
   Гамлетъ. Напрасно, тебѣ не слѣдовало вѣрить: ибо добродѣтель не настолько прививается къ нашей закоренѣлой природѣ, чтобы отъ послѣдней ничего въ насъ не осталось. Я не любилъ тебя.
   Офелія. Тѣмъ болѣе я была обманута.
   Гамлетъ. Ступай-ка въ монастырь. Къ чему тебѣ разводить грѣшниковъ? Вотъ я еще не совсѣмъ лишенъ добродѣтели, а всё-же могъ-бы покаяться въ такихъ грѣхахъ, что лучше-бы было, если-бы не родила меня мать. Я горделивъ, мстителенъ, честолюбивъ; за мною столько проступковъ, что не хватаетъ ни памяти ихъ припомнить, ни воображенія ихъ себѣ представить, ни времени ихъ выполнить! Къ чему-жъ такимъ молодцамъ, какъ я, пресмыкаться между небомъ и землею? Мы сущіе негодяи, всѣ! никому не довѣряй! Иди своей дорогой... въ монастырь! (идетъ, но приблизившись къ дверямъ оборачивается и замѣчаетъ намѣревавшихся выйти изъ засады короля и Полонія, которые тотчасъ-же скрываются. Гамлетъ возвращается къ Офеліи, угрюмо). Отецъ твой -- гдѣ?
   Офелія. Дома, ваше высочество.
   Гамлетъ. Такъ пусть-же запрутъ за нимъ двери, чтобъ онъ нигдѣ не разыгрывалъ шута, какъ только у себя дома. Прощай.
   Офелія. О, Боже милостивый, не оставь его!
   Гамлетъ. Если ты замужъ пойдешь, то вотъ тебѣ въ приданое проклятіе: будь чиста, какъ ледъ, -- бѣла какъ снѣгъ, а всё-же отъ злыхъ языковъ не уйдешь! Ступай въ монастырь... Прощай!.. Или-же, если ужъ тебѣ такъ хочется замужъ, то возьми дурака, ибо мужьямъ съ умомъ вѣдь слишкомъ хорошо извѣстно, что за чудовищъ вы изъ нихъ дѣлаете. Въ монастырь! ступай! и скорѣе! Прощай.
   Офелія. Силы небесныя, образумьте его!
   Гамлетъ. Я успѣлъ-таки ознакомиться съ вашею братіею, и съ меня довольно! Богъ далъ вамъ наружность, а вы хотите пересоздать её: вамъ-бы только кривляться да жеманиться! вы лепечете, точно младенцы и все и вся обзываете по своему! какъ будто до наивности! Пойдите! будетъ съ меня. Я помѣшался на этомъ! Я говорю: мы знать ничего не хотимъ про женитьбу: кто женатъ уже, всѣмъ, кромѣ одного, даруется жизнь, -- остальные -- ни-ни! не смѣть жениться! Въ монастырь! ступай! (уходитъ).
   Офелія.           Ахъ, помутился разумъ дивный!
                                 Пропало всё, что такъ чудесно
                                 судьба соединила въ немъ:
                                 ученость, благородство, доблесть!
                                 Прости, цвѣтъ и надёжа царства!
                                 всему конецъ! И мнѣ несчастной,
                                 внимавшей его клятвамъ, мнѣ
                                 все это видѣть суждено --
                                 и пережить всё то, что было --
                                 и испытать, что стало нынѣ!

(Входятъ: Король и Полоній).

   Король.           Любовь? она тутъ не при чёмъ;
                                 и какъ-бы ни были нескладны
                                 слова его, но на безумство
                                 они не походили вовсе.
                                 Въ его душѣ таится нѣчто,
                                 что на него тоску наводитъ
                                 и заставляетъ умъ работать:
                                 а порожденіе его,
                                 боюсь, намъ можетъ быть опаснымъ.
                                 Во избѣжаніе сего
                                 я принялъ быстрое рѣшенье --
                                 Гамлета въ Англію отправить;
                                 пусть тамъ расчеты онъ уладитъ
                                 по незаплаченной намъ дани.
                                 Быть можетъ, впечатлѣнія
                                 страны невиданной и море
                                 развѣютъ у него то "нѣчто",
                                 чѣмъ умъ его такъ озабоченъ.
                                 Какъ полагаешь ты, Полоній?
   Полоній. Оно ему полезно было-бъ.
                                 Но всё-жъ, я думаю, начало,
                                 то-есть происхожденіе
                                 тоски -- несчастная любовь.
                                 Ну, дочка, мы тебя избавимъ
                                 отъ пересказа словъ его:
                                 мы слышали всё. -- Государь,
                                 какъ вамъ угодно, поступайте; --
                                 но, можетъ быть, вы согласитесь,
                                 чтобъ королева попыталась
                                 наединѣ съ нимъ объясниться:
                                 и если ей, какъ матери,
                                 добиться правды не удастся,
                                 то въ Англію его пошлите,
                                 иль въ заключенье -- какъ хотите.
   Король.          Да будетъ такъ.
                                 Безумцы высшаго разбора
                                 гулять не смѣютъ безъ надзора.

(Уходятъ).

  
  

АКТЪ III.

СЦЕНА I.

   Залъ первой сцены перваго дѣйствія, ярко освѣщенный свѣтильниками. Съ лѣвой (отъ оркестра) стороны (паралельно и по ту сторону діагонали) устроена эстрада съ театральными подмосткади, которые закрыты спущенною занавѣсью. Королевскій тронъ, отъ котораго идетъ по кривой линіи къ оркестру рядъ креселъ, находится такимъ образомъ близъ конца эстрады въ глубинѣ. Близъ другого конца эстрады насупротивъ (по діагонали) трона -- всего нѣсколько креселъ (одно изъ нихъ, ближайшее къ оркестру, для Офеліи).
  
   (Гамлетъ сидитъ на одномъ изъ креселъ. Актеры стоятъ посрединѣ. Гораціо стоитъ позади Гамлета).
   Гамлетъ. Замѣтьте: эти слова должны быть произнесены плавно безъ запинки: если-же вы станете выкрикивать ихъ подобно многимъ актерамъ, то мнѣ стихи мои не менѣе пріятно будетъ слышать въ устахъ разносчика. Рукамъ слишкомъ воли не давайте, а будьте въ движеніяхъ изящны, ибо среди потока, бури, даже, позволю себѣ выразиться, вихря страстей, необходимо умѣть обуздывать себя и не переступать предѣловъ изящнаго. О, меня ужасно раздражаетъ лицезрѣніе на сценѣ растрёпаннаго верзилы, терзающаго страсть въ клочки, въ лохмотья, дабы оглушить невѣжественную толпу, воспріимчивую по большей части ни къ чему иному, какъ къ трескотнѣ и грубымъ тѣлодвиженіямъ. Прошу васъ, избѣгайте этого.
   1-й актеръ. Ручаюсь за это, ваше высочество.
   Гамлетъ. Но и не будьте слишкомъ вялы, а слѣдуйте внушенію собственнаго художественнаго чутья: пусть мимика соотвѣтствуетъ слову, а слово -- мимикѣ; въ особенности старайтесь держаться въ предѣлахъ естественности, ибо что неестественно -- ничего общаго не имѣетъ съ драмою, цѣль которой, вначалѣ и нынѣ, была и есть: представить природу словно въ зеркалѣ: показать добродѣтели ея свойства, пороку -- его изображеніе, а духу и плоти времени -- отпечатокъ ихъ собственныхъ очертаній. Пересолъ или недосолъ, въ этомъ отношеніи, можетъ развеселить невѣжду, но на человѣка разсудительнаго произведетъ лишь непріятное впечатлѣніе, a сужденіе послѣдняго должно въ вашихъ глазахъ имѣть болѣе вѣсу, нежели оцѣнка всей толпы остальныхъ зрителей. О! мнѣ приходилось видѣть актеровъ, которыхъ многіе высоко превозносили, но которые, да позволено будетъ мнѣ выразиться, ни интонаціей голоса, ни походкой не походили ни на христіанъ, ни на язычниковъ, ни вообще на людей, а такъ кривлялись и завывали, что мнѣ казалось, будто человѣкъ -- издѣліе ремесленника, да къ тому-же неудавшееся: такъ мерзко они подражали человѣчеству!
   1-й актеръ. Надѣюсь, что у насъ это до нѣкоторой степени вывелось.
   Гамлетъ. О, выведите это совсѣмъ вонъ! Пусть комики ваши не вставляютъ своихъ словъ въ роли; вѣдь бываютъ-же такіе, которые, чтобы разсмѣшить нѣсколько пустыхъ головъ, сами ухмыляются, не смотря на то, что въ данный моментъ требуется сосредоточеніе вниманія зрителей для уясненія извѣстнаго положенія въ пьесѣ. Это гадко, такъ какъ доказываетъ ничтож о въ голову -- не нравится вамъ человѣкъ, какой же холодный пріемъ ждетъ ѣдущихъ къ вамъ актеровъ, которыхъ мы обогнали на дорогѣ сюда.
   ГАМ. Играющаго царей мы примемъ съ удовольствіемъ: отдадимъ его величеству подобающую ему честь; странствующій рыцарь найдетъ дѣло и мечу и щиту своему; любовнику не вздыхать даромъ; брюзга мирно доведетъ свою ролю до конца; шутъ разсмѣшитъ людей съ щекотливыми легкими, и героиня свободно выскажетъ свою душу, хотя бы бѣлому стиху и пришлось хромать отъ этого. Что же это за актеры?
   РОЗ. Тѣ самые, которые такъ много доставляли вамъ удовольствія -- городскіе трагики.
   ГАМ. Что же побудило ихъ къ странствованію? Пребываніе на одномъ мѣстѣ далеко вѣдь выгоднѣй какъ для славы, такъ и для кармана.
   РОЗ. Послѣднія, я думаю, нововведенія.
   ГАМ. Были они такъ же любимы, какъ въ то время когда я былъ въ городѣ? Посѣщались такъ же?
   РОЗ. Далеко не такъ.
   ГАМ. Отчего же? Начали баловаться?
   РОЗ. Нѣтъ, были по прежнему старательны; но явился выводокъ дѣтей -- безперыхъ птенцовъ, крикливый пискъ которыхъ вызываетъ громы рукоплесканій {Намекъ на состоявшій изъ мальчиковъ хоръ Елизаветинской капеллы, который въ 1569 году получилъ отъ нея позволеніе давать въ церкви Св. Павла представленія свѣтскаго содержанія.}. Теперь они въ модѣ, и такъ кричатъ противъ простонародныхъ театровъ -- такъ называютъ они всѣ другіе,-- что многіе и изъ носящихъ мечъ, убоясь гусиныхъ перьевъ, почти совсѣмъ не посѣщаютъ послѣднихъ.
   ГАМ. Какъ! дѣти? Кто же содержитъ ихъ? что же имъ платятъ? Покинутъ они это искусство какъ только утратятъ способность пѣть дискантомъ? не скажутъ они послѣ, когда выростутъ до обыкновенныхъ актеровъ -- а это весьма вѣроятно, если не найдутъ лучшихъ средствъ къ существованію,-- что ихъ писатели сдѣлали имъ большое зло, заставивъ декламировать противъ своей собственной будущности.
   РОЗ. Была страшная съ обѣихъ сторонъ перепалка, и само общество не считало за грѣхъ ихъ стравливать; нѣкоторое время ни одна піеса не давала даже сбора, если авторъ и актеры не дѣлали въ ней какихъ нибудь по этому поводу выходокъ.
   ГАМ. Возможно ли?
   ГИЛ. И чѣмъ тутъ не перебрасывались.
   ГАМ. И дѣти одержали побѣду?
   РОЗ. И надъ Геркулесомъ, и надъ его ношей {На вывѣскѣ театра Globe былъ изображенъ Геркулесъ, несущій земной шаръ (globe).}.
   ГАМ. И не удивительно; вѣдь мой дядя -- король Даніи, и корчившіе ему, при жизни моего отца, рожи даютъ теперь двадцать, сорокъ, пятьдесятъ, сто дукатовъ за крохотный портретъ его. Во всемъ этомъ есть, право, что-то сверхъ-естественнное, до чего философіи не мѣшало бы добраться. (Трубы за сценой.)
   ГИЛ. Это актеры.
   ГАМ. Господа, душевно радъ видѣть васъ въ Эльзинорѣ. Ваши руки. Ну же; привѣтъ -- часто одна только церемонія, вѣжливость; привѣтствую васъ такимъ образомъ, чтобы пріемъ актеровъ -- которыхъ, скажу вамъ, приму какъ нельзя лучше,-- не показался гораздо радушнѣе. Очень, очень вамъ радъ; но мой дядя-отецъ и тетка-мать ошибаются.
   ГИЛ. Въ чемъ же, принцъ?
   ГАМ. Помѣшанъ я только при сѣверо-сѣверо-западномъ вѣтрѣ; при южномъ же съумѣю отличить кукушку отъ ястреба {Въ подлинникѣ: сокола отъ цапли.}.

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Всего вамъ прекраснаго, господа.
   ГАМ. Послушай, Гильденштернъ;-- и ты;-- на каждое ухо по слушателю; большой этотъ младенецъ и до сихъ поръ не вышелъ еще изъ пеленокъ.
   РОЗ. Попалъ въ нихъ, можетъ быть, въ другой разъ; старость, говорятъ, второе дѣтство.
   ГАМ. Предсказываю, онъ пришелъ возвѣстить пріѣздъ актеровъ; увидите.-- Вы правы; это было въ понедѣльникъ утромъ; да, именно.
   ПОЛ. Скажу вамъ, принцъ, новость.
   ГАМ. Скажу вамъ, почтеннѣйшій, новость. Когда Росцій былъ актеромъ въ Римѣ --
   ПОЛ. Актеры, принцъ, и пріѣхали.
   ГАМ. Вздоръ!
   ПОЛ. Клянусь честью.
   ГАМ. Каждый, стало, на своемъ ослѣ --
   ПОЛ. И такіе актеры, лучше которыхъ не сыскать и въ цѣломъ мірѣ какъ для трагедій, такъ и для комедій, историческихъ представленій, пасторалей, пасторалей комическихъ, историческихъ пасторалей, трагико-историческихъ, трагико-комико-историческихъ пасторалей, пьесъ безъ раздѣленія или неограниченныхъ. И Сенека не будетъ для нихъ слишкомъ мраченъ и Плавтъ -- слишкомъ забавенъ. Какъ для сочиненій строго-правильныхъ, такъ и для свободныхъ, не стесняющихся правилами -- нѣтъ подобныхъ.
   ГАМ. О, Ефта, судія Израиля, какое имѣлъ ты сокровище!
   ПОЛ. Какое же имѣлъ онъ, принцъ, сокровище?
   ГАМ. Какое?
   
   Имѣлъ одну онъ дочь прекрасную.
   И любилъ онъ эту дочь отмѣнно.
   
   ПОЛ. (Про себя). Все о моей дочери.
   ГАМ. Не правъ я, старый Ефта?
   ПОЛ. Если вы, принцъ, меня называете Ефтой -- у меня дѣйствительно есть дочь, и я весьма люблю ее.
   ГАМ. Нисколько этого изъ того не слѣдуетъ.
   ПОЛ. Что же, принцъ слѣдуетъ?
   ГАМ. Что?
   
   Случайно, Богъ вѣдаетъ какъ,
   
   а тамъ, ты знаешь --
   
   Сбылось, что вѣроятно такъ было;
   
   остальное доскажетъ тебѣ первая строфа святочной пѣсни {Pious song -- святочныя пѣсни, въ родѣ колядокъ, которыя простой народъ пѣлъ, ходя по улицамъ и собирая при этомъ подаянія.}; я же --

Входятъ четыре или пятъ Актеровъ.

   видишь вину перерыва.-- Милости просимъ, господа; милости просимъ. Очень радъ, что вижу васъ всѣхъ здоровыми; милости просимъ, добрые друзья мои.-- А у тебя, старый дружище, съ тѣхъ поръ какъ видѣлъ тебя въ послѣдній разъ, лице-то окаймилось; являешься ты въ Данію, чтобъ подразнить меня бородкой {Тутъ игра значеніями слова beard -- борода и издѣваться, храбровать.}? Да и ты, юная дѣва, клянусь Пресвятой дѣвой, поднялась съ тѣхъ поръ къ небу, чуть ли не на цѣлый венеціанскій башмакъ {Chopine. Въ Венеціи была у дамъ мода, выходя изъ дома надѣвать родъ деревяныхъ калошъ, обтянутыхъ кожей съ такими высокими каблуками, что онѣ могли ходить только съ поддержкой.}. Молю Бога, чтобы твой голосъ не надтреснулъ до ободка, какъ старая, вышедшая изъ употребленія золотая монета {Женскія роли исполнялись въ то время мальчиками; мальчикъ, къ которому обращается Гамлетъ, выросъ значительно и потому онъ желаетъ, чтобъ возмужалость, испортивъ его голосъ, не сдѣлала его неспособнымъ для этихъ ролей. Монеты же того времени легко трескались и если трещина или другая подобная порча ея переходила за ободокъ, окружавшій голову короля или королевы -- монета почиталась негодною, утрачивала свою цѣну.}.-- Очень, очень радъ вамъ.-- Мы тотчасъ же и приступимъ къ дѣлу; какъ французскіе сокольники мы попускаемъ на все что ни завидимъ: намъ тотчасъ же и давай монологъ. Ну же, покажи намъ свое искусство; живо, какой-нибудь страстный монологъ.
   1. АКТ. Какой же, принцъ?
   ГАМ. Какъ-то ты читалъ мнѣ одинъ -- его никогда не произносили на сценѣ; или, если и произносили, такъ развѣ только разъ, потому что піеса -- припоминаю теперь -- большинству не понравилась: была икрой для толпы {Икра была въ то время рѣдкостью, невѣдомой для простонародья.}; но мнѣ и другимъ, болѣе меня въ этомъ дѣлѣ смыслящимъ, она казалась превосходной: сцены распредѣлены въ ней чрезвычайно обдуманно, а изложеніе столько же просто, сколько и искусно. Помню кто-то сказалъ, что ни въ стихахъ нѣтъ соли {Въ прежнихъ изданіяхъ: there were no sallets in the lines... По Колльеру: there were no salt in the lines...} для приправы содержанія, ни въ слогѣ ничего такого, что бы обличало автора въ аффектаціи, и что это самая лучшая манера, такъ же здоровая, какъ и пріятная, безъ прикрасъ прекрасная. Одинъ монологъ въ этой тесѣ особенно мнѣ нравился; это разсказъ Энея Дидонѣ, и всего болѣе съ того мѣста, гдѣ говоритъ объ убіеніи Пріама. Если ты не забылъ его, начни со стиха -- постой, дай вспомнить --
   
   Свирѣпый Пирръ, какъ звѣрь Гирканскій --
   
   Нѣтъ не такъ; а начинается съ Пирра.
   
   Свирѣпый Пирръ, въ доспѣхахъ бывшій черныхъ,
   Черныхъ какъ замыселъ его, какъ ночь,
   Когда въ конѣ онъ гибельномъ леталъ,
   Смѣнилъ уже ихъ грозный черный цвѣтъ
   Другимъ, ужаснѣйшимъ еще стократъ:
   Отъ головы до ногъ онъ сталъ багрянъ,
   Убравшись страшно кровію отцевъ
   И матерей, сыновъ и дочерей,
   Сгущенною, засушенной на немъ
   Жгучимъ пылавшихъ улицъ огнемъ,
   Такъ предательски подло свѣтившимъ
   Гнуснымъ, звѣрскимъ убійствамъ на нихъ.
   Распаленный гнѣвомъ и пожаромъ,
   Съ подобными карбункуламъ глазами,
   Ищетъ Пріама Пирръ кровожадный --
   
   Продолжай.
   
   ПОЛ. Вы, клянуся, принцъ, прочли превосходно -- съ чувствомъ, съ толкомъ.
   1 AKT.
   И вскорѣ находитъ въ тщетныхъ усильяхъ
   Грековъ отбить: рукѣ непокорный
   Мечъ его древній, веленью ослушный,
   Куды палъ -- тамъ и лежитъ. Противникъ
   Неравный, къ Пріаму ринулся Пирръ;
   Яро взмахнулъ мечемъ безпощаднымъ,
   И ужь отъ свиста, отъ размаха его
   Палъ мой дряхлый, истощенный отецъ.
   Тутъ и Иліонъ самъ, безчувственный,
   Какъ бы почувствовавъ паденье его,
   Рухнулъ къ подножью вершиной пылавшей.
   Трескомъ ужаснымъ полонилъ онъ слухъ Пирра,
   И мечъ, угрожавшій млечно-бѣлой
   Старца Пріама главѣ, сталъ въ воздухѣ.
   Стоитъ и Пирръ, какъ на картинѣ злодѣй,
   Стоитъ, межъ волей и дѣломъ въ раздумьи,
   Недвиженъ. Но какъ предъ бурей бываетъ:
   Тихо все въ небѣ, тучи недвижны,
   Бойкіе вѣтры безгласны, какъ смерть
   Въ дольнемъ покойно все мірѣ,-- и вотъ,
   Страшные громы раздираютъ вдругъ твердь;
   Такъ и тутъ -- за раздумьемъ минутнымъ,
   Пробудившейся местью подвигся
   Пирръ снова къ ярой работѣ своей.
   И никогда даже молотъ Циклоповъ,
   Несокрушимыя Марсу ковавшихъ
   Доспѣхи, не наносилъ ударовъ
   Столь жестокихъ какъ тѣ, кои теперь
   Наноситъ мечъ Пирра Пріаму.
   Позоръ, позоръ тебѣ, постудная Фортуна!
   О боги! всѣмъ соборомъ
   Лишите вы власти ее; колеса
   Коварной сломайте ободъ и спицы
   И круглую ступицу съ выси небесъ
   Скатите вы въ глубь ада.
   ПОЛ. Ну, слишкомъ ужь это длинно.
   ГАМ. Отправимъ вмѣстѣ съ бородой твоей къ брадобрѣю. Прошу, продолжай; онъ вѣдь отъ всего, кромѣ шутовскихъ пѣсенъ, да непристойныхъ разсказовъ, засыпаетъ. Продолжай; переходи къ Гекубѣ.
   1 AKT.
   Но если бы, о, если бы кто тутъ
   Полуоблаченную царицу зрѣлъ --
   ГАМ. Полуоблаченную царицу?
   ПОЛ. Чтожь, недурно; полуоблаченную царицу -- весьма недурно.
   1 AKT.
   Какъ босая, съ тряпицей на главѣ,
   Увѣнчанной за нѣсколько часовъ
   Короной, и вмѣсто платья въ простынѣ,
   Вкругъ истощенныхъ чреслъ обернутой,
   Въ испугѣ, она по улицамъ металась,
   Грозя потопомъ слезъ пожару --
   Языкомъ облитымъ злѣйшимъ ядомъ
   Корилъ бы тотъ Фортуны вѣроломство
   Безпощадно. И самые боги --
   Если не чужды смертныхъ страданьямъ --
   Услышавъ страшный взрывъ воплей ея,
   Когда узрѣла какъ Пирръ, издѣваясь,
   Крошитъ члены супруга мечемъ,--
   Заставили бъ плакать и горящія
   Очи небесъ; рыдали бъ и сами.
   ПОЛ. Посмотрите, и поблѣднѣлъ, и слезы на глазахъ! Будетъ, прошу, будетъ.
   ГАМ. Хорошо; конецъ ты дочтешь мнѣ послѣ.-- Позаботься же, почтеннѣйшій Полоній, принять ихъ хорошенько. Слышишь -- хорошенько; вѣдь они списки, краткія лѣтописи современности, а для тебя и самая скверная эпитафія по смерти будетъ лучше дурнаго ихъ отзыва при жизни.
   ПОЛ. Приму ихъ, принцъ, по заслугамъ.
   ГАМ. Сохрани тебя Боже -- гораздо лучше; если бъ всякаго принимали по заслугамъ -- кто же избѣжалъ бы розогъ? Прими ихъ соотвѣтственно своему сану и достоинству; чѣмъ менѣе они того стоятъ, тѣмъ болѣе чести добротѣ твоей. Проводи же ихъ.
   ПОЛ. Пойдемте, господа.
   ГАМ. Ступайте, друзья, за нимъ; завтра вы что-нибудь намъ сыграете. (Полоній и нѣсколько актеровъ уходятъ. Обращаясь къ 1 актеру) Скажи, старый другъ, можете вы сыграть убійство Гонзаго?
   1 АКТ. Можемъ, принцъ.
   ГАМ. Такъ завтра же вечеромъ вы и сыграете его. Можете также, если понадобится, выучить стиховъ двѣнадцать или шестнадцать, которые хотѣлось бы мнѣ написать и включить въ эту піесу -- можете?
   1 АКТ. Можемъ, принцъ.
   ГАМ. Прекрасно.-- Ступай же за тѣмъ господиномъ; да смотри, не издѣвайся надъ нимъ. (Актеръ уходитъ. Обращаясь къ Розенкранцу и Гильденштерну) Добрые друзья мои, прощаюсь съ вами до вечера; очень радъ видѣть васъ въ Эльзинорѣ.
   РОЗ. Любезнѣйшій принцъ --
   ГАМ. Да, радъ; прощайте. (Гильденштернъ и Розенкранцъ уходятъ.) Наконецъ я одинъ. О, какой же подлый, презрѣнный рабъ я! По изумительно ли что актеръ.-- въ вымыслѣ, въ грезахъ только страсти -- до того можетъ подчинять свою душу чисто воображаемому, что лице, отъ волненіи ея, блѣднѣетъ, глаза увлажаются слезами, черты дышатъ ужасомъ, голосъ надрывается и все въ немъ вполнѣ соотвѣтствуетъ его представленію? и все это ни изъ чего! Изъ-за Гекубы! Что ему Гекуба, или онъ Гекубѣ, что плачетъ о ней? Что же сдѣлалъ бы онъ, если бъ имѣлъ такой же какъ я поводъ, такое жъ побужденіе къ страсти? Затопилъ бы всю сцену слезами, растерзалъ бы страшной рѣчью слухъ всего собранья, свелъ бы съ ума виновнаго, ужаснулъ бы невиннаго, смутилъ бы ничего не вѣдающаго, ошеломилъ бы самыя способности ушей и глазъ. А я -- вялый, безчувственный негодяй, изнываю, какъ жалкій мечтатель, неспособный къ дѣлу ничего и сказать не могу; ни даже за короля, такъ гнусно лишеннаго и владѣній и драгоцѣнной жизни. Что же, трусъ я? Кто назоветъ меня подлецомъ? раскроитъ мнѣ черепъ? вырветъ клокъ изъ бороды моей и швырнетъ мнѣ въ лице? дернетъ за носъ? вобьетъ мнѣ слово лжецъ въ самыя легкія? Кто посмѣетъ это?-- А вѣдь я и это снесъ бы -- вѣдь у меня печень голубя, безъ желчи для обиды {Въ прежнихъ изданіяхъ: То make oppression bitter... По Колльеру: То make transgression bitter...}, иначе давно напичкалъ бы врановъ всей страны мертвечиной мерзавца. О гнусный, кровожадный бездѣльникъ! подлый, безсовѣстный, коварный, распутный, безчеловѣчный бездѣльникъ!-- Что же это? Какой же оселъ я! Удивительная храбрость; я -- сынъ дорогаго убитаго, призываемый и небомъ и адомъ ко мщенью -- облегчаю сердце, какъ непотребная дѣвка, словами, разражаюсь ругательствами, какъ истая торговка, судомойка. Какъ это гадко! фу!-- Къ дѣлу, мозгъ мои!-- Слыхалъ я, что преступные, сидя въ театрѣ, такъ иногда поражались искуснымъ представленіемъ, что тутъ же оглашали свои злодѣйства; убійство, хоть и не имѣетъ языка скажется другимъ, необыкновеннымъ органомъ. Заставлю актеровъ сыграть передъ дядей нѣчто подобное убійству моего отца, а самъ вопьюсь въ него глазами, проникну въ самую глубь души его. Вздрогни онъ только -- знаю что дѣлать. Видѣнный же мною духъ можетъ быть и дьяволъ; дьяволъ можетъ принять и самый обольстительный образъ; можетъ быть, разсчитывая на мое слабодушіе, на мою удрученность -- особенно могучій надъ такими -- онъ хочетъ обмануть меня, чтобы обречь на вѣчное мученье. Нѣтъ, мнѣ нужны доводы сильнѣй этого; представленіемъ я уловлю совѣсть короля.

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната въ замкѣ.

Входятъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   КОР. И вы никакимъ образомъ не могли добиться для чего напускаетъ онъ на себя это разстройство, такъ жестоко возмущающее миръ души его бурнымъ и опаснымъ безуміемъ?
   РОЗ. Онъ сознается что чувствуетъ себя умственно разстроеннымъ, но отчего -- никакъ сказать не хочетъ.
   ГИЛ. И мы не видимъ никакой возможности, что-нибудь у него вывѣдать; хитростью безумія онъ отклонялъ всякую нашу попытку довести его до какого нибудь признанія касательно настоящаго его состоянія.
   КОРОЛЕВА. А принялъ онъ васъ хорошо?
   РОЗ. Какъ слѣдуетъ благовоспитанному человѣку.
   ГИЛ. Но съ большимъ насиліемъ своему расположенію.
   РОЗ. Скупый на вопросы, отвѣчалъ однакожь на наши весьма свободно.
   КОРОЛЕВА. Уговаривали чѣмъ нибудь развлечься?
   РОЗ. На дорогѣ сюда мы обогнали трупу актеровъ; мы сообщили это принцу, и онъ какъ будто обрадовался имъ. Они пріѣхали и, если не ошибаюсь, получили уже отъ него приказаніе сыграть что-то нынѣшнимъ вечеромъ.
   ПОЛ. Это вѣрно; и мнѣ поручилъ онъ просить и ваши величества посмотрѣть и послушать ихъ.
   КОР. Съ величайшимъ удовольствіемъ; эта склонность его весьма меня радуетъ. Прошу васъ, господа, постарайтесь усилить се, расположить его еще болѣе къ этой забавѣ.
   РОЗ. Постараемся, государь. (Уходитъ съ Гильденштерномъ.)
   КОР. Любезная Гортруда, оставь и ты насъ. Мы въ тайнѣ устроили такъ что Гамлетъ придетъ сюда и, какъ бы случайно, встрѣтится съ Офеліей; ея отецъ и я -- законные шпіоны -- займемъ такое мѣсто откуда, но бывши видимымъ, можно будетъ видѣть ихъ встрѣчу и по тому, какъ онъ будетъ вести себя, рѣшить любовь ли вина его разстройства.
   КОРОЛЕВА. Уйду.-- Желаю, милая Офелія, чтобы дѣйствительно красота твоя была счастливой причиной помѣшательства Гамлета; это дало бы мнѣ возможность надѣяться, что твоя добродѣтель, къ чести обоихъ, и возвратитъ его на прежній, обычный путь.
   ОФЕЛ. Желаю, королева, чтобъ могла. (Королева уходитъ.)
   ПОЛ. Ты ходи здѣсь, Офелія.-- А мы, угодно вашему величеству, спрячемся.-- Читай книгу, чтобъ видомъ этого занятія прикрыть вину твоей уединенности.-- Насъ часто можно бранить за это; извѣстно -- набожнымъ видомъ, дѣлами благочестія мы нерѣдко обсахариваемъ и самого даже дьявола.
   КОР. (Про себя) О, какъ справедливо!-- Какъ жестоко бичуютъ эти слова мою совѣсть! И щеки распутной дѣвки, украшенныя подмалевкой, не такъ гадки въ сравненіи съ тѣмъ, что украшаетъ ихъ, какъ мое дѣло въ сравненіи съ самой разукрашенной моей рѣчью. О, тяжкое бремя!
   ПОЛ. Онъ идетъ; спрячемтесь, государь. (Уходитъ съ королемъ. Офелія, читая остается въ глубинѣ сцены.)

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Быть, или не быть! Вопросъ въ томъ, что благороднѣй {Въ прежнихъ изданіяхъ: To be, or not to be, that is the question: Wether 'tis nobler... По Колльеру: To be, or not to be! That is the question, Wether 'tis nobler...}: сносить ли пращи и стрѣлы злобствующей судьбины, или возстать противъ моря бѣдствій и, сопротивляясь, покончить ихъ.-- Умереть,-- заснуть -- не больше; и зная, что сномъ этимъ мы кончаемъ всѣ скорби, тысячи естественныхъ, унаслѣдованныхъ тѣломъ противностей -- конецъ желаннѣйшій. Умереть,-- заснуть,-- заснуть! но можетъ быть и сны видѣть?-- вотъ препона; какія могутъ быть сновидѣнья въ этомъ смертномъ снѣ, за тѣмъ какъ стряхнемъ съ себя земныя тревоги, вотъ что останавливаетъ насъ. Вотъ что дѣлаетъ бѣдствія такъ долговѣчными; иначе кто же сталъ бы сносить бичеванье, издѣвки современности, гнетъ властолюбцевъ, обиды горделивыхъ, муки любви отвергнутой, законовъ бездѣйствіе, судовъ своевольство, ляганье, которымъ терпѣливое достоинство угощается недостойными, когда самъ однимъ ударомъ кинжала можетъ отъ всего этого избавиться? Кто, крехтя и потея, несъ бы бремя тягостной жизни, если бы страхъ чего-то по смерти, безвѣстная страна, изъ-за предѣловъ которой не возвращался еще ни одинъ изъ странниковъ, не смущали воли, не заставляли скорѣй сносить удручающія насъ бѣдствія, чѣмъ бѣжать къ другимъ, невѣдомымъ? Такъ всѣхъ насъ совѣсть дѣлаетъ трусами; такъ блекнетъ естественный румянецъ рѣшимости отъ тусклаго напора размышленья, и замыслы великой важности совращаются съ пути, утрачиваютъ названіе дѣяній.-- А, Офелія!-- О, нимфа, помяни меня въ своихъ молитвахъ.
   ОФЕЛ. (Подходя къ нему) Какъ ваше здоровье, принцъ?
   ГАМ. Покорнѣйше благодарю; хорошо, хорошо.
   ОФЕЛ. У меня, многоуважаемый принцъ есть отъ васъ подарки, которые давно хотѣлось возвратить вамъ; прошу возьмите ихъ теперь.
   ГАМ. Ни за что; я никогда никакихъ не дѣлалъ вамъ подарковъ.
   ОФЕЛ. Вы очень хорошо, принцъ, знаете, что дѣлали, и сопровождая словами такъ привѣтными, что подарки ваши становились еще драгоцѣннѣе; благоуханіе ихъ изчезло -- возьмите жь ихъ назадъ; для души благородной и богатѣйшіе дары, съ утратой расположенія дающаго, теряютъ всякую цѣну. Вотъ, возьмите, принцъ,
   ГАМ. А!-- Скажи ты цѣломудренна?
   ОФЕЛ. Принцъ!
   ГАМ. Прекрасна ты?
   ОФЕЛ. Что хотите вы сказать, принцъ?
   ГАМ. А то: если ты и цѣломудренна и прекрасна -- твоему цѣломудрію слѣдовало бы избѣгать всякихъ сношеній съ красотой твоей.
   ОФЕЛ. Какое жь сообщество, принцъ, можетъ быть для красоты лучше цѣломудрія?
   ГАМ. Да, дѣйствительно; скверно только то, что скорѣй красота преобразуетъ цѣломудріе въ сводню, чѣмъ цѣломудріе уподобитъ красоту себѣ. Это считалось прежде парадоксомъ -- теперь вполнѣ доказано. Я нѣкогда любилъ тебя.
   ОФЕЛ. Дѣйствительно, принцъ, вы заставили меня вѣрить этому.
   ГАМ. Тебѣ не слѣдовало вѣрить мнѣ; потому что добродѣтель, прививаясь къ старому нашему пню, не можетъ сдѣлать того, чтобъ онъ совсѣмъ ужь не отзывался въ насъ. Я не любилъ тебя.
   ОФЕЛ. Тѣмъ больше была я обманута.
   ГАМ. Ступай въ монастырь; зачѣмъ рождать тебѣ грѣшниковъ? Я самъ, довольно честный, могъ бы обвинить себя въ такихъ вещахъ, что лучше бы моей матери и не рождать меня. Я гордъ, мстителенъ, честолюбивъ, навьюченъ такимъ множествомъ недостатковъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: at my ѣеск... По Колльеру: at my back...}, что и мысли не вмѣстить, и воображенію не представить, и времени не осуществить ихъ. Зачѣмъ ползаютъ такіе негодяи, какъ я, между небомъ и землею? Всѣ мы отъявленные бездѣльники; не вѣрь никому изъ насъ. Ступай въ монастырь. Гдѣ твой отецъ?
   ОФЕЛ. Дома, принцъ.
   ГАМ. Запри жь за нимъ двери, чтобъ онъ разыгрывалъ дурака только дома. Прощай.
   ОФЕЛ. О, помоги ему, Господи!
   ГАМ. Выдешь замужъ -- дамъ тебѣ въ приданое такую кару: будь ты цѣломудренна какъ ледъ, чиста какъ снѣгъ -- не избѣжать тебѣ клеветы. Ступай въ монастырь; прощай. А хочешь непремѣнно выйдти замужъ -- выходи за дурака, потому что умные слишкомъ хорошо знаютъ, какихъ вы чудовищъ изъ нихъ дѣлаете. Ступай въ монастырь, и скорѣе. Прощай.
   ОФЕЛ. Изцѣлите его, благія силы неба!
   ГАМ. Наслушался я и болтовни вашей -- вдоволь наслушался. Богъ далъ вамъ походку {Въ изданіи in quarto: I have heard of your paintings too... God hath given you one fасе... По Колльеру какъ и въ in folio: I have heard of your prattlingt too... God hath given you one pace...}, а вы сочиняете себѣ другую; вы припрыгиваете, сѣмените ногами; вы перешептываетесь, даете ругательныя прозвища божьимъ твореніямъ и оправдываете легкомысліе свое невѣдѣніемъ. Поди! не нужно мнѣ болѣе этого; это-то и свело меня съума. Говорю: не будетъ у насъ браковъ; тѣ, которые женились ужь -- всѣ, кромѣ одного -- пусть живутъ себѣ; остальные останутся какъ были. Ступай, ступай въ монастырь! (Уходитъ.)
   ОФЕЛ. О, какой великій погубленъ въ немъ духъ! Глазъ, языкъ, мечъ воина, придворнаго, ученаго, надежда, цвѣтъ государства, зеркало модъ, форма, въ которую всѣ отливались, единственный предметъ наблюденій всѣхъ наблюдателей -- все, все погибло! И я, изъ всѣхъ женщинъ ничтожнѣйшая и нещастнѣйшая, всасывавшая медъ его гармоническихъ обѣтовъ, должна теперь видѣть благородный, всеобъемлющій умъ этотъ въ разладѣ, разногласящимъ, какъ разстроенная игра благозвучныхъ колокольчиковъ; дивный этотъ образъ, черты цвѣтущей юности искаженными безуміемъ! О, горе мнѣ, что видѣла что видѣла, вижу что вижу!

Входятъ Король и Полоній.

   КОР. Любовь! нѣтъ не она удручаетъ его; и то, что онъ говорилъ, хоть и не совсѣмъ связно, не походило на безуміе. Есть въ его душѣ что-то, высиживаемое его скорбью, и высидитъ она, боюсь, что-нибудь недоброе. Въ предупрежденіе этого, вотъ что, на скоро, рѣшилъ я: онъ немедленно отправится въ Англію съ требованіемъ не выплаченной намъ дани. Можетъ быть море, новая страна, разнообразіе предметовъ вытѣснятъ это засѣвшее въ его сердцѣ что-то, ломая надъ которымъ постоянно голову, онъ сталъ совсѣмъ не похожъ на себя. Какъ ты объ этомъ думаешь?
   ПОЛ. Весьма полагаю полезнымъ, и все таки остаюсь при мнѣніи, что настоящая причина его разстройства -- любовь нераздѣляемая.-- Ну, Офелія?-- впрочемъ, ты можешь и не разсказывать что говорилъ принцъ Гамлетъ; мы все слышали.-- Дѣйствуйте, ваше величество, какъ вамъ угодно; не найдете ли однакожъ пригоднымъ, чтобы королева-мать, послѣ представленія, на единѣ попросила его высказать ей свое горе; пусть поговоритъ съ нимъ откровенно, а я, если позволите, помѣщусь такъ что все услышу. Не выскажется онъ и ей -- посылайте его въ Англію, или въ заключенье, куда разсудитъ ваша мудрость.
   КОР. Быть по твоему. Безумія людей высокопоставленныхъ нельзя оставлять безъ надзора. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Зала тамъ же.

Входятъ Гамлетъ и нѣсколько актеровъ.

   ГАМ. Прошу, говори монологъ, какъ я прочелъ его тебѣ, плавно; начнешь выкрикивать, какъ это дѣлаютъ многіе изъ вашей братьи -- такъ произнесъ бы мои стихи и городской глашатай. Да не разсѣкай черезъ чуръ и воздуха рукою, вотъ такъ; пользуйся всѣмъ прилично, потому что и въ самомъ потокѣ, въ самой бурѣ, въ самомъ, можно сказать, вихрѣ страсти ты долженъ сохранять смягчающую умѣренность. Меня всегда глубоко оскорбляетъ, когда слышу какъ дюжій парень въ парикѣ рветъ страсть на части, въ клочки, чтобъ растерзать уши пискарей {Groundlings.-- Въ Шекспирово время мѣсто для простаго народа находилось внизу, было безъ пола и скамей и называлось Ground, а отсюда и занимавшіе это мѣсто зрители назывались Groundlings. Настоящее значеніе послѣдняго слова -- пискарь.}, большею частью неспособныхъ что-нибудь понимать, кромѣ развѣ необъяснимыхъ мимическихъ представленій {Dumb shows -- мимическія представленія, предшествовавшіе иногда драмѣ, а иногда каждому акту и даже нѣкоторымъ сценамъ, или для объясненія самой драмы, или для пополненія промежутка, когда мѣсто дѣйствія переносилось въ другія страны.} да крика. Такъ бы вотъ и выдралъ этого негодяя за такое переквашиваніе Термаганта, за эти усилія переиродствовать и самого Ирода {Термагантъ, собственно Тривиганте -- бурливое сарацинское божество древнихъ романсовъ. Иродъ -- всегда свирѣпое лице старыхъ мистерій.}; прошу, избѣгая этого.
   1 АКТ. За себя я ручаюсь, принцъ.
   ГАМ. Не будь и слишкомъ вялъ; тутъ твое собственное благоразуміе должно быть твоимъ наставникомъ; согласуй движеніе со словомъ, слово съ движеніемъ, но никакъ не переступая за предѣлы естественной простоты; потому что всякая чрезмѣрность противна самому представленію, цѣль котораго, какъ первоначально такъ и теперь, была и будетъ -- быть какъ бы зеркаломъ природы, показывать добродѣтели ея собственное лице, пороку -- его собственный образъ, а самому возрасту, самой плоти времени -- ихъ видъ и выраженье. Все это преувеличенное, или слишкомъ слабо переданное, хоть и смѣшитъ несвѣдущихъ, не можетъ не оскорблять свѣдущихъ; а сужденіе и одного изъ послѣднихъ, для васъ, должно перевѣшивать и цѣлый театръ первыхъ. Видалъ я актеровъ, которыхъ превозносили и пренозносили чуть не до небесъ, а они, безъ всякаго преувеличенія, не походя ни говоромъ, ни движеньями не только на Христіанъ, но даже и на язычниковъ, вообще на людей,-- такъ пыжились и лаяли, что не было никакой возможности не подумать, что людей сотворилъ какой-нибудь поденщикъ природы, и сотворилъ прескверно; такъ гнусно подражали они человѣчеству
   1 АКТ. Мы, надѣюсь, достаточно поотстали отъ этого.
   ГАМ. Совсѣмъ отстаньте. Да смотри, чтобъ играющіе кловновъ, говорили только то, что для нихъ написано; многіе изъ нихъ, чтобъ заставить невѣжественную толпу смѣяться, хохочутъ сами въ то время, когда вниманіе зрителей должно быть обращено на какое нибудь важное мѣсто самой піесы. Это гадко, показываетъ только жалкое честолюбіе глупца. Ступайте же, готовьтесь. (Актеры уходятъ.)

Входятъ Полоній, Розекранцъ и Гильденштернъ.

   Ну что, почтеннѣйшій? Угодно королю посмотрѣть піесу?
   ПОЛ. И королевѣ, и сейчасъ же!
   ГАМ. Такъ скажите жь актерамъ, чтобъ торопились. (Полоній уходитъ.) Не угодно ли и вамъ поторопить ихъ?
   ГИЛ. и РОЗ. Съ удовольствіемъ, принцъ. (Уходятъ.)
   ГАМ. Гораціо! гдѣ же ты?

Входитъ Гораціо.

   ГОР. Здѣсь, принцъ, къ вашимъ услугамъ.
   ГАМ. Гораціо, ты изъ всѣхъ людей, съ которыми мнѣ случалось сходиться, честнѣйшій.
   ГОР. Любезный принцъ --
   ГАМ. Не думай что я льщу: какой прибыли могу я ждать отъ тебя, не имѣющаго никакого достоянія, кромѣ свѣтлаго ума, который и кормитъ и одѣваетъ тебя? Къ чему льстить бѣдняку? Нѣтъ; пусть лижетъ себѣ осахаренный языкъ глупое богатство, пусть гнутся гибкія колѣна тамъ, гдѣ ползанье можетъ принести выгоду. Вѣрь, съ тѣхъ поръ, какъ душа моя сдѣлалась властной въ выборѣ, пріобрѣла способность различать людей, она сдѣлала тебя своимъ? избранникомъ; потому что ты, терпя такъ много, не терпѣлъ, казалось, нисколько; принималъ съ равной благодарностью и пинки и дары счастья. Благословенъ тотъ, въ комъ кровь и сужденіе соединены такъ благодатно, что но дѣлается онъ дудкой счастья, не издаетъ какихъ ей вздумается.звуковъ. Дай мнѣ человѣка, способнаго не быть рабомъ страстей, и я внѣдрю его въ глубь моего сердца, въ самое сердце сердца, какъ тебя. Но довольно объ этомъ.-- Король сейчасъ явится на представленіе; одна сцена въ піесѣ передаетъ довольно близко то, что я разсказалъ тебѣ о смерти моего отца; прошу тебя, когда дойдетъ до этого, напряги всѣ силы души и смотри на дядю; не выскажется его темное преступленіе и при одной изъ тирадъ -- духъ, нами видѣнный, демонъ и подозрѣнія мои черны, какъ наковальня Вулкана. Наблюдай за нимъ тщательно, и я прикую мои глаза къ лицу его, и за тѣмъ обсудимъ вмѣстѣ что увидимъ.
   ГОР. Готовъ, принцъ; если онъ хоть что-нибудь скрадетъ во время представленія и тѣмъ помѣшаетъ открытію -- плачу за украденное.
   ГАМ. Идутъ. Мнѣ надо казаться беззаботнымъ. Займи мѣсто по лучше.

Трубы. Датскій марша. Входятъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розекранцъ, Гильдештернъ и другіе.

   КОР. Какъ поживаетъ нашъ племянникъ Гамлетъ?
   ГАМ. Превосходно; кормлюсь пищей хамелеона; ѣмъ воздухъ, начиненный обѣщаніями. Намъ и каплуновъ не откормить такъ.
   КОР. Отвѣтъ этотъ, Гамлетъ, совсѣмъ нейдетъ ко мнѣ; не мои это слова.
   ГАМ. Нѣтъ, да теперь и не мои ужь. Почтеннѣйшій Полоній, вы какъ-то разсказывали, что и вы игрывали въ университетѣ?
   ПОЛ. Игралъ, принцъ; и хорошимъ считался актеромъ.
   ГАМ. Что жь играли вы?
   ПОЛ. Игралъ Юлія Цезаря и былъ убитъ въ Капитоліѣ; Брутъ убилъ меня.
   ГАМ. И вполнѣ заслужилъ свое названье {Brutus -- скотскій, глупый, безумный.}, убивши въ немъ такого капитальнаго теленка.-- Что жь, готовы актеры?
   РОЗ. Готовы, принцъ; ждутъ вашихъ приказаній. королева. Поди сюда, любезный Гамлетъ; сядь подлѣ меня.
   ГАМ. Нѣтъ, любезная матушка; здѣсь есть металлъ сильнѣе притягивающій.
   ПОЛ. А! Слышите, ваше величество?
   ГАМ. (.Ложась къ ногамъ Офеліи). Позволите, прекрасная, прилечь къ вамъ?
   ОФЕЛ. Нѣтъ, принцъ.
   ГАМ. Прислонить только голову къ колѣнамъ?
   ОФЕЛ. Извольте, принцъ.
   ГАМ. А вы думали что-нибудь другое?
   ОФЕЛ. Я ничего не думала, принцъ.
   ГАМ. Чтожь, и мысль полежать съ дѣвой прекрасна.
   ОФЕЛ. Что такое, принцъ?
   ГАМ. Ничего.
   ОФЕЛ. Вы въ веселомъ расположеніи.
   ГАМ. Кто, я?
   ОФЕЛ. Вы, принцъ.
   ГАМ. О Боже! вашъ только забавникъ. Что жь впрочемъ людямъ и дѣлать какъ не веселиться? посмотрите какъ весела моя мать, а мой отецъ нѣтъ и двухъ часовъ какъ умеръ.
   ОФЕЛ. Дважды ужь два мѣсяца, принцъ.
   ГАМ. Такъ давно! Пусть же самъ чертъ носитъ трауръ, я же наряжусь въ соболя. О Боже! два мѣсяца какъ умеръ, и не забытъ еще? Есть стало надежда что память о великомъ человѣкѣ переживетъ его покрайней мѣрѣ цѣлымъ полугодіемъ; но для этого, клянусь пресвятой дѣвой, ему надо настроить церквей, иначе и онъ подвергнется забвенію, какъ конекъ, эпитафія котораго гласитъ: "Но ахъ! но ахъ! конекъ забытъ" {См. Тщетный трудъ любви. Дѣй. III. Сц. I. Прим.}.
   
   (Трубы. Начинается мимическое представленіе. Выходятъ Король и Королева весьма любовно; Королева цѣлуетъ его, становится на колѣни и дѣлаетъ жесты увѣреній. Онъ поднимаетъ ее и склоняетъ голову на ея плечо; ложится потомъ на дерновую скамью; она, увидавъ что онъ заснулъ, удаляется. Вслѣдъ за тѣмъ входитъ нѣкто, снимаетъ съ него корону, цѣлуетъ ее, вливаетъ ядъ въ ухо Короля и уходитъ. Королева возвращастся, находитъ Короля мертвымъ и выражаетъ страстными жестами печаль свою. Отравитель приходитъ опятъ съ двумя или тремя недѣйствующими лицами и притворяется сѣтующимъ вмѣстѣ съ нею. Умершаго уносятъ. Отравитель предлагаетъ Королевѣ дары и любовь свою; она сначала обнаруживаетъ какъ бы отвращеніе, несогласіе, но наконецъ принимаетъ и то и другое. За симъ они уходятъ.)
   
   ОФЕЛ. Что жь это значитъ, принцъ?
   ГАМ. Темныя, безъ всякаго сомнѣнія, продѣлки; что-то, значитъ, недоброе.
   ОФЕЛ. Вѣрно это содержаніе піесы.

Входитъ Прологъ.

   ГАМ. А вотъ, узнаемъ отъ этого малаго; актеры не могутъ хранить тайны -- все выболтаютъ.
   ОФЕЛ. Онъ объяснитъ намъ что значитъ эта пантомима?
   ГАМ. Эту и всякую, даже вашу: не постыдитесь что-нибудь представить ему, и онъ не постыдится сказать вамъ что это значитъ.
   ОФЕЛ. Вы злы, злы. Буду лучше слушать піесу.
   
                       Прологъ.
   
   Для насъ и нашего представленія,
   Полагаясь на ваше снисхожденіе,
   Просимъ вниманья и терпѣнія.
   
   ГАМ. Что же это -- прологъ, или надпись колечка?
   ОФЕЛ. Коротко что-то.
   ГАМ. Какъ любовь женщины.

Входятъ театральные Король и Королева.

   
                       Т. Король.
   
   Ужь тридцать разъ объѣхалъ Фебъ златой
   Вокругъ земли и влаги соляной;
   Ужь тридцать разъ, съ заемными лучами,
   Двѣнадцать лунъ по тридцати ночей
   Своей чредой являлися надъ нами --
   Какъ связали намъ, святѣйшей изъ связей,
   Сердца -- любовь, а руки -- Гименей.
   
                       Т. Королева.
   
   Еслибъ столько жь разъ еще луна и солнце вновь
   Свой путь при насъ прошли -- наша не прошла бъ любовь.
   Но, горе мнѣ! ты столько уже дней такъ хворъ,
   Такъ чуждъ веселья и довольства прежнихъ поръ,
   Что страшно мнѣ. Но пусть мнѣ страшно, ты, мой другъ,
   Нисколько не тревожься: то, можетъ, страхъ пустой;
   Вѣдь женская боязнь любови соразмѣрна,
   Какъ любовь она ничтожна, иль безмѣрна.
   Мою любовь тебѣ ужь доказала я,
   И мой страхъ таковъ же точно какъ любовь моя.
   Гдѣ велика любовь -- страшитъ и тѣнь сомнѣнья,
   Тамъ велика любовь, ростутъ гдѣ опасенья.
   
                       Т. Король.
   
   Да, милая, покинуть долженъ я тебя,
   И скоро -- быстро гаснутъ силы у меня;
   Ты же и за тѣмъ будешь жить, мой другъ,
   Любимая, въ почетѣ; можетъ и супругъ,
   Тебя достойный --
   
                       Т. Королева.
   
                                 О, не говори!
   Измѣной было бъ то, невѣрностью любви.
   Проклятіемъ да будетъ мнѣ супругъ другой;
   Только перваго убившей нуженъ мужъ второй.
   
   ГАМ. (Про себя). Полынь, полынь.
   
                       Т. Королева.
   
   Приводитъ новый бракъ разсчетъ ужь, не любовь;
   Супруга мертваго убила бы я вновь,
   Когда бъ другаго я на ложѣ обнимала.
   
                       Т. Король.
   
   Я вѣрю: ты теперь что думаешь сказала,
   Но намѣренью мы часто невѣрны. Оно
   Рабъ памяти всегда; съ рожденія сильно,
   Затѣмъ слабѣетъ скоро; такъ плодъ -- неспѣлый
   На деревѣ виситъ и валится созрѣлый.
   Забываемъ мы невольно что себѣ должны:
   Всѣ наши обѣщанья, коль страстью рождены,
   Какъ только страсть прошла, не знаютъ исполненья:
   Горя ль, радости ль чрезмѣрность всѣ ихъ замышленья,
   Да и ихъ самихъ всегда готова извращать;
   Гдѣ радость ликовать, а горе удручать,
   Казалось, пуще бы должны -- глядишь, отъ вздора
   Омрачилась радость, веселится горе.
   Не вѣченъ самый міръ -- чему же удивляться,
   Что съ судьбою можетъ и любовь мѣняться?
   Досель еще никѣмъ, никакъ не рѣшено:
   Любовь ли счастію подвластна, или ей оно.
   Падетъ великій мужъ -- льстецы какъ разъ отпрянутъ;
   Возвысится бѣднякъ -- враги друзьями станутъ;
   Такъ объ руку любовь со счастіемъ идутъ:
   Будь только не въ нуждѣ -- друзья не отойдутъ,
   А кто въ нуждѣ позвать къ себѣ захочетъ друга
   Найдетъ ужь въ немъ врага. Такъ, добрая подруга,
   Кончу тѣмъ, чѣмъ началъ: наши помыслы съ судьбой
   Въ такомъ находятся разладѣ межь собой,
   Что рушатся всегда всѣ наши замышленья;
   Мысль-то наша, да не наше исполненье.
   И твоя такъ мысль въ другой бракъ не вступать ужь
   Умретъ -- умри лишь только первый мужъ.
   
                       Т. Королева.
   
   Пусть съ голода умру, погаснетъ свѣтъ очей,
   Покой бѣжитъ меня и днемъ и въ тмѣ ночей,
   Отчаянье замѣнитъ сладость упованья,
   И будетъ жизнь моя жильца тюрьмы страданья!
   Пусть все, что радости туманитъ свѣтлый взоръ,
   Моимъ желаніямъ идетъ наперекоръ!
   Пускай проклятіе вездѣ идетъ за мною,
   Когда, разъ овдовѣвъ, вновь сдѣлаюсь женою!
   
   ГАМ. Что, если она нарушитъ клятву --
   
                       T. Король.
   
   Клятва страшная!-- Теперь оставь меня,
   Мой другъ; я утомленъ, и сномъ желалъ бы я
   День длинный обмануть.
                       (Засыпаетъ.)
   
                       Т. Королева.
   
                                 Пусть сонъ тебя лелѣетъ
   И несчастіе подкрасться къ намъ да не посмѣетъ.
                                 (Уходитъ.)
   
   ГАМ. Какъ вамъ нравится піеса, матушка?
   КОРОЛЕВА. Королева, кажется, слишкомъ ужь много обѣщаетъ.
   ГАМ. О, она сдержитъ свое слово.
   КОР. Ты знаешь піесу? Нѣтъ ли въ ней чего-нибудь непристойнаго?
   ГАМ. Нѣтъ, нѣтъ; они шутятъ только, шутя отравляютъ; ни малѣйшей непристойности.
   КОР. А какъ называется а за піеса?
   ГАМ. Мышеловкой; впрочемъ, въ переносномъ только смыслѣ. Піеса эта воспроизводитъ убійство, совершенное въ Вѣнѣ. Имя герцога Гонзаго, а жены его Баптиста. Вы сейчасъ увидите; дѣло гнуснѣйшее, но намъ-то что до этого? вашего величества и насъ, чистыхъ совѣстью, оно нисколько не касается; лягай себѣ кляча ободранная -- наши крестцы здоровехоньки.

Входитъ Луціанъ.

   Это нѣкто Луціанъ, племянникъ короля.
   ОФЕЛ. Вы отличный Хоръ, принцъ {Во времена Шекспира Хоръ выводился въ піесахъ для поясненія темныхъ мѣстъ и для пополненія промежутковъ дѣйствія.}.
   ГАМ. О, я могъ бы быть посредникомъ и между вами и вашимъ возлюбленнымъ, имѣй я только въ виду эту кукольную комедію.
   ОФЕЛ. Вы колки, принцъ.
   ГАМ. Одинъ вашъ вздохъ -- и моя колкость притуплена.
   ОФЕЛ. Часъ отъ часу не легче.
   ГАМ. Бываетъ мужьямъ вашимъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: So you mistake your husbands... По Колльеру: So you must take your husbands...}.-- Начинай же, убійца; брось глупое кривлянье, начинай.-- Ну!-- Черный вранъ каркаетъ ужь о мщеньи.
   
                       Луцiанъ.
   
   Въ душъ черно, готовы руки, готовь и ядъ,
   Благопріятенъ мигъ; ни чей не узритъ взглядъ.
   Ты, влага травъ, въ часы полночи набратыхъ,
   Гекатой трижды заражённыхъ, заклятыхъ,
   Кончай же все своею силой отравлять
   И жизнь здоровую въ минуту прекращать.
             (Вливаетъ ядъ въ ухо спящаго.)
   
   ГАМ. Онъ отравляетъ его въ саду, чтобъ завладѣть его престоломъ. Имя его Гонзаго; повѣсть объ этомъ сохранилась, написана отличнымъ итальянскимъ языкомъ. Вы сейчасъ увидите, какъ убійца вкрался въ любовь жены Гонзаго.
   ОФЕЛ. Король встаетъ.
   ГАМ. Какъ! испуганъ ложною тревогой?
   КОРОЛЕВА. Что съ гобой, мой другъ?
   ПОЛ. Прекратите представленье.
   КОР. Посвѣтите!-- идемъ!
   ВСѢ. Огня, огня, огня! (Уходятъ всѣ, кромѣ Гамлета и Гораціо.)
   ГАМ.
   Пусть, стоная, раненный олень бѣжитъ,
             Здоровый веселится;
   Одинъ вѣдь долженъ спать, пока другой не спитъ:
             На этомъ свѣтъ вертится.
   
   А вѣдь этимъ, съ лѣсомъ перьевъ на головѣ -- если ужь ничто другое не повезетъ мнѣ,-- да съ двумя еще провенсальскими розами на башмакахъ, снабженныхъ высокими каблуками {Въ прежнихъ изданіяхъ: on my rozed shoes... По Колльеру: on my raised shoes... Актеры въ то время, чтобъ казаться выше, надѣвали башмаки съ высокими каблуками и бантами въ видѣ розъ, а шапки украшали большимъ количествомъ перьевъ.}, я могъ бы добиться пріема въ любую трупу актеровъ.
   ГОР. На половинную долю {Они получали не жалованье, а долю сбора.}.
   ГАМ. На полную.
   
   Потому что тебѣ, любезный мой Дамонъ,
             Извѣстно вѣдь, что симъ царствомъ прежде
   Самъ Юпитеръ правилъ, а оставилъ тронъ
             Сущему, сущему -- павлину.
   
   ГОР. Могли бы и срифмовать, принцъ {Въ оригиналѣ -- на осла, въ переводѣ -- на невѣжду.}.
   ГАМ. О, добрый Гораціо, теперь каждое слово Духа тысяча для меня червонцевъ. Замѣтилъ ты?
   ГОР. Какъ нельзя лучше.
   ГАМ. Во время рѣчи объ отравленіи --
   ГОР. Я не спускалъ глазъ съ него.
   ГАМ. А! Хорошо; музыку сюда! флеіициковъ!
   
   Когда король комедіи не любитъ,
   Тогда -- клянуся, онъ ее не любитъ.

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   Ну же! музыку сюда!
   ГИЛ. Принцъ, позвольте мнѣ сказать вамъ слова два.
   ГАМ. Хоть цѣлую исторію.
   ГИЛ. Король --
   ГАМ. Ну; что же онъ?
   ГИЛ. Въ своей комнатѣ и чрезвычайно разстроенъ.
   ГАМ. Виномъ?
   ГИЛ. Нѣтъ, принцъ, желчью.
   ГАМ. Ваша мудрость оказалась бы несравненно большею, еслибъ вы увѣдомили объ этомъ его врача; потому что, пропиши ему я очистительное -- можетъ быть, оно еще болѣе расшевелило бы желчь его.
   ГИЛ. Любезный принцъ, приведите ваши рѣчи въ какой-нибудь порядокъ, не отскакивайте такъ дико отъ предмета разговора.
   ГАМ. Смиряюсь; повѣствуйте.
   ГИЛ. Королева, ваша матушка, глубоко огорченная, прислала меня къ вамъ --
   ГАМ. Милости просимъ.
   ГИЛ. Нѣтъ, любезный принцъ, привѣтъ этотъ нисколько не искрененъ. Угодно вамъ дать мнѣ здравый отвѣтъ -- я исполню порученіе вашей матушки; нѣтъ -- просьба извинить и удаленіе будутъ концемъ моего дѣла.
   ГАМ. Не могу, любезнѣйшій.
   ГИЛ. Чего же, принцъ?
   ГАМ. Дать вамъ здравый отвѣтъ; умъ мой болѣнъ; но такой отвѣтъ, какой могу -- къ вашимъ, или вѣрнѣе, какъ вы говорите, къ услугамъ моей матери, и потому довольно объ этомъ; къ дѣлу. Моя мать, говорите вы --
   РОЗ. Говоритъ, что ваше поведеніе крайне удивило, поразило ее.
   ГАМ. Дивный сынъ, если могъ такъ удивить мать свою!-- Не слѣдуетъ ли, однакожь, по пятамъ за этимъ материнскимъ удивленіемъ еще что-нибудь?
   РОЗ. Она желаетъ, прежде чѣмъ пойдете почивать, поговорить съ вами въ своей комнатѣ.
   ГАМ. Повинуемся, будь она хоть десять разъ нашей матерью. Имѣете еще что передать намъ?
   РОЗ. Принцъ, вы нѣкогда любили меня.
   ГАМ. Люблю и теперь, клянусь этими ворами, этими карманниками {Ву these pickers and stealers -- то есть, этими пальцами; фраза эта порождена вѣроятно тогдашнимъ англійскимъ катехизисомъ, въ которомъ, между прочими обязанностями въ отношеніи къ своему ближнему, предписывалось воздерживать руки отъ карманныхъ выгрузокъ и воровства -- from picking and stealing.}.
   РОЗ. Что могло васъ такъ разстроить? вы сами добровольно запираете вашу свободу, скрывая ваши неудовольствія отъ друзей вашихъ.
   ГАМ. Жажда, любезный, возвышенія.
   РОЗ. Какъ же это возможно, когда самъ король назначилъ васъ наслѣдникомъ престола Даніи.
   ГАМ. Такъ, но "покуда травка подрастаетъ" {Гамлетъ не договариваетъ конца этой старой пословицы; вотъ онъ: "часто конь ужь издыхаетъ".} -- пословица эта немного позаплесневѣла.

Входитъ Музыкантъ съ флейтою.

   А! флейщикъ!-- дай-ка мнѣ свою флейту.-- Послушайте, по секрету -- что вы все вокругъ меня вертитесь, какъ бы выслѣживая, чтобъ загнать въ тенета?
   ГИЛ. Принцъ, смѣлъ мой долгъ чрезмѣру -- невѣжлива, конечно, и моя любовь къ вамъ.
   ГАМ. Я что-то плохо понимаю это. Сыграй, пожалуйста, что-нибудь на этой дудкѣ.
   ГИЛ. Не могу, принцъ.
   ГАМ. Прошу.
   ГИЛ. Повѣрьте, не могу.
   ГАМ. Сдѣлай милость.
   ГИЛ. Да я ни одной не знаю хватки.
   ГАМ. Полно, вѣдь это такъ же легко, какъ и лгать. Закрывай и открывай только пальцами эти отверстія, дуй въ это, и раздастся прекраснѣйшая музыка. Потъ всѣ пріемы.
   ГИЛ. И я все-таки не извлеку изъ нея никакой гармоніи; не съумѣю.
   ГАМ. Какой же, послѣ этого, жалкой ничтожностью считаете вы меня. Вы хотите играть на мнѣ; хотите показать что знаете какъ взяться за меня; хотите извлечь изъ меня душу моей тайны; хотите чтобъ я издавалъ всѣ звуки отъ самаго низкаго до самаго высокаго; а тутъ, въ этомъ маленькомъ инструментѣ, столько музыки, такое благозвучіе, и вы ничего не можете извлечь изъ него. Скажите жь, чертъ возьми! неужли вы думаете, что на мнѣ играть легче, чѣмъ на этой дудкѣ?-- Назовите меня какимъ угодно инструментомъ -- разстроить меня вы можете, но играть на мнѣ не можете.

Входитъ Полоній.

   Да благословитъ васъ Господь, почтеннѣйшій.
   ПОЛ. Принцъ, королева желала бы поговорить съ вами, и сейчасъ же.
   ГАМ. Видите вонъ то облако, такъ похожее на верблюда?
   ПОЛ. Вижу; дѣйствительно оно похоже на верблюда.
   ГАМ. Кажется, болѣе на ластку.
   ПОЛ. Спина точно какъ у ластки.
   ГАМ. Или у кита?
   ПОЛ. Совершенно, какъ у кита.
   ГАМ. Хорошо; приду сейчасъ же.-- Я совсѣмъ съ ними одурѣю.-- Приду сейчасъ же.
   ПОЛ. Такъ и доложу. (Уходитъ.)
   ГАМ. Сказать: сейчасъ -- не трудно.-- Оставьте меня, друзья мои. (Всѣ уходятъ.) Теперь самое чародѣйственное время ночи, когда кладбища зѣваютъ и самъ адъ навѣваетъ на міръ заразы; теперь я могъ бы упиться горячей кровью, свершить дѣла такъ страшныя, что день содрогся бы, увидавъ ихъ. Сдержись! прежде къ матери.-- О, сердце, не измѣняй своей природѣ; не впускай души Нерона въ эту грудь; пусть буду жестокъ, но не чудовищенъ; сдѣлаю мои слова кинжалами, но кинжала не коснусь; лицемѣрьте языкъ и сердце; какъ бы ни были страшны мои ей рѣчи, душа, не допускай завершить ихъ дѣломъ! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 3.

Комната тамъ же.

Входятъ Король, Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   КОР. Недоволенъ я имъ; да и не безопасно для насъ давать волю его сумасшествію. Будьте жь потому готовы. Я сейчасъ подпишу мои вамъ порученія, и онъ отправится вмѣстѣ съ вами въ Англію. Обязанности нашего сана не дозволяютъ намъ допускать опасныя случайности, которыми ежечасно грозитъ его помѣшательство.
   ГИЛ. Мы будемъ готовы. Законна, свята заботливость о безопасности такого множества живущихъ вашимъ величествомъ.
   РОЗ. И частный человѣкъ обязанъ всѣми силами ума ограждать свою жизнь отъ всего вреднаго; тѣмъ болѣе тотъ, отъ кого зависятъ жизнь и спокойствіе тысячей. Монархъ умираетъ не одинъ: какъ водоворотъ онъ увлекаетъ за собой все близкое; это громадное, стоящее на вершинѣ высочайшей горы колесо, къ огромнымъ зубцамъ котораго прилажены, прикрѣплены тысячи меньшихъ предметовъ; пало оно -- гибнетъ и все что съ нимъ соединялось, каждый малѣйшій придатокъ. Вздохъ короля никогда не бываетъ одинокъ, всегда сопровождается стономъ всего народа.
   КОР. Поспѣшите жъ, прошу, сборами къ этому скорому отъѣзду, и мы надѣнемъ оковы на этотъ страхъ, бродящій слишкомъ ужь свободно.
   РОЗ. и ГИЛ. Не замедлимъ. (Уходятъ.)

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Принцъ, ваше величество, сейчасъ придетъ къ своей родительницѣ, и я, спрятавшись за ковры {Ковры замѣняли прежде обои; чтобъ охранить отъ сырости, ихъ вѣшали такъ далеко отъ стѣны, что за ними легко могъ спрятаться человѣкъ.}, все услышу. Ручаюсь, она проберетъ его; но, какъ вы сказали и сказали весьма разумно, дѣйствительно -- для большей вѣрности -- необходимо чтобъ кто-нибудь еще, кромѣ матери, отъ природы пристрастной, слышалъ его бесѣду съ ней. Прощайте же, мой повелитель; явлюсь еще къ вамъ до вашего отхода ко сну и сообщу все, что услышу.
   КОР. Благодарю, любезный Полоній. (Полоній уходитъ.) О, гнусно мое злодѣяніе, смрадъ его доходитъ до самаго неба; первое, древнѣйшее на немъ проклятіе -- проклятіе братоубійства! Не могу и молиться, хотя и расположеніе такъ же сильно, какъ желанье; громадность преступленія превозмогаетъ силу желанья, и я, какъ человѣкъ, обязанный свершить два дѣла, колеблюсь съ чего начать и ничего не дѣлаю. Неужли же, еслибъ кровь брата покрывала проклятую эту руку слоемъ, толстѣйшимъ даже ея самой, у благихъ небесъ не хватитъ на столько дождя, чтобъ вымыть ее до бѣлизны снѣга? Къ чему же милосердіе какъ не для противопоставленія грѣху? Къ чему и двойная сила молитвы, какъ не для предотвращенія паденія, но для прощенія, когда ужь палъ?-- Подниму же взоры къ небу; грѣхъ мой прошедшій. Но, Боже, какая же молитва можетъ помочь мнѣ? Прости мнѣ гнусное мое убійство?-- Невозможно; вѣдь я владѣю еще всѣмъ изъ-за чего сдѣлалъ его: и короной, и почестью, и королевой. Можно ли простить тому, кто пользуется еще плодами преступленья? Въ развратномъ этомъ мірѣ позлащенная рука преступленія можетъ, конечно, отстранять правосудіе; часто самимъ преступнымъ стяжаніемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: the wicked prize itself Buys out llie law... По Колльеру: the wicked purse itself Buys out the law...} законъ и подкупается; но тамъ не такъ. Тамъ увертки невозможны; дѣяніе является тамъ самимъ собою, и мы сами, противопоставленные грѣхамъ нашимъ, должны дать полнѣйшій отчетъ въ нихъ. Что же? что же остается мнѣ? Попробовать что можетъ сдѣлать раскаяніе; чего же оно не можетъ? По что жь можетъ оно, когда не можешь раскаяться? О, страшное это состояніе! Грудь черна, какъ смерть! Погрязшая душа силится освободиться, и вязнетъ еще болѣе! Помогите же, ангелы неба! попробуй! гнитесь упрямыя колѣна! и ты, сердце желѣзное, будь мягко, какъ мышцы младенца; все, можетъ, загладится! (Становится на колѣни.)

Входитъ Гамлетъ и останавливается съ обнаженнымъ мечемъ позади.

   ГАМ. Теперь легко могъ бы я свершить -- онъ погруженъ въ молитву; и я свершу теперь же;-- и онъ отправится на небо, и это будетъ мщенье? Сообразимъ. Бездѣльникъ умертвилъ моего отца, и за это, я, единственный сынъ, отправляю этого самого бездѣльника на небо. Да это плата, награда, а не мщенье. Онъ умертвилъ моего отца неприготовленнаго, въ пресыщеніи, въ полномъ майскомъ разцвѣтѣ грѣха, и каково отцу давать теперь отчетъ знаетъ только Богъ; по нашему же крайнему разумѣнію -- страхъ какъ трудно; отмщу ли, если убью этого изверга во время очищенія души, когда онъ приготовленъ къ переходу въ вѣчность? Нѣтъ. Въ ножны, мой мечъ; избери страшнѣйшее мгновенье. Срази пьянаго, во снѣ, въ бѣснованьи, въ наслажденьяхъ кровосмѣсительнымъ ложемъ, въ игрѣ, въ буйствѣ, въ занятьяхъ чуждыхъ всего душеспасительнаго, чтобъ летѣлъ стремглавъ, пятами къ небу, въ кромешный адъ, съ душой, какъ онъ, проклятой, черной. Мать ждетъ; это лѣкарство затягиваетъ только хворь твою. (Уходитъ.)
   КОР. (Вставая.) Слова возносятся, а мысли на землѣ; слова безъ мыслей никогда до неба не доходятъ. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Королева и Полоній.

   ПОЛ. Сейчасъ явится. Будьте же съ нимъ построже; скажите, что его выходки слишкомъ ужь дерзки, чтобы переносить ихъ; что ваше величество, чтобъ защитить его, должны были стать между имъ и сильнымъ гнѣвомъ. Я же спрячусь вотъ здѣсь {Въ прежнихъ изданіяхъ: I'll silence me e'en here... По Колльеру: I'll sconce me e'en here...}. Будьте же, прошу, построже.
   Королева. Не безпокойтесь; можете вполнѣ положиться на меня; удалитесь же -- слышу, онъ идетъ. (Полоній прячется за ковры.)

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Что вамъ, матушка, угодно?
   КОРОЛЕВА. Гамлетъ, ты сильно оскорбилъ отца твоего.
   ГАМ. Матушка, вы сильно оскорбили отца моего.
   КОРОЛЕВА. Полно, полно; ты языкомъ безумья отвѣчаешь.
   ГАМ. А вы-то, вы вѣдь языкомъ грѣха спрашиваете.
   КОРОЛЕВА. Это что такое?
   ГАМ. Что же вамъ угодно?
   КОРОЛЕВА. Забылъ ты кто я?
   ГАМ. Нѣтъ, клянуся, нѣтъ. Вы королева, жена брата вашего супруга и -- о, зачѣмъ это такъ!-- вы мать моя.
   КОРОЛЕВА. Если такъ -- я пришлю умѣющихъ говорить съ тобою.
   ГАМ. Нѣтъ, нѣтъ, садитесь; вы не тронетесь съ мѣста, не выйдете отсюда, пока не покажу вамъ зеркала, въ которомъ увидите сокровеннѣйшіе изгибы души вашей.
   КОРОЛЕВА. Что хочешь ты? убить меня? О, помогите, помогите!
   ПОЛ. (За коврами). Помогите, помогите, помогите!
   ГАМ. А! мышь? (Пронзаетъ коверъ мечемъ.) Мертва, червонецъ объ закладъ, мертва.
   ПОЛ. (За ковромъ). О, убитъ -- (Падаетъ и умираетъ.)
   КОРОЛЕВА. О горе мнѣ! что сдѣлалъ ты?
   ГАМ. Не знаю. Король? (Поднимаетъ коверъ и вытаскиваетъ Полонія.)
   КОРОЛЕВА. Какое безумное, кровавое дѣло!
   ГАМ. Да, кровавое; такъ же почти гадкое, добрая моя матушка, какъ и убить короля, и выйдти за тѣмъ -- за его брата.
   КОРОЛЕВА. Какъ и убить короля?
   ГАМ. Да, королева, я сказалъ это. (Обращаясь къ трупу Полонія) Ну, жалкій, суетливый, навязчивый глупецъ, прощай! Я принялъ тебя за другаго, позначительнѣй тебя; вини свою судьбу; видишь, излишнее усердіе не совсѣмъ безопасно.-- Да перестаньте же ломать руки. Успокойтесь! присядьте, предоставьте мнѣ сломить наше сердце, и я сломлю его, если только оно изъ вещества пропинаемаго, если преступная привычка не закалила его до того, что сдѣлалось совершенно недоступнымъ для чувства.
   КОРОЛЕВА. Что же такое сдѣлала я, что ты такъ жестоко нападаешь на меня?
   ГАМ. Такое дѣло, которое уничтожаетъ прелесть и краску стыда скромности, называетъ добродѣтель лицемѣріемъ, срываетъ розы съ чела любви невинной и замѣняетъ ихъ прыщами, дѣлаетъ брачныя клятвы лживыми, какъ клятвы игрока; о, такое дѣло, которое лишаетъ сущность брака души его, обращаетъ сладостный обрядъ въ пустой наборъ лишь словъ. Рдѣютъ небеса, и даже сама земля, сложная эта масса, печальная, какъ передъ страшнымъ судомъ, скорбитъ, помышляя объ этомъ дѣлѣ.
   КОРОЛЕВА. О, Боже! какое жь это дѣло, такъ страшно вопіющее, вызывающее громы при одномъ уже упоминовеніи о немъ?
   ГАМ. Смотри сюда, на эту картину, и на эту, на эти изображенія двухъ братьевъ. Смотри, какой красой отличался этотъ: кудри Гиперіона, чело самого Юпитера, взоръ Марса -- грозный и повелительный, осанка вѣстника боговъ, Меркурія, только что взлетѣвшаго на лобызающую небо вершину; совокупность, созданье это, къ которому каждый изъ боговъ приложилъ, казалось, печать свою, какъ ручательство міру, что человѣкъ это. Это былъ твой мужъ; смотри же, что за тѣмъ. Вотъ твой теперешній, какъ ржавый колосъ, пожравшій здороваго брата {Сонъ Фараона.}. Есть глаза у тебя? Какъ могла ты промѣнять питаніе на прекрасной этой высотѣ на жирѣнье въ этомъ болотѣ? О, есть ли глаза у тебя? Ты не можешь назвать это любовью; въ твои лѣта кровь не бурлитъ ужь, смиренна, покорна сужденью; какое жь сужденье захочетъ перескочить отъ этого къ этому {Въ прежнихъ изданіяхъ: And what judgment would step from this to this?... По Колльеру: And what judgment would sloop from this to this?...}? Смыслъ же непремѣнно есть въ тебѣ, не имѣла бы иначе и помышленій; но онъ навѣрное парализованъ; потому что и само безуміе не ошиблось бы тутъ, да сумасшествіе никогда я не подавляло еще смысла до такой степени, чтобъ не осталось хоть крошки его для выбора при такомъ различіи. Какой же демонъ одурилъ тебя въ этой игрѣ въ жмурки? И глаза безъ осязанія, осязаніе безъ зрѣнія, уши безъ рукъ или глазъ, обоняніе безъ всего этого, даже больная часть какого-нибудь здороваго чувства не могли бы такъ промахнуться. О, стыдъ! гдѣ же твоя краска? Адъ коварный, если ты можешь бунтовать и въ костяхъ пожилой женщины, отчего же и добродѣтели пламенной юности не быть воскомъ, не таять отъ собственнаго огня; не зови же позоромъ разгула подстрекающаго пыла, когда и самый морозъ пламенѣетъ и разсудокъ сводничаетъ волю.
   КОРОЛЕВА. О, Гамлетъ, ни слова болѣе: ты обратилъ взоры мои въ самую глубь души моей, и я вижу въ ней такія пятна, такъ въѣвшіяся, что не свести ихъ.
   ГАМ. Дыша смраднымъ потомъ засаленнаго ложа, парясь въ развратѣ, любезничая, потѣшаясь любовью въ грязномъ свиномъ хлѣву.
   КОРОЛЕВА. О, ни слова болѣе! какъ кинжалы вонзаются слова твои въ мой слухъ; ни слова болѣе, любезный Гамлетъ.
   ГАМ. Убійца и бездѣльникъ; гнуснякъ, не стоющій и двадцатой частички десятой доли твоего перваго мужа; король-шутъ {А vice of Kings. Vice -- комическое лицо старыхъ комедій къ длинной курткѣ, въ дурацкой шапкѣ съ ослиными ушами, и съ тонкимъ деревяннымъ кинжаломъ.}; воришка царства и правленья, съ полки стянувшій драгоцѣнную корону и запрятавшій ее въ карманъ свой.
   КОРОЛЕВА. Довольно!

Входитъ Духъ въ домашнемъ платьѣ.

   ГАМ. Король изъ лохмотьевъ и заплатъ -- О, защитите, осѣните меня крылами своими ангелы-хранители!-- Чего хочешь ты, дивный образъ?
   КОРОЛЕВА. Боже, онъ совсѣмъ помѣшался.
   ГАМ. Явился ты съ укоромъ твоему мѣшкотному сыну, что, обуреваемый гнѣвомъ и страстью {Въ прежнихъ изданіzхъ: laps'd in time and passion... По Колльеру: laps'd in fume and passion...}, медлитъ совершить страшное твое велѣнье? О, скажи!
   ДУХ. Не забывай. Явился я, чтобъ оживить твою почти угасшую рѣшимость. Но посмотри, мать въ ужасѣ. О, стань же между ею и борьбой ея души; сильнѣй чѣмъ въ комъ работаетъ воображенье въ слабыхъ. Говори съ ней, Гамлетъ.
   ГАМ. Что съ вами, матушка?
   КОРОЛЕВА. Увы! что съ тобою, что вперяешь взоры въ пустоту, ведешь рѣчи съ безтѣлеснымъ воздухомъ? Глаза твои сверкаютъ дико, и приглаженные волосы, словно живые, поднимаются, какъ спящіе солдаты при тревогѣ, и стоятъ дыбомъ. О, милый сынъ, ороси пылъ и пламя твоего недуга прохладнымъ терпѣніемъ. На что смотришь ты?
   ГАМ. На него, на него!-- Смотри, какъ онъ блѣдненъ! Видъ и дѣло его тронули бы самые камни.-- О, не смотри на меня такъ; скорбнымъ этимъ взоромъ ты уничтожишь суровую мою рѣшимость, и то, что предстоитъ мнѣ сдѣлать утратитъ настоящее свое значенье; обольюсь, можетъ-быть, слезами вмѣсто крови.
   КОРОЛЕВА. Кому говоришь ты это?
   ГАМ. Не видишь ничего тамъ?
   КОРОЛЕВА. Ничего; но все, что есть, я вижу.
   ГАМ. Ничего и не слыхала?
   КОРОЛЕВА. Ничего, кромѣ нашихъ собственныхъ рѣчей.
   ГАМ. Да смотри жь туда! смотри -- онъ, отецъ мой, въ своей одеждѣ, какъ при жизни, удаляется! Смотри, вонъ онъ идетъ -- выходитъ въ двери! (Духъ уходитъ.)
   КОРОЛЕВА. Все это только порожденье мозга. Разстройство его удивительно какъ искусно создавать такіе безтѣлесные образы.
   ГАМ. Разстройство! но пульсъ мой, такъ же, какъ и твой, бьетъ ровно, въ тактъ, такъ же здорово-музыкаленъ. Нѣтъ, не безумье говорило мной; подвергни меня испытанью, и я повторю все до слова -- безумье же сбилось бы. Ради самого спасенья, матушка, не прикладывай къ душѣ льстящей мази: будто говоритъ не твой проступокъ, а мое безумье; она только замажетъ, затянетъ язву, и вонючій гной, роясь внутри, заразитъ тебя всю незримо. Исповѣдайся небу; раскайся въ прошломъ, избѣгай въ грядущемъ, и не удобряй земли для пущаго разростанія плевелъ. Прости мнѣ эту добродѣтель мою; въ наше ожирѣвшее, удушливое время и сама вѣдь добродѣтель должна просить прощенья у порока; кланяться, молить даже, чтобъ позволилъ помочь ему.
   КОРОЛЕВА. О Гамлетъ, ты на двое разорвалъ мнѣ сердце.
   ГАМ. О, брось же худшую часть его, и живи, чистая, другой половиной. Покойной ночи; но на ложе дяди не ходи; нѣтъ добродѣтели совсѣмъ -- хоть накинь ее на себя. Чудовище, всякій смыслъ пожирающая привычка -- обыкновенно демонъ -- ангелъ тѣмъ, что и для хорошихъ, добрыхъ дѣлъ даетъ легко надѣвающуюся одежду; воздержись въ эту ночь, и это облегчитъ тебѣ воздержанье въ другую; слѣдующее за тѣмъ будетъ еще легче, потому что навыкъ можетъ совсѣмъ почти измѣнить штемпель природы и пересилить демона, даже выбросить его дивною своей силой. Еще разъ, покойной ночи; желаешь самой себѣ благословенья -- благослови, прошу, меня.-- (Показывая на Полонія.) Что жь до этого господина, мнѣ жаль его; но такъ угодно было небу: чтобъ былъ я имъ, онъ мной наказанъ, оно сдѣлало меня и бичемъ и исполнителемъ своимъ. Я приберу его, отвѣчу и за смерть его. Еще, покойной ночи. Я долженъ быть жестокъ, чтобъ быть добрымъ. Начало это золъ -- страшнѣйшее назади еще. Еще одно слово, королева.
   КОРОЛЕВА. Что жь дѣлать мнѣ?
   ГАМ. Никакъ не то о чемъ просилъ; пусть пухлый король заманитъ васъ опять на ложе, сладострастно щиплетъ ваши щеки, зоветъ своимъ мышенкомъ; пусть парой грязныхъ поцѣлуевъ, иль щекоча проклятыми перстами вашу шею, заставитъ васъ открыть ему все, что между нами было, что, въ сущности, я нисколько не помѣшанъ, что сумасшедшимъ только притворяюсь. Все это вамъ не худо передать ему; потому что кто же, бывши прекрасной, скромной, умной королевой, скрылъ бы отъ этой жабы, летучей мыши, отъ этого кота, такъ важныя для него обстоятельства? Кто же поступилъ бы такъ? Нѣтъ, на перекоръ уму и тайнѣ, откройте корзину на вершинѣ кровли, выпустите птицъ, влѣзьте въ нее для пробы, подобно извѣстной обезьянѣ, и сломайте себѣ шею.
   КОРОЛЕВА. Вѣрь, когда слова -- дыханье, а дыханье -- жизнь, нѣтъ жизни у меня, чтобъ выдохнуть что говорилъ ты мнѣ.
   ГАМ. Я долженъ ѣхать въ Англію; извѣстно это вамъ?
   КОРОЛЕВА. Ахъ, да -- забыла -- такъ рѣшили.
   ГАМ. Письма запечатаны и поручены двумъ школьнымъ моимъ товарищамъ, которымъ вѣрю, какъ зубастымъ ехиднамъ; они должны разметать мнѣ дорогу, вести меня прямо въ пасть измѣны. Пусть работаютъ; потѣшно вѣдь поднять инженера его же орудіемъ на воздухъ, и будетъ особенное ужь несчастіе, если не подведу подъ ихъ подкопъ, какимъ нибудь аршиномъ ниже, другой и не взорву ихъ къ мѣсяцу. Наслажденье, когда двѣ хитрости такъ сталкиваются.-- А этого господина придется навьючить на себя. Я стащу эту требуху въ сосѣднюю комнату.-- Покойной ночи, матушка.-- Какъ же, однакожь, тихъ, скрытенъ и важенъ сталъ этотъ совѣтникъ, бывшій при жизни глупѣйшимъ болтуномъ. Идемъ, почтеннѣйшій, надо покончить съ тобой.-- Покойной ночи, матушка. (Уходятъ; Гамлетъ, взваливши Полонія на плечи.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Король и Королева.

   КОР. Есть же тяжкимъ этимъ вздохамъ причина, и ты должна сообщить ее; намъ не худо знать ее. Гдѣ сынъ твой?
   КОРОЛЕВА. Ахъ, мой другъ, что я въ эту ночь видѣла!
   КОР. Что жь, Гертруда? Что Гамлетъ?
   КОРОЛЕВА. Бѣснуется, какъ вѣтръ и море въ спорѣ кто сильнѣй. Въ дикомъ припадкѣ своемъ, услышавъ шорохъ за коврами, онъ выхватилъ вдругъ мечъ, вскрикнулъ: "Мышь! мышь!" и закололъ, въ безумномъ заблужденьи, добраго,     Чья преданность объ руку съ нею шла
             Съ минуты клятвы, данной мной при бракѣ...
             И на кого жь? На выродка, въ комъ нѣтъ
             Подобія того, чѣмъ одаренъ былъ
             Природой я!.. Но точно такъ, какъ честность
             Останется незыблемой, хотя бы
             Ее пытался совратить порокъ
             Подъ ангельской личиной -- такъ и грѣхъ,
             Коль разъ имъ заразился даже ангелъ,
             Себѣ не съищетъ радости и встрѣтитъ,
             Лишь грязь одну на самомъ чистомъ ложѣ! --
             Но время кончить мнѣ -- уже несется
             Съ востока свѣжесть утра! -- Въ часъ, когда
             Забылся сномъ полдневнымъ, по привычкѣ,
             Спокойно я въ саду -- когда кругомъ
             Дышало миромъ все -- твой дядя тихо
             Ко мнѣ подкрался съ ядовитымъ сокомъ
             Проклятой бѣлены и въ ухо мнѣ
             Ужасный влилъ составъ! составъ, чья сила
             Такъ пагубна для насъ, что въ мигъ одинъ
             Проносится онъ, точно ртуть живая,
             По всѣмъ сосудамъ тѣла и мертвитъ
             Живую кровь, какъ уксусъ молоко.
             И тутъ, подобно Лазарю страдальцу,
             Увидѣлъ я, что въ мигъ одинъ я былъ
             Покрытъ корою струпьевъ! Братъ родной
             Лишилъ меня во время сна короны
             И жизни и жены! Сражонъ я былъ
             Въ нечестьи, безъ молитвъ, безъ покаянья!
             И долженъ былъ предстать передъ верховнымъ
             Судьей небесъ со всей тяжолой ношей
             Грѣховъ моихъ!... О! страшно! страшно! страшно!..
             Когда ты духомъ бодръ, не допусти,
             Чтобы развратъ нашелъ себѣ пріютъ
             На царскомъ Датскомъ ложѣ! -- Но, на что бы
             Ни вздумалъ ты рѣшиться, чтобъ отмстить --
             Останься чистъ въ намѣреньяхъ своихъ,
             Равно какъ и въ дѣлахъ, во всемъ, что можетъ
             Твоей коснуться матери! Пускай
             Ее караютъ Небо и шипы
             Тѣхъ терновъ злыхъ, что жалятъ и терзаютъ
             Ее укоромъ совѣсти! -- Прощай,
             Разъ навсегда! Ужь отъ зари блѣднѣетъ
             Свѣтящійся червякъ; безсильный свѣтъ
             Его померкъ!.. Прощай, мой сынъ, мой Гамлетъ!
             Прощай, прощай и помни обо мнѣ!..

(Исчезаетъ).

   Гамлетъ. О, силы Неба! О, земля! -- Что дальше?..
             Прибавить ли и адъ?.. Смирясь душа!
             Скрѣпитесь нервы! дайте силы тѣлу
             Сдержать себя!.. Тебя я долженъ помнить!...
             Да, да несчастный духъ! Не позабуду,
             Покуда искра памяти живетъ
             Въ моемъ заблудшемъ черепѣ!.. Мнѣ помнить!..
             Сотру я все изъ памяти моей,
             Что было въ ней пустого, все, что только
             Я вычиталъ иль видѣлъ! всѣ замѣтки,
             Какія въ ней вписало размышленье,
             Иль молодость!.. Одни твои слова
             Впередъ въ ней будутъ жить! Однимъ имъ будетъ
             Вмѣстилищемъ мой мозгъ! Все остальное
             Изглажу въ немъ! Да, да! клянуся небомъ!..
             О, злая, злая женщина! Бездѣльникъ,
             Съ улыбкой на лицѣ, злодѣй проклятый!..
             Гдѣ, гдѣ мои листки? Я запишу
             На память въ нихъ, что можно быть злодѣемъ
             И лгать съ веселымъ смѣхомъ! Такъ бываетъ
             По крайней мѣрѣ въ Даніи! (записываетъ) Ну вотъ,
             Покончилъ съ дядей я! Теперь отмѣчу
             И то, что впредь моимъ девизомъ будетъ:
             "Прощай, прощай! и помни обо мнѣ".
             Я въ этомъ клятву далъ!
   Гораціо (за сценой)                     Принцъ, принцъ!
   Марцеллъ (за сценой).                                         Принцъ Гамлетъ!
   Гораціо (за сценой). Храни васъ Богъ!
   Марцеллъ (за сценой).                               Да будетъ такъ!
   Гораціо.                                                                      Подайте
             Намъ голосъ Принцъ!
   Гамлетъ.                               Сюда, малютка мой!
             Сюда, мой вѣрный соколъ!

(Входятъ Гораціо и Марцеллъ).

   Марцеллъ.                                         Что случилось,
             Достойный Принцъ?
   Гораціо.                               Что вы узнали здѣсь?
   Гамлетъ. О, чудеса!
   Гораціо.                     Скажите намъ, въ чемъ дѣло?
   Гамлетъ. О нѣтъ, вы проболтаетесь!
   Гораціо.                                                   Не я лишь,
             Клянусь вамъ въ томъ!
   Марцеллъ.                               Клянусь равно и я!..
   Гамлетъ. Ну могъ ли кто, когда нибудь, подумать?..
             Но вы клялись молчатъ?
   Гораціо и Марцеллъ.                     Клянемся, принцъ!
   Гамлеть. Нѣтъ въ Даніи злодѣя, кто бы не былъ
             Съ тѣмъ вмѣстѣ и мошенникъ!..
   Гораціо.                                         Ну, чтобъ это
             Повѣдать вамъ, не стоило вставать
             Покойнику изъ гроба.
   Гамлетъ.                               Правъ вполнѣ ты,
             И потому, чтобъ больше не болтать,
             Мнѣ кажется всего намъ будетъ лучше
             Спокойно разойтись, пожавши руки
             Другъ другу на прощанье. Вы пойдете
             Къ своимъ дѣламъ иль искреннимъ желаньямъ --
             (Затѣмъ что вѣдь навѣрно есть у всѣхъ
             Желанья иль дѣла) -- а я къ своимъ!
             Мнѣ надо помолиться!
   Гораціо.                               Ваша рѣчь
             Дика и странна принцъ.
   Гамлетъ.                                         Ее находишь
             Обидной ты? О вѣрь, что я жалѣю
             О томъ сердечно!
   Гораціо.                               Тутъ обиды нѣтъ.
   Гамлетъ. Есть, добрый другъ! клянусь святымъ Патрикомъ!
             Обида есть и тяжкая!... Но что
             Касается до призрака -- онъ, вѣрьте
             Святой и честный призракъ -- въ этомъ я
             Даю свое вамъ слово! Если жь вы
             Желаете узнать во чтобъ ни стало,
             Что было между нами -- обуздайте
             Желанье то, какъ можете. -- Теперь же
             Къ вамъ обращусь, товарищи мои
             По школѣ и войнѣ, я съ бѣдной просьбой.
   Гораціо. Въ чемъ просьба принцъ? Ее исполнимъ мы.
   Гамдегь. Держите въ вѣчной тайнѣ то, что нынче
             Мы видѣли.
   Гораціо и Марцеллъ. Даемъ вамъ въ этомъ слово.
   Гамлетъ. Нѣтъ, поклянитесь!
   Гораціо.                               Я даю вамъ клятву.
   Марцеллъ. Равно и я.
   Гамлетъ.                     На мечъ кладите руки!
   Марцеллъ. Къ чему? вѣдь мы клялись ужь.
   Гамлетъ.                                                   Нѣтъ, въ порядкѣ!
             Какъ слѣдуетъ, съ руками на мечѣ!
   Призракъ (изъ подъ земли). Клянитесь!
   Гамлетъ.                                                   А! вы слышите? Пріятель
             Въ своей норѣ отъ насъ недалеко.
             Клянитесь други!
   Гораціо.                     Повторите клятву.
   Гамлетъ. Клянитесь на-мечѣ, что никому
             Не скажете о видѣнномъ!
   Призракъ (изъ подъ земли).           Клянитесь!
   Гамлетъ. Hic et ubique! Перемѣнимъ мѣсто!
             Сюда друзья! на мечъ кладите руки.
             Клянитесь никогда не говорить
             О слышанномъ. Мечомъ моимъ клянитесь!
   Призракъ (изъ подъ земли). Мечомъ его клянитесь!
   Гамлетъ.                                                                       Ха! недурно!
             Ты славно роешь землю старый кротъ!
             Годишься въ рудокопы! Отойдемте
             Друзья еще подальше.
   Гораціо.                               Страннымъ чудомъ
             Мнѣ кажется все это.
   Гамлетъ.                               Береги же
             Ты эту странность, какъ бы сталъ беречь
             Ты странника, который захотѣлъ бы
             Найти пріютъ въ дому твоемъ! Повѣрь
             Гораціо, что на землѣ и въ небѣ
             Есть болѣе чудесъ, чѣмъ снилось всей
             Людской премудрости -- Но отойдемте!
             Клянитесь здѣсь, какъ вы клялись мнѣ прежде, --
             И небо да поможетъ вамъ исполнить
             Дарованную клятву -- что какую бъ
             Замѣтить ни случилось вамъ въ моихъ
             Поступкахъ странность или даже дикость --
             (Затѣмъ что можетъ быть найду я нужнымъ
             Держать себя впередъ не такъ, какъ это
             Привыкли видѣть всѣ) -- клянитесь въ томъ,
             Что вы, при этомъ видѣ, никогда
             Не станете подмигивать, шептаться,
             Качать, скрестивши руки, головой,
             Иль бормотать сомнительныя фразы,
             Какъ напримѣръ: "мы знаемъ кое что"
             -- "Моцли бъ мы разсказать, когда бъ хотѣли" --
             Иль что нибудь въ подобномъ родѣ, чѣмъ бы
             Могли людей заставить вы подумать,
             Что вамъ извѣстно что то про меня.
             Клянитесь въ этомъ мнѣ, и да пошлетъ
             Вамъ небо силъ исполнить эту клятву!
   Призракъ (подъ землею). Клянитесь!
   Гамлетъ.                                         Полно, полно! Миръ съ тобой,
             Несчастный духъ! -- Теперь друзья я вамъ
             Довѣрился вполнѣ и въ заключенье
             Скажу, что васъ люблю! Повѣрьте -- все,
             Что можетъ сдѣлать добраго любовь
             Такой ничтожной личности какъ Гамлетъ --
             Я, Божьей волей, сдѣлаю. -- Идемте жь! --
             Но помните: молчанье на устахъ!
             Весь міръ кругомъ разстроенъ и вѣдь надо жь
             Бѣдѣ случиться было, что обрекъ
             Исправить зло меня мой злобный рокъ! --
             Все кончено теперь! идемте вмѣстѣ

(Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната въ домѣ Полонія.

(Входятъ Полоній и Рейнальдъ).

  
   Полоній. Ему отдашь ты деньги и замѣтки.
   Рейнальдъ. Исполню все.
   Полоній.                               Ты поступилъ бы очень
             Недурно и умно, когда бы прежде
             Чѣмъ съ нимъ увидѣться, успѣлъ узнать
             Кой что о томъ, какъ онъ живетъ.
   Рейнальдъ.                                                   Я это
             И думалъ сдѣлать такъ.
   Полоній.                               Хвалю вполнѣ!
             Сначала постарайся разузнать
             О датской молодежи, что живутъ
             Теперь въ Парижѣ: кто они? какія
             У каждаго есть средства? сколько тратятъ?
             Съ кѣмъ водятся -- ну словомъ все; а тамъ,
             Развѣдавши разумнымъ же манеромъ,
             Что сынъ мой имъ извѣстенъ -- заведи
             Рѣчь и о немъ; но только осторожно,
             Издалека! Представься, что о немъ
             Ты лишь слыхалъ; скажи, что знаешь только
             Отца его и близкихъ; съ нимъ самимъ же
             Знакомъ немного!...-- Понялъ ты Рейнальдъ
             Что я сказалъ?
   Рейнальдъ.                     Прекрасно понялъ.
   Полоній.                                                   "Съ нимъ же
             Знакомъ немного".-- Лучше будетъ даже
             Коль скажешь ты: "почти что незнакомъ".
             И тотчасъ же прибавь, "что если это
             Тотъ самый юноша, то по наслышкѣ
             Пустой гуляка онъ; что есть не мало
             За нимъ грѣшковъ"! И наплети при этомъ
             Ты на него все, что взбредетъ на умъ.
             Конечно промолчи о томъ, что можетъ
             Его затронуть честь -- подобной лжи
             Остерегайся строго -- все жь другое:
             Кутежь, распутство, шалости -- ну словомъ,
             На что такъ падка молодость -- ты можешь
             Валить ему на плечи.
   Рейнальдъ.                               Напримѣръ
             Пристрастіе къ игрѣ.
   Полоній.                               Ну да! къ игрѣ,
             Къ вину иль дракамъ, къ женщинамъ, ну словомъ
             Ко всѣмъ такимъ продѣлкамъ. -- Такъ далеко
             Зайти ты можешь.
   Рейнальдъ.                               Но такая слава
             Его вѣдь опозоритъ.
   Полоній.                               Ни, ни, ни!
             Умѣй лишь соблюсти во всемъ, что будешь
             Разсказывать, ты мѣру. Такъ: коль скоро
             Зайдетъ вопросъ о легкомъ поведеньи --
             Обмолвиться не вздумай, что распутенъ
             Онъ по натурѣ -- въ этомъ обвинять
             Его я не хочу -- но опиши
             Его проступки такъ, чтобъ увидали
             Въ нихъ просто увлеченье, вспышки юной
             Горячей, пылкой крови, иль игру
             Бурливаго ума, чему не чужды
             Всѣ юноши...
   Рейнальдъ.                     Однако....
   Полоній.                                         Хочешь знать ты,
             Зачѣмъ тебѣ приказываю я
             Такъ поступить?
   Рейнальдъ.                     Да, я узнать хотѣлъ бы.
   Полоній. Сейчасъ скажу. -- (Я выдумалъ свой планъ
             И вѣрю въ то, что онъ достигнетъ цѣли).
             Когда ты очернить его успѣешь
             Слегка въ такихъ поступкахъ, отъ которыхъ
             Едвалъ изъятъ хоть кто нибудь -- замѣть
             Внимательно тогда, то, что отвѣтитъ
             Тебѣ твой собесѣдникъ, отъ кого
             Узнать ты хочешь правду. Если онъ
             Самъ замѣчалъ, что юноша виновенъ
             Дѣйствительно въ грѣшкахъ, какіе ты
             Лишь на него всклепалъ -- онъ непремѣнно
             Съ тобою согласится, заведя
             Такую рѣчь: "да сударь", "да мой другъ",
             "Да господинъ" -- ну словомъ какъ привыкъ онъ
             Самъ говорить, иль говорить привыкли
             Въ его странѣ...
   Рейнальдъ.                               Исполню все.
   Полоній.                                                   И вотъ
             Тогда то онъ.... что бишь хотѣлъ сказать я?
             Вотъ и забылъ! О чемъ я говорилъ?
   Рейнальдъ. Сказали вы: "съ тобой онъ согласится
             И заведя такую рѣчь: "да сударь"
             "Да господинъ". --
   Полоній. Ну да:                     "онъ согласится"
             Такъ, такъ дѣйствительно! -- а тамъ сейчасъ же
             Обмолвится, что вотъ и такъ и такъ:
             "Видалъ и я молодчика вчера,
             Иль въ день иной, съ такими то людьми;
             Какъ онъ игралъ иль слишкомъ много выпилъ,
             Какъ ссорился, играя въ мячъ; ходилъ
             Въ публичный домъ, (videlicet -- развратный),
             И дальше въ этомъ родѣ. -- Этимъ средствомъ,
             Ты видишь самъ, поймаешь рыбку правды
             Крючкомъ ты лжи! -- Вотъ такъ-то старики,
             Мы съ виду хоть и бродимъ вкривь и вкось,
             Анъ поглядишь и выйдемъ на дорогу
             Окольною тропой! Не даромъ въ насъ
             Есть опытность и знанье! -- Ты легко
             Узнаешь все о сынѣ, если только
             Послѣдуешь тому, что я писалъ
             И говорилъ. Ну чтожь? меня ты понялъ?
   Рейнальдъ. Все понялъ.
   Полоній.                               Ну такъ съ Богомъ! отправляйся!
   Рейнальдъ. Прощайте.
   Полоній.                     Что замѣтишь въ немъ, держи
             Объ этомъ про себя.
   Рейнальдъ.                               Исполню.
   Полоній.                                                   Онъ же
             Пускай себя считаетъ на свободѣ,
             И дѣлаетъ что хочетъ.
   Рейнальдъ.                               Все исполню,
             Повѣрьте мнѣ, какъ слѣдуетъ.
   Полоній.                                         Прощай!

(Рейнальдъ уходитъ. Входитъ Офелія въ испугѣ).

   Полоній. Офелія! Что значитъ твой приходъ?
   Офелія. Ахъ батюшки! Я не приду въ себя
             Отъ страха и волненья!
   Полоній.                               Что? Въ чемъ дѣло?
             Скажи скорѣй!
   Офелія.                     Я за шитьемъ сидѣла
             Спокойно у себя, какъ вдругъ ко мнѣ
             Вбѣжалъ внезапно Гамлетъ. Грудь колета
             Была на немъ разстегнута, чулки,
             Всѣ въ складкахъ, безъ подвязокъ, обивали,
             Спустившись, пятки ногъ; онъ былъ безъ шляпы
             И блѣдный, какъ рубашка, трясся такъ,
             Что выступы колѣнъ его, дрожжа,
             Стучали другъ объ друга. Вся наружность
             Его была исполнена такимъ
             Отчаяньемъ, что можно было думать
             Онъ вырвался изъ ада, чтобъ повѣдать
             Объ ужасахъ его. Въ подобномъ видѣ
             Приблизился ко мнѣ онъ.
   Полоній.                               Онъ рехнулся,
             Любя тебя.
   Офелія.                     Не знаю, но боюсь,
             Не такъ ли въ самомъ дѣлѣ.
   Полоній.                                         Что сказалъ онъ?
   Офелія. Онъ крѣпко ухватилъ и сжалъ мнѣ руку
             Одной рукой, и вытянувъ ее
             Во всю длину, схватилъ себя другою
             За голову -- вотъ такъ. Потомъ, вперивъ
             Въ меня глаза такъ пристально, какъ будто бъ
             Хотѣлъ нарисовать мое лицо,
             Онъ долго пробылъ въ этомъ положеньи;
             Затѣмъ потрясъ мнѣ руку, покачалъ
             Три раза головой, вздохнулъ такъ тяжко,
             Какъ будто съ этимъ вздохомъ вырывалась
             Его душа и наконецъ, пронзая
             Меня какъ прежде взглядомъ, съ головой,
             Повернутой ко мнѣ черезъ плечо,
             Онъ тихо удалился, не глядя
             Куда онъ шелъ и отъискавши двери
             Какъ будто бъ ощупью!
   Полоній.                               Пойдемъ со мною
             Сейчасъ же къ королю. Онъ повредился!
             Сомнѣнья нѣтъ, и это отъ любви.
             Вѣдь худшія бѣды, какія только
             Приходится терпѣть намъ на землѣ --
             Всѣ отъ нея! На ней всего скорѣе
             Свихнуться можемъ мы и натворить
             Нелѣпѣйшихъ продѣлокъ!.. Жаль сердечно!
             Не слишкомъ ли сурово обошлась
             Ты съ нимъ въ послѣдній разъ?
   Офелія.                                         О нѣтъ! я только
             Сказала, какъ велѣли вы, чтобъ онъ
             Мнѣ больше не писалъ и вообще
             Ко мнѣ не обращался.
   Полоній.                               Вотъ на этомъ,
             Онъ, значитъ, и рехнулся! Жаль, что я
             Поспѣшно поступилъ и не обдумалъ
             Его поступковъ лучше! Мнѣ казалось,
             Что просто онъ шалитъ и натолкнетъ,
             Что добраго, на глупость и тебя!
             Жаль, жаль! виню себя! -- Должно быть, впрочемъ,
             У стариковъ заходитъ ужь всегда
             Въ сужденьяхъ умъ за разумъ -- молодые жь
             Бѣгутъ впередъ, не мысля ни о чемъ...
             Пойдемъ же къ королю! Я непремѣнно
             Ему все передамъ. Молчанье можетъ
             Въ такихъ дѣлахъ надѣлать больше бѣдъ,
             Чѣмъ выйдетъ зла, когда открытъ секретъ.

(Уходятъ).

  
  

СЦЕНА 2-я.

Комната во дворцѣ.

(Входятъ Король, Королева, Розенкранцъ, Гильденштернъ и свита).

   Король. Привѣтъ вамъ, Розенкранцъ и Гильденштернъ!
             Причина, по которой васъ сюда
             Призвали такъ поспѣшно -- не въ одномъ
             Желаньи видѣть васъ: я въ васъ нуждаюсь
             По дѣлу крайней важности. Быть можетъ
             Вы слышали о странной перемѣнѣ
             Постигшей принца Гамлета? О ней
             Молчать уже нельзя затѣмъ, что всякій
             Увидитъ ясно самъ, что по натурѣ,
             Равно какъ и въ дугѣ, опъ сталъ теперь
             Совсѣмъ инымъ, чѣмъ прежде. Я не въ силахъ
             Рѣшительно понять, какая можетъ
             Зловѣщая причина, кромѣ смерти
             Его отца, смущать ему такъ странно
             И душу и разсудокъ! Потому
             Прошу я васъ обоихъ, какъ его
             Товарищей по юности и школѣ,
             Останьтесь здѣсь на время при дворѣ
             И сдѣлайте попытку возвратить
             Его своимъ вліяньемъ къ прежней жизни
             И радостямъ. При этомъ постарайтесь,
             На сколько будетъ силъ у васъ и средствъ,
             Узнать причину тайнаго несчастья,
             Затѣмъ чтобъ мы, узнавъ ее, могли
             Придумать, какъ помочь ему.
   Королева.                                         Принцъ часто
             И много говорилъ о васъ обоихъ.
             Мнѣ кажется, что даже въ мірѣ нѣтъ
             Двоихъ друзей, которыхъ бы любилъ онъ
             Такъ горячо. Когда вы согласитесь
             Намъ доказать любовь свою и дружбу,
             Оставшись при дворѣ, чтобы помочь
             Достичь желанной цѣли, вѣрьте, мы
             По царски васъ съумѣемъ наградить
             За вашу преданность!
   Розенкранцъ.                     Могу сказать
             На это я, за насъ обоихъ, вашимъ
             Величествамъ, что наши долгъ и вѣрность
             Предписываютъ намъ всѣ ваши просьбы
             Считать за приказанья.
   Гильденштернъ.                               Оба мы
             Послушны вамъ и, преклонясь съ почтеньемъ
             Предъ вашей волей, повергаемъ къ вашимъ
             Стопамъ свои услуги.
   Король. Благодаренъ
             Душевно вамъ я, добрый Розенкранцъ
             И Гильденшернъ!
   Королева.                               Примите и мою
             Сердечную признательность. Прошу васъ
             Отправиться немедля къ моему,
             Увы! столь измѣнившемуся сыну! (Обращаясь къ свитѣ).
             Пусть, господа, проводитъ кто-нибудь
             Ихъ къ принцу Гамлету.
   Гильденштернъ.                     Пусть небо намъ
             Поможетъ сдѣлать наше пребыванье
             Ему полезнымъ.
   Королева.                     Дай вамъ Богъ успѣха!

(Уходятъ Розенкранцъ, Гильденштернъ и нѣкоторые изъ свиты. Входитъ Полоній).

   Полоніи. Сейчасъ вернулись съ добрыми вѣстями
             Норвежскіе послы.
   Король.                               Ты былъ всегда
             Отцомъ хорошихъ новостей.
   Полоній.                                         Уже ли? --
             Ну если такъ, то это потому,
             Что я душой и тѣломъ вѣчно преданъ
             Былъ Господу и вамъ! Скажу еще,
             Что если сохранилась капля смысла
             На столько въ головѣ моей, что можетъ
             Она судить, какъ прежде, о дѣлахъ,
             То я открылъ и тайную причину
             Безумства Гамлета.
   Король.                               Такъ поспѣши
             Ее открыть и намъ. Я въ нетерпѣньи
             Узнать скорѣй
   Полоній.                     Нѣтъ, ужь позвольте прежде
             Войти посламъ; мою же вѣсть хочу
             Сберечь я для дессерта, какъ на пирѣ.
   Король. Прими пословъ и приведи ихъ самъ.

(Полоній уходитъ).

             Ты знаешь ли, мой другъ, онъ увѣряетъ,
             Что будто бы успѣлъ узнать причину
             Разстройства сына нашего.
   Королева.                                         Я твердо
             Убѣждена, что вся причина въ смерти
             Его отца и въ нашемъ скоромъ бракѣ.

(Возвращается Полоній съ Корнеліемъ и Волтимандомъ).

   Король. Подумаемъ, узнаемъ. -- (Посламъ) Съ возвращеньемъ,
             Любезные друзья! что намъ велѣлъ
             Сказать норвежскій братъ?
   Волтимандъ.                               Онъ возвращаетъ
             Вамъ дружескій привѣтъ вашъ, а затѣмъ
             Велѣлъ сказать, что вслѣдъ за представленьемъ,
             Какое вами сдѣлано, онъ тотчасъ
             Остановилъ вербовку для войны,
             Начатую племянникомъ, въ которой
             Ошибочно онъ видѣлъ лишь угрозу
             Для поляковъ, теперь же убѣдился,
             Что замыслы племянника грозили
             Скорѣе вамъ. Глубоко огорченный,
             Что старость и болѣзнь его могли
             Причиной быть подобнаго обмана,
             Онъ приказалъ немедля Фортинбрасу
             Смирить свои затѣи и поклясться,
             Что никогда себѣ онъ не позволитъ
             Возстать на васъ, на что племянникъ тотчасъ
             Ему далъ слово. -- Престарѣлый воинъ
             На радости назначилъ Фортинбрасу
             Погодный даръ въ три тысячи червонцевъ
             И разрѣшилъ идти съ набраннымъ войскомъ
             На Поляковъ. Съ тѣмъ вмѣстѣ проситъ онъ,
             Вотъ этой самой граматой, чтобъ вы
             Позволили для этого похода
             Пройти войскамъ чрезъ датскія владѣнья.
             Условія прохода, въ чемъ онѣ
             Гарантируютъ вашу безопасность,
             Изложены въ письмѣ.
   Король.                               Я очень радъ.
             Подробности письма и нашъ отвѣтъ
             Обсудимъ мы потомъ. Благодарю
             Пока обоихъ васъ за разрѣшенье
             Столь важнаго вопроса. -- Отдохните
             Отъ труднаго пути; сегодня жь ночью
             Мы вмѣстѣ попируемъ! До свиданья!

(Корнелій и Волтимандъ уходятъ).

   Полоній. Вотъ хорошо оконченное дѣло!
             Теперь за мною рѣчь! -- Напрасно будетъ
             Мнѣ излагать предъ вами, государь,
             И вами, государыня, въ чемъ суть
             Монаршаго величья, каковы
             Обязанности подданныхъ, зачѣмъ
             Смѣняютъ ночи дни, зачѣмъ плетется
             Не такъ а этакъ время. -- Разсуждать
             Объ этакихъ вопросахъ было бъ только
             Потерей дня и времени и ночи.
             А потому, установивъ безспорно,
             Что въ краткости душа и суть ума,
             Въ болтливости жь одна его лишь форма,
             Иль тѣло безъ души -- я постараюсь
             Быть краткимъ самъ. -- Вашъ благородный сынъ
             Сошелъ съ ума! Я говорю такъ прямо
             Затѣмъ, что если выразить намъ надо,
             Въ чемъ суть безумія, то можно только
             Сказать одно, что просто человѣкъ
             Сошелъ съ ума! -- Но дальше...
   Королева.                                                   Попрошу я
             Поменьше словъ и больше дѣла.
   Полоній.                                                   Словъ,
             Клянусь, я не люблю, и ихъ терять
             Не буду даромъ! -- Дѣло въ томъ, что Гамлетъ
             Сошелъ съ ума -- и это правда. Правда
             Такого рода горестна, что также
             Должно назваться правдой! -- Вотъ забавный,
             Не правда ль, оборотъ? -- Но бросимъ это:
             Я фразамъ врагъ. -- Рѣшивъ вопросъ, что Гамлетъ
             Сошелъ съ ума, намъ должно уяснить
             Себѣ причину этого уродства.
             Сказать вѣрнѣе, впрочемъ бы, юродства,
             Затѣмъ, что здѣсь юродство частный случай,
             Уродство жь -- общій. Продолжая дальше,
             Я убѣдительно прошу васъ взвѣсить
             Теперь, что я скажу: извѣстно вамъ,
             Что я имѣю дочь -- имѣю точно!
             Взгляните жь что, по долгу послушанья,
             Она передала мнѣ. Обсудите
             И сдѣлайте затѣмъ разумный выводъ.

(Вынимаетъ и читаетъ письмо).

             "Небесному идолу души моей, наипрелестнѣйшей Офеліи"
   "Наипрелестнѣйшей!" какое дурное вульгарное выраженіе! Но слушайте дальше.
             "Пустъ хранитъ она это на своей бѣлоснѣжной груди."
   Королева. Писалъ ей это Гамлетъ?
   Полоній.                                         Подождите!
   Что писано, читаю я буквально.
                                                               (Продолжаетъ читать).
                                           Пусть не вѣрятъ, что звѣзды сіяютъ!
                                           Пусть не вѣрятъ движенью свѣтилъ!
                                           Ложью истину пусть называютъ!
                                           Вѣрь лишь въ то, что тебя я любилъ!
   "О, милая Офелія! у меня помутился умъ отъ этого риѳмоіілетства! Я не умѣю говорить размѣренными вздохами, но знаю лишь то, что тебя люблю! О, вѣрь этому, вѣрь! Прощай!
                                                                         Твой навѣки, милое существо!
                                                                         твой до тѣхъ поръ, пока принадлежитъ
                                                                         мнѣ это тѣло.
                                                                                                       Гамлетъ."
             Вотъ что передала, изъ послушанья,
             Мнѣ дочь моя, прибавивъ сверхъ того
             Разсказъ о тѣхъ искательствахъ, какими
             Преслѣдовалъ ее, то тамъ, то здѣсь,
             Принцъ Гамлетъ часто.
   Король.                               Какъ же принимала
             Она его искательства?
   Полоній.                               Какого
             Вы мнѣнья обо мнѣ?
   Король.                               Тебя считалъ я
             Всегда хорошимъ, честнымъ человѣкомъ.
   Полоній. Я буду имъ всегда. Такъ вотъ теперь
             Вы и скажите: что могли бъ подумать
             Вы обо мнѣ, когда бы я, замѣтя
             Подобную любовь -- (а я ее
             Замѣтилъ ужь давно! гораздо прежде,
             Чѣмъ мнѣ созналась дочь) -- скажите жь, что
             Подумали бы вы иль королева,
             Когда бы я при этомъ разыгралъ
             Лишь роль пустой прикрышки, иль кармана
             Для ихъ любовныхъ писемъ? Былъ бы нѣмъ,
             Иль глухъ къ тому, что вижу? -- Нѣтъ! я твердо
             Пошелъ на встрѣчу дѣлу! Я сказалъ,
             Моей красавицѣ: "тебѣ до принца
             Какъ до звѣзды небесной далеко!
             Все это пустяки!" и приказалъ
             Ей тотчасъ же перемѣнить свое
             Съ нимъ обращенье, отказать въ пріемѣ
             Посланій и подарковъ, словомъ быть
             Какъ можно холоднѣй. Она конечно
             Исполнила сейчасъ, что я велѣлъ;
             А онъ, съ своей отвергнутой любовью,
             Сначала впалъ въ уныніе, потомъ
             Въ безсонницу, утратилъ аппетитъ,
             Сталъ слабъ и хилъ, а наконецъ совсѣмъ
             Сошелъ съ ума, о чемъ теперь мы всѣ
             Печалимся!.. Вотъ и конецъ разсказа!
   Король. Ужель причина въ томъ?
   Королева.                                         Весьма возможно!
   Полоній. Бывало ли, припомните, хоть разъ,
             Что если я въ какомъ-нибудь вопросѣ
             Сказалъ: "причина тутъ" -- то выходило бъ
             Наоборотъ?
   Король.                     Я, признаюсь, не помню.
   Полоній. Я голову даю на отсѣченье,
             Что это такъ! -- Повѣрьте, если я
             Искать рѣшился правды, то найду
             Ее на днѣ морскомъ. Была бы только
             Мнѣ нить для руководства!
   Король.                                         Чѣмъ же въ этомъ
             Мы можемъ убѣдиться?
   Полоній.                               Принцъ привыкъ
             Прохаживаться цѣлыми часами
             По этой галлереѣ.
   Королева.                               Это правда.
   Полоній. Я подошлю къ нему въ такой часокъ
             Офелію, а сами встанемъ мы
             За занавѣской, чтобъ слѣдить за ними;
             И если вы не убѣдитесь въ томъ,
             Что бѣдный принцъ свой потерялъ разсудокъ
             Единственно отъ нѣжной страсти къ ней,
             То пусть не буду больше вашимъ я
             Совѣтникомъ и пусть меня пошлютъ
             Гонять коровъ на фермѣ.
   Король.                                         Испытаемъ.

(Входитъ Гамлетъ, читая книгу).

   Королева. Смотрите! вотъ несчастный! Какъ печально
             Онъ смотритъ въ книгу!
   Полоній.                               Отойдите прочь!
             Я съ нимъ заговорю. Оставьте мнѣ
             Свободу дѣйствовать!

(Король, королева и свита уходятъ).

   Полоній.                               Здоровы ль вы,
             Достойный принцъ?
   Гамлетъ. Слава Богу! Здоровъ совершенно.
   Полоній. Вы узнали меня, принцъ?
   Гамлетъ. Какъ нельзя лучше! Ты рыбакъ.
   Полоній. Вы ошибаетесь, принцъ.
   Гамлетъ. Въ такомъ случаѣ желаю тебѣ быть порядочнымъ человѣкомъ.
   Полоній. Порядочнымъ, принцъ?
   Гамлеть. Ну да, порядочнымъ! Такого человѣка можно съискать на землѣ развѣ только сдѣлавъ выборъ изъ десяти тысячъ.
   Полоній. Это совершенная правда, принцъ.
   Гамлетъ. Ужь если солнце, будучи божествомъ, не брезгаетъ цѣловать падаль, и пригрѣвая мертвую собаку, производитъ однихъ червей!... Скажи, есть у тебя дочь?
   Полоній. Есть, принцъ.
   Гамлетъ. Не позволяй ей гулять по солнцу! Плодородіе, конечно, благодать, но берегись такой благодати для твоей дочери!
   Полоній. Что вы хотите этимъ сказать, принцъ? (Въ сторону) Все сворачиваетъ на мою дочь. Сначала онъ меня не узналъ и принялъ за рыбака. Спятилъ! рѣшительно спятилъ! Я припоминаю, что въ моей молодости со мной былъ точно такой же случай и тоже отъ любви. Попробую заговорить съ нимъ еще. -- (Громко) Что вы читаете принцъ?
   Гамлетъ. Слова, слова, слова!
   Полоній. Но въ чемъ дѣло, принцъ?
   Гамлетъ. Какое дѣло?
   Полоній. Ну, то есть, содержаніе того, что вы читаете?
   Гамлетъ. Одна клевета! Плутъ сатирикъ увѣряетъ, будто у стариковъ борода сѣдая, лицо въ морщинахъ, глаза слезятся жидкостью густой, какъ клей, ума очень мало, a колѣни дрожжатъ. Я, конечно, вполнѣ убѣжденъ, что все это правда, но полагаю писать объ этомъ не слѣдуетъ. Суди самъ: вѣдь ты можешь сдѣлаться такимъ же старикомъ какъ я, если станешь пятиться назадъ какъ ракъ!
   Полоній (въ сторону) Однако, хотя безуміе его несомнѣнно, тѣмъ не менѣе въ его рѣчахъ замѣтна послѣдовательность. (Громко) Не желаете ли вы выдти на воздухъ, принцъ?
   Гамлетъ. Куда? въ могилу?
   Полоній. Ну это была бы дѣйствительно перемѣна воздуха! (Въ сторону) Однако, какъ его выраженія иногда мѣтки! Замѣчательное свойство безумія! Оно подчасъ опредѣляетъ вещи гораздо легче, чѣмъ могутъ это сдѣлать умъ и здравый смыслъ! -- Оставлю его теперь и подумаю, какъ устроить ихъ встрѣчу съ моей дочерью. (Громко) Я прошу позволенія удалиться, принцъ.
   Гамлетъ. Охотно даю вамъ это позволенье, равно какъ и все, чтобы вы ни вздумали у меня попросить, кромѣ, однако, моей жизни! кромѣ моей жизни! кромѣ моей жизни!
   Полоній. Прощайте! принцъ.
   Гамлетъ (въ сторону) Какъ скучны эти старые дураки!

(Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ)

   Полоній. Вы, господа, вѣрно ищете принца Гамлета? Онъ здѣсь.
   Розенкранцъ. Желаю вамъ добраго здоровья. (Полоній уходитъ).
   Гильденштернъ. Почтенный принцъ!
   Розенкранцъ. Нашъ дорогой принцъ!
   Гамлетъ. Неоцѣненные друзья! Какъ поживаете вы оба? и ты Розенкранцъ, и ты Гильденштернъ?
   Гильденштернъ. Живемъ помаленьку, какъ слѣдуетъ маленькимъ людямъ.
   Розенкранцъ. И не страдаемъ избыткомъ счастья. Фортуна не удостоила прицѣпить насъ къ вершинѣ своего флюгера.
   Гамлетъ. Но не волочитъ васъ также на подошвѣ своихъ башмаковъ?
   Розенкранцъ. О нѣтъ, принцъ!
   Гамлетъ. Значитъ, вы помѣстились въ средней ея части, гдѣ и пользуетесь ея дарами?
   Гильденштернъ. Она съ нами не церемонится.
   Гамлетъ. Вы безцеремонны съ фортуной? Впрочемъ, чтожь тутъ мудренаго? вѣдь она извѣстная развратница... Ну, что новаго?
   Розенкранцъ. Ровно ничего, принцъ. Развѣ только что міръ стремится къ добру.
   Гамлетъ. Значитъ, не далекъ день страшнаго суда... Твоя новость, впрочемъ, несправедлива. Мнѣ хочется сдѣлать тебѣ нѣсколько болѣе частныхъ вопросовъ. Скажи, добрый другъ, чѣмъ ты провинился передъ судьбой, что она отправила тебя въ эту тюрьму?
   Гильденштернъ. Въ тюрьму, принцъ?
   Гамлетъ. Да вѣдь Данія тюрьма!
   Розенкранцъ. Значитъ, весь свѣтъ тюрьма?
   Гамлетъ. И еще какая! Въ этой тюрьмѣ множество казематовъ, перегородокъ и отдѣленій. Данія -- самое скверное отдѣленіе.
   Розенкранцъ. Мы не раздѣляемъ этого мнѣнія, принцъ.
   Гамлетъ. Значитъ, Данія тюрьма не для васъ. Вѣдь хорошее и дурное бываетъ на свѣтѣ только потому, что каждый мѣряетъ вещи на свой аршинъ. Для меня міръ тюрьма.
   Розенкранцъ. Васъ заставляетъ такъ говорить честолюбіе. Міръ тѣсенъ для вашихъ великихъ замысловъ.
   Гамлетъ. О, Боже! Мое честолюбіе могло бы помѣститься въ орѣховой скорлупѣ и я при этомъ все таки считалъ бы себя монархомъ вселенной!.. Бѣда въ томъ, что дурныя грезы мѣшаютъ этому.
   Гильденштернъ. Въ этихъ грезахъ и заключается самая суть честолюбія. Оно само не болѣе какъ тѣнь грезы.
   Гамлетъ. Да вѣдь и сама греза не болѣе какъ тѣнь.
   Розенкранцъ. Это правда, но я считаю честолюбіе такой легкой вещью, что его можно назвать даже тѣнью самой тѣни.
   Гамлетъ. Значитъ, настоящими людьми надо считать нищихъ, а честолюбивые монархи и герои будутъ только ихъ тѣнями. -- Не отправиться ли намъ ко двору? Откровенно говоря, я совсѣмъ не мастеръ философствовать.
   Розенкранцъ и Гильденшернъ. Мы къ вашимъ услугамъ, принцъ.
   Гамлетъ. Прошу безъ услугъ. Я не хочу ровнять васъ съ моими прочими прислужниками, потому что, даю вамъ слово честнаго человѣка, они надоѣли мнѣ своимъ присматриваньемъ... Спрошу васъ изъ дружбы: для чего вы пріѣхали въ Эльсинёръ?
   Розенкранцъ. Для того, чтобъ видѣть васъ принцъ. Другой причины нѣтъ.
   Гамлетъ. Если такъ, то не смотри на то, что я бѣденъ даже въ выраженіи благодарности, я все таки буду благодарить васъ, а моя благодарность, согласитесь дорогіе друзья, во всякомъ случаѣ стоитъ грошъ. -- Но, скажите: васъ сюда подослали, или вы явились по доброй волѣ и собственному влеченію? -- Говорите правду! Будьте со мной откровенны. Я жду! говорите!
   Гильденштернъ. Что намъ сказать вамъ, принцъ?
   Гамлетъ. Что хотите, лишь бы это было отвѣтомъ на вопросъ. Васъ подослали? -- Въ вашихъ глазахъ читаю я признанье, котораго не въ силахъ скрыть ваша скромность. Я знаю, что добрые король и королева посылали за вами.
   Розенкранцъ. Для какой цѣли, принцъ?
   Гамлетъ. На это должны отвѣтить вы. Дайте мнѣ обратиться къ вамъ во имя правъ дружбы, юношескихъ связей, во имя нашей сохранившейся взаимной любви, и наконецъ во имя всѣхъ тѣхъ чувствъ, которыя могъ бы вызвать въ вашей душѣ болѣе искусный ораторъ!.. Будьте со мной откровенны и искренны! Посылали за вами или нѣтъ?
   Розенкранцъ (Гильденштерну). Что скажешь ты?
   Гамлетъ (въ сторону). Я наблюдаю за вами въ оба глаза. -- (Громко). Если вы меня любите -- не скрывайте ничего.
   Гильденштернъ. Да, принцъ; за нами посылали.
   Гамлетъ. Такъ я скажу вамъ, зачѣмъ, и такимъ образомъ моя прозорливость предотвратитъ то неловкое положеніе, въ которое вы поставили бы себя, нарушивъ данное королю и королевѣ обѣщаніе хранить тайну. Однимъ словомъ: блестящія перья вашего положенія не полиняютъ. Съ нѣкотораго времени я, самъ не знаю почему, совершенно потерялъ мою прежнюю веселость и бросилъ старыя привычки. Расположеніе моего духа до того скверно, что вся прекрасно устроенная земля кажется мнѣ безплодной пустыней. Этотъ смѣло вознесшійся небосклонъ, этотъ воздухъ, эта сверкающая золотымъ огнемъ крыша -- все это представляется мнѣ какимъ-то сгустившимся, зловреднымъ туманомъ! Какое, напримѣръ, прекрасное созданье человѣкъ! Какъ высокъ его разумъ! Какъ безконечны способности! Сколько выразительной красоты въ его наружности и движеньяхъ! Онъ похожъ на ангела въ своей дѣятельности и на Бога въ помыслахъ! Чудо свѣта! Идеалъ существующихъ тварей! И что же? -- мнѣ онъ кажется только комкомъ грязи! Человѣкъ не удовлетворяетъ меня -- ни даже женщина; и мнѣ кажется, ты подтверждаешь мои послѣднія слова своей улыбкой.
   Розенкранцъ. Увѣряю васъ, принцъ, у меня не было и въ умѣ ничего подобнаго.
   Гамлетъ. Отчего же ты улыбнулся, когда я сказалъ, что человѣкъ меня не удовлетворяетъ.
   Розенкранцъ. Я улыбнулся при мысли, что если вы такъ мало сочувствуете людямъ, то какой дурной пріемъ должны встрѣтить съ вашей стороны странствующіе актеры, которыхъ мы перехватили на дорогѣ и привезли съ собой. Они явились предложить вамъ свои услуги.
   Гамлетъ. Тотъ, кто умѣетъ притворяться королемъ, всегда возбудитъ во мнѣ интересъ. Его величество получитъ достойную награду; странствующій рыцарь пуститъ въ дѣло шпагу и щитъ; любовникъ не станетъ напрасно вздыхать; ворчунъ выскажется свободно до конца; шутъ заставитъ хохотать даже тѣхъ, чьи легкіе не выносятъ смѣху безъ кашля, а героиня безъ помѣхи покажетъ свою страсть, если только не споткнется на бѣлыхъ стихахъ. -- Что это за актеры?
   Розенкранцъ. Тѣ самые, которыхъ вы уже не разъ слушали съ такимъ удовольствіемъ. Это здѣшняя городская труппа.
   Гамлетъ. Почему же они сдѣлались странствующими? Вѣдь давать представленіе въ одномъ мѣстѣ выгоднѣе и для славы и для кармана.
   Розенкранцъ. Я думаю ихъ къ тому принудилъ послѣдній, изданный законъ.
   Гамлетъ. Пользуются ли они прежнимъ расположеніемъ публики, какъ въ то время, когда я былъ въ городѣ? Посѣщаютъ ли ихъ представленія?
   Розенкранцъ. Далеко не въ такой степени.
   Гамлетъ. Это почему? развѣ труппа ухудшилась?
   Розенкранць. О, нѣтъ! старательность ихъ осталась прежней; но дѣло въ томъ, что рядомъ съ ними здѣсь завелась театральная труппа дѣтей. И вотъ эти-то едва вылупившіяся изъ лицъ цыплята, сдѣлали невозможной съ собой всякую конкурренцію. Они въ большой модѣ и публика апплодируетъ имъ на пропалую. Война, которую они объявили всѣмъ прочимъ вульгарнымъ, по ихъ словамъ, труппамъ, разгорѣлась такъ сильно, что многіе любители, даже хорошо владѣющіе шпагой, не дерзаютъ выдти на бой съ этими рыцарями гусиныхъ перьевъ.
   Гамлетъ. Возможно ли? дѣтская труппа? Кто же ихъ содержатъ и имъ платитъ? Будутъ ли они продолжать свое ремесло, когда спадутъ съ голосовъ? А если будутъ -- что весьма вѣроятно -- и сдѣлаются обыкновенными актерами, если не найдутъ другихъ средствъ жить, то не придется ли имъ пожалѣть, что теперешніе ихъ цѣнители копаютъ яму для ихъ собственной будущности?
   Розенкранцъ. Много тутъ было исторій съ обѣихъ сторонъ и публика не скупилась подливать масла въ огонь этой вражды. Бывали даже такіе случаи что удачной постановкѣ какой-нибудь пьесы непремѣнно предшествовала драка, въ которой принимали участіе и авторъ и актеры.
   Гамлетъ. Неужели?
   Гильденштернъ. Дѣло доходило до разбитыхъ лбовъ и носовъ.
   Гамлетъ. И мальчишки одолѣвали?
   Розенкранцъ. Представьте, что да. Они снесли статую Геркулеса съ крыши большаго театра.
   Гамлетъ. Это не удивительно. Вѣдь мой дядя сдѣлался же королемъ Даніи, и теперь тѣ самые люди, которые встрѣчали его при жизни моего отца гримасой, платятъ двадцать, сорокъ и даже сто червонцевъ за его миніатюрный портретъ. Есть что-то странное въ подобныхъ дѣлахъ и очень желательно, чтобъ философія намъ это объяснила!

(За сценой звукъ трубъ).

   Гильденштернъ. Это наши актеры.
   Гамлетъ. Я очень радъ, господа, вашему пріѣзду въ Эльсинёръ. Дайте мнѣ ваши руки! Гостепріимство обязываетъ насъ къ выполненію нѣкоторыхъ наружныхъ обрядовъ и условныхъ приличій. Потому позвольте мнѣ выполнить ихъ относительно васъ для того, чтобъ тотъ отличный пріемъ, который я непремѣнно сдѣлаю актерамъ, не показался вамъ болѣе пышнымъ, сравнительно съ оказываемымъ вамъ. Повторяю еще, что я очень радъ васъ видѣть, но прибавлю при этомъ, что мой дядя-отецъ и моя тетка-мать ошибаются.
   Гильденштернъ. Въ чемъ, принцъ?
   Гамлетъ. Я бываю сумасшедшимъ только при сѣверо-восточномъ вѣтрѣ, но когда онъ поворачиваетъ на южный, то я по прежнему дѣлаюсь способнымъ отличить сокола отъ цапли. (Входитъ Полоній).
   Полоній. Поклонъ мой вамъ, господа!
   Гамлетъ. Послушай, Гильденштернъ, и ты, Розенкранцъ также. На каждое ухо по слушателю! Видите, вы этого взрослаго ребенка, который не вышелъ еще изъ свивальника?
   Розенкранцъ. Вѣрнѣе онъ попалъ въ него вновь. Вѣдь говорятъ, что старость возвращеніе къ дѣтству.
   Гамлетъ. Держу пари, что онъ приплелся также болтать объ актерахъ. -- Слушайте! (Громко). Да, да, господа, ваша правда! это было дѣйствительно въ понедѣльникъ утромъ...
   Полоній. Я къ вамъ съ интересными новостями, любезный принцъ!
   Гамлетъ. Представьте, я къ вамъ съ такими же!.. Когда Росцій былъ актеромъ въ Римѣ....
   Полоній. Актеры именно сюда и пріѣхали.
   Гамлетъ. Полноте!...
   Полоній. Пріѣхали, принцъ, я видѣлъ самъ.
   Гамлетъ. Ословъ, на которыхъ они ѣхали?
   Полоній. Превосходнѣйшіе актеры!.. Трагедіи, комедіи, хроники, пасторали комическія и историческія, отдѣльныя сцены и поэмы -- все входитъ въ ихъ репертуаръ. Плавтъ и Сенека имъ ни почемъ! Законы искусства, какъ писанные такъ и словесные, извѣстны имъ досконально.
   Гамлетъ. О, Іевфай! судья израильскій! какимъ сокровищемъ ты обладаешь!
   Полоній. Какимъ сокровищемъ я обладаю, принцъ?
   Гамлетъ.                     Онъ дочерью дивной владѣлъ
                                           И съ нею быть нѣжнымъ умѣлъ!
   Полоній (въ сторону). Все o моей дочери!
   Гамлетъ. Не правъ ли я, старый Іевфай?
   Полоній. Вы вѣрно потому называете меня Іевфаемъ, что я дѣйствительно имѣю дочь, которую люблю нѣжно?
   Гамлетъ. Нѣтъ, пѣсня не такъ продолжается.
   Полоній. Какъ же она продолжается, принцъ?
   Гамлетъ. А вотъ какъ:
                                           Но волей судьбы роковой...
   Далѣе ты знаешь самъ:
                                           Случился съ ней случай такой!
   Какой это былъ случай -- ты можешь дочитать въ любой благочестивой балладѣ. (Входятъ нѣсколько актеровъ). Вотъ на счастье пришли спасители, которые меня прервутъ. -- Добро пожаловать господа! Душевно радъ васъ видѣть. (Обращаясь къ одному изъ актеровъ). Ба! старый знакомый! Ты обросъ бородой съ тѣхъ поръ какъ я тебя видѣлъ въ послѣдній разъ. Впрочемъ, вернувшись на этотъ разъ въ Данію, ты могъ бы обрить меня самого! (Обращаясь къ другому). А ты, изобразитель красавицъ и принцессъ! ты выросъ съ нашего послѣдняго свиданья на вышину цѣлаго венеціанскаго каблука. Моли Бога, чтобъ твой голосъ не заржавѣлъ и не потерялъ звонкости какъ старая монета. Привѣтъ мой вамъ всѣмъ! Не станемте же терять времени и бросимтесь, какъ французскіе сокольничьи, на первую попавшуюся добычу. Начинайте какой нибудь монологъ! Покажите намъ ваше искусство! Только непременно что нибудь сильное и страстное!
   1-й актеръ. Что прикажете прочитать, принцъ?
   Гамлетъ. Ты, помню, разъ читалъ мнѣ отрывокъ, который никогда не былъ представленъ на сценѣ, а если и былъ то не болѣе одного раза, потому что піеса, сколько мнѣ извѣстно, не понравилась публикѣ. Она пришлась ей также не по желудку какъ профанамъ икра. Но вещь была превосходная, если судить по моему собственному впечатлѣнію, и по отзывамъ людей, чье мнѣніе въ подобныхъ вопросахъ еще дороже моего. Сценичности бездна! изложеніе умно и просто! Правда кто то замѣтилъ, что въ стихахъ не было достаточно ѣдкости, чтобъ сдѣлать содержаніе пикантнымъ, и что оно само будто бы не эффектно, но тѣмъ не менѣе піэса считалась хорошей, благонамѣренной и была оцѣнена именно за простоту и отсутствіе аффектаціи. Мнѣ особенно понравился одинъ монологъ изъ сцены Энея съ Дидоной, когда Эней разсказываетъ объ убійствѣ Пріама. Если ты его знаешь, то продекламируй начиная со стиха.... Постой! дай мнѣ вспомнить:
             Суровый Пирръ, какъ левъ степей Гирканскихъ!
             Нѣтъ, не то, но начинается именно Пирромъ.
             Суровый Пирръ, въ оружіи, чернѣй
             Чѣмъ ночи мгла, иль тотъ свирѣпый замыслъ,
             Съ которымъ притаился онъ въ утробѣ
             Гигантскаго коня -- теперь разцвѣлъ
             Инымъ зловѣщимъ цвѣтомъ! Весь багровый
             Отъ крови жонъ, отцовъ, дѣтей и старцевъ,
             Убитыхъ имъ, свирѣпо мчался онъ
             Среди горѣвшихъ улицъ, освѣщавшихъ
             Ужасный путь къ убійствамъ! Кровь алѣла,
             Запекшись на бронѣ его, глаза
             Сверкали какъ рубины! Пирръ искалъ
             Царя-отца Пріама!... (актеру)
                                                     Продолжай.
   Полоній. Ей Богу вы прекрасно декламируете, принцъ! благородно, выразительно!
   1-й актеръ.                               Бѣдный старецъ
             Имъ встрѣченъ наконецъ! Безсильно руки
             Его держали мечъ, но мечъ ему
             Уже послушенъ не былъ и скатился
             Къ ногамъ его! Неравный, страшный бой!
             Напалъ на старца Пирръ! Ударъ гремящій
             Пронзилъ со свистомъ воздухъ, но и этотъ
             Одинъ ужасный свистъ лишилъ Пріама
             Послѣднихъ чувствъ и силъ. Весь Иліонъ
             Откликнулся громовымъ страшнымъ эхомъ
             Въ отвѣтъ удару Пирра! самъ онъ былъ
             Имъ точно оглушенъ! Разящій мечъ
             Подъятый вновь надъ сѣдовласымъ старцемъ,
             Повисъ недвижно въ воздухѣ! Воитель,
             Недвижный какъ тиранъ когда рисуютъ
             Въ картинахъ ихъ, казалось колебался
             Межь волею и дѣломъ!... Такъ промчался
             Короткій мигъ, и вдругъ, какъ иногда
             За мигомъ тишины, предвѣстьемъ бури,
             Средь мертваго безмолвья въ небесахъ,
             И на землѣ, ужасный грянетъ громъ --
             Такъ точно Пирръ воспрянулъ вновь для мести!..
             Не такъ разилъ Циклопа страшный молотъ,
             Когда ковалъ оружье Марсу онъ,
             Какъ Пирра мечъ кровавый поразилъ
             Несчастнаго Пріама!... Прочь Фортуна!
             Прочь низкая развратница! Сберитесь
             Въ совѣтъ священный боги и разбейте
             Ей спицы колеса ея! скатите
             Его съ небесъ до самыхъ преисподнихъ
             Глубинъ земли, гдѣ царствуетъ въ огнѣ
             Рой демоновъ!...
   Полоній. Монологъ нѣсколько длиненъ.
   Гамлетъ. Мы отправимъ его къ цирюльнику вмѣстѣ съ твоей бородой чтобъ онъ ихъ укоротилъ! (Актеру) Продолжай! Вѣдь ему нужна или непристойная интермедія или скандальная сказка -- иначе онъ спитъ. Дальше! перейдемъ къ Гекубѣ.
   1-й актеръ. Но если бы увидѣлъ кто нибудь
             Царицу въ рубищѣ.,..
   Гамлетъ. "Царицу въ рубищѣ"?
   Полоній. Это хорошо! "царица въ рубищѣ!" прекрасно!
   1-й актеръ. ....Царицу въ рубищѣ, когда, среди
             Кругомъ пылавшихъ улицъ, заливая
             Потокомъ слезъ свирѣпый пылъ огня,
             Она одна, въ смятеньи, безъ сандалій,
             Блуждала точно тѣнь! Повязкой грубой
             Повиты были волосы, гдѣ прежде
             Сверкалъ вѣнецъ! Изодраннымъ плащемъ,
             Наброшеннымъ въ тревогѣ торопливо,
             Покрыто было тѣло!... О! кто бъ это
             Увидѣлъ въ этотъ мигъ -- тотъ съ пѣной яда
             Изрыгнулъ бы хулу на небеса!
             И еслибъ даже боги услыхали
             Тотъ крикъ ея, отчаянный, ужасный,
             Съ какимъ она увидѣла, какъ Пирръ
             Рубилъ въ куски истерзанное тѣло
             Ея царя супруга -- сами боги,
             Когда у нихъ въ груди еще живетъ
             Участье къ бѣднымъ людямъ -- задрожали бъ
             Отъ горести въ тотъ мигъ! Свѣтила ночи
             Залились бы слезами!...
   Полоній. Посмотрите! онъ даже поблѣднѣлъ отъ волненья. Слезы блестятъ въ глазахъ его. -- Довольно, довольно!
   Гамлетъ. Пусть такъ -- остальное ты докончишь мнѣ потомъ. (Полонію). А ты распорядись, чтобъ актеры были приняты какъ слѣдуетъ. Слышишь? -- какъ слѣдуетъ! Они краткая и вѣрная лѣтопись жизни. Лучше заслужить дурную эпитафію послѣ смерти, чѣмъ быть представленнымъ ими въ худомъ видѣ при жизни.
   Полоній. Я приму ихъ по заслугамъ, принцъ.
   Гамлетъ. Нѣтъ, прими ихъ лучше, потому-что еслибъ со всякимъ поступали по заслугамъ, то большинство людей не получили бы ничего кромѣ пощечинъ. Прими ихъ съ тѣми почестями, какія, по твоему мнѣнію, заслужилъ ты самъ. Если они окажутся недостойными то излишекъ принесетъ пользу тебѣ, возвысивъ репутацію твоей доброты. Веди же ихъ!
   Полоній. Пожалуйте господа. (Уходитъ съ нѣкоторыми актерами).
   Гамлетъ. Ступайте за нимъ друзья мои, а завтра мы устроимъ представленіе (1-му актеру) Скажи мнѣ, пріятель, можете вы съиграть: "Смерть Гонзаго"?
   1-й актеръ. Можемъ, принцъ.
   Гамлетъ. Такъ съиграйте мнѣ эту вещь завтра вечеромъ. A можешь ты выучить и вставить въ піэсу строкъ двѣнадцать, которыя мнѣ пришла охота сочинить самому?
   1-и актеръ. Да, принцъ.
   Гамлетъ. Отлично! Ступайте же за нимъ, да смотрите не подымайте его очень на смѣхъ. (Актеръ уходитъ. Розенкранцу и Гильденштерну) Съ вами друзья мои я прощусь также до вечера. Повторяю еще разъ, что очень радъ видѣть васъ въ Эльсинёрѣ.
   Розенкранцъ. Прощайте, дорогой принцъ!
   Гамлетъ. Ступайте съ Богомъ! (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ).
                                                                         Наконецъ одинъ!
             Одинъ съ собой!... Какая дрянь, какое
             Ничтожество я въ собственныхъ глазахъ!
             Не стыдъ ли, что пустой комедіянтъ,
             Въ порывѣ дѣланной, притворной страсти,
             Проникся жаромъ чувства до того,
             Что всѣмъ лицомъ, всѣмъ тѣломъ превратился,
             Въ огонь и страсть! Какъ взглядъ его блуждалъ!
             Какъ искрились глаза! какъ прерывался
             Звенящій чудный голосъ! Онъ сливался
             Всѣмъ существомъ, съ тѣмъ чувствомъ, о которомъ
             Намъ говорилъ! -- И что жь! изъ за чего
             Такой святой порывъ? -- Изъ за Гекубы!
             А что она ему, иль онъ Гекубѣ!
             О чемъ онъ плакалъ такъ?... что еслибъ въ сердцѣ
             Такую онъ носилъ причину слезъ,
             Какую я ношу! Онъ затопилъ бы
             Слезами весь театръ! Громовой рѣчью
             Лишилъ бы слуха зрителей, заставилъ
             Невинныхъ задрожжать, а виноватыхъ
             Лишилъ разсудка! помутилъ бы вдосталь
             Недальнихъ разумѣньемъ! поразилъ бы
             Все, что имѣетъ уши и глаза!
             Тогда какъ я -- пустѣйшій верхоглядъ,
             Лѣнтяй, заржавѣвшій умомъ и сердцемъ,
             Какъ сказочный дуракъ сижу я сиднемъ
             Предъ подвигомъ, завѣщаннымъ судьбой!...
             И даже месть святая за отца,
             Злодѣйски умерщвленнаго, не можетъ
             Меня подвигнуть къ дѣлу!... Неужели
             Я трусъ презрѣнный? Неужели смѣлъ бы
             Хоть кто нибудь назвать меня мерзавцемъ?
             Схватить меня на бороду, щелкнуть
             Иль плюнуть мнѣ въ лицо, назвать неправдой
             Мои слова, потребовать чтобъ я
             Ихъ проглотилъ обратно? -- и однако
             По виду такъ!... Я воробей душой!...
             Во мнѣ нѣтъ даже жолчи, чтобъ усилить
             Сознаньемъ оскорбленье! -- будь иначе
             Я прахомъ бы развѣялъ гнусный трупъ
             Презрѣннаго убійцы!... Воръ! развратникъ!
             Злодѣй безъ чувства чести, безъ души!
             Месть, месть ему!... -- Но чтожъ кричу я такъ?
             Не дрянь ли я пустая самъ, коль скоро
             Умѣю лишь шумѣть, кричать, грозить,
             Браниться какъ торговка иль дрянная
             Развратница, когда и адъ и небо
             Мнѣ громко вопіютъ о страшной мести
             За смерть отца -- мнѣ, горестному сыну
             Убитаго!... Позоръ и стыдъ!... Къ работѣ,
             Къ работѣ мозгъ! -- Случалось слышать мнѣ,
             Что будто бы, когда передъ злодѣемъ
             Играли на подмосткахъ представленье
             Свершоннаго имъ дѣла, онъ бывалъ
             Такъ этимъ поражонъ, что иногда
             Самъ выдавалъ себя и свой проступокъ.
             Убійство правда нѣмо языкомъ,
             Но тысячи найдутся непримѣтныхъ
             Уликъ, помимо рѣчи. Пусть съиграютъ
             Предъ дядею моимъ актеры эти
             Картину смерти моего отца.
             Я буду наблюдать за нимъ, вопьюсь
             Въ глаза его до сердца, и, коль скоро
             Смутится онъ -- я буду знать, что дѣлать.
             Являвшійся мнѣ призракъ могъ вѣдь быть
             Коварнымъ духомъ зла! Духамъ возможно
             Намъ въ образѣ заманчивомъ являться;
             А я же раздраженъ теперь, какъ сердцемъ,
             Такъ и умомъ: смутить меня легко.
             Мнѣ нужно доказательствъ больше вѣскихъ
             Чѣмъ тѣ, какія есть. Пускай представятъ
             На сценѣ дѣло зла. Живая повѣсть
             Поможетъ мнѣ смутить злодѣя совѣсть.

(Уходитъ).

  
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната во дворцѣ.

(Входятъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розенкранцъ и Гильденштернъ).

  
   Король. Вы значатъ не успѣли ни подмѣтить,
             Ни разузнать, изъ разговоровъ съ нимъ,
             Причинъ его разстройства, что могли
             Смутить его покой такимъ опаснымъ,
             Душевнымъ недугомъ?
   Розенкранцъ.                     Онъ признается,
             Что чувствуетъ дѣйствительно себя
             Нехорошо; но по какой причинѣ --
             О томъ молчитъ упорно.
   Гильденштернъ.                               Онъ не склоненъ
             Объ этомъ говорить, и, притворяясь
             Съ намѣреньемъ безумнымъ, ускользаетъ
             Отъ всякаго отвѣта на вопросъ,
             Что чувствуетъ.
   Королева.                     А какъ онъ принялъ васъ?
   Розенкранцъ. Учтиво въ высшей степени.
   Гильденштернъ.                                         Но вмѣстѣ
             Натянуто и сдержанно.
   Розенкранцъ.                               Вопросовъ
             Онъ самъ почти не дѣлалъ, возражалъ же
             На наши очень ловко и умно.
   Королева. Успѣли ль вы его уговорить
             Развлечься чѣмъ нибудь?
   Розенкранцъ.                     На наше счастье
             Мы встрѣтились дорогою сюда
             Со странствующей труппой и сказали
             Ему о томъ. Онъ принялъ эту новость
             Повидимому съ радостью. Актеры
             Остались при дворѣ и нынче ночью,
             Когда не ошибаюсь я, съиграютъ
             Піэсу передъ принцемъ.
   Полоній.                                         Это такъ.
             И принцъ мнѣ поручилъ просить, чтобъ ваше
             Величество почтили представленье
             Своимъ присутствіемъ.
   Король.                 нѣйшее самолюбіе пользующихся подобными пріёмами (встаетъ). Ступайте, пора приготовляться.

(Актеры уходятъ).

(Входятъ: Полоній, Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Гамлетъ (Полонію). Ну-съ, сударь, желаетъ-ли король прослушать комедію?
   Полоній. Да, принцъ, и королева также, и немедленно.
   Гамлетъ. Такъ поторопите актеровъ. (Полоній уходитъ). А вы, друзья, пособите ему торопить ихъ.
   Розенкранцъ и Гильденштернъ. Слушаемъ, принцъ. (Оба уходятъ).
   Гамлетъ. Гораціо!
   Гораціо. Я здѣсь, къ услугамъ вашимъ, принцъ.
   Гамлетъ (подаетъ ему руку).
                                 Гораціо, лишь на твое
                                 я полагаюсь безпристрастье.
   Гораціо.           О, принцъ...
   Гамлетъ.          Не думай, что я льщу:
                                 какихъ мнѣ благъ ждать отъ тебя,
                                 когда весь твой насущный хлѣбъ
                                 въ веселомъ нравѣ состоитъ?
                                 къ чему-же льстить мнѣ бѣдняку?
                                 Нѣтъ, пусть медоточивыя
                                 уста къ мишурному льнутъ блеску,
                                 пусть гибкія льстеца колѣни
                                 лишь гнутся тамъ, гдѣ раболѣпье
                                 ждетъ выгоды одной. -- Послушай!
                                 Съ тѣхъ поръ, какъ мое сердце знаетъ
                                 съ разборомъ отличать людей,
                                 его ты избраннымъ явился:
                                 ты былъ однимъ изъ тѣхъ, который,
                                 страдая, какъ-бы не страдалъ;
                                 ты былъ всегда однимъ и тѣмъ-же,
                                 какъ въ горѣ, такъ и счастіи...
                                 Я полюбилъ тебя за то,
                                 что предъ Фортуной своенравной
                                 ты никогда не преклонялся
                                 и не былъ увлеченъ страстями...
                                 съ меня и этого довольно...
                                 Такъ вотъ въ чемъ дѣло: королю
                                 присутствовать придется вскорѣ
                                 на представленіи комедьи:
                                 въ ней изображено событье,
                                 которое подходитъ близко
                                 къ тѣмъ обстоятельствамъ, какія
                                 о смерти моего отца
                                 тебѣ повѣрилъ я по дружбѣ.
                                 Когда по ходу пьесы, дѣло
                                 дойдетъ до этого, мой другъ,
                                 о, наблюдай, прошу тебя,
                                 всей силою души своей
                                 за дядею моимъ: и если
                                 въ извѣстномъ мѣстѣ злодѣянье
                                 таинственное не прорвется
                                 само собой наружу, то...
                                 то это былъ злой духъ, который
                                 явился намъ. Такъ замѣчай
                                 внимательно за нимъ, Горацій.
                                 Что-жъ до меня, -- то я вперю
                                 въ его лицо глаза свои...
                                 и поведеніе его
                                 мы сообща тогда обсудимъ.
   Гораціо.           Клянусь, коль въ воровствѣ малѣйшемъ
                                 онъ, уличенный, улизнетъ,
                                 то я за кражу отвѣчаю!
   Гамлетъ.           Они идутъ. Я беззаботнымъ
                                 казаться долженъ. Займи мѣсто.

(Появляются въ глубинѣ музыканты, играющіе датскій маршъ; затѣмъ пажи: маршъ перебивается звуками трубъ; входятъ: Король, Королева, Полоній, Офелія, Розенкранцъ, Гильденштернъ, придворные кавалеры и дамы, офицеры и др.).

   Король. Какъ живетъ нашъ сынъ, Гамлетъ?
   Гамлетъ. О, превосходно! питаюсь отъ стола хамелеона: воздухомъ да обѣщаніями. Каплуновъ такъ не откормите!
   Король. Я не имѣю ничего общаго съ этимъ отвѣтомъ, Гамлетъ. Подобныя рѣчи до моего слуха не долетаютъ. (Занимаетъ съ королевой мѣста на тронѣ).
   Гамлетъ. Онѣ ужъ улетѣли. (Полонію) Вы, сударь, играли когда-то въ университетѣ? Вы, кажется, говорили...
   Полоній. Точно такъ, ваше высочество, и слылъ хорошимъ актеромъ.
   Гамлетъ. Кого-же вы представляли?
   Полоній. Я представлялъ Юлія Цезаря. Меня убили въ Капитоліи; Брутъ меня зарѣзалъ.
   Гамлетъ. Ай-да Брутъ! какой-же ты плутъ! зарѣзать такого капитальнаго телёнка! (Розенкранцу) Актеры готовы? (Придворные заняли мѣста: дамы на креслахъ, за ними кавалеры; Гораціо становится по близости короля).
   Розенкранцъ. Готовы, ваше высочество. Они ждутъ вашего разрѣшенія.
   Королева. Приди сюда, милый Гамлетъ, присядь ко мнѣ.
   Гамлетъ. Нѣтъ, милая матушка, тамъ магнитъ посильнѣе (идетъ къ Офеліи).
   Полоній (королю). Ого! слыхали?

(Начинается музыкальная интродукція, преимущественно флейты, играющія во время слѣдующаго діалога piano).

   Гамлетъ (съ поклономъ Офеліи, которая усѣлась на креслѣ). Сударыня, позвольте къ вамъ на колѣни...
   Офелія. Нѣтъ, принцъ.
   Гамлетъ (садится у ея ногъ). ...склонить голову?
   Офелія. Да, принцъ.
   Гамлетъ. А вы ужъ подумали... Богъ знаетъ, что!
   Офелія. Я ничего не думала.
   Гамлетъ. Будто у меня явилась чудесная мысль покоиться у васъ на колѣняхъ!
   Офелія. Что такое, принцъ?
   Гамлетъ. Ничего.
   Офелія. Вы шутите.
   Гамлетъ. Кто? я?
   Офелія. Да, принцъ.
   Гамлетъ. Ахъ, да! быть вашимъ... хотя-бы шутомъ! Шутить, веселиться -- чего лучше! Взгляните на матушку мою, какъ она весела! а вѣдь отецъ мой всего за два часа скончался.
   Офелія. То-есть, за дважды два мѣсяца, принцъ.
   Гамлетъ. Уже? Къ чорту тогда съ траурнымъ одѣяніемъ! Скажите! Два мѣсяца, какъ умеръ, и еще не забытъ! Есть по крайней мѣрѣ надежда, что память великаго человѣка переживетъ его хотя на полгода, да и то лишь, клянусь нашими дамами, если онъ принималъ участіе въ ихъ благотвореніяхъ. Безъ этого-же о немъ вспомнятъ, какъ о любимомъ въ дѣтствѣ конькѣ, надгробная надпись котораго гласитъ:
                                 Увы! позабыли,
                                 какъ прежде любили!

(Трубные сигналы; флейты умолкаютъ. На эстрадіь передъ занавѣсью появляется актеръ, представляющій Прологъ).

   Прологъ (раскланивается).
                                 Мы просимъ васъ почтительно
                                 игру увеселительну
                                 прослушать снисходительно.

(Поклонившись, уходитъ).

   Гамлетъ. И это прологъ? скорѣе стишокъ на колечкѣ,
   Офелія. Очень короткій.
   Гамлетъ (со взглядомъ на королеву). Словно женская любовь!

(Снова трубные сигналы. Занавѣсъ на эстрадѣ поднимается. Сцена представляетъ садъ; на сторонѣ, ближе къ оркестру, скамья. Входитъ 1-й актеръ, изображающій короля, и мальчикъ, закостюмированный королевою).

Король (въ комедіи).

                                 Ужъ тридцать разъ пришлося Аполлону Фебу
                                 зенита достигать, свершая путь по небу, --
                                 Луна, заимствуя лучи, его смѣняла,
                                 при чёмъ двѣнадцатью разъ тридцать наростала, --
                                 съ тѣхъ поръ, какъ оба мы, любовью пламенѣя,
                                 соединилися узами Гименея.

Королева (въ комедіи).

                                 Какой-бы звѣзды ни свершали оборотъ --
                                 моя любовь къ тебѣ во вѣки не умрётъ!
                                 Но вотъ чего боюсь я: съ нѣкоторыхъ поръ
                                 печалью и тоской твой отуманенъ взоръ:
                                 не мучитъ-ли тебя какой-нибудь недугъ?
                                 или боязнь моя напрасна, мой супругъ?

Король (въ комедіи).

                                 Со старостью слабѣю я: вотъ мое горе.
                                 Тебя покинуть, другъ мой, мнѣ придется вскорѣ...
                                 а что тогда? быть можетъ, ты меня забудешь...
                                 достойнаго найдя, его любить ты будешь!

Королева (въ комедіи).

                                 Остановись! о, Боже! вѣдь любовь такая
                                 была-бъ не что иное, какъ измѣна злая!
                                 Вторично замужемъ -- себя я прокляла-бы!
                                 убійца одного -- лишь жить съ другимъ могла-бы!
   Гамлетъ (въ сторону). Это горько.

Королева (въ комедіи).

                                 Вдова, которую прельщаетъ новый бракъ,
                                 изъ выгоды одной лишь поступаетъ такъ.
                                 Вдвойнѣ-бы мужа я покойнаго убила,
                                 когда-бъ судьбу свою съ другимъ я раздѣлила!

Король (въ комедіи).

                                 Ахъ! въ искренности словъ я убѣжденъ твоихъ...
                                 но жаль -- увѣренности слишкомъ много въ нихъ.
                                 Какъ часто замысламъ своимъ мы измѣняемъ,
                                 и ихъ со временемъ совсѣмъ мы забываемъ!
                                 Рѣшенья наши, порожденныя страстями, --
                                 съ исчезновеньемъ оныхъ -- исчезаютъ сами.
                                 Ничто не остается въ мірѣ неизмѣннымъ:
                                 проходитъ и любовь со счастьемъ перемѣннымъ.
                                 Она гоняется за нимъ неимовѣрно:
                                 гдѣ намъ не нуженъ другъ, тамъ есть ужъ онъ навѣрно;
                                 но стоитъ испытать его въ нуждѣ, то вдругъ
                                 весь обратится во врага сей мнимый другъ.
                                 Ты мыслишь мнѣ остаться вѣрной навсегда:
                                 умру я -- и умретъ твой замыселъ тогда!
   Королева (въ комедіи).
                                 Пусть всякая напасть мнѣ выпадетъ отъ Неба!
                                 пусть навсегда лишусь насущнаго я хлѣба!
                                 пусть знать не буду я надежды, утѣшенья!
                                 пусть испытаю я одни лишь униженья!
                                 покоя пусть нигдѣ я не найду никакъ, --
                                 коль я вдовой вступлю однажды въ новый бракъ!
   Гамлетъ (Офеліи). Что -- если она не сдержитъ слова?

Король (въ комедіи).

                                 Такъ помни-жъ эту клятву! Но оставь меня...
                                 я утомленъ, мой другъ, отъ треволненій дня
                                 и отдохнуть хотѣлъ-бы здѣсь (опускается на скамью).

Королева (въ комедіи).

                                                                         Спи безмятежно...
                                 и отдались отъ насъ разлука неизбѣжна!

(уходитъ. Король засыпаетъ).

   Гамлетъ. Государыня, нравится-ли вамъ сія комедія?
   Королева. Мнѣ кажется, эта особа зашла слишкомъ далеко въ своихъ завѣреніяхъ.
   Гамлетъ. О, она сдержитъ слово!
   Король. Извѣстно-ли тебѣ содержаніе? Нѣтъ-ли чего предосудительнаго въ немъ?
   Гамлетъ. Нѣтъ, нисколько. Они только такъ потѣшаются и отравляютъ потѣхи ради. Ничуть предосудительнаго нѣтъ.
   Король. Какъ называется эта комедія?
   Гамлетъ. "Мышеловкой"; въ какомъ смыслѣ? въ переносномъ. Здѣсь представляется убійство, совершённое въ Вѣнѣ. Герцога зовутъ Гонзаго, a жену -- Баптиста. Вотъ вы увидите -- это мошенническая продѣлка. Но это ничего не значитъ! у вашего величества и у насъ совѣсть чиста, насъ оно не касается. Пусть избитая лошадёнка брыкается,-- наша спина невредима.

(Входитъ на эстраду актеръ въ роли Люціана).

   Это нѣкій Люціанъ, племянникъ короля. Начинай, убійца! полно тебѣ рожи корчить! начинай, скорѣй!
                                 О мщеньи карканьемъ взываетъ хриплый воронъ!

Люціанъ (въ комедіи).

                                 Удобный часъ! онъ спитъ... кругомъ нѣтъ никого...
                                 и ядъ со мной... мгновенья сочтены его!

(вливаетъ ядъ въ ухо спящаго).

   Гамлетъ (королю). Онъ отравляетъ его въ саду, чтобъ завладѣть престоломъ. Короля зовутъ Гонзаго. Исторія эта издана на изысканномъ итальянскомъ нарѣчіи. Вы сейчасъ увидите, какъ убійцѣ удастся овладѣть сердцемъ супруги Гонзаго. (Движеніе).
   Офелія. Король встаетъ.
   Гамлетъ (вскакиваетъ). А! испугался фальшивой тревоги!!
   Королева. Супругъ мой, что съ тобой? (сильное движеніе и шумъ).
   Полоній (кричитъ). Прекратите игру!
   Король. Прочь! посвѣтите мнѣ!
   Всѣ. Свѣту! свѣту! свѣту!

(Всѣ въ смятеніи расходятся, кромѣ Гамлета и Гораціо; занавѣсъ на эстрадѣ быстро опускается).

   Гамлетъ.           Ага! Здоровому смѣшно,
                                 а раненому жутко!
                                 Такъ въ жизни водится оно:
                                 кто крѣпко спитъ, кто чутко!
   Если ужъ мнѣ совсѣмъ не повезетъ, то развѣ все это съ лицедѣйскими атрибутами не въ состояніи доставить мнѣ мѣсто въ артели актеровъ?
   Гораціо.           О, да! съ правомъ на половинную долю.
   Гамлетъ.           Нѣтъ, на цѣлую, ибо
                                 когда не стало короля,
                                 подобнаго Зевесу,
                                 встать удалося у руля
                                 какому-то балб...
   настоящему паяцу!
   Гораціо. Риѳму! риѳму давайте!
   Гамлетъ. Ахъ, мой другъ, Гораціо! я готовъ тысячу разъ биться объ закладъ, что духъ былъ правъ! Замѣтилъ-ли ты?
   Гораціо. О, отлично, принцъ!
   Гамлетъ. Во время сцены отравленія?
   Гораціо. Я глазъ отъ него не отрывалъ.
   Гамлетъ. Ха-ха! Эй, музыку сюда! Флейты!
                                 Ужъ если дуется король нашъ на игру,
                                 то значитъ... что она ему непонутру!

(Входятъ: Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   А, музыканты! ну-ка, сыграйте!
   Гильденштернъ. Ваше высочество, позвольте васъ просить на одно слово.
   Гамлетъ. На цѣлую тираду, сударь.
   Гильденштернъ. Король, принцъ...
   Гамлетъ. Ну, сударь, что съ нимъ?
   Гильденштернъ. Онъ удалился въ свои покои... ему очень дурно.
   Гамлетъ. Съ похмелья?
   Гильденштернъ. Нѣтъ, скорѣе отъ желчи.
   Гамлетъ. Вы-бы показали болѣе здраваго смысла, если-бы обратились къ его врачу, потому-что отъ очистительныхъ средствъ, которыя я прописалъ-бы ему, желчь у него, пожалуй, еще сильнѣе-бы закипѣла!
   Гильденштернъ. Принцъ, покорнѣйше прошу васъ говорить толкомъ и не уклоняться столь дико отъ порученія, на меня возложеннаго.
   Гамлетъ. Я кротокъ, сударь. Говорите.
   Гильденштернъ. Я посланъ къ вамъ королевою, родительницею вашего высочества, которая крайне огорчена.
   Гамлетъ. Милости просимъ.
   Гильденштернъ. Нѣтъ, принцъ, вашъ комплиментъ неумѣстенъ. Если вамъ угодно будетъ отвѣчать мнѣ толкомъ, то я готовъ исполнить приказаніе ея величества, если-же нѣтъ, въ такомъ случаѣ, извините, я не намѣренъ васъ безпокоить.
   Гамлетъ. Но, сударь, я не могу.
   Гильденштернъ. Что такое, принцъ?
   Гамлетъ. Отвѣчать вамъ толкомъ. Разсудокъ мой хвораетъ. Но отвѣтъ, какой я вамъ дать въ состояніи, къ вашимъ услугамъ, или скорѣе къ услугамъ моей матушки, Итакъ, безъ лишнихъ словъ, къ дѣлу. Вы говорите -- мать моя...
   Розенкранцъ. Королева изволила замѣтить, что поведеніе ваше изумило и удивило её.
   Гамлетъ. О, изумительный сынъ, которому удивляется мать его! Но что-же за этимъ материнскимъ удивленіемъ послѣдуетъ? Не скрывайте.
   Розенкранцъ. Ея величество желаетъ говорить съ вами передъ тѣмъ, какъ вы на покой отправитесь, и проситъ васъ къ себѣ.
   Гамлетъ. Мы готовы повиноваться, хотя-бы она десять разъ была нашею матерью. Чѣмъ я еще могу служить вамъ?
   Розенкранцъ. Ваше высочество нѣкогда благоволили ко мнѣ.
   Гамлетъ. И по сіе время, увѣряю васъ.
   Розенкранцъ. Принцъ, объясните мнѣ причину вашего разстройства. Ради васъ, ради свободы вашей, умоляю васъ повѣрить мнѣ, какъ другу, ваше горе.
   Гамлетъ (таинственно). Видите-ли... (останавливается и смотритъ пристально на Гильденштерна, который всталъ сзади между ними, но, встрѣтивъ его взглядъ, отступаетъ) ...мнѣ не даютъ повышеній.
   Розенкранцъ. Какъ-же это можетъ быть, когда король самъ утвердилъ васъ въ правахъ наслѣдника датскаго престола?
   Гамлетъ (таинственно). Точно такъ... (оборачивается и смотритъ пристально на Гильденштерна, который успѣлъ, обойти его со стороны, но, встрѣтившись съ его взглядомъ, снова отходитъ) ....но вѣдь "послѣ насъ хоть трава не расти",-- эта пословица отзывается гнилью.

(Входятъ актеры съ флейтами).

   Ага, флейты! Покажите одну (беретъ). А съ вами на одно слово (отводитъ Гильденштерна въ сторону): что это вы всё ходите кругомъ да около меня, точно меня расчухать, точно въ сѣти меня загнать хотите?
   Гильденштернъ. О, ваше высочество! если покорность мою вы находите дерзкою, въ такомъ случаѣ и преданность моя вамъ покажется непристойною.
   Гамлетъ. Гм... я это не совсѣмъ понимаю. Сыграйте, пожалуйста, на этой флейтѣ.
   Гильденштернъ. Принцъ, я не играю.
   Гамлетъ. Прошу васъ.
   Гильденштернъ. Увѣряю васъ, я не умѣю.
   Гамлетъ. Сдѣлайте мнѣ одолженіе.
   Гильденштернъ. Я не знаю ни одного пріема, ваше высочество.
   Гамлетъ. А вѣдь это такъ легко, какъ переливать изъ пустого въ порожнее. Стоитъ только овладѣть съ помощью пальцевъ этими отверзтіями, воодушевить дуновеніемъ флейту, и она краснорѣчиво заиграетъ. Смотрите, вотъ пріемы.
   Гильденштернъ. Но я не владѣю ими даже настолько, чтобы извлечь малѣйшую гармонію: я не обученъ этому искусству.
   Гамлетъ. Вотъ видите-ли, что за ничтожество вы думаете изъ меня сдѣлать! вамъ хочется играть на мнѣ; вы притворяетесь, будто всѣ мои клавиши знаете; вы хотите проникнуть въ тайники души моей; вамъ хотѣлось бы испытать всѣ ноты, всѣ струны моего голоса: а въ этомъ небольшомъ инструментѣ вѣдь много музыки. превосходный голосъ, и все-жъ-таки вы не въ состояніи заставить его заговорить! Что-же наконецъ вы думаете?! на мнѣ легче играть, чѣмъ на флейтѣ? Принимайте меня за какой угодно инструментъ: вы, пожалуй, меня разстроите, но играть на мнѣ вамъ не удастся! (возвращаетъ флейту и дѣлаетъ знакъ актерамъ, которые уходятъ: свѣтильники постепенно гаснутъ; чрезъ окно, на сторонѣ, проникаетъ лунный свѣтъ).

(Входитъ Полоній).

   Мое почтеніе.
   Полоній. Принцъ, королева желаетъ говорить съ вами и немедленно.
   Гамлетъ (подводя его къ окну). Смотрите, видите-ли вы тамъ облако, точно верблюдъ?
   Полоній. Ей-Богу, оно, въ самомъ дѣлѣ, похоже на верблюда.
   Гамлетъ. Мнѣ кажется -- оно похоже на кролика.
   Полоній. Спина совсѣмъ, какъ у кролика.
   Гамлетъ. То-есть, какъ у кита?
   Полоній. Ну точь-въ-точь рыба-китъ!
   Гамлетъ. Ну-съ, въ такомъ случаѣ я готовъ пойти къ матушкѣ, тотчасъ-же.-- (Въ сторону) Шутовское терпѣніе мое скоро лопнетъ! (громко) Я иду сію-минуту-же.
   Полоній. Такъ будетъ доложено (уходитъ).
   Гамлетъ. Легко сказать -- сію минуту-же! Друзья, оставьте меня. (Всѣ, кромѣ него, уходятъ. Свѣтильники постепенно погасли).
                                 Ужъ полночь, я теперь готовъ
                                 на все... на адскія дѣла,
                                 при мысли о которыхъ днёмъ
                                 я ужаснулся-бы! Но тише...
                                 Пора мнѣ къ матери итти...
                                 Жестокимъ я хочу быть съ ней...
                                 ахъ, нѣтъ! лишь только на словахъ!
                                 вѣдь я не долженъ забывать,
                                 что сынъ я, а она мнѣ мать! (уходитъ).
  

СЦЕНА II.

  
   Кабинетъ королевы. Со стороны въ глубинѣ дверь съ портьерою, ведущая въ уборную королевы; съ другой стороны входная дверь и немного ближе къ оркестру портретъ покойнаго короля во весь ростъ, скрывающій потайную дверь. Зажжены свѣтильники.

(Входятъ чрезъ входную дверь: Король, Розенкранцъ и Гильденштернъ и останавливаются въ глубинѣ).

   Король.           Мы въ нашей безопасности
                                 не можемъ быть увѣрены,
                                 пока безуміемъ своимъ
                                 онъ пользуется на просторѣ.
                                 Такъ рѣшено: я поспѣшу
                                 вамъ полномочья изготовить.
                                 Вы будете сопровождать
                                 Гамлета въ Англію. Ему
                                 хотимъ мы поручить взыскать
                                 съ вассала нашего ту дань,
                                 которую платить онъ медлитъ.
                                 Такъ приготовьтесь-же въ дорогу.
                                 Мы въ вѣчныхъ опасеніяхъ
                                 жить не намѣрены. Прощайте.

(Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ).

                                 Да, Англія! ты нашу власть
                                 цѣнить должна, колъ покупаешь
                                 пріязнь мою и дружбу данью.
                                 Ослушаться ты не дерзнешь.
                                 коль сюзеренъ тебѣ предпишетъ
                                 казнить немедленно Гамлета...
                                 Такъ -- Англія -- исполни-жъ это!
                                 Пока онъ живъ, мнѣ счастья нѣтъ:
                                 душа покоя лишена...
                                 ты исцѣлить меня должна!

(Входитъ чрезъ входную дверь Полоній).

   Полоній. Не видѣли вы принца, государь?
   Король.          Онъ долженъ быть у королевы.
   Полоній. Такъ, вѣроятно, онъ прошелъ
                                 чрезъ корридоръ. Не безпокойтесь:
                                 она ему всю правду скажетъ
                                 и строго побранитъ его.
                                 Но всё-жъ, -- какъ вамъ угодно было
                                 замѣтить очень справедливо, --
                                 необходимо, чтобы былъ,
                                 при разговорѣ ихъ, свидѣтель
                                 побезпристрастнѣе, чѣмъ мать:
                                 я встану за портьерою
                                 и все подслушаю -- узнаю,
                                 и передъ тѣмъ еще, какъ вы
                                 пойдете спать, докладъ представлю.
                                 Такъ до свиданья, государь.
   Король. Благодарю тебя, Полоній. (Полоній подходитъ къ портьерѣ, осторожно заглядываетъ въ уборную и затѣмъ свободно входитъ въ нее).
   Король (опускается въ кресло).
                                 О, грѣхъ, ты къ Небу вопіёшь!
                                 Древнѣйшее проклятье на
                                 тебѣ лежитъ -- братоубійство!

(послѣ нѣкотораго молчанія)

                                 Молиться я не въ состояньи:
                                 вина раскаянья сильнѣй! (встаетъ)
                                 Ну, что-жъ... хотя-бы руки эти
                                 купались въ братниной крови!..
                                 такъ неужель не ниспошлетъ
                                 мнѣ небо щедрое дождя
                                 обильнаго, чтобъ смыть её?
                                 Но какъ-же смыть мнѣ эту кровь
                                 когда все остается мнѣ --
                                 все то, что къ преступленію
                                 меня влекло: вѣнецъ, тщеславье
                                 и обладанье королевой?
                                 Какъ мнѣ вину мою загладить,
                                 когда за нею неизбѣжно
                                 родится новый грѣхъ, когда,
                                 чтобъ скрыть кровавые слѣды,
                                 я долженъ снова жаждать крови?
                                 Гдѣ-жъ тутъ надежда на прощенье?
                                 Здѣсь на землѣ, грѣхъ можно скрыть,
                                 а тамъ, на Небѣ, не обманешь...
                                 Такъ что-же остается мнѣ?
                                 на путь раскаянья вступить? --
                                 О, совѣсть мрачная, какъ смерть!
                                 о, грѣшная душа моя!
                                 погрязши въ омутѣ, напрасно
                                 ты выплыть на берегъ стремишься:
                                 ты погружаешься все глубже...
                                 Спаси, о, Небо! попытайся!
                                 Гнитесь, упругія колѣни!
                                 О, сердце зачерствѣлое,
                                 смягчись, помолодѣй! Быть можетъ,
                                 все въ будущемъ уладится!

(падаетъ на колѣни;

(Входитъ чрезъ входную дверь Гамлетъ и направляется къ портьерѣ, но, замѣтивъ молящагося короля, въ удивленіи отступаетъ назадъ).

   Гамлетъ (вполголоса). Теперь я съ легкостью бы могъ...

(осторожно обнажаетъ мечъ).

                                 Онъ молится, -- теперь рѣшусь, --
                                 и онъ на Небеса пойдетъ...
                                 И въ этомъ месть? Злодѣй убилъ
                                 отца, а я, единый сынъ,--
                                 его, злодѣя, посылаю
                                 на Небо...
                                 Награда вмѣсто отомщенья!
                                 Онъ жизни моего отца
                                 лишилъ въ расцвѣтѣ прегрѣшеній,
                                 не давъ покаяться ему...
                                 Какъ счеты сведены его,
                                 про то одно лишь Небо знаетъ...
                                 Отмщу-ли я, когда молитвой
                                 онъ пролагаетъ путь къ спасенью?
                                 Нѣтъ!
                                 Назадъ съ мечемъ: ударъ, гораздо
                                 ужаснѣй, предстоитъ тебѣ!
                                 Когда его я въ опьянѣньи
                                 застану, или спящимъ, злымъ,
                                 или въ грѣховныхъ наслажденьяхъ,
                                 когда тамъ ждетъ его погибель,
                                 тогда, о, мечъ, знай свое дѣло!

(идетъ къ портьерѣ, но, какъ-бы раздумавъ, noспѣшно уходитъ обратно чрезъ дверь).

   Король (встаетъ). Слова летятъ, а мысль плетётся,
                                 и къ Небу мысль не вознесётся.

(Подходитъ къ потайной двери, но, взглянувъ на портретъ покойнаго короля, вздрагиваетъ всѣмъ тѣломъ, затѣмъ, собравшись съ духомъ, ударомъ ноги отворяетъ ее и быстро уходитъ; потайная дверь сама собой затворяется).

(Входятъ чрезъ портьеру: Королева и Полоній).

   Полоній. Навѣрно онъ сейчасъ придетъ.
                                 Смотрите, будьте съ нимъ построже:
                                 скажите, что его проказы
                                 ужъ слишкомъ дерзки, чтобъ терпѣть ихъ,
                                 что вамъ стоять невыносимо
                                 межъ нимъ, и государемъ, словно
                                 межъ двухъ огней. Я спрячусь здѣсь.
                                 Прошу васъ, будьте съ нимъ покруче.
   Королева. Не бойтесь...
   Гамлетъ (за сценой). Матушка! матушка!
   Королева. Скорѣе спрячьтесь, онъ идетъ.

(Полоній прячется за портьерой).

(Входитъ поспѣшно Гамлетъ).

   Гамлетъ (осматривается кругомъ; въ сторону).
                                 Ага, онъ спрятался... клюетъ! (громко)
                                 Въ чемъ дѣло, мать моя, скажите?
   Королева. Гамлетъ, отецъ твой оскорбленъ
                                 тобой!
   Гамлетъ.                               Нѣтъ, матушка, напротивъ,
                                 отецъ мой оскорбленъ тобой!
   Королева. Пойди! ты говоришь безумно!
   Гамлетъ.           Ступай! ты говоришь ехидно!
   Королева. Что это значитъ?
   Гамлетъ.           Въ чемъ-же дѣло?
   Королева. Иль ты меня совсѣмъ забылъ?
   Гамлетъ.           Нисколько! королева -- ты!
                                 и брата мужа своего
                                 жена -- и, къ сожалѣнью, ты...
                                 ты мать моя!
   Королева.                               Я вижу, что
                                 не мнѣ съ тобою разсуждать!
   Гамлетъ.           Сюда! садися! и ни съ мѣста,
                                 пока поставить не удастся
                                 мнѣ зеркало передъ тобой
                                 въ которомъ ярко отразится
                                 вся глубина души твоей.
   Королева. Что вздумалъ ты... убить меня?
                                 О, помогите!
   Полоній (за портьерою). Эй! на помощь!
   Гамлетъ.           Ха, мышь! (обнажаетъ мечъ).
                                           Бьюсь объ закладъ: убита!

(пронзаетъ портьеру).

   Полоній. Меня убили! ахъ! (падаетъ и умираетъ).
   Королева.                                         О, Боже!
                                 что сдѣлалъ ты!
   Гамлетъ.                                         Ей, ей, не знаю.
                                 король? (вытаскиваетъ трупъ Полонія).
   Королева.                     Безумное убійство!
   Гамлетъ.           Убійство, матушка: не хуже,
                                 чѣмъ мужа-короля убить
                                 и замужемъ за братомъ быть!
   Королева. Чѣмъ короля убитъ...
   Гамлетъ.                                                   Да, да!
                                 я такъ сказалъ! -- О, жалкій шутъ!
                                 Прости. За лучшую тебя
                                 добычу принялъ я. Смирись
                                 передъ судьбой. Вотъ видишь, какъ
                                 опасно носъ совать повсюду. (Королевѣ)
                                 Да не ломай-же рукъ! потише...
                                 Присядь... (принуждаетъ ее сѣсть и самъ
                                 садится рядомъ). Сломить хочу я сердце
                                 твое, коль не совсѣмъ еще
                                 оно окаменѣло, -- коль
                                 привычка къ дьявольскому злу
                                 его еще не закалила, --
                                 коль разумъ еще въ состояньи
                                 добиться доступа къ нему!
   Королева. Въ чемъ провинилась я, что ты
                                 столь дерзкимъ смѣешь быть со мной?!
   Гамлетъ.           А въ томъ, что нравственность лишаетъ
                                 всей чистоты ея душевной,
                                 что добродѣтель превращаетъ
                                 въ измѣну, что въ любви невинной
                                 всю цѣломудрія красу
                                 уничтожаетъ! ты повинна
                                 въ томъ, что предъ алтарёмъ присягу
                                 на вѣрность мужу обратила
                                 въ зарокъ ничтожный игрока,
                                 чѣмъ надругалась ты надъ вѣрой,
                                 надъ тѣмъ, что всѣмъ должно быть свято!
   Королева. Боже! какой противъ меня
                                 такъ громко вопіётъ поступокъ?
   Гамлетъ (указываетъ на медальонъ, висящій на шеѣ
                                 королевы и на портретъ покойнаго короля).
                                 Взгляни на это и на то
                                 изображеніе двухъ братьевъ! (встаетъ).
                                 Взгляни сюда: какая прелесть
                                 во взглядѣ! кудри Аполлона,
                                 чело Юпитера, взоръ Марса!
                                 воистину соединенье
                                 всѣхъ признаковъ боговъ Олимпа!
                                 и онъ твоимъ супругомъ былъ! --
                                 Теперь-же посмотри сюда:
                                 вотъ онъ, твой мужъ!.. Ослѣпла ты,
                                 что промѣнять могла луга
                                 зеленые на гниль-болото?
                                 Ну, говори: ослѣпла ты?
                                 Любовь здѣсь не при чемъ... въ твои
                                 ужъ годы не бушуютъ страсти:
                                 разсудокъ замѣняетъ ихъ!
                                 Но гдѣ-жъ онъ былъ, разсудокъ твой?
                                 безумство не могло его
                                 поработить такъ безпощадно,
                                 чтобъ ты была не въ состояньи
                                 день ясный отличить отъ ночи!
                                 Частица зрѣнья, осязанья,
                                 иль слуха, или обонянья
                                 въ потемкахъ не блуждаютъ такъ!
                                 О, если въ зрѣлыя лѣта
                                 лишается румянца стыдъ
                                 и адскій огнь горитъ въ суставахъ,
                                 то растопись, какъ воскъ стыдливость
                                 невинныхъ лѣтъ въ крови горячей!..
   Королева. Остановись, Гамлетъ... умолкни!
                                 ты совѣсть взволновалъ мою:
                                 я вижу -- она помутилась...
   Гамлетъ.           Рѣшиться на такой постыдный,
                                 безумный бракъ...
   Королева (встаетъ).                     Не говори!
                                 слова твои, что острый ножъ...
   Гамлетъ (срываетъ съ нея медальонъ).
                                 ...съ убійцею, злодѣемъ подлымъ,
                                 рабомъ, не стоящимъ мизинца
                                 того, кто былъ твоимъ супругомъ!..

(кидаетъ медальонъ на полъ и топчетъ его).

   Королева. О, пожалѣй...

(Комната, не смотря на горящія свѣтильники, покрывается мракомъ;. чрезъ потайную дверь, какъ бы изъ своего изображенія, появляется Призракъ).

   Гамлетъ.           Да! съ самозванцемъ...

(замѣчаетъ его).

                                 Силы небесныя, спасите!
                                 Чего ты хочешь, благородный
                                 призракъ?
   Королева.                     Увы! онъ помѣшался.
   Гамлетъ.           Ужъ не явился ли корить
                                 меня за то, что медлю я
                                 исполнить твой завѣтъ ужасный?
                                 О, говори!
   Призракъ.                     Не забывай!
                                 Мое явленіе должно
                                 твой замыслъ укрѣпить въ тебѣ.
                                 Но обрати свой взоръ на мать:
                                 объята ужасомъ она,
                                 Воображенье слабыхъ сильно:
                                 скажи ей ласковое слово.
   Гамлетъ.           Ну, какъ вамъ... какъ вамъ, мать моя?
   Королева. Ахъ, что съ тобой? зачѣмъ вперилъ
                                 ты взоръ куда-то и бесѣду
                                 ведешь съ пространствомъ безтѣлеснымъ?
                                 О, милый сынъ мой, успокойся!
                                 Кого ты видишь тамъ?
   Гамлетъ.                                                             Его!
                                 его! смотри, какъ блѣденъ онъ... (призраку)
                                 О, не гляди такъ на меня,
                                 несчастный! я въ слезахъ растаю
                                 и потоплю въ нихъ месть свою!
   Королева. Съ кѣмъ говоришь ты?
   Гамлетъ.                                                             Видишь тамъ?
   Королева. Не вижу никого, хотя
                                 и вижу всё...
   Гамлетъ.                                         Ты не слыхала?
   Королева. Кого? нѣтъ, кромѣ насъ...
   Гамлетъ (слѣдя на разстояніи за призракомъ).
                                                                         Смотри!
                                 смотри! какъ онъ крадется прочь...
                                 отецъ мой, точно воплотился...
                                 смотри... вонъ тамъ... уходитъ... вышелъ!

(Призракь уходитъ чрезъ портьеру; мракъ исчезаетъ).

   Королева. Все это лишь воображенье...
   Гамлетъ.           Воображеніе? о, нѣтъ!
                                 мой пульсъ нормаленъ, какъ и твой.
                                 Нѣтъ, это не воображенье!
                                 ты можешь испытать меня
                                 и слово въ слово повторю я
                                 все то, что при воображеньи
                                 немыслимо припомнить было-бъ!

(бросается передъ ней на колѣни).

                                 О, матушка, ради Небесъ!
                                 не утѣшай себя надеждой,
                                 что тутъ безумье говоритъ
                                 мое, а не проступокъ твой!
                                 его ты этимъ не загладишь...
                                 Во всемъ признайся передъ Небомъ:
                                 покайся въ прошломъ прегрѣшеньи,
                                 стремись грядущаго избѣгнуть.
                                 Не удобряй сорной травы,
                                 дабы не разрослась она...

(встаетъ; въ сторону, какъ-бы вслѣдъ призраку)

                                 Прости мнѣ эту добродѣтель,
                                 но, видно, въ худосочный вѣкъ нашъ
                                 за нею очередь настала
                                 просить прощенья у порока
                                 и умолять о дозволеньи
                                 ему оказывать добро.
   Королева (въ слезахъ).
                                 Ахъ, сынъ мой! ты сломилъ мнѣ сердце!

(падаетъ въ изнеможеніи на диванъ).

   Гамлетъ.           О, выкинь злую часть его:
                                 живи съ другою, лучшей частью!
                                 Спокойной ночи, мать моя... (молчаніе).
                                 Будь недовѣрчива къ супругу...
                                 не отвѣчай ему на ласки...
                                 старайся избѣгать его!..
                                 Прощай. -- Благослови меня
                                 тогда, когда сама нуждаться
                                 въ благословеніи ты будешь...

(указывая на Полонія).

                                 А этого шута -- мнѣ жаль!
                                 Судьба хотѣла чрезъ меня
                                 его, а чрезъ него меня
                                 такъ безпощадно покарать,
                                 чтобъ впредь я зналъ, что мнѣ должно
                                 ея орудьемъ быть послушнымъ.
                                 За смерть его всегда готовъ
                                 я дать отвѣтъ. Спокойной ночи... (въ сторону).
                                 Ради любви я долженъ быть
                                 жестокимъ... (громко) Слова два еще.
   Королева. Что дѣлать мнѣ?
   Гамлетъ.                                         О, ни за что
                                 не слѣдовать моимъ совѣтамъ!
                                 напротивъ, постарайся быть
                                 поласковѣй съ своимъ супругомъ
                                 и за любовною бесѣдой,
                                 во всемъ, во всемъ ему признайся.
                                 Открой, что въ сущности сходить
                                 съ ума я вовсе и не думалъ,
                                 а лишь изъ хитрости одной
                                 прикидываюсь сумасшедшимъ!
                                 Какая королева скроетъ
                                 такія дорогія тайны
                                 отъ своего чудовища!
                                 Всѣ нити укажи ему
                                 и въ нихъ запутайся сама!
   Королева (подходитъ къ нему и обнимаетъ его).
                                 О, будь увѣренъ, коль слова --
                                 дыханье, а дыханье -- жизнь.
                                 я испущу послѣдній вздохъ,
                                 но что мнѣ ты сказалъ, не выдамъ.
   Гамлетъ (смягчившись).
                                 Я долженъ въ Англію, ты знаешь?
   Королева. О, Боже! я совсѣмъ забыла...
                                 да, сынъ мой, это рѣшено.
   Гамлетъ. Ужъ грамоты изготовляютъ.
                                 Моимъ товарищамъ обоимъ
                                 которыхъ опасаться буду,
                                 какъ жала ядовитыхъ змѣй,
                                 приказъ данъ провожать меня
                                 и путь расчистить къ западнѣ.
                                 Пускай! посмотримъ, чья возьметъ?
                                 подъ мины подконаюсь я
                                 и ихъ самихъ взорву на воздухъ!
                                 За хитрость -- хитрость: превосходно! (протягиваешъ королевѣ           руки; она со слезами обнимаеть его) Прощай-же матушка...

(уклонившись отъ ея благословенія, указываетъ на Полонія).

                                                                                             Его-же,
                                 хотя и тяжко это бремя,
                                 поволоку отсюда вонъ.

(Подходитъ къ тѣлу Полонія).

                                 Умолкъ совѣтникъ вашъ, умолкъ...
                                 а въ болтовнѣ вѣдь зналъ онъ толкъ!
  
  

АКТЪ ІV.

СЦЕНА I.

   Дворцовый садъ. Съ одной стороны, въ глубинѣ, видъ на море.
  

(Входятъ: Королева и Гораціо; слышенъ отдаленный гулъ).

  
   Королева. Я говорить съ ней. не хочу.
   Гораціо.           Она не отстаетъ и, право,
                                 она достойна состраданья.
   Королева. Чего-жъ ей нужно?
   Гораціо.                                                   Говоритъ
                                 все объ отцѣ своемъ, клянётъ
                                 весь міръ, ломаетъ руки, плачетъ;
                                 ея слова едва понятны,
                                 отрывочны, вполнѣ безсвязны,
                                 но производятъ впечатлѣнье
                                 на слушателей изъ толпы,
                                 и всякъ стремится смыслъ придать имъ;
                                 пускаются догадки въ ходъ...
                                 Неладное творится что-то.
   Королева. Да, лучше я поговорю съ ней.
                                 Она, пожалуй, подозрѣнья
                                 въ умахъ посѣетъ безпокойныхъ.
                                 Впусти ее. (Гораціо уходитъ).
                                 То вѣрный признакъ прегрѣшенья,
                                 коль для души моей больной
                                 пустякъ малѣйшій за собой
                                 влечетъ несчастій опасенья!
                                 О, страха явнаго вина
                                 бываетъ такъ всегда полна,
                                 что, укрываяся отъ глазъ,
                                 себя выводитъ на показъ!

(Входятъ: Гораціо и Офелія).

   Офелія.           Гдѣ прекрасная царица?
   Королева. Офелія...
   Офелія (поетъ). Отличу-ли между ними
                                 я красавца твоего?
                                 Въ одѣяньи пилигрима
                                 повстрѣчаешь ты его.
   Королева. Къ чему пѣснь эта, милая?
   Офелія.           Что вы? нѣтъ слушайте, прошу васъ. (Поетъ)
                                 Нѣтъ, твой другъ неоцѣненный
                                 ужъ давно въ гробу лежитъ!
                                 надъ главою дернъ зеленый
                                 а въ ногахъ плита-гранитъ.
                       Ахъ!

(Входитъ Король).

   Королева.           Но скажи, Офелія...
   Офелія.           Нѣтъ, нѣтъ, послушайте прошу васъ: (Поетъ).
                                 Онъ въ цвѣтахъ лежитъ безмолвно.... (плачетъ)
   Королева. Супругъ мой, посмотрите.,. о!
   Офелія.          ...бѣлымъ саваномъ одѣтъ...
                                 но на саванѣ слезинокъ
                                 и слѣда родимыхъ нѣтъ.
   Король.           Офелья милая, скажи,
                                 о, разскажи мнѣ, что съ тобою?
   Офелія. Слава Богу, ничего! Говорятъ, что совушка была дочь пекаря... Ахъ; сударь! мы вѣдь знаемъ, что мы нечто, а что изъ насъ можетъ статься,-- мы не знаемъ. Хлѣбъ-соль вашей милости! (присѣдаетъ).
   Король.           Намекъ на бѣднаго отца...
                                 Когда-же это съ ней случилось?
   Офелія. Надѣюсь, все пойдетъ своимъ порядкомъ. Мы должны имѣть терпѣніе... но какъ-же мнѣ не плакать, если я только подумаю о томъ, что они зарыли его въ сырую землю. Мой братъ узнаетъ объ этомъ, а потому спасибо вамъ за добрый совѣтъ. Идемте... подавайте карету! Доброй ночи, сударыни! доброй ночи, прелестныя дамы! доброй ночи! доброй ночи! (низко присѣдая, уходитъ).
   Король.           Ступай и послѣди за нею. (Гораціо уходитъ).
                                 Тоска ума её лишила, --
                                 и смерть отца тому причиной-
                                 Ахъ, да, Гертруда! если горесть
                                 насъ посѣтитъ, то не одна,
                                 а вслѣдъ за ней толпой другія
                                 стучатся: жизнью поплатился
                                 ея отецъ, а сынъ твой сосланъ
                                 по собственной винѣ своей;--
                                 въ народѣ ропотъ, и догадки
                                 насчетъ кончины старика
                                 изъ устъ въ уста передаются:
                                 безумно было, что его мы
                                 изъ-подтишка похоронили; --
                                 затѣмъ Офелія, бѣдняжка,
                                 въ разлукѣ со своимъ разсудкомъ!
                                 и наконецъ всего что хуже:
                                 вѣдь братъ ея, вернувшись тайно
                                 изъ Франціи, и пораженный
                                 всѣмъ происшедшимъ, вѣритъ толкамъ
                                 и наговорамъ противъ насъ.
                                 Гертруда милая, все это,
                                 словно картечь, наноситъ мнѣ
                                 смертельныхъ слишкомъ много ранъ.

(Отдаленный гулъ превращается въ шумъ).

   Королева. О, Боже! что это за шумъ?

(Вбѣгаютъ нѣсколько придворныхъ).

   Король.           Тѣлохранителей сюда!
                                 Ворота охранять! Что тамъ?
   Придворный. Спасайтесь, государь, скорѣй!
                                 Уже мятежниковъ ватага
                                 подъ предводительствомъ Лаэрта
                                 всю вашу стражу разогнала...
                                 Толпа привѣтствуетъ его
                                 какъ государя своего. (Шумъ усиливается),
   Королева. Измѣнники! вы на невѣрный
                                 напали слѣдъ!
   Король.                                         Они ворвались!

(придворные обнажаютъ мечи).

(Является Лаэртъ съ обнаженнымъ мечемъ: за нимъ датчане).

   Лаэртъ.           Король гдѣ? Стойте, стойте, братцы!
   Голоса.           За нимъ! впередъ!
   Лаэртъ.                                                   Нѣтъ отступите!
                                 прошу васъ!... ужъ позвольте мнѣ...
   Голоса.           Назадъ! Пусть самъ онъ... отойдемте...

(Лаэртъ убѣждаетъ ихъ отступить; датчане, среди шума, постепенно удаляются; шумъ стихаетъ).

   Лаэртъ.           Спасибо вамъ... Занять ворота!

(возвращается; королю)

                                 Отдай мнѣ моего отца!
   Королева. Лаэртъ, потише, успокойся,
   Лаэртъ.           Не назовусь отца я сыномъ,
                                 коли спокоенъ буду я!
   Король.           Лаэртъ, скажи, что побудило
                                 тебя такъ возмутить народъ?
                                 Оставь, оставь его, Гертруда, --
                                 не безпокойся обо мнѣ:
                                 хранитъ божественная сила
                                 особу короля: измѣна,
                                 взглянувъ ему въ глаза, теряетъ
                                 всѣ замыслы свои. -- Лаэртъ!
                                 скажи, чѣмъ ты ожесточенъ?
                                 Оставь, Гертруда... Говори.
   Лаэртъ.           Гдѣ мой отецъ?
   Король.                                         Онъ умеръ.
   Королева.                                                   Но не
                                 король тому виной.
   Король.                                                   Пусть онъ
                                 вопросы ставитъ.
   Лаэртъ.                                         Какъ погибъ онъ!
                                 Не дамся ни за что въ обманъ я!
                                 Я напроломъ иду! пусть будетъ,
                                 что будетъ! а за смерть отца
                                 я отомщу во что-бъ ни стало!
   Король.           Кто-жъ воспрепятствуетъ тебѣ?
   Лаэртъ.           Скорѣе самъ я, чѣмъ кто-либо!
                                 Я небольшими силами
                                 съумѣю такъ распорядиться,
                                 что хватитъ для меня ихъ вдоволь!
   Король.           Лаэртъ, ты хочешь знать навѣрно,
                                 кто въ смерти твоего отца
                                 несчастнаго повиненъ -- да?
                                 Такъ развѣ ты намѣренъ мстить, --
                                 коль выиграешь ставку, -- всѣмъ:
                                 и недругу отца, и другу?
   Лаэртъ.           Нѣтъ, только недругамъ его...
   Король.           Ты хочешь знать ихъ, или нѣтъ?
   Лаэртъ.           ...друзей-же съ распростертыми
                                 объятьями готовъ я встрѣтить
                                 и жизнь свою отдать за нихъ!
   Король.           Ну вотъ, теперь ты говоришь,
                                 какъ добрый сынъ и дворянинъ!
                                 Что въ смерти твоего отца
                                 я неповиненъ, что она
                                 меня всѣхъ болѣ удручаетъ,
                                 ты въ этомъ убѣдишься самъ...
   Голоса (за сценой). Впустите! дайте ей дорогу!
   Лаэртъ.           Что тамъ такое? что за шумъ?

(Входитъ Офелія, фантастично убранная цвѣтами и травами).

   Лаэртъ.           О, изсуши злой мозгъ, жаръ знойный!
                                 о, слезы, горькія, какъ горечь,
                                 глазъ моихъ зрѣнье изнурите!...
                                 Ха! за безуміе твое,
                                 клянусь, мнѣ дорого заплатятъ!
                                 Офелія! голубушка!
                                 моя сестрица дорогая!
                                 О, Господи! возможно-ли,
                                 чтобъ разумъ дѣвы молодой
                                 изсякъ, какъ старческій разсудокъ!
   Офелія (поетъ). Онъ на одрѣ лежалъ нагой, --
                                 и слезы, слезы, слезы
                                 изъ глазъ моихъ текли рѣкой...
                       Прости, голубка.
   Лаэртъ.           О, если-бъ въ разумѣ была ты
                                 и стала-бы взывать о мщеньи,
                                 то не могла-бы тронуть такъ!'
   Офелія. А вы должны пѣть: долой, долой! и кричать ему вслѣдъ: долой! Какъ-бы оно вышло складно! Вѣдь это коварный управитель, который похитилъ дочь своего хозяина.
   Лаэртъ. Нѣтъ связи, а болѣе, чѣмъ ясно!
   Офелія. Вотъ незабудка, это на память: голубчикъ мой, не забудь меня... А вотъ иммортель -- не забудь во вѣки-вѣчные!
   Лаэртъ. Разумъ въ безуміи: вѣчная память любви!
   Офелія. Это укропъ, а вотъ колокольчики: (королю) а для васъ рута, и для меня тоже; это значитъ: раскаяніе и милосердіе. (Королевѣ) А вы носите её со значкомъ. (Лаэрту) Возьмите маргаритку... я хотѣла дать вамъ нѣсколько фіалокъ, но онѣ всѣ завяли, какъ отецъ мой умеръ. Говорятъ, онъ скончался тихо... (поетъ)
                                           Ты радость моя!
                                           ты все для меня!
   Лаэртъ. Печаль, тоска и уныніе, безумство даже въ ней верхъ доброты и прелести!
   Офелія (поетъ). Неужель ты не придешь?
                                 неужель ты не придешь?
                                           Нѣтъ! тебя ужъ нѣтъ!
                                           ты покинулъ свѣтъ!..
                                 Ты обратно не придешь. --
                                           Голова бѣла, какъ снѣгъ,
                                           тонки волосы, какъ ленъ...
                                 Не помочь слезамъ!
                                 не вернешься къ намъ...
                                 Будь покоемъ награжденъ.
   А съ тобою и души всѣхъ умершихъ. Молю Бога объ этомъ... (смотритъ пристально на Лаэрта, вскрикиваетъ и бросается ему па шею, но затѣмъ тотчасъ-же отстраняетъ его отъ себя). Господь съ вами! (уходитъ).
   Лаэртъ.           Вотъ видите... о, Боже, Боже!
   Король.           Лаэртъ, твою печаль и скорбь
                                 я вправѣ раздѣлить съ тобой.
                                 Пойдемъ. Пусть выборъ твой укажетъ
                                 намъ изъ друзей твоихъ мудрѣйшихъ,
                                 и пусть они разсудятъ насъ.
                                 Коли малѣйшую вину
                                 за мной они признаютъ, то...
                                 бери вѣнецъ и жизнь мою
                                 и все, что хочешь... если-же,
                                 напротивъ, окажусь я правымъ,
                                 то раздѣли со мной терпѣнье,
                                 и сообща тогда удастся
                                 найти намъ удовлетворенье.
   Лаэртъ.           Да будетъ такъ. Таинственность
                                 его кончины, погребенье
                                 безъ почестей и скрытая
                                 могила, о, клянусь! все это
                                 такъ съ Неба громко вопіетъ,
                                 что все разоблачить я долженъ!
   Король.           Ты все узнаешь, а виновный
                                 заплатитъ жизнію. Пойдемъ.

(уходятъ: за нимъ Королева п придворные).

(Входятъ съ другого конца, со стороны моря: Гораціо и слуга).

   Гораціо.           Какіе это люди, что
                                 со мною говорить хотятъ?
   Слуга.           Матросы, сударь. У нихъ къ вамъ
                                 есть письма.
   Гораціо.                                         Такъ впусти-же ихъ.

(Слуга уходитъ).

                                 Ждать отъ кого-бы мнѣ привѣта,
                                 какъ не отъ самого Гамлета!

(Входятъ матросы).

   1-й матросъ. Желаемъ здравія!
   Гораціо.                                                   Спасибо.
   1-й матросъ. Вотъ письмо, сударь, отъ посла, который собирался ѣхать въ Англію. Оно должно быть доставлено вамъ, если, какъ намъ сказали, васъ зовутъ Гораціо.
   Гораціо (читаетъ). "Гораціо, по прочтеніи этихъ строкъ постарайся немедленно-же прилагаемыя при семъ письма вручить королю. Мы находились не болѣе двухъ дней на морѣ, какъ вооруженный пиратъ пустился на всѣхъ парусахъ за нами въ погоню. Какъ оказалось, мы не въ состояніи были ускользнуть отъ непріятеля, a потому вынужден спрятавшагося старика.
   КОР. О, какое страшное дѣло! То же было бы и съ нами, находись мы тамъ же. Грозитъ бѣдой его свобода всѣмъ: тебѣ самой, и намъ и всякому другому. Какъ объяснимъ мы кровавое это дѣло? Обвинятъ непремѣнно и насъ; наша предусмотрительность должна была подвергнуть строгому надзору, обуздать, удалить отъ всякаго сообщества молодаго безумца; а мы, увлекшись любовью, пренебрегли необходимымъ и, какъ больной сквернымъ недугомъ, скрывали его, дали ему возможность вполнѣ развиться. Куда же пошелъ онъ?
   КОРОЛЕВА. Понесъ куда-то убитаго; и тутъ самое безуміе его, какъ зерно золота въ рудѣ низшихъ металловъ, оказалось чистымъ; онъ горько оплакивалъ случившееся.
   КОР. О, Гертруда, пойдемъ! Прежде чѣмъ солнце коснется вершины горъ -- онъ будетъ уже на кораблѣ; гадкое же это дѣло намъ надо, употребивъ всю нашу власть и все наше искусство, какъ-нибудь извинить и загладить.-- Гильденштернъ!

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   Друзья мои, ступайте возьмите кого-нибудь еще на помощь. Гамлетъ убилъ, въ безумьи, Полонія и куда-то унесъ его изъ комнаты своей матери. Ступайте, отыщите его; говорите съ нимъ какъ можно вкрадчивѣе, трупъ же отнесите въ часовню. Прошу, поспѣшите. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Идемъ, Гертруда, созовемъ мудрѣйшихъ изъ нашихъ друзей и сообщимъ имъ что думаемъ сдѣлать и что, къ несчастью, уже сдѣлано. Такимъ образомъ, клевета -- ядовитый шепотъ которой и черезъ весь міръ попадаетъ въ цѣль такъ же вѣрно, какъ пушка,-- можетъ быть, и не коснется нашего имени, разразится въ неранимый воздухъ.-- О, идемъ! душа полна разлада, страховъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Прибранъ какъ нельзя лучше.
   РОЗ. и ГИЛ. (За сценой). Гамлетъ! принцъ Гамлетъ!
   ГАМ. Тише! что это за крики?-- Кто зоветъ Гамлета? Я! идутъ сюда.

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   РОЗ. Что сдѣлали вы, принцъ, съ трупомъ?
   ГАМ. Предалъ праху, которому сродни вѣдь онъ.
   РОЗ. Скажите же гдѣ, чтобъ мы могли перенести его въ часовню.
   ГАМ. Не думайте.
   РОЗ. Чего же?
   ГАМ. Чтобы я, умѣя хранить вашу тайну, не съумѣлъ сохранить своей. Кромѣ того, что же и отвѣчать королевскому сыну на вопросъ губки?
   РОЗ. Принимаете вы меня за губку, принцъ?
   ГАМ. Да, любезнѣйшій, за губку, всасывающую въ себя милости, награды, приказы короля. Но такіе прислужники полезны королю всего больше подъ конецъ; онъ бережетъ ихъ, какъ обезьяна за щекою первый кусокъ, чтобъ проглотить его послѣднимъ; понадобится ему всосанное вами, онъ только пожметъ васъ, и вы, губка, опять сухохоньки.
   РОЗ. Я не понимаю васъ, принцъ.
   ГАМ. Очень радъ; плутоватое слово спитъ въ глупомъ ухѣ.
   РОЗ. Принцъ, вы должны сказать намъ гдѣ тѣло, и отправиться вмѣстѣ съ нами къ королю.
   ГАМ. Тѣло при королѣ, по король не при тѣлѣ. Король есть нѣчто --
   ГИЛ. Нѣчто, принцъ?
   ГАМ. Изъ ничего; ведите меня къ королю. Прячься лиса, и всѣ за нею {Названіе дѣтской игры въ родѣ гулючекъ.}. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Король со свитою.

   КОР. Я послалъ отыскать и его и трупъ. Свобода его опасна; но подвергнуть его всей строгости закона мы не можемъ; онъ такъ любимъ безсмысленной толпой, которая любитъ глазами, не разсудкомъ; а гдѣ это такъ, видятъ только кару виновнаго -- вины же никогда не видятъ. Чтобы уладить все мирно, внѣзапная эта отправка его должна казаться давно обдуманнымъ рѣшеніемъ; болѣзни отчаянныя излѣчиваютъ и средства только отчанныя, или ужь ничто.

Входитъ Розенкранцъ.

   Ну что?
   РОЗ. Куда дѣвалъ онъ трупъ, мы никакъ не могли добиться.
   КОР. Гдѣ же онъ самъ?
   РОЗ. Въ сосѣдней комнатѣ, подъ стражей, въ ожиданьи вашихъ приказаній.
   КОР. Ввести.
   РОЗ. Гильденштернъ, введите принца.

Входятъ Гамлетъ и Гильденштернъ.

   КОР. Гдѣ Полоній, Гамлетъ?
   ГАМ. На ужинѣ.
   КОР. Какъ на ужинѣ? Гдѣ же?
   ГАМ. Не тамъ, гдѣ онъ ѣстъ, а гдѣ его ѣдятъ; общество лакомыхъ червей {Въ прежнихъ изданіяхъ: of politick worms... По Колльеру: of palated worms...} только что принялось за него. Червь -- единственный монархъ всего съѣдобнаго; мы откармливаемъ всевозможныхъ животныхъ, чтобъ откормить себя, и сами откармливаемъ себя для червей. Жирный король и тощій нищій разныя только подачи, два только блюда къ одному столу; конецъ это всего.
   КОР. Увы!
   ГАМ. Можно удить рыбу на червя, покушавшаго короля, и кушать рыбу, съѣвшую червя этого.
   КОР. Что хочешь ты сказать этимъ?
   ГАМ. Хочу только показать, какъ король можетъ путешествовать по кишкамъ нищаго.
   КОР. Гдѣ Полоній?
   ГАМ. На небѣ; пошлите туда справиться; не найдетъ его вашъ посланный тамъ, ищите въ другомъ мѣстѣ ужь сами. Впрочемъ, не найдете его въ теченіи этого мѣсяца -- обнюхаете, всходя по ступенямъ въ сѣни.
   КОР. (Нѣкоторымъ изъ свиты.) Поищите его тамъ. (Нѣкоторые изъ свиты уходятъ.)
   ГАМ. Не уйдетъ, дождется вашего прихода.
   КОР. Гамлетъ, твое дѣло -- для твоей же собственной безопасности, о которой мы столько же заботимся, сколько и скорбимъ о томъ, что ты сдѣлалъ,-- требуетъ чтобъ ты немедленно удалился отсюда, и потому сберись. Корабль снаряженъ ужь, вѣтеръ благопріятенъ, спутники ждутъ, готово все къ твоему отъѣзду въ Англію.
   ГАМ. Въ Англію?
   КОР. Да, Гамлетъ.
   ГАМ. Хорошо.
   КОР. Что хорошо, ты вполнѣ бы убѣдился, еслибъ зналъ наши намѣренія.
   ГАМ. Я вижу херувима, который видитъ ихъ.-- Чтожь, ѣдемъ въ Англію!-- Прощайте, любезная матушка.
   КОР. Твои любящій отецъ, Гамлетъ.
   ГАМ. Матушка; отецъ и мать -- вѣдь мужъ и жена, а мужъ и жена -- одно тѣло, и потому -- матушка. Ѣдемъ въ Англію. (Уходитъ.)
   КОР. Ступайте за нимъ слѣдомъ; постарайтесь поскорѣй завлечь на корабль; не останавливайтесь ничѣмъ -- мы хотимъ чтобы онъ непремѣнно нынче же отправился. Все, что еще для этого дѣла нужно, сдѣлано и запечатано; прошу, поспѣшите. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Ну, дорожишь ты, Англія, нашей дружбой -- а дорожить ею, кажется, достаточно научило уже тебя наше могущество, потому что болятъ, красны еще рубцы, надѣланные датскими мечами и страхъ твой платитъ еще должную намъ дань уваженія,-- ты не пренебрежешь нашимъ царскимъ, такъ ясно въ письмахъ выраженнымъ желаніемъ, чтобы Гамлетъ немедленно былъ преданъ смерти. Исполни это, Англія; какъ изнурительная горячка свирѣпствуетъ онъ въ крови нашей, и ты должна изцѣлить меня. Пока не узнаю что исполнено -- ничто не можетъ меня радовать. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Равнина въ Даніи.

Входитъ Фортинбрасъ сз войскомъ.

   ФОР. Ступайте, капитанъ, передайте мой привѣтъ королю Даніи и скажите ему, что, съ его позволенія, Фортинбрасъ проситъ обѣщаннаго пропуска черезъ его королевство. Гдѣ найти насъ вы знаете. Угодно что отъ насъ его величеству -- мы сами засвидѣтельствуемъ ему наше почтеніе. Такъ и скажите ему.
   КАП. Будетъ все исполнено.
   ФОР. Съ Богомъ, впередъ. (Уходитъ съ войскомъ.)

Входятъ Гамлетъ, Розенкранцъ, Гильденштернъ и другіе.

   ГАМ. Скажите, почтеннѣйшій, что это за войско?
   КАП. Норвежское.
   ГАМ. Куда же, смѣю спросить, идетъ оно?
   КАП. На Польшу.
   ГАМ. А кто предводительствуетъ имъ?
   КАП. Фортинбрасъ, племянникъ престарѣлаго короля Норвегіи.
   ГАМ. И на самую Польшу, или только на пограничную часть ея идетъ онъ?
   КАП. Сказать правду, безъ всякихъ преувеличеній, мы идемъ завоевывать клочекъ земли доходный только именемъ. И пяти, да и пяти дукатовъ не далъ бы я за наемъ его. Не принесетъ онъ больше ни Норвегіи, ни Польшѣ, еслибъ и совсѣмъ его продали.
   ГАМ. Въ такомъ случаѣ Польша и защищать его не станетъ.
   КАП. Станетъ, заняла ужь войскомъ.
   ГАМ. И двѣ тысячи душъ и двадцать тысячь дукатовъ не рѣшатъ этого спора о соломинкѣ; нарывъ это чрезмѣрнаго благоденствія и мира, прорывающійся внутрь, ничѣмъ наружнымъ не объясняющій отчего человѣкъ умираетъ.-- Покорнѣйше благодарю васъ.
   КАП. Да хранитъ васъ Богъ. (Уходитъ.)
   РОЗ. Угодно вашему высочеству продолжать путь?
   ГАМ. Идите; я сейчасъ догоню васъ. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Какъ все меня обвиняетъ и пришпориваетъ мое мщеніе! Что же такое человѣкъ, если главныя его блага и занятія только ѣда да сонъ? животное, не болѣе. А создавшій насъ съ такимъ широкимъ пониманіемъ, глядящими и впередъ и назадъ, даровалъ намъ эту способность и умъ богоподобный ужь конечно не для того, чтобъ они плесневѣли въ насъ безъ всякаго употребленія. Не знаю, животная ли забывчивость, или какое-нибудь трусливо-совѣстливое раздумье объ исходѣ -- раздумье, въ которомъ, разсѣки его на четверо, окажется только доля смысла и непремѣнно три трусости,-- заставляетъ меня доселѣ повторять: надо это сдѣлать, тогда какъ имѣю и поводъ, и желанье, и силы и средства сдѣлать это? Примѣры, какъ земля бросающіеся въ глаза, побуждаютъ меня; вотъ, хоть это войско, такъ многочисленное и могучее, ведомое юнымъ принцемъ: вдохновенный божественнымъ честолюбіемъ, онъ смѣется надъ невѣдомымъ исходомъ, подвергая смертное и невѣрное всевозможнымъ опасностямъ и смерти изъ за какой-нибудь яичной скорлупы. Быть истинно великимъ -- не возставать, конечно, безъ достаточнаго повода, но вмѣстѣ съ тѣмъ и бороться за соломенку, когда задѣта честь. А я! у меня умерщвленъ отецъ, мать опозорена, столько побужденій ума и крови -- и все это спитъ во мнѣ, тогда какъ, къ стыду моему, вижу неизбѣжную смерть двадцати тысячъ человѣкъ, изъ-за мечты, изъ-за призрака славы, спѣшащихъ въ могилы, какъ на постели, дерущихся за клочекъ земли, на которомъ имъ всѣмъ и не умѣститься, котораго не хватитъ и на могилы убитыхъ!-- О, отнынѣ всѣ мои помыслы будутъ кровавы, иль совсѣмъ ничтожны!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 5.

Эльзиноръ. Комната во дворцѣ.

Входятъ Королева, Гораціо и Придворный.

   Королева. Не хочу и говорить съ ней.
   ПРИД. Проситъ неотступно; она рѣшительно внѣ себя; нельзя не снизойти къ ея разстройству. королева. Чего жь хочетъ она?
   ПРИД. Говоритъ много объ отцѣ, что слышала будто свѣтъ коваренъ; плачетъ, бьетъ себя въ грудь; раздражается вздоромъ; говоритъ вообще темно, на половину безсмысленно. Въ рѣчахъ ея нѣтъ, конечно, ничего, но самая безсвязность ихъ заставляетъ слушателей дѣлать разныя заключенія; они догадываются, толкуютъ ихъ, каждый на свой ладъ. Сопровождаемыя жестами, подмигиваньемъ, киваньемъ, онѣ въ самомъ дѣлѣ могутъ навесть на мысль, что въ нихъ есть что-то, хоть и неопредѣленное, но ужасное.
   ГОР. Вамъ не худо поговорить съ ней, потому что въ людяхъ неблагонамѣренныхъ она дѣйствительно можетъ возбудить весьма дурныя предположенія.
   КОРОЛЕВА. Введите ее. (Гораціо уходитъ.) Больной душѣ моей -- таково ужь свойство грѣха,-- всякая бездѣлица кажется прологомъ какого-нибудь страшнаго несчастія; преступленіе такъ глупо подозрительно, что, страшась измѣны, само же себѣ и измѣняетъ.

Гораціо возвращается съ Офеліей, помѣшанной.

   ОФЕЛ. Гдѣ же прекрасная королева Даніи?
   КОРОЛЕВА. Что съ тобой, Офелія?
   ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Друга сердца твоего
             Мнѣ узнать по чемъ?
   Пилигримомъ онъ одѣтъ,
             Въ шляпѣ и съ жезломъ.
   
   КОРОЛЕВА. Къ чему эта пѣсня, милая?
   ОФЕЛ. А вотъ, послушайте. (Поетъ):
   
   Умеръ, умеръ милый твой,
             Умеръ и зарытъ;
   Травка выросла надъ нимъ,
             Камнемъ онъ прикрытъ.
   
   О -- охъ!
   КОРОЛЕВА. Полно, Офелія --
   ОФЕЛ. Нѣтъ, прошу, слушайте. (Поетъ):
   
   Въ бѣломъ саванѣ, въ вѣнкѣ --

Входитъ Король.

   КОРОЛЕВА. Посмотри, мой другъ.
   ОФЕЛ. (Продолжая пѣть):
   
             Легъ онъ на покой;
   Лились слезы на него
             Теплою росой.
   
   КОР. Какъ твое здоровье, милая Офелія?
   ОФЕЛ. Хорошо, Господь да наградитъ васъ! Говорятъ, сова была дочерью хлѣбника {Есть легенда, что Спаситель обратилъ дочь одного хлѣбника въ сову, за скупость ея.}. Боже, мы знаемъ, что мы такое, но не знаемъ чѣмъ можемъ быть. Да будетъ же Господь и за вашей трапезой.
   КОР. Все думы объ отцѣ.
   ОФЕЛ. Прошу не будемъ говорить объ этомъ; а спросятъ васъ что это значитъ, скажите вотъ что: (Поетъ)
   
   Валентиновъ день сегодня!
             Утромъ, самымъ раннимъ,
   Къ твоему окну пришла и
             Валентиной быть твоей.
   
   Онъ вскочилъ, одѣлся живо,
             Дверь ей быстро отворилъ,
   Ввелъ ее къ себѣ дѣвицей --
             Не дѣвицей отпустилъ.
   
   КОР. Прекрасная Офелія?
   ОФЕЛ. Въ самомъ дѣлѣ, скажите! и безъ клятвъ -- я докончу. (Поетъ):
   
   Стыдъ, не правда ль? призываю
             Всѣхъ въ свидѣтели святыхъ!
   Таковы, знать, всѣ мущины --
             Тѣмъ позорнѣе для нихъ.
   
   Ты хотѣлъ на мнѣ жениться,
             Говоритъ ему она.
   И женился бъ, еслибъ, помнишь,
             Не пришла ко мнѣ сама.
   
   КОР. Давно она въ такомъ состояніи?
   ОФЕЛ. Надѣюсь все еще уладится. Надо быть терпеливымъ; вотъ, никакъ только не могу не плакать, когда подумаю, что его хотятъ положить въ холодную землю. Вратъ узнаетъ это, и я благодарю васъ за добрый совѣтъ вашъ.-- Подавайте жь мою карету! Покойной ночи, прекрасныя дамы; покойной ночи, мои добрыя, покойной, покойной ночи. (Уходите.)
   КОР. (Гораціо). Ступайте за ней слѣдомъ; охраняйте ее, прошу, какъ можно бдительнѣй. (Гораціо уходитъ.) Это ядъ жестокой скорби; все это отъ смерти отца. О, Гертруда, Гертруда, приходятъ бѣды -- приходятъ онѣ не одиночными шпіонами, а толпами. Сперва убійство ея отца, за тѣмъ отъѣздъ твоего сына, неистоваго творца своего, вполнѣ справедливаго, изгнанья; народъ возмущенъ, опасенъ предположеніями, толками о смерти добраго Полонія, и мы поступили страшно необдумаино, схоронивъ его тайно; бѣдная Офелія отрѣшена отъ самой себя и здраваго разсудка, безъ котораго мы просто картинки, или животныя. Наконецъ, что равняется совокупности всего этого -- ея братъ возвратился тайно изъ Франціи, откармливаетъ дивованье свое, скрывается въ тучахъ, и нѣтъ у него недостатка въ наушникахъ, способныхъ заразить его слухъ чумными разсказами о смерти его отца, въ которыхъ, по бѣдности матеріала, не посовѣстятся обвинять и насъ. Все это, любезная Гертруда, какъ убійственная пушка, наноситъ мнѣ столько, излишнихъ даже, смертельныхъ рань. (Шумъ за сценой.)
   КОРОЛЕВА. Боже! что это за шумъ тамъ?
   КОР. Эй! гдѣ мои швейцары {Во многихъ старыхъ піесахъ тѣлохранители королей называются Швейцарами безъ всякаго отношенія къ національности.}? Сказать, чтобъ охраняли двери.

Входитъ поспѣшно Придворный.

   Что тамъ такое?
   ПРИД. Спасайтесь, государь; и вздымающійся океанъ не поглощаетъ отмѣлей такъ стремительно быстро, какъ юный Лаертъ, во главѣ буйной толпы, превозмогаетъ вашихъ служителей. Толпа зоветъ его королемъ, и какъ будто міръ только начался, древность забыта, невѣдомы и обычаи, эти скрѣпители и опоры всякаго провозглашенія -- оретъ себѣ: избираемъ мы; Лаертъ будетъ королемъ! и шапки, руки, языки возносятъ къ самому небу: Лаертъ будетъ королемъ, Лаертъ король!
   КОРОЛЕВА. Какъ радостно лаютъ они по ложному слѣду. О, гадкія датскія собаки, сбились вы въ противную сторону. (Шумъ за сценой усиливается.)
   КОР. Двери выломаны.

Вбѣгаетъ Лаертъ съ обнаженнымъ мечемъ и за нимъ Датчане.

   ЛАЕР. Гдѣ король?-- Друзья, останьтесь вы за дверьми.
   ДАТЧАНЕ. Нѣтъ, мы съ тобой.
   ЛАЕР. Прошу, предоставьте уже мнѣ.
   ДАТЧАНЕ. Хорошо, хорошо.
   ЛАЕР. Благодарю васъ, стерегите двери. (Датчане уходятъ.) О, гнусный король, отдай мнѣ отца моего.
   КОРОЛЕВА. Успокойся, любезный Лаертъ.
   ЛАЕР. Каждая успокоившаяся капля моей крови провозгласитъ меня незаконнорожденнымъ, назоветъ отца рогоносцемъ, заклеймитъ чистое, цѣломудренное чело вѣрной моей матери потаскушкой.
   КОР. Что побуждаетъ тебя, Лаертъ, къ такому страшному возстанію?-- Оставь его, Гертруда; за насъ не бойся; король огражденъ такой божественностью, что измѣна можетъ только поглядывать на то, чего бы ей хотѣлось, не осуществляя желаемаго.-- Скажи, Лаертъ, что разожгло тебя такъ?-- Не мѣшай ему, Гертруда.-- Говори же.
   ЛАЕР. Гдѣ отецъ мой?
   КОР. Умеръ.
   КОРОЛЕВА. Но не отъ него.
   КОР. Пусть спрашиваетъ,
   ЛАЕР. Отчего жь умеръ онъ? Морочить я не позволю себя. Въ адъ долгъ подданнаго! клятвы къ чернѣйшему изъ дьяволовъ! совѣсть, милосердіе въ преисподнюю! не убоюсь и осужденія на вѣчныя муки. Дошелъ до того, что вполнѣ равнодушенъ и къ тому и къ этому свѣту, пусть будетъ, что будетъ; только мести за отца, полнѣйшей мести жажду я.
   КОР. Кто же остановитъ тебя?
   ЛАЕР. Кромѣ моей воли, ни даже вся вселенная. Что же до средствъ моихъ -- буду такъ ими хозяйничать, что и немногимъ добьюсь многаго.
   КОР. Любезный Лаертъ, желая узнать истину о смерти отца, такъ любимаго, хочетъ твое мщеніе и за тѣмъ, какъ узнаешь ее, заставить платиться и друзей и враговъ, и выигравшихъ и проигравшихъ?
   ЛАЕР. Никого, кромѣ враговъ его.
   КОР. Хочешь, стало, знать ихъ?
   ЛАЕР. Друзьямъ же его широко разверзну я мои объятія, и какъ нѣжный, жертвующій собою пеликанъ, насыщу ихъ моею кровью.
   КОР. Вотъ, теперь ты говоришь, какъ слѣдуетъ доброму сыну и истинному дворянину. Что я не виновенъ въ смерти твоего отца и сильно скорблю о ней, это будетъ тебѣ такъ же ясно, какъ день глазамъ.
   ДАТЧАНЕ. (За сценой). Впустите ее.
   ЛАЕР. Это что? что это за шумъ тамъ?

Входитъ Офелія, все въ помѣшательствѣ;.

   О, зной, изсуши мозгъ мои! слезы, въ семь разъ солонѣйшія, выѣшьте чувства и способности глазъ!-- Сумасшествіе твое, клянусь небомъ, будетъ оплачиваться на вѣсъ, пока наша чашка не наклонитъ стрѣлки. О, роза мая! дѣва-прелесть, добрая сестра моя, милая Офелія!-- О, Боже! возможно ли чтобъ и умъ юной дѣвы былъ такъ же смертенъ, какъ жизнь старика? Природа удивительно нѣжна въ любви, и изъ нѣжности посылаетъ какую-нибудь драгоцѣнную часть самой себя за тѣмъ что любитъ.
   ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Не закрывши лица его въ гробѣ несли;
             О горе, горькое горе!
   И слезы въ могилу ручьями текли --
             Прощай, мой голубчикъ!
   
   ЛАЕР. И въ здравомъ умѣ, побуждая ко мщенію, ты не возбудила бы такъ.
   ОФЕЛ. Вамъ надо пѣть: "Долой, такъ долой, коль зовете долой". О, какъ идетъ къ этому припѣвъ этотъ. Вѣдь это гнусный управитель похитилъ дочь своего господина.
   ЛАЕР. Этотъ вздоръ важнѣе дѣла.
   ОФЕЛ. Вотъ розмаринъ -- это для памяти; смотри же, помни, мой милый; а вотъ и анютины-глазки -- это для думъ.
   ЛАЕР. Поучаетъ и въ сумасшествіи; думы и память снабжены.
   ОФЕЛ. Вотъ укропъ для васъ, и колокольчики;-- вотъ для васъ рута; вотъ и для меня немножко; мы можемъ называть ее и травкой воскресной благодати,-- вашу руту вы можете носить съ отмѣткой. Вотъ маргаритка; я дала бы вамъ и фіалокъ, да онѣ всѣ, какъ только мой отецъ умеръ, завяли {На языкѣ цвѣтовъ, который во времена Шекспира былъ въ большой модѣ, розмаринъ, подаваемый Офеліей Лаерту, означалъ постоянство; кромѣ того, ему прописывали силу укрѣплять память; укропъ же, который она подаетъ королю -- лесть и притворство, а колокольчики -- неблагодарность. Рута была эмблемой горя и называлась, кромѣ того, травкой благодати, потому что ей придавали способность возбуждать раскаяніе и исправлять пороки. Маргаритка же означала коварство, а фіалка -- вѣрность.}.-- Говорятъ, онъ хорошо скончался -- (Поетъ).
   
   Вѣдь милый мой Робинъ вся радость моя...
   
   ЛАЕР. Грусть, скорбь, страсть и самый адъ, она обращаетъ въ благодушіе и прелесть, ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Неужли жь онъ больше не вернется?
   Неужли жь онъ больше не вернется?
             Нѣтъ, нѣтъ, умеръ онъ,
             Легъ на вѣчный сонъ 1),
   Никогда ужь больше не вернется.
   
   Борода его бѣлѣй снѣга была,
   А волосы сѣды, какъ чесанный ленъ;
             Умеръ, умеръ онъ,
             Безполезенъ нашъ стонъ.
   Сжалься же, Боже, надъ его ты душой!
   1) Въ прежнихъ изданіяхъ: Go to thy death-bed... По Колльеру: Gone to his dealh-bed...
   
   И надъ душами всѣхъ христіанъ! молю объ этомъ Господа.-- Да будетъ Господь и съ вами! (Уходитъ танцуя.)
   ЛАЕР. Видишь ты это, о Боже!
   КОР. Лаертъ, мнѣ необходимо объясниться съ твоей скорбью; отказомъ ты нарушишь мое право. Поди, избери кого хочешь изъ мудрѣйшихъ друзей своихъ, и пусть они выслушаютъ и разсудятъ насъ. Найдутъ они меня, прямо или косвенно, виновнымъ -- отдаю тебѣ, въ вознагражденіе, наше королевство, корону, жизнь и все, что мы называемъ нашимъ; не найдутъ -- подари насъ терпѣніемъ, и мы, вмѣстѣ съ тобой, поищемъ полнаго тебѣ удовлетворенія.
   ЛАЕР. Да будетъ такъ. Родъ его смерти, тайные похороны -- ни трофеевъ, ни меча, ни доспѣховъ надъ костями его; ничего обычно почетнаго, торжественнаго,-- все это вопіетъ такъ громко, что долженъ требовать отчета.
   КОР. И дадутъ его, и пусть падаетъ роковый топоръ на виновнаго. Прошу, идемъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 6.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Гораціо съ Служителемъ.

   ГОР. Кто же это хочетъ говорить со мной?
   СЛУЖ. Какіе-то матросы; говорятъ что у нихъ есть къ вамъ письмо.
   ГОР. Введи ихъ. (Служитель уходитъ.) Не знаю изъ какихъ странъ свѣта могутъ слать мнѣ привѣтъ, если это не Гамлетъ.

Входятъ Матросы.

   1 МАТ. Да благословитъ васъ Господь.
   ГОР. Да благословитъ онъ и тебя.
   1 МАТ. И благословитъ, если захочетъ. Вотъ письмо -- оно отъ посла, отправленнаго въ Англію,-- и къ вамъ, если вы, какъ мнѣ сказали, Гораціо.
   ГОР. (Читаетъ) "Гораціо, прочтешь эти строки, доставь какъ-нибудь этимъ малымъ доступъ къ королю; у нихъ есть письма и къ нему. И двумя днями не постарѣли мы еще на морѣ, какъ на насъ напалъ отлично вооруженный пиратъ. Зная что корабль нашъ слишкомъ тяжелъ на ходу, поневолѣ пришлось положиться на нашу храбрость; во время схватки я вскочилъ на ихъ бортъ, а они въ то же самое мгновеніе отцѣпились, и я, одинъ, сдѣлался ихъ плѣнникомъ. Они обращались со мною какъ великодушные разбойники, зная впрочемъ что дѣлаютъ; вотъ и мнѣ хочется услужить имъ. Доставятъ они королю посланныя мною письма -- спѣши ко мнѣ такъ, какъ спѣшилъ бы отъ смерти. Шепну тебѣ такія слова, отъ которыхъ ты онѣмѣешь, а они все слишкомъ еще легки для своего содержанія. Добрые эти матросы проводятъ тебя туда, гдѣ нахожусь теперь. Розенкранцъ и Гильденштернъ продолжаютъ путь въ Англію; есть что и о нихъ поразсказать тебѣ. Прощай; твой, какъ тебѣ извѣстно, Гамлетъ".-- Идемте, я помогу вамъ доставить ваши письма; передайте ихъ какъ можно скорѣе, чтобъ вести меня къ тому, кѣмъ присланы. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 7.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Король и Лаертъ.

   КОР. Твоя совѣсть должна теперь скрѣпить мое оправданіе своей печатью и дать мнѣ мѣсто въ твоемъ сердцѣ, какъ другу; ты слышалъ, и ухомъ смышленнымъ, что убійца твоего отца замышлялъ собственно на мою жизнь.
   ЛАЕР. Это ясно. Скажите, однакоже, отчего же не преслѣдовали вы это дѣло, такъ преступное, такъ достойное казни, тогда какъ и собственная безопасность, и санъ, и благоразуміе, и все прочее такъ сильно побуждало васъ къ этому?
   КОР. По двумъ весьма достаточнымъ причинамъ, которыя тебѣ покажутся, можетъ быть, ничтожными, но для меня чрезвычайно важны. Королева, мать его, только имъ и живетъ, а я -- добродѣтель это, или кара, что бы тамъ ни было,-- я такъ съ ней связанъ душой и жизнью, что, какъ звѣзда движется только въ своей сферѣ, только ей и существую. Вторая же причина, почему я не хотѣлъ предать его суду общественному -- это сильная любовь къ нему простонародья; смывая всѣ его недостатки своимъ расположеньемъ, оно, какъ источникъ обращающій дерево въ камень, превратитъ и самыя его цѣпи въ доблесть; тутъ мои стрѣлы, слишкомъ легкія для такого вѣтра, вмѣсто того чтобъ попасть въ цѣль, воротились бы къ луку, ихъ пустившему.
   ЛАЕР. Я потерялъ, однакожь, благороднѣйшаго изъ отцевъ, погублена и сестра, стоявшая, по совершенствамъ -- если хвалы могутъ обращаться назадъ,-- единственной на вершинѣ всей современности. Но часъ мщенія придетъ таки.
   КОР. Не лишай себя изъ-за этого сна; не думай, что мы созданы изъ вещества такъ ужь вялаго и слабаго, что позволимъ опасности теребить нашу бороду, принимая это за шутку. Скоро ты услышишь болѣе. Я любилъ твоего отца, люблю и самого себя, и это, надѣюсь, заставитъ тебя понять --

Входитъ Придворный.

   Что тебѣ? что новаго?
   ПРИД. Письма отъ Гамлета, государь. Это къ вашему величеству, а это къ королевѣ.
   КОР. Отъ Гамлета? кто же принесъ ихъ?
   ПРИД. Говорятъ, какіе-то матросы; я самъ не видалъ ихъ; ихъ передалъ мнѣ Клавдій, а онъ получилъ ихъ отъ того, кто ихъ принесъ.
   КОР. Лаертъ, я прочту тебѣ. (Придворному) Оставь насъ. (Придворный уходитъ. Король читаетъ.) "Великій и могущественный, да будетъ тебѣ извѣстно, что я, нагой, высаженъ на берегъ твоего королевства. Завтра я попрошу позволенія узрѣть твои царственныя очи; и тутъ, вымоливъ прощеніе, разскажу причину моего внѣзапнаго и крайне страннаго возвращенія. Гамлетъ".-- Что же это значитъ? Возвратились и всѣ прочіе? или это какой нибудь обманъ, и ничего такого не бывало?
   ЛАЕР. Знаете вы его руку?
   КОР. Почеркъ Гамлета. Нагой,-- и вотъ, въ припискѣ: одинъ. Можешь ты что-нибудь мнѣ присовѣтовать?
   ЛАЕР. Я ничего тутъ не понимаю. Но пусть явится. Недугъ моего сердца оживляется и одной уже мыслью, что доживу до возможности сказать ему въ глаза: вотъ что ты сдѣлалъ!
   КОР. Если такъ, Лаертъ -- но какъ же этому такъ быть? какъ иначе?-- хочешь чтобъ я руководилъ тобой?
   ЛАЕР. Хочу, государь, если только не поведете къ миру.
   КОР. Къ твоему только собственному миру.-- Возвратится онъ вслѣдствіе нежеланія ѣхать и не захочетъ отправиться снова къ мѣсту своего назначенія -- у меня есть для него, вполнѣ уже обдуманная потѣха, которая непремѣнно погубитъ его; и смерть его не подниметъ ни самомалѣйшаго вѣтерка осужденія, даже сама мать оправдаетъ нашу продѣлку -- назоветъ ее случайностью.
   ЛАЕР. Государь, я готовъ слѣдовать вашимъ совѣтамъ, и тѣмъ охотнѣе, если устроите такъ, что я же и буду орудіемъ.
   КОР. Именно ты и будешь. Во время твоего путешествія было много у насъ о тебѣ разговоровъ, и при Гамлетѣ; особенно превозносили одно твое искусство, и всѣ другія твои дарованія, даже вмѣстѣ, не возбудили въ немъ такой зависти, какъ это одно, по моему самое ничтожное.
   ЛАЕР. Какое же?
   КОР. Простой оно бантикъ на шапкѣ юности, однакожь нужный; потому что легкая, щеголеватая одежда такъ же прилична молодости, какъ зрѣлому возрасту -- теплая, мѣховая, дающая и здоровье и важность. Мѣсяца два тому назадъ здѣсь былъ дворянинъ изъ Нормандіи. Видалъ я Французовъ, бывалъ противъ нихъ и въ походахъ -- хорошіе они наѣздники; но этотъ просто чародѣй: приросши къ сѣдлу, онъ заставлялъ свою лошадь дѣлать такія чудеса, какъ будто воплотился въ это благородное животное, составлялъ съ нимъ одно. Всѣ, какія я только могъ придумать, пріемы и продѣлки, были ничто передъ тѣмъ, что онъ дѣлалъ.
   ЛАЕР. Нормандецъ, говорите вы?
   КОР. Нормандецъ.
   ЛАЕР. Это непремѣнно Ламордъ.
   КОР. Онъ самый.
   ЛАЕР. Я знаю его; онъ дѣйствительно краса, бриліантъ всей націи.
   КОР. Разсказывая о тебѣ, онъ превозносилъ до небесъ твое искусство фехтовать, особенно шпагой; стоило бы посмотрѣть, говорилъ онъ, еслибъ нашолся человѣкъ, способный вступить съ тобой въ единоборство; клялся что фехтовальщики его націи, выступая противъ тебя, забывали всѣ пріемы, теряли ловкость, глазъ даже. Хвалы его отравили Гамлета такой завистью, что онъ безпрестанно высказывалъ желаніе, просилъ о скорѣйшемъ твоемъ возвращеніи, чтобъ съ тобой помѣриться. Вотъ, поэтому-то --
   ЛАЕР. Что жь поэтому, мой повелитель?
   КОР. Любилъ ты своего отца, Лаертъ? или ты, какъ изображеніе скорби, лице безъ сердца?
   ЛАЕР. Къ чему вы это спрашиваете?
   КОР. Нисколько не изъ предположенія что ты не любилъ отца своего, а потому что знаю, что любовь рождается временемъ и вижу на дѣлѣ, что время же и ослабляетъ пылъ и пламень ея. Въ самомъ пламени любви есть родъ свѣтильни иль нагара, который уменьшаетъ его; и ничто не бываетъ постоянно одинаково хорошимъ, потому что и хорошее, дѣлаясь черезъ-чуръ ужь полнокровнымъ, мретъ отъ своего же преизбытка. То, что намъ хотѣлось бы сдѣлать, надо дѣлать какъ только захотѣлось, потому что это хотѣлось бы измѣнчиво, и у него столько же послабленій и отсрочекъ, сколько языковъ, рукъ, случайностей; за тѣмъ и это надо -- вздохъ расточителя, тѣмъ и вредный что облегчаетъ. Коснемся же снова больнаго нашего мѣста. Гамлетъ возвращается; что предпримешь ты, чтобъ доказать что ты сынъ твоего отца не на словахъ только, а на самомъ дѣлѣ?
   ЛАЕР. Перехвачу ему горло и въ церкви.
   КОР. Никакое мѣсто не должно, конечно, защищать убійцу; нѣтъ для мщенія предѣловъ. Но для этого ты, любезный Лаертъ, сиди покойно въ своей комнатѣ. Гамлетъ, возвратившись, узнаетъ и о твоемъ возвращеніи; мы пустимъ въ ходъ хвалы твоему искусству, придадимъ двойной лоскъ славѣ, распространенной о тебѣ Французомъ; устроимъ наконецъ между вами состязаніе и будемъ держать закладъ, кто за него, кто за тебя. Беспечный, великодушный, чуждый всякаго лукавства, онъ не станетъ осматривать шпагъ; тебѣ будетъ легко выбрать шпагу съ концемъ не притупленнымъ и отплатить ему за твоего отца однимъ ловкимъ ударомъ.
   ЛАЕР. И отплачу; для этого удостою мою шпагу даже помазанія. Я какъ-то купилъ у одного странствующаго врача мазь, такъ смертоносную, что, погрузи только въ нее остріе, и при самомалѣйшей, сдѣланной имъ ранкѣ, царапинкѣ даже, никакая припарка, хотя бы она была составлена изъ всѣхъ цѣлительныхъ снадобій цѣлаго міра, не спасетъ уже отъ смерти. Намажу ею конецъ моей шпаги, чтобъ и въ случаѣ, если слегка только оцарапаю его -- и царапина была смертью.
   КОР. Обдумаемъ же все хорошенько; обсудимъ какъ время и средства могутъ намъ благопріятствовать. Не удастся это, проглянетъ наша цѣль сквозь дурное выполненіе -- лучше и не прибѣгать бы къ нему; необходимо, поэтому подкрѣпить его другимъ, способнымъ выручить, если это измѣнитъ. Постой!-- дай сообразить,-- мы держимъ торжественный закладъ о вашей ловкости,-- нашелъ. Когда задоръ состязанья, разгорячивъ васъ, возбудитъ жажду -- а для этого ты долженъ нападать какъ можно сильнѣй,-- и онъ попроситъ пить, у меня будетъ готовъ кубокъ, изъ котораго, прихлебни онъ только, и нашъ замыселъ -- хотя бы онъ и спасся какъ нибудь отъ твоего отравленнаго желѣза,-- удался. Но тише! что это за шумъ?

Входитъ Королева.

   Что скажешь, королева?
   КОРОЛЕВА. За горемъ горе по пятамъ; такъ быстро слѣдуютъ они другъ за другомъ.-- Лаертъ, твоя сестра утонула.
   ЛАЕР. Утонула? Гдѣ?
   королева. Тамъ есть ива, такъ нависшая надъ потокомъ, что сѣдая листва ея отражается его зеркальными струями; къ этой-то мнѣ пришла она съ фантастическими вѣнками изъ дикаго хрѣна, крапивы, маргаритокъ и ятрышника, который грубые пастухи называютъ такъ неприлично {Orchis morio mas -- растеніе это имѣетъ нѣсколько довольно неприличныхъ названій.}, а скромныя дѣвы -- перстами мертваго. И тутъ, взбираясь на нее, чтобъ развѣсить по склонившимся вѣтвямъ странные вѣнки свои, она стала на коварный сукъ, вдругъ переломившійся, и вѣнки, и она сама, все упало въ плачущій потокъ. Широко вздувшееся платье держало ее, точно сирену, нѣсколько мгновеній поверхъ воды, и все это время она пѣла отрывки старыхъ пѣсенъ, какъ несчастная, не понимающая бѣды своей, или какъ созданіе, родившееся съ этой стихіи и опять въ нее возвратившееся. Но долго это не могло продолжаться; одежда намокла и, отяжелѣвъ, потянула бѣдную отъ мелодическихъ ея пѣсней къ мутной смерти.
   ЛАЕР. И она утонула?
   КОРОЛЕВА. Утонула, утонула.
   ЛАЕР. Слишкомъ много и такъ воды надъ тобой, бѣдная Офелія, и потому не дамъ воли слезамъ; а все таки -- природа беретъ свое, что бы тамъ ни говорилъ стыдъ; выплачусь -- исчезнетъ и все, что есть во мнѣ женственнаго. Прощайте, государь; было у меня много словъ огненныхъ, и вспыхнули бъ они, не затопи ихъ эта глупость. (Уходитъ.)
   КОР. Пойдемъ за нимъ, Гертруда. Трудно было мнѣ укротить его бѣшенство; а теперь, боюсь, его возбудитъ это снова; идемъ, идемъ за нимъ. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Кладбище.

Входятъ два Могильщика съ лопатами.

   1 МОГ. Да развѣ того, кто умышленно искалъ спасенія, можно хоронить по христіански?
   2 МОГ. Сказано -- можно, такъ живо и копай ей могилу; слѣдователь осматривалъ ее и присудилъ ей христіанское погребеніе.
   1 МОГ. Да вѣдь это можно только въ случаѣ, если она утопилась для собственной своей защиты.
   2 МОГ. Такъ и нашли.
   1 МОГ. Непремѣнно se offendendo {Оскорбляя себя, вмѣсто se defendendo -- защищая себя.}; никакъ не иначе. Дѣло тутъ въ томъ: топлюсь я умышленно -- это составляетъ дѣяніе, а дѣяніе состоитъ изъ трехъ частей: дѣйствованія, дѣланія и совершенія; эрга {Вмѣсто ergo -- слѣдовательно, итакъ.} -- утопилась она умышленно.
   2 мог. Послушай однакожь --
   1 мог. Нѣтъ, позволь. Здѣсь вотъ вода -- хорошо; здѣсь человѣкъ -- хорошо; идетъ этотъ человѣкъ къ этой водѣ и топится, значитъ -- хочетъ, не хочетъ, а идетъ-то онъ, замѣть это; если же вода идетъ къ нему и топитъ его -- онъ не топится; эрга -- тотъ, кто неповиненъ въ своей собственной смерти, не сокращаетъ своей собственной жизни {
   Шекспиръ осмѣиваетъ здѣсь тонкости современной ему юридической логики. Полагаютъ что онъ воспользовался для этого процессомъ вдовы утопившагося сэръ Джемса Гэльсъ. Судья Вэльшъ разсуждаетъ въ этомъ процессѣ такъ: "Дѣяніе состоитъ изъ трехъ частей: первая -- это замышленіе, которое есть но что иное какъ обдумываніе и обсужденіе ума: слѣдуетъ или не слѣдуетъ уничтожать себя и какимъ способомъ можно это сдѣлать; вторая часть -- рѣшеніе, которое есть опредѣленіе ума уничтожить себя и именно тѣмъ или другимъ способомъ; третья часть -- совершеніе, которое есть исполненіе того, что умъ рѣшилъ сдѣлать. Совершеніе же состоитъ изъ двухъ частей -- начала и конца; начало есть приведеніе въ исполненіе дѣянія, причиняющаго смерть, а конецъ -- смерть, которая только слѣдствіе дѣянія и т. д.".-- Другіе судьи (въ томъ же процессѣ) нисколько не уступаютъ ни Вэльшу, ни даже могильщику. "Сэръ Джемсъ Гэльсъ", говорятъ они, "умеръ; какимъ же образомъ? можно отвѣтить -- чрезъ утопленіе. Кто жь утопилъ его? Сэръ Джемсъ Гэльсъ. Когда жь утопилъ онъ его? Когда былъ живъ еще. Такимъ образомъ, бывши еще живымъ, сэръ Джемсъ Гэльсъ умертвилъ сэръ Джемса Гэльсъ, и дѣйствіе живаго было смертью усопшаго. Здравый смыслъ требуетъ слѣдовательно наказанія за это преступленіе живаго, совершившаго его, а не мертваго" и т. д.}.
   2 МОГ. И это такъ по закону?
   1 МОГ. Но закону; по слѣдственному закону.
   2 МОГ. А по моему дѣло-то вотъ какъ: не будь она дворянка -- ее и не похоронили бы по христіански.
   1 МОГ. Оно, пожалуй итакъ; тѣмъ вотъ и обиднѣй, что знатнымъ и топиться-то, или вѣшаться въ этомъ мірѣ сподручнѣй, чѣмъ намъ, такимъ же христіанамъ.-- Давай-ка, однакожъ, лопату. Нѣтъ дворянина древнѣе садовника, землекопа и могильщика; они продолжаютъ ремесло Адама.
   2 МОГ. Да развѣ дворянинъ онъ былъ?
   1 МОГ. Первѣйшей еще руки.
   2 МОГ. Ну, ужь руки-то у него никакой и не бывало {Тутъ непереводимая игра значеніями слова arms -- гербъ, оружіе, руки.}.
   1 МОГ. Что жь ты, язычникъ что ли? Не понимаешь стало Писанія? Писаніе говоритъ: Адамъ копалъ; какъ же безъ руки-то копалъ бы онъ? Я вотъ задамъ тебѣ другой вопросъ; не отвѣтишь какъ слѣдуетъ, признайся --
   2 МОГ. Задавай.
   1 МОГ. Кто строитъ прочнѣе всякаго каменщика, корабельщика или плотника?
   2 МОГ. Да тотъ, кто строитъ висѣлицы; его постройка переживаетъ вѣдь тысячи жильцовъ.
   1 МОГ. Вотъ это мнѣ правится; висѣлица дѣлаетъ добро, но кому дѣлаетъ она добро? она дѣлаетъ добро тѣмъ, кто дѣлаетъ зло; и ты дѣлаешь вѣдь не доброе, говоря что висѣлица прочнѣе церкви; эрга -- висѣлица и тебѣ должна сдѣлать добро.-- Нѣтъ, давай другой отвѣтъ.
   2 МОГ. Кто строитъ прочнѣе каменьщика, корабельщика или плотника?
   1 МОГ. Да, скажи-ка, и гуляй себѣ.
   2 МОГ. А вотъ, скажу теперь.
   1 МОГ. Ну!

Входятъ Гамлетъ и Гораціо и останавливаются въ отдаленіи.

   2 МОГ. Нѣтъ, не знаю.
   1 МОГ. Такъ и не ломай же надъ этимъ головы своей; лѣнивый оселъ, сколько ни бей его, не прибавитъ шагу, а спросятъ тебя опять объ этомъ, скажи: могильщикъ; его дома простоятъ вѣдь до страшнаго суда.-- Сходи ка лучше въ корчму, да принеси кварту водки. (Второй могильщикъ уходитъ, а первый, копая могилу поетъ):
   
   Какъ былъ я молодъ и любилъ, любилъ,
             Казалось сладостнѣй всего
   Такъ тратить время да избытокъ силъ --
             Не зналъ умнѣй я ничего.
   
   ГАМ. Неужли же негодяй этотъ не понимаетъ что онъ дѣлаетъ -- поетъ, копая могилу?
   ГОР. Привычка сдѣлала его равнодушнымъ къ этому занятію.
   ГАМ. Да, въ рукѣ мало работающей чувство, разумѣется, тоньше.
   1 МОГ. (Поетъ):
   
   А какъ старость воровски подкралась,
             Какъ попалъ я въ лапы къ ней --
   Сѣлъ я на мель, и со мной осталась
             Только память прежнихъ дней.

(Выбрасываетъ черепъ.)

   ГАМ. Въ этомъ черепѣ былъ языкъ, и онъ могъ нѣкогда пѣть; какъ швырнулъ его бездѣльникъ, какъ будто это челюсть Каина, перваго убійцы! Можетъ быть, оселъ помыкаетъ это головой политика, мечтавшаго провести и самого Господа -- вѣдь это возможно?
   ГОР. Очень возможно.
   ГАМ. Или придворнаго, восклицавшаго: здравствуйте, мой почтеннѣйшій! какъ поживаете, мой любезнѣйшій?-- или господина такого-то, превозносившаго лошадь господина такого-то, задумавъ выпросить ее -- вѣдь и это можетъ быть?
   ГОР. Весьма.
   ГАМ. И теперь она собственность господина червя, обглодана, и бьетъ ее по скуламъ заступъ могильщика. Какое чудное превращеніе -- еслибъ только могли подсмотрѣть его. Неужели, по своему образованію, кости эти годны только на игру въ шары? ноютъ отъ этого и мои кости.
   1 МОГ. (Поэтъ):
   
   Аль кирки желѣзной, да лопаты,
             Да савана простова,
   Да ямы, вырытой изъ платы,
             Для гостя нѣтъ такова?

(Выбрасываетъ еще черепъ.)

   ГАМ. Еще; почему же этотъ не можетъ быть черепомъ законника? Гдѣ же теперь его тонкости, его крючки, придирки, иски? Зачѣмъ же позволяетъ онъ теперь этому мужлану бить себя по башкѣ грязной лопатой, не грозитъ привлеченіемъ къ суду? Можетъ быть, въ свое время онъ былъ и большимъ пріобрѣтателемъ земель по записямъ, крѣпостямъ, закладнымъ, долговымъ обязательствамъ; неужли же, въ концѣ концовъ, всѣ его закладныя и записи не упрочили за нимъ ничего, кромѣ грязи, набившейся въ хитрый его черепъ? неужли же и всѣ его крѣпости не могли закрѣпить за нимъ болѣе клочка, и въ длину и въ ширину, не большаго двухъ какихъ нибудь договорныхъ грамотъ? Даже акты, укрѣплявшіе за нимъ земли его, едва ли умѣстятся въ этомъ ящикѣ, и не прибавится ничего самому владѣльцу ихъ?
   ГОР. Ни вершка.
   ГАМ. Пергаментъ приготовляютъ изъ бараньей вѣдь кожи?
   ГОР. И изъ телячьей.
   ГАМ. Бараны же и телята всѣ, ищущіе въ немъ обезпеченія. Заговорю съ нимъ.-- Чья это могила, любезный?
   1 МОГ. Моя. (Поетъ):
   
   Да ямы, вырытой изъ платы,
             Для гостя нѣтъ такова?
   
   ГАМ. Ужь не потому ли, что забрался въ нее?
   1 МОГ. Вы вотъ не забрались въ нее -- ну, она и не ваша; а я и не забрался въ ней, а она все таки моя.
   ГАМ. Ты заврался въ ней, утверждая что твоя она; вѣдь она для мертваго, а не для живаго, стало -- чистѣйшее вранье это.
   1 МОГ. И преживое; вѣдь какъ разъ вотъ къ вамъ опять и перескочитъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова lie -- находиться, лежать, лгать, ложь.}.
   ГАМ. Какому жь это мужу роешь ты ее?
   1 МОГ.
   Никакому.
   ГАМ. Такъ какой же женщинѣ?
   1 МОГ. Никакой.
   ГАМ. Кому жь наконецъ?
   1 МОГ. А тому что было женщиной, да и умерло -- упокой ея душу Господи.
   ГАМ. Какъ этотъ бездѣльникъ придирчивъ; съ нимъ надо говорить очень опредѣленно, а то замучитъ двусмысленностями. Въ эти три года, Гораціо, все такъ изострилось, что и носокъ мужика до того придвинулся къ пяткѣ придворнаго, что бередитъ ея разсѣдины {Мода на башмаки съ длинными, заостренными носками дошла, съ 1482 г., въ Англіи до того, что по невозможности, отъ чрезмѣрной длины, держаться, носокъ прикрѣплялся серебряной или золотой цѣпочкой къ колѣнкѣ.}. Давно ты могильщикомъ?
   1 МОГ. Да изъ всѣхъ дней года съ того, въ который покойный король Гамлетъ побѣдилъ Фортинбраса.
   ГАМ. Сколько же этому лѣтъ?
   1 МОГ. Не знаете? да каждый дуракъ скажетъ вамъ сколько. Это было въ тотъ самый день, въ который родился молодой Гамлетъ, тотъ самый, что сошелъ вотъ съ ума и отосланъ въ Англію.
   ГАМ. Зачѣмъ же отослали его въ Англію?
   1 МОГ. Зачѣмъ? затѣмъ что съ ума сошелъ; тамъ онъ образумится, а если и не образумится -- тамъ это ничего.
   ГАМ. Отчего же?
   1 МОГ. Оттого что тамъ не будетъ это замѣтно; тамъ вѣдь всѣ такіе же, какъ онъ, сумасшедшіе.
   ГАМ. Какъ же сошелъ онъ съ ума?
   1 МОГ. Престранно, говорятъ.
   ГАМ. Какъ же странно?
   1 МОГ. Такъ, взялъ да и свихнулся.
   ГАМ. На чемъ же свихнулся онъ?
   1 МОГ. Да на своей, на датской землѣ. Тридцать вотъ ужь лѣтъ что я здѣсь могильщикомъ; былъ имъ мальчишкой еще.
   ГАМ. А какъ долго можетъ человѣкъ пролежать въ землѣ, прежде чѣмъ сгніетъ?
   1 МОГ. Если не сгнилъ еще передъ смертью -- какъ это частенько теперь доказывается любострастными трупами, едва-едва дотягивающими до погребенья,-- пролежитъ лѣтъ восемь, девять; кожевникъ непремѣнно девять.
   ГАМ. Отчего жь онъ дольше другаго?
   1 МОГ. Оттого что онъ такъ продубилъ свою кожу ремесломъ своимъ, что вода долго не беретъ ее; а вода, надо вамъ сказать, злѣйшій сокрушитель гадкихъ вашихъ труповъ. Вотъ этотъ черепъ -- этотъ черепъ пролежалъ ужь въ землѣ цѣлыхъ двадцать три года.
   ГАМ. Чей же это?
   1 МОГ. Безпутнѣйшаго бездѣльника; какъ бы вы думали, чей?
   ГАМ. Не знаю.
   1 МОГ. Проклятый -- провались онъ,-- вылилъ разъ цѣлую бутылку рейнскаго на мою голову. Этотъ черепъ, этотъ самый черепъ былъ черепомъ Іорика, шута королевскаго.
   ГАМ. Этотъ?
   1 МОГ. Этотъ самый.
   ГАМ. Покажи. (Взявъ черепъ) Увы, бѣдный Іорикъ!-- Я зналъ его, Гораціо; это былъ человѣкъ чрезвычайно остроумный, изумительно потѣшливый; тысячу разъ носилъ онъ меня на спинѣ своей; а теперь -- какъ отвратителенъ! мутитъ душу. Тутъ были губы, которыя я цѣловалъ незнаю какъ часто. Гдѣ же теперь остроты твои? твои прыжки? пѣсни? потѣшныя выходки, заставлявшія всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ помирать со смѣху? Не осталось ни одной, чтобъ насмѣяться надъ своимъ собственнымъ скаленьемъ? все утратилось. Ступай же теперь въ уборную красавицы, скажи ей, что, накладывай она румяны хоть на палецъ толщиною -- лице ея все-таки будетъ такимъ же, и заставь ее этимъ разсмѣяться.-- Скажи мнѣ одно, Гораціо.
   ГОР. Что, принцъ?
   ГАМ. Неужли и Александръ въ могилѣ былъ такимъ же?
   ГОР. Точнехонько такимъ же.
   ГАМ. И такъ же вонялъ? пфу! (Бросаетъ черепъ.)
   ГОР. Точно такъ же.
   ГАМ. На какія жь низкія употребленія могутъ нами воспользоваться, Гораціо! Почему же воображенію, выслѣживая благородный прахъ Александра, не найдти его наконецъ замазывающимъ втулочное отверстіе какой-нибудь бочки?
   ГОР. Такое выслѣживаніе было бы черезъ-чуръ ужь странно.
   ГАМ. Нисколько; до этого такъ легко дойдти безъ всякихъ натяжекъ, путемъ вѣроятностей, напримѣръ такъ: Александръ умеръ, Александръ похороненъ, Александръ превратился въ прахъ, прахъ -- въ землю, въ глину; почему же этой глиной, въ которую онъ обратился, не могли замазать и пивную бочку?
   
   И грозный Цезарь, обратившись въ прахъ,
             Теперь замазка дыръ въ стѣнахъ.
   И тотъ, кто міръ собою устрашалъ,
             Защитою отъ вѣтровъ сталъ!
   
   Но вотъ -- отойдемъ въ сторону,-- сюда идутъ король, королева, придворные. Кого это провожаютъ они, и такъ скромно? Это знакъ, что провожаемый, кто-нибудь изъ знатныхъ, самъ отчаянной рукой лишилъ себя жизни. Отойдемъ въ сторону, посмотримъ. (Отходятъ.)

Входитъ погребальная процессія: впереди Священники и другіе, потомъ носильщики съ тѣломъ Офеліи, за нимъ Лаертъ и траурная свита, а за нею Король съ Королевой и ихъ свита.

   ЛАЕР. Что же будетъ еще?
   ГАМ. Это Лаертъ, благороднѣйшій юноша.
   ЛАЕР. Что же еще?
   1 СВ. Похоронный обрядъ, на сколько намъ дозволено, совершенъ. Смерть ея сомнительна, и безъ высшаго, пересилившаго уставъ, повелѣнія лежать бы ей до страшнаго суда въ землѣ неосвященной, и черепки и камни проводили бы ее, вмѣсто молитвъ, въ могилу; а она удостоена и вѣнковъ дѣвичьихъ, и осыпанія дѣвственными цвѣтами и выноса съ погребальнымъ звономъ.
   ЛАЕР. И ничего больше?
   1 СВ. Ничего. Мы унизили бы обрядъ погребенія, еслибъ и для нея стали пѣть грустный requiem и другія заупокойныя молитвы, подобающія душамъ отошедшихъ съ миромъ.
   ЛАЕР. Опускайте жь ее въ землю, и да выростутъ изъ ея прекраснаго, дѣвственнаго тѣла благоухающія фіалки!-- А тебѣ, жестокосердый попъ, вотъ что скажу я: благодатнымъ будетъ сестра моя ангеломъ, тогда какъ ты будешь ревѣть въ преисподней.
   ГАМ. Какъ! прекрасная Офелія?
   КОРОЛЕВА. (Бросая цвѣты въ могилу). Прекрасное прекрасной. Прощай. Я надѣялась видѣть тебя женой моего Гамлета, думала осыпать ими не могилу, а брачное твое ложе, прекрасная дѣва.
   ЛАЕР. О, тройное горе десять разъ трижды да отяготѣетъ надъ проклятой головой того, чье гнусное дѣло лишило тебя свѣтлаго ума твоего!-- Погодите засыпать; дайте еще разъ обнять ее. (Соскакиваетъ въ могилу) Валите теперь землю на живаго и на мертвую, пока не сдѣлаете изъ этой плоскости гору, высшую маститаго Пеліона, или, касающейся небесъ, лазурной вершины Олимпа.
   ГАМ. (Подходя къ могилѣ). Кто высказываетъ тутъ такъ страшно горе свое? заклинаетъ скорбной рѣчью блуждающія звѣзды и заставляетъ ихъ останавливаться, какъ пораженныхъ изумленіемъ слушателей? это я, Гамлетъ датскій. (Соскакиваетъ въ могилу).
   ЛАЕР. (Бросаясь на него) Да возьметъ же сатана твою душу!
   ГАМ. Плохая это молитва. Прошу, отними твои пальцы отъ моей шеи; хоть я и не золъ, не пылокъ -- есть однакожь во мнѣ что-то опасное, чего должно страшиться твое благоразуміе. Прочь руки. (Они борются.)
   КОР. Разнимите ихъ.
   КОРОЛЕВА. Гамлетъ! Гамлетъ!
   ВСѢ. Господа!
   ГОР. Успокойтесь, добрый принцъ. (Ихъ разнимаютъ и они выскакиваютъ изъ могилы.)
   ГАМ. Нѣтъ, не перестану состязаться съ нимъ въ этомъ, пока не перестанутъ мои вѣки двигаться.
   КОРОЛЕВА. Въ чемъ же сынъ мой?
   ГАМ. Я любилъ Офелію; и любовь сорока тысячъ братьевъ, всѣхъ вмѣстѣ, не сравняется съ моею. -- Что хочешь ты для нея сдѣлать?
   КОР. Онъ помѣшанъ, Лаертъ.
   КОРОЛЕВА. Ради самого Бога, пощади его.
   ГАМ. Говори, что хочешь ты дѣлать? Хочешь плакать? хочешь биться? хочешь бѣсноваться {Въ прежнихъ изданіяхъ: woul't fast!... По Колльеру: woul't storm?...}? хочешь терзать себя, пить оцетъ, ѣсть крокодиловъ? И я сдѣлаю, сдѣлаю тоже {Въ прежнихъ изданіяхъ: I'll do't... По Колльеру: I'll do't; I'll do't...}.-- Пришелъ сюда выть? думаешь превзойти меня тѣмъ, что соскочилъ въ могилу, взывая чтобъ живаго зарыли съ нею?-- и я готовъ на то же. Хвастаешь горами -- пусть валятъ на насъ милліоны акровъ, пока громада эта не спалитъ вершины своей въ жгучемъ поясѣ и самая Осса не покажется передъ ней бородавкой! Вздумалъ величаться -- не уступлю и въ этомъ.
   КОР. Припадокъ это сумасшествія -- онъ скоро у него проходитъ.
   КОРОЛЕВА. И за тѣмъ онъ такъ тихъ и терпѣливъ, какъ голубка, согрѣвающая только что вылупившихся золотистыхъ птенцовъ своихъ.
   ГАМ. Скажи, что заставляетъ тебя такъ обращаться со мной? Я всегда любилъ тебя; но не въ томъ дѣло; пусть самъ Геркулесъ дѣлаетъ что можетъ -- кошка все-таки будетъ мяукать, дождется и песъ своей очереди. (Уходитъ.)
   КОР. Добрый Гораціо, ступай, прошу тебя, за нимъ. (Гораціо уходитъ. Лаерту) Усиль свое терпѣніе послѣднимъ нашимъ разговоромъ; мы свяжемъ наше дѣло съ этой схваткой.-- Любезная Гертруда, учреди какой-нибудь надзоръ за своимъ сыномъ.-- Живымъ украсится эта могила памятникомъ; настанетъ за тѣмъ и для насъ успокоенья часъ, а до того -- терпѣнье. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Зала въ замкѣ.

Входятъ Гамлетъ и Гораціо.

   ГАМ. Объ этомъ довольно; перехожу къ другому.-- Помнишь все, что было?
   ГОР. Помню ли, принцъ?
   ГАМ. Въ душѣ моей происходила какая-то борьба, не дававшая мнѣ заснуть; казалось, лежу я хуже, чѣмъ прикованные къ желѣзному пруту возмутившіеся матросы.-- Быстро -- и благословеніе быстротѣ этой,-- надо сознаться, что опрометчивость иногда полезнѣе и самыхъ обдуманныхъ плановъ, и это доказываетъ, что есть божество, которое обдѣлываетъ наши предначертанія, какъ бы мы грубо ни обтесали ихъ.
   ГОР. Нѣтъ сомнѣнія.
   ГАМ. Быстро вскочилъ я съ койки, накинулъ плащь и въ темнотѣ, ощупью отправился ихъ отыскивать; отыскалъ, взялъ порученное имъ письмо и возвратился въ свою каюту. Тутъ мои опасенія сдѣлали меня такъ смѣлымъ, что я, забывъ всякое приличіе, вскрылъ его, и нашелъ въ немъ, Гораціо,-- о, царственное бездѣльничество!-- прошпигованное разными, касающимися безопасности какъ Даніи, такъ и Англіи, доводами, представленіями меня какимъ-то злымъ духомъ, страшилищемъ,-- положительное требованіе тотчасъ же, не давая даже времени наточить топоръ, снести мнѣ голову.
   ГОР. Возможно ли?
   ГАМ. (Подавая ему письмо). Вотъ оно; можешь прочесть его на досугѣ.-- Разсказывать что сдѣлалъ я за тѣмъ?
   ГОР. Прошу.
   ГАМ. Осѣтенный такимъ образомъ бездѣльниками, я началъ піесу, прежде чѣмъ успѣлъ составить какой-нибудь къ ней прологъ: присѣлъ къ столу, сочинилъ другое письмо и отлично переписалъ его. До этого писать хорошимъ почеркомъ и я, какъ вся наша знать, считалъ унизительнымъ, старался всячески разучиться; но тутъ онъ оказалъ мнѣ существенную услугу. Хочешь знать, что написалъ я?
   ГОР. Скажите.
   ГАМ. Убѣдительнѣйшую просьбу короля -- если Англія дѣйствительно вѣрная его данница, если желаетъ, чтобъ дружба между ними процвѣтала, какъ пальма, если хочетъ, чтобъ миръ постоянно украшался вѣнкомъ изъ зрѣлыхъ колосьевъ, стоялъ запятой межъ ихъ пріязней, и много еще подобныхъ полновѣсныхъ если,-- тотчасъ же, по полученіи и прочтеніи этого письма, предать подателей его смерти безъ всякаго предварительнаго обсужденія, не давъ даже имъ покаяться.
   ГОР. Чѣмъ же запечатали вы его?
   ГАМ. И въ этомъ помогло мнѣ небо. Въ кошелькѣ моемъ оказалась печать моего отца, по которой вырѣзана государственная Даніи. Сложивъ это письмо точно такъ, какъ было сложено настоящее, я запечаталъ его, сдѣлалъ на немъ надпись, снесъ на мѣсто, и подлогъ остался незамѣченнымъ. На другой день произошла схватка съ пиратомъ; что же было за тѣмъ ты ужь знаешь.
   ГОР. И Гильденштернъ и Розенкранцъ отправились прямо на смерть.
   ГАМ. Чтожь, вѣдь они такъ добивались этого посольства. Не ляжетъ это на мою совѣсть; ихъ гибель -- слѣдствіе ихъ же собственнаго вмѣшательства. Бѣда слабымъ, когда попадутъ межъ безпощадно яростныхъ мечей могучихъ противниковъ.
   ГОР. Каковъ же король-то!
   ГАМ. Какъ ты думаешь? не время ли и не справедливо ли отплатить наконецъ, по заслугамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: То quit him with this arm!... По Колліеру: То quit him with his own?...}, убійцѣ моего отца, развратителю моей матери, втершемуся между избраніемъ и моими надеждами, закинувшему уду даже на самую жизнь мою, и такъ еще вѣроломно? и не грѣхъ ли допускать, чтобы этотъ ракъ нашей жизни продолжалъ разъѣдать ее?
   ГОР. Его не замедлятъ извѣстить изъ Англіи, какъ исполнено его требованіе.
   ГАМ. Не замедлятъ; но промежутокъ мой, а покончить жизнь человѣка можно такъ же скоро, какъ и промолвить слово: разъ. Во всякомъ случаѣ, добрый Гораціо, мнѣ крайне досадно, что въ отношеніи къ Лаерту я такъ забылся, потому что въ картинѣ моего дѣла вижу снимокъ съ его; я вполнѣ цѣню его достоинства; только хвастливость его печали взбѣсила меня.
   ГОР. Тише, принцъ. Кто-то идетъ сюда.

Входитъ Осрикъ.

   ОСР. Привѣтствую, принцъ, возвратъ вашего высочества въ Данію.
   ГАМ. Покорнѣйше благодарю васъ.-- Знаешь ты водяную эту блоху?
   ГОР. Нѣтъ.
   ГАМ. Тѣмъ для тебя лучше, потому что ужь и знать его -- порокъ. У него много земель, и плодородныхъ; сдѣлай скота владыкой скотовъ, и ясли его придвинутся къ столу королевскому. Это сорока, но, какъ я сказалъ, обладающая большимъ пространствомъ грязи.
   ОСР. Дражайшій принцъ, еслибъ ваше высочество могли удосужиться -- я сообщилъ бы вамъ кое-что отъ его величества.
   ГАМ. Готовъ васъ выслушать съ полнѣйшимъ вниманіемъ. Да употребите же вашу шапку на то, для чего она сдѣлана; вѣдь для головы она.
   ОСР. Премного благодаренъ -- здѣсь такъ жарко.
   ГАМ. Что вы? очень, напротивъ, холодно; вѣтеръ съ сѣвера.
   ОСР. Оно дѣйствительно холодновато, принцъ.
   ГАМ. И все таки слишкомъ, кажется, душно, и жарко для моего сложенія.
   ОСР. Чрезвычайно, принцъ; такъ душно, какъ будто -- не знаю, право, какъ и выразить.-- Его величество, многоуважаемый принцъ, поручили мнѣ извѣстить васъ, что они держатъ за ваше высочество большой закладъ. Дѣло, изволите видѣть, вотъ въ чемъ --
   ГАМ. (Побуждая его надѣтъ шляпу). Прошу не забывайте --
   ОСР. Нѣтъ, право; такъ, право, мнѣ удобнѣй. Въ недавнемъ, ваше высочество, времени возвратился ко двору Лаертъ, дворянинъ, смѣю васъ увѣрить, совершеннѣйшій, преисполненный наипрекраснѣйшихъ дарованій, необычайно обходительный и представительный; отдавая ему должное, клянусь, нельзя не сказать что онъ образецъ, календарь свѣтскости; ваше высочество сами изволите увидать, что онъ совмѣщеніе всѣхъ, подобающихъ дворянину, доблестей.
   ГАМ. Описаніе его, достолюбезнѣйшій, ничего не утрачиваетъ въ устахъ вашихъ, хотя и знаю, что перечень всѣхъ его доблестей привелъ бы въ тупикъ ариѳметику памяти; во всякомъ случаѣ, принимая въ соображеніе высоту его полета, оно только поверхностное. Безъ всякаго хвалебнаго преувеличенія, я почитаю его душой громаднаго значенія, а то, чѣмъ онъ преисполненъ, такъ дороговизнѣннымъ, такъ рѣдкимъ, что, по истинѣ, равнаго ему можно найдти только въ его зеркалѣ; всякій же, кто вздумаетъ подражать ему, будетъ только тѣнью его, никакъ не больше.
   ОСР. Ваше высочество, выразились о немъ изумительно вѣрно.
   ГАМ. А побужденіе, почтеннѣйшій? къ чему облекаемъ мы этого дворянина въ наше, далеко грубѣйшее дыханіе?
   ОСР. Принцъ?
   ГОР. Не поймете ли на другомъ языкѣ? Поймете непремѣнно.
   ГАМ. Чего ради понадобилось имя этого дворянина?
   ОСР. Лаерта?
   ГОР. Кошелекъ его пустъ уже; всѣ золотыя слова истрачены.
   ГАМ. Да, его.
   ОСР. Я знаю, вы имѣете достаточныя уже свѣдѣнія --
   ГАМ. Желалъ бы, чтобъ вы знали это, хотя, правду сказать, ваше знаніе этого нисколько не возвеличило бъ меня.-- Далѣе, любезнѣйшій.
   ОСР. Вы имѣете достаточныя уже свѣдѣнія какъ совершененъ Лаертъ --
   ГАМ. Не дерзаю признаться въ этомъ, изъ боязни что это будетъ равняніемъ себя съ нимъ; вѣдь знать хорошо человѣка -- знать самого себя.
   ОСР. Я разумѣю, принцъ, въ искусствѣ владѣть оружіемъ; по тому, что о немъ повѣствуютъ -- нѣтъ ему въ этомъ искусствѣ подобнаго.
   ГАМ. Какимъ же это оружіемъ?
   ОСР. Шпагой и кинжаломъ.
   ГАМ. Не однимъ стало; далѣе.
   ОСР. Король, принцъ, держитъ шесть варварійскихъ коней; онъ же отвѣтствуетъ, какъ я слышалъ, шестью французскими шпагами и кинжалами со всѣми ихъ принадлежностями, какъ-то: перевѣзями, прицѣпками и прочимъ. Три снаряда, клянусь, очаровательны, удивительно соотвѣтствуютъ рукоятямъ; безподобнѣйшіе снаряды, чрезвычайно изящнаго устройства.
   ГАМ. Что же называете вы снарядами?
   ГОР. Я зналъ, что вамъ придется еще, прежде чѣмъ съ нимъ кончите, поучиться у него.
   ОСР. Снаряды, принцъ, пристежки портупеи {Hangers -- ремни, идущіе отъ портупеи спереди и сзади къ той части, въ которую всовывается шпага.}.
   ГАМ. Названіе это шло бы еще, еслибъ, вмѣсто шпагъ, мы носили съ боку пушки {Тутъ игра значеніями слова carriago -- держало, лафетъ.}; останемся пока при старомъ. Но къ дѣлу; шесть варварійскихъ копей, противъ шести французскихъ мечей, ихъ принадлежностей и трехъ изящнаго устройства снарядовъ -- рѣшительно французскій закладъ противъ датскаго. Изъ чего же это отвѣтствованіе, какъ вы выразились?
   ОСР. Король утверждаетъ, что изъ двѣнадцати ударовъ онъ не нанесетъ вашему высочеству болѣе трехъ; онъ же стоитъ на томъ, что изъ двѣнадцати нанесетъ непремѣнно девять, и споръ этотъ былъ бы рѣшенъ тотчасъ же, еслибъ ваше высочество соблаговолили отвѣтить.
   ГАМ. А что, если я отвѣчу -- нѣтъ?
   ОСР. Я разумѣю, принцъ, отвѣтить противопоставленіемъ ему вашей собственной особы.
   ГАМ. Я буду здѣсь; угодно королю -- это именно часъ моего отдыха,-- распорядитесь чтобъ принесли сюда шпаги, и если Лаертъ согласенъ, а король не перемѣнилъ своего желанія -- я выиграю для него закладъ, если смогу; не смогу -- выиграю для себя стыдъ и лишніе удары.
   ОСР. Такъ и доложить?
   ГАМ. Въ этомъ именно смыслѣ, съ какими вамъ угодно прикрасами.
   ОСР. Поручаю себя, принцъ, вашей милости.
   ГАМ. Вашъ, вашъ. (Осрикъ уходитъ.) Хорошо что поручаетъ себя самъ; никто другой не сдѣлалъ бы этого.
   ГОР. Полетѣла пигалица съ скорлупой на головѣ {Намекъ на колпакъ шутовъ и на повѣрье, что у пигалицы, когда она вылупится изъ яица, на головѣ остается еще часть скорлупы.}.
   ГАМ. Онъ и грудь матери непремѣнно привѣтствовалъ прежде, чѣмъ началъ сосать ее. Онъ, и многіе еще, того же помета, которыми, я знаю, бредитъ дрянной вѣкъ нашъ, пріобрѣли лишь лоскъ времени, лишь внѣшніе пріемы обращенія -- родъ пѣнистой смѣси, озадачивающей не однихъ глупыхъ, по и умныхъ; а дунь только, для провѣрки ихъ и пузыри полопались.

Входитъ Придворный.

   ПРИД. Его величество, узнавъ отъ юнаго Осрика, что вы, принцъ, ожидаете его въ этой залѣ, поручилъ мнѣ спросить -- угодно вашему высочеству сразиться съ Лаертомъ теперь же, или какъ-нибудь въ другое время?
   ГАМ. Я всегда вѣренъ моимъ рѣшеніямъ; они сообразуются съ желаніемъ его величества; угодно ему -- я готовъ тотчасъ же, или и въ другое время, разумѣется, если буду расположенъ такъ же, какъ теперь.
   ПРИД. Король, королева и весь дворъ будутъ здѣсь сейчасъ же.
   ГАМ. Милости просимъ.
   ПРИД. Королева желаетъ, чтобъ вы, принцъ, сказали нѣсколько дружескихъ словъ Лаерту прежде, чѣмъ сразитесь съ нимъ.
   ГАМ. Совѣтъ хорошій. (Придворный уходитъ.)
   ГОР. Проиграете вы, принцъ, закладъ.
   ГАМ. Не думаю; во время его бытности во Франціи я постоянно упражнялся; выиграю, благодаря этому, непремѣнно. Но ты не можешь себѣ представить, какъ тяжело у меня въ то же время на сердцѣ; да это ничего.
   ГОР. Однакожь, принцъ --
   ГАМ. Глупость; родъ предчувствія, способнаго встревожить развѣ женщину.
   ГОР. Противно что-нибудь душѣ вашей -- послушайтесь ея; я предупрежу ихъ приходъ, скажу что вы нерасположелы --
   ГАМ. Ни подъ какимъ видомъ; смѣюсь я надъ предчувствіями; безъ особой воли провидѣнія и воробей не гибнетъ. Теперь, такъ не въ грядущемъ; не въ грядущемъ, такъ теперь; не теперь, такъ въ грядущемъ -- все дѣло въ готовности. Никто не знаетъ вѣдь съ чѣмъ онъ разстается, что же за важность разстаться и заблаговременно.

Входятъ Король, Королева, Лаертъ, Свита и Служители съ рапирами.

   КОР. Ну, Гамлетъ, подойди же, возьми эту руку изъ нашихъ рукъ. (Соединяетъ его руку съ рукой Лаерта.)
   ГАМ. Прости мнѣ, любезный Лаертъ; я оскорбилъ тебя; но ты прости, какъ дворянинъ. Всему этому собранію извѣстно, да и ты, навѣрное, слышалъ, что я наказанъ тяжкимъ умственнымъ разстройствомъ. Все, что я сдѣлалъ, что такъ жестоко должно было возмутить тебя, твою честь, исключительность твоего положенія -- я объявляю во всеуслышаніе безуміемъ. Гамлетъ ли оскорбилъ Лаерта? Никакъ не Гамлетъ. Если Гамлетъ, отрѣшенный отъ себя, не бывъ самимъ собою, оскорбляетъ Лаерта -- это дѣлаетъ не Гамлетъ. Гамлетъ отрицаетъ это. Такъ кто же? Его безуміе. А если такъ, то и самъ Гамлетъ оскорбленъ не менѣе; вѣдь его безуміе врагъ бѣднаго Гамлета. Позволь же надѣяться, что мое полнѣйшее, въ присутствіи всѣхъ, отрицаніе всякой преднамѣренности убѣдитъ благородное твое сердце, что я столько же тутъ виновенъ, сколько былъ бы, еслибъ, пустивъ стрѣлу черезъ домъ, поранилъ брата.
   ЛАЕР. Но душѣ, которая въ настоящемъ случаѣ наиболѣе должна бы побуждать меня ко мщенью, я удовлетворенъ вполнѣ; но по законамъ чести -- далекъ еще отъ этого, и не примирюсь, пока слово испытанныхъ судей чести {По Ставенсу это намекъ на четырехъ фехтмейстеровъ, которые, во времена Елисаветы были въ Лондонѣ рѣшателями всѣхъ дѣлъ, касавшихся чести.} не рѣшитъ, что миромъ нисколько не запятнаю моего имени. Принимаю, однакожь, и до того предлагаемую вами любовь, какъ любовь; не оскорблю ее.
   ГАМ. Доволенъ и этимъ; теперь свободно могу я приступить къ братскому состязанію.-- Давайте рапиры; приступимъ.
   ЛАЕР. Приступимъ; давайте и мнѣ.
   ГАМ. Твоей фольгой {Рапирой и фольгой. Тутъ непереводимая игра значеніями слова foil -- рапира и фольга.} буду я, Лаертъ; на моей неумѣлости твое искусство заблеститъ ярко, какъ звѣзда въ темнѣйшую ночь.
   ЛАЕР. Вы смѣетесь надо мной, принцъ.
   ГАМ. Нисколько; клянусь этой рукой.
   КОР. Подай имъ, любезный Осрикъ, рапиры.-- Знаешь, Гамлетъ, въ чемъ закладъ?
   ГАМ. Знаю, государь; ваше величество держите за слабѣйшаго.
   КОР. Не боюсь и этого; видѣлъ я васъ обоихъ; если онъ и искуснѣй -- на нашей сторонѣ перевѣсъ ударовъ.
   ЛАЕР. Эта слишкомъ тяжела; покажите другую.
   ГАМ. Эта по мнѣ. А длины онѣ вѣдь одной?
   ОСР. Одной, принцъ,
   КОР. Поставьте сосуды съ виномъ на этотъ столъ. Нанесетъ Гамлетъ первый, или второй ударъ, или отвѣтитъ на третій третьимъ -- грянутъ пу                Отъ всей души!
             Я очень радъ подобной перемѣнѣ
             Въ его расположеньи. (Розенкранцу и Гильденштерну)
                                                     Васъ обоихъ
             Прошу и впредь стараться развлекать
             Его такими средствами.
   Розенкранцъ.                               Исполнимъ
             Приказъ вашъ государь. (Розенкранцъ и Гильденштернъ
   уходятъ).
   Король (королевѣ).                               Оставь теперь
             Насъ, милая Гертруда. Мы послали
             За Гамлетомъ нарочно, чтобъ устроить
             Нечаянную будто бы ихъ встрѣчу
             Съ Офеліей. Ея отецъ и я --
             Законные шпіоны -- притаимся
             Здѣсь такъ, чтобъ видѣть все и обсудить
             Затѣмъ, что мы увидимъ. Пусть онъ выдастъ
             Себя невольно самъ и обличитъ,
             Дѣйствительно ль любовь, иль что другое
             Въ немъ вызвали болѣзнь его.
   Королева.                                         Исполню. --
             Какъ искренно желала бы услышать
             Я, милая Офелія, что точно
             Тяжолый недугъ принца порожденъ
             Твоею красотой! Будь это такъ --
             Достоинства твои бы послужили
             Прекраснымъ средствомъ вылечить его
             На счастье вамъ обоимъ!
   Офелія.                               Я желала бъ
             Того сама! (Королева уходитъ).
   Полоній.                     Прохаживайся здѣсь
             Пока, Офелія, а мы съ его
             Величествомъ уйдемъ. Смотри лишь въ книгу,
             Чтобъ поводъ былъ для принца объяснить
             Твое уединенье. -- Всѣ грѣшны
             Въ притворствѣ мы! Извѣстно вѣдь, что строя
             Святыя съ виду лица, иль болтая
             О подвигахъ добра -- мы превосходимъ
             Лукавствомъ даже чорта!
   Король (въ сторону).                     Слишкомъ вѣрны
             Слова его! Они мнѣ рѣжутъ совѣсть!
             Продажныя румяна на щекахъ
             Развратницы скрываютъ меньше грязи
             И мерзости, чѣмъ я, наборомъ фразъ,
             Стараюсь скрыть въ душѣ своей дурного! --
             О! страшенъ грузъ грѣха!
   Полоній.                                         Вотъ онъ! уйдемте.

(Полоній и Король уходятъ. Входитъ Гамлетъ).

   Гамлетъ. Жить иль не жить -- вотъ въ чемъ вопросъ! Честнѣе ль
             Безропотно сносить удары стрѣлъ
             Враждебной намъ судьбы, илъ кончить разомъ
             Съ безбрежнымъ моремъ горестей и бѣдъ,
             Возставъ на все? -- Окончить жизнь -- уснуть!
             Не болѣе! -- когда жь при этомъ вспомнить,
             Что съ этимъ сномъ навѣки отлетятъ
             И сердца боль, и горькія обиды --
             Наслѣдье нашей плоти -- то не въ правѣ ль
             Мы всѣ желать подобнаго конца?
             Окончитъ жизнь -- уснуть!... уснуть? а если
             При этомъ видѣть сны?... Вотъ остановка!
             Какого рода сны тревожить будутъ
             Насъ въ смертномъ снѣ, когда мы совлечемъ
             Съ себя покрышку плоти? -- Вотъ, что можетъ
             Связать рѣшимость въ насъ, заставя вѣчно
             Терпѣть и зло и бѣдственную жизнь!...
             Кто сталъ бы въ самомъ дѣлѣ выносить
             Безропотно обиды, притѣсненья,
             Рядъ горькихъ мукъ обманутой любви,
             Стыдъ бѣдности, неправду власти, чванство
             И гордость знатныхъ родомъ -- словомъ все,
             Что суждено достоинству терпѣть
             Отъ низости -- когда бы каждый могъ
             Найти покой при помощи удара
             Короткаго ножа? -- Кто сталъ влачить бы
             Въ поту лица томительную жизнь,
             Когда бы страхъ предъ тою непонятной,
             Невѣдомой страной, откуда нѣтъ
             И не было возврата, не держалъ
             Въ оковахъ нашей воли и не дѣлалъ,
             Того, что мы скорѣй сносить готовы
             Позоръ и зло, въ которыхъ родились,
             Чѣмъ ринуться въ погоню за безвѣстнымъ?...
             Всѣхъ трусами насъ сдѣлала боязнь!
             Рѣшимости роскошный цвѣтъ блѣднѣетъ
             Подъ гнетомъ размышленья! Наши всѣ
             Прекраснѣйшіе замыслы, встрѣчаясь
             Съ ужасной этой мыслью, отступаютъ,
             Теряя имя дѣлъ! -- Но тише! вотъ
             Офелія! О нимфа! помяни
             Меня, прошу, въ святыхъ твоихъ молитвахъ!
   Офелія. Какъ чувствуете вы достойный принцъ
             Себя за эти дни?
   Гамлетъ.                               Благодарю!
             Прекрасно! превосходно!
   Офелія.                                         Я имѣю
             Отъ васъ, достойный принцъ, двѣ-три бездѣлки
             Которыя своимъ считаю долгомъ
             Вамъ возвратить. Возьмите ихъ прошу
             Теперь назадъ.
   Гамлетъ.                     О нѣтъ! я не дарилъ
             Вамъ ничего!
   Офелія.                     Неправда, принцъ! вы точно
             Дарили эти вещи и при этомъ
             Мнѣ говорили много сладкихъ словъ,
             Возвысившихъ во много разъ значенье
             Того, что вы дарили. Но вѣдь если
             Въ цвѣтахъ утраченъ сладкій ароматъ --
             Они не нужны намъ. Прошу, возьмите
             Назадъ подарки ваши. Цѣнный даръ
             Для честныхъ душъ свою теряетъ цѣну,
             Когда внезапно видимъ перемѣну
             Мы въ томъ, кто намъ дарилъ!
   Гамлетъ. Ха! ха! ха! Честна ли ты Офелія?
   Офелія. Принцъ!...
   Гамлетъ. Хороша ли ты собой?
   Офелія. Что вы хотите сказать, принцъ?
   Гамлетъ. То, что если ты честна и хороша собой, то не позволяй своей честности вступать въ стачку съ красотой.
   Офелія. Честность лучшая подруга красотѣ, принцъ.
   Гамлетъ. Это пожалуй такъ, потому-что если дать волю красотѣ, то она съумѣетъ обработать честность на свой ладъ. За то честности никогда не удастся сдѣлать того же съ красотой. Это было прежде подъ сомнѣньемъ, но нынѣшнее время доказало правду такого вывода. Я когда то любилъ тебя, Офелія.
   Офелія. Вы дѣйствительно, принцъ, заставляли меня этому вѣрить.
   Гамлетъ. Ты не должна была дѣлать этого. Честность не можетъ одолѣть нашихъ плотскихъ инстинктомъ до того, чтобъ не осталось отъ нихъ никакого слѣда. -- Я никогда не любилъ тебя.
   Офелія. Тѣмъ горче я была обманута.
   Гамлетъ. Ступай въ монастырь! Зачѣмъ тебѣ дѣлаться матерью грѣшниковъ? Я самъ честенъ до извѣстной степени, но и при этомъ долженъ обвинить себя во многомъ такомъ, что, когда объ этомъ подумаю, то невольно прихожу къ мысли, что лучше было бы мнѣ не родиться вовсе на свѣтъ! Я гордъ, мстителенъ, честолюбивъ! Въ головѣ моей дурныхъ мыслей больше чѣмъ словъ, для того чтобъ ихъ выразить, больше чѣмъ воображенья, для того, чтобъ дать имъ форму, или времени, чтобъ ихъ выполнить! -- Для чего бы казалось такимъ негодяямъ, какъ я, существовать на бѣломъ свѣтѣ? Мы всѣ негодяи отъявленные! Не вѣрь ни одному изъ насъ! Ступай въ монастырь!... Гдѣ твой отецъ?
   Офелія. Онъ дома, принцъ.
   Гамлетъ. Запирай за нимъ крѣпче дверь, чтобъ онъ разъигрывалъ роль дурака только въ своей комнатѣ. Прощай!
   Офелія. Помогите ему святыя силы неба!
   Гамлетъ. Если ты выдешь замужъ, то вотъ какое проклятье даю я тебѣ въ приданое: будь ты чиста какъ ледъ и бѣла какъ снѣгъ -- тебѣ все таки не избѣжать клеветы! -- Иди въ монастырь! Прощай!... А если уже непремѣнно хочешь выдти замужъ, то выбери мужа дурака, потому что умные люди слишкомъ хорошо знаютъ, какихъ негодяевъ вы, женщины, способны изъ нихъ сдѣлать! Въ монастырь! въ монастырь!... и скорѣе!... Прощай!
   Офелія. Изцѣлите его силы небесныя!
   Гамлетъ. Вы, женщины, бѣлитесь и румянитесь. Богъ далъ вамъ лицо, а вы поддѣлываете себѣ другое! Вы ломаетесь и кокетничаете, превращая созданія Божіи въ куколъ, a затѣмъ думаете себя извинитъ, называя эти продѣлки наивностью! Я не хочу этого! не хочу!.. Это сводитъ меня съ ума!.. Не нужно болѣе браковъ! Женатые будутъ жить по прежнему, кромѣ одного!.. Прочіе жь останутся холостыми какъ были. Ступай въ монастырь! ступай!...

(Уходитъ).

   Офелія. О Боже, Боже! что за дивный духъ
             Такъ страшно палъ! Воителя отвага,
             Умъ мудреца, способность царедворца,
             Отчизны цвѣтъ, надежда всей страны,
             Прекраснѣйшій примѣръ для подражанья --
             Всему, всему конецъ! -- И мнѣ, несчастной,
             Внимавшей въ дни былые сладкимъ звукамъ
             Рѣчей его, судьба судила видѣть,
             Какъ оборвался этотъ чудный умъ,
             Подобно струнамъ арфы; какъ исчезли
             Краса и свѣжесть юности подъ гнетомъ
             Безумія! -- О горе горе мнѣ,
             Когда сравнить, что видѣла я прежде,
             И что теперь увидѣть мнѣ пришлось!

(Входятъ Король и Полоній).

   Король. Нѣтъ, это не любовь! Его разстройство
             Не отъ нея. Хотя въ его рѣчахъ
             Порой слышна несвязность -- но безумнымъ
             Назвать его нельзя! Онъ носитъ въ сердцѣ
             Какую то причину, отъ которой
             Смущонъ наплывомъ горести и я
             Не въ шутку опасаюсь, какъ бы это
             Не вызвало губительнаго взрыва,
             Опаснаго для всѣхъ; и потому,
             Чтобъ предварить подобное несчастье,
             Рѣшился я немедленно отправить
             Его съ посольствомъ въ Англію, какъ будто бъ
             Для требованья дани, срокъ которой
             Уже прошелъ. Быть можетъ воздухъ моря
             И чуждыхъ странъ, со всѣмъ разнообразьемъ
             Природы ихъ и нравовъ, будетъ средствомъ
             Изгнать изъ головы его упорно
             Засѣвшую въ ней мысль, чья злая сила
             Выводитъ изъ себя его. -- Что скажешь
             На это ты?
   Полоній.                     Оно быть можетъ такъ;
             Но все же я склоняюсь больше къ мысли,
             Что суть его разстройства рождена
             Отвергнутой любовью! (Офеліи) Твой разсказъ
             О томъ, что говорилъ съ тобою Гамлетъ,
             Не нуженъ намъ, Офелія: мы сами
             Все слышали. (Королю) Конечно, государь,
             Вы властны поступать какъ вамъ угодно,
             Но если бъ вы позволили, то я
             Устроилъ бы, во слѣдъ за представленьемъ,
             Интимное свиданье между принцемъ
             И вашею супругой. Пусть, какъ мать,
             Она его распроситъ о причинахъ
             Его тоски и горя, и пускай
             Примѣрно пожуритъ его. А я
             Тѣмъ часомъ притаюсь, чтобы подслушать
             Ихъ разговоръ. Когда успѣха въ томъ
             Не будетъ никакого -- то отправьте
             Пожалуй принца въ Англію, иль просто
             Велите запереть его, куда
             Признаете за благо.
   Король.                               Я согласенъ.
             Душевный недугъ въ высшихъ можетъ много
             Надѣлать бѣдъ, когда смотрѣть не строго.

(Уходятъ).

  
  

СЦЕНА 2-я.

  

Залъ во дворцѣ со сценой, приготовленной для театра.

(Входятъ Гамлетъ и нѣсколько актеровъ).

  
   Гамлетъ. Произнеси, пожалуста, этотъ монологъ такъ, какъ я тебя училъ: легко и развязно. Но если ты вздумаешь его прокричать, какъ это дѣлаютъ многіе изъ нашихъ актеровъ, то доставишь мнѣ столько же удовольствія, какъ еслибы стихи мои декламировалъ площадной разнощикъ. Не махай безъ толку руками, но старайся, чтобъ твои жесты были благородны. Въ этомъ случаѣ надо соблюдать гармоническую умѣренность не только въ потопѣ или бурѣ, но даже въ вихрѣ страсти. Меня бѣситъ когда я вижу, какъ здоровый болванъ, въ лохматомъ парикѣ рветъ страсть въ клочки и деретъ уши райка, привыкшаго цѣнить только глупыя пантомимы, или бѣшеный ревъ. У меня чешутся руки прибить палками подобныхъ дураковъ, которые, во что бы то ни стало, хотятъ представить Ирода болѣе Иродомъ, чѣмъ онъ былъ имъ на самомъ дѣлѣ. -- Пожалуста избѣгай этого.
   1-й актеръ. Ручаюсь вашему высочеству, что этого не случится.
   Гамлетъ. Не будь однако и слишкомъ сдержанъ. Вообще руководствуйся при игрѣ болѣе всего своимъ собственнымъ внутреннимъ чувствомъ. Соразмѣряй жесты съ словами, а слова съ жестами, для того, чтобъ не насиловать благоразумной умѣренности природы. Всякій излишекъ въ этомъ случаѣ выходитъ за предѣлъ цѣли, которую имѣетъ театръ; а цѣль эта всегда состояла и всегда будетъ состоять въ вѣрномъ изображеніи дѣйствительности, какъ въ зеркалѣ. Добродѣтель, преступленіе, нравы вѣка -- все должно быть представлено на сценѣ такимъ, какимъ оно существуетъ на самомъ дѣлѣ. Разъ такое изображеніе преувеличено или ослаблено, то конечно этимъ можно добиться одобрѣнія и смѣха невѣждъ, но утонченно понимающій дѣло зритель будетъ этимъ оскорбленъ. Мнѣніе жь одного такого зрителя должно цѣниться гораздо выше чѣмъ восторгъ всей прочей толпы, наполняющей театральную залу. Мнѣ случалось видѣть актеровъ, которымъ толпа рукоплескала даже неистово; но сами они не походили не только на изображаемыхъ ими личностей, но даже просто на людей. Они рычали и кривлялись такъ непозволительно, что можно было подумать, будто это не люди, а просто прескверно сдѣланныя куклы: такъ мало было въ нихъ человѣческаго обличья.
   1-й актеръ. Я надѣюсь достойный принцъ, что въ нашей труппѣ мы успѣли почти совершенно освободиться отъ подобныхъ недостатковъ.
   Гамлетъ. Не почти, а совсѣмъ должно ихъ уничтожить. -- Не позволяй также клоунамъ болтать болѣе чѣмъ написано въ піэсѣ. Я встрѣчалъ между ними такихъ, которые, для того, чтобъ вызвать смѣхъ нѣсколькихъ глупцовъ, дурачились въ такихъ интермедіяхъ, когда напротивъ слѣдовало дать зрителямъ отдохнутъ, чтобъ обдумать и усвоить видѣнное. Это нехорошо и обличаетъ только жалкое самолюбіе въ актерѣ, небрезгающемъ подобными продѣлками. Теперь ступай и будьте готовы начать представленіе.

(Актеры уходятъ. Входятъ Полоній, Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Гамлетъ. Ну господа, скажите, явится ли король посмотрѣть нашу піэсу?
   Полоній. Не только король, но даже королева. Они уже идутъ.
   Гамлетъ. Вели же актерамъ торопиться. (Полоній уходитъ). Помогите имъ господа вы также.
   Розенкранцъ и Гильденштернъ. Слушаемъ, принцъ. (Уходятъ).
   Гамлетъ. Гораціо! гдѣ ты? (Входитъ Гораціо).
   Гораціо. Къ вашимъ услугамъ принцъ.
   Гамлетъ. Сюда, мой добрый другъ! изъ всѣхъ людей
             Съ тобой однимъ вѣдь говорю я прямо
             И искренно!
   Гораціо.                     О принцъ!
   Гамлетъ.                                         Нѣтъ я не льщу.
             Зачѣмъ кривить душой мнѣ съ человѣкомъ,
             Чье все добро: и пища и одежда
             Заключены лишь въ чистотѣ души
             И разума? Съ подобнымъ бѣднякомъ
             Нѣтъ нужды лицемѣрить! Пусть болтаютъ
             Цвѣтистый вздоръ напыщеннымъ глупцамъ.
             Пусть гнутъ колѣни тамъ, гдѣ есть надежда
             Найти въ томъ выгоду -- чтожь до тебя,
             То съ той поры, какъ я способенъ сталъ
             Людей распознавать глазами сердца,
             Я на тебѣ остановилъ свой выборъ
             И сталъ моимъ на вѣкъ ты. Мнѣ всего
             Въ тебѣ дороже то. что ты умѣешь,
             Страдая, дѣлать видъ какъ будто бъ вовсе
             Ты не страдалъ. Судьбѣ ты благодаренъ
             Равно за зло и радости, какія
             Она тебѣ приноситъ. Счастливъ тотъ,
             Въ комъ страсть умѣетъ сжиться такъ съ разсудкомъ.
             Такіе люди никогда не будутъ
             Въ рукахъ судьбы похожи на свирѣль,
             Свистящую иль ту иль эту ноту,
             Смотря по тѣмъ отверзтіямъ, какія
             Нажаты въ ней. Дай человѣка мнѣ
             Свободнаго отъ рабства низкой страсти,
             И я его навѣки заключу,
             Не только въ глубинѣ души и сердца,
             Но въ самомъ сердцѣ сердца моего!
             Ты именно таковъ! -- Довольно впрочемъ.
             Сегодня будетъ ночью представленье
             Предъ королемъ. Въ піэсѣ этой будетъ
             Повторено событіе кончины
             Покойнаго отца. Я говорилъ
             Уже тебѣ объ этомъ. Потому,
             Едва дойдетъ игра до этой сцены,
             Смотри во всѣ глаза на короля.
             Когда не дрогнетъ онъ и свой проступокъ
             Не выдастъ ни словами ни лицомъ,
             То значитъ духъ, являвшійся намъ ночью,
             Былъ хитрый, злобный демонъ и сознаться
             Я долженъ буду въ томъ, что мозгъ мой вѣрно,
             Съ наплывомъ мрачныхъ бредней, сталъ чернѣй
             Чѣмъ кузница Вулкана. -- Наблюдай же
             Внимательно! Что до меня -- я также
             Вопьюсь ему въ глаза, а тамъ съ тобой
             Обсудимъ мы вдвоемъ, что дѣлать дальше,
             Судя по ходу дѣла.
   Гораціо.                               Все исполню,
             Любезный принцъ. Когда захочетъ скрыть
             Онъ что нибудь во время представленья
             Отъ глазъ моихъ -- то я открою вора.
   Гамлетъ. Они идутъ смотрѣть піэсу. Я долженъ казаться веселымъ. Иди же на свое мѣсто.

(Датскій маршъ. Входитъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розенкранцъ, Гильденштернъ и прочіе придворные. Стража несетъ факелы).

   Король. Каково поживаетъ нашъ дорогой сынъ Гамлетъ?
   Гамлетъ. О -- превосходно! Живу какъ хамелеонъ: питаюсь воздухомъ и надеждами! Каплуна вы этимъ не откормите.
   Король. Я не понимаю подобныхъ отвѣтовъ, Гамлетъ. Такія рѣчи не для меня.
   Гамлетъ. И не для меня также. (Полонію). Скажи мнѣ, почтеннѣйшій, случалось тебѣ въ университетѣ играть на театрѣ?
   Полоній. Какже принцъ! Я даже считался хорошимъ актеромъ.
   Гамлетъ. Кого же ты изображалъ?
   Полоній. Юлія Цезаря, принцъ. Я былъ убитъ въ Капитоліѣ. Брутъ меня зарѣзалъ.
   Гамлетъ. Пришлось же ему потрудиться, чтобъ зарѣзать такого капитальнаго теленка какъ ты! -- Готовы ли актеры?
   Розенкранцъ. Готовы принцъ и ждутъ вашихъ приказаній.
   Королева. Сядь подлѣ меня, милый Гамлетъ.
   Гамлетъ. Извините дорогая матушка, но здѣсь есть магнитъ, который тянетъ меня сильнѣе.
   Полоній (Королю). Слышите, слышите? замѣчайте!
   Гамлетъ (Опускаясь къ ногамъ Офеліи). Вы мнѣ позволите прилечь къ вашимъ колѣнкамъ?
   Офелія. Нѣтъ принцъ!
   Гамлетъ. То есть головой только?
   Офелія. Это можно.
   Гамлетъ. А вы думали, я что нибудь дурное затѣялъ?
   Офелія. Я ничего не думала принцъ.
   Гамлетъ. Какъ однако пріятно лежать возлѣ хорошенькой дѣвушки!
   Офелія. Что такое?
   Гамлетъ. Ничего.
   Офелія. Вы въ веселомъ расположеньи духа принцъ.
   Гамлетъ. Кто? я?
   Офелія. Да, принцъ.
   Гамлетъ. О Боже! мнѣ просто хочется быть вашимъ шутомъ и васъ развеселить! Что можетъ быть на свѣтѣ лучше веселья? Смотрите, какъ сіяютъ удовольствіемъ глаза моей матери, а вѣдь мой отецъ умеръ всего два часа тому назадъ.
   Офелія. Нѣтъ принцъ, тому прошло уже дважды два мѣсяца.
   Гамлетъ. Такъ много? Пускай же въ такомъ случаѣ трауръ носитъ дьяволъ, а я облекусь въ подбитую горностаемъ мантію! Боже! Боже! умеръ тому назадъ два мѣсяца и все еще не забытъ! Вѣдь послѣ этого можно пожалуй надѣяться, что память о великомъ человѣкѣ переживетъ его на цѣлые полгода! -- Но для этого, клянусь Богоматерью, онъ долженъ построить при жизни церковь; иначе о немъ будутъ вспоминать только на веселыхъ попойкахъ, приговаривая какъ въ пѣснѣ: "жилъ, былъ да и умеръ!"

(Со звукомъ гобоевъ начинается пантомима. На сцену входятъ герцогъ и герцогиня, нѣжно обнявъ другъ друга. Она преклоняетъ колѣни, выражая свою привязанность. Герцогъ ее поднимаетъ и склоняетъ свою голову ей на плечо, а затѣмъ ложится на дерновую скамью. Герцогиня, видя что онъ заснулъ, удаляется. Является злодѣй, снимаетъ съ герцога корону, цѣлуетъ ее и вливаетъ герцогу въ ухо ядъ, послѣ чего уходитъ. Герцогиня возвращается и, видя герцога мертвымъ, выражаетъ свое отчаяніе. Злодѣй возвращается съ двумя или тремя нѣмыми лицами и . дѣлаетъ видъ будто плачетъ тоже. Мертваго герцога уносятъ. Злодѣй предлагаетъ герцогинѣ подарки, отъ которыхъ опа сначала съ презрѣніемъ отказывается, но затѣемъ принимаетъ и ихъ и его любовь. Уходятъ).

   Офелія. Что это значитъ, принцъ?
   Гамлетъ. Прескверная вещь, которую называютъ преступленіемъ.
   Офелія. Я думаю въ пантомимѣ излагается содержаніе піэсы.
                                                                                   (Входитъ Прологъ).
   Гамлетъ. Намъ это объяснитъ вотъ этотъ шутъ. Вѣдь актеры не умѣютъ хранить тайнъ: сейчасъ все выболтаютъ.
   Офелія. Вѣроятно онъ разскажетъ значеніе пантомимы.
   Гамлетъ. О, они разскажутъ все что имъ ни покажутъ. Попробуйте только забыть скромность и имъ что нибудь показать. Увѣряю, они не постыдятся разболтать и объ этомъ.
   Офелія. Вы злы принцъ. Я буду слушать піэсу.
   Прологъ (на сценѣ). Предъ нашимъ представленіемъ,
             Мы просимъ, съ униженьемъ,
             Почтить насъ снисхожденьемъ.
   Гамлетъ. Что это? прологъ или надпись на перстнѣ?
   Офелія. Рѣчь дѣйствительно коротка.
   Гамлетъ. Какъ любовь женщины.

(Начинается представленіе. На сцену входятъ герцогъ Гонзаго и его жена Баптиста).

   Гонзаго. Ужь тридцать разъ свершить успѣли кони Ѳеба
             Годичный свой обходъ по тверди ясной неба,
             И въ каждый ихъ обходъ двѣнадцать разъ луна,
             Заемный блескъ смѣнивъ, была обновлена.
             Такъ много лѣтъ прошло, съ тѣхъ поръ какъ Рока властью
             Мы связаны съ тобой на радость и на счастье.
   Баптиста. Молю судьбу, чтобъ намъ послала и впередъ
             Она счастливыхъ дней подобный же чередъ!
             Болѣзнь твоя одна теперь меня тревожитъ!
             Не веселъ больше ты! суровый недугъ гложетъ
             Тебя, безцѣнный другъ! Но не тревожь себя
             Напрасно только самъ! Ты долженъ знать, что я,
             Какъ женщина, склонна тревожиться напрасно,
             И чувства потому смирить свои не властна
             Ни въ дружбѣ ни въ любви. -- Любовь моя тебѣ
             Извѣстна ужь давно -- суди жь въ какой борьбѣ
             Живу со страхомъ я! Малѣйшее сомнѣнье
             Способно возбудить въ груди моей мученье!
             Чѣмъ пламеннѣй любовь, съ тѣмъ вмѣстѣ страхъ сильнѣй,
             И въ любящей груди живетъ всегда онъ съ ней.
   Гонзаго. Нѣтъ! скоро суждено разстаться намъ съ тобою!
             Слабѣю съ каждымъ днемъ я тѣломъ и душою!
             Но ты, безцѣнный другъ, ты будешь долго жить
             Въ блаженствѣ и любви! Съумѣетъ оцѣнить
             Тебя супругъ иной....
   Баптиста.                               Остановись! довольно!
             Такую слушать рѣчь обидно мнѣ и больно!
             Второю быть женой способна только та,
             Которою была кровь мужа пролита!
   Гамлетъ. Сказано крѣпко какъ полынная водка!
   Баптиста. Прельстить на новый бракъ насъ могутъ лишь расчеты,
             Гдѣ жь будетъ тутъ любовь, и гдѣ ея забота?
             Другого цѣловать, забывши долгъ и честь,
             Вторично значитъ смерть почившему нанесть!
   Гонзаго. Я знаю, что не лжошь словами ты своими,
             Но мысли часто въ насъ смѣняются другими.
             Въ обѣтахъ сила есть, пока мы помнимъ ихъ;
             Иначе всѣ они лишь словъ наборъ пустыхъ!
             Такъ держатся плоды, пока они незрѣлы:
             Но осень прочь сорветъ ихъ съ вѣтки опустѣлой.
             Тѣ клятвы, что даемъ мы лишь самимъ себѣ,
             Нерѣдко гибнутъ всѣ съ рѣшимостью въ борьбѣ!
             Ихъ можетъ поддержать лишь страсти бурной сила,
             А разъ исчезнетъ страсть -- за ней сойдетъ въ могилу
             И клятвъ туманныхъ рой! Блаженство иль бѣды
             Нерѣдко губятъ въ насъ рѣшимости плоды.
             Горьчайшихъ слезъ потокъ смѣняется улыбкой,
             Равно и громкій смѣхъ бываетъ лишь ошибкой.
             Ужь если всей землѣ лишь данъ короткій вѣкъ,
             То что же можетъ ждать отдѣльный человѣкъ?
             Пустая страсть людей бываетъ рѣдко честной,
             И если разсудить, то право неизвѣстно,
             Людская ли любовь идетъ за счастьемъ вслѣдъ,
             Иль счастье вслѣдъ за ней. -- Какъ много тяжкихъ бѣдъ
             Претерпитъ тотъ, кто палъ, и сколько встрѣтитъ лести,
             Кто низокъ былъ и вдругъ приливомъ взысканъ чести!
             Ты видишь, что любовь здѣсь счастью вслѣдъ идетъ.
             Кто счастливъ тотъ всегда друзой себѣ найдетъ,
             Когда жь къ друзьямъ былымъ несчастный обратится,
             Другъ каждый во врага навѣрно превратится.
             Короче я хочу лишь то сказать тебѣ,
             Что воля въ насъ всегда подчинена судьбѣ!
             Замысливъ что нибудь, мы дѣлъ конца не знаемъ,
             И часто терпимъ то, чего не ожидаемъ.
             Такъ слово ты даешь ничьей не быть женой
             Но мысль твоя, повѣрь, умретъ, мой другъ, со мной!
   Баптиста. Пускай откажетъ мнѣ земля въ питьѣ и пищѣ!
             Исчезни навсегда покой въ моемъ жилищѣ!
             Пусть счастья и надеждъ во вѣки мнѣ не знать!
             Пустъ цѣлый вѣкъ въ тюрьмѣ я буду горевать!
             Пусть все, что жизнь мертвитъ и счастье наше гложетъ,
             Удѣломъ ставши мнѣ, весь вѣкъ меня тревожитъ,
             Когда, однажды ставъ печальною вдовой,
             Я слово дамъ свое другому быть женой!
   Гамлетъ (Офеліи). Что если она нарушитъ эту клятву?
   Гонзяаго. Клянешься сильно ты! -- Оставь теперь на время
             Меня безцѣнный другъ! Быть можетъ злое бремя
             Болѣзни и заботъ удастся мнѣ забыть,
             Заснувши легкимъ сномъ.
   Баптиста.                                         Молю Творца излить
             Покой свой на тебя! Пусть никогда сомнѣнье
             Намъ счастья не смутитъ малѣйшей чорной тѣнью!

(Гонзаго засыпаетъ. Баптиста уходить).

   Гамлетъ (Королев 123;). Какъ нравится вамъ піэса, матушка?
   Королева. Мнѣ кажется, супруга наобѣщала слишкомъ много.
   Гамлетъ. Но вѣдь она сдержитъ слово.
   Король. Извѣстно ли тебѣ содержаніе піэсы? Нѣтъ ли въ немъ чего нибудь предосудительнаго?
   Гамлетъ. О нѣтъ! Тутъ только немного отравляютъ для шутки; но предосудительнаго нѣтъ ничего.
   Король. А какъ піэса называется?
   Гамлетъ. "Мышеловка". Вы спросите почему? -- конечно въ фигурномъ смыслѣ. Въ ней изображена исторія одного убійства, случившагося въ Вѣнѣ. Герцога зовутъ Гонзаго, а жену его Баптистой. Сейчасъ вы увидите прескверное дѣло. Но это ничего не значитъ: люди, у которыхъ душа чиста, какъ у насъ съ вашимъ величествомъ, могутъ смотрѣть на такія дѣла спокойно. Пусть расплачиваются за нихъ своими плечами бездѣльники, а не мы.

(Входитъ на сцену Луціанъ).

             Это Луціанъ, племянникъ герцога.
   Офелія. Вы бы могли быть хорошимъ суфлеромъ.
   Гамлетъ. О да! И если бъ вы съ вашимъ возлюбленнымъ вздумали съиграть что нибудь на театрѣ маріонетокъ, то я охотно взялся бъ объяснять публикѣ ваши пантомимы.
   Офелія. Вы хотите быть острымъ принцъ.
   Гамлетъ. Возьмитесь притупить мою остроту. Вамъ придется при этомъ только охнуть.
   Офелія. Что дальше то хуже!
   Гамлетъ. Вы женщины держитесь этого же самаго правила, при выборѣ вашихъ мужей. -- Ну убійца! къ дѣлу! Покажи свою злодѣйскую физіономію и начинай!
                                 Пусть громко воронъ каркаетъ о мести!
   Луціанъ (на сценѣ). Созрѣли мысль и часъ! кипящій ядъ готовъ!
             Нѣтъ глазъ чужихъ кругомъ, умолкнулъ звукъ шаговъ!
             Въ полночный часъ сбиралъ я страшный сокъ отравы,
             Что влилъ смертельный взглядъ Гекаты злобной въ травы.
             Къ работѣ смертный сокъ! Здоровой жизни нить
             Ты долженъ въ мигъ одинъ какъ молнія сразить.

(Вливаетъ ядъ въ ухо спящаго Герцога).

   Гамлетъ (глядя въ упоръ на короля). Онъ отравляетъ его въ собственномъ саду, чтобъ овладѣть его престоломъ!... Старика зовутъ Гонзаго и эта правдивая исторія написана чистѣйшимъ италіанскимъ языкомъ. Сейчасъ вы увидите какъ убійца склонитъ на преступную любовь жену покойнаго!...

(Король встаетъ въ смятеніи).

   Офелія. Король встаетъ съ мѣста.
   Гамлетъ. Какъ!... Неужели испугался фейерверка?...
   Королева (Королю). Что съ тобой другъ мой?
   Полоній. Прекратите представленіе.
   Король. Велите дать огня! Прочь отсюда!...
   Всѣ. Огня! огня! огня!

(Всѣ уходятъ въ смятеніи кромѣ Гамлета и Гораціо).

   Гамлетъ (вскакивая). Пусть стонетъ раненый олень!
                                           За то какъ прежде лань рѣзвится!
                                           Чредомъ идетъ за свѣтомъ тѣнь!
                                           Тотъ крѣпко спитъ -- тому не спится!...
             Ну что другъ Гораціо!... Вѣдь теперь, если счастье даже совсѣмъ меня оставитъ, мнѣ стоитъ только нацѣпить лѣсъ перьевъ на шляпу да пристегнуть пару провансальскихъ розъ къ башмакамъ чтобъ получить мѣсто актера въ любой труппѣ!...
   Гораціо. На вторыя роли?
   Гамлетъ. Нѣтъ!... нѣтъ! -- на первыя!...
                                           Забавный случай, другъ Дамонъ
                                                     У насъ произошелъ!
                                           Юпитеръ потерялъ свой тронъ
                                                     И сталъ царемъ -- пѣтухъ!....
   Гораціо. Надо поставить риѳму принцъ.
   Гамлетъ. О милый Гораціо! Теперь я готовъ покупать слова призрака на вѣсъ золота!... Ты замѣтилъ?...
   Гораціо. Какъ нельзя лучше.
   Гамлетъ. Едва дѣло дошло до отравленія!...
   Гораціо. Отъ меня не ускользнуло ничего.
   Гамлетъ. Ха! ха! ха!!.... Ей музыку! музыку!... сюда гусляры! сюда!!...
                                           Король театръ не хочетъ посѣщать!
                                           Ну пусть его! о чемъ тутъ горевать!....

(Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ).

             Музыку! Музыку!!....
   Гильденштернъ. Позвольте, достойный принцъ, попросить васъ на пару словъ.
   Гамлетъ. На цѣлую исторію, если угодно....
   Гильденштернъ. Его величество король...
   Гамлетъ. Что съ нимъ случилось?
   Гильденштернъ. Его величество находится въ крайнѣ раздраженномъ состояніи.
   Гамлетъ. Съ перепоя?
   Гильденштернъ. Нѣтъ принцъ, но въ немъ расходилась жолчь.
   Гамлетъ. Въ такомъ случаѣ вы поступили бы умнѣе, обратившись къ его врачу, потому что, если лекарство отъ жолчи будетъ ему прописано мною, то пожалуй она разольется хуже прежняго.
   Гильденштернъ. Я убѣдительно прошу ваше высочество привести ваши мысли въ порядокъ и не уклоняться такъ явно отъ разговора.
   Гамлетъ. Я усмиренъ -- продолжайте!
   Гильденштернъ. Королева, ваша матушка очень огорчена и прислала меня къ вамъ.
   Гамлетъ. Добро пожаловать!
   Гильденштернъ. Ваши слова не искренни принцъ. Если вамъ угодно дать мнѣ здравомыслящій отвѣтъ, то я исполню порученіе вашей матушки; если же нѣтъ -- то, прошу впередъ извиненія, я долженъ буду возвратиться съ чѣмъ пришелъ.
   Гамлетъ. Я не могу сдѣлать этого.
   Гильденштернъ. Чего принцъ?
   Гамлетъ. Дать вамъ здравомыслящій отвѣтъ. Мой умъ боленъ. Впрочемъ во всякомъ случаѣ ваша обязанность выслушать что бы я ни отвѣтилъ, или, лучше сказать, вы должны передать, что услышите, моей матери. Потому ни слова объ этомъ и приступимте прямо къ дѣлу. Вы сказали что моя мать...
   Розенкранцъ. Она велѣла вамъ сказать, что поведеніе ваше ее удивило п поразило.
   Гамлетъ. Что за удивительный сынъ, который умѣетъ такъ поражать свою мать!... Скажите, не было ли какихъ послѣдствій этого удивленія?
   Розенкранцъ. Она желаетъ поговорить съ вами въ своей комнатѣ, прежде чѣмъ вы отправитесь спать.
   Гамлетъ. Повинуюсь съ такой покорностью какъ будто бъ она была моей матерью десять разъ. Не имѣете ли вы передать мнѣ что нибудь еще?
   Розенкранцъ. Принцъ! вы когда то меня любили....
   Гаміетъ. Люблю до сихъ поръ! Клянусь этими воровскими крючками! (Показываетъ на свои пальцы).
   Розенкранцъ. Скажите откровенно, добрый принцъ, чѣмъ вы такъ огорчены? Отказываясь подѣлиться вашимъ горемъ съ друзьями, вы сами себя заключаете въ нравственную тюрьму.
   Гамлетъ. Я ничего не вижу для себя въ будущемъ!
   Розенкранцъ. Какъ это можетъ быть, если самъ король назначилъ васъ наслѣдникомъ датскаго престола?
   Гамлетъ. Да, но вѣдь -- "пока травка подростетъ" -- говоритъ старая пословица. (Входитъ музыкантъ съ флейтой). А! флейта! -- дайка ее сюда. (Гильденштерну). Ты кажется хочешь мнѣ что то сказать по секрету. -- Для чего? Что за допросъ? Право можно подумать будто ты ищешь что нибудь вывѣдать для того, чтобъ меня подвести.
   Гильденштернъ. Вѣрьте принцъ, что моя любовь кажется вамъ подозрительной только потому, что я хочу честно исполнить свой долгъ.
   Гамлетъ. Я это какъ то плохо понимаю. (Подавая ему флейту). Съиграй что нибудь.
   Гильденштернъ. Я не играю принцъ.
   Гамлетъ. Пожалуста!
   Гильденштернъ. Право не могу.
   Гамлетъ. Но если я прошу?
   Гильденштернъ. Я не умѣю взятъ инструмента въ руки.
   Гамлетъ. Это также легко какъ лгать. Стоитъ только положить пальцы на отверзтія, подуть во флейту ртомъ, и ты увидишь, что сейчасъ польется превосходная музыка. Смотри -- клапаны здѣсь.
   Гильденштернъ. Но я ничего не могу съ ними сдѣлать, чтобъ вызвать гармонію. У меня нѣтъ для этого искусства.
   Гамлетъ. Подумай же, за какое ничтожество ты принимаешь меня!... Ты хочешь играть на мнѣ, воображая будто тебѣ извѣстны клапаны души моей!... Ты хочешь вырвать тайну изъ моего сердца, думая, что гамма моихъ сердечныхъ звуковъ легко зазвучитъ для тебя отъ первой ноты до послѣдней, а между тѣмъ въ тебѣ нѣтъ умѣнья заставитъ звучать эту дрянную дудку, въ которой все приспособлено для легкой игры! -- Неужели ты серьезно вообразилъ, что на мнѣ легче играть чѣмъ на флейтѣ?... Нѣтъ! Ты можешь сравнивать меня съ какимъ хочешь инструментомъ! -- можешь, пожалуй, разбить меня -- но играть на мнѣ тебѣ не удастся! (Входитъ Полоній). А! добро пожаловать!
   Полоніи. Достойный принцъ; королева ваша матушка желаетъ немедленно говорить съ вами.
   Гамлетъ. Посмотрите на это облако; не правда ли оно походитъ на верблюда?
   Полоній. Дѣйствительно! Совершенный верблюдъ.
   Гамлетъ. А можетъ быть на хорька?
   Полоній. Да, да! этотъ выгибъ очень похожъ на спину хорька.
   Гамлетъ. Или на кита?
   Полоній. Вылитый китъ!
   Гамлетъ. Ну если такъ, я пойду сейчасъ къ матушкѣ! (Въ сторону). Они истощатъ мое терпѣнье до того, что я пожалуй дѣйствительно сойду съ ума. -- Иду къ матушкѣ.
   Полоній. Я ей сейчасъ доложу объ этомъ (Уходитъ).
   Гамлетъ. Легко сказать сейчасъ! -- Друзья прощайте!

(Розенкранцъ, Гильденштернъ и Гораціо уходятъ).

             Насталъ ужасный часъ! часъ ночи тайной,
             Когда встаютъ изъ гроба мертвецы
             И самый адъ тлѣтворнымъ духомъ вѣетъ
             На миръ земной! -- Горячей крови жажду
             Напиться я!... Я могъ бы совершить
             Теперь дѣла такія, отъ которыхъ
             Вздрогнулъ бы міръ, когда бы ихъ увидѣлъ!...
             Но тише: -- мать зоветъ меня! -- О сердце!
             Храни завѣтъ природы! духъ Нерона
             Пусть будетъ чуждымъ мнѣ! -- Жестокимъ быть
             Способенъ я, но міръ не назоветъ
             Меня чудовищемъ! -- Острѣй кинжала
             Будь рѣчь моя, но за кинжалъ рукой
             Я не схвачусь! Съ поступками въ разладѣ
             Пусть будутъ духъ и сердце! Какъ ни больно
             Быть можетъ рѣчь моя ее встревожитъ --
             Рука къ словамъ печати не приложитъ!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

  

Комната во дворцѣ.

(Входятъ Король, Розенкранцъ, и Гильденштернь).

   Король. Онъ мнѣ не нравится; намъ можетъ всѣмъ
             Надѣлать бѣдъ подобное безумство;
             И потому должны вы быть готовы
             Немедля ѣхать въ путь. Я подписалъ
             Всѣ нужныя бумаги. Вмѣстѣ съ вами
             Отправится и принцъ. Покой страны
             Не долженъ быть нарушенъ подъ угрозой
             Болѣзненныхъ припадковъ, съ каждымъ днемъ
             Растущихъ все быстрѣе.
   Гильденштернъ.                               Мы готовы. --
             Нельзя не похвалить благоговѣйно
             Рѣшимости, съ какою государь
             Спѣшите вы обезопасить миръ
             И счастье вашихъ подданныхъ, живущихъ
             Надеждой лишь на васъ.
   Розенкранцъ.                     Коль скоро каждый
             Отдѣльный гражданинъ имѣетъ право
             Всей силою разсудка и души
             Стараться защитить себя отъ бѣдствій
             И всякихъ золъ, то тѣмъ скорѣй обязанъ
             Заботиться о томъ же тотъ, на комъ
             Лежитъ отвѣтственность за жизнь и счастье
             Толпы людей. Король не умираетъ
             Безслѣдно и одинъ: онъ какъ потокъ
             Уноситъ за собой судьбу стоявшихъ
             Вокругъ его престола. Онъ похожъ
             На колесо, огромнаго размѣра,
             Стоящее у всѣхъ въ виду на выси
             Крутой горы. На этомъ колесѣ
             Нанизаны десятки милліоновъ
             Существъ ему подвластныхъ. Если разъ
             Покатится такое колесо,
             То вмѣстѣ съ нимъ найдутъ погромъ и гибель
             Всѣ эти существа. Печаль царей
             Влечетъ бѣду для множества людей.
   Король. Готовьтесь же въ дорогу. Надо намъ
             Сковать быстрѣй грозящую опасность;
             Она и такъ уже чрезъ чуръ давно
             Гуляетъ на свободѣ.
   Розенкранцъ и Гильденштернъ. Мы готовы.

(Уходятъ. Входитъ Полоній).

   Полоній. Онъ, государь, направился сейчасъ
             Въ покои королевы. Я прокрадусь
             За нимъ во слѣдъ и спрячусь за ковромъ,
             Чтобъ слышать ихъ бесѣду. Вѣрьте мнѣ:
             Она его примѣрно пожуритъ
             И можетъ быть исправитъ. Тѣмъ не менѣй,
             Вы истинно разумно . разсудили,
             Что въ этакихъ дѣлахъ небезполезенъ
             Свидѣтель посторонній. Мать одна
             Способна быть пристрастной по природѣ.
             Я ухожу. Прощайте государь.
             Узнавши все, что надо, я успѣю
             Вамъ разсказать, еще предъ вашимъ сномъ,
             О видѣнномъ.
   Король.                     Прощай мой вѣрный другъ.

(Полоній уходитъ).

             О страшенъ, страшенъ грѣхъ мой! заразить
             Онъ можетъ смрадомъ небо! Тяготѣетъ
             Надъ нимъ весь ужасъ перваго проклятья,
             Которымъ заклеймилъ Творецъ людей
             Убійцу брата, Каина! -- Молиться
             Я не могу, съ какой-бы твердой вѣрой
             Ни вздумалъ это сдѣлать! Грѣхъ сильнѣй
             Моихъ молитвъ и потому разрушитъ
             Ихъ безъ слѣда! Я нахожусь теперь
             Въ ужасномъ положеньи человѣка,
             Стоящаго въ раздумьи при началѣ
             Двухъ важныхъ д,ѣлъ и не могу рѣшиться
             Съ чего начать! Ужель святая влага
             Небесной благодати такъ безсильна,
             Что смыть она не можетъ братней крови
             Покрывшей руки мнѣ, будь даже слой
             Кровавый тотъ плотнѣе самыхъ рукъ?
             Къ чему жъ тогда намъ милость, если грѣхъ
             Сильнѣй ея! Двойную пользу намъ
             Должна давать молитва: пресѣкать
             Проступки предъ началомъ иль смягчать
             Раскаяньемъ ихъ послѣ -- такъ о чемъ же
             Мнѣ такъ скорбѣть? Скорѣй скорѣе къ дѣлу!
             Взоръ къ небесамъ!... Но какъ и что просить
             Могу я у Творца? Простить мнѣ грѣхъ мой?...
             Нѣтъ, нѣтъ! молить объ этомъ я не въ правѣ!
             До сей поры живу я въ обладаньи
             Тѣхъ выгодъ, для которыхъ совершилъ
             Мой страшный грѣхъ! Жена, корона, санъ --
             Похищенные мною такъ преступно,
             Еще мои!.. Возможно ль при такихъ
             Условьяхъ быть прощеннымъ? Судъ земной
             Нерѣдко подкупается руками,
             Свершившими злодѣйство. Міръ испорченъ
             Такъ глубоко, что подкупъ иногда
             Свершается при помощи самихъ же
             Награбленныхъ вещей -- но не таковъ
             Небесный судъ! Въ немъ мѣста нѣтъ обману!
             Проступки наши предстаютъ предъ нимъ
             Во всей ихъ наготѣ! Должны мы сами
             Открыто исповѣдать ихъ безъ лжи,
             Лицомъ къ лицу съ Судьей! -- Чтожь остается
             Мнѣ дѣлать послѣ этого? -- принесть
             Раскаянье въ грѣхахъ? -- Чего не можетъ
             Оно свершить для насъ; но что за польза
             Въ раскаяньи самомъ, когда не въ правѣ
             Мы каяться?... Ужасно, о ужасно!..
             О, сердце и душа чернѣе ночи!
             Чѣмъ больше вы стараетесь порвать
             Сковавшую васъ цѣпь, тѣмъ безнадежнѣй
             Вы путаетесь въ ней! -- Святые духи,
             Придите мнѣ на помощь!.. Преклонитесь
             Кичливыя колѣни; ты же, сердце,
             Твердѣйшее чѣмъ камень, -- размягчись
             И стань нѣжнѣй невиннаго младенца!
             Быть можетъ есть всему еще исходъ!

(Становится на колѣни и молится.

Входитъ Гамлетъ).

   Гамлетъ. Удобный мигъ! Онъ молится! Теперь
             Я кончу съ нимъ! -- Но если отойдетъ
             Съ молитвою онъ въ рай? Такой ли мести
             Могу я пожелать? Вотъ гдѣ сомнѣнье!
             Имъ умерщвленъ злодѣйски мой отецъ
             И я, страдальца сынъ, готовъ злодѣя
             Отправить въ рай?.. О нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! -- не мщеньемъ
             Такой поступокъ будетъ, а наградой! --
             Отецъ убитъ нежданно, въ мигъ покоя
             И нѣгъ мірскихъ, покрытый черной сѣтью
             Своихъ грѣховъ, какъ май покрытъ цвѣтами! --
             И кто сказать намъ можетъ, кромѣ Бога,
             Что вытерпѣть онъ долженъ былъ за смерть
             Въ подобный, страшный мигъ? Все заставляетъ
             Предполагать, что не легко ему
             Досталось искупленье -- такъ могу ли
             Считать себя отмщеннымъ я, убивъ
             Злодѣя въ часъ молитвы, въ часъ, когда
             Очистилъ душу онъ и приготовилъ
             Ее къ отходу въ вѣчность? -- Нѣтъ! назадъ --
             Въ ножны кинжалъ! Дождись иной минуты,
             Когда, въ припадкѣ гнѣва, иль безумства,
             Подъ бременемъ распутства и вина,
             Заснетъ какъ звѣрь онъ на своей постелѣ,
             Вслѣдъ за игрой, среди божбы и дѣлъ,
             Которымъ нѣтъ прощенья! -- Вотъ когда
             Настанетъ мигъ удара, чтобъ жестоко
             Оттолкнутый отъ чистыхъ вратъ небесъ,
             Стремглавъ низринутъ былъ онъ въ бездну ада,
             Съ душой чернѣй чѣмъ адъ! -- Теперь иду.
             Мать ждетъ меня -- Пора!.. А ты, злодѣй!
             Кончины мигъ отсрочилъ лишь своей!

(Уходитъ. Король поднимается съ колѣнъ).

   Король. Слова, слова! ихъ не услышатъ тамъ!
             Безъ чувствъ слова не взыдутъ къ небесамъ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 4-я.

  

Комната Королевы.

(Входятъ Королева и Полоній).

   Полоній. Онъ явится сейчасъ. Старайтесь быть
             Построже съ нимъ; скажите, что его
             Нелѣпые поступки превзошли
             Всѣ мѣры для терпѣнья и прибавьте,
             Что вы одни успѣли утишить
             Монаршій гнѣвъ, вмѣшавшись въ это дѣло.
             Я спрячусь здѣсь. Не позабудьте только
             Быть строже съ нимъ.
   Гамлетъ (за сценой).           Могу ли я войти
             Къ вамъ, матушка?
   Королева.                               Исполню вашъ совѣтъ.
             Скорѣй; вотъ онъ.

(Полоній прячется за занавѣску двери. Входитъ Гамлетъ).

   Гамлетъ.                               Что отъ меня угодно
             Вамъ, матушка? Скажите, въ чемъ вопросъ?
   Королева. Отецъ тобою оскорбленъ жестоко.
   Гамлетъ. Отецъ мой вами оскорбленъ жестоко.
   Королева. Такая рѣчь безсмысленно пуста.
   Гамлетъ. А ваша рѣчь безсмысленна и зла.
   Королева. Что это значитъ, Гамлетъ?
   Гамлеть.                                                   Что случилось?
   Королева. Иль ты забылъ, кто я?
   Гамлетъ.                                         О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
             Клянусь святымъ крестомъ! Вы королева;
             Жена вы брата, моего отца;
             И наконецъ -- признаться въ томъ мнѣ больно --
             Вы мать моя!
   Королева.                     О, если такъ -- я кликну
             Сюда людей, которые съумѣютъ
             Иначе говорить съ тобой.
   Гамлетъ.                                         Ни съ мѣста!
             Ты пальцами руки не пошевелишь,
             Пока не покажу тебѣ я здѣсь,
             Какъ въ зеркалѣ, души твоей изнанку!
   Королева. Какъ! что!... убить! убить меня ты хочешь!
             Ко мнѣ! ко мнѣ на помощь!..
   Полоній (за занавѣской).                     Эй, на помощь!
             Скорѣй, скорѣй, на помощь!...
   Гамлетъ (выхватывая шпагу).           Что тамъ? крыса?...

(Наноситъ ударъ шпагой въ занавѣску).

             Убитъ! убитъ! Червонецъ объ закладъ!...
   Полоній. О, я убитъ! (Умираетъ).
   Королева.                     Что ты надѣлалъ Гамлетъ!
   Гамлетъ. Что сдѣлалъ я?.. Не знаю!... Былъ король тамъ?...

(Отдергиваетъ занавѣску и открываетъ трупъ Полонія).

   Королева. О, дѣло зла и крови!
   Гамлетъ.                                         Зла и крови?
             Повѣрьте мнѣ, мать добрая, оно
             Ничѣмъ не хуже гнуснаго поступка,
             Убивши мужа, брату стать женой!
   Королева. Убивши мужа?
   Гамлетъ.                               Да! Такъ говорю я!

(Обращаясь къ Полонію).

             А ты, глупецъ, что сунулъ по привычкѣ
             Не кстати носъ -- прощай! Я думалъ здѣсь
             Сидѣлъ кой-кто другой, тебя умнѣе!..
             Терпи жь свою судьбу! Ты испыталъ,
             Что лишнее прислужничанье можетъ
             Подчасъ быть непріятнымъ! -- (Королевѣ) -- Перестань
             Ломать свои такъ руки! Сядь. Я сердце
             На части разобью тебѣ, коль скоро
             Еще въ немъ искра чувства сбереглась,
             И ежели подъ гнетомъ злой привычки
             Оно не стало камнемъ для добра.
   Королева. О, что тебѣ я сдѣлала, чтобъ могъ
             Меня язвитъ ты такъ своею рѣчью?
   Гамлетъ. Ты сдѣлала проступокъ, предъ которымъ
             Мертвѣетъ все, что чисто и свѣжо!
             Проступокъ, заставляющій считать
             Невинность лицемѣрьемъ! Тотъ проступокъ,
             При чьемъ одномъ названьи блекнутъ розы
             Стыдливости, смѣняясь рядомъ смрадныхъ
             И гнойныхъ язвъ! -- Дѣла такія душатъ
             Святыя узы брака, превращая
             Священныя слова въ наборъ пустыхъ
             И громкихъ фразъ. Отъ дѣлъ такихъ браздится
             Чело небесъ огнемъ, земля жь дрожжитъ
             Отъ ужаса въ болѣзненномъ припадкѣ,
             Какъ будетъ въ день послѣдняго суда!
   Королева. Но въ чемъ же я виновна? что свершила
             Дурнаго я, чтобъ могъ ты говорить
             О томъ съ такимъ громовымъ предисловьемъ?
   Гамлетъ (показывая на портреты своего отца и короля).
             Смотри сюда: -- передъ тобой висятъ
             Два разные портрета кровныхъ братьевъ.
             Взгляни сперва на этотъ: что за дивный
             Перлъ красоты! Чело Зевеса! взоръ
             И кудри Апполона! сила Марса,
             Рожденнаго для власти и грозы!
             Станъ Гермеса, посланника Олимпа,
             Внезапно прилетѣвшаго въ сіяньи
             На высь крутой горы, ушедшей въ небо
             Вершиною! -- Все говоритъ, что здѣсь
             Слились въ одно такія совершенства,
             Какими только боги одарить
             Могли свое созданье, чтобъ прославить
             Названье человѣка на землѣ!
             И это былъ твой мужъ! -- Теперь смотри,
             Кто рядомъ съ нимъ. Вотъ тотъ, кому ты стала
             Женой теперь! Какъ отпрыскъ, пораженный
             Гангреною, онъ заразилъ собой
             И бывшаго здоровымъ!.. Гдѣ же были
             Глаза твои? Какъ ты могла, покинувъ
             Высь снѣжныхъ горъ, спуститься въ грязь болотъ,
             Въ гнилой и смрадный воздухъ? Гдѣ, гдѣ были,
             Скажу еще, глаза твои?.. Сослаться
             Не можешь ты на страсть: -- въ твои года .
             Любовь и страсть перестаютъ кипѣть
             Уже въ крови: становятся покорны
             Они совѣтамъ разума! А что
             Шепталъ тебѣ твой разумъ? Могъ ли онъ
             Тебя подвинуть къ этому? Разсудка
             Вѣдь ты не лишена! Будь это такъ,
             Была бы ты безъ мыслей и движенья!
             Но вѣрно то, что твой разсудокъ былъ
             Сражонъ ударомъ! Самое безумство
             Тутъ видѣло бы ясно. Умъ не могъ
             Быть помраченъ до полной слѣпоты
             Въ подобномъ выборѣ! Какой же демонъ
             Надѣлъ тебѣ повязку на глаза?
             Смотрѣла ты не чувствуя, внимала
             Безъ глазъ тому, что видѣла; твой слухъ
             Былъ поражонъ не меньше прочихъ чувствъ.
             Но даже, если бъ были сражены
             Болѣзнью чувства всѣ -- то и болѣзнь
             Оставила бъ тебѣ довольно смысла,
             Чтобъ разсудить! -- Позоръ! -- Гдѣ былъ румянецъ
             Твоей стыдливости? Коль скоро адъ
             Такъ можетъ возбудить развратный пылъ
             Въ крови уже отжившей, то чего же
             Намъ должно ждать отъ юности? Какъ мягкій,
             Непрочный воскъ растаетъ все, что въ ней
             Есть добраго, отъ собственнаго жара!
             Не обвиняй же больше никогда
             Проступковъ юной крови! Зрѣлый возрастъ,
             Мы видимъ по тебѣ, способенъ также
             На грѣхъ и страсть, не слушая того,
             Что умъ диктуетъ волѣ!
   Королева.                                         Гамлетъ! Гамлетъ!
             Молю тебя, довольно!.. Ты заставилъ
             Меня взглянуть въ темнѣйшіе изгибы
             Души моей, и тамъ открылась мнѣ
             Такая чернота, что нѣтъ надежды
             Омыть ее ничѣмъ!
   Гамлетъ.                               Жить въ наслажденьи
             Позорнаго разврата!... Прозябать
             Въ истомѣ гнусной нѣги! сдѣлать мѣстомъ
             Своей любви, нечистый, грязный хлѣвъ!...
   Королева. О, перестань! Твои слова мнѣ рѣжутъ
             Острѣй кинжаловъ сердце!.. Милый, Гамлетъ!
             Молю тебя!...
   Гамлетъ.                     Убійца и злодѣй,
             Не стоющій одной двадцатой доли
             Того, кто прежде мужемъ былъ твоимъ!
             Шутъ въ царскомъ облаченьи! воръ карманный,
             Укравшій боязливо и тайкомъ
             Вѣнецъ и санъ!..
   Королева.                               Молю тебя, довольно!
   Гамлетъ. Король лоскутный, сшитый изъ тряпицъ!..

(Является Призракъ).

             Святыя силы неба! защитите
             Меня покровомъ крылъ своихъ!.. что ищешь
             Ты, призракъ дорогой?
   Королева.                               Онъ помѣшался!...
   Гамлетъ. Ты сына нерадиваго, быть можетъ,
             Явился упрекнуть за то, что онъ
             Проводитъ время въ безполезныхъ вспышкахъ
             Горячности, и упускаетъ время
             Завѣтъ исполнить строгій твой?... Скажи!..
   Призракъ. Замѣть мои слова: -- явился я
             Затѣмъ, чтобъ поддержать въ твоей душѣ,
             Готовую угаснуть, твердость духа. --
             Но посмотри: -- отчаянье совсѣмъ
             Твою сразило мать. Подай ей помощь
             Въ борьбѣ ужасной съ собственной душой!
             Чѣмъ въ насъ слабѣе плоть, тѣмъ нестерпимѣй
             Страдаетъ духъ. Скажи ей слово ласки.
   Гамлетъ. Что съ вами, матушка?
   Королева.                                         О, Гамлетъ!-- Ты
             Скажи мнѣ, что съ тобой? Зачѣмъ блуждаешь
             Въ пространствѣ взоромъ ты? Съ какимъ воздушнымъ
             Бесѣдуешь ты призракомъ? Свѣтъ мысли
             Погасъ въ твоихъ глазахъ. На головѣ,
             Какъ рядъ солдатъ, внезапно пробужденныхъ,
             Поднялись дыбомъ волосы, какъ будто бъ
             Была въ нихъ жизнь!.. О, милый, милый сынъ!
             Умѣрь, молю, разсудкомъ и терпѣньемъ
             Ужасный недугъ твой!.. Скажи, что видишь
             Ты предъ собой?
   Гамлетъ.                               Его! его!... Взгляни,
             Какъ блѣденъ онъ! Слова его и видъ
             Въ самихъ камняхъ бы пробудили чувство,
             Когда бъ онъ обратился къ нимъ!           (Къ Призраку).
                                                                         О полно!
             Смотрѣть такъ на меня! Твой скорбный взоръ
             Смягчитъ мнѣ можетъ сердце до того,
             Что я свершить не буду въ состояньи
             Того, что долженъ сдѣлать; стану лить
             Лишь слезы, вмѣсто крови!
   Королева.                                         Гамлетъ! Съ кѣмъ
             Ты говоришь?...
   Гамлетъ.                     Ты ничего не видишь?
   Королева. Я вижу все, но только то, что есть.
   Гамлетъ. И ты не слышишь также?...
   Королева.                                                   Слышу только
             Нашъ разговоръ съ тобой.
   Гамлетъ.                                         Смотри, смотри!
             Какъ онъ, волнуясь, движется, въ одеждѣ
             Въ какой привыкли видѣть мы отца.
             Когда онъ жилъ. Смотри! вотъ онъ уходитъ
             Сквозь эту дверь.                               (Призракъ исчезаетъ).
   Королева.                               Ты видишь смутный призракъ,
             Рожденный страшной грёзой! -- Бредъ горячки
             Способенъ вызывать не рѣдко въ насъ
             Подобныя видѣнья.
   Гамлетъ.                               Бредъ горячки?...
             Смотри: мой пульсъ спокойнѣй твоего
             И бьется также ровно. Не безумье
             Повѣрь мнѣ руководитъ мной -- тебѣ
             Я это докажу: я слово въ слово
             Могу все повторить, о чемъ съ тобою
             Здѣсь говорилъ. Безумцы не имѣютъ
             Ни памяти ни смысла. Не ласкай
             Себя несчастной мыслью, будто слышишь
             Безумца ты, а не ужасный голосъ
             Твоей нечистой совѣсти. Ты этимъ
             Затянешь рану сверху, но ее
             Не залечишь. Зараза будетъ тлѣть
             По прежнему въ душѣ твоей, сжигая
             Незримымъ ядомъ внутренность. Сознайся
             Въ винѣ своей предъ Небомъ! Принеси
             Раскаянье въ прошедшемъ, и умѣй
             Грѣха избѣгнуть впредь! Не удобряй
             Дурной травы, чтобъ не усилить этимъ
             Ея зловредный ростъ! Прости и мнѣ
             За правду этихъ словъ: вѣдь мы живемъ
             Въ такомъ пресыщенномъ, распутномъ мірѣ,
             Что правда предъ порокомъ въ немъ должна
             Почти что извиняться и молить
             Порокъ съ поклономъ низкимъ, чтобъ позволилъ
             Онъ ей платить добромъ ему за зло!
   Королева. О Гамлетъ! ты разбилъ на части сердце
             Сегодня мнѣ!....
   Гамлетъ.                     Отбрось дурную часть
             И, чистая, останься жить съ хорошей!
             Теперь прощай! Но Боже сохрани
             Тебя вернуться вновь въ объятья дяди!
             Принудь себя къ добру хотя бы силой!
             Привычка злобный демонъ нашъ, способный
             Сгубить всѣ чувства въ насъ; но если мы
             Успѣемъ обратить привычки силу
             На добрыя дѣла -- она тогда
             Становится намъ ангеломъ, дающимъ
             Способности и силу безъ труда
             Вернуться вновь къ хорошему!... Попробуй
             Воздержной быть лишь разъ и ты увидишь,
             Что съ каждымъ новымъ разомъ подвигъ будетъ
             Тебѣ казаться легче. Власть привычки
             Такъ велика, что ею можетъ быть
             Измѣнена печать самой природы!
             Злой демонъ, обуявшій насъ, исчезнетъ
             Предъ нею безъ слѣда, иль будетъ сдѣланъ
             Покорнымъ и ручнымъ. -- Еще прощаюсь
             Съ тобою я! Когда благословенья
             Желаешь ты -- благослови за это
             Меня сама! -- (Указывая на трупъ Полонія).
                                           Что жь до него -- я каюсь
             Въ свершонномъ мной! Самъ Богъ рѣшилъ, чтобъ мы
             Другъ друга покарали: онъ наказанъ
             Рукой моей, а я несу въ душѣ
             Тяжолое сознанье, что пришлось
             Мнѣ быть рукой карающаго Рока.
             Я сознаюсь открыто въ томъ, что сдѣлалъ
             И буду отвѣчать за то. Прощай!
             Я совершилъ поступокъ злой, стремясь
             Къ хорошему! Начало было дурно,
             Но вдвое хуже будетъ впереди!--
             Еще тебѣ замѣчу я...
   Королева.                               Скажи,
             Что дѣлать я должна?
   Гамлетъ.                               Что дѣлать?... Ты?
             Исполни все какъ разъ наоборотъ
             Тому, что я сказалъ. Пускай твой жирный,
             Отъѣвшійся король опять заманитъ
             Тебя въ свою постель! Пускай онъ треплетъ
             Тебя рукой по щечкѣ, называетъ
             Своей веселой кошечкой! Открой
             Ему за пару сальныхъ поцѣлуевъ
             И грязныхъ ласкъ, ту тайну, что узнала
             Ты о ы были положиться на мужество нашего экипажа. Во время абордажной схватки, я очутился на корсарѣ, который въ эту минуту отцѣпился отъ нашего судна, и такимъ образомъ единственно я оказался въ плѣну у пиратовъ. Они обошлись со мною, какъ благородные воры, но, разумѣется, не безъ причины: они ждутъ отъ меня доброй услуги. Постарайся, чтобы король подучилъ письма, которыя я посылаю, и поспѣши ко мнѣ, словно сама смерть за тобою въ погонѣ. Мнѣ нужно прошептать тебѣ на ухо слова, отъ которыхъ ты онѣмѣешь, хотя я и не нахожу такихъ выраженій, которыя по вѣсу могли-бы сравниться съ ихъ содержаніемъ. Эти добрые молодцы приведутъ тебя къ мѣсту моего нахожденія. Розенкранцъ и Гильденштернъ продолжаютъ путь въ Англію: о нихъ придется мнѣ передать тебѣ многое. Прощай. Вѣчно, какимъ онъ извѣстенъ тебѣ,

"твой Гамлетъ".

  
                                 Пойдемте. Эти письма я
                                 велю доставить королю;
                                 а вы меня къ тому сведите,
                                 кто васъ сюда ко мнѣ послалъ. (Уходятъ)

(Возвращаются: Король и Лаэртъ).

   Король.           Надѣюсь, что ты убѣдился
                                 теперь въ невинности моей,
                                 и что въ тебѣ найду я друга:
                                 изъ устъ ты королевы слышалъ,
                                 что тотъ, кто въ смерти твоего
                                 отца виновенъ, покушался
                                 скорѣй на жизнь мою, какъ видно.
   Лаэртъ.           Да, это ясно. Но скажите.
                                 зачѣмъ такое злодѣянье
                                 вы порѣшили, государь
                                 оставить безнаказаннымъ?
   Король.           По двумъ особеннымъ причинамъ,
                                 которыя тебѣ, пожалуй,
                                 покажутся ничтожными,
                                 но очень вѣски для меня.
                                 Въ немъ мать его души не чаетъ,
                                 а я -- не знаю: добродѣтель,
                                 или недугъ, иль слабость это --
                                 я такъ душою связанъ съ ней,
                                 что не рѣшился поводъ дать
                                 смертельному ея удару.
                                 Затѣмъ я потому не могъ
                                 судъ явный учинить надъ нимъ,
                                 что онъ любимецъ и надёжа
                                 всего народа, о, который
                                 всегда готовъ не только что
                                 ему простить его пороки,
                                 а ихъ зачесть ему въ заслугу, --
                                 и мнѣ, а не кому иному,
                                 за нихъ пришлось-бы поплатиться.
   Лаэртъ.           И вотъ я благороднаго
                                 отца лишился, а сестра,
                                 которой я цѣны не знаю.
                                 омрачена безуміемъ
                                 на вѣки! О, я отомщу!
   Король.           О, будь покоенъ! Не подумай,
                                 что я бездѣйствоватъ намѣренъ
                                 и навлекать самъ на себя
                                 бѣду -- потѣхи ради, что-ли?
                                 Ты вскорѣ болѣе услышишь:
                                 я твоего отца любилъ,
                                 но также любимъ мы себя,
                                 а потому, надѣюсь, ты
                                 поймешь...

(Входитъ вѣстникъ).

                                                     Ну что? какія вѣсти?
   Вѣстникъ. Отъ принца, государь, Гамлета
                                 тутъ письма: вотъ для вашего
                                 величества, а это здѣсь
                                 для королевы.
   Король.                                         Отъ Гамлета?
                                 Кто ихъ доставилъ?
   Вѣстникъ.                                         Говорятъ, --
                                 матросы, государь, но я
                                 не видѣлъ ихъ. Мнѣ передалъ
                                 ихъ Клавдіо, который самъ
                                 отъ посланнаго получилъ ихъ.
   Король.           Лаэртъ, вотъ ты услышишь. -- Ладно.

(Вѣстникъ уходить; король читаетъ):

   "Высокомогущественный! Да будетъ вамъ извѣстно, что я нагимъ высаженъ на вашъ берегъ. Завтра я испрошу дозволенія представиться очамъ вашего величества и доложу съ вашего разрѣшенія, объ обстоятельствахъ своего внезапнаго и чудеснаго возвращенія. -- Гамлетъ".
                                 Что это? всѣ они вернулись?
                                 или тутъ кроется обманъ?
   Лаэртъ.           Извѣстенъ почеркъ вамъ?
   Король.                                                             Рука
                                 Гамлета. Какъ? "нагимъ"? вотъ тутъ
                                 приписка: "одинокимъ"... что-жъ?
                                 ты въ состояньи разгадать?
   Лаэртъ.           Я самъ теряюсь, государь...
                                 Но пусть онъ явится сюда!
                                 о, я вздохну тогда вольнѣе.
                                 когда удастся мнѣ ему
                                 сказать въ лицо: "убійца -- ты!"
   Король.           О, если это такъ, Лаэртъ, --
                                 да какъ и быть тому иначе, --
                                 то... хочешь слѣдовать моимъ
                                 совѣтамъ?
   Лаэртъ.                               Если, государь,
                                 вы къ примиренію меня
                                 склонять не будете, то я
                                 согласенъ.
   Король.                               Къ примиренію
                                 съ самимъ собой. Разъ онъ вернулся,
                                 то ужъ навѣрно не захочетъ
                                 путь снова предпринять, передъ
                                 которымъ онъ опѣшилъ. Вотъ что:
                                 въ моемъ умѣ созрѣла мысль...
                                 я вызову его на дѣло...
                                 которое его погубитъ...
                                 и ни малѣйшихъ подозрѣній
                                 смерть за собой не повлечетъ...
                                 и даже мать его навѣрно
                                 въ ней умысла не заподозритъ,
                                 признавъ одну случайность въ ней.
   Лаэртъ.           Я вамъ готовъ повиноваться --
                                 особенно-же, если я
                                 служить орудіемъ вамъ буду.
   Король.           Вотъ это кстати мнѣ и нужно. --
                                 Еще когда ты былъ въ отъѣздѣ
                                 твое одно искусство много
                                 превозносилось при Гамлетѣ;
                                 твои другія дарованья
                                 не возбуждали столько въ немъ
                                 соревнованія, какъ это, --
                                 хотя въ моихъ глазахъ оно
                                 значенія имѣетъ мало.
   Лаэртъ.           Что за искусство, государь?
   Король.           Два мѣсяца тому назадъ
                                 насъ посѣтилъ нормандскій рыцарь:
                                 я ужъ съ похода знаю франковъ:
                                 они искусны на конѣ, --
                                 но этотъ молодецъ на немъ
                                 такія чудеса творилъ,
                                 что мнѣ казалось -- онъ съ нимъ сросся;
                                 и всѣ препятствія, какія
                                 придумать ни старался я,
                                 онъ преодолѣвалъ, шутя.
   Лаэртъ.           Онъ былъ нормандецъ.
   Король.                                                             Да, нормандецъ.
   Лаэртъ.           Такъ это былъ Ламондъ.
   Король.                                                             Онъ самъ.
   Лаэртъ.           Онъ мнѣ знакомъ, и, въ самомъ дѣлѣ,
                                 онъ -- гордость націи своей.
   Король.           Онъ часто поминалъ тебя
                                 и очень восхвалялъ твое
                                 умѣніе владѣть оружьемъ,
                                 особенно-жъ рапирами.
                                 Вотъ было-бъ зрѣлище, когда --
                                 съ восторгомъ разъ воскликнулъ онъ --
                                 нашелся-бы тебѣ соперникъ,
                                 который былъ-бы въ состояньи
                                 на нихъ помѣриться съ тобой!
                                 Слова эти воспламенили
                                 въ Гамлетѣ зависть до того,
                                 что онъ лишь думаетъ о томъ,
                                 чтобъ ты вернулся поскорѣй
                                 и попытался съ нимъ сразиться.
                                 Такъ вотъ тебѣ...
   Лаэртъ.                                         Что, государь?
   Король.           Лаэртъ, ты дорожилъ отцомъ?
                                 иль твое горе напускное?
   Лаэртъ.           Зачѣмъ вы спрашиваете?
   Король.           Не потому, чтобъ сомнѣваться
                                 въ твоей любви къ нему я думалъ...
                                 но испыталъ я очень часто,
                                 что время умѣряётъ пылъ:
                                 коли хотимъ мы что исполнить,
                                 то ждать-ли намъ того мгновенья,
                                 когда намѣренье исчезнетъ? --
                                 Но къ дѣлу. Ты увидишь вскорѣ
                                 Гамлета: что-же предпринять
                                 намѣренъ ты, чтобы явиться
                                 не на словахъ лишь, а на дѣлѣ
                                 достойнымъ сыномъ своего
                                 отца?
   Лаэртъ.                     Убить его во храмѣ!
   Король.           Нигдѣ убійство, это вѣрно,
                                 не можетъ быть оправдано,
                                 но и не знаетъ месть предѣловъ...
                                 и если ты рѣшился мстить,
                                 то... оставайся лучше дома:
                                 Гамлетъ, вернувшися, узнаетъ
                                 о возвращеніи твоемъ,
                                 и снова мы ему напомнимъ
                                 о томъ, что говорилъ французъ, --
                                 превознесемъ твое искусство
                                 превыше похвалы его --
                                 и, наконецъ, сведемъ васъ вмѣстѣ
                                 и будемъ биться объ закладъ...
                                 Онъ въ простодушіи своемъ
                                 осматривать клинковъ не станетъ,
                                 а ты себѣ одну подмѣтишь
                                 непритуплённую рапиру --
                                 и, изловчась, однимъ ударомъ
                                 ему за смерть отца заплатишь.
   Лаэртъ.           Да, я готовъ такъ поступить,
                                 а чтобъ играть навѣрняка...
                                 я зельемъ умащу свой мечъ,
                                 которое какой-то знахарь
                                 мнѣ продалъ. Этотъ ядъ настолько
                                 силёнъ, что стоитъ оцарапать
                                 ножомъ, имъ отравлённымъ, тѣло
                                 живого существа, какъ смерть
                                 его тотчасъ-же наступаетъ.
   Король.           Все это слѣдуетъ обдумать...
                                 когда, и какъ, и что навѣрно
                                 насъ приведетъ къ желанной цѣли.
                                 Вѣдь случай можетъ все испортить,
                                 а потому необходимо
                                 еще чѣмъ-либо запастись.
                                 Дай мнѣ подумать... мы заявимъ
                                 торжественный закладъ о томъ,
                                 чья сторона одержитъ верхъ...
                                 Нашелъ!
                                 Когда отъ состязанья вы
                                 почувствуете утомленье, --
                                 замѣть: ты долженъ жарче драться, --
                                 и пить захочется ему,
                                 велю подать ему я кубокъ,
                                 къ которому лишь прикоснется
                                 губами онъ, какъ свое дѣло
                                 мы обезпечимъ на тотъ случай,
                                 коль отъ смертельнаго удара
                                 онъ увернется твоего.

(За сценой слышенъ говоръ).

                                 Тише... что тамъ опять за шумъ?

(Входитъ Королева).

                                 Въ чемъ дѣло, государыня?
   Королева. Ахъ, горе слѣдуетъ за горемъ!
                                 Твоя сестрица утонула,
                                 Лаэртъ!
   Лаэртъ.                               Какъ? утонула? гдѣ?
   Королева. Тамъ, надъ ручьемъ склонившись, ива
                                 свою листву въ немъ отражаетъ...
                                 ахъ, тамъ она плела вѣнки,
                                 и, чтобъ развѣсить ихъ на вѣтвяхъ,
                                 она на дерево взобралась...
                                 вдругъ ненадёжный сукъ подъ ней
                                 сломился, и она упала
                                 съ трофеями своими въ волны;
                                 но одѣяніе ея
                                 на нихъ широко разостлалось
                                 и на поверхности воды
                                 её съ минуту удержало;
                                 и на подобіе русалки,
                                 словно вода ея стихія,
                                 она плыла и пѣсни пѣла...
                                 но смокло одѣянье вскорѣ
                                 и пѣсни вдругъ ея затихли:
                                 исчезла подъ водой бѣдняжка!
   Лаэртъ.           Ахъ, утонула! быть не можетъ!
   Королева. Ахъ, утонула! утонула!
   Лаэртъ.           Не заливать тебя слезами,
                                 сестра, коль утонула ты!
                                 но не осилить мнѣ природы!
                                 я не могу... я долженъ плакатъ ..
                                 простите, государь... простите... (убѣгаетъ).
   Король.           Послѣдуемъ за нимъ, Гертруда.
                                 Гнѣвъ утишилъ его съ трудомъ я...
                                 боюсь, чтобъ вновь не закипѣлъ онъ.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

  
   Кладбище; кругомъ памятники. Въ срединѣ открытая могила; въ глубинѣ, за нею, на возвышеніи, часовня, къ закрытымъ дверямъ которой ведетъ нѣсколько ступеней. Вечерѣетъ.

(Два могильщика копаютъ могилу).

   1-й могильщикъ. Будутъ-ли её хоронить-то, какъ честнаго человѣка хоронитъ?
   2-й могильщикъ. Будутъ, будутъ, чего зѣвать-то? -- Освидѣтельствовали и положили хоронить по обычаю.
   1-й могильщикъ. Да коли она утопилась по собственному капризу?
   2-й могильщикъ. Такъ ужъ положили, что не по собственному капризу.
   1-й могильщикъ. Значитъ, по чужому, что-ли? какъ-бы не такъ! Вѣдь дѣло тутъ вотъ какое: если, значитъ, вотъ я утоплюсь по собственному капризу, это, братецъ ты мой, такое дѣло, которое, какъ тебѣ сказать, изъ трехъ дѣлъ состоитъ: первое -- самое, значитъ, дѣло; второе -- выходитъ поступокъ. а третье -- само исполненіе. Такъ вишь ты, и слѣдуетъ изъ этого, что утопилась-то она по собственному капризу.
   2-й могильщикъ. А по моему, кумъ...
   1-й могильщикъ. Нѣтъ, постой. Видишь-ли, примѣрно, тутъ вотъ стоитъ вода,-- ладно; а тутъ стоитъ человѣкъ,-- ладно. Если, значитъ, человѣкъ самъ пойдетъ къ водѣ и утопится, то, какъ-бы онъ потомъ ни отговаривался, а толкать-то его въ воду никто не толкалъ. А коли, въ противномъ случаѣ, сама вода подойдетъ къ нему и затопитъ его, то, значитъ, не самъ онъ утопился. Выходитъ поэтому -- кто въ смерти своей не виноватъ, тотъ по собственному капризу и жизни не рѣшался.
   2-й могильщикъ. Такъ-то такъ, да по закону-ли?
   1-й могильщикъ. Какъ-же! согласно протоколу.
   2-й могильщикъ. А хошь, правду скажу? Кабы она не была дворянкой, то и схоронили-бы её гдѣ-нибудь на сторонкѣ.
   1-й могильщикъ. Будь по твоему! Ну не жалостно-ли, что большимъ людямъ на свѣтѣ вѣшаться да топиться выходитъ гораздо поваднѣе, чѣмъ намъ, грѣшнымъ. Давай заступъ-то. Нѣтъ на свѣтѣ дворянъ такого древняго рода, какъ садовники, гробовщики и могильщики. Ихъ ремесло перешло къ намъ отъ Адама.
   2-й могильщикъ. Да тотъ развѣ былъ дворянинъ?
   1-й могильщикъ. А кого-же перваго землею пожаловали, какъ не его? онъ-же первый и обмундировку получилъ.
   2-й могильщикъ. Ладно!
   1-й могильщикъ. А вотъ я тебѣ еще загадку загадаю. Не разгадаешь, такъ выругаю.
   2-й могильщикъ. Загадывай, загадывай!
   1-й могильщикъ. Кто строитъ прочнѣй: каменьщикъ, корабельщикъ, или плотникъ?
   2-й могильщикъ. Висѣличныхъ дѣлъ мастеръ: его висѣлицы переживаютъ всѣхъ своихъ постояльцевъ.
   1-й могильщикъ. Недурно, ей-Богу, недурно! да и висѣлица поступаетъ недурно; а чѣмъ недурно? a тѣмъ, что творитъ добро злодѣямъ; а коли злодѣямъ, такъ ужъ и тебѣ, доброму человѣку, сослужитъ службу, благо ей оказываешь такую предпочтительность. Ну-ко-ся! валяй сызнова.
   2-й могильщикъ. Кто прочнѣй строитъ: каменьщикъ, корабельщикъ, или плотникъ?
   1-й могильщикъ. Коли разгадаешь, будетъ тебѣ смѣна.
   2-й могильщикъ. Ну вотъ, разгадалъ!
   1-й могильщикъ. Ой-ли?
   2-й могильщикъ. Да ну, къ лѣшему! нѣтъ, не разгадалъ.

(Въ глубинѣ показываются: Гамлетъ съ Гораціо).

   1-й могильщикъ.Брось. Видно, тебѣ башку напрягать, что осла запрягать: коль заартачится, бей ни бей, ничего не подѣлаешь! А въ случаѣ, когда кто другой тебѣ загадаетъ эту загадку, то скажи: могильщикъ: его постройки сослужатъ намъ службу до самаго свѣтопреставленія. Поди-тко въ кабакъ, принеси косушку. (2-й могильщикъ уходитъ, 1-й -- копаетъ и поетъ):
                                           Влюблялся въ молодости я,
                                           какъ въ зиму, такъ и въ лѣто;
                                           не услащало такъ меня
                                           ништо, ништо, какъ это!
   Гамлетъ. Этотъ стариканъ, кажись, не имѣетъ состраданія къ своему ремеслу: роетъ могилу подъ звуки пѣсенки.
   Гораціо. Привычка у него вошла въ плоть и кровь.
   Гамлетъ. Ахъ, да! чѣмъ менѣе рука въ работѣ, тѣмъ она чувствительнѣе.
   1-й могильщикъ (поетъ).
                                           Но старость, крадучись, ко мнѣ
                                           съ клюкою подступала, --
                                           и вскорѣ молодца вполнѣ
                                           ужъ прежняго не стало!

(выбрасываетъ черепъ).

   Гамлетъ. Гм... Этотъ черепъ былъ однажды снабженъ языкомъ и также въ состояніи былъ пѣть. Какъ швырнулъ имъ этотъ плутъ! точно имѣетъ дѣло съ челюстью Каина, родоначальника всѣхъ убійцъ. А кто знаетъ? пожалуй, это была голова замѣчательнаго политика, который думалъ заткнуть за поясъ судьбы народовъ, а между тѣмъ, въ концѣ концовъ, оказался перехитреннымъ вотъ этимъ осломъ. Не правда-ли?
   Гораціо. Возможно.
   Гамлетъ. А то и придворнаго, у котораго на языкѣ: "глубочайшее почтеніе принцу" да "какъ здоровье вашего высочества?" Это могъ быть графъ "такой-то", который расхваливалъ коня графа "такого-то", желая получить его въ подарокъ. Вѣрно?
   Гораціо. Какъ-же, принцъ!
   Гамлетъ. А теперь червячку на обѣдъ, недаромъ спалъ съ кожи: а могильщикъ хвать его по челюсти заступомъ! Чудесная метазморфоза! если-бы мы были только способны услѣдить за нею! Ужъ не для того-ли и откармливались эти кости, чтобы впослѣдствіи ими играли въ бабки? При одной мысли у меня свои заныли!
   1-й могильщикъ (поетъ).
                                           И снится мнѣ теперь одна
                                           досчатая неволя;
                                           вотъ нынѣ какова она --
                                           старинушкина доля!

(выбрасываетъ другой черепъ).

   Гамлетъ. Вотъ и еще одинъ: почему-бы ему не быть черепомъ какого-нибудь законовѣда? Гдѣ теперь его кляузы, увёртки, казуистика, гонорары да плутни? Какъ это онъ спокойно выноситъ такіе подзатыльники отъ нахала и вовсе не думаетъ подавать на него жалобу объ оскорбленіи дѣйствіемъ? Гм... а то и, быть можетъ, это былъ въ свое время дока по части покупокъ всевозможныхъ имѣній съ залогомъ да перезалогомъ ихъ, съ кредитомъ подъ простыя обязательства, или-же съ двойнымъ ручательствомъ, и наконецъ съ выкупомъ ихъ съ помощью подставныхъ лицъ, или резерваціи. И это должна быть расплата за недоимки; взамѣнъ резерваціи -- выговоренное право пополнить драгоцѣнную мозговую обитель мусоромъ, разъ для его купчихъ крѣпостей едва-ли въ ней хватитъ мѣста. Да! самъ-то владѣлецъ съ небольшимъ надѣломъ остался! Скажи-ка, вѣдь пергаментъ изъ бараньей кожи выдѣлывается?
   Гораціо. Да, принцъ, и изъ телячьей -- тоже.
   Гамлетъ. Ну не бараны-ли, не телята-ли тѣ, которые думаютъ на немъ обезпечить свои права на владѣніе? -- Мнѣ хотѣлось-бы поговорить со старикомъ. (Подходитъ къ могильщику) Чья это могила, братецъ?
   1-й могильщикъ. Моя, сударь. (Поетъ)
                                           Вотъ нынѣ какова она --
                                           старинушкина доля!
   Гамлетъ. Пожалуй, твоя, пока ты не выйдешь изъ нея..
   1-й могильщикъ. Вамъ, сударь, изъ нея не выйти -- значитъ, не ваша, а я изъ нея хоть и не выхожу, а всё-жъ-таки -- моя!
   Гамлетъ. Вранье-то твое оттуда ужъ вышло. Разъ могила для мертвыхъ, а не для живыхъ, значитъ, совралъ.
   1-й могильщикъ. За то и живо совралъ, благо не себѣ, а вамъ.
   Гамлетъ. Ну, говоря, какому-такому барину ты могилу роешь?
   1-й могильщикъ. Никакому и ни такому.
   Гамлетъ. Ну барынѣ... или барышнѣ?
   1-й могильщикъ. Ни барынѣ и ни барышнѣ.
   Гамлетъ. Кого-жъ тутъ похоронятъ?
   1-й могильщикъ. Была она барышней, но Царство Небесное ей, померла.
   Гамлетъ (Гораціо). Каковъ чудакъ? Съ нимъ нескоро договоришься. Въ самомъ дѣлѣ, Гораціо, мнѣ приходилось часто подмѣчать за послѣдніе годы, что остроуміе всюду такъ расплодилось, что нынѣ мужикъ въ немъ придворному не уступитъ. (Могильщику) Давно-ли ты въ могильщикахъ?
   1-й могильщикъ. А съ того самаго дня, сударь, въ который Богъ далъ покойному королю первую побѣду надъ Норвежцемъ.
   Гамлетъ. А давно это было?
   1-й могильщикъ. А вы и не знаете? Каждый дуракъ вамъ скажетъ. Въ тотъ самый день появился на свѣтъ молодой Гамлетъ, который нынче ума рѣшился и въ Англію сосланъ.
   Гамлетъ. Вотъ какъ! Зачѣмъ-же его въ Англію-то сослали?
   1-й могильщикъ. Да вотъ потому, что умъ растерялъ. Тамъ, полагаютъ, разыщетъ его; а коли не разыщетъ, и то не бѣда.
   Гамлетъ. Отчего?
   1-й могильщикъ. Да тамъ ему это сойдетъ: тамъ всѣ, какъ и онъ, сумасшедшіе.
   Гамлетъ. Какъ-же это такъ онъ сошелъ съ ума?
   1-й могильщикъ. Чудно, говорятъ.
   Гамлетъ. Какъ чудно?
   1-й могильщикъ. Какъ ума рѣшился, такъ и сошелъ съ ума.
   Гамлетъ. А на чемъ именно онъ помѣшался, не знаешь?
   1-й могильщикъ. Какъ не знать! на датской землѣ, сударь: я вотъ на ней тридцать лѣтъ, какъ въ могильщикахъ состою.
   Гамлетъ. А долго-ли пролежитъ покойникъ въ землѣ, пока не сгніетъ?
   1-й могильщикъ. Если онъ при жизни еще не растрескался, какъ это часто бываетъ, то отъ восьми до девяти лѣтъ продержится. Вотъ черепъ, который пролежалъ въ землѣ двадцать три года.
   Гамлетъ. Чей онъ былъ?
   1-й могильщикъ. А шутника порядочнаго. Чей-бы вы думали?
   Гамлетъ. Ей ей, не знаю.
   1-й могильщикъ. А не помянуть-бы его лихомъ: онъ окатилъ разъ меня виномъ изъ бутыли. Этотъ черепъ былъ когда-то черепомъ шута гороховаго, Іорика.
   Гамлетъ. Этотъ?
   1-й могильщикъ. Этотъ самый.
   Гамлетъ. Покажи... (беретъ черепъ) Увы, бѣдный Іорикъ! я помню его, Гораціо; это былъ вѣчный забавникъ -- полонъ замѣчательныхъ затѣй. Онъ постоянно таскалъ меня на спинѣ, а теперь -- какъ претитъ отъ него воображенію, даже тошно становится. Вотъ тутъ висѣли тѣ губы, которыя я цѣловалъ безсчетно. Гдѣ теперь твои насмѣшки, прыжки, пѣсни, вспышки веселія, возбуждавшія за столомъ всеобщій взрывъ хохота? А нынѣ посмѣется-ли кто надъ твоимъ зубоскальствомъ? A щеки-то какія у тебя впалыя! Такъ поди-же, сбѣгай скорѣй въ уборную къ барынѣ и скажи ей, что, сколько-бы она румянъ и бѣлилъ ни накладывала, всё-же въ концѣ концовъ лицо у нея будетъ точно такое же: разсмѣши её этимъ. -- Прошу тебя, Гораціо, скажи мнѣ одно...
   (2-й могильщикъ возвращается съ косушкой; оба угощаются).
   Гораціо. Что именно, принцъ?
   Гамлетъ. Думаешь-ли ты, что Александръ Великій имѣлъ въ землѣ такой-же видъ?
   Гораціо. Точно такой-же.
   Гамлетъ. И также попахивалъ? фу! (бросаетъ черепъ).
   Гораціо. Точно также.
   Гамлетъ. И вотъ для какихъ унизительныхъ цѣлей намъ суждено послужить: развѣ наше воображеніе не въ состояніи послѣдовать за прахомъ великаго царя Македонскаго, пока мы не найдемъ его въ какой нибудь замазанной имъ щели?
   Гораціо. Это ужъ было-бы черезчуръ ко всему приглядываться.
   Гамлетъ. Ничуть не бывало. Можно было-бы безъ натяжки послѣдовать за нимъ, нисколько не грѣша противъ вѣроятности. Напримѣръ такъ: Александръ Македонскій умеръ, похороненъ и обратился въ прахъ; прахъ -- земля; изъ земли дѣлается глина: почему-же глиною, въ которую онъ обратился, нельзя было бы замазать щель... ну хоть пивной бочки?
                                           Великій Кесарь обратившись въ глину,
                                           отъ сквозняка намъ охраняетъ спину:
                                           предъ кѣмъ народы преклонялись -- ахъ!
                                           того замазкою сталъ нынѣ прахъ...
   Но тише, тише! Отойдемъ... Ужъ не король-ли?
   (Колокольный звонъ. Собирается народъ. Двери часовни отворяются; звуки органа. Выходятъ изъ часовни пажи съ факелами и останавливаются по сторонамъ ступеней. Затѣмъ похоронная процессія, во главѣ которой пасторъ; за нимъ несутъ гробь, за которымъ слѣдуетъ Лаэртъ, затѣмъ Король, Королева, свита и пр. Гамлетъ и Гораціо скрываются за однимъ изъ памятниковъ и наблюдаютъ).
   Лаэртъ.           Прости, сестрица дорогая!
   Гамлетъ (Гораціо). Офелія! о, быть не можетъ!

(склоняетъ голову на плечо Гораціо; могильщики опускаютъ гробъ въ могилу).

   Королева. Цвѣтку прелестному -- цвѣты!

(бросаетъ въ могилу цвѣты).

                                 Прости! моя была надежда --
                                 убрать тебя цвѣтами, какъ
                                 невѣсту сына моего,
                                 прелестная Офелія,
                                 а не твою могилу... о!..
                                           (закрываетъ лицо рукою).
   Лаэртъ.           О, будь тотъ проклятъ, чей поступокъ
                                 чудовищный затмилъ твой умъ!
                                 Нѣтъ, нѣтъ! еще не зарывайте:
                                 хочу еще разъ я проститься...
                                           (прыгаетъ въ могилу).
                                 Засыпьте и меня землею...
                                 засыпьте такъ, чтобъ цѣлый холмъ.
                                 надъ нашей общею могилой
                                 высоко къ небу воздымался!
   Гамлетъ (выходя). Кто тутъ увлекся такъ печалью?
                                 Кто это чьи слова тоски
                                 звучатъ такъ страшно, что готовы
                                 остановить теченье звѣздъ?
                                 Я здѣсь -- Гамлетъ-датчанинъ!
                                           (прыгаетъ въ могилу).
   Лаэртъ (хватаетъ его за горло).                     Дьяволъ!
   Гамлетъ.           Ты плохо молишься... оставь...
                                 зачѣмъ за горло ухватился?!
                                 совѣтую тебѣ... прочь руку!
                                           (Они борются).
   Король.           О, разнимите ихъ скорѣй!
   Королева. Гамлетъ! Гамлетъ!
   Придворные (бросаются къ нимъ). Оставьте! тише!
   Гораціо.           Прошу васъ, успокойтесь, принцъ!

(Нѣкоторые изъ свиты разнимаютъ ихъ; они вылѣзаютъ изъ могилы).

   Гамлетъ.           Я этого такъ не оставлю!
   Королева. Ахъ, что такое, сынъ мой?
   Гамлетъ.                                                             О!
                                 и я любилъ Офелію,
                                 и я! На сорокъ тысячъ братьевъ
                                 моей любви хватило-бы
                                 съ избыткомъ! Что-же для нея,
                                 готовъ ты сдѣлать?
   Король.                                                   Онъ съ ума
                                 сошелъ, Лаэртъ.
   Королева.                               Ради Небесъ,
                                 о пощади его!
   Гамлетъ.                                         На что
                                 готовъ ты? говори-же! плакать?
                                 поститься? драться? разорваться?
                                 И я готовъ! и я! а ты,
                                 на зло мнѣ, прыгаешь въ могилу
                                 и хочешь быть съ ней погребеннымъ!..
                                 несешь вздоръ о холмахъ какихъ-то!
                                 Вѣдь хвастаться и я умѣю!
   Король (Лаэрту). Припадокъ бѣшенства... Пройдетъ!
   Гамлетъ.           Къ чему-жъ хватать меня за горло!
                                 вѣдь я тебя всегда любилъ...
                                 Но впрочемъ это ничего!
                                 Что-бъ ни задумалъ Геркулесъ,
                                 а волкъ глядѣть все будетъ въ лѣсъ!

(поспѣшно уходитъ; Гораціо, по знаку короля, идетъ за нимъ: король жестами старается успокоитъ Лаэрта и королеву).

  
  

АКТЪ V.

  
   Большое помѣщеніе во дворцѣ (изъ второго акта). Въ глубинѣ, на сторонѣ, на возвышеніи -- столъ и два кресла для короля и королевы. Открытый видъ на терассу и море.

(Входятъ: Гамлетъ и Гораціо).

   Гамлетъ.           Объ этомъ будетъ. Перейдемъ
                                 теперь къ другому. Помнишь ты
                                 всѣ обстоятельства отъѣзда?
   Гораціо.           Какъ мнѣ не помнить, принцъ!
   Гамлетъ.                                                                       Борьба
                                 душевная мнѣ не давала
                                 покоя: мое положенье
                                 мнѣ не завиднѣе казалось
                                 судьбы мятежника въ оковахъ....
                                 к я рѣшился -- о, спасибо
                                 явившейся рѣшимости!...
                                 на необдуманный поступокъ.
                                 Признаться, необдуманность
                                 подчасъ бываетъ намъ полезной,
                                 коль замыселъ готовъ распасться.
                                 Насъ это учитъ, что исходъ
                                 затѣй всѣхъ хитроумныхъ нашихъ
                                 отъ воли Божества зависитъ.
   Гораціо.           О, какъ вы правы, принцъ!
   Гамлетъ.                                                             Накинувъ
                                 матросскій плащъ, я отыскалъ ихъ, --
                                 стащилъ пакетъ и счастливо
                                 впотьмахъ въ каюту возвратился.
                                 Недолго думая, сорвалъ
                                 я королевскую печать...
                                 и что-жъ нашелъ?.. какую подлость!
                                 приказъ строжайшій короля,
                                 подмасленный резонами
                                 о благѣ государствъ союзныхъ
                                 и страшными угрозами,
                                 на случай я въ живыхъ останусь:
                                 по предъявленіи моей
                                 особы -- лишь наточенъ мечъ --
                                 снять голову съ меня тотчасъ-же!
   Гораціо.           Не можетъ быть!
   Гамлетъ.                                         Вотъ тутъ приказъ.
                                 Его ты лучше на досугѣ
                                 самъ прочитаешь. Хочешь знать,
                                 что сдѣлалъ я затѣмъ?
   Гораціо.                                                   Прошу васъ.
   Гамлетъ.           Со всѣхъ сторонъ опутанный
                                 сѣтями, не успѣвъ обдумать,
                                 какъ къ дѣлу приступить, я взялся
                                 уже за дѣло: сталъ строчить
                                 прекраснымъ почеркомъ приказъ...
                                 Когда-то думалъ я, подобно
                                 вельможамъ нашимъ, -- недостойно
                                 красивымъ почеркомъ владѣть,
                                 и всѣми силами старался
                                 его испортить, но теперь
                                 онъ оказалъ великія
                                 услуги мнѣ! Такъ хочешь знать,
                                 Гораціо, что написалъ я?
   Гораціо.           О, да, принцъ!
   Гамлетъ.                                         Предписаніе
                                 строжайшее отъ имени
                                 царя -- британскому вассалу:
                                 доколь онъ вѣрный данникъ нашъ,
                                 и уважаетъ нашъ союзъ,
                                 и дружбой нашей дорожитъ,
                                 и прочее, и прочее...
                                 какъ только приметъ къ свѣдѣнью
                                 онъ содержаніе посланья, --
                                 пускай, безъ всякихъ разсужденій.
                                 онъ предъявителей казнитъ,
                                 не давъ покаяться имъ сроку!
   Гораціо.           Но чѣмъ вы запечатали?
   Гамлетъ.           И тутъ видна рука судьбы:
                                 въ дорожной сумкѣ я нашелъ
                                 печать отца, подобную
                                 печати государственной.
                                 Сложивъ письмо по образцу
                                 другого, надпись сдѣлалъ я
                                 и приложилъ затѣмъ печать --
                                 и снесъ обратно къ нимъ на мѣсто.
                                 Подлогъ никѣмъ былъ не замѣченъ.
                                 На слѣдующій день была
                                 морская стычка... остальное
                                 тебѣ извѣстно.
   Гораціо.                                         Значитъ, оба,
                                 и Розенкранцъ и Гильденштернъ
                                 идутъ на вѣрную погибель...
   Гамлетъ.           Ну, да! кто имъ велѣлъ соваться?
                                 Ихъ участь не волнуетъ совѣсть
                                 мою: они польстились сами
                                 въ погибель. Горе низкимъ душамъ,
                                 коль встанутъ на пути они
                                 двухъ нападающихъ бойцовъ
                                 могучихъ!
   Гораціо.                               Но каковъ король!
   Гамлетъ.           Представь себѣ: могу теперь
                                 я оставаться равнодушнымъ?
                                 Отца убилъ онъ моего,
                                 мать опозорилъ, втерся между
                                 народа волей и моими
                                 надеждами -- и наконецъ
                                 на жизнь мою онъ покусился
                                 съ такимъ коварствомъ: такъ ужъ тутъ
                                 не долгъ-ли совѣсти возмездье
                                 воздать ему рукой моею!
                                 Будь проклятъ я, коль эта язва
                                 дальнѣйшее опустошенье
                                 произведетъ на нашемъ тѣлѣ!
   Гораціо.           Но скоро онъ изъ Англіи
                                 получитъ донесеніе
                                 объ исполненіи приказа.
   Гамлетъ.           Скоро, но промежутокъ мой!
                                 а человѣка жизнь: разъ, два --
                                 конецъ! Однимъ лишь огорченъ я,
                                 что такъ забылся я -- съ Лаэртомъ:
                                 въ его я дѣлѣ своего --
                                 усматриваю отраженье.
                                 Я долженъ помириться съ нимъ...
                                 но, въ самомъ дѣлѣ, это чванство
                                 печалью довело меня
                                 до бѣшенства!
   Гораціо.                                         Идутъ; потише.

(Входитъ Осрикъ).

   Осрикъ. Ваше высочество, позвольте васъ поздравить съ возращеніемъ въ Данію.
   Гамлетъ. Покорнѣйше благодарю васъ, сударь. (Гoраціо) Знаешь-ли ты, что это за птица?
   Гораціо. Нѣтъ, принцъ.
   Гамлетъ. Тѣмъ лучше для спасенія души твоей: знать его -- лишній грѣхъ для нея. У него много плодородныхъ земель и пастбищъ: вѣдь если скотъ господствуетъ надъ скотомъ, то и стойло его помѣщается около королевскаго стола.
   Осрикъ. Милостивѣйшій принцъ, если у вашего высочества окажется нѣсколько минутъ свободнаго времени, то я имѣлъ-бы передать вамъ кое-что отъ его величества.
   Гамлетъ. Я готовъ со вниманіемъ выслушать васъ, сударь. На мѣсто со шляпой. Она для головы.
   Осрикъ. Благодарю васъ, ваше высочество, -- очень жарко.
   Гамлетъ. О, нѣтъ! позвольте -- очень холодно. Вѣтеръ съ сѣвера.
   Осрикъ. Дѣйствительно, холодновато, принцъ.
   Гамлетъ. А всё-жъ-таки мнѣ кажется, ужасно душно и жарко -- для моего тѣлосложенія.
   Осрикъ. Чрезвычайно жарко, принцъ, то-есть какъ будто-бы очень жарко, не знаю сказать -- какъ именно. Ваше высочество, его величество приказали мнѣ сообщить вамъ, что они изволили поставить большой закладъ на вашу голову... дѣло именно вотъ въ чемъ...
   Гамлетъ. Однако -- вы забыли... поставить на вашу голову... (принуждаетъ его надѣть шляпу).
   Осрикъ. Позвольте... въ самомъ дѣлѣ, оно такъ удобнѣе, въ самомъ дѣлѣ! -- Недавно сюда ко двору возвратился Лаэртъ; увѣряю васъ, кавалеръ въ полномъ смыслѣ этого слова -- превосходнѣйшихъ качествъ, съ утонченнѣйшими манерами и блестящею наружностью. Въ самомъ дѣлѣ, говоря съ умомъ и разумомъ, онъ является образцомъ рыцарства, такъ какъ въ немъ вы навѣрно усмотрите, такъ сказать, воплощеніе всѣхъ дарованій, какихъ только вообще могъ-бы пожелать себѣ истинный дворянинъ.
   Гамлетъ. Милостивый государь, онъ, ей-Богу, нисколько не пострадаетъ отъ вашего описанія его примѣтъ, хотя я и увѣренъ въ томъ, что у умственной ариѳметики пошла-бы голова кругомъ отъ перечисленія его свойствъ поштучно. Да и едва-ли возможно, хотя-бы поверхностно, оцѣнить грузъ корабля, несущагося на всѣхъ парусахъ. Но, вставъ на точку зрѣнія осмысленнаго восхищенія, я готовъ признать въ немъ великаго генія съ столъ рѣдкими и драгоцѣнными внутренними достоинствами, что, правду говоря о немъ, лишь въ зеркалѣ можетъ отразиться что-либо подобное, а кто-бы рѣшился пойти по его стопамъ, тотъ оказался-бы его тѣнью, не болѣе.
   Осрикъ. Ваше высочество изволите выражаться о немъ безошибочно.
   Гамлетъ. Въ чемъ-же дѣло, сударь? Съ какой стати наши грубыя рѣчи касаются этого рыцаря?
   Осрикъ. Принцъ...
   Гораціо. Не можете-ли вы инымъ языкомъ объясниться. Вы навѣрно въ состояніи.
   Гамлетъ. При чемъ-же тутъ этотъ кавалеръ?
   Осрикъ. Лаэртъ?
   Гораціо (Гамлету). Кошелекъ его опустѣлъ: всѣ позолоченныя слова израсходованы.
   Гамлетъ. Да, сударь, онъ самый.
   Осрикъ. Я знаю... вамъ небезьизвѣстно...
   Гамлетъ. Я желалъ-бы, чтобы вы это знали, хотя, клянусь вамъ, если-бы вамъ было извѣстно, что мнѣ небезъизвѣстно, то оно не принесло-бы мнѣ чести. Итакъ, сударь?
   Осрикъ. Вамъ небезъизвѣстно, въ какомъ совершенствѣ Лаэртъ...
   Гамлетъ. Я и мысли не допускаю, чтобы я могъ равняться съ нимъ въ совершенствѣ; вѣдь познать вполнѣ человѣка всё равно, что познать самого себя.
   Осрикъ. Я говорю относительно его искусства фехтовать. По общему мнѣнію, онъ не имѣетъ въ немъ соперниковъ.
   Гамлетъ. Его оружіе?
   Осрикъ. Рапира и шпага.
   Гамлетъ. Это два рода оружія; но ничего.
   Осрикъ. Его величество бились съ нимъ объ закладъ на шесть берберійскихъ коней, противъ которыхъ Лаэртъ, какъ мнѣ извѣстно, заложилъ шесть французскихъ шпагъ и столько-же кинжаловъ со всѣми принадлежностями, какъ-то: кушаками, портупеями и такъ далѣе. Три лафета, дѣйствительно, замѣчательной красоты, игрушечки, да и только!
   Гамлетъ. Что вы подразумѣваете подъ лафетами?
   Гораціо (Гамлету). Я такъ ж думалъ, что вамъ придется еще насладиться его побочными примѣчаніями.
   Осрикъ. Лафеты, ваше высочество... это портупеи.
   Гамлетъ. Выраженіе было-бы болѣе подходящее, если-бы мы могли носить на поясѣ пушку; пока-же пусть портупеи останутся портупеями. Но далѣе: шесть берберійскихъ коней противъ шести французскихъ шпагъ съ принадлежностями и трехъ замѣчательно придуманныхъ лафетовъ: это выходитъ французскій закладъ противъ датскаго. Къ чему-же это они прозакладывали, или заложили, какъ вы выражаетесь?
   Осрикъ. Король держалъ пари, что Лаэртъ изъ двѣнадцати ударовъ съ обѣихъ сторонъ свыше трехъ не будетъ имѣть впереди, другими словами нанесетъ вамъ не болѣе девяти ударовъ. Испытаніе можетъ состояться немедленно-же, если ваше высочество изволите дать утвердительный отвѣтъ.
   Гамлетъ. Если-же я отвѣчу: нѣтъ?
   Осрикъ. Я хотѣлъ сказать, если ваше высочество согласны предоставить особу свою на это испытаніе.
   Гамлетъ. Я буду прогуливаться здѣсь по залѣ; если его величеству угодно, -- теперь кстати время, когда я имѣю обыкновеніе подкрѣпляться воздухомъ,-- велите принести рапиры; въ случаѣ благородный рыцарь изъявитъ готовность, а король останется при своемъ намѣреніи, я постараюсь доставить его величеству побѣду; въ противномъ случаѣ самъ я ничего отъ этого не выиграю, кромѣ развѣ стыда да сверхсчетныхъ ударовъ.
   Осрикъ. Прикажете, принцъ, въ точности такъ доложить?
   Гамлетъ. Точно такъ, сударь, съ цвѣтами краснорѣчія по собственному вашему усмотрѣнію.
   Осрикъ. Препоручаю себя благосклонности вашего высочества. (уходитъ)
   Гамлетъ. Весь вашъ. -- Хорошо еще, что онъ самъ себя препоручаетъ: едва-ли кто-либо другой препоручилъ-бы его.
   Гораціо. Эта пигалица вылупилась изъ яйца со скорлупою на головѣ.
   Гамлетъ. Къ материнской груди онъ уже прикладывался съ церемоніями. Такимъ образомъ онъ и многіе другіе одинаковаго съ нимъ полета, отъ которыхъ, насколько я вижу, нашъ вѣкъ безъ ума, подладились къ духу времени. нахватавшись наружнаго лоска, какой-то пѣнящейся бурды, которая даетъ имъ возможность справляться, какъ съ глупѣйшими, такъ и умнѣйшими сужденіями человѣчества. Но стоитъ только ради испытанія подобныхъ лицъ дунуть, какъ мыльные пузыри ихъ лопнутъ.

(Входитъ придворный).

   Придворный. Ваше высочество, молодой Осрикъ только-что доложилъ его величеству, что вы изволите ожидать короля здѣсь въ залѣ. Король послалъ меня узнать, остаетесь-ли вы при готовности состязаться съ Лаэртомъ въ фехтованіи, или-же требуете отсрочки?
   Гамлетъ. Я остаюсь вѣренъ принятому рѣшенію, которое вполнѣ согласуется съ желаніемъ короля. Смотря по тому, какъ ему будетъ удобно, я готовъ теперь, или-же во всякое другое время... въ томъ предположеніи, разумѣется, что я буду тогда также въ состояніи, какъ и въ настоящую минуту.
   Придворный. Король и королева, всѣ уже собираются сюда.
   Гамлетъ. Въ добрый часъ.
   Придворный. Королева изволила выразить желаніе, чтобы ваше высочество, передъ состязаніемъ, обратились къ Лаэрту съ словами примиренія.
   Гамлетъ. Ея наставленіе недурно.

(Придворный уходитъ).

   Гораціо. Вы проиграете, принцъ.
   Гамлетъ. Не думаю: когда онъ поѣхалъ во Францію, я не переставалъ послѣ того упражняться; а при такомъ неравномъ закладѣ, я выиграю. -- Но ты себѣ представить не можешь, какъ у меня сердце заныло. Но это пустяки...
   Гораціо. Однако, мой дорогой принцъ...
   Гамлетъ. Такъ -- глупости. А все-же нѣчто въ родѣ дурного предчувствія, которое женщину вѣроятно-бы испугало.
   Гораціо. Если ваше чувство противится чему-либо, то повинуйтесь ему: а чтобы они не явились сюда, я предупрежду ихъ и скажу. что вы нерасположены.
   Гамлетъ. Ни за что. Отнесемся съ пренебреженіемъ ко всякимъ примѣтамъ: безъ воли Провидѣнія воробью не погибнуть. Что должно нынѣ быть, того потомъ не будетъ; если-же оно потомъ не будетъ, то теперь случится, если-же теперь не случится, то все-же оно будетъ. Главное -- быть ко всему готовымъ. Разъ никому неизвѣстно, съ чѣмъ, въ сущности, человѣкъ разстается, велика-ли бѣда -- разстаться преждевременно?..

(Звуки трубъ. Съ терассы появляются пажи и тѣлохранители, затѣмъ: Король, Королева, Лаэртъ, Осрикъ придворные и свита).

   Король.           Приди сюда, Гамлетъ; прими
                                 вотъ эту руку отъ меня...

(соединяетъ руки Гамлета и Лаэрта).

   Гамлетъ.           Прошу у васъ прощенья, рыцарь...
                                 я оскорбилъ васъ, но простите,
                                 какъ благородный дворянинъ.
                                 Всѣ тутъ собравшіеся знаютъ,
                                 и вамъ навѣрно ужъ извѣстно,
                                 сколь мрачнымъ я томимъ разстройствомъ.
                                 То, что я сдѣлалъ:
                                 что душу вашу, самолюбье
                                 и честь такъ сильно возмутило --
                                 я объявляю сумасбродствомъ.
                                 Гамлетъ-ли оскорбилъ Лаэрта?
                                 о нѣтъ! Когда въ Гамлетѣ нѣтъ
                                 Гамлета, коль онъ самъ не свой --
                                 и оскорбляетъ вдругъ Лаэрта,
                                 то не Гамлетъ такъ поступаетъ:
                                 онъ отъ поступка отречется...
                                 Кто-жъ виноватъ? его безумство.
                                 Во всеуслышаніе здѣсь
                                 васъ завѣряю, что я чуждъ
                                 былъ всякихъ замысловъ дурныхъ,
                                 въ, надеждѣ получить отъ васъ
                                 великодушное прощенье.
   Лаэртъ.           Въ душѣ я удовлетворенъ,
                                 хотя бы слѣдовало ей
                                 всего скорѣе жаждать мести.
                                 Но честь моя -- другое дѣло...
                                 она не можетъ примириться,
                                 пока судъ опытныхъ людей
                                 не дастъ совѣтъ свой и рѣшенье
                                 къ возстановленію ея.
                                 А до тѣхъ поръ -- принять готовъ я
                                 предложенную вами дружбу,
                                 которую, повѣрьте, я
                                 ничѣмъ затронуть не намѣренъ.
   Гамлетъ.           Съ радушіемъ встрѣчаю друга
                                 и принимаю братскій вызовъ.
                                 Сюда рапиры!
   Лаэртъ.                                         Мнѣ одну.
   Гамлетъ.           Я кукольной мишенью буду:
                                 твое искусство предъ моею
                                 неловкостію, что звѣзда
                                 блестящая на темномъ небѣ!
   Лаэртъ.           Принцъ, вы смѣетесь надо мной!
   Гамлетъ.           О, нѣтъ! клянусь рукою этой!
   Король.           Рапиры предложи имъ, Осрикъ.
                                 Гамлетъ, закладъ тебѣ извѣстенъ?

(Пажи приносятъ па подушкахъ рапиры).

   Гамлетъ.           Да, въ совершенствѣ: вашему
                                 величеству угодно было
                                 слабѣйшему дать перевѣсъ.

(Онъ и Лаэртъ выбираютъ и испытываютъ рапиры).

   Король.           Я не боюсь: я видѣлъ васъ
                                 фехтующими. Онъ съ тѣхъ поръ
                                 усовершенствоваться могъ
                                 а потому онъ далъ впередъ намъ.

(Король и королева занимаютъ мѣста у стола).

   Лаэртъ (испытывая рапиру). Нѣтъ, эта тяжела. Прошу
                                 другую.
   Гамлетъ (также). Эта хороша.
                                 Всѣ одинаковой длины?
   Осрикъ.           Да, всѣ, ваше высочество.

(Они приготовляются къ фехтованію).

   Король.           Вино сюда на столъ поставьте.

(Пажи исполняютъ).

                                 Коль въ первый разъ, иль во второй --
                                 Гамлетъ Лаэрту нанесетъ
                                 ударъ, иль въ третій -- отразивъ
                                 его, ему отвѣтитъ, -- пусть
                                 громъ пушекъ возвѣститъ побѣду.
                                 Тогда король за здравье принца
                                 Гамлета кубокъ свой подниметъ
                                 съ жемчужиною въ немъ, премного
                                 цѣннѣе жемчуговъ, какіе
                                 четыре датскихъ короля
                                 носили на вѣнцѣ своемъ.
                                 Сюда поставьте кубки. Пусть
                                 литавры трубамъ, трубы пушкамъ,
                                 а пушки небу, небо-же землѣ
                                 тотчасъ-же съ громомъ возвѣстятъ
                                 тостъ королевскій въ честь Гамлета.
                                 Начните.-- Судьи будьте зорки.
   Гамлетъ.           Готовы?
   Лаэртъ.                               Я къ услугамъ вашимъ.

(Салютуютъ королю и королевѣ, затѣмъ фехтуютъ).

   Гамлетъ.           Разъ!
   Лаэртъ.           Нѣтъ!
   Гамлетъ.           Судьи!
   Осрикъ.           Ударъ! не можетъ быть сомнѣнья.
   Лаэртъ.           Ну, хорошо. Еще разъ.
   Король.                                                   Стойте!
                       Гамлетъ, жемчужина -- твоя!

(Опускаетъ жемчужину въ кубокъ; затѣмъ беретъ другой).

                                 Я пью за здравіе твое.
                                 Подайте ему кубокъ этотъ.

(Трубы и литавры, за сценой пушечный залпъ; одинъ изъ пажей подноситъ Гамлету кубокъ съ жемчужиною).

   Гамлетъ.           Сперва еще разъ мы пройдемся. (Пажу).
                                 Поставь туда на столъ

(Пажъ ставитъ кубокъ передъ королевой; Лаэрту)

                                                                         Идетъ?

(Фехтуютъ).

                                 Опять ударъ! ну что ты скажешь?
   Лаэртъ.           Коснулся, да! я допускаю.
   Король.           Нашъ сынъ одержитъ верхъ надъ нимъ.
   Королева. Онъ полонъ тѣломъ и запышливъ.
                                 Гамлетъ, вотъ мой платокъ возьми
                                 и оботри свой лобъ. Сынъ мой,
                                 я пью за счастіе твое! (беретъ кубокъ).
   Гамлетъ.           Но, матушка...
   Король (встаетъ).                     Не пей Гертруда.
   Королева. Нѣтъ, ужъ позвольте мнѣ, супругъ мой...

(отпиваетъ и отдаетъ кубокъ пажу, который подноситъ его Гамлету: трубы и пушечный залпъ).

   Король (въ сторону). Жемчужина съ отравой. Поздно.
   Гамлетъ.           Теперь мнѣ нить нельзя. Сейчасъ.
   Королева. Дай, вытру я тебѣ лицо...

(встаетъ и хочетъ итти къ нему, но останавливается и хватается за столъ).

   Лаэртъ (королю). Теперь ударъ за мной,
   Король (искоса наблюдая за королевой). Едва-ли.
   Лаэртъ (въ сторону). Всё-жъ противъ совѣсти моей..!
   Гамлетъ.           Ну, въ третій разъ... Зачѣмъ ты медлишь?
                                 Всѣ силы напряги свои:
                                 боюсь, ты надо мной смѣешься!
   Лаэртъ.           Вы думаете, принцъ? Идетъ! (фехтуютъ).
   Осрикъ.           Ни здѣсь, ни тамъ.
   Лаэртъ.                                                   Теперь держитесь!

(ранитъ Гамлета; затѣмъ Гамлетъ выбиваетъ у Лаэрта рапиру).

   Король.           Довольно... вы разгорячились...
   Гамлетъ.           Еще разъ!

(предлагаетъ Лаэрту свою рапиру; Лаэртъ нерѣшительно принимаетъ ее; Гамлетъ поднимаетъ рапиру Лаэрта: снова фехтуютъ; Гамлетъ ранитъ Лаэрта. Королева со стономъ падаетъ безъ чувствъ).

   Осрикъ.           За королевою смотрите!

(Придворные дамы окружаютъ королеву).

   Гораціо.           Что это? у обоихъ кровь!
                                 Ну, какъ вамъ, принцъ?

(обращаетъ вниманіе Гамлета на то, что послѣдній раненъ).

   Осрикъ.           Ну что, Лаэртъ?
   Лаэртъ (хватается за грудь; Осрику).
                                 Попался въ собственныхъ сѣтяхъ...
                                 Наказанъ за измѣну, Осрикъ...

(Осрикъ поддерживаетъ его).

   Гамлетъ. Что съ королевою?
   Король (около нея)                               Она,
                                 увидя кровь, лишилась чувствъ.
   Королева. Нѣтъ, нѣтъ! напитокъ! милый сынъ мой!
                                 въ немъ ядъ былъ... меня отравили (умираетъ)
   Гамлетъ.           Измѣна! Запирайте двери!
                                 Искать измѣнника! злодѣя!

(Тѣлохранители занимаютъ выходы).

   Лаэртъ (падаетъ).
                                 Онъ здѣсь, Гамлетъ! и ты погибъ!
                                 Орудье смерти у тебя,
                                 непритупленное, съ отравой.
                                 Мое коварство и меня
                                 сгубило, и я умираю...
                                 Отравлена и мать твоя...
                                 я не могу... король виной, король!
   Гамлетъ (осматривая конецъ рапиры).
                                 Непритупленное, съ отравой!
                                 Такъ ядъ, исполни-жъ свое дѣло!

(поражаетъ рапирою короля и поспѣшно беретъ со стола кубокъ съ ядомъ).

   Осрикъ и придворные. Измѣна! измѣна!

(бросаются къ королю).

   Король.           Я раненъ только... помогите!
   Гамлетъ.           Убійца ты! развратникъ подлый!
                                 возьми жемчужину свою!

(оттолкнувъ Осрика, который хотѣлъ помѣшать ему, выплескиваетъ въ короля изъ кубка напитокъ съ жемчужиной; король умираетъ. На морѣ появляется, подъ англійскимъ флагомъ, корабль приближающійся къ терассѣ).

   Лаэртъ.           Онъ заслужилъ... онъ отравитель...
                                 Прости, Гамлетъ, какъ я тебѣ
                                 отца смерть и свою прощаю... (умираетъ)
   Гамлетъ.           Господь проститъ... Я за тобой.
                                 Гораціо, смерть наступаетъ...
                                 Ахъ! мать несчастная моя...
                                 прощай!-- Что? вы потрясены,
                                 свидѣтели ужасныхъ дѣлъ!
                                 молчите?... я-бы разсказалъ вамъ...
                                 но смерть не ждетъ... Горацій, другъ мой --
                                 со мной конецъ... но ты... ты живъ...
                                 ты все разскажешь...
   Гораціо.                                                   Нѣтъ! не я!
                                 я римлянинъ, а не датчанинъ!

(беретъ у него кубокъ)

                                 Тутъ капель нѣсколько осталось...
   Гамлетъ.           Коль мужъ ты, возврати мнѣ кубокъ...
                                 ради Небесъ!.. отдай, отдай!

(беретъ у него кубокъ и бросаетъ на полъ; вдали звуки военнаго марша; къ Осрику подбѣгаютъ нѣсколько придворныхъ и говорятъ съ нимъ).

                                 Дурная слава обо мнѣ
                                 пойдетъ, когда все будетъ скрыто..
                                 О, если любишь ты меня,
                                 повремени искать блаженства...
                                 живи, Гораціо, страдай...
                                 судьбу мою повѣдай міру.

(Громъ пушекъ).

                                 Что тамъ за звуки боевые?
   Осрикъ.           То побѣдителемъ изъ Польши
                                 вернувшись, юный Фортинбрасъ
                                 пословъ привѣтствуетъ британскихъ.

(съ корабля раздается отвѣтный залпъ).

   Гамлетъ.           Гораціо я умираю.
                                 Ядъ сильный духъ мой заглушаетъ.
                                 Изъ Англіи мнѣ не дождаться
                                 вѣстей... я знаю -- Фортинбрасъ
              шки всѣхъ бойницъ, выпьетъ король здоровье Гамлета, броситъ въ его кубокъ перлъ, драгоцѣннѣйшій украшавшаго корону четырехъ предшествовавшихъ королей Даніи. Подайте же мнѣ кубки, и да возвѣстятъ литавры трубамъ, трубы пушкарямъ, пушки небесамъ, а небеса землѣ, что король пьетъ Гамлета здоровье!-- Ну, начинайте;-- а вы, судьи, смотрите зорко.
   ГАМ. Начнемъ.
   ЛАЕР. Начнемте, принцъ. (Бьются.)
   ГАМ. Разъ.
   ЛАЕР. Нѣтъ.
   ГАМ. Рѣшайте.
   ОСР. Ударъ, ударъ очевиднѣйшій.
   ЛАЕР. Хорошо,-- продолжаемъ.
   КОР. Постойте; дайте мнѣ выпить. Гамлетъ этотъ перлъ твой; пью твое здоровье.-- Подайте ему кубокъ. (Трубы, за сценой пушечные выстрѣлы.)
   ГАМ. (Продолжая биться). Позвольте прежде кончить; пусть постоитъ пока.-- Ну.-- Ударъ еще; что скажешь?
   ЛАEP. Ударъ, ударъ, сознаюсь.
   КОР. Сынъ нашъ выиграетъ.
   КОРОЛЕВА. Онъ тученъ, одышливъ.-- Вотъ платокъ, оботри имъ лице, сынъ мой {Въ прежнихъ изданіяхъ: Here, Hamlet, take ту napkin, rub thy brows... По Кольеру: Here it а napkin; rub thy brows, my son...}. Королева пьетъ за твой успѣхъ, Гамлетъ.
   ГАМ. Добрая королева.--
   КОР. Не пей, Гертруда.
   КОРОЛЕВА. Выпью, вы извините, государь. (Пьетъ.)
   КОР. (Про себя). Это отравленный кубокъ! поздно.
   ГАМ. Не могу еще отвѣтить -- сейчасъ.
   КОРОЛЕВА. Подойди, дай обтереть лицо твое.
   ЛАЕР. Теперь, государь, я нанесу ему ударъ непремѣнно.
   КОР. Не думаю.
   ЛАЕР. (Про себя). Какъ ни противно это моей совѣсти.
   ГАМ. Ну же, третій, Лаертъ. Ты какъ-будто шутишь; прошу, употреби все свое искусство. Боюсь, ты потѣшаешься надо мной.
   ЛАЕР. Вы думаете, смотрите жь.
   ОСР. Ни тотъ, ни другой.
   ЛАЕР. Такъ вотъ же. (Онъ ранитъ Гамлета; за тѣмъ во пылу схватки, они мѣняются рапирами и Гамлетъ, въ свою очередь, ранитъ Лаерта.)
   КОР. Разнимите ихъ! они слишкомъ ужь разгорячились.
   ГАМ. Нѣтъ, продолжай. (Королева падаетъ.)
   ОСР. Посмотрите, посмотрите, королева!
   ГОР. Они оба въ крови.-- Что съ вами, принцъ?
   ОСР. Что съ вами, Лаертъ?
   ЛАЕР. Попался, Осрикъ, какъ глупый куликъ, въ свои собственныя сѣти; убитъ достойно своимъ собственнымъ коварствомъ.
   ГАМ. Что съ королевой?
   КОР. Дурнота отъ вида крови.
   КОРОЛЕВА. Нѣтъ, нѣтъ, кубокъ, кубокъ.-- О, мой милый Гамлетъ!-- Кубокъ, кубокъ; отравлена. (Умираетъ.)
   ГАМ. О, гнусность!-- Эй! заприте двери! Измѣна! ищите гдѣ.
   ЛАЕР. Здѣсь, Гамлетъ. Гамлетъ, ты убитъ; и никакое лѣкарство не поможетъ тебѣ; нѣтъ въ тебѣ и на полчаса жизни; измѣнническое орудіе у тебя въ рукѣ -- не притупленное и отравленное. Гнусная продѣлка обратилась на меня самого; смотри, я лежу, и не встать уже мнѣ. Твоя мать отравлена; не могу болѣе. Король, король всему виной.
   ГАМ. Остріе отравлено!-- Къ дѣлу же, отрава! (Ранитъ короля.)
   ВСѢ. Измѣна! измѣна!
   КОР. О, защитите меня, друзья мои; я только пораненъ.
   ГАМ. Такъ допей же, гнусный, проклятый кровосмѣситель, это пойло; такъ вотъ твой перлъ-то? Ступай за моей матерью. (Король умираетъ.)
   ЛАЕР. Угощенъ достойно; отраву эту онъ приготовилъ самъ.-- Обмѣняемся же прощеньемъ, благородный Гамлетъ. И моя, и моего отца смерть да не падетъ на тебя, да не падетъ и твоя на меня! (Умираетъ.)
   ГАМ. Да проститъ тебѣ ее небо; я слѣдую за тобой.-- Умираю, Гораціо.-- Прощай, несчастная королева.-- А вамъ, блѣдные, дрожащіе, нѣмые свидѣтели свершившагося -- имѣй я только время, не будь неумолимая смерть такъ строго исполнительной,-- о, я могъ бы сказать вамъ -- но такъ и быть.-- Гораціо, я умру, ты останешься въ живыхъ -- ты разскажешь недовольнымъ, оправдаешь меня и мое дѣло.
   ГОР. Нѣтъ, не жить и мнѣ. Болѣе я древній Римлянинъ, чѣмъ Датчанинъ; (Схватывая кубокъ) въ кубкѣ есть еще.
   ГАМ. Если ты мужъ -- отдай мнѣ кубокъ; отдай; клянусь, онъ будетъ у меня. (Отнимаетъ у него кубокъ) О, добрый Гораціо, скроется такимъ образомъ сущность дѣла -- въ какомъ же позорѣ будетъ жить по мнѣ мое имя! Если ты когда-нибудь любилъ меня -- откажись на время отъ блаженства, подыши еще въ этомъ гадкомъ мірѣ, чтобъ разсказать правдивую обо мнѣ повѣсть. (За сценой раздаются звуки отдаленнаго марша и выстрѣлы.) Это что за воинственные звуки?
   ОСР. Это юный Фортинбрасъ, возвращающійся съ побѣдой изъ Польши, привѣтствуетъ пословъ Англіи.
   ГАМ. Умираю, Гораціо; мощный ядъ пересиливаетъ уже духъ мой. Не доживу до вѣстей изъ Англіи, по предрекаю избранье Фортинбраса; ему и мой умирающій голосъ; скажи ему это, и все, что болѣе или менѣе вызывало,-- остальное -- молчаніе. (Умираетъ.)
   ГОР. Разорвалось благородное сердце.-- Прощай же, будь благословенъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Good night, sweet prince!... По Колльеру Good night, be blest....}, и сонмы ангеловъ да напоютъ тебѣ успокоеніе.-- Зачѣмъ близятся сюда звуки барабановъ?

Входятъ Фортинбрасъ, Англійскія посланники и другіе.

   ФОР. Гдѣ, гдѣ?
   ГОР. Чего ищешь ты? Горя, дивъ?-- прекрати свои поиски.
   ФОР. Безпощадная бойня!-- Какой же это пиръ готовишь ты, гордая смерть, въ вѣчной своей трущобѣ, что разомъ сразила столько царственностей?
   1 ПОС. Страшное зрѣлище, и не поспѣли мы съ нашимъ дѣломъ изъ Англіи; безчувственны уши того, кто долженъ былъ узнать отъ насъ что требованіе его исполнено, что Розенкранцъ и Гильдеиштернъ мертвы. Кто же поблагодаритъ насъ?
   ГОР. Не онъ, если бы и имѣлъ еще жизненную способность благодарить васъ. Никогда не требовалъ онъ ихъ смерти. Но если ужь вы явились такъ скоро за этимъ кровавымъ дѣломъ, вы -- изъ Польши, они -- изъ Англіи, велите вынести эти трупы на высокій помостъ и позвольте мнѣ разсказать всему, ничего не вѣдающему міру, какъ все это случилось; и вы услышите дѣла срамныя, кровавыя, чудовищныя, рѣшенья случайныя, убійства нечаянныя, казни коварно задуманныя и вынужденныя обстоятельствами, и въ заключеніе, какъ неудавшіеся замыслы обратились на главы самихъ злоумышленниковъ. О всемъ этомъ передамъ я вамъ сущую правду.
   ФОР. Поспѣшимъ же все это выслушать; созовемъ для этого благороднѣйшихъ сановниковъ. Что касается до меня -- съ грустію встрѣчаю я мое счастье; есть старыя у меня права на это королевство, и не могу я не заявить ихъ теперь.
   ГОР. И объ этомъ придется мнѣ сообщить нѣсколько словъ изъ устъ того, чей голосъ дастъ вамъ много другихъ. Приступимъ же къ этому {Въ прежнихъ изданіяхъ: But let this tarne... По Колльеру: But let this scene.} немедленно, чтобы коварство или невѣдѣнье, пользуясь волненіемъ умовъ, не породило еще больше бѣдъ.
   ФОР. Гамлета, какъ воина, потому что, взойди онъ на престолъ -- онъ оказался бы вполнѣ царственнымъ, нести на помостъ четыремъ капитанамъ съ громкой музыкой и со всѣми обычными воинскими почестями.-- Берите же трупы.-- Хороши они еще на полѣ битвы -- никакъ не здѣсь.-- Сказать, чтобъ начинали пальбу. (Похоронный марш], всѣ уходятъ съ трупами и за тѣмъ, за сценой раздается залпъ изъ пушекъ.)
   
тъ меня: что я лишь притворяюсь
             Помѣшаннымъ! -- Попробуй въ самомъ дѣлѣ
             Такъ поступить. Возможно ль королевѣ
             Прекрасной, скромной, умной утаить
             Подобную заманчивую новость
             Предъ грязной старой жабой, предъ надутымъ
             Развратникомъ! Гдѣ женщина, которой
             Подъ силу этотъ подвигъ? -- Поступи же
             И ты въ разладъ тому, что говорятъ
             Тебѣ разсудокъ съ сердцемъ. Стань похожа
             На ту мартышку въ баснѣ, что взобралась
             На кровлю дома, съ клѣткой воробьевъ
             И, выпустивъ на волю ихъ, затѣмъ
             Сама сломала шею, вздумавъ съ дуру
             Летѣть за ними слѣдомъ.
   Королева.                                         Будь увѣренъ,
             Что если бы слова у насъ рождались
             Дыханью вслѣдъ -- дышать я перестала бъ
             И вмѣстѣ жить, лишь только бы не выдать
             Того, что ты сказалъ.
   Гамлетъ.                               Слыхала-ль ты,
             Что я отправленъ въ Англію?
   Королева.                                         О Боже!
             Объ этомъ позабыла я совсѣмъ.
   Гамлетъ. Вотъ письма подъ печатью; ихъ везутъ
             Мои два школьныхъ сверстника, которымъ
             Я вѣрю какъ эхиднамъ. Имъ дано,
             Я знаю, приказанье обогнать
             Меня въ пути, чтобъ привести неслышно
             Къ погибели. Ну что жь! Пускай! Забавнѣй
             Всего бываетъ то, когда строитель
             Подземнаго подкопа полетитъ
             На воздухъ самъ съ своею же работой.
             А это будетъ такъ: я подкопаюсь
             Аршиномъ глубже ихъ и пусть взлетятъ
             Они до облаковъ. Что за блаженство
             Смотрѣть со стороны, когда столкнутся
             Одна съ другой двѣ хитрости! --           

(Указывая на трупъ Полонія).

                                                                         Его же
             Мнѣ надобно убрать. Пусть полежитъ
             Съ своими потрохами онъ покамѣстъ
             Въ сосѣдней комнатѣ! -- Прощай!... Какъ важенъ
             Онъ сталъ на видъ! какъ скромно молчаливъ!
             Онъ -- весь свой вѣкъ болтавшій безъ умолку!..
             Пойдемъ пріятель! надобно съ тобой
             Покончить мнѣ. -- Мать добрая, прощай!

(Уходитъ, волоча тѣло Полонія).

  
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

  

СЦЕНА 1-я.

Комната во дворцѣ.

(Входятъ Король, Королева, Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Король. Въ твоихъ глубокихъ вздохахъ непремѣнно
             Таится смыслъ! Прошу тебя, Гертруда,
             Откройся мнѣ; что сынъ твой?
   Королева (придворнымъ).           Удалитесь
             На нѣсколько минутъ. (Придворные уходятъ).
                                                     О добрый другъ!
             Когда бъ ты зналъ, что вынесла я ночью!
   Король. Что, что? скажи! -- что съ Гамлетомъ?
   Королева.                                                   Онъ страшенъ
             Въ своихъ припадкахъ ярости какъ море
             Въ борьбѣ съ ужаснымъ вѣтромъ! Полный бреда
             Услышалъ шорохъ онъ за занавѣской,
             Схватилъ свой мечь и съ воплемъ: "крыса! крыса!"
             Не видя ничего передъ собой,
             Нанесъ въ безумной ярости ударъ,
             Которымъ былъ убитъ несчастный старѣцъ!
   Король. Ужасное злодѣйство! Точно тоже
             Случиться бы могло съ однимъ изъ насъ,
             Будь мы на этомъ мѣстѣ. Всѣмъ равно
             Грозитъ его свобода: мнѣ, тебѣ.
             И каждому! -- Мы будемъ отвѣчать
             За эту смерть. Общественное мнѣнье
             Навѣрно обвинитъ обоихъ насъ,
             За то, что не былъ сдержанъ или запертъ
             Безумный этотъ мальчикъ! Оба мы
             Не видѣли изъ за избытка чувствъ,
             Что должно дѣлать намъ и поступали
             Какъ тотъ больной, который изъ стыда
             Не хочетъ показать своей болѣзни
             Передъ людьми и позволяетъ ей
             Себя разрушить вдосталь. -- Гдѣ теперь онъ?
   Королева. Онъ удалился, унеся съ собой
             Убитаго. Прекрасная душа
             Его сквозитъ какъ золото въ рудѣ
             Въ самихъ припадкахъ бѣшенства. Онъ горько
             Рыдалъ о томъ, что сдѣлалъ.
   Король.                                         Удалимся
             Теперь Гертруда прочь. Едва заря
             Озолотитъ верхушки горъ лучами
             Онъ сядетъ на корабль. -- Чтожь до послѣдствій
             Проступка имъ свершоннаго -- намъ должно
             Призвать на помощь все свое вліянье
             И весь свой умъ, чтобъ какъ нибудь успѣть
             Его замять. -- Ей Гильденштернъ!

(Розенкранцъ и Гильденштернъ возвращаются).

                                                                         Ступайте
             Мои друзья и кликните на помощь
             Себѣ кого нибудь. Безумнымъ принцемъ
             Убитъ нашъ другъ Полоній. Мертвый трупъ
             Имъ унесенъ изъ спальни королевы
             И гдѣ то скрытъ. Старайтесь осторожно
             Узнать гдѣ онъ и положите тѣло,
             Какъ слѣдуетъ, въ часовнѣ. Не теряйте жь
             Напрасно времени!--

(Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ)

                                                     Идемъ Гертруда.
             Мы созовемъ немедля на совѣтъ
             Разумнѣйшихъ друзей своихъ и прямо
             Откроемъ имъ несчастное событье,
             А также то, что нами рѣшено.
             Ядъ клеветы хотя и попадаетъ
             По большей части въ цѣль, подобно пушкѣ,
             Съ такимъ ужаснымъ гибельнымъ ядромъ,
             Что пронизать легко оно способно
             Насквозь весь міръ -- но можетъ быть успѣемъ
             Направить мы ядро такимъ путемъ,
             Что будетъ имъ пронизанъ только воздухъ.
             Идемъ теперь! -- О Боже, какъ легло
             На душу мнѣ все это тяжело!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

  

Другая комната во дворцѣ.

(Входитъ Гамлетъ).

  
   Гамлетъ. Славно спрятанъ!
   Розенкранцъ (за сценой). Гамлетъ! Принцъ Гамлетъ!
   Гамлетъ. Что тамъ за шумъ? Кому понадобился Гамлетъ? А! это они.

(Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Розенкранцъ. Скажите принцъ, что сдѣлали вы съ мертвымъ тѣломъ?
   Гамлетъ. Смѣшалъ его съ родственнымъ ему земнымъ прахомъ!
   Розенкранцъ. Скажите намъ гдѣ трупъ, чтобъ мн могли взять его и перенести въ часовню.
   Гамлетъ. Не вѣрьте этому!
   Розенкранцъ. Чему не вѣрить?
   Гашетъ. Что я лучше съумѣю сохранить вашу тайну, чѣмъ свою собственную. А сверхъ того, прилично ли королевскому сыну отвѣчать, когда его спрашиваетъ губка?
   Розенкранцъ. Развѣ я губка, принцъ?
   Гамлетъ. Да -- губка, пропитанная до времени тѣмъ, что можетъ понадобиться королю. Такіе прислужники сущій кладъ. Короли поручаютъ вамъ, какъ обезьянамъ, держать за щекой сладкіе плоды. Яблоко близко, а проглотить нельзя! Когда же запасъ вашъ сдѣлается нуженъ самому королю -- васъ пожмутъ и вы опять сухи какъ губка.
   Розенкранцъ. Я не понимаю васъ, принцъ.
   Гамлетъ. Очень радъ. Умныя рѣчи не для дураковъ
   Розенкранцъ. Вы должны сказать гдѣ тѣло и затѣмъ отправиться съ нами къ королю.
   Гамлетъ. Тѣло при королѣ, но король пока еще не сдѣлался тѣломъ. Король -- нѣчто.
   Розенкранцъ. Нѣчто, принцъ?
   Гамлетъ. И очень ничтожное. Ведите меня къ нему. Лисицы впередъ -- собака за ними.
   (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Другая комната во дворцѣ.

(Входитъ Король со свитой).

   Король. Я приказалъ позвать его, а также
             Найти немедля трупъ. Какъ ни опасно
             Давать ему свободу, тѣмъ не менѣй
             Я не могу велѣть его судить
             Какъ требуютъ законы. Онъ любимъ
             Безсмысленной толпой -- а вѣдь толпа
             Не видитъ дальше носа и разсудкомъ
             Рѣшать не любитъ дѣлъ. Въ такихъ вопросахъ
             Ее смущаетъ приговоръ, вины же
             Она не хочетъ знать. А потому,
             Чтобъ обошлось все тихо и спокойно,
             Должны вести мы это дѣло такъ,
             Чтобъ ссылка принца показалась дѣломъ
             Рѣшоннымъ осторожно. Чѣмъ сильнѣй
             Развитъ недугъ, тѣмъ энергичнѣй надо
             Его лечить: иначе отъ леченья
             Не будетъ проку.                               (Входитъ Розенкранцъ).
                                                     Что приносишь намъ
             Ты новаго?
   Розенкранцъ.           Мы не могли никакъ
             Узнать, куда успѣлъ онъ спрятать тѣло.
   Король. А гдѣ онъ самъ?
   Розенкранцъ.                     Здѣсь подъ охраной стражи,
             Ждетъ вашихъ приказаній.
   Король.                                         Пусть введутъ
             Его сюда.
   Розенкранцъ. Ей! Гильденштернъ! пускай
             Сюда попросятъ принца.
                                                     (Входятъ Гамлетъ и Гильденштернъ).
   Король. Ну Гамлетъ, гдѣ Полоній?
   Гамлетъ. На ужинѣ.
   Король. На ужинѣ? Что это значитъ?
   Гамлетъ. Только не на такомъ гдѣ онъ ѣстъ самъ, а напротивъ ѣдятъ его: Около покойника собрался цѣлый совѣтъ глубокомысленныхъ червяковъ. Вѣдь червякъ рѣшительный и окончательный судья во всѣхъ вопросахъ, касающихся ѣды. Мы откармливаемъ скотовъ для того, чтобъ откормить себя, а себя откармливаемъ въ пользу червей. Жирный король и тощій нищій только два разныя блюда, которые будутъ оба съѣдены за однимъ столомъ. Таковъ конецъ всему.
   Король. О Боже, Боже!...
   Гамлетъ. Человѣкъ удитъ рыбу червякомъ, который съѣлъ короля и затѣмъ завтракаетъ рыбой, проглотившей этого червяка.
   Король. Что ты хочешь сказать?
   Гамлетъ. A то, что -- какъ вы видите сами -- король можетъ совершить тріумфальное путешествіе сквозь желудокъ и внутренности нищаго.
   Король. Гдѣ Полоній?
   Гамлетъ. На небесахъ! Пошлите справиться. Когда же вашъ посланный не найдетъ его тамъ, то поищите -- на этотъ разъ уже сами -- въ другомъ мѣстѣ. Въ случаѣ же безуспѣшности и этого послѣдняго труда, покойный раньше мѣсяца самъ себя обнаружатъ, если не вашимъ глазамъ, то навѣрно вашему носу, когда вы будете проходить мимо лѣстницы, ведущей на галлерею.
   Король (свитѣ). Спѣшите туда.
   Гамлетъ. Зачѣмъ спѣшить? онъ подождетъ.

(Нѣкоторые изъ придворныхъ уходятъ).

   Король. Поступокъ, Гамлетъ, твой меня принудилъ,
             Для собственнаго блага твоего,
             Тебя отправить прочь. Рѣшенье это
             Докажетъ одновременно мою
             Къ тебѣ любовь и горе o свершонномъ
             Тобой дурномъ Поступкѣ. Потому
             Сбирайся въ путь. Корабль готовъ и вѣтеръ
             Подулъ благопріятно. Всѣ твои
             Товарищи собрались. Словомъ все
             Налажено, чтобъ неотложно ѣхалъ
             Ты въ Англію.
   Гамлетъ. Въ Англію?
   Король. Да, Гамлетъ.
   Гамлетъ. Хорошо.
   Король. Еслибъ ты зналъ мои намѣренія, то сказалъ бы отъ всего сердца, что они дѣйствительно хороши.
   Гамлетъ. Я вижу ангела, который знаетъ
             Ихъ хорошо! -- Чтожъ, ѣдемте! Прощай
             Мать добрая!
   Король. .                     "Твой любящій отецъ"
             Хотѣлъ сказать ты вѣроятно, Гамлетъ.
   Гамлетъ. Нѣтъ, я хотѣлъ сказать: мать. Отецъ и мать вѣдь это мужъ и жена, а мужъ и жена одна плоть; потому я повторяю: прощай мать! -- Ѣдемъ въ Англію. (Уходитъ).
   Король. Идите вслѣдъ за нимъ и пусть при васъ
             Онъ сядетъ на корабль. Не допускайте
             Какихъ либо отсрочекъ. Къ ночи долженъ
             Уѣхать онъ, во что бы то ни стало.
             Я подписалъ и запечаталъ все,
             Что слѣдуетъ. Ступайте жь, торопитесь.

(Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ).

             Ну Англія! Когда ты дорожишь
             Еще моею дружбой -- (дорожить же
             Ты ей должна, съ тѣхъ поръ какъ датскій мечъ,
             Нанесъ тебѣ зіяющія раны,
             И показавъ какъ можетъ быть опасна
             Вражда моя, тебя платить заставилъ
             Почотную намъ дань) -- и такъ когда
             Ты мною дорожишь, то не оставь
             Безъ должнаго вниманья то, чего
             Я властно требую! -- Въ закрытыхъ письмахъ
             Найдешь мою ты волю, чтобы Гамлетъ
             Былъ тотчасъ умерщвленъ! -- Онъ отравляетъ,
             Какъ злая ядовитая горячка,
             Всю кровь мою, и потому исполни,
             Что я прошу! Пока не прилетитъ
             Желанное извѣстье -- даже радость
             Не будетъ мнѣ въ утѣху или сладость!

(Уходитъ).

  
  

СЦЕНА 4-я.

  

Равнина въ Даніи.

(Входитъ Фортинбрасъ съ войскомъ).

   Фортинбрасъ. Вы, капитанъ, передадите мой
             Привѣтъ сердечный датскому монарху,
             И скажете, что я прошу, во имя
             Имъ даннаго согласья, пропустить
             Мои войска чрезъ датскія владѣнья.
             Вы знаете затѣмъ гдѣ насъ найти.
             Когда его величество изъявитъ
             Желанье говорить со мной -- скажите,
             Что я явлюсь къ нему немедля самъ,
             Чтобъ выразить почтенье.
   Капитанъ.                                         Будетъ все
   Исполнено.
   Фортинбрасъ. Трубите тихій маршъ.

(Фортинбрасъ съ войскомъ уходитъ).

(Входятъ Гамлетъ, Розенкранцъ и Гильденштернъ).

   Гамлетъ (Капитану). Скажите мнѣ, прошу, что за войска
             Тамъ движутся?
   Капитанъ.                     Норвежцы принцъ.
   Гамлетъ.                                                   Куда же
             Они идутъ?
   Капитанъ.                     На Поляковъ.
   Гамлетъ.                                         А кто
             Начальникъ ихъ?
   Капитанъ.                               Племянникъ короля
             Норвежцевъ, Фортинбрасъ.
   Гамлетъ.                                         Что жь, хочетъ что ли
             Онъ Польшу покорить, иль споръ затѣянъ
             Изъ за клочка ничтожнаго земли?
   Капитанъ. Когда сказать вамъ правду, споръ затѣянъ
             Дѣйствительно изъ за клочка земли,
             Не стоющаго имени, какое
             Ему дано. Я за него бы не далъ
             Аренды въ пять червонцевъ. Да и Польша
             Съ Норвегіей не выручили бъ больше,
             Когда его бы продали.
   Гамлетъ.                               Такъ значитъ
             Поляки не подумаютъ его
             И защищать.
   Капитанъ.                     О нѣтъ, они послали
             Туда ужь войско.
   Гамлетъ.                               Будетъ стоить вамъ
             Червонцевъ тысячъ двадцать и не меньше
             Двухъ тысячъ человѣкъ такой гнилой,
             Нестоющій вопросъ! -- Вотъ до чего
             Людей доводитъ слишкомъ долгій міръ!
             Потребность смерти въ нихъ тогда родится
             Сама собой, безъ всякихъ внѣшнихъ данныхъ.
             Благодарю за объясненье.
   Капитанъ.                                         Будьте
             Здоровы принцъ! (Уходитъ).
   Розенкранцъ.                     Угодно ль продолжать
             Вамъ дальше путь?
   Гамлетъ.                               Идите, я сейчасъ
             Послѣдую за вами.
                                                     (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ).
                                                     Какъ однако
             Сдвигаются, какъ будто бы нарочно,
             Вокругъ меня случайности, чтобъ тѣмъ
             Меня подвигнуть мстить! -- Что человѣкъ,
             Когда задачей жизни онъ поставитъ
             Лишь спать и ѣсть? -- животное, не больше!
             Конечно Богъ, создавшій насъ съ такимъ
             Запасомъ силъ, что можемъ познавать
             Разсудкомъ мы, что было и что будетъ,
             Намъ даровалъ божественную искру
             Не съ тѣмъ, чтобъ оставалась въ насъ она
             Бездѣйственной! -- А если такъ -- зачѣмъ же
             Живу на свѣтѣ я, сбираясь тщетно
             Свершить свою задачу, для которой
             Готово все: и воля и причина
             И крѣпость силъ?-- Не скотскій ли столбнякъ,
             Иль глупое сомнѣнье могутъ только
             Причиной быть тому, что расплываюсь
             Въ пустыхъ я разсужденьяхъ, вмѣсто бодрой
             Рѣшимости? Коль скоро допустить,
             Что въ долѣ небольшой сомнѣній этихъ
             Виновенъ даже умъ, то въ остальной,
             Гораздо большей части, виновата
             Презрительная трусость! -- Образцы,
             Великіе какъ міръ, кричатъ мнѣ громко,
             О томъ, что должно дѣлать. Предо мною
             Преходитъ масса войскъ, готовыхъ къ битвѣ!
             Ее ведетъ прекрасный, юный принцъ,
             Пылающій похвальнѣйшимъ желаньемъ
             Прославиться. Въ лицо глядитъ онъ бодро
             Невѣдомымъ случайностямъ войны
             И смѣло подвергаетъ жизнь и счастье
             Всему, чѣмъ только могутъ имъ грозить
             Опасности и смерть. И изъ чего жь
             Весь этотъ споръ и шумъ? -- изъ за причины
             Нестоющей яичной скорлупы!
             Поистинѣ величье состоитъ
             Отнюдь не въ томъ, чтобъ вдохновляться только
             Великими дѣлами. Честь способна
             Порой изъ за соломинки заставить
             Насъ жертвовать собой! -- Какимъ же долженъ
             Казаться людямъ я -- несчастный сынъ
             Злодѣйски умерщвленнаго отца
             И матери подвергшейся позору!
             Какъ я могу, въ противность побужденьямъ
             И крови и ума, смотрѣть безъ краски
             Стыда въ лицѣ, какъ здѣсь, передо мной
             Десятки тысячъ юношей, согрѣтыхъ
             Однимъ желаньемъ доблести и славы,
             Идутъ на смерть и гибель какъ на пиръ,
             Не думая, что тотъ клочекъ земли,
             Который покорятъ они, не будетъ
             Достаточно великъ на столько даже
             Чтобъ въ немъ зарыть ихъ мертвыя тѣла?
             Кипи же кровь! желанье мстить одно
             Въ моей душѣ отнынѣ жить должно!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 5-я.

  

Эльсинёрь. Комната въ замкѣ.

(Входятъ Королева и Гораціо).

   Королева. Я видѣть не хочу ее.
   Гораціо.                                         Она
             Васъ проситъ такъ настойчиво. Конечно
             Безумья видъ ужасенъ, но смотрѣть
             Нельзя безъ слезъ на грусть ея и просьбы.
   Королева. Чего же надо ей?
   Гораціо.                               Она лепечетъ
             То объ отцѣ, то вдругъ твердить начнетъ
             Какъ дуренъ міръ; рыдая бьетъ себя
             Co стономъ въ грудъ; готова разсердиться
             За всякій вздоръ. Въ ея рѣчахъ сквозятъ
             Лишь тѣни чувствъ и мыслей, но однако
             Ихъ странный тонъ невольно привлекаетъ
             Вниманье тѣхъ, кто слышитъ ихъ и всякій
             Старается по своему понять
             Что значатъ тѣ слова. Глаза и жесты
             Высказываютъ ясно въ ней, что хочетъ
             Она сказать о чемъ то очень грустномъ,
             Но ясности нѣтъ въ рѣчи и слѣда.
   Королева. Съ ней, вижу я, дѣйствительно мнѣ надо
             Поговорить; иначе положенье,
             Въ какомъ она находится, возбудятъ
             Пожалуй вредный толкъ въ дурныхъ умахъ.
             Пускай она войдетъ.           (Гораціо уходитъ).
                                                     Таковъ всегда
             Бываетъ плодъ грѣха! Моя больная
             И скорбная душа способна чуять
             Во всемъ предвѣстье горя. Преступленье
             Не скроется, и чѣмъ себя сильнѣй
             Желаетъ скрыть -- тѣмъ выдаетъ скорѣй!

(Возвращается Гораціо съ Офеліей).

   Офелія. Гдѣ Датская красавица царица?
   Королева. Офелія! что милая съ тобой?
   Офелія (напѣваетъ). Отличу ли таинственнымъ утромъ
                                           Я мой милый тебя отъ другихъ,
                                           По значку на плечѣ съ перламутромъ,
                                           Иль по банту изъ лентъ дорогихъ?
   Королева. Офелія! что значитъ эта пѣсня?
   Офелія. Что вы сказали? Не перебивайте! слушайте!
                                           Ахъ онъ умеръ, онъ умеръ! въ сосновый
                                           Гробъ руками любви положонъ!
                                           Холмъ надъ тѣломъ насыпанъ дерновый,
                                           Тяжкій камень въ ногахъ наваленъ!
   Королева. Офелія!
   Офелія. Говорю вамъ, слушайте!
                                           Гробовыми обвитъ пеленами....

(Входитъ Король).

   Королева. Ахъ, добрый другъ, взгляни на нее!
   Офелія (продолжая пѣть). Чище дѣвственныхъ горныхъ снѣговъ,
                                           Онъ въ могилу зарытъ со слезами,
                                           Подъ кошницами свѣжихъ цвѣтовъ!
   Король. Что съ тобой, милая Офелія?
   Офелія. Со мной? Пока ничего! благодарю васъ. А что съ нами будетъ завтра -- никто сказать не можетъ! Вѣдь и у хлѣбника дочь была сначала дѣвушкой, а потомъ сдѣлалась совой!... Храни васъ Богъ отъ всего дурнаго!
   Король. Она все думаетъ объ отцѣ.
   Офелія. Ахъ полноте! стоитъ ли объ этомъ говорить? А если васъ будутъ спрашивать, то отвѣчайте вотъ какъ:
                                                     Въ Валентиновъ денекъ,
                                                     Только зорька зашла,
                                                     Я къ тебѣ, мой дружокъ,
                                                     Валентиной пришла!
  
                                                     Чистой дѣвушкѣ въ ночь
                                                     Двери онъ отворилъ,
                                                     Но не дѣвушку прочь
                                                     Отъ себя отпустилъ!
   Король. Офелія!
   Офелія. Молчите! проклинать нехорошо, а досказать надо!
                                                     Стыдно, стыдно ему
                                                     Было такъ поступитъ!
                                                     Не ему одному
                                                     Впрочемъ вѣтрянымъ быть!
  
                                                     "Я тебѣ милый мой,
                                                     Вѣдь женой клялась быть"
             А онъ въ отвѣтъ!
                                                     "Плакать надо самой!
                                                     Кто велѣлъ приходить!"
   Король. Давно ли это съ нею сдѣлалось?
   Офелія. О ничего! все пройдетъ; надо только терпѣнье. Но я все таки не могу не заплакать, когда вспомню, что они зарыли его въ холодную землю! Братъ мой впрочемъ объ этомъ узнаетъ, а васъ я благодарю за добрыя слова и ласку! Велите подавать мою карету! -- Покойной ночи мои милыя! Покойной ночи! (Убѣгаетъ).
   Король. Идите вслѣдъ за ней, не оставляйте
             Ее одну. О, вотъ плоды отравы,
             Какой поражена она! Гертруда!
             Мой вѣрный другъ! взгляни какъ справедливо,
             Что если разъ нежданная бѣда
             Постигнетъ насъ, то вслѣдъ за ней придетъ
             Ихъ множество! Отца ея кончина
             Была началомъ горестей; затѣмъ
             Отправленъ въ ссылку Гамлетъ, въ чемъ онъ впрочемъ
             Виновенъ самъ. Народъ угрюмо ропщетъ,
             И глухо угрожаетъ мститъ за смерть
             Полонія. Великую съ тобой
             Мы сдѣлали ошибку, схоронивъ
             Его безъ почестей! За этимъ горемъ,
             Какъ на голову снѣгъ, упалъ несчастный
             Недугъ Офеліи, сразившій въ ней
             Свѣтъ разума, безъ чьей цѣлебной силы
             Мы дѣлаемся схожими съ звѣрьми
             Илъ куклами безъ жизни. Въ довершенье жь
             Всѣхъ этихъ бѣдъ и чуть ли не изъ всѣхъ
             Важнѣйшей -- счесть должны возвратъ мы тайный
             Изъ Франціи Лаэрта. Онъ умѣло
             Ведетъ игру; скрывается пока
             Отъ нашихъ глазъ и жадно ловитъ ухомъ
             Отравленныя сплетни о кончинѣ
             Его отца, и ужь конечно, если
             Зайдетъ вопросъ о томъ, кого винить
             За эту смерть, то наше имя будетъ
             Летать изъ уха въ ухо! О мой вѣрный
             И добрый другъ! Все это, какъ ядро,
             Направленное въ сердце, доведетъ,
             Увидишь скоро ты, меня до смерти!

(За сценой шумъ).

   Королева. О Боже! что за шумъ?           (Входитъ Придворный).
   Король.                                         Ей! гдѣ швейцарцы?
             Поставить ихъ на стражу у дверей.
             Что тамъ случилось?
   Придворный.                     Государь, спасайтесь!
             Самъ океанъ, разрушившій преграды
             Плотинъ своихъ, не такъ бурлитъ свирѣпо,
             Какъ бѣшеный Лаэртъ, идя въ главѣ
             Бунтовщиковъ, разитъ и коситъ вашихъ
             Защитниковъ! -- Разъяренная чернь
             Зоветъ его главой! Все, что законъ,
             Преданье иль обычай -- эти стражи
             Спокойствія и мира -- освятили
             Споконъ вѣковъ, забыто злобнымъ роемъ
             Мятежниковъ! Для нихъ весь міръ какъ будто
             Родился вновь и надо въ немъ устроить
             Все съизнова. Въ неистовой угрозѣ,
             Сжавъ кулаки, бросая шапки въ верхъ,
             Ревутъ они: "Лаэртъ! Лаэртъ! тебя
             Избрали мы! Лаэртъ будь намъ монархомъ!"
   Королева. Залаяли, попавъ на ложный слѣдъ!
             Не ошибитесь датскія собаки!
   Король. Ужель разбита дверь?

(Шумъ. Лаэртъ врывается съ толпой бунтовщиковъ).

   Лаэртъ.                                         Гдѣ, гдѣ король?
             Друзья остановитесь!
   Бунтовщики.                     Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
             Войдемъ и мы!
   Лаэртъ.                     Прошу васъ, я съумѣю
             Все сдѣлать самъ одинъ.
   Бунтовщики.                     Ну, ну, пускай!

(Удаляются за двери).

   Лаэртъ. Благодарю. Оберегайте только
             Покрѣпче дверь! -- Ну, государь презрѣнный!
             Гдѣ мой отецъ?
   Король.                     Утишь себя Лаэртъ!
   Лаэртъ. Когда во мнѣ утихла бы теперь
             Хоть капля крови -- я покрылъ бы память
             Отца стыдомъ! Самъ пересталъ бы вѣрить,
             Что я законный сынъ! Пятномъ разврата
             Навѣки бъ заклеймилъ лицо святое
             Моей покойной матери!
   Король.                               Скажи,
             Чѣмъ могъ Лаэртъ увлечься до такого
             Неистовства? Оставь его Гертруда!
             Не бойся за меня: лицо монарха
             Окружено такимъ святымъ оплотомъ
             Могущества, что до чего бъ измѣна
             Ни вздумала дойти-- ей не сломить
             Его ничѣмъ. -- Отвѣть же мнѣ Лаэртъ
             Чѣмъ такъ ты возбужденъ? -- Оставь Гертруда,
             Пускай онъ говоритъ.
   Лаэртъ.                               Гдѣ мой отецъ?
   Король. Убитъ.
   Королева.                     Не королемъ.
   Король.                                         Оставь! пусть онъ
             Все выскажетъ.
   Лаэртъ.                     Какъ умеръ онъ? Хочу я
             Все знать вполнѣ! Словами убаюкать
             Меня вамъ не удастся! Къ чорту вѣрность!
             И съ клятвами! Долой добро и честь!
             Проклятье всѣмъ! Дошелъ я до того
             Что жить, какъ здѣсь, такъ и въ грядущемъ мірѣ,
             Равно противно мнѣ! Погибни все!
             Мнѣ только бъ мстить! мстить всѣмъ и безъ пощады
             За смерть отца!
   Король.                     Ктожъ въ томъ тебѣ мѣшаетъ?
   Лаэртъ. Никто! Никто! Хватило-бъ только силъ!
             А что до средствъ, то я достичь съумѣю,
             Чего хочу и съ малыми.
   Король.                               Ты, вижу,
             Озлобленъ ужь чрезъ чуръ; но все же я
             Хочу спросить тебя: ужели правда,
             Что думая отмстить за смерть отца,
             Въ одну валить ты будешь кучу правыхъ
             Съ виновными и мстить огульно всѣмъ?
   Лаэртъ. Нѣтъ, нѣтъ! однимъ виновнымъ!
   Король.                                                   Значитъ ты
             Желаешь знать ихъ имя?
   Лаэртъ.                                         Кто былъ другомъ
             Покойнаго отца, тому широко
             Открою я объятья и готовъ,
             Какъ пеликанъ, пожертвовать ему
             И кровь свою и плоть.
   Король.                               Ну вотъ теперь
             Ты говоришь какъ честный, вѣрный рыцарь
             И добрый сынъ. Сейчасъ ты самъ увидишь
             Яснѣе дня, что лично въ этомъ дѣлѣ
             Я вовсе не виновенъ и напротивъ
             Печалюсь больше всѣхъ о скорбной смерти
             Покойнаго.
   Бунтовщики (за дверью). Пусть пусть она войдетъ!
   Лаэрть. Что тамъ за шумъ?           (Входитъ Офелія причудливо
                                                               убранная колосьями и цвѣтами).
                                                               О Боже! Изсуши
             Мнѣ мозгъ огнемъ! Разъѣшьте слезы солью
             Глаза мои! -- Цѣной отмстится страшной
             Угасшій этотъ разумъ! Чаша мести
             Сравняется со скорбной чашей бѣдъ!
             Офелія! Сестра! Цвѣтокъ безцѣнный!
             Возможно ли, чтобъ чистый юный умъ
             Могъ быть сраженнымъ также какъ и жизнь
             Людей уже отжившихъ? Все, что было
             Чистѣйшаго въ ея душѣ прекрасной: --
             Любовь и умъ -- какъ будто бъ испарясь,
             Покинуло ее и улетѣло
             Во слѣдъ тому, кто былъ ей всѣхъ милѣй!
   Офелія (напѣвая). Въ гробу съ непокрытымъ лицомъ
                                 Лежалъ онъ! Ахъ плачьте, тоскуйте!
                                 Слезъ горькихъ облитый ручьемъ....
                                 Прощай мой голубокъ!
   Лаэртъ. Если бы ты съ полнымъ разумомъ молила меня о мести, то не могла бы возбудить ее сильнѣе!
   Офелія. А послѣдній стихъ надо спѣть такъ:
                                 Что было -- о томъ не горюйте!
             Не правда ли славный припѣвъ для пѣсенки? Это пѣсня про одного нехорошаго управляющаго, который увезъ и обольстилъ дочь своего господина.
   Лаэртъ. Сколько смысла въ твоихъ безумныхъ словахъ!
   Офелія (перебирая цвѣты). Вотъ розмаринъ! -- это цвѣтокъ воспоминанья. Помни меня мой милый! -- А вотъ незабудки. Ихъ дарятъ тому, въ чьихъ мысляхъ мы хотимъ всегда жить.
   Лаэртъ. Дорогія мысли и воспоминанія просвѣчиваютъ въ самомъ ея безуміи.
   Офелія (подавая цвѣты королю). Вотъ укропъ для васъ! -- возьмите. (Обращаясь къ королевѣ) а для васъ рута -- трава скорби и раскаянія. Я оставлю ее немного и для себя потому что ее зовутъ также травой благодати. Вамъ носить ее прилично въ особенности. Вотъ маргаритки. Хотѣлось бы мнѣ дать вамъ также фіалокъ, но они всѣ завяли съ тѣхъ поръ какъ умеръ мой отецъ! -- Говорятъ онъ скончался тихо и спокойно! (напѣвая).
                                           Прокукуй смерть скорѣй мнѣ кукушечка!
   Лаэртъ. Даже болѣзнь съ ея ужасами проникнута въ ней какой то чарующей прелестью!
   Офелія (напѣвая).                     Не увидимъ его!
                                                     Не увидимъ его!
                                           Мертвымъ нѣтъ и не будетъ возврата!
                                                     Гробъ его дорогой
                                                     Взятъ сырою землей!
                                           Не вернется что разъ ею взято!
  
                                                     Были волны кудрей
                                                     Льна и снѣга бѣлѣй
                                           И зарытъ онъ на вѣки въ могилу!
                                                     Онъ почилъ вѣчнымъ сномъ,
                                                     Плачъ напрасенъ по немъ!
                                           Скорбный духъ его Боже помилуй!
             Молю Бога за всѣхъ добрыхъ христіанъ! Прощайте! Господь съ вами! (уходитъ).
   Лаэртъ. Видишь ли ты это о Господи!
   Король. Лаэртъ! Признать обязанъ ты по долгу
             Права моя и выслушать теперь,
             Что я намѣренъ дѣлать. Но сначала
             Ты можешь выбрать изъ своихъ ближайшихъ
             И преданныхъ друзей такихъ, которымъ
             Согласенъ ты отдать на обсужденье
             Нашъ скорбный споръ. Когда они признаютъ,
             Что я виновенъ точно въ чемъ нибудь
             Хоть косвенно -- я соглашусь отдать
             И власть и жизнь, когда ты отъ меня
             Того потребуешь; но если буду
             Я признанъ ими правымъ -- ты обязанъ
             Себя смирить и обѣщать впередъ
             Вести себя съ терпѣньемъ. Оба мы
             Придумаемъ тогда и путь и средство
             Тебя за все вознаградить вполнѣ.
   Лаэртъ. Ну хорошо! Вы не должны однако
             Позабывать, что смерть отца, поспѣшность
             Съ какою былъ онъ вдругъ похороненъ,
             Безъ пышности, безъ должныхъ церемоній,
             Обрядовъ и гербовъ -- все это было
             Такъ странно и загадочно, что я
             Подвигнутъ былъ самими небесами
             Стремиться все раскрыть.
   Король.                                         И ты узнаешь
             Все въ точности. Сѣкира упадетъ
             На голову виновныхъ. А теперь
             Прошу тебя отправимся со мной!
                                                                         (Уходятъ).
  

СЦЕНА 6-я.

  

Тамъ же. Другая комната.

(Входитъ Гораціо и Служитель).

  
   Гораціо. Кто хочетъ говорить со мной?
   Служитель.                                         Матросы,
             У нихъ есть письма къ вамъ.
   Гораціо.                                         Пускай войдутъ.

(Служитель уходитъ).

             Какъ ни начну предполагать, кто сталъ бы
             Ко мнѣ писать, изъ разныхъ странъ земли,
             Могу остановиться лишь на мысли,
             Что это добрый принцъ мой.

(Входятъ Матросы)

   Матросы.                                         Всякихъ благъ
             Пошли вамъ Богъ!
   Гораціо.                               Желаю вамъ того же.
   1-й матросъ. На Бога не жалуемся; а вотъ къ вамъ письмецо. Оно отъ того господина, что былъ посланъ въ Англію. Вѣдь васъ, какъ мнѣ сказали, слѣдуетъ звать Гораціо.
   Гораціо (читаетъ). "Гораціо! когда ты прочтешь это посланье, то устрой, чтобъ этихъ людей допустили къ королю. У нихъ есть къ нему письма. Не успѣли мы провести въ морѣ двухъ дней, какъ за нами погнался хорошо вооруженный пиратъ. Паруса наши оказались хуже и потому пришлось положиться на свою храбрость. При абордажѣ я перескочилъ на непріятельскій корабль, но тутъ оба судна внезапно разошлись и я оказался единственнымъ плѣнникомъ. Пираты поступили со мной какъ вполнѣ учтивые мошенники, зная съ кѣмъ имѣютъ дѣло, и потому я обязанъ воздать имъ благодарностью. Устрой такъ, чтобы королю было передано написанное мною письмо, а самъ спѣши ко мнѣ съ такою же торопливостью, съ какой бѣжалъ бы ты отъ смерти. Я открою тебѣ по секрету такія дѣла, что ты онѣмѣешь отъ изумленія, но и это еще не будетъ вполнѣ вѣрно съ дѣйствительностью. Честные ребята, которые передадутъ это письмо, проводятъ тебя до того мѣста, гдѣ я нахожусь въ настоящее время. Розенкранцъ и Гильденштернъ продолжаютъ свое путешествіе въ Англію. О нихъ я также пораскажу тебѣ многое. Прощай!

Твой (что тебѣ хорошо извѣстно) Гамлетъ.

             Ступайте въ слѣдъ за мной; я укажу
             Кому и гдѣ должны отдать вы письма.
             Спѣшите жь кончить съ нимъ, чтобы скорѣй
             Могли меня вы проводить къ тому,
             Кто поручилъ вамъ ихъ сюда доставитъ.
                                                                                   (Уходятъ).
  

СЦЕНА 7-я.

  

Другая комната въ замкѣ.

(Входятъ Король и Лаэртъ).

   Король. Ты видишь самъ, что долженъ оправдать
             Меня теперь въ душѣ твоей и вѣрить,
             Что я твой другъ. Узнай же достовѣрно,
             Что тотъ, кѣмъ умерщвленъ былъ твой отецъ,
             На жизнь мою питалъ такой же умыслъ.
   Лаэртъ. Повидимому такъ. Но почему же,
             Скажите мнѣ, не приняли вы мѣръ,
             Чтобъ отвратить такое преступленье,
             Какъ будто позабывъ, что безопасность
             Разудокъ, долгъ -- все словомъ побуждало
             Васъ къ этому?
   Король.                     На это были двѣ
             И вѣскія причины. Для тебя
             Покажутся они быть можетъ слабы,
             Но я былъ ими связанъ по рукамъ.
             Во первыхъ принца мать живетъ и дышитъ
             Лишь только имъ, а я -- (считать ты можешь
             Мой образъ мыслей вѣрнымъ иль дурнымъ) --
             Такъ близокъ къ ней, что какъ звѣзда, могу
             Вращаться въ сферѣ лишь того, что хочетъ
             И думаетъ она. Что до второй
             Причины, по которой избѣгалъ
             Я гласности -- она была важна
             Не менѣе и заключалось въ томъ,
             Что Гамлетъ замѣчательно любимъ
             У насъ народомъ. Чтобы онъ ни сдѣлалъ
             Толпа проститъ ему навѣрно все,
             И добродушно схоронивъ ошибки
             Его въ своей душѣ, почтитъ и ихъ
             Названьемъ добрыхъ качествъ. Судъ толпы
             Порой похожъ на минеральный ключъ,
             Который, вопреки обычнымъ свойствамъ
             Рѣчной воды -- гноить и разрушать
             Опущенное дерево -- напротивъ
             Его окаменяетъ. Еслибъ я
             Задумалъ встать между народнымъ мнѣньемъ
             И Гамлетомъ, я бъ оказался жалкимъ
             Плохимъ стрѣлкомъ, который, не принявъ
             Въ расчетъ напора вѣтра, былъ бы раненъ
             Своею же стрѣлой и никогда
             Не могъ попасть бы въ цѣль.
   Лаэртъ.                                         Такъ неужели
             Безъ мести мнѣ придется потерять
             Безцѣннаго отца и видѣть страшный
             Недугъ сестры? сестры, чьи совершенства,
             Какъ вспомнить что прошло, могли бы смѣло
             Соперничать со всѣмъ, что произвелъ
             Міръ лучшаго въ теченіи столѣтій!
             Нѣтъ, нѣтъ! кровавой мести часъ придетъ!
   Король. Но всежь причины нѣтъ позабывать
             Тебѣ покой и сонъ. Иль ты считаешь
             Меня на столько жалкимъ и пустымъ,
             Что я схватить опасности позволю
             Себя за бороду, и буду все
             Считать забавной шуткой? Скоро ты
             Увѣришься въ противномъ. Твой отецъ
             Мнѣ былъ сердечно дорогъ, да и мы
             Съ тобой давно знакомы, значитъ намъ
             Понять легко другъ друга съ полуслова...

(Входитъ вѣстникъ).

             Кто тамъ еще? что новаго?
   Вѣстникъ.                                         Вотъ письма
             Отъ принца Гамлета. Одно изъ нихъ
             Надписано на имя короля,
             Другое -- королевы.
   Король.                               Ты сказалъ:
             Отъ Гамлета? Кто ихъ привезъ?
   Вѣстникъ.                                                   Матросы.
             По крайней мѣрѣ такъ мнѣ передали,
             Но я ихъ не видалъ. Ихъ принялъ Клавдій
             И поручилъ доставить письма вамъ.
   Король. Ты ихъ прочтешь Лаэртъ со мною вмѣстѣ.
   (Вѣстнику)
             Ты можешь насъ оставить.           (Вѣстникъ уходитъ).
   Кород (читаетъ). Ваше Величество! увѣдомляю Васъ, что я высаженъ обобранный на берега вашихъ владѣній. Завтра я буду имѣть честь предстать предъ ваши королевскія очи, и испросивъ предварительно вашего снисхожденія, объясню вамъ причину моего внезапнаго и страннаго возврата.

Гамлетъ.

             Что можетъ это значить? Всѣ ль они
             Вернулись съ нимъ, иль это все лишь только
             Одинъ обманъ, безъ всякаго значенья.
   Лаэртъ. Вы узнаете руку?
   Король.                               Это почеркъ
             Безспорно Гамлета, и посмотри, онъ пишетъ:
             "Обобранный" въ припискѣ жь прибавляетъ,
             Что онъ одинъ. Скажи, ты понимаешь
             Хоть что нибудь?
   Лаэртъ.                     Признаться я теряюсь
             Рѣшительно въ догадкахъ. Но пускай
             Вернется онъ. Я чувствую, что пламя
             Охватываетъ сердце мнѣ при мысли,
             Что я его увижу и скажу
             Ему: вотъ что ты сдѣлалъ!
   Король.                                         Если ты
             Рѣшаешься на это -- а иначе
             Тебѣ нельзя конечно поступить --
             Дай слово мнѣ, что ты во всемъ поступишь
             Какъ я тебѣ скажу.
   Лаэртъ.                               Я обѣщаюсь
             Послушнымъ быть во всемъ, лишь только бъ вы
             Не вздумали склонять меня мириться.
   Король. Я точно помирить хочу тебя,
             Но лишь съ твоей душой. Коль скоро онъ
             Вернулся съ тѣмъ, чтобы остаться здѣсь,
             Какъ соколъ испугавшійся охоты,
             Тогда пущу я въ ходъ иное средство,
             Давно ужь мной рѣшонное, и средство,
             На столько это точно, что въ концѣ
             Навѣрно приведетъ оно его
             Къ погибели; причемъ постигнутъ будетъ
             Онъ смертью такъ естественно и просто,
             Что эта смерть не возбудитъ ни въ комъ
             Сомнѣнья иль догадокъ. Даже мать
             Ее припишетъ случаю, увидя
             Въ томъ приговоръ судьбы.
   Лаэртъ.                                         Я соглашаюсь
             На все, что вы задумали, прибавивъ
             Что очень я хочу быть въ этомъ дѣлѣ
             Орудьемъ вашихъ рукъ.
   Король.                               И ты имъ будешь
             По всѣмъ правамъ. -- Когда ты былъ въ отлучкѣ,
             Молва людей расхваливала часто
             При Гамлетѣ въ тебѣ одинъ талантъ,
             Въ которомъ, ты, по общему признанью,
             Не знаешь равныхъ. Всѣ твои другія
             Достоинства не возбуждали тѣни
             Въ немъ зависти, но въ этомъ Гамлетъ страшно
             Тебѣ завидовалъ, хотя признаться
             Я лично вовсе не считаю этотъ
             Талантъ особо важнымъ.
   Лаэртъ.                               Въ чемъ же дѣло?
   Король. Такъ, пустяки! игрушка самолюбья
             Веселой юности; но и пустое
             Подчасъ быть можетъ важнымъ. Мѣхъ и перья
             Какими обшиваетъ молодежь
             Свои плащи и шляпы служатъ имъ
             Лишь только для красы, тогда какъ старость
             Подкладываетъ пухомъ иль мѣхами
             Одежду чтобъ согрѣться и придать
             Себѣ серьезный видъ.-- Тому назадъ
             Два мѣсяца, насъ посѣтилъ одинъ
             Норманскій дворянинъ. Я хорошо
             Знакомъ съ французами, сражался съ ними,
             И знаю ихъ искусство гарцовать
             На лошадяхъ; но этотъ молодецъ
             Въ искусствѣ ѣздить кажется пошелъ
             На сдѣлку съ дьяволомъ. Въ сѣдлѣ держался
             Онъ какъ скала, и заставлялъ коня
             Продѣлывать при томъ такія штуки
             Что право мнѣ казалось, будто оба,
             И конь и всадникъ, составляли вмѣстѣ
             Одно и тоже тѣло. То, что видѣлъ
             При этомъ я, превосходило все,
             Что можно лишь представить иль придумать
             Въ искусствѣ ловкости.
   Лаэртъ.                               Онъ былъ Нормандецъ.
   Король. Нормандецъ.
   Лаэртъ.                     Ну такъ я готовъ поклясться,
             Что это былъ Ламонъ.
   Король.                               Онъ самый.
   Лаэріъ.                                                   Знаю
             Его я хорошо. Любимецъ онъ
             И баловень всей націи.
   Король.                               Онъ много
             Рѣчей велъ о тебѣ и между прочимъ
             Съ восторгомъ отзывался о твоемъ
             Искусствѣ фехтовать и особливо
             Рапирами. Онъ восклицалъ не разъ,
             Что счелъ большимъ бы чудомъ, еслибъ встрѣтилъ
             Кого нибудь, кто могъ бы въ этомъ дѣлѣ
             Помѣряться съ тобой и клялся часто,
             Что ни одинъ изъ лучшихъ ратоборцевъ
             Его страны, будь ты его противникъ,
             Не выказалъ навѣрно бъ половины
             Искусства, глазъ и ловкости, какими
             Владѣешь ты. -- Его слова вселили
             Такую зависть въ Гамлета, что онъ
             И спалъ и видѣлъ только, чтобъ вернулся
             Ты вновь домой и могъ сразиться съ нимъ.
             Лови жь прекрасный случай...
   Лаэртъ.                                         Случай? въ чемъ?
   Король. Скажи Лаэртъ: былъ дорогъ твой отецъ
             Тебѣ дѣйствительно, иль носишь ты
             Печали только маску, выражая
             Ее однимъ лицомъ?
   Лаэртъ.                               Что за вопросъ!
   Король. Я дѣлаю его не потому,
             Чтобъ сомнѣвался въ искренности чувства
             Любви твоей къ отцу, но вѣдь извѣстно,
             Что чувства въ насъ бываютъ зачастую
             Рабами времени. Случалось мнѣ
             Нерѣдко видѣть, какъ гасило время
             Огонь любви. Въ любви самой живетъ
             Какое то зловредное начало,
             Способное порой гасить любовь
             Въ томъ родѣ, какъ нагаръ свѣтильни гаситъ
             Горящую свѣчу. Чѣмъ выше въ насъ
             Желанія и чувства, тѣмъ труднѣе
             Ихъ намъ сберечь. Они нерѣдко гибнутъ,
             Не выдержавъ напора лишнихъ силъ.
             Ковать желѣзо надобно покуда
             Желѣзо горячо; иначе воля
             Въ насъ можетъ измѣниться, встрѣтивъ столько жь
             Помѣхъ и затрудненій, сколько въ жизни
             Встрѣчаемъ мы различныхъ взглядовъ, мнѣній
             И случаевъ. Живое чувство долга
             Становится для насъ тогда такимъ же
             Тяжолымъ и болѣзненнымъ, какимъ
             Бываетъ вздохъ, которому не можетъ
             Найти исхода грудь. -- Но возвратимся
             Къ горячему вопросу. Гамлетъ долженъ
             Быть скоро здѣсь. Скажи же, что намѣренъ
             Ты предпринять, чтобъ показать себя
             Достойнымъ сыномъ болѣе на дѣлѣ,
             Чѣмъ на словахъ.
   Лаэртъ.                               Убить его хоть въ церкви.
   Король. Для мести, я вполнѣ съ тобой согласенъ,
             Нѣтъ ни границъ, ни заповѣдныхъ мѣстъ.
             Но сдѣлавъ такъ вѣдь долженъ будешь ты
             Скрываться самъ. Не лучше ль потому,
             Едва вернется Гамлетъ и узнаетъ,
             Что ты вернулся также, подослать
             Къ нему двухъ трехъ надежныхъ краснобаевъ,
             Которые расхвалятъ передъ нимъ
             Твое искусство драться выше даже
             Чѣмъ говорилъ объ этомъ твой французъ?
             А тамъ ужь мы съумѣемъ васъ поставить
             Лицомъ къ лицу и заложить пари
             На ваши головы. При добродушьи,
             Какимъ извѣстенъ Гамлетъ, онъ не станетъ
             Тебя подозрѣвать и не увидитъ
             Разставленныхъ тенетъ, а ты межь тѣмъ
             Успѣешь подмѣнить тупой клинокъ
             Рапиры заостреннымъ, и, съ твоимъ
             Искусствомъ нападать, отмстишь убійцѣ
             За смерть отца.
   Лаэртъ.                     Такъ точно поступлю я! --
             А чтобъ игра была навѣрняка,
             Я отравлю конецъ моей рапиры.--
             Есть зелье у меня; его мнѣ продалъ
             Одинъ бродячій лекарь. Сила яда
             Такъ велика, что если помочить
             Въ немъ лезвее ножа и оцарапать
             Уколомъ легкимъ кожу, то напрасно
             Вы будете искать во всей вселенной
             Цѣлебныхъ травъ, которыя спасли бы
             Отъ гибели того, въ чью кровь попалъ
             Мой страшный ядъ. Я омочу конецъ
             Рапиры въ немъ и если мнѣ удастся
             Врага поранить шпагой хоть слегка,
             Все будетъ съ нимъ покончено.
   Король.                                                   Полезно
             Обдумать будетъ намъ равно другія
             Случайности и обсудить вопросъ
             Со всѣхъ сторонъ. Когда затѣя наша,
             Въ послѣдствіе какой нибудь пустой
             Ошибки, не удастся -- было бъ лучше
             Тогда не начинать ее совсѣмъ.
             Поэтому намъ надо подготовить
             Иной исходъ, когда сорвется первый.
             Посмотримъ же! Что если мы объявимъ
             Торжественный закладъ о томъ, который
             Изъ васъ одержитъ верхъ? Чѣмъ выше будетъ
             Такой закладъ, тѣмъ, жарче увлечетесь
             Вы битвою -- (и я прошу тебя
             Имѣть это въ виду). -- Когда же Гамлетъ,
             Разгорячась захочетъ пить -- велю я
             Поднесть ему такой бокалъ питья,
             Что если онъ къ нему коснется только
             Краями губъ -- то дѣло наше будетъ
             Покончено и такъ.                               (Входитъ Королева).
                                                     Что, добрый другъ мой?
   Королева. Бѣда другой бѣжитъ всегда во слѣдъ!
             Твоя сестра, Лаэртъ, въ волнахъ погибла!
   Лаэртъ. Въ волнахъ погибла! Боже! какъ и гдѣ?
   Королева. Гдѣ надъ прозрачнымъ зеркаломъ ручья,
             Висятъ склонясь плакучей ивы вѣтви,
             Бѣдняжка пріютилась, чтобъ плести
             Свои вѣнки изъ маргаритокъ, лилій
             И тѣхъ цвѣтовъ пурпурныхъ, что дѣвицы
             Зовутъ "трубой послѣдняго суда",
             Чтобъ не давать имъ имени дурного,
             Какимъ привыкла звать ихъ молодежь.
             Тамъ, вздумавши причудливо развѣсить
             Гирлянды на вѣтвяхъ, она схватилась
             За гибкій сукъ, но онъ, увы! сдержать
             Ее не могъ! Вѣнки, гирлянды -- все
             За нею вслѣдъ унесено волнами.
             Широкій край одежды удержалъ
             Ее на мигъ, какъ новую сирену,
             На глади волнъ; но бѣдная, не видя,
             Бѣды своей, какъ птичка иль жилица
             Прозрачныхъ струй, запѣла про себя
             Лишь пѣсенку! -- Такъ продолжаться долго
             Однако не могло. Одежда смокла
             И быстро за собою увлекла
             Несчастное созданье, вмѣстѣ съ пѣсней,
             На тинистое дно!
   Лаэртъ.                               О Боже! Боже!
             Погибнуть такъ!
   Королева.                               Погибла! утонула!
   Лаэртъ. Я плакать не хочу! И безъ того
             Безцѣнная сестра пришлось погибнуть
             Тебѣ въ слезахъ рѣки! Но все жь природа
             Беретъ свое! Такъ ужь пускай досыта
             Наплачусь я -- а тамъ изъ сердца вырву
             Я съ корнемъ прочь, все, что еще осталось
             Въ немъ женскаго! -- Прощайте государь!
             Я пламенною рѣчью бы отвѣтилъ
             На это все, когда бы не былъ сдавленъ
             Слезами голосъ мой!                               (Уходитъ).
   Король.                               Пойдемъ Гертруда
             За нимъ и мы. Съ какимъ трудомъ успѣлъ
             Его я усмирить, и вотъ пожалуй
             Рѣшится онъ опять на что нибудь
             Безумное! -- Пойдемъ, пойдемъ скорѣй!
             Его терять не надобно изъ вида!

(Уходитъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

  

СЦЕНА 1-я.

Кладбище. Ночь.

(Входятъ два могильщика съ заступами).

  
   1-й могильщикъ. Развѣ ее по христіански будутъ хоронить, когда она сама сгубила свою душу, наложивъ на себя руки?
   2-й могильщикъ. Сказано "да!" -- копай проворнѣй могилу. Начальство рѣшило, что слѣдуетъ хоронить по христіански.
   1-й могильщикъ. Какъ же это? Развѣ кто нибудь хотѣлъ ее изобидѣть и она бросилась въ воду, чтобъ не дать себя въ обиду?
   2-й могильщикъ. Начальство такъ разсудило.
   1-й могильщикъ. А я все таки думаю, что обиду себѣ сдѣлала она сама. Ты только разсуди. Если я топлюсь, то значитъ дѣлаю запретное дѣло; а во всякомъ запретномъ дѣлѣ надо различить три вещи: во первыхъ задумать такое дѣло, во вторыхъ рѣшить его, а въ третьихъ сдѣлать. Значитъ она утопилась по доброй волѣ.
   2-й могильщикъ. Толкуй себѣ!
   1-й могильщикъ. Нѣтъ, да ты слушай. Если, примѣрно, тутъ вода, а тутъ человѣкъ. И если человѣкъ утопится самъ, то значитъ онъ утопился по доброй волѣ и долженъ за то отвѣчать. А если вода сама пришла къ человѣку и его утопила, тогда ему вины въ томъ быть не должно. Потому, понятно, что кто не топился самъ, тотъ и рукъ на себя не накладывалъ.
   2-й могильщикъ. А законъ что говоритъ?
   1-й могильщикъ. Извѣстно законъ говоритъ, что велитъ начальство.
   2-й могильщикъ. A я тебѣ скажу, что не будь покойница изъ дворянскаго званія, такъ и не стали бы ее хоронить по христіански.
   1-й могильщикъ. Это ты вѣрно! Впрочемъ вѣдь для дворянъ тѣмъ хуже, если имъ позволено топиться и вѣшаться вальготнѣй чѣмъ прочимъ добрымъ христіанамъ.-- Подай ка заступъ. Какъ поживешь да поглядишь, такъ и увидишь, что нѣтъ дворянъ выше огородниковъ и могильщиковъ. Ихъ ремесло идетъ отъ самаго Адама.
   2-й могильщикъ. А что Адамъ былъ дворянинъ?
   1-й могильщикъ. Еще бы! онъ сталъ первый носить оружіе.
   2-й могильщикъ. Какъ такъ? да вѣдь у него оружія не было.
   1-й могильщикъ. Да ты язычникъ что ли и не читалъ писанія? Вѣдь сказано въ немъ, что Адамъ копалъ землю; копать же землю можно только лопатой, а лопата тоже оружіе. Ты отвѣть мнѣ на другой вопросъ, а если не отвѣтишь, то сознайся, что ты дуракъ.
   2-й могильщикъ. Ну, ну, спрашивай!
   1-й могильщикъ. Кто строитъ лучше кирпичника, корабельщика и плотника?
   2-й могильщикъ. Кто? А тотъ кто строитъ висѣлицы. Потому что висѣлица переживаетъ всѣхъ своихъ жильцовъ.
   1-й могильщикъ. Сказано хорошо. Висѣлица точно дѣло хорошее, потому-что она воздаетъ зломъ тѣмъ, кто дѣлаетъ зло! А вотъ церковь такъ велитъ воздавать за зло добромъ, значитъ она лучше. Потому ты придумай на мой вопросъ другой отвѣтъ.
   2-й могильщикъ. Кто строитъ лучше кирпичника, корабельщика и плотника?
   1-й могильщикъ. Ну да! отвѣчай и баста.
   2-й могильщикъ. Ей Богу не знаю.
   1-й могильщикъ. Подумай.
   2-й могильщикъ. Не знаю да и только.
                                                               (Входятъ Гамлетъ и Гораціо).
   1-й могильщикъ. Такъ нечего тебѣ и шевелить мозгами. Осла палкой идти не заставишь. А если кто нибудь задастъ тебѣ такой вопросъ -- отвѣчай: "могильщикъ" потому что онъ строитъ человѣку домъ на вѣки вѣковъ! Ступай въ питейный да принеси косушку.
                                                                         (2-й могильщикъ уходитъ).
   1-й могильщикъ (поетъ) Какъ былъ я молодъ, бодръ и смѣлъ,
                                                     Была иная стать!
                                           А ужь жениться такъ хотѣлъ,
                                                     Что и не разсказать!
   Гамлетъ. Неужели этотъ болванъ не чувствуетъ что дѣлаетъ? Копаетъ могилу и поетъ.
   Гораціо. Постоянное занятіе однимъ и тѣмъ же сдѣлало его нечувствительнымъ.
   Гамлетъ. Это вѣрно. Кто меньше дѣлаетъ, тотъ больше чувствуетъ.
   1-й могильщикъ (поетъ). А какъ года порастрясли,
                                                     Прошла любовь какъ дымъ!
                                           Согнулся чуть не до земли
                                                     И быть пора такимъ!...

(Выбрасываетъ черепъ).

   Гамлетъ. У этого черепа былъ когда то языкъ и онъ могъ пѣть пѣсни; а между тѣмъ этотъ негодяй бросаетъ его съ такимъ же презрѣніемъ какъ черепъ Каина, перваго убійцы! Можетъ быть этотъ черепъ принадлежалъ государственному человѣку, который думалъ перехитрить самого Бога своими политическими планами. Не правда ли?
   Гораціо. Очень можетъ быть, принцъ.
   Гамлетъ. Или придворному, который удивительно ловко умѣлъ сказать: "съ добрымъ утромъ ваше величество! какъ вы изволите себя чувствовать?" Или наконецъ вельможѣ, что льстилъ всѣми средствами другому вельможѣ для того, чтобъ выманить у него понравившуюся ему лошадь. Не правда ли?
   Гораціо. Можетъ быть и такъ.                     избранникомъ народа станетъ...
                                 мои права -- его наслѣдье...
                                 такъ и скажи... открой ему
                                 болѣ иль менѣе подробно
                                 происхожденіе событій. --
                                 Объ остальномъ ни слова...

(умираетъ; музыка умолкаетъ; на террасѣ появляются норвежскія войска).

   Гораціо.           Вотъ благородный духъ угасъ!
                                 Покойной ночи, милый принцъ!

(Входятъ съ терассы: Фортинбрасъ со свитою, англійскіе послы и др.)

   Фортинбрасъ (на терассѣ). Гдѣ это зрѣлище?

(Придворные разступаются; Фортинбрасъ, за которымъ слѣдуютъ войска со знаменами и свита, выходитъ впередъ, осматривается кругомъ и подходитъ къ тѣлу Гамлета).

                                                                                             О, Боже!
   Гораціо.           Что нужно вамъ? чудесъ и бѣдствій?
                                 искать не стоитъ: вотъ они!
   Фортинбрасъ. Кровопролитіе какое!
   1-й посолъ. Ужасный видъ. Мы опоздали...
                                 Кто приметъ наше донесенье
                                 о совершённой смертной казни
                                 надъ Розенкранцемъ... Гильденштерномъ?
                                 кто намъ признательность воздастъ?
   Гораціо (указывая на короля).
                                 Не онъ, будь даже онъ въ живыхъ:
                                 онъ не велѣлъ казнить ихъ вовсе.
                                 Но разъ на зрѣлище сюда
                                 кровавое изъ Польши вы,
                                 а вы изъ Англіи явились,
                                 велите выставить тѣла
                                 передъ народомъ на помостѣ...
                                 Тогда повѣдаю я міру
                                 подробности ужасныхъ дѣлъ!

(снимаетъ съ короля корону).

   Фортинбрасъ. Пускай вельможи соберутся
                                 и выслушаютъ донесенье...

(принимаетъ отъ Гораціо корону).

                                 Что-жъ до меня, то съ горькимъ чувствомъ
                                 пріемлю счастье я свое.
                                 Мой долгъ воспользоваться правомъ
                                 стариннымъ на престолъ датчанъ.
   Гораціо (указывая на Гамлета).
                                 Свои права онъ завѣщалъ вамъ.
   Фортинбрасъ (возлагаетъ на себя корону).
                                 Пускай четыре капитана,
                                 какъ рыцаря, несутъ Гамлета,
                                 на катафалкъ.

(Траурный маршъ; норвежскіе воины покрываютъ трупъ Гамлета знаменами).

                                                               Когда-бъ ему
                                 судьба занять престолъ сулила,
                                 царемъ достойнымъ былъ-бы онъ.
                                 Пусть воинская почесть громко
                                 объ этомъ міру возвѣститъ.

(уходя, указываетъ на трупы другихъ).

                                 Убрать тѣла. На бранномъ полѣ
                                 ихъ страшенъ видъ, а здѣсь тѣмъ болѣ.

(Пушечный залпъ).

  
  

ГЕРОЙ ТРАГЕДІИ.

КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА. *)

  
   Что-бъ ни задумалъ Геркулесъ.
   а волкъ глядѣть все будетъ, въ лѣсъ!
   "Гамлетъ".
  
   О "Гамлетѣ" существуетъ цѣлая литература. Къ сожалѣнію большинство критиковъ и комментаторовъ безсмертнаго творенія Шекспира, разбирая его по косточкамъ, заваливаютъ читателя такою массою разныхъ соображеній и разсужденій, что разобраться въ нихъ нѣтъ никакой возможности. Поэтому, имѣя въ виду дать читателю бѣглую характеристику героя трагедіи, мы считаемъ себя рѣшительно неспособными составить краткое резюме различныхъ мнѣній и сужденій объ этомъ типѣ, а постараемся на основаніи именно того, что даетъ намъ въ своемъ произведеніи самъ великій авторъ, сдѣлать кое-какіе выводы и заключенія. Ходячее мнѣніе о характерѣ принца Гамлета заключается въ томъ, что Шекспиръ хотѣлъ намъ представить главнымъ образомъ ненормальнаго, слабохарактернаго, нерѣшительнаго человѣка. Въ пользу этого мнѣнія приводятся различныя болѣе или менѣе основательныя данныя. Разъ это мнѣніе установилось, никто уже не рѣшается встать на другую точку зрѣнія, а, принявъ его a priori, всякъ старается только подтвердить его новыми данными.
   Отрѣшимся отъ подобнаго предубѣжденія и постараемся прежде, чѣмъ соглашаться или не соглашаться съ апріористическимъ взглядомъ этимъ, вернуться вспять... допустимъ, что этотъ взглядъ намъ совершенно незнакомъ... будто кромѣ самой трагедіи намъ никакія мнѣнія и сужденія о ней неизвѣстны.
   Предположимъ слѣдующее. Дается новая пьеса подъ названіемъ "Гамлетъ" сочиненіе Уильяма Шекспира. Мы отправляемся въ театръ, наслаждаемся и восторгаемся ею... Пьеса появилась въ печати... мы пріобрѣтаемъ её... читаемъ и изучаемъ её. Не приходимъ-ли мы тогда къ убѣжденію, что Шекспиръ изобразилъ намъ принца Гамлета человѣкомъ выдающагося ума, со всесторонними познаніями и замѣчательнымъ знатокомъ человѣчества! Вспомните его вполнѣ установившіеся взгляды на жизнь, философскія разсужденія, насмѣшки надъ человѣчествомъ, наконецъ, его прекрасные совѣты актерамъ.
   Если такой замѣчательный по уму человѣкъ рѣшается итти наперекоръ общему теченію, если онъ съ перваго знакомства нашего съ нимъ, облекшись въ трауръ, ярко выступаетъ на блестящемъ фонѣ мишурной придворной жизни, то не обозначается-ли сразу уже трагизмъ его положенія? Представьте себѣ принца Гамлета съ невыдающимися умственными способностями, съ неустановившимся характеромъ: развѣ онъ дерзнулъ-бы тогда не помириться со своимъ положеніемъ? Онъ лишился отца, но вѣдь и мать его лишилась горячо любимаго супруга, а она не задумалась, спустя мѣсяцъ, вступить въ новый бракъ съ братомъ послѣдняго. Вѣдь никто изъ окружающихъ, кромѣ развѣ Гораціо, не находитъ ничего въ этомъ особеннаго. Гамлетъ остается по прежнему наслѣдникомъ престола: отчего-же ему, какъ человѣку слабохарактерному, въ такомъ случаѣ, не послѣдовать примѣру матери и не помириться съ означенною утратою. Но какъ человѣкъ съ выдающимися умственными способностями и сильнымъ характеромъ, онъ понимаетъ свое настоящее положеніе и не поддается общему теченію, а начинаетъ уже бороться съ нимъ, когда еще не знаетъ о насильственной смерти отца и, несмотря на протесты со стороны матери и дяди-отца, продолжаетъ носить трауръ -- внутренно и наружно; онъ до глубины души пораженъ легкомысліемъ своей матери, возмущенъ спѣшнымъ бракомъ ея съ близкимъ родственникомъ, къ которому инстинктивно чувствуетъ отвращеніе.
   Но вотъ онъ чудеснымъ образомъ узнаетъ объ убійствѣ отца дядею. Какъ онъ тогда поступаетъ? Инстинктивное отвращеніе къ дядѣ и прежнія предчувствія заставляютъ его вѣрить этому сообщенію, но здравый смыслъ одерживаетъ верхъ. Онъ не рѣшается тотчасъ-же приступить къ мести и обзываетъ себя "тряпкой, соней", но потому только, что онъ самъ себѣ представляется безхарактернымъ, нерѣшительнымъ человѣкомъ, но, въ сущности, лишь въ сравненіи съ такими людьми, которые не любятъ разсуждать и не придерживаются пословицы: десять разъ примѣрь, а одинъ разъ отрѣжь. "Кто знаетъ", говоритъ онъ, "можетъ быть лукавый меня смущаетъ на погибель? улика мнѣ нужна, въ которой сомнѣнія не можетъ быть!" Вѣдь Лаэртъ, этотъ образецъ рыцарства, поступаетъ вовсе не такъ, когда узнаётъ о гибели своего отца. Онъ, не убѣдившись хорошенько, виноватъ-ли въ ней король возмущаетъ противъ него народъ и, врываясь къ нему, прямо обращается съ требованіемъ: "отдай мнѣ моего отца!" Отчего эта громадная разница? Да, просто, оттого, что Лаэртъ -- человѣкъ съ наружнымъ лоскомъ, а головой работать не привыкъ. Вся рѣшительность его заключается въ подчиненіи его страстями, а не въ обузданіи ихъ, а потому онъ и поступаетъ, въ противуположность Гамлету, несправедливо. Гамлетъ вовсе не думаеть мстить королю въ томъ случаѣ, если-бы послѣдній оказался неповиннымъ, а Лаэртъ не разбираетъ, виновенъ-ли король или нѣтъ, у него на умѣ одна только месть. Кто поступаетъ добросовѣстнѣе -- сомнѣнія быть не можетъ.
   Желая убѣдиться въ виновности дяди и опасаясь за собственную участь, Гамлетъ принимаетъ свои мѣры. Правда, онъ обижаетъ несчастную Офелію, забываетъ свою любовь къ ней. Но развѣ это можно поставить ему въ вину? Ему ужъ не до любви, а тѣмъ болѣе, когда онъ принужденъ убѣдиться, что Офелія является игрушкою въ рукахъ его враговъ. Разыгрывая помѣшаннаго, Гамлетъ уже не стѣсняется съ окружающими и высказываетъ имъ горькія истины, которыхъ они не понимаютъ; или не хотятъ понять.
   Наконецъ Гамлетъ убѣждается въ виновности дяди и рѣшается дѣйствовать, а именно мстить. Представляется тому удобный случай. Онъ застаетъ короля молящимся и собирается уже исполнить месть и обнажаетъ на него свой мечъ. Но и тутъ здравый разсудокъ не измѣняетъ ему: онъ соображаетъ и убѣждается, что цѣль его, пока тотъ молится, не можетъ быть достигнута, такъ какъ, убивъ его, "пролагающаго путь къ спасенью", онъ оказалъ-бы ему благодѣяніе, почему и отлагаетъ свой замыселъ до болѣе удобнаго случая. Случай этотъ, какъ ему показалось, не заставляетъ себя ждать, и снова рѣшимость не покидаетъ его, и онъ убиваетъ... но, по ошибкѣ, Полонія. Тутъ уже онъ убѣждается, что даже на свои свѣтлыя умственныя способности онъ положиться не въ состояніи и становится фаталистомъ, опять-таки на основаніи вполнѣ здравыхъ разсужденій:"судьба хотѣла чрезъ меня его" (Полонія), говоритъ онъ матери, "а чрезъ него меня такъ безпощадно покарать, чтобъ впредь я зналъ, что мнѣ должно ея орудьемъ быть послушнымъ".
   Въ сценѣ съ матерью онъ не только проявляетъ покорность судьбѣ, но и глубокія религіозныя воззрѣнія. Онъ возмущается поступкомъ королевы, "обратившей присягу предъ алтаремъ на вѣрность мужа въ зарокъ ничтожный игрока".
   Вообще на основаніи всѣхъ этихъ данныхъ, если-бы Гамлетъ былъ поставленъ въ болѣе благопріятныя для него условія, онъ могъ-бы служитъ намъ образцомъ человѣка съ выдающимися вполнѣ нормальными умственными способностями. Къ сожалѣнію подобный нормальный человѣкъ среди всѣхъ насъ ненормальныхъ людей, считающихъ себя нормальными, долженъ показаться намъ ненормальнымъ. Ставьте такого человѣка въ какое угодно положеніе, оно всегда выйдетъ въ извѣстной степени трагическимъ, а тѣмъ болѣе въ положеніи, въ какое поставилъ его Шекспиръ. -- Неудивительно, что и Гамлетъ иногда выходитъ изъ себя и забывается. Какою-бы силою воли онъ ни обладалъ, но у него не желѣзная натура. Недаромъ онъ издѣвается надъ Лаэртомъ, который высокопарными словами выражаетъ желаніе быть живымъ похороненнымъ вмѣстѣ съ Офеліею, зная очень хорошо, что никто не рѣшится это исполнить. Гамлета возмущаетъ "чванство печалью" и онъ тоже чванится, желая доказать тѣмъ самымъ отсутствіе въ этомъ чванствѣ всякаго смысла, но никто, разумѣется, его не понимаетъ, и онъ окончательно признается сумасшедшимъ. А между тѣмъ этотъ-же сумасшедшій располагаетъ настолько здравымъ разсудкомъ, что самъ затѣмъ жалѣетъ о томъ, что зашелъ уже слишкомъ далеко, и рѣшается даже публично извиниться передъ яко-бы обиженнымъ, что и исполняетъ съ рыцарствомъ, достойнымъ удивленія и восхищенія.
   Наступаетъ моментъ мести. Гамлетомъ все взвѣшено: онъ предоставилъ себя въ полное распоряженіе судьбы. Онъ, не смотря на грустныя предчувствія, не задумываясь, принимаетъ вызовъ Лаэрта. "Безъ воли Провидѣнія" говоритъ онъ, "воробью не погибнуть. Что должно нынѣ быть, того потомъ не будетъ; если-же оно потомъ не будетъ, то теперь случится; если-же теперь не случится, то все-же оно будетъ". Король, какъ онъ и ожидалъ, самъ запутался въ собственныхъ сѣтяхъ: Гамлету нѣтъ времени разсуждать, и онъ убиваетъ его наповалъ. Но какъ трагическій герой, и онъ долженъ погибнуть, ибо жизнь наша такъ уже создана, что человѣкъ, какими-бы способностями онъ ни располагалъ, въ борьбѣ противъ общаго теченія неминуемо погибаетъ. Нравственно онъ можетъ быть побѣдителемъ, каковымъ Гамлетъ и остается, но гибель его обозначена уже даннымъ положеніемъ его, подобно тому, какъ въ роковыхъ трагедіяхъ, она обозначается предсказаніемъ. И тутъ Гамлетъ не измѣняетъ установившемуся характеру своему: онъ умираетъ величественною смертью...
  

Авторъ перевода.

  
  
   *) Настоящая характеристика появилась въ первомъ изданіи моего перевода въ началѣ 1889 года въ точно такомъ-же видѣ, въ какомъ она напечатана въ настоящемъ изданіи. Въ текущемъ 1891 году, а значитъ болѣе двухъ лѣтъ спустя, въ Германіи появилась монографія Адольфа Гельбера о "Гамлетѣ" (Shakespeare'sche Probleme. Plan und Einheit im "Hamlet"), въ которой новый нѣмецкій критикъ, подобно мнѣ, отрѣшается отъ установившихся взглядовъ на характеръ Гамлета, и приходитъ къ одинаковому со мною заключенію, что ходячее мнѣніе о нерѣшительномъ характерѣ Гамлета совершенно неправильно. По поводу этой книги въ приложеніи къ N 5506 "Новаго Времени" отъ 29 Іюня текущаго 1891 года появился отчетъ, озаглавленный "Новая критика Гамлета", въ которомъ рецензентъ стремится подтвердить мнѣніе нѣмецкаго критика взглядомъ наивнаго зрителя изъ "Анны Карениной". Два года слишкомъ тому назадъ въ "Новомъ Времени" былъ напечатанъ отчетъ г. Суворина о моемъ первомъ изданіи перевода "Гамлета", въ которомъ моя характеристика была совершенно игнорирована; такимъ образомъ заглавіе статьи русской газеты о книгѣ нѣмецкаго писателя, а именно: "новая критика Гамлета" лишній разъ подтверждаетъ справедливость пословицы о пророкѣ въ его отечествѣ. Я вовсе не имѣю притязанія отрицать самостоятельность взгляда нѣмецкаго критика (вѣдь иногда на болѣе серьезныя открытія совершались въ разныхъ мѣстахъ чуть-ли не одновременно), тѣмъ болѣе, что моя краткая характеристика была пущена мною въ печать въ видѣ пробнаго шара. Во всякомъ случаѣ я опередилъ нѣмецкаго собрата на цѣльные два года. Со временемъ надѣюсь опубликовать не краткія, а подробныя характеристики шекспировскихъ героевъ, также идущія въ разрѣзъ съ существующею критикою: авось и онѣ окольнымъ путемъ найдутъ подтвержденіе.
  
   Гамлетъ. Очень вѣроятно. А теперь голова эта во власти червей! Нѣтъ на ней плоти и заступъ могильщика можетъ безнаказанно сломать ей челюсть. Странно мѣшаются наши понятія, когда мы подумаемъ о такихъ вещахъ! Неужели эта кость лелѣяла себя при жизни только затѣмъ чтобъ сдѣлаться послѣ смерти годной для игры въ кегли? Мои кости содрогаются, при мысли объ этомъ.
   1-й могильщикъ (поетъ). Окутать въ саванъ гробовой,
                                                     Да шире вырыть ровъ!
                                           Вотъ все, что нужно въ часъ такой
                                                     Для этакихъ жильцовъ!

(Выбрасываетъ другой черепъ).

   Гамлетъ. Вотъ еще черепъ! Можетъ быть это былъ черепъ законника. Гдѣ теперь его контракты, крючки, права и двусмысленности? Какъ объяснить, что онъ позволяетъ этому бездѣльнику толкать себя грязной лопатой и не составитъ при этомъ немедленно законнаго акта объ оскорбленіи? Гмъ! Можетъ быть при жизни онъ былъ ловкимъ скупщикомъ земель и зналъ какъ свои пять пальцевъ правила всевозможныхъ закладныхъ, неустоекъ, проторей и убытковъ. Неужели, взамѣнъ неустоекъ и проторей, онъ довольствуется теперь тѣмъ, что его благородный лобъ набитъ грязью? -- Неужели всѣ, принадлежавшія ему обязательства и неустойки, могли обезпечить для него только клочекъ земли, равный по величинѣ двумъ развернутымъ купчимъ крѣпостямъ! Вѣдь въ этомъ гробу едва ли бы умѣстились одни только принадлежавшіе ему вводные листы на право владѣнія. А вотъ теперь самъ владѣлецъ не нуждается въ большемъ пространствѣ!
   Гораціо. Дѣйствительно больше ему ничего не надо.
   Гамлетъ. Вѣдь пергаментъ для актовъ дѣлается изъ бараньей кожи?
   Гораціо. Да, принцъ; и изъ телячьей тоже.
   Гамлетъ. Значитъ бараны и телята могутъ долѣе свидѣтельствовать о нашихъ правахъ чѣмъ мы сами. Мнѣ хочется поговорить съ этимъ могильщикомъ. Ей ты, пріятель! Чья это могила?
   1-й могильщикъ. Моя! (поетъ)
                                           Вотъ все, что нужно въ часъ такой
                                                     Для этакихъ жильцовъ!
   Гамлетъ, Она твоя покуда ты въ ней стоишь; да кто въ ней ляжетъ?
   1-й могильщикъ. Не вы сударь, потому-что вы можете еще стоять сами; и не я, хоть я и стою въ ней, а могила все таки моя.
   Гамлетъ. Ты городишь вздоръ. Могила дѣлается для мертвыхъ, а не для живыхъ, значитъ она ни моя ни твоя.
   1-й могильщикъ. А если знаете, такъ что же спрашивать.
   Гамлетъ. Я спрашиваю, для какого человѣка ты ее роешь?
   1-й могильщикъ. Не для человѣка.
   Гамлетъ. Ну такъ для женщины?
   1-й могильщикъ. И не для женщины.
   Гамлетъ. Такъ кого же въ нее зароютъ?
   1-й могильщикъ. Зароютъ ту, что при жизни звалась женщиной, а теперь умерла и потому помяни Богъ ея душу.
   Гамлетъ. Этотъ плутъ находчивъ и съ нимъ надо держать ухо остро. Право, Гораціо, я за послѣдніе два три года замѣтилъ, что свѣтъ, состарѣвшись, сталъ умнѣть. Простой мужикъ можетъ нынче слово за слово поспорить съ придворнымъ такъ что въ дуракахъ останется пожалуй послѣдній. Давно ли ты могильщикомъ?
   1-й могильщикъ. Съ того года когда нашъ покойный король Гамлетъ побѣдилъ Фортинбраса.
   Гамлетъ. А какъ давно это было?
   1-й могильщикъ. Будто не знаете? Всякій дуракъ вамъ скажетъ, что въ этотъ день родился молодой принцъ Гамлетъ. Тотъ самый, что сдѣлался нынче дуракомъ и котораго посылаютъ въ Англію.
   Гамлетъ. А для чего его туда посылаютъ?
   1-й могильщикъ. Да потому что онъ сталъ дуракомъ. Можетъ быть тамъ онъ поумнѣетъ, а если и не поумнѣетъ такъ бѣда не велика.
   Гамлетъ. Почему же не велика?
   1-й могильщикъ. Тамъ этого не замѣтятъ. Англичане всѣ поголовно такіе же дураки какъ онъ.
   Гамлетъ. А какъ онъ сдѣлался дуракомъ?
   1-й могильщикъ. Разсказываютъ чуднò какъ то.
   Гамлетъ. Чуднò?
   1-й могильщикъ. Ну да. Помѣшался и все тутъ.
   Гамлетъ. На чемъ же онъ помѣшался?
   1-й могильщикъ. На чемъ? да на здѣшней датской землѣ, на той самой, гдѣ я вотъ ужъ тридцать лѣтъ состою могильщикомъ.
   Гамлетъ. Долго ли покойникъ можетъ пролежать въ землѣ не испортившись?
   1-й могильщикъ. Если онъ не былъ попорченъ еще при жизни -- а намъ такихъ хоронить доводится не въ рѣдкость -- ну такъ пожалуй пролежитъ лѣтъ восемь или девять.. Кожевникъ навѣрно продержится девять.
   Гамлетъ. Почему же кожевникъ дольше другихъ.
   1-й могильщикъ. Потому что его кожа выдубилась и привыкла къ водѣ. А вода хуже всего портитъ этихъ дураковъ покойниковъ (Выбрасываетъ черепъ). Вотъ черепъ, который пролежалъ въ землѣ двадцать три года.
   Гамлетъ. Чей онъ?
   1-й могильщикъ. Это черепъ одного негодяя. Какъ бы вы думали, чей именно?
   Гамлетъ. Не знаю.
   1-й могильщикъ. Чортъ бы побралъ бездѣльника! Разъ онъ мнѣ вылилъ на голову цѣлый стаканъ вина. Это черепъ Іорика; того самаго, что былъ шутомъ при покойномъ королѣ.
   Гамлетъ. Какъ! этотъ?
   1-й могильщикъ. Онъ самый!
   Гамлетъ. Дай его мнѣ!.. Бѣдный Іорикъ! -- Я зналъ его, Гораціо. Что за неистощимая веселость была въ этомъ человѣкѣ! Сколько разъ носилъ онъ меня на рукахъ, a теперь, что за отвращеніе поднимается при его видѣ въ душѣ моей! На этомъ мѣстѣ были губы, которыя я цѣловалъ съ такимъ увлеченіемъ! Гдѣ его забавныя шутки, остроты и пѣсенки? Тѣ шутки, что заставляли хохотать до упаду присутствующихъ! Онъ не можетъ посмѣяться даже надъ той гримасой, которую теперь дѣлаетъ самъ! Уста сомкнулись на вѣки! Хотѣлось бы мнѣ показать этотъ черепъ какой-нибудь кокеткѣ и сказать, что штукатурка бѣлилъ и румянъ, которыя она на себя накладываетъ не спасетъ ея личика отъ судьбы сдѣлаться точно такимъ же черепомъ! Интересно знать, нашлась ли бы у ней улыбка въ отвѣтъ моимъ словамъ? -- Отвѣть мнѣ на одинъ вопросъ, Гораціо.
   Гораціо. Что вамъ угодно?
   Гамлетъ. Неужели Александръ Македонскій сдѣлался въ землѣ точно такимъ же?
   Гораціо. Совершенно.
   Гамлетъ. И также скверно пахнетъ? -- Фуй!

(Бросаетъ черепъ).

   Гораціо. Также, принцъ.
   Гамлетъ. Какъ поглядѣть, на какое глупое употребленіе можемъ мы пригодиться! Нѣтъ ничего невозможнаго въ предположеніи, что благородный прахъ Александра Македонскаго служитъ теперь замазкою для дырявой бочки!
   Гораціо. Ваша мысль кажется мнѣ немножко натянутой.
   Гамлетъ. Нисколько. Можно ее доказать совершенно логично, безъ всякихъ натяжекъ. Суди самъ: -- Александръ умеръ, Александръ похороненъ, Александръ превратился въ прахъ, прахъ -- земля, земля -- глина, а кто же можетъ помѣшать употребить глину для замазки бочки?
                                           Прахъ Цезаря, ничтожной ставши глиной,
                                           Для хижины замазкой бѣдной сталъ!
                                           Кто въ страхѣ міръ держалъ, увы! своей кончиной
                                           Ничтожество земнаго доказалъ!
             Но тшъ!.. что вижу я? идетъ король!

(Входитъ похоронная процессія. Впереди священники, за ними гробъ Офеліи, Лаэртъ, лица участвующія въ церемоніалѣ, король, королева и свита).

   Гамлеть. Придворные! что можетъ это.значитъ?
             Обрядъ безъ должныхъ почестей -- знакъ вѣрный,
             Что хоронить хотятъ самоубійцу,
             Въ отчаяньи нанесшаго себѣ
             Своей рукою смерть. Покойный былъ,
             Какъ кажется, изъ высшаго сословья.
             Зайдемъ за кустъ и будемъ наблюдать.

(Удаляюся).

   Лаэртъ (у могилы). Что будетъ дальше?
   Гамлетъ.                                                   Молодой Лаэртъ!
             Онъ честный, славный юноша... Тссъ! слушай!
   Лаэртъ. Что будетъ дальше?
   Священникъ.                               Погребенье было
             Исполнено съ обрядами, какіе
             Могли мы допустить. Вопросъ кончины
             Сомнителенъ, и если бъ не приказъ,
             Изшедшій свыше -- мы должны бы были
             Зарыть ее до страшнаго суда
             Въ землѣ неосвященной. Тернъ и камни
             Покрыли бы ея грѣховный трупъ
             Взамѣнъ молитвъ; а между тѣмъ она
             Погребена какъ чистая дѣвица,
             Въ вѣнкѣ изъ розъ, въ святой землѣ, со звономъ
             Святыхъ колоколовъ.
   Лаэртъ.                               Какъ! этимъ вы
             Все кончили?
   Священникъ. Все кончили. Дозволивъ
             Пропѣть надъ нею реквіемъ, съ возданьемъ
             Ей почестей, какія воздаются
             Отшедшимъ въ чистотѣ -- мы осквернили бъ
             Священные обряды погребенья
             И тѣмъ тяжолый совершили бъ грѣхъ!
   Лаэртъ. Ну, хорошо! Спускайте гробъ въ могилу.
             Фіялки разцвѣтутъ изъ чистой плоти
             Твоей сестры и будешь ты витать
             Въ священномъ сонмѣ ангеловъ небесныхъ!
             А ты, упрямый, безсердечный попъ
             Лишь будешь выть въ жестокихъ корчась мукахъ!
   Гамлетъ. Что вижу я? Офелія!....
   Королева (бросая цвѣты на гробъ). Цвѣты
             Просыпьтесь на цвѣтокъ! Прости! Мечтала
             Въ тебѣ жену я Гамлету найти.
             Не гробъ тебѣ цвѣтами собиралась
             Украсить я, а брачную постель!
   Лаэртъ. Будь трижды проклятъ тотъ, чья злость лишила
             Тебя разсудка свѣтлаго, сестра!...
             Остановитесь засыпать могилу,
             Я разъ еще хочу обнять сестру.

(Спрыгиваетъ въ могилу).

             Ну вотъ теперь бросайте землю разомъ
             На мертвую съ живымъ! Валите грудой,
             Чтобъ выросъ холмъ величиной съ небесный
             Олимпъ иль Пеліонъ!
   Гамлетъ (приближаясь). Кто хнычетъ тутъ
             Такъ громко и такъ глупо, точно хочетъ
             Заставить звѣзды выпучить глаза
             На грусть его? -- Смотри: я Гамлетъ Датскій!

(Спрыгиваетъ въ могилу).

   Лаэртъ. Чортъ душу взялъ твою бъ! (Схватывая его за горло).
   Гамлетъ (борется съ нимъ).                     Плоха молитва!
             Ты горло мнѣ, однако, отпусти!
             Я хоть и не злопамятенъ, но есть
             Во мнѣ кой что, что можетъ быть опаснымъ!
             Такъ будь уменъ и воли не давай
             Своимъ рукамъ.
   Король.                               Велите ихъ разнять.
   Королева. О, Гамлетъ, Гамлетъ!
   Гораціо.                                         Добрый принцъ! придите
             Прошу въ себя. (Ихъ разнимаютъ).
   Гамлетъ.                               Я буду спорить съ нимъ,
             Пока глядятъ глаза мои!
   Королева.                                         Въ чемъ, Гамлетъ?
   Гамлетъ. Офелію любилъ я, какъ любить
             Не въ силахъ были сорокъ тысячъ братьевъ!
             Что сдѣлать былъ готовъ ты для нее?
   Король. Лаэртъ, онъ сумасшедшій.
   Королева.                                                   Бога ради
             Не дѣлайте ему лишь только зла!
   Гамлетъ. Ну говори! что сдѣлать былъ готовъ
             Ты для нее? Рыдать и бѣсноваться?
             Рвать платье, хныкать, плакать, выпить жолчь,
             Съѣсть крокодила? -- это все умѣлъ бы
             Я сдѣлать самъ!... Иль удивить хотѣлъ
             Меня ты тѣмъ, что соскочилъ въ могилу?
             Со мной затѣялъ драку? Думалъ съ ней
             Зарыть себя? -- Готовъ я точно также
             На это все! -- Ревѣлъ ты о горахъ;
             Хотѣлъ, чтобъ ихъ наваливали грудой
             На насъ съ тобой, пока вершина ихъ
             Какъ Осса не достигла бы небесныхъ
             Горящихъ сферъ! -- Реви! реви! на это
             И я способенъ также!
   Королева.                               Онъ безуменъ!
             Онъ растерзать теперь готовъ себя
             Въ горячечномъ бреду, но бредъ пройдетъ,
             И сдѣлается кротокъ онъ и нѣженъ,
             Какъ голубокъ, когда въ сребристомъ пухѣ
             Выходитъ онъ на свѣтъ. Порывы злости
             Замѣнитъ въ немъ безмолвная печаль.
   Гамлетъ. Скажи мнѣ, мальчикъ -- для чего затѣялъ
             Со мной ты эту ссору? Я всегда
             Любилъ тебя! -- Что будетъ, впрочемъ, будь!
             Самъ Геркулесъ и тотъ не помѣшаетъ
             Мяукать кошкѣ а собакѣ лаять! (Уходитъ).
   Король. Прошу, Гораціо, смотри за нимъ
             Во всѣ глаза. (Лаэрту) А ты не забывай,
             Что сказано вчера и будь степеннѣй.
             Все дѣло приближается къ концу.
             Тебя, Гертруда милая, прошу я,
             Надъ сыномъ строгій учредить надзоръ. (Въ сторону)
             Что до могилы этой, то ее
             Почтить живой намъ надо гекатомбой.
             Придти должна пора успокоенья,
             А до того -- молчанье и терпѣнье!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

  

Залъ во дворцѣ.

(Входятъ Гамлетъ и Гораціо).

  
   Гамлетъ. Достаточно объ этомъ. Перейдемъ
             Къ дальнѣйшимъ приключеньямъ. Ты вѣдь помнишь,
             Что я о нихъ разсказывалъ тебѣ?
   Гораціо. Все помню, принцъ.
   Гамлетъ.                                         Въ моей душѣ кипѣла
             Какая то борьба, изъ за которой
             Не могъ заснуть ни на минуту я.
             Мнѣ чувствовалось вдесятеро хуже
             Чѣмъ каторжнымъ въ цѣпяхъ; по счастью смѣлость
             Взяла свое -- и будь благословенъ
             Тотъ мигъ когда на смѣлость я рѣшился!
             Порой и безразсудство служитъ намъ
             Какъ вѣрный другъ, особенно въ минуты
             Когда расчеты рушатся. Мы въ этомъ
             Должны признать вмѣшательство судьбы,
             Рѣшающей за насъ порывы наши
             По своему.
   Гораціо.                     Нельзя сказать вѣрнѣе.
   Гамлетъ. Накинувши въ потьмахъ матросскій плащъ,
             Я выбрался тихонько изъ каюты,
             Съискалъ обоихъ ихъ и началъ шарить
             Въ ихъ сумкахъ, взялъ пакетъ и незамѣтно
             Вернулся вновь къ себѣ. Затѣмъ, отбросивъ
             Пустую щепетильность, распечаталъ
             Таинственный пакетъ. О другъ мой добрый!
             Что въ немъ нашелъ я! -- царственную подлость!
             Представь себѣ, что это былъ приказъ,
             Позолоченный разнымъ пустословьемъ
             О счастьи Англичанъ, о благѣ Датчанъ,
             Съ прибавкой доказательствъ, что нельзя
             Оставитъ жизнь такой зловредной твари,
             Какой сталъ нынче я -- ну словомъ дѣло
             Все было сведено къ тому, чтобъ тотчасъ,
             По высадкѣ на берегъ, мнѣ снесли бъ
             Немедля голову, не давши даже
             Наладить палачу его топоръ.
   Гораціо. Возможно ли?
   Гамлетъ.                               Смотри, бумага здѣсь,
             Прочти ее потомъ. Но хочешь знать ты,
             Что сдѣлалъ я?
   Гораціо.                     О да, прошу, скажите.
   Гамлетъ. Почувствовавъ себя въ сѣтяхъ такой
             Презрѣнной западни, я сталъ искать,
             Какъ выдти изъ нея. По счастью разумъ
             Успѣлъ подать благой совѣтъ мнѣ, прежде,
             Чѣмъ могъ придти въ себя я. Взявъ перо,
             Я настрочилъ немедленно другое,
             Подобное жь посланье. Написалъ
             Его, какъ писарь, четко. Говорятъ вѣдь,
             Что почеркъ государственныхъ людей
             Быть долженъ дуренъ. Я не раздѣляю
             Такого мнѣнья и работалъ много
             Ему наперекоръ, за что и былъ
             Теперъ вознагражденъ. Желаешь знать,
             Что было мной написано?
   Гораціо.                                         Скажите.
   Гамлетъ. Внушительная просьба къ королю
             Британіи, какъ къ даннику и другу
             Монарха Датчанъ. Въ просьбѣ излагалось,
             Что если онъ желаетъ, чтобы дружба
             Межь Англіей и Даніей цвѣла
             Роскошной пальмой, чтобы миръ всегда
             Вѣпчалъ чело цвѣтами и союзъ
             Обѣихъ странъ ничѣмъ не нарушался, --
             Все вздоръ въ такомъ же родѣ -- то, чтобъ тотчасъ,
             Лишь только будетъ прочтено письмо,
             Казнили бы безъ всякихъ церемоній
             Тѣхъ, кто его принесъ, не давъ имъ даже
             Покаяться.
   Гораціо.                     Откуда жь взяли вы
             Печать съ гербомъ?
   Гамлетъ.                               Судьба и тутъ явилась
             На помощь мнѣ. Въ моихъ вещахъ нашлась
             Старинная, отцовская печать
             Съ гербомъ страны. Я ею запечаталъ
             Пакетъ, свернувъ его точь въ точь какъ первый,
             И также подписалъ. Затѣмъ вложилъ
             Откуда былъ онъ взятъ, исполнивъ все
             Такъ ловко и умно, что мой подкидышъ
             Замѣченъ не былъ. Утромъ загорѣлся
             Нашъ бой съ врагомъ, -- a то, что было дальше,
             Ты слышалъ ужь.
   Гораціо.                               Такъ значитъ съ Розенкравцемъ
             И Гильденштерномъ кончено?
   Гамлетъ.                                         Другъ милый!
             Они получатъ то, къ чему пошли
             На встрѣчу сами! гибель ихъ ни мало
             Мою не мучитъ совѣсть. Ихъ сгубило
             Излишнее желанье подслужиться.
             Для низкихъ душъ всего опаснѣй встать
             На томъ пути, гдѣ перекрестятъ шпаги
             Два страшные бойца.
   Гораціо.                               Но Боже, Боже!
             Что за король!
   Гамлеть.                     Онъ развязалъ за то
             Вполнѣ теперь мнѣ руки! Кѣмъ убитъ
             Былъ мой отецъ, а мать осквернена
             Позоромъ и стыдомъ; кто всталъ помѣхой
             Межь волею народа и моими
             Надеждами; кто строилъ наконецъ
             На жизнь мою предательскіе ковы --
             Не вправѣ ль я убить своей рукой
             Подобнаго злодѣя, и не грѣхъ ли
             Оставить было бъ жизнь такому злому
             Отребью человѣчества, чтобъ дать
             Ему возможность дѣлать зло и дальше.
   Гораціо. Не забывайте: онъ получитъ скоро
             Извѣстіе изъ Англіи о томъ,
             Какъ выполненъ приказъ его.
   Гамлетъ.                                         Пускай!
             Зѣвать я тоже долго вѣдь не буду.
             Что значитъ человѣческая жизнь?
             Сказалъ: разъ -- два -- и кончено! Досадно
             Мнѣ только то, зачѣмъ я оскорбилъ
             Достойнаго Лаэрта... Въ тяжкомъ горѣ,
             Постигнувшемъ его, я вижу образъ
             Того, что самъ я вынесъ. Я цѣню
             Его расположенье. Все случилось
             Къ несчастью потому лишь, что излишній
             Порывъ его горячности смутилъ
             Разсудокъ мнѣ до головокруженья.
   Гораціо. Молчите, тш!.. Сюда подходитъ кто-то.

(Входитъ Озрикъ.)

   Озрикъ. Прошу ваше высочество принять мое усерднѣйшее поздравленіе со счастливымъ возвратомъ въ Данію.
   Гамлетъ. Прошу васъ принять мою нижайшую благодарность за вашу любезность. -- (Тихо). Ты знаешь этого водянаго жука, Гораціо?
   Гораціо. Нѣтъ, принцъ.
   Гамлетъ. Тѣмъ лучше для тебя: его знать стыдно. У него много доходовъ и фермъ; а вѣдь извѣстно, что если скоту дать власть надъ скотами, то онъ непремѣнно положитъ ноги на столъ. Онъ животное въ полномъ смыслѣ слова и блаженствуетъ, благодаря своимъ деньгамъ, какъ свинья въ лужѣ.
   Озрикъ. Если ваше высочество находитесь въ благопріятномъ расположеніи духа, чтобъ меня выслушать, то я имѣю передать вамъ нѣчто отъ короля.
   Гамлетъ. Я выслушаю васъ со вниманіемъ, на какое только способенъ... Но, прошу васъ, употребите вашу шляпу на то, для чего она сдѣлана: -- надѣньте ее на голову.
   Озрикъ. Благодарю, ваше высочество: -- жарко.
   Гамлетъ. Могу васъ увѣрить наоборотъ, что теперь очень холодно. Вѣтеръ дуетъ съ сѣвера.
   Озрикъ. Это такъ: холодъ изрядный.
   Гамлетъ. Но представьте, что при моемъ темпераментѣ, воздухъ кажется мнѣ жаркимъ!
   Озрикъ. Чрезвычайно жаркимъ, принцъ! До того жаркимъ, что я не могу даже выразить! Возвращаясь однако къ дѣлу, я долженъ сообщитъ вашему высочеству, что король заложилъ относительно васъ очень большое пари. Дѣло было такъ --
   Гамлетъ (надѣвая ему шляпу). Сдѣлайте одолженье!
   Озрикъ. Не извольте безпокоиться! Мнѣ такъ лучше; увѣряю васъ. -- Недавно возвратился ко двору молодой Лаэртъ. Что это за очаровательный молодой человѣкъ! Какая въ немъ бездна прекрасныхъ качествъ! Что за наружность! Какое умѣнье себя держать! Право, его безъ преувеличенія можно назвать памятной книжкой хорошихъ манеръ. Въ немъ вы найдете все, что только можно встрѣтить въ порядочномъ человѣкѣ.
   Гамлетъ. Какъ, я думаю, ему пріятно быть оцѣненнымъ вами съ такой вѣрностью! Судя по вашимъ словамъ, качества его такъ многочисленны, что для перечисленія ихъ не достанетъ никакой ариѳметики и я удивляюсь, какъ такой большой грузъ можетъ удержаться въ памяти подобнаго утлаго корабля какъ вы. Что до меня, то я самъ считаю Лаэрта очень хорошимъ человѣкомъ, исполненнымъ такихъ рѣдкихъ качествъ и совершенствъ, что вѣрное ихъ изображеніе можно получить только если поставить его передъ зеркаломъ. Всякій иной его портретъ будетъ только тѣнью дѣйствительности.
   Озрикь. Ваше высочество изволите говорить совершенную правду.
   Гамлетъ. Но скажите, съ какою цѣлью перебираемъ мы достоинства этого джентльмена нашими недостойными устами?
   Озрикъ. Принцъ!...
   Гораціо. Не можете ли вы объяснить это нѣсколько болѣе понятнымъ языкомъ? Вѣроятно вы этимъ не затруднитесь?
   Гамлетъ. Какая связь между вашею рѣчью и имъ?
   Озрикъ. Кѣмъ? Лаэртомъ?
   Гораціо (въ сторону). Кажется онъ вытрясъ весь кошель своего краснорѣчія и золотыя слова болѣе не польются.
   Гамлетъ. Именно Лаэртомъ.
   Озрикъ. Я знаю, что вы не изволите пребывать въ незнаніи...
   Гамлетъ. Очень радъ, что вы держитесь обо мнѣ такого мнѣнія, хотя большой пользы отъ этого я для себя не вижу. Но что жь дальше?
   Озрикъ. И такъ, вы не изволите пребывать въ незнаніи одного очень рѣдкаго качества Лаэрта.
   Гамлетъ. Не смѣю въ этомъ сознаться изъ боязни, чтобъ вы не приняли моего отвѣта за желаніе въ чемъ нибудь сравниться съ Лаэртомъ. Вѣдь чтобъ оцѣнить чье-нибудь качество, надо имѣть нѣкоторую долю этого качества въ самомъ себѣ.
   Озрикъ. Я говорю объ искусствѣ Лаэрта владѣть оружіемъ. Говорятъ, что онъ въ этомъ дѣлѣ недосягаемъ.
   Гамлетъ. Какимъ оружіемъ?
   Озрикъ. Рапирой и кинжаломъ.
   Гамлетъ. Тутъ цѣлыхъ два оружія. -- Но что жь дальше?
   Озрикъ. Король объявилъ пари, поставивъ на ставку шесть арабскихъ лошадей, противъ которыхъ Лаэртъ выставилъ шесть французскихъ клинковъ и шесть кинжаловъ со всѣми принадлежностями, ножнами, поясами, перевязями и прочимъ. Три изъ этихъ оснастокъ дѣйствительно великолѣпны и превосходно приспособлены для дѣйствія. Работа -- чудо искусства.
   Гамлетъ. Что вы называете оснасткой?
   Гораціо (Гамлету). Вы, кажется хотите рѣшительно заставить его договориться до послѣдняго слова.
   Озрикъ. Оснасткой я называю поясъ, оправу и вообще всѣ приспособленія оружія.
   Гамлетъ. Такое названіе было бы приличнѣй, если бы мы носили на бедрѣ, вмѣсто оружія, корабли съ пушками. A потому будемте называть эту вещь просто перевязью. Но продолжайте: значитъ шесть арабскихъ скакуновъ заложены противъ шести французскихъ шпагъ съ великолѣпными принадлежностями. Датская ставка стоитъ французской. Но въ чемъ же суть заклада?
   Озрикъ. Король утверждаетъ, что изъ двѣнадцати схватокъ между вами и Лаэртомъ, онъ не нанесетъ вамъ трехъ ударовъ, а Лаэртъ изъ двѣнадцати схватокъ держитъ пари на девять. Дѣло будетъ рѣшено немедленно, если ваше высочество не окажете сопротивленія.
   Гамлетъ. Окажу непремѣнно.
   Озрикъ. То есть я разумѣю, если ваше высочество не окажете сопротивленія имѣть Лаэрта вашимъ противникомъ.
   Гамлетъ. Передайте его величеству, что я буду дожидаться въ этой залѣ. Теперь какъ разъ время, которое я посвящаю отдыху. Пускай принесутъ рапиры, и если Лаэртъ на это согласенъ, а король настаиваетъ на своемъ закладѣ, то я постараюсь выиграть ему шпаги. Если же въ этомъ не успѣю, то при мнѣ останутся стыдъ и удары.
   Озрикъ. Долженъ ли я передать вашъ отвѣтъ королю именно въ такомъ видѣ?
   Гамлетъ. Непремѣнно! Но не упустите при этомъ случая украсить его цвѣтами вашего краснорѣчія.
   Озрикъ. Поручаю себя благосклонному вниманію вашего высочества. (Уходитъ).
   Гамлетъ. Весь вашъ! весь вашъ! -- Хорошо, что онъ ходатайствуетъ за себя самъ, потому что врядъ ли бы нашелся охотникъ этимъ заняться.
   Гораціо. Онъ очень похожъ на грача съ яичной скорлупой на головѣ.
   Гамлетъ. Онъ даже грудь кормилицы бралъ въ ротъ не иначе, какъ предварительно разшаркавшись. Подобно безднѣ людей этого покроя, рожденныхъ нашимъ пустымъ, ничтожнымъ вѣкомъ, онъ заботится только о внѣшнихъ, усвоенныхъ обществомъ, манерахъ. И замѣчательно, что людямъ надутымъ такимъ вздоромъ, удается иногда возвышаться въ общественномъ мнѣніи. Но за то стоитъ только подуть на нихъ здоровымъ воздухомъ и они лопаются какъ пузыри. (Входитъ придворный).
   Придворный. Ваше высочество! Король посылалъ къ вамъ молодаго Озрика, который передалъ ему вашъ отвѣтъ, что вы ожидаете его величество въ залѣ. Его величество приказалъ окончательно узнать: желаете ли немедленно принять вызовъ Лаэрта, или полагаете отложить споръ до другаго времени?
   Гамлетъ. Я остаюсь при своемъ отвѣтѣ, если онъ звучитъ согласно съ желаніями его величества. Въ случаѣ готовности Лаэрта, я готовъ также. Мнѣ все равно сразиться съ нимъ теперь или въ другое время, лишь бы мое расположеніе было не хуже теперешняго.
   Придворный. Король и королева немедленно пожалуютъ сюда со всѣмъ дворомъ.
   Гамлетъ. Въ добрый часъ.
   Придворный. Королева изъявляетъ желаніе, чтобы вы предварительно обмѣнялись съ Лаэртомъ нѣсколькими дружескими словами.
   Гамлетъ. Желаніе королевы прекрасно!

(Придворный уходитъ).

   Гораціо. Принцъ! вы проиграете закладъ.
   Гамлетъ. Не думаю. Я много упражнялся въ фехтованьи съ тѣхъ поръ, какъ Лаэртъ уѣхалъ во Францію. Имѣя на своей сторонѣ льготу, я могу выиграть... Но ты не можешь представить, какъ у меня стало вдругъ почему-то тяжело на сердцѣ. Впрочемъ это вздоръ.
   Гораціо. Но однако....
   Гамлетъ. Говорю тебѣ -- вздоръ. Такого рода предчувствія могутъ взволновать только женщину.
   Гораціо. Напротивъ, если сердце ваше предчувствуетъ что-либо недоброе -- не пренебрегайте этимъ указаніемъ. Хотите, я пойду сказать королю, что вы не расположены въ настоящее время начинать игру?
   Гамлетъ. Ни за что! Я готовъ принять вызовъ самой судьбы, и вѣрю, что Провидѣніе предопредѣляетъ гибель послѣдняго воробья. Что должно случиться -- случится непремѣнно, а что случилось -- значитъ должно было случиться. Главное дѣло -- быть готовымъ на все и всегда. Если люди не имѣютъ власти надъ жизнью, которую покидаютъ, то не все ли равно покинутъ ее раньше или позже?

(Входятъ король, королева, Лаэртъ, Озрикъ и придворные. За ними служители съ рапирами).

   Король. Приближься, Гамлетъ и прими изъ рукъ
             Моихъ Лаэрта руку. (Соединяетъ руки Гамлета и Лаэрта).
   Гамлетъ.                               Извини
             Меня, Лаэртъ! -- я знаю, что нанесъ
             Тебѣ обиду и прошу прощенья
             Отъ всей души. Меня простить ты долженъ
             Какъ честный человѣкъ. Всѣ тѣ, кого
             Ты видишь здѣсь, навѣрно ужь успѣли
             Тебѣ сказать, что я порой бываю
             Подверженъ злой болѣзни. Если я,
             Безъ всякаго желанья, причинилъ
             Ущербъ твоимъ правамъ, душѣ и чести --
             Сочти, что это было грустнымъ дѣломъ
             Безумія. Коль скоро злой недугъ
             Причиною того, что Гамлетъ можетъ
             Порою быть не Гамлетомъ, то значитъ,
             Когда въ подобный мигъ я сдѣлалъ зло,
             Оно должно считаться совершоннымъ
             Не Гамлетомъ. Я становлюся самъ
             На сторону того, кто мной обиженъ.
             Мой недугъ -- врагъ мой! -- Объяснивши это
             Предъ всѣми здѣсь, надѣюсь я, что ты
             Меня простишь въ твоемъ правдивомъ сердцѣ,
             И если я виновенъ въ чемъ -- ты будешь
             Смотрѣть на то съ такимъ же снисхожденьемъ,
             Какъ еслибъ, на угадъ, пустивъ стрѣлу,
             Я ранилъ ею брата.
   Лаэртъ.                               Я доволенъ.--
             Природы голосъ говоритъ, конечно,
             Чтобъ я отмстилъ; но здѣсь, на полѣ чести,
             Я предпочту умолкнуть въ ожиданьи,
             Чтобъ судъ людей, испытанныхъ въ любви
             Къ правдивости, постановилъ, чѣмъ долженъ
             Считать себя я удовлетвореннымъ;
             А до того я принимаю миръ,
             Который мнѣ предложенъ и ничѣмъ
             Не стану нарушать его.
   Гамлетъ.                                         Отъ сердца
             Тебѣ я отвѣчаю и даю,
             Съ тѣмъ вмѣстѣ, обѣщанье честно встрѣтить
             Тебя въ бою. -- Подайте намъ рапиры.
   Лаэртъ. И мнѣ одну.
   Гамлетъ.                               Я буду легкой цѣлью
             Тебѣ, Лаэртъ. Твое искусство вспыхнетъ,
             Какъ яркая звѣзда, на черномъ полѣ
             Моей неловкости.
   Лаэртъ.                               Угодно вамъ
             Шутить, любезный принцъ?
   Гамлетъ.                                         Ни мало! Честью
             Клянусь тебѣ.
   Король.                     Подай рапиры, Озрикъ,
             Обоимъ имъ. Тебѣ извѣстенъ, Гамлетъ,
             Объявленный закладъ?
   Гамлетъ.                               О да; извѣстно
             Равно и то, что вы рискнули многимъ,
             Держа пари за худшаго бойца.
   Король. Я не боюсь. Я знаю васъ обоихъ.
             Ты, Гамлетъ, обезпеченъ сверхъ того
             Условьемъ больше выгоднымъ въ закладѣ
             И будешь побѣдителемъ. Успѣхъ
             За насъ вполнѣ.
   Лаэртъ (пробуя рапиру). Рапира эта слишкомъ
             Мнѣ тяжела. Я выберу другую.
   Гамлетъ. А эта мнѣ подходитъ. Всѣ ль онѣ
             Равны длиной?
   Озрикъ.                     Всѣ, принцъ.
   Король.                                         Пускай поставятъ
             На столъ два кубка. Если Гамлетъ дастъ
             Два первые удара и успѣетъ
             Успѣшно отпарировать послѣдній --
             Пусть залпъ изъ пушекъ возвѣститъ о томъ;
             А я торжественно изъ кубка выпью
             Здоровье Гамлета, и брошу въ кубокъ
             Жемчужину, цѣннѣе той, какую
             Въ своемъ носили царственномъ вѣнцѣ
             Монархи Даніи! Поставьте жь кубки.
             Пусть барабаны подаютъ сигналъ
             Громовымъ трубамъ, трубы -- пушкамъ, пушки-жь
             Объявятъ и землѣ и небесамъ,
             Что датскій государь подъемлетъ кубокъ
             За счастье Гамлета! -- Берите шпаги,
             А судьи пусть внимательно слѣдятъ
             За ходомъ боя.
   Гамлетъ.                     Къ дѣлу!
   Лаэртъ.                                        Къ дѣлу! (Фехтуютъ).
   Гамлетъ.                                                             Разъ!
   Лаэртъ. Нѣтъ, нѣтъ!
   Гамлетъ.                               Судите судьи!
   Озрикъ.                                                   Безъ сомнѣнья,
             Ударъ безспорный.
   Лаэртъ. Пусть! -- начнемъ съ начала.
   Король. Подайте кубокъ мнѣ. Здоровье пью
             Я Гамлета. Жемчужина его.
             Пей Гамлетъ также. (Трубы и пушечная пальба).
   Гамлетъ.                               Нѣтъ сначала надо
             Покончить дѣло. Пусть пока поставятъ
             На мѣсто кубокъ (Нападаетъ). А на это скажешь
             Ты что въ отвѣтъ? -- ударъ еще.
   Лаэртъ.                                                   Согласенъ.
   Король (королевѣ). Сынъ будетъ побѣдителемъ.
   Королева.                                                             Онъ бѣдный
             Подверженъ вѣдь одышкѣ. Милый Гамлетъ
             Поди сюда и оботри лицо
             Моимъ платкомъ. Хочу я выпить также
             За счастье Гамлета! (Беретъ кубокъ).
   Гамлетъ.                               Благодарю
             Васъ матушка!
   Король.                     Нѣтъ, нѣтъ, не пей Гертруда!
   Королева. Оставь, прошу. (Пьетъ).
   Король (въ сторону).           Она отравлена!
             Все кончено!
   Гамлетъ.                     Я пить пока не буду.
             Придетъ пора потомъ.
   Королева.                               Дай отереть мнѣ
             Твое лицо.
   Лаэртъ.                     Увидите, что я
             Теперь его коснусь.
   Король.                               Наврядъ!
   Лаэртъ (въ сторону).                               Однако
             Я чувствую, что совѣсть начинаетъ
             Во мнѣ вставать.
   Гамлетъ.                               Начнемъ же въ третій разъ.
             Мнѣ право кажется, что ты лишь шутишь.
             Прибавь немного пылу! Или ты
             Меня считаешь можетъ быть ребенкомъ?
   Лаэртъ. Ты думаешь? увидимъ! выпадай!

(Продолжаютъ фехтовать).

   Озрикъ. Ударъ ничей.
   Лаэртъ (ранитъ Гамлета). А вотъ теперь что скажешь?

(Горячая схватка. Оба выбиваютъ другъ у друга рапиры и затѣмъ каждый схватываетъ рапиру противника. Гамлетъ ранитъ Лаэрта).

   Король. Разнять, разнять ихъ! оба увлеклись
             Уже чрезъ чуръ.
   Гамлетъ.                     Нѣтъ, нѣтъ, начнемъ еще!

(Королевѣ дѣлается дурно).

   Озрикъ. Смотрите! Боже! Королевѣ дурно!
   Гораціо. Струится кровь съ обоихъ. Какъ могло
             Случиться это?
   Озрикъ.                     Что съ тобой Лаэртъ?
   Лаэртъ. Со мною что? -- попалъ въ свои тенета
             Я какъ куликъ! -- Умру достойно я
             За собственную низость!
   Гамлетъ.                                         Что, скажите,
             Случилось съ королевой?
   Король.                                         Стало дурно
             При видѣ крови ей.
   Королева.                               О нѣтъ, мой Гамлетъ!
             Питье, питье!... ядъ въ кубкѣ былъ... Питье
             Отравлено!
   Гамлетъ.                     Злодѣйство!... На запоръ
             Кругомъ всѣ двери! Гдѣ убійца?
   Лаэртъ (падая).                                         Здѣсь!...
             Ты Гамлетъ мертвъ! Нѣтъ во вселенной средства,
             Которое могло бъ тебѣ помочь.
             Ты проживешь не больше получаса
             Клинокъ измѣны держишь ты въ рукахъ!
             Онъ отравленъ!.... Его смертельнымъ ядомъ
             Сраженъ и я, чтобъ больше не вставать!
             Погублена отравой точно также
             И мать твоя!.... О, тяжело.....Всему
             Король, виновникъ!...
   Гамлетъ.                               Ядъ!... Конецъ клинка
             Отравленъ?.... А!... такъ на работу ядъ!...

(Закалываетъ короля).

   Придворные. Измѣна!
   Король.                               Раненъ я! друзья, ко мнѣ!
             Я только раненъ!
   Гамлетъ.                               Кровопійца!... пей
             Свое добро! и подавись своею
             Жемчужиной!... Ступай за королевой!
                                                     (Вливаетъ ему ядъ въ горло. Король умираетъ).
   Лаэртъ. Наказанъ онъ достойно. Онъ отраву
             Готовилъ самъ. Простимъ достойный Гамлетъ
             Другъ друга передъ смертью! Смерть отца,
             Равно какъ и моя, да не тревожатъ
             Тебя укоромъ совѣсти! твоя же
             Пускай простится мнѣ!                     (Умираетъ).
   Гамлетъ.                               Прости Господь
             Тебѣ тяжолый грѣхъ твой! за тобою
             Иду во слѣдъ и я! -- Я умираю
             Гораціо! (Обращаясь къ королевѣ) Прощай на вѣкъ и ты,
             Погубленная жертва!... Вы же всѣ,
             Что съ ужасомъ стоите здѣсь кругомъ,
             Свидѣтелями страшной чорной драмы! --
             Имѣй я мигъ -- въ чемъ смерть, тюремщикъ строгій
             Отказываетъ мнѣ -- какъ много могъ бы
             Я вамъ порасказать! -- Но надо быть
             Покорнымъ волѣ Неба! Смерть зоветъ
             Меня, Гораціо -- на счастье ты
             Здоровъ и живъ -- ты оправдаешь память
             Мою передъ людьми! Разскажешь все
             Незнавшимъ правды дѣла!
   Гораціо.                                         Не надѣйтесь,
             Принцъ на меня. Я Римлянинъ скорѣй
             Чѣмъ Датчанинъ. Въ бокалѣ есть остатокъ.

(Хочетъ выпитъ остатокъ):

   Гамлетъ (вырывая кубокъ). Когда мужчина ты -- .отдай мнѣ кубокъ!
             Оставь его! -- Подумай, что за имя,
             Покрытое позоромъ на землѣ,
             Оставлю, я! Какъ много страшныхъ тайнъ
             Меня переживутъ!... Нѣтъ, нѣтъ! коль скоро
             Меня ты любишь такъ, какъ говорилъ,
             Останься живъ и отрекись на время
             Отъ райскихъ благъ, чтобъ выполнить тяжолый
             Прискорбный трудъ, правдиво разсказавъ
             О томъ, что здѣсь свершилось предъ тобою!
                                                     (Вдали раздаются военный маршъ и выстрѣлы).
             Что значитъ этотъ шумъ?
   Озрикъ.                                         Салютъ, которымъ
             Вернувшійся съ побѣдой Фортинбрасъ
             Привѣтствуетъ пословъ, прибывшихъ также
             Изъ Англіи.
   Гаміетъ.                     Я умираю!... Ядъ
             Беретъ свое!... умру я не узнавъ
             Вѣстей изъ Англіи; но я пророчу,
             Что Фортинбрасъ желаніемъ народа
             Займетъ престолъ. -- Я подаю мой голосъ
             Предъ смертью за него!... Ему о всемъ
             Гораціо разскажешь ты подробно
             А я найду въ безмолвіи покой!--
                                                                         (Умираетъ).
   Гораціо. Разбилось сердце честное! Почій
             Сномъ вѣчнымъ милый принцъ! Покой желанный
             Навѣется на голову твою
             Небеснымъ хоромъ ангеловъ! --

(За сценой барабанный бой).

                                                                         Что значитъ
             Звукъ этихъ барабановъ?

(Входятъ Фортинбрасъ, англійскіе послы и свита).

   Фортинбрасъ.                               Гдѣ? гдѣ мѣсто
             Свершившихся несчастій?
   Гораціо.                                         Если вы
             Хотите видѣть горе или дѣло,
             Которому повѣрить не легко,
             Останьтесь здѣсь.
   Фортинбрасъ. "Пощады нѣтъ" -- вотъ крикъ
             Который здѣсь пронесся! -- Злая смерть!
             Какой ты пиръ затѣяла въ своемъ
             Незыблемомъ дворцѣ, что безпощадно
             Скосила столько царственныхъ головъ
             Однимъ кровавымъ взмахомъ?
   1-й посланникъ.                                         Страшный видъ!
             Мы запоздали съ нашими вѣстями.
             Тотъ, кто ихъ ожидалъ уже утратилъ
             Навѣки слухъ. Узнать не можетъ онъ,
             Что Розенкранцъ и Гильденштернъ убиты
             Какъ онъ хотѣлъ. Кто жь насъ вознаградитъ
             За то, что сдѣлано?
   Гораціо.                               Онъ васъ за это
             Не сталъ благодарить бы и живой
             Онъ не давалъ подобнаго приказа.
             Но такъ какъ вы вернулись такъ внезапно
             Изъ Англіи и Польши и попали
             На страшный этотъ случай -- то велите,
             Чтобъ положили мертвыя тѣла
             Усопшихъ на эстрадѣ. Я предъ всѣми
             Незнающему свѣту разскажу
             О томъ, что здѣсь свершилось. Будетъ это
             Ужасное сказанье о дѣлахъ
             Кровавыхъ и дурныхъ; о приговорахъ
             Слѣпой судьбы; о случаяхъ убійствъ,
             Умышленныхъ равно какъ и внезапныхъ;
             Въ концѣ жь всего раскроется предъ вами,
             Какъ умыселъ преступный поразилъ
             Самихъ виновниковъ. Все это я
             Правдиво разскажу.
   Фортинбрасъ.                     Жду съ нетерпѣньемъ
             Разсказа твоего. Мы соберемъ
             Знатнѣйшихъ гражданъ, чтобъ извѣстно стало
             И имъ, что мы услышимъ. Неохотно
             Беру я въ руки власть. Мои права
             Имѣютъ, впрочемъ, за себя поддержку
             И я о нихъ обязанъ заявить.
   Гораціо. Объ этомъ поведу я также рѣчь.
             За васъ свой подалъ голосъ тотъ, чье имя
             Навѣрно увлечетъ толпу другихъ.
             Не надо намъ терять однако время;
             Умы еще въ волненьи, если жь дать
             Бродить имъ долго -- можетъ выдти много
             Нежданныхъ золъ, случайностей и бѣдъ.
   Фортинбрась. Пусть Гамлета четыре капитана
             Какъ воина снесутъ на катафалкъ.
             Когда судьба судила бы корону
             Носить ему -- навѣрно бъ онъ достойно.
             Ее носилъ! -- Пусть громъ пальбы и звукъ
             Военныхъ трубъ почтятъ при погребеньи
             Усопшаго. Велите унести
             Равно тѣла другихъ. Подобный видъ
             Приличенъ полю битвы; здѣсь же слишкомъ
             Печаленъ онъ. -- Подайте знакъ пальбы!

(Уносятъ тѣло Гамлета при звукахъ похороннаго марша, послѣ чего за сценой раздается пушечный залпъ).

  

А. Соколовскій.

КОНЕЦЪ.

  
/dd>
Ко всем произведениям автора К списку авторов