СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.
Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ", съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній
ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ т-ва А. Ф. МАРКСЪ.
Комедія "Потерянные труды любви" дошла до насъ въ изданіи in quarto 1598 года подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "A pleasant conceited comedie, called: Loues labors lost. As ltwas presented before her Higimes this last Christmas. Newlv corrected and augmented by W. Shakespere", т.-е. "Забавная комедія, названная "Потерянные труды любви", въ томъ видѣ, какъ она была представлена предъ ея величествомъ на праздникахъ послѣдняго Рождества.-- Вновь исправлена и дополнена В. Шекспиромъ". Замѣтка, что пьеса была исправлена и дополнена, явно указываетъ, что она существовала въ иной, болѣе ранней редакціи и, слѣдовательно, была написана прежде указаннаго 1598 года; но такъ какъ текстъ этой редакціи до насъ не дошелъ, и, сверхъ того, мы не имѣемъ о немъ никакихъ иныхъ свѣдѣній, то и опредѣленіе, когда пьеса была написана, не можетъ быть сдѣлано съ точностью. Анализъ пьесы привелъ однако почти всѣхъ комментаторовъ къ единогласному заключенію, что комедія эта должна считаться однимъ изъ первыхъ произведеній Шекспира и написана никакъ не позже 1591 года, а можетъ-быть -- и ранѣе. Мнѣніе это основывается на анализѣ не только содержанія пьесы, но и внѣшней ея формы. Отсутствіе въ пьесѣ какой-нибудь серьезной мысли и глубоко-задуманныхъ характеровъ явно обличаетъ руку начинающаго писателя, обращающаго въ своемъ произведеніи гораздо болѣе вниманія на внѣшнюю его сторону и форму, чѣмъ на содержаніе. Сверхъ того, комедія почти вся написана риѳмованными стихами, въ постройкѣ которыхъ чаще, чѣмъ въ какихъ-либо другихъ пьесахъ, встрѣчается старинный, неуклюжій размѣръ _ (Doggerelrhyme), совершенно оставленный Шекспиромъ въ дальнѣйшихъ произведеніяхъ не только послѣдующаго періода его творчества, но даже и въ послѣднихъ пьесахъ 1598 и 1599 годовъ. Замѣтка, что пьеса напечатана въ 1598 году въ исправленномъ и дополненномъ видѣ, возбуждала между критиками вопросъ: не ограничился ли Шекспиръ передѣлкой даже совершенно чужой пьесы, написанной другимъ авторомъ? Но мнѣніе это едва ли можетъ быть принято, во-первыхъ, по отсутствію какихъ-либо данныхъ, его доказывающихъ, а во-вторыхъ, потому, что, въ случаѣ справедливости такого предположенія, мы естественно могли ожидать, что, передѣлывая совершенно чужое произведеніе, Шекспиръ придалъ бы ему тотъ характеръ и тотъ пошибъ, какими отличаются его произведенія того періода, когда передѣлка была сдѣлана, т.-е. 1598 или близлежащихъ лѣтъ. Между тѣмъ въ пьесѣ мы находимъ какъ разъ тѣ же пріемы и тотъ внѣшній видъ, какими характеризуются Шекспировы произведенія первыхъ годовъ его творчества. Потому гораздо вѣроятнѣе предположить, что не дошедшая до насъ, передѣланная Шекспиромъ въ 1598 году, пьеса принадлежала также ему, при немъ онъ, передѣлывая свое собственное, имѣвшее, повидимому, даже сценическій успѣхъ, произведеніе, не сталъ передѣлывать его фундаментально, но ограничился лишь нѣкоторыми незначительными измѣненіями и прибавками. Текстъ изданія in quarto 1598 года былъ затѣмъ перепечатанъ въ изданіи in folio 1628 г., гдѣ пьеса помѣщена въ отдѣлѣ комедій. Сличеніе обоихъ текстовъ не обнаружило въ нихъ никакой существенной разницы, кромѣ нѣкоторыхъ мелочныхъ поправокъ или замѣны однихъ словъ другими. Какихъ-либо другихъ данныхъ о времени, когда была написана комедія, мы не имѣемъ.
Источникъ, изъ какого могъ быть заимствованъ Шекспиромъ сюжетъ комедіи, до сихъ поръ не отысканъ, и потому его слѣдуетъ считать, по всему вѣроятію, придуманнымъ самимъ авторомъ. Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что, собственно говоря, въ пьесѣ, можно сказать, нѣтъ даже никакого серьезнаго сюжета. Вся она не болѣе, какъ рядъ разговоровъ и положеній, искусственно соединенныхъ самой поверхностной, анекдотической связью.
Если разсматривать настоящую пьесу, какъ драматическое произведеніе, и, въ особенности, если сопоставить ее съ любымъ изъ прочихъ произведеній Шекспира, то едва ли кто-нибудь будетъ спорить противъ общеустановившагося приговора, что комедію эту должно причислить къ разряду самыхъ слабыхъ. Въ ней нѣтъ ни проникнутаго какой-нибудь серьезной идеей сюжета, ни психологическаго развитія характеровъ, этихъ двухъ краеугольныхъ камней Шекспирова творчества. Сюжетъ не только пустъ и ничтоженъ, но грѣшитъ даже несообразностями, бросающимися въ глаза. Если считать основной идеей комедіи изображеніе односторонняго увлеченія напускнымъ аскетизмомъ, въ какой впали Наваррскій король и его пріятели, за что и наказываетъ ихъ природа, никогда не оставляющая безъ мести нарушенія своихъ законовъ,-- то такую мысль, конечно, нельзя назвать ложной. Она, напротивъ, могла бы стать предметомъ даже серьезной разработки; но въ настоящемъ случаѣ именно эта-то разработка и грѣшитъ несообразностями. Пока мы видимъ въ пьесѣ изображеніе ложнаго увлеченія молодыхъ аскетовъ и затѣмъ ихъ покаяніе въ содѣянномъ грѣхѣ, ходъ дѣйствія можно еще признать правильнымъ и цѣлесообразнымъ; но затѣмъ является вопросъ; за что же принцесса и прочія дамы приговариваютъ покаявшихся грѣшниковъ къ такому тяжелому испытанію? Если бъ въ пьесѣ было изображено, что они, сдѣлавъ серьезное признаніе въ любви, вдругъ вѣтрено увлеклись другими красавицами и затѣмъ явились къ прежнимъ съ повинной головой, то наложенное на нихъ испытаніе могло бы быть оправдано. Но въ настоящемъ случаѣ принцесса и прочія дамы, напротивъ, могли быть только польщены тѣмъ, что люди, отказавшіеся отъ любви, вдругъ измѣнили свое твердое намѣреніе подъ вліяніемъ ихъ прекрасныхъ глазъ. Любовь такихъ обращенныхъ должна была тѣмъ болѣе казаться прочной и искренней. Подобныхъ противорѣчій въ ходѣ дѣйствія пьесы съ тѣмъ, что слѣдовало ожидать, можно привести много; но и приведеннаго достаточно для доказательства, что въ сюжетѣ нѣтъ правильной, логической постройки. Если мы перейдемъ къ анализу характеровъ дѣйствующихъ лицъ, то не найдемъ ничего серьезнаго и въ этомъ случаѣ. Можно даже сказать, что характеровъ въ пьесѣ нѣтъ совсѣмъ, и что правильное ихъ развитіе совершенно принесено въ жертву острословію и наружному комизму, иной разъ даже очень натянутому. Конечно, нельзя сказать, чтобъ въ изображенныхъ лицахъ не было положительно ничего живого (комедію эту все-таки написалъ будущій Шекспиръ), но это живое разсѣяно, какъ оазисы въ пустынѣ, и значеніе его заглушено общимъ поверхностнымъ характеромъ всего прочаго содержанія. Такъ, напримѣръ, нѣкоторыя очень милыя черты сквозятъ въ лицахъ Бирона и Розалины. Многія ихъ забавныя выходки напоминаютъ тѣ отношенія, какія впослѣдствіи Шекспиръ такъ неподражаемо изобразилъ въ Бенедиктѣ и Беатрисѣ (въ "Много шуму изъ пустяковъ"). Еще болѣе можно подмѣтить истинно сценическаго и живого въ личностяхъ Армадо, Олоферна, Мотылька, а также забавныхъ клоуновъ Пузыря и Остолопа. Но всѣ эти лица слишкомъ карикатурны и потому также не могутъ быть признаны настоящими, цѣльными характерами.
Несмотря на такое безусловно слабое достоинство комедіи въ ряду прочихъ произведеній Шекспира, есть точка зрѣнія, съ которой можетъ показаться очень интересной и она. Для этого надо взглянуть на нее не какъ на серьезное сценическое произведеніе, а какъ на простую жанровую картинку, рисующую нравы того времени и той среды, въ которыхъ жилъ самъ Шекспиръ. Разсматриваемая такимъ образомъ, юна получитъ въ нашихъ глазахъ такой же смыслъ и произведетъ такое же впечатлѣніе, какое производитъ другая, также Шекспирова, пьеса, а именно "Виндзорскія проказницы". Въ вступительномъ этюдѣ къ этой пьесѣ, между прочимъ, сказано, что, не отличаясь какими-либо особенными литературными достоинствами, она интересна тѣмъ, что представляетъ намъ домашній бытъ и нравы провинціальнаго уголка Англіи въ эпоху королевы Елисаветы. Точно то же находимъ мы и въ "Потерянныхъ трудахъ любви", съ тою только разницею, что въ этой послѣдней пьесѣ изображены нравы и обычаи не провинціальнаго общества, но, напротивъ, высшаго круга. Изображеніе это, правда, касается только комическихъ сторонъ этого общества, при чемъ комизмъ выведенныхъ лицъ преувеличенъ даже до карикатурности, но и карикатура можетъ имѣть интересное значеніе, если только вѣрны тѣ основные факты, какіе она изображаетъ. Вѣкъ Елисаветы, какъ извѣстно, отличался необыкновеннымъ подъемомъ національнаго духа Англіи, выразившимся въ замѣчательномъ прогрессѣ во всѣхъ сферахъ дѣятельности, какъ умственной, такъ и матеріальной. Умственный прогрессъ ознаменовался развитіемъ наукъ и преимущественно литературы. Идеи эпохи Возрожденія обратили вниманіе на античный міръ, сдѣлавъ памятники его искусства и литературы идеалами, сравняться съ которыми поставили себѣ задачей почти всѣ писатели. Общество съ жадностью слѣдило за развитіемъ родной литературы, и надо отдать справедливость, что никогда ни въ одной странѣ уровень развитія и пониманія этого предмета не стоялъ такъ высоко, какъ среди образованнаго сословія Англіи этой эпохи. Матеріальный прогрессъ выразился въ необыкновенныхъ успѣхахъ промышленности и торговли, которые, въ свою очередь, были вызваны завоеваніями, сдѣланными Англіей во всѣхъ частяхъ свѣта, все равно-прямо ли оружіемъ, или мирными пріобрѣтеніями, помощью путешествій въ дальнія страны и ихъ колонизаціи. Но какъ ни славны, какъ ни велики были результаты этихъ двухъ родовъ дѣятельности, они, какъ это всегда бываетъ, имѣли также темную, а порой и смѣшнзоо сторону. Если люди, одаренные умомъ и талантомъ, усваивали съ пользой для себя изученіе древняго міра и современной итальянской цивилизаціи, если талантливые писатели успѣвали творить, не впадая въ смѣшную подражательность, замѣчательныя произведенія, то рядомъ съ этимъ являлись жалкіе кропотуны и смѣшные педанты, воображавшіе о себѣ гораздо больше, чѣмъ они стоили, и не умѣвшіе сдѣлать ровно ничего. Среди простыхъ любителей искусства въ обществѣ насчитывалось на ряду съ истинно образованными людьми также не мало пустыхъ верхоглядовъ, усвоившихъ одни верхушки цивилизаціи, придававшихъ, напримѣръ, гораздо болѣе значенія итальянскимъ модамъ, чѣмъ произведеніямъ искусства этой страны. Утрированное восхищеніе утонченными оборотами языка въ твореніяхъ великихъ авторовъ ввело въ пустыхъ великосвѣтскихъ кружкахъ манерность въ обыкновенныхъ разговорахъ, дошедшую до такихъ смѣшныхъ предѣловъ, что противъ этой моды стали возставать всѣ современные здравомыслящіе люди. Щеголи и щеголихи стали объясняться на какомъ-то условномъ языкѣ, испещренномъ множествомъ метафоръ, остротъ и двусмысленностей, часто даже непонятныхъ для непосвященныхъ въ эту моду людей. Вычурность такихъ выраженій стала считаться доказательствомъ хорошаго воспитанія и умѣнья себя держать. Можно себѣ представить, какъ умѣли пользоваться такимъ настроеніемъ разные ловкіе пройдохи, искавшіе отличиться, заставить поговорить о себѣ и устроить карьеру помощью дешевой рекламы своихъ небывалыхъ талантовъ. Въ великосвѣтскихъ гостиныхъ то и дѣло появлялись то путешественники, будто бы посѣтившіе чудныя невѣдомыя страны, то самозванные воины, громко кричавшіе о подвигахъ, совершенныхъ ими въ небывалыхъ войнахъ, то художники и поэты, выдававшіе себя за учениковъ и послѣдователей великихъ учителей. И подобныхъ людей принимали, заслушивались ихъ разсказами, возводили на почетный пьедесталъ. Само собой разумѣется, что подобные случаи были исключеніемъ, и по нимъ нельзя произносить сужденія о всемъ тогдашнемъ англійскомъ обществѣ; но во всякомъ случаѣ зло было распространено настолько сильно, что бросалось въ глаза.
Вотъ это-то фальшивое направленіе общества и составляетъ предметъ, изображенный Шекспиромъ въ его комедіи. Взглянувъ на пьесу съ этой точки зрѣнія, мы увидимъ, что если она стоитъ ниже прочихъ произведеній Шекспира, какъ серьезная драма, то ей нельзя отказать въ значеніи смѣлой и вѣрной сатиры. Присматриваясь къ пьесѣ, мы найдемъ въ ней изображеніе почти всѣхъ тѣхъ ложныхъ, смѣшныхъ увлеченій, о которыхъ сказано выше. Такъ, фальшивое, преувеличенное увлеченіе наукой комически изображено въ Наваррскомъ королѣ и его сподвижникахъ, рѣшившихся ради фантастическаго поиска истины отказаться отъ самыхъ естественныхъ желаній и стремленій молодости. Настоящихъ живыхъ Шекспировыхъ характеровъ мы, конечно, въ этихъ лицахъ не найдемъ. Они не столько люди, сколько олицетворенныя идеи; но задача изобразить въ нихъ комическія черты, существовавшія въ тогдашнемъ обществѣ, достигнута вполнѣ. Принцесса съ своей свитой изображаетъ тотъ подводный камень, о который разбились затѣи ослѣпленныхъ своей мечтой мудрецовъ. Хотя личности этихъ соблазнительницъ изображены чрезвычайно мило и граціозно (что и требовалось для того, чтобъ онѣ могли исполнить свой замыселъ), но и въ нихъ искусно влита очень замѣтная комическая струя. Образованныя и прелестныя женщины, онѣ оказываются тоже зараженными той смѣшной модой, какая господствовала въ тогдашнемъ высшемъ обществѣ -- модой вычурности какъ въ рѣчахъ, такъ и въ манерахъ себя держать. Ихъ разговоры -- градъ шутокъ и остротъ, правда, иногда умныхъ и граціозныхъ, но въ большей части случаевъ натянутыхъ и преувеличенныхъ до смѣшного. Далѣе являются комическія фигуры Армадо, Олоферна, Натаніэдя и наконецъ глупцовъ Пузыря и Остолопа. Армадо -- представитель того разряда искателей приключеній, о которыхъ сказано выше. Глупый и пустой безусловно, возбуждающій насмѣшки даже въ томъ кругу, въ которомъ принятъ, онъ успѣваетъ однако очень недурно устроить свои дѣла благодаря тому внѣшнему лоску дурно понятой образованности, который успѣлъ на себя напустить. Учитель Олофернъ -- представитель того же направленія, но только поставленный по общественному положенію на болѣе низкую ступень. Армадо вращается при дворѣ, а педантъ Олофернъ задаетъ тонъ фальшивою ученостью въ средѣ своихъ деревенскихъ учениковъ или неотесанныхъ дураковъ, каковы Пузырь, Остолопъ и Жакнета. Изъ всѣхъ лицъ комедіи Армадо и Олофернъ болѣе всѣхъ похожи на живыхъ людей, и есть данныя предполагать даже, что оба они -- портреты, списанные съ дѣйствительно существовавшихъ, современныхъ Шекспиру, лицъ; но тѣмъ не менѣе карикатурность является преобладающимъ качествомъ и въ нихъ. Смотря на настоящую комедію, какъ на сатиру, нѣкоторые комментаторы хотѣли даже приписать въ этомъ случаѣ Шекспиру такія намѣренія, какія едва ли онъ могъ имѣть. Такъ, увѣряли, будто въ отказавшемся отъ любви и предавшемся наукамъ королѣ слѣдуетъ видѣть тонкую сатиру на королеву Елисавету. Государыня эта, при всей своей образованности, была большая педантка и дѣйствительно очень неблагосклонно смотрѣла на сердечныя увлеченія (особенно въ кругу своихъ приближенныхъ). Извѣстно, напримѣръ, что ея фавориты Эссексъ и Ралейгъ, вздумавшіе жениться вопреки желанію королевы, пострадали за это очень жестоко; но именно это-то и отрицаетъ возможность предположить, чтобъ Шекспиръ рѣшился сознательно направить сатиру противъ королевы, шутить съ которой было небезопасно, и, сверхъ того, сдѣлалъ бы это въ комедіи, которая была представлена въ ея присутствіи, какъ о томъ заявлено въ первомъ изданіи пьесы.
Въ заключеніе о настоящей комедіи нельзя не прибавить, что едва ли какая-нибудь пьеса Шекспира представляла столько затрудненій при переводѣ. Написанная въ большей части риѳмованными стихами и притомъ часто тѣмъ стариннымъ размѣромъ (doggerelrhyme), къ которому очень трудно подыскать подходящій русскій строй, она, сверхъ того, испещрена массой остротъ, шутокъ и двумысленностей, основанныхъ на игрѣ словъ и потому рѣшительно непереводимыхъ буквально. Этимъ объясняется большое количество приложенныхъ къ тексту перевода объяснительныхъ примѣчаній. Для примѣра тѣхъ вычурностей языка, какія мы находимъ въ этой пьесѣ, можно указать хотя бы на стихотвореніе Олоферна (Д. IV, сц. 2) объ убитомъ принцессой оленѣ, при чемъ игра словъ основана на значеніи буквы L. Подобнаго рода двусмысленности встрѣчаются чуть ли не на всякой страницѣ.
Замѣчательно, что въ комедіи этой встрѣчаются очень часто мысли, которыя мы находимъ въ Шекспировыхъ сонетахъ.
Фердинандъ, король Наварры.
Биронъ, Лонгвиль, Бойе, Дюмэнъ, приближенные короля.
Бойе, Меркадъ, дворяне изъ свиты принцессы Франціи.
Донъ Адріанъ Армадо, испанскій дворянинъ.
Натаніэль, сельскій священникъ.
Олофернъ, сельскій учитель.
Остолопъ, полицейскій приставъ.
Пузырь, клоунъ.
Мотылекъ, пажъ 1).
Лѣсничій.
Принцесса Франціи.
Розалина, Марія, Катерина, дамы изъ свиты прицессы.
Жаннета, деревенская дѣвушка.
Офицеры и свита короля и принцессы.
Дѣйствіе въ Наваррѣ.
Наварра. Паркъ при дворцѣ короля.
(Входятъ король, Биронъ, Лонгвиль и Дюмэнъ).
Король. Стремятся всѣ на этомъ свѣтѣ къ славѣ;
Украсимте жъ, друзья мои, и мы
Ея вѣнцомъ чугунъ гробницъ, въ которыя
Намъ должно лечь! Помѣхой намъ не будетъ
Въ томъ даже смерть. Настойчиво лишь надо
Преслѣдовать намѣченную цѣль,
Наперекоръ препятствіямъ, какія
Намъ ставитъ время, этотъ врагъ всего,
Что дышитъ на землѣ. Такъ поступая,
Навѣрно завоюемъ мы себѣ
Безсмертіе!.. Взываю къ вамъ, мои
Сподвижники! (Такъ звать имѣю право
Я васъ съ тѣхъ поръ, какъ согласились вы
Возстать со мною вмѣстѣ противъ всякихъ
Мірскихъ забавъ). Послѣдній нашъ эдиктъ
Исполнимъ мы. Признаютъ всѣ Наварру
За чудо изъ чудесъ! Мы превратимъ
Нашъ дворъ въ пріютъ наукъ, искусствъ и знанья.
Вы трое всѣ, Лонгвиль, Дюмэнъ и Биронъ.
Мнѣ поклялись три года провести
Со мной въ тиши трудовъ, храня строжайшій
Уставъ, какой клялись вы соблюдать.
Вотъ онъ! Должны теперь, давъ обѣщанье
Его хранить, скрѣпить слова своей
Вы подписью и помнить, что, нарушивъ
Хоть въ малости написанное здѣсь,
Лишите тѣмъ себя своей вы чести!
Пускай же тотъ, кто чувствуетъ въ себѣ
Довольно силъ, чтобъ выполнить обѣтъ,
Его теперь подпишетъ.
Лонгвиль. Я рѣшился!
Три года -- срокъ пустой. Для плоти будетъ,
Конечно, въ томъ лишенье; но зато
Воспрянетъ духъ! Толстъ тѣломъ -- тощъ умомъ!
Съ роскошныхъ блюдъ, нѣтъ слова, плоть толстѣетъ,
Но умъ зато мутится и худѣетъ.
Дюмэнъ. Что до меня -- я, государь, желанья
Свои успѣлъ въ себѣ ужъ умертвить.
Пускай рабы ничтожной этой жизни
Ея страстей блестящій чтутъ соблазнъ!
Не нужно мнѣ ни блеска, ни богатства,
Ни чаръ любви! Хочу предать себя,
Подобно вамъ, какъ истинный философъ,
Рѣшенью я лишь выспреннихъ вопросовъ.
Биронъ. Я соглашаюсь въ принципѣ со всѣмъ,
Давъ клятву вамъ провесть три полныхъ года
Въ занятіяхъ наукой и трудомъ.
Но, кажется, въ уставѣ появились
Еще иныя, строгія статьи.
Такъ, напримѣръ: обѣтъ не видѣть женщинъ!
Надѣюсь я, давать подписку въ этомъ
Мы не должны. Равно статья, что можно
Ѣсть разъ лишь въ день; а день одинъ въ недѣлю
Не класть ни маковой росинки въ рогъ!
Ужель должны мы подписать и это?
Затѣмъ: обѣтъ спать въ сутки три часа,
А днемъ не смѣть вздремнуть ни на минуту!
И это мнѣ, привыкшему спокойно
Не только спать безъ просыпу всю ночь,
Но обращать нерѣдко въ ночь и полдень!
Надѣюсь я, что этотъ пунктъ не будетъ
Включенъ въ уставъ; а то вѣдь въ самомъ дѣлѣ
Покажется чрезчуръ ужъ тяжело
Безъ женщинъ жить, весь день денской учиться,
Ѣсть впроголодь да и не спать въ придачу!
Кто жъ выполнитъ подобную задачу?
Король. Ты клятву далъ исполнить это все.
Биронъ. Ну, не совсѣмъ!.. Я слово далъ мое
Лишь въ томъ, что здѣсь согласенъ поселиться
На срокъ трехъ лѣтъ, съ намѣреньемъ учиться.
Лонгвиль. Ты съ этимъ далъ на прочее обѣтъ.
Биронъ. Ну, если такъ -- прошу я мой отвѣтъ
За шутку счесть. Скажите мнѣ: ученья
Какая цѣль?
Король. Чтобъ разрѣшать сомнѣнья
И познавать, что скрыто отъ очей
И чувствъ простыхъ.
Биронъ. Такъ, значитъ, мы для нихъ
И учимся? Должны простыя чувства
Мы изощрять? Наука и искусство
Пусть служатъ имъ?
Король. О, да!-- цѣль наша вся
Лишь въ томъ.
Биронъ. Ну, если такъ, то я
Готовъ, пожалуй, самъ безъ прекословій
Скрѣпить уставъ поставленныхъ условій.
Понятенъ смыслъ: -- обѣда кто лишенъ
По простотѣ -- достать его старайся,
Кому же взглядъ на женщинъ запрещенъ --
За ними тотъ старательно гоняйся.
Кто въ простотѣ не можетъ словъ держать --
Учись, какъ ихъ хитрѣе нарушать!
Когда таковъ смыслъ вашего ученья,
Тогда готовъ вступить безъ замедленья
Я въ вашъ союзъ. Охотно клятву дамъ
Навѣки я быть другомъ вѣрнымъ вамъ.
Король. Твой приговоръ -- желанью знать помѣха;
Такъ можно жить лишь для забавъ и смѣха.
Биронъ. Жить для забавъ?.. Но вѣдь изъ всѣхъ забавъ
Глупѣе та, которая, не давъ
Ни капли намъ того, что мы желали,
Съ собой несетъ лишь скуку да печали.
Кто вѣкъ рѣшилъ надъ книгами зѣвать,
Свѣтъ истины поставивши предметомъ
Своихъ трудовъ, не хочетъ тотъ понять,
Что истина слѣпитъ своимъ насъ свѣтомъ.
Свѣтъ можетъ быть опасенъ очень намъ,
Когда онъ вдругъ средь мрака засверкаетъ.
Подобный свѣтъ невыносимъ глазамъ
И зрѣнье намъ безъ пользы притупляетъ.
А потому не лучше ль услаждать
Свои глаза, глядясь въ чужіе глазки,
Чей можетъ свѣтъ насъ тоже ослѣплять,
Но чьи зато цѣлительны и ласки?
Ученья свѣтъ со свѣтомъ солнца схожъ:
Къ нему нельзя приблизиться безвредно;
Какъ ни трудись -- все жъ больше не возьмешь,
Чѣмъ можетъ дать премудрость книги бѣдной.
Пусть мудрецы созвѣздьямъ раздаютъ
Всѣмъ имена. Исполнивъ важно это,
Они сіянья имъ не придадутъ
И больше насъ въ нихъ не увидятъ свѣта.
Крича, что все умѣли мы назвать,
Себя мы глупо тѣмъ морочимъ сами:
Вѣдь имена предметамъ раздавать --
Быть, значитъ, имъ лишь крестными отцами.
Король. Позорить умъ уменъ ты и остеръ!
Дюмэнъ. Съ какимъ ты рвеньемъ убиваешь рвенье!
Лонгвиль. Пшеницу прочь, а плевеламъ просторъ!
Биронъ. Весной гусей всего слышнѣй галдѣнье.
Дюмэнъ. А дальше что?
Биронъ. Что для всего есть часъ.
Дюмэнъ. Но гдѣ жъ тутъ смыслъ?
Биронъ. Такъ,-- риѳма сорвалась2).
Король. Нашъ Биронъ схожъ съ убійственнымъ морозомъ,
Чей духъ -- гроза весною для цвѣтовъ.
Биронъ. Ну, пусть хоть такъ; но развѣ можно розамъ
Велѣть цвѣсти до первыхъ соловьевъ?
На все я срокъ установить желаю:
Не нужно розъ намъ въ праздникъ Рождества;
Равно и снѣгъ излишнимъ я считаю,
Когда весна войдетъ въ свои права.
А потому рѣшительное мнѣнье
Скажу я вамъ: учиться намъ теперь
Пора прошла! Нелѣпо вѣдь рѣшенье
Чрезъ стѣну лѣзть, когда открыта дверь.
Король. Ну, если такъ, то можешь удалиться.
Биронъ. О, нѣтъ, зачѣмъ?.. Я слово далъ учиться
И остаюсь. Хоть дерзко насказалъ
Наукѣ я прискорбныхъ истинъ много
Въ отвѣтъ на градъ всѣхъ вашихъ ей похвалъ,
Но свой обѣтъ я все жъ исполню строго.
Три года вамъ на жертву приношу.
Прочту я разъ еще постановленье
И весь уставъ покорно подпишу.
Король. Снимаетъ стыдъ съ тебя твое рѣшенье.
Биронъ (читаетъ). Item: ни одна женщина не должна приближаться къ нашему двору на разстояніе мили.
Это было провозглашено?
Лонгвиль. Четыре дня тому назадъ.
Биронъ. Посмотримъ, какое положено зато наказанье.
(Читаетъ). Подъ страхомъ лишиться языка!..
Кто придумалъ эту кару?
Лонгвиль. Придумалъ я.
Биронъ. Но чѣмъ руководился
При этомъ ты?
Лонгвиль. Желаньемъ устрашить.
Биронъ. Нельзя сказать, чтобъ былъ законъ любезенъ. (Читаетъ), Item: если кто-нибудь изъ мужчинъ будетъ въ теченіе трехъ лѣтъ уличенъ въ разговорѣ съ женщиной, то таковой подвергается публичному посрамленію въ той формѣ, какую постановитъ дворъ.
Ну, вотъ статья, какую должно будетъ
Намъ обойти на первыхъ же порахъ.
Извѣстно вамъ, что въ гости къ намъ прибудетъ
Дочь короля французскаго на-дняхъ.
Вольнымъ отцомъ дано ей порученье
Объ Аквитаньи разрѣшить нашъ споръ*
Когда статьѣ серьезно дать значенье,
То какъ принять принцессу можетъ дворъ?
Король. Друзья мои,-- мы это вѣдь забыли!
Биронъ. Вотъ такъ всегда излишнихъ плодъ усилій
Ведетъ къ бѣдѣ. Мечтой увлечены,
Теряемъ мы, въ чемъ видѣть суть должны;
А взять мечту -- такое же вѣдь дѣло,
Какъ городъ взять, въ которомъ все сгорѣло.
Король. Статью придется точно преступить, --
Принцессѣ здѣсь, конечно, должно жить.
Биронъ. Вотъ видите!-- подобное "придется"
Допустимъ мы въ три года сотни разъ.
Игрой страстей во всякомъ сердце бьется,
Но страсть смирить нѣтъ твердой воли въ насъ.
Въ такой бѣдѣ поможетъ только счастье.
Павъ предъ грѣхомъ, всего вѣрнѣй сказать
Что принужденъ невольно былъ упасть я,
И тѣмъ себя предъ свѣтомъ оправдать.
А потому подъ вашимъ приговоромъ
Готовъ поставить имя я свое,
И пусть навѣкъ покроется позоромъ,
Кто преступить задумаетъ его.
Соблазнъ грозитъ со мною въ равной долѣ
И вамъ вѣдь всѣмъ; но шепчетъ честь моя.
Что хоть считаю я уставъ неволей,
Все жъ преступлю его послѣднимъ я.
Но неужели со всякимъ развлеченьемъ
Должны проститься точно мы навѣкъ?
Король. О, вовсе нѣтъ: почтилъ насъ посѣщеньемъ,
Извѣстно вамъ, забавный человѣкъ,--
Знакомый вамъ, испанецъ, донъ Армадо.
Пустымъ манерамъ онъ служить привыкъ;
Надутъ, спесивъ, и удивляться надо,
Какъ онъ успѣлъ свой изощрить языкъ!
Заговоривъ, своимъ всегдашнимъ вздоромъ
Доволенъ онъ бываетъ, какъ пѣтухъ.
А что до модъ, то безконечнымъ споромъ
О нихъ на всякій угодитъ онъ слухъ.
Пусть этотъ шутъ враньемъ насъ потѣшаетъ 1
Въ свободный насъ отъ дѣла и трудовъ
И съ хвастовствомъ примѣрнымъ прославляетъ
Дѣла былыхъ испанскихъ храбрецовъ 3).
Не знаю я, насколько позабавитъ
Онъ этимъ васъ, но я люблю порой
Послушать, какъ себя онъ громко славитъ
И лжетъ въ глаза,-- такъ будь же шутъ онъ мой 4).
Биронъ. Онъ точно -- враль, всему извѣстный свѣту,
И ложь куетъ искуснѣй, чѣмъ монету 5).
Лонгвиль. А съ нимъ Пузырь потѣшитъ также насъ.
Ученья срокъ пройдетъ скорѣй, чѣмъ часъ.